EricMackay4 читателя тэги

Помимо фотографий Москвы Мак сделал еще пару снимков Петербурга и несколько фотографий жителей империи.

Фотография подписана публикаторами просто - Russian soldiers of different ethnicities, хотя по характерной форме легко понять, что перед нами чины Собственного Е. И. В. конвоя.



скрытый текстЗдесь уже Russian peasants hay making in Peterhof Park, хотя есть большие сомнения и в том, что это пейзане, и в том, что они косят сено.



Ну это видимо действительно мужикс



Зимний дворец



Исаакиевский собор

Фотографии Москвы 1856 года

Сделаны Джеймсом Маком, членом британской делегации прибывшей на коронацию Александра II в августе (сентябре по новому стилю) 1856 года. В ноябре 1856-го фотографии были поднесены королеве Виктории и хранятся в королевских архивах. Одни из самых ранних снимков первопрестольной.

Вид на Кремль из Замоскворечья.
Снималось видимо с колокольни Кадашевской церкви или церкви св. Николая в Толмачах. Надстройки на кремлевских башнях и Иване Великом - для коронационной иллюминации.



скрытый текстЕще один вид на Кремль из-за Москвы-реки.
Слева достраивающийся храм Христа Спасителя в лесах.



Вид на Хамовники, с церковью Николая Чудотворца.



Покровский собор. Тоже подготовлен к проведению иллюминации.



Памятник Минину и Пожарскому на его законном месте. Сзади старое здание Верхних торговых рядов, тоже с иллюминацией.



Церковь Успения Пресвятой Богородицы на Покровке



Новодевичий монастырь



Усадьба Баташевых на Яузской улице.
Здесь жил герцог Девонширский, глава британской делегации на предыдущей коронации - Николая I.



Резиденция Джорджа Левесон-Гоуэра, графа Гренвилля - главы британской делегации.



Все фото отсюда - https://www.rct.uk

Сергей Антонов
Банкроты и ростовщики Российской империи: долг, собственность и право во времена Толстого и Достоевского

Как известно, в дореформенную эпоху большинство русских подданных не имело доступа к банковскому кредиту. Это компенсировалось широчайшим распространением системы кредита частного, особенностям существования которой в последние дореформенные годы и посвящена эта книга. В целом, весьма ценная работа, много интересных наблюдений.

скрытый текстЧастный кредит
скрытый текст
Профессиональные ростовщики составляли лишь небольшую часть заимодавцев. Государство теоретически осуждало ростовщичество, однако практически, не желая ограничивать частный кредит, существенных запретов в этой сфере не вводило. Главным ограничением была максимальная процентная ставка - запрещалось брать с должников более 6% годовых (запрет отменен в 1879 году и вновь введен в 1893 году, но уже на уровне 12%), однако этот запрет легко обходился легальными способами. Ростовщики обычно тщательно соблюдали все юридические формальности и привлечь ростовщика к уголовной ответственности можно было лишь в двух случаях - если он сам признавался в ростовщической деятельности или имелись минимум два свидетеля готовые дать соответствующие показания против ростовщика. И то и другое случалось очень редко. В итоге, основным способом борьбы с ростовщичеством оставалась внесудебная административная ссылка. К ней прибегали в случаях когда на ростовщика подавались жалобы - обычно несколькими людьми, но иногда и единственным, но влиятельным.
Собственно уголовные санкции против ростовщиков были весьма скромными - после 1786 года они ограничивались лишь штрафом в размере процентов взятых сверх нормы. Уложение о наказаниях 1845 года утроило сумму штрафа, для нарушителей-рецидивистов введя краткосрочное тюремное заключение (при этом без утраты сословных и гражданских прав). Должники ростовщика при этом не освобождались от уплаты долга - с процентами не выше законных.
Состав ростовщиков был весьма разношерстным. Так, в списке петербургских ростовщиков составленном жандармами в 1867 году (всего 81 человек) 38% (23 человека) составляли женщины; 82% ростовщиков были старше 28 и моложе 51 года (средний возраст 39 лет) и лишь троим было больше 60-ти; из 64 человек, чье вероисповедание было указано, 39 были православными, 12 протестантами, 8 евреями, четверо - католиками и один - старообрядцем; социальный статус также был крайне разнообразен - дворяне, купцы, отставные чиновники, офицеры и унтер-офицеры и проч. С должников петербургские ростовщики брали от 5 до 12 (чаще всего - 10) процентов в месяц. Нередко заемщикам предлагался «льготный период» (в ходе которого видимо не начислялись проценты на проценты), длительность его сильно колебалась - он мог составлять и всего месяц и быть бессрочным.

Как отмечает автор, масштабы частного кредитования в России серьезно недооцениваются - обычно опираются на цифру полученную еще авторами «Военно-статистического обозрения Российской империи» для Воронежской губернии 1859 года (объем частной задолженности местного дворянства равнялся будто бы лишь 17% от суммы его задолженности государству, т. е. видимо казенным банкам). По мнению автора объемы частного кредитования были примерно равны или даже превосходили государственное. При этом обе кредитные системы были тесно связаны - получаемые в казенных банках под относительно низкие проценты займы нередко также раздавались в долг заимодавцами, под уже более высокий процент.

Наиболее распространенными разновидностями долговых обязательств являлись заемные письма, закладные и векселя.
Существовало две разновидности заемных писем - крепостные и домовые. Крепостные заемные письма заверялись свидетелями и регистрировались в губернских и уездных судах, что давало заимодавцу дополнительные юридические гарантии. Домовые письма свидетелей и регистрации не требовали, однако подлежали заверению у нотариуса (в течении недели после выдачи).
Закладные крепости использовались при оформлении займов под залог недвижимости - сельской или городской, они также регистрировались в судах.
Вексельное обращение в дореформенное время ограничивалось государством. Первый русский Вексельный устав 1729 года разрешал использование векселей лицам любых сословий, однако позднее правительство ограничило их использование только торговыми кругами - желая оградить крестьян и дворян от чрезмерной задолженности. В 1761 годам было запрещено выписывать векселя крестьянам, павловский Устав о банкротах (1800 год) распространил этот запрет и на дворян. В итоге, до 1862 года право пользования векселями сохраняли гильдейские купцы, дворяне состоявшие в купеческих гильдиях, иностранные купцы, крестьяне имеющие торговые свидетельства и некоторые категории мещан. В декабре 1862 года векселями было разрешено пользоваться любым лицам - кроме духовенства, нижних чинов армии и крестьян не имевших торговых свидетельств или частной земельной собственности. В 1875 году векселями разрешили пользоваться нижним чинам, а в 1906 году - и всем крестьянам.

О соотношении разных типов займов можно отчасти судить по собранным автором (как сам он указывает - неполным) данным. Так, крепостных заемных писем за 1850 год в Московской губернской судебной палате было зарегистрировано на 930 тыс. рублей, за 1852 год - на 1 118 тыс., за 1854 - на 636 тыс. и за 1864 - почти на 607 тыс. рублей. Домовых заемных писем (видимо в Москве) за 1850 год было оформлено почти на 219 тыс. рублей.
Закладных на сельскую недвижимость в Московской губернской судебной палате за 1862 год зарегистрировано на 1 899 тыс. руб., на городскую недвижимость - почти на 1 159 тыс. руб. в 1850 году и почти на 519 тыс. руб. в 1855 году.
Векселей только казенный Коммерческий банк в 1853 году дисконтировал на 25,8 млн серебряных рублей, в 1859 году - на 47,7 млн рублей.

Помимо указанных заемных писем, закладных и векселей долговые обязательства могли существовать и в других формах - сохранных расписок, неформальных расписок разного рода и устных договоренностей.
Сохранная расписка формально фиксировала передачу заимодавцем денег «на хранение» заемщику - в форме договора об аренде движимого имущества. Эту форму займа широко использовали профессиональные ростовщики, а также владельцы ломбардов. Ежегодный объем займов выдаваемых таким образом только петербургскими лицензированными («гласными») ломбардами на начало 1870-х оценивается примерно в 3 млн рублей.
Объемы неформального кредитования оценить невозможно, однако известно, что оно было чрезвычайно распространено - в дореформенные времена едва ли не большая часть долговых сделок в купеческой среде заключалась в устной форме.

Главным центром частного кредитования была Москва, за ней в предреформенные годы шли Петербург, Одесса, Варшава и Бердичев*.

Как отмечает автор, сфера частного кредитования отличалось большой социальной неоднородностью - взаймы брали и у лиц своего круга и у выше- и у нижестоящих. Так, многие дворяне брали в долг даже у собственных крепостных. Аналогичной была картина и в части выдачи кредитов. Диверсификация кредитных связей была характерна для всех слоев общества - от аристократов до мещан и крестьян.
Получение займа внутри родственного или социального круга позволяло надеяться на более щадящие условия и более снисходительное отношение в случае неплатежеспособности, однако могло сопрягаться с ограничением личной независимости.

Русское законодательство ограничивало доступ к кредиту ряда категорий лиц, прежде всего, несовершеннолетних. Лица моложе 17 лет не могли брать в долг, лицам в возрасте 17 - 21 года разрешалось брать в долг лишь с согласия опекуна. На практике молодые люди нередко пытались обмануть кредиторов, выдав себя за совершеннолетних. Суд при рассмотрении таких дел всегда аннулировал долговую сделку - даже в случае сознательного обмана кредитора заемщиком. Только в 1860-х годах Сенат несколько модифицировал соответствующие нормы законодательства - несовершеннолетний выписавший долговое обязательство, подтвердив свой возраст незаконным путем, обязан был теперь выплачивать компенсацию кредитору. Сенат разрешил также суду требовать от совершеннолетних лиц уплаты долгов сделанных до наступления совершеннолетия - если они их признавали.
В целом же, наилучшим выходом для кредитора в подобной ситуации была подача жалобы в полицию, в надежде, что угроза уголовного преследования за обман заимодавца заставит должника расплатиться.

Имущество совершеннолетних расточителей могло защищаться от кредиторов с помощью наложения опеки - на само имущество или на личность расточителя. Это обычно устраивало кредиторов, поскольку их шансы вернуть долг существенно возрастали.

Процедура банкротства была официально введена в империи Уставом о банкротах (1800 год), модифицированым в 1832 году и, с небольшими изменениями, действовавшим до 1917-го. Банкротом признавалось лицо неспособное «сполна» заплатить свои долги. Банкротство могло быть «нечаянным» (в силу обстоятельств не зависящих от воли должника), «неосторожным» (в силу его собственных ошибок) и «злонамеренным». Нечаянный банкрот после реализации имеющегося имущества освобождался от уплаты оставшегося долга. Неосторожный банкрот был обязан погасить всю задолженность. Злонамеренный банкрот, помимо полного погашения задолженности, привлекался еще и к уголовной ответственности.
На практике и определение формы банкротства и судьба долгов банкрота в значительной степени зависели от взаимоотношений последнего с кредиторами и часто были предметом переговоров и торга. Кредиторы в целом стремились прежде всего к возврату хотя бы части долга и преимущество теоретически имели банкроты демонстрировавшие готовность к сотрудничеству с заимодавцами. Однако нередко кредиторы готовы были договариваться и со злонамеренными банкротами - если видели возможность вернуть свои деньги.

Родственные связи играли важнейшую роль в системе частного кредита, являясь, в то же время, питательной средой для разнообразных конфликтов. К родственникам зачастую в первую очередь обращались за ссудой. Так, судя по судебным реестрам заемных писем и закладных в середине XIX века от 8 до 14% соответствующих сделок заключалось между близкими родственниками. Фактически доля таких сделок была вероятно еще выше, поскольку значительная их часть оформлялась без регистрации в судах (домовые заемные письма и проч.).
Внутрисемейные займы использовались также при распределении наследства - лица, согласно закону (или обычаю) не имевшие прав на получение наследства, могли использовать полученные долговые обязательства чтобы затребовать свою долю. Подобный способ использовался, например, для перевода собственности на дальних родственников или других лиц, включение которых в число официальных наследников было по каким-то причинам неудобно.
Родители иногда использовали задолженность детей для контроля за ними после достижения совершеннолетия или выхода замуж (выходящая замуж дочь, например, давала долговое обязательство отцу).

Помимо простой помощи при уплате задолженности родственные связи позволяли использовать также различные стратегии сохранения имущества. Так, родственники могли укрывать собственность неплатежеспособного лица от кредиторов. Этому особенно способствовала существовавшая в империи система раздельного владения имуществом в браке - супруги отвечали по своим долгам только собственным имуществом. Так, Устав о банкротах 1800 года разрешал кредиторам накладывать арест на имущество жены лишь в том случае, если она вела деловые операции вместе с мужем.
[Согласно мнению Государственного совета от 5 августа 1846 года «О мерах против злонамеренной передачи имений между супругами»] имущество супруги несостоятельного должника оставалось неприкосновенным. К соответствующему имуществу относились приданое, собственность полученная от родителей или иных лиц по наследству, дарственным и проч., нажитая самой супругой, а также и подаренная мужем (не менее чем за 10 лет до его несостоятельности). От супруги при этом требовались доказательства принадлежности соответствующего имущества (документы, показания свидетелей). Помимо этого, за супругой сохранялись женская одежда, половина мебели, столовых приборов, лошадей и экипажей. Супруга также допускалась к участию в процедуре банкротства - если средства ссуженные ею мужу были приобретены одним из вышеуказанных способов.

Для борьбы за сохранение семейной собственности использовались внутрисемейные займы (зачастую фиктивные, однако официально зарегистрированные в судах) - это позволяло родственникам должника входить в состав конкурсных управлений решавших судьбу банкротов.
В некоторых случаях родители ограждали часть своего имущества от кредиторов путем передачи его детям и внукам - в качестве приданого или выделения наследника. Семейная собственность могла защищаться и с помощью разнообразных превентивных мер (опека, завещание и проч.) воспрещавших переход имущества в собственность членов семьи, уязвимых для кредиторов.

Помимо семейных и личных связей в частном кредитовании широко использовались услуги разнообразных посредников (в просторечии - сводчиков), сводивших незнакомых друг с другом заемщиков и заимодавцев. Сводчик обычно нанимался заемщиком и присутствовал на предварительных переговорах и при оформлении долгового документа, возможно выступая и в качестве поручителя. Состав сводчиков был крайне разнообразен и включал представителей всех слоев населения. Сводчики использовались не только для получения частного кредита, но и при кредитовании в казенных банках (по крайней мере в Московской сохранной казне). Богатые заемщики могли наделять соответствующими полномочиями собственных управляющих, давая им карт-бланш на получение займов от своего имени (с указанием максимальной величины кредитов).

* Автор отмечает также неформальное территориальное размежевание сфер деятельности крупнейших казенных банков. Петербургская сохранная казна обслуживала Петербургскую, Новгородскую и Псковскую губернии, Белоруссию и Литву и Правобережную Малороссию; Московская сохранная казна - оставшиеся губернии Центра, Севера, Юга и Поволжья, Новороссию и Левобережную Малороссию.

Полиция, адвокатура, суды
скрытый текст
Участие полиции во взыскании долгов сводилось к трем основным действиям - полиция описывала имущество несостоятельного должника, изымавшееся в порядке уплаты долга; полиция арестовывала должника не имевшего имущества или скрывавшего таковое - он отправлялся в долговую тюрьму, где содержался под стражей за счет кредитора; полиция передавала дело в соответствующий суд - если должник заявлял что его долг уже погашен или долговое обязательство подделано.
Вмешательство администрации, прежде всего губернаторов, в рассмотрение долговых вопросов было достаточно скромным и ограничивалось в основном неформальными каналами - напрямую в судебный процесс она почти никогда не вмешивалась. Как отмечает автор, это объяснялось не особенным законопослушанием русских администраторов, а самой организацией бюрократической системы, с разделением сфер ответственности и проч.
Влияние коррупции на ход соответствующих дел автор также считает преувеличенным.
В целом, по его мнению, связи, политическое влияние и коррупция хотя и оказывали заметное влияние на рассмотрение долговых дел, однако влияние это отнюдь не являлось определяющим и вовсе не гарантировало успешного исхода подобных дел даже для самых значительных лиц.

Организованной адвокатуры на большей части территории империи в дореформенное время не существовало. Организованная адвокатура немецкого образца имелась только в западных губерниях (Царство Польское, Прибалтика). Помимо этого небольшая официальная корпорация адвокатов (присяжных стряпчих) существовала при коммерческих (арбитражных) судах.
При отсутствии организованной адвокатуры в империи существовала обширная прослойка лиц оказывающих юридические услуги своим нанимателям и официально именовавшихся поверенными (в просторечии - стряпчими). Состав поверенных был крайне разнообразен - теоретически в качестве юридического представителя могло выступать любое совершеннолетнее лицо, не лишенное законом или судом такого права. В качестве поверенных могли выступать и гражданские чиновники - за исключением служащих Сената и судебных установлений рассматривающих конкретное дело. В качестве поверенных нередко выступали и женщины - обычно близкие родственницы доверителей.
Помимо юридического представительства поверенные, даже те из них кто специализировался на судебных делах, нередко ради заработка брались и за иное посредничество разного рода - сделки по купле - продаже и т. д.
В целом, среди поверенных занятых в основном судебными делами преобладали действующие и отставные государственные служащие (нередко имевшие весьма низкий официальный статус). Верхушку этой категории лиц составляли профессиональные юристы с высшим образованием (в пореформенные времена многие из них сделались присяжными поверенными - элитой организованной адвокатуры). На нижнем конце шкалы располагались мелкие стряпчие сомнительной репутации (часто - выгнанные со службы чиновники и служители) занимавшиеся составлением разнообразных юридических документов для неграмотного «темного люда». В Москве «биржа» подобных стряпчих располагалась около здания губернских присутственных мест на Воскресенской площади, а сами они были известны в народе как «аблакаты от Иверской» (по соседней часовне). Деятельность подобных «аблакатов» продолжалась и в пореформенные годы.

Взыскание долгов еще в XVIII веке во многом осуществлялось традиционными методами. Так, правеж был отменен только в 1718 году - заменен отправкой на галеры или государственные работы. Продолжало существовать и закабаление за долги, с 1736 года именовавшееся «партикуляром».
К концу века все большее распространение получает тюремное заключение за долги, упорядоченное павловским Уставом о банкротах (1800 год). Устав запрещал подвергать аресту должников располагавших собственностью достаточной для покрытия задолженности, а также офицеров, чиновников и лиц занимавших выборные должности. Аресту могли подвергаться должники не способные расплатиться и не имевшие собственности, а также несостоятельные должники, проходившие через процедуру банкротства (в случае признания его неосторожным). Помимо этого, арест разрешался в качестве «обеспечения» предъявленного должнику гражданского иска - если тот не мог предъявить собственность достаточную для покрытия суммы иска или представить поручителя. Максимальная продолжительность ареста ограничивалась 5 годами, отбывший полный срок должник не освобождался от уплаты долга и должен был выплатить его в случае обретения какой-либо собственности.
Содержание арестованных за долги возлагалось на кредиторов. В соответствии с мнением Государственного совета от 18 ноября 1828 года сумма выделяемая кредитором на содержание должника должна была в 1,5 раза превышать казенное содержание уголовного преступника. Плата с кредиторов взималась помесячно. Должников за которых кредиторы не платили через неделю выпускали на свободу и их нельзя было вновь арестовать за тот же долг.
В 1864 году новый Устав гражданского судопроизводства существенно ограничил практику ареста за долги - запрещался арест за долг не превышающий 100 руб., арест несовершеннолетних и глубоких стариков (старше 70 лет), беременных и недавно родивших, духовных лиц, единственных кормильцев и пр. Были ограничены сроки ареста - максимальный (до 5 лет) сохранялся лишь для очень крупных долгов (более 100 тыс. руб), срок ареста по наиболее распространенным суммам задолженности (от 100 до 2 000 руб.) ограничивался 6 месяцами. Кроме того, теперь после отсидки долг заемщика аннулировался.
В 1879 году арест за долги и вовсе был отменен - за исключением некоторых случаев банкротства (при долге более 1500 руб.) и в случае вексельных исков. Помимо этого, после 1879 года он сохранялся также в регионах где еще не были введены новые судебные установления, предусмотренные реформой 1864 года.

Арест должников производился по требованию кредиторов. Последние, в целом, нечасто прибегали к подобной мере. Арест использовался в качестве способа давления на заемщиков имевших возможность, но не желавших платить, для получения кредитором хотя бы морального удовлетворения, а также в надежде на получение с должника хоть каких-нибудь денег. В последнем случае кредиторы рассчитывали в первую очередь на выкуп - в России существовала давняя традиция выкупа должников за счет пожертвований частных лиц.
Выкуп производился на Пасху и Рождество, а также по случаю каких-либо государственных торжеств (коронация и пр.). Деньги жертвовались разнообразными частными лицами (включая членов императорской фамилии) индивидуально или коллективно, сам выкуп производился официальными лицами (обычно представителями местных комитетов императорского Попечительного о тюрьмах общества), проводившими переговоры с кредиторами. Выкупались прежде всего лица «порядочные» и «хорошего поведения», жертвы разнообразных несчастных обстоятельств. Выкуп обычно покрывал лишь часть долга - на 1826 год, например, примерно 20%.
Традиция выкупа нередко использовалась нечистыми на руку личностями в целях собственного обогащения. Так, в 1856 году в московской долговой тюрьме оказалось сразу 400 должников (при обычной норме в 100 - 150 чел.) и по оценкам наблюдателей примерно половина из них была посажена подложно - в расчете на получение выкупа по случаю коронации Александра II.

Число арестованных содержавшихся непосредственно в долговых тюрьмах было относительно невелико. Так, в петербургской долговой тюрьме на 1862 год содержалось 564 человека. 442 из них было в том же году освобождено - 131 выкуплен, 280 вышло из-за отказа кредиторов от претензий или платы за содержание, 31 вышел после уплаты долга.
В московской долговой тюрьме на 1808 год сидело 60 человек, на 1817-й - 125, на 1830-й - 316 (в т. ч. 35 женщин), на 1850-й - 322, на 1862-й - 96 (все выкуплены) и т. д.
Однако, по крайней мере, в Москве, помимо долговой тюрьмы значительное число арестованных по частным долгам или недоимкам (казенным?) сидело по полицейским частям, на 1850 год - 573 чел., на 1861-й - 97 чел и т. д. Помимо этого, некоторое число должников сидело и в Московском работном доме - за неуплату казенных налогов: 49 чел. на 1850 год, 185 чел. на 1861-й и т. д.

В Москве должников с конца XVIII века держали в Бутырке, с начала XIX века - в т. н. Временной тюрьме в здании губернских присутственных мест на Воскресенской площади (позднее на этом месте было построено здание Московской думы). В 1882 году долговая тюрьма (в просторечии - Яма) была закрыта и позднее должников держали в арестном доме оборудованном в здании бывшей ткацкой фабрики Титовых (Титовский проезд на Якиманке), а затем в полицейском доме Пречистенской части.
При содержании в тюрьме должников формально полагалось разделять на сословные группы, однако фактически эта норма игнорировалась и их размещали видимо в зависимости от благосостояния или размера долга. Режим содержания был существенно мягче уголовной тюрьмы - арестованные носили собственную одежду, получали продукты с воли, их могли навещать родственники (в Москве приходя прямо в камеры) и т. д.

После екатерининской губернской реформы и до судебной реформы 1864 года судебные учреждения первой инстанции в империи были представлены сословными уездными судами (уголовные и гражданские дела дворян, а с 1801 года - и государственных крестьян), городскими магистратами (дела купцов и мещан) и надворными судами в столицах (для чиновников и офицеров не подпадающих под юрисдикцию местных уездных судов и разночинцев).
Судами второй инстанции являлись всесословные губернские палаты гражданского и уголовного суда. Помимо них на уровне губернии имелись специализированные коммерческие (арбитражные), сиротские (дела несовершеннолетних, опека и проч.), совестные (споры родителей и детей, преступления малолетних и проч.) словесные (словесные обращения по гражданским и торговым делам) суды.
Высшей аппеляционной инстанцией был Правительствующий Сенат.
Созданное Николаем I Третье отделение С. Е. И. В. судебными полномочиями не обладало, однако, помимо политических дел занималось и особо важными уголовными и разбирало споры частных лиц по некоторым имущественным и семейным делам.
Упомянутые губернские совестные суды были учреждены в 1775 году екатерининским Учреждением для управления губерний, по образцу соответствующих английских (equity court). В них разбирались гражданские и уголовные дела с участием несовершеннолетних или невменяемых лиц и тяжбы между родителями и детьми (но не между супругами).

На 1858 год в судах всех уровней рассматривалось (включая незакрытые) почти полмиллиона дел - 251 568 уголовных и 232 864 гражданских, в т. ч. 137 950 уголовных и 143 194 гражданских в судах первой инстанции; 62 407 уголовных и 108 866 гражданских - в губернских палатах (+ 1 639 в совестных судах и 4 219 в коммерческих); 3 643 уголовных и 17 449 гражданских - в Сенате (+ 66 и 404 соответственно - совместными заседаниями департаментов). Помимо этого, 26 дел (и уголовных и гражданских) рассматривалось в Государственном совете и еще 2 328 уголовных и 2 589 гражданских - в Министерстве юстиции (?).

В губернских палатах имущественными делами занимались два департамента - в одном разбирались тяжбы связанные с земельными владениями и наследованием, в другом - иски по контрактам и долгам. Помимо этого при палатах имелась крепостная экспедиция выполнявшая функции нотариата и фиксировавшая сделки купли-продажи, заемные документы и прочие частные соглашения.

Как отмечает автор, негативное представление о дореформенных судах во многом сформировано русскими авторами пореформеной эпохи, использовавшими старую судебную систему как фон для демонстрации достижений судебной реформы 1864 года.
Так, критикуемое сословное разделение судов первой инстанции во многом подрывалось существовавшей судебной практикой - дела в которых фигурировали представители разных сословий обычно рассматривались совместными заседаниями соответствующих учреждений (например уездного суда и городского магистрата). Предполагаемая малокомпетентность судов первой инстанции компенсировалась усилиями куда более профессиональных губернских палат - они фактически пересматривали приговоры по большинству уголовных дел (кроме самых мелких правонарушений), а также и по большинству гражданских - апелляция разрешалась (и почти всегда подавалась) по тяжбам на сумму более 30 руб.

Дорефоренный гражданский судебный процесс начинался в тот момент когда истец обращался с прошением в соответствующий суд первой инстанции или когда должник опротестовывал полицейскую процедуру взыскания долга. Иск подавался в суд в юрисдикции которого находилось сословие ответчика - в местности где он проживал или имел собственность (если по гражданскому делу проходило несколько ответчиков, проживавших в разных уездах губернии или в нескольких губерниях дело передавалось в палату гражданского суда той губернии «где совершились действия» приведшие к подаче исков).
Если должник не опротестовывал полицейское взыскание долга, соответствующая процедура продолжалась и после передачи дела в суд. В силу этого он должен был «обеспечить» иск, внеся залог в размере суммы служившей предметом тяжбы или сев под арест.
После открытия дела стороны предъявляли свои доказательства и отвечали на взаимные претензии - обмениваясь письменными прошениями (закон разрешал и упрощенную устную процедуру рассмотрения - «суд по форме», однако ею почти никогда не пользовались). Теоретически допускалось два «тура» обмена прошениями - первый (в течении месяца) и второй (от двух до шести месяцев), однако это правило игнорировалось уже в XVIII веке и число туров могло доходить до нескольких десятков. Допускались также промежуточные («частные») апелляционные жалобы (на нарушение порядка судопроизводства, медленное рассмотрение дела и проч.). Суд также мог делать собственные запросы - требовать предъявления документов на которые ссылались тяжущие, доказательств родства с покойным (в делах о наследстве) и проч.

Подобная «письменная» процедура позволяла сторонам контролировать темп рассмотрения дела и (при желании) максимально его затянуть. В то же время она позволяла успешно судиться даже людям со скромными средствами, связами и образованием, позволяя им участвовать в процессе даже дистанционно.

Обмен прошениями завершался когда «все доказательства от спорящих между собой будут представлены», после чего подача дополнительных прошений уже не разрешалась. Секретарь суда составлял резюме всех прошений («записку»), проверявшееся (и, при необходимости, дополнявшееся) и заверявшееся сторонами и список законоположений применимых к данному делу.
Подготовленное дело докладывалось суду на заседании, на котором могли присутствовать стороны (или их поверенные) - давая при необходимости устные пояснения (если замечали какое-то упущение) и иные лица.

Состязательность, в современном понимании, в ходе процесса отсутствовала и решение принималось в основном на основании представленных письменных «формальных» доказательств. Использование письменных доказательств способствовало росту популярности почерковедческой экспертизы (для выявления поддельных подписей и проч.). До середины XIX века она производилась в основном путем опроса судебных служителей (в основном судебных секретарей), причем число опрошенных могло составлять от нескольких человек до пары сотен. Начиная с 1860-х годов более популярной сделалась экспертиза с участием учителей каллиграфии и рисования (обычно четырех - пяти).

После слушаний по делу судьи записывали свое решение («резолюцию») в журнале суда, заверяя его подписями. После этого «записка» и «резолюция» объединялись в официальном протоколе, также подписываемом судьями.
Тяжущиеся стороны получали письменное извещение с предписанием явиться в суд в определенный день - дабы ознакомиться с решением суда и указать удовлетворены ли они им или намерены подать апелляцию.
Решение суда считалось вступившим в силу с момента подписания официального протокола. В делах по которым не полагалось апелляций или соответствующая сторона не успевала этого сделать в указанный законом срок это именовалось «окончательной законной силой».
В решении суда указывались также способы его возможного исполнения. Исполнение решения суда возлагалось на соответствующее полицейское учреждение, куда оно и передавалось.

Карта путей сообщения Азиатской России
Атлас Азиатской России, 1914



Почтово-телеграфная карта Азиатской России
Атлас Азиатской России, 1914

скрытый текст

Населенность городов Азиатской России
На врезке население на 1897 и 1910 годы. Атлас Азиатской России, 1914 год.



Рост бюджетов городов Азиатской России
Оттуда же.

скрытый текст

Задолженность городов Азиатской России
Оттуда же.

скрытый текст

Винная карта Европы, 1871 год

 

Винодельческие районы, типы (красное, белое, крепленое), общее производство по странам.

Удивляют второе место по объему производства Австро-Венгрии, обгоняющей и Испанию и Италию (понятно, что Венгрия, но тем не менее) и относительно скромные показатели Италии - 4 место. В Германии (без Эльзаса) виноделия в это время считай, что не было.

 

Полномасштабную карту можно скачать здесь

 

А. А. Иванов
Вождь черной реакции: Николай Евгеньевич Марков

Первая научная биография Маркова-2, известного лидера Союза Русского Народа. Книга очень хорошая, масса интересного о взглядах и деятельности Маркова и до 1917 года и после.

скрытый текстПроисхождение и семья
скрытый текст
Марковы были древним дворянским родом. Свое происхождение они выводили от некоего Марка Толмача [Марк Толмач Волошенин Дмитриев сын]*, служившего Ивану III и бывшего по происхождению то ли итальянцем, то ли греком, то ли волохом. [Этот Марк в 1475 - 1476 годах посылался видимо великим князем в Персию - упоминается в сочинении А. Контарини под именем Марко Росс и был видимо на хорошем счету - пожалован вотчинами в Коломенском уезде, дочь свою Лукерью выдал замуж за Ивана Никифоровича Басенкова (внука известного боярина Федора Басенка)]*. Сын его Иван ничем не прославился, [а внуки - Давыд, Петрок, Кильдеяр (Никита) и Меньшик были записаны тысячниками 3-й статьи по Москве]**. Поздние Марковы были потомками указанного Кильдеяра. По семейной легенде, этот самый Кильдеяр, бывший поначалу любимцем Ивана Грозного, позднее был жестоко оскорблен тираном и сделался знаменитым разбойником Кудеяром, а после смерти Грозного постригся в Соловецком монастыре.

Внук Кильдеяра Василий Матвеевич Марков имел чин дворянина московского. [На 140 (1632) год за ним числилось 197 четей вотчин (48 четей родовой? в Коломне, 90 четей в Галиче и 59 четей в жалованной ярославской) с 12 крестьянами и бобылями. Поместий за Марковым не было / не указано, оклады его неизвестны, на службу выходил сам на коне, с 1 человеком и одним человеком в кошу]***. Позднее Марковы обзавелись землями на территории будущей Курской губернии.

Праправнук Василия и прапрадед героя книги, [гвардии поручик] Андрей Федорович Марков (1740 - 1790), после переворота 1762 года, был, как сторонник Петра III, выслан в родовое курское имение, где печально прославился разнообразными бесчинствами (включая будто бы изготовление фальшивых денег).
Прадед Н. Е. Маркова, Александр Андреевич (1767 - 1815), служил в Ахтырском гусарском полку, участвовал в екатерининских войнах и вышел в отставку секунд-майором. Он, первым из Марковых, был записан в шестую часть дворянской родословной книги Курской губернии.

Дед Н. Е. Маркова, Лев Александрович (1799 - 1869), делал успешную карьеру в Петербурге - окончил муравьевскую школу колонновожатых (будущая Академия Генштаба), был причислен к императорской свите, водя при этом тесную дружбу с будущими декабристами. Последнее и погубило его карьеру - после восстания 1825 года он был выслан на постоянное жительство в деревню. Лев Александрович был женат на остзейской немке - дочери сподвижника Суворова генерала Алексея Федоровича Гана, Елизавете Алексеевне. В годы Мировой войны враги Н. Е. Маркова припомнили ему бабушку-немку, объясняя ею его «германофильство», на что сам Марков отвечал: «выводить из сего, будто я не русский, а немец, может только помешанный на чистых кровях мозг... национал-психопата».

Отец Н. Е. Маркова, Евгений Львович (1835 - 1903), известный в свое время писатель, литературный критик, краевед и этнограф, первым в роду избрал гражданскую, а не военную службу. Окончив Курскую гимназию и Харьковский университет, он служил по Министерству народного просвещения - учителем, затем инспектором тульской гимназии, директором симферопольской гимназии, директором народных училищ Таврической губернии, членом учебного комитета при Министерстве народного просвещения. В 1870 году Евгений Львович оставил службу, посвятив себя литературной деятельности. Популярность Е. Л. Маркову принесли автобиографические романы «Барчуки. Картины прошлого» (1875) и «Учебные годы старого барчука» (1885 - 1888), романы «Черноземные поля» (1876) и «Берег моря» (1880), путевые «Очерки Крыма» (1872). Пользовавшийся уважением в литературных кругах Е. Л. Марков поначалу придерживался либеральных взглядов, после убийства Александра II он стал постепенно праветь, перейдя на позиции умеренного консерватизма. Литературным творчеством занимались и братья Евгения Львовича - Владислав, Ростислав и Лев.
Первой женой Е. Л. Маркова была Надежда Николаевна Детлова (1845 - 1875), дворянка Калужской губернии, представительница обрусевшего прусского рода фон Детлов, жившего в России с петровских времен. В этом браке родилось четверо детей - Лев, Николай, Елизавета и Екатерина. В 1875 году Надежда Николаевна скончалась от скоротечной чахотки. Позднее Е. Л. Марков вновь женился - на Анне Ивановне Познанской (в девичестве Сидоренко), вдове полковника и бывшей начальнице симферопольской женской гимназии. Последняя и занималась воспитанием его детей.

Николай Евгеньевич Марков родился в Симферополе 2 апреля 1866 года. Получив домашнее воспитание, в 10 лет он был отдан во второй класс 2-й Московской военной гимназии (позднее 2-й Московский кадетский корпус). По окончании гимназии Николай поступил в петербургский Институт гражданских инженеров и, окончив пятилетний курс (1883 - 1888), получил звание гражданского инженера (при поступлении на службу давало чин X класса) - «с правом производить работы по гражданско-строительной и дорожной частям». Однокурсником Маркова был знаменитый Лев Кекушев.

По окончании института Марков отслужил год в армии (ноябрь 1888 - сентябрь 1889) - вольноопределяющимся 1-го разряда в 5-й артиллерийской бригаде, сдав экзамен на офицерский чин и уволившись в запас прапорщиком полевой артиллерии.

После армии Марков недолго служил по МВД - был прикомандирован к Обществу Курско-Киевской железной дороги, председателем правления которого был его родной дядя - Н. Л. Марков, однако вскоре ушел на вольные хлеба, занявшись архитектурой. Приняв участие в проектировании соборной церкви в Конотопе и получив хороший гонорар, Марков перебрался в Москву, где трудился «свободным архитектором». Среди проектов в которых он, в том или ином качестве, участвовал, значатся перестройка главного дома городской усадьбы В. В. Думного - Н. Л. Маркова*** (1896), постройка и перестройка корпусов Хамовнического пивоваренного завода (1897 - 1898), перестройка здания Ксенинского приюта (1899), строительство Ермаковского училища (1904 - 1906) и пр. В Москве Н. Е. Марков жил и работал до 1905 года, после чего, свернув дела, окончательно перебрался на историческую родину - в Курскую губернию, посвятив себя общественно-политической деятельности.

«Вотчиной» рода Марковых был Щигровский уезд Курской губернии - богатый и очень плодородный черноземный район (по качеству земли входил в тройку лучших уездов России). Марковы и их родня на рубеже веков владели здесь, как минимум, семью имениями - местными помещиками, помимо самого Н. Е. Маркова, были его отец, Евгений Львович, дядя Николай Львович, старший брат Лев Евгеньевич и несколько других родственников. Марковы пользовались большим влиянием в местных дворянских, земских и государственных учреждениях, активно участвуя в общественно-политической жизни уезда и губернии.
Отец Н. Е. Маркова, Евгений Львович, был [председателем Щигровской уездной земской управы]****, позднее непременным членом губернского присутствия по крестьянским делам. Сам Н. Е. Марков с мая 1904 года являлся гласным Щигровского уезного, а с сентября 1904-го - и Курского губернского земских собраний, избирался членом Щигровской уездной земской управы, в 1905 - 1909 годах был членом Курской губернской земской управы.

В 1890 году Н. Е. Марков женился на своей землячке - дворянке Щигровского уезда Курской губернии Надежде Владимировне Бобровской (1868 - 1954), с которой и прожил всю оставшуюся жизнь. Брак был видимо весьма крепким - о каких-либо семейных раздорах ничего не известно. В нем у Н. Е. Маркова родилось пять дочерей - Надежда, Евгения, Татьяна, Лидия и Наталья.
После женитьбы основным его местом жительства стало имение Охочевка (в пяти верстах от одноименной станции Курско-Киево-Воронежской железной дороги) полученное в качестве приданого (на 1907 год - 234 десятины). Помимо этого он владел 368 (на 1912 год уже только 250) десятинами «в общем владении наследства».
Отношения с местными крестьянами у Маркова, судя по всему, были неплохие - ни прогрессивная общественность, засылавшая в «марковское ханство» столичных корреспондентов, ни позднейшие советские авторы не смогли нарыть на него убедительного компромата. Как осуждающе писал в 1927 году корреспондент советских «Известий»: «волею Маркова...вырос и вышел на улицу... и в поле крепкий кулак... Марков сумел наделить его землей... усадьба его и земли охранялись не только урядником, жандармом и стражниками, но и кулаком... сменившим рюриковский лапоть на смазной сапог, этот пресловутый символ первоначального накопления в доревролюционной деревне».

* Е. Л. Марков. Марко Росс, он же Марка Толмач // «Исторический Вестник». 1902. Июль. Т. LXXXIX. С. 207 - 218
** Тысячная книга; Корзинин А. Л. Государев двор в доопричный период.
*** Сташевский Е. Д. Землевладение московского дворянства в XVII веке.
**** [Упоминавшегося выше родного дяди героя, купившего этот дом у предыдущего владельца - книгоиздателя В. В. Думного.
***** Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона]

Начало политической карьеры
скрытый текст
В политику Н. Е. Марков начал втягиваться достаточно поздно - в 38 лет. Его первые публичные выступления по политическим вопросам относятся к концу 1904 - началу 1905 годов. В середине 1905-го, свернув дела в Москве, он вернулся в Курскую губернию, где, в конце того же года, стал одним из основателей местной правой организации - Курской народной партии порядка (КННП). Партия была создана на основе сложившегося видимо еще осенью 1904-го кружка правых курских дворян, объединившихся вокруг белгородского уездного предводителя дворянства графа В. Ф. Доррера. Лидером ее стал упомянутый гр. Доррер, Н. Е. Марков был членом правления партии и позднее товарищем председателя ее Щигровского отдела.
Идеологию партии тогдашний курский губернатор характеризовал термином «прогрессивный монархизм» - типовые идеологические установки правых (защита самодержавия, господствующее положение русского народа и православия) сочетались с нетипичными для правых призывами к расширению земского самоуправления (на началах имущественного представительства) и гражданских свобод. Большое внимание уделялось также крестьянскому вопросу (пересмотр крестьянского законодательств, поддержка переселения и наращивания частного крестьянского землевладения и пр.). КННП приветствовала Манифест 17 октября и учреждение законодательного народного представительства.
Общая численность партии оценивалась в 1000 - 1500 чел. К октябрю 1906 года она имела два отдела - в Курске (ок. 300 чел.) и в Щиграх (ок. 500 чел.). В декабре 1906 года КННП вошла в состав Союза Русского Народа, трансформировавшись в Курский губернский отдел СРН. Марков вошел в состав Совета губернского отдела, одновременно став основателем и председателем Щигровского уездного отдела СРН (в феврале 1912-го оставил пост, сделавшись почетным председателем). В августе 1909 года, после смерти гр. Доррера, Н. Е. Маркова избрали председателем губернского отдела СРН.

Первую всероссийскую известность Маркову принесли яркие выступления на первом съезде Объединенного дворянства (май 1906) в Петербурге и 1-м Всероссийском съезде земских деятелей в Москве (июнь - август 1907).
Взгляды Н. Е. Маркова на земский вопрос были, в целом, далеки от ретроградных. Он выступал против «демократизации» земства, указывая, что консервативное земство 1890-х оказалось куда эффективнее либерального земства 1860-х годов. Введение всеобщего избирательного права в земские органы привело бы, по его мнению, к катастрофе - получившие большинство крестьяне не смогли бы вести толком земское дело и угробили бы его прогрессивные начинания - школы, психиатрические лечебницы и проч., считая их для себя ненужными. По этой же причине (полная неготовность крестьян к подобной деятельности) Марков выступал и против повсеместного создания мелкой земской единицы - автономного волостного земства. При этом сама идея создания волостного земства им не отвергалась - но только в качестве исполнительного органа уездного.
Отвергал Марков и идею замены земельного ценза налоговым, указывая на риск вытеснения случайными людьми со стороны кровно связанных с соответствующим местом местных землевладельцев. Сам земельный ценз, по его мнению, при этом следовало бы существенно понизить - для расширения участия помещиков в земской деятельности. Выступал Марков и против правительственной опеки над земством, считая ее излишней.

Выборы в I Думу правые Курской губернии (как и все прочие) проиграли - в нижнюю палату парламента от губернии прошли одни кадеты и трудовики.
На выборах во II Думу правые и октябристы попытались взять реванш. Н. Е. Марков шел на выборы от СРН, его более умеренный дядя, неоднократно упоминавшийся Николай Львович Марков, председатель правления Общества Юго-Восточных железных дорог представлял октябристов. Оба Маркова в парламент не попали, хотя Н. Е. Марков был избран выборщиком в губернское избирательное собрание, получив наибольшее число голосов из правых кандидатов. Губернию во II Думе вновь представляли разнообразные социалисты (8 трудовиков, эсеров и эсдеков) и кадеты (2 депутата).

Потерпев поражение курские правые не опустили руки, развернув активную компанию по борьбе с леваками и либералами. Позиции и тех и других в губернии были весьма сильны. Особенно тяжелое положение сложилось в родном для Маркова Щигровском уезде. Здесь один из лидеров местных эсеров крестьянин И. Е. Пьяных в 1906 году провозгласил даже «Щигровскую крестьянскую республику», сделавшись ее «президентом» и пройдя депутатом во II Думу. При «республике» действовала группа эсеровских террористов во главе с неким И. И. Голощаповым, в 1906 - 1907 годах террориризировавшая Щигровский уезд. Осенью 1907 года И. Е. Пьяных был арестован и в 1909 году приговорен к смертной казни (заменена пожизненной каторгой). К 10 годам каторги за участие в Щигровском мятеже был приговорен и бывший депутат I Думы трудовик М. А. Меркулов и т. д. [К 1908 году курские леваки были разгромлены властями].
Одновременно местным правым удалось практически полностью вытеснить из курских земских и выборных дворянских учреждений местных либералов. Ключевые позиции в указанных учреждениях заняли родственники, ставленники и сторонники Н. Е. Маркова**, а сам он превратился в наиболее влиятельного общественно-политического деятеля Курской губернии. Оплотом правых губерния оставалась вплоть до 1917 года, неоднократно предпринимавшиеся прогрессивной общественностью попытки подорвать здесь влияние правых кругов и лично Маркова успеха не имели.

Успехи правых отразились и на результатах выборов в III Думу - все 11 депутатов от губернии представляли СРН или октябристов. В Думу прошли и сам Н. Е. Марков и его дядя - Н. Л. Марков. При этом последний, во избежании путаницы, в Думе стал именоваться Марковым-1, а его племянник, соответственно, Марковым-2.
Председателем фракции правых в III Думе стал бывший лидер Курской народной партии порядка гр. В. Ф. Доррер, Н. Е. Марков стал членом Совета фракции, вскоре сделавшись одним из самых ярких ее представителей.

* Потомок французского аристократа-эмигранта, к середине 1905-го уже губернский предводитель курского дворянства, позднее председатель фракции правых в III Думе и член Главного совета Союза Русского Народа.
** Так, его старший брат Лев в 1907 году был избран новым щигровским уездным предводителем дворянства, шурин Н. Б. Бобровский - председателем щигровского уездного земского собрания, сам Н. Е. Марков в начале 1908-го стал членом губернской земской управы и т. д.

Личность и взгляды
скрытый текст
Оценки личности Н. Е. Маркова весьма различались, во многом определяясь политическими взглядами оценивающих и их личными отношениями с Марковым. Отмечались ум, волевые и лидерские качества, ораторский талант, способность к практической деятельности и, в тоже время - негибкость, фанатизм («или союзник или пошел вон»), грубость, недостаток общей культуры и образования, мстительность и злобность.
Марков имел весьма представительную внешность - высокий рост (190 см?), богатырское телосложение, осанка, внешнее сходство с Петром I (отсюда одно из прозвищ - «Медный всадник»). Он был очень религиозен, не курил, пил мало, современной культурной жизнью почти не интересовался, но хорошо знал русскую историю, особенно допетровскую.
Думские выступления Маркова, носившие обычно весьма резкий характер (усугублявшийся нехваткой у оратора такта и чувства юмора), сопровождались постоянными скандалами (обеспечивая оратору постоянное внимание публики и прессы). Летом 1908 года дело дошло даже до дуэли с другим депутатом - кадетом О. Я. Пергаментом (оба участника не пострадали). Весной 1913 года Марков обидел куда-более заметное лицо - резким выступлением по проблемам министерства финансов оказался оскорблен премьер-министр (и одновременно министр финансов) В. Н. Коковцов. Шли разговоры даже о роспуске Думы или отставке премьера, однако ни того, ни другого в итоге не случилось - Марков, под сильным давлением правых кругов, принес премьеру публичные извинения и инцидент был исчерпан.

О взглядах Н. Е. Маркова определенное представление дают его публичные выступления - в Государственной Думе, печати и проч.
В отличии от многих монархистов Марков фактически поддерживал переход к думской монархии, считая Думу, при всех ее недостатках, учреждением необходимым - «она является... институтом который сможет уничтожить вырытую бюрократией пропасть, отделяющую народ от царя». Существование Думы, по его мнению, никак не вело к ограничению любезного монархистам самодержавия, поскольку учреждена она была по воле монарха, предоставившего ей и соответствующие права.

В области аграрного вопроса Марков выступал в защиту помещичьего (и вообще частного) землевладения, [справедливо] указывая на его большую продуктивность по сравнению с крестьянским общинным. Вопрос малоземелья следовало, по его мнению, решать не бессмысленным распылением помещичьих земель среди крестьян, а переселением крестьян на свободные земли. Столыпинскую реформу Марков в целом поддерживал, считая, впрочем, вредным принудительное разрушение общины там где крестьяне к этому не стремятся. Главной проблемой крестьянства Марков при этом считал не столько малоземелье, сколько низкий уровень доходов, лечить крестьянскую бедность следовало, по его мнению, в первую очередь, «переселением и поднятием уровня земельной культуры».

Взгляды Маркова по национальному вопросу были весьма радикальными. Он выступал за безусловное господство русского народа в империи и был яростным борцом с разнообразными сепаратистами и областниками. Марков выступал за ликвидацию самостоятельности Финляндии и против восстановления какой-либо польской автономии. Столыпинский закон о введении земства в Западной крае он с оговорками поддержал, однако создание «русской» Холмской губернии считал опасным прецедентом - выделением губернии с русским населением власть фактически расписывалась в неспособности защищать права русских в «польских» губерниях. Весьма резкими были и его высказывания относительно национального движения на Кавказе - доставалось и армянам и грузинам и татарам (азербайджанцам). От инвектив Маркова в адрес последних счел нужным отмежеваться даже его товарищ по фракции Пуришкевич.

Особенно радикальными были взгляды Маркова по еврейскому вопросу. Евреев он считал врагами не только русского народа и русской государственности, но и человечества вообще, верил в существование международного еврейского «установления» (правительства), стремящегося к мировому господству и т. д. Взгляды Маркова на саму еврейскую народность соответствовали прогрессивному расовому подходу - крещеные евреи были для него ничем не лучше иудеев. Марков выступал не только за сохранение существующих, но и за введение новых, более жестких ограничений для евреев - запрета на доступ на государственную службу, в суды, выборные органы, медицину и образование, лишения права владения недвижимостью и проч. Так, он требовал полного запрета на обучение евреев в университетах, возмущаясь существующими процентными нормами - если иудеи вредны для государства абсурдно устанавливать процентную норму вредного элемента. Требовал Марков и полного устранения евреев из армии, предлагая заменить их призыв специальным денежным налогом (позднее, вместо воинского призыва или налога предлагалось призывать евреев в специальные рабочие отряды - для осушения болот, корчевания лесов и проч.). Антисемитские выступления сопровождались регулярными нападками на Ветхий завет и тамошние иудейские зверства, что, как отмечает автор, было весьма странно для верующего христианина и неоднократно вызывало протесты даже со стороны правого православного духовенства.
Идеальным решением еврейского вопроса Марков считал создание условий для массового (квазидобровольного) выселения евреев из России - «куда угодно, но только подальше от России».
Еврейские погромы при этом осуждались - как практика противозаконная.

Осуждал публично Марков и немногочисленные акты правого террора (Герценштейн, Иоллос, Караваев), отрицая, впрочем, ответственность за них СРН и других правых организаций. Позднее, уже в эмиграции, его публичное отношение к правому террору заметно смягчилось - он видимо уже не видел ничего дурного в устранении нескольких сотен «виднейших зачинщиков революции» - ради спасения десятков миллионов безвинных жизней.

Большое внимание уделял Марков и военным вопросам. Поддерживая увеличение военных расходов, расширение военной промышленности и необходимые реформы для укрепления армии, он, в тоже время, нередко нападал на военное руководство - особенно доставалось военному министру А. Ф. Редигеру (последний даже отказался от личного общения с депутатом) и «генштабистам». Марков выступал за усиление офицерского (за счет открытия новых кадетских корпусов и училищ, а также производства лучших унтер-офицеров) и унтер-офицерского корпуса, поднятие престижа военного духовенства, увеличение офицерского содержания, расширение призыва (для охвата возможно большего процента молодежи) и проч.
В военно-морской сфере он поначалу выступал против строительства большого линейного флота, считая нужным делать упор на строительство легкого флота для охраны русских берегов (миноноски, подводные лодки, легкие крейсера), т. е. в некотором роде стоял на позициях Jeune École. Впрочем, позднее, после поддержки императором программы усиленного судостроения, позиция Маркова по этому вопросу радикально переменилась и он сделался сторонником линейного флота - подвергаясь заслуженным насмешкам общественности.

В области внешней политики Марков выступал против каких-либо военных авантюр, мешающих развитию страны, против помощи балканским славянам и сближения с Лондоном. Как и большинство правых он симпатизировал Германии, выступая за поддержание с нею мирных отношений.

В сфере экономики выступал, в частности, против золотого стандарта, ставившего, по его мнению Россию в зависимость от иностранного (прежде всего еврейского) капитала и за национализацию нефтяной промышленности, контролируемой иностранцами (Нобели, Ротшильды) и армянами (Гукасов, Мантушев).

В области образования Марков выступал за всемерное развитие народной школы и введение всеобщего начального обучения (но против введения принудительного посещения школы) - с приданием ей патриотического и национального характера. Он был также безусловным противником автономии высшей школы, превращавшей русские университеты в бастионы революции. Теоретически поддерживался допуск в университеты женщин - при принятии соответствующего закона.

В вопросе борьбы с пьянством Марков, в отличии от многих правых, занимал весьма сдержанную позицию - признавая необходимость самой борьбы он, при этом, отвергал ее радикальные формы (введение сухого закона и прочую дичь).

Во главе Союза Русского Народа
скрытый текст
К созданию и становлению СРН Н. Е. Марков никакого отношения не имел. Членом союза он стал лишь в конце 1906 - начале 1907 года, после присоединения к организации, на правах провинциального отдела, Курской народной партии порядка. Видное положение в СРН Маркову позволила занять активная деятельность в III Думе. В июле 1908 года он был избран членом Главного совета организации. После смерти в августе 1909-го гр. В. Ф. Доррера Марков занял и освободившийся пост председателя Курского губернского отдела СРН.
В разгоревшейся в 1907 году борьбе двух лидеров союза, Дубровина и Пуришкевича, окончившейся в начале 1908-го выходом последнего из СРН и созданием новой правой организации - Союза Михаила Архангела (СМА) Марков никакого участия не принял, хотя позиция Пуришкевича была ему явно ближе.

Вскоре СРН вновь оказался в состоянии внутреннего кризиса. Начиная с 1908 года руководимый А. И. Дубровиным Союз развернул критическую кампанию против Думы, правительства и лично премьера Столыпина, что вызывало растущее недовольство более умеренных «союзников». Как отмечается, внутри Союза в 1908 - 1909 годах фактически оформилось два течения - крайне правое («дубровинцы») и более умеренное («обновленцы», «басковцы»*, позднее - «марковцы»). Дубровинцы выступали против думской монархии, Думы, столыпинских реформ и самого Столыпина. «Обновленцы» в целом поддерживали, с оговорками, и саму думскую монархию и реформы Столыпина и искали пути сотрудничества с правительством.
Помимо этого, стороны расходились по вопросу сотрудничества с организацией Пуришкевича - дубровинцы и слышать о нем не хотели, тогда как обновленцы настаивали на объединении сил двух союзов.
Не последнюю роль играло и недовольство культом личности Дубровина (сторонники именовали доктора «вождем», «первым черносотенным отцом», «хозяином союза») и стилем его руководства (единоличное принятие решений, нетерпимость к чужому мнению и т. д.). Еще большее недовольство вызывала деятельность правой руки Дубровина, главного спонсора СРН Е. А. Полубояриновой, занимавшей должность казначея Союза и фактически, в значительной мере, руководившей его работой.
Как отмечается, различался и состав группы поддержки лидеров обоих течений - Дубровина, не имевшего тесных связей с истеблишментом и администрацией, поддерживал более «демократический» элемент - провинциальные сельские отделы Союза, а Маркова и компанию - городские отделы.
В переформатировании СРН в более умеренную организацию было заинтересовано и столыпинское правительство, поддержавшее марковцев финансово.

Развернувшаяся внутри Союза борьба в декабре 1909 - январе 1910 годов закончилась формальной победой «марковцев». Превентивно выдавив из состава Главного совета большую часть сторонников Дубровина, последние предложили ему передать фактическое руководство организацией другим лицам. 16 января 1910 года Дубровин подал в отставку с поста председателя Союза, сохранив за собой звание почетного председателя. Новым формальным лидером СРН стал граф Э. И. Коновницын (внук героя Отечественной войны), а фактическим - Н. Е. Марков, занявший пост товарища председателя Главного совета Союза. Формальным главой организации Марков сделался лишь в ноябре 1912 года.

Несмотря на формальную победу «обновленцев» СРН фактически оставался в состоянии раскола - местные отделы Союза разделились на «дубровинские» и «марковские», в руках дубровинцев оставался печатный орган Союза - газета «Русское знамя» (финансируемая и редактируемая Е. А. Полубояриновой). Марковцам пришлось обзаводиться собственными органами печати - с июня 1909 года с помощью правительственной субсидии стала издаваться ежедневная газета «Земщина» (фактически личный рупор Маркова, с 1915 года числившегося и редактором издания). В июне 1910 года было начато издание нового официального органа Союза - еженедельного журнала «Вестник Союза Русского Народа».
Печатные органы обеих групп не стеснялись поливать оппонентов грязью, причем особенно усердствовали дубровинцы, помимо прочего, обвинявшие Маркова в получении «темных денег» от правительства.

Деньги от правительства марковский СРН действительно получал - из секретных фондов МВД ему ежемесячно выдавалось по 12 тыс. рублей (144 тыс. в год), с 1916 года - по 16 тыс. (192 тыс.). Иногда давались также разовые субсидии на конкретные нужды (покупка типографии, проведение съезда и т. п.). Дабы не дискредитировать организацию деньги получал лично Марков, передававший их затем (в виде пожертвований) в кассы Союза и «Земщины» и (по собственной инициативе) отчитывавшийся за них перед избранными соратниками. Публично получение денег от правительства всегда отрицалось, хотя сам Марков и не видел в этом ничего предосудительного.

Раскол СРН спровоцировал вскоре тяжелый кризис и в старейшей правой организации - Русском собрании. Выступивший 18 ноября 1911 года в Собрании с докладом ярый дубровинец Б. В. Никольский позволил себе ряд оскорбительных намеков в адрес Маркова и марковцев. Это привело к прямому конфликту, закончившемуся мордобоем между Марковым и Никольским и расколом внутри самого Собрания, разделившегося на сторонников и противников участников конфликта. К апрелю 1912 года марковцам, при поддержке Пуришкевича, удалось выдавить из Собрания дубровинцев [однако прежнего влияния оно уже не имело].

В 1911 - 1912 годах СРН окончательно распался на две организации. В ноябре - декабре 1911 года дубровинцы провели в Москве съезд своих сторонников, объявив себя единственными законными представителями СРН и исключив из Союза всех марковцев. Марковский съезд, прошедший в мае 1912 года в Петербурге, в свою очередь, осудил дубровинцев, признав постановления их съезда нелегитимными. Наконец, в августе 1912 года Дубровину удалось добиться легализации собственной организации - Всероссийского Дубровинского Союза Русского Народа (ВДСРН), окончательно отмежевавшейся от марковского СРН.

* По адресу новой штаб-квартиры Союза в Басковом переулке. Ранее последняя размещалась в доме Дубровина и была перенесена на новое место после вынужденного отъезда лидера Союза из Петербурга летом 1909-го.

Перед войной

На выборах 1912 года в IV Думу правые выступили относительно успешно - в правую фракцию вошло 64 депутата (на 15 больше чем в III Думе), однако существенно хуже ожидаемого. Сам Марков вновь стал депутатом от Курской губернии по землевладельческой курии (96 «за», 41 «против»). В Думе он был избран товарищем председателя фракции правых (председателем стал бывший нижегородский губернатор А. Н. Хвостов). Фактически во фракции всем заправляли Марков и Пуришкевич. Диктаторские замашки и нетерпимость Маркова вскоре привели к волнениям во фракции, едва не закончившись ее распадом - сразу 46 депутатов (включая лидера фракции Хвостова) в 1913 году решили перейти во фракцию националистов. Распад фракции в итоге удалось предотвратить, однако внутреннее брожение в ней не прекращалось и позднее.

При новом премьере Коковцове монархисты фактически перешли на позиции правой оппозиции. В отличии от Столыпина, сотрудничать с правыми (как и с националистами) новый премьер не желал, еще в ходе предвыборной кампании отказав им в дополнительном финансировании (на выборы правые просили 946 тыс. рублей)*. В результате, едва ли не каждое выступление Маркова в Думе теперь сопровождалось критикой премьера и его политики (весной 1913-го один из подобных выпадов привел к серьезному скандалу - см. выше).

Отношения марковского и дубровинского союзов по-прежнему оставались крайне враждебными. С организацией Пуришкевича марковский СРН, напротив, тесно сотрудничал, а сами Марков и Пуришкевич официально считались полными политическими единомышленниками и едва ли не закадычными друзьями**. В реальности, как отмечает автор, отношения политиков были весьма далеки от дружеских и между ними шла глухая борьба за лидерство в правом движении. Все попытки Маркова пожрать конкурирующий Союз Михаила Архангела стойко отбивались Пуришкевичем.

* Выплаты из секретных фондов МВД продолжали производиться.
** На выборах в IV Думу Пуришкевич, рассорившийся в родной Бессарабии с влиятельнейшим кланом Крупенских, даже шел по «марковской» Курской губернии, получив мандат при активной поддержке последнего.

Мировая война
скрытый текст
Как уже отмечалось, до войны, Марков, как и большинство правых, симпатизировал Германии, выступая за поддержание с нею мирных и даже союзных отношений. С началом войны его позиция резко переменилась, сделавшись радикально антигерманской - в своих публичных выступлениях Марков не жалел черных красок для описания гнусностей «тевтонов» и преступлений «Вильгельма Кровавого». Германофобия в этих выступлениях причудливо смешивалась с юдофобией - германские зверства сравнивались с ветхозаветными «иудейскими жестокостями», германцы обвинялись в поклонении жестокому иудейскому богу Талмуда и т. д. Указывалось также, что российские социалисты-пораженцы пребывают «в духовном плену» у немецкого еврея Карла Маркса.
Выступал Марков и против «немецкого засилья» внутри страны, требуя решительных мер против живущих в России немцев. Последние, впрочем, не стриглись под одну гребенку - Марков требовал санкций против германских и австрийских подданных, лиц с двойным гражданством, колонистов, приехавших в Россию в течении последних 50 лет и сектантов, вероучение которых запрещает им брать в руки оружие [т. е. меннонитов]. Остзейское дворянство («почтенные прибалтийские бароны») из списка немцев-злодеев исключались и, в целом, заявлялась необходимость борьбы не «племенной» (со всеми носителями немецких фамилий), а «государственной» (с германскими подданными и лицами связанными с интересами Германской империи).
В остальном взгляды Маркова по национальному вопросу в годы войны не изменились, однако выступать на эту тему он стал заметно реже, не желая обострять ситуацию.

«Военная программа» Маркова предполагала суровую борьбу с пацифизмом и шпионажем, ужесточение цензуры, мобилизацию промышленности, борьбу с синдикатами. Марков требовал от правительства обуздания инфляции и роста цен на товары первой необходимости, введения подоходного налога (с более высокими ставками чем предлагало правительство), а также чрезвычайного военного налога. Он сделался также сторонником сухого закона и требовал его ужесточения.
Внешнеполитическая программа думской фракции правых содержала требования полного уничтожения германского милитаризма и империализма, с превращением Германской империи в прежний союз немецких государств и низведением Пруссии «на ее прежнее скромное место»; воссоединения с Россией Червонной, Зеленой и Угорской Руси (Галиции, Буковины и Закарпатья); установления контроля над черноморскими проливами, с присоединением Константинополя; присоединения турецкой Армении с Трапезундом, а также северной половины Персии; установления совместного с союзниками контроля над Святой землей.

В августе 1915 года Марков был включен в состав Особого совещания по обороне при военном министре, осуществлявшего общее руководство военной промышленностью, где весьма активно работал, выступая по самым разным вопросам. По свидетельству В. В. Шульгина Марков, в частности, сыграл значительную роль в решении вопроса увеличения производства снарядов.
Помимо этого он состоял также членом Совета Всероссийского общества попечения о беженцах, возглавляемого известным правомонархистом, бывшим ярославским губернатором, сенатором А. А. Римским-Корсаковым.

С образованием летом 1915 года Прогрессивного блока политическая борьба в Думе возобновилась. Марков вновь активно выступал по политическим вопросам, нападая на прогрессивную общественность, отвечавшую ему (припомнив довоенные симпатии к Германии и даже немецкую бабушку) обвинениями в «германофильстве». В Думе Марков и фракция правых обычно защищали правительство от нападок Прогрессивного блока, однако само правительство и его министры у монархистов особого восторга не вызывали и правомонархисты скорее оставались оппозицией справа, иногда фактически солидаризируясь с выступлениями оппозиции.
Правые также предприняли попытку консолидировать свои силы. Война и активизация оппозиции способствовали примирению Маркова и Дубровина. В ноябре 1915 года в Петрограде состоялось организованное марковским СРН представительное монархическое совещание, участие в котором приняли и Марков и Дубровин. В конце того же месяца дубровинцы собрали собственное совещание в Нижнем Новгороде, на котором присутствовал и выступал и Марков, избранный почетным членом совещания. В 1916 - 1917 годах Марков и Дубровин неоднократно выступали с совместными политическими заявлениями, совместно противодействовали созданию новой монархической партии - Отечественного патриотического союза В. Г. Орлова, совместно готовили объединительный монархический съезд (планировался на конец февраля 1917-го) и т. д.
Былая политическая дружба Маркова и Пуришкевича, напротив, приказала долго жить. Последний в годы войны все больше сближался с оппозицией, к концу 1916 года фактически перейдя на позиции Прогрессивного блока.

Накануне революции Марков остался фактически единственным правым лидером ярко обличавшим в Думе либеральную оппозицию. «Уничтожить» Маркова оппозиции удалось лишь перед самой революцией - в ходе организованного на ноябрьской сессии 1916 года «наступления на власть». Выступление, вышедшего 22 ноября на думскую трибуну отвечать на нападки оппозиции Маркова, неоднократно прерывалось хамскими выкриками с мест - при полном попустительстве председательствовавшего Родзянко, воспользовавшегося, однако, первым же поводом чтобы лишить слова самого Маркова. Последний не сдержавшись, оскорбил Родзянку, назвав того мерзавцем - и был наказан удалением из Думы на 15 заседаний. Позднее были проведены также перевыборы думских комиссий - Марков не попал ни в одну из них. Прогрессивная общественность развернула бешеную травлю депутата, обвиняя его во всех смертных грехах.
Правым вся эта история нанесла огромный репутационный ущерб. Помимо этого, распалась и их думская фракция - большая часть членов фракции, воспользовавшись случаем, покинула ее ряды. Оставшиеся во фракции депутаты (20 из 56) никакого участия в думской работе уже не принимали - в соответствии с инструкциями самого Маркова, дабы показать правительству чего стоит не сдерживаемая правыми Дума и способствовать ее роспуску. Сам Марков, лишившийся всякого значения в IV Думе, выступал не только за ее скорейший роспуск, но и за новое изменение избирательного закона - дабы не пускать в парламент либералов.

Революция и Гражданская война
скрытый текст
Февральская революция привела к полному разгрому правых организаций. Штаб-квартиры дубровинского и марковского Союзов и редакции «Русского знамени» и «Земщины»* были разгромлены революционными толпами, типография марковского Союза захвачена революционерами (с лета 1917-го печатала большевистские газеты), Дубровин (вместе с рядом других руководителей правых) арестован и т. д. Сам Н. Е. Марков, радикально изменив внешность (отрастил бороду и проч.), некоторое время скрывался, однако вскоре был выслежен и арестован. Впрочем, привлечь его к уголовной ответственности новые власти не смогли (не решились отменить депутатскую неприкосновенность) и Чрезвычайная следственная комиссия Временного правительства допрашивала его лишь в качестве свидетеля «преступлений старого режима». На допросах он, в отличии от многих других, держался бодро, никого не сдавал и вскоре был освобожден.

Как отмечает автор, ответственность за крушение монархии Марков возлагал (помимо масонов, евреев и союзников по Антанте) на правительственную бюрократию (годами ослаблявшую правых), военное командование (изменившее императору), Государственную Думу и Прогрессивный блок (подготовивших почву для революции) и, в целом, на правящие элиты и интеллигенцию - «революция 17-года... была революцией «господ» против монархии и лишь потом, в силу исторической логики, эта господская политическая революция развилась в революцию социальную, в революцию простонародья против революционных «господ»...».

После освобождения Марков поселился на заброшенной даче на Карельском перешейке (в районе Куоккала - Репино) и, бывая в Петрограде наездами, занялся созданием подпольной монархической организации. К лету 1917-го в состав организации входили, помимо самого Маркова, его соратники по черносотенному движению (Г. Г. Замысловский, В. П. Соколов, Н. Д. Тальберг), ряд правых депутатов Думы и некоторые гвардейские офицеры. С осени 1917-го, после перевода императорской семьи из Царского Села в Тобольск, организация предпринимала попытки ее освобождения, не давшие, впрочем, результата.
С весны 1918 года Марков входил также в «Комитет петроградской антибольшевистской организации» (местный филиал «Правого центра»).

В ноябре 1918 года, в разгар красного террора, Марков перебрался из Петрограда в Финляндию, где жил по фальшивому паспорту на фамилию Свясенко. В мае 1919-го, опасаясь ареста и высылки в Советскую Россию, он, на парусной лодке, переплыл Финский залив, высадившись в Ямбургском уезде и вскоре примкнув к Северо-Западной армии генерала А. П. Родзянко. 19 июня 1919 года Марков, под именем штабс-капитана Льва Николаевича Чернякова, был зачислен в армию - в качестве офицера для поручений Военно-гражданского управления. На различных тыловых должностях он оставался до отхода армии в Эстонию.
Одновременно Марков руководил тайной монархической организацией (позднее получила название «Союз верных»), состоящей в основном из офицеров Северо-Западной армии. Автономная группа организации, руководимая посланным на Юг В. П. Соколовым (бывшим членом руководства марковского СРН, именовавшим
себя в это время Соколовым-Баранским), действовала на Украине.
Члены организации (в состав которой входили генерал-лейтенант Е. К. Арсеньев**, полковники А. С. Гершельман*** и А. Д. Хомутов****, генерал-лейтенант кн. А. Н. Долгоруков*****, бывшие думские депутаты-националисты Г. М. Дерюгин, и Н. Н. Лавриновский, сын бывшего министра юстиции К. И. Щегловитов, бывший волынский губернатор П. В. Скаржинский и проч.) вели монархическую агитацию в армии и среди населения. Сам Марков с июня 1919-го, при содействии местного коменданта полковника А. Б. Бибикова, издавал в Ямбурге газету «Белый крест», уже в июле того же года, впрочем, закрытую ген. Родзянко - за «монархизм» и «вызывающе черносотенный характер». Организация Маркова придерживалась в целом прогерманской ориентации.
После отступления армии в Эстонию Марков перебрался в Ригу, оттуда - в Усть-Двинск (где жил под именем капитана Гагарина), а в мае 1920-го, через Ревель, уехал в Германию.

* Марковский «Вестник Союза Русского Народа» перестал выходить еще в сентябре 1915-го
[** Бывший начальник 1-й Гвардейской кавалерийской дивизии и командир Гвардейского кавалерийского корпуса, в Северо-Западной армии командир 2-го корпуса во Пскове.
*** В Мировую войну штас-капитан гвардейской Конной артиллерии, в Северо-Западной армии командир артиллерийской батареи.
**** Капитан Измайловского полка, в Северо-Западной армии начальник Военно-гражданского управления (июнь-июль1919-го), в эмиграции - агент ГПУ, вернулся в СССР, в 1938 году расстрелян.
***** Бывший командир Кавалергардского полка и начальник 3-й Донской казачьей дивизии, служил в армии Скоропадского, в Северо-Западной армии начальник 4-й дивизии псковского 2-го корпуса.]

Эмиграция
скрытый текст
По прибытию в Германию Марков (использовавший здесь псевдоним Муринов и позднее даже в официальных немецких документах писавшийся Марковым-Муриновым) развернул активную политическую работу и вскоре сделался ведущим деятелем местной монархической эмиграции. Опору его составлял тот же «Союз верных» многие члены которого также перебрались в Германию (Соколов-Барановский, ген. Арсеньев, ген. Долгоруков, полк. Хомутов и проч.).
Группа Маркова установила также связи с германскими правыми кругами - особенно тесные с мюнхенским обществом «Ауфбау» [Aufbau Vereinigung], возглавляемым рижским немцем М.-Э. фон Шейбнер-Рихтером, сторонником сближения германских и русских монархистов [погиб в ходе «пивного путча»].

Усилиями Маркова в мае - июне 1921 года в баварском курортном городке Бад-Рейхенгалль был собран представительный съезд монархической эмиграции (106 делегатов из 25 стран). Среди делегатов съезда преобладали марковцы (41 делегат) и им сочувствующие, однако были представлены и более умеренные группы монархистов. Съезд имел большой успех, способствовав временному объединению сил монархической эмиграции. Для руководства монархическим делом съездом был избран, разместившийся в Берлине Высший монархический совет, председателем которого стал Н. Е. Марков. К началу 1922 года руководство ВМС признавали 85 монархических организаций эмиграции.
Продолжал действовать и марковский «Союз верных», имевший видимо широкую сеть организаций на местах (деятельность его была законспирирована и о самой организации известно немного). Рупором Маркова являлся журнал «Двуглавый орел», выходивший со второй половины 1920 года в Берлине*. Помимо этого, в 1921 - 1926 годах ВМС издавался также еженедельный журнал «Высший монархический совет».
В ноябре - декабре 1921 года Марков (остававшийся активным участником церковной жизни) участвовал, в качестве представителя мирян в работе Карловацкого собора русской церкви, положившего начало оформлению РПЦЗ.

Заключение Рапалльского договора (апрель 1922-го) и убийства русскими правыми В. Д. Набокова (март 1922-го) и немецкими - В. Ратенау (июнь 1922-го) существенно осложнили отношения русских монархистов с германскими властями. К концу лета 1922 года ВМС, вместе с Марковым, перебрался из Берлина в Мюнхен.

Второй монархический съезд (официально - «Особое совещание, собранное ВМС»), из-за отказа германских властей дать разрешение на его сбор, был проведен в ноябре 1922 года в Париже. Он также имел весьма представительный состав (по разным данным, от 60 до 160 делегатов), но проходил без прежнего воодушевления и подъема, сопровождаясь разнообразными склоками - между «марковцами» и «конституционалистами», «кирилловцами» и «николаевцами» (см. ниже), сторонниками германской и французской ориентации и проч. Самому Маркову удалось, впрочем, сохранить за собой место председателя ВМС. Съезд принял решение о перезде ВМС в Париж (когда на это найдутся средства), но фактически он продолжал оставаться в Германии.

Организационный раскол среди монархического движения наметился уже весной 1922 года - умеренная часть монархистов, недовольная «марковской диктатурой», образовала в Берлине «Русский народно-монархический союз (конституционных монархистов)» (РНМС), председателем которого стал Е. А. Ефимовский. На парижском съезде конституционалисты пытались добиться смещения Маркова, но не преуспели. Наметившийся раскол завершился весной 1924 года полным разрывом между ВМС и РНМС. Последний, впрочем, вскоре погряз во внутренних склоках и сошел с политиеской арены.

Другим крупным конфликтом стало разделение правой эмиграции на «николаевцев» и «кирилловцев» - сторонников великих князей Николая Николаевича и Кирилла Владимировича. Последний в 1922 году объявил себя местоблюстителем императорского престола, а в августе 1924 года уже и императором Кириллом I. У большей части монархической эмиграции, видевшей в роли своего вождя бывшего главнокомандующего русской армией эти действия понимания и поддержки не встретили. «Николаевцем» был и Марков, больше по политически мотивам - личные его отношения с великим князем и его окружением были весьма прохладными, если не сказать скверными. Выступая в поддержку Николая Николаевича Марков быстро рассорился с «кирилловцами» (на самого великого князя Кирилла, впрочем, нападений избегая).

Рассорился Марков и с лидером Белого движения ген. П. Н. Врангелем. Поначалу и сам Марков и ВМС держались по отношению к последнему корректно и даже высказывались в его поддержку. Однако вскоре отношения испортились - этому способствовали и личная неприязнь и политические амбиции (оба деятеля фактически претендовали на роль лидеров правой эмиграции) и идеологические расхождения (Врангель поддерживал принцип непредрешенчества и не желал провозглашать монархические лозунги). Марков и ВМС предпринимали даже безуспешные попытки отстранить Врангеля от руководства армией и РОВС . Обе организации требовали также от своих членов отказа от сотрудничества с оппонентами. Требования эти, впрочем, на местах часто игнорировались. Так, при посещении Врангелем Берлина местные офицеры-монархисты проигнорировали запрет ВМС и явились приветствовать своего Главнокомандующего. Позднее, при посещении Болгарии Марковым, местное офицерство таким же образом игнорировало запреты местного руководства РОВС на посещение его лекций и т. д.

Как отмечает автор, все эти конфликты способствовали падению влияния Маркова. «...Начав свою эмигрантскую деятельность в качестве признанного большинством монархистов лидера, довольно скоро Марков превратился в вождя лишь одной из монархических «партий»... число подчиняющихся ему организаций с каждым годом сокращалось, ряды сторонников редели, а количество противников и соперников увеличивалось».

Марков стал также одной из целей гепеушной операции «Трест». Один из главных участников этой провокации, бывший чиновник МПС А. А. Якушев, действовавший под псевдонимом Федоров, установил контакт с ВМС и лично с Марковым (лето 1922 года?). На какое-то время Якушев-Федоров сделался для Маркова (монополизировавшего контакты с ним) основным источником информации о советских реалиях, рассказывая о них ровно то, что Марков желал слышать - происходит распад большевизма, растет монархическое движение и т. д. и отговаривая последнего от активной борьбы с большевиками - дабы не мешать мифическим внутренним монархистам.
Под влиянием провокатора в марковских изданиях стали появляться удивительные вещи - так, статья одного из номеров журнала «Высший монархический совет» за 1923 год содержала натуральную апологетику «советов» (конечно без коммунистов) - как «истинно русских, народных и христианских» учреждений. Сам Марков в публичных выступлениях также вещал о растущем монархическом движении в СССР, одновременно выступая против «террористической» деятельности против большевиков и вообще всякой силовой борьбы с ними (как русскими силами, так и руками иностранных интервентов). В окружении Маркова имелся и еще один агент ГПУ - упоминавшийся А. Д. Хомутов, пользовавшийся полным доверием председателя ВМС.

В конце 1925 года Марков, желая быть ближе к центру политической жизни русской эмиграции, перебрался из Германии в Париж. Однако его попытки вдохнуть жизнь в угасавший ВМС особого успеха не имели, деятельность Маркова подвергалась все большей критике и в апреле 1926 года он оставил пост председателя Высшего монархического совета - «по состоянию здоровья». Председателем ВМС были избран А. Н. Крупенский, Марков остался почетным членом ВМС и продолжал редактировать «Двуглавый орел», выход которого был возобновлен в Париже в декабре 1926-го.

Влияние его, впрочем, продолжало падать. Этому способствовали и новые конфликты, в которых Марков принимал активное участие. Так, в разгоревшемся в 1926 году конфликте митрополита Евлогия (Георгиевского) и руководства РПЦЗ, возглавляемого митрополитом Антонием (Храповицким), он энергично поддержал последнего. Для Парижа эта позиция оказалась маргинальной - местные противники Евлогия (включая Маркова) выделились в небольшой приход, численность которого не превышала нескольких десятков человек.
Еще один удар по репутации Маркова нанесло разоблачение гепеушного «Треста» (1927 год), подорвав заодно и его собственные надежды на скорое падение большевизма.

Утрата былого влияния и надежд на скорое падение большевиков способствовали радикализации Маркова. Начиная со второй половины 1926 года риторика его публичных выступлений заметно меняется - Марков все больше посвящает себя борьбе с еврейством и масонством. Теми же идеями было пронизано и написанное в эти годы известное сочинение Маркова - «Войны темных сил» (первый том вышел в Париже в 1928 году, второй - в 1930-м).
Радикализация Маркова вскоре сделала его «нерукопожатным» - либерально-демократические круги эмиграции, поначалу бурно реагировавшие на его антисемитские и антимасонские выступления, в итоге объявили Маркову бойкот и просто игнорировали всю его деятельность. Это способствовало резкому ухудшению материального положения политика - после закрытия в 1931 году «Двуглавого орла» он лишился постоянного дохода и натурально бедствовал, перебиваясь с хлеба на воду («часто вопрос сводился к тому, роскошествовать ли кашей с маслом, или больше крупы купить, чтобы на дольше хватило»).

После смерти вел. кн. Николая Николаевича (январь 1929-го) Марков, бывший до этого яростным «николаевцем», сделался внезапно не менее яростным «кирилловцем», активно агитируя в пользу Кирилла. К сентябрю 1930 года Марков создал и возглавил «Комитет призыва к объединению русской эмиграции вокруг главы Императорского дома», включавший, помимо него самого, ген. М. Д. Нечволодова, известного военного историка А. А. Керсновского и др. Кульбит Маркова не вызвал понимания в ВМС и в конце сентября 1931 года он окончательно покинул Высший монархический совет. В целом, переход Маркова в стан «кирилловцев» не принес ему больших дивидендов. Часть сторонников Кирилла (младороссы) вызывала у Маркова отторжение и по идеологическим причинам.

* В Берлине журнал выходил два раза в месяц до конца 1922 года. В декабре 1926 года издание журнала (уже ежемесячного) было возобновлено в Париже, гдепродолжалось до 1931 года.

В последние годы
скрытый текст
В августе 1935 года Марков покинул Париж и вернулся в Германию, поселившись в Эрфурте. В Германию он перебрался по приглашению известного немецкого антисемита, бывшего полковника кайзеровской армии Ульриха Флейшхауэра, с которым сотрудничал еще живя в Париже. Последний в конце 1933 года основал в Эрфурте антисемитское информационное агентство Welt-Dienst («Мировая служба»), с декабря 1933-го издававшее (на нескольких языках) и журнал с тем же названием. Своими задачами Welt-Dienst видела «просвещение арийцев», разоблачение «жидомасонского заговора» и общую координацию международной антисемитской, антимасонской и антикоммунистической деятельности. Марков заведовал русским отделом службы. Получаемое в Welt-Dienst жалованье позволяло ему жить «спокойно и достаточно».
Как отмечает автор, на 1935 год Welt-Dienst оставалась частной структурой, с нацистским государством открыто не связанной, а сам Флейшхауэр был антисемитом старой формации - до 1933 года он был членом правой Немецкой национальной народной партии Гугенберга, а после ее распада, в отличии от многих однопартийцев, к НСДАП не примкнул, вступив в нацистскую партию много позднее (в 1942 году). Впрочем, уже в 1937 - 1939 годах Welt-Dienst перешла под контроль А. Розенберга, [Флейшхауэр в 1939 году от руководства службой был отстранен], сама она была переведена во Франкфурт-на-Майне и вошла в состав розенберговских структур*.

К фашистским и национал-социалистическим режимам Марков относился в целом позитивно, видя в крахе европейских демократий торжество черносотенных идей и начало возрождения монархических настроений. Модернизируя прошлое, он даже изображал Союз Русского Народа прообразом фашистских и национал-социалистических движений, называя Дубровина русским Муссолини [чем оказал, конечно, большую услугу разнообразной сволочи, вроде пресловутого Лакёра]**.
При этом фашизм / национал-социализм Марков рассматривал лишь как переходный этап на пути от демократии к наследственной монархии - «утешает повсеместный рост здорового национализма... и фашизма... гнусная демократия трещит по всем швам, везде появляются царьки... за царьками придут и настоящие цари».
Личные отношения Маркова с германскими национал-социалистами также отличались противоречивостью - их сближали ненависть к евреям, масонам и коммунистам и разделяли русский патриотизм и искренняя религиозность Маркова. Характерно, что проблемы возникли даже с германским переизданием «Войн темных сил» - книга была написана с христианских позиций.

Положение в СССР Марков в 1930-х годах оценивал чрезмерно оптимистически - режим, по его мнению, держался на одном насилии, вызывал всеобщую ненависть и должен был пасть при первом серьезном внешнем столкновении (признаком неустойчивости режима Марков считал и массовое избиение коммунистов в ходе «Большого террора»). В силу этого он, в эти годы, сделался сторонником внешней интервенции - японской и / или германской. При этом, в отличии от многих, в бескорыстные мотивы такой интервенции Марков совершенно не верил, сознавая ее тяжелые последствия для России, однако считал ее меньшим злом чем сохранение большевистского режима - «из этого мучительного процесса наше отечество выйдет с отрубленными краями, изувеченное... мы должны готовиться к тяжелой операции и, увы! не можем и не должны мешать этой операции: без операции грозит... смерть от гнилостного заражения социалистическим интернационализмом».
Позднее Марков пошел еще дальше - утверждал, что распространение германского влияния на Россию пойдет ей только на пользу, призывал к «новому призванию варягов» (формированию в освобожденной от большевиков России правящего класса с немецкой кровью), нападал на лозунг «единой, неделимой России» и лично на ген. Деникина (выступавшего, как известно, против любого иностранного вторжения), обвиняя его в ведении «проплаченной травли Германии» и т. д. (публичный доклад в Берлине в апреле 1939 года). Означенный доклад вызвал широкое возмущение даже в правых кругах эмиграции - так, софийская «Наша газета» требовала устранения Маркова из русской общественной жизни, отмечая, что тот стал «хуже иудея» и «своим позорным подхалиством старается убить у русского человека веру в свои духовные силы».

Нападение Германии на СССР Марков, соответственно, приветствовал - редакционная заметка русского издания Welt-Dienst была выдержана в соответствующем духе - «борьба с иудео-большевисткими правителями» за освобождение Европы и мира и т. п.
О деятельности Маркова в 1941 - 1945 годах известно немного. Публичных выступлений он видимо избегал, продолжая публиковаться в нацистских изданиях на русском и немецком языках. Публикации эти, чаще всего анонимные, но узнаваемые по стилю, были выдержаны в прежнем юдофобском духе и, в целом, соответствовали официальной линии нацистской пропаганды. О его реальных взглядах в это время и их эволюции (если таковая имела место) сказать ничего нельзя.
Одна из статей 1944 года содержала любопытную критику «патриотического» поворота советской идеологии в ходе войны (погоны, ордена, суворов / кутузов etc). Марков объяснял этот поворот лишь следствием крайней необходимости (нежеланием народных масс проливать кровь за «интернационал»), ехидно именовал НИПом (Новой Идеологической Политикой) - по аналогии с НЭПом, предрекал ему ту же участь, а людям всерьез в него поверившим - гибель от рук правящего интернационала.
Известный эмигрант-меньшевик Б. Николаевский в послевоенных статьях утверждал, что Марков был «главным советником по вопросам жидо-масонства при Юлиусе Штрейхере», «влиял на постановку русской пропаганды в министерстве Геббельса» (подтверждений чему не найдено) и даже участвовал в формировании (почему-то под Ораниенбаумом) русских частей СС - известной бригады Гиля-Родионова (что, как справедливо отмечает автор, выглядит совсем уж неправдоподобно). Тот же Николаевский обвинял Маркова и в противодействии «власовскому движению» - во что, как опять же справедливо, отмечает автор поверить как раз легко - советские коллаборационисты, декларировавшие верность идеалам 17-го года вряд ли могли ему понравиться.

Вплоть до конца марта 1944 года Марков жил и работал во Франкфурте-на-Майне, затем, вслед за редакцией Welt-Dienst, перебрался в Бад Швальбах. Последним его пристанищем стал немецкий Висбаден, где он и скончался от уремии 22 апреля 1945 года, в возрасте 79 лет. Похоронен Марков был на местном русском кладбище (могила сохранилась). Его супруга пережила мужа на девять лет и умерла в марте 1954 года, в том же Висбадене.

Смерть Маркова осталась незамеченной и не вызвала никаких откликов. Вспомнили о нем лишь к концу 1947 года, при этом об обстоятельствах смерти Маркова (союзная бомбардировка, убийство советским агентом) и даже о времени и месте смерти (в 1946 - 1947 году в Германии или Америке) ходили самые разные слухи. Сотрудничество с гитлеровским режимом превратило его в одиозную фигуру, в связи с чем послевоенные эмигранты-монархисты предпочли от него дистанцироваться.

Судьба детей Маркова оказалась в общем несчастливой. Старшая дочь Надежда окончила петербургский Педагогический институт, жила в Бессарабии, работая сельской учительницей и, после 1917 года, подвергаясь гонениям как дочь Маркова-2.
Евгения окончила Бестужевские курсы, в годы Мировой войны ушла на фронт сестрой милосердия, была отравлена газами. Дважды побывав замужем, умерла в Севастополе в 1929 году, оставив годовалую дочь-сироту.
Татьяна, также «бестужевка», полного курса окончить не успела - в годы войны была послана с русской комиссией в Лондон, где и оставалась до 1920 года, воссоединившись затем с родителями в Берлине. Позднее жила с родителями, работая стенографисткой, швеей, вышивальшицей. [После смерти родителей заболев манией преследования, попала в одну из германских богаделен].
Лидия Маркова до революции успела окончить лишь гимназию, весной 1917 года уехала в деревню и в Петроград уже не возвращалась. Для облегчения своего положения она фиктивно вышла замуж и жила в Советской России под фамилией Шишелова. Увлекалась буддизмом и оккультизмом, живя в Москве была сподвижницей оккультиста А. В. Барченко, вместе с которым работала в Научно-энергетической лаборатории Всесоюзного института экспериментальной медицины, поддерживала контакты с ОГПУ - с известным чекистом Глебом Бокием, любителем оккультизма и прочей шамбалы. Сотрудничество с Барченко и Бокием ее и погубило - в 1937 году Лидия была арестована и расстреляна.
Младшая дочь, Наталья, чуть ли не девочкой выскочила замуж за какого-то большевика и исчезла из семейного круга.

[Довольно заметной фигурой был племянник Маркова, сын его старшего брата, Анатолий Львович. В Мировую войну он служил в Дикой дивизии (оставив о службе интересный мемуар), в Гражданскую - в Алексеевском конном полку. В эмиграции жил в египетской Александрии, примкнув к Всероссийской фашистской партии К. В. Родзаевского и возглавляя ее местный филиал, позднее перебрался в США. С дядей он поддерживал переписку, помогая тому деньгами. Как и прочие Марковы, занимался литературной деятельностью, оставив ряд воспоминаний и статей об истории Египта и жизни местной русской общины].

* [Т. н. «ведомства Розенберга», который, помимо прочего, отвечал еще и за «духовное и мировоззренческое воспитание НСДАП»].
** На мифическом идеологическом родстве черносотенства и фашизма / национал-социализма автор останавливается отдельно, справедливо указывая на несостоятельность этого тезиса - православно-монархическое мировоззрение русских правых имело мало общего с фашистским, бывшего продуктом западной секуляризированной мысли.

5 миллиардов динаров. Югославия, 1993 год.