Автор: Psoj_i_Sysoj

Ad Dracones. Глава 29. Шей – Varrj (Варрьй)

Предыдущая глава

Ирчи

Разумеется, проснувшись, я прежде всего ощутил жуткую ломоту во всем теле и тупую боль в затылке. Открыв глаза, я обнаружил, что так и провел всю ночь, сидя на коленях и уложив локти на лавку рядом с Кемисэ, разбудил же меня стук отворяемой двери и недовольный голос Эгира:

– Я-то думал, куда это ты подевался?

– Видимо, так устал, что нечаянно уснул, – признался я.

– И как господин Нерацу?

– Всё так же, – горестно покачал головой я. – Я вот думаю, что, если Верек с хозяином Анте обнаружат его в таком состоянии, то точно мне голову оторвут.

читать дальше– Им скажут, что ты защищал его ценой своей жизни, – возразил Эгир.

– То-то я жив-здоров, а на нём живого места нет, – досадливо вздохнул я. Помедлив, я спросил: – Каковы же теперь ваши намерения? Отправитесь в столицу?

– Нужно поспеть на королевский суд, – кивнул Эгир. – Староста пообещал, что договорится, чтобы нам предоставили повозку и лошадь, но прежде мы хотели бы убедиться, что с господином Нерацу всё в порядке. Ну а ты? – спросил он.

– А у меня выбора нет – я останусь, пока он не оправится, – развел я руками. – Я же обещал быть при нем неотлучно, а обещаний на ветер я не бросаю.

На это Эгир лишь вздохнул:

– Хотел бы я, чтобы мы все могли остаться, но долг превыше всего.


***

День потянулся невыносимо долго: при утреннем осмотре твердынца Дару заодно перебинтовал мне голову, после этого я направился к своим спутникам. Эгир с Вистаном беседовали со старшим сыном старосты о том, как лучше выбрать дорогу к столице, не привлекая к себе внимания, и в то же время избегая совсем уж глухих углов. Умом я понимал, что им и впрямь не помешает как следует подготовиться, но всё же мне показалось своего рода предательством то, что их мысли уже заняты предстоящим путешествием.

У меня тоже было дело, так что, покинув их, я отправился в кузницу, чтобы справить себе новый нож – ведь мой старый остался лежать где-то в лесу, в горле того головореза, и возвращаться за ним мне совсем не хотелось.

Как и все мальчишки, я всегда обожал наблюдать за работой кузнеца, и мои странствия отнюдь не отбили к этому охоту, так что в ином случае я обязательно задержался бы. Однако на этот раз от ритмичных ударов у меня мигом разболелась голова, так что, уговорившись с кузнецом, я тут же отправился восвояси, едва перекинувшись с ним парой слов — ему было любопытно, что же на самом деле стряслось с нашим потрёпанным отрядом, но я пообещал, что расскажу в другой раз.

После этого, поболтавшись по деревне и нигде не найдя достойного занятия, позволяющего убить время, я вернулся на двор старосты и застал там его жену Хайнал [1] – дородную женщину с полным красивым лицом и густыми чёрными волосами, в которые закралось всего лишь несколько серебряных нитей. Завязав с ней разговор, я проследовал за дом, где она принялась снимать сушившуюся там одежду.

– Вот это ткань, – не без зависти произнесла она, поглаживая шёлк нижней рубашки, в которой недавно щеголяла Инанна. – И какая работа – никогда не видывала ничего подобного. Но мне стоило немалого труда вывести пятна от крови и земли – это платье предназначено для богатых палат [2], а не для того, чтобы бегать в нем по лесам, – на сей раз в её голосе послышался оттенок неодобрения, и я поспешил заступиться за Инанну:

– Господин из твердыни сам настоял, чтобы госпожа Инанна надела это платье, так что ему и поделом, если его наряд окажется испорчен.

– Так это одеяние драконов? – Хайнал испуганно отпрянула на полдюжины шагов. С суеверным ужасом глядя на развевающуюся ткань, она поведала: – Знай я, так и не притронулась бы. Муж не велел нам касаться ленты в его волосах – как знать, может, это верно и для этого платья!

Я чуть не заявил, что всё это – не более чем дурацкие суеверия, ведь ничего, кроме хорошего, знакомство с твердынцем нам покамест не приносило, но почёл за нужное не оскорблять её чувства, вместо этого предложив:

– Дайте я сам сниму, тогда вам не придётся.

Хозяйка благодарно согласилась, и я помимо струящихся шёлковых одежд снял постиранное платье Инанны, Вистана и Эгира.

– Тебе тоже надо подыскать чистое, – заботливо заметила Хайнал. – Да только тебя поди найди – все время где-то пропадаешь. А вот это наверняка придется выбросить, – добавила она, глядя на то, как я снимаю синий халат твердынца. – Всё в дырах, что твоё сито.

– Это ещё зачем? – возразил я, встряхивая одежду. – Ткань добротная, так что зашить не составит труда.

– Столько провозишься, что проще новое сшить, – усмехнулась хозяйка.

– Вот уж чего-чего, а времени у меня сейчас предостаточно, – вздохнул я.


***

Поев вместе со спутниками, я вытащил из сумы мотки нитей и костяную игольницу – их я всегда таскаю с собой: места занимают немного, а пригодиться могут в любой момент. Когда Инанна спросила, куда это я собрался с кипой одежды, я небрежно бросил:

– Да вот, пойду подлатаю. Вам ничего зашить не надо?

– Давай я тебе помогу, – тотчас вызвалась она. – Я и так чувствую себя виноватой, что одеяние господина Нерацу выстирали без меня, так хоть с шитьём подсоблю!

– Да нет, я сам управлюсь, всё равно заняться нечем, – пробормотал я и поспешил скрыться, опасаясь, что она продолжит настаивать.

Расположившись на лавке у противоположной стены в комнатке Кемисэ, я принялся рассматривать халат в тусклом свете от окошка.

– Да уж, знатно вас искромсали, господин Нерацу, – поделился я с неподвижной фигурой твердынца. – Вот если бы я мог так же ловко зашить вас – стали бы как новенький.

Начал я с прорех в рукавах – кое-где они и впрямь держались на узких полосках, но работа продвигалась споро, хоть света едва хватало, чтобы видеть иглу.

Некоторое время спустя зашёл Дару – я думал, что он выгонит меня с моим шитьем восвояси, но он лишь одобрительно кивнул и, скинув одеяло, принялся осматривать повязки. Я невольно засмотрелся на спину твердынца – цепочку позвонков на пояснице, невредимое плечо – и представил себе, насколько прекраснее они стали бы в движении – хотя бы лёгком колыхании при дыхании спящего тела… Очнулся я от этих мыслей, хорошенько уколов себя в палец.

Когда талтош собрался выйти, я поднялся:

– Наверно, мне тоже лучше уйти – от меня тут только духота одна, толку никакого, – виновато предположил я.

Однако Дару лишь покачал головой:

– Ты всё делаешь правильно. Если хочешь, можешь спать тут же, на лавке.

Обрадованный этим предложением – ещё бы, спать на лавке куда лучше, чем наполовину на полу, как я провел прошлую ночь – я отправился к спутникам, чтобы сказать им, что ждать меня не стоит.

Я застал их за сборами и растерянно замер на пороге: неужто они уже готовы пуститься в путь?

– Мы перебираемся в гостевой дом, – пояснил Вистан при виде моей изумлённой физиономии. – Всё равно он сейчас пустует, а сыновья хозяина уже натопили печь.

– Захватить твои вещи? – предложил Эгир.

– Не надо, мне дозволили спать на лавке подле господина Нерацу, – сообщил я. – А завтра зайду вас навестить!

– Скорее уж мы тебя, – улыбнулся Эгир. – Нам здоровье господина Нерацу тоже небезразлично.


***

Вернувшись, я обнаружил, что уже слишком стемнело, чтобы шить, а зажигать лучину я не стал. Вместо этого я сидел, не сводя неподвижного взгляда с одеяла, а в памяти один за другим вставали непрошеные образы: белая кожа спины под бинтами, рука, от которой он, стиснув зубы отдирал присохшую к ране ткань рукава – мог ли я в тот момент даже помыслить, что много дней спустя это воспоминание станет будить у меня подобные чувства?

Меня вновь охватило неизбежное чувство вины: имел ли я право находиться в этой комнате, глядя подобными глазами на того, кто так пострадал по моей вине? Это настолько походило на двойное предательство, что я ощутил необоримое желание хоть чем-то загладить свое невольное прегрешение. Вновь опустившись на колени, я взял его за руку, пообещав:

– Я больше не стану так поступать – пока вы без сознания, это бесчестно; вот когда вы очнётесь, то можете хоть зарубить меня, если я позволю себе то, что вам не по нраву. – Сказав это, я запечатлел поцелуй на его руке – один-единственный, после чего улегся на свою лавку, гадая, что за сны посетят меня этой ночью после всего этого.

Я не мог не задумываться о том, что послужило причиной подобных чувств – пережитая опасность, возбуждение от которой ещё не улеглось в крови, или излишек свободного времени, из-за которого мысли бродят неведомыми тропами, забредая в запретные дебри? Я искренне полагал, что всё это в прошлом, а меня ждет жизнь, исполненная здравых, простых радостей.

Теперь же, когда это незваное влечение вновь поднимало голову, подобно твари из сумрачных глубин, чтобы пожрать всё, чего мне удалось достичь, я мог быть уверен лишь в одном – что с ним придётся считаться.


***

Утром я первым делом уселся за шитьё, не дожидаясь, когда мне предложат поесть. Чтобы скрасить монотонную работу, я вновь завел разговор с безответным твердынцем:

– Вот мы с вами тут и остались одни, господин Нерацу. Инанна, Вистан и Эгир отправились жить в гостевой дом, и я, кажется, понимаю, почему. На их месте я бы и сам не стал терять время, что уж говорить. Не могу привыкнуть, что на самом деле его надо называть господин Леле – видимо, так и буду по привычке прозывать Вистаном. – Я в задумчивости почесал висок иглой. – В любом случае, для меня это слишком странно.

Закончив с рукавом, я приступил к штопанью дыр от стрел – с ними возни намечалось куда меньше.

– Хотел бы я знать, что вы собираетесь делать, когда доберётесь до своей твердыни – помимо того, чтобы отдать мне плату за работу, разумеется, – усмехнулся я. – Вы, вроде, обещали мне какую-то необычайную награду… – Мне взгрустнулось при мысли о том, какой награды мне бы сейчас хотелось, и которая была для меня совершенно недосягаема. – Пожалуй, я похож на шелудивого пса, который воет на луну, – в задумчивости произнёс я. – Ему так же, как и мне, кажется, что она совсем близко – такая светлая, сияющая и чистая – настолько, что он в состоянии до неё дотянуться, и тогда его жизнь стала бы такой же прекрасной, да только не пускает привязь. Даже странно, что мы столько дней провели бок о бок, а я этого не замечал. Впрочем, может, это и к лучшему – ведь тогда мне надлежало думать лишь о том, как нам выжить, пробираясь по горам.

Я прикрыл глаза, откинувшись на стену – затылок тут же прошила боль, так что пришлось принять прежнее положение, вновь занявшись прорехой.

– Наверно, здорово, что я могу говорить вам всё это без утайки, не опасаясь, что вы об этом подумаете; и всё же мне хотелось бы, чтобы вы знали. Может, я скажу это в последний день, на прощание – и будь что будет… – Я затянул нить, перекусив её, и принялся было выискивать, нет ли ещё где незамеченных прежде дыр, как вдруг уголком глаза заметил, что твердынец, вроде как, шевельнулся.

Я тотчас бросился на колени перед его постелью – так и есть, его веки действительно подрагивали, словно у человека, видящего беспокойный сон.

– Кемисэ, – прошептал я. – Господин Нерацу!

– Ирчи, – натужно просипел он, – где я?

– В деревне, – ответил я, и добавил: – В безопасности. Что вы помните последним?

– Можно мне попить? – выдавил Кемисэ. – В горле пересохло.

– Сейчас принесу, – пообещал я и, пристыженный тем, что не подумал об этом раньше, вылетел из комнаты с криками: – Воды! Быстро дайте воды! И позовите Дару!

Ко мне подбежала перепуганная дочка старосты, протягивая мне ковш с таким видом, словно решила, что начался пожар. Выхватив его, я поспешил обратно.

Я помог Кемисэ приподняться и сделать пару глотков, после этого, вновь опустившись на лавку, он ответил столь же хрипло – не похоже было, чтобы вода пошла ему впрок:

– Помню, что я умирал… Думал, что умираю.

– Талтош Дару спас вам жизнь, – поведал я. – Он удалил стрелу, пробившую спину, но вам всё ещё нельзя переворачиваться – рана может открыться.

– Я и не смогу, – еле слышно отозвался он. – Кажется, сейчас опять усну.

– Сон не повредит, – заверил его я.

– А я не хочу засыпать, – шепнул он. – Пообещай, что будешь тут, когда я проснусь.

Его веки уже смежились, когда вошел Дару.

– Он пришёл в себя! – задыхаясь от восторга, поведал я. – И я дал ему попить, но, кажется, он тут же заснул снова…

Пощупав лоб и шею твердынца, Дару изрёк:

– Это добрый здоровый сон, теперь он продлится не долго.


Кемисэ

Эта агония – когда захлёбываешься собственной кровью – не в неё ли я погрузил тех двух дозорных на мосту, которые вернулись, чтобы мстить мне? В предсмертных муках мне кажется, что они вливают мне в горло кипящее зелье – кувшин за кувшином – а я не в силах даже взмолиться, чтобы они прекратили. Я чувствую, что весь пропитался кровью – мои волосы, одежда, она коркой застыла на лице, хлещет из ран – кожа словно перестала сдерживать её, и вскоре я попросту расплывусь, утеку грязным потоком…

Я силюсь удержать перед глазами лицо Ирчи – кажется, он плачет – и в затухающем сознании бьётся: неужели обо мне? Это помогает мне справиться с паническим страхом, наполняя удивительной по силе уверенностью, но удержаться на этом краю у меня не выходит – меня уже куда-то уносит, словно затягивая в тёмную пещеру, стены которой скрывают и свет, и звуки…

И вот мне кажется, будто я стою на коленях на каменном полу, а вокруг бродят смутно светящиеся силуэты – неужто это и есть духи предков, к которым я обращал свои моления? Теперь я стану одним из них, и для меня не будет иного дела, иных забот, кроме как наблюдать за моими потомками…

В этот миг меня прошивает осознание: потомков-то у меня нет и теперь уже не будет – мой род захирел, я не сумел исполнить свой долг перед ним – и это наполняет меня такой горечью, что я падаю вперёд, опираясь на руки – они тоже светятся, будто сплошь покрыты блестящей чешуёй, хоть кожа на вид кажется гладкой, неповреждённой. Опустив глаза, я вижу, что лучи света исходят из моей груди, из плеча и руки – в тех местах, где я был ранен, но уже не могу вспомнить, как и когда это случилось.

Вопреки тому, что я думал, те двое, что обращаются ко мне – живые.

Когда одна из теней вплотную приближается ко мне, я слышу гневный голос деда:

– Как ты мог так подвести всех нас! На тебя одного возлагались все мои надежды, а ты разрушил их из одного глупого упрямства!

Эти речи погружают меня в тревожное смятение, и я хочу ответить, что не понимаю, о чём он говорит – я бы сумел объяснить ему всё, рассказать, что на самом деле желал лишь одного – любить и чтобы меня любили, но не могу оправдаться, потому что не помню, что совершил…

В печальном голосе другой тени я тотчас узнаю Рэу:

– Зачем ты покинул нас? Ты ведь мог остаться, чтобы бороться вместе с нами, но вместо этого сбежал от своей судьбы!

– Я пытался, – беспомощно отвечаю я. – Я помню, что я бился… И я победил, но победа не всегда дарует жизнь.

– Твои заблуждения погубят весь род! – Голос деда гремит на всю пещеру, сотрясая стены. – Самонадеянность – главное твоё прегрешение, но вместо того, чтобы вырвать её с корнем, ты лишь потворствуешь ей! Думаешь, что право рождения позволяет тебе распоряжаться чужими жизнями?

Дрожа, я приподнимаюсь на одно колено – во всём теле ощущается странная лёгкость и боли совсем нет, но каждое движение даётся с большим трудом – мне будто стоит огромных усилий не рассыпаться на кусочки.

– Я же знаю, что ты хочешь от меня не этого, – выдавливаю я. – Ты хочешь… хочешь, чтобы я был тем, кем не являюсь.

Голову наполняет странный, мучительный звон – кажется, что она вот-вот расколется, разлетится на осколки, её одновременно словно бы сдавливает и распирает изнутри. Я обеими руками вцепляюсь в меч, только тут обнаружив, что опираюсь на него.

В тот момент, когда мне кажется, что я больше не выдержу, звон внезапно отсекает тёплая, непроницаемая стена, и голос приёмной матери шепчет мне в ухо из-за спины:

– Ты – именно тот, кем должен быть. Всё, чтобы ты ни делал, несёт на себе благословение богов.

Я хочу обнять её, но вместо Лину меня обхватывают иные руки – и всё же в их крепости я обретаю утешение. Голос, которого я никогда не слышал, сколько бы ни звал его, заверяет:

– Ты ничего не терял. Послушай.

– Я погубил свой род, – шепчу я, чувствуя, как к горлу поступают рыдания, которые принесут с собой новые волны того невыносимого звона. – Мне так жаль…

– Послушай, – настаивает он с умиротворяющей уверенностью.

Я пытаюсь последовать его воле, и мне кажется, что где-то далеко, за гранью слышимости, будто с другого конца света кто-то зовёт меня по имени.

И я напрягаю все силы, вслушиваясь в этот зов, забывая обо всём, что вокруг меня, забываю о себе самом, о том, каких усилий, какой боли мне стоит не рассыпаться на блики света, растворяясь и обретая новую форму – чистого луча, что несётся куда-то ввысь…

Сомкнутых век касается тёплое свечение – и я задыхаюсь от боли: та полузабытая мука вернулась, стиснув грудь и горло, но вернулся и встревоженный взгляд карих глаз. Веки тяжелеют с каждым мгновением, но я из последних сил держу их открытыми – я так боюсь не увидеть его снова…


Ирчи

Некоторое время я сидел, прислушиваясь к его спокойному дыханию – теперь-то я видел, как мерно вздымается одеяло, а по развёрнутому в мою сторону лицу пробегает тень то страдания, то улыбки.

– Хотел бы я знать, что вам видится во сне, – шепнул я. – Вот было бы забавно, если я – тогда получилось бы, будто мы ходим в гости друг к другу. – С этими словами я поднялся на ноги и вышел, осторожно прикрыв дверь, чтобы тотчас сорваться на бег. Я так торопился, что на выходе столкнулся с одним из сыновей хозяина – в спешке я не рассмотрел даже, с которым именно – и вслед мне понеслось:

– Ты что, ошпарился? Куда несёшься?

Я так и мчался до самого гостевого дома, будто за мной бесы гонятся, не обращая внимания на застивший глаза красноватый туман. Ворвавшись в дом, я закричал на пределе моего всё ещё хрипловатого голоса:

– Инанна! Эгир! Господин Вистан! Господин Нерацу очнулся!

Ко мне тотчас вышел Эгир.

– Присядь-ка, а то ты совсем запыхался, – предложил он, глядя на то, как я хватаюсь за колени в попытке отдышаться. – Господин Леле с госпожой Инанной вышли прогуляться, но скоро должны вернуться. Я тут разжился добрым пивом – снимем пробу?

– Не могу, – мотнул головой я. – Мне надо обратно.

Видя мою решимость, он не стал настаивать:

– Спасибо, что первым делом дал знать нам, – от души поблагодарил он. – Да не забывай смотреть под ноги, – напутствовал он меня, когда я уже мчался вверх по улице, – не хватало ещё, чтобы ты покалечился!

Рядом с твердынцем я вновь застал Дару – тот принес лохань, исходящую пахучим паром, которую задвинул под лавку.

– Позови меня, как только он очнётся, – велел талтош, уходя.

– Непременно, – тотчас согласился я, а про себя подумал: вреда ведь не будет, если я малость с этим потяну? Отчего-то слова Кемисэ о том, что он хотел бы видеть меня при пробуждении, запали мне в душу; быть может, он всего-навсего имел в виду, что не хочет просыпаться один, а уж кто там будет – я или любой другой – не имеет значения, но я всё равно не хотел делить эти драгоценные мгновения с кем-то ещё, пользуясь его просьбой для самооправдания.


Примечания:

[1] Хáйнал – Hajnal – венгерское имя, означающее «рассвет».

[2] Палаты – любопытно, что современное венгерское слово «дворец» – palota – происходит от славянского «палата».


Следующая глава
2

Комментарии


Лучшее   Правила сайта   Вход   Регистрация   Восстановление пароля

Материалы сайта предназначены для лиц старше 16 лет (16+)