Предыдущая глава
Зима в этом году выдалась снежной, а потому мы не торопясь пробирались к столице по занесённым дорогам — по счастью, наша лошадка исправно месила снег, а когда надо, я помогал ей, раскидывая сугробы лопатой. Кемисэ в такие моменты ненадолго выходил из повозки, чтобы потоптаться рядом со мной и подышать морозным воздухом, и порой я и ему давал помахать лопатой, чтобы укрепить руку, но куда больше он полюбил сидеть на козлах, привалившись к моему боку, и задавать вопросы, которые впору разве что годовалому малышу, к примеру:
— А где же ты доставал еду, когда уходил пасти коз в горы надолго?
— А лук мне на что? — усмехался я в ответ. — К тому же, если рядом речка, можно рыбу удить, молоко, опять же, всегда под боком, а значит, и сыр, и творог; муку и вяленое мясо берём с собой… Да и из родни иногда зайдёт проведать то один, то другой — и уж конечно, не без гостинцев… — При этих словах я поневоле испустил вздох, внезапно затосковав по тем славным дням — сколько радости было в таких вот редких встречах, сколько тепла, весёлых песен и бесед…
читать дальше— А если заболеешь, то кто же придёт на помощь? — вновь вырвал меня из воспоминаний Кемисэ.
— Вообще лучше бы не хворать, когда один, — рассудил я. — Ну а если недуг всё же одолеет, так на ночь хорошо бы смазать грудь жиром да тяпнуть побольше крепкого вина — всё и пройдёт к утру.
— Ну а если сломаешь себе что-нибудь, упав, как вот Феньо? — не унимался Кемисэ.
— Вот уж никто из нас так не дерябнулся бы, как этот дуралей, будь уверен, — ухмыльнулся я, но тут мне на ум тут же пришло, что я понятия не имею, что там с этим самым дуралеем и его старшим братом — живы ли они? — А вообще, в таких случаях нужно разложить дымный костёр — родичи заметят и придут к тебе на выручку, — куда серьёзнее закончил я.
— Ну а если нападут — звери или лихие люди, не успеешь ведь костёр разжечь? — словно уловив тень беспокойства на моём лице, спросил Кемисэ.
— Что ты заладил, будто и впрямь беду накликать хочешь? Да ещё к ночи — с неудовольствием отозвался я, оглядываясь на синеющий по обеим сторонам лес: селение, к которому мы держали путь, никак не показывалось, и я уже начал опасаться, что где-то мы свернули не туда и придётся ночевать в лесу.
Кемисэ обиженно замолчал, отвернувшись, и я тут же пожалел об этих словах — откуда ему знать, что своими вопросами он навёл меня на столь невесёлые мысли? Я уже хотел было заговорить с ним, чтобы сгладить впечатление от своей резкости, но тут он, вздрогнув, повернулся ко мне:
— Что за птица свищет там, в роще?
— Какая ещё птица — зима же! — недоумённо отозвался я. — Тебе, небось, почудилось…
Но тут я и сам это услышал — тихий посвист недалеко от дороги, и испуганно натянул поводья: столько ни погоняй усталую лошадёнку, уйти от погони по заснеженной дороге всё равно не получится.
— Иди в повозку, — шепнул я Кемисэ. — И сиди там тихо…
Я понимал, что это распоряжение умным не назовёшь, но охвативший меня липкий страх мешал мыслить здраво: тьмы лесной чащи уже было достаточно, чтобы мне стало не по себе, а тут ещё и неведомая опасность… Само собой, Кемисэ не подчинился — почувствовав мой испуг, он лишь опустил ладонь левой руки на рукоять меча, вглядываясь в тени между деревьями.
— Хорошо, оставайся здесь, — вполголоса бросил ему я. — Но не встревай прежде времени.
Спрыгнув с козел, я во всеуслышание обратился к лесу — туда, откуда донёсся посвист — старательно смиряя волнение в голосе:
— Если вы добрые люди — покажитесь и молвите, что вам нужно, не подобает хозяину прятаться, когда гость пожаловал.
Послышался шорох безлистных кустов, и на дорогу вышли сразу трое, но вместо страха я почувствовал что-то сродни облегчению: после того, как мы неведомо как одолели восемнадцать бывалых воинов, я был готов и к худшему; однако нельзя было сбрасывать со счетов, что поблизости могли быть и другие.
Все трое закутаны в косматый мех, как и я, у всех замотаны лица — то ли от холода, то ли чтобы их нельзя было узнать.
— Коли желаешь, чтобы с тобой обошлись по-хорошему, выкладывай всё добро — дальше поедешь налегке, — обратился ко мне глухим басом самый плечистый из них.
— Какое же добро у двух бедных путников? — не спасовал я. — Разве что кляча да повозка — но если желаете забрать их, то вам с того много пользы не будет, а мы замёрзнем насмерть…
— А ты не прибедняйся, парень, — оборвал меня тот же человек. — Быть может, у самого тебя ничего и нет, да вот господин твой не беден.
«Эх, — пронеслось у меня в голове, — как чувствовал, что следовало быть поосторожнее, не сорить деньгами в корчмах — но кто ж знал, что так близко к столице шалят разбойники…»
— Кабы были мы не бедны, так зачем бы стали путешествовать одни? — возразил я вслух. — При богачах всегда свита — и охрана, и караван с добром.
— Быть может, Иштен вас нам послал, — в голосе предводителя зазвучала усмешка. — Так что выворачивай карманы, да ступай себе прочь — коли будет он и к тебе милостив, небось, как-нибудь доберёшься, куда ехал.
При этом он сделал шаг ко мне, а двое его сообщников вскинули руки — у одного топор, у другого — сабля.
Я всё же нашёл в себе силы не отступить, хоть из оружия при мне был лишь мой новенький охотничий нож.
— Вы не больно-то наседайте, — запальчиво бросил им я, — коли хотите по-хорошему, так и нечего грозиться, а коли желаете силой всё отнять, то как бы не вышло, что Иштен вас с нами свёл, чтобы вас же и покарать!
В это мгновение я сам не знал, что на меня нашло, сподвигнув на столь дерзкие слова против троих здоровых грабителей — ясно же, что, как ни повернётся, дело, нам с Кемисэ несдобровать, однако отчего-то не верилось, что после всего, что нам довелось пережить, нас ждёт бесславная гибель в этом глухом лесу.
Тут послышался мягкий удар о землю и рядом со мной тенью встал Кемисэ — я только хотел велеть ему, чтобы держался подальше, но он заговорил первым:
— Господа, — его обычно тихий голос прозвучал неожиданно гулко в тишине зимнего леса. — Мы не ищем с вами ссоры. — При этом он, обычно робеющий перед незнакомыми людьми, распрямился во весь рост, глядя предводителю прямо в глаза.
— Да ты что же, франк? — я заметил, как сердито нахмурились тёмные брови мужчины — видимо, он сразу заметил раскатистую букву «р» в слове «урак» — господа [1]. — Неужто франкский дворянин удостоил посещением нашу глушь? Или ты шпион?
— Какой он тебе франк, дядька, — сердито оборвал его я. — С наших он земель.
— Скажи им, что мы не желаем им смерти, пусть пропустят, — тихо бросил мне Кемисэ на валашском, пихнув в бок.
— Ромей, значит! — ухмыльнулся грабитель, уловив сказанное.
— Что вам за дело, кто он родом? — заявил я. — Хороший человек везде хорош, а его я вам тронуть не позволю! Он мне жизнь спас, да не раз, а трижды!
Едва ли мой порыв произвёл на них хоть какое-то впечатление, но тут вновь заговорил Кемисэ:
— Эрёди водёк [2]. Я — твердынец.
Пожалуй, скажи им Нерацу, что он — змей о девяти головах, и это не произвело бы подобного впечатления: трое на миг застыли, пока предводитель не бросил, выйдя из ступора:
— Ты за кого нас принимаешь?
Кемисэ без слов выхватил меч — я и пикнуть не успел — но вместо того, чтобы вновь ринуться в неравную схватку, подбросил его в воздух, поймав рукоять кончиком пальца левой руки — пара движений кисти в стороны — и вот лезвие застыло будто влитое, указывая льдисто сверкающим остриём прямо в небо.
— Шаркань, — потрясённо выдохнул долговязый разбойник.
— Если встретишь одинокого путника в горах — вестимо, это дракон, — заговорил я, пока они не очухались. — Но по нынешним временам, как видно, даже драконам ходить в одиночку небезопасно.
Переглянувшись с товарищами, главный вновь заговорил:
— Сколько лет живу, а не думал, что доведётся встретить дракона — видно, близок день, когда красный снег с неба упадёт. Но раз уж вас занесло в мои края, не могу не пригласить на чарку вина, чтоб хоть было что порассказать перед тем, как отойду к праотцам. Коли назвались гостями, так пожалуйте в мой дом!
Я тут же представил себе, как они, решив, что в одиночку им с твердынцем не совладать, решили заманить нас в своё логово, чтобы разделаться без помех, и поспешил ответить:
— Уж простите, господа хорошие, но мы торопимся, а потому принять ваше приглашение не можем. — При этом я отлично понимал, что попробовать разделаться с нами они вполне могут и здесь, не сходя с места — как ни хорош был Кемисэ, он ещё не вполне оправился от ран, да и их было трое — и всё же зачем добровольно очертя голову бросаться в западню.
Однако Кемисэ и тут рассудил по своему:
— Мы будем вашими гостями.
Я как следует дёрнул его за рукав, но он, высвободившись, уже шагнул к этим людям, и мне не оставалось ничего другого, кроме как последовать за ним.
Теперь старший шёл впереди, двое — позади, ведя в поводу нашу лошадку, так что нам при всём желании было не сбежать, и всё же, улучив момент, я шепнул Кемисэ на валашском:
— Ну, если нас укокошат, то на сей раз это будет твоя вина.
— Я не допущу, чтобы с тобой что-нибудь случилось, — ровным голосом отозвался он.
«Как же, как же», — досадливо бросил я про себя, но вслух сказать уже ничего не решился.
Когда нашим глазам наконец предстало их логово: крохотная полуземлянка среди леса, не больше той, в которой счастливо коротали время мы с Кемисэ — у меня немного отлегло от сердца: в такой при всём желании не уместилась бы большая разбойничья шайка. Как оказалось, нас и впрямь поджидали только две женщины — постарше, явно хозяйка дома, и помладше — судя по всему, её дочь. Они испуганно уставились на незнакомцев, но предводитель разбойников тут же кликнул:
— Госпожа, собирай на стол.
При этих словах я по-новому взглянул на наших «похитителей» — после того, как они, разоблачившись от тяжёлой зимней одежды, открыли и лица, их кафтаны, пусть и штопаные, и потёртые, оказались из дорогой парчи.
— Не больно-то у нас ладится с этим делом, — вместо предисловия начал предводитель, ладный, ещё не старый мужчина с незамысловатыми медными украшениями в коротких косах. — Одно — вместе с товарищами наживать добро в раздольных странствиях, и другое — ждать, не проедет ли лесом какой богатый остолоп.
При этих словах я бросил сердитый взгляд на Кемисэ — по мне, так нынче он вполне отвечал этому званию.
— Дурные времена настали, — подхватил второй, кряжистый, с кудрявыми волосами с проседью. — Всё, что было нажито прежде, ушло за эти годы, да ещё и в долгах остались как в шелках — знали бы, чем дело кончилось, нипочём не стали бы связываться с саксонскими да ромейскими лихоимцами, не пришлось бы по лесам скитаться.
— Кому ж легко приходится, — не удержался я, но всё же проглотил продолжение: «однако иные пытаются заработать честным трудом».
Тем временем хозяйки подали на стол незамысловатое угощение — похлёбку, в которой явно недоставало мяса, да постные лепёшки на воде.
— Так и решили мы с товарищем пойти в разбойники, — вздохнул старший. — Да вот и зять за нами увязался.
Молодой долговязый парень, которому на вид ещё и двадцати не сравнялось, молча принялся за еду, и мне поневоле подумалось — чай, сожалеет теперь, что ввязался в такое дело, а назад сдавать поздно; ясно одно — недолго им гулять по лесной чаще, рано или поздно прижмут их к ногтю…
— Вам бы подальше от Грана держаться, — буркнул я и поспешно прикусил язык, поняв, что сморозил: это что же, я желаю, чтобы они всей компанией отправились в Эрдей, грабить таких же путников, как и мы, в глухих горах — а то и подались в мой родной Тертр?
— Да знаю я, — с досадой бросил старший. — Но так уж неохота навсегда оставлять родные места — к тому же, сказывают, нигде нынче нет покоя… Твой-то господин, чай, тоже не от хорошей жизни зимой по лесам болтается? — задавая мне этот вопрос, он в упор глядел на Кемисэ, явно дивясь его белой с голубоватым отливом, словно дорогой иноземный порцелан, коже и серым, словно намокший пепел костра, волосам. Если прежде у них и оставалась тень сомнения, что их дурят, то теперь они воочию видели, что за птица нечаянно залетела в их разбойничий притон, и у меня в глубине души поневоле шевельнулась опаска: кто при виде подобной не захочет оставить себе её самоцветные перья? Однако недаром ведь говорят, что, упав в горный поток, поздно думать о верёвке, так что я смирил тревожные мысли, готовясь ответить, но Кемисэ вновь упредил меня:
— Мне все говорили, что следует подождать до весны, — непривычно медленно заговорил он, старательно подбирая слова. — Но я торопился, не зная, что тем самым подвергну опасности своих спутников.
— Спутников? — тут же насторожился старший, а вместе с тем подобрались и остальные, обменявшись тревожными взглядами; я же пожалел, что не сообразил ввернуть это раньше — авось они бы сразу оставили нас в покое, услышав о том, что рядом подмога в лице целого отряда драконов; хотя, как знать, может, предпочли бы перебить сразу, пока помощь не подоспела.
— Нас было семеро, — пояснил Кемисэ, — но случилось несчастье, и нас осталось пятеро, а потом на нас напали, я был ранен и остальные не стали меня дожидаться, остался только Ирчи, — при этих словах он бросил на меня такой полный благодарности взгляд, что у меня невольно перехватило дыхание, а в груди разлилось тёплое чувство, совершенно неуместное в этом окружении.
— Кто же осмелился напасть на вас? — спросил старший, недоумевающе сдвинув брови.
— Ишпан Коппань, — ответил Кемисэ, прежде чем я успел его остановить.
— Коппань? — ещё пуще изумился коренастый разбойник. — Это тот, что сидит в замке Ших?
— Бывшем замке Ших, — буркнул я. — Нет теперь ни замка, ни Коппаня.
В хижине повисла тишина — даже женщины, оставив свои занятия, уставились на меня во все глаза.
— Быстро всё меняется в нашей стране, — с невольным злорадством усмехнулся я.
— Чем же твердынцы насолили ишпану? — наконец обретя дар речи спросил старший из разбойников. При его словах я поневоле усмехнулся, вспомнив, как Кемисэ тотчас бездумно взял вину за первое нападение на себя — взял бы и за второе, если бы господин Леле не повинился. Видимо, одного появления твердынца достаточно, чтобы решить, что всё происходящее вращается исключительно вокруг него — тогда в это и правда было несложно поверить.
— У меня не было с ним ссоры, — сдержанно ответил Кемисэ. — Но они так хотели убить одного из наших спутников, что не пощадили бы и остальных. Их было слишком много — оставалось только драться не на жизнь, а на смерть.
По лицу предводителя разбойников я видел, что в нём борются два желания: узнать, что же это за спутник такой, и на что на самом деле способен этот худосочный с виду парень с золотой лентой в волосах, что сидит рядом с ним; второе в конце концов победило.
— И сколько же их было?
— Восемнадцать, — не сдерживая мрачного ликования припечатал я. — А прежде нападали ещё четверо — но на то, чтобы расправиться с ними, господину твердынцу хватило пары мгновений — он и не понял толком, что происходит.
Кемисэ потупился, подтверждая мои слова.
Тишина вновь объяла хижину; молодая женщина невольно попятилась к той, что постарше — а хозяйка тут же обняла дочь, словно стремясь защитить от неведомого чудовища.
Первым пришёл в себя глава шайки — недаром он смолоду был лихим воякой.
— Что ж, впятером на восемнадцать человек — по всему видать, крепкие вы парни.
— Да не впятером, — недовольно поправил его я. — Нас всего и было, что он, я да ещё один, воин вам под стать, разве что лет на десять постарше. Может, вы про него и слыхали — его Эгиром кличут.
— Про Эгира я слыхал, — переглянувшись с товарищем, медленно кивнул разбойник, и видно было, что при этом он над чем-то крепко задумался. — Выходит, втроём порубали восемнадцать человек.
— И что ж с Эгиром, чай, на том свете? — покачал головой второй разбойник.
— Да живёхонек он, — поспешно возразил я. — Вот только глаза лишился — это да. Зато Коппаня своими руками зарубил, — добавил я, решив, что от того, что это узнает троица лесных грабителей, беды не будет. — И поделом ему, ни разу о нём доброго слова не слышал.
— Коппань был вороным коньком, которого не отбелишь, сколько ни поливай щёлоком, — прищёлкнул языком коренастый разбойник. — Горяч в бою, в валке надёжный товарищ, но мало кто желал сидеть с ним у одного костра. Не знаю, что за человек был тот, кого он хотел погубить, но, даже если он и вправду нанёс Коппаню обиду, тех, что претерпели от него, было много больше. Выходит, Эгир поступил как герои древности — чтобы добиться справедливости, лишился глаза.
Я молча кивнул, подивившись тому, насколько точны были его слова: не зря сказывают, что те, кто не видят мира зримого, обретают божественное око, прозревая скрытую правду.
— Господин говорил, что и его ранили, но, видать, было то давно, — продолжил он, кивнув Кемисэ. — Видать, правда, что таким молодцам всё как с гуся вода.
При этих словах на меня накатила обида: откуда им знать, как Кемисэ захлёбывался кровью, как закрылись его глаза, и я думал, что они больше не откроются вновь? Я не знал, что ответить на это, хоть возмущение подступало к самому горлу, не давая дышать.
Кемисэ внезапно поднялся с лавки и, развязав пояс, принялся неуклюже стаскивать верхний халат — вместо того, чтобы помочь ему, я так и застыл, не понимая, что он собирается сделать.
Отодвинув миску, Кемисэ разложил халат на столе и принялся показывать:
— Стрела попала здесь и здесь, — показал он аккуратно наложенные мною стежки. — А вот тут — от меча, и тут, — с этими словами он показал то место, где рукав был почти отрезан напрочь, держась на честном слове. — Моя правая рука почти не поднимается. — Закончил он со всё тем же деловитым спокойствием — будто не рыдал в три ручья, когда впервые сказал мне это — после чего принялся вновь натягивать халат, и на сей раз я не замедлил прийти к нему на помощь, а сам про себя кричал: «Что ж ты делаешь? Ты только что признался шайке грабителей, которые доселе тебя боялись, что ты на самом деле почти безоружен!» — но у меня не хватило бы духу сказать ему это вслух, даже если бы рядом не было посторонних.
Наконец предводитель, будто принимая какое-то важное решение, хлопнул себя по колену:
— Зовите меня Риго Ба, его — Кардош, — показал он на товарища, а затем на зятя, — а это — Янчи [3].
— Моё имя — Кемисэ из рода Нерацу, — отозвался мой спутник, склоняя голову в лёгком поклоне.
— Ну а я — Ирчи, — сообщил я напоследок.
— Не дело вам путешествовать одним, — покачал головой Риго. — Мы бы вас проводили, кабы могли. Конечно, не позавидую я тому, кто встанет на пути господина Нерацу, но всё же…
— Неужто твердынцы все такие? — не удержался от вопроса молодой Янчи, который, хоть его не меньше других одолевало любопытство, прежде не решался заговорить.
Я лишь хмыкнул, в кои-то веки чувствуя себя обладателем тайного знания, которым прежде кичился передо мной Феньо:
— Да ты только краешек углядел — а уж думаешь, будто видел весь ковёр. Тебе такое и на ум не придёт!
Чтобы подтвердить мои слова, Кемисэ с хитрой улыбкой потянулся к очагу и, выхватив прямо из огня красный уголёк, принялся перекидывать его между ладонями — так мы в детстве игрались с хлебным мякишем, пока не попадало по рукам от матушки.
Когда огонёк потускнел, подёрнувшись белёсым пеплом, Кемисэ столь же непринуждённо швырнул его обратно, и, отряхнув ладони, показал чистую, ничуть не покрасневшую кожу.
— Вот это ловко! — восхитился Янчи, но, сунувшись в очаг, лишь обжёгся — молодая жена, охая, сбегала во двор и принялась обтирать ему ладонь снегом, а старшие товарищи беззастенчиво хохотали.
Мы так и просидели за столом всю ночь напролёт, рассказывая друг другу о своём житье-бытье: хозяевам явно хотелось выговориться, я же знал, что всё равно не смогу сомкнуть глаз под кровом тех, что, как-никак, недавно пытались нас ограбить — законы гостеприимства законами, но порой среди ночи алчный дух одолевает и честных людей.
Под утро, когда мы встали из-за стола, Кемисэ тихо бросил мне:
— Ирчи, дай деньги.
— Брось, они всё равно не возьмут, — шепнул я в ответ.
Проводив нас до дороги, рядом с которой они прежде спрятали нашу повозку, Риго сказал:
— Небось, в Гране расскажешь, что в лесу на вас напали…
— Не расскажу, — обиженно отозвался я. «Пусть, может, и доброе дело бы сделал», — проворчал я про себя.
— В одном ты прав — господин твой хороший человек, — бросил он напоследок. — Дай Иштен ему добра.
— У него другие боги, — буркнул я. — А вот вам дай Иштен жизни получше.
Разбойник лишь задумчиво кивнул в ответ и, словно вспомнив что-то, спросил:
— А где, говоришь, сейчас Эгир?
Сдвинув шапку, я почесал в затылке:
— Когда я его видал в последний раз, направлялся в Гран — надо думать, он и сейчас там.
Риго молча кивнул и двинулся обратно, к своим.
Стоило нам остаться в одиночестве, как я рассерженно напустился на Кемисэ:
— Что ты вытворяешь-то? Жить надоело? Или решил, что, как пару раз победил в схватке, тебе теперь и море по колено, забыв, что после того чуть не окочурился!
— Всё же хорошо получилось, — принялся оправдываться он с извиняющейся улыбкой. — Я ведь знаю, что у людей есть такой закон — они ни за что не навредят гостю…
— Много ты знаешь, — оборвал его я. — О законах хорошо толковать, когда мошна туга да амбар набит, а когда в брюхе пусто, то любой закон из головы выветрится.
Кемисэ молчал, не зная, что сказать на это, лишь во взгляде появилась обида, смешанная с непониманием.
— Если и впрямь желаешь идти со мной одной дорогой, — продолжил я, чувствуя, что гнев ещё не выветрился, — так нечего самовольничать; а ежели и дальше будешь так куролесить, то лучше сразу разойдёмся.
Я замолчал, чувствуя, как между нами повисла туча — пока что маленькая, словно запутавшийся в ветвях клочок тумана, и тем не менее она разбухала, заслоняя от меня Кемисэ. Не глядя на него, я принялся запрягать лошадь.
— Я так не могу, — бросил я, не оборачиваясь. — Когда знаю, что ты в опасности, и ничего не могу поделать — это невозможно стерпеть.
Кемисэ сделал шаг, другой — и вот обхватил меня со спины, не давая пошевелиться.
— Хорошо, — отозвался он — судя по глухому звуку, зарывшись лицом в мех моей дохи. — Буду делать, как ты говоришь. Пусть будет по-твоему.
— Ладно тебе, пусти, — я похлопал покрасневшей рукой по его ладони в рукавице. — На сей раз и правда всё обошлось.
Когда Кемисэ разжал руки я, развернувшись, сдвинул шапку с его лба и поцеловал прямо в изумлённо приоткрытые губы.
— Ты молодчина.
Примечания:
Случай на зимней дороге — венг. Eset a téli úton (Эшэт о тэйли утон)
[1] Господа — венг. urak.
[2] Я — твердынец — венг. Еrődi vagyok.
[3] Риго Ба — венг. Rigó Bá — «дядька Дрозд» — где Bá — сокр. от bácsi — «дядя».
Кардош — венг. Kardos — в пер. «мечник».
Янчи — Jáncsi — сокр. от János, венг. аналог имени Иван.
Следующая глава
Комментарии