таки октябрь.
# 1 Красные листья
Канон Корзинка фруктов
Размер 682 слова
Жанр/Персонажи Юки, Мачи, Какеру, зубосводящий флафф, неуклюжий романс вроде как
Примечания Тема сисек т е расхождения и борьбы Юки с образом "принца" в аниме, в отличие от манги, толком не раскрыта, но предельно важна, хотя с отражениями автор нагнетнул. Муцуки — канонический персонаж и один из ведущих героев "Fruits Basket Another" — авторского next generation мангаки.
Верёвка эта видится ему иногда — всегда по-разному. Она бывает и серебрянной, точно обледенелой, и тускло-серой, словно знакомые тени родительского дома, и чёрной, как... это воспоминание он отгоняет. Множество цветов у старой связи, которая бываает ясна до боли. На самом деле Юки знает: она красная. Ничего похожего на вычурный символ из старых сказок, вечная ноша — связующая нить давней судьбы, предназначение, а не любовь.
скрытый текстЭтот красный, открывающийся, бьющий Юки по глазам в неясно пахнущее озорством утро, совершенно другой, понимание приходит исподволь. Это горят обещанием фестивалей клёны в парках и на склонах гор. Дух вдруг захватывает от пронзительного предчувствия: можно! Этой осенью предчувствие всё отчётливей, растёт и крепнет в нём как саженец, питаясь пременой, само питая нечто новое.
Чувство до странности родное. Не только от Хонды, нет. Новый взгляд, новый голос кажутся обещанием, как эти клёны, и Мачи Кураги упорно вспоминается ему сейчас.
Это будет довольно бестолковый подарок, Юки знает. Или знает только другой он, медленно трескающийся, как поддавшаяся времени глиняная форма. Тот, другой знает: красные листья бессмысленны, это нетонко, безвкусно, дёшево... Девушкам дарят тщательно подобранные цветы, украшения и милые сувениры, всё это, по возможности, дорогое, и это — хороший тон.
Всё это — мертво. Всё это чужое, из холодной комнаты и дома, полного серых теней.
...Красные листья момиджи пропитаны солнцем и горным ветром, обещанием свободы.
Это нелепо, это мгновенно, как вспышка, как ребяческая прихоть и неуклюжая фраза. Как щекотное чувство под сердцем, родившееся от чужих слов о глупости и залившее вдруг лицо краской.
«Это не подходит Кураги-сан,» — принц слегка поджимает губы, скучающе опирается на руку в отражении. — «У неё даже цветовая гамма другая».
«Ой, будто ты в этом разбираешься!»
Именно. Именно что. Юки не разбирается в этом, как и во многом, многом другом, так что просто берёт лист — неясный залог, эхо обещания, прозвучавшего ему в Мачи. Мнение другого не имеет значения, Мачи говорила не о нём, она его даже не видела.
Отражение смотрит обиженно.
— Вот ведь, всё любуешься собой, командир! — Какеру налетает вихрем, так что витрина аж дребезжит, спугивая серое в своей глубине.
Прошлое остаётся в прошлом.
... А в ладонях её лист горит огоньком, фонариком, разбивая-распутывая что-то тревожно знакомое вокруг Мачи, и теперь лицо у неё тоже вспыхивает. От этого пузырится в груди радостное торжество: угадал.
«Видишь — я прав».
Тот, другой слабеет и чахнет, он никогда уже не станет старше.
***
Мачи комкает край покрывала. Больница частная — очень хорошая и очень дорогая, и коридоры здесь прямые как стрела, и комнаты ослепительно-чисты и светлы, и оконные стёкла такие прозрачные, что их можно не заметить и пробить головой. Этого-то смутно и хочется. Её, наверное, даже ругать не будут.
Покрывало белое-белое. Тихо-тихо.
Муцуки крепко спит. Ей было бы легче, если бы он бодровствовал, возился, шумел и требовал того абсолютного внимания, какого могут требовать только очень маленькие дети. Он, вообще-то, довольно беспокойное существо, хотя ему всего день от роду.
Но тревожить его сама она, конечно, не будет.
Мачи вздыхает. Закрывает глаза, стараясь сосредоточиться. Прошлое остаётся в прошлом, но есть вещи, от которых трудно избавиться.
Шум за дверью не похож на вежливое приближение младшего персонала или аккуратную поступь Хатори, но Мачи даже спросить не успевает.
— Юн-Юн, погоди, да послу...
Дверь распахивается с треском, слышится звук падения, и белизна уничтожена. В первое мгновение Мачи даже не может понять, как это произошло. Яркое, праздничное, знакомое вдруг заполняет палату, сыпется на пол, подоконник, покрывало, детскую кроватку.
Листья момиджи — сезон сейчас в разгаре, и они красные, как огонь.
— Тебе что, пять лет?!— негодующему восклицанию всё ещё аккомпанирует свежий озорной шелест. И мягкие взрывы приглушённого смеха — Какеру, кажется, как обычно вообще не стыдно.
Юки, растянувшийся на полу из-за попытки шурина притормозить его, ухватив за хлястик расстёгнутого пальто, поднимает на неё взгляд.
Мачи искренне хочет ударить брата по голове, но всё равно не может сдержать столь же искреннего фырканья. Лицо Юки заливается краской, но в глубине его глаз — тёплые искры зарождающегося смеха, а в руках — остаток нелепо огромного кленового букета.
— Я знаю, я знаю, — говорит он. С ней — совсем другим тоном.
«Так даже лучше».
И прежде чем Юки встаёт хотя бы на одно колено (он всё ещё способен на такие жесты, она знает), Мачи решительно слезает с кровати и бережно вытаскивает последний упавший лист — у него из волос.