Гранатовый13 читателей тэги
Автор: Зелёный бамбуковый лес
#Хлорка искать «Хлорка» по всему сайту с другими тэгами
однако всё равно писанина
# 20 Уловка
Канон Блич
Размер 804 слова
Заметки Выгул хэда и хулиганство, внутренняя недо-зеркалочка, жанр трудноопределим.
Тонкая ветка едва не хлестнула по лицу, и Бьякуя от души выругался. Эта её дурацкая игра, бесконечная сумасшедшая погоня, на сей раз увела их с Ёруичи в сторону от жилья. Лес шумел вокруг, напевал под порывами тёплого ветра, волновался под ногами, словно странное море. Бьякуя вынужден был признать, что потерял свою цель в этой путанице теней и света. Перепрыгнув на очередную ветвь, он замер и огляделся вокруг попристальнее, унимая раздражение.
скрытый текст
Неприятно было думать об этом, но лес давал Ёруичи преимущество, среди зданий, Бьякуе хотелось верить, ей бы не удалось ускользнуть так легко. Но здесь Ёруичи была будто в своей стихии. Неслась-неслась впереди, вот только что — и пропала. Метнулась в сторону, вниз, в тень — поди угадай. Эта выходка злила даже сильнее, чем её обычные подначки: то ли Ёруичи гадость какую ещё задумала, то ли он ей наскучил на сегодня.
Голос здравого смысла весьма слабо намекнул Бьякуе, что, возможно, ему следовало бы просто ухватиться за второе предположение и вернуться. Раз ей надоело, то он и не будет за ней бегать. Ёруичи говорила иногда, что это испытание, а он должен благодарить её как наставницу — а в этот раз сама как будто отказалась. Не справилась. Поэтому...
Бьякуя без раздумий голос придушил.
Ну уж нет, он найдёт её, даже если она наставила ловушек. Ёруичи слишком самоуверена. Он ведь тоже кое-что может.
Бьякуя отбросил с лица растрепавшиеся волосы, закрыл глаза и сосредоточился. Лесное море было полно движения — ветра, птиц и насекомых, мелких зверьков и потревоженных веток. И потоков духовных частиц, пусть они и не были заметны так явно.
Бьякуя не стал воплощать рейраку — просто, до предела сосредоточившись, нашёл знакомый отсвет.
Присутствие.
Ёруичи и правда была возмутительно беспечна. Торжествующе выдохнув, Бьякуя отправился по призрачному, тёплому следу. Он успел как следует разогнаться и едва не сорвался вниз, когда на пути открылась широкая, залитая солнцем прогалина. Спрыгнув в траву с крайнего дерева, Бьякуя застыл, как громом поражённый. Едва не задохнулся от накатившего возмущения.
Ёруичи разлеглась на солнышке, расстелив для удобства — какая небрежность! — собственное хаори. И теперь, кажется дремала.
Какая наглость.
Медлденно, осторожно, всё ещё не веря собственным глазам, он подобрался поближе. Её дыхание было безмятежно-спокойно, а присутствие — ничем не скрыто.
Она даже до ловушки не снизошла.
Бьякуя, уже набравший в грудь воздуха для сердитого вопля и смертельного вызова, ощутил себя как-то совсем по-новому уязвлённым. И непривычно озадаченным. Свет играл в волосах Ёруичи, на тёмной коже и белой ткани хаори. В её ладони по-прежнему был зажат его шнурок для волос.
Бьякуя помотал головой и подошёл совсем близко. Предусмотрительно, просто на всякий случай, зашёл так, чтобы его тень не упала на её лицо. И тихо опустился рядом с Ёруичи на колени.
Можно было, наконец, отобрать у неё шнурок. Конечно можно. Впервые у него получилось бы.
Это выходило не совсем честно и даже как-то обидно: её победил не он, а собственная неосмотрительность. Бьякуя наклонил голову, осторожно вглядываясь.
Можно было разбудить её всё же. Или... Нет, слишком большая это была удача. Он, наконец, мог посмеяться над ней. Забрать у неё вечный залог тоже требовало ловкости и могло быть испытанием.
Поколебавшись и почти не дыша, Бьякуя подался вперёд, протянув руку к пальцам Ёруичи, сжимавшим шнурок.
От неё пахло травой, солнцем и ещё чем-то,чем-то собственным, особенным.
...Сильная рука стремительно легла ему на затылок, заставляя посунуться вперёд и в сторону. Неожиданно Бьякуя понял, что его губ касаются другие — мягкие, горячие и уверенные. Это прикосновение, как и хватка в волосах, совершенно не было сонным.
— ...ммм.. фто...
Несколько мгноверий, показавшихся ужасно долгими, Ёруичи даже не позволяла ему отстраниться. Наконец, хватка ослабла и Бьякуя отшатнулся — только для того,чтобы ясно увидеть близко-близко её шальные глаза, полные дурного веселья и смеха.
— Да ты!..
***
Воспоминание о том, как широко распахнулись его глаза в тот момент, странно грело до сих пор. Было что-то неправильное здесь: видеть Бьякую таким, теперешним. Неправильное с самого начала. Прежде он был бесконечно живым.
А сейчас было даже не так, как на мосту, про такое говорят, кажется: краше в гроб кладут. Ёруичи знала, что этого не случится, конечно. Уже нет. Но чувство всё равно было неприятным.
Неслышно спрыгнув с подоконника на койку и мягко переступая лапами, она зашагала к изгловью. Лицо Бьякуи было сейчас очень спокойным, хотя всё ещё осунувшимся.
Её определённо не нравился странный осадок вины, который зрелище в ней рождало. Она не сожалела о своём уходе. Не отступала от принятых решений. Делала что хотела.
...Ладонь у него была шире, чем раньше, упрятанная в давно привычные мозоли. Рука Бьякуи теперь совершенно точно была рукой воина, жилистая и даже сейчас хранящая намёк на безжалостную силу. По крайней мере, ладонь его, без предупреждения опустившаяся на её спину, заставила Ёруичи замереть и насторожиться, моргнув от неожиданности.
Длинные пальцы неловко взъерошили блестящую чёрную шерсть, скользнули по хребту. Довольно бесцеремонно, и такое очень мало кому позволялось. Почти никому. Но она была слишком удивлена.
— Даже не вздумай превращаться, — в его голосе не было предупреждения, только почти безмятежная констатация.
Ёруичи вздохнула и решила, что пока и в самом деле обойдётся без этого.
Канон Блич
Размер 804 слова
Заметки Выгул хэда и хулиганство, внутренняя недо-зеркалочка, жанр трудноопределим.
Тонкая ветка едва не хлестнула по лицу, и Бьякуя от души выругался. Эта её дурацкая игра, бесконечная сумасшедшая погоня, на сей раз увела их с Ёруичи в сторону от жилья. Лес шумел вокруг, напевал под порывами тёплого ветра, волновался под ногами, словно странное море. Бьякуя вынужден был признать, что потерял свою цель в этой путанице теней и света. Перепрыгнув на очередную ветвь, он замер и огляделся вокруг попристальнее, унимая раздражение.
скрытый текст
Неприятно было думать об этом, но лес давал Ёруичи преимущество, среди зданий, Бьякуе хотелось верить, ей бы не удалось ускользнуть так легко. Но здесь Ёруичи была будто в своей стихии. Неслась-неслась впереди, вот только что — и пропала. Метнулась в сторону, вниз, в тень — поди угадай. Эта выходка злила даже сильнее, чем её обычные подначки: то ли Ёруичи гадость какую ещё задумала, то ли он ей наскучил на сегодня.
Голос здравого смысла весьма слабо намекнул Бьякуе, что, возможно, ему следовало бы просто ухватиться за второе предположение и вернуться. Раз ей надоело, то он и не будет за ней бегать. Ёруичи говорила иногда, что это испытание, а он должен благодарить её как наставницу — а в этот раз сама как будто отказалась. Не справилась. Поэтому...
Бьякуя без раздумий голос придушил.
Ну уж нет, он найдёт её, даже если она наставила ловушек. Ёруичи слишком самоуверена. Он ведь тоже кое-что может.
Бьякуя отбросил с лица растрепавшиеся волосы, закрыл глаза и сосредоточился. Лесное море было полно движения — ветра, птиц и насекомых, мелких зверьков и потревоженных веток. И потоков духовных частиц, пусть они и не были заметны так явно.
Бьякуя не стал воплощать рейраку — просто, до предела сосредоточившись, нашёл знакомый отсвет.
Присутствие.
Ёруичи и правда была возмутительно беспечна. Торжествующе выдохнув, Бьякуя отправился по призрачному, тёплому следу. Он успел как следует разогнаться и едва не сорвался вниз, когда на пути открылась широкая, залитая солнцем прогалина. Спрыгнув в траву с крайнего дерева, Бьякуя застыл, как громом поражённый. Едва не задохнулся от накатившего возмущения.
Ёруичи разлеглась на солнышке, расстелив для удобства — какая небрежность! — собственное хаори. И теперь, кажется дремала.
Какая наглость.
Медлденно, осторожно, всё ещё не веря собственным глазам, он подобрался поближе. Её дыхание было безмятежно-спокойно, а присутствие — ничем не скрыто.
Она даже до ловушки не снизошла.
Бьякуя, уже набравший в грудь воздуха для сердитого вопля и смертельного вызова, ощутил себя как-то совсем по-новому уязвлённым. И непривычно озадаченным. Свет играл в волосах Ёруичи, на тёмной коже и белой ткани хаори. В её ладони по-прежнему был зажат его шнурок для волос.
Бьякуя помотал головой и подошёл совсем близко. Предусмотрительно, просто на всякий случай, зашёл так, чтобы его тень не упала на её лицо. И тихо опустился рядом с Ёруичи на колени.
Можно было, наконец, отобрать у неё шнурок. Конечно можно. Впервые у него получилось бы.
Это выходило не совсем честно и даже как-то обидно: её победил не он, а собственная неосмотрительность. Бьякуя наклонил голову, осторожно вглядываясь.
Можно было разбудить её всё же. Или... Нет, слишком большая это была удача. Он, наконец, мог посмеяться над ней. Забрать у неё вечный залог тоже требовало ловкости и могло быть испытанием.
Поколебавшись и почти не дыша, Бьякуя подался вперёд, протянув руку к пальцам Ёруичи, сжимавшим шнурок.
От неё пахло травой, солнцем и ещё чем-то,чем-то собственным, особенным.
...Сильная рука стремительно легла ему на затылок, заставляя посунуться вперёд и в сторону. Неожиданно Бьякуя понял, что его губ касаются другие — мягкие, горячие и уверенные. Это прикосновение, как и хватка в волосах, совершенно не было сонным.
— ...ммм.. фто...
Несколько мгноверий, показавшихся ужасно долгими, Ёруичи даже не позволяла ему отстраниться. Наконец, хватка ослабла и Бьякуя отшатнулся — только для того,чтобы ясно увидеть близко-близко её шальные глаза, полные дурного веселья и смеха.
— Да ты!..
***
Воспоминание о том, как широко распахнулись его глаза в тот момент, странно грело до сих пор. Было что-то неправильное здесь: видеть Бьякую таким, теперешним. Неправильное с самого начала. Прежде он был бесконечно живым.
А сейчас было даже не так, как на мосту, про такое говорят, кажется: краше в гроб кладут. Ёруичи знала, что этого не случится, конечно. Уже нет. Но чувство всё равно было неприятным.
Неслышно спрыгнув с подоконника на койку и мягко переступая лапами, она зашагала к изгловью. Лицо Бьякуи было сейчас очень спокойным, хотя всё ещё осунувшимся.
Её определённо не нравился странный осадок вины, который зрелище в ней рождало. Она не сожалела о своём уходе. Не отступала от принятых решений. Делала что хотела.
...Ладонь у него была шире, чем раньше, упрятанная в давно привычные мозоли. Рука Бьякуи теперь совершенно точно была рукой воина, жилистая и даже сейчас хранящая намёк на безжалостную силу. По крайней мере, ладонь его, без предупреждения опустившаяся на её спину, заставила Ёруичи замереть и насторожиться, моргнув от неожиданности.
Длинные пальцы неловко взъерошили блестящую чёрную шерсть, скользнули по хребту. Довольно бесцеремонно, и такое очень мало кому позволялось. Почти никому. Но она была слишком удивлена.
— Даже не вздумай превращаться, — в его голосе не было предупреждения, только почти безмятежная констатация.
Ёруичи вздохнула и решила, что пока и в самом деле обойдётся без этого.
Про Бьякую и сказки
Это мой любимый тегзд с этой ФБ. И поскольку она официально фсё, я оч хочу притащить его, ну не везде и всюду, но в принципе.
Название: О великом путешественнике и лунном зайце
Автор Зелёный бамбуковый лес
Бета: самобетинг
Размер: мини 1648 слов
Канон Bleach/Блич
Пейринг/Персонажи: Бьякуя, Соджун, Хисана, Рукия
Категория: джен с проблесками гета
Жанр: драма
Рейтинг: PG
Краткое содержание: Глупые сказки — это очень важно, или о дорогих сердцу привычках.
Примечание: Вакамэ, как мы все помним (или не помним) - Посол морских водорослей, любимый персонаж Бьякуи. Автора крайне занимал вопрос о том, откуда это создание вообще взялось, а также почему визуально оно так смахивает на рисунки Рукии.
Давным-давно...Давным-давно — тогда у отца волосы были короче, а белую гладкую штуку, вечно немного соскальзывавшую, страшно хотелось из них вытянуть — так вот, именно тогда, когда мир был существенно проще, отец и сотворил для них двоих эту небольшую традицию. По правде сказать, назвать это так Бьякуе, до поры, в голову не приходило. Слишком уж отличалась эта привычка, похожая на дурную выходку, от строгих и торжественных вещей, выверенных и отшлифованных временем. Традиции, кроме того, всегда имели своё место.
Этой вещи места почти не было, но, много позже, он всё оберегал её, сам не зная зачем, с таким упорством, с каким обычно хранил то, чему его учили. Может, даже упорнее — хотя признаться в этом он не согласился бы ни за что и никогда.
«Давным-давно, хотя, возможно, и нет, нельзя, знаешь ли, сказать наверняка...» — так отец начал в самый первый вечер, неподобающим образом устроившись на скамье рядом с Бьякуей. Не имело значения, что скамья стояла в очень секретном месте, к которому Бьякуя продрался через запущенные кусты, основательно оцарапавшись.
В тот день Бьякуя и без того был раздосадован, и то, что его так легко обнаружили, когда он надеялся затаиться со своей обидой в дальнем углу сада, смирения ему не добавило. Насупившись, он посмотрел на отца исподлобья.
Тот сидел, расслабленно опираясь на руки, и на Бьякую как будто не смотрел.
— Так вот, — вздохнул он задумчиво, — нельзя сказать точно... — всё-таки стрельнул глазами вниз, чуть дрогнули ресницы: слушает ли? Как будто надеялся, что Бьякуя не заметит.
Бькуя засопел. Нужно было молчать и выдерживать характер, но этот неуклюжий какой-то рассказ тоже подстегнул его возмущение.
— Почему нельзя? — не выдержал он через несколько мгновений, — если это сказание или повесть, то всегда даты есть. Ну... только если иногда записывают плохо... А в сказке положено, чтобы давным-давно, — решительно добавил он, подумав.
— Почему? — переспросил отец, как будто засомневался. Неправильная у него была сказка. — В моей сказке это не так уж важно. К тому же, как я уже сказал, нельзя быть уверенным. Тот, с кем эта история случилась, может быть, до сих пор путешествует...
Сказки, которые рассказывали ему няньки, обычно всегда имели конец — ну хоть какой-нибудь — и Бьякуя озадачился.
Он не подумал тогда о том, как легко отцу удалось его поймать, и просто поёрзал немного на месте, спросив всё-таки:
— А с кем она случилась?
"Так вот, однажды — давай сойдёмся на этом — господин Вакамэ отправился из дому на далёкий Фруктовый остров, где ещё не бывал никто из его народа. А надо тебе знать, что прежде самого путешествия на остров, господин Вакамэ одолел долгий путь к Верхнему Морю... Что? Нет, видишь ли, дом его стоит глубоко на дне, и в его стране принято считать Верхнее Море, так зовётся гладь, что видят жители земли вроде нас, ненадёжным и очень опасным местом. Сначала он путешествовал на небольших пузырях воздуха (ты можешь заметить такие в пруду, когда вода спокойна), потом ему очень помогла одна рыба... Что? Она его не съела, что ты. Какая? Дай подумать...
Сказка у отца была неправильная, но, возможно, в этом было что-то неясно-притягательное, никак не отпускавшее Бькую. Она всё тянулась и тянулась, возобновляясь от случая к случаю. Вдвоём они тщательно обсудили и удивительную рыбу, решив, в конце концов, что она тоже немало путешествовала по морю и приплыла из таких мест, где огромный сильный радужный хвост не считался чем-то из ряда вон выходящим. Бькуя также узнал, что на Фруктовом острове правил Клубничный король, большой чудак, совершенно невыносимый. Хотя и не такой уж плохой парень, да и правитель тоже, по заверениям отца. С господином Вакамэ король не поладил и время от времени мечтал его изловить и научить вышивать крестом. Куда сварливей был господин Ананас — капитан пиратов, мечтавший первым отыскать все сокровища, которые на островах далёкого-далёкого моря, хранились, конечно, в неисчислимом количестве. Это был очень упрямый соперник, и Бькуя искренне волновался, сможет ли господин Вакамэ, храбрый путешественник, перехитрить капитана ещё раз.
***
Дед этого увлечения не разделял — Бьякуя помнил другой вечер, когда, приближаясь к покоям деда, дабы пожелать ему доброй ночи, услышал разговор. Он не стал бы подслушивать, но из комнаты раздалось:
— Войди, Бьякуя.
И тогда он вошёл и молча слушал негромкий, размеренный, сухой голос деда. Выходило, что всё неправильно, но Бькуя не мог понять, почему.
— Это только истории, отец, — лейтенант Кучики сидел, прямой и аккуратный, до странности посторонний, и кенсейкан сейчас ровно покоился в волосах.
Мир сдвинулся.
— Пустые истории, Соджун, ни морали, ничего.
Тень знакомого, непозволительного, скользнула по лицу, но глаз отец не поднял.
— И только, поверь. Забава. Но я могу дать ему это. Недолго, и не повредит ни знаниям, ни мастерству. Ни моей работе.
Дед помолчал и только качнул головой.
— Я всё ещё не вижу причины, по которой ты тратишь время на это.
— Прости мне мою прихоть, отец.
"Это — наше с тобой, Бьякуя".
Время ускользало и рассыпалось на кусочки, дни менялись, и его мир менялся исподволь — а потом однажды изменился непоправимо.
"Это — наше с тобой".
***
Дни и годы медленно выжигали привычки, заменяя одни другими, осыпая прежние пеплом и впечатывая новые в само его существо. Но временами, выводя ровные ряды иероглифов, Бьякуя ловил себя на том, что на бумагу просачиваются брызги далёкого моря, и опять господин Вакамэ беседует с чайками, дразнит Клубничного кроля и отважно спасается от капитана Ананаса на самой высокой мачте, а затем сбегает с помощью старого своего приятеля — Альбатроса.
Он засовывал листы не в стол, куда подальше, где никто не мог найти это даже случайно. Где оно таилось и спало, скрытое даже от него.
Рассказывать о величайшем путешественнике всё равно было особо некому.
А потом Бьякуя оказался на самом отвратительном своём дежурстве в дальнем Руконгае. И снова что-то в мире пошло не так — Бьякуя обнаружил это, когда вместо того, чтобы выкинуть поскорее минувшие недели из головы после возвращения, снова отправился туда.
— Вы очень добры, — сказала она серьёзно. В той накидке, которую он принёс, эта девушка совершенно тонула и выглядела почти странно.
Почему-то он не подумал "смешно".
Хисана, так её звали.
Он сидел и смотрел, как движутся её плечи — стирая, она бережно сняла и свернула накидку, подвязала рукава.
Бьякуя ждал, пока она закончит с делами.
Хисана не садилась слишком близко, устраивалась в стороне, но вся была воплощённым вниманием, тихой радостью, принявшей зримый облик, и поэтому расстояние как будто исчезало. И он принимался рассказывать. Бьякуя не помнил, с чего начиналась история, которою он впервые рассказал спасенной от Пустого девушке. Большеглазая и измученная, она показалась ему такой несчастной, что он должен был сделать что-то со всем этим. Хоть что-то. Он мог бы купить ей почти любую вещь здесь, стоило только поискать, но для того, чтобы прогнать страх, этого было недостаточно. Ему, шинигами, это оказалось не по силам.
И тогда Бьякуя начал говорить. Сидя вот так же на берегу и отстранённо прижимая пальцы к продранному в схватке рукаву, он всё говорил и говорил ей о далёком море. А когда замолчал, насторожённый тишиной, — понял, что девушка смотрит, не отрываясь. Уже безо всякого страха. Было что-то в этом взгляде такое, отчего вся случившаяся нелепость показалась простой и правильной.
***
Порой она тоже рассказывала что-то. Уже позже, когда, сидя вдвоём, они точно знали, что никто в огромном и богатом доме не посмеет их потевожить — Хисана рассказывала, почти шёпотом, как-то по-детски.
Но этим историям, сказала она однажды, никогда не достаёт счастья. Она и не знала других, там, откуда она принесла их, других и не было.
А старая сказка Бьякуи, наконец, снова ожила, потекла лениво от случая к случаю.
Любимой частью Хисаны была встреча с лунным зайцем.
«Однажды господин Вакамэ задумал одолеть до конца лунную дорогу. Та, что у самого края света, надёжней, чем те, какие бывают на воде в других местах. Поздно ночью Луна у края так близко к морю, что можно добраться по этой дорожке до границ небесных земель. Там, у ручья, в который падают звёзды, в стороне от жилищ лунных вельмож, в маленьком домике живёт заяц. Он самый знаменитый в небесной стране чайный мастер...»
Заяц, конечно, стал хорошим другом господина Вакамэ. И даже несколько раз составил ему компанию в странствиях, хотя не мог уходить из дома надолго: у него была большая семья, и он всегда возвращался к ней.
***
Хисана сумела то, чего не удалось Бьякуе: нарисовала господина Вакамэ таким, каким он, несомненно, был. Однажды, во время занятий каллиграфией, Бькуя заметил рядом со стопкой исписанных неловким почерком Хисаны листов ещё один. Это привело её в необъяснимое смятение.
— Господин мой...
Он молча созерцал рисунок, поражённый по-настоящему.
— Не сочти за дерзость, это...
— Это он.
Никогда у Бьякуи не получалось: слишком выверенными были черты, слишком сильна была отточенная обучением привычка. Но здесь всё было по-другому. И, загадочным образом, это был величайший из путешественников, отправившийся повидать мир по единственной причине, как когда-то сказал отец.
«Это было весело».
Бьякуя совершенно неподобающе подхватил её, тоненькую и удивлённую и тихо сказал:
— Спасибо.
С тех пор он учился рисованию у Хисаны не меньше, чем она у него каллиграфии.
Хисана заверяла, что получается хорошо.
Рисунки множились, и там теперь были и Король, и Капитан пиратов.
И, конечно, Лунный заяц.
А потом мир снова изменился непоправимо.
***
Рукия была насторожённой и тихой, и теперь он воистину не мог ничего исправить как когда-то.
Он всё ещё помнил, так чётко, словно это было вчера, как Хисана сказала тогда, в первый раз:
«Вы всё ещё можете рассказывать такие истории». Для неё это было словно доказательством чего-то. Это было какое-то волшебное заклинание, стиравшее следы времени и непреодолимые границы.
"Вы можете..."
Больше он не мог.
Видеть Рукию, осознавать её молчаливое присутствие, её смиренное принятие, было почти невыносимо.
Прошла целая холодная вечность.
А затем однажды он увидел забытый ею листок бумаги. Увидел и почувствовал раздажение: неаккуратность была недостатком. Вот только...
У этого зайца уши не такие — понял он, очнувшись от оцепенения. Не такие, неправильные уши, Хисана рисовала немного иначе.
"Это — наше с тобой"
Но заяц был. Бьякуя убрал его, спрятал туда, где дремало, пылилось их далёкое яркое море, подёрнувшееся льдом.
***
Когда Бьякуя в очередной раз проснулся, в палате не было ни души.
Только новый заяц маячил в уголке небольшого листа на стуле у изголовья койки. У Бьякуи не было ничего подходящего, но он точно знал: нужно будет дорисовать господина Вакамэ. Прошло столько времени, и он не практиковался, но это было не так важно. Почему-то казалось, что сейчас у него получится.
Название: О великом путешественнике и лунном зайце
Автор Зелёный бамбуковый лес
Бета: самобетинг
Размер: мини 1648 слов
Канон Bleach/Блич
Пейринг/Персонажи: Бьякуя, Соджун, Хисана, Рукия
Категория: джен с проблесками гета
Жанр: драма
Рейтинг: PG
Краткое содержание: Глупые сказки — это очень важно, или о дорогих сердцу привычках.
Примечание: Вакамэ, как мы все помним (или не помним) - Посол морских водорослей, любимый персонаж Бьякуи. Автора крайне занимал вопрос о том, откуда это создание вообще взялось, а также почему визуально оно так смахивает на рисунки Рукии.
Давным-давно...Давным-давно — тогда у отца волосы были короче, а белую гладкую штуку, вечно немного соскальзывавшую, страшно хотелось из них вытянуть — так вот, именно тогда, когда мир был существенно проще, отец и сотворил для них двоих эту небольшую традицию. По правде сказать, назвать это так Бьякуе, до поры, в голову не приходило. Слишком уж отличалась эта привычка, похожая на дурную выходку, от строгих и торжественных вещей, выверенных и отшлифованных временем. Традиции, кроме того, всегда имели своё место.
Этой вещи места почти не было, но, много позже, он всё оберегал её, сам не зная зачем, с таким упорством, с каким обычно хранил то, чему его учили. Может, даже упорнее — хотя признаться в этом он не согласился бы ни за что и никогда.
«Давным-давно, хотя, возможно, и нет, нельзя, знаешь ли, сказать наверняка...» — так отец начал в самый первый вечер, неподобающим образом устроившись на скамье рядом с Бьякуей. Не имело значения, что скамья стояла в очень секретном месте, к которому Бьякуя продрался через запущенные кусты, основательно оцарапавшись.
В тот день Бьякуя и без того был раздосадован, и то, что его так легко обнаружили, когда он надеялся затаиться со своей обидой в дальнем углу сада, смирения ему не добавило. Насупившись, он посмотрел на отца исподлобья.
Тот сидел, расслабленно опираясь на руки, и на Бьякую как будто не смотрел.
— Так вот, — вздохнул он задумчиво, — нельзя сказать точно... — всё-таки стрельнул глазами вниз, чуть дрогнули ресницы: слушает ли? Как будто надеялся, что Бьякуя не заметит.
Бькуя засопел. Нужно было молчать и выдерживать характер, но этот неуклюжий какой-то рассказ тоже подстегнул его возмущение.
— Почему нельзя? — не выдержал он через несколько мгновений, — если это сказание или повесть, то всегда даты есть. Ну... только если иногда записывают плохо... А в сказке положено, чтобы давным-давно, — решительно добавил он, подумав.
— Почему? — переспросил отец, как будто засомневался. Неправильная у него была сказка. — В моей сказке это не так уж важно. К тому же, как я уже сказал, нельзя быть уверенным. Тот, с кем эта история случилась, может быть, до сих пор путешествует...
Сказки, которые рассказывали ему няньки, обычно всегда имели конец — ну хоть какой-нибудь — и Бьякуя озадачился.
Он не подумал тогда о том, как легко отцу удалось его поймать, и просто поёрзал немного на месте, спросив всё-таки:
— А с кем она случилась?
"Так вот, однажды — давай сойдёмся на этом — господин Вакамэ отправился из дому на далёкий Фруктовый остров, где ещё не бывал никто из его народа. А надо тебе знать, что прежде самого путешествия на остров, господин Вакамэ одолел долгий путь к Верхнему Морю... Что? Нет, видишь ли, дом его стоит глубоко на дне, и в его стране принято считать Верхнее Море, так зовётся гладь, что видят жители земли вроде нас, ненадёжным и очень опасным местом. Сначала он путешествовал на небольших пузырях воздуха (ты можешь заметить такие в пруду, когда вода спокойна), потом ему очень помогла одна рыба... Что? Она его не съела, что ты. Какая? Дай подумать...
Сказка у отца была неправильная, но, возможно, в этом было что-то неясно-притягательное, никак не отпускавшее Бькую. Она всё тянулась и тянулась, возобновляясь от случая к случаю. Вдвоём они тщательно обсудили и удивительную рыбу, решив, в конце концов, что она тоже немало путешествовала по морю и приплыла из таких мест, где огромный сильный радужный хвост не считался чем-то из ряда вон выходящим. Бькуя также узнал, что на Фруктовом острове правил Клубничный король, большой чудак, совершенно невыносимый. Хотя и не такой уж плохой парень, да и правитель тоже, по заверениям отца. С господином Вакамэ король не поладил и время от времени мечтал его изловить и научить вышивать крестом. Куда сварливей был господин Ананас — капитан пиратов, мечтавший первым отыскать все сокровища, которые на островах далёкого-далёкого моря, хранились, конечно, в неисчислимом количестве. Это был очень упрямый соперник, и Бькуя искренне волновался, сможет ли господин Вакамэ, храбрый путешественник, перехитрить капитана ещё раз.
***
Дед этого увлечения не разделял — Бьякуя помнил другой вечер, когда, приближаясь к покоям деда, дабы пожелать ему доброй ночи, услышал разговор. Он не стал бы подслушивать, но из комнаты раздалось:
— Войди, Бьякуя.
И тогда он вошёл и молча слушал негромкий, размеренный, сухой голос деда. Выходило, что всё неправильно, но Бькуя не мог понять, почему.
— Это только истории, отец, — лейтенант Кучики сидел, прямой и аккуратный, до странности посторонний, и кенсейкан сейчас ровно покоился в волосах.
Мир сдвинулся.
— Пустые истории, Соджун, ни морали, ничего.
Тень знакомого, непозволительного, скользнула по лицу, но глаз отец не поднял.
— И только, поверь. Забава. Но я могу дать ему это. Недолго, и не повредит ни знаниям, ни мастерству. Ни моей работе.
Дед помолчал и только качнул головой.
— Я всё ещё не вижу причины, по которой ты тратишь время на это.
— Прости мне мою прихоть, отец.
"Это — наше с тобой, Бьякуя".
Время ускользало и рассыпалось на кусочки, дни менялись, и его мир менялся исподволь — а потом однажды изменился непоправимо.
"Это — наше с тобой".
***
Дни и годы медленно выжигали привычки, заменяя одни другими, осыпая прежние пеплом и впечатывая новые в само его существо. Но временами, выводя ровные ряды иероглифов, Бьякуя ловил себя на том, что на бумагу просачиваются брызги далёкого моря, и опять господин Вакамэ беседует с чайками, дразнит Клубничного кроля и отважно спасается от капитана Ананаса на самой высокой мачте, а затем сбегает с помощью старого своего приятеля — Альбатроса.
Он засовывал листы не в стол, куда подальше, где никто не мог найти это даже случайно. Где оно таилось и спало, скрытое даже от него.
Рассказывать о величайшем путешественнике всё равно было особо некому.
А потом Бьякуя оказался на самом отвратительном своём дежурстве в дальнем Руконгае. И снова что-то в мире пошло не так — Бьякуя обнаружил это, когда вместо того, чтобы выкинуть поскорее минувшие недели из головы после возвращения, снова отправился туда.
— Вы очень добры, — сказала она серьёзно. В той накидке, которую он принёс, эта девушка совершенно тонула и выглядела почти странно.
Почему-то он не подумал "смешно".
Хисана, так её звали.
Он сидел и смотрел, как движутся её плечи — стирая, она бережно сняла и свернула накидку, подвязала рукава.
Бьякуя ждал, пока она закончит с делами.
Хисана не садилась слишком близко, устраивалась в стороне, но вся была воплощённым вниманием, тихой радостью, принявшей зримый облик, и поэтому расстояние как будто исчезало. И он принимался рассказывать. Бьякуя не помнил, с чего начиналась история, которою он впервые рассказал спасенной от Пустого девушке. Большеглазая и измученная, она показалась ему такой несчастной, что он должен был сделать что-то со всем этим. Хоть что-то. Он мог бы купить ей почти любую вещь здесь, стоило только поискать, но для того, чтобы прогнать страх, этого было недостаточно. Ему, шинигами, это оказалось не по силам.
И тогда Бьякуя начал говорить. Сидя вот так же на берегу и отстранённо прижимая пальцы к продранному в схватке рукаву, он всё говорил и говорил ей о далёком море. А когда замолчал, насторожённый тишиной, — понял, что девушка смотрит, не отрываясь. Уже безо всякого страха. Было что-то в этом взгляде такое, отчего вся случившаяся нелепость показалась простой и правильной.
***
Порой она тоже рассказывала что-то. Уже позже, когда, сидя вдвоём, они точно знали, что никто в огромном и богатом доме не посмеет их потевожить — Хисана рассказывала, почти шёпотом, как-то по-детски.
Но этим историям, сказала она однажды, никогда не достаёт счастья. Она и не знала других, там, откуда она принесла их, других и не было.
А старая сказка Бьякуи, наконец, снова ожила, потекла лениво от случая к случаю.
Любимой частью Хисаны была встреча с лунным зайцем.
«Однажды господин Вакамэ задумал одолеть до конца лунную дорогу. Та, что у самого края света, надёжней, чем те, какие бывают на воде в других местах. Поздно ночью Луна у края так близко к морю, что можно добраться по этой дорожке до границ небесных земель. Там, у ручья, в который падают звёзды, в стороне от жилищ лунных вельмож, в маленьком домике живёт заяц. Он самый знаменитый в небесной стране чайный мастер...»
Заяц, конечно, стал хорошим другом господина Вакамэ. И даже несколько раз составил ему компанию в странствиях, хотя не мог уходить из дома надолго: у него была большая семья, и он всегда возвращался к ней.
***
Хисана сумела то, чего не удалось Бьякуе: нарисовала господина Вакамэ таким, каким он, несомненно, был. Однажды, во время занятий каллиграфией, Бькуя заметил рядом со стопкой исписанных неловким почерком Хисаны листов ещё один. Это привело её в необъяснимое смятение.
— Господин мой...
Он молча созерцал рисунок, поражённый по-настоящему.
— Не сочти за дерзость, это...
— Это он.
Никогда у Бьякуи не получалось: слишком выверенными были черты, слишком сильна была отточенная обучением привычка. Но здесь всё было по-другому. И, загадочным образом, это был величайший из путешественников, отправившийся повидать мир по единственной причине, как когда-то сказал отец.
«Это было весело».
Бьякуя совершенно неподобающе подхватил её, тоненькую и удивлённую и тихо сказал:
— Спасибо.
С тех пор он учился рисованию у Хисаны не меньше, чем она у него каллиграфии.
Хисана заверяла, что получается хорошо.
Рисунки множились, и там теперь были и Король, и Капитан пиратов.
И, конечно, Лунный заяц.
А потом мир снова изменился непоправимо.
***
Рукия была насторожённой и тихой, и теперь он воистину не мог ничего исправить как когда-то.
Он всё ещё помнил, так чётко, словно это было вчера, как Хисана сказала тогда, в первый раз:
«Вы всё ещё можете рассказывать такие истории». Для неё это было словно доказательством чего-то. Это было какое-то волшебное заклинание, стиравшее следы времени и непреодолимые границы.
"Вы можете..."
Больше он не мог.
Видеть Рукию, осознавать её молчаливое присутствие, её смиренное принятие, было почти невыносимо.
Прошла целая холодная вечность.
А затем однажды он увидел забытый ею листок бумаги. Увидел и почувствовал раздажение: неаккуратность была недостатком. Вот только...
У этого зайца уши не такие — понял он, очнувшись от оцепенения. Не такие, неправильные уши, Хисана рисовала немного иначе.
"Это — наше с тобой"
Но заяц был. Бьякуя убрал его, спрятал туда, где дремало, пылилось их далёкое яркое море, подёрнувшееся льдом.
***
Когда Бьякуя в очередной раз проснулся, в палате не было ни души.
Только новый заяц маячил в уголке небольшого листа на стуле у изголовья койки. У Бьякуи не было ничего подходящего, но он точно знал: нужно будет дорисовать господина Вакамэ. Прошло столько времени, и он не практиковался, но это было не так важно. Почему-то казалось, что сейчас у него получится.