Гранатовый13 читателей тэги

Автор: Зелёный бамбуковый лес

#Fruits Basket искать «Fruits Basket» по всему сайту с другими тэгами

* * *

Чувствую себя чужой на празднике очередного срача вокруг Евровидения, потому что ни одно ев за все годы так и не доползла посмотреть, и кто-где толком не помню даже из тех лет, когда был телик и из него активно это дело форсили. Сейчас попыталась без гугла вспомнить, кто же когда выигрывал что было столько шума — не вышло.

 

Подумалось, что дело даже не в ев, а в том, что я в принципе по складу не болельщик и дух соревнований мне практически чужд (единственное, что я могу вспомнить на тему переживаний — эпизодические обидки при игре в подкидного дурака с семьёй в детстве, вот реально сколько ни копаю мысленно, разве что это в голову приходит, ккк).

 

Фигурное катание я ещё смотрела в детстве, потому что бабушка его любила и даже разбиралась там в каких-то тренерах и спортсменах, а я сидела за компанию и просто думала, что все красивые, а перерывы на циферки мешают мне смотреть.

 

Ещё в каком-то году очень бесил футбол отовсюду, потому что мне мешали спать.

 

Сама я соревноваться, в т.ч по жизни тоже очень не люблю, особенно не люблю бытовое/рабочее "а вот Маша сделала X, а ты почему не". Ну так я и не ставила себе цель сравниваться и даже сопоставляться с Машей, Маша молодец, а от меня отцепитесь.

 

Кстати, есть ещё ФБ и там я регулярно забываю голосовать даже за свои команды (что немножко неловко, птмчт как раз голосование на фб имеет для меня практическую пользу - я голосую за то, что нравится, и если, пример, сохранять списки, то потом всякгое зашедшее проще найти. Вот я сейчас пытаюсь найти богичное макси про бабок-ёжек с какой-то Зимней — и не могу). Правда, на фб мне нравятся дедлайны, они бодрят, но так-то соревновательная часть снова ниачом.

 

Саки Ханадзима, нежелающая бежать кросс — моё тотемное животное, короче говоря.

Не поверите, но

таки октябрь.

# 1 Красные листья

Канон Корзинка фруктов
Размер 682 слова
Жанр/Персонажи Юки, Мачи, Какеру, зубосводящий флафф, неуклюжий романс вроде как
Примечания Тема сисек т е расхождения и борьбы Юки с образом "принца" в аниме, в отличие от манги, толком не раскрыта, но предельно важна, хотя с отражениями автор нагнетнул. Муцуки — канонический персонаж и один из ведущих героев "Fruits Basket Another" — авторского next generation мангаки.

Верёвка эта видится ему иногда — всегда по-разному. Она бывает и серебрянной, точно обледенелой, и тускло-серой, словно знакомые тени родительского дома, и чёрной, как... это воспоминание он отгоняет. Множество цветов у старой связи, которая бываает ясна до боли. На самом деле Юки знает: она красная. Ничего похожего на вычурный символ из старых сказок, вечная ноша — связующая нить давней судьбы, предназначение, а не любовь.

скрытый текстЭтот красный, открывающийся, бьющий Юки по глазам в неясно пахнущее озорством утро, совершенно другой, понимание приходит исподволь. Это горят обещанием фестивалей клёны в парках и на склонах гор. Дух вдруг захватывает от пронзительного предчувствия: можно! Этой осенью предчувствие всё отчётливей, растёт и крепнет в нём как саженец, питаясь пременой, само питая нечто новое.

Чувство до странности родное. Не только от Хонды, нет. Новый взгляд, новый голос кажутся обещанием, как эти клёны, и Мачи Кураги упорно вспоминается ему сейчас.


Это будет довольно бестолковый подарок, Юки знает. Или знает только другой он, медленно трескающийся, как поддавшаяся времени глиняная форма. Тот, другой знает: красные листья бессмысленны, это нетонко, безвкусно, дёшево... Девушкам дарят тщательно подобранные цветы, украшения и милые сувениры, всё это, по возможности, дорогое, и это — хороший тон.

Всё это — мертво. Всё это чужое, из холодной комнаты и дома, полного серых теней.

...Красные листья момиджи пропитаны солнцем и горным ветром, обещанием свободы.

Это нелепо, это мгновенно, как вспышка, как ребяческая прихоть и неуклюжая фраза. Как щекотное чувство под сердцем, родившееся от чужих слов о глупости и залившее вдруг лицо краской.

«Это не подходит Кураги-сан,» — принц слегка поджимает губы, скучающе опирается на руку в отражении. — «У неё даже цветовая гамма другая».

«Ой, будто ты в этом разбираешься!»

Именно. Именно что. Юки не разбирается в этом, как и во многом, многом другом, так что просто берёт лист — неясный залог, эхо обещания, прозвучавшего ему в Мачи. Мнение другого не имеет значения, Мачи говорила не о нём, она его даже не видела.

Отражение смотрит обиженно.

— Вот ведь, всё любуешься собой, командир! — Какеру налетает вихрем, так что витрина аж дребезжит, спугивая серое в своей глубине.

Прошлое остаётся в прошлом.

... А в ладонях её лист горит огоньком, фонариком, разбивая-распутывая что-то тревожно знакомое вокруг Мачи, и теперь лицо у неё тоже вспыхивает. От этого пузырится в груди радостное торжество: угадал.

«Видишь — я прав».

Тот, другой слабеет и чахнет, он никогда уже не станет старше.

***

Мачи комкает край покрывала. Больница частная — очень хорошая и очень дорогая, и коридоры здесь прямые как стрела, и комнаты ослепительно-чисты и светлы, и оконные стёкла такие прозрачные, что их можно не заметить и пробить головой. Этого-то смутно и хочется. Её, наверное, даже ругать не будут.

Покрывало белое-белое. Тихо-тихо.

Муцуки крепко спит. Ей было бы легче, если бы он бодровствовал, возился, шумел и требовал того абсолютного внимания, какого могут требовать только очень маленькие дети. Он, вообще-то, довольно беспокойное существо, хотя ему всего день от роду.

Но тревожить его сама она, конечно, не будет.

Мачи вздыхает. Закрывает глаза, стараясь сосредоточиться. Прошлое остаётся в прошлом, но есть вещи, от которых трудно избавиться.

Шум за дверью не похож на вежливое приближение младшего персонала или аккуратную поступь Хатори, но Мачи даже спросить не успевает.

— Юн-Юн, погоди, да послу...

Дверь распахивается с треском, слышится звук падения, и белизна уничтожена. В первое мгновение Мачи даже не может понять, как это произошло. Яркое, праздничное, знакомое вдруг заполняет палату, сыпется на пол, подоконник, покрывало, детскую кроватку.


Листья момиджи — сезон сейчас в разгаре, и они красные, как огонь.

— Тебе что, пять лет?!— негодующему восклицанию всё ещё аккомпанирует свежий озорной шелест. И мягкие взрывы приглушённого смеха — Какеру, кажется, как обычно вообще не стыдно.

Юки, растянувшийся на полу из-за попытки шурина притормозить его, ухватив за хлястик расстёгнутого пальто, поднимает на неё взгляд.

Мачи искренне хочет ударить брата по голове, но всё равно не может сдержать столь же искреннего фырканья. Лицо Юки заливается краской, но в глубине его глаз — тёплые искры зарождающегося смеха, а в руках — остаток нелепо огромного кленового букета.

— Я знаю, я знаю, — говорит он. С ней — совсем другим тоном.

«Так даже лучше».

И прежде чем Юки встаёт хотя бы на одно колено (он всё ещё способен на такие жесты, она знает), Мачи решительно слезает с кровати и бережно вытаскивает последний упавший лист — у него из волос.

* * *

Хатори такой умученный опять на этой фоточке, бедолага

 

 

 

Просто "за что мне это".

 

Хотя на деле он попривыкший, за столько лет-то, да и вцелом эта дружба всё-таки про очень большое понимание и обоюдную привязанность. Самое любопытное, считаю до сих пор, в том, что хотя Хатори производит впечатление страждущей няньки двух великовозрастных идиотов, и даже как будто на деле таковой является (частый троп) он сам для этих идиотов — редкий предмет нежнейшей искренней заботы, за который они всех порвут. Это при том, что вот эти двое в отличие от него-альтруиста — эгоисты махровые и сами об этом знают. Это, кст, не значит, что совсем мудаки, но о своих специфичных чертах в курсе. Может, в этом дело, если подумать.

 

 

Неистово хочу их арку Трёх Мушкетёров, ну может, если выгорит, её потом допилят какими-нибудь овашками? А? Ну пожалуйста.

 

Ещё вот этот разворот яростно люблю, у Хатори тут такое тонко чудное выражение лица, как-будто его внутренняя шкодная сущность немножко просачивается. У него ведь, если вспомнить вводные моменты, ч/ю тоже есть, очень своеобразное и неожиданное для серьёзного образа.

 

Фаноню, что когда его таки прорывает (а позже, без проклятия и с Маю, это стало случаться чаще и сильней), Сигурэ курит в уголке.

 

 

 

 

писанина

#19 Клятва на крови

Канон Корзинка Фруктов
Размер 1199 слов
Заметки вбщт это действительно ближе к реинкарнации по сути. Я как-то сильно задумалась, что объединение в кровную семью должно было произойти отдельно, но канон ответов не даёт. Сигурэ подробностей не помнит, хотя, кажется, более чувствителен к механизму проклятия, чем другие, он просто делает допущение.

Они ведь когда-то не были друг другу кровными родственниками. Все эти звери — говорит однажды Сигурэ старой служанке. Звери были разными, у них не могло быть общей семьи и детей, верно же? Почему тогда мы наследуем это по крови? Служанка хмурится и терпеливым тоном просит господина Сигурэ не говорить такие странные вещи. Ведь духи Зодиака не имеют отношения к земному. Так есть. Так всегда было. Так распорядилась благая сила свыше.

скрытый текст
Сигурэ не слишком много лет, но он не доверяет этой силе. И когда с ним так разговаривают ему тоже не нравится.

Книги честнее окружающих. Лучше большинства людей. Сигурэ читает запоем, что угодно, всё равно. В семейной библиотеке он учится незаметно вытаскивать даже те книги, которые ему совершенно точно не не разрешат листать— «не по возрасту» Хотя возраст — дело наживное, Сигурэ не любит просто ждать.

Но даже книги не дают ответов на его вопросы. Люди с таким и подавно не справятся.

Позже он всё-таки узнаёт новое слово — реинкарнация. В средней школе он уже прицельно пытается разобраться в этом. Это похоже. Очень похоже. Но не совсем так, проклятье всё равно не поддаётся, оставаясь загадкой.

«Знаешь, если они возвращаются в мир опять и опять, то могли бы делать это в любой его части. Мы могли бы родиться на разных концах земли».

«Не могли бы», — отрезает Хатори.

«Ты пытаешься объяснить это через аналогию, но она бессмысленна».

Тоже верно. Сигурэ смотрит в усталое лицо Ха и вздыхает. Зодиакам, древним монстрам, отчего-то мало возвращаться. Они всегда связаны. У них уже много веков общая дорога, общая кровь. Подумать только, что всему виной старая кровь, дурное семейное наследие.

Нерушимые узы. Иногда Сигурэ почти до одури счастлив ощущать эту близость — хотя бы со своими друзьями. Иногда его мутит, и он не знает, от чего больше: от этой привязи, или от мысли, что его дружба, и то, другое, сокровенное, что он хранит глубже — порождение этой старой, гнилой, тяжёлой верёвки на шее.

Был ли он просто обречён — дружить или даже любить? И можно ли назвать эти чувства настоящими? Его собственными? Это бесит его до оскала зубов, и он только надеется, что здесь не прорывается очередная унаследованная от духа привычка.

...Когда-то, возможно, они были разделены. Может быть, они искали друг друга по миру целую вечность. Сигурэ воображает это: долгие годы странствий, в которые его далёких предшественников гнала тоска. Меняющиеся картины стран и земель. Может быть, они однажды не захотели слишком поздних встреч и возможности разминуться. И нашли какого-нибудь колдуна, который связал их кровью.

Должно быть, они даже были счастливы.

Но если и так — Сигурэ знает, что будет ненавидеть их за это столько, сколько проживёт в своём кругу из выглаженных камней, тонкой рисовой бумаги и пышных камелий, за высокими стенами родового гнезда. Он чувствует, что будет ненавидеть этих незнакомцев за то, что они не ценили радость долгожданных встреч с ещё неузнанными и весь мир, лежавший перед ними.

Он не слишком хороший человек.

***

Лёжа на разостланном футоне в гостинной дома Хатори, Сигурэ смотрит на лампу сквозь растопыренные пальцы. Кончики их как будто светятся красноватым.

Кровь всё ещё бежит по телу, неся яд старого обещания.

Ая плюхается рядом, опираясь на его плечо, а Ха лежит с другой стороны и почти спит. Он слишком много занимается, особенно теперь, когда его отец так сдал, знает Сигурэ. Под глазами у Ха тени, их хочется стереть.

«Выпьем ещё!» — радостно объявляет Аямэ.

Хатори настолько вымотан, что даже не рассказывает, почему им не следует этого делать. Его дом — общее убежище, потому что никто не будет их здесь проверять. Даже служанки, если сам Ха скажет им уйти.

Поэтому сегодня они пьют вино. Это один из первых разов, и взрослым знать необязательно.

Сигурэ снова начинает тошнить. Это не совсем от алкоголя, он знает. Он ни с чем не спутает это чувство. Аямэ заливается соловьём, рассказывая очередную абсурдную историю, и Хатори делает попытку отнять у Сигурэ свою тетрадь — Сигурэ её торжественно конфисковал и сейчас опирается на неё локтем.

Это один из тех моментов, когда мир восхитительно-целостный. Умиротворяюще общий, только для них. Наше вечное счастье.

Проклятье.

Сигурэ садится, ловко перепрятав тетрадь под колено.

«А потом эта штука просто... ещё?» — Аямэ обрывает рассказ, одной рукой удерживает бутылку, а второй дотягивается до Ха и дёргает его за рукав.

«Ага».

Хатори вздыхает, и на лице его принятие. Хатори злится на себя и терпит их. И то, и другое — его вечные привычки. Он дорожит ими самими, Сигурэ знает, ими обоими, но всё же... Могли бы они быть друзьями в другой жизни? Иначе? Сигурэ жмурится и снова резко открывает глаза. Его почти душит внезапная злость.

«Эй, мы всегда будем вместе, верно?» — Аямэ опрокидывает в себя стакан и растягиавается на полу. Его глаза в свете лампы полны жидкого золота.

Хатори чуть наклоняет голову. В его улыбке сквозит печаль, и Сигрэ не может её не чувствовать.

«Поклянитесь», — выпаливает он, и это кажется неожиданным даже ему самому.

«Да зач...»

«Сейчас», — Сигурэ, озарённый странным вдохновением, тянется в сторону и вытаскивает из своего позабытого пенала тонкое перо — совсем недавно ему пришла прихоть использовать это вместо традиционной кисти для каллиграфии.

«Что за дурацкая идея», — Хатори смотрит с укором, глаза Аямэ блестят восторгом — таковы вечные, обязательные части его жизни уже целые годы. Сигурэ вдруг снова до скрипа зубов хочется вырвать их обоих из этого. Почти так же сильно, как Акито. Чтобы это всё, всё... не было велением свыше, было чем-то, что принадлежит ему по-настоящему.

Старая, неумолимая связь не поддастся торжественной и глупой подростковой клятве, но это — здесь и сейчас принятое решение. Собственный выбор.

«В чём клясться-то?» — Хатори тоже вытягивается рядом. Это его усталое да делай что хочешь.

«Я знаю, я! Давайте: клянусь, что мы всегда...»

«Тише, Ая».

Сигурэ выдыхает это коротко и резковато, устраивается между ними и смотрит в потолок с минуту.

«Дайте руки».

Он может различить их с закрытыми глазами — у Ха кисти холоднее, чем у Аи.
Сигурэ быстро режет указательные пальцы. Им, и почти тут же, не задумываясь, — себе самому. Им — на поданной руке. Себе — на обеих, по одной на каждого. И откидывает голову назад, закрывая глаза. Стискивает чужие ладони, чувствуя, как между сжатыми пальцами ползут, смешиваясь, тёпые капли.

Поклянитесь.

Поклянитесь, что вы проживёте свою жизнь. Что вы не перестанете мечтать, хотя бы немного, хотя бы иногда — довольно и этого. Поклянитесь, что вы не забудете то, что было.

Когда ты придумаешь себе несбыточное — не вини себя. Когда тебе надоест кото-то из нас — на время, но — пошли его подальше. И если кто-то посылает тебя подальше — не обижайся.

Поклянись, что всегда будешь желать чего-то. Чего угодно, хоть новый карандаш. Для себя.

Поклянитесь, что когда-нибудь станете счастливыми.


«Что за клятва странная такая, ты на ходу выдумываешь абсолютную чушь», — он даже не сердится по-настоящему, Сигурэ слышит. — «А послать тебя к чёрту я могу в любой день и без этого». По губам против воли ползёт улыбка. Сопротивляться у Хатори, большей частью, получается так себе, но Сигурэ этого не говорит. В конце концов, Хатори действительно единственный, кому хотя бы иногда удаётся оставить его с носом или пристыдить. И пальцы у него стали теплее.

«А по-моему, очень поэтично!» — объявляет Аямэ. Громко икает и давится смешком, прижавшись носом к волосам Сигурэ. Ая умеет иногда смеяться над собой. Для Сигурэ это сложнее.

Хатори говорит, что им нужно перевязать порезы. Но глаза у него не открываются, а лежать так втроём слишком удобно. Сигурэ не отпускает руки.

Я буду искать и ждать. Я буду желать для себя.

Эгоистично, невечно, по-земному — однажды мы будем счастливы.

Я клянусь.


Пёсье

Прокастинирую как тварь, пытаясь заставить себя что-то писать. Идей есть, время тоже, но за что хвататься, блин.

 

Пусть тут будет лежалое стихо по Фурубе, что ли.

 

Иногда по ночам возвращается память чужая,

И чужая душа норовит отделиться от снов.

В них привидится смерть. Кто-то прожил и умер, сражаясь,

И на горле врага не разжал двухвершковых клыков.

Или будет война. И пути, и чужая тревога,

Возвращений бессчётных исполнившийся уговор.

Полустёртое эхо, оставшееся за порогом,

Не твоё, не к тебе. Груз столетий, бессмысленный вздор.

 

Темнота посулит пробежаться по свежему следу

Да азартом погонь и убийства поманит в крови.

И откроешь глаза, и, поддавшись горчащему бреду,

Снова будешь твердить: "Не зови, не зови, не зови,

Не зови." Вдалеке позабытый, печальнейший голос

Всё звучит и звучит, обещая покой и тепло.

Ты оскалишься в ночь, собирая всю злобу и гордость:

"Мне не надо тебя. Я не тот. Твоё время прошло."

 

Пёс беспечен и жаден, и всё ещё чем-то похожа

На него твоя тень, порождённая отсветом ламп.

Что-то ноет внутри, отзываясь охотничьей дрожью,

И следы позади — на снегу отпечатками лап

Вдруг покажутся. Что ж. Ты же знаешь, пусть знанье неточно:

Не поймать навсегда дух живой, приневолив к земле.

Всё-то слышится скрип: цепь проклятую ржавчина точит.

Утекает водой лёд с вершин, побывавший в тепле

 

Настоящей весны. Подождать вам осталось немного,

Лопнут старые цепи, далёкое эхо уйдёт.

Не собакой у ног в детском страхе жестокого Бога —

Будешь только собой, век лелеящим только её.

...А косматая тень по знакомому следу помчится,

За хозяином в путь, со звезды на звезду высоко.

И ушедшим друзьям, наконец, засияет денница:

Кончен пир, как и ночь за широкой небесной рекой.

 

Вдохновилась, помнится, артом Сигурэ с тумбы. Отражает суть (тм), я считаю

 

 

 

 

 

 

 


Лучшее   Правила сайта   Вход   Регистрация   Восстановление пароля

Материалы сайта предназначены для лиц старше 16 лет (16+)