* * *

«…Давайте откроем дамский магазин», – сказал однажды знаменитый литературный персонаж.

Действительно, почему бы нам не последовать его примеру? Только пусть на этот раз там будет не одежда («готовое платье», как он бы выразился), а… ткани. В конце концов, в куске материи кроется огромный потенциал – ведь сшить из него можно всё, что угодно. Яркие и бледные, однотонные и узорчатые, мягкие и жёсткие, прозрачные и плотные – словом, они там на любой вкус. Или это нам кажется?

Итак, что на полках? Шёлк, атлас, тафта, парча, бархат и даже панбархат; шерсть, сукно; бязь, фланель; органза, шифон. Ещё десятка два названий. А вот уже совсем неопределённые «плательные» и «костюмные» ткани…

И всё?!

Скучно, дамы. Скучно. Поневоле начинаешь вспоминать «маркизеты» и «крепжоржеты» наших бабушек. А ведь и они – ничтожная часть богатств наших прапрабабушек.

Не верите?

Тогда давайте откроем одну из пьес Островского, где героиня, Олимпиада Самсоновна, со знанием дела перечисляет свои платья: «А вот считай: подвенечное блондовое на атласном чехле да три бархатных – это будет четыре; два газовых да креповое, шитое золотом – это семь; три атласных да три грогроновых – это тринадцать; гроденаплевых да гродафриковых семь – это двадцать; три марселиновых, два муслинделиновых, два шинероялевых – много ли это? – три да четыре, семь, да двадцать – двадцать семь; креп-рашелевых четыре – это тридцать одно. Ну, там ещё кисейных, буфмуслиновых да ситцевых штук до двадцати. Да вот недавно из персидской материи сшила».

Кажется, для половины названий нужен переводчик… Или, скорее, историческая справка.

Но обычно у нас не находится времени (да и желания) углубляться в сложные материи.

Так что давайте прогуляемся по нашему воображаемому магазину, разглядывая рулоны – углубляться в материи таким образом куда занимательнее.

Начнём с чего-нибудь знакомого, но не будем удивляться, если оно обернётся незнакомой стороной (матовой или блестящей, а может быть, даже с цветочками!).

Вот атлас, особенно гладкая и блестящая ткань; он, оказывается, мог быть таким… разным!

«Самыя богатыя материи для платьев суть – атласы а ля Помпадур с вытканными узорами; великолепные пекины а ля Нинон Ланкло с вытканными узорами; атласы с пёстрыми печатными узорами; атласы каштанового цвета с золотыми вышивными цветами, непостижимо нарядные; атласы Луксорские печатные, атласы Турецике, атласы королевские, атласы Польские, атласы Арабские»,– сообщал модный журнал в 1835 году.

А тремя годами ранее в газете «Молва» писали: ««В одном только магазине мы заметили более двенадцати сортов атласа; именно Левантский атлас, Варшавский, Португальский атлас, Ориентальский атлас, который отличается от Левантского своими узорами».

Разные сорта атласа отличались друг от друга материалами (скажем, «луксорский», или «люкзорский» делали из шёлковых и шерстяных нитей), плотностью и рисунком. Упомянутый атлас Помпадур – «тёмных цветов, по нём затканы гирлянды шёлком золотого цвета, которые при свете кажутся как бы вышитыми золотом; материя эта прилична для придворных платьев».

Героини романа Золя «Дамское счастье» умирали от жадного восторга, бродя по отделу шёлковых тканей: «Сначала брызгами падали блестящие атласные ткани и нежные шелка: атлас а ля рэн, атлас ренессанс, с их перламутровыми переливами ключевой воды; легкие кристально прозрачные шелка – «Зеленый Нил», «Индийское небо», «Майская роза», «Голубой Дунай». За ними следовали более плотные ткани: атлас мервейе, шёлк дюшес, – они были более теплых тонов и спускались вниз нарастающими волнами».

Шелка? Они тоже только кажутся знакомыми. Неудивительно.

О, XIX век, вершина текстильного искусства! Время, когда, благодаря техническому прогрессу, появились десятки видов и сотни разновидностей тканей, которые, к тому же, стали куда более доступными, чем раньше.

«Выставка летних шелков, расположенная в центре отдела, освещала, словно восходящее солнце, весь зал сиянием зари и переливалась самыми нежными цветами радуги – бледно розовым, светло желтым, ясно голубым. Тут были фуляры прозрачнее облака; сюра – легче пуха, летящего с деревьев; атласистые китайские шелка, напоминающие нежную кожу китайских девушек. Были тут и японские понже, индийские тюсоры и кора, не говоря уже о легких французских шелках, полосатых, в мелкую клетку и в цветочках всевозможных рисунков, – шелках, вызывавших мысль о дамах в платьях с оборками, вышедших майским утром погулять под раскидистыми деревьями парка».

И всевозможные «гро-что-нибудь» – это тоже шёлк. Гроданвер, гро-д-Анвер, шёлк из Анвера – шёлк в полоску, гродешин, гро-де-Шин – китайский шёлк (ах, так значит, хорошо знакомый крепдешин – это креп-де-Шин, китайский креп?), и вот уже можно догадаться, что гродефлоранс – из Флоренции, а гродеберлен – из Берлина. Вернее, это сорта шелков, которые изначально возникли в этих городах, а уж потом их могли делать и в других местах, как, к примеру, гроденапль – это плотная шёлковая ткань, появившаяся в Неаполе. А ещё был шёлк из Тура, гродетур, который делали из менее толстых нитей, чем гроденапль, но всё равно плотный, и всегда однотонный, чаще всего – тёмных глубоких оттенков.

Гродетур очень уважало русское купечество (ещё бы – качественная, в меру дорогая ткань, и, что важно, маломнущаяся), и название постепенно исказилось, гродетур превратился… в «гарнитур». Так что не следует удивляться тому, что Алёша Карамазов ходил в «гарнитуровых» штанах. А самым дорогим сортом был грогрон, шёлковая ткань куда более лёгкая, чем все остальные «гро-», но не менее прочная.

А ещё ведь были пу-де-суа – плотный шёлк в цветочек или же, наоборот, гладкий, или бур-де-суа – скажем прямо, недорогой, поскольку делался из не очень хорошего сырья.

Но зато как звучит!..

Тончайшие полупрозрачные ткани из шёлковых или хлопковых нитей, разные сорта газа, были столь же воздушны, как и их названия: «Они <…> заботливо окутали шею шарфами из газ-марабу или газ-риса; атлас и газ-иллюзион, густо опушенный блондами».

Относительно жёсткий газ-марабу, названный в честь золотистых перьев птицы марабу, и нежный, мягкий газ-рис, прозрачный газ-иллюзион – иллюзия ткани. Были ещё газ-кристалл с радужным переливающимся блеском, газ-шамбери – «по белому полю цветные атласные полосы, точно ленты, а в промежутках некоторые вышивают цветочки цветными шелками, что делает сей газ еще более нарядным»; газ-сильфида – «название сего газа совершенно с ним сходно; материя эта чрезвычайно легкая и воздушная, она бывает столь различных цветов и так разнообразна, что нет возможности исчислить».

Исчислить и в самом деле невозможно. Белый газ, расшитый узорами в виде султанов из перьев – gaze á plumes, газ «Донна Мария» (тоже белый, но затканный серебром), газ «Céphise» – «по затканному ветвистым узором полю разбросаны большие листы á jour, которые по своей легкости и прозрачности составляют прекрасную противоположность и разнообразие с самою тканью».

А что надевает на свой первый бал Наташа Ростова?

«Готово, барышня, – говорила горничная, двумя пальцами поднимая подшитое дымковое платье и что-то обдувая и потряхивая, выказывая этим жестом сознание воздушности и чистоты того, что она держала».

По всей видимости, дымка была разновидностью газа, так что, конечно, платье из дымки непременно должно было быть на чехле.

Одна мемуаристка описывала нарядное платье, которое носила совсем юной девушкой в 1826 году: «Белое дымковое, вышитое серебром и пунцовой синелью».

А в романе Лескова описан маскарадный костюм: «Люба была одета Зарею: на ней был легкий эфирный хитон из расцвеченной красками в тень дымки».

Что ещё могла носить юная барышня?

Конечно же, муслин!

Впрочем, в конце XVIII – начале XIX века платья из этой тонкой ткани (название которой, заметим, происходит от города Мосул в Ираке) носили не только девицы.

Героини одного из романов Джен Остен ведут увлекательную беседу об этой популярной материи:

«– Вы разбираетесь, сэр, в муслине?

– Превосходно. Я всегда сам покупаю себе шарфы и считаюсь в этом деле знатоком. Моя сестра часто поручает мне выбрать ей платье. Как-то раз я ей купил одно, и все видевшие его дамы единодушно признали, что я совершил прекрасную покупку. Я заплатил всего по пяти шиллингов за ярд, а это был настоящий индийский муслин.

Миссис Аллен была восхищена его способностями.

– Мужчины обычно так плохо разбираются в этих вещах! <…>

– Вы знаете, сударыня, муслин всегда может на что-нибудь пригодиться. Мисс Морланд сможет сделать себе из него платки, чепчик или накидку. Он никогда даром не пропадает. Моя сестра говорила мне это не раз, покупая материи больше, чем требовалось, или неудачно разрезая ее на куски».

Муслин как нельзя лучше подходил для струящихся платьев эпохи ампир с их завышенной талией, но любили его и позже.

Из муслина сшито и одно из самых знаменитых платьев в литературе, платье, в которым первый раз появляется перед читателями героиня романа «Унесённые ветром»: «Новое зеленое в цветочек платье Скарлетт, на которое пошло двенадцать ярдов муслина, воздушными волнами лежало на обручах кринолина, находясь в полной гармонии с зелеными сафьяновыми туфельками без каблуков».

Хлопок, шерсть, лён, шёлк – при изготовлении муслина могли использовать разную пряжу.

Близкой родственницей муслина была кисея, тонкая хлопчатобумажная ткань.

В эпоху ампир, когда самым модным цветом был белый, и муслин, и кисея в основном были белого цвета, ну а уже потом стали популярными цветные, а то и с вышитым или вытканным узором, ткани.

«– Думаю надеть кисейное, то есть не простой кисеи, а цветной. Хорошо ли будет?

– Пристойно, очень пристойно.

– Не надену ни за что!

– Что ж так?

– Слава Богу, я уже не девочка, не 14 класса, чтоб показаться в люди просто в пристойном платье».

Кисея пристала именно юным: «И теперь ещё не могу без трепета вспомнить, как замирало моё бедное сердце во весь этот памятный для меня день 1 января 1829 года. Я провела его, глядясь в зеркало и любуясь первым своим бальным нарядом; платье моё было белое кисейное, обложенное сверх рубца а la grecque из узеньких атласных руло, и с огромным бантом на груди; мне казалось, что никто не мог быть наряднее меня».

Да, автор этих мемуаров, Екатерина Сушкова, в которую некогда был влюблён Лермонтов, была истинной кисейной барышней!

Итак, кисея, муслин…

Буфмуслин, как ни странно, не муслин, а, скорее, разновидность кисеи, а муслинделин только напоминал муслин переплетением нитей, но это была шерстяная, довольно рыхлая ткань. Правда, тонкая.

Тонким был же и тарлатан (некоторые источники считают его разновидностью кисеи), и другая героиня «Унесённых ветром» гордо выступает на балу в своём «яблочно-зелёном тарлатановом платье». При этом тарлатан сильно крахмалили, так что он как нельзя больше подходил для необъятных юбок 1860-ых годов, в которых «талия казалась неправдоподобно тонкой».

Тонкие ткани в ту прихотливую эпоху любили…

«В нарядах их вкусу была пропасть: муслины, атласы, кисеи были таких бледных модных цветов, каким даже и названия нельзя было прибрать (до такой степени дошла тонкость вкуса)», – издевался Гоголь в «Мёртвых душах».

Впрочем, когда мода ушла от псевдоантичных платьев начала века, которые шили из тонких тканей для всех возрастов без исключения, началось разделение: юным девам платья шили из воздушных материалов, ну а дамам постарше – из более плотных.

В середине века модные журналы писали: «Лампас, муар-антик, дрогеты и другия материи, затканныя богатым узором шёлком и золотом, вот главные элементы дамских туалетов. Девицы носят тарлатановыя и креповыя платья jardiniaire, шитыя шелками и соломкой гирляндами полевых цветов и колосьев; платья stella, шитыя по крепу золотом и серебром звездами, и наконец, гренадиновыя платья, затканныя атласными полосами яркаго цвета».

Или: «Материи бальных платьев, для особ, которыя приближаются к любимому возрасту покойнаго Оноре де-Бальзака, – тяжелыя, массивныя: брокатель-Помпадур, моаре-антик, или вышитый гро-де-тур; цветущей весне жизни предоставлены газ, цветной тарлатан и блестящая тафта».

Так, а что это за муар-муаре-моаре?

Главная примета этой ткани – переливающаяся разводами поверхность, чего добивались с помощью обработки специальными валиками. Обычно предпочитали мелкие разводы, но популярными были и крупные волны – именно такой муар и называли «антик».

А вот если муар делали из шёлка, причём высшего качества, появлялось уже знакомое нам «гро-», громуар.

Если повезёт, вы отыщете в шкафу бабушкино муаровое платье или блузку. А то и прапрадедушкину муаровую же орденскую ленту!

Креповые, чуть шероховатые ткани нам не так уж и не знакомы – крепдешин, крепшифон… И нелюбимый некоторыми крепсатин, притворяющийся гладким красивым шёлком, но стоящий, а, главное, выглядящий куда дешевле.

А крепрашель? Имя ему подарила французская актриса Рашель, чей пик карьеры пришёлся на середину позапрошлого века – тогда же вошёл в моду и золотисто-бежевый крепрашель.

Ну а о чём щебечут кокетливые девицы в пьесе «Горе от ума»?

«3-я княжна: Какой эшарп cousin мне подарил!

4-я княжна: Ах! да, барежевый!

5-я княжна: Ах прелесть!

6-я княжна: Ах! как мил!»

Бареж, шёлковую ткань, лёгкую и тонкую, изготовляли по той же технологии, что и газ, а название ей дал французский город Бареж. Но если в первой половине века это была дорогая ткань (княжна вправе радоваться – кузен сделал ей действительно роскошный подарок), то затем бареж стали делать не из качественных шёлковых нитей, а из отходов… И вот уже героиню одного из чеховских рассказов укоряют, мол, нечего было надевать сегодня шерстяное платье: «Могла бы нонче и в барежевом походить». Ну а затем бареж и вовсе вышел из моды, и одна из бунинских героинь донашивает старый наряд дома: «Вместо халата на ней было теперь старомодное барежевое платье». Так проходит слава мира, так прошла слава барежа.

А переливающийся шанжан? А всевозможные шине – ткани, где узор наносился на основу, а уж затем основа переплеталась с утком, за счёт чего рисунок получался слега размытым? А шерстяные ткани?

«Тут были кашемир, саржа, вигонь, и он клялся, что ничего лучшего не найти, что этим тканям износу не будет. Но все это не удовлетворяло покупательницу. На одной из полок она увидела голубоватый эско. Тут ему пришлось взяться за дело; он вытащил эско, но она нашла его слишком грубым. Затем пошли шевиоты, диагонали, вигони, все разновидности шерстяной материи; она трогала их из любопытства, ради удовольствия, решив в глубине души взять первую попавшуюся. Молодому человеку пришлось добраться до самых верхних полок; плечи у него ломило, прилавок исчез под шелковистыми кашемирами и поплинами, под жестким ворсом шевиотов, под пухом мохнатых вигоней. Все ткани и все оттенки прошли здесь».

А… да что там говорить. Иных уж нет, а те далече – а то, что остаётся, прячется за скучным названием «плательная ткань». Ведь у нас и так много дел, нам и так нужно много всего запомнить, и если вы не специалист по тканям, то, казалось бы, зачем забивать голову всем этим?

Но вот уже читая стихи Цветаевой, написанные, казалось бы, не так и давно, мы начинаем… не понимать.

«Мы были: я – в пышном платье

Из чуть золотого фая,

Вы – в вязанной черной куртке

С крылатым воротником».

Фай… шёлковая или шерстяная ткань в мелкий рубчик. Ничего особенного, фай носили не только феи, но для нас он уже не менее загадочен, чем они.

Язык тканей – сложный язык, и лучше знать его, чем не знать.

Ну или хотя бы получать удовольствие от таинственно звучащих названий: дамассе, дамаскет и дамаскин, левантин, вельвертин, «люстрин, гро-де берлин, поплин, гляссе, шине, муаре, термолама, гулишалама»…

Дориан Грей, главный герой романа, написанного Главным Эстетом XIX века, Оскаром Уайльдом, собирал множество прекрасных вещей и роскошные материи были в их числе: «В течение целого года Дориан усердно коллекционировал самые лучшие, какие только можно было найти, вышивки и ткани. У него были образцы чудесной индийской кисеи из Дели, затканной красивым узором из золотых пальмовых листьев к радужных крылышек скарабеев; газ из Дакки, за свою прозрачность получивший на Востоке названия «ткань из воздуха», «водяная струя», «вечерняя роса»; причудливо разрисованные ткани с Явы, желтые китайские драпировки тончайшей работы; книги в переплетах из атласа цвета корицы или красивого синего шелка, затканного лилиями, цветком французских королей, птицами и всякими другими рисунками; вуали из венгерского кружева, сицилийская парча и жесткий испанский бархат; грузинские изделия с золотыми цехинами и японские «фукусас» золотистозеленых тонов с вышитыми по ним птицами чудесной окраски». 

Красиво?

О, да.

И не по-современному избыточно.

И чтобы добавить ложку дёгтя в это бочку мёда, вспомним ироничного Шварца и его пьесу о голом короле:

«Король: Ну это черт знает что! Дайте тогда мой обеденный наряд. Да не тот, осел! Номер восемь тысяч четыреста девяносто восемь. Глядите, вы! Это что?

Генрих: Штаны.

Король: Из чего?

Христиан: Чего там спрашивать? Из гра-де-напля.

Король: Ах ты бессовестный! Что же, по-твоему, гра-де-напль это пустяки? А камзол? Чистый гро-де-тур, и рукава – гро-грен. А воротник – пу-де-суа. А плащ – тюркуаз, на нем рипсовые продольные полоски. Да ты восхищайся!»

Восхищайтесь, господа. Восхищайтесь.