Автор: Шано

* * *

О канцеляризмах, жаргоне и прочих любимых игрушках

21 Окт, 2012 at 1:43 PM

 

...Примите уверение в совершеннейшем почтении и

 

преданности, с которыми я имею честь быть...

 

В. Одоевский

 

Вообще-то, это тема благодарная и близкая сердцу. Потому что в пристрастии к канцелярщине и жаргону современных писателей не обвинял только ленивый. Я б её не касался, но ведь всё время всплывает в разговоре! Попробуй-ка не обрати внимания! Да и не расставлены точки над Ё в этом вопросе.

 

Ты говоришь «канцеляризмы и жаргон», подразумевая одно, твои собеседники употребляют те же самые слова, подразумевая другое. Нормальная вещь: требуется уточнить оттенок смысла.

 

Новояз, «советский говорок» - он и представляет собой в идеале смесь канцеляризмов и жаргона. И всё. Именно это Оруэлл и подразумевал – и дельно. Куда уж от новояза денешься – особенно, если сам «рождён в СССР»! И говорили все, и писали все. И жили как-то. И встречались гениальные писатели, более того – поэты – на новоязе. И их страшно пинали за то, что они пишут на новоязе. Это мы уже проходили.

 

 

 

Новояз тщательно исследовали Сарнов и Чуковский. Чуковский его дико ненавидел, считал, что от новояза происходят все мыслимые и немыслимые литературные беды; Сарнов принял, как естественное языковое явление, ответ на перемены, происходящие в обществе – сделал подробный анализ причин происхождения новояза и обосновал его необходимость для изображения социальных и психологических реалий времени.

 

[MORE=читать дальше] Мне представляется, Сарнов гораздо ближе к истине.

 

Кому интересны подробности, могут прочесть его книги «Советский Новояз» и «Пришествие капитана Лебядкина». Если вкратце, то дело в следующем.

 

События семнадцатого года «переболтали» слои общества, смешали разные уровни образования, достатка, статуса. «Кто был ничем – тот станет всем» - и право голоса получили вечно молчавшие необразованные низы, зато дворяне и интеллигенция смешались с низом общественной жизни, можно было видеть помещика, просящего милостыню, белого офицера в камере с уголовниками, философа на лесоповале... Язык, ранее чётко стилистически разделенный на литературный и «сниженный», «переболтало», как и всё в стране: в одну разнородную кучу смешались пафосные советские лозунги, воровская музыка, крестьянский говорок, правильная речь аристократов с иноязычными заимствованиями. Вся эта разнородная куча – и есть новояз.

 

Время рождения новояза ярче всего обрисовалось в поэме Блока «Двенадцать». Вот она – куча: «Революцьонный держите шаг» - большевистский лозунг, «Не слышно шума городского» - явный кусок из сентиментального романса, «Запирайте етажи – нынче будут грабежи» - очевидная угроза урки, «Шоколад «Миньон» жрала» - тянет городским мещанством, «Ишь, пурга какая, Спасе...» - послышалась деревня... При том поэма воспринимается вовсе не лоскутным одеялом – это органический сплав, язык выглядит мутантом, но жизнеспособным и выразительным.

 

Фактически все значительные писатели десятых-двадцатых-тридцатых годов в той или иной степени писали на новоязе. Иначе было просто невозможно отразить мир, в котором они жили: описывать мешочников, жителей коммуналок – да и просто город или деревню, как они есть – на языке Пушкина и Чехова не вышло бы при всём желании. Не говорили они так. Не думали так.

 

Сарнов сравнивал «уважаемых граждан» эпохи нэпа и гражданской войны с Бандар-логами, которые осваивают доставшийся им от людей город, играя с обломками чуждой культуры, совершенно непонятными им. Но тут же оговаривался – всё же они были люди, не обезьяны. Упомянутые «уважаемые граждане» ведь не волокли всё в кучу бессмысленно, напротив, они пытались приспособить чужие понятия к собственным нуждам, делали собственную речь максимально выразительной, хоть и малоадекватными, с точки зрения строгого пуриста, средствами.

 

Вот эта практическая хватка новояза и очаровала Зощенко. Он видел в речевых ошибках своих «уважаемых граждан» - какое, к слову, дивное определение! – куски их искалеченных биографий, их обожжённые революцией и гражданской войной судьбы, яркие характеры, живые души.

 

Чуковского возмутила «собачка системы пудель», он писал Зощенко об этом. Но ведь «собачка системы пудель» - это калька с оборотов типа «пулемёт системы «Максим»; читателю очевидно, что говорящий имел дело с пулемётами, пистолетами и винтовками, но не с собачками, всякие интеллигентские изыски вроде «порода» ему неведомы. Уже на этом примере видно, что новояз может раскрывать характер персонажа и нести подстрочный смысл не меньше, чем классический литературный язык.

 

Тут, правда, нужно сделать одну оговорку: чтобы читать Зощенко между строк, надо иметь в памяти «эталон» - старояз, классическую речь. Иначе подспудный смысл искажений становится непонятным.

 

Вот в этом-то свойстве новояза, в его возможностях в качестве «эзопова языка», в веере смыслов, который может раскрыться перед читателем, знающим, с чем надо сравнивать эти обороты – и заключалось главное искушение гениальных писателей Серебряного века.

 

Взять истерзанный популяризаторами чудесный роман Булгакова «Мастер и Маргарита». Внимательный читатель заметит: МиМ написан на новоязе только наполовину. Новояз – это фрагменты текста, связанные с современной автору Москвой; главы о Понтии Пилате – «в белом плаще с кровавым подбоем» - написаны, мало того, что классическим, так ещё и высоким литературным языком. Даже самый неискушённый читатель ощущает контраст между мышиной вознёй коммунальных кухонь, чиновничьих дрязг, общегосударственного страха – и Божьим царством Истории, пряным ароматом ушедших веков, величественным значением прошлого.

 

И новояз в устах советских персонажей выглядит одной из преходящих масок человека: москвичи всё те же, квартирный вопрос только испортил их. Жители Истории, персонажи Мифа – равно свободно общаются и с «уважаемыми гражданами» на их языке, и с самой Историей – на языке её крови и огня.

 

Зощенко в своей «Голубой Книге», вроде бы, пошёл по другому пути – он снизил Историю до «советского говорка». Но ведь в чём тут смысл! Он описывал видение исторических фактов «уважаемым гражданином», у которого с античной Персией ассоциируются лишь персидская оттоманка и рахат-лукум, а рядом со словом «Германия» автоматически выскакивает слово «фашизм». Видение беспощадно острое, да. Хотел вывести весь мир на чистую воду – и вывел, да. Но у читателя «Голубой Книги» всё равно остаётся ощущение, что «уважаемый гражданин» немало упустил, что огромная часть исторических смыслов осталась за пределами его восприятия, воспитанного на коммунальной кухне, да так с уровня этой кухни и не поднявшегося. В сущности, такой взгляд не противоречит авторскому замыслу: Назар Синебрюхов или ещё кто-нибудь из любимых персонажей Зощенко не сильны по части духовности – а «Голубая Книга» изначально заявлена написанной от лица такого же человека, как они.

 

Вот этот факт – отметим. И подытожим: рассказчик «Голубой Книги» - ни в коей мере не участник исторических событий. Он – вечный школяр, недоучка, пытающийся в меру своего житейски острого, но приземлённого и примитивного ума – скорее, смекалки, ушлости – представить себе Екатерину Великую и Александра Македонского. Это он – недоучка – читая учебник истории (отрывки из этого мнимого учебника просто-таки выделены Зощенко курсивом), примеряет на себя царские и рыцарские облачения. «Голубая Книга» - это «уважаемый гражданин», представляющий себя цезарем и королём, это Иван Васильевич Бунша, «исполняющий обязанности» Иоанна Грозного.

 

А у Булгакова не Бездомный и не Шариков играют в прокуратора Иудеи – там действует Понтий Пилат собственной персоной. Ощутите разницу – вот настоящий Понтий Пилат, а вот сенатор Сулла «в легкой тунике и сандалиях на босу ногу», которого пытается изобразить зощенковский «историк».

 

Вот отсюда мы и перейдём плавно к главной теме и мысли – использованию новояза в фэнтези и исторической литературе.

 

Итак, для новояза существуют определённое место и определённое время. Назовём нынешний обиходный язык большей части нашей читающей и не читающей публики «новоязом последнего издания»; он отличается от «классики» времён первых пятилеток изобилием именно «блатной», тюремной лексики, а также нецензурных слов и англицизмов. Всё логично: речь «лихих девяностых», модифицированная играющими «в крутизну» менеджерами среднего звена по собственному вкусу.

 

Пригоден ли этот язык для описания окружающей нас действительности?

 

Ответ возможен один-единственный: безусловно. Авторы криминальных романов используют этот «нью-новояз» с большим успехом, создавая достоверные образы наших современников в уголовном мире. Если бы какой-нибудь Кривой, Горбатый или Бешеный вдруг заговорил языком русского дворянина девятнадцатого века, это было бы как-то даже смешно. Андеграунд, как ему и положено, матерится и загибает, что логично. Человек, описывающий жизнь бомжей, глупо выглядит, подтягивая язык к общелитературному, книге нет доверия – как нет доверия, к примеру, новой книге Сергея Волкова «Дети Пустоты». Тут как раз обратный случай: язык и способ мышления Волкова слишком стандартизированы и правильны, герои слишком хорошо образованы. В то, что так говорят и мыслят с детства бездомные подростки, поверить невозможно. Для сравнения, беспризорников достовернейшим образом описал Вадим Шефнер в великолепных романах «Облака над дорогой» и «Чужедомье» - он когда-то был беспризорником и сам, прекрасно понимая, как устроен внутренний мир неприкаянного подростка. В «советский говорок» Шефнера, пересыпанный современными ему «блатными» словечками верится куда больше, чем в натужную имитацию Волкова.

 

Итак, в некоторых случаях новояз не только не вреден, но даже необходим, как незаменимое выразительное средство.

 

Но мы говорим об исторической прозе и фэнтези.

 

Начнём с наиболее очевидного: истории и альтернативной истории.

 

Представьте себе новый фильм, снятый о... ну пусть – о временах правления Анны Иоанновны. О дурацкой свадьбе, к примеру. О Ледяном доме. И в титрах заявлено: режиссёр и сценарист отдали много сил достоверности исторической реконструкции. Приготовились?

 

Первый кадр: Императорский Кабинет. Волынский и Остерман, одетые в джинсы, камзолы и парики, обсуждают запутку, произошедшую между Бироном и Левенвольде – они бабло не поделили. Волынский, между прочим, сообщает, что забил стрелку Тредьяковскому, чтобы обсудить новый текст для шоу, запланированного матушкой-императрицей...

 

В качестве стёба это, конечно, будет сильно. Зал поляжет. Подростки будут вопить от радости. Но потом... не стоит удивляться, если прокат провалится.

 

А провалится именно потому, что ни чёрта это не исторический фильм. Все, даже подвыпившие школяры, мгновенно поймут, что в заявленное время люди так себя не вели. Не одевались так, не двигались так, не говорили так. Что режиссёр и сценарист обманули свою аудиторию: обещали погрузить в Историю, а показали родной заплёванный двор, где треплются местные гопники.

 

Нет, на гопников многие бы с радостью посмотрели, особенно если снято хорошо и жизненно и хоть за что-то цепляет. Но укажите, сцуко, на афише: перформанс, постмодернистский стёб на исторические темы! Не надо врать, заявляя, что наши предки, жившие в те времена, вели себя и говорили – ТАК.

 

Настоящий историк, честный – реконструирует речь. Чего-то стоящий писатель делает речевой сплав-стилизацию, в котором читателю легко воспринимать даже непривычные словесные конструкции. Умберто Эко и Елена Костюкевич (один – по-итальянски, вторая – русский перевод) создали столь убедительную реконструкцию стиля, что роман «Имя Розы» воспринимается подлинной летописью, написанной на средневековой латыни. Читатель участвует в чудотворстве – «я читаю настоящий латинский манускрипт!» - забывая, что и язык-то русский, и история-то вымышлена.

 

Вовсе не обязательно громоздить карамзинские периоды или писать по-старославянски. Валентин Пикуль – честь и слава – писал отличные популярные исторические романы, лихую попсу в духе Дюма, только достовернее. И язык подрабатывал самую малость – а верилось. И с современными проблемами дивно вязалось. И в описанное время верилось, и в описанных людей. И Господь с ними, с его историческими ляпами! Советские люди в такой массе вообще не узнали бы об эпохе Екатерины или Елизаветы, а тем паче – о Крымской войне или Андрее Остермане, если бы не Пикуль. Да его читали, как Донцову – массовое чтиво! Вы покажите мне современного историка, который хоть каплю достоверен, литературен, увлекателен – и читается такой толпой!

 

Но ведь, дорогие мои, в те времена, когда писал Пикуль, тоже не в духе Смольного института изъяснялись! Галич, Галич – его современник! «Ты, б.., думаешь – напал на дикаря, а я, б..., сделаю культурно, втихаря!» - вот язык современников в чистом виде! Казалось бы, отчего б Пикулю не писать на новоязе? Ведь талантлив – и все видят, как это может прекрасно и выразительно выглядеть!

 

Видимо, дело в том, что в недалёкие времена писатели-историки считали своим долгом говорить правду об описываемой эпохе. Правда может быть разной: правда научной монографии, подкреплённая документами; правда стилизации, где за чужой эпохой угадывается современность – как «Нечистая Сила» Пикуля, скажем; правда костюмной драмы – как «Три Мушкетёра», где важна лишь атмосфера; правда Мифа, как «Проклятые Короли» Дрюона, или «Фаворит» Пикуля, или «Легенда об Уленшпигеле» де Костера – создающие представления о Человеке, о том, как выковывалась мировая душа. Любая из этих правд имеет право на существование и собственных читателей. Лишь бы под обложкой с надписью «исторический роман» не оказалась халтура, дешёвая попытка самоутвердиться – или просто враньё.

 

Скажите откровенно, дорогие друзья – представляете правдивый исторический роман, написанный на новоязе? Если честно?

 

Далее. Фэнтези.

 

Тут могут быть варианты.

 

Фэнтези – это множество миров, всё-таки. В романе Татьяны Толстой «Кысь» - назовём его сатирическим фэнтези, хотя это определение и подтянуто за уши – новояз в вывихнутом, мутировавшем, постапокалиптическом мире выглядит совершенно уместно. Даже смешанный с архаизмами – уместно. Да, вот бадья, изба, писец – и государственный взгляд, получка, Санитары – и фелософия, оневерсетецкое абразование и не врастеник. Тщательно продуманный абсурд – существующий по строгим законам абсурда. Великолепная вещь. Кто возразит против канцелярщины и жаргона? Всё на месте.

 

Далее. В дивном цикле про славный город Баклужино Лукин пишет, в основном, на новоязе. Всё логично – сказочный город в современной России. Узнаваемые реалии. Чистый последователь Зощенко – смех с горечью, грустная честность в уморительной манере. Ни звука против. Это просто нельзя было написать иначе – в принципе.

 

Можно вспомнить абсурдные миры Успенского, «Мой друг – Бессмертный» Гуровой, «Невеста» Харитонова – в любой из этих книг новояз вполне уместен. Городское фэнтези, постмодерн, пародия – всё это более или менее выдерживает и жаргон, и канцеляризмы. Но.

 

Именно этих авторов за «канцелярит» никто и не ругает.

 

Проблема – те, кто создает либо миры на основе земного Средневековья, либо полностью вымышленные миры, где, по логике вещей, должен быть совершенно другой язык, подход и взгляд. Вот где порылась собака!

 

Заставляя средневековых принцесс и королей, равно как и эльфов с орками, говорить на новоязе, автор расписывается в собственной беспомощности. Дело даже не в скудости словарного запаса; дело – в убогом мировоззрении.

 

Автор «средневековой сказки», написанной на новоязе, выглядит тем самым зощенковским «историком», который считает единственной приметой Персии рахат-лукум. У него не хватает воображения представить язык, который выглядел бы в описываемом мире органично. Попаданка-оторва говорит точно таким же языком, как сказочный король? Гопница попала в мир своих сладких грёз. Смотреть на это – не хочу.

 

Язык ведь – он не просто так: он формирует мировоззрение. Зощенко недаром так углубился в новояз в «Голубой Книге»: его рассказчик-«историк» не может вообразить не только царские палаты и бармы с кринолинами – он не может вообразить и царскую честь. Новояз в сказочном мире – сигнал: тут не будет истовой средневековой веры, наивного средневекового рыцарства и прочих вещей, нехарактерных для нашей эпохи. И сказки не будет. Будут разборки по понятиям.

 

Самое забавное, что и в фэнтезийном Средневековье может быть сниженный язык. Но это – НЕ НОВОЯЗ! Можно представить себе архаичный канцелярит, типа: «Баланец подвели, фитанец в лоро и ностро записали, а денежки-то – тю-тю! Плакали-с!» (с) Можно представить себе жаргон и блатную музыку другого мира (как в «Трудно быть богом» Стругацких, к примеру). Но НЕ НОВОЯЗ! Даже воры в средневековой сказке не станут говорить о стрелках и разборках: «Клёвый маз был покойник, да только, знаешь, большой руки... Как принялись стуканцы через мои руки ходить...» (с) Хотите изобразить приказного крючка, сутягу, вора, разбойника – стилизуйте на здоровье, есть из чего. Но почему весь мир сворачивается одной мышиной норой современного новояза, на котором говорят и дивные эльфы, и инопланетяне, и огры, и драконы?

 

Одной громадной плоской малярной кисти – художнику маловато.

 

http://maks-dragon.livejournal.com/7502.html[/MORE]

2

Комментарии


Лучшее   Правила сайта   Вход   Регистрация   Восстановление пароля

Материалы сайта предназначены для лиц старше 16 лет (16+)