Кроваво-красный на висках — не бегонии цвет10 читателей тэги

Предыдущая глава

После того вечера в доме господина Хуана Чэн Фэнтай несколько раз виделся с Шан Сижуем на разнообразных приёмах. По большей части они просто здоровались и обменивались парочкой шуток, заставляя всех вокруг смеяться. Теперь Шан Сижуй тоже стал играть в маджонг, однако это не превратилось у него в дурную привычку — его всякий раз приходилось уговаривать на разные лады, чтобы он наконец согласился сесть за игровой стол. С одной стороны, он боялся проиграть — все эти окружающие его господа и дамы в случае проигрыша заставят его несколько дней петь задаром. Шан Сижуй всегда был человеком, который не умеет считать деньги — всю прибыль за него подсчитывала служанка Сяо Лай, — но всякий раз, когда он обращался к ней за деньгами на игру, у неё делалось ужасно недовольное выражение лица — и потому он поневоле её побаивался. При первых же проявлениях беспокойства со стороны Шан Сижуя Чэн Фэнтай тут же вошёл в его положение, и, когда молодой актёр садился играть за один стол с ним, второй господин всеми силами ему подыгрывал, а Шан Сижуй об этом даже не догадывался — потому-то ему так нравилось играть с Чэн Фэнтаем.

читать дальшеТо, что между ними зародилась дружба [1], было весьма неожиданно, хоть и вполне объяснимо. Пусть у Шан Сижуя были давние разногласия с Чэн Мэйсинь, оба мужчины не принимали это близко к сердцу, ведь у них был лёгкий характер, а потому они отлично поладили.

В то же время Чэн Мэйсинь понятия не имела, что младший брат за её спиной водит дружбу с Шан Сижуем. Нынче она отдавала все силы добросовестному исполнению роли почтенной супруги главнокомандующего Цао, у которого к тому же от первых браков осталось трое детей. Изначально она была блестящей светской львицей, которая привыкла жить красиво, пуская пыль в глаза окружающим, однако теперь ей пришлось «стереть белила и явить скромную наружность». Чэн Мэйсинь больше не появлялась на вечерах, где играли в маджонг, хоть прежде была их частой гостьей. Её наряды и макияж больше не искрились и не сверкали, напоминая «цветущие горы, зелёные реки» [2]. В глазах других людей она и впрямь преисполнилась добродетелей, превратившись в строгую благочестивую супругу. Лишь Чэн Фэнтай, который, будучи её братом, хорошо знал Чэн Мэйсинь с детства, понимал, что причина этого кроется в том, что её положение в семье Цао нестабильно: раз уж она хотела прибрать к рукам имение, ей нужно было следить за слугами, подкупать солдат мужа, тем более, что трое детей совсем отбились от рук, хочешь-не хочешь, приходилось призывать их к порядку — но, чтобы понять, как на самом деле обстоят дела, требовалось немало времени.

На этот раз игра проходила в доме вице-министра Цяня. На Чэн Мэйсинь было серебристо-серое ципао [3] и бриллиантовые серьги. Она нарочито припозднилась и сперва подошла к госпоже Цянь, чтобы обменяться с ней любезностями. Пройдя в зал, она увидела, что Чэн Фэнтай как всегда играет в маджонг в паре с Фань Лянем. Тот, заметив её, засуетился сильнее Чэн Фэнтая — называя Чэн Мэйсинь старшей сестрицей, поднялся, намереваясь уступить ей место. Чэн Мэйсинь давно не виделась с младшим братом, а потому ей непременно нужно было сыграть с ним разок.

Чэн Фэнтаю сегодня везло в игре, а потому он прикрикнул на Фань Ляня:

— А ну сядь! И не двигайся!

Их сосед по столу встал и, собрав фишки, со смехом бросил:

— Ладно, вы ведь родня, так что играйте на здоровье, уж лучше я освобожу вам место!

Чэн Мэйсинь не стала церемониться: послав мужчине улыбку, она тут же села за стол и вклинилась в игру, перемешав фишки — получив свои, Чэн Фэнтай отвернулся и с досадой прикрыл глаза.

— Вот что я скажу: Лянь-гэ-эру тоже стоит уйти, — сказала Чэн Мэйсинь. Целыми днями я вижу, как ты липнешь к нашему второму господину — двое мужчин в семье, и ни один не занят сколь-либо путным делом. Что с вами такого станется, если вы ненадолго разлучитесь?

— Старшая сестрица чересчур несправедлива ко мне, — с улыбкой ответил Фань Лянь. — Вы же сами видите, это он целыми днями ко мне липнет.

— Совсем не ценишь доброго отношения! — возмутился Чэн Фэнтай. — Я же так высоко о тебе думал!

— В таком случае мне стоит преклонить колени, — растягивая слова, провозгласил Фань Лянь, — и отвесить тройной земной поклон [4], благодаря тебя за оказанную милость!

— Изволь! И прижимайся к полу как следует!

Фань Лянь уставил на него укоризненный взгляд.

— Вы двое в самом деле будто родные братья, — вздохнула Чэн Мэйсинь. — В прошлый раз при встрече я сказала младшей невестке — когда не можешь найти второго господина Чэна, следует искать второго господина Фаня, потому что вы всё время ходите парочкой. Даже не знаю, что меня в этом раздражает.

— Обе наши старшие сестрицы всё поняли неправильно, — со смехом отозвался Фань Лянь. — Мы со старшим зятем вместе, только когда развлекаемся [5]. Однако мой зятёк только и делает, что развлекается — потому-то нас всё время и видят вместе.

Когда Фань Лянь высмеял Чэн Фэнтая подобным образом, тот, естественно, захотел взять реванш. Расплывшись в улыбке, он игриво бросил:

— Не стану скрывать от старшей сестрицы, что, будь Фань Лянь девушкой, то с подобной красотой талантами, знаниями и семейным достоянием, — с этими словами он приподнял лицо младшего шурина за подбородок, — я тотчас же взял бы его в наложницы.

На это Фань Лянь расхохотался, а потом многозначительно произнёс:

— Будь я женщиной, старший зять обрюхатил бы меня, но так и не женился.

— Что ты, я только в весёлые дома хожу, и без последствий, — решительно заявил Чэн Фэнтай.

— Ну вы и шутники! — не выдержав, рассмеялся кто-то за соседним столом.

Чэн Мэйсинь тоже заливалась смехом, толкая Чэн Фэнтая в плечо:

— Ах ты пошляк! Вот скажи, хоть мы с тобой брат и сестра, есть ли между нами хоть что-то общее?

Так они и продолжали перебрасываться шуточками, пока в дверь внезапно не вошёл человек. Он сильно припозднился, однако, стоило ему войти, как несколько господ отложили игру и, окружив его, любезно помогли снять плащ и стряхнуть снег с волос — при этом они смеялись и шумели.

— Погодите! — с улыбкой попросил вошедший. — Я сам! И не теснитесь так вокруг меня!

Услышав этот мягкий шелестящий голос, Чэн Фэнтай сразу понял, кто это.

— Шан-лаобань! — обернувшись, с улыбкой бросил он. — Составите мне компанию на восемь партий?

Шан Сижуй улыбнулся ему и хотел было согласиться, но тут, подняв глаза, увидел Чэн Мэйсинь — сидя во главе стола, она с каменным лицом сверлила его злобным взглядом. С лица актёра тотчас сползла улыбка. Отвесив лёгкий кивок Чэн Фэнтаю, он развернулся и направился в соседний зал. Однако второй господин, сам не зная почему — то ли желая позлить сестрицу, то ли по какой-то другой причине — громко окликнул его:

— Шан-лаобань? Шан-лаобань! Идите сюда! Я вас жду!

Фань Лянь пнул его под столом, думая про себя: «Даже если ты ни во что не ставишь свою старшую сестрицу, зачем демонстрировать это прямо перед ней?» Чэн Мэйсинь с громким стуком опустила костяшку на стол, бросив негодующий взгляд на Чэн Фэнтая — пусть в душе она ругала его на чём свет стоит, но ничем иным не выказала своего гнева.

Чэн Фэнтай никогда не принимал семейные склоки из-за ревности [6] близко к сердцу, в детстве в своей семье он их повидал немало. На его взгляд, Чэн Мэйсинь по отношению к Шан Сижую была всё равно что старшая госпожа, которая, стремясь к власти, стремится вытеснить мальчишку на содержании — хоть они были не в силах жить под одним небом, судьба отчего-то всё время сталкивала их в смертельной вражде [7]. Пока муж занимал себя подобными глупыми мыслями, Чэн Мэйсинь уже плела против него интриги с его женой. Несколько дней спустя она специально зашла ко второй госпоже, чтобы пожаловаться:

— Невестушка, тебе следует заняться моим младшим братцем. Нельзя, чтобы он болтался где ни попадя, развлекаясь в обществе сомнительных людей.

Вторая госпожа в ближайшее время готовилась стать матерью. Услышав это, она испуганно вздрогнула и, хмурясь, поднялась с места:

— Опять он с кем-то развлекается?

Чэн Мэйсинь помогла ей сесть обратно и с улыбкой заверила:

— Нет, это не так. Но мне кажется, что в последнее время он чересчур сблизился с одним актёром.

Вторая госпожа вскинула брови в ожидании, пока собеседница закончит.

— Невестка знает его, это тот самый Шан Сижуй. Этот рядящийся в женщину тип тот ещё фрукт — не позволяй ему завлечь второго младшего братца.

Вторая госпожа тут же перестала хмуриться.

— Он же твой младший брат, так что ты его лучше знаешь, — сказала она, придерживая большой живот. — Куда мне его воспитывать? Проще убить его, чем держать его в узде. Я прошу лишь, чтобы он не тащил с улицы женщин и прижитых с ними детей, возношу за это благодарность небу и земле, и ему за его любовь ко мне!

Вторая госпожа и Чэн Мэйсинь были будто из разных миров. Невестка закручивала волосы в пучок и бинтовала ноги, будто до сих пор жила в эпоху Цин. Поскольку Шан Сижуй был мужчиной, даже если у Чэн Фэнтая с ним что-то и будет, она не придаст этому значения. Раз уж нельзя удержать мужа от того, чтобы он развлекался на стороне, если он будет делать это с такими же, как он сам, то наиграется вволю и только — никаких последствий не будет. Вот если вместо Шан Сижуя была бы актриска — тогда вторая госпожа распереживалась бы до смерти. Ну а если от этого никакого беспокойства, никаких детей [8] — зачем же предпринимать меры? Подстрекания Чэн Мэйсинь не увенчались успехом, так что, немного поговорив о домашних делах, она ушла несолоно хлебавши.


***

В конце сезона труппа «Шуйюнь» Шан Сижуя давала большое представление, которое вызвало живой интерес и, будучи свежим и оригинальным, имело необычайный успех — весь Бэйпин смаковал его ещё полмесяца. Хоть Чэн Фэнтай совсем не интересовался оперой, после того, как он подружился с Шан Сижуем, ему неожиданно захотелось достать билет и сходить на представление. Разумеется, Фань Лянь должен был пойти с ним — а потом несколько дней без сна ходил взад-вперёд за Чэн Фэнтаем, оживлённо жестикулируя, и распинался, как великолепно Шан Сижуй играет даже в непривычном для него образе, представая в амплуа ушэн [9], и сколько жизни в его манере исполнения. Впустую слушая его болтовню, Чэн Фэнтай курил, глядя в одну точку — и тогда Фань Лянь возмущался, что он будто играет на цитре перед быком [10], такой его зять приземлённый.

После этого в первый лунный месяц года в Бэйпин по делам приехал министр финансов Цзинь, и по этому случаю устроил представление в Торговой палате, самолично послав приглашение Шан Сижую, чтобы тот выступил с заключительным номером. Прямо перед этим глава труппы распустил актёров на праздники, чтобы они могли вернуться в родные места и встретить их с семьёй, и те разъехались кто куда. Остались лишь несколько детей и актёров амплуа ушэн, а этот состав совсем не годится для заключительного номера. К тому же, играющий на хуцине дядюшка Ли заболел, так что Шан Сижую только и оставалось, что взять пару свёртков с гримом и явиться с одной лишь Сяо Лай.

Само собой, в тот день зал был полон богатых и знатных господ, царило необычайное оживление, ведь здесь собрались все успешные дельцы Бэйпина. Чтобы бизнес был достаточно крупным, его нужно развивать до преклонных лет, а потому из всех присутствующих самыми молодыми были нувориш Чэн Фэнтай да унаследовавший семейное имение Фань Лянь. Эта молодёжь не походила на коммерсантов старой закалки — они держались весьма легкомысленно: только и делали, что шептались о фильме, который посмотрели прошлой ночью, и выпивали да закусывали, будто на храмовой ярмарке в праздничный день.

Министр Цзинь обожал поддерживать молодое поколение, к тому же он водил дружбу с отцами Чэн Фэнтая и Фань Ляня, а потому при встрече с министром им волей-неволей приходилось величать его старшим дядюшкой [11], и из-за этого со стороны казалось, будто они состоят с ним в более близких отношениях, чем прочие. Хромой министр Цзинь полдня обменивался приветствиями с гостями, а потому его давно мучила нестерпимая боль в ногах. Притянув к себе за руки Чэн Фэнтая и Фань Ляня, он, хромая, потащил их следом и усадил слева и справа от себя, после чего они немного поговорили о торговых и семейных делах. Влияние министра Цзиня было столь велико, что даже председатель Торговой палаты мог только мечтать о подобном, однако молодые люди вовсе не придавали этому надлежащего значения, ощущая лишь ужасающую скуку. Чэн Фэнтай натянул фальшивую улыбку, а Фань Лянь смеялся невпопад — иными словами, они оба вели себя совершенно безалаберно.

Зная, что что Фань Лянь уехал на юг, чтобы сбежать от войны, министр Цзинь ухватился за эту тему:

— Всё-таки хорошо бы тебе вернуться в крепость семьи Фань. Во-первых, приказчики, видя, что хозяина нет рядом, будут относиться к его имуществу спустя рукава и начнут укрывать доходы за год. Во-вторых, враг всегда начеку, и если наши бойцы будут недостаточно бдительны, то наша земля отойдет японцам, как же вы после этого посмотрите в глаза своим предкам?

Когда в этом году в страну вторглись японцы, регулярная армия дала стрекача, испарившись [12] без единого выстрела. Теперь же этот чинуша имел наглость требовать, чтобы безоружные люди сами защищали свои границы от вооружённых до зубов [13] японцев. Фань Лянь мрачно усмехнулся и хотел было сказать, что за потерю крепости Фань его осудили отнюдь не предки, а старшая сестрица, которая хорошенько намылила ему шею. Раз вы потеряли земли, значит, вы воистину непочтительны к предкам, народ плюёт на вас, и вообще вы заслуживаете самой суровой кары [14]! Однако внешне он всегда сохранял напускное добродушие, приберегая эти слова горькой правды для бесед с глазу на глаз с Чэн Фэнтаем.

— Министр Цзинь всё верно говорит, — с улыбкой отозвался он. — Как же мы сможем защитить Родину, если не в силах отстоять свой дом? Как только младшая сестрица на будущий год выйдет замуж, я со спокойным сердцем вернусь в родные края.

Чэн Фэнтай наблюдал этот насквозь лживый обходной манёвр со стороны, думая о том, что свадьба Фань Цзиньлин существует лишь в фантазиях — похоже, ждать её придётся до года обезьяны, месяца лошади [15]. А если Цзиньлин [16] так и не выйдет замуж, что же, выходит, что Фань Лянь никогда не вернётся на родину?

Министр Цзинь и не догадывался, что Фань Лянь его попросту дурачит — мужчина с довольным видом кивнул и какое-то время молча смотрел представление, а потом повернулся к Чэн Фэнтаю с непринуждённой речью:

— Помнится, некогда старший братец продвигал идею «спасения страны при помощи промышленности». Отчего же теперь мой племянник [17] тратит силы на перевозки и мелкую торговлю? Со способностями моего племянника и с устремлениями его отца, отчего бы ему не открыть какую-нибудь фабрику? Со временем это принесёт богатство [18] — тогда не придётся якшаться с бандитами с большой дороги, и нам, старикам, радость.

Отец Чэн Фэнтая некогда много потерял на своём производстве. Фабрика, которой он владел, совсем развалилась, он не сумел расплатиться с долгами, что привело к полному разорению семьи и его трагической кончине. Памятуя об этом, Чэн Фэнтай решил не повторять ошибок отца. К тому же, времена были смутные, поговаривали, что близится война, а Чэн Фэнтай не успел распродать изначально имевшиеся у него лавки. Если же он начнёт новое дело, а вскоре и впрямь разразится война, тогда он будет привязан к фабрике — и кто потом будет плакать? Фабрику нельзя разобрать, нельзя продать, а одна бомба способна разнести всё вдребезги. Опять же, когда их семья терпела бедствие, что-то Чэн Фэнтай не помнил, чтобы кто-то из старшего поколения протянул им руку помощи, так с чего бы ему теперь уважать их право старшинства?

Хранивший молчание Фань Лянь навострил уши, слушая министра Цзиня. Между делом он обменялся с Чэн Фэнтаем взглядом, в котором презрение соседствовало с насмешкой. Оба про себя подумали: «Этот закоренелый холостяк [19] Цзинь, этот негодный человек, хромоногий и вероломный — несмотря на то, что он при деньгах, его не увидишь ни с оружием в руках на страже родины, ни поднимающим промышленность — только и знает, что подначивать людей. Другие поднимают экономику, а он только подписывает бумажки да подсчитывает барыши. Лишь полный дурак [20] его послушает!»

— Ваш племянник привык жить на широкую ногу, — со смехом отозвался Чэн Фэнтай. — Хоть внешне у него всё прекрасно, на самом деле он платит огромные долги второго господина Фаня. Приказчики его семьи подворовывают, а он сидит без денег, и потому выманивает у меня в долг. Когда младшая сестра второго господина, выйдя замуж, покинет имение, он наконец уедет в крепость семьи Фань, и никто больше не будет тянуть из меня деньги — тогда я тотчас отправлюсь в Посольский квартал [21], открою банк и померяюсь силами с американцами, подняв престиж нашей страны!

Фань Лянь отвернулся, изо всех сил сдерживая смех. Какие ещё вороватые приказчики, какая свадьба младшей сестры — вся эта выдаваемая с абсолютно серьёзным видом ахинея служила одной лишь цели — обвести министра Цзиня вокруг пальца. А когда речь зашла о престиже страны, то Фань Ляня так проняло, что у него от смеха затряслись плечи.

— Эге! — изумлённо бросил министр Цзинь, оборачиваясь. — Что это так обрадовало Лянь-гэ-эра?

Разумеется, Чэн Фэнтай не мог признаться ему, что Фань Лянь давится от смеха, потому что старший зять у него на глазах дурачит министра Цзиня. По счастью, на сцену как раз вышел Шан Сижуй, так что он ответил:

— Просто второй господин Фань такой большой поклонник Шан-лаобаня, что всякий раз, как он видит его игру, у него будто полный рот пчелиного помёта.

Выяснив, в чём дело, министр Цзинь, заулыбавшись, кивнул.

Нынче все сошлись на том, что Шан Сижуй и Нин Цзюлан своими талантами затмевают всех прочих. Идя плечом к плечу, оба следовали традициям и открывали что-то новое. И всё же министр Цзинь не очень-то этому верил, полагая, что после того, как Нин Цзюлан покинул сцену, Шан Сижуй был подобием обезьяны, которая нарекла себя царём после ухода тигра, рыбьим глазом, который выдавали за жемчужину [22], и вовсе не так уж хорош, как о нём говорят. Сегодня он намеренно подверг навыки Шан Сижуя испытанию, велев ему представить «Перевал Фаньцзян» [23]. Поскольку Нин Цзюлан в совершенстве овладел амплуа как дань, так и шэн, как военными, так и прочими амплуа, его талант можно было счесть всесторонним. Министр Цзинь не верил, что способности Шан Сижуя столь же многогранны, а потому в дополнение выбрал акт пьесы с ролью в амплуа лаошэн [24] — «Манёвр пустого города» [25] — и также включил его в программу, желая доказать, что Шан Сижуй не справится с этой партией.

Появление Шан Сижуя на сцене несло в себе столько энергии, что он сразу сорвал бурю оваций. Чэн Фэнтай, который, в конце концов, был шанхайцем, совершенно в этом не разбирался, а потому не способен был понять, что вызвало подобное воодушевление — вот если бы на сцене пела изящная кокетка-хуадань в зелёных одеждах, он, может, и послушал бы. В «Перевале Фаньцзян» не набралось бы и нескольких фраз, лишь в глазах так и рябило [26] от акробатики с шестом, но Чэн Фэнтай не удостоил её и взглядом. Однако после каждого трюка все эти важные господа как один вскакивали на ноги и кричали «браво!», и министр Цзинь также с улыбкой кивал головой, явно давая понять, что считает игру весьма недурной.

Когда Шан Сижуй завершил выступление в роли Сюэ Цзиньлянь, министр Цзинь, который не сводил с него глаз, тут же подозвал актёра к себе со сцены. Теперь взгляды министра совершенно переменились, он собственноручно налил бокал вина и подал Шан Сижую со словами:

— Я знаю, что вы, оперные певцы, отказываетесь от выпивки, однако это вино, изготовленное из виноградного сока, не повредит вашему горлу.

Поблагодарив его, Шан Сижуй медленно осушил бокал. Ставя его на стол, он с улыбкой бросил искрящийся взгляд на Чэн Фэнтая и Фань Ляня. Второй господин Чэн в ответ мельком окинул взглядом министра Цзиня и скорчил страдальческую мину, словно бы говоря Шан Сижую: «Как ты думаешь, каково мне составлять компанию отвратительному старику, ведя с ним смертельно скучные разговоры о делах!»

— Мастерство Шан-лаобаня воистину восхитительно, — с улыбкой заметил министр Цзинь. — Сразу видно, что он без устали его оттачивает.

— Изначально я учился на ушэна, а впоследствии сменил амплуа, — ответил Шан Сижуй.

— Я ошибался, — признал министр Цзинь. — Безусловно, исполнение партии лаошэна в «Манёвре пустого города» также не составит Шан-лаобаню ни малейшего труда.

Шан Сижуй лишь скромно улыбнулся вместо ответа. Немного погодя он вернулся за кулисы, чтобы переодеться. Хоть сегодня он получил немало хвалебных отзывов, сам он не был доволен своим выступлением, чувствуя, что сыграл-то он неплохо, но вот пение ему не удалось. В этом актёр винил хуцинь, звук которого то внезапно взлетал, то столь же резко падал, не следуя за его голосом. Во время нанесения грима он походя спросил:

— Кто сегодня играет на цине?

— Шан-лаобань тоже это почувствовал? — отозвался один из мужчин. — Разумеется, это виртуоз игры на струнных инструментах, старший ученик Хэ-шаоцина [27], ужасно заносчивый. — С этими словами он кивнул на кувшин и чарку слева и справа от себя и, скорчив гримасу, добавил: — Перед тем, как выйти на сцену, он заворачивает сюда, чтобы выпить пару чарок вина и поволочиться за сяодань [28]. Обычно на людей, когда они выпьют, нисходит поэтическое вдохновение, но его струны натягиваются сверх всякой меры. С его точки зрения все мы — не более чем фон для его божественных талантов. Его попросту распирает от самодовольства [29]…

Шан Сижуй кивнул — выходит, что это был ученик его почтенного мастера. Больше он жаловаться не стал, лишь нацепил накладную бороду и приготовился к выходу на сцену.


Примечания переводчика:

[1] Между ними зародилась дружба — в оригинале 程商的交好 (chéng shāng de jiāohǎo) — в букв. пер. с кит. «дружба ЧэнШан».

[2] Цветущие горы, зелёные реки — в оригинале 山红水绿 (Shān hóng shuǐlǜ) — в букв. пер. с кит. «горы красны, воды зелены» — это словосочетание означает природные богатства.

[3] Ципао 旗袍 (qípáo) — или чонсам — маньчжурское женское платье обычного во времена династии Цин покроя, длинное, со стоячим воротником и широкой правой полой. Сейчас популярно в несколько видоизменённом виде.

[4] Преклонить колени и отвесить тройной земной поклон — в оригинале 三跪九叩 (sānguì jiǔkòu) — коленопреклонение перед троном, при котором полагалось трижды становиться на колени и всякий раз трижды кланяться, касаясь лбом пола.

[5] Развлекаемся — в оригинале чэнъюй 吃喝玩乐 (chīhē wánlè) — в пер. с кит. «есть, пить и веселиться», обр. о праздной жизни.

[6] Склоки из-за ревности — в оригинале чэнъюй 争风吃醋 (zhēngfēng chīcù) — в пер. с кит. «ссориться из зависти (ревности) и пить уксус».

Выражение «пить (букв. «есть») уксус отсылает к истории, случившейся при императоре Тай-цзуне (самый могущественный император династии Тан, VII в.). Желая наградить своего советника Хуанлиня, император предложил ему на выбор молодых наложниц из своего гарема, однако жена сановника этому противилась. Тогда разгневанный её упрямством император поставил женщину перед выбором: либо принять молодую наложницу мужа, либо выпить чашу отравленного вина. Жена советника выбрала яд, однако в её чаше оказался уксус, ведь таким образом император лишь хотел проверить её стойкость.

[7] Хоть они были не в силах жить под одним небом, судьба отчего-то всё время сталкивала их в смертельной вражде — в оригинале два чэнъюя:

不共戴天 (bùgòngdàitiān) — в пер. с кит. «порознь жить под небом», обр. в знач. «пылать смертельной ненавистью».

你死我活 (nǐ sǐ wǒ huó) — в пер. с кит. «ты умираешь, я живу», обр. в знач. «не на жизнь, а на смерть (о борьбе)».

[8] Никаких детей — в оригинале чэнъюй 一男半女 (yīnánbànnǚ) — в пер. с кит. «мальчик или хотя бы полдевочки», обр. в знач. «хоть бы одного ребёнка иметь».

[9] Ушэн 武生(wǔshēng) —герой-воин, молодой крепкий мужчина, прекрасно владеющий боевыми искусствами.
Амплуа подразделяется на чанкао ушэн и дуаньда ушэн.

Чанкао ушэн — герой, облачённый в полный доспех, носит шлем и сапоги на толстой подошве. Чаще всего это великие полководцы с оружием на длинной рукояти. В сценических движениях основной упор делается на поясницу и ноги, ведущая техника — декламация. Преобладает изящная манера исполнения, движения сдержанные, но уверенные. В поведении героев наблюдаются достойные манеры и напористость.

Дуаньда ушэн — субамплуа получило название от короткого вида оружия. Чаще всего это повстанцы и благородные разбойники. Представления характеризуются ловкими, проворными движениями актёров и дерзкими боевыми сценами. Главным требованием к жестикуляции и акробатике была красота. Иногда актёр дуаньда ушэн выступает в образе героя с раскрашенным лицом (уцзин) — например, в роли Сунь Укуна.

[10] Играть на цитре перед быком 对牛弹琴 (duì niú tánqín) — чэнъюй, обр. в знач. «метать бисер перед свиньями; как об стенку горох».

[11] Старший дядюшка 伯父 (bófù) 一 бофу 一 старший брат отца, а также обращение императора к князю, принадлежащему к царскому роду.

[12] Испарившись — в оригинале 一溜烟 (yīliùyān) — в букв. знач. «как струйка дыма», обр. в знач. «быстро, мгновенно».

[13] Безоружные — в оригинале чэнъюй 手无寸铁 (shǒu wú cùn tiě) — в букв. пер. с кит. «ни цуня железа в руках», обр. в знач. «невооружённый, безоружный, беззащитный».

Вооружённые до зубов — в оригинале чэнъюй 荷枪实弹 (hèqiāng-shídàn) — в букв. пер. с кит. «винтовка на плече и боевой снаряд», обр. в знач. «во всеоружии, в боевой готовности».

[14] Заслуживаете самой суровой кары — в оригинале чэнъюй 罪该万死 (zuìgāiwànsǐ) — в букв. пер. с кит. «преступление заслуживает десяти тысяч смертей», обр. в знач. «умереть из-за своих смертных грехов».

[15] Год обезьяны, месяц лошади 猴年马月 (hóu nián mǎ yuè) — чэнъюй, означающий «неизвестно, когда», обр. в знач. «когда рак на горе свистнет; после дождичка в четверг; до морковкина заговенья; до второго пришествия».

[16] Цзиньлин 金泠 (Jīnlíng) — в пер. с кит. имя означает «мелодичное золото».

[17] Здесь употребляются вежливые обращения используемые между друзьями 世兄 (shìxiōng) — шисюн — «старший брат» и 世侄 (shìzhí) — шичжи — «племянник», в которых «ши» 世 (shì) означает поколение (прошлое или будущее), это отличается от шисюн, шичжи и т.д., используемых в кругах учителей и соучеников, там «ши» 师 (shī) — это «наставник».

[18] Принесёт богатство — в оригинале чэнъюй 日进斗金 (rì jìn dǒu jīn) — в букв. пер. с кит. «день приносит доу золота», где доу 斗 (dǒu) — мера веса, равная 2,5 цзиня, то есть, около килограмма.

[19] Закоренелый холостяк — в оригинале 老五 (lǎowǔ) — отсылка к Ван Лаоу 王老五 (Wáng Lǎowǔ) — герою одноимённого фильма 1937 года, это имя стало нарицательным для состоятельных мужчин, которые сперва не желают жениться рано из-за карьеры, а потом решают, что в этом вообще нет смысла, при этом отнюдь не гнушаются любовных похождений, обзаводясь детьми. В народе благодаря нему появилось нарицательное 钻石王老五 (zuànshí wánglǎowǔ) — в пер. с кит. «бриллиантовый холостяк», «выгодный жених».

[20] Полный дурак — в оригинале 二百五 (èrbǎiwǔ) — в букв. пер. с кит. «двести пятьдесят», обр. в знач. «дурак, недотёпа». Существуют несколько гипотез происхождения этого каламбура, вот одна из наиболее интересных:

В эпоху Сражающихся царств стратег и дипломат Су Цинь пал от руки наёмного убийцы в Царстве Ци. Правитель Ци пришёл в ярость и, желая во что бы то ни стало поймать злодея, придумал хитроумный план. Он отрубил голову Су Циню и велел бичевать её, а потом повесить на воротах, объявив, что он был злодей и предатель, и правитель Ци не знал, как от него избавиться, а потому готов даровать убившему его герою тысячу золотых таэлей. На эту уловку и впрямь купились четверо человек. Когда они явились во дворец, правитель спросил у них, как же они поделят награду, и один из них ответил: да очень просто, по двести пятьдесят таэлей каждому. Тогда взбешённый правитель приказал выдать им деньги и тут же казнить их, а настоящий убийца благополучно скрылся в Царстве Цинь.

[21] Посольский квартал 东交民巷 (dōngjiāo mínxiàng) — (Старый) Посольский квартал, район в Пекине, где между 1861 и 1959 годами было расположено большое количество иностранных миссий.

[22] Обезьяна, которая нарекла себя царём после ухода тигра 山中无老虎猴子称大王 (shānzhōng wú lǎohǔ hóuzǐ chēng dàwáng) — поговорка, означающая «распоряжаться по-своему в отсутствие настоящего хозяина» или «кот из дома — мыши в пляс».

Рыбий глаз, который выдавали за жемчужину 鱼目混珠 (yúmù hùn zhū) — чэнъюй, означающий «выдавать фальшивое за подлинное».

[23] «Перевал Фаньцзян» 樊江关 (Fánjiāng guān) — пьеса также носит название «Золовка и невестка скрещивают мечи». В пьесе повествуется о вражде двух героинь-удань — генерала Фань Лихуа, недавно вошедшей в семью Сюэ, и её золовки Сюэ Цзиньлянь, которых впоследствии мирит свекровь Фань Лихуа. В опере есть красивая боевая сцена противостояния героинь. Сюэ Цзиньлянь играл Мэй Ланьфан, благодаря чему акцент смещался на его героиню.

Удань — женщина-воин, владеющая боевыми искусствами. Делится на субамплуа:

Даомадань — героиня облачена в доспехи, ездит верхом, орудует длинным оружием, как правило, женщина-полководец. Особое внимание в образе уделяется манере исполнения, жестикуляции и акробатике. Ведущая техника — декламация.

Удань — выдающаяся женщина-воин из числа повстанцев. Её одежда — обычно короткий халат. Ведущие техники — боевые искусства и акробатика.

[24] Лаошэн — пожилой герой, в большинстве случаев носит бороду, благодаря чему также зовётся «бородатым героем». Как правило, правдивый и мужественный персонаж среднего или пожилого возраста. Ведущая техника — пение. Образ строгий, сдержанный, движения уверенные.

[25] Манёвр пустого города 空城计 (kōngchéngjì) — название акта происходит от 32-й стратагемы «Пустой город». В эпоху Троецарствия великий стратег Чжугэ Лян, оказавшись в осаждённом городе с горсткой воинов перед лицом огромной армии, приказал воинам открыть все ворота, взять метлы и подметать улицы, сам же уселся на городской стене и заиграл на лютне; противник, заподозрив неладное, отступил. Обр. в знач. «обман противника ложной демонстрацией силы», «блеф, психологическая атака».

[26] В глазах так и рябило — в оригинале 眼花缭乱 (yǎnhuā liáoluàn) — в букв. пер. с кит. «в глазах пёстрый цвет кружится вихрем», обр. в знач. «глаза разбегаются», «в глазах пестрит».

[27] -шаоцин 少卿 (shàoqīng) — чиновник третьего класса с 1912-го года.

[28] Сяодань 小旦 (xiǎodàn) — актёры, исполняющие роль девушек-подростков.

[29] Распирает от самодовольства — в оригинале 狗肚子里盛不下四两油 (Gǒu dùzi lǐ shèng bùxià sì liǎng yóu) — в букв. пер. с кит. «в животе собаки не может удержать два-четыре таэля масла» — обр. в знач. «распирает от чего-либо (напр., довольства или раздражения)», «совсем зажрался», «когда так хорошо, что уже плохо», говорят о людях, которые не умеют насладиться жизнью как следует, а также о легковозбудимых, раздражительных людях.


Сведения об амплуа актёров из книги: Лю Вэньфэн. История китайской музыкальной драмы. М.: Шанс, 2019.

Предыдущая глава

Когда Чэн Фэнтай вернулся в зал для игры в маджонг, за ним, не отставая ни на шаг следовал Шан Сижуй. Сидящие в зале люди в изумлении подняли на них глаза, не понимая, что могло свести вместе этих двоих, которые были у всех на слуху. Особенно пристальным взглядом их окинул Фань Лянь, однако никак иначе не выказал своего интереса [1]. Старший племянник господина Хуана уступил место Чэн Фэнтаю, с улыбкой сообщив, что две партии выиграл и одну проиграл. Тот, взяв пригоршню фишек, в знак благодарности сунул их молодому человеку в карман. Попросив соседей подвинуться, он поставил рядом стул и предложил Шан Сижую сесть. При виде этого множество собравшихся в зале людей принялись наблюдать за ними ещё пристальнее, не отрывая любопытных глаз от этой парочки.

— Шан-лаобань, вы играете в маджонг? — закуривая, спросил Чэн Фэнтай.

— Не особо, — ответил Шан Сижуй.

— Ну тогда и не надо, — не стал настаивать Чэн Фэнтай. — Просто немного помогите мне во время партии, вытяните для меня костяшку.

читать дальшеОднако Шан Сижуй не решался это сделать — все эти люди привыкли швыряться деньгами, делая в маджонге такие ставки, что он не заработал бы своими выступлениями и за многие месяцы. Если он вытянет не ту костяшку, то потом попросту не сможет возместить убыток.

— Ничего страшного, — подбодрил его Чэн Фэнтай. — Вытаскивайте какую угодно. Сегодня я до того проигрался, что уже ничего не боюсь.

— Да, Жуй-гэ-эр [2], вытаскивай какую угодно, — со смехом бросил Фань Лянь. — Чем скорее мой старший зять отмучается, тем раньше вернётся к новой жизни!

Немного помедлив, Шан Сижуй наконец выбрал фишку, взяв её со стола. Раскрыв его ладонь, Чэн Фэнтай внезапно просиял от счастья — с торжествующей улыбкой швырнув костяшку на стол, он со смехом заявил:

— Четвёрка символов [3]! Я выиграл [4]! — схватив Шан Сижуя за руку, он с силой потряс её. — Я чувствую, что моя удача пришла! — Он так долго не вкушал сладость победы, что теперь радовался, словно ребёнок.

Про себя Шан Сижуй подумал: «С тех пор, как я сел рядом с тобой, никто и впрямь не осмеливается мною распоряжаться — зато ты распоряжаешься направо и налево». Однако после того, как он вытащил игральную кость для Чэн Фэнтая, та неожиданно оказалась выигрышной — в сравнении с Чачей-эр его помощь была ещё более эффективной. После этого выигрыша люди за другими столами прекратили игру и подошли к ним, чтобы поглазеть на счастливчика второго господина Чэна и его новую Lucky Star [Счастливую Звезду]. В то же время его соседи по столу принялись роптать на то, что Чэн Фэнтай жульничает, привлекая помощь со стороны.

— Что за вздор, при игре в маджонг со мной это в порядке вещей, — с улыбкой парировал Чэн Фэнтай. — В противном случае вы тоже можете попросить кого-нибудь вытащить для вас костяшку.

— Где уж нам заполучить подобного ниспосланного небом помощника [5]! — со смехом отозвались его соседи. — Разве что Шан-лаобань сам пожелает пересесть к нам?

Однако прежде, чем Шан Сижуй успел ответить, Чэн Фэнтай мёртвой хваткой прижал его руку к поверхности стола.

— Никому не дозволено пересаживаться! Этот человек мой!

Эта шутка вызвала всеобщий смех, и лишь Фань Лянь почуял в этом необычное предзнаменование. В тот год, когда он жил в Пинъяне, Шан Сижуй насмерть разругался [6] с Чан Чжисинем и Цзян Мэнпин, и всё же при этом всегда был учтив и дружелюбен с младшим двоюродным братом своего ненавистного противника — это говорило о том, как хорошо Фань Лянь умел ладить с людьми.

— Жуй-гэ-эр, а Жуй-гэ-эр, — замахал ему рукой Фань Лянь. — Отчего же ты только моему старшему зятю помогаешь, а мне — нет? Мы же с тобой старинные приятели! Если ты сейчас подсядешь ко мне, я возьму тебя в долю!

Взглянув на Фань Ляня, Чэн Фэнтай без лишних слов стянул с пальца перстень с сапфиром и вложил его в ладонь Шан Сижуя. Тем самым он хотел сказать: «Значит, тебе есть чем его подкупить, а мне, что же, нечем?» Что Чэн Фэнтаю, что Шан Сижую никогда не приходилось тяжким трудом зарабатывать себе на хлеб [7], а потому их пальцы были тонкими, длинными и изящными. Изначально этот перстень был переделан из женского и отлично подходил на безымянный палец. Перевернув руку Шан Сижуя, Чэн Фэнтай раскрыл её, со смехом бросив:

— Ах, скажите-ка, разве это кольцо не походит на обручальное?

Произнеси это другой человек, Шан Сижуй, безусловно, почувствовал бы себя оскорблённым и униженным, но из уст Чэн Фэнтая это прозвучало лишь как забавная шутка. Все вновь рассмеялись. Кто-то сказал на это:

— Если уж на то пошло, у второго господина Чэна может быть куда больше жёнушек — кто из здешних дам и барышень не получал от него колечка?

Немало девушек из числа гостей при этих словах незаметно коснулись своих колец.

Шан Сижуй просидел рядом с Чэн Фэнтаем до глубокой ночи. Говорил он мало, лишь с улыбкой слушая других, и всё же гости то и дело подходили к нему под разными предлогами, чтобы заговорить с актёром. Несмотря на то, что эти люди за спиной Шан Сижуя всласть перемывали ему кости, при встрече они обращались с ним почтительно, будто с кинозвездой. Всем хотелось прикоснуться к нему, словно к сверхпопулярной причудливой диковине. Они представляли собой лишь стадо скучающих людей, для которых сплетни были своего рода развлечением — ведь в действительности они вовсе не были бессовестными подлецами, желающими причинить вред другим. Чэн Фэнтай знал, что за глаза ему перемывали кости не меньше, чем Шан Сижую — молодой человек, который проделал путь от Шанхая до Бэйпина, и в юные лета, разобравшись с многочисленными долгами, сколотил состояние, безусловно, был занятной темой для пересудов.

Чэн Фэнтай успел выиграть ещё две партии, когда к ним подошел начальник комиссариата Чжоу с сигарой во рту.

— Оказывается, Шан-лаобань с самого начала сидел тут — а я тебя искал, — сказал он, бросив взгляд на Чэн Фэнтая, который узурпировал актёра — однако тот сделал вид, что не заметил этого. Шан Сижуй встал, чтобы уступить место комиссару Чжоу, но тот заставил его вновь опуститься на стул, нажав ему на плечо, и так и не убрал руку. Чэн Фэнтай искоса поглядел на эту завуалированную романтику [8] и на его лице отразилось презрительное выражение, но комиссар Чжоу также предпочёл этого не заметить. Комиссар Чжоу больше десяти лет был заправлявшим здесь «местным змеем» [9], однако в последнее время он постоянно подвергался нападкам со стороны грозного дракона — главнокомандующего Цао. Баланс сил был нарушен, непримиримым, как огонь и вода, противникам было всё труднее ладить друг с другом — а потому неудивительно, что комиссар даже не пытался скрыть неприязненного отношения к младшему шурину главнокомандующего.

— Тех мерзавцев, что несколько дней назад сорвали твоё представление, я заставил вволю хлебнуть горя, они и теперь сидят у меня под арестом. Я собираюсь продержать их там, пока гнев Шан-лаобаня не остынет, как насчёт такого? — с этими словами комиссар Чжоу украдкой стиснул плечо Шан Сижуя. Тот даже не шелохнулся — лишь с недрогнувшим выражением лица досадливо бросил:

— Право же, это не столь уж большое дело. Выходя на сцену, мы и не через такое проходим… вам следует поскорее их отпустить!

— Как это — не большое дело, говорят, когда их привели под конвоем, они были избиты, словно кровавая тыква [10] — все видели кровь! Куда ж это годится!

— Ну и будет, — с улыбкой отозвался Шан Сижуй. — Какой смысл держать под замком тех, кто и так претерпел побои?

Комиссар Чжоу бросил пристальный взгляд на макушку Чэн Фэнтая и с холодной усмешкой произнёс:

— Короче говоря, кого-то нужно было посадить — раз нет возможности привлечь к ответственности того, кто избивает людей, нам только и остаётся, что хватать побитых.

Чэн Фэнтай и бровью не повёл при этих словах — коснувшись игральной костяшки, он сделал вид, что не слышит, но про себя подумал, что, пожалуй, репутации Шан Сижуя изрядно вредит то, что у него слишком много превозносящих его защитников. При малейшей обиде они, стремясь угодить своему кумиру, мигом раздувают из мухи слона [11] — а потом слухи об этом расходятся в широких кругах, давая пищу для упрёков в том, что Шан Сижуй до невозможности злоупотребляет своим влиянием. Выходит, жизнь популярного актёра и впрямь непроста.

Шан Сижую было неудобно возражать комиссару Чжоу, потому он сидел, не проронив ни слова, пока тот не удалился, напоследок ещё раз стиснув его плечо. Почти всем присутствующим было известно о том случае пару дней назад, когда Шан Сижуя окатили кипятком, но они не желали упоминать об этом при пострадавшем, дабы избежать неловкости. Однако Фань Лянь, который знал, что прямодушного по природе актёра это ничуть не смутит, тут же с улыбкой бросил:

— Жуй-гэ-эр, из-за чего же на этот раз? Ты сфальшивил? Или слова перепутал?

Основательно подумав, Шан Сижуй ответил:

— С голосом, безусловно нет проблем — за него я спокоен, ты и сам мог слышать. Должно быть, дело было всё-таки в словах...

— Кто-то заменил слова?

— А, это… я сам поменял их, — неторопливо отозвался Шан Сижуй.

— Чем же тебе не угодили слова Лэй Сяохая? — поперхнулся от изумления Фань Лянь.

— Они не так хороши, как у Седьмого Ду.

Про себя Фань Лянь подумал: «Пусть те слова и не слишком хороши, они всяко лучше, чем можешь написать ты. Этот Шан Сижуй знает от силы семь-восемь иероглифов, а всё туда же — валяет дурака, решив, что вправе менять слова оперы? Да он легко отделался, когда его всего-то облили кипятком — окати они его азотной кислотой, и то его нельзя было бы признать несправедливо обиженным, ведь в сердцах этих истых любителей оперы она была настоящей святыней!

— Помнится, когда ты только приехал в Бэйпин, — сказал он вслух, — ты с Нин Цзюланом играл «Принцессу Нюйхуа [12]», там Седьмой Ду необычайно удачно поменял слова, я до сих пор помню оттуда несколько фраз.

— Как это я не слышал об этой опере? — вмешался кто-то сбоку.

— Жуй-гэ-эр и Нин Цзюлан как-то выступали с ней в резиденции Ци-вана [13], — с улыбкой ответил Фань Лянь. Повернувшись к Шан Сижую, он предложил: — Жуй-гэ-эр, почему бы тебе снова не вызвать седьмого Ду — он будет порукой безупречности [14] твоего либретто.

— Этот Седьмой Ду, что он за человек? — спросил кто-то из собравшихся. — Кто-то выдающийся?

Все принялись смеяться над тем, кто даже не слышал о Седьмом Ду. Чэн Фэнтай довольно долгое время наблюдал за ними со стороны, думая про себя: «Я вот тоже не знаю, что за человек такой этот Седьмой Ду — каким бы исключительным он ни был, что же, не знать о нём — уже какое-то преступление?»

— Да кто это в конце концов такой? — наконец спросил он Фань Ляня.

— Что до Седьмого Ду, то это выдающаяся личность, — принялся объяснять тот. — Это племянник Ду Минвэна, Ду-таньхуа [15]. В своё время Ду Минвэн писал новые оперы для труппы «Наньфу» по указу самой императрицы Цыси. Создавая свою двадцать восьмую оперу, «Перевал Фэнъюэ», он выпил две бутылки шаосинского вина «Чжуанъюаньхун» и на одном дыхании [16] написал слова, покорившие сердце самой вдовствующей императрицы! Она расхвалила Ду-таньхуа, наградив его званием подлинного знатока своего дела [17] — он ни в чём не уступал Гуань Ханьцину [18]! Ду Минвэнь без остатка передал все свои навыки [19] родному племяннику, Седьмому Ду, как же так случилось, что он стал таким непутёвым — Жуй-гэ-эр, я уже давненько не видал седьмого молодого господина.

Шан Сижуй, склонив голову набок, слушал, как Фань Лянь рассказывал о семейных обстоятельствах Седьмого Ду — он совсем не знал, что эти двое были близкими друзьями.

— Седьмой Ду влюбился в одну оперную певицу и уехал за ней во Францию, — ответил Шан Сижуй.

Эта фраза тотчас вызвала всеобщее воодушевление.

— Безобразие! И уж конечно, против воли семьи!

— Когда это произошло? Мы ничего не знали об этом!

— Откуда взялась эта девушка? Как она, играя на сцене, добралась до Франции и что там делает?

Сидящий рядом мужчина, разгорячившись, толкнул Шан Сижуя в бок, чтобы тот поскорее отвечал, и он, завалившись, оперся на Чэн Фэнтая — тот улыбнулся, ощутив прикосновение полы его одежды и исходящий от него холодный аромат цветов красной сливы.

— Как-то раз Седьмой Ду спозаранку явился ко мне домой и рассказал, что он внезапно открыл для себя обворожительный голос Фань Алин — мол, было бы неплохо, чтобы она сыграла со мной в паре. Он поехал во Францию, чтобы найти её и учиться… а больше я ничего, по сути, не знаю.

Все присутствующие принялись строить предположения, когда это в Бэйпине пела актриса по имени Фань Алин с прекрасным голосом. Чэн Фэнтай догадался первым — он, сдерживая смех, произнёс какое-то слово по-английски, спросив у Шан Сижуя:

— Не за этим ли уехал Седьмой Ду?

— Верно, — кивнул тот.

При этом Фань Лянь прыснул со смеху, а вслед за ним и все собравшиеся здесь современные мужчины и женщины. Поняв, что сморозил что-то не то, Шан Сижуй смутился так, что покраснел.

— Почему вы все смеётесь? — шёпотом спросил он у Чэн Фэнтая. — Что не так с барышней Фань?

— Боюсь, что это не барышня, — всё ещё смеясь, ответил тот.

— А кто же?

Чэн Фэнтай не на шутку задумался: он не знал, как объяснить это Шан Сижую, все мысли и чувства которого занимал лишь его театр — ничего другого он, похоже, и знать не желал. Он так отстал от жизни, что пришедшие с запада диковины нимало его не занимали.

— Это… — Тут Чэн Фэнтая осенила блестящая идея, и он объяснил, помогая себе жестами: — Это как иностранный хуцинь, только его прижимают к шее.

— А как он звучит?

— Музыка, под которую только что танцевали в саду — это и есть «фаньалин».

Припомнив, Шан Сижуй покачал головой:

— Не годится. Звук струн слишком тяжёлый — в нём нет ни капли просторной лёгкости, чтобы поддержать голос. Напрасно Седьмой Ду поехал за ней, — со вздохом закончил он.

Чэн Фэнтай не понимал этого профессионального жаргона. Шутливо улыбаясь, он смотрел на него, думая, что этот маленький актёр в самом деле смешной и занятный, а ещё самую малость наивный и простоватый.

Шан Сижуй долгое время сидел без дела, наблюдая, как Чэн Фэнтай играет в маджонг, и при этом что-то тонким голосом напевал себе под нос, словно котик по весне. Прислушавшись, Чэн Фэнтай понял, что это — оперная ария: видимо, Шан Сижуй и здесь продолжал упорно практиковаться [20]. Заглянув под стол, Чэн Фэнтай обнаружил, что руки певца складываются в жесты из «Опьяневшей Ян-гуйфэй» — такими движениями Ян Юхуань собирала цветы и вдыхала их аромат. Всего полночи назад Шан Сижуй казался ему сдержанным и отчуждённым — теперь же он радостно напевал, сидя рядом с ним!

Чэн Фэнтай поднял костяшку, собираясь разыграть её, но тут Шан Сижуй внезапно воскликнул:

— Не ходите этой!

— Что? — удивился Чэн Фэнтай.

— Не ходите этой, возьмите ту, — добавил Шан Сижуй.

— Шан-лаобань ведь говорил, что не играет в маджонг? — засомневался Чэн Фэнтай.

— Я долго просидел здесь, наблюдая за игрой.

— Разве можно разобраться в этом, лишь наблюдая?

Различив сомнение в голосе Чэн Фэнтая, Шан Сижуй тут же почувствовал себя чрезвычайно неловко. На самом деле, когда он не разбирался в ситуации как следует, он старался не соваться с советами не в своё дело. Однако, сам не понимая, отчего, он вдруг почувствовал себя всецело преданным Чэн Фэнтаю, а потому не мог остаться в стороне, и в результате выставил себя на посмешище. Неразборчиво бросив: «Ну да», Шан Сижуй ничего не стал объяснять, а только улыбался, выразительно глядя на него.

— Всё-таки послушаюсь Шан-лаобаня, — глянув на него, сказал Чэн Фэнтай. После этого он походил так, как советовал ему Шан Сижуй — и немного погодя, само собой [21], выиграл.

— Шан-лаобань чрезвычайно одарён, — заключил он.

Шан Сижуй улыбнулся ему в ответ.

В итоге Чэн Фэнтай сыграл более десяти партий, досыта накурился и напился чаю, и наконец встал из-за стола, на этот раз и вправду собравшись справить нужду. Когда он удалился, Шан Сижуй прекратил оттачивать свои оперные навыки и поспешил следом — Фань Лянь проводил их долгим взглядом.

Догнав Чэн Фэнтая в галерее, Шан Сижуй пошёл бок о бок с ним, склонив голову. Чэн Фэнтай с улыбкой подумал: «Позови его, и он в самом деле не отойдёт ни на цунь [22], настолько этот маленький актёр послушный!»

— Шан-лаобань, на улице прохладно, поскорее вернитесь в дом. Я тоже сей же час вернусь, — заверил он, направившись во внутренние покои, где помещалась уборная.

Хоть Чэн Фэнтай и обещал «сей же час вернуться», он с господской неторопливостью помочился, затем перекинулся парой шуток со служанкой во внутренних покоях, закурил сигарету и только после этого вышел наружу. Там он тут же наткнулся на Шан Сижуя — тот по-прежнему стоял под навесом галереи и ждал его! Перед рассветом было по-настоящему холодно, и в свете лунных бликов под тенью навеса Шан Сижуй казался с ног до головы покрытым инеем. Лепестки сливы на его броши выглядели твёрдыми и хрупкими, будто настоящие самоцветы.

— Вы чересчур скромны! — посетовал Чэн Фэнтай. — Разве я не сказал вам вернуться и подождать меня внутри? — Схватив Шан Сижуя под локоть, он потянул его в дом.

Однако тот заколебался:

— Второй господин Чэн, нам нужно кое-что обсудить с глазу на глаз.

— Тогда говорите побыстрее, — озадаченно улыбнулся Чэн Фэнтай. — Нынче осенью в Бэйпине холодно.

— Это насчёт событий того дня.

— Какого дня?

— Того самого, когда меня облили кипятком… Я понимаю, что второй господин пострадал от этого человека, но его побили, а потом ещё и посадили — всё-таки надо, чтобы его отпустили на свободу!

Чэн Фэнтай, имеющий непосредственное отношение к этому делу как участвовавший в драке, совершенно не принял его близко к сердцу — а потому ему было невдомёк, что Шан Сижуй до сих пор из-за этого беспокоится.

— Разве вам не говорили, что это зависит от того, как долго на него будет держать обиду Шан-лаобань?

— Я совершенно не сержусь, — беспомощно ответил тот. — Я пою на сцене уже десять лет, и за это время чего только не повидал! Бывало, что люди и кирпичи на сцену бросали, так-то! Нет такого закона, чтобы за это сажать людей за решётку.

— Даже если так, Шан-лаобаню стоит поговорить об этом с комиссаром Чжоу, — парировал Чэн Фэнтай. — Выпустят его или нет, зависит не от меня.

Шан Сижуй хотел было заметить, что едва ли отважится пойти с этим к комиссару Чжоу, когда тот так развоевался.

— Я не вожу дружбы с комиссаром Чжоу, — с улыбкой отозвался он. — Едва ли он ко мне прислушается.

Чэн Фэнтай при этом подумал: «Это звучит так, будто мы с тобой близкие друзья — однако разве ж это так? Только что я видел, как комиссар Чжоу массировал тебе плечи, будто совсем потерял от тебя голову — по мне, так это уже не простая дружба!»

— Второй господин, так как в конце концов?

Немного подумав, Чэн Фэнтай с улыбкой бросил:

— Ладно! Подмаслить людей взяткой-другой [23] мне несложно.

Поблагодарив его, Шан Сижуй собрался было уйти, но Чэн Фэнтай остановил его:

— Ай, Шан-лаобань, что же это за благодарность?

Шан Сижую оставалось лишь теряться в догадках, как же его отблагодарить. Шагнув к нему, Чэн Фэнтай снял с его одеяния брошь с цветами красной сливы и продел в петлицу на левом лацкане своего пиджака. Устремив серьёзный взгляд на актёра, он с улыбкой заявил:

— Вот это я приму в качестве благодарности. Давайте поскорее зайдём в дом!

Романтичная натура Чэн Фэнтая побуждала его поддразнивать красивых людей — были ли то женщины или мужчины, стоило ему их заприметить, как он тут же принимался над ними подшучивать. Вернувшись в зал, они вновь заняли свои места, и никто не обратил на них внимания. Лишь Фань Лянь заметил, что брошь с цветами сливы перекочевала с груди актёра на лацкан пиджака его старшего зятя, и преисполнился подозрений. Заметив, что он не отрывает пристального взгляда от броши, Чэн Фэнтай тут же спросил:

— Младший шурин, что это ты сегодня так внимательно меня рассматриваешь?

— Я смотрю на тебя… потому что мой старший зять сегодня особенно хорош… вы только посмотрите на эти красные цветы у него на пиджаке!

Чэн Фэнтай гордо приосанился.

Вечеринка завершилась в половине второго ночи. Пребывающий в весьма хорошем настроении старый господин Хуан стоял в воротах, провожая гостей, которые один за другим садились в автомобили. Ощутив благоухание цветов сливы, Чэн Фэнтай подумал, что надо бы подвезти и Шан Сижуя, но нигде не мог его найти. Он обратился было к Фань Ляню, однако тот лишь кивнул на ворота, так и не проронив ни слова. Тогда Чэн Фэнтай воззрился на сияющего счастливой улыбкой [24] старого господина Хуана, припомнив слова Шан Сижуя: «во что бы то ни стало надо продержаться до конца», и когда он связал эти два факта, ему стало не по себе.

— Неужто Шан Сижуй… и такими делами промышляет? — потрясённо бросил он. — Он ведь так знаменит, и при этом всё равно сам себе не хозяин? Неужто ему всё равно не хватает денег?

— Деньги тут ни при чём, — заверил его Фань Лянь. — Они привыкли так жить — что взять с актёров!

У Чэн Фэнтая просто не было слов. Вдохнув аромат цветов сливы, он глубоко вздохнул.


Примечания переводчика:

[1] Ничем не выказал своего интереса — в оригинале 未露声色 (wèi lòu shēngsè) — в пер. с кит. «не показал тембром голоса и выражением лица». Есть вид гадания по наружности и голосу 声色 (shēngsè) — шэнсэ.

[2] Жуй-гэ-эр 蕊哥儿 (ruǐ gēr) — Жуй 蕊 (ruǐ) — сокращение от имени Сижуй, -гэ 哥 (gē) — полуформальное вежливое обращение к старшему мужчине своего поколения, -эр 儿 (-r) — суффикс с уменьшительно-ласкательным значением.

[3] Четвёрка символов — 四万 (sìwàn) — в букв. пер. с кит. «сорок тысяч», символ — лютня.

Её символом является лютня, а потому она связана со сценическими искусствами. Это символ музыки, досуга и расслабления — время отдыха после работы.

Символы — одна из мастей в маджонге, наряду с бамбуками и дотами, их значение варьируется от одного до девяти, причём единица и девятка считаются мажорными (их комбинации набирают наибольшее количество очков).

[4] Я выиграл — в оригинале 胡了 (hú le) — или же 和牌 (húpái) — в букв. пер. с кит. «очки на костяшках», что означает «карты сошлись» или «выиграть в маджонг».

[5] Ниспосланный небом помощник — в оригинале 贵人 (guìrén) — в пер. с кит. «влиятельное лицо», а также «ниспосланный на выручку судьбой помощник» в лексиконе гадателей.

[6] Насмерть разругался — в оригинале два чэнъюя: 声嘶力竭 (shēngsī lìjié) — в пер. с кит. «голос охрип и силы иссякли», обр. в знач. «кричать во всю глотку».

楚河汉界 (chǔ hé hàn jiè) — в пер. с кит. «река, что разделила Чу и Хань», обр. в знач. «граница двух противоборствующих сил».

[7] Не приходилось тяжким трудом зарабатывать себе на хлеб — в оригинале идиома 十指不沾阳春水 (shí zhǐ bù zhān yáng chūn shuǐ) — в букв. пер. с кит. «десять пальцев не омочит в вешних водах», обр. в знач. «вести изнеженный образ жизни», «нет необходимости трудиться, чтобы прокормить себя».

[8] Завуалированная романтика — в оригинале 风月 (fēngyuè) — в букв. пер. с кит. «ветер и луна», сокр. от «свежий ветер и светлая луна», обр. в знач. «прекрасный вечер, красивый пейзаж; обстановка, располагающая к лирической беседе, к мечтательности и любви».

[9] Местный змей — в оригинале 地头蛇 (dìtóushé) — обр. в знач. «местный царёк, местный хулиган, шпана», а также «глава мафии».

[10] Кровавая тыква — в оригинале 血葫芦 (xuè húlu) — в пер. с кит. «кровавая тыква-горлянка» - из-за красноватой мякоти голову избитого человека часто называют «кровавой тыквой».

[11] Раздувают из мухи слона — в оригинале чэнъюй 大做文章 (dà zuò wénzhāng) — в букв. пер. с кит. «написать большое сочинение», обр. в знач. «поднять большой шум; раздуть проблему».

[12] Принцесса Нюйхуа 帝女花 (dìnǚhuā) — опера, впервые написанная при династии Цин, сейчас известна в более поздней версии. В опере повествуется о принцессе Чанпин из династии Мин. В начале оперы она должна выйти замуж за Чжоу Шисяня, однако происходит восстание Ли Цзычэна с последующим захватом власти. Принцесса скрывается в монастыре, однако вновь встречается с Чжоу. После того, как её обнаруживают действующие власти, она вместе с Чжоу разрабатывает план двойного самоубийства, обеспечив достойные похороны отцу и безопасное укрытие для младшего брата. После того, как Чжоу успешно завершает все дела, они с принцессой удаляются в её старый дом, где после брачной церемонии принимают яд в том самом саду, где впервые встретились.



[13] Ци-ван 齐王 (Qí-wáng) — принц Ци.

[14] Безупречность — в оригинале чэнъюй 万无一失 (wàn wú yī shī) — в пер. с кит. «ни одного промаха из десяти тысяч», обр. в знач. «абсолютно надёжный, безошибочный, без единого недостатка».

[15] Минвэн 明蓊 (Míngwěng) — в пер. с кит. имя значит «яркий и пышно растущий».

-таньхуа 探花 (tànhuā) — в букв. пер. с кит. «искатель цветов», обр. о занявшем третье место на государственных экзаменах академии Ханьлинь при династиях Мин и Цин.

[16] На одном дыхании — в оригинале чэнъюй 一挥而就 (yī huī ér jiù) — в пер. с кит. «один взмах (кисти) и (произведение) готово», обр. о быстрой работе писателя, каллиграфа, художника; быстрый успех.

[17] Знаток своего дела — в оригинале 本色当行 (běn sè dāng háng) — в букв. пер. с кит. «истинный знаток естественных цветов» — имеется в виду естественность строфы — считается, что создание стихов и мелодий подчиняется изначальным правилам и следует создавать их, не разрушая естественную систему.

[18] Гуань Ханьцин 关汉卿 (Guān Hànqīng) (1210-1280) — один из четырех великих юаньских драматургов в жанре «цзацзюй».

[19] Без остатка передал все свои навыки — в оригинале 倾囊相授 (qīng náng xiāng shòu) — в букв. пер. с кит. «вытрясти всё из карманов и передать знания из рук в руки».

[20] Упорно практиковаться — в оригинале чэнъюй 曲不离口 (qǔ bù lí kǒu) — в пер. с кит. «хорошего певца без постоянной практики не будет», обр. в знач. «мастерство рождается в тренировке».

[21] Само собой — в оригинале чэнъюй 水到渠成 (shuǐ dào qú chéng) — в пер. с кит. «придет вода, образуется арык», обр. в знач. «придет время, и всё образуется само собой; всему свое время».

[22] Цунь 寸 (cùn) — 3,25 см.

[23] Взятка-другая — в оригинале 打点打点 (dǎdiǎndǎdiǎn) — где 打点 (dǎdiǎn) в пер. с кит. значит как «прибраться, отбивать время, подготовить, расставить точки», так и «давать взятку, подкупить, подмазать».

[24] Счастливая улыбка — в оригинале чэнъюй 春风满面 (chūnfēng mǎnmiàn) — в букв. пер. с кит. «весенний ветер по всему лицу», обр. в знач. «радостно сияет лицо; радостный вид, счастливый вид».

Предыдущая глава

Несколько дней спустя праздные богатые бездельники собрались вместе, дабы вволю повеселиться и поиграть в маджонг. Когда Чэн Фэнтай рассказал Фань Ляню о том, что приключилось в театре «Хуэйбинь», а также о полученном от второй госпожи выговоре, тот восхитился [1]:

— А моя старшая сестра в самом деле смелая! Я вот обычно гляжу, как ты, старина, вытворяешь всякие глупости, и хочется выбранить тебя как следует, но всё не решаюсь. Какая всё же всё-таки прямодушная у меня сестрица!

— Посмотрел бы я, как ты будешь меня ругать! — со смехом отозвался Чэн Фэнтай. — Что до твоей сестры, то я ценю её за добрый нрав, а в тебе что хорошего?

читать дальше— Как ты можешь говорить такое! — с жаром возразил Фань Лянь. — Вспомни те годы, когда ты заполучил приданое сестры — ха, хоть это и называлось приданным, по сути то был самый настоящий раздел семейного имущества! Вы забрали себе столько золота, серебра и старинных вещей, а мне оставили голые стены! Разве я как брат сказал хоть слово против? Всё из большой любви к дорогому зятю! Тебе тоже следует лучше обо мне думать!

— И это говорит мне тот, кто содержит любовницу? — хлопнул его по спине Чэн Фэнтай. — Тебя послушать, так порядочнее тебя никого на свете нет!

— Можно подумать, я один тут содержу любовницу! — в ответ треснул его по спине Фань Лянь. — Уж кто бы говорил!

Выстроенная в китайском стиле усадьба, по которой они прогуливались, некогда принадлежала зятю императора [2], ныне же подобные резиденции массово скупались богатыми дельцами. Двое мужчин бродили по галерее, поддразнивая друг друга. Сделав очередной поворот, Чэн Фэнтай краем глаза заметил, что в цветочном павильоне напротив пруда сидит молодой мужчина в белом, изящный и утончённый — при виде второго господина Чэна он послал ему лёгкую улыбку.

— Что это за молодой господин там с книгой? — прищурившись, спросил Чэн Фэнтай. — Что… а, похоже, этот парнишка — актёр!

Украдкой бросив взгляд через очки, Фань Лянь рассмеялся:

— Это тебе не какой-то там парнишка! Старший зять, может, тебе очки одолжить? Ты только что говорил о нём целую вечность, а теперь в лицо не узнаёшь!

На лице его собеседника отразилась растерянность, и Фань Лянь хлопнул его по плечу:

— Это же Шан Сижуй!

Сдвинув брови, Чэн Фэнтай как следует присмотрелся и наконец покачал головой:

— Неужто это он? Ни капли не похож.

— Так уж и не похож?

— В тот день мне казалось, что каждое его движение исполнено женственности, его глазами на меня будто смотрела сама Ян-гуйфэй. А сегодня он внезапно перевоплотился в усердного школяра!

— Так и есть. В этом суть актёра, — кивнул Фань Лянь.

Стоя в галерее, Чэн Фэнтай вновь пристально вгляделся в Шан Сижуя.

После ужина хозяин дома пригласил гостей сыграть в маджонг. В одном из трёх смежных залов слушали пение под большой барабан [3], в двух других — играли в маджонг и бридж, в саду же раскинулась танцевальная площадка — одним словом, тут были увеселения на самые взыскательные вкусы. После того, как Чэн Фэнтай пару раз перекинулся в бридж, Фань Лянь затащил его играть в маджонг. Шан Сижуй же всё это время просидел с хозяином дома в закутке за сценой. Слушая сказ под большой барабан, он время от времени напевал пару строк себе под нос. Подобные представления были ему по душе, он и сам при желании мог бы это исполнить.

Хозяин дома, почтенный господин Хуан, разменял шестой десяток. Живя в бывшей резиденции династии Цин, он обставил дом мебелью в западном стиле, носил двубортную китайскую куртку и отдавал предпочтение блюдам европейской кухни — иными словами, он представлял собой нечто среднее между китайцем и европейцем, как, собственно, и сам Чэн Фэнтай. От старости взгляд господина Хуана помутнел, кожа лица утратила блеск, Шан Сижуй же лучился цветущей свежестью юности — сидя рядом, они походили на отца с сыном.

— А не споёт ли нам Шан-лаобань разок под большой барабан? — с улыбкой спросил господин Хуан, похлопав Шан Сижуя по тыльной стороне кисти.

— Что вы, это ремесло совсем по другую сторону горы от моего [4], — ответил Шан Сижуй. — Я собьюсь, куда уж мне.

Девушка, исполнявшая сказ под аккомпанемент барабана, слегка склонила голову и, пристально глядя на них, вслушивалась в беседу.

— Ты знаешь, кто это? — с улыбкой спросил у неё господин Хуан, пожимая руку молодого человека. — Это Шан Сижуй-лаобань.

На лице девушки отразилось изумление, она обернулась к Шан Сижую, глядя на него сияющими глазами.

— И как это я не признала! А ведь я большая поклонница Шан-лаобаня! — Топнув ножкой, она посетовала: — Ай-яй-яй! Выходит, вы, господин Хуан, позвали меня сегодня, лишь чтобы поднять на смех! Чтобы я осрамилась перед великим артистом!

Все рассмеялись, Шан Сижуй тоже улыбнулся и, высвободив руку из пальцев господина Хуана, подошёл к девушке, чтобы отвесить ей поклон:

— Что вы, помилуйте! Как я уже говорил, наши ремёсла находятся по разные стороны гор, и на своей стороне горы барышня тоже великая артистка.

В обычной жизни Шан Сижуй вёл себя весьма сдержанно, к тому же, чтобы поберечь горло, он редко принимал участие в такого рода шумных вечеринках — в конце концов, он не принадлежал к кругу людей, склонных к чувственным наслаждениям. Потому многие из присутствующих лишь слышали его имя, но никогда не видели его вне сцены. Сегодня, повстречав его вживую, в истинном облике, без грима, ему прямо-таки не давали проходу — каждый подыскивал слова, дабы завести с ним беседу, и всё неизменно заканчивалось тем, что его просили спеть. Шан Сижуй же совершенно не желал этого делать — за последнюю пару дней заметно похолодало, из-за чего старый недуг вновь дал о себе знать, так что его гортань была не столь подвижна. Однако это не снимало с него обязанностей — ведь, сколько бы его ни нахваливали, он оставался всего лишь актёром, а значит, должен был во что бы то ни стало сохранять оживлённый вид — такова уж его доля.

— Что желают послушать милостивые господа? — медленно поднимаясь на ноги, спросил Шан Сижуй. — Быть может, «Веер с персиковыми цветами [5]»?

Возражений не последовало, и Шан Сижуй запел. Его голос пронзил дом, будто серебряный кувшин, заглушив голоса танцующих в саду. Молодые люди тотчас прекратили танцевать, устремив взгляды туда, откуда исходило пение. Глубокой осенней ночью чистый голос взмывал прямо к ясной луне и разбросанным по небосводу звёздам, достигая девятых небес, порождая необычайно свежее чувство, раскрывая сознание. Любой вальс в сравнении с этим пением показался бы хаотичным нагромождением звуков, вульгарным и оскорбляющим слух. Казалось, лишь льдистый голос [6] Шан Сижуя был достоин того, чтобы звучать под этим прекрасным лунным небом — будто небожительница Чанъэ [7] простёрла рукава во Дворце лунного холода, соединив песней небо и земную юдоль.

Оживлённая болтовня в комнате для игры в маджонг постепенно затихла, все прислушивались к арии. Этот голос был столь ясным и чистым, что, казалось, рассеивал клубившийся в залах дым. Чэн Фэнтай также слушал, куря сигарету — на сей раз пение Шан Сижуя породило у него необъяснимое чувство, будто он повстречался со старым другом, очень тёплое и личное.

Как только ария отзвучала, танцевавшие в саду молодые господа и барышни, обгоняя друг друга, бросились в дом. Возглавлявшая их девушка, устремив пристальный взгляд на Шан Сижуя, подлетела к господину Хуану и принялась ластиться к нему:

— Папенька, а, папенька, можно нам ненадолго одолжить этого актёра, совсем ненадолго!

— Называй его Шан-лаобань! — велел ей господин Хуан.

— Хорошо, хорошо, Шан-лаобань так Шан-лаобань. Я забираю Шан-лаобаня с собой, вот! Верну его тебе немного погодя! — ответила она, целуя отца в щёку.

Молодые люди и девушки без лишних слов принялись подталкивать Шан Сижуя к дверям. Господин Хуан, коснувшись щеки, на которой остался аромат духов дочери, сказал собравшимся вокруг него:

— Уму непостижимо, где это вы видели молодых людей, разбирающихся в опере?

— Я не хожу в театр, поскольку не видел там ничего хорошего, — со смехом отозвался один из гостей. — Узрев своими глазами, каков из себя Шан-лаобань — хорош собой, и исполнение его просто безупречно — как же можно его не полюбить? — Те, чьим ушам предназначались эти слова, тотчас углядели в них какую-то смутную двусмысленность. Господин Хуан согласился с говорившим, пощипывая себя за бороду и прищурив смеющиеся глаза.

Покидающий главный зал в сопровождении пышной свиты Шан Сижуй показался Чэн Фэнтаю невероятно хрупким, его силуэт был подобен трепещущей в свете луны серебристой тени — он напоминал покрытые инеем тонкие ветви ивы, очаровательные в своём изяществе. В сравнении с ним руки прилипшей к нему барышни Хуан казались толстыми, а густой аромат её духов — вульгарным; в целом она производила впечатление весьма неотёсанной старшей сестрицы. Проходя через зал для игры в маджонг, барышня Хуан заметила Чэн Фэнтая и тут же бросилась к нему, обхватив за шею:

— Второй господин Чэн, побудьте немного с нами, составите мне пару в танце!

От толчка Чэн Фэнтай качнулся вперёд, при этом его сигарета чуть не обожгла тыльную сторону ладони девушки. Поспешно сделав пару затяжек, он потушил сигарету, заявив:

— Не пойду!

— Почему же, почему? — принялась жеманничать девушка. — Вы ведь так хорошо танцуете!

— Так и есть! — с улыбкой отозвался Чэн Фэнтай, ущипнув её за щёчку. — А раз я и так отменно танцую, то не вижу смысла заниматься этим — лучше попрактикуюсь с костяшками.

— Барышня, не стоит трогать второго господина! — сказал кто-то рядом. — Сегодня он не прихватил с собой младшую сестру, и без своей счастливой звезды он как сел за стол, так без остановки проигрывает. Всё проиграл, уже и глаза покраснели, так что ему нипочём не встать из-за стола.

— В таком случае, ты пойдёшь со мной, Фань Лянь! — заявила барышня Хуан, вздёрнув подборок.

Сегодня Фань Лянь вновь был противником Чэн Фэнтая, и столь сосредоточенно вглядывался в костяшки, что глаза покраснели как раз-таки у него.

— Я тоже не пойду! — отрезал он.

— Эй, ты! — барышня Хуан возмущённо вскинула совершенные брови, походящие на листья ивы.

— Братцу Ляню сегодня удача подвалила, — со смехом отозвался кто-то из присутствующих. — Похоже, он вознамерился оставить своего старшего зятя без штанов! Ему тем более не встать из-за стола! Барышня, ступайте забавляться в сад, а то тут накурено и душно, эдак вы совсем задохнётесь!

Смерив Фань Ляня пристальным взглядом, барышня Хуан наконец отпустила Чэн Фэнтая и ушла веселиться в сад. Какое-то время спустя чистый голос Шан Сижуя зазвучал вновь — он пел какую-то незнакомую арию, весьма похожую на «Куртизанку Юй Танчунь» [8].

Чэн Фэнтай вновь закурил, искоса глянув на Фань Ляня.

— А ты почему не пошёл повеселиться с ней? Побоялся, что барышня Хуан на тебя глаз положит?

— Сидишь в приличном доме, а болтаешь всякий вздор о дочери хозяина! — наградил его гневным взглядом Фань Лянь. — Я не пошёл танцевать, потому что хочу отыграться за прошлые поражения. А сам-то — не желаешь сдавать позиции, даже оказавшись в столь жалком положении, неужто и впрямь так дорожишь своими штанами?

— А что я? — парировал Чэн Фэнтай. — Мне не по душе проводить время с малолетками.

— Вот тут вы не правы, — услышав его слова, возразила сидевшая рядом за столом вторая жена господина Хуана. — Нашей барышне только что исполнилось семнадцать, а вам, второй господин, сколько? Двадцать два или двадцать три? Всего-то несколько лет разницы, а строите из себя старика!

— Дело не только в возрасте, — вздохнул Чэн Фэнтай. — Я чувствую себя старым и достаточно богатым, чтобы быть отцом барышне Хуан. — От этих слов все в комнате точно отведали тофу [9].

— Ну так станьте ей отцом, — лучезарно улыбнулась вторая жена господина Хуана, — вы же такой красавчик, что умереть не встать.

— Позволь присоединиться к тебе, — вслед за ним вздохнул Фань Лянь, — я тоже чувствую себя старым.

При этом оба вновь вздохнули в унисон.

Чэн Фэнтаю в юном возрасте пришлось испытать на себе переменчивость человеческого расположения [10]. Вынужденный в одиночестве вариться в деловых кругах [11], в душе он стремительно постарел на многие годы. Что же до Фань Ляня, то, будучи сыном младшей жены в старорежимной семье, он с детства привык держать «брови вверх, глаза долу [12]», став человеком прозорливым и находчивым. Хоть им обоим было едва за двадцать, они предпочитали водить компанию с людьми средних лет, благодаря гибкости ума [13] чувствуя себя среди них как рыба в воде, так что никто не дерзнул бы смотреть на них свысока.

Вечеринка минула рубеж в десять вечера, а Шан Сижуй всё ещё был в саду — то пел, то брал передышку. Чэн Фэнтай к этому времени успел проиграться на три тысячи — он уже отсидел себе весь зад, да и голова потяжелела. Залпом допив остатки чая, он погасил сигарету и поманил рукой племянника жены господина Хуана.

— Поди-ка сюда! Племянничек, смени меня, поиграй, а пока схожу освежиться.

— Какой он тебе племянничек, он тебя на три года старше! — вновь припечатала его вторая жена господина Хуана. — Хватает же нахальства!

— Не смей уходить, зятёк! — воскликнул Фань Лянь, хлопнув ладонью по столу. — Как проигрываешь, так сразу спешишь отлить!

Схватив пару фишек, Чэн Фэнтай постучал ими по голове шурина.

Сад был сплошь увешан разноцветными фонариками. Прекратив танцевать, девушки и молодые люди плотным кольцом окружили исполняющего арию Шан Сижуя. Взглянув на них, Чэн Фэнтай заметил захмелевшие от восторга взоры — было ясно, что куда сильнее, чем сама опера, их внимание привлёк исполняющий её человек. Само по себе серебрящееся под луной одеяние было довольно неприметным, однако сочетание снежно-белого с брошью в виде ветви ранних ярко-красных цветов дикой сливы было необычайно оригинальным, тут же бросаясь в глаза. В руке он держал складной веер, в котором, казалось, собралось дивное многоцветье со всей страны. В сравнении с выступлением на сцене для Шан Сижуя это было куда более утомительно, ведь здесь ему не на кого было опереться, чтобы передохнуть.

— Барышня Хуан, я больше не в силах петь, — наконец взмолился он.

— Тогда давайте потанцуем! — С этими словами она протянула руки Шан Сижую, вознамерившись против его желания станцевать с ним под очередную мелодию.

Тот растерялся, не видя возможности принять приглашение барышни Хуан — если выбирать между пением и танцами, то он бы лучше спел.

— Тогда… Позвольте мне исполнить ещё одну арию для молодых господ.

Чэн Фэнтай глядел на это с улыбкой, думая о том, что эти современные барышни совершенно забыли стыд — казалось, своей болтовнёй и приставаниями они вот-вот замучают Шан Сижуя до смерти. Тогда Чэн Фэнтай решил сделать доброе дело — вновь «пожертвовать собой, дабы спасти красавицу». Пройдя сквозь толпу, он со смехом бросил:

— Господин Хуан ждёт Шан-лаобаня уже целую вечность, а вы всё держите его здесь? А ну-ка, расходитесь — приходите в театр, там и послушаете!

Чтобы избежать перепалки с барышней Хуан, он сделал шаг вперёд и, схватив Шан Сижуя, тут же испарился. Барышня Хуан, у которой из рук только что ускользнули двое мужчин, в досаде притопнула ножкой.

Держа в руке тонкое запястье Шан Сижуя, Чэн Фэнтай чувствовал, что оно слегка прохладное на ощупь, будто его плоть вырезана из нефрита. На его лице также застыло сдержанно-вежливое выражение — порой оно казалось словно бы отсутствующим. Всё это, в сочетании с неторопливой речью, ни на йоту не походило на того жестокого соблазнителя из сплетен — в сравнении с Фань Лянем и Шан Цзыюнем он куда сильнее походил на порядочного интеллигентного студента.

Чэн Фэнтай провёл Шан Сижуя сквозь парк. Перейдя через небольшой мостик, они достигли ютящегося в дальнем углу прудика.

— Шан-лаобань в самом деле пошёл у них на поводу, — с улыбкой бросил Чэн Фэнтай, — и пел больше часа — я даже на слух почувствовал, что вы до смерти устали.

Шан Сижуй с лёгкой улыбкой хотел было что-то сказать, но, казалось, голос ему не подчинялся. Нахмурившись, он, задыхаясь, попытался что-то выдавить, но Чэн Фэнтай махнул рукой:

— Эй, не надо ничего говорить! Я тоже сбежал, так что давайте просто побудем здесь в тишине и покое. — Подозвав проходящую мимо служанку, он с лёгкой улыбкой попросил:

— Позволю себя побеспокоить барышню просьбой подать нам чаю.

Спустя некоторое время служанка принесла горячий чай, и Чэн Фэнтай собственноручно подал чашку Шан Сижую. Тот никогда не пил и не ел сластей вне дома из боязни, что кто-то может причинить вред его горлу, и эти опасения были отнюдь не беспочвенны — ведь некогда его учителю и близкому другу [14] Нин Цзюлану уже навредили подобным образом. Поскольку его тело было источником славы и денег, он не мог позволить себе ослабить бдительность. Но когда сегодня Чэн Фэнтай подал ему чашку, на Шан Сижуя отчего-то снизошло ощущение полного спокойствия и безопасности. Сидя на каменной лавке, он медленно пил чай, чувствуя, как в горло проникает живительное тепло. Чэн Фэнтай набрал пригоршню камушков и, встав на берегу прудика, принялся играючи швырять их в воду. Избрав своей мишенью перевёрнутое отражение луны в воде, подобное сияющему нефритовому блюду, он тотчас разбил его на осколки. Эти двое в самом деле пребывали в тишине и покое, даже не думая разговаривать. Сбежав от шумной толпы, они наслаждались веющим с лотосового пруда ветерком, но при этом их не оставляло чувство, будто всё это происходит во сне. Шан Сижуй смотрел на очерченный светом луны силуэт Чэн Фэнтая и думал про себя, что этот младший брат Чэн Мэйсинь совсем не похож на свою старшую сестру. Такой прямодушный, жизнерадостный, чуткий и внимательный, к тому же благородный, да и лицом красивее Чэн Мэйсинь… В самом деле, он очень славный.

Внезапно Чэн Фэнтай обернулся и, встретившись с ним взглядом, улыбнулся, взвешивая в руке камушек.

Некоторое время они провели в молчании, но тут один из гостей, выйдя к ним, захохотал, хлопая в ладоши:

— А, так вот где спрятался второй господин Чэн, вон куда забрался! Ваш шурин повсюду вас ищет, всех на ноги поднял!

— Придётся возвращаться. — Повернувшись к Шан Сижую, Чэн Фэнтай с улыбкой приподнял бровь. — Похоже, сегодня с меня-таки снимут последние штаны. А вы как?

— Пожалуй, пойду с вами. Я уже отказывал господину Хуану много раз, поэтому сегодня во что бы то ни стало надо продержаться до конца, — ответил Шан Сижуй.

— Тогда садитесь рядом со мной, — со смехом сказал Чэн Фэнтай, — и тогда больше никто не посмеет вас побеспокоить.

Шан Сижуй кивнул.


Примечания переводчика:

[1] Восхитился — в оригинале чэнъюй 拍手称快 (pāishǒu chēngkuài) — обр. в знач. «хлопать в ладоши от радости», обр. в знач. «бурно выражать восторг».

[2] Зять императора, или муж принцессы 额驸 (éfù) — эфу — традиционный маньчжурский титул.

[3] Пение под большой барабан 大鼓 (dàgǔ) — дагу — вид исполнения, сказ-декламация с пением под барабан.

[4] Это ремесло совсем по другую сторону горы от моего — 隔行如隔山 (géháng rú géshān) — идиома, означающая, как далеки друг от друга разные профессии, и что в чужом деле человек ничего не смыслит.

[5] Веер с персиковыми цветами 桃花扇 (táo huā shàn) — известная опера Кун Шанжэня 孔尚任 (Kǒng Shàngrèn) (1648-1718), в которой рассказывается история любви учёного Хоу Чаоцзуна и куртизанки Ли Сянцзюнь на фоне заката династии Мин. Молодой человек дарит возлюбленной веер в качестве обручального подарка, но после этого учёного обманывает сановник, из-за чего влюблённые вынуждены расстаться, после чего они неоднократно встречаются и расходятся вновь.

[6] Льдистый голос — в оригинале 冰雪 (bīngxuě) — в букв. пер. с кит. «лёд и снег», обр. в знач. «чистый, ясный, светлый».

[7] Чанъэ 嫦娥 (Сháng’é) — персонаж китайской мифологии, в даосизме почитается как богиня Луны. Ей посвящён Праздник середины осени, отмечаемый на пятнадцатый день восьмого месяца по лунному календарю. Супруга стрелка И, уничтожившего девять из десяти солнц, сжигавших землю. После того, как Чанъэ съела эликсир бессмертия, предназначавшийся её мужу, она вознеслась на Луну, где компанию ей составляет лишь лунный заяц, который толчёт в ступе эликсир бессмертия. Чанъэ живёт во Дворце великого холода 广寒宫 (guǎnghángōng).

[8] «Куртизанка Юй Танчунь» 玉堂春 (Yù Tángchūn) — с этой оперой девятнадцатилетний Мэй Ланьфан добился большого успеха в Шанхае в 1913 г.

Настоящее имя жившей во времена династии Мин куртизанки Юй Танчунь — Су Сань, она родилась в провинции Шаньси и почти десять лет обучалась искусству петь, танцевать, писать стихи.

Сын одного из императорских чиновников по имени Ван Цзинлун влюбился в неё без ума и даже переехал жить к ней в весёлый дом, но за год растратил все свои деньги и был вынужден убраться восвояси. В результате бедолага стал нищим попрошайкой и нашёл приют в одном из храмов. Позже Юй Танчунь нашла своего возлюбленного и убедила его вернуться домой к родителям.

Спустя некоторое время Юй Танчунь стала наложницей богатого купца Шэнь Яньлиня, где она оказалась невольной свидетельницей любовных утех жены купца с молодым слугой, и та попыталась отравить наложницу, добавив яд в лапшу, однако эту лапшу съел её муж.

В смерти Шэнь Яньлиня обвинили Юй Танчунь, и когда для утверждения приговора её доставили в Тайюань, столицу провинции Шаньси, там в суде она встретила своего давнего возлюбленного Ван Цзинлуна. Ему удалось снять обвинения с Юй Танчунь, после чего он взял её в жены.

[9] Тофу 豆腐 (dòufu) — доуфу, бобовый сыр или соевый творог.

[10] Переменчивость человеческого расположения — в оригинале чэнъюй 人情冷暖 (rén qíng lěng nuǎn) — в пер. с кит. «тепло и холод людских отношений», обр. в знач. «изменение отношений» (например, из-за изменившегося социального положения).

[11] Вариться в деловых кругах — в оригинале чэнъюй 摸爬滚打 (mōpá gǔndǎ) — в пер. с кит. «ползать и вертеться», обр. в знач. «надрываться, рвать пупок».

[12] Брови вверх, глаза долу — в оригинале чэнъюй 眉高眼低 (méigāoyǎndī) — обр. в знач. «способность приспосабливаться к разным обстоятельствам»

[13] Гибкость ума — в оригинале чэнъюй 八面玲珑 (bā miàn líng lóng) — в букв. пер. с кит. «восемь сторон искусности», обр. в знач. «оборотистый; изворотливый», где 玲珑 (líng lóng) — букв. «звон нефритовой таблички с изображением дракона».

[14] Учитель и близкий друг — в оригинале чэнъюй 亦师亦友 (yì shī yì yǒu) — в пер. с кит. «и наставник, и товарищ», означает дружеские отношения между учителем и учеником.

Следующая глава

Предыдущая глава

Большая часть зрителей уже успела разойтись, осталось лишь немного преданных любителей оперы. Бросив пустую посуду громоздиться на столе в беспорядке, люди с необычайно унылым и мрачным видом исчезли, будто их и не было [1]. Заядлые театралы, подобно императору Тан Мин-хуану, во всём поддавались порывам страстей: в жаркий сезон одаривали безграничной любовью, а в холодный — бросали драгоценную супругу в Цветочном павильоне одну [2]. Впрочем, Шан Сижуй был из тех Ян-гуйфэй, что не принимают подобное близко к сердцу — словно не замечая, что творится вокруг него, он по-прежнему самозабвенно пел, как раз собираясь запрокинуть голову, чтобы пригубить вино. В этот момент перед Чэн Фэнтаем прошёл охваченный гневом мужчина в короткой куртке [3] с чайником крутого кипятка в руках. Приблизившись к сцене, он что было мочи выплеснул кипяток на сцену, окатив Шан Сижуя.

читать дальше— Убирайся к чёрту со своими воплями, гнусная шлюха!!! — выкрикнул мужчина.

— Сижуй! — завопил Шэн Цзыюнь со второго яруса.

Актёр отступил на шаг, бросив косой взгляд на мужчину, и как ни в чём не бывало продолжил петь, играющий на хуцине аккомпаниатор не отставал от него. Таковы правила сцены: пока актёр поёт, музыкант продолжает играть — и даже если тот при смерти, даже если прольётся кровь, аккомпаниатору до этого нет никакого дела.

Видя, что его попытка помешать представлению не удалась, выплеснувший кипяток мужчина пришёл в пущее бешенство — опершись руками на ограждение сцены, он попытался запрыгнуть на неё. До Чэн Фэнтая наконец дошло, что, изменив слова оперы, этот Шан Сижуй и впрямь навлёк на себя гнев толпы — отнюдь не радующиеся подобным переменам любители оперы вознамерились дать ему попробовать, каково их негодование на вкус. Как мог хрупкий и нежный, словно барышня, Шан Сижуй — казалось, ветер подует, он и улетит [4] — противостоять обуянному гневом здоровому мужику, способному прибить его насмерть одной-единственной затрещиной! Само собой, характер Чэн Фэнтая не позволил ему безучастно наблюдать за происходящим. В несколько шагов нагнав этого любителя оперы, он опустил руку ему на плечо:

— Господин, ни к чему так распаляться, всё можно решить миром.

— Эта шлюха порочит Ян-гуйфэй! — обернувшись, обезумевший поклонник оперы, глаза которого покраснели от гнева, принялся тыкать в Шан Сижуя пальцем.

В былые времена в шутку говорили: «Стоит ли тревожиться за давно почивших» — по всему выходило, что эта пословица и ныне справедлива. Кости Ян-гуйфэй истлели тысячу лет назад — кто бы мог подумать, что найдётся тот, кто вступится за её честь, словно желая растрогать до слёз дух драгоценной государевой супруги?

— Да что вы говорите! — насмешливо отозвался Чэн Фэнтай. — Как какой-то актёр может опорочить Ян-гуйфэй? Если кто её и опорочил, так это её снохач[5]-свёкор!

Стоило Чэн Фэнтаю открыть рот, как его шуточки тут же подлили масла в огонь — кто как не он нарывался на неприятности? Негодование с новой силой полыхнуло в сердце безумного любителя оперы, и он, издав гневный рык, замахнулся кулаком, обрушивая на лицо Чэн Фэнтая удар за ударом. С разбитого о зубы уголка рта заструилась кровь. Не знающему иного занятия, кроме коммерции, Чэн Фэнтаю никогда прежде не доводилось участвовать в драке, однако неистовства ему было не занимать. Ничего не разбирая, он повалился на проходящих мимо людей, но тут же вошёл в раж, метким ударом сломав нос любителю оперы — кровь брызнула фонтаном, словно из аорты, запятнав одежду Чэн Фэнтая.

Видя, что дело принимает скверный оборот, работники театра подбежали к ним, и, оттащив Чэн Фэнтая, усадили его, суетливо [6] справляясь о самочувствии. До этого они бесстрастно наблюдали за происходящим, поскольку хозяин театра велел им преподать Шан Сижую урок, чтобы тот, как следует вкусив эту горькую пилюлю, больше не осмеливался менять слова в пьесе — из-за этого в последние дни зрители то и дело уходили с бранью, не досмотрев представление, и при этом театру почти не доставалось чаевых! Хозяин даже подумывал о том, чтобы самолично поколотить актёришку, но сегодня ему представилась возможность учинить это чужими руками [7]. Кто же знал, что у него на пути встанет шурин главнокомандующего Цао, который героически ринется на выручку красавице, не убоявшись ни скандала, ни ранений!

Приказав своим людям сопроводить обезумевшего любителя оперы в комиссариат, владелец театра принялся извиняться перед Чэн Фэнтаем.

— Явились наконец-то? — холодно усмехнулся тот, прикладывая к уголку рта смоченное в холодной воде полотенце. — Где же вас раньше носило? Открыли лавочку — и думаете, что можно так вот взирать со стороны на творящийся тут бардак? Как я посмотрю, вас это вовсе не беспокоит?

Владелец театра продолжал кланяться, рассыпаясь в извинениях, пока Чача-эр и Шэн Цзыюнь торопливо спускались с верхних ярусов в партер. Крепко обняв старшего брата со спины, Чача-эр щекой прижалась к его волосам.

— Полегче, полегче, а не то задушишь второго братика! — похлопал её по руке Чэн Фэнтай.

Шэн Цзыюнь взглянул на второго господина — тот не удостоил его ответным взглядом, но, сознавая свою правоту, юноша почёл за долг позаботиться о состоянии Шан Сижуя.

— Сижуй, Сижуй! — позвал он, задрав голову к сцене. — Хватит петь! Хватит! Все зрители уже разошлись!

Владелец театра продолжал суетиться вокруг Чэн Фэнтая, в то время как в уши ему продолжало литься пение, сопутствуемое звуками хуциня. По правде говоря, эта Ян-гуйфэй до смерти ему надоела.

— Шан-лаобань, полно вам, присядьте! — повернувшись к сцене, хозяин театра согнулся в малом поклоне, сложив перед собой руки [8].

— Никуда он не пойдёт! — сердито зыркнул на него Чэн Фэнтай. — Разве второй господин не в зале? Пой! Пой до самого конца! А то что же, я зря подставился под удар? Дайте мне сесть и дослушать оперу! — велел он остальным.

Шэн Цзыюнь, хозяин театра и его люди подчинились произволу Чэн Фэнтая, хоть на сердце у них творилась невообразимая неразбериха, да ещё и атмосфера была до крайности странной. Все они как один терзались, чувствуя, что провинились — один в тайне от семьи содержал актёра, а другие, пустив всё на самотёк, бросили его на произвол судьбы [9]. Втайне страшась выражения лица Чэн Фэнтая, они продолжали слушать оперу, не улавливая смысла.

Единственный, кто чувствовал себя непринуждённо — это Шан Сижуй.

Чэн Фэнтай снизу вверх смотрел на его выступление — по-прежнему не разбирая слов, он видел лишь человека. Движения Шан Сижуя прямо-таки источали жар, словно ничего и не случилось — он полностью отдался выступлению, будто ему было всё равно, слушает его кто-нибудь или нет, как если бы он играл перед пустым залом. Чэн Фэнтаю показалось, что он наконец понял, как Шан Сижую удалось взойти на вершину популярности, завоевав города своей манерой выступления.

То был Шан Сижуй, тот самый Шан Сижуй, о котором ходило столько слухов.

А он и в самом деле силён.

Когда представление закончилось, Шан Сижуй опустился на колени и поклонился со сложенными руками, как по старым правилам этикета полагалось женщинам. Аплодируя, Чэн Фэнтай, следуя обычаям традиционной китайской оперы, во весь голос выкрикнул: «Прекрасно!» [10]

Вернувшись за кулисы, Шан Сижуй снял с головы украшения, но грим смывать не стал. Рассматривая театральный костюм, он принялся причитать. Только сейчас разоблачившись от многослойных сценических одежд, он обнаружил, что, хоть его самого не обожгло кипятком, костюм был безнадёжно испорчен: чай оставил на ткани несмываемое пятно. Шан Сижуй не мог взять в толк, что так взбудоражило его поклонников: он всего-то навсего добавил к тексту оперы пару строк — на его взгляд, весьма недурных — как же могло так получиться, что зрители так разгневались? Актёр в самом деле чувствовал себя несправедливо обиженным.

Сняв заляпанный кровью пиджак, Чэн Фэнтай перекинул его через руку и вместе с младшей сестрой проследовал за кулисы, причём за ним увязались Шэн Цзыюнь и владелец театра. При виде Чэн Фэнтая Шан Сижуй тотчас поднялся на ноги, отложив костюм.

— Шан-лаобань, это второй господин Чэн, — поднял руку хозяин театра, представляя гостя. Поскольку эти двое были весьма известны в Бэйпине, знакомить их полными именами было бы излишне и даже неуважительно.

«Младший брат Чэн Мэйсинь, как же, знаем, — подумал про себя Шан Сижуй, с лёгкой улыбкой приветствуя второго господина Чэна. Его хрипловатый и безэмоциональный, будто потусторонний, голос звучал еле слышно, словно у ослабленного болезнью человека — ничего общего с тем, что только что выступал на сцене.

Чэн Фэнтай знал Шан Сижуя по сплетням, в которых его распекали на все лады. Теперь, когда его взгляд скользил по его традиционным нижним одеждам, Чэн Фэнтай поддался иллюзии, что перед ним переодевается одна из женщин древности — и он нашёл это весьма вызывающим и даже запретным. После того, как он наслушался праздных пересудов о нём, сегодня, увидев актёра собственными глазами, Чэн Фэнтай не мог не заинтересоваться им.

— Шан-лаобань, натерпелись вы страху, — завёл разговор Чэн Фэнтай.

— Премного благодарен второму господину, ведь это он выручил меня, в результате пострадав, — с улыбкой отозвался Шан Сижуй, — покорнейше прошу простить меня за это.

— Так всё-таки Шан-лаобань это видел? В вашем неколебимом самообладании [11] видна истинная твёрдость духа!

«Я не только видел как ты подрался, — подумал при этом Шан Сижуй, — но и как ты весь вечер лузгал семечки, и как не переставая хихикал, прикрывая рот рукой — а потом ещё и подговорил девчонку швырнуть в меня какой-то штукой. Но поскольку в конце концов ты меня спас, то я готов забыть об этом». При этой мысли сердце Шан Сижуя внезапно сжалось — слегка наморщив брови, он уставил взгляд блестящих глаз на Чэн Фэнтая. Прежде, играя на сцене, он словно возносился надо всеми, не замечая никого и ничего — даже в тот год в Пинъяне, стоя на башне, он умудрялся не слышать сотрясающей воздух пальбы из пушек и ружей. И что же произошло сегодня? Что такого особенного в этом младшем брате Чэн Мэйсинь?

— А… твёрдость духа? — отозвался Шан Сижуй, вынырнув из раздумий. — Это не более чем наша профессиональная выучка.

Шэн Цзыюнь больше не мог сдерживаться: невзирая на «у меня к тебе ещё есть вопросы» Чэн Фэнтая, он вышел вперёд и, остановившись перед Шан Сижуем, устремил пристальный взгляд на актёра:

— Твоё лицо… в самом деле, уже проступил синяк! — обеспокоенно заметил он.

— Я ещё грим не смыл, как же ты синяк углядел? — с улыбкой бросил Шан Сижуй, позволив ему взять себя за подбородок.

— Что до синяка… — вмешался Чэн Фэнтай, — то сердечно прошу простить меня. — При этих словах он легонько подтолкнул Чачу-эр в спину.

— Прошу прощения у старшей сестрицы, — сказала девочка, выйдя вперёд. — Я не нарочно тебя ударила.

Шан Сижуй казался несколько удивлённым подобным извинением — не почтя за нужное объяснять, что на самом деле он — никакая не «старшая сестрица», а «старший братец», он поспешил ответить:

— Барышня [12] чересчур любезна, раз не побоялась даже взять вину на себя. Шан Сижуй должен быть благодарен за поднесённую вами награду.

Глядя на него, Чача-эр вновь замолчала.

Старшие перекинулись ещё парой учтивых, ничего не значащих фраз, после чего Чэн Фэнтай предложил:

— Шан-лаобань, когда смоете грим, я провожу вас — меня у входа дожидается машина.

— Премного благодарен второму господину, — отозвался Шан Сижуй, — но не стану утруждать его. К сожалению, я сегодня занят — нужно собрать вещи к отбытию.

— К отбытию? — изумился Чэн Фэнтай. — Разве вы больше не будете выступать?

— Выступать буду, — ответил Шан Сижуй. — Но не здесь.

— Шан-лаобань, что вы такое говорите? — осторожно поинтересовался владелец театра, почуяв неладное в его словах. — Куда это вы собираетесь уходить? Разве мы были к вам недостаточно внимательны?

— Вы были весьма внимательны, — глядя на него, спокойно ответил актёр. — Вот только я сам захотел уйти.

Хозяин театра понял, что Шан Сижуй разгадал его план «убийства взятым взаймы ножом» путём попустительства драке, однако ничего не сказал, что позволило обоим сохранить лицо, расставшись полюбовно. Мужчина ещё немного поупорствовал в попытках задобрить [13] Шан Сижуя, а затем послал людей, чтобы те помогли убрать костюмы и реквизит, вновь театрально рассыпаясь в изъявлениях преданности.

— Подобные церемонии ни к чему, я возьму лишь то, что мне причитается. Однако я хотел бы попросить вас отпустить со мной одного человека — тот дядюшка, что сегодня аккомпанировал мне на хуцине, уж очень пришёлся мне по нраву.

Хозяин театра тотчас заверил, что, если сам старик согласится, то и в театре «Хуэйбинь» возражать не станут.

Повернувшись к Чэн Фэнтаю, Шан Сижуй с улыбкой бросил:

— Должно быть, второй господин находит эти закулисные дрязги смешными.

— Раз уж Шан-лаобань занят, этот Чэн, пожалуй, откланяется, — улыбнулся в ответ Чэн Фэнтай.

— Ох, здесь сейчас такой беспорядок, что я не стану вас задерживать, — кивнул Шан Сижуй, после чего громко кликнул: «Сяо Лай! [14]» — и к нему со всех ног бросилась девушка в ярком лазурном платье с заплетёнными в косу длинными волосами.

— Выбери какое-нибудь из моих пальто [15], да получше, и принеси второму господину, чтобы он мог его надеть, — велел Шан Сижуй.

Чэн Фэнтай принялся решительно отнекиваться — ведь у ворот стоит машина, так что он не замёрзнет — но не успел он и глазом моргнуть, как одежду уже вынесли, и Шан Сижуй, придерживая пальто за воротник, заботливо надел его на Чэн Фэнтая.

— Второй господин, не побрезгуйте.

От этого жеста что-то всколыхнулось у Чэн Фэнтая на сердце, и во взгляде промелькнул тот самый порыв романтического искушения. С детства до взрослых лет его несчётное количество раз одевали женщины — от служанок до любовниц и тех дам, что наигранно флиртовали с ним — однако сегодня ему по-настоящему повезло, ведь он удостоился ухаживаний самой Ян-гуйфэй. Облачившись в пальто, Чэн Фэнтай обернулся, и Шан Сижуй услужливо поправил ему воротник, словно молодая жёнушка в ночном халате, которая на рассвете приводит в порядок одеяние супруга — нежно и аккуратно, стыдясь и смущаясь. При этом Шан Сижуй не смотрел на Чэн Фэнтая, а тот, напротив, опустил голову, смерив его взглядом. На густом слое ароматной пудры рдели узкие пятна румян, чернели насурьмлённые ресницы и брови, локоны на висках украшали прозрачные искрящиеся бусины, подражающие драгоценным камням. На самом деле, все актёры в гриме смотрятся одинаково, и вовсе не обязательно, что в Шан Сижуе было что-то особенное. Чэн Фэнтай и сам не понимал, что же вызвало у него такой интерес, и почему он был не в силах отвести глаз. Ему даже показалось, что, помогая ему одеться, Шан Сижуй тем самым пытался его завлечь — в конце концов, в весёлых домах [16] нередко прибегали к подобным уловкам: опрокинув вино на гостя, потом прижимались к нему, отчаянно заигрывая [17] — но непохоже, чтобы Шан Сижуй был человеком подобного сорта: оставаясь невозмутимым и спокойным, он вовсе не пытался бросать на Чэн Фэнтая многозначительных взглядов.

У Шан Сижуя в самом деле не было на уме ничего подобного — его всего лишь тронул благородный поступок Чэн Фэнтая и, чувствуя себя виноватым перед ним, он просто одолжил ему одежду, не вкладывая в это никакого потаённого смысла.

Одевшись, Чэн Фэнтай распрощался, прихватив с собой младшую сестру, а Шэн Цзыюнь всё ещё продолжал виться вокруг Шан Сижуя. Обернувшись на пороге, Чэн Фэнтай бросил:

— Молодой господин Юнь, пойдёмте с нами.

Порядком растерявшись, Шэн Цзыюнь потянул Шан Сижуя за руку, наказав ему что-то, и нехотя проследовал за Чэн Фэнтаем.

Сев в машину, молодой человек напрягся в ожидании вопросов от Чэн Фэнтая. С тех пор, как он свёл знакомство с Шан Сижуем, он, сам того не ведая, пустил по ветру кучу денег — на роскошные корзины с цветами, на украшения в волосы — сам актёр не просил его об этом, так что Шэн Цзыюнь тратился по доброй воле, ведь как иначе он мог сблизиться с Шан Сижуем? Но откуда у студента такие деньги — вот он и писал домой, в Шанхай, о выдуманных тратах — неужто теперь его плутни [18] раскрылись?

Шэн Цзыюнь так и просидел всю поездку, нервно сцепив руки в ожидании, но Чэн Фэнтай так и не открыл рта и прятал улыбку, прижимая пальцы к губам — юноша не знал, что и думать. Когда они прибыли к поместью семейства Чэн, Чэн Фэнтай вывел сестру из машины, велев водителю доставить Шэн Цзыюня к общежитию — тут-то тот не выдержал и, от страха вжимая голову в плечи, словно в ожидании удара, высунулся из окна машины:

— Второй старший братец, ты ведь хотел о чём-то меня спросить?

— Спросить о чём-то? — помедлив, отозвался Чэн Фэнтай. — Ох, я и забыл, о чём. Поговорим об этом позже.

Вернувшись домой, Чэн Фэнтай первым делом вызвал кормилицу, чтобы она уложила спать Чачу-эр, а затем покинул внутренние покои, чтобы перекусить. Перехватив всего по мелочи, он направился в спальню. Вторая госпожа ещё не ложилась — она потягивала трубку, ледяным взглядом созерцая синяк, украсивший уголок губ мужа. Когда служанка [19] помогла Чэн Фэнтаю раздеться, вторая госпожа тотчас обратила внимание на его пальто и с ожесточением постучала мельхиоровой чашей трубки о плевательницу. Всё ещё не произнося ни слова, она вновь набила трубку табаком.

Чэн Фэнтай коснулся уголка рта и велел служанке унести ботинки, после чего забрался на кан, чтобы отнять трубку у жены.

— Вторая госпожа носит в себе малышку, так что ей не следует курить, — с улыбкой бросил он.

Тем самым он хотел поддразнить жену — кто же знал, что, смерив его холодным взглядом, она, вместо того, чтобы пускаться с ним в пререкания, просто отвернётся, собираясь спать.

Чэн Фэнтай тут же догадался, что события сегодняшнего вечера уже достигли её ушей. Нахально навалившись на жену, он принялся играючи приставать [20] к ней на все лады, не давая ей покоя. В конце концов, вторая госпожа не выдержала и уселась на кровати, скинув с себя ватное одеяло.

— Неужто у второго господина Чэна ещё остались силы после его удалых ночных похождений [21]? — холодно спросила она.

— Такого рода похождения ночь напролёт у меня только здесь, с тобой, — со смехом отозвался Чэн Фэнтай. — Где уж мне подаваться куда-то ещё?

— Хватит молоть вздор! — холодно усмехнулась вторая госпожа. — Вот уж не думала, что второй господин способен ввязаться в драку! Кто такой этот Шан Сижуй? Думаешь, он не видал мужчин, которые, кичась своей удалью, бросаются биться за него? Наверняка он их видал предостаточно! Надо же было ещё и тебе в это влезть [22]! Не будь ты известным вторым господином, он бы в твою сторону и не взглянул, даже если бы тебе на его глазах вышибли мозги! Какой смысл высовываться, когда этих актёров освистывают? Лучше бы не лез в чужие дела!

Разбранённый женой Чэн Фэнтай и сам на холодную голову понимал, что действительно влез куда не следует — ну и что с того? У него и впрямь был нрав героя, всегда готового заступаться за слабых и притесняемых — что тут скажешь? Он собрался было состроить обиженный вид, но вторая госпожа опередила его, переведя разговор:

— Что же, мне тебе уже и слова сказать нельзя, так ведь? Конечно, со мной ведь можно не считаться! Я некогда проехала пол-Китая, чтобы стать твоей женой, принесла тебе приданое, позволив расплатиться с долгами — а ты женился на мне против воли, потому что у тебя не было другого выхода [23]! Ведь я же — тёмная деревенщина, недостойная такого талантливого и утончённого человека, как второй господин!

Стоило ей заговорить о той давней истории, как Чэн Фэнтай мигом присмирел, со смехом натянув на жену одеяло. От горьких воспоминаний глаза и кончик носа второй госпожи немного покраснели, но её гнев уже улетучился, оставив по себе лишь грусть.

— Как можно говорить, что ты мне не по сердцу? — мягко упрекнул жену Чэн Фэнтай. — Не смей даже упоминать об этом. То, что я на тебе женился — самая большая удача в жизни Чэн Фэнтая, и я навсегда запомню твою доброту. Сегодняшнее происшествие не стоит упоминания — я просто поддался порыву. И не слушай, что там болтают, на самом деле не было никакой драки.

На этом разговор был исчерпан. Вторая госпожа Чэн украдкой пустила слезу, сама не понимая почему — Чэн Фэнтай был с ней ласков, но всё же она чувствовала некоторую подавленность. Какое-то время супруги лежали молча, затем вторая госпожа придвинулась к мужу и, опустив голову ему на плечо, мягко предложила:

— Чаче-эр скоро тринадцать, она уже взрослая девушка. Не стоит водить её в подобные места [24].

Чэн Фэнтай в ответ лишь кивнул.


Примечания переводчика:

[1] Исчезли, будто их и не было — в оригинале чэнъюй 人走茶凉 (rén zǒu chá liáng) — в букв. пер. с кит. «человек ушёл, чай остыл», обр. в знач. «ушедшего быстро забывают», аналог пословицы «с глаз долой из сердца вон».

[2] Отсылка к сюжету оперы «Опьяневшая Ян-гуйфэй», см. примеч. 12 в предыдущей главе.

[3] В короткой куртке — в оригинале 短打扮 (duǎn dǎ ban) — короткое платье, лёгкая одежда (без халата).

短打 (duǎndǎ) — дуаньда — именуются пьесы с рукопашным боем воинов в короткой одежде.

[4] Ветер подует, он и улетит — в оригинале чэнъюй 弱不禁风 (ruò bù jīn fēng) — в пер. с кит. «такой слабый, что от ветерка с ног валится», обр. в знач. «еле держится на ногах, хилый, болезненный».

[5] Снохач — в оригинале 扒灰 — в букв. пер. с кит. «ползать по пеплу», диалектное — «снохач» — свёкор, состоящий в половой связи с невесткой.

[6] Суетливо — в оригинале чэнъюй 手忙脚乱 (shǒumáng jiǎoluàn) — в букв. пер. с кит. «руки заняты и ноги путаются», обр. в знач. «действовать бессистемно, суетиться, торопиться».

[7] Учинить чужими руками — в оригинале чэнъюй 借刀杀人 (jièdāo shārén) — в пер. с кит. «убивать взятым взаймы ножом», обр. в знач. «делать грязную работу чужими руками», третья стратагема из «Тридцати шести стратагем», выражение из пьесы эпохи Мин.

[8] Малый поклон — в оригинале 作揖 (zuòyī) — поклон, при котором одна рука охватывает сложенную в кулак другую.

[9] Пустив всё на самотёк — в оригинале чэнъюй 袖手旁观 (xiù shǒu páng guān) — в букв. пер. с кит. «засунуть руки в рукава и наблюдать со стороны», обр. в знач. «быть безучастным зрителем», «оставаться в стороне».

Бросили на произвол судьбы — в оригинале чэнъюй 见死不救 (jiàn sǐ bù jiù) — в букв. пер. с кит. «увидеть смерть и не выручить».

[10] Прекрасно — в оригинале 好 (hǎo) — в пер. с кит. «Хорошо!», китайский налог «Браво!»

[11] Неколебимое самообладание — в оригинале 八风不动的 (bāfēng bùdòng de) — в букв. пер. с кит. «не колеблют ветра с восьми направлений», где 八风 (bāfēng) в обр. знач. — «силы, которые влияют на людей и движут ими (похвала, насмешка, честь, позор, выгода, потеря, удовольствие и страдание)».

[12] Барышня — в оригинале 小姐 (xiǎojiě) — сяоцзе — в букв. пер. с кит. «маленькая старшая сестрёнка».

[13] Задобрить — в оригинале 意思意思 (yìsi yìsi) в букв. пер. с кит. «выражать какое-либо намерение», обр. в знач. «отблагодарить (деньгами или подарком); подмазать».

[14] Сяо Лай 小来 (Xiǎo Lái) — приставка «Сяо» означает «маленький», используется в качестве уменьшительно-ласкательного префикса, зачастую обозначает младших членов семьи или знакомых. Лай 来 (Lái) — видимо, фамилия, означающая «приходить, подносить».

[15] Пальто — в оригинале 外衣 (wàiyī) — верхняя одежда в широком смысле слова.

[16] Весёлый дом — в оригинале 风月场 (fēngyuèchǎng) — в пер. с кит. «прибежище ветра и луны», где 风月 (fēngyuè) — «свежий ветер и светлая луна», обр. в знач. «прекрасный вечер; красивый пейзаж; обстановка, располагающая к лирической беседе, к мечтательности и любви», а также — «любовная лирика, романтические отношения».

[17] Отчаянно заигрывая — в оригинале чэнъюй 眉目传情 (méi mù chuán qíng) — в пер. с кит. «бровями и глазами выражать любовь»; обр. в знач.: «бросать влюбленные взгляды, строить глазки, кокетничать, флиртовать».

[18] Плутни — в оригинале 马脚 (mǎjiǎo) — в пер. с кит. «лошадиные копыта», обр. в знач. «скрытый изъян (порок), истинный облик».

[19] Служанка — в оригинале 丫头 (yātou) — причёска с двумя пучками на голове, разг. «девчонка», а также «девушка-служанка».

[20] Приставать — в оригинале чэнъюй 动手动脚 (dòngshǒu dòngjiǎo) — в пер. с кит. «пустить в ход руки и ноги», обр. в знач. «шутить, баловаться», а также «распускать руки, лапать, заигрывать с женщинами».

[21] Удалые ночные похождения — в оригинале 逞了一夜的英雄 (сhěngle yīyè de yīngxióng) — в пер. с кит. «всю ночь играть героя», где 逞 (chěng) означает как «рисоваться, бравировать» так и «потворствовать своим желаниям, давать волю чувствам».

[22] Влезть — в оригинале чэнъюй 上蹿下跳 (shàng cuān xià tiào) — в букв. пер. с кит. «скакать вверх, прыгать вниз», обр. в знач. «активно действовать», «метаться», «в каждой бочке затычка», «совать нос куда не следует».

[23] Женился на мне против воли, потому что у тебя не было другого выхода! — в оригинале два чэнъюя:

走投无路 (zǒu tóu wú lù) — в пер. с кит. «некуда метнуться, нет дороги», обр. в знач. «быть в тупике, в безвыходном положении».

捏着鼻子 (zǒu tóu wú lù) — в пер. с кит. «зажав нос», обр. в знач. «вынужденно, против воли, молча сносить».

[24] Водить в такие места — в оригинале 抛头露面 (pāotóu lùmiàn) — в букв. пер. с кит. «высунуть голову, показать лицо», обр. в знач. «показываться на людях».

Следующая глава

Предыдущая глава

Помимо того, что до Чэн Фэнтая периодически доходили курсирующие по кулуарам запутанные слухи, как-то раз ему довелось посредничать в поставках товара Шан Сижую. Однажды его заместитель принимал партию первосортного шёлка, идущего из Цзяннаня в Маньчжурию транзитом через Бэйпин. В день его прибытия господин Ли, владелец магазина Жуйфусян [1], невзирая на адскую жару, самолично прибежал в лавку. Чэн Фэнтай велел рабочему принести стремянку, чтобы торговец, распаковав товар, собственноручно проверил его качество, однако тот замахал руками, уверяя, что не возьмёт ничего, кроме пары костюмов.

— Неужто нельзя было послать за ними приказчика? — посмеиваясь, бросил Чэн Фэнтай. — Разве какие-то два платья стоят того, чтобы вы, почтенный, неслись за ними под палящим солнцем? Можно подумать, эти одеяния предназначаются для самой матушки-императрицы!

читать дальше— Почти. — Стерев пот со лба, Ли Чангуй принялся обмахиваться веером, поведав: — В своё время я служил поставщиком ваньжун [2] матушки-императрицы, так что знаю, о чём говорю.

Эти слова пробудили интерес Чэн Фэнтая, и он захотел разузнать побольше. Тем временем господин Ли велел спустить сундук из камфарного дерева [3], опечатанный красными пломбами — в его обширных глубинах лежало лишь двенадцать женских ханьфу [4], два пояса и два носовых платка. Водрузив на нос очки, торговец принялся выкладывать на стол вещь за вещью, тщательно осматривая каждый стежок, кончик каждой нити.

— Важно произвести тщательный осмотр всех вещей, таков порядок, — обратился господин Ли к перевозчику из Ханьчжоу. — Так что придётся затруднить вас просьбой вернуть сундук на место.

— Знаю, знаю! — со смехом отозвался тот. — Таков порядок! Женщины из нашей мастерской трудились над этими одеяниями в течение девяти месяцев. Хозяин, присмотритесь хорошенько — золотые нити в шитье перевиты настоящим золотом, ни капли фальши, и только взгляните на эти павлиньи перья…

Чэн Фэнтаю стало ещё любопытнее. Приблизившись, он потянул за уголок одного из одеяний — оно воистину было неправдоподобно роскошным. Золотые фениксы [5] на красном атласе столь искусно вышиты, что отчётливо видно каждое пёрышко, а бахрома забрана жемчугом — да ещё, похоже, настоящим! Семейство Фань считалось самым зажиточным за Великой китайской стеной, и всё же, когда Чэн Фэнтай женился на второй госпоже, она не могла позволить себе подобного наряда. На другом костюме сотни бабочек кружили в танце вокруг узора из благовещих облаков, их шёлковые крылышки мягко отражали свет, отчего они трепетали, будто живые. Вышивальщицы явно вложили в эти одеяния всё своё мастерство, коим овладевали на протяжении всей жизни, чтобы, вырезая лоскуты ткани, создавать из них столь безупречно прекрасные картины.

— Это в самом деле потрясающе! — восхищённо прищёлкнул языком Чэн Фэнтай. — Неужто государь-император и матушка-императрица желают вернуться ко двору?

— Какое там! — рассмеялся господин Ли. — Разве второй господин вовсе не выходит на улицу? Это же театральные костюмы!

«Неудивительно, что цвета столь яркие, — подумал про себя Чэн Фэнтай. — Так сразу и не сообразишь, какому из несравненных талантов пекинской оперы подобает носить столь совершенный наряд».

— Мне доводилось слышать об одном из известных артистов Бэйпина — прежде он выступал в труппе «Наньфу», а покинув дворец, сблизился с министром финансов, от которого перешёл к князю маньчжуров [6] — это не для него? Но разве он не отошёл от дел и всё ещё выступает?

— Нет, — возразил господин Ли. — Вы, конечно же, говорите о служителе «грушевого сада» Нин Цзюлане! Некогда Нин-лаобань [7] был в милости у вдовствующей императрицы, но, покинув дворец, он больше не может позволить себе подобного расточительства. Второй господин, как по-вашему, сколько стоят эти костюмы?

— Наверно, хотя бы тысячу да стоят… — поразмыслив, предположил Чэн Фэнтай.

— Этого едва хватит на несколько жемчужин да золотых нитей! — негодующе бросил господин Ли и воздел перед лицом Чэн Фэнтая четыре пальца. Тут же отпустив краешек одеяния, второй господин Чэн удивлённо рассмеялся:

— Кто же этот олух [8]? Да он бросает деньги на ветер похлеще меня!

— Это наша новая знаменитость, Шан Сижуй. Второй господин наверняка его знает. — Не обнаружив никаких изъянов, господин Ли тщательно сложил костюмы, убрав их в ящик в первозданном виде.

— Шан Сижуй из Пинъяна? Как же, прекрасно знаю! — вздохнул Чэн Фэнтай. — В нынешние времена люди, которые трудятся, не жалея сил, и прокормить-то себя не в состоянии, а какие-то там фигляры и вовсе денег не считают!

Господин Ли смерил его взглядом: мол, вы подумайте, он ещё и рассуждает о тяжком труде, будто какой-то работяга — тебе ли сетовать о современных нравах? Да если бы не нынешняя смута, смог бы ты тогда, воспользовавшись всеобщей сумятицей, загрести столько денег?

— Во всём прочем Шан Сижуй отнюдь не стремится пускать пыль в глаза, — со смехом бросил вслух торговец. — Он готов тратить деньги лишь на театральные костюмы — если они красивы, то ему не важно, сколько долларов [9] за них придётся выложить!

Чэн Фэнтай забыл, что уже встречал Шан Сижуя на паре вечеринок, куда приходил сыграть в маджонг. Однако многие, зная, что Чэн Мэйсинь ненавидит этого актёра за то, что тот чуть не отнял у неё мужа, а также помня о бандитском норове Чэн Фэнтая и безумных выходках Шан Сижуя, понимали: малейшая неосторожность приведёт к тому, что добром их встреча не кончится. Потому-то их старались не подпускать друг к другу — пусть они одновременно находились в одном и том же месте, их умышленно разделяли.

Снимая театральную женскую личину, Шан Сижуй превращался в невозмутимого изящного молодого человека, по юности лет ещё не утратившего девичью округлость и нежность черт лица. В повседневности он носил лишь поношенные одноцветные халаты, не привлекающие внимания, так что мимо него можно было с лёгкостью пройти несколько раз, не заметив его — вот Чэн Фэнтай и не замечал. В свою очередь, Шан Сижуй не мог не знать громогласно подтрунивающего над другими младшего брата Чэн Мэйсинь, ведь куда бы ни явился Чэн Фэнтай, там тут же затевалась весёлая суматоха. Этот прожигатель жизни, располагающий неотразимой улыбкой [10] и парой сверкающих глаз, способных пленять с первого же взгляда, не шёл ни в какое сравнение с невзрачным актёром — воистину, человек такого сорта был способен зарабатывать деньги одной своей внешностью.

В первый раз они встретились лицом к лицу в театре «Хуэйбинь» [11].

В тот вечер Чэн Фэнтай прихватил с собой Чачу-эр и двух стариков, с которыми его связывали общие торговые дела — они собирались просто-напросто выпить, закусить и посплетничать. Из-за того, что старики не могли вволю ни поесть, ни выпить, они вскоре поднялись из-за стола, предлагая отправиться в театр. Чэн Фэнтай, надо сказать, не испытывал ни малейшего интереса к такого рода развлечениям — он бы куда охотнее подыскал подходящее заведение, чтобы забить пару партеек в маджонг или пропустить чарочку молодого вина с какой-нибудь красоткой, однако не мог так вот запросто отмахнуться от пожеланий своих почтенных спутников. Когда Чэн Фэнтай поинтересовался, куда они собираются пойти смотреть представление, те не сговариваясь в один голос назвали театр «Хуэйбинь».

— Нынче вечером Шан-лаобань в последний раз даёт «Опьяневшую Ян-гуйфэй» [12], — поведал первый старик, — такое пропустить никак нельзя.

— Так и есть, — вступил другой, — если я три дня не слышу пения Шан Сижуя, то мне и еда не в радость.

— Хорошо, — с улыбкой сказал Чэн Фэнтай, забирая у старика трость, — мы прямо сейчас пойдём в театр.

Чача-эр округлила глаза на старшего брата, словно вопрошая: «Куда это мы?» — но, как и прежде, не пожелала подать голос. Разумеется, прибыв в Бэйпин, семейство Чэн во всём следовало местным обычаям [13] и, в частности, не раз приглашало артистов выступить на семейных торжествах, но в настоящем традиционном китайском театре Чаче-эр прежде бывать не доводилось.

— Сегодня я отведу тебя в весьма необычное и оживлённое местечко, — пообещал Чэн Фэнтай, погладив младшую сестру по затылку.

Перед входом в театр «Хуэйбинь» уже горели фонари, а над ним висела вывеска с тремя огромными иероглифами «Шан Сижуй» — это было совершенно в духе тех безумных самодурств [14], о которых все были наслышаны. Имя актёра, игравшего с ним в паре, было начертано крохотными иероглифами, притулившись рядом, словно бедный родственник. Внутри театра было сумрачно из-за стоявшего коромыслом дыма, и оттуда то и дело раскатывались волны громогласных одобрительных возгласов. Воздух был пропитан таким напряжением, что оно, казалось, в любой момент может выплеснуться через край. Водитель Лао Гэ, выйдя из машины, издалека увидел на кассе объявление: «Билеты распроданы» — и шепнул хозяину на ухо:

— Второй господин, вы не сможете посмотреть представление. Вы не понимаете, ведь здесь выступает Шан Сижуй, так что цену за билеты взвинтили до небес — за стоячие места дерут аж двадцать восемь долларов, да и те подчистую разобрали.

— Билет никак не достать? — спросил Чэн Фэнтай.

— Само собой, никак, — ответил Лао Гэ.

— Сходи и порасспрашивай насчёт ложи, — велел Чэн Фэнтай, взглянув на машину, где сидели старики. — Скажи, что нужно место, а деньги — не проблема.

Отправившись ко входу, Лао Гэ сперва переговорил с билетёром, затем — со слугой, подающим чай. Хоть это и заняло немало времени, ответ был всё тем же:

— Я у многих спрашивал, но все в один голос утверждают: сколько денег ни предложи, туда не попасть.

— Быть не может, неужели нельзя договориться о цене? — нахмурился Чэн Фэнтай.

— Деньги тут ни при чём, второй господин, — ответил водитель. — Сейчас там слушают оперу и вице-министр Хэ, и начальник управления Ли, что уж тут поделаешь!

Собственно говоря, можно было предвидеть, что там, где выступал Шан Сижуй, ложи бронировали сплошь богатые и влиятельные люди, так что решительно не было смысла перепродавать их места на полдороге за какие бы то ни было деньги. Пусть Чэн Фэнтай исколесил весь мир [15], так что во всём Китае не осталось уголка, куда бы не дотягивались его руки — ведь он осмеливался проскальзывать даже под самым носом [16] у японцев, такой уж у него был талант — и всё же нынче против всех ожиданий ему предстояло потерпеть позорное поражение от какого-то там актёришки.

Один из стариков со смехом бросил из-за плеча Чэн Фэнтая:

— Уж если говорить о том, как раздобыть билет на представление Шан-лаобаня, то почему бы второму господину не позаимствовать немного славы у главнокомандующего Цао?

Услышав это, Чэн Фэнтай сразу всё понял: будучи не в состоянии самостоятельно забронировать ложу, эти два старика специально выманили его с собой, дабы воспользоваться авторитетом младшего шурина главнокомандующего Цао, пройдя на представление без билета. В самом деле, Шан Сижуй отнюдь не был обычной звездой театра, чтобы попасть на выступление к которой, достаточно одних только денег — тут требовались недюжинная сила и влияние.

Итак, Чэн Фэнтай без лишних слов прибег к авторитету своего старшего зятя. Стоило ему открыть своё положение управляющему театром, как тот тут же предоставил ему ложу, предназначенную для главнокомандующих и начальников уезда. Когда посетители устроились на втором ярусе, на стол перед ними поставили чай и фрукты в качестве лёгкой закуски. Оглядываясь вокруг, Чэн Фэнтай увидел, что в ложе по диагонали от него вольготно расположился вице-министр Хэ с семьёй — кто бы мог подумать, что позади он заметит и Шэн Цзыюня. Тот, будучи однокурсником четвёртого молодого господина Хэ, наверняка напросился с ним, будучи не в состоянии самостоятельно достать билет. Всё ещё в чёрной студенческой форме со стоячим воротничком, он сидел, напряжённо выпрямившись, будто слушал лекцию, и лишь по выражению его лица можно было судить о том, что он прямо-таки обезумел от счастья [17], от которого был не в силах очнуться — болезнь явно зашла слишком далеко.

Помнится, Фань Лянь говорил, что Шэн Цзыюнь содержит актёра — убедившись, что тот и впрямь всецело отдался этой страсти, Чэн Фэнтай свирепо уставился на подопечного.

Сперва на сцене разворачивались акты без участия Шан Сижуя — эпизоды без боевых сцен [18]. Чэн Фэнтай с громким щёлканьем лузгал арбузные семечки [19]: будучи не в состоянии разобрать в этих ариях ни единой фразы, он не понимал, что в них может быть интересного. Когда отец их семейства был ещё жив, они по воскресеньям всей семьёй, принарядившись, ходили на концерты — и, как только в зале гас свет, Чэн Фэнтая мигом охватывала необоримая дремота: природная музыкальность матери ничуть ему не передалась. Пусть время от времени он любил послушать Шопена и Бетховена, а также пригласил репетитора для младших сестрёнок, чтобы тот обучил их игре на пианино, он делал это отнюдь не для того, чтобы развить их художественный вкус — тем самым Чэн Фэнтай всего лишь воссоздавал традиции их старого шанхайского дома. Поглощая семечки, он осознал несомненное преимущество китайского театра: пока на сцене идёт представление, милостивые господа в зале могут закусывать в своё удовольствие. Это совершенно не походило на западную оперу, где необходимо чинно восседать [20], соблюдая строгие правила — и куда больше соответствовало нраву Чэн Фэнтая.

Захмелевшие старики, прикрыв глаза, с явным удовольствием покачивали головой, мурлыкая под нос в такт дуэту на сцене. Прикончив арбузные семечки, Чэн Фэнтай приступил к вяленым сливам, безуспешно пытаясь заморить ими червячка — ранее в ресторане за разговором со стариками он и не поел как следует, больше налегая на выпивку. Щёлкнув пальцами, он подозвал слугу, чтобы заказать миску лапши под соусом «чжацзян» [21], но, когда подавальщик склонился к нему, постеснялся открыть рот.

Один из стариков, видя, что Чэн Фэнтай не находит себе места от скуки, с улыбкой бросил:

— Второй господин Чэн изволил составить нам компанию в театре, а сам скучает?

— Честно говоря, я мало что понимаю, — со смехом отозвался Чэн Фэнтай.

— И то правда, — сказал другой старик, — ведь второй господин Чэн шанхаец, так что ему, надо думать, более по нраву шанхайские напевы таньхуан и шаосинская опера [22]?

— Нет, такое я тоже не слушаю, — ответил Чэн Фэнтай. — Покойный отец был из тех, кто вернулся, получив образование на Западе, а потому мы с сёстрами с детства привыкли к западной музыке. Все эти оперы трудны для понимания. Впрочем, грим и костюмы актёров, а также их игра смотрятся очень живенько, всё это весьма любопытно.

— Судя по словам второго господина, — с улыбкой погладил бороду старик, — вы понимаете лишь половину происходящего. — Вздохнув, он продолжил: — Нравы [23] меняются, и нынешнее молодое поколение больше не ценит оперу. В моей семье молодёжь не интересуется традиционной оперой, им нравится ходить только туда, где никто не поёт — как там оно зовётся?

— Драматический театр, — подсказал другой. — Вы ведь о нём?

— Да-да, драматический театр! Вот вы говорите, что наследие предков вам не по душе, уезжаете, чтобы учиться всему у людей с Запада, так и страну погубить недолго…

Поделившись наболевшим, старики согласно вздохнули. Вскоре вступительные акты подошли к концу, и на сцену вышел Шан Сижуй в ярком наряде и гриме гуйфэй [24], в расшитом жемчугом и драгоценностями головном уборе, от которого прямо-таки рябило в глазах. Взглянув на него, Чэн Фэнтай про себя подумал, до чего этот переливающийся всеми цветами актёр на деле худой и миниатюрный. В отличие от него Чача-эр пришла в настоящее воодушевление: сжимая в руках чашку чая, она не сводила глаз с Шан Сижуя — его сияющие подобно драгоценностям очи прямо-таки поражали красотой.

Стоило ему выйти на сцену, как с верхних ярусов полетели серебряные монеты и украшения, волнами проносились крики «Браво!» Он ещё не начал петь, а зрители с нижних ярусов уже не скупились на бурное одобрение — ведь Шан Сижуй всецело заслуживал подобного обращения.

В ясных глазах впервые присутствующей при подобном ажиотаже Чачи-эр заблестел неподдельный интерес. Чэн Фэнтай принялся, улыбаясь, ощупывать карманы, однако денег у него при себе не оказалось, к тому же бросать монеты представлялось ему банальным. У него были наручные часы, но ведь при падении они разобьются. Тогда он снял со среднего пальца золотой перстень с жадеитом и вложил в руку сестре:

— Давай, Чача-эр, ты тоже брось!

Подойдя к бортику ложи, девочка перегнулась через него и, хорошенько примерившись, с силой метнула перстень в Шан Сижуя. В своём старании она прицелилась чересчур точно: перстень угодил актёру прямо в лоб — слегка покачнувшись от удара, Шан Сижуй бросил мимолётный взгляд в ложу Чэн Фэнтая.

«Вот незадача!» — выругался про себя Чэн Фэнтай: тот золотой перстень был весьма тяжёл, так что удар вышел приличный — чего доброго, мог остаться синяк. На лице Чачи-эр также отразилась растерянность. Юркнув обратно в ложу, она в паническом испуге вцепилась в рукав старшего брата. Старики, напротив, развеселились:

— А у третьей барышни воистину золотые руки! Силы в них немало, да и меткость — всем на зависть!

Всё это привело Чэн Фэнтая в изрядное недоумение: разве эти два театрала — не ярые поклонники Шан Сижуя? Почему же тогда они так радуются тому, что их кумиру досталось? Хотя да — если подумать, наверно, тут всё как в Шанхайском оперном театре — что актёры, что дамы полусвета принадлежали к одному сорту людей — вернее, не вполне людей, а своего рода увеселений, и тот, у кого было достаточно денег, мог вертеть ими как ему заблагорассудится.

При этой мысли Чэн Фэнтай ощутил лёгкий укол вины — ведь в их шанхайском доме отец учил его благодарить слуг, даже когда ему подносили чай, а потому в глубине души он не выносил отношения высших классов к низшим, бытующее в среде его соотечественников. Похлопав Чачу-эр по спине, он вновь усадил её, приговаривая:

— Ничего страшного, наша Чача-эр ведь не нарочно! Немного погодя старший братец отведёт тебя туда, и мы принесём извинения.

Старики уразумели поведение Чэн Фэнтая по-своему, понимающе ухмыляясь про себя: разве пресловутые извинения — не надуманный повод, чтобы второй господин Чэн мог свести знакомство [25] с этим актёром?

Это происшествие с Шан Сижуем поразило Шэн Цзыюня в самое сердце — он с шумом поднялся на ноги и гневно воззрился в сторону обидчика. Чэн Фэнтай за разговором отвернулся, так что его лица было не видно. Молодой человек продолжал упорно буравить мнимого виновника взглядом. Тот, закончив говорить, внезапно обернулся — и поймал его взгляд, так что Шэн Цзыюнь вынужден был волей-неволей подойти и поздороваться.

— Второй старший братец Чэн.

— Кто таков? — полюбопытствовали старики, поправляя очки.

— Младший брат моего бывшего одноклассника, — пояснил Чэн Фэнтай. — Шестой молодой господин семейства Шэн из Шанхая, Шэн Цзыюнь. Сейчас он учится в университете Бэйпина.

Признавая авторитет его семейства, старики поднялись на ноги и принялись превозносить Шэн Цзыюня за его таланты в столь юном возрасте, и тот смущённо обменялся с ними приветствиями.

— Ладно, — прервал их Чэн Фэнтай, — представление вот-вот начнётся, так что молодому господину Юню стоит вернуться на своё место.

Шэн Цзыюнь подчинился, но, стоило ему повернуться, чтобы уйти, как Чэн Фэнтай схватил его за подол, притянув к себе.

— Погоди же, у меня к тебе ещё есть вопросы! — стиснув зубы, прошипел он на ухо молодому человеку, тем самым приведя того в полное смятение.

Из горла Шан Сижуя заструилось пение, ясный и чистый голос мягкими модуляциями напоминал трели иволги. Эту оперу, «Опьяневшую Ян Гуйфэй», Чэн Фэнтай несколько раз смотрел за компанию с другими, но на слух понимал от силы несколько строк:

«Опишет круг луна над каждым в море островом,
И заяц нефритовый явится [26],
Нефритовый заяц опять поворотился на восток.
А там — луна за остров в море закатилась,
Рассвет родится между Инь и Ян, меж Небом и Землей [27]».

Дальше Чэн Фэнтай мало что помнил, но, хотя он не разбирал слов, даже просто прислушиваясь к этому голосу, он осознал, что понемногу начинает проникаться скрытым смыслом — и даже принялся еле слышно подпевать под нос. Тут-то Чэн Фэнтай обнаружил ещё одно преимущество китайского театра над западным: визгливые напевы хуциня [28] наполняли бодростью, не давая задремать даже тому, кто ничего не понимал в опере.

По мере того, как голос становился громче, зрители внезапно начали проявлять недовольство. Многие из них с угрюмым видом вставали, покидая зал, а иные выражали своё возмущение пронзительными возгласами.

Чэн Фэнтай никак не мог взять в толк, что происходит, пока сидевший рядом старик не бросил с раздосадованным вздохом:

— Эх, до чего дело дошло! Хорошенькая же вышла «Опьяневшая Ян-гуйфэй»!

— Нет, на это смотреть решительно невозможно! — поддержал его другой. — Пойдёмте-ка и мы с вами! — С этими словами они раскланялись с вторым господином Чэном, уговорившись о следующей встрече, и направились к выходу с до крайности разочарованным видом.

Чэн Фэнтай вызвался проводить их и, спускаясь, с улыбкой спросил:

— А что не так с этой пьесой? Что же вывело почтенных господ [29] из себя?

— Этот Шан Сижуй, считая, что он главенствует в своём амплуа, навносил в текст арий исправлений [30] на свой вкус, — ответил один из стариков. — Может, эти изменения и к лучшему, но истинным любителям оперы такая самодеятельность не по душе. Прежде мне подобного видеть не доводилось, и вот вам пожалуйста, увидел!

— Когда-то в былые времена Шан Сижуй гастролировал в Шанхае, — подхватил второй старик. — Шанхайцы тотчас уличили его в этой дурной склонности, прозвав его «демоном оперы», а он и рад подобной славе! Хорошенькая же «Опьяневшая Ян-гуйфэй», ничего не скажешь! И как он осмелился лезть со своими изменениями! Что ни говори, так и до развала страны недалеко!

Выходившие вместе с ними зрители, услышав эти речи, тотчас одобрили слова стариков, добавив к ним поток собственных жалоб и суждений. Чэн Фэнтай не понимал причин их возмущения, так что просто учтиво вывел стариков на улицу, усадив их в машину, после чего вернулся в ложу к младшей сестре.


Примечания переводчика:

[1] Господин Ли, владелец магазина — в оригинале 李掌柜 (Lǐ-zhǎngguì) — Ли-чжангуй, где чжангуй — хозяин или старший приказчик в магазине/лавке.

Жуйфусян 瑞蚨祥 (ruìfúxiáng) — название известного в восточном Китае сетевого магазина тканей и одежды, существующего по сей день.

Сеть магазинов Жуйфусян была основана Мэн Хуншэном, уроженцем уезда Цзюцзюнь. Семья Мэн занималась торговлей одеждой со времен правления императора Канси (1661—1722). Изначально, Мэн Хуншэн торговал грубой тканью местного производства, которая была популярна среди крестьян благодаря своей прочности и низкой цене. Позже Мэн Хуншэн создал сеть магазинов в крупных городах, включая Шанхай, Циндао, Тяньцзинь, содержащих иероглиф «сян» 祥 (Xiáng) в названии (их так и называли — «магазины Сян»), и начал расширять торговлю предметами роскоши (шёлк, атлас, чай, меха).

Название Жуйфусян отсылает к «счастливому предзнаменованию цинфу» — 青蚨 (Qīngfú), легендарного насекомого, похожего на цикаду. По легенде, если смазать монеты кровью цинфу, то после того, как их потратят, они вернутся к монетам, смазанным кровью его детеныша. Цинфу изображено на некоторых версиях логотипа магазинов.

В 1862 году Мэн открыл магазин Жуйфусян в западной части Цзинаня, в котором продавались, в основном, шёлк и атлас, филиал в Бэйпине открылся спустя год. Продажи достигли своего пика в 1920-30-х годах, когда семейным предприятием занимался Мэн Лочуань.
Первый флаг Китайской Народной Республики, поднятый на площади Тяньаньмэнь в Пекине 1 октября 1949 года, был сделан из шелка Жуйфусян. (по материалам Википедии)

Здесь можно ознакомиться с материалами по истории сети магазинов более подробно (на кит. яз.):
http://www.chinanews.com/cul/news/2009/07-10/1769958.shtml

[2] Ваньжун 婉容 (wǎnróng) — ист. фрейлина императрицы четвёртого ранга (династия Сун).

[3] Сундук из камфарного дерева 樟木箱 (zhāngmùxiāng) — в сундуках из камфарного дерева хранили одежду по сезонам, поскольку запах камфары отпугивает моль.

[4] Ханьфу 汉服 (hànfú) — традиционная одежда ханьцев (китайцев).

[5] Фениксы — в оригинале 凤凰 (fènghuáng), где фэн 凤 (fèng) — самец феникса, а хуан 凰 (huáng) — самка феникса.

[6] Князь маньчжуров — 八旗王爷 (Bāqí wángye) — в букв. пер. с кит. «князь восьми знамён» — войска маньчжуров, разделённые на восемь корпусов.

[7] -Лаобань 老板 (-lǎobǎn) — в пер. с кит. «хозяин, владелец», вежливое обращение к актёру столичной оперы.

[8] Олух — в оригинале 棒槌 (bàngchui) — банчуй — в букв. пер. с кит. «валёк, скалка», в пекинском диалекте — «бездарный, беспомощный», также сленг. «чайник».

[9] Доллары — в оригинале 大洋 (dàyáng) — даян — китайский серебряный доллар, равный серебряному мексиканскому песо, также могут называться юанями.

[10] Неотразимая улыбка — в оригинале 三分 (sānfēn) — в пер. с кит. «на три балла» или «на три очка».

[11] Театр Хуэйбинь 汇宾楼 (Huìbīn lóu) — название театра в пер. с кит. означает «гости стекаются в терем (театр)»

[12] «Опьяневшая Ян-гуйфэй» (или «Опьяневшая наложница»)《贵妃醉酒》(guìfēi zuìjiǔ) — сюжет оперы основан на эпизоде из жизни драгоценной супруги императора из семьи Ян.

Однажды император предложил Ян-гуйфэй попировать в Беседке ста цветов. Она пришла в беседку, приготовила всё, что нужно для пира, и села поджидать государя, а тот всё не шел. Ян-гуйфэй велела придворной даме таком разузнать, в чём дело; вскоре дама вернулась и рассказала, что Сын Неба осчастливил наложницу Цзяньфэй в Западном дворце. С досады Ян-гуйфэй принялась пить одна и не заметила, как опьянела. При этом она изливает гнетущую тоску наложницы, потерявшей любовь своего императора. Сильно опьянев, Ян Гуйфэй теряет контроль над собой, и танец, отражающий её душевное состояние, крайне сложен для исполнителя.

[13] Следовало местным обычаям — в оригинале чэнъюй 入乡随俗 (rù xiāng suí sú) — в букв. пер. с кит. «вошёл в деревню — следуй её обычаям», обр. в знач. «в чужой монастырь со своим уставом не ходят».

[14] Безумные самодурства — в оригинале два чэнъюя:

张牙舞爪 (zhāngyá wǔzhǎo) — в пер. с кит. «оскалить зубы и выпустить когти», обр. в знач. «со свирепым и коварным видом», «в диком бешенстве».

横行霸道 (héngxíng bàdào) — в пер. с кит. «самодурствовать, управляя силой и страхом».

[15] Исколесил весь мир — в оригинале чэнъюй 走南闯北 (zǒunánchuǎngběi) — в букв. пер. с кит. «навестить юг, проложить дорогу на север», обр. в знач. «помыкаться по свету».

[16] Под самым носом — в оригинале чэнъюй 眼皮底下 (yǎnpí dǐxia) — в букв. пер. с кит. «под веками», обр. в знач. «перед глазами».

[17] Обезумел от счастья — в оригинале чэнъюй 如痴如醉 (rúchī rúzuì) — в пер. с кит. «словно пьяный и глупый», обр. в знач. «опьянеть от впечатлений (счастья)».

[18] Эпизоды без боевых сцен 文戏 (wénxì) — вэньси — «спектакли без боевых сцен» термин, относящийся к китайскому театру.

[19] Арбузные семечки 西瓜子 (xīguāzi) — этот несвойственный нашей кухне продукт традиционно используется в Азии, на Ближнем Востоке и в Африке. Обжаренные арбузные семечки имеют высокую питательную ценность и оказывают благотворное влияние на здоровье, поскольку содержат много белка, полезных жиров и витаминов.

[20] Чинно восседать — в оригинале чэнъюй 正襟危坐 (zhèngjīn wēizuò) — в пер. с кит. «оправить полы одежды и чинно усесться», обр. в знач. «принять скромный вид, сидеть с серьёзным видом», «сохранять достоинство».

[21] Лапша под соусом «Чжацзян» 炸酱面 (zhájiàngmiàn), она же — корейская лапша чачжанмён.

[22] Таньхуан 滩簧 (tānhuáng) — вид песенного сказа, распространённый в приморских районах Цзянсу и Чжэцзяна, развившийся в театральное представление.

Шаосинская опера 绍兴戏 (shàoxīng xì) — впервые этот вид искусства появился на свет в провинции Чжэцзян Восточного Китая, которая тогда принадлежала царству Юэ. До 1906 года опера Юэ была частью местного фольклора и ставилась чисто ради увеселений: деревенские актеры развлекали своих односельчан музыкально-сценическими постановками, лирика бралась из разговоров местных крестьян. В связи с трудностями после Второй опиумной войны крестьяне стали зарабатывать постановками деньги, и они стали широко ставиться в театрах Шанхая. При смешении шаосинской оперы смешении с пекинской был открыт четырёхголосый тон, который больше подходил женщинам, что позволило многим из них зарабатывать на сцене.

Информация со страницы: https://vk.com/@china_center-shaosinskaya-opera-ili-kak-selskoe-razvlechenie-stalo-dostoy

[23] Нравы — в оригинале 世道 (shìdào) — в букв. пер. с кит. «пути века» — о веяниях времени, нравах и политическом режиме.

[24] Гуйфэй 贵妃 (guìfēi) — в букв. пер. с кит. «драгоценная жена», высший ранг супруги императора после императрицы.

[25] Свести знакомство — в оригинале 相看 (xiāngkàn) — в пер. с кит. это означает как «приглядываться друг к другу», так и «смотрины» — знакомство жениха с невестой.

[26] Нефритовый (или яшмовый) заяц 玉兔 (yùtù) — мифический зверь, который, живя на луне, толчёт в ступе напиток бессмертия.

[27] Между Инь и Ян, меж Небом и Землей — в оригинале 乾坤 (qiánkūn) — цянь и кунь, две противоположные гексаграммы «Ицзина» — мужское и женское начало, источник всех перемен.

[28] Хуцинь 胡琴 (húqin) — китайский струнный инструмент со смычком, пропущенным между двумя струнами.

[29] Почтенные господа — в оригинале 老爷子 (lǎoyézi) — в пер. с кит. вежливое «дедушка» при разговоре со старшими, диалектное — «отец, батюшка».

[30] Навносил исправлений на свой вкус — в оригинале выражение 七改八改 (qīgǎibāgǎi) — в букв. пер. с кит. «семь изменений, восемь изменений» — в китайском языке довольно часто встречаются выражения со словами семь-восемь, выражающие значение «беспорядочно много», к примеру:

横七竖八 (héng qī shù bā) — в букв. пер. с кит. «семь вдоль, восемь поперек»; образно в значении «в полном беспорядке, вповалку, вдоль и поперёк, вкривь и вкось, кое-как».

七七八八 (qī qī bā bā) — в букв. пер. с кит. «семь, семь, восемь, восемь», в образном значении — «разнородный, смешанный», иначе говоря, «всякая всячина».

七弯八扭 (qī wān bā niǔ) — в пер. с кит. «семь поворотов, восемь разворотов», обр. в знач. «что-то крайне извилистое».

Предыдущая глава

Противниками Чэн Фэнтая за столом для игры в маджонг были его младший шурин Фань Лянь, а также дама и юная барышня из богатых и знатных семей. Всего в двух ярко освещённых [1] залах стояло шесть таких столов. Принадлежащие к одному классу люди приходили сюда по вечерам, чтобы хорошенько поразвлечься, поочерёдно закатывая банкеты в честь праздников, отмечая очередную свадьбу [2] или рождение ребёнка, — проще говоря, изыскивали всевозможные предлоги, чтобы поесть и выпить в шумной компании — без этого не обходилось и дня.

По соседству с играющим в маджонг Чэн Фэнтаем сидела до странного тихая в окружающем гомоне Чача-эр в красном платье западного покроя, которая чистила и поедала виноград. Чэн Фэнтай то и дело поворачивался к сестре, в шутку требуя у неё лакомство; та старалась его игнорировать, а когда у неё кончалось терпение, затыкала брату рот виноградинками.

читать дальшеФань Лянь болтал и смеялся, позабыв о всякой сдержанности. Он закурил было сигарету, собираясь затянуться, но Чэн Фэнтай устремил на него пристальный взгляд:

— А ну убери! Тут моя младшая сестра, она будет кашлять.

Неохотно отложив сигарету, Фань Лянь пожаловался:

— Старший зять, не принимай на свой счёт, но мы же сюда играть пришли, зачем же ты привёл третью сестрёнку? Уже так поздно, деткам пора спать.

Услышав, что речь зашла о ней, Чача-эр тотчас оторвалась от винограда. Пара больших светло-карих глаз, блестящих в свете ламп, будто два холодных огня, уставилась прямо на мужчину, да и само её ярко-красное платье поневоле навевало тревогу. Фань Лянь при взгляде на неё всегда чувствовал, что в неизменной молчаливости этого ребёнка есть что-то пугающее. Красивые черты её лица прямо-таки источали ледяной холод и резкость, непонятно от кого унаследованные. Говорили, что её происходящая с южных рубежей мать была дочерью иного народа, чуть ли не мяо [3] — вот уж воистину ядовитая штучка!

— И правда, второй господин мало того, что привёл ребёнка, так ещё и курить не даёт, совсем нас задушил! — тотчас принялись напропалую жаловаться затаившие смертельную обиду женщины.

— Да что там маджонг, второй господин её везде с собой водит! В прошлый раз на деловые переговоры с моей семьей тоже её взял.

— Позвольте спросить, второй господин, а третья барышня правда ваша родная сестра? Вы совсем не похожи. К тому же, где же вы видели, чтобы старший брат относился к сестре с такой нежностью, дурачите вы нас, хе-хе!

Едва об этом зашла речь, как все рассмеялись, поняв скрытый смысл этой фразы. Сам объект шутки с улыбкой скользнул по ним взглядом:

— Как можно болтать подобное, а? Эта шутка зашла чересчур далеко. — Приобняв Чачу-эр за плечи, он попросил: — Сестрёнка, поди-ка сюда, вытяни для старшего брата костяшку!

Сжав костяшку, Чача-эр измазала её липким виноградным соком. Чэн Фэнтай обтёр её об одежду и перевернул, убеждаясь, что выиграл. Склонившись к сестре, он сжал её лицо обеими руками и с чувством поцеловал.

— А-ха! Знайте, что я везде беру её с собой потому, что она — моя Lucky Star [Счастливая звезда]!

Отдавая ему фишки, Фань Лянь сердито бросил:

— Нечего бахвалиться! У меня тоже есть младшая сестра, в следующий раз приведу свою Цзиньлин-эр!

— Кстати о моей младшей свояченице, — тотчас отозвался Чэн Фэнтай, — скажи-ка мне, Лянь-гэ, отчего мою жену зовут Фань Ю, тебя — Фань Лянь, а в имени свояченицы откуда-то взялся «Цзинь»? Что за путаница такая? [4]

— Когда родилась третья сестра, наши владения пострадали от саранчи, урожай был плохой, и мы потеряли много денег. Гадатель сказал, что это оттого, что у меня с сестрой в именах слишком много воды, вот богатство в ней и тонет. Поэтому пришлось отцу присоединить к имени младшей сестры иероглиф «металл» — Цзинь.

Все в унисон издали протяжное понимающее: «А-а-а!» — подобные подробности из жизни состоятельных семей всегда были достойным обсуждения предметом.

— У второго господина Фаня на севере ещё есть пастбища? — спросила сидящая справа девушка.

Расположившаяся напротив дама, бросив взгляд на Фань Ляня, со смехом сказала ей:

— Не только пастбища, а ещё и несколько гор, и собственная охрана. Семья Фань владеет настоящей крепостью, они истинные короли границы! Та, что выйдет за него замуж, станет королевой [5]!

Услышав, как высказали вслух её заветные надежды, барышня зарделась. По виду Фань Ляня — образцового денди — невозможно было заподозрить, что он владеет столь патриархальным хозяйством.

— Какие ещё короли границы! — рассмеялся Фань Лянь. — Это слава дедовских времён, теперь уже ничего не осталось! Как пришли японцы, они отняли у нашей семьи большую усадьбу, и дома наши бравые ребята каждый день бьются с ними. Я — образованный человек, меня пугает один вид оружия, всё это не для меня, так что я прихватил младших брата с сестрой да и убрался в Бэйпин, разыскал там старшую сестру и нашёл у неё приют.

Чэн Фэнтай затянулся и, прищурившись, выпустил дым.

— И у тебя ещё хватает совести говорить об этом, тряпка! Вместо того, чтобы охранять свои владения, ты вручил их японцам на блюдечке [6]! Будь я там, разве они посмели бы приблизиться хоть на пядь [7]? Уж я бы прижал япошек так, что у них бы кишки наружу вылезли!

— Не сомневаюсь, — со смешком кивнул Фань Лянь. — Кто же не знает твоего, второй господин Чэн, норова? Настоящий бандит!

Узнав эти подробности, женщины, которых совсем не занимали военные дела, тотчас принялись над ним подтрунивать:

— Лянь-гэ сегодня вечером ни разу не выиграл, неудивительно, что он прибедняется, не верьте ему. Бойцы семьи Фань сражаются с японцами, разве этого недостаточно? Второй господин Фань несколько лет учился за границей, так что привык к виду цветущих уголков, а потом ему пришлось вернуться в пустынные поля, где стоит форт его семьи — немудрено, что он тут же сбежал в Бэйпин, чтобы наслаждаться здесь радостями жизни.

Рассмеявшийся Фань Лянь не стал возражать — должно быть, они попали в точку.

Сидящая за другим столом дама обернулась к нему:

— Второй господин Фань, а что насчёт свадьбы барышни Цзиньлин и шестого господина Шэна? Не знаете, когда сможем отведать свадебного вина?

— И правда, что там с Цзиньлин? — спросил Чэн Фэнтай. — А то твоя старшая сестра тоже позавчера пыталась у меня об этом выведать… Всё покоя не даёт, расспрашивая о делах вашей семьи, эх...

Однако Фань Лянь лишь раздражённо отмахнулся от него:

— Даже не упоминай об этом деле, не хочу снова об этом слышать! Я торжественно заявляю: у моей младшей сестры Фань Цзиньлин с шестым господином Шэном — Шэн Цзыюнем — нет ничего общего, за исключением того, что они учились вместе! А вы о свадьбе! Какая ещё свадьба?! Это всё пустые сплетни, которые разносят те, кто любит совать нос в чужие дела! Только портят репутацию моей младшей сестры почём зря!

Гордый собой сплетник Чэн Фэнтай приподнял брови, отказываясь это признавать.

Слова Фань Ляня лишь подстегнули всеобщее любопытство: все в зале навострили уши в ожидании продолжения, стихло даже клацанье костяшек, однако Фань Лянь так и не раскрыл рта — видимо, то, что было у него на уме, говорить вслух и впрямь было неудобно.

Чэн Фэнтай не выдержал первым: всё же Шэн Цзыюнь, шестой господин Шэн, был младшим братом его бывшего одноклассника, приехавшим в Бэйпин на учёбу, так что второй господин Чэн отчасти принял на себя обязанности опекуна.

— А что не так с младшим господином Шэном?

— Этот шестой мальчишка из семьи Шэн… Эх, мало того, что он не нравится моей младшей сестре — да даже если бы он ей и приглянулся, нашей семье подобный зять не нужен!

— Охо-хо, ты что, смерти моей хочешь! Что же в конце концов такого с случилось с молодым Юнем?

Со стуком опустив костяшку, Фань Лянь обвёл собравшихся изумлённым взором:

— Вы что, правда ничего не знаете? Шэн Цзыюнь содержит актёра!

Все как один заохали, сокрушаясь: такой образованный юноша — и столь непристойно себя ведёт!

— Содержит актёра? — бросил Чэн Фэнтай. — Ещё подросток, а уже содержит актёра?

Сжав пальцами кисть другой руки [8] в жесте глубокого негодования, Фань Лянь от всей души посетовал:

— Ах, и ладно бы простого актёра, ты знаешь, кого он содержит? Самого Шан Сижуя! Каждый день бегает в театр, да вдобавок строчит статьи о его выступлениях в газету! Совсем нём помешался!

Все как один снова заахали. Попав в лапы прославленного Шан Сижуя, это дитя, можно сказать, погибло.

— Шан Сижуй? Опять он! — бросил Чэн Фэнтай.

— Старший зять ведь не смотрел его выступлений, — отозвался Фань Лянь, — но уже наслышан о нём?

— Он же самый известный актёр в амплуа дань в Бэйпине, — рассудил Чэн Фэнтай, — как же мне о нём не слышать? Мне тоже есть, что о нём порассказать.

— Так второй господин поведает нам об этом? — со смехом принялись подначивать его остальные.

— Выходит, второй господин Чэн охоч до сплетен?

— Послушать иных, так он — сущая Су Дацзи [9], — покачал головой Чэн Фэнтай, — а иные выставляют его Ма-вэньцаем [10]. Мне же судить трудно. Чача-эр, выбери для старшего братца ещё.

Сидящая рядом госпожа Лю хлопнула Чэн Фэнтая по руке:

— Не стоит позволять третьей барышне вытаскивать костяшки для второго господина — он и так выигрывает слишком часто!

Моргнув, Чэн Фэнтай слегка улыбнулся ей:

— А госпожа Лю хочет сама для меня вытащить [11]?

Он сказал эту двусмысленность вполне преднамеренно, заставив всех за столом весело рассмеяться. Они отлично знали, что острый язык Чэн Фэнтая не знает удержу — воистину другого столь же легкомысленного человека ещё поискать. Госпожа Лю, покраснев, выплюнула: «Тьфу!», а сидевший поодаль господин Лю, расслышав это, досадливо усмехнулся. Подойдя к Чэн Фэнтаю, он ощутимо толкнул его:

— Второй господин Чэн! Не бросайте столь необдуманных слов! Берегитесь, а то я всё расскажу вашей второй госпоже!

— Что рассказывайте, что нет — всё пустое! — со смехом отозвался Фань Лянь. — Где уж моей старшей сестрице вмешиваться в его жизнь!

После этой вспышки бурного веселья разговор снова свернул к пикантным сплетням о Шэн Цзыюне и Шан Сижуе, однако история барышни Фань Цзиньлин уже никого не занимала.

— Шэн Цзыюнь приехал в Бэйпин, чтобы учиться, — начал Чэн Фэнтай, — а в итоге содержит актёра — прекрасно, ничего не скажешь! В сравнении с публичным домом это ещё более дорогая забава! Его брат, само собой, считает, что это я его испортил — в прошлом письме он интересовался, какие в Бэйпине цены, наверняка младший братец опять просил у него денег на содержание, и, само собой, он заподозрил неладное. Лянь-гээр, ты мне скажи, в конце концов этот Шан Сижуй Су Дацзи или всё-таки Ма-вэньцай? В любом случае, бед от него не оберёшься.

Остальные тоже бросились обсуждать Шан Сижуя, придавая этим историям всё новые оттенки — по большей части это были пустые слухи [12], истинность которых стояла под большим вопросом. Фань Лянь располагал о Шан Сижуе весьма достоверными сведениями, поскольку та нашумевшая история случилась, когда он был в Пинъяне. К тому же, будучи сводным младшим братом второй госпожи, он приходился Чан Чжисиню родственником, пусть и не кровным.

— Я же говорю, Шан Сижуй — и Су Дацзи, и Ма-вэньцай в одном лице, — ответил Фань Лянь. — В тот год в Пинъяне, ох и представление же было! Когда пути Шан Сижуя и жены моего старшего двоюродного братца разошлись [13], это взбаламутило артистические круги Пинъяна — все отказывались выступать. Пинъян — это вам не Шанхай, там все поголовно одержимы театром! В наше время простые люди могут не знать, что сменился командующий, а вот кто выступает в каком амплуа, они знают чётче, чем свою родословную. Если актёры говорят «нет», то это значит, что они не будут петь — и тем самым подтолкнут простой люд к нарушению закона — например, курению опиума или ежедневным уличным дракам — тогда они никого не слушают в своём нетерпении и дают выход гневу, размахивая кулаками.

События того года в Пинъяне уже многократно обсудили со всех сторон, однако всякий раз, как всплывала эта тема, она по-прежнему вызывала живой интерес.

— Ну разошлись и разошлись, — заметил кто-то, — отчего же остальные труппы отказались выступать?

— А вы подумайте, — ответил Фань Лянь, — два ведущих актёра в своих амплуа, у каждого — свои поклонники, так что, когда между ними затевается ссора, то на сторону каждого встаёт целая армия, и тогда всё переворачивается вверх дном, хе-хе, такая буря поднимается! В особенности если дело касается труппы «Шуйюнь» — тогда все делятся на два лагеря и начинается безжалостная грызня. В тот день, когда моя двоюродная невестка уехала из Пинъяна вместе с нашим старшим двоюродным братом, Шан Сижуй, будучи не в силах смириться с этим, бросился к колокольной башне и, поднявшись на самый верх, принялся распевать арии дни и ночи напролёт. Можно сказать, что его прекрасный голос стал для жителей Пинъяна спасительным благодатным дождём после долгой засухи. Весь простой люд собрался под колокольной башней и наперебой кричал «Браво!», забив все дороги, дела в торговых кварталах остановились. Встревоженный этим генерал-губернатор Чжан вывел солдат, чтобы разогнать толпу. К этому времени Шан Сижуй допелся до того, что начал харкать кровью, но не желал сдаваться. Ему кричат: «Спускайся!» — а он вместо этого идёт к краю, будто собирается спрыгнуть — до смерти всех напугал. В конце концов генерал-губернатор Чжан сам поднялся на башню, чтобы снять его с крыши, приманив, будто кота — пожалуй, тогда-то он и положил глаз на Шан Сижуя.

При этом Чэн Фэнтай отметил про себя, что в случае с главнокомандующим Цао Шан Сижуй применил тот же приём, что и прежде с генерал-губернатором Чжаном — всякий раз забирается куда-нибудь и поёт, тем самым привлекая внимание очередного князька, и как знать, кто будет следующей жертвой?

— Говорят, что Шан Сижуй тогда помешался, это правда?

— Помешался или нет, сказать трудно, — ответил Фань Лянь. — Так или иначе, всё это, на мой взгляд, весьма скверно. На руках спустив Шан Сижуя с колокольной башни, губернатор Чжан доставил его в свою резиденцию. А потом я и сам уехал из Пинъяна, так что больше его не видал.

Хотя оба героя этой истории были мужского пола, своей романтичностью она необычайно взволновала собеседниц, на лицах которых появилось слегка мечтательное выражение. Однако это своего рода восхищение не мешало им ненавидеть Шан Сижуя, завидуя тому, сколь сильно он превосходил их в очаровании.

— Генерал-губернатор Чжан связался с настоящим злым духом [14]! — приговаривали они с таким видом, будто съели что-то кислое. — Вот уж воистину сам навлёк на себя беду — а то из-за чего же, по вашему мнению, он потерпел поражение от главнокомандующего Цао?

— Госпожа Хань поведает нам о том, как генерал-губернатор Чжан проиграл моему старшему зятю? — заинтересованно спросил у неё Чэн Фэнтай.

Сообразив, что здесь присутствует младший шурин главнокомандующего Цао, госпожа Хань с мягким смехом отозвалась:

— Я лишь передаю то, что говорят люди! Второй господин ведь не желает, чтобы это достигло ушей главнокомандующего Цао? Да и что мы, женщины, можем понимать в таких вещах?.. Сказывают, что тогда их силы были почти равны, но поймавший генерал-губернатора в свои сети Шан Сижуй совершенно вскружил Чжану голову, будто опоив его каким-то гнусным зельем, так что тот даже с кровати был подняться не в силах. Словно стая драконов, оставшаяся без головы [15], солдаты генерал-губернатора терпели поражение за поражением. Как Чжан мог допустить, чтобы главнокомандующий Цао увёл у него из-под носа тридцать тысяч, подкупив их? Командующий должен сохранять ясность ума — ведь если он не может держать под контролем своих бойцов, то что ему остаётся, кроме как сдаться?

— Надо же, ещё и это! — изумился Чэн Фэнтай. — Да этот Шан Сижуй мастерством [16] не уступает Дацзи, а дерзостью — Бао-сы [17]!

— Какое ещё мастерство, сплошное вредительство! — покосилась на него госпожа Хань. — Ах, мужчины, любите же вы отведать на вкус что-нибудь экзотическое. Играя на сцене, Шан Сижуй предстаёт то Ян-гуйфэй [18], то Ван Баочуань [19], постоянно меняется, каждый день что-то новенькое.

Чэн Фэнтай с улыбкой скосил глаза на госпожу Хань, слушая её с крайне серьёзным видом. Ставшая объектом его пристального внимания женщина пришла в полное замешательство и, мигом позабыв всё, что хотела сказать, поневоле потупила взгляд. Чэн Фэнтай часто так делал, строя глазки и замужним дамам, и юным барышням, совершенно не обращая внимание на уместность, отчего наблюдавших за этим сторонних зрителей поневоле прошибал холодный пот.

Уставив пристальный взгляд на Чэн Фэнтая, Фань Лянь пару раз кашлянул, словно желая сказать: «Попридержите-ка коней, зятёк! Тут так много людей, если так дальше пойдёт, тебя рано или поздно прикончит разъярённый глава семьи!

Фань Лянь с первой же встречи сошёлся во вкусах с Чэн Фэнтаем, так что тот стал ему ближе старшей сестры. Он даже пару раз помогал зятю скрывать его интрижки от своей старшей сестрицы, и когда вторая госпожа, не веря младшему брату, принималась бушевать, тому тоже сполна доставалось за соучастие.

Кто-то, воспользовавшись случаем, спросил Фань Ляня:

— Так Цзян Мэнпин нынче не поёт?

— Да, действительно не поёт, — ответил Фань Лянь. — Чан Чжисинь заглотил её целиком, так что двоюродной невестке даже головы не высунуть. К тому же, она и сама не осмеливается выглянуть на улицу — боится неприятностей со стороны Шан Сижуя.

— Да ведь это всё — дела давно минувших дней, — рассмеялся Чэн Фэнтай. — Откуда у Шан Сижуя столько энергии, чтобы до сих пор лелеять старые обиды? Опять же, он всего-навсего какой-то там актёришка, что за неприятности он может причинить твоей семье? Неужто у него и на это хватит сноровки?

— Разве ты не знаешь? Сноровки у этого актёришки с избытком. В тот год, когда их пути с моей двоюродной невесткой разошлись, её сердце также покрылось льдом. В память о старой дружбе она передала Шан Сижую труппу «Шуйюнь» — можно сказать, из страха перед ним возместила потери. Впоследствии, когда мы с Чан Чжисинем как-то сопровождали Цзян Мэнпин в театр, чтобы забрать кое-какие вещи, при виде неё тренировавшиеся во дворе дети радостно закричали и, к несчастью, этот шум услышал Шан Сижуй — так он тотчас пришёл в страшную ярость, выбежал из-за занавеса, кипя от гнева, и одним махом выволок супругов на улицу. Как мог молодой господин Чан Чжисинь стерпеть подобное — его достоинством буквально подмели пол! А ведь в то время у него с женой не было ни кола, ни двора [20]...

Всегда превыше всего любивший совать нос в чужие дела Чэн Фэнтай тут же посетовал:

— Жаль, меня там не было, в противном случае я был как следует поучил этого актёришку уму-разуму! Прямо-таки су… — Он хотел было сказать «сущая ведьма», но, вспомнив, что Шан Сижуй — отнюдь не женщина, всё-таки поправился: — Прямо-таки напрашивается, чтобы ему набили морду!

— Такого ещё поди поучи, — со смехом отозвался Фань Лянь. — Когда он выходит из себя, то терпеть это просто нет мочи! Тебе ведь ещё не доводилось видеть, как Шан Сижуй бранится.

— Пусть попробует! — злобно ухмыльнулся Чэн Фэнтай и добавил: — Ты же тогда был в Пинъяне — и что, просто стоял и смотрел на то, как Шан Сижуй измывается над другими?

— Так ведь когда происходит такое дело, как личная ссора, — Фань Лянь со смехом поправил очки, — то посторонним не следует вмешиваться! К тому же, Чан Чжисинь поспешил подобру-поздорову убраться из Пинъяна, так что моя помощь ему и не потребовалась. Тем более, Шан Сижуй, сколь бы возмутительно он себя ни вёл, всё же вызывает жалость — как я мог поднять руку на проигравшего!

Таким уж человеком был Фань Лянь — он имел обыкновение заботиться лишь о себе, предпочитая оставаться сторонним наблюдателем в чужих конфликтах. Однако если этот актёр не вызывал негодования у него, то его зять был человеком совершенно иного сорта.

Чэн Фэнтай насмешливо фыркнул, тем самым выражая своё отношение к жалости, которой якобы достоин Шан Сижуй: с самого начала слушая о том, с каким ожесточением вымещает свою злость этот актёр, он решил, что состраданию тут не место. Если уж к своей шицзе, льнущей к нему, будто нежный цветок к ручью, он проявил не больше жалости, чем текущая вода [21], то заслуживает ли он её сам? В этом мире и без того было слишком много людей, заслуживающих сострадания — в их числе все несчастные, кто разочаровался и отчаялся, допустив ошибку. На протяжении этой беседы Чэн Фэнтай испытывал к Шан Сижую глубокую неприязнь как к порочному человеку [22] — и все его достоинства не в силах были повлиять на это впечатление.

Шан Сижуй был человеком, окутанным сонмом слухов, каждый его поступок порождал легенды — безусловно, они с Чэн Фэнтаем были людьми из бесконечно далёких миров.


Примечания переводчика:

[1] Ярко освещённый — в оригинале чэнъюй 灯火辉煌 (dēng huǒ huī huáng) — в пер. с кит. «сиять во мраке ночи».

[2] Очередная свадьба — в оригинале 纳妾 (nàqiè) — в пер. с кит. «взять наложницу». Поскольку в Китае традиционно существовало многожёнство, то, помимо первой (главной) жены имелись младшие, которых также можно именовать наложницами.

[3] Мяо 苗人 (miáo rén) — группа народов в южном Китае, северном Вьетнаме, Лаосе, Таиланде, Мьянме, по религиозным воззрениям анимисты.

[4] Кстати о моей младшей свояченице, — тотчас отозвался Чэн Фэнтай, — скажи-ка мне, Лянь-гэ, отчего мою жену зовут Фань Ю, тебя — Фань Лянь, а в имени свояченицы откуда-то взялся «Цзинь»? Что за путаница такая?

Имя жены Чэн Фэнтая — Ю 游 (yóu) — в пер. с кит. «плавать», «течение».

Имя её младшего брата — Лянь 涟 (lián) — в пер. с кит. «рябь по воде», «течь, литься».

Имя их младшей сестры — Цзиньлин 金泠 (Jīnlíng), где 金 (jīn) в пер. с кит. «золото», а также «металл» в более широком смысле, а 泠 (líng) — «лёгкий, парящий», а также «нежный, мелодичный», также подражание звуку ручья.

[5] Короли, королева — в оригинале используются слова 王 (wáng) — ван — в пер. с кит. «князь», 王妃 (wángfēi) — ван-фэй — в пер. с кит. «княгиня, принцесса».

[6] Вручил на блюдечке — в оригинале 交给底下人 (jiāogěi dǐxiàrén) — в пер. с кит. «как покорный раб».

[7] На пядь — в оригинале 一根草 (yī gēn cǎo) — в пер. с кит. «на одну былинку (травинку)».

[8] Сжав пальцами кисть другой руки 扼腕 (èwàn) — этот жест может быть знаком как разочарования и возмущения, так и воодушевления.

[9] Су Дацзи 苏妲己 (Sū Dájǐ) — любимая наложница последнего правителя династии Шан, так прославилась своей развращённостью и жестокостью, что считали, будто её тело захватил дух лисицы— оборотня. Увлекая императора своими жестокими забавами, она послужила причиной падения династии Шан.

[10] Ма-вэньцай 马文才 (Mǎ-wéncái) (вэньцай — это звание, которое переводится как «литературный талант»), или Ма Ши (Mǎ Shì) — персонаж из предания «Лянчжу» о Лян Шаньбо и Чжу Интай, за которого хотели выдать Чжу Интай, разлучив её таким образом с возлюбленным Лян Шаньбо, который умер с горя; однако Чжу Интай во время свадебной процессии бросилась в могилу возлюбленного и их души воссоединились, воспарив двумя бабочками.

Подробнее с историей можно ознакомиться здесь: https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9B%D1%8F%D0%BD_%D0%A8%D0%B0%D0%BD%D1%8C%D0%B1%D0%BE_%D0%B8_%D0%A7%D0%B6%D1%83_%D0%98%D0%BD%D1%82%D0%B0%D0%B9

[11] Хочет сама для меня вытащить? — в оригинале употребляется 摸 (mō), который означает как «выбрать наугад», так и «пощупать, погладить», так что звучит это и вправду весьма двусмысленно.

[12] Пустые слухи — в оригинале чэнъюй 道听途说 (dào tīng tú shuō) — в букв. пер. с кит. «слышал в пути, что говорят на дорогах», обр. в знач. «питаться слухами; обрывочные сведения», «за что купил — за то и продаю».

[13] Пути разошлись — в оригинале чэнъюй 分道扬镳 (fēndào yángbiāo) — в пер. с кит. «разъехаться по разным дорогам и взмахнуть поводьями», обр. в знач. «каждый пошёл своей дорогой, расстались».

[14] Злой дух 白虎星 (báihǔ xīng) — в букв. пер. с кит. «звезда белого тигра». Этим выражением обозначают кого-то, несущего за собой несчастья.

Белый тигр 白虎 (báihǔ) — мифический покровитель запада, также так именуют злых духов.

[15] Стая драконов, оставшаяся без головы — чэнъюй 群龙无首 (qúnlóngwúshǒu) — обр. в знач. «массы без вождя; остаться без руководства».

[16] Мастерство — в оригинале 功夫 (gōngfu) — гунфу, единоборство, обычно переводимое как «кунг-фу», также означает «умение, мастерство, навык» в самом широком смысле слова.

[17] Бао-сы 褒姒 (Bāo-sì) — наложница правителя Чжоу Ю-вана 周幽王 (Zhōu Yōu-wáng), одна из известнейших китайских красавиц. Ю-ван полюбил девушку Бао-сы, которую сделал старшей женой, отстранив прежнюю жену, а её сына сделал престолонаследником.

«Бао-сы не любила смеяться, Ю-ван всеми способами старался её рассмешить, [но] она не смеялась. Ю-ван соорудил [на горах] сигнальные вышки и [установил] большие барабаны. Когда приближался противник, на сигнальных вышках зажигали огни. Владетельные князья [в этом случае] все прибывали [на помощь]. [Однажды] все прибыли, но увидели, что неприятеля нет, вот тогда-то Бао-сы громко рассмеялась. Ю-ван обрадовался этому и много раз зажигал сигнальные огни. После этого [сигналам] перестали верить, и владетельные князья один за другим также перестали являться [на помощь]». (цит. по «Историческим запискам» Сыма Цяня)

Отец отстранённой старшей жены пожелал передать власть своему внуку, поднял восстание и, набрав в союзники окрестные племена, осадил город. Ю-ван зажёг сигнальные огни, но к нему на помощь никто не пришёл, думая, что огни снова зажгли ради потехи Бао-сы. Ю-ван был лишён трона и, возможно, погиб. (по материалам Википедии)

Об этом говорится в цитате: «Величественна Чжоу держава, но вот род Сы из Бао её сгубил!»

[18] Ян-гуйфэй 杨贵妃 (Yáng-guìfēi) — Ян Юйхуань «танская наложница», одна из четырёх красавиц Китая, героиня поэмы великого китайского поэта Бо Цзюйи «Вечная печаль».

Ян Юйхуань сначала стала женой Шоу-вана 寿王 (Shòu-wáng), сына танского императора, одного из сыновей императора Сюань-цзуна. А позже её полюбил и сделал своей женой сам император. Во время восстания Ань Лушаня Сюань-цзун был вынужден бежать из столицы и, по настоянию охраны, велел задушить возлюбленную из-за обвинений в том, что её кузен-канцлер Ян Гочжун поддерживал повстанцев. (по материалам Википедии)

[19] Ван Баочуань 王宝钏 (Wáng Bǎochuàn) — вымышленный персонаж пекинской оперы, против воли отца вышла замуж за бедняка Сяо Пингуя. Не желая смириться с этим, её отец Ван Юнь забирает зятя на войну и подстраивает так, чтобы он попал в плен. Преодолев множество препятствий, Сяо Пингуй спустя восемнадцать лет всё же воссоединяется с женой, став императором.

[20] Ни кола, ни двора — в оригинале поговорка 上无片瓦遮身，下无立锥之地 (shàng wú piànwǎ zhēshēn, xià wú lìzhuī zhī dì) — в букв. пер. с кит. «ни черепички над головой, ни клочка земли под ногами», обр. в знач. «не иметь ничего за душой», «гол как сокол».

[21] К своей шицзе, льнущей к нему, будто цветок к ручью, он проявил не больше жалости, чем текущая вода — в оригинале выражение: 落花有意, 流水无情 (Luòhuā yǒuyì, liúshuǐ wúqíng) — в пер. с кит. «хоть нежно льнут к ручью цветы — поток не внемлет их любви».

[22] Испытывал глубокую неприязнь как к порочному человеку — в оригинале 嫉恶如仇 (jí è rú chóu) — в пер. с кит. «ненавидеть порочного человека как врага», обр. в знач. «бороться со злом».

Следующая глава

Предыдущая глава



Следующая глава