* * *

Зифра не спала третью ночь, хотя каждый вечер послушно выпивала вонючую мутно-зеленую настойку, пахнущую плесенью. Женщина боялась пропустить момент, когда глаза её первенца наконец откроются и их жилище наполнится хотя бы младенческим плачем, если уж не смехом. Но ничего не происходило слишком долго.

Её мужчина, шаман племени, навещал их шалаш трижды в первую ночь и один раз во вторую. Он обкладывал сына целительными листками и перьями принесенной в жертву птицы, пел молитвы и приказал ей, женщине, молиться озлобленной Аабх, чтобы та снова впустила душу ребенка в тело.

«Если с приходом милостивого Тутши, обратившего своим ясным взором грозного Грабонга в бегство, этот человек не последует за отцом нашим и не вернется…мы обратим его тело в прах. Во имя Аллаи, Аабх и Тщеста», - таковы были его последние слова.

Но Зифра не верила в богов своего мужчины, они были ей незнакомы, чужды и непонятны. Даже зная их имена, она не была готова клясться им и чтить волю. Ей казалось, что именно по их вине её перворожденный, принявший странное ей имя Тродас, словно горел заживо. С рождения её учили, что именно такая кара ждет любого, кто посмеет не склонить колено перед богом жизни и пламени Диуасом и не подносить ему подаяния. Но, будучи проданной другому племени в обмен на воду и сладкие ягоды для её родных, женщина обязана была отречься от старых богов, принимая новых – своего мужчины.

- Эллефра, мать моего духа, - шептала Зифра, склонившись над телом, - проведи сына моего через Лабиринт Потерянных Душ, подари ему свой воскрешающий поцелуй и помилуй от злой кары, уготовленной чужаками моего сердца.

На секунду она замолчала, прижав пересохшие губы к раскрасневшейся щеке Тродаса.

- И прими эту жертву во имя своей справедливости и сына твоего, мертворожденного.

…

С первыми лучами солнца следующего дня в шалаш явился шаман с двумя высокими молчаливыми мужчинами, выполнить волю великой троицы - Аллаи, Аабх и Тщесты, но никого живого в том месте больше не было.