Какая-то мораль таки мешает ломать хрупкое человеческое. Однажды сломав, это уже не вернёшь, и мосты назад в покой и "почтинормальность" будут сожжены подчистую и окончательно.
Я не ломаю это. Жду, что сломают сами, добровольно. Как я.
...Человеческое.
И один крошечный момент, который, собственно, и делает легенду легендой - то, о чём молчишь. Молчишь тоже не просто так. Само умалчиваемое выбирается с позиции неуместности в выбранном образе, либо с позиции неуместности в системе ценностей главного зрителя.
До этого можно дотрагиваться. Оно еле живое и ощутимое, оно не как вера в нечто недосягаемое и ничего возвышенного в этом нет.
Чувствую, как грань реальности размывается обратно ко всем чертям, как это было в мои четырнадцать, пятнадцать, шестнадцать... то, что сейчас... Оно не выплёвывается. Оно даже не формулируется толком.
Мы целовались, много и долго - потому что я же не мог не начать... Я не вспомню её лицо. Я забыл его ещё тем же летом. Обменяться жизнями, воспоминаниями, самым тёплым и самым страшным, разойтись навсегда. Навсегда по разным адресам, не думая, не вспоминая, отрекаясь напрочь.
Сигареты. Чёрт поймёт, какая скука
Одному ходить сквозь двери. Свет не мил.
Незаметно. Я любил, но это мука.
Привыкал, прощал, но вскоре - уходил.
Параноидальный кайф в совершенно детсадовской системе. Я перестрадал уже, передумал, перечувствовал - и вернулся к тому, с чего начинал. От чего никогда и не уходил. Если где-то пахнет сексом, кровью и смертью - я там буду. Если что-то где-то неправильно, ненормально, негативно, аморально - оно будет моим и со мной.
Вы никогда не слышали, как плачут дети, которые думают, что их никто не видит? Не капризы, не попытка воздействия на родителей – просто тихие жалобные слёзы.
Так они взрослеют, ваши дети. Вне ваших жизней, вне ваших глаз. Они взрослеют в своей персональной вселенной, где нет никого, кто их любит. Только твари, равнодушные или агрессивные к ним.
Им нужны дети, которые живут для них, но никак не по-настоящему живые существа. Они слепо обожают и считают настоящими кукол, личности которых написали сами. Даже если реанимация вытянула с того света и остался только шрам на руке, или воспоминание о горсти снотворного - жизнь кончилась в тот момент, когда человек попытался себя убить. Сознательно попытался, решив, что ему незачем жить без кого-то или чего-то. После этого можно просуществовать ещё долго, но по-настоящему воскреснуть удаётся очень немногим.
А потом, может быть, приду я – уже в вашей реальности. И пополню ими свою странную армию. Я буду мысленно плакать, но всё равно сделаю это. В душе каждого из нас остаются маленькие плачущие дети. Навсегда.
Позвольте рассказать мне, поведаю я вам
Историю про Голого и Чёрную Мадам.
Позвольте навязаться. Я слову волю дам —
Вам расскажу про Голого и Чёрную Мадам.
Восстанут из забвения и к нам сюда придут
Герои дней былых — те, чьих сердец был тяжек труд.
Начнём, пожалуй, с Голого. Он был частенько пьян.
Себя он скромно называл: «Naked number оne».
В его душе росли грибы и цвёл чертополох,
И где-то там в кустах сидел свой личный верный Бог.
Ещё скажу про Голого: он был, понятно, гол;
Его хотели нарядить — куда б он не пришёл.
Но платья все и пиджаки движеньем тощих плеч
Небрежно сбрасывал он прочь и предлагал всем лечь.
Нам всем давно известно, и это не секрет —
Суть жизни есть страданий цепь, а счастья в жизни нет.
Они текут сквозь эту жизнь, струятся, как вода,
Сей образ ввёл папаша Кейв. Мы подтверждаем: «Да».
И Голый эту истину не понаслышке знал:
На своём остром на хребту он это испытал.
Летал и ползал взад-вперёд, стоял, лежал, сидел,
И грёб на пиршествх царей, и на галерах пел.
Но хоть его, как Туранчокса, так влекла борьба,
Его, как прежде Глана, всё же догнала судьба.
Среди своих скитаний, в одном из городов,
Он провалился в яму под названием «Любовь».
Мне «кажется» неведомы. Ни мрачность
Плаща на мне, ни платья чернота,
Ни хриплая прерывистость дыханья,
Ни слезы в три ручья, ни худоба,
Ни прочие свидетельства страданья
Не в силах выразить моей души.
Вот способы казаться, ибо это
Лишь действия, и их легко сыграть,
Моя же скорбь чуждается прикрас
И их не выставляет напоказ.
К несчастью, да – обычай, и такой,
Который лучше было б уничтожить,
Чем сохранять. Такие кутежи,
Расславленные на восток и запад,
Покрыли нас стыдом в чужих краях.
Там наша кличка – пьяницы и свиньи,
И это отнимает не шутя
Какую-то существенную мелочь
У наших дел, достоинств и заслуг.
Бывает и с отдельным человеком,
Что, например, родимое пятно,
В котором он невинен, ибо, верно,
Родителей себе не выбирал,
Иль странный склад души, перед которым
Сдается разум, или недочет
В манерах, оскорбляющий привычки, –
Бывает, словом, что пустой изъян,
В роду ли, свой ли, губит человека
Во мненье всех, будь доблести его,
Как милость божья, чисты и несметны.
А все от этой глупой капли зла,
И сразу все добро идет насмарку.
Досадно, ведь.
© Уильям Шекспир
Kylo Ren, микроблог «Sanctuarium»
«Будущее и настоящее должны сотрудничать, чтобы будущее было логичным».
© Росс Роклин
Лучшее
Материалы сайта предназначены для лиц старше 16 лет (16+)