Что почитать: свежие записи из разных блогов

Как корабль назовёшь, так он и поплывёт. Эта поговорка на самом деле ой как близка к истине.

Да взять хотя бы тех же блогеров, которых в наше время развелось, как тех блох на собаке. Одно такое вот чудо неопределённого пола, ну как, на взгляд людей посторонних, ибо родилось «это» всё же пола мужеского (судя по имени, даденном ему родителями). И захотел мальчик Влад много хайпа. А сиречь и много денег. А для сего объявил себя блогером крутым и в сети кинулся. Нет, не в те, что иной раз всякий мусор вместо рыбы притаскивают. В сети социальные, что в глобальной сети Интернет водятся.
скрытый текст
И либо отца позорить не решился «творчеством» своим на ниве хайпования, либо просто по недоумию решил, что самый классный персонаж в русских сказках не кто иной, а Иван-дурак, а посему зваться решил он не Влад Семёнов. А Влад Дурак. Во что недостаток воспитания и разума делают. Ну сами прикиньте — был Семёнов, а стал (добровольно!) Дурак.

А в чём «творчество» данного «свободного художника» заключалось, спросите вы? Да всё просто. Стал Влад, в полном соответствии со своим «творческим псевдонимом» «дурака валять». Но ведь и «дурака валять» с умом нужно! Но не вразумел этого дурашка из глобальной сети. Которая и похуже мусор, конечно, на берег вытаскивала, но устала от мусора сего безмерно уже. А посему выходкам Дурака конец наступил. Не будет больше в драки с прохожими вступать сердечек-лайков ради (по дурости воспринимаемых Дураком аки манной небесной любовь всенародную несущих). Да и в платье женском, притом вызывающем откровенной коротковизной и размалёванным ну как прости, простите, девушка с низкой социальной ответственностью народ честной смущать и пугать более не будет. Ну надеемся.

Ибо заплывает кораблик под именем Влад Дурак в территории заповедные, где любят таких, как он. Использовать отнюдь не по мужскому назначению. Зона называется. Ибо как доставили уже болезного по признакам поведения ненормального «блошика» в УВД. А люди государевы дело на него завели. Уголовное. За пропаганду запрещённой в России Матушке ЛГБТ мерзости.

Так что ждёт теперь Дурака дорога дальняя, да дом казённый, да местечко возле параши. Ибо там люди суровые живут. И извращенцев ну не любят вовсе. А не возьми Владик прозвище себе, как казалось ему, недалёкому, звучное «Дурак» — как оно сложилось бы? Может и не стал бы дурью маяться, из урожденного мужчины в непонятно что перевоплощаться и свободу сохранил бы? Кто же его знает. Но вот что хорошо: его пример — другим наука, а если мучает вас скука, не будьте Владом Дураком. Иначе — закончите как он.

источник Аргументы недели

То, что от безнаказанности постят в социальных сетях «блохеры» (в отличие от уважаемых за качественный контент настоящих блогеров) давно уже вызывает отвращение и недоумение по поводу обилия «блохерского» контента.
скрытый текст
То они, в погоне за хайпом и деньгами на фоне дешёвой популярности пристают на улицах к прохожим (https://argumenti.ru/opinion/2024/01/880332), то снимают на видео и выкладывают на всеобщий обзор видео с избиениями, да еще и на межнациональной почве (https://argumenti.ru/society/2024/01/879993), о то и изображают из себя «крутых рэперов» и заплёвывают Интернет своими «шедеврами», в которых — что ни слово, то мат или оскорбление.

Очередной блохер-рэпер вызвал волну негодования среди россиян. Многие требуют жестко наказать «певуна в американском стиле» за его бросающийся в глаза наглым пренебрежением к закону и обществу контент. И ссылок на юный возраст здесь быть не должно, считают наши соотечественники. Так что же это за «чудо в перьях»? Что кукарекает сей юный петушок, пытаясь самоутвердиться и выхватить побольше славы и звонких монет?

15-летний рэпер ещё мыслить толком не научился, но зато, почти в совершенстве, знает отборные матерные словечки, из коих состоят его нелепые горе-тексты без какой-либо важной смысловой нагрузки.

Желающий прославиться и стать богатым пацаненок мнит себя не иначе как гангста-рэпером. А посему в своих треках рассказывает о криминале. Хотя сам по-настоящему и не знает, что это. В интернете уже давно гуляют его фотографии, на которых он весь в цепях и пистолетом пытается выглядеть устрашающе, корча рожи. Но ничего, кроме смеха и презрительных отзывов они не вызывают.

Зовут эту пародию на «певца ртом» Гога Меладзе. Мальчишка, возомнивший себя звездой, пыжится и куражится в попытке «зять Олимп рэперского исполнения». Но вот мозгов, как думается, понять, что содержание и смысл есть главное в искусстве пения, помимо голоса, ему явно не хватает. А недавно Гогу со своим таким же дружком «рэпером» задержала полиция. И поместила в Центр временного содержания подростков. Где ему придется забыть про своё псевдо-ганстерство и покорно слушаться взрослых дяденек в форме. Однако к напыщенному псевдо-гангста пришла на помощь мама, которая и забрала своего сынишку.

По данным СМИ, задержание произошло из-за ненормативной лексики, прозвучавшей во время концерта, хотя Гога за ранее убрал все матерные слова из выступления. По другим сведениям, подросток попал в пачку задержанных за распитие алкоголя несовершеннолетних.

Родителям молодого рэпера надо бы присмотреться за тем, чем занимается их 15-летний сын. Telegram-канал «Поздняков 3.0» сделал это раньше и заглянул в тексты «рэпера». А в них можно усмотреть признаки уголовно наказуемых преступлений.

В этих, как бы рэперских, текстах, что ни строчка, то обязательно с матом. А слово «славянин» упоминается строго в уничижительном ключе. Автор сих «шедевров» рассказывает, что его сын изобьёт славянина, а также перечисляются русские имена девушек, с которыми автор хочет вытворять различные непотребства.

К тому же, как можно видеть, есть большие подозрения, что в треках пропагандируются наркотики. Иначе как можно трактовать это: «В моче много токсинов, месим гашиш не глину». Или же ещё более говорящий припев, состоящий из пару слов: «Трава и алкоголь, трава и алкоголь, трава и алкоголь...».

Между тем, в Telegram-канале Гоги Меладзе появилось ещё одно неоднозначное высказывание, которое обесценивает русскую музыку, она называется дефектной. Также 15-летний школьник, которого забирает из рук полиции мамочка, грозит физической расправой своим недругам.

«Я считаю, что всю компашку нужно лишить российских паспортов (если таковые имеются) и принудительно сопроводить до Верхнего Ларса», — пишет Поздняков.

Все выкрутасы и выверты петушащегося «мамкиного гангстера» и недорэпера можно было бы списать на подростковый максимализм и детскую шалость. Но у этого «ребёнка» есть немалое число фанатов. Таких же импульсивных подростков, для которых его слова, его поведение, к сожалению, является примером.

Так что вновь начинаешь думать о необходимости некоей цензуры, под воздействием которой подобное «творчество» не имело бы шанса попасть в сеть Интернет и развращать неокрепшие души подростков, указывая им на ложные идеалы и толкая тем самым на кривую дорожку криминала.

Понимают ли это правоохранители и законодатели? Наверное, всё же понимают. Но почему же тогда в наших интернет-сетях творится разгул подобного «творчества», нанося серьезный ущерб устоям общества? Антикультуре пора поставить заслон, а «творчество» подобных «блогеров» взять под контроль. Вам так не кажется?

источник Аргументы недели

В московском сегменте сети Интернет распространяется видео, в котором семья москвичей рассказывает о том, что их вместе с из маленькими детьми готовятся выселить из единственного жилья. Решение о выселении принято Коптицким районным судом и апелляционной инстанцией Московского городского суда.
скрытый текст
Как случилось, что многодетная семья, к тому же активно принимающая участие в волонтерском движении, активно помогающая нашим бойцам, находящимся в зоне проведения специальной военной операции, воспитывающая детей в духе патриотизма, готовящая в будущем активных граждан, может вскорости оказаться на улице?

«Ко мне обратилась семья Микеровых с просьбой о помощи, о признании за ним права собственности на данную спорную квартиру в силу приобретательной давности. Проанализировав документы и доказательства, которые мне были предоставлены, я стал понимать, что они имеют полное право в признании за ними права собственности на данную квартиру. Которая была им предоставлена 30 лет назад, в 1993 году, как служебное имущество. Решение суда первой инстанции. Сейчас, к сожалению, состоялось уже решение суда апелляционной инстанции. Суд полностью игнорирует мотивированные возражения со стороны семьи Микеровых и со стороны их защиты. Полностью подрывает в веру справедливость и законные решения судами, как первой, так и второй инстанции. Несмотря на то, что нашим государством принят курс на воспитание патриотизма и веру в государство и в его власть и законодательство. Но решения, которые приняли Коптицкий районный суд и апелляционная инстанция Московского городского суда, они полностью противоречат данному курсу», — говорит представляющий интересы семьи юрист.

Алексей Микеров, глава многодетного семейства, поясняет, что вовсе не ожидал подобного решения. Как он считает, оно неправомерно и несправедливо.

«Нам эта квартира была предоставлена железной дорогой в 93-м году, когда я еще учился в школе. То есть моим родителям, в частности моему отцу, как хорошему ответственному сотруднику, сейчас он является ветераном труда, дали эту квартиру до ожидания очереди. То есть мы здесь живем уже, по сути, больше 30 лет. Я на тот момент учился еще в школе, и вот до сих пор уже мои дети подрастают в этой квартире. То есть все это время мы квартиру содержали, делали здесь ремонт, платили коммунальные услуги, содержали в чистоте. Мы совершенно законно занимаем эту площадь. На это есть все документы. Все архивные документы мы поднимали. Документы все предоставлены из архива, оригиналы. Но этого принимать во внимание никто не захотел. И сейчас мы просто столкнулись с произволом правовой системы, которая нас просто необоснованно выселяет из этой квартиры. Мы суду предоставили всю информацию о том, что мы уж точно никак не самозахватчики, что мы здесь на абсолютно законных основаниях проживаем. Почему такая формулировка, почему суд принял такое решение, нам, конечно, непонятно. В общем, я сейчас могу очень долго перечислять, но мы стучались абсолютно во все двери, которые хоть как-то были открыты. От нас открестились, отписались абсолютно все, и это тоже, в общем-то, к сожалению, не очень удивительно», — говорит многодетный отец.

Семья не маргинальная. Дети занимаются спортом, все спортсмены, все разрядные. Даже в своём малом возрасте переживают за нашу Родину, стараются быть примером для сверстников.

Сейчас многодетная семья находится на стадии ожидания уведомления от департамента города Москвы о выселении. И вряд ли кто посмотрит на пятерых несовершеннолетних детей. На улицу по совершенно несправедливому решению нашей судебной системы. И это в год, объявленный нашим президентом Годом семьи.

«Мы очень хотим, чтобы на нашу историю обратили внимание. То, что происходит в отношении нашей семьи, подрывает доверие к государству, к судебной системе. К сожалению, с подобными несправедливыми решениями сталкивается немало людей. Многие не борются за свои права именно по причине того, что попросту не верят, что можно чего-то добиться», — говорит многодетная мама Валерия Микерова.

Главная проблема в нашем обществе — реализация нужных и важных инициатив президента на местах. Вот только как согласуются с этим подобные случаи? Поэтому Следственный Комитет начал проверку о нарушении жилищных прав многодетной семьи, глава СК России Александр Иванович Бастрыкин поручил доложить о ходе проверки.

«Председатель СК России Бастрыкин А.И. поручил руководителю ГСУ СК России по г. Москве Стрижову А.А. доложить о ходе доследственной проверки и установленных обстоятельствах. Ход и результаты проверки поставлены на контроль в центральном аппарате ведомства».

источник Аргументы недели

— Извини, что без звонка, — промямлила я, когда Хикари-но ками закрыл за мной дверь. — Ой, с меня сейчас, кажется, лужа натечёт!..

— Ничего страшного, на этот случай у меня есть тряпка. Забыла зонтик?

— Н-нет, — пролепетала я жалобно, — потеряла.

(читать дальше)Оставила где-то, попросту говоря. И как назло попала под ливень. И не когда-нибудь, а пока гуляла по набережной, а там ни магазина, ни кафе, ни даже элементарной автобусной остановки не оказалось, чтобы укрыться от дождя. Мобильник промок и отключился, на мне не осталось ни одной сухой вещи, намокшая лёгкая блузка слишком просвечивала, тушь растеклась, и добираться в таком виде до храма было долго, холодно и стыдно. На моё счастье, я была совсем близко от «Берлоги отшельника» Хикари-но ками, и поколебавшись некоторое время, не зная, насколько удобно завалиться к нему вот так, без звонка, без приглашения, в воскресенье утром, я в конце концов признала, что выбор у меня невелик, и вприпрыжку поскакала через лужи, надеясь хоть немного согреться по дороге. Вот в таком ужасном виде, вся мокрая и дрожащая, я стояла сейчас перед ками, и чувствовала, что на полу возле моих ног разливается уже приличная лужа.

— Растяпа! — рассмеялся ками. — Беги скорее в ванную, пока не простыла.

Извинившись ещё несколько раз, я мышкой прошмыгнула в ванную, успев заметить в прихожей женские туфли и ярко-салатовый плащ. Ай-яй-яй мне! Вот ведь, свалилась как снег на голову и испортила людям свидание!.. Когда я, стащив мокрую одежду, выжимала и развешивала её на сушилке для полотенец, через дверь донёсся недовольный приглушённый женский голос. Слов я не различила, но, судя по тону, Хикари-но ками учинили допрос с пристрастием. Он отвечал достаточно громко и односложно: да, знакомая... девушка друга... не раз была с ним здесь, поэтому знает адрес... у неё сел телефон... ну и что, что европейка?.. Ага, подумала я, раз ревнует, значит эта девица не из тэнши. Обычная девчонка, которой снится по ночам секс с красивым мужчиной, таких в мире сновидений полным-полно. Опять раздражённый неразборчивый женский монолог, возня в прихожей, щелчок захлопнувшейся двери. Ну вот!

Хикари-но ками мягко постучал и я тут открыла, прикрывшись мокрой блузкой. Но она настолько сильно просвечивала, что я запросто могла бы этого вообще не делать.

— Прости за скандал, — сказал от спокойно, с интересом изучая, как мокрая ткань гармонирует с моими формами и цветом кожи. — Да, и халата нет... То есть есть, но он не очень свежий... Ты же, наверное, не согласишься носить вещи после неё?

— Разумеется не соглашусь! А у тебя нет какой-нибудь рубашки?

— Знаешь, а я терпеть не могу, когда женщины носят мои рубашки. Дам тебе чистое полотенце и плед, пойдёт?

— Да, отлично.

Сколько же времени назад мы вот так вот непринуждённо разговаривали? Кажется, ещё до его посвящения? Да, именно, в тот самый день, когда Кадзэ-но ками возил меня к морю. Тогда я навсегда потеряла такие удобные для лежания плечи Хикари-но тэнши. Сколько же всего успело случиться за это время...

— Прости, что испортила тебе свидание, — крикнула я ему вдогонку, когда он направился за обещанным полотенцем.

— А? Да нет, мы уже сделали всё, что собирались, так что не переживай.

— Очень надо! — буркнула я и, улыбнувшись, и включила горячую воду.

Пока я балдела в джакузи, Хикари-но ками позвонил Кадзэ-но ками и рассказал про мои приключения. Обругав свой цветочек последними словами, тот сказал, что сможет приехать за мной только вечером. Значит, теперь у нас был впереди целый день для полноценного общения.

Чем обычно занимаются ками с чужими тэнши наедине в дождливое воскресенье? Правильно, они смотрят телевизор. Кулинарное шоу мы оба посмотрели с относительным интересом. Передача с какими-то поющими старушками нагнала на меня вселенскую тоску, но ками временами хохотал — видимо, бабушки отмачивали что-то весьма заводное. Зато меня от души повеселила донельзя серьёзная политическая программа, в которой почтенные дядечки в галстуках слишком сильно смахивали выражением лиц на маленьких надутых мартышек. Но вскоре мне смертельно надоело японское телевидение. Хикари-но ками попытался было взбодрить меня сообщением, что через полчаса начнётся трансляция бейсбольного матча. Я попыталась изо всех сдержаться, чтобы не показать, насколько мне неинтересен бейсбол, но в конце концов сдалась и спросила вкрадчиво, нельзя ли мне пойти в спальню и что-нибудь почитать. Бедняга ками должно быть уже давно привык к подобной реакции женщин на спортивные трансляции, поэтому только кивнул и сказал, чтобы я сама там что-нибудь поискала. Мне неловко было оставлять его наедине с телевизором, но бейсбол был выше моих сил. Вот футбол я бы посмотрела с удовольствием, честное слово!..

Огромная кровать в спальне была аккуратно застелена, и я с облегчением вздохнула, потому что в глубине души боялась столкнуться с неубранными вещественными доказательствами успешно прошедшего свидания. В комнате было тепло, поэтому я быстренько скинула с себя жаркий плед, оставшись голышом, и начала искать, что бы мне почитать. Выудив из-под кровати стопку мужских журналов, я без сожаления тут же сунула их обратно — полуголые костлявые девицы не очень-то соответствовали моему чувству прекрасного. В углу у окна, прямо на полу, покосившимися стопками высились томики манги. Моего японского хватило бы только для чтения чего-то совсем уж детского, типа сказки про Момотаро, но в манге хоть картинки посмотреть можно. Вытащив из ближайшей ко мне стопки первый попавшийся томик, я залезла на кровать и открыла первую страницу.

И, естественно, забыв напрочь о том, с какой стороны нужно открывать японские издания, по укоренившейся с детства привычке открыла мангу слева направо. То есть с конца. Большая яркая картинка на весь разворот сразу же пробудила во мне наиживейший интерес. Бледная женщина в алом, расшитом золотом, старинном кимоно лежала на земле с закрытыми глазами, наполовину заметённая снегом. Над ней, неестественно сгорбившись, свесив голову на грудь, грудь, сидела тёмная мужская фигура. По широким палевым рукавам кимоно летел косяк золотых журавлей, хаори с гербами небрежно наброшено на плечи, кровавая лужа растекается по ослепительно-белому снегу. Самурай, совершивший сеппуку над телом мёртвой женщины... Где-то глубоко-глубоко в душе у меня звякнула и порвалась какая-то тонюсенькая струнка. Историческая драма! Как же я люблю такое! Непременно хочу прочитать, что же послужило причиной такого трагического финала! Открыв томик с нужной стороны, я обнаружила на титульном листе печать храма. Что это? Как странно — манга из нашей библиотеки? Ладно, неважно, потом разберусь. Надо читать!

К своему удивлению, чем пристальнее я вглядывалась в надписи, сопровождающие картинки, тем понятнее они становились. Не скажу, что вот так сразу, но постепенно, с пятого на десятое, я стала что-то понимать. Но какая же странная рисовка в этой манге! Все картинки были цветными, яркими, и так детально прорисованными, что скоро мне показалось, что я начинаю собственными глазами видеть людей, интерьеры, пейзажи, словно бы невзначай попала в нарисованный художником мир и живу там уже некоторое время. Начиналось повествование с того, что некоему самураю по прозвищу Ину было поручено сопровождать в качестве телохранителя наложницу своего господина, известную куртизанку госпожу Хану. Я не очень разобрала, почему именно предпринималось это путешествие: вроде бы на женщина знада какую-то тайну, и на неё совершались неоднократные покушения. Господин хотел переправить её в безопасное место, а чтобы не привлекать к этому событию ненужное внимание, Хана-сан должна была отправиться в путь инкогнито, под видом паломницы, под защитой только одного самурая, которому надлежало переодеться наёмником-ронином. Выбор господина пал на Ину-сана. Они были ровесниками, дружили с детских лет, и преданный самурай не раз доказывал свою верность, рискуя жизнью ради своего господина.

Я внимательно рассматривала картинки, и вдруг меня поразило удивительное портретное сходство нарисованного самурая с нашим Хикари-но ками. Просто невероятно! Уж не позировал ли он художнику... или художнице? Я поискала на обложке имя автора и не нашла. Странно, однако...

Госпожа Хана была уже не первой молодости и далеко не умопомрачительной красавицей. Она без возражений переоделась в грубую одежду паломницы и отправилась в долгий и опасный путь, целиком положившись на мрачного и неразговорчивого самурая. Большая часть сюжета была посвящена как раз трудностям их совместного путешествия и постепенному сближению. Я словно растворилась в неторопливом повествовании, хотя и понимала только отдельные фразы. Но мне казалось, что я узнаю эту историю, как будто где-то уже читала её раньше. Вот тут, на постоялом дворе, госпожа Хана рассказывает про свою юность, как её, дочь захудалого самурайского рода, почти нищую выдали замуж совсем молодой, а спустя полгода выяснилось, что муж задолжал крупную сумму одному влиятельному человеку, и её принудили отрабатывать этот долг в борделе. Однажды там случился пожар, и Хана-сан сбежала из города, воспользовавшись неразберихой. Она скиталась по монастырям, с трудом добывая несколько мелких монеток на одну лепёшку и несколько сушёных рыбёшек в день. Иногда ей было так тяжко, что волей-неволей приходилось прибегать к своему прежнему ремеслу. И вот однажды удача улыбнулась женщине: милосердные боги послали ей состоятельного благодетеля. Он дал ей неплохое образование сверх того, что она когда-то получила в родительском доме, накупил нарядов и сделал своей содержанкой. После его неожиданной смерти госпожа Хана перешла под опеку к другому господину, который искренне полюбил её и окружил достатком и заботой…

Пробыв в пути совсем недолго, они, казалось, знали друг друга всю жизнь. Молчаливый самурай, рождённый для смерти, и неунывающая ни при каких обстоятельствах куртизанка со сложной судьбой, не утратившая желания любить. Они оба знали, что им никогда не бывать вместе, и это чувство невозможности сближало их сильнее, чем любовь... Я читала всё это с сухим глазами, а в сердце продолжали рваться одна за другой натянутые до предела струнки... В одну из ночей госпожа Хана открыла молчаливому самураю своё сердце, но собачья преданность господину заставила его отвергнуть её любовь и навсегда отказаться от мечты о ней. Хана-сан приняла отказ с достоинством, сказав только, что с этого дня жизнь потеряет для неё краски, потому что с самого рождения никого ещё она так не любила. А спустя несколько дней их выследили враги и неожиданно напали. Ину-сан отдал госпоже Хане свой короткий меч, попросив её покончить с собой, когда он будет убит, чтобы не доставаться своим врагам живой. Но Хана-сан была дочерью самурая, поэтому обнажила меч и сказала, что готова умереть в бою рядом с возлюбленным... В этом месте мне пришлось остановиться и несколько раз глубоко вдохнуть, чтобы прогнать охватившую меня дрожь.

Каким-то чудом им удалось победить, но госпожа Хана получила в бою серьёзное ранение. Когда самурай донёс её до ближайшего селения, и лекарь осмотрел рану, стало ясно что ей больше не подняться с постели. Она умирала три дня. Невыносимо страдая не только телесной, но и душевной болью, госпожа Хана вынудила Ину-сана дать клятву, что тот расскажет господину об их любви, и также о том, что свой долг чести они не нарушили, и тогда в следующей жизни они переродятся вместе, если судьба будет более милосердна к влюблённым. С разрывающимся от боли сердцем самурай пообещал, что сделает всё, как она просит. Когда госпожа Хана почувствовала, что смерть вот-вот придёт за ней, она достала из дорожной котомки аккуратно сложенное нарядное алое кимоно с золотым шитьём и облачилась в него, с трудом причесала волосы, и попросила Ину-сана отнести её куда-нибудь на открытое пространство, потому что боялась, что если она умрёт под крышей, её дух никогда не найдёт дорогу в Царство Будды. В тот день пошёл снег, и он сыпал до самой ночи, укрыв землю скорбным белым покрывалом. Самурай отнёс умирающую в поле недалеко от селения, там она и скончалась, не выпуская его руку.

...Моё сердце со всего размаха ухнуло и полетело куда-то вниз, звеня обрывками лопнувших струн...

Самурай, не уберёгший доверенную ему жизнь, не посмел явиться на глаза своему горячо любимому господину с этой скорбной вестью. Он молился и плакал над госпожой Ханой до тех пор, пока снег не перестал таять на её лице. Тогда Ину-сан, верный пёс своего господина, вспорол живот над телом своей возлюбленной.

"Клятва! Он не сдержал клятву!!!" - стонала во мне онемевшая от горя душа. Я упала ничком на кровать, пытаясь справится с нахлынувшими воспоминаниями и видениями. Снег был так холоден, но я держалась за его руку, и не чувствовала больше ни боли ни холода... Как он мог не сдержать своё обещание?! Что за бессердечный поступок!

Я вскочила, машинально схватила висевшую на спинке кровати клетчатую мужскую рубашку, завернулась в неё и вылетела из спальни. Бейсбол ещё не кончился, и Хикари-но ками был так поглощён матчем, что не обратил на меня никакого внимания. С трудом хватая ртом воздух, я позвала его:

— Ину-доно!

Он вздрогнул всем телом и повернулся ко мне. Я увидела, что он побледнел.

— Ты... знаешь?.. — прошептал он, всё ещё не в состоянии справиться с собой.

— Да! — выдохнула я, и слёзы наконец-то полились неудержимым потоком по щекам, капая на рубашку. — Как ты?.. Почему ты?.. О-ох! Ну почему ты не сдержал клятву?!

— Невозможность быть вместе всегда будет сближать нас больше, чем любовь, — сказал он едва слышно, подходя ко мне. — Как ты узнала?

— Прочитала в манге.

— Где?!

— Там у тебя нашла, — мотнула я головой в сторону спальни.

— Манга наших прошлых жизней? А тебе не приснилось?

— Не знаю...

— Ладно, — вздохнул ками, обнимая меня. — Узнала, так узнала...

Мы стояли так ещё некоторое время, растерянные, молча обнявшись. Пока я не нарушила молчание:

— Знаешь, оказывается, я помню нашу первую встречу... тогда. Кажется, нас представили друг другу, ты сопровождал господина... а потом я гуляла в саду... весна была в самом разгаре, вишни цвели так красиво...

— Нет, это был персиковый сад.

— Правда? Вот этого я не помню... Ты стоял среди цветущих деревьев и улыбался чему-то, а я так удивилась, потому что ты сначала показался мне очень мрачным. Но твоё лицо было таким красивым, а глаза смотрели так ласково... Наверное, я тогда и полюбила тебя...

— Прошлое прошло и уже не вернётся, Саку-чан. Сейчас у нас другая жизнь и другие обстоятельства. Другой долг.

— И правда… — согласилась я.

Действительно, к чему растравлять понапрасну сердце? Сейчас я могу быть с ним, потому что когда-то он не сдержал клятву и мы родились слишком далеко друг от друга. Но это я переварю позже, и может быть тогда смогу принять всё как есть, без сожалений.

Ками отстранился и, весело прищурившись, внимательно оглядел меня:

— Между прочим, тэнши, разве я не говорил тебе, что не люблю, когда женщины носят мои рубашки?

Ну, рубашку-то я сняла. А потом мы долго-долго, до самого приезда Кадзэ-но ками, выясняли, что он любит...

Изнывающая от жары, я сидела под сакурой, запрокинув голову, и изучала цветущие ветви. Опадающие лепестки тихо кружились в густом знойном воздухе, истошно верещали цикады, и гигантские изумрудные мухи, привлечённые сюда запахом горячего нектара, бесстыдно донимали меня, пытаясь усесться на покрытое лёгкой испариной тело. Малышка возилась рядом, сидя на корточках в траве, ковыряла землю палочкой и сосредоточенно пыхтела. Время от времени она поднимала головку и принималась что-то быстро-быстро лопотать, но я не понимала ни слова, и только кивала головой, стараясь улыбаться как можно ласковее, хотя в таком пекле у меня это получалось с трудом. Девочку же, казалось, жара совершенно не беспокоила, но щёчки у неё раскраснелись, и на лбу блестели капельки пота.

(читать дальше)— Пата-тя-тя! — изрекла она радостно, показывая мне на раскрытой ладошке слегка придавленного жука.

— Ух ты! Кого это ты нашла?

— Зю-тя я-тя-та-а! — протянула девочка тоненьким голоском, размахивая ладошкой с жуком из стороны в сторону, от чего бедняга наверняка чуть не получил инфаркт.

Я аккуратно поймала налету маленькую ручку.

— Очень симпатичный жучок, правда? Посмотри только, какая у него красивая блестящая спинка. А теперь давай скорее отпустим его к маленьким жучатам!

Я осторожно сняла насекомое с детской ручки и посадила на лежащий в траве опавший розовый лепесток. Жучок секунд пять сидел неподвижно, потом вдруг встрепенулся и быстро-быстро пополз искать себе более укромное убежище. Малышка осмотрела со всех сторон пустую ладошку, насупила бровки и бросила на меня сердитый взгляд исподлобья. На её круглом нежном личике ясно читалось: "Вот же глупая тётка — испортила всю игру!"

— Ладно-ладно, котёнок, не злись! - попросила я примирительно, легонько щекоча кончиком пальца её ладошку, стараясь насмешить и тем самым отвлечь малышку, но она не поддалась на провокацию, плотно сжала губы, выдернула ручку и снова уселась на корточки, принявшись с удвоенной энергией раскапывать землю под лепестком, на который я посадила жука. Надеюсь, бедолага уже успел отползти достаточно далеко...

Она была так похожа на отца, что у всех, кто хоть раз в жизни видел Кадзэ-но ками, не осталось бы никаких сомнений в том, чья это дочка. Интересно, кто же та счастливейшая женщина — мать этой девочки? И, кстати говоря, где её носит, и почему именно я нянчусь тут с её ребёнком? Разумеется, мне это совсем не в тягость, да и девочка — само очарование, но почему именно я? Наверняка же это была папашина идея — выгнать бестолковую тэнши в такую жарищу на улицу поиграть с малышкой. Конечно, всё верно! — какой ещё от меня может быть толк?

— Ап-тя! — разочарованно воскликнула девочка, отшвыривая в сторону сломавшуюся палочку, вскакивая на ноги и сердито топая маленьким сандаликом.

Навскидку ей никак не больше двух, но характер уже обозначился весьма отчётливо. Нет, это определённо будет второй папаша! Ох, и намучаются же, должно быть, с ней бедные родители, когда она подрастёт! Впрочем, я не знаю, какая у неё мамаша. Вполне может статься, что какая-нибудь совершенно непробиваемая железобетонная дама... Да это даже скорее всего, раз Кадзэ-но ками позволил именно ей стать матерью его ребёнка, — такая все детские выкрутасы будет пресекать одним лишь движением брови. А вот из меня эта маленькая барышня верёвки бы вила. Если уж на то пошло, я даже панамку не в состоянии на неё натянуть: вот уже в пятый или шестой раз я то серьёзно и строго, то ласково и с прибаутками, пыталась уговорить девочку спрятать головку от палящего солнца, но каждый раз, независимо от выбранной тактики, натыкалась на ожесточённое сопротивление и возмущённый визг. Ну ладно, в конце концов, если эту упрямую головку всё-таки напечёт, я смогу попрактиковать на ней целительство. Только бы ками ничего не узнал, а то мне влетит!

Оставшись без палочки, девочка надула губки и в знак протеста тут же шлёпнулась на попу и принялась с ожесточением рвать тонкие травинки. "Совсем как её отец когда-то!.. На этом же самом месте!" — я чуть не задохнулась от невольно нахлынувших воспоминаний. Да, с точно таким же лицом он рвал тогда ни в чём не повинную молодую травку, но в глазах у него плескалась боль. Или мне всё померещилось?

— Послушай... — начала было я, но вдруг запнулась, потому что впервые осознала одну странную вещь: я совершенно не помнила, как зовут девочку! А ведь знала же, абсолютно точно знала, но почему-то сейчас напрочь забыла. До сих пор я как-то не задумываясь называла её то солнышком, то котёнком, то малышкой, но вот настоящее имя начисто стёрлось у меня из памяти.

Малышка подняла на меня раскрасневшееся личико и снова в её взгляде читалось упрямое недовольство: "Ну, что тебе ещё надо от меня, глупая тётка?" К стыду своему, я смутилась под этим пристальным взглядом не меньше, чем смущалась, когда на меня вот так же смотрел её отец. Но всё-таки уничтожение зелени надо было как-то прекратить.

— Не надо рвать травку, маленькая! — сказала я ласково, но в то же время твёрдо, чтобы запрет всё-таки дошёл до сознания капризничающей двухлетки. — Травка живая, ей больно, когда ты её дёргаешь. И в том, что у тебя сломалась палочка, травка совсем не виновата.

— Ыхым-ня! — упрямо мотнула головкой девочка и дёрнула новый пучок с такой силой, что вывороченная вместе с корнями земля полетела ей в лицо.

— Я же сказала тебе — нель-зя! — мне пришлось чуть-чуть повысить голос, делая многозначительный упор на слове "нельзя".

— Гья-я! — ответила маленькая вредина, и с явным вызовом потянулась ручонкой за новыми жертвами своего неразумного вандализма.

— Прекрати, иначе мы пойдём домой! — для верности я строго погрозила пальцем маленькой хулиганке.

Возможно мне удалось-таки на этот раз победить её детское упрямство своим непреклонным взрослым авторитетом, а может быть, ей это занятие просто надоело, но малышка не стала больше рвать травку, вскочила на ноги и начала носиться кругами вокруг сакуры. И не успела я крикнуть: "Осторожнее!", как она споткнулась о корень и со всего маха шлёпнулась, ободрав локоток о шершавый ствол. Громкий рёв тут же заставил испуганно примолкнуть всех цикад на несколько миль вокруг.

— Не реви! — сказала я холодно, стараясь подражать излюбленному тону Кадзэ-но ками. — Вот видишь, госпожа сакура наказала тебя за то, что ты делала больно травке. Вставай скорее, и иди ко мне, мы посмотрим, насколько серьёзная у тебя ранка.

Мысленно я уже попрощалась со всем белым светом, представляя, какой скандал будет, когда ками обнаружит даже самую крохотную царапинку на любимом детище. Больше, чем в чём бы то ни было, я была уверена, что этот ребёнок — самая главная его драгоценность. За то, что не уберегла чадо, мне теперь определённо светила хорошая взбучка.

Икая и всхлипывая, малышка медленно встала и поковыляла ко мне, размазывая по щекам слёзы грязными кулачками. Я вынула платок и начала приводить пострадавшую в порядок. Ссадина на локте оказалась совсем пустяковая, даже кровь не выступила, и это вселило в меня некоторую надежду, что может быть на сей раз я смогу отделаться лёгким испугом.

Уже давным-давно ничего не болело, но девочка продолжала хныкать, забравшись ко мне на колени и уткнувшись лицом в грудь, и я, хотя и хладнокровно сохраняла до последнего напускное равнодушие, в конце концов не выдержала и пожалела её, прижав к себе и легонько покачивая. Уже засыпая, она всё ещё продолжала судорожно всхлипывать и вскидывать ручки, до тех пор, пока сон окончательно не сморил её.

Долго-долго сидела я так, прислонившись спиной к стволу священной сакуры и вглядываясь в личико спящей у меня на руках девочки, прислушиваясь к её лёгкому дыханию. Маленькая копия Кадзэ-но ками. Ребёнок, который дорог мне не меньше, чем он сам. Ненаглядное сокровище, за которое я не раздумывая отдам жизнь...

Пошевелилась я только тогда, когда уже почти перестала чувствовать левую руку. Осторожно, чтобы не разбудить, переложила малышку на другую сторону, вытерла вспотевший лобик, откинула прилипшие волосики, поправила задравшееся платьице. Что-то круглое и жёсткое, как небольшой мячик, лежало у неё в кармане. Надо бы вытащить, а то неудобно... Дрожь побежала у меня по спине, когда я вынула странный предмет и разжала пальцы. Большой круглый каштан в кожуре с обломанными колючками лежал у меня на ладони. Я вздрогнула, смутно что-то припоминая, и снова заглянула в лицо девочке. И в ту же секунду я вспомнила её имя. И вместе с тем нечто важное, очень, очень важное открылось мне, нечто такое, что было способно перевернуть вверх дном всю мою прошлую жизнь в обеих реальностях. Невероятные, пронзительные старушечьи глаза ласково и неподвижно смотрели на меня. Я громко ахнула и внезапно проснулась.

Ладонь, лежащая у меня на лбу, была приятно прохладной и пахла дорогими благовониями.

— Опять кошмары, девочка? — раздался негромкий, чуть хрипловатый голос Мидзу-но ками где-то рядом с моим левым ухом.

— Нет, — ответила я, с трудом разлепив губы, — Скорее даже это был очень приятный сон.

— Ты горишь вся... Посиди спокойно минут пять, пока я восстанавливаю тебя, хорошо?

— Хорошо, — ответила я покорно и снова закрыла глаза, чтобы попытаться переварить пришедшее ко мне во сне озарение... и к великому ужасу вдруг поняла, что не помню его! До мельчайших подробностей я запомнила и каштанчик, и глаза Куруми, и то, что озарение это было, и каким важным оно было, но... о чём? О чём?!

— Успокойся, девочка, а то меня током бьёт, — попросил Мидзу-но ками. — Я не собираюсь копаться у тебя в сознании, поэтому, что бы это ни было, просто отключи его.

— Да, конечно... Прости...

— Не трать силы на переживания и разговоры, девочка моя, и без того их осталось очень немного. Сейчас я приведу тебя в чувство, подлечу, а потом мы побеседуем. Очень серьёзно побеседуем.

За несколько дней до праздника меня удалили из храма безо всяких объяснений, и всё это время я вынуждена была спать без снов. Впрочем, мне это было только на руку: оставалось больше времени на подготовку. Я не сомневалась, что коли уж живу при храме, то и обязанности одной из жриц-мико непременно возложат на меня, а это означало как минимум участие в церемониальных танцах-кагура. Мне доводилось уже танцевать на храмовых праздниках, и поначалу это казалось особенной честью, выдаваемой авансом сияющим ками своему «сосуду силы». Однако, когда я утратила статус «сосуда», из храма меня, тем не менее, не прогнали, и особой чести участвовать в ритуалах и фестивалях не отняли, поэтому и на сей раз я была уверена, что буду танцевать, и готовилась как можно тщательнее. Честно говоря, я никогда ещё так не волновалась, ведь это был моё первое появление в обществе после отречения, и я уже загодя знала, что если позволю себе хоть малюсенькую промашку, меня сожрут как противники, так и сочувствующие. И ладно бы только меня, но любая моя оплошность теперь невольно бросит тень и на Кадзэ-но ками. Может быть, он и не придаст этому большого значения — с его мрачностью и устрашающей аурой всё равно никто из тэнши не рискнёт насмехаться или осуждать в открытую, — но мне-то от этого не легче. Хотя наверно я опять вижу проблему не в том месте, где следовало бы...

(читать дальше)В день торжества ками сам явился за мной, тайком провел в жилые помещения укромными тропинками через разросшийся сад на задворках храма, а потом долго и тщательно разглаживал на мне церемониальное облачение, аккуратно расправлял складки, подтягивал пояс и собственноручно перевтыкал все шпильки, хотя и без его участия с моими волосами и одеждой был полный порядок. И всё это он проделал с такой озабоченно-серьёзной физиономией, что я, хотя и изо всех сил старалась сдержаться, наконец не выдержала и рассмеялась:

— Ну ты прямо как заботливый папаша, который собирает дочку на утренник в детском саду!

— Ещё слово, — огрызнулся ками, с силой втыкая очередную шпильку в мою причёску, — и этот папаша с удовольствием кое-кого выдерет, "дочурка". Так и знай!

Я тихо ойкнула и резко дёрнула головой, пытаясь увернуться.

— Я, может быть, даже не буду возражать, но только вечером. А то мы опоздаем на праздник.

— Не беспокойся, без нас не начнут. Сегодня у нас не Мидзу-но ками , а ты — главная "королева бала".

— Скорее, главный аттракцион.

— Ага. И твоё счастье, что для гнилых помидоров сейчас не сезон, иначе в толпе этих его чёртовых "сосудов" твоя красивая причёска долго бы не прожила.

— С помидорами напряжёнка, но тухлые яйца, например, можно найти круглый год...

Очередная шпилька безжалостно воткнулась в волосы, царапнув кожу.

— Заткнись-ка уже, острячка, пока не накаркала!

— Угу...

— Вот так, пожалуй, сойдёт! — констатировал наконец ками, чуть откинув назад голову и слегка прищурясь, с довольным видом осматривая меня с головы до ног.

Я тоже машинально оглядела себя, проверяя, насколько его "сойдёт" совпадает с моим. В общем-то ничего более приличного с моим обликом он не сотворил — "ученица додзё" осталась на своём месте. Поморщившись, я резюмировала:

— Катаны всё-таки не хватает...

— Замолчишь ты сегодня, наконец?

— Не-а! Я, может быть, хочу, чтобы ты меня выдрал.

Кадзэ-но ками незамедлительно выразил своё отношение к моим последним словам одним коротким ёмким ругательством, потом сгрёб меня в объятья, сминая все кропотливо расправленные складки.

— А я-то всё ждал, когда ты наконец зыхнычешь, что тебе страшно, но ты молодец, цветочек мой, стойко держишься. Чему-то я тебя всё-таки научил.

Я не стала отвечать, только кивнула, легонько стукнувшись лбом о его плечо. Лучше бы на самом деле выдрал, а то ещё чуть-чуть — и разревусь ведь...

Давным-давно обещанную катану я так и не получила, но подаренный Хикари-но ками танто был при мне, так что, будь я посуровее лицом и физически покрепче, вполне могла бы сойти в своём облачении скорее за телохранительницу, чем за тэнши.

— На-ка, держи, цветочек!

— Что это? — спросила я, в недоумении вертя в руках пойманный налету красный парчовый мешочек с каким-то странным орнаментом.

Кадзэ-но ками фыркнул и закатил глаза.

— Мои сигареты, дурочка. И если с ними что-нибудь случиться — ты слышала, женщина? — если только хоть что-нибудь...

— Выдерешь меня?

— О-о, нет, детка. Намного хуже, — произнёс он таким зловещим голосом, что я моментально поверила и на всякий случай заранее решила на себе это «хуже» не проверять.

Мы снова выбрались в сад на задворках, прошли по заросшей аллее до пруда, обогнули его со стороны чайного домика, в котором я когда-то отращивала себе крылья, дошли до круглой беседки, кое-как продрались через колючие кусты и вышли, наконец, на широкую дорогу, уже за пределами сада, ведущую прямиком к воротам. Мне было не совсем понятно, к чему давать такие кругаля, если из нашей спальни до главного церемониального зала можно добраться всего-то минуты за три, просто перейдя галерею, но у Кадзэ-но ками, по всей видимости, был какой-то свой расчёт.

Большие храмовые фестивали всегда проходят при участии изрядного количества приглашённых, особенно это касается празднеств, посвящённых Мидзу-но ками, и уже издалека я увидела внушительную толпу гостей. Руки у меня вмиг задрожали, ладошки вспотели, и в животе вдруг стало так неуютно и холодно, словно его доверху набили лягушками. Кадзэ-но ками величественно и неторопливо плыл по дорожке, и тёмные матовые шелка парадного облачения струились в такт его шагам. Я плелась следом, согласно регламенту, на один шаг позади, немного сместившись вправо, всё время держа перед глазами его прямую и твёрдую спину. И хотя ками казался непробиваемо спокойным, я чувствовала, как напряжены его спрятанные крылья, и могла поклясться, что добрая половина лягушек в моём животе перебралась туда от него. Очевидно, его спина каким-то образом придала мне сил, потому что, несмотря на все свои страхи, я вдруг почувствовала себя такой лёгкой и счастливой, что с великим трудом удержалась, чтобы не наброситься на него с объятьями, наплевав на дурацкий регламент.

— Вот так, выше голову, тэнши! — довольно пробормотал вполголоса Кадзэ-но ками, не оборачиваясь. — И пусть ни одна зараза — с крыльями или без — не усомнится в твоем праве принимать любые решения.

— Не беспокойся, — ответила я так же тихо. — В чём никто точно не усомнится, так это в том, что у Повелителя Ветров достойная тэнши.

— Только без фанатизма, дурочка! Отстанешь хоть на шаг — убью.

— Не беспокойся, — повторила я, прикусив губу и побыстрее проглатывая слёзы, чтобы они не успели выбраться наружу. Он всё-таки растрогал меня...

Да, в церемониальный зал можно было попасть просто и быстро, но Кадзэ-но ками непременно нужно было протащить меня сквозь толпу, и пока мы шли по дорожке к храму, я от всей души оценила этот жест. Только так, выйдя вперёд с открытым забралом, я могла бы по-настоящему разглядеть тех, с кем с некоторых пор мы стали непримиримыми врагами, и тех, в чьих глазах сейчас светилось понимание и даже в некотором роде одобрение. И разве в те мучительные для нас обоих минуты, когда воздух вокруг стал таким густым и тягучим от обращённых на нас взглядов, что, казалось, с трудом попадал в лёгкие, у Кадзэ-но ками не сжималось сердце от беспокойства, как его тэнши выдержит такое давление, да ещё и не до конца оправившись от посягательств Великой Бездны? Но он даже как будто нарочно замедлил шаг, чувствуя, что я уже начинаю потихоньку захлёбываться в вибрациях чужого осуждения и собственного разрастающегося страха, не желая давать мне ни малейшей поблажки, и я, смиренно глотая это горькое лекарство, вновь преисполнилась несокрушимого счастья, бессознательно теребя пальцами парчовый мешочек с его драгоценными сигаретами, как талисман на удачу. Сейчас Кадзэ-но ками, вместо снисходительного сострадания подаривший мне возможность пройти с гордо поднятой головой, как никогда ясно демонстрировал свою любовь.

В церемониальном зале виновник торжества сидел на почётном месте, как всегда такой ослепительно-прекрасный, что аж дух захватывало, застенчиво и кротко улыбаясь присутствующим, прямо как неовобрачная на собственной свадьбе. Кадзэ-но ками показал мне знаком, чтобы я села на его обычное место, добавив уже знакомое "Отойдёшь хоть на шаг — убью", и отправился перекинуться парой слов с Первосвященниками. Я послушно уселась, с трудом переводя дух — в зале, в непосредственном присутствии Мидзу-но ками, атмосфера гнетущей враждебности, исходившая от многих его "сосудов", становилась ещё тяжелее. Интересно, если бы кто-нибудь из них узнал, что я проткнула их божеству сердце вот этим чёрным танто, торчащим у меня сейчас из-за пояса хакама, меня линчевали бы на месте или всё-таки вывели на улицу, чтобы не осквернять храм кровью? Сцена казни так живо предстала перед глазами, что мне тут же сделалось нехорошо, я зажмурилась, прижимая к груди парчовый мешочек с сигаретами.

— Сядь нормально, девочка. Ты же не хочешь всё испортить? — услышала я тихий голос где-то рядом... и не поверила собственным ушам. Голос Мидзу-но ками! Он сидел в нескольких шагах и даже не смотрел в мою сторону, продолжая всё так же отрешённо-кротко сиять, но я могла поклясться, что... — нет, я точно это знала! — уж его-то голос я ни с чьим не спутаю. Впрочем, мне уже доводилось испробовать мысленное общение с ками, так что чему тут удивляться? Изо всех сил сконцентрировавшись, чтобы моё послание дошло, я выпрямилась и так же мысленно поблагодарила сияющего ками, одновременно ощущая, как умиротворяющее тепло начало разливаться внутри, убаюкивая расшалившихся лягушек. Когда вернулся Кадзэ-но ками, я улыбнулась ему так безмятежно, как будто вокруг нас на многие мили не было ни одной живой души, отодвигаясь назад и уступая место — по регламенту, мне положено всегда находиться чуть позади своего ками...

Пока Первосвященники по очереди произносили молитвы, обращаясь к Мидзу-но ками, я всё ждала, что меня вот-вот позовут готовиться к кагура, но никто так и не пришёл. "Всё верно, чёрные хакама тэнши Кадзэ-но ками никак не вписываются в этот праздник, тут только последняя наивная идиотка могла на что-то надеяться", — думала я с горечью, следя за счастливыми девчонками, которых уводили из зала одну за другой. Но ведь Путь тэнши — это одно, а обязанности мико — совсем другое, почему же тогда меня вот так запросто их лишили? Разве не я пахала тут с утра до ночи, готовя храм к мацури и приводя в порядок сад? Вот этот удар был гораздо ощутимее, чем чья-то там неприязнь! Но ни тогда, ни потом, я так и не дозналась, чьё это было решение. Младший Первосвященник сказал только в ответ на мои расспросы: "Не по статусу", и больше на эту тему не проронил ни слова, остальные же просто отмахивались, как от надоедливой мухи.

После молитв и приношений даров, завершивших официальную часть празднования, когда большая часть гостей разошлась по своим делам, а многие из тех, кто остался на ритуальную трапезу, вышли подышать воздухом в сад, я наконец смогла расслабиться и спокойно вздохнуть. Кадзэ-но ками тут же потребовал свои сигареты, крепко выругавшись за то, что я так варварски измяла всю пачку, но через минуту уже обо всём забыл, блаженно затягиваясь и спокойно обнимая меня, потому что регламент можно было уже не соблюдать. Мидзу-но ками общался в сторонке кое с кем из своих "сосудов", неутомимые Первосвященники, судя по всему, где-то хлопотали по хозяйству. Из тесного кружочка столпившихся у входа девиц вынырнул смущённо улыбающийся Хикари-но ками, кивнул нам, намереваясь подойти, но тут же был взят в плен другой группой радостно галдящих молодых девчонок. Несколько незнакомых мне мужчин и женщин, проходя мимо, вежливо кланялись нам, мы кланялись в ответ, причём Кадзэ-но ками отвечал на их приветствия, не выпуская изо рта сигарету.

Мне вдруг показалось, что табачный дым постепенно окутал нас такими плотными клубами, что уже стало трудно различать лица находящихся в зале. Гомон голосов сливался в равномерный убаюкивающий гул, я пригрелась, прижавшись к тёплому боку ками и почувствовала, что меня непреодолимо клонит в сон. Видимо, я уже успела задремать, потому что Кадзэ-но ками легонько потормошил меня и спросил, наклонившись к самому уху:

— Устала?

— Да, наверное, — ответила я, с трудом заставляя себя сесть прямо, пытаясь стряхнуть внезапную сонливость.

— Ничего, — пробормотал ками, прикуривая новую сигарету, — потерпи, цветочек...

Девушка в алых хакама, видимо одна из тех, что сегодня танцевали, с поклоном поставила перед нами низкий столик с сакэ и какими-то закусками. Кадзэ-но-ками тут же налил полную чашечку и протянул мне.

— Пей, детка.

Я послушно выпила, надеясь, что тёплый алкоголь немного взбодрит. Ками забрал у меня чашечку и снова наполнил.

— Давай ещё одну.

— Подожди, я так быстро захмелею... — замотала я головой.

— Я сказал — пей, и без возражений! — отчеканил он жёстко.

Я удивилась, но выпила. Что-то в его тоне не на шутку встревожило меня. Третью порцию он уже влил в меня сам, практически насильно.

— Всё, я больше не могу, мне же плохо станет! — умоляюще заканючила я.

— Да, тебе пожалуй что и хватит. Теперь спи, — сказал он, поцеловав меня в лоб, и несколько мгновений спустя я уже действительно крепко спала, уткнувшись лицом в его колени.

... Мы стояли лицом к лицу и внимательно изучали друг друга. Я — Бездну, она — меня. А потом было страшно...

В ужасе я проснулась и сразу почувствовала, что горячая сухая ладонь Кадзэ-но ками плотно зажимает мне рот — наверное, я опять кричала во сне. Другой рукой он с силой прижимал меня к полу, видно, чтобы не брыкалась. Кругом была непроглядная темень, я попыталась на всякий случай покрутить головой — вдруг удастся что-нибудь рассмотреть, — но безуспешно.

— Подожди-ка... — услышала я негромкий бархатный голос Мидзу-но ками.

Его лицо внезапно выплыло из темноты, большие чёрные глаза напряжённо всматривались в мои, как будто пытались там что-то отыскать.

— Ты видишь меня? — спросил он шёпотом. Ни ответить, ни кивнуть я не могла, поэтому просто моргнула.

— Вот и хорошо! — выдохнул он с явным облегчением. — Иди за мной.

Я испугалась, что сейчас он отвернётся и опять исчезнет в темноте, но этого не случилось. Мидзу-но ками всё так же не отрываясь смотрел на меня, и вокруг него постепенно проступал весь остальной мир: вернулся свет, звуки и запахи, я снова увидела погружённый в полумрак церемониальный зал, услышала негромкие голоса и смех гостей, из раздвинутых сёдзи с улицы доносился слабый аромат ночных цветов.

— Всё, можешь отпустить, она вернулась, — произнёс вполголоса Мидзу-но ками, откидывая рукой упавшие на лицо волосы, и всё ещё продолжая смотреть мне в глаза.

Державшие меня руки сию же секунду разжались.

— Я знал... чувствовал, что всё этим и кончится, — услышала я голос Кадзэ-но ками, и лягушки в моём животе вновь ожили и принялись в бешеном темпе метать икру. Мне почудилось, он почти рыдал!

— Перестань, сам виноват. Я предупреждал вас обоих, но ты как обычно никого не слушал. В этот раз всё обошлось, но нам нельзя ни в коем случае допустить следующего!

Кадзэ-но ками молчал, тихонько поглаживая моё плечо. Я не видела его, но отлично чувствовала каждую линию, каждую мельчайшую чёрточку его ладони. Мидзу-но ками тоже помолчал немного, потом продолжил:

— Послушай, эта девочка дорога мне не меньше, чем тебе, и я сделаю всё, чтобы Бездна не добралась до неё... Я и так очень виноват, что пошёл у тебя на поводу и забрал свою силу... Ведь видел же, что ты небескорыстно просишь, но всё равно решил помочь... и ей даже больше, чем тебе. Она — хорошая девочка, конечно, и заслуживает, чтобы её любили, вот только не замечает, глупышка, что твоя любовь ей только вредит.

— А вот если бы ты пошёл до конца и освободил её от Пути...

— Ну и что бы было? — голос Мидзу-но ками раздражённо зазвенел. — Она может этого не понимать, но ты-то?! Ты же прекрасно знаешь, чем был бы чреват такой исход! Хватит уже думать только о себе, подумай немножко и о ней тоже!

— Твоя чёртова Бездна потеряла бы её навсегда, идиот! — зашипел Кадзэ-но ками. — Если бы ты освободил её сразу... Я же всё время был бы с ней и не допустил ничего такого! А теперь у меня, по сути, связаны руки, и виновата в этом твоя чёртова жалость, от которой всем один только вред! Ты просишь не мучить её и отпустить? К тебе, который и имени-то её не помнит?

— Помню. Я никогда не забываю имена своих тэнши.

— Она любит меня...

— Ну пойми же, упрямая башка, я не собираюсь разлучать вас!

— Не перебивай! Она любит меня и поэтому не вернётся к тебе, даже если будет понимать, что с ней происходит. Она останется не из-за себя — из-за меня. Да, может эта дурочка и не до конца осознаёт, какую игру затеяла с собственной судьбой, и не понимает, что жертва её в данном случае чересчур велика, но если она хочет что-то отдать во имя меня, я не имею права не принять это. Думаешь, мне легко смотреть, что она сейчас вытворяет с собой по незнанию и глупости? Но что бы ты мне ни говорил, отречение не может быть формой любви! Отвергнуть её жертву для меня означает отвергнуть и её саму... И поэтому я приму всё!

Мидзу-но ками закрыл лицо руками и помотал головой.

— Ты упрямый кретин! Значит, когда Бездна окончательно поглотит её сущность...

— А вот это вряд ли! У этой девчонки такое сердце, что любую Бездну насквозь прожжёт. И если бы ты, призвавший её ками, хоть иногда сам думал о ней, как советуешь мне, ты бы это давно уже понял.

Мидзу-но ками замер на мгновение, потом отнял от лица руки.

— Ты это серьёзно? — спросил он с тревогой. — Ты действительно ничего не понимаешь? Не видишь, что Бездна, которая пытается её поглотить — уже НЕ МОЯ?

Кадзэ-но ками фыркнул и попытался усадить меня рядом, но кости будто бы растворились в моём теле, и я беспомощно завалилась на бок. Ками изо всех сил встряхнул меня, потом сурово зашипел, приложив губы к самому уху:

— Встань на ноги, малахольная! Немедленно, или я не знаю, что с тобой сделаю!

— Бесполезно, пусть даже не пытается, - вздохнул Мидзу-но ками. — Такое состояние продлится ещё дня три-четыре, и то в лучшем случае...

Но Кадзэ-но ками сделал вид, что не слышит.

— Встань на ноги! — повторил он, делая длинные весомые паузы между словами. — Я сказал... поднимись... на свои чёртовы ноги... идиотка!

И когда я всё-таки встала, сама толком не понимая, как у меня это получилось, он повернулся к Мидзу-но ками и сказал, доставая сигарету:

— Три-четыре дня, да?

Сияющий бог только хмыкнул в ответ.

— Я давно уже знаю, что это не твоя Бездна, — продолжил Кадзэ-но ками, прикуривая. — И то, что это — ЕЁ СОБСТВЕННАЯ Бездна, мне без разницы. В этом мире нет такого дерьма, из которого я бы не вытащил эту детку.

Мидзу-но ками горько усмехнулся:

— Не будь таким самонадеянным, пожалуйста.

— Не путайся больше у меня под ногами, сделай одолжение! — прошипел, прищурившись, Кадзэ-но ками, потом повернулся ко мне — Ну, и что ты тут до сих пор торчишь, как хрен под солнцем? Мы уходим! Давай, цветочек, двигай своими грёбаными ногами в грёбаную спальню! Я тебя сегодня ещё выдрать обещал, кажется. Шустрее, что ты как варёная каракатица, в самом деле?

Вот именно варёной каракатицей я себя сейчас и чувствовала. К счастью, пока я спала, большинство гостей уже изрядно напились и почти перестали обращать на нас внимание, поэтому никто не заметил, что со мной что-то не так. Втолкнув меня в комнату и с шумом задвинув сёдзи, Кадзэ-но ками без сил повалился на пол и закрыл глаза. Я как подкошенная рухнула следом.

— Ты готова умереть, цветочек? — спросил он тихо, не открывая глаз.

Речь ещё не вернулась, поэтому я только сдавленно мяукнула в ответ.

— Зря. Нам ещё рано сдаваться, детка.

***

— Нужно было послушаться его и вернуть тебя сразу, — прерывисто шептал Кадзэ-но ками, задыхаясь от собственных поцелуев. — Сперва хорошенько выдрать за глупость, а потом за шкирку притащить к нему в спальню... и ничего бы не было... никаких Бездн, цветочек мой!

Говорить я по-прежнему не могла, поэтому только беззвучно плакала под его губами. Вернуть меня? Что ты такое говоришь, любимый? Разве я вещь или собака? Пусть я сколько угодно буду для тебя бестолковой дурындой, неуклюжей идиоткой и варёной каракатицей, но вернуть меня ты сможешь только в виде трупа!

Ками потратил слишком много силы за один раз, чтобы поднять меня на ноги и довести до спальни, и пока он восстанавливался, мы так и лежали там же, где рухнули, в темноте, на татами, под пристальными взорами драконов на потолке. Потом я почувствовала, как он нашёл мою руку, ласково погладил каждый пальчик, и вдруг неожиданно изо всех сил сжал так, что у меня от боли градом покатились слёзы. И в то же мгновение я вспомнила, что мне снилось сегодня в церемониальном зале. Нет, не просто вспомнила... кажется, в ту секунду я окончательно прозрела, как будто разрозненные кусочки мозаики, хаотично вертевшиеся в моём сознании, вдруг фантастическим образом сложились в единое целое.

Хотя я видела собственную Бездну, она больше не пугала меня. Именно её появления они все и боялись, наблюдая, как я справляюсь с посягательством Бездны Мидзу-но ками. По всем раскладам я должна была неминуемо ей проиграть, но что-то всё время мешало мне сдаться, и вот это самое "что-то" было куда опаснее самого проигрыша. Сияющий ками не освободил меня от Пути, чтобы, когда его собственный мрак поглотит глупую тэнши, вздумавшую вдруг отречься, можно было бы относительно безболезненно вытащить её обратно. Оставаясь ЕГО последовательницей, постигая ЕГО могущество, я была бы родным элементом и в ЕГО Бездне. Потрепало бы меня, может быть, хорошенько, но навряд ли серьёзно покалечило. И в том, что я непременно проиграю, Мидзу-но ками был полностью уверен. А потому что просто не могло быть по-другому. Никогда не было и не могло быть. Но вопреки всем его ожиданиям, я ходила по краю, и почему-то не падала. Бездна же, оставаясь раз за разом без добычи, начала возмущаться, усиливая интенсивность влияния и распространяясь в самом Мидзу-но ками настолько, что он перестал её контролировать и чуть не поплатился за собственную доброту. Чёрный танто Хикари-но ками решил эту проблему: раненная, съёжившаяся Бездна отползла и на какое-то время затаилась в глубинах сущности сияющего божества, прекратив терзать нас обоих.

Кадзэ-но ками тоже знал заранее, что Бездне я проиграю. Боги, что, должно быть, творилось у него на душе в те дни! Он понимал, что после моего поспешного отречения наше с ним обоюдное время сократилось максимум до двух-трёх недель, а потом... узнала ли бы я его вообще потом, когда выбралась из Бездны? А если бы даже и узнала, то, что осталось бы от моей сущности, и отдалённо не напоминало бы уже тот цветочек, который он полюбил. Вот зачем Кадзэ-но ками применил тогда "поводок" — он пытался выиграть время, выцарапать у судьбы хотя бы лишний месяц-другой, чтобы постараться навсегда запомнить и сохранить глубоко в сердце меня нынешнюю. Ох, если бы он только рассказал мне всё с самого начала! Я никогда не попросила бы снять "поводок", из кожи бы вон вылезла, чтобы лишний раз не огорчать его... Но вдруг мой ками увидел, что я борюсь, да так отчаянно, что в его кровоточащем сердце затеплилась надежда. Да-да, мы обязательно победим, мы это сможем! Он будет рядом и поможет, советом, силой, да чем угодно, лишь бы я продолжала сражаться дальше. Какой бы вопиющей глупостью не считал он мои жалкие попытки пойти против судьбы, сейчас эта глупость была нашим единственным козырем, но разыграть его нужно было предельно аккуратно, потому что просто-напросто второго шанса бы не было. Чем дольше и отчаяннее я сопротивлялась, тем опаснее для меня становились последствия встречи с Бездной, и тем страшнее было бы проиграть. Мидзу-но ками, пытавшийся силой вырвать у меня клятву в ту злополучную ночь, под сакурой, был уже на грани отчаяния, потому что чувствовал — я отдалилась от выбранного Пути настолько, что перестала быть чем-то родным для него и его Тьмы. В случае проигрыша, это означало только одно: смерть моей души. Полное растворение в Бездне. Без перерождения. Навсегда. И сияющий ками готов был пойти на любые жертвы, только бы этого не допустить. Он умолял Кадзэ-но ками не рисковать мной и уступить, пока оставалась ещё возможность хоть как-то помочь, но мой ками пошёл ва-банк, и отступать не собирался. То ли он слишком верил в нас обоих, то ли добровольно расстаться со мной было выше его сил... И тогда Мидзу-но ками всё замкнул на себя... Сумею ли я хоть когда-нибудь отблагодарить за его доброту? За то, что в том сне он встал с открытой грудью между мной и моей судьбой, и судьба не выдержала такого искушения и поддалась, подарив мне звёздный свет и чёрный танто...

Сейчас я уже знала, каким таким невероятным чудом мне удалось не свалиться в Бездну Мидзу-но ками. Это было то же самое чудо, благодаря которому я выиграла свой поединок, вдрызг его проиграв: та вторая юката, которая не была иллюзией и силой, — это была любовь Кадзэ-но ками. Сколько бы ни твердил тогда ему холодный здравый смысл, что мне НЕЛЬЗЯ ни в коем случае победить, чтобы необдуманное отречение не состоялось, сердце — ревнивое, страдающее, эгоистичное и влюблённое сердце — желало обратного, и желание это было так сильно, что в конце концов достигло огромной концентрации и материализовалось. Ками, так боявшийся, что кто-нибудь ненароком заглянет ему в душу и выведает все его потаённые чувства, не стал сдерживаться, раскрыв свою привязанность перед четырьмя очень важными свидетелями, и таким образом моя условная победа была более чем щедрым даром, который я, при всём при том, даже не смогла бы тогда по достоинству оценить, поскольку не понимала до конца, что происходит. И сейчас-то я всё поняла только лишь благодаря тому, что видела во сне свою страшную Бездну и теперь знала, почему она вдруг раскрылась в душе бестолковой смертной тэнши, не обладавшей ни достаточной волей, ни могуществом. Сколько бы я ни убегала, как бы старательно ни пряталась в тёплых руках Кадзэ-но ками, его Путь никогда не станет моим постижением. Как рыбе необходима вода, так и мне не победить свою природу и никогда не достичь могущества без силы Мидзу-но ками. Как бы сильно ни любила я сейчас, моё сердце всегда будет против воли рваться туда, где осталось моё призвание... мой Путь... постижение... ками, призвавший меня... потому что когда-то в обеих реальностях я была рождена ДЛЯ НЕГО.

Собрав каким-то чудом сохранившиеся во мне последние капли силы, я высвободила руку и неуклюже, как раз подстать варёной каракатице, обняла своё любимое божество. Бездна, которой я смотрела сегодня в глаза, возникла ещё до моего отречения, в тот самый миг, когда я впервые захотела познать Кадзэ-но ками, проникнувшись чёрной горечью его ледяных космических глаз. С тех пор я сама, без чьей-либо помощи, методично разрывала себя пополам, любя одного, устремляясь к другому, пока не проделала в собственной душе брешь, и чем дальше, тем сильнее эта брешь разрасталась, достигнув, наконец, таких размеров, что меня начало неуклонно засасывать в неё. И здесь, по большому счёту, моё отречение не сыграло никакой особенной роли: рано или поздно всё случилось бы так, как оно и случилось... Надо же, своя собственная маленькая чёрная дыра! О, да мне действительно было бы чем гордиться!.. Не будь это так страшно...

Всё время, пока он крепко прижимал меня к себе, слёзы беззвучно продолжали катиться по моим щекам. Не от страха или жалости к себе. Мой ками не мог плакать, и сейчас я делала это вместо него.

— Завтра... — шептал он, закрыв глаза, — я сам отведу тебя к нему... Силком потащу, если упрёшься!.. Только он знает, как справляться с Безднами, потому что из всех нас только у него она есть. Не делай такие скорбные глазюки, цветочек! Если бы он не отыскал тебя сегодня в этой чёртовой темноте...

Ты никуда меня не поведёшь! Я не хочу! Ох, ну почему я не могу сказать это?! Пальцы сами собой сжались, но на то, чтобы хорошенько стукнуть, сил уже не осталось, поэтому я просто упёрлась кулаком ему в грудь, чувствуя, как гулко там, в глубине, стучит сердце. Не ты ли обещал что-нибудь придумать? И разве не ты сказал мне полчаса назад, что нам ещё рано сдаваться? Теперь, когда я понимаю, что происходит... теперь я так же ясно вижу и то, почему это всё происходит. Я люблю Мидзу-но ками, и поэтому он мне нужен. Я люблю тебя, и нужна тебе... и поэтому ТЫ нужен мне гораздо, гораздо сильнее! Ты слышишь? Слышишь? СЛЫШИШЬ?!

— Да...— ответил ками, ещё крепче обнимая меня, — я слышу...

И спустя секунду припозднившиеся гости в церемониальном зале едва не поперхнулись закусками, услышав его дикий вопль, а в соседней с нашей спальне Хикари-но ками наверняка попадали со стен все охранные свитки.

— Мать твою, цветочек! Как ты это сделала?!

Спросил бы что-нибудь полегче, счастье моё!..

***

Как и следовало ожидать, на следующее утро никто меня никуда не повёл...

Я проснулась в одиночестве, далеко за полдень, силясь вспомнить, как засыпала накануне, но в памяти образовался неприятный провал. Стоило чуть сильнее напрячься, как голова моментально отзывалась резкой пульсирующей болью, и в конце концов мне всё же пришлось оставить эти мучительные и абсолютно бесполезные попытки. По большому счёту это было неважно, да и без того я чувствовала себя достаточно скверно. Но всё-таки теперешнее моё состояние было куда лучше вчерашнего. Пошевелив под одеялом рукой, я отметила, что снова чувствую собственные кости, и уже одно это открытие вселило в меня некоторую надежду на то, что всё, может быть, и не так уж плохо, как кажется. "Привет!" — прошептала я, обращаясь к парящим драконам на потолке, чтобы проверить, вернулась ли способность говорить, и заново обретённый голос ещё никогда не казался мне таким важным и нужным. Всё-таки прогноз Мидзу-но ками относительно трёх-четырёх дней не сбывался.

Вставать совершенно не хотелось, но нужно было поесть, чтобы хоть как-то восполнить вчерашнюю потерю сил, да и найти Кадзэ-но ками тоже бы не мешало. Тихонечко, по-старушечьи охая, я не без труда выбралась из-под тёплого одеяла, и практически на четвереньках поползла в ванную. Умывшись и кое-как пригладив растрепавшиеся волосы, я накинула поверх своего тонкой ночной юкаты тёмное клетчатое авасэ Кадзэ-но ками и осторожно, по стеночке, побрела в Правое крыло к Младшему Первосвященнику, небезосновательно рассчитывая на то, что меня там по крайней мере накормят. Всё-таки слабость оказалась сильнее, чем я предполагала, да и голова кружилась очень уж сильно, меня даже начало немного мутить.

— Доброе утро, — прошелестела я, раздвигая сёдзи и практически без сил вваливаясь в комнату, обычно служившую всем обитателям храма чем-то вроде столовой.

Аромат корицы и тёплой выпечки чуть не свёл меня с ума ещё по дороге, и я вполне справедливо опасалась, что тем, кто поздно встаёт, обычно ничего вкусного не остаётся. Но то ли после вчерашнего мацури все спали дольше обычного, то ли из-за бурных возлияний накануне теперь страдали естественным похмельным снижением аппетита, но первое, что бросилось мне в глаза, когда я вошла, — внушительная гора румяных круглых коржиков в плетёной корзинке прямо посередине низкого столика с котацу. За столом, накрыв ноги одеялом, с отрешённым лицом, подперев кулаком щёку, сидел Старший Первосвященник, гипнотизируя взглядом печенье. Напротив него расположился Хикари-но ками, и с таким же отсутствующим видом потягивал кофе из большой зелёной кружки. По обоим было видно, что предыдущая ночь у них выдалась весьма насыщенной. На моё тусклое приветствие они лишь вяло кивнули и пробубнили что-то невнятное, только ками выдвинул из-под столика коленом дзабутон, как бы приглашая меня сесть.

— А, Саку-чан! И тебе доброго утречка, — прощебетал Младший Первосвященник, выглядывая из кухни.

Выглядел он не лучше брата, однако же улыбался, как ни в чём не бывало.

— Садись-садись, позавтракай с нами! — закричал он, тотчас нырнув обратно.

— Спасибо, с удовольствием, — отозвалась я, но, должно быть, всё же не достаточно громко для того, чтобы он услышал меня.

Ками и Старший Первосвященник, не изменив поз, сидели всё с теми же задумчиво-созерцательными выражениями на лицах. Мне не хотелось прерывать их полумедитативное состояние, но я всё же робко поинтересовалась:

— А... где же Кадзэ-но ками?

Услышав вопрос, оба как по команде встрепенулись и фыркнули.

— Он ушёл, Саку-чан. В... ммм... на станцию, в комбини, — протянул ками, отхлёбывая кофе. — Видишь ли, сигареты где-то потерял, вот и поехал... то есть... эээ... пошёл, потому что ключи от своей машины он не нашёл.

Быстренько, насколько позволяло моё состояние, я прикинула в уме расстояние от храма до ближайшей станции... Ничего себе! Это же не меньше часа пешком только в один конец! И то, если идти достаточно резво.

— Как так не нашёл? У него же ключи от "единорога" всегда при себе. И запасные есть в спальне, я видела...

— Он хотел было поискать в спальне, но чтобы он там не разбудил тебя ненароком, мы уговорили твоего ками прогуляться пешком, — включился в разговор Первосвященник, сунув руку под свой дзабутон и со стуком шлёпнув передо мной на стол ключик со знакомым брелоком. — И просто удивительно, как это он так легко согласился...

— Мне не удивительно, — проговорил Хикари-но ками, выуживая откуда-то из-под стола почти полную сигаретную пачку и аккуратно кладя её рядом с ключами. — Вот, передай, пожалуйста. Мы потом сами извинимся...

— За что извинитесь? — непонимающе захлопала я глазами на ками. В моём заторможенном разуме паззл пока не сложился.

Ками вздохнул и покосился на Первосвященника. Тот продолжал гипнотизировать горку печенья и никак не отреагировал на мой вопрос.

Из кухни весело выпрыгнул Младший Первосвященник с такой же зелёной кружкой, как у Хикари-но ками, и радостно мурлыкая что-то себе под нос, поставил её передо мной на стол, отодвинув в сторону ключи и сигареты.

— Твой ками успел достать нас всех с утра бесконечными песнями про то, как ты ночью с лёгкостью смела печать, разделяющую ваши сознания, хотя он, в отличие от некоторых, никогда не призывал тебя, и всё такое, Саку-чан, — сообщил он мне, всё так же радостно улыбаясь.

— Мы, разумеется, тоже порадовались за тебя, и полностью разделили его чувства, но слушать всё это по двадцатому разу было невыносимо... — мягким, как бы извиняющимся голосом продолжил Хикари-но ками.

— Сначала нам удалось незаметно припрятать сигареты, и это само по себе уже было редкой удачей и весомым поводом отправить нашего дорогого Кадзэ-но ками в комбини, чтобы посидеть уже, наконец, в тишине, — снова подхватил Младший Первосвященник.

— А уж когда он начал искать свою ненаглядную пачку по всем карманам и не заметил, как выронил на одеяло ключи от машины, мы поняли, что справедливость на нашей стороне, — моментально оживляясь, захихикал Старший.

— Мы не со зла, мы извинимся, — закончил Хикари-но ками.

Странно, но их мальчишеская выходка совсем не удивила меня. Удивило другое. Чтобы Кадзэ-но ками, готовый удавить любого, кто потянется к его драгоценной сигаретной пачке, вдруг настолько увлёкся, что выпустил её из виду...

— То, что я сделала ночью... это настолько... круто? — спросила я неожиданно.

— С чего ты взяла? — моментально насупился Старший Первосвященник. — Ничего в этом такого нет, обычное дело для многих посвящённых. Ты ведь уже однажды разбивала печать в "коридорах", разве нет?

— Да, разбивала... — пробормотала я, опустив голову. — Тогда почему он так этому радуется?

— Да он всегда радуется, — хмыкнул Первосвященник. — Только и слышу в последнее время: "мой цветочек то", да "мой цветочек сё"...

— Хватит говорить глупости, брат! — шлёпнул его по спине Младший. — Ты иронизируешь вот, а девочка, чего доброго, поверит! Не слушай его, Саку-чан, пей кофеёк, пока не остыл.

Что-что? К-кофеёк? Только сейчас я догадалась сунуть нос в кружку, и обнаружила, что там и в самом деле кофе. Я так привыкла получать от Младшего Первосвященника только чай, что и на этот раз не ожидала ничего другого. Ужас! Крепкий чёрный кофе! Без сливок и даже без молока! Но он же прекрасно знает, что я кофе не пью.

— Простите... а почему... не чай? — спросила я, краснея от того, насколько, должно быть, невежливо прозвучал мой вопрос.

Первосвященник удивлённо вскинул брови.

— Так твой ками же сказал мне сегодня, что отныне ты пьёшь по утрам только кофе. Крепкий, чёрный и баз сахара.

"Да что же это? Он надумал угробить меня, что ли?" — завопила я про себя, постаравшись при этом изо всех сил сохранить хотя бы внешнюю благовоспитанность.

— Ах-хах, извините. Просто он, как обычно, не счёл нужным сообщить это МНЕ, — пролепетала я, холодея при одной мысли о том, что кофе пить всё-таки придётся, чтобы не обидеть заботливого и доброго Младшего Первосвященника. — В любом случае, благодарю Вас!

— Пей на здоровье, девочка, — ответил он с улыбкой и отошёл к буфету, чтобы вытащить кое-какую посуду.

Зажмурившись, я осторожно сделала малюсенький глоточек. Наверное, это был просто шикарный кофе, как и всё, приготовленное Младшим Первосвященником, но... я терпеть не могу кофе!

То ли из робости, то ли из скромности, то ли из-за всего разом, но я постеснялась взять печенье без приглашения, и никто почему-то так до сих пор и не догадался мне его предложить. Поэтому, подавляя тошноту, я меланхолично прихлёбывала свой мученический горький напиток, ожидая с надеждой, что вот сейчас кто-нибудь из них спохватится и исправит эту досадную оплошность. Но все молчали, словно сговорившись. Когда Хикари-но ками протянул, наконец, руку и взял одну печенюшку, я уже готова была, набравшись наглости, сама просить разрешения приобщиться к трапезе. Но так и не набралась. Ками откусил кусочек, тщательно прожевал, проглотил, откусил ещё один, прожевал уже гораздо медленнее и тщательнее, потом нахмурился, повертел в руках то, что осталось, и проворчал, не отрывая глаз от надкусанного коржика:

— Что это такое и как его есть? Опять тут корицы больше, чем муки.

— Эй, хватит занудствовать, бес тебя задери! — вступился за брата Старший Первосвященник.

Младший, всё это время возившийся возле буфета, медленно подошёл к столу и хмыкнул, сложив на груди руки. Он улыбался, но глаза его в тот момент были такими... такими... что я тут же горячо возблагодарила небеса за то, что не посмела отказаться от кофе. Хикари-но ками однако же, не дрогнув, выдержал этот зловещий взгляд.

— Не ешь, если не нравится, — медовым голоском почти прошептал оскорблённый в лучших чувствах Первосвященник, схватил со стола корзинку и мигом переставил её на буфет.

В душе я стонала навзрыд, провожая глазами уплывающую еду. Но, чёрт, теперь мне было совсем уж неудобно просить это злосчастное печенье — а ну как Младший решит, что я издеваюсь? Мысленно я хорошенько обругала Хикари-но ками: где так сама скромность, а тут не мог промолчать! Подумаешь, корицы ему много! Да пусть хоть совсем без муки будет...

Следующие минут десять-пятнадцать прошли в абсолютнейшей, почти благоговейной тишине, нарушаемой только сердитым сопением Младшего Первосвященника и тихим звяканьем переставляемой посуды.

— Ладно, всем спасибо, я пошёл, — как ни в чём не бывало сказал Хикари-но ками, с неторопливым достоинством поднимаясь на ноги.

— Иди-иди, — буркнул в ответ Младший Первосвященник. — Осторожнее за рулём.

— Обязательно. Покорнейше благодарю за заботу, — нарочито вежливо отозвался ками.

Я стремительно проглотила остатки ненавистного кофе и торопливо пролепетала:

— Спасибо за кофе! Можно мне тоже пойти, а то что-то нездоровится?

— Конечно-конечно, Саку-чан, — отозвался Первосвященник уже куда ласковее. — Иди, отдохни как следует. Ты очень бледненькая сегодня.

"Ещё бы не быть бледненькой! — чуть не всхлипнула я, выскакивая побыстрее за дверь вслед за Хикари-но ками. — Целая кружища противного кофе, да на голодный желудок!.. Ох!"

— Проводить тебя до спальни? — спросил ками, заботливо поддерживая меня под локоть.

— А под сакуру можешь? — поинтересовалась я после минутного раздумья.

— Могу, — улыбнулся он. — Ну что, прокатишься у меня на спине?

— Нет-нет, ни в коем случае! Не хочу быть захребетницей. Своими ножками как-нибудь дойду, — улыбнулась я в ответ.

— Это Кадзэ-но ками ругал тебя захребетницей?

— Да нет, не то чтобы ругал. То есть я хочу сказать... все эти его колкости и грубости всегда уместны и очень стимулируют... Они как музыка для меня, понимаешь?

Хикари-но ками озабоченно заглянул мне в лицо.

— Что они подмешали в этот кофе? Ты такая откровенная сегодня... Вообще-то я впервые вижу кого-то, кому бы нравились ругательства Кадзэ-но ками. Но, знаешь, я понимаю. Если он ругается, значит неравнодушен — ты ведь так думаешь, да?

— Ну... да. Примерно...

Хикари-но ками отвёл меня под сакуру и даже принёс одеяло, чтобы я не простудилась. Его забота так тронула меня, что я чуть было не попросила большой бутерброд вдогонку к одеялу, но всё-таки постеснялась. В конце концов он ведь собирался куда-то уезжать, и нянчится со мной в его планы никак не входило. Скоро уже должен вернуться мой ками, и тогда уж либо я, наконец, поем, либо меня добьют ещё одной большой кружкой кофе по его распоряжению. Странно, конечно, что за нелепая идея его посетила с этим дурацким кофе?

Бывший наставник попрощался и ушёл, а я завернулась как следует в одеяло и устало привалилась к стволу, закрыв глаза. Головокружение и тошнота усилились ещё больше, слабость накатывала волнами, одна мощнее другой. Но здесь, на воздухе, под любимой целительной сакурой, мне было спокойнее, чем в постели под пристальным взглядом суровых драконов на потолке в спальне Кадзэ-но ками. Интересно, сколько всего они видели там? Скольких женщин вот так же строго разглядывали, с нарисованных небес выпученными нарисованными глазами...

Я не заметила, как уснула.