Что почитать: свежие записи из разных блогов
Категория: проза и поэзия
Виэль Эзис, блог «Океан иномирья»
Роман окончен, а история идёт дальше
Понемногу просматриваю сюжет второго тома "Книги Аэссы". Хоть и были у меня после окончания "Права на жизнь" мысли "больше никогда на это не подпишусь!", но я предполагала, что со временем моё мнение может измениться.
Тем не менее, ничего не обещаю и никакими планами себя связывать не намерена.
"Книга Аэссы" изначально задумывалась как многотомник, в котором есть сквозная сюжетная линия, так что в первой части заранее расставлены некоторые отсылки к будущим. Ну и по концовке ясно, что дело на этом не закончилось, и у персонажей впереди немало трудностей.
В качестве главного героя на этот раз выступает героиня - изначально она возникла как эпизодический персонаж, но оказалась своевольной и инициативной личностью, настойчиво вклинилась в сюжет и повернула его в нужную сторону, взяв на себя немалые обязательства, которые теперь придётся выполнять. Вот о том и пойдёт речь во второй части истории.
Несмотря на то, что главная героиня - юная девушка, романтической линии в сюжете либо не будет вовсе, либо она будет очень побочной и без участия ГГ. А приключенек будет больше, чем в первой книге. Впрочем, как и прежде, интриги-заговоры-расследования - это не моё, сюжет достаточно прямолинейный, а главная интрига заключается в том, как героям удастся выбраться и какой выбор они сделают.
Параллельно с событиями второй книги разворачиваются события третьей (так что называть их второй и третьей - это чистая условность, с тем же успехом можно поменять нумерацию), но они между собой мало связаны. Третья - прямое продолжение первой с теми же героями, её я пока полностью не просматривала, хотя наброски сцен по ней давно есть. С точки зрения сюжета вторая - это сайд-стори, но с точки зрения идеи цикла - наоборот, сайд-стори - это третья (хотя это не точно). Вот так всё непросто.
Эх, где моя маленькая толпа фанатов, которых бы обрадовала эта новость 
leipephilene., блог «still life painting.»
|
Короче говоря, Мор относился к категории людей более опасных, чем мешок, набитый гремучими змеями. Он был полон решимости докопаться до логической основы Вселенной.
План при всей своей похвальности вряд ли осуществимый, поскольку логикой здесь и не пахло. Собирая мир, Создатель выдал на-гора массу выдающихся и в высшей степени оригинальных идей. Однако сделать мир понимаемым в его задачу не входило.
Терри Пратчетт, "Мор, ученик Смерти"
Psoj_i_Sysoj, блог «Рим под знаком Розы»
Дом весталок. Маленький Цезарь и пираты
– Как славно, что мы встретились, Гордиан! Скажи-ка мне, ты слышал о том, что говорят на Форуме о юном племяннике Мария, Юлии Цезаре?
Так обратился ко мне мой добрый друг Луций Клавдий, окликнув меня на ступенях Сениевых бань. Он, похоже, уже покидал их, в то время как я только пришёл.
– Если ты имеешь в виду ту старую историю о том, как, будучи в Вифинии, прелестный юноша Цезарь слишком хорошо вошел в роль царицы при царе Никомеде [1], то я её уже слышал – причём от тебя же, и от раза в раз со всё более интригующими подробностями.
– Нет, что ты, та сплетня уже быльём поросла. Я говорю об истории с пиратами, выкупом, местью – и распятиями!
Я окинул его непонимающим взглядом.
Луций расплылся в улыбке, от которой его двойной подбородок слился в единый валик. Его пухлые щёки рдели от банного жара, рыжие кудряшки ещё туже завились от влаги, а глаза посверкивали тем особым блеском, свидетельствующим об исключительном удовольствии первым поделиться на редкость пикантной сплетней.
читать дальшеЯ, не чинясь, признал, что ему и впрямь удалось распалить моё любопытство, однако, учитывая, что он уже почтил бани своим посещением, в то время как я только прибыл, в особенности рассчитывая на горячий бассейн по причине морозного весеннего воздуха – увы, истории придётся обождать.
– Ещё чего, и позволить, чтобы её пересказал тебе кто-то другой, переврав всё, что только можно? Как бы не так, Гордиан! Ну уж нет, тогда и я пойду с тобой! – с этими словами он жестом велел своей свите поворачивать оглобли. Его костюмер, парикмахер, маникюрщик, массажист и телохранители выглядели немного сбитыми с толку, но безропотно подчинились воле хозяина.
Для меня это обернулось неожиданной удачей, потому что их присутствие оказалось как нельзя кстати. Вифезда не жалела сил и времени на мою стрижку, да и прикосновение её пальцев творило чудеса, но Луций Клавдий был достаточно богат, чтобы позволить себе штат самых лучших умельцев в своей области. Не стоит пренебрегать знакомством с состоятельным человеком хотя бы ради редкого доступа к услугам его рабов. На протяжении блаженных минут, в течение которых ногти на моих ногах и руках были старательно подстрижены, подпилены и отполированы, волосы тщательно подровнены, а борода обрита без единой царапины, Луций то и дело пытался возобновить свою историю, так что мне приходилось прерывать его, чтобы заручиться гарантией в благополучном завершении всех процедур.
Лишь после вторичного погружения в горячий бассейн я наконец дал ему отмашку, и, в то время как наши головы терялись среди клубов пара, словно острова в тумане, Луций приступил к своей морской истории.
– Как тебе известно, Гордиан, в последние годы проблема пиратства встала необычайно остро.
– Вини в этом Суллу, Мария и гражданскую войну, – отозвался я. – Войны порождают беженцев, а они пополняют собою число бандитов на больших дорогах и пиратов на морских просторах.
– Это да – но что бы ни послужило тому причиной, все мы вынуждены иметь дело с последствиями. Корабли захватывают и грабят, граждане Рима становятся заложниками.
– А Сенат, как всегда, ни на что не в силах решиться.
– Ну а что они могут сделать? Вот ты бы сам решился передать командование флотом какому-нибудь жадному до власти военачальнику, чтобы он обратил эту силу против своих политических соперников, развязав новую гражданскую войну?
– Между молотом в виде вояк, наковальней в виде разбойников и с Сенатом в роли кузнеца – порой я не вижу для нашей славной Республики никакого будущего, – покачал головой я.
– Как и все думающие люди, – признал Луций. С минуту мы помолчали, отдавая должное скорбным думам о судьбах Рима, затем он с новой силой ухватился за нить прерванного рассказа.
– В любом случае, говоря, что пираты настолько обнаглели, что не брезгуют похищениями римских граждан, я не имел в виду каких-то там купцов с торгового судёнышка. Я веду речь об именитых, благородных римлянах, на которых даже невежественным пиратам не следует поднимать руку. О самом Юлии Цезаре.
– И когда это стряслось?
– В самом начале зимы. Цезарь провёл лето на Родосе, изучая риторику под началом Аполлония Молона [2]. Его направили служить помощником правителя Сицилии, но он приложил все усилия, чтобы подольше задержаться на Родосе, и отплыл перед самым закрытием навигации. Отчаливший от острова Фармакуза [3] корабль преследовали и захватили пираты, и Цезарь со свитой стали их пленниками!
Луций приподнял бровь, отчего его мясистый лоб покрылся любопытным узором морщин.
– А теперь прими во внимание, что Цезарю всего двадцать два года от роду, что, возможно, и объясняет его отчаянную храбрость. А также держи в уме, что он необычайно хорош собой, а богатство и связи практически всегда позволяли ему добиться всего, чего бы он ни пожелал. И вот, вообрази – он обнаруживает, что попал в лапы сицилийских пиратов, кровожаднейших негодяев на свете! Думаешь, он съёжился под их угрозами? Склонил голову? Явил собою покорность и смирение? Как бы не так! Всё вышло как раз-таки наоборот! Он насмехался над своими пленителями с самого начала. Когда они сообщили, что намерены потребовать за него выкуп в полмиллиона сестерциев, Цезарь расхохотался им в лицо! Они будут полными идиотами, если за такого заложника, как он – так он им и сказал – они не потребуют хотя бы миллион – что они тотчас и сделали!
– Любопытно, – бросил я. – Оценивая свою жизнь настолько высоко, он принудил и пиратов к тому же. Полагаю, даже кровожадные негодяи не преминут позаботиться о миллионном заложнике ровно вдвое лучше, чем о полумиллионном.
– Итак, ты полагаешь, что этот ход свидетельствует о хитроумии Цезаря? Его враги приписывают это обычному тщеславию, но я сам готов всецело признать его заслугу в спасении почти всех спутников. Его многочисленным секретарям и помощникам вернули свободу лишь благодаря тому, что Цезарь заявил, что для того, чтобы собрать подобный выкуп из многочисленных источников, потребуются усилия всех его подручных. При себе он оставил лишь двух рабов – минимальное количество прислуги для благородного человека – и личного врача, без которого Цезарь не мог обойтись из-за приступов падучей. Итак, сказывают, что Цезарь провел в пиратском плену почти сорок дней, воспринимая это как незапланированный отдых. Если ему хотелось вздремнуть, а пираты слишком шумели, то он посылал одного из своих рабов их утихомирить! Когда пираты на досуге принимались за игры и упражнения, Цезарь присоединялся к ним и нередко брал верх, обращаясь с ними так, словно они были его телохранителями, а не тюремщиками. Чтобы убить время, он писал речи и сочинял стихи, применяя знания, приобретённые у Аполлония Молона, а закончив работу, заставлял пиратов безмолвно внимать своим творениям. Если они осмеливались перебивать его или делать критические замечания, то он обзывал их варварами и невеждами. Порой он даже отпускал шуточки о том, что велит высечь их, а то и распять на кресте за оскорбление достоинства римского гражданина.
– И пираты это терпели?
– Похоже, им это было по нраву! Цезарь произвел на них какое-то гипнотическое действие одной силой своей воли. И чем чаще он подвергал их издевательствам и оскорблениям, тем сильнее они им восхищались. В конце концов выкуп прибыл, и Цезарь был отпущен на свободу. Он тотчас отправился в Милет [4] и, собрав флот из нескольких кораблей, повёл их к тому острову, где размещалось логово пиратов. Застав их врасплох, он захватил большинство из них в плен и не только вернул выкуп за себя, но и присвоил всё награбленное, объявив это военными трофеями. Пока местный правитель колебался, решая судьбу пиратов, поскольку желал измыслить лазейку, которая позволила бы ему вернуть часть награбленного, Цезарь самолично вынес приговор. Много раз, будучи заложником, он хватился, что увидит, как пленителей распнут, и те смеялись, полагая, что это не более чем мальчишеская бравада – но последним смеялся Цезарь, глядя на то, как нагих пиратов приколачивали к крестам. «Пусть знают, что я слов на ветер не бросаю», – так он и сказал.
Я содрогнулся, невзирая на расслабляющий жар.
– Ты услышал эту историю на Форуме, Луций?
– Да, нынче она у всех на устах. Сейчас Цезарь на пути в Рим, и слухи о его деяниях опережают его.
– Вот та мораль, которая по душе римскому обществу! – буркнул я. – Без сомнения, этого многообещающего юного патриция ждёт карьера политика: эта история пойдет на пользу его репутации среди избирателей.
– Что же, Цезарю необходимо было подлатать доброе имя после того, как его поистёр царь Никомед, – ухмыльнулся Луций.
– Да уж, в глазах толпы ничто не возвышает человека так, как вознесение на крест кого-либо другого, – съязвил я.
– И ничто не принижает так, как возможность оказаться на кресте самому, пусть тебя приколотил хоть сам царь, – заметил Луций.
– Вода здесь слишком горячая, от неё я становлюсь раздражительным. Пожалуй, сейчас я бы не отказался от услуг твоего массажиста, Луций Клавдий.
***
Оказалось, что история про Цезаря и пиратов и впрямь необычайно популярна: за последние несколько месяцев, пока весенняя прохлада сменялась летней жарой, я слышал множество её вариаций от самых разных рассказчиков, в тавернах и на перекрёстках, от философов на Форуме и акробатов у Большого цирка. «Это яркое свидетельство тому, насколько серьёзной стала проблема пиратства», – угрюмо заключали они, качая головой, но что на самом деле их впечатлило – так это то, как развязный юный патриций умудрился заморочить свору кровожадных пиратов своей заносчивостью, в конце концов подведя их под молот римского правосудия.
***
Стояли испепеляюще жаркие дни секстилия [5], когда меня вызвали в дом патриция по имени Квинт Фабий.
Его дом располагался на Авентинском холме. Здание казалось древним и содержалось в безупречном порядке, что свидетельствовало о том, что предки Квинта Фабия процветали не одно поколение. Атриум [6] был сплошь уставлен восковыми изваяниями предков: род Фабиев прослеживался до основания Республики.
Меня провели в примыкающую к перистилю [7] комнату, где ожидали хозяева дома. Расположившихся на сидениях без спинок Квинта Фабия – мужчину средних лет с резко очерченным подбородком и седеющими висками – и его жену, Валерию – поразительно красивую шатенку – обмахивали веерами рабы. Меня также обеспечили сидением, наряду с рабом и веером.
Обычно я сталкиваюсь с тем, что, чем выше стоит клиент по социальной лестнице, тем больше ему требуется времени, чтобы изложить суть дела. Однако Квинт Фабий, не тратя времени понапрасну, тотчас извлёк документ.
– Что вы скажете об этом? – спросил он, и ещё один раб передал мне от него клочок папируса.
– Вы ведь умеете читать? – поинтересовалась Валерия – впрочем, судя по искренне встревоженному голосу, она вовсе не намеревалась меня оскорбить.
– О да, хоть и не слишком бегло, – отозвался я, рассчитывая тем самым выиграть побольше времени на изучение письма (а это было именно оно) и раскумекать, чего эта парочка от меня ждёт. Изрядно потрёпанный по краям, запятнанный водой папирус был сложен в несколько раз, а не свёрнут. Почерк казался детским, но при этом твёрдым, с изящными росчерками у некоторых букв.
Дражайшие батюшка и матушка,
К настоящему времени друзья, должно быть, рассказали вам о моем похищении. Глупо с моей стороны было отправиться плавать в одиночестве – простите меня! Я знаю, что вы, должно быть, убиты горем и тревогой, но не беспокойтесь за меня слишком сильно; я лишь немного похудел, и мои похитители не слишком жестоки.
Я пишу, чтобы изложить их требования. Они говорят, что вы должны дать им 100 000 сестерциев. Деньги должны быть доставлены утром на секстилийские иды [8] в таверну «Летучая рыба» в Остии [9]. Пусть посланец наденет красную тунику.
По акценту и варварским манерам моих похитителей я подозреваю, что это сицилийские пираты. Быть может, кто-то из них умеет читать (хоть я в этом и сомневаюсь), поэтому я не могу быть полностью откровенным, но знайте, что со мной всё не так плохо, как можно было подумать.
Вскоре мы воссоединимся! Об этом все горячие молитвы вашего преданного сына,
СПУРИЯ
Раздумывая над запиской, я уголком глаза подметил, как Квинт Фабий барабанит пальцами по подлокотнику. Его жена также в нетерпении ёрзала на месте, постукивая по губам длинными ногтями.
– Полагаю, – наконец заговорил я, – вы хотели бы, чтобы я внёс выкуп за мальчика.
– О да! – воскликнула Валерия и, склонившись вперед, уставила на меня нетерпеливый взгляд.
– Он уже не мальчик, – неожиданно резко бросил Квинт Фабий. – Ему семнадцать. Он облачился в мужскую тогу уже год назад.
– Так вы возьмётесь за это дело? – не выдержала Валерия.
Я притворился, будто изучаю письмо.
– А почему бы вам не послать кого-нибудь из слуг? Например, секретаря, которому вы доверяете?
– А мне говорили, будто вы невероятно умны, – наградил меня подозрительным взглядом Квинт Фабий, – и прозреваете самые тёмные дела.
– Едва ли доставка выкупа требует особой сообразительности.
– Кто знает, какие непредвиденные препятствия могут возникнуть? Меня уверили, что я могу довериться вашему суждению… и вашей сдержанности.
– Бедный Спурий! – Голос Валерии надломился. – Вы же прочли письмо. Неужели вы не поняли, как ужасно с ним на самом деле обращаются?
– Похоже, сам он воспринимает свои злоключения достаточно легко…
– Само собой! Если бы вы знали моего сына, его жизнерадостную натуру, то поняли бы, насколько отчаянной должна быть ситуация, чтобы он хотя бы обмолвился о страдании! Если он упоминает, что немного похудел, значит, его морят голодом. Да и чем подобные люди могут его кормить – рыбьими головами да заплесневелым хлебом? Если он пишет, что эти чудовища «не слишком жестоки», то представляю, что они на самом деле вытворяют! Стоит мне лишь подумать о его мучениях – о нет, я не в силах это выдержать! – Она сдавленно всхлипнула.
– Когда он был похищен, и где?
– В прошлом месяце, – ответил Квинт Фабий.
– Двадцать два дня назад, – вновь всхлипнула Валерия. – Двадцать два бесконечных дня и бессонные ночи!
– Он был в Байях [10] с несколькими друзьями, – пояснил Квинт Фабий. – У нас там летняя вилла на побережье и городской дом на другом берегу залива, в Неаполе. Спурий и его друзья взяли небольшой ялик и отправились поплавать среди рыболовных судов. День выдался жарким, и Спурий захотел выкупаться, в то время как его друзья остались на лодке.
– Спурий – прекрасный пловец. – Гордость за сына вернула дрожащему голосу Валерии твёрдость.
– Плавание и впрямь даётся ему куда лучше, чем что-либо другое, – пожал плечами Квинт Фабий. – Пока его друзья наблюдали, он совершил заплыв, передвигаясь от лодки к лодке. Его спутники видели, как он болтает и пересмеивается с рыбаками.
– Спурий очень хорошо ладит с людьми, – вставила его мать.
– Он заплывал все дальше, – продолжил Квинт Фабий, – пока друзья не начали волноваться, потеряв его из вида. Затем один из них заметил Спурия на борту судна, которое они приняли за рыбацкое, хотя оно было побольше прочих. Им понадобилось некоторое время, чтобы сообразить, что лодка поднимает парус и отплывает. Юноши попытались догнать его на ялике, но никто из них толком не умел с ним управляться. Прежде чем они осознали это, судна и след простыл, а вместе с ним и Спурия. В конце концов они вынуждены были возвратиться на виллу в Байях. Они полагали, что рано или поздно Спутий объявится, но этого так и не случилось. Дни тянулись за днями, а от него – ни слова.
– Представьте себе, что мы пережили! – вмешалась Валерия. – Мы засыпали отчаянными посланиями нашего управителя на вилле. Он расспросил всех рыбаков залива, пытаясь найти хоть кого-то, кто объяснил бы случившееся и опознал бы хоть кого-то из тех, что увезли Спурия, но его изыскания так ни к чему и не привели.
– Эти неаполитанские рыбаки – если вы хоть раз там бывали, то вы знаете, что это за люди, – угрюмо ухмыльнулся Квинт Росций. – Потомки древнегреческих колонистов, которые так и не отреклись от старых обычаев. Некоторые из них даже на латыни не говорят! А что касается их нравов и пороков, то об этом лучше и вовсе не заговаривать. Едва ли стоит рассчитывать, что они хоть чем-то помогут в поисках римского патриция, похищенного пиратами.
– Я бы с вами поспорил, – возразил я. – У меня есть основания думать, что рыбаки – заклятые враги пиратов, невзирая на все их предубеждения против патрициев.
– Как бы то ни было, мой человек в Байях так ничего и не разведал, – отрезал Квинт Фабий. – Так что мы не получали никаких известий о Спурии, пока несколько дней назад не пришло это письмо.
Я вновь взглянул на папирус.
– Ваш сын пишет, что пираты – сицилийцы. Это предположение представляется мне не слишком обоснованным.
– Почему? – поразилась Валерия. – Все говорят, что они – самые кровожадные люди на свете. Я слышала, что они устраивают рейды повсюду, от азиатских берегов до испанских и африканских.
– Это так, но Италия? И, тем паче, воды Байи?
– Согласен, в это непросто поверить, – признал Квинт Фабий. – Но чего ещё ожидать, когда проблема пиратства обостряется всё сильнее, в то время как Сенат бездействует?
Я поджал губы.
– А это не кажется вам странным, что пираты велят доставить выкуп в Остию? Это чересчур близко к Риму – стоит лишь спуститься по Тибру.
– Да кому есть дело до подобных мелочей, – не выдержала Валерия – ее голос вновь опасно задрожал. – Какая нам разница, должны ли мы ради этого плыть к самым Геркулесовым столбам или пройти несколько шагов от Форума? Мы готовы отправиться куда угодно, лишь бы Спурий вернулся домой целым и невредимым!
– А как насчет самого выкупа? – кивнул я. – До ид всего два дня, а сто тысяч сестерциев – это десять тысяч золотых. Вы успеете собрать такую сумму?
– Деньги не проблема, – фыркнул Квинт Фабий. – Подобное требование звучит почти как оскорбление. Хоть я сомневаюсь, что мальчишка и этого стоит, – добавил он себе под нос.
– Я сделаю вид, что не слышала этого, Квинт, – в гневе воззрилась на него Валерия. – Да ещё перед посторонним! – Взглянув на меня, она поспешно опустила глаза.
Квинт Фабий не удостоил эту вспышку вниманием.
– Так как, Гордиан, вы берётесь за это дело?
Я вновь опустил глаза на письмо, ощущая какое-то смутное беспокойство. Выведенный из себя моей нерешительностью, Квинт Фабий бросил:
– Если дело в оплате, то, уверяю вас, я не поскуплюсь.
– Вопрос оплаты всегда имеет место, – признал я, хотя, учитывая зияющую пустоту в моих сундуках и настроения моих кредиторов, выбирать мне не приходилось. – Я буду действовать в одиночку?
– Разумеется. На самом деле, я собираюсь послать следом группу вооружённых людей…
Я воздел руку предостерегающим жестом.
– Этого я и боялся. Нет, Квинт Фабий, я категорически возражаю. Если вы питаете надежду отбить вашего сына живым, то я призываю вас с ней проститься. Ради безопасности юноши, равно как и моей собственной, я не могу этого позволить.
– Гордиан, я всё равно пошлю вооружённый отряд в Остию.
– Воля ваша, но тогда без меня.
Сделав глубокий вдох, он уставил на меня исполненный мрачности взгляд.
– Ну и что прикажете делать мне? После того, как выкуп будет выплачен и мой сын вызволен, дозволить пиратам убираться на все четыре стороны безнаказанными?
– Так что всё-таки является вашей главной целью – освобождение сына или пленение пиратов?
– Вооружённый отряд одним махом справится и с тем, и с этим.
Прикусив губу, я медленно покачал головой.
– Меня предупредили, что вы любите набивать себе цену, – буркнул он. – Ладно, имейте в виду: если вы обеспечите благополучное освобождение моего сына, а затем мои люди смогут вернуть выкуп, то я награжу вас одной двадцатой от того, что они вернут, сверх вашей обычной платы.
Звяканье монет наполнило моё сознание чудной музыкой. Прочистив горло, я произвёл в голове поспешные расчёты: одна двадцатая от сотни тысяч сестерциев равняется пяти тысячам сестерциев, или пяти сотням золотых. Это число я и озвучил вслух, чтобы в дальнейшем не возникло недопонимания. Квинт Фабий медленно кивнул.
Пять сотен золотых покроют мои долги, залатают крышу дома и приведут к моему порогу телохранителя (необходимость, которой я пренебрегал обходился чересчур долго), немало оставив про запас.
С другой стороны, это дело дурно попахивало.
В конце концов обещание щедрой платы в совокупности с пятью сотнями золотых побудили меня просто зажать нос.
***
Прежде чем покинуть дом я спросил, нет ли где-нибудь изображения похищенного юноши. К этому времени Квинт Фабий удалился, оставив меня в распоряжении супруги. Промокнув глаза, Валерия выдавила слабую улыбку, провожая меня в соседнюю комнату.
– Художница по имени Иайа [11] рисовала нашу семью в прошлом году, когда мы все были в Байях на праздники. – Она улыбнулась, явно гордясь сходством. Портрет был выполнен восковыми красками по дереву: слева хмурился Квинт Фабий, справа нежно улыбалась Валерия, а между ними стоял необычайно красивый молодой человек с каштановыми волосами и полными жизни голубыми глазами – безусловно, её сын. Портрет захватывал только плечи, но давал понять, что молодой человек облачен в мужскую тогу.
– Портрет был написан в честь совершеннолетия вашего сына?
– Да.
– Почти такой же красивый, как его мать. – Вырвавшиеся слова были не лестью, а простой констатацией факта.
– Мне часто говорят, что мы похожи.
– Но в линиях рта есть что-то от отца.
– Спурий и мой муж не связаны кровным родством, – покачала головой она.
– Не связаны?
– Мой первый муж погиб во время гражданской войны [12]. Женившись на мне, Квинт усыновил Спурия, сделав его своим наследником.
– Выходит, Спурий его пасынок. А другие дети у вас есть?
– Только Спурий. Квинт хотел ещё детей, но не вышло. – Она горестно пожала плечами. – Но он любит Спурия как родного, я уверена в этом, хоть он редко показывает свои чувства. Конечно, у них были некоторые разногласия, но у каких отца с сыном их не бывает? Вечно эти ссоры из-за денег… Конечно, Спурий бывает расточителен, а Фабии известны своей прижимистостью. Но не принимайте близко к сердцу те жестокие слова, что вы услышали от моего мужа – из-за этого ужасного несчастья мы оба на грани.
Вновь взглянув на портрет сына, Валерия грустно улыбнулась дрожащими губами:
– Мой маленький Цезарь! – шепнула она.
– Цезарь?
– О, вы ведь знаете, кого я имею в виду – племянника Мария, который прошлой зимой попал в плен к пиратам и сумел вырваться. Как Спурию полюбилась эта история! Цезарь стал его кумиром. Всякий раз, встретив его на Форуме, Спурий возвращался домой едва дыша и сразу ко мне: «Мама, знаешь, кого я сегодня видел?» А я лишь смеялась в ответ, зная, что в подобный восторг его мог привести лишь Цезарь… – Её губы дрогнули. – А теперь, словно став жертвой какой-то шутки богов, Спурий сам угодил в лапы пиратов! Потому я и зову его «мой маленький Цезарь», зная, что он настолько же храбр, и молюсь о благополучном исходе.
***
На следующий день я отбыл в Остию в сопровождении нанятых и снаряжённых Квинтом Фабием вояк – старых служак и освобожденных гладиаторов, не имеющих иных перспектив, кроме как убивать и рисковать собственной жизнью за умеренную плату. Всего в идущую вниз по течению Тибра лодку нас набилось пятьдесят человек. Наемники по очереди гребли, горланя солдатские песни и похваляясь подвигами на поле боя или на арене – если верить их россказням, то эта компашка изничтожила население нескольких равных Риму городов.
Во главе отряда стоял Марк – старый центурион Суллы с уродливым шрамом, тянущимся от правой скулы до подбородка через губы. Возможно, из-за этого ранения обычная речь причиняла ему боль – трудно было представить себе более молчаливого человека. Когда я попытался выведать, какого рода инструкциями снабдил его Квинт Фабий, Марк сразу дал понять, что мне надлежит знать лишь то, что он сочтёт нужным – а на данный момент это ничего.
Я был чужаком среди этих забияк. Стоило мне приблизиться – они тотчас отводили глаза, а когда я пытался завести разговор, мой потенциальный собеседник тотчас находил более важное дело, и я обнаруживал, что веду беседу с речным воздухом.
Однако одному из них я, похоже, пришелся по нраву. Бельбона – так его звали – остальные жаловали немногим лучше моего, потому что он, в отличие от них, был рабом, принадлежащим Квинту Фабию – тот послал его на подмогу прочим, сообразуясь с его внушительными размерами и силой. Предыдущий владелец тренировал его как гладиатора, но Квинт Фабий отправил его на конюшни. Этот здоровяк с шевелюрой соломенного цвета и обильной рыжеватой порослью на груди и подбородке был самым крупным в отряде – прочие шутили, что ему достаточно метнуться от борта к борту, чтобы опрокинуть наше судёнышко.
Полагая, что ничего толкового мне из него всё равно не вытянуть, я был удивлён его осведомлённостью. Он подтвердил, что юный Спурий не слишком ладит с отчимом.
– Между ними всегда было что-то вроде вражды. Госпожа любит мальчишку, а он любит мать, но что до господина, то пасынок ему словно бельмо на глазу. Что само по себе странно, потому как они во многом схожи, пусть и не родные по крови.
– Правда? А с виду он – вылитая мать.
– Да, и голосом, и жестами он тоже похож на нее, но сдаётся мне, что это не более чем маска – вроде солнечных бликов на холодной воде. В глубине души он не менее жёсткий, чем господин, и решимостью ему не уступит. Спроси любого из рабов, в чём-либо провинившихся перед ним.
– Может, в этом и кроется суть проблемы, – предположил я. – Они слишком похожи, и соперничают за внимание одной женщины…
Наконец судно достигло Остии, причалив к выдающемуся в Тибр короткому пирсу. За доками можно было разглядеть открытое море. Над головой кружили чайки, ветер приносил запах морской соли. Самые здоровые из наёмников подхватили сундуки с десятью тысячами золотых и погрузили их на повозку, которая направлялась к одному из прибрежных складов, сопутствуемая половиной отряда в качестве охраны.
Я полагал, что остальная половина ломанется прямиком в ближайшую таверну, однако Марк сохранил дисциплину, запретив покидать судно: расслабляться им предстояло на следующий день, после того, как будет освобождён заложник, и всего прочего, что за этим воспоследует.
Что до меня, то я намеревался попытать счастья в «Летучей рыбе» – постоялом дворе, упомянутом Спурием в письме. Марку я сообщил, что желаю прихватить с собой Бельбона.
– Нет. Раб останется здесь, – отрезал он.
– Мне нужен телохранитель.
– Об этом Квинт Фабий не упомянул. Тебе не следует привлекать к себе внимание.
– Как раз-таки отсутствие телохранителя его и привлечёт.
Поразмыслив над этим, Марк всё же согласился.
– Вот и славно, – отозвался кто-то, когда Бельбон вышел на палубу. – Этот верзила занимает место за троих!
На это Бельбон ответил лишь добродушным смешком.
Я обнаружил «Летучую рыбу» на побережье, там, где бросали якорь крупные морские суда. Она представляла собой таверну с пристроенной конюшней и крохотными комнатушками наверху. Сняв комнату, я решил побаловать себя и Бельбона запечённой рыбой и моллюсками, а затем отправился на долгую прогулку по городку, чтобы освежить былое знакомство – на тот момент я давненько не бывал в Остии.
Когда солнце коснулось морских вод, воспламеняя горизонт, я направил свои стопы к побережью, болтая с Бельбоном и между делом поглядывая на россыпь лодок у берега и маячащие в отдалении громады кораблей. Большинство из них были рыболовецкими судами, но в их число затесался ощетинившийся вёслами боевой корабль с красными бортами. Форштевень венчал бронзовый таран, отливавший кроваво-красным в лучах заходящего солнца.
Мы с Бельбоном то и дело обменивались мехом с вином, которое, как известно, развязывает языки. В конце концов я спросил, что за указания дал Марку его наниматель относительно боевых действий.
Ответ раба отличался прямолинейностью:
– Мы должны убить пиратов.
– Всего-то?
– Ну, и парень должен остаться в живых, разумеется. Но по возможности ни один из пиратов не должен уйти.
– Так вы не собираетесь пленить их, чтобы представить на суд римских магистратов?
– Нет. Мы должны перебить их на месте, всех и каждого.
Я угрюмо кивнул.
– И ты на это способен, если уж на то пошло?
– Убить? – Он пожал плечами. – Я не такой, как те, на лодке. На моём счету нет сотен убиенных.
– Я подозреваю, что и они малость преувеличивают.
– Правда? Ну, я-то не так уж долго был гладиатором, так что не успел развернуться.
– Да ну?
– Ну да. Всего-то… – он нахмурился, подсчитывая в уме, – двадцать-тридцать.
***
На следующее утро я облачился в красную тунику, как и было велено в письме. Прежде чем спуститься в общий зал, я велел Бельбону занять место перед таверной, чтобы вход просматривался.
– Если я куда-либо направлюсь, ступай следом, но на расстоянии. Как ты думаешь, сумеешь сделать это, оставаясь незамеченным?
Он кивнул. Я же, окинув критическим взглядом его соломенную шевелюру и громоздкую фигуру, порядком в этом усомнился.
Воздух стремительно нагревался, и трактирщик закатал вверх шторы, чтобы впустить внутрь солнце и свежий воздух. На набережной воцарялась дневная сутолока. Засев в таверне, я посматривал на следовавших мимо матросов и купцов. На другой стороне улицы Бельбон расположился в укромном тенистом уголке, прислонившись к какому-то сараю. На его лице застыло тупое сонное выражение, как у прислуги, дремлющей в ожидании хозяина – то ли его игра была на диво убедительна, то ли Бельбон и впрямь с трудом держался на ногах.
Долго ждать мне не пришлось: юноша с едва пробивающейся бородкой захлопал глазами, привыкая к полутьме таверны, а затем, заметив красную тунику, направился прямиком ко мне.
– Кто вас послал? – На мой взгляд, его акцент скорее походил на греческий, чем на сицилийский.
– Квинт Фабий.
Он кивнул, торопливо изучая меня, в то время как я пользовался шансом разглядеть его. Длинные чёрные волосы и клочковатая бородка обрамляли худое лицо, привычное к солнцу и ветру. В больших зелёных глазах таилось что-то дикое. На его лице и загорелых конечностях я не нашёл шрамов, отличающих закалённого в боях пирата, равно как не углядел в нём привычной для них отчаянной жестокости.
– Моё имя – Гордиан, – поведал я. – А как обращаться к тебе?
Казалось, этот простой вопрос изумил его до глубины души.
– Клеон, – наконец вымолвил он с таким видом, словно хотел бы назваться чужим именем, но так и не придумал, каким. Имя, к слову, греческое, как и черты его лица.
– Мы вообще здесь по одному и тому же делу? – с сомнением воззрился на него я.
– За выкупом, – отозвался он, понижая голос. – Где он?
– А где мальчик?
– В полной безопасности.
– Сперва я должен в этом убедиться.
– Могу отвести вас к нему прямо сейчас, если пожелаете, – кивнул он.
– Ещё как.
– Тогда следуйте за мной.
Покинув таверну, мы некоторое время шли по побережью, затем свернули на зажатую между складами узкую улочку. Клеон стремительно шёл вперед, резко оборачиваясь на каждом перекрёстке, внезапно меняя направление и порой следуя назад тем же путем. Я ожидал, что он того и гляди врежется прямиком в Бельбона, но тот не показывался – то ли потерял нас в переулках, то ли и впрямь поднаторел в тайной слежке.
Подойдя к застеленной парусиной телеге, Клеон беспокойно оглянулся напоследок и подтолкнул меня к ней, велев залезать под ткань. Возница тотчас тронулся с места. Из моего укрытия мне было ровным счетом ничего не видно, и после множества поворотов я бросил всякие попытки понять, в каком направлении мы едем.
Наконец повозка остановилась. Заскрипели дверные петли, телега ещё немного продвинулась, и за ней захлопнулись двери. Ещё до того, как с меня сдернули парусину, я различил запах сена и навоза, из чего заключил, что оказался в конюшне. Морская соль также ощущалась, так что, должно быть, мы не слишком удалились от побережья. Я сел и оглядел обширное сумрачное помещение, пересеченное проникающими сквозь дыры от сучков лучами солнца. Стоило мне взглянуть на возницу, как тот поспешно отвернулся.
Клеон схватил меня за руку:
– Вы хотели видеть мальчика.
Спустившись с телеги, я последовал за ним. Когда мы подошли к одному из стойл, с сена поднялась фигура в тёмной тунике. Даже в сумеречном свете я тотчас узнал его по портрету. Во плоти юный Спурий ещё сильнее походил на Валерию, но её кожа была молочно-белой, он же загорел до черноты, отчего его глаза и зубы сверкали подобно алебастру, и, в то время как его мать была всецело поглощена тревогой и тоской, Спурий прямо-таки искрился сарказмом. Изображённый на портрете юноша ещё не вполне утратил детскую округлость черт, нынешний же Спурий был более худощав, и это было ему к лицу. Что до разговоров о страданиях, то он отнюдь не выглядел человеком, подвергшимся пыткам – скорее уж наслаждающимся затянувшимся праздником. Тем не менее, манеры его были весьма резки и деловиты.
– Где ты пропадал? – рявкнул он на моего провожатого.
Клеон виновато пожал плечами. Если мальчишка и впрямь решил запугать похитителей подобно Цезарю, то он явно в этом преуспел.
Затем настала моя очередь предстать пред его придирчивым взором.
– А ты кто такой?
– Моё имя Гордиан. Твой отец прислал меня, чтобы тебя выкупить.
– А сам он явился?
– Нет, – поколебавшись, всё же признал я, украдкой кивнув в сторону пирата – тем самым я хотел дать Спурию понять, что не стоит обсуждать подобные детали в присутствии одного из похитителей.
– Ты привёз выкуп?
– Нет, он хранится в надёжном месте. Сперва я хотел взглянуть на тебя.
– Хорошо. Что ж, передай выкуп одному из этих варваров и вытащи меня отсюда. Я устал от общества этого отребья и сгораю от желания наконец вернуться в Рим, к образованным собеседникам, не говоря уже о приличной пище! – С этими словами он скрестил руки на груди. – Ну что ж, ступай! Пираты повсюду, хоть и не показываются на глаза, и не сомневайся, что они без колебаний убьют нас обоих, если ты подашь им хоть малейший повод. Кровожадные твари! Ты ведь уже убедился, что я жив и невредим. Как только они получат деньги, тотчас же меня отпустят. Так что ступайте, вы оба. Да поторопитесь!
Я вернулся к телеге. Клеон вновь накрыл меня парусиной, и я услышал стук отворяемых дверей. Повозка двинулась с места, и вновь мы совершили бесчисленное количество поворотов, прежде чем она остановилась. Когда Клеон откинул ткань, я невольно потёр глаза, ослеплённый яркостью дневного света, и ступил на землю в том самом месте, с которого тронулся в путь – на побережье неподалеку от «Летучей рыбы».
Когда мы двинулись к таверне, я испытал немалое разочарование при виде Бельбона, околачивающегося там же, где я его оставил – у сарая перед таверной, с закрытыми глазами и приоткрытым ртом! Выходит, он даже не пытался следовать за мной и всё это время просто дрых стоя?
– Здесь я вас оставлю, – сообщил Клеон. – Куда мне прийти за выкупом?
Я описал ему местоположение одного из складов на Тибре, обговорив, чтобы он явится с телегой и несколькими из своих людей. Когда они погрузят золото, я отправлюсь вместе с ними – один – и, удалившись на безопасное расстояние, они передадут Спурия на моё попечение.
– Каковы гарантии, что вы его отпустите? Или, если уж на то пошло, отпустите меня самого?
– Нам ведь нужен выкуп, а не вы… и не он, – при этом его голос странным образом дрогнул. – Значит, в час! – бодро заключил он и тотчас растворился в толпе.
Мгновение помедлив, я развернулся, намереваясь направиться к бывшему гладиатору, чтобы наградить его, по меньшей мере, добрым пинком по голени – но вместо этого я впечатался в массивную фигуру Бельбона собственной персоной. Поскольку от неожиданности я потерял равновесие, он подхватил меня, поставив на ноги бережно, будто ребенка.
– Я думал, ты спал! – изумился я.
– Неплохо изображаю отключку, а? – рассмеялся тот. – Этот трюк как-то спас жизнь мне на арене. Мой соперник думал, что я грохнулся в обморок от страха, так что, встав ногой мне на грудь, послал лучезарную улыбку своему патрону – чтобы в следующее же мгновение угоститься песком и моим мечом у его горла!
– Потрясающе. Так ты пытался следовать за нами или как?
– Я пытался, – покаянно повесил голову Бельбон. – Но довольно быстро вас потерял.
– Но ты хотя бы достиг того места, где я сел в телегу?
– Нет.
– Во имя яиц царя Нумы [13]! Выходит, у нас нет ни малейшего понятия о том, где они держат мальчишку. Так что нам ничего не остаётся, кроме как ждать, пока Клеон явится за выкупом. – Я в раздражении уставился на безмятежное море и парящих над нашими головами чаек. – Скажи-ка мне, Бельбон, почему обстоятельства этого похищения отдают каким-то душком?
– Вы так считаете?
– Попахивает рыбкой в мутной воде.
– Ну так ведь мы на побережье, – брякнул Бельбон.
Уставившись на ясное небо, он озадаченно нахмурился.
– Я имею в виду, Бельбон, что наконец-то начинаю прозревать истину сквозь эту муть… – бросил я. – По крайней мере, мне так кажется. – И всё же у меня были весьма тяжёлые предчувствия насчёт всей этой ситуации.
***
– Понял? Крайне важно, чтобы ты со своими людьми не показывался на горизонте, пока Клеон будет вывозить золото.
– И этот туда же! – смерил меня скептическим взглядом центурион Марк. – Ну и что помешает тебе дать дёру вместе с этими пиратами – и золотом?
– Квинт Фабий доверил передачу выкупа мне, и это для тебя должно быть достаточным аргументом.
– На меня он тоже возложил некие обязанности. – Марк скрестил мясистые руки, ощетинившиеся чёрными и серебристыми волосками.
– Послушай, Марк, мне кажется, что я разгадал намерения этих людей. Если я прав, то юноше ничто не угрожает…
– Ха! Расскажи мне о пиратской чести! – лишь фыркнул тот.
– …не угрожает, – продолжил я, – если они получат выкуп, как оговорено. А также, если мои подозрения верны, то вы без особого труда сможете вернуть выкуп впоследствии. Если же вы попробуете следовать за нами и сорвёте передачу выкупа, то на тебе будет лежать вся ответственность за риск, которому ты подвергнешь жизнь юноши – и мою тоже.
Поиграв желваками, Марк наморщил нос.
– А если ты не сделаешь так, как я велел, – не унимался я, – и с юношей что-нибудь случится, то только вообрази, что устроит тебе Квинт Фабий. Ну так что? Клеон с его людьми будут тут с минуты на минуту. Что скажешь?
Пробормотав что-то, воспринятое мной как согласие, Марк обернулся к одному из подбежавших гладиаторов.
– Командир, четверо человек и повозка направляются сюда!
Марк поднял руку, и его люди растворились в глубине склада, где мы ожидали прибытия пиратов. По моему плечу похлопала чья-то ладонь.
– А как насчёт меня? – спросил Бельбон. – Мне попробовать проследить за вами, как этим утром?
Я покачал головой, бросив обеспокоенный взгляд на дверь.
– Но ведь вам угрожает опасность, – не отставал Бельбон. – Так что не помешает телохранитель. Пусть пираты возьмут с собой нас обоих.
– Тихо, Бельбон! Ступай, спрячься вместе с остальными! Живо! – Я толкнул его обеими руками, тотчас осознав, что с тем же успехом мог попытаться свалить вековой тис. В конце концов он, подчинившись, с недовольным видом побрёл прочь.
Мгновением позже в дверях показался Клеон с возницей и ещё двумя молодыми людьми. Все они, как один, весьма походили на греков.
Я жестом обвёл сундуки, приподняв крышку одного из них. Казалось, даже в сумрачном свете склада сверкание золота зачаровало их вожака.
– Так много! – смущённо улыбнулся он. – Я воображал, как это будет выглядеть, но такого представить не мог. Подумать только, десять тысяч золотых…
Он встряхнул головой, словно чтобы прочистить её, а затем приступил к погрузке сундуков наравне с товарищами. Мне казалось, что кровожадные пираты при виде подобных богатств должны бы пуститься в пляс от радости, но эти работали в угрюмом, едва ли не сердитом молчании.
Когда с этим было покончено, Клеон стёр пот со лба и указал на узкое пространство между сундуками на дне повозки.
– Думаю, вы здесь поместитесь. – Окинув склад тревожным взглядом, он возвысил голос. – Повторяю ещё раз: никто не должен идти за нами. У нас вдоль всей дороги имеются соглядатаи, и они тотчас дадут знать, если заметят слежку. Если что-нибудь вызовет у нас подозрение – что угодно – пеняйте на себя. Ясно вам? – обратил он к пустому пространству вопрос, предназначавшийся и мне.
– Ясно, – ответил я за пустоту. Залезая в телегу, я схватился за его руку для равновесия и быстро шепнул ему на ухо: – Клеон, ты ведь не причинишь мальчику вреда, так ведь?
Он наградил меня до странного грустным взглядом, словно человек, которого никто не понимает, внезапно встретивший сочувственного собеседника. Но его лицо тотчас посуровело.
– С ним не случится ничего дурного, если всё пройдет как намечено, – отрубил он.
Я устроился в щели между ящиками, и надо мной вновь натянули парусину. Телега двинулась с места, грузно покачиваясь под тяжёлой поклажей.
***
Я был искренне уверен, что с этого момента всё пойдет так, как надо. Марк согласился нас не преследовать. Клеон заполучил своё золото, и скоро я получу Спурия. Даже если мои подозрения беспочвенны, похитителям нет никакой нужды причинять вред юноше или мне самому – от наших смертей они ровным счётом ничего не выигрывают. Если, конечно, всё и впрямь пойдет как намечено…
Возможно, из-за тесноты и духоты мои мысли в итоге приняли совершенно нежелательный оборот: я решил, что Марк согласился, но верно ли я разобрал его бурчание? А что если они уже топают за нами следом на виду у вышеупомянутых соглядатаев, и полученное от них предупреждение заставит похитителей запаниковать? Один отчаянный вскрик – и зазвенят мечи, а одно из острых лезвий пропорет парусину, устремившись прямиком к моему сердцу…
Я представил это столь ярко, что отчаянно дёрнулся, будто от ночного кошмара, хоть и не смыкал глаз.
Чтобы вернуть себе самообладание, я сделал глубокий вдох, но безудержный полёт воображения было уже не остановить. Что если Клеон ввёл меня в заблуждение, и эти одухотворенные зелёные глаза и робкие манеры – не более чем искусное прикрытие для безжалостного убийцы? Быть может, этот красивый заносчивый мальчик, которого я видел утром, уже мёртв – и исторгаемый им поток сарказма пресекли одновременно с его горлом… Быть может, едва повозка достигнет конюшни, где свершилось убийство, пираты, убедившись, что никто не следовал за ними, вытащат меня из телеги, засунут в рот кляп, свяжут по рукам и ногам и, приплясывая со злобным хохотом, поволокут на свой корабль, чтобы вознаградить себя за сдержанность, которую они вынуждены были проявлять, грузя добычу. Сицилийские пираты, самые жестокие ублюдки на всем белом свете! И я отправлюсь в плавание, бессильно извиваясь в своих путах. А когда стемнеет, они подожгут мою одежду, используя меня как факел на своем нечестивом праздновании, чтобы потом, устав от моих криков, швырнуть меня за борт. Я уже почти чувствовал вонь моей горящей плоти, слышал шипение огня и предвкушал удар о воду, которая тотчас сомкнётся над моей головой, ощущая жжение соли в ноздрях. Что останется от меня после того, как мной всласть попируют рыбы?
В этой тесноте мне едва удалось извернуться, чтобы вытереть лоб краешком красной туники. Твёрдо решив положить конец этим омерзительным фантазиям, я принялся уверять себя, что должен руководствоваться собственными здравыми суждениями, которые стояли на том, что Клеон – не тот человек, что способен на убийство – во всяком случае, хладнокровное. Сам Росций был бы не в силах сыграть столь трепетную невинность. Воистину странный пират мне попался!
А затем у меня перехватило дыхание от ещё более леденящей душу догадки: Бельбон сказал, что Квинт Фабий велел перебить всех пиратов. Разумеется, юноша при этом не должен пострадать – но знал ли это гладиатор наверняка или лишь предполагал? Едва ли его посвятили во все детали плана. Спурий ведь не родной сын Квинта Фабия, и патриций говорил о нём без малейшей симпатии. А что если на самом деле он жаждет избавиться от пасынка? Разумеется, он собрал выкуп – Квинт Фабий вынужден был сделать это хотя бы ради утешения жены и предотвращения публичного скандала. Но если в итоге юноша погибнет от рук пиратов – или, по крайней мере, всё будет выглядеть именно так…
Возможно даже, что Квинт Фабий сам организовал похищение Спурия – весьма хитроумный способ избавиться от пасынка, не вызвав ничьих подозрений. Разумеется, единая мысль об этом была чудовищной – но я знавал тех, кто был вполне способен пойти на такое злодейство. Но зачем в таком случае ему понадобились мои услуги? Возможно, чтобы продемонстрировать свою обеспокоенность постороннему человеку, а также доказать Валерии и остальному миру, что он приложил все возможные усилия, чтобы спасти пасынка. Тогда выходит, что частью плана по неудачному выкупу Спурия должна стать сопутствующая этой трагедии смерть сыщика, который и провалил всё дело…
Казалось, на сей раз мы ехали целую вечность. Дорога становилась все более каменистой и ухабистой, телега отчаянно гремела и шаталась. Мои дикие фантазии о предательстве и убийстве существенно поблекли перед куда более реальной опасностью быть раздавленным одним из этих неподъёмных сундуков. И, во имя Геркулеса, что за жара тут стояла! К тому времени, как телега наконец остановилась, моя туника так намокла, словно я только что окунулся в море.
Парусину откинули, и я с облегчением ощутил на коже прохладный солёный бриз.
Я думал, что мы вернёмся в ту же конюшню, где я впервые встретил Спурия, но вместо этого оказался на песчаном пляже где-то в холмистой местности за пределами города. В ограниченной валунами бухточке плавала лодка. В отдалении на якоре стоял более крупный корабль. Я выскочил из телеги, наслаждаясь свежим воздухом.
Клеон и его трое сотоварищей поспешно принялись перегружать сундуки в лодку.
– Вот же тяжёлые сволочи! – буркнул один из них. – Нам ни за что не переправить их за одну ходку. Потребуется как минимум две…
– Где юноша? – потребовал я, хватая Клеона за рукав.
– Вот он я.
Обернувшись, я узрел Спурия – тот брёл от видневшейся в отдалении груды валунов. Жара побудила его скинуть тунику, оставшись в одной набедренной повязке. Видимо, так он обычно и расхаживал – если не совсем нагишом: его поджарое тело и длинные конечности загорели совершенно равномерно.
Я взглянул на Клеона – брови того сдвинулись к переносице, словно он только что уколол палец. Подняв глаза на юношу, он с усилием сглотнул.
– Давно пора. – Скрестив руки на груди, Спурий раздражённо уставился на меня. Дерзость делала его еще более прекрасным.
– Может, всё же накинешь тунику? – предложил я. – И в обратный путь. Клеон, покажи нам направление на Остию – и мы пошли. Разумеется, если ты не будешь настолько добр, что оставишь нам повозку?
Клеон застыл в растерянности. Встав между нами, Спурий оттащил меня в сторону.
– Кто-нибудь следовал за повозкой? – шепнул он.
– Не думаю.
– Ты уверен?
– Не могу сказать наверняка. – С этими словами я бросил взгляд на Клеона, но тот будто не слышал. Гружёная лодка уже отчалила, направляясь к стоящему на якоре кораблю – видно было, как низко она осела в воде под тяжестью груза.
– Ну так папочка [14] послал за тобой вооружённый отряд или нет? Отвечай!
– Молодой человек, – сурово начал я, – в настоящий момент мой долг по отношению к твоим отцу и матери…
– Моему отчиму! – наморщив нос, юноша выплюнул это слово, будто ругательство.
– …моя работа состоит в том, чтобы ты прибыл домой в целости и сохранности, – как ни в чём не бывало продолжил я. – Так что, пока мы не достигнем Остии, изволь держать рот на замке.
На какое-то мгновение шок и впрямь погрузил его в молчание, затем, наградив меня убийственным взором, он возвысил голос:
– Что ж, как бы то ни было, эти парни не отпустят меня, пока не погрузят золото на корабль. Верно, Клеон?
– Что? А, да, – отозвался тот. Морской близ взметнул его длинные чёрные пряди, закрыв лицо, но я заметил, как он смаргивает слёзы, словно в них попала соль.
Схватив меня за руку, Спурий отвёл меня ещё дальше.
– А теперь послушай! – прорычал он. – Так этот скряга послал за мной отряд или нет? Или он расщедрился на тебя одного?
– Я ведь уже просил тебя помалкивать…
– А я приказываю тебе отвечать, – заявил он. – Если не хочешь, чтобы от меня родителям поступил отчёт, рисующий твои действия в крайне невыгодном свете.
Почему Спурий так настаивал на этом? И почему именно сейчас? Похоже, мои подозрения относительно его похищения оправдались.
Если бы вооружённого отряда и впрямь не было, Спурий мог бы преспокойно остаться со своими «пленителями», чтобы держаться поближе к золоту – или к своей доле – ведь как знать: быть может, удастся выдоить из отчима ещё денег под выкуп. Однако если вооружённый отряд здесь и готов к действию, то самым лучшим для него было бы позволить мне «спасти» его, чтобы дать рыбакам – а эти неаполитанские греки явно были кем угодно, но только не пиратами – быстренько смотать удочки вместе с золотом.
– Предположим, что вооружённый отряд и впрямь имеет место быть, – бросил я. – В таком случае твоим друзьям и впрямь лучше убираться отсюда подобру-поздорову. И представим, что им это и впрямь удастся – как же ты в таком случае получишь свою долю?
Спурий уставился на меня непонимающим взглядом, но спустя мгновение на его лице вспыхнула столь чарующая улыбка, что я почти понял, почему Клеон без ума от этого мальчишки.
– Не то чтобы я не знал, где они живут – дальше по берегу. Они не осмелятся меня одурачить, ведь я всегда могу донести на них, и тогда их распнут, всех до единого. Они будут хранить мою долю в неприкосновенности, пока я не явлюсь за ней.
– И какого рода сделку вы заключили? Девять десятых тебе, одну – им?
Он вновь улыбнулся хитрой улыбкой, будто застигнутый за чем-то неблаговидным, но ловко сработанным.
– Не столь щедрую.
– И где ты нашёл этих «пиратов»?
– Спрыгнул в бухте Неаполя и плавал от лодки к лодке, пока не нашёл подходящую команду. Мне не понадобилось много времени, чтобы убедиться, что Клеон ради меня готов на всё.
– Значит, идея этой эскапады принадлежала тебе одному?
– Разумеется! Думаешь, эти невежественные рыбаки способны породить такой план? Эти скоты рождены, чтобы выполнять чужую волю – они словно рыбки в моей сети. Они боготворят меня – во всяком случае, Клеон – а почему бы им этого не делать?
– Пока ты тут нагишом прохлаждался на солнышке, наслаждаясь каникулами с твоими обожателями, твоя мать с ума сходила от беспокойства. Неужто и это для тебя не имеет значения?
– Немного тревоги её не убъёт. – Скрестив руки, он смерил меня недовольным взглядом. – К тому же, это всё её вина: если бы у неё хватило силы воли вытрясти деньги из этого старого скряги, ничего бы не случилось. А так мне самому пришлось изыскивать способы вытянуть из папаши то, что и так моё по праву.
– А как насчёт этих рыбаков? Ты подверг их огромной опасности.
– Они знают, чем рискуют. А также, что получат в случае успеха.
– А Клеон? – Я оглянулся через плечо, поймав его тоскливый взор, уставленный на Спурия. – Бедолага по уши влюблён. Что ты сделал, чтобы довести его до подобного состояния?
– Ничего такого, что могло бы опорочить имя папаши, если ты об этом. И ничего такого, что сам папаша не проделывает время от времени с симпатичными юношами-рабами. Я помню о своём месте в обществе и о том, что прилично для человека моего положения – мы получаем удовольствие, а не одариваем им – не то что Цезарь, в юные года игравший роль жены при Никомеде! Венера сыграла с бедным Клеоном дурную шутку, заставив влюбиться в меня. Это хорошо послужило моим целям, но сейчас я был бы рад от него избавиться – он становится чересчур навязчивым. Я предпочитаю, чтобы меня ожидал раб, а не преследовал поклонник – ведь от раба можно в любой момент избавиться, лишь хлопнув в ладоши.
– Клеон может пострадать от твоей затеи – может даже погибнуть.
Спурий поднял брови, всматриваясь в низкие холмы за моей спиной.
– Значит, вооружённый отряд на подходе…
– Это был очень глупый план, Спурий. Ты правда думал, что он сработает?
– Ещё как сработает!
– Нет. К несчастью для тебя, молодой человек, я заинтересован не только в том, чтобы вызволить тебя, но и в том, чтобы вернуть выкуп -–ведь часть этого золота обещана мне.
Открыто выступить против него было моей ошибкой. Он мог бы предложить мне денег, чтобы купить моё молчание, но, похоже, Спурий был ещё более скуп, чем его отчим. Махнув Клеону, который тотчас подбежал, он потребовал:
– Всё золото погружено?
– Это последняя ходка. – От этих слов у Клеона перехватило дыхание. – Лодка погружена и готова отчалить. Я отправляюсь с ними. А ты? Ты с нами, Спурий?
Тот вновь воззрился на бугрящийся холмами берег.
– Я пока не уверен. Но одно я знаю точно: нужно заставить этого человека молчать.
Клеон печально воззрился на Спурия, затем бросил смущённый взгляд на меня.
– Ну, Клеон, – поторопил его юноша, – у тебя же есть нож, а у него – нет. Это не сложно. Просто ступай и сделай это. Или мне позвать кого-нибудь с лодки?
Взгляд Клеона стал по-настоящему несчастным.
– Ну так что? Сделай это, Клеон! – велел ему Спурий. – Ты же говорил, что однажды убил человека в драке в какой-то кишащей крысами таверне в Помпеях [15] – это было одной из причин, по которой я выбрал тебя себе в помощь. Ты же с самого начала знал, что может кончиться именно этим.
С усилием сглотнув, Клеон потянулся к ножнам на поясе, чтобы извлечь зазубренный нож, каким рыбаки потрошат и чистят рыбу.
– Клеон! – обратился к нему я. – Я всё знаю. Этот мальчишка тебя попросту использует – ты ведь сам это понимаешь. Такой, как он, не стоит подобной привязанности. Опусти нож, и мы вместе придумаем, как поправить то, что ты наворотил.
– Может, Клеон и простачок, но не идиот, – рассмеялся Спурий, тряся головой. – Жребий брошен [16], так что у него нет другого пути. А это значит, ему придётся избавиться от тебя, Гордиан.
Клеон застонал. Не сводя с меня глаз он вновь обратился к Спурию:
– В тот день в заливе, когда ты подплыл к нашей лодке и вскарабкался на борт, в то самое мгновение, когда я впервые тебя увидел, я знал, что ты не принесёшь мне ничего, кроме беды. Твои сумасшедшие идеи…
– Мне казалось, они тебе по вкусу – в особенности когда я упомянул золото.
– Забудь о золоте! Оно нужно другим – я же хотел лишь…
– Да, Клеон, я знаю, чего ты на самом деле хочешь. – Спурий закатил глаза. – И обещаю, что однажды я тебе позволю. Но сейчас… – Он нетерпеливо взмахнул рукой. – Представь себе, что он – просто большая рыба. Выпотроши его! Как только ты покончишь с этим, мы оба сядем в эту лодку и отправимся в Неаполь вместе с золотом.
– Так ты пойдёшь с нами?
– Разумеется. Но только если ты заставишь его замолчать раз и навсегда. Он слишком много знает и сдаст нас всех сей же час.
Клеон сделал шаг ко мне. Я подумал было о бегстве, но быстро отказался от этой затеи: Клеону куда привычнее бегать по песку, а идея получить зазубренный нож в спину мне вовсе не по душе. Потому я решил драться с ним лицом к лицу: наша комплекция не так уж отличалась, а в рукопашной опыта у меня, надо думать, поболее. Вот только это преимущество сводилось на нет тем, что у него, в отличие от меня, был нож.
Моё единственное преимущество заключалось в том, что он действовал против воли. Когда он говорил со Спурием, в его голосе всё ещё чувствовалась любовная тоска, но ощущался и оттенок обиды. Быть может, сыграв на этом, мне удалось бы отвлечь его, так что я принялся судорожно искать способ, как воспользоваться его разочарованием, чтобы обратить его против мальчишки или хотя бы сбить с толку.
Но прежде чем я успел открыть рот, я заметил мгновенную перемену в лице Клеона – он принял решение буквально не моргнув глазом. Какую-то долю мгновения я думал, что он бросится на Спурия, как дворняга на хозяина – и как бы я потом объяснил Валерии, что просто стоял и смотрел на то, как её любимого сына закололи прямо у меня на глазах?
Но, разумеется, я в очередной раз принял желаемое за действительное – Клеон не набросился на Спурия. Он набросился на меня.
Мы сцепились, и я тут же почувствовал, как по правому плечу пробежала жгучая боль – словно меня хлестнули плетью, а не ударили ножом. Но это была явно ножевая рана: пляж перед глазами тотчас покачнулся, подёрнувшись дымкой, и уголком глаза я заметил забрызганный кровью песок.
Мы повалились на землю, и на зубах тут же захрустел песок. Я ощущал жар тела Клеона, вдыхая запах его пота – он потрудился на славу, грузя золото в лодку, и не на шутку утомился. Само собой, это было мне на руку: мне даже удалось оттолкнуть его от себя, прежде чем от булыжников в конце пляжа отделилась бегущая фигура.
В то же мгновение Клеон придавил меня и, преодолевая сопротивление пытающихся удержать его рук, приблизил лезвие к моему горлу; в следующее мгновение мне показалось, что какое-то божество явилось, чтобы, схватив его за тунику на спине, поднять его в небеса. На самом же деле это оказался Бельбон, который, сдёрнув с меня Клеона, поднял его в воздух, чтобы тотчас швырнуть оземь – лишь благодаря мягкому песку он не расшибся насмерть от такого броска. При этом юноша сумел удержать нож, но пинок Бельбона тотчас послал его оружие в полёт. Упав коленями на грудь Клеона, бывший гладиатор мигом вышиб из него весь воздух и воздел молотоподобный кулак, готовясь довершить начатое.
– Нет, Бельбон, не надо! Ты же убьёшь его! – выкрикнул я.
Тот озадаченно нахмурился, обернувшись ко мне. Клеон отчаянно трепыхался под его весом, словно выброшенная на берег рыбёшка.
Тем временем из лодки выбрались трое приятелей Клеона – пока тот дрался со мной, они не вмешивались, но видя, что их друг повержен более многочисленным противником, пришли к нему на помощь, на ходу вытаскивая ножи.
Поднявшись на ноги, я бросился к ножу Клеона, и испытал тошноту при виде собственной крови на зазубренном лезвии. Бельбон также встал, вытащив собственный кинжал – Клеон же оставался на песке, отчаянно ловя ртом воздух. «Итак, трое против двух, – подытожил я, – и все вооружены. На моей стороне этот великан, но я ранен в правую руку – так что силы, пожалуй что, равны».
Однако на поверку оказалось, что нет: рыбаки внезапно затормозили, в смятении врезаясь друг в друга, а затем резко сменили направление бега и кинулись к лодке, зовя Клеона за собой. Пару мгновений я наслаждался иллюзией, что они настолько устрашились моей персоны (ну, и Бельбона, если уж на то пошло), а затем до меня дошло, что они спасаются от того, что увидели за моей спиной, и обернулся. Как и следовало ожидать, из-за гряды низких холмов выкатился отряд Марка, который теперь на всех парах нёсся к берегу с мечами наголо.
Тем временем, забравшись в лодку, двое рыбаков тут же схватились за вёсла, в то время как третий лёг на скамью, отчаянно призывая Клеона. Тому удалось кое-как подняться на четвереньки, но дальше дело пока не пошло. Я окинул взглядом Марка с его людьми, рыбаков в лодке, Спурия, который застыл неподалёку от Клеона со скрещенными на груди руками и кислым выражением на лице, будто ему довелось присутствовать на удручающе несмешной комедии.
– Во имя Геркулеса, Спурий, помоги ему хотя бы подняться на ноги! – выкрикнул я, после чего ринулся к юноше, чтобы сделать это самостоятельно. Кое-как вздёрнув Клеона на нетвёрдые ноги, я толкнул его по направлению к лодке.
– Беги! – взмолился я. – Беги, если хочешь жить!
Он послушался, врезавшись в прибой – но внезапно застыл. Лодка удалялась, но он, обернувшись, воззрился на Спурия, который в ответ наградил его язвительной улыбкой.
– Беги! – вновь возопил я. – Беги же, идиот!
Люди в лодке вторили мне, впрочем, продолжая налегать на вёсла. Но Клеон стоял, словно заворожённый взглядом Спурия, сопротивляясь накатывающим волнам, с обратившимся в трагическую маску лицом.
Бросившись к Спурию, я, схватив за плечи, развернул его прочь от Клеона.
– Убери от меня свои руки! – рявкнул он – однако заклятье было разрушено: Клеон словно очнулся, его лицо мигом ожесточилось. Отвернувшись, он нырнул в волны и устремился за удаляющейся лодкой.
Я же упал на песок, зажимая порез на руке. Мгновение спустя меня окружили люди Марка, размахивая обнажёнными мечами.
Убедившись, что Спурий не пострадал, Марк обратил свой гнев на меня:
– Ты дал уйти одному из них! Я видел, как ты помог ему встать на ноги! И слышал, как велел ему бежать!
– Прекрати, Марк. Ты не понимаешь.
– Единственное, что я понимаю – это что им удалось сбежать. Теперь они слишком далеко, чтобы их преследовать. Проклятье! Ну что ж, пусть убираются на свой корабль – а там о них позаботится «Багряный молот [17]».
Прежде чем до меня дошло, что он имеет в виду, Бельбон вскрикнул, указывая на воду. Клеон наконец-то нагнал лодку, и друзья затаскивали его на борт, но что-то пошло не так: тяжело нагруженное судно начало черпать воду. Опытные рыбаки без труда справились бы с этим, но, должно быть, они попросту запаниковали; мгновение – и судёнышко перевернулось вверх дном.
Марк ощерился, Спурий вскрикнул – и оба в унисон взвыли:
– Золото!
Тем временем оставшиеся на большом корабле рыбаки торопливо ставили парус. Сперва мне подумалось: не слишком ли быстро они бросают своих товарищей – но затем я увидел истинную причину их спешки: должно быть, они прежде тех, что остался на берегу, заметили подход боевого корабля. Это было то самое судно с красными бортами, которое стояло на якоре в бухте Остии. Сверкающие на солнце вёсла синхронно взрезали водную гладь, бронзовый таран разбивал пенные волны. «Багряный молот» – так назвал его Марк. Стоило кораблю войти в бухту, как глава отряда подал сигнал одному из своих людей, оставшемуся на холме, и тот принялся размахивать красным плащом – это явно было сигналом того, что Спурий успешно вызволен и пиратов можно стереть с лица земли без опаски.
То, что произошло дальше, не мог предугадать никто из нас – и всё же это было единственно возможным завершением всей этой катастрофической аферы. Само собой, «Багряный молот» был призван, чтобы обойти пиратское судно с фланга и взять его на абордаж, чтобы вернуть золото – боевой корабль без труда справился бы с подобной задачей. Вот только они не могли предвидеть, что иметь дело им придётся не с опытными пиратами, а с незадачливыми рыбаками – которые, как и их сотоварищи на лодке, мигом запаниковали. Когда «Багряный молот» подошёл к ним, чтобы встать борт о борт, рыбацкое судно встало ему наперерез, словно в отчаянном саморазрушительном порыве – как гладиатор, бросающийся на меч соперника – подставив правый борт аккурат под бронзовый таран.
До нас донёсся отдалённый гул удара, треск дерева, крики рыбаков. Парус упал и, содрогнувшись, рыбацкое судно сложилось, мигом сгинув под накатившими волнами, прежде чем я успел осознать весь ужас произошедшего.
– Во имя богов! – вырвалось у Бельбона.
– Золото! – стенал Марк.
– Всё золото… – вздыхал Спурий.
Люди из опрокинувшейся лодки поплыли было к своему кораблю – теперь же они барахтались в воде, зажатые в ловушке между «Багряным тараном» и отрядом на берегу.
– Рано или поздно они вынуждены будут выплыть к берегу, – буркнул Марк. – Как и выжившие с корабля. Мы окружим бухту и перебьём всех, кто выберется на сушу. Ребята! Слушай сюда!
– Нет, Марк! – Я поднялся на ноги, продолжая зажимать раненное плечо. – Ты не можешь их убить! Вся эта затея с похищением – не более чем афера!
– Афера, говоришь? А потерянное золото – скажешь, что оно мне привиделось?
– Но ведь эти люди не пираты – они простые рыбаки. Спурий подбил их на это дело – они действовали по его указке.
– Они обманули Квинта Фабия.
– Но они не заслуживают смерти!
– Не тебе судить об этом. Не лезь в это, сыщик.
– Нет! – Я бросился к воде. Разрозненные рыбаки качались на волнах слишком далеко, чтобы распознать, который из них Клеон. – Держитесь подальше от берега! – прокричал я что было сил. – Они убьют вас, как только вы подплывёте!
В этот момент что-то ударило меня по затылку – и море, и земля потонули во вспышке белого света, который тотчас потух, погрузив меня во тьму.
***
Я очнулся с раскалывающей головной болью и тупой – в правой руке. Потянувшись вверх, я обнаружил, что голова забинтована – как и плечо.
– Проснулся наконец! – Надо мной склонился Бельбон с видом вящего облегчения на широком лице. – А я уж было думал…
– Клеон… и остальные…
– Ш-ш-ш, а ну-ка лежи и не двигайся, а то рука вновь начнёт кровоточить. Уж я-то знаю: я немало усвоил о ранах, будучи гладиатором. Есть хочешь? Сейчас самое время подкрепиться – вернёт огонь в твою кровь.
– Есть? Ага. И пить.
– Что ж, по счастью, ты там, где без труда обеспечат и то, и другое. Мы – в «Летучей рыбе», где есть всё, чего бы не пожелал твой желудок.
Я оглядел комнатушку – в голове постепенно прояснялось.
– А где Спурий? И Марк?
– Отбыли обратно в Рим, ещё вчера. Марк хотел забрать и меня, но я не пошёл: кто-то должен был остаться, чтобы присмотреть за тобой. Хозяин поймёт.
Я осторожно коснулся забинтованного затылка.
– Кто-то ударил меня.
Бельбон кивнул.
– Марк?
На сей раз бывший гладиатор покачал головой:
– Спурий. Камнем. Он бы ещё раз тебя ударил, когда ты упал, но я его остановил. И стоял над тобой, чтобы у него не возникло таких идей в дальнейшем.
– Ах ты, мелкий злобный… – Само собой, этого стоило ожидать: его план провалился, так что всё, что оставалось Спурию – это заставить замолчать всех, кто знал о его афере, включая и меня.
– А Клеон и его товарищи…
– Солдаты сделали, как приказал им Марк, – опустил глаза Бельбон.
– Не может быть, чтобы они всех убили…
– Это было кошмарное зрелище. Видеть, как людей убивают на арене, уже достаточно жутко, но там хотя бы честное состязание между двумя вооружёнными мужами, подготовленными к бою. Но смотреть на то, как эти измождённые бедолаги еле дыша выбираются на берег, моля о пощаде – и как люди Марка режут их одного за другим…
– А Клеон?..
– И его, насколько я знаю. «Убивать всех!» – так велел Марк, и его люди исполнили приказ в точности. И Спурий помогал им, подзывая их и указывая на тех, что подплывали к берегу. Перебив всех, они сбросили их тела в море.
Стоило мне представить описанное им, как голова немилосердно разболелась.
– Они не были пиратами, Бельбон. Там не было ни одного пирата. – Внезапно комната поплыла – и отнюдь не от удара: это слёзы заволокли глаза.
***
Несколько дней спустя я вновь посетил Сениевы бани: лёжа обнажённым на скамье, я наслаждался массажем одного из рабов Луция Клавдия. Моё израненное тело и впрямь нуждалось в подобной холе, а не менее пострадавшая совесть – в том, чтобы излить всю эту отвратительную историю в подобные губке уши Луция.
– Возмутительно! – пробормотал он, стоило мне закончить. – Полагаю, ты должен быть рад, что вообще остался в живых. А когда ты вернулся в Рим, ты зашёл к Квинту Фабию?
– Разумеется, чтобы получить причитающееся мне жалование.
– Не говоря о твоей доле золота, надо думать!
Я поморщился – и отнюдь не от того, что раб надавил слишком сильно.
– Вот это непростой момент: как изначально указывал Квинт Фабий, мне полагалась одна двадцатая от золота, которое с моей помощью удастся вернуть. Ну а поскольку всё оно благополучно ушло на дно…
– Он на основании этого отказался платить? Впрочем, чего ещё ожидать от Фабиев! Но, разумеется, какую-то часть сундуков должно было прибить к берегу – они хотя бы пытались их достать?
– Пытались, и люди Марка и впрямь что-то выловили, но это были жалкие крохи, так что моя доля сократилась до жалкой горстки золота.
– И это за все твои труды, за опасность, которой ты подверг свою жизнь! Квинт Фабий воистину скряга, как и утверждает его пасынок! Полагаю, ты рассказал ему правду об этом «похищении»?
– Да. К несчастью, все, кто мог подтвердить мои слова – а именно, рыбаки – мертвы, а Спурий твёрдо стоит на том, что его похитили пираты.
– Ох уж этот безбородый лжец! Но, разумеется, Квинт Фабий и сам отлично знает цену его словам!
– Публично он принимает версию своего пасынка – но, полагаю, лишь чтобы избежать скандала. Возможно, он с самого начала догадывался об истинной подоплёке этой истории – думаю, он нанял меня, чтобы подтвердить собственные подозрения. Потому-то он и велел Марку прикончить всех сообщников своего пасынка на месте, чтобы правда не выплыла наружу. О да, он знает, что произошло на самом деле, и, должно быть, презирает Спурия ещё сильнее прежнего – и, скажу я тебе, это чувство взаимно.
– Ох, эта та самая семейная вражда, которая нередко выливается в…
– Убийство, – бросил я, осмелившись произнести это зловещее слово вслух. – И я бы не решился ставить на то, который из них переживёт другого!
– А что мать мальчика, Валерия?
– Сын заставил её пережить худшие дни в её жизни, лишь чтобы потешить свою алчность, и я думал, что она заслуживает того, чтобы знать об этом. Но, когда я попытался рассказать об этом ей, она словно бы оглохла – если она и расслышала хоть слово, то ничем этого не показала. Когда я закончил, она лишь вежливо поблагодарила меня за спасение её драгоценного сыночка из лап этих жутких пиратов и на этом соизволила меня отпустить.
Люций лишь покачал головой.
– Но я всё-таки получил от Квинта Фабия то, что хотел.
– И что же?
– Поскольку он отказался дать мне мою долю выкупа, я настоял, чтобы взамен он дал мне кое-что другое из своего имущества – то, что он явно недооценивает.
– А, ты о своём новом телохранителе, – догадался Люций, бросив взгляд на Бельбона, который застыл в другом конце комнаты со скрещенными руками, невозмутимо сторожа нишу с моей одеждой с таким видом, словно охраняет выкуп за сенатора. – Этот малый – и впрямь истинное сокровище.
– Этот малый спас мне жизнь на пляже близ Остии – и, быть может, спасёт ещё не раз.
***
Иногда дела вновь заводят меня в окрестности Неаполя и той бухты – и я всякий раз отвожу время на то, чтобы посетить городской порт, где обретаются рыбаки. Я спрашиваю у них по-гречески, не знают ли они молодого человека по имени Клеон. Увы, неаполитанцы и впрямь весьма подозрительный и несловоохотливый народ: ни один из них так и не признался, что знает рыбака с таким именем – но ведь хоть кто-то в Неаполе должен был его знать?
Я рассматриваю все рыбацкие лодки в надежде увидеть его – почему-то меня не оставляет надежда, что он каким-то образом сбежал от людей Марка в тот судьбоносный день и сумел вернуться домой.
Однажды я был почти уверен, что заметил его: в отличие от Клеона тот мужчина был чисто выбрит, но глаза были те же. Я окликнул его с пирса, но лодка проскользнула мимо столь быстро, что я не успел толком присмотреться – я так и не смог убедиться, что не обознался. Быть может, то был его родич – или попросту похожий на него человек. Я не стал пытаться доискаться до истины – быть может, потому что боялся, что правда меня разочарует: я предпочитаю верить, что то был Клеон, без каких-либо доказательств. Да и разве найдётся в целом мире ещё один человек со столь одухотворёнными зелёными глазами?
Примечания автора:
Рассказы «Маленький Цезарь и пираты» и «Александрийская кошка» основаны на реальных историях из античных источников, к которым я придумал собственные окончания. Где-то в 80-х гг. до н. э. пираты, число которых существенно пополнилось беженцами римской гражданской войны, начали представлять собой реальную угрозу для Средиземноморья, так что многие римские командиры были направлены приструнить их; в конце концов это удалось Помпею, но не ранее 67 г. до н. э. Захват Юлия Цезаря пиратами, о котором рассказывает Луций Клавдий – известное происшествие, о котором повествуют Плутарх и Светоний. Похищение, совершенное в «Маленьком Цезаре», можно рассматривать как подражательное преступление, осуществлённое столь же хитроумным и безжалостным организатором.
Примечания переводчиков:
[1] Никоме́д IV Филопа́тр (умер осенью 74 года до н. э.) — последний царь Вифинии, правивший государством в 94 — 74 гг. до н. э. Воевал с Митридатом VI Евпатором, царем Понтийского царства.
[2] Аполлоний Молон (I век до н. э.) — древнегреческий ритор. Был известен приблизительно в 70-е годы до н. э. Проживал на острове Родос, где руководил школой риторики. Известно, что он дважды посещал Рим как посол Родоса, а Марк Туллий Цицерон и Гай Юлий Цезарь брали у него уроки ораторского искусства. Молон имел известность в римских судах и, по сообщениям, однажды даже был приглашён выступить перед римским сенатом на греческом языке, чего обычно не удостаивали иностранных послов.
[3] Фармакуза – остров у берегов Турции.
[4] Миле́т— древнегреческий город в Карии на западном побережье Малой Азии, находившийся к югу от устья реки Меандр – самой полноводной реки Малой Азии, впадающей в Эгейское море. Среди всех полисов Ионии Геродот особо выделял Милет, называя его «жемчужиной Ионии». Милет был родиной философов (Милетская школа) Фалеса, Анаксимандра и Анаксимена.
[5] Секстилий – от лат. Sextilis — шестой, переименован в «август» в честь Октавиана августа в 8 г. до н. э.
[6] Атриум (лат. atrium, от ater — «закопчённый», «чёрный», то есть помещение, почерневшее от копоти) — крытый двор со световым колодцем (комплювий) над бассейном (имплювий). За имплювием, несколько поодаль, складывали очаг с таким расчётом, чтобы огонь не заливало дождевой водой, а дым вытягивало наружу, позднее очаг из этой комнаты исчез. Изначально атриум был местом сна матери семейства. Напротив входа в дом была глубокая ниша для её кровати, смотревшая на атрий с глубокой нишей — lectus adversus («ложе против дверей»). Римляне сохраняли эту нишу как знак святости брака. Ткацкий станок стоял в атрии в старозаветных семьях до конца республики. Здесь хранились ценности рода: тяжёлый сундук с семейными ценностями (денежный ящик), стол типа жертвенника (картибул), и шкаф (ниши) для хранения восковых масок и бюстов предков, а также изображений добрых духов-покровителей — ларов и пенатов (позже отдельное святилище — ларарий). Затем атриум превратился в публичную, приёмную часть дома, парадный зал. Был наиболее богато обставленной частью дома. Этот зал в случае необходимости делили на отдельные пространства занавесями и портьерами.
[7] Перисти́ль (перистилиум) — открытое пространство, окружённое с четырёх сторон крытой колоннадой. Термин происходит от др.-греч. περίστῡλος – «окружённый колоннами». Открытая часть перистиля зачастую отводилась под бассейн (имплювий). Сообщение перистиля с атриумом осуществлялось через два узких коридора и более широкую проходную горницу. У древних римлян перистиль являлся средоточием интимной семейной жизни.
Перистильный двор известен с IV в. до н. э. и является составной частью греко-римского дома.
В средневековой и византийской архитектуре форму перистиля иногда придавали дворам в монастырях и перед храмовыми комплексами.
[8] Секстилийские иды – 13 августа.
[9] О́стия, ныне О́стия-Анти́ка (итал. Ostia Antica) — римский город в Лациуме, в устье Тибра; главная гавань Древнего Рима, традиционно считавшаяся также его первой колонией. Остия переводится с латыни буквально как уста, устье.
[10] Ба́йи (лат. Baiae, итал. Baia) — приморский город в провинции Кампания, на берегу Неаполитанского залива.
[11] Иайа из Кизика была, по всей видимости, греческой художницей, переселившейся в Рим. В Риме (и в Неаполе) она работала во время юности Марка Теренция Варрона (116–27 гг. до н.э.), т.е. в начале I в. до н.э. Писала преимущественно женские портреты.
[12] Гражданская война – имеется в виду гражданская война 83—82 до н. э. (лат. Bella Civilia, 83—82 гг. до н. э.; иногда происходит объединение событий в гражданскую войну 88—82 до н. э.) — междоусобная война в Римской республике между сторонниками Суллы и приверженцами умершего Гая Мария, объединившимися вокруг его сына Гая Мария младшего и консула Гнея Папирия Карбона. Сторонники Гая Мария младшего, удерживая власть недемократичным путём, стремились законсервировать существовавший порядок, отстранить Суллу от всех занимаемых должностей и уничтожить оппозицию с помощью массового террора. В политической борьбе использовали италийцев (италиков), увеличив их избирательные права путём распределения их по трибам (избирательным округам). Одержав победу над Митридатом, проконсул Сулла двинулся на Рим, заручившись поддержкой родовой знати (оптиматов), а также переманив на свою сторону часть солдат и полководцев (в их числе – Помпея и Красса). Осадив Мария в крепости Пренесте, Сулла одержал победу над его объединёнными войсками у ворот Рима, после чего Гай Марий Младший покончил с собой, и его голову доставили Сулле. По оценкам историков, в ходе войны погибло более сотни тысяч человек, в стране установилась неограниченная диктатура Суллы.
[13] Ну́ма Помпи́лий (Numa Pompilius) – полулегендарный второй царь Древнего Рима. Правил с 715 по 673/672 годы до н. э. Ему приписывается упорядочение календаря, учреждение жреческих и ремесленных коллегий, религиозных культов и празднеств Агоналий.
[14] Папочка – в тексте Спурий именует Квинта Фабия «Pater» – в пер. с лат. «отец», в то время как в остальных местах употребляется «father» – тоже отец, поэтому мы, учитывая отношение Спурия к отчиму, употребили именно это слово.
[15] В Помпеях – слово Помпеи (Pompeii) – множественного числа, как ряд других городов Италии, и в современном русском употребляется именно так. Однако в начале XIX века оно употреблялось в единственном числе – Помпея – что зафиксировано в названии картины Карла Брюллова «Последний день Помпеи» (1830-1833).
[16] Жребий брошен – в оригинале «The die is cast» – в букв. пер. с англ. «кости брошены», что отсылает к фразе «alea iacta est» – в русском переводе «Жребий брошен», которую, как считается, произнёс Юлий Цезарь при переходе пограничной реки Рубикон на севере Апеннинского полуострова – существенно позже событий рассказа. В латинском языке alea относится к ранней форме игры в кости, в которую играли во времена Цезаря.
[17] Багряный молот – в оригинале Crimson Ram – «Овен цвета крови». Ram – таран на носу судна, получил такое название по форме головы барана.
Спурий – Spurius – древнеримское имя неизвестного происхождения, возможно, от этрускского. Происходит от позднелатинского spurius – «незаконнорождённый» или этрусского srural – «публичный».
Так обратился ко мне мой добрый друг Луций Клавдий, окликнув меня на ступенях Сениевых бань. Он, похоже, уже покидал их, в то время как я только пришёл.
– Если ты имеешь в виду ту старую историю о том, как, будучи в Вифинии, прелестный юноша Цезарь слишком хорошо вошел в роль царицы при царе Никомеде [1], то я её уже слышал – причём от тебя же, и от раза в раз со всё более интригующими подробностями.
– Нет, что ты, та сплетня уже быльём поросла. Я говорю об истории с пиратами, выкупом, местью – и распятиями!
Я окинул его непонимающим взглядом.
Луций расплылся в улыбке, от которой его двойной подбородок слился в единый валик. Его пухлые щёки рдели от банного жара, рыжие кудряшки ещё туже завились от влаги, а глаза посверкивали тем особым блеском, свидетельствующим об исключительном удовольствии первым поделиться на редкость пикантной сплетней.
читать дальшеЯ, не чинясь, признал, что ему и впрямь удалось распалить моё любопытство, однако, учитывая, что он уже почтил бани своим посещением, в то время как я только прибыл, в особенности рассчитывая на горячий бассейн по причине морозного весеннего воздуха – увы, истории придётся обождать.
– Ещё чего, и позволить, чтобы её пересказал тебе кто-то другой, переврав всё, что только можно? Как бы не так, Гордиан! Ну уж нет, тогда и я пойду с тобой! – с этими словами он жестом велел своей свите поворачивать оглобли. Его костюмер, парикмахер, маникюрщик, массажист и телохранители выглядели немного сбитыми с толку, но безропотно подчинились воле хозяина.
Для меня это обернулось неожиданной удачей, потому что их присутствие оказалось как нельзя кстати. Вифезда не жалела сил и времени на мою стрижку, да и прикосновение её пальцев творило чудеса, но Луций Клавдий был достаточно богат, чтобы позволить себе штат самых лучших умельцев в своей области. Не стоит пренебрегать знакомством с состоятельным человеком хотя бы ради редкого доступа к услугам его рабов. На протяжении блаженных минут, в течение которых ногти на моих ногах и руках были старательно подстрижены, подпилены и отполированы, волосы тщательно подровнены, а борода обрита без единой царапины, Луций то и дело пытался возобновить свою историю, так что мне приходилось прерывать его, чтобы заручиться гарантией в благополучном завершении всех процедур.
Лишь после вторичного погружения в горячий бассейн я наконец дал ему отмашку, и, в то время как наши головы терялись среди клубов пара, словно острова в тумане, Луций приступил к своей морской истории.
– Как тебе известно, Гордиан, в последние годы проблема пиратства встала необычайно остро.
– Вини в этом Суллу, Мария и гражданскую войну, – отозвался я. – Войны порождают беженцев, а они пополняют собою число бандитов на больших дорогах и пиратов на морских просторах.
– Это да – но что бы ни послужило тому причиной, все мы вынуждены иметь дело с последствиями. Корабли захватывают и грабят, граждане Рима становятся заложниками.
– А Сенат, как всегда, ни на что не в силах решиться.
– Ну а что они могут сделать? Вот ты бы сам решился передать командование флотом какому-нибудь жадному до власти военачальнику, чтобы он обратил эту силу против своих политических соперников, развязав новую гражданскую войну?
– Между молотом в виде вояк, наковальней в виде разбойников и с Сенатом в роли кузнеца – порой я не вижу для нашей славной Республики никакого будущего, – покачал головой я.
– Как и все думающие люди, – признал Луций. С минуту мы помолчали, отдавая должное скорбным думам о судьбах Рима, затем он с новой силой ухватился за нить прерванного рассказа.
– В любом случае, говоря, что пираты настолько обнаглели, что не брезгуют похищениями римских граждан, я не имел в виду каких-то там купцов с торгового судёнышка. Я веду речь об именитых, благородных римлянах, на которых даже невежественным пиратам не следует поднимать руку. О самом Юлии Цезаре.
– И когда это стряслось?
– В самом начале зимы. Цезарь провёл лето на Родосе, изучая риторику под началом Аполлония Молона [2]. Его направили служить помощником правителя Сицилии, но он приложил все усилия, чтобы подольше задержаться на Родосе, и отплыл перед самым закрытием навигации. Отчаливший от острова Фармакуза [3] корабль преследовали и захватили пираты, и Цезарь со свитой стали их пленниками!
Луций приподнял бровь, отчего его мясистый лоб покрылся любопытным узором морщин.
– А теперь прими во внимание, что Цезарю всего двадцать два года от роду, что, возможно, и объясняет его отчаянную храбрость. А также держи в уме, что он необычайно хорош собой, а богатство и связи практически всегда позволяли ему добиться всего, чего бы он ни пожелал. И вот, вообрази – он обнаруживает, что попал в лапы сицилийских пиратов, кровожаднейших негодяев на свете! Думаешь, он съёжился под их угрозами? Склонил голову? Явил собою покорность и смирение? Как бы не так! Всё вышло как раз-таки наоборот! Он насмехался над своими пленителями с самого начала. Когда они сообщили, что намерены потребовать за него выкуп в полмиллиона сестерциев, Цезарь расхохотался им в лицо! Они будут полными идиотами, если за такого заложника, как он – так он им и сказал – они не потребуют хотя бы миллион – что они тотчас и сделали!
– Любопытно, – бросил я. – Оценивая свою жизнь настолько высоко, он принудил и пиратов к тому же. Полагаю, даже кровожадные негодяи не преминут позаботиться о миллионном заложнике ровно вдвое лучше, чем о полумиллионном.
– Итак, ты полагаешь, что этот ход свидетельствует о хитроумии Цезаря? Его враги приписывают это обычному тщеславию, но я сам готов всецело признать его заслугу в спасении почти всех спутников. Его многочисленным секретарям и помощникам вернули свободу лишь благодаря тому, что Цезарь заявил, что для того, чтобы собрать подобный выкуп из многочисленных источников, потребуются усилия всех его подручных. При себе он оставил лишь двух рабов – минимальное количество прислуги для благородного человека – и личного врача, без которого Цезарь не мог обойтись из-за приступов падучей. Итак, сказывают, что Цезарь провел в пиратском плену почти сорок дней, воспринимая это как незапланированный отдых. Если ему хотелось вздремнуть, а пираты слишком шумели, то он посылал одного из своих рабов их утихомирить! Когда пираты на досуге принимались за игры и упражнения, Цезарь присоединялся к ним и нередко брал верх, обращаясь с ними так, словно они были его телохранителями, а не тюремщиками. Чтобы убить время, он писал речи и сочинял стихи, применяя знания, приобретённые у Аполлония Молона, а закончив работу, заставлял пиратов безмолвно внимать своим творениям. Если они осмеливались перебивать его или делать критические замечания, то он обзывал их варварами и невеждами. Порой он даже отпускал шуточки о том, что велит высечь их, а то и распять на кресте за оскорбление достоинства римского гражданина.
– И пираты это терпели?
– Похоже, им это было по нраву! Цезарь произвел на них какое-то гипнотическое действие одной силой своей воли. И чем чаще он подвергал их издевательствам и оскорблениям, тем сильнее они им восхищались. В конце концов выкуп прибыл, и Цезарь был отпущен на свободу. Он тотчас отправился в Милет [4] и, собрав флот из нескольких кораблей, повёл их к тому острову, где размещалось логово пиратов. Застав их врасплох, он захватил большинство из них в плен и не только вернул выкуп за себя, но и присвоил всё награбленное, объявив это военными трофеями. Пока местный правитель колебался, решая судьбу пиратов, поскольку желал измыслить лазейку, которая позволила бы ему вернуть часть награбленного, Цезарь самолично вынес приговор. Много раз, будучи заложником, он хватился, что увидит, как пленителей распнут, и те смеялись, полагая, что это не более чем мальчишеская бравада – но последним смеялся Цезарь, глядя на то, как нагих пиратов приколачивали к крестам. «Пусть знают, что я слов на ветер не бросаю», – так он и сказал.
Я содрогнулся, невзирая на расслабляющий жар.
– Ты услышал эту историю на Форуме, Луций?
– Да, нынче она у всех на устах. Сейчас Цезарь на пути в Рим, и слухи о его деяниях опережают его.
– Вот та мораль, которая по душе римскому обществу! – буркнул я. – Без сомнения, этого многообещающего юного патриция ждёт карьера политика: эта история пойдет на пользу его репутации среди избирателей.
– Что же, Цезарю необходимо было подлатать доброе имя после того, как его поистёр царь Никомед, – ухмыльнулся Луций.
– Да уж, в глазах толпы ничто не возвышает человека так, как вознесение на крест кого-либо другого, – съязвил я.
– И ничто не принижает так, как возможность оказаться на кресте самому, пусть тебя приколотил хоть сам царь, – заметил Луций.
– Вода здесь слишком горячая, от неё я становлюсь раздражительным. Пожалуй, сейчас я бы не отказался от услуг твоего массажиста, Луций Клавдий.
***
Оказалось, что история про Цезаря и пиратов и впрямь необычайно популярна: за последние несколько месяцев, пока весенняя прохлада сменялась летней жарой, я слышал множество её вариаций от самых разных рассказчиков, в тавернах и на перекрёстках, от философов на Форуме и акробатов у Большого цирка. «Это яркое свидетельство тому, насколько серьёзной стала проблема пиратства», – угрюмо заключали они, качая головой, но что на самом деле их впечатлило – так это то, как развязный юный патриций умудрился заморочить свору кровожадных пиратов своей заносчивостью, в конце концов подведя их под молот римского правосудия.
***
Стояли испепеляюще жаркие дни секстилия [5], когда меня вызвали в дом патриция по имени Квинт Фабий.
Его дом располагался на Авентинском холме. Здание казалось древним и содержалось в безупречном порядке, что свидетельствовало о том, что предки Квинта Фабия процветали не одно поколение. Атриум [6] был сплошь уставлен восковыми изваяниями предков: род Фабиев прослеживался до основания Республики.
Меня провели в примыкающую к перистилю [7] комнату, где ожидали хозяева дома. Расположившихся на сидениях без спинок Квинта Фабия – мужчину средних лет с резко очерченным подбородком и седеющими висками – и его жену, Валерию – поразительно красивую шатенку – обмахивали веерами рабы. Меня также обеспечили сидением, наряду с рабом и веером.
Обычно я сталкиваюсь с тем, что, чем выше стоит клиент по социальной лестнице, тем больше ему требуется времени, чтобы изложить суть дела. Однако Квинт Фабий, не тратя времени понапрасну, тотчас извлёк документ.
– Что вы скажете об этом? – спросил он, и ещё один раб передал мне от него клочок папируса.
– Вы ведь умеете читать? – поинтересовалась Валерия – впрочем, судя по искренне встревоженному голосу, она вовсе не намеревалась меня оскорбить.
– О да, хоть и не слишком бегло, – отозвался я, рассчитывая тем самым выиграть побольше времени на изучение письма (а это было именно оно) и раскумекать, чего эта парочка от меня ждёт. Изрядно потрёпанный по краям, запятнанный водой папирус был сложен в несколько раз, а не свёрнут. Почерк казался детским, но при этом твёрдым, с изящными росчерками у некоторых букв.
Дражайшие батюшка и матушка,
К настоящему времени друзья, должно быть, рассказали вам о моем похищении. Глупо с моей стороны было отправиться плавать в одиночестве – простите меня! Я знаю, что вы, должно быть, убиты горем и тревогой, но не беспокойтесь за меня слишком сильно; я лишь немного похудел, и мои похитители не слишком жестоки.
Я пишу, чтобы изложить их требования. Они говорят, что вы должны дать им 100 000 сестерциев. Деньги должны быть доставлены утром на секстилийские иды [8] в таверну «Летучая рыба» в Остии [9]. Пусть посланец наденет красную тунику.
По акценту и варварским манерам моих похитителей я подозреваю, что это сицилийские пираты. Быть может, кто-то из них умеет читать (хоть я в этом и сомневаюсь), поэтому я не могу быть полностью откровенным, но знайте, что со мной всё не так плохо, как можно было подумать.
Вскоре мы воссоединимся! Об этом все горячие молитвы вашего преданного сына,
СПУРИЯ
Раздумывая над запиской, я уголком глаза подметил, как Квинт Фабий барабанит пальцами по подлокотнику. Его жена также в нетерпении ёрзала на месте, постукивая по губам длинными ногтями.
– Полагаю, – наконец заговорил я, – вы хотели бы, чтобы я внёс выкуп за мальчика.
– О да! – воскликнула Валерия и, склонившись вперед, уставила на меня нетерпеливый взгляд.
– Он уже не мальчик, – неожиданно резко бросил Квинт Фабий. – Ему семнадцать. Он облачился в мужскую тогу уже год назад.
– Так вы возьмётесь за это дело? – не выдержала Валерия.
Я притворился, будто изучаю письмо.
– А почему бы вам не послать кого-нибудь из слуг? Например, секретаря, которому вы доверяете?
– А мне говорили, будто вы невероятно умны, – наградил меня подозрительным взглядом Квинт Фабий, – и прозреваете самые тёмные дела.
– Едва ли доставка выкупа требует особой сообразительности.
– Кто знает, какие непредвиденные препятствия могут возникнуть? Меня уверили, что я могу довериться вашему суждению… и вашей сдержанности.
– Бедный Спурий! – Голос Валерии надломился. – Вы же прочли письмо. Неужели вы не поняли, как ужасно с ним на самом деле обращаются?
– Похоже, сам он воспринимает свои злоключения достаточно легко…
– Само собой! Если бы вы знали моего сына, его жизнерадостную натуру, то поняли бы, насколько отчаянной должна быть ситуация, чтобы он хотя бы обмолвился о страдании! Если он упоминает, что немного похудел, значит, его морят голодом. Да и чем подобные люди могут его кормить – рыбьими головами да заплесневелым хлебом? Если он пишет, что эти чудовища «не слишком жестоки», то представляю, что они на самом деле вытворяют! Стоит мне лишь подумать о его мучениях – о нет, я не в силах это выдержать! – Она сдавленно всхлипнула.
– Когда он был похищен, и где?
– В прошлом месяце, – ответил Квинт Фабий.
– Двадцать два дня назад, – вновь всхлипнула Валерия. – Двадцать два бесконечных дня и бессонные ночи!
– Он был в Байях [10] с несколькими друзьями, – пояснил Квинт Фабий. – У нас там летняя вилла на побережье и городской дом на другом берегу залива, в Неаполе. Спурий и его друзья взяли небольшой ялик и отправились поплавать среди рыболовных судов. День выдался жарким, и Спурий захотел выкупаться, в то время как его друзья остались на лодке.
– Спурий – прекрасный пловец. – Гордость за сына вернула дрожащему голосу Валерии твёрдость.
– Плавание и впрямь даётся ему куда лучше, чем что-либо другое, – пожал плечами Квинт Фабий. – Пока его друзья наблюдали, он совершил заплыв, передвигаясь от лодки к лодке. Его спутники видели, как он болтает и пересмеивается с рыбаками.
– Спурий очень хорошо ладит с людьми, – вставила его мать.
– Он заплывал все дальше, – продолжил Квинт Фабий, – пока друзья не начали волноваться, потеряв его из вида. Затем один из них заметил Спурия на борту судна, которое они приняли за рыбацкое, хотя оно было побольше прочих. Им понадобилось некоторое время, чтобы сообразить, что лодка поднимает парус и отплывает. Юноши попытались догнать его на ялике, но никто из них толком не умел с ним управляться. Прежде чем они осознали это, судна и след простыл, а вместе с ним и Спурия. В конце концов они вынуждены были возвратиться на виллу в Байях. Они полагали, что рано или поздно Спутий объявится, но этого так и не случилось. Дни тянулись за днями, а от него – ни слова.
– Представьте себе, что мы пережили! – вмешалась Валерия. – Мы засыпали отчаянными посланиями нашего управителя на вилле. Он расспросил всех рыбаков залива, пытаясь найти хоть кого-то, кто объяснил бы случившееся и опознал бы хоть кого-то из тех, что увезли Спурия, но его изыскания так ни к чему и не привели.
– Эти неаполитанские рыбаки – если вы хоть раз там бывали, то вы знаете, что это за люди, – угрюмо ухмыльнулся Квинт Росций. – Потомки древнегреческих колонистов, которые так и не отреклись от старых обычаев. Некоторые из них даже на латыни не говорят! А что касается их нравов и пороков, то об этом лучше и вовсе не заговаривать. Едва ли стоит рассчитывать, что они хоть чем-то помогут в поисках римского патриция, похищенного пиратами.
– Я бы с вами поспорил, – возразил я. – У меня есть основания думать, что рыбаки – заклятые враги пиратов, невзирая на все их предубеждения против патрициев.
– Как бы то ни было, мой человек в Байях так ничего и не разведал, – отрезал Квинт Фабий. – Так что мы не получали никаких известий о Спурии, пока несколько дней назад не пришло это письмо.
Я вновь взглянул на папирус.
– Ваш сын пишет, что пираты – сицилийцы. Это предположение представляется мне не слишком обоснованным.
– Почему? – поразилась Валерия. – Все говорят, что они – самые кровожадные люди на свете. Я слышала, что они устраивают рейды повсюду, от азиатских берегов до испанских и африканских.
– Это так, но Италия? И, тем паче, воды Байи?
– Согласен, в это непросто поверить, – признал Квинт Фабий. – Но чего ещё ожидать, когда проблема пиратства обостряется всё сильнее, в то время как Сенат бездействует?
Я поджал губы.
– А это не кажется вам странным, что пираты велят доставить выкуп в Остию? Это чересчур близко к Риму – стоит лишь спуститься по Тибру.
– Да кому есть дело до подобных мелочей, – не выдержала Валерия – ее голос вновь опасно задрожал. – Какая нам разница, должны ли мы ради этого плыть к самым Геркулесовым столбам или пройти несколько шагов от Форума? Мы готовы отправиться куда угодно, лишь бы Спурий вернулся домой целым и невредимым!
– А как насчет самого выкупа? – кивнул я. – До ид всего два дня, а сто тысяч сестерциев – это десять тысяч золотых. Вы успеете собрать такую сумму?
– Деньги не проблема, – фыркнул Квинт Фабий. – Подобное требование звучит почти как оскорбление. Хоть я сомневаюсь, что мальчишка и этого стоит, – добавил он себе под нос.
– Я сделаю вид, что не слышала этого, Квинт, – в гневе воззрилась на него Валерия. – Да ещё перед посторонним! – Взглянув на меня, она поспешно опустила глаза.
Квинт Фабий не удостоил эту вспышку вниманием.
– Так как, Гордиан, вы берётесь за это дело?
Я вновь опустил глаза на письмо, ощущая какое-то смутное беспокойство. Выведенный из себя моей нерешительностью, Квинт Фабий бросил:
– Если дело в оплате, то, уверяю вас, я не поскуплюсь.
– Вопрос оплаты всегда имеет место, – признал я, хотя, учитывая зияющую пустоту в моих сундуках и настроения моих кредиторов, выбирать мне не приходилось. – Я буду действовать в одиночку?
– Разумеется. На самом деле, я собираюсь послать следом группу вооружённых людей…
Я воздел руку предостерегающим жестом.
– Этого я и боялся. Нет, Квинт Фабий, я категорически возражаю. Если вы питаете надежду отбить вашего сына живым, то я призываю вас с ней проститься. Ради безопасности юноши, равно как и моей собственной, я не могу этого позволить.
– Гордиан, я всё равно пошлю вооружённый отряд в Остию.
– Воля ваша, но тогда без меня.
Сделав глубокий вдох, он уставил на меня исполненный мрачности взгляд.
– Ну и что прикажете делать мне? После того, как выкуп будет выплачен и мой сын вызволен, дозволить пиратам убираться на все четыре стороны безнаказанными?
– Так что всё-таки является вашей главной целью – освобождение сына или пленение пиратов?
– Вооружённый отряд одним махом справится и с тем, и с этим.
Прикусив губу, я медленно покачал головой.
– Меня предупредили, что вы любите набивать себе цену, – буркнул он. – Ладно, имейте в виду: если вы обеспечите благополучное освобождение моего сына, а затем мои люди смогут вернуть выкуп, то я награжу вас одной двадцатой от того, что они вернут, сверх вашей обычной платы.
Звяканье монет наполнило моё сознание чудной музыкой. Прочистив горло, я произвёл в голове поспешные расчёты: одна двадцатая от сотни тысяч сестерциев равняется пяти тысячам сестерциев, или пяти сотням золотых. Это число я и озвучил вслух, чтобы в дальнейшем не возникло недопонимания. Квинт Фабий медленно кивнул.
Пять сотен золотых покроют мои долги, залатают крышу дома и приведут к моему порогу телохранителя (необходимость, которой я пренебрегал обходился чересчур долго), немало оставив про запас.
С другой стороны, это дело дурно попахивало.
В конце концов обещание щедрой платы в совокупности с пятью сотнями золотых побудили меня просто зажать нос.
***
Прежде чем покинуть дом я спросил, нет ли где-нибудь изображения похищенного юноши. К этому времени Квинт Фабий удалился, оставив меня в распоряжении супруги. Промокнув глаза, Валерия выдавила слабую улыбку, провожая меня в соседнюю комнату.
– Художница по имени Иайа [11] рисовала нашу семью в прошлом году, когда мы все были в Байях на праздники. – Она улыбнулась, явно гордясь сходством. Портрет был выполнен восковыми красками по дереву: слева хмурился Квинт Фабий, справа нежно улыбалась Валерия, а между ними стоял необычайно красивый молодой человек с каштановыми волосами и полными жизни голубыми глазами – безусловно, её сын. Портрет захватывал только плечи, но давал понять, что молодой человек облачен в мужскую тогу.
– Портрет был написан в честь совершеннолетия вашего сына?
– Да.
– Почти такой же красивый, как его мать. – Вырвавшиеся слова были не лестью, а простой констатацией факта.
– Мне часто говорят, что мы похожи.
– Но в линиях рта есть что-то от отца.
– Спурий и мой муж не связаны кровным родством, – покачала головой она.
– Не связаны?
– Мой первый муж погиб во время гражданской войны [12]. Женившись на мне, Квинт усыновил Спурия, сделав его своим наследником.
– Выходит, Спурий его пасынок. А другие дети у вас есть?
– Только Спурий. Квинт хотел ещё детей, но не вышло. – Она горестно пожала плечами. – Но он любит Спурия как родного, я уверена в этом, хоть он редко показывает свои чувства. Конечно, у них были некоторые разногласия, но у каких отца с сыном их не бывает? Вечно эти ссоры из-за денег… Конечно, Спурий бывает расточителен, а Фабии известны своей прижимистостью. Но не принимайте близко к сердцу те жестокие слова, что вы услышали от моего мужа – из-за этого ужасного несчастья мы оба на грани.
Вновь взглянув на портрет сына, Валерия грустно улыбнулась дрожащими губами:
– Мой маленький Цезарь! – шепнула она.
– Цезарь?
– О, вы ведь знаете, кого я имею в виду – племянника Мария, который прошлой зимой попал в плен к пиратам и сумел вырваться. Как Спурию полюбилась эта история! Цезарь стал его кумиром. Всякий раз, встретив его на Форуме, Спурий возвращался домой едва дыша и сразу ко мне: «Мама, знаешь, кого я сегодня видел?» А я лишь смеялась в ответ, зная, что в подобный восторг его мог привести лишь Цезарь… – Её губы дрогнули. – А теперь, словно став жертвой какой-то шутки богов, Спурий сам угодил в лапы пиратов! Потому я и зову его «мой маленький Цезарь», зная, что он настолько же храбр, и молюсь о благополучном исходе.
***
На следующий день я отбыл в Остию в сопровождении нанятых и снаряжённых Квинтом Фабием вояк – старых служак и освобожденных гладиаторов, не имеющих иных перспектив, кроме как убивать и рисковать собственной жизнью за умеренную плату. Всего в идущую вниз по течению Тибра лодку нас набилось пятьдесят человек. Наемники по очереди гребли, горланя солдатские песни и похваляясь подвигами на поле боя или на арене – если верить их россказням, то эта компашка изничтожила население нескольких равных Риму городов.
Во главе отряда стоял Марк – старый центурион Суллы с уродливым шрамом, тянущимся от правой скулы до подбородка через губы. Возможно, из-за этого ранения обычная речь причиняла ему боль – трудно было представить себе более молчаливого человека. Когда я попытался выведать, какого рода инструкциями снабдил его Квинт Фабий, Марк сразу дал понять, что мне надлежит знать лишь то, что он сочтёт нужным – а на данный момент это ничего.
Я был чужаком среди этих забияк. Стоило мне приблизиться – они тотчас отводили глаза, а когда я пытался завести разговор, мой потенциальный собеседник тотчас находил более важное дело, и я обнаруживал, что веду беседу с речным воздухом.
Однако одному из них я, похоже, пришелся по нраву. Бельбона – так его звали – остальные жаловали немногим лучше моего, потому что он, в отличие от них, был рабом, принадлежащим Квинту Фабию – тот послал его на подмогу прочим, сообразуясь с его внушительными размерами и силой. Предыдущий владелец тренировал его как гладиатора, но Квинт Фабий отправил его на конюшни. Этот здоровяк с шевелюрой соломенного цвета и обильной рыжеватой порослью на груди и подбородке был самым крупным в отряде – прочие шутили, что ему достаточно метнуться от борта к борту, чтобы опрокинуть наше судёнышко.
Полагая, что ничего толкового мне из него всё равно не вытянуть, я был удивлён его осведомлённостью. Он подтвердил, что юный Спурий не слишком ладит с отчимом.
– Между ними всегда было что-то вроде вражды. Госпожа любит мальчишку, а он любит мать, но что до господина, то пасынок ему словно бельмо на глазу. Что само по себе странно, потому как они во многом схожи, пусть и не родные по крови.
– Правда? А с виду он – вылитая мать.
– Да, и голосом, и жестами он тоже похож на нее, но сдаётся мне, что это не более чем маска – вроде солнечных бликов на холодной воде. В глубине души он не менее жёсткий, чем господин, и решимостью ему не уступит. Спроси любого из рабов, в чём-либо провинившихся перед ним.
– Может, в этом и кроется суть проблемы, – предположил я. – Они слишком похожи, и соперничают за внимание одной женщины…
Наконец судно достигло Остии, причалив к выдающемуся в Тибр короткому пирсу. За доками можно было разглядеть открытое море. Над головой кружили чайки, ветер приносил запах морской соли. Самые здоровые из наёмников подхватили сундуки с десятью тысячами золотых и погрузили их на повозку, которая направлялась к одному из прибрежных складов, сопутствуемая половиной отряда в качестве охраны.
Я полагал, что остальная половина ломанется прямиком в ближайшую таверну, однако Марк сохранил дисциплину, запретив покидать судно: расслабляться им предстояло на следующий день, после того, как будет освобождён заложник, и всего прочего, что за этим воспоследует.
Что до меня, то я намеревался попытать счастья в «Летучей рыбе» – постоялом дворе, упомянутом Спурием в письме. Марку я сообщил, что желаю прихватить с собой Бельбона.
– Нет. Раб останется здесь, – отрезал он.
– Мне нужен телохранитель.
– Об этом Квинт Фабий не упомянул. Тебе не следует привлекать к себе внимание.
– Как раз-таки отсутствие телохранителя его и привлечёт.
Поразмыслив над этим, Марк всё же согласился.
– Вот и славно, – отозвался кто-то, когда Бельбон вышел на палубу. – Этот верзила занимает место за троих!
На это Бельбон ответил лишь добродушным смешком.
Я обнаружил «Летучую рыбу» на побережье, там, где бросали якорь крупные морские суда. Она представляла собой таверну с пристроенной конюшней и крохотными комнатушками наверху. Сняв комнату, я решил побаловать себя и Бельбона запечённой рыбой и моллюсками, а затем отправился на долгую прогулку по городку, чтобы освежить былое знакомство – на тот момент я давненько не бывал в Остии.
Когда солнце коснулось морских вод, воспламеняя горизонт, я направил свои стопы к побережью, болтая с Бельбоном и между делом поглядывая на россыпь лодок у берега и маячащие в отдалении громады кораблей. Большинство из них были рыболовецкими судами, но в их число затесался ощетинившийся вёслами боевой корабль с красными бортами. Форштевень венчал бронзовый таран, отливавший кроваво-красным в лучах заходящего солнца.
Мы с Бельбоном то и дело обменивались мехом с вином, которое, как известно, развязывает языки. В конце концов я спросил, что за указания дал Марку его наниматель относительно боевых действий.
Ответ раба отличался прямолинейностью:
– Мы должны убить пиратов.
– Всего-то?
– Ну, и парень должен остаться в живых, разумеется. Но по возможности ни один из пиратов не должен уйти.
– Так вы не собираетесь пленить их, чтобы представить на суд римских магистратов?
– Нет. Мы должны перебить их на месте, всех и каждого.
Я угрюмо кивнул.
– И ты на это способен, если уж на то пошло?
– Убить? – Он пожал плечами. – Я не такой, как те, на лодке. На моём счету нет сотен убиенных.
– Я подозреваю, что и они малость преувеличивают.
– Правда? Ну, я-то не так уж долго был гладиатором, так что не успел развернуться.
– Да ну?
– Ну да. Всего-то… – он нахмурился, подсчитывая в уме, – двадцать-тридцать.
***
На следующее утро я облачился в красную тунику, как и было велено в письме. Прежде чем спуститься в общий зал, я велел Бельбону занять место перед таверной, чтобы вход просматривался.
– Если я куда-либо направлюсь, ступай следом, но на расстоянии. Как ты думаешь, сумеешь сделать это, оставаясь незамеченным?
Он кивнул. Я же, окинув критическим взглядом его соломенную шевелюру и громоздкую фигуру, порядком в этом усомнился.
Воздух стремительно нагревался, и трактирщик закатал вверх шторы, чтобы впустить внутрь солнце и свежий воздух. На набережной воцарялась дневная сутолока. Засев в таверне, я посматривал на следовавших мимо матросов и купцов. На другой стороне улицы Бельбон расположился в укромном тенистом уголке, прислонившись к какому-то сараю. На его лице застыло тупое сонное выражение, как у прислуги, дремлющей в ожидании хозяина – то ли его игра была на диво убедительна, то ли Бельбон и впрямь с трудом держался на ногах.
Долго ждать мне не пришлось: юноша с едва пробивающейся бородкой захлопал глазами, привыкая к полутьме таверны, а затем, заметив красную тунику, направился прямиком ко мне.
– Кто вас послал? – На мой взгляд, его акцент скорее походил на греческий, чем на сицилийский.
– Квинт Фабий.
Он кивнул, торопливо изучая меня, в то время как я пользовался шансом разглядеть его. Длинные чёрные волосы и клочковатая бородка обрамляли худое лицо, привычное к солнцу и ветру. В больших зелёных глазах таилось что-то дикое. На его лице и загорелых конечностях я не нашёл шрамов, отличающих закалённого в боях пирата, равно как не углядел в нём привычной для них отчаянной жестокости.
– Моё имя – Гордиан, – поведал я. – А как обращаться к тебе?
Казалось, этот простой вопрос изумил его до глубины души.
– Клеон, – наконец вымолвил он с таким видом, словно хотел бы назваться чужим именем, но так и не придумал, каким. Имя, к слову, греческое, как и черты его лица.
– Мы вообще здесь по одному и тому же делу? – с сомнением воззрился на него я.
– За выкупом, – отозвался он, понижая голос. – Где он?
– А где мальчик?
– В полной безопасности.
– Сперва я должен в этом убедиться.
– Могу отвести вас к нему прямо сейчас, если пожелаете, – кивнул он.
– Ещё как.
– Тогда следуйте за мной.
Покинув таверну, мы некоторое время шли по побережью, затем свернули на зажатую между складами узкую улочку. Клеон стремительно шёл вперед, резко оборачиваясь на каждом перекрёстке, внезапно меняя направление и порой следуя назад тем же путем. Я ожидал, что он того и гляди врежется прямиком в Бельбона, но тот не показывался – то ли потерял нас в переулках, то ли и впрямь поднаторел в тайной слежке.
Подойдя к застеленной парусиной телеге, Клеон беспокойно оглянулся напоследок и подтолкнул меня к ней, велев залезать под ткань. Возница тотчас тронулся с места. Из моего укрытия мне было ровным счетом ничего не видно, и после множества поворотов я бросил всякие попытки понять, в каком направлении мы едем.
Наконец повозка остановилась. Заскрипели дверные петли, телега ещё немного продвинулась, и за ней захлопнулись двери. Ещё до того, как с меня сдернули парусину, я различил запах сена и навоза, из чего заключил, что оказался в конюшне. Морская соль также ощущалась, так что, должно быть, мы не слишком удалились от побережья. Я сел и оглядел обширное сумрачное помещение, пересеченное проникающими сквозь дыры от сучков лучами солнца. Стоило мне взглянуть на возницу, как тот поспешно отвернулся.
Клеон схватил меня за руку:
– Вы хотели видеть мальчика.
Спустившись с телеги, я последовал за ним. Когда мы подошли к одному из стойл, с сена поднялась фигура в тёмной тунике. Даже в сумеречном свете я тотчас узнал его по портрету. Во плоти юный Спурий ещё сильнее походил на Валерию, но её кожа была молочно-белой, он же загорел до черноты, отчего его глаза и зубы сверкали подобно алебастру, и, в то время как его мать была всецело поглощена тревогой и тоской, Спурий прямо-таки искрился сарказмом. Изображённый на портрете юноша ещё не вполне утратил детскую округлость черт, нынешний же Спурий был более худощав, и это было ему к лицу. Что до разговоров о страданиях, то он отнюдь не выглядел человеком, подвергшимся пыткам – скорее уж наслаждающимся затянувшимся праздником. Тем не менее, манеры его были весьма резки и деловиты.
– Где ты пропадал? – рявкнул он на моего провожатого.
Клеон виновато пожал плечами. Если мальчишка и впрямь решил запугать похитителей подобно Цезарю, то он явно в этом преуспел.
Затем настала моя очередь предстать пред его придирчивым взором.
– А ты кто такой?
– Моё имя Гордиан. Твой отец прислал меня, чтобы тебя выкупить.
– А сам он явился?
– Нет, – поколебавшись, всё же признал я, украдкой кивнув в сторону пирата – тем самым я хотел дать Спурию понять, что не стоит обсуждать подобные детали в присутствии одного из похитителей.
– Ты привёз выкуп?
– Нет, он хранится в надёжном месте. Сперва я хотел взглянуть на тебя.
– Хорошо. Что ж, передай выкуп одному из этих варваров и вытащи меня отсюда. Я устал от общества этого отребья и сгораю от желания наконец вернуться в Рим, к образованным собеседникам, не говоря уже о приличной пище! – С этими словами он скрестил руки на груди. – Ну что ж, ступай! Пираты повсюду, хоть и не показываются на глаза, и не сомневайся, что они без колебаний убьют нас обоих, если ты подашь им хоть малейший повод. Кровожадные твари! Ты ведь уже убедился, что я жив и невредим. Как только они получат деньги, тотчас же меня отпустят. Так что ступайте, вы оба. Да поторопитесь!
Я вернулся к телеге. Клеон вновь накрыл меня парусиной, и я услышал стук отворяемых дверей. Повозка двинулась с места, и вновь мы совершили бесчисленное количество поворотов, прежде чем она остановилась. Когда Клеон откинул ткань, я невольно потёр глаза, ослеплённый яркостью дневного света, и ступил на землю в том самом месте, с которого тронулся в путь – на побережье неподалеку от «Летучей рыбы».
Когда мы двинулись к таверне, я испытал немалое разочарование при виде Бельбона, околачивающегося там же, где я его оставил – у сарая перед таверной, с закрытыми глазами и приоткрытым ртом! Выходит, он даже не пытался следовать за мной и всё это время просто дрых стоя?
– Здесь я вас оставлю, – сообщил Клеон. – Куда мне прийти за выкупом?
Я описал ему местоположение одного из складов на Тибре, обговорив, чтобы он явится с телегой и несколькими из своих людей. Когда они погрузят золото, я отправлюсь вместе с ними – один – и, удалившись на безопасное расстояние, они передадут Спурия на моё попечение.
– Каковы гарантии, что вы его отпустите? Или, если уж на то пошло, отпустите меня самого?
– Нам ведь нужен выкуп, а не вы… и не он, – при этом его голос странным образом дрогнул. – Значит, в час! – бодро заключил он и тотчас растворился в толпе.
Мгновение помедлив, я развернулся, намереваясь направиться к бывшему гладиатору, чтобы наградить его, по меньшей мере, добрым пинком по голени – но вместо этого я впечатался в массивную фигуру Бельбона собственной персоной. Поскольку от неожиданности я потерял равновесие, он подхватил меня, поставив на ноги бережно, будто ребенка.
– Я думал, ты спал! – изумился я.
– Неплохо изображаю отключку, а? – рассмеялся тот. – Этот трюк как-то спас жизнь мне на арене. Мой соперник думал, что я грохнулся в обморок от страха, так что, встав ногой мне на грудь, послал лучезарную улыбку своему патрону – чтобы в следующее же мгновение угоститься песком и моим мечом у его горла!
– Потрясающе. Так ты пытался следовать за нами или как?
– Я пытался, – покаянно повесил голову Бельбон. – Но довольно быстро вас потерял.
– Но ты хотя бы достиг того места, где я сел в телегу?
– Нет.
– Во имя яиц царя Нумы [13]! Выходит, у нас нет ни малейшего понятия о том, где они держат мальчишку. Так что нам ничего не остаётся, кроме как ждать, пока Клеон явится за выкупом. – Я в раздражении уставился на безмятежное море и парящих над нашими головами чаек. – Скажи-ка мне, Бельбон, почему обстоятельства этого похищения отдают каким-то душком?
– Вы так считаете?
– Попахивает рыбкой в мутной воде.
– Ну так ведь мы на побережье, – брякнул Бельбон.
Уставившись на ясное небо, он озадаченно нахмурился.
– Я имею в виду, Бельбон, что наконец-то начинаю прозревать истину сквозь эту муть… – бросил я. – По крайней мере, мне так кажется. – И всё же у меня были весьма тяжёлые предчувствия насчёт всей этой ситуации.
***
– Понял? Крайне важно, чтобы ты со своими людьми не показывался на горизонте, пока Клеон будет вывозить золото.
– И этот туда же! – смерил меня скептическим взглядом центурион Марк. – Ну и что помешает тебе дать дёру вместе с этими пиратами – и золотом?
– Квинт Фабий доверил передачу выкупа мне, и это для тебя должно быть достаточным аргументом.
– На меня он тоже возложил некие обязанности. – Марк скрестил мясистые руки, ощетинившиеся чёрными и серебристыми волосками.
– Послушай, Марк, мне кажется, что я разгадал намерения этих людей. Если я прав, то юноше ничто не угрожает…
– Ха! Расскажи мне о пиратской чести! – лишь фыркнул тот.
– …не угрожает, – продолжил я, – если они получат выкуп, как оговорено. А также, если мои подозрения верны, то вы без особого труда сможете вернуть выкуп впоследствии. Если же вы попробуете следовать за нами и сорвёте передачу выкупа, то на тебе будет лежать вся ответственность за риск, которому ты подвергнешь жизнь юноши – и мою тоже.
Поиграв желваками, Марк наморщил нос.
– А если ты не сделаешь так, как я велел, – не унимался я, – и с юношей что-нибудь случится, то только вообрази, что устроит тебе Квинт Фабий. Ну так что? Клеон с его людьми будут тут с минуты на минуту. Что скажешь?
Пробормотав что-то, воспринятое мной как согласие, Марк обернулся к одному из подбежавших гладиаторов.
– Командир, четверо человек и повозка направляются сюда!
Марк поднял руку, и его люди растворились в глубине склада, где мы ожидали прибытия пиратов. По моему плечу похлопала чья-то ладонь.
– А как насчёт меня? – спросил Бельбон. – Мне попробовать проследить за вами, как этим утром?
Я покачал головой, бросив обеспокоенный взгляд на дверь.
– Но ведь вам угрожает опасность, – не отставал Бельбон. – Так что не помешает телохранитель. Пусть пираты возьмут с собой нас обоих.
– Тихо, Бельбон! Ступай, спрячься вместе с остальными! Живо! – Я толкнул его обеими руками, тотчас осознав, что с тем же успехом мог попытаться свалить вековой тис. В конце концов он, подчинившись, с недовольным видом побрёл прочь.
Мгновением позже в дверях показался Клеон с возницей и ещё двумя молодыми людьми. Все они, как один, весьма походили на греков.
Я жестом обвёл сундуки, приподняв крышку одного из них. Казалось, даже в сумрачном свете склада сверкание золота зачаровало их вожака.
– Так много! – смущённо улыбнулся он. – Я воображал, как это будет выглядеть, но такого представить не мог. Подумать только, десять тысяч золотых…
Он встряхнул головой, словно чтобы прочистить её, а затем приступил к погрузке сундуков наравне с товарищами. Мне казалось, что кровожадные пираты при виде подобных богатств должны бы пуститься в пляс от радости, но эти работали в угрюмом, едва ли не сердитом молчании.
Когда с этим было покончено, Клеон стёр пот со лба и указал на узкое пространство между сундуками на дне повозки.
– Думаю, вы здесь поместитесь. – Окинув склад тревожным взглядом, он возвысил голос. – Повторяю ещё раз: никто не должен идти за нами. У нас вдоль всей дороги имеются соглядатаи, и они тотчас дадут знать, если заметят слежку. Если что-нибудь вызовет у нас подозрение – что угодно – пеняйте на себя. Ясно вам? – обратил он к пустому пространству вопрос, предназначавшийся и мне.
– Ясно, – ответил я за пустоту. Залезая в телегу, я схватился за его руку для равновесия и быстро шепнул ему на ухо: – Клеон, ты ведь не причинишь мальчику вреда, так ведь?
Он наградил меня до странного грустным взглядом, словно человек, которого никто не понимает, внезапно встретивший сочувственного собеседника. Но его лицо тотчас посуровело.
– С ним не случится ничего дурного, если всё пройдет как намечено, – отрубил он.
Я устроился в щели между ящиками, и надо мной вновь натянули парусину. Телега двинулась с места, грузно покачиваясь под тяжёлой поклажей.
***
Я был искренне уверен, что с этого момента всё пойдет так, как надо. Марк согласился нас не преследовать. Клеон заполучил своё золото, и скоро я получу Спурия. Даже если мои подозрения беспочвенны, похитителям нет никакой нужды причинять вред юноше или мне самому – от наших смертей они ровным счётом ничего не выигрывают. Если, конечно, всё и впрямь пойдет как намечено…
Возможно, из-за тесноты и духоты мои мысли в итоге приняли совершенно нежелательный оборот: я решил, что Марк согласился, но верно ли я разобрал его бурчание? А что если они уже топают за нами следом на виду у вышеупомянутых соглядатаев, и полученное от них предупреждение заставит похитителей запаниковать? Один отчаянный вскрик – и зазвенят мечи, а одно из острых лезвий пропорет парусину, устремившись прямиком к моему сердцу…
Я представил это столь ярко, что отчаянно дёрнулся, будто от ночного кошмара, хоть и не смыкал глаз.
Чтобы вернуть себе самообладание, я сделал глубокий вдох, но безудержный полёт воображения было уже не остановить. Что если Клеон ввёл меня в заблуждение, и эти одухотворенные зелёные глаза и робкие манеры – не более чем искусное прикрытие для безжалостного убийцы? Быть может, этот красивый заносчивый мальчик, которого я видел утром, уже мёртв – и исторгаемый им поток сарказма пресекли одновременно с его горлом… Быть может, едва повозка достигнет конюшни, где свершилось убийство, пираты, убедившись, что никто не следовал за ними, вытащат меня из телеги, засунут в рот кляп, свяжут по рукам и ногам и, приплясывая со злобным хохотом, поволокут на свой корабль, чтобы вознаградить себя за сдержанность, которую они вынуждены были проявлять, грузя добычу. Сицилийские пираты, самые жестокие ублюдки на всем белом свете! И я отправлюсь в плавание, бессильно извиваясь в своих путах. А когда стемнеет, они подожгут мою одежду, используя меня как факел на своем нечестивом праздновании, чтобы потом, устав от моих криков, швырнуть меня за борт. Я уже почти чувствовал вонь моей горящей плоти, слышал шипение огня и предвкушал удар о воду, которая тотчас сомкнётся над моей головой, ощущая жжение соли в ноздрях. Что останется от меня после того, как мной всласть попируют рыбы?
В этой тесноте мне едва удалось извернуться, чтобы вытереть лоб краешком красной туники. Твёрдо решив положить конец этим омерзительным фантазиям, я принялся уверять себя, что должен руководствоваться собственными здравыми суждениями, которые стояли на том, что Клеон – не тот человек, что способен на убийство – во всяком случае, хладнокровное. Сам Росций был бы не в силах сыграть столь трепетную невинность. Воистину странный пират мне попался!
А затем у меня перехватило дыхание от ещё более леденящей душу догадки: Бельбон сказал, что Квинт Фабий велел перебить всех пиратов. Разумеется, юноша при этом не должен пострадать – но знал ли это гладиатор наверняка или лишь предполагал? Едва ли его посвятили во все детали плана. Спурий ведь не родной сын Квинта Фабия, и патриций говорил о нём без малейшей симпатии. А что если на самом деле он жаждет избавиться от пасынка? Разумеется, он собрал выкуп – Квинт Фабий вынужден был сделать это хотя бы ради утешения жены и предотвращения публичного скандала. Но если в итоге юноша погибнет от рук пиратов – или, по крайней мере, всё будет выглядеть именно так…
Возможно даже, что Квинт Фабий сам организовал похищение Спурия – весьма хитроумный способ избавиться от пасынка, не вызвав ничьих подозрений. Разумеется, единая мысль об этом была чудовищной – но я знавал тех, кто был вполне способен пойти на такое злодейство. Но зачем в таком случае ему понадобились мои услуги? Возможно, чтобы продемонстрировать свою обеспокоенность постороннему человеку, а также доказать Валерии и остальному миру, что он приложил все возможные усилия, чтобы спасти пасынка. Тогда выходит, что частью плана по неудачному выкупу Спурия должна стать сопутствующая этой трагедии смерть сыщика, который и провалил всё дело…
Казалось, на сей раз мы ехали целую вечность. Дорога становилась все более каменистой и ухабистой, телега отчаянно гремела и шаталась. Мои дикие фантазии о предательстве и убийстве существенно поблекли перед куда более реальной опасностью быть раздавленным одним из этих неподъёмных сундуков. И, во имя Геркулеса, что за жара тут стояла! К тому времени, как телега наконец остановилась, моя туника так намокла, словно я только что окунулся в море.
Парусину откинули, и я с облегчением ощутил на коже прохладный солёный бриз.
Я думал, что мы вернёмся в ту же конюшню, где я впервые встретил Спурия, но вместо этого оказался на песчаном пляже где-то в холмистой местности за пределами города. В ограниченной валунами бухточке плавала лодка. В отдалении на якоре стоял более крупный корабль. Я выскочил из телеги, наслаждаясь свежим воздухом.
Клеон и его трое сотоварищей поспешно принялись перегружать сундуки в лодку.
– Вот же тяжёлые сволочи! – буркнул один из них. – Нам ни за что не переправить их за одну ходку. Потребуется как минимум две…
– Где юноша? – потребовал я, хватая Клеона за рукав.
– Вот он я.
Обернувшись, я узрел Спурия – тот брёл от видневшейся в отдалении груды валунов. Жара побудила его скинуть тунику, оставшись в одной набедренной повязке. Видимо, так он обычно и расхаживал – если не совсем нагишом: его поджарое тело и длинные конечности загорели совершенно равномерно.
Я взглянул на Клеона – брови того сдвинулись к переносице, словно он только что уколол палец. Подняв глаза на юношу, он с усилием сглотнул.
– Давно пора. – Скрестив руки на груди, Спурий раздражённо уставился на меня. Дерзость делала его еще более прекрасным.
– Может, всё же накинешь тунику? – предложил я. – И в обратный путь. Клеон, покажи нам направление на Остию – и мы пошли. Разумеется, если ты не будешь настолько добр, что оставишь нам повозку?
Клеон застыл в растерянности. Встав между нами, Спурий оттащил меня в сторону.
– Кто-нибудь следовал за повозкой? – шепнул он.
– Не думаю.
– Ты уверен?
– Не могу сказать наверняка. – С этими словами я бросил взгляд на Клеона, но тот будто не слышал. Гружёная лодка уже отчалила, направляясь к стоящему на якоре кораблю – видно было, как низко она осела в воде под тяжестью груза.
– Ну так папочка [14] послал за тобой вооружённый отряд или нет? Отвечай!
– Молодой человек, – сурово начал я, – в настоящий момент мой долг по отношению к твоим отцу и матери…
– Моему отчиму! – наморщив нос, юноша выплюнул это слово, будто ругательство.
– …моя работа состоит в том, чтобы ты прибыл домой в целости и сохранности, – как ни в чём не бывало продолжил я. – Так что, пока мы не достигнем Остии, изволь держать рот на замке.
На какое-то мгновение шок и впрямь погрузил его в молчание, затем, наградив меня убийственным взором, он возвысил голос:
– Что ж, как бы то ни было, эти парни не отпустят меня, пока не погрузят золото на корабль. Верно, Клеон?
– Что? А, да, – отозвался тот. Морской близ взметнул его длинные чёрные пряди, закрыв лицо, но я заметил, как он смаргивает слёзы, словно в них попала соль.
Схватив меня за руку, Спурий отвёл меня ещё дальше.
– А теперь послушай! – прорычал он. – Так этот скряга послал за мной отряд или нет? Или он расщедрился на тебя одного?
– Я ведь уже просил тебя помалкивать…
– А я приказываю тебе отвечать, – заявил он. – Если не хочешь, чтобы от меня родителям поступил отчёт, рисующий твои действия в крайне невыгодном свете.
Почему Спурий так настаивал на этом? И почему именно сейчас? Похоже, мои подозрения относительно его похищения оправдались.
Если бы вооружённого отряда и впрямь не было, Спурий мог бы преспокойно остаться со своими «пленителями», чтобы держаться поближе к золоту – или к своей доле – ведь как знать: быть может, удастся выдоить из отчима ещё денег под выкуп. Однако если вооружённый отряд здесь и готов к действию, то самым лучшим для него было бы позволить мне «спасти» его, чтобы дать рыбакам – а эти неаполитанские греки явно были кем угодно, но только не пиратами – быстренько смотать удочки вместе с золотом.
– Предположим, что вооружённый отряд и впрямь имеет место быть, – бросил я. – В таком случае твоим друзьям и впрямь лучше убираться отсюда подобру-поздорову. И представим, что им это и впрямь удастся – как же ты в таком случае получишь свою долю?
Спурий уставился на меня непонимающим взглядом, но спустя мгновение на его лице вспыхнула столь чарующая улыбка, что я почти понял, почему Клеон без ума от этого мальчишки.
– Не то чтобы я не знал, где они живут – дальше по берегу. Они не осмелятся меня одурачить, ведь я всегда могу донести на них, и тогда их распнут, всех до единого. Они будут хранить мою долю в неприкосновенности, пока я не явлюсь за ней.
– И какого рода сделку вы заключили? Девять десятых тебе, одну – им?
Он вновь улыбнулся хитрой улыбкой, будто застигнутый за чем-то неблаговидным, но ловко сработанным.
– Не столь щедрую.
– И где ты нашёл этих «пиратов»?
– Спрыгнул в бухте Неаполя и плавал от лодки к лодке, пока не нашёл подходящую команду. Мне не понадобилось много времени, чтобы убедиться, что Клеон ради меня готов на всё.
– Значит, идея этой эскапады принадлежала тебе одному?
– Разумеется! Думаешь, эти невежественные рыбаки способны породить такой план? Эти скоты рождены, чтобы выполнять чужую волю – они словно рыбки в моей сети. Они боготворят меня – во всяком случае, Клеон – а почему бы им этого не делать?
– Пока ты тут нагишом прохлаждался на солнышке, наслаждаясь каникулами с твоими обожателями, твоя мать с ума сходила от беспокойства. Неужто и это для тебя не имеет значения?
– Немного тревоги её не убъёт. – Скрестив руки, он смерил меня недовольным взглядом. – К тому же, это всё её вина: если бы у неё хватило силы воли вытрясти деньги из этого старого скряги, ничего бы не случилось. А так мне самому пришлось изыскивать способы вытянуть из папаши то, что и так моё по праву.
– А как насчёт этих рыбаков? Ты подверг их огромной опасности.
– Они знают, чем рискуют. А также, что получат в случае успеха.
– А Клеон? – Я оглянулся через плечо, поймав его тоскливый взор, уставленный на Спурия. – Бедолага по уши влюблён. Что ты сделал, чтобы довести его до подобного состояния?
– Ничего такого, что могло бы опорочить имя папаши, если ты об этом. И ничего такого, что сам папаша не проделывает время от времени с симпатичными юношами-рабами. Я помню о своём месте в обществе и о том, что прилично для человека моего положения – мы получаем удовольствие, а не одариваем им – не то что Цезарь, в юные года игравший роль жены при Никомеде! Венера сыграла с бедным Клеоном дурную шутку, заставив влюбиться в меня. Это хорошо послужило моим целям, но сейчас я был бы рад от него избавиться – он становится чересчур навязчивым. Я предпочитаю, чтобы меня ожидал раб, а не преследовал поклонник – ведь от раба можно в любой момент избавиться, лишь хлопнув в ладоши.
– Клеон может пострадать от твоей затеи – может даже погибнуть.
Спурий поднял брови, всматриваясь в низкие холмы за моей спиной.
– Значит, вооружённый отряд на подходе…
– Это был очень глупый план, Спурий. Ты правда думал, что он сработает?
– Ещё как сработает!
– Нет. К несчастью для тебя, молодой человек, я заинтересован не только в том, чтобы вызволить тебя, но и в том, чтобы вернуть выкуп -–ведь часть этого золота обещана мне.
Открыто выступить против него было моей ошибкой. Он мог бы предложить мне денег, чтобы купить моё молчание, но, похоже, Спурий был ещё более скуп, чем его отчим. Махнув Клеону, который тотчас подбежал, он потребовал:
– Всё золото погружено?
– Это последняя ходка. – От этих слов у Клеона перехватило дыхание. – Лодка погружена и готова отчалить. Я отправляюсь с ними. А ты? Ты с нами, Спурий?
Тот вновь воззрился на бугрящийся холмами берег.
– Я пока не уверен. Но одно я знаю точно: нужно заставить этого человека молчать.
Клеон печально воззрился на Спурия, затем бросил смущённый взгляд на меня.
– Ну, Клеон, – поторопил его юноша, – у тебя же есть нож, а у него – нет. Это не сложно. Просто ступай и сделай это. Или мне позвать кого-нибудь с лодки?
Взгляд Клеона стал по-настоящему несчастным.
– Ну так что? Сделай это, Клеон! – велел ему Спурий. – Ты же говорил, что однажды убил человека в драке в какой-то кишащей крысами таверне в Помпеях [15] – это было одной из причин, по которой я выбрал тебя себе в помощь. Ты же с самого начала знал, что может кончиться именно этим.
С усилием сглотнув, Клеон потянулся к ножнам на поясе, чтобы извлечь зазубренный нож, каким рыбаки потрошат и чистят рыбу.
– Клеон! – обратился к нему я. – Я всё знаю. Этот мальчишка тебя попросту использует – ты ведь сам это понимаешь. Такой, как он, не стоит подобной привязанности. Опусти нож, и мы вместе придумаем, как поправить то, что ты наворотил.
– Может, Клеон и простачок, но не идиот, – рассмеялся Спурий, тряся головой. – Жребий брошен [16], так что у него нет другого пути. А это значит, ему придётся избавиться от тебя, Гордиан.
Клеон застонал. Не сводя с меня глаз он вновь обратился к Спурию:
– В тот день в заливе, когда ты подплыл к нашей лодке и вскарабкался на борт, в то самое мгновение, когда я впервые тебя увидел, я знал, что ты не принесёшь мне ничего, кроме беды. Твои сумасшедшие идеи…
– Мне казалось, они тебе по вкусу – в особенности когда я упомянул золото.
– Забудь о золоте! Оно нужно другим – я же хотел лишь…
– Да, Клеон, я знаю, чего ты на самом деле хочешь. – Спурий закатил глаза. – И обещаю, что однажды я тебе позволю. Но сейчас… – Он нетерпеливо взмахнул рукой. – Представь себе, что он – просто большая рыба. Выпотроши его! Как только ты покончишь с этим, мы оба сядем в эту лодку и отправимся в Неаполь вместе с золотом.
– Так ты пойдёшь с нами?
– Разумеется. Но только если ты заставишь его замолчать раз и навсегда. Он слишком много знает и сдаст нас всех сей же час.
Клеон сделал шаг ко мне. Я подумал было о бегстве, но быстро отказался от этой затеи: Клеону куда привычнее бегать по песку, а идея получить зазубренный нож в спину мне вовсе не по душе. Потому я решил драться с ним лицом к лицу: наша комплекция не так уж отличалась, а в рукопашной опыта у меня, надо думать, поболее. Вот только это преимущество сводилось на нет тем, что у него, в отличие от меня, был нож.
Моё единственное преимущество заключалось в том, что он действовал против воли. Когда он говорил со Спурием, в его голосе всё ещё чувствовалась любовная тоска, но ощущался и оттенок обиды. Быть может, сыграв на этом, мне удалось бы отвлечь его, так что я принялся судорожно искать способ, как воспользоваться его разочарованием, чтобы обратить его против мальчишки или хотя бы сбить с толку.
Но прежде чем я успел открыть рот, я заметил мгновенную перемену в лице Клеона – он принял решение буквально не моргнув глазом. Какую-то долю мгновения я думал, что он бросится на Спурия, как дворняга на хозяина – и как бы я потом объяснил Валерии, что просто стоял и смотрел на то, как её любимого сына закололи прямо у меня на глазах?
Но, разумеется, я в очередной раз принял желаемое за действительное – Клеон не набросился на Спурия. Он набросился на меня.
Мы сцепились, и я тут же почувствовал, как по правому плечу пробежала жгучая боль – словно меня хлестнули плетью, а не ударили ножом. Но это была явно ножевая рана: пляж перед глазами тотчас покачнулся, подёрнувшись дымкой, и уголком глаза я заметил забрызганный кровью песок.
Мы повалились на землю, и на зубах тут же захрустел песок. Я ощущал жар тела Клеона, вдыхая запах его пота – он потрудился на славу, грузя золото в лодку, и не на шутку утомился. Само собой, это было мне на руку: мне даже удалось оттолкнуть его от себя, прежде чем от булыжников в конце пляжа отделилась бегущая фигура.
В то же мгновение Клеон придавил меня и, преодолевая сопротивление пытающихся удержать его рук, приблизил лезвие к моему горлу; в следующее мгновение мне показалось, что какое-то божество явилось, чтобы, схватив его за тунику на спине, поднять его в небеса. На самом же деле это оказался Бельбон, который, сдёрнув с меня Клеона, поднял его в воздух, чтобы тотчас швырнуть оземь – лишь благодаря мягкому песку он не расшибся насмерть от такого броска. При этом юноша сумел удержать нож, но пинок Бельбона тотчас послал его оружие в полёт. Упав коленями на грудь Клеона, бывший гладиатор мигом вышиб из него весь воздух и воздел молотоподобный кулак, готовясь довершить начатое.
– Нет, Бельбон, не надо! Ты же убьёшь его! – выкрикнул я.
Тот озадаченно нахмурился, обернувшись ко мне. Клеон отчаянно трепыхался под его весом, словно выброшенная на берег рыбёшка.
Тем временем из лодки выбрались трое приятелей Клеона – пока тот дрался со мной, они не вмешивались, но видя, что их друг повержен более многочисленным противником, пришли к нему на помощь, на ходу вытаскивая ножи.
Поднявшись на ноги, я бросился к ножу Клеона, и испытал тошноту при виде собственной крови на зазубренном лезвии. Бельбон также встал, вытащив собственный кинжал – Клеон же оставался на песке, отчаянно ловя ртом воздух. «Итак, трое против двух, – подытожил я, – и все вооружены. На моей стороне этот великан, но я ранен в правую руку – так что силы, пожалуй что, равны».
Однако на поверку оказалось, что нет: рыбаки внезапно затормозили, в смятении врезаясь друг в друга, а затем резко сменили направление бега и кинулись к лодке, зовя Клеона за собой. Пару мгновений я наслаждался иллюзией, что они настолько устрашились моей персоны (ну, и Бельбона, если уж на то пошло), а затем до меня дошло, что они спасаются от того, что увидели за моей спиной, и обернулся. Как и следовало ожидать, из-за гряды низких холмов выкатился отряд Марка, который теперь на всех парах нёсся к берегу с мечами наголо.
Тем временем, забравшись в лодку, двое рыбаков тут же схватились за вёсла, в то время как третий лёг на скамью, отчаянно призывая Клеона. Тому удалось кое-как подняться на четвереньки, но дальше дело пока не пошло. Я окинул взглядом Марка с его людьми, рыбаков в лодке, Спурия, который застыл неподалёку от Клеона со скрещенными на груди руками и кислым выражением на лице, будто ему довелось присутствовать на удручающе несмешной комедии.
– Во имя Геркулеса, Спурий, помоги ему хотя бы подняться на ноги! – выкрикнул я, после чего ринулся к юноше, чтобы сделать это самостоятельно. Кое-как вздёрнув Клеона на нетвёрдые ноги, я толкнул его по направлению к лодке.
– Беги! – взмолился я. – Беги, если хочешь жить!
Он послушался, врезавшись в прибой – но внезапно застыл. Лодка удалялась, но он, обернувшись, воззрился на Спурия, который в ответ наградил его язвительной улыбкой.
– Беги! – вновь возопил я. – Беги же, идиот!
Люди в лодке вторили мне, впрочем, продолжая налегать на вёсла. Но Клеон стоял, словно заворожённый взглядом Спурия, сопротивляясь накатывающим волнам, с обратившимся в трагическую маску лицом.
Бросившись к Спурию, я, схватив за плечи, развернул его прочь от Клеона.
– Убери от меня свои руки! – рявкнул он – однако заклятье было разрушено: Клеон словно очнулся, его лицо мигом ожесточилось. Отвернувшись, он нырнул в волны и устремился за удаляющейся лодкой.
Я же упал на песок, зажимая порез на руке. Мгновение спустя меня окружили люди Марка, размахивая обнажёнными мечами.
Убедившись, что Спурий не пострадал, Марк обратил свой гнев на меня:
– Ты дал уйти одному из них! Я видел, как ты помог ему встать на ноги! И слышал, как велел ему бежать!
– Прекрати, Марк. Ты не понимаешь.
– Единственное, что я понимаю – это что им удалось сбежать. Теперь они слишком далеко, чтобы их преследовать. Проклятье! Ну что ж, пусть убираются на свой корабль – а там о них позаботится «Багряный молот [17]».
Прежде чем до меня дошло, что он имеет в виду, Бельбон вскрикнул, указывая на воду. Клеон наконец-то нагнал лодку, и друзья затаскивали его на борт, но что-то пошло не так: тяжело нагруженное судно начало черпать воду. Опытные рыбаки без труда справились бы с этим, но, должно быть, они попросту запаниковали; мгновение – и судёнышко перевернулось вверх дном.
Марк ощерился, Спурий вскрикнул – и оба в унисон взвыли:
– Золото!
Тем временем оставшиеся на большом корабле рыбаки торопливо ставили парус. Сперва мне подумалось: не слишком ли быстро они бросают своих товарищей – но затем я увидел истинную причину их спешки: должно быть, они прежде тех, что остался на берегу, заметили подход боевого корабля. Это было то самое судно с красными бортами, которое стояло на якоре в бухте Остии. Сверкающие на солнце вёсла синхронно взрезали водную гладь, бронзовый таран разбивал пенные волны. «Багряный молот» – так назвал его Марк. Стоило кораблю войти в бухту, как глава отряда подал сигнал одному из своих людей, оставшемуся на холме, и тот принялся размахивать красным плащом – это явно было сигналом того, что Спурий успешно вызволен и пиратов можно стереть с лица земли без опаски.
То, что произошло дальше, не мог предугадать никто из нас – и всё же это было единственно возможным завершением всей этой катастрофической аферы. Само собой, «Багряный молот» был призван, чтобы обойти пиратское судно с фланга и взять его на абордаж, чтобы вернуть золото – боевой корабль без труда справился бы с подобной задачей. Вот только они не могли предвидеть, что иметь дело им придётся не с опытными пиратами, а с незадачливыми рыбаками – которые, как и их сотоварищи на лодке, мигом запаниковали. Когда «Багряный молот» подошёл к ним, чтобы встать борт о борт, рыбацкое судно встало ему наперерез, словно в отчаянном саморазрушительном порыве – как гладиатор, бросающийся на меч соперника – подставив правый борт аккурат под бронзовый таран.
До нас донёсся отдалённый гул удара, треск дерева, крики рыбаков. Парус упал и, содрогнувшись, рыбацкое судно сложилось, мигом сгинув под накатившими волнами, прежде чем я успел осознать весь ужас произошедшего.
– Во имя богов! – вырвалось у Бельбона.
– Золото! – стенал Марк.
– Всё золото… – вздыхал Спурий.
Люди из опрокинувшейся лодки поплыли было к своему кораблю – теперь же они барахтались в воде, зажатые в ловушке между «Багряным тараном» и отрядом на берегу.
– Рано или поздно они вынуждены будут выплыть к берегу, – буркнул Марк. – Как и выжившие с корабля. Мы окружим бухту и перебьём всех, кто выберется на сушу. Ребята! Слушай сюда!
– Нет, Марк! – Я поднялся на ноги, продолжая зажимать раненное плечо. – Ты не можешь их убить! Вся эта затея с похищением – не более чем афера!
– Афера, говоришь? А потерянное золото – скажешь, что оно мне привиделось?
– Но ведь эти люди не пираты – они простые рыбаки. Спурий подбил их на это дело – они действовали по его указке.
– Они обманули Квинта Фабия.
– Но они не заслуживают смерти!
– Не тебе судить об этом. Не лезь в это, сыщик.
– Нет! – Я бросился к воде. Разрозненные рыбаки качались на волнах слишком далеко, чтобы распознать, который из них Клеон. – Держитесь подальше от берега! – прокричал я что было сил. – Они убьют вас, как только вы подплывёте!
В этот момент что-то ударило меня по затылку – и море, и земля потонули во вспышке белого света, который тотчас потух, погрузив меня во тьму.
***
Я очнулся с раскалывающей головной болью и тупой – в правой руке. Потянувшись вверх, я обнаружил, что голова забинтована – как и плечо.
– Проснулся наконец! – Надо мной склонился Бельбон с видом вящего облегчения на широком лице. – А я уж было думал…
– Клеон… и остальные…
– Ш-ш-ш, а ну-ка лежи и не двигайся, а то рука вновь начнёт кровоточить. Уж я-то знаю: я немало усвоил о ранах, будучи гладиатором. Есть хочешь? Сейчас самое время подкрепиться – вернёт огонь в твою кровь.
– Есть? Ага. И пить.
– Что ж, по счастью, ты там, где без труда обеспечат и то, и другое. Мы – в «Летучей рыбе», где есть всё, чего бы не пожелал твой желудок.
Я оглядел комнатушку – в голове постепенно прояснялось.
– А где Спурий? И Марк?
– Отбыли обратно в Рим, ещё вчера. Марк хотел забрать и меня, но я не пошёл: кто-то должен был остаться, чтобы присмотреть за тобой. Хозяин поймёт.
Я осторожно коснулся забинтованного затылка.
– Кто-то ударил меня.
Бельбон кивнул.
– Марк?
На сей раз бывший гладиатор покачал головой:
– Спурий. Камнем. Он бы ещё раз тебя ударил, когда ты упал, но я его остановил. И стоял над тобой, чтобы у него не возникло таких идей в дальнейшем.
– Ах ты, мелкий злобный… – Само собой, этого стоило ожидать: его план провалился, так что всё, что оставалось Спурию – это заставить замолчать всех, кто знал о его афере, включая и меня.
– А Клеон и его товарищи…
– Солдаты сделали, как приказал им Марк, – опустил глаза Бельбон.
– Не может быть, чтобы они всех убили…
– Это было кошмарное зрелище. Видеть, как людей убивают на арене, уже достаточно жутко, но там хотя бы честное состязание между двумя вооружёнными мужами, подготовленными к бою. Но смотреть на то, как эти измождённые бедолаги еле дыша выбираются на берег, моля о пощаде – и как люди Марка режут их одного за другим…
– А Клеон?..
– И его, насколько я знаю. «Убивать всех!» – так велел Марк, и его люди исполнили приказ в точности. И Спурий помогал им, подзывая их и указывая на тех, что подплывали к берегу. Перебив всех, они сбросили их тела в море.
Стоило мне представить описанное им, как голова немилосердно разболелась.
– Они не были пиратами, Бельбон. Там не было ни одного пирата. – Внезапно комната поплыла – и отнюдь не от удара: это слёзы заволокли глаза.
***
Несколько дней спустя я вновь посетил Сениевы бани: лёжа обнажённым на скамье, я наслаждался массажем одного из рабов Луция Клавдия. Моё израненное тело и впрямь нуждалось в подобной холе, а не менее пострадавшая совесть – в том, чтобы излить всю эту отвратительную историю в подобные губке уши Луция.
– Возмутительно! – пробормотал он, стоило мне закончить. – Полагаю, ты должен быть рад, что вообще остался в живых. А когда ты вернулся в Рим, ты зашёл к Квинту Фабию?
– Разумеется, чтобы получить причитающееся мне жалование.
– Не говоря о твоей доле золота, надо думать!
Я поморщился – и отнюдь не от того, что раб надавил слишком сильно.
– Вот это непростой момент: как изначально указывал Квинт Фабий, мне полагалась одна двадцатая от золота, которое с моей помощью удастся вернуть. Ну а поскольку всё оно благополучно ушло на дно…
– Он на основании этого отказался платить? Впрочем, чего ещё ожидать от Фабиев! Но, разумеется, какую-то часть сундуков должно было прибить к берегу – они хотя бы пытались их достать?
– Пытались, и люди Марка и впрямь что-то выловили, но это были жалкие крохи, так что моя доля сократилась до жалкой горстки золота.
– И это за все твои труды, за опасность, которой ты подверг свою жизнь! Квинт Фабий воистину скряга, как и утверждает его пасынок! Полагаю, ты рассказал ему правду об этом «похищении»?
– Да. К несчастью, все, кто мог подтвердить мои слова – а именно, рыбаки – мертвы, а Спурий твёрдо стоит на том, что его похитили пираты.
– Ох уж этот безбородый лжец! Но, разумеется, Квинт Фабий и сам отлично знает цену его словам!
– Публично он принимает версию своего пасынка – но, полагаю, лишь чтобы избежать скандала. Возможно, он с самого начала догадывался об истинной подоплёке этой истории – думаю, он нанял меня, чтобы подтвердить собственные подозрения. Потому-то он и велел Марку прикончить всех сообщников своего пасынка на месте, чтобы правда не выплыла наружу. О да, он знает, что произошло на самом деле, и, должно быть, презирает Спурия ещё сильнее прежнего – и, скажу я тебе, это чувство взаимно.
– Ох, эта та самая семейная вражда, которая нередко выливается в…
– Убийство, – бросил я, осмелившись произнести это зловещее слово вслух. – И я бы не решился ставить на то, который из них переживёт другого!
– А что мать мальчика, Валерия?
– Сын заставил её пережить худшие дни в её жизни, лишь чтобы потешить свою алчность, и я думал, что она заслуживает того, чтобы знать об этом. Но, когда я попытался рассказать об этом ей, она словно бы оглохла – если она и расслышала хоть слово, то ничем этого не показала. Когда я закончил, она лишь вежливо поблагодарила меня за спасение её драгоценного сыночка из лап этих жутких пиратов и на этом соизволила меня отпустить.
Люций лишь покачал головой.
– Но я всё-таки получил от Квинта Фабия то, что хотел.
– И что же?
– Поскольку он отказался дать мне мою долю выкупа, я настоял, чтобы взамен он дал мне кое-что другое из своего имущества – то, что он явно недооценивает.
– А, ты о своём новом телохранителе, – догадался Люций, бросив взгляд на Бельбона, который застыл в другом конце комнаты со скрещенными руками, невозмутимо сторожа нишу с моей одеждой с таким видом, словно охраняет выкуп за сенатора. – Этот малый – и впрямь истинное сокровище.
– Этот малый спас мне жизнь на пляже близ Остии – и, быть может, спасёт ещё не раз.
***
Иногда дела вновь заводят меня в окрестности Неаполя и той бухты – и я всякий раз отвожу время на то, чтобы посетить городской порт, где обретаются рыбаки. Я спрашиваю у них по-гречески, не знают ли они молодого человека по имени Клеон. Увы, неаполитанцы и впрямь весьма подозрительный и несловоохотливый народ: ни один из них так и не признался, что знает рыбака с таким именем – но ведь хоть кто-то в Неаполе должен был его знать?
Я рассматриваю все рыбацкие лодки в надежде увидеть его – почему-то меня не оставляет надежда, что он каким-то образом сбежал от людей Марка в тот судьбоносный день и сумел вернуться домой.
Однажды я был почти уверен, что заметил его: в отличие от Клеона тот мужчина был чисто выбрит, но глаза были те же. Я окликнул его с пирса, но лодка проскользнула мимо столь быстро, что я не успел толком присмотреться – я так и не смог убедиться, что не обознался. Быть может, то был его родич – или попросту похожий на него человек. Я не стал пытаться доискаться до истины – быть может, потому что боялся, что правда меня разочарует: я предпочитаю верить, что то был Клеон, без каких-либо доказательств. Да и разве найдётся в целом мире ещё один человек со столь одухотворёнными зелёными глазами?
Примечания автора:
Рассказы «Маленький Цезарь и пираты» и «Александрийская кошка» основаны на реальных историях из античных источников, к которым я придумал собственные окончания. Где-то в 80-х гг. до н. э. пираты, число которых существенно пополнилось беженцами римской гражданской войны, начали представлять собой реальную угрозу для Средиземноморья, так что многие римские командиры были направлены приструнить их; в конце концов это удалось Помпею, но не ранее 67 г. до н. э. Захват Юлия Цезаря пиратами, о котором рассказывает Луций Клавдий – известное происшествие, о котором повествуют Плутарх и Светоний. Похищение, совершенное в «Маленьком Цезаре», можно рассматривать как подражательное преступление, осуществлённое столь же хитроумным и безжалостным организатором.
Примечания переводчиков:
[1] Никоме́д IV Филопа́тр (умер осенью 74 года до н. э.) — последний царь Вифинии, правивший государством в 94 — 74 гг. до н. э. Воевал с Митридатом VI Евпатором, царем Понтийского царства.
[2] Аполлоний Молон (I век до н. э.) — древнегреческий ритор. Был известен приблизительно в 70-е годы до н. э. Проживал на острове Родос, где руководил школой риторики. Известно, что он дважды посещал Рим как посол Родоса, а Марк Туллий Цицерон и Гай Юлий Цезарь брали у него уроки ораторского искусства. Молон имел известность в римских судах и, по сообщениям, однажды даже был приглашён выступить перед римским сенатом на греческом языке, чего обычно не удостаивали иностранных послов.
[3] Фармакуза – остров у берегов Турции.
[4] Миле́т— древнегреческий город в Карии на западном побережье Малой Азии, находившийся к югу от устья реки Меандр – самой полноводной реки Малой Азии, впадающей в Эгейское море. Среди всех полисов Ионии Геродот особо выделял Милет, называя его «жемчужиной Ионии». Милет был родиной философов (Милетская школа) Фалеса, Анаксимандра и Анаксимена.
[5] Секстилий – от лат. Sextilis — шестой, переименован в «август» в честь Октавиана августа в 8 г. до н. э.
[6] Атриум (лат. atrium, от ater — «закопчённый», «чёрный», то есть помещение, почерневшее от копоти) — крытый двор со световым колодцем (комплювий) над бассейном (имплювий). За имплювием, несколько поодаль, складывали очаг с таким расчётом, чтобы огонь не заливало дождевой водой, а дым вытягивало наружу, позднее очаг из этой комнаты исчез. Изначально атриум был местом сна матери семейства. Напротив входа в дом была глубокая ниша для её кровати, смотревшая на атрий с глубокой нишей — lectus adversus («ложе против дверей»). Римляне сохраняли эту нишу как знак святости брака. Ткацкий станок стоял в атрии в старозаветных семьях до конца республики. Здесь хранились ценности рода: тяжёлый сундук с семейными ценностями (денежный ящик), стол типа жертвенника (картибул), и шкаф (ниши) для хранения восковых масок и бюстов предков, а также изображений добрых духов-покровителей — ларов и пенатов (позже отдельное святилище — ларарий). Затем атриум превратился в публичную, приёмную часть дома, парадный зал. Был наиболее богато обставленной частью дома. Этот зал в случае необходимости делили на отдельные пространства занавесями и портьерами.
[7] Перисти́ль (перистилиум) — открытое пространство, окружённое с четырёх сторон крытой колоннадой. Термин происходит от др.-греч. περίστῡλος – «окружённый колоннами». Открытая часть перистиля зачастую отводилась под бассейн (имплювий). Сообщение перистиля с атриумом осуществлялось через два узких коридора и более широкую проходную горницу. У древних римлян перистиль являлся средоточием интимной семейной жизни.
Перистильный двор известен с IV в. до н. э. и является составной частью греко-римского дома.
В средневековой и византийской архитектуре форму перистиля иногда придавали дворам в монастырях и перед храмовыми комплексами.
[8] Секстилийские иды – 13 августа.
[9] О́стия, ныне О́стия-Анти́ка (итал. Ostia Antica) — римский город в Лациуме, в устье Тибра; главная гавань Древнего Рима, традиционно считавшаяся также его первой колонией. Остия переводится с латыни буквально как уста, устье.
[10] Ба́йи (лат. Baiae, итал. Baia) — приморский город в провинции Кампания, на берегу Неаполитанского залива.
[11] Иайа из Кизика была, по всей видимости, греческой художницей, переселившейся в Рим. В Риме (и в Неаполе) она работала во время юности Марка Теренция Варрона (116–27 гг. до н.э.), т.е. в начале I в. до н.э. Писала преимущественно женские портреты.
[12] Гражданская война – имеется в виду гражданская война 83—82 до н. э. (лат. Bella Civilia, 83—82 гг. до н. э.; иногда происходит объединение событий в гражданскую войну 88—82 до н. э.) — междоусобная война в Римской республике между сторонниками Суллы и приверженцами умершего Гая Мария, объединившимися вокруг его сына Гая Мария младшего и консула Гнея Папирия Карбона. Сторонники Гая Мария младшего, удерживая власть недемократичным путём, стремились законсервировать существовавший порядок, отстранить Суллу от всех занимаемых должностей и уничтожить оппозицию с помощью массового террора. В политической борьбе использовали италийцев (италиков), увеличив их избирательные права путём распределения их по трибам (избирательным округам). Одержав победу над Митридатом, проконсул Сулла двинулся на Рим, заручившись поддержкой родовой знати (оптиматов), а также переманив на свою сторону часть солдат и полководцев (в их числе – Помпея и Красса). Осадив Мария в крепости Пренесте, Сулла одержал победу над его объединёнными войсками у ворот Рима, после чего Гай Марий Младший покончил с собой, и его голову доставили Сулле. По оценкам историков, в ходе войны погибло более сотни тысяч человек, в стране установилась неограниченная диктатура Суллы.
[13] Ну́ма Помпи́лий (Numa Pompilius) – полулегендарный второй царь Древнего Рима. Правил с 715 по 673/672 годы до н. э. Ему приписывается упорядочение календаря, учреждение жреческих и ремесленных коллегий, религиозных культов и празднеств Агоналий.
[14] Папочка – в тексте Спурий именует Квинта Фабия «Pater» – в пер. с лат. «отец», в то время как в остальных местах употребляется «father» – тоже отец, поэтому мы, учитывая отношение Спурия к отчиму, употребили именно это слово.
[15] В Помпеях – слово Помпеи (Pompeii) – множественного числа, как ряд других городов Италии, и в современном русском употребляется именно так. Однако в начале XIX века оно употреблялось в единственном числе – Помпея – что зафиксировано в названии картины Карла Брюллова «Последний день Помпеи» (1830-1833).
[16] Жребий брошен – в оригинале «The die is cast» – в букв. пер. с англ. «кости брошены», что отсылает к фразе «alea iacta est» – в русском переводе «Жребий брошен», которую, как считается, произнёс Юлий Цезарь при переходе пограничной реки Рубикон на севере Апеннинского полуострова – существенно позже событий рассказа. В латинском языке alea относится к ранней форме игры в кости, в которую играли во времена Цезаря.
[17] Багряный молот – в оригинале Crimson Ram – «Овен цвета крови». Ram – таран на носу судна, получил такое название по форме головы барана.
Спурий – Spurius – древнеримское имя неизвестного происхождения, возможно, от этрускского. Происходит от позднелатинского spurius – «незаконнорождённый» или этрусского srural – «публичный».
Виэль Эзис, блог «Океан иномирья»
* * *
Меня саму удивляет моё отношение к выкладке книги. Ну то есть это же мой первый полноценный роман, и я впервые выкладываю его в открытом доступе, я же должна волноваться и переживать, да? И если у меня шесть лайков на АТ и два на фикбуке, и нет отзывов, меня должно огорчать, что это мало?
Но моя личность устроена как-то вообще не так. Из эмоций я испытываю лёгкое любопытство - и всё.
Тут стоит отметить следующее: во-первых, у меня не было ожиданий, а во-вторых, я писала не для читателей. Поэтому весь этот процесс выкладки - эксперимент и игра, ни к чему не обязывающая, в которой я ничего не теряю при отсутствии отклика от читателей. Отклик же представляется мне соразмерным усилиям и сложившейся ситуации в жанре: моя целевая аудитория невелика и разбросана по разным площадкам, рекламой я не занималась, так что всё честно.
Если в дальнейшем появятся хорошие отзывы, то я этому порадуюсь. Нет - порадуюсь чему-нибудь другому 
Для меня эти варианты развития событий равноценны.
Короче, странно. Я раньше думала, что более нервно буду относиться к тому, чтобы делиться своим творчеством, что будет тревога и опасения. А на практике оказалось иначе.
Виэль Эзис, блог «Океан иномирья»
Книга Аэссы. Право на жизнь. Глава 1. Часть 4
Глава 1.1
Глава 1.2
Глава 1.3
Глава 1.4 - вы тут
Глава 1. Дорога в один конец
Четвёртая часть главы
читатьПробуждение было ужасным. Во рту стоял мерзкий привкус, горло пересохло и горело, по всему телу разливалась противная слабость и озноб, как от лихорадки. Иверин лежал на чём-то жёстком и холодном, правое плечо ныло и зудело изнутри. Он застонал и открыл глаза, силясь понять, где он и почему ему так плохо. Увиденное заставило его вздрогнуть всем телом и шарахнуться назад. В полутьме, которую едва разгонял странный голубоватый свет, над ним нависали две зверские рожи, казавшиеся синевато-бледными, как лица утопленников. Ирр-Орлессан в панике потянулся к кинжалу, но обнаружил, что запястья его связаны за спиной, а на поясе нет ни кинжала, ни меча, как нет и самой перевязи вместе с доспехами, и иверин успел озябнуть в тонкой нижней рубахе с разорванным воротом. Безоружный и беззащитный, Лирэй с ужасом смотрел на склонившихся над ним таров. Ему казалось, что он видит кошмарный сон, как в той пещере, и вот-вот проснётся, но сон и не думал рассеиваться. Превозмогая слабость, Лирэй кое-как сел. Разум отказывался осознавать произошедшее. Такого не могло с ним случиться!
- А вот и очухался! – довольно рыкнул тар, уперев руки в бока. – Вставай!
Он был среднего роста, кряжистый и широкоплечий, с разбойничьей рожей, покрытой сетью резких складок и старых шрамов, и чем-то походил на лесного кабана-секача – такой же матёрый и закалённый во множестве битв. На грубом кожаном доспехе - кольца и крючки из зачернённого металла, пучок чёрных волос перевязан ярко-красной лентой. Рядом стояла так же, по-воински, одетая женщина. В короткой косе, перекинутой на плечо, серебрились седые пряди, но старухой она отнюдь не выглядела – напротив, одежда подчёркивала ладную, крепко скроенную фигуру. У обоих на поясе висело традиционное оружие – пара кинжалов и кнут, которым тары управлялись мастерски. Именно таким кнутом Лирэю однажды выбили меч и вывихнули запястье.
- Вставай, кому говорят! Хорош зенками лупать!
Ноги слушались с трудом, но иверин попытался подняться. В голове его лихорадочно крутилась мысль о том, что тары не берут пленных. Они никогда не уводили под землю ни воинов-айнов, ни деревенских ксанов. Поэтому Лирэй был уверен, что если его найдут, то прикончат на месте. Но его не убили. Почему? И почему он не умер от яда?
Устав ждать, пока пленник встанет на ноги самостоятельно, Секач грубо схватил его за шкирку, вздёрнул и подтолкнул к выходу.
- Давай, шевелись!
Кажется, этот хриплый и низкий голос, похожий на рычание, ему знаком – слышал, когда лежал без сознания там, в лабиринте. Говорящие о чём-то спорили... Вспомнить не удавалось, мысли ворочались медленно и вяло, в голове всё ещё плавал туман.
Пошатываясь, Лирэй вышел из крошечной пещеры, которая примыкала к тоннелю – по форме и размеру точно такому же, как и те, по которым шёл тарский отряд, только стены имели синевато-серую, а не бурую окраску. Кое-где на них лепилась растительность, то ли мох, то ли плесень, то ли ещё какая-то дрянь. Только через десяток шагов иверин сообразил, что дело в освещении: множество бело-голубых огоньков висело на потолке, частью неподвижно, а частью медленно перемещаясь. Приглядевшись, он с отвращением понял, что огоньки плавали в брюшках крупных жуков. От мысли, что эта пакость может свалиться на голову, его передёрнуло.
Подтверждая эти опасения, одно из мерзких насекомых шлёпнулось на пол прямо перед ним. Лирэй сбился с шага, обходя его по дуге. Шедшая справа воительница мимоходом подняла упавшую тварь и прилепила обратно на потолок.
По тоннелю гулял неприятный сквозняк, касаясь холодными пальцами влажной от пота кожи. Толща камня со всех сторон давила почти физически, иверину казалось, что он находится на невообразимой глубине, и отсюда до поверхности – как от земли до неба. Однообразный кривой тоннель пересёкся с другим, таким же унылым. Значит, они всё ещё в лабиринте? А где же тарская крепость?
От ходьбы Лирэю немного полегчало – достаточно, чтобы начать соображать. Может быть, нет никакой крепости, и тары живут в самом лабиринте, как дикари в лесах. Иверину, наверное, дали противоядие, отсюда и мерзкий привкус во рту, и поэтому он до сих пор жив. А живым разведчик нужен, чтобы допросить... От этой мысли по телу растёкся липкий и противный страх. «Милостивая Аэсса, пусть это будет только сон!» - мысленно взмолился Лирэй.
Но богиня на его мольбу не откликнулась.
Иверина привели ко входу, закрытому пологом из толстой шкуры, над которым был вырезан треугольник углом вверх. У входа двое подростков лет десяти-двенадцати с азартом во что-то играли, бросая камешки. Одежда из грубого сукна пестрела заплатками и застарелыми пятнами, чёрные волосы были забраны в одинаковые хвосты, так что со спины подростки казались чуть ли не близнецами. Заметив идущих, они тут же бросили свою игру и уставились на иверина как на диковинку. Один из них оказался девчонкой, по-мальчишечьи худой и нескладной.
- Князь занят? – спросил у них Секач.
Мальчишка помотал головой, а девочка ответила – обстоятельно, как взрослая, без всякой робости или испуга:
- Не занят, но велел подождать, пока Дхай подойдёт со своей четвёркой.
- Показать хочет? - усмехнулась Седая. – Ну-ну.
Мелкие крысята продолжили пялиться на иверина с откровенным любопытством. Их назойливое внимание раздражало: ни один ксан никогда бы не осмелился так бесцеремонно разглядывать айна! Впрочем, что взять с дикого народа, у которого даже женщины и девочки носят штаны и оружие?
Долго ждать не пришлось, скоро из-за поворота показались тары – видимо, та самая четвёрка. Секач откинул полог, вошёл сам и втолкнул иверина.
В центре круглой пещеры на естественном возвышении в каменной чаше горел огонь, слишком яркий после призрачно-голубоватых сумерек тоннеля. Расставленные у стен маленькие чугунные чаши, из которых тоже тянулись язычки пламени, заключали пространство в огненный круг. Стены и потолок сплошь покрывал странный, хаотичный узор из линий и выемок, выбитый в камне, по полу были разбросаны плоские войлочные подушки. Из глубины пещеры на иверина скалилось изваяние какого-то свирепого тарского божества, выпученные глаза сверкали багровыми отсветами и казались живыми.
Тара, стоявшего возле центральной чаши, Ирр-Орлессан разглядеть как следует не успел – Секач толкнул иверина, принуждая опуститься на колени. Лирэй потерял равновесие и едва не ткнулся носом в пол – точнее, в оказавшиеся перед носом сапоги из плотной кожи неизвестного зверя, украшенные узором из чёрных металлических клёпок.
- Вот твой хорёк, Эр-Раукхарт, - доложил Секач. – Татуированный, как и просил.
Он наклонился и оттянул ворот рваной рубашки, открывая эмблему на плече инмерийца.
Ирр-Орлессан непроизвольно отдёрнулся. Как же мерзко и унизительно, когда тебя рассматривают, как корову на ярмарке...
- Спасибо, Орхайт.
Лирэй с опаской поднял взгляд. Этот на утопленника уже не походил, отсветы пламени ложились на лицо с резкими и крупными чертами, придавая живость бледной, не знающей загара коже. Предводитель таров был одет как простые воины, из украшений на нём были только вплетённые в волосы чёрно-синие бусы и узорчатый кожаный пояс, но говорил и держался он с достоинством истинного ирлеса, привыкшего повелевать и распоряжаться жизнями своих ирлинов. Пусть ирлины эти – кучка разбойников, подземных крыс, но смешным или жалким разбойничий вожак отнюдь не выглядел. Таких слушаются – и боятся. Чёрные, как и у всех таров, без радужки, глаза смотрели жёстко и изучающе, правая рука небрежно лежала на рукояти кинжала. Несомненно, тот самый, который стоит за всеми удачными нападениями последних лет. Опасный противник, сильный и опытный, и орду свою в набеги наверняка водит сам, такие за чужими спинами не отсиживаются.
Тем временем в огненную пещеру вошла четвёрка воинов, и внимание князя переключилось на них. Они были без доспехов – видимо, догадка Лирэя верна, и это и есть тарское убежище, и никакой каменной крепости нет. Да и, действительно, умеют ли эти дикари строить?
Один из четвёрки выступил вперёд. Он был молод, как и остальные, и носил меховую безрукавку на голое тело, - видимо, чтобы продемонстрировать местным красавицам бугрящиеся мышцы, - а в волосах торчали маленькие косточки. Хорошо, если звериные, а не детские...
На инмерийца вошедший покосился озадаченно.
- Эр-Раукхарт? Звали?
Тарский вожак окинул его взглядом, ничего хорошего не предвещавшим.
- Я хочу знать, Дхай, - чётко, с расстановкой произнёс князь, - как так вышло, что хорёк следовал за вами до самых Вязговых троп? Твои воины дружно потеряли слух?
Озадаченность на лице Дхая сменилась запоздалым пониманием своей промашки. Он ссутулился, разом став похожим на провинившегося мальчишку. Троица за его спиной, до того переминавшаяся с ноги на ногу, застыла, боясь привлечь к себе лишнее внимание.
- Прошу прощения, Эр-Раукхарт... – пробормотал Дхай.
- Или кто-то слишком громко хвастался своей удачей? – продолжил князь, повысив голос и словно не слыша извинения.
В наступившей тишине кнут щёлкнул оглушительно громко, так что Лирэй от неожиданности вздрогнул всем телом. Молниеносного движения, которым тарский предводитель достал своё оружие, он даже не отследил. Но кнут ударил по пустому месту. Провинившийся тар побледнел, но не отшатнулся.
- Этой четвёркой ты больше не командуешь, - негромко, будто и не было вспышки гнева, сказал князь. – Пойдёшь в другую четвёрку. Остальные тоже. Ещё раз узнаю, что не соблюдали осторожность, - пойдёте чистить выгребные ямы. Всё ясно?
- Да, Эр-Раукхарт, - ещё тише проговорил Дхай.
- Свободны.
Дхай коротко поклонился и вышел. Соратники безмолвными тенями последовали за ним.
- Оружие бы у них поотбирать, - проворчал Секач, о присутствии которого Ирр-Орлессан успел забыть.
- Они молодые ещё, выправятся, - возразила воительница с сединой в косе.
- Они достаточно взрослые, чтобы отвечать за свои поступки, - жёстко подытожил князь. Он был моложе своих собеседников, но ясно давал понять, что последнее слово – за ним.
Несколько быстрых движений – и кнут снова свернулся на поясе тарского вожака, а его внимание обратилось на инмерийца, стоявшего перед ним на коленях с опущенной головой.
- Как тебя зовут?
Ирр-Орлессан продолжал стоять прямо и неподвижно, но внутри него всё сжалось. Айн не должен разговаривать с врагами! Даже если его будут пытать.
Но остатки самообладания стремительно его покидали. Кинжал упёрся иверину под подбородок, вынуждая поднять голову.
- Имя, я спрашиваю, - повторил князь. Вроде бы спокойно, но иверин не выдержал и ответил чужим, охрипшим голосом:
- Лирэй Оруэн Ирр-Орлессан.
- Что означает татуировка у тебя на плече?
- Знак моего рода, рода Орлессан.
- Какое положение он занимает среди твоего народа?
- Это один из древнейших айнских родов. Мой отец – один из лучших воинов Инмери. - В душе Лирэя слабо шевельнулась гордость, но тут же угасла, сменившись стыдом – за себя.
- Как зовут твоего отца?
- Ирдан Оруэн Ирр-Орлессан.
- Какое положение он занимает при вашем князе?
- При арле, - поправил Лирэй. – Мой отец служит арлу.
- Арл – тот, кто возглавляет ваш народ? – уточнил князь.
- Арл – тот, кто правит Инмери.
- Разве это не одно и то же? Впрочем, неважно. Твой отец дружен с арлом?
Этот вопрос поставил Лирэя в тупик. Что пытается выяснить подземный князь?
- Арл относится с уважением к нашему роду и к моему отцу.
Князь убрал кинжал, задумчиво прошёлся из стороны в сторону. Ирр-Орлессан перевёл дух – короткий разговор измотал его до пустоты и звона в голове. Несмотря на то, что огонь согревал небольшую пещеру, иверина знобило. Ему всё ещё было плохо после отравления, и очень хотелось пить. Жуткий идол по-прежнему скалился на инмерийца из глубины пещеры так, словно наперёд знал его судьбу, и оттого злорадно торжествовал.
- Хорошо, - сказал князь, словно подводя черту. И задал более понятный и давно ожидаемый вопрос. - Ты шёл за Дхаем и его отрядом. Зачем?
Иверин замолчал, разрываемый между страхом и долгом. С тоской посмотрел на рукояти кинжалов и кнут, который свернулся у тара на поясе, похожий на спящую змею. Айну полагается молчать, но... Лирэй знал, что не продержится долго, если тар пустит в ход своё оружие. Отец на его месте никогда не сдался бы, и брат тоже. Но Лирэй... Отец прав – он недостоин носить айнский меч. Ирр-Орлессана трясло от страха.
Кинжал вновь упёрся в кадык.
- Так зачем?
- Чтобы найти дорогу к вашему лого... к вашим владениям.
- Собираетесь прийти сюда? – Эта идея тара как будто бы позабавила. – Когда?
- Н-не знаю, - голос Лирэя дрогнул. Он испугался, что князь ему не поверит.
- Не знаешь?
- Я... не советник арла, мне не говорили. Честное слово... – это прозвучало так жалко, что иверин замолчал. В эту минуту он был сам себе противен. Но страх держал его цепкой клешнёй за глотку, принуждая говорить.
Пристальный взгляд привёл его в ещё больший ужас, но князь допытываться не стал и кинжал отвёл – вместе со взглядом, который иверина отчего-то пугал сильнее острой стали.
- Смелеют хорьки, - заметил Секач. – Прежде вниз не лезли.
- Но... разве не вы убивали разведчиков? – недоумённо пробормотал Лирэй.
- Каких разведчиков? – князь нахмурился. Похоже, эти сведения стали для него новостью. Лирэй прикусил язык, но было поздно. Он был уверен, что тары знали про разведчиков – куда-то же они девались! – но, похоже, иверин только что выдал тайну, о которой его не спрашивали.
Словно прочитав его мысли, князь усмехнулся и заметил:
- Мы – не самые страшные обитатели подземелья.
- А его, похоже, тоже не учили держать язык за зубами, - раздался из-за спины насмешливый женский голос.
Лирэй вздрогнул, как от удара.
Князь хотел ещё что-то спросить, но вдруг полог откинулся, и в пещеру без приглашения влетел потрёпанный воин в измазанных сажей и грязью доспехах.
- Эр-Раукхарт! На наш отряд напали! Мы отбились, но...
- Кто-нибудь погиб? – резко спросил князь.
- Нет, только двое раненых.
- Кто на вас напал? Сколько?
- Десяток или больше. Бескланники. Я думаю...
- Так, - оборвал его князь. – Орхайт – уведи куда-нибудь этого... Ирр-Орлессана, распорядись закрыть ворота и возвращайся. Фарунна – собери мастеров, кто сейчас в посёлке. А ты – рассказывай!
Названный Орхайтом тар – тот, что привёл сюда Лирэя, - ухватил его за шкирку и без особых усилий вздёрнул на ноги.
- Слышал, что князь сказал? Шевелись!
Если вдруг получилось так, что вы дочитали до этого места и поняли, что хотите прочитать всё ВОТПРЯМЩАС, а не ждать окончания выкладки 4 месяца, обращайтесь в личку.
Глава 1.2
Глава 1.3
Глава 1.4 - вы тут
Глава 1. Дорога в один конец
Четвёртая часть главы
читатьПробуждение было ужасным. Во рту стоял мерзкий привкус, горло пересохло и горело, по всему телу разливалась противная слабость и озноб, как от лихорадки. Иверин лежал на чём-то жёстком и холодном, правое плечо ныло и зудело изнутри. Он застонал и открыл глаза, силясь понять, где он и почему ему так плохо. Увиденное заставило его вздрогнуть всем телом и шарахнуться назад. В полутьме, которую едва разгонял странный голубоватый свет, над ним нависали две зверские рожи, казавшиеся синевато-бледными, как лица утопленников. Ирр-Орлессан в панике потянулся к кинжалу, но обнаружил, что запястья его связаны за спиной, а на поясе нет ни кинжала, ни меча, как нет и самой перевязи вместе с доспехами, и иверин успел озябнуть в тонкой нижней рубахе с разорванным воротом. Безоружный и беззащитный, Лирэй с ужасом смотрел на склонившихся над ним таров. Ему казалось, что он видит кошмарный сон, как в той пещере, и вот-вот проснётся, но сон и не думал рассеиваться. Превозмогая слабость, Лирэй кое-как сел. Разум отказывался осознавать произошедшее. Такого не могло с ним случиться!
- А вот и очухался! – довольно рыкнул тар, уперев руки в бока. – Вставай!
Он был среднего роста, кряжистый и широкоплечий, с разбойничьей рожей, покрытой сетью резких складок и старых шрамов, и чем-то походил на лесного кабана-секача – такой же матёрый и закалённый во множестве битв. На грубом кожаном доспехе - кольца и крючки из зачернённого металла, пучок чёрных волос перевязан ярко-красной лентой. Рядом стояла так же, по-воински, одетая женщина. В короткой косе, перекинутой на плечо, серебрились седые пряди, но старухой она отнюдь не выглядела – напротив, одежда подчёркивала ладную, крепко скроенную фигуру. У обоих на поясе висело традиционное оружие – пара кинжалов и кнут, которым тары управлялись мастерски. Именно таким кнутом Лирэю однажды выбили меч и вывихнули запястье.
- Вставай, кому говорят! Хорош зенками лупать!
Ноги слушались с трудом, но иверин попытался подняться. В голове его лихорадочно крутилась мысль о том, что тары не берут пленных. Они никогда не уводили под землю ни воинов-айнов, ни деревенских ксанов. Поэтому Лирэй был уверен, что если его найдут, то прикончат на месте. Но его не убили. Почему? И почему он не умер от яда?
Устав ждать, пока пленник встанет на ноги самостоятельно, Секач грубо схватил его за шкирку, вздёрнул и подтолкнул к выходу.
- Давай, шевелись!
Кажется, этот хриплый и низкий голос, похожий на рычание, ему знаком – слышал, когда лежал без сознания там, в лабиринте. Говорящие о чём-то спорили... Вспомнить не удавалось, мысли ворочались медленно и вяло, в голове всё ещё плавал туман.
Пошатываясь, Лирэй вышел из крошечной пещеры, которая примыкала к тоннелю – по форме и размеру точно такому же, как и те, по которым шёл тарский отряд, только стены имели синевато-серую, а не бурую окраску. Кое-где на них лепилась растительность, то ли мох, то ли плесень, то ли ещё какая-то дрянь. Только через десяток шагов иверин сообразил, что дело в освещении: множество бело-голубых огоньков висело на потолке, частью неподвижно, а частью медленно перемещаясь. Приглядевшись, он с отвращением понял, что огоньки плавали в брюшках крупных жуков. От мысли, что эта пакость может свалиться на голову, его передёрнуло.
Подтверждая эти опасения, одно из мерзких насекомых шлёпнулось на пол прямо перед ним. Лирэй сбился с шага, обходя его по дуге. Шедшая справа воительница мимоходом подняла упавшую тварь и прилепила обратно на потолок.
По тоннелю гулял неприятный сквозняк, касаясь холодными пальцами влажной от пота кожи. Толща камня со всех сторон давила почти физически, иверину казалось, что он находится на невообразимой глубине, и отсюда до поверхности – как от земли до неба. Однообразный кривой тоннель пересёкся с другим, таким же унылым. Значит, они всё ещё в лабиринте? А где же тарская крепость?
От ходьбы Лирэю немного полегчало – достаточно, чтобы начать соображать. Может быть, нет никакой крепости, и тары живут в самом лабиринте, как дикари в лесах. Иверину, наверное, дали противоядие, отсюда и мерзкий привкус во рту, и поэтому он до сих пор жив. А живым разведчик нужен, чтобы допросить... От этой мысли по телу растёкся липкий и противный страх. «Милостивая Аэсса, пусть это будет только сон!» - мысленно взмолился Лирэй.
Но богиня на его мольбу не откликнулась.
Иверина привели ко входу, закрытому пологом из толстой шкуры, над которым был вырезан треугольник углом вверх. У входа двое подростков лет десяти-двенадцати с азартом во что-то играли, бросая камешки. Одежда из грубого сукна пестрела заплатками и застарелыми пятнами, чёрные волосы были забраны в одинаковые хвосты, так что со спины подростки казались чуть ли не близнецами. Заметив идущих, они тут же бросили свою игру и уставились на иверина как на диковинку. Один из них оказался девчонкой, по-мальчишечьи худой и нескладной.
- Князь занят? – спросил у них Секач.
Мальчишка помотал головой, а девочка ответила – обстоятельно, как взрослая, без всякой робости или испуга:
- Не занят, но велел подождать, пока Дхай подойдёт со своей четвёркой.
- Показать хочет? - усмехнулась Седая. – Ну-ну.
Мелкие крысята продолжили пялиться на иверина с откровенным любопытством. Их назойливое внимание раздражало: ни один ксан никогда бы не осмелился так бесцеремонно разглядывать айна! Впрочем, что взять с дикого народа, у которого даже женщины и девочки носят штаны и оружие?
Долго ждать не пришлось, скоро из-за поворота показались тары – видимо, та самая четвёрка. Секач откинул полог, вошёл сам и втолкнул иверина.
В центре круглой пещеры на естественном возвышении в каменной чаше горел огонь, слишком яркий после призрачно-голубоватых сумерек тоннеля. Расставленные у стен маленькие чугунные чаши, из которых тоже тянулись язычки пламени, заключали пространство в огненный круг. Стены и потолок сплошь покрывал странный, хаотичный узор из линий и выемок, выбитый в камне, по полу были разбросаны плоские войлочные подушки. Из глубины пещеры на иверина скалилось изваяние какого-то свирепого тарского божества, выпученные глаза сверкали багровыми отсветами и казались живыми.
Тара, стоявшего возле центральной чаши, Ирр-Орлессан разглядеть как следует не успел – Секач толкнул иверина, принуждая опуститься на колени. Лирэй потерял равновесие и едва не ткнулся носом в пол – точнее, в оказавшиеся перед носом сапоги из плотной кожи неизвестного зверя, украшенные узором из чёрных металлических клёпок.
- Вот твой хорёк, Эр-Раукхарт, - доложил Секач. – Татуированный, как и просил.
Он наклонился и оттянул ворот рваной рубашки, открывая эмблему на плече инмерийца.
Ирр-Орлессан непроизвольно отдёрнулся. Как же мерзко и унизительно, когда тебя рассматривают, как корову на ярмарке...
- Спасибо, Орхайт.
Лирэй с опаской поднял взгляд. Этот на утопленника уже не походил, отсветы пламени ложились на лицо с резкими и крупными чертами, придавая живость бледной, не знающей загара коже. Предводитель таров был одет как простые воины, из украшений на нём были только вплетённые в волосы чёрно-синие бусы и узорчатый кожаный пояс, но говорил и держался он с достоинством истинного ирлеса, привыкшего повелевать и распоряжаться жизнями своих ирлинов. Пусть ирлины эти – кучка разбойников, подземных крыс, но смешным или жалким разбойничий вожак отнюдь не выглядел. Таких слушаются – и боятся. Чёрные, как и у всех таров, без радужки, глаза смотрели жёстко и изучающе, правая рука небрежно лежала на рукояти кинжала. Несомненно, тот самый, который стоит за всеми удачными нападениями последних лет. Опасный противник, сильный и опытный, и орду свою в набеги наверняка водит сам, такие за чужими спинами не отсиживаются.
Тем временем в огненную пещеру вошла четвёрка воинов, и внимание князя переключилось на них. Они были без доспехов – видимо, догадка Лирэя верна, и это и есть тарское убежище, и никакой каменной крепости нет. Да и, действительно, умеют ли эти дикари строить?
Один из четвёрки выступил вперёд. Он был молод, как и остальные, и носил меховую безрукавку на голое тело, - видимо, чтобы продемонстрировать местным красавицам бугрящиеся мышцы, - а в волосах торчали маленькие косточки. Хорошо, если звериные, а не детские...
На инмерийца вошедший покосился озадаченно.
- Эр-Раукхарт? Звали?
Тарский вожак окинул его взглядом, ничего хорошего не предвещавшим.
- Я хочу знать, Дхай, - чётко, с расстановкой произнёс князь, - как так вышло, что хорёк следовал за вами до самых Вязговых троп? Твои воины дружно потеряли слух?
Озадаченность на лице Дхая сменилась запоздалым пониманием своей промашки. Он ссутулился, разом став похожим на провинившегося мальчишку. Троица за его спиной, до того переминавшаяся с ноги на ногу, застыла, боясь привлечь к себе лишнее внимание.
- Прошу прощения, Эр-Раукхарт... – пробормотал Дхай.
- Или кто-то слишком громко хвастался своей удачей? – продолжил князь, повысив голос и словно не слыша извинения.
В наступившей тишине кнут щёлкнул оглушительно громко, так что Лирэй от неожиданности вздрогнул всем телом. Молниеносного движения, которым тарский предводитель достал своё оружие, он даже не отследил. Но кнут ударил по пустому месту. Провинившийся тар побледнел, но не отшатнулся.
- Этой четвёркой ты больше не командуешь, - негромко, будто и не было вспышки гнева, сказал князь. – Пойдёшь в другую четвёрку. Остальные тоже. Ещё раз узнаю, что не соблюдали осторожность, - пойдёте чистить выгребные ямы. Всё ясно?
- Да, Эр-Раукхарт, - ещё тише проговорил Дхай.
- Свободны.
Дхай коротко поклонился и вышел. Соратники безмолвными тенями последовали за ним.
- Оружие бы у них поотбирать, - проворчал Секач, о присутствии которого Ирр-Орлессан успел забыть.
- Они молодые ещё, выправятся, - возразила воительница с сединой в косе.
- Они достаточно взрослые, чтобы отвечать за свои поступки, - жёстко подытожил князь. Он был моложе своих собеседников, но ясно давал понять, что последнее слово – за ним.
Несколько быстрых движений – и кнут снова свернулся на поясе тарского вожака, а его внимание обратилось на инмерийца, стоявшего перед ним на коленях с опущенной головой.
- Как тебя зовут?
Ирр-Орлессан продолжал стоять прямо и неподвижно, но внутри него всё сжалось. Айн не должен разговаривать с врагами! Даже если его будут пытать.
Но остатки самообладания стремительно его покидали. Кинжал упёрся иверину под подбородок, вынуждая поднять голову.
- Имя, я спрашиваю, - повторил князь. Вроде бы спокойно, но иверин не выдержал и ответил чужим, охрипшим голосом:
- Лирэй Оруэн Ирр-Орлессан.
- Что означает татуировка у тебя на плече?
- Знак моего рода, рода Орлессан.
- Какое положение он занимает среди твоего народа?
- Это один из древнейших айнских родов. Мой отец – один из лучших воинов Инмери. - В душе Лирэя слабо шевельнулась гордость, но тут же угасла, сменившись стыдом – за себя.
- Как зовут твоего отца?
- Ирдан Оруэн Ирр-Орлессан.
- Какое положение он занимает при вашем князе?
- При арле, - поправил Лирэй. – Мой отец служит арлу.
- Арл – тот, кто возглавляет ваш народ? – уточнил князь.
- Арл – тот, кто правит Инмери.
- Разве это не одно и то же? Впрочем, неважно. Твой отец дружен с арлом?
Этот вопрос поставил Лирэя в тупик. Что пытается выяснить подземный князь?
- Арл относится с уважением к нашему роду и к моему отцу.
Князь убрал кинжал, задумчиво прошёлся из стороны в сторону. Ирр-Орлессан перевёл дух – короткий разговор измотал его до пустоты и звона в голове. Несмотря на то, что огонь согревал небольшую пещеру, иверина знобило. Ему всё ещё было плохо после отравления, и очень хотелось пить. Жуткий идол по-прежнему скалился на инмерийца из глубины пещеры так, словно наперёд знал его судьбу, и оттого злорадно торжествовал.
- Хорошо, - сказал князь, словно подводя черту. И задал более понятный и давно ожидаемый вопрос. - Ты шёл за Дхаем и его отрядом. Зачем?
Иверин замолчал, разрываемый между страхом и долгом. С тоской посмотрел на рукояти кинжалов и кнут, который свернулся у тара на поясе, похожий на спящую змею. Айну полагается молчать, но... Лирэй знал, что не продержится долго, если тар пустит в ход своё оружие. Отец на его месте никогда не сдался бы, и брат тоже. Но Лирэй... Отец прав – он недостоин носить айнский меч. Ирр-Орлессана трясло от страха.
Кинжал вновь упёрся в кадык.
- Так зачем?
- Чтобы найти дорогу к вашему лого... к вашим владениям.
- Собираетесь прийти сюда? – Эта идея тара как будто бы позабавила. – Когда?
- Н-не знаю, - голос Лирэя дрогнул. Он испугался, что князь ему не поверит.
- Не знаешь?
- Я... не советник арла, мне не говорили. Честное слово... – это прозвучало так жалко, что иверин замолчал. В эту минуту он был сам себе противен. Но страх держал его цепкой клешнёй за глотку, принуждая говорить.
Пристальный взгляд привёл его в ещё больший ужас, но князь допытываться не стал и кинжал отвёл – вместе со взглядом, который иверина отчего-то пугал сильнее острой стали.
- Смелеют хорьки, - заметил Секач. – Прежде вниз не лезли.
- Но... разве не вы убивали разведчиков? – недоумённо пробормотал Лирэй.
- Каких разведчиков? – князь нахмурился. Похоже, эти сведения стали для него новостью. Лирэй прикусил язык, но было поздно. Он был уверен, что тары знали про разведчиков – куда-то же они девались! – но, похоже, иверин только что выдал тайну, о которой его не спрашивали.
Словно прочитав его мысли, князь усмехнулся и заметил:
- Мы – не самые страшные обитатели подземелья.
- А его, похоже, тоже не учили держать язык за зубами, - раздался из-за спины насмешливый женский голос.
Лирэй вздрогнул, как от удара.
Князь хотел ещё что-то спросить, но вдруг полог откинулся, и в пещеру без приглашения влетел потрёпанный воин в измазанных сажей и грязью доспехах.
- Эр-Раукхарт! На наш отряд напали! Мы отбились, но...
- Кто-нибудь погиб? – резко спросил князь.
- Нет, только двое раненых.
- Кто на вас напал? Сколько?
- Десяток или больше. Бескланники. Я думаю...
- Так, - оборвал его князь. – Орхайт – уведи куда-нибудь этого... Ирр-Орлессана, распорядись закрыть ворота и возвращайся. Фарунна – собери мастеров, кто сейчас в посёлке. А ты – рассказывай!
Названный Орхайтом тар – тот, что привёл сюда Лирэя, - ухватил его за шкирку и без особых усилий вздёрнул на ноги.
- Слышал, что князь сказал? Шевелись!
Если вдруг получилось так, что вы дочитали до этого места и поняли, что хотите прочитать всё ВОТПРЯМЩАС, а не ждать окончания выкладки 4 месяца, обращайтесь в личку.
Виэль Эзис, блог «Океан иномирья»
Книга Аэссы. Право на жизнь. Глава 1. Часть 3
Глава 1.1
Глава 1.2
Глава 1.3 - вы тут
Глава 1.4
Глава 1. Дорога в один конец
Третья часть главы
читатьВ вязком коконе тьме не было ни чувств, ни мыслей, ни времени. Сознание словно растворялось в ней, гасло, парализованное вместе с телом.
Показалось, что его кто-то толкнул, - и Лирэй услышал голоса, доносившиеся как сквозь слой густого тумана. Слова казались бессмысленным набором звуков, и значение их ускользало. Ещё один толчок посильнее – и голоса приблизились, слова стали разборчивыми. В сознание ввинтился чей-то низкий и хриплый рык:
- Как он здесь оказался?!
- Вероятно, шёл следом за кем-то, - предположил другой голос, самый обычный, если не считать лёгкой хрипотцы, как будто его обладатель был немного простужен.
- А ты что здесь делаешь, Сай?
- Охотники сказали, что нашли кое-что интересное. Пришёл посмотреть. Что, нельзя?
- Можно, - проворчал первый, рычащий голос. – Но тогда пошли своих помочь с ловушками, а то этот хорёк две штуки разрядил. И вы тоже! Нечего глазеть, что, дохлых хорьков не видели?
- А он не дохлый, - заметил после паузы второй голос. – Добить?
- Нет, подожди. Похоже, из знатных кто-то. Одёжка у него хорошая. Доспехи новенькие, почти целые, и с узорами.
– Интересно, что хорёк здесь забыл. Заблудился, что ли?
- А вот и татуировка – точно из знатных! Отнесём князю, пусть решает, нужен ли ему этот полутруп.
- Брось, Орхайт, - говоривший понизил голос. – Знаю, тебе тоже не нравится эта затея. Оставим его здесь, татуировки больше никто не видел.
- Мне довольно, что я видел! – от этого рыка Лирэй едва не оглох. - Я служу князю и выполняю его приказы, нравятся они мне или нет!
- Даже если его затея глупа и опасна для клана? Впрочем, как знаешь.
Тут Лирэя качнуло, и голоса уплыли, снова став неразборчивой россыпью звуков. И сам он словно поплыл по реке, покачиваясь на волнах, по-прежнему не чувствуя своего тела и отстранённо отмечая только движение, то ли настоящее, то ли воображаемое.
Тьма подземелий разочарованно смотрела вслед – добыча от неё всё-таки ускользнула.
Глава 1.2
Глава 1.3 - вы тут
Глава 1.4
Глава 1. Дорога в один конец
Третья часть главы
читатьВ вязком коконе тьме не было ни чувств, ни мыслей, ни времени. Сознание словно растворялось в ней, гасло, парализованное вместе с телом.
Показалось, что его кто-то толкнул, - и Лирэй услышал голоса, доносившиеся как сквозь слой густого тумана. Слова казались бессмысленным набором звуков, и значение их ускользало. Ещё один толчок посильнее – и голоса приблизились, слова стали разборчивыми. В сознание ввинтился чей-то низкий и хриплый рык:
- Как он здесь оказался?!
- Вероятно, шёл следом за кем-то, - предположил другой голос, самый обычный, если не считать лёгкой хрипотцы, как будто его обладатель был немного простужен.
- А ты что здесь делаешь, Сай?
- Охотники сказали, что нашли кое-что интересное. Пришёл посмотреть. Что, нельзя?
- Можно, - проворчал первый, рычащий голос. – Но тогда пошли своих помочь с ловушками, а то этот хорёк две штуки разрядил. И вы тоже! Нечего глазеть, что, дохлых хорьков не видели?
- А он не дохлый, - заметил после паузы второй голос. – Добить?
- Нет, подожди. Похоже, из знатных кто-то. Одёжка у него хорошая. Доспехи новенькие, почти целые, и с узорами.
– Интересно, что хорёк здесь забыл. Заблудился, что ли?
- А вот и татуировка – точно из знатных! Отнесём князю, пусть решает, нужен ли ему этот полутруп.
- Брось, Орхайт, - говоривший понизил голос. – Знаю, тебе тоже не нравится эта затея. Оставим его здесь, татуировки больше никто не видел.
- Мне довольно, что я видел! – от этого рыка Лирэй едва не оглох. - Я служу князю и выполняю его приказы, нравятся они мне или нет!
- Даже если его затея глупа и опасна для клана? Впрочем, как знаешь.
Тут Лирэя качнуло, и голоса уплыли, снова став неразборчивой россыпью звуков. И сам он словно поплыл по реке, покачиваясь на волнах, по-прежнему не чувствуя своего тела и отстранённо отмечая только движение, то ли настоящее, то ли воображаемое.
Тьма подземелий разочарованно смотрела вслед – добыча от неё всё-таки ускользнула.
Виэль Эзис, блог «Океан иномирья»
Книга Аэссы. Право на жизнь. Глава 1. Часть 2
Глава 1.1
Глава 1.2 - вы тут
Глава 1.3
Глава 1.4
Глава 1. Дорога в один конец
Вторая часть главы.
читатьПрошло около получаса, прежде чем в отдалении послышались голоса, искажённые до неузнаваемости кривыми стенами пещеры. Лирэй подобрался и замер, обратившись в слух. Но ничего разобрать не успел – голоса смолкли, будто идущие почуяли разведчика, хотя на самом деле, скорее всего, проявили осторожность на случай засады у выхода.
Тары шли без факелов, их выдавали только тихие шорохи, которые легко было принять за естественные звуки. Главное, чтобы им в голову не пришло проверить нишу, где укрылся разведчик. Или посадить сюда часового. Лирэй явственно представил, как над краем его укрытия выныривает свирепая рожа – то-то тар удивится, что его место занято! Но для разведчика это плохо кончится, несмотря на удобное для обороны положение, поэтому иверин продолжал напряжённо вслушиваться, на всякий случай сжимая кинжал, и только через несколько минут позволил себе расслабиться, поняв, что обошлось. С досадой вытер об одежду вспотевшие ладони. Не стали тары обыскивать нишу – или не знали о ней, или не опасались засады из единственного воина. Лирэй рискнул выглянуть из своего укрытия, но никого не увидел. Значит, тары ушли разбойничать, а часовых по обыкновению выставили снаружи. Ничего, когда-нибудь айны во главе с ирром Гиремом до них доберутся, перебьют всех до единого и избавят Инмери от этой напасти! Ещё во время Большой войны нужно было всех перебить, жаль, предки не справились.
Правда, самому Лирэю сражаться с ними не очень-то хотелось. Подземные крысы, конечно, предпочитают в бой с инмерийцами не ввязываться, но если всё-таки вынуждены драться, то дерутся отчаянно. В ту первую свою стычку с тарами он думал, что они, застигнутые врасплох, в панике и ужасе от инмерийцев побегут. Вместо этого тары побежали на инмерийцев, а один, особенно свирепый и огромный, – прямо на Лирэя, который от неожиданности растерялся, и тогда тар одним ловким ударом вышиб у него из руки меч, притом с такой силой, что вывихнул запястье, и айн, оставшись практически безоружным, упал на землю, прикрываясь щитом, а тарский воин со злобной перекошенной рожей надвигался с таким видом, будто собирался Лирэя снести и растоптать. Всё это заняло считанные мгновения, но пережитый страх и обидное чувство беспомощности надолго отпечатались в его памяти. Его спас кто-то из своих – ударил тара мечом и вроде бы ранил или даже убил, потому что разбойник куда-то исчез. В той схватке инмерийцы потеряли двоих убитыми, и ещё один иверин умер позже из-за яда, которым тары смазывали оружие. Нескольких вражеских воинов удалось зарубить, но остальные всё равно сбежали. Лирэю было невероятно стыдно за эту дурацкую растерянность, а уж как смотрел на него отец, когда ему рассказали...
Хорошо, что сегодня сражаться с тарами Лирэю не только не нужно, но и совершенно нежелательно. Предстоящее многочасовое ожидание, конечно, не радовало, но вступать в бой с превосходящими силами противника совсем не хотелось. Впрочем, летняя ночь коротка. Тары скоро вернутся.
Возбуждение, вызванное близкой опасностью, быстро схлынуло, и иверина, несмотря на сырость и холод, одолела сонливость. Снаружи окончательно стемнело, поэтому в пещере царил непроглядный мрак, даже вытянутой перед собой руки не разглядеть. Лирэй ёрзал на жёстком сиденье, крутил головой, тёр слипающиеся веки и изо всех сил стискивал рукоять кинжала.
Но в конце концов ладонь соскользнула, расслабилась, и иверина, как в болото, затянуло в полуявь-полусон, дурной и мутный. Лирэю привиделось, что он стоит на поле боя, заваленном трупами таров, под хмурым, затянутым низкими тучами небом. Отрезанную голову одного из врагов Лирэй брезгливо, на вытянутой руке, держал за волосы, грязные и спутанные. Может быть, голову того самого вожака, которого так хотел убить ирр Гирем. Правда, Лирэй предпочёл бы, чтобы это оказалась какая-нибудь другая голова, потому что Ирр-Эбенхему могло и не понравиться, что кто-то добрался до его врага раньше него. Впрочем, ни ирра Гирема, ни других инмерийцев вокруг не наблюдалось, и никто не спешил ни хвалить, ни ругать юного айна. Да и радости от победы он отчего-то не чувствовал, а испытывал, скорее, лёгкую растерянность и непонимание, что делать дальше. Страха тоже не было – во всяком случае, до того момента, как отрезанная голова повернулась к Лирэю, и чёрные недобрые глаза уставились на него в упор. Иверин заорал, отшвырнул от себя трофей и проснулся.
И с ужасом понял, что заснул и мог проспать появление таров. После такого позора останется только удавиться на собственном ремне...
Но темнота ещё не рассеялась, а значит, до рассвета есть время. Одно хорошо – после мерзкого сна спать расхотелось начисто. Сердце колотилось как бешеное, и кошмарный образ ожившей головы с чересчур живым для мёртвого тара взглядом так и стоял перед глазами, не желая рассеиваться. Что ж, какое место, такие и сны...
Лирэй запоздало сообразил, что его вопль мог долететь до ушей часового, но повезло – то ли его не услышали, то ли не обратили внимания.
Иверин прождал ещё, наверное, не меньше часа, прежде чем темнота начала понемногу рассеиваться. Вдалеке послышались шаги и голоса, и иверин испытал облегчение: всё-таки не проспал.
Голоса тем временем приближались. Тары разговаривали на искажённом, но более-менее узнаваемом тэриинском. Отчего они не говорили на своём, Лирэй не знал и никогда прежде не задумывался. Сам он неплохо знал тэриинский, этот язык входил в число дисциплин, которые преподавали айнам Ирр-Орлессана, поэтому мог разобрать тарскую речь, но ничего, кроме отвращения, она не вызывала. Они переговаривались грубыми хриплыми голосами, смаковали подробности удачного налёта, при этом гоготали как гуси и похрюкивали как свиньи, словно мимо проходил не боевой отряд, а скотный двор. И пахло от них соответствующе. Впрочем, запах исходил, скорее, от добычи: судя по разговорам, они вломились на чьё-то подворье и унесли оттуда всю живность. Лирэй брезгливо поморщился: чего ещё ожидать от разбойников? Уж не айнской учтивости и вежливости. Ничего, пусть веселятся, думая, что им удалось ускользнуть незамеченными, в то время как им всего лишь позволили уйти.
Кремень чиркнул по огниву, и потолок озарился пляшущими отблесками, тени от сталагмитов вытянулись и угрожающе закачались. По счастью, даже тары не видели в полной темноте, иначе никто из иверинов не смог бы за ними проследить. Лирэй выждал, пока свет и голоса отдалились, и только тогда начал спускаться, осторожно и медленно. Стронутый его движением камешек дробно простучал по полу, и иверин замер с бешено колотящимся сердцем. Услышали или нет? Но шаги и голоса продолжали отдаляться, свет факела скрылся за поворотом, и очертания стен едва-едва проступали во мраке. Следовало торопиться!
Лирэй поспешил за укользающим пятном света. Запнулся, мысленно выругавшись, ножны глухо стукнули о некстати подвернувшийся выступ. Будь идущие впереди менее беспечны, то услышали бы. Но они не ожидали подвоха, громко смеялись и болтали без умолку. Юный айн неодобрительно поджал губы: ни отец, ни любой другой ирлес в своём войске такого беспорядка бы не потерпел и быстро вбил бы в пустые головы представления о дисциплине.
Проход тем временем вывернул в странный круглый тоннель, явно нерукотворный, но и непохожий на естественные пещеры, как раз такого неудобного для боя размера, что если бы Лирэю вздумалось в полную силу замахнуться мечом, то его остриё чиркнуло бы по потолку или стене. Складывалось ощущение, что здесь когда-то прополз огромный дождевой червь, прогрызая путь сквозь камень. Однако задумываться о происхождении подземной дороги было некогда: тоннель раздвоился, и Лирэй мысленно отметил первую развилку. Впереди наверняка встретятся и другие, и следовало запомнить их все. К счастью, на память иверин не жаловался.
Тоннель плавно уходил вниз, воздух становился влажным и спёртым, но оставался всё таким же холодным: лето никогда не заглядывало в эти края. На круглых стенках появились густые бородки мха и ещё какая-то странная висячая растительность, похожая на развешенную как попало ветошь, а пол стал мягче – как утоптанная, влажная после дождя лесная тропа. Порой откуда-то доносилось журчание и неясные далёкие шумы, словно сами горные недра вздыхали и ворочались, придавленные непосильной тяжестью. Один раз тары свернули из тоннеля в удивительную пещеру, заросшую белёсой травой и полную отвратительных стрекочущих насекомых размером с крупную бабочку, которые роились в воздухе. Они не кусались, но Лирэю стоило больших усилий молча терпеть прикосновения прозрачных крыльев.
Иверин едва поспевал за тарами. Они-то шли при свете факела, а Лирэй отчаянно вглядывался во мрак и то и дело запинался. В конце концов он плюнул на осторожность и прибавил шагу, но тут тары перестали галдеть, и пришлось снова ступать аккуратно. И как бы Лирэй ни старался, он постепенно отставал.
Свет факела становился всё слабее, и за очередным поворотом Лирэй наткнулся на развилку, причём наткнулся буквально, лбом, - и понял, что остался в полной темноте и не знает, куда дальше идти. От досады хотелось стукнуть кулаком по стене. Неужели упустил?!
Иверин отчаянно напряг слух, пытаясь уловить далёкие звуки. Что-то послышалось справа – то ли шаги, то ли эхо, то ли просто пещеры вздохнули. Лирэй достал из заплечного мешка факел, всё равно тары его уже не увидят. Вспыхнувший огонь высветил на стене нарисованный углём знак. Иверин воспрял духом, уверенно поспешил по правому тоннелю – и чудом успел отпрыгнуть, когда перед ним посыпались камни. Ловушка! Так вот куда пропадают разведчики! Проморгавшись от пыли, Лирэй осмотрел всё вокруг и нашёл то, что искал, - обрывок тонкой нити, которую он неосторожно задел.
Тут Лирэй сообразил, что грохот обвала мог донестись до ушей таров, и поспешно затушил факел. Напряжённо прислушался, в любой миг ожидая услышать топот шагов и громкие окрики. И ведь не убежать и не спрятаться: с факелом не скрыться, а без него не побегаешь. Издалека то и дело доносились какие-то шорохи, всякий раз заставляя иверина тревожно замереть. Но тары, похоже, ушли далеко, и это было одновременно и хорошо, и плохо.
Зато тьма навалилась со всех сторон душным тяжёлым одеялом, и Лирэй вдруг с полной ясностью осознал, что находится совершенно один посреди вечной тьмы огромного подгорного лабиринта, который незримо и неспешно стягивал вокруг своей добычи кольца страха. К горлу подступила паника, и осторожность отошла на второй план. Иверин лихорадочно нашарил кремень и огниво, и с третьего раза сумел вновь зажечь факел дрожащими пальцами. Сразу стало немного легче – огонь осветил бурые с зеленоватыми прожилками стены на несколько шагов вокруг, и темнота разочарованно отступила. Впрочем, недалеко. Лирэй торопливо воспроизвёл в памяти весь пройденный путь и убедился, что хорошо помнит последовательность поворотов.
Но что делать дальше? Он ведь уже безнадёжно отстал от отряда...
Иверин беспомощно огляделся. В узкой каменной кишке ему было здорово не по себе, даже хуже, чем ночью в лесу. Там хотя бы знаешь, что через несколько часов рассветёт. Здешняя же тьма жадно облизывалась на факел, словно напоминая, что она вечна, а огонь рано или поздно погаснет.
Наверное, следовало повернуть назад и доложить о ловушках. Ирр Гирем будет рад получить эту информацию. Но тогда Ирр-Орлессан не принесёт карту пути до тарского логова, тогда придётся признать, что он не справился, упустил таров. Отец скажет – струсил. И будет прав, потому что Лирэю действительно было страшно.
Иверин с тоской посмотрел вперёд. Надо идти. Нельзя подвести отца.
Знак на стене наверняка отмечает дорогу к тарскому убежищу, а ловушка защищает от незваных гостей. Лирэю оно представлялось в виде уродливой чёрной крепости из камня, выстроенной в огромной пещере. Крепость эта окутана призрачным светом, и на ней кишат тёмные силуэты, словно муравьи в гигантском муравейнике, и к воротам ведёт широкая чёрная дорога. Иверин посмотрит, запомнит, а потом пойдёт назад.
Оставалось лишь дойти.
Он осторожно перебрался через груду камней, которыми его едва не завалило, и мысленно содрогнулся, представив себя погребённым под ней, с переломанными костями, умирающим долго и мучительно.
Теперь он шёл медленно и чуть ли не носом в пол – во-первых, торопиться некуда, а во-вторых, не хотелось угодить в ещё одну ловушку. Факел чадил и потрескивал, всё время чудились какие-то шорохи за спиной, будто кто-то крался следом, и иверин то и дело испуганно оглядывался. Тоннель начал понемногу подниматься, изредка вихляя из стороны в сторону, один раз тускло сверкнула полоса какого-то вкрапления, то ли руды, то ли драгоценной жилы.
Вторая ловушка встретилась через пару сотен шагов, и на этот раз иверин приметил и натянутую поперёк прохода нить, и верёвочную сеть, удерживающую под потолком груду камней. Аккуратно перешагнул через нить, а дальше, не выдержав, сорвался на бег, чтобы поскорее миновать опасный участок. Сердце снова колотилось, иверин сделал несколько глубоких вдохов, чтобы успокоиться.
За поворотом открылась развилка, даже две. Тоннель раздваивался и вдобавок одним своим отвилком вливался в обширную пещеру. Лирэй поднял факел повыше, но даже потолка её не разглядел. Здесь пол оказался посуше и потвёрже, и следы на нём не отпечатывались. Не обнаружив никаких подсказок, иверин наугад свернул в левый тоннель, не забыв повторить предыдущую последовательность поворотов и добавив к ней новый, но его всё больше охватывало отчаяние. Здравый смысл и интуиция в один голос требовали повернуть назад, но мысль о возвращении казалась совершенно невыносимой.
«Я не могу вернуться ни с чем», - прошептал Ирр-Орлессан вслух, будто пытаясь убедить сам себя. И побрёл вперёд, внутренне сжимаясь от предчувствия неумолимо надвигающейся беды.
Тоннель снова вильнул, на этот раз в сторону и вверх, будто обходя препятствие. Лирэй был готов поклясться, что ни на что не наступил и ничего не задел, но раздался звук, похожий на пение спускаемой тетивы, иверин инстинктивно шарахнулся в сторону, ощутил резкую боль в плече, выхватил меч, но сражаться было не с кем: всего лишь ещё одна ловушка. Иверин опустил меч и перевёл взгляд на своё плечо: в нём торчала длинная стальная игла. Ему повезло: игла пробила доспех, но воткнулась неглубоко, так что Лирэй легко её выдернул, а потом наскоро перевязал рану.
Затянув узел, он поднялся, но вдруг пошатнулся и схватился за стену. В голове противно зазвенело, как будто он ею ударился. Иверин сделал несколько шагов, не удержался на ногах и опустился на колени, тоннель двоился и плыл перед глазами, тело отказывалось повиноваться. Лирэй наконец сообразил, что с ним, и весь ужас его положения начал постепенно до него доходить. Дорога назад показалась бесконечно, непреодолимо длинной.
Факел выпал из ослабевшей руки, угодил в лужу, зашипел и потух. Тьма жадно и торжествующе облизнулась, заполучив наконец желанную добычу. Мокрый и холодный пол коснулся щеки, пальцы бессильно разжались.
Он знал, что не справится. С самого начала – знал.
«Отец, помоги мне... Пожалуйста...»
Глава 1.2 - вы тут
Глава 1.3
Глава 1.4
Глава 1. Дорога в один конец
Вторая часть главы.
читатьПрошло около получаса, прежде чем в отдалении послышались голоса, искажённые до неузнаваемости кривыми стенами пещеры. Лирэй подобрался и замер, обратившись в слух. Но ничего разобрать не успел – голоса смолкли, будто идущие почуяли разведчика, хотя на самом деле, скорее всего, проявили осторожность на случай засады у выхода.
Тары шли без факелов, их выдавали только тихие шорохи, которые легко было принять за естественные звуки. Главное, чтобы им в голову не пришло проверить нишу, где укрылся разведчик. Или посадить сюда часового. Лирэй явственно представил, как над краем его укрытия выныривает свирепая рожа – то-то тар удивится, что его место занято! Но для разведчика это плохо кончится, несмотря на удобное для обороны положение, поэтому иверин продолжал напряжённо вслушиваться, на всякий случай сжимая кинжал, и только через несколько минут позволил себе расслабиться, поняв, что обошлось. С досадой вытер об одежду вспотевшие ладони. Не стали тары обыскивать нишу – или не знали о ней, или не опасались засады из единственного воина. Лирэй рискнул выглянуть из своего укрытия, но никого не увидел. Значит, тары ушли разбойничать, а часовых по обыкновению выставили снаружи. Ничего, когда-нибудь айны во главе с ирром Гиремом до них доберутся, перебьют всех до единого и избавят Инмери от этой напасти! Ещё во время Большой войны нужно было всех перебить, жаль, предки не справились.
Правда, самому Лирэю сражаться с ними не очень-то хотелось. Подземные крысы, конечно, предпочитают в бой с инмерийцами не ввязываться, но если всё-таки вынуждены драться, то дерутся отчаянно. В ту первую свою стычку с тарами он думал, что они, застигнутые врасплох, в панике и ужасе от инмерийцев побегут. Вместо этого тары побежали на инмерийцев, а один, особенно свирепый и огромный, – прямо на Лирэя, который от неожиданности растерялся, и тогда тар одним ловким ударом вышиб у него из руки меч, притом с такой силой, что вывихнул запястье, и айн, оставшись практически безоружным, упал на землю, прикрываясь щитом, а тарский воин со злобной перекошенной рожей надвигался с таким видом, будто собирался Лирэя снести и растоптать. Всё это заняло считанные мгновения, но пережитый страх и обидное чувство беспомощности надолго отпечатались в его памяти. Его спас кто-то из своих – ударил тара мечом и вроде бы ранил или даже убил, потому что разбойник куда-то исчез. В той схватке инмерийцы потеряли двоих убитыми, и ещё один иверин умер позже из-за яда, которым тары смазывали оружие. Нескольких вражеских воинов удалось зарубить, но остальные всё равно сбежали. Лирэю было невероятно стыдно за эту дурацкую растерянность, а уж как смотрел на него отец, когда ему рассказали...
Хорошо, что сегодня сражаться с тарами Лирэю не только не нужно, но и совершенно нежелательно. Предстоящее многочасовое ожидание, конечно, не радовало, но вступать в бой с превосходящими силами противника совсем не хотелось. Впрочем, летняя ночь коротка. Тары скоро вернутся.
Возбуждение, вызванное близкой опасностью, быстро схлынуло, и иверина, несмотря на сырость и холод, одолела сонливость. Снаружи окончательно стемнело, поэтому в пещере царил непроглядный мрак, даже вытянутой перед собой руки не разглядеть. Лирэй ёрзал на жёстком сиденье, крутил головой, тёр слипающиеся веки и изо всех сил стискивал рукоять кинжала.
Но в конце концов ладонь соскользнула, расслабилась, и иверина, как в болото, затянуло в полуявь-полусон, дурной и мутный. Лирэю привиделось, что он стоит на поле боя, заваленном трупами таров, под хмурым, затянутым низкими тучами небом. Отрезанную голову одного из врагов Лирэй брезгливо, на вытянутой руке, держал за волосы, грязные и спутанные. Может быть, голову того самого вожака, которого так хотел убить ирр Гирем. Правда, Лирэй предпочёл бы, чтобы это оказалась какая-нибудь другая голова, потому что Ирр-Эбенхему могло и не понравиться, что кто-то добрался до его врага раньше него. Впрочем, ни ирра Гирема, ни других инмерийцев вокруг не наблюдалось, и никто не спешил ни хвалить, ни ругать юного айна. Да и радости от победы он отчего-то не чувствовал, а испытывал, скорее, лёгкую растерянность и непонимание, что делать дальше. Страха тоже не было – во всяком случае, до того момента, как отрезанная голова повернулась к Лирэю, и чёрные недобрые глаза уставились на него в упор. Иверин заорал, отшвырнул от себя трофей и проснулся.
И с ужасом понял, что заснул и мог проспать появление таров. После такого позора останется только удавиться на собственном ремне...
Но темнота ещё не рассеялась, а значит, до рассвета есть время. Одно хорошо – после мерзкого сна спать расхотелось начисто. Сердце колотилось как бешеное, и кошмарный образ ожившей головы с чересчур живым для мёртвого тара взглядом так и стоял перед глазами, не желая рассеиваться. Что ж, какое место, такие и сны...
Лирэй запоздало сообразил, что его вопль мог долететь до ушей часового, но повезло – то ли его не услышали, то ли не обратили внимания.
Иверин прождал ещё, наверное, не меньше часа, прежде чем темнота начала понемногу рассеиваться. Вдалеке послышались шаги и голоса, и иверин испытал облегчение: всё-таки не проспал.
Голоса тем временем приближались. Тары разговаривали на искажённом, но более-менее узнаваемом тэриинском. Отчего они не говорили на своём, Лирэй не знал и никогда прежде не задумывался. Сам он неплохо знал тэриинский, этот язык входил в число дисциплин, которые преподавали айнам Ирр-Орлессана, поэтому мог разобрать тарскую речь, но ничего, кроме отвращения, она не вызывала. Они переговаривались грубыми хриплыми голосами, смаковали подробности удачного налёта, при этом гоготали как гуси и похрюкивали как свиньи, словно мимо проходил не боевой отряд, а скотный двор. И пахло от них соответствующе. Впрочем, запах исходил, скорее, от добычи: судя по разговорам, они вломились на чьё-то подворье и унесли оттуда всю живность. Лирэй брезгливо поморщился: чего ещё ожидать от разбойников? Уж не айнской учтивости и вежливости. Ничего, пусть веселятся, думая, что им удалось ускользнуть незамеченными, в то время как им всего лишь позволили уйти.
Кремень чиркнул по огниву, и потолок озарился пляшущими отблесками, тени от сталагмитов вытянулись и угрожающе закачались. По счастью, даже тары не видели в полной темноте, иначе никто из иверинов не смог бы за ними проследить. Лирэй выждал, пока свет и голоса отдалились, и только тогда начал спускаться, осторожно и медленно. Стронутый его движением камешек дробно простучал по полу, и иверин замер с бешено колотящимся сердцем. Услышали или нет? Но шаги и голоса продолжали отдаляться, свет факела скрылся за поворотом, и очертания стен едва-едва проступали во мраке. Следовало торопиться!
Лирэй поспешил за укользающим пятном света. Запнулся, мысленно выругавшись, ножны глухо стукнули о некстати подвернувшийся выступ. Будь идущие впереди менее беспечны, то услышали бы. Но они не ожидали подвоха, громко смеялись и болтали без умолку. Юный айн неодобрительно поджал губы: ни отец, ни любой другой ирлес в своём войске такого беспорядка бы не потерпел и быстро вбил бы в пустые головы представления о дисциплине.
Проход тем временем вывернул в странный круглый тоннель, явно нерукотворный, но и непохожий на естественные пещеры, как раз такого неудобного для боя размера, что если бы Лирэю вздумалось в полную силу замахнуться мечом, то его остриё чиркнуло бы по потолку или стене. Складывалось ощущение, что здесь когда-то прополз огромный дождевой червь, прогрызая путь сквозь камень. Однако задумываться о происхождении подземной дороги было некогда: тоннель раздвоился, и Лирэй мысленно отметил первую развилку. Впереди наверняка встретятся и другие, и следовало запомнить их все. К счастью, на память иверин не жаловался.
Тоннель плавно уходил вниз, воздух становился влажным и спёртым, но оставался всё таким же холодным: лето никогда не заглядывало в эти края. На круглых стенках появились густые бородки мха и ещё какая-то странная висячая растительность, похожая на развешенную как попало ветошь, а пол стал мягче – как утоптанная, влажная после дождя лесная тропа. Порой откуда-то доносилось журчание и неясные далёкие шумы, словно сами горные недра вздыхали и ворочались, придавленные непосильной тяжестью. Один раз тары свернули из тоннеля в удивительную пещеру, заросшую белёсой травой и полную отвратительных стрекочущих насекомых размером с крупную бабочку, которые роились в воздухе. Они не кусались, но Лирэю стоило больших усилий молча терпеть прикосновения прозрачных крыльев.
Иверин едва поспевал за тарами. Они-то шли при свете факела, а Лирэй отчаянно вглядывался во мрак и то и дело запинался. В конце концов он плюнул на осторожность и прибавил шагу, но тут тары перестали галдеть, и пришлось снова ступать аккуратно. И как бы Лирэй ни старался, он постепенно отставал.
Свет факела становился всё слабее, и за очередным поворотом Лирэй наткнулся на развилку, причём наткнулся буквально, лбом, - и понял, что остался в полной темноте и не знает, куда дальше идти. От досады хотелось стукнуть кулаком по стене. Неужели упустил?!
Иверин отчаянно напряг слух, пытаясь уловить далёкие звуки. Что-то послышалось справа – то ли шаги, то ли эхо, то ли просто пещеры вздохнули. Лирэй достал из заплечного мешка факел, всё равно тары его уже не увидят. Вспыхнувший огонь высветил на стене нарисованный углём знак. Иверин воспрял духом, уверенно поспешил по правому тоннелю – и чудом успел отпрыгнуть, когда перед ним посыпались камни. Ловушка! Так вот куда пропадают разведчики! Проморгавшись от пыли, Лирэй осмотрел всё вокруг и нашёл то, что искал, - обрывок тонкой нити, которую он неосторожно задел.
Тут Лирэй сообразил, что грохот обвала мог донестись до ушей таров, и поспешно затушил факел. Напряжённо прислушался, в любой миг ожидая услышать топот шагов и громкие окрики. И ведь не убежать и не спрятаться: с факелом не скрыться, а без него не побегаешь. Издалека то и дело доносились какие-то шорохи, всякий раз заставляя иверина тревожно замереть. Но тары, похоже, ушли далеко, и это было одновременно и хорошо, и плохо.
Зато тьма навалилась со всех сторон душным тяжёлым одеялом, и Лирэй вдруг с полной ясностью осознал, что находится совершенно один посреди вечной тьмы огромного подгорного лабиринта, который незримо и неспешно стягивал вокруг своей добычи кольца страха. К горлу подступила паника, и осторожность отошла на второй план. Иверин лихорадочно нашарил кремень и огниво, и с третьего раза сумел вновь зажечь факел дрожащими пальцами. Сразу стало немного легче – огонь осветил бурые с зеленоватыми прожилками стены на несколько шагов вокруг, и темнота разочарованно отступила. Впрочем, недалеко. Лирэй торопливо воспроизвёл в памяти весь пройденный путь и убедился, что хорошо помнит последовательность поворотов.
Но что делать дальше? Он ведь уже безнадёжно отстал от отряда...
Иверин беспомощно огляделся. В узкой каменной кишке ему было здорово не по себе, даже хуже, чем ночью в лесу. Там хотя бы знаешь, что через несколько часов рассветёт. Здешняя же тьма жадно облизывалась на факел, словно напоминая, что она вечна, а огонь рано или поздно погаснет.
Наверное, следовало повернуть назад и доложить о ловушках. Ирр Гирем будет рад получить эту информацию. Но тогда Ирр-Орлессан не принесёт карту пути до тарского логова, тогда придётся признать, что он не справился, упустил таров. Отец скажет – струсил. И будет прав, потому что Лирэю действительно было страшно.
Иверин с тоской посмотрел вперёд. Надо идти. Нельзя подвести отца.
Знак на стене наверняка отмечает дорогу к тарскому убежищу, а ловушка защищает от незваных гостей. Лирэю оно представлялось в виде уродливой чёрной крепости из камня, выстроенной в огромной пещере. Крепость эта окутана призрачным светом, и на ней кишат тёмные силуэты, словно муравьи в гигантском муравейнике, и к воротам ведёт широкая чёрная дорога. Иверин посмотрит, запомнит, а потом пойдёт назад.
Оставалось лишь дойти.
Он осторожно перебрался через груду камней, которыми его едва не завалило, и мысленно содрогнулся, представив себя погребённым под ней, с переломанными костями, умирающим долго и мучительно.
Теперь он шёл медленно и чуть ли не носом в пол – во-первых, торопиться некуда, а во-вторых, не хотелось угодить в ещё одну ловушку. Факел чадил и потрескивал, всё время чудились какие-то шорохи за спиной, будто кто-то крался следом, и иверин то и дело испуганно оглядывался. Тоннель начал понемногу подниматься, изредка вихляя из стороны в сторону, один раз тускло сверкнула полоса какого-то вкрапления, то ли руды, то ли драгоценной жилы.
Вторая ловушка встретилась через пару сотен шагов, и на этот раз иверин приметил и натянутую поперёк прохода нить, и верёвочную сеть, удерживающую под потолком груду камней. Аккуратно перешагнул через нить, а дальше, не выдержав, сорвался на бег, чтобы поскорее миновать опасный участок. Сердце снова колотилось, иверин сделал несколько глубоких вдохов, чтобы успокоиться.
За поворотом открылась развилка, даже две. Тоннель раздваивался и вдобавок одним своим отвилком вливался в обширную пещеру. Лирэй поднял факел повыше, но даже потолка её не разглядел. Здесь пол оказался посуше и потвёрже, и следы на нём не отпечатывались. Не обнаружив никаких подсказок, иверин наугад свернул в левый тоннель, не забыв повторить предыдущую последовательность поворотов и добавив к ней новый, но его всё больше охватывало отчаяние. Здравый смысл и интуиция в один голос требовали повернуть назад, но мысль о возвращении казалась совершенно невыносимой.
«Я не могу вернуться ни с чем», - прошептал Ирр-Орлессан вслух, будто пытаясь убедить сам себя. И побрёл вперёд, внутренне сжимаясь от предчувствия неумолимо надвигающейся беды.
Тоннель снова вильнул, на этот раз в сторону и вверх, будто обходя препятствие. Лирэй был готов поклясться, что ни на что не наступил и ничего не задел, но раздался звук, похожий на пение спускаемой тетивы, иверин инстинктивно шарахнулся в сторону, ощутил резкую боль в плече, выхватил меч, но сражаться было не с кем: всего лишь ещё одна ловушка. Иверин опустил меч и перевёл взгляд на своё плечо: в нём торчала длинная стальная игла. Ему повезло: игла пробила доспех, но воткнулась неглубоко, так что Лирэй легко её выдернул, а потом наскоро перевязал рану.
Затянув узел, он поднялся, но вдруг пошатнулся и схватился за стену. В голове противно зазвенело, как будто он ею ударился. Иверин сделал несколько шагов, не удержался на ногах и опустился на колени, тоннель двоился и плыл перед глазами, тело отказывалось повиноваться. Лирэй наконец сообразил, что с ним, и весь ужас его положения начал постепенно до него доходить. Дорога назад показалась бесконечно, непреодолимо длинной.
Факел выпал из ослабевшей руки, угодил в лужу, зашипел и потух. Тьма жадно и торжествующе облизнулась, заполучив наконец желанную добычу. Мокрый и холодный пол коснулся щеки, пальцы бессильно разжались.
Он знал, что не справится. С самого начала – знал.
«Отец, помоги мне... Пожалуйста...»
Виэль Эзис, блог «Океан иномирья»
Книга Аэссы. Право на жизнь. Глава 1. Часть 1
Краткая информация о тексте.
"Книга Аэссы. Право на жизнь" - мой первый и единственный на данный момент роман.
Текст полностью написан, объём - 21АЛ.
Первая глава (~1АЛ) выложена здесь целиком в 4 постах по тэгу "право на жизнь - глава 1"
Дальнейшая выкладка ведётся на автор.тудей и на фикбуке.
Для удобства ударения в словах и названиях, встречающихся в первый раз, выделены жирным шрифтом.
Аннотация:
Давно закончилась Большая война, но остатки народа бывших завоевателей укрылись в глубинах огромного подземного лабиринта и до сих пор мстят инмерийцам за поражение. Нынешний правитель Инмери хочет раз и навсегда разобраться с этой угрозой. На поиски логова "подземных крыс" отправляется Лирэй Оруэн Ирр-Орлессан, который отчаянно надеется доказать отцу, что достоин имени древнего и славного рода. Для этого ему нужно принести своей стране ключ к будущей победе. Но у подземного князя совсем другие планы. Кто из них изменит историю?
Не уверены, понравится ли вам? Смотрите подсказки тут: о книге
Глава 1.1 - вы тут
Глава 1.2
Глава 1.3
Глава 1.4
Глава 1. Дорога в один конец
Первая часть главы
читатьЧёрный разлом, рассекавший склон холма, недобро скалился и дышал той особой зябкой сыростью, которой наполняется всякое место, куда никогда не заглядывает солнце. Косые лучи золотили роскошные резные кроны, но до подлеска в низине уже не дотягивались, и его окутывала тень. Уродливая трещина приоткрывала проход в глубь холма – там, под корнями вековых сосен, начинался подземный мир, враждебный и чуждый народу Иверин. Тот, кто стоял перед разломом, был здесь нежданным и нежеланным гостем – и всё же его путь вёл именно туда, в царство вечного мрака.
Лирэй стиснул рукоять кинжала непроизвольным, давно вошедшим в привычку жестом. Линии выгравированной на нём эмблемы, похожей на острую веточку инея, врезались в ладонь, напоминая о том, что он не простой иверин - он воин, айн, а настоящий айн не испытывает страха. А значит, и Лирэй не должен.
Поборов таким образом недостойную воина слабость, иверин бесшумно пересёк прогалину, отделявшую его от разлома, шагнул внутрь и сразу словно бы оказался в другом мире. Приятная прохлада летнего вечера уступила место промозглой сырости, каменный свод сомкнулся над головой. Но настоящая тьма пока не сгустилась: солнце ещё не зашло, и хотя его лучи сюда не попадали, даже для глаз иверина хватало света, чтобы различить нагромождение поросших мхом валунов и выточенные водой кривые проходы, утыканные сталактитами, словно зубами. Укрывшись за одним из валунов, Лирэй несколько минут настороженно прислушивался и приглядывался.
Не заметив ничего подозрительного, он рискнул углубиться в правый из проходов. В заплечном мешке лежали факелы, кремень и огниво, но если всё пойдёт хорошо, то доставать их и не придётся.
Проход раздался вширь, открываясь в небольшую пещеру, подпираемую в центре массивной колонной, похожей на ствол исполинского дуба. Наверху, под самым потолком, на ней имелась незаметная ниша, в которую разведчик мог уместиться так, что оказывался вне поля зрения идущих внизу. Забраться наверх было не так-то просто: нога соскользнула, Лирэй больно ушиб левый бок, меч глухо стукнулся о выступ, и иверин мысленно обругал себя за неуклюжесть. И тут же сам себе возразил: он же воин, а не белка, чтобы карабкаться по каменным колоннам, как по деревьям. И всё же спускаться придётся вдвойне осторожно: ошибка обойдётся гораздо дороже синяка.
Лирэй забрался в нишу, устроился поудобнее, насколько позволяли жёсткие каменные выступы, скинул с плеча мешок, завернулся в плащ. Пристроил половчее ножны, чтобы меч не звякнул от случайного движения, и, морщась, потёр ушибленный бок, помянув недобрым словом покатую «ступеньку», на которой он чуть не навернулся. Торчать в каменном мешке оказалось на редкость неуютно – словно в ловушке, а не в засаде. К тому же, Лирэй, не отличавшийся терпением и усидчивостью, не представлял занятия скучнее, нежели сидеть и ждать чего-то в одиночестве. А сидеть предстояло долго, всю ночь, и хорошо, если не напрасно.
С другой стороны колонны из пещеры вёл ещё один проход, вливаясь в огромный многоярусный лабиринт под Туманными горами, в котором, как утверждали древние свитки, можно было блуждать много дней, но как далеко он простирался на самом деле, никто из ныне живущих под солнцем доподлинно не знал.
Если кто и исследовал этот лабиринт, то только обитавшие в нём тары, но своим знанием они ни с кем не делились. Тары, дикий и жестокий народ, не чтивший никаких законов, словно крысы в подполье, плодились под Туманными горами и упрямо лезли на поверхность, в Инмери, грабили путников, резали скот, разоряли и жгли деревни. Инмерийские отряды выслеживали их по всем окрестным лесам и дорогам, но тары избегали открытого боя, леса знали едва ли не лучше местных жителей и, к тому же, отлично видели в темноте и нападали только по ночам. Инмерийские айны – лучшие воины, которым нет равных в конном и пешем бою, но много ли с того толку, если твой враг не горит желанием с тобой сражаться и, чуть что, трусливо удирает? Помотавшись вместе с отрядом по эбенхемским лесам, Лирэй мог подтвердить, что выслеживать таров не проще, чем ловить крыс ночью в насквозь дырявом доме. Чуть что, крысы ныряли в подпол, то есть уходили в свои норы, которыми были утыканы все предгорья.
Впрочем, заслуги таров в этом не было. «Крысы» эти ходы не копали, а всего лишь удачно нашли, когда много лет назад остатки их разбитого войска удирали с поля боя, проиграв и сражение, и войну. Когда-то давно тары были могучим и многочисленным народом, называвшимся Альтаран, и жили с другими народами в мире. Но однажды напали на соседнюю страну, Кшиирес, позарившись на её богатства. Напали коварно, ночью, прошлись чёрной волной по её землям и убили множество народа, прежде чем застигнутые врасплох подобным вероломством кшииресцы сумели организовать оборону. Они попросили помощи у своих давних союзников, инмерийцев, которые, разумеется, от обязательств не отказались и соседей в беде не бросили. Война длилась долго, не один год, но совместными усилиями кшииресцам и инмерийцам удалось победить и почти полностью уничтожить альтаран, которые сопротивлялись до последнего и не желали признавать своего поражения.
К сожалению, потом предки ныне живущих айнов допустили ошибку, от которой до сих пор страдают их потомки: позволили удирающим альтаранам добраться до пещер в Туманных горах. В то время о существовании подземного лабиринта в Инмери не знали, и предполагалось, что остатки альтаранского войска возьмут в клещи в предгорьях и перебьют, но те ухитрились избежать ловушки и – как тогда казалось – буквально провалились сквозь землю. Тогда инмерийцы и узнали про пещеры, но спускаться и искать не стали – просто завалили вход камнями и ушли. В Инмери отпраздновали победу и несколько лет жили спокойно, уверенные, что альтараны сгинули в подземелье. Но вскоре выяснилось, что входов в подземелье много, альтараны не только не сгинули, но и неплохо обустроились под Туманными горами, а сунувшиеся было туда инмерийцы запоздало обнаружили целый лабиринт, уводящий глубоко под землю, и очень злых альтаран, которые ничего не забыли и не простили.
Поначалу их было мало, и инмерийцы рассчитывали, что быстро с ними справятся. Но шли годы, и хотя иногда казалось, что альтараны, которых стали называть просто тарами, больше не осмелятся высунуть носа из своих нор, спустя какое-то время из-под земли лезли новые отряды. И постепенно их становилось больше.
Словно бы война, которая случилась в далёком прошлом, так и не закончилась, - и не закончится, пока живы тары. И как тлеющие угли могут спалить дом, так и призрак давней войны может воплотиться вновь и разгореться пожаром, перечеркнув былую победу.
В последние годы жителям Эбенхема, расположенного рядом с Туманными горами, приходилось особенно туго: нападения стали более смелыми, хорошо спланированными и успешными. Если прежде тары ограничивались мелкими пакостями, то этой весной захватили и сожгли небольшую крепость при посёлке, после чего, словно издеваясь, за одну ночь утащили всю древесину, доставленную для нового строительства. Военный советник инмерийского правителя Гирем Дайнар Ирр-Эбенхем, ирлин Аскариана и брат эбенхемского ирлеса, предполагал, что у подземных крыс появился новый вожак, умный, хитрый и невероятно наглый, и после этой выходки, как говорят, жаждал лично снести голову мерзавцу, ибо хотя ирр Гирем и жил не в Эбенхеме, но о землях своего рода не забывал. Однако крысиный предводитель мог спокойно отсиживаться внизу и руководить нападениями из своего подземного логова, расположенного неизвестно где.
И по всему выходило, что для того, чтобы окончательно избавиться от назойливых соседей, нужно уничтожить само их подземное убежище. В последние годы об этом говорили всё чаще, и прошлым летом ирр Гирем послал разведчиков составлять карту подземного лабиринта. Но большинство из них сгинули без следа, а из рассказов вернувшихся стало ясно, что лабиринт куда больше, нежели изначально предполагалось. Кроме того, один из разведчиков доложил, что на него напала какая-то ядовитая тварь размером с корову. Платить множеством жизней за каждый кусок карты айны не хотели, поэтому решили поступить иначе: послать кого-нибудь следом за возвращающейся разбойничьей шайкой. А потом, разведав таким образом дорогу до логова, отправить туда войско и окончательно уничтожить таров.
Сделать это оказалось не так-то просто, но в конце концов инмерийскому отряду улыбнулась удача: тары повадились таскать скот из Туески, небольшой деревеньки на берегу Ойлы, и за ними удалось незаметно проследить. Во всяком случае, разведчик искренне надеялся, что незаметно, потому что именно ему, Лирэю Оруэну Ирр-Орлессану, ирлину Орлессана, младшему сыну главы одного из древнейших айнских родов, поручили самую важную часть задачи! И если у него получится, то он войдёт в историю Инмери как тот самый разведчик, который открыл айнам дорогу к победе над старыми врагами. Может быть, Ирр-Орлессан даже поучаствует в сражении, в котором ирр Гирем отрубит голову своему врагу. А потом брат военного советника, ирлес Эбенхема, поблагодарит отважного юного ирлина.
И тогда отец больше не будет мерять сына презрительным взглядом, отворачиваться и уходить... От этого воспоминания сердце Лирэя болезненно сжалось, разом обрушив прекрасную картину будущей славы. Род Ирр-Орлессанов издревле гордился бесстрашными и доблестными воинами, одними из лучших в Инмери. Но Лирэю, похоже, ни таланта, ни храбрости предков не досталось, потому что отец всегда, сколько Лирэй себя помнил, был им недоволен. Младший Ирр-Орлессан честно старался, не отлынивал от учения и тренировок, никогда не спорил с отцом, но отчего-то выходило так, что чем больше старался ему угодить, заслужить его уважение и симпатию, тем больше вызывал недовольства. Брат Лирэя, Элайн, порой удостаивался скупой похвалы, им Ирдан Оруэн Ирр-Орлессан гордился и считал его достойным преемником и продолжателем рода. А младший вызывал только досаду и разочарование.
Так было и в последний раз, перед самым отъездом Лирэя, когда ирлес Орлессана соизволил обратить внимание на младшего отпрыска и проверить, как проходит тренировка.
В тот день Лирэй, как обычно, занимался с утра во дворе со своим учителем, Дейтаном Ирр-Гайри, обучавшим всех молодых воинов в Даэн-Орлессане. Отец по своему обыкновению появился молча, стремительно и без предупреждения. Заметив его, Лирэй потерял концентрацию, сбился с шага, и меч учителя оставил длинную полосу на плече. На лбу отца обозначилась тонкая складка, и младший Ирр-Орлессан мысленно взвыл от досады на самого себя – как он ухитрился в первый же миг так глупо подставиться и испортить впечатление!
По-прежнему не говоря ни слова, ирр Ирдан скинул верхнюю одежду, оставшись в одной тонкой рубашке с вышитой на плече эмблемой рода. Ему было далеко за сорок, возраст высушил и укрепил его тело, убрав всё лишнее, но не убавил ни силы, ни непредсказуемой, опасной стремительности, и в поединке отец ещё ни разу не проигрывал ни учителю, ни кому-либо из своих воинов. В настоящем сражении ирр Ирдан имел обыкновение бросаться в самую гущу боя и становиться её центром, и не раз спасал положение там, где инмерийцы готовы были отступить под натиском противника. С тех времён у отца осталось немало шрамов, которые беспокоили его в плохую погоду. Но если бы Лирэй об этом не знал, то никогда бы не поверил: в поединке орлессанский ирлес двигался так легко, как будто из всех сражений выходил невредимым. В сравнении с ним молодые и полностью здоровые юноши выглядели неуклюжими увальнями, хромыми на обе ноги. А между тем ирр Ирдан когда-то серьёзно повредил правую ногу, но догадаться об этом по его движениям было невозможно. Конечно, отец и в другое время на здоровье не жаловался, но от слуг Лирэй знал, для кого готовят бальзам от ломоты в суставах. И всякий раз удивлялся той непринуждённости, с которой ступает отец во время поединка, словно бы не было ни боли, ни неудобства.
Учитель с поклоном уступил место ирлесу, благоразумно убравшись с его дороги, и молниеносно извлечённый из ножен меч сверкнул перед самым лицом Лирэя. К этому он был готов. Предыдущий час учитель нещадно гонял ученика по всему двору, младший Ирр-Орлессан вымотался, кровь текла из рассечённого плеча, но он знал по опыту, что поблажек от отца не дождётся, и придётся выложиться по полной.
И всё равно проиграть.
Ему ещё ни разу не удавалось продержаться против отца дольше минуты – увы, слишком слабый результат, чтобы его впечатлить. От предчувствия очередного бесславного поражения исподволь охватывало отчаяние, и рука, уставшая держать меч, наливалась свинцовой тяжестью. К тому же, в присутствии отца Лирэй нервничал и оттого двигался более скованно, чем обычно.
От первого удара он сумел увернуться, но дальше пришлось туго. Отец обрушил на него серию ударов и сбил с ног, при этом сам он, казалось, почти не двигался с места, и даже дыхание не сбилось. Лирэй перекатился по земле, чудом разминувшись со сверкнувшим возле уха лезвием. Из этого положения он мог бы ударить по ногам, выиграв время, чтобы подняться, но он не хотел бить по когда-то повреждённой ноге – если вдруг попадёт, то удар получится болезненный, а отец на виду у всех хромать себе не позволит. Поэтому Лирэй снова перекатился и вскочил – как раз вовремя, чтобы поймать своим клинком чужой, но на этом его успех закончился: резкий финт – и собственный меч выворачивается из руки, словно живой, а отцовский останавливается напротив горла, намечая смертельный удар.
Меньше минуты.
Ирр Ирдан резко разворачивается и уходит, по-прежнему не говоря ни слова, но Лирэй успевает поймать мелькнувшее в льдисто-голубых глазах разочарование – то же, что и всегда. И тут же меркнет яркий летний день, и от отчаяния хочется сесть на землю и расплакаться – как в детстве. В такие моменты младший Ирр-Орлессан был готов отдать жизнь за то, чтобы отец хотя бы раз посмотрел на него если не с теплотой, то хотя бы без этого ледяного презрения, от которого сердце смерзалось в комок и хотело перестать биться, потому что – незачем.
Но Лирэй поднимает упавший меч и вопросительно глядит на учителя: продолжаем? Совсем забыв о том, что кровь по-прежнему струится по плечу, и за эту забывчивость ему от учителя тоже достанется.
Потом ирр Дейтан отпускает его переодеваться и приводить себя в порядок. И Лирэй вновь и вновь прокручивает в голове неудачный бой, спрашивая себя, что же он делает не так. Ведь и Элайн в конце концов оказывается на земле или с клинком у горла, и всё же отец им доволен.
Но теперь у Лирэя появилась надежда, и поэтому он готов просидеть в этом каменном мешке хоть целый день. Несмотря ни на что, отец всё ещё верит, что сын способен совершить что-нибудь достойное, иначе не настоял бы на том, чтобы именно ему поручили столь важное и серьёзное задание, вопреки мнению ирра Гирема, который говорил, что младший Ирр-Орлессан ещё слишком молод и неопытен.
За этот шанс Лирэй был отцу невероятно благодарен.
И был твёрдо намерен ни в коем случае его не подвести. Он должен найти это проклятое логово!
"Книга Аэссы. Право на жизнь" - мой первый и единственный на данный момент роман.
Текст полностью написан, объём - 21АЛ.
Первая глава (~1АЛ) выложена здесь целиком в 4 постах по тэгу "право на жизнь - глава 1"
Дальнейшая выкладка ведётся на автор.тудей и на фикбуке.
Для удобства ударения в словах и названиях, встречающихся в первый раз, выделены жирным шрифтом.
Аннотация:
Давно закончилась Большая война, но остатки народа бывших завоевателей укрылись в глубинах огромного подземного лабиринта и до сих пор мстят инмерийцам за поражение. Нынешний правитель Инмери хочет раз и навсегда разобраться с этой угрозой. На поиски логова "подземных крыс" отправляется Лирэй Оруэн Ирр-Орлессан, который отчаянно надеется доказать отцу, что достоин имени древнего и славного рода. Для этого ему нужно принести своей стране ключ к будущей победе. Но у подземного князя совсем другие планы. Кто из них изменит историю?
Не уверены, понравится ли вам? Смотрите подсказки тут: о книге
Глава 1.1 - вы тут
Глава 1.2
Глава 1.3
Глава 1.4
Глава 1. Дорога в один конец
Первая часть главы
читатьЧёрный разлом, рассекавший склон холма, недобро скалился и дышал той особой зябкой сыростью, которой наполняется всякое место, куда никогда не заглядывает солнце. Косые лучи золотили роскошные резные кроны, но до подлеска в низине уже не дотягивались, и его окутывала тень. Уродливая трещина приоткрывала проход в глубь холма – там, под корнями вековых сосен, начинался подземный мир, враждебный и чуждый народу Иверин. Тот, кто стоял перед разломом, был здесь нежданным и нежеланным гостем – и всё же его путь вёл именно туда, в царство вечного мрака.
Лирэй стиснул рукоять кинжала непроизвольным, давно вошедшим в привычку жестом. Линии выгравированной на нём эмблемы, похожей на острую веточку инея, врезались в ладонь, напоминая о том, что он не простой иверин - он воин, айн, а настоящий айн не испытывает страха. А значит, и Лирэй не должен.
Поборов таким образом недостойную воина слабость, иверин бесшумно пересёк прогалину, отделявшую его от разлома, шагнул внутрь и сразу словно бы оказался в другом мире. Приятная прохлада летнего вечера уступила место промозглой сырости, каменный свод сомкнулся над головой. Но настоящая тьма пока не сгустилась: солнце ещё не зашло, и хотя его лучи сюда не попадали, даже для глаз иверина хватало света, чтобы различить нагромождение поросших мхом валунов и выточенные водой кривые проходы, утыканные сталактитами, словно зубами. Укрывшись за одним из валунов, Лирэй несколько минут настороженно прислушивался и приглядывался.
Не заметив ничего подозрительного, он рискнул углубиться в правый из проходов. В заплечном мешке лежали факелы, кремень и огниво, но если всё пойдёт хорошо, то доставать их и не придётся.
Проход раздался вширь, открываясь в небольшую пещеру, подпираемую в центре массивной колонной, похожей на ствол исполинского дуба. Наверху, под самым потолком, на ней имелась незаметная ниша, в которую разведчик мог уместиться так, что оказывался вне поля зрения идущих внизу. Забраться наверх было не так-то просто: нога соскользнула, Лирэй больно ушиб левый бок, меч глухо стукнулся о выступ, и иверин мысленно обругал себя за неуклюжесть. И тут же сам себе возразил: он же воин, а не белка, чтобы карабкаться по каменным колоннам, как по деревьям. И всё же спускаться придётся вдвойне осторожно: ошибка обойдётся гораздо дороже синяка.
Лирэй забрался в нишу, устроился поудобнее, насколько позволяли жёсткие каменные выступы, скинул с плеча мешок, завернулся в плащ. Пристроил половчее ножны, чтобы меч не звякнул от случайного движения, и, морщась, потёр ушибленный бок, помянув недобрым словом покатую «ступеньку», на которой он чуть не навернулся. Торчать в каменном мешке оказалось на редкость неуютно – словно в ловушке, а не в засаде. К тому же, Лирэй, не отличавшийся терпением и усидчивостью, не представлял занятия скучнее, нежели сидеть и ждать чего-то в одиночестве. А сидеть предстояло долго, всю ночь, и хорошо, если не напрасно.
С другой стороны колонны из пещеры вёл ещё один проход, вливаясь в огромный многоярусный лабиринт под Туманными горами, в котором, как утверждали древние свитки, можно было блуждать много дней, но как далеко он простирался на самом деле, никто из ныне живущих под солнцем доподлинно не знал.
Если кто и исследовал этот лабиринт, то только обитавшие в нём тары, но своим знанием они ни с кем не делились. Тары, дикий и жестокий народ, не чтивший никаких законов, словно крысы в подполье, плодились под Туманными горами и упрямо лезли на поверхность, в Инмери, грабили путников, резали скот, разоряли и жгли деревни. Инмерийские отряды выслеживали их по всем окрестным лесам и дорогам, но тары избегали открытого боя, леса знали едва ли не лучше местных жителей и, к тому же, отлично видели в темноте и нападали только по ночам. Инмерийские айны – лучшие воины, которым нет равных в конном и пешем бою, но много ли с того толку, если твой враг не горит желанием с тобой сражаться и, чуть что, трусливо удирает? Помотавшись вместе с отрядом по эбенхемским лесам, Лирэй мог подтвердить, что выслеживать таров не проще, чем ловить крыс ночью в насквозь дырявом доме. Чуть что, крысы ныряли в подпол, то есть уходили в свои норы, которыми были утыканы все предгорья.
Впрочем, заслуги таров в этом не было. «Крысы» эти ходы не копали, а всего лишь удачно нашли, когда много лет назад остатки их разбитого войска удирали с поля боя, проиграв и сражение, и войну. Когда-то давно тары были могучим и многочисленным народом, называвшимся Альтаран, и жили с другими народами в мире. Но однажды напали на соседнюю страну, Кшиирес, позарившись на её богатства. Напали коварно, ночью, прошлись чёрной волной по её землям и убили множество народа, прежде чем застигнутые врасплох подобным вероломством кшииресцы сумели организовать оборону. Они попросили помощи у своих давних союзников, инмерийцев, которые, разумеется, от обязательств не отказались и соседей в беде не бросили. Война длилась долго, не один год, но совместными усилиями кшииресцам и инмерийцам удалось победить и почти полностью уничтожить альтаран, которые сопротивлялись до последнего и не желали признавать своего поражения.
К сожалению, потом предки ныне живущих айнов допустили ошибку, от которой до сих пор страдают их потомки: позволили удирающим альтаранам добраться до пещер в Туманных горах. В то время о существовании подземного лабиринта в Инмери не знали, и предполагалось, что остатки альтаранского войска возьмут в клещи в предгорьях и перебьют, но те ухитрились избежать ловушки и – как тогда казалось – буквально провалились сквозь землю. Тогда инмерийцы и узнали про пещеры, но спускаться и искать не стали – просто завалили вход камнями и ушли. В Инмери отпраздновали победу и несколько лет жили спокойно, уверенные, что альтараны сгинули в подземелье. Но вскоре выяснилось, что входов в подземелье много, альтараны не только не сгинули, но и неплохо обустроились под Туманными горами, а сунувшиеся было туда инмерийцы запоздало обнаружили целый лабиринт, уводящий глубоко под землю, и очень злых альтаран, которые ничего не забыли и не простили.
Поначалу их было мало, и инмерийцы рассчитывали, что быстро с ними справятся. Но шли годы, и хотя иногда казалось, что альтараны, которых стали называть просто тарами, больше не осмелятся высунуть носа из своих нор, спустя какое-то время из-под земли лезли новые отряды. И постепенно их становилось больше.
Словно бы война, которая случилась в далёком прошлом, так и не закончилась, - и не закончится, пока живы тары. И как тлеющие угли могут спалить дом, так и призрак давней войны может воплотиться вновь и разгореться пожаром, перечеркнув былую победу.
В последние годы жителям Эбенхема, расположенного рядом с Туманными горами, приходилось особенно туго: нападения стали более смелыми, хорошо спланированными и успешными. Если прежде тары ограничивались мелкими пакостями, то этой весной захватили и сожгли небольшую крепость при посёлке, после чего, словно издеваясь, за одну ночь утащили всю древесину, доставленную для нового строительства. Военный советник инмерийского правителя Гирем Дайнар Ирр-Эбенхем, ирлин Аскариана и брат эбенхемского ирлеса, предполагал, что у подземных крыс появился новый вожак, умный, хитрый и невероятно наглый, и после этой выходки, как говорят, жаждал лично снести голову мерзавцу, ибо хотя ирр Гирем и жил не в Эбенхеме, но о землях своего рода не забывал. Однако крысиный предводитель мог спокойно отсиживаться внизу и руководить нападениями из своего подземного логова, расположенного неизвестно где.
И по всему выходило, что для того, чтобы окончательно избавиться от назойливых соседей, нужно уничтожить само их подземное убежище. В последние годы об этом говорили всё чаще, и прошлым летом ирр Гирем послал разведчиков составлять карту подземного лабиринта. Но большинство из них сгинули без следа, а из рассказов вернувшихся стало ясно, что лабиринт куда больше, нежели изначально предполагалось. Кроме того, один из разведчиков доложил, что на него напала какая-то ядовитая тварь размером с корову. Платить множеством жизней за каждый кусок карты айны не хотели, поэтому решили поступить иначе: послать кого-нибудь следом за возвращающейся разбойничьей шайкой. А потом, разведав таким образом дорогу до логова, отправить туда войско и окончательно уничтожить таров.
Сделать это оказалось не так-то просто, но в конце концов инмерийскому отряду улыбнулась удача: тары повадились таскать скот из Туески, небольшой деревеньки на берегу Ойлы, и за ними удалось незаметно проследить. Во всяком случае, разведчик искренне надеялся, что незаметно, потому что именно ему, Лирэю Оруэну Ирр-Орлессану, ирлину Орлессана, младшему сыну главы одного из древнейших айнских родов, поручили самую важную часть задачи! И если у него получится, то он войдёт в историю Инмери как тот самый разведчик, который открыл айнам дорогу к победе над старыми врагами. Может быть, Ирр-Орлессан даже поучаствует в сражении, в котором ирр Гирем отрубит голову своему врагу. А потом брат военного советника, ирлес Эбенхема, поблагодарит отважного юного ирлина.
И тогда отец больше не будет мерять сына презрительным взглядом, отворачиваться и уходить... От этого воспоминания сердце Лирэя болезненно сжалось, разом обрушив прекрасную картину будущей славы. Род Ирр-Орлессанов издревле гордился бесстрашными и доблестными воинами, одними из лучших в Инмери. Но Лирэю, похоже, ни таланта, ни храбрости предков не досталось, потому что отец всегда, сколько Лирэй себя помнил, был им недоволен. Младший Ирр-Орлессан честно старался, не отлынивал от учения и тренировок, никогда не спорил с отцом, но отчего-то выходило так, что чем больше старался ему угодить, заслужить его уважение и симпатию, тем больше вызывал недовольства. Брат Лирэя, Элайн, порой удостаивался скупой похвалы, им Ирдан Оруэн Ирр-Орлессан гордился и считал его достойным преемником и продолжателем рода. А младший вызывал только досаду и разочарование.
Так было и в последний раз, перед самым отъездом Лирэя, когда ирлес Орлессана соизволил обратить внимание на младшего отпрыска и проверить, как проходит тренировка.
В тот день Лирэй, как обычно, занимался с утра во дворе со своим учителем, Дейтаном Ирр-Гайри, обучавшим всех молодых воинов в Даэн-Орлессане. Отец по своему обыкновению появился молча, стремительно и без предупреждения. Заметив его, Лирэй потерял концентрацию, сбился с шага, и меч учителя оставил длинную полосу на плече. На лбу отца обозначилась тонкая складка, и младший Ирр-Орлессан мысленно взвыл от досады на самого себя – как он ухитрился в первый же миг так глупо подставиться и испортить впечатление!
По-прежнему не говоря ни слова, ирр Ирдан скинул верхнюю одежду, оставшись в одной тонкой рубашке с вышитой на плече эмблемой рода. Ему было далеко за сорок, возраст высушил и укрепил его тело, убрав всё лишнее, но не убавил ни силы, ни непредсказуемой, опасной стремительности, и в поединке отец ещё ни разу не проигрывал ни учителю, ни кому-либо из своих воинов. В настоящем сражении ирр Ирдан имел обыкновение бросаться в самую гущу боя и становиться её центром, и не раз спасал положение там, где инмерийцы готовы были отступить под натиском противника. С тех времён у отца осталось немало шрамов, которые беспокоили его в плохую погоду. Но если бы Лирэй об этом не знал, то никогда бы не поверил: в поединке орлессанский ирлес двигался так легко, как будто из всех сражений выходил невредимым. В сравнении с ним молодые и полностью здоровые юноши выглядели неуклюжими увальнями, хромыми на обе ноги. А между тем ирр Ирдан когда-то серьёзно повредил правую ногу, но догадаться об этом по его движениям было невозможно. Конечно, отец и в другое время на здоровье не жаловался, но от слуг Лирэй знал, для кого готовят бальзам от ломоты в суставах. И всякий раз удивлялся той непринуждённости, с которой ступает отец во время поединка, словно бы не было ни боли, ни неудобства.
Учитель с поклоном уступил место ирлесу, благоразумно убравшись с его дороги, и молниеносно извлечённый из ножен меч сверкнул перед самым лицом Лирэя. К этому он был готов. Предыдущий час учитель нещадно гонял ученика по всему двору, младший Ирр-Орлессан вымотался, кровь текла из рассечённого плеча, но он знал по опыту, что поблажек от отца не дождётся, и придётся выложиться по полной.
И всё равно проиграть.
Ему ещё ни разу не удавалось продержаться против отца дольше минуты – увы, слишком слабый результат, чтобы его впечатлить. От предчувствия очередного бесславного поражения исподволь охватывало отчаяние, и рука, уставшая держать меч, наливалась свинцовой тяжестью. К тому же, в присутствии отца Лирэй нервничал и оттого двигался более скованно, чем обычно.
От первого удара он сумел увернуться, но дальше пришлось туго. Отец обрушил на него серию ударов и сбил с ног, при этом сам он, казалось, почти не двигался с места, и даже дыхание не сбилось. Лирэй перекатился по земле, чудом разминувшись со сверкнувшим возле уха лезвием. Из этого положения он мог бы ударить по ногам, выиграв время, чтобы подняться, но он не хотел бить по когда-то повреждённой ноге – если вдруг попадёт, то удар получится болезненный, а отец на виду у всех хромать себе не позволит. Поэтому Лирэй снова перекатился и вскочил – как раз вовремя, чтобы поймать своим клинком чужой, но на этом его успех закончился: резкий финт – и собственный меч выворачивается из руки, словно живой, а отцовский останавливается напротив горла, намечая смертельный удар.
Меньше минуты.
Ирр Ирдан резко разворачивается и уходит, по-прежнему не говоря ни слова, но Лирэй успевает поймать мелькнувшее в льдисто-голубых глазах разочарование – то же, что и всегда. И тут же меркнет яркий летний день, и от отчаяния хочется сесть на землю и расплакаться – как в детстве. В такие моменты младший Ирр-Орлессан был готов отдать жизнь за то, чтобы отец хотя бы раз посмотрел на него если не с теплотой, то хотя бы без этого ледяного презрения, от которого сердце смерзалось в комок и хотело перестать биться, потому что – незачем.
Но Лирэй поднимает упавший меч и вопросительно глядит на учителя: продолжаем? Совсем забыв о том, что кровь по-прежнему струится по плечу, и за эту забывчивость ему от учителя тоже достанется.
Потом ирр Дейтан отпускает его переодеваться и приводить себя в порядок. И Лирэй вновь и вновь прокручивает в голове неудачный бой, спрашивая себя, что же он делает не так. Ведь и Элайн в конце концов оказывается на земле или с клинком у горла, и всё же отец им доволен.
Но теперь у Лирэя появилась надежда, и поэтому он готов просидеть в этом каменном мешке хоть целый день. Несмотря ни на что, отец всё ещё верит, что сын способен совершить что-нибудь достойное, иначе не настоял бы на том, чтобы именно ему поручили столь важное и серьёзное задание, вопреки мнению ирра Гирема, который говорил, что младший Ирр-Орлессан ещё слишком молод и неопытен.
За этот шанс Лирэй был отцу невероятно благодарен.
И был твёрдо намерен ни в коем случае его не подвести. Он должен найти это проклятое логово!
Виэль Эзис, блог «Океан иномирья»
Обложка
Замечательная художница Алиса Строганова, которую я нашла на АТ, нарисовала мне прекрасную обложку!
Виэль Эзис, блог «Океан иномирья»
Выкладка книги
Давно сюда не заходила. А между тем, жизнь продолжается.
Моя обложка наконец-то готова, и я начала выкладывать текст на АТ и на фикбуке.
Пожалуй, выложу первую главу и сюда тоже, раз уж на дайри выкладывала.