Парк в вечерних осенних сумерках потихоньку замирал, словно насекомое, попавшее в каплю смолы. Прозрачный, как это бывает только в октябре, воздух еще вздрагивал от городского движения, но скоро парк покинут последние прохожие и прогуливающиеся, и этот тенистый, еще укрытый изрядно полетевшей листвой островок тишины окончательно застынет до утра.
Мужчина средних лет присел на низкую лавочку с коваными ножками. Рядом с собой он положил средний во всех отношениях портфель, поправил свое среднее по виду пальто и закинул ногу на ногу, сцепив пальцы на колене в замок. Мужчина был очень похож на свой портфель и свое пальто: средний, не примечательный. Лицо его было обычным: нос не крупный и не мелкий, глаза обычного цвета и размера, средний по величине и подвижности рот, окруженный средней по длине и жесткости щетиной. Даже роста он был — среднего.
Продолжение...
Мужчина, переставший быть для парка прохожим, замер на лавке, устремив взгляд на водную гладь. В середине пруда он видел лебединый домик, но птиц уже не было: их, по всей видимости, уже забрали из парка, опасаясь холодов. Мужчина глядел на пруд, на тихую, ленивую рябь, а парк смотрел на мужчину, словно сомневаясь — был ли он тут раньше?
Некоторое время мужчина сидел неподвижно, и в какой-то момент мир вокруг решил было, что эта ничем не примечательная, самая обыкновенная фигура и впрямь — часть здешнего пейзажа. Торопливо поднялся ветер, переговариваясь с деревьями. Своими воздушными пальцами он стряхивал с ветвей сомневающиеся листья, и те, кружа, летели вниз, чтобы укрыть пожухлую траву цветастой шалью.
Мужчина вздохнул и повел плечами — не очень широкими и не очень узкими. Он огляделся. Парк стремительно опустел. Темнота, подсвеченная неверным светом фонарей и оттого делавшаяся еще более густой, рыхлым брюхом навалилась на парк. Там, за пределами зеленой зоны, еще кипел мир, гудели и рычали авто, по брусчатке стучали набойками каблуки туфель, в окнах многоэтажек зажигались сонные, добродушные лампочки. Но здесь все было иначе, и мужчина казался уже не частью этого места, а чем-то, что может нарушить тишину и покой, в который с такой охотой погружалось это место с наступлением вечера.
Мужчина подался вперед, подтянул одной рукой полу пальто так, чтобы ловчее запустить пятерню в карман. В тусклом фонарном свете глянцево блеснула пленка на сигаретной пачке, а черед мгновение красный уголек осветил нижнюю половину лица мужчины.
Словно расслабившись, он откинулся на лавку, размашисто раскинул руки по ее спинке и глубоко затянулся. Он запрокинул голову, выпустил вверх струйку сероватого дыма, который во влажном холодном воздухе некоторое время сохранял свои причудливые шелковистые очертания. Мужчина замер, прикрыв глаза. На его лице отразилось истинное наслаждение.
Он просидел неподвижно еще минуту, но потом резко выпрямился. Теперь мужчина прислушивался к парку. Он настороженно медленно поводил головой, оглядывая окружившие его деревья. Никого. Ничего. В тишине, куполом нависшей над парком, только ветер теребил верхушки деревьев. Те словно шептали своему ночному гостю: «Все в порядке, в порядке, в порядке…». Но он почему-то не верил этому шепотку.
— Черт знает что.
В темноте его голос повис так же, как недавно — сигаретный дым. Мужчина щелчком пальцев отбросил сигарету и вновь огляделся, словно хотел убедиться, что он здесь один. Его фигура, укрытая плащом, больше не демонстрировала расслабленной удовлетворенности. Он был напряжен, собран, как хищник, готовящийся к прыжку. Внезапно вся его обыкновенность сошла на нет. Черты лица отвердели, застыли, как каменное изваяние. Обозначился тяжелый подбородок, высокие, резкие скулы. Глаза нехорошо и цепко вглядывались в темноту парка из-под козырька кепки.
Когда он понял, что заставило его тело напрячься от неясной тревоги, когда осознал, что вглядываться в чернильный мрак между деревьев бесполезно — они ничего не увидит в нем, — было уже слишком поздно.
Мужчина успел вскочить на ноги и сделать шаг. Кирпичная крошка скрипнула под подошвой его ботинка, и на мгновение вновь повисла та неестественная тишина, какой не может быть в мире живых.
Клубившийся у самой земли мрак вдруг обрел очертания. Из его глубины, струясь, невесомо проскальзывая по листьям и траве, к ногам мужчины устремились извивающиеся, подрагивающие корни, белесые и скользкие, как пальцы покойника. Тонкими плетями они обвили лодыжки мужчины, сминая и пачкая ткань дорогих, идеально сидящих брюк. Мужчина зарычал и рванулся, но лишь потерял равновесие и рухнули лицом на дорожку. Крошка исцарапала его щеку, пыль бросилась в сощуренные глаза. Он забился, пытаясь лягнуть опутанными ногами невидимого противника, сбросить с себя сжимающиеся путы. Сквозь плотно стиснутые зубы раздевалось глухое рычание загнанного в угол.
— А ты думал…
— …мы позволим тебе уйти?
Эти женские голоса, раздавшиеся над его головой, множились, сплетались и вибрировали, словно пропущенные через сотни фонящих динамиков. Он тотчас узнал эту манеру тянуть гласные. Горящий паникой разум четко выделил все оттенки равнодушия в прозвучавшем вопросе. Мужчина запрокинул голову. Шляпа упала с его затылка в красную пыль.
Над ним склонились две девушки. Их нагие тела отсвечивали холодным мерцающим светом. Волосы обеих — длинные, чуть влажные — свободно лежали на плечах и груди, обрамляя бледные, пустые лица. Две пары одинаково круглых, по-рыбьи распахнутых во всю ширь глаз были устремлены на него. И он не мог отвести взгляд.
Одна из них наклонилась к нему, чуть повернув голову. Теперь один ее глаз смотрел ему в лицо. Ее рот открылся. Челюсть скосило вниз, к земле. На его лицо капнула вода. Мужчина невольно зажмурился.
— Мы бы никогда…
— …не смогли…
— …расстаться…
— …с тобой.
— Чертовы суки! Отпу…
Он закричал, когда удерживающие его ноги корни вдруг подались назад, утягивая его за собой.
Две тонкие бледные фигуры на мгновение замерли, а затем раздался пронзительный визг, сверлом врезавшийся в темноту. Этот высокий, тонкий звук взлетел вверх, пропорол темноту, и та осыпалась вниз на парк, обнажая высокое звездное небо. В парк ворвался шум машин. Гудки клаксонов, стрекот каблуков, взрывы смеха.
На ветку дерева опустился ворон. Его черный, внимательный глаз словно с пониманием уставился на покрытую красной пылью и каплями воды шляпу, лежащую посреди парковой дорожки. 