Что почитать: свежие записи из разных блогов

Записи с тэгом #позвоните родителям из разных блогов

Jack of Shadows, блог «Pandemonium»

Глава 6, в которой державные мужи Нового Вавилона заняты устранением неугодных, а правительство Вольного Перешейка – обедом в лучшем ресторане Сифра

Читать?Для мудрого и могущественного государя Денница показал себя на диво мелочным. Покои Баалю отвели оскорбительно скромные и не поленились придать им наивозможно запущенный вид. Разве что от клопов и плесени воздержались – слишком отдавало бы антуражем дешёвой гостиницы.
Никаких проблем с магией Бааль пока не заметил, но менять почти ничего не стал – какой смысл? Большую часть времени всё равно проводил не здесь. Лайла очень старалась, чтобы кровь новообретённого возлюбленного пореже приливала к голове, и в целом изучать и проверять прочие его возможности не спешила. А он не рвался их продемонстрировать.
На очередной настойчивый вызов дочери снова не ответил – единственное преданное ему существо, но сейчас её общество скорее утомило бы, чем развлекло. Зажёг огонь, подвинул кресло поближе и молча смотрел на пляшущие языки пламени.
Откуда-то с потолка неожиданно спикировала маленькая чёрно-жёлтая ящерка и едва не угодила в каминную решётку. Бааль поморщился и обратился к неразумному созданию:
– Хулюд! Я же велел бросить эти фокусы.
– Если ты не идёшь ко мне, я сама приду к тебе, – паршивка растянулась на ворохе шкур у камина и беспечно болтала ногами. – Пока матушка выпустила из когтей, чем ты таким занят, сердце моё? Считаешь пылинки в этом чулане?
Бааль извлёк из воздуха шёлковый халат и бросил дочери.
– Прикройся.
Девчонка ловко поймала тряпку, скомкала и отправила обратно. Жёлто-зелёные глаза озорно блестели.
– Сам прикройся, охальник. Бродяги царевнам не указ. А придворные завистники пусть брешут, ну их в печку.
Бааль сурово уставился на бесстыдницу – ни малейших признаков совести! – шёлк вспыхнул и рассыпался ворохом искр.
– Смотри, что принесла, – на сей раз в Бааля полетела увесистая бутылка в тонкой золотой оплётке. Извлёк из воздуха бокалы, выстрелил пробкой в потолок и разлил вино под насмешливым взглядом гостьи. Девчонке явно не терпелось поделиться сплетнями.
– Виночерпий из тебя – загляденье!
Напиток оказался недурен, ожидал какой-нибудь гадости с бодрящим привкусом мела и карболки и ароматом облюбованных котами кустов. Где дочка взяла прошлый подарочек, сомневаться нужды не было. Улыбнулся снисходительно.
– Иду на повышение, значит. Чем ещё порадуешь?
Хулюд пригубила вино и хихикнула.
– У матушки завелась комнатная собачка. Крупненькая такая, лазурской породы. С огненным опалом на шлейке. Любопытно, оставит при себе или сотворит с нею что-нибудь забавное и выпустит на волю? Как того урода-шейха. Ну и рожа у него была – вот уж действительно, Покойник.
– Должен кто-то подбирать кости и путаться под ногами, – ответил Бааль, догадавшись, о ком речь. – А что с Покойником? В сады никак?
Хулюд отрицательно мотнула головой.
– Куда тебе судить, мужлан! К делам державным-то не допущен. На Пустоши, созывать своих братьев и сестёр к костру Великой. Правда, государчик Лучезарный влез со своей указкой, подпортил задумку – делиться всематушка не любит. Был бы вестник весь её, да впополам вышло.
– Осёл без корма сбесится, – поддержал игру Бааль. – А так везёт тележку, хвостом машет, ушами прядёт, копытцами цокает… Среди себя и вовсе высокой породы жеребец.
Дочка сморщила носик и качнула пустым бокалом.
– Лягнуть-куснуть и сытый рад. Когда хозяйку запросто – чужака тем паче.
– Да что ты, – Бааль ухмыльнулся. Пламя в камине вспыхнуло ярче, пена в бокале дочери рванула за край, но та не оплошала и ловко поймала языком. – Какая наглая, вредная, избалованная тварь.
Хулюд рассмеялась – обожала дурачить даже тех, кто ей нравился, резвилась, как дитя. Картинно потянулась, подставляя теплу камина попеременно то живот, то бока, бросила тем же лукавым тоном:
– В народе говорят, умелого погонщика с доброй палкой довольно, чтоб вылечить хворую скотину. А то и целое стадо. Так ли, нет ли – тебе видней.
–Увижу, коли покажешь, царевна. Всё видит лишь Хаос.
При виде такого смирения нахалка развеселилась пуще прежнего.
– Совсем пропадёшь без меня. Заплутаешь, не сыщешь, где ж такого красивого ждать не ждут, а приём горячий окажут.
– Ай, пропаду, – покладисто вздохнул Бааль, приготовившись ввязаться в очередную авантюру.
– Догоняй! – на месте разнеженной нагой девицы снова очутилась саламандра. Ящерка скользнула к дверям, оставляя крошечные следы, невидимые для прочих.
Идти пришлось быстро, но не так уж долго. Плутовка сжалилась, не стала водить кругами. Такие трюки не удались бы в Осеннем, Белом или Пепельном, но госпожа Вавилонская открыто поощряла беспорядки в собственном дворце.
Отбраковка поголовья сообразно закону жизни. Не турнир же устраивать.
Защитный барьер на входе имелся и, несомненно, доставил бы массу острых ощущений любому вторженцу. Ловушка на дурака. Но зачем портить сюрприз и стучать в двери? Если посмотреть, как следует, можно понять: никаких дверей на самом деле нет. И этой пародии на зал совета тоже лучше бы не было, но она отлично подходила сборищу. Никого из подпечатных рыжей стервы, никого из недостаточно лояльных. Узок ближний круг, зато поёт согласно, заслушаешься. По одному лишь вопросу раздор.
– Так-так. Опускаюсь всё ниже, аж самому любопытно, – вслух произнёс Бааль.
Заметили, вскочили с мест, рожи ошалелые, у Элигора уж и удар наготове. Один Денница лениво приоткрыл глаза и подал знак – сядьте, мол. Переглянулся с верными, процедил:
– Явился, кого не звали. Прочь.
– Ежели помянут в нужный час – и без зова зайти не грешно, государь-калека. О ком речь – тот и навстречь, – Бааль устроился за столом с самым непринуждённым видом.
– Тебе не место здесь. Оглох, меченая рожа? – поддержал патрона Мальфес. Подчёркнуто смотрел куда-то мимо Бааля, словно тот был частью окружающей обстановки. Но слишком уж старательно. Оставшаяся троица прихлебателей молчала тяжело и напряжённо. Первым не выдержал Залим, как всегда, сама прямота:
– Думал найти под юбками госпожи кресло в Совете? Многие искали, да сами потерялись.
Что сказал Кесеф, услышал только Бааль. С тех пор, как бедолаге укоротили язык, в его распоряжении остались лишь мысленная речь и выразительные взгляды. Ни то, ни другое Бааль ответом не удостоил.
– Как пришёл – ты объяснил. Но не объяснил, зачем, – старина Лиго, пожалуй, единственный, кто заслуживал внимания в Люциферовой шайке. Не только как единственный бывший соотечественник.
Бааль мельком глянул на Денницу – тот, похоже, давно перебрался за грань разумного. Звериное чутьё и маска, приросшая к лицу. Молчаливо поощрял токование клевретов, сохраняя величественный вид.
– Праздник нужен душе, а какой – веришь, сам не ведаю, – Бааль закинул ноги на столешницу и развёл руками. – Не всё ж бренное тешить.
– На дуэль нарываешься? Мало от жизни досталось? – хохотнул Залим. Всё о своём, морда смазливая. – Руки марать зазорно, сам подохнешь, как рыжая наиграется. Сегодня ты, завтра другой – кто считает, тот жалеет.
Лицо Денницы исказила недовольная гримаса. Кесеф злорадно блестел глазами – что-то нашёптывал безмолвно, доливал масла в светильник безумия.
– Не по чину, – отрезал Мальфес. – Ни нам, ни тем паче государю.
– Совсем неможно, – согласился Бааль, сладко улыбаясь. – Сам болтотерпец всемилостивый и светозарный полуправитель Вавилонский – и драться с фаворитом царицы, будто опереточный ревнивый муженёк? На палках помериться по-простецки или вовсе на кулачках… – Бааль изобразил пару шуточных неловких ударов.
– Истинное величие для оскорблений недосягаемо, – глухо и отчётливо произнёс Люцифер. И растаял в воздухе.
Всплеск силы Бааль почуял слишком поздно, спинка кресла разлетелась в щепки, ворот вымок мгновенно. Рванулся, ударил не глядя. Глаза залило, руки не слушались. Вдохнул хрипло и застыл в неудобной позе. Сквозь тёплую липкую муть и шум в ушах доносились отрывистые далёкие вопли. Решают, кому добивать? Новых ударов, однако, не последовало. Сначала ощутил неприятный озноб и тошноту, на смену им пришёл знакомый дикий голод. Приемлемо. Рука на подлокотнике наконец подчинилась – подвижность возвращалась скорей обычного. Отёр лицо рукавом, огляделся.
Оставшиеся верные упоённо грызлись над телом подонка Лиго.
– Острая личная неприязнь.
Все трое обернулись и вытаращились, как на восставшего покойника. Догадаются или спишут на обычную для Изначальных выносливость?
– Официальная причина смерти, – пояснил свою мысль Бааль. Внутренности жгло и выворачивало – чем не повод быть дружелюбней? – И не придётся втолковывать государыне, зачем ваша тёплая компания собиралась вдали от лишних ушей и глаз. Для дуэли народу многовато, для оргии – слишком скромно, зато для кружка заговорщиков – в самую меру. Как вам такое предложение?
– Поверит лжецу и одному из своих тюремщиков? За дураков нас держишь.
Бааль поощрительно улыбнулся. Продолжай огрызаться, Залим, не стесняйся. Ближе поганец не подошёл, наоборот. Его подельники, судя по лицам, бурно обсуждали кое-какие свежие изменения в атмосфере зала, мешающие гордо плюнуть под ноги и уйти. Когда Бааль покинул останки кресла и неторопливо двинулся к троице, дошло до всех.
– Живые должники или мёртвые мятежники?
К неудовольствию Бааля упорствовать никто не стал.
***
С чего вдруг старого скорпиона осенила мысль отобедать в «Крылатом быке», Решка точно не знала, но догадывалась. С дедом в последнее время не стало вовсе никакого сладу – писал кучу писем неведомо кому, принимал посыльных, подолгу запирался с прочими советничками. Объяснять не трудились, но хоть в покое оставляли – облапошить почётный караул или беднягу Альсара было не в пример проще.
Колоритный кабачок «для своих» всегда походил на скрытое в недрах Старого города царство, живущее по собственным законам. Никакие вихри перемен не затрагивали ни его, ни его величественную хозяйку. Год открытия не помнил никто, заведение было принято считать чуть не ровесником Сифра. Расхожее присловье «Когда «Бычок» закроется – город накроется» отражало всю меру народной любви. Сюда захаживал самый разный люд – от нищих бродяг до могущественных вельмож. Первых часто и бескорыстно угощали от щедрот владелицы, а вторых её же капризом могли выкинуть за порог и отказать в обслуживании за любую плату. Кем бы ни была на самом деле госпожа Анни, она могла себе позволить не только завести подобные порядки, но и поддерживать их веками.
Сегодня Сифру ничего не грозило. Символ благополучия никуда не исчез и, как водится, скрывал внутри куда больше, чем можно вообразить снаружи. В том числе и залы для особых гостей, достойные скорее дворца, нежели кабака, пусть и роскошного. С момента выхода из портала затея больше напоминала визит к правящей особе, нежели обычный обед в ресторане. Приём им оказали подобающий, но без малейшего оттенка подобострастия. Дары приняли как должное – дед не поскупился, растряс свои закрома – проводили и усадили за стол, оставив наслаждаться уютом добротной старины. Ни затхлости гробниц, ни музейной показухи, ни бьющей в глаза пышности – всё вокруг дышало той простотой, надёжностью и удобством, какие отличают подлинную роскошь от дутой фальшивки. Возраст многих предметов обстановки Решка затруднилась определить, но виду не подала. Вспомнила только Зоэлевы шуточки про «тётушкин храм» – им «Крылатый бык», полный верных служителей и почтительных прихожан, по сути и являлся.
Напитки и закуски возникли без участия слуг, не вызвав у Решки ни малейшего интереса – от вида пищи её мутило с самого утра, очередное снадобье Нешер она ловко спровадила в вазу с цветами. И поступила верно – к полудню цветы привяли, а тошнота унялась сама, уступив место удивительной бодрости. Эфор тоже не спешил приступать к трапезе, рассеянно налил вина себе и Решке, и цедил по глотку, уставившись в пространство. Зачем было волочь сюда его и уж тем более Дастура?
Дед со жреческой сноровкой вознёс хвалу прекрасной хозяйке, милостивой владычице и прочая, и прочая. Знатную литанию залудил, на одном дыхании.
Тут бы по всему ей явиться – ан нет. Нешер поддержала тост с откровенным скепсисом, Дастур осушил свой кубок и придвинул поближе пару блюд.
– Что ж, садразам, хоть отобедаем прилично.
– Жуй да помалкивай, – огрызнулся Малхаз. – На то и годишься, долмаед.
– Напомните, зачем вы давитесь нашим хлебом, оставив Эблу на попечение наследников? – произнесла Решка самым невинным тоном. Угольная харя прожевала очередной кусок и ухмыльнулась.
– Ради старой дружбы и прелести любовной осады, моя царица.
– Высшие, как вам, несомненно, известно, уважаемый Дастур, чем ближе к Изначальным – тем больше любят покуражиться, – Эфор долил себе вина и покосился на Решку. – Не торопите события. Когда вы лишь зритель, а не участник, таковое желание запросто может возобладать над разумом. И обойтись дороже, чем рассчитывали.
Дастур согласно кивнул и перешёл с долмы на суджук.
– Зрители, участники – кто где, порой не разобрать. А вы от Изначальных вниз через дорожку, потому слушать ваши советы – всё равно, что лить в уши драконью мочу.
– Добрые традиции славной Эблы. Изысканны и искренни, как зад павиана, – Эфор дразнил собеседника вроде бы от скуки, но в словах его чувствовалась поддержка.
Подвеска кольнула холодом – и грызня «совета раритетов» с «учителем танцев» разом схлынула. Тишина сделалась слишком густой, слишком насмешливой. Рядом, совсем близко – Решка прикрыла глаза и попыталась увидеть – бесполезно. Выпалила по наитию туда, откуда ей почудилось движение:
– Как здоровье дядюшки Дамаза?
– Жаловаться не на что, – хищная улыбка, ласковый взгляд в цвет лазуритовому ожерелью. – Слава Хаосу.
Госпожа Анни заняла место во главе стола и укоризненно бросила Малхазу:
– Думал, обижу? Царя вашего за вихры таскала, да мало. Господ министров его тако же. На то и племяннички, с племянницами разговор другой.
Промолчала даже неугомонная Нешер. Дед огладил бороду, ответил осторожно:
– Давно не захаживали, не гневись. Заварил твой племянничек котёл доверху – расхлёбывать все ложки изломали.
– Вижу, – хозяйка оглядела всю честную компанию. – Приборы у соседей одалживать приходится. Весточек не шлёт, а куда сгинул, сдаётся мне, вам лучше знать.
– За чужое не спрашивай, амира, – покачала головой Нешер. – Не мы спровадили. Подвеску с царством девчонке оставил, а радость с собой унёс. До сих пор тоскует.
Решка едва удержалась, чтоб не запустить в старуху кубком. Горазда сказки сочинять! Однако острый взгляд госпожи Анни заметно смягчился.
– Ушедшего догонять – что ветер ловить.
Меззе исчезли, на столе возникла новая перемена блюд. Решка отстранённо отметила из всего изобилия лишь большой поднос с жареным козлёнком в душистых травах и пузатый кувшин с касой. Хозяйка смотрела на ароматный пар, поднимающийся от кушаний, словно пыталась прочесть там какое-то послание.
– Иных хоть привяжи, не удержишь, – нарушил паузу Малхаз.
– Была охота, – госпожа Анни махнула унизанной перстнями рукой. – Покамест довольно тех, кто не торопится в Золотой город. А он не торопится к нам.
– Как бы Золотой город не пришёл, откуда не ждали, – Малхаз подвёл к главному. – Вести с Пустошей долетают либо тревожные, либо откровенно скверные. Совет шейхов теперь состоит из одного Кайса, и это уже не прежний безобидный пройдоха, а сеятель вражды и жнец безумия.
– Судя по его действиям, кое-что от прежнего «я» там осталось, – вступил в беседу Эфор. – К несчастью для всех нас, это существо вполне сопоставимо с княжескими Всадниками не только по силе, но и по степени самостоятельности. Как прочешет Пустоши, явится проведать старых друзей.
Дастур налил себе касы и мрачно усмехнулся.
– Пустоши провернут старый дипломатический фокус – помашут высокому гостю цветами да лягут под Вавилон. Покойнику нужны маги и потомки Лилит, а не головы бывших товарищей в мешке. Будь всё по-вашему – с Сифра бы начал. То, что случилось в Нахаре – целиком следствие прискорбной глупости наследников покойного брата Мансура.
– Если личный мотив укладывается в русло общей миссии и не противоречит воле заклявшего – заклятый сам вправе выбирать, оставить ли от садов пепелище или просто повытоптать розы. Сифр ему бы не отдали сразу – правящая чета не настолько спятила, чтобы начинать завоевания и вербовку с ближних окраин. Здесь нечего ловить и нет смысла собирать народ под знамёна – кого зацепило, давно убрались.
Госпожа Анни слушала, не перебивая. Эфора изучала особенно пристально. Тот отчего-то беспокойно пялился на Решку, только что знаков не подавал. Прочие тоже смотрели странно – да что с ними такое? Решка сфокусировалась на подвеске – больше никакого холода, шёлковое тёплое прикосновение камня успокаивало, глушило тревогу и очищало слух.
– Поистине удивительные известия. Впрочем, мои возможности куда скромнее возможностей Адмира. Если бы пришлось спешно эвакуировать весь город…
– Было бы совершенно непонятно, куда, – Эфору ни заинтересованный взгляд, ни вкрадчивый тон ожидаемо не понравились, поспешил заговорить зубы. – К тому же мои нынешние полномочия весьма ограничены. Подать сигнал – не значит получить мгновенную помощь.
– Будем уповать на милость Хаоса, чтобы до этого не дошло, – Малхаз, несмотря на траурную атмосферу, несколько воспрял духом. – Но нам пригодится любое содействие.
– При условии полной взаимности. Состояние всех городских подземелий не в моей власти.
– Ещё что-нибудь? – дед спросил скорее из вежливости, донельзя довольный исходом визита.
– Пустячок. Государыня Хали справилась о здравии своего непутёвого дядюшки. Сама не ест, не пьёт, бледна аж впрозелень, глаза шальные. Мой черёд узнать по-родственному, – госпожа Анни стала будто выше ростом, ожерелье окутало мягкое, но грозное сияние. – Помалу скармливаете девчонку подвеске в обмен на вражьи тайны?
Решка бурно запротестовала, но её не услышали. Вскочили со своих мест господа и госпожа советники, легли на плечи цепкие ладони Эфора – зачем, для чего, она же научилась всё контролировать!
Вначале увидела лишь размытые очертания огромного шатра. Пахнуло жаром, от густой и острой смеси ароматов закружилась голова.
– Соберись! – напомнил строгий голос Эфора.
Картинка сделалась чётче, удалось зацепиться и разглядеть получше: золотая чеканная розетка под потолком, из которой струились широкие полотна полупрозрачной кисеи. Словно раскрытые лепестки гигантского опрокинутого цветка, они образовывали округлый свод, спускаясь вдоль стен до самого низа. От розетки тянулись червлёные прутья обрамления – точь-в-точь прожилки. На полу – мерцающая голубоватая белизна «текучего» ковра перемежалась с густым грубым мехом разбросанных в беспорядке волчьих шкур. Подбиты чёрным бархатом, когти вызолочены, вместо глаз – удивительно живые огненные опалы. До Решки вдруг дошло, что для обычных волков шкуры изрядно великоваты. Почему-то от этого зрелища засосало в желудке, как от голода. Сглотнув горькую слюну, она попыталась обернуться, но Эфор держал за плечи хоть и деликатно, но крепко.
– Детали, радость моя. Привяжись к ним. Смотри вокруг, пока тебя не видят, чем меньше ты нервничаешь – тем меньше вероятность, что тебя заметят, – он слегка надавил большими пальцами туда, где шея переходит в плечи, указательными ласково поглаживал за ушами. – Не бойся, смотри.
Решке хотелось сбросить чужие руки, вскочить и выбежать вон. Но любопытство пересилило: в конце концов, мало найдется тех, кто откажется подглядеть и подслушать что-то интересное, совершенно не рискуя получить по морде дверью, распахнувшейся не ко времени. Она сосредоточилась и сжала подвеску в кулаке, словно этот булыжник был якорем, привязывающим к здравому рассудку.
Так, по центру комнаты ложе, причем такое, что и впятером переночевать несложно. Невелика редкость. Покрывала сбиты, на них трое, нагишом. Женщина с длинными, спутанными, чуть вьющимися рыжими волосами сидела и с отсутствующей улыбкой заплетала в косички упавшие на лицо пряди, опираясь спиной на грудь и живот бритоголового демона. Он лежал, уткнув подбородок в согнутую руку, и был настолько велик, что вполне взрослая и вряд ли миниатюрная, если судить по длине ног и плечам женщина выглядела рядом с ним ребёнком. Второй демон расположился на краю ложа, спиной к зрителю. Наверное, скрестил ноги перед собой или подтянул колени к подбородку – Решке неизвестны были иные способы удобно устроиться на мягком сиденьи без спинки. Не тронутая загаром кожа, вряд ли высокого роста, но сложен недурно – это все, что можно о нём сказать. Тёмно-русые волосы с заметной рыжиной и лёгкой проседью лежат неровно и не достигают плеч – скорее всего, отросшая короткая стрижка, а не наскоро срезанная копна длинных волос.
Лежащий скривился и процедил:
– Стихийная забава с одной дамой – не основание для дружбы. Пока что я не услышал ничего, что убедило бы меня не пытаться тебя убить.
– Валяй, – негромкий насмешливый голос показался вполне приятным, но Эфор за её спиной отчётливо вздрогнул, а господа советники оживлённо зашушукались. – Сделай подарок Деннице и врагам госпожи. Чем меньше верных Изначальных у её трона – тем слабее Вавилон. Сложно понять – просто запомни.
Женщина пошевелила ногами, откровенно любуясь их длиной, и легонько, будто бы случайно пнула провокатора в поясницу.
– Слова, слова... – протянул лежащий. – Ты предлагаешь нам рискнуть слишком многим ради сомнительных перспектив. Повтори, может, я не расслышал? Ты даже не рвёшься возглавить любую из групп, атакующих защиту Адмира. Ты хочешь отсидеться в безопасности, пока наши лучшие бойцы будут прорываться в город?
– Весьма сожалею, воля госпожи, – отозвался соперник, повернувшись вполоборота. Жёлтые глаза выражали хрустальную, дистиллированную искренность и соразмерное же презрение. Несмотря на отросшую шевелюру, выбрит чисто, волевое лицо казалось смутно знакомым. Но жуткий шрам, пересекающий лоб и перекашивающий левый глаз, Решка наверняка запомнила бы. – И чем сомнительна перспектива получить новую базу и её ресурсы? Опасаешься, что папочка внезапно вернётся домой и надерёт тебе задницу? Или соскучился по Джаганнату?
– Получить-то было бы недурно, – лежащий подергал кистью. Очевидно, рука, на которую он опирался, затекла, а тревожить даму, решившую, что ему подойдет роль диванного валика, демон опасался. – Вопросы вызывает предлагаемый метод. Когда на прорыв одновременно идёт много мелких групп – это риск. Если нападающие будут слабы, их раздавят сразу, как только они окажутся в порталах. Да что там, если эти группы будут состоять из лишенных магии ифритов и недолговечных, достаточно, чтобы на другом конце порталов нашлись Изначальные или их потомки, умеющие управляться с магией. Им не нужно будет даже вступать в бой – достаточно схлопнуть портал, и часть находящихся в нем окажется на исходной точке, а часть – погибнет.
– Ц-ц-ц, слишком долгий отдых от дел за счёт государства, – покачал головой желтоглазый. – Масштабной войне в старом стиле давно конец. Наша цель – Совет. Поредевший, ослабленный, рассредоточенный и на изрядную долю состоящий из даров генетической свалки. Очаровательная суматоха, вызванная кровным зовом Лайлы, в самом разгаре – армия, егеря, все при деле. Но ты совершенно прав, швырять в Пандем откровенный мусор не стоит. Пусть валяется на улицах Вавилона, обращаясь в ценный перегной.
– Про то, насколько слаб нынешний Тёмный Совет, нам известно только с твоих слов, пришелец, – лежащий чуть изменил положение тела и по-хозяйски облапил свободной рукой грудь рыжей, явно не возражавшей против такого положения дел. Для женщины, не единожды дававшей жизнь потомству, грудь у богини была потрясающе упруга и невелика, теряясь в огромной ладони. – Возможно, твой план – ловушка для наивных, ты ничем не доказал, что тебе можно доверять.
– Разумеется. Сплю и вижу, как бы подвести под удар лучшие силы и получить орден за героизм, – желтоглазый тоже устроился поудобнее, улёгся, примостив голову к коленям рыжей. Та попыталась его отпихнуть, довольно вяло и кокетливо, но он ловко прижал её ноги к кровати и принялся рассеянно оглаживать, подбираясь выше. – А моя опала – специально подготовленный спектакль. Ты раскрыл шпиона и предателя. Предлагаю немедленно меня казнить. Только сначала поделись, что предлагаешь ты? Понимаю, Раймир выглядит куда соблазнительней. Народ – покорные бараны, полторы калеки в Совете, покойник у руля. А бесплотная братия поможет скорее нам, чем им, – от сладострастного оскала желтоглазого Решку передёрнуло. – Адинатха будет очень рад гостям, возможно, даже выйдет встретить. А можем и дальше тут сидеть, пока не явится второй мошенник, лет двадцать-тридцать у нас есть, если не больше.
Женщина извернулась, от души влепив «диванному валику» локтем и весьма чувствительно пнув желтоглазого.
– Практика – критерий истины, – властные интонации, певучий мелодичный голос с едва заметным металлом в тембре, тревожным, будоражащим, но не настолько, чтобы быть неприятным. – Чем препираться, как базарные торговки, лучше занялись бы делом. Порог моего шатра в следующий раз переступит лишь тот, кто принесёт мне весть о победе. Безразлично, большой или малой, главное – настоящей. С меня довольно дутых планов и праздной грызни. Убирайтесь вон, оба!
Картинка резко померкла, эхо приказа оставило лёгкую дрожь и покалывание в висках. Хватка Эфора разжалась, перед лицом замаячил глиняный кубок с грубым изображением стеблей тростника. Содержимое пахло вином, травами и мёдом.
– Держи, – госпожа Анни произнесла это таким тоном, что Решка безоговорочно подчинилась.
Напиток оказался куда вкуснее снадобий Нешер, но и коварнее – после пары глотков Решка чувствовала себя так, словно сделала добрую затяжку ганджа. Она примостила кубок на подлокотник кресла и оглядела собравшихся. Нешер и Анни о чем-то шепчутся, но непохоже, чтобы ссорились. На разбойничьей роже Дастура странное мечтательное выражение – того и гляди, слюни пустит. Да и у деда физиономия благостная, не понять, с чего. Она оглянулась – Эфор продолжал стоять за креслом, как стражник, разве что руки убрал с её плеч на обтянутый вытертым бархатом подлокотник. И то же странное выражение на красивой физиономии, хотя, конечно, до деда с Дастуром далеко. Те размякли, как масло на солнцепёке, а этот наоборот, напрягся и бледный, словно поднятый покойник. Впрочем, красивый мужик, что так, что эдак, пожалуй, даже хорошо, что предпочитает своих собратьев по полу – не хватало еще вляпаться в очередной романчик.
Она закинула руку за голову, нащупала тонкие пальцы, чуть сжала. Демон склонился к ее уху:
– Да, маленькая царица?
– Что с ними? – Решка дёрнула подбородком в сторону деда с Дастуром. – Довольные, как женихи на свадьбе. А ведь ничего хорошего мы не услышали, наоборот... если попрут на Адмир, то и нам несдобровать.
– Ваша богиня, – Эфор щекотно фыркнул ей в ухо. – И её нагота.
– И что? – Решка искренне не понимала. – Уж эти-то два бандита на своём веку на голых красоток насмотрелись. Ты б видел дедов гарем, там на любой вкус девицы. Не в упрек божеству, но до дедовой любимицы Амины ей далековато, разве что голос приятнее.
– Ты женщина, маленькая царица, – Эфор заговорщически хихикнул. – Тебе не понять.
– Не слепая же...
– Её каждый видит по-своему, если бы тебя влекли женщины – поверь, ты рыдала бы от восторга, увидев идеальную возлюбленную...
– Не похоже, чтоб те двое видели в ней какой-то идеал. Каждый к себе тянул как простую девку – что верзила, что тот, со шрамом. И препирались меж собой, будто без неё начали, – Решка подавила смешок. – А она их как котов с рыбного прилавка! Кто они?
Эфор ответил уже безо всякого веселья:
– Изначальные. И спятившие. Как с ней обходился Денница, ты видела. Бритый великан – генерал Мастема. Покопайся в свитках, найдёшь уйму интересного. Второй – новое увлечение богини, вернее сказать, забытое старое. Закадычный и подколодный дружок твоего деда и всей шейховской братии, бывший адмирский визирь.
– Твой отец? Сразу и не узнать, – Решка удивлённо повернула голову и встретила мрачный и злой взгляд Эфора.
– Увы, он. Где его так перепахало, один Хаос знает. Жаль, не насмерть, – демон коснулся собственного шрама на щеке, словно тот до сих пор мог болеть. Решка, повинуясь мимолётному порыву, крепко сжала пальцы Эфора. Тот прикрыл глаза в знак понимания и благодарности.
– Ты смотри, прилип господин учитель, никак кресло царицы ему чем намазано? – Дастур, чтоб его осью Веера по затылку хлопнуло. Ткнул деда локтем в бок, заставив вынырнуть из сладостных грёз.
Решка ослепительно улыбнулась старому пройдохе.
– Прошу не отвлекать от важнейшего дела – мы спорим о том, какое имя дать нашему первенцу! И вы изрядно снизили шансы, что малыш будет назван в вашу честь, – полюбовалась обалдевшими лицами Дастура и дедули, подмигнула Нешер и Анни и снова повернулась к Эфору.
– Он же Изначальный, почему не избавился от шрама? Даже обычные целители-демоны сводят рубцы от ожогов буквально парой заклинаний! Да что там, если повреждения свежие, хватит и амулета из недорогих – в детстве я обожала крутиться возле плиты и путаться под ногами у кухарки, то таскала свежие котлетки со сковороды, то клянчила пенки от варенья, так что обжигалась постоянно. Если бы не эти амулетики – их всегда держали в корзинке на кухне – то была бы вся в шрамах.
Эфор потрогал щеку и криво ухмыльнулся.
– Это не те шрамы, маленькая царица. Когда увечье наносится магией, боевым заклинанием или проклятием, от амулетов с кухни толку не будет. Целитель, даже очень хороший, поможет не остаться калекой, но полностью следы убрать не сумеет. Если бы не медики Мора, той стороной моей рожи, в которую прилетело брошенное папашей пресс-папье, можно было бы вызывать выкидыши и пугать детей – потому, что к тяжеленной дуре из золота и нефрита прилагалось небольшое отеческое проклятие. Кабы не оно, на мне уже через год не было бы ни малейшей метки.
– Ох и невзлюбил кто-то твоего отца. Впрочем, не могу винить, у меня от него мурашки по коже. Видела давно и мельком – вельможа как вельможа, морда хитрая, плевка просит, – Решка не очень понимала, чего вдруг разболталась, но не на площади да при народе, среди своих же. – Пафос, парча, бакенбарды дурацкие. Все с дедом запирались, только кальянный дым из-под дверей. Добродушный такой был, вальяжный – а это… – она зябко дёрнула плечами. Хотела продолжить, но на смену прежней неприятной мысли тут же пришла более интересная. – Уж не потому ли ваш владыка и раймирский с начала времён хромые? Ну точно! Повздорили из-за рыжей да передрались до увечий, – Решка всё-таки не выдержала и хихикнула.
Нешер молчала и одобрительно улыбалась.
– Ты что ей дала, госпожа? – дед обеспокоенно покосился на Решку. – У нас новая беда на пороге, решать надобно, как быть и что делать, а девчонка резвится вовсю. Не к добру это.
– Пусть приходит в себя, не трогай её, – госпожа Анни махнула округлой рукой, зазвенели многочисленные браслеты. – Адмирским всё доложат без твоей отмашки, – она остро глянула на Эфора. – Наши мальчики и так готовят бойцов, на Пустошах немало любителей побаловать, так что зря пугать тарайин и других Вавилоном нам не с руки – больше воинов, чем есть, из воздуха не появится. Не пыхти зря, жрец, что будет – то будет, Хаос милостив к тем, кто не теряет головы.

Jack of Shadows, блог «Pandemonium»

Глава 3, в которой Новый Вавилон радушно принимает нежданного высокого гостя

Читать?Город утопал в садах – они встречали входящих первыми, приглушали палящий зной пустыни и дарили живительную тень. Раскалённый воздух пропитывали чарующие ароматы множества цветов. Взбудораженные предвкушением чудес толпы текли к воротам, не в силах противиться чарам Вавилона. Новая жизнь, свежая кровь. Без них любые архитектурные изыски – лишь декорация, гигантский каменный труп. Он откинул капюшон, подставляя лицо прикосновениям ветра, и жадно вдохнул золотистое пьянящее марево. Вот что кружит голову сильнее вина в фонтанах и весёлого смеха женщин. Отчётливая, неуловимая – среди нагретого мрамора и пряной смеси смол, навевающих воспоминания о храмовых благовониях. Свобода старого мира. Впечатляющая симфония для всех инструментов восприятия, стирающая границы между ними.
Прежняя планировка воссоздана до мельчайших деталей, идти по улицам можно хоть с закрытыми глазами. Но лучше не стоит – плата за беспечность здесь была несколько выше, чем в любой столице. В кольце древних стен прежние ходульные законы заменял один-единственный.
Пёстрое многоголосие шумных площадей, беспокойное движение повсюду. Искристая суета с наступлением ночи не утихала, наоборот, жарче разгоралась вместе с непременными кострами в честь богини. Он мог бы найти виллу или остановиться в гостинице, благо не всех устраивал первобытный уют в Садах Великой. Но было в этом нечто освежающее, бодрящее. Пару раз его уже пытались убить – атмосфера мира и всеобщей любви ничуть не мешала резать кошельки и глотки. Прятаться он не собирался, сейчас легко мог бы повторить маскировочный трюк хромого шельмака. Но к чему уподобляться? Пусть заметят, пусть явятся. Приди и рискни. Вавилонская госпожа наверняка внимательно следит за ним с тех пор, как он вошёл в ворота. Где она, там и свита. Камерный спектакль «Вазир-бродяга и город тысячи соблазнов» должен прийтись Лайле по вкусу. Если уж принц-консорт из выгребной ямы её устроил. Хотя следовало отдать должное – сотни лет заточения пошли на пользу прощелыге, избавился от сиропных манер и ложной скромности. И если судить по выкрутасам, единственной печатью на нём нынче оставалась лишь печать безумия.
Метким броском в заросли знаменитого раймирского сорняка отправился измятый стебель, пришлось сорвать ещё один цветок.
– Ай, эфенди, плюнь! Плюнь, тебе говорят! Не то худо будет! – попрошайка, вертевшаяся неподалёку уже около четверти часа, осмелилась приблизиться и с любопытством наблюдала, как он с видимым удовольствием разжёвывает нежные лепестки. – Пустынную розу зверь не ест, птица не клюёт, а ты уплетаешь за милую душу, будто больной верблюд!
Нашла, наконец, к чему прицепиться. Однако это даже забавно. Он ответил вежливой улыбкой, помня о своей роли скромного паломника, но доброхотному совету не последовал. Ему нравился терпкий сок и сладкий аромат цветов олеандра. Ифритка тоже была недурна – если отмыть и причесать.
– Меджнун! – припечатала пройда и бесцеремонно ухватила его за рукав, звеня тяжёлыми браслетами. – Вольно ж тебе травиться посреди садов Великой. Какая печаль заела такого важного эфенди? Дай руку, не бойся. Всё расскажу без утайки – как верх брать, куда поворачивать…
– Э, да я сам тебе погадаю, красавица! Ждут тебя пустой карман да холодный зиндан, если вовремя не свернёшь с кривой дорожки, – глядя в бесстыжие жёлто-зелёные глаза, аккуратно извлёк руку девушки из-под своего плаща, а во вторую вложил шеол. Усилием воли удержался, чтобы не разделить вкус «пустынной розы».
– Проваливай!
Гадалка расхохоталась. Игриво толкнула бедром в бедро, пёстрые шёлковые лохмотья на полной груди затрепетали, от пышных юбок поднялось небольшое облако пыли.
– Какой сердитый! Ещё свидимся, эфенди! Эхейе!
Клюнула ладонь, как курица зерно, и спешно удалилась – глянул через плечо, не смог различить соблазнительный силуэт. Дура дурой, а опасность чует.
Устроился поудобнее, прислонившись спиной к нагретому камню, и смежил веки. Дремал чутко, вполглаза, потому не пропустил момент, когда вокруг стало слишком тихо. Знакомая вонь, новые оттенки: прогорклое оружейное масло, горелые чуть подгнившие потроха, давно спёкшаяся кровь пополам с ржавчиной.
– Раньше из твоих подвалов пахло опрятнее. Сточная канава жизни сделала тебя неряхой.
– Не сметь! – особо ретивый десятник не выдержал. Ещё бы, такое безобидное нечто, смехотворный побродяжка, стиравший платье в винном фонтане, а сушивший на ветках, пока объезжал очередную сведённую с чужого двора кобылку. Мозголомов поровну с фокусниками, серьёзно? Бааль фыркнул и открыл глаза:
– И вам не хворать. Располагайтесь без чинов, прошу вас. Сыграть не желаете?
Мастема молча изучал противника. Что ж, бодливому быку в утешение лишь забор покрепче.
– Приятно ведь, когда воля госпожи совпадает с твоей собственной? Принесёшь мою голову на блюде – прекрасный дар любви и верности.
Блюдо Бааль извлёк из воздуха и метнул под ноги. Сверху приземлилась пара костей из того же старого золота: единица и двойка, три крошечных чёрных бриллианта замерли, глухо поблёскивая.
Мастема нахмурил высокий лоб, кивнул подручным. Схлынули, застыли поодаль.
– Разве что на пару орешков. Что взять с шулера, – улыбнулся одними губами. Серые глаза блестели холодно и жадно, как пыточные свёрла. Если бы мог – вонзил бы парочку, наматывая волокна плоти на острые грани, следом раздробил бы кости… Ничуть не переменился.
– Понимаю, поддержать тебе нечем, – сочувственно покачал головой Бааль. – Прости, хватил лишку. Будь по-твоему, орешки так орешки. Но чур, весь кулёк на кон.
– Зубы обломаешь, – Мастема сел напротив и взвесил кубы на ладони. – Даром-то взять – больше выгоды.
– Выгоды больше, почёт другой, – Бааль равнодушно наблюдал, как Мастема изучает кости. – Всего один бросок, добрый амир, – вдруг повезёт?
– В щель твои фокусы, – Мастема с силой швырнул кости обратно. – И трёп туда же.
На мысленный приказ никто не отозвался – половина олухов тщетно пыталась удержать рассыпающийся защитный купол, пока другая давилась едким серым дымом, выкашливая его вместе с хлопьями сажи. Мастема вскочил на ноги, резко схватившись за щеку. Бааль улыбнулся, заметив нечто весьма лестное в глазах противника.
– Зубы беспокоят? – скорлупки остальных орешков трескались одна за другой, обнажая спелые ядра. Упоительная карусель оттенков. Суть личности на пороге посмертия выходит на первый план.
Зрелище определённо стало бы новой сенсацией, однако болевой порог раймирского мясника всегда был излишне близок к дубовым бессмысленным скотам. Где-то между гулем, орком и Князем. Но благодаря этому подарку природы любезно успел восстановить равновесие и пикантно разозлиться.
– Двойка, – Бааль махнул рукой в сторону скрытых травой кубов. – Не взыщи, добрый амир, воля Хаоса. И старый обычай – мечи, коли взялся. Наша прелестная судия сие удостоверила. Благодарю за игру. При случае непременно повторим.
***
Ни один вечер здесь не обходился без игрищ у огня. Как только спускалась ночь, повсюду загорались костры, и самый большой полыхал на дворцовой площади. Поляна в чаще и пляшущее на ней исполинское пламя – что может быть более манящим и чарующим в густом мраке первобытной тьмы? Бааль старался держаться подальше от дворца – Вавилонская госпожа могла счесть, будто он покорно топчется у порога. Но после стычки с Мастемой решил уступить искушению – и слетавшимся к огню, и разжигавшим его стоило напомнить: даже прирученные чудовища не безопасны.
Народу набежало преизрядно, острая вонь предвкушения временами заглушала буйство цветущих джунглей и запах жареного мяса. Подогретые выпивкой компании, парочки, такие же одиночки, как он сам, – все были погружены в свои нехитрые занятия, но определённо чего-то ждали. Бааль присел на бортик фонтана, извлёк из воздуха кубок – не помешает промочить глотку. Черпать побрезговал, поднёс к струям, брызжущим из отверстых вараньих пастей, и, когда полилось через край, отпил. Аромата почти нет, но вкус превосходно ярок и свеж – зелёные хрусткие персики и молодой подземный мёд. Никакой известковой кислятины. Недурно, Лайла.
Сложенный по всем правилам костёр выглядел поистине грандиозно, как священный идол – для полноты сходства к подножию даже натащили цветов. Что внутри, стоило разглядеть повнимательней, истинным зрением. Совершенно особые поленья – вот откуда эта фальшивая нота. Липкий смолистый страх, тупой животный ужас приговорённых. Бааль сделал ещё пару глотков и облизнулся.
Рядом какой-то бродяга – совсем молодой парнишка, не старше Берита – шумно хлебал прямо из фонтана. Бааль снисходительно наблюдал, как раздуваются худые бока, затем ткнул свесившееся через бортик тело в поясницу носком сапога. Тело вяло лягнуло в ответ и обернулось, утирая рот.
– Эта жопа не продаётся.
– Скажи, любезный, почему костёр до сих пор не запалили? Чего ждут так долго?
Юнец фыркнул, смерил Бааля оценивающим взглядом и ответствовал без всякого уважения:
– Ты что, с Золотой Шахны упал? Луну не видишь? Младшая хозяйка шабаша ищет нового мужа.
Бааль кивнул в знак благодарности и потерял всякий интерес к собеседнику. Полная луна и впрямь была отчётливо видна в ясном небе. Но словоохотливый поганец не унялся. Фамильярно стукнул кулаком в Баалев кубок и заявил:
– Выпьем за мою наречённую, папаша!
Бааль добродушно ухмыльнулся и поддержал тост.
– Вдруг выберет, да не тебя?
– А кого ж ещё-то? Я тут один такой красивый, – мальчишка горделиво подбоченился и подмигнул. – Не занимай очередь, старые кости хороши для шарбы, а не для ложа дочери Богини! Знатный у тебя стаканчик, где подрезал?
Многообещающий юнец. В родном Сифре лет через пятьдесят окончил бы свой славный путь в тележке мусорщика. Здесь не доживёт до конца недели. Так почему бы не придать остатку его жизни немного смысла?
– Что, нравится? – Бааль вновь наполнил кубок, отпил и протянул мальчишке. Тот ухватил подношение цепко, как обезьянка, совершенно завороженный блеском рубинов и золота. – Славный будет подарок твоей невесте.
Парень издал радостный вопль, потом воровато огляделся, спохватившись.
– За удачу! – осушил кубок и поплёлся прочь, пока странный собутыльник не передумал или не потребовал чего-нибудь сомнительного взамен.
– Береги себя.
Бааль проводил его взглядом, и всё с той же добродушной усмешкой наблюдал, как мальчишка пару раз споткнулся и чуть не упал в чей-то костёр. Шальвары занялись охотно, а крики и попытки потушить, не выпуская из рук кубок, вызывали только хохот – откуда пирующим знать, что бедолага не смог бы избавиться от драгоценного подарка, даже если бы очень захотел. К тому же бегущий и истошно вопящий живой факел – чем не развлечение? Никто не дёрнулся помочь, когда парень с разбега влетел в основание костра, ударился головой об одно из толстенных брёвен, да так и остался там, нелепо скрючившись. Отвернулись и забыли, здесь не принято сосредотачиваться на подобных вещах слишком долго. Костёр, к неудовольствию Бааля, не вспыхнул – треклятый мальчишка не сгодился даже на растопку. Но приятное разнообразие всё же внёс.
Разгул вокруг неумолимо набирал обороты – в ожидании главного события добрые вавилонцы времени даром не теряли. Музыка, нестройное пение, шумные пляски, охи и вздохи тех, кто не стал рассчитывать на благосклонность хозяйки шабаша и нашёл себе пару попроще. Чем сильнее Баалем овладевали скука и отвращение, тем отчётливее ощущалось покалывание в кончиках пальцев. Какой там шабаш – попросту бардак, зловонное месиво пьяных случек среди мусора и объедков.
– Я говорила, ещё свидимся, эфенди, – Бааль обернулся и встретил насмешливый взгляд давешней красотки-попрошайки. Умыться и привести себя в порядок для гулянки вертихвостка не удосужилась, скорее наоборот – на щеке пятно сажи, волосы растрёпаны, юбки смяты, подол заляпан. Наверняка вовсю пророчила по кустам хмурое утро всем желающим.
– Что ж, награду отработала честно, – не стал и пытаться скрыть раздражение. Навязчивость в женщинах или мужчинах он презирал одинаково. – Чего ещё тебе надо?
Гадалка рассмеялась и взглядом указала на костёр.
– Того же, чего и тебе. Полешко-то подкинул, да сырое попалось, не занялось без доброй искры.
Бааль прищурился – странные речи для трущобной потаскушки. Девица подошла ближе, заглянула в лицо, словно пытаясь прочесть в нём что-то, известное только ей. Ответил нарочито небрежно, не выходя из роли приезжего:
– Да говорят, неможно жечь, покуда здешняя царевна не выберет себе мужа на ночь.
Замарашка забавно сморщила носик, глаза вспыхнули в полутьме, впитав все оттенки окружающей зелени. Ухватила за рукав, будто увлечённый игрой ребёнок.
– А ты мог бы, эфенди? Изождались, все зенки проглядели. Вдруг не придёт – бывало всяко. Перепьются, перелюбятся, а её нет. Капризная стерва.
Бааль хмыкнул – женщины редко отзываются друг о друге с искренней похвалой. Девчонка восприняла это по-своему – обвила цепкими ручками, уткнулась в грудь и пробормотала неожиданно кротко:
– Ты можешь, эфенди, я знаю, я вижу. Зажги костёр. Пусть горит. Просто горит здесь. Для меня и для тебя.
Пламя с торжествующим рёвом взлетело вверх по брёвнам под приветственный вой толпы и отчаянный, безнадёжный – и неслышный никому, кроме – вопль изнутри костра, быстро рассыпавшийся на отдельные задыхающиеся хрипы. Исполинский столб огня словно стремился расплавить небесный свод и поглотить обитаемый мир. Жадно тянулся во все стороны разом, щедро разбрасывал искры и метко стрелял угольями. Ближние стоянки полыхали вовсю, многие добрые горожане уже катались по земле, ломали кусты и разбивали головы о камни мостовой и бортики фонтанов.
– Лучшего и желать нельзя, правда? – повинуясь мимолётному порыву, подхватил девицу на руки. А она словно того и ждала – крепко обняла за шею и рассмеялась. Нежно, слегка безумно – и щемяще знакомо.
– Далеко ль нести собрался, эфенди?
– А куда прикажешь, царевна.
Притворщица поцеловала Бааля в висок и ловко спрыгнула на землю. В очаровательной взбалмошной головёнке только что дозрела очередная шалость – и его твёрдо вознамерились взять в подельники. Куда и зачем – какой смысл спрашивать, если ответ находится на расстоянии вытянутой руки? Он лишь едва слышно окликнул девчонку по имени. Она одарила его лукавой улыбкой и потянула за собой в арку портала.

Ждал чего угодно, вплоть до ловушек – но плутовка вновь его удивила. Мириады магических светильников поначалу почти ослепили, пришлось накинуть капюшон, но в толпе его замешательства никто не заметил. Народ постоянно прибывал, многие поначалу выглядели куда более оглушёнными и обескураженными, но быстро приходили в себя – добрые горожане порой готовы восстать из мёртвых, лишь бы не пропустить дармовое развлечение.
Бааль бегло оценил обстановку и недоумённо приподнял бровь – они стояли посреди руин. Расчищенных, подновлённых, но заранее проигравших в сражении с вавилонским буйством зелени. Девчонка никуда не делась, и, хотя с виду это он вёл её под руку, направление определяла она. Хорошенький дуэт – бродяга и гадалка. И не самый колоритный в этой кунсткамере – сюда пускали даже нежить и гулей, причём эти ржавые звенья пищевой цепочки умудрялись мирно соседствовать друг с другом. Присутствие Изначальных в периметре придавало атмосфере особую охотничью прелесть. Морочить малых приятно – как бывает приятно раз в триста лет хлебнуть самого дешёвого ледяного пива в жаркий полдень. Чтобы уже к обеду пуститься на поиски чего-нибудь более интересного.
– Слегка припозднились, – глаза девчонки озорно блестели. – Но это ты виноват, эфенди. – Знакомцев ищешь?
– А что искать, сами найдутся, – плутовке нравилось его дразнить, ему – делать вид, что поддался.
По обрывкам мыслей и разговоров догадался, что тут затеяли. Храм Правосудия? Юмор с душком, идеи – и того хлеще, но оголодавшим без магии бедолагам любые помои в радость, любые басни по вкусу. На старые-то дрожжи лить – много ума не надо. «Богиня вернулась, и славен дом её – всё сущее». «Всематери нет нужды тешить гордыню, видя везде лик свой». «Праведный суд Вавилона открыт всякому».
Бааль скривился, его спутница хихикнула: мимо проволокли статую. В чём именно и перед кем провинилась мраморная красотка – понятно. Чей-то постельный капкан сработал вхолостую. Голову и конечности отбили безобразно, получившийся обрубок теперь только в пыточной поставить. Следом семенил Мальфес, старый извращенец никогда не умел вовремя остановиться – и, судя по роже, в этот раз только страх перед патроном хоть как-то сдержал его порывы. Любопытно, помощник главного зодчего – и защита, и орудие казни. Сам Лучезарный руки не приложил, как и его возлюбленная. Парный трон был пуст, но патриоты державы иллюзий видели всё в уютном свете дозволенной истины и особо не волновались.
Мальфес или не узнал его, или попросту не заметил – красовался перед съёмочными кристаллами, опьянённый реакцией толпы.
Следующее блюдо подали незамедлительно. Невзрачные безликие типы в нарядах заезжих гуляк – наёмные убийцы или лазутчики, с высокой вероятностью второе. И самой мирной державе не обойтись без коварных вражеских шпионов. Сопровождала их высокая фигуристая темноволосая девушка. Платье-сетка в пол и длинный белый плащ, небрежно накинутый на плечи, придавали ей вид капризной принцессы, сбежавшей на свидание прямо с бала.
Народ встретил её восторженным рёвом – Цейя, прелестный лик справедливого суда Всематери, милосердная госпожа формы вещей. Бросила взгляд в сторону пустого трона, по лицу пробежала тень недовольства. Обошла вкруг преступников, внимательно изучая каждого.
– Скажите доброму народу, зачем вы явились в город?
На опоенных или зачарованных жертвы не походили, тот, что был постарше, бойко ответил вопросом на вопрос:
– Действительно, зачем бы? По телевизору или в Сети глядели, так может, сюда бы и не попали…
– Скажи хоть, в чём вина, добрая госпожа. За чьи грехи помирать-то? – слаженно работают, только по чьему сценарию. – Или дальше, как на таможне? Про запрещённые предметы и вещества потолкуем?
– Амулеты защитные от лихих людей, антидоты – а как без них в любой поездке? Умял неведомую плюшку с голодухи – и вместо достопримечательностей стенами уборной любуйся, – ворчливо подхватил напарник.
В толпе раздались смешки – комичная парочка балагуров не спешила каяться и сознаваться.
– Я бы рада вам поверить. Такие бравые ребята, такие смелые… – девушка погладила старшего по щеке. – Но вас взяли при попытке связаться с руководством.
– Неправда ваша, мы дядюшку вызывали! – звонко крикнул младший. – А что дядюшка в Адмире живёт – то не преступление. Тоже приехать вот хотел, надо ж обсказать старику, где лучшие кабаки да бордели, – тц-ц, слабая импровизация, хотя защита нападением и уход в клоунаду – излюбленный адмирский стиль. Понятно, отчего их не сдали мозголомам сразу.
Цейя удвоила ласки, сделалась сама нежность и понимание:
– А как зовут бедного старенького дядюшку, у которого такие заботливые племянники? У него же есть имя, малыш?
На лице старшего напарника отразилось отчётливое «Молчи, дурак!», но что он мог противопоставить чарам дочери Лилит?
Дурак не смолчал, а Цейя грустно улыбнулась.
– Полный тёзка, да? Хороший дядюшка, находчивые племянники. Пожалуй, мы вас отпустим. И в самом деле, какие-такие секреты вы могли бы выведать? Вы же добрые и безобидные парни…
Выкрики в толпе стали громче, в Новом Вавилоне шпиков звали по-старому, и Цейе это пришлось по нраву. Щеки её порозовели от удовольствия, она хлопнула в ладоши:
– Бегите, крысятки, вы свободны!
Одежда арестантов ворохом осела на помост, в ней с отчаянным писком что-то копошилось. Цейя поддела край куртки, и две упитанные чёрные крысы ринулись прочь.
Началась азартная ловля «адмирских крысюков», с гиканьем и прибаутками. Цейя удовлетворённо оглядела поднятый переполох и устроилась в тени обломка колонны, закутавшись в плащ. Казалось, ей чего-то недоставало.
Куда подевалась плутовка, Бааль в общей суматохе не заметил. И эта перемена оказалась не единственной – парный трон больше не пустовал.
Венценосная чета, наконец, пожаловала – и в каком же насладительном виде! Государь Денница будто прямиком с поля боя – камзол изодран, голова в бинтах, взгляд болезненно-ясный. И очень скверный. На месте лекарей Бааль бы первым делом предложил скрыть подобное разоблачительное безобразие повязкой. Судя по ширине зрачков, Лучезарный пошёл по стопам братьев-мировращенцев и просто запил контузию чем-то убойным. А может, Рыжая подсобила. Сама целёхонька и довольна донельзя. Кровь и грязь на платье выглядят очередной прихотью модельера. Цейя даже не потрудилась изобразить дочернее беспокойство и тихо исчезла. Инсценировка? Добрый народ такими вопросами не задавался. «Кто? Как? Почему?» – никакого терпения, желай правители полной приватности, так не явились бы вовсе.
– Сегодняшний день печален для меня и радостен для Вавилона, – голос Люцифера звучал гулко и скорбно. – Наш верный друг и давний соратник оказался подлым предателем. Но он не достиг своей цели: я всё ещё жив! Ибо я тот, кто я есть – и вы знаете, кто я. Не по лживым наветам врагов, по правде жизни, что сейчас перед вами без прикрас. Я мог бы скрыть свою горечь – но злодей угрожал не только мне. В безумии своём он посягнул и на жизнь той, что для всех нас дороже собственной!
Бааля перекосило от непреодолимого отвращения. Благо посреди импровизированного митинга в поддержку чудом спасшегося избранника богини можно было позволить себе что угодно. Под дружное скандирование жертв пропаганды сожрать ближайших соседей и сплясать нагишом – как нечего делать, никто не заметит. Хотя страдающая дева-держава, возможно, и оценила бы.
– Советник Маркос! – из нежных уст Лайлы приговор прозвучал как приглашение. Тишина вокруг сделалась гробовой.
Действительно ближний круг полутора государей. Отец-основатель ведомства кшатри, создатель идеальной машины порядка и воздаяния. Бааль питал к Маркосу нечто вроде уважения даже после его участия в провальной раймирской афере Лайлы. Маркос сумел скрыться от гнева Адонаи, одурачить егерей и медиков… Хорошо, Самаэль тогда всё же послушал мудрого совета и принял лишь тех, кто годился на роль безопасной игрушки, потому Маркоса отдали на потеху Третьему отделению. Подарок недолго радовал Аластора – на одном из допросов поставил настолько мощный ментальный щит, что навсегда похоронил под ним свой разум.
Бааль напряг истинное зрение – тц-ц-ц, не бережёт себя государь, похоже, попал под один из коронных боевых номеров Маркоса, чуть меньше везения или сторонней помощи – и скальп Люцифера пошёл бы на сувениры. Маркоса доставили вместе с креслом. Никаких пут, кандалов или сдерживающих заклинаний, никакого конвоя. Расслабленная поза, спокойное лицо, венок в волосах – небрежный штрих к портрету упорствующего злодея. Торжество во взгляде мрачное, отчаянное. Даже Лайле от него достались лишь печаль и презрение, какого заслуживала бы дешёвая шлюха, пойманная с сонным зельем возле подноса с бокалами. На собственную казнь как победитель – старина Маркос верен себе. Сейчас ему вряд ли больно – телом он почти не владеет, а в сознании остаётся силой воли и милостью Хаоса. Цветущая дрянь пустила глубокие корни, и, скорее всего, успела добраться до лобных долей – полупарализованная жертва куда удобней бодрой и разговорчивой.
Тянуть драматическую паузу дальше не стали, иначе пришлось бы глумиться над коматозником или трупом.
– Вина твоя тяжела, но ты ещё можешь искупить её, – судя по преувеличенно чёткой дикции, Люцифер сдерживался из последних сил. «Топиар» – трюк старый и эффектный, но скачки роста зависели не только от движений жертвы, но и от воли заклявшего. Денница и тут нашёл способ выгулять свою манию. Сквозь беднягу Маркоса прорастала «Утренняя звезда», неистребимый раймирский сорняк-паразит.
– Если ты примешь наше прощение и обязанность более никогда не предавать Вавилон – мы вновь назовём тебя своим другом.
Не нахлобучили бы «топиаром» – прямо здесь рискнул бы закончить начатое. Лайла, несомненно, могла помочь ему – но что бы выиграла от замены? Сейчас демонстрировала типично женское кокетливое безразличие. Позы принимала отменно соблазнительные и примеривалась добить неудачливого поклонника. Но Люцифер успел первым.
Рваные неряшливые линии изуродовали щёку приговорённого, и финальный штрих вызвал последний отчаянный всплеск жизни. Маркос уже не мог толком ответить, но умудрился послать всех подальше да поглубже без слов. Ненасытная зелень поглотила его в считанные мгновения. Затянула, заплела, алыми цветами заполонила – и новый шедевр для садов богини был готов.
Толпа постепенно впала в странное оцепенение – ни криков одобрения, ни воплей ужаса. Передние ряды и вовсе походили на сборище сомнамбул. Подойдут ближе – и голодная воронка затянет их с концами. Лайла осторожно коснулась руки Люцифера – тщетно. Привычки путать паству с пищей за Денницей ранее не водилось, но когда и начинать, если не теперь.
Бааль без помех преодолел расстояние до цветущей фигуры и старался выглядеть как можно беспечней – для пущего эффекта принялся насвистывать простенькую мелодию идиотской песенки про козла и деву. И подчёркнуто не обращал внимания на пристальный взгляд Лайлы.
В полном молчании срывал цветок за цветком, пока не почуял, что хватка Денницы ослабла – добрый народ встрепенулся и начал помалу приходить в себя. К подножию трона Бааль шёл, уже сопровождаемый положенными шепотками, охами и вздохами. Ещё бы, новое действующее лицо в спектакле, какой-то прощелыга обнёс труп предателя и лезет преклонять колено с охапкой сорняков!
– Яркие цветы, проросшие на отравленной почве, – пустяк, – весело и зло произнёс Бааль. – Будь у меня богатая держава, несметное войско или верный клан – отдал бы всё. Но какой дар может преподнести безродный бродяга той, у чьих ног весь мир?
Не выпуская букета, уселся на нижней ступени тронной лестницы.
В чертах Лайлы появилась мягкость, лёгкий румянец окрасил щёки – казалось, о раненом избраннике она позабыла напрочь, и пара-тройка ответов на риторический вопрос у неё нашлась бы. Денница наконец очнулся и перестал походить на собственный надгробный памятник. Голос обрёл живые едкие интонации, хотя звучал вначале через силу.
– Вино Вавилона играет со слабыми злые шутки. Милостыню раздаем у дворца в новолуние, а ты явился в суд.
– Не по вашим щедротам тоскую, не по вам сгораю свечой и сохну, как полынь на солнце, – отрезал Бааль, состроив оскорблённую мину. – А на площади раздавайте кому угодно, лишь бы по согласию и лошадям не в испуг.
Не подозревавший о своём чудесном спасении добрый народ принялся шумно упражняться в остроумии, чем не добавил государю душевного равновесия. Голова у него наверняка раскалывалась, несмотря на принятые зелья, – Бааль наградил противника омерзительно широкой улыбкой и принялся ощипывать цветок из букета, изображая популярное в народе гадание.
– Не гневи богиню, – Люцифер устало махнул рукой. – Ступай проспись.
– От пригласит она в свои чертоги – так непременно. До утра проспимся, с огоньком да с оттяжечкой. Вам-то с таким увечьем теперь на покой, к лекарям. Иное неможно – здоровью вред и богине лишние заботы.
– Запахнись, лайдак, куда вывалил! Блох натрясёшь, шелка загадишь... Язык длинный, поганый, по нему венец карьеры тебе – шут да золотарь. Но воров не привечаем – на пиру поймает кто за руку, зашибёт вгорячах. А в нужниках сам задавишься – вору ж хоть дерьма, а даром.
– Прав государь, – Лайла обворожительно улыбнулась, всё внимание моментально оказалось приковано к ней. Знакомый тон, знакомые приёмы. Стиснула нежной ручкой плечо Люцифера – так зажгло страдальца, аж из образа выпал, и продолжила. – От чистого сердца и слова в дар принять не зазорно, а ты говоришь – и лжёшь, не своё берёшь – и портишь.
– Что испорчено – то выправлю. В остальном суди как знаешь, госпожа, – Бааль принял истинный облик и швырнул букет к подножию трона – цветы вспыхнули на лету, и вместо них во все стороны брызнули и покатились по ступеням крупные огненные опалы.
Люцифер откинулся на спинку трона и смежил веки – вряд ли кто заметил в мимолётном взгляде обещание скорой расправы. Народ резвился вовсю – узнали, сволочи, помнят. Комментарии и клички сыпались, как горох из дырявого мешка, Баалю показалось, что он узнал звонкий голос паршивки Хулюд – кто ещё мог так гордо приветствовать «вазира Меджнуна»?
Лайла поднялась во весь рост – парочку признаков несомненного одобрения устроенного балагана и своей персоны Бааль и без того прекрасно разглядел в шелках лифа.
– Место прошлому – за порогом, будущему – за поворотом. Такова моя воля и воля владыки, – смотрела рыжая стерва отнюдь не на соправителя. – Вавилон примет всех, кто готов отдать ему свою верность. Огненные камни были символом моих слёз, но сегодня это слёзы радости. Разделите же их без стеснения!
Слишком прекрасна, чтобы меняться. Дармовые опалы вмиг сделали их невидимками. Первым ушёл Люцифер – что ж, одной проблемой меньше.
– Бессмысленная давка.
– Уже нет, старый ты скаред, – рыжая слишком глубоко запустила когти, по всему видать, стосковалась. – Со мною, из меня и для меня…
– Я совершу лишь то, чего хотел бы сам.

Jack of Shadows, блог «Pandemonium»

Глава 2, где опальный адмирский министр узнаёт дурные вести и принимает важное решение, а народная царица получает неожиданную помощь

Читать?Пустота скользила по коридорам вслед за ним, звуки шагов вязли и растворялись в её глумливом молчании. Кто велел погасить огни, кто отпустил слуг, кто посмел отдавать здесь приказы? И как их решились исполнить в обход воли хозяина? Бааль оскалился в темноту, ища, на ком бы выместить гнев – тщетно. Дворец будто вымер. Огромное здание, днём и ночью полное жизни и движения, замерло, застыло – для полного сходства с покинутыми виллами врагов Империи недоставало только следов мародёрства и слоя пыли под ногами. Идеальный порядок и гулкая пустота, цеплявшаяся за полы его одеяний, слишком живая для этой гробницы. Что-то осталось здесь, не сбежало вместе со всеми, угнездилось под сводами, впиталось в стены. Оно следило из чёрной глади зеркал, пряталось за каждым поворотом.
Игры разума, не более, как и слабый, но удручающе неотвязный запах. Эхо прошлого или будущего? Безмолвие смеялось над ним, ожидая, когда он даст слабину и позовёт. Смехотворная провокация.
Нет смысла окликать ушедших. С теми, кто оставил своего владыку, следовало поступить иначе. Согласно древнему обычаю.
Из покоев младшего сына он сразу шагнул в кабинет. На сегодня прогулок достаточно.
Высокая фигура у окна не обернулась. Лишь зябко повела плечами и выдохнула. Копну тёмных вьющихся волос окутало густое облако дыма. Вот откуда эти миазмы. Омерзительная смесь, всё равно что курить грязь из канавы в гульских трущобах. Из её покоев вонь так до конца и не выветрилась, несмотря на все ухищрения, включая магические.
Бааль с недовольным видом устроился в кресле и уставился на гостью. Она, вопреки ожиданиям, не исчезла.
– Скажи на милость, что ты находишь в этой дряни, девочка? – с некоторым облегчением произнёс Бааль. Со спины сходство было полным. Впрочем, лицом и характером мерзавка тоже удалась в мать.
– Мне по вкусу. Вам – и особенно вашему зятю – что драконьего навоза поесть. Тройное удовольствие! – Димена коротко рассмеялась. – А, теперь уже двойное, но я как-нибудь переживу. Ради блага клана.
Интонация ясно дала понять, что строптивая дочь имеет в виду.
– И ты караулила меня здесь лишь ради этого?
– Не только. До сих пор не научилась злиться на тебя как следует, – ловкое жонглирование обращениями тоже уцепила с материнского подола, но выходило куда мягче. – Знаю, ты думал и о нас. Теперь я могу завершить то, чего не успел твой… сотрапезник. – Яду сцедила в самую меру. Иного эти паузы убили бы на месте. – Всю отборную шваль дорогой покойный Молох хоть и не забрал с собой, но любезно переправил невесть куда. Остальные пойдут за мной без лишних возражений.
– Запрещаю, – Бааль решительно рубанул воздух в ответ на невозможные речи. С ума она, что ли, сошла от свалившейся в руки власти? Главой дома должен быть Адро, как старший наследник.
– Сколь вам угодно, – голос Димены, вкрадчивый и обманчиво ласковый, прозвучал прямо над ухом. Украшать собой оконный проём и дымить напоказ ей наскучило, решила прибегнуть к излюбленному трюку. Если закрыть глаза, покажется, будто за креслом стоит сама Нитокрис во плоти. Терзать окружающих она предпочитала именно в такой манере.
– Можете даже испепелить меня на месте. Или отравить. Или обратить, скажем, в ширму. Пожалуй, вышло бы иронично… – Димена присела на подлокотник и нежно обняла за шею. – Но тогда все, решительно все удостоверят новый замечательный факт семейной истории Великого дома. А с ним и ваше безумие. Мнимое, конечно же.
Отпрянула, со значением покрутила на пальце крупное кольцо, откинула крышечку – внутри скромно поблёскивал крошечный прозрачный кристалл.
Бааль ожидал чего-то подобного – слишком уж нагло держалась, будто нарочно пыталась вывести из себя. Скользнул равнодушным взглядом, бросил презрительно:
– Кто?
Пусть болтает, из яда этой кобры тоже может выйти полезное зелье.
– Братец Эфор едва ль испрашивал благословения, чтобы присягнуть дядюшке Асмо, – тц-ц, передавил. Почуяла напряжение, заговорила медленнее, тщательно выбирая слова. Страха, которым за версту несло от Зевеля и прочих, Бааль не ощущал. – Как и малышка Моза, сбежавшая под крылышко к своему любовнику. Кому в радость есть с чужого стола, а кому-то – накрывать свой.
Димена вынула из-за корсажа тонкий конверт с фамильным гербом и положила перед Баалем.
– Вряд ли содержимое тебя порадует. Береги себя, отец.
Приятное тепло неискренних объятий резко сменилось холодом, словно за воротник всыпали горсть колотого льда. Димена ушла, оставив шлейф скрытого торжества и странной горечи. Бааль втянул ноздрями воздух и чутко прислушался. Мёд, кожа, пряности, тяжёлый едкий душок курительного сбора – и ничего более. Быть может, последняя милая шутка – беречь себя он неизменно советовал тем, кого намеревался вскоре извести. Что ж. Врагам незачем знать, что нет больше таких ядов и заклятий нет, что способны убить его. Письмо вскрыл безо всяких предосторожностей. Узнал почерк Феора, пробежал взглядом несколько раз, строчки плясали перед глазами, снова и снова сообщая о вероломном предательстве.
С отвращением отбросил послание прочь, едва уняв покалывание в кончиках пальцев. Желание сжечь клочок бумаги на лету было слишком сильным. Теперь понятно, по крайней мере, куда провалился младший оболтус. «Иаль – калека умственный, Зевель – моральный, за Беритом присмотрит сын того, кого ты больше всего ненавидишь».
Димена, Моза, треклятый недоносок Балто – и кто во главе всей шайки? Феор, само миролюбие, само спокойствие. Столетиями изображать равнодушие к власти и полное нежелание участвовать в планах клана – талант! Бааль аж задохнулся от злости и восхищения. Узнай, как любимый первенец всех надул, ненаглядная Нитокрис, пожалуй, хохотала бы до слёз. Он почти слышал её смех.
Плевать. За сыном ушли самые слабые и трусливые твари. Ещё более жалкие – попрятались по норам, страшась гнева истинного владыки. Он помнил всех и каждого, но их имена, заслуги и проступки больше не имели значения.
Бааль оглядел обстановку кабинета – нетерпеливые огненные змейки уже резвились повсюду, щедро рассыпая бесчисленные искры и расползаясь всё дальше. Что могло – занималось сразу, прочее – медленно тлело и плавилось, готовясь стать новым блюдом в славном пиршестве.
Жаль, нельзя пригласить к трапезе всех отступников, но отчего бы не передать гостинцев особо приближённым и отличившимся? Иногда ведь достаточно одной свечи и хорошего ветра, чтобы выгорел целый квартал. Старый фокус, почти ровесник мира, потому изысканно прост и, разумеется, запрещён. Капли крови падали в огонь и сворачивались, забавно шипя и потрескивая, – и среди этих звуков отчётливо проступал ответ.
Брызнули стёкла внутри и снаружи: погребальный звон и сигнал тревоги слились в ликующем крещендо. Бааль закрыл порезы на руках и благосклонно кивнул, будто вышколенной прислуге, вовремя подавшей платок. Дворец умирал окончательно, самой чистой из смертей. Дышал шумно и хрипло, вывалив из оконных рам гибкие и жадные огненные языки. Разумно всё же уйти до того, как взлетит на воздух здешняя алхимическая лаборатория. Кто хранит всех – тому и хоронить павших, прости, приятель, сегодня это ты.
Но как отказать себе в удовольствии провести покорную стихию до парадного входа? Решительно невозможно. С каждым шагом дышалось вольготнее, с плеч вместе с пеплом и золой облетал тяжкий груз. Надолго ли хватит той лёгкости? «И когда Бездна почти пуста, а Вавилон из песка восстал…»
Спускаясь по объятой пламенем лестнице к выходу, сквозь рёв и грохот Бааль наконец расслышал собственный беспечный свист. Надо же. Одна из первых версий гимна тогда ещё будущей Империи. Та, что так нравилась ей. Им обоим.
***
«Полноправная властительница Вольного Перешейка и наместница Всематери на земле, благочестивая и милосердная государыня Хали…»
Решка горько усмехнулась – с последних страниц всех официальных бумаг «подруга пророка» исчезла вместе с любыми упоминаниями о Зоэле Фирсетском, избраннике богини. Дед постарался – в лучших традициях мести сгинувшим врагам и старых проклятий, «ты уйдёшь – и тебя забудут». Нешер объяснила, что такое «вуаль забвения»: именно этого эффекта дед пытался достичь, не прибегая к магии.
Ничего не сумел сделать лишь с флагом и гимном. Деву облагородили, насколько это было возможно, но козла при ней пришлось оставить. Новый текст песни в памяти добрых граждан укореняться никак не желал. Оно и понятно, умельцы Лино – хорошие поэты, но «народный» вариант был столь уморительно похабен и фантастически прилипчив, что положенные на ту же нехитрую музыку разумные и правильные слова никак не могли соперничать с залихватским творчеством уличных мальчишек. То бишь с совместным мелодико-поэтическим откровением пророка и его верных. Но какой смысл в этом теперь, когда ожили древние легенды и невозможное свершилось? С тех пор, как из небытия поднялся проклятый город, не то, что титулы, а и жизнь «государыни Хали» стоят не дороже ослиной отрыжки. Запретные свитки не лгали, вопреки уверениям деда. Пусть в отношении многих мужчин богиня и была справедлива, но её собственный нрав – нуга с толчёным алмазом.
– Что-то не так, девочка? Ты снова видела что-нибудь? – старый скорпион в последнее время почтителен и заботлив до тошноты, да и все прочие обращаются с нею так, будто она смертельно больна.
– Да, только что. Очередной кусок бессмысленно перепорченной бумаги, – тон вышел излишне резким, но как совладать, если вечно лезет поперёк?
Дед в своём новом амплуа долготерпеливого наставника при капризной царице лишь кротко вздохнул и вперил в правящую особу слишком пристальный взгляд.
– Твоя наставница и все мы очень опечалены тем, как ты изводишь себя. К чему тратить столько сил на то, с чем без труда управятся помощники?
– Зоэль всегда читал каждую цидульку, прежде чем подмахивать, – от упоминания имени пророка и жемчужин его лексикона почтенного старца не перекосило только благодаря большому опыту придворного лицедейства. Угол рта, впрочем, многообещающе дёрнулся, потому Решка решила продолжать в том же духе.
– Что ещё господа и госпожа советники вздумают провернуть моим именем? Прикажут пошить и надеть на статую богини исполинские шальвары? Введут официальный штраф для всех, кто продолжает звать монумент Золотой Шахной? Ещё какую-нибудь столь же важную глупость сродни ремонту во дворце, коему назначено пойти под снос?
– Ты всё-таки что-то видела, – обеспокоенно качнул головой дед. – И не сказала даже Нешер.
Ну, разумеется. Рада была бы ослепнуть, оглохнуть, лишиться всех прочих чувств и памяти заодно. Сказка ожила, обернулась кошмаром – и поселилась в её снах. Или, скорее, видениях – злая грёза подстерегала не только ночью. Добросовестный пересказ жутких картин окончательно привёл её к роли не то редкой фарфоровой статуэтки, не то гранаты с разболтанной чекой.
– И что бы она сделала? Сунула мне в клювик очередное бесполезное зелье? – с тех пор, как Решка перестала пить снадобья пустынной ведьмы, видения постепенно становились ярче и чётче, а уверенность в себе крепла. – Если Перешеек благословлён богиней, ифриты – избранный народ, коего не коснулось безумие нечестивых, чего нам страшиться? Бегите следом за другими старейшинами к подножию трона – вдруг вашу судьбу Всемать решит иначе. Всё больше смелости, чем сидеть и ждать, покуда за нами придёт её армия праведных.
Дед всё же не выдержал, сверкнул глазищами из-под седых бровей.
– Эк разошлась грозная государыня, – знакомые интонации. «Разгоготалась, глупая гусыня», – дальше обычно следовали наставления и назидания. – Раз преисполнилась мудрости своей до краёв, – давай, учи нас, дураков старых, трусливых да магией обделённых. На тебя вся надежда!
Крыть было нечем. Потому Решка со стуком отбросила перо, едва не опрокинув чернильницу. Вот вам повелительная державность! Черпайте больше, мажьте гуще и ешьте молча.
Мелочную радость старого скорпиона омрачило внезапное вторжение. Двери со стуком распахнулись, на пороге возник недовольный Альсар и доложил:
– К вам помощник адмирского посла. Я велел ему подождать, но он и слушать не желает!
– Истинно так, – за спиной телохранителя возник смазливый спутник Асмодея со шрамом на щеке. – Не желаю. Когда охотничий пёс вынужден притворяться комнатной собачкой, выносить это зрелище нет никаких сил. Поглядим, каков из тебя виночерпий, – Альсар едва успел поймать брошенную ему объёмистую бутылку тёмного стекла. Пыль с неё стерли наскоро и не до конца.
– Да стой ты, – двери захлопнулись прямо перед носом у Альсара. Красавчик обаятельно улыбнулся и приглашающе махнул рукой – на низком столике у входа возник серебряный поднос, а за ним маленькие бокалы на тонких изящных ножках. Совершенно некстати Решка вспомнила, как дед однажды попытался привить пророку и царю зачатки хороших манер и отучить, наконец, жрать херес прямо из горла. Зоэль предсказуемо закусил удила и сердечно попросил деда больше не позорить «детскими рюмашками» ифритский народ и Великую мать.
Поймала на себе взгляд тёмно-жёлтых глаз – вроде бы тёплый и располагающий, как и подобает, но слишком тяжёлый для легкомысленного повесы. Явно не пытается понравиться – честен хоть в этом, стало быть, не считает кромешной дурой, не способной прочесть досье. Судя по дарам, явился к деду. Устроился в кресле, словно визит утомил его в самом начале.
Альсар вскрыл бутылку и вопросительно уставился на гостя. Тот кивнул, не глядя.
– Лить вино невесть кому – дурная примета, – неприязненно заметил Альсар, наполнив четыре бокала. – У нас говорят так: знай всех, кого угощаешь. Ничейная чаша зовёт лишних, амир.
– О, кочевничьи суеверия, очаровательно, – Эфор усмехнулся и взял с подноса бокал. – Впрочем, парнишка хитёр – и на вашем месте, государыня, я бы к нему присмотрелся. Клан Хамсин всегда славился силой, норовом и… преданностью – по душевной склонности вольный ветер Пустошей способен на истинно прекрасные безрассудства!
Что-то в тоне гостя заставило деда покинуть свой пост подле Решки – не иначе, пустил в ход амулетное жульство, пытаясь точнее угадать цель визита. С напитками Альсар подсуетился не хуже вышколенных подавальщиков, но губы поджал. Скрывать яркие эмоции, когда лицо не задёрнуто платком по самые глаза, ему всё ещё было сложновато. Как и предполагалось, любимый «чаёк» пророка, только противу обычного изрядно горчит. И по аромату – будто в залитый выдержанным подземным мёдом саркофаг какого-нибудь шейха кинули щедрую горсть царских орехов.
Малхаз смаковал странный херес, аж глаза прикрыл от удовольствия – дарителю надо продемонстрировать, сколь высоко оценили угощение. Но не больше – достопочтенный младший посол сам задал тон визита, церемонные ответные потчеванья тут ни к чему. На самом деле старый скорпион попросту изучал «союзника» и выжидал, спросить прямо – значит уронить честь садразама и мудрейшего из шейхов Совета. Решка занималась тем же, но томная неподвижность гостя сбивала с толку. Проступала в его облике непонятная дисгармония: с виду типичный столичный хлыщ – холёный, балованный, опасный. Всё при нём, ой, да не всё. Пришлось отвлечься от этой картины пересчётом бокальцев. Не шесть. А вот семь или восемь – как так? Один лишний или два? Или таковых нет вовсе, когда включить в счёт волчицу с сыном?
Эфор этот манёвр скорее почуял, чем заметил. Живость тона вполне сошла бы за натуральную, оставь он глаза прикрытыми.
– Убеждаюсь, что для злых языков Сифра нет сласти лакомей, чем ваша красота, государыня Хали. Приятно видеть, что слухи о пошатнувшемся на почве грёз здоровье царицы – лишь наветы неверных.
От Альсара сейчас можно было без помех палить костры, зажигать светильники или прикуривать – Решка небрежным жестом поправила причёску, парень повиновался беспрекословно и сделал вид, будто изучает пейзаж за окном. На деда такие трюки уже не действовали, по крайней мере, вне тронного зала.
– Наставница Нешер зорко следит за успехами избранницы Великой и не допустит даже малейшего вреда, – сухо, неприятно, лживо. Про ваш славный «тройственный союз» Кувира-Хамсин-Эбла на улицах языки стёрли, чесавши.
– Госпожа и родоначальница прославленного браком с дочерью владыки Адмира клана Хамсин, бесспорно, хороша в этом. И верна себе. Но её умения – как и ваши, дядюшка, – во-первых, древние. Во-вторых, ифритские. А доля «порченой крови» у государыни Хали весьма велика, слава Хаосу. Я пришёл помочь, – последнее было адресовано Решке лично.
Благодарим покорнейше, заметил говорящую подставку могущественного артефакта. Опал, впрочем, никак не реагировал на одиозную персону.
Ответить Решка не успела – резная панель возле шкафа бесшумно отъехала в сторону, и к высокому обществу присоединилась «госпожа и родоначальница». За ней маячила угольно-чёрная рожа министра разбойных дел.
– А вы легки на помине. По адмирским поверьям, сие пророчит долгую жизнь. Целую ручки, – даже не привстал, мерзавец, лишь отсалютовал бокалом. – Ба! Да ещё с эскортом. Счастлив видеть в добром здравии, шейх Дастур. Снова прячетесь под юбками у дам, а, старый конокрад?
Нешер плавным мановением руки отпустила Альсара прочь и благосклонно кивнула, словно бы случайно вошла в комнату и ни словечка из ранее сказанного не услышала. Дастур осклабился и развёл руками – даже жестикуляция эблассца отличалась редкой по силе двусмысленностью.
– Эфор бен Бааль, лучший сын лучшего друга всех шейхов. Соболезнуем вашей утрате.
В равнодушных глазах помощника посла мелькнул алый огонёк – и отразился почти видимой точкой прицела меж бровей Дастура. Голос сохранил бархатную мягкость, но короткое слово на староадмирском прозвучало с хлёстким оттенком площадной брани. Буря экспрессии, часть шарма Третьего дома, ну конечно же.
– Доверенные лица… Почти в полном составе – и могут засвидетельствовать искренность моих намерений. Если вы согласны, – тут Эфор снова уставился на Решку, по-прежнему тяжело, но без угрозы, – я прошу вас открыть мне что-нибудь, известное всем присутствующим. Прочее поведаете после, но тоже не таясь. Как сообщали бы лейб-медику о неудобной, но легко решаемой проблеме…
Решка помедлила, прикидывая, чего добивается этот пройдоха. Подобраться поближе к подвеске? Сын почти всемогущего Изначального, известного коллекционера магических редкостей – не смешно, унесите. Трона Вольного Перешейка? Тому, кто манкировал возможностью сделаться зятем владыки Адмира и отрёкся от кровной родни ради возможности жить по своему разумению? Причём с избранником весьма скромного происхождения и положения. Отчаянный малый. Если и не поверит, «совету раритетов» знатная выйдет вилка в бок. Много воли взяли.
– Я дам вам больше – открою ранее не известное никому, – Решка скромно потупилась, нащупав спрятанную в рукаве подвеску. Та отозвалась теплом, словно дружеское рукопожатие. Судя по протестующим тайным знакам деда, она рассудила верно. Зоэлев камень пока проявил себя наиболее преданным из её советников, ни разу не ошибся и не солгал, а договариваться и трактовать она наловчилась. Вот так, наверное, и начинается безумие, а чем заканчивается… Проклятый шейх шейхов Аджи Даххак вначале лишь вынужденно кормил проросших из его спины змей. Но со временем привязался к ним, холил и лелеял, называя друзьями, братьями и мудрейшими из визирей. Впрочем, то, что несчастный творил, окончательно утратив разум, – детские игры по сравнению с забавами правителей Нового Вавилона.
Поняв, что паузой того и гляди воспользуется неугомонная Нешер, Решка взяла себя в руки и заговорила. Советникам ведь тоже не терпелось узнать, что она скрывает – да-да, многомудрые, читать некоторые намеренья бывает не сложнее, чем очередные дурные вести в донесениях. Хотела начать иначе, да получилось сбивчиво, сумбурно:
– Благодатные кущи, сады богини – страшное место, гиблое место. Золотой город сводит слабых с ума, заставляет терять себя и в конце концов поглощает. Перепившие дармового вина из хрустальных фонтанов падают без чувств, и Вавилон забирает их. Где вечером забывались пьяным сном кутилы – к утру лишь цветы, травы и кусты шумят, откликаясь ветру. Таким проще всего – растворяются в беспамятстве, возрождаются иными, и не страдают, став пищей для своих собратьев. Бесчисленная дичь должна чем-то пробавляться, прежде чем съедят и её. Круговорот жизни и смерти. Изобилие в садах Великой имеет свою цену. Но куда хуже тем, кто получил «помилование» и второй шанс. Превращённые насильственно и забывающие медленно.
Восстанавливая дыхание, Решка сполна насладилась тем, как Дастур посерел и прошептал, обращаясь к деду:
– Мансур и Тахир с сыновьями…
– О, не печальтесь, – к удивлению Решки, она не сразу узнала свой голос, так переливчато-нежно и одновременно мерзко он прозвучал. – Баран и верблюд были откровенно староваты, но крепость веры, чистота помыслов и добрый маринад воистину творят чудеса. Блюдо пришлось всем по вкусу. Особенно хвалили голубей – нежные, сладкие, а косточки мягкие, аж во рту тают! Никакого вина не надо, после такого и ключевая вода пьянит…
Зубы неприятно звякнули о край бокала – подвеска заметно нагрелась, но, не встретив понимания, попросту стрельнула в локоть чем-то вроде электрического разряда. Намёк тонкий, как бревно: некоторые впечатления лучше вовремя запивать. Вдохнула аромат хереса, отметила краем глаза – к ней шагнула только Нешер, да и та остановилась на полдороге.
– Царский стол, значит, – то ли подыграть решила, хитрая ведьма, то ли вспомнила что.
У простых не хуже. Дикая, странная жизнь, но об иной никто и не мыслит в стенах Вавилона. Алчно берут, что успевают, покуда не пришёл их черёд – и никаких тревог, сомнений, рассуждений. Только вечный праздник огня и веселья, шум музыки, яркие краски салютов в ночном небе – а за ними неугасимая жажда, выжигающая изнутри, сжирающая заживо…
Эфор умел сохранять неподвижность почище бывалого снайпера – одна радость, в глаза не смотрел. И в голову не лез.
– В восхищении, – вальяжный красавчик поднялся и отвесил Решке лёгкий поклон. Кажется, не из одной лишь тяги к светской театральности, а из каких-то более интересных соображений. – Ни из тебя, ни для тебя, ни ради тебя я не совершу того, чего не пожелала бы ты сама.
– Погоди, кучук-амир, больно скор ты на слова и дела. Дай понять, что продаёшь – государыня-то у нас юна, добра и доверчива, да только есть кому рядом встать, – и снова госпожа наставница рвётся в бой. Воистину, с финиковой пальмы инжир не падает, а младший посол, очень возможно, прав насчёт Альсара.
– Полноте, мудрейшая, эту формулу вы частенько слышали из разных уст с разных сторон, – Эфор одарил любезной улыбкой всех присутствующих. – Государыня Хали сказала своё слово, а я – своё.
– Наставница Нешер права, – Решка церемонно кивнула пустынной ведьме. –Ваш патрон прежде не скупился на подобные речи, соловьём разливался про руки помощи на чреслах дружбы, с тем и отбыл восвояси. Как и раймирские принцы. Щедры дары в закрытом ларце.
Эфор вздохнул понимающе и несколько устало. Сощурился, глядя на подвеску, – когда она успела показаться из рукава, Решка не заметила.
– Некоторые ларцы лучше не открывать, а дары не трогать. Но, как говорят заядлые игроки – «взялся – мечи, поймал – держи». Всех присутствующих, кто не желает удалиться, попрошу сохранять спокойствие и – по возможности – тишину. Чем меньше помех, тем лучше связь. Камень оснащён дополнительными защитными чарами на случай потери контроля.
На столе рядом с бокалами возник крупный кристалл – такие использовали для записи или съёмок.
Решка догадалась, к чему идёт дело.
– Нас могут засечь с той стороны?
Эфор пожал плечами.
– Я не всесилен. И, насколько понимаю, прежняя хозяйка подвески вам грезилась не всегда? Добро, добро… Всё ещё любопытней, чем предполагалось! Представьте, куда бы вам хотелось сунуть ваш изящный шпионский носик – наивозможно ясно и чётко, до предельного натяжения воли – и мягко отпустите снаряд. Понимаете, о чём я говорю? По глазам вижу, «дальняя слежка» для вас не пустой звук… – сухой менторский тон, пулемётная очередь слов, ну хоть на камень смотреть не просит – не может же знать, что этот этап она давно прошла. Неужто она и вправду такая простушка, у которой всё написано на лице? Внутрь Золотого дворца смогла попасть случайно – после просмотра очередных эфиров и бдений в дедовой библиотеке резиденция богини и её верных не выходила из головы. Подобраться поближе, невидимой и бесплотной тенью пройти по коридорам до самых тайных закоулков, в самое сердце страшного города…
– Вы меня слышите? Соберитесь. Иначе так и будете обнюхивать костровища на площади и любоваться расчленёнкой в пыточных. Или в один прекрасный день вас занесёт прямо в спальню госпожи Вавилонской – и это станет концом подруги пророка. Останется лишь седая слюнявая идиотка с пустым взглядом, никчёмная вешалка для символа власти – и это в лучшем случае…
Голос Эфора звучал всё глуше, словно из колодца доносились и пререкания советников – жужжание надоедливых насекомых, вездесущих крупных мух с зеленоватыми спинками, гудение пчёл в густом влажном воздухе. В ноздри ударил запах земли, прелых листьев, цветов, песка и мёда – до того приторно-сладкая могильная смесь, что аж слегка замутило.
Просторная комната, обставленная с безликой небрежной роскошью, – не оранжерея, несмотря на обилие раскрытых бутонов и липкую духоту. Окна задёрнуты плотными алыми шторами. Везде золотой, белый и алый. Даже цветы подобраны в той же гамме. Вряд ли чьи-то покои – скорее, гостиная или зал для приватных аудиенций. Жить в таких условиях смог бы только душевнобольной, хотя, судя по отделке потолка, форме светильников и прочим более мелким деталям, здешние декораторы удрали из Бездны вместе с правителями – и любой посетитель оказывался заперт внутри их воплощённой мании.
Одно из кресел было занято – фигура казалась очередным экспонатом выставки диковин, частью обстановки. Сухопарый мужчина неопределённого возраста с безжизненным застывшим лицом и водянистыми глазами выглядел, как искусно забальзамированный труп. По парадным одеждам в цветах клана и возгласам господ советников, Решка поняла, кто перед ней.
– Кайс Покойник, чтоб мне провалиться! Припал к подножию трона, значит. Достойный жребий.
– Похоже, теперь он Кайс Чучело. Мудра богиня. Подать на стол эту падаль – даже гули передрищут…
Лицо нынешнего главы Совета шейхов и очертания предметов сделались расплывчатыми и начали отдаляться.
– Держи на мушке, – прозвучал над головой баритон Эфора. – Ничто не должно отвлечь. Не сбивай дыхание, цепляйся за мелочи, любой якорь сгодится. Разве не забавно – чучело шейха в пустой комнате?
Решка хотела сбросить с плеч руки младшего посла, но ей показалось, будто чучело моргнуло.
От курильниц поползли тонкие струйки удушливого дыма, и в комнате неслышно появились двое. Некто в белом занял резное, обитое тускло-алым бархатом кресло у камина. Скрылся за высокой спинкой, сделавшей бы честь любому трону. На просторном диванчике чуть поодаль устроилась женщина: Решке пришлось приложить усилия, чтобы как следует разглядеть её. Возгласы господ министров, окрик Нешер и мягкий нажим Эфора: «Детали, маленькая царица. Целое состоит из частей».
Щедро украшенный крупными белыми опалами корсаж, узорная вышивка на коротком подоле – причудливо переплетающиеся папоротники и хвощи. Разложенный, как хвост диковинной птицы, шлейф, отделанный россыпью мелких бриллиантов. Всё это великолепие горело и сияло оттенками старого золота в тон тяжёлой копне волос, собранной в сложный узел.
Миниатюрная копия треклятого памятника в платье выглядела куда более примечательно, чем без. Сменила одну царственную позу на другую и проронила:
– Подойди.
– Да, госпожа, – даже голос, как у покойника, дурно поднятого некромантом-неумёхой.
Вздымающаяся над вырезом корсажа роскошная витрина для не менее роскошного колье пленила несчастного настолько, что на лице его наконец прорезалось выражение – и напрочь опровергло спорную идею, будто чувства к женщине способны облагородить мужчину. Такие – определённо нет.
Показанные во всей красе длинные стройные ноги окончательно подкосили и приблизившегося шейха, и мужскую часть «совета раритетов», и даже, кажется, Эфора.
Решка пожалела, что столь пристально разглядывала колье в виде виноградных лоз, но уж слишком тонкой была работа, слишком маняще блестели жёлтые ягодки опалов и бриллиантовые капельки на изумрудных листьях. Обувь оказалась куда проще – и Решка с непонятным злорадством отметила, что золотые сандалии всеблагой богини пришлись бы впору какому-нибудь дюжему легионеру.
– Я слышала твою ложь. Теперь хочу услышать правду, – женщина взирала на гостя благосклонно, но вкрадчивый нежный голос таил смутную угрозу. – Ты привёл ко мне отступников и пришёл сам. Дай мне правду, Кайс Суад, и я решу, станет ли обманщик обманщиков шейхом шейхов.
– Какую правду, госпожа?
– Единственную. На что ты готов ради меня?
– На всё, – выдохнул шейх, сорвав с головы платок. Женщина ласково улыбнулась, но в жёлто-зелёных глазах появился неприятный блеск. Совершенная красота храмовой статуи – и первобытная звериная жестокость хищника, забавляющегося с беспомощной добычей.
– Слова без дел пусты. Примешь ли ты знак моей любви, что свяжет нас навечно?
Вместо ответа несчастный ринулся лобзать обнажённое колено своего божества, словно нарочно выставленное для поцелуя. Божество уцепило бессвязно бормочущую жертву за подбородок и исполосовало лоб острыми длинными ногтями. Затем бегло прошлось алым гибким языком по кровоточащему узору. Шейх впал в ступор, замер подле богини, глядя куда-то в пространство. Та потрепала его по шее, будто ласкала пса.
Из кресла у камина раздались скупые аплодисменты. Мужчина в белом поднялся, и Решка смогла разглядеть его получше, о чём тотчас пожалела. Когда-то он, вероятно, был очень красив, а нынче выглядел ожившим трупом почище Кайса. Не лицо, посмертная маска, изредка подёргиваемая судорогой мрачного исступления. Движения царя, взгляд маньяка.
– Теперь он нравится мне куда больше! А тебе, Халиль? – подала голос женщина.
Чудовище в белом молча провело рукой по волосам возлюбленной, грубым хозяйским жестом коснулось шеи – словно передразнивая обращение с шейхом.
– Готов на всё ради госпожи? – негромкий, глухой, будто давно сорванный голос пробирал до дрожи в позвоночнике. – Твой достойный потомок наконец-то искренен, Лайла. И по-прежнему абсолютно бесполезен вместе со всей своей магией и бессчётным выводком таких же мешков дерьма и вожделений. Но я исправлю это.
Женщина повернула голову и лукаво улыбнулась чудовищу.
– Он верен высшей цели, а не личной выгоде. Всё, как ты и хотел.
Чудовище издало короткий шипящий смешок. Решке на миг показалось, что Люцифер сейчас свернёт любовнице шею, но он лишь извлёк из воздуха массивное золотое кольцо с рубином и бросил Кайсу.
– Прими и мой дар, бессменный глава будущего Совета Пустошей, шейх шейхов и голос Нового Вавилона.
Кайс отмер, но повиновался далеко не сразу – как только он надел кольцо, богиня недовольно поджала узкие губы и выпрямилась, от былой расслабленности не осталось и следа.
Люцифер растянул рот в довольной усмешке и обратился к шейху.
– Как ты чувствуешь себя теперь?
– Обновлённым, государь, – печать на лбу быстро заживала и сейчас изгладилась совсем, не оставив ни единого шрама. Решку вновь замутило, не то от запаха цветов, не то от противоестественности зрелища – вместо прежней, пусть и неприятной личности перед правящей четой стоял живой инструмент, идеальный фанатик, лишённый собственных желаний и стремлений. Простая и понятная страсть, разожжённая Лилит, приняла иную, законченную форму.
– Превосходно. Желаешь ли власти и силы большей, чем была дарована тебе?
– Лишь быть достойным их. Если я паду, моё место займут дети клана.
– Не волнуйся об этом. Ты жив, пока служишь Вавилону. Донеси нашу волю в самые отдалённые уголки Пустошей, найди и приведи к нам своих братьев и сестёр. Таких же, как ты и часть твоего клана. Истинным детям Вавилона больше нет нужды прятаться и притворяться. Все, кто посмеет оказать сопротивление, будут усмирены. У Нового Вавилона нет врагов. Как нет границ – Вавилон там, где ступают истинные его чада, Вавилон там, куда простирается их взор. Град великолепный, сокрушительный, неисчислимый и неизбывный – везде и всюду.
Слова сыпались и сыпались, блестящие и тяжёлые, как монеты – голос разносился под сводами зала, отражался гулким эхом, множился в хрустале и звенел в зеркалах, шуршал золотом парчи и шёлка, тёк ручьями порфиры по мраморным полам, заставлял их плавиться, обнажая под плитами алчно отверстый зев бездонного тёмного колодца…
Руку ожгло знакомой болью, в лицо плеснула затхлая сырость. Решка зажмурилась, зашлась кашлем, а когда отдышалась и проморгалась, то увидела прямо перед собой вполне натурально смущённого и совершенно искренне довольного Эфора.
– Мои извинения, слегка перестарался, но этот светильник безумия следовало погасить. Болевой порог у тебя – многим на зависть, подвеска за ним не поспевает. Пришлось импровизировать, – он указал на разбросанные по полу цветы и пустую вазу. Ни деда, ни Нешер, ни даже Дастура в комнате не было.
– Где все?
– Убил, надругался и съел каждого. С особой жестокостью, – Эфор возвёл глаза к потолку. – Тётка вывела седых кобелей на одной сворке, лишь только дошло, чем пахнет. И мне подсобила, – посол поморщился и потёр висок. –Опасаться стоит не её снадобий и не меня. Вавилон всегда ищет своё – и берёт, если находит. Не увидит он, проглядит она – и безошибочно поймают оба. Ты на троне всего ничего, а паранойя как у Изначальных. Я бы предложил обильную трапезу после такого, но ты явно не расположена…
Беседу прервал стук дверей – в кабинет ворвался взъерошенный и запыхавшийся Альсар.
– Амир Эфор!
– Ну хоть не кучук, хозяйчик или господинчик. Какого тебе вараньего, дурень?
– Чокнутая сука сбежала вместе со свитой. Её сын рвёт и мечет.
– Надеюсь, не буквально. Только взбесившегося оборотня нам недоставало. Кликни девиц, пусть приберут здесь и подготовят купальню для государыни. А мы с тобой пока навестим скорбящего – как-никак, с этого момента он глава лазурского посольства и его единственный представитель.
Решка хотела возразить – ещё один явился распоряжаться её именем! – но лишь махнула рукой. Что толку прыгать из окна горящего дома, когда на улице ураган?

Jack of Shadows, блог «Pandemonium»

Mater monstrorum — vol. 1

Собрали весь текст в один пост по традиции.

В Адмире происходит событие поистине знаменательное. Темнейший внезапно обнаруживает умение признавать свои ошибки: приказывает закрепить за Вольным Перешейком статус суверенного государства. И велит вернуть в строй всех сосланных в «отпуск» министров. Курс на всеобщее примирение и единение, ликование и радость витают в воздухе. И, как выясняется, кое-что ещё. Именно в разгар импровизированного фестиваля дружбы народов Пандем захлёстывает волна беспричинного бытового насилия. Раймир хранит загадочное молчание, но вести оттуда долетают тревожные – от очередных благотворных перемен в шоке даже привычные ко всему члены Совета, настолько масштабно и основательно Светлейший занялся причинением добра и пользы. В таких замечательных условиях юная властительница Перешейка и её советники с замиранием сердца ожидают послов из Адмира и Раймира и волнуются о том, насколько славной и долгой будет судьба их новорожденной державы без сгинувшего невесть куда народного царя и пророка.

Глава 1, в которой государственные деятели двух держав приходят к общему неутешительному выводуГлава 1, в которой государственные деятели двух держав приходят к общему неутешительному выводу

Хэм от души порадовался, что нудила-референт скрылся с глаз вместе с прочими предметами рабочей обстановки. Неизвестно, какой благодатью вдруг контузило обожаемого родителя, но вызов в кои-то веки оказался не того сорта, когда выдёргивают за ногу из любой щели без права отказаться. Больше напоминал вежливое приглашение. Подозрительно, но интригующе и слишком уж кстати. Княжеский сын старательно уворачивался от ненавистной рутины, сколько мог, но когда к делу подключилась седая фурия, папашину печать ей за щеку, жизнь несколько поутратила былую прелесть и лёгкость – теперь даже державную макулатуру приходилось пусть бегло, но просматривать, не полагаясь на специально набранный для этого штат бездельников. Какая-то не в меру исполнительная сволочь подсунула ему заявление на имя Рейны, в котором Хэм якобы просил освободить его от занимаемой должности по состоянию здоровья, а он сдуру подмахнул. Госпожа премьер отослала гнусную цидульку обратно, поставив свою подпись лишь под искренним советом впредь не путать документацию с прелестями поклонниц и всё-таки думать, на чём он ставит автограф.
Пейзаж вокруг мало напоминал зал Совета или другие места, куда Князю приходило в голову тащить своих министров. Старые стены, давящий своей высотой потолок, густая зелень и резкий искусственный свет. Какая-то заброшенная подземная часть дворцовой оранжереи, откуда давным-давно сбежали самые отважные садовники? Слишком чисто и ухоженно. Взгляд помимо воли приковало сооружение, отделённое полукругом высоких скамей – не то остов фонтана, не то колодец. Грубая каменная кладка выглядела так, будто её вынули из мирового фундамента. Хэм вспомнил одну очень насыщенную неделю, проведённую в катакомбах под Осенним на дне подобного каменного мешка, куда он случайно свалился, играя в отважного расхитителя гробниц. Отец нашёл его где-то на второй день и даже не стал наказывать, просто подробно и в красках поведал об устройстве и назначении таких камер. И о повадках их обитателей.
Хэм устроился на мраморном сиденье и недобро покосился в сторону ближайших зарослей. Возможно, возня ему послышалась. А если и нет, то лучше бы здешней фауне для её же блага не охотиться на визитёров. Нашарил в кармане портсигар, сунул в рот самокрутку с ганджем, щёлкнул пальцами – и полыхнуло так, что едва увернулся от пламени. Шуточки места, мол, держи себя в руках, парень. Чутьё подсказывало, что пустовать этому амфитеатру недолго. Папаша наверняка успел затосковать по публике, давненько номеров с размахом не откалывал.
От дальнего входа послышались шаги и звуки голосов. Солирует, конечно, незатыкаемый господин Гадюка, его любимые жертвы Малеф с Маклином вяло огрызаются. Утробный бас Маммоны, едкий тенор Прокурора. Лица у всех, кроме Гадюки, такие, будто дружно хлебнули прокисшего пива. Впереди почему-то Мор, которого на заседаниях столетиями не видели даже старшие члены Совета. Деловитый вид министра здравоохранения и лейб-медика Его Обдолбанного Величества навёл Хэма на простую, но крайне неприятную мысль – Мора никто сюда не вызывал. Это их всех вызвали, по месту его основной службы. Бывать в Бездне Хэму не доводилось, потому про тамошние интерьеры знал лишь понаслышке. Кроме новеньких безликих навороченных корпусов наверняка существовали всякие древние потайные закоулки вроде этого, мало отличимые от дворцовых.
Хэм ожидал, что сейчас начнётся обычный ленивый перебрёх с коллегами, из которого получится выудить что-нибудь путное до того, как явится повестка дня, но отец успел раньше. Ворвался в зал, как ураган, под ручку со своей разлюбезной Миледи. Что-то вещал ей на ходу с таким проникновенным видом, будто позвал на свидание, но по ошибке завёл сюда. Премьер-мегера стойко сносила очередные драконьи брачные танцы, но запасы терпения подходили к концу – того и гляди, сорвётся и врежет своему конвою по ближайшим выступающим частям госаппарата. Но поскольку на бои в Совете старая кобра лично наложила строжайший запрет, тут она цапнула собственный хвост. Хэм тихо фыркнул – декорации для шоу выбраны удивительно самокритично. Лучшая резиденция правительства. И главный пациент сразу в белой пижаме с золотыми лампасами, до того свеж и бодр – аж радужки не видно. Первый комический куплет сложился сам собой, и Хэм поспешно опустил голову, скрыв неблагонадёжное веселье подпаленной гривой. Никогда не знаешь, что у нас сегодня раздают – тростью по затылку или хереса бутылку.
– Мне открылось, что глубинная цель каждого – счастье, – сообщил Темнейший вместо приветствия. – Путь к нему – мост без опор, видимых глазу, истинная и потому свободная воля. Но все, кто в чём-то нуждается, скованы цепями потребностей. И слышат лишь голоса из пустоты, уводящие прочь от заветного покоя под мягкий алый свет тех просторов, где нет ничего, кроме вечной жажды.
Князья сходу не вписались в лихой поворот государевой мысли и поспешили обеспечить хотя бы немного комфорта, но с напитками преуспели не больше, чем Хэм, когда пытался закурить – у кого-то по дороге потерялась посуда, кто-то получил груду осколков и брызги. И только предусмотрительный господин Гадюка достал из кармана фляжку с гербом Правящего дома и щедро предложил оказать первую помощь Малефу и Маклину, к которым, похоже, прилип намертво.
– Государь… – начала было Рейна в попытке наконец избавиться от венценосного кавалера. Дохлый номер, папаша поймал кураж и сделался совершенно неостановим.
– Оставьте в покое народ, Миледи. Народу у нас разрешено всё, что не запрещено законом жизни. Я о тех, кого досадная ошибка, вызванная избытком рвения, лишила радости необходимого труда на благо страны. Мы же не раймирские варвары, бездарно и слепо уничтожающие верных соратников. Они не предатели и не преступники, подобные тем, что когда-то несли здесь заслуженное наказание.
Хэм недоумённо воззрился на окружающую обстановку, но промолчал.
– Баратрум, – невозмутимо сообщил Мор в попытке удовлетворить почти осязаемое любопытство Хэма и одновременно сдержать элоквенцию Князя хоть в каком-то русле. – Младшие члены Совета допущены сюда впервые, потому замешательство абсолютно естественно даже для тех, кто мог читать об этом зале. После ремонта здешняя атмосфера изменилась в лучшую сторону, но всё равно способна впечатлять. Ныне закрытый колодец – вход в покои устаревшего образца. Принадлежали низложенной и забытой, – Мор тактично покосился на государя и повелителя. – Своего рода приёмная.
– Трапезная, – улыбка папаши приобрела дополнительный, маникально томный оттенок. Успел вальяжно улечься на многотонную плиту, укрывающую колодец, и рассеянно водил пальцами по высеченным на камне узорам. – О, старая постройка. Ностальгия по юности мира… Дорогая, мы в ней уцелели!
У Рейны дёрнулся угол рта.
– Амнистия, значит?
– Помилуйте, суровейшая. Амнистия – для осуждённых. Никаких так называемых «опальных» у нас тоже нет, если, конечно, вы без меня не успели кого-нибудь сослать подальше. Наши друзья во главе с основоположником теории государственного авункулизма должны вернуться в строй. Мне больно думать, что один из величайших умов эпохи прозябает в гибельном плену вынужденного бездействия. Не волнуйтесь, слово моё и печать останутся с вами. Однако пора слегка перетасовать кадровую колоду и найти новые смыслы для всех и каждого.
Внезапно ряды Совета пополнил Левиафан. Опоздавший адмирал бросил беглый взгляд на безрадостные лица товарищей и отсалютовал отцу.
– Ну слава Хаосу, сподобился. Лечение уже назначили? – обратился он к Мору. Тот ответил взглядом усталым и неодобрительным, причём понятно было, что осуждает он отнюдь не реплику адмирала. Адмирал лишь первым озвучил очевидное.
– Приятно, что хоть кто-то ценит моё здоровье выше собственного, – в голосе отца послышались какие-то угрожающе вкрадчивые ноты. – Чистая яркость абсолютной сути проступает сквозь засохший грим бренного как раз в такие моменты. Дружелюбие и сострадание. Беспредельные, как пространство. Забудем мелочные обиды, и да здравствует всеобщее примирение! Нация, не способная на него, обречена на смерть. Кому выпадет честь этим заняться, я извещу позже. И да, предвосхищая вопросы – с Перешейком тоже примиритесь, раз просрали.
Хэм выдохнул. В кои-то веки репутация сыграет на руку – на роль посла его не утвердят, даже если весь остальной Совет уйдёт в отставку прямо отсюда. Братание с принцами ши папаша оценил, но нельзя быть слишком популярным среди малых народов. А вот Малеф напрягся. Любит его отец, ох, любит, вполне может отправить выманивать из нор разогнанное державное вараньё и ифритов очаровывать.
Насладившись выверенной паузой, отец приподнялся на локте и с пугающей нежностью воззрился на притихшую Рейну.
– Ну же, Малика, встряхнитесь. Хотите, я разгоню вашу печаль вместе с этими бездельниками? Останемся только вы и я. Одно ваше слово.
– Избавь, – спина премьер-мегеры одеревенела окончательно. Рейна резко развернулась на каблуках, словно глобус на подставке, и удалилась прочь. Не успело эхо её шагов растаять под сводами зала, государь азартно оскалился, блеснул глазами – дескать, что за невозможная женщина! – и исчез следом.
– Так припекло, что аж прямым порталом ушёл, – поморщился Маммона. – Подкиньте при случае мыслишку страдалице лечь наконец костьми на благо Империи. От неё не убудет, а нам спокойнее. Первый в должники пойду.
– Осаду этой крепости мы наблюдаем не первую сотню лет, не в ней дело, – задумчиво изрёк Прокурор.
– Да какая там крепость… – недовольно махнул рукой господин Гадюка, оседлав любимого и потому порядком заезженного конька. – Каждый трухлявый сарай мнит себя таинственным храмом для избранных. На примитивные натуры с бурным темпераментом и обострённым охотничьим инстинктом, впрочем, действует безотказно. Сдаст позиции – так надолго владыку тем не удержит, даже здесь и в гостевых браслетах. Я бы подсказал, куда следует засунуть эту даму при грядущей перетасовке кадровой колоды, но предпочту воздержаться.
Князья этот пассаж проигнорировали, но, как оказалось, не все. С той стороны, откуда Хэм ранее слышал подозрительный шум, из самой гущи кустарника возник огромный белый волк. С несвойственным обычному зверю скепсисом оглядел высокое собрание, принюхался, чихнул и равнодушно потрусил прочь. Вышло эффектнее, чем у родителя.
– Пора последовать примеру министра обороны и убираться отсюда, – Левиафан поднялся со скамьи. – Уж прости, приятель, задержаться тут подольше меня не тянет.
– Всегда рад вам, господа, – Мор после отбытия патрона напоминал живую машину гораздо меньше. Если не знать, кто он и чем заведует, так можно счесть вполне безобидным парнем. – Слава Хаосу, ваши пригласительные порталы открылись не посреди приёмного отделения и не на этажах для постоянных пансионеров. Видимо, государь сегодня не настолько самокритичен.
Хотя по собственным меркам Хэм был до обидного трезв, придавленное министерской каторгой вдохновение воспряло и работало всё это время с удвоенной силой, нисколько не смущаясь неподходящей обстановкой. В общем настрое, однако, то и дело ощущался едва заметный пепельный привкус неведомого траура, потому новый урожай экспромтов княжеский сын унёс с собой, так и не поделившись. Здесь и сейчас всё равно не оценят.
***
– Малика… Совсем забылся! Эдак и рыжую стерву по старому стилю величать начнёт, – в сердцах прошипел Асмодей. В его широко распахнутых глазах плескалась крепко заваренная смесь застарелой обиды и вполне свежей злобы. Шансы на то, что княжеский фаворит молча отбудет вместе со всеми, и без того были ничтожно малы, но после столь откровенных авансов в сторону Рейны прорвавшаяся волна возмущения смыла их без остатка. Маклин выразительно промолчал, Малефицио разумно притворился глухонемым ценителем древней архитектуры, – вдруг им повезёт, любимый репейник владыки устанет впустую фонтанировать эмоциями и уберётся. Но мальчишка, видимо, не удержал собственных – Асмодей чутко переключился на более важные пункты повестки и участливым тоном заметил:
– Впрочем, в этот раз он хотя бы не угрожает поджогом столицы, отречением, войной или ещё какой гадостью. Плёвое дельце, от драконьих яиц скорлупки – тут любой справится, даже рыжий молодчик «шесть струн, одна извилина». Наш общий друг ясно дал понять: если откажется кто на мировую идти – так невелика беда. На то и свободная воля. А к ифритам съездить – почти вакации, вы же видели их нынешнее правительство – старый да малый. И совсем не факт, что придётся совмещать. Не зря же государь изволил выразить про новые смыслы для всех и каждого.
Маклин покосился на Малефицио. Не надо быть менталистом, чтобы понять, что якобы увлечённый красотами Баратрума мальчишка думает обо всех этих «смыслах», смакуемых Асмодеем. Глава Пятого Дома был готов спорить на мешок шеолов, что не далее как завтра утром у него на столе окажется прошение Алиенор ди Малефико о внеочередном отпуске – вряд ли красавец удерёт подальше от столицы, бросив молодую жену. Но что удерёт – к гадалкам не ходи...
Размышления Маклина прервала неожиданно возникшая голограмма. Михаэль. Явно не ожидал застать его здесь, да ещё в такой компании, – Маклин внимательно смотрел на раймирца, но тот умел держать лицо – секундное удивление в голубых глазах сменилось обычным равнодушно-сосредоточенным выражением обходящего свои владения крупного хищника.
– Вам уже надели браслеты, но из уважения к былым заслугам определили в одну палату и выпускают на прогулку вместе, а не поодиночке? – осведомился Михаэль.
– Только вы со своей истинно солдафонской близорукостью могли перепутать мои шедевры с убогой больничной бижутерией! – Асмодей углядел в словах раймирца намёк на то кладбище разномастных браслетов, что сегодня украшало обе его руки аж до локтей, потому немедля и со вкусом оскорбился. – Вот служебные побрякушки Третьего отделения и раймирский поточный хлам – запросто. Что ведомство графа, что ваша делянка – и так почти филиал Бездны. А это – искусство!
На последних словах во взгляде Михаэля произошла очередная едва уловимая перемена. Малеф кивнул голограмме, умудрившись придать простому движению оттенок весьма красноречивого и любезного извинения. Маклин усмехнулся, он уже видел подобное: Асмодея заносило задолго до того, как княжеский сын приземлился в Совете, так что его покровителю частенько приходилось как-то смягчать обстановку.
– Это ваше искусство, – последнее слово в исполнении раймирца прозвучало как отборная брань. – Не думал, что когда-нибудь скажу такое, но, кажется, вам повезло – за Самаэлем я тяги к подобному творчеству не замечал.
Малеф в кругу старших товарищей разумно избегал лишних вопросов, но тут не удержался, заодно лишив министра культуры возможности выдать очередную тираду. Тот сердито звякнул браслетами, скрестив руки на груди, но перебивать не стал – даже до него дошло, что продолжать комедию неуместно.
– Полагаю, скоро это станет известно любому уличному сплетнику, а потому никаких гостайн вы не разгласите. Заверю, что тут мы можем беседовать полностью sub rosa. Мор всё ещё отцовский кровник, но его здесь нет – и этого довольно. Насколько я знаю историю места, оно весьма располагает к откровенности вне протокола. Списать в счёт долга не обещаю.
Михаэль вздохнул. В руке голограммы появился низкий резной хрустальный стакан, тяжёлый даже на вид, в янтарной жидкости подрагивали тонкие звенящие льдинки – очевидно, он изрядно простоял забытым на столе. Раймирец отсалютовал собравшимся.
– Теперь я – премьер-министр Раймира. Поздравлений не надо, куда и когда присылать траурные венки, сообщу позже, – он залпом опустошил стакан и отшвырнул куда-то за спину. Судя по звону, не повезло не только стакану, но и зеркалу, стеклянной двери или чему-то в этом роде – посланная с рядом предосторожностей голограмма не позволяла видеть окружение.
– Что же вы такого натворили, дорогой разящий меч державы? – вкрадчиво спросил Асмодей. – Покарали кого не надо, кого надо – не покарали? И какое это имеет отношение к изяществу и искусству? Намёк довольно грубый, с учётом ваших национальных суеверий. Вижу, мои друзья со мной согласны.
«Друзья» Асмодея, как и следовало ожидать, проигнорировали. Граф вглядывался в лицо новоявленного раймирского премьера с некоторым сочувственным, но близким к патологоанатомическому интересом. Малефицио окончательно утратил страсть к старинной архитектуре и уселся на камни, стараясь не выпускать из поля зрения ни Михаэля, ни коллег.
– Ну хоть в вашем серпентарии всё штатно? – раймирец, похоже, получал от разговора некое извращённое удовольствие. – На заседании не было предметов интерьера, калек, хидиров и заложных мертвецов? Скучно живете, я бы тоже так пожил, – он материализовал ещё один стакан, на этот раз даже без остатков льда, и выпил залпом.
Глаза Асмодея удивлённо округлились. На дне зрачков блеснул и пропал весьма неприятный характерный огонёк. Голос, однако, наполнился тревогой и участием.
– А вот теперь вы меня пугаете. Вы же не собираетесь подать в отставку прямо во время нашей беседы? Видит Хаос, вашу гибель иначе, чем в бою, я наблюдать бы не хотел. Вы ещё знатно пободаетесь с нашей седогривой химерой, намозолите глаза остальным в новой роли… Только перестаньте говорить загадками, молю! О судьбе бедного мальчика я наслышан. Всё понимает, всё чувствует, а сказать ничего не может. Надеюсь, его разум всё-таки не повреждён необратимо, иначе нашему милому Малефициано придётся конкурировать не просто с шалопаем, а с инвалидом, что я нахожу весьма оскорбительным.
Атмосфера становилась нездоровой даже с учётом места, потому Маклин жестом велел Асмодею заткнуться и коротко бросил:
– Кто?
– Полный набор, – несмотря на выпитое, взгляд Михаэля оставался совершенно трезвым. – Увидите Хэмьена, передайте, что его мать теперь часы. Точнее, часы – труп его матери. Стража заповедного Эдема отныне свободна – и по мере сил, которых, должен сказать, у них за годы вынужденного отдыха в саду накопилось больше, чем надо бы, искореняет крамолу. Не скажу, что это радует хоть кого-то, за исключением мальчишки... забыл спросить у некромантов, все мёртвые склонны к хамству, или это частный случай?
– Переплюнул-таки, – Маклин скривился. – Иногда мне кажется, что у них не то соревнование, не то противофаза. Гвардия из пруда под командованием мёртвого сына двух Изначальных – это посильнее одной фиктивной недолговечной покойницы на троне. Откуда в Эдеме такое количество заблудившихся, а точнее заблудших – секрет только для добрых горожан. Дань безупречной охране. Перестали платить, но взимать не перестали.
– Цветные ленты там, где раньше висели обрывки одежды – всё, что оставалось от принятых стражами «даров». Поэтично, но создаёт некое… напряжение, которое запросто может испортить и менее решительный характер, – задумчиво сощурился Асмодей, поглаживая браслеты. – При жизни их командир был удивительно красив, младшие братья ему сильно уступают.
– Зрелище на любителя, – криво улыбнулся Михаэль. – Не знаю, насколько его нынешний облик осязаем – голых парней не лапал и начинать со своего преемника на посту министра обороны не намерен – но выглядит впечатляюще, – недоверчивое удивление на лицах двоих и недоумённое выражение на лице третьего собеседника Михаэля явно развлекло. – Если поклянешься не лезть глубже, Палач, полчасика своих не самых лучших воспоминаний я тебе, так и быть, позволю прочитать.
– Предложение неожиданное, – медленно проговорил Маклин.
– Если вы, любезный граф, отказываетесь, – встрял Асмодей, категорически не умевший быть незаметным, – возможно, я мог бы взять это на себя…
– Приглашение адресное, – раймирец оскалился в невесёлой ухмылке. – Если тебя, Шамад, так волнует этот красавчик, можешь вздрочнуть на любой из старых портретов. Внешне парень не изменился. Почти.
Малефицио хмыкнул.
– До сих пор считалось, что стражи Эдема невидимы, и опровержений этому я не встречал, – он помедлил, раздумывая, стоит ли вдаваться в подробности, но решил, что ничего нового о папаше его старым соратникам не сообщит. – Во время одного из своих… педагогических порывов отец поведал мне историю Рудры. О том, что тот лишен телесного облика и накрепко привязан к саду, как и его воинство, разорялся едва не час. Если бы кузен обрел способность вселяться в более слабых, подобно хидиру, он утратил бы свой прежний облик. Остается предположить, что дяде понадобилось воплотить его… но зачем бы? – он легко поднялся с камней и сделал пару шагов по направлению к голограмме Михаэля. – Для чего тела призрачным стражам? Зачем выпускать их в столицу и поручать то, с чем от начала дней вполне справлялись кшатри?
– Хороший вопрос, – Михаэль снова грохнул опустевшим хрусталём обо что-то невидимое и спешно материализовал очередной стакан. – Беда в том, что ответ вряд ли знает кто-то, кроме одноглазого венценосного подонка. С нами великолепная идея спустить призрачную свору на граждан не обсуждалась…
– Отсутствие обсуждений на Совете какой-нибудь душераздирающей гадости, пришедшей в голову миродержцу, – дело не уникальное, – понимающе кивнул Маклин. – Не стану тратить время на выражения искреннего сочувствия, вряд ли ты пошёл на риск ради десятка протокольных фраз.
– Придержи словоблудие для моего некролога, – осклабился Михаэль. – Я счёл нужным предупредить вас – не поручусь, что маруты останутся в столице, а возможно, и в Раймире. Золотой мальчик был счастлив, когда Джаганнатха разрубил поводок, державший его в саду, – и наверняка сделает всё, чтобы сорваться и с новой, более длинной привязи.


Глава 2, где странные события в Раймире получают более развёрнутое описание, а командоры кшатри занимаются осмотром главной достопримечательности СифраГлава 2, где странные события в Раймире получают более развёрнутое описание, а командоры кшатри занимаются осмотром главной достопримечательности Сифра
Его опоздания никто толком не заметил – следить за соблюдением этикета и отпускать ленивые остроты в адрес проштрафившихся оказалось особо некому. Михаэль вполголоса беседовал с чрезвычайно мрачным Рафаэлем, потому лишь метнул острый взгляд исподлобья. Кресла Двухголовых пустовали. Траур Сешат по сыну, видимо, оказался вполне искренним: даже когда государь наконец утомился затворничать, госпожа министр культуры так и не объявилась. Не почтила присутствием и сейчас. Уриэль тоже не соизволил.
Бедолага Аралим, превращённый волей Светлейшего в наглядное пособие, если не сказать хуже, заседаний больше не пропускал. В этот раз демонстрировал тактику молчаливого сопротивления – судя по размеру зрачков и стеклянному отсутствующему взгляду, шеф службы безопасности защитил восприятие от посягательств по высшему разряду. Во всяком случае, более хотелось верить в неукротимый дух младшенького, нежели в побочные эффекты ментального вмешательства.
С грохотом распахнулись парадные двери – Светлейший, по своему обыкновению, шествовал медленно и степенно, словно на большом приёме в сопровождении свиты. В левой руке зачем-то – большие песочные часы на подушке из шёлкового бархата. Двигался так бережно, что казалось, будто государь ведёт под ручку невидимую даму. Или устроил на локте чью-то отрубленную голову, стараясь не запачкать рукав и полы длинного пиджака цвета слоновой кости. В правой – небрежно, на отлёте – трёхгранная трость с вроде бы безобидным навершием – простой и удобной кинжальной рукояткой. Волосы при этом заплетены в тугую лакейскую косу. Что это сочетание могло значить, Джибриль угадывать воздержался.
Отец меж тем галантно отодвинул кресло госпожи Сешат и водрузил шедевр на стол. Любовно коснулся стеклянного бока верхней колбы, устраивая часы на мягком бархате – и стало ясно, что в них совсем не песок. Ласковая улыбка – и равнодушный блеск очков вместо взгляда. "Удобно ли тебе, дорогая?"
Горло сдавило, перед глазами помимо воли возникла картина: бесконечные и бесконечно милые отцовскому сердцу экспонаты знаменитой коллекции часов.
Минута почтительного молчания затянулась, лишь едва слышно пересыпался в колбах пепел. Наконец замер и он. Прекрасный профиль на оправе смотрел туда, где времени больше не было.
Михаэль слишком пристально и не вполне верноподданно изучал застывшую персону Светлейшего – зеркальные стёкла блеснули в его сторону. Но задержались недолго, найдя цель поближе. Михаэль же не опустил и не отвёл взгляда.
– Порой самое жалкое зрелище может являть истинную силу, – негромко произнёс Светлейший, обращаясь к Аралиму. – Характер, достаточно твёрдый, чтобы упорствовать в своём заблуждении, заслуживает уважения. И подобающей награды. – Один щелчок пальцев – и полуприкрытые глаза Аралима распахнулись, взгляд обрёл болезненную ясность. То, от чего он пытался сбежать, снова настигло его.
– Сегодня мы видим всё особенно отчётливо и рады разделить эту кристальную чистоту с достойными. Благотворные перемены не подобает встречать иначе. Неподкупные слуги престола под руководством нового министра обороны помогут донести нашу волю до всех.
Короткий взмах руки – и резко поднявшийся на ноги Михаэль рухнул на место, преданный собственным, ударившим под колени креслом.
– Приветствуешь преемника, Махасена? Несколько преждевременно. Впрочем, он в этом не нуждается, как и в представлении. Пора наконец пригласить его к нашему собранию, без хвалебных песен и торжественных возлияний. – Эхо удара трости об пол вернулось резким порывом холодного ветра. По левую руку от Светлейшего из быстро уплотняющегося эфира соткалась высокая фигура.
– Сад за стеной, отец, – Рудра одарил всех жизнерадостной улыбкой, совсем как на портретах. Для бесстрастного покойника он слишком откровенно наслаждался всеобщим замешательством. – По слову твоему воинство незримых обретёт плоть и голос.
– Адинатха, очнись! Это грёбаное безумие!
Громовой вопль Михаэля не услышал бы только глухой. Но Светлейший лишь коротко кивнул мёртвому сыну, и тихий монотонный гул, которому никто вначале не придал особого значения, перерос в победный рёв многоголосого потока и выплеснулся под своды зала, туманным подрагивающим маревом растекаясь повсюду.
Это походило на небольшой уютный военный переворот. У каждого входа, у окон и за каждым министерским креслом встали в жуткой пародии на услужливых официантов полупрозрачные фигуры, вместо лиц – калейдоскоп текучих изменчивых масок. То пламя, что когда-то расплавило их суть, теперь обжигало мир. Обретший облик серебристой статуи Рудра смотрел на этих тварей с почти отеческой любовью и гордостью. Последний штрих – на марутах появилась одежда, полностью повторяющая сегодняшний наряд Светлейшего. Их командир остался нагим.
– Столица – вертоград наш, где проводники нашей воли должны ступать свободно. Чтобы призвать к порядку тех, кто распространяет нечестие и отравляет воздух смрадом крамолы, – Светлейший медленно развернулся к Михаэлю. – Ты ошибаешься, подобно многим. Для истинно верных смерти нет. Как нет лжи. Не способны на неё сами и чрезвычайно чутки к утратившим преданность и впавшим в прелесть материи. Ни чинов, ни званий для них не существует, потому любому, выбравшему путь врага трона, они даруют милосердие без промедления. Так мы намерены облегчить среди прочего тяжкую ношу ведомства кшатри.
"Э, да Двухголовым не позавидуешь!" – отстранённо подумал тогда Джибриль, и даже не слишком удивился, услышав в своей голове тихий смешок Рудры.
От Иды не утаил ничего, даже этой детали. И неприятно удивился реакции. «Истинно верные служат престолу и в посмертии. Видимые тела лишь облегчат их работу». Знакомая риторика, почти будничный тон. Это было не легкомыслие, нет. И даже не простая радость от того, что под удар попали бывшие любимцы Светлейшего, в которых она видела угрозу. Понимание. Им обоим эта наука была знакома и весьма дорого обошлась. Чтобы чутко прозревать мотивы миродержцев, нужно постоянно балансировать на грани. Разгорающийся пыл Иды его тревожил. Раньше приглашения Светлейшего её пугали, теперь же страх исчез. Странно воодушевлённая, она тщательно готовилась к очередной встрече. Как и сегодня.
Его присутствие почувствовала сразу, однако выдержала паузу. Нехотя отняла от губ резной мундштук, и, выпустив очередную струйку дыма, бросила:
– Да, Габи?
Джибриль настороженно относился к курительным сборам. И запах этого знал прекрасно. Автор у него был тот же, что и у сопутствующей причудливой безделицы из алого янтаря, ставшей для Иды своего рода талисманом. Джибрилю до всё возрастающих отрицательных величин не нравилось внимание Светлейшего к семье и к жене лично. В регулярных дарах, безупречно подобранных по предпочтениям адресата, формально не было ничего сколько-нибудь предосудительного. Настораживало, что так считала и сама Ида – похоже, не замечала откровенного поощрения её старых и весьма опасных привычек. Идея, что однажды можно утратить контроль и попасть не в ту грань настроения покровителя, в её светлую голову не приходила даже сейчас.
– Тебе лучше на время уехать из города. Проведать детей всегда приятно и полезно. Остальное я улажу.
– Он будет разочарован. Прямо не скажет, но в следующий раз пришлёт, к примеру, гортензии совершенно возмутительной расцветки. А тебе – вилок декоративной капусты, – жена, казалось, не разделяла его беспокойства. В жёлто-зелёных глазах плясали лукавые искорки. Докурила, отложила мундштук и улыбнулась. – Взгляни на свежий букет, если сомневаешься, сочти раскрывшиеся бутоны. При этом оттенке и с учётом фазы луны, ничто не может быть дурно истолковано…
Его демонстративное невнимание к флористическим шифровкам Светлейшего Иде было прекрасно известно. Джибрилю отчётливо захотелось плюнуть на всё и не пускать жену ни на какие рандеву. Государь и повелитель должен был понять его в этом случае хотя бы как мужчина.
– …Некая радость, которую ему угодно разделить с нами. Дядюшка не может причинить мне вред, и ты прекрасно знаешь, почему, – гордо вздёрнутый подбородок, азартно блестящие глаза и знакомые поддразнивающие интонации. Словно читая мысли, Ида мгновенно оказалась рядом, длинные золотистые волосы струились за ней, как мантия. Обвила руками, привычным движением прижалась – ей нравилось слушать стук сердца. Замечательная переиимчивость, самоубийственная уверенность. И треклятая курительная смесь, якобы помогавшая собраться с мыслями. Оставалось надеяться, что на этот раз упрямица вернётся из Белого дворца не с посыльным. В виде каких-нибудь очаровательных настольных часиков со сложным механизмом. В янтарной оправе.
– Разумеется. Отец, будь трон его незыблем, всегда действует исключительно во благо.
***
Светлейший убедился в готовности принять правила, потому приветствовал всяческую откровенность и естественность – по крайней мере, ей хотелось именно так понимать его благодушие. Что-то в тёплой улыбке тревожило – вероятно, нынешняя невозможность убедиться в отсутствии контраста с выражением глаз: их надёжно скрывали непрозрачные стёкла очков.
Отца ей удалось отчасти научиться понимать. Насколько шедевр мог бы понять мастера. Простым поделкам этого не дано, им проще гневно разлететься на осколки, осесть злой стеклянной пылью в закоулках памяти. То, что они испытывают в своём бесконечном "здесь и сейчас" – свободный выбор. Неисчислимые оттенки горечи и страданий, ослепляющая ярость, чистая беспримесная ненависть, холодное отчуждение – что угодно из богатой палитры эмоций, но всё – без малейшего проблеска понимания. Обломки несбывшегося, у которых нет ничего, кроме душевных ран. Но рана ране рознь. Иной раз потеря крови куда предпочтительней потери смысла. Именно так они оказались в "зале надежд". Как лучшее доказательство того, что и для неудачных чад в сердце отца всегда есть место.
Совсем как те, в саду. Государь и повелитель не зря приглашал её на прогулки по Эдему, и именно во время одной из них приказал обращаться по-семейному, без титулов. И лучше было верить, что так скульптор принял способного ученика.
Сквозняк донёс смутный горьковатый запах лекарственных трав.
– Всего лишь память, Ида. Скверная шутница, если дать ей волю, – голос дядюшки прозвучал на границе обычной и ментальной речи. Тойфель замерла, непроизвольно расфокусировав сознание, и почтительно склонила голову.
Нельзя даже в мыслях позволить себе ни намека на неуместное любопытство, лишь готовность к диалогу, вежливый интерес, нотки родственной приязни... Почувствовав движение за спиной, она не обернулась – должно быть, слуги, вызванные дядюшкой, принесли закуски и напитки. Но когда практически над головой раздался тихий, чуть хрипловатый смех, вздрогнула и оглянулась.
– Незаметно, чтобы мне были здесь рады, – обнажённая золотистая статуя пригладила ладонями растрёпанную, чуть вьющуюся гриву и заразительно ухмыльнулась, прежде чем согнуть спину в пародии на поклон.
Решив обратить свой дурацкий промах в преимущество, Тойфель с небрежной улыбкой подала руку для поцелуя. Плавный жест вышел на редкость иерофантским, но кузена это ничуть не смутило, скорее, послужило новым поводом для веселья – приложился он вполне искренне, внимательно глядя в глаза.
– Надеюсь, вы простите мне мою слабость, дорогой брат. Не каждый день доводится видеть и слышать ранее невидимых и безмолвных. На этот счёт в народе бытует любопытное поверье, но я всегда полагала его вздором.
– Народные поверья обычно далеки от реальности, – читать в серых глазах было не легче, чем увидеть солнце на затянутом тучами небе. – Но иногда бывают забавны, – мелькнула и скрылась, словно шальной солнечный зайчик, улыбка, и точёное скуластое лицо вновь стало серьёзным. – Раймир полон забав, стоит ли молодой красавице тратить время на изучение верований добрых горожан?
– У всех свои причуды, – с напускным легкомыслием ответила Тойфель. – Тем более, что в Раймире порой сложно разглядеть тонкую грань, отделяющую легенды от реальности. Кажется, будто между ними в некоторых случаях нет никакой разницы. Это действительно забавно – если кто-то погибает, но остаётся живым в памяти добрых горожан – можно ли считать, что он был мёртв, когда народный вымысел вдруг делается правдой?
– Хаос знает, – равнодушно пожала плечами статуя. – Не думаю, что сейчас это важно хоть для кого-то, – длинным бесшумным движением кузен шагнул мимо Тойфель к столу и склонил голову.
– Я жду дальнейших приказаний, отец.
Очень интересно, значит, с ней он общался не по своей воле, а по приказу владыки, и не преминул дать ей это понять. Тойфель в очередной раз упустила момент появления дядюшки – сейчас он задумчиво правил что-то в альбоме для набросков, не обращая на гостей ни малейшего внимания. Когда она предприняла осторожную попытку разглядеть будущий шедевр, соизволил оторваться от своего занятия. Зеркальные стёкла уставились на сына и племянницу, на губах появилась снисходительная улыбка.
– Встань на место и повернись чуть левее.
***
– Потрясающе внушаемые ребята, – кочевник в потрёпанной пыльной одежде со вздохом облегчения размотал прикрывавший лицо платок и немедленно поднёс к губам серебряную флягу, украшенную тонкими линиями гравировки. – Я боялся, что разгонять толпу паломников придётся дольше, а тут ойте-нате, легкая вуалька забвения – и все сразу расползлись по норам, дырам и шатрам, забыв, для чего потащились среди ночи на эти выселки. Идеальный электорат! – мужчина сделал ещё глоток и ткнул в бок товарища. Тот ощупью взял флягу, продолжая неотрывно смотреть на золотую исполиншу. – Ты, кажется, загипнотизирован зрелищем ворот, из которых мы оба появились на этот свет? Не могу сказать, что запомнил процесс достаточно хорошо, чтобы всерьёз комментировать достоверность изображения…
– Модель близко и в деталях изучали многие. Но масштаб и размах в сочетании с предельно близким народу чувством прекрасного резко сужают круг кандидатур, – бесцветные глаза блеснули живой ртутью. Накира искренне развеселило то, чего другому следовало бы опасаться.
– Доказательств нет, но сдаётся мне, чистил ты одну морду, а попал ровно по той, до которой не дотянулся даже отец.
– Если верить ностальгическим излияниям дядюшки под чужой личиной о "кровавых соплях", дражайшие старшие родственники в свое время недурно порезвились, – фыркнул Мункар. – И ведь такого в речах "избранника богини" полным-полно, когда посмотришь внимательно. Не мы одни способны это увидеть.
– Чтобы увидеть – надо смотреть. Так на трюк с масихом попался даже отец…
– ... который с самого начала подчёркнуто игнорировал происходящее на Перешейке. Что ему очередной лжепророк, как объявился, так и сгинет. Но потом в идеально отлаженной системе безопасности Эдема внезапно обнаружилась дыра размером с командора стражей. Брат позволил гостю срезать золотую ветвь, но вместо окончательной смерти получил видимое тело и новые полномочия. Будь я проклят, если что-нибудь понимаю.
– Судя по свежим новостям с первой линии обороны, никто не понимает. И лучший вид на столицу нынче – сквозь дно стакана, – Накир нахмурился и отхлебнул из фляги. – Я сомневаюсь, что тут и вправду ошибка оператора, а не какая-то хитрая игра нашего недостаточно покойного брата, но внезапно вспыхнувшая у Михаэля неприязнь к этому тандему показательна. Некромагов того уровня, что смогли бы перехватить управление у отца или подчинить вышедший из повиновения дух, у нас в обойме нет. Нет даже тех, что смогли бы объяснить.
– Как сказать. Кстати, о видах, – Мункар выразительно посмотрел на близнеца. Затем встал с небрежно брошенного на песок пёстрого одеяла и потянулся. – Любопытно, насколько далеко мы разогнали жаждущих переночевать под сенью маменьки – пардон, Златой Богини – паломников? У меня такое ощущение, что на выстрел вокруг – ни единого живого существа крупнее таракана.
Накир снова устремил взгляд на статую.
– Думаю, можно и без "дальней слежки" обойтись – всё одно лезть на пьедестал этой дурновкусной махины, заодно и глянем, далеко ли ближайший костер у шатра. Пока попробуем разговорить этих молодчиков. Вдруг нам повезло, и они просто спятили от ужаса, а не умерли?
– Угасает мысль – остаются эмоции, а если и жизнь угасла – в данном случае с сохранностью тел никаких проблем. Тебе ведь тоже не нравится удивительная обычность шедевра? Бывают, конечно, и просто уродливые идолища, бывают особые скульптуры, но если руку приложил дядюшка…
– Ищи подвох.
Накир первым подошёл к жутковатой скульптурной парочке, положил руку на лоб одному из пострадавших и сосредоточился. Брат последовал его примеру.
Ни следа личности, ни единого проблеска какой бы то ни было жизни. Золото и ничего более – просто металл, молчаливый и холодный. Бесповоротно и окончательно пустая оболочка. Близнецы в замешательстве уставились друг на друга, пытаясь удержать рванувшую карьером за горизонт мысль.
Не расправа фанатика, не эффектная, но почти безвредная смертная жертва. Способ казни родом из братского Адмира, варварство тех времён, когда сумасшествие матери поставили на службу правосудию. Пародия на старый жреческий номер "приди и возьми". "Просьба, столь же смиренная, сколь и яростная, песня сердца, полёт души и мольба безумно влюблённого". Редкий, поистине бесценный дар капризной даме от могущественного поклонника.
Беззвучный дуэт вышел в лучших традициях дядюшки. Ёмко, образно и сразу по всем основным адресам.
– "Каждый должен принести в дар самое дорогое". Он же в открытую заявил, что за дань взыщет с каждого желающего! Намеренно не заботясь о том, насколько верно его поймут. Важно лишь формальное согласие. Слепить золотую статую мог бы хоть из песка. Натащенный народом хлам…
– …добровольно отданная привязка. Как подпись под договором.
– Несчастные идиоты не понимали, что подписывают таким образом.
– Кто им виноват? Он даже не обманывал – честно говорил о матери, и о том, что отдать следует самое ценное. Умолчал лишь о том, что отдавать придется постоянно.
– Полагаешь, перепившими дармового винца и этой парой воришек жертвы не ограничились? – Накир покосился на брата. – Дядюшка, конечно, мало чем отличается от отца, и не похвалюсь, что способен понять мотивы обоих наших достопочтенных старших родственников не то, что в полной мере, но хотя бы наполовину, однако зачем бы ему создавать источник энергии для безумицы, заключенной в Бездне?
– Не знаю. Но готов спорить на любую сумму, сомнительный памятник матушкиным красотам – не просто безвкусный монумент. Это нечто вроде амулета, понемногу отбирающего энергию и жизненные силы у наиболее ревностных адептов или просто неудачливых туристов, слишком долго болтающихся рядом. Ты заметил, что здесь нет никакой мелкой живности? Даже вездесущих чёрных лис. А уж эти-то крутятся везде, где есть шанс поживиться хоть огрызком мяса или лепёшки.
– Примитивный инстинкт спасает шкуры дикому зверью, пока существа формально более разумные радостно ложатся на фуршетный стол. Какая ирония.


Глава 3, из которой можно составить довольно точное представление о положении дел во Втором доме АдмираГлава 3, из которой можно составить довольно точное представление о положении дел во Втором доме Адмира
"Как только позволят дела, надеюсь почтить вас родственным визитом", – Моза с тяжёлым вздохом отложила записку.
– Видимо, наши отставные слуги оказались ещё более алчными мерзавцами. Не думаю, что Бааль стал бы посвящать сына в детали, – ответил Диамар, сочувственно глядя на жену.
– И тем не менее, его наследник преподнёс мне не бутылочку альянико или букет стреблориз, а порто. Тот самый. Крайне интересно, что ещё дядя Вель успел узнать и утратил ли вообще возможность получать свежие сведения? Впрочем, если и так, скоро его осведомлённость сильно упадёт в цене.
– Вы же отказались покидать столицу, матушка? – на низком диване материализовался припозднившийся Балто с обманчиво скучающим видом, хотя был обеспокоен ничуть не меньше.
– Очень рада, что ты всё-таки решил к нам присоединиться, – улыбнулась сыну Моза. – Теперь я наконец могу озвучить всем причину: есть другой способ избавить нашу семью от участия в игрищах Второго дома. Дядя Эфор разыграл эту карту, с учётом своих обстоятельств, и вполне доволен результатом. Нет смысла ждать, пока нас втянут в очередную интригу, – она нервно испепелила записку. – Cклепов и больничных палат в фундаменте величия Второго дома вполне достаточно, но Вель слишком привык получать желаемое, чтобы считать так же. Те, кто заключал с ним выгодные сделки, исчезали ненамного реже отказавших.
– Кажется, для третьей жены он составил совершенно чудовищный брачный контакт, нечто среднее между пактом о ненападении и договором добровольной передачи в рабство. И заботливо приказал изготовить по своему эскизу амулет для любимой, чтобы она всегда помнила все пункты. И детей приводил к присяге, нанося узор лояльности. Интересно, а есть ли такая роспись у дяди Иаля? – Балтазар задумчиво изучал портреты на стене, закинув руки за голову. Моза озадаченно взглянула на сына – картины находились здесь около полутысячи лет и давненько ни у кого не вызывали интереса.
Лёгок на помине. Зевель абсолютно бесшумно возник в гостиной и обвёл семейство острым оценивающим взглядом, быстро подёрнувшимся вуалью спокойного благодушия: так опускается мигательная перепонка на глаза дремлющего василиска. Кивнул вместо приветствия, небрежным движением руки подал знак не вставать, словно хоть кто-то проявил малейшее стремление это сделать.
– Надеюсь, ты получила мой скромный презент? – голос Зевеля был прямо-таки нафарширован участием, что немедля заставило всех задуматься, как давно дорогой родственник присутствует в комнате и сколько успел услышать. Моза отогнала эту мысль и ровным тоном ответила:
– Благодарю, дядя, он выше всяких похвал. Но я не вполне уверена в предмете нашей беседы.
Диамар с сыном переглянулись, Зевель истолковал это по-своему:
– Предмет беседы касается всего нашего Дома. И вашей семьи в частности. Я пришёл во имя нашего общего будущего, которое под угрозой после известных трагических событий. Последствия некоторых вполне обратимы, но всё это позорным пятном ложится на репутацию Второго дома. Наш отец и повелитель сейчас, увы, не в силах изменить это.
– Сложно руководить Домом, находясь в опале и, если верить слухам, в одном из отдалённых поместий, – кивнул Диамар, отметив чуть расширившиеся зрачки собеседника.
– Кто знает, чем обернётся его возвращение, – развёл руками Зевель. – Но объединёнными усилиями всех кланов мы сможем облегчить состояние главы Дома, сняв с его плеч… – четвертьсекундная заминка придала фразе отчётливый душок висельного юмора, которого оратор явно не был чужд, – бремя ответственности. Мой старший брат и твой отец, милая, устранился сразу, и я полагаю, что вправе принять эту ношу как законный наследник.
– Стало быть, вам нужно, чтобы дядюшка не имел возражений против вас в этом качестве, – вежливая улыбка Мозы покрылась тонким слоем невидимой наледи.
– Как дочь самого… миролюбивого из его сыновей, ты должна понимать, что безопаснее всего будет воспользоваться твоими талантами на благо клана. Уладим дело быстро и тихо.
– Как бы я ни относилась к дядюшке, я не желаю его низложения.
– Отнюдь, ты поможешь спасти его от этой участи и от гораздо худшей. В конце концов, мой несчастный отец с начала времён трудился на благо Империи. Он не заслуживает превращения в глазах народа вначале в опальное посмешище, которому квакают вслед, а затем в опасного безумца, способного навредить своим близким. Я позабочусь о том, чтобы он навсегда остался почитаемым и уважаемым патриархом Второго дома. И смог своими глазами наблюдать возвращение былой силы и славы. Если позволит его состояние, разумеется.
Балтазар, всё это время участия в беседе не принимавший, изучал дядюшку Веля с каким-то отстранённым любопытством, близким к таксономическому. Диамар тоже молчал, по его лицу было трудно догадаться, что он с большой охотой запер бы этого посла мира и прогресса в Бездне, в одной камере с Баалем и другими ретивыми борцами за благополучие Второго дома. И к тем, кто выживет, рекомендовал бы потом водить экскурсии. "Заповедник дядюшек", пожалуй, затмил бы славу Люцифера.
– А что будет в том случае, если я всё же откажусь? – Моза была предельно сдержанна и корректна. Если любящий сын искренне верит в то, что озвучил, дела гораздо хуже, чем можно было предположить. Особенно при наличии ещё Баалем отработанных схем, снискавших Второму дому репутацию оплота здравомыслия.
– Не вижу причин так поступать, моя милая, – Зевель мгновенно перешёл с любезного тона на командный, требующий беспрекословного подчинения. – Я обещаю тебе помощь и поддержку, ты знаешь, мои возможности велики, а слово нерушимо. Но благотворные перемены могут и не коснуться вашей семьи, если о некоторых гранях твоего алхимического дарования станет известно Темнейшему. У Второго дома много врагов.
– Не сомневаюсь, вы как достойный наследник и государственный муж в силах их сокрушить. И вам не стоит тратить время на тех, кто мог бы сообщить Его Темнейшеству то, что ему уже известно. Наш государь и повелитель не числит предателей среди своих вассалов, – последнее слово Моза выделила интонацией и умолкла с видом подчёркнутого смирения.
– Блеф, – недоверчиво прищурился Зевель.
Вместо ответа Диамар расстегнул рубаху.
– Хорошая попытка, капитан, но вы… – дядюшка застыл, словно фраза застряла в горле вместе со всем вложенным в неё презрением. Гвардейская метка Диамара, расположенная на ладонь ниже левой ключицы, изменила очертания, на глазах у всех сложившись в личную печать Темнейшего.
– Я полагаю, демонстрации от моего батюшки с вас довольно? – самым дружелюбным тоном осведомился со своего места Балтазар. – Как вам известно, эти знаки могут быть нанесены на любой участок тела. У нашего владыки давняя слабость к юмору на грани, потому нам бы не хотелось вас ненароком оскорбить. К тому же, обнажённые чресла сына – не то зрелище, что умиляет его мать, когда сын шагнул далеко за порог возраста нежной невинности.
Взбешённый Зевель повернулся к дерзкому мальчишке и встретил его спокойный насмешливый взгляд. У этого ублюдка в биографии вряд ли числился хотя бы год нежной невинности, подобный взгляд бен Бааль частенько ловил на себе в зале Совета. Со стороны господина председателя. Когда у "секретного оружия" этой семейки проявятся собственные амбиции, его отцу и братьям скучно не будет.
– Оставляющим своего кормчего на горящем корабле было бы неплохо точно знать, куда держит курс их новое непотопляемое роскошное судно, – мрачно блеснув глазами, процедил Зевель и, не дожидаясь ответа, растворился в воздухе.
Моза зябко передёрнула плечами, глядя на опустевшее кресло.
– На месте кормчего при таком преданном старпоме я бы сам прыгнул за борт, – задумчиво произнёс Диамар. Затем добавил, обращаясь к сыну:
– А ты молодец, ловко. Отвадили этот расфуфыренный комок нервов. А что сыграли на опережение...
Балтазар подчёркнуто непонимающе воззрился на отца, потом на мать, и все трое, не сговариваясь, оглядели комнату. Кроме них здесь по-прежнему никого не было. Оставалось надеяться, что шуточку Балто их сюзерен не воплотил вовсе уж буквально.
***
Зевель раздражённо смотрел, как брат ищет опору под нестройное звяканье рушащихся на пол бутылок и кувшинов. Столь же пустых, как расфокусированные глаза Иаля и его дурная башка. Брат молчал, даже не пытаясь оправдываться – учитывая, сколько он в себя влил накануне, без небольшой родственной помощи связная речь вернётся к нему нескоро. Слипшиеся волосы, след от ковра на щеке – Зевель с трудом подавил гримасу отвращения – и амбре, как в дешёвом кабаке после солдафонской гулянки.
– Иаль!
Никаких признаков просветления. Впрочем, нельзя сказать, чтобы братец и в трезвом виде мог разогнать свой умственный сумрак. Слава поколений, тысячелетия процветания, а на выходе – это совершенное животное, по уровню рефлексии стоящее где-то между самцом гуля и драконьим слётком.
– Родная кровь! – глухо рыкнул в пространство несчастный. И неожиданно чётко и презрительно выплюнул следом:
– Не предатель. Не стану.
Так-так. Кажется, и от мерзостной сивухи есть польза – Иаль предпочёл её власть власти патриарха Второго дома. И в хмельном бреду продолжал с ним спорить, причём с горячностью, которую никогда бы себе не позволил, проспавшись. Свежих шрамов не видно, значит, внятного ответа, в отличие от него, отец всё-таки не получил. Руками несносного буяна убрать конкурента под видом братской ссоры? Вот этого простого, как топор, и по-своему изящного варианта Зевель в уме не держал. Но оказалось, не зря. И не зря не показывался на глаза – приказ об устранении больше напоминал импровизацию, чем взвешенное решение. Братца вечно перетягивали на манер каната в старой народной игре "дождь и засуха", но теперь глава клана наконец заметил, что верёвка выскользнула из рук.
Колкая дрожь в позвоночнике не унималась, и Зевель осмотрелся внимательнее, истинным зрением: обстановка вокруг хранила не только следы удачного разрешения Иалева внутреннего конфликта. За ними проступал другой шлейф, ровный и тяжёлый. Присутствовал отец во плоти или обошёлся голограммой, можно справиться потом, но фон оказался достаточно красноречив. А ведь прошёл не день и не два, да и пар братец выпустить успел изрядно, пока напивался. Всё говорило об одном: Зевель нисколько не преувеличивал, а скорее преуменьшал масштаб возможных бедствий для Второго дома с прежним главой у руля. Нет, увольте. При таком положении дел если отец вдруг каким-то чудом просветлится и пришлёт любезное приглашение вместе с клятвенным обещанием передать титул, главным долгом наследника по-прежнему будет всеми силами избегать даже случайной встречи. Братьям просто повезло – отец мог их убить, но не захотел. Смерти своего лучшего сына он пожелал. Считать ли это высшей похвалой – или новым симптомом разрушительной мании?
Иаль скрежетнул зубами, дёрнул ногой, отмахнулся от чего-то видимого лишь ему и снова замер. В полуприкрытых глазах мелькнула искра узнавания. Потерянно промычал нечто надрывное и совершенно непонятное для стороннего слушателя. При виде этого жалкого зрелища Зевель вдруг испытал прилив редко его посещавшего, и потому очень яркого чувства.
По-прежнему молча сел рядом и опрокинул в кувшин с водой заранее припасённый флакон. Опалесцирующая жидкость пахла остро и терпко, примешивая к густой кислой вони в комнате свежий аромат срезанных зелёных стеблей, нагретых солнцем. Привычно придерживая брата под загривок, чтобы не захлебнулся, поднёс к его губам край кувшина и ровно, почти ласково, приказал:
– Пей.
Когда кувшин опустел наполовину, мутные глаза Иаля закрылись, а голова бессильно упала на грудь. Зевель отбросил сосуд прочь. Положил ладонь на лоб брата, убирая в сторону спутанные пряди. Лицо Иаля стало непривычно спокойным, а дыхание – ровным.
– Не волнуйся, ты не сделал ничего дурного. Отец ошибается. Всё можно исправить, всегда, – Зевель вздрогнул, но не обернулся. Слуг братец тоже распустил безобразно – что ж, настало время преподать им урок. Едва заметный взмах руки в ответ на новое торопливое движение за спиной сопроводили резкий короткий хруст и звук падающего тела.
***
Темноту разгоняли лишь огоньки масляных ламп и тлеющие уголья в расставленных по периметру курильницах. Их дым вкупе с целым комплексом мощных заклятий – особенно противопожарных – и строго выверенным расписанием необходимых повседневных процедур надёжно охраняли здешний покой. В последние годы от иного пришлось отказаться – яркий свет сделался окончательно неприятен хозяйке, и долгом главы клана было избавить от него, как и от любого возможного страдания.
Бааль вошёл бесшумно, тщательно запечатав за собой вход – не хватало ещё, чтобы она случайно попыталась покинуть свой уютный мир, совершенно не понимая, какие превратности судьбы ждут за порогом.
Тишина, ни малейших признаков того, что роскошные покои обитаемы – на всякий случай, чтобы предотвратить досадные недоразумения, он молча опустился в кресло у камина. Всецело принадлежащее тебе всегда найдёт способ вернуться. Это проверили братья-узурпаторы, превратившие Лилит в надежно скрытый от профанов источник чистой магии, – и это воссоздал он, сделав одну из наиболее близких дочерей Второго дома копией и подобием Лилит. Но преданным – и пусть в Шахматном и Янтарном кабинетах грызут локти – только ему.
Присутствие почувствовал до того, как на плечо легла тонкая изящная рука, чуть царапнув длинными острыми ногтями. Бааль успокаивающе накрыл её своей, не обращая внимания на расходящийся по телу ледяной холод. Восприятие легко обмануть – краткоживущие и вовсе терпят всевозможные лишения и в итоге умирают только потому, что из поколения в поколение приучались к подобному порядку вещей.
– Они называют это жизнью, – вслух произнёс бывший премьер-министр. – Садись, девочка.
Фигура одним грациозным движением скользнула вниз, и Бааль привычно погрузил пальцы в густую копну вьющихся волос цвета тёмной бронзы. Вероятно, его подопечная снова была голодна, но нарушать установленный порядок не следовало ради её же блага. Она как никто умела слушать – вот и сейчас замерла в ожидании. Ещё одним неоспоримым достоинством было то, что услышанное по большей части не затрагивало сознания, хотя кое-какие вещи из прежней далёкой жизни её всё же волновали.
– Не тревожься, моя царица, – Бааль извлёк из воздуха золотой кубок и наполнил его до краёв из тяжёлого кувшина. Никакой иной посуды здесь не появлялось не только потому, что хозяйка была достойна лишь лучшего. – Твои братья и сыновья благополучны и верно служат нуждам Дома. Было бы куда уместней, если бы абсолютно все дети клана поступали так, но нельзя ждать совершенства от каждого.
От Зевеля совершенства можно было даже дождаться, правда, в весьма специфическом смысле. Но о том стоило умолчать, поскольку упоминание имени этого мерзавца неизменно вызывало перепады её настроения. По всем прошёлся в попытке навести мосты, и что удивительно, в некоторых случаях ему сие удалось. Что ж, прекрасный способ отделить зёрна от плевел. Появиться лично уже опасался, даже голограммой, а ведь поводов для благонадёжного сына было предостаточно. Примитивная провокация. Бааль прекрасно различал вкус разумной осторожности и страха. Поступками сына руководил именно страх. Правитель трусливый и мелочный может оказаться гораздо хуже любого безумца, и хорошо, что большинство пока это осознаёт. Хотя любопытно было бы взглянуть, как ретивый наследник управится с непосильной для него, но столь желанной ношей. Пожалуй, любопытнее, чем просто убрать его с доски.
С Иалем разговор всё-таки состоялся, на повышенных тонах и с применением силы – следовало бы отправить мальчишку из столицы, подальше от Зевеля, но он наотрез отказался выполнять даже этот простой приказ. Видимо, невеликие мозги начисто промыты, и несчастный считает, будто может решать самостоятельно. Но желание быть полезным в первую очередь своему отцу всё же заслуживало похвалы. Откровенность Иаля принесла куда больше проку, чем любые возможные беседы с его "командиром". Умные нужны не всегда, приходит час, когда нужны верные.
Прильнувшая к его коленям фигура встрепенулась, словно почуяла фальшивую ноту. Подобие нежной привязанности к своим детям она сохранила до сих пор, хотя Берита забрали сразу после рождения.
– Тише. Я же сказал, что всё в порядке – и этого довольно. Я верю тебе – ты веришь мне. Для тебя ничего не изменится, – прекрасные, золотистые, чуть раскосые и совершенно пустые глаза смотрели прямо на Бааля, а тот, видя, что звук его голоса оказывает нужное действие, мягко продолжил. – Ни с тобой, ни из тебя, ни для тебя… Однажды и всегда.
Бледные губы тронула лёгкая улыбка. Диапазон оставшихся ей эмоций был невелик, но зато очень насыщен. Эту радость невозможно подделать – в такие моменты его любимица удивительно напоминала прежнюю себя, ровно до того мгновения, как выражение тихой восторженности сменялось застывшим лунатическим оскалом. Третий лик её и вовсе не подобало видеть посторонним. Сейчас она приветствовала силу, способную уничтожить всё неугодное повелителю, чуяла смутное движение растущей и совершенствуемой годами мощи. Пожалуй, она оказалась одной из немногих среди детей клана, кто смог приблизиться к пониманию природы могущества. К счастью, ни цена, ни любые другие проблемы такого свойства давно не омрачали её разум. А ведь блудный сын почти справился – но сгинул раньше, чем научился управлять своими талантами.
Любимая кукла двух братьев не пожелала понять, сколь редкий дар отвергает с такой лёгкостью. Брезгливый ужас вместо благоговения – неужто таких простых фокусов ни один из покровителей ей не ни разу не показывал? Иначе откуда ещё и жалость – Бааль оказал услугу, растворив ветхий немощный сосуд. Ничего полезного старый лавочник всё равно уже не смог бы принести.
Некоронованная королева Адмира, государыня спальни и царица паркета... Трусливая, суеверная провинциальная дура, способная лишь швыряться подцепленными у любовников заклинаниями да верещать, как дешёвая гадалка. "Хаос не примет тебя!" – какой надрыв, какой пафос. Что убогая подстилка сильных мира сего может знать про Хаос, не будучи с ним в прямом родстве? Истинный и изначальный, нерождённый, несотворённый, равно приемлющий благословение и проклятие, непознаваемый и неузнанный.
Обеспокоенная наперсница снова завозилась, нервно проехавшись ногтями по парче – ревность, очаровательный женский инстинкт. И похвальная чуткость совершенного создания к настроению своего владыки.
Бааль вынул из кармана массивный, грубой работы браслет. Неровный кабошон огненного опала, вставленный в литое, но, судя по латунному отблеску, низкопробное золото, держали в разверстых пастях два варана. Слишком тонкая для старинной игрушки кисть скользнула в него легко – можно было ожидать, что при малейшей небрежности тяжёлый браслет не удержится на руке, но этого не случилось. Металл пришел в движение, сжимаясь, затем неожиданно утратил форму и растекся по коже, не причинив вреда, а камень пошёл трещинами и распался на сотню осколков, похожих на искры костра. Бааль отшатнулся, одновременно стряхивая их и отстраняя неожиданно метнувшуюся к его горлу руку.
– Лайла! – окрик прозвучал как команда.
– Ама, – резко возразила женщина, которую он давно считал немой.
Почуяла то, что он взял себе, и захотела это. Нет, никак нельзя, дорогая. Терпкая ярость голодного духа слишком свежа, чтобы ты могла поглотить её без вреда для себя. На Пустошах нынче их великое множество – словно что-то тянет несчастных в эти места.
– Ама Лайла, – покладисто согласился Бааль, унимая цепкие пальцы любимицы, ощупью нашедшие пояс его халата. – Ама, только не волнуйся.


Глава 4, повествующая о том, как царица Вольного Перешейка принимает послов и общается с камнемГлава 4, повествующая о том, как царица Вольного Перешейка принимает послов и общается с камнем
С какого момента их стало двое? После долгих размышлений Решке так и не удалось чётко провести границу, и, что хуже всего, перестать об этом думать. Мысли были столь же упрямы, как хозяйка, и неизменно возвращались в проклятый круг. Если погиб в Эдеме – с золотой хворостиной наперевес из фонтана всплыл уже не её лохматый пройдоха, а тот, в чей сад он вломился? Или Зоэль заключил сделку позже, после стычки с близнецами? Либо засекли, проследили, пошли следом. Подпоили какой-то гадостью на пиру у деда, увели на убой и потом принесли не спасённого, а подмену. Но то, что он делал дальше, никак не выгодно Раймиру. Адмиру тем более. Одна сплошная головная боль для всех, начиная с неё.
Тот, второй, уверенно говорил о мести убийце, словно она уже свершилась. И Зоэль был с этим согласен. Неужели тогда ещё не бывший мэр выгнал своего врага из города, тайком настиг и казнил? Да быть того не может, иначе выходило бы, что кошмарный «сосед» сопровождал пророка с самого начала. Зоэль не мог обойтись с ней, как последний подонок, что очаровывает девицу, заманивает домой, а там уж поджидают наготове остальные любители халявных оргий с сюрпризом. Два за один – отец, он же и убийца, Нержель в эту схему не вписывался никак, хоть и был старше Зоэля.
Подвеска ощутимо нагрелась, и Решка едва не выругалась – чуть не упустила момент, когда от неё, великой царицы и наместницы потребовалась более определённая реакция, чем улыбаться и скучать.
– Если позволит прекрасная Решкихаль, я хотел бы преподнести ещё один скромный дар, – старейшина Дастур Хамад, глава клана аль-Эбла застыл перед ней в почтительном ожидании. Чёрный, как уголь. Ровесник деда и песка на Пустошах. Столп веры напоминал мало, скорее смахивал на старого разбойника, отошедшего от дел. Весьма любезного и благородного, но, тем не менее, готового вонзить кинжал куда придётся, если представится шанс. Недавно он – якобы случайно – присоединил к своим владениям Менутис, но всем было прекрасно известно, что тамошний правитель, шейх Фахри ибн Анойя, открыто посмеивался над провалом младшего Дастурова отпрыска, который вернулся с ярмарки женихов дочери Отца Лжи в бутылке. Вот за такие фокусы эблассцев заслуженно недолюбливали. Помимо намеренной бестактности, возведённой ими в ранг искусства. Решка не подала виду и царственно кивнула. Всего-то прежнее имя переврал, чтоб носом ткнуть, мол, полукровка с чужеземными корнями. Будто не знает она про «грелку пророка», «подстилку на посылках», «подзаборную царицу» и остальные свои неофициальные титулы. Многие надеялись получить доступ к подвеске через расположение Решки, да только у символа власти, похоже, было своё мнение насчёт сомнительных брачных планов. И Дастур вроде бы к деду приехал, а туда же. Не самая противная морда среди прочих отцов-пещерников, но всё одно годится в настолько старшие родственники, что челюсть бы заклинило в попытках произнести бесконечные «пра». Снять с такого амулеты долголетия, пока после бурной ночи десятый сон смотрит, – и наутро останется только кликнуть слуг, чтоб смели с ложа в совочек. Потому прячут свои драгоценные артефакты чуть не в задницу, а спят всё равно вполглаза.
Подарков оказалось два, один чуть поменьше, второй покрупнее. Оба с гладкой светло-рыжей шерстью, поджарые и остромордые. Если бы слуга вёл их ещё медленней и помпезней, они запросто могли бы успеть сыграть собственную свадьбу и завести щенков.
– Менутисские борзые, – Решка улыбнулась слишком лучезарно, вызвав молчаливое неодобрение своего визиря. Но слова сами просились на язык. – Могли оставить бедняге хотя бы этих чудных псов. А тех верблюдов с награбленным добром вы тоже прямиком из захваченного города вывели или просто перехватили подходящий караван по дороге сюда, в духе старых традиций?
Шейх раскатисто хохотнул и довольно прищурился, словно услышал учтивейшую из похвал. Затем ответил без всякого смущения:
– Дань вашей красоте от имени моего заблудшего друга Фахри. Всемать не нашла его достойным радости видеть лучшую из дочерей, но милостью своей позволила искупить заблуждения там, где у него нет недостатка ни в чём. Особенно во времени для размышлений о чистоте веры. Как я слышал, наместница Богини более благосклонна к кошкам. Они могут быть ласковы и приятны, отлично истребляют вредителей, но увы, истинный нрав их – нрав хищников, всегда верны одним лишь себе. Однако ради вашего каприза мои молодцы дойдут хоть до самого Ултхара, дабы проверить своё искусство ловчих на тамошних сфинксах.
Малхаз многозначительно кашлянул, и Решка решила не дразнить деда почём зря. Намёк Дастура ей тоже не очень-то понравился.
– Вижу, мой наимудрейший первый советник полностью разделяет опасения старейшин. И ему не терпится обсудить выбор направления ваших… исследовательских походов, каковые, несомненно, послужат всеобщему благу, когда не будут одновременно способствовать укрупнению владений клана аль-Эбла внутри наших границ. Вольное равноправное содружество под властью Богини куда предпочтительней пожара междоусобиц, подобного тому, что пожирает земли наших лазурских единоверцев.
– Пустоши бескрайни и полны диковинных чудес. Как знать, не найдутся ли среди них достойные той, что сама сделалась живым чудом, – развёл руками непрошеный поклонник, всем видом демонстрируя добрую волю. А глаза бесстыжие, жёлтые. И нос явно обрёл столь аристократические очертания после того, как его пару раз подрихтовали в драке. Одному такому поверь хоть раз – и удивишься, где окажешься. Или не одному. Настроение испортилось окончательно.
Рядом с Малхазом неслышно возник прислужник Фероза и передал записку. Дед прочёл её, нахмурился и взмахом руки отослал парня, не дав никаких распоряжений.
– Боюсь, нашу беседу придётся ненадолго отложить. Искренне надеюсь, досточтимый брат Дастур не сочтёт это оскорблением для Совета старейшин. Прибыла госпожа Нешер. С многочисленной гхм… свитой.
– О, не беспокойтесь, садразам, я с удовольствием поприветствую гостью вместе с вами, – весело и преувеличенно любезно отозвался «досточтимый брат». – Если старая гиена не переменила шкуры, её, как вы изволили выразиться, прибытие выглядело довольно впечатляюще. Стража, должно быть, приняла его за осаду.
Только пустынных ведьм недоставало. Их атаманша носила имя Хамсин не за кроткий нрав и милосердие. Решка недоумевала, почему гостью непременно нужно было идти встречать вместо того, чтобы принять здесь же, но доверилась деду и подвеске. Та никаких тревожных знаков пока не подавала и вела себя как обычное украшение, впитавшее тепло тела хозяйки. Идти пришлось недалеко – ровно до собственного сада. Госпожа Нешер сочла его достаточно уютным, чтобы расположить там своё посольство.
Демонстрация мирных намерений и больших возможностей на случай, если переговоры повернут не в то русло. Стены блистательного Сифра – скорее памятник архитектуры, почтенный и внушительный, но абсолютно декоративный. Ни к чему тащить всю ораву, можно совершенно открыто обосноваться на лужайке у первого советника под защитой посольского иммунитета и древних законов гостеприимства. Даже костёр разводить не надо – судя по потемневшим глазам деда, в пламени его негодования можно было бы преотлично зажарить целого телёнка. Когда-то, задолго до её рождения, он мог и не такое, но теперь ни грана возвращавшейся к ифритам магии почему-то не перепадало старейшинам. У Решки были свои соображения на этот счёт – Зоэль «пещеристую шейхобратию» не выносил на дух, Всемать тоже имела бы право предъявить претензии к толкователям её воли. А тот, кто… Руку предупреждающе кольнуло, но девушка упрямо стиснула подвеску в немеющих пальцах и послала приветливую улыбку караульным. Лица кочевников, преградивших дорогу, были задёрнуты платками не из одной лишь необходимости защищаться от жестоких ветров и песка. Считалось, что женщин от посягательств хидирин хранит Великая мать, а мужчины более уязвимы и потому не должны открывать свои лица никому, кроме близких – тогда злокозненные духи не увидят их и не причинят вреда. Сто раз опровергнутая глупость, пусть и красивая.
– Госпожа Нешер велела, чтобы к ней в любое время пропустили ту, что носит часть огня Всематери, – сообщил один из охранников. Судя по богато украшенной одежде и отсутствию грубоватого пустынного акцента, не простой караульный. – О прочих, кто пожелает сопровождать юную царицу, речи не было, – он равнодушно скользнул взглядом по Малхазу. Дед принял это с подчёркнутым спокойствием, словно ожидал чего-то подобного, и покосился на Решку. Роль мирного мудреца ему сегодня давалась несколько хуже, чем обычно. Радушный взгляд стремительно набирал пристальность, так что вскоре грозил продырявить непочтительному охраннику череп, а на сдачу прошить полог палатки.
– Я уважаю волю нашей гостьи, но могу заверить, что присутствие моего первого советника ничем не угрожает безопасности госпожи. Ему я верю, как себе, – тут Решка ни словом не солгала.
– Сожалею, тогда вам обоим придется подождать, – караульный покачал головой, затем жестом подозвал к себе ближнего бойца и что-то быстро и тихо проговорил. Тот скрылся в шатре. – Прошу простить, юная царица, без указаний госпожи я не могу пропустить никого, кроме вас, – лицо охранника было обмотано расшитым какими-то геометрическими узорами шарфом так, что виднелись одни глаза и часть переносицы, но Решка была готова спорить, что парень немногим старше ее. «Юная», надо же... Она фыркнула.
– А если бы я пришла с котёнком в корзинке или щенком на поводке? – поинтересовалась она.
– Ваши животные были бы накормлены, напоены и устроены со всей возможной заботой, но в шатёр госпожи не вошли бы без её разрешения.
– Слишком прекрасна, чтобы меняться, – проворчал Малхаз, задумчиво огладив бороду.
– Госпожа не только прекрасна, но и мудра, – согласился караульный.
– Воистину, достойный сын клана Хамсин. И потому знает, что смиренный служитель Великой матери – желанный гость во всяком доме, где истинно чтут Её. – Дед, похоже, пришёл к каким-то своим выводам, потому голос его изрядно смягчился. – Таков древний закон Пустошей. Твоё рвение достойно похвалы, но избыток его тем плох, что стирает из памяти основы нашей веры, как ветер – следы с барханов.
– Скорее звезды упадут и погаснут в песке, а Веер разлетится на Пластины, чем Малхаз аль-Кувира упустит случай напомнить о былых днях и непреложных законах, – раздался грудной хрипловатый смех. Из-за спин караульных, бесцеремонно растолкав их плечом, появилась невысокая крепкая женщина в традиционном пустынном одеянии – свободные, схваченные тесемками на щиколотках полотняные штаны и длинная, до колена, рубаха с разрезами по бокам. – Не трать время на проповеди, старый плут, я не поверю, что ты явился сюда нести свет истины.
– Всегда готов зажечь благодатный огонь в непроглядной тьме, – церемонно поклонился Малхаз, а Решка отметила в голосе деда крайне недвусмысленные бархатные интонации. – Однако и он меркнет пред сиянием того светильника, что питает костры священного шабаша.
– Трепло ты, шейх, – женщина шутливо отмахнулась от Малхаза. На загорелой руке с коротко остриженными ногтями сверкнули кольца – скромность одеяний госпожа Нешер с лихвой компенсировала богатством украшений. На безымянном пальце тревожно горел небольшой, но яркий огненный опал, очень похожий на тот, что красовался в Решкиной подвеске, только меньше примерно в сотню раз. – Но коль пришел, заходи, чего уж... Мальчики, пропустите этих двоих, – повелительно бросила она. – И проследите, чтобы нам никто не мешал. Даже если Отец Скорби и Отец Лжи явятся рука об руку и хором сообщат, что у них ко мне важное дело – не пускать. Пойдем, девочка, – цепко ухватив Решку за запястье, Нешер поволокла её в шатёр.
И без того сбитая с толку Решка такому обращению не воспротивилась и под насмешливым взглядом несговорчивого командира «мальчиков» устремилась за пустынной ведьмой. Малхаз проскользнул следом с весьма довольным видом, чем немного успокоил внучку – хоть кто-то тут знает, что делать. Или думает, что знает.
Шатёр оказался изнутри просторнее и уютнее, чем Решка ожидала. Часть его была отделена искусно расшитой, но потёртой занавесью из алого шелка. Кое-где ткань обветшала – похоже, она была очень старой. В центре, вокруг большого низкого столика были раскиданы многочисленные подушки – часть сверкала новым шитьём, часть, очевидно, была из тех же времен, что и алая занавесь, даже рисунок выглядел сходно. Возле небольшой жаровни чуть в стороне возилась с кофе то ли прислужница, то ли дочь или внучка хозяйки, ещё две загорелые до черноты и увешанные амулетами красотки в таких же одеяниях, как Нешер, старательно выкладывали на блюде высоченную пирамиду из фруктов. При виде этого натюрморта любой художник схватился бы за кисть, а ресторатор – за сердце: взять любой из плодов, не обрушив аграрный монумент, казалось делом невыполнимым.
– Принесите мяса и вина, – коротко распорядилась ведьма. Девицы слаженно кивнули и исчезли.
– Располагайтесь, – так же резко обратилась Нешер к гостям, указывая на подушки. – Пока вы здесь, все моё – ваше. И ни для вас, ни ради вас, ни из вас я не сделала бы ничего против вашего желания. Даже если бы могла, – она хмыкнула.
– Хвала хозяйке дома и Великой матери, – Решка плюнула на условности, чтобы усыпить не желающие тускнеть воспоминания привычными с детства формулами. Это не Дастур, тот свои намерения озвучил едва ли не в лоб, а тут вроде бы случайно, да всё одно к одному. После встречи с сыновьями Богини, Решка всерьёз опасалась менталистов, но кочевники этим искусством не славились. Подвеска по-прежнему вела себя смирно, однако девушка дошла в своих подозрения до того, что видела в том издёвку, пусть и беззлобную – а ну-ка, на что ты годишься, юная царица?
Малхаз, похоже, чувствовал себя здесь вполне вольготно и обращал больше внимания на госпожу Нешер, чем на скрытое беспокойство внучки.
– И Хаосу, направившему твою руку к огню Всематери, – кивнула Нешер. – Устраивайся поудобнее, девочка. Когда ты перекусишь и утолишь жажду, я хотела бы взглянуть поближе на твоё украшение. – Заметив, что Решка торопливо прикрыла опал ладонью, пустынная ведьма весело расхохоталась. – Даже старый пройдоха, увязавшийся вместе с тобой по давно известной ему тропинке, подтвердит – я не отбираю игрушки у детей и не обворовываю гостей. Ты можешь даже не снимать кулон – я поговорю с ним, не касаясь ни тебя, ни его.
Решка недоуменно воззрилась на Нешер. Поговорить с подвеской? Интересная затея.
– Вы ошиблись, госпожа. Я не опасаюсь, что вы сможете забрать камень, лишь не желаю, чтобы он как-то повредил вам, – ответила девушка, игнорируя предостерегающий взгляд деда. – В свою очередь, могу я узнать, не с помощью ли вашего кольца вы намерены вести беседу? Моя слеза крупнее вашей, но очевидно, что источник их один.
Служанки проворно подали закуски и вино и удалились, хотя их и одолевало почти осязаемое любопытство. Как если бы им довелось увидеть только что выжившего после удара молнии, а он первым делом попросил выпивки и танцев.
Нешер собственноручно разлила вино, сперва, как велел обычай, плеснув в собственный бокал и пригубив. Покатала на языке, проглотила и удовлетворенно кивнула:
– Не лучший год, но сифрские виноделы сделали всё, что смогли.
Малхаз криво улыбнулся, но к вину приложился со знанием дела.
– Лучшие годы здешних виноградников давно прошли, – светски заметил он, – но тех, кто помнит эти лозы тонкими, как ваши пальцы, осталось наперечёт...
– Пока они целиком не пошли под «Мёртвую руку» – мы можем жить, пусть и не спокойно, но с приятностью. Надеюсь, зловещее вино в Сифре как и прежде останется диковинкой, – Нешер одарила давнего поклонника колким взглядом. – Есть у меня для тебя загадка, любезный визирёк. Молодых голодных духов на подступах к городу было что пчёл в твоих пещерах. Да вдруг не стало. Почему? – и, не дожидаясь скорого ответа, вручила Решке нетронутый кубок.
– Пей, девочка, когда придёт время действовать – я скажу.
– Они мне не отчитываются, знаешь ли, – едко произнес Малхаз. Порылся в небольшом поясном кошеле и выудил чёрно-красный камешек в изъеденной временем оправе с отломанным ушком для шнурка. – Видишь? – он бросил камешек Нешер. Та поймала побрякушку с хищной ловкостью геккона, некоторое время вертела в пальцах, а потом бросила обратно.
– Что-то вытащило силу из амулета. Он мёртв, его нельзя зарядить.
– Возможно, то же самое, что увело или убило неопытных хидирин, – кивнул Малхаз и потянулся за кувшином с вином. – Тебя наверняка порадует, что, хотя магия вернулась к юным, я и другие старейшины по-прежнему без амулетов способны разве что превратиться в дым.
Нешер ответила Малхазу, но смотрела почему-то на Решку. Выпитое вино несколько облегчало тяжесть цепкого взгляда, но девушке всё равно сделалось не по себе.
– Впрок ли пошла магия дураку Аджи? Ты ведь помнишь и его первые шаги, и то, чем он кончил. Всемать дала нам знак, не больше. Иначе не послами и паломниками стояли бы у стен Сифра мои воины. И стая эбласских шакалов не ползала на брюхе, а рвала бы глотки. Что к добру, а что к худу – Хаос знает.
«В Хаосе все зависит от тебя», – ни к селу ни к городу вспомнилось Решке. Нешер вскинула брови, и девушка покраснела, поняв, что пробормотала запомнившуюся фразу вслух.
– Удивительная мудрость для столь нежных лет и удивительные же познания, – пустынная ведьма вгляделась в лицо Решки, затем куда пристальнее, чем раньше, уставилась на подвеску, и только затем повернулась к Малхазу. – Отдаю должное твоей хитрости и здравомыслию, но тяги к философии я за тобой не замечала. Вряд ли с годами ты настолько изменился... и кто же в таком разе забивал девочке голову подобными вещами?
– От хахаля своего нахваталась, – небрежно произнёс Малхаз, огладив бороду хорошо знакомым жестом, означавшим в домашнем обиходе «помалкивай». – Языком молол сгинувший масих, да головой не думал. Половину слов и сам, небось, не понимал, даже когда пил в меру. Таких «философов» при всяком кабаке в избытке сыщется. И не гляди на меня так, девочка, я вовсе не кощунствую. Да, истинный пророк, но когда в нём не говорило пламя Всематери, был твой Зоэль попросту пьянчугой и балаболом. Потому-то Великая и избрала для новой великой цели тебя, а не его, велев передать власть.
– Пламя Великой, если впустить его в себя добровольно и безоглядно, выжигает всё, – процедила Нешер. – Женщина еще могла бы сохранить часть себя-прежней, мужчина, тем более молодой – нет. Странно, Малхаз аль-Кувира, что об этом рассказываю я, а не ты, – она с усилием стащила с пальца кольцо с опалом и долго вглядывалась в камешек, словно пытаясь прочитать в нем что-то, затем вздохнула и вернула кольцо на место. – Возьми свою подвеску, девочка, и сосредоточься. Смотри в камень, найди в нём самую яркую искру и смотри. Камни помнят, камни не лгут. Нужда и страх им чужды – даже разбитым в пыль камень всего лишь вернётся в землю, что породила его.
Решка с трудом подняла отяжелевшую руку и повиновалась, даже не думая всерьёз выполнять указания пустынной ведьмы. Сначала раскомандовался старый скорпион, теперь его древняя зазноба… Опал был тускл и холоден, всегда порхавшие у поверхности искры ушли на дно и затаились. Почему она должна сидеть здесь и пялиться на подвеску, как идиотка – ради очередной проверки? Зачем она вообще поймала треклятый камень? И не проще ли было убить её вместо того, чтобы кидаться побрякушками, к которым прилагается весь этот цирк? В глубине опала лениво блеснул одинокий жёлто-зелёный огонёк – и тут же исчез. Потревоженные им сгустки сумрака дрогнули и пришли в движение, сплетаясь и клубясь в медленном хищном танце. Непрерывно менялись цвета и оттенки, знакомые и неведомые, известные и неназванные.
Очередной искрящийся клубок вдруг вспыхнул ярким алым светом и распался на мириады тончайших нитей. Живая сеть подрагивала, некоторые лучи угасали, им на смену постоянно приходили новые, но их всё ещё было мало, слишком мало.
Оглушающе мощный поток свежей крови хлынул отовсюду: ворвался в ноздри, смыл звуки, ослепил и забрал дыхание.
– Довёл девчонку, – укоризненно покачала головой Нешер. С неожиданным проворством и ловкостью пощупала сомлевшей и бессильно откинувшейся на подушки Решке пульс, приподняла веко, покивала, подсунув подушку, повернула голову девушки чуть набок. Затем принесла из-за красной занавеси толстое стёганое шёлком одеяло и укрыла безвольно распластавшееся тело. – Не научил ничему, старый лентяй. Благо, сил у неё пока хватает, а то хоронил бы. Вместе с подвеской – если я хоть что-то понимаю, подарочек этот того сорта, что силой даже с трупа не снять, коли не отдан по доброй воле.
– При старом порядке учил бы, – Малхаз помрачнел, стараясь тщательно подбирать слова, чтобы не сказать лишнего. – А теперь не гожусь я ей в учителя. И сам не всеведущ, и упряма девка, что породистый верблюд. Слушает через два раза на третий – и то по-своему вывернет. Пыталась избавиться от подвески, как дитя от надоевшей игрушки, хоть и клялась, будто случайно оставила в купальне. Не сознайся она, никто бы и не понял, в чём дело. Когда служанку её вперёд ногами вынесли, опала при ней не было, к хозяйке вернулся. Твой-то перстень таких фокусов не выкидывал.
– Мой слабее, – развела руками Нешер. – И достался напрямую, а не через могущественного посредника. Да и я посильнее и постарше твоей девочки была, как его надела. Всё равно училась с ним договариваться не год и не два, амулеты Высших своенравны, как их владельцы. А тут не знаю уж, кто ей подвеску отдал, белый или чёрный властитель, но спасает дурёху только кровь изначальных. Будь она чистокровной ифриткой, не осилила бы.
Малхаз задумчиво вертел в руках кубок, не замечая, что он пуст. Воскрешение прежних сомнений – безрадостная неизбежность, слишком много щекотливых моментов и нестыковок было с самого начала.
– Декрет с печатью одного, золотая ветвь из сада другого, да всё вместе с пророком пропало. Для всех пока довольно подвески, но толки множатся, в Сифре и окрестностях паломников скоро будет больше, чем добрых горожан. В эдакой толпе легко укрыться даже от молодчиков Фероза – а кто придёт и с чем, даже прорицатели сказать не могут. Но и без них знаем, что воинственный мешок шакальего помёта из Эблы старейшины сюда прислали не свататься. Ты же пришла волей Великой матери, чтобы найти колыбель веры не пустой. Стать подле, чтобы защищать и взращивать новую надежду для всех – разве могла бы Всемать пожаловать истовым служителям Её награду более высокую?
– Эк ты запел, – Нешер жёстко улыбнулась. – Что ж не позвал, когда понял, что сам не справишься? Дай угадаю – пока на порог Дастур не припожаловал, думал без помощников обойтись? Надеялся, что опал хозяйку защитит, а с нею и тебя? А как девчонка в обморок грохнулась, понял, что не от всего защита предусмотрена? Глаза-то не прячь, визирёк, просчитался, так признай.
Малхаз со стуком поставил кубок на стол.
– Привели его алчность и гордыня, а вот к чему – быть может, и сам он пока не ведает. Хотел, как всегда, взять с наскока – вдруг девице по нраву не только молодые воры, но и старые разбойники, а потерявший чутьё советник так впечатлится падением Менутиса и участью бедняги Фахри, что немедля склонит царицу выйти за победителя и завоевателя. Дохлого осла в жёны и бархан песку сверху получит, если вздумает затеять свару или дальше баламутить народ. Кто-то ведь раскачивает лодку. Но правда твоя – я просчитался, только гораздо раньше. Подвеску хранили, не зная всех её свойств. Когда стала талисманом Козьего Вора, вернуть не пытались и даже не следили за её судьбой. Слишком щедрое наследство оставила нам Великая мать, и слишком самонадеянны мы были. Я не пытаюсь приручить ветер пустыни, лишь смиренно прошу его не гасить огонь. Девочке нужна наставница, тебе – преемница. С тех пор, как жемчужина твоего клана связалась с дочерью мерзейшего из порочнейших и порочнейшего из мерзейших, а после удрала с нею, сманив множество бойцов, о равных ей по силе среди детей Хамсин я не слышал.
Нешер помолчала, вглядываясь в кольцо так, словно пыталась прочитать подсказку в огненной искрящейся капле. Вздохнула. И, подняв глаза на Малхаза, отчеканила:
– Сделаю всё, что смогу. Но не обольщайся – для неё, а не для тебя. Преемница может быть только одна.


Глава 5, где заключается весьма неожиданный временный союзГлава 5, где заключается весьма неожиданный временный союз
– Сдаётся мне, это не песчаная буря, – Мункар неотрывно смотрел на линию горизонта, где, стремительно приближаясь к городу, клубилось густое грязно-рыжее облако.
– Старый трюк, – согласно кивнул Накир. – Но действенный.
Самые чуткие и зоркие тоже заметили странное явление, а самые любопытные, коих было несомненное большинство, начали подтягиваться поближе. То, что за пыльной завесой могло скрываться не очередное посольство, а орда голодных стихийных духов или что похуже, их уже не смущало – Сифр устал от опасений. Да будь там хоть Легион с «огненными ангелами» в обнимку – если не запасся амулетом для побега, к чему давиться у портала и встречать судьбу спиной? Повезёт или нет – но в любом случае куда как лучше вознести молитву Богине, связаться с родней и друзьями или заделаться репортёром-любителем. Профессионалы тут тоже были – стайки съёмочных кристаллов резво вылетели навстречу, а в толпе показались стражники. В случае серьёзной угрозы они бы разве что успели героически умереть вместе со всеми, но осознание этого факта добрый народ, несомненно, успокаивало.
Пыльный вихрь был совсем близко, когда из него вырвался мотоциклетный клин, а за ним – армейский вседорожник ослепительно белого цвета. Замыкающих в этом кортеже не было.
Нежданные гости лихо свернули с главной дороги, перестроившись так, чтобы машина оказалась впереди, и встали ровно напротив золотой исполинши. Буйный ветер стих, и теперь народ разрывался между новым зрелищем и избавлением от излишков песка, которым щедро угостили даже привычных к бурям кочевников.
Тонированные стёкла не позволяли сходу увидеть, кто пожаловал на этот раз, но близнецы переглянулись – эмблему Чистильщика на форме мотоциклистов не заметил бы только слепой. Элита Легиона, билет в ничто для непокорных Пластин, личная гвардия Аваддона, последний довод владыки Адмира и прочая, и прочая. Когда имперскую саранчу разглядели и перетолковали всем слабовидящим и непросвещённым, водительская дверь наконец открылась, и из недр бронированной машины показался высокий стройный офицер в чине лейтенант-полковника при таком обилии наград, что их хватило бы на целый полк. Многочисленные причудливые ордена немилосердно вспыхнули и засверкали на солнце, грозя выжечь сетчатку.
– Я же говорил, будет весело! – со смехом бросил Асмодей кому-то внутри салона. – Лакрима, не дуйся, твоя игрушка в полной сохранности. И, как выяснилось, может ездить быстрее катафалка.
В два движения оказался на крыше, лениво отмахнувшись стеком от парочки особо назойливых съёмочных кристаллов. Машина тронулась навстречу статуе, толпа завороженно наблюдала за этим зрелищем, пытаясь устаканить в восприятии весь ворох скандальных образов и шлейф слухов и сплетен. С бравым молодчиком в форме они упорно не вязались, он казался просто обаятельным столичным отморозком. Слишком пристальный для простого осмотра достопримечательностей взгляд Асмодея скользил по золотой фигуре. Когда до постамента оставалось не больше десяти шагов, он швырнул стек под ноги, оттолкнулся и прыгнул. Риск сорваться и покалечиться для Изначального равнялся нулю, но впечатлительную часть аудитории сохранность трюкача взволновала нешуточно. Под нестройные возгласы одобрения и негодования он благополучно оказался наверху и одарил всех широкой белозубой улыбкой.
– Какая женщина, а! – Асмодей восхищённо прищёлкнул языком и коснулся статуи. – Есть что потереть на счастье!
Он задержал руку на нагретом золоте и с трудом сохранил радостную улыбку на лице. Металл подался под пальцами, как упругая женская плоть, словно под вызолоченной поверхностью великанша была живой. Асмодей поспешно оторвался от статуи – нет, не сейчас, не при толпе зевак, но Хаос побери Темнейшего, что он здесь наворотил?
– Добрый народ Перешейка, любезные граждане Сифра, братья и сестры мои! – бодро заорал Асмодей. Отработать номер, хлебнуть эмоций толпы – вон как уставились-то, грамотно выбранный костюм – половина дела. А с Cамаэлевой.... инсталляцией будет время разобраться тихо, ночью, не привлекая внимания. – Разве мог я подумать, что вестник мира и любви понадобится земле, не знавшей войн? Друг мой Лино, господин мэр, я знаю, что ты сейчас слышишь меня. Адмир полагает суровость к твоему предшественнику соразмерной его глупости и жадности, но всё же излишней – народу достаточно было всего лишь выразить своё недоверие и предложить лучшего кандидата в соответствии с демократическими принципами. Поскольку неугодная персона не погибла, этот вопрос может считаться закрытым. А ты не покинешь свой пост столь варварским и постыдным образом и непременно восстановишь то, что было разрушено, – Асмодей послал в один из кристаллов особенно острый взгляд. – Я пришёл с миром, но я не из тех, кто на коленях будет умолять о понимании и взаимности. Обычно просят меня – и не знают отказа. Но сейчас я готов просить, – Асмодей стащил фуражку и коротко, грациозно склонил голову. – И прошу народ Вольного Перешейка об одном – не отталкивать нашу дружескую руку.
Толпа восторженно взревела. Один из Изначальных, член Совета Тёмных, одиозный наперсник Темнейшего явился просить Вольный Перешеек о дружбе – это ли не знак того, что Всеблагая даже из узилища защищает своих верных? Асмодей слегка подался вперёд – такой всплеск должен был наполнить его силой куда вернее, чем долгий отдых или обильная трапеза. Но поток энергии ощущался странно – будто то, что должно было выплеснуться к оратору полноводной рекой, уходило в иссыхающее русло, разбрызгивалось мутными ручейками. Тёмный князь едва заметно сдвинул безупречно вычерченные брови и вгляделся в окружающий мир магическим зрением. Выругался про себя, с трудом удерживая на физиономии открытое доброжелательное выражение. Ожидаемый поток восторгов бился в постамент золотой идолицы и поглощался ею почти без остатка. Обострённые заклинанием чувства уловили едва заметную вибрацию – так скрытно дрожит земля в преддверии тектонического сдвига. Недолговечные не ощущают этого, но все, кто обладает более чутким слухом, начинают беспокоиться задолго до разрушительной дрожи поверхности. Не обмолвиться об этой достопримечательности ни словечком – каков мерзавец. Или это проверка? Ну хорошо...
– Друзья мои, – голос посланника доброй воли не дрогнул, стороннему наблюдателю и в голову не пришло бы, что пламенную речь оратор толкает почти машинально, обдумывая совершенно иные проблемы. – Процветание и мир редко прорастают на почве, унавоженной преступлениями и бунтом. Но Адмир никогда не доходил до мести искренне заблуждавшимся, и сейчас я здесь, чтобы своим словом подтвердить – мы не воевали с вами ранее и не опустимся до насилия в этот раз. Прощение, милосердие и понимание принес я сюда, а в качестве ответного дара прошу лишь вашей поддержки.
Выдержав красивую паузу, Асмодей снова поклонился и вернул фуражку на место. Коснувшись козырька пальцами в подобии воинского салюта, он небрежно позировал для слетевшихся репортёрских кристаллов, не прекращая ощупывать заклинаниями все вокруг. Какие ещё сюрпризы таит эта рутинная поездочка? Висок слегка кольнуло. Странно. Он был готов поклясться, что никого, хотя бы отдалённо сопоставимого силой с Изначальными, не окажется на пару дней пути вокруг... но нет. Не задумал ли Темнейший сложную интригу, послав на Перешеек двоих с разными поручениями?
Асмодей жадно втянул воздух, улыбнулся ещё шире и спрыгнул с постамента. Народ покорён – перед ними тот, кого они хотят видеть. Хлопают по спине, тянут руки для пожатия, ещё немного – и благословения попросят. Демоны, ифриты, недолговечные, какой-то сомнительный сброд, плоды свальной любви в разных пропорциях и комбинациях, ребятишки, мужчины, женщины – тут Асмодей несколько отвлёкся, заткнув один особенно неугомонный белокурый рупор свободной прессы жарким поцелуем. Чем не ответ на дурацкий вопрос? Провокация имела успех, посему, лавируя в нужном направлении, пришлось перелобзать куда попало ещё с десяток страждущих и попрощаться с фуражкой. Стайку детворы так порадовали амулеты, щедро брошенные «добрым господином из Адмира», что с дороги засранцы убрались, даже не прощупав как следует его карманы.
Асмодей лучезарно улыбался, продолжая пожимать руки, обнимать податливых красоток, кидать амулеты на удачу – нелишне приправить щедрые предложения Адмира силой личного обаяния. Как бы не получилось так, что Самаэль послал его сюда из-за этой идиотской статуи, и подготовить почву для того, чтобы задержаться с комфортом, не помешает. Но откуда же плеснуло силой чистой древней крови, когда он стоял на постаменте? Кто был настолько нагл или беспечен? Асмодей сосредоточился, прикрыл глаза –со стороны казалось, будто высокопоставленный гость смотрит куда-то за горизонт, силясь поверх голов разглядеть добрые знамения светлого будущего. Нечто интересное он-таки увидел – и быстрым шагом двинулся к цели. Вскоре адмирский посланник буквально врезался в двоих неброско одетых кочевников, чертивших на песке нелепые знаки. Парни ничуть не смутились, кивнули, как шапочно знакомому надоеде, и продолжили увлекательный подсчёт завитков в грубо сделанном рисунке.
– Какое самообладание, какое чувство собственного достоинства! – громко восхитился адмирец. – О, истинные дети Пустошей, почему бы вам не оказать мне любезность, временно присоединившись к моей свите? Я здесь недавно и хотел бы собрать под своим кровом представителей всех рас и племен Перешейка, чтобы ничьи интересы не остались неучтёнными Адмиром.
– Влипли, – мысленно сообщил один кочевник другому. Тот кивнул в ответ, что немедля было воспринято Асмодеем как согласие.
– Было бы обидно удрать, даже не попытавшись выяснить, что задумал дядюшка на этот раз, – второй вздохнул, затер рисунок ногой в пыльной сандалии и повернулся к адмирскому гостю. – Почтём за честь, – вежливо произнёс он, не потрудившись изобразить типичный для пустынников акцент. – Не каждый день скромные бродяги удостаиваются подобных приглашений.
– Иного я не ждал, – ураганное добродушие Асмодея сбило на подлёте других претендентов на место в свите. Он цепко ухватил кочевников под руки и увлёк за собой, на ходу отдавая приказания. – Осторожнее, друзья, мы же не хотим, чтобы кто-нибудь лишился грядущего праздника? Никакой давки и падений под колёса! Самое интересное только начинается!
Несмотря на растущий ажиотаж, толпа покорно очистила путь и позволила погрузиться в машину. Асмодей послал новообретённым поклонникам воздушный поцелуй и скрылся в недрах бронированного белоснежного монстра. Внутри утомлённо откинулся на спинку сиденья и процедил:
– Надеюсь, купленную тобой лачугу уже привели в порядок.
– Сделали всё возможное, дядя, – философски отозвалась Лакрима, наблюдая, как почтенный старший родственник подкрепляется из фляжки с гербом Правящего дома, щедро распространяя по салону очень селективный и чрезвычайно нишевой аромат горящего торфяника, не вполне погашенного морской водой. – Сильно опасаются, что вы останетесь недовольны.
– Умница, – Асмодей убрал фляжку и наконец соизволил обратиться к своим пассажирам.
– Ну что, двое из дворца, вы от имени или по поручению?
Ответом было выразительное молчание с оттенком издёвки.
– Так я и думал. Выходить из роли пустынных блоходавов не советую: всё, что происходит на Перешейке – остаётся на Перешейке. Иногда в самом прямом смысле. Посмотрим, на что вы можете сгодиться.
– Господин Гадюка очевидно не в духе...
– Блоходавы, значит...
После короткого мысленного обмена мнениями кочевники ухмыльнулись. Через секунду пыльные тряпки упали на пол, а два крупных леопарда, с трудом поместившиеся на широченном заднем сидении, принялись сосредоточенно и по-собачьи шумно, крайне демонстративно выкусывать блох и чесаться.
Лакрима нахмурилась и бросила на дядю недовольный взгляд.
– От же кошкин приплод, – меланхолично оценил превращение Асмодей. – Я своё общество никому не навязывал, можете немедля отправляться хоть папаше в зубы, хоть матери в щель. А можете стать недурным дополнением к свите – парочка ручных хищников, эка невидаль. Всё видно, всё слышно. И совершенно недоказуемо, что два кровожадных леопарда из фонтана, в пьяных видениях бунтовщиков превратившиеся в лиц, подозрительно похожих на раймирских принцев и командоров кшатри, и два милых воспитанных зверя, привезённых послом доброй воли Адмира в качестве питомцев, – одни и те же твари. К чему сходу наступать друг другу на нежные места? Не лучше ли заключить маленький взаимовыгодный союз? Что-то мне подсказывает, есть у нас общие интересы в здешних широтах, – Асмодей щёлкнул пальцами, и на стеклах с двух сторон от леопардов вспыхнули и погасли совершенно одинаковые знаки.
– Выбор ваш. Соглашайтесь или проваливайте.
Звери притихли, а затем с разницей в доли секунды мазнули когтистыми лапами по вычерченным на стекле знакам. Те вспыхнули голубым призрачным цветом. Снова пауза – Мункар так и остался леопардом, сменив масть на более тёмную, почти чёрную с муаром, а Накир принял свой обычный вид.
– Политика частенько укладывает в одну кровать самых неподходящих партнёров, – мягко произнес он. – Возможно, сегодня наши пути действительно сошлись в одной точке. Но прежде, чем ответить за нас обоих, я хотел бы узнать, как вам понравилась скульптура, ныне ставшая главной достопримечательностью здешних мест? Возможно, столь тонкий ценитель искусства...
– Примитивная порнография в обёртке монументализма, – уклончиво отозвался Асмодей. – Если вы, котятки, пообещаете не мешать, я приглашу вас на увлекательную прогулку под луной.
– Да, в лунном свете она особенно привлекательна, – кивнул Накир. – Возможно, наши вкусы куда ближе, чем мне показалось сначала... что ж, тогда за себя и за брата я готов принести клятву помогать вашей миссии всеми силами, пока она не будет угрожать нашей личной безопасности и интересам Раймира.
– Принято, – Асмодей ловко извернулся в кресле и протянул назад руку, которую Накир пожал, а черный леопард боднул лбом, словно ластящийся домашний кот. Ещё одна вспышка холодного голубоватого огня – и вместо рыжеволосого демона на сиденье завозился второй леопард, стремительно темнеющий, чтобы ничем не отличаться от брата.
– Осталось по дороге купить пару ошейников, – едва слышно проворчала Лакрима. – И заказать вывеску «Цирк дядюшки Асмо». Когда мать просила сопровождать тебя в официальной поездке, мне представлялось несколько иное.
– Моя дорогая сестра слишком серьёзно относится к политике, – отмахнулся Асмодей. – Дипломатия – это весело, малышка, тебе ещё представится случай в этом убедиться.
– Приехали, – на лице Лакримы не отразилось и тени энтузиазма. Тяжёлые кованые ворота бесшумно распахнулись, пропуская посольский кортеж во двор старинного особняка, больше напоминавшего музейный комплекс.
– Серьёзно? – вскинул брови Асмодей. – Парни, вам точно тут понравится, – обратился он к леопардам. – Уютная атмосфера опустевших гнёзд врагов режима, настоящий архитектурный трофей и недогоревшая страница «Истории падения лучших домов Раймира». Поддержку наследникам какой именно жертвы политических репрессий я случайно оказал?
– Рада, что ты оценил, – невозмутимо улыбнулась Лакрима и кивнула в сторону главного входа, где толпились многочисленные встречающие. – Закуски сервированы, принимай парад.
Асмодей выскочил из машины едва ли не раньше, чем она остановилась, и распахнул заднюю дверь:
– Котятки, за мной! Комитет по встрече заждался.
Огромные кошки переглянулись и выпрыгнули следом. Картинно потянулись, разминаясь, а затем двинулись к входу в особняк по бокам от Асмодея, словно телохранители. За их спинами в ворота въезжали остатки кортежа.
– Тронут, оценил, запомнил, – Асмодей нетерпеливым жестом приказал замолчать представительному демону в тёмном костюме, очевидно, управляющему, рассыпавшемуся в приветствиях. Остановился на ступенях, не проходя в дом, и оглянулся. Голова кортежа, те, кто первыми въехал во двор, уже стянули шлемы, расстегнули похожие на броню куртки и расселись прямо на бортах чаши огромного фонтана во дворе с бутылками ледяного пива и игристого вина.
– Эфор? – красавчик со шрамом на щеке и недопитой бутылкой «Cеребра Сифра» метнулся на зов патрона, как ужаленный. – После ужина, ближе к ночи, возьмёшь подобающую твоему положению свиту и заглянешь к мэру. С письмом от меня. Письмо прочтёшь – оно будет не запечатано в знак моего доверия тебе. Лино не идиот и поймёт, что это означает. Уяснил? Свободен.
– Лакрима, – Асмодей приобнял подошедшую племянницу, – будь снисходительной владычицей этих развалин и пригляди за всеми охламонами, – свободной рукой он обвёл пространство так, что в круг попали прислуга, свита и даже леопарды. Дождавшись неохотного кивка, он поманил к себе управляющего и, по-прежнему обнимая племянницу за плечи, сообщил: «С этой минуты слово госпожи Лакримы – мое слово, её воля – воля Третьего дома. Ко мне обращаться только в случае Второй Вселенской. Понятно?» Управляющий отвесил прочувствованный поклон.
– Идём, котятки, нас ждут великие свершения, – Асмодей взбежал по ступеням так, словно бывал в этом особняке не единожды. Леопарды переглянулись и потрусили за ним.
«Лачугой» и «развалинами» Асмодей именовал особняк совершенно незаслуженно. Мраморные лестницы, мозаичные полы, огромные окна от времени ничуть не пострадали, а всё остальное было то ли по новой закуплено комитетом по встрече, то ли перенесено сюда магией из какого-то Асмодеева поместья. Леопарды скользили по особняку тенями, заставляя слуг отшатываться в испуге, на что Асмодей не обращал ни малейшего внимания. Он, насвистывая, шагал вдоль анфилады комнат на третьем этаже и умолк, лишь остановившись перед мало отличавшейся от своих товарок массивной дверью красного дерева. Приложив ладони к створкам, слегка нажал – те бесшумно распахнулись. Огромная комната с камином и выходящими на старый городской квартал окнами, лишенными занавесей или хотя бы деревянных жалюзи, очевидно, некогда служила приватной гостиной, но теперь стала кабинетом патриарха Третьего дома. Широченные диваны, подушки на полу, многочисленные низкие столики – на одном валялись какие-то свитки и стоял письменный прибор, на другом – ворох книг, самый большой стол в центре заставлен блюдами и бутылками. Три столовых прибора, три бокала... Асмодей приглашающе махнул рукой в сторону стола, леопарды помотали мордами.
Темный князь фыркнул и уставился на пол. На ковре немедленно появился большой поднос с живописной горкой кусков свежайшего сырого мяса разных видов, а рядом возник столь же внушительных размеров серебряный умывальный таз, наполненный ключевой водой с плавающими сверху льдинками. Звери не двинулись с места. Асмодей закатил глаза к потолку, но схватил со стола бокал и, зачерпнув немного воды из таза, демонстративно отпил. «Ни с вами, ни из вас, ни ради вас...» – леопарды кивнули, облизнулись и неспешно принялись за угощение.
– Слуги и свитские на этаж не войдут, даже если очень захотят, – язвительно сообщил Асмодей. – Так что, коль жрать сырое мясо и пить воду вас заставляет тяга к конспирации, а не к аскезе, можете не мучиться, котятки, – не дожидаясь реакции, он стянул китель через голову, не расстегивая, и швырнул на диван, а затем уселся в кресло около стола и налил себе вина.
Один из леопардов оторвался от мяса, неторопливо подошел к окну и, привстав на задние лапы, легонько царапнул стекло.
Асмодей снова закатил глаза.
– Снаружи на месте окон все, кроме магов моего уровня и выше, способны увидеть лишь гладко оштукатуренную стену. Что ещё? Кинуть Мору голограмму, разжиться конкоктом от паранойи, да вылить его вам в воду, чтобы полегчало?
– Внушить доверие тем, кто ещё вчера счастливо улюлюкал бы, увидев вашу голову на колу, – не штука, – Мункар вместе с привычным обликом обрёл дар речи и устроился за столом напротив Асмодея.
– Фокус так называемой «свободной воли» известен всем, – Накир также присоединился к беседе и налил вина себе и брату. – А судьба прежних хозяев этой обители гостеприимства – лучший урок разумной осторожности при заключении союзов. Ваше здоровье, – близнецы одновременно подняли бокалы, как того требовал обычай.
– В вашей семейной истории найдутся примеры, говорящие, что не следует поворачиваться спиной даже к ближайшей родне, – Асмодей медленно цедил вино, разглядывая командоров кшатри, словно оценщик в ломбарде – пару старинных серёжек. – Тем не менее, в этом доме вы можете чувствовать себя в безопасности, пока наши интересы совпадают. Китчевая поделка, привлекающая в эти края всё больше невротиков и истеричек, например... – прервав речь на полуслове, Асмодей встал и принялся разгуливать по кабинету с бокалом. Возможно, его нынешнему костюму недоставало привычной патриарху Третьего дома утонченности, но двигался он с обычной змеиной вкрадчивой грацией.
– Их привлекает магия, ничего удивительного. Пусть и не всем она с непривычки идёт на пользу, а тем, кому пошла бы – не даётся в руки. Немало проблем и с амулетами, зато с дикими духами Пустошей – совершенно никаких с недавних пор… – Мункар умолк, заговорил Накир, и для Асмодея сделалось очевидным, что при всём внешнем сходстве братья – не разделенное надвое единое сознание. – По причине их внезапного и полного исчезновения. Как полагаете, собрались в стаи и улетели на зимовку, или их насмерть сразили прелести нашей родительницы работы адмирского скульптора-натуралиста? В естественный процесс пожирания малых рыб большими в данном случае я не верю. Если бы к городу принесло кого-то постарше и посильнее, он бы не исчез, любезно очистив окрестности.
– Кто знает, – Асмодей едва заметно пожал плечами и уставился в окно с таким интересом, словно видел Фирсет, один из наиболее одиозных кварталов Сифра, впервые. – Возможно, та рыба, что пожрала малых, не уплыла восвояси, а затаилась в толще придонного ила. Может статься, она возникнет из глубин, почуяв достойную приманку. Признаться, я изрядно на это рассчитываю.
Близнецы недоверчиво сощурились.
– Или вы утаиваете то, что неплохо бы рассказать, или речь уже не только о хидирин. След отца вашей правой руки затерялся именно здесь, и до сегодняшнего дня он был единственным достаточно сильным Изначальным, не считая дядюшки, что способен быстро извести бестелесную погань такого калибра. Но зачем бы ему это сафари? По просьбе нынешнего визиря за горшочек мёда? – братья в унисон фыркнули, представив адмирского хранителя традиций в роли ночного охотника на призраков.
Асмодей вернулся к столу, щедро доплеснул в свой бокал вина и потянулся к одному из блюд с закусками. Фаршированную перепелку он выбирал придирчиво, словно скучающий покупатель на рынке, однако, водрузив добычу на тарелку, тут же утратил к ней гастрономический интерес и снова коснулся губами края бокала.
– Приятно иметь дело с сообразительными молодыми людьми, – это прозвучало как тост. – Не думаю, что у нынешнего некоронованного властителя Перешейка найдется, что предложить моему опальному приятелю. Конечно, господин Жаба ценит антиквариат, но украшение, способное его заинтересовать, слишком своенравно, чтобы служить предметом сделки. Так что, если наши общие, – он вежливо кивнул братьям, – предположения верны, охотиться на мух мой бедный товарищ мог бы исключительно в своих интересах. Каковы они – мне в общих чертах известно, хотя не скажу, что в этой схеме сколько бы то ни было заметное место ранее занимали Перешеек или Пустоши, но все меняется, Хаос непостоянен, – он сделал большой глоток и вспомнил о безвременно почившей перепелке, с видимым удовольствием перемолов безупречно ровными белыми зубами крошечную ножку. – Я надеюсь выманить нашего загадочного сома из слоя ила, предложив ему лучшее, что есть у Третьего дома. Если Хаос будет ко мне благосклонен, то, прояснив некоторые спорные места в истории Веера, я с удовольствием позволю и вам задать несколько вопросов...
Близнецы уловили дополнительный бархатный акцент в последней фразе и бегло улыбнулись. Бесцветные глаза приобрели острый ледяной блеск.
– Туше. Придётся уточнить размер нашей благодарности за подобную щедрость. Но если ловля окажется неудачной, соразмерная услуга останется за вами. Либо за вашим Домом.
– Свои долги я выплачиваю сам, не перекладывая это тяжкое бремя на детей клана, – усмехнулся Асмодей. – И попрошу не так и много – всего лишь в зверином виде сопровождать меня на одной небольшой экскурсии, чтобы мне никто не помешал, когда я займусь совершенствованием образчика скульптурной эротомании. Если же окажется, что относительно некоторых особенностей декора я прискорбно заблуждался, вам придётся вернуть себе природный облик и постараться минимизировать возможные разрушения. Не жертвуя собой, конечно же... Ну как?
Некоторое время за столом царило молчание – близнецы мысленно переговаривались. Асмодей не торопил с ответом, он, казалось, полностью ушел в свои мысли, смакуя закуски и вино.
– Мы согласны, – в один голос произнесли братья. – Если рыба будет поймана и ответит на наши вопросы, это будет сочтено достаточным воздаянием. Если же нет, мы вместе или любой из нас в отдельности оставим за собой право потребовать сходной услуги от патриарха Третьего дома, когда и если в том возникнет нужда, – Мункар и Накир встали и протянули руки Асмодею. Тот оставил в покое бокал, тоже встал и обеими руками сжал ладони братьев. Холодное синеватое пламя на доли секунды охватило это тройное рукопожатие и растаяло в воздухе.


Глава 6, в которой лазурское посольство получает аудиенцию у царицы, а затем неожиданно и весьма бурно укрепляет отношения с Адмиром прямо под статуей БогиниГлава 6, в которой лазурское посольство получает аудиенцию у царицы, а затем неожиданно и весьма бурно укрепляет отношения с Адмиром прямо под статуей Богини
Решка сто раз успела соскучиться по тем временам, когда от неё требовалось всего-то шпионить на благо клана и пополнять дедову коллекцию артефактов. Смешно – на побегушках была всё же больше себе хозяйка, а теперь с нею обращаются как с фарфоровой вазой и ни на миг не оставляют одну, даже в покоях дежурят девицы тётки Нешер. Почтительные, услужливые, ни злобы, ни зависти – то ли воспитаны так, то ли знают, что звание преемницы – не блюдо лукума. А всё одно смотрят украдкой, будто на диковинку из зверинца. Хоть не отравят, да и никто не отравит – маленький эксперимент с шарфом показал, что если подвеска не успевает уберечь от контакта с ядом, то действует как териак. В ответ на вопрос о приворотах Нешер только рассмеялась и рассказала одну историю времён своей юности, после которой образы грозного шейха Дастура и многомудрого всезнающего деда приобрели новые краски. Но тёткиных зелий девушка всё равно избегала при малейшей возможности, – что они там укрепляют на самом деле, одной Нешер и известно. Есть же рецепты на дружбу и на доверие, вполне безвредные для жизни и здоровья. Что если причина видений и обморока – какое-нибудь адресное заклятие на кубке с вином? Кочевники сложили немало песен о любви к просторам и свободе, однако клан Хамсин не спешил обратно на Пустоши.
До слуха внезапно донёсся какой-то шум на нижнем этаже, невнятная ругань вперемежку с рычанием. Решка, невзирая на протесты почётного караула, спустилась вниз – она же не узница в конце концов, имеет право выяснить, кто и зачем притащил сюда псов и по поводу чего свара.
– В чём дело, Альсар?
– Лазурские… единоверцы, – молодой кочевник сообщил очевидное почтительным тоном, но вместе с тем посмотрел на гостей – судя по платью и внушительным габаритам, это могли быть только волки – так, будто обнаружил на крыльце дохлого дракона и размышлял, как бы половчее его убрать. – Ваша наставница вместе с другими советниками просили беспокоить только в случае, если сама Великая мать вернётся к нам во плоти, но сомневаюсь, что она выбрала бы для этого столь воинственный облик. – Он учтиво кивнул в сторону главы странного посольства, высокой статной матроны, каковая немедля вознаградила его пристальным взглядом, полным сожаления, что глотка мальчишки надежно прикрыта слоями платка.
Черноволосый великан-телохранитель выдвинулся вперёд, вовремя оказавшись между конфликтующими сторонами.
– Матушка, полагаю, юнца стоит похвалить за усердие. Что ты скажешь, если наша охрана начнёт пускать в замок любых незнакомцев? – Теперь взгляда в область яремной вены удостоился и миротворец, из чего Решка вывела несложное заключение, что чердак у достойной дамы не в порядке, и если она и правда посол, то хорошо бы до вина и закусок подать ей дротик с транквилизатором, а лучше парочку. Во имя дружбы народов и согласия меж единоверцами.
– Прочь с дороги, дурак. Щенок не угроза, – проворчала матрона низким хрипловатым голосом, гораздо более приятным, чем те звуки, что всполошили слуг и Решку. Выглядела при этом так, словно простая речь для неё была чем-то утомительным, требующим излишнего напряжения.
– Благословение Богини дому и хозяевам его. Мы проделали долгий и трудный путь не для того, чтобы обивать пороги. Волки Йенской стаи кланяются лишь Великой – и более никому.
Вернувшийся на исходную позицию верзила немедля опроверг эти слова, подмигнул Решке и тоном заправского церемониймейстера сообщил:
– Её светлость блистательная и непреклонная леди Доротея Кримхильдсдоттир, одна из предводительниц величайшей стаи Лазурной Орды и верховная хранительница таинств Матери-Волчицы.
Что-то в словах сына леди Доротею не устроило, но воздержание от выдачи затрещины, по всей видимости, далось ей куда легче светской непринуждённости.
– Пропусти их, Альсар, под моим кровом всегда рады тем, кто искренне чтит Великую мать и древний закон.
– Ты ещё кто? – ледяным тоном поинтересовалась «блистательная и непреклонная» и совершенно по-звериному дёрнула носом, принюхиваясь. Если у её стиля заводить друзей в Лазури много поклонников, неудивительно, отчего там никак не могут вынуть голову из задницы междоусобиц.
– Всего лишь Хали, скромная дочь народа Вольного Перешейка, – Решка потупилась и словно бы невзначай достала из рукава подвеску.
– Полноправная его владычица и наместница Всематери на земле.
Леди Доротея издала одобрительный смешок, который для слуха любого неискушённого в дипломатии прозвучал бы как вульгарное презрительное хмыканье. Светло-карие, почти жёлтые глаза изучающе уставились на опал. По лицу пробежала тень алчного благоговения, в равной мере свойственного страстным коллекционерам и ревностным служителям Богини. Телохранитель волчицы уделил Решке куда больше внимания, что нисколько её не обрадовало – глупо полагать, будто его интерес хоть на гран искренен выше пояса.
– Наместница Всематери вне сомнения читает в сердце верных слуг Великой. И потому не оскорбится, что не была сразу узнана, – вкрадчиво, насколько это было возможно при её громком голосе и монументальном сложении, осведомилась гостья. – Разрешит ли сиятельная Хали облобызать подвеску, принадлежащую богине волков?
– Коль желаете расстаться со своей мор... красотой, лобзайте, – сухо сообщила возникшая за спиной Решки Нешер. Девушка покосилась на пустынную ведьму и с трудом удержалась, чтобы не хихикнуть: привычные полотняные штаны и длинную рубаху наставницы теперь скрывал златотканый халат, которым не погнушался бы и Зоэль – когда только успела. Ворот и отвороты расшитого каменьями роскошного выкидыша портновского искусства были украшены мехом. Изрядно потёртым, но крайне похожим на собачий или волчий.
– Я обращалась не к тебе, отступница, – леди Доротея без боя не сдавалась, но протянутую к подвеске руку отдёрнула, и на том спасибо. – Дар Всематери – не твоя добыча, и ты не смеешь помыкать мной!
– Девочка повторила бы тебе то же самое, волчица, пусть и вежливее, чем я, – Нешер откинула с лица жёсткую, тронутую сединой смоляную прядь, на пальце сверкнул опал. – Ты находишься на пороге моего шатра, и я не разрешаю тебе войти.
Этого Решка не стерпела: в конце концов, волки прибыли к ней, а не к дедовой закадычной подруге.
– Полагаю, уважаемые послы не собирались напрашиваться на ночлег. Любая гостиница Сифра будет рада паломникам из Лазури, – она с вызовом взглянула на леди Доротею. – Отдохните с дороги, посмотрите, как чтут Всематерь здешние жители, и, если у вас останутся вопросы, я с радостью отвечу на них в более подходящей обстановке.
Леди Доротея смотрела на Нешер слишком пристально, словно прикидывая, как поизящнее выпотрошить. Затем продемонстрировала впечатляющий сладострастный оскал, очевидно заменявший в арсенале достойной дамы дружелюбную улыбку. Великан-телохранитель с неожиданным для своих габаритов проворством вновь оказался рядом.
– Двое могут вести стаю, – процедила волчица, наконец удостоив вниманием и Решку. В голосе появились сочувственные ноты. – Но сердца стаи всегда принадлежат одному. Таков завет Всематери, закон жизни. Если согласия с ним нет в малом, это дурной знак. Слабый клан ждёт хромая судьба.
– Похоже, круг желающих припасть к нежной ручке несравненной властительницы Перешейка стремительно расширяется, – нарушил напряжённую паузу весёлый голос Дастура. – Если вам понадобится дворец побольше, чтобы разместить всех, о прекраснейшая драгоценность кувирской сокровищницы, могу предложить свой. Особенно вам должен прийтись по вкусу тамошний зверинец…
– Длинный язык что парадный халат – ковры метёт красиво, да самому наступить и споткнуться недолго, – огрызнулась Решка, ощущая отчётливое желание благословить почтенного шейха подвеской в лоб. Тот лишь снисходительно усмехнулся и осчастливил Решку очередной литанией, которая сошла бы при желании за объявление войны, клятву в вечной верности, хвалу Богине, заздравный тост средней паршивости или довольно грязный постельный аванс.
К концу фразы физиономия эблассца, однако, поутратила и черноту, и самоуверенность: до него наконец дошло, что никто не услышал ни единого звука. Волки вообще мало что поняли. То ли не читали по губам, то ли ораторские изыски Дастура оказались для них слишком витиеватыми.
– Всё по слову наместницы Великой, – раздался звучный голос деда, а следом появился и он сам, в обычном великолепии столпа веры, разве что казался бодрее и даже моложе. Не то возвращение на большую арену так подействовало, не то ради спектакля для дорогих незваных применил какие-то трюки кроме домашнего портала и простенького амулетика, который Решка в шутку звала «рыбкой». – Речи, что не должны быть сказаны, не будут услышаны.
Дастур метнул укоризненный взгляд в сторону язвительно улыбающейся Нешер, деду досталось нехитрое, но искреннее обещание мужского счастья через трон, Вавилон и древний закон.
Дед просто-таки лучился довольством. Решка недоверчиво прищурилась – на её вкус, заткнутого амулетом велеречивого эбласского хамла для этого было маловато. Предчувствия не обманули – Малхаз, порывшись в поясном кошеле, извлёк оттуда несколько кристаллов, и, сосредоточенно нахмурившись, выбрал самый крупный.
– Наша прекрасная гостья из Лазури наверняка не имела чести лицезреть въезд своего адмирского коллеги, а всем прочим, даже заставшим это примечательное действо, наверняка захочется освежить в памяти наиболее занимательные картины, – заявил он и активировал кристалл. На свои прихоти Малхаз денег не жалел никогда – игрушка была из тех, что позволяла создать для наблюдателя эффект почти полного присутствия, не ограничиваясь движущейся картинкой. Не магу – а магом господин первый советник мог считаться только при наличии мешка артефактов – подобный каприз обошёлся бы в полновесный кошель шеолов.
Эффект оказался незабываемым – поднятая вереницей мотоциклистов пыль взлетела над утоптанной площадкой – и леди Доротея аж фыркнула и чихнула. Дедова подруга близоруко прищурилась, когда красавчик-брюнет сиганул с движущейся машины на постамент Великой, и проворчала: «Торопится господин посол, как голый в хаммам». По мнению Решки, господин если куда и торопился, так скорее отбыть номер – кристалл отлично приближал картинку, и в сияющих глазах адмирского князя ей чудилась та же тоскливая злость, что изредка проскальзывала во взгляде Зоэля. Решка покосилась на деда – судя по тому, что с загорелой и выдубленной пустынным ветром физиономии возлюбленного родича не сходило все то же самодовольное выражение кота, приложившегося к баклаге сливок, самое интересное было впереди. И точно – после кадров, запечатлевших кортеж Асмодея, въезжавший в гостеприимно распахнутые кованые ворота одного из старинных особняков, на экране появился господин мэр собственной персоной. Забавно взъерошенный, в кое-как запахнутой домашней бархатной куртке. Привычное спокойствие могильщика ему изменило – по крайней мере, затянутая в перчатку рука, сжимавшая пергамент, едва заметно подрагивала. – Мэрия блистательного Сифра по повелению... – Лино смущённо кашлянул и поднял к глазам развёрнутый лист, – по велению своих сердец устраивает в честь прибытия высокого гостя из Совета Тёмных торжественный прием. Надеюсь, наместница Великой матери, её соратники и друзья, а также прочие достойные гости Свободного Перешейка не откажутся почтить... – по всей видимости, в тексте отсутствовал достаточно безопасный оборот, и господину народному мэру пришлось справляться самому. – О точном времени наш гость позже сообщит мэрии... то есть, мэрия сообщит гостям, разумеется... – кристалл милосердно погас. На официальную запись это не походило никоим образом – очевидно, какой-то дедов наймит умудрился заснять господина мэра репетирующим официальное выступление перед зеркалом.
***
Доротея смотрела на домик, окружённый неухоженным, буйно разросшимся садом, как на издохшего в бескормицу старого лося, но вслух неудовольствия не выказывала. С её точки зрения, «вполне приличными покоями» имели право зваться лишь комнаты в особняке, что оттягал себе адмирский нахальный хлыщ, но даже если оставить вопрос финансирования в стороне, свита вряд ли пришла бы в восторг от каменной громады с крохотным садиком. Мнение приспешников – не забота вожака, но к чему восстанавливать против себя ближайшее окружение. Кстати, о ближайшем....
– Конрад, – она бесцеремонно пихнула сына в бок. – Не стоило тебе набивать брюхо за ужином. Я желаю поохотиться в твоем обществе сегодня.
– Нынешние угодья не радуют изобилием дичи, матушка, – без малейшего воодушевления отозвался наследник. – Разве только говорящей. Но разминка не повредит, всё одно застряли здесь, покуда пленённые слухами о вашем шарме заезжие воротилы не соблаговолят пригласить на бал. Роли друзей и соратников красотки заполучить не вышло, так может достойными гостями сочтут… – последнюю фразу Конрад проворчал себе под нос, сделав вид, будто крайне раздосадован исключительно невезением и отсутствием должного уважения к благородным волкам в этих удушливо-жарких и не таких уж цивилизованных краях.
– Прикажу – ящериц пойдёшь ловить, – безапелляционно рыкнула леди Доротея. – Изволь принять истинную форму.
Заметив на груди сына амулет-переноску, презрительно сплюнула.
– Дрянь. Дешёвые фокусы делают тебя слабым. Без мешка побрякушек советник дерзкой сучки – жалкий седой пройдоха. Ты хочешь стать таким?
– Насколько мне известно, он служил Богине задолго до того, как её свергли и заточили в темницу. Был свидетелем силы и славы. Как и остальные двое.
– От них несёт смертью так, что провонял весь город.
– Легенды редко пахнут лавандой и розмарином. Кому, как не законной наследнице великого Нортана, судить справедливо о верном выборе средств для высоких целей?
Гневный взгляд Конрад встретил без страха, но всё же мудро решил не превращать беседу в поединок и склонил голову.
– Не смей равнять священные реликвии с грошовым барахлом, а нас – со всякой копчёной падалью. Знаю прекрасно, из чьей пасти пена. Хорст – брехливая продажная сводня, дай волю – уложит под Адмир не только свою сестрицу-сквернохлёбку, а и всех волков разом. Шевелись!
Тон, каким был отдан приказ, к обсуждению не располагал, потому Конрад покорно сбросил одежду, дурацкий амулет полетел следом – что от него проку в истинной форме. Сбруя с камнем Нортана пригодилась бы куда больше, поскольку обладала ещё и ценным свойством мгновенной подгонки по статям владельца. Не очень-то в духе славных волчьих традиций, зато никаких шансов для нынешнего вожака лишиться артефакта. К сожалению, природа щедро одарила мать предусмотрительностью на грани паранойи, потому на усовершенствование символа безраздельной власти она не поскупилась.
Мир расцвёл новыми оттенками запахов, а дурное настроение матери обрело более определённые очертания. Она и не подумала перекинуться следом, вместо этого пристально изучала повисшую в небе луну. Странно огромное, похожее на перевёрнутый ржавый серп светило сулило опасность. Зверь недоумённо ткнулся носом в бедро хозяйки. Та непривычно ласково потрепала волка по загривку и велела:
– Идём, милый. У нас не так много времени.
В истинном обличье двигаться было приятнее – если не приходилось, как сейчас, соизмерять бодрую волчью рысцу с шагом сородича в нелепой двуногой форме. Конрад старался не выдавать раздражения, зная изощрённую злопамятность матери. Ночной воздух изобиловал запахами. В антропоморфном виде слышны едва заметно или вовсе неразличимы, зато в истинном – отчётливы, как прописи, по которым учатся выводить первые каракули глупые щенки. Здесь недавно торчали палатки и горел костёр – но стоянка покинута, пару дней, не меньше, угли совсем остыли. Чуть подальше весь день крутился разносчик с напитками – вода со льдом попадала на песок, и теперь он хранил послевкусие лимона и мяты. Конрад облизнулся и покосился на мать – она словно шла по следу, не сворачивая и не отвлекаясь. Он принюхался – неприятный шлейф каких-то заклинаний, висевший над Перешейком, к ночи будто сгустился. Раздумывая, чем бы это могло оказаться, Конрад едва не пропустил куда более интересный аромат. Сухой, горячий – не запах, отголосок запаха...
Мать пёрла вперед, не обращая внимания ни на что. Волк еще раз втянул воздух ноздрями… Дикий пятнистый кот – серьезный противник... Конрад слегка вздыбил холку и насторожил уши. Ни звука, ни шороха, след звериного запаха по мере приближения приобретает странный оттенок. Розмарин, аир и бадьян – невидимые в ночной мгле коты недавно валялись на душистом свежем белье или приняли ванну? Волк усмехнулся. Очевидно, не только его матери этим вечером влетела промеж ушей мысль погулять – и очень похоже на то, что неизвестные конкуренты заняты своими делами. Возможно, следовало бы дать матери знать, что они не одни, невзирая на тьму – но приказа охранять он не получал. Глава стаи желает поохотиться – и пусть, – Конрад снова покосился на мать и демонстративно пометил крупный обломок известняка.
Послышались резкие вопли и хлопанье крыльев – что-то спугнуло ночных птиц. Конрад дёрнулся было на шум, но лапы помимо воли продолжили нести его за вожаком. Как только на горизонте показалась статуя Золотой Суки, леди Доротея удвоила скорость, казалось, каждый новый шаг придавал ей сил. Конрад прижал уши и оскалился – ветер донёс запах одновременно манящий и отталкивающий, отдалённо похожий на тот, что выдаёт укушенных молчаливой смертью до того, как они начинают рвать глотки.

Когда статная мадам, за которой уныло, как болонка, тащился матёрый волчище, наконец, достигла своей цели – прильнула к постаменту и застыла в экстазе, ладонями и лицом словно вплавившись в золотую громаду, Асмодей недоумённо вскинул брови: энергия уже минут пять как уходила куда угодно, кроме этой ненасытной прорвы, рассеивалась едва заметными ручейками в пространстве. По его прикидкам, монстр теперь был безобиден – хотя, возможно, дамочка-оборотень – просто сумасшедшая фанатичка, бьющаяся в экстазе по десять раз на день... Он сосредоточенно вгляделся и нахмурился, прикусив губу. Да чтоб ты провалился со своими сюрпризами, Самаэль! Тёмному князю никогда ещё столь сильно не хотелось пришибить обожаемого друга и повелителя чем ни попадя, лишь бы проняло. По-видимому, статуя могла перекачивать энергию не только в одну сторону – и, как только поток извне иссяк, для воздействия на очередную истеричку в ход пошло накопленное.
Конрад припал к земле, стараясь не привлекать к себе внимания. К счастью, ветерок по-прежнему дул в его сторону. Песок, погасшие костры и странные кошки, любящие плескаться в воде с травяными отварами, слегка отвлекали от непонятного и в обычном виде неощутимого тревожного аромата, исходившего от золотой статуи. Когда мать рванула к постаменту чудовища, он благоразумно сбавил шаг и отстал – если впоследствии ему это припомнят, можно будет рассказать про кошек и отговориться тем, что в такой ситуации логично прикрывать тылы.
Конрад не знал, сколько времени прошло прежде, чем мать соизволила отлипнуть от смердящей махины. Звезды почти не сдвинулись, но казалось, что ждал он изрядно. Вместо того, чтобы вернуться, мать пошла вперёд странным танцующим шагом. Конрад короткими перебежками последовал за ней, то и дело снова приникая к земле, чтобы не быть замеченным. Он не мог взять в толк, чего боится – судя по доносившемуся запаху, коты не были настроены враждебно и, скорее всего, не двинулись с места – вероятно, успели поохотиться на окрестных фермах и обожраться вдоволь.
Мать? Её патологически бурных и непредсказуемых припадков гнева он опасался, как и любой в стае. Но бояться до звона в ушах и ползать на брюхе, будто щенок? Неписаный кодекс, существующий под луной столько же, сколько и сами волки, запрещал самцам убивать или ранить соплеменниц, но в любой из форм Конрад настолько превосходил любую самку в силе и весе, что без особого труда мог спастись, даже возжелай мать напасть на него всерьёз. Тем не менее, страх не уходил, и Конрад продолжал красться где короткими перебежками, где ползком. Мать замедлила шаг и заозиралась, и волк распластался в тени, отбрасываемой монументом в ярком свете луны. Странно, с виду идол не столь велик, но тень от него застилала окружающее пространство похлеще грозовой тучи... В двуногой форме он заподозрил бы какие-то заклинания и, возможно, даже попытался бы разобраться в этом феномене, но в нынешней лишь отметил несоответствие. И порадовался, что тень достаточно надёжно скрывает его – кто угодно, если это не зверь с тонким чутьем или демон, умеющий видеть не глазами, а силой магии, сможет пройти в паре шагов и не заметить затаившегося.
Ветер немного усилился – и Конрад понял, что было страннее всего. Запах матери, запах родной стаи он ощутил бы даже сквозь удушливую какофонию парфюмерной лавки. Но сейчас не чуял ничего знакомого. Вонь идола, запахи жилья, странный тяжелый аромат, похожий на мускус из все той же парфюмерной лавки, слабый запах чистой кошачьей шерсти и каких-то трав – кстати, он стал резче. Коты решили покинуть лежку и подобрались ближе. Не было печали... впрочем, когда – если – они решат напасть, тогда и будем разбираться. Конрад держал нос по ветру, но запаха стаи не было. Он вгляделся в пятна пляшущих в лунном свете теней. Мать плавным текучим шагом обходила пустырь и каким-то не своим голосом, словно взятым взаймы у женщины моложе и утончённей, выкликала имя. Смутно знакомое – но так, как бывает знакомо нечто, мельком прочитанное в детстве.
– Шамад! Я же знаю, ты здесь! – в голосе матери прорезались капризные нотки избалованной всеобщей любимицы. Столь мелодичных и нежных интонаций у Доротеи Йенской на памяти сына не водилось ни для кого и никогда, как и знакомцев со странным, больше напоминающим кличку именем. – Брось, не дури. Это ведь ты, Шамад! Явись!
«Хороши мы будем, если бессмысленное камлание затянется до утра», – Конрад недовольно вздёрнул губу. С рассветом сюда потянутся паломники, торгаши, попрошайки и прочие – и мать в запылённом платье и с растрепавшейся от беготни причёской, взывающая к неизвестному Шамаду станет прекрасным развлечением для толпы, – он всерьёз задумался над тем, чтобы перекинуться, собраться с силами, непочтительно приложить вожака каким-нибудь проверенным заклинанием и унести. Сейчас, когда свидетелей, считай, нет, это можно сделать – а вот утром подобный поворот добавит перца в представление, после которого потешаться над дикарями-провинциалами будет весь Перешеек. Взвешивая многочисленные за и против, он отвлёкся, и вздрогнул, как укушенный блохой, когда в ответ на призывы матери из тьмы раздался бархатный мужской голос.
– Кому это среди ночи пришло в голову имя, которое я успел дважды забыть и десяток раз сменить? – признавший себя Шамадом демон, неизвестно откуда взявшись, застыл там, где мать не единожды проходила, и теперь смотрел ей в спину, ожидая реакции. Его появление словно разогнало тень – по крайней мере, теперь Конрад куда более чётко видел в лунном свете. Сухощавый плечистый мужик в простых полотняных брюках и свободной рубахе навыпуск, похоже, искренне наслаждался ситуацией – когда мать, дёрнувшись, будто марионетка, резко развернулась и бегом бросилась к нему, он уклонился от объятий легким движением танцора. – Неужели Вольный Перешеек так оскудел, что женщины в порыве страсти вынуждены искать утешителя на помойках и пустырях? – в тоне говорящего слышался сдерживаемый смех и ещё что-то, чему Конрад даже в антропоморфном виде не сумел бы подобрать названия.
– Я ждала тебя, я искала тебя и нашла. А ты не желаешь меня касаться? – в голосе матери теперь не было ни единой знакомой Конраду ноты. Ни тембр, ни интонации, ни запах... да что с ней, в конце концов? – волк всматривался в женщину и с ужасом отмечал, что она, кажется, стала стройнее и сменила масть. Он знал, что она носит амулет Нортана, не снимая, но влиять на внешность по желанию владельца прадедовский камень никак не мог.
– За свою жизнь мне не раз доводилось обнимать незнакомок, но обычно эту игру начинал я сам, – мужчина ухмыльнулся. Конрад узнал его. Адмирский посол. Тёмный князь и, поговаривают, лучший друг Зекста Ягера, порождения тьмы и холода. О Зексте Ягере мать не говорила иначе, как с пеной у пасти, но никого из его соратников отродясь не поминала – и сейчас рвётся обниматься так, словно он любовь всей жизни или первенец, украденный из колыбели.
– Ты забыл меня? – эталонное, чистейшее, хрустальной искренности удивление в голосе. – Не лги, Шамад, ты не мог, не мог... это он заставил тебя, проклятый! – захлёбывающийся рыданиями голос явно желал неизвестному «проклятому» проклясться дальше, да как можно глубже и полнее, если судить по интонациям. Литания звучала на каком-то иностранном языке, и слов он, как ни напрягал слух, разобрать не мог.
– Какой слог, какие обороты, – восхитился адмирец. – Пара пожеланий изрядно запоздала, дорогая моя, он прекрасно справился без твоей помощи – но кажется, будто результат пришёлся ему по нраву, – кривая ухмылка Асмодея заставила волка вздрогнуть. Он буквально шкурой чувствовал повисшее в воздухе напряжение. Зверь с удивлением отметил, что теперь женщина, бывшая его матерью, не только вела себя как умалишённая, но вдобавок источала аромат дикой течной волчицы, молодой и неистовой. Демон ощущал что-то сходное – с поправкой на пол и видовую принадлежность, разумеется, и очевидно – много сильнее. Волк слышал лишь запах, не более, глаза и разум не обманывали его. На демона эта магия, чужая, недобрая, действовала куда мощнее. Сохранять невозмутимый вид ему становилось непросто. Запах, изменившийся голос, слегка поплывший взгляд, чуть более скованные движения – и когда мать в очередной раз кинулась послу на грудь, он то ли не стал уворачиваться, то ли попросту не успел.
Ни девственником, ни ханжой Конрад не был, но и любителем понаблюдать за чужими брачными играми себя назвать не мог. Однако то, что происходило сейчас, обладало какой-то противоестественной мрачной притягательностью. Если странный танец, когда женщина пыталась поймать адмирца в объятия, а тот уклонялся, напоминал дуэль, то с момента, когда нечто, бывшее его матерью, впилось в губы демона поцелуем, а тот прижал её к себе, вслепую разрывая шнуровку платья на спине, это превратилось в драку не на жизнь, а на смерть. Сходству немало способствовало то, что нормально снять одежду парочка не потрудилась. Всё, что можно было наспех расстегнуть, было расстёгнуто, прочее – разорвано, пыль, смешавшись с потом и кровью из царапин, естественным образом обратилась в грязь, но этих одержимых вряд ли остановила бы даже песчаная буря. Когда после очередного жутковатого поцелуя любовники оторвались друг от друга и синхронным жестом размазали по лицам кровь из потрескавшихся губ, а потом столь же синхронно расхохотались, Конрад мельком подумал, что это не следовало видеть никому – но зрелище завораживало, и отвернуться волк не мог. В какой-то момент он не выдержал и зажмурился.
Когда капризный, задыхающийся, охрипший от сладострастных стонов женский голос понёс нечто уж вовсе несусветное про форточку, которую бессердечный возлюбленный зачем-то захлопнул, лишив последней надежды, а сейчас, сейчас, когда он убедился, что чувства не остыли, мог бы и открыть, пусть не насовсем, пусть только на прощание, на несколько минут, волк недоуменно распахнул глаза. Какие форточки на пустыре, в самом-то деле... Женщина в измятом, разорванном и пыльном платье стояла на коленях рядом с сидевшим на земле полуголым господином послом и нежно гладила его по лицу, стирая кровь и грязь, но оттолкнула, когда он ловко поддел лохмотья лифа и впился в грудь жадным поцелуем. И снова перешла на иностранный язык, гортанный, незнакомый волку. Уже не уговаривала, а требовала или обещала – Конрад видел, как посол ненадолго задумался, а затем неохотно кивнул. Видимо, согласился – встал, завозился с ремнём на штанах и медленно, через силу пошёл к монументу следом за манившей его женщиной.
Запах больших кошек усилился – они тоже наблюдали за происходящим и теперь подбирались ближе к действующим лицам. Конрад вяло подумал, что, если бы они хотели напасть, это куда как проще было бы сделать, когда парочка была занята друг другом, а он не мог оторваться от созерцания игрищ. Тем временем адмирец, следовавший за любовницей, словно послушный щенок, дошёл до постамента и, одним прыжком оказавшись наверху, за руки втащил туда подругу. Платье не выдержало – верх окончательно сполз с плеч. На белой, словно светящейся в лунном сиянии коже резко, как и шрамы, выделялись тонкие ремешки, охватывающие тело. И раскалённым углем пламенел амулет старого Нортана. Жаль, что посол, разрывая шнуровку, не позаботился и о древней побрякушке – Конрад бы не оплошал, подобрал её и стал вожаком стаи по праву, но увы...От размышлений о власти, в очередной раз ускользнувшей, мелькнувшей перед носом, как проворная дичь, волка отвлек шорох. Ранее незримые кошки уже не скрывались – двинули прямиком к смердящему идолу. Конрада они то ли не заметили, то ли совершенно им не заинтересовались – волка одинаково устраивала любая из причин, но на всякий случай он не шевельнулся. Две фигуры, застывшие на постаменте, собирались продолжать свои забавы – коленопреклоненная женщина расстегивала штаны на любовнике, а тот чуть откинулся назад, на бедро золотой великанши, и запрокинул лицо к звёздам. Запах идола стал ещё неприятнее – волк цинично подумал, что, пожалуй, не находись Богиня в заточении, подобные упражнения могли бы быть сочтены оскорблением святыни, эти двое явно не собирались приносить никакой жертвы. Неожиданно землю под ним тряхнуло – а затем обманчивая ночная тишина с грохотом разлетелась на осколки разрозненных звуков. Прижавшийся к земле волк увидел, как золотое изваяние дрогнуло, будто пытаясь привстать, но гибкая чёрная тень метнулась наверх, сталкивая с монумента два переплетённых тела. Конрад, не раздумывая, бросился к упавшим – верность требовала помочь соплеменнице. А честь – милосердно прекратить мучения, если спасение невозможно. Перекинулся на бегу – и чуть не сбил с ног какого-то парня, склонившегося над упавшими. Кажется, оба были живы – по крайней мере, адмирец сидел, прислонившись спиной к постаменту и обхватив голову руками, а мать, лёжа, силилась запахнуть на груди обрывки платья. Недалеко от них спрыгнул с постамента чёрный леопард, издевательски-дружелюбно лизнул Асмодея в нос и принял истинную форму. – Прекрасная ночь, не находите? – светски осведомился мускулистый парень с серебристыми глазами и, не дожидаясь ответа, наклонился над лежащей женщиной. Та держалась в сознании из последних сил, на одной природной злости. О совершённых подвигах имела весьма смутное представление и немедля выразила его потоком отборной брани, сделавшей честь любому пьяному солдафону. После чего хрипло рыкнула: «Рви ремни, дурак. Да хер за ворот без доброй воли!», смежила веки и обмякла.
Господин посол, наоборот, внезапно приободрился.
– Проективная одержимость, котятки, не выдерживает никакого сравнения с обычной. Сосуд выбран недурно, признаю. Чрезвычайно… выносливый, – демон неприятно облизнулся, бросив взгляд на бесчувственное тело волчицы. – Однако ваша мать не смогла бы достичь своей цели, даже открой я ей канал шириной с ворота Осеннего. Но я ценю ваше беспокойство о моей персоне.
От слов Асмодея несло нездоровой эйфорической бравадой, чего он совершенно не осознавал.
– Ну разумеется. Стоило положиться на волю Хаоса и просто посмотреть, кто кого сожрёт.
– Мы не одни, – второй демон, похожий на говорившего, как отражение в воде, тронул родича за плечо. – Насколько я успел понять, дама вне опасности, просто... утомлена, – грубоватые черты тронула едва заметная ухмылка. – Думаю, ни у кого нет вопросов к гостям из Лазури? – светлоглазый повернулся к Конраду. – Друг мой, вы достаточно пришли в себя, чтобы донести эту женщину до её собственной спальни, а главное – объяснить, куда мне следует открыть портал?


Глава 7, где Асмодей дрессирует временных союзников, в Бездне собирается экстренный консилиум по очень неприятному поводу, а Тойфель ищет уюта и покоя, но находит нечто совершенно противоположноеГлава 7, где Асмодей дрессирует временных союзников, в Бездне собирается экстренный консилиум по очень неприятному поводу, а Тойфель ищет уюта и покоя, но находит нечто совершенно противоположное
Асмодей давно смыл грязь, залечил многочисленные царапины и теперь нежился в бассейне с подогретой минеральной водой. Красотки, притащенные услужливым Эфором, не больше получаса назад ушли, хвастаясь друг перед другом щедрыми дарами и восторгаясь галантными «господами из Адмира». Прислуга, подававшая напитки и закуски, была отпущена, и Асмодей, по своему обыкновению, излучал самодовольство, словно забыв ночные приключения.
– Котята, вы там к соревнованиям готовитесь? – поинтересовался он, неодобрительно глядя на плавающих в большом бассейне Мункара и Накира. – Или девушки недостаточно вас утомили?
Братья завершили очередной рейд и синхронно выбрались из воды. Мункар небрежно уцепил с низкого столика массивный серебряный кувшин, задумчиво взвесил его, но ограничился тем, что налил вина себе и брату и процедил:
– Ваше гостеприимство и щедрость не знают границ. Теперь вы намерены пустить всех прелестниц в расход, раз уж столь недвусмысленно опротестовали наши методы исправления ваших ошибок?
– Прелестниц в расход? Я? – на непристойно привлекательной физиономии Асмодея нарисовалось почти детское выражение обиды. – Зачем бы? Чтобы сохранить вашу тайну, которая не является таковой с прошлой ночи? Вы перекинулись на глазах у посторонних и даже не взяли с волков клятвы молчать. В обмен на портал, полагаю, пушистики согласились бы на что угодно. Тем более лазурский принц показался мне вполне прагматичным юношей, не унаследовавшим бурный до безрассудства материнский темперамент, – он утомлённо прикрыл глаза. – Но что уж теперь... Вот так всегда – из кожи вон лезешь, чтобы у союзников было всё необходимое и даже сверх того, а тебя подозревают невесть в чём.
Накир тронул брата за локоть, в мысленной беседе прозвучал, очевидно, довольно веский аргумент. Мункар пригубил вино и уставился на Асмодея в упор.
– После вчерашнего... миракля мать и сын втянут язык так глубоко, что кончик покажется из-под хвоста. Даже безнадёжная психопатка вроде Доры Йенской не станет хвастать, как благословением богини и силой амулета валяла во всех позах адмирского посла. Кто уж вы там в лазурском фольклоре относительно дядюшки, я не упомню, но явно не тот, от кого ревнительница веры будет счастлива завести щенят.
– Шутку мы оценили, – Накир сдерживал злость лучше брата. – Интересно, оценит ли подобный юмор дядюшка. И какой награды заслужит ваш беспримерный подвиг с его точки зрения.
– С этим семейством, как вам должно быть известно, моего друга и повелителя связывают давние близкие узы, – небрежно махнул рукой Асмодей. – Не думаю, что он возмутится выбором партнерши, причём в обоих смыслах. К сторонним похождениям вашей матери он всегда относился с пониманием.
– Увы, вряд ли это был ваш выбор, – Мункар холодно улыбнулся, тень этой улыбки пробежала и по лицу Накира. – То, что вы несли вчера, стоило бы записывать как эталонный бред величия. Можете ломать комедию сколь угодно, но вы потеряли контроль. Если у вас, конечно, не было прямого приказа выпустить мать ценой жизни. В любом случае, мы выполнили свою часть договора.
– Не отрицаю, отличная командная работа, – как всегда, неприятную для себя информацию Асмодей пропустил мимо ушей, – и не отказываюсь признать за собой небольшой должок. Остается решить, в каком качестве вы предпочтёте участвовать в сборище под кровом нашего дорогого мэра – в столь удающемся вам амплуа котят? Под личинами моих адмирских товарищей? Для сегодняшних увеселений я осмелился выбрать вам облик на свой вкус. Не знаю уж, заметили ли вы, но девушкам мой выбор пришёлся по душе, – он самодовольно ухмыльнулся. – Или же в своем истинном облике – нет решительно никакой причины члену Тёмного Совета не пригласить раймирских принцев на вечеринку, а у принцев нет ни малейшего повода отказаться. Наши страны не воюют. За неделю, полагаю, успеете решить этот важный вопрос – а я позабочусь об остальном, – расплёскивая воду, Асмодей вылез из бассейна и, не удосужившись одеться или хотя бы вытереться, отправился вон из купальни.
***
Астарот с удовольствием отвлёкся бы от неприглядного зрелища видом из окна, но в гостевых покоях, как было нынче принято называть камеры узников Бездны, такой роскоши не водилось. Пришлось вновь любоваться бесчувственным телом сотрудника. Теперь уже неизбежно бывшего. С одной стороны, кадр проверенный и надёжный. А с другой – как теперь сказать, что вина не его, когда столько свидетелей и очевидных доказательств говорят об обратном. Особенное отвращение вызывала улыбка, периодически блуждавшая по губам мальчишки.
– Ему что, по ошибке впороли эйфоретик? – поинтересовался Астарот у Мора с Маклином. – Лежит с блаженной рожей, будто посреди гарема.
– Успокоили парой затрещин, когда отбирали девчонку, а потом при транспортировке влепили набор положенных служебных заклинаний, – мрачно сообщил Мор, косясь на Маклина. Тот кивнул. – Никаких составов не применялось, я уточнил. Маклин порылся в голове у этого... и вполне уверен, что под заклятиями субъект не находился. Могли чем-то опоить, на эту тему ждём ответа из лаборатории. Все свидетели в один голос уверяют, что в подобных практиках наш клиент, – Мор криво ухмыльнулся, – ранее замечен не был, – медик взял со стола кристалл, повернул так, чтобы было видно всем и активировал.
– Да вы покажите мне мужика, который к Третьему дому в гости не заходит, – разводила руками пухленькая блондинка. – Помню я вашего законника, как не помнить, он ко мне годами поболтать забегал, и непременно пирожные заказывал, – она подмигнула. – Угощал всех, любил, когда все довольны.
– Да уж, попотчевал на славу – Астарот скривился. – Дело неприятное до крайности, особенно тем, что кхм… семейное. И опасаюсь, с этим угощенцем будет ровно то же, что с другими. Жил-был добрый гражданин – и в одночасье решил кого-нибудь изнасиловать, сожрать или просто убить за косой взгляд. Если это отрава, я в одном шаге от того, чтобы отдать приказ проверить городской водопровод и взять пробы воздуха. Вряд ли поможет, но хоть не сидеть сложа руки и ждать, пока подобными делами нас завалит по самую крышу. Прессу держим в узде, но заголовки вроде «Эпидемия насилия накрыла столицу» тоже не за горами, если мы не остановим эту лавину драконьего дерьма.
– Уже проверили, – бледная невысокая женщина со стянутыми в хвост светлыми, почти белыми волосами, оторвалась от раскиданных по столу бумаг. – Воду. Воздух. Даже неимоверную дрянь, столь любезную добрым гражданам Адмира по поводу и без. Вода могла быть помягче, а в мистофелевке могло быть поменьше сивушных масел, но ни те, ни другие примеси не способны никого отравить. Кроме того, будь отравлены вода или воздух – мы устали бы хоронить недолговечных. Человечки – очень хрупкие создания, и то, что не причинит вреда никому из здесь присутствующих, человечка убьёт.
– Ну, твои любимые лабораторные крыски, Нэга, любят умирать от чего ни попадя, даже от сквозняков и немытых рук. Что иронично, ни единого случая, чтобы вот так взбесился кто из них, – Астарот с подозрением посмотрел в сторону женщины. – Войн с Раймиром мы не ведём давно, но кто знает, какие программы ты могла случайно оставить приоткрытыми? Из любви к искусству.
Маклин протестующе поднял руки:
– Осади коней, возница. Я тоже не уверен, что следующим, кого мне придётся допрашивать по сходному поводу, не окажется кто-то из моих, но ты явно перегибаешь палку.
– Возможно. Однако устроить в разгар всеобщего примирения такое шоу, а потом эффектно спасти всех какой-нибудь чудо-тинктурой, – хороший способ напомнить о себе после долгих лет забвения. Особенно когда у государя период… делегирования. Хроническое злоупотребление некоторыми аспектами кровной магии он тоже, помнится, пустил на самотёк, и в результате мы получили массу проблем с новой расой агрессивных заносчивых дегенератов, когда те расползлись по Пластинам, как клещи.
Блондинка невозмутимо уткнулась в бумаги.
– Вы правы, граф, недолговечные почему-то не участвуют в этом празднике бессмысленного насилия. Не могу назвать их безвредными очаровашками, но сейчас населённые ими районы, пожалуй, наиболее безопасны – ничего сверх того, что происходит обычно. Я даже сказала бы, что они напуганы и притихли, – она сделала пару пометок на одном из листов. – На всякий случай я просила бы вас распорядиться, чтобы мне доставляли сводки всех происшествий, а также образцы крови преступников и жертв. Пробы их пищи, напитков, лекарств. Вдруг мы зря ограничиваемся агрессорами – как знать, возможно, нападать их заставляет некое воздействие со стороны пострадавших.
– И чем, по-твоему, надо напичкать или обработать ребёнка, чтобы спровоцировать половой психоз у нормального парня? – Астарот раздражённо потёр переносицу. – Водись за ним малейший криминал, так духу бы его в моём ведомстве не было. Хоть дальняя родня жены, да хоть наследник-первенец – плевать.
– Вы удивитесь, к каким ухищрениям прибегают те несчастные, кому недостаёт природного обаяния и иных полезных качеств, – проникновенный голос Наамы все услышали на пару мгновений позже, чем аромат её духов. К счастью, Асмодеева сестрица была всё же более милосердна и не превращала парфюмерию в оружие массового поражения. – Как бы там ни было, список наиболее ходовых составов уже передали по назначению. Третий дом готов оказать любую помощь по первому требованию.
Перед Мором возник здоровенный и чем-то заляпанный лист бумаги. Медик несколько минут изучал его, затем растерянно пожал плечами и взглядом отправил на стол Нэги. Блондинка уткнулась в нацарапанные на листе картинки и символы, что-то переписала на один из своих листков и зло подчеркнула, чуть не прорвав бумагу старинным свинцовым карандашом.
– Ничего. Здоровый молодой демон. Никаких лекарств. Никаких ядов. Его никто не пытался опоить, отравить, приворожить... алкоголь умеренно, никаких составов, вроде летейи, не употреблял вовсе.
– В голове тоже... ничего, – развел руками Маклин. – Страх. Обида. Недоумение. Склонен согласиться с оценкой той пышечки из Третьего дома – пирожное. Ванильное, – он мрачно покосился на спелёнутого ремнями преступника.
– Вы позволите? – Наама указала на неподвижное тело. – В некотором смысле этот позор и на моем Доме. Если он – родня госпожи Фемиды, то и моя, пусть неимоверно отдаленная.
– Убить – нет, – без тени улыбки отозвался Маклин. – Его следует судить, хотя вряд ли менталисты выудят из этой головы нечто, чего не увидел я. Посему светит идиоту лечение в Бездне – если уважаемый коллега, – он бросил беглый взгляд на Астарота, – или же вы, миледи Наама, не пожелаете взять его на поруки.
– Я не возражал бы понять, от чего его следует лечить, – процедил Мор. – Кроме последствий задержания и допроса. Пока что пациент выглядит на зависть здоровым.
– А ребёнок? – Астарот зло посмотрел на лежавшего.
– Малышкой занимаются, я почти уверен, что с ней всё будет в порядке, насколько это возможно, – Мор покосился на Маклина. – Не лезу в дела правосудия, но нельзя ли в этом конкретном случае обойтись без присутствия истца на суде?
– По закону она достаточно разумна для опознания обидчика и способна подтвердить, что ошибки не произошло, – покачал головой Маклин. – И не смотри на меня так, законы писал не я!
– Да сотрите ей память и успокойтесь, – глаза светловолосой женщины, наконец оторвавшейся от своих бумаг, цветом напоминали аквамарины и блестели так же холодно, как драгоценные камни. – Долговременных физических последствий не останется, слава Хаосу, её быстро отбили и быстро же доставили сюда. Выбросьте из головы малышки происшествие и лечение и закройте тему.
Маклин ответил улыбкой, заменявшей сотрудникам его ведомства личный сигнал тревоги.
– Выбросить что бы то ни было из чьей-то головы, госпожа, я могу лишь по просьбе обладателя оной. Напоминаю – не я писал законы. Должен сказать, что во всей неразберихе последних недель от законов одни неудобства. Успокаивать буйнопомешанных и разнимать массовые драки со всем возможным уважением к личности преступников несколько... утомляет.
– Я хотела бы остаться с этим несчастным наедине, – Наама снова указала на лежавшего. Можете обвешать всё здесь охранными заклинаниями, поставить все возможные следилки, здесь может остаться леди Нэга – если пожелает, – но мужчин я просила бы удалиться.
– Тайны Третьего дома, – Астарот с преувеличенной иронией закатил глаза, но заторопился на выход первым. Мор с Маклином переглянулись и вопросительно посмотрели на женщину за столом. Та отрицательно мотнула головой.
– Даже не думайте, остаюсь. Такой шанс нельзя упускать, – переглянувшись с Наамой, она хихикнула и выудила из-под кипы бумаг несколько чистых листков и горсть кристаллов. – Можете не тратить сил на слежку, мне несложно сделать десяток записей.

Через час изгнанники вернулись – судя по подчёркнуто равнодушным взглядам, "следилок" они-таки навесили, как и охранных заклинаний. Но от кристаллов не отказались.
– Миледи, – Маклин пристально взглянул на Нааму. – Если не возражаете, я хотел бы понять, как?
– Это не тайна, хотя бы потому, что даже в Третьем доме подобной магией владеют немногие, а на близком к моему уровне – единицы, граф, – сестра Асмодея, ещё более утончённая и ослепительно красивая, чем брат, покачала головой. – Если мне нужно, чтобы передо мной в прямом смысле слова вывернулись наизнанку, не утаив ни грешка, ни даже мысли или фантазии, я сперва помогаю объекту влюбиться в меня, а потом обещаю взаимность, пока он не соврёт и не повторится. Ложь я чувствую, как любой менталист, а что до повторения... мало чья внутренняя жизнь настолько интересна, чтобы рассказ о ней занял больше получаса, – она еле заметно улыбнулась. – Я просила вас уйти не потому, что боялась разоблачения секретов. Любой из вас мог случайно подпасть под моё влияние. Всё, что происходило, записано – но, к сожалению, бедняга и сам не знает, как так вышло. Он даже не вполне помнит, для чего напал – и это не извращенец, скрывающий тягу к малышам, его и правда до нынешнего эпизода не возбуждало и не интересовало детское тело.
***
Завидев вдалеке свои владения, Тойфель улыбнулась и пустила вороного в галоп. Свадебный подарок они с мужем разделили не совсем так, как планировал дядюшка: соловый засранец стал любимцем Габи и получил кличку Кутила, ей же достался вороной любитель фонтанчиков с игристым вином. Первую и очевидную версию имени для зверя муж не одобрил, со второй смирился. Вслух не признавался никогда, но на самом деле эта маленькая шалость ему льстила.
Портал стоило открыть поближе, но к чему отказывать себе в удовольствии совершить прогулку? Перед тем как нарушить ещё пару правил этикета и устроить очередной учебный переполох среди слуг. Не в Пандем же она сорвалась, не в Сифр и даже не в Лазурь на охоту. Всего лишь к собственным детям, как требовал долг любящей матери в «это сложное для страны время». За последний ответ на обычные расспросы Габи следовало бы назначить ещё и главой министерства гладких фраз – дела в Белом дворце шли настолько паршиво, что сообщать о них или просто произносить вслух некоторые слова теперь было запрещено. Белые гвардейцы кузена – воплощённые эффективность и милосердие. И если продолжат трудиться столь же слаженно, добрый народ Раймира, несомненно, ждёт полное и окончательное исцеление. А там и соседям помогут, с благословения Светлейшего.
Жеребец, чуя настроение хозяйки, прошёлся пару раз тихой рысью вдоль ограды. Знал, что такие трюки всегда вознаграждаются даже когда нет зрителей, да и просто любил покрасоваться. Ворота отворились по кивку, бесшумно пропустив всадницу внутрь. Зашла не с парада, осталась довольна – вышколила разгильдяев, всего-то пара мелких недочётов. В окнах горел свет, жеребец всхрапнул и двинулся в сторону конюшни. Молодчики высыпали встречать весьма бодро – наверняка напропалую резались в кости.
– Госпожа! – восхищённо выдохнул старший, на ходу распихивая что-то по карманам.
– Проводите господина Министра в его покои, – Тойфель ласково потрепала зверя за шею и спешилась. Господин Министр презрительно фыркнул и показал конюхам клыки, но милостиво позволил заняться своей особой.
Ни одной праздной рожи и в доме – к внезапным явлениям хозяйки в любой самый мёртвый час слуги или привыкали, или убирались вон со скоростью летящего сапога. За этим зорко следила бывшая кормилица старшей дочери и нынешняя экономка. При ней дармоеды окончательно освоили тонкое искусство не раздражать показным усердием, а чутко улавливать, что именно от них требуется сегодня.
– Мы вас ждали, – верная Хада почтительно склонила голову.
При поступлении на службу звалась иначе, но капризом хозяйки, как и многие, получила другое имя. Старую жизнь оставь за порогом, новую – целиком посвяти госпоже и Первому дому.
– Кто бы мог подумать, – усмехнулась Тойфель и стремительно взбежала вверх по лестнице, ведущей на второй этаж. – Своим трёпом будешь истязать мои уши завтра. Сегодня – с пустяками не лезть. Никому.
Экономка понимающе кивнула и коснулась пары камней на широком браслете – чтобы поднятые по сигналу вертихвостки поторопились и не попали под горячую руку.
В покоях Тойфель разделась на ходу и прошла в купальню. Рвануть в уютное логово было верным решением, дышалось и думалось здесь куда вольнее. А подумать следовало о многом. С наслаждением погрузилась в горячую воду и вдохнула запах эфирных масел. Щелчком пальцев лишила бутылку пробки, пригубила и прикрыла глаза. Скрытое напряжение последних недель упорно не растворялось, ощущение, будто она что-то упускает, не проходило. Известно же, что если у какого-то события имеется официальная версия, то её стройность и логичность зависят только от квалификации и добросовестности сочинителей.
Сделанное на личной силе или попросту дозволенное? И кем? – серия жадных глотков заставила открыть глаза и поставить бутылку на бортик. Чужое эхо собственной мысли исчезло. Только терпкий вкус ореховых перепонок на языке, душистый пар, покой и тишина. Должно быть, последствия недавних безуспешных попыток повторить отцовские номера. Любимая трубка привычно легла в руку, ещё один щелчок пальцев, глубокая затяжка – и всё снова обрело приемлемые очертания. Что их с Хэмом фокус, что фортеля кузена – одной природы. «Магия – это воля». Оба учителя сошлись во мнениях, пусть по поводу контроля разногласия и имелись. Настолько просто и одновременно чудовищно сложно? Один объект, два, десять, сто – и неужели…
Бутылка нашлась сама собой, горлышко на ощупь было мягким и тёплым, мундштук же изрядно нагрелся и не желал отниматься от губ.
– Сколько сможешь взять – бери. Все твои, всё твоё.
Тойфель чуть не поперхнулась дымом, словно в свою первую затяжку из отцовской трубки.
– Госпожа, – голос теперь принадлежал Хаде и звучал увещевающе-сдавленно. Она же стояла на коленях, из последних сил протягивая полотенце. – Прошу, услышьте меня. Это не пустяк.
От нежданного известия Тойфель мгновенно протрезвела безо всяких превращений. Смерть кого-то из слуг – обычное дело, особенно, если речь о недолговечных, но чтобы во сне умерла молодая крепкая девка? За здоровьем кормилиц тщательно следили, неужто выстрелила какая-то скрытая патология?
В детскую Тофель влетела изрядно на взводе – обнаружившая труп товарки суеверная дурища, по счастью, не рыдала и не голосила, но из её сбивчивых объяснений удалось понять, что в случившемся винит «маленькую хозяйку» и потому отказывается к ней подходить. Тойфель бросила быстрый взгляд на фигуру в кресле. Расслабленная поза, умиротворённая улыбка на приоткрытых губах – будто видит во сне что-то очень приятное. Точнее, видела. Девочка мирно посапывала, прильнув к груди мёртвой няньки, и напоминала довольного зверька.
– Возьми госпожу Тамину, – тихо приказала Тойфель. Вторая кормилица подняла взгляд на хозяйку. В глазах плескался ужас, под копной кокетливых локончиков билась единственная мысль сегодня же удрать прочь из поместья, даже не получив расчёта. Тойфель подошла вплотную и провела рукой по каштановым волосам неблагодарной бестолочи, мягко пресекая попытку обернуться.
– Забота о детях Правящего дома отнимает много сил. Твоя подружка Аша просто задремала. Проступок невелик, наказание здесь ни к чему. Скорее отпуск и достойное вознаграждение для семьи за долгую разлуку. Не тревожься о ней, ты же не хочешь, чтобы пропало молоко? – слова хозяйки благотворно воздействовали на девушку, паника уступила место лёгкому недоумению. Кормилица застыла в нерешительности: что же такое важное она забыла и никак не может вспомнить? – Возьми ребёнка, Фетар, – с нажимом повторила Тойфель. – Тут не сад, а ты не статуя. Займись делом.
Девушка ойкнула и повиновалась, всё её внимание без остатка поглотила драгоценная ноша. «Уснувшая» приятельница осталась в кресле, как забытый плед. Сгрести в охапку, словно всё тот же плед. Можно бы перенести вместе с креслом, но чем меньше изменений в обстановке, тем лучше.
Крупный рубин на браслете экономки вспыхнул алым и погас.
– Он ждёт. Не беспокойтесь, я присмотрю. И проверю остальных. Маленькая госпожа невредима и даже не успела проснуться, но что если её сестра…
– Сабия уже знает, чем живое отличается от мёртвого, лишняя демонстрация ни к чему, – одобрительно кивнула Тойфель и скрылась в портале.
***
– Порадуй меня, Юсеф, скажи, что это не какая-то очередная человечья зараза, которая добавит всем забот.
Лекарь многозначительно кашлянул и прервал свои скорбные манипуляции. Отработанным жестом прикрыл тело простынёй, наложил пару заклинаний.
– Сказать-то скажу, да вряд ли тебе понравится, высочество. Не человечья и не добавит. Коли в другой раз уследите, конечно. Экземпляр отменный, свеженький, с виду мечта любого некромага. Только съели эту устрицу, одна ракушка осталась.
– Ты совсем охренел?
– И в мыслях не было. Буду счастлив вернуться к бестолковым студентам, сопливым носам, сломанным конечностям, неудобным последствиям походов на сеновал и прочим радостям скромного обывательского бытия, – доверенный лекарь наследника Первого дома, всему Раймиру больше известный, как один из лучших преподавателей местной академии, прищёлкнул языком и внимательно вгляделся в бледное лицо своей пациентки. – Заголялась покойная вряд ли на оргии с детьми Асмодея. Так что за малышкой стоит понаблюдать. И за няньками-мамками. Начнут ходить будто лунатички, в обмороки рушиться или ещё как чудить – сразу ко мне. Но может, и обойдётся без последствий первый прикорм.


Глава 8, где можно наблюдать сеанс экзорцизма с разоблачением посреди светского приёма и выплату долгов одним рукопожатиемГлава 8, где можно наблюдать сеанс экзорцизма с разоблачением посреди светского приёма и выплату долгов одним рукопожатием
– Послы без свиты с фальшивыми приглашениями, – поддел брата Мункар. – Напомни, когда мы последний раз падали так низко? – мысленная речь не мешала ему любезно улыбаться мэру и вполуха слушать, что именно Элинор Фирсетский думает касаемо перспектив сотрудничества Вольного Перешейка с Раймиром. Если и когда дойдет дело до каких-то официальных договоренностей, решать будет не Лино, а внезапно назначенная царицей дядюшкина любовница и её свита – старый пройдоха-жрец и незваная, но явившаяся пустынная ведьма. Кстати, интересно, куда запропастилась эта троица? Ифритов на приёме полно, но сплошь местный бомонд, свежевылупившиеся желторотые политики да несколько крупных торгашей, оказавшихся достаточно предусмотрительными, чтобы не портить отношений с тарайин, когда те ещё были общим посмешищем.
– Его высочество раймирского принца в курительной комнате ожидает дама, – слуга в пёстрой, словно оперение попугая, ливрее склонился перед Мункаром. – Назвать своего имени она не пожелала.
– Прошу прощения, любезный Элинор, – развел руками тот. – Не стоит оскорблять госпожу Инкогнито промедлением, – и, не дожидаясь ответа, направился следом за слугой. «Ты уверен, что не представился никакой прелестнице моим именем?» – «Снял с языка, только что какой-то клоун сообщил, будто меня ждёт некая таинственная незнакомка» – «Остаётся надеяться, что это не наш гостеприимный хозяин решил столь неуклюже подшутить над местными», – краем глаза Мункар видел, как Накира провожает к выходу расфуфыренный прислужник.
Подведя раймирцев к двери, украшенной резными завитушками, слуги отвесили поклоны, дождались пары монет и были таковы. – Постой здесь, я войду первым, – Мункар распахнул дверь, замер недоуменно, а затем расхохотался.
– Всё видел, но чтобы существа, предположительно обладающие магией, приняли голограмму за живую красотку?
– Я видела и получше, – ядовито отозвалась Лакрима. – Высший демон, Изначальный и член Совета не усомнился в подлинности блохастых доппельгангеров, которых вы оставили вместо себя, чтобы не портить ему торжественное появление в зале.
– Надеюсь, миледи была так добра, что не стала раскрывать перед своим дядюшкой нашу безобидную шутку? – осторожно осведомился Накир.
– Разумеется, не стала, – голос зазвучал чуть раздражённо. – Меня тащили сюда не за этим.
– Благодарим и признаём за собой соразмерный долг, – два мягких баритона прозвучали в унисон.
– Считайте, что долг будет отдан в тот момент, когда я увижу выражение дядюшкиного лица – он никак не ждёт увидеть вас в этом зале в истинном облике, – голограмма довольно хихикнула, послала раймирцам воздушный поцелуй и растворилась.
Братья понимающе ухмыльнулись: господин Гадюка настолько убеждён, будто мир вертится вокруг его персоны, что не удосужился проверить. «Котята» послушно следуют за ним, терпят все выходки, того и гляди согласятся присягнуть. Жаль, что с этой приятной картиной ему вскоре придётся попрощаться. Энергии не пожалели, но расходы окупятся.
– Ну что, подождём сиятельных явлений здесь или продолжим перекличку ласковых телят в зале? – Накиру эта маленькая игра успела наскучить. – Можем делать ставки, кого принесёт первым. Лакрима нас не сдала, так все прочие не ослепли от щедро отражаемого нами сияния Белого дворца.
– Пошли, лентяй, судя по шуму, возможность проверить только что появилась. Ставлю на дядюшкину пассию и её Совет раритетов.
Зычный голос церемониймейстера недвусмысленно сообщил, что ошиблись оба. Да так, что едва удержались от удивлённого хмыканья. В зале царило осторожное недоумение: не каждый мог оценить эдакий фестиваль сюрпризов. Лицо господина мэра сделалось ещё более сложным: сначала зловещие командоры кшатри в роли послов доброй воли Раймира, а теперь кучка лазурских волков, да ещё их предводительница ведёт себя так, словно приём в её честь.
– Счастлив приветствовать… – начал Лино, растянув губы в наиболее радушной улыбке из всех возможных, хотя по глазам читалось, что подобное счастье он мог бы испытать, разве что неожиданно встретив в хаммаме бешеного гуля. Леди Доротея ответила встречной любезностью:
– Заткнись, хорёк. Фальшь противна Всематери.
– Кабы не речь, я бы подумал, что Доротея Йенская явилась сюда в своей волчьей форме, – Мункар с вивисекторским интересом следил за тем, как багровеет физиономия господина мэра, и как здоровенный детина, сопровождавший лазурскую скандалистку во время блужданий по Пустошам, с извиняющимся видом едва заметно пожимает плечами и склоняется к ней. Урезонить пытается, да в итоге только раззадоривает.
– Когда заговорщики из мятежного клана загрызли второго мужа этой прорвы обаяния, следующей же ночью она приказала оцепить их владения и вырезала всех, вплоть до младенцев. Схема пришлась по вкусу, так что за гибель от козней коварного врага всех возможных наследников амулета, а потом и его владельца, тоже удавалось мстить достойно и с размахом. На месте этого молодчика я бы напрягся, – задумчиво и даже несколько сочувственно произнёс Накир, наблюдая за бесплодными усилиями парня вернуть темперамент матери в дипломатическое русло.
– Забавно будет увидеть их встречу с нашим нынешним патроном, – фыркнул Мункар. – Как бы не пришлось вторично спасать Асмодея, если от полноты чувств сия достойная дама примет ту форму, которую считает истинной, и кинется рвать ему глотку.
– Скорее уж с неудобным союзником. Могу предположить, зачем Асмодей послал приглашение, но она-то… У её котла с кипящими помоями непробиваемо толстые стенки. Вместо того, чтобы гневно отвергнуть билет в обитель скверны и вернуться в родные леса вещать про откровения богини, явилась сюда и требует царицу, – Накир оглядел зал с тонкой улыбкой – ни единого намёка на неуместность поведения волчице никто не подал, но стражники готовились в любой момент спровадить её подышать свежим воздухом. Гости также предоставили Доротее со свитой достаточный простор, чтобы наблюдать за развитием событий с безопасного расстояния. Она, впрочем, слегка поуспокоилась и с господина мэра переключилась на сына, чем первый не замедлил воспользоваться, сделав вид, будто ему срочно понадобилось перекинуться парой слов с дорогим братом и соратником Керимом в другом конце зала.
– Царица легка на помине, – Мункар чуть заметно кивнул в сторону входа. – Со свитой из пустынных ведьм. Кажется, одному почтенному старцу пришлось потесниться, – и я готов бегать в звериной шкуре до конца своих дней, если он сделал это добровольно. Полагаю, девчонке оно только на пользу, – он не успел договорить, как в зал вплыла Решка в старомодном, чрезмерно пышном, но затканном золотом и недурно сидящем на ней платье. Справа от «народной царицы» шествовал Малхаз, слева – Нешер. Улыбалась и благосклонно кивала окружающим так, словно царицей назвали её. На пустынной ведьме были свободные чёрные штаны, но вместо традиционной чёрной же рубахи до колен ради праздника она нацепила затканный золотом кафтан. Явно родом из тех же сундуков, что и платье на подопечной. – Глянь-ка на старуху – я и не думал, что эти церемониальные жреческие тряпки ещё у кого-то сохранились. Ну что ж, если кто-то пожелает проклясть любую из этих дам, его ждёт пренеприятнейший сюрприз. Защитный узор мамашиного авторства вполне в рабочем состоянии.
– Интересно, чего и сколько эти паразиты успели растащить по норам до того, как пал Вавилон, – отозвался Накир. – Кое-какие детали облачения светоча веры тоже вызывают массу вопросов. А девчонка фонит изрядно, но держится неплохо. То ли чем-то накачали, то ли поднатаскали, но с нашей последней встречи этот гибридный цветок выглядит не таким милым и непосредственным сорнячком. Ничего удивительного при таких садовниках.
Решка шла уверенным шагом, расточая лёгкие вежливые улыбки знакомым и незнакомым, взгляд скользил по лицам, не задерживаясь надолго ни на одном. Улыбнулась она и Доротее, когда та преградила дорогу.
– Рада новой встрече с дорогими единоверцами. Как вам понравилась статуя Богини, госпожа? – после такого приветствия лицо суровой предводительницы слегка вытянулось, светло-карие глаза сделались почти жёлтыми.
– Истинный лик Матери волков стократ прекрасней. Она явилась мне. И говорила со мной, – в голосе послышались торжествующие ноты. – Когда мы стали одним целым, Великая указала, как поступить.
Накир ткнул брата локтем вместо ответа на мысленный комментарий. Положительно, здешняя атмосфера действовала расхолаживающе.
Решка недоумённо взмахнула ресницами и изобразила живейший интерес:
– И что же она вам сказала, позвольте узнать? Велела поблагодарить нас за приём и побыстрее донести добрые вести в Лазурь? Ума не приложу, сколько отваги вам потребовалось, чтобы оставить свою паству!
– Великая Волчица позволила мне взять её дар, – горделиво повела плечами Доротея. – Зрелая и опытная женщина распорядится им лучше сопливой девчонки. На мне лежит благословение Богини, а не щенка, которого она одарила щедрее, чем следовало бы! – в зале воцарилась тишина. Малхаз дёрнулся, но не успел шагнуть вперед: по-змеиному проворная Нешер ухватила его за рукав, и, заставив пригнуться, что-то шепнула на ухо. Ифрит недоверчиво покосился на внучку, но, повинуясь цепкой хватке Нешер отошёл в сторону. Та одобрительно кивнула и, успокаивающе коснувшись Решкиной руки, лучезарно осклабилась:
– Ну, если Всемать позволила, кто мы такие, чтобы мешать ей? Правда, о радость сердца моего? – Решка изумлённо уставилась на пустынную ведьму, а та, едва заметно подмигнув, продолжила: – Приди и возьми, называющая себя избранницей Великой! Если говоришь правду, камень сам упадёт в протянутую руку, сколь бы крепка ни была удерживающая его цепь. Но помни: лжеца наказывают дважды – сперва его собственные нечистые помыслы, а затем Тысячеликая!
Решка застыла на месте, озадаченно переводя взгляд с Нешер на Доротею, а затем неуверенно улыбнулась:
– Я повинуюсь своей наставнице и долгу гостеприимства, – разведя руки чуть в стороны, тоненькая фигурка в тяжелом затканном золотом одеянии застыла, словно статуэтка.
Конрад насторожился. Он попытался схватить мать, но та оказалась проворнее – буквально налетела на девушку и заключила её в объятия, очевидно, отыскивая застежку подвески под пышными распущенными волосами.
Объятия странным образом затянулись, но никто в зале не проронил ни слова. Только когда девчонка в золоте брезгливо вывернулась из рук леди Доротеи и неспешно пошла по залу, улыбаясь, словно ничего не произошло, а та осталась стоять в дурацкой позе, наиболее внимательные гости заподозрили неладное и возбуждённо загомонили.
– Вот это номер, – к девушке пробился неприлично радостный мэр. – Я уж думал, эту сумасшедшую придётся выводить охранникам, если она посмеет на тебя напасть, а ты сама справилась, – он частил, очевидно, чувствуя себя виноватым за некрасивую сцену.
– Не я, – Решка невозмутимо пожала плечами. – Подвеска захотела остаться со мной, но не пожелала убивать эту несчастную, – девушка покосилась на застывшую истуканом волчицу. – Думаю, лучше пока её не убирать – в зале же найдутся маги, которые смогут помочь. Невежливо выносить парализованных гостей, даже не попробовав вернуть им прежнюю бойкость, ты согласен?
– Я распоряжусь, – кивнул Лино. – И придётся как-то оправдать чокнутую суку, как ни крути, выходит магическое воздействие без прямой угрозы... Строго по процедуре не поступишь – живо сочинят, будто мы околдовали и заточили ни в чём не повинную ревнительницу веры и посла лазурских волков. Не то чтобы на такой абсурд всем было не плевать, но министр обороны Адмира в родстве с Йенской стаей. Да в этом же зале найдутся желающие использовать слетевшую с катушек старую фанатичку, только бы зарыть нас под бархан.
– Вреда воздействие ей не нанесло, – Решка поджала губы как можно более державно и постаралась придать голосу уверенность. – Её же кхм… разморозят и отпустят восвояси. Гораздо достойнее, чем если бы она устроила потасовку с охраной или иное безобразие.
– Ты права, моя царица, но прецедент – вещь весьма неудобная. – Лино вдруг скривился, словно у него резко заныл больной зуб, и досадливо сплюнул. – Явился, двустволка адмирская, чтоб его в оба дула!
Асмодей возник в зале абсолютно незаметно, словно соткался из воздуха, и один Хаос знает, что успел застать. Распорядитель озадаченно хлопал глазами, утратив дар речи при виде почётного гостя, а вероятнее всего – получив лёгким, едва заметным заклинанием тишины. Асмодей в полюбившемся ему белом полувоенного покроя наряде сиял, давая понять, что только вошёл, но уже рад, очень рад всех видеть. Двигался он стремительно, так что приличествующая послу свита, очевидно, отстала ещё в коридорах мэрии, и сопровождали Тёмного князя лишь пара чёрных леопардов с переливающимися муаром лощёными шкурами и высокая молодая дама в серебристом, словно рыбья чешуя платье, которое скрывало не так уж и много. Раймирцы переглянулись и мысленно присвистнули: Лакрима в мешковатой военной форме выглядела совершенно обычной, внешность унаследовала от отца, а не от красотки-матери. Сейчас же сложение и пластика девушки недвусмысленно указывали на её принадлежность к Третьему дому – и внимание всех мужчин, да и многих женщин оказалось приковано к серебристому гибкому силуэту.
– Надо взять на вооружение отвлекающий маневр, – процедил Мункар. – Пока все уставились на его племянницу, наш временный союзник может творить, что пожелает – никто не успеет ничего сообразить.
– Вряд ли он решит сотворить что-то несусветное, – отмахнулся Накир. – Тем более, если уверен, будто мы – то есть, "котята" – были с ним от начала и до конца.
Несусветного не произошло – только вино в фонтанчиках, на подносах подавальщиков и даже в бокалах гостей окрасилось в цвет алого янтаря, по залу поплыл новый аромат, густой, пряный и терпкий. Адмирский посол удовлетворённо улыбнулся, наблюдая за тем, как самые смелые пробуют угощение, и прошёл сквозь покорно расступившуюся толпу прямо к Решке.
– Сражён наповал, – галантно поклонился Асмодей, приложив руку к груди. – Тешу себя надеждой, что наша первая встреча не останется единственной, и верю, что вы найдете много общего с моей любимой племянницей Лакримой.
Лакрима присела в шутливом реверансе, а затем выпрямилась и порывисто обняла Решку, шепнув ей на ухо: «Совершенно несносен сегодня. Берегись, а то начнёт подбивать клинья».
– Вот она, желанная для всех нас цель, – Асмодей взирал на золотую и серебряную фигурки с отеческой благосклонностью, хотя внимательные наблюдатели заметили, что, как полагается в любом ломбарде, золоту достался взгляд более пристальный. – Дружба и единение.
– Совершенно с вами согласны, – хором произнесли Мункар и Накир, решив, что самое время присоединиться к беседующим. – Культура и порядок – именно то, что нужно Вольному Перешейку. – На выражение лица Асмодея действительно стоило посмотреть. Руки близнецам жал с таким проникновенным дружелюбием, что будь на их месте недолговечные, наверняка сломал бы пальцы. Решка удивлённо воззрилась на раймирцев, затянутых в тёмно-синие, совершенно неуместные среди сифрского бомонда фрачные пары с крупными брошами в форме бантов, сверкающих сапфирами и бриллиантами, вместо каноничных галстуков-бабочек. Хищников из фонтана она узнала сразу, но вида не подала, улыбнулась новым гостям с подобающей статусу теплотой. Затем несколько менее дружелюбно посмотрела на адмирского посла и сияющую от удовольствия Лакриму. Леопарды уселись по обе стороны от Асмодея и синхронно приступили к древнему кошачьему ритуалу, вошедшему в поговорку о праздности. Послышались смешки. Асмодей укоризненно посмотрел на близнецов, но обратился ко всем.
– Похоже, котятки чувствуют себя совсем как дома. Не бойтесь, они у меня парни смирные, понимают, что можно и чего нельзя. – Один из вылизывающихся леопардов на секунду оторвался от своего занятия и покивал лобастой башкой, подтверждая сказанное, на что часть зала, уже изрядно подогретая напитками, отреагировала бодрым хохотом.
– Эй, Лино, адмирские котики поумнее многих твоих ребят будут! – заорал кто-то от окна. – Пошли Керима, пусть договорится да купит их для Вольного Перешейка, на страже сэкономишь! – «народный мэр» кисло покосился на шутников, но промолчал. Он по мере сил старался привлечь внимание высокого гостя, но увы, унылая физиономия Лино по привлекательности не шла ни в какое сравнение с Доротеей Йенской, застывшей посреди зала в нелепой позе. Свита толпилась рядом с изваянием предводительницы, но притрагиваться избегала – заразы опасались, что ли? Там же крутились Нешер и Малхаз и о чем-то переговаривались между собой, попутно отвечая на вопросы сына пострадавшей. Возмущённым или расстроенным тот выглядел в той же степени, что стервятник, кружащий над издыхающей лошадью.
– Не слишком удачная поза, зато сколько экспрессии в чертах! Обсуждаете, где лучше разместить этот шедевр интерьерной скульптуры, чтобы не оскорбить чувства лазурских единоверцев?
– Достойный наследник несчастной заявил, что претензий не имеет и готов забрать её немедленно, но мы никак не можем позволить ему совершить опасное безрассудство, – ответил Малхаз, многозначительно огладив бороду.
– Сам видишь, амир, – вклинилась неугомонная Нешер, – злокозненный пустынный дух, помутивший разум этой женщины, всё ещё владеет ею. Амулет, который она носит, силён, как и вера, что сделало её желанной добычей для хидира. Подвеска государыни уберегла от худшего, но оно неизбежно наступит, если оставить всё как есть!
На этот раз Накир не стал останавливать мысленный поток колкостей, общая выгода кучки древних мошенников обещала презабавную импровизацию. Асмодей с интересом осмотрел хорошо знакомые ему стати и заглянул в искажённое алчностью лицо.
– О, теперь вижу ясно и отчётливо: сама судьба привела меня сюда! Этих бесплотных засранцев полным-полно на Пустошах, религиозный экстаз и прочие бурные чувства добрых паломников и горожан для них – как манкий аромат приправ, витающий над лакомым блюдом и приглашающий поскорей отведать. По пути в Сифр я изгнал прочь множество хидирин, а один хитрюга, оказывается, пробрался следом внутри нашей упрямой послицы. Э, нет, приятель, так не пойдёт! – Асмодей небрежным движением отодвинул Конрада, преградившего ему дорогу, словно тот был не тяжелей ребёнка. – Прошу всех соблюдать дистанцию и сохранять спокойствие! Оба условия чрезвычайно важны! Вы же не хотите, чтобы эта пакость переселилась в кого-то из вас?
Асмодей фамильярно приобнял Доротею и обратился к ней на староадмирском. Неподвижная фигура вздрогнула и издала глухое рычание. Близнецы старательно сдерживали ухмылки, поскольку фраза «Цыц, стерва!» мало походила на любое известное изгоняющее заклинание. Волчица в древних языках смыслила столь же мало, сколь и почтенные гости, и вместо благодарности немедля попыталась вцепиться в глотку «экзорцисту», но благодаря быстроте его реакции и стальной хватке оказалась в ещё более невыгодном положении. Асмодей вслух выдал своей жертве нечто среднее между любезным пожеланием крепкого здоровья, безграничного счастья и обещанием весьма грубой интимной расправы, что произвело эффект поистине чудотворный. Доротея сдалась, мощное тело безвольно обмякло, по лицу пробежала судорога.
– Готово, – Асмодей лукаво подмигнул слегка разочарованным гостям и препоручил помятую и оглушённую, но очевидно пребывающую в сознании и остатках разума Доротею заботам сына и свиты. – В Хаос особо неугомонных и беспокойных отправляют именно так. Желающим испробовать услышанные формулы изгнания могу сообщить сразу: детская считалочка, похабные вирши или с десяток особо забористых названий из справочника по садоводству тоже сгодятся. Голодным духам совершенно безразлично, какие звуки издаёт их будущий обед или костюмчик.
– Не хватает только мартышек с литаврами и пуделей на велосипедах, – Лакрима оглядела зал, оценивая глубину произведённого впечатления.
– Госпожа, позвольте не согласиться, – фразу, которую Лакрима прошипела себе под нос, близнецы великолепно расслышали. – Обилие мелких деталей способно лишь отвлечь от шедевральной идеи, поэтому мартышки и пудели могли бы снизить драматический накал этой сцены, – Лакрима, смекнув, что на фоне тёмно-синих плечистых фрачников она в своем серебристом наряде будет выглядеть ещё выигрышнее, с готовностью взяла обоих под руки и благосклонно улыбнулась. – Уговорили. На мартышках не настаиваю. Но уверена, задолго до того, как этот цирк закончится, прибить его сиятельного антрепренёра захотим не мы одни.
Асмодей наконец снизошёл до персоны господина мэра и цепко ухватил того за плечи. Кадр вышел просто загляденье.
– А, Лино, друг мой! И ловкий же ты плут! Твоё гостеприимство и удивительное чутье спасли жизнь главе лазурского посольства – достойная дама вошла под эти своды, кипя навязанными ей гневом и алчностью, а теперь смиренна и кротка, как голубка. А её доблестный и любящий сын уже приносит царице подобающие извинения.
– Знаменательная встреча двух столпов веры, – выдавил мэр, наблюдая за увивающимся возле Доротеи Малхазом. – Полагаю, сообща они смогут убедительно объяснить своей пастве свершившееся здесь чудо. Если психичка после лишнего бокала не вырвет ему кадык, – последнее замечание было произнесено очень тихо, но приятельское объятие посла стало крепче, а улыбка мэра болезненно закаменела, словно он попытался скрытно прожевать маринованный лимон.
– «Сообща можно и Вавилон поднять», – так ведь у вас говорят? – Асмодей прищурился, демонстративно выискивая кого-то в толпе. – А где же друг всех шейхов и благодетель Пустошей, лучший знаток хидирин, если, конечно, не считать обоих Владык? Неужели он манкировал мо... твоим приглашением и в спешке покинул эти изобильные края?
Лино свирепо уставился на своего мучителя, совершенно очевидно не понимая, о ком речь, но Темный князь, похоже, и не ждал ответа.
– Я разочарован. Не думал, что глупейшее недоразумение, незначительная размолвка между старыми приятелями может помешать ему принять участие в празднике всеобщего примирения. Какая жалость. Одна маленькая птичка прочирикала мне, мол, он отдыхает от трудов в этих широтах, и я рассчитывал, что протянутая рука дружбы не останется без ответного пожатия. Ну что ж, пред цветом сифрского общества, своими друзьями и членами своей семьи, – Асмодей выпустил Лино и развел руками так, чтобы стало понятно – сейчас он готов заключить в объятия не только одного тощего мэра, но и всех присутствующих – открыто заявляю: раз господин бывший премьер-министр Адмира некогда поклялся убить меня, если окажусь поблизости, – вольно же ему рискнуть исполнить эту клятву. Коль скоро мириться не пожелал, значит, обещание по-прежнему в силе. Что ж, я готов, вылезай из норы, Бааль!
Зал затих, по всей видимости ожидая немедленной материализации опального премьера. Но страхи и надежды оказались тщетны – Асмодей довольно долго красовался перед кристаллами репортёров и даже дал небольшое интервью, привычно избегая подробностей о причинах «небольшой размолвки». Близнецы и Лакрима, вполне имевшие о них понятие из великосветских сплетен и песни Хэма, наблюдали не столько за Асмодеем, сколько за окружающим пространством. Они даже попробовали вместе прощупать наскоро переделанной «дальней слежкой», но Бааля не обнаружили.
– Жаль, Приёмыша здесь нет, – протянул Мункар. – Кровная родня друг друга находит куда легче.
– Учитывая прыть опального адмирского визиря, не удивлюсь, если часть здешнего бомонда состоит с ним в некотором родстве, хоть и дальнем, – хмыкнул Накир.
– С магией у здешнего бомонда всё чуть хуже, чем никак, за небольшими исключениями, – вместо того, чтобы звать подавальщика с подносом, Мункар дистанционно уволок откуда-то кисть винограда и предложил брату и даме.
– Если найти какого-нибудь ненужного кровного родственника Бааля и провести подходящий ритуал, – Лакрима задумчиво отщипнула пару ягод и наградила обоих братьев обманчиво щедрой на обещания улыбкой – то можно попробовать призвать беглого премьера... да ладно, что вы, я пошутила, – она немедленно сдала назад, заметив изменившиеся взгляды раймирцев. – В Бездну мне охота не больше, чем вам.
***
Об этой встрече условились заранее, пусть и непонятно было, с чего вдруг лично и столь срочно. Но проще выслушать и решить, чем заниматься строительством песочных замков вместо действительно важного. Надо было б успеть пораньше, но и сейчас не поздно. При всей своей драконьей злопамятности Темнейший не в том настроении, чтобы ему взбрело под фуражку послать карательный отряд. Да ещё неизвестно куда. В памяти услужливо всплыла недавняя неприятная история. До неё Молох никогда не страдал мигренями, теперь же был вынужден унимать внезапные приступы и надеяться, что «налог на юмор», по печально меткому выражению Маммоны, придётся платить не всю оставшуюся вечность. Государь прощал и тех, кто осрамил его широко и прилюдно, так что ему один перемещённый в неизвестном направлении министр по делам перемещённых лиц? Есть в державных сапогах камешки куда крупнее.
Скрыться от Бааля будет и того проще. Дражайшая жёнушка пусть останется ему как сувенир, приплоду тоже ничто не угрожает. Бааль наверняка всегда считал их детьми своего клана, потому и одобрил решение Димены переселиться подальше. Но разводиться запретил, треклятый лицемер.
Второй дом бесспорно велик, и легионы его верны, но на очередной и весьма отдалённый фронт ресурсов не хватит. В устах самого деятельного экс-премьерского исчадия ложью несёт даже от прописной истины, но мальчишка сделался вполне честен, уверовав в то, что о возможном невмешательстве с ним говорили всерьёз и на равных.
Не надо быть вероятностником, чтобы видеть, как всё здесь стремительно сыплется в Бездну. Новый прогрессивный мир ждёт своих сторонников именно там.
Откуда бы ни явился Аваддон, вид имел неприлично цветущий – не иначе, очередные горячие точки удачно образовались на какой-то Пластине с курортным климатом. Простой свитер с высоким воротом, запылённые форменные брюки, небрежно наброшенный на плечи офицерский плащ. Если бы не титульный атрибут – чёрный берет с легионерской саранчой – прямо-таки собирательный образ всех безликих вежливых типов, которых можно встретить при любом штабе.
Цвет берета и кокарда менялись под настроение хозяина, но сейчас в этих солдатских шутках нужды не было. Приветствовав гостя дружеским рукопожатием, Молох разлил виски по бокалам и выжидательно приподнял бровь. Как с таким непроницаемым лицом Аваддон умудрялся проигрываться в ноль, всегда оставалось загадкой. Пригубил напиток с тем же выражением полного равнодушия – мол, что недурной равнинный односолодовый, что ракетное топливо, старому легионеру всё едино. Поскольку Аваддон не спешил начать беседу, Молох устроился за столом и веско озвучил словно бы случайную мысль:
– Помяни моё слово, этот маньяк намерен всех утопить. И тебя тоже.
После продолжительной и весьма раздражающей паузы Аваддон наконец заговорил:
– Меня на его маленьком судьбоносном совещании не было. А без того – мало ли, какую чушь лунатики несут в бреду. Урок я усвоил. И не сомневаюсь, что государь присматривает за всеми, но в его глазах я должен быть безупречен, поскольку прежде всего безупречен в своих.
– О, наш безупречный ещё вчера открыто сожительствовал с падалью и чуть не посадил её на трон в насмешку над теми, кто стоял у истоков не только Империи, но и мира. При этом то, что раньше было в порядке вещей, ныне порицаемо и незаконно.
– Это его личная жизнь, – по голосу Аваддона непонятно было, над кем именно он иронизирует. – Стоять у истоков мало. Всем нам пришлось от многого отказаться. Вы же с господином экс-премьером – два сапога пара.
– Дальше будет больше. Просто чтобы посмотреть, как вы примете его очередной запрет и утрётесь. Новый закон станет нормой, и на тех, кто назовёт его смехотворным и оскорбительным, начнут смотреть с отвращением.
– Надо же, какую стройную теорию можно вывести из того, что внезапно кому-то запретили путать детскую с гаремом, жениться на сёстрах, есть младенцев или ещё что-нибудь столь же важное для страны. Закон, запрещающий вне военного времени подавать к столу представителей разумных рас, пришёлся очень некстати в нашу эпоху мира и процветания. Но война всегда где-нибудь да идёт.
Молох скривился.
– Вот об этом я и говорю – порицаемо и незаконно. Уже и среди своих. Впрочем, некоторые из них и этим бы не ограничились. Бэл всю жизнь рылся в чужом грязном белье, как заправская прачка! Притом, что у него своя корзина доверху.
– А когда не находил, то обеспечивал, – согласно кивнул бывший опальный министр. – Всегда знал, что и кому предложить, старый мошенник. Моей слабостью когда-то был азарт. О своих не волнуйся, значения они более не имеют. А теперь позволь откланяться – первая фаза почти прошла. Второй свидетели не нужны. Третья закроет счёт. Прощай, Мильхом.
Молох оторопело уставился на опустевшее кресло. Что ещё за идиотские фокусы? Освещение будто приглушили. Подавленная тошнота накатила снова, обстановка поплыла мутными знобливыми пятнами. С треском рванул воротник – глотнуть загустевший воздух. Ища опору, судорожно вцепился в край столешницы, но свинцовая парализующая тяжесть быстро расходилась по телу. Из пересохшего рта не вырвалось ни звука.
Одно рукопожатие. Свидетели. Как глупо.
Обещанной третьей фазы бывший министр по делам перемещённых лиц в сознании не застал.


Глава 9, из которой можно составить представление о том, что происходит на ОстровахГлава 9, из которой можно составить представление о том, что происходит на Островах
Малефицио шагнул из портала следом за Левиафаном. Нору с Аидой они деликатно пропустили вперёд.
– Поголовье салонных остроумцев у вас тут на зависть столичному. Только ленивый не пошутил про госпереворот или план взятия Осеннего с участием флота.
– Многие говорили вполне искренне, – улыбнулся Левиафан. – Здесь довольно народу, мечтающего видеть Архипелаг отдельным государством. Губернатор самого захудалого островка, где фауны больше, чем населения, в душе царь и бог, да что там – любой капитан на своём судне. Так что у нас тут рассадник суверенности и очаг сепаратизма.
– В Раймир здешним кадрам лучше не ездить, – фыркнула Нора. – Потрясающее отсутствие самоконтроля, помноженное на местное чувство юмора и апломб, вызовут ступор у первого же кшатри. Сперва смутьянов задержат за неподобающие мысли, а когда поймут, что никто никого не собирается свергать, возможно, отпустят.
– Дядюшка печётся о спокойствии подданных, – с преувеличенной серьёзностью заметил Малефицио, – а не о своем месте на троне. Представь, какой бардак воцарится в столице, если каждый, кому вздумалось, включая приезжих, начнёт свергать правителя. Точнее, пытаться.
– Адмир этот период как-то пережил, – Левиафан оглянулся, стараясь не выпускать Аиду из поля зрения. Она весь вечер выглядела так, словно параллельно вела с кем-то мысленную беседу, и услышанное ей до крайности не нравилось. Сейчас задумчиво вертела в руках один из многочисленных магических светильников, круживших в воздухе, и, кажется, собиралась прикурить от холодного рыжеватого пламени.
Левиафан нахмурился. Возле криоссы немедля возник слуга с серебряной зажигалкой и с поклоном поднёс огня. Аида растерянно улыбнулась и выпустила светильник на волю. Поблагодарила кивком, жадно затянулась и подошла к мужу.
– Ты не мог бы призвать ветер? Проклятая духота...
Малеф и Нора сочувственно посмотрели на девушку – видимо, приём оказался для неё слишком утомительным.
– Любой каприз без жертв и разрушений, – адмиралу неплохо удавалось сохранять весёлый тон. Налетавшего с моря лёгкого ветерка Аида совершенно не ощущала, как не замечала движения колышущейся листвы.
Издалека логово криоса ничуть не походило на лучшие образчики дворцовой архитектуры или типичные особняки и виллы в Пандеме или Сифре. Здание удачно вписывалось в окружающий пейзаж, и складывалось ощущение, что это – результат каких-то природных процессов. Неизвестно, был Левиафан автором проекта или предоставил магам-архитекторам и ландшафтникам полную свободу, но получилось нечто среднее между скальным храмом и военной базой.
Обычные кусты и цветы вряд ли могли расти на каменистом морском берегу так близко к воде без магических ухищрений – похоже, были притащены с какой-то Пластины, где разнообразная зелень не гибла от соли. Нора оглядывалась по сторонам с живейшим любопытством – неистребимая часть её натуры рвалась на поиски чего-то действительно интересного, в отличие от декоративных обязанностей принцессы-консорта.
– Вам удобнее расположиться прямо здесь, или всё же поднимемся к дому? – Левиафан даже по россыпи камней умудрялся ступать почти неслышно. Магические фонарики послушным роем слетелись ближе, на берегу стало светло как днём. – Наверху всё готово, но перенести сюда необходимое несложно.
– Перенести наверх нас ещё проще, – ухмыльнулся Малефицио. – Приятно пройти хоть пару шагов без толпы желающих обсудить со мной здоровье дражайшего батюшки, адрес новой резиденции любимой матушки, феерию на Перешейке под руководством одного из наиболее одиозных коллег или справиться о том, не являются ли взбесившиеся пандемцы вражескими агентами, – он подал руку супруге и неспешно двинулся к причудливой, вросшей в скалы громаде. Нора при упоминании Герцогини состроила недовольную гримаску и покосилась на Аиду. Та исполняла долг хорошей хозяйки, не более, и покорно шла за мужем и гостями по грубо вырубленным каменным ступеням. Можно было бы заподозрить в ней скорее идеально выполненного доппельгангера, нежели ту порывистую девчонку, что в паре с братом доставила всем столько хлопот.
Лестница привела на вымощенную белым мрамором просторную площадку, где у стола с закусками почётным караулом замерли слуги. Левиафан коротким кивком отпустил их восвояси, сам вскрыл пыльную бутылку и разлил вино по бокалам. Аромат напитка начисто перекрыл ночную цветочную симфонию и заставил заподозрить, что на вилле княжеского зятя скрываются апельсиновые рощи, грушевые сады и даже какие-нибудь оранжерейные тропики. Устроившаяся в плетёном кресле Аида немного оттаяла. Покрутила бокал, рассматривая арки, по-домашнему подобрала под себя ноги и послала Левиафану благодарную, а гостям – слегка виноватую улыбку.
– Моё любимое. Если вам не понравится, в погребах всегда найдётся что-нибудь ещё.
Нора медленно пригубила вино, осторожно изучая золовку. Кажется, Аида наконец пришла в себя после приёма и действительно радовалась им, а не просто отбывала номер.
– Потрясающий купаж, – она сделала ещё глоток. – Здешний виноград не так уж и отличается от того, что растёт в Пандеме и окрестностях, а вот вина совершенно другие.
– Море тоже любит выпить, – ответила Аида со смешком. – И потому старательно их улучшает. Некоторые сорта специально загружают в трюм в бочонках и отправляют корабли в море на полгодика, а то и на год. Особенно мило, что безо всяких заклинаний, так что торговать подобным эликсиром можно даже на Пластинах, где магия отсутствует или очень нестабильна.
– А морская живность достигает таких габаритов тоже без помощи магии? Хотя если учесть, кто бороздит здешние воды, никому неохота сдаваться без боя. – Нора обвела взглядом большую серебряную вазу, в которой на ложе из колотого льда покоились впечатляющих размеров копчёные креветки. Блюдо с мидиями выглядело столь же внушительно, под створками каждого моллюска легко представлялись не только крупные жемчужины, но и массивные оправы для перстня или пары серёг. Кальмары и осьминоги и вовсе навевали мысли о судьбе какой-нибудь компании неудачливых метаморфов-неофитов.
– Главным заклинанием в этих краях давно стал естественный отбор, – в подтверждение своих слов Левиафан воздал должное устрицам. Будь они сервированы ещё проще, торчали бы прямо на камнях вместо глубокой хрустальной чаши. Скорее всего, именно это с ними и происходило в самом недалёком прошлом. Тягу жителей Архипелага к сырым дарам моря Малеф не разделял, но и капризным гурманом отродясь не был. Нора ловко орудовала устричным ножом, попутно разглядывая Аиду – похоже, та совершенствовалась в искусстве превращений и теперь могла не тратить силы на поддержание иллюзии. Пусть изменения были совсем незначительны, никому бы в голову не пришло сличать внешность криоссы и нынешней супруги раймирского министра иностранных дел. Посвящение в эту семейную тайну Нора восприняла довольно бурно, но быстро остудила пыл, впечатлившись деталями аферы.
– Непросто должно быть вот так сменить жизнь вместе с биографией, – обратилась она к золовке.
– Отнюдь. Когда есть, ради кого, – Аида лукаво посмотрела на мужа. – Выгодная партия для любой столичной аристократки, не за простого боцмана выскочила, правда, Леви? – "партия" как раз наполняла бокалы, не позабыв и про свой знаменитый гранёный стакан, потому ответила широкой многозначительной ухмылкой.
– К тому же, если у моего дорогого брата вышло стать мной, оставшись собой более, чем когда-либо, то почему я должна чувствовать себя неуютно? – очередной смешок криоссы вышел слегка резковатым. – Отдельно стоило бы поблагодарить отца. Не стал выдумывать какое-нибудь языколомное и зубодробительное имя, а предпочёл назвать так, что из моих тёзок по стране можно набрать целую армию.
– Свежие подвиги Тойфеля выглядят скорее как милые чудачества всеобщей любимицы, так что новое имя он пока не опозорил, – Нора поспешила сгладить углы, но поняла, что случайно затронула щекотливую тему, и добавила: – Тем более, теперь у него есть веские причины сидеть тихо.
– Он найдёт способ привлечь к себе внимание даже в случае Второй вселенской. Удобно следить за преступниками с помощью светской хроники, не правда ли, госпожа дознаватель? – Аида с довольным видом пригубила вино, наслаждаясь им и своей нехитрой шуткой.
– Светская хроника для внимательного читателя иной раз выглядит как описание покушения на убийство при куче свидетелей, – невесело усмехнулась Нора. – Балы, например...
– Дядюшка иной раз бывает невыносим, – Аида закатила глаза, притворилась, что падает в обморок, и дамы понимающе переглянулись. – В Мессаре куда проще – мы часто устраиваем праздники на воздухе или в воде.
– В воде? – заинтересовалась Нора. – А как быть тем, кто не настолько хорошо владеет магией, чтобы весь вечер парить над морем или дышать под водой?
Аида засмеялась.
– Никаких страданий для приглашенных, вот наш девиз! Ты же видела наши пляжи? Желающие могут зайти в воду и танцевать там, прочие веселятся на берегу, а большинство метаморфов к середине бала уже резвятся где-то на горизонте. На днях одна из моих фрейлин выходит замуж, если захочешь, можем заявиться к ней на свадьбу, девочка будет польщена.
– Прекрасная идея, – Нора повернулась к Малефицио. – Дорогой, ты не против?
– С условием, что мне никто не помешает к середине вечера резвиться где-то на горизонте, – кивнул Малефицио, и было совершенно непонятно, шутит он или нет.
– Вполне можем обойтись без кавалеров, – заверила Аида. – И я предлагаю начать обходиться без них прямо сейчас, – она решительно отодвинула тарелку. – Ты уже бывала в талассах?
– Вывески видела, – кивнула Нора. – Не заходила, салонов красоты и в Пандеме полно. Но обычно мне и своей магии хватает.
– Тогда идем, – Аида с энтузиазмом потащила Нору из-за стола. – Тебе понравится, магии ни капли, но удовольствия море. Когда я первый раз попала в талассу, меня это так развлекло, что я обзавелась всем необходимым дома. И переманила лучшую массажистку с одного из островов – до сих пор удивляюсь, как местные красотки с воплями «Так не доставайся ж ты никому!» не потопили нашу яхту в отместку за столь изощрённое коварство.

После внезапного отбытия дам слуги проворно убрали со стола остатки ужина, принесли несколько графинов с ромом – от светлого, как вода, до тёмного, более напоминающего цветом кофе, бокалы, курительные принадлежности, и застыли в ожидании дальнейших распоряжений.
– Ступайте, – махнул рукой Левиафан, – если что-то понадобится, я позову, – и, дождавшись, когда прислуга удалится, кивнул в сторону графинов. – Думаю, как родня обойдемся без церемоний, и наливать себе каждый будет сам по вкусу, – в адмиральский бокал полился самый тёмный из ромов, распространяя вокруг запах специй и сильно обжаренных кофейных зёрен. Малефицио кивнул и выбрал ром чуть светлее, похожий на расплавленный янтарь, – к аромату кофе и специй добавились пряные травы и карамель. Материализовал небольшую трубку с длинным мундштуком, но после придирчивого осмотра испепелил и извлёк из воздуха другую, покороче. После чего внимательно пригляделся к фарфоровым банкам с табаком. Левиафан ухмыльнулся.
– Чем опаснее тварь, тем крепче смесь, – пояснил он, выбирая трубку из выстроившихся на подставке. Малефицио повертел фарфоровые бочонки в руках, непонимающе воззрился на один из них, а потом от души расхохотался.
– Надеюсь, в сосуде с портретом моего драгоценного батюшки – не один из его знаменитых сборов, превращающих мозги в пюре? – он осторожно приоткрыл банку и принюхался. – Похоже, нет, – вооружившись изящной серебряной лопаткой, он зачерпнул табак и принялся набивать трубку.
– На твоём месте я бы не был так уверен. Смесь не та, а вот за шеольский фарфор не поручусь, – Левиафан одобрительно наблюдал за манипуляциями гостя, утрамбовывая табак из той же банки в простую пенковую трубку. – Впрочем, посольского хомута ты успешно избежал, может статься, и тут повезёт.
– Я не избежал, я просто сбежал, – Малеф щелчком пальцев вызвал крошечный шарик пламени, равномерно поджёгший весь табак в чашечке трубки. – Если бы папаше действительно взбрело под фуражку услать меня на Перешеек, обычный вызов членов Совета – и готово. Но если старательно не попадаться на глаза, можно избежать высочайшего внимания, – он задержал дым во рту, выдохнул и вынес вердикт: – Смесь превосходна. И, кажется, я даже выживу.
– Это не так уж трудно, – заметил Левиафан после вдумчивой затяжки. – Со временем входит в привычку. И насколько я его знаю, ты последний, кого бы он пустил к ифритам. – Трубка неожиданно погасла, но адмирал с невозмутимым видом поджёг табак снова и выпустил густое облачко дыма в сторону моря. – Нынешний расклад неплох. Вернулся один из троицы и даже не претендует на своё старое кресло.
– Если верить моим разгильдяям, – Малеф просмаковал очередной глоток рома и расплылся в едкой улыбке, – господин Гадюка вовсю окучивает местный бомонд и не чурается салонных фокусов. Ручные леопарды, исцеление одержимых, весь набор, с помощью которого несложно обзавестись троном на какой-нибудь захолустной Пластине. Вполне искренне развлекается об этих лопухов, и, по-моему, Пандему с того сплошная польза. С нашими свеженькими проблемами только его новых эскапад не хватало. Кстати, что с этим на Архипелаге? Раймир изображает, будто всё под контролем, но по слухам, – источник Малефицио предпочёл не сдавать даже новому родичу, – маруты просто несколько эффективнее добрых служак из Третьего отделения.
– Командоры кшатри под руку с дочерью Наамы и Аваддона – лучший номер сифрского цирка, на мой вкус, – Левиафан всё ещё смотрел вполне добродушно, лишь артикуляция стала чётче да улыбка шире. – И многая Лета нынешнему раймирскому премьеру. Недурно управлялся в бою, мог и лабарумом заколоть, подонок. Но первый из всех вплоть до престола.
Малефицио поднял бокал в знак почтения, но заговорил о другом.
– Если синьорина Лакрима в ударе, кузенов поймёт всякий нормальный мужчина. Забавно, насколько мы все разные, и насколько некоторые способности ничем, кроме крови того или иного Дома не объяснить.
Левиафан неожиданно утратил всю благостность.
– Ничего забавного в этом нет. Таланты старой крови – часто подарок с подвохом. И способны убить даже тех, кто понял, как ими пользоваться.
– А те, кто не понял, всё одно рискуют умереть, – в тон собеседнику ответил Малеф. – Недаром некромантия у нас легальна, а Ars Haimatica известно чьего авторства вместе с прочими трактатами по кровной магии – под запретом не только для широкой публики, а и для нас с вами.
– Будь иначе, возможно, мы бы тут языками не чесали. Как с такими интересными устремлениями ты ещё жив-то?
– Каждый день перед сном благодарю за то моего многомудрого учителя, – Малеф указал трубкой в сторону портрета на табачной банке. – В юности наслушался увлекательных историй и попытался было припасть к запретным скрижалям, да он вовремя явился. И сразу отсыпал объяснений, чуть трость не сломал, когда я по глупости от них уворачивался.
– Что совершенно не помогло умерить интерес, а скорее, наоборот, – без улыбки констатировал Левиафан. – Педагогические порывы моего друга и непрошибаемое упрямство большинства его чад даже во мне иногда вызывают суеверный трепет. Помнится, излишне любопытному дитяте однажды удалось заполучить какой-то из списков отцовского сочинения – когда пару тысяч лет назад я из любопытства сунул нос на ту Пластину, где юноша решил поэкспериментировать с полученными знаниями, она по-прежнему была необитаема.
– Возможно, тамошний климат не подходил для подобных опытов, – Малеф отложил погасшую трубку с самым невинным видом. – Но история поучительная, странно, что при мне отец не поминал даже имени, не то что подробностей. И в семейных хрониках я такого случая не встречал. Не из всего можно сделать наглядный пример в нужном русле или веский аргумент. Как-то раз государь и повелитель в сердцах пригрозил вырезать мне на лбу печать лояльности, если продолжу встревать куда не следует. И на мой логичный вопрос промолчал слишком выразительно.
– Для печати лояльности нужно хотя бы формальное согласие, выраженное чётко и недвусмысленно, не под действием каких-либо составов или заклятий, – Левиафан плеснул рома в свой бокал и сделал несколько глотков. – При твоём норове идея Самаэля была обречена на провал.
– Что так помер бы, что эдак. Вот и хожу с тех пор непечатно лояльный, – вздохнул Малеф притворно сожалеющим тоном. – Тем более, отцовские шедевры росписи по Всадникам – антиквариат. Влепи он такой мне на любое место – и графу Маклину пришлось бы арестовывать его за применение опасной для государства магии. Садиться в Бездну папаша отказался бы наотрез, потому во избежание ещё большей опасности для страны отделался бы штрафом.
– При встрече спроси Маклина или Астарота, что написано в любом своде законов Адмира самым мелким, даже демонами не читаемым без заклятий или увеличительных приборов шрифтом, – хохотнул Левиафан. – Ну или не спрашивай, те же параграфы имеются и у Раймира, и даже здесь. «Действуя в интересах государства и его добрых жителей, правитель не ограничен ни единой буквой, знаком препинания или же иллюстрацией данного кодекса». А уж доказать, что твоё безоговорочное послушание родителю – в интересах державы, сможет любой законник, вчера получивший диплом.
– Шах и мат, да, – Малеф тоже потянулся за ромом. – Хотя лично я обоснованно полагаю, что в интересах державы меня не трогать. Лишь только я сделаюсь тих и покладист, папеньке станет скучно – и один Хаос ведает, куда он направит свои могучие силы.

***
За разговорами ночь пролетела незаметно – Левиафана изрядно забавлял Малефицио. Упрямец всё в той же обезоруживающе прямолинейной манере пытался вызнать, нет ли в треклятой кровной магии чего-нибудь подходящего для умиротворения спятивших. Адмиралу не пришлось особо кривить душой – пользу Самаэль порой понимал своеобразно, потому применение даже самых безвредных его рецептов всегда могло обернуться попыткой потушить пожар керосином или вылечить мигрень с помощью арбалета. Но в целом визит удался – даже Аида, казалось, повеселела и вновь почувствовала вкус к светской жизни.
Камердинер доложил, сколь неохотно госпожа отпускала гостью – хороший знак, до этого Аида ни одной даме из своего окружения столь искреннего дружеского расположения не выказывала, за исключением разве что Войны. Но поскольку старшая подруга всё ещё не ушла с поста Всадницы, виделись они не слишком часто. В последние недели Аида и вовсе ни с того ни с сего удивляла переходами от бурных вспышек веселья к молчаливой созерцательной меланхолии.
Что беспокоило жену, он не понимал – на прямые вопросы не отвечала, отмалчивалась или отшучивалась и всё больше валандалась в море. Среди дельфинов она явно чувствовала себя уютнее. Сначала Левиафан присоединялся к стае, когда выдавались свободные часы, но Аида раскусила подвох и взбрыкнула, после чего отсылала прочь даже слуг. В облике афалины она вряд ли могла навредить кому-то, кроме кефали и скумбрии, но Левиафан всё же втайне опасался увидеть, как на берег выбрасываются стада китов или те же скумбрия с кефалью массово всплывают брюхами кверху. Жена, как ни старалась, так и не научилась управлять разрушительной частью своих способностей.
В ссоре с Реморой повела себя весьма разумно и сдержанно, хотя зачинщица, только-только вернувшись из плавания и обнаружив, что титул криоссы достался какой-то юной столичной штучке, была непозволительно резка. Слова ревнивой морской ведьмы нажали на спусковой крючок – и дальнейшие переживания «штучки» едва не пустили на дно «Аделаиду» вместе с экипажем. Слава Хаосу, Левиафан вовремя проснулся и понял, что вытягивающая силы душная тяжесть – не сон, быстро сгрёб источник бедствия в охапку и прыгнул за борт. Команда состояла из демонов, потому никто не пострадал. Аида же, оказавшись в любимой стихии, пришла в себя. Но куда лучше было бы, если бы эта часть отцовских способностей ей попросту не досталась.
Сейчас жена мирно спала, обняв подушку, между полотнищами штор, сотканных из серебристых волокон глубоководных водорослей, уже скользили первые утренние лучи. Левиафан осторожно лёг рядом, стараясь не задеть разметавшиеся волосы. Аида не проснулась, лишь перевернулась на другой бок и что-то пробормотала, уткнувшись мужу в грудь. Левиафан ласково усмехнулся, приобнял жену и сам вскоре уснул, разнеженный теплом, ровным дыханием и едва уловимым запахом каких-то притираний, оставшимся на коже Аиды после талассы.
Пробуждение вышло неожиданным и ранним, но весьма приятным, цепочка поцелуев спускалась всё ниже, тёплое дыхание и пряди волос щекотали живот. Левиафан попробовал сменить позицию, но очередное движение жены заставило откинуться на подушки. Отдавать инициативу она явно не собиралась, действовала всё резче и лихорадочнее. Он закрыл глаза. Кровь пульсировала в висках, кровать казалась качающейся палубой в раскалённый полдень – как, откуда? – сквозь сомкнутые веки беспощадно било алым. Хрипловатый стон вместо слов – так бывает, когда горло сорвано, попытка приподняться, обнять, затащить на себя лёгкое худощавое тело заканчивается сильным толчком ладоней в грудь и немедленным продолжением ласк, всё больше похожих на пытки. Время и пространство сходят с ума, реальность и память сплетаются влюбленными змеями под звуки женского смеха, торжествующе развязные и жуткие. Поцелуи, полные безотчётной и неутолимой ярости, острые жемчужные зубы у горла – в любой момент. «Всякая тварь весела до и грустна после» – если суметь разомкнуть веки, сквозь палящий зной кровавого солнца можно увидеть то, последнее. Что видели все, кто оказывался слишком слаб или слишком влюблён.
«Да твою ж...» – змея-память, словно испугавшись окрика, скрывается в сплетении веков, змея-реальность остается там, где ей и положено. Он рывком садится на постели, некуртуазно отпихивая женщину, но вместо безумных, казалось бы, прочно забытых глаз, видит зеленоватые, как вода на отмели, родные и чуть испуганные глаза жены.
– Тебе не понравилось? – Аида убирает волосы с лица, садится, касаясь бедром его ноги. Хаос побери, она ничего не поняла, ничего не почувствовала – и его совершенно не тянет просвещать беднягу, что материнская половина её крови преподнесла столь же смертоносный дар, как и отцовская. Для этого наверняка представится более подходящий случай, когда-нибудь потом... Левиафан сгребает жену в объятия, целует обиженно надутые губы, сердито распахнутые глаза и влажный от пота, но горячечно тёплый лоб.
– Что ты. Наоборот.


Глава 10, где фестиваль дружбы и примирения приобретает всё больший размах, Тёмный Совет изучает гробницы предшественников, а Князь назначает преемникаГлава 10, где фестиваль дружбы и примирения приобретает всё больший размах, Тёмный Совет изучает гробницы предшественников, а Князь назначает преемника
Наама задумчиво стёрла пыль с каменной крышки последнего пристанища очередного выдающегося деятеля. Ни имён, ни званий – понять, кто угодил в ящик, можно по замысловатой резьбе, да надо ли? Ряды саркофагов казались бесконечными – опоры трона, строители империи, дорогие сердцу государя и повелителя друзья и соратники.
– Сказочный… романтик, – бросила Рейна, с отвращением оглядывая скорбно-торжественный пейзаж.
– Сначала лечебница, теперь некрополь, – усмехнулась Наама, отряхнув руки. – Мог бы прямо отсюда начать фестиваль примирения. Всех поднять, простить и вернуть в Совет. А нас избавить от необходимости блуждать в подземельях и любоваться плодами прогрессирующей тафофилии вместо того, чтобы нормально провести экстренное совещание. Без пары деталей приглашение сюда напоминало бы дурацкий розыгрыш.
– Суть ты уловила, – колючий премьерский тон Рейны слегка смягчился. – Но всё равно пришла.
– Иногда кажется, будто выбор есть. Но на самом деле лишь свобода воли во всей красе, так ведь? – Наама одарила Рейну пристальным взглядом из-под густых ресниц. Спрашивала явно о другом, но о способностях Наамы и делах Третьего дома Рейна была достаточно осведомлена, чтобы не выражать сочувствие вслух. Хотя разговоры неплохо помогали заглушить вязкий тревожный фон, который в этом месте мог называться тишиной лишь из вежливости.
Эхо чудило ещё страннее дворцового, однако шаги и звуки голосов доносило исправно. Впереди шествовал Астарот, довольно скверно скрывавший крайнюю степень раздражения. Маклин шёл по левую руку от него с таким видом, будто в любой момент был готов скрутить приятеля и не дать наворотить лишнего. С правой стороны непрошибаемо спокойный Маммона пытался понять, как Астарот ещё дышит – настолько туго был повязан галстук под высоким, наглухо застёгнутым воротником. Непривычно угрюмые и задумчивые Левиафан и Малефицио следовали за товарищами, переговариваясь вполголоса.
– О, превосходно, – Астарот нервным движением счистил с рукава паутину и указал на лишённый всяких украшений саркофаг с гостеприимно приоткрытой крышкой. – Вакантное место всего одно. Я бы запер ящик, да покрепче, вдруг Самаэль сегодня намерен вещать оттуда.
– Оригинальный проект закрытой горизонтальной трибуны, – раздался откуда-то из тьмы дальних рядов насмешливый голос Аваддона. Вскоре появился и он сам. Даже не подумал отряхнуться, коротко кивнул мужчинам и приветствовал дам, сняв идеально отбитый фиолетовый берет, будто светский любезник шляпу на прогулке:
– Счастлив нашей встрече. Благодарю за приглашение, миледи.
– Не меня благодари, – Рейна выразительно возвела глаза к мрачным сводам. Наама одарила Аваддона лёгким поцелуем и шёпотом поинтересовалась: – Цвет берета – твоя причуда или приказ?
– Назовем это интуицией, – Аваддон вернул поцелуй и, обняв Нааму за плечи, неспешно повёл её вдоль ряда саркофагов. – Не ожидал увидеть тебя на Совете. Лакри случайно прикончила дядюшку, и ты теперь – глава Дома?
– Чтобы быть главой Дома, совсем не обязательно кого-то убивать, – невинно взмахнула ресницами Наама. – К счастью для всех, мой неугомонный брат прекрасно проводит время и отлично справляется. И не сообщает ничего тревожного. Единственная взбесившаяся и до того была не в своём уме. Отзвук здешних проблем его беспокоить не должен.
– Лакри тоже жалуется на скуку, – кивнул Аваддон. – Не вижу никакой системы в этом бешенстве. Если бы это была какая-то неведомая инфекция, её благополучно разнесли бы из Адмира и Раймира на Перешеек, в Лазурь и дальше повсюду. Ты знаешь, я не сидел на одном месте с тех пор, как покинул Пандем, но ничего похожего не видел.
– Никто не видел. Мор и Нэга неслись бы сюда наперегонки, открой они, в чём причина. Приняты все мыслимые меры – даже весьма спорные, но и они лишь временное решение. Самаэль наконец собрал нас, возможно, ответ есть у него.
Маммона подошёл к Рейне и, скинув пиджак, бросил на приоткрытую крышку пустого саркофага. – В ногах правды нет, госпожа премьер. Неизвестно, сколько придётся ждать.
Госпожа премьер благосклонно воспользовалась приглашением. Маммона устроился рядом и будничным тоном заметил:
– Если эпидемия не прекратится, нам придется пересмотреть старую добрую традицию выплат вспомоществования семьям жертв летальных нападений. Казна государства огромна, но бесконечен лишь Хаос. К тому же чем дальше, тем чаще одной и той же семье платим по нескольку раз кряду – то у них свихнувшийся заезжий кузен бабушку убил, то спятивший отец изнасиловал собственное новорожденное дитя – с предсказуемым исходом. Ещё немного, поверю, что это новый способ заработка, просто свидетели и преступники научились каким-то образом обманывать менталистов.
– Да идите дальше, сквалыга, скажите, что они с жиру бесятся, – в тон собеседнику ответила Рейна. – И посоветуйте графу штрафовать тех, кто выжил. А всех, кто пока не стал жертвой или преступником – штрафовать превентивно… Так, а с этим-то что? – она недоумённо кивнула в сторону Астарота. – Мне кажется, я ясно просила пьяными на заседаниях не появляться.
– Прокурор не пьян, – Маммона замялся. – Но не в себе, да. Полагаю, если это имеет отношение к нашей общей проблеме, мы всё услышим, а если не имеет – пусть остаётся за дверьми его супружеской спальни.
– Надеюсь, он возьмёт себя в руки. Только слетевших с катушек членов Совета нам недоставало, – мрачно ответила Рейна. – И склоняюсь к мысли, что насчёт сухого закона я всё же погорячилась.
Обычно чопорный и чистоплотный законник на глазах у всех уселся прямо на пол и застыл, как памятник молчаливому негодованию. Маклин убедился, что коллега в ближайшее время не планирует никаких эскапад, и присоединился к Левиафану и Малефицио.
– Дело дрянь, – предельно лаконичный ответ на незаданный вопрос граф дал вполголоса. – Его можно понять.
– Для полного счастья фестивалю дружбы не хватает участия Легиона, – Малефицио решительно ничего не понял, но животрепещущих тем было довольно и без страдающего Прокурора. – У Даджа есть бойцы, которых эта зараза точно не берёт, но…
Маклин недобро усмехнулся.
– Слова достойного сына своего отца и племянника своего дяди.
В туннеле послышались торопливые шаги и буквально через пару секунд в подземелье ворвался Хэм. Видимо, накануне вечером давал концерт, после – беспробудно кутил уже без микрофона, да так и рухнул отсыпаться не раздеваясь. Иных причин выглядеть столь плачевно у рубашки министра иностранных дел не просматривалось. Потёртые неровно окрашенные синим и голубым штаны, которые Хэм некогда приволок с одной Пластины неподалеку и называл своим талисманом, были испачканы на коленях – очевидно, картинно падал на сцену.
– Приветствую драгоценных дам и не менее драгоценных коллег! – привычно отвесил полупоклон и, выпрямившись, встал так, чтобы точно не остаться незамеченным. – Что у нас в трек-листе на сегодня? День поминовения несчастных, нашедших в этом скорбном зале относительный покой? Массовые казни и размещение всего Совета по приличествующим положению резным каменным коробкам? Урок прикладной некромантии, но наставник задерживается, поэтому нам следует поработать самостоятельно?
Неловкую паузу, которую позёр счёл эффектной, нарушили грубо и беспардонно:
– Минута сожаления. О том, что твои отцы пару с лишним сотен лет назад по-братски не обошлись без женщины. Заткнись и сядь, сопляк! – от Астарота Хэм подобного никак не ожидал, утратил кураж и несколько извиняющимся тоном произнес:
– О повестке дня, знаете ли, никто не информировал. Так что прошу прощения за опоздание, хотя cовет ещё не начинался, – он обвёл взглядом неблагодарную аудиторию и самой безобидной группой в зале счёл трио из Малефа, адмирала и графа Маклина.
– Господа, возможно, хотя бы от вас я смогу узнать, кого мы здесь хороним? – Хэм нервно пригладил ладонями буйные рыжие патлы. – И что за грёбаное новшество – слать членам Совета дурацкие письма, словно человечкам – повестки в суд? Заклинание вызова отменили?
– Здравый смысл. И Осенний.
– Чего?
– Хороним здравый смысл, – великодушно пояснил свою мысль Малефицио. – А приглашения на тризну пришли почтой, поскольку кому-то – и я ставлю половину бюджета Пандема на то, что это была не госпожа премьер, – вздумалось собрать нас там, где ничья магия, кроме его собственной, не работает. Сам он, как видим, задерживается, а то и вовсе почтить не соблаговолит. К слову о родичах, прими наши соболезнования. Твою мать ведь недавно перевели на новую должность. Теперь она бессрочный министр хронометрии.
В ответ на удивлённый взгляд Малеф пожал плечами.
– Мы думали, ты знаешь, потому и явился в таком состоянии. Не то чтобы вы с нею были душевно близки, но принять известие, что труп госпожи Сешат в виде песочных часов ныне украшает стол в зале Светлого Совета, должно быть непросто даже для тебя.
Хэм тихо охнул и выразил своё мнение коротко, но весьма красочно.
Звук очередных шагов в тоннеле оказался неожиданно громким – похоже, к залу двигалась целая группа. Присутствующие, за исключением дам – Рейна осталась сидеть вполоборота ко входу, Наама о чем-то шепталась с Аваддоном, не отрывая глаз от своего визави, – недоумённо переглянулись.
– В составе Совета произошли изменения, о которых никто не счёл нужным уведомить, – протянул Малефицио, когда новоприбывшие шагнули в зал. Худощавая демоница в тунике свободного покроя с карманами где ни попадя вплоть до спины так или иначе была знакома всем присутствующим. Сопровождавшего её коротко стриженого бородатого мужчину средних лет видели впервые. Поняв, что на Совете в кои-то веки оказался недолговечный, Аваддон вопросительно посмотрел на Нааму, но не получил в ответ ничего более вразумительного, чем ослепительная улыбка. Маклин и Левиафан с интересом наблюдали за всеми участниками и их реакцией. Малефицио в приступе братской заботы двумя пальцами стукнул Хэма по подбородку, ставя на место отвисшую челюсть.
На этом фоне слуги с брошами, на которых был выбит герб Первого дома, фурора не произвели – тем более, что не проронили ни слова. Повинуясь жесту Нэги, расставили лёгкие плетёные кресла вкруг пустого саркофага, на котором упрямо продолжала восседать Рейна, и с поклоном удалились.
Члены Совета нехотя подтягивались к саркофагу и один за одним усаживались на хлипкие плетёнки, кто открыто, а кто исподтишка изучая странного спутника Нэги. Тот, казалось, не замечал всеобщего любопытства или же умело притворялся равнодушным – после того, как патронесса устроилась, придвинул ближе к ней соседнее кресло и занял место, не дожидаясь приглашения. Не одёрнув нахала, Нэга одобрительно кивнула, выудила из кармана туники кристалл и небольшую, но толстую, неровно сброшюрованную тетрадь, и принялась что-то пояснять недолговечному, быстро перелистывая страницы. Тот иногда кивал или отрицательно качал головой, а пару раз, практически вырывая тетрадку из рук Нэги, тыкал пальцем в записи – очевидно, осмеливался спорить. Госпожа премьер-министр на это представление никак не реагировала, со спокойствием идола ожидая, пока все, наконец, рассядутся.
– Жизнь всё больше похожа на заседания Совета – никогда не знаешь, какие сюрпризы преподнесёт и чем закончится, – медленно произнесла Рейна, словно размышляя вслух. – Линии вероятностей и раньше напоминали хвост радостного щенка, а теперь выглядят, как государственный флаг тёмной ночью. Если хороших новостей нет, можем устроить конкурс на самую скверную. Валяйте!
Первым не выдержал Астарот.
– Могу ли я обратить внимание уважаемых коллег и госпожи премьер-министра на одно очевидное обстоятельство? На заседании полно посторонних, не только не являющихся действительными членами Совета, но и не принадлежащих ни к одному из номерных Домов.
– Если вы вспомнили какой-нибудь древний манускрипт, прямо или косвенно запрещающий подобное, – сухо ответствовала госпожа премьер, – со всем почтением прошу немедленно его забыть. И вспомнить, что председатель Совета – пока не осчастлививший нас визитом – или заменяющее его лицо – сойдёмся на том, что сегодня это я, у нас нет времени на упражнения в крючкотворстве – имеет право пригласить на заседание независимых экспертов. А те могут, коль необходимо для дела, принести с собой любые нужные им артефакты или ассистентов. Расовая или видовая принадлежность оных – на усмотрение эксперта. Если пороетесь в памяти, несомненно, найдёте там случаи, когда эксперты являлись даже с фамилиарами разнообразного пошиба, от крыс до лис. Ещё вопросы?
Прокурор, похоже, собирался продолжить, но передумал. Поправил душивший галстук, стиснул зубы и коротко кивнул госпоже премьеру.
– Нет, я всё понимаю, но вам не кажется, будто это какой-то дурацкий эксперимент? – Хэм понял, что прокурор временно выведен из игры, и не упустил случая перетянуть одеяло всеобщего внимания на себя. – Заманить нас в пещеры, где из всей магии действует лишь обаяние прекрасных дам, и заставить решать важные вопросы в омерзительно невдохновенном состоянии! Ютимся, как сироты, госпожа председатель седлает гроб... И как в таких условиях мы можем помочь страдающей нации, когда сами терпим лишения?
– Тебя чего лишили-то? – притворно участливо поинтересовался Малефицио. – Последних иллюзий? Государственных наград? Наследства? Это я так, чтоб самому подготовиться, если что, – в лёгком плетёном креслице старшенький каким-то образом умудрился развалиться почти как в пляжном шезлонге, и, очевидно, особых неудобств не испытывал. Довершали сходство с курортником бронзовый загар и костюм, явно приобретенный на Архипелаге – свободные, стянутые веревкой вместо пояса брюки с большими накладными карманами и того же пошиба длинная куртка из тонкого полотна, наброшенная на голое тело.
– Это ты у нас с детства лишённый, – Хэм совершенно не осознавал сходства интонаций и выражения лица, но многие члены Совета при виде такого зрелища аж забыли, какую гадость хотели сказать засранцу. Нэга едва заметно улыбнулась и что-то черкнула в блокноте. – Лишённый глубинного понимания справедливости и искренней любви к родине. И потому неумолимо подверженный разлагающему влиянию солёных ветров сепаратизма! – в беспощадном кураже острой похмельной сварливости весьма фамильный взгляд достался и адмиралу. – И флот мятежный сел на шпили вместо мели – Осенний затопить-то не сумели…
Вопреки ожиданиям наблюдателей первым на пассаж Хэма отреагировал Левиафан. Улыбнувшись паршивцу, адмирал медленно выудил из кармана таких же, как у Малефицио, брюк серебряную флягу с гербом Дома и аккуратно отвинтил крышку в форме гранёного стаканчика. Булькнуло, плеснуло – по залу поплыл терпкий, медово-травяной аромат с нотками кожи, дуба и кофе – и адмирал принялся с омерзительной дельфиньей улыбкой смаковать выдержанный островной ром. Астарот воззрился на флягу с нетипичной для занудного крючкотвора алчностью. Левиафан оценил расстояние между собой и страждущим, на секунду задумался, кивнул, резко, без замаха, дернул кистью – и открытый сосуд полетел в сторону Астарота. Тот поймал подачу, умудрившись не пролить ни капли, и, сделав большой глоток, тем же манером отправил увесистую посудину обратно.
Госпожа премьер закатила глаза к мрачным сводам катакомбы, но от комментариев воздержалась.
Граф и Маммона хмыкнули почти синхронно и синхронно же зашарили по карманам. Похоже, все Тёмные князья не ждали ничего хорошего от этого странного заседания и озаботились напитками заблаговременно.
– Да здравствует отмена сухого закона! – провозгласил Малефицио и извлёк из складок свободной куртки не жалкую фляжку, а полновесную бутыль островного рома. Хэм судорожно сглотнул и заявил:
– Ценный ресурс должен быть разделён по-братски, по-товарищески и в интересах государства, – он деловито потянулся к бутылке, всем видом демонстрируя, кто именно подразумевается под государством. – Иначе это подрыв основ и явная идеологическая диверсия.
– Выучили попугая на свою голову... – Астарота разобрало недоброе веселье. – Хоть сейчас на трон сажай.
– На трость папашину сядьте, с размаху, – сходу отрёкся от щедрого предложения Хэм, не желая расставаться с сонмом незатейливых, но любимых метафор. – Кого там ещё несёт отрыжкой Хаоса? Надеюсь, они со своей партитурой.
Из тоннеля действительно донеслись звуки шагов, так что многообещающая перебранка заглохла.
Асмодей влетел в зал танцующей лёгкой походкой и застыл, словно солист, ожидающий аплодисментов. Непривычно короткая стрижка, непривычно лишённое косметики лицо, тёмно-зелёный, почти чёрный костюм полувоенного покроя оживляла лишь одна деталь – даже в неверном свете подземелья переливающаяся всеми оттенками алого и лилового брошь в виде банта, концы которого стекали каскадом капель, напоминающих кровавые слёзы.
Убедившись, что все присутствующие смотрят на него, Асмодей поклонился.
– Я знаю, мой визит стал сюрпризом для всех, но буквально час назад я получил такие известия, что не мог ни секунды более держать в неведении многоуважаемых коллег и госпожу председателя, – ещё один изящный поклон, на этот раз в сторону саркофага.
Рейна едва заметно сощурилась. На то, чтобы выбрать костюм и подобающее украшение у этого пижона наверняка ушло не пять минут. По-видимому, от портала перед Осенним он почти бежал, для лучшего погружения в образ...
– Если дело и вправду настолько срочное, – медленно произнесла она, изложите сейчас же, как можно короче. Подробности потребуются, но их вы озвучите потом. Итак?
– С прискорбием вынужден сообщить: Третий дом сегодня ночью понёс тяжёлую утрату. Возлюбленный муж моего несчастного сына Эфора пал жертвой мерзкой заразы и трагически погиб на супружеском ложе. Такой юный, такой талантливый инкуб! – Асмодей аккуратно и зло промокнул совершенно сухие глаза неизвестно когда извлеченным из кармана (в рукаве держал, что ли?) светящимся белизной батистовым платком с монограммой и, словно это отняло у него последние силы, уронил платок на каменные плиты. Тем же танцующим шагом подошёл к собравшимся, практически стёк в шаткое плетёное кресло, прикрыв глаза тыльной стороной кисти. – Если Совету будут интересны детали, я без всякой радости, но с полным на то соизволением своего несчастного сына поделюсь ими без утайки, – на столе перед скорбящим патриархом Третьего Дома так же незаметно, как до того – платок, возник огромный кристалл. Маклин едва сдержался, чтобы не присвистнуть – подобные артефакты позволяли записать и передать аудитории любую историю так, как её видел непосредственный участник, со всеми подробностями и эмоциями. Правда, магии это требовало немеряно, и обычно один такой кристалл записывали, работая со свидетелем, несколько менталистов и изготовителей артефактов. Силён, силён наш «активный гражданин», знать бы ещё, не ведет ли какую собственную игру...
Маклин кашлянул.
– Коль скоро уважаемый министр культуры столь потрясён случившимся, я предложил бы сперва просмотреть запись. Тем более, нам не придётся даже покидать подвал – если Самаэль не ввёл очередных издевательских ограничений, любые кристаллы и амулеты не потребуют магии для активации.
– Но как же посторонние, – Асмодей, убедившись, что общее внимание принадлежит ему, несколько оживился и изобразил заботу о ближнем – правда, в исполнении главы Третьего дома она больше напоминала тонко рассчитанное оскорбление. – Такой всплеск эмоций, такое трагическое событие – я не уверен, что слабая нервная система недолговечных может выдержать просмотр без ущерба... – он сочувственно воззрился на спутника Нэги, но на того, по всей видимости, томные мужские взгляды совершенно не действовали. Он окончательно завладел блокнотом патронессы и делал в нём какие-то пометки, игнорируя Асмодея. Нэгу ситуация откровенно забавляла, но вмешиваться она не считала нужным. – Возможно, наш недолговечный гость выйдет проветриться, подышит свежим воздухом?
– Могу не смотреть, – негромко, но очень внятно буркнул недолговечный, не отрываясь от блокнота. – Не в кино пришёл.
Асмодей снисходительно поморщился.
– Какая наивность, какое пренебрежение мощью магии! Нет, друг мой, в отличие от обычной съёмки, этот кристалл таит в себе всю бурю эмоций, чувств, боли, все звуки и запахи, каждую секунду отчаяния и преданной любви.
– Прекрасная реклама, – кивнул наглец. – Считайте, что я готов приобрести билет.
– Да будет так, – поджал губы Асмодей и почти незаметным движением активировал кристалл.
...Относительно звуков запахов и прочего реклама не лгала. Она лишь кокетливо умолчала о том, что запись предполагала полное, практически насильственное погружение наблюдателя в эмоции рассказчика – посему неожиданно острое нежное чувство при виде растрёпанного и совершенно голого мускулистого шатена среднего роста, сосредоточенно наливавшего вино в парные хрустальные кубки, отделанные серебром, очевидно, застало наиболее неподготовленную мужскую часть Совета врасплох. Хэм похлопал глазами, затем вырвал у брата бутылку и жадно залил сомнительные впечатления. Лишившийся рома Малефицио что-то прошипел сквозь зубы и укоризненно воззрился на Асмодея. Даже недолговечный едва заметно нахмурился и на секунду оторвался от записей.
Рука, державшая декантер, дрогнула, парень замер и склонил голову, словно к чему-то прислушиваясь. Недоверчиво посмотрел на бокалы, на собственную руку, на стол, где красовались остатки закусок и фруктов.
– Вино закончилось? Прикажи подать ещё, – для каждого из наблюдателей негромкий приятный голос Эфора звучал как собственный.
– Нет. Всё в порядке, – шатен медленно, словно завороженный, поставил декантер и, не трогая наполненные кубки, зачем-то взял со стола персик и узкий длинный нож для мяса. Покрутил в руках так, словно видел впервые, и мягко, неслышно пошёл от стола к огромной кровати. Вместо обычных резных столбиков балдахин поддерживали изящные фигуры – бронзовые кошки, вальяжно вставшие на задние лапы. Кисейный полог откинут, подушки раскиданы. Чуть влажные простыни, рельефное шёлковое шитьё на подушках, прохладный вечерний ветерок из распахнутого окна. Энцо в своем репертуаре – хотел принести вина, пока шёл к столу – успел возжелать фруктов. Капризен и переменчив, как девушка, – ну не беда, за то и люблю – наблюдатель не успевает додумать мысль, потому что вместо разнеженного любовника на постели рядом с ним разъярённый берсерк. Персик летит в стену – игра закончена, притворство бессмысленно – и лишь инстинктивная попытка схватить яркий сочный шар спасает от удара в горло. Там, где только что была шея, оказывается грудь, и длинный глубокий порез выходит болезненным, но не смертельным. Боль отрезвляет, возвращает к реальности – и два обнажённых тела сплетаются на кровати в ожесточённой борьбе. Перехватить, удержать, извернуться, ломая вытянутую, выпрямленную в локте чужую руку о собственное тело, ногами пытаясь прижать обезумевшее нечто, рычащее и бьющееся с пеной на губах. Пот, кровь, хруст суставов противника – и неприятный хлюпающий звук. Несостоявшийся убийца в отчаянных попытках вырваться со всего размаха надевается виском на кокетливо выгнутый кончик хвоста одной из бронзовых стражниц ложа. В широко распахнутых глазах больше ни следа безумия – лишь удивление и лёгкая обида.
Воцарилось тяжёлое молчание. Астарот кашлянул – и вдруг расхохотался. Отчаянно, клокочуще, до хрипа. И столь же резко унялся, остановив болезненно ясный взгляд на Асмодее. Тот скорбел весьма изысканно, но выдал себя всплеском сочувствия в адрес новой жертвы.
– Одно слово – и траурную цацку сожрёшь без запивки. Протест отклонен. Тебе плевать, ему и подавно.
Астарот поднялся во весь свой немалый рост и отвесил поклон Рейне:
– Со всем почтением. Вы ведь тоже... засвидетельствовали бы. Будь ваша воля.
Крышка саркофага опустела. И в следующий момент желающие и протестующие могли наблюдать редкое действо: полновесная хлесткая пощёчина от госпожи премьера – и бережный перехват левой рукой законника. Правой рванул тесный ворот – и предъявил свежие грубые шрамы. Не кололи, не резали, рвали. Можно было подумать, что на прокурора совсем недавно напал какой-то крупный хищник. Астарот лишь горько усмехнулся:
– Фемиде повезло больше, чем тому инкубу.
Рейна удивлённо отпрянула – более деликатного извинения Астарот и не ждал.
– Тогда сворачивайте бенефис. Хватит потешать хромого извращенца грызней и истериками. Пока кто-то бежит прочь, бросив всё, кто-то гибнет в собственных спальнях – мы здесь. А нас не станет – других игрушек полно. Пусть не столь прочных, зато с запасом.
Недолговечный спутник Нэги вздохнул – с виду был целиком погружён в записи, но разборки министров всё же слушал внимательно, как оказалось. И достаточно громко – и беспардонно, по мнению всех собравшихся, – поинтересовался у своей патронессы, вернув ей многострадальный блокнот, не пора ли озвучить то, ради чего они, собственно, сюда и прибыли.
Нэга блокнот не взяла, но согласно кивнула.
– Самое время, – она обвела разгорячившихся членов Совета спокойным изучающим взглядом, – не стоит дожидаться жертв и разрушений. Но просветить их лучше тебе, Тео, – и ты уже понял, почему.
Человек ненадолго задумался, слегка хмурясь, но затем просветлел лицом.
– Вы правы, миледи, – и не без труда поднялся, опираясь на подлокотник кресла. Кашлянул дежурно и без каких-либо экивоков начал:
– Вынужден сообщить очевидное: этим трагифарсом все обязаны причине банальной, можно сказать, физиологической.
Недоумённые перешептывания Рейна пресекла одним жестом и взглядом, обещавшим любому, кто не заткнётся, пару эонов в гостеприимно приоткрытом пустом саркофаге. Зато недолговечному нахалу поощрительно улыбнулась.
– Конкретнее, пожалуйста.
– Магия, – тот перелистнул пару страниц в блокноте, но говорил совершенно очевидно не по писаному. – Для вас всех она – естественный процесс. Добраться куда надо в момент, огоньку от пальца добыть, вещицы нужные достать с дистанции, даже хрен поднять в огороде – всё силой волшебства… Все, кто некстати рехнулся, обладали магическими способностями – больше или меньше, но чаще всё же выше среднего по больнице. Никаких всплесков среди моих соплеменников и разнообразных метисов, пренебрежимо мало – флуктуации, не более – среди гулей и оборотней – и весь букет уголовщины и извращений среди чистейшей крови демонов.
– Мы же почти ничем не заражаемся, – внезапно обиделся Хэм, – это даже в учебниках написано! – он уставился на докладчика с буквально осязаемым скепсисом.
– Я не сказал, что нынешняя проблема инфекционной природы, – мужчина отмахнулся от возражения зажатым в руке блокнотом, глядя на врио мининдел, как университетский профессор на нерадивого студиозуса.
Хэм собрался было возмутиться, но получил испепеляющий взгляд от госпожи премьера и тычок в бок от брата, после чего вещать о непревзойденном иммунитете демонов резко передумал.
– Мы уверены, что это не стороннее воздействие, не отравление и не инфекция, – Нэга задумчиво теребила кончик льняной косы, небрежно перекинутой на грудь. – Я ручаюсь. И всем сомневающимся готова после заседания предоставить собранные данные и записи хода экспериментов, – она вынула из кармана горсть кристаллов и ссыпала их обратно, словно конфеты или орехи.
– За такие эксперименты на родине я бы загремел под трибунал или сразу под расстрел, – буркнул себе под нос недолговечный, но уточнять, что имелось в виду, не стал. Снова кашлянул, прочищая горло, и продолжил обычным ровным голосом, словно лекцию читал. – Итак, мы имеем не инфекцию, не отравление, не порчу или проклятие, но внезапно возникающее на фоне полного здоровья помутнение сознания. При этом ряд семей оно выкашивает чуть ли не повально, другие же не испытывают ничего, кроме абсолютно естественных для нормального существа, оказавшегося среди буйнопомешанных, неудобств. Вполне уверенно можно предположить, что это заболевание врожденное – и манифестирует вне известных нам внешних факторов. Исследования крови и родословных помешавшихся эту гипотезу подтвердили. Митохондриальная ДНК... – заметив непонимающие лица аудитории, помощник Нэги хмыкнул и чуть виноватым тоном пояснил: – У бедолаг была общая прародительница, которая их всех и осчастливила столь неудобной особенностью, – недолговечный коротко поклонился и сел, снова уткнувшись в блокнот, словно рассчитывал вычитать там что-то новое.
На разговоры членов Совета он снова не обращал ни малейшего внимания.
Рейна не выдержала и воспользовалась своим зицпредседательским правом:
– Возможно, у этой одиозной пра-пра имеется имя? – смотрела она не на докладчика, а на Нэгу. Та утвердительно прикрыла глаза.
– Не думаю, что его сложно угадать.
– Тем не менее, заседание Совета, – с нажимом произнесла Стальная Миледи, – не место для игр в шарады. Всё, что необходимо знать всем, должно быть озвучено без обиняков.
– Лилит, – одновременно произнесли Нэга и её недолговечный.
Асмодей картинно схватился за голову.
– Мне одному хочется увидеть Первого среди равных и задать ему несколько вопросов? – желчно вопросил прокурор, взвешивая ведущей левой нечто незримое.
– Тоже не отказался бы узреть драгоценного батюшку, – Малеф, в какой-то момент лекции отобравший у братца свою собственность, приложился к рому. – Не понимаю, зачем собирать Совет, если присутствовать не собираешься?
Словно отвечая на риторический вопрос, над крышкой пустого саркофага в центре круга князей засветилась голограмма, поначалу яркая, но очень нечёткая, словно клубящееся в воде облако разноцветных красок.
«Позёр», – по выражению лица госпожи премьера несложно было предположить, что она с удовольствием плюнет ядом в этот злосчастный саркофаг.
Размытое изображение быстро обрело чёткость. Присутствующие мгновенно опознали и декорации, и гвоздь программы. Эксклюзивный эфир из мавзолея Прекрасной Рахмы. Самое отвратительное – открытый и прямой, как рекламный ролик в ИнферНете. На всю страну решил вещать, сослав в зрительный зал даже собственных соратников. Однако недовольство почти сразу же сменилось цепенящей тревогой.
Крупный план позволил отлично разглядеть угловатые резкие черты. Небрит, нечёсан, одет как неудачливый мародёр. С виду обычный пандемский добрый горожанин, только вместо бутылки из кармана засаленной военной куртки торчит трубка с обгоревшим мундштуком. Пьяным вдрызг Князя не видел никто с начала мира, потому оставалось предполагать, что так сказывались на Темнейшем избыток бодрости и отсутствие трости. Разболтанной походкой прошёлся вкруг гроба. Игриво постучал костяшками пальцев по хрустальной крышке, одарив госпожу президента таким взглядом, что проняло даже почётный караул – но сбежать подальше от источника нездорового веселья несчастные гвардейцы могли примерно в той же степени, что и державная покойница.
– Славься, прекраснейшая! – Князь всего лишь цитировал надпись, выбитую на постаменте, но прозвучало это как вызов. Лихорадочно горящие глаза, обведённые тёмными кругами, уставились на зрителей. – Славься на своём престоле. Я принял бразды и правил. Не хуже прочих и лучше многих, но ныне путь широк и чист, небо безоблачно, колёса совершают оборот как должно. Вам больше не нужна железная рука, за ворот влачащая ко всеобщему благу, не нужен мудрый правитель, решающий всё за вас. Лишь символ и напоминание. Эмблема славного прошлого покоится в этих сверкающих стенах. Воплощение цветущего и безмятежного будущего я принёс вам как прощальный дар, – на крышке последнего пристанища госпожи президента возникла плетёная корзина. Мирно дремавший на узорной подушке отоцион открыл глаза, зевнул, недоумённо оглянулся на Темнейшего и звонко, зло тявкнул.
– Местоблюститель трона сказал своё слово. Смиренный слуга адмирского народа покидает пост, – эхо унесло хриплый смешок к высоким прозрачным сводам, а ошеломлённые гвардейцы засуетились вокруг окончательно сбитого с толку и очень недовольного Алерта.


Глава 11, в которой немыслимое и непредставимое становится полноправной исторической реальностьюГлава 11, в которой немыслимое и непредставимое становится полноправной исторической реальностью
Тот, с кем его заперли здесь, в одном теле, был испуган. Слабый, жалкий, ведомый. Ничтожество. Пища, что приносили им, насыщала только второго. Первому доставалась отрава, ослепляющая, оглушающая, лишающая сил и контроля. Неудивительно, что тот, никчёмный, радовался, видя их общее унижение – в такие моменты ему ничто не угрожало и не препятствовало упиваться своей воображаемой виной за каждую мелочь или грезить о несбывшемся. Впрочем, в тот раз, когда выпал наконец шанс насытиться, они действовали заодно. Первому удалось внушить, что истинная пища ежедневно отмыкает дверь темницы и приносит с собой усыпляющую дрянь. Но надолго слюнтяя не хватило, спохватился, завыл, скорчился в углу и отсёк путь к свободе для обоих. Момент был упущен, но и тогда ещё можно было бы просто бежать – сожрать, уничтожить, смести с дороги всех. Но второй лишь ревел, как животное, и бился, захлёбываясь бессильной яростью, погребённый под обломками былого величия, пока всё не скрыла ядовитая тьма. С тех пор его кормили реже, а предателя – чаще, но изобилие впрок не шло. Не зря он, кого некогда нарекли Денницей, умел сделать чужое воображение своим орудием. Сверкающие города, выстроенные предателем в успокоительном бреду, оборачивались тлеющими смрадными руинами, цветущие сады иссыхали на глазах или расползались чёрной мертвенной гнилью. А те, кто был дорог сердцу, умирали. Медленно и мучительно, несметное число раз возвращаясь к жизни лишь для иной смерти или гораздо худшего. Раз за разом, круг за кругом, старая игра никогда не надоест, петля не разорвётся. Если только...
Первый с трудом очнулся и жадно всмотрелся в лицо сокамерника, предвкушая долгожданную агонию. Но подонок упрямо цеплялся за свою иллюзорную вечность в чужом сознании. В бессильной злобе пнуть неподвижное тело – и самому рухнуть на пол, истерически хохоча от боли. Треклятое зеркало, общая плоть и некогда общий разум – самые надёжные кандалы. Сволочи позаботились о том, чтобы они жили: попытайся один перегрызть себе вены, намордники заработают оба. С изворотливостью умалишённого первый постарался убедить мучителей в том, что бунта не случится – сложно ли притвориться безвольным и безвредным тюфяком, когда перед глазами столь шикарный образчик? На него – на них – ходили смотреть, как на диковинку… Ошеломительный успех исправительной дерьмицины: превратить гения в зверя, зверя – в безмозглую покорную скотину, веками жующую одну и ту же жвачку в стойле собственного сознания. Какой сложный и интересный случай! Какая блестящая иллюзия. Прямиком из ваших головёнок – да в реальность, спешите насладиться.
Сегодня никто не пришёл. Так бывало, но потом тюремщики приносили больше, чтобы заглушить его голод и злость. Далёкие зарницы над выжженными полями, чьи-то крики и вой рвущегося металла – Люцифер не знал, реальны ли они, или Бездна и Хаос сводят его с ума следом за двойником-неудачником. Он уже не надеялся, что вассалы и союзники вспомнят о долге и освободят своего повелителя. Вереница лиц теряла очертания и сплавлялась в одно, иссушенное собственной ненавистью. Трус и падаль, недостойный памяти и имени, иногда мелькал едва заметным отражением в глянцевитой поверхности стен, криво улыбался из тёмной глади травяного отвара в специальном небьющемся кубке, издевательски белом, как всё здесь. Люцифер с силой прикусил нижнюю губу и откинулся на подушку, удовлетворённо представляя, как сокамерник стонет и возится в беспамятстве – крови недостаточно, чтобы захлебнуться, но хватает, чтобы узилищная идиллия обзавелась бодрящим привкусом свободы.
Из мягкой бархатной тьмы небытия возникла высокая фигура в платье невесты, бесстыдно распахнутом на груди, зазвучал почти забытый голос. Второй взвыл, будто его окатили кипятком.
– Молчать! – Люцифер брезгливо поморщился, услышав собственный, некогда звучный голос. Какой-то сиплый скрежет, словно связки заржавели от долгого бездействия.
– Халиль, неужели ты забыл меня? – она совсем рядом, бледное лицо в обрамлении спутанных прядей кажется таким юным. Глаза горят тревожной блудливой зеленью, от кожи и волос исходит мучительно правдоподобный аромат.
– Тебя нет, меня нет, никого нет. Пошла прочь, дура! – от входа слышится возмущенный ропот, женщина резко затыкает недовольных коротким гортанным приказом.
– Я была, есть и буду. И я здесь, с тобой. Всё остальное – в твоей власти. Ты нужен мне, нужен им, – прижалась, дразня, и тут же отпрянула.
Второй что-то пробубнил и попробовал перехватить власть над телом.
– Докажи. Или убирайся, – фантомы никогда не могли повредить спятившему псу.
– Легко, – на тёмных губах расцветает довольная улыбка. – Ты ведь позволишь мне поступить с ним по своему усмотрению?
– Весь твой. Лишь бы никогда больше не видеть этого убожества, – Люцифер притянул женщину к себе, утыкаясь лицом в нежную кожу между шеей и плечом – должны же в этом отвратительном каземате встречаться не только кошмары. Та, что выглядела, как его Лайла, издала пронзительно нежный смешок.
– Мой навсегда, – её объятия оказались неожиданно сильными, а больничная сорочка, которая поначалу показалась платьем, словно сама собой сползла с худых плеч. Неслышный протестующий вопль второго безвозвратно угас под долгим требовательным поцелуем.
Спустя вечность – или единый блаженный миг – он вышел, держа за руку растрёпанную женщину с шальными зелёными глазами, и ещё недавно – или эоны назад? – недовольный сброд, толпившийся в тюремном коридоре, преклонил колени перед своей королевой и её консортом. Или государем?
***
Тойфель ощущала смутное недовольство – будто вгорячах пнула любимую собаку, попавшую под ноги по недосмотру псаря. Но Габи воспринял всё очень серьёзно и понял её резкость. Потому не только унялся в своём стремлении её сопровождать, но и порассказал кое-что ценное о своих кровных родичах. Только куда им тягаться с той, которую когда-то сделали орудием казни в Адмире.
Габи клялся, что у Рафаэля нет резона раскрывать медицинскую тайну – но, во-первых, министра здравоохранения для начала надо было бы найти, на заседаниях он не показывался и на связь не выходил. И вообще того и гляди мог заработать клеймо предателя. А во-вторых, если бы дядюшка внезапно решил поступить с ним столь же решительно, как и с Аралимом, не нарушил бы тем ни одного закона.
Старая язва Юсеф напрасно продолжал заверять, будто то, что вытворила Тами, – самое обычное дело для детей сильной старой крови – среди недолговечных не зря ходили зловещие легенды о подменышах, изводивших целые семьи. Дескать, нормальный здоровый ребёнок, перерастёт, научится контролировать голод. А пока что взять с младенца – хочет есть – и ест. Если б в довесок к этой истории медик услышал саги о странных голосах, к гадалкам не ходи – по-отечески посоветовал бы драгоценному Высочеству не увлекаться дарёными курительными сборами и вообще… не увлекаться.
Мора лишними сведениями она тоже не осчастливила. В его взгляде сквозило не просто исследовательское любопытство, там отражалось сомнительное восхищение коллекционера – исключительный образчик, небывалый случай – и сам пришёл, практически добровольно. И толика своеобразного уважения – безусловно редкий и опасный объект изучения его заслуживает.
Досадной промашкой в купальне Тойфель тяготилась не менее, хоть и осыпала экономку щедрыми подарками и наивозможно искренними словами. Но причинять вред бедняге, верной и преданной даже не столько потому, что её благополучие и жизнь целиком зависели от хозяйки? Едва не угробила ценный экземпляр – и почти незаметно для себя. Такими темпами придётся заводить службу уборки и утилизации случайных жертв, как в Осеннем. Мать всё же вытворяла подобные фокусы более осмысленно, если оставить за рамками методы… Дорогая сестричка, безобидная тихоня – и та оказалась не полной бездарью хотя бы по части жертв и разрушений.
Провести неделю-другую здесь за беседами о тяжёлой наследственности Правящего дома – по нынешнему курсу не такая уж высокая цена. Вряд ли Светлейший приказал бы марутам подарить милосердие собственной родне из-за пары недолговечных, но кто ещё мог погибнуть и как... Проблемы следовало решать, чтобы по любой из возможных причин не оказаться среди красот Эдема в виде трогательного памятника «Счастье материнства», а то и «Семейная идиллия». За обеими дочерьми и сыном неусыпно наблюдали, распоряжения на все возможные случаи Юсеф получил, а под эту марку вытянуть из Мора что-нибудь полезное для себя она уж как-нибудь исхитрится. До конца вечности держать наготове отупляющие снадобья, которые можно и не успеть принять, – или пить постоянно, отказавшись от сложных заклятий? Если это единственный способ всех спасти, лучшие учёные Адмира со своим открытием знатно опростались – какой сильный маг в здравом уме согласится перейти на амулеты или вовсе опустится до уровня недолговечных технологий.
Тойфель оценила чувство юмора лейб-медика: нынешние покои располагались, во-первых, на расстоянии портала от его логова и, во-вторых, этот антураж! Раймирская гостья, любимая племянница Светлейшего, жена наследника и мать его детей – ну, разумеется, вся подобающая зелень радует глаз. Особенно – весьма крамольный для рядовых раймирских палисадников сорняк, запретить который дядюшке мешала лишь его возмутительная стойкость. «Утренняя звезда» упорно колосилась решительно везде, включая Эдем, и этим напрочь опровергала для посвящённых гипотезу о всемогуществе владыки.
– Ёрник, – припечатала вслух, уперев взгляд туда, где притаился очередной следящий кристалл. Прогулки здесь напоминали эдемские игрища в живые тропинки и одновременно – полузабытое, детское – «найди меня», эхо в дворцовом парке. Побеждала чаще, чем проигрывала, потому не обольщалась.
Баратрум понравился ей с первого визита. Любые попытки придать этому уголку безобидный вид – глупая и оскорбительная трата времени. Он охотно показывал своё истинное лицо пациентам, экскурсантам и прочим неврастеникам, с коими здесь приключалось неладное. Судилище, лобное место – и храм. Что бы там ни говорили её учителя насчёт инструментов державной воли, но палач и орудие казни – союз безумный и священный настолько, что лишь Хаос способен отличить в нём одно от другого.
Тойфель тянуло к колодцу, наглухо закрытому тяжёлой плитой. Она пахла совсем как старые алтари в Эдеме. И как дядюшкина любимая Золотая колесница. Камень на ощупь казался тёплым, словно весь день впитывал солнечный свет, пальцы привычно скользили по извивам резьбы.
За спиной послышались голоса – к счастью, вполне реальные. Нарастающее раздражение, прикрытое ледяным панцирем вежливости и жадный интерес были общими для всех троих.
– Со своей стороны могу заверить: никаких изменений. Протокол лечения соблюдается неукоснительно, пациентка стабильна.
– Потери среди обслуги?
– Давно в прошлом. Персонал набирают из числа тех, кто наименее подвержен любым воздействиям со стороны пациентки.
– То есть время от времени матушка всё же приходит в сознание?
– Импульсы, не более. Проективная одержимость при таких вводных невозможна даже на близком расстоянии. Не говоря уж о том, чтобы найти подходящий сосуд и притащить его туда, где по какому-то чудесному совпадению прогуливается могущественный бывший любовник. Вся история звучит как выдумка патологического лжеца и законченного эротомана, решившего в очередной раз прикрыть свои забавы тенью трона. Асмодей успешно морочил и более крепкие головы задолго до вашего рождения. Некоторые из них и поныне на положении здешних пансионеров.
– Лучшее доказательство всё ещё на месте.
– Ваши ощущения при первичном осмотре монумента дают нам только то, что это аккумулятор. Большой мощности, спорного авторства и относительно безопасного свойства. Прелесть подобных артефактов именно в том, что из Бездны до них никак не дотянуться. Вашу мать до сих порт чтят как богиню, при этом молитвы, жертвоприношения и прочая чушь никакого влияния на её состояние не оказывают. Хотите ответных теорий? Золотые воришки с тем же успехом могли быть поглощены так называемым пророком. А ему, когда окончательно зарвался, свернули шею его же приспешники да избавились от тела. Красивый жест с выброшенной в толпу подвеской, которая потом всплыла у его любовницы – очередное чудесное совпадение? По записи с кристаллов нельзя установить подлинность личности. Иллюзия, доппельгангер, метаморф-наёмник – выбирайте, что больше по вкусу.
– Политическая конспирология вам отменно удаётся, – подала голос Тойфель. Крепкому эмоциональному коктейлю не помешает приятная кислинка неловкости. Посмотрели так, словно из воздуха соткалась или выпрыгнула из кустов. Увлечься спором и утратить бдительность неприятно для любого, а уж этим и вовсе зазорно. Реакция Мора оказалась куда богаче расчётной – намеренно ли, случайно, а отцовский лейб-медик выдавал себя такими мелочами всё чаще. Клинописью на тулове щеголяла одна Война, прочие Всадники свои узоры прятали. Чувствовали, должно быть, как их медленно и неотвратимо поглощает предназначение. Коротко кивнула Мору, кузенов окатила широкой улыбкой поверх дружеского рукопожатия.
– Вас можно поздравить с дипломатическим дебютом, – в глазах обоих мелькнуло лёгкое удивление, но на энергичный захват ответили соразмерно, наплевав на этикетные виньетки. – Блестящий выход. Трюк с кошками – тонкий намёк всем достойным или просто щепотка стекла в туфли вестника доброй воли?
– Никаких намеков, милейшая кузина, – показалось, или перед обращением мягкий, хорошо модулированный голос слегка замедлился? Ещё это рукопожатие вместо того, чтобы галантно приложиться к руке дамы вопреки её порыву... Фамильная паранойя или она недооценила Двухголовых, и о маскараде двадцатилетней давности известно не только Мору? Рыжая сволочь (Мункар или Накир, да какая, к Хаосу разница!) любезно улыбнулась, но глаза остались холодными. – Мы просто не сочли нужным огорчать нашего гостеприимного хозяина...
– И временного союзника, – встрял второй. – Тем более, что, как вам, без сомнения, известно, двойник такого рода довольно прост в обращении – никто из наблюдателей не ждёт от него ничего особенного, не склонен побеседовать или вступить в тесный контакт, и, значит, вероятность разоблачения подлога минимальна.
Мысленная речь обычно была почти лишена эмоций, но в этот раз в тоне брата Накир без труда распознал раздражение:
– Только прекрасной Златовласки тут и не хватало. Меня не тянет обсуждать при ней...
– Чисто семейные проблемы. Да. Отвлечь светской болтовней, авось проговорится, что она-то здесь забыла. Если у нас один интерес, не помешает выяснить, какие фокусы заставили покинуть супруга и детей ради визита в Бездну.
– Будет смешно, если всему виной банальная скука, – общаясь с братом, Мункар умудрялся изображать интерес к буйной растительности Баратрума и обсуждать с Мором, не опасны ли для пациентов прогулки в запутанном лабиринте, где и здоровому недолго заблудиться.
– Потрясающе, – задумчиво произнесла Тойфель. – Пусть и неожиданно, но всё складывается именно так, как хотел отец.
– Вы полагаете? – Мункар усмехнулся. – Неразумный комок меха на троне, переполох в Совете и массовый психоз в стране – в самом деле, картина вполне в духе дядюшкиных представлений о прекрасном и правильном.
– Он вернётся. Не раз исчезал, но всегда возвращался, – Тойфель рассеянно потёрла висок. Непонятно, кого она хотела убедить, но продолжила более уверенно. – И пока владыка Раймира не последовал его примеру, беспокоиться не о чем. Даже отречения в пользу Рудры пока не планирует, насколько мне известно. А вы решили послужить престолу, справившись о передовых методах лечения психосферного вируса имени нашей матушки вместо Рафаэля? Боюсь, Мор вас разочарует.
– Мы не столь наивны...
– И не столь отвратительно информированы, – усмешка, скользящая по губам одного, зеркально возникает на лице второго. В светлых, как амальгама глазах, тень вежливого недоумения. – Если бы в Бездне открыли способ исцелять пораженных этим странным бессмысленным безумием, по Пандему ходили бы не патрули Третьего отделения рука об руку с преданными легионерами, а санитары и доктора со склянками микстуры.
Мор тактично промолчал, предпочитая наслаждаться зрелищем со стороны.
– Так что же привело вас сюда в обход Джаганната, если не общая для всех проблема? – Тойфель похлопала ресницами, стараясь не выйти из образа. Она не собиралась подслушивать, но неужели этой паре остолопов не надоело ломать комедию? Очень неприятная семейная особенность – скрывать свои ошибки ворохом словесного мусора. – Кутежи под предводительством старины Асмо многих отправили на больничную койку. Ментальное здоровье прославленных командоров кшатри – образец для всех и почти легенда, но вид у вас весьма потрёпанный.
– Благодарим за умилительное проявление родственной заботы, – им бы в хоре петь, экая синхронность, – но мы вполне благополучны. Освободившись от своих обязанностей на Перешейке, мы сочли возможным обратиться к многоуважаемому хозяину этого во всех отношениях примечательного места за некоторыми консультациями по теоретическим вопросам, и никак не ожидали встретить здесь вас. Надеемся, что повод для вашего визита не слишком серьёзен? – обе рыжие бестии уставились на неё с совершенно одинаковым выражением пресловутой родственной заботы на открытых слегка обветренных физиономиях. Спасибо, в голову не лезут – то ли решили играть честно, то ли опасаются Мора.
– О, сущие пустяки. – Тойфель легкомысленно отмахнулась невидимым веером. Её уже начинало мутить от непрошибаемости собеседников. – Ваш старший брат считает моё увлечение фольклором напрасной тратой времени, но именно он навёл меня на мысль побеседовать с нашим любезным хозяином о некоторых забавных преданиях, что до сих пор в ходу у доброго народа.
– По моей части, представьте себе, – Мор и бровью не повёл, разве что серые глаза выцвели на пару оттенков, да широкий тонкогубый рот старательно скрыл жёлтый оскал – злится, обеспокоен, но всё ещё заворожен своим очередным уникальным экспериментом.
То, что держит его здесь, и то самое, на чём его когда-то поймал хромой пройдоха. Помнишь ли прежнее имя своё, Всадник? – Заезженный диомедов осёл скользнул взглядом в её сторону, но зацепиться не смог.
Краски вокруг незаметно делались ярче, звуки – глуше, – Тойфель силилась расслышать Мора и кузенов, но их слова вязли в густой плотной тишине, как и её собственные. Пришлось замедлить шаг, а затем и вовсе остановиться и опереться на чью-то руку. Виски уже не покалывало – ломило. Рыжие дурни всё-таки не утерпели и полезли в голову?
Молодцы. Славный фокус, глупышкам понравится. Увидят всё, услышат всё. Она покажет. Нужно лишь одно – чтобы ей внимали.
– Где трое соберутся во имя моё – там я среди них.
Невидимая струна наконец лопнула. То, что раньше ощущалось лёгкой дрожью в позвоночнике, теперь обрушилось мощью грохочущего водопада. Неодолимый зов, властное и щедрое обещание – она никогда не лгала своим детям и не бросала их. Всегда была, есть и пребудет с ними. Она вернёт им украденный мир и достойное место в нём. И подарит всем истинную свободу.
– Мункар? – брат не отозвался, на сосредоточенном лице проступило неприятно знакомое мечтательное выражение. Кузина застыла храмовой статуей, словно приковав брата к себе. Прикосновение чужой воли было мягким и ласковым, не пыталось продавить щиты или что-либо навязать. Давно забытое, абсурдное ощущение покоя и полной безопасности...
– В сторону! – рявкнул Мор и неожиданно метнул крошечный золотистый шарик, угодивший Мункару в переносицу. И сильным тычком в плечо отправил Накира прямо в ломкие объятия куста гортензий. – Не лезь!
Не послушал, рванулся – и тут же рухнул обратно, ударившись о невидимую стену.
Ещё одно едва заметное движение – и кузина упала на руки Мункару, как подкошенная, на узком запястье защёлкнулся тонкий металлический браслет.
– Держи крепче, груз ценный, – голос Мора звучал на грани обычной и ментальной речи с непривычной жёсткостью. – Держишь? Идти можешь?
Мункар медленно кивнул и сощурился, всё ещё к чему-то прислушиваясь. И тут же поймал увесистый подзатыльник. Мало кто посмел бы столь лихо влепить брату успокоительного, влезть обоим в головы, раздать целительные тумаки и выжить после этого.
– Отставить. За мной. Оба! – равнодушно приказал Мор. – Все извинения после. Вашей матери всегда требовалось особое внимание. Ну что ж, она его получит.
Накир встал, доканывая многострадальную гортензию. Зачем-то сгрёб сломанные ветки и кинул на дорожку. Белые шапки цветов, пародия на редкий в Пандеме снег. Перешагнул через цветочный сугроб, исподлобья уставился на Мора:
– По всей видимости, мне следовало бы вас поблагодарить.
– Потом, – Всадник отмахнулся от командора кшатри, как от надоедливого ученика-стажёра. Это изрядно... освежало. – У нас мало времени. Желаете помочь – возьмитесь одной рукой за меня, второй – за брата. Должно сработать, – что должно сработать, он не пояснил, но Накир кивнул и, схватив Мора за запястье, сделал шаг и придержал Мункара за плечо. Тот чуть повернул голову и вопросительно вскинул брови, но, по всей видимости, догадался, что следует сделать, – перехватил бесчувственную кузину поудобнее и положил её руку на плечо брата.
Мор дотронулся до цепочки на шее – довольно массивной, и один Хаос знает, был ли амулет переноса единственным брелком на ней.
Накир прикрыл глаза и напрягся – чужие амулеты, владельцу ничего дурного не сулившие, посторонним могли обеспечить что угодно – от тошноты и головной боли до недолгого, но крайне неприятного обморока, поди знай, чем заряжены. Но обошлось. Побрякушка Мора была банальным ключом. Логично – зачем создавать портал и тратить силы.
Ощутив под подошвами нечто мягкое – ковёр или траву – вместо грубого мощения дорожки, Накир открыл глаза и осмотрелся, Мункар был занят тем же. Мор высвободил руку из пальцев Накира, изысканной сдержанностью сейчас напоминал натянутую тетиву: тронь неосторожно – изувечит.
– Вы в моем жилище, – сухо произнес Всадник, встретив взгляд Накира. – Ни с вами, ни из вас, ни для вас... предлагаю не тратить время на формальности. Вы – родичи заклявшего меня, посему даже если бы я желал вам навредить, не сумел бы. Гостиная, – он обвёл рукой просторную овальную комнату. Большую часть овала занимало огромное окно, превращавшее вид на Пустоши в полноправный элемент обстановки. – Выше этажом третья слева дверь от входа – спальня. Возможно, даме будет удобнее отдыхать там. Если воздействие Лилит ещё беспокоит, рекомендую принять вот это, – он достал из воздуха пару хрустальных широкогорлых флаконов с мутным до непрозрачности содержимым и водрузил их на большой, потемневший от времени деревянный стол. Секунду подумал, добавил третий, поменьше, с каким-то зеленоватым сиропом.
– Когда ваша кузина придет в себя, предложите ей, не помешает. Пища, напитки, всё, что пожелаете – вызовите прислугу. Если не желаете иметь дело с посторонними – два этажа вниз и два поворота направо по коридору приведут в погреб. Отсюда наверх и направо – мой кабинет, – договаривал он, уже шагая к выходу. – Прошу простить, у меня много неотложных дел.
Мункар наконец избавился от драгоценной ноши, без излишней куртуазности сгрузив кузину на длинный диван у окна. Накир всмотрелся в неподвижное лицо, поцокал языком.
– Ай да Златовласка. Хрупкий цветочек сходу угощают мощным заклятием, пусть и одним из самых бережных. И гостевой браслет у господина медикуса был наготове явно не для нас.
– Не её вина. Я влип, как любопытный драконий слёток. Такую книгу по уму надо было при полной защите листать, а не голыми руками за страницы хвататься.
– Кто ж мог знать, что там кхм… записка от матушки. Эта не магическая мина-ловушка в мозгу у какого-нибудь засланного вредителя, не ментальный вирус. Последнее, на что можно было бы рассчитывать налететь – внезапное обещание светлого будущего, опоздавшее на пару эонов.
– Навязчивая записка, надо сказать, – Мункар подошёл к столу, распечатал один из флаконов и застыл, принюхиваясь. – Алхимик из меня всё ещё так себе, но в действенность дядюшкиной... малохудожественной резьбы я вполне верю. В самом поганом случае меня ждет мигрень – и вряд ли она окажется хуже, чем то, что мы имеем сейчас.
Он отпил и помедлил, потом решительно опустошил флакон. Подвинул второй ближе к Накиру:
– Не лучший год, не лучший урожай, и я понятия не имею, каких сорняков туда напихали, но полегчало почти сразу, рекомендую.
– Она казалась искренней. Капризная, порывистая, порой жестокая, но она ведь по-своему любила нас…
Накир хотел продоложить, но умолк. По совокупности заслуг прежний он немедленно уволил бы обоих, а то и отослал в Элизиум для выправления ментальных искажений. Нынешний только скривился и последовал примеру брата. Столь глупо они не попадались даже в начале карьеры. Сдерживающие механизмы едва не дали сбой, и восхитительно неуместный откат в прошлое на этом фоне – не такое уж пустячное последствие. Что угодно сойдёт – лотос, летейя, Бездна, Хаос – лишь бы не впасть. То состояние означало временную смерть разума. Утеха дикарей и зверья, далёкая от своего истинного значения. Главное, повторять этот постулат многократно – и подкреплять. Согласно основам дрессировки, раз уж фокус матери в обход всех щитов отозвался на самом простом животном уровне.
К кузине меж тем помалу возвращалось подобие сознания, о чём она не замедлила оповестить цветистым бранным оборотом.
– Вы удивительно точно отразили нынешнюю ситуацию, лучше и не скажешь. Сомнительная зелёная дрянь – презент от хозяина дома, вряд ли сойдёт за аперитив, но выбора у вас особо нет, – любезно сообщил Мункар. Сестрица бросила на него гневный взгляд, затем обнаружила браслет и попыталась от него избавиться, но не преуспела. Было в её остервенении нечто глубоко личное и весьма интересное.
– Угощайтесь смелее. Если же вам требуется наша помощь – только скажите, – к брату присоединился столь же дружелюбно улыбающийся Накир.
– Сволочи! – прошипела кузина. А затем, к немалому удивлению братьев, осушила свою порцию, даже не понюхав. Затем раздавила отброшенную склянку каблуком и мрачно осведомилась:
– Куда провалился треклятый старый падальщик? Просчёт целиком его.
– Координат не оставил, – синхронно пожали плечами близнецы. – Даже Всадникам.
– Вам только бубенцов недостаёт, – отозвалась кузина с непристойно глумливым оттенком в голосе, не прекращая бессмысленных попыток расстегнуть браслет. Он, похоже волновал её больше, чем всё случившееся. – Говорят, матушка одно время была неравнодушна к бродячим комедиантам.
– Надо было всё-таки запереть это чудовище в спальне, – меланхолично заметил Накир. – Но можно обойтись малым… – принял эстафету Мункар. Он поднял руку и нарочито медленно соединил пальцы в сторону сестры. Та лишь презрительно фыркнула.
– Ну, проверить стоило.
– Вольно ж вам было хлебать от щедрот. В этом баре убойные коктейли. Крепче держитесь на лестнице. За ступени. – Нахалка поднялась и чеканной походкой направилась туда, где по словам Мора располагался кабинет.
Близнецы переглянулись и рванули следом. Градом ядовитых шпилек Златовласка маскировала то же, что они – отчётливое ощущение, будто совсем рядом разразился один из бездненских магических катаклизмов.
Кузина шла по коридорам размашистым, почти мужским шагом так уверенно, словно бывала в святая святых владыки Бездны не единожды. Без стука распахнула дверь и охнула, замерев на пороге. Братья переглянулись. Накир бесцеремонно отодвинул Златовласку плечом и вошёл – похоже, никаких защитных заклятий у входа. Или же кабинет Всадника охранял себя сам, как логово отца или дядюшки.
Огляделся. Странное место – несмотря на стерильную чистоту, пахло старым пергаментом и пылью, как в редко посещаемой библиотеке. Вдоль стен – полки со свитками, книгами, небрежно воткнутыми между томов пачками потрёпанных, не сброшюрованных листов. У окна, лишённого штор, огромный стол – мрамор или иной светлый камень весь во въевшихся пятнах. На втором столе, поменьше, кучей свалены инструменты – то ли хирургические, то ли пыточные, разницы никакой. Взаимозаменяемо.
– Что-то нашего гостеприимного хозяина не видать, – мысленно прокомментировал неслышно вошедший следом брат. Накир оглянулся. Златовласка по-прежнему стояла у дверей, как каменная – только вот статуи обычно не грызут ногти и не смотрят с нескрываемым ужасом куда-то в стену. Проследив за направлением её взгляда Накир мысленно выругался. Кретин, мальчишка, Мункар тоже хорош – невнимателен, как недолговечный – и, будь окружение враждебным, прожил бы столько же... Защитное заклятие, голос матери или милосердно заглушившее его зелье тому виной, но Мора он заметил только сейчас. Всадник сидел прямо на полу и сосредоточенно и быстро чертил пальцами на камне какие-то знаки. Исцарапанные плиты пола, казалось, проминались и текли под его пальцами. Силён – что своё, а что заёмное, данное печатью, сейчас уже не разобрать. Мокрое от пота лицо прорезали волевые морщины, вены вздулись так, словно кровь в них двигалась с бешеной скоростью, за которой с трудом поспевала материя. Чудовищная сила свободно шла сквозь неё, нимало не заботясь сохранностью.
Кузина опомнилась, кинулась на помощь, даже не спросив, что происходит, – и зашипела разозлённой кошкой, когда Накир перехватил её.
– Не трогай его. Этот способ управлять пространством старше нас всех, вместе взятых.
– Дуболомы бесчувственные! – Златовласка умела не только шипеть, но и недурно брыкаться. Драться её, похоже, учили. Накир перехватил скандалистку поудобнее и встряхнул.
– Слишком чувствительных Хаос принимает охотно и быстро, кузина. Дядюшка должен был объяснить это вам куда раньше. И как с ней Приёмыш справляется, – последнее он мысленно сообщил брату, страдальчески закатив глаза.
– Понятия не имею, – Мункар с отсутствующим видом подошел ближе к Мору и принялся изучать начертанные знаки, закусив губу. Надолго его не хватило, вздохнул, потёр глаза и вернулся. – Хотел понять, что происходит, но после этой гадости Всаднику в голову не влезть. Хорошо, если огонь разжечь получится...
– Никаких вмешательств, – послышался бесцветный, почти механический и парализующе убедительный голос, в котором с трудом удалось узнать голос Мора. Спустя пару минут Всадник открыл глаза и внимательно оглядел сначала своё творение, затем гостей. Шторм, однако, не утих, ощущение разгулявшейся магической бури лишь усиливалось.
– Пока мы можем только наблюдать и оценивать, – теперь голос Мора почти не напоминал запись системы оповещения и звучал вполне нормально.
– Будь я проклята, если что-нибудь понимаю! – шквал экспрессии в тоне кузины заставил заподозрить, что её доза успокоительного зелья оказалась слишком низкой для фамильного темперамента.
– Дорогая, вы не одиноки, – близнецы переглянулись и уставились на Мора. В мягких мелодичных голосах прорезались металлические нотки. – Если не возражаете, мы хотели бы выяснить, что происходит, за чем нам предлагается наблюдать и что оценивать. Ваши зелья ухудшают реакцию и усложняют любые магические манипуляции, но, к счастью, не превращают в дебилов. Впрочем, сейчас и дебил догадался бы, что происходит нечто незапланированное. Итак?
На каменном полу, незаметно изглаживаясь, таяли письмена. Мор молча поднялся, прошёл к столу, нашарил в одном из ящиков стеклянный флакон цвета тёмного янтаря, осушил и аккуратно убрал на место. Ледяное раймирское обаяние на него не действовало совершенно, а испепеляющие взгляды кузины, похоже, и вовсе были чем-то привычным и даже бодрящим.
– Что ж, препараты идеально подошли всем троим и в замене пока не нуждаются, – наконец сообщил Мор, скорее себе, чем «пациентам». – Покои надёжно защищены, как и весь этаж. Официально его вообще не существует. А те, кто может его увидеть магическим зрением вряд ли заинтересуются нами. Никто из вас больше не слышит голосов или не испытывает безрассудных желаний? Например, поскорее выбраться наружу под любым из вполне рациональных предлогов? – Тут он пристально посмотрел на кузину прежде, чем знаком пригласить проследовать за ним. – Прекрасно. Тогда на ваши вопросы я отвечу наверху. Возможно, какие-то отпадут сами собой.

Несколько лестничных пролетов – не то расстояние, которое близнецы в обычном состоянии заметили бы, но сейчас путь показался восхождением на какой-нибудь из наиболее пакостных вулканов Перешейка. Поднявшись на крышу здания – точнее, под огромный прозрачный купол, Мункар и Накир озадаченно переглянулись.
– Эта часть здания скрыта от всех, кроме тех, кого сочту нужным привести я, – пояснил Мор. Он был спокоен, но судя по ввалившимся от усталости глазам и резко осунувшемуся лицу недавняя попытка справиться с проблемой обошлась ему недёшево. – Смотрите внимательно – такого не бывало с сотворения Веера, – Всадник, пошатываясь, подошёл вплотную к хрустальной стене и прижался к ней ладонями и лбом.
Трое детей Лилит последовали за ним.
Там, где недавно были лишь парковые дорожки, зелень и скамьи, теперь полыхала, переливаясь всеми оттенками порфиры и золота, исполинская арка – точная копия когда-то разрушенной триумфальной на площади Победы в Джаганнате. Она так и звалась, без затей – Врата Победы. Их создатель был талантливым зодчим, не чуждым тонкой злой иронии. Тот, кто воспроизвёл его детище сейчас, открыв проход неведомо куда, был абсолютно безумен – для портала такой мощности требовался огромный запас энергии.
Мор коротко выругался сквозь зубы. Близнецы переглянулись, услышав знакомое прозвище. И этому существу оно, пожалуй, подходило больше – всё, что осталось в нём от щеголеватого красавца с парадных портретов и даже от жалкого и одновременно жуткого субъекта из репортажей и донесений – осанка да повадка.
Братья услышали сдержанный вздох сестры: слишком хорошо было видно с такой высоты – даатский хрусталь годился не только на бокалы с подвохом.
Лучезарный, любимый ученик Светлейшего, сейчас напоминал поднятый труп. Гротескная тень прошлого, гальванизированная идея. Худой до истощения, грудь и плечи в свежих шрамах. Отстранённое царственное выражение на бледном лице, из-под пепла и золы спутанных волос – две точки зрачков, как рдеющие уголья. Впрочем, зрелище становилось ещё более сомнительным, когда во взгляде мелькал жадный звериный блеск – тому немало способствовали всё прибывающая толпа и порывистые нежные касания вьющейся рядом красотки в распахнутом до талии больничном тряпье. Очертания её плыли, менялись, но взгляд Денницы на спутницу был столь недвусмысленно красноречив, что любую нормальную даму попросту бы напугал.
– Мать, – озвучила очевидное дражайшая кузина с каким-то странным оттенком благоговения. – Тысячеликая.
– Ближе всего к истинному облику её видят те, кого нынче уже не спросишь, – голос Мора звучал устало и зло.
– Понять бы, кто держит портал на самом деле, – пробормотал под нос Накир.
– И врезать, – продолжил Мункар.
– Чем? Стол или кресло с балкона сбросить? – ядовито поинтересовалась кузина. – После здешних угощений от всех нас толку как с варана шерсти на ближайшие сутки. Да и без них... Полагаю, если бы имелся верный способ остановить это, наш премудрый врач вылечил бы тут всех раз и навсегда.
– То, что я этого не сделал, и при том все еще нахожусь рядом с вами, – глухо отозвался Мор, – лучшее доказательство невозможности подобного предприятия. Что это – воля Хаоса или заклявшего меня, неясно, но разница невелика, – он ещё плотнее прижался лбом к холодному хрусталю.
Повинуясь то ли заклинанию призыва, то ли какому-то чутью, присущему безумцам, к порталу стекались бывшие узники Бездны.
Мать улыбалась призывно и хищно, ловя за руки тех, кто почему-то интересовал её больше иных, и, словно заведённая, чертила на руках, плечах, на груди или лицах избранных какие-то знаки, острыми ногтями прорезая кожу до крови. Златовласка смотрела на это, завороженно приоткрыв рот. Близнецы мысленно переговаривались и всё больше мрачнели. Вслух озвучивать выводы не тянуло. Мор вжимал ладони в прозрачную стену, словно хотел выдавить её, как простое оконное стекло.
Денница никаких знаков на освобождённых не оставлял – то ли не умел навязывать кровное заклятие с материнской небрежностью, то ли предпочитал иные способы. И почти для каждого находил пару слов – хотя понять, что говорится внизу, не могли даже прекрасно умевшие читать по губам наблюдатели. Способные видеть свет стремились к порталу, словно мотыльки к свече, печать подчинения вспыхивала над аркой всё ярче, а Люцифер всё чаще утомлённо прикрывал глаза.
Вертлявая смуглая девица с родинкой у рта, напоминающей пороховой ожог, очистила себе проход без очереди, прямо сквозь толпу, оправдывая имя и наследственность с двух сторон.
Знойная дамочка зачем-то зачаровала десяток санитаров, и распоряжалась ими, как собственным ручным зоопарком. Чья дочь эта выдающаяся сестрица – тоже понятно, интересно лишь, в кого бы она обратила каждого, будь у неё побольше времени и сил.
За спиной Денницы бесшумно возник высокий коротко стриженый демон с застывшими, ничего не выражающими глазами. Несмотря на массивное телосложение – истощённый Люцифер казался на фоне этого гиганта хрупким юношей-пажом – двигался он на редкость плавно и проворно. Самые простые и естественные жесты – поцеловать руку матери, кивнуть Деннице, как старому знакомому, небрежно вытереть тыльной стороной руки кровь, сочащуюся из царапин на щеке, оставленных ногтями Лилит – выглядели в его исполнении смертельно опасным танцем.
Кузина обернулась, лихорадочно блестя глазами.
– Это же Мастема! Тот тип, чьи портреты во всех старых учебниках.
– В новых на этом месте красуется наш нынешний премьер, – хмыкнул Накир. – Никогда не думал, что скажу такое, но здесь и сейчас нам не помешал бы и старина Михаэль, и оба Совета в полном составе. Я не знаю, чьей безумной волей всё свершилось, но куда бы эта банда ни направилась – можно спорить на царство, покоя там не будет.
– Оба Совета в полном составе и мои адмирские собратья по кровному заклятию, – тихо сказал Мор, – сейчас видят примерно то же самое. Я активировал соответствующий амулет, как только понял, что удержать древних безумцев не сумею. Однако я уже говорил, что подобного не случалось ни разу за все время существования Бездны, и вряд ли хотя бы в одном из Советов хранится надёжный план действий на сей фантастический случай. Поэтому со всем моим уважением к князьям Советов, я склонен больше надеяться на милость Хаоса.

Jack of Shadows, блог «Pandemonium»

Глава 11, в которой немыслимое и непредставимое становится полноправной исторической реальностью

Тот, с кем его заперли здесь, в одном теле, был испуган. Слабый, жалкий, ведомый. Ничтожество. Пища, что приносили им, насыщала только второго. Первому доставалась отрава, ослепляющая, оглушающая, лишающая сил и контроля. Неудивительно, что тот, никчёмный, радовался, видя их общее унижение – в такие моменты ему ничто не угрожало и не препятствовало упиваться своей воображаемой виной за каждую мелочь или грезить о несбывшемся. Впрочем, в тот раз, когда выпал наконец шанс насытиться, они действовали заодно. Первому удалось внушить, что истинная пища ежедневно отмыкает дверь темницы и приносит с собой усыпляющую дрянь. Но надолго слюнтяя не хватило, спохватился, завыл, скорчился в углу и отсёк путь к свободе для обоих. Момент был упущен, но и тогда ещё можно было бы просто бежать – сожрать, уничтожить, смести с дороги всех. Но второй лишь ревел, как животное, и бился, захлёбываясь бессильной яростью, погребённый под обломками былого величия, пока всё не скрыла ядовитая тьма. С тех пор его кормили реже, а предателя – чаще, но изобилие впрок не шло. Не зря он, кого некогда нарекли Денницей, умел сделать чужое воображение своим орудием. Сверкающие города, выстроенные предателем в успокоительном бреду, оборачивались тлеющими смрадными руинами, цветущие сады иссыхали на глазах или расползались чёрной мертвенной гнилью. А те, кто был дорог сердцу, умирали. Медленно и мучительно, несметное число раз возвращаясь к жизни лишь для иной смерти или гораздо худшего. Раз за разом, круг за кругом, старая игра никогда не надоест, петля не разорвётся. Если только...
читать дальшеПервый с трудом очнулся и жадно всмотрелся в лицо сокамерника, предвкушая долгожданную агонию. Но подонок упрямо цеплялся за свою иллюзорную вечность в чужом сознании. В бессильной злобе пнуть неподвижное тело – и самому рухнуть на пол, истерически хохоча от боли. Треклятое зеркало, общая плоть и некогда общий разум – самые надёжные кандалы. Сволочи позаботились о том, чтобы они жили: попытайся один перегрызть себе вены, намордники заработают оба. С изворотливостью умалишённого первый постарался убедить мучителей в том, что бунта не случится – сложно ли притвориться безвольным и безвредным тюфяком, когда перед глазами столь шикарный образчик? На него – на них – ходили смотреть, как на диковинку… Ошеломительный успех исправительной дерьмицины: превратить гения в зверя, зверя – в безмозглую покорную скотину, веками жующую одну и ту же жвачку в стойле собственного сознания. Какой сложный и интересный случай! Какая блестящая иллюзия. Прямиком из ваших головёнок – да в реальность, спешите насладиться.
Сегодня никто не пришёл. Так бывало, но потом тюремщики приносили больше, чтобы заглушить его голод и злость. Далёкие зарницы над выжженными полями, чьи-то крики и вой рвущегося металла – Люцифер не знал, реальны ли они, или Бездна и Хаос сводят его с ума следом за двойником-неудачником. Он уже не надеялся, что вассалы и союзники вспомнят о долге и освободят своего повелителя. Вереница лиц теряла очертания и сплавлялась в одно, иссушенное собственной ненавистью. Трус и падаль, недостойный памяти и имени, иногда мелькал едва заметным отражением в глянцевитой поверхности стен, криво улыбался из тёмной глади травяного отвара в специальном небьющемся кубке, издевательски белом, как всё здесь. Люцифер с силой прикусил нижнюю губу и откинулся на подушку, удовлетворённо представляя, как сокамерник стонет и возится в беспамятстве – крови недостаточно, чтобы захлебнуться, но хватает, чтобы узилищная идиллия обзавелась бодрящим привкусом свободы.
Из мягкой бархатной тьмы небытия возникла высокая фигура в платье невесты, бесстыдно распахнутом на груди, зазвучал почти забытый голос. Второй взвыл, будто его окатили кипятком.
– Молчать! – Люцифер брезгливо поморщился, услышав собственный, некогда звучный голос. Какой-то сиплый скрежет, словно связки заржавели от долгого бездействия.
– Халиль, неужели ты забыл меня? – она совсем рядом, бледное лицо в обрамлении спутанных прядей кажется таким юным. Глаза горят тревожной блудливой зеленью, от кожи и волос исходит мучительно правдоподобный аромат.
– Тебя нет, меня нет, никого нет. Пошла прочь, дура! – от входа слышится возмущенный ропот, женщина резко затыкает недовольных коротким гортанным приказом.
– Я была, есть и буду. И я здесь, с тобой. Всё остальное – в твоей власти. Ты нужен мне, нужен им, – прижалась, дразня, и тут же отпрянула.
Второй что-то пробубнил и попробовал перехватить власть над телом.
– Докажи. Или убирайся, – фантомы никогда не могли повредить спятившему псу.
– Легко, – на тёмных губах расцветает довольная улыбка. – Ты ведь позволишь мне поступить с ним по своему усмотрению?
– Весь твой. Лишь бы никогда больше не видеть этого убожества, – Люцифер притянул женщину к себе, утыкаясь лицом в нежную кожу между шеей и плечом – должны же в этом отвратительном каземате встречаться не только кошмары. Та, что выглядела, как его Лайла, издала пронзительно нежный смешок.
– Мой навсегда, – её объятия оказались неожиданно сильными, а больничная сорочка, которая поначалу показалась платьем, словно сама собой сползла с худых плеч. Неслышный протестующий вопль второго безвозвратно угас под долгим требовательным поцелуем.
Спустя вечность – или единый блаженный миг – он вышел, держа за руку растрёпанную женщину с шальными зелёными глазами, и ещё недавно – или эоны назад? – недовольный сброд, толпившийся в тюремном коридоре, преклонил колени перед своей королевой и её консортом. Или государем?
***
Тойфель ощущала смутное недовольство – будто вгорячах пнула любимую собаку, попавшую под ноги по недосмотру псаря. Но Габи воспринял всё очень серьёзно и понял её резкость. Потому не только унялся в своём стремлении её сопровождать, но и порассказал кое-что ценное о своих кровных родичах. Только куда им тягаться с той, которую когда-то сделали орудием казни в Адмире.
Габи клялся, что у Рафаэля нет резона раскрывать медицинскую тайну – но, во-первых, министра здравоохранения для начала надо было бы найти, на заседаниях он не показывался и на связь не выходил. И вообще того и гляди мог заработать клеймо предателя. А во-вторых, если бы дядюшка внезапно решил поступить с ним столь же решительно, как и с Аралимом, не нарушил бы тем ни одного закона.
Старая язва Юсеф напрасно продолжал заверять, будто то, что вытворила Тами, – самое обычное дело для детей сильной старой крови – среди недолговечных не зря ходили зловещие легенды о подменышах, изводивших целые семьи. Дескать, нормальный здоровый ребёнок, перерастёт, научится контролировать голод. А пока что взять с младенца – хочет есть – и ест. Если б в довесок к этой истории медик услышал саги о странных голосах, к гадалкам не ходи – по-отечески посоветовал бы драгоценному Высочеству не увлекаться дарёными курительными сборами и вообще… не увлекаться.
Мора лишними сведениями она тоже не осчастливила. В его взгляде сквозило не просто исследовательское любопытство, там отражалось сомнительное восхищение коллекционера – исключительный образчик, небывалый случай – и сам пришёл, практически добровольно. И толика своеобразного уважения – безусловно редкий и опасный объект изучения его заслуживает.
Досадной промашкой в купальне Тойфель тяготилась не менее, хоть и осыпала экономку щедрыми подарками и наивозможно искренними словами. Но причинять вред бедняге, верной и преданной даже не столько потому, что её благополучие и жизнь целиком зависели от хозяйки? Едва не угробила ценный экземпляр – и почти незаметно для себя. Такими темпами придётся заводить службу уборки и утилизации случайных жертв, как в Осеннем. Мать всё же вытворяла подобные фокусы более осмысленно, если оставить за рамками методы… Дорогая сестричка, безобидная тихоня – и та оказалась не полной бездарью хотя бы по части жертв и разрушений.
Провести неделю-другую здесь за беседами о тяжёлой наследственности Правящего дома – по нынешнему курсу не такая уж высокая цена. Вряд ли Светлейший приказал бы марутам подарить милосердие собственной родне из-за пары недолговечных, но кто ещё мог погибнуть и как... Проблемы следовало решать, чтобы по любой из возможных причин не оказаться среди красот Эдема в виде трогательного памятника «Счастье материнства», а то и «Семейная идиллия». За обеими дочерьми и сыном неусыпно наблюдали, распоряжения на все возможные случаи Юсеф получил, а под эту марку вытянуть из Мора что-нибудь полезное для себя она уж как-нибудь исхитрится. До конца вечности держать наготове отупляющие снадобья, которые можно и не успеть принять, – или пить постоянно, отказавшись от сложных заклятий? Если это единственный способ всех спасти, лучшие учёные Адмира со своим открытием знатно опростались – какой сильный маг в здравом уме согласится перейти на амулеты или вовсе опустится до уровня недолговечных технологий.
Тойфель оценила чувство юмора лейб-медика: нынешние покои располагались, во-первых, на расстоянии портала от его логова и, во-вторых, этот антураж! Раймирская гостья, любимая племянница Светлейшего, жена наследника и мать его детей – ну, разумеется, вся подобающая зелень радует глаз. Особенно – весьма крамольный для рядовых раймирских палисадников сорняк, запретить который дядюшке мешала лишь его возмутительная стойкость. «Утренняя звезда» упорно колосилась решительно везде, включая Эдем, и этим напрочь опровергала для посвящённых гипотезу о всемогуществе владыки.
– Ёрник, – припечатала вслух, уперев взгляд туда, где притаился очередной следящий кристалл. Прогулки здесь напоминали эдемские игрища в живые тропинки и одновременно – полузабытое, детское – «найди меня», эхо в дворцовом парке. Побеждала чаще, чем проигрывала, потому не обольщалась.
Баратрум понравился ей с первого визита. Любые попытки придать этому уголку безобидный вид – глупая и оскорбительная трата времени. Он охотно показывал своё истинное лицо пациентам, экскурсантам и прочим неврастеникам, с коими здесь приключалось неладное. Судилище, лобное место – и храм. Что бы там ни говорили её учителя насчёт инструментов державной воли, но палач и орудие казни – союз безумный и священный настолько, что лишь Хаос способен отличить в нём одно от другого.
Тойфель тянуло к колодцу, наглухо закрытому тяжёлой плитой. Она пахла совсем как старые алтари в Эдеме. И как дядюшкина любимая Золотая колесница. Камень на ощупь казался тёплым, словно весь день впитывал солнечный свет, пальцы привычно скользили по извивам резьбы.
За спиной послышались голоса – к счастью, вполне реальные. Нарастающее раздражение, прикрытое ледяным панцирем вежливости и жадный интерес были общими для всех троих.
– Со своей стороны могу заверить: никаких изменений. Протокол лечения соблюдается неукоснительно, пациентка стабильна.
– Потери среди обслуги?
– Давно в прошлом. Персонал набирают из числа тех, кто наименее подвержен любым воздействиям со стороны пациентки.
– То есть время от времени матушка всё же приходит в сознание?
– Импульсы, не более. Проективная одержимость при таких вводных невозможна даже на близком расстоянии. Не говоря уж о том, чтобы найти подходящий сосуд и притащить его туда, где по какому-то чудесному совпадению прогуливается могущественный бывший любовник. Вся история звучит как выдумка патологического лжеца и законченного эротомана, решившего в очередной раз прикрыть свои забавы тенью трона. Асмодей успешно морочил и более крепкие головы задолго до вашего рождения. Некоторые из них и поныне на положении здешних пансионеров.
– Лучшее доказательство всё ещё на месте.
– Ваши ощущения при первичном осмотре монумента дают нам только то, что это аккумулятор. Большой мощности, спорного авторства и относительно безопасного свойства. Прелесть подобных артефактов именно в том, что из Бездны до них никак не дотянуться. Вашу мать до сих порт чтят как богиню, при этом молитвы, жертвоприношения и прочая чушь никакого влияния на её состояние не оказывают. Хотите ответных теорий? Золотые воришки с тем же успехом могли быть поглощены так называемым пророком. А ему, когда окончательно зарвался, свернули шею его же приспешники да избавились от тела. Красивый жест с выброшенной в толпу подвеской, которая потом всплыла у его любовницы – очередное чудесное совпадение? По записи с кристаллов нельзя установить подлинность личности. Иллюзия, доппельгангер, метаморф-наёмник – выбирайте, что больше по вкусу.
– Политическая конспирология вам отменно удаётся, – подала голос Тойфель. Крепкому эмоциональному коктейлю не помешает приятная кислинка неловкости. Посмотрели так, словно из воздуха соткалась или выпрыгнула из кустов. Увлечься спором и утратить бдительность неприятно для любого, а уж этим и вовсе зазорно. Реакция Мора оказалась куда богаче расчётной – намеренно ли, случайно, а отцовский лейб-медик выдавал себя такими мелочами всё чаще. Клинописью на тулове щеголяла одна Война, прочие Всадники свои узоры прятали. Чувствовали, должно быть, как их медленно и неотвратимо поглощает предназначение. Коротко кивнула Мору, кузенов окатила широкой улыбкой поверх дружеского рукопожатия.
– Вас можно поздравить с дипломатическим дебютом, – в глазах обоих мелькнуло лёгкое удивление, но на энергичный захват ответили соразмерно, наплевав на этикетные виньетки. – Блестящий выход. Трюк с кошками – тонкий намёк всем достойным или просто щепотка стекла в туфли вестника доброй воли?
– Никаких намеков, милейшая кузина, – показалось, или перед обращением мягкий, хорошо модулированный голос слегка замедлился? Ещё это рукопожатие вместо того, чтобы галантно приложиться к руке дамы вопреки её порыву... Фамильная паранойя или она недооценила Двухголовых, и о маскараде двадцатилетней давности известно не только Мору? Рыжая сволочь (Мункар или Накир, да какая, к Хаосу разница!) любезно улыбнулась, но глаза остались холодными. – Мы просто не сочли нужным огорчать нашего гостеприимного хозяина...
– И временного союзника, – встрял второй. – Тем более, что, как вам, без сомнения, известно, двойник такого рода довольно прост в обращении – никто из наблюдателей не ждёт от него ничего особенного, не склонен побеседовать или вступить в тесный контакт, и, значит, вероятность разоблачения подлога минимальна.
Мысленная речь обычно была почти лишена эмоций, но в этот раз в тоне брата Накир без труда распознал раздражение:
– Только прекрасной Златовласки тут и не хватало. Меня не тянет обсуждать при ней...
– Чисто семейные проблемы. Да. Отвлечь светской болтовней, авось проговорится, что она-то здесь забыла. Если у нас один интерес, не помешает выяснить, какие фокусы заставили покинуть супруга и детей ради визита в Бездну.
– Будет смешно, если всему виной банальная скука, – общаясь с братом, Мункар умудрялся изображать интерес к буйной растительности Баратрума и обсуждать с Мором, не опасны ли для пациентов прогулки в запутанном лабиринте, где и здоровому недолго заблудиться.
– Потрясающе, – задумчиво произнесла Тойфель. – Пусть и неожиданно, но всё складывается именно так, как хотел отец.
– Вы полагаете? – Мункар усмехнулся. – Неразумный комок меха на троне, переполох в Совете и массовый психоз в стране – в самом деле, картина вполне в духе дядюшкиных представлений о прекрасном и правильном.
– Он вернётся. Не раз исчезал, но всегда возвращался, – Тойфель рассеянно потёрла висок. Непонятно, кого она хотела убедить, но продолжила более уверенно. – И пока владыка Раймира не последовал его примеру, беспокоиться не о чем. Даже отречения в пользу Рудры пока не планирует, насколько мне известно. А вы решили послужить престолу, справившись о передовых методах лечения психосферного вируса имени нашей матушки вместо Рафаэля? Боюсь, Мор вас разочарует.
– Мы не столь наивны...
– И не столь отвратительно информированы, – усмешка, скользящая по губам одного, зеркально возникает на лице второго. В светлых, как амальгама глазах, тень вежливого недоумения. – Если бы в Бездне открыли способ исцелять пораженных этим странным бессмысленным безумием, по Пандему ходили бы не патрули Третьего отделения рука об руку с преданными легионерами, а санитары и доктора со склянками микстуры.
Мор тактично промолчал, предпочитая наслаждаться зрелищем со стороны.
– Так что же привело вас сюда в обход Джаганната, если не общая для всех проблема? – Тойфель похлопала ресницами, стараясь не выйти из образа. Она не собиралась подслушивать, но неужели этой паре остолопов не надоело ломать комедию? Очень неприятная семейная особенность – скрывать свои ошибки ворохом словесного мусора. – Кутежи под предводительством старины Асмо многих отправили на больничную койку. Ментальное здоровье прославленных командоров кшатри – образец для всех и почти легенда, но вид у вас весьма потрёпанный.
– Благодарим за умилительное проявление родственной заботы, – им бы в хоре петь, экая синхронность, – но мы вполне благополучны. Освободившись от своих обязанностей на Перешейке, мы сочли возможным обратиться к многоуважаемому хозяину этого во всех отношениях примечательного места за некоторыми консультациями по теоретическим вопросам, и никак не ожидали встретить здесь вас. Надеемся, что повод для вашего визита не слишком серьёзен? – обе рыжие бестии уставились на неё с совершенно одинаковым выражением пресловутой родственной заботы на открытых слегка обветренных физиономиях. Спасибо, в голову не лезут – то ли решили играть честно, то ли опасаются Мора.
– О, сущие пустяки. – Тойфель легкомысленно отмахнулась невидимым веером. Её уже начинало мутить от непрошибаемости собеседников. – Ваш старший брат считает моё увлечение фольклором напрасной тратой времени, но именно он навёл меня на мысль побеседовать с нашим любезным хозяином о некоторых забавных преданиях, что до сих пор в ходу у доброго народа.
– По моей части, представьте себе, – Мор и бровью не повёл, разве что серые глаза выцвели на пару оттенков, да широкий тонкогубый рот старательно скрыл жёлтый оскал – злится, обеспокоен, но всё ещё заворожен своим очередным уникальным экспериментом.
То, что держит его здесь, и то самое, на чём его когда-то поймал хромой пройдоха. Помнишь ли прежнее имя своё, Всадник? – Заезженный диомедов осёл скользнул взглядом в её сторону, но зацепиться не смог.
Краски вокруг незаметно делались ярче, звуки – глуше, – Тойфель силилась расслышать Мора и кузенов, но их слова вязли в густой плотной тишине, как и её собственные. Пришлось замедлить шаг, а затем и вовсе остановиться и опереться на чью-то руку. Виски уже не покалывало – ломило. Рыжие дурни всё-таки не утерпели и полезли в голову?
Молодцы. Славный фокус, глупышкам понравится. Увидят всё, услышат всё. Она покажет. Нужно лишь одно – чтобы ей внимали.
– Где трое соберутся во имя моё – там я среди них.
Невидимая струна наконец лопнула. То, что раньше ощущалось лёгкой дрожью в позвоночнике, теперь обрушилось мощью грохочущего водопада. Неодолимый зов, властное и щедрое обещание – она никогда не лгала своим детям и не бросала их. Всегда была, есть и пребудет с ними. Она вернёт им украденный мир и достойное место в нём. И подарит всем истинную свободу.
– Мункар? – брат не отозвался, на сосредоточенном лице проступило неприятно знакомое мечтательное выражение. Кузина застыла храмовой статуей, словно приковав брата к себе. Прикосновение чужой воли было мягким и ласковым, не пыталось продавить щиты или что-либо навязать. Давно забытое, абсурдное ощущение покоя и полной безопасности...
– В сторону! – рявкнул Мор и неожиданно метнул крошечный золотистый шарик, угодивший Мункару в переносицу. И сильным тычком в плечо отправил Накира прямо в ломкие объятия куста гортензий. – Не лезь!
Не послушал, рванулся – и тут же рухнул обратно, ударившись о невидимую стену.
Ещё одно едва заметное движение – и кузина упала на руки Мункару, как подкошенная, на узком запястье защёлкнулся тонкий металлический браслет.
– Держи крепче, груз ценный, – голос Мора звучал на грани обычной и ментальной речи с непривычной жёсткостью. – Держишь? Идти можешь?
Мункар медленно кивнул и сощурился, всё ещё к чему-то прислушиваясь. И тут же поймал увесистый подзатыльник. Мало кто посмел бы столь лихо влепить брату успокоительного, влезть обоим в головы, раздать целительные тумаки и выжить после этого.
– Отставить. За мной. Оба! – равнодушно приказал Мор. – Все извинения после. Вашей матери всегда требовалось особое внимание. Ну что ж, она его получит.
Накир встал, доканывая многострадальную гортензию. Зачем-то сгрёб сломанные ветки и кинул на дорожку. Белые шапки цветов, пародия на редкий в Пандеме снег. Перешагнул через цветочный сугроб, исподлобья уставился на Мора:
– По всей видимости, мне следовало бы вас поблагодарить.
– Потом, – Всадник отмахнулся от командора кшатри, как от надоедливого ученика-стажёра. Это изрядно... освежало. – У нас мало времени. Желаете помочь – возьмитесь одной рукой за меня, второй – за брата. Должно сработать, – что должно сработать, он не пояснил, но Накир кивнул и, схватив Мора за запястье, сделал шаг и придержал Мункара за плечо. Тот чуть повернул голову и вопросительно вскинул брови, но, по всей видимости, догадался, что следует сделать, – перехватил бесчувственную кузину поудобнее и положил её руку на плечо брата.
Мор дотронулся до цепочки на шее – довольно массивной, и один Хаос знает, был ли амулет переноса единственным брелком на ней.
Накир прикрыл глаза и напрягся – чужие амулеты, владельцу ничего дурного не сулившие, посторонним могли обеспечить что угодно – от тошноты и головной боли до недолгого, но крайне неприятного обморока, поди знай, чем заряжены. Но обошлось. Побрякушка Мора была банальным ключом. Логично – зачем создавать портал и тратить силы.
Ощутив под подошвами нечто мягкое – ковёр или траву – вместо грубого мощения дорожки, Накир открыл глаза и осмотрелся, Мункар был занят тем же. Мор высвободил руку из пальцев Накира, изысканной сдержанностью сейчас напоминал натянутую тетиву: тронь неосторожно – изувечит.
– Вы в моем жилище, – сухо произнес Всадник, встретив взгляд Накира. – Ни с вами, ни из вас, ни для вас... предлагаю не тратить время на формальности. Вы – родичи заклявшего меня, посему даже если бы я желал вам навредить, не сумел бы. Гостиная, – он обвёл рукой просторную овальную комнату. Большую часть овала занимало огромное окно, превращавшее вид на Пустоши в полноправный элемент обстановки. – Выше этажом третья слева дверь от входа – спальня. Возможно, даме будет удобнее отдыхать там. Если воздействие Лилит ещё беспокоит, рекомендую принять вот это, – он достал из воздуха пару хрустальных широкогорлых флаконов с мутным до непрозрачности содержимым и водрузил их на большой, потемневший от времени деревянный стол. Секунду подумал, добавил третий, поменьше, с каким-то зеленоватым сиропом.
– Когда ваша кузина придет в себя, предложите ей, не помешает. Пища, напитки, всё, что пожелаете – вызовите прислугу. Если не желаете иметь дело с посторонними – два этажа вниз и два поворота направо по коридору приведут в погреб. Отсюда наверх и направо – мой кабинет, – договаривал он, уже шагая к выходу. – Прошу простить, у меня много неотложных дел.
Мункар наконец избавился от драгоценной ноши, без излишней куртуазности сгрузив кузину на длинный диван у окна. Накир всмотрелся в неподвижное лицо, поцокал языком.
– Ай да Златовласка. Хрупкий цветочек сходу угощают мощным заклятием, пусть и одним из самых бережных. И гостевой браслет у господина медикуса был наготове явно не для нас.
– Не её вина. Я влип, как любопытный драконий слёток. Такую книгу по уму надо было при полной защите листать, а не голыми руками за страницы хвататься.
– Кто ж мог знать, что там кхм… записка от матушки. Это не магическая мина-ловушка в мозгу у какого-нибудь засланного вредителя, не ментальный вирус. Последнее, на что можно было бы рассчитывать налететь – внезапное обещание светлого будущего, опоздавшее на пару эонов.
– Навязчивая записка, надо сказать, – Мункар подошёл к столу, распечатал один из флаконов и застыл, принюхиваясь. – Алхимик из меня всё ещё так себе, но в действенность дядюшкиной... малохудожественной резьбы я вполне верю. В самом поганом случае меня ждет мигрень – и вряд ли она окажется хуже, чем то, что мы имеем сейчас.
Он отпил и помедлил, потом решительно опустошил флакон. Подвинул второй ближе к Накиру:
– Не лучший год, не лучший урожай, и я понятия не имею, каких сорняков туда напихали, но полегчало почти сразу, рекомендую.
– Она казалась искренней. Капризная, порывистая, порой жестокая, но она ведь по-своему любила нас…
Накир хотел продолжить, но умолк. По совокупности заслуг прежний он немедленно уволил бы обоих, а то и отослал в Элизиум для выправления ментальных искажений. Нынешний только скривился и последовал примеру брата. Столь глупо они не попадались даже в начале карьеры. Сдерживающие механизмы едва не дали сбой, и восхитительно неуместный откат в прошлое на этом фоне – не такое уж пустячное последствие. Что угодно сойдёт – лотос, летейя, Бездна, Хаос – лишь бы не впасть. То состояние означало временную смерть разума. Утеха дикарей и зверья, далёкая от своего истинного значения. Главное, повторять этот постулат многократно – и подкреплять. Согласно основам дрессировки, раз уж фокус матери в обход всех щитов отозвался на самом простом животном уровне.
К кузине меж тем помалу возвращалось подобие сознания, о чём она не замедлила оповестить цветистым бранным оборотом.
– Вы удивительно точно отразили нынешнюю ситуацию, лучше и не скажешь. Сомнительная зелёная дрянь – презент от хозяина дома, вряд ли сойдёт за аперитив, но выбора у вас особо нет, – любезно сообщил Мункар. Сестрица бросила на него гневный взгляд, затем обнаружила браслет и попыталась от него избавиться, но не преуспела. Было в её остервенении нечто глубоко личное и весьма интересное.
– Угощайтесь смелее. Если же вам требуется наша помощь – только скажите, – к брату присоединился столь же дружелюбно улыбающийся Накир.
– Сволочи! – прошипела кузина. А затем, к немалому удивлению братьев, осушила свою порцию, даже не понюхав. Затем раздавила отброшенную склянку каблуком и мрачно осведомилась:
– Куда провалился треклятый старый падальщик? Просчёт целиком его.
– Координат не оставил, – синхронно пожали плечами близнецы. – Даже Всадникам.
– Вам только бубенцов недостаёт, – отозвалась кузина с непристойно глумливым оттенком в голосе, не прекращая бессмысленных попыток расстегнуть браслет. Он, похоже волновал её больше, чем всё случившееся. – Говорят, матушка одно время была неравнодушна к бродячим комедиантам.
– Надо было всё-таки запереть это чудовище в спальне, – меланхолично заметил Накир. – Но можно обойтись малым… – принял эстафету Мункар. Он поднял руку и нарочито медленно соединил пальцы в сторону сестры. Та лишь презрительно фыркнула.
– Ну, проверить стоило.
– Вольно ж вам было хлебать от щедрот. В этом баре убойные коктейли. Крепче держитесь на лестнице. За ступени. – Нахалка поднялась и чеканной походкой направилась туда, где по словам Мора располагался кабинет.
Близнецы переглянулись и рванули следом. Градом ядовитых шпилек Златовласка маскировала то же, что они – отчётливое ощущение, будто совсем рядом разразился один из бездненских магических катаклизмов.
Кузина шла по коридорам размашистым, почти мужским шагом так уверенно, словно бывала в святая святых владыки Бездны не единожды. Без стука распахнула дверь и охнула, замерев на пороге. Братья переглянулись. Накир бесцеремонно отодвинул Златовласку плечом и вошёл – похоже, никаких защитных заклятий у входа. Или же кабинет Всадника охранял себя сам, как логово отца или дядюшки.
Огляделся. Странное место – несмотря на стерильную чистоту, пахло старым пергаментом и пылью, как в редко посещаемой библиотеке. Вдоль стен – полки со свитками, книгами, небрежно воткнутыми между томов пачками потрёпанных, не сброшюрованных листов. У окна, лишённого штор, огромный стол – мрамор или иной светлый камень весь во въевшихся пятнах. На втором столе, поменьше, кучей свалены инструменты – то ли хирургические, то ли пыточные, разницы никакой. Взаимозаменяемо.
– Что-то нашего гостеприимного хозяина не видать, – мысленно прокомментировал неслышно вошедший следом брат. Накир оглянулся. Златовласка по-прежнему стояла у дверей, как каменная – только вот статуи обычно не грызут ногти и не смотрят с нескрываемым ужасом куда-то в стену. Проследив за направлением её взгляда Накир мысленно выругался. Кретин, мальчишка, Мункар тоже хорош – невнимателен, как недолговечный – и, будь окружение враждебным, прожил бы столько же... Защитное заклятие, голос матери или милосердно заглушившее его зелье тому виной, но Мора он заметил только сейчас. Всадник сидел прямо на полу и сосредоточенно и быстро чертил пальцами на камне какие-то знаки. Исцарапанные плиты пола, казалось, проминались и текли под его пальцами. Силён – что своё, а что заёмное, данное печатью, сейчас уже не разобрать. Мокрое от пота лицо прорезали волевые морщины, вены вздулись так, словно кровь в них двигалась с бешеной скоростью, за которой с трудом поспевала материя. Чудовищная сила свободно шла сквозь неё, нимало не заботясь сохранностью.
Кузина опомнилась, кинулась на помощь, даже не спросив, что происходит, – и зашипела разозлённой кошкой, когда Накир перехватил её.
– Не трогай его. Этот способ управлять пространством старше нас всех, вместе взятых.
– Дуболомы бесчувственные! – Златовласка умела не только шипеть, но и недурно брыкаться. Драться её, похоже, учили. Накир перехватил скандалистку поудобнее и встряхнул.
– Слишком чувствительных Хаос принимает охотно и быстро, кузина. Дядюшка должен был объяснить это вам куда раньше. И как с ней Приёмыш справляется, – последнее он мысленно сообщил брату, страдальчески закатив глаза.
– Понятия не имею, – Мункар с отсутствующим видом подошел ближе к Мору и принялся изучать начертанные знаки, закусив губу. Надолго его не хватило, вздохнул, потёр глаза и вернулся. – Хотел понять, что происходит, но после этой гадости Всаднику в голову не влезть. Хорошо, если огонь разжечь получится...
– Никаких вмешательств, – послышался бесцветный, почти механический и парализующе убедительный голос, в котором с трудом удалось узнать голос Мора. Спустя пару минут Всадник открыл глаза и внимательно оглядел сначала своё творение, затем гостей. Шторм, однако, не утих, ощущение разгулявшейся магической бури лишь усиливалось.
– Пока мы можем только наблюдать и оценивать, – теперь голос Мора почти не напоминал запись системы оповещения и звучал вполне нормально.
– Будь я проклята, если что-нибудь понимаю! – шквал экспрессии в тоне кузины заставил заподозрить, что её доза успокоительного зелья оказалась слишком низкой для фамильного темперамента.
– Дорогая, вы не одиноки, – близнецы переглянулись и уставились на Мора. В мягких мелодичных голосах прорезались металлические нотки. – Если не возражаете, мы хотели бы выяснить, что происходит, за чем нам предлагается наблюдать и что оценивать. Ваши зелья ухудшают реакцию и усложняют любые магические манипуляции, но, к счастью, не превращают в дебилов. Впрочем, сейчас и дебил догадался бы, что происходит нечто незапланированное. Итак?
На каменном полу, незаметно изглаживаясь, таяли письмена. Мор молча поднялся, прошёл к столу, нашарил в одном из ящиков стеклянный флакон цвета тёмного янтаря, осушил и аккуратно убрал на место. Ледяное раймирское обаяние на него не действовало совершенно, а испепеляющие взгляды кузины, похоже, и вовсе были чем-то привычным и даже бодрящим.
– Что ж, препараты идеально подошли всем троим и в замене пока не нуждаются, – наконец сообщил Мор, скорее себе, чем «пациентам». – Покои надёжно защищены, как и весь этаж. Официально его вообще не существует. А те, кто может его увидеть магическим зрением вряд ли заинтересуются нами. Никто из вас больше не слышит голосов или не испытывает безрассудных желаний? Например, поскорее выбраться наружу под любым из вполне рациональных предлогов? – Тут он пристально посмотрел на кузину прежде, чем знаком пригласить проследовать за ним. – Прекрасно. Тогда на ваши вопросы я отвечу наверху. Возможно, какие-то отпадут сами собой.

Несколько лестничных пролетов – не то расстояние, которое близнецы в обычном состоянии заметили бы, но сейчас путь показался восхождением на какой-нибудь из наиболее пакостных вулканов Перешейка. Поднявшись на крышу здания – точнее, под огромный прозрачный купол, Мункар и Накир озадаченно переглянулись.
– Эта часть здания скрыта от всех, кроме тех, кого сочту нужным привести я, – пояснил Мор. Он был спокоен, но судя по ввалившимся от усталости глазам и резко осунувшемуся лицу недавняя попытка справиться с проблемой обошлась ему недёшево. – Смотрите внимательно – такого не бывало с сотворения Веера, – Всадник, пошатываясь, подошёл вплотную к хрустальной стене и прижался к ней ладонями и лбом.
Трое детей Лилит последовали за ним.
Там, где недавно были лишь парковые дорожки, зелень и скамьи, теперь полыхала, переливаясь всеми оттенками порфиры и золота, исполинская арка – точная копия когда-то разрушенной триумфальной на площади Победы в Джаганнате. Она так и звалась, без затей – Врата Победы. Их создатель был талантливым зодчим, не чуждым тонкой злой иронии. Тот, кто воспроизвёл его детище сейчас, открыв проход неведомо куда, был абсолютно безумен – для портала такой мощности требовался огромный запас энергии.
Мор коротко выругался сквозь зубы. Близнецы переглянулись, услышав знакомое прозвище. И этому существу оно, пожалуй, подходило больше – всё, что осталось в нём от щеголеватого красавца с парадных портретов и даже от жалкого и одновременно жуткого субъекта из репортажей и донесений – осанка да повадка.
Братья услышали сдержанный вздох сестры: слишком хорошо было видно с такой высоты – даатский хрусталь годился не только на бокалы с подвохом.
Лучезарный, любимый ученик Светлейшего, сейчас напоминал поднятый труп. Гротескная тень прошлого, гальванизированная идея. Худой до истощения, грудь и плечи в свежих шрамах. Отстранённое царственное выражение на бледном лице, из-под пепла и золы спутанных волос – две точки зрачков, как рдеющие уголья. Впрочем, зрелище становилось ещё более сомнительным, когда во взгляде мелькал жадный звериный блеск – тому немало способствовали всё прибывающая толпа и порывистые нежные касания вьющейся рядом красотки в распахнутом до талии больничном тряпье. Очертания её плыли, менялись, но взгляд Денницы на спутницу был столь недвусмысленно красноречив, что любую нормальную даму попросту бы напугал.
– Мать, – озвучила очевидное дражайшая кузина с каким-то странным оттенком благоговения. – Тысячеликая.
– Ближе всего к истинному облику её видят те, кого нынче уже не спросишь, – голос Мора звучал устало и зло.
– Понять бы, кто держит портал на самом деле, – пробормотал под нос Накир.
– И врезать, – продолжил Мункар.
– Чем? Стол или кресло с балкона сбросить? – ядовито поинтересовалась кузина. – После здешних угощений от всех нас толку как с варана шерсти на ближайшие сутки. Да и без них... Полагаю, если бы имелся верный способ остановить это, наш премудрый врач вылечил бы тут всех раз и навсегда.
– То, что я этого не сделал, и при том все еще нахожусь рядом с вами, – глухо отозвался Мор, – лучшее доказательство невозможности подобного предприятия. Что это – воля Хаоса или заклявшего меня, неясно, но разница невелика, – он ещё плотнее прижался лбом к холодному хрусталю.
Повинуясь то ли заклинанию призыва, то ли какому-то чутью, присущему безумцам, к порталу стекались бывшие узники Бездны.
Мать улыбалась призывно и хищно, ловя за руки тех, кто почему-то интересовал её больше иных, и, словно заведённая, чертила на руках, плечах, на груди или лицах избранных какие-то знаки, острыми ногтями прорезая кожу до крови. Златовласка смотрела на это, завороженно приоткрыв рот. Близнецы мысленно переговаривались и всё больше мрачнели. Вслух озвучивать выводы не тянуло. Мор вжимал ладони в прозрачную стену, словно хотел выдавить её, как простое оконное стекло.
Денница никаких знаков на освобождённых не оставлял – то ли не умел навязывать кровное заклятие с материнской небрежностью, то ли предпочитал иные способы. И почти для каждого находил пару слов – хотя понять, что говорится внизу, не могли даже прекрасно умевшие читать по губам наблюдатели. Способные видеть свет стремились к порталу, словно мотыльки к свече, печать подчинения вспыхивала над аркой всё ярче, а Люцифер всё чаще утомлённо прикрывал глаза.
Вертлявая смуглая девица с родинкой у рта, напоминающей пороховой ожог, очистила себе проход без очереди, прямо сквозь толпу, оправдывая имя и наследственность с двух сторон.
Знойная дамочка зачем-то зачаровала десяток санитаров, и распоряжалась ими, как собственным ручным зоопарком. Чья дочь эта выдающаяся сестрица – тоже понятно, интересно лишь, в кого бы она обратила каждого, будь у неё побольше времени и сил.
За спиной Денницы бесшумно возник высокий коротко стриженый демон с застывшими, ничего не выражающими глазами. Несмотря на массивное телосложение – истощённый Люцифер казался на фоне этого гиганта хрупким юношей-пажом – двигался он на редкость плавно и проворно. Самые простые и естественные жесты – поцеловать руку матери, кивнуть Деннице, как старому знакомому, небрежно вытереть тыльной стороной руки кровь, сочащуюся из царапин на щеке, оставленных ногтями Лилит – выглядели в его исполнении смертельно опасным танцем.
Кузина обернулась, лихорадочно блестя глазами.
– Это же Мастема! Тот тип, чьи портреты во всех старых учебниках.
– В новых на этом месте красуется наш нынешний премьер, – хмыкнул Накир. – Никогда не думал, что скажу такое, но здесь и сейчас нам не помешал бы и старина Михаэль, и оба Совета в полном составе. Я не знаю, чьей безумной волей всё свершилось, но куда бы эта банда ни направилась – можно спорить на царство, покоя там не будет.
– Оба Совета в полном составе и мои адмирские собратья по кровному заклятию, – тихо сказал Мор, – сейчас видят примерно то же самое. Я активировал соответствующий амулет, как только понял, что удержать древних безумцев не сумею. Однако я уже говорил, что подобного не случалось ни разу за все время существования Бездны, и вряд ли хотя бы в одном из Советов хранится надёжный план действий на сей фантастический случай. Поэтому со всем моим уважением к князьям Советов, я склонен больше надеяться на милость Хаоса.

Jack of Shadows, блог «Pandemonium»

Глава 7, где Асмодей дрессирует временных союзников, в Бездне собирается экстренный консилиум по очень неприятному поводу, а Тойфель ищет уюта и покоя, но находит нечто совершенно противоположное

Асмодей давно смыл грязь, залечил многочисленные царапины и теперь нежился в бассейне с подогретой минеральной водой. Красотки, притащенные услужливым Эфором, не больше получаса назад ушли, хвастаясь друг перед другом щедрыми дарами и восторгаясь галантными «господами из Адмира». Прислуга, подававшая напитки и закуски, была отпущена, и Асмодей, по своему обыкновению, излучал самодовольство, словно забыв ночные приключения.
– Котята, вы там к соревнованиям готовитесь? – поинтересовался он, неодобрительно глядя на плавающих в большом бассейне Мункара и Накира. – Или девушки недостаточно вас утомили?
читать дальшеБратья завершили очередной рейд и синхронно выбрались из воды. Мункар небрежно уцепил с низкого столика массивный серебряный кувшин, задумчиво взвесил его, но ограничился тем, что налил вина себе и брату и процедил:
– Ваше гостеприимство и щедрость не знают границ. Теперь вы намерены пустить всех прелестниц в расход, раз уж столь недвусмысленно опротестовали наши методы исправления ваших ошибок?
– Прелестниц в расход? Я? – на непристойно привлекательной физиономии Асмодея нарисовалось почти детское выражение обиды. – Зачем бы? Чтобы сохранить вашу тайну, которая не является таковой с прошлой ночи? Вы перекинулись на глазах у посторонних и даже не взяли с волков клятвы молчать. В обмен на портал, полагаю, пушистики согласились бы на что угодно. Тем более лазурский принц показался мне вполне прагматичным юношей, не унаследовавшим бурный до безрассудства материнский темперамент, – он утомлённо прикрыл глаза. – Но что уж теперь... Вот так всегда – из кожи вон лезешь, чтобы у союзников было всё необходимое и даже сверх того, а тебя подозревают невесть в чём.
Накир тронул брата за локоть, в мысленной беседе прозвучал, очевидно, довольно веский аргумент. Мункар пригубил вино и уставился на Асмодея в упор.
– После вчерашнего... миракля мать и сын втянут язык так глубоко, что кончик покажется из-под хвоста. Даже безнадёжная психопатка вроде Доры Йенской не станет хвастать, как благословением богини и силой амулета валяла во всех позах адмирского посла. Кто уж вы там в лазурском фольклоре относительно дядюшки, я не упомню, но явно не тот, от кого ревнительница веры будет счастлива завести щенят.
– Шутку мы оценили, – Накир сдерживал злость лучше брата. – Интересно, оценит ли подобный юмор дядюшка. И какой награды заслужит ваш беспримерный подвиг с его точки зрения.
– С этим семейством, как вам должно быть известно, моего друга и повелителя связывают давние близкие узы, – небрежно махнул рукой Асмодей. – Не думаю, что он возмутится выбором партнерши, причём в обоих смыслах. К сторонним похождениям вашей матери он всегда относился с пониманием.
– Увы, вряд ли это был ваш выбор, – Мункар холодно улыбнулся, тень этой улыбки пробежала и по лицу Накира. – То, что вы несли вчера, стоило бы записывать как эталонный бред величия. Можете ломать комедию сколь угодно, но вы потеряли контроль. Если у вас, конечно, не было прямого приказа выпустить мать ценой жизни. В любом случае, мы выполнили свою часть договора.
– Не отрицаю, отличная командная работа, – как всегда, неприятную для себя информацию Асмодей пропустил мимо ушей, – и не отказываюсь признать за собой небольшой должок. Остается решить, в каком качестве вы предпочтёте участвовать в сборище под кровом нашего дорогого мэра – в столь удающемся вам амплуа котят? Под личинами моих адмирских товарищей? Для сегодняшних увеселений я осмелился выбрать вам облик на свой вкус. Не знаю уж, заметили ли вы, но девушкам мой выбор пришёлся по душе, – он самодовольно ухмыльнулся. – Или же в своем истинном облике – нет решительно никакой причины члену Тёмного Совета не пригласить раймирских принцев на вечеринку, а у принцев нет ни малейшего повода отказаться. Наши страны не воюют. За неделю, полагаю, успеете решить этот важный вопрос – а я позабочусь об остальном, – расплёскивая воду, Асмодей вылез из бассейна и, не удосужившись одеться или хотя бы вытереться, отправился вон из купальни.
***
Астарот с удовольствием отвлёкся бы от неприглядного зрелища видом из окна, но в гостевых покоях, как было нынче принято называть камеры узников Бездны, такой роскоши не водилось. Пришлось вновь любоваться бесчувственным телом сотрудника. Теперь уже неизбежно бывшего. С одной стороны, кадр проверенный и надёжный. А с другой – как теперь сказать, что вина не его, когда столько свидетелей и очевидных доказательств говорят об обратном. Особенное отвращение вызывала улыбка, периодически блуждавшая по губам мальчишки.
– Ему что, по ошибке впороли эйфоретик? – поинтересовался Астарот у Мора с Маклином. – Лежит с блаженной рожей, будто посреди гарема.
– Успокоили парой затрещин, когда отбирали девчонку, а потом при транспортировке влепили набор положенных служебных заклинаний, – мрачно сообщил Мор, косясь на Маклина. Тот кивнул. – Никаких составов не применялось, я уточнил. Маклин порылся в голове у этого... и вполне уверен, что под заклятиями субъект не находился. Могли чем-то опоить, на эту тему ждём ответа из лаборатории. Все свидетели в один голос уверяют, что в подобных практиках наш клиент, – Мор криво ухмыльнулся, – ранее замечен не был, – медик взял со стола кристалл, повернул так, чтобы было видно всем и активировал.
– Да вы покажите мне мужика, который к Третьему дому в гости не заходит, – разводила руками пухленькая блондинка. – Помню я вашего законника, как не помнить, он ко мне годами поболтать забегал, и непременно пирожные заказывал, – она подмигнула. – Угощал всех, любил, когда все довольны.
– Да уж, попотчевал на славу – Астарот скривился. – Дело неприятное до крайности, особенно тем, что кхм… семейное. И опасаюсь, с этим угощенцем будет ровно то же, что с другими. Жил-был добрый гражданин – и в одночасье решил кого-нибудь изнасиловать, сожрать или просто убить за косой взгляд. Если это отрава, я в одном шаге от того, чтобы отдать приказ проверить городской водопровод и взять пробы воздуха. Вряд ли поможет, но хоть не сидеть сложа руки и ждать, пока подобными делами нас завалит по самую крышу. Прессу держим в узде, но заголовки вроде «Эпидемия насилия накрыла столицу» тоже не за горами, если мы не остановим эту лавину драконьего дерьма.
– Уже проверили, – бледная невысокая женщина со стянутыми в хвост светлыми, почти белыми волосами, оторвалась от раскиданных по столу бумаг. – Воду. Воздух. Даже неимоверную дрянь, столь любезную добрым гражданам Адмира по поводу и без. Вода могла быть помягче, а в мистофелевке могло быть поменьше сивушных масел, но ни те, ни другие примеси не способны никого отравить. Кроме того, будь отравлены вода или воздух – мы устали бы хоронить недолговечных. Человечки – очень хрупкие создания, и то, что не причинит вреда никому из здесь присутствующих, человечка убьёт.
– Ну, твои любимые лабораторные крыски, Нэга, любят умирать от чего ни попадя, даже от сквозняков и немытых рук. Что иронично, ни единого случая, чтобы вот так взбесился кто из них, – Астарот с подозрением посмотрел в сторону женщины. – Войн с Раймиром мы не ведём давно, но кто знает, какие программы ты могла случайно оставить приоткрытыми? Из любви к искусству.
Маклин протестующе поднял руки:
– Осади коней, возница. Я тоже не уверен, что следующим, кого мне придётся допрашивать по сходному поводу, не окажется кто-то из моих, но ты явно перегибаешь палку.
– Возможно. Однако устроить в разгар всеобщего примирения такое шоу, а потом эффектно спасти всех какой-нибудь чудо-тинктурой, – хороший способ напомнить о себе после долгих лет забвения. Особенно когда у государя период… делегирования. Хроническое злоупотребление некоторыми аспектами кровной магии он тоже, помнится, пустил на самотёк, и в результате мы получили массу проблем с новой расой агрессивных заносчивых дегенератов, когда те расползлись по Пластинам, как клещи.
Блондинка невозмутимо уткнулась в бумаги.
– Вы правы, граф, недолговечные почему-то не участвуют в этом празднике бессмысленного насилия. Не могу назвать их безвредными очаровашками, но сейчас населённые ими районы, пожалуй, наиболее безопасны – ничего сверх того, что происходит обычно. Я даже сказала бы, что они напуганы и притихли, – она сделала пару пометок на одном из листов. – На всякий случай я просила бы вас распорядиться, чтобы мне доставляли сводки всех происшествий, а также образцы крови преступников и жертв. Пробы их пищи, напитков, лекарств. Вдруг мы зря ограничиваемся агрессорами – как знать, возможно, нападать их заставляет некое воздействие со стороны пострадавших.
– И чем, по-твоему, надо напичкать или обработать ребёнка, чтобы спровоцировать половой психоз у нормального парня? – Астарот раздражённо потёр переносицу. – Водись за ним малейший криминал, так духу бы его в моём ведомстве не было. Хоть дальняя родня жены, да хоть наследник-первенец – плевать.
– Вы удивитесь, к каким ухищрениям прибегают те несчастные, кому недостаёт природного обаяния и иных полезных качеств, – проникновенный голос Наамы все услышали на пару мгновений позже, чем аромат её духов. К счастью, Асмодеева сестрица была всё же более милосердна и не превращала парфюмерию в оружие массового поражения. – Как бы там ни было, список наиболее ходовых составов уже передали по назначению. Третий дом готов оказать любую помощь по первому требованию.
Перед Мором возник здоровенный и чем-то заляпанный лист бумаги. Медик несколько минут изучал его, затем растерянно пожал плечами и взглядом отправил на стол Нэги. Блондинка уткнулась в нацарапанные на листе картинки и символы, что-то переписала на один из своих листков и зло подчеркнула, чуть не прорвав бумагу старинным свинцовым карандашом.
– Ничего. Здоровый молодой демон. Никаких лекарств. Никаких ядов. Его никто не пытался опоить, отравить, приворожить... алкоголь умеренно, никаких составов, вроде летейи, не употреблял вовсе.
– В голове тоже... ничего, – развел руками Маклин. – Страх. Обида. Недоумение. Склонен согласиться с оценкой той пышечки из Третьего дома – пирожное. Ванильное, – он мрачно покосился на спелёнутого ремнями преступника.
– Вы позволите? – Наама указала на неподвижное тело. – В некотором смысле этот позор и на моем Доме. Если он – родня госпожи Фемиды, то и моя, пусть неимоверно отдаленная.
– Убить – нет, – без тени улыбки отозвался Маклин. – Его следует судить, хотя вряд ли менталисты выудят из этой головы нечто, чего не увидел я. Посему светит идиоту лечение в Бездне – если уважаемый коллега, – он бросил беглый взгляд на Астарота, – или же вы, миледи Наама, не пожелаете взять его на поруки.
– Я не возражал бы понять, от чего его следует лечить, – процедил Мор. – Кроме последствий задержания и допроса. Пока что пациент выглядит на зависть здоровым.
– А ребёнок? – Астарот зло посмотрел на лежавшего.
– Малышкой занимаются, я почти уверен, что с ней всё будет в порядке, насколько это возможно, – Мор покосился на Маклина. – Не лезу в дела правосудия, но нельзя ли в этом конкретном случае обойтись без присутствия истца на суде?
– По закону она достаточно разумна для опознания обидчика и способна подтвердить, что ошибки не произошло, – покачал головой Маклин. – И не смотри на меня так, законы писал не я!
– Да сотрите ей память и успокойтесь, – глаза светловолосой женщины, наконец оторвавшейся от своих бумаг, цветом напоминали аквамарины и блестели так же холодно, как драгоценные камни. – Долговременных физических последствий не останется, слава Хаосу, её быстро отбили и быстро же доставили сюда. Выбросьте из головы малышки происшествие и лечение и закройте тему.
Маклин ответил улыбкой, заменявшей сотрудникам его ведомства личный сигнал тревоги.
– Выбросить что бы то ни было из чьей-то головы, госпожа, я могу лишь по просьбе обладателя оной. Напоминаю – не я писал законы. Должен сказать, что во всей неразберихе последних недель от законов одни неудобства. Успокаивать буйнопомешанных и разнимать массовые драки со всем возможным уважением к личности преступников несколько... утомляет.
– Я хотела бы остаться с этим несчастным наедине, – Наама снова указала на лежавшего. Можете обвешать всё здесь охранными заклинаниями, поставить все возможные следилки, здесь может остаться леди Нэга – если пожелает, – но мужчин я просила бы удалиться.
– Тайны Третьего дома, – Астарот с преувеличенной иронией закатил глаза, но заторопился на выход первым. Мор с Маклином переглянулись и вопросительно посмотрели на женщину за столом. Та отрицательно мотнула головой.
– Даже не думайте, остаюсь. Такой шанс нельзя упускать, – переглянувшись с Наамой, она хихикнула и выудила из-под кипы бумаг несколько чистых листков и горсть кристаллов. – Можете не тратить сил на слежку, мне несложно сделать десяток записей.

Через час изгнанники вернулись – судя по подчёркнуто равнодушным взглядам, "следилок" они-таки навесили, как и охранных заклинаний. Но от кристаллов не отказались.
– Миледи, – Маклин пристально взглянул на Нааму. – Если не возражаете, я хотел бы понять, как?
– Это не тайна, хотя бы потому, что даже в Третьем доме подобной магией владеют немногие, а на близком к моему уровне – единицы, граф, – сестра Асмодея, ещё более утончённая и ослепительно красивая, чем брат, покачала головой. – Если мне нужно, чтобы передо мной в прямом смысле слова вывернулись наизнанку, не утаив ни грешка, ни даже мысли или фантазии, я сперва помогаю объекту влюбиться в меня, а потом обещаю взаимность, пока он не соврёт и не повторится. Ложь я чувствую, как любой менталист, а что до повторения... мало чья внутренняя жизнь настолько интересна, чтобы рассказ о ней занял больше получаса, – она еле заметно улыбнулась. – Я просила вас уйти не потому, что боялась разоблачения секретов. Любой из вас мог случайно подпасть под моё влияние. Всё, что происходило, записано – но, к сожалению, бедняга и сам не знает, как так вышло. Он даже не вполне помнит, для чего напал – и это не извращенец, скрывающий тягу к малышам, его и правда до нынешнего эпизода не возбуждало и не интересовало детское тело.
***
Завидев вдалеке свои владения, Тойфель улыбнулась и пустила вороного в галоп. Свадебный подарок они с мужем разделили не совсем так, как планировал дядюшка: соловый засранец стал любимцем Габи и получил кличку Кутила, ей же достался вороной любитель фонтанчиков с игристым вином. Первую и очевидную версию имени для зверя муж не одобрил, со второй смирился. Вслух не признавался никогда, но на самом деле эта маленькая шалость ему льстила.
Портал стоило открыть поближе, но к чему отказывать себе в удовольствии совершить прогулку? Перед тем как нарушить ещё пару правил этикета и устроить очередной учебный переполох среди слуг. Не в Пандем же она сорвалась, не в Сифр и даже не в Лазурь на охоту. Всего лишь к собственным детям, как требовал долг любящей матери в «это сложное для страны время». За последний ответ на обычные расспросы Габи следовало бы назначить ещё и главой министерства гладких фраз – дела в Белом дворце шли настолько паршиво, что сообщать о них или просто произносить вслух некоторые слова теперь было запрещено. Белые гвардейцы кузена – воплощённые эффективность и милосердие. И если продолжат трудиться столь же слаженно, добрый народ Раймира, несомненно, ждёт полное и окончательное исцеление. А там и соседям помогут, с благословения Светлейшего.
Жеребец, чуя настроение хозяйки, прошёлся пару раз тихой рысью вдоль ограды. Знал, что такие трюки всегда вознаграждаются даже когда нет зрителей, да и просто любил покрасоваться. Ворота отворились по кивку, бесшумно пропустив всадницу внутрь. Зашла не с парада, осталась довольна – вышколила разгильдяев, всего-то пара мелких недочётов. В окнах горел свет, жеребец всхрапнул и двинулся в сторону конюшни. Молодчики высыпали встречать весьма бодро – наверняка напропалую резались в кости.
– Госпожа! – восхищённо выдохнул старший, на ходу распихивая что-то по карманам.
– Проводите господина Министра в его покои, – Тойфель ласково потрепала зверя за шею и спешилась. Господин Министр презрительно фыркнул и показал конюхам клыки, но милостиво позволил заняться своей особой.
Ни одной праздной рожи и в доме – к внезапным явлениям хозяйки в любой самый мёртвый час слуги или привыкали, или убирались вон со скоростью летящего сапога. За этим зорко следила бывшая кормилица старшей дочери и нынешняя экономка. При ней дармоеды окончательно освоили тонкое искусство не раздражать показным усердием, а чутко улавливать, что именно от них требуется сегодня.
– Мы вас ждали, – верная Хада почтительно склонила голову.
При поступлении на службу звалась иначе, но капризом хозяйки, как и многие, получила другое имя. Старую жизнь оставь за порогом, новую – целиком посвяти госпоже и Первому дому.
– Кто бы мог подумать, – усмехнулась Тойфель и стремительно взбежала вверх по лестнице, ведущей на второй этаж. – Своим трёпом будешь истязать мои уши завтра. Сегодня – с пустяками не лезть. Никому.
Экономка понимающе кивнула и коснулась пары камней на широком браслете – чтобы поднятые по сигналу вертихвостки поторопились и не попали под горячую руку.
В покоях Тойфель разделась на ходу и прошла в купальню. Рвануть в уютное логово было верным решением, дышалось и думалось здесь куда вольнее. А подумать следовало о многом. С наслаждением погрузилась в горячую воду и вдохнула запах эфирных масел. Щелчком пальцев лишила бутылку пробки, пригубила и прикрыла глаза. Скрытое напряжение последних недель упорно не растворялось, ощущение, будто она что-то упускает, не проходило. Известно же, что если у какого-то события имеется официальная версия, то её стройность и логичность зависят только от квалификации и добросовестности сочинителей.
Сделанное на личной силе или попросту дозволенное? И кем? – серия жадных глотков заставила открыть глаза и поставить бутылку на бортик. Чужое эхо собственной мысли исчезло. Только терпкий вкус ореховых перепонок на языке, душистый пар, покой и тишина. Должно быть, последствия недавних безуспешных попыток повторить отцовские номера. Любимая трубка привычно легла в руку, ещё один щелчок пальцев, глубокая затяжка – и всё снова обрело приемлемые очертания. Что их с Хэмом фокус, что фортеля кузена – одной природы. «Магия – это воля». Оба учителя сошлись во мнениях, пусть по поводу контроля разногласия и имелись. Настолько просто и одновременно чудовищно сложно? Один объект, два, десять, сто – и неужели…
Бутылка нашлась сама собой, горлышко на ощупь было мягким и тёплым, мундштук же изрядно нагрелся и не желал отниматься от губ.
– Сколько сможешь взять – бери. Все твои, всё твоё.
Тойфель чуть не поперхнулась дымом, словно в свою первую затяжку из отцовской трубки.
– Госпожа, – голос теперь принадлежал Хаде и звучал увещевающе-сдавленно. Она же стояла на коленях, из последних сил протягивая полотенце. – Прошу, услышьте меня. Это не пустяк.
От нежданного известия Тойфель мгновенно протрезвела безо всяких превращений. Смерть кого-то из слуг – обычное дело, особенно, если речь о недолговечных, но чтобы во сне умерла молодая крепкая девка? За здоровьем кормилиц тщательно следили, неужто выстрелила какая-то скрытая патология?
В детскую Тофель влетела изрядно на взводе – обнаружившая труп товарки суеверная дурища, по счастью, не рыдала и не голосила, но из её сбивчивых объяснений удалось понять, что в случившемся винит «маленькую хозяйку» и потому отказывается к ней подходить. Тойфель бросила быстрый взгляд на фигуру в кресле. Расслабленная поза, умиротворённая улыбка на приоткрытых губах – будто видит во сне что-то очень приятное. Точнее, видела. Девочка мирно посапывала, прильнув к груди мёртвой няньки, и напоминала довольного зверька.
– Возьми госпожу Тамину, – тихо приказала Тойфель. Вторая кормилица подняла взгляд на хозяйку. В глазах плескался ужас, под копной кокетливых локончиков билась единственная мысль сегодня же удрать прочь из поместья, даже не получив расчёта. Тойфель подошла вплотную и провела рукой по каштановым волосам неблагодарной бестолочи, мягко пресекая попытку обернуться.
– Забота о детях Правящего дома отнимает много сил. Твоя подружка Аша просто задремала. Проступок невелик, наказание здесь ни к чему. Скорее отпуск и достойное вознаграждение для семьи за долгую разлуку. Не тревожься о ней, ты же не хочешь, чтобы пропало молоко? – слова хозяйки благотворно воздействовали на девушку, паника уступила место лёгкому недоумению. Кормилица застыла в нерешительности: что же такое важное она забыла и никак не может вспомнить? – Возьми ребёнка, Фетар, – с нажимом повторила Тойфель. – Тут не сад, а ты не статуя. Займись делом.
Девушка ойкнула и повиновалась, всё её внимание без остатка поглотила драгоценная ноша. «Уснувшая» приятельница осталась в кресле, как забытый плед. Сгрести в охапку, словно всё тот же плед. Можно бы перенести вместе с креслом, но чем меньше изменений в обстановке, тем лучше.
Крупный рубин на браслете экономки вспыхнул алым и погас.
– Он ждёт. Не беспокойтесь, я присмотрю. И проверю остальных. Маленькая госпожа невредима и даже не успела проснуться, но что если её сестра…
– Сабия уже знает, чем живое отличается от мёртвого, лишняя демонстрация ни к чему, – одобрительно кивнула Тойфель и скрылась в портале.
***
– Порадуй меня, Юсеф, скажи, что это не какая-то очередная человечья зараза, которая добавит всем забот.
Лекарь многозначительно кашлянул и прервал свои скорбные манипуляции. Отработанным жестом прикрыл тело простынёй, наложил пару заклинаний.
– Сказать-то скажу, да вряд ли тебе понравится, высочество. Не человечья и не добавит. Коли в другой раз уследите, конечно. Экземпляр отменный, свеженький, с виду мечта любого некромага. Только съели эту устрицу, одна ракушка осталась.
– Ты совсем охренел?
– И в мыслях не было. Буду счастлив вернуться к бестолковым студентам, сопливым носам, сломанным конечностям, неудобным последствиям походов на сеновал и прочим радостям скромного обывательского бытия, – доверенный лекарь наследника Первого дома, всему Раймиру больше известный, как один из лучших преподавателей местной академии, прищёлкнул языком и внимательно вгляделся в бледное лицо своей пациентки. – Заголялась покойная вряд ли на оргии с детьми Асмодея. Так что за малышкой стоит понаблюдать. И за няньками-мамками. Начнут ходить будто лунатички, в обмороки рушиться или ещё как чудить – сразу ко мне. Но может, и обойдётся без последствий первый прикорм.

Jack of Shadows, блог «Pandemonium»

Глава 3, из которой можно составить довольно точное представление о положении дел во Втором доме Адмира

"Как только позволят дела, надеюсь почтить вас родственным визитом", – Моза с тяжёлым вздохом отложила записку.
– Видимо, наши отставные слуги оказались ещё более алчными мерзавцами. Не думаю, что Бааль стал бы посвящать сына в детали, – ответил Диамар, сочувственно глядя на жену.
– И тем не менее, его наследник преподнёс мне не бутылочку альянико или букет стреблориз, а порто. Тот самый. Крайне интересно, что ещё дядя Вель успел узнать и утратил ли вообще возможность получать свежие сведения? Впрочем, если и так, скоро его осведомлённость сильно упадёт в цене.
читать дальше– Вы же отказались покидать столицу, матушка? – на низком диване материализовался припозднившийся Балто с обманчиво скучающим видом, хотя был обеспокоен ничуть не меньше.
– Очень рада, что ты всё-таки решил к нам присоединиться, – улыбнулась сыну Моза. – Теперь я наконец могу озвучить всем причину: есть другой способ избавить нашу семью от участия в игрищах Второго дома. Дядя Эфор разыграл эту карту, с учётом своих обстоятельств, и вполне доволен результатом. Нет смысла ждать, пока нас втянут в очередную интригу, – она нервно испепелила записку. – Cклепов и больничных палат в фундаменте величия Второго дома вполне достаточно, но Вель слишком привык получать желаемое, чтобы считать так же. Те, кто заключал с ним выгодные сделки, исчезали ненамного реже отказавших.
– Кажется, для третьей жены он составил совершенно чудовищный брачный контакт, нечто среднее между пактом о ненападении и договором добровольной передачи в рабство. И заботливо приказал изготовить по своему эскизу амулет для любимой, чтобы она всегда помнила все пункты. И детей приводил к присяге, нанося узор лояльности. Интересно, а есть ли такая роспись у дяди Иаля? – Балтазар задумчиво изучал портреты на стене, закинув руки за голову. Моза озадаченно взглянула на сына – картины находились здесь около полутысячи лет и давненько ни у кого не вызывали интереса.
Лёгок на помине. Зевель абсолютно бесшумно возник в гостиной и обвёл семейство острым оценивающим взглядом, быстро подёрнувшимся вуалью спокойного благодушия: так опускается мигательная перепонка на глаза дремлющего василиска. Кивнул вместо приветствия, небрежным движением руки подал знак не вставать, словно хоть кто-то проявил малейшее стремление это сделать.
– Надеюсь, ты получила мой скромный презент? – голос Зевеля был прямо-таки нафарширован участием, что немедля заставило всех задуматься, как давно дорогой родственник присутствует в комнате и сколько успел услышать. Моза отогнала эту мысль и ровным тоном ответила:
– Благодарю, дядя, он выше всяких похвал. Но я не вполне уверена в предмете нашей беседы.
Диамар с сыном переглянулись, Зевель истолковал это по-своему:
– Предмет беседы касается всего нашего Дома. И вашей семьи в частности. Я пришёл во имя нашего общего будущего, которое под угрозой после известных трагических событий. Последствия некоторых вполне обратимы, но всё это позорным пятном ложится на репутацию Второго дома. Наш отец и повелитель сейчас, увы, не в силах изменить это.
– Сложно руководить Домом, находясь в опале и, если верить слухам, в одном из отдалённых поместий, – кивнул Диамар, отметив чуть расширившиеся зрачки собеседника.
– Кто знает, чем обернётся его возвращение, – развёл руками Зевель. – Но объединёнными усилиями всех кланов мы сможем облегчить состояние главы Дома, сняв с его плеч… – четвертьсекундная заминка придала фразе отчётливый душок висельного юмора, которого оратор явно не был чужд, – бремя ответственности. Мой старший брат и твой отец, милая, устранился сразу, и я полагаю, что вправе принять эту ношу как законный наследник.
– Стало быть, вам нужно, чтобы дядюшка не имел возражений против вас в этом качестве, – вежливая улыбка Мозы покрылась тонким слоем невидимой наледи.
– Как дочь самого… миролюбивого из его сыновей, ты должна понимать, что безопаснее всего будет воспользоваться твоими талантами на благо клана. Уладим дело быстро и тихо.
– Как бы я ни относилась к дядюшке, я не желаю его низложения.
– Отнюдь, ты поможешь спасти его от этой участи и от гораздо худшей. В конце концов, мой несчастный отец с начала времён трудился на благо Империи. Он не заслуживает превращения в глазах народа вначале в опальное посмешище, которому квакают вслед, а затем в опасного безумца, способного навредить своим близким. Я позабочусь о том, чтобы он навсегда остался почитаемым и уважаемым патриархом Второго дома. И смог своими глазами наблюдать возвращение былой силы и славы. Если позволит его состояние, разумеется.
Балтазар, всё это время участия в беседе не принимавший, изучал дядюшку Веля с каким-то отстранённым любопытством, близким к таксономическому. Диамар тоже молчал, по его лицу было трудно догадаться, что он с большой охотой запер бы этого посла мира и прогресса в Бездне, в одной камере с Баалем и другими ретивыми борцами за благополучие Второго дома. И к тем, кто выживет, рекомендовал бы потом водить экскурсии. "Заповедник дядюшек", пожалуй, затмил бы славу Люцифера.
– А что будет в том случае, если я всё же откажусь? – Моза была предельно сдержанна и корректна. Если любящий сын искренне верит в то, что озвучил, дела гораздо хуже, чем можно было предположить. Особенно при наличии ещё Баалем отработанных схем, снискавших Второму дому репутацию оплота здравомыслия.
– Не вижу причин так поступать, моя милая, – Зевель мгновенно перешёл с любезного тона на командный, требующий беспрекословного подчинения. – Я обещаю тебе помощь и поддержку, ты знаешь, мои возможности велики, а слово нерушимо. Но благотворные перемены могут и не коснуться вашей семьи, если о некоторых гранях твоего алхимического дарования станет известно Темнейшему. У Второго дома много врагов.
– Не сомневаюсь, вы как достойный наследник и государственный муж в силах их сокрушить. И вам не стоит тратить время на тех, кто мог бы сообщить Его Темнейшеству то, что ему уже известно. Наш государь и повелитель не числит предателей среди своих вассалов, – последнее слово Моза выделила интонацией и умолкла с видом подчёркнутого смирения.
– Блеф, – недоверчиво прищурился Зевель.
Вместо ответа Диамар расстегнул рубаху.
– Хорошая попытка, капитан, но вы… – дядюшка застыл, словно фраза застряла в горле вместе со всем вложенным в неё презрением. Гвардейская метка Диамара, расположенная на ладонь ниже левой ключицы, изменила очертания, на глазах у всех сложившись в личную печать Темнейшего.
– Я полагаю, демонстрации от моего батюшки с вас довольно? – самым дружелюбным тоном осведомился со своего места Балтазар. – Как вам известно, эти знаки могут быть нанесены на любой участок тела. У нашего владыки давняя слабость к юмору на грани, потому нам бы не хотелось вас ненароком оскорбить. К тому же, обнажённые чресла сына – не то зрелище, что умиляет его мать, когда сын шагнул далеко за порог возраста нежной невинности.
Взбешённый Зевель повернулся к дерзкому мальчишке и встретил его спокойный насмешливый взгляд. У этого ублюдка в биографии вряд ли числился хотя бы год нежной невинности, подобный взгляд бен Бааль частенько ловил на себе в зале Совета. Со стороны господина председателя. Когда у "секретного оружия" этой семейки проявятся собственные амбиции, его отцу и братьям скучно не будет.
– Оставляющим своего кормчего на горящем корабле было бы неплохо точно знать, куда держит курс их новое непотопляемое роскошное судно, – мрачно блеснув глазами, процедил Зевель и, не дожидаясь ответа, растворился в воздухе.
Моза зябко передёрнула плечами, глядя на опустевшее кресло.
– На месте кормчего при таком преданном старпоме я бы сам прыгнул за борт, – задумчиво произнёс Диамар. Затем добавил, обращаясь к сыну:
– А ты молодец, ловко. Отвадили этот расфуфыренный комок нервов. А что сыграли на опережение...
Балтазар подчёркнуто непонимающе воззрился на отца, потом на мать, и все трое, не сговариваясь, оглядели комнату. Кроме них здесь по-прежнему никого не было. Оставалось надеяться, что шуточку Балто их сюзерен не воплотил вовсе уж буквально.
***
Зевель раздражённо смотрел, как брат ищет опору под нестройное звяканье рушащихся на пол бутылок и кувшинов. Столь же пустых, как расфокусированные глаза Иаля и его дурная башка. Брат молчал, даже не пытаясь оправдываться – учитывая, сколько он в себя влил накануне, без небольшой родственной помощи связная речь вернётся к нему нескоро. Слипшиеся волосы, след от ковра на щеке – Зевель с трудом подавил гримасу отвращения – и амбре, как в дешёвом кабаке после солдафонской гулянки.
– Иаль!
Никаких признаков просветления. Впрочем, нельзя сказать, чтобы братец и в трезвом виде мог разогнать свой умственный сумрак. Слава поколений, тысячелетия процветания, а на выходе – это совершенное животное, по уровню рефлексии стоящее где-то между самцом гуля и драконьим слётком.
– Родная кровь! – глухо рыкнул в пространство несчастный. И неожиданно чётко и презрительно выплюнул следом:
– Не предатель. Не стану.
Так-так. Кажется, и от мерзостной сивухи есть польза – Иаль предпочёл её власть власти патриарха Второго дома. И в хмельном бреду продолжал с ним спорить, причём с горячностью, которую никогда бы себе не позволил, проспавшись. Свежих шрамов не видно, значит, внятного ответа, в отличие от него, отец всё-таки не получил. Руками несносного буяна убрать конкурента под видом братской ссоры? Вот этого простого, как топор, и по-своему изящного варианта Зевель в уме не держал. Но оказалось, не зря. И не зря не показывался на глаза – приказ об устранении больше напоминал импровизацию, чем взвешенное решение. Братца вечно перетягивали на манер каната в старой народной игре "дождь и засуха", но теперь глава клана наконец заметил, что верёвка выскользнула из рук.
Колкая дрожь в позвоночнике не унималась, и Зевель осмотрелся внимательнее, истинным зрением: обстановка вокруг хранила не только следы удачного разрешения Иалева внутреннего конфликта. За ними проступал другой шлейф, ровный и тяжёлый. Присутствовал отец во плоти или обошёлся голограммой, можно справиться потом, но фон оказался достаточно красноречив. А ведь прошёл не день и не два, да и пар братец выпустить успел изрядно, пока напивался. Всё говорило об одном: Зевель нисколько не преувеличивал, а скорее преуменьшал масштаб возможных бедствий для Второго дома с прежним главой у руля. Нет, увольте. При таком положении дел если отец вдруг каким-то чудом просветлится и пришлёт любезное приглашение вместе с клятвенным обещанием передать титул, главным долгом наследника по-прежнему будет всеми силами избегать даже случайной встречи. Братьям просто повезло – отец мог их убить, но не захотел. Смерти своего лучшего сына он пожелал. Считать ли это высшей похвалой – или новым симптомом разрушительной мании?
Иаль скрежетнул зубами, дёрнул ногой, отмахнулся от чего-то видимого лишь ему и снова замер. В полуприкрытых глазах мелькнула искра узнавания. Потерянно промычал нечто надрывное и совершенно непонятное для стороннего слушателя. При виде этого жалкого зрелища Зевель вдруг испытал прилив редко его посещавшего, и потому очень яркого чувства.
По-прежнему молча сел рядом и опрокинул в кувшин с водой заранее припасённый флакон. Опалесцирующая жидкость пахла остро и терпко, примешивая к густой кислой вони в комнате свежий аромат срезанных зелёных стеблей, нагретых солнцем. Привычно придерживая брата под загривок, чтобы не захлебнулся, поднёс к его губам край кувшина и ровно, почти ласково, приказал:
– Пей.
Когда кувшин опустел наполовину, мутные глаза Иаля закрылись, а голова бессильно упала на грудь. Зевель отбросил сосуд прочь. Положил ладонь на лоб брата, убирая в сторону спутанные пряди. Лицо Иаля стало непривычно спокойным, а дыхание – ровным.
– Не волнуйся, ты не сделал ничего дурного. Отец ошибается. Всё можно исправить, всегда, – Зевель вздрогнул, но не обернулся. Слуг братец тоже распустил безобразно – что ж, настало время преподать им урок. Едва заметный взмах руки в ответ на новое торопливое движение за спиной сопроводили резкий короткий хруст и звук падающего тела.
***
Темноту разгоняли лишь огоньки масляных ламп и тлеющие уголья в расставленных по периметру курильницах. Их дым вкупе с целым комплексом мощных заклятий – особенно противопожарных – и строго выверенным расписанием необходимых повседневных процедур надёжно охраняли здешний покой. В последние годы от иного пришлось отказаться – яркий свет сделался окончательно неприятен хозяйке, и долгом главы клана было избавить от него, как и от любого возможного страдания.
Бааль вошёл бесшумно, тщательно запечатав за собой вход – не хватало ещё, чтобы она случайно попыталась покинуть свой уютный мир, совершенно не понимая, какие превратности судьбы ждут за порогом.
Тишина, ни малейших признаков того, что роскошные покои обитаемы – на всякий случай, чтобы предотвратить досадные недоразумения, он молча опустился в кресло у камина. Всецело принадлежащее тебе всегда найдёт способ вернуться. Это проверили братья-узурпаторы, превратившие Лилит в надежно скрытый от профанов источник чистой магии, – и это воссоздал он, сделав одну из наиболее близких дочерей Второго дома копией и подобием Лилит. Но преданным – и пусть в Шахматном и Янтарном кабинетах грызут локти – только ему.
Присутствие почувствовал до того, как на плечо легла тонкая изящная рука, чуть царапнув длинными острыми ногтями. Бааль успокаивающе накрыл её своей, не обращая внимания на расходящийся по телу ледяной холод. Восприятие легко обмануть – краткоживущие и вовсе терпят всевозможные лишения и в итоге умирают только потому, что из поколения в поколение приучались к подобному порядку вещей.
– Они называют это жизнью, – вслух произнёс бывший премьер-министр. – Садись, девочка.
Фигура одним грациозным движением скользнула вниз, и Бааль привычно погрузил пальцы в густую копну вьющихся волос цвета тёмной бронзы. Вероятно, его подопечная снова была голодна, но нарушать установленный порядок не следовало ради её же блага. Она как никто умела слушать – вот и сейчас замерла в ожидании. Ещё одним неоспоримым достоинством было то, что услышанное по большей части не затрагивало сознания, хотя кое-какие вещи из прежней далёкой жизни её всё же волновали.
– Не тревожься, моя царица, – Бааль извлёк из воздуха золотой кубок и наполнил его до краёв из тяжёлого кувшина. Никакой иной посуды здесь не появлялось не только потому, что хозяйка была достойна лишь лучшего. – Твои братья и сыновья благополучны и верно служат нуждам Дома. Было бы куда уместней, если бы абсолютно все дети клана поступали так, но нельзя ждать совершенства от каждого.
От Зевеля совершенства можно было даже дождаться, правда, в весьма специфическом смысле. Но о том стоило умолчать, поскольку упоминание имени этого мерзавца неизменно вызывало перепады её настроения. По всем прошёлся в попытке навести мосты, и что удивительно, в некоторых случаях ему сие удалось. Что ж, прекрасный способ отделить зёрна от плевел. Появиться лично уже опасался, даже голограммой, а ведь поводов для благонадёжного сына было предостаточно. Примитивная провокация. Бааль прекрасно различал вкус разумной осторожности и страха. Поступками сына руководил именно страх. Правитель трусливый и мелочный может оказаться гораздо хуже любого безумца, и хорошо, что большинство пока это осознаёт. Хотя любопытно было бы взглянуть, как ретивый наследник управится с непосильной для него, но столь желанной ношей. Пожалуй, любопытнее, чем просто убрать его с доски.
С Иалем разговор всё-таки состоялся, на повышенных тонах и с применением силы – следовало бы отправить мальчишку из столицы, подальше от Зевеля, но он наотрез отказался выполнять даже этот простой приказ. Видимо, невеликие мозги начисто промыты, и несчастный считает, будто может решать самостоятельно. Но желание быть полезным в первую очередь своему отцу всё же заслуживало похвалы. Откровенность Иаля принесла куда больше проку, чем любые возможные беседы с его "командиром". Умные нужны не всегда, приходит час, когда нужны верные.
Прильнувшая к его коленям фигура встрепенулась, словно почуяла фальшивую ноту. Подобие нежной привязанности к своим детям она сохранила до сих пор, хотя Берита забрали сразу после рождения.
– Тише. Я же сказал, что всё в порядке – и этого довольно. Я верю тебе – ты веришь мне. Для тебя ничего не изменится, – прекрасные, золотистые, чуть раскосые и совершенно пустые глаза смотрели прямо на Бааля, а тот, видя, что звук его голоса оказывает нужное действие, мягко продолжил. – Ни с тобой, ни из тебя, ни для тебя… Однажды и всегда.
Бледные губы тронула лёгкая улыбка. Диапазон оставшихся ей эмоций был невелик, но зато очень насыщен. Эту радость невозможно подделать – в такие моменты его любимица удивительно напоминала прежнюю себя, ровно до того мгновения, как выражение тихой восторженности сменялось застывшим лунатическим оскалом. Третий лик её и вовсе не подобало видеть посторонним. Сейчас она приветствовала силу, способную уничтожить всё неугодное повелителю, чуяла смутное движение растущей и совершенствуемой годами мощи. Пожалуй, она оказалась одной из немногих среди детей клана, кто смог приблизиться к пониманию природы могущества. К счастью, ни цена, ни любые другие проблемы такого свойства давно не омрачали её разум. А ведь блудный сын почти справился – но сгинул раньше, чем научился управлять своими талантами.
Любимая кукла двух братьев не пожелала понять, сколь редкий дар отвергает с такой лёгкостью. Брезгливый ужас вместо благоговения – неужто таких простых фокусов ни один из покровителей ей не ни разу не показывал? Иначе откуда ещё и жалость – Бааль оказал услугу, растворив ветхий немощный сосуд. Ничего полезного старый лавочник всё равно уже не смог бы принести.
Некоронованная королева Адмира, государыня спальни и царица паркета... Трусливая, суеверная провинциальная дура, способная лишь швыряться подцепленными у любовников заклинаниями да верещать, как дешёвая гадалка. "Хаос не примет тебя!" – какой надрыв, какой пафос. Что убогая подстилка сильных мира сего может знать про Хаос, не будучи с ним в прямом родстве? Истинный и изначальный, нерождённый, несотворённый, равно приемлющий благословение и проклятие, непознаваемый и неузнанный.
Обеспокоенная наперсница снова завозилась, нервно проехавшись ногтями по парче – ревность, очаровательный женский инстинкт. И похвальная чуткость совершенного создания к настроению своего владыки.
Бааль вынул из кармана массивный, грубой работы браслет. Неровный кабошон огненного опала, вставленный в литое, но, судя по латунному отблеску, низкопробное золото, держали в разверстых пастях два варана. Слишком тонкая для старинной игрушки кисть скользнула в него легко – можно было ожидать, что при малейшей небрежности тяжёлый браслет не удержится на руке, но этого не случилось. Металл пришел в движение, сжимаясь, затем неожиданно утратил форму и растекся по коже, не причинив вреда, а камень пошёл трещинами и распался на сотню осколков, похожих на искры костра. Бааль отшатнулся, одновременно стряхивая их и отстраняя неожиданно метнувшуюся к его горлу руку.
– Лайла! – окрик прозвучал как команда.
– Ама, – резко возразила женщина, которую он давно считал немой.
Почуяла то, что он взял себе, и захотела это. Нет, никак нельзя, дорогая. Терпкая ярость голодного духа слишком свежа, чтобы ты могла поглотить её без вреда для себя. На Пустошах нынче их великое множество – словно что-то тянет несчастных в эти места.
– Ама Лайла, – покладисто согласился Бааль, унимая цепкие пальцы любимицы, ощупью нашедшие пояс его халата. – Ама, только не волнуйся.

Jack of Shadows, блог «Pandemonium»

Зелёный самозванец

Собрали четвёртую часть в один блок по традиции. Во имя облегчения жизни всех читающих и перечитывающих.
Ничего не происходит в Адмире, ничего не происходит в Раймире. Даже в Лазури всё относительно тихо и спокойно. Зато на Перешейке неожиданно всплывает давно пропавший в изгнании знаменитый вор. Чтобы сделаться пророком забытой богини, явить великие чудеса и вернуть былую силу и славу ифритскому народу. И посягнуть на власть двух держав разом с помощью древних сомнительных документов и силы личного обаяния.


Глава 1, в которой одна курортная столица вновь обретает утраченную достопримечательностьГлава 1, в которой одна курортная столица вновь обретает утраченную достопримечательность
– Пошёл вон, сын бешеного гуля и диомедовой кобылы! – безмятежно дрыхнущее тело, завёрнутое в пыльный плащ, лет двести назад имевший право называться зелёным, даже не пошевелилось и продолжило преграждать вход. Керим не выдержал и пнул обнаглевшего бродягу в надежде, что применять к нему более серьёзные меры не придётся. Лишний шум вокруг лавочки ещё никому не улучшал дела.
К счастью, непрошенный гость всё-таки проснулся. Впрочем, когда из-под капюшона показалась буйная и не менее пыльная шевелюра, торговец несколько разуверился в своём везении. Когда же на уважаемого сифрского купца Керима ибн Халиля уставились ясные жёлтые глаза, исполненные совершенно особого сорта хрустальной честности, бедняга понял, что Хаос снова послал это испытание не только ему лично, но и всему городу.
– Ну, здравствуй, Зоэль.
– Так-то ты приветствуешь своего амира? – улыбнулся молодой ифрит, поднимаясь.
– Проходи, ещё не хватало, чтобы тебя здесь кто-нибудь увидел, – проворчал Керим, запирая дверь. – Зачем ты снова объявился?
– Блистательный Сифр – моя родина, старый добрый Фирсет – моё отечество. Я хозяин этого города. Он вновь встретил меня распростёртыми объятиями Южных ворот сегодня около полудня, и до сих пор я ощущаю, как он льнёт к моим ногам, будто преданный пёс…
– Берегите касу, красоток и коз, хозяева, Зоэль Фирсетский вернулся, – несколько обречённо констатировал Керим. – Скажи, брат, ты, часом, в изгнании не повредился рассудком? В последний раз тебя выслали отсюда без права на возвращение.
– Это сделал не город, а его глупые и безосновательно высоко поставленные обитатели. Мы немедленно займёмся восстановлением справедливости и перераспределением благ и привилегий в пользу достойных. Но начнём с доброй трапезы, раз уж ты любезно вспомнил про еду и выпивку. Красотки найдут нас сами, как только мой план будет пущен в оборот.
Керим тактично промолчал. Его лучший друг и источник постоянных неприятностей с детских лет был без преувеличения самым одарённым вором современности. Если бы он просто и незатейливо ставил своё искусство на службу обогащению, жизнь его и товарищей могла проходить гораздо спокойнее. Но Зоэль был личностью артистической, требующей непременной публичности и накала страстей. Эффективно и незаметно присваивать чужое добро Зоэлю было невыносимо скучно. Однажды он на спор выкрал из резиденции мэра весь комплект регалий, особо приглянувшееся антикварное зеркало и двух младших жён. Последних, впрочем, по полному сердечному согласию, что нисколько не улучшило отношения главы города к дерзкому попирателю священного статуса частной собственности и семейных ценностей.
Даже когда Зоэль наконец загремел в тюрьму, дело не обошлось без широкой огласки – не прошло и пары дней, как ему оказались должны практически все, включая коменданта. Азарт объединил и преступников, и стражей закона, но в итоге бить Зоэля за шулерство не стал никто. Во-первых, не нашли доказательств, а во-вторых, играли в кости. Эта благородная и древняя игра, конечно, не исключала возможности жульничества, но магом Зоэль сроду не числился, а кости проверили со всех сторон и никаких чар или иных уловок, призванных даровать победу недостойному в обход воли Хаоса, не обнаружили. Кто-то из охранников авторитетно высказался, что вор может быть необученным, но сильным магом-вероятностником, но сам Зоэль в ответ только заговорщически усмехнулся и посоветовал спросить его родителей. А потом под дружный гогот гордо признал себя великим магом, проникающим сквозь стены и превращающим чужое добро в выпивку и веселье.
Виртуозно добываемые богатства Зоэль действительно проматывал с удивительным, почти аристократическим размахом, хотя его личные привычки и вкусы были весьма просты. За пристрастие к жареной козлятине в ущерб всему разнообразию деликатесов курортной зоны друг получил от жителей Сифра и окрестностей красноречивую кличку Козий Вор. Этот подкидыш, дитя Перешейка, мог бы давно сколотить себе капитал и уехать куда подальше от прежней жизни, но почему-то упорно предпочитал мозолить глаза местной знати, становясь чем-то вроде героя народных анекдотов.
По счастью, его подвиги успевали затеряться в общей атмосфере лихого раздолбайства, царившей на Перешейке. Число весьма могущественных частных лиц, чья репутация пострадала от ловких рук и иных деталей Зоэлевой персоны, хоть и росло с каждым годом, но прервать блестящую криминальную карьеру ифрита не спешило. То ли каждый надеялся, что мерзавец всё-таки сломает себе шею, удирая от очередного кавалера «Ордена Раскидистых», то ли полагал, что на свет это патологически удачливое чудовище породил какой-то из Высоких домов. Зоэль, разумеется, всячески поддерживал эту версию в стане противника, благо с его совершенно типичной ифритской внешностью несложно было оказаться потомком хоть Правящего дома, безразлично, с какой стороны.
– За время твоего отсутствия многое изменилось, – осторожно начал Керим, испытывая одновременно радость от возвращения друга и смутную тревогу за то, чем это может для него обернуться. Зоэль лишь усмехнулся.
– Я тоже изменился. Но моя удача всё ещё при мне, – он запустил руку за ворот, и в полутёмной комнате словно бы стало светлее, когда на ладонь Зоэля легла массивная подвеска с крупным огненным опалом. Она ничуть не пострадала в ходе амировых приключений. Старое золото, удивительно простая и грубая оправа и редкой красоты камень – такой завораживающей игры цвета Кериму не доводилось видеть у опалов и в гораздо более изысканных украшениях. Он невольно протянул руку, желая коснуться поверхности камня, в глубине которого зажглись тысячи маленьких искорок, но Зоэль тут же спрятал своё сокровище с коротким резким смешком.
– Обожжёшься, брат. Не по вознице колесница, – глаза амира смотрели весело, но тон стал жёстким. – Разошли весточки всем, кто в городе.
***
«Крылатый бык» был одним из старейших питейных заведений Сифра и за время существования не раз удостаивался отдельной строки в путеводителях. В основном, как «одно из тех любопытных мест в исторической части города, где всегда можно не только отведать лучшие образчики местной кухни, но и ощутить истинный дух квартала Фирсет». Всякий, кто вопреки здравому смыслу, доверял путеводителям, поддерживал материальное благополучие обитателей Фирсета, а те искренне и радушно помогали окунуться в местную атмосферу. В некоторых исключительных случаях даже заботливо придерживали, пока окунаемые не проникались и не переставали дёргаться.
Обстановка в кабачке не менялась, кажется, со времён постройки – добротная старинная мебель выдержала бы даже Вторую Вселенскую. Этот уголок «для своих» нахально попирал процветанием капризы туристов и иной взыскательной публики. И служил неизменным пунктом встреч и сборищ, целью которых было не только закусить и выпить на славу. Все важные дела Зоэль обсуждал только здесь, пафосные рестораны ему требовались лишь тогда, когда душа просила размаха – серебро, хрусталь, фарфор, зеркала, крахмальные скатерти – это добро существовало единственно затем, чтоб быть лихо разбитым, перепачканным или позаимствованным как честно оплаченный сиюминутный трофей. Керим вздохнул и покосился на Лино – тот молча сидел в каком-то угрюмом ступоре, словно не до конца понимал, что вообще заставило его принять приглашение.
Плавильный генетический котёл Перешейка подарил Лино внешность преуспевающего нотариуса и обаяние могильщика. Почему этот долговязый, тощий и вечно мрачный тип выбрал своей стезёй то, что сам называл «индустрией развлечений», товарищи терялись в догадках ровно до того момента, когда Лино сделался главным «кошатником» Сифра. Приятными и обворожительными должны быть девочки, он предпочитал быть ловким и надёжным. С тех пор не похорошел: выглядел как призрак, на дне зрачков горели злые алые огоньки. Кубок свой осушил почти залпом и нервно постучал по краю глиняной пепельницы сто лет не чищенной трубкой.
– Начинаю думать, что напрасно прибыл на сходку старых друзей. Ни Фероза, ни этого балабола. В какую злую щель оба провалились?
Керим пребывал ничуть не в лучшем настроении, но счёл вопрос риторическим.
– Ты уйдёшь – и тебя забудут. Отравно слышать такие речи, лупанарх. – При звуках насмешливого голоса Зоэля оба приятеля непроизвольно подтянулись, а лицо Лино отчётливо перекосило. Амир был всё в том же пыльном плаще, в каком изволил дрыхнуть на крыльце Керимовой лавочки, но чистой рубахой, щёгольскими штанами и новыми сапогами где-то уже разжился. Зоэль деловито окинул взглядом закуски, налил себе из кувшина и поморщился:
– Чудовищное падение уровня. Начнём с малого, поднимем его до условно достойного. Подбитый коршун – ещё не помойный сизарь, нечего клевать, где посыпано. Вы что же, не сообщили нашей прелестной хозяйке, что я вернулся? Не верю, что тётушка так встречает блудного сына великой столицы.
– Она очень сердита на тебя, – осторожно сообщил Керим. – Но рада, искренне рада.
– Узнаю нашу розу Пустошей и лилию садов Всематери. Аромат её желанней кебаба для умирающего от голода и живительней первых капель дождя после долгой засухи. Гнев её повергает ниц и отдаёт отступника во власть бренной плоти. А плоть слаба и совершенно не совместима с предтечей уксуса вместо вина и едой без мяса, – завершив этот пассаж, Зоэль, тем не менее, бодро опустошил почти половину блюда с меззе и облизнулся. В продолжение банкета ему неожиданно досталась звонкая затрещина, а за спиной балагура прозвучал низкий женский голос с приятными хриплыми нотками:
– Прах и глину тебе на стол, паршивец, раз хлеб мой не по вкусу!
Разумеется, горячий нрав тётушки Анни не позволил ей оставить провокационную литанию Зоэля без ответа. Мерзавец только мотнул косматой башкой, улыбнулся широко и невинно и уставился на хозяйку преданным взглядом, выражающим полнейшее раскаяние и смирение.
– Не бей нелюбимого сына, госпожа моя, а любимого – не целуй!
Глаза тётушки на мгновение сузились, но грозная мина уже сменялась ласковой – настроения этой женщины не могли бы предугадать и самые талантливые провидцы, но в случае с её любимцем нужды в их услугах не было. Высокая, статная, с плавными царственными повадками, эта жемчужина сокровищницы Сифра, однако, могла так отоварить своей нежной рукою, что позавидовал бы иной стражник. Фирменное блюдо «люля тётушки Анни» было самым старым и проверенным в меню, особенно часто перепадавшим её многочисленным питомцам – уличных мальчишек она бескорыстно привечала, а многих просто вырастила, как подкидыша Зоэля. Своих детей в замужестве не нажила, а супруг её официально считался пропавшим без вести. Слухи ходили разные, но статус весёлой вдовы за госпожой Анни закрепился прочно.
– Как здоровье дядюшки Дамаза? – осведомился Керим, следуя доброй традиции завсегдатаев «Крылатого быка». Тётушка выплыла из-за спины Зоэля и милостиво подала руки для поцелуев.
– Не жалуется, слава Хаосу, – в уголках полных алых губ расцвела улыбка, открывающая ряд ровных острых зубов.
Хозяйка всегда славилась эксцентричностью и сегодня вышла в зал в одном из своих лучших нарядов, знакомых приятелям ещё с детства: роскошный и тяжёлый, как все грехи аристократии, несомненно мужской алтабасовый халат поверх лёгкого платья из тончайшего шёлка. О происхождении этого необычайного одеяния оставалось только гадать – не то достался в наследство от загадочно сгинувшего Дамаза, не то перепал с плеча кого-то из высокопоставленных поклонников. Керим мысленно прищёлкнул языком – нищим мальчуганам тётушка казалась сказочной царицей, ничего не изменилось и теперь, за исключением некоторых волнующих нюансов. Но увы, романов с подросшими «племянничками» госпожа Анни не заводила никогда. Намётанным взглядом оценщика Керим отметил, что лазуритовое ожерелье на стройной шее скромной сифрской кабатчицы, массивные золотые серьги и витые парные браслеты, мелькнувшие в просторных рукавах, вкупе с широким поясом-сеткой, стягивающим тонкий стан – определённо работа одного мастера. Такой комплект взорвал бы элитные аукционы в любой из столиц на выбор. Анни оглядела троицу, ещё раз задержавшись на Зоэле, и промолвила:
– Как жили – меня не спрашивали. А раз объявились – не оплошайте. Особенно ты, балбес лохматый. Эту дурную голову многие хотят на сувениры, – она не особенно нежно потрепала Зоэлеву шевелюру, а тот блаженно зажмурился, словно большой пёс. Сочтя, что сказанного довольно, хозяйка сверкнула глазами и двинулась к другим гостям, излучая искреннее радушие. Приятели проводили её мечтательными взглядами, и каждый думал о своём, но все возвышенные порывы, как это часто случается, в единый миг развеяла проклятая бренность: услада глаз не утоляет печалей желудка.
– Всё сожрал, упырь кудлатый, – тоскливо констатировал Лино. Факирам обычаи предписывали умеренность, отчего этот большой любитель пожить на широкую ногу постепенно и незаметно съехал в глубокую яму скупости. Платёжеспособность невесть где пропадавшего Зоэля тоже была под вопросом, потому Керим решил сделать небольшое разумное вложение в грандиозные планы амира. Но не успел он кликнуть подавальщицу, как печальный натюрморт сменился настоящим праздником: на столе возникло блюдо со свежими овощами и зеленью и поднос, полный горячих ароматных лепёшек с кунжутом и чёрным тмином, а следом главное – преотменно зажаренный ягнёнок, до того молоденький, что с минуты на минуту можно было бы ожидать, что в зал вбежит его несчастная матушка в поисках отлучённого от вымени чада. О напитках хозяйка тоже не позабыла – кувшины были больше, и плескалось в них уже не вино, а лучшая выдержанная каса.
– Честь и хвала нашей госпоже и повелительнице, что отдала на растерзание этого жертвенного ягнёнка и наполнила чаши нектаром бессмертных! – провозгласил довольный амир, разливая прозрачное, пахнущее спелыми фруктами пойло. Несмотря на мягкий вкус, градусов в нём было изрядно поболее обычного.
После короткого тоста красноречие временно покинуло Зоэля. Началось объявленное растерзание. Хрустели кости, брызгал сок. Приятели завороженно наблюдали, как белоснежные зубы амира перемалывают несчастного ягнёнка не хуже мясорубки. Зоэль жрал молча и самозабвенно, изредка бросая на своих верных острый взгляд глубоко посаженных глаз. Наконец оторвался от трапезы, отёр губы рукавом и выжидательно вскинул бровь.
– Если не жуёте, начинайте говорить. Облегчи душу, лупанарх. Вижу, лоск твой поистёрся, шик поистрепался.
Лино, потянувшийся наконец к ягнёнку, отдёрнул руку, словно его ударили током. Хотел было выпить, но налил амиру и нехотя, словно через силу, выплюнул:
– Эфор, Асмодеева кукла. Выжал меня, я и моргнуть не успел. Смазливый ублюдок. С раймирскими – и с теми гладко разошёлся. Всем нашёл и «конфеток» послаще, и дури почище. Кого-то без затей купил. И, сверх того, натащил за собой всякой швали для тех, кому и дохлый гуль – ночная грёза. Контракты на него не брали – ищи дураков воевать с Третьим домом Адмира. Когда я пришёл за ним сам, только рассмеялся в лицо и велел не убивать, дескать, есть для меня подходящая работёнка. Назвал это переквалификацией.
– Факиры, значит. Достойная делянка тебе осталась – три шага в длину, шаг в ширину.
– Без тебя знаю, – огрызнулся Лино. – Давно бы удрал отсюда, да будто держит что.
– Это, друг мой, железная хватка твоего внутреннего патриота. – По мере того, как пустел кувшин с касой, хищная улыбка Зоэля делалась шире и заразительней, отражаясь кислой ухмылкой на лице Лино и недоверчивой – на лице Керима. – Запомните, а лучше запишите золотыми иглами в уголках глаз: детская возня в тесном манежике нас больше не интересует.
– Ой ли. Ты даже не спросил, куда провалился Фероз. – Лино, похоже, вознамерился крепко надраться и вновь опустошил свой кубок.
– Кто зря сотрясает воздух на этом свете, будет есть землю в садах Всематери, – загадочно ответил Зоэль.
– И ты туда же! – не выдержал бывший сутенёр, повысив голос. – Вы что, решили всем скопом свихнуться на религии?
Керим укоризненно покосился на друга: «пьян, как ифрит» – выражение известное, да только Лино не был ифритом и наполовину, потому с избытка касы делался сварлив и вечно нарывался на драку. Зоэль во хмелю бывал буен, но весел, а с теми, кому чистил морды, частенько делил рассветный кубок за дружбу. Сейчас амир смотрел на Лино каким-то странным застывшим взглядом, словно ждал, что ещё поднимет выпитое со дна измученной души.
– Давай, Керим, следуй за братьями, закрой лавочку и дуй отплясывать у костра с этими шутами! Они зовут себя тарайин, да полёт им светит только в мечтах. Главой факиров следовало бы поставить Фероза.
Посетители за соседними столами начали оглядываться. В последние десятилетия у культа Лилит появилось множество сторонников – ради самого хилого шанса вернуть магию ифриты были готовы на всё. А она манила и ускользала, словно ветреная красотка. Обеспокоены были не только маги – амулеты оборачивались бесполезными побрякушками, быстро теряли заряд, но иногда и взрывались, словно покинувшая их сила возвращалась умноженной настолько, что хрупкие вещи не выдерживали. Не выдерживали и добрые горожане – многие, примкнувшие к популярной секте, завершали свой духовный поиск на камнях мостовой. Слава Хаосу, Фероз и его новые единомышленники пока не постигли искусство полёта. С тех пор, как прежний шейх «летунов» разбился, друг занял его место и проводил все ночи в молитвах и ритуалах. Сначала Керим навещал его в надежде вправить мозги, но после пары бесплодных попыток понял, что скорее Вавилон встанет из песка, чем несчастный вернёт себе разум. Лино плюнул на затею сразу, проворчав, что сражаться с земным тяготением именем древней спятившей шлюхи – опасно и глупо, но каждый вправе искать ту смерть, что ему по вкусу.
– Ты всё такой же философ, – Зоэль невесть почему развеселился. – Вера – это безоговорочное принятие небылиц, рассказанных дураками и проходимцами, но в наш бурный век какую только падаль не достают на свет. Говорят, на некоторых отсталых Пластинах омерзительное и неестественное чувство голода сходит за ритуал и зовётся постом. Избранник богов должен быть сыт, пьян и всем доволен – иначе он дурная вывеска для своей лавочки. На самом деле, дорогой мой Лино, нет более ревностного служителя Всематери, чем ты. Девиц своих ты никогда не обижал и следил за тем, чтобы не обижали другие. Каждый твой бордель был храмом любви, вина и веселья – то, что обещают на том свете, ты за разумную плату даровал уже на этом. Ты жрец, лупанарх! Ты шейх! А не в полёте до сих пор потому, что земля милей тебе, чем небесные выси.
– И где ж тогда моя награда за ревность в вере? – сварливо поинтересовался Лино, но было видно, что шуточки Зоэля больше не злят его. За болтовнёй амира всегда крылись какие-то смелые планы, и – что важнее – планы успешно осуществляемые.
– Перед тобой, осёл! – расхохотался Зоэль и налил всем ещё.
Керим понял: теперь приятель просто так не сорвётся с крючка. Религии, боги и чудеса – они где-то далеко, то ли были, то ли нет, а Зоэль – вот он. Такого на пороховом складе оставь с пустыми руками – всё одно рванёт, уболтает. Оптимистичные размышления были прерваны прокатившейся по залу волной шепотков – удивлённых, презрительных и полных затаённой радости – той самой, что всегда сопровождает переход ничем не примечательного скучного вечера в красочное, пусть и не слишком изысканное представление. «Крылатый бык» в этом смысле всегда был заведением, куда особые ценители приходили не только ради хлеба.
– Всем оставаться на своих местах! – раздался зычный голос, заставивший даже самых увлечённых едой или друг другом гостей обернуться в сторону входа. Друзья узнали оратора до того, как увидели. Керим досадливо поморщился, представив, что сейчас начнётся, Лино коротко прошипел «Сволочь!» и сплюнул, и лишь Зоэль будто бы не обратил никакого внимания, лениво подбирая остатками лепёшки густой соус с блюда.
– О, их мэрскость пожаловать изволили, – озвучил очевидное кто-то из выпивох за столиком в углу. Керим покосился туда – кто это такой смелый выискался? Ну конечно, пара богатеньких отдыхающих, заведение тетушки Анни пользовалось популярностью не только у местных.
– Реклама не соврала, – приятель говорившего был ничуть не более трезв. – Обслуживание на высшем уровне, сам мэр прибежал охранять покой этого примечательного местечка.
– По-моему, все же не охранять, а нарушать, – первый оценивающе покачал головой. Повинуясь жесту мэра, стражники уже окружали стол с пирующим Зоэлем во главе. – Поражаюсь провинциалам – учить их и учить. Нет чтобы скрутить кого надо без шумихи, когда он, осоловелый, покинет ресторан, непременно нужно устроить шоу и помешать людям ужинать.
– Снова угрожаешь кошелькам добрых горожан, Зоэль? – с мягкой отеческой укоризной обратился к будущему арестанту мэр. На месте его советников Керим настрого запретил бы начальнику использовать подобные интонации, по крайней мере пока он не вытравит из них отчётливые нотки маниакального энтузиазма, приличествующие скорее опереточному злодею. При сытой гладкой роже и сомнительной любви к показной солидности, в своём дорогущем костюме, явно сшитом на заказ по последнему слову адмирской моды, этот тип больше походил на столичного дельца-стервятника, чем на добродушного и мудрого управителя. Вызвать доверие Нержель бен как-его-там мог бы разве что с помощью неведомого, крайне заковыристого и наверняка запрещённого ритуала.
– Да что вы, милсдарь, – хрустально невинный взор амира, вскинутый на мэра, заставил бы любого усовеститься – эти глаза не могли принадлежать преступнику, это были глаза святого. – На свои гуляем, тяжким трудом заработанные. Разве заказал бы я одного-единственного барашка и пару кувшинов вина, кабы был виновен в приписываемом мне злодействе? Разве жители Сифра так обнищали, что в кошельке какого-нибудь местного толстосума тоскливо побрякивает лишь пара потёртых шеолов и горсть медяшек? Вот вы, господин мэр, – голос Зоэля обволакивал патокой, – если прямо сейчас карманы вывернете, так разве меньше семидесяти шеолов и полудесятка серебряшек наскребёте?
Мэр судорожно дёрнулся к кошельку – неведомо как, но прохвост до медяшки угадал имевшуюся при нем сумму. Чтобы сгладить явную неловкость, пришлось сделать вид, будто на его вопрос никакого ответа не последовало.
– Вижу, то, как тебя выставили в прошлый раз, пришлось по нраву. Можем повторить. Думаю, небольшая морская прогулка поможет тебе наконец забыть дорогу в наш славный город. Если уж пески Пустошей не излечили от пагубной страсти к воровству и дебошам, возможно, с этим лучше справится солёная вода. Поднимайся и не вздумай снова ломать комедию. «Благородный герой», «фаворит удачи», «неуловимый дух Сифра» и прочие громкие титулы – Нержель уже откровенно издевался, дав волю личной неприязни, – это для газетчиков, нежных девиц и впечатлительной ребятни, в глазах закона ты обычный аферист, шут и пропойца, каких рано или поздно находят в канаве.
– Предпочитаю пресную воду солёной, – невозмутимо ухмыльнулся Зоэль. – Хотя, поговаривают, морские купания успокаивают нервы, так что вам, милсдарь, не помешает. – На голову мэра откуда-то из-под потолка пролился небольшой водопад. Зрители радостно заржали. Побагровев от досады, мэр высушил волосы и костюм.
– А вот теперь мы поговорим по-другому, – процедил Нержель и, обернувшись к посетителям, возвестил. – Факт нападения на должностное лицо при исполнении. Все присутствующие – свидетели.
– Уж напали, так напали, – снова подал голос подвыпивший приезжий из-за углового столика. – Такой лужицей ни убить, ни покалечить, костюм – и тот не пострадал. Мужик, у тебя что, водобоязнь? – предположение вызвало очередной взрыв хохота из-за столиков, и мэр побагровел ещё сильнее.
– Что застыли, как Ратха на постаменте? – раздраженно бросил он страже. – Берите его, и дружков туда же – пусть подумают, в какой компании прилично выпивать.
Лениво легшие на плечи Зоэля руки двоих стражников схватили воздух. Керим завороженно уставился на опустевшее место за столом и пропустил момент, когда следовало уворачиваться самому. Голос амира раздался откуда-то сзади: «Господа, прекратите приставать к моим друзьям, уверяю вас, они предпочитают обниматься с вольными красотками, а не с мужланами, подчиняющимися приказам самодовольного индюка!»
Рука на плече Керима разжалась, и он шустро укатился под стол, мельком отметив, что понаторевший в кабацких драках Лино уже пробивается в сторону кухни – наверняка рассчитывая на тяжелую артиллерию в лице тетушки Анни, беспорядков не поощрявшей.
Зоэль дрался, как уличный мальчишка, толкая стражников друг на друга, отвешивая противникам пинки в неудобосказуемые места, и умудряясь по ходу драки зубоскалить – последовательно припомнил неудачливым нападавшим все старые проигрыши в тарок и кости и со знанием дела воспел красу их жен и сестёр. В помощи амир явно не нуждался, таковая, скорее, требовалась его противникам, и Керим, откатившись поближе к дальнему столику, присоединился к зрителям, подбадривающим участников сражения. Потихоньку делались ставки, и Керим, как верный друг, не мог не поставить пару медяков на амира, очевидно где-то насобачившегося драться ещё более бессовестно и эффективно, чем в их общем далеком детстве.
Когда, обозлённый явным проигрышем городской стражи, в драку вступил мэр собственной персоной, с места грохнувший каким-то из боевых заклинаний (Зоэль чудом увернулся, а вот столику, к счастью, давно пустому, повезло меньше), зрители возмущённо заулюлюкали.
–Эй, ваша мэрскость, – озвучил причину народного гнева неугомонный турист из угла, – не забудь, магией пользуются или оба, или никто! Закон есть закон, парень тебя убить не пытался!
Мэр раздраженно плюнул, но народному гласу внял – стянул пиджак и кинулся на амира с кулаками. Керим зажмурился – он знал, что в семьях чистокровных драться обычно учат едва ли не с пелёнок, и не хотел видеть, как будут избивать его друга и практически брата. Восторженные вопли: «Во дает! А еще раз можешь?» заставили его осторожно приоткрыть сперва один глаз, а затем и второй. На скуле амира расцветал великолепнейший синяк, но серьезно пострадавшим Зоэль не казался. В отличие от мэра, теперь явно старавшегося беречь правую руку и действовавшего куда осторожнее.
Обмен еще парой тычков, попытка захвата – не увенчавшаяся успехом, Зоэль неожиданно оказался быстрее чистокровного демона, – и грохот, раздавшийся, когда выскочившая с кухни в сопровождении довольного, как сытый кот, Лино, тетушка Анни метнула на пол между дерущимися огромный фаянсовый таз. Осколки живописно разлетелись, украсив лоб Зоэля изрядной шишкой, а щёку мэра – грубым порезом.
– Вон отсюда, – фигуристая обаятельная тетушка стала будто выше ростом, а лазуритовое ожерелье на её шее опасно засветилось. – Я не заказывала драку в этом заведении и не вызывала стражу!

Глава 2, в которой Светлейший показывает племяннице странные карточные фокусы, а опальный премьер-министр лелеет планы по захвату мираГлава 2, в которой Светлейший показывает племяннице странные карточные фокусы, а опальный премьер-министр лелеет планы по захвату мира
С момента триумфального вступления в Джаганнат Тойфель не допустила ни единой промашки. Разумеется, первым, кто навестил молодую жену министра иностранных дел, был Рафаэль, но с ним она нашла общий язык довольно быстро – скорее всего, Мор поделился с коллегой своими выводами, а тот, уже на основе личных впечатлений, не счел диагноз ошибочным. Это научное светило было обеспокоено здоровьем другого венценосного пациента. И немудрено, стоило дядюшке пожелать перестать себя контролировать – и вся легендарная репутация его лейб-медика пошла бы дракону под хвост. Новая игрушка Светлейшего, подобранная на свадьбе, вполне могла этому способствовать. Шума уже наделала достаточно – госпожа Сешат, предыдущая пассия Светлейшего, мать Арвеля и Хэма, как говорили, была весьма недовольна внезапной «адмирской интервенцией». С одной стороны, без прорицаний ясно, что трон мерзавка не получит. Сделать такую соправительницей, а потом оплакивать гибель любимой в результате трагической случайности – эту краплёную карту уже разыграл папаша. Что же на самом деле нужно Герцогине?
Ради чего она готова сменить вольный воздух Адмира на раймирскую атмосферу, стать частью которой непросто, если привык перекраивать мир под себя? Возможно, очередным капризом будет, к примеру, должность в Совете, но долго ли сочинить какое-нибудь декоративное министерство, глава которого получает только уникальное право протирать кресло и любоваться представлением? Статус «гостьи» – квинтэссенция раймирского лицемерия. Не наложница и не фаворитка, просто временное увлечение. Кто из государей-миродержцев был более «гостеприимен», пожалуй, точно определить удалось бы разве после проведения полной переписи, а с тем, чтобы раздвигать шторы в монаршей спальне, прекрасно справлялись и недолговечные. Потому попытка Герцогини снова затмить луну и посрамить цветы своим великолепием вышла не такой уж блестящей. Светлейший, несмотря на безупречное погружение в роль увлечённого воздыхателя, весьма ненавязчиво указывал предел возможных притязаний. Портреты красотки в прессе обеих держав под заголовками вроде «Махнула трость на трость» или «Знойный сувенир из Пандема» вышли на редкость удачными, но вся шумиха вокруг госпожи ди Малефико стоила не больше букетиков жасмина с уличных лотков – такая же бессмысленная, простенькая и быстро увядающая на жаре. Тем более, за истекшие двадцать лет роман со Светлейшим никак не повлиял на демографию Раймира, и это также не осталось без внимания. Как и сближение Герцогини со Вторым домом. Она никогда ничего не делала сама, не связывала себя никакими узами, создавая прижизненный миф о собственном величии. Одного только не учла, как и мать: седлать дракона можно, да летать на нём сложно. Пока её могущество было лишь иллюзией, питаемой фабрикой сплетен и слухов.
Положение клана Габриэля, увы, тоже лишь казалось прочным – все старшие дети от наложниц, покойная предшественница то ли не успела подарить счастье отцовства любимому мужу, то ли в принципе не могла этого сделать. Дети растут медленно, пятьсот лет на раскрытие потенциала – непозволительная роскошь, особенно при наличии ревнителей и охранителей, не признающих прав «приёмыша» равными своим.
Довольно. Вряд ли дядюшка решил пригласить к себе ради праздной беседы, и опозданий он не потерпит. Тойфель поднялась из-за стола и, не меняя привычного невинно-почтительного выражения лица, всякий раз сопровождавшего мысли о новом государе и повелителе, холодно процедила:
– Свободен. Если этого урока будет недостаточно, чтобы ты научился сдерживать свои порывы, в следующий раз велю продать тебя с благотворительного аукциона. Или отправлю в Осенний.
– Да, матушка, – на месте массивного резного кресла из чёрного дерева весело ухмылялся Сатис, её гордость и одновременно постоянная головная боль. Когда мальчишка растворился в воздухе, Тойфель с неудовольствием отметила, что перспектива познакомиться со вторым своим легендарным дедом, казалось, нимало его не пугала. А зря. Этот сын рос чересчур бойким и живо напоминал Тойфель о собственных детских подвигах. Впрочем, методика воспитания тоже была довольно свежа в памяти и превосходно работала. По просьбе Бааля, старших иногда отправляли к нему в резиденцию. С одной стороны, такое внимание к семье не особенно радовало, а с другой позволяло держать руку на пульсе. Недавно Сатис получил наглядное свидетельство бодрости своего почтенного многотысячелетнего родного деда и искусности его наложниц. А некоторое время спустя – и крайне веские причины получше освоить превращение в неживые предметы. Дед в этот раз обошёлся без нотаций, перейдя сразу к экзекуции, после чего немедля выслал любопытное юное дарование к матери. Пусть старый параноик опасается даже собственных внуков. Решит наконец перестать изображать опального страдальца, так хоть Джибриля за собой не утянет. Зевель Бааля не свалит, слишком много осталось у последнего козырей в просторных рукавах державного халата. Почётный экспонат былой эпохи, каковым его были бы счастливы видеть многие, либо подозревал, либо – что вернее – выяснил точно. Иначе она никогда бы не согласилась на его свидания с внуками. Тойфель задумчиво провела пальцами по крышке большой шкатулки, но затем глубоко вдохнула и открыла портал: чем меньше новых сведений можно будет найти в её голове – тем лучше.
***
Местная архитектура никогда особенно не восхищала, но дядюшкин дворец воплощал в себе все её худшие отличительные черты. Что было не так, Тойфель затруднилась бы сказать – величественно, монументально, много воздуха и света, но те, кто восхищался Белым дворцом, либо делали это неискренне, либо бывали там слишком редко. Ей он напоминал нечто среднее между музейным комплексом, больницей и вокзалом, с той разницей, что те были бы гораздо уютнее. Огромные пустые пространства, мощные колонны, казалось, уходившие в небесный свод, хищная геометрия лестниц, дверей, оконных проёмов и везде – стерильно белый мрамор, хрусталь и зеркала. Гигантский безупречный капкан, окружённый лабиринтом сада. Скульптуры на подступах в зависимости от освещения казались то идеально обработанным мёртвым камнем, то застывшими в вечности фрагментами прошлого. С тех пор, как Тойфель увидела их впервые, ей всегда хотелось узнать имя создателя – но не спросила ни разу. Филигранная точность, пристальное внимание к каждой детали, уровень мастерства, достичь которого невозможно даже тысячелетиями практики. Горный Удел славился своими талантами, но и они обладали лишь полной властью над камнем и неразрывной связью с ним. Все известные ей заклинания и вовсе давали результат более грубый и примитивный. Скульптуры Осеннего – вот что напоминали эти садовые украшения, только вместо гротескных химер – совершенные формы и гармоничные линии прекрасных существ. Не просто магически обработанный камень, но воля творца, оживившая в мраморе героев прошлого, министров, полководцев, причудливых зверей и даже растения. Скрытый избыток напряжённой жизни в каждой скульптуре, заметный лишь под определённым углом в предзакатный час, словно налагал на искусство неведомого зодчего печать благоговейного молчания: многие шедевры в этом саду имели совершенно особую природу.
Часть постаментов пустовала, но эти пробелы удивительным образом лишь придавали цельность общей картине. Тойфель скользнула взглядом по зарослям пейота, среди которых виднелся разбитый пьедестал. На уцелевшей его части, если приглядеться, можно было прочесть полустёртую надпись «Дхурта». Имя ли это, прозвище, название, или просто очередная извращённая шутка местных ландшафтников – один Хаос знает, но каждый раз при виде этой композиции становилось не по себе. По заверению Габриэля, в бескрайнем дворцовом саду таились уголки, способные производить гораздо более удручающее впечатление – особенно дядюшкин любимый лотосовый прудик, окружённый тутовыми деревьями. Из него регулярно вылавливали любителей острых ощущений в самом плачевном психическом состоянии. Многие из тех, кого вовремя достать не успевали, становились марутами, бессловесными стражами покоя, утратившими всякую нужду во сне и обычной пище. Эта участь когда-то постигла даже одного многообещающего наследника Светлейшего, и с тех пор яростный и блистательный Рудра нёс иную службу на посту командора личной охраны отца. Не меньше неосторожных сгубила и зловещая гранатовая роща, где лишь одно, самое старое дерево приносило плоды, и срывать их категорически запрещалось. Тойфель с лихвой хватало этих историй, по собственному опыту она знала, что даже короткого взгляда на некоторые вещи лучше избегать.
И ни единого памятника государю и повелителю. Девушка усмехнулась – у Светлейшего с отцом явно были схожие взгляды на культ собственной личности. Статуй матери или других родственников и знакомцев она также не обнаружила ни в одном из закоулков сада, в которые доводилось заглядывать во время прогулок.
Пройдя через главный вход, Тойфель стиснула зубы – впереди ожидали лестницы. Считать ступени здесь не помогало – взгляд намертво приковывался к их острым граням, и где-то к концу первой сотни накатывало понимание: рано или поздно ты полетишь вниз. Впрочем, вряд ли дворец допустит, чтобы она разбилась: на таком сроке будущий слуга Светлейшего погибнет вместе с матерью. Были в беременности несомненные плюсы, хотя Тойфель и скучала по превращениям. Почему детей нужно непременно рожать самой? Мор достиг серьёзных успехов в своих исследованиях по избавлению женщин от этого бремени, но цена была слишком высока – дары пробирок были лишены главного. Магии. Здешние умельцы тоже не могли обойти этот омерзительный закон природы.
Ещё один пролёт. К слову, об омерзительном и законах… «Его последняя милость» командор Мункар бен Адонаи, начальник знаменитых кшатри, «гончих ментального барьера». Эмблемой раймирской полиции действительно была остромордая пёсья голова. Его брат Накир недавно вернулся в столицу, и Тойфель, увидев их рядом, поняла, почему эти сыновья Светлейшего больше известны как тандем Двухголовые: близнецы были чудовищно похожи и столь же синхронны. Ходили слухи, что они результат какого-то очередного эксперимента: единое сознание, разделённое на два одинаковых тела. Брехня, разумеется, метаморфы оба, сильный менталист – только один. Но эти длинные тени трона Светлейшего тревожили одним своим видом. Тускло-рыжие, словно выжженные солнцем волосы, смуглая кожа и очень светлые, почти бесцветные глаза. Дорогие единоутробные. И – недоказуемо – могильщики законной покойницы Габриэля.
Референта на посту не было, стол его пустовал, причём в самом прямом смысле. Создавалось ощущение, что никто не появлялся тут последние тысячи лет, даже пыль. Помещение казалось застывшей декорацией вне времени и пространства. Тойфель вообще начинала серьёзно подозревать, что слуги и иные предметы обстановки во дворце возникали только когда были зачем-то нужны на своём месте. Приоткрытая дверь кабинета лишь укрепила это подозрение. Помня обо всех тонкостях нового этикета, она постучала трижды. Торжественное белое безмолвие поглотило звук и встретило её за порогом. Ей приходилось бывать здесь раньше, но сама сущность этого места не позволяла хоть сколько-то сгладить остроту впечатления. Вечно заваленный каким-то опасным хламом отцовский кабинет не пугал, а скорее манил. Тайны Шахматного раскрывать не хотелось. Со времени последнего визита, ситуация, пожалуй, только усугубилась, атмосфера в комнате приобрела оттенки цепкого гостеприимства ледяной равнины, но вряд ли это было как-то связано с назначенной аудиенцией.
За столом, полуприкрыв глаза, дымил тонкой резной трубкой хозяин кабинета. При виде племянницы Светлейший широко улыбнулся и кивнул, подчёркивая непринуждённость обстановки. Перед тем как опуститься в возникшее перед нею низкое кресло Тойфель приложилась к дядюшкиному перстню, невольно залюбовавшись игрой камней на свету. Каждый в этой россыпи был тщательно подобран по размеру и завораживал глубиной и насыщенностью цвета. Аметист, смарагд, халцедон, яспис, сардис, берилл и гиацинт удивительным образом соседствовали с чистыми прозрачными кристаллами хрусталя и глухими чёрными вкраплениями железного камня. Обжигающие переливы живой ослепительной радуги, пойманные мастером в надёжную серебряную оправу. Ювелиры Джаганната слыли редкими искусниками, но этот шедевр был создан мастерами-людьми. Очевидно, малый срок жизни пробуждал отчаянное стремление к абсолютному совершенству, чтобы преодолеть собственное ничтожество и войти в вечность, не растворившись без следа.
– Эта безделица тебе знакома? Символ нашей власти и её бремени. Мы служим всем. Даже тем, чья жизнь длится не дольше падения песчаного зёрнышка.
Беглый взгляд на стену позволил стряхнуть наваждение. Часов в дядюшкиной коллекции изрядно прибавилось. Сквозь плотную завесу трубочного дыма проступали ряды циферблатов, слышалось мерное тиканье, более слаженное, чем многие шедевры хоровой музыки в исполнении виртуозов. Тойфель сфокусировала взгляд – простая, но мощная иллюзия беспрестанно переплавляла одну форму в другую, очертания дрожали и таяли, расползаясь пёстрыми завитками, а за ними из белого терпкого марева возникали новые, чтобы их постигла та же судьба в бесконечном хороводе метаморфоз. Лёгкость тела, обострённая ясность мыслей и давно забытое состояние предвкушения восторженной свободы. Если и не «Особый курительный сбор №69», то явно какой-то раймирский аналог.
– Не стоит бояться совершать ошибки. Пусть содеянное остаётся неизменным, но наказание не всегда неотвратимо, – Светлейший не спускал глаз с племянницы, хотя и казалось, что он всецело погружён в созерцание танца света и дыма. С каждым плавным жестом тонких длинных пальцев карта за картой аккуратно и точно выстраивались на столе в причудливую конструкцию перед владыкой Раймира. Тойфель с неудовольствием отметила, что упустила момент, когда дядюшка внезапно решил развлечься возведением миниатюрного замка с помощью колоды для игры в тарок.
– Наш сын наконец обрёл надёжную опору, – ещё одна карта заняла своё место, но изображение на ней было слишком эфемерным и слишком быстро сменялось, чтобы успеть опознать хоть что-нибудь. – Мы ценим сделанное для него и клана. Уверены, что ты постепенно осознаешь всю меру нашей отеческой любви. И то, что даруется вместе с нею. – Тойфель на секунду показалось, что в странном гипнотическом калейдоскопе мелькнуло более четырёх привычных мастей. Часть карт вдобавок сделалась круглыми – уже не тарок, а ганджифа?
– Мункар – лишь проводник нашей воли. Он не причинит вреда тем, кого призван защищать. – Светлейший сделал небольшую паузу и улыбнулся уголками губ, словно соглашаясь с невысказанным продолжением фразы. – Твой страх ему приятен, как приятно всё, что отвечает высшей цели. Такова природа кшатри, и он поставлен первым среди них по праву, как и его брат. Мы понимаем, почему сейчас ты видишь в них угрозу. – Теперь у части карт мимолётно сменялось не только лицо, но и рубашка. – Мы понимаем и ничтожность истекшего срока. Здесь всё кажется иным и непривычным, в отличие от Адмира. – Пока Светлейший замер, будто бы раздумывая, куда поставить очередную карту, огненный меч на ней раскрылся лепестками лотоса, а те, распадаясь, переродились в нечто вовсе неразличимое. – Или Бездны. – Судя по дополнительному обертону в голосе и ласковому прищуру дядюшки, совладать со зрачками всё же не удалось. – Величайшая безопасность – в знании, что любая степень безопасности – лишь уловка ленивого и лукавого разума, а истинная свобода – в подспудном принятии необходимых правил. Неспособные принять их в сердце своем лишены возможности покорения или же создания настоящей реальности, потому обречены на жалкое существование под игом собственной памяти и сиюминутных страстей.
Только сейчас Тойфель заметила, что в фундаменте замка недостаёт пары карт. После чего совершенно искренне в упор воззрилась на Светлейшего, от всей души надеясь, что он сочтёт это забавной вольностью, а не нарушением очередного пункта многоэтажного раймирского этикета.
***
Столичные новости стоило бы фасовать и продавать как патентованное тонизирующее средство для ссыльных министров. Наблюдать за жизнью двора со стороны поначалу было забавно, но как только ощущение новизны прошло, его место заняла тревога. Оставить должность, покинуть Адмир, сложить с себя всякую ответственность за дальнейший ход истории и быть благодарным за то, что не заперт в саркофаге Зала Славы или не развеян над Пандемом по щелчку пальцев – о, для этого надо быть недолговечным или начисто лишённым наблюдательности дураком. Ждать чего бы то ни было от Темнейшего – наёмных убийц или записки с извинениями – было в равной степени глупо. Для первого варианта вина Азраила была очевидно недостаточна, а для второго на месте Темнейшего должен был оказаться кто-нибудь другой. История с Маклином косвенно доказывала, что Самаэль иногда способен относиться к последствиям своих капризов иначе, чем наплевательски, и делать какие-то выводы. Но также возможно, что среди княжеских детей просто не нашлось подходящих кандидатов на место главы Третьего отделения. Точнее сказали бы только специалисты в области прикладного анализа психологии Темнейшего, но все они находились под началом Мора и подпиской о неразглашении, а некоторые и вовсе давно обитали в Бездне отнюдь не в корпусах для персонала.
Нынешняя ситуация формально находилась под контролем: ни войн, ни катастроф, всех катаклизмов – аномально жаркая погода да сельскохозяйственные рекорды, сплетни – и те безобиднее не выдумать, по сотому кругу. Вряд ли в таких прекрасных условиях важно, что послужило причиной непродолжительной «болезни» Темнейшего – очередной ли виток неизбежной расплаты за огромную силу, или притворство с дальним прицелом.
Вероятно, в этот раз никакой скрытой цели и не было – старый друг после загадочной отлучки просто удалился в лабиринты собственного сознания. Он не раз внезапно пропадал неведомо куда, не ставя никого в известность. Помнится, однажды после долгих отчаянных поисков драгоценного государя и повелителя обнаружили на какой-то захолустной Пластине при дворе одного из тамошних королей. В должности не то цирюльника, не то шута. Причём король уверял, что лучшего советника и друга у него в жизни не было, якобы с приходом этого весельчака и балагура началась буквально эпоха мира и процветания. Но в большинстве подобных случаев курьёзы оказывались гораздо менее безобидными.
Вроде бы ничего нового, неизвестного или действительно странного. И вот теперь это.
Глава Второго дома Адмира держался с обычной вальяжностью, словно бы вёл очередное заседание Совета, но вместо старших сыновей за его креслом маячил лишь Берит с каким-то потерянным и одновременно сосредоточенным видом. В ответ на вопросительный взгляд Азраила Бааль едва заметно дёрнул уголком рта и небрежным жестом отослал сына прочь. Возникло тягостное ощущение, что если бы никто не обратил внимания на его присутствие, Бериту оставалось бы стоять за отцовским плечом в гротескной пародии на гвардейский караул. Бааль церемонно кивнул в сторону появившейся голограммы.
– Приветствую уважаемого Михаэля. И сожалею, что мы не можем провести наше собрание на действительно достойном уровне.
– Не валяй дурака, Бэл, – сходу огрызнулся раймирец. – Не трать моё время на пустой трёп.
– Ценность времени – вещь относительная, но не для того, у кого оно на исходе, не так ли? – в жёлтых глазах Бааля не отразилось никаких эмоций, голос также остался ровен, без тени насмешки или недовольства. – Наш коллега Аваддон не смог явиться лично, но это не означает, что мы будем лишены его неоценимого содействия.
Михаэль сжал челюсти и явно собирался сказать нечто нелестное, но тут в кабинете появился Молох. Безукоризненность наряда и учтивость манер никак не выдавали того обстоятельства, что министр по делам перемещённых лиц визита на «заседание» не планировал. А вот привычная маска благообразной невзрачности на этот раз дала ощутимую трещину, открыв спешно подавленное исступление весьма неприятного сорта.
Михаэль поморщился, а Азраил позволил себе запить скотское зрелище парой глотков мадеры.
– Исключительные времена требуют исключительных мер, – Бааль снисходительно улыбнулся, адресуясь в основном к Молоху. – Примитивные наветы, личные счёты и пустые угрозы оставим в прошлом. Всем нам приходится следовать общим интересам, и мой долг об этом напомнить. Всем присутствующим прекрасно известно, сколь высока может быть цена беспрестанного потакания собственным прихотям…
– Получается, главный вопрос, который мы решаем – это пристало ли хозяину Адмира то биться в припадках, пугая гвардейских коней, то вести себя так, будто добавил в состав курительного сбора драконий транквилизатор? – сухо осведомился Михаэль. – Многоуважаемого премьер-министра в изгнании интересуют лишь, простите за выражение, этические проблемы? Концепция абсолютной и абсолютно развращающей власти, все эти неразрешимые вопросы… возможно, ради удовлетворения сугубо научного любопытства следовало бы пожить на какой-нибудь из населенных недолговечными Пластин, провести ряд экспериментов и закрыть тему?
– Рыцарские попытки отвлечь внимание от намерений своего хозяина – пагубный пережиток старого уклада, – отмахнулся Бааль. – Мы пришли в этот мир не для слепого служения тем, кто объявил себя единоличными властителями всего. Каждый из нас имеет столько же прав.
– Но имеет ли силу, достаточную для их предъявления? – вкрадчиво заметил Молох, словно бы размышляя вслух.
– Речь не о дикарской драке за табуретку. С начала времён причина и следствие в общепринятой концепции так называемых «миродержцев» по чьей-то воле незаметно поменялись местами. Нами тысячи лет успешно пользуются, черпая ресурс и не оставляя возможности осмыслить и понять, что мы отнюдь не вершина пищевой цепочки.
– За всю историю Веера эта стройная конспирологическая бредятина никем ни разу не проверялась? – Михаэль внимательно всмотрелся в лицо бывшего премьера. Вопрос он задал исключительно для проверки связи – обычная ирония до Бааля доходила уже весьма своеобразно.
– Отнюдь. Мы все свидетели: мир не рухнул вслед за Вавилоном, а что на Пустошах поубавилось магии – пошло всем только на пользу. Лилит пала, была заточена, но её прямые потомки не утратили и грана магии. Это проблемы сугубо низших рас и примитивных культов. Если применить аналогичные меры в отношении известных всем лиц, то при должном расчёте – никаких побочных эффектов. На этой Пластине, по счастью, никто в здравом уме не поклоняется указанным лицам, как богам. Наиболее близко к дремучей религиозной ереси находится, как ни прискорбно, простая, но рабочая уловка, охраняющая власть братьев. Без своих верных соратников они лишь мошенники и паразиты, пусть и достаточно хитрые, чтобы со временем вывести из инструментария противников любые силовые методы. Кто-нибудь из вас когда-либо видел записи медиков, посвящённые загадочной «болезни» хоть одного из? То плачевное состояние, в котором так любезно пребывает владыка Адмира, не доказательство истинности его могущества, а прямое опровержение. Любой пьянчуга, безобразно кутивший неделю по притонам, а потом очнувшийся без сил в канаве, охотно поведает о тяжести мира, что он несёт на своих плечах. Не всякий, конечно, обладает таким даром убеждения, этого не отнять.
Потому уничтожить следует в первую очередь их ложную репутацию, разрушить культ. И начать надо с себя – каждый из нас так или иначе находится на орбите личной реальности правителей, следовательно, им ничего не стоит утащить всех за собой в бездны сумасшествия. Регулировать направление и силу их безумия невозможно, потому надо поставить свой парус так, чтобы даже губительный ветер двигал корабль в сторону успеха. Первый – обозначение очерёдности, а не только действительного превосходства. Со временем это поймут все. А до того можно привлекать союзников с помощью понятных им методов. Некоторые средства убеждения неизбежны для неподготовленной аудитории.
Голубые глаза Михаэля опасно потемнели. Раймирец выпрямился во весь свой немалый рост и потянулся, словно намеренно демонстрируя, что свернуть шею любому из присутствующих он, скорее всего, сможет и не пользуясь магией.
– Великолепная идея, – процедил он. – Напоминает мне анекдот времён Первой вселенской – дескать, дело владыки предложить идеальное решение, а технические вопросы по реализации гениального замысла, так уж и быть, государь передоверит Совету. Господин опальный премьер, вы рехнулись? Подцепили от недолговечных их странную возрастную забывчивость и запамятовали, что для того, чтобы одна буйная пустынная баба оказалась там, где ей самое место, потребовались соединенные усилия обоих Советов? Возомнили, будто старый трюк, да ещё в двойном размере, удастся провернуть полудесятком энтузиастов? Вы убедили меня сотрудничать. Но даже ваши методы, – раймирец скривился, давая понять, какого мнения он об использованных средствах убеждения, – бессильны заставить меня самолично сунуть шею в петлю и вручить Светлейшему свободный конец верёвки.
– Сразу видно тактика, но не стратега, – в равнодушии Бааля окончательно проступило нечто тревожное. – Подцепили от недолговечных смехотворную торопливость, делающую их неспособными к игре в долгую? Или вы правда верите, что на самом деле мы одна большая семья по разные стороны общего забора, и на этом основании Светлейший упустит возможность отправить брата к их подруге жизни? Сначала вынести одного, затем проявить немного терпения – даст Хаос, и второй предоставит нам возможность подарить ему заслуженный покой и подобающий почёт. И тогда нас будет далеко не пятеро.
Азраил задумчиво побарабанил пальцами по инкрустированной столешнице. На присутствующих демонстративно не смотрел, и казалось, будто обращается он к огню в камине.
– Вне зависимости от крепости братской любви, я не стал бы рассчитывать на награду в сём сугубо гипотетическом случае. Неважно, кто станет первым, у второго хватит ума сложить два и два, и получить именно четыре, а не три и не восемь... проще говоря, тем, кому удастся справиться с одной из упомянутых персон, придется спасаться от другой бегством на самые отдаленные, желательно неизвестные Пластины. Если угроза оказалась настолько серьезна, второй уничтожит саму мысль о ней раньше, чем вы, драгоценный коллега, занесёте нож над праздничным тортом по случаю победы.
– Блестяще! Именно такого направления мысли они от всех и добивались, – непонятно почему, но Бааль торжествовал. – И, как вы только что продемонстрировали, изрядно в том преуспели. Если каждый из братьев по отдельности превосходит нас всех – то почему оба охраняют свою власть столь ревностно? Если бы им ничего не стоило избавиться от всех несогласных единым махом. Полно, дорогой мой, от вас я подобного не ожидал, признаюсь, мне казалось, дружба с одним из братьев не должна была настолько исказить восприятие. Меж тем, ваш маленький прелестный личный интерес ожидаемо переоценил свои силы. Что вы там говорили об арифметике? Вот и прикиньте по здравом размышлении, чего можно, а чего нельзя достичь ко всеобщему благу.
– Тактик тут, значит, я, – Михаэль отчего-то развеселился, – а гениальный стратег – ты? То есть, будучи самым могущественным, надо превентивно убрать всех, кто может посягнуть, о, мои аплодисменты, – раймирец лениво похлопал в ладоши. – Бэл, подумай, кем в таком разе придется править. Упыри, орки, волки, гули, лишенные магии ифриты, стремительно теряющие её дети Полоза, ши и недолговечные – прекрасные подданные новой Империи, дивное начало заката магии Веера… Дорогой мой, я начинаю думать, что слухи о твоих способностях интригана были крайне преувеличены, равно как и твои угрозы.
– А напрасно вы так полагаете, многоуважаемый карающий меч Раймира, – Молох, всё это время сохранявший осторожное молчание, решил поддержать закадычного приятеля, несколько разрядив атмосферу. – Похвальная прямота военного мышления иногда мешает даже на собственной делянке найти наглядные примеры того, что всякое лицо, не включённое в планы нашего общего друга, как правило всё же получает там достойное место, а ближайшая родня того лица – билет в клуб безутешно овдовевших, где вы, между прочим, почётный председатель. – Под пристальным взглядом подельника Молох невольно умолк – но грозы не последовало, к концу фразы недобро загоревшиеся было глаза Бааля снова заволокло стылой плёнкой равнодушия, словно бы говорящий внезапно куда-то исчез, а оказанное содействие было не ценнее воя ветра над Бездной.
Азраил оторвался от созерцания камина и перевёл взгляд на собратьев по антиправительственному заговору. Взгляд старого дипломата выражал разве что вежливую скуку.
– Опасаюсь, при таком уровне организации в Бездне окажутся отнюдь не те, кого туда так прочит мой коллега по опале, – сухо резюмировал он. – Но пока существует некое обстоятельство, с коим я вынужден считаться, воздержусь от категоричных выводов. Всем здравствовать, господа, – он кивнул на прощание, и голограмма исчезла.
– Старый лис опять успел первым, – с некоторым восхищением констатировал раймирец и растаял в воздухе, не соизволив попрощаться.
Молох не удивился – кажется, никто, кроме инициатора, не ждал от этого заседания «Серого совета» иного.
– Надеюсь, ты не подумал ничего предосудительного на мой счёт… – рискнул он закинуть пробный шар, глядя на неподвижную фигуру в кресле. Бааль продолжал молчать, словно в комнате никого не было.
– Бэл! Да что с тобой в самом деле? – раздражённо спросил Молох, поняв, что его всё ещё не слышат. – Никак и правда спятил. А, да катись ты к Лилит в трещину! – с этими словами министр по делам перемещённых лиц наконец последовал примеру товарищей по несчастью и не успел увидеть, как пляшущие языки каминного пламени на долю секунды взметнулись ввысь. Пара угольков с треском выстрелила на ковер, но тут же погасла.

Глава 3, в которой вор учит шейхов плясать, а Смерть и Война выясняют преимущества различных гадательных системГлава 3, в которой вор учит шейхов плясать, а Смерть и Война выясняют преимущества различных гадательных систем
Старый скорпион никогда ничего не делает просто так. Решка скромно потупилась, изображая смущение от расточаемых Малхазом похвал. Умница, красавица… ты, никак, собрался меня послать не просто с кем-нибудь переспать или что-нибудь спереть, и стараешься подсластить пилюлю? Надо держать ухо востро, – когда вместо привычного уменьшительного старикан без запинки произнес её полное имя, молодая женщина осторожно покосилась на шейха из-под пушистых длинных ресниц. Мать, явившаяся с какой-то из отдалённых Пластин, назвала дочь странным именем тамошней древней богини, но, кажется, кроме покойной матушки и её самой его никто ещё не произносил вслух. Эрешкигаль, значит. Что-что?
Чем дальше, тем страннее – или дед чего-то не договаривает. В прогулке к тарайин не было ровным счетом ничего опасного. Даже если оставить в стороне, что часть адептов была знакома Решке с их совместного детства, а часть – по отроческим, куда более смелым похождениям, праправнучку одного из шейхов никто из ифритов не рискнул бы обидеть, будь она хоть беспомощной, не умеющей за себя постоять деревенской дурочкой. Какой ни будь женщина, а оскорбить её – оскорбить клан, мало желающих рискнуть здоровьем, а то и жизнью ради сомнительного удовольствия поглумиться над слабой.
***
Новый этап всё ещё неизвестного Зоэлева плана привёл на окраину – очевидно, амир вознамерился сделать то, что не удалось им с Лино, вернуть Фероза к разумной жизни вне молитв и плясок. После потасовки в «Крылатом быке» о возвращении легенды узнали решительно все – мало того, что ухитрился ускользнуть от Нержеля и его прихвостней, так совершенно неожиданно удивил даже тётушку Анни. Никто не думал, что в карманах Зоэля найдутся денежки, когда он во всеуслышанье заявил, будто готов разом возместить бриллианту инфраструктуры Сифра последствия воспитания Его Мэрскости стадом онагров и вопиюще низкую компетентность городской стражи. Тётушка отнеслась к этому пассажу с недоверием, но явно гордилась, что её библиотека помогла превратить ораторское искусство воспитанника в оружие массового поражения – из тех, кто не успел разбежаться, с точным значением всех слов были знакомы разве что приезжие балагуры, прочий народ либо догадывался по контексту, либо делал собственные выводы, более забавные, нежели верные. Читал Зоэль так же, как жил в целом – беспорядочно и жадно, с вилл он воровал в том числе и книги, от учёных трактатов до сборников легкомысленной поэзии. Когда амир развязал вынутый из-за пазухи небольшой свёрток, вздох удивления вырвался даже у тётушки. Самоналоженный штраф был уплачен с блеском – на выцветшем зелёном шёлке покоилась россыпь отборных неогранённых изумрудов. На них можно было, пожалуй, не просто сделать ремонт, а перестроить здание полностью и ещё изрядное время вовсе не думать о выручке. Все сочли, что на Пустошах Зоэлю посчастливилось найти один из кладов, а он в ответ на все предположения только загадочно улыбался и шутил. Слухи моментально разлетелись по городу, старый Сифр будто очнулся от своей дремоты, а его обитатели предвкушали новые, пока не совершённые подвиги Козьего Вора, которые можно будет неспешно и со вкусом обсудить за чашечкой кофе или стаканчиком горячительного.
Но если вот так, как сейчас, встать спиной к городу, то в единый миг отлетали все посторонние мысли. Начинало казаться, что нет более ни блистательного Сифра, ни других городов, нет ничего, кроме бескрайних барханов и звёздного неба, и последний оплот жизни – эта маленькая площадка, на которой сошлись те безрассудные, что спешили укрыться от невзгод жизни в таинственной тени первобытных чудес.
Раньше тарайин собирались для своих церемоний прямо на Круглой площади, но как только число смертельных случаев переполнило чашу терпения городских властей, место пришлось сменить. Древние обычаи и традиции высоко ценились мэрией лишь в том случае, если не мешали бурному денежному потоку питать городскую казну. Даже когда ифриты совсем перестали подниматься в воздух, вернуться им не позволили: мозги на мостовой – дурной финал любого аттракциона, а для того, чтобы дарить туристам уникальную возможность отбить копчик, поскользнувшись на чьих-нибудь внутренностях, давно существовали рыбные рынки и гульские трущобы.
Гулко били барабаны, тягуче и пронзительно вторила их ритму зурна. От курильниц поднимался терпкий тяжёлый дым. В свете факелов заброшенный клочок земли преображался, становясь частью великих Пустошей, вплотную подступавших к городу. Колыбель могущества и могила всего сущего, безжалостная и справедливая, каждому путнику возвращающая то, что у него на сердце.
Шёл третий круг, фигуры адептов плавно двигались друг за другом в священном танце, каждый вращался вкруг себя, воздевая одну руку к небу, а вторую обращая к земле. Фероз неотрывно следил за ними со своего импровизированного престола – бараньей шкуры, выкрашенной в алый, цвет крови, огня и самой жизни, столь любезный Богине. Наряд новоявленного шейха тоже был ал до последней нити кисточки на феске, венчавшей бритую налысо голову. Чёрные одежды танцоров символизировали ту непроглядную тьму, что разгоняет лишь пламя Всематери. Всё также лилась музыка, вращались фигуры, но Керим вздрогнул почти за секунду до того, как сбился общий строй. Мелодия звучала иначе, наполняя даже душу неверующего отзвуком неведомых страстей. Ошеломлённые танцоры отступили к краям, пытаясь понять, кто допустил ошибку, Фероз бросил гневный взгляд на музыкантов, но барабанщики и зурначи не отнимали рук от инструментов, словно одержимые какой-то стихией. Кто-то попытался заново вернуть ускользающую радость, но вскоре оставил эту затею. Лишь один упорный, видимо, новичок, был готов рискнуть и принять вызов неведомых сил. Ритм постепенно ускорялся, заставляя несчастного крутиться, как взбесившееся веретено, и то прижимать руки к груди в порыве нездешней тоски, то широко раскидывать их в попытке объять весь мир. Никто не тронулся с места, чтобы прервать недозволенное действо – до того диким исступлением веяло от высокой фигуры, что того и гляди упадёт замертво, отведя гнев Богини. И не понять, через какое коленце завораживающая неистовая пляска переходит в подобие припадка и обратно. Только лихо сверкают глаза в прорезях платка, да пронимает широкие плечи смельчака мимолётная дрожь. Ещё один заход – и ещё, и – вздох вырвался даже у Керима – очередной виток невидимой спирали оторвал танцора от земли и поднял высоко в воздух, продолжая раскручивать. Просторные одежды чёрным парусом реяли на ветру, искры, упавшие со стёртых каблуков, быстро гасли в песке, но на это почти никто не обратил внимания – теперь все ждали только одного, неизбежного. Музыка смолкла. И вознёсшийся стремительно пал, а точнее, легко приземлился, как уличный мальчишка, прыгающий с высокого забора.
– Славный у вас тут кружок народных танцев! – взмыленный Зоэль с облегчением избавил свою бедовую голову от полуразмотанного и сбившегося на сторону убора и лучезарно улыбнулся всем сразу. – Идейных безумцев принимаете?
Фероз спешно покинул своё место, встал напротив Зоэля и с чувством провозгласил:
– Воистину, весь мир – ковёр под ногами Великой матери. Куда ни обращаешь взгляд – всюду лик её и присутствие!
Затем обнял новобранца и друга так крепко, что кости затрещали. Неоспоримый плюс искренней веры – будь все эти церемонии для Фероза просто поводом покрасоваться и заслужить почёт, Зоэлю достались бы удавка или кинжал, и отнюдь не в подарок. При всей объявленной благости и полном миролюбии, поголовье насмешников, приходивших поизгаляться по пьяни, изрядно проредилось: в рядах тарайин Фероз был не единственным бывшим наёмником.
Церемонию закончил так, как того требовали обычаи – ровно в конце третьего круга он поприветствовал молодого послушника и объятием благословил общность устремлений, но народ не спешил расходиться – всем хотелось посмотреть на «летуна», который смог воспарить и не разбиться. Но шейх подал знак к окончанию священного действа и скрылся в своём шатре за площадкой вместе с новым адептом. Менее удачливые танцоры всё ещё были крайне убедительны и эффективны в роли охранников, потому легко убедили добрых горожан не гневить Богиню своим назойливым вниманием к её скромным служителям. Керим успешно проскочил этот кордон и поспешил присоединиться к приятелям.

– … и прежде, чем мирское богатство утечёт из рук, как песок, стань господином формы сотворённых вещей, а не рабом её, и скажи так: «Я ищу укрытия от тебя в лоне Всематери милосердной!»
На подвижном лице Зоэля немедля нарисовалось крайне похабное выражение, но мгновенно сменилось возвышенно-задумчивым, словно бы он искренне пытался проникнуться смыслом услышанной мудрости.
– Сдаётся мне, провозглашающие подобное прячутся от богатства недостаточно искусно, и оно всё время их настигает. Потому и живут не в палатках, а в душных дворцах, набитых слугами и антиквариатом. А жрать и вовсе принуждены какую-то фаршированную друг другом противоестественную дрянь в десять перемен под старое-престарое вино из пыльных кувшинов. От такой жизни желудок делается немощен, взгляд тускл, а чресла вялы. У слабых духом в похмельную башку поутру первым делом лезут мысли об умеренности, причём у отдельных страдальцев – об умеренности всеобщей. Душа моя всегда оплакивала подобный жребий, а ремесло помогало освободить бедняг от власти коварных объектов обладания. Я ли не истинный господин формы вещей после этого?
– Если бы я не видел твоего полёта, дал бы затрещину за такие шутки. А теперь поди разбери, как толковать. Если то не фокус, мне бы послать весточку наставнику и отдать тебе свою шапку младшего шейха.
– На что мне твоя шапка, когда и своя пока без дыр! – Зоэль тряхнул крепко спутанной курчавой гривой. – А твой наставник сам меня найдёт.
Керим улыбнулся. Любитель обычной жареной на мангале козлятины свысока относился к сложным блюдам, но от старого вина, сегодня также ставшего жертвой его обличительной тирады, не отказывался никогда – вором он был удачливым и мог позволить себе хоть купаться в хороших напитках.
– Драгоценный амир, – окликнул он Зоэля. – Если ты не лелеешь планов куда-нибудь улететь прямо сейчас, мы могли бы помочь миру избавиться от части столь презираемых тобой пыльных кувшинов с вином. Если вы оба, друзья мои, не возражаете, Феро мог бы послать кого-то из своих учеников в мою лавку – я черкну приказчику, чтобы отправил нам не «Серебро Сифра», а «Старое золото», оно много богаче на вкус.
Предложение нашло среди Зоэля живейший отклик, правда, сходу подверглось некоторой критике.
– К чему гонять бедняг взад-назад, жестокий властелин коммерции? Я же сказал тебе, что мы займёмся перераспределением благ, – и пора пришла. Любезно внесённый мною штраф за куртуазную неполноценность Нержеля бен Шакаля требует достойной компенсации. Платить я согласен лишь за друзей, красивых женщин и прочих социально угнетённых лиц, а этот генетический провал двух империй ни к одной категории пока не относится, – амир небрежно взмахнул рукой – и вдоль стены от входа выстроились стеллажи с кувшинами и бутылками. – Также я полагаю, что после полученных травм наш беспардонно дорогой градоначальник прекрасно обойдётся без обычных своих разносолов, – низкий столик едва выдержал свалившееся на него изобилие. – Ну и наконец, уже от других щедрот – привет тебе, дорогой блудный Феро, да и нам всем – фирменный козлёнок с травами тётушки Анни. Керим, что застыл, как просватанная девица! Наливай!
Керим развел руками.
– Тебе придется подождать, брат мой и друг, для начала я должен разобраться с угощением. Не думаю, что гроздьям спелого винограда и нежному сыру идут на пользу стоящий на них поднос с козлёнком и крупная дыня, да и копчёная грудинка, мне кажется, отвратительно себя ощущает, оказавшись в тазу с вареньем на ковре.
– Не хватало ещё нам самим сервировать стол и есть взаперти, когда вокруг шатается столько свободных рук и всегда готовых сожрать дармовое угощение ртов, – Фероз выглянул из-за полога шатра и кликнул адептов. Первыми, продолжая доругиваться, подбежала игравшая в кости у соседнего шатра четверка.
– Что прикажет шейх? – нахально улыбнулась девица с густой копной тёмных волос, повязанной ярким шёлковым платком.
Зоэль, уже ухитрившийся всё-таки утащить и открыть кувшин, даже не удосужившись стереть с него пыль, не глядя ответил вместо Фероза.
– Я не шейх, но приказать могу. Именем Великой матери и своим собственным: всем пить! Но сначала спасать провизию, в погребах у мэра меньший бардак, чем на кухнях.
– Приветствую очаровательную Решку, – Феро отвесил поклон. – Вряд ли досточтимый Малхаз обрадуется, узнав, что украшение его клана оказалось в моём шатре в роли служанки. Если поручение, с которым вы заглянули, не слишком безотлагательно, составьте нам компанию на правах гостьи.
Дамочка лукаво улыбнулась, бойко перевязала платок так, чтобы спрятать пышные локоны, и деловито просочилась в шатёр первой.
– Шейх Фероз, какие церемонии между единоверцами! Мы семья, и я с удовольствием поухаживаю за вами и вашими гостями, мужчины не умеют так красиво резать и раскладывать мясо и фрукты.
Керим внимательно следил за нею – знаком с правнучкой всесильного Малхаза он был лишь понаслышке, но злые языки поговаривали, что обаятельная нахалка выполняет самые разные поручения деда, даже те, для которых логичнее было бы пригласить Зоэля. Не пойман – не вор, конечно, да и слухам не всегда можно верить, но… на всякий случай надо бы спросить Феро, давно ли среди тарайин затесалась эта краля.
Зоэль, который мог оставаться без всеобщего внимания немногим дольше пятилетнего ребёнка, с интересом уставился на новоприбывшую и результат пристального смотра открывшихся красот, который на более отсталых Пластинах сошёл бы за оскорбительное домогательство, мгновенно тронул флюгер настроения порывом лирического ветра.
– О, стало быть, семья! Братец Феро, а не представишь ли ты мне сию прелестную дальнюю родственницу как подобает? Голос разума настойчиво говорит мне, что Решка – неподходящее имя для такой фемины, слишком отдаёт нумизматической фамильярностью, а то и вовсе душком народных азартных игр.
– Увы, – Фероз покачал головой, – как госпожа была представлена мне шейхом, так и именую её. Если мы и родня, как угодно было признать госпоже, то не столь и близкая.
Улыбка Зоэля сделалась ещё шире, голос моментально обзавёлся дополнительными обертонами, адресованными отнюдь не друзьям.
– Не вижу в том никакой беды, кроме радости: иногда близкое родство может быть ко злу. Роза Садов Всематери, молю, оставьте в покое грудинку! – Зоэль мгновенно оказался подле девушки, бережно, но тем не менее весьма цепко ухватил её за талию и торжественно водрузил на своё место. – Вы будете сегодня символ, идол и эталон нашей Богини, договорились? Нельзя же приставлять богиню к сырам и нарезкам! Феро, я не понимаю, ты служитель культа – и согласился на такое святотатство!
– Я протестовал, – вяло отозвался тот. – Но, если госпожа чего-то захочет, пытаться ей помешать – дурная трата времени.
Он оказался прав – девушка, очутившись на подушке, с которой вскочил Зоэль, не растерялась. Вытащив из рукава небольшой ножик с костяной ручкой, увенчанной копытцем, она что-то пробормотала и сделала лёгкий взмах – здоровенная дыня медленно, словно нехотя, подкатилась к Решке. Нож, очевидно, одновременно был и призывающим предметы амулетом, слабым, но вполне действующим.
– Верю, что столь галантный незнакомец, – она искоса кокетливо взглянула на Зоэля, – сможет добыть не только место за столом для нежданной гостьи, но и достойное этого плода блюдо.
– Воля женщины – воля Всематери, – жёлтые глаза амира весело блеснули, а в следующее мгновение под дыней оказалось простое бронзовое блюдо. Керим понял первым – не удержался и присвистнул, сообразив, насколько эта примитивная и грубоватая для неискушённого глаза вещь старше всех присутствующих вместе взятых.
Решка наклонилась и взяла блюдо с пола. Несмотря на тяжесть посудины и огромную дыню, она управилась с ношей так легко, словно та была картонной, даже ножик продолжала держать, прижав безымянным и мизинцем к ладони.
– Лучшего ложа не удостаиваются и персики из Эдема, – восхищенно произнесла она, сияющими глазами уставившись на замысловатый резной узор. – Я счастлива, что Всемать привела меня сегодня в этот шатёр и позволила встретить одного из самых примечательных сынов своих.
«Примечательный сын», предусмотрительно устроившийся подле свалившегося на их головы символа богини, молча разливал вино. Только сейчас Керим обратил внимание, что его платье адепта из чёрного сделалось тёмно-зелёным. Или было таким сразу, но в свете факелов и буйстве пляски никто не заметил? Он непонимающе уставился на амира, а тот лишь подмигнул в ответ и вновь обратил взор к правнучке Малхаза.
– Говорят, будто она очень ревнива, но это вздор – иначе бы все прекрасные дети её никогда не встречались и гибли от тоски в объятиях недостойных, магия угасла, а род долгоживущих прервался бы.
Решка водрузила блюдо в центр низкого столика. Неизвестно, когда она успела, но дыня теперь представляла настоящее произведение искусства – из нее был вырезан цветок наподобие розы, причем каждый лепесток этого творения был отдельным ровным ломтиком плода. Она ловко вытащила один из лепестков, не потревожив остальные, взяла простой глиняный бокал и чуть приподняла, словно салютуя собравшимся. Пригубив, она оценивающе покатала вино на языке и удивленно взглянула на Фероза:
– Шейх Фероз, ваш шатёр сегодня полон чудес. Не только незнакомец, щедро одаренный Всематерью, но и вино, которого не должно было оказаться ни за чьим столом в Сифре, – мэр так восхитился, попробовав его, что отправил управляющего с наказом купить всю партию. Неужели Всемать услышала молитвы детей своих, и мэр, разорившись, распродает имущество и погреба?
Фероз, похоже, тоже пытался понять, что за метаморфозы постигли наряд амира, потому ответил обращённым к нему вопросом.
– Не льщу себя надеждой раскрыть эти тайны, но раз уж брат мой Зоэль снова обретён волей Всематери, то сможет пролить в мой шатёр свет костров истины – как удаётся то, что ранее считалось утраченным искусством для всякого ифрита?
– Вопрос содержит в себе ответ, – по лицу Зоэля трудно было что-то прочитать. – Понимаю, прекрасная… Решка, вы меня не знаете. Но вы меня узнаете. Все узнают. Не сейчас и не здесь, но в свидетелях и очевидцах недостатка не будет. А пока дай-ка мне свою руку, брат Феро. Не бойся, пророчить тебе грядущее намерений не имею, хоть Керим и подтвердит – прогнозы касаемо красоток, что найдут нас сами, сегодня сбылись.
Фероз протянул раскрытую ладонь, амир положил на неё янтарную гроздь винограда, сомкнув пальцы.
– Где соберутся во имя Всематери трое – там дух её среди них, – он послал выразительный взгляд Решке, а потом коротко кивнул Ферозу. – Отведай сам и раздай братьям. Как распорядиться иными дарами, я скажу, когда придёт час.
***
Война давно оставила попытки связаться со старой подругой. Даже вздумай она ради этого объявить общий сбор четвёрки Всадников, как в былые времена, вряд ли бы откликнулся кто-то, кроме Мора. Смерть после окончания ярмарки предпочла со всем возможным достоинством устраниться от придворной жизни, предоставив желающим закрывать бреши и пополнять кадровый резерв самостоятельно. А желающие, разумеется, набежали, как голодные гули на свежий скотомогильник. Поскольку Смерть слишком быстро вернулась в Пандем и с тех пор не покидала своей резиденции, Война серьёзно подозревала, что чем хуже шла игра, тем дороже обходилась хорошая мина.
Когда портал закрылся, и последние искры погасли в высокой траве, Война, бесшумно ступая, прошла за ограду. Тяжёлые кованые прутья почти скрылись в цепких объятиях лиан, некогда ухоженные дорожки заросли, превратившись в узкие тропинки. Молчаливые силуэты, возникшие из темноты, были едва отличимы от садовых статуй. Гостеприимный оскал черепов вместо лиц – мужских, женских, детских.
– Хозяйка дома, прекрасно, – Война невесело ухмыльнулась в ответ. Невысокая фигурка в белом отделилась от остальных и указала вглубь сада, откуда сквозь заросли пробивался свет, отражаясь в тёмных окнах особняка. Девочка выжидательно застыла, не сводя с гостьи пустых глазниц.
Война вздохнула, пошарила по карманам и протянула ей небольшую золотую фляжку.
– Чем богаты, дорогая. – Девочка довольно хихикнула, поправила съехавший на лоб венок, тонкие косточки пальцев хищно обняли подношение. Фигуры, преграждавшие путь, растаяли в воздухе, но Война чувствовала, что за ней продолжают наблюдать.
Капризы пандемской погоды в последнее время не подчинялись никаким законам, но здесь надоевшая духота слегка поумерила свою силу. Запахи ночных цветов заглушал аромат курильниц, на резные глянцевые листья в неверном свете масляных светильников ложились длинные тени.
В плетёном кресле, поджав ноги, устроилась высокая смуглая женщина. Никакого сходства с фавориткой Князя, утончённой светлокожей брюнеткой, похожей на статуэтку из костяного фарфора. Резкие до грубости экзотические черты, пухлые губы, кожа цвета меди и глаза, тёмные, как дым от горящей плоти. Она задумчиво водила пальцами по грубо размалёванной деревянной дощечке, несколько таких же небрежно валялись на низком столике рядом с початой бутылкой мескаля. У ножки кресла, как диковинный питомец, притулился большой саквояж. В его раскрытой пасти виднелись те же нехитрые поделки вперемешку с какими-то бумажками, флакончиками и прочими вещицами, выглядевшими, как мусор с заброшенного чердака. А саквояж, пожалуй, при жизни был крокодилом весьма солидных размеров – не зухос, конечно, но не любая же Пластина – Зоопарк.
В безделицах, которыми было набито нутро покойной рептилии, не было ни грана магии, но и просто хламом их счёл бы только глупец. На одной из дощечек Война разглядела примитивный рисунок, больше похожий на вдохновенную фиксацию чьего-то наркотического бреда. Не то драка, не то оргия, не то детский праздник, но изображённый над всей этой человеческой каруселью скелет в пышном платье кое-что прояснял.
– Сувениры из отпуска? – нарочито беспечно осведомилась Война, воздержавшись от комментариев по поводу разительно изменившегося облика подруги. Этот костюмчик она помнила, и ничего хорошего он не предвещал.
– Из самоволки, – Смерть одарила Войну быстрым взглядом исподлобья, словно ждала какого-то подвоха. Гладящие дощечку пальцы напряглись, сделавшись похожими на когти. – Не ждала тебя так скоро, надеялась, что он не слишком зол.
– Меня никто не посылал, – Война подвинула к столику кресло-близнец того, в котором расположилась хозяйка дома, и уселась, не дожидаясь приглашения. Точно так же, не спрашивая разрешения, материализовала простой деревянный кубок с вырезанным по краю узором из рябиновых веток и наполнила его мескалем из початой бутылки. Плеснула малую толику на каменный пол, пригубила. Едва заметно скривилась, но сделала ещё глоток прежде, чем поставить кубок на стол. – Ни с тобой, ни из тебя, ни для тебя…
Смерть метнулась стремительно, словно атакующая змея, и отвечала на формулу, уже стоя на коленях перед креслом, где устроилась подруга. – Прости. – Колеблющиеся огоньки светильников превратили выступившие на глазах слезы в капли расплавленного золота.
– Прощено и забыто, – равнодушно отозвалась Война. – На твоем месте я, возможно, решила бы так же – мы слишком давно не болтали наедине, Хаос изменчив, а властитель непредсказуем.
– И непостижим, – Смерть зло оскалилась, встала и вернулась на прежнее место. Порывшись в саквояже, выудила оттуда коротенькую трубку, очевидно, вырезанную из початка, и полосатый кисет. Закурив, сосредоточенно вгляделась в дым.
– Огонь и земля говорят об одном и том же, – молвила она после небольшой паузы. – Ты не спрашивала осоку и серебро?
– Нет, – Война залпом допила остававшийся мескаль, не чувствуя вкуса, и щелчком пальцев заставила появиться на каменных плитах небольшое озерцо. Зачерпнула воды, вынула из кармана тонкий белый платок и окунула край в кубок. Ткань мгновенно окрасилась алым. Кубок и ткань полетели на пол и исчезли вместе с озерцом. Длинная плеть лианы, заскользившая было к нему, разочарованно поникла, когда остатки влаги ушли в землю, впитавшись между плит.
– Всё говорит об одном, – подытожила Смерть с некоторой горечью.
– Но почему-то отказывает в любезности назвать время, место и причину, – рыжая завернула длинное солдатское ругательство. – Без этого толку от мрачных знамений – как с варана шерсти.
Смерть отложила трубку и снова запустила руку в свой бездонный саквояж. Теперь на свет из недр покойного крокодила появилась горсть разноцветной фасоли и высохших, сморщенных ягод кофе, полдесятка полустертых монет, пара ракушек и несколько ржавых оружейных гильз. Все это полетело на столешницу хаотичной россыпью.
– Максимилиан, – негромко произнесла хозяйка дома. На зов тотчас явился слуга. Глазниц у него оказалось три – даже Война не сразу поняла, почему, а гладкая черепная кость была покрыта замысловатым узором. В руках прислужник бережно держал небольшой деревянный поднос. Война вгляделась магическим зрением в деревяшку с облезшей позолотой и тихо присвистнула – вещь была очень старой даже по меркам демонов. На матовой поверхности были горкой насыпаны черепа – пара птичьих, кошачий и несколько лисьих или принадлежавших небольшим собакам. Черепа тоже оказались на столешнице, слуга с подносом поклонился и отступил в тень лиан.
Натюрморт на столике зашевелился. Предметы медленно пришли в движение, распределяясь по невидимой разметке – так складываются в узоры железные опилки на тарелке, если поднести к донышку магнит.
Смерть подалась вперёд и уставилась на картинку, явно имевшую для неё какой-то смысл. Под её взглядом несколько фасолин сгорело, раскололся и превратился в горсть песка птичий череп, загорелись глаза у одного из собачьих или лисьих черепов. Война с интересом наблюдала, стараясь не дышать.
– Он или она. Мы или Раймир. Раньше, чем думали, – выдохнула Смерть. Когда одна из ягод неожиданно выстрелила тонким, нежным ростком, женщина торжествующе оскалилась, а затем утомленно откинулась на спинку кресла и вытерла пот со лба. Стол сам собой очистился – и на этот раз хищная лиана успела. Её воздушные корни жадно обвили обломки черепа и несколько фасолин вместе с хрупким кофейным ростком.

Глава 4, в которой со всех возможных точек зрения рассматриваются древняя проблема сложных семейных отношений и не менее древняя проблема кадрового резерваГлава 4, в которой со всех возможных точек зрения рассматриваются древняя проблема сложных семейных отношений и не менее древняя проблема кадрового резерва
Голограмма выглядела отлично – и подобного гарнитура с сапфирами Малефицио, кажется, раньше на матушке не видел. Прекрасно, будем надеяться, что если не дядюшкино сомнительное обаяние, то хотя бы сокровищница Джаганната как можно дольше будет удерживать Герцогиню подальше от Пандема. Малеф изобразил самую радостную улыбку, на которую был способен с утра, и, вскочив из-за стола, отвесил подобающий поклон.
– Не прерывай трапезу, – подозрительно нежным тоном промолвил призрак Герцогини, – я рада, что застала тебя дома, и мы сможем спокойно поболтать.
Малефицио напрягся. В бескорыстный порыв матери «поболтать» ему не слишком верилось – пожелай она мило побеседовать, наверняка выбрала бы другое время. «Жаворонки» среди высших демонов были несусветной редкостью, и, хоть обходиться без сна любой чистокровный мог куда дольше недолговечных, спросонья немногие были способны похвастать безоблачным настроением и обычной скоростью реакций. Мать, как и папаша, который в сне, похоже, нуждался мало или даже не нуждался вовсе, были исключениями из общего правила, но он таковым не являлся – и об этом Герцогине было прекрасно известно. Малеф залпом выпил кофе, не почувствовав вкуса, и наполнил чашку заново. Есть расхотелось совершенно.
– Я весь внимание, – он стиснул зубы, давя непочтительный зевок, и снова припал к чашке. – Надеюсь, вы прекрасно проводите время.
– Разумеется, – благосклонно кивнула голограмма. – Как только Раймир мне наскучит, я немедленно вернусь.
Кто бы сомневался, только не он. Любящий сын понимающе кивнул.
– Однако я надеюсь, – продолжила мать, – что мы увидимся раньше.
Малефицио с должной скорбью в голосе сообщил, что вряд ли сможет в ближайшее время посетить Джаганнат, поскольку дела Совета в связи со странным поведением драгоценного отца и повелителя никак не позволят ему отлучиться из Пандема даже для того, чтобы засвидетельствовать почтение матери. Судя по тому, что обошлось без дополнительных вопросов, о состоянии Князя в Раймире были осведомлены едва ли не лучше, чем в Адмире. Опять же, неудивительно – никаких иллюзий относительно возможности сколько-то долго сохранять подобное в секрете от дорогих двоюродных родственников начальник СВРиБ не питал.
– К счастью, ты давно вышел из того возраста, когда для брака требуется заручиться согласием отца, – задумчиво произнесла Герцогиня. Малефицио чуть не поперхнулся кофе и с трудом удержал невозмутимое выражение лица – очевидно, отвлекшись на размышления о крайне сомнительной адмирской конспирации, он все же пропустил что-то из сказанного матерью – иных объяснений быть не могло.
– Надеюсь, к тому времени, когда я задумаюсь о браке, отец… скажем так, придёт в себя, – осторожно произнес он и внимательно посмотрел на голограмму. Мать протянула руку – на столешнице, между кофейником и вазой с фруктами возникла изящная, но довольно объемистая шкатулка. Обычно в таких хранили особо ценные манускрипты или письма.
– Полагаю, это произойдет раньше, чем ты думаешь, – мать с сияющим лицом указала на шкатулку. – Открой, я уверена, тебе понравится.
Малеф покрутил шкатулку в руках. Сюрпризов он не любил, но выбирать не приходилось. Внутри оказался превосходно выполненный голографический портрет. Юная светловолосая демоница, огромные синие глаза, точёные черты, красиво вылепленные губы. Судя по изящной шейке и хрупким гордо развернутым плечам, фигура не уступает лицу. Странным образом красавица казалось знакомой, хотя Малеф был уверен, что ни разу не встречался с нею. Какая-то актриса? Чья-то родственница? Дочь одной из многочисленных матушкиных знакомых, и виной дежавю – фамильное сходство? Ни малейших ассоциаций, только смутное ощущение. Он достал портрет из шкатулки и изучил оборотную сторону – ничего, если не считать клейма достаточно известного мага, специализировавшегося как раз на изготовлении медальонов с голографическими портретами и прочих подобных меморабилий. Вернув портрет на место, он подчеркнуто аккуратно закрыл шкатулку.
– Ну? – мать явно ожидала восторгов.
– Девушка очаровательна, – согласился он. – Тем не менее, ни малейших матримониальных порывов не ощущаю. И мне кажется, что столь юная и прекрасная синьорина вряд ли горит желанием как можно быстрее выскочить замуж за незнакомца – скорее всего, у неё нет недостатка в поклонниках.
– Девушка не только хороша собой, но и прекрасно воспитана, – отмахнулась Герцогиня. – Как послушная дочь и верноподданная Раймира, она с радостью выйдет за того, на кого укажут её отец и её государь.
Прекрасно, дальше некуда. Кажется, ему изо всех сил навязывают участие не только в раймирских дворцовых интригах, но и в своего рода евгенических экспериментах – иного повода для дядюшки хоть сколько-то участвовать в интимной жизни племянника не просматривалось. Это внушало опасения. Матримониальные фантазии любезной матушки вполне можно игнорировать – точно так же, как согласие отца на брак для взрослого и не находящегося на иждивении клана демона не являлось обязательным, не обязывали ни к чему и любые чаяния Герцогини. Но если за дело возьмется дядюшка… Малефицио с опаской покосился на шкатулку. Возможно, прежде чем хвататься за неё, следовало надеть перчатки из драконьей кожи. Полного объема способностей Светлейшего он не представлял, но с высокой вероятностью владыка Раймира мало чем уступал владыке Адмира. Историю с кофе, полученным в дар от папаши, Малеф не забыл и вторично стать объектом подобных шуточек не желал. Впрочем, вряд ли мать загодя подключила тяжелую артиллерию…
– Матушка, вы же знаете, что насильственный брак не признается в Адмире, – немного наигранного сожаления, немного интереса, пусть мать считает, будто предложение его как минимум заинтриговало. – Если законы начнут нарушать члены Совета, чего требовать от обычных граждан?
– Я уверена, что ты вполне в силах увлечь девушку, – мать беззаботно рассмеялась. – Я рассказывала ей о тебе, и Изабелла не против знакомства.
Какой восторг. Значит, её зовут Изабелла. Малеф лихорадочно рылся в памяти. Никаких ассоциаций, смутно знакомое лицо… следовало внимательно изучать все обновления генеалогических справочников Раймира, не полагаясь на референтов. Впрочем, пока он не стоит перед менталистом в магистрате, есть надежда восполнить этот пробел вовремя.
– Ну, если мы понравимся друг другу… – неопределенно протянул почтительный сын.
На его счастье, мать кто-то отвлёк – голограмма дрогнула и начала терять четкость. Спешно попрощавшись с сыном воздушным поцелуем, призрак Герцогини исчез.
***
– Лал, домой, – огромный зверь, увлечённо раскапывавший кроличью нору, насторожил уши и повернулся. Оранжевые, как огненный опал, глаза уставились на хозяйку, на испачканной землей морде появилась умильная «улыбка» – открывшийся оскал мог напугать даже зухоса, но на Рейну совершенно не подействовал. – Не подлизывайся, паршивка, домой – значит, домой. – Собака фыркнула, встряхнулась, и направилась к выходу из парка, периодически поглядывая на хозяйку. «Должна же я была попытаться», – читалось на морде. – «Здесь куда больше интересного, чем в саду у дома, всех тамошних кроликов я извела в первый год».
Рейна шла, не торопясь – Лал никуда не денется, вышколена почище иных двуногих. Впрочем, безупречное послушание подарочек демонстрировал только хозяйке, остальным приходилось мириться с тем, что Лал считала себя её наместницей, и всё, попадающее в дом, удостаивалось не всегда безобидного внимания стража. Исключений не было даже для всесильных и всемогущих – Рейна усмехнулась. То, как она снова оказалась в роли пугала для державных ворон, отчасти скрашивала выходка её любимицы в отношении одного высокого, но уж никак не желанного гостя. Очень предусмотрительно с его стороны – кинуть её на амбразуру, а самому удрать невесть куда, чтобы теперь валяться, разгребая компостную яму собственного сознания. Ну хоть не сожрал никого, на том объявим благодарность.
Тем утром Рейна как раз закончила приводить в порядок розы – этот сорт она не доверила бы никакому садовнику – когда от парадного входа донеслись какие-то дикие панические вопли. Мелькнула мысль, что Лал опять решила поиграть со слугами – то, что на них нельзя охотиться, она усвоила твёрдо, но не все могли бы здраво оценить наивное щенячье дружелюбие зверюги размером с пони. Когда неутихающий шум дополнился звуками ударов копыт и крайне злорадным фырканьем, стало ясно, что рыжая паршивка к делу не причастна. Вот не было печали: прямо посреди клумбы гарцевала громадная чёрная тварь, на поводу лихо болтался изрядно потрёпанный конюх. Прочие мудро разбежались. Что ж, придётся дать парню прибавку к жалованью. И, видимо, небольшой отпуск. Рейна взмахом руки обрубила повод, конюх с глухим стоном рухнул на землю, но довольно резво перекатился и отполз подальше.
– Геддо! – жеребец снова фыркнул, прижал уши и оскалился, демонстрируя застрявшие в клыках обрывки одежды. Рейна порадовалась, что хеллхаундов выпускали лишь после обеда, а вольно гуляющая Лал не вылезла из дома и не наткнулась на это чудовище.
Вороной всхрапнул и сделал резкий предупреждающий выпад головой в сторону новой игрушки. Взгляд его Рейне до крайности не понравился – она давно отвыкла, что кто-то может рассматривать её с подобным интересом.
Вокруг жеребца возник плотный энергетический купол, который неугомонная скотина немедля начала пробовать на прочность.
– А ну не балуй, шельма. Расшибёшься, – сухо сообщила Рейна, глядя, как остатки её прекрасных цветов гибнут под копытами склочной твари. Затем кивнула сумевшему подняться конюху. – Благодарю вас, Генрих. Соберите остальных и оцените ущерб.
– Ну что, Геддо, пора взглянуть, где ж твой папочка, чтоб ему не в то горло похмеляться до конца времён.
Долго искать нежданную потерю не пришлось – издевательский, хотя и несколько приглушённый рёв «Дорогая, я дома!» она услышала ещё в холле.
В малой гостиной Рейна застала сцену, достойную запечатления на холсте, –на низком просторном диванчике, заняв его почти целиком, развалилась её любимица. На долю государя и повелителя пришлось значительно меньше места и почти двадцать стоунов безудержной нежности. Выглядел он подозрительно мирно, хотя крошка Лал и поприветствовала незваного гостя от всей души – щёгольский доломан оттенка драконьей крови лишился части шнуров и был изрядно помят и обслюнявлен, а новой причёске позавидовали бы самые смелые представители парикмахерского авангарда. На появление хозяйки девица отреагировала преданным взглядом горящих глаз и радостным повизгиванием, но оторваться от увлечённого жевания княжеского сапога так и не соизволила.
– Лал, фу! – скомандовала Рейна после небольшой паузы, мстительно надеясь наконец услышать хруст коленной чашечки. – Вечно тащишь в рот всякую гадость.
– Неотразимо действую на рыжих сук и прочих млекопитающих, – констатировал Темнейший, когда очередная попытка отвоевать обратно хотя бы ногу бесславно провалилась. В приветственной улыбке прорезалось столь реактивное дружелюбие, что Рейна невольно напряглась, но ответила в тон.
– Щенят мне не понаделал? А то ведь топить замучаюсь.
– Фу, Миледи, – Князь поморщился с видом оскорблённой невинности, но интонация вышла излишне отрывистой и резкой и с выражением лица не совпала. – Страсть вашей воспитанницы совершенно не взаимна, могу вас уверить. Напомню, о жестокая, что сердце моё отдано вам на заре времён. С тех пор никакой нежности с вашей стороны не происходит. Ни высокой поэзии душевного единения, ни изысканной прозы мимолётного порока, один тяжкий гнёт тирании равнодушия и обломки разбитых надежд.
Рейна возвела глаза к потолку, не желая отвечать на этот поток зубодробительной куртуазности. Что ж ты принёс в когтях на сей раз, государь дорогой, какую восхитительную дохлятину? Лал навострила уши и сочувственно заскулила. Князь одарил Рейну взглядом, обладающим томностью осадного тарана, потрепал «группу поддержки» по загривку и патетически махнул рукой. – Вот, извольте видеть. Собака – и та понимает, даром что дура красивая. Но что же, празднуйте, беспощадная госпожа моя, празднуйте победу. – Под удивлённым взглядом Рейны на столике возникла бутылка тёмного стекла с нарочито простой узнаваемой этикеткой. Говорят, корни предсмертных лоз уходят сквозь песок прямиком в вечность, а плоды хранят память времён. Мортидита – напиток, названный в честь «мертвянки», болезни, поражающей виноградники, и только в Адмире могли додуматься не вырубать поражённые лозы под корень, а использовать для получения изысканного и очень терпкого вина.
На дне зрачков дарителя мелькнули и погасли странные искры – как огоньки на остатках догорающей бумаги. Он словно искал что-то во взгляде Рейны, и, не найдя, удовлетворённо улыбнулся.
– Возможно, на сей раз вы всё же оцените скромное подношение. Всё моё – ваше, Миледи.
Лал завозилась с недовольным ворчанием, внезапно обнаружив, что от нового замечательного товарища по играм ей остался лишь изгрызенный сапог да непонятная увесистая штука в россыпи орехов. Впрочем, орехи её немного утешили. Помрачневшая Рейна отобрала у питомицы Большую княжескую печать, резной нефрит обжёг кожу ледяным холодом. В ноздри ударил едкий запах гари, услужливый порыв призрачного ветра донёс его сквозь время с той далёкой выжженной равнины, от которой не осталось ничего. Мёртвая рука не промахивается. Воистину, самый драгоценный дар.
Заметил и запомнил, стало быть. Просто отступил от военных правил в отношении свидетелей. И за тысячи лет выбрал, пожалуй, лучший момент, чтобы уведомить об этом.
***
Несколько минут Бааль просто стоял и созерцал зрелище в равной мере отвратительное, неуместное и невозможное. Как если бы за завтраком вместо выдержанного кувирского подземного мёда в золотой чаше внезапно обнаружился лошадиный навоз.
В его любимом кресле для размышлений нахально дрых какой-то неопрятный лохматый детина, нежно притулив у бедра бутылку лучшего хереса, каковой Бааль держал сугубо для личных скромных нужд и узкого круга закадычных и подколодных приятелей. Как прохвост отпер шкаф и нашёл нужную полку? И почему в таком случае всё ещё дышит?
Будто приветствуя остолбеневшего хозяина, вторженец приоткрыл глаза и широко зевнул, жмурясь, как помойный кот.
– Салют, папаша! Обстановочка у вас тут – шик, пять звёзд. Чаёк, правда, в таком люксе подкачал, – приятный, но заварен слабовато.
Первой и естественной реакцией было просто сжечь наглеца на месте. Но для этого слишком жаль было кресла – изготовить замену проблемы бы не составило, но ни один зухос подходящих размеров не был в своей более разумной жизни любимой женой и матерью детей главы Второго дома. К несчастью, чрезмерно гордой и своенравной. Бааль быстро взвесил перспективы и здраво рассудил, что даже если будет выдирать белые острые зубы незваного гостя лично, а потом на их место загонять по одному раскалённые гвозди, то моральный ущерб компенсировать всё одно не удастся.
– И чего застыли, как юная дева у казарм? Проходите, располагайтесь.
– Стража! – глухо рявкнул Бааль, решив просто и без затей пожаловать мерзавца верблюжьей шапкой.
– Не морочьте мне яйца, папаша, стражу вы звать не хотите, а хотите узнать маленький секрет моего блистательного появления в вашем уютном логове. И не вздумайте тревожить молодцов, с вашими капризами жизнь у них и так не сахар. Пару бутылок поставите – так и быть, расскажу. Да и вам принять рекомендую, видок у вас – украшение любой гробницы, – длинный породистый нос проходимца, похоже, учуял, что кресло разумнее не покидать, но на подсказку хоть немного умерить дерзость чутья не хватило.
– Ты хоть знаешь, в чей дом вломился? – вынужден был сказать Бааль, всё глубже проваливаясь в замешательство. Поганец оглядел пейзаж младенчески ясными жёлтыми глазами, задумчиво приложился к бутылке и вдруг хлопнул себя по лбу.
– Ах да, вина моя! Понимаю, с вашей выслугой сон и пищеварение полагается беречь от свежих новостей. Но будем неотвратимо знакомы: Зоэль Эльмахадиль ибн Фирсет аль-Сифр ан-Масих аль-Каззаб ар-Рахмани Малик аль-Мухталлин абу Барзахим Абд аль-Лайла. Было дело, в нежной юности баловался стихотворством под именем Нувази, но вряд ли вы ценитель ифритской поэзии. Что уставились на меня, будто сейчас распылите на мелкий атом? Знаю, можете, умеете, практикуете. Но не станете. Я бедный сирота, меня распылять не нужно.
– Или говори, зачем явился, или убирайся вон. – Бааль не нашёлся, что ещё ответить. Он не очень понимал, почему продолжает стоять и слушать эту трескучую чепуху. В его присутствии никому и никогда не позволялось выдавать такое количество слов в столь энергичном темпе, даже ради оправдательной речи.
– Решительно невозможно. Я ещё чаёк не допил, – невозмутимо сообщил Зоэль. – И потом, разве сильные мира сего не обязаны оказывать помощь любому доброму гражданину, попавшему в беду? А вы меня грубо выставляете. Я вам в шербет не плевал, дочерей не сманивал, за что ж такое попрание всех законов, писаных и неписаных?
Голова у Бааля окончательно пошла кругом, пришлось временно занять место менее привычное и немедля обеспечить себе средство от жертв и разрушений. Наполняя бокал, он с досадливой неприязнью покосился на «доброго гражданина» – идея выдернуть кресло из-под его задницы пришла с опозданием, теперь же момент был упущен.
– Вот это дело! – оживился Зоэль. – Ну, за знакомство! Брезгуете? Ваш царь-то, говорят, со всеми не прочь, без всяких классовых и расовых предрассудков. Даже с собаками, лошадьми и министром культуры. А вы что ж, его линию не вполне разделяете? Напрасно, подобный пуризм светлый образ типичного представителя развращённой аристократии совершенно не красит. Или вас сослали от державной кормушки на дожитие за разногласия менее тонкие?
– Да чтоб тебе в Бездне с Люцифером… чашу делить! – в сердцах ответствовал Бааль и осушил свой бокал до дна. Вроде бы безобидный и крайне надоедливый тип, но как ещё должен выглядеть провокатор?
Только сейчас Бааль заметил кое-как сброшенный на спинку кресла парадный халат. Неужто жулик обнёс ещё и гардеробную?
– Но-но, вы в чём меня подозреваете? – возмутился Зоэль, уловив направление взгляда. – Стыдитесь, верстовой столб эпохи! Потушите ваш горящий взор, пока не подожгли моё единственное фамильное имущество. Понятие сентиментальной ценности вам знакомо? Этот халат, можно сказать, сформировал мою замечательную личность, взрастил в ней тягу к чистому и прекрасному! Пока мои сверстники обирали пьяных за мусорными баками и играли в дохлую крысу, я смотрел на этот халат и клялся себе, что у меня будет сотня таких, нет, тысяча! Теперь, конечно, я умственно возмужал и приоритеты мои сменились – красивой тряпки мне мало, мне нужен красивый мир. Но это символ веры в светлое завтра! Нечего осквернять святыню голодного бесправного детства своими гнилыми инсинуациями, не вам одному пристало алтабасовые халаты носить на своём организме.
На последних словах Бааль вздрогнул: невозможно, непредставимо. Она бы не посмела утаить. Впрочем, о характере своей случайной дамы он не имел ни малейшего представления, а тот вечер к смутному неудовольствию смог припомнить не полностью и не сразу. Безобидное желание несколько отпустить вожжи лет с четыреста назад увлекло его в небольшой тур по питейным заведениям Сифра. Ничего предосудительного в том, чтобы на определённом градусе пресыщенности ближе к финалу навестить подобные непритязательные места. Но его ожидал приятный сюрприз. На удивление приличная, хотя и простая кухня, напитки – и вовсе из тех, что не грешно бы держать в доме, к тому же очаровательная и любезная хозяйка оказалась вполне в его вкусе. Прекрасно понимала, кто перед ней – и ни капли угодливой корысти или покорного раболепия. Напротив, вельможный гость даже поймал себя на странном чувстве, будто получить расположение этой женщины невозможно ни именем, ни титулом или деньгами. А заслужить силой случайной дамской прихоти – необычайно лестно даже для всесильных и всемогущих. Утро господин премьер встретил обновлённым. Однако насущные дела Империи скоро заслонили собой в памяти и непринуждённую атмосферу сифрских вакаций, и прелестную распутницу.
Но ради какой злой иронии Хаоса небрежно оставленный в будуаре знойной кабатчицы халат вернулся к нему вместе с этим чучелом в дурно-зелёных тряпках? Бааль пристально вгляделся в лицо визитёра, ища малейшие признаки сходства. Весьма мешала слишком живая мимика – Зоэль в ответ на столь бесцеремонный осмотр немедля изобразил нечто среднее между глумливой гримасой и предсмертными корчами. Не помогала и торчащая во все стороны шевелюра, напоминавшая свадебный клубок пернатых змей, в который ударила молния. Но теперь по крайней мере ясно, отчего охранные заклятия не потревожены – право крови несомненно.
– Послушайте, стропило режима, завязывайте пялиться, как гуль на покойника, не то я про вас нехорошо подумаю. Предупреждаю, моя деликатная натура такого не приемлет. А сей почтенный мебельный реликт в духе кодекса Серафини я конфискую в интересах революции. Крокодиловый шезлонг мне больше импонирует, бодливой табуретке под гнётом ваших державных полушарий больная фантазия мастера подарила слишком много рогов и смехотворно беспомощные кривенькие лапки. Модель «Барочная деменция зловещего властелина» или «Отходы сафари»? К такому полагается ещё парадный портрет в кальсонах с лампасами, заводное чучело трёхглавого муравьеда с позолоченным подхвостьем и чей-нибудь маринованный хобот в хрустальной банке. Чтоб наверняка, – Зоэль с видом заправского эстета укоризненно прищёлкнул языком и по-хозяйски огладил массивные полированные ручки. – То ли дело это – волнующая вещь, штучный китч! Назову его Лямбда в честь космологической постоянной, буду в нём с социально развитыми девушками херес пить. Люблю сюрреализм!
На этой жизнерадостной ноте Бааль раздражённо прикрыл глаза и резким взмахом руки прервал поток лунатических фантазий. Слава Хаосу, наконец-то заткнулся. Чрезмерно энергичный прохвост. А то и вовсе сумасшедший. Беседу с ним можно возобновить в любой удобный момент. Лучше сразу избавиться от тела – кто ведёт перепись тех, что рождаются в грязи, в грязи живут и в неё же возвращаются после смерти? Такую пропажу и искать-то не станут. В Бездну дурацкие обычаи, насаждённые исключительно ради блага слабых.
Внезапно Бааля осенило: возвращение спасительной тишины почему-то не сопровождалось одним простым и естественным звуком. С которым обычно ломаются шейные позвонки. Оказалось, что посланный импульс просто рассеялся, не встретив цели, – новообретённый ушлый сын Второго дома успел вовремя исчезнуть, исполнив к тому же своё намерение в отношении приглянувшегося кресла.
***
От горячей воды в огромном бассейне поднимался пар, и сложные мозаичные панно на стенах почти полностью скрывались завесой густого ароматного тумана. Мужчина, лежащий на мраморной скамье ничком, приподнял голову, положил подбородок на сложенные руки и улыбнулся. Отражение в огромном зеркале повторило это движение. Вопреки всем законам оптики, женщина в короткой серой рубашке без рукавов, плавными сильными движениями разминавшая спину отражения, была не смуглой невысокой брюнеткой, а рыжеволосой и белокожей великаншей. В остальном картина была полностью симметрична, иллюзию зеркала нарушала лишь разная внешность массажисток.
Столь же синхронные расслабленные жесты, почти в унисон произнесенное «Свободна!» – девушки с поклоном скрылись в клубах пара, и в купальне остались лишь двое лежащих почти голова к голове совершенно одинаковых демона. Иллюзия отражения в огромном зеркале стала безупречной и за счёт этой безупречности пугающей – казалось, даже мокрые космы этих двоих свешивались с мраморных скамей совершенно одинаковыми прядями.
– Новости? – у мужчины с грубоватыми, но правильными чертами и крепким сложением оказался неожиданно мягкий и мелодичный голос, а вопрос прозвучал скорее как утверждение.
– Одна – и та в обносках, – его отражение разговаривало чуть тише и глуше. – Возможно, такая же фальшивка, как сотни до него.
– Зато драгоценная единоутробная родственница вполне аутентична.
– Более чем. Есть сведения, что ночные ши перестали таковыми быть не без приложения её нежной ручки. Ты видел её – и то, как она влияет на Приёмыша. Что ещё более интересно, отец очень полюбил проводить время в беседах с невесткой, а она всё ещё не уехала в Элизиум.
– Разумно. В этой светловолосой головке очень интересная начинка, жаль, пока нет повода её распотрошить. Но лучше преданная жена Приёмыша и примерная мать будущих слуг Империи, чем новая лазурская богиня. Или претендентка на то, что принадлежало нашей матери.
– Он мог отдать город нам, но не сделал этого. Вручить ей то, о чём она даже не знает, не сможет и подавно. Пусть сестрица играет в покорение двора и развлекает отца. Ещё одна заводная балеринка со шкатулки, удобно иметь запас, когда они столь хрупки, что имеют свойство ломаться.
– Пусть. И когда Вавилон восстанет из песка, в этом не будет его заслуги. Ни по каким законам он не сможет распоряжаться нашим наследством.
– А другие её дети?
– Кто достоин более, чем мы? Единственной женщиной, которая могла править Вавилоном, была наша мать, кровь её дочерей уже разбавлена.
– Наш старший брат…
– Он давно избавился от желаний и страстей, у него новая судьба и новое предназначение.
– Ты веришь в отсутствие страстей? Я – нет. Недавно я пытался заглянуть в его разум – но Рудра был словно скрыт за стеной. Зачем бы невидимому и бесстрастному духу таить свои мысли?
– По привычке. Некоторые навыки не умирают вместе с телом. Но даже если вдруг он осмелится, претендовать – не значит получить. Мы оба знаем это. Им тоже придётся узнать, если они захотят отнять то, что наше по праву.
Короткий кивок, два тела синхронно поднялись со скамей и неторопливо направились к бассейну. Минуту спустя два всплеска воды слились в один.

Глава 5, в которой Зоэль являет городу и миру нечто поистине удивительное и становится предметом пристального интереса двух СоветовГлава 5, в которой Зоэль являет городу и миру нечто поистине удивительное и становится предметом пристального интереса двух Советов
– Уверен, что это хорошая идея? Ты ведь даже не рассказал, какую поразительную аферу задумал на этот раз. И вообще толком ничего не рассказал! – Керим привык следовать за амиром, но в свете последних событий начал опасаться, не собрался ли друг откусить больше, чем сможет прожевать. Зоэль иронически приподнял бровь.
– А что, раньше рассказывал? Начинать сейчас не вижу смысла. К тому же, преступно будет омрачить определённостью чистую прелесть настоящего сюрприза. Довольно и того, что о грядущем известно двоим: мне и госпоже моей удаче, – он любовно погладил болтающуюся на груди подвеску. Тем, кто имеет обыкновение трепаться о своих грандиозных планах, судьба благоволит редко. Эту капризную красотку полагается брать в почтительном молчании – истинной любви слова не нужны.
– Зато нужны народу, – сердито проворчал Керим, кивая в сторону собирающейся толпы. – А ты просто валяешься на этом трупе хорошего вкуса посреди площади и ждёшь, пока набежит побольше. Да ещё и халат стащил. Тётушка тебя убьёт.
Зоэль лениво потянулся и ответил, пропустив мимо ушей последнее замечание.
– Я – главное событие сезона, потому поступаю сообразно. Эта публика всегда где-то посередине между детьми и голодными львами. А мой великолепный реликтовый паланкин я попрошу не обижать. При жизни у него наверняка были чувства! Ну что, я вижу на форуме кворум, можно начинать ажитацию.
Любопытные продолжали стекаться на площадь, вокруг ораторского возвышения, занять которое мог абсолютно любой, постепенно образовалось плотное гомонящее полукольцо.
– Вор козий, сын пёсий, тебя ж выставили! – раздался подначивающий возглас из передних рядов.
– Конечно, выставили, папаша! Я тот счёт, по которому придётся заплатить. И мнимым властителям этого города, и всему миру, – весело откликнулся Зоэль, и голос его разнёсся над площадью, многократно усиленный магией. Толпа притихла – многие знали наглую живую легенду Сифра, но до сей поры талантов мага она не проявляла ни разу. – Я всегда возвращался и буду возвращаться в родные места, хоть живым, хоть мёртвым.
– Где шлялся, шельма? Неужто в Зоопарке этого коркадила оседлал? А летать там выучился? Подробности давай!
– Этого добра отсыплю, подставляй подолы! – Зоэль извлёк из воздуха самокрутку, прикурил щелчком пальцев и жадно затянулся, выпустив густое облако белого дыма. Балагуры в передних рядах потянули носами и заухмылялись, опознав терпкий запах ганджа. – Как вы все знаете, я был изгнан преступными и самонадеянными дерьмаками, прибравшими к рукам наш блистательный Сифр. Я скитался по Пустошам, ища ответа на вопрос, почему добрые мои сограждане позволили сотворить такое, ведь мы всегда были союзниками в радости и печали. И как спасти мой народ, отравленный ядовитыми испарениями лени и равнодушия. Долгие дни и ночи я бродил один без воды и пищи, пока не упал обессиленный в спасительную тень грота, надеясь, что она избавит от сжигающего солнца и палящих ветров пустыни. Но то была и тень алтаря Великой богини, и она приняла меня и облекла своей милостью обветшавший храм бренной плоти.
– Брешешь! Что до тебя древней ведьме, когда сама в колодце на цепи!
– Матушка твоя брехала, когда на дворе тебя зачинала, любезный, – не меняя интонации, ответил Зоэль. – Да, богиня откликнулась! Она подняла упавший дух мой и открыла проход в своё царство. Так пробудился я для новой жизни, подобно тому, как вечно обновляется в огненных объятиях Тысячеликой этот мир.
– Забористая трава попалась! Так перекрыло, что аж самой Лилит в грот занёс! Дивно, что там не остался! – загоготали в толпе. Со всех сторон посыпались топографические шуточки разной степени сальности. Зоэль понимающе осклабился, пережидая этот шквал, затем продолжил.
– Или вы думаете, это всё иллюзии да амулеты? А как вам такая «иллюзия»? – ифрит махнул рукой, и из старых, давно бездействовавших фонтанов с шипением вырвались нежно-розовые искрящиеся струи. Толпа недоверчиво отпрянула, но вскоре самые безбашенные уже приникли к бортам. Воздух наполнился взвесью брызг, аромат молодого вина призывно защекотал ноздри. Послышались одобрительные вопли и возгласы первых дегустаторов, безошибочно опознавших знаменитое «Серебро Сифра».
– Ваше здоровье! – прокомментировал Зоэль начавшуюся давку и подмигнул остолбеневшему Кериму. Амир царил в своей стихии, и пока добрые горожане лезли в фонтаны снимать пробу, вглядывался в лица, знакомые и незнакомые, словно смакуя устроенный переполох. Заметив зависший сбоку съёмочный кристалл, одобрительно улыбнулся.
– Приветствую почтеннейшую прессу и телевидение и благодарю за оперативное содействие! Итак, Чёрная Роза Бездны, смотрящая из врат вечной ночи сквозь семь вуалей Ситра Ахра, Всемилостивая и Милосердная Ама Лайла даровала благословение не только мне, своему избраннику. Она вернула вам отнятое обманом – священные земли Перешейка! Больше кристаллов, крупнее ракурс! – Он выхватил из-за пазухи лист пергамента и развернул прямо в толпу. – Декрет о присвоении Перешейку статуса суверенного государства!
Керим в полной мере прочувствовал всю неожиданность амирова сюрприза и напрочь перестал что-либо понимать. Толпа притихла, испытывая сходные затруднения, особенно сложная гамма чувств отразилась на лицах тех, кто воспользовался заклинаниями и амулетами для улучшения зрения. То тут, то там мелькали неспешно подтягивающиеся стражники, но судя по тому, что часть из них расчистила подход к одному из фонтанов в откровенно личных целях, прямых приказов пока никто не получал или же решил разумно повременить с их исполнением.
– Вам издавна внушали, будто бы наш уютный уголок – нейтральная территория. – Зоэль скривился и сплюнул, словно избавляясь от попавшего в рот песка. – Наблюдатели. Контроль. Одуревшая от безделья свора армейских с двух сторон. Всего этого быть не должно. Мы не чей-то ресторанный дворик! – выкрикнул ифрит, весело и зло поблёскивая глазами. – Адмир и Раймир разобщили нас, превратили колыбель цивилизации в притон, а народ – в кукол и лакеев, сытую и довольную обслугу! Я не могу указывать вам, я лишь спас едва живую истину из лап небытия, из лисьих уст и пасти гадюк вырвал вашу законную свободу. И вернулся с Пустошей, чтобы вручить драгоценную добычу вам. – Зоэль внезапно принял серьёзный и задумчивый вид. – Но! Если бы вы спросили меня «Зоэль, брат, с чего же начать нам наш новый путь?», то я сказал бы: можно поступить с пришлыми так, как они поступили со мной. Где же господин мэр? Где этот выдающийся отвал двудержавной породы? Меняю потрёпанную шкуру господина мэра на пару стоптанных сандалий!
Малхаз пристально следил за каждым движением и внимательно вслушивался в истинный смысл того, что нёс мальчишка. Он не ошибся – парень принадлежал к породе счастливой и страшной. Ясно, отчего Тысячеликая не взяла его сразу, прельстившись огромной силой. Настоящих масихин почти не осталось – годы и годы подряд под знаменем Великой всплывали лишь мошенники, фанатики или попросту дураки. Истинные же любимцы Всематери – яркие, молодые, сильные, они не просто ловко подбирали нужные слова, а сами обращались в то, чего так не хватает всем – в живое чудо. Второе зрение позволяло отчётливо увидеть главное – воля этого мерзавца была магией, а магия – волей. Знак Высоких домов и старой крови. Быстро вошёл во вкус, брал с толпы много и алчно – но тем лишь умножал число последователей. Они поверят, уже поверили. Вначале в развязное обаяние своего феерического кудесника, а затем и в ту, чьим посланником он явился, даже если до прихода на площадь почитали её лишь древней безумной ведьмой, сидящей в заточении невесть где. Если таков в юности, то лучше не знать, чем станет для мира, когда войдёт в полную силу. По счастью, раньше того он принесёт достойную дань и займёт подобающее место среди избранников Великой Алой. Малхаз не искал подобной участи – он жил слишком долго и находил в такой жизни массу преимуществ. В конце концов, у алтаря всегда должен быть кто-то с обсидиановым ножом в руке – благодаря этому сохраняется баланс. Пленителен и грозен взгляд Богини в хмельном экстазе, но зрить его за пределами сакральных пространств не должно – в священном огне вечного шабаша сгорает всё, кроме лика Её, не остаётся ничего кроме жажды Её, и жажду эту не суждено утолить никогда. Между нею и миром – лишь они, наставники, хранители и посланники. Когда в своих обличениях мальчишка добрался до мэра, стало ясно – пора охладить пыл юного дарования: раздутая им искра грозила обернуться пламенем пожара. Самый бедовый люд, услышав Зоэлево предложение, ринулся прочь. Что не расслышат или не так поймут – то придумают, но администрации города теперь будет не до веселья.
Малхаз безмолвным приказом пустил свиту вперёд, а сам сбросил личину и ударил посохом о камни мостовой. Эхо облетело площадь, высокую статную фигуру шейха заметили и узнали, многие опустили головы в почтительном поклоне – и Малхаз приветствовал их сердечной отеческой улыбкой, мгновенно сменившейся выражением беспокойства.
– О семь покровов Всематери! Не обманывают ли меня мои старые глаза? – с неподдельным волнением в голосе воскликнул шейх, воздевая посох. Послушники резво расчистили проход к ораторскому помосту, оккупированному Зоэлем, образовав что-то вроде живого коридора.
Зоэля такой поворот, похоже, только раззадорил. Выпустив очередной клуб дыма в съёмочный кристалл, он отвесил глубокий прочувствованный поклон через подлокотник кресла.
– А, вот и светильник веры! Как же без мудрого совета отцов-пещерников в нашем маленьком безнадёжном деле. Что вас так возбудило, дорогой брат мой и славный вертоградарь неопылимых кущ Великой матери?
– Чья же подпись стоит на пергаменте, и чья печать? – в том же порыве искреннего изумления продолжал Малхаз. – Уж не проклятый ли это знак Шемаля ар-Раджима, Отца Лжи, гнуснейшей и порочнейшей отрыжки Хаоса, губителя жизни и врага всех праведных? Брось эту скверну в огонь, мальчик, покуда она не пропитала твоё наивное сердце!
Толпа затаила дыхание – не каждый день дают такие представления – сначала очередная лихая выходка Козьего Вора, а теперь почти политический митинг с элементами настоящего религиозного диспута. Куда там факирам, бродячим учёным и прочим актёрам с музыкантами!
– Никак невозможно: документ очищен и закалён бездымным пламенем нашей богини, – покачал головой Зоэль. – Потому несгораем и – сразу скажу для самых резвых – передаче не подлежит. Вы своими сомнениями прямо оскорбляете мудрость нашей Амы Лайлы. Эта вот каракуля, похожая не то на чертёж самогонного аппарата, не то на схематичное изображение заковыристой интимной пытки, – суть признание её прав и прав её народа. За разъяснениями любой волен обратиться в посольство Адмира, через дорогу от мэрии на бульваре Сердечного Согласия, не заблудитесь. А что кривой раймирский мерин, спелых плодов ему за щеку, своё битое копыто не приложил – так молчаливое признание тоже имеет силу. И на кой сдалось всем непременное одобрение двух древних инвалидов, когда с нами вскоре будет вся сила Тысячеликой?
От таких пассажей в адрес государей-миродержцев толпа зашумела и раскололась на два лагеря – светские хохотали в голос и подначивали выдать что-нибудь ещё, а религиозные принялись разбираться между собой, чем эта хула обернётся, когда дойдёт до адресатов – уж больно скользким был момент сращения религии с государством в умах этих добрых горожан и гостей столицы.
Малхаз внимал столь очевидной браваде с видом суровым и тревожным. Опасен ли каменной стене град острых ядовитых стрел, даже если лучники искусны и неутомимы? Во взгляде шейха отразилось лишь искреннее опасение – с таким родитель смотрит, как неразумное дитя в своих играх вдруг решило глянуть, а что же таится на дне глубокого колодца.
– Осторожней, мальчик. Дым травы гандж делает юных безрассудными, и потому вдыхать его обильно и постоянно могут лишь опытные. Ты же не желаешь повторить судьбу несчастного Аджи? Что, если под личиною лани таился дракон: не Великая матерь явилась тебе, а её презренный и недостойный супруг? Чтобы обратить благо во зло, усердного в вере – в смутьяна и зачинщика кровавой бойни. В своего верного слугу. – Старый шейх удовлетворённо отметил следы сомнения на лицах публики. Даже верный Зоэлев дружок спал с лица – явно раздумывает, куда бы удрать половчее, вон как озирается по сторонам. Не стоило твоему товарищу пытаться запрячь сразу двух диких коней в свою колесницу.
– Не гордыня ли это – считать себя недоступным для обманов Отца Лжи? – вкрадчиво подвёл к главному Малхаз. – Многие достойные пали его жертвами. Горько было бы предполагать такое – но горше того лишь мысль, что железная уверенность твоя рождена не безрассудством молодости и огнём веры, а силой нечестивой сделки. Хромой аспид не раз посылал в наши земли лжепророков, и чудеса их были куда удивительней тех, что явил ты.
– Вон куда вывезли, а, – молодой ифрит прищёлкнул языком и внезапно вскочил со своего импровизированного трона, принявшись нервно расхаживать взад-перёд. – Вы слышите, в чём меня только что обвинили? – он обежал глазами первые ряды, а затем метнул разъярённый взгляд через площадь. Жёлтые глаза горели не хуже опала на груди. Пока уязвлённый оратор выдерживал тяжёлую паузу, Малхаз напряг все силы и всмотрелся – никакого сомнения, именно эта подвеска пропала много лет назад из сокровищницы старейшин, с тех пор попадались лишь подделки.
– Ну что же, старейшина Малхаз, маловерная пчёлка из кувирских пещер, на вашем месте я бы зря не жужжал. Известно мне доподлинно, что некоторый медок с ваших пасек попахивал совсем не Садами Всематери. В хидиры набиваетесь? В наставники, как некогда к бедолаге Аджи? Я вас сейчас сам наставлю, хоть и сознаюсь пред лицом родного города – не хотел. Но вы слишком шейх, и состав у вас, как у всякого шейха – дым, пафос, больная гордость. Убери пафос, разгони дым – и что останется? Болтливые паскудники, готовые продаться с потрохами всякому, кто предложит хорошую цену. Метили в меня, да попали лишь на собственные туфли, вспомнив древнюю историю о том, как обманули обманщика. Аджи не был простым ифритом, он был одним из вас. И хотел стать первым среди избранников Великой матери не ради истового служения Ей, а ради власти и почёта среди таких же. Конечно, он был не так уж глуп, раз вынул язык из задницы старейшин и отправился искать истину в другом месте. Живую истину, блуждающую совсем рядом и приходящую в мир во плоти перед тем, как наступит самый тёмный его час. Скитания на Пустошах в отчаянной мольбе увенчались успехом. Перед рассветом у старого алтаря Аджи окликнул убелённый сединами благообразный старец в простых зелёных одеждах и спросил, что гложет несчастного. Когда же тот раскрыл ему своё сердце, старец обещал утолить печаль молодого шейха, поскольку ревность в вере и искренность молитвы тронули его. Аджи спросил, какую же великую жертву потребует посредник Великой матери, но старец улыбнулся, а затем сказал, что ему не нужно ничего. Лишь одно дружеское объятие, как символ тех объятий, в которые Богиня когда-то заключила мир, чтобы вдохнуть в него жизнь.
Аджи вернулся из своего путешествия, и благодать Всематери будто бы снизошла на него – он стал совершать великие чудеса и славные подвиги, чем снискал уважение шейхов. Много союзов он заключил, многих сторонников приобрёл. В час наивысшего торжества, когда прославленный Аджи принял титул шейха шейхов и правителя Кувиры и пировал со своими верными, к нему привели невесть как пробравшегося во дворец нищего в грязных лохмотьях. Жалкий босяк вырвался из рук стражи, чтобы упасть в ноги Аджи, и промолвил: «Подними меня и обними, как брата своего, великий шейх, ибо все мы дети Амы Лайлы». Речи безумного бродяги вызвали только смех, а его самого Аджи отшвырнул носком сапога, приказав убрать с глаз долой, так противен ему показался самозваный «брат». Власть ожесточает сердце, а жестокое сердце имеет дурную память. Аджи забыл о своих бдениях в пустыне, забыл и о долге правителя, проводя дни в пирах и забавах. На очередной попойке он так восхитился превосходно приготовленным фазаном, что велел привести повара, щедро наградил его и крепко обнялся с ним в знак особой благодарности. В тот же миг он почувствовал жгучую боль там, где его спины коснулись руки повара – из лопаток несчастного на глазах изумлённой свиты пробились на свет две злобные змеи, немедля принявшиеся жалить хозяина.
Аджи пытался усмирить их, прося о помощи, но все слуги и прихлебатели разбежались. В отчаянии Аджи огляделся и заметил, что повар не удрал вместе с прочими. Тогда он понял, что кара настигла его, и взмолился, прося сказать, что ему делать дальше. «Кормить вовремя, мой дорогой», – прозвучал ответ, а повар исчез, как не было.
Он поступил бы умнее, не последовав этому совету, но в итоге всё же получил желаемое – вошёл в историю как Аджи Даххак, безумный тиран-чудовище, изгнанный и убитый своим же народом. Желание власти и славы ослепило его, и потому он легко поверил, будто достоин внимания хидира и даров Всематери, и тем привлёк лишь Отца Лжи и свою погибель.
Малхаз с невозмутимо благодушным, но под конец несколько напряжённым видом выслушал историю вместе со всеми. Будь при нём прежняя сила – испепелил бы Зоэля на месте. Но лучше выказать снисходительность, любая резкая реплика в одночасье сделает неудобные слова правдой – такова уж толпа. Но прелесть даже самых крамольных легенд прежде всего в богатстве толкований. Шейх ощущал огромную усталость, но всё же задействовал ещё несколько амулетов и послал мысленный сигнал своим.
Молодой ифрит под финал своей речи несколько поуспокоился, хотя и смотрел на Малхаза с совершенно невозможным прокурорским прищуром, скрестив руки на груди.
– Зоэль! Покажи спину! А ну как у тебя там гадюки некормлены! – зазвенел смешливый девичий голосок, в очередной раз открыв шлюзы общей бесхитростной, но довольно богатой фантазии.
– А извольте! – Зоэль с весёлой гримасой рванул пояс, роскошный золотой халат полетел следом под взрывы хохота и одобрительный свист. Иного платья под ним не оказалось. – Хорошо ли вам видно, добрый народ мой? – вопросил оратор и принял величественную позу, откровенно пародируя Малхаза.
Со всех сторон посыпались оценки, советы и весьма щедрые предложения, а на помост полетели посланные заклинаниями записочки, содержимое коих нетрудно было угадать. Последним аккордом стал приземлившийся под ноги Зоэлю весьма объёмистый предмет интимного гардероба какой-то шутницы.
– Слабовидящих пропустите ближе, слабонервных унесите в фонтан. Покровы сорваны, я уличён, отрицать бессмысленно: один змей у меня и правда есть. Он со мною с рождения и до сей поры был весьма приятен для дам и совершенно безобиден для всех остальных. Если же он – проклятие Отца Лжи, то остаётся предполагать, что вездесущий колченогий извращуга успел обнять заповедные места у всякого мужа под этим солнцем!
Сквозь вой, аплодисменты и радостное улюлюканье не без труда пробился наконец звучный голос шейха. Своевольная паршивка опередила провокаторов буквально на секунду, превратив острый момент в фарс – но исход всё же не худший из возможных. Пусть думает, будто настолько очаровал девчонку, что она готова сменить сторону.
– Истину знает лишь Великая мать и сердца праведных, – с мягкой улыбкой, дававшейся уже с усилием, изрёк Малхаз. – Верить или не верить наветам отступников – опасный путь, потому именем Пустошей и совета старейшин я объявляю о начале ритуала Золотой ветви. Добудь её с Проклятого древа в потайной роще ядовитого сада Отца Скорби. Так ты докажешь истовость своего служения Всематери и принесёшь на алтарь её самый драгоценный дар. Пусть она укажет тебе дорогу. Свидетелями беру всех добрых горожан – отказ твой скажет больше согласия.
Зоэль подбоченился и недоверчиво приподнял бровь, устремлённое вверх «проклятие» угрожающе качнулось в сторону противника.
– Вы полагаете? Впрочем, ваша старческая дотошность меня тронула. Сочтём за испытание чувств – в конце концов, возлюбленным принято дарить цветы, а если уж речь о Розе Бездны и Лилии Пустошей, то ей – только лучшее. Все клумбы Эдема под корень снести мало будет, не то, что какой-то ветки. Так и быть, по рукам, папаша! Стартую незамедлительно. А пока я ухожу в набег, выпейте за свободу Перешейка, мою удачу и Великую матерь! – фонтаны на площади забили сильнее. – Да станет ваше желание законом! А всем несогласным передайте … – Зоэль с заговорщической миной поманил съёмочные кристаллы, и когда они послушно слетелись поближе, раскинул руки и выразительно махнул бедром, – привет горячий от трёх лиц!
Последние слова утонули в счастливом рёве толпы, пока оратор медленно таял в воздухе, причём вместе со своим диковинным реквизитом. Керим не знал, радоваться ли, что безрассудный амир не утащил с собой неизвестно куда ещё и его. Оставалось только наблюдать, как вместе со своей свитой отбывает прочь старый кувирский лис, а на площади разворачивается батальная картина «Взятие фонтанов». Стоило народу убедиться, что чары не рассеялись с уходом Зоэля, добрые горожане не упустили шанса – шутка ли дело, «Серебро Сифра» на халяву да ещё сколько влезет!
***
– Денег ему предлагали? – будничным тоном поинтересовался Маммона. – Нищий ифрит. Княжеский декрет. Лучше синица в руках, чем журавль в небе – парню понятнее мешки с золотом или драгоценностями, нежели эфемерные политические перспективы.
– Не прокатит, – Левиафан материализовал свой знаменитый стакан, но под неодобрительным взглядом Рейны предпочел наполнить его водой с колотым льдом и дольками лимона. – Записано за ним изрядно, – он со стуком поставил стакан на стопку лежащих перед ним бумаг – подобные скрепленные серебряными булавками листки валялись на столе перед каждым из членов Совета. – Если бы паскудника интересовали деньги, он давно был бы богат – не один город готов был заплатить огромные суммы для того, чтобы никогда более не видеть у ворот или в стенах своих Зоэля Фирсетского. Он по-своему честен – даже не брал отступного, предпочитая без затей выносить городскую казну в удобное для себя время без каких-либо обязательств. Так что и откупные, полагаю, постигнет та же судьба – он откажется от них, да впридачу обворует посланников.
– У тебя же не может не быть там никого? – госпожа премьер пристально посмотрела на Малефицио.
– Лучше бы не было, – скривился тот. – Это не агентура, а слёзы. Но неоправданно дорогостоящие слёзы. Информацию собирают исключительно по кабакам, и счета за их гулянки скоро пустят СВРиБ по миру. Подвести туда убийц будет дешевле: нет объекта – нет проблем.
– Неплохая идея, – Маклин переглянулся с Астаротом, тот что-то прикинул в уме и неожиданно покладисто кивнул:
– Главное, чтобы никто и никак не мог связать прискорбную кончину столь многообещающего юного таланта с вашими людьми.
– Злые вы, господа, нечуткие, – вклинился скучающий Асмодей. – Сразу норовите радикально решить проблему. А поиграть? А выяснить, чем сей юный талант дышит? Почему бы не попытаться воздействовать на эту огрубевшую натуру благотворной силой любви? Кто-нибудь потрудился узнать, какой типаж предпочтительнее и нет ли за нашей проблемой каких-нибудь особых грешков?
– Первый раз слышу, что кувыркание в койке уничтожает старые папашины декреты и указы, – протянул Хэм. – Будь оно так, в Пандеме уже протрахали бы не только конституцию и все Кодексы, но и наградные грамоты вкупе с географическими картами.
– Балаган закрывается, начинаем совет, – госпожа премьер побарабанила пальцами по столу. – Тему влияния секса на документооборот личным решением снимаю с повестки дня, равно как и убийственные в прямом смысле слова планы. И, господа, очень прошу – без самодеятельности на этой скользкой дорожке. Для господина министра культуры повторю отдельно: любая попытка воздействия на фигуранта с вашей стороны будет расценена, как прямое неподчинение воле Темнейшего.
Асмодей послал Рейне обиженный взгляд из-под опущенных ресниц и поджал губы.
– Предупреждая очевидные смежные вопросы – согласно отчётам Мора, состояние государя остаётся стабильным. Никаких нарушений режима содержания той, чьим именем фигурант затеял свою аферу, по результатам серьёзной проверки также выявлено не было.
– Как-то слишком для буйной сумасшедшей, – недоумённо заметил Хэм. – Отыскивать этого уголовника, вручать сомнительную бумагу… Даже если реально могла, скорее попросту сожрала бы – и дело с концом. И какой протуберанец угодил папаше под фуражку, чтоб он вздумал отписать Перешеек Лилит?
Маклин нахмурился, но промолчал.
– Боюсь, не под фуражку, мальчик, – с кривой ухмылкой сообщил Астарот. – Документ не имеет точной датировки, но по некоторым признакам можно сделать вывод, что мы имеем дело с наследием одного из тех периодов, когда необходимо было бдительно отслеживать, какие указы и постановления написаны всерьёз, а какие под влиянием кхм… момента. Чтобы в один прекрасный день, к примеру, не обнаружить, что государь подарил своей интимной любимице город или не оказаться подданными державы с новым и крайне неблагозвучным названием. Знал бы ты, как ранее значился в различных дарственных официальный статус фаворитки Его Темнейшества…
– Господин министр юстиции, если вы не возражаете, вечер мемуаров мы отложим до лучших времён, – сухо прервала его Рейна. – У обсуждаемой персоны до сих пор имеется масса сторонников разной степени вменяемости, особенно на Перешейке. Реальной угрозы они не представляют, по счастью, но подобные артефакты на чёрный день кому-то из них остаться могли. Там уже засветился Малхаз аль-Кувира, весьма одиозная личность. Один из доверенных мясников самопровозглашённой царицы Веера, а теперь уважаемый столп ифритского общества и служитель угасающего культа. И возник он сразу после того, как всплыл этот оборванец.
– И знает ли этот очаровательно норовистый барашек, что его уготовили на заклание? – томно вздохнул Асмодей. – Будет жаль, если при таком роскошном потенциале его жизнь оборвётся одним движением удавки или кинжала.
– Если декрет ему выдан советом старейшин, то и подходящую реликвию в закромах могут найти. А потом объявят угодным «богине» и посадят на трон. Удобно. Кандидатура выбрана с дальним прицелом – народный герой, благородный вор, то есть персона романтическая и вызывающая у простых людей доверие. А история с божественным озарением – комедия для суеверной части аудитории. В своих речах к отцам-пустынничкам он был несколько мягче, как мне показалось, – резонно заметил Малефицио. – Вы бы тоже могли это заметить, если бы сосредоточились не на созерцании крупных планов и удачных ракурсов оратора.
– Ах, виновен ли я в том, что волей случая юному дарованию достался столь выдающийся артефакт! – пожал плечами Асмодей. Под ледяным взглядом Рейны тут же добавил. – Опал таких размеров и столь редкой окраски – невозможно ошибиться. Так что насчёт реквизита в запасниках у шейхов наш любезный Малефициано может оказаться прав.
– Также возможно, что почтенный кувирский пчеловод действует не по одной лишь инициативе совета старейшин, – усмехнулся Маммона. – Более изворотливого и продажного типа – ещё поискать. А если кто забыл, в Совете Раймира крепко угнездилась парочка прямых потомков низложенной и забытой. Очень деятельных потомков, которым давно нет выгоды усердно гоняться за тенью крамолы – велик риск укусить собственный хвост. Только этих ретивых мозголомов – прости, Мак, – нам не хватало в роли наследников декрета. Или громких заявлений о хитром плане Темнейшего. Разумнее без особого шума вовремя изъять бумагу и объявить подложной, чем ждать, пока наша курортная зона превратится в горячую точку. Уверен, раймирским коллегам эта возня невыгодна даже при полном попустительстве Светлейшего. Объединёнными усилиями…
– Нет, – резко оборвала его Рейна. – И это не голосование, если кто-то вздумал решать вопрос преимуществом большинства. Следить за ситуацией, не вмешиваться. По крайней мере, покуда не станет ясно, кто стоит за фигурантом. Повторяю очередной и последний раз: любители альянсов и быстрых превентивных мер будут отстранены.
– Позвольте, миледи, – взгляд Асмодея был чище и невиннее младенческого. – Но не превышение ли это с вашей стороны? Да, Большая княжеская печать – аргумент увесистый, достойная награда за неутомимые труды. Но коли речь зашла о документах, где же бумага о вашем официальном назначении с расширением полномочий? Или вы коварно лишили Владыку последних сил, посему на соблюдение формальностей его уже не хватило?
Князья были готовы поклясться, что Асмодей наконец нарвался. И были бы искренне рады видеть, как он получит в лоб тяжёлой нефритовой печатью, но госпожа премьер по-прежнему задумчиво вертела её меж пальцами со странным выражением лица.
– Всем обеспокоенным здоровьем повелителя рекомендую проведать его лично. Глава Третьего дома как персона особо сострадающая может применить к Темнейшему все реанимационные меры на свой вкус. Возможно, тогда он наконец перестанет изображать выброшенное на берег бревно. И мне не придётся замещать его в кресле председателя, чтобы оттуда любоваться высочайшей дефективностью работы ваших извилин, господа министры и лица, к ним приравненные. Я всех предупредила. – Рейна ощупью выбрала из хрустальной вазочки пару орехов покрупнее и, не спуская глаз с Асмодея, небрежно опустила на них печать. Скорлупа и мелкие крошки разлетелись по столу, на поверхности осталась вмятина. – Заседание окончено. Катитесь вон.
***
Даже если документ подлинный, реальной силы он не имеет, нормы международного права исключают всякую возможность подобных шуток. А уж при каких обстоятельствах Лилит могла бы передать свою нелегитимную дарственную кому-либо – и вовсе непредставимо. Согласно отчётам о состоянии её здоровья, она ещё менее вменяема, чем тот, чья подпись стоит на декрете. План действий, чёткий, логичный и простой – отец бы наверняка его одобрил. Подождать, пока самозванец соберёт вокруг себя всех ментально поражённых, а затем убрать из уравнения лишнее. С прочими – поступить по справедливости. Никаких изъянов, кроме одного – уважаемые члены Светлого совета, похоже, совершенно не настроены выслушать председателя оного.
Уриэль о чем-то вполголоса переговаривался с Михаэлем, Двухголовые по обыкновению пребывали на своей волне, и волна эта того и гляди могла обернуться ударной – Мункар даже не удостоил его взглядом, не то что приветствием, настолько был занят мысленной беседой с братом, причём предмет этой беседы злил обоих буквально до белых глаз. Что здесь забыла госпожа Сешат – и вовсе загадка, но от её присутствия легче не становилось.
Хорошее начало – первое заседание Совета после официального вступления в должность, но вместо хотя бы формальных поздравлений коллеги ведут себя так, будто он невидимка, что-то вроде дворцовых слуг. Габриэль и вовсе потерял последние остатки совести. Столь бесстыдного поведения можно было бы ожидать от Аралима, все давно привыкли, что перевести его в ранг придворного шута мешают лишь какие-то неведомые соображения Светлейшего. На вызов этот разгильдяй не ответил и, разумеется, так и не явился.
Новоиспечённый премьер-министр применил другой приём из отцовского арсенала – выразительно кашлянул. И ещё пара минут прошла в ожидании, ничего не изменилось. Взгляд той, что считалась его матерью, обледенел окончательно, только инея на ресницах не хватало.
– У меня есть предложение вне сегодняшней повестки, – процедила госпожа Сешат. – Назначить уважаемого Габриэля ещё и министром демографии. И официально предоставить ему право на отдых в зале Совета.
– Чудесная мысль, девочка, – степенно откликнулся Уриэль, одарив её снисходительным взглядом. Министр юстиции неимоверно раздражал многих своей фамильярностью, но всё же имел на неё известное право – за свою долгую и успешную карьеру он успел побывать даже в должности премьера, но покинул её по своей воле. С несвойственным ему обычно, но приятным чувством Арвель отметил, как госпожа Сешат поджала губы. – Это принесёт изрядную пользу государству. Столь регулярное, длительное и, судя по всему, интенсивное укрепление международных отношений отнимает слишком много сил, поскольку представители Правящего дома братского Адмира известны своим бурным темпераментом в рамках переговоров. Потому разумно спасти нашего подающего большие надежды юного собрата от гибельного истощения и заодно вознаградить его неоценимый труд на благо нации.
– Орден ему дайте, – проворчал Михаэль. – «Адамантовый уд первой степени». За половые заслуги перед отечеством. И путёвку в Элизиум. - Министр обороны с силой раздавил окурок сигары в тяжёлой яшмовой пепельнице и вдруг рявкнул неожиданно громко, потревожив эхо под сводами зала:
– Габриэль!
– Незачем так орать, – неприязненно отозвался адресат, открыв глаза. – Если хотите проникновенных взглядов и непременных быстрых реакций – заведите василиска. Проект вашего ордена я предложил бы в массовое производство только после серьёзной доработки. Выступать с признанием этого дурдома без особых указаний Светлейшего я не планировал, и это на данную минуту всё, что я хотел бы сообщить уважаемым коллегам.
– Господин секретарь, мы можем наконец озвучить своё решение? – мягко вступил Мункар с такой вежливой улыбкой, что Арвель понял – это венок, брошенный на саркофаг его авторитета, – Пока досточтимый министр обороны не пустил в ход пепельницу, окончательно нарушив протокол, – продолжил Накир мысль брата. У всякого, кто не смотрел бы на них в тот момент, могло сложиться чёткое впечатление, будто говорит один оратор.
Уриэль медленно оглядел присутствующих и изрёк тоном, не допускающим возражений:
– Лилит недееспособна. Следовательно, не может иметь никаких притязаний, чей бы росчерк ни стоял на клочке пергамента. Соблазнённых же легко успокоить новым декретом. Последующее отменит предыдущее. Все несогласные незамедлительно становятся апостатами Империи. И обойтись с ними следует строго по закону. На случай серьёзных беспорядков есть миротворческие силы.
– Виновные понесут великодушное наказание, невинные получат урок свободы, – кто из тандема произнёс эту фразу, было уже неважно, на лицах близнецов появился одинаковый хищный оскал. – Мы позаботимся об этом.
– Ну ещё бы, где-то в тех краях у вас, кажется, был некоторый личный интерес. Какие-то вялотекущие археологические раскопки под видом застройки через третьи руки? – скучающим тоном заметил Габриэль, решивший причинить немного неудобства всем, раз уж его столь нелюбезно потревожили.
– Поскольку, как вы справедливо заметили, интерес личный, то и финансирование его не отнимает ни сефира бюджетных средств. Потому дел Совета касается в той же степени, что и объём расходов вашей обожаемой златовласки. Довольно праздной болтовни. Мы приступаем.
– Подождите, вы что всерьёз это предлагаете? – в полной растерянности выпалил Арвель, глядя, как исчезают близнецы.
Теперь его услышали. Всё внимание разом оказалось приковано к персоне премьер-министра. Пожалуй, лучшего результата могла бы добиться только случайно забежавшая в зал Совета говорящая собака – на неё смотрели бы с удивлением более благосклонным. Арвель держал лицо из последних сил, наблюдая, как коллеги по очереди покидают зал. Вскоре остался один лишь Габриэль, решивший воспользоваться своим новым, пусть пока и неофициальным правом.

Глава 6, в которой госпожа премьер предпринимает попытку привести Князя в чувство, некоторые государственные мужи продолжают совещаться по поводу Зоэля, а сам он тем временем проходит испытание
Глава 6, в которой госпожа премьер предпринимает попытку привести Князя в чувство, некоторые государственные мужи продолжают совещаться по поводу Зоэля, а сам он тем временем проходит испытание
– Отчего вы так мрачны, друзья мои? – Асмодей, обладавший тактичностью голубя, на красноречивые взгляды Малефа и Маклина отреагировал как на приглашение, хотя компания министра культуры – последнее, что им сейчас требовалось. – Дорогой граф и вовсе не проронил и словечка за всё заседание.
– Зато чтобы заткнуть твой фонтан, чуть не понадобилась аж Большая княжеская печать, – машинально огрызнулся Маклин и, услышав характерный вздох, моментально осознал свою ошибку.
– Я не привык довольствоваться малым, – ответил Асмодей и ловко вклинился между коллегами, уцепив при этом Малефа под локоть, чем вызвал мгновенное и острое желание сбросить папашин озабоченный репейник с ближайшего моста, а лучше уронить прямо на голову хозяину. Маклин, которому повезло больше, лишь неприязненно покосился на болтливого попутчика. Жертвы переглянулись: обоим стало ясно, что избавиться от Асмодея без применения силы решительно невозможно, а устраивать драку на улице было бы до крайности глупо. Маклин кивнул Малефу и резким жестом открыл портал.
– А куда мы, собственно, направляемся? – живо поинтересовался княжеский любимец, но, поскольку ответа не получил, просто покрепче ухватился за свой молчаливо протестующий буксир и вместе с ним последовал за графом.
Оказавшись в своём рабочем кабинете, Маклин занял привычное место за столом и первым делом полез в барный шкаф.
– Отцепитесь, – чеканно-вежливо процедил Малефицио, начав серьёзно подозревать, что у папаши в закромах имелся специальный репеллент – как-то же ему удалось избавиться от постоянного присутствия фаворита при своей особе.
– В счёт долга? – игриво спросил Асмодей, ослабляя хватку.
– По любви! – парировал Малефицио и поспешил обосноваться на широком подоконнике, подальше от сомнительных притязаний. На долю Асмодея осталась допросная кушетка – рабочий процесс шефа Третьего отделения не предполагал иной мебели для посетителей, а все остальные обходились без церемоний. Министр культуры был не сильно обрадован перспективой, но устроился там, приняв самую непринуждённую позу. После чего драматически возвёл глаза к потолку и обратился к хозяину кабинета:
– Ах, доктор, моя жизнь – сплошной стресс. Нервы совершенно расшатаны заседаниями Совета и неразделённой любовью!
Серия тихих щелчков послужила ответом – и Асмодей оказался надёжно привязан к кушетке. После неудачной попытки освободиться, возмущённо уставился на Маклина. Граф ответил ему гостеприимной каннибальской улыбкой, а пристяжные ремни затянулись чуть туже.
– Будь моим гостем, – радушно предложил он, заклинанием отправляя один из наполненных бокалов Малефицио, а затем доливая в свой. – Но я – не Темнейший, твои выходки поощрять не намерен. Полезно напомнить о порядках Третьего отделения, когда-нибудь да пригодится.
– Никогда не думал, что вы предпочитаете игры в злого дознавателя, но признаюсь, это так… пленительно, – протянул Асмодей, смерив свои путы и обстановку взглядом, исполненным порочной беззащитности. – Я готов сотрудничать со следствием любыми способами. Даже с риском для жизни. А наш красавчик Малефициано будет смотреть или присоединится?
Малефицио молча приложил бокал к виску и уставился в окно, невольно задумавшись о том, какой кошмарный и наверняка противоестественный катаклизм происходил в недрах Хаоса в тот день, когда из них выбрался Асмодей. Некоторые воспоминания при всём желании из памяти не стереть, но в данном случае это несомненно к лучшему.
– Следующим будет подан кляп, если не прикрутишь клоунаду, – предупредил Маклин, поморщившись. Он с удовольствием бы отправил Асмодея вместе с кушеткой прямо в Янтарный, но при всей своей докучливости княжеский фаворит обычно приносил меньше вреда, не будучи предоставленным самому себе.
– Подготовка госпереворота или просто оргия с расчленёнкой? – сарказм в голосе Михаэля только что водрузил свой флаг на очередной взятой высоте. Голограмма превосходно позволяла разглядеть хмурое лицо раймирца – видимо, в Светлом совете тоже не наблюдалось радостного единения.
– Когда в деле замешан синьор Випера, порой бывает трудно отличить одно от другого, – язвительно отозвался Малеф. – Но вы в любом случае промахнулись.
– О, Михаэль, какой приятный сюрприз! – Асмодей немедленно переключился на министра обороны. – Как здоровье малыша Изидора?
– Зашейте ему пасть, граф, вам сподручней, – Михаэль стряхнул пепел с сигары и наконец задал главный и основной вопрос, волновавший всех. – Могу я узнать, какого хрена обдолбаная ифритская сволочь машет древним драконьим дерьмом на всю Пластину? И какую ещё случайную документацию половых капризов Самаэля вы забыли спровадить в мусоросжигатель?
– Не звени ключами, Бештер, – в тон собеседнику ответил Маклин. – Не на плацу.
– Я один обратил внимание, что, помимо реликвария шейхов, этот затейник, похоже, обнёс нашего экс-державного сластёнку? – заметил Асмодей со скучающей миной. – Бедняжка Нитокрис, даже после жизни её не оставляют в покое. Хотя надо отдать должное, с тех пор, как её внешний облик был приведён к полной гармонии с внутренним, она сделалась гораздо более удобной. И надёжной – знали бы вы, что ей приходилось выдерживать!
– Пусть эти сведения умрут вместе с тобой, – оборвал Маклин очередной заход. – Бааль вполне мог прибрать к рукам нужный документ и найти исполнителя, но он не идиот. Всей выгоды ему – сидеть и надеяться, что Темнейший рассудит так же, когда очнётся.
– Если только он не сам это придумал, – подозрительно прищурился Михаэль. – Прецеденты были. Опять же, кому на полном серьёзе понадобилось бы трясти знамёнами рыжей и бросать вызов Раймиру?
– После своего загула он не в том состоянии, чтобы устраивать дорогостоящее шоу с очередным подсыльным лжепророком, – с обидой в голосе отметил Асмодей. – Возможно, его сивая мегера могла бы ответить на вопрос, где он столь безобразно промотался, но очевидно не желает этого делать. С таким же успехом ифритский подарок может быть прямиком из Шахматного кабинета. Вдруг кое-кто решил разбавить сплетни о бесплодных шашнях свеженькими некрологами?
– Завязывай таскать у шефа порошок, Шамад. Любимые отморозки Светлейшего уже двинули прощупывать почву. Это так, на случай, если кто из вас вздумает влезть туда же. Мальчишка проболтался, когда закусился с Малхазом – крайне неканоничный, но достоверный вариант истории шейха-полудурка в одной связке с упоминанием хидирин. Возможно, в рамках ифритской традиции, а возможно – и как предупреждение. Где он там шлялся – неизвестно, но Пустоши в целом паршивое место для одиноких прогулок.
– Позвольте, но что стихийным и беспамятным до хода истории? Сожрать или покуражиться – свидетельств довольно, – с неподдельным интересом уточнил Малефицио. Ему доводилось встречать упоминания о свободных духах Пустошей, не имевших физического тела, но обладавших огромной силой. Опасные эксперименты с развоплощением в большинстве случаев приводили к утрате памяти, а то и личности. В такую ловушку можно было угодить случайно, так что любой достаточно сильный Высший, погибший в песках, имел шанс продолжить свою жизнь беспокойным духом подле собственной мумии, постепенно сходя с ума. Подобные твари могли вселяться в животных или неосторожных путешественников, но в очерках не было ни слова о каком-то более осмысленном вреде, нежели гибель парочки караванов, вымершее селение или возникновение новых идиотских культов и верований среди краткоживущих. Говорящий лошак или пылающее фиговое дерево – отличный цирковой аттракцион, но сомнительный проводник воли высших сил.
– Любишь старые книжки, парень, – читай их все и до конца. – Михаэль снисходительно посмотрел на задумавшегося Малефа. Башковитый малый, но не приведи Хаос ему схлестнуться с Двухголовыми. Тех тоже очень интересовали предания древности. – Для беглых генералов бешеной ведьмы халявный сосуд с таким послужным списком – отличный шанс реванша. А шейхи за магию отдадут что угодно. Их понимание сущности хидирин – как раз оттуда. От таких оставалась идея слепой преданности и стремление освободить свою царицу любой ценой. И сила. А красивые слова сам знаешь, как пишутся – под очередной кувшин и в дыму священных трав.
– Даже если предполагать худшее, он один. Лазурь далеко, с магией дело обстоит чуть лучше, чем у шейхов, да и грызня между собой занимает тамошние кланы больше, чем возрождение былой славы, – резонно заметил Маклин. – Он надорвётся и повредит сосуд. Впрочем, этот самозваный избранник забытой и погребённой может быть и просто бастардом какого-нибудь Высокого дома. Ему за четыреста – возможно, манифестация способностей. Угроза жизни, найденный артефакт, артистический темперамент и ифритские суеверия – совокупно имеем на выходе все эти пляски. Мало до него было кретинов – взять хотя бы секту тарайин, из-за которой Круглую площадь едва не переименовали в Скользкую. Тоже кому-то что-то померещилось возле старого алтаря из-за очередного бездненского катаклизма – и началось. Теперь не падают, что крайне неудобно в перспективе.
– Да, отчёт об организованном налёте на администрацию Сифра и посольство все читали, – поморщился Михаэль. – Только ифритской освободительной авиации нам недоставало. Верховодит там Фероз ибн Фирсет, бывший наёмный убийца, сектант и – как вы могли догадаться – названый брат во сиротстве этого треклятого Зоэля. Прочий народ просто подтянулся спускать пар и спасать из горящих зданий ценное имущество.
– Объекты культурного наследия пострадали не меньше, – подал голос Асмодей. – Какая архитектура пропала, эталонный колониальный стиль! Дикари! Сожгли старейший увеселительный дом Сифра только потому, что этот кретин Нержель решил там укрыться! Даром, что одновременно родич вашего финансиста и нашего перемещенца. Вроде дальний, а такой недалёкий… Мой атташе сообщил, что его кхм… арестовали, когда он пытался сбежать, но спьяну не смог открыть портал. У него что-то личное и с нашей кучерявой крупнокалиберной проблемой, и с его вторым побратимом – Элинором Фирсетским. Жуткий тип, но недурной администратор. Шоу с изгнанием низложенного мэра удалось на славу, в лучших традициях факиров. Даже я не уверен, что стоило вставлять орудие народного гнева так глубоко без предварительной подготовки, но зато силы оставили страдальца до того, как подожгли запал. К тому же ему помогли с порталом и любезно отправили в сторону его прежней провинции. Лино большой затейник, даже руки сковал так, что за счёт выворотного угла трудности у бедняги будут не только с нижними… конечностями.
Собеседники с явным злорадством наблюдали за попытками министра культуры сопроводить очередной пассаж бурной жестикуляцией, но такими мелочами смутить Асмодея было невозможно. – А вообще я полагаю, что вы слишком усложняете. Если пройтись по ситуации бритвенным станком простой истины, то налицо действие ифритской преступной группировки под патронажем местных деятелей культа. Ну побуянят, ну захватят что-нибудь, ну поиграют в свободу, равенство и братство. Все мы знаем, чем всё закончится, даже без предсказаний – наблюдали бессчётно на разных Пластинах. Этот очаровательный дебошир – вор, а не политик. Добрые горожане проспятся и поймут, что его обещания – пустой звук, а барахла с разгромленных вилл классового врага на всю жизнь не хватит. Зачем туристам отправляться туда, где вместо привычного веселья пьяные толпы, пожары и религиозные фанатики? Сутенёр, убийца и верный оруженосец-лавочник – хорошая банда, но не правительство. А Малхаз и его однокультники – просто древность с антресолей истории. Достаточно напомнить народу, кем были и что творили при Лилит эти почтенные благообразники, – всех замуруют в их пещерах. Меня всегда поражал этот парадокс – объявить богиней чокнутую стерву, у которой с начала мира на все случаи два рефлекса, да и те суть один. Почему бы не избрать для поклонения кого-нибудь действительно прекрасного и могущественного, но не имеющего привычки жрать собственных последователей?
– Мне кажется, кто-то обладает на редкость избирательной памятью и предпочитает забывать о своих славных деяниях, как только они были совершены, – Маклин с холодным любопытством патологоанатома уставился на Асмодея.
Тот ответил ему проникновенным нежным взглядом из-под полуопущенных ресниц. Даже будучи спелёнутым ремнями, министр культуры умудрился каким-то образом принять позу поэлегантнее, но это всё, на что его хватило, – видимо, оборудование графского кабинета оказалось не по зубам даже высшему метаморфу.
– Нет, вы решительно ко мне неравнодушны, дорогой граф! Зная вашу исключительную разборчивость, я польщён. Так приятно находиться в окружении друзей, которые действительно ценят мои таланты. Скажу без утайки – лишь с вами я чувствую себя по-настоящему в безопасности. С удовольствием бы поднял бокал за наш прекрасный союз!
Прочувствованная речь Асмодея внезапно прервалась сердитым фырканьем – на голову оратора обильно полилась вода.
– Прозит, – довольно кивнул Михаэль. – Извини, дошла одна содовая, вероятно, знаменитая защита Третьего не пропустила виски и стакан. Алкоголь и бьющиеся предметы, потенциальный источник.
Малефицио слез с подоконника, держа в руках только что материализованную бутылку. Чистые бокалы возникли на столе в тот же миг. – Рекомендую, – он разлил вино, подумав, снабдил один бокал трубочкой и отправил получившуюся конструкцию к Асмодею. – Порто из папашиных закромов. Безопасен, я проверил, – в подтверждение своих слов демон плеснул в собственный бокал и невозмутимо вернулся на подоконник, очевидно предпочитая ложу партеру в этом спонтанном театре.
Асмодей присвистнул.
– Мальчик, – вкрадчиво произнес он, – я не отказался бы узнать, как тебе удается магия в кабинете, где даже я ничего не могу сделать, и какими заклинаниями ты умудряешься воровать бутылки из Осеннего на расстоянии.
– Эта магия настолько ужасна, что я предпочту унести свои тайны в могилу, – пафосно ответил Малефицио. Маклин закашлялся, довольно удачно маскируя смешок. Михаэль и Асмодей, судя по всему, приняли подначку за чистую монету – теперь к княжескому сыну были прикованы уже два заинтересованных взгляда. Асмодей твердо вознамерился выяснить, каким образом наглому мальчишке удается обходить защитные заклинания двух Высших неизмеримо сильнее него, посему поспешно пробормотал «ни с тобой, ни из тебя…» и пообещал считать за собой ещё один небольшой долг, если тайна столь сильного заклинания будет раскрыта. В конце концов, если парень польстится на сделку и сдаст хотя бы контрзаклятия к защите на кабинете Палача, обмен можно будет счесть крайне выгодным.
Малефицио ещё некоторое время поторговался, но, наконец, соизволил снова слезть с подоконника. Церемонно попросив у графа прощения за то, что из личных меркантильных побуждений он раскроет одну из самых жутких тайн Третьего отделения, и дождавшись мрачного «Вот ничего молодым доверить нельзя», демон полез за пазуху. Вместо какого-нибудь древнего амулета он вытащил из-за ворота стальную служебную пластинку Третьего и покачал ею, словно гипнотизёр.
– Служебный амулет, добровольно и собственноручно выданный мной, – широко ухмыльнулся граф, – позволяет свободно пользоваться магией даже в моем кабинете. Как видишь, иногда быть зарегистрированным сотрудником Третьего отделения на редкость полезно.
Михаэль коротко хохотнул.
– Один – ноль, – кисло отозвался Асмодей. – Если и для Осеннего существует схожая бижутерия, готов приобрести её за любую названную тобой сумму.
– Увы, – скорбно вздохнул Малефицио, – разбогатеть мне не суждено. – Он вытянул перед собой руки, словно подставляя запястья под невидимые наручники. – Никаких побрякушек, кроме наглости – этими самыми руками я старательно перетаскал домой как минимум десяток ящиков любимого папочкиного пойла из погребов Осеннего. За дополнительную плату готов назвать место, где стоят стеллажи с наиболее интересным вином.
Асмодей утомлённо закатил глаза и заключил трагическим материнским тоном:
– Весь, весь в отца! Жесток, бессердечен и коварен! – после чего отважился испробовать угощение, проделав перед тем с несчастной трубочкой несколько искусных и довольно зрелищных манипуляций. Эффект оказался строго противоположным задуманному, но зрители стойко выдержали и эту культурную программу.
– Характер – в папу, внешность – в маму, – протянул Михаэль. – Хотя наоборот, боюсь, результат мог оказаться ничуть не безобиднее.
***
Рейна предпочла бы обойтись без визита в Янтарный, но помимо повестки дня следовало утрясти и ещё кое-что, о чем забыли в общей суматохе. Устное распоряжение никому, кроме Асмодея, не пришло в голову ни оспаривать, ни даже проверять, но нарушать древние порядки не стоило – и отдельные песчинки могут доставлять изрядное неудобство, попав в туфли, но бесчисленное множество таких песчинок, поднятое ветром, означает бурю, которая вначале ослепит тебя, а затем погребёт с головой. На стук каблуков, гулко разносившийся по коридору, выглянула Мэгс, верный часовой у владетельного тела. Рейна усмехнулась: идея вынести Первого среди равных и обустроить в мавзолее по соседству с Прекрасной Рахмой показалась ей вполне уместной. Переименовать достопримечательность в Мавзолей Адекватности помешало бы лишь то, что даже в обычном своём состоянии Его Инфернальное Величество был олицетворением каких угодно свойств и качеств, кроме этого.
– С кардамоном, – коротко распорядилась Рейна и прошла в кабинет.
Внутри стояла всё та же гробовая тишина, но обстановка в целом выглядела несколько менее удручающей. Госпожа премьер, бросив беглый взгляд в сторону дивана, неодобрительно нахмурилась, молча прошла к столу и заняла княжеское любимое кресло. За давний срок своей службы ей доводилось наблюдать государя и повелителя в самых разных видах и состояниях, но любой клоунаде обязан быть какой-то предел.
На её вторжение хозяин кабинета никак не отреагировал, зато прислужница оказалась крайне расторопной и, судя по аромату напитка, толк в варке кофе знала. Жаль, если её труды отправятся дракону под хвост, но что поделать.
– Благодарю, Маргарита, можете быть свободны, – судя по лицу бывшей няньки, та поняла сказанное в смысле скорее философском и осмелилась не согласиться, но исчезла с почтительным поклоном. Любопытно наблюдать, как практически всемогущему владыке по какой-то загадочной причине искренне сострадает недолговечная служанка.
Рейна задумчиво побарабанила пальцами по столу, оглядев царивший на нём бардак, затем произнесла, недобро сощурившись:
– Три вопроса. Всего три.
– Проклятая дрезина… – донеслось глухое рычание с дивана. Рейна лишь пожала плечами, нимало не принимая сказанное на свой счёт. Подождала ещё, но в награду получила лишь бессвязные обрывки военных мемуаров. Пришлось оставить слабую надежду с первого захода перевести в нужное русло мутный поток княжеского сознания.
– … а потом выпал снег, и мы победили.
Рейна не стала и пытаться предполагать, с каких даров собственного шкафа Князя унесло в эти дали, но машинально поправила.
– Это был не снег, государь.
– Но мы победили.
Пригубила кофе, убедившись, что он всё ещё достаточно горяч, и поднялась.
– Начнём с простого. – Она стояла над распростёртым на подушках телом, глядя на ароматный пар, поднимавшийся от чашки. – Ситуация на Перешейке. Есть несколько способов. – Темнейший продолжал изображать шедевр надгробной скульптуры, но предполагаемую скорбную торжественность убивала на корню одна деталь – весьма искусно вышитая карта Веера, украшавшая шёлковые боксёрские трусы Владыки. Оценивать детализацию и точность масштаба госпожа премьер воздержалась, сочтя, что это, конечно, могло бы вывести Князя из диванной комы, но провоцировать очередной раунд идиотских шуток тысячелетней выдержки не было ни времени, ни смысла.
– И что прикажешь сообщить Совету? – с нажимом произнесла Рейна, качнув чашкой особенно выразительно. Только теперь Владыка изволил ответить. Не открывая глаз, скривился, проворчал «Дебилы, блядь!» и отвернулся, прекратив наконец демонстрировать державный географический анфас. Госпожа премьер поставила чашку прямо на покрывало, звякнув блюдцем, и покачала головой.
– Подпись и печать, пошляк.
***
Столице некогда было присвоено имя, созвучное древнему названию дворцового комплекса и его окрестностей. В грубом дословном переводе оно означало «место покоя». Сад же для всех остался Эдемским, по старому стилю именования. Очередная отцовская шутка-головоломка, исполненная многих смыслов. Но зерно истины в ней всё же было: никакие политические вихри и военные катастрофы не имели сюда доступа. Само время, казалось, было выведено за лацкан и навсегда оставлено за чертой воображаемых ворот. Войти сюда мог любой, при должной чистоте помыслов ему ничто не угрожало в этом источнике вселенской тишины и безмятежности.
Добрые горожане издавна завели традицию – оставлять на ветвях деревьев цветные ленты в дар невидимым стражам, чтобы те были милостивы, уберегли от беды и передавали государю и повелителю все насущные чаяния. Стихийно возникший в народе ритуал неизменно приводил адресата в хорошее расположение духа, и в этом случае Арвель отчасти понимал, в чём соль: стража не носила никакого оружия, лишь тонкие шёлковые шнуры, как символ мирного и бескровного разрешения возможных конфликтов.
Жители столицы проявляли исключительный сочинительский талант, из поколения в поколение обогащая городской фольклор. Выдумали, будто скульптуры возле дворца приносят несчастье, если слишком долго смотреть на них перед заходом солнца. Впрочем, это нелепое суеверие хотя бы спасало прекрасные статуи от любителей добывать удачу трением.
В народном воображении сад якобы обладал сознанием и сам определял, какую тропинку кинуть под ноги вошедшему и куда по ней привести. Забавное оправдание собственного топографического кретинизма или обычной неграмотности, мешавшей прочесть указатели и таблички, зато с моралью для тех, кто рисковал пренебречь правилами безопасности.
Арвель часто размышлял о том, как устроены добрые горожане, даже одно время изучал их быт и нравы, но отец решительно пресёк увлечение, как абсолютно бесполезное в делах будущего управления Советом: там никаких добрых горожан точно не было.
С одной стороны, движения простых душ были просты, как плевок верблюда, но с другой – порою в них появлялось что-то совершенно неестественное, непостижимое в свете заданных условий. По счастью, эти всплески имели безобидный характер, даже когда случались сбои в целеполагании, в основном у ментально поражённых. Но то, что они отваживались выказать своё недовольство какой-нибудь малозначительной мелочью открыто и совершенно мирно, даже не сбиваясь в группы, и делали это с великим почтением к самому институту верховной власти, говорило всё же в пользу правильной и здоровой основы, заложенной в ходе многотысячелетней усердной работы ради всеобщего процветания. Некоторые недолговечные предпочитали пользоваться достижениями развлекательных технологий, потому хлопот соответствующим ведомствам доставляли и того меньше. Вот она – истинная свобода, позволявшая выражать без помех даже откровенное безумие.
Давняя привычка проветривать голову прогулками привела туда, где редко можно было встретить посторонних. Считалось, что отдельные участки сада иногда скрываются от глаз случайных посетителей и попасть туда совершенно невозможно, даже будучи чемпионом по ориентированию на местности с полной сумкой поисковых амулетов и картой Эдема в придачу. Это было правдой, но объяснялось вовсе не мистическим «сознанием сада», а священным и неотъемлемым правом на уединение для всех, кто мог поставить достаточно мощный купол.
Редкий гранат отец привез из какой-то очередной отлучки, когда Арвеля ещё на свете не было. В цвету легко узнавался издалека по нежно-розовому оттенку лепестков. Сейчас на фоне своих собратьев казался скорее кустарником – всего пятнадцать футов в высоту – куда такому тягаться с иными старожилами сада, среди которых встречались настоящие исполины. Арвель печально усмехнулся случайной мысли о символическом родстве весьма несходных и далёких друг от друга сущностей и поднял глаза к тёмному небу, высокому и ясному. Ни облачка, даже звёзд как будто стало меньше, а те, что остались – потускнели. Погасить их – и останется только благодатная безбрежная чернота, легко растворяющая любые тревоги и сомнения. В её молчаливом и торжественном сиянии многое порой виделось отчётливее, но часто пользоваться таким методом было чревато последствиями, как всякое злоупотребление. Не это ли ощущают деревья, отказываясь подчинять движение своей листвы порывам ветра?
Едва уловимая дрожь вдоль позвоночника – как сработавшее охранное заклинание. Арвель замер, мгновенно остановив беспорядочный поток образов – инстинктивно ловить флюид внезапного присутствия он научился раньше брата и потому реже получал дядюшкиной вездесущей тростью в детстве, а в юности почти всегда успешно избегал проявлений внезапного и острого, как ломающаяся под ногами ледяная кромка, недовольства государя и повелителя.
Обернувшись, встретил ровный, чуть насмешливый взгляд и поспешил преклонить колено, почтительно приложившись к отцовскому перстню. Скрыть своё смятение нечего было и пытаться.
– Нам известно, – коротко ответил Светлейший. – И чего же ты хочешь от нас? – После минутной паузы продолжил, тон его стал гораздо прохладнее. –Иерархия и почтение к существующему благодаря ей порядку обеспечивают неукоснительное исполнение всех распоряжений. Всё к вящей силе и славе, ничего во вред и ничего выше интересов государства. Если исполняется лишь большинство указаний, стоит проверить, не являются ли они частью совершенно естественных процессов в общей системе. Предписывать полуденному солнцу нагревать песок может любой. Для всего остального нужно быть немного больше своего кресла.
– Прости, отец. – Вслух произнёс Арвель, осмелившись поднять голову.
Хотел было продолжить, но Светлейший небрежным движением руки остановил зарождающийся поток слов. Застывший прозрачный взгляд был направлен куда-то сквозь сына. – Мы видим, сколь искренне ты ищешь совета. И потому скорбим о нашей ошибке, – ни раздражения, ни гнева, в голосе слышались лишь скука и брезгливость. – Ступай.
Прощальный поклон юного премьер-министра выглядел так, словно его ударили под дых. Светлейший после исчезновения сына продолжал пристально изучать заросли за деревьями, а затем быстрым шагом направился к самому старому гранату. Блеснуло лезвие ножа. Срезанную ветвь мгновенно окутало мягкое золотое сияние, становившееся всё ярче. Тот, кто выглядел в точности как владыка Раймира, торжествующе улыбнулся теням сада и растворился в воздухе.

Глава 7, в которой Малеф находит способ помешать планам своей матушки, а она отправляется на внезапное романтическое свидание
Глава 7, в которой Малеф находит способ помешать планам своей матушки, а она отправляется на внезапное романтическое свидание
Явившись в Тайную канцелярию, Малеф развил бурную деятельность. Занимавшийся раймирскими вопросами отдел, работавший в штатном режиме ни шатко, ни валко, ибо никаких заслуживающих внимания новостей от соседей давненько не приходило, начальственного появления буквально на рассвете не ожидал никак. Ещё меньше, чем никак, обленившиеся референты ждали, что от них потребуется срочно найти портреты всей тамошней знати моложе полутысячи лет (Малефицио рассудил, что подсунутая ему матушкой голограмма совершенно не обязательно изготовлена специально для этой брачной аферы), сделать свежие выписки из генеалогий всех номерных домов. Наиболее странным ошалелым «раймирологам» показалось задание метнуться в министерство юстиции за справкой, не вносились ли в Кодексы братской державы какие-нибудь заковыристые, но совершенно бессмысленные поправки в последнюю сотню лет. Если вносились, следовало выяснить, в чем они состоят, и также предоставить выписки, уделяя особое внимание – подумайте только – брачным разделам кодекса и прецедентам бракоразводных процессов.
Исполнительные подчиненные все требуемое, конечно, предоставили в кратчайшие сроки, ещё до заката, но после обсуждали неожиданный всплеск интереса начальника к «двоюродным» едва не неделю, причем не особо стесняясь в выражениях. Впрочем, верного ответа на общий вопрос «Какая гадюка наше высочество с утра пораньше ужалила?» так и не нашли…
Дома Малеф предпочел не появляться – в управление маменька голограмму не пошлет, а значит, и лишнего не увидит. Приказав подать поздний ужин в кабинет и не беспокоить, если только не начнется Вторая Вселенская, он заперся, обложившись разнообразными выписками из кодексов и генеалогий, кристаллами и докладными. По закону подлости, приличного портрета столь восхитившей матушку блондинки в них не оказалось – смутно похожая на неё девушка маячила лишь на каком-то семейном фото. Малеф вгляделся пристальнее – да, похоже, это она. Подписан снимок не был, но находился в конверте с небрежно нацарапанной пометкой «Дом II». Хуже того, за спиной совсем юной предположительной «Изабеллы», обнимавшей элегантно одетую и ослепительно красивую демоницу постарше, схожую с девушкой настолько, что не могла быть никем иным, как её матерью или сестрой, маячил столь же смазливый юноша, почти мальчик. Фото было достаточно старым, но не узнать этого красавца Малефицио просто не мог – обстоятельства подобных знакомств не забываются и через тысячу лет, а тут прошло-то всего ничего.
Изидор. Сын Михаэля. Наследник Второго дома. Садист и убийца.
Малеф стиснул зубы и положил фотографию перед собой так осторожно, словно имел дело с гремучей ртутью. Откинулся на спинку кресла. Да уж, лучшего выбора матушка сделать не могла, пожалуй, даже если бы зачем-то отправилась искать себе невестку среди фанатиков Лилит, вервольфов-одиночек и тому подобного сброда.
Он невесело усмехнулся, представив выражение лица матери, узнай та, какой уникальный, неповторимый и неординарный шурин прилагается к чаемой ею невестке. Жаль, что все они поклялись Михаэлю держать в тайне эту историю, если Изидор до конца дней не выйдет из-под домашнего ареста. Насколько Малефицио знал, раймирец держал слово, а значит, придётся молчать и ему. Остается, конечно, Нора, благодаря служебной «дальней слежке» наблюдавшая всё, что происходило с того момента, как он под руку с Асмодеем вышел из ресторана, но никаких клятв не дававшая… Нет. У неё нет доказательств, и Герцогиня ей не поверит – а раймирец, узнав о разглашении тайны, вполне может отомстить девушке. На всю жизнь круглосуточную охрану не приставишь – рано или поздно сбой дает всё. История Тойфеля тому пример – «можно встать из могилы, но нельзя выйти из Бездны», как же, держи стакан выше…
Обратиться к раймирцу напрямую и напомнить о том, что за ним должок? Замечательная в своей бессмысленности идея – Малеф с отвращением посмотрел на брачный кодекс Раймира, провозглашавший примат интересов государства над личными чувствами. Михаэль может костьми лечь – но, если дядюшка упрётся, девчонку выдадут за того, на кого укажет именно он, а не отец невесты. Если министр обороны, повинуясь данной клятве, начнет настаивать – получит клеймо государственного изменника и, того и гляди, окажется под домашним арестом вместе с сыночком, если не в камере в Бездне.
Согласиться на знакомство, но вести себя так, чтобы девица сочла, что гуль-помоечник – и то лучший кандидат в мужья, чем наследник Темнейшего? Смотри предыдущий пункт – приказ государя, и, как говорится, «нравится – не нравится, спи, моя красавица». Только трепать нервы девчонке, которая находится ничуть не в лучшем положении, чем он сам.
Смыться на какую-нибудь из отдалённых Пластин? Ещё лучше – пока он будет бегать незнамо где, со всеми делами здесь, без сомнения, прекрасно управится Пиздец. Или папашин лис. Не говоря уж о том, что омерзительный в своем занудстве и стремлении учитывать государственные интересы любой ценой раймирский кодекс отметал на корню и эту возможность: в исключительных случаях (слияние Домов и капиталов, необходимость причисления к дому «посмертных» детей и еще три страницы мелкого курсива) допускалось бракосочетание с отсутствующим или даже покойным, за жениха или невесту in absentia мог принести брачные клятвы ближайший кровный родственник. Вряд ли, конечно, маман с дядюшкой решат разыгрывать эту карту, но… Хаос их знает. Если предположить, что цели у них разные... Дядюшка, не исключено, задумал очередной евгенический эксперимент, мать просто и цинично ищет способ упрочить свое положение в Раймире. Сейчас она – гостья Светлейшего, разругается с ним – и ариведерчи, кара миа. Место сватьи главы Второго дома Раймира будет, пожалуй, понадёжнее, особенно если не забывать, что в Раймире куда легче повеситься, чем развестись. Малеф в очередной раз мрачно уставился на выписки из соответствующих глав Кодекса, и неизбежное случилось – над столешницей закружил огненный шар, уничтожая многочасовой труд «раймирологов» управления.
***
Дежурить в комнате находок Третьего Алиенор ненавидела – сил уходило много, а ни малейшего морального удовлетворения не предвиделось. Любой хотя бы относительно сильный маг мог соответствующим заклинанием обнаружить потерянное или украденное, потому к услугам егерей для такой ерунды обращались лишь те из драгоценных сограждан и приезжих, кто был начисто лишен магии, чтобы справиться самостоятельно, и денег, чтобы заплатить специализирующимся на поисках магам. Дежурство длилось всего пару часов, но ей уже пришлось разыскивать и вытаскивать заклинанием котёнка, вышитый носовой платок, кисет с игральными картами и недопитую бутылку (пахло это пойло так, что на месте забывшего бутыль где-то в парке недолговечного она радовалась бы случайному спасению собственной печени, а не требовала бы найти пропажу, и уж точно не препиралась бы полчаса, доказывая, что, когда бутылка последний раз находилась в руках владельца, пойла в ней оставалось на пару пальцев больше)… Выпроводив пьянчугу угрозой превратить остатки этой ужасающей субстанции в полезный вытрезвляющий травяной чай, она утомлённо закрыла глаза и не сочла нужным открывать их, когда дверь в кабинет снова распахнулась.
– Здравствуйте. Сосредоточьтесь на потерянном предмете и постарайтесь как можно детальнее представить вещь и обстоятельства, в которых она могла быть утрачена, – девушка монотонно пробормотала установленную фразу, не глядя на вошедшего.
– Не могу, – покаянно ответил до оскомины знакомый голос. – Для начала, я понятия не имею, как мог бы выглядеть мой здравый смысл. Я даже не уверен, что он утрачен – возможно, его не положили при сборке.
– Трепло, – совершенно неуставно хихикнула Нора и немедленно открыла глаза.
– Только в новолуние, на убывающую луну я обычно молчалив, как сытый гуль, – парировал Малефицио, ничуть не смутившись, и выудил из кармана смятый огрызок пергамента. Оттиск княжеской печати фосфоресцировал так, что, казалось, освещал кабинет. – Только не говори, что это дежурство – самое интересное, что происходило с тобой за последние полсотни лет, а то я очень огорчусь. Вызывай замену, и пошли.
– Может, лучше вызвать наряд, да оформить тебя по всем правилам за подделку документов? – Нора задумчиво покосилась на пергамент магическим зрением. Вопреки ожиданиям, оттиск оказался настоящим.
– Не сработает, – Малеф был непрошибаем, – это не подделка. Печать не личная, а государственная, и любой член Совета вправе воспользоваться ею ради блага страны и народа… вот я и воспользовался. Но, конечно, если ты предпочтешь честно сидеть здесь до заката, отыскивая непарные носки и неделю назад пропитые заначки, мне придется подождать, – нахал уселся прямо на пол, демонстрируя, что ждать намерен прямо здесь, и, если о персону княжеского сына будут спотыкаться все входящие в кабинет, им же хуже.
По всему выходило, что замену вызывать придется – неизвестно, высидит ли начальник СВРиБ десять часов на полу комнаты находок, но вот она точно умрёт от любопытства.
Некоторое время спустя она слегка пожалела, что не заставила княжеского сына остаться на полу – возможно, дополнительные десять часов на размышления ему бы не помешали.
– Зачем тебе это? – подозрительно спросила Нора в очередной раз. Малеф – в очередной же раз – воззрился на неё с неподдельным недоумением:
– Я же объяснил. Если за дело возьмется дядюшка, я рискую оказаться зятем Михаэля, не приходя в сознание. Папашина шутка с кофе удалась на славу – и заметь, ни одна проверка ничего не показала. Выяснять на своей шкуре, на что способен владыка Раймира, мне неохота. Жениться на прелестной сестрице одного знакомого тебе извращенца и выяснять, ограничивается ли фамильное сходство внешностью – тем более. Учитывая отношение драгоценных двоюродных родичей к разводам, полагаю, законный брак заставит дядюшку отказаться от любых евгенических идей. Насколько я выяснил, склонностью соблюдать самолично выдуманные правила он похож на отца.
– Это очевидно. Я пытаюсь понять, зачем в твоей схеме я? – Нора задумчиво накручивала на палец выбившуюся из небрежно собранного пышного пучка прядь. – От недостатка женского внимания ты не страдаешь, и даже второпях способен организовать себе партию получше, чем не слишком родовитая девица из Пятого дома.
– Мне казалось, что мы неплохо ладим, – развел руками Малеф. – Кроме того, если мне не изменяет память, при знакомстве с дражайшей матушкой вы обе не испытали ни малейшего желания заключить друг друга в родственные объятия – а значит, перспектива огорчить её тебя никоим образом не смутит. И не забывай, любой девушке, а то и её родителям мне придется слишком многое объяснять – но этого я сделать не смогу, не нарушив клятву.
– Хм… – Нора состроила забавную рожицу. – Есть ещё одна кандидатура, которой не нужно будет ничего объяснять, и которая вряд ли смутится огорчить Герцогиню… а уж родословная там не чета моей, – она выжидательно смотрела на Малефа, но тот не купился.
– Подойти к нашей синьоре Випере ближе, чем на выстрел, боюсь, меня не сподвигнет даже дядюшкина или папашина магия, – мрачно сообщил он. – Ну так как? На каких условиях ты готова спасти меня от раймирской красотки?
***
Герцогиня бросила в огонь очередную страницу и удовлетворённо откинулась на спинку кресла, наблюдая, как каминное пламя расправляется со свежими выдумками раймирских борзописцев и горе-художников. Впрочем, неизвестный автор последней идиотской карикатуры не был лишён таланта – портрет Светлейшего вышел весьма эффектным. Особенно удалась маленькая чёрная кошечка в сапфировом ошейнике, томно дремлющая на государевых коленях. Прекрасная декоративная деталь, просто прекрасная. По сравнению с иными образчиками народного творчества – прямо-таки бездна вкуса и фантазии. Что там ещё осеняло эти изобретательные умы – «адмирский сувенир», «державный подарок». Куклой не называли, но исключительно из соображений верноподданнической самоцензуры. Светлейший, конечно, всегда придерживался убеждения, что истинное величие для любых оскорблений недосягаемо, но на такую банальную вещь, как статистика пожаров в столице, это обстоятельство повлиять никак не могло. Впрочем, реноме постельной грелки куда предпочтительней репутации шпионки. Вот уж действительно, если патриотические чувства мешают устраивать праздники злословия в честь своего государя, то всегда есть более безопасные мишени. Свободная адмирская пресса и вовсе не стеснялась открыто перечислять возможные причины как бурного романа, так и его бесплодности. И далеко не все из них были столь же безобидны, сколь и низменны. Что творилось на просторах Сети, Герцогиня вообще перестала отслеживать довольно быстро, поскольку планшеты и ноутбуки горели не так красиво, даже если не бросать их в камин. Многие достижения техники ей нравились, но определённо не эти, слишком напоминали о том, что привело её сперва обратно на родину, а затем – в Белый дворец.
Герцогиня усмехнулась – всего пара десятков лет в Джаганнате, а какие мелочи теперь способны её отвлечь. Впрочем, от мелочей многое зависело в здешней повседневности. Ветвь банксии, сменившая в хрустальной вазе простенький, но пышный букет обычных гиацинтов, означала не просто тягу садовника к разнообразию и контрастам. Шлейф грязных слухов долетал и до Шахматного кабинета, ничуть не улучшая тамошней атмосферы.
Не то, чтобы здесь приходилось начинать с нуля – но реального политического веса при дворе приобрести не удалось. Михаэля она раскусила быстро, во многом он был похож на сильно упрощённую версию Темнейшего, если бы принципы последнего лежали ближе к общепринятому пониманию здравого смысла. Даже неуправляемый сынок с сомнительными наклонностями в анамнезе имелся, выкинул фортель, уйдя в загул прямо с ярмарки женихов, да так, что Михаэлю пришлось доставать сына из какого-то клоповника в трущобах и в самом жалком состоянии отправлять в реабилитационную клинику. Сейчас юноша вполне оправился и производил впечатление достойного наследника, обаятельного и любезного. Если не знать, что ему запрещено покидать отцовский дом под угрозой очередной вакации в Элизиуме, так, пожалуй, завидная партия для какой-нибудь из младших дочек. Его сестра, напротив, всегда была воплощением родительской мечты о кроткой и послушной дочери, полное отсутствие даже намёка на характер и темперамент. Аида тоже когда-то казалась милой девочкой, хотя и чрезмерно избалованной, – и что вытворяет теперь? Герцогиня совершенно не учитывала её в своих планах ранее, но сейчас не спускала с единокровной сестры собственного сына глаз и была готова дать голову на отсечение, что жена министра иностранных дел, молодая мать растущего семейства, любимая невестка Светлейшего и неуклюжая девчонка-сорванец, проводившая между библиотекой и кабинетом обожаемого папы больше времени, чем полагалось в её возрасте, – две разные личности. Как скверно воспитанное недоразумение превратилось в светскую львицу, благотворительницу и законодательницу мод? Учеником Асмодея одно время звали Тойфеля. Пока тот не допрыгался, сестричка могла многое перенять от него, да и сближение с Хэмом и Войной наверняка даром не прошло, но целиком чудо волшебного превращения не объясняла даже кровь Лилит.
Привилегия невозбранно изобретать в мыслях всевозможные мелкие неудобства для Светлейшего основывалась на полной невозможности их доставить. О, она пробовала. Переломанная мебель и другие предметы обстановки либо мгновенно возвращались в исходное состояние, либо заменялись новыми, по воле Владыки ещё более близкими предпочтениям гостьи. В последнее время перестали повреждаться даже случайно – пришлось пересмотреть привычку отвечать на неизменно любезные и столь же неизменно раздражающие вопросы Светлейшего с помощью бронзовых канделябров или фарфоровых напольных ваз: Адонаи попросту усаживался, где придётся, и откровенно любовался зрелищем. Вероятно, так в его понимании выглядело искреннее восхищение красотой и темпераментом своей дамы, но напоминал он при этом коллекционера, ловко заполучившего редчайший лот за бесценок.
Регулярные и щедрые подарки, подобранные в безупречном вкусе хозяина Белого дворца, вызывали стойкое ощущение тактических ударов. Герцогиня полагала наилучшим исходом этого союза гроссмейстерскую ничью. Теперь же серьёзно начала подозревать, что развитием событий в ущерб логике и правилам управляет извращённое эстетическое чувство композитора партии и его приверженность духу шатранджа, чуждому всякой поспешности. Доска для этой увлекательной игры пала одной из первых жертв праведного гнева, угодив прямиком в портрет государя и повелителя, украшавший покои. Адонаи ничем не проявил неудовольствия, но нашёл способ отыграться, положив начало знаменитой эпопее с портретом Герцогини. Ему якобы захотелось увековечить прекрасную фурию во всём блеске её великолепия. С этой целью было заказано роскошное платье, разумеется, ослепительно белое, со сложной вышивкой – причудливый многоцветный рисунок в точности воспроизводил на поверхности лифа и по всему длинному подолу любимые орхидеи Герцогини. Этим дело не ограничилось – пришлось позировать в крайне неудобной позе и терпеть рядом другой подарок – павлина-альбиноса. Своим стеклянным взглядом и царственной осанкой он неимоверно напоминал дарителя, это ироническое сходство несколько скрашивало часы неподвижности, столь долгие, что становилась ощутимой тяжесть платья и драгоценностей. Центральный голубой бриллиант в колье словно скрывал внутри маленькое солнце, но имел размер столь солидный, что с ним на шее можно было бы помпезно и весьма эффективно утопиться, а треклятый белый петух периодически приходил в себя и издавал душераздирающие пронзительные вопли, после чего снова впадал в оцепенение. Первые семь версий Светлейшему категорически не понравились, художники менялись быстрее, чем мажордомы у его брата. В итоге государь и повелитель рассудил: следует взять дело в свои руки. Тут терпение Герцогини наконец лопнуло, с треском, дымом и грохотом. Особенно пострадал павлин. Но Герцогиня была искренне рада хотя бы тому, что от вынужденного созерцания своего недописанного шедевра Адонаи избавил, повесив его где-то в лабиринтах дальних покоев – красавица на портрете с каждым подходом казалась всё более живой по сравнению с измученной моделью. Неизвестно, что могло произойти, если бы картину удалось закончить.
К тому, что не только стража, но и слуги невидимы и почти бесшумны, до конца привыкнуть не выходило. Всё необходимое будто бы возникало на своих местах само. Только лишившись возможности командовать обычной и верной лично ей прислугой, Герцогиня стала задумываться о том, что практика регулярно распоряжаться в пустоту смахивает на отличный способ нажить себе неполадки с головой.
Коробка на низком бархатном диванчике появилась абсолютно незаметно. Маленьким дополнением к подарку служила россыпь иссиня-чёрных цветочных клобучков на тонких длинных стеблях. Узкие резные листья, характерный запах. Восхитительно. Язык цветов герцогиня полагала забавным баловством, но в Раймире его возвели в ранг настоящего искусства, сложного и запутанного – один и тот же цветок мог иметь с десяток значений, часто взаимоисключающих. Женщина отшвырнула аконитовый букет прочь, даже не пытаясь понять, что именно в зависимости от времени суток, фазы луны и силы северного ветра хотел сообщить даритель. Принципиальное нежелание разгадывать бесконечные загадки и пронзать скрытый смысл шуток, насколько удалось уловить Герцогине, всё-таки чувствительно задевало самолюбие адресата.
Внутри оказался весьма эффектный наряд, главной деталью которого был изумительной красоты корсет, имевший больше родства с драгоценностями, чем с предметами одежды. Пластины тончайшего кетерского фарфора цвета новорожденной вселенной, заключённые в гибкую серебряную оправу. Подогнаны одна к другой с филигранной точностью. На секунду покинувшее чувство тревоги вернулось с подружками – раздражением и злостью. Её изучали: что этот великолепный образчик истинно адмирского темперамента любит, чего не переносит, способен ли бояться если уж не Светлейшего лично, то каких-нибудь безобидных пустяков. Все предпочтения, интересы, мелкие привычки и причуды словно укладывались в какой-то умозрительный реестр, призванный создать идеальные условия для проявления свободы воли.
В гардеробной Герцогиня до последнего надеялась, что сможет управиться сама – повелитель её старомодные воззрения на физическое состояние камеристок не разделял и не позволил взять с собой никого из прислуги, а по части магии Белый дворец ничем не отличался от Осеннего. Приставленная к её особе невидимка, которую Герцогиня язвительно звала Ньентой, была особой на редкость бестолковой и взялась было за гребень. Тут хозяйка не выдержала и в довольно резких выражениях объяснила, что требуется одна простая вещь – застегнуть этот грешный корсет.
Насладиться созерцанием собственного отражения толком не вышло – льстивая амальгама зеркала внезапно исчезла, «взгляд со стороны» здесь тоже не сработал бы. Знакомое место. За долгие годы существования дворец многократно перестраивался и реставрировался, но этого уголка изменения не коснулись. Днём сквозь разрушенный свод лился слепящий солнечный свет, нагревая древние камни, а ночью над ними пологом раскидывалось звёздное небо. Зелёная хватка Эдема медленно и неумолимо сжимала мощные стены, деревья врастали в них корнями, но странным образом не разрушали, а поддерживали. В окна густыми прядями нахально лезли лианы. И, конечно, узнаваемый и вездесущий восковой плющ, нестерпимо густой и сладкий аромат его цветов порой вызывал лёгкую тошноту. Герцогиня неслышно прошла по причудливой мозаике, всегда сохранявшей дневное тепло. Тысячи маленьких солнц под ногами – их буйная растительность сада почему-то щадила – ни трещинки, ни травинки, даже жадное до гранита и мрамора племя разноцветных лишайников сюда не добралось. Быстрый взгляд подтвердил ожидания – гамак, подвешенный на тяжёлых кованых крюках у выбитого окна, пустовал.
В дверном проёме маячили руины фонтана, а за ними – грубые очертания каменных истуканов, неподвижные тела чьих-то богов, медленно скармливаемых саду. Остатки мощёных дорожек вызвали сильное желание плюнуть и повернуть назад или хотя бы снять туфли, без конца грозившие превратить в капкан любую выемку. До крайности интересно было также, начинён ли корсет помимо заклинания переноса ещё чем-нибудь, предохраняющим от повреждений его хозяйку. Под ногами услужливо развернулась самая крупная тропа, та, что вела к разрушенным воротам. Конечно, это прибежище упадка и запустения – не лучшее место для «приватных аудиенций», но если уж Светлейшего осенило очередным романтическим порывом, то неизвестно, куда на сей раз ведёт скрытый в воротах портал.
***
Не самый растиражированный ракурс, но открыточный пейзаж опознавался сразу. Завораживающая панорама – если не знать истории этого места, можно было бы без помех наслаждаться атмосферой. Так называемый лотосовый прудик представлял собой скорее немалых размеров озеро.
Определить, куда идти, труда не составило – беседка была заметна издалека. Молочно-белый мрамор отсвечивал алым, солнечные лучи, пойманные в кружевной трафарет резных панелей, падали на бархатную тень затейливым узором.
На миг показалось, будто она всё же ошиблась. Два плетёных кресла, изящный столик-консоль – и ничего более. Такие беседки встречались по всему саду, а чтобы обставлять их по своему усмотрению, не обязательно было принадлежать к Правящему дому. Герцогиня с усмешкой припомнила про себя пару красочных титулов, которыми Светлейшего награждал по случаю и без его державный брат, и вгляделась в бескрайнее лотосовое море. Великолепный вид, но, если присмотреться, крупные блестящие серо-зелёные листья окружали нежные розовые цветки с какой-то хищной жадностью, словно готовые вот-вот схлопнуться пасти. Лёгкая зыбь на воде, медленно клонящееся к закату солнце – от этой идиллической картины веяло смутной угрозой. Болото в цвету может быть очень красивым, главное – не думать, что на дне.
– Из холодного ила, вязкой грязи и мутных вод поднимается порой безупречно чистое и прекрасное. Так равномерно распределённое множество малых изъянов способно составить великое совершенство.
Герцогиня обернулась неохотно, словно её бестактно отвлекли от захватывающего зрелища, и замерла, глядя на скромно устроившегося в кресле государя и повелителя в молчаливом протесте против идиотских правил раймирского этикета.
Светлейший бегло улыбнулся и плавным жестом развернул ладонь вверх, чтобы принять для поцелуя руку своей дамы.
На столике меж тем возникла высокая серебряная чаша с фруктами и два бокала, напоминавших полураскрытые бутоны не только формой, но и сложными переходами цвета – такие Герцогиня предпочитала под настроение, проводя вечера в родовом палаццо на своей излюбленной Пластине. Дополнила натюрморт пара вазочек с традиционными местными лакомствами – в основном части всё того же треклятого цветка в различных агрегатных состояниях. Трудно было отыскать в раймирской кухне блюда, куда поварам не пришло бы в голову добавлять лотос. Последней появилась бутылка вина, имевшая вид настолько почтенный и древний, что годилась бы на роль музейного экспоната или священной реликвии. Светлейший не спускал глаз с Герцогини, наслаждаясь как видом собеседницы, так и её сдержанной реакцией.
- Яд таится лишь в черешках.
- Va fanculo.
Светлейший деликатно промолчал. Багровый солнечный диск застыл в небе, будто приколоченный, даже не думая падать за линию горизонта.
– Чего тебе не хватает, Коринна? Говори без стеснения.
Герцогиня пригубила портвейн, густая терпкая сладость отдавала болотом. Неужели эндшпиль?
– Сам знаешь.
– Произнеси. Озвученное всегда несёт в себе зерно искажения, но многие всходы полезны, а иные – и красивы.
– Как поля Элизиума и летейя. – В тон собеседнику ответила Герцогиня. – Как это озеро и его лотосы. – Затем добавила после некоторого мнимого замешательства. – Пары изменений в определённых точках шкалы развития одной некогда прекрасной Пластины будет достаточно, чтобы дублет получился более совершенным и удобным для жизни всех, чей срок не ограничен неполной сотней лет.
Корсет вдруг налился ледяной тяжестью и сдавил бережно, но ощутимо.
– То есть, тебе недостаёт бремени заботы об общем благе всех долгоживущих, разделяющих твои вкусы? Даже это ты можешь свободно иметь здесь, – глухо откликнулся Светлейший. Возвращение к давней щекотливой теме его явно не порадовало. Измышления о холостяцком статусе государя в весьма крамольном ключе и прочие казарменные шутки про «церемонию меринации» вряд ли могли серьёзно задеть, зато достигли цели гораздо худшей – потревожили усыплённое волей Владыки стоглавое чудище паранойи. С этой тварью Герцогиня не хотела бы встретиться лицом к лицу, но и лгать было бессмысленно. Оставалось полагаться на странные извивы логики своего визави.
– В стенах Эдема это лишь обстановка покоев твоей гостьи.
Светлейший странно улыбнулся и ощупью взял из вазы крупный гранат, задумчиво взвесил в ладони. Одно аккуратное движение – и основание с соцветием слетело с плода, как крышка. Ещё пара точных надрезов идеально острым ножом разметили равные доли. Не то гранат оказался слишком спелым, не то разлом небрежным – алый сок брызнул, залив рукава кимоно. Светлейший рассеянно стряхнул капли с серого шёлка, убрал жёсткие плёнки с зёрен и положил очищенную половинку фрукта подле своей дамы. Очередное ненавязчивое приглашение к капитуляции. Не встретив немедленного согласия, церемонно кивнул и вновь наполнил её бокал в гротескной пародии на подобострастного слугу.
– У Эдема нет стен, но ты упорно ищешь их, – выговорил Светлейший медленно и преувеличенно чётко, в каждом слове звучали горечь сожаления и едва уловимая мечтательность. – Безразлично, приняли мы твою руку или же ты – нашу. Вспомни, от чего ты бежала. Мы же в своём безмерном преклонении были готовы удовольствоваться малым. Но станет ли подобная скромность достойной наградой за сомнения в нашей щедрости для столь неугомонного создания?

Глава 8, в которой дамский каприз оборачивается опасной неожиданностью, а вождь Вольного Перешейка возвращается к своему народу
Глава 8, в которой дамский каприз оборачивается опасной неожиданностью, а вождь Вольного Перешейка возвращается к своему народу
Первые лучи солнца триумфально возвещали дивный новый день, но Герцогиня встретила восход в крайне мрачном настроении, будто вражескую армию у стен родового палаццо. Ничего хорошего будущее не сулило. До сих пор мерещилось, что треклятый корсет так и остался на ней, хотя она прекрасно помнила, сколь любезно даритель помог от него избавиться. По части внезапных смен настроения Адонаи, пожалуй, шёл с братом ноздря в ноздрю. Перекидываться сразу на этот раз не стала, сочтя небольшое промедление полезным, – открытый бунт был забавен адресату лишь поначалу. Хоть шпионь через дворцовых невидимок, хоть мысли читай, как свежую прессу, а свои же правила и устои ты ломать не станешь, государь и повелитель. Вот уж угораздило из когтей дракона да в пасть василиска… Герцогиня раздражённо воткнула серебряную ложку в шафрановое джелато, мягкий металл не выдержал и переломился на сгибе, вазочка пошла трещинами. На новый уровень вышел, bastardo coronato. Ничего, кофе и граппа ещё остались. Тут Герцогиня с подозрением покосилась на графин и кофейник, припомнив кое-какие дополнительные аргументы, пришедшие ей в голову после ухода Адонаи. Они казались разумными и довольно вескими, и возникли уж очень кстати... Герцогиня потёрла виски. Нет, повторять трюки другого мастера вряд ли стал бы, да ещё в такой ситуации. Но последствия всей этой чудовищной галантной дрессировки следует нивелировать, пока подобные «здравые» идеи не прописались в голове окончательно. Женщина пригубила кофе и принялась перебирать немногочисленную корреспонденцию, чтобы хоть чем-то отвлечься. Впрочем, надолго этого занятия не хватило – ничего действительно заслуживающего внимания на подносе не обнаружилось, в основном рутинная светская макулатура. Разве что письмо от одного из доверенных антикваров, сулившее «восхитительную редкость, достойную прекрасной донны». Специалистом он был отменным и хлеб свой ел не зря, так что каждая весточка от него неизменно приносила что-нибудь приятное или полезное. И плевать, что лавочка почтенного Эдельберта находится аккурат в том самом Сифре, который не сходит у всех с языка. Идеальный повод для небольшой прогулки – невиннее некуда, даже если за нею вздумают следить. Тут Герцогиня поморщилась – даже такие простые действия она начала взвешивать с оглядкой на раймирские традиции. Она залпом опрокинула рюмку граппы, а затем хлопнула в ладоши и с весёлой злостью крикнула, потревожив дворцовое эхо:
– Эй, Ньента!
После того, как безмолвная служанка помогла ей освежиться и переодеться, Герцогиня раздражённо махнула в сторону двери – «Убирайся!» – даже старая привычка быть безукоризненно вежливой со слугами в этом царстве невидимых рук и глаз начала давать сбой. Подождав для верности пару минут, она взяла с обувной кушетки золотой минодьер. В торце тяжелой коробочки, усеянной бриллиантами и рубинами великолепной огранки, таился небольшой пенал с отвинчивающейся крышкой. Вытряхнув из него на ладонь пару увесистых восковых шариков, Герцогиня медленно разжевала снадобье. Ни грана магии, подействует и во дворце – мёд, травы, коренья, тайный рецепт из далекого прошлого её любимой Пластины. Одного шарика человеку хватило бы на трое суток лихорадочной активности без отдыха и пищи. Расплатой за подобные подвиги всегда служило полное изнеможение и минимум пара дней беспробудного сна, больше похожего на кому. Ей это не грозило – проверенный конкокт действовал как мягкий, но достаточно надежный стимулятор, снимающий усталость и обостряющий чувства.
Было бы недурно, окажись обещанная редкость каким-нибудь старым артефактом... желательно позволяющим, как Лилит, хотя бы до поры до времени навязывать свою волю любому из Владык. Скорее всего, если таковой и существовал, сиятельные братья позаботились, чтобы «никогда более». Печально, но будем играть дальше с теми картами, что есть на руках... Напоследок оглядев покои, Герцогиня направилась прочь из дворца: Белый, как и Осенний, не позволял открывать порталы внутри себя. Ещё одно неудобство, ещё один повод злиться.
***
В первый миг Сифр, как и положено курортному городу, оглушал – зазывалы вовсю расхваливали ресторанчики и лавки, уличные музыканты играли каждый своё, а вездесущие мальчишки высматривали в толпе наиболее перспективных и беззащитных, чтобы предложить им услуги экскурсоводов, а то и натуральный камень «из кольца самой Лилит» или вавилонскую монетку. Герцогиня переместилась на площадь, где находился стационарный портал – народу здесь всегда было преизрядно, незачем возможным шпионам знать, куда именно она направляется. «Взгляд со стороны», пара заклинаний личины – теперь ненужного внимания она не привлечёт, любой недостаточно сильный демон, не говоря уж об ифритах или недолговечных, увидит не блистательную аристократку, а обычную местную матрону в ярком цветастом платье. В руках у тётки, разумеется, не золотая коробочка, усыпанная каменьями, а плетёная соломенная кошёлка, из которой торчат пучок зелени и свежевыпеченная лепёшка. Герцогиня тихо хихикнула – идея подурачиться и ввалиться к почтенному антиквару в лавку, не сбросив личины, показалась ей забавной.
Постоянного присутствия приказчика в зале особенности здешней охранной системы не требовали, но на звук дверного колокольчика никто так и не появился. Жаль, жаль, маленькая бесхитростная комедия положений сейчас бы очень развлекла. Может, сыграть роль до конца и демонстративно утащить какую-нибудь дешёвую бутафорию, чтобы привлечь внимание? Но куда лучше проучить хозяина лавочки, чтобы в другой раз следил за помощниками. Некоторые гости вполне способны найти дорогу и сами, но зачем тогда держать нерадивых дармоедов?
Внутри здание было, разумеется, куда больше, чем снаружи, везде горел мягкий свет, но после ослепительных просторов Белого дворца помещения казались чередой полутёмных захламленных каморок с потолками для карликов. Оказавшись на месте, Герцогиня постучала нарочито робко, однако вошла, не дожидаясь, пока ей ответят.
– А, моя драгоценная донна! – до крайности удивлённый антиквар пулей вылетел из кресла, не забывая улыбаться во все свои (и не свои) зубы. Резво кинулся целовать ручки и рассыпать извинения. – Какой конфуз! Этот мошенник опять куда-то запропастился? Положительно, когда-нибудь моё терпение лопнет, я сделаю из мерзавца чучело и поставлю у входа, клянусь всеми пластинами Веера, сколько их ни есть! Но он уже наказал сам себя, упустив сладостный миг, когда ваша красота озарила наш убогий угол, превратив всю воду в вино, а стекло в бриллианты, и даровала благословенную искру счастья даже сушёному василиску под потолком!
Прекрасно. Просто прекрасно. Совершенно очевидно, что это не господин Эдельберт – почтенный антиквар был чистокровнейшим демоном родом из Горного удела, но, увы, никудышным магом. Его сил хватало на изучение и реставрацию вещей, но не более – о том, чтобы он распознал маскировку, речи быть не могло . Возможно, какой-нибудь новый охранный амулет или заклинание на логове? «Взгляд со стороны», проверка защитных чар – всё это Герцогиня проделала осторожно, продолжая смущённо улыбаться. Полный порядок, никаких сюрпризов. Магическим зрением Герцогиня прощупала своего визави и с трудом удержалась от того, чтобы совершенно неаристократически выругаться. Этому-то что здесь нужно? В совпадения она не верила... В сознательное предательство антиквара тоже – уроженцы Удела были на редкость честны. Поговорка "слово детей Полоза вернее пробы" возникла не на пустом месте. Даже будь антиквар обычным сифрским выжигой, ни малейшей выгоды от предательства он не получал – какую бы взятку ни предложил опальный премьер, она удвоила бы сумму. Шантаж? Насколько ей известно, шантажировать торговца было нечем – близких у него не осталось, а живущей в Горном уделе дальней родне Бааль не мог угрожать ничем. Идиотка! Прежде, чем мчаться в Сифр, ломая каблуки, следовало магическим зрением просмотреть письмо – теперь совершенно ясно, что бедняга Эдельберт или вовсе не держал его в руках, или писал под каким-нибудь заклятием. Очаровательный поворот – преступник, озаряющий стоваттной улыбочкой место преступления и явно обрадованный появлением главной жертвы, а она – по-прежнему в облике сифрской тетёхи с кошелкой и без малейшего понятия, что могло настолько понадобиться от неё опальному министру. Кора ди Малефико холодно улыбнулась и убрала маскировку – смысла в ней уже не было, а затрачиваемой на маскарад магии, вполне возможно, найдется лучшее применение.
Фальшивый Эдельберт не обратил на это ни малейшего внимания, продолжая скалиться и расточать любезности. С личностью антиквара господин экс-премьер познакомиться очевидно не удосужился, потому от разительного несовпадения речи, мимики и манеры держаться быстро возник крайне тягостный эффект, о котором Кора до этого момента знала лишь теоретически. Вот что, должно быть, чувствовали родные, друзья и знакомцы тех, кто становился игрушками любителей дурновкусных шуток с временным одержанием. Та же внешность, те же черты – и какая-то спятившая погань внутри, заставляющая жертву дёргаться, откалывать несвойственные ей коленца и нести всякий бред, а то и вытворять вещи много хуже.
– Что же вы молчите, о прекраснейшая драгоценность любой сокровищницы? Понимаю, вы имеете полное право лишить меня своей благосклонности, но проявите ещё немного терпения. Слава о его безграничности разносится далеко за пределами вашего нынешнего царства. – Мерзавец издевался чуть ли не открыто, сосредоточив на Герцогине пристальный немигающий взгляд, не претерпевший, впрочем, никаких изменений, когда с её персоны переместился на большие напольные часы из палисандрового дерева, а затем на стол. – Возможно, я смогу исправить свою оплошность и предложить вам нечто, чего вы – без преувеличения! – не смогли бы получить более нигде.
Перед Герцогиней возникла небольшая коробочка, от которой ощутимо веяло магией. Древней и мощной даже по меркам демонов.
– Откройте. Уверен, лот вас не разочарует, – в голосе «Эдельберта» прорезались характерные премьерские ноты.
Лишить благосклонности? Смело. Лишить можно того, чем ты обладал, не более – но и не менее того. Что может предложить этот державный лавочник матери наследника Темнейшего и любовнице Светлейшего? Хаос бы его побрал. По Баалю очевидно плачет уютная камера в Бездне. Горючими слезами с отчетливым ароматом керосина. Что ж, она не смутится поднести спичку к лужице и насладиться заревом, а затем проследить, чтобы безумец оказался там, где ему самое место. Но не раньше, чем удовлетворит свое любопытство. Возможно, ей следовало испугаться, но увы – бояться она не умела, сколько помнила себя. Магическое зрение позволило увидеть содержимое, не прикасаясь к футляру, – ещё одно свидетельство сумасшествия Бааля, артефакты такой силы полагалось держать в более надежных, полностью экранирующих магию шкатулках.
– Разочаровать можно лишь того, кто уже очарован, – равнодушно произнесла она. – Кольцо прекрасно сохранилось, но огненный опал – не мой камень. Кроме того, – деланно улыбнулась Герцогиня, – там, где я провела немало столетий, распространён забавный предрассудок. Считается, что украшения, принадлежавшие женщине с несчастливой судьбой, становятся артефактами, приносящими беды всем последующим владелицам. Говорят, такие вещи лучше отдать ювелирам, чтобы те создали из камней и металла нечто новое – недолговечные верят, будто жар тигля и тепло рук мастера уничтожают проклятие. Отдавать в переплавку украшение такой древности и силы – преступление, носить его – безумие.
– Кольцо лишь символ, – отмахнулся собеседник, и по его тону Герцогиня поняла, что он не шутит. – Как и суеверия столь любезных вашему сердцу недолговечных. Он может быть истолкован различно, но в ваших интересах не совершить ошибки. Сделав несколько подряд, так легко оказаться во власти гнева или досады, поддаться порыву – и тем умножить вред. Я способен предложить вам гораздо больше, чем вы имели когда-либо, уже имеете или сможете иметь. – Тронувшая чужие губы улыбка Бааля сделалась более тёплой и, насколько это возможно, искренней. В данную минуту он и правда верил в то, что говорил, но возникло ощущение, словно сказанное было адресовано кому-то ещё. – То, чего, быть может, не получила предыдущая хозяйка кольца. Если уж вы в очаровательном заблуждении своём верите в несчастливую судьбу вещей и их владельцев – поверьте и в то, что этой судьбе не обязательно следовать. Можно просто сломать ей хребет. А жар тигля и тепло рук мастера обеспечат переплавку обломков в нечто новое и прекрасное, нужен будет лишь достойный эскиз.
Кажется, он без притворства полагает, что способен на большее, нежели оба государя, вместе взятые. Она до предела напрягла магическое зрение. Что же тебе надо от меня, безумец, за что ты намерен столь щедро расплатиться? На бескорыстные дары ты и в лучшие-то времена не был способен... жаль, что она – не менталистка уровня Самаэля или Маклина и не может узнать всё, не подыграв собеседнику.
– Сколь помнится, предыдущая владелица кольца мечтала о безграничной власти над Веером – уж не желаете ли вы сказать, что, обладая возможностью сорвать такой крупный куш, предпочли бы не пользоваться им, а отдать мне? – Герцогиня фыркнула. – Даже если бы я внезапно стала наивна, как недолговечная, у меня хватило бы ума понять, что в обмен на подобный дар потребуют нечто равноценное. Увы, у меня нет ничего, что сравнилось бы с властью двух Владык и силой Веера миров – а значит, обмен невозможен.
– Обмен не обязан казаться равноценным, но это вовсе не означает, что он не может таковым быть. Хаос изменчив и чужд грубой арифметике. Сила соразмерная или превосходящая – не всегда залог успеха, – теперь голос целиком принадлежал Баалю, приобретя при смене тембра весьма недвусмысленные вкрадчивые интонации. Кора, конечно, опознала их, но от подобной наглости временно утратила дар речи и внимательно всмотрелась в стремительно желтеющие глаза собеседника, пока тот продолжал разливаться соловьём. – Капля воды не твёрже камня, но вполне способна раздробить его. Потому о том, что есть у вас, и чего нет – позвольте судить мне. Поверьте, вы прекрасно с этим справлялись, но теперь появилась возможность извлечь дополнительную выгоду.
– Некоторые ваши слова легко принять за оскорбление, – поморщилась Герцогиня. – В память о том, что вы долгое время были ближайшим сподвижником отца моего любимого сына я не стану торопиться с выводами, но жду более четких формулировок.
Пусть говорит. Есть и другие способы узнать правду. В юности ей хотелось быть ясновидицей, как Имельда, и читать образы удавалось весьма недурно. Выберем тактику не менталиста, а гадалки, не тронем мысли, попробуем зацепить память. Недавние образы. От напряжения заныл висок, но фокус удался. Смерть. Нелепая, неоплаченная и неоплаканная. Родная кровь.
– Вы упускаете свой шанс, Кора, – неодобрительно качнул головой Бааль, начиная терять терпение. Он извлёк кольцо на свет, взвесил на ладони. – Вы либо делаете это намеренно, либо действительно не способны оценить то, что вам предлагают. – Бааль медленно сжал руку в кулак, и, как только послышался хруст умирающего камня, меж пальцев с шипением потёк металл. Но не причинил вреда, а впитался в кожу до того, как хоть одна капля упала на ковер. В комнате будто бы приоткрылась заслонка огромной печи. Виной всему было не только и не столько треклятое кольцо. Мощное излучение исходило от того, что стояло перед ней. Гротескный сплав проступающих черт бывшего премьер-министра и медленно тающих останков облика несчастного антиквара снова улыбнулся. Любезность настойчивого ухажёра испарилась, теперь от него отчётливо веяло радушием отверстой огненной могилы.
– Ты перешёл черту, – Герцогиня стиснула золотую коробочку так, что камни врезались в кожу. – Кровь на тебе вижу не только я, её видит Хаос. И он не примет тебя, – не дожидаясь ответа, она открыла портал и исчезла. Даже если Бааль решит последовать за ней, ему это не удастся – Герцогиня не пожалела сил, и пространство за ней схлопнулось с ослепительной вспышкой. Вряд ли от комнаты осталось хоть что-нибудь. Бааля убить нелегко, боевое заклинание, способное испепелить на месте более слабое существо, для него окажется чем-то вроде светошумовой гранаты. Но не помешает всё же рассказать о столь прекрасно проведённом времени как минимум одному из владык Веера – не из лояльности, а всего лишь потому, что здесь шансов получить достойную награду окажется неизмеримо больше.
***
– Брат Фероз, хорошо ли устроили пришедших к нам? Накормили, нашли место, напоили вином из фонтанов? – Решка давно поняла, что главное – перехватить инициативу. Когда Зоэль не появился на следующий день, а организованные им «акции возмездия» не прекращались и продолжали потрясать город, она без обиняков заявила Ферозу, что как провозглашённый «символ, идол и эталон» Богини принимает на себя тяжкую ношу власти до возвращения пророка. Девушка была готова, если понадобится, пустить в ход авторитет деда – дескать, лучше вам согласиться подчиняться мне, пока не явился он, – но даже этого не потребовалось: командовать ей позволили подозрительно легко. Еще одно доказательство правоты Великой матери – мужчины трусоваты и слабы, а для свершений нуждаются в том, чтобы их направляла нежная, но сильная рука мудрой и понимающей женщины. После того, что они тут накуролесили, ими неизбежно заинтересуются – если ещё не – владыки Раймира и Адмира. Нет сомнений, что ни Керим, уже организовавший бойкую торговлишку возвращающим магию вином из фонтанов, ни Лино, прочно обосновавшийся в здании мэрии со своими факирами, чтобы строчить оттуда законы, восстанавливающие «попранную историческую справедливость», ни даже Фероз, которого никто не смог бы назвать трусом, совершенно не планируют брать вину на себя, когда – если! – на мятежный Перешеек обрушится удар любой из двух держав, а то и обеих вместе. Чуть что, сошлются на обморочившего весь Сифр и злокозненно исчезнувшего хидира. Она же, вызвавшись стать официальной местоблюстительницей Зоэля, фактически предложила себя в жертву вместо беглого посланника. Неудивительно, что желающих оспорить громкий, но опасный титул не нашлось.
– Да, дочь Великой, – откликнулся Фероз. – Все, кто желает стать гражданами Вольного Перешейка, получают пищу и магическое вино, у них нет недостатка ни в чем.
– Превосходно, брат, – Решка надеялась, что со стороны её благосклонный кивок выглядит достаточно царственно. Странно, что до сих пор не вмешался старый скорпион – неужели тоже струсил? Или, в отличие от прочих, дед дармового вина из фонтанов даже не пригубил, а посему не утратил обычной рассудительности и вовремя заметил, что Эфор со свитой слишком легко оставили город, да и прочих «чужаков», против которых выступил Зоэль, будто дракон проглотил? И вылезет со своим вердиктом, а также с попыткой перехватить бразды правления лишь тогда, когда посланный на смерть не вернется или же вернется без золотой ветки. Про себя Решка полагала, что треклятую хворостину вполне можно заказать ювелиру где-нибудь в Уделе и предъявить толпе – поди кто видел, как эта ветка выглядит? А дети Полоза умеют отливать из драгоценных металлов даже хрупкие безвременники, используя как модель для формовки настоящие живые цветы – что им тот гранатовый дрын... Решка надеялась, что Зоэль не глупее, потому хоть до этого трюка додумается. И лучше бы ему не затягивать – все прекрасно справляются без него, но, поскольку декрет он утащил с собой, судьба Вольного Перешейка теперь в руках Великой матери. Фонтаны покуда не иссякли, магия не оставила верных тарайин – и это вселяло надежду, что если уж посланник Амы Лайлы сложил голову по воле деда с его дурацкими проверками, то, по крайней мере, она сама ещё не покинула своих детей. Решка настолько погрузилась в размышления, что едва не споткнулась об очередного нового гражданина, решившего помолиться Всематери прямо на мостовой.
– Да облегчит Великая мать тяжесть твоих дум, о блистательная Хали, достойная дочь Пустошей и верная сподвижница нашего пророка! Дай руку, хафида, помоги старику подняться…
– А посох-то вам на что, отец мудрости и брат праведности? – сердито ответила Решка. Одного взгляда в блестящие чёрные глаза под густыми седыми бровями было довольно, чтобы без труда опознать, что за «паломник» угодил ей под ноги. Своим новым именем она втайне гордилась, звучало ласковое прозвище, данное Зоэлем, и правда куда более значительно, чем простецкое «Решка». Многие правительницы, восходя на престол, меняли прежние имена, чтобы быть ближе к своему народу. Зря деду вздумалось так глупо шутить, кто знает, как повернётся дело. Но продолжила нарочито легкомысленно. – А имя – вздор, один трепач назвал, другие подхватили…
– На что пастырю его посох – то всякому ведомо, – многозначительно и сурово изрёк Малхаз, не купившись на милую маленькую уловку. – Чтобы наставлять и указывать верный путь заблудшим. Садись, пусть люди видят, что подруга пророка благочестива, милосердна и скромна. Хоть и вырядилась, как на трон, а беседует на пыльных камнях с простым стариком.
Решка возвела глаза к небу, но промолчала. Послушно уселась рядом с «паломником» на нагретую солнцем каменную мостовую и сделала вид, что готова внимать очередным нравоучениям. Стоило вспомнить некстати – и вот скорпион собственной персоной, а она-то радовалась, что у него хватило ума сидеть тихо.
Притворяясь, будто целует край наброшенного на плечи внучки платка, Малхаз с проворством оценщика пощупал расшитую шёлком и серебром ткань.
– За этим ли я посылал тебя к тарайин? – тихо, но пафосно вопросил он. – Если за тряпки и побрякушки ты продала клан и вознамерилась считать себя умнее старейшин, значит, я плохо учил тебя.
– Напротив, о мудрейший, – Решка лицемерно потупилась. – Слишком хорошо, и я благодарна за уроки. Кто внушал мне, что совет старейшин – сборище выживших из ума ханжей, и не заслуживает даже своего нынешнего места, не говоря уж о том, на которое претендует? Кто рассказывал о величии нашего клана и о том, что последняя служанка дома аль Кувира по древности рода может соперничать с любым аристократом Сифра? Я была хорошей ученицей – и не требую ничего, на что не имела бы права.
Малхаз почтительно взял ладонь девушки в свои, якобы прося благословения. Иссохшие и дочерна загорелые руки тщедушного старца обладали, тем не менее, железной хваткой. Ответил он по-прежнему негромко, но уже тем особым тоном, каким обычно отдавал приказы, исполняемые беспрекословно.
– Коли так, не забывай и обязанности. Ты не сможешь дать страждущим того, что обещал этот несчастный. Не будь мальчишка так слеп в своей гордыне, непременно обратился бы ко мне, но предпочёл соперничество дружбе. А если и правда отправился в Эдем, то… Суд безмолвных стражей скор и не оставляет следов. Если не хочешь быть лишь сосудом Богини, красивым, но пустым, не жди покойника. Объяви, что Великая мать открыла в сердце лжепророка вероломное предательство и сообщила тебе, верной своей дочери. Ты же всегда была талантливой девочкой и прекрасной рассказчицей. Свидетели чудесного озарения сразу же найдутся в избытке. Два оставшихся подельника твоего дружка послужат благу клана действием или бездействием. Будь благоразумна, и клан не оставит тебя.
Решка не успела ничего сказать – за их спинами кто-то, видимо, перебрав, грохнулся в фонтан и взметнул столб брызг. Вместо хохота и подначек над площадью неожиданно воцарилась мёртвая тишина, а солнце засияло ярче, буквально обжигая. Девушка вскочила на ноги столь резко, что заставила подняться так и не выпустившего её рук Малхаза. Сияло не солнце – сияла хворостина, которую мёртвой хваткой сжимал вылезающий из фонтана Зоэль. Встал на бортик, встряхнулся, словно собака, обдав всех, кто не успел отскочить, «Серебром Сифра», и победительно воздел над головой свою добычу.
–Благие вести для граждан Вольного Перешейка: избранники Богини не умирают! – усиленный магией голос прогремел над площадью. – Вы ждали – и я вернулся! Вилку в бок всем престарелым любителям ботаники и невыполнимых заданий. Великая мать указала мне тайный путь в проклятый сад слепого хромца. Волей её я был укрыт, как плащом. Стал тенью среди теней, безмолвных и бесплотных, и своими глазами видел лики стражей Эдема, ужасные и совершенные. Богиня вложила в руку мою эту ветвь, а в уста – слова, которые слышите вы сейчас. Встряхните перегоревшее сердце эпохи – и верою вашей поднимется из песков Вавилон!
Малхаз вздрогнул и отпустил руки внучки. Некоторое время он стоял, словно оглушённый, но затем пришел в себя. Сбросив личину паломника, он твёрдым шагом направился к фонтану.
– Что ж, мы услышали тебя, – его голос также разнесся над площадью. – Но уверен ли ты, мальчик, что верно всё понял? Слова Изначальных темны...
– Они темны для тех, кто предпочёл блуждать во тьме, о шейх, – с весёлой злостью откликнулся Зоэль. – Но те, кто выбрал свет истины, видят в душах своих, что я не лгу! Эта золотая розга ещё оставит знатные шрамы на заскорузлых ягодицах истории! – молодой ифрит залихватски погрозил невидимым врагам своим сияющим трофеем и с довольным видом оглядел собравшихся.
– Великая совершила поистине удивительное, даже пребывая в заточении, но не истощаешь ли ты её сил понапрасну, бросая вызов всему свету? Кто восполнит потери и поможет защитить выбравших свет, когда гнев тиранов, вызванный твоей бравадой, обрушится на город? – Старый скорпион, оказывается, умел открыто признавать поражение, но сделал это в своей вкрадчивой двусмысленной манере.
– Если, папаша. Если. Пускай шлют послов, поговорим. А чтобы разговор состоялся в тёплой дружественной атмосфере, покажем соседям, что мы – не слабоумные буйные дети, которым нужны две смены армейских нянек, чтобы навести порядок в доме. Захватчики изгнаны, пора прибрать устроенный срач. Очистительный огонь возмездия сменится мирным светом костров шабаша, побоища – танцами, а вопли праведного гнева – песнями в честь той, что освободила нас. За всеми, кто, побеждая дракона, сам уподобился ему в ненасытности и злобе, проследит брат Фероз. Как начальник городской стражи Сифра и министр внутренних дел Вольного Перешейка. Под мудрым руководством брата Элинора, разумеется. Уверен, ваш новый мэр будет куда лучше прежнего! А господину брату министру торговли, финансов и прочей экономики, если он не завяжет барыжить вином из фонтанов, я лично руки оборву и в задницу засуну, чтоб замаялся в такой позиции прибыли от спекуляций подсчитывать. Магия Всематери – не товар!
Не дожидаясь новых вопросов, Зоэль спрыгнул с бортика и подошёл к Решке, небрежно помахивая веткой.
– Ну, моя Хали, вижу, ты держалась молодцом, глаз не выплакала по безвременной кончине любимого. Надеюсь, кормят у нас не только паломников? Жрать хочу, сил нет.
Решке в свою очередь очень захотелось на правах символа, идола и эталона треснуть неофициального главу стихийно образованного кабинета министров его же трофеем, но выразить всё, что она думает по поводу линии партии, хотя бы словами, помешали радостные народные массы – к ним приблизилась группа возбуждённо споривших ифритов, на ходу разворачивавших странное зелёное знамя.
– Вот это поворот! – расхохотался Зоэль, увидев изображение на полотнище. – Это что же, братцы, творческая инициатива? Гротеск, понимаю!
– Это флаг! – несколько обиделся шедший впереди высокий блондин с кольцом в носу, судя по всему, художник. – Какое ж государство без флага?
Решка замаскировала смешок кашлем: по всей видимости, автор вдохновенно пытался изобразить Великую мать, но слишком увлёкся, когда дошёл до бюста. Отчего получившаяся фигура состояла в основном из грудей. Природу странного существа в объятиях Великой, похожего на гигантскую рогатую вошь, несколько прояснил семенящий следом за парнями молоденький чёрный козлик.
– Великую мать мы живьём не видели, зато козёл писан с натуры, – гордо улыбаясь, сообщил блондин, пока основатель новорожденной державы мужественно сражался с собственной слишком живой мимикой. – Его мы тоже приносим в дар той, что вернула нам свободу и магию. Каждый должен внести свой вклад.
Зоэль выслушал речь с предельно серьёзной миной, убрал золотую ветку из-под носа у жертвенного козлика, воткнув в причёску, а затем с чувством пожал всем руки и поблагодарил в самых тёплых выражениях, из которых адресаты поняли хорошо если половину.

Очередной неожиданный выплеск вина на мостовую из многострадального фонтана оказался куда обильнее – плиты на площади напрочь залило розовым. На краю чаши на долю секунды застыли два изящных звериных тела – а затем синхронным прыжком полетели прямо на Решку. Девушка успела выхватить крошечный и совершенно бесполезный в такой ситуации нож, но быстро осознала, что ни Зоэль, ни она, ни тем более, компания с самопальным знаменем зверей не интересует. Леопарды проигнорировали отшатнувшихся революционеров, зато на несчастного козла налетели сверху, словно кошки на мышь. Скромная общественная жертва Всематери даже мекнуть не успела. Не обращая внимания на окруживших их импровизированную столовую любопытных, звери деловито пожирали мясо, даже не порыкивая друг на друга. Окончив трапезу и как следует вылизавшись, хищники застыли бок о бок, словно скульптурная группа, и благосклонно кивнули подателю козла, блондину-художнику. Это выглядело срежиссированным цирковым номером – но Решка видела, как парень шарахнулся от леопардов. Их появление для него оказалось не меньшим сюрпризом, чем для всех остальных
– Великая мать приняла жертву, – отодвинув Решку плечом, в центр круга протолкался неугомонный дед. Девушка закатила глаза. Если Малхаз решил таким образом опробовать какой-нибудь новый амулет, надо держать ухо востро – неизвестно, чем ещё, кроме козлятины, питаются эти пушистые красавчики. Но звери очевидно не имели ни малейшего отношения к Малхазу – они не отреагировали на него, а когда старик распростерся перед ними в почтительном поклоне, дружно отвернулись и издевательски зевнули, показав роскошные клыки.
Решка могла поклясться, что дед ничуть не был обескуражен реакцией. Неужели скотины все-таки принадлежат ему? Что это может быть за амулет-то, о котором она ни разу не слышала? Малхаз тем временем со всем доступным распростертому ниц достоинством обратился к зверям, умоляя их оказать ему честь и посетить его скромный дом. Леопарды переглянулись – Решке показалось, что звери подмигнули друг другу – но остались царственно неподвижны. «Не только вас, всех, всех присутствующих зову на славный пир в честь Всематери», – спохватился старик. Пятнистые живые изваяния синхронно кивнули, встали и мягким шагом невозмутимо потрусили через площадь аккурат в направлении домов клана аль Кувира. Несмотря на то, что шли они с явной ленцой, поспевать за ними было нелегко.
Леопарды подошли к воротам и, не замедляясь, одновременно взлетели на высокую каменную ограду, чтобы непринуждённо улечься на ней. Среди слуг хищники посеяли изрядную панику. Кто понёсся прятаться, кто в оружейную – так что ворота Малхазу пришлось распахивать перед дорогими гостями собственноручно. Решка хихикнула, прикрывшись ладонью – ей показалось, что звери самодовольно ухмыляются. Первоначальный испуг, вызванный их появлением, совершенно прошёл – в конце концов, если бы посланные Богиней леопарды желали растерзать её и Зоэля, они спокойно могли бы сделать это прямо на площади. Вон как с козлом расправились – оставили лишь ошмётки шкуры и осколки изгрызенных костей, даже кровь аккуратно слизали. Слуг они тоже не тронули, не спрыгнули во двор, а дождались на заборе, пока Малхаз и многочисленные гости войдут. Пока дед распекал слуг и распоряжался как можно скорее накрыть столы, самопровозглашённая королева Перешейка обдумывала, нельзя ли как-нибудь приручить зверей, чтобы оставить при себе. Если леопарды согласятся украшать подножие трона, когда они с Зоэлем будут принимать послов, картина выйдет недурная. Да и охранники из таких сильных и опасных созданий получатся превосходные – и, в отличие от двуногих, верные и неподкупные... Грандиозные планы грубо прервал один из потенциальных стражей престола – зверь подошел к ней, и, привстав на задние лапы, лизнул в щёку. Ощущение было такое, будто по лицу с силой мазнули наждаком – Решка взвизгнула от неожиданности и спряталась за Зоэля. Леопард, довольный произведенным эффектом, немедленно отошёл. Его пятнистая морда показалась Решке на редкость глумливой. Ерунда, не может же он, хоть и послан Всематерью, читать мысли?
Дед, радушно улыбаясь, призывал всех войти под его скромный кров – правда, обращался почему-то исключительно к леопардам. Звери, спокойно улёгшиеся бок о бок на одну из лучших клумб с пионами, вняли не сразу – прежде, чем встать, они старательно вылизались, примерно так, как это делают домашние кошки. Слуги опасливо косились на необычных гостей, но тех, по всей видимости, более всего занимали собственные лоснящиеся пёстрые шкуры. Наконец, закончив туалет, леопарды встали и грациозно скользнули по мраморной лестнице в распахнутые двери. В зале они слегка замешкались, должно быть, выбирая лежанку поудобнее, и вспрыгнули на широкую низкую усыпанную подушками тахту у окна. Пока гости рассаживались, всеобщее внимание перетянул на себя Зоэль – очевидно, мстил за неожиданную пешую прогулку и длительное молчание. О том, что жрать он хочет ещё сильнее, чем две милые киски у окна, пророк возвестил раза три, на разные лады и с разным желаемым меню. Повинуясь жесту хозяина дома, слуги начали вносить блюда с меззе. Малхаз настаивал, чтобы первыми получили угощение и кубок вина «самые дорогие гости, дети Богини», чем вызвал у прислужников некоторый ступор: они не очень представляли, как подать хищникам закуски, соусы и лепешки, а менее того понимали, как и зачем поить зверей чем-то, кроме воды. Наконец, посовещавшись, удалились, чтобы принести с кухни фаянсовый таз, налитый вином до краёв, и столь же внушительную медную кастрюлю для варенья, наполненную спешно зарезанными курами. Осторожно косясь на Малхаза и испуганно – на столь милых его сердцу леопардов, сомнительную сервировку водрузили на ковер на некотором отдалении от тахты, и раскланялись. Малхаз в сердцах обозвал слуг пёсьими детьми, но было поздно – со стороны окна раздался низкий заливистый хохот. Вскинувшиеся на звук гости с удивлением обнаружили вместо валявшихся на подушках и похожих, как две капли воды, леопардов двух столь же одинаковых демонов. Тускло-рыжие волосы, серебристые, почти белые глаза, мускулистые смуглые тела. Мункар и Накир, знаменитые Двухголовые, отсмеявшись, заклинанием превратили таз с вином в огромную оплетённую соломой бутыль с неизвестным содержимым. Приложившись к ней по очереди, братья одобрительно кивнули и лучезарно улыбнулись собравшимся.
– Мы очень рады оказаться в столь примечательной компании и искренне благодарим за приглашение, – в один голос произнесли они.

Глава 9, в которой некоторые дети государей-миродержцев проявляют исключительную тягу к знаниям
Глава 9, в которой некоторые дети государей-миродержцев проявляют исключительную тягу к знаниям
Зоэль внимательно следил за бывшими леопардами. В глазах его зажглись торжествующие огоньки – подвох он почуял сразу, теперь же у него появились целых две новые – и весьма достойные! – мишени. Он с демонстративным негодованием обратился к Малхазу:
– Напрасные слова ваши, папаша, пёсьи дети – они в Адмире, в Совете заседают. Раймир – дело другое, товарищи послы сразу и наглядно продемонстрировали глубинное отличие государственной идеологии, а заодно и мощь бархатных когтистых лап режима. Даром что не по эмблеме, зато сообразно истинной природе. Уважаю честность! – тяжёлая бутыль внезапно ускользнула от «товарищей послов» и оказалась в руке Зоэля. – Ну что же, рад приветствовать в лицах и от лица! – он от души приложился к угощению. Посторонние звуки смолкли, было слышно только бульканье вина, уходящего в бездонную Зоэлеву глотку. Когда гостей, благоговейно уставившихся на мелькающий туда-сюда кадык пророка, посетила мысль, не собрался ли он захлебнуться, Зоэль наконец оторвался от бутыли и сообщил с видом заправского дегустатора:
– Любимый напиток тиранов и женщин. Говорят, такова на вкус безраздельная власть. А как по мне, хвалёная кумандария – просто компот, наливай да пей. Державные подхвостья от неё не слипаются, значит, и нам бояться нечего, верно? Но доброй выдержанной касе всё же не чета. Однако напоминание о важном своевременное! У нас там народные массы изнывают, страждут и стремительно просыхают на солнышке, – Зоэль метнул острый взгляд за спины близнецов. В окно, задёрнутое лишь тонкой вуалью, было превосходно видно, что под домом Малхаза уже собралась толпа. – Сколь мило мне зрелище восторженного электората... Он, конечно, пока недостаточно восторжен, но это дело мы поправим. Подвиньтесь, кисы, какие-то вы слишком крупные, – он ничтоже сумняшеся вскочил на тахту, растолкал раймирцев и рванул на себя оконную створку. Балансируя на узком каменном подоконнике так лихо, что только чудом не вывалился наружу, заорал:
– Всем, кто пошёл за мной, – счастья за счёт заведения!
Восторженный вой толпы, узревшей своего кумира, оглушал даже здесь. Имя его звучало едва ли не чаще, чем хвалы Богине.
– Тише, драгоценные, магия не терпит шума, – погрозил своей пастве Зоэль. – Кто будет зря драть глотку – вином её не промочит!
Народ притих и заозирался: очередное обещание халявной выпивки пленило отважные сердца избравших свет, и теперь они силились угадать, откуда на пыльной улице возникнет новый дар пророка. Тот сполна насладился произведённым эффектом и милостиво махнул рукой:
– Итак, в ответ на чаяния славного народа Вольного Перешейка, повелеваю: с этого момента и на три часа кряду быть тут винному роднику!
Родник и правда образовался – вино запузырилось и забило через край старой надтреснутой каменной лохани, с незапамятных времен стоявшей под большим тутовником на углу улицы. Очевидно, когда-то там был источник, а лохань предназначалась для того, чтобы любой мимоезжий мог освежиться и напоить лошадей.
– Ну вот, теперь докучать мой народ мне перестанет, – самодовольно заявил Зоэль, спрыгивая с тахты. – Папаша, – обратился он к Малхазу, – отправь-ка слуг с каким-никаким закусоном моим верным! Да распорядись, чтоб захватили свободную тару, винца себе набрать. Ты ж, скаред, небось, и чаю спитого жалеешь, так пусть погуляют на славу.
Побагровевший Малхаз промолчал – очевидно, не желал выставить себя скупердяем перед высокородными раймирцами. Подозвав управляющего, он шёпотом отдал какие-то указания.
– Теперь, когда народ на глазах становится весел, сыт и пьян, – не унимался Зоэль, – можем заняться делами государственными. Ну что, кисули, договор-то подпишем?
– Какой ещё договор? – вполне искренне изумились Двухголовые. До сей поры они молчали – возможно, мысленно о чём-то переговаривались между собой, но вида не подавали.
– Как это какой? – невинное удивление Зоэля можно было продавать в нарезку и в розлив. – Чтоб честь по чести, договор о взаимопомощи между нашими великими державами на случай военного нападения.
– Нападения? Кого и на кого? – оба вопроса прозвучали почти одновременно.
– Да в кого ж вы такие непонятливые-то, кисаньки? – Зоэль аж руками всплеснул. – На Раймир, скажем. Или на Вольный Перешеек. На вас, значит, нападут – мы на выручку и поспешим. А если вдруг к нам кто полезет – то уж вам нас спасать придётся.
Двухголовые оглядели пророка и народного кумира со смесью любезной снисходительности и недоумения, а затем не выдержали и громко расхохотались. Но Зоэль уже вошёл в раж и совершенно не испытывал никакого страха или пиетета перед могущественными командорами кшатри и детьми Богини.
– Понимаю, с кондачка подмахивать вам невместно, престиж империи и честь девичья не позволяют. Но мы пошуршим подольше, познакомимся поближе, авось сговоримся полюбовно!
– Коль скоро детям Богини было угодно принять более привычный облик, – вкрадчиво заметил Малхаз, – возможно, им захочется и сесть, как подобает почётным гостям, во главе стола?
Он подозвал мажордома, и через пару минут в зал втащили огромное кресло, похожее на парный трон, каковым вызолоченная громада наверняка и являлась много лет назад. Зоэль в мгновение ока уместил на шитых золотом и жемчугом потёртых бархатных подушках свое тощее седалище и поманил Решку к себе.
– Кисули, – мстительно заметил он, – как и положено котикам, пребывают без штанов. Ещё натрут себе чего вышивкой... нехорошо будет, если после застолья вельможные зады украсятся неподобающим узором!
Малхаз насупился. Если бы он только мог убивать взглядом, нахальному пророку пришлось бы несладко. Напряжение разрядили «кисули», неторопливо бок о бок подошедшие к столу. Хаос знает, когда они успели облачиться в штаны из некрашеной тонкой замши, отделанные серебряными бляхами с бирюзой пояса, массивные нашейные гривны и широкие парные браслеты, больше напоминающие боевые наручи, всё из того же серебра с бирюзой. Вопреки тайным чаяниям Малхаза, обретение штанов не пробудило у детей Богини желания выселять Зоэля с Решкой из недр древнего царственного чудовища вавилонских времен. Близнецы переглянулись – и на противоположном конце стола возник другой трон, менее помпезный, зато даже на вид несравненно более чистый, широкий и удобный. Решка завистливо посмотрела на подлокотники – в отличие от того, на который пришлось опираться ей, с острыми гранями резьбы, эти были гладкими и широкими, позволяющими поставить рядом с собой бокал или тарелку. Спинка и сиденье были обтянуты толстой мягкой шкурой. Водрузив между собой бутыль, которую Зоэлю, невзирая на все старания, опустошить не удалось, Мункар и Накир взглядами переместили кастрюлю с курами с ковра в центр стола. Решка собралась было поморщиться, но с удивлением уловила весьма соблазнительный аромат отменно зажаренной птицы. Дети Всематери и правда были очень сильны – они ведь даже не смотрели на этих злосчастных кур, не то, что не читали заклинаний! Тем не менее, тушки уже не были сырыми, непотрошеными и недощипанными. Взору гостей предстали порционные куски с румяной корочкой, от которых исходил дразнящий запах розового перца, тимьяна и ещё каких-то трав.
– Угощайтесь, – улыбнулись Двухголовые и подали пример гостям, взяв по крылышку каждый.
Хорошо им, – завистливо подумала Решка. В леопардовых шкурах закусили козлом, а теперь изображают, что не голодны и участвуют в пирушке лишь из вежливости. Вот, видать, откуда пошли сказки про то, что наиболее сильные демоны не нуждаются ни в питье, ни в пище, ни во сне...
Зоэль после своих таинственных и славных свершений в еде определённо нуждался, потому начал методично истреблять всё, до чего мог дотянуться. За дикие застольные манеры и прожорливость своего царя на торжественном пиру Решке непременно сделалось бы неловко, когда бы не всё та же свежая и очень яркая картина раймирских послов, слизывающих козлиную кровь с камней мостовой. Взгляд Решки упал на золотую ветвь, по-прежнему торчавшую из гривы пророка. Как он ухитрился добыть то, что добыть, казалось бы, невозможно? Внезапно сияющая ветка чуть потускнела и причудливо изогнулась, а в следующий миг уже поблёскивала в густой и жёсткой шевелюре Зоэля не то венком победителя, не то пародией на царский убор. Вождь Свободного Перешейка соизволил оторваться от перемалывания очередного куска бараньей корейки, и, не выпуская добычу изо рта, ухмыльнулся и подмигнул Решке. Платье на нём сменилось, то ли пока она наблюдала за превращением хворостины в корону, то ли ещё раньше – и до последней нитки приняло более густой оттенок зелёного, точь-в-точь как был у полотнища самопального дурацкого знамени.
Двухголовые смотрели на метаморфозы не менее внимательно, чем Решка. Правда, в отличие от девушки, изучавшей своевольную ветку даже с некоторым страхом, свой интерес превосходно скрывали за вежливыми светскими репликами. Кроме Накира сильных менталистов рядом не числилось, потому привычный мысленный диалог близнецов никто не смог бы подслушать.
– Отец дорого бы дал за подобное зрелище.
– А еще дороже дал бы Рафаэлю, чтобы тот разобрал на части этого прохвоста и точно выяснил, каков в его жилах процент крови Изначальных, и чья она.
– Вариантов немного.
– Ещё дядюшка. Доносят, что он снова не в себе, так что, полагаю, его участие маловероятно.
– Как знать.
– Если даже это адмирская игра, вряд ли после стольких лет дядю заинтересовало бы наше наследство. Он не имеет на него прав с тех самых пор, как подарил Вавилон матери.
– Но мать может считать, что делить наследство рановато.
– По словам Рафаэля, она не в том состоянии, чтобы иметь свое мнение.
– Как знать.
– Если этот прощелыга послан матерью, он не может не знать про город. А что знает он, то выясним и мы – вино если и не начало действовать, так вскоре начнет.
Зоэль прожевал очередной кусок и вдруг с задумчивым и отрешённым видом устремил взгляд куда-то за спины почётных гостей.
– А ну, цыц! – он воздел руку в повелительном жесте, призывая к молчанию. – Сейчас как никогда нам нужен совет Богини, потому я желаю слышать лишь голос Великой, а не ваше беспардонное чавканье и пустой трёп! Что привело сюда твоих детей, Тысячеликая? Речи их учтивы, но что скрывается за трескучей посольской риторикой? Если плодородная почва отравлена – омыть ли ее дождём? Скажи мне, Всемать, открой истину ко благу всех, чтобы дети твои не стали одними из сожалеющих. Все судьбоносные решения должны быть приняты до того, как на небе заблестят звёзды.
– Мать не беседует по приказу, – начал один из братьев, – даже со своими родными детьми, – подхватил тем же приятным голосом и ровным тоном другой, сделав легкое, но великолепно различимое ударение на слове «родными».
– Посему, если желаете указаний, их можем дать мы, как её сыновья и преемники – опять та же игра, предложение начинает один, продолжает второй, и это выглядит пугающе.
– Грубо, кисули. Какой бездарный жонглёр вас учил так обращаться со священным словом? Кто ж смеет отдавать Всематери приказы? Это просьба, столь же смиренная, сколь и яростная, это песня сердца, полёт души и мольба безумно влюблённого, – Зоэль говорил с таким неподдельным чувством, что Решка ощутила внезапный и острый укол ревности. – С Богиней говорят только так, и отвечает она лишь тем, кто не станет искажать её волю или трусливо и малодушно подменять своей. Великомудрые господа шейхи в роли гласа Великой себя давно дискредитировали – тут Зоэль бросил насмешливый взгляд на Малхаза – под роскошным хвостом павлина оказалось не больше достоинства, чем у простой курицы. Пока что сдаётся мне, ваши слова – не слова наследников и преемников, а речи тюремщиков и детей тюремщика. Но допускаю, что иных примеров вы не знали, и видит Великая мать, вашей вины в том нет.
– Нам нечего стыдиться – наш отец не тюремщик, – казалось, эту пару ничто не может вывести из себя, – и то всем известно доподлинно. А вот можешь ли ты назвать имя своего отца? – одинаково снисходительные полуулыбки на лицах, братья по очереди одинаковым жестом подносят к губам оплетённую соломой бутыль, а затем отправляют её прямиком в руки Зоэля каким-то хитрым заклинанием. Не может же одного их желания быть достаточно для магии? Или все же? Решка была уверена, что и тем, кому не нужны амулеты, без заклинаний не обойтись – но, возможно, местные демоны, даже чистокровные, были не настолько сильны, как эти раймирцы.
Зоэль сделал изрядный глоток, облизнулся и одарил близнецов обезоруживающей улыбкой.
– Скверно ж вас натаскивали, если до сих пор такие вопросы задаёте, братцы-хищники. Он у всех один, из него приходят – к нему и возвращаются. А имя – было и нет.
– Хаос, значит, породил, а Вечность спеленала? – серебристые глаза раймирцев напомнили Решке ртутные зеркала – такие же спокойные и непроницаемые. Зоэль зря старается взбесить этих двоих, – малодушно подумала она. Пока что они ведут себя тихо, но правда хищники ведь... Козла растерзали очень спокойно и деловито –
не окажется ли, что эти двое – не послы, а карательная экспедиция? Да с чего Зоэль, Фероз и Лино вообще решили, что на них двинут армию? Пара детей Всематери вполне заменит Легион Адмира, если дойдёт до дела...
– Само собой. И буйные вихри вселенских перемен ветхую зыбку качали под стук метеоритного дождя, – с неистребимой бойкостью уличного мальчишки ответил Зоэль. – Смышлёные вы, кисули, ох, чую, крепко мы с вами заварим, враз не расхлебают! Вы ж должны понимать: пришло наше время пить из набольшего кубка! – тут он снова хлебнул посольских даров в подтверждение сказанному и выразительно посмотрел на Двухголовых. – Или вам не жмёт цедить тайком из мелкой тары в тени батюшкина трона?
– Не боишься ли захлебнуться, если кубок окажется слишком велик? – снова одинаковые снисходительные полуулыбки и странная манера речи – один начал, другой продолжает. – Интересно, они хотя бы в постель ложатся порознь? – подумала Решка. – Или у них и любовница одна на двоих и тоже... один начал, второй продолжил? Или оба одновременно? Фантазировать про постельные игры раймирцев было забавно. А главное – безопаснее, чем размышлять о будущем троне: вдруг они все же читают мысли и хоть покраснеют, что ли...
Послы мыслей, видимо, не читали – ну или её фантазии их совершенно не смутили. Светлые глаза не отрывались от Зоэля.
– Что до тени трона – ты слишком молод, называющий себя пророком нашей матери, и вряд ли бывал в Белом дворце. Он весь пронизан светом, и даже если захочешь, ты не найдешь там теней. Твоя дурацкая шутка доказывает, что ты ничего не знаешь ни о владыке Раймира, ни о нашей матери. Зачем нам стремиться на отцовский трон, занятый достойнейшим, если есть свободный материнский, рискующий стать добычей шакалов вроде тебя?
– А не тревожьтесь, сам-то я всяко больше любого кубка! Хоть море выпью, лей, не жалей, – в голосе Зоэля появились резкие ноты, верхняя губа презрительно искривилась. Он не был так серьёзен даже когда лаялся с дедом на площади. – Видал я ваш Раймир… И трон видал там же. Вещественное доказательство извольте наблюдать на моём челе. Клубящиеся в Эдеме тени не разглядит разве что слепой. Длинные такие, безмолвные, амиром у них нынче ещё один несчастный плод огня тех же неуёмных чресел. Тоже на табуретку целился, да в волшебный пруд угодил, об державную трость зацепившись затылком. Понимаю, тонуть неохота, потому ринулись за наследством Великой, хоть пальцем не шевельнули, чтобы вернуть ей свободу. Что ж сюда-то пришли при вакантном троне? Берите Вавилон, если он ваш, а я – шакал и самозванец. А коли дороги к нему не знаете, так и сидите смирно у папаши на подхвате до седых шерстей, пардусы ретивые.
– Мы найдем Вавилон, – на дне зрачков обоих братьев словно мелькнуло пламя свечи.
– Зачем он вам? – ифрит откровенно издевался. – Что похоронено, лучше не откапывать, проще зарыть поглубже и забыть. По опыту говорю.
– Тебя не просили делиться опытом, – снова отблеск пламени в спокойных взглядах. – Тебе будут признательны за помощь, если ты знаешь путь и пожелаешь его указать. Не знаешь – не говори.
– А если знаю, но не скажу? – Зоэль явно настроился довести послов до белого каления. Беспокойство Решки росло, мешаясь с раздражением. Нет бы поучиться вести себя… С древним городом не совладать никому, кроме наследников Всематери, а за подобную услугу раймирские принцы не поскупятся. Возможно даже, сделают так, чтобы на их с Зоэлем Перешеек никто не претендовал. Даже Адмир – лучше, чем чистокровные, с их родичами не договорится никто.
– Существуют иные методы, кроме приятной беседы, – на этот раз улыбки близнецов выглядели хищным оскалом, но голоса по-прежнему звучали на редкость спокойно и приятно. Диссонанс пугал сильнее, чем если бы они сорвались на крик.
Неожиданно встрял дед. Со стуком поставил на стол кубок и встал. Прокашлялся и пристально посмотрел сперва на Зоэля, потом на раймирцев.
– Нет горше зрелища для хозяина дома, чем гости, ссорящиеся под его кровом. Я не могу выступить арбитром в вашем споре, не мне судить детей Всематери и того, кто называет себя посланником Тысячеликой. Лишь она может рассудить вас, даровав победу достойнейшему. Мое скромное обиталище стоит на том месте, где некогда находился дом, иногда освящавшийся присутствием ее. Оставим прочих гостей продолжать трапезу, и я отведу вас туда – пусть спор решит Ама Лайла, если пожелает того. А не юношеская горячность и выпитая без меры кровь лозы, – Решка с трудом подавила смешок, поскольку дед весьма откровенно уставился на Зоэля, недвусмысленно адресуя последнюю часть литании ему. Вместо ожидаемых возражений Зоэль поднялся и под обращёнными на него встревоженными взглядами объявил:
– Продолжаем кутить по заветам Великой! Усерднее опрокидывайте чаши и целуйте возлюбленных, мирные жертвы Всематери должны приноситься исправно! А ты, звезда моя, не дёргайся, – заговорщически шепнул он Решке, а затем взял за подбородок и влепил долгий прочувствованный поцелуй под довольный хохот и шуточки сидящих поблизости. Когда её шальной приятель скрылся из виду в сопровождении деда и послов, девушке показалось, что на пирующих наложили какое-то заклятие: даже те, кто был достаточно трезв, чтобы понять суть конфликта, вели себя крайне беспечно, словно ничего не произошло.
***
Развалины, скрытые под домом главы клана аль Кувира, уходили очень глубоко – это был не фундамент, а поглощенные землёй этажи добротной древней постройки из огромных тёсаных блоков. Вниз вела лестница из столь же чудовищных тесаных глыб – часть ступеней была относительно сохранна, а часть – изъедена временем и сотнями тысяч шагов. Шейх знал их на ощупь, а вот гости частенько спотыкались. Только не эти – раймирцы в обличье принцев двигались так же, как в зверином – мягко, бесшумно и с некоторой ленцой. Тусклое, позволяющее видеть лишь контуры лестницы освещение им, судя по всему, не мешало – пару раз Малхаз заметил, что братья с интересом разглядывают остатки осыпавшихся фресок, едва заметные даже при более ярком свете. Если им и было любопытно, куда он их ведет, своего интереса они ничем не выдавали, вопросов не задавали и увиденное по дороге не комментировали никак.
Несносный мальчишка шёл к своему предназначению всё той же уверенной, хоть и несколько разболтанной походкой. Без конца переспрашивал, далеко ли ещё, отпускал неуместные шуточки, но вскоре перестал сыпать словами и начал насвистывать дурацкий и очень привязчивый мотив непристойной народной песенки – не то понял, что реакции не дождётся, не то хмель наконец взял своё. Дети Богини оставались неуязвимы для его уколов, но видно было, что они с удовольствием бы вывернули насмешника наизнанку: даже если ценных сведений не найдут, так хоть возмещение за нанесённые оскорбления получат. Малхаз встретил внимательный взгляд одного из раймирцев и кивнул. Значит, менталист всё-таки этот. Почему бы им просто не изъять нужные сведения из головы Зоэля? Вряд ли он способен поставить защиту. Парень совершенно ничему путному не обучен, вдобавок вымотан и нетрезв, в погоне за всеобщим восхищением и славой сводить доходы и расходы он так и не научился.
Алтарь давно не видел крови, лить её без толку могли лишь глупцы и изуверы. Но теперь как знать, не одарит ли Великая своего слугу, приведшего в святилище и её наследников, и буйного пророка? Он всё же масих, а не хидир, теперь это ясно. Пусть Богиня рассудит, как будет лучше. Если наконец возьмёт мальчишку, жрец Всематери готов разделить её благодарность с раймирскими принцами.
– Место, отмеченное благословением Амы Лайлы. Здесь в честном поединке должен решиться ваш спор. Никакой магии, кроме магии Великой. Да снизойдёт она к смиренным своим просителям.
– Вот это дело! Согласно старым и крайне непопулярным легендам, Всепрельстивая обожала, когда за её благосклонность достойные мужи метелили друг друга до кровавых соплей, – Зоэль оживился и, кажется, даже слегка протрезвел. – Возрождаем ещё одну древнюю традицию, папаша?
– Это шутка? – под взглядами командоров кшатри доводилось себя чувствовать крайне неуютно существам куда более опасным, нежели старый жрец. – Вдвоём на одного – не одобрит ни один Кодекс.
– Всеблагая не имела ничего против подобных раскладов, – встрял Зоэль. – Братья-мировращенцы, по слухам, к ней и парой захаживали.
Близнецы едва заметно поморщились, но предпочли пропустить сальность мимо ушей.
После секундного замешательства Малхаз пришел в себя.
– Юноша хвастает, будто победил марутов и ускользнул от них. А незримых стражей в садах Эдема куда как больше двоих – о чем вам, детям владыки Раймира и Всематери, без сомнения, известно лучше, чем мне.
– Тем не менее, – жёсткие интонации, появившиеся в мелодичных голосах, – мы не собираемся вдвоём нападать на одного. Пусть тот, кто называет себя пророком нашей матери, сам выберет себе противника. Второй поклянется не вмешиваться.
– Детей не бью, – фыркнул Зоэль. – Валяй, братец Мункар, за честь Раймира и за Великую матерь!
Один из близнецов провел рукой вдоль тела, словно стряхивая невидимую пыль – серебро и бирюза исчезли.
– Кто-то должен подать сигнал к началу этого непотребства? – иронически осведомился он. – Гонг, стартовый пистолет?
– Три зелёные ракеты, свисток, – тем же тоном продолжил Накир. Он от украшений не избавлялся, уселся на каменные плиты и наблюдал за братом, Зоэлем и Малхазом с вежливым интересом, как столичный театральный критик за провинциальной труппой.
Никто по-прежнему не мог бы услышать, как в тот же самый момент братья лихорадочно обменивались впечатлениями.
– Действующее святилище матери в подвале у мирного и всё осознавшего… кузены, кажется, совсем расслабились.
– Мы тоже, – безмолвный сухой смешок.
– Ладно, поиграем в их игры, а потом разберемся.
– Теперь меня очень интересует бывший адмирский премьер.
– Никогда не предполагал, что внезапно нас заинтересует нечто столь…
– Скажи прямо – одиозное.
Снова смех.
– Не убей наглеца, пригодится ещё.
– Буду нежен, как с девственницей.
Ухмылки.
– Спровоцируй старика – не нужно, чтобы зачинщиком можно было назвать меня.
– Уважаемый хозяин, так что вам организовать – стартовый пистолет или все же гонг? – снова вслух поинтересовался Накир. Он продолжал сидеть на полу, но демонстративно утратил интерес к происходящему и расслабленно привалился к стене. – Ваша идея, ваш церемониал, вы и распоряжайтесь, я не гожусь в рефери. Обещал не вмешиваться, а тут не удержусь, да как начну подсуживать… некрасиво выйдет.
Шейх воззрился на Накира так, словно увидел его впервые. Казалось, Малхаза неожиданно разбудили или вывели из транса. Он недоуменно оглядел стоявших в центре пустого каменного подвала Зоэля и Мункара.
– Вы… стоите прямо на алтаре Тысячеликой, – сдавленным голосом произнес он. – Древний камень должен подсказать вам…
– Вот с камнями я ещё не разговаривал, – влез не желавший проникаться торжественностью момента Зоэль. – Недоработочка, вдруг чего дельное скажут… Эй, булыжник, – он притопнул пыльным сапогом. – Мне этого рыжего убить аль помиловать?
Камень ожидаемо промолчал. Двухголовые переглянулись.
В следующий момент Зоэль плавным низким рывком метнулся к Мункару. Если бы тот действительно не ждал нападения, лоб Зоэля расквасил бы ему лицо, но раймирец, как оказалось, лишь притворялся скучающим недотёпой. Он чуть сместился в сторону и, развернув корпус, пропустил мимо себя Зоэля. Босая узкая ступня оказалась на пути пророка и изменила ход истории, точнее, одного её деятеля, резко наступив на носок расхлябанного сапога. Сапог остался на месте, а пророк по инерции нырнул вперед.
– Спроси адрес его сапожника, чтобы обходить эту лавку десятой дорогой, – безмолвная шуточка от стены.
Руки Зоэль подставить-таки успел и даже довольно технично сбил падение перекатом через плечо. Зло дрыгнув ногой, он отшвырнул второй сапог, явно метя им в Накира. Сапог шлёпнулся о стену в ладони от цели, но цель даже не дёрнулась.
– Кузен или братец, – раздражённо фыркнул Мункар.
– Я понял, – процедил Накир, не меняя расслабленной позы и не убирая с лица выражение вежливой скуки. – Ещё когда он заговорил о брате. Заканчивай этот балаган поскорее, всё, что нам надо, мы выяснили.
Зоэль решил предпринять второй заход, но на этот раз действовал осторожнее – двинулся по дуге, странными заплетающимися шагами, иногда подергивая то одной, то другой рукой, словно не решаясь схватиться за противника.
Мункар чуть покачивался в центре круга, неизменно оказываясь вполоборота к Зоэлю.
– Заканчивай эти пляски, – Накир мысленно воздел глаза к потолку, хотя выглядел по-прежнему бесстрастным.
– Пусть танцует, дай свежеобретённому родственнику повыпендриваться, – в следующий момент двое дернулись одновременно. Пальцы Зоэля соскользнули с плеча противника, зато локоть Мункара жестко впечатался Зоэлю в челюсть. Тот пошатнулся, постоял мгновение, а затем упрямо встряхнул головой, словно не до конца оглушенный перед забоем бык. Сплюнул кровью и, судя по стуку, как минимум одним зубом. Нехорошо оскалился и двинулся на отстранившегося после удара противника по прямой, более не прибегая к увёрткам. Сплюнул кровью ещё раз, утер рот тыльной стороной ладони. Неожиданно пол ощутимо тряхнуло – по-прежнему пребывавший в ступоре Малхаз охнул и сел на камни. Накир подобрался и вскочил, прыжком вылетел в центр зала, по пути небрежно сбив Зоэля плечом, будто ифрит был невесомой бумажной фигуркой. В закрытом подвале поднялся ветер, взвихривший с пола непонятно когда успевший скопиться там песок.
– Хватай старика, я возьму этого, – далее братья двигались, словно единый механизм. Портал они открыли одновременно – и, обернувшись каждый со своей ношей на плече, успели заметить, что святилище помалу заполняется песком.
– Как думаешь, дом засыплет?
– Не должно. Крови мало, песок выпил её, считай, отделались легким испугом, – близнецы свалили Зоэля и Малхаза, как дрова, на ту тахту, где совсем недавно нежилась пара леопардов и, шутливо послав Решке воздушные поцелуи, растворились в воздухе.
***
Вежливость Малеф посчитал избыточной роскошью и вошёл без стука. Учитывая идиотскую планировку, в силу которой приёмная находилась ровно напротив Янтарного, ею редко пользовались по назначению. Раз уж папашу полностью устраивал вечный проходной двор в кабинете, мог бы давно снять тяжёлые резные двери и поставить, скажем, турникет. Или билетёров для регулярного пополнения казны. Усилиями новой экономки логово старого варана приобрело непривычно опрятный вид, единственным островком беспорядка остался письменный стол. Очевидно, слухи о состоянии дражайшего государя и повелителя были несколько преувеличены – столешница почти скрылась под ворохом исписанных нотных листов.
Бросил быстрый взгляд в сторону дивана – распростёртому там неподвижному телу не хватало только ножа в спине. На появление сына оно никак не отреагировало. Малеф пересёк комнату и уселся в кресло, возложив ноги на плоды отцовского композиторского запоя, но спровоцировал этим лишь небольшую бумажную лавину. Машинально подобрал с ковра пару упавших листов. «Экспромт-мистерия №3313 для баяна и симфонического оркестра. Ч.III». «Сanticum meretricibus – il concerto fottuto in si bemolle maggiore»… На следующем и вовсе не было ничего, кроме размашистой надписи поперёк. Что-то про троны и царства, совершенно неразборчивые каракули. Не то перо забилось, не то словил очередной припадок. Всё, приехали, – Малеф кинул шедевры в общую кучу. – Действительно, чем ещё заниматься правителю, когда под боком вылупляется новая микродержава, непонятно откуда взявшийся могущественный безумец собирает сторонников под знамёна Лилит, и на горизонте маячат перспективы конфликта с Раймиром, потому что вся эта дичь внезапно происходит не в Орде, а на ранее нейтральной территории? Только такие вот… каццоны писать.
Пошарив по ящикам, выудил чистый бокал, но трогать ни одну из початых бутылок на столе не отважился – не хватало ещё составить папаше компанию, хлебнув не того. Благо барный шкаф под боком хранил богатые дары, среди которых можно было при известной сноровке отыскать гарантированно безопасные напитки. Малеф отсалютовал отеческому телу и воздал должное прекрасному выдержанному островному рому.
Из подушек высунулось хищное отоционье рыльце – лис заинтересовался вторжением в свои владения. Он неторопливо выбрался из импровизированной норы и ткнулся носом в нечёсаную гриву хозяина. Чихнул, шумно почесался и с каким-то почти разумным выражением брезгливости на морде выжидательно уставился на Малефа.
– Сочувствую, приятель, – отозвался тот. – Я с ним хотя бы не живу.
Лис фыркнул и улёгся, свернувшись в сердитый меховой клубок. Дескать, будильник из тебя, парень, так себе.
Малеф пожал плечами – вот только осуждения от домашнего питомца ему не хватало. Поставил бокал на стол, поднялся и, нахально насвистывая, направился к книжным шкафам. При виде их содержимого многие учёные умерли бы от счастья. Выжившим повезло бы меньше. Не потому, что книги обязательно были написаны на пропитанных ядом страницах или зачарованы жуткими охранными заклинаниями, благодаря которым мозг неосторожного читателя осел бы жировой плёнкой на стенках черепа. Или сам читатель внезапно превратился бы во что-нибудь забавное и противоестественное. Во-первых, у всех этих книг был один-единственный автор, и он никогда не ставил перед собой цели просветить хоть кого-нибудь. Поэтому даже в том случае, если его осеняло написать учебник, сдерживать свой неповторимый, уникальный и совершенно чудовищный стиль изложения он нужным не считал. По сути, большая часть книг в шкафах Янтарного была рабочими заметками отца. Во-вторых, Темнейший нежной любовью маньяка-коллекционера любил образцы. Потому в юности Малеф очень быстро усвоил, что справочники по токсикологии, вирусологии и прочим областям, где без демонстрационных материалов, по мнению папаши, было никак не обойтись, лучше всё-таки без разрешения не трогать. И воровать пробники из книг по алхимии тоже не стоило. Никакой привычной по дворцовой библиотеке расстановки. Изрядное число сочинений написано на нескольких языках сразу, причём опознать удавалось далеко не все. Некоторые тома вовсе были не тем, чем казались на первый взгляд. Обычная поваренная книга, к примеру, вмещала одновременно трактат об искусстве дипломатии, пособие по обращению с холодным оружием, и ещё что-то, что расшифровать не вышло, – всё зависело от того, с какой стороны читать.
Принцип или систему Малеф, как ни бился, вычислить не смог, но серьёзно подозревал, что это к лучшему – если вдруг ему случайно откроются все тайны устройства здешней библиотеки, придётся сдаваться на попечение Мора. Бессмысленная папашина гениальность сгубила немало последователей как в Адмире, так и за его пределами. Несмотря на это, научная переписка Темнейшего была насыщенной и обширной. Он не то, чтобы принципиально не переваривал учёных, скорее наоборот, восхищался ими. Но тех, что были оголтелыми фанатами технического прогресса или выбирали в качестве объекта исследования саму персону Князя, ждали отборные и весьма специфические сюрпризы.
«Влияние случайных флуктуаций пространственно-временного континуума на вкусовые качества креплёных вин при экстренной транспортировке», «Основы моделирования вселенных т. IX, ч. XIX», «Украсть и перекрасить: Адмирское национальное самосознание», «Почему они умирают: курьёзные случаи из практики содержания недолговечных», «Малые формы в поэзии злаковых культур в период эпидемий спорыньи», «Азы бархатного психологического террора. Том 73. Ландшафтный дизайн», «Клубок Хаоса»... Тут Малеф отрывисто фыркнул не хуже Алерта – именно эту книгу с подозрительно лаконичным заголовком Темнейший однажды выслал страждущим вместо ответа на вопрос, нельзя ли получить доступ к кладезю знаний в Янтарном с целью оцифровки и дальнейшего распространения на благо всех наук. Содержание энтузиасты с первого взгляда однозначно определить затруднились. Отчасти потому, что треклятая книга состояла из иллюстраций, напоминавших овеществлённую смесь всех мыслимых и немыслимых ночных кошмаров, настоянную на концентрате наркотического бреда, и крайне загадочного раздела, в котором смогли расшифровать только название – «Приложение по технике безопасности». Не то пособие по вызову или созданию жутких монстров, не то просто справочник причудливой флоры и фауны какой-то неведомой и крайне опасной Пластины. Князь от разъяснений отказался, послав просителей в министерство культуры. Видимо, они туда всё-таки дошли: «Клубок Хаоса» был издан некоторое время спустя с предисловием Асмодея и уточняющим подзаголовком «Искусство любовной игры для высших метаморфов».
Да где же она… Ещё одна милая особенность здешнего уклада – даже книги эволюционировали, волей хозяина обретая способность к мимикрии и хорошо если не к самозащите. Особенно эта. Рука нащупала между корешками какой-то тонкий пергаментный лист. Выпавшая закладка, язвительная записочка для непрошеных гостей – неважно. Малеф сунул в карман свою находку, сочтя, что разберётся потом, и продолжил поиски с разгорающимся охотничьим азартом.
Э, нет, врёшь, дура! Не обманешь – пальцы ощутили вязкое отзывчивое тепло, и в руку послушно лёг увесистый том. Разумеется, без названия. Чёрный сафьян мгновенно вылинял в алую шагрень. Тонко, как чей-то юмор. – Малеф бросил косой взгляд за спину, ожидая хоть малейших движений. – Теперь-то уж делай что хочешь, а уворачиваться мы обучены превосходно, государь, grazie a te.
Думать в подобном ключе, да ещё столь громко, при отце он давно себе не позволял, однако же – полный ноль. Пустота. Либо это какая-то слишком изощрённая для такого повода ловушка, либо сегодня его счастливый день. Открывать не стал – и без того знал, что страницы пусты. Совершенно особый код, под стать совершенно особым чернилам. Чтобы господин библиотекарь всегда точно знал, кто из членов семьи отметился в формуляре. Fanculo, non mi interessa.
Перед тем, как покинуть кабинет, почтительный сын отвесил шутовской поклон в сторону дивана. Триумф следовало немедля с кем-то разделить, но по понятным причинам круг собеседников был крайне узок.
– Удачи, ушастый, – направляясь к двери, Малеф дружелюбно помахал зажатым в руке фолиантом. – Если папаша изволит очнуться, передай ему, пожалуйста, что я заходил.
Алерт, настороживший было помянутые уши, лениво зевнул и поудобнее устроился на подушке рядом с княжеской головой, намереваясь вернуться ко сну, как только надоедливый визитёр уберётся из его владений.

Глава 10, где Малефицио выступает в роли почтового голубя, на засекреченную свадьбу является незваный гость, а Арвель весьма оригинально устраняется от управления Советом Раймира
Глава 10, где Малефицио выступает в роли почтового голубя, на засекреченную свадьбу является незваный гость, а Арвель весьма оригинально устраняется от управления Советом Раймира
В кармане что-то похрустывало. Малефицио выудил слегка замявшийся старый кусок пергамента и удивлённо уставился на него. Развернул, пробежал глазами… почерк был смутно знаком, но содержание выглядело туманным и лично к нему не относилось совершенно. Откуда бы? И кому могло понадобиться подсовывать ему в карманы чужие письма? Он прикрыл глаза, вспоминая прошедший день до секунды. Ах да, никто ничего не подсовывал – резвясь в папашином кабинете, он собственноручно сунул вылетевший из книг пергамент в карман и благополучно о нём забыл. Идиот, совсем потерял осторожность… но вроде, обошлось – пергамент не превратился ни во что странное, да и ядом, судя по всему, пропитан не был – магическое зрение показывало, что листок является именно тем, чем кажется, – старым письмом, написанным кем-то, чей почерк демону уже доводилось видеть, причём неоднократно.
Староадмирский, несмотря на присущую древнему языку витиеватость и иносказательность оборотов плюс крайне странное обращение с глаголами, Малефицио в своё время выучил, насколько было возможно – поэтому прочитать древнюю эпистолу смог без труда. Автор был ему знаком – во времена его юности именно этот изящный почерк с резким наклоном влево заверял почти всю важную документацию СВРиБ, тогда именовавшейся Тайной Канцелярией. Итак, что мы имеем… «По воле Хаоса близкая нам обоим персона прискорбно помрачилась рассудком, и опасаюсь, что без Вашего посильного вмешательства сохранить наш мир прежним никак не удастся», – писала Стальная Миледи еще до Первой Вселенской некому неизвестному, не называя адресата по имени. Судя по использованным оборотам, адресат был мужчиной, причем высокого ранга… В любом случае, дела давно минувших дней его не касаются – Веер находится на своём месте, так что проблема или разрешилась, или оказалась несущественной. Малефицио свернул пергамент и задумался. Возвращать ненужное папаше письмо обратно на полку? Глупо. Оставить у себя? Незачем. Оставалось поступить так, как подобало аристократу – вернуть случайно оказавшееся у него письмо автору или адресату. Извинившись, что по недоразумению оказался в курсе чужих дел, и заверив, что любая упомянутая в корреспонденции тайна умрёт вместе с ним.
Отправлять ветхий пергамент с посыльным и сопроводительным письмом было не слишком вежливо, такие вопросы традиция предписывала решать лично. Кстати, возможно, бывшей начальнице захочется присутствовать на свадьбе – хотя бы потому, что подобное мероприятие очевидно до крайности взбесит матушку, а возможно, и отца с дядей. Он ненадолго задумался. В результате курьер отправился к особняку Стальной Миледи с осколком редкого радужного алмаза в перламутровой шкатулке и написанным от руки витиеватым предложением составить компанию на конной прогулке на Пустоши или любом ином предпочитаемом королевой увеселении в любое выбранное госпожой время.
***
Городские стены скрылись из виду, но Рейна не спешила нарушать молчание. Ей давно не доводилось выбираться в эти места, впрочем, нельзя сказать, чтобы она о том сожалела. Пустоши всегда оставались неизменными. И незаметно подступали всё ближе в непрерывном движении, явном или скрытом. Чтобы не изводить мальчишку дальше, она прекратила изображать любование однообразными пейзажами и внимательно вгляделась в лицо Малефицио.
– Говорят, персонал Бездны так часто пополняет ряды пансионеров вовсе не из-за магических катаклизмов или ещё каких-нибудь загадочных причин: просто круг ежедневных забот подменяет собой прежние понятия о норме. Я рада, что тесное общение с прочими мужами Совета не позволило тебе растерять остатки здравого смысла. Ждёшь особой санкции? Если так, то твой галантный выстрел ушёл в молоко, малыш.
– О, за личное позволение госпожи премьера решать все наличные проблемы по собственному разумению я готов радостно вынести весь папашин кабинет, – Малефицио обаятельно улыбнулся. Всем видом демонстрируя, что это, конечно, шутка, но, если госпожа премьер будет торговаться, он вполне может счесть предложение деловым. – Всё несколько проще – совершенно случайно у меня оказалась принадлежащая вам вещь, и я готов вернуть её со всеми приличествующими уверениями и извинениями. А заодно с ними же поинтересоваться, не пожелаете ли вы почтить своим присутствием готовящийся в полнейшей тайне от моей венценосной родни междусобойчик? Формально я их приглашу, но не раньше, чем накануне.
Рейна недоверчиво вскинула бровь.
– Беру свои слова обратно. Насчёт здравого смысла я погорячилась. Сомнительно, однако, чтобы в драконьей пещере среди прочего хлама нашлась хоть какая-нибудь моя собственность. Разве что погребальная урна с пеплом моих нервов, но их не поднимет уже ни один некромаг. Что до второго твоего захода на цель – уволь, только участия в государственном перевороте мне сейчас и не хватало.
Малефицио состроил скорбную физиономию.
– Увы, я не встретил в папашиных закромах погребальных урн. Мои юношеские иллюзии он, по всей видимости, также зарыл без церемоний среди ночи под каким-нибудь неприметным кустом. Что же до менее скорбных свидетельств, извольте, – незаметное движение шенкелей и вышколенный гнедой пошёл бок о бок почти вплотную к белоснежной кобылке госпожи премьера. Белая покосилась на гнедого, похоже, оценивая возможные перспективы более нежного знакомства, но даже не сбилась с рыси, когда Малефицио с небрежным поклоном протянул её хозяйке плоскую, напоминающую портсигар металлическую коробочку. – Не обращайте внимания на упаковку, речь о содержимом, – пояснил он и чуть придержал коня.
– Крепко же его тогда накрыло, – констатировала Рейна, изучив пергамент. В голосе прорезались хорошо знакомые Малефу неприятные ноты, но с каким-то дополнительным, едва уловимым оттенком.
– То есть…
– Да. Сам бы додумался, хоть и дурак. Адресата тоже угадаешь, будет тебе, чем развлечься в медовый век.
Письмо вспыхнуло и рассыпалось горсткой пепла, коробочка полетела в песок. Малеф промолчал. Привычки к чрезмерной реакции по незначительным поводам за бывшей начальницей не водилось.
– Скверно, очень скверно, – безжизненным тоном произнесла Рейна, обращаясь скорее к собственным мыслям.
– Почему? – не понял Малеф. – Он даже не пошевелился, когда я случайно прибрал письмо. Сунул между книг, да и забыл.
– В первую очередь потому, что с тех пор ничего не изменилось. И не всякое отсутствие немедленной реакции означает то, что тебе бы хотелось. Ты добыл не только дурных вестей из прошлого. Не могу запретить тебе делать глупости, но будь предельно осторожен. Дурдом на Перешейке – меньшая из наших проблем.
– Кстати, о дурдоме, – Малефицио снова приблизился, но на Рейну демонстративно не смотрел, уставился на расстилавшийся впереди пейзаж, будто раздумывая вслух. – Из всех версий касаемо этого сумасшедшего ифрита наиболее вероятной мне кажется самая простая. То ли мой папаша, то ли дядюшка лет так с пятьсот назад недурно погуляли у пустынничков или на Перешейке. Полукровки входят в полную силу позже, так что до нынешнего времени мой неведомый родственник ограничивался воровством и гулянками, однако пришла пора поиграть по-крупному. Теоретически родную кровь чувствуют все сильные демоны, посему туда же, как мухи на мёд, полетели драгоценные кузены, обнявшись парой. Что бы и мне не покутить на Перешейке и не возобновить ряд родственных контактов?
– А что, ощущаешь какое-то кровное или иное родство с этим кучерявым правдозвоном и народолюбцем? Если пока нет – рекомендую на досуге освежить географические познания. Все привыкли считать, что Вавилон располагался значительно дальше на северо-запад. Путать следы и морочить головы государи-миродержцы, чтоб им на двоих один кривой глаз да хромую ногу, – большие мастера. Потому и ушедший под землю дарёный город до сих пор не нашли все заинтересованные лица, включая твоих кузенов. Намеренно ли, случайно ли, но ровно на том же месте окопался новоявленный пророк и самозваный царь. Так что если это слёт детей Лилит – кутить будут они и за твой счёт. Пока не прояснилось, что там забыли командоры кшатри, пока все инсургенты, ренегаты и дегенераты не собрались в этой точке – новых распоряжений не будет.
***
Малефицио превратил валявшийся у портала камешек в удобное кресло и устроился с бокалом и сигарой. Всё организовалось куда лучше, чем можно было рассчитывать – папаша приглашение на грядущую свадьбу проигнорировал, как и прошлый визит в Янтарный. Матушка возмущенно спалила писанное от руки официальное приглашение, доставленное его собственной голограммой, вместе с красивой янтарной шкатулкой (никогда не задумывался, но, оказывается, янтарь прекрасно горит), а потом взглядом грохнула об пол роскошное зеркало в старинной раме. Ничего, дядюшка не обеднеет, слуги не переломятся убрать осколки, зато относительно явления Герцогини на свадьбу в роли злой феи с парой-тройкой хитрых заклятий для невесты можно не волноваться. Нет, и на этот счёт приняты меры – за Алиенор приглядывает не только эскорт из подружек – оперативниц Третьего, но и граф Маклин, а также он сам. «Дальняя слежка» всё же удобная штука, не зря её впихнули во все служебные амулеты, чтобы заклятие смог наложить даже не владеющий магией недолговечный.
Счастливый жених, планировавший мероприятие практически как диверсию на иностранной территории, встал, превратил кресло обратно в камень, чтобы не оставлять лишних улик, и, пожимая руки последним припоздавшим гостям, вывалившимся из портала прямо на центральную площадь небольшого провинциального городка, славящегося своими виноградниками и сыроварнями, уничтожил портал. При его силе создать новый было несложно, а оставлять столь заметный след, да ещё и лазейку, которой сможет воспользоваться кто угодно, он не желал. Ясное дело, что на несколько дней арендовать для свадьбы и последующей гулянки не только лучшую гостиницу очаровательного сонного городишка, но и здание местного магистрата, и саму центральную площадь так, чтобы об этом никто не узнал, в этой стране нечего и надеяться. Отчёт о мероприятии ляжет на маменькин (точнее, на дядюшкин) стол ещё до конца недели, но тогда это будет уже совершенно неважно…
***
Маклин поискал взглядом Астарота. Прокурор о чем-то увлечённо беседовал с невестой и её подружками – и, судя по дружному хохоту девчонок, чопорный законник вряд ли цитировал на память эдикты Князя и статьи Кодекса. «Закончишь очаровывать личный состав, глянь вероятности, будь любезен. Благодатное отсутствие любой родни со стороны жениха меня несказанно радует, но это ни о чем не говорит, предсказатель из меня всегда был так себе», – мысленно обратился граф к коллеге. Тот чуть прикрыл глаза, давая понять, что принял к сведению. Закончив веселить «цветник» выдержанными малотиражными анекдотами из личной коллекции, неторопливо приблизился.
– Толковые, – довольно заключил Астарот, провожая девиц взглядом. – В моём ведомстве любую из них будет ждать тёплый приём, если лет через двести-триста надоест рутина Третьего и тиран-начальник, а семья и брак всё ещё не сделаются привлекательней посильной борьбы с миром криминала. К слову о начальниках – никаких признаков. Но все мы знаем нездоровое пристрастие нашего общего друга к эффектным появлениям. Что до матушки жениха, то эта особа, боюсь, даже при полном искреннем одобрении сыновнего выбора не смогла бы почтить торжество своим присутствием. Полагаю, сведения о положении дел в братском Раймире нам поступают полностью идентичные. Признаться, не думал, что тамошние прецеденты cмогут удивить меня больше, чем происходящее на Перешейке. Чтобы без вести пропадал глава государства – это вполне привычная практика, но вот когда начинают бесследно и безосновательно исчезать молодые и подающие большие надежды деятели вроде Арвеля бен Адонаи, пора вызывать ремонтную бригаду для починки госаппарата.
– Близнец раймирского премьера – наш беспокойный врио мининдел, – равнодушно отозвался Маклин. – Так что сейчас волноваться рано, начинать нужно будет, если он найдется в каком-нибудь вовсе неподобающем представителю правящего дома виде или устроит внезапное сумасшедшее шоу – после всех концертов нашего паршивца Третье напоминает то ли сиротский приют, то ли бордель. Егеря приводят разгулявшихся фанаток – а они через одну вовсе дети, взять штраф да выпереть восвояси неудобно, приходится звать родителей. Хорошо ещё, если родня – демоны, их проще обнаружить, чем недолговечных или гулей, да и о потомстве пекутся куда ревностнее. Недолговечным, такое впечатление, проще нового родить, чем имеющегося воспитать.
– Легко пришло – легко ушло. Живи они дольше – ими бы действительно имело смысл всерьёз заниматься государству, а так и взрослые-то особи по сути нечто вроде детей, которые в большинстве своём умирают, не успев достигнуть зрелости, а до того непременно нуждаются в помощи державы. Хотя идея нашего покровителя наук с обучением магически одарённых до сих пор не заглохла, большой пользы в том я не вижу. А былым инициативам коллеги Молоха в области ювенальной юстиции – известно, какова цена. Но многие готовы были её платить, даже не будучи краткоживущими, – по лицу Астарота пробежала тень лёгкой брезгливости. – Наследственность – причудливая вещь. Шоу я бы ожидал от шефа службы вечного разгильдяйства и безоружности, Аралим больше сгодился бы на роль близнеца нашего неугомонного Хэмьена, но кто знает, кто знает… – прокурор задумчиво сощурился. – Интересно, визит в магистрат всё-таки входит в расписание жениха, или он тоже случайно провалился в неизвестном направлении?
– Если этот парень куда-то провалится, не завидую коренным обитателям того провала, – Маклин не утратил невозмутимости. – То ли мальчишка что-то чувствует, то ли перестраховывается, но сперва он развалил портал, а теперь прикрывает куполом этот сельский амбар, по недоразумению служащий главным официальным учреждением. Судя по тому, сколько магии швырнул, после церемонии меню ближайшего ресторана привлечет его много сильней невесты в неглиже, и первую брачную ночь она проведет рядом с полумертвым от усталости чучелом. Ну, хоть выспятся оба, – философски закончил он. – Пойдем делом займемся, пара лишних защитных заклинаний на здешних официальных записях не помешает.
***
Этот шумный вечер ничем не отличался от очередной совместной гулянки егерей и безопасников – та же атмосфера, те же лица, ну разве что расширен и более высок состав.
– А не сменить ли нам место службы? В любом магистрате нас на оклад возьмут с дорогой душой, – обратился Маклин к Астароту. Тот немного помолчал, словно бы всерьёз обдумывая перспективы, потом церемонно кивнул:
– Великолепная идея. Заодно кое-кому представится возможность произвести смену давнего одиозного прозвища на более благозвучное и подобающее новому мирному статусу. Регистратор – звучит не менее грозно, чем аластор.
– Ну так тебе влепят парное, не волнуйся. Избавишься разом и от излишков пафоса, и от хвалебного гимна жене прокурора.
Астарот лишь усмехнулся – видимо, оживлять свадьбу дракой с официальным представителем невесты он был ещё менее в настроении, чем сам представитель, но старые привычки требовали уважения.
– Я бы скорее избавился от автора. Но должен признать, его баллады «Окно Элизы», «Олень судьбы», «Три состояния ифритов» и «Впечатления диомедова коня-иностранца от посещения свадебного торжества в Осеннем дворце» вышли весьма проникновенными. Как бы там ни было, искренне надеюсь, что госпожа премьер сумеет обеспечить юному таланту должный объём занятости, исключающий сомнительные творческие досуги, связанные с написанием музыкальных карикатур на членов Совета. Смогла же она объяснить мальчишке, что практика непременного совмещения рабочих визитов с турне своего вокально-инструментального ансамбля глубоко порочна. Только его на Перешейке недоставало, впрочем, по части зрелищ для народных масс этот Зоэль справляется не хуже, чем по части хлеба.
Маклин не успел ничего ответить – к ним стремительной походкой направлялась сияющая, как новенький шеол, невеста. Девчонка никогда не страдала тщеславием и не гонялась за кавалерами, но сегодня ей позавидовала бы любая представительница более родовитых и могущественных кланов. Имеет право радоваться, её праздник – жених же, во исполнение всех возможных прогнозов, находился, что называется, на подзарядке. Разделить такой объём свалившегося счастья было решительно необходимо в компании более подходящей: зависть подружек сродни острой приправе и потому нуждается в строгом дозировании.
– Дядюшки! – Нора бросила лукавый взгляд на бокалы господ министров-регистраторов и отсалютовала своим. Астарот ухмыльнулся – к порывам хорошеньких девиц в свадебном кураже он более чем привык в собственном быту – сыновьями супруга его баловала реже, чем дочерьми.
Новоиспечённая принцесса-консорт Первого дома Адмира соблаговолила ради собственного бракосочетания облачиться в лёгкое коктейльное платье, но поверх болталась глубоко непарадная куртка явно с плеча наречённого и уже пару часов как благоверного – тяжёлая потёртая драконья кожа, на которой заклятий и амулетов было больше, чем блох на бродячей собаке. Нехитрый егерский фасон в сочетании с комплекцией невесты создавал ощущение самопальной плащ-палатки. Князья синхронно переглянулись, когда Нора с невинной гордостью девочки, внезапно получившей самый лучший в мире подарок, коснулась обновки: на шее красовалось ожерелье, воспроизводившее в золоте причудливо изогнутую ветвь лещины. Искусно отделанные эмалью листья с тончайшими прожилками, тяжёлые орехи – множества мелких бриллиантов, собранные в резных зелёных чашечках и удивительно точно дополненные вкраплениями сапфировых капель. Но самый оглушительный эффект произвело не это – уж чего-чего, а драгоценностей Астарот с Маклином повидали. Украшение излучало мощную магию, причём до тошноты знакомую обоим.
– Что-то я не видел на тебе этой побрякушки в начале церемонии, девочка, – стараясь казаться не слишком заинтересованным, чтобы не пугать счастливую невесту, произнес Маклин. – Неужели супруг не стал дожидаться утра и традиционный подарок вручил заранее? Видал, как распустилась молодежь, не чтит древние традиции ни на медяшку, – Маклин подмигнул Астароту и ухмыльнулся. «Найди пристойный повод, чтобы хотя бы на время снять это с девчонки», – мысленно прошипел он Астароту. Тот сохранил лицо, но в ответ фонил не хуже ожерелья. Нора, впрочем, ничего не заметила и сообщила с лёгкой обидой в голосе:
– Ну нет, боюсь, вручение несколько затянется. Похоже, мой драгоценный супруг в ущерб себе перестарался с мерами безопасности. А эта дивная штучка, – она снова тронула ожерелье – была мне вручена весьма любезным господином. Вроде, не из наших. Может, кто-то из безопасников, надо спросить у Малефа, не его ли соколы тратят государственные деньги в надежде подобраться к начальству через молодую жену.
– Это предполагаемое свидетельство коррупции напоминает мне шедевры одного знакомого ювелира, – молвил Астарот, приняв вид шутливый и заинтересованный. – Я понимаю, что юности важна лишь красота, но я был бы признателен, если бы мог лично убедиться в своей правоте. Тогда мы точно установим и вопиющий факт попытки подкупа супруги главы СВРиБ, и персону этого ушлого негодяя.
Девушка, чуть помедлив, расстегнула ожерелье – с одной стороны, ей было приятно, что впечатлить удалось даже таких искушённых ценителей, с другой – даритель, сам того не желая, попал в цель. Украшение было не только изысканным и удивительно подходящим ей, но и удобным, из тех, с которыми не хочется расставаться даже на время.
– Если он и из Третьего, то я его раньше не видела – обычный, средний рост, без особых примет. Но в целом неважно – визитной карточки не приложил, а значит, мы зря порочим его имя своими шутками. Он назвался, но в суматохе как-то вылетело из головы. Что-то очень простое, на языке вертится… – Нора нахмурилась: всё-таки свадьба – не повод для пробелов в памяти. Такого с ней раньше не случалось.
– Стоит честному демону ненадолго отвлечься, как коварные мужи Совета начинают сманивать его юную неискушенную супругу с пути аскезы и добродетели разнообразными блестяшками, – за спиной Норы возник свежеиспеченный супруг, что-то торопливо дожёвывавший – как и предсказывал граф, к концу церемонии вымотанный Малефицио мечтал только о еде и постели. Неизвестно, о чем больше – кажется, он умудрился задремать за столом с открытыми глазами и куском мяса в зубах. По крайней мере, ничем, кроме короткого сна, нельзя было объяснить, что он не насторожился сразу – ему казалось, что он находится в Осеннем. То, что вокруг фонило папашиной магией, было вполне естественным. Вряд ли спал он больше нескольких минут – придя в себя, Малеф понял, что ничего не заметили даже ближайшие соседи по столу. Стараясь выглядеть как можно более невозмутимым, он пошёл выяснять, в чем дело. Папаша, конечно, горазд на самые неожиданные выходки, и много сильнее его – но Маклин и Астарот отцовские ровесники, и вряд ли столь разительно уступают отцу в силе…
– Прелестная вещица, – изобразил он приличествующий случаю восторг. – Тонкая работа, великолепная идея… я благодарю за столь подходящий моей супруге дар, – адресованный старшим коллегам вежливый полупоклон и улыбка, плюс мысленно посланное им же: «Что, Хаос побери, тут творится, вы не чувствуете, что у вас в руках фактически кусок Осеннего?!»
Коллеги ответили оглушительной сдержанностью, сказавшей больше любых слов. Нора приняла из рук Астарота свою собственность и тут же предъявила мужу.
– Увы, ты не угадал. Этот образчик ювелирного искусства преподнёс мне какой-то загадочный тип – ни вашим, ни нашим, но со вкусом и обаянием у него явно лучше, чем у большинства егерей или безопасников.
– И ты его, конечно, не запомнила, потому описать не сможешь, – кивнул Малеф. – Всё в порядке, одна из любимых папашиных шуток. А вот это, – он дотронулся до знака на обратной стороне изящных ореховых розеток, – уже серьёзнее. Герб Первого дома и личное папочкино клеймо – я не очень понимаю, как он это делает, но заклятые им собственноручно вещи становятся как бы частями Осеннего. И того, кто носит врученную повелителем вещицу, дворец не тронет – так же, как не разрушит самоё себя, какими бы странными архитектурными экспериментами ни приспичило заняться папаше. Простенькие украшения на прислуге – брошки, запонки или жетоны типа служебных амулетов, иногда браслеты или серьги – обычно разрешают находиться лишь в определенных частях дворца, дальше своего рабочего места слуга не пройдёт, если его не проведёт хозяин. – Он прижал пальцы к клейму на украшении и сосредоточился, затем облегченно вздохнул и передал его Норе. – Кажется, эта штука позволит тебе пройти хоть в Янтарный кабинет – ну или, по крайней мере, до самых его дверей. Касаемо отцовского логова никогда ни в чем нельзя быть уверенным.
***
Алхимией Арвель никогда не увлекался, но секретер в кабинете всё же содержал некоторые ходовые составы. Он дёрнул дверцу, забыв повернуть ключ в замке, замок предсказуемо не выдержал, дверца хрустнула. А, плевать. Нужный флакон нашёлся не сразу – обычно летейей он не злоупотреблял. Негоже высшему демону вести себя, как распоследний недолговечный, стремящийся обрести покой и сладкие грёзы в обезболивающем и убивающем память о неприятностях дурмане. Впрочем, то, что именовалось летейей у добрых горожан, на деле таковой не являлось – слишком разбавленный состав… Тёмно-синий стеклянный флакон, обретавшийся где-то в глубине полки, содержал летейю истинную – человека убила бы чайная ложка этого зелья. Арвель небрежно выплеснул в хрустальный кубок с водой едва ли не полфлакона. Остро и пряно запахло соком трав и изломанных ветвей, вода превратилась в молочно-белую опалесцирующую жидкость. Он выпил её почти залпом – и впоследствии не помнил, как дошёл до кресла, в котором очнулся спустя несколько часов.
***
Редкие островки зелени остались далеко позади. Здесь повсюду царили следы природного буйства иного сорта. Лишь два цвета – серовато-коричневый и угольно-чёрный отмечали прошлое и настоящее этих мест. Непривычно безжизненный и скудный пейзаж обладал при этом суровой угрожающей красотой – в любой момент ярких красок могло стать слишком много. В окрестностях Барканы действующих вулканов было достаточно, чтобы даже самые оптимистичные местные жители возводили свои поселения на почтительном расстоянии от огнедышащих гор. Западная сторона, выходившая к морю, и вовсе пустовала – во время извержений там можно было наблюдать всю мощь Абаси, одного из самых неукротимых и величественных вулканов Перешейка.
Слои застывшей лавы, песок и камни. И ни единой души вокруг – туристов зрелищные катаклизмы обычно интересуют с безопасного расстояния, а дремлющий вулкан вызывает лишь смутное чувство беспокойства или отвлечённые мысли о бренности сущего при виде едва заметных остатков древних построек. Сюда забредали разве что любители магических аномалий и прочие самоубийцы. Ходили легенды, что эти места могли причинить вред путникам, но лишь с помощью того, что те несли с собой – очередное милое суеверие. Арвель и сам не знал, зачем решил отправиться именно сюда, возможно, подспудно счёл это место наиболее подходящим – невидимка среди руин, живой призрак, пустое кресло. С момента позорного дебюта в Совете и разговора с отцом все будто окончательно забыли о его существовании, только подтверждая печальные выводы. Полуденное солнце действительно нагревало песок безо всякой нужды в приказах, где-то в Сифре творилась история, но тот, кто числился премьер-министром великой державы, оказался вне игры по причине своего малого веса. Хуже смерти разочарование отца, причём глубокое и настолько окончательное, что приказа о переводе с должности или хоть каких-нибудь распоряжений так и не последовало. Все прекрасно справляются и без премьера, а декорация – пусть сидит и дальше, хоть так послужит. Выполнять его обязанности, пожалуй, смог бы и дрессированный попугай, незачем было тратить столько времени на подготовку наследника. Арвель бессильно опустился на ближайший валун и замер, пытаясь уловить то, что отец называл «пульсом мира», но слышал только свой собственный, лихорадочно учащённый. Быть несколько больше своего кресла – да он бы всё отдал, чтобы служить Империи каждым своим вздохом и держать её сильной и щедрой рукой, как отец и дядя держат Веер. Сделаться наконец частью того идеального мира, что был построен задолго до его рождения. Ничего кроме государства и ничего выше государства, со всеми и во всём – поля Элизиума, сады Эдема, гудящие ульи больших городов и деловитые муравейники маленьких деревушек, где всякий точно знает, что солнце светит для него, земля всегда приносит обильные урожаи, а дождь не медлит пролиться на поля в нужный час. Ни боли, ни скорби под каждой крышей, пока цветут асфодели и пробивается сквозь мутные воды упорный в своём спокойствии лотос. Мириады мелких несовершенств и мнимых ошибок составляют великий абсолют изначального замысла. Для любого в нём есть долг и радость. Каждую долю секунды в неразрывном круговороте прекрасное становится правильным, а правильное – прекрасным. Увидеть, коснуться и разделить – и беглая улыбка мира трогает губы, тут же расходясь лучистым множеством отражений в волнах светового ветра, несущих равно жизнь, смерть и нечто большее.
Солнце почти село, камни и чёрный песок бережно хранили накопленное за день приятное тепло, но неизбежно должны были отдать его, повинуясь всеобщему закону. Глубоко под грубыми напластованиями лавы ворочались в огненной дремоте земные недра. Их ровное дыхание продолжало питать горячие источники. Потоки растворённых горных пород дружно и привычно двигались к морю, ничуть не сомневаясь в верности выбранного пути.
Ниже по склону мелкая живность приступила к очередному пересменку – дневные создания спешили закончить необходимые дела до того, как придёт опасная тьма, а ночные лениво готовились к пробуждению. Где-то далеко ветер осторожно тронул гладь озёр, словно проверяя, каково им своей расслабленной толщей привольно раскинуться там, где раньше хрипели магмой разъярённые кратеры.
Высоко в небе прокладывали свои вечерние маршруты птичьи стаи, перекликаясь резкими голосами. Каждая птица точно знала, что ей следовало делать, и была полностью довольна своим местом в мире.

Глава 11, в которой столица Вольного Перешейка обзаводится новым символом веры, министр иностранных дел Адмира беседует со сквозняком, а Светлейший догоняет державного брата в гонке за грань разумного
Глава 11, в которой столица Вольного Перешейка обзаводится новым символом веры, министр иностранных дел Адмира беседует со сквозняком, а Светлейший догоняет державного брата в гонке за грань разумного
Решка раздражённо прикидывала, не слишком ли много благословения выхватил лохматый пройдоха от детей Всематери. Бардак, напыщенно обозванный пророком «новым важным этапом становления великой державы», удручал. Деду-то досталось изрядно: судя по всему, его загадочное молчание насчёт творившегося в святилище объяснялось просто – рассказать ему было нечего. Кто похозяйничал в его голове – двух версий быть не могло, но наложенные на гостей странные Зоэлевы чары очень помогли скрыть последствия коварства раймирских принцев. Оставшиеся в зале немногочисленные гости спали беспробудным сном, картина за окнами и вовсе напоминала поле битвы, усеянное телами павших. Дед очнулся первым и тут же принялся задействовать все возможные амулеты, запасённые на такой случай. У самой Решки, что удивительно, сна не было ни в одном глазу.
Старый скорпион сразу же поспешил всюду раструбить о великом чуде и признании посланника Богини правителем Свободного Перешейка, истинным и полновластным. Сам же признанный посланник полновластно продрых до полудня прямо там, куда его сгрузили, оглашая залу вдохновенным храпом истинно пророческой силы, покуда «любезная Хали» и её самоназначенный первый советник прилагали все усилия, чтобы навести подобие порядка и понять, что делать дальше. План деда было совершенно очевиден, но пошёл под откос, как только Зоэль продрал глаза и громко потребовал йербы с касой. От какой-либо лекарской помощи отказался, жадно выдул пару заварок и два кувшина, после чего отбыл творить историю прямо с дымящейся тыквой-горлянкой в руке. Так началось всё это безобразие с Новым Вавилоном.
Решка не вполне понимала, как Зоэлю удается добиться от своих буйных последователей почти безоговорочного послушания. И тем не менее. Когда внезапно поднявшаяся и столь же внезапно улёгшаяся песчаная буря обнажила в паре часов пути от предместий Сифра неплохо сохранившиеся развалины каких-то зданий, никто не усомнился в пафосном заявлении новоявленного избранника и царя, что, дескать, буря веры вашей открыла вам Вавилон. Никто не возмутился, когда совершенно потерявший берега Зоэль поволок всех из города на этот грешный кусок Пустошей и заявил, что в память об открытии необходимо воздвигнуть золотой памятник Всематери. Золотой, подумать только... но никто не спросил, откуда трепач возьмет столько золота и не логичнее ли, если золото имеется, потратить его на более насущные нужды. Например, на то, чтобы нормально обжить эту песчаную равнину... но нет. С восторгом детей, играющих под натянутой на стулья простыней, последователи Зоэля принялись разбивать на указанном пророком участке палаточный лагерь. К чести Зоэля следует сказать, что шатры и всё необходимое для них появились на нужном месте словно само собой, да и в воде, к немалому удивлению Решки, недостатка не случилось – по наводке пророка его верные за пару часов откопали вполне сносный источник. «Дар Всематери», – воздел к небу указующий перст довольный Малхаз. Зачем старый скорпион оставил своё уютное гнездо и потащился следом за толпой Зоэлевых оборванцев, Решка тоже не очень понимала. Уверовал и проникся? Не смешно, унесите. Скорее, перестал доверять ей и желает держать руку на пульсе. Интересно, возмутится ли, если приказать ему взяться за лопату вместе со всеми?
С золотом, надо сказать, получилось страшновато. После того, как не просыхавший, похоже, ни на час после встречи с раймирскими леопардами Зоэль провозгласил, что истинное золото – это любовь, и каждый должен отдать Богине самое ценное для себя, впору было рассмеяться и разойтись по домам. Держи стакан выше, как любили говорить ребята из адмирской части армейских стражей Перешейка. Народ пошёл сплошным потоком, кучка даров, вначале совсем маленькая и смехотворная, постепенно росла. Чего там только не было – монеты разного достоинства, домашняя утварь, одежда, украшения, игрушки, благовония, а порой и вовсе откровенный мусор вроде срезанных волос. Изрядное число особо ретивых пришлось вразумить на месте: некоторые тащили не только домашний скот и птицу, но и собственных детей. Зоэль внимательно вглядывался в лица верующих, терпеливо объясняя, почему такие жертвы не угодны Великой, но находил больше послушания, чем понимания. Иногда Решка замечала, как у вождя и лидера дёргался угол рта, превращая обаятельную улыбку в болезненную гримасу. Ей чудилось, что в застывших глазах пророка при виде таких картин отражалось не только сожаление о дремучей тупости и дикарстве подданных. Было там что-то иное, какой-то странный блеск, тоскливый и голодный. В любую минуту чаша терпения могла переполниться очередным младенцем, и тогда вся мощь язвительного красноречия неизбежно выплеснулась бы на головы глупцов, способных помыслить о том, чтобы приносить детей в жертву. В конце концов, это их народ, со всеми недостатками и слабостями, и другого по воле Хаоса им не выдадут. Да и на что бы сдались они с Зоэлем воображаемому идеальному и мудрому обществу?
Дурному настроению немало способствовало то, что Зоэль сходу приставил её к работе, велев руководить теми, кто расчищал и обустраивал место для статуи. Целыми днями мотаться среди машущих кирками и лопатами сограждан, словно надсмотрщик в каменоломнях, хорошо хоть без кнута? Удружил любовничек, нечего сказать. Решка сняла с бедра небольшую фляжку, отхлебнула из неё и, вернув фляжку на место и поправив белый шёлковый лоскут, надежно прикрывавший от палящего солнца голову и лицо, решительным шагом пошла к палатке Зоэля.
Откинув полог, девушка с трудом скрыла замешательство – она, конечно, привыкла к тому, что рядом с Зоэлем стремительно менялось всё, но к столь бессмысленному калейдоскопу готова всё же не была. Вместо виденных ещё вчера разномастных бараньих шкур ложе теперь устилали тканые из тряпок половики и шёлковые ковры – вперемешку, словно в лавке старьёвщика. Даже неведомо за что нежно любимое Зоэлем мебельное чешуйчатое чудовище не избегло перемен – обычно оно было завалено ворохом бумажного мусора – очередные законотворческие шедевры Лино под редакцией самого Зоэля, донесения, письма и записки от благодарного народа, смятые газеты вперемешку с весьма почтенного вида свитками (не иначе утащенными из библиотеки деда)… Несмотря на постоянные восторженные покушения толп паломников, Зоэль ухитрялся находить время на просмотр всего этого безобразия. Теперь же гора макулатуры в недрах реликтового монстра испарилась, уступив место старому сапогу, из которого торчала початая бутылка игристого вина. А вместо неизвестно откуда появившегося пару дней назад (и теперь так же непредсказуемо исчезнувшего) кальяна в центре палатки стояла небольшая глиняная жаровня-канун. Пара керамических джезв с кофе, брошенная без присмотра, исходила мирным ароматным парком вместо того, чтобы давно выкипеть, залив уголья. Дополняли картину хрустальный стакан на серебряной подставке и чашка из костяного фарфора с родовым гербом беглого мэра. Зоэля не было. Сделав пару глотков вина прямо из горлышка (странно, что стоявшая в сапоге бутылка не выдохлась и была прохладной, словно только что из погреба), девушка вышла. Не мог же он заварить всю эту кашу и снова бросить отдуваться вместо себя, ни словечком не предупредив? Шутка, повторенная дважды… Решка стремительно, насколько позволял осыпавшийся под ногами песок, взбежала на бархан, чтобы оглядеться. Странно, раньше она не замечала, насколько за эти дни разросся импровизированный палаточный городок…
На расчищенной ровной, как стол, площадке в центре, вопреки ожиданиям, никто не работал. «На пять минут нельзя оставить», – Решка зло сощурилась, прикрыв глаза ладонью от полуденного солнца. Все сгрудились там, куда вот уже не один день тащили «дары Богине», и преданно внимали оратору, жестикулировавшему, словно взбесившийся вентилятор. Солнечные лучи превращали простенький венец из золотой ветви граната в яростно горящий нимб вокруг спутанной шевелюры. Сходный огонь охватил и кучу приношений. Решка сквозь зубы прошипела несколько подзаборных пассажей. Что там опять случилось? Судя по напряжению сгрудившейся вокруг Зоэля толпы, что-то из ряда вон выходящее. Кто-то приволок в качестве дара очередных младенцев, парализованную бабку или собственную просроченную девственность? Она быстро, почти бегом, направилась к толпе, и, бесцеремонно расталкивая собравшихся, добралась примерно до середины, когда передние ряды отшатнулись, словно от огня. Чудом удержавшись на ногах, девушка продолжила движение вперёд – теперь ей ещё больше хотелось узнать, что за непотребство там творится. Нырнув под локоть какому-то застывшему на месте верзиле, она оказалась практически перед Зоэлем. Не обратившим на неё, впрочем, ни малейшего внимания.
Взор пророка был устремлён на странную скульптурную группу – двое коленопреклоненных сограждан крайне пройдошливого вида у груды натащенного верующими мусора, которая приобрела угрожающие размеры – теперь она могла бы поспорить по внушительности с самыми высокими барханами. Разве что была волей Богини (или всё-таки пророка?) совершенно неподвластна ветрам пустыни. Лица обоих искажены диким ужасом, мышцы неподвижных тел сведены судорогой. Переход живой плоти в блестящий полированный металл застиг их врасплох, но они успели прочувствовать и понять, что с ними происходит. Жуткий процесс выглядел незавершённым: последнее мгновение длиною в вечность, мастерски и навсегда запечатанное в идеальной отливке.
– …каждый должен был принести самое дорогое – и вот свершилось, –торжествующий голос Зоэля напомнил Решке завывание песчаной бури, которую она застала еще ребёнком. Несмотря на надёжные стены дедовского дома, слепящий пустынный вихрь был страшен, а свист ветра походил на перекличку давно утративших последнюю искру жизни голосов. – Эти доброхоты, – он с пугающей фамильярностью погладил по головам металлические фигуры, – принесли на алтарь Всематери самое ценное, что у них было. Жажду обладания. Жажду золота. И жизнь, которая без этой жажды не имела для них ни малейшего смысла. Ничтожные песчинки породили движение, которое не остановить, и будет, как обещал я – воздвигнется статуя Амы Лайлы.
Куча хлама пришла в движение, растекаясь расплавленным металлом, вздымаясь волной и застывая, как вылитый в воду свечной воск. От неё исходил жар, словно из тигля ювелира или печи углежога – теперь попятились даже те, кто оставался стоять в первых рядах, наблюдая за действом. Решка усилием воли заставила себя остаться на месте, но, отцепив фляжку от пояса, выплеснула остатки воды на прикрывавший голову шелковый лоскут и обвязала свободный край вокруг лица, защищая от жара нос и рот.
– Те, кто отдал себя Всематери, вечно останутся у ног Богини свидетелями и стражами величия Её. И напоминанием о том, что, пытаясь завладеть чужим, ты непременно отдашь своё! – Зоэль завершил свою речь и легко спрыгнул с постамента, словно с крутой ступеньки. Правда, ступенька оказалась изрядно выше его немалого роста, а за спиной пророка бесформенная золотая масса наконец обрела очертания, отбросив чудовищную тень. Огромная до гротеска статуя производила гнетущее впечатление, несмотря на томную позу лежащей женщины. Руки исполинши расслабленно закинуты за голову, одна нога свешивается с постамента, вторая чуть развёрнута и согнута в колене – Решка подумала, что, доведись ей выбирать эскиз для собственного памятника, версию со столь бесстыдной и детализированной демонстрацией всего, что отличает женщину от мужчины, она бы не одобрила. А будь богиней, непременно поразила бы автора всеми громами и молниями сразу, чтоб неповадно было.
Размышления о фасоне монумента, приличествующего блистательной и добродетельной даме, беспардонно прервал Зоэль. Оглядев притихшую и склонившуюся то ли в ужасе, то ли в благоговении толпу, он одобрительно прищёлкнул языком.
– Эк их проняло! Ну не молодец ли я, моя Хали?
– Ты о чём? – Решка недоуменно воззрилась на любовника, словно не узнавая. Ей до крайности не нравился блуждающий взгляд Зоэля, беспокойный и в то же время отсутствующий. – Эти ловкачи… которые хотели украсть что-то из даров Богине… они мертвы?
– Да они живее нас с тобой! Разве ты не видишь? – в смехе Зоэля послышались истерические ноты, а грубо впечатавшиеся в её рот губы оказались сухими и горячими, как у больного лихорадкой. Говорил он отрывисто, с пугающей убеждённостью. – Хотели золота – обратились в то, чего жаждали. А цена… Цена есть у всех. Главный фокус – знать её лучше, чем они сами. Тогда кара становится наградой. Желавшие бренного стяжали бессмертие.
Не ответив на поцелуи, Решка вырвалась, и смерила Зоэля взглядом, далёким от восхищения.
– Ты. Сам. Вор. – Раздельно произнесла она, в отчаянии пытаясь пробиться сквозь стену лунатического упрямства. – Тебя не казнили за пару побрякушек. Тебя не казнили за вынесенные из городской казны мешки. Даже высокородный идиот Нержель понимал, что нельзя кару за преступление делать более жестокой, чем вред от него. Раз ты можешь обратить в золото любой сор – какая беда, если нуждающиеся взяли бы немного? Бывшие владельцы пожертвовали свои сокровища и счастливы. Те двое купили бы себе еды и вина, и тоже были бы счастливы. А ты превратил бы в драгоценности что угодно – хоть пару пустых бутылок или объедки…
– Не путай магию истинной веры с дешёвой алхимией, – осклабился Зоэль, протягивая к ней руку. – И не жалей этих шутов. Лучше иди ко мне. Наши верные, – другой рукой он небрежно обвёл раболепно согнутые спины сограждан, – сейчас всё одно видят сады Амы Лайлы, а не нас с тобой.
– Вот сам и иди… в свои сады! – Решка утёрла краем запылившейся повязки выступившие на глазах злые слёзы и бросилась прочь. Преследовать её не стали.
***
Когда у него в постели оказалась пара симпатичных и совершенно отвязных фанаток, меньше всего Хэму недоставало голограммы Аралима. «Нашел время!» – тихо буркнул он, и, стараясь не разбудить недавно угомонившихся девиц (вымотали они его изрядно, видно отоциона по ушам, а Третий дом по темпераменту), выбрался из постели. Махнул рукой, приглашая нежданно явившегося, слава Хаосу, хоть не во плоти, приятеля следовать за ним и, даже не одевшись, перебазировался в кабинет. Где немедленно плюхнулся на кушетку, материализовал очередной бокал с мистофелевкой и сигарету, и выжидательно уставился на Аралима. Тот не устыдился и не исчез.
– Вторая Вселенская началась? – сварливо поинтересовался Хэм.
Непривычно серьёзный Аралим отрицательно мотнул головой, и знакомым, хоть в этот раз изрядно нервозным движением пригладил растрепавшиеся светлые волосы.
– Как ты себя чувствуешь? – поинтересовался он.
Хэм театрально всплеснул руками, облился мистофелевкой, но не обратил на это ни малейшего внимания.
– Увидев у меня в койке всего лишь двух баб, ты интересуешься моим самочувствием? Что ты скажешь, если их будет трое? А если пять? Спросишь, саркофаг какого фасона я предпочитаю и написал ли завещание? Ты там перебрал, никак?
– В отличие от тебя, я которую неделю унизительно трезв, – вздохнул тот. – Арвель исчез, папаша рвёт и мечет, а ты, вроде как, близнец...
– И что? – Хэм снова наполнил бокал мистофелевкой, но пить почему-то расхотелось. – Я с ним виделся реже, чем с тобой. И нет, в своем доме я его не прячу. Можешь явиться и проверить лично.
– Я не об этом, – Аралим выразительно возвёл глаза к потолку. – По идее, ты должен был почувствовать, если с ним случилось что-то дурное.
– Ничего дурного я не ощущал, – Хэм медленно, словно выдержанный коньяк, принялся цедить мистофелевку.
– А что-нибудь не дурное? – Аралим оживился. – Подумай, вспомни... может, тебе что-то снилось?
Хэм напрягся. Ему самому стало интересно – не может же оказаться, что все эти поверья про близнецов, способных на расстоянии почувствовать друг друга, всего лишь миф? Сосредоточившись, он попытался обнаружить брата «дальней слежкой» – заклинание было проверенным и кровную родню обычно показывало почти на любом расстоянии. Ничего. Точнее, странное ощущение, будто объект слежки находится... везде. Как свет или воздух. Ещё одна попытка.
Аралим воззрился на Хэма с такой надеждой, словно ожидал, что тот выудит пропажу из бокала. Странно, что он так переживает – Арвеля приятель всегда считал слишком правильным, занудой и вообще копией папаши. Ах да, искать-то припахали наверняка его ведомство – пропажей одного из членов Совета занимается безопасность, а не простые егеря... Хэм от души посочувствовал Аралиму, но от соболезнований вслух воздержался.
Попробовал мысленно обратиться к Арвелю. Снова ничего – по крайней мере, ничего, похожего на обычный мысленный диалог. Хэм усилил нажим. Создалось впечатление, словно он пытается поговорить с ветром. Или с водой. Короче, со стихией, которой разговоры с ним совершенно неинтересны. Стихия, значит? Хэм принялся задумчиво насвистывать простенькую мелодию – в детстве, когда отец как-то на пару лет забыл его на Архипелаге, он научился у местных моряков этой мелодии, позволявшей, по уверениям демонов-погодников, наколдовывать попутный ветер.
И ветер пришел. Легкое движение воздуха, сквозняк, не более. А с ветром пришла странная уверенность, что всё так, как должно быть, всё правильно.
– Это не твоя игра, – прошептал сквозняк. – Хаос знает, как надо, Хаос знает, что нужно... и я тоже знаю. Теперь – знаю.
Хэм не был уверен, не почудилось ли это ему, но по расширившимся глазам Аралима понял – тот тоже расслышал странный шёпот невесть откуда взявшегося в кабинете ночного сквозняка. Голограмма исчезла, не попрощавшись и не поблагодарив. Наверное, побежал рассказывать отцу или докладывать Совету. Вряд ли приятель понял больше, чем сам Хэм. Ну и ладно, – поленившись возвращаться в спальню, демон растянулся на кушетке и практически мгновенно заснул. Снились ему бескрайние просторы Веера, ветер и играющие в солнечных лучах песчинки, каждая из которых была абсолютно счастлива.
***
Герцогиня осторожно коснулась резной панели, смутно надеясь, что проход не откроется. Надежда оказалась тщетной – с другой стороны, если затягивать дальше, велик шанс, что о наглости адмирского экс-премьера Адонаи узнает не от неё. Удушающая петля заботы грозила затянуться ещё туже, как только она сообщит, при каких обстоятельствах её подловили, будто столетнюю девчонку, – о Перешейке и его удалом царе-самозванце не говорили разве что немые. И Светлейший. В грозной предштормовой тишине, окутавшей дворец, иной раз не удавалось расслышать даже собственные мысли. Слуги совершенно отбились от рук – впрочем, это как раз вполне устраивало Герцогиню, ничего, кроме раздражения, они давно не вызывали. Хуже было то, что с дворцом и садом творилось нечто странное – казалось, пространство и время устроили знатную попойку и теперь никак не могут прийти в себя и приступить к положенным обязанностям. Не будь Герцогиня привычна к таким метаморфозам, то не далее как вчера утром вышла бы в пустоту – балкон отсутствовал, хотя вид изнутри был совершенно обычным, никаких тревожных признаков заметно не было. К вечеру балкон всё-таки вернулся на место, доставив, однако, пищу для размышлений: предназначался ли этот фокус ей лично, или был частью спровоцированного настроением хозяина природного процесса, чем-то вроде сезонной линьки или миграции птиц. Проход до личных покоев Адонаи никаких сюрпризов не содержал, разве что коридор показался несколько длиннее обычного да ощущался лёгкий перепад уровней. Герцогиня с облегчением тронула потайной рычажок и вышла в залитый солнцем зал. Всё по-прежнему – огромные окна во всю стену и стеклянный потолок – растениям требовалось много света. Какой это ярус дворцовой оранжереи, она давно перестала пытаться угадать, но раньше ей тут даже нравилось – забавно было видеть, сколь разительный контраст составляет это место с рабочим кабинетом и прочими официальными интерьерами. Хаотичные джунгли, более уютные, чем хищное кладбищенское буйство сада снаружи, были весьма уместно и продуманно разбавлены – под сенью громадной монстеры притаилось удобное кресло, какие-нибудь недолговечные царьки наверняка использовали его как трон, а среди переплетений лиан вдруг проступали лица статуй, причудливые узоры ковров или старая амальгама зеркал в тяжёлой серебряной оправе. Всё, что могло понадобиться хозяину или тем немногим, кто бывал сюда допущен. Но визитёра здесь она видела лишь единожды – Рафаэль коротко приветствовал её и удалился, даже не приложившись к ручке. Поговаривали, что между лейб-медиком и государем произошла серьёзная размолвка.
Внутренний компас незаметно дал сбой, и Герцогиня слегка заблудилась в этом бесконечном лабиринте колонн. Путь указали смутное движение воздуха и слабый аромат курительного сбора. «№759 Домашний»… дрянь, но принятого антидота должно хватить, дополнительный запас на экстренный случай хранится в одном из колец. Наконец острый слух уловил обрывки разговора, и найти дорогу стало значительно проще. Герцогиня невольно старалась ступать как можно тише – голос был ей незнаком, мало ли, с кем мог беседовать повелитель, и насколько обрадуется свидетельнице. С учетом того, какую информацию желала сообщить она – посторонние точно были ни к чему.
Помимо раздраженно покачивающегося в гамаке Светлейшего в оранжерее никого не оказалось. Рядом с магнолией в цвету стояла удивительной красоты статуя из золотистого стекла, а возможно, цитрина или топаза, изображавшая обнаженного молодого мужчину. Темное золото волос, небрежно перевитых стеблями нимфеи, светлые, почти белые лепестки, породистое, чуть скуластое лицо с чувственным, насмешливо изогнутым ртом и удлиненными серыми глазами, обведенными черной окантовкой ресниц, мускулатура атлета – наверняка скульптор польстил модели, но даже если и так, позировавший наверняка был хорош собой. Герцогиня вгляделась в черты статуи, казавшиеся смутно, тревожаще знакомыми, словно виденными во сне, и чуть не вскрикнула, когда скульптура плавным, текучим движением сменила позу. Оказавшееся живым – или хотя бы не вполне мертвым – произведение искусства медленно поправило цветы в волосах и с любопытством поглядело наверх, словно почувствовав присутствие постороннего на галерее. Оценивающе смерило наблюдательницу взглядом и улыбнулось на редкость солнечно и обаятельно.
Что удивительно, Светлейший не обратил на это ни малейшего внимания, он вообще не смотрел в сторону собеседника. Выглядел обескураживающе: в самом простом платье – алые шальвары и рубаха, да ещё и босой. Избавленная от куаферских забот шевелюра вовсю пользовалась редкими мгновениями полной свободы. Жадно затянувшись, Светлейший процедил сквозь стиснутые зубы в сторону полупрозрачного демона, мешая слова с плотным тяжёлым дымом:
– Ты хочешь сказать нам, будто бы позволил какому-то проходимцу без помех проникнуть в сад и совершить объявленную дерзость? Так мы должны понять твои слова?
– Ты, отец, – голос наглого живого изваяния оказался хорошо модулированным хрипловатым баритоном, – можешь понимать это, как тебе заблагорассудится. Я выполнял твои указания, и касаемо этого мы, – снова едва заметное усиление голоса на местоимении, едва заметная насмешливая пауза после, – кажется, пришли к консенсусу. – Золотистая полупрозрачная рука небрежно сорвала цветок магнолии и поднесла к лицу точным, выверенным движением танцора.
Герцогиня замерла на месте, стараясь не дышать. Казалось, температура в оранжерее поднялась на добрый десяток градусов. Та половина лица Светлейшего, что не была скрыта волосами, застыла чеканной маской, так что более живым сейчас казался его дерзкий и непочтительный сын. Голос Светлейшего напротив, был полон мягкого участия, словно шёлковый шарф, пропитанный редким ядом.
– Не припоминаем, чтобы приказывали тебе пускать в Эдем таких гостей. Быть может, ему удалось обмануть тебя хитрою маскировкой или мастерством перевоплощения? Тогда мы понимаем. Ты ведь привык одерживать верх, наш блистательный Рудра.
– В отличие от более близкой кровной родни, – изваяние расчётливо отправило цветок магнолии в волосы, к нимфеям, прежде чем невинно распахнуть глаза и скорбно развести руками, – этот гость не пытался обмануть и не желал повредить мне. У меня не было оснований встать на его пути.
Тень мимолётной судороги пробежала по лицу Светлейшего, губы тронула та же медленная пугающая улыбка, что тогда у озера – или бьющий сквозь стёкла яркий свет и клубы дыма искажали картину, играя в свои иллюзорные игры?
– Похвальное почитание права крови, – вся мягкость испарилась, голос звучал глухо и сдавленно. – Ты сказал, что видел в садах другого нашего родственника. Он был один?
– Несчастный ребёнок, – баритон чуть смягчился, – был таким же, как всегда. Одиноким. Ты не спросил, как он себя чувствовал, отец, но я отвечу – твои игрушки редко бывают счастливы, – он вскинул голову и еле заметно понимающе улыбнулся застывшей на галерее Герцогине.
Светлейший вдруг резко сел, вцепившись в край гамака. Механическим движением откинул с лица мешавшие пряди, и уставился прямо перед собой. Он словно к чему-то внимательно прислушивался. Левый глаз его был пуст и слеп – ни зрачка, ни радужки, всё заволокло сплошным сгустком холодного ртутного света, который делался всё ярче.
Рудра жадно вгляделся в лицо отца, словно лейб-медик, ожидающий последнего вздоха коронованного пациента. Затем неожиданно повернулся к женщине на галерее. «Беги!» – беззвучно произнес он, и Кора встрепенулась, словно солдат, услышавший самый важный в жизни приказ. Непослушные пальцы с трудом нащупали треклятый потайной рычажок. Последним, что она увидела, изо всей силы налегая на дверь, закрывающуюся непозволительно медленно, была тающая в воздухе мстительная улыбка того, кому полагалось быть лишённым всяких страстей, безмолвным и невидимым командиром стражей Эдема.

Глава 12, в которой Решка и Малхаз ловят удачу за хвост, Двухголовые совершают прогулку по Пустошам, Князь приходит в себя, а тень Всематери — к Алерту
Глава 12, в которой Решка и Малхаз ловят удачу за хвост, Двухголовые совершают прогулку по Пустошам, Князь приходит в себя, а тень Всематери — к Алерту
Решке удалось взять себя в руки, но негодование и злость от этого не испарились. Да что на него нашло, в самом деле? После пира Зоэля как подменили. Не иначе, посольское угощение было чем-то сдобрено. Если так, оставалось радоваться, что не отважилась его попробовать. И надеяться, что опоенный придёт в себя прежде, чем вытворит что-нибудь вовсе непоправимое. Может, в этом заключался план раймирцев? Или не было никакого плана и никакой отравы, а только постоянное стремление проверять мир на прочность и опьянение растущим могуществом и покорностью народа? Некому остановить, некому сказать, старый скорпион, похоже, будет только рад, если, упаси Всемать, Зоэль у них на глазах превратится в тирана почище тех, против которых выступал. Уж тут-то первый советник не оплошает, от души насоветует… – Решка вздрогнула и поспешила отогнать дурные мысли. – Пока есть она. И молча украшать собой половину трона, раздвигать ноги по свистку или покорно рожать наследников не станет, если бы Тысячеликая создавала женщин исключительно для этой роли, Веер давно бы схлопнулся.
Караульные нахально дрыхли на посту, пара весьма объёмистых причин их крепкого сладостного сна валялась рядом, а полупустую третью один из разгильдяев сжимал в руке. Надо ж было так перебрать, приходи и бери всех тёпленькими. Но как раз сейчас это безобразие оказалось весьма кстати. В палатке Зоэля горел свет, ветер донёс приглушённые голоса – интересно, кому Его Лохматое Величество даёт аудиенцию?
– Знатную штуку откололи! Эх, чую, пойдёт теперь потеха. Если самому постыло, так отдал бы поводья. Что тебе стоит? Кто ж уходит посреди такого веселья…
– Тот, кто уходит вовремя. И соблюдает условия сделки, – низкий негромкий звук ложился на слух неподъёмной тяжестью, цепенил, обволакивая мысли, как смола. Хищная вязкая противоестественная пустота, пытающаяся невесть зачем подражать внятной речи, одушевлённое скрежещущее замогилье, вой гонимых вечным голодом теней в вихре пустынного урагана. И за всем этим – удушливый оскал чуждой и враждебной воли.
Спину хлестнуло зябкой дрожью, хотя вечер выдался тёплый. Решка вспомнила – что-то похожее слышалось в голосе самого Зоэля после расправы над теми дурнями. То было лишь эхо, сейчас оно звучало отдельно, и, к счастью, не в полную силу.
– Трепло ты, сосед, почище меня. И шулер. Сдал один за два, – судя по голосу, Зоэль никакой угрозы не чувствовал и был уже изрядно навеселе.
Собеседник ответил с неприятным вибрирующим смешком, от которого сильнее сдавило грудь и зазвенело в ушах:
– Сам сел играть – не обессудь, что всё закончилось. Имя твоего отца, месть твоему убийце. И твоё право встать на одну ступень с Изначальными.
– Ой ли? На третий пункт покамест работать и работать!
– Не я тебя тащил на пьедестал к золотой шахне. Сам влез, сам закрыл счёт. И тут уж два за один сошло, никаких отсрочек.
– Опять шельмуешь, хидирская морда, – с горькой укоризной вздохнул Зоэль. – Будто не дух стихийный, а крючкотвор-бумагомаратель, у которого по букве-то всё чинно, а по сути – сплошное надувательство. Не врёт молва про вашего брата. Расскажи хоть, куда выставляешь. Что там ждёт? Знаешь же, не можешь не знать.
Решка окончательно перестала понимать, что тут творится. Происходящее казалось ей нереальным, невозможным – она в замешательстве попыталась заглянуть внутрь, наплевав на то, что её могут заметить. И чуть не села прямо на песок: пророк был в палатке совершенно один. Или его жуткий гость бесплотен, как положено злокозненному пустынному духу, или…
– Зависит от тебя, – несколько раздражённо бросил тот, кого Решка считала Зоэлем. Как всегда нечёсаный, без рубашки, в пыльных рабочих штанах и тяжёлых армейских ботинках расслабленно вытянулся в реликтовом кресле, притулив у бедра стальную флягу. В зубах дымилась вересковая трубка с длинным янтарным мундштуком. На полу громоздились пустые тарелки и кувшины из-под касы, которых хватило бы на целую компанию.
– За той чертой, небось, нет ни мяса, ни ганджа, ни вина, ни девок? Дай хоть затянуться напоследок.
Мужчина в кресле поморщился.
– А бабу тёплую не завернуть, чтоб болт в дороге не простудил? Уматывай, пройда, – проворчал он и в очередной раз затянулся, выпустив сквозь дыру от выбитого зуба струйку дыма. Чёрного, как сгущавшиеся в углах тени. Они медленно, но неотвратимо поднимались, стягиваясь к неподвижной фигуре.
– От меня, говоришь, зависит? Ну айда! – Решка непроизвольно отшатнулась, когда по ногам протянуло тёплым ветром – уютно, как в детстве, с утра для готовки всегда топили печи, и приятный жар расходился по кухне. Пахнущий песком и солью вихрь шаловливо залез в широкие штанины, растрепал волосы и, кажется, ничуть не целомудренно поцеловал в губы. Песок подёрнулся рябью, и ветерок пропал, словно не было, а из палатки под ноги плеснуло мраком. Почему-то стало страшно – хотя что удивительного в тенях, отбрасываемых ткаными полотнищами при ярком солнце?
Тем не менее, она инстинктивно отошла подальше, словно тёмные колышущиеся росчерки на песке могли ей чем-то повредить.
– Кто там ходит, кто там бродит, – стылый скрежещущий голос из палатки напевал старую народную песенку так, словно перечислял все истинные и мнимые грехи перед судом Хаоса. – Себе места не находит, – певец сипло прокашлялся, вытряхивая из глотки невидимую ржавчину, и продолжил. – Ветер свищет, чего ищет – расскажи-скажи. Ветер водит-хороводит, девку за угол заводит, за углом ифритов тыща и у всех ножи.
Решка нахмурилась – в бесконечной песенке встречались самые разные куплеты, но такого она не помнила. А певец не унимался. – Кто-то бродит, кто-то рыщет, этот кто-то что-то ищет…Эй, бродяга или нищий, что поймал – держи! – с последними словами откуда-то из-под полотнища прямо в лицо Решке полетел увесистый камень. Не раздумывая, девушка машинально поймала его и зашипела сквозь зубы, когда камень на ощупь оказался ледяным – аж прикипел к коже. Она упала на колени, не обращая внимания на подступившую почти вплотную тень, и некоторое время баюкала руку, прижав к животу. Боль вскорости унялась настолько, что Решка осмелилась здоровой рукой разжать сведённые пальцы и ахнула. Кожа покрылась инеем – как туши, вынимаемые из глубокого, набитого льдом погреба, но ладонь пламенела от морозного ожога так, словно схватила раскаленный металл. Иней помалу таял, стекая по пальцам слезами, ладонь покалывало, но рука, похоже, не слишком пострадала – чувствительность возвращалась, втыкая в суставы пучки зазубренных иголок. Грубая золотая цепочка знаменитого Зоэлева амулета обвилась вокруг запястья, словно кандалы.
Из палатки не доносилось более ни звука. Врождённое любопытство быстро пересилило смутный страх, девушка поднялась и, зажмурившись, осторожно ступила в колеблющуюся тень. Что-то подсказывало – как только она откроет глаза, закрыть их снова будет нельзя ни на секунду, несмотря на резь и выступающие слёзы.
После слепящего дневного света казалось, что в палатке темно. Помогла ли уловка, или крепко сжатый в руке нежданный подарок, но очертания предметов вновь стали чёткими. Противоестественный сумрак там и тут пронизывали тонкие лучики – словно на потолке из грубой ткани вдруг засияли звезды. Решка недоуменно уставилась на них и сообразила не сразу. Дыры. Мелкие дырки в изношенной ветхой материи. Раньше она их не замечала... может, их еще вчера не было? – мелькнула странная мысль. Девушка покосилась в угол, туда, где находилось нагромождение ковров, шкур и тряпичных половиков, обычно именуемое Зоэлем «царским ложем». На сей раз оно было покрыто роскошным, хоть и порядком измятым, тканым из шёлка покрывалом. Вытянувшаяся на нём ничком фигура казалась незнакомой – раньше Зоэль был определённо выше ростом... Решка с трудом заставила себя приблизиться и тронуть лежащего за плечо рукой, в которой по-прежнему была зажата подвеска.
– Забери это, – хотела сказать она, но успела произнести только «за...» – потому что рука наткнулась не на тело, чьим бы оно ни было, а на пустоту. Смятое покрывало еще хранило очертания, но на нём не было никого. Только чёрный дым, странно лишённый всякого запаха, клочьями оседал на шёлк.
***
Мерзавец отрёкся. Со смехом заявил изумлённому народу, что не может принять титул. Якобы пророк не должен быть правителем, это противоречит воле Богини. Его задачей было указать всем путь, он выполнил её и может удалиться от дел. И снимает царский шатёр, чтобы он возник в другом месте как жилище простого ифрита. Сейчас, когда повсюду полоскались на ветру знамёна с козлом и девой, а у каждого костра горланили недавно сложенный и весьма похабный гимн новой державы, славящий царя царей. Должны звучать песни лишь в честь Великой матери, славить должны её имя. Мальчишка, похоже, совсем обезумел от гордыни, когда понёс полную околесицу про печать Вечности на челе верных, лестницу из спин, ведущую в Бездну, и разбитые головы у подножия трона. Перед тем, как исчезнуть бросил, мрачно блестя глазами: «Огненная слеза Богини отметит ту руку, что достойна взять власть вместо меня» – и швырнул в толпу снятую с шеи подвеску. Началась давка, в общей суматохе, казалось, никто и не заметил, что амулет растворился в дрожащем от жары воздухе на секунду раньше Зоэля, так и не упав в тень изваяния Великой Алой. Полуденное солнце жгло немилосердно, но исполинское разнеженное тело не отражало его разящих стрел. Оно, подобно живой плоти, впитывало их, наливаясь жаром в скрытом пароксизме. Малхазу вдруг почудилось лёгкое движение в уголках губ золотой великанши. Старый жрец потёр глаза, отгоняя наваждение, и поспешил убраться прочь. Следовало немедля разыскать паршивку, умудрившуюся мало что выпустить Зоэля из-под власти чар дочерей Всематери, так ещё и пропасть невесть куда. Всё одно чтобы утихомирить бурлящий омут толпы понадобилась бы сила, равная силе тех, что повергли паству в повальный сон после пира, а его обратили в жалкую марионетку…
Поисковые амулеты все, как один, привели его к тому месту, где ранее стоял «царский шатёр». Теперь там было абсолютно пусто, никаких следов ни Зоэля, ни девчонки. Малхаз грубо выругался сквозь зубы, чувствуя, как уходит драгоценное время. Ошибки быть не могло – что-то не так было не с амулетами, а с местом. Ровный неутоптанный песок поблёскивал на ярком солнце, воздух вокруг обратился в вязкое колеблющееся марево. Малхаз огляделся, убеждаясь в отсутствии свидетелей. Затем выставил вперёд левую руку, коснулся нужного перстня на безымянном пальце и достал нож. Лезвие оставило на запястье глубокую царапину, тут же заполнившуюся кровью. Рискованно лить её так, рискованно вспоминать старую причётку на открытие сокрытого, но выбора нет.
Там, куда упали первые капли, дрожащее марево сгустилось и поползло вперёд, открывая призрачный разлом. Малхаза окатило волной стылого сумрака – теперь он стоял посреди покинутой палатки пророка. Обстановка выцвела и обветшала, словно её забросили на пару столетий. Гиблое место, где время и пространство могут стать смертельными врагами, а любая страстная и неупорядоченная мысль способна порождать миражи, угрожающие жизни и рассудку.
Пропажа нашлась на руинах ложа, неподвижная и бледная, как покойница. Малхаз, разом растеряв всю свою осторожность, бросился к непутёвой внучке, чуть не позабыв закрыть рану. По счастью, девчонка не оказалась зловредным фантомом и не вцепилась ему в горло, но подключить истинное зрение пришлось, на случай возможных ловушек.
– Забери… – пробормотала Решка, в беспамятстве протягивая что-то, крепко зажатое в кулаке. Когда Малхаз разжал сведённые судорогой пальцы, то вслух вознёс хвалу Великой матери и с несвойственной ему обычно искренней нежностью крепко обнял приходящую в себя дурочку. Жива. Как истинная дочь клана, а отныне и полновластная правительница Вольного Перешейка!
– Ну же, девочка, соберись! Здесь не место живым.
Слеза Богини помимо воли притягивала взгляд, но старый жрец помнил слишком много историй, ставших легендами, чтобы поддаться порыву и будто бы случайно коснуться амулета. Он видел, как слетаются к поверхности камня огненные искры, излучая почти осязаемое тепло… Но решительно скрыл их вместилище в безвольной девичьей ладошке и подхватил Решку на руки. Скорее убраться отсюда, не дать месту затянуть их.
Выходя из гибельного разлома, он едва волок ноги, словно дряхлел с каждым шагом. Драгоценная ноша становилась всё тяжелее. Счастье, что девчонка не разнеженная пышнотелая гаремная красотка, – мрачно подумал старый шейх. Когда в глаза ударил привычный солнечный свет, а в ушах зазвенели вопли продолжавших искать несуществующий амулет Зоэлевых верных, Малхаз облегченно повалился на песок, не выпуская внучку. То ли от солнечного света, то ли от непрошеной встряски она вздрогнула и сперва вяло, потом вполне уверенно освободилась из рук деда. Огляделась, потёрла лоб кулаком с зажатым в нём амулетом и медленно разжала пальцы, озадаченно глядя на сияющий и словно бы ставший еще ярче опал.
– Это же не взаправду... – девушка сжала руку, разжала снова, настороженно огляделась вокруг – в отличие от ожога, подвеска с ладони не исчезла. Перевела взгляд на молча наблюдавшего за ней деда и совершенно по-детски спросила:
– А ты откуда здесь взялся? Тебя же со мной не было.
– Сперва расскажи, как ты оказалась там, где я тебя нашёл, – шейх притворился, что ничего особенного не произошло. Не стоит пугать девчонку, неплохо бы для начала понять, что с ней случилось, а устроить новоявленной правительнице головомойку за неосторожность можно после.
Решка огляделась вокруг.
– Я что, лежала здесь? А где палатка? – она нахмурилась. – Он же исчез, я даже дотронуться не успела...
– Кто – он? Называющий себя Зоэлем? – Малхаз пристально следил за девчонкой. Кажется, всё куда хуже, чем он полагал – ни один хидир, сколь ему было известно, не мог во плоти находиться в нескольких местах сразу. Отец Лжи или Отец Скорби почтил своим вниманием дом аль-Кувира, поди знай...
– Не Зоэль, другой. Они были вместе, в одном теле, – Решка повернулась к деду и с надеждой воззрилась на него, как в детстве. – Но это было не так, как в твоих сказках, они были... как бы заодно. Разговаривали, потом поссорились, и тот, второй, выгнал того, который Зоэль. Сказал что-то насчёт выполненных условий договора. И про то, что в Хаосе всё зависит от него. Как это может быть, ты же говорил, что ушедшие в Хаос забывают, кем они были при жизни?
– Я не всеведущ, – старик пожал плечами, радуясь, что девчонка зацепилась за это и – хвала Богине! – не видит себя со стороны. – Возможно, забывают не сразу – или не все. Не слыхал, чтобы кто-то вернулся из Хаоса и рассказал, что там и как.
– Значит, он не вернётся? – Решка помрачнела и уставилась на амулет.
– Не должен, – Малхаз успокаивающе взял руку внучки в свои, как тогда, на площади, и сомкнул её пальцы вокруг оправленного в золото хищного камня. – Во всяком случае, свою волю твой хахаль, кем бы он ни был, озвучил громко и во всеуслышание – тот, в чьих руках окажется подвеска, станет новым властителем Вольного Перешейка. Так что теперь ты – наместница Всематери, Эрешкигаль, – старый ифрит встал и церемонно поклонился сидевшей на песке внучке. Та недоверчиво хихикнула. – Не хихикай, когда тебе кланяются, – наставительно произнес Малхаз. – Правители не хихикают, а благосклонно улыбаются.
Решка привычно закатила глаза, но промолчала. Иначе следующим пунктом поучений непременно стало бы, что негоже правительнице огрызаться, как уличная девчонка…
***
Парившие над огромной песчаной равниной птицы снизились и, заложив вираж, опустились на песок, едва не касаясь друг друга чёрными крыльями. На день пути вокруг не было ни демона, ни человека – удивиться, с каких это пор кафрские орлы сбиваются в стаи, было некому. Секунда – и вместо хищных птиц на песке оказались два обнажённых демона. Один почти сразу встал и пошёл к высившемуся рядом нагромождению камней, а второй, развалившись на песке, закинул руки за голову, словно собрался загорать.
Первый довольно скоро вернулся с добычей – увесистой плетёной корзиной. Водрузив её на песок рядом с братом, он заглянул внутрь и поинтересовался:
– Тебе суслика? Или предпочтёшь змею?
– Не напоминай про эту гадость, – скривился лежащий, однако заинтересовался корзиной весьма предметно. Выудив оттуда запечатанную бутылку, он щелчком пальцев лишил её пробки и припал к горлышку. – Идея с походными тайниками – чуть ли не лучшее, до чего мы додумались за последние годы. Не уверен, что у меня сейчас получилось бы материализовать что-то приличное – мы слишком долго мотались в небе, как бешеные гули.
– Гули не летают, – первый вытащил из корзины сверток тонкой ткани цвета песка и встряхнул её, превращая в подобие шатра. Ткань была зачарована таким образом, что укрытое ею не отбрасывало тени и становилось практически невидимым. Не пользуясь магией – или не будучи владельцем этой «палатки» – обнаружить её удалось бы разве что споткнувшись. Укрывшись от возможных наблюдателей сверху, а заодно и от палящего солнца, Мункар и Накир довольно неаристократично набросились на тушёное с острым перцем и овощами мясо, благодаря заклинаниям сохранившееся свежим, словно только что приготовленное. Запивали трапезу слабым, кисловатым, но ароматным и прекрасно утоляющим жажду вином.
Слегка подкрепившись, они некоторое время расслабленно сидели на песке.
– Подумать только, неделю в перьях, – а как меняется представление о комфорте! – ухмыльнулся Накир, оценив оставшееся в бутылке вино на просвет. – Песок, плошка с мясным рагу, вино – мы же даже про одеяла не вспомнили, олухи.
Вместо ответа Мункар залез все в ту же корзину и, порывшись, вытащил оттуда несколько шариков, похожих на маленькие клубки ниток. Коротким резким броском отправив шарики в угол палатки, он удовлетворенно проследил, как они превращаются в скомканные, но чистые и даже на вид уютные плотные покрывала.
– Пока мы не нашли способ упаковывать в эти корзинки ещё и прислугу, – удручённо сказал он, – расстилать одеяла и устраиваться придется самим.
– Прислугу не забросишь в тайник лет так на пятьдесят, да и кормить-поить надо, – резонно возразил Мункар. – Это куда сложнее, чем соорудить лежанку, – в подтверждение своих слов демон поднялся, лениво выудил из кучи пару покрывал и бросил их рядом со стоящей на песке посудой. –Думаю, нормальную ночёвку мы заслужили – если, конечно, у тебя нет иных идей.
– Я даже предложил бы устроить здесь полноценные каникулы, чтобы как можно меньше попадаться на глаза дражайшему батюшке, но отсутствие прислуги и женщин превратит каникулы в тюремную отсидку, – фыркнул Накир. – Так что решено, переночуем – а потом уберёмся отсюда порталом хотя бы в окрестности Сифра.
– Проведать блистательную столицу Вольного Перешейка? Пока туда не добрались стройные ряды новых граждан, жаждущих узнать, не пожелает ли юная наместница нашей матери последовать примеру своего пророка – передать подвеску достойному и провалиться невесть куда? Со своим многомудрым визирем вместе. Совет шейхов был вынужден временно протрезветь, а все относительно крупные кочевые кланы – отвлечься от междоусобиц и грабежей. Надо отдать должное проходимцу, своей тощей задницей он надёжно прикрывал эту выгребную яму, иначе бы всё двудержавно окормляемое шакальё сбежалось бы ещё при нём, – Мункар досадливо сплюнул.
– Не думаю, что это приведёт к чему-то серьёзнее ярмарки женихов для нашей маленькой царицы от народа. Господин отвергнутый мэр теперь вынужден в любую погоду ходить в перчатке, чтобы не пугать добрых горожан. Якобы случайно коснулся подвески – а какой эффект. Руку лекари спасли, но теперь ребятишки доносят, что расцветшие после исчезновения амира амбиции Лино резко подзавяли.
– Неординарная штучка, выходит, – Накир улёгся на песок, завернувшись в одно из покрывал и, видимо, решив, что отдохнул достаточно, материализовал пару кубков из полупрозрачного зеленоватого камня, украшенных причудливой резьбой, и запотевший хрустальный кувшин с плавающими в воде льдинками и кусочками фруктов, после чего немедленно налил себе и брату. – Надо было, конечно, присмотреться к ней повнимательнее, но кто знал... По крайней мере, покопавшись в этой очаровательной взбалмошной головёнке, я не нашёл ничего более увлекательного, нежели фантазии о троне и здоровый женский интерес к чужим постельным приключениям. Девчонка не чистокровная ифритка, в ней немалая доля крови Высших, но магии почти не обучена и вряд ли сама управилась бы с материнской подвеской.
– А посватайся, всё и узнаешь. Тем более Малхаз – старый пёс нашей матери, хоть и брехливый. Рад будет объявить о браке внучки с сыном Богини. Я бы глянул, как шейх примется юлить, объясняя пастве вторую часть родословной жениха, – ухмыльнулся Мункар, сделав большой глоток. – Есть, правда, вероятность, что на свадьбу эта часть явится лично. На Ратхе.
– Если папаша не придёт в себя, не нужно будет никакой свадьбы, – невесело ухмыльнулся Накир. – Он просто явится на Ратхе. Куда попало. Везде и всюду. Дорого бы я дал, чтобы выяснить, что там случилось. Адмирская красотка спешно отбыла в родовое имение, конечно – но, если отбросить куртуазность наших придворных писак и назвать вещи своими именами, бежала в панике, куда глаза глядят. Ди Малефико не из пугливых, вряд ли взорвавшаяся оранжерея могла произвести такой эффект, пусть даже от ударной волны треклятая колесница и съехала с постамента. То, что из референтов и секретарей Арвеля после беседы с папочкой не выжил ни один, даму тоже не могло обеспокоить до такой степени – где она, а где чужие слуги...
– Сдаётся мне, об этом что-то знает наш старший брат. Он и его маруты прямо образец слаженной и эффективной работы. Оживились несказанно, жуткое зрелище – будто не стража, не ликвидаторы ущерба, а личная отцовская армия, застрявшая между жизнью и смертью. Или не только отцовская. Хорошо ещё, что они привязаны к месту. А то бы и Арвеля наверняка сумели приволочь обратно. Со слов Аралима выходит, что младшенький единокровный теперь что-то вроде хидира. Отец известия не оценил и чуть не избавился от второго сына подряд вместе со зданием его ведомства. Это означает только одно – нашёл в пустой башке Аралима правду. А если начал искать так, то… – Мункар скрипнул зубами и поморщился.
– Я же говорю, каникулы нам не помешали бы, – кивнул Накир. – Долгие, плодотворные... тем более, что столь внезапно появившийся и столь кстати исчезнувший родич всё же, сам того не желая, указал нам путь. Место, где он устроил шоу с золотой статуей матери, не Вавилон, конечно, но как минимум одно из его предместий. Шуточка в его манере. Душок от художеств этого весельчака отчётливо склепный. После пирушек с дармовым чудо-вином не всем повезло отделаться гудящей башкой и привкусом общественной уборной во рту. Многие просто не проснулись. «Отбыли в сады Великой матери, обретя вечное блаженство посреди земного».
– Хидирин всегда губит их голод. Сосуд не выдерживает, даже если он потомок Изначальных, а не первое, что попалось под руку, вроде чёрного пса или зарослей опунции.
– Реакция алтаря – не лабораторный тест, но никак не опровергает рабочую версию. Потому и действовал относительно осмысленно, и продержался так долго, кровь Правящих домов позволила. Личность его пассажира – вопрос не менее интересный и, боюсь, неразрешимый. Среди тех, кто не пережил падение Вавилона и оказался привязан к Пустошам, наши братья были в избытке. Дети, миньоны, любовники – матушка отличалась изрядной неразборчивостью. Если погань вроде Кингу или Гренделя, это объясняет нездоровую фиксацию. И осведомлённость о координатах.
– Увы, этого нам не узнать, – Мункар, не вставая, заставил ещё одно покрывало вылететь из свалки в углу и укутался плотнее. – Удивляет, что со стороны драгоценных кузенов не последовало никаких активных телодвижений... Или они знают об этом больше нашего, и дядюшкино недомогание – обычное притворство...
– Или их телодвижений мы не заметили, – Накир порылся в корзине и вытащил оттуда завернутую в ткань небольшую голову сыра и нож. Откромсав пару кусков, он отправил один брату, а второй принялся жевать сам, запивая вином. – Что, если опала адмирского премьера – лишь тонкий ход? И якобы изгнанный якшается с шейхами не по зову сердца и велению души, а по приказу драгоценного дядюшки?
Мункар громко и от души расхохотался, пользуясь тем, что услышать их тут могла разве что мелкая пустынная живность. Отсмеявшись, бросил:
– Вряд ли ему в этом случае приходится жертвовать высокими принципами и переступать через себя. Поставь этих шельмаков рядом – и отличия найдёшь только в силе и ранге. Пчеловод и медоед – союз, освящённый Хаосом. Парочка выдающихся двурушников, гребущих только под себя. Интересно, однако, куда подевался второй. С официальным визитом я бы к нему с удовольствием зашёл. Расспросить с полным правом доступа. Сгоревшая дотла лавка антиквара-удельца, конечно, дело мелкое, да только хозяин с приказчиком исчезли, как не было. А на пепелище нашлись угадай чьи следы бытования. Слабые, остаточные, возможно, совпадение, опала – не повод обрубить все полезные связи, но тем не менее.
– К сожалению, господин экс-премьер исчез столь же бесследно. Скорее всего, ушёл порталом, но куда, и что творил перед этим – не понять. Там слишком хорошо горело всё, что может и не может гореть. Похоже на использование старого боевого заклинания – «огненная плеть», «петля Хаоса» или что-то в этом духе. Не знаю уж, до какой степени надо рехнуться, чтобы пользоваться этим для банального поджога... Боюсь, наша пропажа с кем-то крупно повздорила – и этот кто-то был очень недоволен. Неплохо бы выяснить, кто у нас швыряется заклинаниями такой мощности – жаль, индивидуального почерка по ним не определить, для них нужна только сила, а схема всегда стандартная.
– Изначального не так просто убить, – протянул Мункар. – Скорее всего, получив на голову ведро напалма, адмирец очень расстроился и забился восстанавливаться в какую-нибудь из своих тайных нор. Жаль, что госпожа ди Малефико укатила, не оставив адреса, – Эдельберт числится среди её доверенных поставщиков. Возможно, она что-то знает или видела...
– …или стала причиной жертв и разрушений и именно потому экстренно покинула Пластину, – Накир потянулся и зевнул. Усталость брала своё, и один из признанных всемогущими командоров кшатри не видел причин отказывать этой даме. Охранные заклятия они с братом научились накладывать раньше, чем говорить. И с тех пор немало преуспели, совершенствуясь в этом направлении.
– Может, навесить на тебя заклятие вещего сна? – ехидно осведомился Мункар, наливая себе ещё вина. – Авось хоть так выясним, чего ждать от папаши и не пора ли поискать Пластину поуютнее?
Накир не ответил, а его брат, прислушиваясь к мерному дыханию спящего, погрузился в размышления о том, кто же мог настолько повредить члену Тёмного совета, чтобы тот вовсе слился с радаров. Слишком много мыслей иногда лучше звенящей пустоты, из которой так легко извлечь истину.
***
Алерт зевнул и потянулся. Тот, Кто Подарил Лисам Мир, был по-прежнему недвижим. Старый лис обнюхал морду Великого – ошибиться он не мог, запах изменился. Теперь дыхание божества меньше напоминало пустынный ветер, к запаху песка и соли добавился лёгкий аромат курительной травы и спирта. Лис потёрся носом о висок Великого, но тот не отреагировал. Алерт разочарованно вздохнул и снова свернулся клубком на подушке, но уснуть заново не удавалось. Что-то беспокоило – неужели кто-то из постоянно забегающих в его владения самцов и самок Осенней колонии приволок на своей шкуре блох? Отоцион почесался, перебрал зубами густой мех – нет, показалось. Он вздохнул. Когда самый старший, холёный и хитрый щенок божества забежал, чтобы в очередной раз поживиться и нахально оставить свою метку, запах Великого тоже изменился на долю мгновения, и Алерт понадеялся, что тот встанет, чтобы задать непочтительному потомку трёпку, но надежда оказалась пустой. Жаль, если и в этот раз примета солжёт, а пустынные братья, уповающие на награду, снова останутся ни с чем! Алерт полагал, что увиденные ими события достойны передачи Великому – ведь немалую роль в них сыграл изгнанный из Осенней колонии матёрый самец. Он зачем-то явился на Пустоши, влез в старую, полузасыпанную каменную пещеру под землей, давно заброшенную сородичами божества, но обжитую почтенным лисьим племенем, и добыл там никчёмные, несъедобные, но все еще хранившие едкий аромат Огненной суки вещицы. Аромат рыжей стервы творил чудеса – привлечённый им, туда же подошёл ещё один самец, изрядно моложе, незнакомый Алерту – но не успел заявить свои права на чужую добычу. Бывший член Осенней колонии отмахнулся не глядя – и молодому этого хватило. Победитель даже не съел и не прикопал труп – очевидно, не испытывал недостатка в мясе. Алерт мельком удивился – зачем было изгонять из колонии такого удачливого добытчика и сильного бойца? – но не стал и пытаться понять неисповедимые пути Великого. Тем более, что пустынные братья, не получив запрета пророка Фырфа, воспользовались нежданным подарком по своему разумению – возможно, именно этого ждал Великий в милосердии своем. Но сегодня днём награда, которую клан заботливо присыпал песком и расходовал трепетно и экономно, исчезла – вполне годные кости и подвяленное мясо рассыпались в прах, растворились, не оставив даже запаха съестного. Озадаченные братья воззвали к пророку, желая знать, чем клан прогневил Того, Кто Подарил Лисам Мир, и старый отоцион полагал, что верные слуги Его заслуживают ответа божества. Он снова потыкал Великого влажным холодным носом и даже осмелился вычесать зубами спутанную гриву. Запах песка и пыли исчез, теперь от шерсти Великого почему-то исходил иной аромат – Алерт прекрасно помнил его и отдал бы половину подшёрстка, чтобы никогда больше не ощущать. Это был запах проклятой Огненной суки. Кабинет наполнился мускусным тяжелым самочьим духом, и Алерт понял – спать ему мешали не блохи, а Её хищный обжигающий взгляд. Он вскинулся и, ощерясь, огляделся, готовясь продать свою жизнь подороже – но суки нигде не было. Зато Великий вздрогнул, словно тоже почувствовал блошиный укус, и сдавленно прорычал что-то. Он и раньше порыкивал во сне, но на этот раз звук был более громким и злым. На всякий случай Алерт убрался с подушки Великого на ворох расшитых подушек у стены – иногда мечущийся во сне бог совершенно не учитывал скромных интересов своего служителя и укладывался прямо на него. Однако на этот раз метаться божество не стало – просто открыло глаза и уставилось в потолок, словно отыскивая там след прошедших в беспамятстве дней, а затем уселось и потёрло ладонями небритые щёки.
– Сволочи. Все сволочи, – утвердительно сказал Великий своим обычным голосом, и Алерт согласно вякнул, приветствуя пробуждение божества.

Jack of Shadows, блог «Pandemonium»

Глава 10, где Малефицио выступает в роли почтового голубя, на засекреченную свадьбу является незваный гость, а Арвель весьма оригинально устраняется от управления Советом Раймира

В кармане что-то похрустывало. Малефицио выудил слегка замявшийся старый кусок пергамента и удивлённо уставился на него. Развернул, пробежал глазами… почерк был смутно знаком, но содержание выглядело туманным и лично к нему не относилось совершенно. Откуда бы? И кому могло понадобиться подсовывать ему в карманы чужие письма? Он прикрыл глаза, вспоминая прошедший день до секунды. Ах да, никто ничего не подсовывал – резвясь в папашином кабинете, он собственноручно сунул вылетевший из книг пергамент в карман и благополучно о нём забыл. Идиот, совсем потерял осторожность… но вроде, обошлось – пергамент не превратился ни во что странное, да и ядом, судя по всему, пропитан не был – магическое зрение показывало, что листок является именно тем, чем кажется, – старым письмом, написанным кем-то, чей почерк демону уже доводилось видеть, причём неоднократно.
Читать дальшеСтароадмирский, несмотря на присущую древнему языку витиеватость и иносказательность оборотов плюс крайне странное обращение с глаголами, Малефицио в своё время выучил, насколько было возможно – поэтому прочитать древнюю эпистолу смог без труда. Автор был ему знаком – во времена его юности именно этот изящный почерк с резким наклоном влево заверял почти всю важную документацию СВРиБ, тогда именовавшейся Тайной Канцелярией. Итак, что мы имеем… «По воле Хаоса близкая нам обоим персона прискорбно помрачилась рассудком, и опасаюсь, что без Вашего посильного вмешательства сохранить наш мир прежним никак не удастся», – писала Стальная Миледи еще до Первой Вселенской некому неизвестному, не называя адресата по имени. Судя по использованным оборотам, адресат был мужчиной, причем высокого ранга… В любом случае, дела давно минувших дней его не касаются – Веер находится на своём месте, так что проблема или разрешилась, или оказалась несущественной. Малефицио свернул пергамент и задумался. Возвращать ненужное папаше письмо обратно на полку? Глупо. Оставить у себя? Незачем. Оставалось поступить так, как подобало аристократу – вернуть случайно оказавшееся у него письмо автору или адресату. Извинившись, что по недоразумению оказался в курсе чужих дел, и заверив, что любая упомянутая в корреспонденции тайна умрёт вместе с ним.
Отправлять ветхий пергамент с посыльным и сопроводительным письмом было не слишком вежливо, такие вопросы традиция предписывала решать лично. Кстати, возможно, бывшей начальнице захочется присутствовать на свадьбе – хотя бы потому, что подобное мероприятие очевидно до крайности взбесит матушку, а возможно, и отца с дядей. Он ненадолго задумался. В результате курьер отправился к особняку Стальной Миледи с осколком редкого радужного алмаза в перламутровой шкатулке и написанным от руки витиеватым предложением составить компанию на конной прогулке на Пустоши или любом ином предпочитаемом королевой увеселении в любое выбранное госпожой время.
***
Городские стены скрылись из виду, но Рейна не спешила нарушать молчание. Ей давно не доводилось выбираться в эти места, впрочем, нельзя сказать, чтобы она о том сожалела. Пустоши всегда оставались неизменными. И незаметно подступали всё ближе в непрерывном движении, явном или скрытом. Чтобы не изводить мальчишку дальше, она прекратила изображать любование однообразными пейзажами и внимательно вгляделась в лицо Малефицио.
– Говорят, персонал Бездны так часто пополняет ряды пансионеров вовсе не из-за магических катаклизмов или ещё каких-нибудь загадочных причин: просто круг ежедневных забот подменяет собой прежние понятия о норме. Я рада, что тесное общение с прочими мужами Совета не позволило тебе растерять остатки здравого смысла. Ждёшь особой санкции? Если так, то твой галантный выстрел ушёл в молоко, малыш.
– О, за личное позволение госпожи премьера решать все наличные проблемы по собственному разумению я готов радостно вынести весь папашин кабинет, – Малефицио обаятельно улыбнулся. Всем видом демонстрируя, что это, конечно, шутка, но, если госпожа премьер будет торговаться, он вполне может счесть предложение деловым. – Всё несколько проще – совершенно случайно у меня оказалась принадлежащая вам вещь, и я готов вернуть её со всеми приличествующими уверениями и извинениями. А заодно с ними же поинтересоваться, не пожелаете ли вы почтить своим присутствием готовящийся в полнейшей тайне от моей венценосной родни междусобойчик? Формально я их приглашу, но не раньше, чем накануне.
Рейна недоверчиво вскинула бровь.
– Беру свои слова обратно. Насчёт здравого смысла я погорячилась. Сомнительно, однако, чтобы в драконьей пещере среди прочего хлама нашлась хоть какая-нибудь моя собственность. Разве что погребальная урна с пеплом моих нервов, но их не поднимет уже ни один некромаг. Что до второго твоего захода на цель – уволь, только участия в государственном перевороте мне сейчас и не хватало.
Малефицио состроил скорбную физиономию.
– Увы, я не встретил в папашиных закромах погребальных урн. Мои юношеские иллюзии он, по всей видимости, также зарыл без церемоний среди ночи под каким-нибудь неприметным кустом. Что же до менее скорбных свидетельств, извольте, – незаметное движение шенкелей и вышколенный гнедой пошёл бок о бок почти вплотную к белоснежной кобылке госпожи премьера. Белая покосилась на гнедого, похоже, оценивая возможные перспективы более нежного знакомства, но даже не сбилась с рыси, когда Малефицио с небрежным поклоном протянул её хозяйке плоскую, напоминающую портсигар металлическую коробочку. – Не обращайте внимания на упаковку, речь о содержимом, – пояснил он и чуть придержал коня.
– Крепко же его тогда накрыло, – констатировала Рейна, изучив пергамент. В голосе прорезались хорошо знакомые Малефу неприятные ноты, но с каким-то дополнительным, едва уловимым оттенком.
– То есть…
– Да. Сам бы додумался, хоть и дурак. Адресата тоже угадаешь, будет тебе, чем развлечься в медовый век.
Письмо вспыхнуло и рассыпалось горсткой пепла, коробочка полетела в песок. Малеф промолчал. Привычки к чрезмерной реакции по незначительным поводам за бывшей начальницей не водилось.
– Скверно, очень скверно, – безжизненным тоном произнесла Рейна, обращаясь скорее к собственным мыслям.
– Почему? – не понял Малеф. – Он даже не пошевелился, когда я случайно прибрал письмо. Сунул между книг, да и забыл.
– В первую очередь потому, что с тех пор ничего не изменилось. И не всякое отсутствие немедленной реакции означает то, что тебе бы хотелось. Ты добыл не только дурных вестей из прошлого. Не могу запретить тебе делать глупости, но будь предельно осторожен. Дурдом на Перешейке – меньшая из наших проблем.
– Кстати, о дурдоме, – Малефицио снова приблизился, но на Рейну демонстративно не смотрел, уставился на расстилавшийся впереди пейзаж, будто раздумывая вслух. – Из всех версий касаемо этого сумасшедшего ифрита наиболее вероятной мне кажется самая простая. То ли мой папаша, то ли дядюшка лет так с пятьсот назад недурно погуляли у пустынничков или на Перешейке. Полукровки входят в полную силу позже, так что до нынешнего времени мой неведомый родственник ограничивался воровством и гулянками, однако пришла пора поиграть по-крупному. Теоретически родную кровь чувствуют все сильные демоны, посему туда же, как мухи на мёд, полетели драгоценные кузены, обнявшись парой. Что бы и мне не покутить на Перешейке и не возобновить ряд родственных контактов?
– А что, ощущаешь какое-то кровное или иное родство с этим кучерявым правдозвоном и народолюбцем? Если пока нет – рекомендую на досуге освежить географические познания. Все привыкли считать, что Вавилон располагался значительно дальше на северо-запад. Путать следы и морочить головы государи-миродержцы, чтоб им на двоих один кривой глаз да хромую ногу, – большие мастера. Потому и ушедший под землю дарёный город до сих пор не нашли все заинтересованные лица, включая твоих кузенов. Намеренно ли, случайно ли, но ровно на том же месте окопался новоявленный пророк и самозваный царь. Так что если это слёт детей Лилит – кутить будут они и за твой счёт. Пока не прояснилось, что там забыли командоры кшатри, пока все инсургенты, ренегаты и дегенераты не собрались в этой точке – новых распоряжений не будет.
***
Малефицио превратил валявшийся у портала камешек в удобное кресло и устроился с бокалом и сигарой. Всё организовалось куда лучше, чем можно было рассчитывать – папаша приглашение на грядущую свадьбу проигнорировал, как и прошлый визит в Янтарный. Матушка возмущенно спалила писанное от руки официальное приглашение, доставленное его собственной голограммой, вместе с красивой янтарной шкатулкой (никогда не задумывался, но, оказывается, янтарь прекрасно горит), а потом взглядом грохнула об пол роскошное зеркало в старинной раме. Ничего, дядюшка не обеднеет, слуги не переломятся убрать осколки, зато относительно явления Герцогини на свадьбу в роли злой феи с парой-тройкой хитрых заклятий для невесты можно не волноваться. Нет, и на этот счёт приняты меры – за Алиенор приглядывает не только эскорт из подружек – оперативниц Третьего, но и граф Маклин, а также он сам. «Дальняя слежка» всё же удобная штука, не зря её впихнули во все служебные амулеты, чтобы заклятие смог наложить даже не владеющий магией недолговечный.
Счастливый жених, планировавший мероприятие практически как диверсию на иностранной территории, встал, превратил кресло обратно в камень, чтобы не оставлять лишних улик, и, пожимая руки последним припоздавшим гостям, вывалившимся из портала прямо на центральную площадь небольшого провинциального городка, славящегося своими виноградниками и сыроварнями, уничтожил портал. При его силе создать новый было несложно, а оставлять столь заметный след, да ещё и лазейку, которой сможет воспользоваться кто угодно, он не желал. Ясное дело, что на несколько дней арендовать для свадьбы и последующей гулянки не только лучшую гостиницу очаровательного сонного городишка, но и здание местного магистрата, и саму центральную площадь так, чтобы об этом никто не узнал, в этой стране нечего и надеяться. Отчёт о мероприятии ляжет на маменькин (точнее, на дядюшкин) стол ещё до конца недели, но тогда это будет уже совершенно неважно…
***
Маклин поискал взглядом Астарота. Прокурор о чем-то увлечённо беседовал с невестой и её подружками – и, судя по дружному хохоту девчонок, чопорный законник вряд ли цитировал на память эдикты Князя и статьи Кодекса. «Закончишь очаровывать личный состав, глянь вероятности, будь любезен. Благодатное отсутствие любой родни со стороны жениха меня несказанно радует, но это ни о чем не говорит, предсказатель из меня всегда был так себе», – мысленно обратился граф к коллеге. Тот чуть прикрыл глаза, давая понять, что принял к сведению. Закончив веселить «цветник» выдержанными малотиражными анекдотами из личной коллекции, неторопливо приблизился.
– Толковые, – довольно заключил Астарот, провожая девиц взглядом. – В моём ведомстве любую из них будет ждать тёплый приём, если лет через двести-триста надоест рутина Третьего и тиран-начальник, а семья и брак всё ещё не сделаются привлекательней посильной борьбы с миром криминала. К слову о начальниках – никаких признаков. Но все мы знаем нездоровое пристрастие нашего общего друга к эффектным появлениям. Что до матушки жениха, то эта особа, боюсь, даже при полном искреннем одобрении сыновнего выбора не смогла бы почтить торжество своим присутствием. Полагаю, сведения о положении дел в братском Раймире нам поступают полностью идентичные. Признаться, не думал, что тамошние прецеденты cмогут удивить меня больше, чем происходящее на Перешейке. Чтобы без вести пропадал глава государства – это вполне привычная практика, но вот когда начинают бесследно и безосновательно исчезать молодые и подающие большие надежды деятели вроде Арвеля бен Адонаи, пора вызывать ремонтную бригаду для починки госаппарата.
– Близнец раймирского премьера – наш беспокойный врио мининдел, – равнодушно отозвался Маклин. – Так что сейчас волноваться рано, начинать нужно будет, если он найдется в каком-нибудь вовсе неподобающем представителю правящего дома виде или устроит внезапное сумасшедшее шоу – после всех концертов нашего паршивца Третье напоминает то ли сиротский приют, то ли бордель. Егеря приводят разгулявшихся фанаток – а они через одну вовсе дети, взять штраф да выпереть восвояси неудобно, приходится звать родителей. Хорошо ещё, если родня – демоны, их проще обнаружить, чем недолговечных или гулей, да и о потомстве пекутся куда ревностнее. Недолговечным, такое впечатление, проще нового родить, чем имеющегося воспитать.
– Легко пришло – легко ушло. Живи они дольше – ими бы действительно имело смысл всерьёз заниматься государству, а так и взрослые-то особи по сути нечто вроде детей, которые в большинстве своём умирают, не успев достигнуть зрелости, а до того непременно нуждаются в помощи державы. Хотя идея нашего покровителя наук с обучением магически одарённых до сих пор не заглохла, большой пользы в том я не вижу. А былым инициативам коллеги Молоха в области ювенальной юстиции – известно, какова цена. Но многие готовы были её платить, даже не будучи краткоживущими, – по лицу Астарота пробежала тень лёгкой брезгливости. – Наследственность – причудливая вещь. Шоу я бы ожидал от шефа службы вечного разгильдяйства и безоружности, Аралим больше сгодился бы на роль близнеца нашего неугомонного Хэмьена, но кто знает, кто знает… – прокурор задумчиво сощурился. – Интересно, визит в магистрат всё-таки входит в расписание жениха, или он тоже случайно провалился в неизвестном направлении?
– Если этот парень куда-то провалится, не завидую коренным обитателям того провала, – Маклин не утратил невозмутимости. – То ли мальчишка что-то чувствует, то ли перестраховывается, но сперва он развалил портал, а теперь прикрывает куполом этот сельский амбар, по недоразумению служащий главным официальным учреждением. Судя по тому, сколько магии швырнул, после церемонии меню ближайшего ресторана привлечет его много сильней невесты в неглиже, и первую брачную ночь она проведет рядом с полумертвым от усталости чучелом. Ну, хоть выспятся оба, – философски закончил он. – Пойдем делом займемся, пара лишних защитных заклинаний на здешних официальных записях не помешает.
***
Этот шумный вечер ничем не отличался от очередной совместной гулянки егерей и безопасников – та же атмосфера, те же лица, ну разве что расширен и более высок состав.
– А не сменить ли нам место службы? В любом магистрате нас на оклад возьмут с дорогой душой, – обратился Маклин к Астароту. Тот немного помолчал, словно бы всерьёз обдумывая перспективы, потом церемонно кивнул:
– Великолепная идея. Заодно кое-кому представится возможность произвести смену давнего одиозного прозвища на более благозвучное и подобающее новому мирному статусу. Регистратор – звучит не менее грозно, чем аластор.
– Ну так тебе влепят парное, не волнуйся. Избавишься разом и от излишков пафоса, и от хвалебного гимна жене прокурора.
Астарот лишь усмехнулся – видимо, оживлять свадьбу дракой с официальным представителем невесты он был ещё менее в настроении, чем сам представитель, но старые привычки требовали уважения.
– Я бы скорее избавился от автора. Но должен признать, его баллады «Окно Элизы», «Олень судьбы», «Три состояния ифритов» и «Впечатления диомедова коня-иностранца от посещения свадебного торжества в Осеннем дворце» вышли весьма проникновенными. Как бы там ни было, искренне надеюсь, что госпожа премьер сумеет обеспечить юному таланту должный объём занятости, исключающий сомнительные творческие досуги, связанные с написанием музыкальных карикатур на членов Совета. Смогла же она объяснить мальчишке, что практика непременного совмещения рабочих визитов с турне своего вокально-инструментального ансамбля глубоко порочна. Только его на Перешейке недоставало, впрочем, по части зрелищ для народных масс этот Зоэль справляется не хуже, чем по части хлеба.
Маклин не успел ничего ответить – к ним стремительной походкой направлялась сияющая, как новенький шеол, невеста. Девчонка никогда не страдала тщеславием и не гонялась за кавалерами, но сегодня ей позавидовала бы любая представительница более родовитых и могущественных кланов. Имеет право радоваться, её праздник – жених же, во исполнение всех возможных прогнозов, находился, что называется, на подзарядке. Разделить такой объём свалившегося счастья было решительно необходимо в компании более подходящей: зависть подружек сродни острой приправе и потому нуждается в строгом дозировании.
– Дядюшки! – Нора бросила лукавый взгляд на бокалы господ министров-регистраторов и отсалютовала своим. Астарот ухмыльнулся – к порывам хорошеньких девиц в свадебном кураже он более чем привык в собственном быту – сыновьями супруга его баловала реже, чем дочерьми.
Новоиспечённая принцесса-консорт Первого дома Адмира соблаговолила ради собственного бракосочетания облачиться в лёгкое коктейльное платье, но поверх болталась глубоко непарадная куртка явно с плеча наречённого и уже пару часов как благоверного – тяжёлая потёртая драконья кожа, на которой заклятий и амулетов было больше, чем блох на бродячей собаке. Нехитрый егерский фасон в сочетании с комплекцией невесты создавал ощущение самопальной плащ-палатки. Князья синхронно переглянулись, когда Нора с невинной гордостью девочки, внезапно получившей самый лучший в мире подарок, коснулась обновки: на шее красовалось ожерелье, воспроизводившее в золоте причудливо изогнутую ветвь лещины. Искусно отделанные эмалью листья с тончайшими прожилками, тяжёлые орехи – множества мелких бриллиантов, собранные в резных зелёных чашечках и удивительно точно дополненные вкраплениями сапфировых капель. Но самый оглушительный эффект произвело не это – уж чего-чего, а драгоценностей Астарот с Маклином повидали. Украшение излучало мощную магию, причём до тошноты знакомую обоим.
– Что-то я не видел на тебе этой побрякушки в начале церемонии, девочка, – стараясь казаться не слишком заинтересованным, чтобы не пугать счастливую невесту, произнес Маклин. – Неужели супруг не стал дожидаться утра и традиционный подарок вручил заранее? Видал, как распустилась молодежь, не чтит древние традиции ни на медяшку, – Маклин подмигнул Астароту и ухмыльнулся. «Найди пристойный повод, чтобы хотя бы на время снять это с девчонки», – мысленно прошипел он Астароту. Тот сохранил лицо, но в ответ фонил не хуже ожерелья. Нора, впрочем, ничего не заметила и сообщила с лёгкой обидой в голосе:
– Ну нет, боюсь, вручение несколько затянется. Похоже, мой драгоценный супруг в ущерб себе перестарался с мерами безопасности. А эта дивная штучка, – она снова тронула ожерелье – была мне вручена весьма любезным господином. Вроде, не из наших. Может, кто-то из безопасников, надо спросить у Малефа, не его ли соколы тратят государственные деньги в надежде подобраться к начальству через молодую жену.
– Это предполагаемое свидетельство коррупции напоминает мне шедевры одного знакомого ювелира, – молвил Астарот, приняв вид шутливый и заинтересованный. – Я понимаю, что юности важна лишь красота, но я был бы признателен, если бы мог лично убедиться в своей правоте. Тогда мы точно установим и вопиющий факт попытки подкупа супруги главы СВРиБ, и персону этого ушлого негодяя.
Девушка, чуть помедлив, расстегнула ожерелье – с одной стороны, ей было приятно, что впечатлить удалось даже таких искушённых ценителей, с другой – даритель, сам того не желая, попал в цель. Украшение было не только изысканным и удивительно подходящим ей, но и удобным, из тех, с которыми не хочется расставаться даже на время.
– Если он и из Третьего, то я его раньше не видела – обычный, средний рост, без особых примет. Но в целом неважно – визитной карточки не приложил, а значит, мы зря порочим его имя своими шутками. Он назвался, но в суматохе как-то вылетело из головы. Что-то очень простое, на языке вертится… – Нора нахмурилась: всё-таки свадьба – не повод для пробелов в памяти. Такого с ней раньше не случалось.
– Стоит честному демону ненадолго отвлечься, как коварные мужи Совета начинают сманивать его юную неискушенную супругу с пути аскезы и добродетели разнообразными блестяшками, – за спиной Норы возник свежеиспеченный супруг, что-то торопливо дожёвывавший – как и предсказывал граф, к концу церемонии вымотанный Малефицио мечтал только о еде и постели. Неизвестно, о чем больше – кажется, он умудрился задремать за столом с открытыми глазами и куском мяса в зубах. По крайней мере, ничем, кроме короткого сна, нельзя было объяснить, что он не насторожился сразу – ему казалось, что он находится в Осеннем. То, что вокруг фонило папашиной магией, было вполне естественным. Вряд ли спал он больше нескольких минут – придя в себя, Малеф понял, что ничего не заметили даже ближайшие соседи по столу. Стараясь выглядеть как можно более невозмутимым, он пошёл выяснять, в чем дело. Папаша, конечно, горазд на самые неожиданные выходки, и много сильнее его – но Маклин и Астарот отцовские ровесники, и вряд ли столь разительно уступают отцу в силе…
– Прелестная вещица, – изобразил он приличествующий случаю восторг. – Тонкая работа, великолепная идея… я благодарю за столь подходящий моей супруге дар, – адресованный старшим коллегам вежливый полупоклон и улыбка, плюс мысленно посланное им же: «Что, Хаос побери, тут творится, вы не чувствуете, что у вас в руках фактически кусок Осеннего?!»
Коллеги ответили оглушительной сдержанностью, сказавшей больше любых слов. Нора приняла из рук Астарота свою собственность и тут же предъявила мужу.
– Увы, ты не угадал. Этот образчик ювелирного искусства преподнёс мне какой-то загадочный тип – ни вашим, ни нашим, но со вкусом и обаянием у него явно лучше, чем у большинства егерей или безопасников.
– И ты его, конечно, не запомнила, потому описать не сможешь, – кивнул Малеф. – Всё в порядке, одна из любимых папашиных шуток. А вот это, – он дотронулся до знака на обратной стороне изящных ореховых розеток, – уже серьёзнее. Герб Первого дома и личное папочкино клеймо – я не очень понимаю, как он это делает, но заклятые им собственноручно вещи становятся как бы частями Осеннего. И того, кто носит врученную повелителем вещицу, дворец не тронет – так же, как не разрушит самоё себя, какими бы странными архитектурными экспериментами ни приспичило заняться папаше. Простенькие украшения на прислуге – брошки, запонки или жетоны типа служебных амулетов, иногда браслеты или серьги – обычно разрешают находиться лишь в определенных частях дворца, дальше своего рабочего места слуга не пройдёт, если его не проведёт хозяин. – Он прижал пальцы к клейму на украшении и сосредоточился, затем облегченно вздохнул и передал его Норе. – Кажется, эта штука позволит тебе пройти хоть в Янтарный кабинет – ну или, по крайней мере, до самых его дверей. Касаемо отцовского логова никогда ни в чем нельзя быть уверенным.
***
Алхимией Арвель никогда не увлекался, но секретер в кабинете всё же содержал некоторые ходовые составы. Он дёрнул дверцу, забыв повернуть ключ в замке, замок предсказуемо не выдержал, дверца хрустнула. А, плевать. Нужный флакон нашёлся не сразу – обычно летейей он не злоупотреблял. Негоже высшему демону вести себя, как распоследний недолговечный, стремящийся обрести покой и сладкие грёзы в обезболивающем и убивающем память о неприятностях дурмане. Впрочем, то, что именовалось летейей у добрых горожан, на деле таковой не являлось – слишком разбавленный состав… Тёмно-синий стеклянный флакон, обретавшийся где-то в глубине полки, содержал летейю истинную – человека убила бы чайная ложка этого зелья. Арвель небрежно выплеснул в хрустальный кубок с водой едва ли не полфлакона. Остро и пряно запахло соком трав и изломанных ветвей, вода превратилась в молочно-белую опалесцирующую жидкость. Он выпил её почти залпом – и впоследствии не помнил, как дошёл до кресла, в котором очнулся спустя несколько часов.
***
Редкие островки зелени остались далеко позади. Здесь повсюду царили следы природного буйства иного сорта. Лишь два цвета – серовато-коричневый и угольно-чёрный отмечали прошлое и настоящее этих мест. Непривычно безжизненный и скудный пейзаж обладал при этом суровой угрожающей красотой – в любой момент ярких красок могло стать слишком много. В окрестностях Барканы действующих вулканов было достаточно, чтобы даже самые оптимистичные местные жители возводили свои поселения на почтительном расстоянии от огнедышащих гор. Западная сторона, выходившая к морю, и вовсе пустовала – во время извержений там можно было наблюдать всю мощь Абаси, одного из самых неукротимых и величественных вулканов Перешейка.
Слои застывшей лавы, песок и камни. И ни единой души вокруг – туристов зрелищные катаклизмы обычно интересуют с безопасного расстояния, а дремлющий вулкан вызывает лишь смутное чувство беспокойства или отвлечённые мысли о бренности сущего при виде едва заметных остатков древних построек. Сюда забредали разве что любители магических аномалий и прочие самоубийцы. Ходили легенды, что эти места могли причинить вред путникам, но лишь с помощью того, что те несли с собой – очередное милое суеверие. Арвель и сам не знал, зачем решил отправиться именно сюда, возможно, подспудно счёл это место наиболее подходящим – невидимка среди руин, живой призрак, пустое кресло. С момента позорного дебюта в Совете и разговора с отцом все будто окончательно забыли о его существовании, только подтверждая печальные выводы. Полуденное солнце действительно нагревало песок безо всякой нужды в приказах, где-то в Сифре творилась история, но тот, кто числился премьер-министром великой державы, оказался вне игры по причине своего малого веса. Хуже смерти разочарование отца, причём глубокое и настолько окончательное, что приказа о переводе с должности или хоть каких-нибудь распоряжений так и не последовало. Все прекрасно справляются и без премьера, а декорация – пусть сидит и дальше, хоть так послужит. Выполнять его обязанности, пожалуй, смог бы и дрессированный попугай, незачем было тратить столько времени на подготовку наследника. Арвель бессильно опустился на ближайший валун и замер, пытаясь уловить то, что отец называл «пульсом мира», но слышал только свой собственный, лихорадочно учащённый. Быть несколько больше своего кресла – да он бы всё отдал, чтобы служить Империи каждым своим вздохом и держать её сильной и щедрой рукой, как отец и дядя держат Веер. Сделаться наконец частью того идеального мира, что был построен задолго до его рождения. Ничего кроме государства и ничего выше государства, со всеми и во всём – поля Элизиума, сады Эдема, гудящие ульи больших городов и деловитые муравейники маленьких деревушек, где всякий точно знает, что солнце светит для него, земля всегда приносит обильные урожаи, а дождь не медлит пролиться на поля в нужный час. Ни боли, ни скорби под каждой крышей, пока цветут асфодели и пробивается сквозь мутные воды упорный в своём спокойствии лотос. Мириады мелких несовершенств и мнимых ошибок составляют великий абсолют изначального замысла. Для любого в нём есть долг и радость. Каждую долю секунды в неразрывном круговороте прекрасное становится правильным, а правильное – прекрасным. Увидеть, коснуться и разделить – и беглая улыбка мира трогает губы, тут же расходясь лучистым множеством отражений в волнах светового ветра, несущих равно жизнь, смерть и нечто большее.
Солнце почти село, камни и чёрный песок бережно хранили накопленное за день приятное тепло, но неизбежно должны были отдать его, повинуясь всеобщему закону. Глубоко под грубыми напластованиями лавы ворочались в огненной дремоте земные недра. Их ровное дыхание продолжало питать горячие источники. Потоки растворённых горных пород дружно и привычно двигались к морю, ничуть не сомневаясь в верности выбранного пути.
Ниже по склону мелкая живность приступила к очередному пересменку – дневные создания спешили закончить необходимые дела до того, как придёт опасная тьма, а ночные лениво готовились к пробуждению. Где-то далеко ветер осторожно тронул гладь озёр, словно проверяя, каково им своей расслабленной толщей привольно раскинуться там, где раньше хрипели магмой разъярённые кратеры.
Высоко в небе прокладывали свои вечерние маршруты птичьи стаи, перекликаясь резкими голосами. Каждая птица точно знала, что ей следовало делать, и была полностью довольна своим местом в мире.

Jack of Shadows, блог «Pandemonium»

Глава 4, в которой со всех возможных точек зрения рассматриваются древняя проблема сложных семейных отношений и не менее древняя проблема кадрового резерва

Голограмма выглядела отлично – и подобного гарнитура с сапфирами Малефицио, кажется, раньше на матушке не видел. Прекрасно, будем надеяться, что если не дядюшкино сомнительное обаяние, то хотя бы сокровищница Джаганната как можно дольше будет удерживать Герцогиню подальше от Пандема. Малеф изобразил самую радостную улыбку, на которую был способен с утра, и, вскочив из-за стола, отвесил подобающий поклон.
– Не прерывай трапезу, – подозрительно нежным тоном промолвил призрак Герцогини, – я рада, что застала тебя дома, и мы сможем спокойно поболтать.
Читать дальшеМалефицио напрягся. В бескорыстный порыв матери «поболтать» ему не слишком верилось – пожелай она мило побеседовать, наверняка выбрала бы другое время. «Жаворонки» среди высших демонов были несусветной редкостью, и, хоть обходиться без сна любой чистокровный мог куда дольше недолговечных, спросонья немногие были способны похвастать безоблачным настроением и обычной скоростью реакций. Мать, как и папаша, который в сне, похоже, нуждался мало или даже не нуждался вовсе, были исключениями из общего правила, но он таковым не являлся – и об этом Герцогине было прекрасно известно. Малеф залпом выпил кофе, не почувствовав вкуса, и наполнил чашку заново. Есть расхотелось совершенно.
– Я весь внимание, – он стиснул зубы, давя непочтительный зевок, и снова припал к чашке. – Надеюсь, вы прекрасно проводите время.
– Разумеется, – благосклонно кивнула голограмма. – Как только Раймир мне наскучит, я немедленно вернусь.
Кто бы сомневался, только не он. Любящий сын понимающе кивнул.
– Однако я надеюсь, – продолжила мать, – что мы увидимся раньше.
Малефицио с должной скорбью в голосе сообщил, что вряд ли сможет в ближайшее время посетить Джаганнат, поскольку дела Совета в связи со странным поведением драгоценного отца и повелителя никак не позволят ему отлучиться из Пандема даже для того, чтобы засвидетельствовать почтение матери. Судя по тому, что обошлось без дополнительных вопросов, о состоянии Князя в Раймире были осведомлены едва ли не лучше, чем в Адмире. Опять же, неудивительно – никаких иллюзий относительно возможности сколько-то долго сохранять подобное в секрете от дорогих двоюродных родственников начальник СВРиБ не питал.
– К счастью, ты давно вышел из того возраста, когда для брака требуется заручиться согласием отца, – задумчиво произнесла Герцогиня. Малефицио чуть не поперхнулся кофе и с трудом удержал невозмутимое выражение лица – очевидно, отвлекшись на размышления о крайне сомнительной адмирской конспирации, он все же пропустил что-то из сказанного матерью – иных объяснений быть не могло.
– Надеюсь, к тому времени, когда я задумаюсь о браке, отец… скажем так, придёт в себя, – осторожно произнес он и внимательно посмотрел на голограмму. Мать протянула руку – на столешнице, между кофейником и вазой с фруктами возникла изящная, но довольно объемистая шкатулка. Обычно в таких хранили особо ценные манускрипты или письма.
– Полагаю, это произойдет раньше, чем ты думаешь, – мать с сияющим лицом указала на шкатулку. – Открой, я уверена, тебе понравится.
Малеф покрутил шкатулку в руках. Сюрпризов он не любил, но выбирать не приходилось. Внутри оказался превосходно выполненный голографический портрет. Юная светловолосая демоница, огромные синие глаза, точёные черты, красиво вылепленные губы. Судя по изящной шейке и хрупким гордо развернутым плечам, фигура не уступает лицу. Странным образом красавица казалось знакомой, хотя Малеф был уверен, что ни разу не встречался с нею. Какая-то актриса? Чья-то родственница? Дочь одной из многочисленных матушкиных знакомых, и виной дежавю – фамильное сходство? Ни малейших ассоциаций, только смутное ощущение. Он достал портрет из шкатулки и изучил оборотную сторону – ничего, если не считать клейма достаточно известного мага, специализировавшегося как раз на изготовлении медальонов с голографическими портретами и прочих подобных меморабилий. Вернув портрет на место, он подчеркнуто аккуратно закрыл шкатулку.
– Ну? – мать явно ожидала восторгов.
– Девушка очаровательна, – согласился он. – Тем не менее, ни малейших матримониальных порывов не ощущаю. И мне кажется, что столь юная и прекрасная синьорина вряд ли горит желанием как можно быстрее выскочить замуж за незнакомца – скорее всего, у неё нет недостатка в поклонниках.
– Девушка не только хороша собой, но и прекрасно воспитана, – отмахнулась Герцогиня. – Как послушная дочь и верноподданная Раймира, она с радостью выйдет за того, на кого укажут её отец и её государь.
Прекрасно, дальше некуда. Кажется, ему изо всех сил навязывают участие не только в раймирских дворцовых интригах, но и в своего рода евгенических экспериментах – иного повода для дядюшки хоть сколько-то участвовать в интимной жизни племянника не просматривалось. Это внушало опасения. Матримониальные фантазии любезной матушки вполне можно игнорировать – точно так же, как согласие отца на брак для взрослого и не находящегося на иждивении клана демона не являлось обязательным, не обязывали ни к чему и любые чаяния Герцогини. Но если за дело возьмется дядюшка… Малефицио с опаской покосился на шкатулку. Возможно, прежде чем хвататься за неё, следовало надеть перчатки из драконьей кожи. Полного объема способностей Светлейшего он не представлял, но с высокой вероятностью владыка Раймира мало чем уступал владыке Адмира. Историю с кофе, полученным в дар от папаши, Малеф не забыл и вторично стать объектом подобных шуточек не желал. Впрочем, вряд ли мать загодя подключила тяжелую артиллерию…
– Матушка, вы же знаете, что насильственный брак не признается в Адмире, – немного наигранного сожаления, немного интереса, пусть мать считает, будто предложение его как минимум заинтриговало. – Если законы начнут нарушать члены Совета, чего требовать от обычных граждан?
– Я уверена, что ты вполне в силах увлечь девушку, – мать беззаботно рассмеялась. – Я рассказывала ей о тебе, и Изабелла не против знакомства.
Какой восторг. Значит, её зовут Изабелла. Малеф лихорадочно рылся в памяти. Никаких ассоциаций, смутно знакомое лицо… следовало внимательно изучать все обновления генеалогических справочников Раймира, не полагаясь на референтов. Впрочем, пока он не стоит перед менталистом в магистрате, есть надежда восполнить этот пробел вовремя.
– Ну, если мы понравимся друг другу… – неопределенно протянул почтительный сын.
На его счастье, мать кто-то отвлёк – голограмма дрогнула и начала терять четкость. Спешно попрощавшись с сыном воздушным поцелуем, призрак Герцогини исчез.
***
– Лал, домой, – огромный зверь, увлечённо раскапывавший кроличью нору, насторожил уши и повернулся. Оранжевые, как огненный опал, глаза уставились на хозяйку, на испачканной землей морде появилась умильная «улыбка» – открывшийся оскал мог напугать даже зухоса, но на Рейну совершенно не подействовал. – Не подлизывайся, паршивка, домой – значит, домой. – Собака фыркнула, встряхнулась, и направилась к выходу из парка, периодически поглядывая на хозяйку. «Должна же я была попытаться», – читалось на морде. – «Здесь куда больше интересного, чем в саду у дома, всех тамошних кроликов я извела в первый год».
Рейна шла, не торопясь – Лал никуда не денется, вышколена почище иных двуногих. Впрочем, безупречное послушание подарочек демонстрировал только хозяйке, остальным приходилось мириться с тем, что Лал считала себя её наместницей, и всё, попадающее в дом, удостаивалось не всегда безобидного внимания стража. Исключений не было даже для всесильных и всемогущих – Рейна усмехнулась. То, как она снова оказалась в роли пугала для державных ворон, отчасти скрашивала выходка её любимицы в отношении одного высокого, но уж никак не желанного гостя. Очень предусмотрительно с его стороны – кинуть её на амбразуру, а самому удрать невесть куда, чтобы теперь валяться, разгребая компостную яму собственного сознания. Ну хоть не сожрал никого, на том объявим благодарность.
Тем утром Рейна как раз закончила приводить в порядок розы – этот сорт она не доверила бы никакому садовнику – когда от парадного входа донеслись какие-то дикие панические вопли. Мелькнула мысль, что Лал опять решила поиграть со слугами – то, что на них нельзя охотиться, она усвоила твёрдо, но не все могли бы здраво оценить наивное щенячье дружелюбие зверюги размером с пони. Когда неутихающий шум дополнился звуками ударов копыт и крайне злорадным фырканьем, стало ясно, что рыжая паршивка к делу не причастна. Вот не было печали: прямо посреди клумбы гарцевала громадная чёрная тварь, на поводу лихо болтался изрядно потрёпанный конюх. Прочие мудро разбежались. Что ж, придётся дать парню прибавку к жалованью. И, видимо, небольшой отпуск. Рейна взмахом руки обрубила повод, конюх с глухим стоном рухнул на землю, но довольно резво перекатился и отполз подальше.
– Геддо! – жеребец снова фыркнул, прижал уши и оскалился, демонстрируя застрявшие в клыках обрывки одежды. Рейна порадовалась, что хеллхаундов выпускали лишь после обеда, а вольно гуляющая Лал не вылезла из дома и не наткнулась на это чудовище.
Вороной всхрапнул и сделал резкий предупреждающий выпад головой в сторону новой игрушки. Взгляд его Рейне до крайности не понравился – она давно отвыкла, что кто-то может рассматривать её с подобным интересом.
Вокруг жеребца возник плотный энергетический купол, который неугомонная скотина немедля начала пробовать на прочность.
– А ну не балуй, шельма. Расшибёшься, – сухо сообщила Рейна, глядя, как остатки её прекрасных цветов гибнут под копытами склочной твари. Затем кивнула сумевшему подняться конюху. – Благодарю вас, Генрих. Соберите остальных и оцените ущерб.
– Ну что, Геддо, пора взглянуть, где ж твой папочка, чтоб ему не в то горло похмеляться до конца времён.
Долго искать нежданную потерю не пришлось – издевательский, хотя и несколько приглушённый рёв «Дорогая, я дома!» она услышала ещё в холле.
В малой гостиной Рейна застала сцену, достойную запечатления на холсте, –на низком просторном диванчике, заняв его почти целиком, развалилась её любимица. На долю государя и повелителя пришлось значительно меньше места и почти двадцать стоунов безудержной нежности. Выглядел он подозрительно мирно, хотя крошка Лал и поприветствовала незваного гостя от всей души – щёгольский доломан оттенка драконьей крови лишился части шнуров и был изрядно помят и обслюнявлен, а новой причёске позавидовали бы самые смелые представители парикмахерского авангарда. На появление хозяйки девица отреагировала преданным взглядом горящих глаз и радостным повизгиванием, но оторваться от увлечённого жевания княжеского сапога так и не соизволила.
– Лал, фу! – скомандовала Рейна после небольшой паузы, мстительно надеясь наконец услышать хруст коленной чашечки. – Вечно тащишь в рот всякую гадость.
– Неотразимо действую на рыжих сук и прочих млекопитающих, – констатировал Темнейший, когда очередная попытка отвоевать обратно хотя бы ногу бесславно провалилась. В приветственной улыбке прорезалось столь реактивное дружелюбие, что Рейна невольно напряглась, но ответила в тон.
– Щенят мне не понаделал? А то ведь топить замучаюсь.
– Фу, Миледи, – Князь поморщился с видом оскорблённой невинности, но интонация вышла излишне отрывистой и резкой и с выражением лица не совпала. – Страсть вашей воспитанницы совершенно не взаимна, могу вас уверить. Напомню, о жестокая, что сердце моё отдано вам на заре времён. С тех пор никакой нежности с вашей стороны не происходит. Ни высокой поэзии душевного единения, ни изысканной прозы мимолётного порока, один тяжкий гнёт тирании равнодушия и обломки разбитых надежд.
Рейна возвела глаза к потолку, не желая отвечать на этот поток зубодробительной куртуазности. Что ж ты принёс в когтях на сей раз, государь дорогой, какую восхитительную дохлятину? Лал навострила уши и сочувственно заскулила. Князь одарил Рейну взглядом, обладающим томностью осадного тарана, потрепал «группу поддержки» по загривку и патетически махнул рукой. – Вот, извольте видеть. Собака – и та понимает, даром что дура красивая. Но что же, празднуйте, беспощадная госпожа моя, празднуйте победу. – Под удивлённым взглядом Рейны на столике возникла бутылка тёмного стекла с нарочито простой узнаваемой этикеткой. Говорят, корни предсмертных лоз уходят сквозь песок прямиком в вечность, а плоды хранят память времён. Мортидита – напиток, названный в честь «мертвянки», болезни, поражающей виноградники, и только в Адмире могли додуматься не вырубать поражённые лозы под корень, а использовать для получения изысканного и очень терпкого вина.
На дне зрачков дарителя мелькнули и погасли странные искры – как огоньки на остатках догорающей бумаги. Он словно искал что-то во взгляде Рейны, и, не найдя, удовлетворённо улыбнулся.
– Возможно, на сей раз вы всё же оцените скромное подношение. Всё моё – ваше, Миледи.
Лал завозилась с недовольным ворчанием, внезапно обнаружив, что от нового замечательного товарища по играм ей остался лишь изгрызенный сапог да непонятная увесистая штука в россыпи орехов. Впрочем, орехи её немного утешили. Помрачневшая Рейна отобрала у питомицы Большую княжескую печать, резной нефрит обжёг кожу ледяным холодом. В ноздри ударил едкий запах гари, услужливый порыв призрачного ветра донёс его сквозь время с той далёкой выжженной равнины, от которой не осталось ничего. Мёртвая рука не промахивается. Воистину, самый драгоценный дар.
Заметил и запомнил, стало быть. Просто отступил от военных правил в отношении свидетелей. И за тысячи лет выбрал, пожалуй, лучший момент, чтобы уведомить об этом.
***
Несколько минут Бааль просто стоял и созерцал зрелище в равной мере отвратительное, неуместное и невозможное. Как если бы за завтраком вместо выдержанного кувирского подземного мёда в золотой чаше внезапно обнаружился лошадиный навоз.
В его любимом кресле для размышлений нахально дрых какой-то неопрятный лохматый детина, нежно притулив у бедра бутылку лучшего хереса, каковой Бааль держал сугубо для личных скромных нужд и узкого круга закадычных и подколодных приятелей. Как прохвост отпер шкаф и нашёл нужную полку? И почему в таком случае всё ещё дышит?
Будто приветствуя остолбеневшего хозяина, вторженец приоткрыл глаза и широко зевнул, жмурясь, как помойный кот.
– Салют, папаша! Обстановочка у вас тут – шик, пять звёзд. Чаёк, правда, в таком люксе подкачал, – приятный, но заварен слабовато.
Первой и естественной реакцией было просто сжечь наглеца на месте. Но для этого слишком жаль было кресла – изготовить замену проблемы бы не составило, но ни один зухос подходящих размеров не был в своей более разумной жизни любимой женой и матерью детей главы Второго дома. К несчастью, чрезмерно гордой и своенравной. Бааль быстро взвесил перспективы и здраво рассудил, что даже если будет выдирать белые острые зубы незваного гостя лично, а потом на их место загонять по одному раскалённые гвозди, то моральный ущерб компенсировать всё одно не удастся.
– И чего застыли, как юная дева у казарм? Проходите, располагайтесь.
– Стража! – глухо рявкнул Бааль, решив просто и без затей пожаловать мерзавца верблюжьей шапкой.
– Не морочьте мне яйца, папаша, стражу вы звать не хотите, а хотите узнать маленький секрет моего блистательного появления в вашем уютном логове. И не вздумайте тревожить молодцов, с вашими капризами жизнь у них и так не сахар. Пару бутылок поставите – так и быть, расскажу. Да и вам принять рекомендую, видок у вас – украшение любой гробницы, – длинный породистый нос проходимца, похоже, учуял, что кресло разумнее не покидать, но на подсказку хоть немного умерить дерзость чутья не хватило.
– Ты хоть знаешь, в чей дом вломился? – вынужден был сказать Бааль, всё глубже проваливаясь в замешательство. Поганец оглядел пейзаж младенчески ясными жёлтыми глазами, задумчиво приложился к бутылке и вдруг хлопнул себя по лбу.
– Ах да, вина моя! Понимаю, с вашей выслугой сон и пищеварение полагается беречь от свежих новостей. Но будем неотвратимо знакомы: Зоэль Эльмахадиль ибн Фирсет аль-Сифр ан-Масих аль-Каззаб ар-Рахмани Малик аль-Мухталлин абу Барзахим Абд аль-Лайла. Было дело, в нежной юности баловался стихотворством под именем Нувази, но вряд ли вы ценитель ифритской поэзии. Что уставились на меня, будто сейчас распылите на мелкий атом? Знаю, можете, умеете, практикуете. Но не станете. Я бедный сирота, меня распылять не нужно.
– Или говори, зачем явился, или убирайся вон. – Бааль не нашёлся, что ещё ответить. Он не очень понимал, почему продолжает стоять и слушать эту трескучую чепуху. В его присутствии никому и никогда не позволялось выдавать такое количество слов в столь энергичном темпе, даже ради оправдательной речи.
– Решительно невозможно. Я ещё чаёк не допил, – невозмутимо сообщил Зоэль. – И потом, разве сильные мира сего не обязаны оказывать помощь любому доброму гражданину, попавшему в беду? А вы меня грубо выставляете. Я вам в шербет не плевал, дочерей не сманивал, за что ж такое попрание всех законов, писаных и неписаных?
Голова у Бааля окончательно пошла кругом, пришлось временно занять место менее привычное и немедля обеспечить себе средство от жертв и разрушений. Наполняя бокал, он с досадливой неприязнью покосился на «доброго гражданина» – идея выдернуть кресло из-под его задницы пришла с опозданием, теперь же момент был упущен.
– Вот это дело! – оживился Зоэль. – Ну, за знакомство! Брезгуете? Ваш царь-то, говорят, со всеми не прочь, без всяких классовых и расовых предрассудков. Даже с собаками, лошадьми и министром культуры. А вы что ж, его линию не вполне разделяете? Напрасно, подобный пуризм светлый образ типичного представителя развращённой аристократии совершенно не красит. Или вас сослали от державной кормушки на дожитие за разногласия менее тонкие?
– Да чтоб тебе в Бездне с Люцифером… чашу делить! – в сердцах ответствовал Бааль и осушил свой бокал до дна. Вроде бы безобидный и крайне надоедливый тип, но как ещё должен выглядеть провокатор?
Только сейчас Бааль заметил кое-как сброшенный на спинку кресла парадный халат. Неужто жулик обнёс ещё и гардеробную?
– Но-но, вы в чём меня подозреваете? – возмутился Зоэль, уловив направление взгляда. – Стыдитесь, верстовой столб эпохи! Потушите ваш горящий взор, пока не подожгли моё единственное фамильное имущество. Понятие сентиментальной ценности вам знакомо? Этот халат, можно сказать, сформировал мою замечательную личность, взрастил в ней тягу к чистому и прекрасному! Пока мои сверстники обирали пьяных за мусорными баками и играли в дохлую крысу, я смотрел на этот халат и клялся себе, что у меня будет сотня таких, нет, тысяча! Теперь, конечно, я умственно возмужал и приоритеты мои сменились – красивой тряпки мне мало, мне нужен красивый мир. Но это символ веры в светлое завтра! Нечего осквернять святыню голодного бесправного детства своими гнилыми инсинуациями, не вам одному пристало алтабасовые халаты носить на своём организме.
На последних словах Бааль вздрогнул: невозможно, непредставимо. Она бы не посмела утаить. Впрочем, о характере своей случайной дамы он не имел ни малейшего представления, а тот вечер к смутному неудовольствию смог припомнить не полностью и не сразу. Безобидное желание несколько отпустить вожжи лет с четыреста назад увлекло его в небольшой тур по питейным заведениям Сифра. Ничего предосудительного в том, чтобы на определённом градусе пресыщенности ближе к финалу навестить подобные непритязательные места. Но его ожидал приятный сюрприз. На удивление приличная, хотя и простая кухня, напитки – и вовсе из тех, что не грешно бы держать в доме, к тому же очаровательная и любезная хозяйка оказалась вполне в его вкусе. Прекрасно понимала, кто перед ней – и ни капли угодливой корысти или покорного раболепия. Напротив, вельможный гость даже поймал себя на странном чувстве, будто получить расположение этой женщины невозможно ни именем, ни титулом или деньгами. А заслужить силой случайной дамской прихоти – необычайно лестно даже для всесильных и всемогущих. Утро господин премьер встретил обновлённым. Однако насущные дела Империи скоро заслонили собой в памяти и непринуждённую атмосферу сифрских вакаций, и прелестную распутницу.
Но ради какой злой иронии Хаоса небрежно оставленный в будуаре знойной кабатчицы халат вернулся к нему вместе с этим чучелом в дурно-зелёных тряпках? Бааль пристально вгляделся в лицо визитёра, ища малейшие признаки сходства. Весьма мешала слишком живая мимика – Зоэль в ответ на столь бесцеремонный осмотр немедля изобразил нечто среднее между глумливой гримасой и предсмертными корчами. Не помогала и торчащая во все стороны шевелюра, напоминавшая свадебный клубок пернатых змей, в который ударила молния. Но теперь по крайней мере ясно, отчего охранные заклятия не потревожены – право крови несомненно.
– Послушайте, стропило режима, завязывайте пялиться, как гуль на покойника, не то я про вас нехорошо подумаю. Предупреждаю, моя деликатная натура такого не приемлет. А сей почтенный мебельный реликт в духе кодекса Серафини я конфискую в интересах революции. Крокодиловый шезлонг мне больше импонирует, бодливой табуретке под гнётом ваших державных полушарий больная фантазия мастера подарила слишком много рогов и смехотворно беспомощные кривенькие лапки. Модель «Барочная деменция зловещего властелина» или «Отходы сафари»? К такому полагается ещё парадный портрет в кальсонах с лампасами, заводное чучело трёхглавого муравьеда с позолоченным подхвостьем и чей-нибудь маринованный хобот в хрустальной банке. Чтоб наверняка, – Зоэль с видом заправского эстета укоризненно прищёлкнул языком и по-хозяйски огладил массивные полированные ручки. – То ли дело это – волнующая вещь, штучный китч! Назову его Лямбда в честь космологической постоянной, буду в нём с социально развитыми девушками херес пить. Люблю сюрреализм!
На этой жизнерадостной ноте Бааль раздражённо прикрыл глаза и резким взмахом руки прервал поток лунатических фантазий. Слава Хаосу, наконец-то заткнулся. Чрезмерно энергичный прохвост. А то и вовсе сумасшедший. Беседу с ним можно возобновить в любой удобный момент. Лучше сразу избавиться от тела – кто ведёт перепись тех, что рождаются в грязи, в грязи живут и в неё же возвращаются после смерти? Такую пропажу и искать-то не станут. В Бездну дурацкие обычаи, насаждённые исключительно ради блага слабых.
Внезапно Бааля осенило: возвращение спасительной тишины почему-то не сопровождалось одним простым и естественным звуком. С которым обычно ломаются шейные позвонки. Оказалось, что посланный импульс просто рассеялся, не встретив цели, – новообретённый ушлый сын Второго дома успел вовремя исчезнуть, исполнив к тому же своё намерение в отношении приглянувшегося кресла.
***
От горячей воды в огромном бассейне поднимался пар, и сложные мозаичные панно на стенах почти полностью скрывались завесой густого ароматного тумана. Мужчина, лежащий на мраморной скамье ничком, приподнял голову, положил подбородок на сложенные руки и улыбнулся. Отражение в огромном зеркале повторило это движение. Вопреки всем законам оптики, женщина в короткой серой рубашке без рукавов, плавными сильными движениями разминавшая спину отражения, была не смуглой невысокой брюнеткой, а рыжеволосой и белокожей великаншей. В остальном картина была полностью симметрична, иллюзию зеркала нарушала лишь разная внешность массажисток.
Столь же синхронные расслабленные жесты, почти в унисон произнесенное «Свободна!» – девушки с поклоном скрылись в клубах пара, и в купальне остались лишь двое лежащих почти голова к голове совершенно одинаковых демона. Иллюзия отражения в огромном зеркале стала безупречной и за счёт этой безупречности пугающей – казалось, даже мокрые космы этих двоих свешивались с мраморных скамей совершенно одинаковыми прядями.
– Новости? – у мужчины с грубоватыми, но правильными чертами и крепким сложением оказался неожиданно мягкий и мелодичный голос, а вопрос прозвучал скорее как утверждение.
– Одна – и та в обносках, – его отражение разговаривало чуть тише и глуше. – Возможно, такая же фальшивка, как сотни до него.
– Зато драгоценная единоутробная родственница вполне аутентична.
– Более чем. Есть сведения, что ночные ши перестали таковыми быть не без приложения её нежной ручки. Ты видел её – и то, как она влияет на Приёмыша. Что ещё более интересно, отец очень полюбил проводить время в беседах с невесткой, а она всё ещё не уехала в Элизиум.
– Разумно. В этой светловолосой головке очень интересная начинка, жаль, пока нет повода её распотрошить. Но лучше преданная жена Приёмыша и примерная мать будущих слуг Империи, чем новая лазурская богиня. Или претендентка на то, что принадлежало нашей матери.
– Он мог отдать город нам, но не сделал этого. Вручить ей то, о чём она даже не знает, не сможет и подавно. Пусть сестрица играет в покорение двора и развлекает отца. Ещё одна заводная балеринка со шкатулки, удобно иметь запас, когда они столь хрупки, что имеют свойство ломаться.
– Пусть. И когда Вавилон восстанет из песка, в этом не будет его заслуги. Ни по каким законам он не сможет распоряжаться нашим наследством.
– А другие её дети?
– Кто достоин более, чем мы? Единственной женщиной, которая могла править Вавилоном, была наша мать, кровь её дочерей уже разбавлена.
– Наш старший брат…
– Он давно избавился от желаний и страстей, у него новая судьба и новое предназначение.
– Ты веришь в отсутствие страстей? Я – нет. Недавно я пытался заглянуть в его разум – но Рудра был словно скрыт за стеной. Зачем бы невидимому и бесстрастному духу таить свои мысли?
– По привычке. Некоторые навыки не умирают вместе с телом. Но даже если вдруг он осмелится, претендовать – не значит получить. Мы оба знаем это. Им тоже придётся узнать, если они захотят отнять то, что наше по праву.
Короткий кивок, два тела синхронно поднялись со скамей и неторопливо направились к бассейну. Минуту спустя два всплеска воды слились в один.
Страницы: 1 2 3 следующая →

Лучшее   Правила сайта   Вход   Регистрация   Восстановление пароля

Материалы сайта предназначены для лиц старше 16 лет (16+)