Что почитать: свежие записи из разных блогов

Записи с тэгом #Люк Скайуокер из разных блогов

alikssepia, сообщество «Star Wars fest club»

ТЕНЬ ДЖЕДАЯ (саммари №4)

ТЕНЬ ДЖЕДАЯ
ТЕНЬ ДЖЕДАЯ

Авторы: Henri the Jedi, alikssepia
Категория: джен
Жанры: Ангст, Драма, Фэнтези, Фантастика, Экшн (action), Hurt/comfort, AU, ER (Established Relationship), Пропущенная сцена
Пэйринги и персонажи: Хан Соло /Лея Органа-Соло, одностор-й!Люк Скайуокер/Лея Органа-Соло, Рей, Кайло Рен (Бен Соло), По Дамерон, Финн, Роуз Тико, Ди-Джей, Джейсен Синдулла, Гера Синдулла, Эмилин Холдо, Лэндо Кальриссиан, Эзра Бриджер, Сноук, Армитаж Хакс, Рэй Слоун, ОМП, ОЖП
Рейтинг: R
Предупреждения: Смерть основного персонажа, OOC, Насилие, Твинцест, ОМП, ОЖП, Нехронологическое повествование, UST, Смерть второстепенного персонажа, Элементы гета
Размер: МАКСИ
Описание: Глава Сопротивления Лея Органа и ее правая рука По Дамерон в попытке противостоять Первому Порядку вынуждены заключать очень неожиданные военные союзы. Желая по-своему помочь делу, Рей погружается в книги Люка Скайуокера, не подозревая, что вот-вот снова разбудит древнее лихо.

Примечания:
* События разворачиваются в двух временных пластах: пост-ТЛД и пре-ТФА.
* Некоторые канонные события интерпретированы в нуждах сюжета иначе, чем в каноне.
* Некоторые канонные события изложены иначе, чем, возможно, в книгах, кои авторы не читали.

Видео-иллюстрации, автор - Rona Vorona:






Часть I: Кайло
(Настоящее: Девять месяцев спустя после событий на Крайте)
ЧУЖИМИ РУКАМИ

Если долго смотреть на звёздное небо, по крайней мере, достаточно долго, чтобы зрачки максимально расширились, то кроме наиболее ярких звёзд, которые легко находишь всегда, ты начинаешь видеть ещё столько же, если не больше. Это мелкие или далекие звёзды, слишком тусклые, чтобы их мог заметить неподготовленный глаз, но спустя минуту, две или три они проявляются, как будто кто-то настраивает резкость у телескопа. И тогда ты видишь гораздо более полную картину окружающей вселенной. Дальше...

Когда-то давно Кайло Рен встретил одного человека. Его увлечением было рисовать звёздное небо. Человек не был художником, но иногда в безоблачную ночь он взбирался на вершину холма с холстом и красками и рисовал. Кайло поинтересовался у него, почему тот рисует только небо и никогда ничего боле. Ответ был поразительный. Человек признался, что не умеет рисовать. Но когда вспоминает о своем друге, с которым пришлось расстаться, то чувствует потребность нарисовать что-то красивое. А единственное, что он может изобразить, — это небо.

Потом Кайло спросил человека: если он так тоскует о друге, то почему бы просто не вернуться к нему? Тот вздохнул и ответил: если бы всё было так просто, то он бы давно уже это сделал, но прошло столько времени; и в его судьбе, и в её произошли такие перемены, что лучше они останутся добрыми воспоминаниями друг для друга. Хорошо, когда в жизни был кто-то, думая о ком, хочется смотреть на звезды.

Кайло удивился тому, как причудливо в его памяти всплыл именно тот разговор именно теперь. Ему никогда не хотелось ничего нарисовать — нет такого желания и сейчас. Но разглядывать ночное небо, вспоминая кого-то… Почему бы и нет.

В одной из тёмных областей пространства внезапно зажглись три новых огонька. Затем стали увеличиваться и на глазах превратились в силуэты космических кораблей, совершающих манёвр выхода на стыковочную глиссаду. До начала совещания оставалось несколько минут. Кайло Рен напоследок вдруг подумал, что мог бы сейчас лежать в густой траве, на какой-нибудь зелёной планете, если бы раз или два сделал иной выбор в своей жизни… Или ничего бы всё равно не изменилось? Отбросив ненужные сомнения, он закрыл иллюминатор и вышел из своей каюты. Время считать звёзды закончилось. Наступало время забирать их под свою власть.

***


— … три крейсера направлены в систему Рилот для урегулирования ситуации с конвоями. Мы получили информацию о полном уничтожении груза спайса на сумму около трёх миллионов галактических кредитов, в результате нашей атаки выведены из строя крупные грузовые транспорты и военный флот контрабандистов. Действия адмирала Зогади позволили взять под контроль шахты риллодобычи и космопорт Кала’ууна. По итогам операции система Рилот перешла под управление Первого Порядка, деятельность контрабандистов в регионе существенно ограничена.

Адъютант Фуккан закончил чтение рапорта и вытянулся по стойке «смирно», ожидая дальнейших указаний.

— Спасибо, адъютант. — Генерал Хакс жестом показал, что Фуккан может быть свободен.

Тот коротко кивнул, отсалютовал Верховному лидеру и строевым шагом покинул тронный зал. Генерал дождался, когда за адъютантом закроется дверь, и только потом продолжил ежедневный доклад об оперативной обстановке.

— Как видите, последние три сообщения свидетельствуют о значительном улучшении ситуации в секторе Гаулус. Должен признать, ранее мы не уделяли этому региону достаточного внимания, что послужило причиной процветания там различных криминальных группировок. Но теперь, благодаря Первому Порядку, положение изменится.

Хакс замолчал и с каменным лицом уставился в затылок Верховного лидера, который стоял немного слева от трона со сложенными перед собой в замок ладонями, повернувшись ко всем присутствующим спиной. Ранее, при Сноуке, обзорные окна были закрыты красной драпировкой. Она отражалась в надраенном до блеска металлическом полу и придавала кровавой торжественности всей обстановке. После катастрофы у Крайта новый Верховный лидер распорядился не восстанавливать прежний вид зала. Урок — так он называл это, не уточняя, кому предстояло извлечь этот урок и в чём именно он состоял. Поэтому теперь фоном совещаний Высшего Совета служило звёздное небо, а пол до сих пор хранил на себе отметины битвы с преторианскими стражниками.

Кайло Рен любил находиться здесь один. Он подолгу смотрел на обожжённые царапины в металле — следы от двух световых мечей, красного и синего, оставленные, когда на короткие мгновения они оказались по одну сторону боя; на звёзды, заполняющие половину обозримого пространства; на зазубрины и неровный край «Превосходства» по ту сторону окон. Ремонтные работы на флагманском корабле не прекращались ни на минуту, но даже сейчас, по прошествии нескольких месяцев после атаки повстанческого крейсера, они были далеки от завершения.

— Верховный… кхм… лидер, — произнес, откашлявшись, генерал Хакс. Подобное обращение к Кайло всё ещё давалось ему с превозмоганием себя. — Мы закончили доклады на сегодня. Какие будут ваши приказания?

Хакс стоял чуть впереди группы генералов из восьми человек, составлявших вместе с ним и Кайло Реном Высшее Командование Первого Ордена, или, как его теперь называли, Высший Совет Первого Порядка. Переименование произошло почти сразу после смерти Сноука, когда Хакс и другие генералы обратились к Кайло с предложением изменить принципы управления. Фактически Верховный лидер оставался и впредь единоличным руководителем всей организации, но официально все решения принимались теперь не им, а Высшим Советом. Реформа, по словам Хакса, должна была бы легитимизировать процедуру перехода власти к Кайло, подкрепляя его новые права авторитетом членов Высшего Совета среди военных.

Кайло согласился, но это была почти единственная уступка, на которую он пошёл ради неограниченных полномочий. Даже список членов Высшего Совета составлялся им собственноручно, и он мог убрать из Совета любого своим единоличным решением, не объясняя мотивов. Впрочем, одна небольшая оговорка всё же была: Верховный лидер имел право исключить из Высшего Совета даже Хакса, но для этого потребовалось бы одобрение остальных генералов. Это делало Хакса неформальным представителем генералитета, и иногда он позволял себе говорить от имени их всех.

У Кайло Рена не было ни телохранителей, ни вообще какой-либо личной охраны. Попытки Хакса приставить к нему гвардейцев закончились ничем после того, как Верховный лидер резко осадил его: «Кто был бы столь отважен и безумен, чтобы совершить на меня покушение? Или у вас есть основания что-то подозревать?» У Хакса не было оснований: «Никаких предпосылок. Все в Первом Порядке преданны вам, Верховный лидер». Кайло, разумеется, не поверил, но предпочёл оставить всё как есть. Падение Сноука наглядно показало, что если главная опасность исходит от твоей правой руки, то полагаться на охрану — занятие бесполезное, а потому и не стоит тратить ресурсы на её организацию.

Сегодня во время совещания Кайло Рен, казалось, слушал доклады адъютантов вполуха, словно не обращая внимания на содержание их речей. За последний час Верховный лидер даже не менял позы, так и простояв, обратившись взором в сторону усыпанного звёздами горизонта над левым крылом «Превосходства».

— Верховный лидер… — снова напомнил о себе и присутствующих Хакс.

Кайло наконец отреагировал и повернулся к генералам. Его облик за последние месяцы сильно изменился. Волосы больше не спадали сбившимися прядями на плечи, а были аккуратно подстрижены почти вполовину прежней длины и зачесаны так, что открывали лоб. Шрам через пол-лица побледнел и стал почти не виден; глаза, блестевшие когда-то искрами дикого ожесточения, смотрели спокойным глубоким взглядом. Отказавшись от глянца в убранстве тронного зала, новый Верховный лидер не последовал примеру своего предшественника и в других вещах. Избавившись от многослойных чёрных одежд, он выбрал не роскошь, а подчеркнутую простоту и стал носить тёмно-серую форму офицера среднего звена Первого Порядка. Сейчас китель без знаков отличия был небрежно наброшен на плечи, и короткие рукава черной форменной майки обнажали крепкие, мускулистые руки. Его молодцеватый вид вызывал скорее раздражение, чем симпатию среди членов Совета, подчеркивая молодость, а следовательно, в их глазах, и глупость этого выскочки, не прослужившего в армии ни одного дня. С той же снисходительностью они, впрочем, смотрели и на Хакса.

— Я услышал хорошие новости, генерал Хакс. Мы достигли положительных результатов на Внешнем кольце. Изменения в нашей стратегии наконец начали приносить плоды.

— Благодаря вашему руководству, сэр, — сквозь зубы процедил Хакс.

В такие моменты по нему никогда нельзя было понять, то ли он едко иронизирует, то ли действительно хочет выразить восхищение — но не может сделать это искренне в силу непреодолимой ненависти к своему начальнику.

Кайло выдержал небольшую паузу и остановил взгляд на одном из генералов, который докладывал о своих успехах немного раньше, в самом начале совещания.

— Мне бы хотелось вернуться к докладу генерала Ундханура. — Кайло сделал приглашающий жест рукой. — Пройдите сюда, генерал.

Генерал Ундханур был из старинного рода военных. Его отец во времена существования Империи служил на одном из крейсеров и находился в прямом подчинении у Дарта Вейдера. После гибели Императора его военная элита разбежалась кто куда. Часть скрылась в неизвестном направлении, другие нашли себе пристанище среди различного рода бандитов и преступников, где успешно продавали свои армейские знания и секреты, а такие, как генерал Ундханур, вполне безболезненно для себя переметнулись на сторону Новой Республики, коей и служили исправно до тех пор, пока в Галактике не появилась ещё одна сила. С той же легкостью Ундханур обратно сменил свои убеждения с демократических на имперские и благодаря опыту и врожденной способности с успехом работать локтями, расталкивая зазевавшихся коллег, быстро сделал себе карьеру в Первом Ордене. Крах Сноука ничуть не смутил опытного вояку, и теперь на совещаниях он так же пожирал глазами Кайло Рена, как когда-то в дни своей молодости преданно смотрел на его деда.

— Генерал Ундханур, сегодня вы докладывали о значительных успехах и победоносном завоевании нашим Шестым флотом системы Врея, расположенной около печально знаменитого пути контрабандистов, — заметил Кайло Рен.

— Так точно, Верховный лидер. — Генерал принял бравый вид. — Мы установили контроль над всей территорией планеты. Также нашим флотом заняты несколько небольших астероидов, на которых находились перевалочные базы контрабандистов. В точном соответствии с Вашим приказом мы пресекаем поставки сырья для спайса на всём пути от системы Алареви до Коридора ветра смерти…

Кайло Рен замотал головой и жестом остановил его.

— Да-да, я прекрасно помню ваш доклад, генерал Ундханур. Достижения поистине впечатляют. У меня есть лишь пара уточняющих вопросов…

Генерал вытянулся ещё сильнее и отчеканил:

— Готов ответить на любой из них, сэр.

— … вопросов по обеспечению войск, генерал, — закончил фразу Кайло и подошел на пару шагов ближе. — Согласно отчету финансового департамента, ежемесячная сумма затрат на снабжение Шестого флота возросла три месяца назад в полтора раза. И наиболее сильно поднялись расходы на военное оборудование: снаряды, заряды для бластеров, истребители, пехотные мины и многое другое. Чем вы объясните это?

— Я могу объяснить это, Верховный лидер, тем, что в то время проводилась наиболее активная фаза нашей операции.

— Так и есть, генерал. Я сверился с вашими отчетами. Но потом… Два месяца назад траты на снабжение флота увеличились ещё в полтора раза. А в прошлом месяце рост более чем удвоился. Чем это можно объяснить, генерал, если, по вашим словам, мы взяли систему Врея под свой полный контроль? И как вы объясните то, что значительную часть расходов теперь составляют затраты на топливо? Если судить по финансовым документам и структуре расходов, флот до сих пор ведет интенсивные военные действия, сочетая их с переброской большого числа кораблей на значительные расстояния. Что, согласитесь, маловероятно в случае, если наши успехи в том регионе действительно так велики, как вы говорите.

По мере того как Кайло Рен неторопливо излагал низким голосом суть своего вопроса, глаза Ундханура забегали, он стал нерешительно переминаться с ноги на ногу и нервно потирать ладонями широкие лампасы генеральских брюк.

— Как вы можете объяснить это, генерал Ундханур? Также потрудитесь объяснить несколько переводов на счета в банках Корусанта.

Скупым жестом Кайло подозвал одного из медузообразных дроидов, который, подлетев ближе, вывел между Верховным лидером и генералами голографическое изображение того, в чём легко было признать банковскую выписку. Из неё следовало, что неизвестное лицо (или лица) каждого шестого числа последних трёх стандартных месяцев переводили внушительные суммы на счета в банках «Новая Республика», «Хаттов Кредит», «Корпорация КЕССЕЛЬ» — список состоял примерно из дюжины банков и счетов.

— Мне доложили, что все эти кредиты принадлежат вашему двоюродному брату. — Кайло Рен замолчал, повернулся спиной к генералу и снова стал наблюдать за сновавшими туда-сюда астро-дроидами, которые восстанавливали разрушенное крыло «Превосходства».

Напряжённую тишину нарушил Хакс.

— Несомненно, предъявленные обвинения крайне серьёзны, но я уверен, что генерал Ундханур сможет предоставить нам более подробный отчет, в котором развеет все опасения по поводу его, скажем так, нечистоплотности.

Кайло медленно сжал кулаки и развернулся.

— Нечистоплотности? — с тихой угрозой переспросил он. — Что вы считаете нечистоплотностью, генерал Хакс? Если бы генерал Ундханур только воровал, я бы мог назвать это «нечистоплотностью», но поступления на счета родственников генерала Ундханура даже не сравнялись, а в три раза превысили расходы Шестого флота за предыдущие полгода. Откуда такая прибыль?

На Ундханура было больно смотреть: лоб покрылся испариной, седые волосы на голове встали торчком, генерал играл желваками и пытался рукой нащупать пуговицу на туго застёгнутом воротничке.

— Есть только две вещи, которые дают прибыль большую, чем воровство на военных расходах: работорговля и наркотики. Шестой флот, получив контроль над системой Врея и основной частью Коридора ветра смерти, не пресёк перевозку сырья для спайса по этому маршруту, а занялся этим вместо контрабандистов. Спайс и рабы теперь перевозятся не в грузовых шаттлах мафиозных кланов, а в трюмах крейсеров Первого Порядка — там, где должны находится штурмовики и оружие. Я не могу назвать это «нечистоплотностью», генерал Хакс. Это нарушение моего приказа о запрещении торговли спайсом и рабами на подвластных нам территориях и измена.

Приглушённый вначале, баритон Кайло Рена набирал силу с каждой фразой и к последним словам зычно гудел, резонируя, казалось, далеко за пределами тронного зала. Лицо его, впрочем, оставалось почти бесстрастным.

— Обвинения в адрес генерала Ундханура ужасны, Верховный лидер, — согласился Хакс. — Несомненно, что отстранение генерала от должности и исключение его из Высшего Совета…

Хакс умолк, увидев, что Ундханур медленно взмыл в воздух, в панике перебирая ногами, уже не достающими до пола. Затем он замер, вытянувшись, не в силах пошевелить и пальцем, но бешено подергивающиеся мускулы лица говорили о его тщетных попытках вырваться из захвата Силы.

— Для изменников есть одно наказание, — произнёс Кайло Рен ровным голосом, держа руку вытянутой в сторону Ундханура, а потом чуть живей, словно ему в голову только что пришла новая мысль, добавил: — Достаньте ваш бластер, Хакс.

— Мой бластер?

— Я не повторяю дважды.

Хакс снял с пояса бластер и недоумённо смотрел на Верховного лидера, всё ещё не понимая, что от него требуется.

— Генерал Ундханур должен поступить так, как того требует честь офицера, — пояснил Кайло Рен.

— Но… Генерал Ундханур парализован…

— Помогите ему, Хакс.

Рен по-прежнему удерживал Ундханура в воздухе, не давая ему пошевелиться. Хакс побледнел, сделал два шага, поднял бластер повыше и приставил дуло к голове опального генерала.

— За неподчинение приказу Верховного лидера и измену… — подсказал Кайло.

— За неподчинение приказу Верховного лидера и измену, — повторил приговор Хакс, затем отвернулся, зажмурился и нажал на спусковой крючок.

***

Сначала Кайло казалось, что дела идут неплохо. Количество систем, перешедших на сторону Первого Порядка после смерти Сноука, росло в геометрической прогрессии благодаря тому, что Кайло отменил часть налогов, предельно сократил вмешательство флота и армии во внутренние дела миров при условии выполнения ими двух простых правил: отказ от торговли спайсом и от работорговли. Системы, которые задекларировали соблюдение этих требованией, автоматически причислялись к Первому Порядку и переходили под защиту и юрисдикцию организации. Многим такой подход оказался выгоден, так как в отсутствие со времён Империи сильной центральной власти в галактике расплодилось множество крупных и мелких мафиозных групп, занимавшихся грабежом и поборами в различных масштабах: от взимания мзды с мелких лавочников и торговцев до сбора дани с целых планет и систем.

Как только мир переходил под защиту Первого Порядка, все его неприятности с бандитами и космическими уголовниками тут же прекращались, так как ничто в галактике не могло соперничать с флотом и армией организации, во главе которой стоял Кайло Рен. Если же на пути Первого Порядка встречались строптивцы, не согласные становиться частью единого целого, на такие системы обрушивалась вся огневая мощь звёздных разрушителей и разговор с ними был короткий. Впрочем, слухи по галактике распространялись быстрее звёздного ветра, и систем, желающих оказать сопротивление, становилось всё меньше и меньше.

Тактика кнута и пряника, применявшаяся по распоряжению Кайло, отличалась от методов Сноука, который использовал только кнут и распугал тем самым даже потенциальных союзников. Теперь Первый Порядок не имел недостатка в добровольцах, желавших служить в рядах штурмовиков, и в предложениях кредиторов, готовых щедро финансировать новые военные экспедиции. Первые месяцы Кайло был доволен тем, как проходит экспансия в галактике, и чувствовал, что рост числа его владений сдерживается только способностью Первого Порядка переварить новые приобретения.

Но даже самая красивая идея не всегда проходит испытание грозным противником — несовершенством её исполнителей. Кайло ощутил это в полной мере, когда однажды нашёл противоречие в ежемесячных отчетах, присылаемых ему различными департаментами. Сначала несоответствие показалось ему малозначительным, но чем больше он погружался в изучение закономерностей в колонках цифр и таблицах, тем очевиднее становилось, что за внешним лоском победных рапортов об успехах кроются существенные изъяны, и, если с ними не разобраться сейчас, это неизбежно приведет к кризису в будущем.

Чем больше становилось присоединённых систем, по отчетам генералов, с одной стороны, тем сильнее росли расходы на обеспечение армии, по отчетам финансовых аналитиков, — с другой, а с третьей стороны, из донесений агентов Кайло узнал, что в галактике резко упала стоимость спайса и стремительно выросло предложение на чёрном рынке рабов. Рынок наркотиков и работорговли вёл себя неожиданно, как если бы все действия Первого Порядка не мешали этим двум порокам общества, а наоборот — поощряли их.

Причину несоответствия Верховный лидер осознал довольно быстро, а вот справиться с ней оказалось делом не таким уж простым, как представлялось ему вначале. Недостатки высокоразвитых рас: жадность, алчность, стремление к лёгкому и быстрому обогащению, леность и тщеславие — начинали цвести буйным цветом среди адмиралов, обладавших почти неограниченной властью в колониях. Проведя подробную инспекцию в нескольких случайно выбранных системах, Рен везде видел одну и ту же картину: адмиралы и губернаторы, получив контроль над планетой, начинали использовать военную мощь Первого Порядка для извлечения собственной выгоды.

То, чем раньше промышляли криминальные группировки, теперь стало делом его организации: наркотики и рабы ввозились и вывозились шаттлами, местные предприниматели облагались поборами, а оружие и снаряды продавались, списываясь при этом под видом потерь в ходе якобы проводимых против Сопротивления военных операций. В двух наиболее одиозных случаях никакого Сопротивления на планетах вообще не существовало: планеты были необитаемы и непригодны для жизнедеятельности, но по отчетам они проходили как места сосредоточия крупных подразделений повстанцев.

Кайло Рен в ярости лично казнил каждого адмирала, уличённого в злоупотреблении властью. По его особому распоряжению, казни транслировали во всех военных структурах Первого Порядка. Верховный лидер рассчитывал, что одна, две или три показательные экзекуции отрезвят зарвавшуюся военную верхушку и заставят их поумерить свои аппетиты. Но во время очередных проверок выяснил, что показательная жестокость не возымела действия.

— В этом гарнизоне смотрели видео с казнями? — ледяным голосом цедил Кайло, обнаружив на Илезии фабрику по производству спайса, где использовался труд детей-рабов.

— Все три казни были продемонстрированы личному составу, включая губернатора Пангалахатана, — бесстрастно отвечал Хакс.

— То есть даже под страхом смерти он применял рабский труд?

Хакс молчал: вопрос был явно риторический.

С тех пор положение только ухудшалось. Если в первые месяцы на воровстве и неисполнении приказов попадались командиры относительно небольших воинских формирований, то постепенно подобное начало твориться даже в командовании крупных частей, а сейчас Кайло Рен с поразительной остротой осознал, что и у членов Высшего Совета имеются собственные интересы, следование коим для них важнее, чем страх перед гневом Верховного Лидера. Рен простоял всё совещание в раздумьях о том, где его план дал трещину и как заставить военачальников подчиняться приказам.

С первых минут заседания Высшего Совета он знал, что может казнить любого из присутствующих: в отчете каждого он при желании нашел бы массу несопоставимых с фактами цифр. Каждого, за исключением Хакса. Это был единственный его генерал, на которого агентам Кайло не удалось найти компрометирующего материала. Единственный, кто не нажил себе миллионы кредитов на торговле рабами, кто не имел запасов спайса на секретных базах, кто не вёл никаких тёмных дел с торговцами оружием, кто не занимался мошенничеством на финансовом рынке, подрывая благополучие одних компаний и давая преференции другим. И то, что из всех его генералов честным оказался Хакс, почему-то расстраивало Верховного лидера более всего. Лучше бы тот оказался таким же корыстолюбцем, как и все остальные. В этой непричастности Хакса к преступлениям, вызванным человеческими слабостями и пороками, Рен чувствовал для себя скрытую опасность.

Он выбрал из восьми генералов Высшего Совета в жертву именно Ундханура не случайно: Кайло Рен внимательно ознакомился с его личным делом. Дважды предатель предаст и третий раз. Безусловно, Ундханур был наиболее талантливым и опытным военачальником из всех, имел огромный авторитет среди штурмовиков и офицеров среднего звена. Его казнь была наименее желательной, и если уж для наказания выбирать из Высшего Совета кого-то одного, оценивая его достижения, то Ундханур был бы самым последним кандидатом, но… кому больше дано, с того и спрос выше. Заставить Хакса застрелить преступника бластером вышло удачной импровизацией, позволившей Кайло хоть отчасти, но разделить со вторым лицом в Первом Порядке ответственность за смерть популярного полководца.

Такие вещи не обсуждаются, но Рен догадывался, что Хакс никогда прежде не убивал людей собственноручно. В последние секунды жизни Ундханура Верховный лидер смотрел не на него — он с жадным интересом наблюдал за тем, как меняется выражение лица Хакса. Недоумение, неверие, гневный блеск в глазах, обречённость и мучительная брезгливость, когда теплые капли попали на ухо и щеку. Словно учёный, проводящий увлекательный эксперимент, Кайло Рен вбирал в себя торопливость, с которой Хакс, не глядя, сунул бластер в клешню дроида и с отвращением стряхнул частицы чужого биоматериала с рукава. Даже подводя итог совещания, Верховный лидер то и дело с любопытством поглядывал на Хакса. Генерал, стараясь делать это незаметно, держал правую руку чуть отставив, чтобы не касаться рукавом бока мундира, и время от времени надувал щеку, видимо, с омерзением чувствуя, как стягивает кожу запёкшаяся кровь.

На следующий день у них состоялся разговор.

— Верховный… лидер… — Хакс, похоже, не до конца отошёл от потрясения и всё ещё имел болезненный вид. — Вчера вы лишили Первый Порядок… чужими руками…

Рен сверкнул глазами, но сдержался. Чужими руками — да. И это было, в его понимании, сознательным решением того, кто смотрит, по крайней мере, на полшага вперёд. Подрезать крылья безупречному.

— … лишили Первый Порядок одного из лучших генералов. Однажды вам придётся признать, что показательные казни не оказывают на генералитет нужного… воспитательного воздействия, и этот день, возможно, уже настал.

Кайло хмуро шевельнул пальцами — продолжайте.

Преодолев волнение, которое он всегда испытывал в начале доклада, Хакс заговорил громче:

— Число крейсеров во флотах Первого Порядка значительно увеличилось, адмиралов много, и каждый рассчитывает, что вы ограничитесь несколькими публичными экзекуциями для демонстрации вашей власти, а дальше всё пойдет своим чередом. Никто не предполагает, что отвечать по всей строгости придется ему. Шансы попасть в жернова слишком малы, а соблазн легко разбогатеть перевешивает страх. Пора признать: казни не помогут.

— Что вы предлагаете?

Хакс весь подобрался и произнёс:

— Увольнения вместо казней. Запустим программу ротации и будем ставить на их место молодых идейных офицеров из кадрового резерва.


МЯТЕЖ
МЯТЕЖ

Планета Молток в системе Дартибек неказистым серо-зелёным пятном висела под носом «Превосходства». Взгляд Кайло Рена был устремлён на показавшийся из-за полукруглого горизонта планеты «Устрашающий». С расстояния нескольких тысяч километров огромный крейсер выглядел почти точкой. На окраину сектора Атривис дредноут Верховного лидера подошёл со стороны сектора Релджим: пришлось сделать крюк, чтобы успеть провести рекогносцировку до того, как громаду «Превосходства» заметят с мятежного корабля.

— Звёздный разрушитель «Устрашающий» в радиусе нашего поражения, — доложил Хакс с борта «Финализатора», висевшего над Молтоком перед мега-дредноутом.

— Подготовить артиллерию и ждать моего приказа.

— Есть, сэр.

Прямая как струна фигура Хакса на секунду пропала, но связь быстро восстановилась, и вот уже голопроектор высвечивал синевой нервное лицо генерала.

— Мы готовы к атаке, Верховный лидер.

Кайло колебался. Подобное происходило впервые: ещё никогда в истории Первого Ордена и Первого Порядка военные не поднимали открытого бунта против командования. Вести о мятеже на «Устрашающем» застали его накануне утром во время совещания Высшего Совета. Как докладывал источник, недовольства на борту крейсера начались после смещения с должности адмирала Аллгемейна три дня назад. Отставка была плановая, в соответствии с предложенной Хаксом программой ротации командного состава.

Процедура, безболезненно проходившая во многих других регионах, внезапно дала сбой в секторе Атривис. Группа офицеров, приближённых к адмиралу Аллгемейну, отказалась поддержать его отставку. Преемник, назначенный вместо него на должность командующего Двенадцатым флотом, был убит заговорщиками, треть команды, не пожелавшая перейти на сторону мятежников, погибла в жестокой схватке на борту. С тех пор «Устрашающий» перестал отвечать на любые послания от Высшего Совета и взял курс на систему Федж.

Кайло приказал немедленно отправить на подавление бунта три крейсера, во главе с «Финализатором» генерала Хакса. Они быстро засекли «Устрашающий» в секторе Атривис. Предложение провести переговоры о сдаче было встречено молчанием.

Ситуация сложилась взрывоопасная: неповиновение одного крейсера могло, как зараза, перекинуться на другие корабли. Этот ползучий переворот необходимо было пресечь в зародыше. Но ещё больше, чем мятежа, Кайло Рен опасался того, что временной слабостью Первого Порядка воспользуются враги. Сопротивление наверняка знает о конфликте, и генерал Органа — он был уверен — приложит все усилия, чтобы извлечь из этой ситуации выгоду. Сопротивление уже, вероятно, отправило посланников на мятежный крейсер для переговоров о создании альянса — он сам бы так и поступил на их месте. Аллгемейн ненавидит повстанцев, но из соображений тактики пошел бы на союз с кем угодно. Учитывая всё это, Верховный лидер пожелал лично прибыть на «Превосходстве» к месту предстоящего боя и наблюдать за подавлением бунта в непосредственной близости.

— Начинайте атаку, генерал Хакс. Огонь из всех орудий.

На большом демонстрационном голопроекторе высветилась исходная диспозиция: «Устрашающий» находился в центре, два его фрегата сопровождения расположились в той же плоскости, справа и слева, еще три охраняли тыл крейсера и прикрывали его снизу и сверху. «Финализатор» совершал маневр, пытаясь зайти к крейсеру мятежников слева, два других звёздных разрушителя, «Агрессор» и «Беспощадный» атаковали с противоположной стороны, следуя друг за другом параллельными курсами. Орудия дали залп одновременно, «Устрашающий» ответил почти сразу. На всех крейсерах сработали противоракетные пушки, а защитные экраны, включённые на полную мощность, практически нейтрализовали те немногие ракеты, которым удалось преодолеть встречный огонь.

Как и велела теория космического сражения, далее настала очередь легких истребителей. Их задачей было прорваться в зону ближнего боя и нанести ущерб силовым установкам и противоракетным орудиям: тогда дальние удары тяжёлой артиллерии будут иметь больший поражающий эффект. Кайло наблюдал, как вокруг его крейсеров появилось множество мелких красных точек — СИДы, и весь этот рой устремился к флагману мятежников. Тот в свою очередь тоже выпустил рой синих точек, числом поменьше. Истребители завертелись в бою, точки стали стремительно вспыхивать и гаснуть, одна за другой. Настоящая мясорубка. Кайло увлечённо смотрел, как две звёздные флотилии уничтожают друг друга, его рука инстинктивно дёргалась, нажимая на воображаемую гашетку. Красные точки постепенно одерживали верх над синими. Вот одна эскадрилья пробилась к «Устрашающему», потом другая…

На проекторе возникло увеличенное оптикой лицо Хакса.

— Мы нанесли защитному полю противника значительный ущерб атакой истребителей, прошу разрешения на повторный залп бортовых орудий.

— Действуйте, генерал.

Хакс исчез, и вместо него снова появилось схематичное изображение битвы. Синих почти не осталось, а красные СИДы уходили подальше от крейсера неприятеля, освобождая пространство для повторного удара мощными термоядерными ракетами.

— Орудия заряжены… — доносились из динамиков обрывки доклада.

Вдруг резко и надрывно заревела сирена.

— Вторжение в сектор. Внимание. Угроза торпедной атаки, — забубнил бездушный голос-информатор.

Голопроектор отдалил фокус, поле сражения расширилось, и Кайло увидел, как незнакомый линкор вынырнул из гиперпространства позади «Агрессора» и «Беспощадного». Совершив быстрый манёвр, линкор открыл плотный огонь по крейсерам Первого Порядка.

Во время атаки вся энергия звёздных разрушителей концентрируется на фронтальных орудиях, и кормовая часть остается почти беззащитной. Корабли оказались не готовы к неожиданному нападению с тыла и при этом закрывали врага от возможного ответного удара «Финализатора». Противник, безусловно, знал об этой уязвимости и прекрасно воспользовался фактором внезапности.

Окаменев, Кайло Рен наблюдал, как множество ракет одна за другой поразили двигатели его крейсеров и те покрылись яркими пятнами взрывов. Хакс кричал командирам кораблей активировать энергощиты — но было поздно. «Агрессор» получил критические повреждения и погибал на глазах, его команда начала эвакуацию, от крейсера одна за другой отделялись спасательные капсулы.

«Беспощадный» пострадал меньше, у него ещё оставались шансы. Требовалось срочно активировать защитное поле на силовых установках кормового отсека. Кайло Рен приказал соединить его с капитаном «Беспощадного».

— Капитан мертв, Верховный лидер, — доложил стоявший рядом адъютант Лёв. — Мостик управления пострадал очень сильно, там почти никого не осталось.

— Но хоть кто-то на крейсере уцелел? Внешне повреждения незначительные. Установите связь с командой.

— Нам ответило только подразделение коммуникаций, сэр. Там у них несколько инженеров обслуживания внутренних сетей. Но они, кажется, заблокированы в помещении центрального банка данных корабля, — пояснил адъютант.

— Кажется или заблокированы? — нетерпеливо переспросил Верховный лидер.

— Заблокированы, сэр, — быстро поправился адъютант.

— Соедините меня с ними.

На голопроекторе возникло изображение центрального банка данных: множество стоек с цифровым оборудованием, повсюду видны следы разрушений. Кайло Рен насчитал три очага пожара, некоторые стойки повалились друг на друга, из-под тяжелого узла коммутации, рухнувшего на пол, торчали чьи-то вывернутые под неестественным углом ноги.

— Есть кто живой? — спросил он без особой надежды.

На экране появился человек в толстых очках. Лицо его было перепачкано сажей и пылью. Он растерянно вглядывался в голопроектор, очевидно, недоумевая, кто бы мог его вызывать, если мостик разнесло в прах.

— С вами сейчас будет говорить Верховный лидер, — сообщил адъютант.

— Верховный лидер?.. Д-да. — Техник поспешно пригладил растрёпанные светлые волосы и одёрнул оранжевый жилет.

— Сколько вас там? — без приветствия спросил Кайло.

— Четверо, сэр. Я и ещё трое рабочих: Мюллер, Киммих и Дракслер. А старший администратор Озил… — Тут техник покосился на торчащие из-под узла коммутации ноги. — Я — старший инженер банка данных Мэтт, сэр. Готов выполнить ваш приказ, сэр.

Кайло скептически смотрел на голопроектор. Уголки его губ поползли вниз. И от этого инженера сейчас зависит выживание целого крейсера!

— Слушайте приказ, Мэтт: ваш корабль атаковали линкоры неприятеля, необходимо активировать тыловые защитные экраны, иначе при повторной атаке вас уничтожат. Вы можете включить экраны из этого помещения?

Мэтт на секунду задумался.

— Теоретически да, но… у нас перерубило коммуникации. Нет связи с центральной сетью корабля, сэр.

— Вам придётся восстановить связь. Коммутационные панели расположены на звёздных разрушителях этого типа через каждые пятьдесят метров, помимо обычных проходов доступ к ним возможен через вентиляционные шахты. — Кайло коротко указал куда-то за спину технику.

Тот быстро оглянулся на отверстие вентиляционного короба:

— Конечно, Верховный лидер, то есть… так точно! Есть, сэр! — и кинулся исполнять приказ. — Мюллер, Дракслер! Восстанавливаем связь с центральной сеткой!

Мюллер и Дракслер, ещё более грязные и лохматые, чем Мэтт, выползли откуда-то из завалов и стали не спеша разматывать толстую бухту кабеля.

— Быстрее шевелитесь, демоны! На нас смотрит сам Верховный лидер! — надрывался Мэтт. — А главное — это может спасти ваши шкуры! Дракслер, полезай в вентиляционную трубу с кабелем, там метрах в тридцати есть люк, спускаешься в него и находишь коммутационную панель. Подключишься в разъем 4ST 7LB. Понял, что делать?

— Угу, — мрачно ответил Дракслер. — Вот так всегда: как лезть куда-то — так я. Всё равно нам крышка.

Чертыхаясь и кряхтя, Дракслер взобрался по приставной лестнице к отверстию вентиляционной шахты и спустя мгновения скрылся в нем. Мюллер поднялся следом и наблюдал за ним, комментируя его действия.

— Пролез через фильтры, ещё немного осталось.

Киммих закончил возиться с коммутатором и доложил:

— Я готов, ну что там?

Удар потряс терпящий бедствие «Беспощадный», лестница ушла из-под ног Мюллера, и тот беспомощно повис на краю вентиляционного короба.

— Дракслер, эй, как ты… А-а-а! — вдруг страшно закричал Мюллер.

В ту же секунду сноп пламени вырвался из вентиляции и отбросил храброго техника на пол. Верхняя часть его тела была объята огнём, он визжал, перекатываясь через себя. Мэтт и Киммих бросились сбивать с него пламя, но в это время раздался ещё более мощный удар, картинка задрожала, пол провалился куда-то вниз, а тяжелые стойки с оборудованием завалились на бок, погребая под собой отважную бригаду связистов.

Экран голопроектора переключился на общий план боя. Вражеский линкор нанёс повторный удар, добивая «Беспощадный». Через минуту он превратился в одно большое облако пламени — термоядерные ракеты добрались до центрального реактора. Всё было кончено.

Кайло Рен сжал кулаки и молча смотрел на гибнущую эскадру.

— Удалось установить принадлежность линкора? — сухо спросил Верховный лидер дроида-информатора.

— Определить противника невозможно, — ответил ровный голос. — Отсутствуют сигналы идентификации, в нашей базе это судно не зарегистрировано.

— Готовьте мой корабль к вылету, — приказал адъютанту Кайло и быстрым шагом проследовал в сторону ангара.

***

Приготовления к полёту — движения настолько отработанны, что кратковременная память их не отмечает. Внимание включилось, только когда «Усмиритель» отлетел от «Превосходства» в сторону неизвестного линкора. Следом шли два СИДа сопровождения, со стороны «Финализатора» подходил дополнительный усиленный эскорт.

— Рассеяться, — бросил Кайло Рен и оторвался от эскорта вместе с ведомыми. И следующая команда — Хаксу: — Огонь по врагу не открывать до опознавания.

Вышколенные пилоты немедленно выполнили манёвр: под разными углами тройками разлетелись в направлении неприятеля, отвлекая его от первого звена во главе с Верховным лидером. «Финализатор» скорректировал положение, чтобы занять более выгодную позицию для атаки.

В полёте фокус внимания Кайло сужался до траектории, которая вела его к цели. Она могла быть прямой, как стрела, могла вихлять и петлять, если надо было уклоняться от астероидов или вражеского огня. За штурвалом для него не существовало ни звёзд, ни неприятельского флота, ни любых препятствий — только мысленный узкий тоннель пути, который подсказывала Сила.

Подойдя в считанные минуты почти вплотную к неизвестному врагу, он не видел, как каплевидные истребители, отделившиеся от линкора, нападая по двое, расстреляли тройки дополнительного эскорта; не заметил, что двое ведомых у него за спиной обратились в огненные шары. Чёткими рывками штурвала он, почти не глядя, неизменно уклонялся от выпущенных по нему зарядов и шёл под брюхом неопознанного линкора, всматриваясь в обшивку, ища на ней опознавательные знаки. Их не было. Оставалось признать: модель корабля ему незнакома, на вооружении у Сопротивления таких нет, повстанцами здесь и не пахнет.

Проскочив в тыл врага, Кайло развернулся… и тут неожиданный взрыв потряс его истребитель. Защитное поле отразило удар, который пришёл сзади: ещё пять линкоров, выйдя один за другим из гиперпространства, сформировали грозный октаэдр во главе с первым неопознанным кораблём.

Кайло бросило в жар. Вновь в голове — узкий тоннель отхода, которым, вихляя, «Усмиритель» возвращался назад, к своим. Выпустив несколько очередей по каплевидным истребителям, которые попытались взять его в кольцо, и пробив себе огненный проход сквозь их цепь, Кайло заметил, что диспозиция за время его вылета сложилась для Первого Порядка крайне неблагоприятная. Против «Финализатора», в тылу которого стояло «Превосходство», расположился мятежный «Устрашающий», окружённый кольцом фрегатов-защитников. С правого фланга к нему подходил октаэдр атакующих линкоров неизвестного союзника. Их неожиданное появление во время боевой разведки Верховного лидера говорило о том, что на подходе могут быть и более серьёзные силы.

Из-за незаконченного ремонта у «Превосходства» не было возможности принять полноценное участие в сражении. Любому было бы понятно, что отступление — это вопрос времени и что все ждут только благополучного возвращения Верховного лидера на флагманский дредноут. Под обстрелом преследующих его истребителей Кайло Рен, уворачиваясь, летел к ближайшему доку мега-флагмана. Оттуда уже поднялись новые эскадрильи СИДов; проскочив мимо, они вступили в бой с неопознанными преследователями и прикрыли тылы «Усмирителя».

Несколькими минутами спустя, тяжело дыша, Кайло Рен шагал по длинным коридорам «Превосходства» к расположенному неподалёку командному пункту. Лёгкое подрагивание пола под ногами говорило о том, что флагман следом за «Финализатором» перешёл в гиперпространство — прямо перед носом у превосходящих сил неприятеля. Несмотря на то, что в помещениях корабля всегда было прохладно, почти холодно, он распахнул кожаную лётную куртку, одним рывком от груди расстегнув сразу все кнопки, и откинул прядь волос с потного лба. Его ждали: на связи через голопроектор был генерал Хакс.

— Верховный лидер, с возвращением, — торопливо приветствовал он.

— Это не Сопротивление. — Кайло Рен сразу перешёл к поразительному.

— Это было известно и до вашего дерзкого вылета, — с укором заметил Хакс. — Между тем, получив команду не атаковать неизвестного неприятеля, я распорядился взять на абордаж один из фрегатов. Корабль захвачен и доставлен к «Финализатору», большая часть его экипажа погибла в бою, однако несколько десятков мятежников попали в плен и направлены на «Превосходство», чтобы вы могли решить их судьбу.

С этими словами широкие двери, преграждающие короткий эвакуационный проход в ангар из командного пункта, разъехались в стороны, как в отрепетированной театральной постановке, и внутрь ввалилось около полусотни военных в форме Первого Порядка. Их подгоняла вперед цепочка штурмовиков, держащих оружие наизготове. По виду пленных сразу можно было сказать, что они побывали в сражении и явно не сдались без боя: некоторые из них были ранены, у других разорвана форма, лица многих украшали следы рукопашной — синяки и ссадины. Люди, которые добавили новую головную боль Кайло Рену. Изменники. Преступники.

— Сэр, как быть с мятежниками? — обратился к Кайло командир штурмовиков.

Вспышка ужаса, который Кайло испытал, подвергнувшись нападению в тылу врага, — та, что вызвала всплеск адреналина, сделала движения ещё резче и точней и под конец перешла в азарт, — до сих пор отзывалась в кончиках подрагивающих пальцев, в пульсации крови, прилившей к голове. Теперь он воевал не на один и даже не на два, а на целых три фронта: чёрт знает что внутри Первого Порядка с коррумпированными предателями; неизвестная сила, поддержавшая изменников; и Сопротивление, которое наверняка тоже присутствует где-то неподалёку.

То поджимая, то покусывая губы, Кайло Рен поочерёдно вглядывался в глаза пленным в первых рядах. Год назад, ещё на службе у Сноука, он не раздумывая приказал бы всех расстрелять на месте. Три месяца назад он приказал бы вдобавок включить голозапись ради науки другим. Но сейчас он думал о том, что продемонстрирует свою беспомощность как главнокомандующего — если прикажет их всех сейчас уничтожить. Они знали, что он горяч и скор на расправу, и теперь отводили глаза под его тяжёлым взглядом. Но всё же пошли против Верховного лидера. Значит, есть что-то, что он ещё ухватить не успел.

Молчание затягивалось. Штурмовики, оцепившие пленных, стали переминаться с ноги на ногу, мятежники — украдкой переглядываться.

— Верховный лидер, вы приняли решение? — подал голос Хакс.

— Всех в тюрьму. Допрошу их позже, — наконец буркнул Верховный лидер.

— Каждого? Но их же…

— … пятьдесят три человека.

С этими словами Кайло Рен, нервно поправив пятернёй волосы на голове, вышел вон.

***

Куртка полетела в один угол, сапоги в другой. Кайло упал спиной на кровать, накрыл глаза ладонями и, набрав полную грудь воздуха, медленно выдохнул. Расслабиться, потом собрать себя в кучу, принять душ и спать. Завтра легче не станет, надо отключиться.

Спустя два часа он всё ещё не спал. Стоило сомкнуть веки, как перед глазами начинали мелькать образы минувшего дня: каплевидные истребители, взрывы, лица изменников — видения затевали такую круговерть, что Кайло распахивал глаза, чтобы их прогнать. Пару раз он, казалось, засыпал, но тут же погибал от попадания торпеды в хвост «Усмирителя», энергощиты которого почему-то оказывались выключены, — и Кайло, дёрнувшись, тут же просыпался и с колотящимся сердцем пялился в темноту.

Наконец, смирившись с тем, что сон нейдёт, он сел на край кровати и в задумчивости приложил ко рту сцепленные в замок руки. Надо было придумать, чем заняться в бессонную ночь. Посидев так минут пять, он встал, открыл панель стенного ящика и выудил оттуда горсть инфопластин и голокронов. Расправив простыни на постели, разложил свои любимые голозаписи: сборник речей канцлера Палпатина; сборник речей оппонирующей ему в Сенате Падме Наберри — по тем же самым вопросам; Энциклопедия межзвёздных летательных аппаратов, пластины 11-13: Последние годы Старой Республики, Империя, Новая Республика; «Дроиды. На острие технологий»; «Краткая история времени»; «Дарт Вейдер — не призрачная угроза: История величайшего воина современности». Последнюю пластину Кайло, поколебавшись, отложил в сторону. В задумчивости потеребил пальцами голокроны, вручённые ему Сноуком: «Завещание Дарта Сидиуса», «Напутствие Дарта Плэгиса ученикам учеников» и ещё один голокрон, содержание которого было не известно.

Третий голокрон представлял из себя невысокую пирамиду с шестиугольным основанием, рядом с которым на двух противоположных гранях находились небольшие углубления — такие, словно в них можно было вставить пирамидки поменьше. Голокрон этот, часто повторял Сноук, станет важным шагом на пути Кайло к завершению ученичества. Тот должен открыть его, а как — догадаться следовало самому. То и дело Сноук справлялся, продвинулся ли Кайло в решении загадки. И каждый раз Кайло отвечал: нет. Поначалу Сноук довольно кривился — предвкушал. Потом начал хмуриться. Потом — досадовать и осмеивать незадачливого ученика. Злые шутки в цель не попадали, потому что задачу Кайло давно решил, но открывать голокрон его не тянуло. Между разгадкой и тайным знанием голокрона лежал не один, а два шага. Промежуточным звеном были ключи.

Он понял, что это за ключи, в первый же вечер, как получил от Сноука артефакт. Сердце тоскливо сжалось, стоило ему направить на голокрон яркий луч лампы и повертеть увесистый предмет в руке. Он сразу заметил треугольные углубления и начертанные на них знаки. Уставившись невидящим взором в стену, он медленно сжал кулаки в скрипучей коже. Издевательская простота задачи и порождённый этим всплеск ненависти были дополнительным толчком на Тёмную сторону — Кайло это понял и, глубоко вдохнув, воспринял урок. Он ненавидел Сноука всем сердцем, Сноук это поощрял, и Кайло весь отдавался этому чувству. Из ненависти он не сказал Сноуку, что загадка давно разгадана, и с мрачным любопытством изучал, как меняется настроение Сноука по мере того, как тугодумный ученик вновь и вновь разводил руками, признаваясь, что орешек ему всё ещё не по зубам.

В тот роковой день на «Старкиллере» он не искал Рей; он шёл по заснеженному лесу совсем не за ней. Но когда она с предателем возникла у него на пути, Кайло отвлёкся на девушку. Это было неумно, да, но так уж она действовала на него; всё остальное будто становилось размытым фоном, а она — яркой и чёткой, словно весь её образ говорил: «Куда ты собрался? Тебе нужна я. Я — твоя цель». Он так до сих пор не осмыслил как следует, какая же цель могла для него заключаться в Рей. Но какое-то чувство намагниченной стрелкой неизменно указывало ему на неё. Должна ли она была стать его ученицей? Супругой? Догадки оказались не верны.

Они не виделись с Крайта. Он не искал встреч, откладывая вопрос о том, зачем ему нужна Рей, до тех времён, когда у него будет время задуматься о себе и своих личных дальнейших планах. Прочие неотложные задачи нарастали как снежный ком — новое положение заставляло до изнеможения решать их самому в условиях, когда не ясно, можно ли доверять кому-то, кроме себя. Но вот ком превратился в лавину — Кайло на пределе и не знает, сможет ли выбраться из неё. Нужен глоток свежего воздуха: выдержать паузу, отдышаться, найти наконец время для себя.

Кайло взял загадочный голокрон в руки. Он не хотел делать тот последний шаг в своем обучении, не хотел убивать Хана Соло, не искал встречи с ним и, наверное, прожил бы всю жизнь, так и не постигнув всю глубину Тёмной стороны, не окликни его отец на том проклятом мосту. Но когда он вгляделся в лицо Хана, то его словно приобнял за плечи вкрадчивый голос: «Вспомни, что ты всегда любил больше всего. Угождать старшим? Нет. Поступать как надо? Нет. Ты любил новые знания. Неужели сейчас ты дашь сентиментальности остановить тебя на пути к мечте? И навсегда останешься никем в собственных глазах?»

Что, если голокрон заключает в себе знание, которое позволит ему набраться новых сил и расправить крылья? Не зря же Сноук так жаждал, чтобы его ученик решил эту загадку — хотел руками Кайло доступиться к сокрытой внутри древнего артефакта тайне. Что ждало бы «любимого ученика» после? Возможно, неминуемая гибель в страшных мучениях.

— Что же там спрятано такое, что понадобилось Сноуку? — бормотал Кайло, вертя голокрон в руках. — Секрет вечной молодости, избавления от уродства, какое-то древнее и очень мощное оружие?

Кайло вздрогнул, когда кто-то совсем рядом зловеще прошептал:

— Берегись, Кайло Рен.


Часть II: Люк
(Пятый год ПБЯ)
ФРУКТЫ
ФРУКТЫ

Высокие тяжёлые двери медленно раскрылись навстречу, и Лея, сделав шаг, одним взглядом вобрала в себя обстановку уютных покоев с высоким куполообразным потолком.

— Раньше здесь было больше жизни. Но после смерти Падди Акку присматривать за Варыкино круглый год стало некому, — пояснила ступавшая следом за ней Пуджа Наберри — двоюродная сестра Люка и Леи; она была лет на семь старше близнецов, постоянно жила на Набу и согласилась быть им проводницей; Люк замыкал их маленькую процессию. — Я приезжаю сюда с друзьями на несколько дней раз в год в лучшем случае, и тогда мы живем в домике для гостей, под утёсом, у самой воды. Можете отдыхать здесь, сколько захотите. Повар будет рад узнать, какие у вас любимые блюда.

Люк немного рассеянно поблагодарил Пуджу, заворожённый, как и Лея, круглой комнаткой, в которой, судя по рассказам кузины, все оставалось так же, как двадцать пять лет назад.

Галактическая гражданская война подходила к концу. Началась подготовка к мирным переговорам, провести которые, с одобрения адмирала имперского флота Галлиуса Ракса, предложила гранд-адмирал Рэй Слоун, обратившись к канцлеру Новой Республики Мон Мотме. Воспользовавшись передышкой, Хан и Лея вырвались провести несколько дней вдали от всех, но Лея, не желая бросать брата, уговорила Люка лететь с ними на Набу. Он до последнего противился, но потом поддался любопытству, как он сам себя уверял: было интересно взглянуть на дом, где выросла его мать и где они с отцом познали короткое, но яркое счастье. Чубакка после освобождения Кашиика остался пожить некоторое время со своей семьёй, тем более что Хан обещал ему беречь себя и с Набу — ни ногой. Два немного суматошных дня в столице — и вот они в родовом поместье Наберри.

— Можно?.. — осторожно спросила Лея, указав на массивный деревянный гардероб со вставками из толстого резного стекла.

Пуджа заверила Люка и Лею, что они могут трогать и забирать отсюда всё, что им понравится:

— Думаю, тётя Падме была бы только рада, если бы вы взяли себе на память что-то из её личных вещей. Мы ничего не выбрасывали, но и сами пользоваться этим не будем.

Лея распахнула дверцы шкафа и, немного порывшись в вещах, достала оттуда лёгкое шёлковое платье, цвет которого переходил от нежно-персикового к розовато-фиолетовому, прижала его к груди и заглянула в стоявшее рядом полноростовое зеркало.

— Ты очень похожа на мать, Лея. Тебе это платье пошло бы не меньше, чем тёте Падме, — восхищённо сказала Пуджа.

— Такие яркие цвета, — сказала Лея, встретившись в зеркале взглядом с Люком, который стоял чуть поодаль. — Я никогда не носила ничего такого же яркого. На Альдераане королевская семья одевалась в белые и бежевые тона.

— Ты там наверняка найдешь и светлые наряды, но яркие краски у нас в моде всегда — что есть, то есть, — кивнула Пуджа, и от улыбки на её круглом лице образовались ямочки.

— Я каждый день буду надевать какое-нибудь из маминых платьев, — сказала Лея и, вернув наряд в гардероб, пошла осматриваться дальше.

В отличие от Леи, Люк чувствовал себя скованно в этих небольших покоях, принадлежащих явно не бедной семье. Он не испытывал трепета перед богатством, но и не ощущал себя здесь уютно. Возможно, Лее, выросшей в роскоши и красоте, легче было почувствовать себя как дома. Его не тянуло, в отличие от сестры, прикоснуться кончиками пальцев к отполированной глади изножья кровати, провести ладонью по мраморной полке над камином, открыть один из ящичков маленького комода на консоли у окна.

Лея тем временем достала из ящичка не украшения, как можно было бы ожидать, а стопочку тоненьких инфопластин. Покрутив их в руках, Лея оглянулась, нашла на прикаминной полке голопроектор и, подойдя к нему, вставила одну из них наугад. Посреди комнаты возникло изображение канцлера Шива Палпатина. Люк и Лея невольно отпрянули, а Пуджа, сделав несколько быстрых шагов, выключила проектор и достала пластину.

— Там есть другая.

Она перебрала несколько пластин, лежавших у Леи на ладонях, и, найдя нужную, снова включила проектор.

На этот раз Люк и Лея увидели свою мать, Падме Наберри, которая вдохновенно о чём-то рассказывала невидимой аудитории.

— Мы не стали выбрасывать инфопластины с выступлениями канцлера Палпатина, потому что они дополняют друг друга, — пояснила Пуджа. — Это записи выступлений канцлера и тёти Падме в то время, когда она была сенатором. Сборники их речей за несколько лет, и там любопытно то, что они всегда придерживались противоположных точек зрения и выступали за разное. И можно поочередно их смотреть, чтобы составить более полную картину о политическом положении в галактике в те времена… Я просто интересовалась историей, — добавила она, смутившись под конец под внимательными взглядами брата и сестры.

— Нет-нет, всё в порядке, — наконец искренне заверил её Люк. — Я думаю, что мы тоже как-нибудь всё это посмотрим.

— Да! — Лея подошла к Пудже и взяла её руки в свои ладони. — Это замечательно, что у нас остались такие записи. Я возьму их, если ты не против.

В этот момент на пороге комнаты появился Хан.

— Если кто-то проголодался, то я видел отлично сервированный столик на открытой веранде.

Вчетвером они прошли на веранду, где ещё лежала утренняя тень. К вечеру сюда придёт солнце и оранжевые лучи будут греть и не жалить, но завтракать поздним летним утром всё же лучше, укрывшись от пекла, заметила Пуджа.

За завтраком она завела разговор о планах каждого из гостей на мирное время, которое вот-вот настанет. Хан сразу заявил, что в политике и строительстве государства он ничего не смыслит, поэтому его пути с Новой Республикой скоро разойдутся, а чем заняться, он найдёт. Лея вздохнула, что работы в ближайший год после подписания мирного соглашения будет невпроворот, поэтому нынешняя передышка как нельзя кстати.

— Ну а ты, Люк? — обернулась к нему Пуджа.

— Я думал об этом. — Он бросил короткий взгляд на Лею. — Мне надо будет передать свои знания и навыки джедая кому-нибудь дальше, чтобы древнее учение не сгинуло.

— И где же ты найдешь себе учеников? — продолжала выспрашивать Пуджа.

Люк снова перевел воодушевлённый взгляд на сестру:

— Лея! Перед смертью Йода сказал мне, что я не остаюсь последним джедаем, что есть ещё. Я думаю, что он говорил о тебе!

Все сидящие за столом переглянулись.

— Что? — с мягкой улыбкой вымолвила Лея. — Нет, Люк, как это возможно? Есть разные причины, почему это не могу быть я. Я не чувствую в себе никаких способностей к управлению Силой.

— Если не считать, какой силой обладают её желания, — вставил Хан, доверительно наклонившись к Пудже.

— Кроме того, — продолжала Лея, — я нужна Республике. Мне некогда будет обучаться. Ну и наконец, если бы я попробовала управлять Силой, уверена, Тёмная сторона мигом бы меня окрутила, ты же знаешь, какая я горячая!

Лицо Люка вдруг залила краска, и он спрятал глаза.

— Да, Лея, знаю, — ответил он наконец и снова посмотрел на неё. — Но для того и существуют медитация и тренировки! Я научу тебя справляться с тёмной стороной внутри себя, и мы вдвоём сможем возродить Орден джедаев. Оби-Ван…

Лея накрыла своей ладонью его лежащую на столе руку.

— Люк, — тепло сказала она, — Йода точно имел в виду не меня. Если хочешь знать, вполне возможно, что ты действительно не последний джедай в галактике. Лет десять назад, когда я помогала одному отряду повстанцев, я встречала двух молодых джедаев.

— Они сумели спастись во время Приказа 66? — удивилась Пуджа.

— Один из них, Кейнан Джаррус, сумел — да, но он, я слышала, погиб за год до Битвы при Явине. А другой — его звали Эзра Бриджер — стал его учеником незадолго до нашей встречи. Может быть, Йода имел в виду его?

— Но почему я ничего о нём не слышал? — спросил Люк.

— Генерал Синдулла, под началом которой сражался Эзра Бриджер, рассказывала мне, что тот бесследно пропал после битвы за освобождение Лотала. Но пропал не значит умер. Оставшиеся в живых члены их отряда не теряют надежду его отыскать. Ты собирался исследовать наследие джедаев, ты хотел посетить места средоточия Силы — ты наверняка сможешь помочь в поисках пропавшего джедая.

— Я даже не знаю, — понурил голову Люк. — На это уйдут годы.

— Ну и последний довод против того, чтобы учить меня, — добавила Лея. — Я слишком стара.

— Как по мне — в самый раз! — возразил Хан, который всё это время не забывал угощаться закусками и напитками.

— Не в том смысле. Люк, ты же сам рассказывал, что джедаев раньше обучали с детства. Зачем отступать от этой традиции?

— Ты предлагаешь мне учить детей?

— Да. Из тебя выйдет прекрасный учитель. Люк, у тебя впереди — время, когда война перестанет требовать от тебя использовать свои способности для разрушения. Начни созидать. Пусть новое поколение будет действительно новым.

Люк перевёл взгляд на гладь озера. Холодное и чистое, образованное бьющими под водой ключами и талой ледниковой водой с ближайших отрогов гор, оно простиралось у подножия каменистого утеса, на котором стояла усадьба. Разрозненные мысли о том, чем заняться после войны, до этого никак не складывались в единую картину. Но вот наконец пришла ясность. Он собирался путешествовать по галактике в поисках артефактов джедаев — почему бы одновременно не искать и чувствительных к Силе детей?

Размышления Люка прервал запищавший в кармане у Хана комлинк.

— Да-а-а, — лениво протянул Хан, отвечая на звонок. — Лэндо?

Хан жестом показал, что извиняется, поднялся из-за столика и отошел в сторону. Вернулся он через пару минут с озабоченной миной на лице и рассказал, что Лэндо получил сообщение от своего компаньона в системе Кесселя. Их общий приятель просил срочной помощи: кто-то прикарманил партию коаксиума, которую должны были отправить на Корусант для вновь создаваемого республиканского флота. Если груз попадет в плохие руки, то баланс сил в Галактике может измениться.

— Рано расслабились, — хмурился Хан.

— Дело важное, — тут же встал из-за стола Люк, всем своим видом выражая готовность немедленно отправиться на подмогу.

Хан добродушно хлопнул его по плечу и усадил обратно:

— Нет-нет-нет, даже не думай. Ты, конечно, джедай и всё такое, но, парень, я тоже кое на что способен. И уж в разборках на Кесселе я не новичок. Мы с Лэндо быстренько смотаемся на рудники и всё уладим. Меня там знает каждая блоха в шахте. Одна нога здесь, другая там. Вернусь через пару дней. А вы пока наслаждайтесь местными щедротами.

— Когда летишь? — спросила Лея.

— Немедленно. Лэндо ждет на Родии… Имперцев оттуда уже выбили, там сейчас безопасней, чем здесь, — добавил Хан, заметив, как изменилось её лицо при упоминании Родии.

Он подошёл к Лее и обнял её, положив ладони, возможно, несколько ниже, чем следовало бы на людях. Люк деликатно отвернулся и вызвался проверить гиперпривод «Сокола».

Попрощавшись с Пуджей Наберри, Хан и Лея медленно шли к кораблю, держась за руки. Никому не хотелось расставаться. Пока Люк возился с микросхемами, тестируя электрические цепи и реле, до него долетали обрывки разговора.

— Ты будешь скучать по мне эти два дня?

— Я уже скучаю, постарайся не влипнуть ни в какую историю…

— Ну что ты, сердце моё, мы с тобой ещё столько всего не попробовали…

— Вот я и говорю: придется вернуться живым и здоровым.

— Ещё разок, перед отлетом?

— Тебя ждет Лэндо.

— Хорошо, мы продолжим, когда я вернусь, с этого самого места.

— Может, тебе все-таки взять Люка с собой? — Игривый тон исчез, и в голосе Леи послышалась тревога.

— Нет, не беспокойся, мы с Лэндо — сплочённая старая команда. Я больше волнуюсь о том, кто будет приглядывать за вами здесь, на Набу. В снегах ледников, чур, не теряться, в плен к имперцам не попадать, в мусорных коллекторах не прятаться.

— Насчет последнего не тревожься, — заверила его Лея. — Р2 остается при нас.

Хан, остановился, повернулся к Лее, взял её лицо в ладони и, низко склонившись к своей маленькой изящной жене, нежно поцеловал долгим поцелуем.

— Хан, я прове… — окликнул его выглянувший в это время Люк.

Он осёкся и неотрывно молча смотрел на Хана и прильнувшую к нему всем телом Лею, пока наконец она с тихим вздохом не оторвалась от губ мужа и спрятала лицо у него на груди. Хан тихо обнял её и прижал к себе, мечтательно глядя куда-то вдаль.

***

Запах её духов. Люк услышал его ещё издалека, спускаясь по тропинке от вершины холма. Еле заметные нотки лаванды и фиалки в воздухе. И совсем немного розмарина. Буквально чуть-чуть, чтобы придать оттенок. Идеальное сочетание.

И вот они сидят одни на веранде и молча смотрят на расплывающийся акварелью закат. Красно-оранжевое солнце Набу осторожно касается своей кромкой отрогов горного хребта с противоположной стороны озера, освежающий ветер доносит ароматы цветущих трав. Лея одета в легкий светло-бежевый сарафан с белой кружевной вышивкой, который когда-то принадлежал их матери, а на Люке болтается грубая холщовая рубашка, наподобие тех, которые он носил, помогая дяде на татуинской ферме.

Лея задумчиво берет из вазы виноград, отламывает от грозди две красные ягоды, подносит их ко рту и сначала осторожно касается губами, потом надкусывает одну ягоду. Яркий сок брызжет ей на ладонь, несколько капель стекают на сарафан и падают на то место, где под тканью угадывается грудь. Лея кусает следующую ягоду, сок продолжает капать… Люк смотрит заворожённо, как мокрое пятно на сарафане увеличивается, и теперь липкий кусок материи, как гипсовый слепок, охватывает выступающий бугорок соска. Сорванная во время прогулки травинка замирает у Люка в зубах, во рту становится сухо, он сглатывает и, поспешно переведя взгляд на скользящий по воде парусник, подсказывает сестре:

— Ты испачкалась.

Лея смотрит недоумённо, увлечённая вкусом фруктов, потом оглядывает себя, замечает большое пятно на сарафане и прыскает смехом. Она берет со стола белую салфетку и начинает тереть ею пятно, отчего то расплывается сильней, а юная упругая плоть под ним еле заметно колышется от прикосновений её руки. Все эти дни на Набу, оказавшись в мире тёплых красок, расслабляющего воздуха, так непохожего на холодную вечную ночь космоса, Лея носит свободную одежду без нижнего белья. Люк заметил это ещё в первый день, пока Хан был с ними вместе. Тот даже успел отпустить пару шуток, сказав, что ему только одно не ясно: почему Лея даже в камере на Звезде смерти была одета, как на летнем пикнике после брачной ночи.

— На Альдераане почти всегда было лето. Я с детства носила платья… Хочу здесь почувствовать себя как дома. — Лея оказалась настроена благодушно и вопреки обыкновению не отсыпала в ответ Хану колкостей.

Набу и правда напоминает Альдераан; по рассказам сестры Люк понимает, что природа двух планет имеет схожие черты.

— Но, конечно же, Альдераан был во много раз красивее, — описывает ему Лея свою родную планету. — Видел бы ты наши долины! Они утопали в зелени и цветах, по краям возвышались скалы с разноцветными минералами, а с высоты низвергались вниз водопады кристально чистой талой воды с ледников.

Может быть, Набу и не такая же живописная, но для Люка, проведшего всю жизнь в голой пустыне, родина их матери кажется одним большим оазисом.

— Никогда не видел столько зелени, — произнес он в восхищении, когда они только подлетали к планете.

— А как же Эндор? — удивился Хан. — Там было не меньше.

Люк пожал плечами и нахмурился. Уже полгода он старается не думать об Эндоре: сначала слишком сильная боль от потери отца в тот момент, когда Люк наконец-то обрёл его; потом слишком свежие раны; а когда боль утихла, то воспоминания омрачала бесконечная тьма, пронизанная злобой и ужасом. Тьма, к которой он подошёл тогда так близко, что чуть было не остался в ней навсегда. Теперь он заставляет себя думать об этом как можно меньше. Чёрные дни в прошлом, ситхи ушли в небытие. Оставшись без Императора, противники повстанцев терпят одно поражение за другим, и окончательная победа над Империей становится ближе с каждым днем.

— Ты о чем-то задумался? — спрашивает его Лея.

Она прекратила бороться с расплывшимся пятном от виноградного сока на груди. Его сестра сидит, облокотившись на стол, подставив под щеку ладонь, и смотрит на Люка, улыбаясь ему самой милой и доброй улыбкой, которую только можно представить. В ней столько тепла и любви, сколько Люк не встречал за всю свою жизнь. Дядя Оуэн и тётя Беру были терпеливы и ласковы с Люком, но жизнь в пустыне сурова, нежность из людей выдувают сухие ветра.

Люк и Лея редко оставались подолгу наедине в дни боевых действий и сейчас, когда им выпало провести несколько спокойных дней вдвоём, чувствуют себя немного неловко и часто молчат, словно бы у них нет общих тем для разговора. Хотя, конечно, рассказать хочется о многом. Но они молчат, спокойно уверенные, что ещё успеют наговориться, и иногда просто смотрят друг другу прямо в глаза, и Лея неизменно улыбается — Люк каждый раз отводит взгляд, а она хохочет и берёт его за руку, повторяя, что у неё лучший брат во всей галактике.

— Хан шутит, что теперь, когда у него есть шурин-джедай, ему станет легко торговаться с владельцами грузов, — смеётся Лея, снова дотрагиваясь до ладони Люка. — Но ты не позволяй ему использовать твоё имя в его авантюрах.

Люк неуверенно убирает руку и встает из-за стола. Проходя мимо сестры, он легко касается рукой её плеча, подходит к каменной балюстраде на краю веранды и смотрит вниз на волны, еле слышно бьющиеся о камни причала. Тень гор крадучись подползает к берегу. Спускается вечер, и назойливая мошкара просыпается, предчувствуя близость ночной прохлады.

Лея встает и, подойдя, обнимает его за талию. Он замирает, желая немного отодвинуться от неё и одновременно не в силах сделать это. Люк кладет ладонь на поверхность остывающего камня, так же, как когда-то делал его отец, стоя рядом со своей возлюбленной, и его мысли путаются в сомнениях и нечётких предчувствиях. Люк вспоминает, зачем и почему прилетел сюда с Ханом и Леей, и уже не уверен в том, какие истинные мотивы двигали им, когда он соглашался лететь с ними в этот короткий отпуск.

Он ёжится, чувствуя как холод начинает подниматься к ним от озера. Люк гонит прочь мысли про Хана, который должен вернуться к ним завтра утром. Его нет уже два дня, но кажется, что миновал всего лишь один час. Люк ловит себя на том, что хотел бы, чтобы Хан задержался. «С этого самого места…» — звучит внутри голос друга, и Люк снова едва заметно качает головой.

— Мошкара? — спрашивает Лея. — Пойдём в дом, я уже замёрзла.

Люк облегченно отступает, захватывает со стола вазу с фруктами и делает знак дроиду, что можно убирать остатки ужина. Затем он идет к тропинке, петляющей по склону холма. Лея немного обогнала его, но он быстро сокращает расстояние и вот уже поднимается прямо за ней. Почувствовав приближение брата, Лея оборачивается и смотрит на него. Её сарафан с узким лифом расходится внизу свободной юбкой, но Люк без труда угадывает очертания её фигуры под ним. Вот её щиколотки и икры, видны коленки, выше они уже скрываются за краем одежды. Люк мысленно продолжает линию её бёдер, представляет её живот с ложбинкой внизу… Он снова трясёт головой, прогоняя наваждение.

— Так сильно донимают? — спрашивает она. — Странно. Меня совсем не кусают. Да их, вроде, и не так много здесь, в лесу наверняка больше. Должно быть, липнут к тебе из-за фруктов, ты сладкий.

«Ты сладкая», — чуть не вырывается у него на полном серьёзе в ответ на её шутку.

В лесах насекомых и правда очень много. Люк успел прочитать в энциклопедии Набу про густые девственные джунгли с заболоченными зарослями из лиан и кустарников, покрывающие южную часть континента. Где-то там в болотах живут гунганы, Люку попадалась парочка этих существ на Корусанте — создания достаточно бойкие.

— Ай!

Лея оступается и делает два шага назад, Люк перехватывает вазу в другую руку и успевает поймать сестру за талию правой рукой. Она хватается за его плечи, ткнувшись бедром в низ его живота. Они на мгновение замирают, затем она долго смотрит ему в глаза. На этот раз он не отводит взгляд, как раньше, и еле заметно раздвигает уголки губ.

— Хан не присылал тебе сообщений? — внезапно спрашивает Лея и, словно чего-то испугавшись, отталкивается от брата.

Не дожидаясь ответа, она поднимается дальше, а Люк остается, как вкопанный застыв посередине тропы. Лишь добравшись до верха, к дому с аркой над увитыми плющом колоннами, Лея оборачивается и машет ему рукой. Он тяжело вздыхает и продолжает подъём, коря себя за… за что? Он ничего лишнего себе не позволял, он держит свои чувства в узде. А то, что они есть… Можно ли избавиться от чувств? Разве что убив часть себя.

Лея встречает его у выхода с тропы на лестницу, ведущую вдоль высоких окон дома на мраморную балюстраду. Она делает шаг навстречу и кладёт руку ему на лоб.

— Ты такой горячий! У тебя жар?

— Прекрати нянчится со мной, как с младенцем! — грубо отталкивает её Люк, но тут же осекается: — Прости! Я думаю, мне просто надо побыть одному.

Он отходит в дальний угол террасы, обращённый к склону горы с другой стороны виллы. Лея качает головой, подходит и берет его руки в свои ладони. Он стоит с виноватым видом, больше всего опасаясь, что его мысли и чувства откроются ей.

— Ты что-то скрываешь от меня, Люк. Прошу тебя, поделись. Тебя что-то тревожит, но ты не хочешь мне говорить… Что-то с Ханом?! — внезапно пугается она.

— Лея, нет! С Ханом ничего не случилось, здесь другое, — оправдывается Люк.

Сказать правду совершенно невозможно. И Хан — он чувствует — жив и здоров. Но надо как-то объясниться. Два слова сами приходят на ум, будто кто-то вовремя подсказывает ему удобный ответ.

— Это… Тёмная сторона. Я начал ощущать её присутствие здесь, на планете. С самого первого дня, как мы прилетели. Я не хотел тебя пугать. Но сейчас… сомнений не остаётся.

Лея непонимающе смотрит и крепче сжимает его ладони. Люк рад возможности оправдать свою нервозность и сконфуженное молчание последние два дня. Тёмная сторона — прекрасный повод улететь с виллы. Куда угодно, пусть даже в эти проклятые джунгли, кишащие москитами.

— Я должен найти источник Тёмной стороны. — Люк смотрит сестре в глаза, волнение исчезло, осталась решимость. — Переночуем, а утром я возьму спидер и отправлюсь на поиски. С тобой будет Хан. Если я задержусь дольше, чем на неделю, — улетайте. И за меня не волнуйтесь.

Люк обнимает сестру за плечи, целует её в лоб, замирает, прижав губы к её коже, затем поворачивается и уходит на свою половину дома. Он закрывает за собой дверь, бросается к пылающему камину, хватает из огня тлеющий синим пламенем уголёк и сжимает его в ладони. Кожа шипит и пузырится волдырями, боль пронзает руку, но Люк не чувствует её, его зрачки за завесой слёз расширены. Становится трудно дышать, словно он оказался в сгустке липкого дыма. То, что он посчитал удачной выдумкой, теперь ужаснуло его.

В миг, когда поцеловал сестру, он ясно осознал действительное, а не выдуманное присутствие Тёмной стороны. И эта тьма, это зло было не снаружи, не где-то в покрытых лесами горах Галло и не в Лианормских болотах гунганов. Тьма была в ней самой. Тёмная сторона жила в Лее, и увидел он её так же ясно, как видел когда-то в своём отце.


ТЁМНЫЙ ИСТОЧНИК
ТЁМНЫЙ ИСТОЧНИК

Перелетев горный хребет, разделяющий единственный континент Набу на северную и южную части, Люк первым делом разбил спидер о толстое дерево. Больше никаких искушений, никакого совместного отдыха.

В коротком прикосновении к Лее Люку открылись страдания друзей, гибель Хана, крушение Новой Республики, высокая чёрная фигура, нависшая над их семьей, и пылающий световой меч в форме алого креста. Увиденное заставило его покинуть свою комнату задолго до рассвета. Он улетел, не оставив координат, бросив на пороге комнаты личный радиомаяк.

Ему необходимо подумать, восстановить внутреннее равновесие, вернуть себе точку опоры — и только потом он сможет попытаться помочь Лее. Рядом с ней нужной безмятежности не добиться.

Тёмная сторона. Из рассказов Йоды и Оби-Вана он знал, что Тьма есть неизменный спутник Света, такая же сущность природы. Любой джедай рано или поздно сталкивается со своей Тёмной стороной. Но Лея не джедай. Она не готова. Люк помнил, как трудно противостоять этому зову, настойчивому голосу, который шепчет внутри и убеждает дать волю гневу, страху, вожделению, зависти, гордыне.

Как же он был наивен, когда посчитал, что с низвержением ситхов в галактике установилось торжество Света! Сейчас у него будто открылись глаза и Люк увидел истину: две части Силы, две стороны — они будут существовать всегда, вне зависимости от того, есть ли на свете ситхи, джедаи… И перед каждым, кто способен управлять Силой, встанет выбор, и на каждого обрушится искушение пойти по более легкому и простому пути.

Люк решил остаться в этом лесу надолго — достаточно долго, чтобы Хан и Лея покинули планету. Чем ближе он будет находиться к сестре, тем в большей опасности окажется она сама и все, кого она любит. Сила открыла Люку, что Тьма, которую он увидел, станет причиной неисчислимых бед, в том числе гибели Хана, а чувства к Лее, которые Люк не в состоянии заглушить, пробудят в сестре гены Вейдера.

Чтобы отвлечься от горьких раздумий, Люк озадачился вопросами выживания. Скучать не пришлось: плодородные долины Набу щедры и приветливы, но леса по-прежнему суровы и недружелюбны к одиноким отшельникам. Люк построил шалаш из лиан на случай дождя и подготовил место для ночлега на одном из высоких и крепких деревьев — хороший способ укрыться от встречи с хищниками. Непроходимые джунгли вокруг кишмя кишели фауной, и далеко не все её представители были безобидны. Уже в первые дни Люк столкнулся с гундарком — свирепым зверем, чьей родной планетой считалась Ванкор в системе Узиель.

Космические проходимцы использовали гундарков для запрещённых боев, благодаря чему эти твари смогли расселиться на многих планетах с привычным для них тёплым климатом — будучи сами нисколько не подходящими для местных экосистем. До последнего времени слухи о существовании гундарков на Набу не находили подтверждения, но теперь Люк встретился с одним из них лицом к лицу и использовал Силу для того, чтобы обратить зверя в бегство, не включая световой меч. Присутствие рядом таких соседей заставило его постоянно быть начеку: внезапное нападение могло сулить неприятности даже джедаю.

Дни бежали один за другим. Почти всё светлое время суток Люк тратил на поиски пропитания. Он отказался от мяса и собирал пригодные в пищу растения. Их не много в джунглях Набу, но Люк был рад всем возникающим трудностям. Когда он увлекался работой, то некогда было вспоминать страшный образ, сложившийся в голове. Однако в минуты отдыха и покоя перед глазами стояло одно: нависшая фигура, красный световой меч, падающий в пропасть Хан.

Ужасней всего было то, что картина гибели друга не вызывала в нем острого желания броситься на помощь, предотвратить угрозу, не считаясь ни с чем, как это было всего пару лет назад. Он помнил, какие острые чувства испытывал на Дагоба, увидев сквозь тысячи парсеков, что друзьям грозит беда, как рвался вопреки советам мастера Йоды к ним на помощь. Но если тогда Люк знал, что пошёл на опасную встречу с Вейдером ради спасения их всех, то теперь боялся себе признаться, что спокойно пожертвовал бы Ханом, чтобы заполучить Лею.

Ночами Люк страдал бессонницей, а провалившись в сон, метался в агонии и утро встречал в холодном поту. Однажды он вывалился из своего ночного убежища, и лишь отменная реакция спасла его при падении с огромной высоты: он успел ухватиться за самую нижнюю из толстых веток исполина. Остаток ночи Люк провел на верхушке дерева, наблюдая как одна за другой в чёрном небе восходят две луны: тёмно-красная и бледно-зеленая, предвестники скорого рассвета.

Те же луны светили его отцу, когда он стоял на продуваемой ветрами открытой площадке между двумя каменными колоннами прекрасного варыкинского поместья. Наверное, Энакин смотрел на них, как сейчас Люк, и старался разумом обуздать чувство страха перед грядущей потерей. Осознание надвигающегося ужаса, которое обычные люди зовут интуицией, для джедая выглядело чётким предзнаменованием будущего, неотвратимого и беспощадного. Сейчас Люк всё лучше и лучше начинал понимать отца: тот никогда не желал перейти на Тёмную сторону, ему, казалось, были неведомы сомнения и слабость, но даже такого могучего джедая, каким был Энакин, она сокрушила, выбрав его самое уязвимое место.

Эта борьба никогда не прекратится. В галактике не осталось ни одного ситха, но теперь Люк осознал, что в любую минуту способен потерять контроль над собой, и тогда его собственная тёмная сторона снова попытается взять верх. Сам Люк не изменит Свету, но Лея… Она талантливее его, пусть и скромно судит о себе на этот счёт, и когда дремлющая в ней Сила пробудится, появится новый тёмный управитель Силы, могуществом способный потягаться с самим Дартом Вейдером.

Раз за разом Люк перебирал в голове способы предотвратить катастрофу. Он должен подготовить её как рыцаря-джедая. Он должен научить её противостоять искушениям Тёмной стороны. Но каждый раз, когда он думал об этом, перед глазами возникал образ двух воинов: синий и красный меч, бой в заснеженном лесу, один падает, другой замахивается, готовый обрушить на поверженного врага всю свою мощь. Затем видение застилала темнота. И Люк устало тёр лицо ладонями: ох, как он желал избежать этого своего поединка с Леей! Как сделать так, чтобы она не захотела однажды скрестить с ним мечи, как не захотел он биться с отцом?

Следующее утро выдалось особенно хмурым. Серые тучи набежали со всех сторон. С неба хлестал дождь, его холодные капли больно били по рукам и спине. Люк следовал своим обычным маршрутом: сперва на юго-восток, несколько миль через овраги и топкие заросшие травой поляны. Там он искал чак-корень, столь популярное у контрабандистов сырьё для изготовления ликёра и нюхательных смесей. Для Люка же более ценен был не корень этого растения, а его зелёные листья: они богаты минералами и достаточно питательны, чтобы составлять основу его скудного меню.

Один и тот же маршрут он повторял изо дня в день вот уже три недели, каждый раз прислушиваясь к Силе и убеждаясь, что вокруг нет ни единой разумной живой души. Изредка Люк натыкался на следы присутствия гунганов, но они были совсем незначительны: эта раса держится поближе к берегу моря на юге, и так глубоко в леса её представители забредают редко. Гораздо чаще Люк сталкивался с гундарками.

Сегодня Люк чувствовал трёх особей, непрерывно идущих по его следу от самого болота с чак-корнем, и еще нескольких, которые двигались параллельно слева от него. Кажется, это была целая стая, и они обменивались друг с другом резкими сигналами, напоминающими короткое рычание. Его можно легко спутать со скрипом деревьев, качающихся на ветру, поэтому неподготовленное ухо не уловит в лесу ничего подозрительного. Люк не беспокоился о возможном нападении: для крайнего случая при нем был световой меч — гораздо более весомый аргумент, нежели когтистая лапа голодного зверя.

На самой северной точке маршрута Люк неожиданно заметил присутствие посторонних. Два человека, в полутора милях от него. С другой стороны большого каньона. Люк остановился и замер. Попробовал с помощью Силы понять, в какую сторону движутся его гости, и внезапно получил ответ на свою попытку.

«Люк?! Люк, это ты?»

***

Лея проснулась поздно. Солнце уже сияло высоко над горами, и его лучи падали на поверхность озера под таким углом, что отражающиеся солнечные блики пятнами скакали по потолку её комнаты. Вчера ей долго не удавалось заснуть. Странное поведение брата обеспокоило ее. Весь вечер Люк был какой-то задумчивый, казалось, его мысли были где-то далеко, и Лея чувствовала, как сильно он напряжен. Прощаясь перед сном, он поцеловал её в лоб, и внезапно поцелуй отозвался болью где-то в животе. После этого, не в силах найти удобного положения, проворочавшись почти всю ночь с боку на бок, она наконец под утро уснула.

Лея набросила на себя легкий халат и вышла из комнаты на выложенную мозаикой террасу с видом на сад. Воздух уже прогрелся, и околополуденный зной нежно окутывал ее. Лее нравилось тепло, струящееся от нагретых камней. Она посмотрела на закрытую дверь, ведущую на половину Люка. Вот ещё один лежебока! Лея окинула взглядом безмятежные заросли оливковых деревьев на склонах гор, синюю гладь воды, испещрённую мелкими барашками волн, мирные облака на небе, похожие на мягкие ватные шарики или на взбитые сливки, украшающие сладкий десерт.

В эту секунду ей не верилось, что где-то здесь, на Набу, мог находиться Тёмный источник. Лея надеялась отговорить брата от сомнительной затеи лететь одному в джунгли.

— Я думал, принцессы во дворцах спят до обеда, — прозвучал знакомый голос у нее за спиной.

— Королевских апартаментов мало, чтобы снова сделать из меня принцессу, — в тон ему без приветствия ответила Лея, но в её взгляде, обращённом на мужа, светилась такая же радость, как и в его.

Хан подошел сзади и обнял так крепко, словно не видел её несколько лет.

— Не говори, что не скучала.

Он умеет действовать на неё как никто другой. Вроде и хочется сказать, что вообще не думала о нём, но руки сами обвивают его шею.

— Как всё прошло с Лэндо?

Вместо ответа Хан поцеловал её в ключицу и, поднявшись выше к щеке, добрался до губ. Одной рукой он придерживал Лею за талию, другая рука уже поднимала её ногу и скользила по ней под халат.

— Ты его знаешь, — неожиданно выдохнул он, — с ним как всегда. Не обошлось без сюрпризов. Но мы с Чуи справились.

— Мы с Чуи?

— Уээээаааа! — раздался знакомый рёв из-за угла террасы.

Лея отпихнула Хана и запахнула халат.

— И ты здесь?

Чуи сделал невинное лицо и озадаченно замычал.

— Так, а где Люк? — как ни в чем не бывало поинтересовался Хан. Кажется, его вообще невозможно было чем-либо смутить.

— Этот соня все еще спит. — Лея кивнула на закрытую половину брата.

Хан, не церемонясь, забарабанил в дверь что есть силы.

— Эй, лентяй! А ну, подъем! Приехали старые друзья! Мы поедем сегодня на рыбалку или нет?

Дверь к Люку оказалась незапертой и открылась от ударов Хана. Внутри было пусто, в камине лежали остывшие угли, кровать стояла аккуратно прибранной: судя по всему, Люк ночью даже не ложился на нее. По спине Леи пробежали тревожные мурашки.

Хан озадаченно пошутил, что малыш Люк не терял времени даром и нашел себе какую-то местную подружку.

За завтраком Лея сидела, поглощенная своими мыслями, и почти не слушала рассказ Хана о приключении с Лэндо в рудниках Кесселя.

— Лэндо, конечно, хороший парень, но, как это водится, не сказал мне всей правды, — говорил Хан. — У него была доля в предприятии тамошнего заправилы из Синдиката пайков. Он хотел выручить своего приятеля и сделать доброе дело Республике, но в тоже время рассчитывал поживиться перепродажей коаксиума на черном рынке, используя посредников из Синдиката. Я сразу подозревал, что там не всё чисто, поэтому перед вылетом отправил запрос Чуи, и он подстраховал меня. Лэндо тоже не остался в накладе: мы отстегнули ему десять процентов груза, пусть скажет спасибо и за это. А вот Синдикат затаил обиду. Но с ними можно потом разобраться. Если вспомнить, то один из их лидеров, пайк Дол, задолжал мне по давнему делу…

— Хан, прости, но я совершенно не могу сейчас воспринимать то, что ты мне рассказываешь, — наконец призналась Лея. — Я очень беспокоюсь за Люка. Он был чем-то встревожен вчера, толком не объяснил, почему улетает, и сказал нам возвращаться без него. Но как это возможно?!

Хан положил ладонь ей на запястье, и это, как и любое его прикосновение, успокоило ее.

— Я уверен, Люк скоро вернётся и всё объяснит. На чем он улетел?

— Он хотел взять спидер.

— Ну, в таком случае это не надолго. Мы дождемся его.

Чуи улетел после завтрака, и они остались вдвоем на вилле. Время в ожидании Люка тянулось неспешно. Когда они были готовы оторваться друг от друга, Хан частенько копался в гиперприводе «Сокола», пока Лея коротала досуг за изучением книг по истории Набу. Она не нашла ничего про те года, когда королевой была Падме, но более ранние хроники ей тоже показались интересными.

— Представляешь, в отчетах, описывающих период за два века до битвы на Явине, встречается какой-то Ним Палпатин, — поделилась однажды Лея своей находкой с Ханом. — Как тут сказано, он был выходцем из простонародья, но высоко взлетел и стал влиятельным помощником сенатора. Правда, потом он влип в скандал с растратой общественных денег, и его лишили должности.

— Интересно! — Хан приобнял ее сзади и заглянул через плечо, рассматривая страницу из книги, где Лея нашла эту информацию. — Считаешь, дальний предок?

— Не знаю. Но, главное, смотри вот здесь: до отставки Ним Палпатин успел выгодно выдать замуж свою дочь Лили за наследника одного провинциального поместья, название не указано, не берегу озера, по фамилии Наберри.

Хан поежился.

— Не хочешь ли ты сказать, что у вас с бывшим императором общие корни? Это ваше мамбо-джамбо всё тесней сжимает кольцо…

— Даже страшно допустить, — рассмеялась Лея и поцеловала Хана. — Но точно мы никогда не узнаем: больше никакой информации о судьбе Нима Палпатина в книге нет.

Вечера они проводили вместе. Засыпая в объятиях Хана глубоко ночью, Лея неизменно чувствовала спокойное безмятежное счастье. В какие-то дни она даже забывала о Люке, и на следующее утро немного корила себя за это.

На двадцатое утро после прилета Хана он по обыкновению пропадал на «Соколе», где пытался модернизировать компрессор, рассчитывая сократить время, требуемое для подготовки гиперпрыжка. Внезапно Хан услышал быстрые шаги — Лея чуть не бежала к кораблю и была бледна.

Поняв по одному её виду, что что-то стряслось, он быстро вытер машинное масло с рук и пошел ей навстречу.

— Есть новости от Люка?

— Ах, Хан, нет — и от этого не легче. На Чандриле творится чёрт знает что. Весь голонет стоит на ушах — мирные переговоры сорваны, в Ханне совершен теракт, погибли люди, в том числе генерал Крикс Мадин и советник Хостис Иж. Ходят также слухи, что среди жертв — коммодор Кирста Агейт, но я только что разговаривала с Мон Мотмой — она заверила меня, что Кирста жива. Сама канцлер ранена в руку, и хоть звучит это несерьёзно, но рана очень неприятная. Курс лечения продлится не одну неделю, и могу гарантировать, это будет расценено другими политиками как слабость. Не говоря уж о том, что нападение на высшее руководство Республики в самом сердце её столицы плохо повлияет на имидж государства в глазах не определившихся планет и систем.

Хан нахмурился. Эти имена он часто слышал от Леи.

— Как это вообще могло быть возможно? — спросил он. — Новая Республика всё ещё до зубов вооружена, неужели нападавших не отсеяли еще на подходах?

— Самое противное… — Лея взяла Хана за руку, — что нападали те, кого твой отряд освободил на Кашиике из Каземата Ашмида и кого ты вывез вместе с Чуи на Чандрилу.

Хан переменился в лице и сжал губы в полоску.

— Это была провокация со стороны имперцев. Судя по всему, они, сдавая вам Каземат, успели перед этим вживить узникам чипы, которые по команде подавляли их волю. К переговорам был приурочен праздник в честь бывших узников Каземата…

— Отпуск окончен, я так понимаю, — коротко кивнул Хан. — Мы можем улететь хоть сейчас.

— Не можем. Я говорила тебе, что не улечу без Люка.

— Значит, за Люком — и на Чандрилу.

***

Мост не производил впечатление надежной конструкции. Хан подергал за длинные канаты, переброшенные через глубокий каньон, которые поддерживали деревянные мостки, и скептически покачал головой. Но деваться было некуда: Лея уверенно вела его вглубь леса, не желая искать обходных путей. Спидеры пришлось оставить, когда началась совсем непролазная чаща, и дальше продвигаться пешком. Судя по некоторым признакам, раньше к мосту с обеих сторон вела просека и дорога была довольно широкой; последнее время она заросла, а мост обветшал.

Но стоило Хану начать ворчать о том, что дорога слишком трудна, чтобы быть верной, Лея его осадила:

— Если беременная женщина спокойно проходит, то и бывалому космическому волку жаловаться не пристало.

Хан встал как вкопанный. Видя, что Лея невозмутимо продолжает продвигаться вперед, смело перешагивая через лианы и пригибаясь под ветками, он наконец поспешил ее нагнать.

— Лея, я правильно понял…

— Конечно, ты правильно понял. Ты же умный.

Хан, приподнял брови, осмысляя новость, а затем, пожав плечами, с удесятерёнными силами двинулся следом за женой.

Чуть позже Лея объяснила, почему так уверенно идет в одном направлении:

— Я чувствую Люка — так же, как это было на Беспине. Помнишь, я рассказывала?.. Впрочем, — Лея внезапно остановилась, — здесь есть кто-то ещё.

Хан резко подобрался, тревога в её голосе заставила его сосредоточиться, в руке молниеносно появился бластер. Хан обогнал Лею и пошёл на пять шагов впереди нее, расчищая путь через заросли. Лея лишь немного подсказывала ему дорогу, советуя взять то правее, то левее. Они вышли к небольшому оврагу, с пологими склонами, почти свободными от деревьев и кустарника — тут росла лишь высокая, местами примятая трава. Хан напрягся и поднял руку в предостерегающем жесте.

— Смотри, — указал он на землю. — Эти следы явно оставил кто-то очень большой. Кого, говоришь, ты почувствовала?

Он едва успел договорить, как справа от них раздался шорох и почти сразу же — свирепый рык. От зарослей на опушке отделилось что-то большое: Хан краем глаза заметил очертания огромной туши с косматой бордовой шерстью и когтистыми лапами. Он вскинул бластер, но зверь бросился так быстро, что выстрелить Хан не успел, а сумел только в последний миг отклониться вбок, так что удар, подобный каменному молоту, обрушился на него не сверху, а по касательной и отшвырнул его футов на тридцать вместо того, чтобы размазать по земле.

Падение выбило из Хана дух — лежа на траве, он не мог сделать ни вдоха и только усилием воли заставлял себя не терять сознание, понимая, что Лея остаётся одна против свирепого зверя. Хан попытался приподняться на локте, но всё никак не мог принять упора — плечо безвольно припадало к земле, как бывает с разорванной связкой. Перед глазами всё плыло, он видел лишь мелькающие цветные пятна, потом услышал громкий рёв хищника и пронзительный крик Леи. Почти тут же между лиан вспыхнул и замелькал яркий луч, словно кто-то зажёг прожектор и стал наносить им хлёсткие удары. Переложив бластер из одной руки в другую, Хан выстрелил левой наугад. В воздухе разнесся запах горелой плоти — и это последнее, что почувствовал Хан, перед тем как свет в его глазах померк и он потерял сознание.

***

— Очень крупная особь, я ещё не встречал здесь таких. — Люк рассматривал мёртвого гундарка с интересом натуралиста-ботаника. — Я замечал их к востоку и на юге, но этот забрел слишком далеко на север.

Люк пнул ногой изрезанную световым мечом тушу и вернулся к Лее, которая пыталась привести в чувство Хана. Она подсунула ему под голову комок сорванной травы, расстегнула рубашку на груди и положила руку на лоб.

— Он скоро очнется. — Лея закрыла глаза и замерла, пытаясь свободной рукой нащупать пульс на руке мужа.

Люк поднял бластер, валявшийся неподалеку от того места, где упал Хан, и поставил его на предохранитель. Стрелять вслепую было чертовски отчаянным решением — но и тут они с Ханом сработали как команда: выстрел, посланный другом, Люк перенаправил в гундарка, и плазменный заряд добил чудовище.

— Зачем вы полезли в джунгли? — строго спросил Люк. — Я объяснял тебе. Здесь присутствует Тёмная сторона. Ходить в этих местах небезопасно. Видишь, что из этого получилось.

Люк показал жестом на Хана, который начинал приходить в себя. Лея виновато нахмурилась.

С собой у Леи в рюкзаке была небольшая аптечка, она вколола мужу антисептик и обезболивающее, чтобы поврежденная рука позволила двигаться. Хан открыл глаза и рассеяно смотрел по сторонам.

Люк хмуро стал собирать разбросанные вокруг вещи из рюкзака Хана.

— Мы должны уходить отсюда, пока светло. Вокруг ещё могут быть гундарки. В темноте они атакуют стаями, и даже мне будет сложно противостоять всем сразу. Хан, ты можешь идти? Я помогу вам выбраться.

Через пятнадцать минут все трое двинулись в обратный путь. До спидеров было недалеко, но предстояло перейти шаткий подвесной мост — серьёзное препятствие для человека с травмой плеча.

— Где твой спидер? — Лея повертела головой по сторонам в надежде, что Люк оставил транспорт неподалеку.

Тот лишь неопределенно махнул рукой и молча побрёл в сторону каньона. Перемена в брате, еще недавно преисполненного энтузиазма и энергии, поражала Лею. Сейчас она нашла его мрачным и угрюмым. Лицо заросло щетиной, волосы спутались, одежда была грязна. Где он провёл эти дни? Чем занимался? Люк говорил о Тёмном источнике в лесу, но сколько Лея ни напрягала свои чувства, она не ощущала никакого сгустка Тьмы, ни здесь, ни в целом на Набу.

Преодолев каньон, они продвинулись еще на пару миль и сделали привал. Здесь лес уже закончился, вокруг простиралась степь с редкими одиночными деревьями, под ногам хлюпало болотце. Для остановки они выбрали участок посуше, где кочки поросли белой травой вперемешку с зеленым мхом. Хан под действием транквилизаторов уснул, Лея достала из сумки брикеты с пайком и предложила Люку. Тот отказался и лишь потягивал воду из фляги.

— Люк, нам придется улететь. Столица подверглась атаке, мирные переговоры сорваны. Убиты люди. Мон Мотма ранена. Война продолжается.

Люк, угрюмо погружённый до этого в свои мысли, встрепенулся и сел прямо.

— Лея, это ужасно!

— Мы сейчас нужны там как никогда. Ты спрашивал, зачем мы здесь, — затем что я не могу улететь без тебя. Но если ты не согласишься…

— Как ты могла подумать, что я не соглашусь! — Люк схватил Лею за руки. — Мы доберемся до Варыкино к ночи и сразу же летим. Хан не сможет сесть за штурвал, но я справлюсь.

Лея просветлела лицом.

— Тебе не придется справляться одному. Завтра вернется Чуи.

— Вся команда снова в сборе? — мягко улыбнулся Люк.

Лея потянулась к нему и обняла.

— Вот теперь я вижу прежнего Люка, которого я знаю и люблю.

Последнее слово немного резануло слух, но Люк обещал себе не предаваться безумным мечтам.

— Команда снова в сборе, — подтвердила она. — Ты нужен нам с Ханом — куда мы без тебя, а пройдет совсем немного времени, и появится еще один человек, который будет души не чаять в своем дяде-джедае.

Здесь Люк ничего не понял и переспросил:

— Подожди, ты вообще о ком сейчас говоришь?

— О тебе, и о нас, — пояснила Лея, улыбаясь. — Я пытаюсь рассказать тебе, что у нас с Ханом будет ребенок... Люк? — Она заглянула ему в глаза. — Ты молчишь? Может, скажешь хоть пару слов? У нас на Альдераане в таких случаях обычно желали здоровья и поздравляли с благой вестью. А на Татуине как делали?

Почва зыбкого болотца внезапно будто заходила ходуном, и земля перевернулась, проваливаясь куда-то в пропасть. Ребенок. У неё будет ребенок. От Хана. Ревность обожгла сердце. Люк, конечно, знал, что они проводят вместе ночи, они даже нежно называли друг друга «муж» и «жена», хотя на самом деле всё ещё не были женаты. И ему не приходилось самому себе растолковывать, что это значит, но… ребёнок. Телесное воплощение их близости. Её близости. Не с ним. Он почувствовал, как задрожали пальцы. Он растет там, внутри нее.

Следующая догадка ударила не хуже гундарка, у Люка сбилось дыхание, в глазах помутнело. То чужеродное, что он чувствовал в Лее, — это был её ребёнок. В Лее сидит нечто тёмное. Люк в ужасе хватал ртом воздух… Носитель Тьмы сейчас — лишь эмбрион! Что же будет, когда… Какая невообразимая мощь откроется, стоит этому младенцу сделать первый вздох…

— Не надо так волноваться! — засмеялась Лея. — Хан и тот пережил сообщение о грядущем отцовстве спокойно. Из тебя получится отличный дядя.

Лея подсела поближе, схватила руку брата и положила её ладонью на свой живот:

— Вот, прислушайся, ты наверняка сможешь почувствовать его там…

Вокруг пропали очертания предметов. Солнце, склонившееся к закату, почернело, из облаков полился холодный, почти ледяной дождь… Люк увидел себя на поле, усеянном трупами подростков: некоторые были обезглавлены, у других тела были исполосованы следами широких рубленых ударов. Вдали бушевал пожар, сжирая языками пламени постройки. Черный человек возвышался над страшной картиной, в его руке пылал огненно-красный меч с двумя боковыми отводами плазмы вместо гарды, его плащ развевался, на маске играли отблески догорающего пожара, и ад следовал за ним.


Часть III: Рей
(Настоящее)
ВОЕННЫЙ СОВЕТ
ВОЕННЫЙ СОВЕТ

Большая тарелка с набором живых моллюсков плыла по кругу, задерживаясь перед каждым из членов Благородного собрания Синдиката пайков. По традиции, в начале встречи они должны были вкусить из одного блюда, дабы обозначить этим открытость друг перед другом и единение в помыслах и действиях. Молодые пайки иногда посмеивались над старательным соблюдением старинных обычаев, но кто они такие, чтобы менять многовековые устои, оберегающие благополучие и покой старинной расы. Когда с обязательной частью было покончено, настало время для деловой беседы. Вопрос предстояло обсудить нешуточный, речь шла ни много ни мало о жизни и смерти всего рода пайков.

— Я собрал вас, благородные пайки, чтобы сообщить пренеприятную весть. — Глава Синдиката пайк Рун сделал многозначительную паузу и обвёл взглядом присутствующих. — Наше Дело на грани краха. Вы все, конечно, понимаете, о чём я. Но чтобы вы не недооценивали угрозу, я проговорю предельно ясно. Галактика уже не та. О великом Синдикате говорят без прежнего уважения и трепета — и мы терпели, пока наши счета были полны кредитов. Но даже этот мир клонится к закату. Пошатнулось не просто наше положение, пошатнулся наш достаток. Каждый день уничтожаются транспортные корабли, гибнут сотни и тысячи наших сородичей под бластерами и пушками. Мы лишаемся спайсовых рудников — основы Нашего Дела. Ещё немного — и нам не на что будет содержать семьи, кормить детей.

Пайк Рун замолчал, и повисла тишина, которую нарушал только треск факелов, подвешенных на стенах древнего капища, выдолбленного внутри гранитной скалы.

— У нас появился новый враг — Первый Порядок. Организация, которая раньше именовалась Первый Орден и поддерживала в отношении нас нейтралитет, со сменой лидера резко взяла курс на непримиримое искоренение всего, что издавна составляет основу нашего существования, — немного погодя продолжил Рун. — Но это было бы ещё полбеды. Вы, полагаю, знаете имя Хана Соло.

Благородные пайки зашептались между собой и закивали головами.

— Достаточно той истории с коаксиумом на Кесселе. Молодёжь, конечно, помнить не может, но, несомненно, наслышана о краже принадлежащего Синдикату бесценного топлива на миллионы и миллионы кредитов. А ведь он после этого ещё не раз переходил нам дорогу.

— Хан Соло сгинул на взорванной базе Первого Ордена! — блеснул осведомлённостью дурно воспитанный молодой пайк.

Глава Синдиката снисходительно посмотрел на юнца:

— Ты, прав, Фредо, к счастью, этот негодяй больше не потревожит нас. Но слушайте дальше. Все вы знаете, как представители нашего народа ценят семейные узы. Мы с вами — Семья. — Пайк Рун сделал паузу, чтобы его сородичи могли одобрительно погудеть. — Если кто-то обидел отца — сын отомстит за него. Если кто-то обидел сына… — Тут пайк Рун запнулся, потом продолжил: — Если кто-то нанёс оскорбление пайку и не ответил за обиду — ответят его потомки. Вы думаете, что Хан Соло сгинул и с этим пресёкся его род? Нет. Буквально вчера я узнал, что сын Соло всё ещё жив и строит против нас новые козни, почище отцовских.

— Сын?! Он же был убит в какой-то драке между новыми джедаями, крифф их разбери, — продолжал возражать пайк Фредо, а его отец, пайк Вито, густо почернел со стыда и дёрнул сына за рукав, чтоб тот больше не смел выкрикивать с места.

Остальные благородные пайки заспорили о том, можно ли доверять такой информации, в капище стало шумно и жарко. Пайк Рун молча поднял трехпалую конечность, призывая всех к порядку.

— Наш верный и надежный друг, наш брат, один из членов Семьи, сообщил мне эту важную новость. Выйди сюда, Эмиссар, и расскажи благородным пайкам то, что вчера поведал мне.

— Эмиссар! Эмиссар! — пронесся среди пайков взволнованный шёпот.

В середину круга из темноты вышел человек, в тёмном плаще и накинутом на голову капюшоне. Лицо Эмиссара оставалось глубоко в тени, и разглядеть его черты было невозможно — необходимая мера предосторожности на случай, если тайна благородного собрания пайков по какой-то причине окажется нарушена. Все знали, что у Эмиссара ответственная миссия, но какая именно — о том ведал только благородный пайк Рун.

Эмиссар происходил не из расы пайков. Давным-давно судьба забросила его к ним ещё совсем ребенком. Пайки были добры к малышу, Оба-Диа стала ему родным домом, Синдикат — Семьёй, а благородный пайк Рун заменил ему отца, делясь с ним своей мудростью, знаниями и хитростью. Эмиссар многому научился у пайков, постиг тонкое искусство вести дела с выгодой, а также превосходно овладел военной наукой. Он вырос умным, храбрым и самоотверженным, всем сердцем и душой преданным своей Семье. И когда пришло время, названый отец отправил приёмыша с секретной миссией. Эмиссар стал тайным оружием Синдиката в их постоянной борьбе за выживание.

— Рад приветствовать Благородное собрание. Это большая честь для меня, — произнес Эмиссар вполголоса и в знак уважения склонил голову.

— И мы рады лицезреть тебя, — кивнул ему в ответ пайк Рун. — Поведай своим собратьям то же, что ты рассказал мне.

— Я хочу сообщить вам, благородные пайки, то, о чём не трубят на каждому углу и о чём знают в галактике лишь единицы. Вы все слышали, что несколько месяцев назад в результате атаки Сопротивления произошла катастрофа на флагмане Первого Ордена и во время неё погиб Верховный лидер Сноук. После гибели Сноука место Верховного лидера занял его верный ученик Кайло Рен.

Пайки закивали головами, они все были прекрасно осведомлены о последних событиях.

— Но это не вся правда, — таким же тихим голосом продолжал Эмиссар, и благородные пайки, восседавшие вокруг него, инстинктивно подались вперёд, чтобы расслышать каждое слово. — Точнее, всё это — неправда, абсолютная ложь. Верховный лидер Сноук погиб ещё до начала катастрофы. Его убил его же ученик Кайло Рен. Он узурпировал власть, заставив подчиниться всех, кто оспаривал его сомнительное право стать преемником.

По кругу шокированных известием пайков пронёсся ропот.

— Но и это еще не все. Кайло Рен — не настоящее имя нового Верховного лидера. Его истинное имя — Бен Соло, сын Хана Соло. Это с его подачи Первый Порядок уничтожает сейчас все наши активы, подрывает благополучие и ставит под угрозу само существование пайков. Это геноцид.

Собрание сразу же потеряло всю стройность и величие: пайки вскочили с мест, выкрикивая «Хватит это терпеть!», кто-то в сердцах перевернул тарелку с едой, кто-то сцепился по непонятной причине с соседом, но все были готовы стереть в порошок потомка ненавистного им контрабандиста; того, кто теперь еще и ответственен за новые беды Синдиката.

— Тихо! Тихо, благородные пайки, — взывал к порядку пайк Рун, и спустя какое-то время его призывы были услышаны.

Все чинно расселись на своих местах и снова обратили взоры на Эмиссара.

— Благородные пайки, — обратился к ним тот. — Всем, что у меня есть, я обязан вам. Здесь не дали мне умереть, вырастили меня, сделали из меня солдата и патриота Нашего Дела, и я готов совершить что угодно, лишь бы спасти свою Семью от разорения и гибели, которые несёт своей жестокой политикой Кайло Рен. Он поплатится за беды, что причиняют нам его войска. Благородный пайк Рун разработал отличный план. Мы избавимся от этого тирана на троне, вернём Синдикату былую мощь и могущество.

— Агма! Агма! — снова вскочили со своих мест пайки и заорали своё обычное боевое приветствие.

— Да, да, благородные пайки! — На этот раз пайк Рун не ограничивал их проявления боевого духа. — Наш план готов, и блестящий Эмиссар выполнит его, приведя нас к победе! Агма! Агма!!!

Благородные пайки разразились новыми воплями. Эмиссар встал на одно колено и преклонил голову.

***

Они нашли эту базу, когда и надежды-то почти не осталось. Лея безуспешно обращалась к былым союзникам, но никто не отвечал на её сообщения. «Тысячелетний сокол» перелетал от одной заброшенной планеты к другой, пополняя, где получится, самые необходимые запасы. Горстка уцелевших повстанцев ютилась на корабле, как на последнем пристанище: ни одну мало-мальски цивилизованную звёздную систему нельзя было считать безопасной для них. Везде и всюду шпионы и флот Первого Порядка искали последних оставшихся в живых бойцов Сопротивления. Рей старалась сохранять бодрость духа, но понимала, что помочь им может только чудо.

Чудо и произошло. Неожиданно они получили сигнал с планеты Мельдина системы Лехон, что в Неизведанных регионах, которая на всех картах была отмечена как непригодная для жизни. Вулканическая по своей природе, Мельдина была необитаема. В период своего наивысшего могущества Торговая федерация пыталась заняться здесь терраформированием, чтобы получить мир, похожий на Мустафар, но попытка окончилась провалом — и атмосферу заполнили ядовитые газы. С тех пор Мельдина оставалась вне зоны интересов как Империи, так и Республики. Тем удивительнее было получить оттуда сигнал, вдобавок подписанный… проверенным кодом Леи.

— Это явно ловушка, не стоит туда лететь, — высказывал опасения По. — Я считаю, надо подыскать какой-то другой вариант.

— К сожалению, у нас не осталось вариантов, капитан Дамерон, — с грустной улыбкой возражала ему Лея. — Если мы в ближайшее время не пополним запасы топлива, то «Тысячелетний сокол» превратится в ржавую консервную банку, а все мы…

— Сигнал повторился, — вмешалась в разговор лейтенант Конникс, выполнявшая при Лее задачи адъютанта. — Теперь гораздо более четкий. Расшифровка произведена, ответ на коды подтвержден.

— Мы летим на эту планету, По. — Генерал Органа похлопала капитана по плечу. — Что бы там ни было и кто бы там ни был, это лучше, чем просто смерть в холодном космосе. Поверь мне.

Капитан По Дамерон лишь недовольно повёл плечом и нахмурился, но возражать не стал. Пока они бороздили галактику и теснились внутри корабля, Рей краем глаза наблюдала за ним. По был прирожденный лидер: деятельный, неутомимый, обаятельный, он постоянно находился в тонусе и заражал всех вокруг своим неиссякаемым энтузиазмом.

Однажды, ещё на «Соколе», когда Рей копалась в ящиках, где лежали вещи, которые она прихватила с собой с Ак-То, По неожиданно подошел сзади и заглянул ей через плечо.

— Привет.

— Ой, да, привет, — немного смутилась Рей, — я тут пытаюсь навести порядок… Чтобы хоть чем-то заняться.

— Тоже не любишь сидеть без работы? — спросил По и понимающе улыбнулся. — Вот и я. С ума схожу от безделья на этом корабле. Что у тебя здесь?

Он кивнул на один из ящиков, где Рей держала книги, которые успела умыкнуть у Люка.

— Священные джедайские книги. Слышала, они содержат в себе всю мудрость древнего ордена.

— Вот как… И как думаешь: правда или нет? — Кажется, он заинтересовался, потому что легонько оттеснил её от ящика, достал оттуда одну из книг, открыл и начал листать страницы. — Какие-то знаки, символы, рисунки. Язык незнакомый, первый раз такое вижу. Как же ты читать это будешь?

— Ну, вообще-то уже читаю. — Рей постаралась спрятать довольную улыбку и пояснила, поймав удивлённый взгляд По: — Ну, читаю — это громко сказано. Скорее, разбираю. Смотри. — Она забрала книгу у По из рук, придвинулась к нему поближе и перелистала страницы. — Вот эти символы только на первый взгляд кажутся незнакомыми. На самом деле это иное начертание знаков основного межгалактического — более сложное, чем сейчас, но если представить их в упрощённом виде, то постепенно можно наловчиться читать их с лёту. Но язык не общий — больше похож на сай-бисти, на котором ведут переговоры торговцы из Неизведанных регионов. Ты спросишь, откуда в Ядре галактики, где, предположительно, древние джедаи создали эти книги, взяться языку из Неизведанных регионов…

Ничего такого По спрашивать не собирался, но Рей слишком увлеклась, чтобы это заметить.

— … Оказывается! первые колонии на Тайтоне, родине Ордена джедаев, основали представители народа ква, которые прилетели… с Датомира!

Рей сделала эффектную паузу и радостно уставилась на По, видимо, ожидая, что тот ахнет, но он воспользовался передышкой, чтобы прервать разговор, который его не увлекал так же сильно, как Рей. Дамерон забрал книгу у Рей из рук, отложил, повернулся к девушке, схватил её за плечи и, заглянув в глаза, уверенно произнес:

— Ты большая умница, Рей! Мне почему-то кажется, что эти книги принесут нам много пользы. Обязательно прочти их.

Сказано это было столь проникновенно, и По так открыто смотрел на неё своими веселыми глазами, что Рей невольно заулыбалась в ответ и почувствовала, как частичка его уверенности и оптимизма передалась ей.

— Прочту, обязательно, — пообещала она, но с тех пор брала книги не более двух или трех раз, потому что вскоре пришло сообщение с Мельдины и стало не до них.

Спустя два дня после получения сигнала «Тысячелетний сокол» вышел на орбиту Мельдины. Тёмно-красная планета неторопливо проплывала за иллюминаторами. На всём просторе, куда хватало взгляда, не было ничего, кроме беспорядочных потоков лавы и кратеров, окруженных облаками вырывающегося из недр метана.

— Вы до сих пор думаете, что здесь может существовать база? — скептически вздыхал По, разглядывая мрачный пейзаж, простирающийся вплоть до горизонта.

— Получены координаты для посадки, — доложила лейтенант Конникс. — Тридцать седьмой градус южной широты и сто пятьдесят первый градус западной долготы.

— Приступаем к снижению, — скомандовала Лея.

Для выполнения сложной посадки Рей отключила автопилот и села в кресло командира корабля, а Чуи занял место второго пилота. Их слаженный экипаж сработал на отлично: в условиях сильной турбулентности атмосферы они смогли выдержать траекторию, и очень скоро «Сокол» завис над ровной площадкой, совсем неприметной среди нагромоздившихся вокруг скал из вулканического туфа. Спустя мгновения поверхность под ними раскрылась шестью лепестками, и внизу они увидели оборудованный для приземления просторный ангар.

— Это западня, — пробормотал По и безотчётно положил руку на висевший на поясе бластер.

— Садимся, — отдала распоряжение Лея.

Как только «Сокол» коснулся посадочного пола, «крыша» немедленно захлопнулась, будто капкан или мышеловка. На секунду всё погрузилось во тьму, а потом вокруг вспыхнули мощные прожекторы, ярко осветившие помещение ангара. Внутри не было ни души. Финн, По и ещё несколько бойцов, держа оружие наготове, подошли к выходу и открыли входной шлюз.

— Я с вами, — догнала их Рей.

Ей не хотелось сидеть в нервном ожидании сложа руки, да и в случае нападения от нее будет больше пользы снаружи, чем внутри корабля, которому все равно некуда взлетать.

— Вижу слева открытую дверь в диспетчерскую.

— Рассредоточиться, — скомандовал По. — Финн и я впереди, остальные прикрывают.

Бойцы широкой цепочкой двигались от корабля к двухэтажной постройке с застеклёнными стенами и потолком второго этажа, где находился пункт управления всеми системами ангара. Рей держалась в середине, готовая при необходимости пустить в ход бластер. Они достигли открытой двери и, припав спинами к стене, замерли по обе стороны от входа.

— Может, кинуть туда пару гранат для начала? — шёпотом посоветовался Финн с Дамероном.

Пошутить в тон По не успел. Из двери послышался насмешливый голос:

— Если ты опустишь б-бластер и уберешь руку от хлопушек, Финни, то мы сможем п-поговорить, как д-давние друзья.

***
***

Когда Финна наконец оттащили от Ди-Джея, у того на лице горел здоровый фингал под левым глазом.

— Предатель! Негодяй! — Финн все еще вырывался из рук товарищей.

Рей помогла встать пострадавшему, и тот доверительно ухмыльнулся ей:

— Ваш д-друг имеет п-причины бить меня. Я не в об-биде. Будем считать, что мы к-квиты, Финни…

— … когда ты сдохнешь, мразь! — Бывший штурмовик попробовал еще раз рвануться из крепко держащих его плечи ладоней. — Отойди от него, Рей! Это он сдал Первому Ордену наши транспортники, из-за него погибли почти все, кто летел на "Раддусе".

Рей отшатнулась от Ди-Джея, тот лишь виновато улыбнулся. Бойцы замерли, не зная, как быть. Первым заговорил По:

— Мы всегда успеем ему отомстить, Финн. Но для начала спросим, почему он вздумал поиграть с нами в друзей и откуда у него секретные коды шифрования генерала Органы.

— Секретные?! — искренне удивился Ди-Джей. — П-прошу прощения, я не знал. Ин-наче бы никогда…

— Если этот человек вызвал нас сюда, значит, ему есть что нам предложить, — раздался за спинами у всех голос Леи. Она стояла на пороге диспетчерской и задумчиво разглядывала Ди-Джея. — Мы выслушаем вас, а потом решим, как нам поступить.

Рассказ афериста вышел недолгий. Он бы уже давно нежился где-нибудь на жарком пляже в окружении юных красоток, но возникли непредвиденные сложности. Кредиты, переведенные Первым Орденом в уплату его услуг, оказались заблокированы на всех счетах, а потом и вовсе списаны под предлогом финансового контроля за незаконными операциями.

— Меня г-грязно обманули, и я подозреваю, по чьему п-приказу. Тот рыжий генерал…

— Хакс? — уточнила Лея.

— Да, именно он. Подсунул кредиты, ранее проходившие по неподтвержденным т-транзакциям. Когда я проверял цепочки п-переводов перед отлетом с «Превосходства» — к-комар носа не подточил бы. Но з-затем…

Полный финансовый крах Ди-Джея наступил в течение часа после сделки. Пропали деньги не только на счетах, полученных от Первого Ордена, — исчезло вообще всё, даже накопления его бабушки, которые та подарила внуку на совершеннолетие. (Правда, это не помешало юному Ди-Джею в тот же день заложить её пентхаус на Тарисе, но поскольку он человек сентиментальный, то обещал вернуть бабушке всё до единого кредита.)

— Какие сложные отношения с моралью, — прокомментировал По. — Надеюсь, у тебя есть, что нам предложить после всех твоих потерь?

Ди-Джей широко улыбнулся и развел руки в стороны:

— Всё. Всё, что вам нужно, вы найдете здесь. База, оружие, т-топливо. Н-новые с-союзники. Старые с-союзники. Для себя я п-прошу немного: когда заработаем — я бы хотел в-вернуть свои деньги.

— Мы не ради заработка боремся с Первым Порядком, — сурово возразил По. — А за свободу…

Ди-Джей покаянно закивал:

— А, п-пардон, за прекрасную г-галактику будущего. Тогда ещё кое-что.

— Кое-что? — переспросил По.

— П-пустяк. Г-голову генерала Хакса. Можно частями.

Финн сплюнул на пол и процедил:

— Не поверю ни единому слову.

***

Новая база находилась в глубоких шахтах, вырытых Торговой Федерацией, когда предпринимались попытки терраформирования планеты. Потерпев неудачу и окончательно загубив атмосферу на поверхности, Федерация оборудовала шахты под базу своего космического флота. После создания Империи про Мельдину забыли: слишком далеко она от других систем и разведанных через гиперпространство маршрутов, чтобы иметь какое-то практическое значение.

База представляла собой сложную систему подземных тоннелей, соединяющих ангары, склады, стартовые площадки для флота и бытовые отсеки. Большая часть из них была законсервирована, но системы жизнеобеспечения, к счастью, оказались почти исправны. С энергией и топливом проблем не было: электричество вырабатывалось тепловыми установками, перерабатывающими тепло от горячей магмы недр планеты в переменное и постоянное напряжение электросетей, запасы топлива тоже были внушительные. А вот с питанием дело обстояло хуже. Склады были забиты сильно просроченными сухими продуктами, которые к тому же были пригодны в пищу только неймодианцам. Для людей хранилось совсем немного запасов, и их пришлось сильно беречь.

В одном из ангаров повстанцы нашли спрятанные под брезентом истребители времен войн клонов — не бог весть что, конечно, но лучше чем ничего: на одном «Соколе» воевать с Первым Порядком было бы сложно. Рей сразу принялась за работу: необходимо было расконсервировать корабли, проверить все их системы и обучить нескольких перспективных бойцов хотя бы основным навыкам пилотирования. По замыслу Леи, их первое задание должно было носить сугубо практический характер: напасть на какой-нибудь зазевавшийся транспортник Первого Порядка и раздобыть продовольствия.

Финн занимался инвентаризацией оружия и старался не находиться в одном помещении с Ди-Джеем. Впрочем, тот не вылезал из своего угла в бытовом отсеке, где мог сидеть часами, вертя ручку древнего ультравысокочастотного передатчика, найденного где-то среди прочего хлама.

— Это штука передает только б-бинарные коды, зато на очень б-большие расстояния, — пояснял он Рей, которая всегда с интересом изучала любую новую для нее технику. — Т-такими передатчиками пользовались клоны в войне с дроидами и дроиды в войне с к-клонами. Ну, все п-пользовались одним и тем же. И с-скажу честно, д-джедаи сами уже н-не знали, за что в-воюют.

Проходящая мимо Роуз презрительно фыркнула, заметив, как Ди-Джей в ходе разговора все теснее склонялся над плечом её подруги.

Ди-Джей, которого все повстанцы обливали неприкрытым презрением и обходили стороной, проявлял ужасную болтливость, стоило Рей оказаться рядом. Он вываливал на нее столько информации — нужной и ненужной, — что любой давно сбежал бы под первым же предлогом. Но Рей, жадная до всего нового, особенно если это касалось техники, обычно слушала, не отрываясь, тем более что любую историю Ди-Джей разбавлял познавательными подробностями. Так, говоря про передатчик, он не преминул вставить, что именно с помощью таких устройств клоны получили печально известный Приказ 66.

— А ничем иным и нельзя б-было его п-передать одновременно по всей галактике, на такое способны лишь эти п-пищалки. — Ди-Джей похлопал по крышке устройства и нечаянно нажал на кнопку включения. Передатчик сразу ожил и замигал светодиодами. В динамике что-то загудело, и из него полились отрывистые сигналы. — Ах ты ж, чтоб тебя!..

Рей недоверчиво усмехнулась: болтун убеждает её, что у Палпатина не было других средств связи, кроме примитивных радиостанций. Впрочем, с Ди-Джеем никогда нельзя было быть уверенным: он мог говорить правду и одновременно врать прямо в глаза.

— Я бы и словом с ним не перекинулась без нужды, — глухо проговорила Роуз позднее, когда они с Рей вдвоем чинили двигатель V-крыла «Альфа-3», в котором нашлись неполадки.

Рей оторвалась от катодного уловителя электронов:

— Я с ним не подружилась, если ты на это намекаешь. Но всё моё представление об истории галактики — это набор сказок и баек, и я чувствую себя среди вас новорождённым младенцем, которому нужно объяснять простейшие вещи о том, кто с кем дружит и против кого.

— Есть люди подостойней, чтобы об этом поговорить, — пробурчала подруга.

— Я со всеми разговариваю, Роуз. — Рей примирительно положила ладонь ей на руку.

— Ну да, — неохотно пожала плечами та. — В любом случае за этим Ди-Джеем стоит приглядывать, кто его знает, что он там замышляет.

— Считай меня разведчиком, — и Рей выразительно пошевелила бровями.

Девушки рассмеялись и снова принялись за дело.

***

С того разговора прошло несколько дней. Неожиданно Рей вызвали на командный пункт к Лее.

— Это очень срочно, — добавил боец, доставивший распоряжение.

Рей бросила все свои дела в ремонтном отсеке и была на месте через пару минут. Войдя в просторное помещение, оборудованное старомодными экранами и большим голопроектором посредине, она увидела Лею в компании Ди-Джея, По Дамерона, лейтенанта Конникс и еще двух офицеров. Галактический авантюрист что-то задушевно втолковывал Лее, обходительно придерживая её за локоть одной рукой, а другой оживленно жестикулируя.

— Я никого не уговариваю, — долетели до Рей обрывки его речи. — Но п-посудите сами, у н-нас не такой уж большой выбор. Я бы с-сказал, что в нашем п-положении выбора нет совсем…

— Рей, — окликнул ее Финн, стоявший в отдалении и, по всей видимости, не желавший участвовать в одном совещании с Ди-Джеем.

Однако он, кажется, был в курсе ситуации.

— А, привет, — в знак приветствия обняла его Рей. — Что тут происходит?

Финн поморщился.

— Этот прохвост, — кивнул он в сторону Ди-Джея, — получил через какой-то древний передатчик сообщение от его давнего знакомого из Синдиката пайков. Говорит, что те якобы ищут союзников для борьбы с Первым Порядком. У Синдиката есть ресурсы: деньги, корабли, оборудование. Они хотят заключить военный союз.

— Но… Синдикат пайков — это же мафия, — недоуменно протянула Рей.

— Вот и я о том же, — взволнованным шепотом заговорил Финн. — Но посмотри на Лею — она слушает его.

Тут Лея заметила Рей и, приветственно махнув ей рукой, сделала знак, чтобы та подошла ближе.

— Рей, я рада, что ты здесь, — приобняла её Лея. — Мы обсуждаем один важный вопрос…

— Финн мне рассказал.

— О, д-джедайка Рей, моё п-почтение, — прокурлыкал Ди-Джей. — Как в-видишь, эта старая рухлядь ещё может принести п-пользу. — Ди-Джей показал на стол, где лежал тот самый передатчик. — Я поймал их сигнал на ультрачастоте 0330. — Затем он вновь обратился к Лее, явно в продолжение прерванного разговора: — Вы мне не д-доверяете. М-можно сидеть годами на этой базе… Дружить с плохими п-парнями, против д-других п-плохих парней — вся галактика занимается тем же. Не худший в-вариант.

Лея вздохнула и покачала головой.

— Капитан Дамерон?

По скептически сжал губы и развел руками.

— Лейтенант Конникс?

Кейдел Ко Конникс, засмотревшись на По, не сразу расслышала вопрос Леи.

— Я? — несколько удивленно переспросила она. — Я не знаю. Если капитан Дамерон сомневается…

Лея махнула рукой и обратилась к Рей:

— Ну а ты как считаешь?

Рей задумалась. Союз с мафией — дело рискованное. Никакой бескорыстной помощи ждать не следует. Они потребуют что-то взамен. Будет сложно договориться, не пойдя на сделку со своими принципами и совестью. А самое плохое, что даже в этом случае доверять новым союзникам будет ни на секунду нельзя.

— Я бы рискнула.

***

Встречать делегацию Синдиката пайков, прибывшую для участия в Военном совете, собралась почти вся база. Лея просила держать информацию о переговорах с вероятным союзником в секрете, но что можно было утаить среди горстки человек на базе, где все приготовления тут же становились заметны и вызывали кучу вопросов? Многие бойцы, ранее приунывшие, теперь воодушевились. Слава о боевой мощи кораблей пайков и о мастерстве их пилотов давно гуляла по галактике. Правда, кое-кто в кантинах завистливо утверждал, что часть историй о поразительных военных победах их флота — лишь красивый вымысел с целью заранее напугать тех, кто рискнул бы проверить, так уж ли эффективны штурмовые эскадрильи Синдиката, как про них травят байки за стаканчиком ковакианского рома.

Три высоких гуманоида с трапециевидными головами, из которых по бокам торчали две дыхательные трубки, важно вышагивали под взглядами нескольких десятков пар глаз. Их руки, похожие на болтающиеся в шарнирах длинные палки, медленно раскачивались при ходьбе из стороны в сторону. Кажущаяся неуклюжесть пайков могла сбить с толку, но недооценивать их не следовало: в случае необходимости они могли двигаться стремительно и резко, а бластеры оказывались у них в руках за считанные доли секунды.

Капитан Дамерон жестом пригласил их проследовать за ним.

— Первый раз вижу их настолько близко, — шепнул он, проходя мимо Рей. — Ну и рожи… Кстати, тебя тоже звали на переговоры.

— Меня? — удивилась Рей.

Она до сих пор не имела никакого звания или должности в рядах Сопротивления. Несколько раз Рей пыталась заговорить об этом с Леей: она чувствовала себя неудобно оттого, что в отличие от всех остальных никогда не получала от генерала Органы четких приказов. В ответ на ее просьбы Лея неизменно улыбалась и, хлопая Рей по плечу, говорила, что та и без должности приносит повстанцам огромную пользу.

— Лея хочет, чтобы ты присутствовала, — пояснил По и маняще добавил: — Обещала сюрпризы.

Рей тут же вспомнила о том небольшом военном корабле, что сел в самом дальнем ангаре часа три назад. Всё произошло очень тихо, без объявлений по громкой связи и помпезных встреч. Она почувствовала небольшой всплеск в Силе, бросилась к мониторам слежения и увидела, как неизвестный объект спускается по крутой траектории прямо к базе.

— Генерал, там… — Рей хотела предупредить Лею, но та лишь загадочно улыбнулась.

— Там ничего нет, Рей. Это помехи, вызванные извержением во-он того вулкана, — показала она на топографическую схему региона.

Они вошли в комнату, подготовленную для заседания Военного совета. В помещение вели две двери с разных сторон, оно было небольшое, но с высоким потолком, который создавал ощущение просторности и обилия воздуха. Посредине стоял круглый стол и несколько стульев — всего Рей насчитала одиннадцать. Лея, Финн, По, Ди-Джей, она сама, прилетевшие пайки, но кто остальные трое? Лейтенант Конникс осталась присутствовать в роли секретаря, устроившись ближе к стене.

— Как долетели, благородный пайк Вито? — поинтересовалась генерал Органа у главы делегации пайков.

— Без происшествий, — коротко ответил пайк Вито. — Хочу представить вам моих сыновей: Фредо и Майкл. Мы уполномочены благородным пайком Руном представлять интересы Синдиката. Впрочем, на них не смотрите, я взял сыновей, чтобы они набирались опыта. Решения буду принимать я.

— Нас тоже, как видите, не очень много, — начала Лея, когда все расселись по местам. — И перед тем как обсудить главное, я бы хотела уведомить о присутствии на Совете еще троих членов Сопротивления, об участии которых мы заранее не сообщали, так как не были уверены, что они успеют вовремя. Честно признаться, я очень рада их видеть. — Она сделала паузу, а потом произнесла: — Генерал Гера Синдулла, коммандер Джейсен Синдулла и…

Лея не успела договорить, её слова заглушил крик Дамерона:

— Эмилин! Прошу прощения… вице-адмирал Холдо! — По вскочил с места и бросился к вошедшей через вторую дверь высокой женщине с пышными сиреневыми волосами. — Поверить не могу! Но как?! Я своими глазами видел, что «Раддус»…

Эмилин Холдо пыталась сдержать улыбку, но не смогла при виде такой искренней радости.

— Квантовый скачок, капитан Дамерон. — У Холдо оказался приятный голос, в котором Рей послышалось чуть больше теплоты, чем можно было ожидать при официальном обращении к подчиненному.

Рей где-то читала о разработках в области квантовых перемещений, но до сих пор она была уверена, что это лишь теоретические исследования, которые ещё долго будет невозможно применить на практике.

— Вы говорите, что на «Раддусе» был установлен квантовый двигатель и вы его использовали для атаки? — уточнил глава делегации пайков. — Тогда всё понятно. При квантовом скачке корабль перемещается между складками темной материи, при этом образуется узконаправленная гравитационная волна огромного энергетического потенциала. Понятно, почему «Превосходству» был нанесен столь значительный ущерб.

— Так вам удалось спасти крейсер?! — воскликнул Финн. — У нас снова есть флагман?!

— К сожалению нет, — остудила его пыл Лея. — «Раддус» совершил скачок, но получил серьезные повреждения. Мы не можем использовать его для военных действий. В лучшем случае, лишь как источник запчастей.

Радостный переполох вокруг появления Холдо оставил несколько в тени появление двух других участников совета. Гера Синдулла — тви’лек, долгие годы боровшаяся в рядах повстанцев против Империи, — сейчас уже была в возрасте и шла, взяв под локоть высокого мужчину лет тридцати пяти. Его можно было принять за человека, если бы не тёмно-зелёные волосы. Это был сын Геры Джейсен Синдулла. Рей слышала историю отряда «Феникс», в котором сражались родители Джейсена. Его отец был из людей. Джедай Кейнан Джаррус героически погиб во время одной из повстанческих операций на Лотале, и Джейсен, родившийся позже, никогда не видел своего отца. Чем известен сам коммандер Синдулла, Рей не знала.

Рей увлеклась эффектным явлением Холдо меньше, чем остальные, и с любопытством разглядывала Джейсена, у которого, вероятно, были способности к управлению Силой, раз ей удалось почувствовать приближение их корабля к базе. Как это часто бывает с детьми от смешанных браков, у Джейсена была яркая, запоминающаяся внешность, сочетающая в себе лучшее от отца и матери. Высокий и крепкий — статью он, видимо, вышел в Кейнана Джарруса, а вот черты лица, наоборот, были тонкие, как у Геры. Войдя, Джейсен быстро окинул присутствующих взглядом, но никому не кивнул, не улыбнулся и тут же, нахмурившись, опустил глаза в пол, хотя его мать радушно приветствовала всех собравшихся.

Когда все расселись по местам, Лея предложила обсудить главный вопрос: условия, на которых Синдикат окажет военную помощь Сопротивлению. Глава делегации пайков взял слово и долго зачитывал список планет и систем, что должны были перейти под контроль Синдиката после победы Союза на Первым Порядком. Когда он закончил, то По Дамерон в ответ выступил с возражением чуть ли не по каждому пункту из списка, то и дело оборачиваясь к лейтенанту Конникс, чтобы та ему подсказывала, что там было дальше. Началась перепалка, в которой Дамерон и пайки набрасывались друг на друга с взаимными претензиями.

Генерал Органа пыталась успокоить По, но капитан уже завёлся и перешёл на личности. Тыкая пальцем в одного из молодых пайков, Дамерон кричал, что тот персонально ответственен за поставки спайса в несколько систем, где раньше не знали, что такое наркотики.

— Прекратите этот базар! — неожиданно громко прозвучал голос Джейсена Синдуллы. Он тяжёлым взглядом, контрастирующим с изящными чертами его лица, обвёл собрание. — Изначально было ясно, что нам придётся поступиться какими-то принципами и влиянием в регионах, если мы хотим иметь возможность хоть что-то предпринять, чтобы не допустить возрождения Галактической империи. Получить всё и сразу не выйдет. Пока что я услышал деловой разговор со стороны пайков и одни эмоции со стороны — простите, как вас?..

— Капитан Дамерон, — всё ещё на взводе ответил ему По.

— … капитана Дамерона. Вы, капитан, сейчас цепляетесь за звёздные системы, которыми и близко не владеете. Давайте делать шаг за шагом, наша основная задача — разделаться с Первым Порядком и его Верховным лидером, обезглавить врага, — вдохновившись, Джейсен широко рубанул ребром ладони по воздуху, — и только потом…

— Джейсен! — резко одернула своего сына Гера.

Лея не произнесла ничего, лишь напряжённо сжала губы и крепче впилась пальцами в подлокотник стула. Джейсен замолчал. Его синие глаза, только что воодушевлённо пылавшие, угасли, и он снова нахмурился, словно всё происходящее его тяготило. Джейсен стоял с таким видом, как будто он всем делает одолжение одним своим присутствием на Военном совете. Неприятно было то, что при всём этом Рей соглашалась с его словами. Можно было до хрипоты спорить и делить предполагаемые трофеи, теряя драгоценное время и уступая Первому Порядку все новые и новые территории.

— Я согласна с коммандером Синдуллой, — сказала Рей. — Нас слишком мало, чтобы противостоять в одиночку военной махине Первого Порядка.

— Молодёжь мыслит з-здраво. — Ди-Джей щелкнул пальцами и подмигнул ей. — Сначала уб-бьём зверя, а потом решим, как п-поделить шкуру.

Пайки закивали, соглашаясь отложить вопрос о вознаграждении.

Слово взяла адмирал Холдо:

— И всё же мне хотелось бы понять, зачем вам нужен союз с Сопротивлением. Очевидно, что основные тяготы боёв лягут на плечи ваших бойцов, и, если уж говорить прямо, вы нам нужны, а вот мы вам…

— Синдикат пайков идёт на очень серьёзный, если не сказать опасный для себя шаг, впервые выбрав политическую сторону ради защиты своих деловых интересов, — объяснил пайк Вито. — Это может отрицательно сказаться на нашей репутации и отношениях с другими… партнерами по бизнесу, с одной стороны, и сделать нас мишенью для Первого Порядка, с другой.

— Прекрасно, — фыркнул Финн. — Мишенью, значит, будем мы.

— Вы и так мишень, — спокойно заметил пайк. — Вы нужны нам как прикрытие в нашей собственной освободительной войне. Но наши корабли и их экипажи будут гибнуть в том числе и за ваши идеалы — разве этого мало?

— Это немало, — согласилась Гера Синдулла. — Каким бы ни был исход сегодняшних переговоров, мы благодарны вам за то, что вы готовы на столь великодушный вклад в общее дело.

Лея сидела, еле заметно качая головой. Потом она наклонилась к Рей.

— Мне категорически не нравится союз с мафией, — шёпотом произнесла генерал. — Но, чёрт возьми, мы загнаны в угол, и если не примем помощь этих бандитов, то так и будем сидеть здесь, как курицы на насесте.

Лейтенант Конникс объявила голосование. Возражения По поддержал из присутствующих один только Финн, так что довольно скоро пайк Вито и главнокомандующий флота повстанцев генерал Органа ударили по рукам.

— И как будет называться наш вынужденный альянс? — спросил По Дамерон.

— Союз Синдиката и Сопротивления Республики, если вам так уж важно иметь название, — ответил пайк Вито, — хотя мы бы предпочли, чтобы нас не упоминали в качестве одной из сторон соглашения.

После этого один из пайков встал и предложил всем перейти к голопроектору. Их сторона была настолько уверена в успехе переговоров, что приготовила демонстрацию возможностей своего флота на примере атаки на крейсеры Первого Порядка, которая с минуты на минуту произойдет в секторе Атривис.

— Это же там они перехватили свой мятежный крейсер? — вставил вопрос Джейсен.

— Совершенно верно, коммандер Синдулла, — чуть склонил голову пайк Вито. — Я вижу, вы хорошо осведомлены о том, что происходит сейчас в галактике.

— Доложишь мне позже, — обернулась к Джейсену Лея.

Тот кивнул.

— Вы сейчас убедитесь, что союз с нашим великим Синдикатом будет очень, очень выгодным предприятием, — заключил свое вступление пайк и дал указание включить изображение.

У Рей вдруг страшно разболелась голова. Космические баталии, выглядящие в голопроекции как логическая игра, были на самом деле мясорубкой, в которой гибли десятки, сотни, тысячи людей. Она не могла слышать их криков, но ей это было и не надо — воображение само наполняло голову страшными картинами и звуками. Она извинилась перед Леей и без единого слова вышла за дверь, оставив военных напряжённо следить за разворачивающимся боем.


НИ СЛОВА ПРО ВОЙНУ
НИ СЛОВА ПРО ВОЙНУ

Выйдя, Рей немного послонялась по рабочим делам. Побывала на тренировке с симулятором полетов у новоиспёченных пилотов. У них за плечами было уже два-три успешных боевых вылета за продовольствием, но некоторые манёвры еще необходимо было отточить. Жёсткие посадки добавляли ненужной работы механикам.

Поела.

Поболтала с Роуз, но сразу попросила не засыпать её вопросами о том, что происходило на военном совете. Даже по дружбе она не имела права рассказать.

Потом пошла к себе. Комнаты личного состава были рассчитаны на четверых, но, поскольку повстанцев было значительно меньше, чем то количество, которое была способна вместить база, каждый получил возможность поселиться отдельно. И это было удачно, потому что торчать в скученных условиях несколько месяцев с короткими вылазками за продовольствием было бы совсем уныло. Лишние кровати убрали — хватило места и на рабочий стол, за которым Рей читала и училась, и на свободный угол для медитаций.

По пути в комнате отдыха она увидела Чуи, который мирно дремал за столом с настольными играми. Несмотря на все лишения, вуки так и не покинул повстанцев после всех месяцев скитаний в космосе и полуголодной жизни на базе. Рей спрашивала его, что полагается делать, если долг жизни перед Ханом Соло с него теперь снят, — Чубакка ответил, что теперь он, конечно, волен лететь на все четыре стороны, но не может себе этого позволить: друзей и близких осталось мало, каждый боец на счету, и уходить в такое сложное для Леи время было бы предательством. Слышавшая этот разговор Лея с благодарной улыбкой обняла Чуи.

Рей посмотрела на него с сочувствием. Голодные вуки либо свирепеют, либо спят — что ж, это не самый плохой вариант. Нехватка продовольствия сказывалась на Чубакке в первую очередь: он привык хорошо питаться, и когда урезали нормы выдаваемых продуктов, то вуки страдал, казалось, больше всех: становился невнимательным и раздражительным. Рей-то что… Она, сколько себя помнит, жила впроголодь, и для неё даже такой скудный рацион, какой ввели на новой базе Сопротивления, был вполне достаточен, чтобы не вспоминать о еде целый день.

А вот чего ей самой не хватало, так это солнца. Жить без солнечных лучей на корабле в космосе — это одно. Ты и не ждёшь его. Но находиться на планете, ощущать под ногами твёрдую почву и не видеть неба — такое кого угодно вгонит в тоску. Наверное, поэтому на неё последнее время так часто наваливалась хандра, несмотря на безопасную крышу над головой и дружеские лица вокруг.

Рей вошла в свою комнату и села читать, раскрыв книгу на том месте, где остановилась в предыдущий раз: «Светлая и Тёмная стороны Силы разделяют вселенную на две неравные части, создавая гармонию». Тогда эта мысль так озадачила Рей, что дальше она продвинуться не смогла. Сколько ни билась, сколько ни делала заходов к этой фразе, предполагая то один язык, то другой — всё равно выходила одна и та же бессмыслица. Как могут неравные части создавать гармонию? Какая же эта гармония, когда они — неравные? Би-би-восемь, который вертелся рядом, предположил, что у одной из сторон валентность больше — вот и… Рей вежливо поблагодарила его, постаравшись спрятать улыбку.

На этот раз, расправив всё тот же непонятный разворот, Рей решила подойти к задачке с другой стороны: попыталась оценить, не кроется ли объяснение в рисунках, которые сопровождали текст. Но и рисунок — изображение сидящего человекоподобного существа, состоящее будто из кусочков мозаики разных оттенков тёмного и светлого, — не добавлял смысла.

— Ну и чего же здесь больше: тёмного или светлого? — бормотала она, запустив пальцы в волосы. Она распустила причёску, надеясь этим облегчить головную боль, и это помогло. — Сразу и не скажешь. На первый взгляд, поровну, но всё так перемешано, что и не понять. Все точки пересчитать, что ли?..

Она рассеянно скользнула взглядом по геометрическим фигуркам, начертанным на полях разворота с обеих сторон. Она уже встречала такие на разных страницах — не на каждой, — но всё ещё не поняла их смысла. Может быть, они показывали начало новой главы. А может, у древних джедаев было принято так украшать книги. Рей, которая до этого книг в руках не держала, не могла бы сказать, обычное ли это дело для такой формы носителя информации. Каждая фигурка была заключена в квадрат, что только уверило Рей, что это элемент оформления. Фигурки повторялись — всего было шесть начертаний. Их форма казалась Рей смутно знакомой, будто она видела эти знаки раньше, причем тоже в одном месте. Где же они могли ей попадаться? На Джакку? Внутри крейсеров, из которых Рей извлекала детали на запчасти, встречалось множество обозначений. Возможно и эти символы врезались ей в память, после того как она мельком их увидела там. Но где, в каких отсеках это могло быть? О чём они говорили?

Опять затык. Взбудораженная впечатлением от сегодняшнего военного совета, Рей никак не могла сосредоточиться. Нисколько не помогало этому то, что по громкой связи повсюду было объявлено о торжественных проводах делегации пайков, после чего все приглашались на праздничный — то есть более обильный, чем обычно, — ужин. За дверью раздался топот ног, оживлённые голоса, и Рей даже, кажется, расслышала довольный возглас вуки, разбуженного приятной новостью.

От волнующих перемен, которые твердой поступью шли навстречу, Рей немного подташнивало, и есть больше не хотелось. Она плюхнулась спиной на кровать, заложила руки за голову и замечталась. Мысли были радостные и тревожные.

Она чувствовала беспокойство и странную досаду и сама не могла понять отчего. Она разделяла победившую на совете точку зрения: нельзя вечно скрываться, надо использовать все возможности для борьбы. Но такое очевидное и неизбежное в их обстоятельствах по какой-то причине камнем лежало на душе.

С другой стороны, наконец-то скоро у неё появится возможность не только заниматься ремонтом и учить новичков, но и совершать настоящие боевые вылеты. Возможно, Сопротивлению даже удастся отвоевать несколько планет и переместиться туда, где природа больше благоволит человеку. Быть может, к ним примкнут новые добровольцы, и тогда Рей меньше будет мучить совесть, что её, как распоследнюю крысу, держат в тылу — б-е-р-е-г-у-т. И она со спокойной душой займется тем, чего от неё на самом деле ждут: окончательно разберётся с книгами древних джедаев, чему-нибудь обучится и станет настоящей подмогой общему делу. И, может, её искусности в обращении с Силой хватит на то, чтобы противостоять самому Кайло Рену. Рей слышала, каким могущественным стал новый Верховный лидер Первого Порядка и как разросся его флот. Рей против Рена была никем, а флот Сопротивления — песчинкой против мощной волны. Но теперь соотношение сил менялось. Их флот против нашего флота — кто кого? А она сама?

— Берегись, Кайло Рен, — сонно пробормотала она.

— Что? — Кайло поднял голову от голокрона.

— Что?! — Рей встрепенулась и приподнялась на локтях.

— Здравствуй, Рей. — Кайло Рен отложил в сторону какой-то предмет и сидя развернулся к ней.

В выражении его лица и голосе смешались удивление и какая-то едкая радость. Примерно так на неё, бывало, смотрел Ункар Платт, когда она, выпросив недельный запас пайков взаймы и не вернув долг, являлась пред его очи с поникшей головой. «Так-так, — говорил он. — Кого мы видим. Наша должница пришла. Ну, рассказывай, чем будешь отдавать». И Рей вызывалась участвовать в самых опасных экспедициях за редкими и очень дорогими деталями, от поисков которых она обычно отказывалась, потому что живот, прилипший от голода к позвоночнику, — это одно, а свернуть себе шею или получить по неосторожности смертельную дозу радиации — это совсем другое.

Рей очень не понравилось это выражение лица у Кайло Рена. Быстро перебирая ногами и руками, она соскочила с кровати и попятилась, с грохотом опрокинула стул у стола и остановилась, упершись бедрами в столешницу.

Кайло тоже встал. Тихо ступая босыми ногами, он подошёл вплотную и встал боком к Рей, едва не касаясь её правого плеча своим правым плечом.

Они стояли, повернув друг к другу головы, напряженно скрестив взгляды.

Они не виделись девять месяцев. Вместе убили Сноука, вместе бились с преторианцами… И всё же он оказался неспособен услышать её мольбу о пощаде друзьям — и всё же она оказалась неспособной услышать его зов вместе заложить основу нового мира. Его жажда власти заслонила возникшее между ними доверие — из-за слепой веры в свою правоту она отвергла его. Теперь он один бьётся, воплощая свою мечту о правильном миропорядке, — теперь она одна бьётся, желая помочь друзьям, несмотря на неопытность и сомнения. Предатель — предательница.

Только чудо спасло её от гибели по его приказу — только чудо не дало ему убить двух особенных людей в своей жизни. Она знает: он разочаровал её — он понимает: она всё ещё не простила его. Ей некогда было тратить на него чувства и искать оправдания недостойному человеку — ему некогда было думать о своей неправоте.

— Я рад, что ты уцелела, — наконец глухо проговорил он.

Рей отвела взгляд.

Не дождавшись ответа, Кайло глубокомысленно кивнул, посмотрел на лежавшую на столе книгу и коснулся кончиками пальцев разворота.

— Читаешь?

— Да, — бросила Рей и захлопнула её.

— Что-то интересное?

— Да. — Теперь уже в голосе звучал вызов.

— Покажешь… мне? — попросил он, чуть запнувшись.

— Разговор о погоде, — фыркнула Рей.

— Книги — не самый плохой учитель, который может выпасть на долю джедая, — задумчиво проговорил он, разглядывая обложку с символическим изображением феникса. — Это лучше, чем когда тебя учит человек, который сам толком не может разобраться, каких ценностей придерживаться, и мечется между двумя своими личинами: доброго дяди и жестокого карателя.

— Лучше метаться между личинами, чем выбрать одну — карателя, — язвительно заметила Рей.

— Ты права. — Кайло поднял голову и горящим взглядом посмотрел на неё. — Быть карателем гораздо трудней, чем я раньше думал… Ты разочарована во мне.

— И это мягко сказано. А теперь, прости, не смею дальше отрывать тебя от твоих карательных дел.

— У меня нет никаких дел. Я вообще сейчас должен спать. — Кайло опустил взгляд, тряхнул головой и развел руки в стороны, как бы говоря: посмотри, я лохматый, полуодетый и босой.

— Ну, а мне надо заниматься. Можешь спать, мешать не буду.

Рей поджала губы, подняла стул, села за стол, осторожно оттеснив Кайло, и вновь раскрыла книгу.

Спустя пять минут она возвела глаза к потолку, откинулась назад и оглянулась на Кайло, который всё это время, положив руки на спинку стула, смотрел в книгу через её плечо.

— Я не могу сосредоточиться, когда ты вот так подглядываешь.

Кайло сделал шаг вперёд и опёрся о стол левой рукой, нависнув над Рей ещё больше.

— Интересные знаки, — заметил он и указал на значки, над которыми незадолго до этого сидела в задумчивости Рей.

— Да, — с неохотой, словно переступая через нежелание разговаривать с ним, согласилась она, но потом чуть оживилась. — Они напоминают символы, которыми перемежается текст, но они другие и зачем-то вынесены на поля. У меня ощущение, что я где-то их видела, но никак не могу вспомнить где.

— А с символами в тексте разобралась?

— Они разве на что-то влияют?

Кайло повернул голову к Рей:

— Конечно.

Теперь они снова смотрели друг на друга, но уже без прежнего напряжения во взглядах. Первым зрительный контакт разорвал Кайло.

— Смотри, вот этот знак означает отрицание идущих за ним слов. Ты их сумела понять?

— Да. «Светлая и Тёмная стороны Силы разделяют вселенную на две неравные части, создавая гармонию». И я не понимаю — это бессмыслица какая-то.

— На две равные.

— Что?

— «На две равные части, создавая гармонию».

— Но это слово в нескольких языках означает «перепад, неравенство».

— Да, а этот символ его отрицает. Я опишу тебе значения всех символов, многое сразу станет понятней.

— Ах, вот как! А что со значками на полях?

— Мне тоже интересно, что со значками на полях. Они должны быть у тебя.

И снова они смотрели друг на друга: она — недоуменно, он — со сдерживаемой улыбкой.

— Кости, — шепнул он наконец. — Счастливые кости Хана Соло.

Рей вытаращила глаза, потом до нее дошло, и она мигом вскочила.

— Они у тебя? — спросил Кайло.

— Н-нет…

Рей задумалась: небольшие золотистые кубики с выбитыми на них фигурами, скрепленные тонкой цепочкой, появились в кабине «Сокола», когда капитан Хан Соло вернул себе свой легендарный корабль. Они висели там же, над креслом пилота, когда Хана Соло не стало. И они были там, когда она летела на Ак-То. Но потом… она не помнила, чтобы они попадались ей на глаза с тех пор.

— Мне кажется… мне кажется, что их забрал…

— … Люк Скайуокер, — кивнул Кайло. — Мне следовало догадаться.

Отцовские кубики, как лёд, растаяли в его ладони на Крайте. Образ, только образ, проекция, как и сам Люк Скайуокер на той планете.

— Какое отношение к священным книгам джедаев могут иметь игральные кости твоего отца? — после небольшой паузы спросила Рей.

— Это не игральные кости. Это артефакт джедаев, но Хан Соло и слышать об этом не желал. Ему их подарил джедай Кейнан Джаррус. А тот получил от своей наставницы Депы Биллабы, бывшей ученицы Мейса Винду.

— Я не знала. — протянула Рей. — А ты…

— Годы у Люка.

Рей медленно кивнула. Потом ей словно пришла еще какая-то мысль в голову, она открыла было рот, чтобы задать новый вопрос, как вдруг дверь широко распахнулась и на пороге возник Финн.

— Рей! Он здесь?!

Рей быстро сделала несколько шагов, стремясь закрыть собой Кайло от Финна, забыв, что Финн не мог его видеть.

— Кто?

Финн встревоженно схватил ее за плечи.

— Кайло Рен! Это же с ним ты только что разговаривала о джедайских книгах и игральных кубиках Хана Соло? Прости, я случайно услышал. Шёл к тебе позвать на ужин, потом увидел в стекло, — Финн быстро оглянулся на дверь с небольшой стеклянной вставкой в верхней части, — что ты будто разговариваешь с кем-то…

Он обвел глазами комнату, скользнул взглядом сквозь Кайло.

— Прислушался и уловил, как ты произнесла «джедайские книги» и «игральные кости твоего отца». Ты же с ним, с Кайло Реном разговаривала?

Побледневшая Рей замерла в его руках, как птичка в надежде выскользнуть, притворившись мёртвой.

— Рей — ты умница! Как хорошо всё придумала! Ну конечно, ты же джедай, тебе такое под силу. Выведаешь секреты Первого Порядка, и мы ударим так, что мало им не покажется! — радовался Финн.

При этих словах оцепенение спало с Рей, она перевела взгляд за плечо Финна, где стоял Кайло с очень заинтересованным выражением лица. Рей быстро высвободилась и доверительно сообщила Финну:

— Да, именно в этом и состоит мой план. Но поскольку тем же способом враг может выведать наши тайны, то лучше о них не болтать.

Финн понимающе закивал головой, жестами показал, что нем как рыба, и Рей, развернув его в сторону выхода, постаралась направить так, чтобы он не прошёл через Кайло. Когда Финн взялся за ручку двери, Рей вдруг окликнула его.

— Ты никому не станешь рассказывать о том, что видел и слышал.

— Я никому не стану рассказывать о том, что видел и слышал, — охотно повторил Финн.

— И сразу забудешь обо всем, едва выйдешь за порог, — добавила Рей.

— И сразу забуду обо всем, едва выйду за порог, — заверил ее Финн.

Когда он скрылся, Рей упала на стул и, поставив локти на стол, спрятала лицо в ладонях.

Прошло немало времени, когда она наконец подняла глаза в полной тишине комнаты. Оглянувшись, она увидела Кайло. Он сидел на краю кровати, уткнув голову в сложенные на коленях руки и как будто дремал. Заслышав шорох с её стороны, он посмотрел на неё.

— До чего я дошла, — со злостью выкрикнула ему Рей, — лезу в мысли к другу, чтобы не выдать тебя! Кто я им после этого — враг? Шпионка?

— Нет. Ты не шпионка, — устало ответил он. — Просто тебе нужен кто-то, с кем ты могла бы обсудить то, что не можешь больше обсудить ни с кем; кто понимал бы тебя. Кто не стремился бы поставить твои знания и умения на службу большому делу, словно у них есть только прикладное значение…

Тон его голоса подействовал на неё успокаивающе.

— Но я сама этого хочу, — возразила Рей уже гораздо тише. — Я хочу приносить пользу.

— Ты привыкла думать, что тобой могут дорожить только из-за твоей полезности, — полуутвердительно произнес он.

Рей обреченно пожала плечами: что ж поделаешь.

— У тебя могут быть свои цели и интересы, которые не служат Сопротивлению. От этого ты не станешь предательницей, не станешь менее ценной, — сказал Кайло, и ласковый тон его голоса словно плавно пробудил её от тяжелого сна.

Она посмотрела на него с отчаянной надеждой.

— Рей, твои люди и мои находятся в состоянии войны. — Кайло заговорил чуть громче. — Мы с тобой по разные стороны фронта отстаиваем разные интересы. И в скором времени это не изменится. Но ничто не мешает нам — в наши свободные часы — видеться, чтобы не быть одинокими. Ты будешь читать книги. Я буду решать для тебя джедайские головоломки. Там даже мне есть над чем подумать. — Он неопределенно взмахнул рукой, как бы говоря: чем заняться — придумаем. — Будем узнавать новое вместе. Помогать друг другу.

— Я не буду твоей шпионкой, — прошипела Рей.

— Нет, — покачал он головой. — Нет. Ты не будешь шпионкой. Мы договоримся: ни слова о войне.

— Ни слова о войне?

— Ни слова о войне, — подтвердил он.

Чуть помолчав, добавил:

— Сегодня на нас напали, я чуть не погиб, — и вперился взглядом в Рей. — У Сопротивления появился новый союзник?

Та ушам своим не верила.

— Я рада, что ты уцелел, но ты же только что сказал, что ни слова…

— Что? Мы уже начали?

— Бен!

— Ладно. Тогда другой вопрос. Я не ослышался, ты сказала «Берегись, Кайло Рен»? Мне следует беречься — чего? Или кого?

— Бен!!! Хватит. У меня тоже есть вопрос. Ты сказал, что Хан Соло получил игральные кости от Кейнана Джарруса? Отца Джейсена Синдуллы?

— Да, — осторожно ответил Кайло. — Только это не «игральные кости», а древний Талисман Истины. А что? Почему ты вспомнила про Джейсена?

— Да так, — спохватилась Рей. — Читала кое-что из современной истории, там упоминался коммандер Синдулла, но я так и не поняла, когда и где он сражался и чем известен. А то мог бы…

— … прийти к вам на помощь? Не придёт, — уверенно ответил Кайло. — Думаешь, он «коммандер», потому что сражался за Новую Республику? Он рос на Рилоте. Про его жизнь, дела и достижения большому миру ничего не известно. Наверное, сбил пару наших дроидов-разведчиков над планетой, вот тебе и «коммандер». Последнее, что я слышал еще ребёнком, его воспитывал дед Чам Синдулла — убежденный сторонник независимости их мира от каких-либо внешних властей — будь то Республика или Империя. Поэтому он Синдулла, а не Джаррус — дед настоял. Рилотянам нет дела до вашего жалкого Сопротивления. Они одинаково презирают и нас, и вас.

— Презирает, — задумчиво повторила Рей, которой стало чуточку понятней, отчего Джейсен имел такой хмурый вид на совете.

Раздался звук отъезжающей автоматической двери, и Рей вскинула голову. Этому звуку было неоткуда здесь взяться. Кайло тоже повернул голову на шум, и тут… Рей увидела, как словно из ниоткуда к ней сделал шаг офицер в форме Первого Порядка. Затаив дыхание, она пыталась волевым усилием сбросить морок и тут заметила, что Кайло поднялся навстречу офицеру.

— Верховный лидер, прошу прощения за беспокойство. Нам удалось напасть на след линкоров, которые сегодня атаковали наш флот.

— Я скоро буду, — быстро ответил Кайло Рен.

Офицер коротко кивнул, развернулся и вышел. Когда за ним закрылась невидимая ей дверь, Рей повернулась к Кайло.

— Ты видел и слышал Финна?!

— Да, — спокойно ответил тот. — «Выведаешь секреты Первого Порядка, и мы ударим так, что мало им не покажется!» Сильный план, мне нравится. И мне очень интересно… но этого мы договорились не касаться.

— Это значит, что во время таких разговоров мы оба можем видеть и слышать всё, что происходит вокруг нас. Такого раньше не было!

— Да, не было, — подтвердил Кайло.

Возникла пауза. Оба просчитывали варианты, что будет дальше.

— Нам надо исключить незапланированные… встречи, — осторожно предложил Кайло.

— Разумно, — согласилась Рей. — Эта штука проявляется, когда мы думаем друг о друге. Надо назначить час…

— Ты в самом деле сможешь думать о чём-то только в назначенный час? — удивился он.

— А ты нет?

— Я достаточно дисциплинирован.

— Я тоже. И чтобы никаких военных советов и совещаний, — продолжала рассуждать Рей.

— Только наука?

— Только наука.

Кайло поднялся, прошёл куда-то в угол, взял оттуда сапоги и стал обуваться.

— Бен?

— М-м?

— Меня. — Она беззащитно развела руками. — Я имела в виду, что тебе следует беречься меня.


Часть IV: Лея
(Пятнадцатый год ПБЯ)
ВСТРЕЧА С НЕИЗБЕЖНЫМ
ВСТРЕЧА С НЕИЗБЕЖНЫМ

Как разборонённая и засеянная земля быстро покрывается всходами после вспашки, так и раны галактики стремительно затягивались, когда ярмо Империи оказалось сброшено и тяготы гражданской войны остались позади. Повсюду возрождались мелкие лавочки, кантины, частные производства полезных товаров, с новой силой принялась развиваться сфера услуг, некоторые планеты после десятков лет запустения наводнились переселенцами-колонистами, крупные исторические центры переживали экономический бум и долгие годы невиданный наплыв туристов.

Сразу после подписания Акта о капитуляции Империи и Галактического соглашения Люк отправился на поиски уцелевших знаний об Ордене джедаев, благо теперь можно было не скрываться, разыскивая артефакты древности. Ему сразу же крупно повезло: на одной из планет, где располагались лагеря беженцев, он встретил Лор Сан Текку. Это был известный собиратель джедайских реликвий и легенд, представитель Церкви Силы. В годы господства Империи и гонений на джедаев он чудом сохранил древние манускрипты и книги, а также карты, на которых были указаны места расположения джедайских храмов по всей галактике. Информация, которую предоставил Лор Сан Текка, была поистине бесценной, и Люк с головой окунулся в её изучение.

Он не забывал время от времени навещать Хана и Лею на Чандриле, но останавливался в космотелях и встречался с другом и сестрой лишь ненадолго где-то на нейтральной территории. Люк объяснял своё нежелание гостить у них дома тем, что не хотел никого обременять лишними заботами.

— У вас и так хватает хлопот с Беном, я прекрасно поживу в номере, — из раза в раз отклонял он предложение Хана побыть у них хоть пару дней.

Однажды они сидели в уютной кантине, пропуская по стаканчику джоганского бренди за встречу. Лея немного опаздывала, и Хан с Люком болтали о том, о сём в ожидании её.

— Тебе надо подумать не только о своих джедайских делах, приятель, — втолковывал Хан, делая знак официанту, чтобы он повторил предыдущий шот. — Есть вещи в этом мире поважнее Силы.

— В самом деле? — заинтересовался Люк. Он не ждал от друга разговоров на высокие темы и был приятно удивлён.

— Девчонки, — почти шепотом произнес Хан таким тоном, словно речь шла о заговоре.

Люк поднял на него недоумённый взгляд.

— Ну, девушки, женщины… Нет-нет, ты не пойми меня неверно. Я-то уже отлетался. Скажу по секрету, — Хан сделал многозначительную паузу, — с твоей сестрой не хочется даже думать ни о ком другом. Она единственная.

Люк согласно вздохнул и опустил голову.

— Но! — тут Хан поднял указательный палец и ткнул им в грудь Люка, — ты-то одинок. Орден джедаев никуда от тебя не убежит. А вот та красавица вполне может уйти.

Хан показал жестом куда-то за спину Люка и неожиданно развернул его вращающийся стул. За той же барной стойкой, что и они, только несколькими футами левее сидела эффектная зелтронка в обтягивающем трико, выгодно подчеркивающем её богатые формы. У девушки была шелковистая светло-розовая кожа, переливающаяся перламутром в приглушенном освещении бара; упругая линия бёдер начиналась от кожаного ремня на талии; на тонкой, изящно изогнутой шее блестела нитка дорогих бус; безупречный маникюр украшал красивые ухоженные пальцы.

Мягким эффектным движением зелтронка откинула свои густые малиновые волосы за спину, полностью открыв для обзора глубокое декольте, задумчиво взяла со стойки бокал с зелёным коктейлем, медленно, еле заметно провела языком по внутреннему краю губ и кротко улыбнулась двум уставившимся на неё приятелям.

Люк поморщился, а Хан кашлянул и крутанул стул Люка в обратном направлении. Разочарованная зелтронка кисло посмотрела в спину джедаю.

— Пожалуй, этот вариант сложноват для начала, — не растерялся Хан. — Но ведь какие-то девушки тебе нравятся?

Люк закатил глаза.

— Высокие? Длинноногие? Блондинки? Шатенки? Голубоглазые? Тви’лечки? — наседал Соло.

Люк посмотрел куда-то в сторону, лицо его вдруг непроизвольно расплылось в улыбке, и он выпалил:

— Маленькие кареглазые шатенки.

— Найдем и таких! — хлопнул его по плечу Хан.

— Только не говорите, ребята, что вы тут без меня обсуждали способы разгона гиперпривода, — заметила подошедшая Лея. Она ласково провела ладонью по спине Хана и быстро, по-дружески чмокнула брата в губы в знак приветствия. — Люк, мне показалось, или ты улыбался до ушей во-он той зелтронке? По-моему, ты ей понравился. Извините, что опоздала: Бен никак не хотел отпускать меня, с трудом уговорила остаться с няней на пару часов.

— Есть более интересные темы, сердце мое, — обворожительно улыбнулся Хан и поцеловал Лею. — На самом деле мы решали, как найти Люку девушку.

— Чувствую, я сразу попала на нужную волну, — оживилась Лея, подсаживаясь к ним рядом за стойку. — И к какому выводу пришли?

Люк страдальчески вздохнул и оставшуюся часть вечера уныло молчал, вертя в руках полупустой стакан. Он устал сохранять внешнюю невозмутимость при дружеских поцелуях с сестрой, устал от равнодушия Хана в такие моменты. Словно весь вид друга говорил: такие чмоки — ничего не значащая привычка, а настоящие горячие, чувственные поцелуи — все достаются ему, Хану. А ещё сильнее его раздражало одновременное сознание того, что тот, вероятней всего, вообще ни о чём таком не думает и лишь собственная болезненная фантазия Люка пытается вплести ревность в отношения Хана и Леи.

На следующее утро он решил на время прекратить визиты на Чандрилу и, не простившись с друзьями, отправился в систему Тириус, где, по слухам, недавно обнаружили развалины старинного джедайского храма. Временный перерыв в итоге растянулся на много лет, и с тех пор Люк в Ханна-сити так и не бывал.

***

Стремясь отвлечься от личных переживаний, Люк вернулся к идее возрождения Ордена джедаев. Он решил создать сообщество чувствительных к Силе, но на совершенно иных основах, нежели в старом Ордене. Стремясь извлечь уроки из прошлых неудач, Люк задумал направить устремления нового Ордена на общее изучение Силы в познавательных целях и избегать политической стороны, которая прежде занимала значительное место в деятельности джедаев.

Он отказался от идеи основать академию со всеми бюрократическими проявлениями такой затеи. Вместо этого Скайуокер приглашал одарённых Силой детей присоединиться к своей небольшой коммуне. Ни строгого отбора, ни обязательных предметов, ни суровых проверок знаний и навыков. Каждый брал от магистра и его помощников столько, сколько позволяли способности.

Первыми его учениками были Андрус и Птурс, сыновья одного бедного рыбака с Набу. Андрус заинтересовал Люка тем, что показал ему забавный трюк: левитацию над водой, а Птурс обладал полезным умением открывать любую дверь без ключа. Затем он нашел смышлёную девочку из тви'леков, юного драчуна-забрака и рыжеволосых брата и сестру с Мандалора. Компания подбиралась разношёрстная, у каждого ученика проявлялись свои сильные стороны.

Поскитавшись некоторое время по разным системам в галактике, Люк с учениками осел на удаленной от большинства гиперпространственных маршрутов планете Пзоб. Она была давно колонизирована гаморреанцами, относительно спокойно пережила эпоху Имперских войн, а после поражения Империи властям Новой Республики удалось заключить договор с местными обитателями об аренде одного из континентов сроком на 999 лет. Там Люк и планировал заложить основу для возрожденного Ордена джедаев. Опасное соседство с беспокойными гаморреанцами не волновало его, гораздо важнее был подходящий для большинства рас умеренный климат и состав атмосферы.

Сейчас у него обучались две группы: старшая, падаваны, от девяти до двенадцати лет, и младшая, юнлинги, ученики второго набора, ребятишки от трёх до восьми. Теперь Люк каждый год путешествовал по галактике в поисках чувствительных к Силе детей любых гуманоидных рас. Правда за некоторыми, такими как Мигус Каллус, летать не приходилось. Но большинство из ребят Люк нашел сам.

— Попробуйте забыть про холод, про ветер, про чувство голода (вряд ли оно у вас есть, после такого-то обеда), про страх, про неудачи — почувствуйте Силу, потянитесь к ней всем своим существом…

— Магистр Скайуокер, — прервал поучения Люка тонкий голосок девочки-юнлинга Вин Кун, — Мигус опять дразнит меня «беззубой хищницей»!

— А ты опять ябедничаешь. — Светловолосый Мигус высунул язык и показал его маленькой представительнице расы кел-доров.

Глаза у Вин Кун заслезились, небольшие бивни вокруг ротового отверстия задрожали… Ну вот, опять начинается! Люк прервал медитацию. Плохо у него выходит с этими юнлингами. Казалось бы: они как чистая книга, только открой и пиши в ней, что хочешь. Ни у одного падавана нет и близко такой восприимчивости и готовности понимать Силу, как у юнлингов. С возрастом это качество постепенно теряется. И Люк хотел бы успеть как можно больше вложить в них именно сейчас, пока чудесная детская непосредственность не ушла в прошлое.

Но всё портит то, как легко они отвлекаются на занятиях: бороться с этим Люк не умел. Начнут то щипать друг друга, то обзываться, то вместо изучения джедайской письменности нарисуют каракули… Особенно беспокоил его этот Мигус. Люк бы никогда не взял его в ученики, но друзья из Альянса повстанцев очень просили за мальчугана. Его отец много сделал для Сопротивления в самые мрачные и темные годы, когда надежда, казалось, уже угасла в галактике. Трудность была в том, что у Мигуса полностью отсутствовали способности к Силе, и паренёк, вместо того чтобы впитывать мудрость и знания, обыкновенно баловался да ещё и постоянно донимал товарищей.

Придётся звать Эзру. Справляться с этими бесятами умел только он. Люк легко поднялся из позы лотоса на ноги, объявил пятиминутный перерыв в занятии и пошёл искать своего друга и коллегу.

С Эзрой Бриджером он встретился случайно. В одной из первых экспедиций у Люка сломался шаттл и ему пришлось экстренно садиться на одной странной планете. До сих пор у него сохранились яркие воспоминания о нескольких днях, что он провёл в том загадочном, словно потустороннем мире; обычно они тревожили его по ночам, и тогда Люк просыпался и часами смотрел на безликую луну, висевшую над горизонтом. Нельзя сказать, что воспоминания были ему неприятны, но загонять их в дальние уголки памяти Люк считал хорошей тренировкой джедайского духа. Как бы то ни было, с той планеты он вырвался не один, а вместе с Эзрой, своим ровесником, знаменитым бойцом из отряда «Феникс». Эзра считался бесследно исчезнувшим во время битвы за освобождение Лотала, и Люк сильно обрадовался, обнаружив того живым и здравым.

Впрочем, последнего нельзя было в полной мере сказать о рассудке Эзры. Годы, проведенные сначала в скитаниях между мирами, а позднее среди жителей той странной планеты, сказались на его способности понятно изъясняться, но это нисколько не помешало им с Люком стать добрыми друзьями. Эзра потерял родной дом, ещё будучи подростком, и возвращаться ему было некуда, поэтому Люк взял его с собой. Со временем Эзра превратился в его незаменимого помощника, наряду с Лор Сан Теккой. Лучше всего у Эзры получалось находить общий язык с юнлингами, и поэтому магистр Скайуокер часто прибегал к помощи мастера Бриджера, когда учебный процесс в младшей группе неисправимо заходил в тупик. Лор Сан Текка, в свою очередь, отлично ладил с падаванами и делился с ними приобретёнными за много лет знаниями об историческом прошлом Ордена джедаев.

Ну а Люк… Он предпочитал общаться с учениками один на один. Конечно, он не мог подарить всем сразу столько внимания, сколько мастера-джедаи прошлого уделяли своим падаванам, но по меньшей мере раз в неделю магистр Скайуокер находил время для каждого ученика: давал им советы или просто беседовал о Силе и её проявлениях. Каждый из воспитанников брал от своих учителей столько знаний и навыков, сколько способен был воспринять.

Сейчас Люк спешил к домику Эзры, надеясь застать его там.

— Эзра! — окликнул он товарища, ещё только подходя к двери. — Ты здесь?

— Я везде, — прозвучал голос за спиной Люка.

Эзра Бриджер любил шутки. Люк обернулся и покачал головой.

— Иногда мне кажется, что рано или поздно ты пристукнешь меня, подкравшись вот так незаметно, — рассмеялся Люк. — Мне снова нужна помощь с юнлингами. Этот Каллус никому не даёт вздохнуть спокойно. Сорвал сейчас всем медитацию!

Эзра смотрел на Люка своим обычным насмешливо-удивлённым взглядом. Пребывание в течение семи лет в мирах, где время и пространство тесно переплетаются между собой, образуя нечто неведомое, и где Тьма провозгласила своё главенство над Светом, сильно преобразило не только его душу, но и внешность: в свои тридцать три он выглядел заметно старше Люка, был очень худым и до странности высоким. Кожа его истончилась настолько, что сквозь неё кое-где просвечивали мышцы и сухожилия. Полупризрачный вид Эзры весь говорил о том, что он будто полурастворился в ином измерении, а в осязаемом мире задержался лишь чудом.

— Люк Скайуокер думает, что юнлинги не умеют медитировать. Ребёнку не нужны медитации, у детей медитация — образ жизни. Ха-а-а-а-а-а, — протянул Эзра и подмигнул. — Люк Скайуокер, магистр джедай, не справляется с маленькими юркими юнлингами, но Эзра Бриджер, крутой Эзра Бриджер…

Тут Эзра подскочил, схватил с земли палку и, размахивая ею, стал приближаться к Люку, имитируя сложные формы боя на световых мечах.

— Принимаете мой вызов, магистр Скайуокер? Поединок двух джедаев, равных по силе… Ха-а-а-а-а, не равных, я круче, правда?

— Хватит, Эзра, сейчас не время для тренировки, — отмахнулся Люк, — юнлинги…

— Юнлинги! Маленькие бесята! Нет ничего проще, — заорал Эзра и вприпрыжку бросился с холма, где стоял его домик, вниз, к учебным корпусам. Потом внезапно остановился, обернулся и спросил: — Хорошо ли ты сегодня медитировал, сын Дарта Вейдера?

Иногда эти выходки Эзры ставили в тупик даже Скайуокера. О том что Люк — сын Вейдера, не знал никто, кроме него самого, Леи и Хана. Откуда про это проведал Эзра, было загадкой. Люк и Лея договорились не рассказывать об этом даже друзьям. С тем, что эта тайна стала откуда-то известна Эзре Бриджеру, мирило только то, что он никогда не позволял себе подобных вопросов на людях, словно чувствуя, что это не его секрет.

Люк собирался что-то ответить, но Бриджер уже прыгал дальше вниз, размахивая руками и что-то крича. Потом он скрылся в корпусе для юнлингов, и спустя несколько секунд до Люка долетел восторженный вопль юных голосов: дети обожали Эзру.

Внезапно Люк ощутил набежавший холод, как будто его мгновенно перенесли в морозильную камеру.

— Магистр… Скайуокер… — кто-то нерешительно произнес за его спиной.

Да что ж такое! Похоже, он теряет хватку, если позволил другим два раза подряд подойти к себе не замеченными. Ну Эзра-то ещё ладно, он и не такие штуки откалывал. Но сейчас перед Люком стоял худенький мальчик, на вид девяти или десяти лет. Он сжимал в руке вельветовую кепку, непослушные волосы на голове слегка вились и чёрными локонами обрамляли лоб, щёки и шею, едва ли прикрывая оттопыренные уши. Глаза смотрели серьезно и внимательно. Вся поза мальчика, который даже как будто чуть наклонился к Люку всем телом, говорила о том, как жадно он готов ловить каждое слово магистра.

Люк удивился: мальчик не из его учеников, как он сюда попал? Планету населяли только гаморреанцы, человеческих детей, кроме нескольких его учеников, здесь не было. Люк хотел было спросить, откуда… но тут у него перехватило горло. Он так давно не доставал ту голокарточку, что почти забыл её. Но сейчас она словно ожила у него перед глазами — только мальчик со снимка был уже на несколько лет старше.

— Бен…

— Здравствуйте, магистр Скайуокер, дядя Люк, — с готовностью ответил племянник, и его глаза засияли от радости, что его узнали.

— Что… что ты делаешь здесь? — Люк в растерянности не знал, что и сказать.

— Мама отправила меня найти вас.

Ну конечно. Лея.

— Мы прилетели, но она осталась на корабле, у неё срочный сеанс связи с Правительством Республики. Мама попросила меня позвать вас. А я нашел Эзру. Он смешной.

Люк молчал. Он всегда знал, что рано или поздно это произойдет. Затворничество не спасёт от встречи с неизбежным. Десять лет назад, не зная, как быть, он бежал от себя и от открывшейся ему мрачной тайны. Люк надеялся, что новое дело, которое поглотило все его помыслы, позволит забыть о запретных желаниях, а поиски джедайской мудрости приведут к ответу на самый главный вопрос: как поступить с Тёмным источником внутри живого — и родного — человека. Сейчас Люк словно опять оказался в лесах Набу, и опасность, тогда еще только зародившаяся, призрачная, теперь стояла перед ним, уже окрепшая, и двумя внимательными чёрными глазами пристально изучала его.

— Дядя… Люк, — нерешительно произнес Бен. — Можно вас так называть, или надо говорить «Магистр»?

Мальчик протянул к нему руку и нерешительно дотронулся до плеча Люка, будто хотел проверить, что его легендарный родственник, так хорошо знакомый по рассказам отца и матери, не растает в воздухе, словно мираж. Как прошитый разрядом молнии, Люк резко отдёрнул плечо. На лбу выступил холодный пот. Он посмотрел на Бена и увидел испуг и непонимание в открытых детских глазах.

— Дядя… Люк, — мальчик никак не мог привыкнуть произносить эти слова, — с вами все в порядке?

Бену сейчас девять с половиной. Похоже, Лея тоже оттягивала этот момент, как только могла, но если уж начинать его учить, то дальше медлить нельзя. Она будет просить взять его в ученики. Будет просить сделать то, чего Люк опасался все эти годы. А он не может сейчас. Он ещё не готов.

В джедайских храмах Люку удалось найти обрывки полустертых надписей на древних камнях, несколько полуистлевших джедайских книг, распавшихся в прах прямо в его руках, два или три артефакта, значения которых он не понимал. Но продвинуться в своем самом тревожном поиске он за все это время не сумел. Главный вопрос оставался нерешенным до сих пор: Люк не знал, как обратить процесс созревания Тёмной стороны в прирожденном ситхе.

Он словно видел своего племянника насквозь, видел мрачное будущее, которое Бен Соло несет всей галактике, и картины убийств и насилия ужасали его. Люк знал только один способ остановить наступающую тьму и спасти галактику от порабощения Темной стороной, но не был готов признаться самому себе, что найдёт в себе силы убить сына своей сестры.

***

Цветы погибли. Синие, с оранжевыми бутонами, белые с пятнами розового и нежно зеленого, с листьями, формой напоминавшими крылья бабочек. Их упругие стебли пожухли и валялись в горшках безжизненной травой. Лея ругала себя последними словами. Нет, ей категорически нельзя ничего выращивать. В прошлом году она загубила рассаду овощей, оставив её на солнце погреться недельку, как планировала, а затем сорвавшись на Хосниан-Прайм по неотложным делам. Тогда Лея отсутствовала около месяца и по возвращении нашла покрытые сухой земляной коркой ящики. Сейчас её не было всего-то пять дней, но этого оказалось достаточно, чтобы капризные цветы сачи умерли от обезвоживания. И ведь могла вспомнить и отправить сообщение Си3-ПиО, чтобы дроид полил их! Впрочем, нет. Не могла.

Она давно не видела брата: он не любил созвоны по голонету, а встречались они последний раз, когда Бен только-только научился говорить. Он мило коверкал слова, и они тогда ещё долго все вместе смеялись над тем, как у него получалось «Вюк Сайоке магиси жедай». После они изредка обменивались сообщениями, иногда посылали друг другу подарки. Точнее, это Лея отправляла брату полезные для его учеников вещи: тренировочных дроидов, защитные комплекты для обучения бою на световых мечах, холостые заряды для бластеров. Как правило, она это делала каждые три месяца, а на годовщину битвы при Явине отсылала кое-что лично Люку.

Лея часто сожалела, что они так в полной мере и не почувствовали себя братом и сестрой. Как будто что-то всё время препятствовало. Близнецов разбросало на разные концы галактики, и загруженность делами Новой Республики часто мешала Лее вырваться хотя бы на пару дней. А когда она бывала свободна, то Люк, как назло, пропадал: либо исследовал очередной джедайский храм, либо путешествовал в поисках новых падаванов. А иногда, казалось, им ничто не мешало увидеться, и лишь какая-то тоска, предчувствие беды не позволяли им просто пересечься на одной из планет. Это было странное ощущение: они ведь даже не ссорились, но после той поездки на Набу между ней и Люком как будто пролегла невидимая черта, переступить которую боялись и он, и она.

Теперь, когда визит к Люку сделался по-настоящему необходимым, Лея собралась с духом, отложила все рабочие дела и отправилась к брату.

В дороге Бен увлечённо играл с Чубаккой в дежарик. Вуки полетел с ними, пока Хан был занят новым проектом с Лэндо. Лея краем глаза наблюдала, как Бен точно анализирует позицию и планомерно из раза в раз загоняет Чуи в угол, но потом неизменно поддается и проигрывает грозному сопернику, памятуя о байках Си3-ПиО. Тот любил в красках, с эмоциональными возгласами рассказывать о том, как Чуи однажды оторвал ему обе руки за неосторожный выигрыш. Заметив, что Бен из опаски поддается Чубакке, Лея попыталась разубедить сына, искренне заверяя мальчика, что вуки обожает его и ни за что бы ему не навредил. Бен внимательно слушал её уговоры, даже кивал, но всё равно в итоге осторожность брала верх.

Брат встретил их странно. За годы, что они не виделись, Люк как-то ещё больше замкнулся. При разговоре прятал взгляд, будто в чем-то виноват и стыдится смотреть прямо в глаза. Где тот восторженный юноша, мечтающий о далёких звёздах, что вырвался с Татуина и готов был биться в одиночку хоть со всей Империей? Куда подевался тот чуткий, заботливый человек, что поддерживал её в трудные дни, когда судьба Хана, попавшего в плен Джаббы Хатта, оставалась неизвестной? Как мог исчезнуть легендарный герой, который вёл за собой повстанцев и слава о котором шла по всей галактике?

Сейчас Лея видела брата усталым, как будто он долгие годы борется с тяжёлым недугом без надежды когда-либо поправиться. В нём что-то явно изменилось, он будто стал тенью прежнего себя.

— Что с тобой, Люк? — спросила его Лея, после того как они обнялись и обменялись дежурными фразами приветствия. — Ты выглядишь неважно.

— Всяко лучше чем Трипио, — усмехнулся он и указал на дроида. — Похоже, у него опять неполадки в нейронной схеме.

Лея сочувственно посмотрела на Си3-ПиО, который только сейчас доковылял в кают-компанию «Сокола» от входного шлюза. Там он встречал Люка и Бена, когда они поднялись на борт. И правда, старый помощник-переводчик как-то сдал.

Люк подошел к дроиду, снял с него грудную пластину и начал копаться в проводах.

— Ну-ка, дружочек, потерпи, сейчас я тебе помогу…

Теперь брат напоминал ей прежнего, и Лея решила завести разговор о цели их прилёта.

— Хочу попросить тебя, Люк…

— Знаю, — он не дал ей договорить. — Ты прилетела с этим мальчиком, чтобы оставить его здесь.

Лея вся вздрогнула от того, как он назвал Бена. «Этот мальчик». Не по имени и не по-родственному «племянник», а так, будто Люк хотел показать дистанцию между ними. Она бросила взгляд на Бена, который напряжённо смотрел то на неё, то на дядю, и решила, что лучше будет им с братом поговорить кое о чём наедине.

— Мы, с дядей Люком пройдёмся, а ты, Бен, пока побудь здесь вместе с Чуи.

Лея взяла брата под руку и вывела из корабля. На ходу она пересказала ему события последних дней, которые и послужили толчком к прилёту. Разговор напоминал скорее монолог Леи, лишь изредка прерываемый короткими уточняющими вопросами Люка.

— Теперь ты понимаешь, почему мы сразу же прилетели к тебе? — объясняла Лея брату, когда они уже возвращались к «Соколу» после недолгой прогулки. — Я очень волнуюсь. Я думала, что это моё воображение, морок, который давно развеялся и никогда больше не повторится. Но теперь…

Люк не отвечал. Он закутался в свой плащ и смотрел на неё мрачным тяжёлым взглядом. Он знал и боялся, что это когда-нибудь произойдет, что Лея увидит Тёмную сторону в своём сыне, увидит то, что давно увидел сам, а он окажется всё ещё не готов помочь.

— Я боюсь за него, Люк… Я чувствую, как что-то отрывает его от меня. — Лея чуть ли не плакала. — Ты поможешь нам? Прошу тебя.

Она стояла перед ним, такая маленькая и беззащитная… Лея взяла его руку и зажала между своими ладонями, совсем как тогда, на Набу. Прошло десять лет, но для Люка ничего не изменилось, он по-прежнему боролся с собой, когда смотрел на сестру. Как он ненавидит Хана! Как он ненавидит их сына!

Люк отдернул руку, испугавшись собственных мыслей.

— Я… я не готов, прости.

— Не готов? Ты разве не понял, что происходит с Беном? Ты осознаёшь, в кого он может превратиться, если вовремя не научить его?! — И бросила, чуть помолчав: — Если он пойдёт дорогой своего деда, это будет твоя вина!

— Не обвиняй меня в том, что я не совершал! — тихо, но твёрдо ответил Люк. — Я не оставлю мальчика здесь, потому что чувствую в нём угрозу. Квай-Гон совершил ошибку, когда взял Вейдера в ученики. Я не повторю…

— Ты превратился в ужасного человека, Люк, — с каменным лицом произнесла Лея. — Поглядеть на тебя, так ты словно даже доволен. — И, больше не глядя на брата, она прошла мимо него к трапу.

Пусть так. Пусть она презирает его, но он не будет учить Бена. Наверное, это выше его возможностей. Даже у джедаев есть предел, который они не в состоянии преодолеть. Есть искушения, которые надо держать от себя подальше. Лучше уж так, нежели Люк своими руками взрастит нового ситха небывалой мощи. Лучше уж так, нежели Люк не сможет удержаться и убьёт его, чтобы не пустить в галактику зло.


ЦЕНА СОГЛАСИЯ
ЦЕНА СОГЛАСИЯ

В кабине «Сокола» Лея увидела Бена, который тихо ковырял подлокотник кресла. Заслышав шаги матери, он поднял на нее блестевшие от слёз глаза.

— Бен, милый, еще ничего не решено… — начала Лея.

— Я не угроза! — дрожащим голосом сказал Бен. — Я хочу быть джедаем! Я. Не. Угроза…

Он убежал внутрь корабля и уже там глухо разревелся, уткнувшись носом в мохнатый бок вуки.

— Мы улетаем, Чуи, — железным тоном произнесла Лея, садясь в кресло пилота.

— УЭЭЭЭЭАУ! — Тот расстроенно мотнул головой.

— Магистр Скайуокер остаётся, — ответила она. — А мой брат… боюсь, у меня его больше нет.

За иллюминаторами «Сокола» синими струями проносилась материя гиперпространства. Они возвращались домой. Бен спал, свернувшись калачиком, на лежаке Чуи, пока вуки дежурил в кресле первого пилота, а Лея всё не находила себе места.

Как же она злилась на Люка! Когда Бен был ещё был младенцем, она как-то спросила брата во время его очередного визита на Чандрилу, сможет ли он обучать племянника, если в будущем у Бена проявятся способности. Тогда Люк ответил уклончиво: разводя руками, пояснил, что предугадать, есть ли в ребёнке чувствительность к Силе или нет, заранее невозможно, а потому что зря об этом говорить.

И вот, способности явно есть: Бен ловит мысли окружающих так, словно они произносят их вслух, слышит сказанное вдали от него так, словно стоит рядом. Это становится уже решительно неудобно. Самые неприятные разговоры тут же становятся ему известны. И почему-то каждый раз он воспринимает их в самом дурном свете. Сына надо, по крайней мере, научить сдержанно применять свои умения.

Беременная, она иногда чувствовала, как безмятежный свет внутри, который она ощущала с той минуты, как поняла, что у неё будет ребёнок, нарушал тёмный поток, который бурно врывался, приводя её чувства в смятение. В такие минуты Лея обычно клала ладони на живот, и тревожное чувство отступало, рассеиваясь, словно несуществующий морок. Она поделилась переживаниями с Люком — тот успокоил её, сказав, что в каждом из нас есть свет и тьма и младенец в её чреве — не исключение.

После рождения Бена несколько месяцев молодую мать ничто не беспокоило в его поведении: у Леи рос здоровый и счастливый малыш.

Новое появление Тьмы около Бена она заметила вскоре после того, как прекратила кормить его грудью. Сыну было около трёх лет, он сидел на полу в детской и играл с любимой игрушкой — дроидом-пересмешником, у которого было уморительно серьёзное лицо и форма имперского офицера; на каждую фразу, сказанную ему, он подбирал какую-нибудь смешную рифму, и в итоге выходило короткое стихотворение с самым неожиданным смыслом. Бен обожал дроида, готов был возиться с ним часами. Пересмешник часто выдавал что-нибудь невпопад в ответ на детские словечки и досадливо закатывал глаза, что неизменно веселило Бена.

В тот день всё было как обычно. Лея уткнулась в голопад, отвечая на письма из вновь образованного республиканского сената, Бен возился у себя с дроидом. Вдруг Лея услышала пронзительный вопль сына из детской и громкий хлопок. Она со всех ног бросилась в комнату к Бену и увидела там не поддающуюся пониманию картину: её сын стоял и вопил что есть силы; в одной руке он держал за волосы отрезанную голову пересмешника, а в другой у Бена был остро отточенный кухонный нож.

Лея кинулась к нему, вырвала нож и отбросила в сторону, потом схватила Бена и крепко стиснула его в объятиях. Успокаивая сына, Лея краем глаза заметила, как в дальнем углу комнаты мелькнуло нечто странное, вроде облака дыма, но в следующую секунду призрачное видение рассеялось, и солнце светило в окно, и Бен улыбался, уткнувшись лицом в завитушки её волос около ушей.

— И как он умудрился стащить с кухни нож, — сокрушался Хан вечером, когда Лея рассказала ему про душераздирающую сцену.

Хан подошел к Бену и взял его на руки. Мальчик обвил руками шею отца и прижался к его щеке своим носом.

— Ну что, разбойник, — пытаясь сохранять серьёзность, спрашивал сына Хан. — Признавайся-ка, что ты натворил?

Бен так смешно улыбался в ответ, что Хан не выдержал и расхохотался.

— Мне кажется, нет поводов для беспокойства. Парень просто любознательный — кто в детстве не ломал игрушек!

Лея молчала. Она всё думала о том, что ей привиделось в углу. Хотела себя успокоить, но в душе знала: Тьма вернулась.

В первые недели после происшествия Лея почти не отпускала Бена от себя, следила за каждым его шагом, спала, положив руку на лоб сыну, пытаясь защитить его от призрака. Но никаких тревожных проявлений больше не замечала.

Всё шло хорошо до недавнего времени. Однажды утром Лея заглянула к Бену чуть раньше, чем обычно, чтобы успеть увидеть его до ухода в школу. Открыв дверь к нему в комнату, она обнаружила, что Бен сидит на коленях, спиной к стене, а перед ним…

— Бен!

Фигура, на этот раз вполне явственная, почти осязаемая, с размытым пятном вместо лица, но одеждой напоминающая джедая Старой Республики, метнулась в сторону и растворилась в воздухе.

— Бен… кто… что это было?

— Мама?! — удивленно, но без страха в голосе сказал Бен. — Это… мой друг. Вы ещё не знакомы. Он древний призрак джедая. Мы с ним разговариваем, иногда.

Бен рассказал, что знает призрака давно, сколько себя помнит. Тот многому научил его. Научил не бояться темноты и того, кто днём живет в шкафу, а ночью сидит под кроватью; как прогнать мальчишек, которые обижали котенка в школе; как быть уверенным, когда отвечаешь на вопрос, не выучив урока, — в общем, многим полезным вещам. Настоящий друг, причём ничего не требует взамен. Зовут призрака Сноук. Он сильный, добрый и мужественный. Совсем как папа. Даже, наверное, мудрее папы, потому что папа не всегда говорит правду. А вот Сноук-призрак с Беном честен. Бен дорожил этой дружбой, гордился, что у него есть в друзьях настоящий джедай, пусть даже и не из плоти и крови.

Лея посмотрела на сына. Не нравилось ей всё это. Бен стоял перед ней, опустив голову, как ученик не выучивший урок. Рассказать всё Хану? Он лишь рассмеётся и скажет, что не стоит забивать голову мистической ерундой. Есть лишь один человек, который может помочь Бену.

Бен воспринял предложение лететь на Пзоб с радостью: он грезил джедаями, все стены его комнаты были увешаны рисунками и плакатами с Люком, Оби-Ваном и другими героями. Стать падаваном и потом вырасти в настоящего джедая было его мечтой.

— Мам, а вдруг дядя Люк не возьмет меня в ученики? — переживал Бен всю дорогу от Чандрилы.

— Ну что ты, дорогой, как он может не взять тебя, — успокаивала Лея сына, совсем не чувствуя в этом уверенности.

***

Два дня спустя Лея уже не сердилась на Люка так сильно и даже отчасти поняла причины, заставившие его отказать. Хан видел ситуацию по-своему. Сразу же по их возвращении он заявил, что даже рад тому, что Бен не будет учиться на джедая.

— Все эти джедайские штучки… лично мне они не по душе. Не знаю, чему там мог бы научить парня Люк… А вот со мной он быстро станет человеком. Помнишь, Гера не отпустила своего Джейсена обучаться у Люка. Хотя тот настойчиво приглашал и не один раз…

— Там решала не Гера, а её отец, — поправила Лея. — Чам Синдулла считал, что его внук будет полезней Рилоту дома… Вот ты напомнил, и я снова злюсь: Джейсена Люк был готов обучать, а моего сына — нет! В голове не укладывается!

— Джейсен ему чужой. Обучать родственника — большая ответственность, — оправдывал друга Хан.

Он настоял, чтобы Бен бросил на время занятия в школе и полетел с ним в новый рейд. Хан с Лэндо занимались организацией бизнеса сверхбыстрых перевозок на внешнем кольце, и Хан пропадал там неделями, изредка наведываясь домой. Теперь ему предстояло снова улететь дней на двадцать. Чтобы отвлечь Бена от печальных мыслей, Хан даже решился на неслыханное: попросил Чуи остаться дома и предложил Бену быть у него вторым пилотом. Мальчик пришел в восторг и вскоре и думать забыл о неудачном визите на Пзоб.

Хан убедил Лею, что полет будет совершенно безопасным — всё равно что прогулка на пикник. Товар возить не предполагалось — только провести переговоры с проверенными клиентами. К тому же — тут Хан сунул руку в карман кожаной куртки — с ним его счастливый талисман.

Он достал два игральных кубика из жёлтого металла, соединённых между собой цепочкой, и положил их на ладонь Бена. Тот поднес кубики ближе к глазам, чтобы как следует разглядеть рисунки на гранях.

— Между прочим, чистое золото, ваше высочество. — Хан показал Лее на безделушку.

— Ты где-то их выиграл, пап? — попробовал угадать Бен.

— Нет. Это мой «первый вупиупи».

— Первый… что?

— Ну, есть такое выражение на Кореллии. Означает «первые деньги, которые заработал самостоятельно». Мне было десять, я ошивался в кореллианских трущобах, побираясь случайными подачками, и однажды помог какому-то парню, на вид не сильно старше меня, уйти от штурмовиков. Повезло ему, что на меня нарвался: я знал там все входы и выходы! Я провел его через канализационные стоки. Прямо под носом у имперцев. Он обещал заплатить, но кредитов у него не было. И тогда он протянул мне кости. Сказал ещё: «На удачу!» — и был таков. И с тех пор — представляешь — мне всегда везёт.

— Круто! — восторженно смотрел на отца Бен. — А как его звали?

Хан насупил брови, пытаясь вспомнить.

— Калеб… Да. Калеб. А спрашивать фамилии у нас было не принято.

Он поцеловал жену в лоб и подтолкнул Бена:

— Попрощайся с матерью. И отдай мне кубики.

— Я думал теперь они мои, — разочарованно протянул Бен.

— Когда-нибудь станут, — пообещал Хан. — Но сейчас я ещё не готов расстаться с удачей.

***

Тем же вечером Лея сидела на балконе и пила чай, собираясь с мыслями перед завтрашним днем. За время небольшого отпуска, который она взяла, чтобы слетать с Беном на Пзоб и побыть дома с Ханом, в Сенате накопилось множество дел, требующих её участия. Вдруг в ногах отозвался странный гул, а напиток в чашке, которую она держала в руках, заходил волнами — хотя Лея могла поклясться, что старческим тремором ей страдать рано… Она встала, и тут же огромная тень накрыла дом, а следом за собственной тенью промчался «Сокол», очень быстро и очень низко, чуть не задев брюхом антенны галактической связи на крыше. Корабль перевернулся, сделав «бочку», ушел почти вертикально в небо, описал там мёртвую петлю и понесся обратно к земле. Затормозил он в последний момент, будто какая-то сила выставила невидимую преграду между носом «Сокола» и землёй. Повисев несколько мгновений вертикально, корабль брюхом хлопнулся о посадочную площадку, подмяв часть ограждения и несколько спидеров, стоявших по периметру поля.

Лея бросилась прочь с балкона и побежала к посадочной площадке. Входной шлюз был закрыт. Лея щёлкнула тумблером, и пандус со свистом опустился вниз. Она хотела войти, но тут взгляд упал на крупные повреждения на корпусе корабля. Внутри всё похолодело.

В проёме шлюза показался Бен. Она узнала его сразу, хотя лица и одежды не было видно: всё его лицо и тело было залито кровью. Рубашка и штаны были насквозь пропитаны тёмно-красным. Лея бросилась к сыну и принялась ощупывать его с головы до ног — но тот явно был цел.

— Мама, — на удивление мерным голосом произнес Бен, — там… дядя Лэндо. И папа.

Бен сделал неопределенный жест за спину и медленно сошел на землю. Только сейчас Лея заметила в его руке небольшой бластер.

— Откуда у тебя бластер?

— Дядя Лэндо подарил, — рассеянно ответил он.

— Отдай мне оружие, Бен. И беги к дому. Вызывай меддроидов. Срочно.

Раздался гул спускающегося истребителя. Лея подняла голову — на посадку, почти пикируя, заходил оранжево-чёрный крестокрыл Люка Скайуокера. Приземлившись, брат тут же выпрыгнул из кабины, а с места второго пилота поднялся кто-то ещё: Люк прилетел не один.

— Я получил сообщение от Хана.

— Они с Лэндо там… внутри.

Брат и сестра поднялись на «Сокол». Вдоль коридора тянулись кровавые отпечатки подошв небольших сапогов — след, оставленный Беном. Люк и Лея повернули за угол и вышли в центральный салон корабля.

Посредине, привалившись к дивану, прямо на полу, сидел Хан, весь в копоти, в одежде, заляпанной кровью. На коленях он держал голову Лэндо. Старый друг лежал на спине, раскинув руки и ноги в стороны. Хан плакал и зажимал пальцами красное месиво под левым плечом у Лэндо, говоря ему какие-то слова, но тот уже не мог его услышать. Лэндо Кальриссиан был мёртв.

Недалеко от выхода в коридор лежали два мёртвых пайка.

Лея подошла к Хану и попыталась поднять его, но тот не хотел отпускать Лэндо и плакал.

— Я говорил ему… что всё обойдется, что мы успеем долететь… но он знал, что умирает…

— Ему уже ничем не поможешь, — прошептала Лея. — Ты сам как?

— В живот, — выдохнул Хан. — Бену пришлось сесть за штурвал.

— Что здесь произошло? — встревоженно спросил Люк, оценивая взглядом поле битвы. — Здесь что-то не так. Почему вы оказались посредине? Если началась перестрелка, надо было держаться у стены. Не мне же тебя учить, Хан…

Люк встал в угол салона, за коммутационный столик.

— Здесь был кто-то ещё? Кто стрелял отсюда?

Лея замерла и посмотрела на Хана.

— Скажи мне что это нет так, — прошептала она.

Хан закрыл лицо руками.

— Пайки взялись как из ниоткуда. Мы не ждали нападения, щиты не работали, генераторы полетели. Эти двое, — Хан показал на мёртвых пайков, — вошли на корабль.

Их обстреляли внезапно, при выходе из гипертоннеля в секторе Атривис. «Сокол» даже не успел активировать защитное поле. Цепи электропитания замкнуло, корабль стал неуправляем, и пайки взяли их на абордаж. Синдикат требовал возмещения за ту партию коаксиума, которую они вызволяли для нужд Республики накануне капитуляции Империи, Хан надеялся договориться…

— А Бен… где он только стащил этот бластер. Спрятался там и вдруг открыл стрельбу по пайкам, когда я уже было их уболтал. Те в ответ — мы кинулись его прикрывать. Лэндо потому и оказался на середине: всё кричал «не стреляй»… но было поздно. В него попали сразу, в плечо навылет, задели артерию, а он какое-то время даже не замечал. Меня в живот — но ещё, как видишь, живой: Бен, он что-то сделал с их выстрелом. Лэндо убил одного, я другого.

Хан зарыдал, прерывисто и тонко — насколько позволяло ранение, над телом друга.

— Бен вел корабль один? — продолжал расспросы Люк.

— Всю дорогу. Я не мог подняться, только говорил, что делать, какой рычаг нажим… — Тут Хан закашлялся кровью, Лея вытирала её, положив вторую руку поверх его руки, которая прикрывала на рану в животе.

Наконец прибыли меддроиды с носилками и положили на них Хана, чтобы траспортировать в примчавшийся по вызову медицинский спидер.

— Мы бы отболтались… отболтались, — бормотал Хан. — Откуда у него этот чертов бластер?!

Люк сочувственно положил Хану руку на плечо.

— Держись, приятель.

Дроиды окончили заниматься первичной анестезией и понесли Хана на выход.

Лея пошатнулась и осела на край дивана. Они могли сегодня потерять не одного Лэндо, а всех троих. Она подняла голову и посмотрела на Люка. Магистр ордена джедаев стоял с посеревшим лицом. Его губы сжались, рука легла на висевший на поясе световой меч.

Люк подошел к сестре, сел рядом.

— Это моя вина. Моя ошибка, — сказал он, не глядя на нее. — Бен храбрый мальчик, но ему необходимо научиться выдержке, научиться управлять своим страхом. Я должен был согласиться ему помочь. Прости меня, Лея.

В салон величаво вошел высокий худощавый мужчина, прилетевший с Люком, и замер на пороге коридора.

— Вся эта кровь кричит о бойне, — промолвил он, уставившись на труп Лэндо посреди салона.

— Эзра Бриджер? — неуверенно спросила Лея, узнав в нем того мальчишку, которого встречала много лет назад, еще до знакомства с Люком и Ханом.

— Смерть! — Эзра странно посмотрел на нее и не к месту улыбнулся. — О, что за пир подземный ты готовишь…

***

Они улетали спустя три дня. Дольше Люк не мог находится на Чандриле, ему и Эзре надо было возвращаться к ученикам. Хану стало значительно лучше. Но перед тем как отправиться в путь, всем предстояло выполнить последний долг перед другом.

Дорога к озеру проходила через небольшой лес. Дроид-распорядитель доложил, что там уже всё готово. Осунувшийся Хан шёл первым, опираясь на руку Леи. Следом за ним шагал Люк, в надвинутом на глаза капюшоне. Далее семенил Си3-ПиО, за ним гудел Р2-Д2, процессию замыкал Эзра Бриджер. Даже сейчас он двигался, чуть подпрыгивая, как будто перескакивал с кочки на кочку, и бормотал себе под нос какие-то несвязные слова: «Стражи будут ждать его, но он не вернется ни с гор, ни с моря».

Уже полчаса как стемнело. Чуи ждал их на месте, рядом с погостом из сухих брёвен, сложенных усеченной пирамидой, на вершине которой были установлены носилки с телом Лэндо. Покойника обрядили в жёлтую рубашку и чёрные брюки с красным поясом. Плечи закрывал сиреневый плащ. В правую руку Лэндо были вложены игральные карты для сабакка — Командир, Мастер и Туз, по левую руку лежали бластер и коробка с сигарами, а на груди покоился шлем от дроида с полуистёршейся гравировкой Л3-37.

Речей произносить никто не стал. Для всех Лэндо был добрым другом, и боль потери, особенно с учётом всех обстоятельств, тисками сжимала горло.

Дроид-распорядитель зажёг факел и поднес его к сухому хворосту, выложенному вокруг погоста.

— Нет, я сам. — Хан перехватил факел.

— Да пребудет с тобой Сила… — прошептала Лея.

Через несколько секунд жадное пламя охватило поленья, которые громко потрескивали. Снопы искр светлячками разлетались в ночном небе. Лицо Лэндо, спокойное и умиротворённое, поначалу виднелось сквозь огонь, но затем полностью скрылось в клубах черного дыма.

Люк отвернулся. Он сделал ошибку, и сейчас находил в себе силы признать её. Несколько дней назад он неправильно оценил степень опасности, которую представляет Бен.

Когда от мальчика стали допытываться, когда и зачем Лэндо подарил ему бластер и, главное, почему Бен стал стрелять, тот признался, что надеялся помочь отцу. При этих словах он расплакался. Люк сел рядом с ним на корточки и, внимательно всматриваясь в лицо, поочередно вытер Бену слёзы сначала большим пальцем правой руки, потом левой. Он был уверен, что племянник многое не договаривает: молчит об истинных, гораздо менее приглядных мотивах, которые заставили его вмешаться в ход почти улаженного конфликта с пайками.

Как эгоистично это было — отказать Лее, бояться взять на себя ответственность. Если бы он проявил мужество и не прятал голову в песок, то всё могло пойти иначе, Лэндо, возможно, был бы жив.

Глядя на то, как всполохи костра освещают пятнами черные воды озера и отражаются в них, пробегая желто-красными дорожками от берега, Люк всё отчетливее понимал: смерть Лэндо — это ещё и сигнал ему. Убежать, спрятаться не получится. Тёмная сторона, которая сжимает хватку вокруг племянника, будет расти и крепнуть в Бене независимо от того, возьмется его обучать Люк или нет. Он по-прежнему не знал, как помочь, как не дать Бену свалиться во Тьму… Но если он будет рядом, то сможет хотя бы сдерживать проявления Тёмной стороны. Пусть он не защитит Бена от самого себя — зато у него, вероятно, получится защитить других. А если он поймет, что надежда вернуть племянника к Свету погасла, что впереди только мрак и ужас тёмной ночи… Он надеется, у него хватит воли и мужества исполнить свой долг до конца. Если не удастся разгадать секреты древности и помочь Бену… то он убьёт его, положив тем самым конец роду Скайуокеров с их неизбывной тягой к Тёмной стороне Силы.

Погребальный костер догорал.

Ночью Люку не спалось. Он вышел из комнаты и спустился в небольшой садик, разбитый позади дома. Две луны висели в небе, отчего вид небосвода чем-то напоминал Татуин. Люк смотрел на небо, поставив ногу на край маленького фонтана посреди лужайки, как делал когда-то в юности на пороге родного дома, преисполненный надежд и томительных предчувствий.

— Люблю смотреть на тебя при лунном свете, — раздался голос Леи со скамейки.

Люк и не заметил её: вся скамья была в тени большого дерева с широкими толстыми листьями. Лея встала и подошла к нему. Обняла за пояс. Прижалась.

— Хан не разговаривает ни с кем уже два дня. Никогда не видела его таким. Но он выкарабкается. Это же Хан.

Он не знал, что сказать и как подобрать слова, которые бы утешили её.

Люк развернул сестру к себе лицом и взял за плечи. Лея смотрела вниз, часто-часто моргая, не поднимая взгляд.

— Я не должен был отталкивать тебя, когда ты умоляла о помощи. Теперь я вижу, насколько всё, что происходит с Беном… серьёзно. Я помогу. Ты мне веришь?

Лея молчала. Люк наклонился, чтобы поцеловать её в лоб, но в этот момент она подняла голову и они столкнулись губами, да так и застыли. Люк внутренне сжался и закрыл глаза. Сестра тяжело дышала, потом её рот приоткрылся, она потянулась ему навстречу и приняла его поцелуй. Они жадно хватали друг друга, её волосы скользили по его щекам, он вдыхал её запах, чувствовал мягкий аромат её кожи у себя на лице… Люк падал в пропасть.

— Мама?.. Ты посидишь со мной, пока я не засну?..

Лея оттолкнула Люка и повернулась к Бену, который подошёл со стороны аллеи. Ни слова ни говоря, она схватила сына за руку и стремительно потянула за собой в сторону дома.

Люк остался стоять под звёздами один, вкусивший на миг сладость поцелуя, мечты о котором так долго прятал глубоко на дне души. Две луны, разделенные навсегда, плыли высоко в небе и грустным холодным светом проливали на него свою вечную печаль.

Из забытья его выдернул Эзра. Он подошел и осторожно потянул друга за рукав.

— Каждый костер когда-то догорит, — произнес мастер Бриджер. — Ветер развеет золу.

Завтра утром они улетят. Люк был уверен, что это последний раз, когда он видится со своей сестрой. Больше она не позволит себе встречаться с ним. Он знал её слишком хорошо, почти также хорошо, как самого себя. Но Лея была сильнее его, и если он был готов пасть, то она без колебаний отвернулась от обрыва, чтобы больше никогда к нему не возвращаться.

Эзра снова потянул Люка за рукав.

— Мое имя Лэндо. Лэндо Кальриссиан, — бормотал Эзра. — Я честный предприниматель. Сыграем в сабакк? Я ставлю свой корабль. Компрессионная свинья. Не верь ему, Сабин. Лэндо, Лэндо… Старый добрый друг. Прощай.


Часть V: Бен
(Двадцатый и двадцать восьмой годы ПБЯ)
АНТАГОНИСТЫ
АНТАГОНИСТЫ

Ученики Люка старшего возраста:

Андрус (человек) М
Птурс (человек) М
Рина (тви'лек) Ж
Рогг (забрак) М
Нобба Саксон (мандалорка) Ж
Филус Саксон (мандалорец) М
Лима Тийн (иктотчи) Ж
Бен Соло (человек) М


По долинам и по взгорьям растекался утренний сизый туман. Ранняя осень разбрызгивала по верхней кромке лесов Северо-восточного континента Пзоба золотисто-коричневые пятна увядающей листвы. В лучах восстающего из-за горизонта солнца К749 лесной покров планеты напоминал в это время года зеленый ковер с витиеватыми жёлтыми узорами.

Но трое гаморреанцев, которые крадучись пробирались по опушке леса, не обращали никакого внимания на природную красоту родного края. Они прилетели на этот континент тайно, ночью, с целью поживиться легкой добычей. Эта небольшая банда работорговцев прослышала, что на южном побережье заповедных земель проживает отшельник с группой подростков, достаточно физически развитых, чтобы их можно было легко продать на чёрном рынке невольников.

Про этого отшельника и его колонию было известно очень мало: жили они скрытно, необходимую провизию покупали на Южном континенте раз в месяц, ни с кем не общались, гостей принимали редко. Если напасть и захватить в плен — хватятся их не скоро. Как рассказал Грот, главарь банды, оружия у колонистов нет, и потому не составит труда перестрелять всех шокерами, а потом связать и погрузить на шаттл.

Конечно, вылазка шла совершенно в обход закона, ибо гаморреанцам, согласно Особому соглашению с Новой Республикой, был запрещен доступ на Северо-восточный континент под страхом смерти, но Грот уверял, что денег, которые они выручат за добычу, хватит настолько, чтобы навсегда свалить с этой планеты и полностью замести следы. Бурт и Трант согласились с шефом: дело представлялось верным и безопасным.

— Слышал, эти дети гуляют там частенько одни, на полянах, похватаем быстро — и летим к хаттам, — втолковывал Грот свой план. — Главное не зевать. Кто будет сопротивляться — ломай ноги. Можно и со сломанными ногами продать. Агы?

— Агы, — кивали головами Бурт и Трант.

Первую добычу обнаружили сразу: девушка человеческой расы, с распущенными рыжими волосами — судя по одежде, из мандалорцев — и молодой крепкий забрак отбились от своей стаи довольно далеко. Они шли по опушке леса, изредка переговариваясь. Гаморреанцы выхватили оглушатели и, прячась за частоколом деревьев, поползли поближе к намеченным жертвам, чтобы оказаться на расстоянии точного выстрела.

Грот поднял лапу в знак «приготовиться», прицелился…

— Рогг! Нобба!

Проклятье!

Долговязый черноволосый подросток, догонял этих двоих быстрым шагом. Грот дал знак Транту, чтобы тот взял темнволосого на мушку. Трант поднял бластер и показал, что ждет сигнала для выстрела.

— Ну чего тебе? — проворчал забрак. — До завтрака у нас свободное время.

— Да гуляйте вы где хотите, — весёлым голосом ответил его товарищ, — только не в сторону той опушки.

С этими словами парень вытянул руку в сторону прятавшихся в лесу бандитов.

— Стреляй, Трант, стреляй! — прошипел Грот. — Чего застыл?

Трант действительно застыл, не в силах пошевельнуться. Его горло, казалось, сдавили тисками, он выронил бластер и тщетно пытался руками раздвинуть их, но они всё сильнее и сильнее сжимались вокруг его шеи. Затем какая-то сила потащила его из-за деревьев в сторону поляны.

— Что за ерунда, местным запрещено… — начал было забрак, завидев гаморреанца, который словно выплыл из леса, но его слова прервал выстрел Грота.

— На землю! — выкрикнул черноволосый, сделав взмах второй рукой, и заряд оглушителя, направленный в забрака, унёсся куда-то в небо.

Дальше всё произошло слишком быстро, чтобы тугодумы Грот и Бурт успели что-то понять. В руках у забрака и его спутницы зажглись плазменные мечи, они бросились к опушке, мигом отыскали спрятавшихся бандитов, выбили у них бластеры и вывели на поляну. Трант продолжал корчиться на коленях, задыхаясь.

— Отпусти, Бен, хватит с него, — попросила мандалорка, и Трант, глотнув воздуха, рухнул в траву, тяжело хрипя и кашляя.

— Сработали датчики, — пояснил своё появление Бен, — магистр приказал найти всех и собрать в лагере. Он уже вызвал гаморреанскую полицию, нам осталось только передать их патрулю.

Забрак пожал товарищу руку.

— Спасибо. Но с тремя мы бы и сами справились. Или тут ещё есть? — прорычал он не по годам грозно и приставил меч к горлу Грота.

***

Вечером много смеялись и шутили. Младшие разошлись по своим хижинам спать, а старшие сидели у костра вместе с мастером Бриджером и мастером Сан Теккой, обсуждая утреннее происшествие с незадачливыми похитителями.

— Продать Рогга в рабство! — хохотал Андрус. — Не хотел бы я оказаться на месте того несчастного, кому привалил бы такой подарочек. Рогг кого угодно выведет из себя своим упрямством.

— В итоге бы оказалось, что это Рогг продал их, — глубокомысленно заметил Птурс. — Рина, передай мне, пожалуйста, ещё один бутерброд. Спасибо.

Перед костром стояли низкие деревянные столики с тарелками, на которых была разложена разнообразная снедь. Импровизированный пир устроили в честь быстрой победы над внезапным реальным врагом.

— Когда мы только появились здесь, местные пару раз наносили нам визиты, — промолвил мастер Сан Текка, — но магистр Скайуокер быстро им объяснил, что в их же интересах оставить нас в покое. С тех пор никто не заявлялся, до сегодняшнего дня.

Языки пламени подрагивали под слабыми порывами ветра, на лицах учеников плясали красно-жёлтые тени. Все замолчали, задумчиво глядя на костёр.

— Видели бы вы, как красиво Рогг разоружил сегодня одного из них! — прервала тишину Нобба Саксон и подняла взгляд на забрака, сидевшего напротив неё.

Рогг довольно ухмыльнулся и вскинул подбородок, а брат Ноббы, Филус Саксон, недовольно сверкнул на забрака глазами. Он категорически не одобрял дружбу сестры с представителем той же расы, что породила на свет Дарта Мола и Саважа Опресса, двух злобных ситхов, когда-то давно прославившихся жестокостью при захвате Мандалора. Филус и Нобба были из мандалорского клана Саксон, чьи представители служили Империи, но Люк всё равно взял обоих в ученики, подчеркнув тем самым, что при новом порядке в галактике никто не сводит старые счеты.

— Но вам пришлось бы хуже, если бы не помощь вашего друга, — заметил мастер Сан Текка.

Со всех сторон раздались одобрительные возгласы. Сидевший рядом с Беном Андрус в порыве чувств обнял его за плечи и затряс, красавица тви’лечка Рина обворожительно улыбнулась, а молчаливая иктотчи Лима Тийн поспешила опустить взгляд.

— Что теперь с ними будет… — задумчиво прошептала она. — Я слышала, за посещение нашего континента у гаморреанцев казнят.

— Не выдумывай глупости! — резко осадил её Филус, которому вообще всё случившееся сегодня было не по нраву. — Сдерут штраф и отпустят на все четыре стороны.

Лима развернулась к Филусу и молча замигала, ошарашенная его грубым ответом. Она появилась в лагере недавно и ещё не успела разобраться в характерах соучеников.

— Не обращай внимания, — услышала она тихий голос над ухом. — Филус отвечает резко, но здесь ничего личного. Просто он такой: как чувствует, так и говорит.

Лима повернула голову, но Бен уже отошёл и, присев, ковырялся веткой в костре.

— Жить… или не жить… — подал голос мастер Бриджер, который, как всегда, был где-то на своей волне. — В этом вопрос.

— Мастер Бриджер, — заговорила Рина, — а правда, что вам удалось пройти сквозь время и вернуть из мира мертвых?..

— Тс-с, Рина, — шикнул на нее мастер Сан Текка, — о таких вещах не спрашивают.

Эзра внезапно ещё больше посерьёзнел и, глядя в глаза смущённой ученице, тяжело проговорил:

— Я бывал в местах, о существовании которых вам лучше даже не знать. К счастью, все дороги туда закрыты, и нет в мире Силы, способной воссоздать их.

Костёр догорал. Мастер Сан Текка поднялся, дошёл до поленницы и подбросил в огонь ещё пару дров. Разворошённые угли зашипели, и стало немного светлее, но мрачное настроение, охватившее всех после ответа Эзры, никуда не ушло.

— А давайте сыграем во что-нибудь, — предложил неунывающий Андрус, чтобы разрядить обстановку.

— Давно мечтал вернуться в младшую группу, — куда-то в пространство произнес Птурс.

— Давайте сыграем во взрослую игру, — с нажимом произнесла Нобба, которой приглушенный сарказм Птурса обычно портил настроение.

— То есть в бутылочку, — резюмировал Бен, чем вызвал бурный взрыв смеха. — Нет, ну, а что? Никто не откажется, да, мастер Сан Текка?

— Нет, нет, увольте, это без меня, — усмехнулся убелённый сединами учитель и кивнул Эзре: — Пойдем-ка, мастер Бриджер, проверим датчики и как там юнглинги, пусть молодёжь поразвлекается без нас. Только не дольше часа, потом отбой. Бен, под твою ответственность.

И оба мастера очень быстро удалились в темноту.

Восемь товарищей расселись кругом. Поначалу игра не клеилась. Заспорили о правилах. Кто-то говорил, что вращать бутылочку надо по часовой стрелке, кто-то — что против. Потом стали выбирать, кому первому вращать — для этого решили сыграть в совсем уж детскую игру «Голокрон, лайтсейбер, бластер», по итогам которой победила тихоня Лима Тийн. Затем хватились самого главного: чем заменить «бутылочку», коих в лагере не водилось. Звучали предложения «полено», «карандаш», «посох Сан Текки»… Но тут Бен молча снял с пояса световой меч и положил его в середину круга. Все уважительно закивали головами, и спор тут же прекратился.

— Ну, Лима, смелее, — подтолкнул нерешительную иктотчи Бен.

Девушка осторожно протянула руку к лежавшему перед ней световому мечу и совсем легонько его крутанула. Оружие не сделало и пары оборотов, как указало своим отверстием на Рину. Обрадовавшись, что не придется целовать никого из парней, Лима вскочила и, тряхнув маленькими аккуратными бивнями, поцеловала тви'лечку в щеку.

— Теперь кручу я! — утрированно сладострастно оскалилась Рина и, на секунду задумавшись, будто рассчитывает прицел, завертела «бутылочку».

На этот раз световой меч Скайуокеров сделал несколько оборотов и остановился напротив Птурса. Тот лишь хмыкнул, не меняя серьёзного выражения лица, зато Рина, судя по всему довольная, грациозно подошла к избраннику случая и под одобрительный гогот собравшихся прильнула к его губам долгим и горячим поцелуем. После поцелуя вид у Птурса был слегка помятый, хотя он тщательно сохранял невозмутимость на лице. Судя по красным пятнам на щеках и его красноречивым взглядам, которые он кидал на Рину, бастион серьёзности в нем получил большие пробоины.

— Вращай, Птурс, чего ты медлишь! — раздались нетерпеливые крики со всех стороны.

Теперь всем тоже хотелось поучаствовать. Птурс, еще не отошедший от переживаний, крутанул неудачно, лайтсайбер повернулся на полтора оборота из застыл напротив Андруса. Тот сразу истерично захохотал и сам кинулся расцеловать своего брата. После Андруса световой меч указал снова на Рину, и они подарили собравшимся ещё одно волнующее зрелище, затем Рина снова долго целилась, чтобы опять попасть в Птурса, но меч выбрал забрака. Его Рина откровенно боялась и просто чмокнула в щёку.

Рогг взял оружие и положил на центр. Испытывающим взглядом поглядел на Ноббу Саксон и бешено крутанул. Меч Скайуокеров завертелся юлой.

— Будем теперь до утра ждать, — меланхолично промолвил Птурс.

— Интересно, на кого же покажет судьба, да, Нобба? — веселился Андрус, а Филус Саксон в смятении сжал кулаки.

— Мне говорили, что иктотчи умеют предсказывать близкое будущее, — сказал Бен. — Поведай-ка нам, Лима, на кого укажет меч?

Лима закрыла глаза, вытянула руку над вращающимся мечом…

— Я вижу… Рину.

Забрак разочарованно выругался. Меч замедлялся, всё реже и реже становились обороты. Вот он проскочил Птурса, пробежал мимо Бена, миновал самого Рогга, еле-еле прополз Андруса и почти замер напротив Рины, но потом что-то едва подтолкнуло оружие, оно сделало еще четверть оборота и как вкопанное остановилось, указав на Ноббу.

— Есть! — не смог сдержать своего торжества забрак.

— Нет! Это не честно! Он жульничал! — воскликнул Филус.

— Кто?! — заревел Рогг. — Я жульничал?! Что ты несешь?

Он рванулся к Филусу, но на полпути его схватили за плечи Андрус и Птурс.

— Да нет, не ты, — нехотя произнёс мандалорец. — А он.

Все повернули головы в сторону, куда указывал Филус.

— Бен? Зачем? — недоуменно произнесла Нобба.

— Шевельнул двумя пальцами в самом конце, — пояснил Филус.

— Я помешал вам сегодня утром… Вы же хотели…

— С чего ты взял?! — выкрикнул Рогг.

Забрак в сердцах вырвался из объятий братьев и пошел прочь, нарочно толкнув Бена плечом. По пути он со злости пнул ногой меч Скайуокеров, и тот отлетел куда-то в темноту. Нобба укоризненно поджала уголок рта и посмотрела на Бена.

— Ты лезешь в чужие мысли без разрешения — а тебе не приходило в голову, что не всё, о чём думаешь, хочется открывать? — Она дернула за руку брата. — Пойдем отсюда, Филус.

— А могли бы ещё поиграть, — протянул Андрус. — Весело же было…

— Доигрались, — подытожил Птурс и добавил, глядя на Бена: — Вращать меч — интересный навык, Соло, но вряд ли пригодится где-либо, кроме игры в бутылочку.

— Я с вами, ребята, — проворковала Рина, взяла обоих под руки, и они втроём зашагали в сторону хижин.

Бен стоял и ногой подпинывал раскатившиеся угольки обратно в костёр. Добрая иктотчи робко подошла к нему и взяла за руку. Бен, словно не замечая её, продолжил пинать угли.

— Ты расстроился?

— Не-а. С чего бы?

— Ты же и правда хотел помочь им поцеловаться, специально придумал игру в бутылочку, да? — Она пыталась заглянуть ему в глаза, но Бен постоянно поворачивался так, что она видела только его затылок.

— Да какое мне дело, — фыркнул он и вырвал свою руку из её ладони. — Не хотят целоваться — их дело. У меня своих хватает.

Не прощаясь, он пошёл прочь. На секунду замер, отбросил в сторону руку — и, притянув в неё меч, привычным движением повесил его на пояс.

Оказавшись у себя в хижине, Бен первым делом положил меч на столик, где лежали его бумаги с каллиграфическими упражнениями. Затем он снял ботинки и поставил их в угол. Потом выпил воды из кувшина, взял тряпку, намочил и как следует протер ею лицо и шею. Сняв куртку и дневную рубашку, надел ночную сорочку, из более легкой и тонкой материи. Затем Бен сел на коврик спиной к стене в позу для медитации. Закрыл глаза и постарался сконцентрироваться.

Скоро придёт учитель. Он любил, чтобы Бен его встречал подготовленным, отрешённым от повседневных забот, сосредоточенным на подлинно важных вещах, которые они обсуждают друг с другом. Учитель навещал Бена почти каждый вечер, и они разговаривали, даже спорили, при этом наставник держался с ним как с равным, что льстило юному падавану. Иногда их беседы были короткими, а иногда растягивались чуть ли не до рассвета.

Сегодня учитель задерживался, и Бен уже начал тревожиться: вдруг не придет? — а ведь именно сегодня ему хотелось поговорить со своим мудрым товарищем о нескольких важных вещах. Бен уже хотел подняться и отправиться ко сну, как тишину разрезал знакомый немного насмешливый голос.

— Ты так и будешь сидеть и смотреть в пустоту, мой ученик?

— О, учитель, вы здесь? — спохватился Бен. — Извините, я уже не надеялся вас дождаться.

— Я вижу ты сегодня особенно желаешь поговорить, — догадался учитель и, вздохнув, предположил: — Случилось что-то важное?

Рассказ получился скомканный. Сам не зная почему, Бен вдруг разволновался, говорил, сбивчиво подбирая слова и размахивая руками. Он описал все события этого длинного дня, начиная с поручения найти отошедших от лагеря Рогга и Ноббу и заканчивая неловкой ситуацией, в которой он оказался, когда его застукали за помощью друзьям во время игры в «бутылочку».

— Занятно, — протянул наставник и затих.

— Учитель… — осторожно позвал Бен. — Вы ещё со мной?

— Бен, мальчик, с тобой ли я? Как настоящий друг, я всегда буду с тобой. Ведь друг — это тот, кто не бросает в трудное время, правда?

— Правда, — согласился Бен.

— И тот, кто посвящает тебя в свои тайны, показывая этим, что доверяет тебе. И тот, кто принимает помощь с благодарностью, а не воротит нос, надменно на тебя взирая. Как думаешь, Бен, почему они поступают с тобой так? Я говорю о твоих друзьях, точнее о тех, кого ты считаешь своими друзьями. Согласись, «считать» и «являться» — это совершенно разные вещи. Рогг, Нобба и все остальные: развратная Рина, надменный Птурс, его брат-клоун… они считают тебя своей ровней, в то время как ты — наследник великого джедая Энакина Скайуокера. Помнишь, тебе открывались их мысли: «сын контрабандиста», «мать-подкидыш», «принц без планеты», «аристократ из плебеев»… Как они презрительно думали, что твой отец «спал вместе в вуки в одном зиндане», как они говорили между собой, что твой дядя — джедай-недоучка, нелепо подражающий магистру Йоде…

— Они говорили и думали не совсем так, учитель, — попытался заступиться за друзей Бен. — Даже совсем не так.

— Пусть не такими словами, но сути-то это не меняет.

— Я думаю, меняет, — возразил Бен.

— Поверь мне, мой ученик. Уж я-то знаю, что на самом деле думают те, кто строит чистосердечный вид. На самом деле их души таят зависть и лелеют несбыточное желание оказаться на твоем месте.

— Мне кажется, вы ошибаетесь в отношении, по меньшей мере, некоторых из них, учитель, — упрямо повторил Бен.

— Ошибаюсь ли я? — разочарованно произнес голос. — Да, наверное. Ошибаюсь, когда думаю, что внук великого джедая, могущественного Энакина Скайуокера, чья кровь несёт гены великого деда, способен достичь его высот. Нет, он слаб — цепляется за друзей. Он глуп — не видит то, что у него под носом. Он недальновиден — не может понять, куда его заведёт слепое доверие к друзьям. Он склонен дорожить теми, кто в открытую смеётся над ним. Он держится за них, отказываясь принять, что по-настоящему великий человек неизбежно будет одинок, потому что никому с ним не сравниться.

Бен молчал, терпеливо слушая отповеди. Учитель иногда любил поразмышлять на темы морали, и, на взгляд Бена, его немного заносило в подобных рассуждениях. Бен связывал это с очень уединённым характером существования своего наставника.

— Что же мы видим? — продолжал упиваться собственным красноречием его учитель. — Один твой так называемый друг присваивает себе все заслуги в победе над врагом… — Бен дёрнулся было возразить, но в этот миг голову пронзило болью: учитель не желал, чтобы его прерывали, — а эта мандалорка открыто воздает ему хвалы, даже не помянув твоего решающего вклада в отражение атаки. Где бы они были, если бы ты не нашел и не предупредил их, где сейчас был бы этот забрак, если б ты не отвел от него выстрел? Гнил бы на ристалище трупом.

— О, Рогг бы увернулся, учитель, я его знаю…

— Они хвастались победой, даже не вспоминая о тебе, — словно не расслышав возражения Бена, продолжал давить голос. — Они хвастались и наслаждались тем, как на плечи им легли лавры — твои лавры. Вот в чём истинное сладострастие для них. Присвоить победу другого, украсть её… Но этого мало. Им мало. Ты захотел им помочь, в том пустом деле. В игре. И что же? Все равно они недовольны. Да, ты поступил опрометчиво и глупо. Сила — священна. Нельзя использовать её по пустякам. Тем более перед такими, как этот грубый неотёсанный забрак. Почему ты спустил ему неслыханную дерзость? Он посмел пнуть твой световой меч, гордость целого рода, которую сжимал в руках твой великий дед в боях с армиями дроидов… Этого никак нельзя было прощать. В следующий раз ты должен…

По мере того, как учитель говорил, Бен всё сильнее хмурился и, опустив взгляд в пол, качал головой. Спор о том, кто прав, кто виноват, незаметно для него переместился в его собственную душу: у него был иной взгляд на то, как следовало повести себя ему и его друзьям, но и на утверждения наставника возражений уже не находилось.

— Я всего лишь хотел им помочь, учитель, — произнес Бен уже не так уверенно, как прежде.

— Помочь? В этой галактике все так и норовят друг другу помочь, а в итоге становится только хуже. Лучше бы люди приучались к ответственности и жили, полагаясь только на самих себя. Учись и ты ни на кого не надеяться. Будь сильным сам по себе. Покажи им, как надо. Когда действительно будет нужно — помощи ты не дождешься. Ни от кого. Для всех в этом мире ты ничего не значишь. Очередной мальчик, мечтающий покорить звезды. Пустое место. Ноль. Зеро.

Учитель сделал долгую паузу, а потом добавил со всей мягкостью и любовью, на которую только был способен его сдавленный глухой голос:

— Но не для меня.

***

Утром Бен проснулся в дрянном настроении. Хоть и говорят, что рассвет мудрее заката, а впечатление, что в жизни случилось что-то дурное, не оставляло его. С ним такое бывало после разговоров с учителем-призраком (Бен знал, что его зовут Сноук, но тот просил не упоминать его имя «всуе», после того как однажды давно Бен рассказал про него матери). Уже не в первый раз то, что представлялось Бену всего лишь неприятностью, о которой хочется выговориться, облегчить душу и поскорей забыть, разрасталось к утру в его голове до размеров беды, грузным камнем лежащей на груди. Бен делился со Сноуком беспокойством: ночные беседы приносят не облегчение, а тяжесть. Но тот убеждал его, что знания и глубинное понимание вещей и не могут не быть бременем.

Знаний, преподанных Бену Сноуком, к его пятнадцати годам накопилось столько, что Бен ощущал себя ломовой лошадью, еле волокущей за собой целый воз невзгод, — и он никак не мог понять, откуда все они взялись у него, такого особенного (как говорил Сноук), такого умного (как, в общем, соглашались все), такого привлекательного (как думали девушки), такого сильного (как признавали парни), такого везучего (как считал он сам, веря, что унаследовал отцовскую удачу). Но он был вынослив — он и не такое вывезет, и камень на сердце — невелика цена за науку, убеждал себя Бен. Не всякая учеба приносит радость, уговаривал он себя; радость будешь черпать из книг.

И он читал, запивая чтением горечь Сноуковой науки, читал всё подряд, перебрасывая на свой планшет энциклопедии — с голопада Рины, обзоры последних летательных аппаратов — от Птурса, исторические справочники — от Ноббы, основы каллиграфической композиции — от Андруса, кулинарные рецепты — от Рогга. Последние, впрочем, Бен так и не испробовал на практике, потому что остальные сразу сказали, что пробовать датомирскую кухню не будут, а Рогг заявил, что без ингредиентов, которые произрастают только на Датомире, из этой стряпни все равно ничего путного не выйдет.

За завтраком магистр Скайуокер подошел к племяннику и пригласил на традиционную беседу о Силе.

Они расположились на открытом пригорке, что начинался сразу за хижинами, откуда открывался чудесный вид на покрывающие склон джогановые сады и далёкие, затуманенные голубоватой дымкой невысокие горы. Магистр в глубокой задумчивости смотрел вдаль, Бен подошел и тихо сел рядом. Он постарался настроиться на тот же лад, что и наставник, поэтому так же молча устремил взгляд на горы за ложбиной.

Разговоры с Люком Скайуокером, в отличие от уроков со Сноуком, обычно умиротворяли: несколько слов опытного джедая — и буря в душе успокаивалась. Не всегда его слова были ласковы. Иногда Скайуокер бывал резок, часто Бену хотелось спорить, но он всегда неизменно убеждался в правоте учителя. Особенно Бену нравилось, что Люк просто приглашал сесть рядом и вместе помолчать, чтобы настроиться. И тогда, как у сообщающихся сосудов, настроение у обоих выравнивалось.

Чувствуя, как отступают невзгоды и возвращается душевное равновесие, Бен спросил у Люка, не тяжело ли тому брать на себя ношу чужих переживаний, и Скайуокер ответил:

— Для того и существуют друзья, чтобы вместе пронести груз и не сломиться под его весом.

— А вы считаете себя моим другом? — удивлённо спросил Бен.

— Да, — просто ответил Люк. — И твоим, и всех, кто здесь есть. Мы вместе живём, вместе работаем, вместе чего-то добиваемся. Как же можно не быть друзьями?

— Друзья не ведут себя так, как они, — угрюмо буркнул Бен — впрочем, он уже не чувствовал обиды, которая терзала его с пробуждения. — Друзья бы поняли, друзья бы оценили.

Люк выдохнул и повернулся к Бену.

— Бен, ты особенный. Ты наследник нескольких известных семей. Мы… — он запнулся, — все верим и надеемся, что ты достойно продолжишь дело, которое начал твой дед, Энакин Скайуокер, которому служу и я: поможешь поддерживать баланс Силы в галактике.

При этих словах Бен закрыл глаза и глубоко вздохнул. Разговор был старым, знакомым. Они — все — надеялись. Он и сам надеялся, что, когда время придет, он не налажает — но где именно не налажает, он никак уловить не мог.

— Вести счёт обидам — недостойно джедая, тем более что ты одарённей их всех.

Тут брови Бена поползли вверх: магистр впервые заговорил о нём в превосходной степени.

— Друзья должны вести себя как друзья. Например, не стали бы…

— Я знаю, что вчера произошло, — перебил его Скайуокер. — Говоря кратко, ты ожидал от них одного поведения, они повели себя иначе, и теперь ты считаешь, что они тебе не друзья.

— Да, — буркнул Бен.

— Ты ждешь от них ежедневных доказательств, по всякой мелочи, их преданности тебе. Но дружба проявляется не в мелочах.

— Для меня это не мелочи! — начал закипать Бен.

— Это мелочи, — с мягким нажимом настаивал Люк. — А вот приятие тебя со всей твоей тьмой… недостатков — это и есть дружба. Я… дружу с тобой, несмотря ни на что.

— Несмотря на что именно? — В голосе Бена зазвучал вызов.

— Несмотря на то, что ты из наших разговоров, похоже, ничего не выносишь. Мы встречаемся один на один почти каждый день, и каждый день то, что я пытаюсь преподать тебе, как сквозь сито утекает. — Люк повысил голос и принялся жестикулировать рукой от локтя. — Я разговариваю сегодня с одним человеком — назавтра ты уже совсем другой, словно кто-то каждый раз переворачивает твой взгляд на мир с ног на голову.

Бен открыл рот, чтобы закричать в ответ, но тут ему на ум пришла какая-то мысль, он сдержался, отвел взгляд и промолчал.

— Ты особенный, Бен, и в этом тоже. Самый одарённый из моих учеников — и самый невосприимчивый. Я не знаю, что за мрачная сила каждый раз тянет тебя назад к исходной точке, с которой мы начинали. Я жду, что ты начнёшь с ней бороться, как борюсь с тьмой в себе я сам. Нащупай свою тёмную сторону — запри её подальше или изживи, не дай ей занимать в твоей душе столько же места, сколько свет, иначе при всех твоих способностях далеко ты не пойдёшь.

— Я ухожу, — заявил Бен и поднялся. — Хватит с меня на сегодня.

Обед и ужин он пропустил, не желая видеть никого из так называемых друзей. Он наведался в личную библиотеку Люка (тот разрешал брать без спросу любые книги, кроме нескольких, хранившихся отдельно) и, прихватив оттуда выполненный мастером Бриджером список с одной из книг, найденных в недавней экспедиции, пошёл вниз по склону мимо джоганового сада. Спустившись к образованному источниками горному озерцу, он расположился на мостках, протянутых от берега к глубине, и погрузился в чтение. Время от времени он отрывался от страниц, смотрел на зеркальную гладь воды, и, хмурясь, шептал одними губами:

— Далеко не пойду. Это мы ещё посмотрим.

Его не искали: Люк разрешал ученикам свободное присутствие на любых занятиях, разумно полагая, что на ленивых и скучающих не стоит тратить время, а тот, кто сам пришел получать знания, будет охотней их воспринимать.

Когда озеро накрыла вечерняя тень и с гор потянуло стылым ветерком, Бен направился обратно в лагерь. Пройдя через кухню, прихватил оттуда холодное жареное филе пернатой ящерицы и тут же с ним расправился по пути к себе.

Ночной наставник сегодня не заставил себя ждать. Бену даже казалось, что учителю самому не терпелось о чём-то с ним поговорить.

— Досада. Злость. Гордость, — с каким-то торжеством в голосе провозгласил Сноук. — Хорошие чувства. Придающие сил для свершений.

— Ничего хорошего, — возразил Бен. — Не чувства, а прямой путь на Тёмную сторону. Я хочу свершений, но не через них. Я недоволен собой.

— И правильно. Отвергать эмоции, которые помогают возвыситься, — что это, как не глупость? Ты боишься не справиться с опасными чувствами, не веришь в себя — что это, как не слабость? Не хватало еще, чтобы ты был доволен тем, что слаб и глуп.

Бен Соло сжал кулаки.

— Люк Скайуокер боится тебя, — заметил Сноук. — Сам себе не хочет признаваться, что боится. Пытается обуздать тебя, питая ложью о том, что бурные чувства сделают тебя их рабом. На самом деле ты можешь стать им господином, если правильно воспитаешь их. И с такими слугами, как сильные эмоции, — только представь, чего ты сможешь добиться в управлении Силой.

— Люк Скайуокер никогда не лгал мне, — холодно заметил Бен.

— Неужели. Каждое его слово — ложь, и я с легкостью тебе это докажу. О чём вы сегодня с ним разговаривали? Ты сообщишь мне, что он сказал тебе, а я объясню, как следует понимать его слова, чтобы не быть обманутым. Поиграем.

Бен ненадолго задумался и выбрал самое доброе из того, что слышал сегодня от дяди:

— Они надеются на меня.

— Они возлагают на тебя слишком много ожиданий, — тут же парировал Сноук.

Пауза. Бен не ожидал, что это будет так легко.

— В дружбе не надо мелочиться.

— Тебе предлагают закрывать глаза на предательство.

Пауза. Бен почувствовал, как в нём начинает разгораться азарт и одновременно злость. Сноук прав. Сноук. Прав.

— Друзья вместе несут ношу.

— Большая её часть ложится на того, кто сильней. Сильнее — ты, тебя используют.

На этот раз пауза длилась дольше. Бен хотел задать Сноуку задачку потрудней. В том, что тот легко отбил предыдущие выпады, не было ничего удивительного. Очевидно же, что правильное прочтение тех слов Скайуокера лежало на поверхности.

— Надо бороться с тьмой в себе.

— Тебе предлагают бороться с неотъемлемой частью себя.

Бен вскочил и пошел туда, где, как ему казалось, должен был находиться Сноук.

— Я… Я не понимаю. Если так судить, то всё, совершенно всё, чем учит своих воспитанников Люк Скайуокер, имеет какой-то гнусный подтекст.

— Да.

— И стоит лишь немного перенаправить свой взгляд, как вся эта мерзость перед тобой как на ладони.

— Да.

— Если всё это правда… То мой дядя — настоящий монстр, чудовище?

— Да.

Бен продолжал наступать в полумрак.

— И слушая его, подчиняясь его наставлениям, можно так и остаться ничем. Он ведь говорил…

— … Он ведь говорил: при всех твоих способностях ты далеко не пойдешь.

Бен остановился, поражённый.

— Вы читаете мои мысли. Зачем тогда мы разговариваем? Зачем я почти каждый вечер всё это рассказываю? — Затем затряс головой и отшатнулся. — Нет. Нет, я не верю. Этого не может быть. Люк Скайуокер — мой родной дядя, брат моей матери, он прекрасный человек, он не мог вкладывать всё это в свои слова. Не надо в них искать ничего подлого!

— Ну… не мог — значит, не мог, — быстро согласился Сноук. — Ты видишь, я даже не спорю. У тебя есть своя голова на плечах…

Сноук внезапно замолчал. Бен покрутил головой, всматриваясь в углы хижины. Только что он ощущал здесь иное присутствие, а теперь чувствовал себя покинутым.

— Бен! — раздался за спиной строгий возглас.

Бен напряженно повернулся, но быстро понял, что перед ним магистр Скайуокер, и выдохнул.

— С кем ты говорил, Бен?! — произнес Люк более грозно.

Бен опустил глаза чуть ниже и замер: механическая рука Люка Скайуокера твердо сжимала висящий у него на поясе меч.


УТЕСНЁННАЯ СИЛА
УТЕСНЁННАЯ СИЛА

Долгий путь к разгадке Тайны начался много лет назад, после неприятного разговора, который случился между Люком и Беном однажды ночью. Дядя и племянник от души наговорили горячих слов и наутро избегали смотреть друг другу в глаза. Каждый из них имел свой способ уходить от неприятных переживаний: Бен погружался в чтение, а магистр Скайуокер отправлялся на долгую прогулку. В тот день Бен дождался, пока Люк Скайуокер скроется из лагеря, а сам проскользнул в его библиотеку и достал с самой верхней полки несколько хранящихся отдельно пыльных книг, до которых раньше у Бена никак не доходили руки. Он сложил все книги в мешок, прихватил с собой флягу воды, хлеба, вяленого мяса и отправился в небольшое путешествие в сторону ближайшего горного хребта. Бен намеревался провести там несколько дней в одиночестве, изучая старинные фолианты. За это время, он надеялся, дядя Люк остынет, и к ночному разговору можно будет больше не возвращаться.

Бен провел три дня, блуждая по скалистым отрогам и устраивая длительные привалы, во время которых увлечённо читал страницу за страницей. Когда солнце в третий раз клонилось к закату, он сидел на краю небольшого плато и изучал древний трактат о конструировании световых мечей.

Оторвавшись от текста, Бен поднял голову и задумался. Неожиданно появилось чувство, что он читает совсем не то, что написано. Точнее — что он, переводя на общегалактический язык джедайские символы, интерпретирует их неправильно и истинное значение слов от него ускользает. Бен внимательно посмотрел на страницу. Обычный язык древних джедаев, отдалённо напоминающий письменность, которая была распространена в центральных мирах. В этой главе говорилось о способах создания плазменного клинка путём наложения двух кристаллов друг на друга.

«Наложенные друг на друга два кристалла… — переводил он с древнего языка на современный, — обретут силу солнца, и она откроет путь к великим свершениям». Наложить два кристалла… Путь к великим свершениям… Не совсем понятно: должны это быть половинки одного кристалла или двух разных? Разрезанные вдоль или поперек? И как накладывать — выравнивая их или крест-накрест? Бен чувствовал, что здесь есть что-то ещё. Он перелистнул страницу назад, потом обратно. Две слипшиеся страницы жалобно захрустели, и ему пришлось разъединять их. «Наложить два кристалла». И тут Бен догадался. Как просто… Словно детский ребус. Он снова сложил вместе два листа, поднял раскрытую книгу перед собой и посмотрел через соединённые страницы на заходящее за горизонт дневное светило.

Одна страница просвечивала сквозь другую, и символы первого листа оказывались на пустых местах второго, образуя единый текст, написанный без пробелов и промежутков. Лишь один символ, размещенный на одном и том же месте на обоих листах, совпадал сам с собой. Это был знак, которым в древних джедайских текстах обозначали современное слово «кристалл». Бен рассмеялся: и действительно, надо всего лишь «наложить два кристалла» друг на друга!

Когда спустя час он перевёл получившийся объединённый текст и записал его на отдельном листе бумаги, то долго смотрел на него, не в силах поверить своим глазам. Потом быстро собрал все вещи и почти бегом бросился в обратный путь к тренировочному лагерю Ордена. Он должен был показать всё это Люку Скайуокеру как можно быстрее.

***

«В Неизведанных регионах вокруг одинокой белой звезды вращается планета, где лето и зима равноценны, в недрах её найдутся кристаллы, каких не сыскать во всей галактике. Они помогут обуздать Тёмную энергию, изменить свойства материи, подчинить время и пространство. Орден возвысится и достигнет того величия, которое суждено ему Силой».

Бен часто прокручивал в уме эти строки и стал одержим идеей найти таинственную планету.

Люк Скайуокер, конечно, сначала выговорил Бену за то, что тот посмел взять книги, для него явно не предназначенные. Видя, что племянник никак не может выдавить из себя искреннего раскаяния и что глазами он провожает старые тома, куда бы их Люк ни перекладывал в своей хижине во время разговора, магистр Скайуокер заключил, что «отдельной полки» здесь будет недостаточно. С того времени Бен этих особых книг не видел: ни тех, что успел прочесть, ни тех, до которых не добрался.

К открытию Бена Люк отнёсся со всем вниманием. Он, его помощники и старшие ученики прошерстили все известные карты Неизведанных регионов, выписали из каталога все белые звёзды с планетами на орбите — но таких оказалось более двух тысяч, и это если брать в расчет только те, про которые имелись подтверждённые несколькими экспедициями сведения. А сколько было других систем, случайно открытых и никем доселе не изученных!

Лор Сан Текка предложил начать разведку на планетах, где есть явные смены времён года и где встречаются залежи любых кристаллов. Круг поиска немного сузился, но и в нём оказалось более двухсот планет. На то, чтобы проверить каждую, могла уйти вся жизнь. Надо было менять подход.

Ещё раз прочитали текст. «Одинокая» звезда. Лето и зима «равноценны». Планета с кристаллами, каких больше нет в галактике. Если про них никому не известно, то и в описании нужной планеты не должно быть их упоминаний.

Быстрее всего решилось с «одинокой» звездой. Рина вспомнила, что чиссы с планеты Ксилла называют «одинокими» те звёзды, скорость которых относительно других звёзд изменяется под воздействием каких-либо факторов. Например, под действием гравитации или от столкновения с облаками межзвёздного газа. Так эти звёзды становятся «одинокими», выбиваются из обычного порядка вращения вещества вокруг галактического центра.

— Подобных звёзд довольно немного, и мы можем заметно сократить количество вариантов, — оптимистично заключила Рина.

Бен метнулся к составленному ими каталогу, загрузил его в вычислитель и попросил Р2 проверить относительные скорости всех известных систем в Неизведанных регионах. После отсеивания осталось 27 звёзд-кандидатов с планетами, где есть смена времен года.

Люк с учениками методично обследовали каждую систему из списка, проводя на каждой из планет по нескольку месяцев в году. Поиски продолжались уже восемь лет. Несколько раз казалось, что след найден, но снова и снова их ожидало разочарование. Преисполненные энтузиазма в начале, ученики Люка один за другим теряли интерес к безнадёжному, как они думали, делу. Магистр Скайуокер относился к неудачам философски:

— Иногда важен не результат, а процесс, — любил повторять он. — Может быть, смысл наших действий именно в том, как мы ищем, а не в том, что найдем в итоге.

Только Бен никогда не терял веру.

После девятнадцатой по счёту системы неожиданную идею подала Лима Тийн:

— Подождите… А что, если «лето и зима равноценны» надо толковать иначе? На любой планете, где есть времена года, бывает два дня, когда равное количество солнечного света достается как лету, так и зиме: это дни весеннего и осеннего равноденствия. Поэтому…

— Поэтому, — подхватил Бен, — мы должны искать планету, где нет смены времён года, потому что ось вращения планеты не наклонена относительно плоскости её орбиты вокруг звезды!

Поиск с новыми параметрами показал только три известных планеты, удовлетворяющих всем заданным условиям: неизменные времена года, звезда с нестабильной скоростью и отсутствие данных о месторождениях кристаллов.

— С какой начнём? — спросил Люк.

— На первый взгляд, — заметила Нобба Саксон, — планета Ойлер наименее вероятный кандидат: она давно заселена и хорошо изучена. Никаких сведений о залежах минералов или кристаллов на ней нет. Две другие планеты практически не изведанны, необитаемы, непригодны для жизни гуманоидов. У них даже нет названий — только номера: 55.745082 и 37.549779. На первой атмосфера вообще отсутствует, как и магнитное поле. На второй — огромная гравитация, железное ядро, плотная атмосфера из серной кислоты и азота. Честно говоря, не хочется лететь на обе. Я бы начала поиск с обитаемой планеты Ойлер. То, что на ней не находили ранее никаких кристаллов, может означать, что их там плохо искали.

— Или вообще не искали, — согласился с Ноббой Рогг. — Я пару лет назад залетал туда: дикие хвойные леса, огромные ледяные шапки на полюсах, выжженная пустыня на экваторе. Более-менее пригодны для жизни только средние широты. Там есть несколько городов, но никакой центральной власти. Только местные царьки, постоянно воюющие друг с другом.

— Отлично, — согласился Бен. — Начнём с Ойлера.

***

На первоначальную разведку решили отправить Бена Соло, Эзру Бриджера и Рогга. Результат получился почти сразу. Едва высадившись на планете, они обнаружили на ней оживлённую промышленную деятельность: некая «Центральная горнорудная компания» разворачивала на Ойлере гигантские проекты, на которые нагнали подрядчиков почти со всей галактики. Что собираются строить — никто не знал, но, судя по масштабам подготовки, замыслы у строителей были грандиозные. Рогг не мог поверить своим глазам: тихое галактическое захолустье за два года изменилось до неузнаваемости.

— Мы нашли то, что искали, — промолвил Бен, когда они втроём обсуждали, что же делать дальше. — Плохая новость в том, что нашли это не только мы.

Неделю спустя им удалось договориться с проводником, который был готов вывести их к месту, где недавно обнаружили залежи «ценной руды». Для её добычи, по официальной информации, и затевалось всё грандиозное строительство на планете. Бена насторожило, что сотрудники «Центральной горнорудной компании», как они официально представлялись, почему-то носили военную форму со знаками отличия.

Кантина, в которой назначил встречу проводник, была убогой и грязной. Заплесневелые стены, столы, покрытые слоем жира, тяжёлый чад, валивший из кухни, бьющий в нос ещё на улице, за несколько ярдов от входа. Посетители полностью соответствовали обстановке: опустившиеся пилоты грузовых шаттлов, торговцы спайсом, наёмники, стриптизёрши, сутенёры, карманники и просто бездельники, ошивающиеся в злачных местах в надежде поживиться случайной добычей.

Дроид-бармен поднял над стойкой наполненный стакан с коктейлем и громко прочитал написанное красным маркером имя клиента:

— Эзра Бриджер! Ваш заказ: «Три пальца молока банты, один — кореллианского сиропа, полпальца зелёной простокваши. Смешать, но не взбалтывать».

Из-за столика в самом углу заведения поднялся высокий молодой человек с развитыми плечами. Густые чёрные волосы наполовину скрывали его лицо и сзади ниспадали до самых плеч. Расталкивая горланивших песни пьяниц, он протиснулся к бару.

— Вот тебе на масло, приятель, — кинул он дроиду стандартные чаевые в четверть кредита, и, преодолевая все те же препятствия, вернулся на своё место.

Бен оглядел стакан с зеленоватым пойлом и сделал пару небольших глотков. Любимый с детства коктейль. Но здесь совсем не умели его готовить. Расстраиваться было некогда: проводник должен прийти с минуты на минуту. Бену стоило больших трудов найти этого прохиндея, но если информация, которую тот обещал сообщить, окажется правдой… О, Бен даже боялся загадывать, как далеко они смогут продвинуться в изучении природы Силы! Предвкушение приятно щекотало грудь.

— Бриджер, ты? — Напротив, словно из ниоткуда, возникли два хитрых глаза на зелёной морде.

Родианец воровато озирался по сторонам, правая рука его нервно похлопывала по оттопыренному карману длинного плаща.

Бен не ответил, лишь многозначительно положил руку на пояс, где висел световой меч.

— Ты хочешь найти это место? Цену знаешь? У тебя нет столько денег. Или покажи.

Стало немного обидно. Неужели его держат за дурака, который станет размахивать в таком месте суммой с кучей нулей на экране голопада? Впрочем, денег у Бена не было. Он рассчитывал получить искомое без оплаты.

Бен закатил глаза и поправил рукой сбившиеся на лбу волосы.

В следующую секунду за спиной роиданца со звоном разбилась бутылка с выпивкой. Все головы повернулись на звук. Высокий бледный бродяга неуклюже размахивал руками неподалёку от Бена и родианца и что-то втолковывал мрачному забраку, злобно вращающему своими маленькими кошачьими глазками.

— Грубббра джаннча воссстак! — зарычал забрак, показывая на усыпанный осколками пол.

— И что теперь? — с вызовом спросил бродяга.

— Массарбж гонча богнот! — забрак одним прыжком кинулся на него, но бродяга каким-то чудом увернулся, и его противник, по инерции пролетев мимо, врезался аккурат в спину сидевшего напротив Бена родианца. Тот неуклюже вскочил, его длинный плащ порвался, и откуда-то из-под полы посыпались маленькие пакетики с белым веществом, напоминающим крахмал.

Внезапно всё стихло.

— Допру мгори набо зейч!!! — выругался забрак, и в следующую секунду у него в руках оказался ярлык офицера планетарной безопасности. — Всем ни с места. Это торговец энгспайсом. Ты арестован.

На руках родианца защёлкнулись блокаторы. Бледный высокий бродяга тоже достал свой ярлык, поднял повыше так, чтобы видели окружающие, и стал расчищать путь к выходу.

— Посторонись, посторонись. Конвоируем. База-5, приём. Докладываю…

— Я не торговец… — беспомощно лепетал арестованный. — Это не моя дурь!

— База-5, мы следуем к вам. Код 404. Повторяю…

За спиной забрака, который подталкивал родианца к выходу, раздался короткий шипящий звук. Кантина осветилась сиянием бледно-голубой плазмы.

— Вы сейчас же его отпустите, — скомандовал Бен.

Забрак на развороте выхватил бластер и выстрелил, заряд отскочил от светового меча и улетел в потолок. Началась заварушка. Кто-то палил из бластера в воздух, визжали стриптизёрши, несколько посетителей бросились подбирать рассыпавшийся энгспайс: там было, по меньшей мере, на четверть миллиона кредитов; дроид-официант получил пробоину между глаз и завертелся волчком, смешивая и взбалтывая чей-то заказ. В довершение всего кто-то рванул световую шашку, и кантину заволокло густым едким дымом, после чего завопила противопожарная сигнализация и вся публика повалила к выходу, опрокидывая нерасторопных и шагая по головам упавших.

Бен вытащил испуганного родианца через чёрный ход на кухне, в переулке разрубил ему наручники световым мечом, припер к стенке и заявил, что если тот назовет ему координаты раскопок, то он поможет бедолаге безопасно выбраться с планеты. Дальше начались сложности. Проводник оказался не робкого десятка. Он быстро пришёл в себя и нагло заявил, что его подставили и что его дешевыми трюками не купишь.

Бен сжал кулаки. Цель, за которой он гонялся почти девять лет, была так близка… И какая-то жалкая рептилия стоит сейчас между ним и, возможно, самой ценной находкой в истории галактики! Бен поднял руку и протянул её к голове родианца. Проводник дернулся, пытаясь убежать, но ноги не слушались его.

— Покажи мне, где находится это место, — тихо произнес Бен.

Глаза родианца выкатились из орбит, он застонал от боли. Спустя несколько минут дело было сделано: Бен увидел что хотел. Он отпустил проводника, и тот, всё ещё корчась от боли, побежал прочь.

***

Выбравшись из суматохи, Рогг и Эзра направились в условленное ранее место встречи с Беном, в нескольких кварталах от кантины. Чтобы не привлекать к себе внимания, они укрылись в неприметном переулке. Рогг озабоченно глядел на часы. Время шло, они прождали достаточно долго, но Бен всё не появлялся.

В сумерках тени от высоких пирамидальных домов удлинились и перечеркивали улицы. Закутанный в плащ Эзра не высовывался из тёмной ниши в стене. Забрак то и дело выглядывал, зорко озираясь, и сразу же возвращался обратно. Ему с самого начала не нравилась авантюрная идея — подбросить пакетики с детским питанием в качестве элитной галактической наркоты. Родианец — прожженый тип, и Рогг сомневался, что Бену удастся выудить из того нужную информацию.

— Да где же его носит? — раздосадованно воскликнул Рогг.

Эзра не ответил. В последнее время мастер Бриджер был неразговорчив. Если раньше он, бывало, болтал без умолку, то теперь чаще молчал, подолгу всматриваясь куда-то вовнутрь себя.

На поясе забрака пропищал комлинк.

— Это Р2, — пояснил Рогг и обратился в комлинк: — Есть новости от Бена?

Из передатчика послышались свистки и трескотня бинарного кода.

— Вы всё слышали, мастер Бриджер? — спросил забрак.

Эзра кивнул и молча выскользнул из своего укрытия.

Бен встретил их на окраине города на трёхместном спидере (в отсеке для багажа с удобством разместился Р2). В ожидании товарищей он нетерпеливо стучал ногой по педали газа.

— Что так долго? — вместо приветствия спросил Бен.

***

Бен вел спидер, постоянно сверяясь с координатами на устройстве спутниковой навигации. Быстро стемнело, и на небе высыпали звёзды. Спустя час езды по высохшей степи они подъехали к большой расщелине, которая перерезала им путь, протянувшись с юга на север. Бен сверился с картой в голопаде, выскочил из спидера и указал рукой в сторону каменистой тропы вдоль расщелины.

— Теперь уже близко. Дойдем пешком. Нам — туда. Р2, оставайся на месте, стереги спидер.

Дроид пискнул в ответ.

— Нет, пока рано сообщать об успехе магистру Скайуокеру. Мы должны всё проверить.

Рогг втянул в себя горячий воздух: широта, где они находились, была очень близка к экватору и даже ночью здесь было душно и жарко. Эзра закутался в плащ. Бен шел впереди, освещая дорогу ручным фонариком. Настроение у него было приподнятое. Они найдут кристаллы! Ему не терпелось изучить их, выяснить свойства, узнать, что же представляет из себя Тёмная энергия.

Они не прошли и мили, как на краю расщелины луч фонаря выхватил из ночного мрака низко расположенное отверстие, ведущее вглубь земной коры. Вход в пещеру был огорожен лентами и флажками, прямо перед ним стояла табличка «Опасно! Вход запрещен!». Бен отодвинул её и, нагнувшись, первым вошел внутрь. Потолок пещеры оказался гораздо выше, чем представлялось снаружи, и Бен, преодолев порог, выпрямился. Он дождался забрака и Эзру, и они втроём двинулись вглубь по наклонной плоскости коридора. Скоро показалась шахта диаметром около тридцати футов, по краю шла узкая винтовая каменная лестница, вырубленная прямо в породе.

Бен шагнул на лестницу первым, за ним последовали его товарищи. Они спускались молча, чувствуя возрастающий жар, который струился снизу. Забрак бормотал себе под нос, считая ступеньки, но сбился со счета на седьмой сотне и грязно выругался. Наконец, фонарь в руке Бена осветил какие-то ящики, а потом почти сразу же они увидели дно, покрытое водой. Бен осторожно померил глубину носком ноги.

— Здесь не более дюйма, можно идти.

В стене шахты брали начало два коридора, горизонтально уходивших в противоположные стороны.

— Направо или налево? — спросил Рогг.

Бен встал посредине, потянул носом… Из левого коридора не пахло ничем, а из правого…

— Туда! — показал он вправо и двинулся вперёд, осторожно передвигая ноги в воде.

Эзра и Рогг брели следом. Жар, идущий им навстречу, усиливался. Впереди забрезжил красноватый свет. Бен выключил фонарь.

— Кажется мы близко. Ступайте осторожнее. Вдруг мы здесь не одни.

Вода под ногами исчезла, коридор пошел с уклоном вверх. Теперь они шагали по ровным плитам, которые были проложены неизвестными рудокопами. Красное зарево становилось сильнее. Наконец они вышли из коридора в большую пещеру, и открывшийся им вид поразил их, как ни одно зрелище до этого.

Вся пещера, её стены, потолок и пол состояли из одного красного минерала. Он был всюду — и, кажется, простирался вглубь планеты на многие-многие километры: сияние, казалось, не меркло, сколько ни всматривайся вдаль. Бен обошел сталагмит и увидел, что пещера уходит всё ниже и ниже, разветвляется на разные коридоры и рукава, имеет множество уровней, соединённых небольшими переходами. Её структура напоминала пористую губку, только она состояла не из мягкого упругого материала, а из ярко-красного минерала кристаллической природы.

Бен, признаться, не ожидал такого… Он рассчитывал найти обычное месторождение, но тут… Казалось, что планета сама представляет собой огромный кристалл. По крайней мере, существенная часть её коры лежала на кристаллической основе.

— Видал я места и постраннее, но такого — никогда… — произнес Эзра.

— Ты чувствуешь, Бен? — спросил Бена забрак.

— Да. Эти кристаллы реагируют на Силу. Они… подавляют её и в то же время могут умножать её мощность. Энергия огромной интенсивности, зажатая и задавленная… Плотность, которую обретает Сила здесь, пугает своим потенциалом. Никогда и нигде я не испытывал того, что чувствую здесь.

— И больше не испытаешь! — раздался сзади властный женский голос. — Окружить их и взять на прицел.

Трое товарищей обернулись: у выхода из коридора, преграждая его, стояла темнокожая женщина в форме, такой же, которую носили люди из «Центральной горнорудной компании».

Группа «инженеров» с бластерами быстро рассредоточилась вокруг, по лицам Бена, Рогга и Эзры скользили лучи лазерных прицелов.

— Адмирал Рэй Слоун, — узнал женщину Эзра. — Я думал, что вы сгинули в пожаре войны…

— Эзра Бриджер, — ответила предводительница нападавших. — Удивлена не меньше вашего.

Воспользовавшись тем, что Эзра отвлёк её внимание, Бен попытался активировать световой меч.

— Не лучшая идея, джедай, — злобно прошипела адмирал Слоун. — Брось свою игрушку, или твои приятели умрут.

Бен нехотя подчинился: шансов успешно отбить выстрелы такого числа вооружённых людей, стоявших по кругу, не было. Их тщательно обыскали, отобрали меч у Рогга и долго пытались найти оружие у Эзры, который принципиально его не носил.

Один из подчинённых Слоун, энергичный рыжий молодец с военной выправкой подошел к ней, вытянулся в струнку и доложил:

— Приготовления закончены.

— Отлично. Можете начинать.

Рыжий повернулся и сделал знак рукой. Несколько громил с парализаторами подошли к пленникам и, подталкивая их кулаками в спину, погнали по неровному полу пещеры. Очень скоро они вышли к ещё одному искусственному коридору. Стены, пол, потолок коридора — всё по-прежнему состояло из кристаллов.

— Перебьём охрану? — шепотом предложил забрак Бену.

— Да погоди ты, — отмахнулся Бен, которому, кажется, самому стало интересно, что же им там уготовили.

Миновав не более тридцати ярдов, они очутились в круглом помещении с высоким потолком. По окружности этой комнаты были расставлены щиты, напоминавшие электромагнитные ловушки. Пленников вытолкали на середину. Следом за вошла Слоун в сопровождении рыжего помощника.

— Как удачно нелёгкая занесла к нам джедаев, — с усмешкой произнес тот. — Нам как раз необходимо провести важное испытание.

Обстановка помещения очень не понравилась Бену. Любопытство наконец уступило место чувству, что запахло жареным и пора выбираться. Бен вскинул руку, намереваясь Силой вцепиться в шею рыжего, но ничего не вышло. Он чувствовал Силу, чувствовал её плотность и упругость, как она густо — гораздо гуще, чем снаружи, — течет сквозь него, но не мог ухватить ее токи, не мог заставить сжиматься трахеи противника. Сила словно еще больше схлопывалась под его нажимом и просыпалась сквозь пальцы мелким заряженным песком.

— Это здесь не работает, — с глубоким удовлетворением заметила Слоун.

Забрак с рычанием бросился к ней — но прямо перед ним с лязгом упала свинцовая дверь, перегородив путь. Рогг со всего разбега ударился в неё и завыл.

Сразу же в комнате погас свет.

— Сейчас мы всё узнаем на собственном опыте, — философски произнес Эзра.

Электромагнитные ловушки загудели, Бен почувствовал, как молекулы воздуха вокруг мелко задрожали. Он навалился плечом на дверь — она не поддавалась.

— М-да, переделка, — протянул сзади знакомый ироничный голос.

— Учитель? — Бен обернулся и замер от яркого света после кромешной тьмы. Глаза ему слепил зажженный световой меч.

— Надо выбираться. Отойди-ка. — Люк Скайуокер отстранил Бена свободной рукой и световым мечом вырезал в металлической двери огромную круглую дыру. Они быстро друг за другом выбрались из комнаты и побежали по коридору. Световой меч Люка ярко пылал зелёным светом на фоне красноватого излучения кристаллов.

Выход из коридора в пещеру караулили человек десять.

— Джедаи!

Началась драка, Бен выхватил у кого-то бластер и отстреливался, забрак разрывал врагов голыми руками, Эзра просто уворачивался от выстрелов, а Люк орудовал световым мечом.Расправившись с врагами, Люк и компания получили передышку. На поясе у одного из трупов Бен нашел свой световой меч. Рогг тоже вернул себе оружие, после чего подошёл к магистру и спросил, каким образом тот оказался рядом, если он, как и условились, должен был оставаться на Пзобе.

— Решил вас подстраховать.

— Вы никогда не говорили, что умеете достигать невидимости, магистр, — удивленно хмыкнул Рогг.

— Я много чего не говорю, — недовольно ответил Люк. — Ладно, двинули дальше. Нам в тот тоннель.

***

С Ойлера они улетели на шаттле Люка, временно оставив корабль Бена в космопорте.

Необходимо было продумать следующие шаги. Им удалось открыть какую-то новую, до сих пор нигде не описанную разновидность кристаллов. Подсказка, расшифрованная Беном в книге, оказалась правдивой, и они нашли даже большее, чем могли ожидать. Неизвестные кристаллы обладали очень мощной способностью удерживать и контролировать Тёмную энергию. Причем это не были какие-то небольшие, разбросанные то тут, то там месторождения, как залежи кайбер-кристаллов на Джеде. Нет: вся планета представляла собой один гигантский кристалл.

Тем тревожнее было то, что её подмяли под себя люди из «Центральной горнорудной компании». Люк связался с Леей, и та сообщила, что до неё уже доходили кое-какие слухи о происходящем на Ойлере. На самом деле никакой «горнорудной компании» не существовало. Это была лишь вывеска, за которой прятался «Первый Приказ» — организация, основанная беглыми офицерами потерпевшего поражение Имперского флота. Их лидерами были адмирал Слоун, Брендол Хакс и его сын Армитаж. Более подробных сведений о «Первом Приказе» ни у кого не было. Известие о том, что под контролем милитаристов оказалась целая планета, начинённая неисследованными энергетическими кристаллами, очень обеспокоило Лею. Она обещала передать все сведения в Галактический Сенат.

Всю дорогу до Пзоба Бен пристально всматривался в Люка. Ему казалось, что в магистре что-то словно переменилось. Люк почти ни с кем не разговаривал, кроме Эзры. Они надолго уединились в кабине управления, после чего Эзра вышел оттуда и прилёг на лавку, а Люк так и остался сидеть в кресле пилота. Когда Бен попытался заговорить с ним, наставник лишь отмахнулся, мол, приходи позже.

— Что ты обо всём этом думаешь? — спросил Бен забрака.

— Я думаю, что за последние несколько часов галактика стала гораздо худшим местом в моих глазах, нежели раньше.


В ДВУХ ШАГАХ ОТ КАТАСТРОФЫ
В ДВУХ ШАГАХ ОТ КАТАСТРОФЫ

На Пзобе на следующий же день после возвращения Люк Скайуокер собрал всех учеников.

— Я думаю, вы уже все знаете, какие события произошли в нашей последней экспедиции. Возможно, в ближайшее время в галактике возобновятся… — тут Люк замялся, будто пытаясь подобрать слова, — военные действия. Призываю вас усердно тренироваться и быть готовыми ко всему.

Бен подошел к Люку:

— Магистр, я всё же хотел бы узнать, как вы смогли оказаться в нужную минуту там, в пещере…

Люк нахмурился.

— Так и будешь — бегать за взрослыми и спрашивать: «Как? Как?»? — неожиданно передразнил он. — Хватит быть слабым и глупым ребёнком, думай своей головой.

— Магистр? — недоумённо переспросил Бен.

— Пространственные тоннели, — уже более терпеливо ответил Люк. — Потом объясню.

***

Вечером после ужина Бен бродил в окрестностях лагеря. Ему было не до сна. Будущее, до этого казавшееся скучным и более-менее определённым (самое волнующее, что могло ждать воина-джедая в мирной галактике, — пограничная служба или охота за торговцами нелегальным товаром), теперь будоражило ум. Бен своими глазами видел грандиозность масштабов строительства, затевающегося на Ойлере. В сочетании с поражающими воображение свойствами кристаллического вещества внутри планеты это выглядело как подготовка какого-то страшного оружия.

Но Бену было совсем не страшно, необорот — щекотно и весело оттого, что будет — будет у него, похоже, повод повоевать по-настоящему! Будет, где применить Силу для действительно важного дела — не зря же он столько о ней знает и столько штук умеет с ней вытворять. Если появилась какая-то организация, желающая навести ужас на всю галактику, то, конечно, понадобится и армия, чтобы ей противостоять. Она даст отпор самозванцам, если они попытаются подорвать основы Новой Республики, и Бен Соло будет в числе тех, кто пойдёт с сопротивлением на бой — бок о бок со своими друзьями-джедаями и старыми бойцами-повстанцами.

Надо поговорить с мамой и отцом. Возможно, Бену пора улететь с Пзоба к ним. В большом мире он станет более полезен, нежели среди падаванов Люка Скайуокера. Помогать дяде с малышами — это хорошо, но не то сейчас время, чтобы разбрасываться обученными джедаями. Вдохновившись, Бен выхватил с пояса меч и, перебрасывая его в руке почти незаметным глазу движением, несколько раз описал в воздухе затейливые восьмерки.

Он не заметил, как ноги вынесли его на склон холма, нависавшего над лагерем. В темноте он чуть не споткнулся о человека, который сидел на небольшом табурете перед деревянной доской.

— А, мастер Бриджер! — поприветствовал Бен Эзру. — Опять рисуете?

— Бен Соло… — коротким кивком ответил Эзра. — Я не рисую, а отражаю свет звёзд. Как и всё в природе, мои рисунки суть отражение чьего-то света. А без света мы лишь тени самих себя.

Об этом увлечении мастера Бриджера все в лагере знали давно. Время от времени в безоблачную ночь, когда звёзд на небе бывало особенно много, Эзра брал краски и рисовал ночные пейзажи на деревянной доске. Таких рисунков у него набралось уже много, и Лор Сан Текка, то ли в шутку, то ли всерьёз предлагал при постройке новых хижин взамен ветшающих использовать не простые доски, а расписные. Эзра не обижался. Хотя созвездия на небосклоне не менялись, каждый рисунок получался по-своему особенным.

Эзра уверял, что не умеет рисовать, а рука с кистью у него движется по велению души. Он смотрит на небо и думает о далеком друге. Они встречались последний раз очень давно. Наверное, у неё сейчас всё шло своим чередом, но Эзра надеялся, что она тоже иногда смотрит на те же самые звёзды и думает о нём. Это так хорошо, когда у тебя в жизни был кто-то, думая о ком, хочется смотреть на звёзды.

Бен сел рядом и наблюдал, как рука дядиного помощника быстро смешивает краски и наносит их на ровную деревянную поверхность.

— Мастер Бриджер… Эзра… — обратился к нему Бен по имени, как часто это делал. — Я хотел спросить… Вы давно знаете магистра Скайуокера, гораздо лучше меня. Вам не кажется, что он в последнее время стал несколько странным?

Эзра не отвечал, продолжая работать кистью.

— У меня иногда такое впечатление, — продолжал Бен, — что он как будто резко меняется, а потом снова возвращается прежний. Вам не кажется то же, что и мне?

Эзра посмотрел на Бена, вздохнул.

— Смотри, — указал он кистью высоко в небо. — Вон та звезда — красный гигант. Её диаметр в две тысячи раз больше солнца, вокруг которого вращается Пзоб. И скорость её вращения тоже велика настолько, что кажется, будто она мерцает, переливаясь цветами. Так и люди. Мерцают, меняются, но остаются при этом самими собой.

Бен посидел ещё немного рядом, потом поднялся и пошёл прочь, вниз по тропинке.

— Постой! — окликнул его Эзра.

Бен обернулся.

— Когда я бродил по временным туннелям, то видел странные вещи. Некоторые я не могу понять до сих пор. Однажды я видел тебя, более зрелого, более взрослого, чем сейчас. Твоё лицо пересекал шрам. Я плохо запомнил, но мне казалось, ты мучился, какой выбор сделать. И в итоге… ты поступил правильно, Бен. Не знаю, правда, сбудется ли то, что я увидел. Временной лабиринт может обманывать нас. Когда придёт время, помни, что одно чувство в груди вернее ста мыслей в голове выбирает дорогу. А теперь иди. И да пребудет с тобой Сила.

Бен задумчиво пошёл прочь, настроенный этим коротким разговором на лирический лад. Захотелось поговорить с родителями — просто так, не ради того, чтобы вымаливать место в армейском авангарде (но и ради этого тоже).

Вернулся в основной блок, попытался связаться с Ханом Соло — но все частоты, по которым он обычно выходил на связь с отцом, молчали. Тогда он набрал частоту Леи. Мать долго не отвечала, но наконец её изображение появилось на экране голопроектора.

— Бен? Что такое? — напряжённо произнесла она, а сама смотрела не на него, а куда-то в сторону.

— Мам, привет, — начал он.

— Привет. В чём дело?

— М-м. Да в общем ни в чём. Я просто так звоню, поговорить.

— Давай. Говори. Только побыстрей, пожалуйста.

Бен начал лихорадочно перебирать мысли, пытаясь понять, как зайти не слишком издалека, но тут же бросил это занятие.

— Да ну, я вижу, ты занята. Я лучше в другой раз позвоню.

— Да, Бен, сейчас, наверное, не самое удачное время. На носу выборы, ты же помнишь. Мы тут все стоим на ушах. — Лея снова отвлеклась; казалось, она слушает чей-то доклад.

— Да, точно, выборы Первого сенатора, — понимающе закивал он. — Прости, я и правда не вовремя.

Экран голопроектора погас. Бен сидел перед ним, склонив голову. Потом встряхнулся. Ну да ладно. Не всему ж крутиться вокруг его идей и мечтаний.

— Не захотела говорить с тобой, да? — раздался вдруг за спиной голос.

Бен обернулся.

— Занята. Я позже наберу ей. Или она сама.

— Занята, — проворчал Люк. — Вечно она занята для тех, кто любит её, кому она дорога. У неё всегда нет времени на нас, ты заметил?

Бен молчал.

— Думаешь, она перезвонит? Надеешься на это? Брось. Ты не нужен ей, так же, как не нужен ей я. Политика. Власть. Вот её истинная любовь. Даже твоего отца она… Да, ты же не знаешь. Они сейчас не живут вместе. Он переехал с Чандрилы на Кореллию, учит там чужих детей пилотировать гоночные корабли, а она тоже покинула семейное гнёздышко и не вылезает с Хосниан Прайм.

Бен помрачнел, но пожал плечами.

— Я бы не стал торопиться с выводами. У каждого есть своя страсть в жизни, это ещё не значит, что кто-то из нас ей не дорог. Иногда, наверное, нам требуется время только на себя и свои цели.

— Все так считают. А потом — о-па — и наступает окончательный развод. Ну что ты надулся, как маленький? Ты уже взрослый. Должен понимать такие вещи.

Люк вёл себя странно: говорил отрывисто, зло, с несвойственными ему ёрническими интонациями.

— Дядя Люк… — Бен позволил себе небольшую фамильярность. — Вы себя хорошо чувствуете?

Магистр вздрогнул и как-то внезапно осунулся.

— Да, чувствую… Всё хорошо, Бен. Просто горько. Не волнуйся. Ты не видел Эзру? Я искал его, но нигде не могу найти…

— Он рисует на холме — сегодня очень звёздная ночь.

— Да-да, и верно. Спасибо. — Люк похлопал Бена по плечу и быстро вышел за дверь.

***

У себя в хижине Бен долго ворочался и не мог уснуть. Чтобы побороть бессонницу, он зажёг лампу, достал перо и бумагу и принялся выполнять каллиграфические упражнения. Этому научил его Эзра, ещё когда Бен был подростком. Старательное выведение чернилами основных двухсот пятидесяти шести джедайских символов, стремление создать линии идеальных пропорций и чёткое следование каноническим правилам письма как нельзя лучше тренировали усидчивость, терпение, силу воли и внимание. А также, шепнул Эзра, способствовали хорошему здоровому сну.

Бен был молод и обычно засыпал без труда, проваливался в сон сразу же, как только голова касалась подушки. Но сегодня внутри сидела тревога, и каллиграфия помогала выровнять и успокоить чувства. Спустя полчаса Бен почувствовал, как глаза стали слипаться. Он погасил лампу, лёг на кушетку, повернулся спиной к двери и моментально заснул.

Сны бывали у него интересные и не очень. Порою во сне к нему приходил учитель Сноук, и, словно приобнимая его разум, вкрадчивым голосом излагал простые истины, что лежали на поверхности, но понять которые Бен иногда был не в состоянии без мудрого наставника и друга.

Сегодня сон был скучный, он повторялся редко, но Бен знал его наизусть. Он лежал в траве, на лугу, наполненном запахами лаванды и розмарина. Кажется, это была какая-то знакомая планета, где он бывал в детстве. Вдали паслись стада, на горизонте проступали силуэты далёких синих гор. Воздух наполняли сладкие, томные ароматы. Бен знал, что может пролежать так весь день и никто не потревожит его. Вся его жизнь была мирной и постоянной, без космических путешествий, сражений, испытаний… Он был обыкновенный крестьянин; с утра выпивал полный стакан голубого молока, бродил по пыльным дорогам и не испытывал никакой глубокой тоски при взгляде на небо. Одним словом, скучный сон о скучной жизни. Бену было даже интересно: почему он видит себя в том мире? Вряд ли перед ним когда-нибудь появится развилка, где одним из путей мог бы быть такой… Внезапно сон поменялся.

Бен увидел над собой склонившееся лицо девушки. Широкие скулы, ореховые глаза, аккуратно вздернутый изящный носик и веснушки… Бену показалось, что они немного напоминали ему звёзды на картинах Эзры. Девушка прильнула губами к его щеке и поцеловала. Потом провела пальцем вдоль длинного шрама, что брал начало где-то под воротом белой рубашки, пересекал щеку и оканчивался у переносицы.

«Мы могли быть счастливы в нашем маленьком мире, но ты решил, что большой мир нуждается в тебе сильнее чем, я», — произнесла она, глядя ему в глаза, и растаяла, а следом за ней и вся планета с лугами, домашним скотом и синими горами на горизонте. Всё это сгинуло, а на их месте Бен увидел огромный столб пламени, вылетающий из недр земли, искажённое ненавистью лицо рыжего офицера, выплёвывающего отрывистые приказы…

Потом все опять переменилось, он очутился в темноте, на узкой дорожке, очерченной двумя светлыми линиями по краям. Чуть дальше она встречалась с другими такими же дорожками, а на концах каждой из них находился портал, с завесой из синей плазмы. Бен стоял посредине этого вневременья и пытался понять, в какую сторону идти: к развилке или к порталу. Внезапно он почувствовал за спиной угрозу, молниеносно схватил с пояса световой меч, включил его и развернулся. Рука с оружием совершила полукруг и замерла в сантиметре от шеи Эзры Бриджера.

— Хорошо. Так и надо. Защищаться. Помнишь, я рассказывал тебе о вневременном лабиринте? Сейчас мы с тобой в нём, посреди ничего, на дороге, ведущей в никуда из ниоткуда. Можешь не уходить, и мы с тобой поговорим. У нас в запасе всё бесконечное время, тут не надо никуда спешить. Хорошее место, чтобы остаться навсегда, правда? Но есть и второй путь. Ты можешь проснуться. Но помни: всё, что случится, когда ты выйдешь отсюда, будет твоим выбором.

Мысль о бесконечности в запасе успокаивала. Бен подумал, что такой сон он мог бы смотреть очень долго, но раз времени полно, то, наверное, он всегда успеет к нему вернуться. Поэтому он просто взял и открыл глаза.

Бен по-прежнему лежал у себя в хижине, только сквозняк щекотал голые ступни, с которых сползло одеяло. Лунная дорожка, проникшая внутрь через открытую дверь, освещала столик с каллиграфическими принадлежностями. В следующее мгновение на залитую лунным светом поверхность легла чья-то тень, а потом всё тесное пространство вокруг Бена заполнил собой зелёный мерцающий свет.

***

Бен бежал, не разбирая дороги, прямо сквозь лес, колючие ветки царапали ему лицо, руки и плечи. Он падал, поднимался, продолжал бежать, снова падал… Наконец он выбился из сил и устало прислонился к толстому стволу, испачканному смолой. Сердце в груди колотилось, как бешеный мотор. Пальцы рук дрожали. Бен хватал ртом воздух и никак не мог вдохнуть достаточно.

Перед глазами у него снова и снова появлялся безумный взгляд Люка Скайуокера и зелёный световой меч, занесённый над головой Бена. Еще секунда — и было бы поздно. Бен на инстинктах притянул в руку свое оружие, отразил удар и пулей вылетел из хижины. Он бежал без оглядки, и только порывы ночного ветра слабо доносили голос Люка, призывающего его остановиться.

Бен поднял голову: звёзд не было видно из-за крон деревьев. Ветер играл листвой, ломая сухие сучья и сбрасывая шишки с хвойных гигантов. Ему удалось отдышаться и немного успокоиться. Он не знал, как объяснить случившееся, но понимал со всей ясностью: дядя пытался его убить. Коварно, ночью, ударить спящего и сразить, не дав опомниться. Настоящее неприкрытое злодейство.

Бен пошёл дальше, не выбирая направления, просто бездумно переставлял ноги. Что теперь делать? Вернуться назад, в лагерь? Попробовать поговорить с Люком? Но если тот снова… Чем Бен ему не угодил? Что совершил настолько дурного, что дядя помыслил исподтишка разделаться с ним? Может, Люк Скайуокер сошёл с ума? У Бена мутнело в глазах от мысли, что ему придется по-настоящему, в полную силу скрестить оружие с магистром Скайуокером, и, возможно, убить его, чтобы выжить самому. Во рту стало кисло, он склонился к земле, и его вырвало. Бен сделал ещё несколько шагов, но запнулся о камень и рухнул лицом в траву.

— Ты знал, что рано или поздно это произойдёт, — тихо произнес ему на ухо знакомый голос.

— Учитель… — Бен попытался подняться, но руки его не слушались и он никак не мог оттолкнуться ими от земли.

— Я всегда говорил, что ты особенный. Другие тоже видят это и завидуют. Неужели ты думал, что Скайуокер будет спокойно смотреть, как растёт твоя мощь? Он боится тебя, и правильно делает. Ты лучше него, моложе, быстрее. Сильнее. В тебе много от твоего деда. Сила течёт в тебе так, как ни в ком другом.

— Но… Почему он вдруг настолько возненавидел меня? Я же не собирался…

— Да, он боится, что ты займёшь его место, — насмешливо произнес Сноук. — А еще ненавидит тебя из-за твоего отца.

— Из-за отца? — удивился Бен. — Но они же друзья.

— Возможна ли дружба между теми, кто желает одну и ту же женщину?

Бен застыл.

— Да, да, мой ученик, пусть тебе и кажется это странным, диким, невозможным, но ты же видел поцелуи, которые Лея дарила Люку, это не было твоим детским сном. А если бы ты видел его мысли о сестре, его ненависть к Хану, его ненависть к тебе как к плоду их связи! Хан получил Лею незаслуженно. Безродный прощелыга, он завладел её вниманием, примазался к успеху на Явине, а потом Лея чуть не погибла из-за него, когда он был настолько глуп, что привёз её прямо в лапы к Вейдеру, и слаб, что не смог защитить её. Добившись желаемого, он заделал тебя и продолжил мотаться по галактике — и в каждом космопорту он, конечно, изменял ей…

— Ты врёшь! — заорал Бен. — Замолчи! Ненавижу!

Сноук рассмеялся.

— Хорошо. Очень хорошо. Наконец-то я чувствую в тебе настоящую природу Силы. То, что дает ключ к истинному могуществу. Оглянись вокруг — ты одинок. Никто не любит тебя, никто не хочет помочь тебе. Тебя все бросили.

— Неправда, — отпирался Бен. — У меня есть друзья, мы росли с ними вместе…

— Друзья… — расхохотался Сноук. — Смешное слово. Ты так наивен. «Друзья» ненавидят тебя. Для них ты — баловень судьбы, наследный принц, у которого с рождения было всё и которому всё легко давалось. Ты играючи подчиняешь людей и вещи своей Силе, когда они тщетно пыжатся подкрутить бутылочку, чтобы реализовать свои плотские фантазии. Зависть росла в них, занятых только собой, с каждым днём. Посмотри, к кому бы из них ты смог обратиться за помощью?

— Да к любому! — огрызнулся Бен, с горечью понимая, что в словах учителя есть много неприятной правды.

— Так что же ты не пошел к ним сейчас, когда тебе потребовалась помощь? — вкрадчиво спросил Сноук.

Бен молчал, не зная, что ответить. Действительно, почему он убежал в лес? Он мог позвать на помощь Рогга, Лиму и остальных… Но что бы они сделали? Пошли бы за ним против магистра? Бена охватили сомнения.

— Вижу, ты и сам понимаешь, что так называемые друзья скорее встали бы на сторону твоего врага, чем заняли место рядом с тобой. Ты одинок, Бен.

— У меня есть родители.

— Мой мальчик. — Бену показалось, как будто Сноук пальцами проводит по его волосам. — Вспомни, когда ты разговаривал последний раз с отцом. Ему нет дела до тебя, он вечно занят. А Лея? Ваш последний разговор вчера… О, я видел, как она отпихнула тебя, словно выросшего котёнка, которого мать гонит прочь. Нет, мой мальчик, ты — одинок.

Сноук замолчал. Бен поднялся на колени и вытер лицо сгибом локтя. Он с удивлением обнаружил, что всё ещё сжимает в ладони свой меч.

— Я думал, что потерял его.

Бен отбросил меч и сел, обхватив колени руками. Сноук прав, всегда прав во всём. Дядя — мерзавец и кровосмеситель, друзья — фальшивые, родители — отстранились. Если он вдруг сгинет здесь, в лесу, никто даже не расстроится: зачем переживать по поводу того, кто всем только мешает?

— Я не вернусь туда.

— Нет, — возразил ему Сноук. — Вернёшься.

— Зачем?

— Затем, что в тебе течёт кровь твоего великого деда!

Бен пожал плечами. Энакин, конечно, был сильный джедай... Но великий?

— Громко сказано про того, кто дал себя убить. Вы преувеличиваете Силу Энакина Скай…

— Энакина?! — воскликнул Сноук. — О, мой мальчик… Ты разве не знаешь… Они и это не сказали тебе?

Бен привстал, чуя недоброе.

— Не сказали чего?

Сноук вздохнул, а потом заговорил, и в его голосе слышалась почти отеческая грусть:

— Твой дед был не только джедаем Энакином Скайуокером. Он не погиб от руки Дарта Вейдера, как тебе, возможно, рассказывала твоя мать. Твой дед — это и есть Дарт Вейдер.

— Что?!

— Энакин перешел на Тёмную сторону Силы.

— Нет!

— Энакин стал Великим лордом ситхов и служил Императору!

— Нет!!!

Бен рванулся с земли, не в состоянии более слушать чудовищные слова, словно от голоса в голове было возможно убежать. Если Энакин Скайуокер… то Бен — внук Вейдера, убийцы и тирана…

— Ты можешь убегать от правды, но нельзя убежать от самого себя. Твой дед хотел изменить эту галактику к лучшему. Тебе суждено завершить то, что он начал. Поэтому…

Бен схватил с земли меч, зажег его и в ярости принялся рубить вокруг себя всё, что попадало под руку: кусты, деревья, камни, траву…

— … поэтому ты должен вернуться и остаться тем, кем ты всегда был. Наследником Вейдера.

Единственное, что хотелось в этот момент Бену, — это убежать от голоса, который продолжал убеждать, соблазнять, уговаривать, грозить; он звучал настойчиво и близко, и как Бен ни старался, он не мог избавиться от него.

— Прекрати! — заорал он так, что гулкое лесное эхо ещё долго разносило его крик, и, пятясь, закружил на лесной поляне, словно ожидая увидеть Сноука воочию. — Я вернусь к Люку и спрошу, правда ли все твои гнусные слова о моей семье! И если ты врёшь, то я… я…

Голос замолк, и вокруг наступила поразительная тишина. Лишь деревья еле слышно поскрипывали, царапая ветками друг друга. Быстро сориентировавшись, Бен погасил меч и побрёл назад. Пора со Сноуком кончать. Это ученичество ему больше не в радость. Хватит. Он придет к Люку Скайуокеру, расскажет ему про чудовищный голос в голове, про жуткие вещи, что этот голос поведал ему. Может, Люк не собирался на него нападать, может, это Бену привиделось. Может, это в нём самом что-то сломалось? Может, он сам болен? Может, Сноук — это болезнь, которая точит его изнутри всю жизнь? Люк поймёт его и поможет излечиться. И всё будет хорошо. Всё будет хорошо.

***

Бен вышел к лагерю спустя два часа. Уже занимался рассвет, и со склона холма он увидел, что все ученики собрались вокруг центральной площадки. Там что-то происходило. Бен подошел поближе и вытянул шею, приглядываясь.

На земле лежал Эзра Бриджер с раскроенным черепом и глубокой раной на шее. Эзра хватал ртом воздух, а над ним нависал магистр Скайуокер, сжимая световой меч. Стоявшие вокруг дети, подростки и взрослые, оторопев, смотрели на жестокое зрелище.

Люк — будто нерешительно — замахнулся, чтобы нанести добивающий удар. И тут Бен понял, что всё — правда. И гены Вейдера, и грязная плотская страсть Люка Скайуокера к его маме, и равнодушие отца, и зависть друзей. Кругом одно лицемерие. Кругом одни предатели. Каждое слово Сноука было правдой. Сейчас на его глазах совершалось гнусное убийство — единственного человека, о котором он никогда не мог подумать ничего дурного.

— НЕТ!

Все обернулись на его властный крик.

— Бен! — позвал его Люк. — Не спеши судить, всё не так…

Бен вскинул руку. Скайуокера отшвырнуло на несколько ярдов, он ударился спиной о каменную хижину, которую Силой разнесло в руины, и они погребли под собой магистра Ордена джедаев.

Бен кинулся к Эзре. Тот уже почти потерял сознание. Бен сжал ладонями его холодные пальцы.

— Мастер Бриджер! Вы слышите меня?!

Эзра тяжело открыл глаза и посмотрел на Бена затуманенным взором. Потом улыбнулся и еле слышно прошептал:

— Мой ученик…

***

… Кое-что в его книге придумано удачно,
но все его замыслы так и остались незавершенными.
Подождем обещанной второй части: может статься,
он исправится и заслужит наконец снисхождение,
в коем мы отказываем ему ныне.


М. де Сервантес Сааведра. «Дон Кихот»

*Селина*, сообщество «Star Wars fest club»

Пробуждение Силы

Категория: гет
Жанр: приключения, флафф, юмор, саншайн
Персонажи/Пейринг: Бен Соло/Рей, Хан Соло, Лея Органа, Люк Скайуокер, Армитаж Хакс, Сноук и др.
Саммари: Бену Соло, кандидату в Галактический Сенат, нужен телохранитель, и им становится молодая джедайка Рей Скайуокер, его кузина. Между Рей и Беном весьма натянутые отношения, но им предстоит пережить вместе немало опасностей и приключений и, возможно, по-новому взглянуть друг на друга
Предупреждения/примечания: инцест (пейринг кузенов); AU: Рей - дочь Люка; вольное обращение с каноном


читать фикЧасть 1Часть 1
1
С широкой каменной террасы открывался прекрасный вид на океан, а теплый платок из шерсти муфа надежно защищал от холодного ветра. Лея отпила маленький глоток обжигающе горячего травяного отвара со специями и вздохнула от удовольствия.
— Как у тебя спокойно, — сказала она брату. — Иногда мне хочется поселиться в каком-нибудь тихом местечке, вдали от суеты Тида…
— Ты умерла бы от скуки через неделю, — усмехнулся Люк.
— Ты прав, — признала она. — И все же мне нравится на Аш-То.
— Мы всегда тебе рады, — сказал Люк, накрывая ее руку своей ладонью. — И тебе, и Хану. И Бену, хотя он не балует нас своим присутствием.
Лея вздохнула.
— Я и сама его почти не вижу в последнее время, — пожаловалась она.
— Зато даже до нас долетают слухи о его, гм… подвигах.
— Надеюсь, ты не заделался ханжой на старости лет, — резко сказала Лея. — Ничего противозаконного он не делает. Сейчас шире смотрят на многие вещи, чем во времена нашей молодости.
— Я не слежу за его личной жизнью, и понятия не имею, о чем ты. А вот политические выступления мне попадались, и, признаться, я был удивлен.
— Да, возможно, Бен выбрал несколько спорный имидж… — Лея поджала губы. — Но его стратегия эффективна, и приносит ему голоса избирателей.
— А закон о многоженстве на Набу? Серьезно, Лея?
— Ох, дорогой мой… — Лея весело рассмеялась. — Его же не приняли. Зато пока все яростно обсуждали этот закон, под шумок приняли несколько важных поправок к 32 статье.
— А ведь он мог бы стать джедаем, — проворчал Люк.
— Ох, только не начинай! — Лея махнула рукой. — Мог бы. Но не стал, и я этому очень даже рада. Да и Бен вполне доволен своей жизнью. Лучше расскажи, как Рей, — она сменила тему. — В гости к нам ее не заманишь, а в последнее время, когда я прилетаю к вам, не могу ее застать, ты говоришь — у нее дела. У Рей все хорошо?
— Насколько мне известно — да, все в порядке, — медленно ответил Люк. — Она все чаще улетает по своим делам и далеко не все мне рассказывает, а я не считаю, что вправе требовать с нее ответа. Она уже взрослая.
— Я не очень хорошо разбираюсь в ваших джедайских делах, но… Рей же твоя ученица?
— Да, и она делает большие успехи, — Люк улыбнулся с гордостью. — Свои обязанности она выполняет хорошо. А свободным временем вправе распоряжаться по своему усмотрению. Но что ты пытаешься мне сказать? Что я слишком беспечный и равнодушный учитель и отец? Я вполне доверяю Рей.
— Но что, если она попадет в беду по неопытности? Об этом ты не думаешь?
— Лея, — Люк был удивлен. — Рей — не оранжерейный цветочек и вполне может о себе позаботиться.
— А если она влюблена в кого-то?
— Даже если так, не вижу повода для драмы. Но, раз ты так волнуешься, отвечу — не влюблена. Это я бы почувствовал.
— Ты слишком спокоен, — проворчала Лея.
— А ты слишком стремишься все контролировать, — Люк улыбнулся сестре. — Увы, когда-то приходится отпускать детей в свободный полет.
— И куда, по-твоему, полетит Рей? — тихо спросила Лея.
— Пока не знаю, — ответил Люк.
— Тогда я хочу предложить ей один вариант, если ты не против.

2
— Это твое последнее испытание, — сказал ей отец. — И если ты хорошо справишься с ним, твое обучение можно считать завершенным. Ты станешь джедаем, Рей.
— Но почему я? — спросила Рей с легкой гримаской. — Бен меня терпеть не может.
— Рей, для меня это было нелегкое решение, — Люк говорил, как обычно, спокойно и мягко, но она чувствовала его волнение. — Как отец, я совсем не хочу подвергать тебя опасности, а это задание может быть довольно опасно. Но ты уже взрослая, ты будущий джедай, и тебе не раз придется рисковать своей жизнью. Конечно, я бы предпочел чтобы ты жила на Аш-То и занималась нашей школой, но ведь ты сама этого не захочешь, ведь так?
— Нет, я… — Рей смутилась. — То есть, да… но…
— Твой кузен сейчас готовится к выборам в Сенат, и у него есть все шансы на победу. Время сейчас мирное, но политика была и останется грязным делом. На одного из сенаторов уже было совершено покушение, Лея боится, что и с Беном может случиться что-то подобное. Если ты будешь с ним рядом, Рей, ты сможешь защитить его и уберечь от опасности.
Рей вздохнула. Она бы предпочла охранять Лею, или любого другого из сенаторов, но если продолжить спор, то отец подумает, что она капризничает. Вот уж чего не хотелось, так это выглядеть в глазах Люка ноющей маленькой девочкой. Она взрослая, она без пяти минут джедай и справится с любой задачей.
— Ты прав, — сказала она. — Но что скажет Бен? Может быть, он не захочет, чтобы я его охраняла?
— Бен взрослый и разумный человек, и он прекрасно понимает всю серьезность ситуации, — Люк ободряюще улыбнулся. — Не волнуйся, с ним проблем не будет.

Именно этот разговор с отцом Рей и вспоминала сейчас, сидя на лестнице и прислушиваясь к воплям, доносящимся снизу.
— Какого ситха ты все решила за меня? — орал Бен.
— Раз ты не думаешь о своей безопасности, о ней позабочусь я! — отвечала ему Лея лишь немногим тише. — И ты же сам согласился, что тебе нужна охрана!
— Да, согласился! Но я собирался сам найти себе телохранителей. И уж точно не выбрал бы эту мерзкую девчонку!
— Бен, она твоя кузина!
— И что с того? Не всех родственников обязательно надо любить. Ты вот ненавидела своего отца.
— Во-первых, как ты можешь сравнивать Дарта Вейдера и свою милую сестру! — взмутилась Лея. — Во-вторых, я давно его простила и не держу зла.
— Ха! Если бы простила, не наняла бы этого старого ящера написать о нем пьесу!
— Я никого не нанимала, — чопорно заметила Лея. — У меня нет власти над чужим вдохновением. Мы с Люком просто рассказали ему то, что знали об отце. А «Лорд Вейдер» давно стал классикой галактической литературы, и это не мерзостный пасквиль, а высокая трагедия падшего джедая, который перед смертью раскаялся и нашел путь к Свету…
— Можешь мне не рассказывать содержание, благодаря Дурге я этот шедевр наизусть знаю! И между прочим, встрял в ту историю с постановкой только потому, что Вейдер был моим дедом, — обвиняющее заявил Бен.
Потом они заговорили намного тише, так что Рей уже не могла разобрать слов, но это было и к лучшему. Судя по всему, Бен уже успокоился, и с ним можно было нормально говорить. Значит, пора и ей присоединиться к честной компании.

— Рей, — Лея улыбнулась ей с искренней радостью, но и немного смущенно. — Я думала, ты в саду… Бен, ты только посмотри, как выросла твоя сестра! Сколько лет вы не виделись, десять?
— Да, почти десять лет, — кивнула Рей.
«И еще столько же с радостью бы не виделись», — добавила она про себя.
— Кузина Рей, — произнес Бен, тепло улыбаясь, и кто-то другой мог бы и купиться. — Рад снова встретиться с тобой.
— А ты все такой же врун, — ответила она, глядя ему в глаза.
— О? — он ничуть не смутился. — Да и ты не изменилась. Что ж, все становится проще — можно не изображать любящих родственников.
— Бен, — угрожающе произнесла Лея.
— Что — Бен? Разве не видно, что я просто счастлив? Кузина будет таскаться за мной по пятам, как тень Оби-вана за Скайуокером! Стесняюсь спросить, в уборную она тоже будет меня сопровождать?
— Это лишнее, — спокойно сказала Рей. — Но я буду поблизости.
— Как это мило. А ночью будешь спать на коврике перед моей кроватью?
— В соседней комнате и, надеюсь, в постели, а не на коврике. Впрочем, я неприхотлива.
— О да, хваленое джедайское воспитание, — Бен разглядывал ее с нехорошим блеском в глазах. — Посмотрим, насколько тебя хватит.

3
В просторной двухуровневой квартире Бена было стерильно чисто и почти пусто, в угоду новомодному минималистическому стилю. Все — в белых, серо-стальных и бронзовых тонах, гладкие, округлые линии, овальные окна, никаких острых углов. Навстречу им, попискивая, выкатились два маленьких дроида-уборщика и принялись обрабатывать обувь, очищая ее от уличной пыли.
— Ты здесь живешь один? — с удивлением спросила Рей. — Ни одного живого человека рядом, только дроиды?
— А кого ты ожидала увидеть? — хмуро спросил Бен. — Толпу любовниц или бегающих по дому детишек? Я не женат, живу отдельно от родителей, естественно, что я тут один.
— Ну, в твоем возрасте естественно иметь партнершу или партнера…
— Не изображай из себя многоопытную женщину, — насмешливо сказал Бен. — Ты-то что об этом можешь знать, джедайка? Я живу один и точка.
— Ладно, где моя комната? — Рей предпочла сменить тему.
— Располагайся, где хочешь, — он широким жестом обвел пространство вокруг себя.
«Я хочу домой, на Аш-То», — подумала Рей. — Подальше от тебя».
— Мне нужно находиться возле тебя, поэтому моя комната должна быть рядом с твоей, — сказала она невозмутимо. — И перестань вести себя как капризный ребенок, Бен, я просто выполняю свою работу. Ты можешь мешать мне, но от этого ничего не изменится — ближайшие недели или даже месяцы я буду рядом.
Бен, стиснув зубы, мрачно посмотрел на нее.
— Моя спальня в правом крыле на втором этаже, — наконец сказал он. — Дроиды тебе все покажут.
— Хорошо, — кивнула Рей. — Меня не нужно развлекать, так что занимайся своими делами, я постараюсь не мешать тебе.
— Замечательно. — Бен развернулся и вышел.
Рей только вздохнула. Да, о приятном времяпрепровождении не стоит и мечтать, но, с другой стороны, это хорошая тренировка выдержки.
Она подозвала одного из дроидов и попросила показать ей комнату Бена, после чего выбрала для себя ближайшую к нему комнату.
— Зачем иметь такую большую квартиру, если живешь один? — сказала она.
Дроид пропищал что-то недоуменно-извиняющее.
— Вот и я не понимаю, — вздохнула Рей. — Ладно, спасибо, можешь идти. Дальше я справлюсь сама.
Дроид укатил по коридору, а Рей открыла дверь. Комната была слишком большая на ее вкус, а кровать слишком высокая, широкая и мягкая, зато у нее был отдельный освежитель и туалет, что не могло не радовать. Поколебавшись, она все же отложила принятие душа и отправилась обследовать дом. Бен был где-то здесь, она чувствовала его присутствие, слабый отголосок его эмоций. Он злился, что было неудивительно и уже привычно. Интересно, он бывает когда-нибудь спокойным? Сделав обход, она вернулась к комнате Бена и постучала в дверь. Он открыл далеко не сразу, Рей слышала из-за двери приглушенные ругательства. Наконец, дверь распахнулась. Бен сумрачно взирал на нее — босой, без рубашки. Влажные волосы завивались колечками, с кончиков мерно капала вода. Рей, проследив взглядом, как крупная капля скатилась по его широкой груди вниз, отчего-то смутилась и отвела взгляд.
— Ты так долго не открывал, что я уж решила — ты от меня прячешься, — сказала она, принужденно улыбнувшись.
— Я был в душе. Уж прости, что не прибежал по первому зову, голый и весь в пене, — сухо ответил он. — Чего тебе?
— Некоторые комнаты для меня закрыты, — сказала Рей. — Мне нужен полный доступ, особенно к управлению системой безопасности.
— Сделаю, — буркнул он. — Завтра.
— Сегодня, — настойчиво сказала она. — Сейчас.
— А, чтоб тебя… — казалось, Бен готов добавить парочку куда более крепких выражений, но потом он глубоко вздохнул и сказал обреченно: — Хорошо сделаю сейчас.
Не закрывая дверь, но и не приглашая ее войти, он ушел вглубь комнаты и вернулся с датападом.
— Ну вот и все, — сказал он, проделав несколько манипуляций. — Готово.
— Спасибо. Ты куда-нибудь пойдешь сегодня? — спросила Рей.
— Нет, я собираюсь спать, — процедил он.
— Что ж, спокойной ночи, кузен, — ответила Рей. — Увидимся завтра.
Вместо ответа он захлопнул дверь перед ее носом.

***
Постель была отвратительно мягкой, и, проворочавшись с боку на бок почти час, Рей расстелила одеяло прямо на полу, а сверху накрылась простыней. Под голову она подложила свою свернутую куртку.
— Так-то лучше, — проворчала она и тут же провалилась в сон.

Проснулась Рей как обычно — на рассвете. Если бы она была на Аш-То, то сейчас отправилась бы на пробежку, а потом плавала бы в море, но здесь, на Набу, об этом можно было забыть. Да и как она могла надолго оставить Бена без присмотра? Рей вздохнула — ее служба еще толком и не началась, а она уже устала и от своих обязанностей, и от Бена. Он, наверное, сейчас спит в своей мягкой постельке, неженка. Фыркнув, Рей отбросила простыню и вскочила на ноги одним движением. Вчера, во время осмотра, она нашла тренажерный зал — так что на ближайшие два часа ей есть чем заняться.
Беговая дорожка была сломана, чему Рей не особенно удивилась. Впрочем, поломка была несложной и Рей управилась минут за пятнадцать. Она выбрала трассу и скорость и нашла ландшафт, максимально похожий на Аш-То — и вот она уже бежала по зеленому берегу, а рядом шумело и вздыхало море, и обдавало ее солеными брызгами. Очень качественный симулятор, жаль только, что достался нерадивому хозяину. Завершив кросс, она перешла к подтягиваниям, а потом — к отжиманиям. Вскочила на ноги, закончив подход, — и увидела в дверях донельзя удивленного Бена. Она его не почувствовала — это плохо, очень плохо!
— Ты в курсе, что сейчас полшестого утра? — спросил Бен, зевнув.
— Я обычно встаю в пять, — сказала Рей невозмутимо.
Он только головой покачал.
— И меня еще спрашивают, почему я не пошел в джедаи. Надо быть сумасшедшим, чтобы добровольно вставать в пять утра и заниматься самоистязаниями.
— А сам ты почему не спишь? — подозрительно спросила Рей.
— Услышал шум и решил проверить, не пожаловали ли незваные гости, — усмехнулся он.
— Ты думал, что в дом влезли злоумышленники и полез один это проверять? И кто из нас сумасшедший?
Бен задрал нос.
— Я могу за себя постоять.
«Дурак», — подумала Рей. И что с ним с таким делать?
— Когда вылетаем? — мысленно сосчитав до десяти, спросила она.
Она ждала, что Бен начнет язвить и скажет, что поедет один, но он, видимо, смирился с неизбежным злом в ее лице.
— В десять, — сказал он. — Завтракаю я обычно в девять.
— Принято, — коротко ответила Рей. Может, он и вправду адекватнее, чем ей казалось.

Закончив тренировку, она отправилась в душ. Отрегулировала термостат так, чтобы вода была умеренно-теплой, включила воду и взвизгнула от неожиданности. Вода была ледяной. Стиснув зубы, Рей крутила термостат, но теплая вода так и не пошла. Пришлось наскоро помыться в холодной.

— У тебя горячей воды нет, — сказала она Бену за завтраком. — Наверное, термостат неисправен. Я могу починить, если хочешь.
— А ты что, собиралась мыться горячей водой? — удивился он. — Как-то это не по-джедайски, ты не находишь?
— По-твоему, джедаи… — начала было Рей и замолчала, приоткрыв рот. — Так это ты? — выдохнула она.
— Что — я? — он смотрел с самым невинным видом.
— Ты полный псих, — обреченно сказала Рей. — Серьезно, ты старше меня на сколько? На девять лет? А ведешь себя как школьник. И что дальше, ночью попытаешься вымазать меня зубной пастой?
— Это слишком просто, — ответил Бен, нагло ухмыляясь. — Ты меня недооцениваешь.
Рей, прищурившись, посмотрела на него.
— Думаешь, твои глупые шутки заставят меня отказаться от миссии? Тогда это ты меня недооцениваешь.
— Миссия, ну надо же! — он довольно гнусно хихикнул. — Что, в кодекс джедаев вписана обязанность говорить высоким штилем? Или у тебя «Лорд Вейдер» — настольная книга?
Рей пожала плечами.
— Мне должно быть стыдно, но я его так и не прочитала, — честно призналась она.
— Серьезно? — Бен был поражен. — Тебя не заставляли учить эту муру?
— Ну, папа сказал — если не хочешь, не читай. А я ему сказала, что когда-нибудь — обязательно, но потом.
— Все же зря я не пошел в джедаи, — сказал Бен после долгой паузы.

В этот раз Бен не сам пилотировал флаер. На подземной парковке их ждал кряжистый темноволосый мужчина средних лет, по выговору — коренной набуанец. Его звали Джарет Оррен, и он, как узнала Рей, работал пилотом у Бена на внутригородских и межпланетных перелетах.

Флаер несся в гудящем многополосном потоке флаеров и спидеров по главной магистрали, В последний раз Рей была в Тиде почти десять лет назад и успела многое позабыть, поэтому она с любопытством рассматривала разноцветные дома и прозрачные офисные здания. Клерки невозмутимо сновали туда-сюда или сидели над своими датападами, немало не заботясь о том, что на них глазеют.
— Испортили город, — проворчал Джарет.— Коробок этих понатыкали… При королеве Алланте такого не было! Говорят, старый театр хотят снести и построить такую вот стеклянную дуру, но мы-то не допустим!
— А где театр? — с любопытством спросила Рей.
— Да вот же он! — пилот махнул рукой вперед.
— Ооо! — только и сказала Рей, глядя на огромное белоснежное здание, формой напоминающее звездолет времен Старой Республики.
«К тысячелетию великого Барда» — прочитала она вслух светящиеся на фасаде надпись, имитирующую буквы древнеалдераанского алфавита. И ахнула от изумления, когда прямо перед ними возникла огромная как гора, черная фигура в глухом глянцево-блестящем шлеме и занесла над головой пылающий алый меч. Они пролетели голограмму насквозь, и, оглянувшись, Рей увидела, как фигура разлетелась на сотни огненных брызг, но тут же возникла вновь.
— Такая шумиха вокруг, — с ухмылкой сказал Джарет. — Говорят, сам Бард приедет на свой юбилей, все просто на ушах стоят.
— Да-да, — мрачно сказал Бен. — Похода в театр мне не избежать.

4
Офис Бена находился в престижном районе Тида, в одном из старых зданий. Рей от души порадовалась тому, что стены у него были самые обычные, непрозрачные, из розоватого камня. Офис состоял всего из нескольких комнат — светлых, чистых, просторных, обставленных почти с аскетической простотой.
«Похоже, весь бюджет партии уходит на наряды ее лидера», — подумала Рей, посмотрев на роскошную мантию Бена, на этот раз — бледно-лиловую с серебряной вышивкой на рукавах и вороте.
— Сенатор Соло, доброе утро! — их встретил ясноглазый русоволосый юноша, стройный и невысокий, почти еще мальчик с виду.
— Доброе! Коди, это моя сестра Рей Скайуокер, с сегодняшнего дня — мой телохранитель. Будет сопровождать меня на всех мероприятиях. Рей, это мой секретарь Коди Верд.
Коди залился краской и протянул руку Рей.
— Рад познакомиться, леди Скайуокер, — сказал он.
У него была славная улыбка, одновременно застенчивая и дружелюбная, и Рей искренне улыбнулась ему в ответ, пожимая протянутую руку.
— Просто Рей, — ответила она.
— Но… — Коди неуверенно взглянул на Бена.
— Можешь называть ее мисс Рей, — предложил Бен. — Коди придает слишком большое значение субординации, — объяснил он Рей.
— О, мисс Рей, это замечательно, — с облегчением сказал Коди.
— Хорошо, как мне в таком случае называть вас? — спросила Рей. — Мистер Коди? Мистер Верд?
— Вы можете называть меня просто по имени, это допустимо для моей должности, — все с той же застенчивой улыбкой ответил Коди.
Рей тихо вздохнула, но напомнила себе, что нужно уважать чужие правила.
— Хорошо, Коди, как скажете.

— Коди, напомни, что у нас на сегодня? — спросил Бен по дороге в свой кабинет.
— Через час у вас встреча с директором «Галактики»…
— Проклятье! Я забыл про нее!
— На сегодня еще запланировано награждение призеров городской олимпиады по астрофизике, интервью с порталом «Честные выборы» и участие в дебатах с кандидатом партии консерваторов.
— Скинь мне сегодняшнее расписание. — Бен зашел в кабинет и уселся в единственное кресло с высокой спинкой. — Рей, выбирай себе место. Садись где хочешь, главное, мне не мешай и не отвлекай от работы.
Рей, бросив быстрый взгляд на стулья рядом со столом Бена и диван в углу кабинета, выбрала диван.
Коди заглянул в свой датапад.
— Еще пришел отчет от нашего гунганского отделения, результаты впечатляют. Я переслал его вам на почту.
— Отлично! — воскликнул Бен. — Не зря я сделал на них ставку.
— Да, сэр это была правильная стратегия, — согласился Коди.
Он держался без малейшего подобострастия, серьезно, просто и искренне, и Рей все больше нравился этот юноша. Как он вообще оказался у надутого позера Бена?
— Через пять минут вам нужно выезжать, — напомнил Коди. — Я прикажу подать ваш флаер.
Бен кивнул, погруженный в изучение отчета.

***
Встреча с директором театра «Галактика» прошла довольно быстро, и Бен понадеялся, что успеет вернуться в офис перед очередной встречей. Зря.
— Соло! — услышал он раскатистый баритон, уже спускаясь к выходу по широкой мраморной лестнице — Эгей, Бен Соло!
Размахивая руками, за ними несся высокий светловолосый мужчина. Рей напряглась и сняла с пояса световой меч.
— Кто это? — спросила она у Бена.
— Все в порядке, — тихо ответил он. — Это мой школьный товарищ, Венс.

— Соло! — Венс с силой хлопнула Бена по плечу. — Негодяй, ты был здесь и собирался уйти, не заглянув ко мне? Мы же тысячу лет не виделись!
Бен пожал ему руку.
— Извини, не думал, что застану тебя, да и времени мало…
— Ну уж найдется минутка для старого друга! А ты такой модник стал, — Венс с ухмылкой оглядел роскошную мантию Бена. — Да что уж, ты всегда обожал привлекать к себе внимание. Представь меня леди, немедленно!
Бен с ухмылкой покосился на внезапно зардевшуюся Рей.
— Это моя кузина Рей Скайуокер, будущий великий джедай и мой нынешний нерадивый телохранитель, — небрежно ответил он. — Рей, Это Венс Терио, ведущий актер «Галактики»
Венс вытаращил глаза и приложил руку к сердцу.
— Джедай? Настоящий джедай? О Сила, словно небеса разверзлись в этот миг…
— Вот только не надо стихов, — брюзгливо сказал Бен. — Мне еще предстоит присутствовать на открытии театрального сезона, успею наслушаться.
— Ты безнадежен, — Венс скорбно покачал головой. — С ранней юности госпожа Дурга пыталась привить тебе тонкий вкус и любовь к классической поэзии…
— Но я оказался глух и неспособен к восприятию истинного искусства, — бесцеремонно перебил его Бен.
— Вот именно! Но вы, леди Рей, — Венс демонстративно отвернулся от Бена и протянул руку Рей. — Вы, в чьих глазах светится острый ум, вы, что стольпрекрасны, вы…
— Венс, эти подкаты устарели еще во времена моего дедушки, — заметил Бен.
— Классика не может устареть, — ничуть не смущаясь, сказал Венс. — На то она и классика.
— К сожалению, не только ты так думаешь, — вздохнул Бен. — Поэтому на свете так много унылых ретроградов.
— Он и избирателей так агитирует? — с интересом спросил Венс у Рей. — Унылые ретрограды, голосуйте за меня?
Рей пожала плечами.
— У него на прошлой предвыборной компании был лозунг «Оставь прошлое в прошлом» или что-то в этом роде.
— «Пусть прошлое умрет», — поправил Бен. — Неужели так сложно запомнить?
— Так себе лозунг, — заметил Венс. — Серьезно, мужик, поменяй пока не поздно. Сейчас в моде семейные ценности и преемственность поколений. Я бы за тебя — не проголосовал.
— Ты бы и так не проголосовал, ты же игнорируешь выборы.
— Да, я вне политики. Но если бы ходил на выборы, то тебя бы не выбрал, так и знай!
— Тебе не пора на репетицию? — спросил Бен.
— У нас перерыв. Не надейся, ты от меня так легко не отделаешься! Пойдем, пойдем,
— Венс потянул Бена за собой. — Никуда от тебя твои избиратели не убегут

— Здесь нам никто не помешает, — сказал Венс, проведя их в свою гримерку. Стены были увешаны портретами Венса в разных образах, на зеркальном столике громоздились баночки и скляночки с косметикой. Рядом стоял целый стенд с головами манекенов, на которых красовались разноцветные парики, и Рей подумала, что они производят жутковатое впечатление.
— Иногда я воображаю себя древним лордом ситхов, и что вот это — коллекция голов моих врагов, — сказал Венс, словно догадавшись о ходе ее мыслей.
— А помнишь, как мы верили, что Дурга отрезает уши провалившим экзамен? — ухмыльнулся Бен.
— Я до сих пор в это верю, — вполне серьезно ответил Венс.
— Интересно, как она сейчас, не охладела ли к «Лорду Вейдеру»?
— Ничуть! Госпожа Дурга и ее ученики по-прежнему завсегдатаи наших спектаклей.
— Ты, конечно, припас билеты на премьеру для нее и ее любимчиков?
— Разумеется, мне еще дорога жизнь.

Они еще немного поговорили, а потом Венс вызвался их проводить и предложил им провести экскурсию по театру. Конечно, прежде всего это было рассчитано на Рей.
— О, здорово, — воскликнула Рей, но тут же сникла, взглянув на Бена. — Я думаю, нам нужно спешить? — с сожалением проговорила она.
Бен посмотрел на нее, на Венса, и подумал, что в поддержании дружбы со знаменитым актером есть множество плюсов, а потому не стоит отказываться от его предложения.
— Ну отчего же, — сказал он. — Думаю, минут пятнадцать у нас еще есть, хватит для быстрого осмотра.
«Галактика» была построена и отделана в старомодном помпезном стиле — массивные витые колонны, мозаичный пол, белые мраморные лестницы, тяжелые бархатные портьеры. На потолке была знаменитая старинная роспись с изображением всех известных планет и систем галактики, отчего театр и получил свое название.
На сцене экспериментировали с освещением, отчего зал то озарялся призрачным голубоватым мерцанием, то заливался фиолетовым светом.
Рей с широко раскрытыми глазами слушала рассказы Венса о театральном закулисье, забавных и трагических случаях времен Империи и Старой Республики. Бен немного отошел от них, рассматривая висящие на стенах голофото великих актеров былых времен. Он видел, что Рей то и дело посматривает в его сторону, стараясь ни на минуту не оставлять его без присмотра. Это было даже трогательно, такое серьезное отношение к своим обязанностям.

Рабочие на сцене внезапно засуетились, забегали, потом начали кричать друг на друга, воздевая руки вверх.
— И чего они так нервничают, — пробормотал Бен.
— Все ужасно волнуются, сказал кто-то за его спиной. — Первая постановка «Лорда Вейдера в этом сезоне, сами понимаете…
Бен обернулся. Перед ним стоял незнакомый мужчина лет сорока пяти в старомодном темном балахоне. У него были приятное, располагающее к себе лицо, вьющиеся русые волосы, уже с сильной проседью, и маленький шрам, пересекавший бровь и верхнее веко.
— Признаться, не понимаю, — сказал Бен.
— О, так вы не из наших мест, — мужчина улыбнулся. — Ни одна постановка до сих пор не обходилась без разного рода… случаев.
— Случаев? — без интереса повторил Бен.
— Говорят, что это сам… — мужчина многозначительно поднял вверх палец. — Самое плохое может случиться, если ему не понравится актер в роли лорда Вейдера, — он придвинулся ближе к Бену и заговорил страшным шепотом. — Два года назад одного увезли со сцены с внезапным приступом астмы — хрипеть начал, задыхаться. Как только вывезли из театра — сразу полегчало. А все почему — потому что самому не понравился. Вот он его и придушил слегка.
Бен понемногу начал понимать.
— То есть в театре живет призрак Вейдера? — уточнил он.
— Шшшш, — собеседник торопливо прижал палец к губам. — Не называйте его по этому имени. Может рассердиться.
— Гм. Да, конечно, — Бена мало интересовали эти театральные байки и суеверия. — Извините, меня ждут друзья.
Он в несколько шагов оказался рядом с Рей и Венсом.
— Ну, и какой из тебя телохранитель? — кисло осведомился Бен. — Бросила меня одного с этим типом. А если бы он захотел меня убить?
Рей как-то странно посмотрела на него.
— Иногда я совсем не понимаю твоих шуток, — пробормотала она.

***
К концу первого дня Рей чувствовала себя смертельно уставшей, как будто пробежала большой кросс с мешком камней на плечах. Она изо всех сил старалась не уснуть, сидя рядом с Беном в флаере, и самым раздражающим было то, что Бен остался бодрым и полным сил.
— Венс подал мне неплохую идею, — говорил он. — Про преемственность поколений и семейные ценности. Поэтому мы летим на Джакку. Сейчас напишу Коди, чтобы перестроил мое расписание на неделю.
— Джакку? — Рей так удивилась, что ей расхотелось спать. — Это же галактическая свалка! И Джакку не в нашем секторе, кого ты там собрался агитировать?
Бен с отвратительным снисхождением похлопал ее по плечу.
— Милая моя кузина, — проговорил он. — Ты так наивна. На Джакку мы запишем мой предвыборный ролик. Там, на окраине галактики, произошла великая битва между Империей и Республикой и тем переломила ход войны, в которой наша семья, замечу, сыграла не последнюю роль. Венс был прав — обратимся к корням!
— В этой войне представители семьи Скайуокеров воевали с обеих сторон конфликта, — напомнила ему Рей.
— И это хорошо! — воскликнул Бен. — Есть шансы получить голоса и от тайных сторонников Империи.
— По-моему, это отвратительно, — сказала Рей.
— Наоборот, мы сделаем благое дело. Привезем гуманитарную помощь, одарим туземцев тушенкой и одеялами. И надо попросить у отца Сокол, вставим его в ролик! Да, отличная идея, я прямо сейчас с ним свяжусь!

— Нет, — твердо сказал Хан. — Сокол не дам.
— Но папа! — возмутился Бен.
— Сокол не дам.
— Ты что, не хочешь, чтобы я победил на выборах?
Хан печально улыбнулся.
— Конечно, мы с мамой будем за тебя голосовать, Бенни, — сказал он. — И мы желаем тебе победы. Но вся эта затея с поездкой на Джакку мне не по душе, поэтому Сокол я не дам, уж прости.

Часть 2Часть 2
1
Джакку встретила их слепящим солнцем и жарой, от которой, казалось, песок плавился.
Рей оценила температуру за бортом и покачала головой.
— Тебе не будет жарко? — спросила она Бена, который старательно втирал в лицо, шею и руки крем от загара. На нем была парадная сенаторская мантия до пят, из белого шелка с золотым шитьем, с широкими рукавами, из прорезей которых выглядывала вджунская туника.
— Я привык к жаре, — сказал Бен, придирчиво рассматривая себя в карманное зеркальце. — Это вы на Аш-То видите солнце раз в год, ты и беспокойся о погоде.

Чуть позже вспомнив эти слова, Рей злорадно посматривала на Бена, который обливался потом в своей мантии, сидя под полотняным навесом на заставе Ниима. Ветер не приносил и малейшего облегчения — он тоже был обжигающе горячим.
— Ну, что там у нас? — спросил Бен у местного громилы по имени Ункар Плат
— Все готово, господин хороший, — ответил Платт. — Народ согнали, что говорить, сказали. Даже цветы собрали, а это, скажу я вам, нелегко было в наших пустынях. За цветы попрошу накинуть еще сотню кредитов, не обессудьте.
Рей смотрела на них с отвращением.
— Прекрасно, — бодро сказал Бен. — Тогда можем начинать. Рей, неси тушенку.
— Я помогу! — с готовностью вскочил Коди.
— Нет уж, сиди, ты мне понадобишься здесь. Рей ведь джедай, ты не забыл? Пусть использует Силу.
На мгновение Рей представила, как Силой обрушивает навес на его голову.
— И так справлюсь, — сказала она.

Бен оглядел толпу перед собой и взошел на наскоро сколоченный помост. Коди устроился возле помоста, руководя дроидами с камерами и звукозаписывающими устройствами.
— Жители Джакку! — начал Бен, приветственно раскинув руки. — Вам несказанно повезло оказаться в месте, где некогда произошли столь великие события. Именно здесь Новая Республика одержала блистательную победу над войсками Империи…
Бен сделал паузу и промокнул лоб белоснежным платком. Согнанные на митинг джаккуане мрачно смотрели на него. Один из людей Платта закричал «Ура!» и захлопал в ладоши, но его не поддержали.
— Так началась новая эра, — продолжил Бен. — Эра свободы от тирании, эра благоденствия и процветания…
— Бен Соло! — услышал он выкрик.
Сквозь толпу пробирался благообразный старик с белой бородой, чье лицо показалось ему знакомо.



Это же Лор Сан Текка! — прошептала Рей.
— Я знал твоих родителей, Бен Соло, — продолжал старик. — Я знал твоего дядю. Тяга к свету у вас в крови. Как же получилось так, что ты предал их наследие?
— Выключить камеры, — просигналил Бен Коди. — Потом перемонтируем.
— Вместо того, чтобы помочь несчастным жителям этой планеты…
Бен с тоской представил, как вырывает меч у Рей и втыкает его в этого надоедливого старика.
— Вы абсолютно правы, господин Сан Текка, — громко сказал он, не давая ему продолжить — Именно ради этого я здесь. Жители Джакку, сегодня абсолютно бесплатно каждый из вас получит в дар консервы от Новой Республики!
Крики радости, на этот раз абсолютно искренние, и громкие аплодисменты заглушили его слова.
— А вот теперь — снимай, — шепнул он Коди.
Лор Сан Текка с грустью смотрел на Бена. Что ж, еще один глубоко разочарованный в нем. Бен быстро выбросил мысли о старике из головы.

Позже, приняв ультразвуковой душ и переодевшись, Бен сидел в кают-компании своего корабля и просматривал записи.
— А вот этот ракурс неплохо получился, — заметил он.
— Кладбище имперских звездных разрушителей выглядит очень внушительно, на мой взгляд, — сказал Коди.
— Да, я впечатлен…
— Бен, — услышал он голос Рей и поднял глаза. Рей стояла перед ним, сжимая руки в кулаки.
— Эти люди, — тихо сказала она. — Я говорила с ними и с Лор Сан Теккой. Большинство выживает, собирая запчасти с кораблей и обменивая это на пайки у Ункара Платта, Лор Сан Текка сказал, что Платт обирает их, держит чуть ли не в рабстве… Это ужасно, Бен, вот об этом нужно рассказать Республике!
Коди посмотрел на них и деликатно отошел в сторону.
— Думаешь, они не знают? — сказал Бен. — Им плевать на Джакку и на такие нищие миры.
— Но так же нельзя!
— Что ты предлагаешь сделать? — резко сказал Бен. — Ввести республиканские войска на Джакку? Расстрелять Ункара Платта?
— Да, если потребуется! — выпалила Рей.
Бен откинулся на спинку дивана и рассмеялся.
— Слышала бы тебя моя мать, — сказал он.
— Лея бы меня поддержала!
— Нет, не поддержала бы, — возразил Бен. — Она принадлежала к партии популистов, которые выступают против централизованного вмешательства в жизнь планет.
— Но это значит просто наблюдать за творящейся несправедливостью, не пытаясь ничего изменить…
— Разве не этим веками занимались джедаи? — поинтересовался Бен.
— Мой отец никогда не мирился со злом, — дрожащим от возмущения голосом произнесла Рей. — Он помогал и помогает людям по мере сил. А ты используешь людей ради своей наживы, ты заключаешь сделки с негодяями вроде Платта, ты просто… — она оборвала себя и смотрела на Бена с возмущенно горящими глазами. Грудь ее высоко вздымалась.
— Да, я понял, что ты считаешь меня исчадием ада и алчным чудовищем, — сказал Бен. — Я даже не собираюсь тебя разубеждать. Скажу лишь так — сейчас у меня нет никакой возможности повлиять на жизнь этих людей и как-то улучшить ее. Будет — если я стану сенатором.
— Да тебе плевать на них! — воскликнула Рей.
— Ты так считаешь, потому что я, сойдя с трапа, не кинулся бить морду Платту и проливать слезы над нищетой джаккуан? Можешь не отвечать, вижу, что ты так и думаешь. Рей, это все эффектно, но совершенно бесполезно. Если убить Платта, его место тотчас же займет другой головорез, вполне возможно, что из числа тех самых мусорщиков, о которых ты так трогательно болеешь душой. Так им не помочь.
— Потому можно ничего не делать? — саркастически сказала Рей. — Очень удобная позиция!
— Нет, не так. Сенатор Новой Республики может вынести на обсуждение законопроект о поддержке нуждающихся планет. Думаю, получить поддержку части сенаторов вполне реально. Можно повести Джакку путем Татуина, это будет даже легче, здесь не нужно бороться с гегемонией хаттов. Есть способы, не самые легкие, но они есть.

— И почему ты об этом не рассказал в своем ролике? — помолчав, спросила Рей. — Выглядел бы как приличный человек.
— Потому что тогда за меня не будут голосовать мои избиратели, — усмехнулся Бен. — Мало кто из жителей сектора Чоммель согласится отстегнуть часть своего дохода на помощь нищим планетам типа Джакку. А это придется сделать, деньги просто так не образуются в бюджете.

— Сенатор Соло! — услышал он голос Коди. — Простите что прерываю, но ваш отец на голосвязи, хочет поговорить.

— Привет, Бен, — Хан выглядел каким-то измученным и потрепанным. — Как съездили?
— Нормально, — холодно ответил Бен. — Могло быть лучше.
— Что ж, рад слышать… т.е. конечно жаль, если что-то не получилось… Послушай, малыш, я хочу тебя кое о чем попросить.
— Я так и знал!
— Ты заставляешь меня чувствовать себя плохим отцом, — Хан смущенно почесал переносицу. — Я что, всегда звоню тебе только для того, чтобы о чем-то попросить?
— Нет, конечно, — кротко ответил Бен. — Иногда ты просто спрашиваешь, как у меня дела.
— Не изображай из себя жертву семейного насилия! И слушай, мне правда нужна твоя помощь.
— Ладно, рассказывай.
— Видишь ли, Бенни, со мной случилась маленькая неприятность…
— Что? — Бен внутренне похолодел.
— На меня упала дверь Сокола.
— А я давно говорил тебе, что эту ржавую жестянку пора отправить на металлолом!
— Эй, тише, тише! Как же твой новый курс на семейные ценности? Я сам виноват, не отследил вовремя, что пришла пора очередного ремонта.
— Как ты сейчас? — с тревогой спросил Бен.
— Со мной все в порядке, малыш, я почти пришел в норму. Вот летать не смогу в ближайшие дни, это да… поэтому и прошу тебя об одолжении.
— Надеюсь, не потребуется вместо тебя участвовать в какой-нибудь гонке?
— Нет, что ты! Всего лишь нужно заехать на Такодану и забрать кое-что у моей старой приятельницы Маз.
— Запрещенный товар?
— Как ты мог такое подумать! — Хан искренне возмутился. — Я бы не стал тебя так подставлять!
— Ну, прости.
— Так ты сделаешь это? — уточнил Хан.
— Место не из самых приличных, — с сомнением сказал Бен. — Если меня там поймают репортеры, появятся статьи на мусорных порталах, поползут слухи…
— Тебе ли бояться слухов!
— Может, я пытаюсь исправиться. Стать более респектабельным.
— Хорошо, я понял, — Хан кивнул. — Забудь. Я потом сам слетаю.
— Эй, я же не сказал, что отказываюсь! — воскликнул Бен. — Ладно, я заеду на Такодану, раз это для тебя так важно. За пару часов, думаю, управимся.
— Отлично! — просиял Хан. — Я твой должник.
— Не надейся, что я об этом забуду.

Отключившись, Бен задумчиво посмотрел на Коди и на Рей и побарабанил пальцами по приборной панели.
— Мы летим на Такодану, сенатор Соло? — уточнил Коди.
— Да, придется.
— Когда вылетаем?
— Полетим только я и Рей, — сказал Бен.
— Но, сенатор…
— Я не собираюсь светить своей яхтой в этом притоне контрабандистов со всей галактики. Поэтому ты с Джаретом вернешься на Набу, а мы с Рей арендуем корабль и прилетим на Такодану тихо и скромно, не привлекая к себе внимания.
— Надо же, ты это умеешь! — мрачно сказала Рей.
— Не пытайся уязвить меня своей иронией, бесполезно. Лучше призови на помощь свои джедайские суперспособности, и помоги мне выбрать такого пилота, который не прирежет нас на полпути к Такодане.
— Сенатор, при всем уважении, эта идея не кажется мне разумной! — Коди весь порозовел от волнения. — На Джакку небезопасно, я не могу бросить вас здесь! Прошу, давайте полетим на Такодану вместе!
— Со мной джедай, что может пойти не так? — усмехнулся Бен. — Сама Сила на моей стороне! Кстати, запиши, пока я не забыл, это может пригодиться для ролика.
— Да, сэр, — вздохнул Коди.

2

В единственной занюханной кантине форпоста Ниима было полутемно и очень шумно. Пилоты, которым не повезло оказаться на Джакку, и разные сомнительные личности пили разбавленную бурду, которую тут называли виски, играли в саббак и орали песни, стуча кружками по грязным столам. В воздухе витал тошнотворно-сладкий запах спайса. Рей порадовалась тому, что Бен догадался переодеться из сенаторской мантии в обычную для контрабандиста одежду — узкие штаны, рубашку и куртку. Но все равно они смотрелись в этом месте чужеродно и, конечно, привлекли к себе внимание.
— Заблудились, ребятки? — на плечо Бена легла огромная складчатая лапища.
— Мы твои друзья, — развернувшись, Рей пристально посмотрела ему в глаза. — Дай нам пройти.
— Вы мои друзья, — послушно повторил зеленокожий громила, отступая назад.
— Впечатляет, — тихо сказал Бен.
— О, неужели джедайские фокусы тоже могут для чего-то сгодиться? — Рей улыбнулась.
— Да, такому фокусу я бы не отказался научиться, — признал Бен. — Ладно, не будем отвлекаться. Мы должны найти пилота!
— Вот и не мешай мне, — сказала Рей. — Идем
Они пробирались между столами, посматривая по сторонам и встречая заинтересованные ответные взгляды. До них долетали обрывки разговоров — споры и ругань, пустой треп, сальные анекдоты…
— … ведь меня учил боям на световых мечах сам генерал Гривус…
Рей навострила уши.
Худой веснушчатый мужчина с взлохмаченными рыжими волосами и короткой бородой сидел, развалившись, за ближайшим к ним столом. Его разглагольствования с кислым видом выслушивал огромный даже для своей расы довутин.
— …и когда я прошел дугу Кесселя в одиннадцать парсеков…
Довутин взревел и грохнул кулаком по столу. Он еще что-то сказал, возмущенно взмахнув рукой, а потом встал и ушел, бесцеремонно расталкивая встретившихся ему на пути.
— Эй, Граммгар, куда ты? — не получив ответа, рыжий мужчина рассмеялся и отхлебнул из своей кружки.
Рей ближе придвинулась к Бену.
— Этот человек лжец, — прошептала она.
— Это я и сам понял.
— Мы полетим с ним, — решительно сказала Рей.
— Что? Подожди! — Бен даже поперхнулся. — Если он лжец, то почему ты выбрала его?
— Остальные еще хуже.
— Ну что ж, поверю тебе на слово, — вздохнул Бен. Сделав пару шагов, он очутился рядом с рыжеволосым мужчиной.
— Добрый вечер, — сказал он, непринужденно усевшись на освободившийся стул. — У меня есть дело, которое я хотел бы с вами обсудить.
Мужчина посмотрел на Бена, потом на Рей, и слегка приподнял брови.
— Зря ты притащил сюда свою девушку, — заметил он.
— Это моя сестра, а не девушка.
— Тем более.
— Пусть это вас не заботит, мистер…
— Хакс, — сказал мужчина.
— Хорошо, мистер Хакс…
— Просто Хакс. Можно без этих расшаркиваний.
— Нам нужно на Такодану, — Бен сразу перешел к делу. — Подбросишь? Я заплачу.
— Извини, приятель, у меня дела в другом секторе, — Хакс развел руками. — Поищи себе другой корабль.
Бен глянул на Рей и встал, но Рей не собиралась так просто сдаваться.
— Ты хочешь отвезти нас на Такодану, — сказала она.
— Нет, не хочу, — Хакс широко улыбнулся. — Даже ради твоих красивых глаз, крошка.
— Ты хочешь отвезти нас на Такодану! — с нажимом повторила Рей.
— Да что ты заладила: «Хочешь, хочешь…» — Хакс осекся и пристально посмотрел на нее. — Ах, вот как, — произнес он, разом помрачнев. — Я наслышан о вас, ребята, но я не собираюсь иметь никаких дел с Первым Порядком.
— Что за Первый порядок? — Рей нахмурилась. — Мы не из какого-то там хаттского картеля. Я джедай… падаван, — нехотя поправила она себя. — Мой отец — Люк Скайуокер…
— Великолепно! — воскликнул Хакс.— А мой дед — император Палпатин.
— Правда, что ли? — ухмыльнулся Бен.
— Нет, он врет, — отмахнулась Рей.
— Как и ты, — заметил Хакс.
Глаза Рей опасно блеснули.
— Я никогда не вру!
— А я вообще-то хотел остаться инкогнито, — проворчал Бен.
— Извини, — смутилась Рей.
— Да что уж там. Но твоя неистребимая честность порой граничит с патологией, так и знай.
— Занятная вы парочка, — задумчиво сказал Хакс. — Если она твоя сестра, то ты, значит, сын Люка Скайуокера? И тоже джедай?
— Упаси Сила, — серьезно ответил Бен, и Хакс рассмеялся.
— Выпьем? — предложил он.
Рей отрицательно мотнула головой.
— Здесь я не стал бы пить даже воду, — поддержал ее Бен.
— Что ж, разумно. Такодана, говоришь… и сколько вы готовы заплатить, чтобы я отвез вас туда?
— Тысяча кредитов.
— Да ты богач, я посмотрю.
— На жизнь хватает, не жалуюсь. Ну как, согласен?
Некоторое время Хакс изучающее смотрел на него.
— Вот что, — сказал он. — Я вылетаю через два часа. Посадочное место номер пятнадцать, корабль называется «Миллисента». Опоздаете — ждать не стану, улечу без вас.

Когда в назначенный час Бен и Рей пришли на посадочную платформу, «Миллисента» встретила их наглухо задраенным люком.
— Непохоже, что этот корабль готов принять пассажиров, — сказал Бен.
— Может, он забыл про нас? — предположила Рей.
— Тебе лучше знать. Ты же читаешь людей как раскрытую книгу, и именно ты выбрала этого пилота.
— Давай ему покричим, что ли? — неуверенно предложила Рей.
— Ну что ж, кричи, — согласился Бен.
Рей уничтожающе посмотрела на него и сложила ладони рупором возле рта.
— Эй! Эгегей! Мистер Хакс!
Молчание в ответ.
— У меня плохие предчувствия, — пробормотал Бен.
— Мистер Хакс! — еще громче крикнула Рей.

С шипением и скрипом бортовой люк открылся.
— Извините, ребята, — сказал Хакс по громкой связи. — На этой планете лучше держать двери закрытыми. Заходите.
Не успели они подняться на борт, как им навстречу шагнул потрепанного вида дроид-пилот с бластером в правой руке.
— Какой радушный прием, — Бен хмыкнул. — Кажется, нас сейчас начнут грабить.
— Не паникуй раньше времени, — тихо сказала Рей.
— Я спокоен как джедай.
— Я вижу.
— Капитан ждет вас, — проскрежетал дроид. — Идите вперед.
— Ты всегда встречаешь гостей с бластером наперевес? — спросил Бен.
Дроид не удостоил его ответом

Хакс сидел в командной рубке и разговаривал по комлинку.
— Да, мама, — терпеливо говорил он. — Да, я тепло одеваюсь. Нет, я не заболел. Да, я больше не буду иметь дел с Марло, ты была права.
Не прерывая разговор, он обернулся и махнул рукой Бену и Рей, чтобы они подождали.
— Извини, мама, у меня тут пассажиры на борту, — сказал он. — Поговорим позже. Нет, что ты, приличные люди, какой-то лорд с Набу и джедайка. Нет, мама, я не шучу, почему ты…
Хакс выключил комлинк и крутанулся к ним вместе с креслом.
— Ну вот, — с огорчением сказал он, — Обиделась. Решила, что я ее разыгрываю.

— Кажется, мы не нравимся твоему дроиду, — заметил Бен.
— Его зовут N-17. Не обращай внимания, ему никто не нравится.
— Даже ты?
— Особенно я. Ну что ж, добро пожаловать на борт. Можете сесть в пассажирском отсеке. Не слоняйтесь по кораблю, не трогайте мои вещи и груз, — это обязательное условие.
— Без проблем, — сказала Рей.
Бен пожал плечами.
— Мы не собираемся совать нос в твои дела, — ответил он. — Нам просто нужно на Такодану.
— Вот и отлично, — кивнул Хакс. — Особых развлечений у меня тут нет, так что на время полета займите себя чем-нибудь сами.

Внутри корабль очень напоминал Сокола Тысячелетия, разве что был куда чище и меньше. Стола для дежарика здесь тоже не было, в кают-компании стоял только видавший виды диван. Бен и Рей уселись на разных его концах, и просидели так до конца полета.

3
С тех пор как он стал взрослым, Бен ни разу не был на Такодане. От этой планеты у него остались обрывочные детские воспоминания — зеленые леса, прозрачные озера с чистейшей и холодной водой, древний замок Маз с его высокими каменными стенами, увешанными флагами разных планет, и огромной статуей хозяйки во внутреннем дворе. Тогда Маз была с ним ласкова как добрая бабушка из сказки, кормила его разными вкусностями и рассказывала захватывающие истории о древних временах. Сейчас в ее глазах Бен не видел ни намека на тепло.
Крошечная, сморщенная, похожая на оранжевую набуанскую черепаху, Маз Каната вовсе не выглядела смешно и излучала силу и непререкаемый авторитет. Под ее пронзительным взглядом Бен на мгновение ощутил себя мальчиком на уроке Дурги, хотя Маз была раз в десять меньше хаттки.
— Бен Соло, — сказала она низким звучным голосом. — Что привело тебя в мой замок?
Бен церемонно поклонился.
— Счастлив снова видеть вас, Маз, — сказал он с улыбкой. — В последний раз я был у вас много лет назад, но до сих пор помню вашу доброту ко мне и моему отцу. Я здесь по его поручению.
Взгляд Маз немного смягчился.
— Почему же Хан не приехал? — осведомилась она.
— Небольшие проблемы со здоровьем, — ответил Бен. — Он попросил меня забрать то, что вы должны были передать ему.
Маз поджала губы, словно раздумывая, можно ли доверять Бену.
— Хорошо, — сказала она. — Будь моим гостем.
Потом она широко улыбнулась Рей и протянула ей свою маленькую сухую руку.
— Я так рада снова увидеть тебя, моя девочка, — сказала Маз совсем другим тоном. — Как Люк? Давненько он ко мне не заглядывал.
— Школа забирает у него много времени и сил, — извиняющим тоном сказала Рей. — Но он часто вспоминает о вас и о Такодане.
— Это твой дружок? — Маз кивнула в сторону Хакса. — Дели на сто все, что он тебе говорит.
— Маз, Маз, — Хакс покачал головой. — Когда я тебя обманывал?
— Меня тебе и не удастся обмануть, малыш Хакс, — Маз хитро прищурилась. — Но я тебя слишком хорошо знаю. Не вздумай обидеть Рей, или будешь иметь дело со мной.
— Мы едва знакомы, Маз, — вмешалась Рей. — Хакс нас выручил, подбросив до Такоданы.
— И готов отвезти в любой конец галактики, раз вы друзья Маз, — быстро добавил Хакс.
Маз усмехнулась.
— Идите за мной, — сказала она.
Бен, Рей и Хакс послушно последовали за ней.
— Что, и ты с нами? — пробормотал Бен.
— Отказаться от приглашения Маз? — поразился Хакс. — Я еще не спятил.

Маз привела и к большому столу в дальнем углу, откуда открывался хороший обзор всего зала. По ее почти незаметному кивку три официанта мгновенно воздвигли перед ними огромное блюдо с жареным боком банты, фрукты, кувшин голубого молока и бутыль кореллианского виски. С невероятной скоростью орудуя огромным ножом. Маз ловко разрезала мясо.
Бен поискал глазами столовые приборы и, не найдя, тяжело вздохнул и взял кусок мяса руками. Рей и Хакс уже вовсю уплетали мясо, как будто участвую в конкурсе на поедание еды на скорость.
— И куда уходит вся эта еда? — вздохнула Маз, с жалостью глядя на Хакса. — Но я не теряю надежды тебя откормить.
— Бесполезно, — ответил Хакс, заглотив очередной кусок. — Если уж даже маме не удалось…
— И то верно, — кивнула Маз.
Бен с любопытством поглядывал по сторонам, на разношерстную публику со всех концов галактики, которая сидела за столиками. Посетители замка Маз выглядели поприличнее, чем в кантине Ниимы, но Бен был уверен, что многие из них, если не все, столь же опасны. Он заметил, что тоже вызывает интерес некоторых личностей в зале. Особенно пристально на него смотрела стройная красивая женщина, одетая в облегающий серо-черный костюм. Ее крупные полные губы были выкрашены в черный, и такого же цвета были указательные пальцы на руках. Женщина улыбнулась ему, а потом неторопливо встала одним гибким плавным движением и куда-то ушла.
Бен с сожалением подумал, что искать эту красотку будет не лучшей идеей — или лишишься кошелька, или получишь нож в печень, одно из двух.


— …что-то происходит в мире, я чувствую это. Грядут большие перемены, и это связано с тобой. — Маз метко бросила в Бена косточку джогана, и он очнулся от своих мыслей.
— Это предсказание о моей победе на выборах? — сказал Бен.
Маз мелко захихикала.
— Какие глупости тебя волнуют, Бен Соло, — проговорила она. Нет, я говорю не о ваших выборах, а о том, что действительно важно для судеб галактики.
Для столь древнего существа Маз на удивление мало понимала в принципах функционирования общества. Бен с большим трудом проглотил колкий ответ.
— Что ж, видимо, я слишком приземлен для всех этих высоких материй, — кротко сказал он.
— Есть немного, — согласилась Маз. — Но тебе придется изменить свой взгляд на мир, иначе — погибнешь. Вы собрались вместе не случайно, да, вы трое, — добавила она, поймав удивленный взгляд Хакса.
Маз поманила Хакса к себе, и тот послушно склонился поближе к ней.
— Скоро ты можешь встретиться со своим отцом, — громким шепотом произнесла она.
— Искренне надеюсь, что не скоро, — сказал Хакс. — Он умер прошлой весной, знаете ли.
Маз печально кивнула.
— Да, я слышала о Грейдине. Он был славным малым, соболезную тебе и твоей матушке. Но я говорила не о нем, а о другом человеке.
Рей заметила, что Хакс напрягся.
— Я не думаю, что стоит… — начал было он, но Маз не так легко было заткнуть рот.
— … о том, чье имя ты носишь из ненависти к нему. Ты же хотел, чтобы он узнал о тебе? Он знает. Будь осторожнее, малыш.
Подмигнув ему, Маз спрыгнула со своего слишком высокого для нее стула и поспешила в другой конец зала, где назревала драка между компанией тойдарианцев.
Бен хмыкнул.
— Маз похожа на волшебников из детских фильмов, — сказал он. — Обрушивает на тебя ведро многозначительной болтовни без крупицы смысла.
Рей покачала головой.
— Маз чувствует Силу и она никогда ничего не говорит просто так. Я бы прислушалась к ее словам.
Она посмотрела на Хакса, но тот уже принял свой обычный легкомысленный вид.
— Надо же, ты действительно дочка Люка Скайуокера. — сказал Хакс. — А ты, значит, сын Хана Соло! Ни за что бы не подумал.
— Это как-то обидно прозвучало, знаешь ли, — заметил Бен.
— Так ты думал, что я тебе вру? — Рей нахмурилась.
— Извини, не привык верить на слово. Зато именно поэтому я до сих пор жив!
— Просто ты привык судить о людях по себе. Кстати, стоит ли верить твоим словам, что ты готов отвезти нас в любой конец галактики? — осведомился Бен.
— А как же, — ухмыльнулся Хакс. — Плати еще тысячу кредитов и отвезу хоть к забраку на рога.

4

Маз куда-то запропастилась, и Бен уже собирался ее поискать, чтобы забрать, наконец, вещи отца и отправится на Набу, но его планы внезапно были нарушены.
— Всем оставаться на местах! — в мгновение ока зал заполонили существа в черном с бластерами в руках. Люди или гуманоиды — точно расу определить не получалось, лица их были скрыты масками или плотными темными платками.
Посетители притихли.
— Оружие на стол! — приказал предводитель головорезов. — Где хозяйка? Маз Каната, выходи немедленно! Твои люди схвачены, сопротивление бесполезно!
Бен посмотрел на Хакса и Рей. Хакс покачал головой.
— Сидите, — шепнул он. — Не лучший момент для геройств.
— Маз Каната, — повторил предводитель. — Если ты не выйдешь…
Его слова прервал какой-то довутин, который, утробно взревев, схватил стул и швырнул его в гущу головорезов. Те открыли огонь, контрабандисты мигом похватали оружие, и завязалась перестрелка.

Бен, порадовавшись удачному расположению их стола, быстро сполз на пол и потянул за собой Рей. Они укрылись за толстыми каменными колоннами, поддерживавшими свод зала.
— Бластер есть? — спросил Хакс.
Вместо ответа Бен вытащил бластер из внутреннего кармана куртки и снял его с предохранителя.
— Отлично. Надеюсь, стрелять умеешь.
— Я бы предпочел пересидеть здесь, пока та заварушка не закончится, — сказал Бен.
— Мудро, — кивнул Хакс. — Поддерживаю твое предложение. Рей, не вздумай высовываться, я за тебя перед Маз головой отвечаю.
Рей проворчала что-то плохо различимое, но явно не слишком лестное о Хаксе.

Их все же заметили. Люди в черном сделали несколько залпов в их сторону, один из них угодил в колонну и выбил из нее здоровый кусок. Колонна угрожающе затрещала.
— Прикрой меня! — бросил Хакс Бену и, высунувшись, сделал несколько выстрелов. Прежде чем Бен успел хотя бы пошевелиться, Рей выскочила и отбила несколько встречных выстрелов своим световым мечом. Они опять укрылись за колонной.
— Это было здорово, но, пожалуйста, не делай так больше, — попросил Бен.
— Я твой телохранитель, не забывай, — Рей широко улыбалась, щеки ее разрумянились. Бен с ужасом понял, что вся эта заварушка ей нравится.
— Сюда! — услышал он голос Маз.
Обернувшись, они увидели, что стена рядом раздвинулась, открывая узкий проход, за которым виднелась уходящая вниз лестница.
Беспорядочно отстреливаясь, они проскользнули к проходу. Рей с невероятной скоростью крутя мечом, отбивала один бластерный выстрел за другим. Наконец, она проскользнула в проход и стены сомкнулись за ней.
— Что происходит? — отдышавшись, спросил Бен. — Что им от вас нужно?
— Так, кое-что не поделили, — сказала Маз. — Идите за мной, я выведу вас из замка.
Бен кашлянул.
— Маз, я понимаю, что не самое удачное время напоминать, но…
— Вот, держи, — Маз сунула ему в руки небольшой ящичек. — И не вздумай открывать до прилета на Набу!
Бен, Рей и Хакс спускались следом за Маз по старой каменной лестнице, а потом свернули в узкий коридор, по которому можно было идти поодиночке. Бен и Хакс пригнулись, чтобы не удариться макушкой о низкий потолок — ход явно был рассчитан на невысоких созданий.
Через потайной ход они выбрались из замка и оказались совсем рядом с посадочной платформой. Битва шла в отдалении, пока что на них не обращали внимания и оставался небольшой шанс добраться до корабля незамеченными
Ни с места! — услышали они за спиной механически звучащий голос. — Оружие на землю.
Медленно обернувшись, Бен, Рей и Хакс увидели трех людей в черной броне и глухих шлемах.
— Оружие на землю, — повторил один из людей в черном. — Ты, — он указал бластером на Бена. — Отдай нам ящик.
— Знаете, — сказал Бен. — Боюсь, что вы ошиблись. Это явно не то, что вы ищете.
Человек в черном выстрелил в землю.
— Следующий — в тебя, — сказал он. — Отдай ящик.
Бен осторожно поставил ящик на землю.
— Теперь — отойди. Еще дальше. Вот так. — Он поднял бластер, и Бен понял, что сейчас произойдет.

Человек в черной броне выстрелил, и Бен машинально выставил руку вперед, словно пытаясь помешать залпу — бесполезный, глупый, детский жест. Но произошло нечто странное. Бластерный залп застыл в воздухе на расстоянии метра от него, гудя и потрескивая. Их противники замерли от неожиданности, всего на секунду, но этого хватило. Хакс и Бен выстрелили почти одновременно, а Рей ринувшись вперед, рубанула мечом стоявшего ближе всех к ней.
Как оказалось, был и четвертый. Рей внезапно толкнула Бена в сторону и выстрел, который мог бы угодить ему в спину, лишь задел по касательной плечо. Всю руку до кончиков пальцев словно обожгло огнем.
— На стене! — Рей показала, где прятался стрелявший, и Хакс одним выстрелом снял его.
Нелепо взмахнув руками, он рухнул наземь.
— Ну что, жив? — крикнул Хакс.
— Я в порядке, — проговорил Бен сквозь зубы.
— На корабль, быстро!

Пока Хакс и N-17 запускали двигатель, Рей пыталась оказать Бену первую помощь. В аптечке Хакса нашлось немного бакты, бинт и пластырь, этого было вполне достаточно.

Бен, тихо шипя от боли, стащил с себя куртку и рубашку, и Рей очень осторожно, словно он был стеклянным, обрабатывала рану. Бен чувствовал, как ее пальцы слегка подрагивали, когда Рей прикасалась к нему.
— Ты ранен, — у Рей был ужасно виноватый вид. — Ты ранен, а я не смогла тебя защитить! Из меня отвратительный телохранитель.
— Не волнуйся, я же жив, — Бен усмехнулся. — Так что не спеши бросаться на свой световой меч.
— Заехали в гости, называется…

Наконец, двигатели загудели, вспыхнули, и «Миллисента» взлетела.

— Ты остановила бластерный выстрел, — сказал Бен. — Это ведь была ты?
Рей пожала плечами.
— Не думала, что у меня получится, — пробормотала она. — По правде сказать, это ужасно сложно.
— Но у тебя получилось. И ты мне жизнь спасла. — Бен замолчал. — Спасибо, — добавил он.
Рей покраснела.
— Это же мой долг.
— Тем более спасибо. Никогда не думал, что скажу это, но я рад, что ты была со мной.
— Вот и все, — быстро сказала Рей, наклеив пластырь на обработанную бактой рану.
Бен, стараясь резко не двигать рукой, натянул рубашку.
— Спасибо и за это, — сказал он.
— Ты хорошо держишься, — тихо произнесла Рей.
— А ты что, думала, я начну плакать и звать маму из-за царапины в плече? — спросил Бен, и Рей не смогла сдержать улыбки.
— Я не только об этом, — сказала она. — Там, у Маз, во время сражения, ты вел себя храбро. Я не ожидала, честно говоря.
— Отец учил меня стрелять, но я надеялся, конечно, что мне это никогда не пригодится.

Корабль тряхнуло изо всех сил.
— Эти ребята не отстают! — крикнул Хакс по громкой связи. — Ничего, сейчас оторвемся от них!
Держитесь там!
«Миллисента» резко накренилась набок и ринулась вниз, а потом так же быстро взмыла вверх.
— Сейчас прыгнем, — предупредил Хакс. — Лучше сядьте.

Еще один удар сотряс корабль и Бен увидел, что коробка, которую он вез отцу, подпрыгнула на месте и приоткрылась.
«Разобьется», — подумал он. Почему-то Бену казалось, что в этой коробке что-то стеклянное или легко бьющееся. Он протянул руку, чтобы поправить ее, но тут корабль сотряс еще один удар, и коробка рухнула на пол. Из нее выкатился какой-то странный пирамидальной формы предмет, который засветился ярко-красными узорами
— Это еще что… — пробормотал Бен.
— Голокрон! — воскликнула Рей. — Не трогай его!

***
— Эй, приятель! Очнись! — кто-то несильно похлопывал Бена по щекам.
Застонав, Бен открыл глаза и увидел перед собой лицо Хакса.
— Где Рей? — Бен попытался встать, но перед глазами все закружилось, и он оперся рукой о первой, что ему подвернулось. Не самая удачная идея — раненое плечо заныло.
— Здесь она, не волнуйся.
Повернув голову, Бен увидел Рей, которая сидела на полу с немного недоуменным видом.
— Что случилось? — спросил Бен.
— Это я у вас должен спросить! — воскликнул Хакс. — Мы прыгнули, я поставил «Милли» на автопилот, прихожу к вам — а вы тут валяетесь на полу вповалку. У вас что, атипичная реакция на гиперпрыжки?
— Да нет… — Бен нахмурился.
— Тогда что случилось?
— Я не знаю… нас тряхнуло, упала коробка…— Бен потер переносицу. — Вроде, все.
— Да, — подтвердила Рей, — я помню упавшую коробку, ты хотел поднять… а потом я очнулась на полу.
Бен заглянул в коробку.
— Пусто.
— Может, Маз перепутала? — неуверенно сказала Рей.
— По-моему, у старухи уже маразм, — раздраженно отозвался Бен. — Столько пережить ради того, чтобы привезти пустую коробку! Но ситха с два я вернусь туда еще раз.

Они приземлились в южном космопорте Набу, рядом с Тидом, и простились с Хаксом.

— Вряд ли мы еще увидимся с вами, — сказал Хакс. — Но мы неплохо провели время, как думаете?
— Думаю, что острых впечатлений мне хватит на десять лет вперед, — ответил Бен.
Хакс рассмеялся.
— Ну что ж, бывайте, — сказал он и поднялся на борт.

— Наверное, не стоит рассказывать моей матери о том, что случилось, — сказал Бен Рей, когда они ехали к нему домой на нанятом в космопорте флаере. — Зачем ее зря тревожить? И дяде Люку незачем про это знать. Вот с отцом я поговорю, да, поговорю…
— Я расскажу все папе, — угрюмо ответила Рей. — Я должна.
— Ну, как хочешь, — вздохнул Бен.

Дома Рей связалась с Люком по голосвязи, и коротко рассказала о произошедшем.
— Я провалила задание, — похоронным тоном подытожила она.
— Но Бен же жив, — довольно легкомысленно на ее взгляд заметил Люк.
— Да, жив, но я же должна была его защищать! Я должна была уберечь его от этого ранения, заслонить собой, если потребуется!
— У Маз постоянно происходят какие-то стычки, — сказал Люк. — Все же ее замок — не пансион для набуанских аристократок. Вы попали в перестрелку и выжили, отделавшись легким ранением — неплохой результат, на мой взгляд. Так что я не считаю это провалом.
— Правда? — Рей немного приободрилась.
— Ну конечно. И, по-моему, вы неплохо сработались с Беном, да и вообще сблизились. Ты ведь уже не считаешь своего кузена напыщенным идиотом?
— Я… кое-что хорошее в нем есть, — неохотно признала Рей.
— Продолжай в том же духе. Скоро выборы, и, если Бен пройдет в Сенат, защита ему будет просто необходима. У сенаторов опасная жизнь, вспомни, сколько покушений было на твою бабушку.
— А если не пройдет?
— Ну что ж, тогда твоя служба закончится и сможешь вернуться на Аш-то.

Спустя две недели Бен Соло абсолютным большинством голосов был избран Сенатором от сектора Чоммель.

часть 3часть 3
1

Если бы Рей спросили, что бы она предпочла — оказаться один на один с голодным сарлаком или присутствовать на заседании Сената, то она без сомнений выбрала бы первое. Рей с тоской вспомнила фильмы о Старой Республике — все эти помпезные заседания, прекрасную королеву Амидалу, произносящую пламенные речи… реальность же оказалась ужасно, неимоверно скучной. Люди, гуманоиды и алиены монотонно обсуждали совершенно неинтересные вещи — налоги, какую-то поправку 22 к какому-то кореллианскому закону… Рей отчаянно боролась с желанием зевнуть. Она украдкой покосилась на Бена — он живо участвовал во всех обсуждениях и, похоже, чувствовал себя здесь как рыба в воде. Рей все ждала, что он даст волю своему мерзкому характеру и устроит парочку дипломатических скандалов, но нет, Бен демонстрировал прямо-таки джедайскую выдержку. Видимо, свои истерики он приберегал для избранного круга родных и близких.

Когда наконец объявили перерыв, Рей вздохнула с таким явным облегчением, что Бен это заметил и широко улыбнулся.
— Я ставил на то, что тебя хватит на пару месяцев, — сказал он. — Но теперь думаю, что ты и месяц не выдержишь и сбежишь домой.
— Не дождешься, — сквозь зубы ответила Рей.
— Стойкий маленький джедай! — он откровенно забавлялся. — Умрешь, но не сдашься, да?
— Умру я разве что от скуки, — проворчала Рей. — По-моему, здесь собрались самые бесполезные люди Галактики.
— Дурочка ты, — отозвался Бен на удивление беззлобно. — Думаешь, судьбы галактики зависят от ваших плясок со световыми мечами? Здесь, на этих скучных заседаниях, все и решается. — Он смотрел на Рей снисходительно, как на маленькую глупую девочку, которая не понимает очевидных вещей. Как же она ненавидела этот его самодовольный вид и взгляд свысока! — Кто бесполезен, так это вы, джедаи, — продолжил Бен разглагольствовать. — Вымирающий вид, реликт прошлого. Сколько вас на всю галактику осталось? Ты с дядей да трое детишек — ваши ученики. И толку от ваших фокусов с Силой?
— Между прочим, эти фокусы тебе уже раз жизнь спасли, — ответила ему Рей спокойно, стараясь не показать, что слова Бена ее задели. — И мы не собираемся… вымирать, не надейся.
Он пожал плечами.
— Ты, похоже, не собираешься…
— Сенатор Соло?
Бен и Рей разом обернулись.

— Сенатор Соло, только что пришло сообщение, — запинаясь, сказал Коди. — Проникновение со взломом в вашу квартиру. Почему-то датчики слежения и сигнализация сработали не сразу, гвардия не успела схватить воров…

Все в квартире было перевернуто вверх дном. Мебель изломана, вещи изрезаны в тряпки, стены испещрены маленькими точками от приборов слежения — явно искали скрытые полости и тайные сейфы. Бен со злорадством подумал, что все эти усилия были напрасны — ни наличных, ни украшений, ни ценных и секретных бумаг он в квартире не держал.
Рей подняла с пола рваную тряпку, которая когда-то была рукавом от любимой мантии Бена.
— Придется тебе походить в одной мантии, — заметила она. — Хотя бы какое-то время.

Бедному Коди пришлось отбиваться от репортеров, которые почуяли запах сенсации и буквально дрались за право взять у Бена интервью. Бен отказал всем и испытал последствия на следующее же утро, просматривая за завтраком новости в голонете. Он рассмеялся и сунул датапад Рей, а та чуть не подавилась молоком, прочитав заголовки:

«Обыск в квартире сенатора Соло — правительство подозревает его в перевозе запрещенных веществ».
«Тайные связи сенатора Соло — династия контрабандистов».
«На что готовы пойти политики ради внимания»

— Вот негодяи! — возмущенно сказала Рей, откашлявшись.
— Я сам виноват, — сказал Бен. — Надо было дать интервью, тогда был бы хоть крошечный шанс повлиять на его содержание.
— Но как можно писать такую вопиющую ложь? — воскликнула Рей.
— Это еще довольно безобидно, — утешил ее Бен.

Новости дошли и до Леи, и она связалась с Беном по голосвязи.
— Возмутительно, — заявила она. — Ограбление средь бела дня в самом центре столицы! Я давно говорила, что гвардию безопасности нужно реформировать. Абсолютно бесполезные люди.
— Ты права, — не мог не согласиться Бен. — Но…
— Ты должен быть осторожнее, — настойчиво сказала Лея. — Обещай мне.
— Обещаю, — кивнул он.
— Что за бардак у вас творится! — проворчала Лея. — Когда я была сенатором, такого не было, а что сейчас? В Тиде тоже неспокойно. За последние недели влезли к нескольким моим знакомым. Даже нас пытались ограбить, нет, ты представь! Видимо, считают, что у меня под кроватью хранится золото хаттов, или залежи спайса в подвале! Ха!
— С вами все в порядке? — встревожился Бен.
— Парочки грабителей недостаточно, чтобы причинить нам вред, — мать усмехнулась.

Куда больше Бена удивил звонок от Люка, который отчего-то именно сейчас решил разузнать у Бена о Маз и о подробностях его визита на Такодану. Он так занудно выспрашивал, что именно сказала и сделала Маз, что Бен не выдержал.
— Дядя Люк, — сказал он. — Я понимаю, вы уважаете Маз, вы с ней друзья, но взгляните правде в глаза. Ей уже больше тысячи лет, она забывает, что должна была сделать, она постоянно несет какую-то чушь. Она отдала мне пустой ящик! А я ведь я рисковал головой на Такодане. Уверен, что это не первый такой случай, но вы закрываете на это глаза в память о ее былых заслугах, и по привычке ищете великий смысл в старческой маразматичной болтовне…
— Достаточно, — сказал Люк. — Я тебя понял. Так значит, ящик был пуст? Ты уверен в этом?
На мгновение у Бена мелькнула мысль, что безумие Маз заразно.
— Да, ящик был пуст, — отчетливо выговаривая каждое слово, произнес он. — Там ничего не было. Совсем ничего.
— Хорошо, — сказал Люк. — А как, ты говоришь, звали пилота, который довез вас до Набу?
— Хакс. Его корабль называется «Миллисента», он знакомый Маз, а еще, как сказала Рей, лжец.
— Очень интересно, — проговорил Люк. — Спасибо, Бен.

2
Вот уже три недели Рей жила вместе с Беном на Хосниан Прайм. Она сопровождала его на заседаниях Сената и светских приемах, знакомилась с огромным количеством самых разных людей. Бен, хоть и ворчал на нее и язвил, как только предоставлялась такая возможность, вполне притерпелся к ее постоянному присутствию рядом. Порой они вполне по-дружески болтали за завтраком или по дороге в Сенат, но иногда (и порой совершенно без причины) Рей начинала злиться и досадовать на Бена. Ей хотелось сделать какую-нибудь глупость, например, с силой дернуть его за мягкие черные кудри, да так, чтобы слезы брызнули из этих темных, с поволокой, глаз, дать оплеуху, толкнуть… иногда она сама пугалась хода своих мыслей. Рей говорила себе, что это потому, что она устала и от своей службы, и от Бена, но стоило ей представить, как она вернется домой на Аш-То, ей становилось невероятно тоскливо.
А вернуться придется, она это прекрасно понимала. С каждым днем она все больше осознавала свою ненужность Бену. Никто не собирался покушаться на него, жизнь на Хосниан Прайм текла тихо, мирно и скучно, даже на приемах здесь Бен не веселился, а занимался, как он говорил «налаживанием связей».
Рей, не позволяя себе расхолаживаться, внимательно наблюдала за всем, что происходит вокруг, и за людьми, с которыми общался Бен. Он умел нравиться — не могла не признать она. Порой Рей почти с восхищением следила, как он привлекает на свою сторону самых разных людей и алиенов. Но чего бы она совсем не хотела, так это чтобы Бен опробовал на ней эти приемчики. Нет, уж лучше честная вражда.
Но была ли она теперь, эта вражда? Иногда ей казалась даже, что они с Беном друзья.

Рей до того привыкла, что они с Беном повсюду ходят вместе, что когда он вышел вечером из своей комнаты нарядно одетый, с уложенными волосами и истощающий прохладно-горьковатый запах своего любимого парфюма, Рей отложила книгу и встала, готовая следовать за ним.
— Ну, я пошел, — сказал Бен.
— Поехали, — сказала она.
Бен посмотрел на нее как на идиотку.
— Ты остаешься.
— Бен, не веди себя как ребенок, — нахмурилась Рей.
— Вообще-то я собираюсь вести себя как взрослый, — парировал Бен. — У меня сегодня свидание, а ты куда так рвешься? Посветить нам своим мечом?
— Я… — Рей слегка смутилась. — Я не собираюсь вам мешать. Но я должна выполнять свою работу! Поэтому я просто буду неподалеку.
— Ну уж нет, — отрезал он. — Рей, послушай, ты находишься рядом со мной уже почти месяц, и хоть раз была попытка нападения? А?
— Ограбление твоей квартиры, — напомнила Рей.
— Не тянет на покушение века, извини. И такое могло случиться с каждым, просто в этот раз не повезло именно мне.
— Но…
— Вся эта затея — результат паранойи моей дражайшей матушки, — заявил Бен. — И, пожалуй, с меня хватит. Ты же не можешь идти за мной против моей воли?
— Почему это не могу?
— Потому что я этого не хочу, — процедил Бен. — Мало удовольствия ухаживать за женщиной под твоим бдительным присмотром.
Рей закусила губу, не найдя, что ответить.
— Рей, послушай. — Бен глубоко вздохнул. — Хочешь — оставайся дома, хочешь — иди гулять. Только мне не мешай, ради Силы.

Выследить его было проще простого. Рей самой не очень-то это нравилось, но она не могла просто так отпустить Бена встречаться неизвестно с кем. В конце концов, она его телохранитель! «Вот уеду я, и пусть ходит на любые свидания, — говорила она себе. — А пока что я должна знать и видеть, где он и с кем». На своем легком спидере она следовала за Беном, опасаясь слишком уж приближаться к нему. Наконец флаер Бена остановился на парковочной площадке перед роскошным рестораном в форме полупрозрачной радужной спирали. Рей проследила, как Бен зашел в ресторан, и отправилась следом за ним.
Она не собиралась открывать Бену свое присутствие и вообще как-то мешать. Ей просто нужно убедиться, что с Беном все в порядке, вот и все.
Вид у нее был, конечно, совершенно неподходящим для такого пафосного места, и дорогу ей сразу же перегородили два охранника.
— У меня есть приглашение, — с легкой улыбкой сказала Рей. — Меня ждут.
Охранники послушно расступились, пропуская ее.

Рей увидела Бена почти сразу же — он сидел за прозрачным столиком, похожим на гриб на витой ножке. А рядом с ним сидела самая красивая женщина, которую Рей видела в своей жизни. У нее были длинные вьющиеся волосы золотисто-медового цвета, кожа на тон темнее и просто огромные ярко-голубые глаза.
Рей скрылась в тени за одной из витых колонн, и молча наблюдала за ними.

Бен смотрел на эту женщину, его губы изгибались в легкой улыбке, в глазах Рей видела дразнящий вопрос. Он легко касался руки женщины, проводил кончиками пальцев по запястью, по ладони, вычерчивая замысловатые узоры, и женщина прикрывала глаза от удовольствия. Рей даже чувствовала легких зуд на своей коже, как будто это ее касались пальцы Бена, как будто…
Бен склонился ближе к своей спутнице, что-то проговорил, улыбаясь, заправил вьющуюся прядь ей за ухо.
Это было почти невыносимо — смотреть на них, слишком уж личное было их общение. Рей хотелось зажмуриться, заткнуть уши, хоть она и не слышала, о чем они говорят. Хвала звездам, вскоре Бен и его спутница поднялись и явно собрались уходить. Рей ощутила всплеск облегчения, но тут же упала духом, поняв, куда они собирались. И ей что, придется следовать за Беном? «Придется», — обреченно подумала она.

Рей нагнала Бена, когда они собирались идти к парковочной платформе.
— Бен! — крикнула она им в спину.
Он с тяжелым вздохом обернулся.
— Ты же не думал, что сможешь сбежать от меня?
— Как я мог подумать, что это возможно? — пробормотал Бен.
— Что это за прелестная девочка? — с искренним интересом спросила прекрасная женщина у Бена.
— Моя кузина, — с досадой ответил он. — Воображает себя моим телохранителем.
— О, это так мило, — женщина улыбнулась и так посмотрела на нее, что Рей с ужасом почувствовала, как неудержимо краснеет. — Не хочешь поехать с нами, малышка? Будет весело.
— Не думаю, что она согласится, Наат, — заметил Бен. — Моя маленькая кузина весьма строгих нравов.
— Я тебе не маленькая, — процедила Рей.
— Не маленькая? Что, уже взрослая? — он самым очевидным образом насмехался над ней, но Рей как будто растеряла все слова и не могла ответить ему подобающей колкостью.— Ну, тогда поехали! — он широко раскинул руки, словно собираясь заключить ее в объятия.
Рей отпрыгнула назад, и Бен от души расхохотался.
— Ну что ты за человек такой! — Наат нахмурилась и легонько ткнула его кулаком в плечо.
Рей посмотрела на нее, такую ослепительно красивую, высокую, стройную, сладко и нежно пахнущую, и ей стало так тоскливо, как никогда в жизни.
— Иди домой, Рей, — сказал Бен по-доброму. — Считай, что у тебя отпуск.
Бен провел Наат к своему флаеру и, махнув Рей рукой, уселся на место пилота.
Словно оцепенев, Рей смотрела, как они взлетают, но потом очнулась и бросилась к своему спидеру. Она должна догнать Бена!

Теперь, зная, что Рей едет следом, Бен вел флаер на грани превышения скорости, перестраивался так, чтобы влиться в чужую полосу, обгонял другие флаеры, чем вызывал яростное возмущение пилотов. Рей было куда легче маневрировать на своем маленьком спидере, но тут Бену удалось обогнать ее на перекрестке. Он проскочил как раз перед светофором, и Рей была вынуждена ждать несколько драгоценных минут. Конечно же, она потеряла Бена.
Страшно подавленная, Рей вернулась домой. Она не пошла к себе в комнату, а уселась в гостиной, не включая свет, и решила дождаться Бена. Ужасно глупая ситуация, но она просто не знала, что ей еще делать. А что будет дальше, ей так и придется гоняться за ним по всему Хосниану?

Спустя несколько часов она услышала звук открывающейся двери и бесшумно встала. Ее правая рука нащупала на поясе рукоять светового меча, но тут она узнала Бена. Он был в хорошем настроении, мурлыкал себе под нос какую-то простенькую мелодию.
На Рей опять накатила просто кошмарная тоска и беспомощность.
— Ты еще не спишь? — удивился Бен, включив свет.
Рей молча посмотрела на него исподлобья.
— Все еще обижена на меня, — констатировал он. — И кто из нас ребенок? — Бен выглядел возмутительно довольным собой. — Ну же, Рей, не дуйся.
Он ласково, мимолетно взъерошил ей волосы, и Рей захотелось закричать.
— Ты меня так воспринимаешь, да? — тихо сказала она. — Как ребенка?
Рей смотрела на него с отчаянием, и Бен смутился, не понимая, что с ней происходит.
— Не переживай ты, — сказал он. — Я никому не расскажу, что сегодня сбежал от тебя, так что твоя репутация не пострадает. Ну что, мир?
Он широко улыбался и протягивал ей руку, он искренне хотел с ней помириться.
Рей так и не смогла заставить себя пожать его руку, и это явно огорчило Бена.
— Я пойду спать, — откашлявшись, сказал он. — И ты иди, Рей, не сиди здесь.
Рей молча кивнула, не глядя на него.

Она думала, что не сможет заснуть, но отключилась, едва ее голова коснулась подушки. Всю ночь Рей снилось что-то тягостное и мутное, и она проснулась с тяжелой головой и в отвратительном настроении. Зато Бен был доволен и весел.
— Я тут подумал, — заявил он за завтраком, намазывая тост мягким голубым сыром. — Почему бы тебе не развлечься хоть немного? Например, сходить на свидание?
Рей с трудом смогла прожевать свой тост.
— Что? — выговорила она.
— Свидание. Понимаешь, это когда два человека встречаются с целью…
— Очень остроумно. Не собираюсь я ходить ни на какие свидания.
— Ты слишком серьезно относишься к старым заповедям джедаев, — заявил Бен. — В конце концов, ты своему отцу не с Неба свалилась, у него была жена.
— Я не собираюсь пока выходить замуж.
— Зачем же заходить так далеко? Можно просто найти себе парня или девушку, смотря, кто тебе нравится. Вот взять хотя бы Коди…
— Извини, я не готова обсуждать это с тобой.
— Ладно, я понял, не буду лезть. — Бен поднял руки вверх, словно признавая поражение.
— Просто ты хочешь, чтобы я не путалась у тебя под ногами и не мешала твоим отношениям с Наат, — пробурчала Рей.
— Да, и это тоже, — легко согласился Бен. — Считай, что я дал тебе отпуск. Тебе двадцать лет, ты в столице Новой Республики и можешь делать все, что пожелаешь! Разве не заманчиво?
Рей задумчиво водила ложкой по тарелке.
— Ты, наверное, прав, — наконец, сказала она.
— Вот и отлично! — обрадовался Бен.
— Прав в том, что мне нечего делать рядом с тобой, — продолжила Рей. — Я поговорю с отцом и скоро, я думаю, вернусь на Аш-То.
— Вообще-то я совсем не это имел в виду, — сказал Бен, хмурясь. — Но раз ты так решила, дело твое. Веселиться на Хосниане или мокнуть под вашим вечным дождем — решать только тебе.
— Вот именно, — сказал Рей. — Это мое дело и мне решать. А пока я здесь, я буду исполнять свои обязанности телохранителя.
Бен только пожал плечами.

Впрочем, в следующие дни Бен никуда не отлучался по вечерам. Он допоздна засиживался за своим датападом, связывался по комлинку с Коди, писал длинные письма, изучал какие-то документы и ложился спать чуть ли не засветло. Вставал он мрачный и невыспавшийся, и только чашка кафа заставляла его взбодриться.
— Ты теперь все время так будешь работать? — как-то спросила его Рей.
— Мы готовим важный законопроект, через неделю должно стать полегче, — ответил ей Бен и широко зевнул.
Рей искоса посмотрела на него. В последние дни Бен завел привычку выходить к завтраку по пояс голым, в одних пижамных штанах, и Рей от этого было очень неловко.
— Ты не мог бы прикрыться? — буркнула она, не выдержав.
Бен закатил глаза.
— Слушай, я же без туники, а не без штанов, все в рамках приличий. Не придирайся, а?
— А ты не расхаживай полуголым, как актер из дневного сериала. Это пошло и ужасно раздражает.
— Может, тебя и раздражает, а другим нравится, — сказал уязвленный Бен. — Есть, знаешь ли, люди, которые считают меня привлекательным.
— Я даже знаю, кто. Можешь еще намазаться маслом, так ей еще больше понравится.
— Ревнуешь? — спросил Бен.
— Что-о? — Рей даже задохнулась от возмущения.
— Да ладно, я все понимаю, — Бен притворно вздохнул. — Все влюбляются в Наат.
— Да что ты несешь?
— Мне еще повезло, что ты такая малявка, — продолжил Бен, усмехаясь. — А то бы Наат бросила меня ради твоих прекрасных глаз, ты ей очень понравилась.
— Хватит уже глупости говорить! — воскликнула Рей. — Ты можешь хоть иногда быть серьезным?
— А я и так серьезен. Ну, почти…
Рей еле удержалась от того, чтобы швырнуть тарелку ему в голову.
— И как только Наат тебя терпит? — проворчала она себе под нос.
Бен вдруг погрустнел.
— В любом случае, скоро она уезжает в экспедицию на Кашиик, так что в ближайший год мы вряд ли увидимся. А у меня будет слишком много работы, чтобы ухаживать за кем-то еще, так что можешь радоваться, я буду паинькой и не стану от тебя никуда сбегать.
— Счастье-то какое!
— Разве нет? — усмехнулся Бен.
— Я тоже скоро уезжаю, ты не забыл? Где ты будешь и с кем — уже не будет моей заботой.
— Ах, да… — Бен смотрел на нее со странным выражением лица. — Действительно.

Часть 4Часть 4

1
На следующий день в сенате проходили бурные дебаты. Спорили две основные фракции, центристы и популисты, и дискуссия шла как раз о Джакку, так что Рей живо слушала выступавших, хотя далеко не все из них владели даром красноречия.
Бен, кажется, удивил всех, яростно выступив за вливания в экономику Джакку и поддержку фермерства, так что во время перерыва в заседании к нему подошли двое из популистской партии и продолжили спор.
В один из моментов Рей кто-то толкнул, извинился, потом ее чуть не сбил с ног высокий тви'лек, а когда она повернулась к Бену, то обнаружила, что его нет рядом.
Рей озиралась, пытаясь в пестрой толпе сенаторов и чиновников высмотреть долговязую фигуру в черном и красном, но Бен как сквозь землю провалился. Он был где-то рядом, она чувствовала, но понять бы — как он далеко? Тонкая нить родственной связи была слишком слаба, чтобы точно определить его присутствие. Были бы они родными братом и сестрой, как Люк и Лея, тогда, возможно…
Самым разумным было оставаться на месте. Перерыв вот-вот закончится, и Бен, несомненно, скоро вернется, он ни за что не пропустит заседание. Здесь, внутри здания, на охраняемой территории, с ним ничего не случится, и ей стоит расслабиться и просто дождаться Бена. И все же дурное предчувствие не отпускало ее. Она чувствовала возмущение в Силе — еле уловимый всплеск, как будто еще не случилось, но вот-вот произойдет что-то плохое. И это предчувствие гнало ее вперед. Она пробовала воззвать к Бену через Силу, но он не слышал ее. Ну конечно — ведь он не владеет джедайскими техниками. Как же это было некстати именно сейчас! И вдруг ответ пришел — внезапно, резко, как будто голос Бена зазвучал совсем рядом с ней, но тут же оборвался криком боли.
Он ранен?
— Бен, где ты? — мысленно крикнула она. — Покажи мне это место!
— Я…
На мгновение перед ее глазами мелькнула картина — круглый зал с расставленными в странном порядке колоннами, трое в черном, лиц не видно, скрыты под странного вида шлемами. Похожи на тех бандитов, которые напали на них на Такодане… А потом все исчезло.
Великолепно! И где ей искать этот зал?
Увидев в толпе охранника, Рей метнулась к нему.
— Где здесь круглый зал с колоннами? — выпалила она. — Говорите, быстро!
— Кто вы такая? — нахмурился охранник.
— Оо, проклятье! Ты хочешь сказать мне, где круглый зал с колоннами! Говори!
— Зал Памяти, закрыт на ремонт, — простонал охранник.
— Ты хочешь проводить меня туда!
— Я хочу проводить тебя, — кивнул он. Рей увидела, как из носа у него поползла тонкая струйка крови, и сердце у нее сжалось, но сейчас не время было терзаться раскаяньем. Потом она извинится, обязательно…
— Быстрее! — крикнула она. — И свяжись со своими, пусть немедленно перекроют все входы и выходы и отправят в Зал Памяти людей, в здании преступники!

Бен был жив, ранен, но в сознании. И все же он слабел, и связь их, на какое-то время окрепшая, сейчас готова была оборваться. Рей понимала, что они не успевают.
«Бен, — отчаянно звала она. — Ну же, ответь мне!»
Он ответил, тончайшая нить между ними снова напряглась, завибрировала.
Если бы у нее было время все обдумать, она ни за что бы так не сделала. Потому что это не по-джедайски, потому что от этого разит Темной стороной. Но времени на раздумья не было, надо было действовать — сейчас же, немедленно. Рей потянулась к нему через Силу.
«Откройся мне!» — не попросила — потребовала она.
И он не мог ей сопротивляться — ошеломленный, ослабевший. Рей ворвалась в его сознание, вырвав из его груди болезненный стон. Это было на редкость странное ощущение — смотреть чужими глазами, управлять чужим телом, чувствовать, как сквозь нее бурлит поток чужих мыслей. Чувствовать его Силу… сколько же в нем было Силы!
Он был поражен тем, что она сделала. А еще — разозлен и испуган. Рей чувствовала, как мечутся его мысли, он кричал, он требовал, чтобы она убиралась прочь из его головы.
Тихо, — сказала она. — Замолчи, ты мешаешь.
Это было неправильно, так поступать с ним, но у нее не было другого выхода.
Бен сидел за одной из колонн, сжимая в левой руке бластер. Правая рука висела плетью, и Рей чувствовала тупую, пульсирующую боль, отдающуюся до кончиков пальцев.
Их враги были рядом, но почему-то не нападали.
Один сзади, — предупредила она Бена.
— Заткнись, — процедил он. Рука, держащая бластер, слегка подрагивала. Выглянув из-за колонны, он сделал несколько выстрелов и тут же спрятался обратно.
— Промазал, — с досадой выдохнул он.
Рей начала понимать причину нерешительности их врагов.
Они хотят взять тебя живым, — сказала она Бену. — Надо продержаться еще немного, помощь уже близко.
Он не ответил, но попытался вытолкнуть ее из своего сознания, и, к удивлению Рей, это ему почти удалось. Она подавила этот бунт не без труда.
Бластер бесполезен, — сказала она. — Используй Силу.
— Какую Силу? — он рассмеялся почти истерически. — Я что, похож на гребаного джедая?

И тут они напали разом. Оказалось, что их было не трое, а четверо. Бен выстрелил, и даже попал в одного, но следующий выстрел выбил бластер из его руки, а удар по спине заставил упасть на колени. Ему заломили руки.
— Вот и все, — сказал один из людей в черном странным, механическим голосом, доставая инъектор.
В следующее мгновение инъектор вылетел из его руки. Рей ликовала — у нее получилось! Да, через сопротивление, но ей удалось использовать Силу Бена. Она заставила его вскочить на ноги. Несколько взмахов рукой — и окружавшие их люди застыли в неловких позах и повалились на пол словно сломанные дроиды
— Что… это? — еле выговорил Бен. Его трясло. — Что ты сделала с ними?
Это не я сделала, — ответила Рей. — Это ты. Твоя Сила.

Когда спустя несколько минут она с охранником вбежала в Зал Памяти, то застала Бена в совсем не героической позе — стоя на коленях, он упирался здоровой рукой в пол и, кажется, пытался оттолкнуться и встать. Рей бросилась к нему, но Бен так и пригвоздил ее к месту бешеным взглядом.
— Не смей! — процедил он.
— Я помогу…
— Обойдусь.
— Где подкрепление? — спросила Рей охранника.
— Скоро будут, — ответил тот.
— Нужно связать этих… людей? — неуверенно предположила Рей. — Я не смогу их долго удерживать. Помогите мне.
Охранник кивнул все с тем же заворожено-отстраненным видом. Рей было очень не по себе — неужели на него так повлиял майндтрик?

Отвернувшись, она пропустила момент, когда охранник выхватил табельный бластер. Он успел сделать несколько точных выстрелов в лежащих на полу людей прежде, чем Рей смогла Силой выбить бластер у него из рук и обездвижить.
— Да что же это, — прошептала Рей.
— Похоже, он их сообщник, — сказал Бен. — Он подошел ближе, придерживая раненую руку.
— Откуда бластер? — спросила Рей. — Разве сенаторам не запретили носить при себе оружие?
— Запретили, — буркнул Бен.
— А…
— Отобрал у одного из этих, — Бен кивком указал на лежащие на полу тела.
— Сенатор Соло! — в зал вбежали несколько охранников. — Что здесь произошло?
— О, ничего такого, на меня просто напали, ранили и пытались похитить. Пустяк, не стоящий внимания вашей службы безопасности!
— Сенатор, уверяю вас, что на камерах не было зафиксировано ни следа проникновения в здание… — воскликнул рослый охранник-катар
— Наверное, потому, что у них был сообщник из ваших, — Рей показала на парализованного охранника.
— Невозможно! — с жаром ответил катар. — Я давно знаю Крейла, он не мог…
— Сенатор ранен, — оборвала его Рей. — Ему нужна помощь. Займитесь преступниками, и…
— Один еще жив, — сказал Бен.
Они увидели, как один из лежавших зашевелился и с трудом прижал руку к груди.
— Не двигайся! — охранники тут же наставили на него бластеры.
Лежавший что-то невнятно прохрипел — звуковой модулятор сильно искажал его речь — и с силой ударил себя по груди.
Рей успела Силой отшвырнуть Бена подальше от взрыва. Она постаралась выставить барьер, но концентрации не хватило, барьер слетел, и ее отбросило взрывной волной.

2
Она очнулась в больничной палате. Она слышала тихие голоса рядом с собой, знакомые голоса — отец, Лея, Хан…
— Мы стали слишком беспечны, — говорила Лея. — Привыкли к долгим годам мира, расслабились…
— Это нормально, — ответил ей Люк. — Нельзя все время жить настороже, ожидая удара в спину.
— Для наших детей мы хотели иной жизни, — поддержал ее Хан. — Пусть ты и ворчишь иногда, что молодежь стала слишком инфантильна, но, Лея, разве мы не хотели продлить их счастливое детство и беспечную юность?
— Ты прав, — вздохнула Лея. — Но мы-то! Нам нельзя было размякать…

Рей хотела было сказать, что она давно не ребенок и может за себя постоять, но в горле пересохло, и она смогла издать лишь невнятный стон.
— Она приходит в себя! — воскликнула Лея.

Рей открыла глаза. Отец, лея и Хан столпились у ее постели, в волнении глядя на нее.
— Как ты себя чувствуешь, милая? — спросил Люк.
— Я… — Рей хотела сказать, что все хорошо, но замолчала. Ей было… странно. Почему-то она ощущала и злость, и страх, ей хотелось заорать, разгромить все в этой палате, ей хотелось…
Поморщившись, она поднесла руку к виску.
— Рей, тебе плохо? — встревожилась Лея. Она нажала на кнопку на панели вызова врача.
— Я… нет… Что с Беном?
— С ним все в порядке, — успокоила ее Лея.
— А… охранники?
— Один погиб, остальные ранены, но вне опасности.
— Сейчас врач тебя осмотрит, — сказал Люк. — А когда ты придешь в себя, вернешься на Аш-то. Дальше эту миссию я беру на себя.
У Рей все оборвалось внутри. Она провалила свое задание, и ее с позором отправляют домой! Как раз тогда, когда дело приняло серьезный оборот.
— Нет-нет! — запротестовала она. — Я справлюсь, у меня почти получилось!
— Я не хочу рисковать твоей жизнью, — твердо ответил Люк. — Это задание оказалось опаснее, чем я думал.
— Но я…
Она не успела закончить, как в палату влетел врач — низенький толстый тойдарианец, источавший сладковатый запах, а следом за ним вошел Бен, который так и зыркнул на нее исподлобья. Рей окатила волна злости такой силы, что она тихо охнула, удивляясь сама себе. С чего бы ей злиться на Бена?

Врач проверил показания приборов, счел состояние Рей вполне удовлетворительным и заверил Лею с Люком, что все в порядке, а легкая слабость и головокружение должны пройти в течение ближайших пары дней.
— Когда вы сможете выписать ее? — спросил Люк.
— Завтра, — врач сделал несколько пометок в своем планшете и кивнул. — На сегодня я бы хотел оставить ее под нашим присмотром. Ранение было очень серьезным.
— Вы были с Рей почти все время, — ласково сказал Бен матери. — Езжайте домой, отдохните. Я побуду здесь.

Когда Лея с Ханом и Люк ушли, Бен осторожно присел на край ее кровати.
— Ну, как ты себя чувствуешь? — спросил он.
— Хорошо, — осторожно ответила Рей. — А твоя рука?
— Ерунда, — отмахнулся он. — Уже все подлатали. У тебя ничего не болит?
— Нет, я в порядке.
— Вот и отлично. — Бен широко улыбнулся, а потом обеими руками сгреб ее за ворот рубашки и потянул на себя.
Рей охнула и на мгновение опешила от неожиданности.
— Ты что творишь? — возмутилась она.
— Нет, это ты мне ответить — что ты сотворила со мной? — он весь был сгусток клокочущей ярости. — Почему я все это… чувствую?
— Что — это? — крикнула она.
— Как будто ты не знаешь!
— Хватит, — Рей постаралась успокоиться. — Или ты меня сейчас отпускаешь, или обещаю, полетом в пруд ты не отделаешься.
Неожиданно Бен усмехнулся.
— Интересное у тебя представление о работе телохранителя, — сказал он.
— Ты первый начал!
— Ладно, попробуем по-другому. Расскажи мне, дорогая кузина, зачем ты влезла ко мне в голову и что ты там наворотила?
— Я тебе жизнь спасла, — процедила Рей.
— Да, — внезапно легко согласился он. — Но побочные эффекты мне ну очень не нравятся.
— Я не понимаю, о чем ты.
— Точно не понимаешь? Ты не чувствуешь ничего странного? Необычного?
— Я…
— А я вот чувствую. Я почему-то могу чувствовать то, что с тобой сейчас происходит. Ты растеряна, у тебя болит голова, подушка слишком высокая и у тебя затекла шея, так?
— Да, но…
— Я чувствую все это так, как будто это происходит со мной, — прошипел Бен, наклонившись к ней. — И я спрашиваю — что ты со мной сделала, когда залезла ко мне в голову?
— Ничего я не делала! — воскликнула Рей. — Я тебе жизнь спасала, иначе тебя бы уже увезли неизвестно куда и, может быть, убили!
— Интересно, это работает в одну сторону или в обе? — вдруг спросил Бен.
— Еще до того, как ты зашел в палату, я почувствовала злость… ярость. Я не сразу поняла, что это не мои чувства, так ярко они ощущались, — сказала Рей. — Так что да, в обе.
— И что это такое?
— Понятия не имею.
Бен издал короткий яростный рык.
— Слушай, мне все равно, как ты это сделала, но верни все обратно!
— Если бы я знала, как!
— Ну так узнай!
— Я поговорю с папой, — сказала Рей, стараясь не думать о том, как разочарует его эта новость.
— Хорошо, — неожиданно легко успокоился Бен. — В самом деле, дядя должен знать, что это такое, и как от этого избавиться.

5

— Интересно, — сказал Люк. — Очень интересно.
— Только не говорите, что вы тоже не знаете, что со мной, — прорычал Бен.
— Гм… у меня есть одно предположение, но я представить не мог, что это возможно в наши дни, тем более если один из пары не проходил обучение. Узы Силы — очень древнее, давно утраченное искусство.
— Узы Силы? Нет, не может быть, — Рей покачала головой. — Нельзя же образовать связь в Силе просто так, случайно! Ни у меня, ни, тем более, у Бена нет таких знаний, такого мастерства…
— У тебя мало опыта, это так, — согласился Люк. Но твои способности велики. Бен, ты также очень восприимчив к Силе, когда ты был младенцем, я чувствовал твой потенциал. Мне даже жаль, что ты не стал обучаться. Хотя, может быть, это к лучшему.
— А сейчас-то мне что делать? — проворчал Бен.
— Не знаю, — честно ответил Люк. — Я постараюсь найти больше информации об Узах Силы, насколько возможно их разорвать, насколько опасно их разрывать…
— Это еще и опасно? — Бен саркастически рассмеялся. — Что, мне теперь до конца жизни чувствовать каждый синяк, который Рей себе набьет? А что если… — в голову ему пришла новая мысль и она совсем не понравилась Бену. — Если один из нас погибнет, что будет с другим?
— Я не знаю, — не сразу ответил Люк.
— Неправда, — тихо сказала Рей.
— Я пока не готов выдавать непроверенную информацию, только и всего. Если опираться на те сведения, которые у меня есть, физическая смерть вряд ли наступит. Что касается душевного состояния… может быть очень тяжело. Зависит от многих причин — насколько тесной была Связь, насколько долгой, от других дополнительных факторов. Мне нужно узнать больше об Узах, прежде чем я смогу дать однозначный ответ. Обещайте мне, что не будете пытаться разорвать их самостоятельно, это может быть смертельно опасно.
— Обещаю, — кивнула Рей.
— Я не самоубийца, чтобы влезать в ваши джедайские заклинания, так что буду ждать, пока вы найдете решение, дядя, — сказал Бен. — Но хоть что-то можно сделать, чтобы я не чувствовал себя постоянно открытым для Рей? Как будто я голый перед ней, очень странное чувство, знаете ли!
— О, неужели тебя что-то может смутить? — не удержалась Рей.
— Есть вещи, которыми я не хочу ни с кем делиться, что тут удивительного? Сомневаюсь, что ты захочешь испытать последствия моего отравления несвежими ям-ям, например. Или иметь прямую трансляцию со мной, когда я с кем-то в постели.
Рей побагровела и про себя порадовалась, что Наат уже улетела на Кашиик.
— Разумно, — согласился Люк. — Но сейчас ваша с Рей связь может быть полезна. Не думаю, что покушения прекратятся, и Рей сможет почувствовать, когда ты в опасности.
— Но она сама при этом подвергнется опасности, — нахмурился Бен. — Разве вы не хотели отправить ее на Аш-То? Может быть, когда Рей окажется далеко от меня, и эта штука, Узы, перестанет работать?
— Нет, — ответил Люк. — Для Уз Силы расстояния не имеют значения. Можно почувствовать человека, который находится на другом конце галактики. Я действительно хотел, чтобы Рей уехала, но теперь думаю, что лучше будет ей остаться на Хосниан, рядом с тобой.
— По-моему, это очень странное решение, дядя, — резко сказал Бен. — Рей могут убить.
— Прекрати говорить так, как будто я маленькая девочка, которую нужно защищать! — возмутилась Рей. — Я тебе уже несколько раз жизнь спасла.
— Да, спасла, и я тебе по гроб жизни обязан. И, пожалуй, хватит тебе рисковать собой.
— А ты моей жизнью не распоряжайся, — прошипела Рей.
— Ты же распорядилась моей, когда создала эти Узы Силы.
— Да ты…
— Не ссорьтесь, дети, — сказал Люк. — Да, я думаю, что Рей сейчас лучше остаться на Хосниан. Ты как считаешь, Рей?
— Я согласна, — откликнулась она.
— А я нет, — мрачно сказал Бен. — Слушайте, дядя, я прекрасно понимаю, зачем вы с мамой затеяли это изначально. Для Рей и впрямь неплохо было пожить в цивилизованном месте, повидать мир. Но сейчас-то, когда дело приняло действительно опасный оборот, зачем вы продолжаете упорствовать?
— Я не думаю, что отъезд Рей как-то убережет ее от опасности, — ответил Люк спокойно. — Но я сам остаюсь здесь и займусь расследованием этого дела.
— Не доверяете нашей доблестной гвардии?
— Не в этом дело. Думаю, что здесь замешаны не политические интриги, как считают следователи, нет, все куда серьезнее и страшнее.
— Неужели призраки древних ситхов хотят поймать меня и съесть? — усмехнулся Бен.
Люк не отреагировал на подначку.
— Вряд ли они, но думаю, что наши враги умелые пользователи Силы, — серьезно ответил он. — Вот ты можешь сказать, как оказался в том зале? Зачем вообще туда пошел?
— Я… не помню, — Бен смутился.
— Кто-то воздействовал на твой разум. Ему нужно было тебя туда заманить.
— Я не думал, что есть другие форсъюзеры, кроме вас с Рей и ваших учеников.
— Есть и другие, конечно. Но их оказалось больше, чем я думал. Теперь вернемся к тому, что ты хотел иметь возможность закрыться от Рей. Она научит тебя, как это делать.
— Почему не вы? — спросил Бен. — У вас точно больше опыта.
— А у вас уже есть образовавшаяся тесная связь в Силе, Рей будет куда легче сделать это, чем мне. Рей, справишься?
— Конечно!

***
Заключенный под стражу охранник на всех допросах твердил одно — последнее, что он помнил, это как к нему подбежала Рей и спросила, где круглый зал с колоннами. Потом он очнулся в тюремной камере с сильнейшей головной болью и так и не смог восстановить в памяти ничего из того, что случилось с ним в зале.
Исследовали тела погибших, но информации получили немного. Все они были очень молоды, в возрасте от восемнадцати до двадцати трех лет, все — люди, атлетически сложенные, высокие. Ни по одному из них не было информации в базах данных.

Бена и Рей несколько раз вызывали на допрос, и они уже немного устали повторять одно и то же. Следователь Видо Найр придерживался версии, что покушение на Бена было связано с его политической деятельностью, возможно, с тем, что его законопроект вызвал острый протест у части сенаторов. Солидная пресса придерживалась официальной версии, мусорные порталы обсасывали теорию о тайных связях Бена с преступным миром. На какое-то время Бен стал одной из самых обсуждаемых персон на Хосниан. Его осаждали с просьбами дать интервью, или хотя бы в двух словах прокомментировать ситуацию, но Бен отказывал всем. Он старался как можно меньше появляться на людях, а все свободное время учился у Рей управлять Силой и закрывать свой разум от ментального вторжения.

Они сидели прямо на полу в гостиной Бена, друг напротив друга.
— Закрой глаза, — в который раз повторяла Рей. — Почувствуй Силу вокруг тебя. Потянись к ней. Да не руками, дурак!
— Ты ведешь себя непедагогично, — сказал Бен, не открывая глаз. — Что, если у меня будут комплексы от твоего ужасного насильственного стиля обучения?
— Как-нибудь переживешь. Слушай и не перебивай! И ты так громко думаешь, мне тяжело сосредоточиться…
— Я стараюсь, — проворчал Бен.
— Хорошо. Не пытайся смотреть глазами, почувствуй Силу. Попробуй увидеть меня в ней.
Сила походила на ласковый океан Набу, омывала его со всех сторон. Он чувствовал присутствие Рей — мягкие, осторожные, невесомые касания. Чувствовал, что весь он перед ней — открыт и беззащитен.
— Не надо бояться и злиться, — тихо сказала Рей. — Страх и злость ослабляют тебя. Сейчас я попробую продавить, — предупредила она. — Сопротивляйся. Представь, что ты воин со щитом, выстави его против меня.
У Бена зазвенело в ушах и заломило виски. Он почувствовал, как давление Рей усилилось, как будто на него накатила большая приливная волна…
— Сопротивляйся, — повторила Рей. — Поставь щит.
Бен представил, что на пути этой волны стоит мощная плотина.
— Хорошо! — сказала Рей с удивлением. — Ты молодец. А если вот так?
Волны вздымались все выше, перехлестывая через плотину. Бену становилось все труднее сосредотачивать внимание, он держался из последних сил. И тогда, понимая, что слабеет, он ударил в щит Рей.
— Ого! — воскликнула она. — Ты же не думаешь, что у тебя получится?
— Считаешь меня слабаком? — Бен усилил напор.
— Нет, — проговорила она, — ты и впрямь силен. — Но со мной тебе не справиться!
— Посмотрим! — Бен ударил изо всех сил, и защита Рей рухнула под его напором, он провалился в ее разум.
— Ты тоже боишься, — тихо сказал он. — Боишься, что я узнаю… что ты скрываешь, Рей?
— Прочь! — крикнула она. Шквал ее эмоций был настолько силен, что Бен чуть не захлебнулся в нем. Страх, что он догадается, растерянность, стыд, а еще…
— Рей… — прошептал он.
Рей грубо отшвырнула его.
Бен распахнул глаза. Рей вскочила на ноги и возвышалась над ним, сжимая руки в кулаки. Ее щеки пылали, губы дрожали, глаза подозрительно ярко блестели.
— Ты… как ты… посмел… — выдавила она. А потом бросилась к себе в комнату и захлопнула дверь.
Бен со стоном обхватил голову руками.
— Дурак, — пробормотал он. — Какой дурак!
Он думал, что делать. Притвориться, что ничего не понял? Бесполезно, с Рей такой номер не пройдет. Сделать вид, что ничего такого не произошло и жить так, как они раньше жили? Может быть, так и стоит сделать.
В комнате Рей было тихо. Она не подавала ни звука, и спустя полчаса Бен решился к ней постучаться. К его удивлению, Рей открыла почти сразу.
— Извини, что заперлась от тебя, — спокойно сказала она. — Это было недопустимо, я оставила тебя без защиты.
Она смотрела куда-то в одну точку Бену за плечо.
— Рей, — с трудом произнес он. — Я повел себя как болван. Извини.
— Все нормально, — ответила она. — Давай просто забудем об этом. Ты научился ставить щит, это хорошо. Тренируйся в этом.
— Рей…
— Не надо, — умоляюще сказала она. — Бен, пожалуйста…
— Но в этом же нет ничего такого! — воскликнул он.
— Хватит! — вскрикнула она. — Просто забудь об этом, ладно? Неужели это так трудно?

Ее горечь и печаль встали комом у него в горле. Плохо понимая, что он делает, Бен шагнул навстречу Рей и привлек ее к себе.
— Отпусти, — тихо сказала Рей.
— Дрожишь, — прошептал он. — Почему ты дрожишь? Ты боишься меня?
— Отпусти!
Упершись руками ему в грудь, Рей с силой оттолкнула Бена.
— Я не хочу этого! — быстро заговорила она. — Это все узы Силы, а не что-то настоящее, мне противно, невыносимо даже подумать… я не хочу!
Бен сглотнул.
— Да, наверное, ты права, — сипло сказал он. — Еще раз извини. Спокойной ночи.

Часть 5Часть 5

1

Спустя две недели суматоха немного улеглась, и Бен решил все же поехать на Тид, чтобы принять участие в церемонии закрытия театрального сезона и вручить очередную юбилейную награду старому Барду.
— Не лучшая идея, сенатор, — обеспокоенно заметил Коди. — Подумайте о вашей безопасности.
— Я не могу всю жизнь провести в четырех стенах из-за боязни новых покушений, — раздраженно сказал Бен. — Рей и дядя Люк поедут со мной, так что не беспокойся, все будет в порядке. Или, если боишься, можешь остаться здесь.
— Как можно! — поразился Коди. — Конечно, я поеду с вами.
Бен посмотрел на Рей и встретил ее ответный спокойный взгляд. Это спокойствие раздражало его. Почему она притворяется, будто ничего не случилось?
На днях он еще раз попытался поговорить с ней, но Рей только хмуро отмалчивалась, и Бен не выдержал.
— О, ради Силы! — раздраженно воскликнул он. — Не веди себя так, как будто ты совершила преступление. Даже если бы мы занялись сексом, что тут такого? Ты давно совершеннолетняя, и мы же не родные брат и сестра, в конце концов… да даже если бы и были родными! Сейчас не древние времена, чтобы кончать с собой из-за такой ерунды…
Он осекся, поняв, что сказал лишнее. Глаза Рей гневно сверкнули.
— Ерунды?
— Я не то хотел сказать, — пробормотал Бен.
— Дурак! — крикнула она.
С тех пор она старалась лишний раз не заговаривать с Беном, а тот, разозлившись на нее и на себя, больше не пытался помириться с Рей.

Официальное расследование дела о покушении продвигалось так вяло, что Бен уже и не надеялся на благоприятный исход. Бен знал, что мать и отец задействовали все свои связи, чтобы выйти на заказчиков его похищения, но пока что и им не удалось напасть на след.


На Набу Бен, Рей и Люк остановились в доме Хана и Леи — чтобы, как сказал Люк, Бен был под присмотром. Бен поворчал, но в душе был рад снова оказаться в доме, где он провел детство и юность. Когда вся их семья собралась вечером в гостиной, как бывало в прежние времена, он ощутил тепло в груди и сам посмеялся над своей сентиментальностью
Разговор снова и снова возвращался к несостоявшемуся покушению на Бена.
— Я бы предположила, что за этим стоят недобитые имперцы, — сказала ему мать. — Но зачем им именно ты? В чем смысл похищать тебя?
— Спасибо, мама, что считаешь меня такой малозначимой фигурой! Действительно, кому я могу быть интересен?
— Многим, я думаю, — заметил Люк. — Прежде всего своей родословной.
— Да, я думаю, что они захотели бы использовать Бена в своих целях, — согласилась Лея. — Но зачем действовать так топорно? Почему не попытаться переманить на свою сторону хитростью, лестью, подкупом?
— Может, они считают меня несгибаемым республиканцем, — сказал Бен.
— Или считают, что ты владеешь какой-то ценной для них реликвией и жаждут ее заполучить, — вдруг сказал Люк.
Бен почесал в затылке.
— Ну, у меня есть небольшая коллекция игрушечных кораблей времен Империи, но вряд ли это можно назвать «реликвиями» — сказал он.
— Бен, мы же серьезно, — с упреком сказала Лея.
— Ты уверен, что тебе в руки не попадало ничего необычного? Странного? — с нажимом продолжил Люк
— Например?
— Например небольшой предмет в форме пирамиды, с красными узорами?
— Никогда не видел. Да и зачем мне какая-то малопонятная штука?
Рей нахмурилась.
— Ерунда какая-то! Откуда у Бена мог оказаться ситхский голокрон?
— И действительно — откуда? — вздохнул Люк. — Так ты никогда не видела его у Бена?
— Конечно, нет! Я бы запомнила.
— Голокрон? — удивился Бен. — Это такая штука из фильмов ужасов для призывания демонов и призраков ситхов? Дядя, вы серьезно?
— Нет, голокрон предназначен совсем не для этого, — сухо ответил Люк.
— Люк, в самом деле, ты же не думаешь, что Бен тайно хранит у себя ситхский голокрон? — вмешалась Лея.
— Почему нет? — мрачно отозвался Бен. — Почему бы мне, в самом деле, не хранить у себя голокрон? Может, я обагряю его кровью девственниц в ночь полнолуния, чтобы призвать тени неупокоенных ситхов.
— Ну-ну, Бенни, не кипятись, — примирительно сказал Хан. — Люк ничего такого не имел в виду.
— Я не говорил, что ты хранишь у себя голокрон, — сказал Люк. — Я лишь спрашивал, видел ли ты его. Ты сказал — нет, Рей это подтвердила, я вам верю.
— Замечательно, — пробурчал Бен.
— Может, вернемся к версии, что заказчиком был кто-то из сенаторов? — предложила Лея. — И что кому-то встали поперек горла твои реформы?
— Есть тысяча способов меня подставить, — ответил Бен. — Но устраивать такие свистопляски с покушениями прямо в Сенате? Не думаю.
— Боюсь, что ты прав, — Лея кивнула. — Что ж, будем надеяться, что они чем-нибудь себя выдадут.

Ночью, спустившись вниз попить воды, Бен случайно услышал часть разговора родителей с Люком.
— … но ведь куда-то он делся, — говорил Люк. — Не мог же он раствориться в воздухе.
— Или мог, — проворчал Хан. — Терпеть не могу всю эту вашу магию.
— Я проверил того контрабандиста, он не брал голокрон, — снова Люк.
— Его фамилия вызывает у меня неприятные ассоциации, — сказала Лея.
— Самое забавное, что он действительно… — Люк замолчал. — Бен, ты что-то хотел? — громко спросил он.
— Просто попить воды, — отозвался Бен. — Не стану вам мешать.

Поднявшись к себе, он растянулся на постели и стал обдумывать услышанное.
Кажется, дядя Люк считает, что Маз отдала ему на Такодане ситхский голокрон. Бен считал Маз достаточно безумной для такого поступка, но он в глаза не видел никакого голокрона. «Дяде стоит посоветовать получше расспросить Маз, вместо того, чтобы гоняться по всей галактике за контрабандистами и подозревать родного племянника бог весть в чем, — решил он. — Скорее всего, этот голокрон до сих пор припрятан у нее в погребе, где-нибудь между бутылок с коррелианским виски».

Весь следующий день Бен пребывал в отвратительном настроении в ожидании неминуемого похода в театр.
Глядя на его кислую мину, отец вздохнул и предложил остаться дома, вместе с ним, но Бен гордо отверг руку помощи.
— Слишком поздно, — мрачно сказал он. — Я же сам сюда прилетел, никто меня не заставлял.
И вечером в сопровождение Рей, Леи и Люка он отбыл в «Галактику».


В фойе театра Бен бросил взгляд в одно из огромных зеркал в золоченых рамах и хмыкнул. Сам он был в одной из своих лучших мантий, густо-красной, с черной вышивкой. Лея выглядела по-королевски в своем жемчужно-сером платье со стоячим воротником и убранными в высокую прическу косами. В отличие от них Рей и Люк были одеты подчеркнуто просто и скромно, и в своих аскетичных джедайских робах резко выделялись среди гостей. Бен подумал, что они выглядят довольно эпатажно, но не стал делиться этой мыслью с остальными.
Лея и Люк встретили своих давних знакомых и о чем-то с ними увлеченно беседовали, а Рей с любопытством смотрела по сторонам. Вдруг толпа зашепталась и начала расступаться в разные стороны, и сквозь образовавшийся коридор важно прошествовала маленькая фигурка.
— Смотри! — шепнул Бен. — Впервые за последние сто лет Бард появился на людях.

Великий Бард был маленьким, худеньким и сморщенным старичком и казался родственником Маз Канаты, только кожа его была не оранжевая, а серо-голубая. Вокруг круглой головы пушились мягкие снежно-белые кудри. Вид у него был кроткий и печальный, и при первом взгляде сложно было заподозрить, что в душе Барда бушуют бури темных страстей, которые он изливал в своих многочисленных пьесах.
— Такой милый дедушка, — прошептала Рей.
— Не вздумай ему об этом сказать, — посоветовал Бен.

К Барду приближалась странная процессия, состоящая из большого хатта, протокольного дроида потрепанного вида и трех подростков.
— Бен, это же…
— Да, — кивнул Бен. — Это Дурга, моя школьная учительница литературы.
— Сила, я успела забыть, как она устрашающе выглядит!
— Это она умеет.

Тем временем хаттка, чья оранжевая шкура слегка побледнела, попыталась что-то сказать на всеобщем, запнулась и перешла на свой родной язык. Бен с изумлением понял, что он впервые в жизни видит смущенную Дургу.
— Госпожа Дурга говорит, что счастлива воотчию увидеть величайшего автора галактики и выразить ему свое восхищение, которое доселе изливала в переписке, — провозгласил дроид.
Печальное лицо Барда расцвело улыбкой. Он протянул свои крошечные ручки к хаттке и заговорил на всеобщем, но с такой скоростью, что его совершенно невозможно было понять.
— Великий бард счастлив наконец увидеть свою самую преданную и понимающую почитательницу, — объяснил дроид. — Это самый счастливый день его жизни за последние пятьдесят лет.
Бен подумал, что если Дурга сейчас упадет в обморок от счастья, то ее только Силой смогут поднять. Но, к счастью, обошлось. Проговорив еще минут пять, гений и его поклонница расстались, рассыпаясь в заверениях в вечной любви и преданности.
Дурга сложила на груди руки, такие маленькие по сравнению с ее массивным телом, и в истоме закатила глаза.
— Великий день, — прошептала она на хаттском. — Судьбоносный день!
— Пойдем-ка в нашу ложу, пока она меня не заметила, — тихо сказал Бен Рей.

Бен безропотно высидел весь спектакль (по счастью, они попали на заключительную часть цикла) и с искренней радостью аплодировал, когда он закончился. Рей у него за спиной хлюпала носом — похоже, она всерьез расчувствовалась.
— Ты же смотрела его в детстве, — сказал он вполголоса. — Со мной в роли Вейдера.
— Ну и что, — Рей всхлипнула. — Это совсем другое! Здесь все по-настоящему, так сильно, так остро, так… прекрасно!
— Я с тобой по театрам ходить не стану, так и знай, — предупредил ее Бен.
Рей не поддержала шутку, и в воздухе опять повисло неловкое молчание, которое нарушила зашедшая в их ложу Лея.
— Бен, скоро церемония награждения, — напомнила она.
— Ладно, идем, — кашлянув, сказал Бен. — У нас впереди еще прием, вручение наград… куча работы, в общем.

Прием был устроен в большом зале «Галактики» — том самом, со знаменитой росписью.
После невероятно помпезной торжественной части великий Бард отбыл, сжимая в объятиях очередную награду. Гости разбрелись по залу, наслаждаясь вином, музыкой и великолепными яствами.
Бен видел, что мать и Люк выглядят довольными и счастливыми, а вот о Рей нельзя было такого сказать.
— Ну же, выше нос, — прошептал ей Бен. — Это же просто пьеса, не расстраивайся так.
— А ты просто бесчувственный, — мрачно ответила Рей.
— Думаю, в этом зале только ты и Дурга приняли близко к сердцу этот спектакль. Вот спросим у Коди, — Бен поманил к себе секретаря. — Скажи-ка мне, Коди, понравилась ли тебе пьеса?
— Конечно, — по своему обыкновению серьезно ответил Коди. — Это великое произведение. Я смотрел ее в пятый раз и опять не смог сдержать слез.
— Ладно, Коди, можешь идти, — проворчал Бен.
«Бесчувственный», — прочитал он в глазах Рей.
— Ладно, может, мне и правда не хватает тонкости чувств, — признал он. — Но не надо считать меня совсем деревянным и ничего не понимающим.
— Мы же не будем сейчас спорить об искусстве? — Рей неловко улыбнулась.
— А я не об искусстве, — тихо ответил Бен. — Ты теперь все время собираешься меня игнорировать?
— А что, если и так? — с вызовом ответила Рей.
— Значит, ты трусиха.
— Что? — Рей задохнулась от возмущения, но быстро взяла себя в руки. — Я не ребенок, чтобы повестись на такую примитивную манипуляцию, — холодно сказала она. — Оставь меня в покое, Бен и займись своими сверхважными делами.
— Ну что ж, — процедил Бен. — Займусь. Мне нужно поговорить с сенатором Кормаком по важному делу. Так что, пожалуйста, не дыши мне в затылок, а отойди хотя бы шагов на десять.
— Чем я вам мешаю?
— Всем! Серьезно, Рей, разговор будет конфиденциальный. Я же нахожусь тут, рядом, и не собираюсь никуда сбегать.
— Хорошо, — кивнула Рей. — Так и сделаем.

Бен обошел длинный фуршетный стол, чтобы подойти ближе к Кормаку.
— Сенатор Соло?
Обернувшись, Бен увидел высокую стройную женщину с выкрашенными в черный цвет губами и ярко подведенными глазами. Большие и указательные пальцы у нее руках также были окрашены в черный.
Женщина улыбнулась, и Бен вспомнил, где видел ее — на Такодане в замке Маз.
На этот раз на ней были черное платье из гладкой блестящей ткани с высоким, под самый подбородок, воротом. Вокруг шеи обвивалось блестящее серебристое колье в форме змеи. Бен присмотрелся — нет, зрение его не обмануло, змея действительно двигалась.
— Вы знаете меня? Я вот не могу похвастаться тем же.
— Извините, — она снова улыбнулась. — Меня зовут Базини.
— Счастлив знакомству, леди Базини, — Бен церемонно поклонился.
— О, прошу вас, просто по имени! — Базини протянула ему руку, и Бен слегка, как того требовал этикет, коснулся ладонью ее тонких пальцев.
— Выпьем? — предложил он. — Он взял с подноса проезжавшего мимо дроида два бокала с ледяным синим вином и протянул один Базини.
— За нашу встречу, — Базини смотрела на него сквозь полуопущенные ресницы. Бен почувствовал, что Рей злится, и ощутил злорадное удовлетворение. Несомненно, недостойное чувство, но весьма приятное.
— У вас интересная раскраска рук, — отметил Бен. — Очень красиво и необычно.
— Да… это принято в тех местах, откуда я родом. Национальная традиция.
— А еще это очень похоже на чернила червя Риши. Они прекрасно помогают скрыть отпечатки пальцев. — Бен увидел, как на ее лице на мгновение промелькнула растерянность, но Базини быстро взяла себя в руки.
— А вы проницательны, сенатор, — промурлыкала она и отпила маленький глоток вина. — И обладаете удивительными для вашего статуса познаниями.
— Вы же в курсе, кто мой отец, — хмыкнул Бен.
— О да, наслышана о вас.
— Несомненно, ужасные вещи?
— О вас ходит много слухов. — Улыбка Базини была загадочнее, чем у древних статуй катарской богини мудрости. — Вы пробудили мой интерес.
— Я польщен. — Бен вернул ей улыбку.
— Прекрасный прием, но мне, признаться, уже чуточку скучно, — доверительно призналась Базини.
— Понимаю вас, — кивнул Бен.
— Тогда, может быть, вы составите мне компанию в прогулке по вечернему Тиду?
— Увы, — сожаление в голосе Бена было почти искренним. — Долг превыше всего, и как раз сейчас он меня призывает.
— Как тяжела ваша жизнь, если в ней нет места маленьким радостям, — вздохнула Базини.
— Жертвую собой ради народного блага, — печально сказал Бен. — Прошу меня простить.
Он махнул рукой Коди, который деликатно стоял с бокалом чуть в отдалении.
— Сенатор, вы собираетесь покинуть прием? — подойдя, тихо спросил Коди. — С этой леди?
— Нет, леди уйдет одна, — ответил Бен.
— О… ну что ж. Я вам для чего-то нужен?
— Да. Я хотел поговорить с сенатором Кормаком, нужно, чтобы нам никто не помешал. Так что возьми на себя тех, кто захочет поговорить со мной или с Кормаком — очень деликатно. как ты умеешь.
— Да, конечно, — кивнул Коди. — Но есть некоторые обстоятельства, о которых я хочу сообщить до этого разговора. Мы можем отойти на два слова, куда-нибудь, чтобы нас не подслушали?

***
Рей не сводила глаз с Бена на протяжение всего вечера. Она наблюдала, стиснув зубы, как он заигрывал с красоткой в черном и немного приободрилась, когда к Бену подошел Коди, но потом их заслонила массивная фигура хаттки, а когда она проползла мимо, Бен с Коди куда-то делись. Встревожившись, Рей стала искать их в толпе и вскоре увидела Коди.

— Коди! — окликнула его Рей. — Где Бен? Я только что его видела рядом с тобой.
— О! — Коди покраснел. — Он ушел вместе с леди, я не знаю имени. Высокая, в черном платье.
— Я тоже ее видела, — проворчала Рей. — Так Бен уехал с ней?
— Я не знаю, мисс Рей. Он хотел переговорить с сенатором Кормаком, но потом передумал и отослал меня. — Коди виновато развел руками.
Присутствие Бена в Силе было совсем слабым, еле ощутимым. Бен закрылся от нее? Рей могла предположить, почему ему нужно закрыться именно сейчас. Ей ужасно захотелось что-нибудь разбить, но она пересилила себя и улыбнулась Коди.
— Думаю, я еще успею его догнать, — сказала она. — Ты…
Нежная мягкая мелодия, фоном игравшая в зале, вдруг оборвалась на пронзительной скрежещущей ноте. Подняв голову к балкону, где сидели музыканты, Рей увидела там несколько фигур в черном. В руках у них были бластеры.
— Пришло время! — раздался сверху громкий механический голос, явно усиленный модулятором.
На вершине мраморной лестницы стояла группа одетых в черное существ, по виду гуманоидов, лица скрывали черные маски. Они начали медленно спускаться вниз.
Рей и Люк обменялись быстрыми взглядами, и Люк начал осторожно, очень медленно продвигаться к лестнице.
— Как сейчас не хватает бластера, — пробормотала Лея.
— Да здравствует лорд Вейдер! — прокричал самый высокий из террористов и выстрелил в потолок. С треском и грохотом вниз свалился кусок лепнины.
— Роспись! — простонал кто-то за спиной Рей. — Изуверы!
— Бросьте оружие и поднимите руки вверх! — к ним с двух сторон приближалась охрана.
Террорист расхохотался и выстрелил — теперь уже в охранника. Люк успел заморозить залп, а потом зажег меч и помчался вверх по лестнице. Он отбил мечом несколько выстрелов и обездвижил одного из террористов.

В зале началась паника, народ с криками ринулся к дверям, но волной отхлынул назад, когда в дверях показались фигуры в черном.
Рей зажгла меч и вышла им навстречу, но ее опередила Дурга. Рыча и утробно квакая, хаттка с невероятной скоростью помчалась прямо на них. В нее выстрелили несколько раз, но Дурга, словно не заметив этого, оказалась рядом с террористами и сбила с ног сразу двоих своим хвостом. Рей в несколько прыжков оказалась рядом с ней. Она пронзила мечом ближайшего к ней террориста и подхватила его бластер.
— Лея! – крикнула она и швырнула бластер ей.
— Отлично! — воскликнула Лея.
Проверив заряд, она уверенно сняла нескольких преступников на балконе, пока Рей и Дурга расправлялись с теми, кто был у дверей. Потом Рей бросилась на помощь отцу.

В конце концов их осталось всего трое, обреченных и загнанных в угол. С высокого террориста слетел шлем, и стало видно, что это человек, совсем еще юный, с узким смуглым лицом и длинными темными волосами.
— Вейдер жив! — крикнул он срывающимся тонким голосом. А потом поднес руку к груди, и Рей поняла, что сейчас будет.
Она успела за какую-то доли секунды до того, как юноша успел нажать на кнопку активации бомбы. Рука юноши упала на пол, он страшно закричал, повалившись на колени. Рей сразу же обездвижила его.

Троих террористов удалось взять живыми. Среди гостей убитых не было, но пятеро получили довольно серьезные раны.
— Где Бен? — спросил Люк, озираясь.
— Бен… — Рей помертвела.

Бен исчез.

Часть 6Часть 6

Камеры зафиксировали, как Бен выходил из дворца вместе с женщиной в черном. Он шел, пошатываясь, возможно, был пьян, женщина поддерживала его и помогла сесть в наемный флаер, регистрационный номер которого увидеть не удалось. Он был не единственным из гостей, кто досрочно покинул прием в компании красивой женщины или мужчины, так что комендант гвардии весьма скептически воспринял заявление Рей о том, что Бена похитили.

— Бен не был пьян, — сказала Рей. — Я видела его за минуту до похищения.
— Иногда и минуты хватает, чтобы набраться, знаете ли, — глубокомысленно заметил комендант.
— Сенатора Соло похитили! — гневно воскликнула Рей.
— Послушайте, на всех камерах показано, что он ушел сам, — раздраженно сказал комендант. — Еще даже дня не прошло, о каком похищении может идти речь? Скорее всего он отсыпается где-то после разгульной ночи.
— Вы говорите о сенаторе сектора Чоммель, — ледяным тоном сказала Лея.
— А что, сенатор не человек? Знаете, сколько я повидал таких сенаторов? Вы простите меня, принцесса, но у меня сейчас дела поважнее, чем разыскивать вашего блудного сына. Эти террористы…
— Возможно, что нападение на театр и пропажа сенатора Соло связаны между собой, — сказал Люк. — Возможно, это нападение было просто отвлекающим маневром.
— Мы выясним, так ли это, — с усталым видом ответил им комендант. — А теперь попрошу не отвлекать меня от работы.

— Что за идиот! — возмущалась Лея по пути домой.
— Рей, ты можешь сказать, что сейчас с Беном? — спросил Люк.
Рей закрыла глаза и нахмурилась.
— Не могу понять, где он, — проговорила она. — Я чувствую его, но очень слабо. Он жив, это точно, но, может быть, без сознания?
— Или одурманен чем-то, — сказал Люк. — Твоя связь с Беном — сейчас единственный шанс найти его. Тянись к нему, попробуй добиться ответа.
— Нам нужно найти эту женщину, сказала Рей. — Я хорошо ее помню и смогу подробно описать, у нее очень приметная внешность.

— Кажется, я знаю, кто это, — задумчиво сказал Хан, рассматривая сделанный по описанию Рей компьютерный портрет. — Базини Нетал, известная в последние годы наемница и охотница за головами. Не гнушается самой грязной работы. Но думаю, найти ее сейчас будет нелегко, она, наверное, залегла на дно.
— Задействуй все свои старые связи, — твердо сказала Лея. — Мы должны ее найти. А я хочу поговорить с этим мальчиком, Коди Вердом, вдруг он сможет нам сказать что-то, чего мы не знаем.
— Я с тобой, — вызвался Хан. — Сегодня я тебя одну не отпущу.
— Это мило, — Лея слабо улыбнулась.
— Я тоже поеду с вами, — сказал Люк.
— И я! — воскликнула Рей.
— Нет, оставайся здесь.
— Но я не могу сидеть сложа руки, когда Бен в опасности!
— Никто и не требует от тебя этого, — спокойно ответил Люк. — Сейчас твоя задача — узнать, где находится Бен. Не надо отвлекаться ни на что другое.

***
Коди был дома и довольно быстро открыл им. Он был в длинном халате
—Принцесса Лея! — воскликнул он. — Как вы себя чувствуете?
— Жить буду, — усмехнулась Лея.
— Магистр Скайуокер, мистер Соло… — Коди с удивлением смотрел на них. — Чем я обязан вашему визиту?
— Я хотела поговорить с тобой о Бене, — сказала Лея.
— О… сенатор уже вернулся?
— Нет.
— Я думаю, он скоро вернется, — успокоил ее Коди. — Не волнуйтесь, принцесса, у сенатора и раньше бывали такие… приключения. С ним все будет в порядке. Наоборот, ему повезло что он ушел до того, как начался этот ад.
— Могу я войти? — спросила Лея.
— Конечно, — Коди посторонился, давая им пройти внутрь.
— Так о чем вы хотели поговорить, принцесса? — спросил Коди, когда они прошли в гостиную.
— О том, зачем ты сдал Бена, — спокойно ответил Люк, глядя ему в глаза.
— О чем вы? — Коди улыбнулся и сунул руку в карман.

Хан усел выбить бластер из рук Коди раньше, чем тот нажал на спусковой крючок.

***
Они мрачно смотрели на Коди, привязанного к стулу.
— Никогда мне не нравился этот маленький говнюк, — проворчала Лея.
Коди улыбнулся одними уголками губ.
— Разве такие выражения пристали принцессе Алдераана? — с легким презрением в голосе произнес он. — Вы слишком долго общались с отбросами общества и, похоже, переняли их повадки.
— Лея, можно, я его стукну? — попросил Хан.
— Он же связан, — укоризненно сказал Люк.
— А я легонечко.
— Терпи. Тренируй выдержку.
— Ты джедай, ты и тренируй, а мне, отбросу общества, это необязательно.
Хан сгреб Коди за грудки и слегка приподнял вместе со стулом.
— Говори, где мой сын, — тихо сказал он.
— Вы же не думаете, что я вас испугаюсь и все расскажу? — Коди держался хорошо, слишком хорошо, как будто был уверен, что его не расколют, и Лее это совсем не нравилось.
— Хан, отпусти его, — сказал Люк.
— Я не собира…
— Отпусти, — вмешалась Лея.
С ворчанием Хан послушался ее.
— Ты сможешь вытянуть из него информацию? — спросила Лея у Люка.
— Думаю, да, — кивнул он.
Коди расхохотался.
— Вот оно, истинное лицо сил Света, — торжествующе заявил он. — Применяете методы Темной стороны, а, магистр Скайуокер? Что дальше, пытки? Молнии Силы?
— Меньше пафоса, мальчик, — посоветовал ему Люк. — У тебя, кстати, есть возможность рассказать все совершенно добровольно.
— Я вам не предатель, — мрачно ответил Коди.
— А, так ты идейный, — сказала Лея. — Жаль.
— Себя пожалейте, — выплюнул Коди. — А мы вас жалеть не станем! За то, что вы предали наследие своего великого отца, вы заслужили участь и похуже смерти.
Люк встал перед Коди и выставил вперед руку.
— Смотри мне в глаза, — спокойно сказал он. — Чем меньше ты сопротивляешься, тем менее болезненно это пройдет для тебя.
— Я не боюсь боли! И ничего вам не расскажу.

Коди пытался сопротивляться, но его ненадолго хватило.
— Он не знает, куда увезли Бена, — с досадой сказал Люк. — Его приставили шпионить за Беном, зачем — он не знает, это поручение старшего аколита. Он просто передавал сведения. На приеме, когда у наемницы не получилось увести Бена с собой хитростью, он сделал Бену инъекцию одурманивающего вещества. Видимо, нападение Аколитов Бездны на театр было отвлекающим маневром.
Лея помрачнела.
— Я надеялась, что никогда больше о них не услышу.
— О, поверьте, вы еще не раз услышите о нас, — задыхаясь, проговорил Коди. — Вся галактика услышит!
Лея раздраженно махнула рукой.
— Глупый мальчишка! Вы — бластерное мясо для негодяев, которые используют ваш дурной идеализм! А когда надобность в вас отпадет, вас просто уничтожат.
— Ложь! — в ясных чистых глазах Коди не было ни намека на сомнение. — Каждое слово — ложь. Меня предупреждали о вашем коварстве, принцесса. Но вам не помогут эти уловки!
— И что тебе еще рассказывали о нас? — мягко спросил Люк.
— Ваша семья проклята и обречена на вымирание, — торжествующе вещал Коди. — Инцест, разврат, вырождение…
— Всего-то один раз поцеловала Люка, — проворчала Лея. — А шуму до сих пор, как будто мы занялись сексом в прямом эфире.
— И ваши дети вступили в извращенную связь…
— Я запутался, кто с кем в извращенной связи, — пожаловался Хан.
— Мы с Леей, очевидно, — сказал Люк.
— Да нет, тут уже речь про детей. Он что, намекает, что Бен и Рей? — осенило Хана.
— Да нет же! — воскликнула Лея. — Нет?
— А какой отличный был план! — вздохнул Люк. — Рей поживет в столице, сблизится со своим братом…
— Когда я хотела, чтобы они сблизились, я не это имела в виду, — немного нервно ответила Лея.
— Ну что вы паникуете, — вмешался Хан. — Они же двоюродные, не родные, даже смогут детей завести…
— Об этом мы поговорим позже, — твердо сказала Лея. — Когда спасем наших детей.
— Что будем делать с этим молодчиком? — Хан кивком указал на Коди.
— Сдадим гвардии, что же еще.
— А если он будет все отрицать?
— Он пытался выстрелить в меня, этого достаточно для задержания под стражу.

Часть 7
Часть 7

«Бен… — слышал он тихий настойчивый голос. — Бен…»
Бен застонал и открыл глаза.
— Он приходит в себя, — услышал Бен чей-то незнакомый голос. — Сделать ему еще укол?
— Не нужно, — ответил другой. — Он должен быть в сознании для допроса.

В глазах у него прояснялось. Бен лежал связанный на полу, вокруг него сидели или стояли люди в черном. Всего он насчитал десятерых.
— Что вам нужно? — прохрипел Бен.
К его голове приставили бластер.
— Не разговаривать!
Скорее всего, это было пустой угрозой, но все же Бен решил не искушать судьбу и замолчал.
— Мы получили разрешение на посадку, — сказал пилот. — Щиты сняты.

Когда корабль сел, Бена рывком подняли на ноги и поволокли к выходу держа под локти с двух сторон. Ноги затекли от лежания в одной позе и Бен еле держался на ногах, так что такая поддержка была даже кстати.
Изумленный Бен увидел огромный ангар, в котором стояло множество истребителей. Штурмовики в глянцево-белых доспехах, словно сошедшие с экрана какого-нибудь фильма про войну с Империей, проходили туда-сюда по одиночке или группами.
Кажется, сведения о том, что остатки империи разгромлены, были очень далеки от истины.
Их ждал высокий немолодой человек в пепельно-серой военной форме, с бледным обрюзгшим лицом и выглядывавшими из-под фуражки рыжими волосами с сильной проседью. За его спиной стоял офицер в форме темно-серого цвета и шесть штурмовиков.
— Генерал Хакс, — главарь похитителей почтительно склонил голову. — Мы выполнили обещанное.
Генерал Хакс кивнул.
— Вот ваша награда, — сказал он главарю, и по его сигналу штурмовик выкатил вперед тележку с поставленными друг на друга герметичными контейнерами.
Тот покачал головой.
— Мы сделали это не ради награды.
— Ваша преданность Первому Порядку заслуживает уважения, — недовольное выражение лица генерала Хакса противоречило его словам. — Но я не привык быть у кого-то в долгу, а вы, несомненно, нуждаетесь в ресурсах для выполнения вашей миссии.
— Что вам от меня нужно? — спросил Бен.
Его еще ощутимо пошатывало, но он уже мог сам стоять на ногах.
Генерал Хакс не удостоил его ответом.
— Я член Галактического сената, — продолжил Бен. — Нападение на меня равнозначно объявлению войны Новой республике…
— Обыскать, — приказал генерал Хакс.
Бена бесцеремонно обшарили с ног до головы и изъяли комлинк.
— В камеру G-13, — коротко сказал генерал.

Бену не пытались завязать глаза, и ему это очень не понравилось. Они совсем не боялись, что он сможет что-то разболтать о местонахождении и устройстве этой тайной базы — значит, точно не собирались выпускать его отсюда живым.
Его провели длинными коридорами и втолкнули в небольшую комнату, в которой была только узкая койка и туалет в углу. Бен уселся на койку, а потом и лег, скрючившись — койка была слишком короткой, чтобы он мог вытянуться на ней в полный рост. Он смотрел на мигающий сверху красный огонек камеры наблюдения и гадал, что его ждет.
— Бен! — он подскочил, услышав голос Рей совсем рядом.
Конечно, в камере ее не было, да и не могло быть. Бен покачал головой и лег, но тут же снова услышал Рей, зовущую его:
— Бен!
— Рей? — неуверенно отозвался он. — Что, Узы еще и так работают?
— Где ты, Бен?
— Не знаю, похоже на какую-то имперскую базу. Они называют себя «Первый порядок». Я видел ангар, там корабли и целая армия штурмовиков… Рей, они готовятся к войне с нами.
— Ты можешь определить, где ты?
— Как? Я видел базу только изнутри.
— Используй Силу. Попробуй понять, что это — луна? Планета? Корабль?
Бен закрыл глаза и попытался вспомнить, чему Рей его учила. «Сила пронизывает все живое», говорила она.
— Что-нибудь чувствуешь?
— Это странное место… — медленно сказал он. — Планета. Она умирает. Здесь почти нет света, все время зима.
— Хот?
— Нет. Здесь очень темно. Ближайшие звезды погасли… планета выпила их энергию.
— Как такое возможно? — изумленно сказала Рей.
— Не знаю, но… — Бен не успел продолжить.
Дверь в камеру с шипением открылась и вошли два штурмовика.
— Не двигайся и подними руки вверх, — приказал один и наставил на него бластер.
Бен повиновался, в это время другой штурмовик быстро обыскал его.
— Ничего, — сообщил штурмовик.
— С кем ты разговаривал? — спросил первый.
— Сам с собой, — проворчал Бен.
— На выход!
Бен, притворившись покорным, сделал несколько медленных шагов к двери, но потом рванулся вбок и выхватил бластер у штурмовика, который обыскивал его. Он выстрелил в штурмовика с бластером, следующим выстрелом уложил его товарища. Не медля, Бен выскочил в коридор — и напоролся на целую роту штурмовиков.
— Бросить оружие, — велел ему механический голос.
Бен вздохнул и отбросил бластер.
— Что ж, я должен был попытаться, — пробормотал он.
Его не запихнули обратно в камеру, а надели наручники и куда-то повели, Бен от души понадеялся, что не на казнь.

***
— Верховный Лидер, пленник доставлен по вашему приказанию, — отрапортовал штурмовик.
Бен с удивлением смотреть на старого иссохшегося гуманоида с неприятного вида шрамом через все лицо. Он думал, что главным окажется какой-нибудь военный, возможно, кто-то из уцелевших имперских моффов, но никак не ожидал, что это будет старик в расшитом золотом халате.
Верховный Лидер отослал штурмовиков небрежным взмахом руки.
— Вот мы и встретились снова, юный Соло, — сказал он.
Голос у него был сильный, грубый, хрипловатый, не слишком подходящий для такого дряхлого тщедушного тела.
— Не припомню, чтобы мы виделись раньше, — ответил Бен.
— Ты был тогда еще мал… у меня были на тебя большие планы, но ты не оправдал моих надежд, ничтожный мальчишка.
— Все так говорят, — вздохнул Бен. — Наверное, мне было суждено обманывать чужие ожидания. Не то, чтобы я страдал из-за этого…
Старик оскалился — наверное, так в его представлении выглядела улыбка.
— Ты нагл и скудоумен, как твой отец, — сказал он. — И так же упрям и твердолоб, как дядя и мать.
— Кто ты такой? — спросил Бен.
— И зачем тебе мое имя? Что даст тебе знание о том, что меня зовут Сноук?
— Хотя бы затем… — Бену вдруг стало нечем дышать.
— Хватит болтовни, — усмехнулся Сноук.

Невидимая хватка сильнее сжала горло Бена. Сноук слегка двинул пальцами, и Бена поволокло к нему. Он завис в воздухе, на расстоянии шага от Сноука, хрипя и стараясь коснуться пола хотя бы носками сапог.
Сноук, прихрамывая, подошел к Бену и сжал костлявыми пальцами его подбородок, приподнимая лицо повыше.
— Такая Сила, — прошептал он. — Такая мощь. И так бездарно растрачена…
Он с презрением оттолкнул Бена и тот, задыхаясь, упал на пол. Хватка на горле ослабела, но Бен все еще чувствовал легкое давление на гортань.
— Ты присвоил то, что принадлежит мне, мальчик, и будешь за это наказан. Сейчас ты откроешь мне все, что знаешь про голокрон. — Бен захрипел, почувствовав, как сжимаются невидимые пальцы на его горле. — А потом, юный Соло, ты умрешь. И я позабочусь, чтобы твоя смерть была болезненной и долгой…

Бен попытался выставить щит, но Сноук с легкостью смел хлипкую преграду и вломился в его сознание. Он грубо, быстро ворошил воспоминания Бена, отбрасывая ненужное, пока не дошел до Такоданы. В эти воспоминания он жадно вцепился и стал перебирать их медленно и методично, но без всякой бережности.
— Барьер, — пробормотал он. — Ну конечно же…
Сноук усилил напор, и Бен стиснул зубы, изо всех сил стараясь не закричать. Боль была слишком сильна, от нее готовы были лопнуть глаза, сводило судорогой мышцы, вскипала кровь, внутренности словно выворачивало на изнанку. Бен заорал, не в силах больше сдержаться, и эхом ему ответил другой крик…
Рей?
Ужаснувшись тому, что она испытывает ту же боль, что и он, Бен попытался закрыть Связь, но ему было слишком тяжело концентрироваться.

И внезапно все закончилось. Бен хватал ртом воздух, не в силах вдохнуть полной грудью.
— Как интересно, — проговорил Сноук, поглаживая подбородок. – Столь древнее искусство, Узы Силы, между вами, двумя ничтожными созданиями…
Она непременно придет за тобой. Пожалуй, я отложу твою казнь, юный Соло.

***
— Его пытали, — севшим голосом сказала Рей. — Верховный лидер Сноук, он так себя называл… он хотел узнать все про голокрон, а потом убить Бена, но передумал.
— Почему? — спросил Люк.
Рей промолчала.
— Получилось узнать, где его держат? — спросила Лея.
— Нет, — Рей покачала головой. — Но кое-что я выяснила. Бен на какой-то ледяной планете, скорее всего, она была терраформирована. Там военная база, много кораблей, много солдат. Бен сказал, что эта планета высасывает энергию звезд…
— Возможно, какие-то эксперименты с поглощающими энергию кристаллами, — проговорил Люк.
— Зачем? — нахмурился Хан.
— Оружие, — сказала Лея. — Корабли, солдаты — этого недостаточно против Республики. Они пытаются создать мощное оружие… или уже создали его.
— Думаю, я смогу понять, на какой планете Бен, — сказала Рей. — Я еще раз попробую связаться с ним,
— Нет, — твердо сказал Люк. — Достаточно.
— Но это единственный шанс спасти Бена! — воскликнула Рей.
— Я не готов ради этой возможности жертвовать тобой.
— Люк прав — поддержала его Лея. — Мы найдем способ. Скорее всего, эта планета находится в Неизведанных регионах, мы пошлем разведчиков…
— Мы не можем ждать!
— Мы не можем рисковать тобой, — сказал Люк. — Я думаю, пора разорвать эти Узы. Я нашел способ.

***

— Бен, — услышал он настойчивый зов. — Бен, очнись. Очнись!
Бен со стоном разлепил глаза и попытался поднять голову. Получилось с трудом.
Над ним стоял какой-то смутно знакомый мужчина в темном балахоне. То ли от удара головой, то ли из-за тусклого освещения Бену казалось, что очертания фигуры этого человека мерцают бледно-голубым светом.
— Вставай, — сказал он. — Не время разлеживаться.
— Ты кто такой? — просипел Бен. — Как ты сюда попал?
Мужчина слегка смущенно почесал небольшой шрам, пересекающий правую бровь и верхнее веко, и тут Бен его вспомнил.
— Ты говорил со мной в театре!
— Да, признался мужчина. — Извини, немного подшутил над тобой, слишком долго ты отказывался меня видеть.
— Ты заодно с Первым Порядком? Кто ты такой?
— Конечно, я не с ними! — возмутился мужчина. — Сейчас не самое лучшее время для приветственных реверансов, ну что ж…Бен, — торжественно сказал он. — Я твой дедушка.
— Ты моя галлюцинация, — убежденно ответил Бен, закрывая глаза.
— Так и будешь здесь валяться? — в голосе мужчины прорезались гневные нотки. — Тебя собираются убить, ты в курсе?
— Я могу встать и даже пройтись по камере, но это вряд ли изменит ситуацию. Меня тут вообще-то заперли, а снаружи — охрана. Еще у меня зрительные и слуховые галлюцинации, но это меньшая из моих бед.
— Я не галлюцинация и хватит меня так называть, — сердито сказал мужчина. — Я Энакин Скайуокер, твой дедушка.
— Мой дедушка умер почти тридцать лет назад, так что извини, это невозможно.
— Никогда не слышал о Призраках Силы?
— Я не верю в сверхъестественное.
— Что может быть естественнее Силы и ее проявлений? — Энакин улыбнулся. — Протяни руку, не бойся. Попробуй коснуться меня.
Бен пожал плечами и вытянул руку вперед.
— Однако, — с интересом сказал он, увидев, как его пальцы с легкостью прошли насквозь предплечье Энакина.
— Ну что, убедился?
— Я и так знал, что ты не настоящий.
Энакин выругался на хаттском.
— Ладно, — сказал он почти спокойно, — пусть я галлюцинация. Но все равно выслушай меня. Тебе нужно выбираться отсюда.
— Интересно, как? — поинтересовался Бен.
— Используй Силу, конечно же!
— Почему всякий раз, когда я слышу эти слова, со мной происходит какая-то хрень?
— Хватит уже болтать! — взорвался Энакин. — Сосредоточься и попробуй сломать замок. Это легко.
— Тебя джедаи или ситхи научили взламывать замки?
— Жизнь научила. Ты имеешь представление как устроен такой замок? Хотя бы общее?
— Да, но я не знаю кода…
— Это и не нужно. Попробуй взорвать замок.
— Даже если получится, что дальше? — поинтересовался Бен. — Снаружи охрана, я без оружия. Меня или пристрелят, или посадят в другую камеру.
— Так ты считаешь, лучше сидеть здесь и ждать, пока тебя убьют? Ты точно мой внук, я не ошибся камерой?
— Я не против рискнуть, но голову-то тоже надо включать. Надо продумать план действий.
Энакин закатил глаза.
— Взломаешь замок, отберешь у часового бластер, проберешься в ангар и угонишь истребитель. По-моему, отличный план.
— Да уж, — проворчал Бен. — Ну что ж, начнем с замка.

Часть 8Часть 8

— Сбежала, — объявил Люк после того, как осмотрел весь дом.
— Ну надо же! — саркастически воскликнул Хан. — Кто бы мог подумать!
— Вообще-то я надеялся, что в ней есть толика благоразумия.
— Люк, ты как будто забыл, как сам был молод, — Хан покачал головой. — Просто вспомни себя в свои двадцать лет. Остановили тебя слова Йоды, когда ты бросился нам на помощь?
— Рей закрылась от меня, — сказал Люк, притворившись, что не слышит его. — скрывает свое присутствие в Силе. Тот странный момент, когда жалеешь, что слишком хорошо учил…
— Мы найдем ее, — сказала Лея. — Попрошу одного хорошего знакомого пробить по базам, проверим, не было ли Рей в списках покинувших Набу. И не поступало ли сообщений об угоне кораблей.
— Повезло, что Сокол в ремонте, — заметил Люк. — Но Рей может использовать обман разума и попасть на какой-нибудь корабль «поргом».
— В любом случае, мы должны использовать все варианты, — сказала Лея. — Рей будет искать корабль для дальних перелетов, и, возможно, компаньона для своей авантюры.
— Да кто в здравом уме согласится ее сопровождать?

***
— И как ты меня нашла? — поинтересовался Хакс.
Рей пожала плечами.
— Это было несложно.
— Не то, чтобы я был удивлен твоим появлением, — задумчиво сказал Хакс. — В последнее время Скайуокеры часто мною интересуются.
— Например? — Рей нахмурилась.
— Например, человек, назвавший себя Люком Скайуокером, который явился ко мне пару недель назад. Не то, чтобы я был склонен верить людям на слово, но зеленый световой меч и джедайская магия меня убедили.
— Чего он от тебя хотел?
— Хотел узнать, не ограбил ли я вас с Беном на обратном пути с Такоданы.
— Да что ты мог у нас украсть? — Рей хмыкнула. — Чемоданчик Бена с его притираниями?
— Понятия не имею, но приятно, что он убедился в своей ошибке и признал, что я у вас ничего не крал. Он даже извинился передо мной.
— Это он может, — сказала Рей.
— А тебе что нужно? — спросил Хакс. — Надеюсь, ты не собираешься обвинить меня в чем-нибудь нехорошем?
— Нет, но хочу, чтобы ты помог мне совершить нечто вроде кражи со взломом.

***
— Получилось! — воскликнул Бен.
— Молодец, — одобрил Энакин.
Замок заискрился, послышался какой-то странный треск и дверь с шипением открылась.
— Верховный лидер требует к себе пленника! — услышал Бен и тихо выругался.
— А ведь почти получилось, — пробормотал он.
В камеру вошел штурмовик.
— На выход, — приказал он.
Бен раздумывал, не попытаться ли ему напасть на него и выхватить бластер, но за дверью было как минимум двое часовых, и он решил, что сейчас не время для бессмысленного геройства.
Штурмовик повел его по коридору, но вовсе не в сторону покоев Верховного лидера, как быстро понял Бен. Они свернули в какой-то боковой, узкий и пустой коридор, по ощущениям Бена – с отчетливым уклоном вниз.

Вдалеке Бен услышал голоса. Штурмовик, приглушенно выругавшись, открыл ближайшую дверь и втолкнул Бена в какую-то каморку.
А потом сделал очень странную вещь — снял свой шлем и улыбнулся Бену.
Бен с удивлением смотрел на молодого темнокожего человека лет двадцати трех.
— Кто ты? — спросил он. — Что тебе от меня нужно?
— Я хочу тебе помочь, — ответил темнокожий штурмовик. — Ну и себе заодно.
— И с чего бы это? — Бен недоверчиво усмехнулся. — Просто по доброте душевной?
— Я не хочу иметь ничего общего… с ними, — с трудом подбирая слова, ответил штурмовик. — Я не хочу быть убийцей. Моим первым боевым заданием была операция в какой-то деревушке на Джакку. Мы искали одного старика… не нашли его, но всех жителей деревни приказали убить как свидетелей. Всех – женщин, детей, стариков. Мы соглали их всех на площадь и расстреляли… — он сглотнул. —Я не хочу быть палачом, хватит с меня.
—Ты веришь ему? — спросил Энакин.
— Пожалуй, да, ответил Бен. — Может я и пожалею об этом, но да. Верю.
— Я помогу тебе сбежать, — сказал штурмовик. — Раздобуду тебе доспех, мы зайдем в ангар и улетим будто бы на задание.
— Мое отсутствие уже наверняка обнаружили, — заметил Бен.
— д. поэтому действовать надо быстро. Жди меня здесь не подавай никаких признаков жизни. Сюда вряд ли сунуться в ближайшее время.
— Как тебя зовут? — спросил Бен.
— FN2187, — ответил темнокожий штурмовик.
— Так и зовут? — поразился Бен.
— Нам не дают имена.
— Кошмарные у вас здесь порядки. Слушай, ты не против, если я буду называть тебя нормальным именем? Как тебе «Финн»?
— Подойдет, — штурмовик смущенно улыбнулся
— Финн, а где мы сейчас, что это за место?
— Это база «Старкиллер», — ответил Финн. — Отсюда Первый Порядок готовится нанести удар по вашей Республике.
— Не то, чтобы я недооценивал ваши силы… но знаешь, Финн, всех ваших штурмовиков и кораблей недостаточно, чтобы разгромить Республику, — заметил Бен.
— Главная мощь Старкиллера не в солдатах и кораблях, — ответил Финн. — Старкиллер — это боевая станция во много раз мощнее Звезды Смерти. Она высасывает энергию звезд, накапливает ее и преобразует в тахионный поток. Можно уничтожить не то что планету — целую систему!
— Они готовят атаку на Хосниан, — Бен весь похолодел.
— Возможно.
— Я должен предупредить наших!
— Они все равно не смогут проникнуть сквозь планетарные щиты. Не думай сейчас об этом, нам надо свалить как можно быстрее!

***

— Да, — сказал Хакс. — Да, я понял, что Соло схватили враги добра и света и собираются сделать с ним что-то ужасное. И я понял, что ты хочешь ему помочь. Не понял я только одного — какое это имеет отношение ко мне?
— Я заплачу, — сказала Рей. — Точнее, Бен заплатит.
— Не думаю. Мертвецы плохо выплачивают долги.
— Он жив, и мы еще можем его спасти!
— Без меня, крошка, — усмехнулся Хакс. — Не подумай чего, ты мне нравишься, и я даже не прочь был бы подбросить вас с Соло еще на какую-нибудь планетку. Но то, что ты задумала — самоубийство.
— Я думала, ты любишь рисковать.
— Для этого должен быть хотя бы крошечный шанс на успех.
— Мы справимся! — воскликнула Рей. — Я джедай, ты не забыл? У меня есть Сила! Даже если кто-то раскроет нас, я смогу применить обман разума…
— Который не со всеми срабатывает, — напомнил Хакс.
— Не будь занудой! Мы справимся! А если все получится, — добавила она, — ты получишь миллион кредитов. И «Сокола Тысячелетия».
Хакс подавился голубым молоком.
— Не шути так, Рей, — сказал он, откашлявшись.
— Я не шучу.
— Разве у тебя есть права на Сокол?
— Нет, но я помогу тебе его украсть.
— Хорошо, предположим, только предположим, что я согласился. Ты знаешь, куда увезли Бена? — спросил Хакс.
— У меня есть связь с ним, — уклончиво ответила Рей.
— Маячок? Да нет, не может быть, его должны были обыскать.
— Нет, это другое. Джедайская магия, как ты говоришь.
— И каков курс?
— Пока не знаю.
— Но ты только что сказала…
— Да, я могу его найти. Я это сделаю, как только мы будем на корабле.
— Во что я ввязался! — простонал Хакс.
— Миллион кредитов, — напомнила ему Рей. — Сокол Тысячелетия.

На корабле Рей уселась прямо на полу в пассажирском отсеке.
— Постарайся не прерывать меня, — сказала она Хаксу.
Он кивнул со страдальческим видом.
Рей закрыла глаза и попробовала еще раз дотянуться до Бена.
— Рей, — быстро пришел к ней ответ.
— Бен, как ты? — воскликнула она.
— Порядок. Рей, я узнал, что это за место. База Старкиллер, планета в Неизведанных регионах. Это огромная боевая станция, намного хуже Звезды Смерти. Она может уничтожать целые системы…
— Мы должны предупредить…
— Базу защищают планетарные экраны, — предупредил Бен. — Просто так к ней не подлететь.
— Мы что-нибудь придумаем!
— Рей, главное, не вздумай сюда соваться, — умоляюще сказал Бен. — Обещай мне!
— Помоги мне увидеть эту базу, — вместо ответа сказала Рей.
— Как?
— Потянись ко мне. Представь, что берешь за руку. Я попробую снова войти в твое сознание.
— Только не это, — Рей окатило волной его страха.
— Пожалуйста, — сказала она. — Мне нужно увидеть это.

Когда Рей открыла глаза. Хакс смотрел на нее с очень странным выражением лица.
— Я знаю, куда нужно лететь, — сказала она. — Но сначала мне нужно связаться с отцом. Еще один сеанс джедайской магии, извини.


— Кстати. а где твой дроид? — спохватилась Рей.
— Он совсем чокнулся и напал на меня, так что пришлось разобрать его на запчасти. Не то, чтобы меня не предупреждали насчет него… А второго пилота я пока не нашел.
— Не волнуйся, я могу быть пилотом.
— Как ты собираешься незаметно сесть на планету? — спросил Хакс.
— Самое сложное — это пройти сквозь планетарные щиты. Но я придумала, как это сделать.
— И как? Нас же размажет, их невозможно пересечь живыми на субсветовой!
— Но может получиться на световой.
— Да ты точно спятила! Мы же разобьемся о поверхность!
— Я в тебя верю, — сказала Рей. — Ты же прошел дугу Кесселя в одиннадцать парсеков, сможешь и посадить корабль на световой.
— О ради Силы, Я СЛЕГКА ПРЕУВЕЛИЧИЛ!
— Зато у тебя есть шанс совершить нечто по-настоящему героическое.
— Знаешь, я только что понял, что хочу жить самой обычной, даже заурядной жизнью…
— Поздно, ты уже попал в историю.

***

Рей ощупала себя руками.
— Кажется, ничего не сломала.
— Я тоже. — У Хакса был совершенно очумелый вид. — Ты понимаешь, я это сделал! Я совершил посадку на световой скорости! Да я круче Хана Соло! Когда я об этом расскажу… он осекся.
— Ага, — сказала Рей. — Тебе никто не поверит.
Хакс сник.
— Но я готова подтвердить, что все это правда, — утешила его Рей.
— Как будто тебе поверят больше… Ладно, что дальше делаем? Куда идти, знаешь?
— Да, кивнула Рей. — Я чувствую, где Бен.
— Удобно, наверное, жить с таким компасом внутри. — заметил Хакс. — Но не слишком привольно.
— Сейчас эта связь нам на руку. А потом… посмотрим. Главное – спасти Бена.
— Ты и вправду веришь, что это возможно?
— Да мне все равно, возможно это или нет! Мы должны его спасти — и точка.

Они дошли до одного из технических входов на базу.
— Код ты, конечно, зна… — Хакс замолчал, увидев, как заискрил и взорвался электронный замок.
— Знаю, — кивнула Рей. — Жди меня здесь. Если поймешь, что дело плохо — улетай без меня.
— За кого ты меня принимаешь! — возмутился Хакс.
— За нормального человека. Ну, я пошла. Надеюсь, еще увидимся.

Рей кралась по полутемным коридорам, пытаясь понять, где находится Бен. Как ни странно, именно сейчас, когда они были ближе друг к другу, их связь ослабела, словно кто-то или что-то мешало ей. Она чувствовала чужое темное, давящее присутствие в Силе, совсем рядом, и ее не отпускала мысль, что она идет в прямо в расставленные для нее силки. Но какой был у нее выбор? Бросить Бена здесь? Она не могла этого сделать.
«Бен! — неустанно звала она. — Бен!»
Ответ пришел, когда она уже и не надеялась. Бен был совсем близко! Потеряв блительность, Рей бросилась вперед — и за поворотом коридора натолкнулась на двух штурмовиков.
Оскалившись, она выхватила меч.
— Рей, это я! — штурмовик стащил с себя шлем и оказался Беном.
— Все в порядке, Финн, это Рей, — сказал он другому штурмовику, и тот опустил бластер.
Рей с разбегу бросилась к нему на шею, и Бен тоже обнял ее, осторожно прижал к себе.
— Не время обниматься! — раздраженно воскликнул Финн. — Надо выбираться отсюда!
— Не так быстро, FN2187, — услышали они усиленный модулятором голос. — Бросьте оружие.
Их было слишком много. Штурмовики окружали их со всех сторон, целились из бластеров.
Вперед выступил довольно улыбающийся генерал Хакс.

— Предателя — под стражу, — приказал он. — Его ждет суд и показательная публичная казнь. Этих двоих немедленно сопроводить к Верховному Лидеру. Он давно их ждет.

Продолжение следует…




Иллюстрации


varp factor nine, сообщество «Star Wars fest club»

Огонь по ту сторону реки

Обложка
К тексту
Саммари
Категория: джен/гет
Жанр: AU, драма, романтика, фэнтези, кроссовер с Игрой престолов
Персонажи/Пейринг: Люк Скайуокер/Лея Органа, Хан Соло/Лея Органа, Люк Скайокер/Мара Джейд, Оби-Ван Кеноби, Дарт Вейдер, Шив Палпатин, Бреха Органа
Саммари: После гибели родных Люк встречает Оби-Вана, драконьего всадника, и становится его воспитанником. Он влюбляется в принцессу Лею Органу, но понимает, что его низкое происхождение никогда не позволит им быть вместе. Умение Люка ладить с драконами становится козырем во вспыхнувшем противостоянии между Альдерааном и южными землями, и Люк видит в этом призрачный шанс добиться расположения принцессы.
Предупреждения: твинцест, смерть персонажей, сцены насилия


Пролог
Пролог. Оби-Ван

Песок Татуина обжигал ступни сквозь кожаную подошву легких сапог, и потому Оби-Ван шагал все быстрее и быстрее, переходил от дома к дому, входил без стука и уходил, не прощаясь.

Никто не признавал серебряного кувшина, гнутого и оплавленного, закопченного с одной стороны и потускневшего с другой.

Люди не смотрели на кувшин, не разглядывали искусный резной узор, лишь опаляли голодными и жадными взглядами кожаную суму на поясе Оби-Вана, полную золота, потом смотрели тревожно в небо и отводили глаза.

Люди не осмеливались лгать ему. Даже если на кону стояла мера золотом, которой в этих краях хватит, чтобы сделаться богачом до конца жизни.

Жизнь тут, правда, была довольно короткой.

Зайдя в очередную хижину, сложенную из белого песчаника, Оби-Ван понял, что его поиски закончены — юноша перед ним не взглянул на кошель, но не отводил светлых глаз от кувшина, и на лицо его наползла тень.

— Как... — начал он было, но потом оглядел Оби-Вана с головы до ног и кивнул сам себе: — Ясно... Они...

— Они не мучались, — ответил Оби-Ван и тяжело выдохнул жар Татуина в прохладный воздух хижины. Он надеялся, что сухой и пустынный воздух очистит его горло, но паленый запах горелого все еще щекотал ноздри. — Все произошло быстро.

Юноша отвернулся, закусив губу, сжав кулаки, и Оби-Ван окинул его цепким взглядом. Молодой, едва ли старше его принцессы, светловолосый, ясноглазый — судьба его здесь в одиночку была уже решена, и едва ли золото сможет сделать ее слаще.

В конце концов, именно из-за денег ему в итоге и перережут глотку, если не придумают чего похуже.

— Как их звали? — спросил наконец Оби-Ван, и юноша глухо ответил:

— Оуэн и Беру.

— Я велю жрецам молиться за их души, — пообещал Оби-Ван. — Семь дней будут петь об Оуэне и Беру, а на восьмой найдут они покой в тени водных садов и...

— Это едва ли, — выплюнул юноша и скривился, как от боли. — У нас нет богов, и никто... Здесь только песок, а если и есть по ту сторону водные сады, то никто их и не видел, а значит, они не более реальны, чем...

Оби-Ван ожидал встретить смирение и скорбь — смирение рождалось в людях при одном только взгляде на плащ белого шелка с черным обсидиановым драконом, скреплявшим его, на чапы из толстой, закопченной кожи, надетые поверх штанов из тонкого льна, при осознании того, кто он такой и кому он служит.

Скорбь же усмирялась золотом так успешно, что Оби-Ван находил в этом толику горечи... однако то, что пристало лордам, не всегда было по карману беднякам.

Такова была жизнь, но Оби-Ван стремился дать что-то взамен утраты, а жизнь обычно не делала и этой малости.

Он помедлил, потом положил кувшин на узкий, грубо сколоченный стол и снял с пояса тяжелый кошель. Взвесил на ладони и протянул юноше.

Тот лишь помотал головой.

— Это не восполнит утраты, — произнес Оби-Ван, — но послужит хорошим подспорьем.

— Обмен неравный, — возразил ему юноша. — Да и к чему вам это? Успокоить совесть? Лучше бы вы мучались...

Он взглянул на кошель украдкой, и Оби-Ван увидел в его лице тень сомнения, промелькнувшую так быстро, что иной бы и не заметил — но Оби-Ван жил на свете долго и умел читать лица. Особенно такие юные и открытые, лишенные уловок и хитростей, что приходят с годами.

Но затем взгляд юноши упал на кувшин, и лицо его вновь помрачнело.

— Уходите, — наконец произнес он и покачнулся. — Вы принесли черные вести.

Оби-Ван не стал спорить, лишь опустил кошель на стол, развернулся и вышел.

Тонкую подошву снова начал припекать песок, горячий воздух полился в легкие, на лбу выступил пот. Оби-Ван вздохнул и зашагал к покатым песчаным холмам.

Горизонт плавился, расплывался от волн сухого жара, и в этом зыбком мареве белое солнце двоилось, будто зрение изменяло Оби-Вану.

С каждым годом подобные визиты давались ему все тяжелее.

Через несколько шагов он услышал шорох песка позади и обернулся. Юноша бежал к нему, и его светлые легкие волосы горели пламенем в закатном солнце.

Кошель с золотом он не взял.

— Вы же... Сюда... — начал он было, рвано дыша, потом запнулся и задрал голову, разглядывая бледно-розовое, как нутро ракушки, небо.

— Да, — кивнул Оби-Ван и впервые за день легко улыбнулся. — Я сюда прилетел.

— Хочу взглянуть, — прищурился юноша. — Никогда их не видел.

Оби-Ван снова кивнул, потом закрыл глаза и мысленно потянулся к рокочущим темным узам, кровной связи, что цепко оплела его тело и разум, как ядовитый плющ оплетал древние стены Белого замка.

Узы отозвались молниеносно, тяжелым грозовым раскатом, и Оби-Ван вздрогнул, как вздрагивал уже без малого сорок лет. Темная точка возникла на горизонте, раздваиваясь и множась, потом поднялась выше песчаного жара и собралась в одну, стала шириться, приближаться, и Оби-Ван усмехнулся, покосившись на юношу, который застыл на месте, затих — только горящие глаза следили за нарастающей крылатой тенью.

— Огромный... — прошептал он, но Оби-Ван не уловил в голосе привычного страха.

— Это не... — начал он было, но юноша тут же его перебил:

— ...не самец... Это самка.

Оби-Ван впился взглядом в молодое лицо, но не сказал ни слова, лишь потянулся навстречу узам, осторожно и тихо — чтоб не спугнуть.

И оно было там — легкое и смутное присутствие кого-то третьего, — невесомое, будто облако зашло краем на солнце, будто к неподвижной нагретой воде примешался прохладный ключ.

Оби-Ван чувствовал свое сердце, слушал свое дыхание — такт в такт с узами, словно он был младенцем в материнской утробе, неразрывно связанный с кем-то извне; третий в этом тесном и узком кругу казался лишним, виделся чужаком.

Так говорило ему сердце. Разум же ликовал — спустя годы, спустя десятилетия, что осели на волосах седым пеплом, Оби-Вану повезло найти второго всадника, посчастливилось узнать его, не упустить.

И он был молод.

Достаточно молод, чтобы служить королеве, когда настанет час Оби-Вану взглянуть на красоты водных садов.

Широкие крылья обдали их волной раскаленного воздуха, создав вокруг небольшой кратер, и дракон Оби-Вана спустился к ним, пригнул шипастую голову, повернулся боком, оставив на белом песке глубокие осыпающиеся борозды.

Тяжелое веко раскрылось, и Оби-Вана обожгло золотом, ярким и чистым на фоне угольно-черной кожи. Немигающий взгляд переместился на спутника Оби-Вана, и застыл, бросая отблески света на юное лицо.

Узы дрогнули паутиной на ветру.

Он свой, подумал Оби-Ван, не зная, принадлежит это убеждение ему или дракону.

И тогда он обернулся к юноше и сказал:

— Меня зовут Оби-Ван Кеноби, и я предлагаю единожды — летим со мной в Альдераан.

Конечно, если он не согласится, Оби-Ван вернется — снова и снова, пока не склонит юношу к нужному решению, но нехитрая уловка сработала — тот подошел, медленно, будто двигался во сне или под водой, положил смуглую ладонь на драконий горячий бок, молча провел рукой и кивнул.

Молодость всегда нетерпелива.

— Как твое имя? — спросил Оби-Ван, оседлав мощную драконью шею, и двинулся ближе к крыльям, чтобы дать юноше место. Протянул ему ладонь и усадил вперед себя.

— Люк, — ответил он, и тут же пригнулся, вжался в черную чешую, когда одним сильным, размашистым движением кожистые крылья подняли их в воздух.

Никто из них не вспомнил о золоте, оставленном в белой округлой хижине.

Глава 1
Глава 1.Люк

Альдераан...

Он слышал об этом городе сотни раз, но так до конца и не верил, что тот и впрямь существует. Слышал о вымощенных золотом улицах, об украшенных жемчугами башнях Белого замка, над которыми в ясном небе плещутся три драконьих тени.

Слухи не обманули в одном — драконов действительно было три: взрослый дракон Оби-Вана и два совсем молодых, размером с годовалого жеребенка. Улицы же были вымощены обычным камнем, а башни украшал лишь густой изумрудный плющ.

Первым делом Люка отмыли в огромной ванне дочиста, потом коротко остригли, оставив за ухом длинную прядь волос, которую заплели тонкой косичкой, скрепленной двумя бусинами, синей и золотой. Выдали свежие штаны и рубаху, которую следовало подпоясывать широким кожаным ремнем.

Люк вышел из купален в ночной полумрак, расцветший масляными огнями, и тут же натолкнулся на Оби-Вана. Тот стоял, привалившись к колонне, и задумчиво курил длинную трубку. Пряный сладкий запах плыл по волнам теплого воздуха, поднимавшегося с нагретой земли, густо пахло белыми цветами, на небе выступили белые яркие звезды.

— Пошли, — выдохнул Оби-Ван, легко постучал трубкой о камень и повел Люка широкими улицами, все выше и выше, прямиком к Белому замку. — Представлю тебя королеве. Бреха Органа, ей служу я — и станешь служить ты... Если, конечно, захочешь.

— Будто у меня есть выбор, — нахмурившись, тихо пробормотал Люк, но Оби-Ван услышал.

— Можешь вернуться обратно, — пообещал он. — Мы здесь рабов не держим.

Люк промолчал и вслед за ним вошел в окованные железом высокие ворота. Стражники на стенах заволновались, и Люк машинально ощупал пояс — оружия у него при себе не было; маленький раскладной нож, что он носил в сапоге, остался в купальнях.

Оби-Ван провел его сетью запутанных коридоров, которые становились все шире и шире, потом придержал за плечо, пока стражники распахивали тяжелые двери, и тихо сказал:

— Не слишком глазей по сторонам. Стой молча. Говорить буду я.

Люк кивнул, и ладонь Оби-Вана мягко подтолкнула его в спину. Он вошел в зал первым и тут же остановился — свет сотен свечей ослепил его, воздух, тяжелый и ароматный, задушил его, и несколько мгновений Люк тупо стоял на месте, давая себе время привыкнуть.

Он прошел череду высоких жаровен, над которыми курился горький дурманящий дым, прошел толпу придворных, и когда они расступились, он увидел трон. Увидел королеву, восседавшую на нем.

Он ожидал встретить женщину, что будет холодна, чьи волосы будут покрыты седым пеплом так же, как голова Оби-Вана, властную и жестокую, одетую в черное, в цвет того дракона, что принес их сюда.

Но Бреха была совсем не такая, какой представлял он себе королеву Белого замка. Темноволосая, темноглазая, она не была ни холодна, ни жестока — напротив, лицо ее словно лучилось довольством и счастьем, согретое ими так же, как смуглая кожа ее была щедро согрета южным солнцем. Одетая в золото и кобальт, она была не королевой огня, но райской птицей, небесной нимфеей, что украшают купальни и тихие пруды.

Она поднялась, сошла с подножья, и протянула руки — Люк подумал, будто к нему, и отступил назад, — но тут Оби-Ван вышел из-за спины, и взял ладони королевы в свои, поцеловал поочередно и что-то тихо зашептал ей.

— ...поднял вас с постели... не стал дожидаться... золото оставил... — краем уха услышал Люк и напрягся. — ...нашел... это он...

Королева обернулась к нему, взглянула темными глазами, и медленно улыбнулась.

— Новый всадник, — кивнула она Люку, не отнимая ладоней у Оби-Вана. — Добро пожаловать в Альдераан. Проводите его в комнаты, — велела она кому-то за спиной Люка, и на его плечо тут же легла мужская ладонь.

Он пошел вслед за своим провожатым, обернулся у дверей — королева и Оби-Ван все стояли у трона, не разнимая рук, тихо переговариваясь. Оби-Ван словно почуял его нерешительность, взглянул на Люка и молча кивнул ему: «Иди».

И Люк пошел, не чувствуя под собой ног от долгого перелета и напряжения, что охватило его в тронном зале, понимая, что впереди его ждет совершенно иная, новая жизнь, не зная, какой она будет и что принесет за собой.

***

Первое время Люк подолгу следил за полетом взрослого дракона, дракона Оби-Вана, черного, как смоль. Горечь нарастала в нем волнами, перехватывала горло до сухих спазмов, потом отступала, принося лишь опустошение.

Люк думал, что рано или поздно сумеет убить дракона, что отнял его семью, но чем больше он погружался в кипящий золотом звериный разум, тем больше понимал — нельзя судить его той мерой, что судят людей. Дракон не ведал зла, не помнил обид; он не был жесток, лишь голоден — животная, оголенная справедливость, от которой Люк уже не в силах был отвернуться, опутанный связью дрожащего родства.

— Мне жаль, — хмурился Оби-Ван, снимая с пояса кисет с табаком и травами, смотрел на Люка синими, чуть выцветшими глазами, оглаживал задумчиво золотую бороду, пересыпанную серебром. — Такова их природа.

— Королева сказала про меня — «новый всадник», — спросил как-то Люк, остановившись у ограждения драконьей ямы. — Что это значит?

— Что ты — новый всадник, — просто ответил Оби-Ван и указал ему на молодых драконов. Они резвились внизу, сплетались в змеиный клубок, покусывали шеи друг друга, утробно ревели и тут же расходились, рассыпая алые искры. — Настанет час, и ты оседлаешь дракона, как когда-то оседлал его я.

Их гибкие, молодые тела, покрытые мягкой еще чешуей, сверкали на солнце сапфиром и нефритом, и Люк гадал, какой же из них станет — его?

— И как я узнаю, какой выбор верен? — не выдержал он наконец, но Оби-Ван лишь усмехнулся и потянулся к трубке.

— Запомни, верный выбор — всегда выбор сделанный, — туманно ответил он. — Но цена ошибки высока.

Жизнь, понял Люк, и в полуденных лучах ему вмиг стало холодно.

— Но почему я? Почему вы выбрали меня?

Оби-Ван коротко взглянул на него, затянулся и выпустил дым, точно сам был драконом, шутки ради принявшим человеческий облик.

— Ты от крови дракона. Такого ни с чем не спутать, — улыбнулся он и откинулся на ограждение. — А кроме того, откуда, по-твоему, берутся всадники?

— Не знаю, — признался Люк, — не думал об этом.

— Раньше, — неспешно заговорил Оби-Ван, — еще при старой королеве, той, что была матерью матери Брехи, всадниками становились братья королевы, всадниками становились ее сыновья. Но королева-мать Брехи родила лишь двоих дочерей, и тогда мой учитель нашел меня — так же, как я нашел тебя, и взял вторым всадником...

— Что с ним случилось?

— Он погиб в бою, — помедлив, ответил Оби-Ван.

— А дракон? Нелегко убить дракона, — заметил Люк.

— Дракон?.. Он был стар, его дракон, и после смерти Квай-Гона ушел вслед за ним. Хоть жизнь дракона и длинна, — дым снова окутал фигуру Оби-Вана, — но узы крепки... узы крепки... Молодой выводок, на который ты смотришь — его дети, его и Полуночи.

Оби-Ван указал мундштуком в небо, где почти невидимая глазу купалась в синеве черная тень. Дети ее играли на земле, свиваясь в кольца, расправляя тонкие, полупрозрачные крылья.

— Их рано еще седлать, — добавил Оби-Ван, перехватив взгляд Люка, — слишком малы. Слишком неразумны. Не подходи к ним ближе необходимого, не ищи их в узах — иначе разум их не выдержит, переймет твои сомнения, твой страх — человеческий — дракон же не ведает страха. Не торопи этот день, Люк, он придет сам.

— Но что, если я ошибусь? — нахмурился Люк. — Что, если выберу неправильно?

— Тогда мы лишимся всадника, — пожал плечами Оби-Ван. — Вот почему королевы правят, но не седлают драконов — цена высока. Им надлежит другой путь... всадники проливают кровь на поле брани, королевы — на родовом ложе. Это знают всадники, это знают принцессы — и надлежит знать тебе.

Оби-Ван умолк, убрал трубку в кошель и строго взглянул на Люка.

— Если выберешь этот путь — обретешь больше, чем смел мечтать. Найдешь свою судьбу. Свой долг. Служи королеве верно, Люк, ей и принцессе, что взойдет на трон следом, или же не седлай дракона, не отнимай моего времени, возвращайся на Татуин. Я не тороплю, — добавил он, вглядевшись в лицо Люка, — но выбор должен быть сделан.

«Выбор должен быть сделан», повторял про себя Люк в тишине новых покоев, уставившись в светлый потолок с тонкими прожилками в камне, блестевшими в огне одинокой свечи.

Королева ему, пожалуй, понравилась, хоть Люк и видел ее лишь раз в тронном зале, да еще дважды — у драконьего загона, куда она приходила говорить с Оби-Ваном. Приходила, отметил он про себя, спускалась к Оби-Вану из высокого замка, когда легко могла бы велеть подняться к себе.

Оби-Ван был уже немолод, хоть и крепок, и такие восхождения давались ему нелегко; потому Люк ни разу не был на пирах, которыми славился замок — не желал идти туда один. Вместо этого он бегал на кухню, брал мясо, сыр и вино, и приходил в комнаты Оби-Вана, слушал его рассказы, вдыхал ставший уже привычным сладковатый дым его трубки, и так смеялся его шуткам, что однажды едва не подавился — но Оби-Ван ударил его в спину с такой неожиданной силой, что Люк ужасно раскашлялся и не мог потом говорить пару дней. Оби-Ван подначивал его в своей мягкой манере, задавал каверзные вопросы, на которые Люк даже ответить был не способен, и усмехался довольно в усы.

И все же, несмотря на их довольно теплые отношения, Люк еще ничего не решил для себя окончательно. Иногда он просыпался, охваченный пленом холодного пота, и перед глазами его стоял оплавленный жаром кувшин, из которого Беру поила его, когда он ребенком болел — считалось, что серебро очищает воду, отгоняет духов и снимает жар. Вспоминал колыбельные Татуина, песни о знойных песках и ледяных родниках, что таили они, песни о том, как жарок полуденный час и холоден час полночный.

«Я должен увидеть принцессу, — отчетливо понял он в одну из таких ночей. — Ей, а не Брехе, я буду служить, и я должен узнать, какая она; так ли она добра, так ли она щедра, так ли она светла».

С этим он и пришел к Оби-Вану, едва занялся холодный рассвет.

***

Оби-Ван выслушал его, покивал задумчиво и велел подождать. Наконец он вышел, одетый в парадное облачение, и Люк тут же усомнился в своем порыве — на нем были все те же штаны и рубаха, что он носил в песках Татуина, — но Оби-Ван лишь махнул на это рукой, и они направились вверх по тихим пустынным улицам к Белому замку, который в утреннем свете стал розовым и золотым.

Оби-Ван привел его к покоям принцессы, постучал дважды, потом трижды, кивнул стражнику в легкой броне и зашел внутрь, увлекая за собой Люка.

Комнаты принцессы были полны воздуха и света, белого открытого пространства. На полках — изящные безделушки и книги, в воздухе — пение птиц. У окна Люк приметил золоченую клетку, в которой желтыми лепестками порхали веселые канарейки. И в то же время комнаты были пусты, принцессы в них не было.

— Я сейчас, — донесся до них мягкий голос, из-за ширмы, расшитой тремя драконами — на крайних створках были молодые драконы, на центральной расправила черные грозовые крылья Полночь.

Оби-Ван присел в низкое мягкое кресло, Люк же трижды обошел комнату, не находя от волнения места, смотрел на книги и шкатулки, на россыпь серебряных украшений — должно быть, золото могла носить лишь королева, а впрочем, Люк не знал наверняка, — и остановился возле умывального столика, на котором стоял брат-близнец того кувшина, что преследовал его во снах.

И будто во сне, Люк протянул к нему руку, обернул непослушные пальцы вокруг холодного горлышка, поднес к глазам — узор был тот же, виноградные гроздья и птицы на гибкой лозе, и вздрогнул, когда девичий голос из-за ширмы весело спросил:

— Понравился?

Он развернулся так резко, что едва не выронил ношу, вернул, не глядя, кувшин на столик; в щели между створками мелькнуло что-то светлое, что-то темное, а потом сбоку показалась маленькая, белая, как цветок жасмина, рука, и голос велел:

— Подай мне заколки, они на столике возле щетки.

Люк подобрал их непослушными пальцами, подошел к ширме, отвернувшись, вложил их в чужую руку.

— Ну вот, — заключила принцесса.

Она вышла к ним, но Люк не смел поднять глаз, уставившись в пол, потом взглянул на серебристые туфельки тонкой кожи, на подол белого платья, и смутился окончательно.

— Думала, всадник должен быть смелым, — обратилась принцесса к Оби-Вану, и тот легко фыркнул.

Люк поднял голову и взглянул на нее впервые — и понял, что не сумеет уже отвести глаз.

Она светла, решил он наконец после долгого молчания, повисшего между ними мягкой туманной пеленой.

— Значит, новый всадник, — задумчиво произнесла принцесса и обошла его кругом, тихо стуча каблучками, звеня серебряными заколками, сияя темными, как у матери, глазами. — Как твое имя?

— Люк, — ответил он ей. — Меня зовут Люк.

Тишина снова установилась меж ними, а может, так ему только казалось — Люк уже не понимал; все вокруг стало зыбким и легким, как канареечный щебет, что доносился но него словно сквозь толщу воды.

— Меня зовут Лея, — представилась принцесса, остановившись напротив, и подала ему белые руки. Люк словно во сне протянул к ней ладони, каждый миг ожидая удара или насмешки, но она не смеялась, не отстранилась, лишь вложила свои тонкие пальцы в его грубые — наверняка ей они кажутся грубыми — ладони, и легонько сжала.

Люк молча смотрел на ее пальцы, такие молочно-белые в его загорелых, потом вспомнил жест Оби-Вана и склонился ниже, прикоснулся занемевшими губами к прохладной коже, будто поцеловал зеркальную водную гладь, и тут же отстранился, отошел на шаг, спрятал горящие, взмокшие ладони за спину.

Молчание затягивалось, и Лея обернулась к Оби-Вану, спросила с тревогой:

— Ничего не случилось?..

Оби-Ван только покачал головой, не сводя глаз с Люка, как показалось ему, неуверенно, а потом улыбнулся:

— Нет. Все в порядке.

— Хорошо, — ответила принцесса и прошла к окну, коснулась золоченой клетки и вдруг спросила Люка:

— Тебе кувшин приглянулся? Красивый, правда? Хочешь, подарю?

Люк отступил к Оби-Вану, покачал головой:

— Не нужно.

— Отчего же? Он тебе понравился, я вижу, — Люк и опомниться не успел, как она сняла кувшин со столика и легко подала ему. — В знак дружбы.

— Нет, — снова покачал он головой, уже неуверенно — можно ли отказывать принцессам?

— Говорят, вода из него вкусней и прохладней, и злые духи обходят ее стороной, — объяснила Лея и вложила кувшин ему в руки.

— Спасибо, — Люк неловко поклонился и тут же обернулся к Оби-Вану — все ли он сделал верно? Тот молча кивнул, тепло улыбнулся Лее и поднялся с кресла.

— Что ж, не будем больше отнимать ваше время, принцесса.

— Вы вовсе его не отняли, — горячо возразила она. — Оби-Ван, знал бы ты, как бывает здесь скучно! Ты позволишь...

— Если отец вас отпустит.

— Если отпустит — я приду! — пообещала ему Лея и тут же добавила:

— А если нет — тоже приду; тебе тяжело подниматься сюда, я знаю, видела из окна. Раньше ты взлетал по ступеням, как белый вихрь, стоило матери послать за тобой, теперь же ходишь так медленно, будто ноги тебе не служат!

Она добра, подумал Люк, разглядывая белое простое платье, подпоясанное серебрянные поясом.

— Ноги всаднику ни к чему, — рассмеялся Оби-Ван. — Главное, чтобы дракон служил.

— Правда твоя, быть может, — кивнула ему принцесса. — До встречи.

— До встречи, — поклонился ей Оби-Ван, и Люк последовал его примеру, прижимая холод кувшина к груди.

Вернувшись к себе, он поставил кувшин у окна, так, чтобы лучше был виден знакомый узор.

Она щедра, решил он, наливая в тонкое горлышко прозрачную чистую воду.

И тогда Люк пошел в комнаты Оби-Вана, взглянул открыто и прямо в его лицо и сказал:

— Я выбрал. Я остаюсь.

Глава 2
Глава 2. Бреха

Мутное отполированное зеркало слепо смотрело на нее из трельяжа. Бреха Органа глубоко вздохнула и принялась стирать краску со лба, щек и век, обмакивая чистый лоскут в пиалу с маслом.

— Что новый всадник? Оби-Ван говорил, откуда он?

— Песчаные пустоши, — рассеянно ответил Бейл, откинувшись в тяжелом низком кресле. Глаза его следили за движениями ее рук неотрывно, словно со дня их свадьбы минуло лишь год или два.

— Тебе не кажется, что Лея проводит с ним слишком много времени? — Бреха обернулась к мужу, и тому пришлось отложить раскрытый томик в кожаном переплете.

— Возможно, — кивнул Бейл и задумался ненадолго. — Думаю, пришло время вступить ей в Малый совет. Это ее отвлечет от подобной... компании.

В голосе его не было высокомерия, но скользила застарелая горечь, и Бреха сжала пальцы на золотой оторочке церемониального платья.

Королева и драконий всадник — едва ли ей стоило напоминать супругу об этом.

Будущая королева, тут же поправила она себя. Да и мальчик пока лишь учится.

— Хорошо, — обронила она наконец и повернулась к зеркалу. — Ты поговоришь с ней? Или я?

— Пожалуй, лучше тебе, — нахмурился Бейл и провел пальцами по бороде; годы уже выступили на ней легким серебром. — Чтобы у Леи не создалось превратного впечатления, будто я не желаю этого общения из отцовской ревности.

— Хорошо, — вновь согласилась Бреха и улыбнулась своему отражению, зыбкому, как утренний туман над зелеными лугами Аквилы, земель ее мужа.

Спускаясь во внутренний двор, шурша пышными юбками, Бреха вспоминала серебряную дымку этих туманов, что видела в последний раз еще до замужества, в холодный утренний час, когда все вокруг затихает недвижно. Ее девичьи сомнения растаяли с приходом рассвета под твердым взглядом ее нареченного, развеялись теплом его протянутой руки. Она всегда потом искала этого уверенного, мягкого пожатия, любовного взгляда, что скажет: «Я твой, а ты — моя, ныне и присно». Ее брак был на редкость счастливым, и лишь одно омрачало его...

— Королева? — окликнул ее знакомый голос. Оби-Ван поднимался ей навстречу, он протянул ей мозолистую и крепкую ладонь, оплетенную сетью мелких белых шрамов, и она приняла ее с легкой улыбкой.

Они остановились у перил балюстрады, что опоясывала драконью яму широким кругом, и медленно двинулись против солнца.

— Рада твоей удаче, — произнесла Бреха, выискивая глазами его молодого воспитанника, но приметила лишь белое платье дочери, что стояла внизу у окованных железом ворот. — Я уж думала, что придется мне седлать дракона и лететь с тобой к вонгам, Оби-Ван.

Тот рассмеялся, потом взглянул с тревогой — не серьезно ли она? — и тут же расслабился, уловив в ее лице шутливое выражение.

— Королеве не пристало быть всадником, — привычно возразил Оби-Ван; годы сгладили в его голосе молодой и отчаянный жар, что пылал в его тоне прежде.

— Потому я пришла к тебе, — призналась Бреха. — Мальчик...

— Люк.

— Люк, — согласилась она и продолжила:

— Лея проводит с ним слишком много времени, Оби-Ван. Тебе ли не знать, как...

Свободной рукой он огладил усы и бороду, кинул в сторону ворот быстрый взгляд и уже спокойнее кивнул.

— Я не желаю сказать, будто он ей не ровня...

— Именно это вы и говорите, — произнес Оби-Ван, отвернувшись, и подошел к перилам, тяжело оперся и поднял голову к безоблачно-голубому небу. — В этом нет ничего, что не признавал бы я сам, однако...

— Однако? — Бреха подошла ближе, провела ладонью по нагретому дереву, коснулась песчаного рукава туники.

— Всадник должен защищать королеву, как себя самого, и во сто крат сильнее, — ответил Оби-Ван. Волосы его, пересыпанные сединой, сверкнули рыжим отблеском, когда он наклонился, выискивая Люка внизу. — Однако будет ли он служить принцессе, не зная ее? Не увидев ее улыбки, не узнав, какое доброе у нее сердце? Она — символ величия Альдераана, но кроме того, она — человек, девушка, и Люк...

Все было так, и Брехе не было, что ему возразить; и все же темное предчувствие снова коснулось ее — младший всадник слушался Оби-Вана во всем, держал себя почтительно, но не заискивал, был осторожен, но не боязлив. Она слышала, что Оби-Ван дает ему не только упражнения, развивающие гибкость ума и силу воли, но и обучает мальчика грамоте и языку, и что за книгами тот проводит едва ли не больше времени, чем у драконьего загона. Раньше Бреха нашла бы такой подход разумным, но теперь, спустя семнадцать лет, прошедших с последней войны, ей начинало казаться, что все это пустое — ни тысячи книг, ни десятки языков не сумеют стать преградой тому голоду разума, что способен охватить человека.

А тот, кто ищет новые знания, способен попасть под опасное влияние чужака, способен пойти совсем иной дорогой, чем та, что уготована всаднику, и тогда...

Она оборвала себя сердито, отмахнулась от дурного предчувствия.

— Бейл считает, что пришла пора дочери заседать в Малом совете, — Бреха нашла глазами мальчишку; тот вышел на середину загона, резко махнул рукой, и два молодых дракона, пока еще неоседланные, безымянные, поднялись с песка, встали на крыло, описали вокруг него широкий круг. Лея засмеялась у ограды, захлопала ему.

Оби-Ван смотрел на ученика своего с той гордостью, с которой сама Бреха смотрела на первые шаги дочери. С той гордостью, отсвет которой согревал взгляд Оби-Вана каждый раз, когда и он смотрел в лицо молодой принцессы — быть может, только лишь поэтому Бреха так и не открыла ему правды.

Дело было не в доверии, она вручила Оби-Вану свою жизнь; Бреха лишь не хотела, чтобы тепло это ушло из его синих глаз.

Они молча смотрели, как Люк управляется с молодыми драконами. Бреха закрыла глаза, потянувшись к нему той частью кровных уз, что все еще ждала своего часа, сокрытая сетями долга, королевским предназначением; но глубинному этому инстинкту, что разгорался в ее крови, был неведом ни голос долга, ни прочие оковы. Чувство это было куда древнее, чем запрет, оградивший Бреху от судьбы всадника — быть может, этому чувству и вовсе не был ведом этот язык. Узы подчинялись не ему, но голосу крови, тянулись из груди, подобно паутине, скользили мимо драконов — ни один из них не был ей предназначен, — касались Оби-Вана, и его ясная спокойная натура, как и всегда, успокоила Бреху.

Ладонь Оби-Вана легла на ее предплечье, но Бреха не обратила внимания, ища в этой путаной смеси восторга и страха мальчишку, который и сам был — восторг и страх, и больше ничего. Бреха нахмурилась, но вдруг нашла ее — крохотную, чистую искру, что обратится когда-нибудь ревущим белым жаром, жаром, который заставит их врагов трепетать, бежать в ужасе прочь; жаром, который двадцать лет назад, когда они повстречались впервые, шел от Оби-Вана.

Призрак этого огня тягуче опалил ее кожу, и Бреха мгновенно вспомнила все: низкие крупные звезды, летнюю ночь, крепкую как перезревшее вино и столь же пьянящую, и взгляд синих глаз — юный восторг и азартный страх.

Оби-Ван подле нее негромко кашлянул, и Бреха открыла глаза.

— Он еще юн, — сказала она наконец, не глядя на Оби-Вана, не глядя на Люка, лишь себе под ноги. — Не стоит дожидаться, пока Люк войдет в полную силу; это опасно, ведь Лея... Ты знаешь, о чем я.

Он знал, Бреха видела по глазам, в глубине которых все еще таяло давнее пламя той летней ночи, что они разделили друг с другом. Ладонь его расправила складки на синем рукаве, пальцы мимолетно очертили искусную вышивку и тут же отстранились.

— Она его принцесса, — возразил Оби-Ван, заложив большие пальцы за широкий пояс.

— Она его принцесса, — повторила Бреха. — Он ее всадник. Не стоит подавать им надежд.

Слова ее словно двоились, устремившись не только в будущее, но и в прошлое, будто она говорила не о дочери, но о себе и Бейле, об Оби-Ване.

— Я поговорю с дочерью, — кивнула она сама себе. — Но Люк — твой воспитанник.

— Я вас услышал, — отозвался Оби-Ван и сделал шаг назад. — Я объясню.

Брехе казалось, будто она выбрала не те слова, не тот день, быть может, не тот год; но все уже было сказано.

Она развернулась, чтобы уйти с галереи и подняться к себе, но Оби-Ван сказал вдруг:

— Моя королева...

Бреха обернулась к нему, склонив голову, оплетенную тяжелыми косами.

— В песках я слышал всякое... Будто к вонгам в город вошел человек, высокий человек в черном, и будто после этого визита всех рабов, всех хазраков, велели запереть в нижнем городе.

— Плохие вести, — нахмурилась Бреха. — Что еще слышал ты, Оби-Ван?

— Будто в высоком городе набуанские жрецы, те, что остались, зажгли колдовской пламень, и что со дня на день решится будущее Юужань-Вонга. Позвольте мне слетать к ним и вызнать, что к чему. Я возьму золото и специи, шелка и жемчуг. Я прилечу к ним с миром, и предложу им мир — или же вернусь и мы станем готовиться к войне.

— Соберем Малый совет, — решила Бреха. — И ты расскажешь все, что слышал.

Оби-Ван поклонился, и Бреха вспомнила еще об одном:

— Но прежде... Найди человека с островов, Оби-Ван. Капитана, что прибыл в гавань на «Соколе». И пригласи его ко мне.

***

Люк, младший всадник, принес ей свою клятву в день, когда праздновали середину лета, в день, когда Альдераан справлял именины принцессы Леи.

Бейл любил говорить, что она специально выбрала именно этот праздник, когда решала, каким днем записать рождение дочери. «Это практично», улыбался он, зная, что она рассмеется в ответ — не от шутки, но оттого, какой радостью это было — праздновать рождение дочери на самой вершине летней поры, когда осенние ветра еще так далеки, а зимняя стужа кажется лишь далеким обманчивым сном.

Тронный зал был украшен живыми цветами и шелковыми лентами, кубки полнились золотым вином, вином багряным, но Бреха не сделала еще ни глотка — как и Лея, как и Люк, что впервые попал на пир в Белый замок. Оби-Ван усадил ученика подле себя, и лишь едва заметное напряжение губ выдавало то усилие, с которым он поднялся в замок. Он перехватил взгляд Брехи и неспешно кивнул ей, оправляя широкие рукава своего парадного одеяния. Люк же одет был просто, так же, как и в любой другой день; таков был обычай — клятву дает человек, не костюм. Сменив облик, может он сменить и намерения; оставаясь же собой, человек стремится быть честен, ибо ему и держать ответ.

Так Люк и подошел к ее трону — с непокрытой стриженой головой, в запыленных сапогах, в простой рубахе, подпоясанной широким поясом, безоружный. Преклонил колено, склонил голову, и поклялся, как клялся до него Энакин, а прежде — Оби-Ван; поклялся не брать жены и не иметь детей, служить королеве верно, денно и нощно — с этого дня и до конца всех дней.

Говорил, и Оби-Ван кивал в такт его словам, сам же Люк смотрел не на Бреху, но на молодую принцессу, ставшую сегодня годом старше, ставшую годом прекрасней. И она улыбалась ему, светло и нежно, и Бреха легко нахмурилась, но муж ее Бейл сжал украдкой ее ладонь, и она согнала с лица тревогу — не время и не место было ей на летнем и ярком празднике.

И хотя ничто не переменилось еще — Люк присягнул, но всадником пока не стал; Оби-Ван считал, что драконы еще слишком молоды, и потому Люку оставили и косичку ученика, и прежние комнаты, лишь разрешили приходить в покои принцессы с ее на то позволения, — но тревога ушла с лица Брехи, не из сердца.

Она и сама не могла бы сказать, что беспокоит ее теперь, ведь даже если та привязанность, что питал к Лее младший всадник, не сойдет с него, когда оседлает он дракона, но укрепится — что ж... Лея и сама — дракон, нечего ей страшится, и горькая судьба, что ожидает тех женщин, что осмелятся разделить ночь со всадником, не будучи от крови дракона, ее не коснется...

Впрочем, думать об этом было бессмысленно — Люк дал уже клятву, и едва ли звезды вновь сойдутся столь прихотливо и страшно, что и другой ученик Оби-Вана преступит ее. Бреха не верила в подобный рок, а может, просто не желала верить — ибо измена была слишком тяжела, чтобы кто-то, вроде Люка, чистый и светлый, мог перенести ее тяжесть.

Но про Энакина она тоже думала, что он светел и чист, а обернулось все иначе...

Нет, ни к чему. Не стоит омрачать праздник дочери.

Бреха сошла с трона и повела Люка прочь из залы. Он шел рядом молча, лишь иногда смутная дрожь охватывала его плечи. Вместе прошли они водными садами к срытому кипарисами храму светлого мрамора, рука об руку вошли под его своды. В медной чаше горел негасимый огонь, драконий огонь, все тот же, что пылал, когда на свет появилась она, Бреха, и ее мать до нее, и мать ее матери... Негасимый, но не вечный — ибо все, чему есть начало, имеет и конец.

Она подвела Люка к раскаленному краю чаши, подала ему короткий кинжал с рукоятью, что отполированной сотней прикосновений, с лезвием, обагренным сотней кровей, но всегда одной — драконьей. И Люк принял этот кинжал, провел лезвием по ладони, скривился — не умел еще притворяться, подумала Бреха и улыбнулась ему за это, — и вытянул руку над чашей, над огнем. Темные капли, срываясь вниз, шипели, как растревоженные змеи, и потом пламя сменило цвет, из золотого сделалось белым, из покорного — высоким, и Бреха улыбнулась вновь, уже не Люку, но тому будущему, что обещало ему своевольное пламя.

— Ты принесешь покой и защиту нашим землям, — сказала она ему, вглядевшись в пламень, но тут же почувствовала какую-то смутную неправильность, будто нужно было сказать другое, будто не все слова отражали то, что видела она в огненном танце. Словно одно из них или даже несколько сразу были неверными, обманчивыми, и Бреха взвешивала — какое же из них? Но ответа не находила; узы молчали.

— Найди третьего всадника, — наконец велела она Люку, не как жрица, но как королева. — Не думай, что будет просто — это может занять годы; Оби-Ван поседел, прежде чем сумел найти тебя...

— Я и не думаю, — простодушно отозвался Люк. Он смотрел в огонь, и глаза его в отблеске пламени сделались золотыми. — Вот только...

— Что?

— Оби-Ван спросил однажды, нет ли у меня братьев или сестер. Я ответил, что нет — дядя Оуэн и тетя Беру никогда не упоминали об этом, как не говорили о матери или отце; я рос один. Тогда Оби-Ван сказал, что видит в узах, будто у меня есть близнец. Я спросил, не может ли он ошибаться, но он был тверд. Оби-Ван сказал, что чем дольше обучает меня, чем глубже я погружаюсь в узы, тем яснее он это видит, и что такое нельзя не заметить, как нельзя принять одноногого или однорукого за здорового.

— Что же думаешь ты сам? — Бреха обернулась к нему, и лицо Люка было спокойно, только брови сошлись у переносицы, как если бы он пытался разглядеть что-то вдалеке, как ослабевший зрением старик.

— Я... Я не знаю, госпожа, — ответил он наконец и дернул плечом. — Если и был у меня близнец, то, должно быть, он уже умер... Если прав Оби-Ван, то скорбь может быть той причиной, по какой дядя и тетя не рассказывали мне об этом... Но они никогда не обманывали меня прежде, госпожа.

— Но и об отце не говорили, — заметила Бреха, задумчиво склонив голову к плечу. — Не говорили о матери.

Сомнение отразилось на лице Люка, и она увидела, как мучительна ему мысль о подобном обмане; увидела, как радостна ему мысль, что он может быть на свете не один. Он улыбнулся несмело и сказал:

— Я не седлал еще дракона, не заходил так далеко в узы, чтобы можно было кого-то дозваться... Но если я стану всадником, госпожа, я попытаюсь.

— Не если, Люк, — поправила его Бреха, — а когда.

Глава 3
Глава 3. Люк

третья глава

Люк замер у тяжелых железных ворот. Взгляд его нервно перебегал от одного дракона к другому, и впервые он обрадовался, что их всего двое — не придется выбирать из большего числа; однако и этот выбор был непрост.

На миг он усомнился в своих действиях, будто по недвижной воде пошла рябь — страх, неуверенность и ярость — и Люк мерно задышал, заставил себя отринуть их прочь.

Всадник должен быть спокоен.

Мысль об учителе прошлась по разуму гневным всполохом — отчего они медлят? чего ждут? — и Люк снова задышал тяжело и часто, пытаясь найти покой в суматохе собственных мыслей.

Слова Хана задели его гордость; Люк не стремился в Малый совет — он ничего не понимал в политике, не знал тонкостей переговоров, однако драконий всадник всегда сопровождал королеву Бреху на заседаниях, и в отсутствии Оби-Вана эта обязанность перешла к Люку.

Он ступил осторожно в небольшой зал с овальным столом посередине, встал у дверей и стал слушать, стараясь не смотреть в сторону принцессы слишком уж часто. Он видел ее редко, а после того, как Оби-Ван отправился к вонгам, перестал встречать вовсе.

Видно, она не хотела к нему приходить.

Люк отогнал эту мысль и прислушался к разговорам, что велись в совете. Поначалу обсуждали простые вопросы — урожай пшеницы, уборка хлопка, сколько масла в этом году выйдет с оливковых рощ, не стоит ли купить больше шерсти, будет ли зима холодной или обойдется, и все в том же духе.

Потом вперед выступил человек со смуглым лицом и нахальным взглядом.

— Меня зовут Хан Соло, — сказал он, глядя на одну лишь принцессу, и пальцы Люка впились в кожаный пояс. — Я прибыл к вам заместо Лэндо. Так уж вышло, что я получил самый быстрый его корабль, и теперь хочу купить ваши краски: кобальт, индиго и охру. Хочу купить ваши пряности: мускатный орех и корицу, гвоздику, имбирь и шафран. Я переплыву летнее море и буду торговать ими на западе, и буду возвращаться за товаром раз в год, когда стихают северные ветра, и платить я буду золотом.

В центр стола он бросил небрежно кожаный кошель, тот ударился о дерево гулким звоном, и королева протянула к нему руку, распустила шнуровку и внимательно осмотрела золотые многоугольные монеты. Люк прежде таких не видел, как не видел и золота подобной чистоты.

Королева кивнула, и Бейл заспорил с Ханом о ценах и условиях сделки, и тогда Люк осторожно взглянул в сторону принцессы. Лея смотрела на Хана с интересом... впрочем, это не вовсе говорит о чем-то особенном, решил для себя Люк. Хан человек новый, и нет ничего удивительного в ее любопытстве — например, в Альдераане не носили таких дублетов из кожи, усыпанных заклепками из железа и бронзы; не надевали их прямиком на короткую кемизу, а ворот ее не расстегивали так, чтобы видна была широкая грудь...

Но Лея украдкой смотрела вовсе не на его одежду, а в смуглое, подвижное лицо, и Люк отвернулся, чтобы не видеть этого по-женски уклончивого взгляда.

На него Лея всегда смотрела прямо, безо всяких уловок и игр, и он понял вдруг, что это вовсе не тот взгляд, каким женщины смотрят на интересных им мужчин. Невольно Люк сравнил эти взгляды — прямая стрела, пущенная без цели и мишени, и верткая гибкость реки, что незаметно ведет к обрыву, обманчиво блестя в лучах игривого солнца.

Сравнение вышло не в его пользу, и Люк сглотнул тяжело, но горечь осталась.

Наконец перешли к главному — угроза с юга, вонги и хазраки, и Оби-Ван, возвращение которого все затягивалось и затягивалось.

— Что, если он не вернется? — тревожно спросила Бреха, чистый лоб ее пересекла беспокойная складка, а взгляд потемнел.

— Будь он в плену, вонги уже назвали бы цену за его жизнь, — возразил Хан, и Лея обернулась к нему с надеждой на юном лице. — Быть может, его задержали другие дела.

— Что предлагаешь ты? — напрямик спросила его королева, и Хан просто ответил:

— Я предлагаю ждать.

Люк смотрел в лицо Леи, бледное и напряженное, смотрел на руки королевы Брехи, что нервно тронули обсидиановую брошь в виде черного дракона, приколотую в синему шелку ее платья, смотрел на короля Бейла, который поглаживал задумчиво темную короткую бороду — движение это неуловимо напомнило Люку его учителя, — и тогда в опустившейся тишине неожиданно громко прозвучал голос, полный горечи:

— Предлагаете бездействие?

И через миг Люк с возрастающим ужасом понял, что это был его собственный голос. Он сделал шаг вперед от дверей и натолкнулся на взгляд Хана Соло, исполненный веселой насмешки:

— Младший всадник, — Хан едва склонил голову, словно этот титул значил для него не больше, чем титул придворного шута. — Именно это я и предлагаю. Что предлагаешь совету ты? Оседлать дракона и отправиться на юг?

Люк отвернулся; именно этого он и желал, но под чужими взглядами решимость его угасла, будто на молодой огонь плеснули морской водой, однако мигом спустя занялась еще пуще, потому что Хан жестоко продолжил:

— Натиск хорош лишь в постели, мальчишка, но горячность не принесет тебе победы в бою... К тому же, — Хан оглянулся на Лею, будто желал найти своим словам опору и подтверждение, и добавил резко:

— Кто поведет дракона? Ты не всадник еще, лишь ученик Оби-Вана...

— Довольно, — прервала его королева и взглянула на Люка словно бы с жалостью. — Мы будем ждать еще шесть дней, а на седьмой соберем совет снова. Решено.

Все поднялись с кресел, и Люк распахнул высокие двери, избегая смотреть на принцессу. Но она сама задержалась у дверей и, не говоря ни слова, опустила маленькую ладонь на его плечо в знак симпатии и сочувствия. Потом двинулась дальше, а Люк остался в опустевшем зале, глядя, как Хан подошел к Лее в коридоре и взял ее под руку, и что-то заговорил неслышно.

Запах белых цветов окутал Люка на мгновение, знакомый и чистый, и он стиснул руки за спиной, пожираемый темным ревностным огнем.

***

Час спустя ноги сами принесли его к драконьей яме; месту, где он всегда находил покой и свободу от тревог и сомнений.

Но не теперь. Теперь в этом месте ярче, чем в любом другом, чувствовалось отсутствие Оби-Вана: не курился дым его трубки, не звучали неспешно его шаги. И небо, и утоптанная земля казались теперь опустевшими и немыми, лишившись темной высокой тени его Полуночи.

Дети ее одиноко сплелись один с другим, ища утоления своей тоске; сложили перепончатые крылья, и лишь изредка над мордами их струились тонкие дымные струи. Люк стоял, замерев у ворот, и долго смотрел на их сон, а потом протянул руку и выбил задвижку. Та упала на землю с глухим стуком, и Люк шагнул в загон.

С того мига, когда он увидел их впервые, минуло почти два года. Драконы выросли, из нетерпеливых и озорных они превратились в степенных и ленивых созданий — или же только подражали матери в неспешности и плавности движений; Люк не знал.

Чешуя их окрепла и отвердела, став на ощупь точно нагретые речные камни, тела укрупнились, бока раздались вширь, а хвосты стали так длинны, что протянувшись вдоль округлой ограды, могли покрыть добрую ее половину. Яма сделалась им мала, и уже напоминала не вольное поле для игр, но тесный вольер для скота. Несколько раз в неделю они поднимались в небо вместе с Полуночью и улетали за пределы Альдераана на охоту, но оставшись в одиночестве, не делали теперь и этого, и Люку приходилось на себе таскать к загону истекающие свежей горячей кровью разделанные пополам лошадиные и бараньи туши.

Люк вышел на середину загона и нерешительно замер, разглядывая чешую, синюю и изумрудную, несколько раз глубоко вздохнул, а потом потянулся к узам, окунулся в кружево из багряной крови и золотого огня, и закрыл глаза.

Злая решимость, рожденная из насмешки Хана Соло, дрогнула шелковым покрывалом на ветру, вспенилась путеводным парусом и опала, замерла, рассыпалась; гневом не оседлать дракона.

Тоска по Оби-Вану нашла на Люка мутной волной, полилась внутрь горькой соленой водой, и он тяжело глотал раскаленный воздух, пахнущий навозом и дымом, пока горечь эта не истаяла, не сошла с него, как сходит лихорадка с умирающего; страхом не оседлать дракона.

Любовь его, хрупкая и нежная, опалила Люка, застыла под веками бледным призраком в белом шелковом платье, прозвенела серебряной трелью заколок и браслетов, что носила принцесса, и Люк выжидал, пока жажда эта, желание сердца его, человеческое, мужское, юное, не утихло; любовью не оседлать дракона.

И когда все чувства его онемели, он открыл глаза и взглянул на драконов — не как человек, но как всадник.

Синий дракон был — парящая морская бездна, океан, зародивший все сущее, неотступный и ревущий, и Люк мог шагнуть в кипящую темную глубину, в голодный водоворот, захлебнуться и раствориться белой сияющей пеной, но не сделал и шага.

Изумрудный дракон был — медовый зеленый луг, древний черный лес, и плющ, поднимавшийся по белому камню замковых башень, и Люк мог ступить в извив гибких лоз, позволить им оплести себя и похоронить в узоре прохладных ветвей, и прорасти по весне травой, но не сделал и шага.

Который же из вас — мой?

Так он подумал, но отчетливо вдруг ощутил неправильность этой мысли; ни один из драконов не мог принадлежать ему, ни одного не мог оседлать он.

Люк отступил, сраженный страшной догадкой — здесь не найти того, что он ищет, он не истинный всадник, но ложный; верного выбора попросту не было, и ценой ошибки станет его жизнь.

Он испугался, отчаяние накрыло его душной пеленой, и лишь страшным усилием воли Люк сумел его обуздать — не дело умирать, охваченным ужасом.

Может, он и не сумел стать всадником, но он все еще от крови дракона — а дракон не ведает страха.

Люк почти физически чувствовал, как уходит время, точно невидимая рука перевернула песочные часы, и когда последние песчинки коснутся дна, драконий огонь пожрет его... а может, это будут их мраморно-твердые зубы и жадные пасти. Неважно.

Время стремительно истекало, и он не в силах был ни удержать его, ни отсрочить конец — и потому не мог не попытаться, единственный и последний раз, заранее зная, что обречен.

И тогда Люк снова закрыл глаза и шагнул вперед, слепо и бездумно, не выбирая ни разумом, ни сердцем, и протянул ищущую, беспомощную человеческую руку, и нашел наощупь горячий чешуйчатый бок.

Он ждал удара, ждал безжалостного огня, ждал жалящей остроты зубов, и совсем глубоко внутри, в самой тайной части своего существа — ждал триумфа, торжества человека над зверем, ждал, что неведомым образом сумеет одержать верх.

Но вместо жестокого пламени, вместо жаркого укуса, вместо покорной готовности Люк встретил сопротивление, встретил ярость и пылающий чуждый разум, багряный и золотой, и заметался, пытаясь подчинить этот разум себе. Ослепить его гневом, загнать в привычные рамки страхом, наградить послушание любовью.

Ничего из этого не произошло. Не могло произойти, понял он вдруг, ни в этот миг, ни в любой другой; никогда.

Не Люк подчинял дракона, но дракон подчинял его.

Не Люк выбирал дракона, но дракон выбирал его.

Не Люк становился всадником, но дракон позволял себя обуздать.

Вся его человеческая природа, что рождена была женщиной от мужчины, дрогнула и осыпалась внутрь, как лопнувшее стекло. Весь его человеческий разум, что мыслил привычными путями, как река следует своему направлению, распался и перестал существовать. Все его человеческие чувства — страх и любовь, доброта и ярость, тоска и трепет, истаяли дымом и покинули его.

Сознание угасало, и на смену ему приходило нечто новое; нечто, чему не было названия ни в одном знакомом ему языке, ужасное и древнее, животное и глубинное, и Люк открылся навстречу этому чувству. Оно вошло в него, опалило огнем изнутри, и вся его память, тревожная и мятущаяся память мальчишки из Татуина, юноши из Альдераана, сошла с него серым пеплом, обнажая саму его сущность — так бутон обнажает сердцевину, так плод обнажает семена, отлив — берега, ночь — звезды, а земля — кости.

Так Люк стал драконьим всадником.

И тогда он открыл глаза, как незрячий, что обрел чудом зрение, и взглянул на мир глазами дракона, золотыми и дымными, вскарабкался на крутую волну синей морской спины, нашел себе место в излучине крыльев.

И тогда он произнес, как ребенок, что произносит первое свое слово, в замершей, ищущей звука тишине драконьего разума, и слово это было — лети!

Небо опрокинулось на него голубым эмалевым куполом, и дракон подхватил его тело, невесомо, безо всякого напряжения, вознося все выше и выше, пока Альдераан не уменьшился до маленькой точки, затерянной среди далекой и чуждой теперь земли.

Дракон уносил Люка все дальше и дальше, сквозь холодное бледное небо, сквозь белоснежную пену облаков, и весь его гнев, весь его страх, вся его любовь остались позади, не знача больше ничего.

Огонь, горячий и рьяный, извечный и древний, царил в его разуме, пылал в его сердце, и ничто в целом свете не могло с ним сравниться.

***

Когда-то Оби-Ван сказал Люку: «Если останешься в Альдераане, то обретешь свою судьбу... больше, чем судьбу».

Люк и не подозревал тогда, насколько правдивы окажутся эти слова.

Он не просто стал всадником, но понял наконец, для чего был предназначен, для чего был рожден на свет. Руки его были созданы, чтобы касаться дракона, пальцы — цепляться за горячую чешую, глаза — чтобы смотреть сквозь золотую дымку, ноги — чтобы обнимать крутые бока, разум — чтобы сплетаться с чужим разумом, а сердце — чтобы биться удар в удар с драконьим сердцем.

Люк не чувствовал ни ветра, ни холода, ни ужаса. Он сам сделался ветром, свободным и диким, сделался огнем, пылким и жарким, сделался драконом — а дракон не ведает страха.

Он будто знал — пока он в небе, ничто земное не способно его коснуться, и так оно и было: Люка не одолевали ни голод, ни жажда, и хотя солнце уже опускалось вниз, а небосвод начал темнеть в сердцевине, Люк не знал ни усталости, ни неудобства.

Они летели на юг. Серебряные оливковые рощи сменились белыми хлопковыми полями, поля — темно-зелеными лугами с вкраплениями бараньих отар, и тогда Люк будто почувствовал тень голода, но тот отступил — дракон был сыт. Луга сменились узкой полосой бесплодных земель, а за ней протянулся один лишь песок — до самого горизонта.

В какой-то момент Люку показалось, будто он соскальзывает вниз, ближе к напоенным ветром крыльям, и он сомкнул пальцы крепче на шипах синего гребня, вплел свой разум глубже в драконий — в золото, багрянец и сумрак, и сам не заметил, как задремал.

Череда видений заскользила под сомкнутыми веками, коснулась спящего разума, распустилась цветными картинами. Люк видел молодого, коротко остриженного ученика с рыжей косичкой за ухом, видел драконьего всадника и королеву, оседлавшую его бедра, видел высокого человека в черном, с лицом, скрытым маской, видел кроваво-багрового дракона, раскинувшего крылья среди зеленых лугов, видел девушку с прической, как у принцессы, перехваченной золотой сеткой, видел кровь и огонь, и снова кровь.

Мальчика звали Бен.

У него было лицо отца, с крупными, слегка неправильными чертами, и нежные глаза матери — карие, как лесной молодой орех.

Глаза Леи.

Лицо Хана.

Люк вздрогнул всем телом и очнулся; далеко, у закатной полосы, что розовеющей кромкой охватила купол бархатно-синего небосвода, раскинулся город — мощные стены и пирамиды, — и дракон нес его прямиком к нему.

К Юужань-Вонгу.

Люк направил дракона ниже, облетел по периметру квадрат широких крепостных стен, потом поднялся выше, к границе, что отделял нижний город от верхнего, трущобы рабов-хазраков от высоких пирамид господ, вонгов, и тогда дракон взревел оглушительно, вскинулся под ним непокорной волной.

Их мотнуло вправо; крыло задело каменную кладку с шорохом тысячи шелковых платьев, и Люк понял, что еще немного — и дракон сядет брюхом на гребень стены, как корабль садится на мель.

«Выше, бери выше», взмолился Люк, поглядев вниз — сплетение клеток, крытых соломенным верхом. То тут, то там в прорехах пожелтевшей травы он видел запрокинутые вверх смуглые лица и блеск темных глаз, охваченных белизной белка; зубы хазраков в лунном свете были такие же белые.

Люди внизу что-то кричали ему, но Люк их не понимал их языка, а потом и вовсе перестал слушать — дракон поднялся выше, и на крепостной стене, на частоколе выраставших из камня пик он увидел две головы — драконью и человеческую — и тут же оглох от ужаса.

Глава 4
Глава 4. Лея

Люк улетел, не перемолвившись ни с кем и словом, не сказав даже ей, и Лея потерянно стояла у ограды загона, где беспокойно метался зеленый дракон, рассыпавший искры, выдыхавший дым, лишившийся своего близнеца.

Она чувствовала себя такой же — ополовиненной, брошенной, точно уход Люка не предполагал возвращения вовсе. Это было не так, она знала, что это не так, но сердце говорило иное.

Всадник принадлежит королеве, но сначала — дракону, напомнила она себе.

Ей нравилось проводить время с Люком, нравилось говорить с ним, видеть его смущение, когда она подавалась ближе, когда касалась ладонью рукава его льняной рубахи; нравилось, как он смотрит на нее, думая, что она не замечает — будто на летнее небо набегает сумрачная тень.

Лея вернулась в свои покои и принялась ждать.

Закат зародил в ее груди смутную тоску — что, если Люк не вернется? Не потому, что не захочет, но потому, что не сумеет? Дракон может унести его далеко, может сбросить с широкой спины на пески, может взъяриться — сумеет ли Люк, кроткий и тихий, обуздать его?

Как вообще он может быть всадником?

Она знала Люка робким мальчишкой, и ничто в нем не напоминало спокойную уверенность Оби-Вана или безрассудную пылкость Энакина, что был учеником Оби-Вана прежде. Лея не знала Энакина, но любила слушать редкие рассказы матери о последней войне, войне между Альдерааном и Набу.

Кое-что рассказывал ей и сам Оби-Ван, но Лея не расспрашивала его больше необходимого — больно уж он становился мрачен, вздыхал тяжело, и будто становился не старше даже, но старее, чем она привыкла его видеть.

Оби-Ван...

Лея завесила клетку канареек платком, темно-синим, расшитым серебряными звездами — пусть у них будет ночное небо — и решила не думать о плохом, точно сами помыслы ее имели какую-то власть над настоящим или грядущим, хотя отец всегда учил ее обратному.

И все же теперь ей казалось, что одна только неосторожная мысль способна притянуть неприятности, как иссушенная зноем земля стремится притянуть дождь, и Лея стала думать о другом.

Хан Соло был с ней вежлив, но в голосе его то и дело проскальзывала та легкая снисходительность, с которой многие мужчины обращаются к хорошеньким женщинам; Лею раздражал этот тон, и невольно она желал доказать Хану Соло, что он не прав, что она способна на много большее, чем изящно и бессмысленно сидеть на пирах и турнирах, хлопая в ладоши и улыбаясь.

Хотела доказать самой себе.

Она вновь вспомнила Люка. Должно быть, помимо тревоги за судьбу учителя, его привела в драконий загон все та же насмешка в голосе Хана Соло. Странно было думать о том, какую власть одни лишь слова способны иметь над их судьбами.

Она вспомнила Энакина. Интересно, что побудило его выступить против Альдераана? Против учителя, с которым он рос, против драконов, с которыми вырос его дракон, Мустафар, не пожелавший вести битву с драконьей своей сестрой.

Говорили, Энакин полюбил кого-то, там, в Набу... а еще говорили, будто их огненный жрец возымел над Энакином большую власть, но Лея не знала, правда ли это, а Оби-Ван не любил вспоминать о гибели ученика и его дракона, усматривая в произошедшем свою вину.

Так или иначе, мысли Леи то и дело возвращались к Люку, ко всем всадникам, о которых она когда-либо слышала, и изгнать мысли эти изгнать из разума было не легче, чем выставить за дверь настойчивого просителя — не помогали ни уговоры, ни угрозы, и Лея смирилась. Потом разгневалась сама на себя — как править ей королевством, если она не способна обуздать даже собственный рассудок? — и отвернула ширму вышитыми драконами к стене, погасила все свечи, осталась одна в набирающей плотность и цвет ночной темноте.

Она передвинула низкое кресло к балкону, так, чтобы виден был горизонт, и сама не заметила, как задремала.

Ей снился полет, то невесомое чувство, когда паришь в высоте без усилий и напряжения, и во сне она раскинула руки, засмеялась, захлебнулась восторгом. Все ее тревоги и печали остались будто бы далеко-далеко, и Лея никак не могла их припомнить, примерить на себя — они больше не были ей впору, будто детские платья, из которых она выросла в одно лето. Ей хотелось петь, хотелось танцевать, до того стало радостно и легко, а потом внезапный ужас накрыл ее черным колючим покрывалом, пыльным и душным, и она проснулась, хватая ртом воздух.

В сердце будто засела игла, и каждый вдох отдавался болью; горло пересохло, и Лея поднялась с кресла, но тут же забыла о жажде — занимался рассвет, бледно-розовой полосой растекаясь у горизонта, и нежность этого утреннего света темным контуром перечеркивала крылатая тень.

Драконья тень.

Лея застыла, пытаясь угадать, чей это дракон, кто именно возвращается в Альдераан на рассвете — Люк или же Оби-Ван, — но расстояние было слишком велико.

Она прошла в комнаты, наспех собрала рассыпавшиеся по плечам волосы в тугие жгуты — косы могла носить только королева, — умыла лицо и руки и сбежала вниз, на площадь у подножия замка, как и была — во вчерашнем платье, смятом ночью и сном.

Солнце уже поднялось, дракон скользил против света, и Лея никак не могла разглядеть его цвет, но потом он опустился ниже, и чешуя бросила голубые блики на крыши спящих домов и белых стен, и сердце Леи сжалось, а руки похолодели.

Придворные и стражники окружили ее, поднятые из постелей разлетевшимися по замку слухами, и Лея протолкнулась вперед, чтобы лучше видеть.

Отчего-то Люк направил дракона не к загону, но сразу к замку, и через несколько мгновений Лею обдало плотным вихрем, поднятым широкими крыльями. Дракон опустился на площадь, и Люк соскользнул с его бока, перекинув ногу, спрыгнул на камень и мгновение стоял, отвернув лицо, прижавшись лбом к чешуйчатой драконьей шее.

Лея шагнула вперед, но стражник заступил ей дорогу. Она качнула головой и он отступил, положив ладонь на рукоять меча, словно тот способен был защитить ее от дракона или от всадника.

Словно ее и впрямь нужно было защищать от них.

Она подошла к дракону, даже не взглянув, и Люк вскинулся, будто почуял ее присутствие, повернулся к ней. Лицо его, застывшее, закаменевшее, покрывала копоть, лишь глаза сверкали безумно, совсем светлые на фоне темной кожи. Приблизившись, Лея заметила на его щеках белые шрамы, и протянула руку, коснулась его лица, ожидая почувствовать выпуклость рубцов, но вспомнила вдруг, что шрамы белеют не сразу — поначалу они наливаются кровью, как рассветное небо, и светлеют лишь после.

Это были слезы; Люк плакал, и Лея шевельнула губами, чтобы спросить, о чем. Но только она сделала вдох, как легкие ее наполнились густым и едким запахом дыма и горящей плоти, и сладким запахом разложения, будто кто-то освежевал крупную дичь и оставил ее на солнцепеке.

Лея закашлялась и отвернулась.

Люк снял с шипастого гребня два привязанных друг к другу мешка, перебросил их через плечо и пошатнулся, но тут же выпрямился, как гибкое молодое деревце. Он шагнул вперед, желая пройти мимо, но Лея заступила ему дорогу, и тогда он молча отстранил ее, обхватив руками за талию.

Он никогда не касался ее прежде, не смел касаться, и Лея настолько поразилась этому упрямому жесту, что послушно отступила в сторону, и шершавая драконья чешуя оцарапала ей локоть.

Люк скрылся за тяжелыми воротами, поманив за собой двух стражников, и люди начали расходиться с площади, шумно переговариваясь. Дракон легко поднялся в воздух, порыв ветра растрепал Лее прическу, шпильки зазвенели по камням, закатились в щели меж ними, а она все стояла, не смея шагнуть с места, не желая знать, какие вести принес Люк, почему от него пахло огнем — не чистым и светлым пламенем, но чадом и гарью паленых тел.

Почему от него пахло смертью.

Наконец она встряхнулась и зашагала к замку под тяжелую поступь стражника, что следовал за ней будто тень. Волосы окутали ее плечи жарким нагретым облаком, в глазах против воли вскипали слезы, а на белом шелке измятого платья расцвели отпечатки двух ладоней — кроваво-багровый и пепельно-серый.

***

Больше часа она сидела у королевских покоев, куда зашел Люк. Прислонившись затылком к стене, закрыла глаза, обратилась в слух — но двери не пропускали ни звука. Наконец тугие створки распахнулись, и Люк вышел к ней, один, без своей ноши. Лея поднялась и молча зашагала рядом с ним, потом обернулась к стражнику и приказала:

— Оставь нас.

Плечо к плечу они прошли сквозь ворота крепостных стен, и с каждым шагом Люк словно становился меньше, будто на его плечи давила непомерная тяжесть. Когда они подошли к загону, Люка уже шатало, будто пьяного, и Лея придвинулась ближе, опасаясь, что он может упасть.

Наконец он остановился у ограды драконьей ямы; остановилась и она. Люк тяжело оперся о железные перила и какое-то время смотрел на драконов с таким отсутствующим выражением на лице, будто за время полета сделался слепым. Потом кивнул чему-то, оттолкнулся руками от нагретого железа и пошел в свои комнаты.

Лея упрямо последовала за ним, но он будто и вовсе не замечал ее. Шагнул в темный проем, на ходу стягивая с себя одежду, бросая ее прямо на пол — Лея так же молча подбирала ее. Ей подумалось, что даже лучшие прачки и самое дорогое и душистое мыло не сумеют справиться с этим тяжелым въедливым запахом; должно быть, проще сжечь эти тряпки, выдать Люку новые, чистые, не отмеченные следами копоти и огня.

Он подошел к окну, распахнул ставни, и в комнату хлынул столб яркого света. Люк, оставшийся в одних только нательных штанах, принялся расшнуровывать пояс, и Лея легонько кашлянула, чтобы напомнить о своем присутствии. Плечи его дрогнули, он обернулся не сразу, взглянул на нее коротко, нахмурился, словно пытаясь вспомнить, кто она такая и что делает в его комнате, потом отвернулся и долго плескал в лицо водой из медной умывальной чаши, вылил ее за окно, и лишь тогда заговорил.

— Юужань-вонг пал. Оби-Ван не вернется. Он... — Люк помедлил, будто слова давались ему нелегко, и Лее на миг захотелось закрыть глаза и уши, не видеть его дрогнувшего лица, не слышать неотвратимого признания. Но Люк заговорил снова, и каждое слово было точно камень, разбивающий водную гладь. — Оби-Ван мертв. Дракон мертв. Они были... Я привез их головы, но тел не нашел.

Обезглавлены, поняла Лея, они были обезглавлены.

Одежда выпала из рук Леи, разметалась по полу. Мгновение она вглядывалась в лицо Люка в надежде отыскать жестокую насмешку, но он говорил ей правду. Она читала об этом, слышала об этом, видела болезни и смерти, и скорбь, но впервые тяжесть потери легла на нее саму во всей своей полноте, и Лея пошатнулась, закрыла лицо руками, опустилась на колени, согнувшись, будто ее ударили в живот. Тяжелая завеса волос заслонила ее от Люка, от солнечного света, от всего мира, но не могла укрыть от черных вестей, что они принесли.

Какое-то время она просто сидела так, запустив руки в ворох опаленной одежды, бездумно комкая ткань непослушными пальцами. Слезы, которые недавно еще готовы были пролиться, отступили, и Лея смотрела воспаленными, сухими глазами на свои руки, на серебрянные браслеты и кольца, а потом принялась снимать их — одно за другим, будто им не было больше места на ее руках.

Люк ничего не сказал ей, не останавливал ее, не подошел к ней. Он тихо замер у окна, уставившись в небо, словно снова забыл обо всем на свете — и Лея знала, что он желал бы забыть, но не может. Не может забыть, и она не могла — тоже.

Наконец она поднялась с пола, ладони ее сами собой стали разглаживать складки на белом платье, опустевшие и безгласые, лишенные привычного серебрянного перезвона, и это показалось Лее правильным, показалось верным — Оби-Ван ушел, ушел его дракон, и пока жрецы не затянули погребальные песни, весь мир должен онеметь и оглохнуть от скорби.

Невидяще глядя перед собой, Лея молча вышла из комнат Люка и стала подниматься наверх, к замку. Люди расступались перед ней, все лица сливались в одно, незнакомое ей, и Лея поняла вдруг, что сколько бы людей не суждено было ей повстречать, никогда больше не найдет она среди них лица Оби-Вана.

Лея поднималась наверх, обнимая руками живот, беременная не ребенком, но ужасом, не жизнью, но смертью, и когда она обернулась, то увидела за собой кровавый след. Подол ее платья отяжелел, напитался багровым, под стать отпечатку Люковой ладони — лунная кровь пришла тремя днями раньше положенного.

Кровь к крови, отстраненно подумала Лея, пепел к пеплу. Все верно.

Она продолжила восхождение, но каждая ступень будто становилась выше и круче предыдущей, и Лея замерла у какого-то дома, вжавшись в шершавый камень стены. Локоть снова обожгло болью, но она была такой мелкой и незначительной против той, что распустилась в груди и животе, что Лее захотелось рассмеяться.

Но смех, как и слезы, покинул ее, и Лея ощутила себя пересохшими колодцем, вычерпанным до дна. Ей захотелось присесть здесь, на солнцепеке, и замереть, пока солнце не уйдет за горизонт, пока не придет ночь, пока ей не покажется, будто время двинулось вспять — быть может, тогда она и сумеет подняться и жить по-прежнему, но не сейчас.

Какой-то мальчишка, смуглый и черноглазый, подбежал к ней, спросил что-то, но Лея не могла разобрать ни слова, словно он говорил на чужом языке. Его шаги, смягченные кожей сапожек, затихли, такие легкие, что она подумала вдруг — нет, он еще ничего не знает, этот мальчишка, он еще не слышал, что произошло сегодня.

Солнце жгло ее закрытые веки, по шее, под жаркими волосами, струился пот, бедра были выпачканы кровью, и подол тяжело облепил их. Раньше Лея сгорела бы со стыда, застань ее кто-то в подобном виде, но теперь ей сделалось безразлично, увидит ее кто-то такой, или же нет.

Тяжелая ладонь опустилась ей на плечо, и она подумала — Люк, — но это был не он. Черноглазый мальчишка привел стражника из замка, и Лея со вздохом оттолкнулась от нагретой стены, пошла вперед него, переставляя отяжелевшие ноги.

Оказавшись в светлых покоях, Лея приказала одной служанке наполнить ванну, другой велела спуститься в комнаты Люка и собрать его одежду, собрать ее кольца и браслеты. Велела раздать серебро служанкам, а одежду предать огню. Потом стянула через ворот белое платье, отбросила на пол. Белый шелк, измаранный ее кровью, кровью Люка — ладони у него были сбиты до мяса — растекся у ее ног, и она решила сжечь и его тоже.

Мысль об огне показалась ей притягательной и знакомой, и Лея обернулась к ширме. Та все еще стояла вышивкой к стене, но Лея знала — стоит развернуть ее, и Полночь снова заскользит по светлой ткани, будто никуда и не улетала, будто не было этой беспокойной ночи и страшного утра, и удушливого запаха, и двух мешков на драконьей спине.

И словно откликнувшись на ее мысли, небо Альдераана наполнилось траурным колокольным звоном, и каждый раскат его громом отдавался у Леи в ушах.

И тогда она понадеялась, что Люк успел забыться тяжелым и темным сном без сновидений и не слышит скорбных колоколов.

И тогда она понадеялась, что Люк сжег Юужань-вонг дотла.

Глава 5
Глава 5. Хан

Хан стоял у покоев принцессы и медлил. Мял в ладони безыскусный букет незабудок, потом поднял руку, чтобы постучать, но дверь распахнулась и вышел Люк, прижимая к груди небольшой серебряный кувшин.

— Она спит, — бросил он и прошел мимо. Сощурившись, Хан смотрел в его спину, обтянутую простой рубахой — ему теперь полагалось носить белый плащ всадника, скрепленный у ворота обсидиановым драконом, но Люк не делал этого, и Хан задумался — почему? Быть может, атрибуты власти, которой он обладал теперь, были ему чужды — Хан слышал, что Люк вырос в какой-то дыре, в песках и барханах, — а может, он просто не желал расстраивать принцессу, и тогда и самому Хану нужно было следить за языком и не болтать при принцессе лишнего.

Ослушавшись Люка, он прошел в комнаты. Лея не спала, сидела в постели, листала какую-то книгу, и Хан направился прямиком к ней, на ходу поправляя сбившийся на бок ремень. Короткий меч больше не тянул пояс на сторону — оружие его вынудили отдать при входе в замок, — и без него Хан чувствовал себя уязвимым и, отчасти, уязвленным. Неужто его принимали здесь за варвара, что станет обнажать оружие попусту?

— Хан Соло, — легко кивнула ему Лея, и приглядевшись, Хан отметил, что она еще не вполне здорова — лихорадочный румянец жарко льнул к ее щекам, а глаза запали и потускнели.

— Я принес цветы, — объяснил он, озираясь вокруг в поисках посуды. Нечасто ему доводилось бывать в комнатах монарших особ — точнее, особ незамужних, — и нежность ее девичьих покоев показалась ему по-своему трогательной. Он пристроил свой букет в умывальный кувшин, поглядел вниз с балкона, подошел к золоченой клетке. Птицы вспархивали с места на место, переговаривались беспокойно, будто он был большим сытым котом, что сейчас примется их гонять просто забавы ради.

— Что королева? — спросила вдруг Лея. — Мать не приходила ко мне, а Люк ничего не ответил, когда я спросила.

— Королева в добром здравии, — ответил Хан, и ложь легко соскользнула с его языка; должно быть, мальчишка так не умел, вот и был нем, как рыба. — Она передает вам привет, желает скорейшего выздоровления и надеется вскоре увидеть вас в Малом совете.

Тут он не сильно покривил против истины — несомненно, Бреха желала бы выздоровления дочери; а кроме того, дела Хана встали, как корабль встает брюхом на мель, и Хан не мог двинуться ни туда, ни сюда — не желал отплывать с пустыми трюмами, когда груз был так близок, да и его люди ждали успешного завершения сделки.

Лея окинула его неожиданно внимательным взглядом и поднялась на локтях.

— Если моего присутствия ждут в Малом совете, то я немедля...

— Вы еще слабы, — возразил Хан, коснулся ладонью ее плеча и уложил обратно на подушки. — Совет подождет.

Кожа ее даже сквозь тонкую ткань кемизы опалила жаром его ладонь. Он слышал, будто драконьи королевы — воплощенный огонь, слышал, будто они под стать набуанским жрецам, и способны видеть в пламени былое и грядущее, но считал эти россказни глупыми домыслами.

Впрочем, драконов он тоже считал лишь легендой, однако они были реальны.

— Позови моего отца, — велела Лея. — Позови ко мне Бейла.

Хан кивнул ей, переставил букет ближе, на прикроватный столик, поклонился и вышел.

Когда он спустился в покои королевы, у постели которой неотлучно сидел Бейл Органа, ладонь его все еще горела, будто объятая пламенем.
***


Неделю спустя он ввел принцессу под руку в Малый зал, усадил посредине овального стола и разместился напротив, ожидая появления Бейла.

Тот сел по правую руку от принцессы, и она нахмурилась, шепнула ему что-то, а получив ответ, тут же оглянулась на Люка, замершего у дверей. Мальчишка отвел глаза.

— Мне нужен товар, — сообщил Хан Бейлу, но тот словно не слышал, и тогда Хан повторил.

— Мы готовы отгрузить вам ткань и краски, но специй придется подождать, — откликнулась принцесса, накрыв белой ладонью руку отца.

— Сколько?

— Несколько месяцев, — помедлив, ответила Лея.

— Хазраки стоят у городских ворот, — невпопад произнес Бейл и поглядел на Люка. — Они просят крова и защиты, и готовы служить...

— Мы не держим рабов! — воскликнула Лея и уже спокойней добавила:

— Если они ищут господ, то ошиблись городом. Впрочем, если хазраки желают работать, то пускай. Платите им вполовину меньше положенного, а когда они выучатся нашим обычаям и языку, уравняйте плату. Но не раньше.

— Нам есть, где селить их, — задумался Бейл, — но нечем кормить. Через месяц мы снимем с полей последний урожай, но его едва ли хватит, чтобы...

— Его не хватит, — вмешался вдруг Люк и выступил от дверей. — Если то, что я знаю, правда... Сейчас... — он закопался в поясной сумке и извлек из нее маленький свиток, передал Бейлу. — Читайте. Я не все сумел разобрать, не знаю их языка, а книги Оби-Вана...

Бейл махнул рукой, прерывая его, и Люк отступил обратно к дверям. Чем больше Бейл Органа читал, тем мрачнее становилось его лицо.

— Откуда он у тебя? — наконец спросил он, не глядя на Люка.

— Забрал у огненного жреца, там, в Юужань-вонге.

— Что было потом?

— Отдал жреца толпе. Не хотел предавать огню, слышал, будто они неопалимы.

Бейл Органа свернул свиток и спрятал его на груди; жест этот сказал Хану достаточно.

— Что там написано? — не выдержала Лея.

— Что грядет великая сушь, — помолчав, ответил Бейл и поднялся с кресла. — Вот почему вонги собирались идти войной. Нам не выстоять зиму без последнего урожая, а уж с лишними ртами...

— Можете питаться нахлебниками, — отшутился Хан, но Бейл взглянул на него так мрачно, что смех застрял костью в горле.

— Я помню свой первый полет, — заявил вдруг мальчишка. — С Оби-Ваном...

Мгновение он молчал, склонив голову набок, и бусины на косичке раскачивались, бросая отсветы на его лицо.

— И помню последний. Пески стали ближе... Гораздо ближе.

Бейл нахмурился, отвернулся к окну. Потом сказал:

— Пусть решает королева. Пойдемте.

Хан замыкал их молчаливую процессию, чувствуя себя не в своей тарелке. Его слова Лее были обманом, пусть и из лучших побуждений, и прежде ложь давалась ему легко. Сейчас же ему предстояло столкнуться с разницей между обманом и истиной, и реальное положение дел его тревожило — принцесса еще не опомнилась после гибели Оби-Вана, мальчишка тоже, а здоровье королевы было вовсе не таким крепким, как выходило со слов Хана.

Однако, когда они вошли в покои, Хан почти успокоился — королева была бледна, была слаба, но ни лихорадка, ни бред не терзали ее.

— Лея, — улыбнулась королева и протянула к дочери руки. Та села у ее постели, взяла ее ладони в свои и принялась рассказывать. Бейл передал королеве записку, привезенную Люком, и сам Люк поведал, что видел с высоты драконьего полета.

— Известно ли тебе, как возник Альдераан? Как построен был Белый замок? — обратилась к Хану Бреха, и он покачал головой.

— Не интересовался.

— Это были урожайные земли, но войны и междоусобицы царили здесь непрестанно... Пока Антилессы не прибыли сюда, ведомые пятью взрослыми драконами, и не захватили гавань. Они объединили враждующие племена, подчинили себе, и гарантом мира стал огонь — тот, что неугасимо танцует в храмовых чашах вот уже несколько столетий. Так появился Альдераан.

— Занимательно, — протянул Хан, но сбить себя с мысли не позволил. — Месяц на исходе, и мне нужен товар. Ветра скоро сменятся, а я не хочу застрять на востоке.

— Так плыви на запад, — велела ему королева.

— Пустым?

— Нет, отчего же... Возьми что готово, сезона не жди. Золото оставь при себе.

— Бесплатно? — Хан тряхнул головой, подошел к изножью резной кровати.

— Я сказала не так, — Бреха подалась вперед, и Лея подложила подушки под ее спину. Ровный смуглый загар сошел с лица королевы, волосы потускнели, но глаза смотрели на Хана твердо и властно. — Я сказала: оставь себе золото. Плата будет иной.

— Иной?

— Идет великая сушь... если это правда... Всему есть начало, всему есть конец. Я предлагаю вам новое начало. Я говорю — бери ткани и бери краски. Говорю — бери тех, кто еще молод, бери мою дочь, и последнего всадника, и наших драконов — и плыви на запад до исхода месяца. Берите западные земли, сомкните их воедино драконьим огнем, найдите место для нового города и нового замка. Таково мое слово.

— Я никуда не поплыву с ним! — воскликнула Лея и вскочила на ноги, шагнула прочь от постели, и натолкнулась спиной на Хана. Тут же отпрянула, будто он был раскаленным железом, а она — водой, обернулась к отцу. — Мать нездорова, скажи ей!

Бейл оглянулся на Люка, но тот смотрел на свои сапоги.

— В словах твоей матери... есть зерно истины, — признал наконец Бейл и обратился к Хану:

— Это возможно?

— Выполнимо, — подумав, ответил Хан. — Почему бы и нет?

— Нет! — Лея оглянулась на Люка. — Отчего ты молчишь? Ты рос здесь, пусть и недолго, неужели согласен оставить город?

— Не мне решать, — пробормотал Люк и взглянул на королеву. — Я лишь всадник.

— Оби-Ван никогда бы... — гневно начала Лея, но Бреха остановила ее:

— Где же он? Где Оби-Ван?

Лея осеклась, замолчала, заломила пальцы.

— Его время окончено. Мое — на исходе, — вздохнула Бреха, и Бейл шагнул к ней. — Не спорь со мной, муж!.. Я знаю это. Люк знает. Узы говорят ему больше, чем вам — речи лекарей. Водные сады приняли Оби-Вана, как до него — Энакина, как после примут меня... Всему есть конец, но есть и начало, и я говорю — идите на запад. Таково мое слово. А теперь оставьте меня наедине с моим мужем.

Хан поклонился королеве и вышел, Люк последовал за ним, чуть погодя — принцесса. Вместе они направились к гавани.

— Зачем ты согласился? — напустилась на Хана принцесса, как только миновали они замковые ворота.

— Почему нет? — ответил Хан вопросом. — Я вам не подчиняюсь. Могу давать свое слово кому пожелаю.

— Много ли прока от слова торговца! Пойдем, — велела она Люку, но тот покачал головой. — Нет? Прекрасно!

Лея развернулась на каблуках и спешно зашагала обратно к замку, туфли ее застучали по камням так резко, будто подошвами она забивала гвозди.

— Женщины, — вздохнул Хан и потянулся к кисету. Курить хотелось смертельно. — Будешь?

Люк отказался, и Хан забил трубку на одного, затянулся и выдохнул терпкий дым, пробормотал, зажав мундштук зубами:

— Про королеву, сады и смерть... Это правда?

— Как свеча на ветру, — вздрогнул Люк и вздохнул, — вот-вот погаснет... Будь Оби-Ван жив...

— Просто не думай об этом, — посоветовал Хан. — Всегда смотри вперед, не оглядывайся — и будешь знать вдвое меньше печалей. Так меня учил отец.

— Я не знал своего отца, — Люк поглядел на него с любопытством, — на что это похоже?

— Иметь отца? Ну, — Хан затянулся и выпустил дым, усмехнувшись, — просто еще один человек на свете, вот и все.

— Еще один, кто тебя любит?

— Еще один, которого разочаруешь, — ответил Хан, подходя к загону, и хлопнул Люка по плечу. — Ну, бывай.

***

Хан видел королеву еще несколько раз, и с каждым его визитом она словно делалась меньше и тоньше, будто время вымывало ее из настоящего, как набегающие волны стирают рисунок на песчаном берегу.

В конце она уже слабо различала происходящее, иногда не понимала, кто он такой, не помнила его имени. Велела позвать к ней Оби-Вана, звала сестру, а к Люку обращалась «Энакин». Бывали и светлые дни — тогда она спускалась вниз, в тронный зал, поддерживаемая под руку Бейлом, принимала просителей — Хану казалось, специально, чтобы все в Альдераане знали, к чему все идет и не питали пустых надежд. Время от времени на исхудавшее лицо ее набегала тень, и тогда Хан почти физически ощущал, как в эти мгновения разум ее сражается с темными водами беспамятства, сражается и одерживает победу.

Впрочем, триумф этот не продлился долго, и через несколько дней после последнего визита Хана в королевские покои по всему Альдераану забили колокола.

Хан знал, что означает этот перезвон — такой же шум стоял после гибели Оби-Вана, — и дал своим людям команду грузить корабли и забивать трюмы. Если принцесса не пожелает отплыть вместе с ним — что ж, воля ее.

Но она появилась, ведя за собой молодых стражников и мужчин, женщин и детей. Хан надеялся на войско, но получил меньше тысячи душ, из которых с оружием умели обращаться от силы сотня или две.

Он лично перенес сундуки принцессы на Сокол, самый быстрый и любимый корабль из всех, и поставил их в смежную со своей каюту.

— Где Люк? Неужто решил остаться? — спросил он у Леи, и та молча кивнула на небо.

Две драконьих тени кружили над башнями Белого замка, и полет их был словно прощальный танец, сплетение шелковых лент на ветру.

Отсюда не видно было контура всадника, и Хан в который раз поразился удаче вонгов, что сумели оборвать сразу две жизни. Люк утверждал, будто гибель Полуночи была не случайна, будто кто-то оборвал ее полет колдовством, нашел уязвимость дракона чарами. Говорил, будто кто-то, скрытый от чужих взглядов угольно-черной маской, расположился в самой высокой пирамиде Юужань-Вонга, а потом покинул город.

Так рассказал ему огненный жрец, и Люк поверил — поверил так же, как верил предсказанной засухе, что придет к стенам Альдераана.

Хан этого убеждения не разделял, но спорить не стал — да и зачем? Он получал шанс начать все заново, получал двух драконов и принцессу впридачу — и все за такую малость — переправить их через летнее море и доставить на запад.

«Лучшая моя сделка за долгие годы... если не за всю жизнь», подумал он на рассвете, когда принцесса взошла на корабль и встала у мачты, огладив дерево нежной рукой.

Принцесса без королевства, напомнил он себе, но тут же усмехнулся — один лишь миг, один шанс способен вознести человека так высоко, как никогда не мечталось, и будь Хан проклят, если упустит его.

Мальчишка тоже был здесь, крутился около принцессы, озирался беспокойно, смотрел с сомнением на паруса, неумело ступал на палубные доски — явно привык к земле, и корабельная качка придавала его походке забавную неуклюжесть.

Прежде, чем солнце поднялось над белыми башнями, Сокол вышел из гавани в открытое море, разрезая носом набегающие волны, как нож — мягкое масло. Драконы какое-то время кружили над городом, не желая его покидать, но потом Люк прислонился к мачте, вытянув ноги, закрыл глаза, и они послушно скользнули ближе, и крылья их зашелестели в воздухе, как шелестят спускаемые паруса.

— Только не позволяй им садиться на реи, — прокричал Люку Хан от штурвала и направил Сокол на запад — туда, где в кипучей, как лава, воде скрывалась самая опасная часть их пути — морские ступени, взойти по которым было под силу не каждому.

Но Хан никогда не бежал от риска; быть может, поэтому неудачи обходили его стороной.

Сокол держал курс ровно, будто скользя по невидимой глазу веревке, по правую руку от Хана застыла принцесса, то и дело оборачиваясь назад, а в набирающем силу рассвете над кораблем плыли две крылатые тени. Трюмы были полны тканей и красок, полны новых людей, что горели надеждой — а надежда была тем чувством, что вело Хана по жизни через бури невзгод, — и карман грели золотые граненые кости, которыми сумел он добыть этот корабль.

Хан вдохнул полной грудью соленый терпкий воздух и улыбнулся, отвернувшись от солнца. Где-то там, далеко на западе, земля ждала их шагов, моря — кораблей, а небеса — драконов.

Глава 6
Глава 6. Люк

шестая глава

Он никак не мог привыкнуть к кораблю. Тот казался живым, своенравным и упрямым: доски скрипели, когда Люк выходил на палубу, паруса хлопали на ветру, а когда он лежал в каюте, то все вокруг пело и стонало, будто Сокол и море переговаривались на языке, что был неведом людям.

Связь Люка с драконами обострилась — он связан был с синим драконом, как дитя связано с матерью пуповиной, его кровь была кровью дракона, и когда неглубокий сон забирал Люка под песни корабля, то он видел мир драконьими глазами — чернота по краям, узкое поле зрения и высокие звезды. Когда он был ребенком, то часто летал во снах, но теперь это происходило точно наяву, и Люк просыпался уставшим и разбитым. На губах запекалась соляная корка, волосы темнели от пота, а мышцы ныли.

Некого больше было спросить об этом, но все же Люк часто представлял, будто говорит с Оби-Ваном, говорит обо всем, просит совета и утешения.

Чем дальше они продвигались на север, тем глубже Люк погружался в узы, находя в них утоление своей жажды. Смутное, неясное чувство мучило его, терзало грудь, затмевало разум. Он ждал передышки, ждал отдыха, что придаст ему сил для грядущих свершений, но вместо этого нашел лишь возрастающий ужас — будто каждый из дней приближал его к чему-то неминуемому.

— Я проведу вас ступенями. Потом высадимся на континенте, на юге. Обычно я туда не ходок — крупно задолжал кое-кому, но иного выхода не вижу. Если задержимся — нас застигнет сезон ветров, и тут даже я вам не помощник, а кормить всех, кто плывет из Альдераана, не хватит провизии. Мы пройдем южными землями, а корабли я полупустыми отправлю к Долине.

Хан рисовал дальнейший путь Лее, Люк же стоял от нее по правую руку, и мучительно сдерживался, чтобы не перевеситься за борт и не отдать завтрак морю. Качка выбивала его из колеи, ему казалось, будто он оседлал непокорную кобылицу, и та вот-вот сбросит его оземь.

— Да ты весь зеленый, — заметил стражник, что обычно сопровождал Лею. Он отпустил усы, и Люк с трудом его признал, до того загорелым стало его лицо. — Совсем плохо?

— Ничего, — просипел Люк и попытался улыбнуться. — Бывало и хуже.

В одну из ночей он понял — нет, хуже еще не бывало. Голова отяжелела, ноги скручивало судорогой, на стесненную грудь точно опустили тяжелый камень. Воздух сгустился, и Люк плыл в жарком белом мареве, мечтая об одном — выбраться на палубу и свалиться за борт, чтобы соленые темные воды объяли его холодом. Шатаясь, он поднялся с постели и поднялся наверх.

Звезды были такими яркими, что он заморгал с непривычки. Порывы ветра налетали на него, рвали ворот рубахи, забирались в рукава, гладили прохладными влажными прикосновениями. Люк прикрыл глаза и прислонился к борту, палуба плясала под ногами, и во всем мире будто не стало ничего, на что мог бы он опереться; все вокруг двигалось и вздымалось, и опускалось, чтобы затем подняться. Это походило на полет, но в небе драконий разум служил Люку надежной защитой от высоты и холода, и тех страхов, что терзали его на земле. Корабль на такое был неспособен, и Люк развернулся к морю, поднял лицо к звездам, подставив влажный лоб соленому ветру, и привычно погрузился в узы.

Его дракон был самкой, как и дракон Оби-Вана. Той ночью в Юужань-вонге, полной огня и ярости, он дал ей имя — Ночная Сестра — потому что понял вдруг, что один остался на свете. Мать его, должно быть, умерла родами, отца он не знал, дядя и тетя...

Люк вздохнул.

Даже учитель его покинул подлунный мир, даже королева Бреха — человеческий век не чета драконьему, он короток и полон расставаний. Все, что Люк мог — попытаться принять это неизбежное одиночество, обернуть себе на пользу, потому что когда нечего терять, то и бояться тоже нечего, а он не должен ведать страха.

Только вот ему было, что терять. Он привычно отгородился от этой мысли узами и потянулся к драконьему разуму, где не было ни тревог, ни сомнений, ни скорби — один покой.

— Думал, ты спишь, — шаги Хана были тихи, как воздух перед грозой, будто сам корабль помогал владельцу двигаться беззвучно.

Помедлив, Люк вынырнул из драконьего разума, тряхнул головой и открыл глаза.

— Не спится.

— Не привык к качке, — заметил Хан и положил широкие смуглые ладони на борт, погладил задумчиво. — Слышал, ты в песках вырос.

— Воздух суше, — объяснил Люк. — Легче переносить жар.

— Сегодня холодно, — нахмурился Хан.

— Разве?

Люк повернулся к нему, и заметил, что Хан поверх жилета закутался в шерстяной отрез, точно в пончо.

— Ты всадник, — пожал Хан плечами. — Огонь, что там еще?..

— Кровь, — ответил Люк. — Кровь и огонь.

— Верно. Только при чем тут кровь? Если сжигаешь кого-то, то остается только пепел, — усмехнулся Хан. — Чистая смерть.

— Это о другом.

Капля пота сбежала по виску, и Люк утер ее ладонью. Руки стали ледяными, но жар все еще терзал его изнутри. Словно там, где раньше билось его сердце, насыпали голодных углей, и каждый вдох раскалял их все сильнее.

— Как думаешь, — спросил вдруг Хан, подавшись ближе, — парень вроде меня и принцесса...

Люк не сразу сообразил, о чем он. Потом понял и вгляделся в лицо Хана: ни сомнений, ни тревог, один лишь веселый азарт.

— Нет, — ответ слетел с губ еще раньше, чем Люк подумал о нем. Хан вопросительно поднял брови, и Люк покачал головой. Горло перехватило, словно он резко хлебнул горячего Альдераанского вина, пахнущего дикой гвоздикой и яблоком, и Люк отвернулся.

Отчего Хан спросил его об этом? Он не искал позволения, но ждал отклика — зачем? Едва ли слова Люка могли стать Хану преградой.

Люк размышлял об этом остаток ночи, но ответа не находил. Мысли перескакивали с одного на другое, как беспокойные канарейки в золоченой клетке, Люк ворочался, не умея уложить в груди череду сомнений, и даже сон не спешил забирать его под темные своды.

Не находя себе места от тревоги, он снова поднялся с постели и, не зажигая свечи, пошел к каюте принцессы. Ноги вели его сами по себе, и Люк послушно переставлял их, ведя рукой по обшивке узкого коридора.

Он сел у ее дверей, откинувшись затылком на стену, что разделяла их, и вытянул ноги. Отчаяние находило на него волнами, рождая ужас в груди, а потом словно невидимая рука отпускала его нутро, стиснутое железными тисками, и Люк снова мог дышать свободно, не захлебываясь душным и пыльным воздухом.

Ему казалось, будто сердце его изъяли из груди и отбросили так далеко, что он едва мог уловить его затухающее биение. Люк зажмурился, под глазами поплыли багровые круги. Он уже не понимал, кто он и что он — мгновения ему казалось, будто он смотрит на Сокол с высоты, а потом тесные низкие стены коридора окружали его, придвигались вплотную, и когда уже начинало казаться, что он неминуемо будет ими раздавлен, перед Люком покорно разворачивался ночной простор, и пахло ветром и солью, водорослями и илом.

За дверью что-то хлопнуло, послышался голос Леи. Люк напрягся, пытаясь разобрать слова, как вдруг услышал второй голос и застыл на месте.

Голос Хана.

Мальчика звали Бен, вспомнил он и оттолкнулся от стены, навалился на закрытую дверь, забарабанил по ней ладонью. Рана у большого пальца — след от драконьей чешуи — открылась и закровила, но Люк застучал лишь сильнее.

Хан не проходил мимо него; как долго он там?

Уже ни о чем не думая, Люк толкнул дверь плечом, выбил скобу и ввалился внутрь.

В каюте принцессы было маленькое окно, под самым потолком, и потому Люк увидел их сразу. Лея сидела на постели, прижимая к груди одеяло, Хан стоял перед ней, нависая сверху, обхватив ее узкие плечи ладонями.

— Что здесь... — начал было Люк, но Хан перебил:

— Малыш, ты не вовремя.

— Не тебе решать, — осадила его принцесса и обернулась к Люку. Губы ее дрожали, и Люку показалось, будто она недавно плакала.

Он обежал взглядом комнатку в поисках оружия, но заметил лишь низкую, неприметную дверь в переборке между каютами — очевидно, она вела в спальню Хана.

— Мне приснился кошмар, — нехотя призналась Лея и отстранила от себя руки Хана. Тот отступил на шаг, лицо у него сделалось спокойным и даже скучающим.

— Я просто разбудил ее величество, — сказал он наконец, не глядя на Лею. — Ты всегда так вламываешься? Откуда ты взялся вообще?

Он знает, что я сидел у дверей, понял вдруг Люк. Знает и желает смутить меня этим.

Этот ребяческий порыв показался ему нелепым и странным, не укладывался в привычные рамки. Люк переводил взгляд от лица Леи на плечи Хана, пытаясь понять, как лучше ответить, но слова не шли на язык.

Я в нее влюблен, подумал он осторожно и затих. Или лишь был влюблен?

Он увидел себя словно со стороны — мальчишка, охваченный дрожью и трепетом, а потом словно поднялся, возвышаясь над собственными чувствами, как великан над толпой. Люк не умел понять, не умел отличить то, что испытывал, от того, что ожидал испытать.

Что должен чувствовать влюбленный?

Все прошлые томления сходили с него золой и пеплом, и он равнодушно позволял им осыпаться себе под ноги, отстраненно и глухо, как человек после долгой болезни.

Хан смотрел на него, словно прицениваясь — так смотрят на высокую гору, примеряя на себя дальнейший путь. Потом он словно решил для себя что-то, поклонился принцессе и молча вышел, закрыв за собой низкую дверцу.

Лея отвернулась к стене, отерла лицо дрожащими пальцами. Потом потянулась к стоящей на сундуке свече, долго не могла высечь искры. Люк подошел, взял кремень из ее рук, ударил по кресалу — раз, другой, третий, — и от льняного трута потянулся слабый дымок. Он осторожно раздул пламя, поднес к свече, и когда фитиль занялся, накрыл свечу железным прорезным цилиндром.

Тени затанцевали по стенам и потолку, теплый отсвет лег на лицо Леи.

— У тебя кровь идет, — рассеянно сказала она, и Люк спрятал правую руку за спину.

— Что тебе снилось? Ты... — он хотел спросить, отчего она плакала, но не стал.

— Всякая ерунда, — отмахнулась Лея.

— Расскажи.

Мгновение она смотрела на него посветлевшими глазами, потом покачала головой.

— В другой раз.

— Ладно, — послушался Люк и повернулся к двери. — Я тебе щеколду выбил... завтра починю.

Она окликнула его уже на выходе, и Люку показалось, что просит она о другом.

— Дверь, — проговорила Лея. На мгновение он решил, будто она предлагает ему остаться, запереть ее и оказаться с ней наедине, но Лея смотрела на другую дверь, ту, что отделяла ее каюту от каюты Хана. — Передвинь сундук к ней. Пожалуйста.

Он молча выполнил ее просьбу, отставив свечу на пол. Обернулся, нашел ее взгляд и несколько секунд смотрел в ее лицо, пораженный тем, что оно казалось ему лицом незнакомки.

— Спокойной ночи, — тихо произнес Люк и вышел, потянув на себя створку двери. Опустился на прежнее место и закрыл глаза.

Волны качали корабль, как мать — колыбель, и когда он подумал об этом, тошнота на миг отступила, и ее место заняло новое чувство, оголенное и нервное.

Никогда еще не знал он себя таким — будто сбросившим кожу, обнаженным и уязвимым. И в то же время между его телом и разумом будто пролегла бездонная пропасть, и терзание, что охватило его грудь, было шатким и ненадежным мостом.

И Люк не понимал, нужна ли ему эта связь.

Что станет с ним, если он оборвет ее? Он чувствовал, что тогда не будет возврата, и он не сможет больше стать тем Люком, который впервые увидел дракона, тем Люком, который прижался губами к прохладным ладоням принцессы.

Должно быть, такова участь всадника, подумал Люк. Отринуть все прошлое и стать драконом, не знать ни жалости, ни страха, ни любви.

Он вспомнил Оби-Вана, как его фигура молчаливой тенью следовала за королевой Брехой, как он улыбался, оглаживая золотую с серебром бороду, и засомневался в своем решении.

Однако участь всадника не была горькой, она была той свободой, которой искал Люк, вглядываясь в розовые закаты Татуина. Он знал это, как что-то непреложное, знал — такая судьба станет ему утешением, не принесет ни боли, ни страданий.

Другая же его часть взывала к этим чувствам, она желала — желала боли и любви, страха и трепета, всего, что делало человека таковым.

Впервые за все это время Люк осознал, что Оби-Ван пошел против своей природы, наперекор судьбе; осознал, кто послужил тому причиной.

Люди следуют своей природе, как слепые следуют за поводырем, но Люк был зрячим, и обе дороги предстали перед ним, готовые лечь ему под ноги.

И ни с одной из них нельзя было вернуться.

Однажды он спросил учителя, что есть огонь. «Горит лишь то, что было прежде живым», ответил ему Оби-Ван. Люк стал думать о масле, что выжимали из растений и трав, о деревьях, что прежде чем стать пламенем, купали листву в тихом воздухе, пили корнями воду, о ткани из льна и хлопка, вобравшей в себя солнечный свет.

Наверху началось движение, Сокол тряхнуло, потом еще раз. Люк понял, что наступил рассвет, что команда Хана высыпала на палубу — он слышал их шаги, и смутные, приглушенные расстоянием голоса.

Тогда он вернулся к себе в каюту, лег на смятые простыни и постарался заснуть.

***

Хан держался с ним любезно, рассказывал о корабле, расспрашивал о драконах, будто и не было ночной темноты, в которой он пришел к принцессе.

Люк отвечал ему тем же, не желая искать ни соперничества, ни ссоры. Хан учил его и Лею играть в саббак, показывал уловки и трюки, и неизменно выигрывал. Лихая азартная улыбка не сходила с его лица, и Люк размышлял, относится ли она лишь к удачной партии, или же таит в себе нечто большее.

Лея также не вспоминала о той ночи, но ее образ вставал перед мысленным взором Люка всякий раз, когда он закрывал глаза, чтобы потянуться к драконам — открытый взгляд, румянец на бледном лице, руки, сжимающие кремень и кресало.

Она хотела высечь искру, но огнем занялся он сам.

Точно впервые ее увидел — не принцессой, прекрасной и недостижимой, но женщиной, которую был способен защитить, оградить от печалей и тревог.

Он мог взять ее руки в свои и коснуться поцелуем, мог стереть слезы с ее щек и вернуть улыбку губам.

Он знал, что она бы позволила, но не решался.

Оуэн предостерегал Люка о призраках, что бродят среди живых неузнанными, бродят светлыми скользящими тенями, насылают сны и видения, нашептывают странные, чуждые мысли, искушают и привносят смуту в разум и сердце.

И Люку стало казаться, будто принцесса и есть такой призрак, манящий и искушающий, неотступный.

Он думал о ней чаще, чем о ком бы то ни было, вспоминал ночами темные косы, перевитые жемчужными нитями, шелковые прохладные платья, серебряный смех, легкий и чистый.

По ночам эти мысли казались ему светлыми, как день, по утрам — черными, как мрак.

Что бы сказал Оби-Ван, увидь он теперь его разум так же ясно и открыто, как видел сердце дракона?

Что бы сказала королева, приди он к ней с просьбой о невозможном, не как мальчишка из драконьего загона, но как жених, ищущий руки принцессы?

Впрочем, Люк и без того знал, что сходит с ума.

Знал, как это называется.

Темное наваждение, слепая одержимость.

Темная — и ему хотелось не просто быть рядом, но присвоить Лею себе, заклеймить своей. Слепое — и ему мало лишь смотреть, но хотелось касаться, вбирать ладонями белую прохладу ее кожи, приникать голодными губами к раскрытым губам, на выдохе, и целовать до тех пор, пока легкие не охватит жарким обручем, пока Лея не обхватит его лицо тонкими нежными пальцами, пока не займется жаром в ответ.

Разжечь огонь так просто.

Когда пламя становится высоким и белым, его уже не погасить.

Все те сомнения, что терзали Люка при свете дня, ночами расплывались сизым дымом, делались неразличимыми и незначительными, и на поверхность его разума выходили другие желания.

Что ему громкое имя или высокое происхождение, когда сам он — дракон?

В его мыслях Лея была нежна и покорна, тиха и недвижна — нет, это не она, понимал Люк. Она не такая.

В его фантазиях Лея осыпала его градом отборных ругательств, отнимала прочь белые ладони свои, смотрела со страхом — нет, понимал Люк. Я не такой.

В сердце же его белым цветком распускаются тот образ, что он собирал по мгновениям, как искатели намывают золото в потоках прозрачной воды, тот, что не давал ему покоя с той ночи, преследовал и распалял.

Ее глаза — огонь, о котором слагают легенды; он зовет к высокому небу или ведет в могилу, третьего нет.

Но что ему темный огонь, когда сам он — огонь?

Пламень не спалит пламень, лишь преумножит. Желание вскипало в крови, и Люк жмурился до кругов под закрытыми веками: представлял ее принцессой, что сходила к нему с подножия трона; представлял себя властителем судеб, что поднимал ее с преклоненных колен, целуя круги, оставленные твердостью мрамора; представлял ее и себя — равными, рука в руке они смотрели в лица друг друга, склонялись ближе, смешивали дыхание, сплетали пальцы и вдохи.

Могло ли такое стать истиной, обернуться правдой? Одна дорога манила его обещанием счастья, другая — избавлением от мук.

Если бы ладони его могли оставить на Лее мысленный след, то вся ее кожа была бы покрыта его касаниями, отполированная до блеска, как статуи божеств в огненных храмах.

И он касался ее наяву — оставив два отпечатка, кровь и пепел на белом шелке. Спустя месяцы память об этом прикосновении все еще жгла ему пальцы.

Мучимый выбором, он приходил к ее дверям, мечтая распахнуть их, не смея этого сделать. Сам того не заметив, Люк уже выбрал, ступил на дорогу, что завлекла его обманчивым золотым светом возможной любви.

Он больше не чувствовал, будто распадается на части; пока разум его безмолвствовал, сердце навело мосты через пропасть, проложило свои пути. Люк не видел их, не знал о них, слепо бродя вдоль обрыва, но теперь ему оставалось только одно.

Гореть.

Глава 7
Глава 7. Лея

седьмая глава

Ступени, которых страшилась Лея, Сокол преодолел играючи, будто не плыл, но летел по воздуху, повинуясь воле Хана Соло. Морская болезнь, которая, кажется, терзала Люка, Лею не беспокоила. Гораздо большее неудобство ей доставляла невозможность как следует промыть волосы проточной водой. Она не желала заплетать косы, что полагалось носить королевам, не хотела признавать нового статуса — принять его означало принять потерю, осмыслить ее, согласиться с ней.

Таков ход вещей, но Лея слепо отворачивала взгляд, ища что-то, за что можно уцепиться, чтобы не помнить и не знать. Она говорила с матросами, ходила к коку, успокаивала альдераанских женщин, играла с их детьми, но внутренне словно омертвела, стала безучастна ко всему, что занимало ее прежде.

Люк не искал ее общества, словно пристыженный вольным обращением, которое позволил себе по неосторожности в ночь, когда в каюту Леи явился Хан. Она думала, что эти дни сблизят их, но выходило иначе — Люк стал избегать говорить с ней, уклонялся от партий в саббак, часто пропускал обеды и ужины.

— Оставьте его в покое, — советовал Хан в промежутках между жадными глотками разбавленного вина. — Это не его стихия.

— Что ты имеешь ввиду?

— Море. Войну. Вас. — Хан пожал плечами и закурил, откинулся на спинку — ей и Лее возле стола поставили легкие кресла, остальные размещались на крепко сбитых скамьях. — Он еще мальчишка.

— Мальчишкам свойственно вырастать, — возражала Лея просто из принципа.

— А до тех пор оставьте его.

Она лишь вздыхала, чувствуя правоту Хана, но не желая признавать ее. Все эти дни Лея словно противилась происходящему и тому, что готовило ей будущее. Она знала, что попытки эти тщетны, что жизнь неминуемо обернется такой стороной, какой пожелает, что ей самой останется лишь принять это, безропотно и с тем достоинством, которое всегда сквозило в жестах матери.

Каким-то образом Лея понимала, что эти дни — только отсрочка, милосердная, но краткая, последние мгновения ее детства, унесенного горем и печалью — так ветер унес выпущенных отцом желтых канареек. Что очень скоро все переменится, станет иначе.

Ее волосы сплетутся в тугие косы, охватят голову тяжестью, ее решения станут залогом новой жизни для всех, кто решил довериться ей, а незатейливость ее детских речей сменится твердостью приказов.

И когда этот день настал, Лее все еще казалось, что она не готова.

***

Солнечный город встретил их сухим жаром, низким небом и кипельно-белым песком, гомоном базарных торговцев, душным запахом рыбы и едким дымом жаровен.

— Будто и не покидал Татуина, — едва слышно пробормотал Люк, держась позади нее и Хана. Твердость земли после корабельной качки сбивала с толку, то и дело Лея пошатывалась, будто в одиночку ополовинила винный погреб, и тогда Хан мягко притягивал ее ближе, обернув ладонь чуть выше локтя.

Пальцы у него были горячие, жар поднимался и от песка, и Лея изнемогала в плотной темной накидке, которую Хан присоветовал ей надеть.

— Говорить с Джаббой буду я. И не вздумайте снять гиматий или поднять вуаль — Джабба весьма охоч до красивых женщин. Если попросит — скажете, что у вас траур по матери... — Хан качнул головой, словно сбившись с мысли, и легко сжал ее предплечье в знак сочувствия. — Что же до всадника...

Он обернулся, не сбавляя шага, смерил Люка задумчивым взглядом.

— Сделай вид, что оба дракона подчинены твоей воле. Оба, ясно?

— Ясно, — кивнул Люк, избегая смотреть на Лею.

— Хорошо.

Они прошли рынок, вышли на мощеную розовым камнем площадь и двинулись к низкому длинному дворцу. Три купола сияли на солнце золотом, над входом раскинула крылья медная птица, держащая в клюве ветвь оливы.

Знак мира, отметила Лея, не веря этой детали ни на миг.

Джабба хитер и умен, но главное — жаден сверх меры, вспомнила она слова Хана. Вся ее охрана осталась на площади, и под прохладные мраморные своды вошли лишь они втроем. Хан снял с пояса гладий, отдал стражникам Джаббы, задержав ладонь на рукояти, будто прощался с любимой. Помедлив, Люк запустил руку за голенище сапога и извлек на свет маленький складной нож, положил рядом с клинком Хана — мальчик против мужчины, искра против пламени.

У него другое оружие, напомнила себе Лея, и почувствовала себя увереннее.

Их провели в широкую залу, уставленную мебелью и ширмами, усадили за круглый столик, с той стороны, где зал был открыт — по ночам занавес под потолком сдвигался, и тогда зажигались жаровни, курились благовония, и звезды смотрели на гостей с бархатно-синего неба. Сейчас занавес был запахнут, не пропуская жгучего солнца внутрь. Вокруг столика сновали не стражники или слуги, но танцовщицы в полупрозрачных одеждах. Золоченые блюда полнились мясом и фруктами, кубки — согретым вином.

Лея не стала пить, сдвинула кубок к центру стола, и Люк, перехвативший ее взгляд, сделал то же самое. Хан отказываться не стал, опрокинул в себя вино быстрыми жадными глотками, ловко перехватил у танцовщицы кувшин и поставил подле себя.

Ждали молча — помня наказ Хана, Лея не решалась заговорить. Джаббы не было, но вокруг были его люди, а значит, каждое их слово он слышал бы так же ясно, как если бы сидел напротив.

Наконец он вышел к ним — тяжелый и грузный мужчина, толстый, с раскрасневшимся от вина и жара лицом. Тихая музыка смолкла, но стоило Джаббе опуститься на широкое кресло, заиграла громче, чтобы заглушить их разговор. Танцовщицы пустились в пляс, их одежды вились вокруг смуглых бедер, как языки пламени — карминные, млечные и лимонные.

Джабба молчал. Он осушил пару кубков, отведал перченого мяса в меду, потом заговорил:

— Долг, Хан Соло. — Голос у него был вязкий, будто кипящая смола, и такой же булькающий. — Долг твой. Платить тебе. Кто эти двое?

— Королева Альдераана, — кивнул Хан в сторону Леи, и она склонила голову, стараясь не встречаться взглядом с Джаббой, с его желтыми и круглыми глазами навыкате. По его лицу она не могла понять, молод он или стар, доволен или сердит, мягок или жесток. — На восток приходит великая сушь, и королева решила отплыть на запад, найти новые земли, выстроить новый замок и распахать новые поля. Юноша служит ей.

— Их не хватит для оплаты, — недовольно ответил Джабба, уставившись на Люка. — Слишком щуплый.

Он взглянул на Лею и приказал:

— Поднимите вуаль, королева. Хочу взглянуть.

Она смолчала, стиснула пальцы на подлокотниках.

— У королевы траур, — объяснил Хан. Голос у него был расслабленный, будто речь шла о погоде, и это несколько успокоило Лею.

— Ее охрана на площади, — Джабба отвернулся от нее и теперь обращался лишь к Хану. — Что же он? Подает ей платья? Заплетает косы? — все его тело заколыхалось от низкого утробного смеха. — Чем служишь своей госпоже? — уставился он на Люка желтым немигающим взглядом. Тот коротко переглянулся с Ханом и ответил:

— Огнем.

— Огнем? Зажигаешь в покоях свечи? — рассмеялся Джабба. — Что ж, Хан Соло, пожалуй, в уплату я возьму... — он помедлил, будто раздумывая, а потом едва заметно повел рукой, и в тот же миг накидка Леи сползла с нее, упала к ногам, и Джабба впился в ее лицо хищным желтым взглядом — так ястреб смотрит на добычу с высоты. — Королева подойдет.

— Она не рабыня и не товар!

Не успела Лея опомниться, как Люк уже вскочил на ноги, лицо его потемнело от едва сдерживаемого гнева, ноздри трепетали, а пальцы сжались в кулаки. Она никогда не видела его таким прежде — и едва ли хотела увидеть вновь; ей казалось, что нельзя выдержать этого светлого злого взгляда, но Джабба смотрел в ответ с насмешкой и любопытством.

— Все в этом мире товар, — наконец рассмеялся Джабба. Он хлопнул в ладоши, и танцовщицы закрутились перед ними, звеня ножными браслетами. — Взгляни на них, мальчик. Красивы ли они? Молоды ли? Я купил их красоту и их молодость, и обошлось мне это недешево — но и долг Хана велик...

Лея ожидала, что Люк возразит, но он молчал, провожая зачарованным взглядом одну из танцовщиц. Кожа ее белела на солнце, а волосы вились вокруг головы медным пламенем, одежды были цвета молодой зелени, и такими же были глаза.

Хан сохранял спокойное молчание, словно ничего непредвиденного не происходило вовсе, потом лениво откинулся на резную спинку и сделал большой глоток вина.

— Видишь ли, Джабба, — начал он, отставив кубок прочь, неспешно утерев рукавом губы, — есть один небольшой нюа...

Вдруг голова его запрокинулась, будто лишившись опоры, а тело обмякло, словно из него извлекли одним махом все кости. Лея увидела, как Люк закрыл глаза, почувствовала легкую, еле заметную дрожь, словно далекий и тихий звон, набирающий силу, который лопнувшей струной повис в воздухе немым эхом, когда два стражника выскользнули из-за спины Джаббы и увели Люка под руки, перед этим ударив его по виску.

Лея обернулась к Джаббе, чувствуя такую ярость, какую не знала прежде, оскалилась, как дикий зверь, но он не удостоил ее даже взглядом.

— Оденьте ее как подобает, — велел он стайке танцовщиц в разноцветных одеждах, — а потом приведите ко мне.

Лея на миг замерла, не желая биться с рабынями, и пока она сомневалась, Джабба взглянул на нее и сказал с наслаждением:

— Ступай, королева Альдераана... Если, конечно, твои спутники хоть сколько-нибудь тебе дороги.

Девушки окружили ее, и она пошла за ними, с трудом переставляя ослабевшие ноги, пока в глазах рябил цветной шелк их одежд.

***

— Да постой же смирно, ну! — прикрикнула девушка-танцовщица, затягивая на спине Леи тонкие бретели. Лея стиснула зубы, чтобы не нагрубить; терпела, когда ей заплели длинную косу, собрали наверх золотыми заколками; молчала, когда в уши ее вдели серьги-кольца, а руки оплели витыми браслетами.

Но когда шею ее подлой тяжестью охватил широкий ошейник, Лея смолчать не смогла.

— Отчего вы служите этому... — всякое слово казалось ей слишком хорошим для Джаббы, и она молча вздернула подбородок. — Лживый, бесчестный рабовладелец, он не заслуживает...

— Тише, — шикнула Лее танцовщица с темными раскосыми глазами и огляделась беспокойно. — Тебя могут услышать, доложат Джаббе, и тогда...

— Пусть слышат, — отмахнулась Лея, но злых слов больше не говорила. Страх за Люка, за Хана, за драконов перехватывал горло вернее рабского ошейника, и Лея старательно гнала эти мысли прочь — Хан очнется, непременно очнется, а Люк...

Люк не безоружен, снова и снова напоминала она себе. Он от крови дракона, он не станет бояться.

Но потом она понимала, что боится сама, и мысли ее вновь скользили по замкнутому кольцу, не находя выхода.

Наконец девушки вывели ее к Джаббе — причесанную и разодетую, как тому хотелось. Лея заставляла себя шагать легко и неспешно, держала спину прямо, а голову высоко — пусть видит, что ей безразличны его попытки смутить и унизить.

Джабба осмотрел ее с ног до головы, улыбнулся довольно, вытер пальцы вышитой салфеткой и протянул Лее руку. Помедлив, она подошла ближе, взглянула на Хана, на его застывшее, безучастное лицо — грудь его слабо вздымалась, и это придало Лее решимости, — а потом вложила конец тяжелой цепи, что тянулась от ошейника, в руку Джаббы.

Все ее украшения были золотыми, но цепь была тусклой и железной — как и все цепи. Джабба взвесил ее на ладони, пристегнул к широкому поясу, потом похлопал ладонью рядом с собой. Не скрывая отвращения на лице, Лея шагнула еще ближе и осторожно опустилась на подушки у его ног — так, чтобы можно было в любой момент вскочить на ноги. Но Джабба потянул цепь на себя, и Лея поняла, что не сумеет подняться, не задохнувшись.

Она попыталась незаметно дотянуться до ноги Хана, но не сумела. Джабба хлопнул в ладоши и двое стражников привели Люка, и когда Лея столкнулась с ним взглядом, то пожалела, что не стала пить вина — наряду танцовщицы и рабскому ошейнику она вернее предпочла бы отравление. Мгновение они смотрели друг на друга, потом глаза Люка сверкнули и он обернулся к Джаббе, и лицо его стало отрешенным и замкнутым, словно Люк сумел сбежать куда-то далеко.

— В уплату я беру королеву, — медленно произнес Джабба. — Не навсегда, не дергайся так, — бросил он Лее и улыбнулся довольно. — Что до тебя, мальчишка... Служи мне, и тогда твоя госпожа будет танцевать для меня годом меньше.

Джабба отдышался, выпил вина, перебрал пальцами звенья цепи, как пересчитывают монеты. Люк снова смотрел на нее, но Лея отвела взгляд.

У нее не было для него указаний, не было просьб. Она не знала, как он поступит, хоть и догадывалась — исподволь, по тому, с каким волнением он говорил с ней ночью в каюте, по тому, как краснел, посматривая украдкой.

Сейчас же он смотрел прямо, словно пытаясь запомнить ее лицо, а потом ответил, не отводя от нее взгляда, и Лея вздрогнула, услышав тихое, но твердое «нет».

Казалось, Джабба остался доволен его ответом.

— Отведите его в яму Сарлакка, — распорядился он. — Прогуляется по доске.

— Что это значит? Что ты собира... — цепь натянулась, и Лея задохнулась на полуслове. Выходя, Люк обернулся и кивнул ей — не то пытаясь ободрить, не то прощаясь.

Снова заиграла музыка, затанцевали девушки, но Лея не слышала и не видела ничего вокруг. Она закрыла глаза, в безумной и наивной надежде, что когда откроет их — все это окажется лишь сном. Джабба подал ей вина, положив на плечо влажную липкую руку, но Лея отвернулась.

— Не стоит отказывать, — шепнул он вкрадчиво, склонившись к ней. — Особенно мне.

Лее захотелось выхватить кубок и осушить до дна, лишь бы хоть миг не видеть желтые, как у совы, глаза. Хотелось выплеснуть вино Джаббе в лицо, а потом ударить кубком по руке, что сжимала ее цепь, рассечь блестящую маслом кожу, пока кровь не хлынет горячим потоком, пока не обнажатся хрупкие белые кости...

Через мгновение Лея поняла, что эта глубинная, темная ярость принадлежит вовсе не ей. И спустя еще мгновение раздался крик. За ним — еще один, и еще, и еще.

Словно кого-то жгут заживо, заторможенно подумала Лея и тут же вскочила, со всей силы дернув цепь на себя. В зале не было окон, но она уже поняла, что происходит — запах паленого становился все гуще и гуще, кружил вокруг, точно стая стервятников. Мелодия захлебнулась, танцовщицы и музыканты бежали прочь, переворачивая столики, звенели кувшины и блюда, мимо Леи прокатился рыжий апельсин, потом его раздавила чья-то подошва.

Занавес, укрывавший половину залы, вспыхнул, и тут же стало светло и жарко. В этом пляшущем свете Лея нашла взглядом Хана — он по-прежнему сидел, тяжело откинувшись на спинку, запрокинув голову, и одно долгое мгновение Лея верила, что он мертв. Она заметалась, подгоняемая паникой, оглохнув от криков, звеневших за стенами. Подобрала кубок и швырнула его в сторону Хана; промахнулась, закричала на него, уже не понимая собственных слов.

Лею с силой дернуло в сторону: Джабба медленно поднимался на ноги, руками перехватывал цепь, тянул на себя. Чужой гнев ожег ее разум, разошелся по телу, потек по рукам и ногам, как потоки горячей воды. Мгновение Лея колебалась, а потом позволила яростной злобе поглотить себя, и тогда это чуждое чувство обернулось вокруг ее шеи удавкой, проникло под кожу, вскипело в крови. Страх отступил, Лее казалось — навсегда, — и пьянящая легкость охватила ее, повела за собой.

Словно со стороны она смотрела на свои руки, держащие цепь, затем в несколько быстрых шагов пересекла пустое пространство, разделявшее ее и Джаббу, ударила его в плечо сапогом, не давая подняться, потом еще раз, и еще. Набросила ему на шею цепь, обошла кругом, намотала звенья на ладонь и потянула, упираясь коленом в мягкую спину Джаббы; потянула изо всех сил.

Где-то вдалеке ревел дракон и слышались вопли. Глаза щипало от едкого пота и дыма, и на миг стало темно — занавес уже не горел, но тлел, и дым наполнил стены доверху, как вода наполняет кувшин, а потом в один миг стало светло, и Лея заморгала, но цепь не выпустила. Она чувствовала, как бьется под ее ногой Джабба — так бьется о берег рыба, лишенная моря, но движения эти становились все слабее, пока не затихли.

Тогда она разжала руки, и Джабба повалился вперед, утягивая ее за собой. Лея упала, выставив вперед руки, камень жгуче оцарапал ей ладони, цепь зазвенела, но она слышала только биение собственного сердца, глухое и частое, как топот загнанных лошадей.

Я убила его, подумалось отстраненно, он мертв. Мертв, мертв, мертв, вторило ее сердце, и тут же, следом, пело — жив, жив, жив.

Люк был жив, как и Хан, как и она сама — и темное, мрачное торжество разгоралось в груди Леи. Дым ел глаза, она пыталась наощупь нашарить хоть что-то, что поможет ей разомкнуть цепь, обрести свободу, но находила лишь рассыпавшиеся по полу блюда и кубки, лужицы вина и мясного сока. Вдруг ее пальцы натолкнулись на чужую ладонь, узкую и тонкую — рыжая танцовщица ползла ей навстречу, стараясь держаться ближе к полу, чтобы не наглотаться дыма.

Лея молча показала ей на цепь, на свой ошейник, и девушка кивнула, так же молча передвинувшись ближе к Хану. Она быстро и ловко обшарила его жилет и голенища сапогов, обернулась к Лее с победной улыбкой — нашла! — и, усевшись верхом на шею Джаббы, принялась резать широкий кожаный пояс.

Время проходило словно сквозь Лею, и несколько мгновений, когда она следила за движениями кинжала, нырявшего под пояс, показались ей днями. Наконец последний ремешок лопнул под натиском узкого лезвия, и в четыре руки они сумели вытянуть пояс из-под тела Джаббы.

— Здесь есть... другой выход? — выдавила Лея и тут же закашлялась. Девушка кивнула, поманила ее за собой, но Лея перехватила ее руку и кивнула на Хана. Вместе они подхватили его под руки, взвалили себе на плечи — ноги Хана волочились по полу, им не хватало роста, — и медленно побрели прочь от опустевшего зала, прочь от дыма и криков, и тела Джаббы.

***

Город пылал, и стена, к которой они усадили Хана, была горячей, как облицовка хлебной печи. Но вокруг пахло не хлебом, не молоком — запахами детства, — но кровью и гарью. Лея никак не могла отдышаться, ей казалось, что тошнотворно-тягучий запах пропитал ее кожу насквозь, оплел сетью волосы, пробрался в ноздри и горло, заполнил собой легкие. Она дышала тяжело и прерывисто, с тревогой слушала дыхание Хана — ему досталось больше других, он не имел возможности скрыться от дыма, — потом оборачивалась на рыжую танцовщицу в обгорелом наряде.

— Как твое имя? — спросила Лея.

— Мара. — Лицо ее было перемазано сажей, и оттого зелень глаз казалась еще ярче, чем прежде, когда ее оттенял изумрудный шелк. А может, свобода всему добавляет блеска, даже если все вокруг в копоти и грязи.

— Ты спасла меня. Идем со мной, и я отплачу тебе — у меня есть тонкие шелка и острые кинжалы, есть жемчуг и золото, есть...

— ...драконы, — закончила Мара и посмотрела вверх, сощурилась против солнца.

Лея не стала смотреть — глаза все еще резало дымом, и потому она зажмурилась, но даже не глядя в небо, она видела их — дракона и всадника. Двумя багровыми тенями скользили они под ее закрытыми веками, двумя тенями плыли по низкому южному небу.

На один краткий миг она увидела земли Джаббы с высоты, будто обернулась птицей, обернулась легким ветром, и тотчас же ощутила отклик — словно луч нагретого золота, скользнул по ней драконий взгляд, и следом — голубой, небесный, чистый.

Не успела она открыть глаза, как Люк уже сошел к ней. Волосы его блестели на солнце, а одежда была куда чище ее наряда — дикий контраст. Странный, неправильный — ей казалось, что нельзя нести гибель, не запачкав рук, но потом она взглянула на свои ладони, будто видела их впервые, и заметила отпечаток кованой цепи. Смутный и белый, он робко пересекал ее алеющие ладони, и был едва различим, но Лее казалось, будто след этот впечатался в ее кожу навсегда, вечным тавром — и нельзя будет свести его, нельзя позабыть, как позабыла она белое легкое платье, которое велела сжечь — потому что огонь очищает.

— Лея, — тихо позвал ее Люк, как звал всегда — на выдохе, будто хранил ее имя в самой темной и тайной глубине.

Он смотрел на нее, как смотрел всегда; как смотрел на драконов и на красоты водных садов — будто одно их существование придавало смысл всему, что есть на свете. Он смотрел на нее, и в его взгляде Лея не находила ни жалости, ни осуждения; Люк знал, что она сделала, знал, откуда в ее руке кожаный пояс, и как он был добыт, но ничего не сказал.

Ни зло, ни жестокость будто не оставили на нем и следа, сходили с его лица так же легко, как капли дождя с навощенной ткани — это потому, что сам он — огонь, решила Лея, а огонь очищает.

И тогда она шагнула к нему, и поцеловала — так же, как Люк произносил ее имя — на выдохе, тягуче, тихо замирая, когда звуки кончались. Но теперь он не стал замирать, но обхватил ее жаркими руками, притянул к себе, будто не мог напиться студеной воды в жаркий день, не мог надышаться лесной прохладой после пустынного зноя. Мгновением позже Лея разомкнула их поцелуй и их объятья, и когда она шагнула назад, то увидела следы своих ладоней, испачканных в саже, на груди Люка, на льняной светлой ткани. И тогда ей показалось, будто что-то далекое, неясное еще, неотвратимое, стало вдруг предрешено.

Ища избавления от этого чувства, Лея отошла к Хану, склонилась, проверяя его дыхание, а когда распрямилась, заметила острый взгляд Мары. Та смотрела на Люка, потом на дракона и снова — на Люка. Словно почувствовав это, Люк взглянул на нее и больше не отводил глаз, будто видел что-то, что было скрыто от чужих взглядов, будто слышал мелодию, что играла ему одному.

— Я пойду с вами, — коротко сказала ей Мара и снова обернулась к Люку, и впервые за этот день Лея увидела не алчность и не страх, не смерть и не огонь, но живую искру любовного интереса, лукавого, женского, — и это вдруг испугало ее.

Глава 8
Глава 8. Мара

Минул месяц с того дня, когда она впервые увидела драконов — синего и зеленого, две крылатые тени на изнанке небосвода.

С того дня, когда она впервые увидела всадника, Люка.

Они шли через земли Джаббы, оставив корабли — Хан приказал своим людям перегнать их на восток, ближе к Долине. На кораблях они отправили женщин и детей, слабых и раненных, но всех, кто способен был идти, взяли с собой — взяли и ее, Мару.

Она сама так решила, будто чья-то рука толкнула ее в спину, стоило только увидеть драконий золотой взгляд.

С ней же отправились те девушки, что прежде служили Джаббе, к немалому разочарованию корабельной команды — должно быть, они надеялись скоротать время в компании юных танцовщиц, но Лея не позволила.

Лея была королевой, и Мара не понимала, почему — почему драконы считались ее, хотя подчинялись всаднику, почему Люк ходил за ней, как привязанный, смотрел исподволь, когда думал, что Лея не замечает, и почему, наконец, даже Хан Соло не находил в себе смелости ей перечить.

Конечно, Лея была к ней добра — но и Джабба поначалу был добр, однако расположение его обернулось обманом, и потому Мара не видела причин доверять молодой королеве.

Однако Люк королеве доверял, бездумно и слепо, и даже если Мара не могла найти тому причин, они, видимо, все же имелись.

Она решила разобраться в этом позже.

Ей не хотелось сейчас думать ни о чем другом, кроме собственного выживания, не хотелось выяснять, что стоит за сложившимся порядком, и больше всего остального не хотелось вспоминать, что привело ее во дворец Джаббы Хатта.

И Мара не вспоминала, заперла свою память на сотню засовов и выбросила ключ — так ей казалось.

Но это не стало для старика преградой — просто потому, что для него не существовало преград.

Она почти сумела его забыть, забыть властную, скрытую темным плащом фигуру, и взгляд золотых глаз. Джабба никогда так не смотрел, не умел. Джаббу интересовала сиюминутная выгода, волновали страсти и пороки, но тот, другой человек, которого она знала прежде, интересовался не этим.

Старика не интересовала скоротечная прибыль, не волновала ее, Мары, юная и пламенная красота, и когда он приходил к ней во снах, то смотрел сквозь нее, будто сама она была лишь инструментом, орудием для того, чего он собирался вскорости достигнуть.

Сны эти приходили к ней редко, помнились смутно, но только не в этот месяц.

Словно драконий взгляд пробудил в Маре что-то, дремавшее прежде, и почуяв это, старик приблизился к ее снам, как паук скользит по дрогнувшей паутине, предчувствуя торжество.

Она просыпалась, тяжело дыша, в липком неприятном поту, дрожащими пальцами утирала влажный лоб, долго лежала, слушая сонное дыхание других девушек, пытаясь вспомнить, что же могло внушить ей такой страх, но сон ускользал от нее, как и всякие сны, рожденные перед рассветом. Оставалось лишь мутное, тяжелое ощущение, давящее на грудь, но с первыми лучами солнца уходило прочь и оно.

Днем они двигались как могли быстро, вечерами устраивались на привал, разбивали шатры, разводили огонь. Люк сажал ее подле себя, не позволял стражникам королевы заводить с ней разговоры, делил на двоих вяленое мясо и сладкие красные апельсины — рощи Джаббы изрядно оскудели, и Мара была этому рада, будто разорение это Джабба все еще мог ощутить, даже с той, другой стороны, куда уходят все мертвецы.

Поначалу она думала, будто приглянулась Люку, но, кроме этих вечерних трапез, он никак не выделял ее среди прочих. Однажды Мара не выдержала и спросила у него напрямик, почему он предпочитает ее общество компании Хана и королевы Леи, что сидели поодаль, склонившись друг к другу и перешептываясь.

— Что же, мне одному сидеть? — ответил ей Люк и разломил пополам гранат.

— Будто желающих мало, — фыркнула Мара и кивнула в сторону других танцовщиц, что поглядывали на Люка темными блестящими глазами. — Могли выбрать любую.

— Я выбрал, — коротко бросил он, но посмотрел не на нее, а в сторону Леи и Хана.

— Почему вы ей служите?

— Она королева, я всадник, — произнес Люк, — она лук, я стрела. Она...

— Но дракон-то ведь ваш! — не выдержала Мара. Люк обернулся к ней, наклонился ближе, будто решил доверить ей что-то важное, и после паузы сказал:

— Нет. Не он мой, я — его.

Сказал и умолк, и больше не говорил с ней тем вечером.

Наутро она догнала его, поравнялась с ним и королевой, отвлекла разговором. Лея только кивнула им, ускорив шаг, и Мара привычно вздрогнула — не стоило это делать. Подобная вольность дорогого бы стоила при Джаббе, но любопытство ее было сильней.

— Что это значит? Будто дракон не ваш?

— Сложно объяснить, — покачал головой Люк и отбросил волосы с влажного лба. Он был одет легче их всех, шел в одной лишь тонкой светлой рубашке и льняных брюках, Мара же была закутана в плотную накидку, что дала ей королева, защищавшую от пыли и песка. — Когда придет время, ты и сама узнаешь.

— Какое время? Отчего нельзя просто сказать? — вспылила вдруг Мара, будто он и вправду скрывал от нее что-то, будто имела право на эту вспышку раздражения. Она ожидала, что Люк смерит ее холодным взглядом, что отошлет прочь, но он лишь улыбнулся и покачал головой.

— Говорю же: объяснить непросто. Ты спросила, отчего я провожу время с тобой, так вот... Это потому, что мы схожи, Мара. Больше, чем тебе, должно быть, представляется.

Она нахмурилась, взглянула не Люка с сомнением — все его ответы не прояснили ровным счетом ничего.


— Ты такая же, как я. Таким был мой учитель. Такой была королева Бреха, мать Леи.

Мгновенная догадка поразила ее, и Мара запнулась о тонкий корень.

— Вы все — бывшие рабы?!

— Что? Нет, — он рассмеялся, таким удивленным смехом, будто она сказала что-то немыслимое, и Мара снова почувствовала легкий укол раздражения — отчего это развеселило его?

— Нет, в Альдераане нет рабства. Дело в другом...

— Так в чем же? — спросила Мара нетерпеливо.

— Спроси меня как-нибудь позже, — отговорился Люк и кивнул ей, прощаясь. Он спешно догнал королеву, и они заспорили о чем-то, но Мара не могла их услышать.

— Что у тебя к Люку? — усатый стражник королевы, смуглый и статный — кажется, Биггс или Ведж, — поравнялся с ней, с любопытством взглянул в лицо.

— Не твое дело, — огрызнулась Мара и тут же поправилась:

— То есть, он и сам не говорит. Я не знаю.

— Верно, тут замешано что-то из двух: или драконьи дела, или сердечные, — подумав, сообщил ей стражник и посмотрел в пустующее небо. — Где они, кстати? Давно уж не видно.

И верно — драконы обогнали их, и Мара не видела обоих уже несколько дней. Одна мысль об этом пробудила в ней какую-то смутную, тревожную тоску.

— Я им не пастух, почем мне знать? — огрызнулась она, отвернулась от его дружелюбного лица и ту же устыдилась — да что это с ней? Липкое душное чувство тут же навалилось на нее, как после очередного кошмара, но отступило так быстро, что она не успела увязать эти ощущения, не успела сравнить.

И все же вопрос этот стал занимать ее мысли — не о Люке, но о драконах. Где они сейчас, что видят с высоты своего полета, и каково это — рассекать воздушные струи, неся в груди тяжелый и чистый огонь? Люку это должно быть знакомо, так отчего же он не седлает дракона, но идет пешим, среди остальных?

Апельсиновые рощи сменялись оливковыми, потом на долгие дни пути впереди была только песчаная знойная пустошь, но и она осталась позади, уступив место робкой травяной поросли. Стало заметно прохладнее, на закате и поутру высыпала роса, и настал день, когда Мара услышала шум реки, низкий и гулкий, и не смогла сдержать счастливой улыбки.

Она провела в воде столько времени, что кожа на ладонях сморщилась, пошла волной, но чувство чистоты было таким всеобъемлющим, что Мара не могла найти этому слов — будто все ее прошлое наконец осталось позади. И внезапно она поняла, что это так: нет больше Джаббы, нет оков, нет музыки, принуждавшей ее танцевать для чужих гостей, для мужчин, которых она не желала видеть и знать.

Она была свободна.

Губы не складывались в неискреннюю улыбку, если в сердце не было радости, глаза не смотрели с искушением, если в груди и животе не было трепета, никто больше не приказывал ей, как держать себя, как отвечать и как мыслить.

Скручивая в жгут тяжелые мокрые волосы, она смеялась — и если бы Джабба был все еще жив, если бы хоть на миг она сумела вспомнить, что это такое — быть свободной, — то задушила бы его своими руками, задушила бы в тот же миг.

И потому она взглянула на Лею другими глазами, и решила услужить ей хоть чем-то, и неважно, что именно та попросит в уплату.

Мара танцующим шагом направилась к королевскому шатру, синему и золотому, кивнула приветливо усатому стражнику, тому самому, что говорил с ней, шагнула за тяжелый полог. Внутри было полутемно и прохладно, легкие пятна света скользили по полу, выстланному легкой плетеной циновкой, пахло белыми цветами и отчего-то табаком. Мара замерла у входа, хотела сообщить о себе, но услышала голоса.

— ...я не знаю, я просто... Не могу выбросить это из головы, понимаешь?..

Королева говорила тихим, просящим тоном, каким ищут утешения — Маре он был знаком: так девушки Джаббы жаловались друг другу, когда тот не слышал.

— И что с того? — ответил ей смутно знакомый мужской голос; Мара не разобрала, чей. Точно не Люк — он говорил с королевой иначе, мягко, но не вкрадчиво, будто склоняет ее к какому-то решению. — Мои руки тоже в грязи, принцесса... И сдается мне, что я нравлюсь вам именно поэтому.

— Не называй меня принцессой... И вовсе ты мне нравишься, — возразила Лея, но голос ее говорил обратное.

— И как же мне называть вас?.. — спросил ее собеседник гораздо тише, и в голосе его прозвучала улыбка.

Мара попятилась, стараясь ступать неслышно, и выскользнула из шатра прочь.

***

Вечером она не стала сидеть с Люком, но пошла вокруг костров, вслушиваясь в разговоры и всплески смеха, пока не нашла того, кто говорил с королевой в шатре, пока не узнала по голосу Хана Соло.

Хан Соло, высокий и загорелый, широкоплечий, сильный — выбор был ей понятен. Капитан Сокола, о котором ходили легенды — интересно, сколь многие были правдивы? Мара кивнула сама себе, будто бы одобряя этот выбор, а потом нашла взглядом Люка.

Он сидел у огня, выстругивая что-то коротким кинжалом, который Мара вернула Хану Соло; тем же кинжалом Люк обычно рассекал надвое спелые апельсины. Он не повернулся в ее сторону, когда она подошла ближе и присела на примятую траву.

— Почему вы все время один? — спросила Мара, будто обвиняла его в этом.

— Такова участь всадника, — пожал плечами Люк.

— Не привязываться?

— Не привязывать.

Он замолчал, но тишина, наставшая между ними, не была гнетущей — Мара рассеянно удивилась этому; обычно мужчины ждали от нее иного, что она поддержит разговор, как поддерживают огонь в очаге, даже если самой ей хотелось бы ощутить прохладу.

Она мерно дышала, полной грудью, закрыв глаза, и представляла себе, где сейчас могут быть два дракона, чем они заняты, какие у них страсти и помыслы. Знают ли они свободу, и ту острую тоску, что охватывает человека одинокой безлунной ночью? Должно быть, она им незнакома — оттого, что их двое, что они есть друг у друга; оттого, что они одной крови и одной судьбы...

Люк вскрикнул негромко, и Мара встрепенулась, обернулась испуганно — он поранился клинком, и темные капли крови собирались на порезе у большого пальца, набухали как виноградные гроздья на исходе лета. И тогда Мара протянула руку и коснулась его ладони своей, притянула ее к лицу, обхватила рану губами, коснулась языком.

Люк смотрел на нее широко распахнутыми глазами, и на вкус его кровь была совершенно обычной — как если зажать меж зубов железо, — но отчего-то Мару вдруг повело, как с крепкого сладкого вина. Она выпустила его ладонь и улыбнулась, такой улыбкой, которой думала, что давно разучилась — стесненной и неловкой, будто извиняясь. Люк лишь нахмурился и, ничего не говоря, сложил нож и убрал его да голенище сапога, бросил сучок в костер и ушел в свой шатер, маленький и темный.

Мара осталась сидеть, глядя в огонь, в надежде, что кто-нибудь подсядет к ней, нарушит ее одиночество, но этого не происходило. Что-то разгоралось внутри нее, будто кузнечными мехами раздувало жар, будто с глаз сходила пелена, и чем дольше она смотрела в огонь, тем сильнее становилось это чувство, пока наконец не стало нестерпимым — и тогда она поднялась с травы и решительно пошла за Люком, след в след.

В шатре горела жаровня, дым поднимался наверх, уходил через откинутый у шеста полог; света хватало, чтобы увидеть очертания низкой примятой постели и сброшенных подле нее вещей — сапоги и рубашка, широкий кожаный пояс.

Люк раздевался ко сну, и Мара удивилась, что спит он почти обнаженным — ночи становились все холоднее. Он обернулся, взглянул на нее удивленно, и она шагнула вперед, на ходу стягивая с плеч теплую накидку.

— Неужели вы прежде не были с женщиной? — спросила она, когда он не сделал в ее сторону ни шага, ни движения.

Он замотал головой, потом выговорил:

— Почему же, был... Давно.

— Как ее звали? — Маре не было интересно, но отчего-то вдруг показалось — перестань она его отвлекать, Люк тотчас же выставит ее прочь.

— Ками. Мара, я вовсе не...

— Вовсе не хотите? — она подошла ближе, совсем близко, так, что могла ощутить легкий и тихий запах речной воды, оставшийся еще в волосах, терпкий запах смолы, идущий от его ладоней, когда она взяла их в свои, чтобы лучше рассмотреть порез, и почти неслышный запах белых цветов, показавшийся ей знакомым.

— Я не хочу, чтобы ты думала, будто я поэтому с тобой ужинал, — негромко признался ей Люк, склонив голову, но рук не отнял. — Не поэтому, просто я пока не могу обещать ничего... Я говорил с Леей, но она...

— Она с Ханом, — сказала Мара так мягко, как только умела. — Я видела их.

Люк шагнул от нее прочь, у него сделалось такое лицо, будто ему стало больно, и он отвернулся.

— Почему бы вам не поговорить с ней? — он коротко и мрачно взглянул на Мару, но она не отступила. — Я видела, как вы смотрите! Нельзя же так — просто стоять в стороне, будто вам все равно, что...

— Нравилось тебе быть рабыней у Джаббы? — спросил он вдруг и развернулся к ней. — Скажи, нравилось?

— Конечно же, нет! — вспыхнула Мара. — Я этого не выбирала! Никто из нас!

— Вот и ответ — свободным быть лучше, чем несвободным. Зачем мне вмешиваться в ее выбор, скажи? Чем же я тогда лучше Джаббы? — Люк стоял напротив, расправив плечи, сжав в кулаки ладони, и смотрел на нее так пристально, как не смотрел никогда прежде.

— Но это... это же совсем другое!

— Разве свобода не в этом — быть вольным выбирать то, что тебе по сердцу? Разве не в этом, Мара?

Она не нашлась, что ответить. Вместо этого Мара слепо зашарила руками по груди, окончательно избавляясь от накидки, потянула шнуровку легкой кемизы, и она упала с плеч. Ночной воздух холодил ее обнаженную кожу, но под тяжелым взглядом Люка ей сделалось жарко.

Он разглядывал ее молча, но не оценивая, а будто в глубокой задумчивости, и Мара вдруг поняла, что он ей откажет, и тихо, сбивчиво зашептала:

— Не мне судить королеву, и я не сужу. Хорошо, если у ее величества кто-то есть — потому что каждому нужен кто-то, даже... даже вам. Особенно вам.

— Почему же — особенно? — рассеянно спросил Люк, глядя куда-то мимо, поверх ее плеча.

— Потому что даже драконов — и тех двое... Должно быть, потому они и пропали — сошлись друг с другом, улетели в горы...

— Они охотятся, — сказал ей Люк так, будто знал это наверняка и наконец взглянул не нее прямо. — Зачем ты здесь, Мара?

В голове у нее зашумело. Чтобы соблазнить тебя, мелькнула быстрая мысль, и сразу же, следом за ней на Мару навалилась тяжесть. Ее шатнуло, и она шагнула ближе, будто бы именно этого и хотела.

— Я... Я просто... Это из-за Джаббы, — призналась она, и краем сознания почувствовала слабый зуд, словно предупреждение о чем-то непоправимом. — Не потому, что вы убили его, — тут же добавила Мара, — но потому, что теперь я свободна, и вольна делать, что захочу... Поэтому я здесь.

Мгновение он смотрел не нее, как смотрят на небо, на чернеющую вдалеке кромку бури, гадая, обойдет ли она стороной. Будто предчувствуя беду — но все же смотрел. А потом закрыл глаза, ссутулил плечи и шагнул к ней, слепо и неумело.

И Мара подалась ему навстречу, притянула к себе, желая утешить — пусть Люк и не искал ее сочувствия, не желал его, но Мара не стала его скрывать. Он не был гордым, как некоторые мужчины, что принимали ее участие за жалость, которая унизила бы их; напротив, он обхватил ее руками с такой безнадежностью, будто все это время тонул, и только теперь ощутил под руками опору.

И она стала такой опорой; позволила Люку опрокинуть ее на узкую жесткую постель, подмять под себя, обхватила бедрами его бока, руками обвила его плечи, и не отпускала от себя до тех пор, пока потерянное, загнанное выражение не сошло с его лица, уступив место усталому смирению. Он молча отстранился от нее, подобрал с пола смятую кемизу и подал ей, отвернувшись.

— Не стоило тебе приходить, — произнес он наконец.

— Тебе не понравилось? — осторожно спросила Мара, незаметно обратившись к нему ближе, чем прежде. Дело было не в ней; у Люка и впрямь давно не было женщины, он был поспешен и неловок, но в остальном...

— Дело не в этом, просто... Это все усложнит, — вздохнул он и сам набросил рубашку на плечи, зашнуровал штаны, стянутые Марой. — Не стоило нам...

Он стал задумчивым и отстраненным, и Мара решила, что это от той преходящей печали, что так часто посещает мужчин после любви — неясная и мимолетная тоска, которая скоро отступит, принеся облегчение.

Люк не стал отсылать ее, лишь подал ей тонкое шерстяное одеяло, а сам сел на полу у постели, спиной к Маре. Она хотела дотронуться до его плечей, провести рукой по спутанным отросшим волосам, а потом заметила, что косичка у виска, которую он носил прежде, срезана, неровно и торопливо. Она дотронулась до этой выбивающейся пряди, и Люк сказал, будто услышав ее мысли:

— Это потому, что я больше не ученик.

Он вздохнул тяжело и откинул голову на постель. Мара перебирала его мягкие волосы, а потом незаметно для себя заснула, глубоким и крепким сном, будто напившись вина.

Во сне к ней пришел старик, и золото его глаз обжигало, как раскаленные угли.

«Все верно, — сказал он, сплетя узловатые длиннопалые ладони, — огонь тянется к огню, кровь к крови. Ты верно поступила, Мара — я был недоволен тобой прежде, но не теперь... не теперь...»

Во сне она обмерла, занемела перед ним, не в силах сойти с места, не в силах подать голос. Она застыла той грани меж явью и сном, когда эфемерность происходящего еще сознается, и разум бессильно пытается пробудиться, но не способен этого сделать.

— Покажи мне, — велел старик и вытянул к ней сухую бледную руку. В тот же миг Мара вспомнила все — дворец Джаббы, взгляд Леи, горящий страшным огнем, ее руки, сжимавшие цепь, и потемневшее, одутловатое лицо мертвеца. Вспомнила, как еще недавно жалела, что это были не ее руки, не ее воля и не ее отмщение. Вспомнила, и ощутила в груди след этого темного слепого огня, и тогда старик улыбнулся ей.

—»Хорошо... А теперь сделай, как я скажу, не бойся — ты и не заметишь, как это легко. Как это просто. Он драконий всадник, Мара, а драконы несут лишь кровь и огонь. Ты одна способна остановить их, лишь ты одна — так чего же ты ждешь? Ты свободна теперь».

Я свободна теперь, повторила Мара. Свободна.

«Сделай, что должно. Будь правой рукой моей, ибо я стар и немощен, Мара... Убей всадника».

Рука ее, свисавшая с жесткой постели, обрела силу, Мара перегнулась через край, пальцами слепо нашарила на полу сброшенные Люком сапоги, нашла рукоять узкого кинжала. Она взяла оружие это в правую руку, бездумно, будто во сне. Другая ее ладонь легла на подбородок Люка, обняла его, вздернула вверх.

Ей показалось, будто он слабо дернулся.

Лезвие замерло у его горла, на один короткий, нерешительный миг. Мара закрыла глаза, под ее веками расцветали круги, сплетались и расходились, а за ними жадно горели золотом древние, всевидящие глаза. И тогда она отбросила сомнения прочь, накрепко стиснула пальцы на рукояти и усилила нажим.

Глава 9
Глава 9. Лея

— Последнего ума лишился, — бормотала Лея, накладывая повязку. Бреха умела врачевать, и Лея помнила еще тайные заговоры — на огне, на пряди волос, на крови. Крови хватало — клинок рассек Люку губу и щеку, и едва не лишил глаза. — О чем только думал, хотя понятно — о чем...

— Лея, я... — начинал он, отводя ее руки, смотрел виновато. — Я и не знаю, что на меня нашло, я и не собирался вовсе... Все это случилось как-то само собой, я хочу сказать, что теперь не поступил бы так, и...

— О чем ты говоришь вообще? — перебила Лея. — И посиди смирно, я прошу!

— О Маре... — растерянно ответил Люк. — Мы разговорились вечером, а потом она сама пришла, и я...

— Люк, я не об этом тебе толкую! — рассердилась она. — Она едва тебя не убила, а все, что тебя заботит — верно ли ты поступил, проведя с ней ночь?.. Да что с тобой творится?

Люк промолчал, отвернулся, потом произнес глухо:

— И сам не знаю... Лея, — позвал он на выдохе, — скажи, я... у меня есть хоть какой-то...

Теперь молчала уже она, смотрела, как губы Люка складываются в горькую улыбку, как он выдыхает с легкой насмешкой — не ко всему миру, как Хан, но к себе и своим словам. Лея не торопила его, но когда в шатер, нарушив их уединение, зашел Хан, то ей привиделось, что по лицу Люка скользнула не только досада, но и облегчение.

— Сильно болит? — Хан бросил ему апельсин, и Люк машинально поймал его.

— Да нет, не очень... Что с Марой?

— Она под стражей, — бросил Хан. — Приставил к ней твоего Биггса.

— Ладно... Готово, — она выпустила лицо Люка из своих ладоней, прошлась еще раз взглядом по повязке, скрывавшей ровные, чистые швы.

— Ну и как? — усмехнулся ему Хан. — Стоило оно того? Говорят, все рыжие в постели как кошки, но мне пока не доводилось...

— Идите прочь, — не выдержала Лея. — Оба! Слышать об этом не хочу!

Посмеиваясь, Хан увел Люка; тот оглянулся на пороге виновато и ищуще, как делал всегда, но Лея не стала его ободрять — слишком зла была на него, на прошедшую ночь.

Зла на Мару. Лея боялась идти к ней, боялась потерять контроль — она живо помнила еще свой сон на Соколе, помнила, в каком ужасе проснулась, и не хотела приближать его, не хотела принимать подобных решений.

Словно убийство Джаббы столкнуло ее с пути, которого она придерживалась прежде, и не успела она вернуться на привычную тропу, как необходимо было принять другое, новое решение, не менее жестокое...

Потому что покушение на жизнь всадника каралось смертью.

Лея вытерла руки о чистую ткань, оставив на ней розовеющие пятна, выскребла кровь из-под ногтей жесткой щеткой, умыла горящее лицо. Она не стала звать служанок — хотела побыть одной, подумать, как следует поступить, но мысли снова и снова возвращались к тому мрачному и жестокому торжеству, что она ощутила во дворце Джаббы, торжеству жизни перед смертью.

Тогда все виделось ей простым — убей, или будешь убит, причини боль первым, пока ее не причинили тебе, и та легкость, с которой ей это далось, до сих пор отдавалась в груди щемящим чувством восторга.

Она пыталась говорить об этом с Ханом, но не могла объяснить всего — он решил, будто ее гнетет лишь чувство вины, долго доказывал, что у нее не было иного выхода, что она поступила верно, что спасла жизнь и себе и ему.

Лея так и не решилась сказать ему, что напугана вовсе не этим. Ее угнетала не тяжесть вины, но легкость содеянного — а разве могут подобные вещи даваться легко? Ей казалось, что убийство должно переломить в ней что-то, изменить ее — но она не чувствовала этих изменений совершенно; отмечала их разумом, но сердце молчало, билось в груди так же размеренно, как и прежде, и даже кошмары не мучали ее больше.

Стоило бы, наверное, поговорить об этом с Люком, но Лея не знала, как подступиться — не потому, что не умела найти слов, но потому, что если он скажет, что не испытывает схожих чувств, то она останется наедине с этим страшным знанием, с памятью о том, как просто бывает забрать чужую жизнь.

Одной быть не хотелось; быть может, поэтому она и сошлась с Ханом — он умел отвлекать ее от подобных мыслей, Люк же служил постоянным напоминаем о том, какие кровавые дары приносит всадник, какую смертельную силу имеет дракон.

Лея понимала, что поступает малодушно, что ей бы следовало пользоваться этим преимуществом — ради блага ее же народа, ради всех, кто вверил ей свою судьбу. Но потом видения из сна вспыхивали перед ее внутренним взором, и она отступала в страхе, не имея сил противиться им.

И потому она приняла иное решение — не из благодарности, но из страха перед этим будущим.

***

Полуденное солнце не слепило, но согревало рощу прямыми как стрелы лучами, и в этом свете все казалось немного выцветшим, даже огненно-рыжие волосы Мары.

Она смотрела на Лею без ненависти, без страха, с тем терпеливым смирением, что испытывают приговоренные — должно быть, кто-то из стражников уже объяснил ей, что именно ее ждет.

Знал это и Люк. Лея поняла это по его лицу в тот же миг, как увидела: он словно замкнулся в себе, потемнел лицом, сжал губы и кулаки.

Она подумала, что смерть, которую он принес господам из пирамид Юужань-Вонга, смерть, что сеял он щедрой рукой в городе Джаббы, была другой — обезличенной, стертой расстоянием и высотой, смягченной драконьими узами.

Здесь же было иное. Мара стояла перед ним, вздернув упрямо подбородок, не глядя на дракона, что свернулся позади Люка, гордая и прямая. И все же губы ее едва заметно дрожали, и она стискивала зубы, пытаясь унять эту дрожь.

Лея вышла вперед, встала к ней спиной, обернувшись к собравшимся стражникам, к танцовщицам, к мужчинам и женщинам Альдераана — хорошо, что среди них нет детей, подумалось ей, — и медленно проговорила:

— Всадник мой, единственный драконий всадник, вчера едва не лишился жизни. Виной тому — эта женщина, и законы Альдераана велят отплатить ей тем же, что желала она совершить. Огонь милосерден, и смерть быстра.

Быстра, но легка, подумалось Лее.

— Однако... — она остановилась, взглянула на Люка. — Мара спасла мне жизнь. Это правда, и Хан Соло подтвердит мои слова. Она спасла и его, и потому...

Люк замер напротив Леи, впился глазами в ее лицо, будто выискивая что-то — справедливость, милосердие, отсрочку.

— Я предлагаю изгнание.

Она увидела, как Хан покачал головой, будто она совершает ошибку, и пошел к ее шатру, на ходу набивая трубку. Плечи Люка дрогнули и резко опустились, будто он долго задерживал дыхание и смог наконец выдохнуть.

И тогда Лея приказала развязать Мару, выдать ей еды и воды, одежду и крепкую обувь, велела Маре идти на юг, и никогда не возвращаться в Долину, а потом вернулась к себе и тяжело опустилась на постель.

— Не лучшее ваше решение, — наконец произнес Хан и шагнул к ней с теневой стороны. — Проще было убить ее.

— Я не могу убивать всех направо и налево, — возразила Лея. — Что тогда останется у меня?

— Останутся люди, готовые верно служить. Разве смысл не в этом?

— Я не знаю, — выдохнула Лея устало. — Я уже ничего не знаю. Наверное, ты думал, будто все сложится куда проще, наверное, ты пошел вслед за мной, думая, что я не боюсь запачкать рук, но...

— Это вовсе не так, — помолчав, ответил Хан. — Я пошел за вами, потому что у вас доброе сердце. И еще — потому что не мог пропустить заварушку с драконами, — усмехнулся он, и Лея слабо улыбнулась в ответ. — Но решения все равно немного... недальновидное.

— Пусть так, — заупрямилась Лея. — Мне нужно отдохнуть. Я почти не спала.

— Хорошо, — кивнул ей Хан и направился к выходу.

— Но прежде — вели позвать ко мне Люка, — попросила она, не глядя на Хана, и откинулась на подушки, закрывая глаза.
***


Люк долго не шел, и она успела задремать. Он коснулся ее плеча, тихо и осторожно, позвал негромко:

— Вы за мной посылали.

— Верно. Отчего тебя долго не было?

— Я провожал Мару, моя госпожа, — признался он.

— Ты был рад моему решению, — утвердительно произнесла Лея и Люк кивнул. — Почему ты был рад?

— Я всадник, моя госпожа, — ответил он, перебирая бахрому на вышитом покрывале. — Всадник, а не палач...

Лея поднялась на локтях, села выше, переложив подушки, потом наклонилась, чтобы расшнуровать сандалии, подошвы которых коснулись расшитой ткани.

— Позвольте мне, — попросил Люк и склонился у ее ног, пряча лицо.

— Ты всадник, это верно, — кивнула Лея. Пальцы его легко пробежались по кожаным ремешкам, и она невольно вздохнула. — Но всадник должен служить королеве, и...

— И я поклялся служить вам верно, — отозвался Люк, расстегивая мелкие застежки. — И я служу, не отказываюсь от своих слов.

— И все же иное мое решение далось бы тебе тяжелее, — рассудила Лея. — Ведь так?

— Я... Скорее, напротив — подобные вещи совершаются слишком легко, — пробормотал Люк. — А они не должны даваться так просто, иначе...

— Иначе мы не принесем этим землям ничего, кроме опустошающего огня, — продолжила Лея, и он тут же поднял голову, взглянул на нее, будто мысли об этом причиняли ему боль. — Это я понимаю, Люк. Послушай...

Он высвободил из сандалий сначала одну ее ступню, затем вторую. Прошелся пальцами по их своду, едва ощутимо, вздохнул прерывисто.

— Я предлагаю вот что: если однажды мой приказ будет слишком тяжелой ношей для тебя, если настанет миг, когда ты решишь, что я поступаю жестоко — не исполняй его, Люк.

Он отдернул ладони, будто обжегся, посмотрел на нее с недоверием, и медленно, неуверенно кивнул.

— Но только один приказ. Только один — и тогда ты не должен утаивать неповиновения, Люк. Ты придешь и скажешь мне прямо. Таково мое условие.

— Хорошо, — откликнулся он и поднялся с колен. — Один приказ. Я понял.

— А теперь иди, — велела ему Лея. — Я хочу подумать.

Люк вышел, но не обернулся на пороге, как делал всегда, будто желая запомнить ее напоследок, и на миг Лее сделалось тревожно, будто не только она переменилась за этот месяц, но и он тоже.

***

Долина расстилалась перед ними зелеными лугами в окружении пологих холмов. Небо затянули снежные перистые облака, поднявшиеся выше, чем Лея привыкла видеть, трава пружинила под ногами, нежный ветер доносил до нее запах цветущих каштанов, лаванды и меда, и почти неслышный, далекий запах соли и моря.

Они могли бы остаться на юге, так похожем на Альдераан, могли бы присвоить себе земли Джаббы, захватить огнем, и осесть там, выстроить город заново, у самой гавани. Но она не захотела оставаться в рабовладельческих землях: Лее казалось, будто сам воздух там пропитан болью и потом, железным запахом цепей и крови.

Казалось, что должны пройти долгие годы, прежде чем она сможет ступить на эту горькую, иссушенную зноем землю без содрогания.

Теперь же выбор этот казался ей как никогда верным. Лея смотрела перед собой и видела убегающие ввысь белые башни, видела сады, что раскинутся у подножия замка, видела довольство и процветание, детей, что будут играть под сенью цветущих каштанов и вишен, и драконов, что станут охранять ее новый дом. Она вздохнула мечтательно и обернулась к Хану, улыбнулась ему нежно и с благодарностью, и он вернул ей улыбку, белозубую и широкую.

Люк отстал от них, увел драконов в горы — искать пастбища диких коз и снежных баранов. Лея чувствовала его на отдалении, как слабую искру, бледную первую звезду в сгущающихся сумерках. Она привычно закрылась от этого ощущения, чтобы не погружаться в узы слишком глубоко, и обернулась к Хану, пригладив растрепанные ветром косы.

— Что дальше?

— Облачный город, — ответил Хан. — Все это — владения Лэндо, моего давнего приятеля. Перейдем долину и поднимемся в горы — уверен, он не откажет выделить вам земельный надел.

— А если откажет?

— Покажете ему драконов, — усмехнулся Хан.

Лея только покачала головой и направилась вниз, в долину, что манила ее взгляд безбрежным спокойствием, точно зеленые воды Альдераанской гавани.

В три дня они пересекли долину, и на четвертый вышли к подножию серых гранитных скал. Хан плеснул на камни водой, и они засверкали на солнце, точно сотня бриллиантов, и Лея подумала — как мало иной раз нужно, чтобы увидеть красоту там, где прежде виделась лишь тусклая стена, лишенная жизни и блеска.

Она поняла вдруг, насколько сильно довлел над ней страх, страх подвести Люка или Хана, подвести свой народ, но главное — себя саму, ту память о матери и отце, что хранилась глубоко в душе. Впервые будущее показалось ей ясным и чистым, безоблачным, и даже тень давнего корабельного сна не могла омрачить этой картины.

Они останутся здесь, Хан сумеет уговорить Лэндо, и у нее будет новый дом. Пусть он будет теснее и беднее прошлого альдераанского замка, но он будет крепок, будет надежен, а главное — он будет ее. Она высадит под окнами белые розы и кусты жасмина, купит у торговцев певчих канареек и выпустит их летать в саду.

А когда выстроят небольшой храм белого мрамора, она зайдет в него рука об руку с Люком, как всадник и королева, и вместе они зажгут драконий огонь в медной чаше, и будет он негасимо гореть, покуда стоит их замок, покуда в небе танцуют свою песнь драконы.

Однако этому не суждено было сбыться.

Глава 10
Глава 10. Лея

Хан велел разбить у подножья скал лагерь, велел мужчинам и женщинам оставаться внизу, дождаться их с Леей. С ними пошли лишь стражники, и уже вскоре Лея поняла, почему — дорога была узкой и крутой, белой змеей вилась она меж огромных валунов, поросших темным мягким мхом. Она пыталась дотянуться до Люка, как дети тянутся к звезде, загадывая желание, и наконец он услышал ее, отозвался глухо, словно сквозь толщу несметной воды, шепнул лишь два слова.

Я буду.

Лея слышала о таком прежде, Оби-Ван рассказывал ей, будто мог слышать своего ученика через узы, мог говорить с ним, но в голосе его всегда мутной взвесью сквозила вина и горечь — узы оборвались, когда Набу пошел против Альдераана, когда драконы их обратились друг против друга, Полночь против Мустафара, сестра против брата.

И тогда Мустафар взбунтовался, сбросил младшего всадника со спины, опалил белым пламенем, и потом и сам упал оземь, и дымная кровь его многочисленных ран пропитала собою землю, и больше на ней ничего не росло, будто любую жизнь земля отторгала, как чуждую самой себе.

Оби-Ван говорил, что там, где прежде цвели набуанские сады, осталась лишь горькая пустошь, проклятое место, что никто больше не ходит этими землями, потому что остаться в них ночью означает загубить свою душу.

Говорил, что когда-нибудь, когда будет совсем стар и сед, он отправится туда, и быть может, сумеет увидеть младшего всадника, своего ученика — не во плоти, но бледной дрожащей тенью, — чтобы испросить прощения. За то, что не досмотрел, за то, что не уберег.

Оби-Ван качал золотой головой, седина серебром вспыхивала в его волосах, и в такие минуты Лея жалела, что не может развеять его печали, стереть их легкой рукой, как Бреха стирала церемониальные краски с лица.

И теперь узы эти дрожали перед ней, тонкие, как осенняя паутина, и она отстранилась от них, чтобы ненароком не скользнуть в самую их сердцевину, туда, где мерным набатом слышалось сердцебиение Люка.

Узы для всадников, не для королев, вспомнила Лея наставление матери и ускорила шаг.

***

В первое мгновение ей показалось, что Хан обманул ее — так недобро смотрел на них Лэндо, так грозно взирали со стен его лучники. Но потом он улыбнулся, шагнул вперед и заключил Хана в крепкие объятия, долго хлопал темной ладонью по широкой спине. Затем Лэндо отстранился и взглянул на нее темными, как маслины, глазами — южная кровь, поняла Лея, горячая и кипучая. Она протянула ему узкую ладонь, и Лэндо припал к ней губами, защекотав усами кожу, и Лея нервно хихикнула, будто девчонка. Хан только вскинул брови и качнул головой.

— Будто к войне готовишься, — хмыкнул Хан, пока они шли за Лэндо светлыми высокими коридорами. — К чему столько стражи?

— Неужели ты не слышал, что стало с южными землями? — отозвался Лэндо после заминки, не повернув головы. — Не слышал, что стало с Джаббой?

— Кстати об этом, — нагнал его Хан и развернул за локоть к себе. — Видишь ли, в чем дело...

— Потом, все потом, — махнул рукой Лэндо. — Сначала отдохнете с дороги, твоя спутница, должно быть, все ноги сбила, пока вы сюда поднялись. Я велю накрыть стол в голубом зале и буду ждать вас там. Это недалеко отсюда, — сказал он Лее, подведя ее к золоченой двери, — мои люди проводят вас. А пока — располагайтесь.

Он толкнул дверь и отошел, пропуская ее внутрь. Лея замерла, разомкнула губы, чтобы предупредить Лэндо о Люке, но тот уже развернулся, увел Хана дальше по коридору. Тогда она велела своему стражнику, Веджу, найти купальни и кухню и возвращаться как можно скорее, а сама шагнула внутрь, чувствуя, как колени подрагивают от усталости.

Наскоро искупавшись, Лея быстро одела первое, что попалось ей под руку в распашном светлом шкафу — винного цвета туника и брюки, — присела за столик, вгляделась в мутное выгнутое зеркало.

Она давно уже не видела своего отражения нигде, кроме стоячей воды, и сейчас вглядывалась в зеркальную глубину жадно и с трепетом. Детская припухлость сошла с ее щек, глаза запали, а взгляд стал такой, будто она успела увидеть много горя — но так оно и было, подумалось ей отстраненно, так и было. Она будто стала взрослее, но больше не переменилось ничего, никакого тавра, что она ощущала на себе с того дня, когда руки ее стиснули рабскую цепь и не отпускали, пока Лея вновь не стала свободной.

Она все думала, чем же пришлось заплатить за эту свободу, и не находила ничего, не знала, что стало разменной монетой. Успокоившись, Лея причесала волосы, заплела косы и вышла из комнаты. Стражник у двери был незнаком ей, он служил Лэндо, и пошел вперед, показывая ей дорогу.

Он распахнул высокие двери и отступил. Зал был большим, полным света и воздуха, и напомнил Лее ее альдераанские покои — разве что вместо широкой постели в комнате раскинулся столь же широкий стол на ажурных кованых ножках. В центре его покоилось золотое блюдо, до краев полное прозрачной водой, а по поверхности плавали розовые кувшинки и десятки свечей, отбрасывая блики на просветлевшее лицо Лэдно. Хан еще не пришел, и Лея нерешительно замерла напротив, будто девица, что впервые попала на пир в Белом замке.

— Лея, — кивнул приветственно Лэндо и поднялся с кресла. Она обошла стол и села подле него, легко улыбнувшись.

Вскоре к ним присоединился и Хан. Лицо его посвежело, с волос на распахнутую белую рубаху капала вода, а глаза предвкушающе блестели. Они оба были голодны, он и Лея, она поняла это вдруг ясно, и тут же положила себе с блюда толстый кусок дымящегося, сочного мяса, не дожидаясь ни разрешения, ни слуг.
Хан поступил так же, и какое-то время они молча ели, отхватывая зубами горячие перченые ломти, кидая друг на друга понимающие взгляды.

Лэндо наблюдал за ними с легкой довольной улыбкой, но Лея следила, какие из блюд он выбирает и из какого кувшина велит наливать себе вино, и выбирала ту же еду и то же вино, помня об обманчивом гостеприимстве Джаббы.

Наконец, Хан довольно откинулся на спинку, утер губы светлой салфеткой и заговорил:

— Лэндо, друг мой, подле тебя следит сейчас королева Альдераана, Лея Органа.

— Королева из-за моря? — Лэндо развернулся к ней и обежал быстрым взглядом. — Что же привело вас сюда, так далеко от дома?

— Это долгая история, — уклончиво ответила Лея, отложив столовый нож в сторону.

— Я никуда не тороплюсь, — мягко намекнул ей Лэдно, опустил подбородок на сплетенные пальцы, унизанные золотыми перстнями и приготовился слушать.

— Я пытался сказать тебе сразу по прибытии, — снова вступил Хан, — но ты не пожелал слушать. Ты упомянул Джаббу, я же скажу, что мы пришли сюда с юга... если ты понимаешь, к чему я веду.

— Нет, — медленно ответил Лэндо и перевел блестящий взгляд на Хана. — Не понимаю.

— Джабба захватил нас в плен, — объяснил Хан, — и потому его город пал.

— Боюсь, я все еще не понимаю, — с нажимом произнес Лэндо.

— Город пал, потому что Лея Органа — не только лишь королева Альдераана. Видишь ли, я и сам не верил, но все эти слухи правдивы. О водных садах и юужань-вонгах, о набуанских жрецах, и... Она — драконья королева.

Долгие мгновения Лэндо молчал, глядя прямо перед собой, перебирая перстни на левой руке. Потом обернулся к Лее и не приказал, но попросил:

— Покажите мне.

***

Закатный балкон, куда вывел их Лэндо, смотрел на горы, а горы гордо и немо взирали в ответ. Вершины их были покрыты сияющим снегом, чернели обнаженные, будто кости, скалы, и бушевал такой ветер, что едва не сорвал с плеч Леи тонкую кружевную накидку.

— Он пока далеко, — предупредила она Лэндо. Потом вгляделась широко распахнутыми глазами — не на пейзаж, но внутрь себя, — тронула осторожно узы и позвала Люка, позвала своего всадника.

Мы ждем тебя.

Долгое время ничего не происходило, и уже Лея готова была обернуться к Лэндо, попросить об отсрочке, как узы дрогнули, отозвались внутри глубинным и нарастающим рокотом, вспыхнули золотым и багряным.

Скоро буду.

Она стояла на пронизывающем ветру, подставив его необузданным порывам разгоряченное вином лицо, и ждала, как ждут дождя в засуху, как темной, безлунной ночью ожидают восхода.

Отчего-то теперь, именно теперь, когда Люк будто отстранился от нее, не искал ее общества, было так легко говорить с ним. Будто связь противилась тому, что они охладели друг к другу, стягивала их вместе, как суровая нить стягивает края полотнища. Лея не понимала, отчего это происходило именно сейчас, не раньше и не позже, но потом оставила эти мысли — что проку от них? Узам безразличен был ее выбор, ее чувства, они служили лишь одному — повязать все те тех немногих, кто был от крови дракона, оплести их сердца и души, вынудить держаться вместе. И кровь пела в ее венах, откликалась на этот зов, даже если сама Лея была сердита на Люка, на ночь, что он провел с другой женщиной, женщиной, замыслившей зло против него — а значит, и против нее, Леи, тоже.

Она ждала, чувствуя приближение всадника всем своим существом — будто огонь разгорался в груди, — и наконец увидела его, сначала нечетко, не сразу, а потом в один миг — близко, словно дракон погас в одном месте и вспыхнул в другом.

Лея смотрела на них, на дракона и всадника, как матери смотрят в лица своих детей — не собственность, но спутник, что будет рядом, покуда будет длиться ее жизнь.

Где-то за ее спиной пораженно выдохнул Лэндо и она улыбнулась, распрямила смятые холодом плечи.

Люк не знал холода, и она не станет.

Синий дракон раскинул перед ними крылья, словно пытался объять темнеющий небосвод, а потом хлопнул ими, раз, другой, наотмашь, и накидка Леи сорвалась с ее плеч, упорхнула в распахнутые двери залы, и Лея засмеялась, легко и счастливо.

Ее охватил дикий, неистовый восторг, будто это не Люк, но она сама восседала теперь на драконьей спине, смотрела на мир драконьими глазами, слушала древнюю песнь, слагаемую узами. Ей захотелось танцевать, захотелось напиться допьяна и поцеловать мужчину, глубоким и жарким поцелуем; неважно даже, какого. Хотелось ощутить контраст драконьей горячей крови, сумасшедшего сердцебиения против размеренного человеческого, холодного и тихого.

А потом все вокруг подернулось кровавой дымкой.

Дракон взревел, выгнулся дугой, пытаясь сбросить Люка с шипастой спины, сложил крылья, как подстреленная птица и камнем рухнул вниз, на острые скалы.

Он падал медленно, так медленно, как истекает медом опрокинутая чаша, и Лея рванулась ему навстречу, бросилась в каменным перилам, перегнулась через них, не в силах сделаться ближе. Позабыв все запреты, что заходились внутри нее мертвенным криком, она бросила себя в самый центр, в самое сердце уз и закричала сама.

По губам и подбородку хлынула горячая кровь, на заледеневшем вмиг воздухе от нее пошел пар, но Лея не обратила внимания, не утерла лицо длинным рукавом. Разум ее сплелся с разумом Люка, коснулся драконьего и тут же отпрянул в ужасе — чужой разум, чужой дракон, табу из страшнейших, древнее и неприступное.

И все же она могла слышать Люка, могла видеть черную тень, густую и липкую, как свернувшаяся кровь — она наползала на Люка неумолимо и страшно, и Лея не могла отбросить ее, не могла замедлить, только лишь наблюдать.

Вдруг, в один этот лишь краткий миг, Лея поняла, как чувствовал себя ее отец, Бейл Орана, глядя на то, как медленно и необратимо угасает его жена, его любовь, его сердце. Лея смотрела, смотрела и не смела отвести глаз, а дракон все падал и падал, так долго, что она решила: вот она, ее расплата.

Вот оно, ее наказание.

Беги, шепнул ей сквозь узы Люк, и голос его раздробился звенящим эхом, пошел трещинами, как белый фарфор от удара о мраморный пол. Беги, Лея, это он.

Драконья погибель.


Он падал, а Лея с отстраненным удивлением думала — когда же Люк успел стать таким жестоким, таким яростным, таким злым? Как сделался он сердцем шторма, оком бури, в которой сплетались холодный гнев и обжигающая ненависть? Когда же успел он пасть во тьму? Она вспомнила его лицо и его улыбку, они вспыхнули перед ее глазами, как свеча во тьме, и Лея на миг ослепла, а потом поняла — это не он.

Это не Люк.

Он не такой.

И тогда она заплакала, надрывно и бессильно, но не закрыла лицо руками, как сделала бы в детстве, а протянула их к пропасти, что сулила смерть ее дракону и ее всаднику.

И тогда она обратила весь свой внутренний свет, все свое хрупкое человеческое счастье, всю свою любовь против того мрака, того нечеловеческого ужаса, что рвал разум Люка на части, как стервятники рвут мясо с мертвых костей.

И тогда она взмолилась, безмолвно и яростно, как никогда не молилась ни единому богу, ни единой живой душе. Ищуще и неистово она испросила Люка — не оставляй меня. Не бросай меня в этой гулкой и страшной тьме, не оставляй одну в рокочущем сплетении уз, только не оставляй. Ты от крови дракона, как и я, как была моя мать, а до нее — ее мать, и дальше, и дальше, от самого сотворения мира. Ты один у меня остался, и я не смогу — одна, я не смогу знать эти узы, эту кровную связь одна, я не вынесу, они сведут меня с ума, они...

Вернись ко мне.

И когда ей уже казалось, что все решено, что самое жуткое, самое страшное уже свершилось, она увидела сквозь трепет и движение кровных уз, как дракон распахнул широкие крылья, как скользнул у самого дна ущелья, как полетел прочь — сначала медленно, а потом все быстрее и быстрее, как корабль, чьи паруса поймали попутный ветер.

На слабых, дрожащих ногах Лея отошла от края, и ее тут же качнуло в сторону, отбросило в кольцо Хановых рук, горячих и крепких, но она повела плечами, выискивая то, что успела заметить, не слабым зрением человека, но драконьим зрением Люка.

***

Он стоял на скале, высоко, как не подняться ни одному мужчине, закутанный в черное, с темным недвижным лицом. Стоял, будто изваяние, каменное и холодное, но Лея знала — внутри у него, у этого человека — если только он был человек — вскипала белым огнем жуткая ненависть.

А еще она знала — это он убил Оби-Вана.

Ярость, слепая и жадная, поглотила ее, и Лея закричала стражникам Лэндо:

— Тот человек на скале — убейте его!

Лучники, высыпавшие уже на балкон от ее первого крика, заозирались, потом прицепились и выпустили десятки стрел. Они со свистом рассекли воздух, вспороли холодный ветер и устремились к ее врагу, к самому его сердцу, обугленному и черному, но чем дальше они продвигались, тем медленее становился их полет, будто фигуру в черном отделял от Леи не воздух, но густая и вязкая смола. А потом стрелы замерли у его простертой руки и посыпались вниз как мертвые птицы.

Лея вскричала гневно и горестно, а потом вспомнила — есть и второй дракон. Свободный дракон. Дракон без имени, дракон без всадника.

И только она подумала об этом, как ощутила движение уз: так снега сходят вниз по вершинам, так море волнуется перед бурей, так берут свое — огнем и кровью, кровью и огнем.

Лея ошиблась — Люк и она не были единственными от крови дракона, был и еще один. И этот человек, убийца Оби-Вана, черный и безжалостный, обратил к ней лицо и сказал одними губами, но она услышала его шепот громче любого крика.

«Отступи».

«Проиграй».

«Отдай мне дракона».

Она поняла вдруг — он хочет вернуть то, что когда-то принадлежало ему, о чем он думал, долгие и протяжные годы думал, что настанет день — и он вернет утраченное.

Он не просил, не требовал, лишь сказал, будто дело было уже решенным: «Дракон мой. Он мой, Лея Органа, королева из-за моря, и ты слишком слаба, чтобы мне помешать».

И он сказал: «Прочь».

Но Лея не отступила. Она чувствовала такой гнев, какой не знала прежде, какого не ведала даже у Джаббы — тот посягнул на ее свободу, но не на ее жизнь; враг же хотел отнять самое дорогое, что только было — не у нее, но у Альдераана, у самого сердца того порядка, какому служили королевы и всадники. Лея оскалилась, как тигрица, разъярилась, и снова погрузилась в узы, как падают в пропасть — наверняка, ожидая не спасения, но жестокого удара.

И тогда Лея потянулась навстречу мраку, коснулась драконьего разума, чистого и золотого, древнего и багряного, и сказала — ты мой теперь. Но этого было мало, нестерпимо мало, чего-то не хватало, и ужас принял ее в свои ледяные объятия, и где-то на самом краю затухающего сознания засмеялся черный человек.

«Этого мало, это уж верно».

И тогда она подумала о Люке, о том, какое отрешенное делалось его лицо, когда он закрывал глаза и погружался в узы, и тогда она сказала, слабеющими и неверными губами сказала, не себе, но дракону, зеленому, как нефритовые воды Альдерааанской гавани:

Ты — мой, а я — твоя.

Сказала — и тут же испугалась этих слов, невозвратных и верных, идущих из самой ее глубины. Испугалась, потому что вспомнила вдруг запрет матери, непреступный, неотвратный — узы для всадников, Лея.

Не для королев.

Но королевой чего она будет, если враг ее отнимет у нее дракона, если сумеет его подчинить себе, если направится вслед за Люком, единственным ее всадником?

Пусть будет так, решила она. Пусть я не буду королевой, оседлав дракона, пусть я лишусь всего, лишусь своего народа и трона, короны и судьбы, но только не Люка, только не последнего альдераанского дракона; только не этого.

И тогда враг ее отступил, смятенный слепой решимостью, изгнанный жаждой сердца ее, пылкой и яростной.

Отступил, проиграл, отдал ей дракона.

И то, что он считал своим, стало — ее. И то, что она не смела принять — тоже стало ее.

Узы распахнулись перед ней, закружили в золотом вихре, подчинились ей так же, как сама Лея подчинилась им.

И тогда она нарушила многолетий непреложный запрет, переступила через него легко и просто, будто ждала этого мига всегда, с самого своего рождения.

Зеленый, изумрудный, нефритовый дракон ее упал к ней с небес, как падает спелый плод в протянутую ладонь.

Хан заслонил ее собой, бесстрашно и слепо, но она отстранила его сильные руки, выскользнула прочь ловкой змеей, подошла к своему дракону и взглянула в золото его глаз.

Лея увидела свое отражение, выгнутое, выпуклое, положила ладонь на горячую чешую, обернулась к Хану, сказала:

— Я лечу за Люком.

А потом взобралась на гибкую спину, устроилась меж мощных крыльев, и дракон вознес ее так высоко, что перехватило дыхание.

Лея летела — летела, оседлав дракона, сделавшись всадником, чувствуя древний, кипучий восторг, чувствуя страх. Будто одним этим мигом она уже сделала выбор, выбор, что подспудно терзал ее — Хан или Люк? Люк или Хан?

Но только сейчас она поняла, во всей неотвратимости, во всем полновластии этого знания: она выбирала не меж ними.

Она выбирала не мужчин, но себя. Выбирала, какой ей следует стать.

Хан ожесточит ее, позволит править твердой, недрогнувшей рукой. Позволит карать и миловать, нести огонь справедливости через года и земли. Хан принесет мир ее мятущейся душе, поможет отринуть сомнения, что не пристало испытывать королеве.

Люк же смягчит ее нрав, на с ним она станет терзаться, непрестанно мучаться — верно ли она поступает, правильно ли? Он будет с ней нежен, будет с ней ласков, и не ему, но Лее придется принимать на себя тяжесть решений.

Лея летела прочь, распятая муками этого невозможного выбора, но потом вспомнила вдруг свой сон, свой далекий кошмар, который вмиг сделался близким.

Прямоугольники черных елей на белом снегу, свое падение, которого она мучительно делала избежать, но не смела отнять рук с шипов драконьей спины. Потом поняла — это были не ели, никто не высаживает деревья столь ровной чередой, поняла — это войско, черное, смертоносное войско, и она падала на них с небес, как летит на плаху топор палача.

Она несла кровь и огонь, несла им войну. Несла погибель.

Тогда, во сне, Лея в ужасе встрепенулась, но видение держало ее цепко, как спрут, и она видела все: как вспыхнули легкие доспехи, как плавилась плоть, как языки белого огня пожирали все, что было перед ней, ибо горит лишь то, что было живым.

Лея огнем обращала живое в мертвое, черное — в серый и дымный пепел, и она ликовала, охваченная тем темным и мрачным торжеством, что сделалось ей знакомо теперь.

Вот между чем она выбирала на самом деле — приблизить ли ей это будущее, или отринуть прочь.

И она выбрала, прильнула к горячей драконьей чешуе, обратила свой взгляд ввысь, выше и выше, туда, где в сердцевине небосвода, как семена в сердцевине спелого яблока, горели белым огнем далекие звезды.

Глава 11
Глава 11. Люк

Раньше, до долины и Облачного города, до земель Джаббы, еще на корабле, Люк думал, что хуже той цепкой и удушливой горячки не будет уже ничего, что нет страшнее того раскаленного жара, что ломит кости и льется в горло, что это — предел, выше которого только смертельная боль и белая зола.

Но холод едва ли был лучше.

Холод преследовал неотступно, был острее голода и сильнее жажды, и в краткие промежутки, когда Люку удавалось выбраться из слепого и вязкого беспамятства, он понимал — прикончит его именно холод. Пить хотелось до рези в горле, губы обметала соляная корка, а желудок мучительно сжался, но тяжелый ледяной плен был хуже всего остального. Два серых рассвета Люк встретил на этой одинокой скале посреди соленых безбрежных вод, два раза провожал высокий солнечный диск усталым взглядом, и дважды пытался переждать темную безлунную ночь, полную холодных и равнодушных звезд.

Сны вились вокруг беспокойной и мутной взвесью, но ни одно видение не было достаточно глубоко, чтобы Люк мог в него погрузиться; ничто не способно было увести его со скалистого острова — ни улыбка Оби-Вана у ограды драконьей ямы, ни тяжесть серебряного кувшина из покоев принцессы в его руках, ни взгляд Леи, полный тайного значения, которое предназначалось не ему, но Хану Соло.

Даже мысль об их связи уже не отдавалась внутри привычным ревностным чувством, эмоции словно размылись, притихли, и когда пелена забытья отступала, Люк ощущал такую ясность и прозрачность сознания, какой не знал никогда прежде. Он боялся, что холод лишит его рассудка, что голод заставит думать только о себе, что жажда будет нестерпимой и сведет его с ума. Однако именно сейчас он словно сделался чище, чем прежде, поднялся выше над самим собой, над собственным телом.

Холод перехватывал грудь тугим обручем, обжигал горло, и в шумной, волнующейся темноте, в ночи, полной плеска волн и звездного света, Люк пытался выжить, уже зная, что обречен. Он почти не был ранен, не считая правой ладони, на которую пролилась драконья дымная кровь, отравленная угрозой гибели; ожог этот Люк замотал полосой ткани, оторванной от низа рубахи, надеясь, что та достаточно чистая. Он растирал ноги непослушными пальцами левой руки, соорудил настил из хвои и разлапистого ельника, что рос у самого обрыва, заставлял себя ходить, пока мог, но холод забирал и забирал тепло, и это было хуже всего — умереть не от пламени, но от льда, умереть, будучи драконьим всадником, что может повелевать огнем.

Однако теперь дракон не подчинялся Люку. В первый раз он решил, будто узы оборвались, но затем почувствовал незримую, плотную стену, что отгораживала его от прежнего буйства красок. Люк не знал, отчего она возникла, но знал, с каких пор — когда он потерял контроль над узами, когда в его с драконом связь вмешался кто-то третий, и вторжение это едва не стоило Люку жизни. А потом он ощутил присутствие Леи, ее живой и горящий разум, и обезумел окончательно, бежал вместо того, чтобы обратиться против общего их врага яростью и огнем.

Память об этом терзала его, а потом Люк будто окаменел, пытаясь сберечь те крохи тепла, что у него остались. На второй день он увидел дракона — тот кружил над скалистым островом по расходящейся спирали, пока не скрылся из виду. Они все еще были связаны, несмотря на возникшую преграду, но Люк понимал, что осталось недолго — скоро дракон его станет свободен... Впрочем, как и он сам.

Свободен от уз, от своей судьбы, от нежной любви и темной ненависти. У мальчика было лицо Леи, вспомнил он и закрыл глаза. Значит, все уже решено. Любовь Хана имеет шанс на будущее, она — не чета мертворожденной любви Люка, обреченной с самого первого вдоха. Люк видел этот шанс в темных глазах Леи, в ярости ее несогласия с Ханом — ярости, подобной той, что и сам Люк когда-то пытался разжечь внутри в бесплодных попытках избавиться от наваждения.

На третий день он решился.

Люк помнил еще, как тяжела была смертельная ноша, что принес он из Юужань-Вонга, помнил оскал выбеленного солнцем черепа, усмешку, таившую в себе триумф — все черепа выглядят так; быть может потому, что они одни остаются на свете, когда плоть сходит с костей, как мутная пена волн. Помнил слишком хорошо, чтобы не обманываться собственной молодостью — смерть поджидает каждого, и встречи не избежать никому. И все же в самой тайной его глубине, рядом с коротким, как последний вздох, именем, теплилась еще надежда — слабая, хрупкая, человеческая. Люк давил ее упрямо и безжалостно, потому что ему нужны были все силы, какие только остались, на этот последний рывок.

Низкие серые облака вспыхивали золотой кромкой, но солнца не было видно. Морские воды были спокойными и лишенными цвета. Люк лег на спину, размеренно задышал в такт набегающим волнам, и вспомнил учителя.

«...не единственный. Есть еще один».

Он не способен был преодолеть ту стену, что отделяла его от дракона, и потому обратился к узам другого рода — человеческим, но столь же кровным, что и драконьи. Оби-Ван говорил, будто у Люка есть близнец, а значит он — от крови дракона тоже. Значит, он услышит — не сможет не слышать, не сможет не узнать. И тогда Люк закрыл глаза, как делал всегда, погружаясь в кружево уз, но потянулся не к ним, а к далекой и дремлющей памяти.

Памяти, что хранила тесноту материнского чрева, разделенную на двоих, тишину околоплодных вод, случайные касания и биение второго сердца. То, что помнил он с сотворения мира, когда не существовало еще ничего другого.

«Найди меня, — думал Люк, собрав все свои силы, как бедняк собирает в горсть хлебные крошки. — Узнай меня. Услышь меня. Мы делили материнскую утробу, кровь связала нас крепче любых цепей, последуй за ними и найдешь меня. Найдешь меня, — повторил он пересохшими губами. — Есть два дракона, и оба признают тебя, но лишь одного ты сумеешь оседлать — и не ошибись, не ошибись в своем выборе, ведь сделать его можно только лишь раз. У человека может быть только один дракон, но жизнь дракона длинна, как косы моей королевы... Служи ей верно, — просил Люк, — и не ошибись — после моей смерти оба дракона станут дичать, отыщи их, и найдешь свою...»

Люк хотел бы сказать «судьбу», но участь эта была куда больше, неизмеримее, и закрывая глаза, он слышал лишь гул жестокого ветра над своей головой. Он привычно ждал отклика, знакомой дрожи узнавания, но все внутри было немо — ответа не будет, понял Люк. Так запечатанную бутылку пускают по волнам с тонущего корабля, не надеясь на отклик или спасение.

Впрочем, спасения он и не искал. В какое то мгновение черный, животный страх навалился на него, прошелся дрожью по рукам и ногам, выбил стук из зубов, из легких — воздух, скрутил его внутренности ледяной рукой, заслонил собой небо. Люк ждал мирной смерти, но вместо этого разум его метался в агонии, мучительно пытаясь найти выход — не из смерти, но из ужаса. Но выхода не было, и тогда Люк стал представлять, будто он снова на корабле, лежит на палубе и слушает шум волн, бьющих о борт, что вот-вот над ним склонится Лея и он увидит ее лицо.

Оно плыло под его закрытыми веками светлым видением, пустынным миражом — темные лучистые глаза, тонкие брови, крохотные, едва заметные родинки на щеках... То, как она ходила — с высоко поднятой головой, гордо выпрямив спину, даже когда шею ее охватил рабский ошейник. Люк помнил, как затряслись у него руки, когда Джабба велел вывести Лею к себе, и Люк увидел, во что приказали ее одеть. Помнил, как она прижалась к нему в поцелуе — коротком и страшном, — и как отстранилась, опуская глаза. Как снимала повязку с его лица и как пробежалась пальцами по затянувшимся, едва заметным шрамам, довольно кивнув, и ему казалось, будто от ее прикосновений раны откроются вновь, до того беспокойно колотилось сердце...

Ужас отступал медленно и неохотно, и хотя Люк все еще чувствовал боль в стесненной груди, но сумел выровнять дыхание, а потом и вовсе забыться неглубоким беспокойным сном. Ему снилось, будто Лея в золотом откровенном наряде танцевала для него, для него одного, и ее бедра мелькали в вихре багряного шелка, а узкие ладони поглаживали впалый живот, мимолетно обводя грудь, поднимались к шее, обрамляли лицо — и пальцы, унизанные кольцам, дрожали, как и темные ресницы. А потом она подняла на него глаза и взглянула остро, с каким-то затаенным торжеством. Ладони ее взлетели к прическе, коса со свистом ударила воздух, точно хлыст, и Лея налетела на него ураганом, и в груди у Люка стало горячо и тесно.

Правую сторону его тела охватило белым пламенем, левую — голубым льдом. Он слепо провел рукой по груди и тут же к его ладони прибавился еще десяток рук — все они ищуще зашарили по его ногам и животу, подбираясь к груди, но Люк уже нашел, что искал. Пальцы его сжали серебряную заколку, что он когда-то подал принцессе, своей будущей королеве, и с острия ее капал яд. Люк сжал заколку в ладони изо всех сил, чувствуя, как яд безжалостно разъедает кожу, и через миг проснулся.

Справа был огонь, было тепло — и Люк заморгал, повернув голову, но видение не уходило; золотое бледное пламя и кровавые угли. Люк попытался придвинуться ближе, но чья-то рука удержала его, помогла приподняться на локтях, обхватила спину. Лея приблизила к нему бледное, обеспокоенное лицо, и Люк коротко выдохнул, зажмурился, покачал головой — не самых худший из снов.

Не самая тяжкая смерть.

Лея поднесла к его губам тонкое горлышко бурдюка, исходящее жаром, и Люк приник к нему бездумно и жадно, как младенец к материнскому молоку, сделал жадный глоток и тут же отстранился, закашлявшись. Горло обожгло, перехватило, внутрь полилось что-то густое и кипящее, терпкое и дымное, лицу и рукам стало жарко, а голове — легко. Несколько мгновений Люк молча пережидал это чувство, потом отпил еще и еще, пока не опустошил все до капли. И только после этого сумел выпрямиться и обернуться к Лее, прошелся по ее лицу безумным взглядом, нашел ее ладонь и стиснул до боли. Она вскрикнула.

— Прости, — Люк тут же выпустил ее пальцы. — Хотел убедиться, что ты мне не привиделась. Ты... настоящая?

— Сам-то как считаешь? — гневно нахмурилась Лея и он рассмеялся. Лицо ее тут же разгладилось, она спросила с тревогой: — Как ты себя чувствуешь? Ты не ранен? Что с твоей рукой?

— Я... — Люк задумался на мгновение, потом тряхнул головой. — Все это потом. Расскажи мне, как ты нашла меня, Лея. А лучше ничего не говори, просто... — он качнул головой, сдвинулся, давая ей место у огня, но она опустилась на колени с другой стороны, наклонилась, вглядываясь в его лицо, и тут Люк заметил вдруг, какие темные у нее глаза, какие кровавые губы. — Я знаю, что все это — лишь иллюзия, обманчивое видение, сладкая ложь. Я знаю это, не спорь со мной, потому что я видел этот остров, я обошел его за три сотни шагов — и я видел, что вокруг, насколько хватает взгляда, лишь горькое море, и я знаю, что человеку просто неоткуда здесь взяться...

Лея коротко вздохнула, — он знал этот вздох, она делала так всякий раз, как собиралась с кем-либо спорить, — но потом молча опустилась рядом, положив голову ему на плечо, а ладонь — на грудь. Люк помедлил и притянул ее за плечи ближе. Правая ладонь ныла и пульсировала в такт участившемуся сердцебиению, и он поморщился.

— Что с твоей рукой? — вновь спросила Лея. Голос у нее сделался низкий и хрипловатый, и Люк вздрогнул, представив, как этим же тоном она говорит ему совсем другие слова.

— Как ты попала сюда? — он закрыл глаза, не ожидая ответа. — Я ждал тебя, ждал так долго, но и не думал, что ты в самом деле...

Она коротко рассмеялась, и он вдруг остро почувствовал дрожь и тепло ее тела, тяжесть ее дыхания, и в один миг осознал — это не сон, но реальность. Лея сейчас здесь, говорит с ним наяву, смеется, улыбается кровавыми губами. Он понял, отчего они кровавые еще раньше, чем успел озвучить свою догадку.

— Драконья кровь... Откуда она у тебя?..

Люк чувствовал, как она наполняет его дымным жаром, расходится по венам с каждым ударом сердца, как руки и ноги наливаются силой и огнем, как разум его перестраивается, сначала медленно и неохотно, а потом все быстрее. Острая пьянящая радость охватила его, закружила в золотом вихре, и он не сумел сдержаться — притянул Лею ближе, уложил на себя, обхватил ее узкую спину руками и впился пересохшими губами в ее алые губы. Мгновенный, точно удар, разряд прошелся по его телу — миг узнавания, который он испытал, впервые оседлав дракона. Лея выдохнула ему в губы, обхватила горячими пальцами его лицо, и Люк поплыл, как от горячего альдераанского вина, простонал что-то неразборчивое, прижал ее еще ближе, еще теснее, не понимая уже, чье именно сердце заходится набатом в груди. Он целовал ее в серых сумерках, опьяненный драконьей кровью и той свободой, что она ему даровала — не последней свободой умирающего, но голодной и рьяной свободой живого.

Смелость его поцелуя сменилась нежностью, болезненной и терпкой, такой, что горло перехватывало, а руки тряслись в бессилии — как бы не был глубок поцелуй, как не был бы опьяняющ, но и ему положен предел. Люк отстранил ее от себя, дрожащую, задыхающуюся, вгляделся в ее лицо, будто впервые увидел, и сказал себе — да, это наяву, это правда. Испугался на миг, как боялся всегда — отчуждения, неловкого молчания, что вырастает стеной, нереальности происходящего. Испугался, что спасется, что будет будет жить с этим знанием, будет помнить, каково это было — обрести свободу хотя бы на миг, совершить то, о чем грезил так долго, — что потом ему придется вернуться в прошлую жизнь, заковать себя в броню холода и отчуждения. Стоять по ее правую руку, подавать ей венчальный убор, вести Лею, светлую, юную, к брачному огню, вложить ее руку в чужую ладонь и слушать ее клятву перед лицом безразличных к его ослепляющей любви богов.

— Нет, — произнес он глухо. — Так нельзя, Лея... нам нельзя...

Но она лишь прижалась теснее, прильнула к нему, впилась пальцами в его плечи, вжалась бедрами в его бедра.

— Можно, теперь все можно, — зашептала тяжело и сбивчиво, нашла его взгляд темными, расширенными глазами на бледном лице. Угольно-черные зрачки затопили радужку, ресницы дрожали, как крылья доверчивой бабочки-однодневки, и тогда Люк перехватил ее тонкие запястья, отвел от себя ее просящие руки, отстранился тяжело и упрямо, как если бы преодолевал огромную толщу воды.

— Я всадник, ты — моя королева, — Лея нахмурилась, лицо ее скривилось, будто он ударил ее, и Люк отвернулся. — Так быть не должно, нельзя, чтобы...

— Я больше не королева.

Лея поднялась, и он стиснул пальцы, чтобы не удерживать ее подле себя; правую ладонь обожгло болью и Люк вздрогнул. Она возвышалась над ним, гордая и прямая, с растрепавшимися волосами, и он залюбовался ею — бездумно и безнадежно.

— Я вернулась за тобой. Я искала тебя. Я видела твое падение, и... — она сглотнула, и он не мог отвести взгляда от ее белой шеи, от выемки у самого горла, беззащитного и открытого, не мог взглянуть ей в лицо — потому что знал, что не перенесет той боли, что отразилась на нем. Потому что на один этот миг ее боль стала его болью, ее страх — его страхом, и словно со стороны Люк наблюдал это неминуемое падение, полет навстречу бездне, навстречу смерти. — Он пожелал второго дракона, того, что свободен, а я... Я не могла ему позволить, не могла уступить, и... Я оседлала дракона, Люк.

— Ты сделала — что?! — выдохнул он и попытался подняться, но ноги не слушались его, подогнулись, и Люк упал на колени, на мягкую сухую хвою. Он бездумно загребал ее руками, ища опоры, как дети загребают песок — жадными горстями, чувствуя, как он просачивается сквозь пальцы.

— Я оседлала дракона, — повторила Лея с вызовом, распрямила плечи и упрямо добавила:

— И я не жалею. Он хотел забрать, что было моим, но я не позволила... И никому не позволю!

— Но королевы не седлают драконов... — растерянно произнесли его губы. Люк слышал себя словно со стороны, и голос у него был потерянным и спокойным, хотя покоя он не ощущал вовсе.

— Значит, я не королева больше! — воскликнула Лея и протянула к нему руки, помогла подняться. Люка шатнуло, он едва не оступился, шагнул прочь от углей к ней, к тому белому и высокому пламени, которым горела вся ее тонкая, как свеча, фигура, но тут же отдернул руки.

— Нет, это не так, — заспорил он из упрямства. — С чего ты решила?

— Ты знаешь, с чего. — Лея взглянула прямо, открыто, и Люк вспомнил другой ее взгляд, уклончивый и манящий, обращенный не на него. — Оседлать дракона — значит отречься от всего, что составляло жизнь прежде; это значит — найти другой путь, значит, что не ты берешь верх, но вверяешь себя этой судьбе. Ты и сам знаешь это, знаешь лучше, чем кто-либо другой — не всадник подчиняет дракона, но дракон...

— ...всадника, — закончил Люк. — Да, я знаю... я знаю...

Он снова присел, не находя в себе сил спорить на равных. Значит, Лея теперь всадница, значит, в каком-то смысле, на одном из множества уровней, они стали теперь... равны?.. Люк не стал продолжать эту мысль, запретил себе думать о ней.

— И все же... — начал он осторожно и тихо, — что это меняет? Я присягнул тебе, я дал клятву — до последнего вздоха, до смертного часа, и...

До смертного часа — разве не он пришел к нему на этом камне? Разве не умирал он от холода, отгороженный от него лишь толикой древней крови, разве не предчувствовал он близкий и неминуемый финал, разве не ощущал на своем лице ледяное дыхание гибели?

— Как же ты нашла меня? — спросил он наконец. Часть его разума уже знала ответ, знала в тот миг, когда сердца их забились в унисон, на созвучие, словно короткие имена, что дали им...

— Было нелегко, — призналась Лея и вздохнула. — Я не знала, куда ты направился, не чувствовала тебя в узах, не могла дозваться... Дважды я останавливалась, занимала огонь, гадала по звездам и травам, по крови, по пламени — но не умела тебя найти... А потом, на вторую ночь, я увидела сон...

Она запнулась, и Люк понял — она взвешивает сейчас каждое слово, прикидывает, чего будет ей стоить эта откровенность.

— Я видела сон... Но он ускользнул от меня, и... Потом, — сказала Лея, опускаясь подле него, задумчиво глядя в огонь, — потом я услышала голос. Будто сами скалы, само небо заговорило со мной — до того этот голос был древний. Тот человек на скале, что едва не погубил тебя... он был от крови дракона, но голос принадлежал не ему. Он был от крови дракона, но голос этот был словно сам пламень, и он обратился ко мне. Он сказал: «Я помогу тебе, дитя мое. Я знаю твои радости и твои печали, но главное — я знаю, где искать то, что ты утратила». И я заснула так крепко, как думала, что не сумею заснуть, и на утро третьего дня я поняла, где тебя искать, я услышала шум моря, узнала биение твоего сердца, и чем вернее я приближалась, тем отчетливей оно становилось, пока не затмило все... Так я нашла тебя.

Люк молча помнил ее к себе и обнял, вместе они опустились на землю, охваченные не пламенем страсти, но слепой жаждой человеческого тепла. Он лежал, слушая ее дыхание, которое из стесненного и частого стало легким и сонным, рука ее на его груди отяжелела, и это была приятная, доверчивая тяжесть, и в сотый, тысячный раз он поклялся себе, что не сделает все, чтобы не обмануть это доверие, хрупкое, как стебель белого цветка. Холод отступил, изгнанный из тела драконьей кровью, что Лея разделила с ним, поцелуем, что она разделила с ним, сном, что объял их обоих — тихо и незаметно, будто не проступили они древний и строгий запрет.

Сейчас Люк чувствовал, будто и не было никогда никакого запрета, не мог вспомнить причин, что лежали в его основании, не мог понять, почему отстранялся прежде. Держать Лею в своих объятиях, обернуть ее в кольцо ищущих рук казалось самым верным и правильным, что он когда либо делал — так он чувствовал себя, седлая дракона. Будто понял наконец, для чего был предназначен, для чего был рожден на свет. Руки его были созданы, чтобы окружать ее, пальцы — ложиться на ее белые плечи, глаза — чтобы смотреть в ее лицо, ноги — чтобы сплестись с ее, разум — чтобы искать ее присутствие в золотых и багряных узах, а сердце — чтобы биться удар в удар с ее сердцем. Он понял, что так и должно быть — потому, что так было всегда, от самого сотворения мира, когда не было больше ничего другого. Страшная догадка вновь коснулась его сознания, но Люк отогнал ее, как назойливого мотылька, и потянулся навстречу сну. И во сне и наяву его окружала она одна — Лея, смиренная и гневная, покойная и горящая, и она принадлежала ему одному, так же верно, как его собственное дыхание, как звук его сердца, которое он ей вручил.

***

Лея разбудила его через несколько часов. Костер догорал, угли подернулись белой золой, но тот лед, что сковывал грудь Люка прежде, отступил, изгнанный дымной горячей кровью. Дышалось легче, разум его прояснился, тяжелая мутная пелена ночного опьянения спала, и Люк боялся, что Лея теперь сожалеет об их поцелуе, но она смотрела прямо, не отводила глаз. Сидя на пологом камне, она пальцами прочесывала распущенные волосы, потом ловко разделила их на три части и быстро заплела в косу, отбросила ее за спину и улыбнулась ему.

— Тебе лучше? — спросила она и Люк прислушался к себе, склонив голову.

— Да, — признал он. — Гораздо.

Чувство было такое, будто он пробудился от долгого кошмара и увидел, что все прежние страхи были лишь порождением разгоряченного разума. Силуэт Леи становился все отчетливее, словно Люк не способен был видеть ничего, кроме нее одной, а потом он понял — занимается рассвет. Небо за ее спиной медленно светлело, плотные низкие облака обещали непогоду, посерели по краям, стали мутными и тяжелыми, как размокшая рисовая бумага. Лея поднялась с камня и подошла к нему, взяла за руку, тронула повязку — осторожно, но твердо, — и Люк высвободил ладонь.

— Сожми пальцы в кулак, — попросила она. — Хорошо. Я боялась, что у тебя не хватит сил, чтобы ночью лететь со мной обратно, боялась, что ты упадешь в море... Сейчас ты готов?

— Надеюсь, — вздохнул Люк. Прошлые неудачи помнились слишком отчетливо, и ему казалось, что он не сумеет переломить исход новой попытки. Он не стал ничего говорить ей, лишь закрыл глаза, осторожно ища ту преграду, что возникла после падения, но вместо нее Люк обнаружил, что больше не один в узах.

Все, что он видел в Лее, провожая ее взволнованными взглядами, нашло отражение в узах — ее присутствие, которое прежде было тихой искрой во мраке, обрушилось на него во всей полноте, неотвратимо и полновластно: ослепительный свет, белый пламень, который мог бы сжигать дотла. Огонь не ранил, но согревал, и Люк приник к нему, позволил объять себя и узнать. Он слышал дыхание Леи, легкое и чистое, слышал ее сердцебиение, размеренное и спокойное, знал их вернее, чем в кольце ночных объятий, вернее, чем собственные — а потом вспомнил свою мольбу, предсмертный зов, и отшатнулся.

Он бежал от ее присутствия, от белого огня, прятался, заслонялся обманом и ложью, что никогда не любил, или любил, но иначе — не как юную женщину, но как... Задыхался, захлебывался этой чудовищной правдой, мгновенным узнаванием, ослепительным, как молния, оглушающим, как гром, но потом услышал, как она зовет его — не как всадника, но как друга. И тогда он опустил руки, выдохнул обреченно и пошел на ее зов, чувствуя страшный трепет перед этой своей покорностью, перед властью, что Лея имела над ним. Потом нашел в узах своего дракона, вошел в его разум, как входят в прохладу храмов и под защиту замковых стен, и впустил его в свой. Стало легче, но знание, что открылось ему, все еще пылало под закрытыми веками, и нельзя было его забыть, нельзя отвернуться.

Люк открыл глаза. Солнце еще не взошло над темными волнами, лишь первые лучи скользили по облакам. Дракон его кружил в вышине, как и дракон Леи, две крылатые тени, неотличимые друг от друга в серой предрассветной дымке. Люк смотрел на них, пока от светлеющего неба не заломило глаза, а потом повернулся к Лее.

Она стояла подле него, по левую руку, и глаза ее были все так же темны на белом лице, что и ночью, косы все так же длинны, а губы все так же кровавы. Люк вспомнил дымную горечь, ужас и красоту ее поцелуев, и вздрогнул. Она ничего не поняла еще, не знала, не помнила, но он в один лишь миг вспомнил и узнал, и понял все.

— Я и впрямь не жалею, — сказала Лея вдруг, и он не сразу понял, что она говорит о драконе. — Что сделано, то сделано...

— Да.

Он подозвал своего дракона, оседлал его, окутал себя диким и древним разумом, а потом обернулся к Лее. Дракон ее спустился к ней с небес, и она вспорхнула на его спину, тонкая и гибкая, охваченная — он слышал это в узах — восторгом и трепетом. Он смотрел на нее сквозь золотую дымку и не мог понять, как один человек может вместить — все? Горькая нежность и тихий свет, палящий огонь и хладный сумрак, темное наваждение, слепая одержимость, спасение и гибель.

Его королева и любовь.

Его сестра.


~

Продолжение следует

Иллюстрации
Обложки
обложка 1
обложка 2

Третья глава
третья глава

Шестая глава
шестая глава

Седьмая глава
седьмая глава


Спасибо за иллюстрации Shagel!


Ast, сообщество «Star Wars fest club»

Как юные боги


Читать фик
Иллюстратор: полоний
Оригинал: "Like Young Gods" от diasterisms, 84000 слов, разрешение на перевод получено https://archiveofourown.org/works/5712727/chapters/13160770
Категория: гет/джен
Жанр: AU, приключения, драма, романс
Персонажи/Пейринг: Рей/Бен Соло, Люк Скайуокер, Лея Органа, Хан Соло, множество персонажей из Легенд (старой Расширенной Вселенной)
Саммари:
- Что думаешь? – спрашивает Люк племянника. – В ней есть потенциал.
- Она укусила меня, мастер, - вот суровый ответ Бена. – Любое мнение, которое я выскажу, будет предвзятым.
Или: Все связаны, даже если иногда связь эта – следом зубов на коже. Даже посреди тьмы созданиями света мы остаемся.
Примечание переводчика: AU, где персонажи и события седьмого эпизода накладываются на Расширенную Вселенную старого канона. Люк Скайуокер основал Академию джедаев на Явине IV, и в шесть лет Рей стала его ученицей.
После каждой главы автор приводит ссылки на упоминающихся персонажей, места и понятия из РВ. Здесь в тексте в случаях, когда у статьи на вукипедии есть русский перевод, ссылка будет даваться на него (но перевод не всегда полный и точный, при необходимости стоит обращаться к оригиналу). Биографии персонажей и их возраст могут не совпадать с теми, что в РВ.
Предупреждения: смерть персонажей, сцены насилия

Глава 1

Когда они находят ее посреди дюн Джакку, она – дикая, она – маленький ураган, яростными ударами посоха, зажатого в кулачках, опрокидывающий на колени другого мусорщика, втрое крупнее и старше. Тот предполагал, что у ребенка, который только что откопал в земле батарею турболазера XX-9, будет легко отобрать поживу, но теперь она возвышается над ним и безжалостно колотит.
На ее плечо опускается рука. Подумав, что незадачливый вор привел с собой друзей, Рей стремительно поворачивает голову и… кусает… очень крепко…
Раздается сдавленный возглас удивления и боли, и рука отдергивается. С ноющими зубами, с еще отдающимся во рту вкусом соли и голой кожи, Рей отступает назад и вскидывает посох, прищурившись при виде новой угрозы.
Это мальчишка лет пятнадцати, высокий и бледный. На нем туника с длинным рукавом и свободные штаны цвета мокрого песка. На кожаном ремне, затянутом на узкой талии, поблескивает металлический цилиндр. Мальчишка сердито смотрит на Рей и потирает пострадавшую руку.
- Бен, - окликает его смеющийся голос, - если станешь подкрадываться к другим, когда они все еще в полной боевой готовности, их благосклонности будет трудно добиться.
К ним приближается мужчина, одетый так же, как и его товарищ, за исключением цвета – с головы до ног он облачен в полуночно-черный. На его боку тоже болтается металлический цилиндр. Мужчина с легкостью прокладывает себе путь по податливым пескам, и Рей думает, что в нем есть что-то от обитателей пустыни.
- Прошу простить моего племянника, - произносит он, улыбаясь ей. – Я так много времени посвящаю его тренировкам, что забываю уделять внимание навыкам общения.
- Мастер, - насупившийся мальчишка – Бен? – хмурится, его голос звучит надтреснуто, от раздражения и оттого, что ломается, как у любого подростка.
Мусорщик, валяющийся позади Рей, выбирает именно этот момент, чтобы вскочить на ноги и потянуться к ней с утробным рычанием. Бен с быстротой молнии вытягивает руку с широко расставленными пальцами, в сетке линий на ладони между большим и указательным еще видны отпечатки зубов Рей. Мусорщик на несколько дюймов поднимается в воздух, полностью парализованный, он в панике и вены на его лбу вздулись.
Потом Рей чувствует это – какой-то гул, что-то громадное и тяжелое словно задевает внутри нее некие струны.
- А теперь тише, - говорит мужчина в черном своему племяннику, уже безо всякого смеха. – Отпусти его. Не увлекайся.
Узкое лицо Бена принимает странное выражение. Оно напоминает – любопытство? голод? – и он делает резкое движение запястьем, будто рубанув ладонью по чьему-то невидимому горлу. Глаза мусорщика закатываются, и он бесформенной кучей обрушивается на землю.
- Бен, - вздыхает дядя мальчишки, поджимает губы и пристально смотрит на него.
Лицо того проясняется, словно он вышел из транса. Он глядит на лежащего мусорщика дерзко и решительно.
- Что… что это было? – спрашивает Рей, сердце которой бешено колотится в груди. – Он мертв? Ты его… как?..
- Он всего лишь без сознания, - отвечает мужчина спокойным и утешающим тоном. – Джедаи не убивают хладнокровно.
Вот так Рей знакомится с Люком Скайуокером и его учеником Беном Соло.
***
Пока она ведет их в свой дом, устроенный в навсегда упокоившемся AT-AT, голова у нее идет кругом от вопросов. В шагоходе достаточно места для девочки шести лет, даже с учетом всего мусора, что она там разложила, но когда внутрь заходят взрослый мужчина и подросток, уже переросший своего дядю, там становится до смехотворного тесно.
Гости садятся на пол, чуть сгорбившись и подобрав ноги, а она отсаживается подальше и начинает разглядывать их, скорее заинтересованно, чем с тревогой. Она, конечно же, слышала о джедаях – некоторые дряхлые мусорщики еще помнили Старую Республику, и многие торговцы, прилетавшие на Джакку, приносили вести о том, что Орден был возрожден, и никем иным, как легендарным героем Восстания. Но она никогда даже не могла представить, что увидит его вживую, и теперь не понимает, почему он хочет, как он дружелюбно сформулировал, «немного поболтать» – с ней.
Люк, похоже, не торопится с объяснениями. Безмятежный взгляд его с интересом изучает AT-AT, в то время как племянник беспокоен, ерзает и то и дело меняет позу. В сумраке черты лица Бена стали мягче, само лицо – не таким угрюмым, но Рей все не может прогнать воспоминание о том, как сверкали его карие глаза в солнечном свете, в первый раз – когда он заморозил ее противника, и потом, когда отпустил свою хватку, чем бы она ни была, и оставил мусорщика слабо стонать на земле, пока они уходили прочь.
- Этот шлем пилота, - произносит Люк, указывая на одну из самых ценных вещей во владении Рей. – Я носил похожий. Я был когда-то пилотом крестокрыла, так же как… - он щурится на имя, написанное ауребешем.
- Рэ, - говорит она. – Капитан Досмит Рэ.
- Из Тиерфонских Желтых Асов, - он удовлетворенно кивает. – Я знаю ее. Ты будешь рада услышать, что ее эвакуировали отсюда после битвы при Джакку. Сейчас она полковник флота Новой Республики.
Рей внезапно ощущает жгучее любопытство. Она нашла этот шлем год назад на Кладбище, где он уютно примостился среди обломков разрушителей класса «Империал» и крейсеров мон-каламари. С тех пор она часто придумывала длинные, подробные истории о капитане Рэ: как она выглядела, откуда была родом, почему решила стать пилотом звездолета. В череде дней тяжелой выматывающей работы под пустынным солнцем и ночей, наполненных болью от голода и безжалостным холодом, Рэ стала ее спасением, желанным побегом от реальности.
Она наклоняется вперед, готовая задать Люку еще много вопросов о загадочной фигуре, которую так полюбила, но, пока она медлила, Люк уже повернулся к своему племяннику.
- Что думаешь? В ней есть потенциал.
- Она укусила меня, мастер, - вот суровый ответ Бена. – Любое мнение, которое я выскажу, будет предвзятым.
- Что ж, справедливо, - хмыкает Люк. И его внимание возвращается к Рей. – Скажи мне, Рей... как ты научилась так ловко владеть своим посохом?
Она хмурит лоб. Если честно, она никогда не думала об этом.
- Я… ну, училась понемногу, то тут, то там. Смотрела на других.
- Никто не учил тебя?
- Я училась сама, - тихо бормочет она. Бен внимательно наблюдает за ней из тени; она кажется самой себе неловкой, грубой, стесняется. – Тут нет никого, кто станет драться за меня. Мне надо делать это самой.
Она слишком поздно понимает, как жалко это должно звучать, но Люк не выказывает ни малейшего следа жалости к ней, и она благодарна за это.
- А как насчет языков? – продолжает он. – С ними у тебя хорошо?
- Пока мне удавалось говорить со всеми, кто проходит через заставу Ниима, - отвечает она, волнуясь немного сильнее. – То есть, если знаешь основной, бокке и хаттский, значит, все в порядке, так?
Это уклончивый ответ – она говорила немного на калишском, сниввиане и, однажды, на сладкозвучном языке загадочной группы холодных и прекрасных пиратов из Хейпского Кластера. Еще она понимает бинарный и шириивук. Для нее язык подобен дыханию, но она уже перенесла достаточно подозрительных и недобрых взглядов, чтобы понять: это необычный талант, и, может быть, очень странный.
В этот момент в разговор вступает Бен:
- Реван когда-то вытащил знание языка Черных Раката из головы у вождя их племени.
В голосе у него появляется живость, которой не было раньше.
- В поисках наставления о том, как использовать Силу, нам не стоит обращаться к таким, как Реван, - делает ему замечание Люк.
- Сила… - Рей слышала старые истории. Она помнит, что почувствовала тогда в дюнах, сеть, которую раскинул темноволосый мальчишка, и как эта сеть коснулась ее, пусть и мимолетно. – Это ей ты вырубил того парня.
- Это то, что используешь ты, Рей, - быстро говорит Люк, - чтобы драться, чтобы усваивать языки. Сила – это энергия, которая течет во всех живых созданиях, связывает галактику воедино. Старый учитель сказал мне когда-то, она – то, что делает нас созданиями света. Некоторые соприкасаются с ней ближе других. Такие, как я. И как Бен.
Его взгляд становится острым.
- И как ты.
- Я не понимаю. – Но какая-то часть ее уже поняла. Часть ее уже знает, почему эти иномирцы выбрали ее. Она сжимает кулаки.
- На Явине IV есть академия – Праксеум, - продолжает Люк. – Это место, где чувствительные к Силе собираются вместе, чтобы оттачивать свои способности, и тренируются, чтобы стать джедаями. Иногда мы с Беном путешествуем по галактике в поисках новых учеников. В этот раз дорога привела нас в Западный предел. В этот раз мы нашли тебя.
Тугая пружина эмоций в груди у Рей начинает распрямляться. Теплый прилив счастья, дрожь восторга, сладкая и чудесная надежда – что есть нечто лучшее, нечто куда большее, чего она и вовсе бы могла не узнать, выменивая старую рухлядь на пайки, и отмечая прошедшие дни, и избегая Зыбучих Песков, и придумывая сама себе истории…
- Нет, - шепчет она. – Я не могу.
***
В AT-AT становится зловеще тихо, когда Люк и Бен уходят. И почему-то кажется, что места стало меньше – как будто мир Рей на миг расширился, показав небывалые возможности, но лишь для того, чтобы вновь сжаться.
В окружении своих разнообразных безделушек, найденного ей летного шлема, сделанной ей куклы пилота и выращенных ей цветов в крохотном песчаном горшке, она садится, прижимает коленки к груди и убеждает себя, что сделала правильный выбор. Когда-нибудь ее семья вернется за ней. Она должна их ждать. Она не может умчаться отсюда на Явин IV, чтобы стать рыцарем-джедаем…
Глаза жгут горячие слезы. Она моргает, и соленая жидкость стекает по щекам в рот. От ощущения влаги она вздрагивает, а потом слезы превращаются в настоящие рыдания. Подобная слабость в пустыне под запретом, но Рей шесть лет, и она совсем одна, и она решает, что заслужила право плакать.
Пробивающемуся внутрь шагохода дневному свету, отливающему металлом, вдруг что-то преграждает путь. Она вскидывает голову, и это оказывается Бен, ссутулившийся у скошенного входа с таким видом, будто не может решить, попробовать найти для нее слова утешения или сбежать.
Ее щеки вспыхивают от смущения из-за того, что ее застали, когда она ревет как маленькая глупая девочка, какой и является, но прекращать уже поздно.
- Не надо было тебе приходить, - выдавливает она в промежутках между всхлипами. – Мне тут было нормально. Не самая хорошая жизнь, но мне тут было нормально… а теперь… теперь я всегда буду думать…
- Так хватит думать, - прямо говорит он, - и пойдем со мной. С нами.
- Я уже сказала…
- Что должна остаться из-за своей семьи, да. – Тут он медлит. – Кого бы ты ни ждала, если они вернутся, как думаешь, они будут гордиться тем, что ты упустила шанс добиться величия?
- Я не хочу добиваться величия! – она ненавидит его за слово «если», за то, как безобразно это звучит. – Я просто хочу…
- Провести остаток жизни, ползая по этой свалке? Состариться за чисткой всякого мусора только ради того, чтобы всякие Платты, попусту занимающие место на земле, обманывали тебя и лишали того малого, что он стоит?
- Хватит меня перебивать, - шипит она. Но раздражение на него затмило нахлынувшую тоску, и ей больше не хочется плакать. Зато хочется ударить его по голове ближайшим энергоключом.
Это уже в каком-то смысле улучшение ситуации.
Бен ждет, пока она вытрет лицо насухо, успокоится и соберется, а затем меняет тактику.
- Рей. – Это первый раз, когда он произносит ее имя, грубовато, тихо и неловко. – Мастер Люк говорил тебе прислушаться к своему сердцу. Ты уже знаешь правду: кто бы ни оставил тебя здесь, он не вернется.
- Сила не может предсказывать будущее! – снова шипит она, основываясь скорее на своей вере, чем на точных знаниях. Ведь она ничего не знает об этом. А что, если может? А ты хотела бы узнать? шепчет предательский внутренний голосок.
- Сила может помочь тебе создать будущее. Будущее для тебя самой, которое не будет зависеть от того, кто уходит, а кто остается. Это гораздо лучше, чем предсказания, ты не согласна?
- Моя семья вернется, - повторяет она упрямо, потому что это все, что она может противопоставить дурманящему притяжению его слов, и все его аргументы рушатся перед лицом такой простой истины... все просто обязано быть именно так. – Они вернутся. Я должна быть здесь, когда они вернутся. Это мой выбор. Люк его уважал, и ты тоже уважай.
Бен плотно и решительно сжимает губы, так, что они становятся тонкой линией. Он протискивается внутрь, едва не задевая кончиками лохматых черных волос потолок. Он странный мальчишка, думает она, такой долговязый, ему словно везде неловко.
И такой ужасно упрямый.
- Я расскажу тебе историю. – Он садится, спиной прислоняясь к ящику с инструментами. – Когда мне было десять, я чуть не оторвал голову протокольному дроиду моей матери. Он ходил за мной повсюду и постоянно читал мне нотации. Я тогда только что поругался со своим о… - он обрывает себя и поправляется: - У меня был плохой день, и я хотел просто побыть один. Я смотрел на дроида и в тот момент мог думать только о том, как же он меня раздражает, и как здорово было бы ему разлететься на кучу блестящих кусочков, и потом… - Он вздрагивает. В глазах сверкает тот странный голодный беспокойный огонек. – Было столько мощи. Как будто становишься пьяный. К счастью, родители вовремя остановили меня. Поскольку это был последний… инцидент из серии подобных, они решили отправить меня в академию к дяде. Чтобы я мог лучше понять, на что способен. Чтобы мог научиться сдерживаться.
- Так, как ты сдерживал себя с тем мусорщиком? – спрашивает Рей с толикой неприязни. Она питает симпатию к дроидам.
Он пожимает плечами:
- Иногда я срываюсь. Поэтому и продолжаю обучение. Поэтому и тебе нужно обучение, Рей – ребенок, который растет один, с таким талантом, как у тебя – это может закончиться очень плохо.
- Я не собираюсь идти отрывать людям головы, если ты это имеешь в виду, - фыркает она.
- Это был дроид, - раздраженно поправляет он.
- Слушай, почему тебе это так важно? То есть... мы же познакомились не лучшим образом…
- Да, не лучшим. – Он смотрит на свою руку, и Рей с трудом сдерживает улыбку. – Но в тебе велика Сила. Мастер Люк так сказал, а его слово много значит. Я не хотел бы, чтобы ты отвергала свой дар.
Прежде чем она успевает ответить, он резко подается вперед в неистовом порыве искренности и, может, совсем немного – отчаяния:
- Послушай меня. Это я почувствовал тебя здесь. Мы с мастером Люком исследовали Путь Пилигримов, и я ушел с тропы, потому что ощутил тебя. Ты как будто звала меня. Как я мог это игнорировать?
Значит, ты первый, думает она с уколом острой и удивительной тоски. Первый, кто пришел ко мне, когда я звала.
- Наверное, я в каком-то смысле чувствую ответственность за тебя, - продолжает он. По-видимому, он решил, что если логика не может на нее подействовать, то подействует искренность. – Если ты пойдешь в академию, я буду помогать тебе с тренировками. Я научу тебя тому, что узнал сам. Ты не будешь одна.
- Правда? – вырывается у нее прежде, чем она успевает спохватиться.
Он кивает:
- Там несколько дюжин детей. Есть и студенты постарше. И первая группа учеников – рыцари-джедаи, которые сейчас уже полностью закончили свое обучение, – они тоже заглядывают время от времени. Там бывает довольно шумно. – Он хмурится и бормочет: - Чересчур шумно, как по мне. Проведешь там неделю и будешь умолять, чтобы тебя оставили одну.
Рей невероятно хочется зажмуриться и погрузиться в теплые, счастливые мечты. Другие дети ее возраста, такие, как она. Наставники, которые будут направлять ее. Не нужно будет озираться, опасаясь, что нападут со спины, или стирать пальцы в кровь лишь для того, чтобы выжить. Ей так жутко хочется этого, что горло сжимается до боли.
Что бы сделала Досмит Рэ? задумывается она, глядя на шлем и куклу, прислоненную к нему. Наверное, нельзя стать капитаном, если в ужасе отшатываешься от удачно подвернувшихся возможностей.
Ей приходит в голову, что если она покинет Джакку, ей может выпасть шанс на самом деле встретить Рэ. Там, за пределами этой планеты, лежит целая галактика, полная новых миров и живых легенд. Все это может стать ее.
- Мои родные отослали меня потому, что они поняли, что мне суждены более великие дела, - говорит Бен. Выражение его лица очень серьезно, обременено тяжестью обещаний. – Если те, кто оставили тебя здесь, любили тебя, они бы хотели, чтобы ты ушла.
***
Она пересаживает цветы в тень у AT-AT. Потом возвращается внутрь и собирает скудные пожитки. С собой она берет только шлем, куклу, посох, и больше ничего.
Наконец, она подходит к стене, где отметками вела счет дням.
- Простите меня, - шепчет она тихо тому, кто, может быть, придет к этому шагоходу, когда на него укажут знавшие ее мусорщики. – Найдите меня когда-нибудь. Пожалуйста.
На пустом месте под метками она выцарапывает ауребешем «Явин IV».
***
Решив предоставить ей немного уединения, пока она прощается со своим жилищем, Бен Соло поджидает в отдалении. Он отбрасывает на гладкий золотистый песок длинную тонкую тень. Его профиль повернут к ней, а сам он смотрит в какую-то неопределенную точку у пылающего горизонта.
Рей медлит. Когда солнце освещает его вот так, он кажется смутно незавершенным, незаконченным – чей-то отстраненный силуэт на месте того мальчишки, который всего несколько минут назад умолял ее пойти с ним. Что, если все это обман? Какой-то искусный розыгрыш, который проворачивают над наивными сиротами преступники, выдающие себя за джедаев?
Но она уже знает ответ. Знает его в своем сердце, чует тем же безошибочным инстинктом, который приводил ее к ценным деталям, направлял удары ее оружия и позволял безо всяких усилий скользить в потоках разнообразных инопланетных языков.
Все это – взаправду.
С опозданием заметив ее присутствие, Бен поворачивается к ней лицом и прикрывает глаза от солнца, его губы изгибаются в некоем подобии улыбки. Рей начинает идти к нему, чувствуя себя все легче с каждым шагом.

--------------------
Ауребеш http://ru.starwars.wikia.com/wiki/%D0%90%D1%83%D1%80%D0%B5%D0%B1%D0%B5%D1%88 - алфавит для передачи галактического основного языка http://ru.starwars.wikia.com/wiki/%D0%9E%D1%81%D0%BD%D0%BE%D0%B2%D0%BD%D0%BE%D0%B9_%D0%B3%D0%B0%D0%BB%D0%B0%D0%BA%D1%82%D0%B8%D1%87%D0%B5%D1%81%D0%BA%D0%B8%D0%B9_%D1%8F%D0%B7%D1%8B%D0%BA
Хаттский - второй по распространенности язык после основного http://ru.starwars.wikia.com/wiki/%D0%A5%D0%B0%D1%82%D1%82%D1%81%D0%BA%D0%B8%D0%B9_%D1%8F%D0%B7%D1%8B%D0%BA
Бокке - межпланетный язык торговли, которым могли пользоваться многие из тех, кто заходил на заставу Ниима http://ru.starwars.wikia.com/wiki/%D0%91%D0%BE%D0%BA%D0%BA%D0%B5
Реван - ключевая фигура среди ситхов и джедаев Старой Республики http://ru.starwars.wikia.com/wiki/%D0%A0%D0%B5%D0%B2%D0%B0%D0%BD

Хейпанские пираты - отсылка к Тенел Ка Дьо, центральному персонажу серии книг, на которой основан этот текст (“Молодые рыцари-джедаи”) http://ru.starwars.wikia.com/wiki/%D0%A5%D0%B5%D0%B9%D0%BF%D0%B0%D0%BD%D1%86%D1%8B

Глава 2Глава 2
Корабль, что уносит Рей с Джакку, - звездная яхта класса «Горизонт», роскошная и сверкающая, с ионными двигателями и мотиватором гиперпривода военного образца. Когда все поднимаются на борт, Люк сразу поясняет, что корабль принадлежит не ему.
- Джедаи во всем стремятся к простоте, но Республика любезно согласилась предоставить академии «Тень сабли».
- Конечно, этому очень помогло то, что твоя сестра – Глава государства, - вполголоса бормочет Бен.
Люк отражает саркастический выпад племянника очередной своей мягкой улыбкой:
- Ты, как и я, прекрасно знаешь, что твоя мать не заводит фаворитов. Предложение выделить нам этот корабль, как и любое другое, направилось прямиком в комитет, и уже они решили, что наличие некоторых транспортных средств поспособствуют успешному выполнению нашей роли хранителей мира в галактике.
Рей изучает данные центрального компьютера наведения.
- А зачем хранителям мира пара кореллианских лазерных пушек AG-1G и две ракетных пусковых установки «Даймек HM-8»?
- Не забудь про выдвижную бластерную пушку, - подсказывает Бен, бросив на Рей такой взгляд искоса, что ей теперь кажется, будто они вдвоем что-то замышляют.
И это чувство не кажется неприятным. Она улыбается ему в ответ.
Люк щурит свои синие, как буря, глаза.
- У дипломатического решения всегда приоритет, но, увы, бывают времена, когда обстоятельства требуют агрессивных переговоров, - говорит он добродушно. – Часть работы джедая и заключается в том, чтобы определить, когда какой метод из этих двух нужно избрать.
***
Значит, вот каково это — чувствовать полет. Даже лучше, чем Рей осмеливалась мечтать раньше.
«Тень сабли» - чудо салластианской инженерии, она попросту скользит по воздуху. Рей чувствует гул репульсоров, отдающийся в костях. Песок размывается, превращаясь в небо, в слой атмосферы, а дальше – космос.
Вот так просто.
Она бросает короткий взгляд на бледный шарик, где был ее дом в пустыне. В конце концов, правильным будет попрощаться. Какая-то часть ее думает, что стоило бы сохранить в себе немного печали, может, даже ностальгии, но жизнь среди дюн была тяжелой и одинокой. Первая ее эмоция – облегчение, а за ней вскоре следует сдвоенная волна страха и вины. Что, если ее семья уже летит к ней сейчас? Если она разминулась с ними всего на один дневной цикл, на несколько часов…
Чтобы отвлечься, она переводит внимание на транспаристиловый купол, раскинувшийся над головой. В непроглядной тьме мерцают миллионы звезд, и корабль застывает под пульсирующим дождем серебряного света.
Рей забывает, как дышать.
- Меня тоже это поразило, когда я в первый раз покидал планету, - очень тихо говорит Бен. Он внимательно смотрит на нее, в его глазах отражаются созвездия. – Я чувствовал все, что написано у тебя на лице.
- А потом весь полет дулся из-за того, что Чуи обыграл тебя в дежарик, - напоминает ему Люк со смешком.
Бен воспринимает комментарий как оскорбление.
- Он жульничал, мастер.
Продолжая тихо посмеиваться себе под нос, Люк уводит корабль в гиперпространство.
***
Когда в поле зрения возникают джунгли Явина IV, у Рей уходит несколько секунд на то, чтобы определить их цвет.
Она видела раньше зеленый – тусклая грубая чешуя родианских охотников за головами, гладкая и лоснящаяся кожа наутолан, – но никогда не видела, чтобы зеленый был таким, настолько сочным и ярким, покрывающим целый мир, тронутый оттенком синего из-за озона, и этот мир весь сиял, как жемчужина в самом сердце темноты, в черной оправе металлически поблескивающих звезд.
- Здесь погиб Реван, - произносит Бен сухим серьезным тоном. На этот раз он похож на ученого. – Здесь дрались на дуэли Энакин Скайуокер и Асажж Вентресс во время Войн Клонов. Здесь Альянс Повстанцев провел атаку на первую Звезду Смерти.
Договаривая последнюю фразу, он смотрит на своего дядю. Люк пожимает плечами в ответ на вопросительный взгляд Рей:
- Как я и говорил тебе на Джакку, я был пилотом крестокрыла. Одной из моих первых миссий стало взорвать Звезду Смерти.
- А Энакин Скайуокер ваш… родственник? – высказывает догадку Рей.
Двое джедаев не начинают ерзать неловко на своих сиденьях, но чувствуется, что вполне могли бы. В воздухе повисает напряжение.
- Он был моим отцом, - говорит наконец Люк. – Помимо всего, кем он был еще, он был моим отцом.
Бен пристально смотрит на какую-то другую далекую звезду, плотно стиснув зубы. Пока Рей не успела углубиться в эту тему, Люк велит корабельному автопилоту с голосовым управлением запустить посадочную последовательность. Судно чуть накреняется, несколько раз отчетливо вздрагивает, и они начинают приземляться.
На Явине IV во все стороны простираются вулканы, тропические леса и океаны. Здесь Рей получает ясное представление о синем цвете, глубоком и бархатистом. Она и не думала раньше, что в галактике может существовать так много воды, которая сверкает, когда лучи солнца касаются поверхности. Если бы Рей не была пристегнута к креслу, она бы в восторге прижалась носом к стеклу иллюминатора.
Пока «Тень сабли» опускается на землю, в размытых цветах проявляются очертания изумрудно-зеленых листьев и узловатых ветвей. Рей вытаскивает из памяти нужное слово: деревья. Высокие и могучие, все покрыто ими как широким ковром. Ей не терпится пробежаться по просекам под ними, вдохнуть запах влаги и росы, ощутить тень деревьев на своей коже. Она это сделает. Уже скоро.
Корабль зависает низко над куполом дождевого леса, и перед ее широко раскрытыми глазами встает древний, высоко вздымающийся над лесом зиккурат, чье каменное основание приобрело цвет ржавчины от погоды и времени.
- Это Великий Храм, изначально построенный племенем массасси для поклонения Наге Садоу, лорду ситхов, - говорит ей Бен. – Альянс сделал его своей базой по время Галактической гражданской войны, а после мастер Люк решил обосноваться здесь, когда Мон Мотма утвердила проект его Праксеума и порекомендовала Явин IV в качестве места для него. – Заметив озадаченный вид Рей, он продолжает: - Мон Мотма была Главой государства до моей ма… до Леи Органы.
Джакку – захолустная планета, далекая от всякой политики, но Рей слышала это имя раньше. От морщинистых, иссохшихся поселенцев деревни Туанул, которые произносили его с почтением, от космических путешественников, которые либо высмеивали, либо превозносили до небес какую-то новую политику, от членов клана хаттов, у которых была долгая память и острые языки.
- Она была принцессой, да? И поэтому ты принц? – поддразнивает она Бена.
Тот бросает на нее взгляд, исполненный глубокого страдания, словно это тема для него болезненна.
- Это несуществующий титул. Планета Альдераан был уничтожена Звездой Смерти. Там сейчас нет ничего, кроме звездной пыли.
- Для меня, Бен, твоя мать всегда будет королевской крови, - включается в разговор Люк. – Когда мы с твоим отцом спасли ее, она сказала…
- «Не знаю, кто вы такие и откуда пришли, но с этого момента все делают, как скажу я» - цитирует Бен. – Да, мастер, я слышал это много раз.
Рей немного хочется его стукнуть. Она отдала бы что угодно за такие истории! За семейные истории, за собственные корни – он даже не представляет, как здорово, что они у него есть…
Люк снова переводит корабль на ручное управление и направляет его сперва к посадочной площадке, а затем на нижний уровень храма, в просторный отсек ангара. Рей щурится, всматриваясь в две фигуры, что ожидают их: одна - худощавая женщина в белой робе, другая - маленький дроид с серебристо-синей куполообразной головой.
- Это же астромех серии Р2, компания «Промышленные автоматы»! – выпаливает Рей. – Настоящая классика. Им, конечно, не хватает мощности в пилотировании и гибкости настроек по сравнению с Р8, но они все равно отлично адаптируются, я слышала, матрица личности особенно хорошо спроектирована…
Бен фыркает:
- Хорошо спроектирована – я бы не совсем так описал личность Ардва.
- Ты не очень любишь дроидов, да?
Он пожимает плечами.
Спустившись на землю из «Тени сабли», Люк и Бен обмениваются приветствиями с теми, кто их встречает, а Рей в это время держится позади, сжимая в руках маленький узелок со своими вещами. В присутствии этой красивой женщины с серебряными волосами она внезапно застеснялась.
- Рей, - говорит Люк, делая ей знак подойти поближе. – Это мастер-джедай Тионна Солусар, одна из моих первых учениц. Сейчас она замещает меня здесь, в академии, когда меня нет на месте. Тионна, это Рей. Мы нашли ее на Джакку.
- Джакку? Довольно одинокое место. Но там можно многому научиться, - Тионна улыбается Рей, и от ее переливчатых глаз исходит та же спокойная аура, в которую закутан Люк, как в плащ. – Может быть, когда-нибудь ты захочешь составить мне компанию в моих исследовательских экспедициях.
- Мастер Тионна почти что в одиночку восстановила знания старого Ордена джедаев, - с ноткой гордости говорит Люк. – Она путешествует по галактике и собирает песни, гобелены, цепочки историй, голокроны и другие артефакты. – Очевидно, вспомнив интерес Рей к машинам и желая помочь ей успокоиться, он указывает на еще одного обладателя места в ангаре: - Это ее корабль, метко названный «Искатель знаний». Это…
- Яхта класса «Джемлаат» для путешествий внутри системы, - автоматически заканчивает Рей, изучая округлый оранжевый корпус. – Движется на потоках тахионов и ультрафиолетового лазера, досветовой двигатель в качестве поддержки.
- Хорошо, - улыбка Тионны становится шире. – Надеюсь, тебе понравятся мои маленькие выезды так же, как нравятся Бену.
- На самом деле это Бен почувствовал присутствие в Силе Рей посреди пустыни, - говорит ей Люк.
Тионна кивает мальчику, который до этого момента слушал беседу с бесстрастным лицом.
- Твои силы растут, юный Соло. Позаботься о том, чтобы использовать их мудро.
В ее поведении появляется торжественная серьезность, которой не было раньше. Бен напрягается, но все же отвечает:
- Да, мастер.
Дроид Р2 издает резкий предостерегающий писк. Со смехом Люк дотрагивается кончиками пальцев до его покатой головы:
- Извини, что забыли о тебе, Ардва. Рей, это Ардва. Был моим вторым пилотом во время войны. А сейчас… - он снова весело щурится, - поддерживает порядок среди учеников, пока меня нет рядом.
Рей более комфортно чувствует себя с дроидами, нежели с людьми. Она перебрасывается парой фраз с Ардва, и тот дружелюбно свистит и чирикает, отвечая ей.
- Она понимает бинарный, - тихо говорит Тионна Люку. – Какой поразительный ребенок.
Люк поворачивается к Бену.
- Мне нужно выслушать отчет Тионны и Ардва о том, как продвигались дела у остальных новичков, пока нас не было. Почему бы тебе не показать Рей окрестности, не помочь ей обустроиться? – предлагает он.
Вслед за Беном Рей выходит из ангара и ускоряется, чтобы поспевать за его размашистым шагом.
- Я думала, джедаев начинают учить еще в детстве. Тионна выглядит не сильно моложе Люка, - замечает она, когда они отходят достаточно далеко, чтобы их уже не было слышно.
- Ему пришлось восстанавливать Орден с нуля, наспех, - объясняет Бен. – Первый набранный класс состоял из тех чувствительных к Силе, кого он встречал в своих путешествиях или кого ему рекомендовали те, кто знал о проекте. Здесь Кирана Ти из датомирских ведьм, бывший посол мон-каламари Силгал, добытчик газа тибанна с Беспина по имени Стрин… Джедаи эпохи Старой Республики, наверное, не одобрили бы такое, но именно их сопротивление переменам и нововведениям и привело их к гибели. – Он бросает на нее небрежный взгляд через плечо: - И между прочим, они мастер Тионна и мастер Люк. Ты теперь на обучении, ты должна выказывать им уважение.
Рей корчит рожу у него за спиной, скосив глаза к переносице и высунув язык. Она встречала раньше подростков, но ни один не был настолько скучным и серьезным.
Бен приводит ее на лужайку перед храмом, покрытую травой. Подняв длинную руку, он методично указывает на каждый уровень пирамиды и рассказывает:
- Самый верхний уровень – Большой зал для аудиенций, там у нас проходят занятия. Прямо под ним жилые помещения, кладовые и комнаты для медитации. На первом этаже стратегический центр – для совещаний, связи и вычислений – а еще там кухни и столовые.
Рей слушает, но ее внимание скоро отвлекает река, что протекает вдоль посадочной площадки, и густые джунгли, начинающиеся сразу за ней. Она срывается с места и бежит к воде, но сердитый голос Бена останавливает ее на полпути:
- Куда это ты собралась?
Она с недоумением смотрит на него:
- Исследовать все, ну.
- Ты не должна бродить тут без дела сама по себе. Можешь потеряться или нарваться на кого-то, кто захочет тебя съесть, - он нетерпеливо топает ногой. – Пойдем внутрь. Я покажу тебе твою комнату.
Мятежно насупившись, она подчиняется. У нее в голове начинает появляться понимание, что она не сможет бегать куда и когда ей захочется, и она задумывается о том, во что ввязалась.
Внутри Великого Храма тихо и немного жутко.
- У всех обычно утренние занятия в это время дня, - говорит Бен, пока они с Рей поднимаются по выщербленным, покрытым мхом ступеням. – Ты встретишься с ними позже, когда мы спустимся на обед.
Ее живот урчит при упоминании еды, но любопытство сильно перевешивает аппетит.
- А что вы делаете на занятиях?
- Кучу времени медитируем, - отвечает Бен, иронично изогнув губы. – Это зависит и от того, сколько времени ты находишься в академии. Новички сосредоточены на том, чтобы научиться направлять Силу – перемещать маленькие предметы, все в таком духе. Когда овладеешь этим – хотя понимание Силы можно совершенствовать всегда, - смущенно поправляет себя он, словно это то, с чем он не согласен, но что, тем не менее, его заставили выучить, - ты получишь собственный тренировочный световой меч и перейдешь к боевым упражнениям. – Он хлопает по металлическому цилиндру у себя на поясе. – Хотя мастер Люк считает, что насилие – последнее, к чему следует прибегать джедаю, и световой меч нужно использовать очень редко, если вообще нужно.
Она не уверена, как это стоит воспринимать. Она дралась всю свою жизнь, могущественное оружие – это преимущество.
- А как ты сам считаешь?
Бен приподнимает подбородок и словно бы рассматривает вопрос с разных углов. На миг он кажется старше своих лет.
- Я согласен с тем, что световой меч не нужен, если у тебя есть Сила, - наконец говорит он.
Воспоминание: застывший в воздухе мусорщик, обездвиженный и испуганный. Рей вздрагивает.
Они доходят до длинного сырого коридора, где в ряд расположились спальни и освежители. Бен подводит Рей к одному из округлых дверных проемов в самом конце коридора и говорит:
- Вот твоя.
Не так уж много. В стенах комнаты прорезаны щели, которые служат окнами, в них проливаются лучи солнца, оранжевые на каменных плитах. Низкая и узкая койка с тонким голым матрасом. И все.
Для Рей это – дворец.
Бен откашливается:
- Мы принесем пару простыней и подушек со склада. И еще световые панели и угловые обогреватели, могу помочь тебе установить их, если захочешь.
Она в шоке приоткрывает рот.
- Ты хочешь сказать, у меня будет что-то еще?
Мальчишка очень странно смотрит на нее после этой фразы. Взгляд слишком глубокий для того, чтобы означать жалость. Он близок к горькой печали, к взгляду того, кто открывает для себя нечто новое.
- Да, Рей, - его голос мягок. – У тебя будет еще.
***
Оставшуюся часть утра они приводят в порядок ее комнату. Когда постель собрана, а освещение и обогреватели заработали, Бен объявляет, что помещение «приемлемо для жизни». Рей, которая почти половину детства прожила в шагоходе, с притворной серьезностью соглашается.
Ее живот опять урчит. Губы Бена дергаются в улыбке, и она решает, что он, наверное, все-таки немножко схож со своим дядей.
Они спускаются по лестнице вниз. Сейчас как раз время обеда, и на первом этаже царит оживление. Рей следует за Беном в столовую для учеников и замирает как вкопанная от зрелища, которое ей там открывается.
Большой зал заполняют деревянные столы и множество сидений, созданных с расчетом на разнообразную анатомию учеников Праксеума. В проходах мелькают автоматические сервировщики, нагруженные едой и напитками с кухонь. Воздух гудит от живой болтовни, главный тон которой задает основной, но при этом перемежается с шипением, щелчками, ворчанием и другими звуками иных языков.
- Это мне напоминает кантину на Джакку, - бормочет Рей, немного испугавшись.
- Поверь, в кантине было бы лучше, - с чувством отвечает Бен.
Пока они ищут свободный стол, золотоволосый паренек, на вид примерно возраста Бена, толкает его плечом. На нем узорчатая одежда такой кричащей смеси цветов, что Рей боится ослепнуть.
Властные голубые глаза взирают на нее с насмешкой.
- Что, мастер Люк добавил в твой список обязанностей «приглядывать за младенцами», Соло?
- Может, тебе стоило бы добавить в свой «научиться придумывать оскорбления поостроумнее», - огрызается Бен.
Блондин фыркает и уходит прочь, каждый шаг его преисполнен напыщенностью.
- Это Рейнар из дома Тал, - коротко сообщает Бен Рей. – Вот и твоя альдераанская знать. Его родители находились вне планеты, когда ее уничтожили.
- А он не должен тогда больше тебя уважать? С учетом того, что ты…
- Это несуществующий титул, - повторяет он.
Они находят кусочек свободного пространства, по трагической случайности неподалеку от Рейнара и его приятелей. Рей игнорирует их хихиканье и резкие взгляды, поскольку ее внимание привлек стол, за которым трое рептилий ча’а собрались вокруг гнезда с пульсирующими яйцами. Едва покрытый розовым пухом птенец проклевывался наружу из скорлупы, один из ча’а обрушивался на него вихрем чешуйчатых лап и острых зубов.
- Так пристально смотреть неприлично, - негромко делает ей замечание Бен.
Рей тут же опускает голову. Ее посох лежит у нее в комнате, а с этими острыми клыками не хотелось бы связываться.
За другим столом поблизости две худенькие тви’лечки угощаются мясом рикрита с культивированной плесенью. Они облачены в незамысловатые свободные робы, и их леку изящно лежат у них на спинах. Впервые Рей встречает представителей этой расы, одетых не в скудные рабские наряды.
Рядом с тви’лечками сидит группа существ с вытянутыми плоскими лицами, глазами на стебельках, изогнутыми шеями и блестящей коричневой кожей. Они общаются между собой на собственном благозвучном стереофоническом языке, склонившись над мисками с зеленью и яркими цветами. Рей вслух отмечает, как иногда жалеет, что у нее не два рта и не четыре горла, которые нужны, чтобы говорить на языке молотоголовых, и Бен давится супом.
- Не называй их так, - предупреждает он. – Это – иторианцы. То, другое название – оскорбление.
Чтобы прикрыть смущение, Рей меняет тему разговора.
- Здесь есть что-нибудь попить?
Бен молча подхватывает последний кувшин свежевыжатого бламфрутового сока с автоматического подноса, который направлялся к столу Рейнара. Никто никогда раньше не делал для Рей что-либо, даже такое простое действие, как наливание сока. Это урок, который она получает в неловкой тишине, пока ее стакан не наполняется и Бен не ставит кувшин на стол.
- Эй, не передашь нам наш сок? – кричит Рейнар со своего места. На громкий голос поворачиваются несколько голов. – В следующий раз, пожалуйста, спроси, прежде чем брать. – Он взмахивает рукой, кувшин поднимается в воздух и медленно летит в его сторону.
Бен хмурится. Кувшин останавливается, затем начинает возвращаться. Приняв вызов, Рейнар прикладывает больше Силы, и кувшин снова движется к нему.
Рей остается только с неверием наблюдать, как двое мальчишек занимаются телекинетическим перетягиванием бламфрутового сока посреди заполненной народом столовой. Да, это бессмысленное проявление мужского самолюбования и правда очень напоминает ей кантину на Джакку.
Совершенно неожиданно губы Бена искривляет дикая, злая усмешка, и он оскаливает зубы. И толкает. Кувшин резко мчится прямо в лицо Рейнару, и липкая красная жидкость обливает его с ног до головы. Блондин с шипением вскакивает на ноги, и это движение за ним повторяют друзья. Один из них вытягивает руку, и блюдо с коричневым пудингом, стоящее перед Рей, Силой катапультируется Бену на одежду.
На чистом инстинкте Рей приподнимается, хватает свою миску с горячим супом и швыряет в нового атакующего, попадая ему точно в грудь. Тот вскрикивает, и другой его товарищ быстро наносит ответный удар тарелкой лапши с медом. Рей пригибается, и лапша оказывается на белой шерсти сидящего рядом талза. Медведеподобное существо издает мелодичный возглас страха и неожиданности, и затем направляется к столу Рейнара – сшибая все столы на своем пути.
Вскоре большая часть учеников присоединяются к потасовке, кто-то смеется, кто-то впал в неподдельную ярость. По залу мелькают левитируемые джедаями порции еды, которыми одна группа обстреливает другую. Девушки-тви’лечки, игриво повизгивая, кидают миски с салатом иторианцев в ча’а, которые автоматически встали спина к спине, в боевое построение для троих, гневно озираясь и шипя.
Под рукой Рей извивается связка пушистых тонких червей, служивших трапезой двум синим пернатым созданиям, когда она краем глаза замечает въезжающего в столовую Ардва. Дроид испускает вопль тревоги и поспешно с жужжанием уносится прочь. Но не раньше, чем на его круглую голову приземляется поднос с пирожками.
Настоящее столпотворение. Рей хихикает, пригибаясь и атакуя нападающих всей посудой, до которой может дотянуться. Ей весело.
Перед ней появляется Бен, бледные щеки которого испачканы красной мякотью переспелых фруктов.
- Только не говори, что ты и вправду наслаждаешься собой! – перекрикивает он всеобщий гвалт.
Рей опрокидывает ему на волосы тарелку с дрожащим желе.
- Хватит! – укрепленный Силой голос разносится по всему огромному залу, эхом отражаясь от стен.
Все до единой частички летящей еды замирают в воздухе, все до единой капли жидкости повисают неподвижно над столами. Тяжелым занавесом опускается молчание, которое нарушают только судорожные вдохи нескольких учеников.
На входе стоит Люк Скайуокер и с суровым выражением лица обозревает открывающуюся ему застывшую сцену.
- Дядя, - шепчет пораженный Бен.
Не «мастер», замечает Рей.
- Неужели это был лучший и требующий наибольших умений способ применить свои силы, который вы нашли? – спрашивает Люк своих учеников гневно и разочарованно.
И печально.
Рей сглатывает и чувствует, как в сердце впиваются когти угрызения совести. Этот человек предложил ей новую чудесную жизнь, избавил от тяжелой изматывающей работы, а она отплатила ему тем, что спровоцировала драку едой посреди его прекрасного храма.
Люк поворачивается, чтобы уйти – и тут она замечает на его губах улыбку.
- Вместо того, - говорит он, - вы, пожалуй, могли бы применить свои джедайские умения для того, чтобы убрать беспорядок.
Он поводит рукой, и весь купол застывшей в воздухе еды и напитков обрушивается вниз, погребая Рей, Бена и всех остальных под лавиной сока, лапши, супа, десертов, овощей, соусов, мяса и фруктов.
Рей моргает, и сквозь пелену белой глазури на ресницах видит, как Люк уходит, и его плечи трясутся от тихого смеха.
***
- Не передумала еще? – спрашивает ее Бен позже, когда они присоединяются к потоку учеников, направляющихся в свои комнаты, мокрых и усталых после уборки поля боя.
- Ты шутишь? Здесь я могу жить, - Рей широко улыбается ему. Его волосы, перепачканные желатином и ягодным соком, прилипли ко лбу, а с ее волос на плечи стекает подливка. – Здесь я точно могу жить.


---------------------------------

“Тень сабли” - слияние двух кораблей, “Сабля Джейд” и “Тень Джейд”, в старой Расширенной Вселенной принадлежавших Маре Джейд http://ru.starwars.wikia.com/wiki/%D0%9C%D0%B0%D1%80%D0%B0_%D0%94%D0%B6%D0%B5%D0%B9%D0%B4_%D0%A1%D0%BA%D0%B0%D0%B9%D1%83%D0%BE%D0%BA%D0%B5%D1%80
Асажж Вентресс http://ru.starwars.wikia.com/wiki/%D0%90%D1%81%D0%B0%D0%B6%D0%B6_%D0%92%D0%B5%D0%BD%D1%82%D1%80%D0%B5%D1%81%D1%81
Великий Храм на Явине IV https://cdn0.artstation.com/p/assets/images/images/001/316/540/large/saby-menyhei-yavindmp-final-widescreen-16bit.jpg?1444230829 http://ru.starwars.wikia.com/wiki/%D0%92%D0%B5%D0%BB%D0%B8%D0%BA%D0%B8%D0%B9_%D1%85%D1%80%D0%B0%D0%BC_(%D0%AF%D0%B2%D0%B8%D0%BD-4)
Тионна Солусар http://ru.starwars.wikia.com/wiki/%D0%A2%D0%B8%D0%BE%D0%BD%D0%BD%D0%B0_%D0%A1%D0%BE%D0%BB%D1%83%D1%81%D0%B0%D1%80
Ее корабль выглядел бы примерно так http://vignette1.wikia.nocookie.net/starwars/images/b/b0/SolorSailer-DB.png/revision/latest?cb=20150819020309
Силгал http://ru.starwars.wikia.com/wiki/%D0%A1%D0%B8%D0%BB%D0%B3%D0%B0%D0%BB
Кирана Ти http://ru.starwars.wikia.com/wiki/%D0%9A%D0%B8%D1%80%D0%B0%D0%BD%D0%B0_%D0%A2%D0%B8
Стрин http://ru.starwars.wikia.com/wiki/%D0%A1%D1%82%D1%80%D0%B8%D0%BD
Рейнар Тал http://orig13.deviantart.net/5383/f/2008/158/9/6/raynar_thul_by_socaltrojan.jpg
Раса ча’а http://ru.starwars.wikia.com/wiki/%D0%A7%D0%B0%27%D0%B0
Тви’леки http://ru.starwars.wikia.com/wiki/%D0%A2%D0%B2%D0%B8'%D0%BB%D0%B5%D0%BA%D0%B8
Иторианцы http://ru.starwars.wikia.com/wiki/%D0%98%D1%82%D0%BE%D1%80%D0%B8%D0%B0%D0%BD%D1%86%D1%8B
Талзы http://ru.starwars.wikia.com/wiki/%D0%A2%D0%B0%D0%BB%D0%B7%D1%8B

Глава 3


Люк дарит Рей целый остаток дня на то, чтобы привыкнуть к этому месту, прежде чем на следующий день начнется ее настоящее обучение, и несколько часов она тратит на исследование обширных каменных лабиринтов Великого Храма. Пока у остальных учеников проходят их обычные занятия в Большом зале для аудиенций и на травянистых лужайках, Рей бродит по внутренним комнатам и невообразимое количество времени проводит на кухне и в вычислительных отсеках – она никогда раньше не видела такое громадное количество еды, которая просто лежит в ожидании, когда ее приготовят и съедят, и такое количество новой, полностью функционирующей техники.
Но настоящей наградой ей становится старый командный пункт повстанцев - подлинный клад из разобранных механизмов и запчастей, за которые Ункар и его ребята отдали бы целое состояние. Рей уже набила карманы мелкими деталями, когда ей вдруг приходит в голову, что, наверное, стоило спросить кого-нибудь, можно ли пользоваться этим богатством.
Бен наверняка знает, как надо. Она решает пойти его искать и тщательно складывает находки в самый темный и пыльный уголок командного пункта, укрыв от посторонних глаз на случай, если кто-нибудь захочет их подобрать.
Никто не захочет, но старые привычки долго не умирают.
Площадки возле храма залиты сиянием ярко-желтых тренировочных световых мечей. Под присмотром Тионны пятеро новеньких учеников в повязками на глазах неуверенно отслеживают кружащие над ними сферы дистанционно управляемых дроидов “Marksman-H”. На другом конце двора группа студентов постарше дерется с боевым дроидом ASP-19, обмениваясь дружелюбными подначиваниями в попытке подбить противника.
- Используй ноги, Ганнер, - журчит девушка-бит симпатичному черноволосому пареньку, который упустил возможность нанести решающий удар. – Камни Феннера и то движутся быстрее тебя.
Ганнер показывает ей неприличный жест, а потом украдкой крутит головой по сторонам, проверяя, не заметила ли Тионн.
Поскольку Бена здесь нет, Рей неохотно отрывает от них взгляд и идет наверх по ступеням. Световые мечи выглядят очень круто – она дождаться не может, когда у нее тоже будет такой, хотя и подозревает, что будет трудно обращаться с оружием, у которого смертельно опасен всего один конец.
В противоположность шуму и движению двора, Большой зал на верхнем этаже являет собой оплот спокойствия. Ученики сидят ровными рядами на полу, скрестив ноги, закрыв глаза и положив руки на бедра. Рей хмыкает, видя, как некоторые из них уронили головы и мирно сопят. Это уж точно не медитация.
Она всматривается в присутствующих в поисках Бена, но его нигде не видно. Однако она замечает турболифты и собирается спуститься к спальням, и уже радостно улыбается – она никогда раньше не каталась на лифте, – как вдруг ее внимание привлекает огромное мансардное окно.
Здесь и правда столько всего — есть на что посмотреть и чем заняться.
На Джакку она никуда не ходила без своего крепкого троса, и на автомате повесила его на пояс после того, как смыла в освежителе остатки битвы едой. Теперь она разворачивает трос и закрепляет крюк на покрытом мхом подоконнике. Со щелчком острый дюрастил вгрызается в трещину на камне. Рей хватает трос обеими руками, дергает, проверяя, как держится крюк, а потом лезет по стене наверх с тем же проворством, с каким раньше ползала по громадным затхлым руинам звездных разрушителей.
С некоторым усилием она вылезает из окна на широкую платформу из грубо обтесанного камня на крыше, на самом верху зиккурата. Влажный воздух джунглей бьет ей в лицо, а прямо на нее смотрит рыжий газовый гигант Явина, окутывая весь мир слабым сиянием.
Отсюда ей открывается ясная панорама на расчищенную посадочную площадку, на двор с мелькающими всполохами желтой плазмы, на шумные реки, которые окружают храм, и на тропические леса, что тянутся в бесконечность до самого горизонта.
Зелень. Столько зелени, повсюду, куда ни посмотри с этой огромной, захватывающей дух высоты. В отдалении качается дерево, и из листвы вырывается стая птиц-шептунов, хором выводящих мелодичные низкие трели, поблескивая яркими перьями в дневном свете.
Мое сердце поет, думает Рей.
Она подходит к противоположному краю площадки и смотрит вниз, и там наконец видит Бена. Они с Люком стоят у самого подножия храма и, кажется, глубоко погружены в серьезный разговор. Руки мальчишки скрещены на груди, и даже издалека ясно видно, как он дуется в ответ на слова Люка.
Движимая любопытством, Рей сползает вниз по крутым ступеням, огибающим пирамиду храма по бокам, и останавливается в паре футов от нижнего яруса. Она пригибается за выступом и навостряет уши.
- … думал, что мы договорились, что на данный момент тебе стоит воздерживаться от оглушения Силой, - голос Люка серьезен, но мягок.
- Я его не убил! – протестует Бен. – И, кроме того, это техника Светлой стороны…
- Но этот контроль над другим существом, - возражает Люк, - это ощущение превосходства, пусть и краткое – оно может соблазнить. Незаметно склонить чашу весов на свою сторону, если не будешь осторожен. Оба мы, и ты, и я, знаем, что нам нужно быть осторожнее многих, - он вздыхает. – Именно поэтому Хан боялся того, что ты отправишься в академию. Он считал, что это подведет тебя ближе к сомнительным аспектам твоего наследия…
- Мой отец, - выплевывает Бен, - боится Силы вообще, целиком, потому что не может ее понять. Чувствительности к Силе в нем как в комке грязи.
- И это, - говорит Люк, в этот раз строже, - не делает его в меньшей степени отцом, точно так же как чувствительность к Силе не делает тебя лучше него или кого-то еще.
- Я… - Бен резко умолкает и потом окликает раздраженно: - Рей, как ты туда залезла?
Она в смущении выходит из-за выступа:
- Ты же никак не мог меня увидеть.
- Я не видел, я тебя просто почувствовал, - сердито говорит он, словно ей стоило самой это уже сообразить. – Эти ступени очень старые, могут обрушиться в любой момент. Спускайся сейчас же.
- А я-то думала, что мастер Люк будет мной командовать, - бормочет Рей себе под нос.
Когда она спускается к ним с Люком, Бен спрашивает:
- Тебе кто-нибудь говорил, что нельзя подслушивать?
Рей моргает:
- Нет.
Секунду он странно смотрит на нее.
- Ты – дикое дитя пустыни, - говорит он наконец со спокойной прямотой ученого.
- Как тебе моя академия? – спрашивает ее Люк.
- Ой, она замечательная! – выпаливает Рей. – Я тут заметила, что в командном пункте лежат запчасти, целые ящики, можно мне… - она замолкает, и оставшаяся часть фразы проигрывается у нее в голове. Я только попала сюда, но можно я заберу у вас немножко деталей? Она боится, что он сочтет ее нахальной и бесцеремонной, а Бен и так уже раздражен из-за того, что она подслушивала и назвала молотоголо… иторианцев единственным их прозвищем, которое знала. К ней приходит отрезвляющее понимание, что этот новый мир живет по своим неписанным правилам. Ей придется прокладывать в нем путь максимально осторожно, как если бы она пробиралась по землям вокруг Зыбучих Песков.
Но Люк только улыбается.
- Забирай все, что приглянется. Можешь подлатать, если хочешь, - предлагает он ей. – Все механизмы там внизу либо сломаны, либо устарели, я очень заинтересован в том, чтобы увидеть, как их можно вновь запустить. Бен может помочь тебе поднять тяжелые вещи в комнату.
- Могу? – сухо спрашивает Бен, приподнимая бровь.
- Я в тебя верю, - шутит Люк. Он примирительно хлопает по плечу племянника и удаляется в храм.
Рей смотрит на Бена, а тот смотрит на реку, стиснув зубы. Рей помнит имя, которое упоминал Люк, она хотела как-нибудь спросить Бена об этом, после того, как узнала его фамилию, но столько вещей ее отвлекали.
Но теперь…
- Ты сын Хана Соло, - выпаливает она. – Он – легенда преступного мира.
Бен ничего не говорит, но лицо его становится еще более хмурым.
- Твой дядя – Люк Скайуокер, - бормочет Рей, уставившись на этого высокого темноглазого мальчишку с мягкой линией рта и непослушными волосами, с таким колючим характером. – Твой отец – Хан Соло. Твоя мать – Лея Органа.
Что это значит, нести тяжесть всех этих имен?
- А мой дедушка, - добавляет Бен едко и жестко, - Дарт Вейдер.
По спине у Рей пробегает холодок. Жители деревни Туанул рассказывали ей истории об этом человеке. Члены Имперского Остатка, проходившие через заставу Ниима, поднимали кружки в его честь. Это имя – синоним жестокости, темной славы Империи, такое реальное в треске помех разрушающихся посланий в банках памяти развалин вроде «Опустошителя», печально известного дредноута класса «Палач». Лорд Вейдер. Посвящается памяти.
Даже сейчас его призрачное эхо заставляет дрожать тяжелый послеполуденный воздух лесной луны.
- Энакин, - понимает Рей. – У Люка… Энакин Скайуокер. Он был ситхом…
- Сначала он был джедаем, - мрачно произносит Бен. – Он пал.
- Почему? Как?
- Эту историю должен рассказывать мастер Люк, - но Бен выглядит вызывающе непокорным. – Я не должен был… Ты узнаешь обо всем этом рано или поздно. О Темной стороне, о Свете, о равновесии – ты узнаешь. И поймешь, почему все… опасаются из-за меня.
- Ты говорил, что твои родные отослали тебя, потому что поняли, что ты предназначен для более великих дел, - слова звучат как обвинение, хотя она не имела этого в виду. Или имела?
- Я никогда не говорил ничего о хороших делах, - хмыкает Бен. Это самая жестокая ухмылка, что она видела на его лице. – Только о великих.
Он весь чуть заметно вздрагивает. Тень исчезает, и ее сменяет юность.
- Мои родители долго медлили. Даже у дяди были сомнения. Я знаю, во мне слишком много от Энакина. Наверное, даже слишком много от Вейдера. Они пристально следят за мной – Тионна, Катарн, все они. Думают, что делают это незаметно, но все это настолько очевидно: для них я – опасность, риск. Они только и ждут, что я взорвусь.
- Может… - Рей сглатывает тугой ком в горле. – Может быть, тебе нужно доказать, что они неправы.
Он бросает на нее удивленный взгляд. Ей кажется, что он немного потеплел.
- Может быть, - повторяет Бен и неопределенно пожимает плечами. – А теперь пойдем, перетащим твой хлам.
- Ты мне поможешь? – спрашивает она.
- Из милости, - он поджимает губы.
***
На следующее утро у Рей уходит полчаса на то, чтобы решить: медитация ей не нравится.
- Еще раз, - твердо говорит Люк, когда замечает, что она ерзает на каменном полу маленькой звукоизолированной комнаты.
- Ногу свело, - бормочет она.
- Потому что ты не поддерживаешь правильное положение тела. Выпрями спину. Расслабь мышцы. Открой каналы, которые ведут к твоему центру.
Я понятия не имею, о чем ты говоришь, мрачно размышляет она, но выпрямляет спину и, как может, копирует позу человека, спокойно сидящего перед ней. Этим утром их занятие проходит один на один, а другие ученики, уже знакомые с основами, находятся этажом выше.
Если я потянусь туда, у меня получится почувствовать их, так же, как Бен всегда чувствует меня? Рей крепко зажмуривается и пытается сделать… что бы там ни делал Бен, она рисует у себя в голове Большой зал, неподвижные ряды юных молчащих джедаев…
- Ты выглядишь так, словно страдаешь запором, а не пребываешь в покое, - замечает Люк. – Цель этого упражнения – очистить твой разум для того, чтобы установить более глубокую связь с Силой. Опустоши свои мысли, Рей. Отложи тревоги в сторону. Попробуй еще раз.
Она держится целых пять минут, и только затем в рассеянности начинает постукивать пальцами по ноге.
Люк терпелив.
- Фаза контроля – всегда первый урок у новоприбывших. Контроль – это твоя способность распознавать Силу в себе. Только когда ты научишься этому, ты сможешь перейти к Ощущению, фазе, где ты распознаешь Силу в галактике вокруг себя. И наконец, есть фаза Изменения, твоя способность перераспределять и видоизменять потоки энергии Силы. Ты доберешься дотуда, - обещает он, - но вначале ты должна научиться Контролю.
Рей открывает рот, чтобы объясниться, но к ее удивлению, Люк обнадеживающе кивает:
- Я понимаю. Я вырос на Татуине. В пустыне не двигаются только кости.
- Да, - выдавливает она. На Джакку бездействие означало смерть.
- Сейчас твоя жизнь и окружение изменились. К лучшему, хотелось бы мне думать. Здесь ни от кого не нужно убегать, не нужно спасаться от смертельной жары и голода, - Люк снова кивает, на этот раз ободряя ее. – Попробуй еще раз, малышка
***
Позже, вечером, в дверной проем комнаты Рей засовывает голову Бен:
- Как прошел первый день?
Рей отрывает взгляд от одного из ящиков со старой техникой, которую он отлевитировал сюда для нее с нижнего яруса до жилых комнат.
- Скучно, - искренне отвечает она.
- Боюсь, так оно и будет до тех пор, пока твои силы не пробудятся.
Она недовольно стонет: мечты о битвах на световых мечах и трюках с разумом придется отложить.
- Ты обманом затащил меня сюда. – Потом, обыденным тоном, она добавляет: - Тебя не было на ужине.
- Я ел у себя в комнате.
- А, - она снова начинает перебирать старые детали, сортируя крохотные шестеренки, микросхемы и киберпредохранители, пыльные и заржавевшие от старости. Она никогда не была против есть в одиночку, но раньше это происходило в уединении ее АТ-АТ. А пару часов назад она захватила один конец длинного стола и ужинала молча, в то время как остальные вокруг нее весело болтали, разделившись по своим маленьким группкам. У нее бегали мурашки по затылку. Она чувствовала себя мишенью.
Застенчивость. Словом, которое она искала, было «застенчивость».
Сегодня вечером был первый раз, когда Бен не ел вместе с ней, с тех пор, как они с Люком привезли ее в академию. Должно быть, ее замешательство заметно, потому что Бен продолжает объяснять:
- Я обычно ем у себя. Я просто помогал тебе освоиться. Но сегодня вечером решил, что тебе может захотеться посидеть с друзьями.
С друзьями? Она не завела никаких друзей. Он сильно переоценивает ее навыки общения. Она едва ли знает, что делать с другими людьми, если с ними не нужно драться или яростно, до хрипоты торговаться.
- А почему ты не сидишь с друзьями? – задает она ответный вопрос.
Он пожимает плечами. Вот всегда он так делает – приподнимает одно костлявое плечо, а пальцы разжимает и вытягивает вперед, словно в мольбе.
- Ты их, конечно, должен был уже завести, - ее поражает, как отпрыск такого известного семейства может быть настолько одинок в школе, которой управляет его дядя.
Бен театрально изображает, как оглядывается по сторонам:
- Ах да, я забыл, вот же они.
Рей прыскает со смеху, его сухое саркастичное замечание застает ее врасплох.
Он почти улыбается – так, по крайней мере, ей кажется. Он желает ей спокойной ночи и поворачивается уходить, и в его напряженной, сутулой позе Рей видит то особое одиночество, родное ее собственному.
***
Рей держится пять дневных циклов и затем тайком сбегает. Великий Храм Явина IV не таит больше сюрпризов, хотя он всегда вызывает в ней то ощущение чуда, удивления. И даже сокровищ командного пункта недостаточно, чтобы занять Рей, когда целый мир за окнами ожидает ее и манит потоками оранжевого света.
К тому же, медитация оказалась не просто немножко унылой. У Люка был несколько апатичный подход к обучению: как только Рей овладела искусством сидеть смирно так, чтобы не опозориться перед остальным классом в Большом зале, она заметила, что он в целом предоставляет своих учеников самим себе, поощряя продолжать искать внутренний покой на протяжении дня.
Бену тоже некогда с ней заниматься. Когда он не читает у себя в комнате и не тренируется с кем-нибудь во дворе, его... просто нет. Рей понятия не имеет, куда он испаряется, но если он бродит по джунглям, несмотря на то, что строго-настрого запретил это делать ей, то это совершенно нечестно.
Она пробирается в свою комнату, чтобы захватить посох, и уходит.
Какое-то время ее развлекает река, протекающая к востоку от храма. Рей тыкает палкой ползучих рыб, водных гундарков и панцирных угрей, которые шныряют под поверхностью глади реки, и хихикает от неукротимого восторга всякий раз, как оскорбленное животное дергается и плещет на нее водой. Столько воды! Наконец Рей находит местечко, где неглубоко, так, что можно перейти вброд, и переходит, спотыкаясь поначалу, но тем не менее со все растущей уверенностью продвигаясь вперед, как только ноги привыкают к скользким камням и грязи.
А потом она бегом бросается в джунгли, в одежду вцепляются ветви, и купол деревьев смыкается над головой.
Здесь дневной свет просачивается сквозь листву и приобретает серо-зеленый цвет. Почва мягкая и влажная, потрескивают сучки под ногами. Слышны ритмичные трели птиц, а в кустах, под покровом травы стрекочут насекомые.
Рей никак не может налюбоваться. Она проводит руками по стволам деревьев, нетерпеливыми пальцами распознавая различия в текстуре грубой коры и колкого мха. Она прослеживает тонкие жилки и острые края низко висящих листьев, изящные изгибы ярких лепестков цветов, гладкую округлость ягод.
Продвигаясь все дальше в своей авантюре, она в итоге натыкается на стадо пасущихся на перегное ранийпов. Раздраженные создания угрожающе мычат на нее, и Рей отходит с глупой ухмылкой на лице из-за их комичного вида, но все же, хорошенько поразмыслив в данной ситуации, тянется к своему тросу. Она забирается на ближайшее дерево и оказывается вне досягаемости животных, на случай, если те вдруг решат... всем стадом помчаться в ее сторону, или что там они обычно делают
Выше, выше, радостно подстрекает она себя, прыгая с ветки на ветку. Воздух и небо.
Деревья массасси узловатые и древние, битком набиты пузатыми вуламандерами и хищными стинтарилами. Они не приближаются к Рей после того, как та воинственно потрясла перед ними посохом, но вскоре она замедляет свое восхождение, заметив огромные, зловеще выглядящие ульи в нескольких метрах у себя над головой.
Осмелится ли она?..
Рей садится на ветку верхом и обдумывает варианты действий. Хотя радостное ощущение приключения подталкивает ее вперед, на пустошах Джакку никто не выживал долго, не прислушиваясь к свои инстинктам. Сейчас инстинкты требуют от нее отступить.
Ее внимание привлекает какое-то движение на лесном ковре внизу. Это Бен ломится через кусты, а перед ним бегут ранийпы, напуганные желтым световым мечом в его правой руке.
Коварно сверкнув глазами, Рей швыряет ему в голову большой сочный плод.
Бен реагирует с молниеносной быстротой. Едва повернувшись в направлении снаряда, вскидывает руку и Силой останавливает фрукт в воздухе.
- Рей, - хмурится он. – Я говорил тебе не бродить здесь одной.
Она подыскивает подходящее оправдание.
- Я думала, общение с природой поможет мне найти внутренний покой?
- В джунглях есть что угодно, но только не покой, - словно для того, чтобы подчеркнуть весомость высказывания, плод срывается с места и разбивается о ближайший камень по взмаху кисти руки Бена. Чуточку склонен к драматизму он, этот Бен Соло. – На верхушках деревьев живут плотоядные жуки-пираньи. Очень сомневаюсь, что у тебя на уме было такое общение.
Рей бросает нервный взгляд на ульи.
- Спускайся оттуда, - раздраженно пыхтит он. – И… хватит залезать на все подряд.
Чувствуя себя невероятно обиженной, Рей быстрыми ловкими движениями спускается на землю.
- Что ты тут делаешь? – спрашивает она.
- На этой луне находится множество руин массасси, - загадочно отвечает Бен, выключая световой меч. – Я изучаю их в свободное время, но сейчас направляюсь обратно в Великий Храм, и ты пойдешь со мной.
- Не понимаю, почему тебе можно играть в исследователя, а мне нет, - фыркает она.
- Я, - отвечает он с выводящим из себя спокойствием, - старше тебя и уже почти рыцарь-джедай. Я могу позаботиться о себе.
Земля начинает дрожать.
Бен и Рей быстро обретают потерянное равновесие, расставив ноги и вытянув руки для баланса. Дрожь продолжается, по быстрым звукам шуршания листьев и треска веток можно предположить, что в их сторону движется кто-то исполинских размеров. Создания джунглей умолкают.
- У меня плохое предчувствие, - тихо произносит Бен.
Монстр, что показывается из-за зеленой стены подлеска, размером с шаттл и покрыт спутанной косматой шерстью вперемешку с первобытным мхом. На массивной треугольной голове извиваются двенадцать сплетенных щупалец, на конце каждого поблескивает круглый немигающий глаз. Зверь устремляет взгляд на Бена и Рей и оскаливает кривые клыки, достаточно длинные и острые, чтобы продырявить песчаный краулер.
Рей принимает атакующую стойку, но не успевает ничего понять, как Бен хватает ее за шиворот и с сумасшедшей скоростью тащит в сторону Великого Храма.
- Ты что делаешь? – кричит она. – Нас двое, мы можем…
- Во имя всего… это же тренировочный меч, я его даже не поцарапаю! – огрызается Бен. – Просто… беги!
Чудовище несется за ними через джунгли, рыча и щелкая зубами. Когда они пробегают мимо одного из более тонких, не таких старых деревьев, Бен делает взмах рукой, и древесный ствол с тяжелым скрипом ломается пополам, верхняя часть падает монстру на голову.
Рей едва не спотыкается. Бен и сам, кажется, удивлен.
- Надо запомнить, как я это сделал, - выдыхает он.
Сломанное дерево замедляет преследователя. К тому времени, как он стряхивает с себя тяжесть, Бен и Рей успевают перебраться через реку. Чудовище делает прыжок, отталкиваясь задними ногами, и следует за ними на посадочную площадку перед храмом.
Из главных дверей, у которых столпились ученики, выходит Люк Скайуокер.
- Внутрь, - приказывает он Бену и Рей, поравнявшись с ними.
- У него даже меча нет! – шипит Рей, когда они с Беном присоединяются к остальным ученикам.
Запыхавшийся, весь в поту мальчишка одной рукой опирается о стену, а другой стискивает шов на боку. Взгляд его широко распахнутых карих глаз устремлен на дядю, и в глазах страх. Выражение его лица созерцать жутко.
Я не хочу, понимает Рей в этот момент, глядя на бледное, искаженное паникой лицо Бена, который смотрит на Люка. Никогда не хочу любить кого-то так сильно.
***
Человек с песочного цвета волосами, в черных одеждах джедая стоит под серым небом, крохотный рядом с громадным, неповоротливым телом, нависшим над ним, большим целого мира. Двенадцать щупалец вьются и изгибаются, двенадцать глаз с узкими зрачками сфокусированы на новой цели.
Человек делает шаг вперед. Чудовище опускает голову словно бы для того, чтобы напасть, и машет клыками взад-вперед с такой злобой, что их кончики, кажется, вспарывают сумерки заката.
Человек невозмутимо продолжает приближаться и останавливается только оказавшись в пределах досягаемости. Чудовище ревет от ярости и смятения.
Поднимается рука с открытой ладонью.
- Иди, - шепот эхом разносится по тишине, укрывшей территорию храма. – Здесь нет ничего для тебя.
И чудовище затихает.
***
Вечерняя медитация застает Рей в задумчивости – что, надо сказать, заметное продвижение вперед по сравнению с предыдущими занятиями, – но ее глаза раскрываются, как только на пустое место рядом с ней садится Бен. Он тоже выглядит более задумчивым, чем всегда.
Все это еще свежо в ее мыслях: легкое прикосновение смертельной опасности и то, как Люк отправил чудище галопом обратно в лес всего лишь парой спокойных слов.
- Как думаешь, мы тоже так сможем? – спрашивает она Бена вполголоса, чтобы не тревожить других учеников, собравшихся в Большом зале.
- Никаких разговоров во время медитации, - проговаривает Бен краем рта с плотно закрытыми глазами.
- Но я только…
Между его бровями залегает страдальческая складка.
- Это возможно, если мы будем упорно трудиться и дисциплинировать себя. Ударение на дисциплинировать. А сейчас тихо.
Ты обещал мне величие, думает Рей. Я это вижу. Это случится. Я стою на рубеже истории.
Но сегодня ей показали: величие сдерживается добром. У истории два пути развития, и пусть в жилах Бена Соло бежит кровь Дарта Вейдера, та же кровь — и у Люка Скайуокера.
- Рей, - многострадально вздыхает Бен со все еще закрытыми глазами. – Я не могу медитировать, когда ты так на меня смотришь.
Должным образом отчитанная, она возвращается в правильную позу, выпрямляет спину и расслабляет мышцы. Контроль. Ощущение. Изменение. Она делает глубокий вдох, находит каналы своего сердца и позволяет себе раствориться в том, что ждет внутри.


-------------------------------------
Юнлинги на тренировке с парящими дроидами “Marksman-H” http://vignette2.wikia.nocookie.net/starwars/images/8/8a/Training_lightsabers_ST.jpg/revision/latest?cb=20080219145235
Боевой дроид ASP-19, использовавшийся в Академии джедаев для тренировочных сражений на световых мечах http://img3.wikia.nocookie.net/__cb20100530011024/jediacademy/images/4/40/Saberdroidyavin.jpg
Ганнер Райсод (в каноне РВ он был старше, здесь примерно одного возраста с Беном) http://ru.starwars.wikia.com/wiki/%D0%93%D0%B0%D0%BD%D0%BD%D0%B5%D1%80_%D0%A0%D0%B0%D0%B9%D1%81%D0%BE%D0%B4
Раса битов http://ru.starwars.wikia.com/wiki/%D0%91%D0%B8%D1%82%D1%8B
Животные Явина IV:
ползучие рыбы http://vignette1.wikia.nocookie.net/starwars/images/8/86/Crawlfish.jpg/revision/latest?cb=20071118200154
водные гундарки http://vignette4.wikia.nocookie.net/starwars/images/1/1d/Gunwat.jpg/revision/latest?cb=20070109183900
панцирные угри http://img3.wikia.nocookie.net/__cb20090413091432/starwars/images/thumb/5/53/Armored_eel.jpg/500px-Armored_eel.jpg
ранийпы http://vignette2.wikia.nocookie.net/starwars/images/b/b0/YavinRunyip.jpg/revision/latest?cb=20070110182227
вуламандеры http://vignette1.wikia.nocookie.net/starwars/images/7/79/Woolamanders_woswfg.jpg/revision/latest?cb=20070110194631
стинтарилы http://vignette1.wikia.nocookie.net/starwars/images/7/71/Stintaril-woswfg.jpg/revision/latest?cb=20070110194251
жуки-пираньи http://vignette2.wikia.nocookie.net/starwars/images/2/26/Piranhabeetlebetter.jpg/revision/latest?cb=20090611145040
Большой зал для аудиенций http://vignette2.wikia.nocookie.net/starwars/images/d/da/JKAlevelshot_academy1.png/revision/latest?cb=20080508050601

Глава 4Глава 4
Где-то в Коридоре Голууд, в стороне от Пути Дарагонов, шевельнулось нечто.
Громадное и безымянное нечто – сознание, медлительная вечная мысль – принадлежащее телу, чье местонахождение – загадка. Это нечто шелестит в нетерпении.
Мальчишка должен был уже прийти ко мне.
Что могло его задержать? Нечто не знает. Оно посылало ему свои лучшие кошмары, глубочайшую тьму, впивалось прямо в горло. И было время – да, было время, когда оно подобралось так близко.
Но потом, несколько лет назад… что-то изменилось. Тот юный разум, всегда до смешного мягкий, податливый... не закрылся, нет, у него никак не хватило бы сил. Скорее отгородился. Сейчас кажется, будто это нечто скребется в окно в поисках щели, которая должна, просто обязана существовать. Или же пытается проделать эту щель.
Этот мальчик теперь уже юноша. Они выбились из расписания.
Нечто шевелится. Вытягивается и касается других руин на той же самой лесной луне. Проникает в другой каменный лабиринт. В другое сердце.
Пробудись, лорд.
***
Воздух пронзает высокий свист Ардва, и за ним сразу же следует хор дружных воплей и криков, а тренировочную площадку заполняет месиво топочущих ног и мельтешащих рук. Две команды учеников, все - подростки, у всех ракетки с длинными ручками, оглушающие бластеры и Сила, и с помощью всего этого они гоняют туда-сюда шесть искрящихся реактивных мячей.
Стоя в самом центре хаоса, Рей щурится на ослепительное солнце и пытается разгадать стратегию движения игроков. Сегодня она судья скорча, и ее обязанность – понять тайные цели каждой команды и помочь обеим сторонам добиться победы в равной степени.
Она ненавидит эту игру.
Джиселла Хорн с помощью бластера отправляет крутящийся мяч прямо в Базела Варва, который отбивает его ракеткой. Мяч мчится к круглому обручу на одном конце площадки, но в последнюю секунду его перехватывает Яквил Саав’ету, вскидывает мохнатую руку над головой и бежит вдоль края поля, а реактивный мяч кружит над ней, как спутник.
Интуиция – холодный шепоток, пробегающий по затылку, – подсказывает Рей, что нельзя давать ботанке забить гол для своей команды. Она вцепляется в Яквил, и они обе катятся по траве. Силовой захват Яквил исчезает, и мяч падает прямо на голову Рей.
Тьфу ты.
- Раз! – победно кричит Натуа Ван и перебрасывает мяч Сеффу Хеллину, который делает пальцами движение, будто зачерпывает что-то, чтобы уравновесить его с еще двумя мячами, парящими вокруг него. Потом он стремительно один за другим швыряет все три в ворота своей команды.
- Раз? – шипит Рей и сердито смотрит на Натуа. Почему эта фоллинка сделала пас Сеффу, они же в разных…
Все еще прижатая к земле, Яквил фыркает. Рыжевато-коричневые волоски, покрывающие ее тело, топорщатся и лениво волнообразно колышутся. После десяти лет, проведенных с ней рядом, Рей достаточно знакома с тем, как ведет себя шерсть ботанов в зависимости от их настроения, чтобы распознать озорство.
Не так уж редко в скорче случается обеим командам объединяться против судьи. Особенно когда мастер Люк занят, присматривая за тренировкой по отклонению бластерных выстрелов на другом конце храма.
Рей вскакивает на ноги, чтобы встать лицом к лицу с игроками.
- Ах вы криффовы… - но она слишком громко хохочет, чтобы закончить фразу.
Как только команда Натуа понимает, что Рей раскрыла их цель, игроки теряют свою ловкую искусность и отбрасывают все ухищрения. Игра превращается во всеобщую свалку, где команда Сеффа стремится забить еще три гола, а команда Натуа целит в судью, пытаясь попасть в нее пятью оставшимися мячами.
Рей по горло этим всем сыта. В соответствии с правилами скорча, ей нужно удостовериться, что обе команды добьются своих целей, но она также может подстроить обеим сторонам поражение. Она пригибается, уклоняется, отбивает мячи и забрасывает их в дальние концы площадки. Ее товарищи-ученики визжат, беззлобно выражая протест, она бежит через все поле, и ветер хлещет ей в лицо, и весь кавардак вокруг так напоминает ей давнюю драку едой, и небо такое синее…
- Ты что делаешь? – кричит Базел в притворной ярости, пристроившись бежать рядом с ней. – Худший судья в мире!
Она усмехается и уже готова резко ответить, как ее внимание привлекает золотистый блик в облаках. Она узнает этот силуэт везде, это пятно света – это садится «Искатель знаний».
Рей тормозит, ее немного заносит, пока она следит за кораблем. К несчастью, это означает, что все игроки, что бегут за ней по пятам, врезаются в нее, а другие видят в этом свой шанс и швыряют в нее сразу несколько реактивных мячей.
***
Ангар расчерчен четкими полосами ясного света позднего утра и чистых, острых теней. Рей задерживается у входа и в нетерпении наблюдает, как из «Искателя знаний» выбираются пассажиры – небольшая группа молодых мужчин и женщин, а также разнообразных гуманоидов в коричневых плащах джедаев.
Наконец по трапу спускается высокая худощавая фигура. Рей срывается на бег.
В двадцать пять Бен Соло не перерос ни свое долговязое тело, ни меланхоличный нрав. Он все так же носит волосы неубранными, и они мягкими прядями обрамляют его лицо, но в какой-то момент одеждам песчаного цвета он стал предпочитать более темные тона. Его глаза, правда, остались все теми же, глубокими, цвета бренди, с длинными ресницами. И сейчас его обычно серьезный взгляд устремлен на Рей, которая мчится ему навстречу.
- Как там на Вджуне? – спрашивает она, приподнимая подбородок под знакомым углом, чтобы лучезарно улыбнуться ему. Она уже привыкла к тому, что никогда не догонит его в росте.
- Мокро, - коротко отвечает он – скрытое преуменьшение круглогодичных кислотных дождей этой планеты Внешнего кольца. Он хмурится, осматривая ее, растрепанную, всю в траве, его взгляд задерживается на синяке, расцветающем поперек щеки. – Что с тобой случилось?
- Скорч.
Он неодобрительно втягивает воздух через зубы.
- Ненавижу эту игру.
- Ну, да, - она морщит нос. – Ты не очень-то хорошо играешь в команде.
- Работа в команде с этим никак не связана. Единственный, кто тренируется, это судья. Улаха.
Услышав свое имя, девушка-бит подходит к ним.
- Чего ты хочешь, Соло? – несмотря на прямоту вопроса, он звучит довольно приятно благодаря мелодичному, щебечущему акценту девушки, она разговаривает с выработанной годами легкостью.
- Сделай что-нибудь… - Бен указывает на Рей, - с этим.
- Когда он в последний раз пытался кого-то исцелить, рана открылась, и пациент чуть не истек кровью, - признается Рей Улаха Кор. – Пациентом, правда, был Рейнар.
Длинные бледно-розовые пальцы мягко касаются синяка на щеке Рей и прощупывают пострадавшее место, чтобы узнать его величину. Завершив исследование, Улаха кладет вторую руку на свой висок и закрывает глаза. Рей не сопротивляется энергии, которая исходит от девушки, позволяя ей сшить воедино треснувшие капилляры у себя под кожей. Боль утихает, на ее место приходит то умиротворение, тот покой, который она привыкла ассоциировать с Силой.
- Вот так, - Улаха открывает глаза и отступает на шаг. – Как новая.
- Спасибо, - говорит Рей. – Надеюсь, ваша миссия прошла хорошо.
- Хм. Могла бы пройти лучше, если бы кое-кто не решил, что может штурмовать замок Баст в одиночку.
- Это не моя вина, - бурчит Бен. – Это вы, все остальные, шли слишком медленно.
- Потому что мы не хотели запустить автоматические системы защиты, - возражает Улаха. – Помнишь такие? Помнишь, как попал бы под турболазер, если бы у Эрил не хватило присутствия духа тебя отлевитировать? – но она смягчается и делает движение, чтобы хлопнуть его по плечу, только в конце останавливаясь. Он не любит случайных прикосновений. – Тем не менее, молодец, - отмечает она Рей. – Вырезал целый отряд ASP-38 прежде чем кто-то из нас и пальцем успел пошевелить.
- Что не отменяет того факта, что ему следовало подождать моего сигнала, - раздается спокойный голос.
Рей кланяется вышедшей из корабля женщине с серебристыми волосами:
- Мастер Тионна.
- Рей, - десять лет добавили морщин на лоб Тионны Солусар и придали определенное не бросающееся в глаза достоинство, которое подходит ее облику ученой. – Я все еще должна тебе исследовательский полет, верно? Мои миссии стали более рискованными… Может быть, потом, когда ты соберешь себе меч, - и она поворачивается к Бену. – А что до тебя, рыцарь-джедай Соло, я полагаю, ты выучил свой урок? Твоя безрассудность на Вджуне подвергла опасности всю команду. В следующий раз я настоятельно прошу тебя соблюдать субординацию.
Поклон Бена скованный, он отвешивает его с меньшей охотой, чем Рей.
- Я прошу прощения, мастер.
Взгляд опаловых глаз Тионны теплеет.
- Тебе, должно быть, трудно было находиться в том месте, - шепчет она. – В окружении всего того, чем он был. Но наберись мужества – ты вырос сильным. И вырос в Свете. Продолжай свой путь. Сдерживай его смирением и добротой. Создай собственное наследие.
Рей смотрит на лицо Бена. Выражение его меняется от удивления к настоящему изумлению, затем – к некой осторожной решимости. Он кивает, задумавшись и позабыв про слова, и отходит от Тионны и Улахи.
Рей следует за ним наружу, к реке у храма. Она умирает от любопытства, едва не сходит с ума от того, как хочется задавать ему вопросы, но она знает, что он будет говорить, только когда придет в себя и окажется готов. Когда дело доходит до обучения терпению, судейство в скорче – ничто по сравнению с дружбой с Беном.
Несколько камушков-голышей поднимаются с земли и воспаряют примерно на уровне груди. Щелчками большого и указательного пальцев, Бен один за другим запускает их в полет к поверхности воды, Силой корректируя траекторию каждого так, чтобы добиться максимальной прыгучести. Для него это упражнение на концентрацию, схожее с тем, что делает Рей, когда телекинетически разбирает и снова собирает небольшие устройства, управляя вращением винтиков и змеящимися движениями проводков в воздухе. Несложные действия, маленькие предметы – все предназначено для того, чтобы помочь сосредоточиться, помочь найти себя – того себя, который существует посреди бушующего водоворота чувств и эмоций.
Когда тонет десятый камень, Рей не выдерживает. Она спрашивает:
- О чем говорила мастер Тионна? «В окружении всего, чем он…» - кто такой он?
Бен отвечает не сразу. Он швыряет еще один камень, и этот летит медленнее других, ударяется о сверкающую бриллиантовой крошкой воду, подскакивает, описывает в воздухе дугу и прыгает дальше, оставляя слабую рябь на поверхности. Рей думает о документальных съемках природы из голонета – зеленые поля, дождевые облака, местные обитатели Набу.
Наконец, камень исчезает в потоке, и Бен поворачивается к ней. Это резко и неожиданно, ее всегда поражает, как понемногу предстает взгляду его выразительное лицо – линия скул, темные родинки.
- Хочешь увидеть?
Она наклоняется вперед в остром предвкушении:
- Ты меня впустишь?
Он усаживается на траву и скрещивает ноги. Практически поза медитации, только он упирается локтем в колено, подпирает кулаком подбородок и насмешливо вскидывает бровь, взирая на Рей с молчаливым приглашением.
Она садится напротив и жадными пальцами тянется к его виску, но он умело уклоняется.
- Без касаний, - он ухмыляется. – Посмотрим, чему ты научилась, пока меня не было.
- Тебя не настолько долго не было, - бормочет она. Хотя это время и казалось ей чуточку похожим на вечность, так ведь? Она же считала дневные циклы до того момента, как он вернется…
Сосредоточиться, первым делом – сосредоточиться. Она закрывает глаза.
Для Рей первым среди чувств всегда будет слух. Джакку была монотонной: скрежет металла, иногда вой пустынного ветра, шум и суматоха, когда она приходила в городок, но в основном – звенящая тишина, день за днем. Но Явин IV живой, это песня бегущей воды и возгласы молодежи, это птицы в деревьях и шорох кустов, и особый гул, который могут слышать только те, кого коснулась Сила. Рей слушает ровное дыхание Бена, ритм его сердца и тихий шепот, которым отвечают ее собственные легкие и сосуды.
Следующее – осязание. Кожа чувствует, что воздух джунглей теплый и влажный, травинки покалывают тело через одежду, солнечный свет бьет в закрытые веки. Рей ощупывает этим чувством все вокруг, слепо, в надежде наткнуться на ниточку того, что ищет, но все размыто, все слишком далеко…
Я здесь. Голос Бена, глубокий и спокойный. Я жду. Найди меня.
Несколько фигур в плащах мчатся по длинному узкому тоннелю. Лицо Ганнера Райсода на миг освещает вспышка энергетического снаряда, когда он оглядывается через плечо. Волны злости и сожаления бьются во все стены. Знакомое притяжение.
- Здесь? – выпаливает запыхавшаяся Эрил Беса, перекрикивая вой сирен, и останавливается на крутом повороте. Правый рукав у нее подпалило бластерным выстрелом. – Мне кажется, где-то здесь…
- Прикройте, - бесцеремонно бросает Бен и идет вперед, оттолкнув ее в сторону.
- Соло! – это кричит Рейнар. – Ты перестанешь атаковать в одиночку…
Закрытый двор. Кислотный дождь шипит на стеклах. Руины массивной статуи, высеченной из черного камня. Руки в перчатках, темный шлем.
Зеленый меч гаснет. Юноша падает на колени.
Посвящается памяти.
Достаточно пока, говорит Бен Рей. Отходи назад. Отпусти меня.
Но там есть еще что-то. Оно глядит из-за плеча юноши, нависает кошмарным силуэтом. «Слава, слава», - будто бы воркует оно. «Смотри, как его почитали, как процветает его легенда. Слава. Найди меня. Непроницаемая кальдера. Путь Дарагонов. Полуночное небо».
Она в панике. Она уже чувствовала это когда-то, когда была совсем маленькая. Сырой рассвет над джунглями, мальчишка кричит, корчась всем телом от мучающих его кошмаров. Дальше по коридору, в комнате на другом конце просыпается девочка и кричит вместе с ним.
Рей. Чей-то голос, настойчивый и встревоженный. Хватит. Выходи.
Но она уже не помнит, как бежать, помнит только, как драться. Башни Корусанта сверкают в закатных лучах. Лея Органа утешает хмурого десятилетнего мальчика. «Тебе нужно учиться. Тебя будет учить твой дядя. Ребенок, который растет один, с таким талантом, как у тебя, - это может кончиться ужасно. Мы будем навещать тебя, мы постараемся прилетать…»
Мальчик отворачивается.
Рей! Хриплый крик эхом доносится до нее сквозь миры, сквозь года. И чувство, будто разрывают на части, раскалывают надвое.
Она делает судорожный вдох. И резко открывает глаза.
Бен стоит на ногах, его лицо побелело, он ярким контуром выделяется на фоне реки, деревьев и неба.
- Не думаю, что мы будем пробовать повторять такое в ближайшее время, - бормочет он себе под нос и протягивает дрожащую руку, чтобы помочь Рей встать.
Она испытывает искушение извиниться. Она расстроилась, она погрузилась слишком глубоко. Но она так и не завела привычку просить прощения, она не знает даже, как начать, и вместо того кротко протягивает свою руку. Его пальцы смыкаются на ее запястье, он вытаскивает ее из своей тени, и на секунду она взмывает вверх и парит в этих карих глазах.
***
Пока они возвращаются в храм, Рей все еще слегка дезориентирована. Она ступает по земле Явина IV, но ее ноги несутся по лабиринтам крепости Дарта Вейдера. Ты не там, твердо говорит она себе. Контроль, контроль. Ты никогда там не была.
- После того, как он погиб, - тихо говорит Бен, - замок Баст стал крепостью Имперского Остатка. Они воздвигли ту статую в его честь.
- А кто ее разрушил?
- Мастер Люк. Когда отправился спасать Исанну, еще в первые дни существования Нового Ордена джедаев.
- О, - выдыхает Рей. – О, какая ирония. – И она начинает хихикать.
Бен хмурится, но так, как хмурится тот, кто борется с желанием самому засмеяться.
- Кстати говоря, о мастере Люке, я должен передать ему то, что мы нашли.
- Что?
- Пару интересных вещей. Голокрон Асли Кримсан, который у мастера Тионны, но она доверила мне передать мастеру Люку... вот это. – Бен достает что-то, висевшее у него на поясе, и перебрасывает Рей.
Это световой меч, выполненный в бронзовом и черном цветах, с активатором рычажного типа и хромированным эмиттером. Меч падает в ладонь Рей, и легким движением запястья она проворачивает рукоять, включив сапфировый клинок.
- Вижу, мы все еще цепляемся за Соресу, - вздыхает Бен, замечая открытую стойку, в которую автоматически переходит Рей. – Самая скучная форма.
- Ты не знаешь, о чем говоришь, - возражает Рей, придерживая мизинцем рукоять клинка и отражая воображаемые выстрелы бластеров. – К тому же, не все из нас желают мучить себя, пытаясь изучить Ниман.
Бен отступает назад, давая ей пространство для маневрирования, чтобы движения меча соответствовали шагам.
- Так случилось, что создатель этого меча тоже специализировался на Соресу.
- Правда? – она останавливается, вскинув клинок над головой в захвате одной рукой. Она протягивает свою силу, уговаривая металл поделиться своей историей, и в итоге мимолетно касается поверхности огромной неизмеримой печали. И резко отстраняется. – Кто им владел?
- Оби-Ван Кеноби, - отвечает Бен. – Вейдер сохранил его у себя после их последнего сражения.
***
У мастера Люка начинают появляться седые волоски, думает Рей с нежной болью, когда Люк Скайуокер поворачивается к ним с Беном. Он стоит у окон Большого зала, впитывая в себя утреннее солнце.
Его племянник отдает ему вновь обретенный меч, держа его обеими руками. Люк принимает его, и улыбка ностальгии смахивает тяжесть десятилетий.
- Мастер, - шепчет он. В одном этом слове – благодарность, длиною в жизнь. Он поднимает рукоять выше. – Когда я в последний раз был на Вджуне, нас поджимало время. Я и не подумал там его искать. – Он смотрит на Бена. – Ты знаешь, мы назвали тебя в его честь.
- Знаю, - на этот раз в реакции Бена на старую семейную историю нет сарказма. – Мои родители все никак не могли прийти к согласию, и решать доверили тебе.
Еще одно имя, думает Рей, которое тебе нужно на себе нести.
- Думаю, в конце концов это стало нашим общим решением, - задумчиво говорит Люк. – Он был последней надеждой твоей матери.
Потом он замолкает. Бен ловит взгляд Рей и кивает в сторону турболифтов.
Когда они уходят, Люк все так же стоит, склонив голову над мечом в ладонях. Солнце продолжает литься через окна, окутывая его сиянием.
***
- У тебя нет занятий? – спрашивает у Рей Бен, когда та идет вслед за ним на второй ярус храма, где находятся жилые помещения.
- Не можешь дождаться, когда избавишься от меня? – шутит она. Правда состоит в том, что ей сперва нужно помыться. Она по-прежнему вся несколько запачкана в грязи после скорча.
- Ты умеешь действовать на нервы, - не остается в долгу он.
Она тыкает его локтем под ребра:
- Муф дойный.
Он поддергивает один из пучков у нее на голове:
- Надоеда.
Я скучала по тебе, едва не говорит Рей. Еле-еле сдерживается.
-------------------------------------------

Игра скорч (англ.) http://starwars.wikia.com/wiki/Skorch
Рыцари-джедаи:
Улаха Кор (англ.) http://starwars.wikia.com/wiki/Ulaha_Kore
Эрил Беса (англ.) http://starwars.wikia.com/wiki/Eryl_Besa
Ученики:
Джиселла Хорн http://ru.starwars.wikia.com/wiki/%D0%94%D0%B6%D0%B8%D0%B7%D0%B5%D0%BB%D0%BB%D0%B0_%D0%A5%D0%BE%D1%80%D0%BD
Базел Варв (англ.) http://starwars.wikia.com/wiki/Bazel_Warv
Яквил Саав’ету (англ.) http://starwars.wikia.com/wiki/Yaqeel_Saav%27etu
Натуа Ван (англ.) http://starwars.wikia.com/wiki/Natua_Wan
Сефф Хеллин http://ru.starwars.wikia.com/wiki/%D0%A1%D0%B5%D1%84%D1%84_%D0%A5%D0%B5%D0%BB%D0%BB%D0%B8%D0%BD
Замок Баст http://vignette2.wikia.nocookie.net/starwars/images/4/45/Bast_Castle.jpg/revision/latest?cb=20051114085340 расположенный на планете Вджун http://ru.starwars.wikia.com/wiki/%D0%92%D0%B4%D0%B6%D1%83%D0%BD
Двор, где Люк уничтожил статую Вейдера http://vignette2.wikia.nocookie.net/starwars/images/c/ce/Vader_statue_at_Bast_castle.jpg/revision/latest?cb=20060422234945 Происходило это во время миссии по спасению Исанны - расы чувствительных к Силе (англ.) http://starwars.wikia.com/wiki/Ysanna
Найденный Тионной меч Оби-Вана http://vignette2.wikia.nocookie.net/starwars/images/d/d5/KenobiEpIIISaber-MR.jpg/revision/latest/scale-to-width-down/500?cb=20100618033432
Мастер-джедай Асли Кримсан http://starwars.wikia.com/wiki/Asli_Krimsan

Глава 5


- А кто-то у нас тут влюби-и-ился, - звонко тянет Алема Рар.
Рей следует за насмешливым взглядом тви‘лечки к Джиселле, которая восхищенно взирает сквозь темно-рыжую челку на происходящее посредине двора, где Бен дерется на мечах с ее старшим братом, Вэлином. Сейчас, когда рыцари вернулись со Вджуна, Люк посчитал, что ученикам будет полезно понаблюдать за разными стилями боя в действии.
Джиселла краснеет:
- Я не влюбилась.
- В этом нет ничего постыдного, - хихикает Алема, заставив девушку помладше съежиться и нервно начать переминаться с ноги на ногу. – Соло ведь такой симпатичный.
Джиселлу избавляет от необходимости отвечать Финн Галфридиан, златовласый принц Арториаса.
- Эй, Алема! – кричит тот, приглашающе вскидывая руки по сторонам и сверкая зажженным мечом. – Будешь там болтаться с детьми весь день или дашь мне тебя поколотить?
Негромко рыкнув, Алема взмывает в воздух в превосходно исполненном сальто Атару. Ее клинок скрещивается с клинком Финна, который поднимает руку, чтобы блокировать удар, и она отскакивает еще до того, как ее ноги касаются земли. На точеном лице голубоглазого юноши расплывается ленивая усмешка. Он принимает стойку фехтования из Макаши, расставив ноги под прямым углом и чуть согнув колени, и указывает концом меча на Алему. Тви’лечка хмурит лоб и наклоняет лезвие своего меча, который держит двумя руками. Несколько секунд они ничего не делают, только смотрят друг на друга на расстоянии, и затем срываются с мест одновременно, вихрем синего света.
- Не позволяя Алеме тебя задеть, - негромко говорит Рей Джиселле. – Она задира, ей всегда нравилось издеваться над младшими.
- Ее сестра мне нравится больше, - тихо сознается Джиселла, так, будто это ее личный провал – то, что она предпочитает одной близняшке другую.
- Как и всем нам, - хмыкает Рей, переводя взгляд на другой край двора, где Нума Рар занята изящной техничной дуэлью с миниатюрной чандра-фанкой Текли.
Но Рей не задерживается там надолго, ее внимание снова соскальзывает на Бена. Игривое замечание Алемы впилось ей куда-то вглубь, в самые внутренности, по причинам, которые она пока не может понять, но ей приходится признать, тви’лечка не так уж неправа. Бен и вправду изумителен, в своих темных одеяниях джедая он ловко, как в танце движется по камням, элегантно и привычно переходя от защиты к нападению и наоборот.
Это все потому, что он такой высокий, решает Рей. И у него красивые волосы. Она не может упрекать Джиселлу или кого-то еще за их страстную влюбленность, хотя ей немного странно думать о Бене как о… как о ком-то еще помимо Бена.
- Мой племянник, похоже, сегодня склоняется к Джем Со. - Комментарий Люка сразу же привлекает внимание учеников, сгрудившихся вокруг дуэльной арены. – Кто-нибудь из вас это видит?
Подает голос Яквил.
- Да, мастер. Это, - она показывает на Бена, который посреди вращения клинка перехватывает его из обратного хвата в прямой и наносит Вэлину удар снизу, и тому приходится прогнуться назад, чтобы избежать его, - это – Джем Со. А это, - продолжает она, пока Силовой толчок Бена свободной рукой неожиданно сбивает Вэлина с ног, - не Джем Со.
Люк кивает.
- Рыцарь-джедай Соло решил избрать своей специализацией форму Ниман, которая, как мы раньше обсуждали, является комбинацией всех прочих форм и требует включать в последовательность боевых движений использование Силы. Это порождает довольно… креативные приемы, - это он говорит как раз в тот момент, когда Вэлин атакует Бена. Тот отводит клинок в сторону, встречая его своим, а затем использует эту сцепку как рычаг и отталкивает им противника от себя. – Тем не менее, то, что Ниман – сплав форм, означает, что ей недостает особой сосредоточенности, и потому, по мнению некоторых, она не подходит для боя. И в самом деле, она была излюбленным стилем советников, историков и философов – тех джедаев, которые по большей части посвящали свое время науке и дипломатии.
- Тогда почему ее выбрал Бен? – спрашивает Сефф, вызывая взрыв смеха у учеников, слишком хорошо знакомых с угрюмым характером Бена.
- Он любит вызовы, - выпаливает Рей. Это почти ее вторая натура – вставать на его защиту. – Для того, чтобы Ниман был по-настоящему эффективной формой, нужно добиться высокого уровня и во всех остальных, правильно, мастер Люк?
- Это верно, Рей, - подтверждает Люк. – Каждая форма воплощает идею. К примеру, взглянем на сестер Рар – это Атару, движение. В то же время, дети аристократических семейств, такие как Финн и Рейнар, тяготеют к элегантности Макаши. Есть также Соресу, защита, и Джем Со, мощь. Приверженец формы Ниман должен понимать все эти идеи и знать, когда применять их, а когда нужно сымпровизировать. Это самая каверзная и хитрая из всех форм, требуется десять лет, чтобы овладеть… - он умолкает, и продолжает, уже словно говоря сам с собой: - Бен всегда был одним из самых амбициозных моих учеников.
Не только в этом дело, думает Рей. «Световой меч не нужен, если у тебя есть Сила», вспоминает она слова хмурого подростка, сказанные десять лет назад. Даже сейчас, когда он дерется с Вэлином, то, как он держит свободную руку наготове – прижимая наискось к груди или приподняв перед собой – показывает, с каким навыком он чувствует себя уютнее. Для Бена световой меч лишь опора; Сила – вот где лежит его истинная мощь.
Но это – личное, это слабость, которой могут воспользоваться, и поэтому вслух она говорит только:
- Кроме того, он ведь и есть ученый. Он почти так же хорошо знает историю, как мастер Тионна.
- Ну все, успокойся! – Сефф показывает ей язык. – Я просто пошутил.
Она закатывает глаза и снова переключает внимание на дуэль. У Бена было изначальное преимущество в сильных, непредсказуемых ударах, но Вэлин Хорн не просто так стал самым молодым рыцарем-джедаем эпохи Новой Республики. Их клинки вновь сталкиваются, зеленым с голубым, а потом…
Голубой исчезает
Бен спотыкается. Вэлин с наслаждением сокращает разрыв и зажигает свое оружие, нанося удар сверху в голову, который выведенный из равновесия противник едва успевает отразить.
- Он его выключил, - бормочет ошеломленная Рей. – Вэлин выключил свой меч посреди боя.
Джиселла прижимает ладонь ко рту:
- Так дерется наш папа.
- Да, - говорит Люк, чуть нахмурившись. – Траката. Фирменная техника Коррана.
- Это же опасно, - стонет Джиселла. – Одно неверное движение… - она совершенно забывает про Бена, ее широко распахнутые, полные тревоги глаза устремлены только на брата.
Вэлин нашел свой ритм, луч его меча мигает, то угасая, то зажигаясь, меняя направление ударов Бена и вынуждая его совершать неловкие контратаки в последний миг. Так они водят друг друга взад-вперед по всему двору. Смертельный танец приводит их на территорию других дуэлянтов, но ни один рыцарь не пропускает удар, скрещиваясь клинками с новым противником, а затем без усилий возвращаясь к первоначальному.
Наблюдать за этим изумительно. Это чистая хореография. Джиселла кусает ногти, Рей затаила дыхание. Когда-нибудь, обещает она себе, когда Бен пригибается под замахом Ганнера, чтобы ринуться на Эрил, которая в свою очередь мечом отбивает оружие Бена в сторону Ганнера. Они застывают, сцепившись втроем, обмениваются усмешками и расходятся. Когда-нибудь я буду так драться.
И вот затем это и происходит: Вэлин и Бен мчатся друг к другу, встречаются посреди – и эмиттер Вэлина зажигается в тот миг, когда рукоять касается руки Бена.
По толпе зрителей прокатывается громкий вздох. Рей слышит сдавленный возглас и понимает, что он исходит от нее.
Двое соперников резко останавливаются на противоположных концах дуэльной арены. Бен тяжело дышит, пальцы его свободной руки сжимаются вокруг некрасивого ожога на плече.
Он нажимает. Мир застывает. Глаза Бена сверкают.
- Нет! - хором кричат Рей и Джиселла, как только Бен вскидывает свободную руку. Вэлин поднимается в воздух, его парализованное тело мчится к застывшему в ожидании кончику зеленого меча Бена. Это техника Ниман, «подтянуть ближе», от нее не оправиться, это смертельный удар…
Короткий жест Люка разбивает притяжение Силы Бена и отталкивает Вэлина. Тот падает на землю, потрясенный, но невредимый. Все остальные рыцари гасят свои мечи, когда к ним выходит гранд-мастер Ордена джедаев.
- Почему? – спрашивает Люк юношу, что пытается подняться на ноги. – Почему ты применил траката в ситуации, которая не угрожала твоей жизни?
Вэлин опускает голову.
- Я… не знаю, что на меня нашло, мастер Люк, - заикаясь, произносит он. – Так... было нужно…
Люк хмурится сильнее.
- Мы к этому вернемся. А ты… - он чуть повышает голос, поворачиваясь к Бену. – Твой оппонент на дуэли мог погибнуть из-за того, что ты вышел из себя. Ты используешь боль как топливо. Я видел это, Бен. Сколько раз я должен предостерегать тебя от опасности Темной стороны?
- Это у него от деда, - ядовитый шепот Рейнара далеко разносится в тишине.
Бен даже не медлит. Рейнар еле успевает отпрыгнуть в сторону от широкого яростного замаха меча.
Со своего места рядом с Рей Натуа качает головой, глядя на двоих рыцарей:
- Что-то тут не так. Рейнар, конечно, придурок, но даже он бы не посмел прервать наставления мастера.
- А мой брат, - настойчиво и с редкой твердостью говорит Джиселла, - не стал бы использовать траката на дружеском поединке.
- А Бен стал бы драться с кем угодно когда угодно, - добавляет Рей, - но… - она делает паузу, чтобы обдумать конец фразы. – Нет, неважно. Он стал бы драться с кем угодно, когда угодно и точка.
Люк сам кажется изумленным, когда Бен и Рейнар начинают сражаться прямо у него перед носом. Наконец, он грустно улыбается наблюдающим ученикам.
- Некоторые уроки нужно выучить тяжелым путем, - изрекает он.
Потом зажигает свой меч и бросается в гущу драки.
***
Не то чтобы это было настоящее сражение. Он ведь все-таки Люк Скайуокер.
***
Крутясь у входа в медицинский отсек, Рей прикусывает губу, чтобы подавить рвущийся из груди смешок. Бен и Рейнар сидят на разных койках, оба без рубашек, и обмениваются злобными взглядами, пока их товарищи-рыцари исцеляют их. Среди прочих травм у Бена разбитая губа, которой его любезно одарил локоть дяди, а Рейнар щеголяет вывихом, полученным, когда Люк бросил его через плечо.
- Молодцы, мальчики, - неспешно тянет Улаха. Пурпурный ободок вокруг левого глаза Бена исчезает под ее пальцами. – Спасибо за необычайно увлекательные… три минуты моей жизни.
- Даже двух не прошло, - поправляет Текли. Похожая на грызуна чандра-фанка запрыгнула на койку Рейнара, встала у его плеча и, концентрируясь, наморщила покрытый золотистой шерстью лоб.
Бен наклоняет голову в сторону своего врага:
- Это начал Рейнар.
Блондин ухмыляется:
- Я всего лишь привлек внимание к тому факту, что ты ходячая бомба, Соло.
- Ты забыл, - шелковым голосом говорит Бен, - что в этой комнате есть только один альдераанский аристократ, чья семья сотрудничала с Империей ситхов.
На бледных щеках Рейнара вспыхивает злой румянец.
- По крайней мере, я – настоящий аристократ. Твоя мать была приемная.
- Она, – огрызается Бен, - дочь Падме Амидалы.
- Которая все равно даже не была настоящей королевой…
- Это начинает надоедать, - прерывает их Эрил, которая сидит у стены рядом с Ганнером и наблюдает за процедурой, скрестив руки на груди. – Вы уже не подростки, знаете ли.
- Это надоедало, даже когда они были подростками, - хмыкает Ганнер. – Полегче, дом Тал, дом Органа. Борьба за власть случилась задолго до вас. Мы все здесь джедаи.
- И некоторые больше покрыты синяками, чем другие, - отмечает Улаха, прерываясь, чтобы снова оглядеть пациента. – Ладно, Соло, будешь жить, будешь снова драться. Единственное, с чем осталось справиться, это твоя губа.
- Да, рот давай заклеим скотчем, – невпопад бросает Эрил. Остальные рыцари смеются, напряжение спадает. Даже Бен одаривает ее раздраженным взглядом, в котором читается «Ладно, это я тебе прощаю».
- Рей, - Улаха подзывает ее ближе. – Как у тебя с Помощью в Силе?
Рей колеблется:
- Я еще не очень много практиковалась.
- Нет времени лучше, чем сейчас, - Улаха отходит в сторону, чтобы дать ученице занять ее место перед Беном.
Рей подходит к нему с нервным трепетом где-то в животе. Она хорошо умеет входить в исцеляющий транс для себя, но латать кого-то другого – совсем другое дело. К тому же, он так и не надел обратно рубашку, и если бы Джиселла была здесь, то вспыхнула бы огнем.
Но Рей сделана из более прочного материала и поэтому очень решительно не смотрит на… ни на что. Ни на широкие плечи, ни на узкие бедра, ни на крепкие мышцы рук… нет, она совершенно точно не смотрит туда. Она сейчас в том возрасте, когда тело начало бросать в жар, и ее переполняют новые испытываемые им странные реакции: потеющие ладони, мурашки по спине, пульсация крови в неожиданных местах – все это она находит ужасно подозрительным и иногда, глядя в зеркало, видит незнакомку, отдаленно напоминающую ее саму.
Бен приподнимает подбородок, предъявляя ей для изучения кровь на разбитой нижней губе. Ты плохо спишь? хочет спросить она, потому что под глазами у него сероватые круги, заметные даже под спутанными волнами темных, мокрых от пота волос, свисающих со лба. Она кладет пальцы на его губы; он сглатывает, и из-за этого движения ее взгляд опускается на его бледное горло, на ключицы – берега реки, такие острые в стерильном свете медотсека.
- Делай все постепенно, шаг за шагом, - советует Улаха, так же, как ее саму наставляли мастера несколько лет назад. Остальные рыцари с интересом наблюдают. – Сначала – Сила в тебе, потом – Сила в нем.
Контроль. Ощущение.
Рей тянется туда, через плоть, через боль, тянется, чтобы коснуться Силы. То, что живо, должно исцелиться. Что не может исцелиться, должно терпеть.
Бен улыбается. Быстрое, осторожное движение уголков рта. Точно так же он всегда улыбался ей, это то единственное, что не поменялось с годами. Своего рода центр.
Изменение.
***
- А ведь неплохо, крошка! – радостно восклицает Ганнер, когда Рей выходит из транса. – Без следа. У меня в твоем возрасте никогда так не получалось!
Ее рука резко опускается. Рана на губе у Бена полностью затянулась. Он медленно проводит по губам костяшками пальцев, стирая последние капли крови.
Текли вся сияет и улыбается Рей:
- Ты будешь великим джедаем.
- Хорошим джедаем, - тихо уточняет Бен. Кажется, он гордится ей.
***
Над головой у Рей искрят предохранители. Она машет рукой перед лицом, чтобы отогнать едкий запах горелых проводов, но в итоге вынуждена отступить. Тяжелый гаечный ключ в другой руке звякает, стукнувшись о металл, когда Рей елозит, вытаскивая верхнюю часть туловища из ржавой трубы поглощения.
- Что ты делаешь? – Тиу Закс просовывает в дверной проем голову, покрытую радужными перьями, и задает вопрос своим нежным, звенящим как флейта голосом.
Рей указывает ключом на механизм в форме бочки, который нашла в командном центре и который сейчас занимает половину пространства ее спальни.
- Улучшаю этот насос для производства гидроэнергии. Когда закончу, мы сможем поставить его в реку и подключить туда наши батареи. Если я разберусь, как совместить их с фазами выходных разъемов, может быть, мы сможем даже подавать энергию в систему освещения храма. Еще как вариант – выделитель протеина, извлечение водорослей из воды для переработки в пищу.
Большинство людей к этому моменту вытаращили бы глаза, но сияющие синие очи на изящном лице Тиу светятся интересом. Высокоразвитый мозг синекожих гуманоидов омвати задает им склонность к инженерии и компьютерным наукам, отчего Тиу – одна из немногих учеников, кто может общаться с Рей, когда на нее находит такое.
- Иные могли бы сказать, что у нас уже достаточно долговременных энергоячеек, оставшихся от Восстания, - делает замечание Тиу, когда девушка делает паузу, переводя дух.
Рей пожимает плечами:
- Я просто хочу посмотреть, смогу ли я это сделать. Чтобы не пришлось больше гадать.
- Это понятно и достойно восхищения. Любопытство открывает путь прогрессу, - и затем она добавляет извиняющимся тоном: - Но нам нужно идти, если мы хотим успеть до темноты.
- Да, я знаю. Дай только секунду, - Рей бросает ключ в свой ящик с инструментами, вешает на пояс трос и тренировочный меч и потом следом за омвати выходит в коридор. Учеников, которые подрастают настолько, чтобы овладеть принципами здравого смысла, – и которые тренированы настолько, чтобы хотя бы теоретически не дать себя убить, - Люк любит отправлять бродить по джунглям парами, работать над ощущением других жизненных форм и изучать их.
Рей очень нравятся такие экспедиции, и больше всего – ее личные, те, что не были одобрены.
Посадочная площадка снаружи храма заполнена юными новичками, которые оттачивают навыки левитации. Люк ходит среди них, подбадривает и дает советы о том, как улучшить свои навыки, а Ардва медленно катается рядом и чистит решетку от сорняков. Вскоре нескольким детям приходит в голову блестящая идея объединить усилия и поднять его. Он удрученно свистит и болтает в воздухе шасси.
В тот момент, когда Рей и Тиу проходят мимо парящего дроида, один из детей теряет концентрацию, и это по цепочке, лавинообразно распространяется на остальных. Ардва издает встревоженный писк и начинает падать на землю, но Рей снова подхватывает его простым щелчком пальцев и плавно опускает, при этом не замедлив шаг.
- Держись здесь, Ардва, - бросает она ему через плечо.
«Спасите меня из этого ада», отвечает дроид на бинарном.
На краю посадочной площадки разговаривают Бен, Ганнер и Финн Галфридиан. Разговор кажется серьезным – их голоса негромкие, лица мрачные. Они умолкают, когда Рей и Тиу приближаются так, что могут услышать их.
- Как будто нам это интересно, - фыркает обиженная Рей.
- Куда вы идете? – спрашивает Бен.
- В поход.
Трое рыцарей обмениваются взглядами. Наконец, Ганнер говорит:
- Только недалеко, ладно?
- Мы уже исследовали большую часть окружающих джунглей и изучили жизненные формы, населяющие их, - указывает Тиу. – Мастер Люк хотел бы, чтобы мы учились чему-то новому.
- Не ходите дальше Дворца вуламандеров, - строго говорит Бен, и всем ясно, что он обращается к Рей.
Та щетинится в ответ:
- До туда едва полчаса ходьбы, это бессмысленно…
- Пожалуйста, на этот раз сделайте так, как мы просим, - прерывает ее Финн негромким, успокаивающим тоном. – Там есть кое-что… Мы пока не знаем точно, что, но лучше перестраховаться.
- Может быть, мы поступим так, если вы скажете нам, что это такое, – намекает Тиу.
- Мы не знаем точно, - повторяет Финн.
- А знаешь, тут гуляет пари о том, чья пара следующая случайно приведет монстра в храм, - говорит Рей Бену.
Тот кривит губы в улыбке:
- Звучит как именно та детская глупость, на которую могла бы поспорить кучка малышей.
Она моргает, уставившись на него, на резкую морщину, пересекающую его лоб. Он всегда чем-то раздражен с тех пор, как вернулся с миссии в замок Баст – еще более раздражен, чем обычно. Но тем не менее. Эти ребята – не мастера, она не обязана их слушаться. Она делает знак Тиу, и они снова идут к зеленой границе густых деревьев.
Две ученицы не проходят и пяти шагов, как Бен, выведенный из себя, окликает:
- Рей.
Закатив глаза, она подходит к нему, громко топая.
- Что теперь?
Эти его длинные, тонкие пальцы поддевают ее подбородок и мягко приподнимают лицо. Подушечкой большого пальца он проводит по ее щеке, хмурит темные глаза в мрачной сосредоточенности и стирает грязь, которая запачкала кожу, когда Рей ползала по трубе.
Что же такого в этом движении, что заставляет ее пульс участиться? Почему от этого касания горло саднит болью? Отчего выражение его лица заставляет ее вдруг почувствовать себя одинокой как никогда?
С каких пор ты имеешь надо мной такую власть?
Проходит время, кажется, целая вечность, – и все же он слишком рано опускает руку.
- Будь осторожна там.
***
Подлесок шелестит, когда из кустов вырываются несколько хищных птицерептилий и с криком взлетают, вихрем кожистых крыльев и запятнанных кровью клювов. Рей осторожно обходит обглоданный труп ранийпа, на котором они пировали, а в это время Тиу грациозно и стремительно пробирается сквозь влажную от росы листву.
- Как ты думаешь, из-за чего они волновались? – спрашивает омвати, имея в виду троих рыцарей-джедаев. – Старшие встревожены чем-то с того самого дня, когда Бен и Вэлин сражались во дворе.
- Может, они просто на взводе после Вджуна? – осмеливается предположить Рей, отбрасывая назад выбившиеся пряди волос, из-за сырости джунглей прилипающие ко лбу. – Хотя это и не первая их миссия, она стала самой опасной.
Тиу переходит на бег, такой ровный, что можно подумать, она вот-вот сорвется в полет. Птичье в ней проглядывает еще яснее, когда она здесь, посреди дикой природы, под сенью деревьев массасси.
- Есть путь прямо наверх, через те лианы. Но я чувствую… злость. И инстинкт. Тысячи хрупких жизней, собравшихся в голодный рой.
Рей заползает на стену лиан и вглядывается в просветы. Ну конечно, во мраке змеится полоска чистой лесной поверхности земли, которую загораживает бумажный улей, сорвавшийся со своего места в верхних ветвях. Воздух гудит от облака бьющихся крохотных крылышек и клацающих жвал.
- Другой путь? – предлагает Тиу.
- Не потребуется, - Рей сосредотачивается и скручивает энергию вокруг себя и Тиу в ощущение неприязни и дезориентации. Они отводят лозы в сторону и спокойно проходят мимо опрокинутого улья, жуки-пираньи не приближаются к ним, их отталкивает наведенное Рей впечатление.
Извилистая дорога заводит двух учениц все дальше в лес, и они начинают ступать тише, приглушив свое присутствие в Силе насколько это возможно. Сейчас они уже давно миновали развалины Дворца вуламандеров, произвольно установленную Беном границу. Звуки джунглей становятся более угрожающими, песни птиц и писклявые перебранки грызунов уступают место ворчанию и временами отдаленному рыку. Чаща полна наблюдающих глаз и выжидающих зубов.
Какое-то движение справа. Рей и Тиу разом переходят в атакующую стойку, коснувшись ладонями рукоятей тренировочных мечей. Пара смутных теней выскакивает из густых зарослей черного терновника, а затем…
Воздух с шумом прорезают четыре клинка, ослепительно желтые в сероватом сумраке под пологом леса.
- Ох, это же вы, - облегчение Сеффа ощутимо и заметно, несмотря даже на то, что луч его клинка скрестился с клинком Рей, который едва не касается его горла.
- Мы слегка заблудились, - объясняет Джиселла, опуская руки из замаха мечом над головой, который уже нацелила на Тиу, и та в свою очередь сразу же расслабляется и убирает заготовленный блок снизу вверх. – Хорошо, что вы сюда пошли.
Один за другим гаснут световые мечи. Рей выключает свой последним, и если честно, немного грустно сознавать, что девочка-мусорщица все еще жива и пустила корни в этой зеленой стране.
- Нам надо возвращаться, - не сразу отваживается произнести Тиу. – Скоро стемнеет.
Четверо ребят обмениваются испытующими взглядами. Перед ними начинает маячить перспектива вечерней медитации в Большом зале.
- Еще часок? – предлагает Рей. – Давайте просто посмотрим, куда ведет эта дорога?
***
Легкая дрожь под поверхностью черной земли. Робкая рябь на серебряной глади воды.
Nwûl tash. Dzwol shâsotkun.
Он громаден и громогласен, ему тысячи лет. Его тело давным-давно исчезло в огне и цепях на плитах алтаря, липких от крови массасси, тысячами приносивших себя в жертву, чтобы он мог жить вечно.
Shâsotjontû châtsatul nutyûk. Tyûkjontû châtsatul nu midwan.
Он спал.
Midwanjontû châtsatul nu asha.
Но потом… был зов. Тихий сигнал с какой-то далекой звезды. Он проснулся и ощутил так много юных, податливых разумов, совсем рядом. Разумов, так похожих на его собственный когда-то. Как же звучало это слово? Да… дзидаи.
Ashajontû kotswinot itsu nuyak.
Он чувствует, как несколько из них сейчас идут к нему. Яркими огоньками движутся через джунгли. Лорд, говорит то, что пробудило его. Лорд, вот моя жертва. Камни дрожат, и он ждет.
Wonoksh Qyâsik nun.


-----------------------------------
Рыцари-джедаи:
Алема Рар http://ru.starwars.wikia.com/wiki/%D0%90%D0%BB%D0%B5%D0%BC%D0%B0_%D0%A0%D0%B0%D1%80
Нума Рар (англ.) http://starwars.wikia.com/wiki/Numa_Rar
Финн Галфридиан http://ru.starwars.wikia.com/wiki/%D0%A4%D0%B8%D0%BD%D0%BD_%D0%93%D0%B0%D0%BB%D1%84%D1%80%D0%B8%D0%B4%D0%B8%D0%B0%D0%BD
Вэлин Хорн http://ru.starwars.wikia.com/wiki/%D0%92%D1%8D%D0%BB%D0%B8%D0%BD_%D0%A5%D0%BE%D1%80%D0%BD
Текли http://ru.starwars.wikia.com/wiki/%D0%A2%D0%B5%D0%BA%D0%BB%D0%B8

Чандра-фаны http://ru.starwars.wikia.com/wiki/%D0%A7%D0%B0%D0%B4%D1%80%D0%B0-%D1%84%D0%B0%D0%BD%D1%8B
Омвати (англ.) http://starwars.wikia.com/wiki/Omwati/Legends
Тиу Закс (англ.) http://starwars.wikia.com/wiki/Tiu_Zax
Формы владения световым мечом:
Макаши, II http://ru.starwars.wikia.com/wiki/%D0%A4%D0%BE%D1%80%D0%BC%D0%B0_II:_%D0%9C%D0%B0%D0%BA%D0%B0%D1%88%D0%B8
Соресу, III http://ru.starwars.wikia.com/wiki/%D0%A4%D0%BE%D1%80%D0%BC%D0%B0_III:_%D0%A1%D0%BE%D1%80%D0%B5%D1%81%D1%83
Атару, IV http://ru.starwars.wikia.com/wiki/%D0%A4%D0%BE%D1%80%D0%BC%D0%B0_IV:_%D0%90%D1%82%D0%B0%D1%80%D1%83
Джем Со, одна из двух вариаций формы V http://ru.starwars.wikia.com/wiki/%D0%A4%D0%BE%D1%80%D0%BC%D0%B0_V:_%D0%A8%D0%B8%D0%B5%D0%BD_/_%D0%94%D0%B6%D0%B5%D0%BC_%D0%A1%D0%BE
Ниман, VI http://ru.starwars.wikia.com/wiki/%D0%A4%D0%BE%D1%80%D0%BC%D0%B0_VI:_%D0%9D%D0%B8%D0%BC%D0%B0%D0%BD
Отец Джиселлы и Вэлина, Корран Хорн http://ru.starwars.wikia.com/wiki/%D0%9A%D0%BE%D1%80%D1%80%D0%B0%D0%BD_%D0%A5%D0%BE%D1%80%D0%BD
Его техника траката http://ru.starwars.wikia.com/wiki/%D0%A2%D1%80%D0%B0%D0%BA%D0%B0%D1%82%D0%B0
Исцеление Силы http://ru.starwars.wikia.com/wiki/%D0%98%D1%81%D1%86%D0%B5%D0%BB%D0%B5%D0%BD%D0%B8%D0%B5_%D0%A1%D0%B8%D0%BB%D1%8B
Дворец вуламандеров http://ru.starwars.wikia.com/wiki/%D0%94%D0%B2%D0%BE%D1%80%D0%B5%D1%86_%D0%B2%D1%83%D0%BB%D0%B0%D0%BC%D0%B0%D0%BD%D0%B4%D1%80
Непонятные слова в конце главы - строчки из кодекса ситхов на языке древних ситхов http://ru.starwars.wikia.com/wiki/%D0%9A%D0%BE%D0%B4%D0%B5%D0%BA%D1%81_%D1%81%D0%B8%D1%82%D1%85%D0%BE%D0%B2
Один из вариантов перевода:
Покой - это ложь, есть только страсть.
Через страсть я познаю силу.
Через силу я познаю мощь.
Через мощь я познаю победу.
Через победу мои оковы рвутся.
Сила освободит меня.


Глава 6Глава 6
- Знаешь, кем работает звездный разрушитель в доме престарелых? – спрашивает Сефф.
- Нет, - отвечает Джиселла.
- СИДелкой! - радостно вопит Сефф и покатывается со смеху.
Джиселла стонет. Тиу с молчаливым достоинством игнорирует глупый каламбур. Но Рей, которую Сефф иногда очень раздражает, обнаруживает, что улыбается смеху коренастого мальчишки, который так развеселился от собственной шутки, что вынужден опереться о дерево, чтобы не упасть. Раньше, на Джакку, она редко видела людей, веселились — и даже сейчас, спустя десять лет Праксеума, это зрелище воспринимается ею как дар.
Дорога кончается рядом кустов высотой в метр, с гроздьями синими листьями, которые наполняют воздух характерным пряным ароматом. Ученики пробираются сквозь сплетение веток, и листва расступается, чтобы открыть их взору...
Открытое небо — поначалу. Взгляд Рей поднимается вверх с мыслями о полете. Газовый гигант Явин Прайм висит низко над пурпурным горизонтом — пылающая рыжая дуга над верхушками деревьев на границе неожиданной широкой поляны, которую обнажили джунгли. Средних размеров солнце их системы тоже почти зашло, и лучи этих двух красно-золотых светил перекрещиваются на ртутной поверхности гладкого, зеркально-ровного диска воды.
Посреди озера находится остров, а на острове — храм, большей частью представляющий собой массивную, расколотую надвое пирамиду, сложенную из обсидиана. Между острых шпилей над водой возвышается отполированная черная статуя-колосс — это мужчина с длинными волосами, отброшенными назад, на лбу у него татуировка в виде солнца, длинные одежды собраны складками в старинном стиле. Нельзя ни с чем спутать эти одеяния или острые глифы, которыми испещрена стены пирамиды и окружающие колонны. Это монумент темному лорду ситхов, воздвигнутый племенами рабов много лет назад.
- Еще одни руины массасси! - восклицает Джиселла. - Интересно, знает ли про них мастер Люк.
- Возможно, что и не знает. Большая часть дождевых лесов не нанесена на карты, - говорит Тиу. - Может быть, мы первые за сотни лет, кто увидел это место.
- Поспорим? – усмехается Рей, заметив знакомые светлые волосы, мелькнувшие на выходе из черного храма.
С годами у Рейнара впали щеки и добавилось жилистых мускулов на тонкой фигуре, но не умерился ни энтузиазм в выборе ярких цветов в одежде, ни самоуверенный, торжественный шаг. Ученики смотрят на него, а он опускает глаза и…
Сефф хмурится:
- Он что, использует Силу?
- Гляди на то, что перед тобой, Хэллин, - говорит Рей, хотя ей и самой пришлось встрепенуться, чтобы сбросить иллюзию. - Он смотрит вниз. Там под поверхностью воды камни, по которым можно идти. Он не идет по воде на самом деле.
Рейнар кажется встревоженным, когда обнаруживает их на берегу.
- А вам разве не пора спать? - его голосу недостает обычного презрения. В нем... пустота, и не только в том, как он говорит, но и в том, как он двигается. У Рей появляется тревожное ощущение, будто она смотрит на человека, который только что проснулся.
- Что ты делал на острове? - спрашивает она.
Он улыбается тонкой улыбкой:
-Учился.
Это вполне невинный ответ, но улыбка странная. Рей щурится, пытаясь понять его, Силой сотворяет сеть, чтобы увидеть, не покажется ли что-то необычное...
Ударившее по ней ощущение схоже с тем, что бывает, когда дверь захлопывают перед носом.
- Тебе надо понимать, что не стоит пробовать такое с рыцарем-джедаем, - отчитывает он ее с оттенком привычного высокомерия. - А сейчас ведите себя как хорошие маленькие ученики, и уходим отсюда.
- Но мы еще не исследовали руины, - возражает Тиу.
- Поверь мне, ты не захочешь, чтобы солнце село, когда ты в таком месте. Время возвращаться в академию, всем вам. Особенно тебе, - он снова обращается к Рей. И понижает голос до усталого бормотания: - Если Соло узнает, что я тебя здесь оставил, когда темнело, конец я уже не услышу.
***
К тому времени, как они пересекают реку, уже стемнело. Огни Великого Храма бросают золотистые отсветы в звездное небо. Бен бежит к ним через посадочную площадку, и на его бледном лице борются ярость и облегчение. Взглядом потемневших в тени дождевого леса глаз он быстро окидывает всю группу на предмет травм; удостоверившись, что никто не лишился конечности и не истекает кровью, он вихрем оборачивается к Рей и сердито спрашивает:
- Где вы были?
- Я же говорила тебе — ходили в поход, - упрямо повторяет она.
Тиу, Сефф и Джиселла отбегают к безопасному главному входу в храм. Рейнар пытается последовать за ними, но Бен вскидывает руку, хватает его за воротник и приподнимает, пользуясь тем, что выше ростом.
- О чем ты думал, когда водил их там так поздно? Тук'ата вышли на охоту, мы слышали их вой еще раньше. Что с тобой не так?
- Ты с ума сошел, Соло, - хрипит Рейнар. - Точно с катушек слетел. Я нашел этих малявок, они играли в джунглях, я привел их обратно.
- Я бы хотела, чтобы ты перестал говорить про меня, как будто я еще ребенок, - бурчит Рей. - Мне шестнадцать.
- Именно, - раздраженно шипит Бен. - Ребенок.
Он отпускает Рейнара, и тот устраивает целое представление, поправляя воротник и смеривая Рей взглядом полным чистого отвращения и невысказанным «я же говорил», после чего гордо уходит внутрь зиккурата.
- Ладно, а с тобой что не так? - спрашивает Рей Бена, когда они остаются одни. - Ты ведешь себя отвратительно последние недели. И мы так и не поговорили о последнем спарринге — ты чуть не убил Вэлина! Что происходит, Бен?
Он впадает в одно из своих ужасных мрачных настроений. Под светом звезд у него яснее видны мешки под глазами, серые серповидные синяки, выделяющиеся на общем болезненном цвете лица. Он напрягает челюсть и сводит брови, его лицо всегда было самым непокорным и диким, никогда не могло долго сдерживать ничего внутри, мыслительный процесс был практически виден глазу. Он подставляет обнаженное горло небесам, словно человек в ожидании смертельного удара.
Рей знает эту печаль и этот страх. Она уже видела его таким когда-то.
- Опять снились кошмары, да?
Вместо ответа Бен решительно поворачивается к ней спиной и направляется к храму. Она не может позволить ему сделать это, не может позволить уйти от этого, поэтому обегает его и встает прямо на пути, вынуждая остановиться, перед тем, как обойти ее.
Тропический воздух рвет очередной вой. Звуки кажутся отдаленными, но обширными и огромными, точно горы. У Рей ползут мурашки по коже. Тук'ата на Явине IV всегда держались сами по себе и бродили в кавернах вулканических регионов этой луны. Она никогда не видела их вживую, но сегодня ночью, похоже, что-то встревожило их.
- Нам нужно идти внутрь сейчас же, - резко говорит Бен. - Не заставляй меня нести тебя на плече.
- Как будто я тебе позволю, - отбивает она выпад.
Он хватает ее за запястье, но она вырывается.
- Просто скажи мне, - она ненавидит свой голос и жалкую мольбу в нем. Десять лет их дружбы бьются о его стены. Это так трудно иногда – так бояться за кого-то, кто не дает себе помочь. - Кошмары снова вернулись?
- Они и не прекращались. - Его ответ краток и произнесен настолько будничным тоном, что требуется несколько секунд, чтобы осознать всю его тяжесть. К тому времени, как проявляется смысл, Бен уже взял ее за руку и тянет к дверям, в мягкий свет Великого Храма.
***
Воспоминание:
Когда случается ее Пробуждение, это больно.
Это ее двенадцатая ночь в Праксеуме, и ей снится пустыня. В этом не было бы ничего нового, только именно в этой пустыне она никогда не была. Два солнца в зените опаляют бескрайние песчаные дюны и плоские холмы цвета пыли. Из равнин поднимается силуэт в коричневом плаще, высокий и худой. Капюшон опущен и из него торчат рыжевато-русые кудри.
– Здесь я был рабом, – он говорит с кем-то, кого Рей не видит, с кем-то, чье присутствие — слабая искорка, заметная краем глаза. – Джедаи забрали меня, и я остался рабом. - Мир начинает трястись, и его тень меняется, вытягиваясь на осыпающемся песке, непокрытая голова превращается в ребристый треугольный шлем. - Через победу мои оковы порвутся. Я принял тьму, и я стал свободен.
Пустыня разбивается на миллион осколков. Рей остается плавать там в одиночестве, в черноте космоса, и кислород медленно покидает ее легкие. Она не может двигаться и не может дышать, поэтому пытается вместо этого закричать. Не вырывается ни звука. Ее пульс замедляется, сияющие созвездия перед глазами начинают размываться. Никто не будет оплакивать ее, никто не вспомнит. Она всегда знала, что умрет вот так.
Свет не может спасти тебя от этого. Эта мысль, коварное увещевание проскальзывает в ее голову. Что хорошего в силе, если не знаешь, как ей воспользоваться? Я принесу тебе освобождение. Я принесу тебе перерождение.
В последнем приступе отчаяния, с последним глотком воздуха она бьет туда. Она не знает как, но ей удается оттолкнуть все это прочь — эти мысли, эти звезды, эту пустоту, все сразу, целиком. Она вырывает свое тело из вакуума, и боль — острая рваная рана – поглощает ее душу.
- Рей? - мальчик в недоумении поворачивает к ней худое пепельное лицо. - Что ты делаешь в моем сне?
Она просыпается, уже рыдая. Ящики с вещами из командного пункта кружатся по комнате, их содержимое разбросано в воздухе. Стены дрожат, панели освещения то включаются, то выключаются, голова раскалывается. Она кричит и кричит, и кто-то другой тоже кричит, его стоны заглушает камень и расстояние, а в коридоре слышны поспешные шаги, и...
Кто-то зовет ее по имени. Это одна из тви'лечек – Нума — более милая из сестер. Она подходит к Рей осторожно, избегая урагана металлических предметов, который бушует у постели. От двери за ней наблюдает синеглазый мальчик, про которого все говорят, что он принц, Финн Галфридиан, — готовый помочь, если потребуется.
- Все хорошо, с тобой все в порядке, - шепчет Нума. – Это проявляются твои силы. Некоторым из нас сперва приходится нелегко, но ничего страшного. Не бойся.
- Мастер Люк скоро будет здесь, - добавляет Финн. – Он сейчас у Бена, но будет здесь в любую минуту.
- Я не могу перестать! – Рей в ужасе – мигающий свет, парящие предметы, все это – от нее, всего слишком много, слишком рано, почему. – Я не могу…
- Держись, - призывает ее Нума, наклонившись низко, так, что их лица оказываются на одном уровне. – У тебя получится. Держись, пережди, а потом отпусти.
Когда наконец появляется Люк, Рей раскачивается взад-вперед на матрасе, подтянув колени к груди и маленькими кулачками вцепившись в свою голову. В комнате разгром, пол усеян инструментами и запчастями, одна панель освещения оторвалась от стены.
- Рей, - мягко говорит Люк. Он поводит рукой, и ее омывает чувство спокойствия. – Это была трудная часть, и она позади. Это первые шаги. Перед тобой открыт путь джедая.
Сквозь слезы она замечает Бена, выглядывающего из-за плеча дяди.
- Это больно, - шепотом говорит она, и он вздрагивает, пораженный. – Ты не говорил мне, что будет больно.
***
Теперь они старше, но ночь та же, что и всегда, и бархатистые тени так густы, что одна панель освещения едва справляется с ними. Они в одной из комнат для медитации на втором этаже, сидят на полу бок о бок, оба устремив взгляд в стену. Некоторые вещи проще говорить, когда не нужно смотреть на того, кому ты их говоришь.
- Мне всегда снились те сны. Каждую ночь, еще когда я был совсем маленьким ребенком, - Бен говорит так, словно каждое слово упирается и сопротивляется ему, и его приходится тащить из горла на свет. – Ты обрела свои силы во сне – это необычно. Твоя чувствительность к Силе распространилась на все вокруг и вцепилась в ближайшее существо наибольшей мощи, какое смогла отыскать. Я думаю, так тебя затянуло в тот кошмар. Наши сигналы… пересеклись. И из-за того, что у тебя произошло пробуждение, из-за того, что ты была совсем неконтролируемой и неуправляемой, ты сумела сделать то, что не удавалось мне. Ты вышвырнула нас обоих из сна. И не только это – ты поставила некий барьер. – Он проводит усталой рукой по лицу. – Я все еще видел сны. Но они были не такими реальными. Я чувствовал себя… в большей безопасности? Или, по крайней мере, не таким одиноким. – Тут он смотрит на нее, и на его лице вспыхивает кривоватая улыбка. – Спасибо тебе за это, кстати. Я не шутил, когда говорил, что ты станешь хорошим джедаем.
- Не надо мне тут сентиментальничать. – Даже несмотря на то, что внутри нее что-то поет от этого комплимента, от благодарности, которую так трудно заслужить.
- Но все изменилось после Вджуна, - продолжает он. – Кошмары нахлынули и стали сильнее. Поначалу я думал, что это последствия замка Баст – оттого, что я столкнулся с наследием Вейдера, – но другие рыцари тоже испытали на себе… разные аномалии.
- Как Вэлин и Рейнар?
- Рейнар всегда был дураком, - отметает его в сторону Бен, - но Вэлин… Траката – одна из самых рискованных техник. Даже Корран Хорн использует ее как последнее средство, только когда стоит выбор убить или умереть. Вэлин сказал потом, что не знает точно, что заставило его так поступить. Он признал, что разозлился на меня, но что-то сделало эту злость… больше. Превратило в яростное желание закончить нашу дуэль раз и навсегда. И с моей стороны было то же самое. Когда он нанес мне ту отметину, я был… я никогда раньше не чувствовал это так сильно – потребность пролить кровь. Я услышал кого-то, Рей. У себя в голове. Когда надавил на рану. У меня в голове как будто кто-то смеялся, - конец фразы переходит в хриплый шепот. Тени в комнате длинные и скрывают его глаза. – И это не все. Райсод и Галфридиан доложили о том, как видели что-то. Об этом я говорил с ними тогда. Они сказали, что здесь, в храме, с нами кто-то есть. Темный человек. Он говорит с ними поздно ночью. Он рассказывает им о них самих такое, чего больше никто не знает.
Рей беспокойно оглядывается по сторонам. Должно быть, это только ее воображение, но температура здесь упала. Она понимает с некоторым удивлением, что ее рука уже лежит на рукояти тренировочного меча – как будто легла туда по собственной воле.
- Мастер Люк, конечно, знает, что делать, так ведь?
Бен делает настолько взрослое лицо, что, несмотря на всю серьезность ситуации, Рей закатывает глаза:
- Ох, да ладно. Я понимаю, что вы, такие могучие рыцари-джедаи, думаете, что достаточно взрослые, чтобы справиться самим…
- Мы действительно достаточно взрослые, чтобы справиться самим…
- Но очевидно, что вы не можете этого сделать, если чуть не поубивали друг друга прямо на глазах у всех! – резко отвечает она.
- Это было всего один раз, со мной и Вэлином, - вздыхает Бен. – Твоя склонность к преувеличению…
- Ничто по сравнению с твоей. Каждый раз, когда Алема переключает каналы голонета, а ты воспринимаешь это как объявление войны… - она ловит себя за язык. Переругиваться с ним весело, но сейчас есть более важные темы для обсуждения. – Слушай, твое мнение о Рейнаре искажает тебе факты. Он же подлиза, так? Он бы никогда не стал подстрекать тебя к драке упоминанием Дарта Вейдера перед носом самого мастера Люка. Что бы ни воздействовало на тебя и на других рыцарей, на него подействовало тоже.
Бен хмурится, и его лицо становится напряженным.
- Ты стала очень… наблюдательна. Ты что-то знаешь.
Я знаю, что ты знаешь меня слишком хорошо, думает она с легким унынием.
- Только то, что он бродил по руинам массасси в джунглях.
- Покажи мне.
Рей медлит. Есть вещи в ее голове, которые она бы не хотела показывать Бену – особенно маленькие случайные мысли о нем, в которых она сама толком не разобралась. Если он наткнется на них, разыскивая ее воспоминания, ей будет откровенно стыдно. Они, наверное, никогда не смогут потом смотреть друг другу в глаза.
- Я могу отвести тебя туда, - предпринимает она попытку уклониться. – Завтра утром?
- Или можешь просто показать прямо сейчас, - возражает он.
- Я… - Да что происходит, почему ее щекам жарко…
Он моргает:
- Почему ты краснеешь?
Она уклоняется от него, пригибает голову и яростно пытается взять давешние кровяные сосуды под контроль. Он поворачивает свое тело в ее сторону и наклоняется за ней, ближе, с выражением любопытства на лице. Когда ей уже не отклониться дальше, не потеряв равновесие в позе со скрещенными ногами, она изгибает шею и под его проницательным взглядом поворачивается к нему в профиль.
- Ты что-то скрываешь от меня, - в его голосе неверие. – Здесь и вправду что-то происходит, в твоем маленьком бурлящем разуме, о чем ты мне не хочешь говорить.
Рей решает, что молчание – наилучшая доблесть.
- Что ж, ладно, - фыркает Бен в конце концов. – Полагаю, ты достаточно выросла, чтобы завести свои секреты.
- Мне не нужно твое разрешение, чтобы вырасти! – вспыхивает она. И поворачивается, чтобы встретиться с ним взглядом, забыв о том, как близки их лица, и, да, это тактическая ошибка, потому что…
… Все это – длинные ресницы, бросающие тени на верхнюю часть бледных щек, все это – карие глаза оттенка бренди и созвездия крошечных родинок, все это – сердито надутые губы и…
- Я не давал тебе разрешение, - бормочет он. – Я просто… смирялся с мыслью, - он отстраняется и вновь выпрямляет позвоночник, возвращаясь в базовую позу медитации, привычка к которой для всех учеников Люка ко времени посвящения в рыцари стала второй натурой.
- Смирялся с какой мыслью? – Сейчас она понятия не имеет о том, почему во рту пересохло.
- Время, - отвечает он с такой щедрой долей сожаления в голосе, окрашенном редкой теплотой, что ее сердце сжимается от такого простого слова. Но до того, как она успевает ответить, он переходит на предыдущую тему: - Мне не нравится идея, что ты вернешься в те развалины.
- Но ты будешь со мной, - ласково напоминает она и шутит при этом лишь наполовину.
Он кажется изумленным, а затем испытывает неловкость.
- Не привыкай к этому, - он поднимается на ноги и протягивает руку, чтобы помочь ей встать, чего не забывает никогда. – Я могу не всегда быть поблизости.
***
Они выходят на следующий день на рассвете. Территория возле академии пуста, там только Базел, Натуа и Яквил, которые упражняются в акробатике. Как результат, их глаза загораются, когда они замечают высокую фигуру Бена, бредущего по росистой траве, и Рей рядом с ним.
- Рыцарь Соло, стань, пожалуйста, и не шевелись! – кричит Яквил.
- Думаю, нет. – Несмотря на холодный ответ, Бен останавливается и стоит на месте с достаточно мрачным и усталым видом, пока Базел разбегается для прыжка.
Под огромными ногами рамоанца трясется земля. С невероятной, подпитанной Силой грацией, его крупное тело взлетает в воздух и без усилий совершает сальто над головой Бена, после чего приземляется на траву с тяжелым ударом.
- Прекрасно, - Рей улыбается Базелу, который медленно ковыляет к ней.
- Спасибо, - хрюкает рамоанец. Бивни делают разговоры на основном трудными для их расы, но Базел продолжал совершенствоваться в своей искренней и упорной манере до тех пор, пока не смог успешно произносить слоги. – Идете на прогулку?
- Да, погода хорошая. - Бессмыслица какая-то, но она не может открыть причину их похода, не посеяв панику среди своих товарищей по учебе – или, что хуже, не заинтриговав их настолько, что они пойдут с ними. К тому же, погода и правда хорошая, небо ясное и розовое, и туман раннего утра охлаждает тропический воздух.
- Рей, привет! – Хотя Яквил еле переводит дух после собственных сальто, ее чувствительная к настроению ботанская шерсть топорщится от радости. – Тиу мне рассказала, как ты применила Впечатление Силы, чтобы отпугнуть жучков-пираний вчера. Ты должна мне показать, как это делать. Давай в следующий раз пойдем в джунгли вместе.
- Хватит пользоваться мной из-за моих способностей, - немного нерешительно шутит Рей и расслабляется, когда Яквил и Базел хохочут. Забудем о Впечатлении Силы, думает она, довольная собой. У меня появился навык Подушчивания.
Трое учеников наблюдают, как Натуа заканчивает прыжок с переворотом через Бена. Потом она присоединяется к ним, кивает Рей с легким оттенком надменности, которой у всех фоллинов с избытком. Это особенность расы, которую Рей сейчас уже научилась не принимать на свой счет.
Перебросившись с ними парой слов, она отделяется от группы и, помахав на прощание через плечо, идет к Бену, который ждет с едва скрываемым нетерпением. Он лениво постукивает пальцами по рукояти меча. Коричневый плащ распахнулся и под ним видны черные одежды джедая. Темные цвета Бену идут, хотя Рей немного скучает по его старой ученической робе, которая не настолько драматически контрастировала с бледной кожей и не подчеркивала его долговязое сложение. В ней он выглядел… безопаснее.
- Ты разве не дашь мне тоже попрактиковаться в прыжках через тебя? – поддразнивает она его.
- Пожалуйста, не надо, - вздыхает он, весь являя собой ужасно измученного рыцаря, которому не дают проходу дерзкие ученики.
Он продолжает смотреть на нее, пока они идут дальше, к реке. Наконец, она спрашивает:
- В чем дело?
- Я рад, что ты завела друзей, - он говорит это почти задумчиво.
- У тебя тоже есть друзья, - напоминает она ему прежде, чем успевает оценить свой ответ. Спустя много лет между рыцарями Праксеума сложилось своего рода товарищество, какое может появиться только когда вы вместе растете и вместе рискуете жизнями и конечностями, но Рей достоверно знает, что Бен по-прежнему предпочитает есть один у себя в комнате и проводит свободное время в голонете или уткнувшись носом в книгу. – Ну, по крайней мере, у тебя есть я, - поправляется она.
- Как удачно, - бесстрастно отвечает он.
- Не заставляй меня сталкивать тебя в речку.
***
Солнце полностью встало, и его мягкие, восковые лучи пробились через купол леса к тому времени, как они подошли к Дворцу вуламандеров. Оправдывая свое название, обветшалый храм усеян группами животных, чья шкура отливает ярко-синим и золотым – против шерсти. Когда Бен и Рей приближаются, самцы начинают выть, мешковидные карманы на горле у них вибрируют, а самки размахивают сильными передними когтями. Бен поднимает руку, и вуламандеры постепенно затихают, быстро забираются на опрокинутые каменные колонны и исчезают среди деревьев.
- Много разумов одновременно, - отмечает Рей. – У тебя теперь и правда это хорошо получается.
Бен пожимает плечами:
- Они только наполовину разумны. Это проще.
- Но разве нужно было обязательно посылать им страх? Успокоить вышло бы так же эффективно. - Не говоря уж о том, что так было бы… добрее.
- Я не очень хорошо успокаиваю. Мы почти пришли?
- М-м-м, нет.
Он бросает на нее раздраженный взгляд:
- Я ведь говорил тебе вчера не ходить дальше этих руин.
- С каких пор я тебя слушаюсь?
В ответ на это она получает закатывание глаз, которые тут же хмурятся в нетерпении.
- Рей, ты тянешь время.
- Еще минуту, - отрезает она. Она подходит к осыпавшемуся входу в здание и изучает черные глифы массасси, вырезанные на коричневатом камне над дверьми. – Я немного скучаю по этому месту. – Во время их похода с Тиу она едва удостоила его взглядом, но нежный утренний свет навеял на нее ностальгию. Это были первые руины, которые она нашла – ну, не столько сама нашла, сколько пришла вслед за Беном.
- Здесь я увидела свой первый дождь, - продолжает она словно в некоем удивлении, как могли так быстро пройти десять лет. – Помнишь?
***
Воспоминание:
Идет ее второй месяц на Явине IV. Она практикует навыки слежения – или, по крайней мере, так говорит себе, когда пригнувшись крадется по тропе, по которой Бен зашел в джунгли.
Она слышит, как он неловко спотыкается где-то впереди нее. Незаметно обогнув один из больших розовых цветков, что растут на пути, она выскакивает как раз вовремя, чтобы его поймать, и он оборачивается к ней с сердитым видом.
- Ты перестанешь меня преследовать? – возмущенно спрашивает он, пятнадцатилетний и негодующий.
- Мне скучно, - жалуется она. Ее взгляд падает на руины позади них, и она бросается вперед, чуть не сбив его с ног. – Что там за место?
Его раздражение уступает место любви к академическим лекциям.
- Это Дворец вуламандеров, - говорит он ей сдержанно. – Его открыл салластианский натуралист Др’уун Ун во время… - Он останавливается, и на его щеке поблескивает капля воды.
- Я знаю, как страстно ты любишь историю и все такое, - медленно говорит Рей. – Но не обязательно плакать…
- Это дождь, - шепчет он.
Откуда-то сверху, из-за верхушек деревьев, слышится звук, похожий на грохот ржавых турбин. Она смотрит наверх и, озадаченная, тянется к посоху.
- Гром, - поясняет Бен.
И когда вода падает, она поет. Ровный шум капель на широких листьях, прохладный влажный шорох потеков на стволах деревьев, негромкое бульканье сырой земли, тонкий барабанный бой по каменным колоннам, увитым лозами. Рей вытягивает руки и набирает воду в ладони, сложенные чашечкой. Все новые и новые капли падают ей на лицо, забрызгивают руки, кончики ботинок. Смыть это все, думает она, и ее восхищенный взгляд устремлен к куполу леса, откуда на нее проливается дождь.
***
- Ты помнишь? – повторяет она сейчас, улыбаясь Бену.
- Да, - его голос звучит хрипловато и странно нежно. Он глядит на нее так, будто смотрит через промежуток в несколько лет – она знает это, потому что сама смотрит на него так же. В изумрудном свете его лицо очень мягкое. – Да, я помню.


-----------------------------------------------
Кусты с синими листьями (англ.) http://starwars.wikia.com/wiki/Blueleaf
Тук’ата, гончие ситхов http://ru.starwars.wikia.com/wiki/%D0%A2%D1%83%D0%BA%27%D0%B0%D1%82%D0%B0
Рамоанцы (англ.) http://starwars.wikia.com/wiki/Ramoan
Ботаны http://ru.starwars.wikia.com/wiki/%D0%91%D0%BE%D1%82%D0%B0%D0%BD%D1%8B
Фоллины http://ru.starwars.wikia.com/wiki/%D0%A4%D0%BE%D0%BB%D0%BB%D0%B8%D0%BD%D1%86%D1%8B
Др’уун Ун (англ.) http://starwars.wikia.com/wiki/Dr%27uun_Unnh/Legends с Салласта http://ru.starwars.wikia.com/wiki/%D0%A1%D0%B0%D0%BB%D0%BB%D0%B0%D1%81%D1%82

Глава 7Глава 7
Рябь серебристой воды лижет ботинки Рей, когда та на цыпочках ступает на первый камень, отражение неба над головой в воде искажается. Бен идет впереди, с осторожностью прокладывая путь по скользким камням, и только на полпути к острову он разбивает тяжелое молчание, что повисло с того момент, как они вышли из леса.
- Видишь, как тебе приходится смотреть вниз, иначе рискуешь упасть в озеро? Таким образом, ты не сможешь подойти к храму, не склонив головы, - объясняет он. – Утверждать свое господство везде, где возможно, во всем, что доступно – типично для ситхов древности. Они хотели, чтобы им поклонялись как богам. У многих из них это желание сбылось.
- Похоже, милая тусовка у них была. – Шутка звучит неловко и чужеродно. Ей нет места среди этого хищного спокойствия, перед этими черными руинами.
Остров образован покрытой рытвинами насыпью из темной вулканической породы, испещренной пятнами зеленого и рыжего лишайника.
- Здесь так тихо, - говорит Рей, сходя на берег. – Ни птиц, ни даже насекомых – как будто все… - она запинается, потому что собиралась завершить фразу чем-то вроде «стараются держаться отсюда подальше». Жутковатая атмосфера и так сгустилась достаточно, ей не нужно упоминать об этом вслух.
Решив приберечь статую на конец осмотра, она идет в обход неровной обсидиановой пирамиды и окружающих ее колонн. Она испытывает разочарование от того, что не может расшифровать тысячелетней давности слова, вырезанные на угловатом черном стекле, но отчасти – и облегчение. Она не думает, что ей понравилось бы то, что могут сказать эти надписи из крючков и колючек.
- Архитектурно это спроектировано так, чтобы служить воронкой для концентрации Силы, - рассеянно шепчет Бен почти что себе под нос. – Это и было место силы. Фокальная точка, для ритуалов. – Он поднимает взгляд на колосса и во взгляде нет той обычной напряженной глубины, которой он одаривает исторические развалины. На самом деле он кажется… печальным и смирившимся.
Как будто всегда знал, что ему предназначено сюда прийти. Мысль медленно просачивается в голову и ледяными когтями впивается в сердце Рей. Как будто он так долго сопротивлялся, не желая, чтобы его путь закончился здесь. Но все равно случилось так.
Она прослеживает его взгляд и смотрит на статую. Лорд ситхов ухмыляется им, мрачно и победно. Ей не нравится этой место – здесь во всем какая-то неправильность, даже в том, как падает дневной свет.
- Бен, я знаю, ты все понял, как только мы сюда пришли. Так где мы?
- Это Остров Куна, - резко говорит он. – А мы в Храме Экзара Куна.
Это всего лишь имя, говорит себе Рей, но даже так не может удержать дрожь, пробежавшую по спине. К ней вспышками приходят воспоминания, обрывки уроков древней истории, спокойный голос Тионны Солусар, эхом отдающийся в стенах Большого зала, голокроны, которые искрились, раскрывая свои тайные образы восхищенным глазам аудитории. Экзар Кун, молодой и высокомерный джедай, обучавшийся у мастера Водо-Сиоск Бааса в степях Дантуина. Джедай, чей жгучий интерес к запретному учению ситхов завел его в древние гробницы Коррибана, где он пробудил клубящуюся разрушительную энергию, обрушившую на него весь храм. И там, на этой безжалостной красной планете, лежа под грудами камня со сломанными костями, он сдался Темной стороне в обмен на шанс на жизнь.
Экзар Кун, основавший Братство ситхов и бившийся против джедаев в Походе Теней. Сгинувший здесь, в джунглях Явина IV.
- Здесь проходила развязка войны, - бормочет Бен. – Алима Кето была мертва. Улик Кель-Дрома сменил сторону и вел тысячи тысяч джедаев на тысячах тысяч кораблей к базе Куна. Кун знал, что не сможет противостоять объединенной мощи целого Ордена, и потому снова заключил сделку с тьмой, - он обводит рукой развалины вокруг. – Он созвал сюда всех своих рабов. Когда флот джедаев заполнил небеса, Кун приковал себя цепями к алтарю и приказал всем массасси до единого на этой луне принести себя в жертву, чтобы их смерти напитали ритуал, который позволит его духу жить дальше после того, как не станет физического тела.
- Это же ужасно, - выпаливает Рей. – Зачем он…
- А ты бы не стала? – тихо спрашивает Бен. Его лицо все еще повернуто к колоссу, словно их коснулось какое-то неземное единство. – Если бы все было потеряно, ты была бы в отчаянии и хотела бы только одного – выжить, разве ты не ухватилась бы за все, что тебе предлагают, за любую надежду…
- Это не надежда, - суровый голос Рей звенит над серебряной водой и царапает черные камни. – Не надо читать мне лекцию о выживании. Я жила на Джакку. Я знаю, что такое надежда. То, что сделал Экзар Кун – это значит забыть о том, что делает нас людьми. Есть разница, Бен!
Он размышляет над ее словами, но прежде чем она успевает понять, достучалась ли она до него, он резко меняет тему.
- Значит, ты видела здесь Рейнара. И он сказал… что учился?
Она кивает:
- Он мог иметь в виду, что изучал эти надписи или архитектуру…
- Но что-то подсказывает тебе иной ответ.
- Он вел себя так, как будто вышел из транса, - признается она. – Я не уверена. Но по мне, он был какой-то… отрешенный.
- Всегда доверяй инстинктам. – Взгляд Бена скользит к воротам храма – клиновидному проходу, из которого смутно сквозит холодный ветер, словно дыхание дремлющего зверя. – И что сейчас говорят тебе твои инстинкты?
- Что нам нужно уйти.
- Хорошо. Теперь иди обратно, тем же путем, что мы пришли. Двигайся быстро, будь начеку…
- Погоди, - она морщит лоб. – Ты ведь не хочешь сказать, что пойдешь туда в одиночку.
- Со мной все будет в порядке, - безо всяких церемоний отвечает он. – Я должен узнать, что затеял Рейнар.
- Если это вопрос долга, то я пойду с тобой.
- Ситхские руины могут быть опасны. Ты недостаточно подготовлена. Ты даже еще не собрала световой меч.
- Ты прав, - хмыкает она. – Поэтому мне нужно держаться рядом с кем-то, у кого он есть, ты так не думаешь?
На секунду Бен, кажется, приходит в ярость от того, как его сразили его же логикой, но затем собирается.
- Ты уже знаешь дорогу к Великому Храму. Ты исследовала эту часть джунглей почти всю свою жизнь. Ты больше готова столкнуться с тем, что можно встретить снаружи, чем с тем, что внутри.
Она твердо и решительно ставит ногу на вулканическую почву:
- Я тебя не оставлю.
- Нет, оставишь, - рявкает он. – Возвращайся в академию.
Они смотрят друг на друга в упор до тех пор, пока он, наконец, не издает горлом какой-то раздраженный звук.
- Пойдешь следом за мной, ясно? Насчет этого я совершенно не шучу. Если я скажу бежать, ты побежишь. Понятно?
- Понятно, - подтверждает она.
Он безрадостно глядит на нее, а потом пригибает голову на входе и делает шаг в выжидающую тьму. Рей следует за ним.
***
Два разума, оба юны и звенят мощью. Он обдумывает, кого выбрать. В девочке есть определенная жесткость и глубоко укоренившаяся независимость, которую можно направить в нужное русло. Но юноша искрит точно электрический провод – столько злости и страха. Столько нежных уязвимых мест посреди сплетений шипов.
Этот раньше принадлежал мне, Лорд. Заставь его вспомнить.
***
Внутри Храма Экзара Куна тени почти что живые. Они забираются в горло Рей и плотно свиваются там. Как раз тогда, когда она начинает верить, что свет дня был только далеким сном, что ночь – единственная правда, известная ей, глаза привыкают ловить слабые отблески света в этих стенах. Разряды молнии, заключенные в плитах черного стекла.
- Драгоценный камень корус, - говорит ей на ухо Бен. Он останавливается, вытягивает левую руку перед ней и почти обнимает за талию, склоняясь к ней всем телом и закрывая собой, как щитом. Правой рукой он зажигает свой меч, и луч изумрудного света, наискось напротив его груди отбрасывает мягкие тени на рельефе его лица.
- Держись ко мне поближе, - шепотом говорит он.
Рей подавляет зевок. Странно… хотя, почему странно, они ведь на ногах с самого рассвета.
С каждым шагом она ощущает все большую сонливость. В попытке не задремать она рассматривает стены, замечает искрящиеся камни, щупальца зеленого мха и все новые суровые глифы. У нее вырывается еще один зевок. Она чувствует первые неясные ростки паники, потому что такая сонливость неестественна, что-то давит…
Она стискивает пальцами рукав Бена. Он напрягается, физический контакт застает его врасплох.
- Рей?
- Я… - она больше не может сопротивляться. Она оседает на пол. Он снова зовет ее по имени, на этот раз с тревогой, выключает меч и тем же быстрым движением подхватывает ее на руки, успев поддержать ее голову так, что та не ударяется о камень.
Последнее, что Рей видит, до того, как закрывает глаза, это его лицо, наклонившееся так близко, так близко к ее лицу. Выражение на нем – тот ужас, та сердечная боль – напоминают ей о другом дне, который был много лет назад. Так же он выглядел, когда Люк вышел к гигантскому чудовищу на посадочной площадке.
Кто бы мог подумать, размышляет она как в тумане, последними остатками гаснущего сознания. Кто бы мог подумать, что ты будешь так меня любить?
***
Сон полон солнца и дикого ветра. Четкими золотыми лентами песок овевает имперский шагоход, уже наполовину погребенный под ним.
Кто-то шепчет:
- Почему ты не дождалась меня?
***
Рей резко просыпается и рывком садится на… постели?
Туман сна рассеивается. Она в своей комнате в Праксеуме, кроваво-красные лучи света второй половины дня образуют тонкую решетку на плотно составленных и занимающих целую стену контейнерах с запчастями, контурами электросхем и прочими механизмами, снятыми с разобранных дроидов и систем управления. Как я сюда попала? С Беном все в порядке? Она вскакивает на ноги, огибает ржавую насосную систему, над которой работала недавно, и выбегает в коридор.
На бегу она чуть не врезается в Тиу, которая приветствует ее словами:
- О, хорошо, ты уже встала. Мы начали волноваться…
- Где Бен?
- Ты ведешь себя не очень по-джедайски.
Рей подавляет возглас разочарования. Омвати не имеет в виду ничего дурного, и к тому же она права. Контроль. Она успокаивает свой бешеный пульс и тянется вовне, разыскивая отпечаток Бена в Силе, пока не находит его – в его же комнате, на другом конце коридора.
И она мчится к нему, она чувствует, что словно пытается обогнать свой сон, вкус песка на зубах и безумные ветра пустыни. Несколько комнат открыты, и краем глаза она замечает их обитателей. Юнлинги собрались вокруг досок историй и с восхищением смотрят, как их любимые рассказы обретают форму в мерцающих голограммах. Ученики ее возраста перекусывают чем-то, что стащили с кухни, хихикают и шушукаются, кто-то растянулся на постели друга, остальные сидят на полу. Это – моя жизнь, напоминает она себе, ускоряя шаг. Это – реальность.
В крыле, где размещаются рыцари-джедаи, тихо по сравнению с остальной частью второго этажа. Большинство дверей закрыты, а за теми, которые не заперты, видны обитатели, которые медитируют с голокронами, пишут за столами или просто погружены в молчаливое раздумье. Рей притормаживает у двери Бена и посылает ему через Силу легкий толчок – уведомление о своем присутствии. В ответ, словно от сильного ветра, распахивается дверь, но зная Бена можно сказать, что он, наверное, как всегда щелкнул пальцами в нужном направлении, даже не глядя на то, что делает – и да, Рей оказывается права, когда она заходит в комнату, он сидит на кровати, ссутулившись, прислонившись к спинке и скрестив ноги, и щурится, глядя в голокнигу у себя на коленях.
Вот поэтому у тебя такая плохая осанка, с нежностью думает Рей, прежде чем вспоминает, зачем пришла.
- Что со мной случилось?
Он не хочет встречаться с ней взглядом.
- Я предполагаю, что там была остаточная темная энергия, из-за которой ты отключилась. Может быть, это даже вызвали естественные причины: падение давления, скопление серы, химические выделения мха… Много вариантов.
- Почему тогда это не повлияло на тебя?
Он пожимает плечами:
- Кто знает?
Одно из качеств Бена Соло – он совсем не умеет лгать. Это лицо не может ничего скрыть, и прямо сейчас на нем лишь вышколенная подозрительная пустота, за исключением… да, за исключением легкого тика под левым глазом.
- Что случилось после того, как я уснула?
- Я нес тебя на руках.
Она моргает.
- Всю дорогу?
- А ты хотела, чтобы я тебя там оставил? – спрашивает он с какой-то излишней, на ее взгляд, злобой.
- Нет, но… - Переход занимает не один час, по крутым подъемам, через густую растительность, во влажном воздухе. Она не знает, что ей с этим делать, и решает сосредоточиться на совсем ином. – А что было внутри? Что ты нашел?
- Там не было ничего, кроме вековой пыли, - бормочет он.
Ты врешь мне, хочется ей закричать, но его упрямое защитное выражение лица велит ей не тыкать его. К тому же, у нее есть какие-то поверхностные воспоминания, полу-образы, полу-ощущения, они проносятся перед глазами, но до них не достать. Она думает, что, может быть, это воспоминания из черного храма. Все, что ей нужно, это сосредоточиться, разобраться в них и найти суть.
Наверное, это первый раз за всю ее жизнь, когда она действительно с нетерпением ждет вечерней медитации.
***
Ночь набрасывает на древние каменные строения массасси серебристую вуаль. Рей выходит из турболифта и идет по затененному Большому залу для аудиенций, где звуки отдаются эхом, идет бесшумно, пересекая потоки звездного света, и присоединяется к фигурам, ровными рядами сидящим на полу. Она садится рядом с Джиселлой и скрещивает ноги, вторая девушка поворачивается к ней с легкой улыбкой, и на секунду Рей поражается, как сильно изменилось это лицо с годами, как что-то в нем отсеялось как лишнее, что-то заострилось и в вечернем полумраке превратилось в некую красоту. Она задумывается, изменилась ли она сама со временем так же и заметили ли это другие.
- Что тебя задержало? – спрашивает Джиселла шепотом, чтобы не потревожить медитирующих учеников.
- Бен заставил сходить к Улахе, чтобы она еще раз меня осмотрела. – Он беспокоился, не может ли то, что вызвало ее сон, обладать отложенным действием.
- Сейчас тебе лучше?
- Гораздо, - на самом деле она устала и чувствует себя немного странно, но никогда не видела смысла жаловаться на подобное.
Кто-то негромко прокашливается. Рей и Джиселла понимают намек и прекращают разговор, закрывают глаза и переводят тела в правильную позу. Рей касается языком нёба и позволяет Силе пробежаться колесом от макушки по позвоночнику, стечь ниже, по бедренным костям и выйти из точек на подошвах, на которые она опирается при ходьбе. Дымка, что сочится в прогалинах ее памяти, каким-то образом твердеет – вот сверкающие черные стены, цистерны чистой холодной воды, юноша, вставший над ее обмякшим телом на защиту, и изумрудный световой меч в его руке.
Появившись, картины почти сразу же начинают меркнуть. Рей вцепляется в них крепче. Она была без сознания, но все-таки была там. Это то, что она должна была запомнить.
Юноша говорит с кем-то, кого она не может разглядеть, с кем-то скрытым в глубинных нишах храма. «Что ты сделал с ней? – Его голос хриплый и напряженный. Даже отсюда она видит его страх и как он движет им. – Оставь ее в покое».
Я уже оставил. Ответ звучит жестко и властно, в этом голосе величие умирающих звезд. Мы здесь одни. Она не пробудится до заката. Пауза, и затем: Ты… испуган, но не удивлен. Ты знал. Как бы ты ни старался это отрицать, в глубине сердца ты знал, что твоя судьба приведет тебя в гробницу, подобную этой. Быть может, я не единственный, кто ждал.
«Убирайся из моей головы».
Кто-то невидимый смеется. Зачем мне это? Ведь там все то же, что и у меня.
Разум Рей затем вдруг взрывается помехами. Дальше следует цепь разорванных искаженных образов, как будто быстро переключаются каналы голонета. Иногда там даже не Храм Экзара Куна. Иногда в них башни Корусанта или кабина корабля, в котором она узнает «Тысячелетний Сокол», или двор замка Баст, где над коленопреклоненным рыцарем нависают останки Темного лорда. Ниточки разных диалогов переходят одна в другую, как наложившиеся сигналы.
«Когда Арка Джет погиб на Денебе, многие утратили веру в пассивный путь джедаев…»
«Давай, малыш, прожигай небо до полос…»
«Слава. Найди меня…»
«Бен, ты должен идти. Ты должен научиться…»
«Скайуокер сдерживает тебя…»
«Wonoksh Qyâsik nun…»
- Рей!
Она резко распахивает глаза. Сразу несколько лиц, залитых звездным светом, смотрят на нее с беспокойством и недоумением.
- Ты дергалась, - говорит Джиселла. - Брыкалась немного. Бормотала что-то себе под нос.
- Готов поспорить, ты заснула, и тебе приснился кошмар, - изрекает Сефф и мудро кивает головой с видом человека, которому не впервой воспользоваться медитацией как оправданием для сна.
Рей пристально смотрит на него. Несмотря на его беззаботный тон, у него темные мешки под глазами.
- Что ты знаешь о кошмарах?
- Они мне снятся всю неделю, - ворчит он.
- И у меня так же, - вклинивается Яквил. – Начались сразу после того, как Алема стала кричать во сне. – Комната ботанки соседняя с комнатой тви’лечек. – Эй, ребята, вы не думаете, что здесь какой-то… вирус? Что-то, вызывающее кошмары?
- Настроение может быть похоже на вирус, особенно когда так много чувствительных к Силе собрались под одной крышей, - задумчиво говорит Тиу. – Сильная эмоция может распространиться в толпе, передавая коллективное… безумие? Массовая истерия. Были исследования…
Ее перебивают раздраженные стоны от более юных учеников, сидящих спереди. Кто-то сварливо бросает:
- Если у вас не ладится с медитацией, не обязательно портить ее всем остальным, знаете ли.
- Что за стая клювомартышек. – Сефф вскакивает на ноги. – Пойдемте на кухню.
- Ужин был только час назад, - напоминает Натуа, но все равно идет за ним, так же как и Базел, Яквил, Тиу и Джиселла.
Но вскоре они останавливаются и все вместе смотрят на Рей. Она растерянно смотрит на них в ответ.
Тиу наклоняет голову:
- Ты не присоединишься к нам?
Они ждут меня. Странно, как внезапно может снизойти откровение, подобное этому, - после стольких лет. Она поднимается и не может согнать с лица улыбку, и идет к тем, вместе с кем выросла. Это ее друзья.
***
На втором ярусе Великого Храма в комнатах юных джедаев гудят несколько световых панелей, углубляясь во влажную ночь джунглей и словно сдерживая приход теней. Но из-за каких-то странных флуктуаций в ячейках энергии панели мигают, и вот от таких вещей замирает в страхе душа: здесь, в сером пространстве между светом и темнотой, это, может быть, самое жуткое.
- Мне снилось, что мы снова были в пещерах Кала’уун, - шепотом рассказывает Нума Рар, дрожа в объятиях сестры. – Мы танцевали, а они смеялись и дергали за наши цепи. Воздух был тошнотворный, все пропахло рилом, и я знала, что нам никогда не отскрести эту вонь.
- Это было в другой жизни, - шипит Алема, напрягаясь всем телом как сталь, чтобы не дрожать так же, как дрожит вторая тви’лечка. – Нас больше там нет. Даэшара’кор спасла нас. Помнишь?
- А может быть, это и есть сон, - говорит Нума с пустыми, остекленевшими зелеными глазами. – Может, я проснусь в подземном городе, и я так и не ушла оттуда. Может быть, ты будешь там со мной.
В другой комнате Финн Галфридиан садится за свой стол, сжимает кулаки и борется с желанием обернуться. Кто-то смотрит на него, он чувствует это какой-то точкой чуть выше шеи на затылке. Юный принц, воркует голос, который словно сочится из стен, принц, который бросил свой народ. Твой родной мир будет гореть. Я видел это. Огонь и пепел, и ты – слишком слабый, чтобы сделать хоть что-нибудь, слишком слабый, чтобы хоть кому-нибудь помочь.
За несколько дверей от него Бен Соло корчится во сне от беззвучных судорог. Сейчас он вырос и привык к кошмарам, и больше не кричит. Единственный признак его страданий – трясущаяся мебель, книги и мелкие вещи, которые приподнимаются в воздух. Иногда его веки дрожат и глаза приоткрываются, и на краткий миг перед тем, как закрыться, мерцают алым светом.
А в одной из мастерских Рейнар Тал склонился над своим новым световым мечом, который делает сейчас, мечом, оснащенным тремя камнями, которые отслоились от стен черного храма и упали к его ногам. Ему было предначертано получить их. Большинство световых мечей содержат только один камень, который фокусирует энергию из батареи в тугой луч, но ведь он не обычный человек. Теперь он понимает это. Он заслужил сильное оружие, потому что он сам сильнее всех джедаев. Так сказал ему Темный Человек.
***
- Варв, осторожно!
Несмотря на предупреждение Рей, Базел не успевает отбить выстрел бластера, который летит в его сторону. Хотя настройки мощности парящих дроидов выставлены на минимум, чтобы соответствовать слабым энерголучам тренировочных мечей, выстрел все же вызывает у рамоанца возглас боли, и тот потирает руку.
- Варв, живей, - кричит Сефф, махнув клинком перед собой как раз вовремя, чтобы без вреда отразить заряд.
- Я сегодня утром сам не свой, - бормочет Базел, повесив голову. – Не могу сосредоточиться, потому что плохо спал.
- На самом деле, я могу придумать другую причину, - комментирует это Яквил, возмущенным взглядом смеривая зрителей в стороне.
Сегодня Люк привел своих учеников на широкую поляну к западу от Праксеума. Какое-то время назад в это самое место ударила молния, породив короткий, но сильный пожар, быстро утихший в сырых джунглях, но оставивший выжженную, крошащуюся почву, которую теперь понемногу заполоняют сорняки и цветы. Это лучшее место для тренировки отражения бластерных выстрелов, в которой участвуют парящие дроиды вместо привычных стационарных лазерных пушек, потому что удаленность от территории академии сильно уменьшает шансы случайных прохожих попасть под огонь.
Сегодня утром на тренировку решили посмотреть несколько рыцарей. Они собрались полукругом на краю поляны, и большинство из них поглядывает на все со снисходительным весельем, типичным для бывших учеников, которые наблюдают, как новое поколение с позорно терпит неудачи на тех уроках, что они сами уже прошли.
- Ногами пользуйся, Хэллин! – свистит Ганнер Сеффу, и Рей вспоминает, как эти слова ему говорила Улаха, когда они во дворе дрались с боевым дроидом ASP-19 десять лет тому назад.
Джиселла издает испуганный возглас, когда выстрел бластера подпаливает кончики ее длинных рыжевато-русых волос.
- Эй, сестра, не так! – окликает ее Вэлин, и в его карих глазах пляшут искорки. – Надо бить не туда, где выстрелы, а туда, где они будут.
- Это самый что ни на есть бесполезный совет, который мне давали, - фыркает Джиселла.
Рей приходится признать, что Вэлин говорит верно. Для такого рода упражнений нужно стать проводником Силы, чтобы предугадывать хаотичные движения дроидов. Луч лазера летит прямо в нее, она отмахивается от него своим мечом и в процессе врезается в Тиу, которой пришлось сделать шаг в сторону, чтобы избежать очередного выстрела.
Вэлин и Алема хихикают. У Рей вспыхивают щеки от стыда. Все это добродушно, конечно же, даже сами рыцари поддевают друг друга время от времени, но она не может не чувствовать себя дурой, особенно с учетом того, что Бен здесь и стал свидетелем ее ошибки.
Она смотрит на него. Он стоит, опираясь о ствол дерева, скрестив руки и вытянув длинные ноги, и хмурится, глядя на Вэлина и Алему.
- Насколько припоминаю, у вас двоих ушло несколько недель на то, чтобы овладеть этим упражнением, - ледяным тоном говорит он.
- О, а ты, значит, так хорош, Соло? – язвит Алема. – Может, тогда стоит показать этим детишкам, как это делается.
Бен поводит рукой, и дроиды замирают в воздухе. Ученики поворачиваются к Люку, но тот лишь задумчиво созерцает происходящее. Взгляды всех устремляются к Бену, тот отталкивается от дерева и выходит на середину поляны. Ученики выключают мечи и быстро разбегаются, но не успевает Рей к ним присоединиться, как Бен останавливает ее, дернув бровью – приглашение к испытанию.
Они усмехается ему в ответ. О, как же это - как это весело.
Не успевает она снова зажечь свой меч, как Вэлин окликает ее:
- Возьми-ка этот, Рей.
Она озадаченно ловит меч, который он ей перебрасывает, а свой вешает на крепление пояса. Ответ на незаданный вопрос она получает, когда Алема зажмуривается, концентрируется, и застывшие в воздухе дроиды легонько вибрируют от того, что их настройки выставляются на максимум.
Когда тви’лечка вновь открывает глаза, в них горит огонек озорства.
- Я так поняла, нам стоит поднять ставки.
Рей опять смотрит на Люка, но тот, кажется, ждет чего-то от нее. Она понимает, что он достаточно доверяет ее умениям, чтобы дать ей этот шанс испытать себя, но если она не чувствует себя готовой, он остановит все.
- Готова? – спрашивает Бен так, чтобы его услышала только она.
Она принимает решение.
- Я всегда готова.
Он хмыкает и щелкает пальцами. Дроиды оживают и открывают огонь.

-------------------------------------------
Экзар Кун
http://ru.starwars.wikia.com/wiki/%D0%AD%D0%BA%D0%B7%D0%B0%D1%80_%D0%9A%D1%83%D0%BD
Подробнее о нем:
Храм
http://vignette3.wikia.nocookie.net/starwars/images/c/c4/Temple_of_Exar_Kun.jpg/revision/latest?cb=20100114160516
Водо-Сиоск Баас
http://ru.starwars.wikia.com/wiki/%D0%92%D0%BE%D0%B4%D0%BE-%D0%A1%D0%B8%D0%BE%D1%81%D0%BA_%D0%91%D0%B0%D0%B0%D1%81
Дантуин
http://ru.starwars.wikia.com/wiki/%D0%94%D0%B0%D0%BD%D1%82%D1%83%D0%B8%D0%BD
Коррибан
http://ru.starwars.wikia.com/wiki/%D0%9A%D0%BE%D1%80%D1%80%D0%B8%D0%B1%D0%B0%D0%BD
Братство ситхов
http://ru.starwars.wikia.com/wiki/%D0%91%D1%80%D0%B0%D1%82%D1%81%D1%82%D0%B2%D0%BE_%D1%81%D0%B8%D1%82%D1%85%D0%BE%D0%B2
Поход Теней (Великая или Первая Война Ситхов) http://ru.starwars.wikia.com/wiki/%D0%92%D0%B5%D0%BB%D0%B8%D0%BA%D0%B0%D1%8F_%D0%B2%D0%BE%D0%B9%D0%BD%D0%B0_%D1%81%D0%B8%D1%82%D1%85%D0%BE%D0%B2
Алима Кето
http://ru.starwars.wikia.com/wiki/%D0%90%D0%BB%D0%B8%D0%BC%D0%B0_%D0%9A%D0%B5%D1%82%D0%BE
Улик Кель-Дрома
http://ru.starwars.wikia.com/wiki/%D0%A3%D0%BB%D0%B8%D0%BA_%D0%9A%D0%B5%D0%BB%D1%8C-%D0%94%D1%80%D0%BE%D0%BC%D0%B0
Арка Джет
http://ru.starwars.wikia.com/wiki/%D0%90%D1%80%D0%BA%D0%B0_%D0%94%D0%B6%D0%B5%D1%82
Совет джедаев на Денебе
http://ru.starwars.wikia.com/wiki/%D0%A1%D0%BE%D0%B1%D1%80%D0%B0%D0%BD%D0%B8%D0%B5_%D0%BD%D0%B0_%D0%94%D0%B5%D0%BD%D0%B5%D0%B1%D0%B5
Письменность массасси представляла собой упрощенную версию языка ситхов и, вероятно, выглядела так http://vignette1.wikia.nocookie.net/starwars/images/0/08/Incantation.png/revision/latest?cb=20130922132219
Драгоценный камень корус (в его честь назван Корусант)
http://vignette3.wikia.nocookie.net/starwars/images/c/c4/Corusca_gem.png/revision/latest?cb=20150208223918
Рей применяет технику, известную как медитация тишины (англ.) http://starwars.wikia.com/wiki/Silent_Meditation
Алема и Нума Рар были танцовщицами-рабынями в рилловых притонах на Кала’ууне
http://ru.starwars.wikia.com/wiki/%D0%9A%D0%B0%D0%BB%D0%B0%27%D1%83%D1%83%D0%BD
Оттуда их спасла Даэшара’кор
http://ru.starwars.wikia.com/wiki/%D0%94%D0%B0%D0%B5%D1%88%D0%B0%D1%80%D0%B0%27%D0%BA%D0%BE%D1%80
То, что Темный человек говорит Финну о судьбе его родного мира Арториаса http://ru.starwars.wikia.com/wiki/%D0%90%D1%80%D1%82%D0%BE%D1%80%D0%B8%D0%B0%D1%81 — отсылка на события Войны с Юужань-вонгами
http://ru.starwars.wikia.com/wiki/%D0%AE%D1%83%D0%B6%D0%B0%D0%BD%D1%8C-%D0%B2%D0%BE%D0%BD%D0%B3%D1%81%D0%BA%D0%B0%D1%8F_%D0%B2%D0%BE%D0%B9%D0%BD%D0%B0

Глава 8Глава 8
Восемь дроидов образуют круг, в центре которого Бен и Рей, и жужжат в воздухе, как некие насекомые с красным и хромированным панцирем. Они испускают поток лазерных выстрелов, для отражения и уклонения от которых Рей приходится призвать все свои умения и самые быстрые рефлексы. Совершенно ясно видно, как возросли настройки мощности: заряды теперь обжигают. Она чувствует, как от них исходит жар, когда они пролетают мимо, и от того в ее движениях появляется новая серьезность. Эти выстрелы смертельны.
В последнее время в поединках на мечах она баловалась формой Атару, но она бесполезна на широком открытом пространстве, таком, как это, и для подобного упражнения, сосредоточенного на защите. Рей возвращается к Соресу – крепкие, тугие витки движений, устойчивые позиции, скользящие шаги. Один парящий дроид снижается, зависает прямо перед ней и выпускает десять выстрелов подряд; она проводит серию быстрых вращений, держа оружие параллельно земле и вытянув свободную руку вперед. Заряды со звоном отражаются от сапфирового клинка и отлетают в кусты.
Бен рядом с ней ведет защиту более спокойно – почти вяло, его удары порождаются в основном движением запястья. Не будь Рей так сконцентрирована на своем занятии, она пришла бы в бешенство от того, сколько тела он выставляет в зону мишени, сколько оставляет открытым и незащищенным. Но, верный стилю Ниман, он компенсирует это изумительным использованием Силы – останавливает выстрелы в воздухе, отбрасывает дроидов в сторону, сталкивает сразу несколько лазерных лучей, образуя многоточечный взрыв звука и света.
Один заряд рикошетит от его меча и устремляется в ее сторону. И она…
течет в Силе, позволяет ей направить ее и смещает клинок в сторону ровно настолько, чтобы поймать заряд и перенаправить вверх, к макушкам деревьев…
Ее товарищи-ученики аплодируют. Даже наблюдающие рыцари, кажется, впечатлены, хоть и не желают показывать. Но Люк – Люк сияет, и Рей раздулась бы от гордости, не будь погружена в это трансоподобное состояние Соресу, от которого размывается все, кроме движения и Силы.
Вихревая атака дроидов вскоре вынуждает Бена и Рей встать спиной к спине в центре поляны. Лазеры атакуют их со всех сторон. Ноги движутся в безупречном ритме, практически пятка к пятке, и они отбивают выстрелы равномерными поочередными взмахами сапфирового и изумрудного клинков, то вверх, то вниз. Дроид слева от Рей стреляет слишком рано, сразу после того, что справа, и она не успевает оправиться. Словно почувствовав ее затруднение, Бен разворачивается на месте, а она инстинктивно пригибается под его широким защитным замахом и проскальзывает мимо, огибает его, чтобы отразить те заряды, к которым он повернулся спиной.
Адаптируясь к ситуации, наводящие системы дроидов начинают целиться в точки, где тела двух джедаев соприкасаются, заставив их разделиться и разойтись по противоположным концам площадки. Круг-убежище, думает Рей, пока эти сферы кружат возле нее и безжалостно поливают огнем. Глаз бури, нараспев выводит она про себя, погружаясь в Силу все глубже и используя ее для того, чтобы предсказать, в каком направлении полетит каждый выстрел, от какого нужно первым уклоняться и какой ловить. Это своего рода медитация в движении, что означает – она открывает себя всем каналам, всему, что бежит во всех направлениях по пространству и времени. Что означает – откровения и видения.
На долю секунды джунгли исчезают. Она связана и прикована к чему-то в холодной металлической комнате. Скелетообразная фигура в маске, одетая в черное, нависает над ней и искусственным, шипящим голосом спрашивает: «Где Скайуокер?»
Вздрогнув, она выходит из транса. Ловит краем глаза какое-то перемещение, и оно порождает автоматический ответ – она вскидывает руку. Голубой клинок гудит, столкнувшись с зеленым, и они с Беном замирают, глядя друг другу в глаза. Их оружие скрещено, неровные траектории шагов привели обоих на расстояние удара.
Возвращаются звуки – отдаленное пение птиц, рваное дыхание Бена, шум аплодисментов от зрителей, писк отключающихся дроидов. Мир еще немного фокусируется – вот переплетения ветвей и листва, выжженная земля, утреннее небо, блики золота в темных радужках Бена.
Он усмехается ей своей кривой улыбкой:
- Неплохо.
Она морщит нос в ответ. Они выключают мечи, она перебрасывает свой Вэлину, и Люк завершает упражнение, собирая дроидов в мешок. Когда группа пускается в обратный путь до академии, Рей подбегает к учителю и негромко рассказывает ему о том, что видела только что.
Он хмурится.
- Поскольку маневр «круг-убежище» выполняется в состоянии медитации, длительное его использование действительно может открыть разум адепта Силы видениям будущего, - медленно говорит он, - но до нас всегда доносятся лишь клочки и обрывки. Должен признаться, я пока не понимаю, что ты видела. Однако, когда ты станешь рыцарем-джедаем, ты столкнешься со многими трудностями и встретишь много врагов. Это противостояние ожидает тебя где-то в череде событий.
- Он искал вас, мастер, - с неловкостью говорит она.
- История всей моей жизни, - вздыхает Люк. – Мне ненавистна сама мысль, что ты можешь пострадать из-за меня, но… - он ободряюще улыбается ей. – Ты хорошо сражалась сегодня. Продолжай так же. У меня нет сомнений, что ты сумеешь встретить все, что грядет. В это время я постараюсь помедитировать на то будущее, которое мелькнуло перед тобой – может быть, мы сможем найти способ не дать этому случиться.
Бен перед ними вдруг резко останавливается и сердито смотрит на небо. Рей прослеживает его взгляд. Из облаков вырывается овальный силуэт корабля со скошенным носом, который она видела несколько раз за эти годы – легкий коррелианский фрахтовик YT-1300 – ее любимый корабль во всей галактике, капитан которого – один из ее любимых людей.
Бен не желает разделять ее взгляды, что довольно печально, учитывая его отношения с этим человеком.
- Мастер, - бурчит он, - вы не говорили, что он прилетает.
Люк пожимает плечами. Его голубые глаза сверкают.
- Я хотел, чтобы это было сюрпризом.
***
К тому времени, как они добираются до Великого Храма, «Тысячелетний сокол» уже опустился на посадочную площадку, обшитый дюраллоем корпус поскрипывает, охлаждаясь, и тишину нарушает низкий гул гиродиновых досветовых двигателей. Когда Хан Соло сходит вниз по трапу, Люк, Бен и Рей уже встречают его, хотя Бен держится позади и выглядит так, будто он хотел бы оказаться где угодно, но не здесь.
Как и у Люка, у Хана в волосах появились седые пряди, да и морщинами он в прошлый свой прилет в Праксеум, шесть лет назад, щеголял меньшими. Но когда двое мужчин обнимаются с теплотой, с них спадают десятки лет, Хан заламывает его в шейный захват и они оба смеются.
Герои галактики, думает Рей, иронически улыбаясь.
- Когда я с тобой связывался, я возвращался с Нам-Хориос, - говорит Хан Люку, когда они выпускают друг друга из объятий. – Шпионы Леи были правы – Имперский Остаток пытается захватить сектор Меридиан. Но это сравнительно безобидная стычка. Твои джедаи хорошо справились – особенно твой паренек Кип.
- Мастер Дюррон был там? – Рей молится, чтобы ее восхищенный тон не заметили. Самый молодой мастер-джедай Новой Республики – нечто вроде легенды в академии. Ученики рассказывают истории о его бесстрашии и сходят с ума по его изящному, точеному лицу.
Хан кивает:
- Провел «Танец солнца» как во сне. Потом сделал эти свои… мумбо-юмбо штучки с сознанием над разумными кристаллами тсил, от которых питались игольные истребители моффа Гетеллеса. После этого битва практически закончилась. – Он шутливо тыкает Люка: - А из тебя ничего так учитель, мальчик-фермер. Кто бы мог подумать?
- Твоя нерушимая вера в меня утешает, как и всегда, - невозмутимо отвечает Люк.
Хан встречает подколку смешком, а потом его лицо становится более серьезным.
- Что ж, я и правда говорю, что это Имперский Остаток, и именно так это называет Республика, но Гетеллес раскололся на допросе и упоминал что-то… Попытка захвата может оказаться связанной с другой отколовшейся группировкой, с той, о которой Лея получала столько тревожных донесений.
- Понимаю, - Люк потирает подбородок. – Мы обсудим это позже, может, попробуем связаться с Леей, если она не слишком занята…
- Да, удачи с этим, - фыркает Хан. – Сомневаюсь, что в промежутках между проведением политики разоружения и улучшением торговых отношений с транс-гидианскими пограничниками у ее высочества хватает времени, чтобы дышать. – Он поворачивается к Рей и делает вид, что только что ее заметил. – Ого, крошка, ты посмотри на себя! Ну как, уже разбила кому-нибудь сердце?
- Ничего такого, что стоит упоминать, - натянуто отвечает она.
Постаревшее и обветренное лицо Хана расплывается в хитрой улыбке:
- А ведь кажется, только вчера ты была той дерзкой малявкой с дырками в зубах, которая облазила весь мой корабль.
На контрасте с этим его встреча с Беном проходит… неловко. Несколько томительных секунд двое мужчин смотрят друг на друга с беспокойством, пока Хан не протягивает в разделяющее их пространство руку. Бен чуточку слишком долго глядит на предложенный дар и только потом смыкает вокруг руки пальцы в формальном пожатии, которое заканчивается, едва начавшись.
- Рад видеть тебя, сын, - выдавливает Хан.
- Отец, - глухо произносит Бен. – Чему обязан таким удовольствием?
Рей закатывает глаза. Он только что поставил новый рекорд по скорости впадения в язвительность.
- Просто хотел залететь, сказать привет, - мямлит Хан затравленно и словно защищаясь. – Мне все равно надо было попасть в эту систему – помочь Лэндо с его новой операцией.
- Что за аферу затеял сейчас Лэндо? – спрашивает Люк. – Нет, погоди, дай угадаю. Он… открывает казино на космической станции, и ты везешь ему полный корабль карт для сабакка.
- Нет, - бурчит Бен. – Он открывает ферму нерфов и хочет, чтобы отец помог ему построить загон.
- Даже и не близко, - Хан тычет пальцем в огромную оранжевую сферу планеты Явин, которая висит в небе у них над головами. – Он добывает драгоценные камни корус в глубине атмосферы этого газового гиганта.
- Какая жалость, это была моя следующая догадка, - саркастически хмыкает Бен.
По трапу «Сокола», переваливаясь, сходит огромное волосатое существо. И воздух разрывает мощный рык – так Чубакка с Кашиика провозглашает свое прибытие на лесную луну.
Бен выпрямляется в полный рост, расправляет плечи и расставляет ноги пошире и поустойчивее.
- Даже не думай об этом, - предупреждает он, но несмотря его попытки выглядеть грозно, Чубакка устремляется к нему и сгребает в свои большие, покрытые густым мехом руки.
- Чуи, нет, - протестует Бен, когда вуки подбрасывает его в воздух, со значительно большим усилием, чем требовалось для этого десять лет назад. – Я уже не ребенок… - но его хмурое настроение рассеивается, когда Чубакка снова ловит его на земле. Из горла у Бена вырывается странный звук – какой-то сдавленный шумный выдох.
У Рей замирает сердце. Бен смеется только когда его застают врасплох, и на секунду – всего на секунду, так быстро промелькнувшую, что Рей упустила бы ее, если бы моргнула, - он как будто зарывается лицом в шерсть на плече Чубакки, и вуки взъерошивает его спутанные волосы. Хан и Люк улыбаются, глядя на эту сцену с такой редкой, беспечной нежностью, что Рей задумывается, может быть, они видят перед собой не высокого широкоплечего рыцаря-джедая, а маленького темноглазого мальчика. Тебя так любят, думает она, пока Бен высвобождается из объятий Чубакки. Пожалуйста, пусть этого будет достаточно. Перед ней вновь встает ее видение в Храме Экзара Куна, и по коже пробегает холодок дурного предчувствия. Она должна сказать Люку. Бену это не понравится, но…
Чубакка поворачивается к ней.
«У нас есть для тебя подарок, - рычит он на шириивуке. – Мы нашли его на свалке во Фрезии…»
- Эй, это я его нашел, - рявкает Хан. – Ты только помог мне украсть… - он ловит сердитый взгляд Бена и поправляется: - …отнести его на корабль.
Рей идет за Чубаккой на «Сокол». Как и всегда она не может удержаться и не оглядеть любопытным взором каждый закуток и трещинку его неопрятных внутренних коридоров, заваленных самыми разными сортами механических деталей. Из предыдущих исследований она знает, что под пластинами палубы спрятаны грузовые отсеки, что здесь есть генераторы, от которых «избавили» многочисленные дворы, и которые обеспечивают щиты уровня военного судна, есть и мощные сенсорные глушители с усиленным сигналом Карбанти, и куча других незаконных усовершенствований, которые собрали из деталей с черных рынков. Это корабль контрабандиста во всех смыслах слова.
В главном грузовом отсеке пахнет топливом для спидеров, обработанным металлом и космическими пайками. В углу стоит что-то закрытое тканью, удерживаемое ремнями и стропами. Чубакка расстегивает крепления, ткань соскальзывает и под ней оказывается…
… разобранный скайхоппер Т-23, с побитым синим корпусом и поцарапанными трехгранными крыльями.
«Что думаешь? – спрашивает Чубакка Рей. – Можешь снова поднять эту птичку в воздух?»
- Ионный двигатель Е-16/x выглядит пригодным к использованию, - размышляет она вслух, заметив двигатель, установленный между крыльев. – Бортовому компьютеру, скорее всего, нужно будет сделать полный осмотр всей системы, и обшивке не помешает ремонт, но собрать все воедино и починить должно оказаться нетрудно.
«Хорошо, - с гордостью говорит Чубакка. – Она вся твоя».
***
- У тебя сейчас на лице самая нелепая из всех улыбок, - отмечает Бен, помогая Рей отлевитировать части аэроспидера в ангар. Хан и Люк исчезли в храме, а Чубакка остался на «Соколе», чтобы провести давно откладываемые проверки навигационного компьютера и системы жизнеобеспечения.
- Это потрясающий подарок, - твердо говорит Рей. – Это старинная модель.
- Ты, - говорит он, - очень странная.
Что ж, если бы ты не вел себя так, словно любой подарок, который тебе привозит отец, находится ниже твоего достоинства, может, в этот раз он привез бы и тебе что-нибудь.
Рей моргает. Откуда в ней взялось это? Такая мелкая, мерзкая мыслишка, не имеющая никакой цели, кроме как ранить, когда ее выскажут вслух. Она прекрасно знает о своей внутренней злобе, но всегда полагала, что Бен и его натянутые отношения с родителями от нее свободны. Чтобы как-то исправиться, она говорит:
- Очень здорово со стороны Хана было нас навестить. Он сильно скучал по тебе, да?
Бен закатывает глаза.
- Хочешь поспорить, что моя мать отправила его сюда, надавив на чувство вины?
- Бен. – Она останавливается и роняет кабину Т-23 на металлический пол ангара.
- Что? – задняя часть с сиденьями пассажиров, которую он левитировал, тоже падает с тяжелым стуком. – Ты его слышала. Он летел на очередной чокнутый проект прибыльного бизнеса. Я просто стал остановкой по пути.
Она смотрит на его обиженный взгляд, на воинственно выпяченную нижнюю губу. Наше детство никогда нас не оставит, понимает она. Мы можем вырасти, но есть вещи, которые мы всегда несем с собой.
- Забудь, что я только что сказала, - вслух говорит она и вздыхает.
- Да, вместо того, чтобы обсуждать ничтожные глубины эмоциональной привязанности ко мне моего отца, может, тебе лучше было бы перестать падать в обморок от восхищения при упоминании Кипа Дюррона.
- Прошу прощения! – Рей повышает голос.
Бен отворачивается, но не раньше, чем она ловит усмешку в уголках его губ. Он издевается над ней. Она чувствует себя смертельно оскорбленной. Кровь горячими волнами поднимается к лицу.
- Да ты… ты – здоровенный комок банта пуду! – выплевывает она ему вслед, пока он уходит, чтобы вернуться в ангар с оставшимися деталями скайхоппера.
- Что за язык, - бросает он через плечо. – Вы с мастером Дюрроном превосходно подошли бы друг другу.
- А ну заткнись, - вскипает она.
***
Позже, когда Хану и Чубакке приходит время улетать, Рей помогает им провести предполетные проверки на «Соколе». На самом деле, ей нужно любое оправдание, чтобы еще немного побыть на этом корабле. Она изучает внешние отводные отверстия на предмет того, что могло попасть внутрь за последние несколько часов, и в это время к ней наверх забирается Хан и вытирает руки о грязную тряпку.
- Видела Бена? – будничным тоном спрашивает он. – Он исчез куда-то после обеда.
И это был крайне напряженный обед, где отец и сын сидели в одном углу столовой и в молчании ковыряли свою еду.
- Он, наверное, поднялся к себе в комнату, - говорит Рей.
- Догадываюсь, - ворчит Хан. – Этот парень никогда не вылезает из своей комнаты. Однажды он навещал нас на Корусанте – ему было тогда лет семнадцать, наверное – и нам с Леей пришлось едва не силой вытаскивать его из дворца. Мы отвели его в конюшенный двор таун-таунов на ледяной шапке полюса.
- Кататься на таун-таунах, - с недоумением повторяет Рей. – Бену.
- Да, ему это жутко не понравилось, - Хан комкает тряпку в руках и швыряет в открытый люк «Сокола». – Я говорил Лее, что это плохая идея, но… ладно, я понимаю, она пыталась загладить вину за прошлый раз. Она была министром, когда Бен родился, а потом Мон Мотма заболела, и ей пришлось взять на себя много обязанностей еще до того, как она официально стала главой. Не то чтобы у нас было много шансов вывозить Бена на семейные пикники. И он так рано покинул нас… - Хан умолкает и в рыжем послеполуденном свете выглядит задумчивым.
Все дело в том, что Рей действительно помнит, как Бен вернулся из той поездки, о которой говорит Хан. Да, ему было семнадцать, он был угрюмый, жалкий и несчастный, топая, ворвался в Великий Храм с горячим желанием избавить галактику от угрозы таун-таунов. Тогда это было забавно, но сейчас – нет, не тогда, когда Хан Соло, контрабандист с печальной репутацией и генерал Восстания, выглядит таким постаревшим и сокрушенным.
- Я могу найти Бена, - предлагает она и уже готова потянуться к нему через Силу, как Хан качает головой.
- Наверное, так оно и к лучшему. Я всегда слишком долго тянул с отбытием, испытывая на прочность доброе отношение ко мне этого парня. Всегда говорил не то, - он закашливается. – Мы с Чуи постараемся заскочить еще раз до того, как покинем систему, но если не удастся, как знать – может, в следующий раз, когда я тебя увижу, ты уже будешь рыцарем-джедаем.
По ее жилам пробегает знакомый трепет возбуждения, но теперь окрашенный страхом от того видения о металлической комнате и ее темном похитителе. Ей уготовано нечто ужасное, и, несмотря на заверения Люка, она не знает, будет ли готова к этому. Как сражаться с таким чудовищем в маске?
Она стоит на краю посадочной площадки, когда «Тысячелетний Сокол» с воем репульсоров отрывается от земли, устремляется к краю линии деревьев и затем резко уходит вверх, в небо. Она тянется ощущениями к Бену и чувствует в нем странную смесь тоски и сожаления. Тактично отстранившись, она задумывается, что он делает сейчас, не стоит ли у окна, глядя, как улетает его отец.
***
Воспоминание:
В прошлый визит Хана на Явин IV, шесть лет назад, Рей впервые увидела Лею Органу, которая грациозно спускалась на землю, выходя из «Сокола» в своем царственном белом одеянии, сопровождаемая золотистым протокольным дроидом 3PO. Рей вместе с остальными учениками сгрудились снаружи пирамиды храма, образовав своего рода приветственный комитет. Рей вытягивает шею между Базелом и Натуа, чтобы наконец увидеть мать Бена. Теперь она понимает, откуда у него такие повелительные манеры. Хотя очарование Леи, похоже, ее сыну почти не передалось.
- Бен сейчас уединился, он размышляет о пути, на который ступит вскоре, - говорит Люк сестре, после того, как они обнимаются. – Вы увидите его на церемонии.
- Надеюсь, настроение у него стало лучше с тех пор, как мы связывались с ним в последний раз, - шутит Лея. – Однако, в его защиту скажу, вот этот тип, - она кивает в сторону Хана, который подбежал к ним, - над ним издевался.
- Я над ним никогда не издевался, Лея, - протестует Хан. – Если на то пошло, это он надо мной издевался.
- Сегодня ваш сын дает обет быть рыцарем-джедаем. Это радостное событие, - напоминает им обоим Люк. – Не будем портить его.
Прибывают новые корабли, точками усыпают небо, а затем один за одним опускаются на посадочную площадку. Ученики радостно перешептываются меж собой, пока выходят пассажиры: кто-то из прибывших – члены их семей, которых пригласили стать свидетелями ритуала, другие – мастера-джедаи, которые будут в нем участвовать. Мать Рейнара, леди Арин Дро Тал с погибшей планеты Альдераан, останавливается перед Леей и приседает в глубоком традиционном реверансе. Зеленокожая тви’лечка Даэшара’кор, старый мудрый Стрин и Силгал с Мон Кала кланяются Люку, и почти сразу за ними следует Кирана Ти в доспехах из кожи рептилий с Датомира. Джиселла нарушает построение, выбежав со своего места рядом с Рей к своему отцу, Коррану Хорну, который уже вытянул руки навстречу.
Люк скрупулезно восстановил церемонию посвящения в рыцари по древним текстам, пережившим чистки Империи.
- Сила говорит через нас, - торжественно зачитывает он по памяти, и в Большом зале его голос разносится эхом. – Через наши действия Сила проявляется себя и то, что реально. Сегодня мы здесь для того, чтобы признать то, что проявила Сила.
Потом он называет кандидатов по очереди, и зрители с почтительного расстояния наблюдают, как мастера официально посвящают их в ранг джедая. Вместо того, чтобы присоединиться к другим ученикам, Рей забралась на пирамиду и сидит на выступе застекленной крыши. Отсюда ей хорошо видно Бена, который занимает место Эрил Бесы внутри круга мастеров.
Если он и нервничает, он этого не показывает, хотя его лицо белее обычного. Он опускается на колени, вокруг него все мастера зажигают свои мечи и поднимают в вертикальном салюте. Разноцветные лучи света ярко горят в тени громадного каменного зала и заливают Бена Соло искристыми оттенками изумруда, сапфира, аметиста, топаза и серебра.
Люк выходит вперед. Племянник поднимает на него взгляд, и впервые в этих темных глазах мелькает неуверенность. Он кажется таким юным, думает Рей. Она смотрит на его родителей. Лея прижала обе руки к сердцу, а Хан засунул руки в карманы, но оба они внимательно, о, как же внимательно наблюдают за происходящим, не осмеливаясь даже моргнуть.
С минуту Люк молчит, касаясь Силы и позволяя ей направить ему особое послание, которое он сообщает каждому из кандидатов.
- Всю свою жизнь ты смотрел в сторону, - тихо произносит он наконец, - в будущее и в прошлое. Но ты, в ком течет та же кровь, что и во мне, ты должен помнить, что момент настоящего точно так же важен. Мне пришлось выучить этот урок горьким путем. Как и ты, я погружался в мечты. Но джедаи не желают ни власти, ни славы, и ты, в ком Сила столь велика, должен твердо запомнить: она не предназначена для разрушений. Твой путь будет трудным, ты несешь тяжелый груз всех своих имен, но помни, что наша семья всегда возвращалась к Свету. Всегда. – Он опускает свой клинок и касается им плеч Бена, сначала левого, затем правого. – Волей Силы, я нарекаю тебя джедаем, Рыцарем Республики.
Бен поднимается на ноги. Мальчишка опускался на колени здесь, посреди зала, в круге света; рыцарь поднимается и покидает зал в привычном молчании, чтобы еще несколько часов провести в уединении и поразмыслить над тем, что было ему сказано. Рей кажется, что он мешкает у выхода и почти что поворачивает голову, то ли чтобы найти в толпе родителей, то ли ее, но похоже, слова Люка уже проникли ему в сердце. Он не оборачивается.
***
Сейчас Рей бредет по коридорам Великого Храма, нацеленная на отпечаток в Силе Люка, который находится где-то в районе комнаты для медитаций на втором ярусе. Поднимаясь по лестнице, она натыкается на Алему, которая спускается вниз.
- Здравствуй, малютка джедай, - неспешно протягивает тви’лечка. – Ты идешь не в ту сторону. Соло только что спустился.
- Я ищу не Бена, - Рей пытается защищаться, и ответ делается резче.
Алема фыркает:
- Вот это неожиданно.
- Что это должно значить?
- Сколько я себя помню, ты всегда бегала за ним хвостом. Как вторая тень. Это было даже довольно мило, - беспечно говорит Алема. – Это ведь он тебя нашел, да? На Джакку? Тогда естественно, что ты к нему так привязана.
Рей сердито щурит глаза:
- Зачем ты это говоришь?
- Мы всегда испытываем признательность к своим спасителям. Мы с сестрой, как и ты, вырвались из пустошей. Собирать мусор – это своего рода рабство, так ведь? Так же и танцы. Там, в рилловых притонах, - голос Алемы становится раздраженным. – Иногда я думаю, знала ли Даэшара’кор об опасностях той жизни, куда привела нас. Я думаю об этом на каждой миссии, где мы с Нумой едва выскальзываем из пасти беды.
- Если бы не она, вы бы все так же были на Рилоте, - подмечает Рей.
- Возможно. Конечно, кто может знать, освободились ли бы мы сами? Если бы не она, я бы не плясала по приказу Республики, и моими силами не управляли бы политики.
От тви’лечки исходит та же странная аура, которая была вокруг Рейнара на берегу озера, и ее зеленые глаза остекленели. Рей неожиданно становится очень страшно. Она делает несколько шагов назад, почти не сознавая этого. Вокруг нее камни гремят оглушительной тишиной.
- Ты тоже сталкивалась с опасностями, разве нет? – мурлычет Алема. – Я видела, как Соло нес тебя на руках от реки до храма. Ты лежала, такая неподвижная, а он так устал, еле шел после того, как нес тебя столько времени. Несколько учеников заметили вас, но он сказал им, что ты потеряла сознание от жары. Они, разумеется, поверили, но меня ему не одурачить. Он предупредил меня не говорить об этом мастеру Люку, и сказал, что может справиться и сам.
- Почему ты его послушала? – спрашивает Рей.
- Потому что я понимаю, откуда он шел, и ты тоже должна понять, - теперь она почти что рычит. – Мастера сдерживают нас. Они думают, мы все еще дети, которые не могут ни драться, ни думать самостоятельно, хотя мы сильнее, чем они могут себе вообразить.
- Алема, да послушай, что ты говоришь! – взрывается Рей в отчаянии. – Ты же понимаешь, конечно, что неправа. Что-то пробралось сюда, внутрь, оно искажает умы, мы должны сказать мастеру Люку…
- Как досадно, - холодно говорит Алема. – Никогда не считала тебя доносчицей.
- Я не…
- Соло никогда тебя не простит. – Эти слова врезаются Рей в самую душу, вскрывая яркую и острую боль. – Как не простит и никто из нас, - продолжает Алема, - если ты пойдешь действовать у нас за спиной. Это наше испытание, и мы встретимся с ним на своих условиях. – Она одаривает Рей натянутой улыбкой и проходит мимо. – Просто чтобы тебе было о чем подумать.
Рей остается одна на лестничном пролете, пошатываясь от неожиданной ссоры. И затем слышит – не физический голос, скорее бестелесную мысль, которая не принадлежит ей.
Она права. В глубине души ты знаешь, что она права.
Шею начинает покалывать. Какой-то первобытный инстинкт кричит ей не оборачиваться, никогда нельзя оборачиваться, когда ты одна на древней ветхой лестнице, где тени такие густые даже днем, никогда нельзя оглядываться на то, что за спиной…
Рей оборачивается.
Темный Человек усмехается ей.

----------------------------------------------------
Мофф Тол Гетеллес (англ.) http://starwars.wikia.com/wiki/Tol_Getelles
Сектор Меридиан
http://ru.starwars.wikia.com/wiki/%D0%A1%D0%B5%D0%BA%D1%82%D0%BE%D1%80_%D0%9C%D0%B5%D1%80%D0%B8%D0%B4%D0%B8%D0%B0%D0%BD
Кип Дюррон
http://ru.starwars.wikia.com/wiki/%D0%9A%D0%B8%D0%BF_%D0%94%D1%8E%D1%80%D1%80%D0%BE%D0%BD
Нам-Хориос
http://ru.starwars.wikia.com/wiki/%D0%9D%D0%B0%D0%BC-%D0%A5%D0%BE%D1%80%D0%B8%D0%BE%D1%81
Кристаллы тсил (англ.) http://starwars.wikia.com/wiki/Tsil
Игольные истребители (англ.) http://starwars.wikia.com/wiki/Needle_fighter
Транс-Гидианское пространство, также известное как Пограничные регионы
http://ru.starwars.wikia.com/wiki/%D0%9F%D0%BE%D0%B3%D1%80%D0%B0%D0%BD%D0%B8%D1%87%D0%BD%D1%8B%D0%B5_%D1%80%D0%B5%D0%B3%D0%B8%D0%BE%D0%BD%D1%8B
Добывающая станция Лэндо "GemDiver" (англ.) http://starwars.wikia.com/wiki/GemDiver_Station
Сабакк http://ru.starwars.wikia.com/wiki/%D0%A1%D0%B0%D0%B1%D0%B0%D0%BA%D0%BA
Нерфы http://ru.starwars.wikia.com/wiki/%D0%9D%D0%B5%D1%80%D1%84
Скайхоппер Т-23 (англ.) http://starwars.wikia.com/wiki/T-23_skyhopper
Планета Фрезия
http://ru.starwars.wikia.com/wiki/%D0%A4%D1%80%D0%B5%D0%B7%D0%B8%D1%8F
В книге "Потерянные" серии "Молодые рыцари-джедаи" упоминается, что на полюса Корусанта, где лежат льды, завезли несколько таун-таунов
http://ru.starwars.wikia.com/wiki/%D0%A2%D0%B0%D1%83%D0%BD%D1%82%D0%B0%D1%83%D0%BD Катание на них было зимним видом спорта.
Леди Арин Дро Тал (англ.) http://starwars.wikia.com/wiki/Aryn_Dro_Thul
Церемония посвящения в рыцари
http://ru.starwars.wikia.com/wiki/%D0%A6%D0%B5%D1%80%D0%B5%D0%BC%D0%BE%D0%BD%D0%B8%D1%8F_%D0%BF%D0%BE%D1%81%D0%B2%D1%8F%D1%89%D0%B5%D0%BD%D0%B8%D1%8F_%D0%B2_%D1%80%D1%8B%D1%86%D0%B0%D1%80%D0%B8
Круг посвящения https://i.ytimg.com/vi/E1r1sZ2FvJg/hqdefault.jpg

Глава 9


Он здесь, но не совсем – как остаточное изображение в тот короткий промежуток времени перед тем, как голограмма гаснет и перестает существовать. Если она пытается сосредоточиться на одной его части – на жестком изгибе рта или на ниспадающей черной мантии, или на горбинке орлиного носа – он словно растворяется в стенах. Она должна видеть его таким, каким он хочет, чтобы его видели, во всем своем торжественном великолепии, как нечто более великое и куда более ужасное, чем просто человек. Его физическое тело много лет назад поглотил огонь; и сейчас он здесь потому, что она знает, что он здесь. Так же, как и все призраки.
Ты знаешь, кто я такой?
- Ты Экзар Кун, - говорит она.
Он кивает, удовлетворенный. Я лорд ситхов. Я был богом этой луны. Я вернулся.
Рей пытается послать через Силу искру тревоги – сигнал, громкий настолько, чтобы его услышали все в зоне доступа, например, Люк. В особенности Люк. Но она словно на огромной скорости врезается головой в стену мандалорского железа. Она физически вздрагивает от обжигающей боли.
Так скоро зовешь на помощь? насмехается над ней Темный Человек. Жила-была когда-то девочка, которая билась как ураган в свирепой пустыне. Она бы никогда не стала прятаться за плащом своего учителя. Путь джедаев ослабил тебя.
По воздуху проносится теплый ветерок, откуда-то издалека, из давних лет. Он несет с собой крупинки золотого песка, которые пляшут у Рей перед глазами. Завороженная, она поворачивает голову, чтобы проследить за сверкающей полосой, и вдруг Великий Храм исчезает, и она смотрит уже в темные глубины звездного разрушителя класса «Венатор», проржавевшей глыбы гнутого металла и тишины. Маленькая фигурка, одетая в тряпки, по тросу карабкается на наклонившуюся башню турболазера. Порой ее тонкие ручки не выдерживают и она соскальзывает, трение о веревку обжигает крохотные кулачки, но она всякий раз снова находит опору и продолжает лезть наверх. Вперед и вверх, все лучшее всегда ожидает наверху, и это еще несколько выменянных кредитов, еще несколько выигранных дней.
- Они идут, - шепчет Рей сквозь подступивший к горлу комок непролитых слез, такой плотный и твердый, что она почти что чувствует соль и желчь. Посмотреть на нее прежнюю – она была такой крошечной. – Тебе не придется ждать долго. Они скоро придут к тебе.
Но действительно ли джедаи спасли тебя? Голос Экзара Куна спокойный и вежливый, будто он осведомляется о погоде. Посмотри на этого ребенка. Ее голод, ее решимость. Как она взбирается все выше, потому что знает – некому ее подхватить. Разве это не достойно восхищения? Джедаи забрали тебя, и вот ты здесь, борешься со слезами. Ты выросла мягкой, ты, которая раньше никогда не боялась.
То, что он говорит, неправильно. Он берет события и искажает их, выхватывает неясные кусочки правды и переставляет их в неверном порядке. Она пытается напомнить себе об этом, но тьма внутри останков корабля, похоже, просочилась и в ее разум, стерев рациональные мысли. Ее прошлое я, детское я, продолжает карабкаться на башню, измученное, но непобежденное. Да, когда-то она была такой сильной. Она никогда не медлила. Никто не говорил ей, что делать. Никто не говорил, что чувствовать. Она выживала сама по себе.
Почему ты не рассказала Скайуокеру сразу же, как только поняла, что происходит? продолжает давить Экзар Кун. Почему не пошла к нему в тот момент, когда поняла? Потому что часть тебя – все тот же великолепный ребенок, твое маленькое сердце стучит как мотор, кровь в твоих жилах взывает к бою. Он не нужен тебе. Все, чему ты от него научилась, это как оглядываться назад и менять свое мнение, как бояться собственной мощи. Я могу показать тебе твой истинный потенциал. Я могу показать тебе свободу. Я могу показать тебе… столько власти.
- Джедаи не желают власти, - говорит она.
Он смеется. Вижу в новом Ордене проповедуют все ту же старую ложь. Ну разумеется ты желаешь власти, Рей из пустошей. Разве не за этим ты покинула Джакку? Тебя увлекло обещание великих дел.
Ее снова судорогой пронзает эта вина, этот сон. Почему ты не дождалась меня? Она была эгоисткой, она думала только о себе, о том, как сбежать…
Маленькая девочка из ее видения забралась на верхушку башни. Вместо того, чтобы тут же идти собирать детали, она подбегает к краю и некоторое время стоит там и просто смотрит вниз, словно оценивая металлические руины перед собой.
- Я бы вернулась, - бормочет Рей. – Я хотела, я так хотела вернуться, все первые годы… посмотреть, может…
Твои амбиции оказались сильнее твоей верности, говорит ей Экзар Кун. Ты осталась здесь, потому что хотела стать самой великой из всех из них. Сражаться настоящими световыми мечами, не жалкими тренировочными фонариками. Обманы разума. Водовороты Силы. Поле стазиса. Копье полуночи. Почему ты до сих пор не научилась этим вещам? Твой учитель ведет тебя по пути трусости. Ты зря пожертвовала своим шансом воссоединиться с родителями. Но это можно изменить. Твоя легенда еще может быть написана.
Освещение меняется, планета-пустыня вращается вокруг своей оси. Тусклый, мягкий свет просачивается внутрь звездного разрушителя, падая на лицо ребенка. Она поднимает голову.
Рей сосредотачивается на этом свете, на воспоминании десятилетней давности о том, что она чувствовала в тот день в обломках «Венатора».
- Это не то, что тогда произошло, - выдавливает она, отталкивая тени и сама выбираясь из хватки лорда ситхов. – Либо произошло не только это. Я ушла, потому что хотела быть джедаем, да, но еще потому что я не хотела больше быть одна. – С невообразимым усилием, сражаясь до последнего, она отворачивается от видения. Пусть эта девочка идет дальше. – И я не одна! Я не одна!
Она резко возвращается в реальный мир. В каменные коридоры Великого Храма, где выросла. Перед ней мелькают лица ее друзей. Тиу, Джиселла, Базел, Сефф, Яквил, Натуа. Игры в скорч и тренировочные спарринги, обеды и походы в лес. Старшие, утешавшие ее в ночь, когда произошло ее Пробуждение, ободрявшие, когда она применяла Силу для исцеления, подталкивавшие ее искать новые пределы своих возможностей. Нума, Эрил, Ганнер, Улаха, Текли, Финн Галфридиан, Вэлин, Алема и даже Рейнар – заляпанные ошметками еды после той драки в столовой. Мастера – Люк Скайуокер и Тионна Солусар, и все остальные, давшие ей прибежище в своей мудрости и силе. И маленькие дети, с восхищенными глазами впервые заходящие в храм, так напоминая ей ее саму. Я чувствовал все, что написано у тебя на лице.
- Та девочка на Джакку ничего не боялась, потому что у нее никого не было, - грозно отвечает она Экзару Куну. – Если сейчас я и боюсь, то потому, что мне есть что терять.
И ты потеряешь его, своего молодого юношу, своего первого друга, если побежишь к Скайуокеру, предупреждает он. На границах он стал истончаться, его образ меркнет по мере того, как слабеет его хватка. Ты сама знаешь этот голод в его сердце. Он не простит тебя за это предательство.
- Я еще не закончила, - рявкает она. Воспоминание о Бене она приберегла напоследок, потому что его она держит ближе всех, оно для нее дороже всего. Это последняя частичка света, которая нужна ей, чтобы вырваться из этой тьмы. – Тот, кто помогал мне ремонтировать мою комнату, кто показывал мне дождь, кто нес меня через джунгли – этот человек простит меня за все!
Последние слова она практически выкрикивает. Темный Человек исчезает, и она остается одна и смотрит на пустую стену.
Но недолго. Рей взбегает по ступеням наверх и по коридору второго этажа мчится в комнату, где Люк сидит на полу в обычной позе медитации.
- Мастер, - выдыхает она, и тот открывает глаза. – Я должна вам кое-что рассказать.
***
Ныне побежденная тень неистово бьется в стенах Праксеума, воет и яростно кидается на все, до чего может добраться. Девчонка оказалась сильна в Свете. Он не ожидал этого от нее, такой молодой. Даже сейчас до него еще доносятся ее отголоски.
Она заплатит, Лорд, говорит все тот же далекий голос, голос со звезд. А сейчас – есть другие.
В окаймленном травой внутреннем дворе зиккурата Алема Рар вместе со своей сестрой и несколькими другими рыцарями проходит череду упражнений на шаги. Она скользит вперед и опускается, согнув переднюю ногу в колене и вытянув заднюю, а затем…
… она танцует в пещерных трущобах Кала’уун, на щиколотках у нее цепи, и они звякают друг о друга, и слизнеподобные фигуры хаттов-бандитов алчно смотрят на нее коварными желтыми глазами и высовывают фиолетовые языки…
В нескольких метрах от нее Финн Галфридиан, погруженный в тихое созерцание на берегу реки, всматривается в поверхность воды и отшатывается от видения пылающего Арториаса, где его народ кричит, и ты можешь остановить это, можешь, ты можешь их спасти, если сделаешь, как я скажу…
Внутри Великого Храма, в мастерской, которую он выбрал своим местом жительства, Рейнар Тал поднимает изогнутую рукоять своего нового меча, ища огрехи. Их нет. Он безупречно сделал свою работу. Он создал оружие, подходящее для сына благородного дома. Он нажимает кнопку активации, и с шипением появляется клинок, бледно-аметистовый по краям и сияющий белым в середине, по всей длине лезвия струятся всполохи всех цветов радуги. Цепь из трех камней сфокусировала энергию батареи в живой огонь, это бриллиантовая змея, способная рассечь все, что станет у нее на пути. Все содрогнутся.
А в лесу, куда он ушел в тщетной попытке обрести покой ума, на поваленной колонне посреди развалин Дворца вуламандеров сидит Бен Соло, спрятавший лицо в ладонях. Сероватый свет, проникающий сквозь полог леса, косо падает на него. Двадцать лет ночных кошмаров, мальчик. Разве ты не хочешь, чтобы они прекратились? Прими свою судьбу и обрети утешение. Закончи то, что начал твой дед. Ты всегда знал, что предназначен для этого. Зачем бороться дальше?
***
Люк наклоняет голову, когда рассказ Рей подходит к концу. Его руки лежат на коленях, и кулаки сжаты.
- Я чувствовал, что что-то неправильно, - тихо говорит он, - но не мог оценить все в полном масштабе. Я был занят возрастающей активностью Остатка в других секторах, а то, что одни рыцари недовольны другими, для меня не ново. Я считал, что они испытали потрясение после Вджуна и восстановятся спустя время… Почему я так думал? Почему я спал так крепко все эти ночи, не чувствуя ужас тех, кто находится под моей опекой? – Он смотрит вверх, и его лицо мрачно. – Теперь я вижу, что Темная сторона заволакивает туманом все, даже мое собственное восприятие. И я тревожусь, что это зло снова нашло Бена.
- Снова? – спрашивает Рей.
- Когда он был маленьким, его силы часто проявлялись таким образом, какой приводит на Темную сторону Силы, - говорит Люк. – Хитро уничтожить что-то небольшое. Послать боль и страх. Я не виню его за это, тогда было напряженное время… Он родился в последние дни Кампании Трауна, как ты знаешь. Ребенок войны. Будучи настолько чувствительным к Силе, он, должно быть, впитал в себя весь царивший вокруг хаос, еще находясь в материнской утробе. И можешь ли представить себе, Рей, глаза всей галактики были прикованы к нему еще до того, как он научился хотя бы ходить…
- Внук Падме Амидалы и Дарта Вейдера, - тихо говорит она. – Сын Хана Соло и Леи Органы. Племянник Люка Скайуокера.
- И назван в честь Оби-Вана Кеноби, - добавляет Люк. – Может быть, это было несправедливо с нашей стороны. Может быть, мы допустили ошибку, сделав из нашего ребенка символ… но я отвлекся, - он прочищает горло. –Когда ему было пять лет, Лей взяла его с собой в тур по отдаленным мирам Новой Республики. Они были на планете Мунто Кодру, когда его похитили…
Рей замирает:
- Я этого не знала. Бен никогда мне об этом не рассказывал.
- Сомневаюсь, что он с нетерпением жаждал бы поделиться этим. Это его первое настоящее воспоминание. Травма от подобного события заблокировала все, что случилось прежде. Похитители, - продолжает Люк, - были имперскими фанатиками, называвшими себя «Возрождение Империи». У них была безумная затея вырастить его наследником Вейдера. Хан, Лея, Чуи и я ворвались на их корабль и спасли его, он не мог провести у них в плену больше дневного цикла, но этого хватило, чтобы его силы Пробудились. Когда мы нашли его в их внутреннем святилище, один из похитителей был уже мертв. Задушен.
На миг спокойное хладнокровие мастера-джедая исчезает, и Рей ловит искру сожаления. И страха.
- Конечно, в мальчике будет велика Сила. Конечно, вся паника, что он ощутил в таком юном возрасте, свяжет его с Темной стороной раньше, чем он узнает, что это такое… также от «Возрождения Империи» он узнал имя Вейдер. Лорд Вейдер. Мы хотели подождать, пока он станет немного старше, чтобы объяснить… Люк тяжело и устало вздыхает. – Когда его вернули в целости на Корусант, у него начались его кошмары, и способности к Силе уже нельзя было игнорировать. Впрочем, прошли еще пять лет, прежде чем Хан и Лея отправили его ко мне. Это было трудное решение. Они не хотели больше спускать с него глаз.
- И он тоже не хотел их покидать, - догадывается Рей. – Если первое его воспоминание – о том, как его от них забирают.
Люк кивает:
- И еще потому, что мы все очень нервничали из-за его… предрасположенности к Темной стороне, которая будет крепчать, если он останется беззащитен в дальнейшем обучении. Но я делал все, что мог – мне хочется думать, что я сделал все, что мог. И сейчас он рыцарь-джедай.
Последние слова он произносит словно бы с восхищенным удивлением, и, несмотря на серьезность ситуации, уголки рта Рей приподнимаются.
- Вы гордитесь им.
Люк дарит ей небольшую, отчасти застенчивую улыбку:
- Неподобающе, правда ведь, мастеру испытывать такое чувство как гордость при виде личных достижений другого человека? Но еще до того, как стать моим учеником, он был моим племянником. Да, я горжусь им. И я также верю, что твоя роль во всем этом была довольно значительной.
Рей моргает.
- Моя?
- Бен был очень одиноким ребенком, даже здесь, в Праксеуме, - Люк погружается в размышления. – У него никогда не была сильно развита эмпатия, он не проводил много времени со своими сверстниками-учениками… но это он почувствовал тебя на Джакку – и это внушило ему чувство ответственности за кого-то другого, чего никогда не появилось бы иначе. В каком-то смысле ты заставила его о ком-то заботиться. И я думаю, это было хорошо для него.
- Для меня тоже, - тихо и жестко говорит Рей. – Он – это было хорошо для меня.
- В Старом Ордене джедаи недобро смотрели на личные привязанности. В этом, я считаю, они ошибались, - говорит Люк. – Давным-давно в болотах Дагобы мне пришло видение, как Хан и Лея испытывают сильную боль. Я ушел, чтобы помочь им, хотя мастера Йода и Оби-Ван предупреждали меня не делать этого, поскольку мое обучение было не завершено. Безрассудно? Да. Ошибка? Возможно. Я потерял руку. Я узнал, что Дарт Вейдер был моим отцом, до того, как стал готов принять подобную информацию. Но… если бы я мог вернуться туда, я ничего бы не изменил. – Он вытягивает свою механическую руку к свету и долгое время внимательно изучает ее. – Я не сожалею, что ушел спасать Хана и Лею. Мастер Йода говорил мне, что я должен пожертвовать ими, если действительно отдаю должное тому, за что они сражались. Вместо этого я решил отдать должное им, тем, кем они были для меня.
Опусти механическую руку, он смотрит на Рей серьезными голубыми глазами.
- Истинное единение с Силой не может быть достигнуто, если мы отказываемся признать то, как она связывает нас с остальными, - заключает он. – Это и дает нам силы. Это помогло тебе изгнать Темного Человека только что, и этим мы должны воспользоваться, чтобы победить его окончательно.
- Как, мастер? – спрашивает Рей. – Как нам драться с призраком?
- Я должен поговорить с рыцарями. Я думаю, Экзар Кун повлиял на них первыми, потому что они теснее связаны с Силой. Ситх никогда не может устоять перед властью или остановить себя от попыток ее заполучить…
Люка прерывает звук быстрых шагов, раздающихся в коридоре, по которому кто-то бежит стремглав. В дверях комнаты для медитаций появляется Сефф, грязные светлые волосы промокли от пота и прилипли к раскрасневшемуся от изнеможения лицу.
- Мастер, - выдыхает он. – Не мог дотянуться до вас в Силе… что-то мешает… пришлось бежать…
- Что случилось, Сефф? – спрашивает Люк.
Мальчишка втягивает в себя побольше воздуха.
- Это Рейнар, мастер. Он сошел с ума.
***
Вспышки. Когда Рей, Сефф и Люк выбегают из главных ворот Великого Храма, сцену перед собой Рей воспринимает вспышками. Ганнер и Улаха растянулись на траве, и только слабо приподнимающаяся грудь у обоих указывает на то, что они еще живы. Джиселла стоит на коленях рядом с братом Вэлином, в волнении пытаясь залечить рану, рассекающую его туловище. Текли прислонилась к стене пирамиды, чтобы не упасть, потирает раненое бедро и кричит: «Уводите детей внутрь!» Базел, Натуа и Яквил, слушаясь ее, бегут и криками подгоняют запаниковавших детей в храм.
Посреди двора Бен, Эрил и сестры Рар вовлечены в драку с Рейнаром – который, как это ни странно, кажется, побеждает. В теории, его отточенный стиль Макаши не должен быть способен противостоять нескольким противникам, нападающим с разных сторон одновременно, но его новый меч с кривой рукоятью пронзительно визжит от злобной энергии, и перекрывает мощью лучи энергии остальных рыцарей. А еще он сам двигается с необычайной ловкостью и силой, которые словно не принадлежат ему.
… и на самом деле, когда Рей сосредоточенно смотрит на него, ей кажется, она видит Темного Человека за его плечом, который подталкивает его вперед…
- Что происходит? – спрашивает она, когда они с Сеффом подбегают к Тиу, стоящей у края двора рядом с Финном Галфридианом, который застыл на месте, как статуя.
- Рейнар вышел из храма и начал бредить о том, что он самый лучший джедай из всех и заслужил возглавить Орден, - отвечает Тиу. – Остальные рыцари попытались его урезонить, но он на них напал… Рей, этот его новый меч, он не обычный, он опьянен его силой…
Но Рейнар не выглядит пьяным. Он дерется с холодной, просчитанной безжалостностью. У него есть цель. А вот Бену и Алеме с трудом удается контролировать себя, их ноги оступаются, удары слабые и слишком широкие, в них не видно ни следа той четкости, которую они выработали за годы тренировок. Словно что-то сдерживает их, они будто ведут свою собственную жестокую внутреннюю борьбу.
- Финн, - шепотом окликает Рей принца Арториаса, - ты ведь используешь Макаши, ты знаешь, как обойти защиту Рейнара, почему ты не помогаешь…
- Это должно случиться, - голос Финна неживой, как деревянный, синие глаза потускнели, и он безучастно взирает на всполохи света. – Я должен позволить этому случиться, чтобы мой родной мир никогда не был уничтожен.
- И такой он с того момента, как началась драка, - признается Тиу Рей вполголоса. – Улаха сказала присмотреть за ним на случай, если он тоже впадет в состояние берсерка.
Во дворе показывается Люк.
- Назад! – командует он Бену и остальным. – Дайте мне с этим справиться…
Однако, не успевает он добраться до поля битвы, путь ему преграждает стена мерцающей темной энергии. Это какого-то рода барьер, и он отделил его от остальных рыцарей.
И поставил его не Рейнар, но тем не менее, он ухмыляется.
- Видите, как Скайуокер пытается вмешаться, как всегда? – хрипло говорит он своим противникам. В его голосе слышно странное эхо – как будто вместе с ним говорит кто-то еще. – Он не верит в вас. Он никогда не верил в вас. Он не хочет, чтобы вы становились сильными.
- Тал, да вытащи ты голову из задницы! – рявкает Эрил, нанося колющий удар спереди. Рейнар отходит в сторону, оказывается сбоку от ее клинка, отводит его своим и точным ударом ноги по спине заставляет ее рухнуть на землю.
Нума выбирает этот момент, чтобы прыгнуть на него, их клинки скрещиваются, а потом она опускает кончик своего меча, ведет им по земле, перепрыгивает сцепленные клинки и крепко бьет Рейнара в левый бок. Он умудряется снова отразить удар, но дополнительный момент инерции заставляет его покачнуться, и бок остается открытым удару Алемы. Пригнувшись, он хватает ее за свободное запястье и перебрасывает через свое плечо. Неестественной силой. Алема приземляется рядом с Беном, но вместо того, чтобы нападать самому, тот опускается на одно колено, и его губы движутся, он говорит что-то и смотрит наверх, на какую-то незримую фигуру, склонившуюся над ним.
Оставив Тиу приглядывать за Финном, Рей мчится к Люку, подхватив Сеффа за руку и утягивая за собой. Их учитель ощупывает барьер, пытается пробить его собственной энергией Силы. Рей и Сефф становятся по бокам и зеркально копируют его позу. Сосредоточившись, Рей позволяет Силе бежать сквозь нее и изливаться через пальцы волнами искрящего света.
***
В это время драка подвела Рейнара ближе к Вэлину и Джиселле. Он подходит к ним с аметистово-белым мечом в вытянутой руке.
- Селла, - стонет Вэлин, - уходи отсюда. Беги.
Джиселла трясет головой, ее широко распахнутые карие глаза глядят на Рейнара, и стоя на коленях, она склоняется к брату, закрывает его собой. Светловолосый юноша кривит губы в улыбке.
- Зачем ты помогаешь ему? – фыркает он. – Ты же знаешь, твой отец любит его больше, чем тебя. Это он его любимый ребенок, названный в честь самого Хэла Хорна. На что ты надеешься, маленькая Джиселла, превзойти это? Ты наследница мастера Нейи Халкиона, ты заслуживаешь большего, нежели жизнь в чьей-то тени.
И за все последующие годы Рей никогда не забудет этого, никогда не забудет лица Джиселлы в этот момент – как это нежное, мягкое лицо остается нетронутым ни малейшей тенью сомнения, и вместо того в нем появляются вызов и сталь. Аметистово-белый клинок с визгом приближается к Вэлину, и глаза его сестры сверкают
Внутри самой Джиселлы как будто взрывается бомба – это взрыв чистейшей ослепляющей энергии Силы, он застает Рейнара врасплох и сшибает с ног.
- Сейчас! – кричит Люк, и Рей вкладывает всю себя в усилие, чувствуя, как Сефф и учитель делают то же самое. Темный барьер рушится с шорохом, таким же, как шелестит песок под сильным ветром.
***
Рей подбегает к Бену, который падает перед ней на колени. Он смотрит на нее безо всякого узнавания, и от пустоты в его взгляде через ее сердце пробегает ощутимая дрожь.
- Бен! – кричит она и хватает его за плечи, трясет его. Он не отвечает, продолжая неслышно проговаривать себе под нос какие-то неразборчивые слова, его тело безвольно болтается в ее руках.
- Ты же никогда не смотрел на меня так, - напоминает она ему с отчаянной злостью. – Ты всегда видел меня, ты всегда чувствовал меня. Увидь меня сейчас. Почувствуй сейчас. Вырвись из этого. Пожалуйста, - ее голос обрывается. – Вернись.
***
В нескольких шагах от них Рейнар оправился от взрыва Джиселлы и подбирает погасший меч с того места, куда он откатился. На этот раз его встречает Люк, подающий остальным рыцарям знак ладонью вверх – безошибочный, без слов приказ вставать. Он подходит к своему одержимому ученику с осторожностью, так же, как приближался к монстру на посадочной площадке десять лет назад.
- Рейнар, это зашло слишком далеко, - спокойно говорит он. – твой новый клинок идет против всего, чему я тебя учил. Световой меч предназначен защищать и оберегать мир. Не подчинять и не разрушать. Ты нарушаешь свои клятвы, рыцарь.
- Я не нарушаю ничего, кроме избитых запретов, которые сдерживали меня все эти годы, - нарочито медленно говорит Рейнар. – Я всегда был твоим самым умным учеником, самым умелым… Но твой Орден обращался с моими способностями так, как будто они для него обуза, а не дар, которым они являются. Больше не по мне эти старые пути – медленно действовать, бояться подчинить себе. Я видел новый путь – тот, который принесет джедаям уважение и власть, которые мы так заслуживаем.
- Джедаи не преуспевают в подчинении себе других живых существ, - возражает Люк. – Я знаю, кто говорит с тобой – этот ваш Темный Человек. При жизни он был лордом ситхов. После смерти он все еще ищет способ отравить Свет. Его имя Экзар Кун…
- А я, - шипит юноша, – Рейнар из дома Тал. Лидерство – мое по праву рождения. – Он нажимает кнопку активации, и воздух снова прорезает тот раскаленный добела клинок с аметистовой каймой, от чьего злобного гула начинают ныть кости. – Когда я рассеку тебя, я займу твое место как гранд-мастер и восстановлю Орден таким, какой он должен быть. Все содрогнутся.
- Рейнар, - в голосе Люка боль. – Я не хочу тебя ранить.
- Тогда ты уже проиграл, - Рейнар переходит в свою боковую открытую стойку, держа клинок вертикально перед лицом, а затем прочерчивает кончиком в воздухе букву Х – салют Макаши.
Люк отводит рабочую ногу назад и достает собственный меч, который загорается желто-зеленым потоком, когда Люк вскидывает его над плечом и делает диагональный замах. Какое-то время два противника оценивают друг друга, а потом Люк переходит в атаку, обрушивая свое оружие на Рейнара ударом сверху.
Этот удар предназначен лишь для того, чтобы начать дуэль. Рыцарь отбивает его с легкостью, используя дополнительную подвижность своей изогнутой рукояти, чтобы сбить меч Люка с траектории атаки. Затем он нападает на Люка шквалом замысловатых ударов, и их мечи снова и снова встречаются в разноцветной вспышке. Люк сражается только в защите, ставит блоки и парирует, ни разу не занимая ведущую роль в схватке и пятясь к границе джунглей. Это, кажется, еще больше выводит Рейнара из себя. Уколы и рубленые удары его становятся более хаотичными.
- Дерись со мной, Скайуокер, - рычит он, и это уже не голос Рейнара, он глубже, более древний, страшный, пропитанный ненавистью. – Где же Разбойный Лидер, где Убийца Ранкоров, где тот мальчик, что взорвал Звезду Смерти?
- Он не покажется ради твоей прихоти, Экзар Кун, - тихо отвечает Люк.
Он планомерно уводит сражение от остальных учеников. Тем не менее, внезапно из горла Алемы вырывается резкий возглас, и она бежит вперед.
- Сестра, стой! – зовет ее Нума. – Мастер Люк сказал нам отойти..
- У меня нет больше мастеров и хозяев! – кричит Алема. – Я больше не рабыня.
И вместо того, чтобы помочь Люку, она нападает на него. Тот удивлен и уклоняется в последнюю секунду – ее удар приходится на клинок Рейнара.
- Хорошо, – усмехается светловолосый рыцарь, и они с тви’лечкой смотрят друг на друга поверх скрещенных мечей. – Вот так. Сбрось свои цепи, танцовщица.
Вместе, как один, они атакуют Люка.
***
Эрил и Нума мчатся на помощь Люку и пробегают мимо Рей и Бена, которые все еще стоят на коленях лицом друг к другу посреди двора, под громадным красно-золотым оком Явина.
- Твои друзья в опасности, - от мольбы она переходит к предупреждениям. – Твой дядя в опасности. Возьми свой меч. Помоги им.
- Я должен был уйти давным-давно, - хрипло бормочет он. – Мы… выбились из расписания. Я должен был уйти десять лет назад.
Рей не знает, о чем он говорит, она знает только одну непреложную истину.
- Твое место здесь. С Орденом. Со мной, - горячие слезы колют ей глаза, слезы отчаяния и испуга. – Со мной, Бен.
И от того, что она не может больше выносить его холодный и пустой взгляд, она обвивает руками его шею и прижимает к себе, и утыкается лицом ему в грудь. Она своей волей вливает в него Силу, весь Свет, что может, устремляет в прижавшиеся друг к другу два тела. Претворяя десять лет, что они росли вместе, в ярость на сгустившуюся тьму, окружившую их всех.
- Ты обещал мне величие, - ее губы шевелятся прямо напротив его медленно бьющегося сердца. – Ты обещал, что научишь меня всему, что знаешь. Ты обещал, что я никогда не буду одна. Ты обещал мне.
Все это, кажется, длится целую вечность, его молчание, его неподвижность, пока где-то далеко звенят и крутятся в драке световые мечи.
Пока, наконец…
Она чувствует, как сместилась его рука, а потом чувствует ее легкое прикосновение, когда он обнимает ее за плечо и сжимает на миг, после чего рука уходит наверх. Он проводит ладонью по ее щеке, запускает пальцы в волосы. Он зовет ее по имени.
***
Мальчишка упал на колени здесь, на поле боя, попав в ловушку сна наяву. Рыцарь поднялся на ноги.

------------------------

Глава 10Глава 10
Две сестры.
Для Нумы и Алемы Рар все всегда сводилось к этому. Две сестры движутся, точно зеркальные отражения друг друга, в каждой жизни. Когда-то они танцевали под землей, и там, в темноте и дыму спайса их руки и ноги были скованы. И они танцуют сейчас, на открытом поле зелени, замахиваясь друг на друга, кружась и взрезая воздух кольцами света. Смотреть на дуэль Атару значит смотреть на ураган мечей, иногда взвивающихся слишком быстро, чтобы за ними мог уследить даже тренированный глаз. А смотреть на поединок двух сестер значит понимать, что мир подошел к смертельно опасному краю обрыва, нависшему над безымянной пустотой.
- Уйди с моей дороги! – рычит Алема, перекрикивая гул скрестившихся мечей, когда они с Нумой схлестываются, а затем отталкиваются друг от друга и отпрыгивают в стороны идеально синхронно.
- Ты не причинишь вреда мастеру Люку и нашим друзьям, - спокойно говорит Нума. – И мне. – Ее зеленые глаза в свете клинка окрасились в синий. – Я знаю, что ты не станешь этого делать, сестра.
***
Вместе Люк и Эрил оттесняют Рейнара почти к самой границе воды, к серебристо-белой реке, которая отделяет академию от леса. Люк и Эрил – оба приверженцы формы V; его яростная как огонь, широкая Джем Со выстраивает взмахи меча в четкую линию, в противоположность быстрому и текучему варианту Шиен, которым работает она. Они отнимают территорию у противника, заключают его в ловушку блоков и сцепок клинков, которых обычно стараются избегать пользующиеся Макаши. Однако, проходит совсем немного времени, и точные уколы и режущие замахи Рейнара уступают место более импульсивному, обманчиво простому стилю, который проламывает объединенную защиту его соперников, и те разлетаются в разные стороны.
Эрил дралась более агрессивно, чем Люк, ее дыхание стало неровным, на коротко стриженных рыжих волосах выступили капельки пота. Она изучает Рейнара жестким взглядом нефритовых глаз, полных тревоги.
- Что, изучал Ниман в свободное время, а, Тал? – окликает она его с едкой насмешкой.
- Изучал? – усмехается Рейнар своим невозможным голосом, в котором звучит эхо. – Я сломал посох Бааса на Дантуине. Я вырезал тварей с Дксуна. Мне нет нужды изучать Путь Ранкора – я его мастер.
Он делает быстрый отталкивающий жест свободной рукой, и Эрил сбивает с ног и отбрасывает в реку, сильный всплеск – и она погружается глубоко в течение.
Потом открытая ладонь Рейнара поворачивается к Люку, и с кончиков пальцев срываются разряды темной энергии, точно черные трещины в Силе, - и со всех сторон бьют в мастера-джедая. Люк вскрикивает от боли, роняет меч, его тело выгибается в судорогах и наконец, он падает на землю.
Рядом с Рейнаром то появляется, то исчезает высокая фигура в черной мантии, что стоит, копируя его позу. Все новые побеги темной энергии искрятся в воздухе, принимают форму клыкастых гадюк и оборачивают своими Люка темными, мерцающими кольцами.
***
- Я ведь научил тебя плавать, верно? – Бен шепчет слова так, как будто не уверен, реальна эта часть его жизни или же не более чем сон.
Рей, все еще на коленях, поднимает взгляд на его белое лицо и кивает.
- Вытащи Бесу из воды, - говорит он. – Я справлюсь с Талом.
Перед тем, как шагнуть вперед, он протягивает ей руку, чтобы помочь подняться. И именно так Рей и понимает, со сладчайшим, пронзительнейшим облегчением, что Бен Соло вернулся к себе прежнему – и к ней.
***
- Ты уже чувствовал нечто подобное раньше, - шепчет Рейнар, пока они с Темным Человеком загоняют в жилы Люка длинные шипы ледяного яда. – Его звали Палпатин. Ты помнишь его? Помнишь его молнии? Почему ты не призвал их сейчас? Это единственная весомая атака, доступная тебе сейчас.
Люк трясет головой, даже продолжая содрогаться от жгучей боли.
- Всегда слишком боялся, - задумчиво говорит Рейнар. – Всегда слишком медлил, не решался отойти от пути, который вдолбили тебе в голову два слабоумных идиота, потому что другого пути ты не знаешь. Тебе очень повезло когда-то. Но на этот раз нет Энакина Скайуокера, чтобы спасти тебя.
- А внук подойдет?
Рейнар едва успевает повернуться лицом в направлении этого мягкого хрипловатого голоса, как в него врезается толчок Силы Бена. Черные щупальца, похожие на змей, пропадают, как и образ Темного Человека. Рейнар покачивается, отклоняется назад, еще пошатываясь от невидимого удара. Бен приближается к нему, ловко прокручивая рукоять меча в стороне от себя, как бы разминая запястье перед неминуемой дуэлью.
- Соло, - выплевывает Рейнар, теперь более похожий на себя самого.
Бен ухмыляется.
- Добро пожаловать обратно.
Рейнар все так же принимает открытую стойку Ниман – низкий двуручный хват, рукоять на уровне пояса, ноги поставлены близко, - но когда Бен бросается на него, и изумрудный клинок скрещивается с аметистовым, сквозь все это начинают пробиваться обрывки Макаши, формы, которую пробудила старая, еще детская вражда. Странно, но неприязнь к Бену словно является средоточием личности Рейнара настолько, что теперь заставляет его вспомнить, кем он был. Разрываясь между двумя стилями, между тем, что твердят ему инстинкты и что нашептывает Темный Человек, он бьет неловко, пригибается с опозданием, открывает руки и бедра скользящим ударам, от которых остаются мелкие порезы. Он нападает на Бена справа, замахивается для удара мечом над головой, и Бен, вместо того, чтобы повернуться к нему лицом, делает шаг влево и наклоняет свой меч, держа его сбоку от лица так, чтобы отразить клинок Рейнара.
- Ты этим наслаждаешься, да? – рычит Рейнар в просвет между скрещенными лучами.
- Рейнар, - протягивает Бен, ухмыляясь все шире. – Я годами ждал этого дня.
И вот теперь он поворачивается на правой ноге, а левой ставит светловолосому рыцарю подножку.
Меч с изогнутой рукоятью гаснет и падает на траву.
***
Река темная и холодная, и там совсем не место тому, кто родом с Джакку. Она тяжелой простыней оборачивает Рей, мешает ей погрузиться вглубь, как будто узнав в ней нарушителя границ, изо всех сил старается вышвырнуть вон.
Руки Рей смыкаются на запястье Эрил. Она вытаскивает девушку без сознания из бугристых коричневых глубин и жадно глотает воздух, едва только высовывает голову на поверхность воды. Перекинув руку Эрил через плечо, Рей начинает грести к берегу, борясь с течением так, как ее когда-то научил Бен. Вода щиплет глаза и рвется в легкие, Эрил висит на ней мертвым грузом и замедляет движения, у нее не получится, их обеих унесет прочь…
Песчаные крысы не тонут.
Последним рывком Рей вытаскивает себя и Эрил на каменистый берег. Сефф с шумом и плеском подбегает к ним по воде, забирает Эрил, а Рей падает на покрытый травой склон, кашляя и отфыркиваясь.
- Как остальные? – выдыхает она.
- Ганнер, Улаха и Вэлин сильно ранены. Текли и Джиселла сейчас стараются их подлечить, - отвечает Сефф. – Но они как будто… не могут нормально использовать Силу. Что-то отталкивает их. А Тиу все также пытается достучаться до Финна.
Рей подавляет приступ робости.
- Хорошо. Присмотри за Эрил. Я пойду к мастеру Люку.
Она чувствует облегчение Сеффа. Хотя он, без сомнения, хочет помочь своему учителю, неподвижное тело Люка лежит слишком близко к Бену с Рейнаром, а Нума и Алема по прежнему увлечены яростным, бурлящим поединком всего в паре метров от них.
Оставив Сеффа с Эрил на берегу, Рей подбегает к Люку. Ветер холодит ее мокрую одежду, мелкие камешки впиваются в босые ноги. Она сбросила обувь перед тем, как нырять, и забыла надеть, но теперь уже поздно…
Люк цепляется за тонкую ниточку пребывания в сознании, его голубые глаза помутнели и взгляд расфокусирован.
- Все хорошо, с вами все хорошо, - успокаивает его Рей, припоминая, как Нума утешала ее в ночь ее Пробуждения. Мягкость, вот в чем вся суть, нужно быть мягким, заботливым, нужно дать человеку понять, что он не один. – Слушайте мой голос, мастер. Оставайтесь с нами. Вы нужны нам.
Его губы движутся, произнося ее имя, но из них не вырывается ни звука. Временами по всему телу пробегают конвульсии, грудь тяжело и судорожно вздымается, как будто тщетно пытаясь изгнать из организма влитый туда яд. Положив руку ему на лоб и заставляя себя не нервничать оттого, какая его кожа влажная и холодная, Рей старается оказать ему Поддержку Силы. У нее не выходит. Между ней и тем единением, куда она соскальзывала раньше так легко, стоит преграда.
Ее взгляд смещается к Бену. Он стоит, возвышаясь над обезоруженным Рейнаром, который пытается подняться – но Бен в ответ на это бьет его рукоятью оружия в лицо. Со сдавленным криком Рейнар падает на четвереньки и хватается за нос, по подбородку текут капли ярко-красной крови.
Бен снова берет меч прямым хватом. Изумрудный клинок начинает опускаться, и Рей слышит низкий, глухой смех где-то на границе собственного разума…
Клинок замирает всего в паре сантиметров от шеи Рейнара, похоже, Бен остановил сам себя в последний момент.
Убей его, юный Соло.
Темный Человек появился вновь и смотрит Бену через плечо. Теперь он выглядит почти материальным, и в воздухе разносится воркование его причудливого голоса. Слишком долго он был твоей занозой. Годами издевался над тобой и твоим наследием. Из-за его поступков твой дядя умирает. Почему же тебе не избавиться от его присутствия раз и навсегда?
- Джедаи не убивают хладнокровно, - бормочет Бен.
Экзар Кун снова смеется. Ты не джедай, мальчик. Злость, ненависть, страсть – вот то, что направляет тебя всю твою жизнь. Из них ты берешь силы. Разве не хорошо они служили тебе?
Клинок дрожит совсем рядом с шеей Рейнара.
Ты забыл тот корабль? Ты забыл, что Темная сторона спасла тебя, когда твоя семья не смогла?
Бен плотно сжимает челюсти. На секунду Рей видит на его лице тень того ужаса, который должен был охватить пятилетнего мальчика, попавшего к незнакомцам и ожидавшего спасения, которое опоздало. Он неправ, он неправильно использует твои воспоминания, он гноит их у тебя в голове, хочется закричать ей, но сердце застыло в горле. Все происходит слишком быстро, она не может сделать ничего, кроме как смотреть, как Бен…
…круто разворачивается на месте, замахивается широко, безумно, и прорезает мечом образ Темного Человека, и само изображение того искрит и раскалывается вокруг луча изумрудного света, а затем исчезает, как клубы дыма от потушенного пламени…
В воздухе мелькает что-то металлическое – это Рейнар призывает свой меч обратно в выжидающую руку. Он вскакивает на ноги; нос у него свернут под неестественным углом, нижняя часть лица залита кровью. Он набрасывается на Бена как раз в тот момент, когда тот завершает вращение. Бен инстинктивно вскидывает свободную руку и обездвиживает противника Силой – но всего на секунду, Рейнар с легкостью стряхивает паралич и вновь наносит удар, промахнувшись всего на волосок.
- Ниман, - в обычно напыщенном голосе Рейнара сейчас опять слышен мрачный, неспешный тон Экзара Куна. – Я ведь говорил тебе раньше, правда? У тебя тот же разум, что и у меня. Ты видишь мои сны. Такие амбиции нельзя истратить попусту. Такие навыки в Силе…
- Заткнись, - свирепо шипит Бен. – Рейнар, если не выкинешь этого ублюдка у себя из головы, клянусь, я его из тебя выколочу.
В ответ Рейнар бросается в новую атаку. Аметистовый жар схлестывается с изумрудным, и вскоре оба в своем танце переходят на орбиту двух сапфировых огней, когда движения в поединке приводят их в круг сражения сестер Рар. Бен и Нума оказываются спиной к спине, но, не пропуская ни одного удара, он сцепляется с ней рукой, чтобы не упасть, а она автоматически сгибает колени, чтобы поддержать его вес, и они оба…
…следуя импульсу, проворачиваются друг вокруг друга и меняются местами на поле боя…
Меч Бена встречает меч Алемы, а клинок Нумы звенит, столкнувшись с клинком Рейнара.
Все четверо рыцарей замирают, глядя на своих новых противников в сиянии клинков.
И затем все начинается снова, совершенно всерьез.
***
Рей не отрывает глаз от дерущихся и не замечает, как движется рука Люка, пока не ощущает, как вокруг ее пальцев сомкнулись его, совсем ледяные.
- Мастер? – она наклоняет к нему голову, пытаясь прочесть его мысли, расшифровать выражение лица.
Он прижимает их сплетенные пальцы к своей груди. Его сердце бьется под ее рукой, спазматически, опасно медленно. Но все-таки бьется. Вот на чем он хочет сосредоточить ее мысли, несмотря на барьер, что мешает сейчас ей коснуться в Силе других.
- То, что живо, должно исцелиться, - хрипло выдавливает он.
Рей кивает. В ней начинает нарастать тот самый гул, который Люк направляет своими тающими силами. Все связаны, даже если иногда связь эта – следом зубов на коже. Глубоко в душе каждый узнает эту искру в других – потому что она взывает к своим, потому что все мы хотим выжить.
Даже посреди тьмы созданиями света мы остаемся.
Барьер уходит в сторону.
***
Пока Бен дерется с ее сестрой, Нума атакует Рейнара Роем Мечей, клинком нанося рубящие удары по диагонали слева направо и справа налево так быстро, что кажется, будто огромное количество сапфировых лучей бьют со всех сторон. Смотреть на Атару в поединке с Ниман значит смотреть на торнадо, которое проходит над бурным морем, где волны схлестываются с вихрями ветра. Подвижный стиль тви’лечки истощил запасы ее выносливости после такой долгой драки, но теперь, когда она бьется не с тем, кого любит, она сражается с новой свирепостью – она движется слишком быстро, чтобы Рейнар мог достать ее приемами Силы. Он не может ничего, кроме как ставить блоки, отбивать удары и уступать до тех пор, пока…
…его рука не дергается вбок в ошибочном замахе, и локоть не уходит назад, оставляя тело открытым, и тогда Нума прицеливается нанести смертельный удар…
***
- Нума, - севшим голосом произносит Люк, закрыв глаза. Рей подлечила его достаточно, чтобы он мог говорить, достаточно, чтобы он мог направить в Силу искру предупреждения. Там все еще Рейнар.
***
Прояви милосердие, когда можешь.
Суди, только если должен.
Разве не это значит – быть джедаем?
***
Нума мешкает, вскинув клинок над головой. Она переводит взгляд на своего учителя – взгляд исполнен настолько непоколебимого доверия, что это почти страшно…
… она опускает руку…
… и Рейнар с безумным, отчаянным светом в глазах рывком подается вперед и вгоняет пронзительно кричащий аметистово-белый луч своего меча ей в грудь.
***
Должно быть, все случается за пару секунд, но Рей может поклясться, что этот миг длится вечность. Она может поклясться, что унесет это с собой в могилу, каждую частичку этого, каждую травинку, каждое пятнышко синевы в небе. Каждую дрожащую молекулу воздуха последнего вдоха, что сделала Нума Рар.
***
Как только волна смерти сестры прокатывается по Силе, Алема мгновенно поворачивается кругом, спиной к Бену Соло, видит эту сцену и падает на колени с воплем нескрываемого горя.
Чуть дальше Текли рядом с Джиселлой в ужасе застывает на месте, а Вэлин Хорн подскакивает на руках своей сестры и широко раскрывает глаза, от резкого движения его рана открылась, но эта боль – ничто в сравнении с внезапно открывшейся зияющей прорехой в душе.
Даже Ганнер Райсод, Улаха Кор и Эрил Беса, все еще лежащие без сознания, дергаются в путах темных снов, почувствовав потерю одного из своих.
Глаза Финна Галфридиана видят то, что не может увидеть его разум. Не успев еще это осознать, он уже бежит через весь двор по траве, прочь от своего пылающего родного мира к павшему товарищу.
***
Клинок света исчезает и изогнутая рукоять выпадает из руки Рейнара. Нума падает вместе с ней, и это тошнотворный звук, глухой удар тела о колкую зеленую траву и мягкую коричневую почву. Рейнар смотрит на свои руки и на ее тело, которое видит между пальцев, – она лежит неподвижно у его ног.
- Нет, нет, нет, - медленно, как в лихорадке бормочет он, встретив гневный взгляд Бена Соло, который широкими шагами идет к нему. – Я не хотел…
Бен не утруждает себя ни Силой, ни мечом, он бьет Рейнара кулаком в челюсть. В застывшем воздухе джунглей отчетливо слышен треск сломавшейся кости.
- Тогда чего ты хотел? – кричит он. – Скажи, это все для тебя игра? Игра? – Он продолжает бить Рейнара, как бы подчеркивая каждое свое слово, бьет в глаза, в уже сломанный нос, под ребра, куда только может дотянуться. – Махал тут своим новым сверкающим мечом – и думал что никто не пострадает? Что никто не… - он задыхается на слове «погибнет», и снова колотит Рейнара по голове. Брызги вязкой крови взлетают в воздух и стекают на землю алыми лужицами.
- Стой, стой, - Финн бросается на Бена, некрепко вцепляется в плечи и отталкивает назад. – Нума бы не стала…
- Как ты смеешь произносить ее имя, - принц Арториаса вздрагивает от рева Бена. – Как ты смеешь… когда просто стоял здесь и ничего не делал…
Рейнар неожиданно выворачивается из его хватки и прижимает ладони к вискам.
- Уйди из моей головы! – вопит он, утыкаясь лицом в землю, по лицу тонкими ручейками текут и смешиваются кровь и слезы. – Убирайся!
Из его вздрагивающего тела исторгается темная энергия, похожая на струи густого дыма. Появляется ониксовый силуэт Экзара Куна, высокий и темный, непроницаемый для света, заполняющий собой весь мир, закрывший его своими черными одеждами под яростным красно-золотым оком Явина.
В этом своем проявлении лорд ситхов выглядит так, будто создан из застывшей лавы – будто тот колосс, что возвышается на его острове, ожил и дошел до Праксеума. У него тонкое аристократическое лицо, высокие скулы, надменные глаза и тонкие губы. На лбу его горит пульсирующая татуировка черного солнца.
Поначалу он, кажется, несколько раздражен тем, что его вытолкнули из разума Рейнара, но почти сразу на его губах начинает играть победная усмешка, потому что он сверху вниз смотрит на сломленных рыцарей, на шокированных учеников и их мастера, едва пребывающего в сознании.
- В этом… не было нужды, - вздыхает он, и теперь его голос уже не эхо голоса Рейнара и не холодный шепот где-то у сердца. – Правда не было. Если бы вы все послушали меня раньше… Но еще есть шанс, - он вытягивает вперед свои обсидиановые руки, словно в великодушном приветствии. – Присоединяйтесь ко мне сейчас. Вместе мы образуем новое Братство. И тогда вы не разделите судьбу этой тви’лечки.
То, как он говорит это. «Этой тви’лечки». Как будто Нума не имела никакого значения. Как будто она не была настоящей.
Рей встает, зрение у нее помутилось от первобытного гнева и сузилось, сосредоточившись на одном лишь силуэте Экзара Куна. Не сводя с него глаз, она призывает первое попавшееся оружие в зоне досягаемости. В ладонь ей прилетает изогнутая рукоять меча.
Пока она подходит к лорду ситхов, кто-то выкрикивает ее имя. Она думает, что это может быть Бен, но не уверена, кровь стучит у нее в ушах. Обсидиановый лик Куна улыбается ей. Теперь здесь только они. Он – ее. Она будет уничтожать.
Она переводит свое тело в открытую стойку Атару, отставив правую ногу назад и согнув колени, меч берет двумя руками – хотя ей приходится иначе выровнять запястья и локти, чтобы компенсировать кривую рукоять, к которой она не привыкла. Логически она понимает, что это помешает ее стилю боя, но ей уже все равно. Ей плевать на все, кроме того, что нужно разрубить на части врага.
Рей зажигает меч, и та ужасающая, искрящаяся энергия, что толчками вырывается из соединенных цепью трех камней, дрожью пробегает по ее рукам. Этот клинок был создан для того, чтобы убивать. Она никогда раньше не чувствовала ничего подобного, такой грубой, первозданной возможности, такой дикости. В своих руках она держит власть решать, кому жить, а кому умереть.
- Да, - говорит Экзар Кун. – Вижу, ты начинаешь понимать. Только Темная сторона может превратить мусорщицу в богиню. Только это. Конец слабости. Конец скорби. Конец мирам. Поддайся.
Сильные руки обхватывают ее сзади. Две руки смыкаются на запястьях, обездвиживая их. Она прижата спиной к чьей-то широкой груди, от стука чьего-то сердца по позвоночнику у нее пробегают волны созвучия. Она сопротивляется, пытаясь освободиться из железной хватки, но…
- Рей.
Она никогда не слышала прежде, чтобы Бен так говорил. Так грустно и вместе с тем так нежно. И когда он наклоняет голову, чтобы прошептать несколько слов лишь для нее одной, его дыхание призрачно ощущается ею в том месте, где ухо соединяется с челюстью. Его губы повторяют клятву, касаясь ее кожи.
- Нет эмоций, есть покой.
Она пытается отбрыкнуться от него, но он почти поднимает ее над землей и прижимает к себе крепче.
- Нет неведенья, есть знание, - продолжает он. – Нет страстей, есть ясность мыслей. Рей… - большими пальцами он успокаивающе, кругами гладит косточки ее запястий. – Я знаю, что ты это знаешь. Ну же. Нет хаоса, есть гармония…
Она наклоняется к нему и дает его прочному, крепкому теплу и его голосу вырвать себя из багровой ярости, дает его сердцу, бьющемуся у ее спины, опустить себя на землю, чтобы не уплыть в бесконечный океан тоски и горя. Моя скала, думает она, мой якорь. Она поднимает глаза к оранжевой сфере Явина над головой и вдыхает воздух и свет.
- Нет смерти, - заканчивает она шепотом, выключая аметистовый клинок, - есть Великая Сила.
Бен отпускает ее. Она швыряет меч в реку. Он летит по красивой дуге и навсегда исчезает в волнах.
Экзар Кун зол. Рей видит это по его лицу – и теперь, когда она вернулась к здравому мышлению, она может чувствовать и его отчаяние.
- Присоединяйтесь ко мне, - повторяет он более настойчиво, подталкивая мечты о славе ей в голову. Она стискивает зубы и противится этим образам, дворцам, построенным в ее честь, планетам, брошенным к ее ногам. – Я несу на себе солнце Марки Рагноса. Я могу дать и вам свой знак – вам двоим, - говорит он Рей и Бену. – Я могу дать вам власть – неизмеримую. Вы будете богами.
- Я лучше буду человеком, - отрезает Рей, смело глядя на него. – У тебя нет такой силы, какой бы я уже не обладала. Поэтому мы и нужны тебе. Ты обращаешь наши слабости против нас, потому что у тебя нет своей силы. Ты умер тысячи лет тому назад, Экзар Кун. Ты не больше, чем воспоминание. Призрак.
Всю оставшуюся у него энергию он сосредоточил на поддержании этой колоссальной формы. Барьер рухнул. Сила с радостью вновь приветствует Рей. Она тянется вовне и вдруг понимает, что знает мысли своих товарищей так же хорошо, как и свои, словно все они связаны невидимыми гудящими нитями, словно стоят совсем рядом с ней, хотя на самом деле разбросаны по территориям академии.
Вот что нам нужно сделать, говорит Бен.
Искра сомнения – от Сеффа. Но некоторые из нас еще только ученики, и нас не учили…
Вас учили
, отрезает Бен. Вы учились этому всю свою жизнь.
Даже повернувшись спиной к вратам Великого Храма, Рей чувствует, как Базел Варв, Яквил Саав’ету и Натуа Ван выходят из дверей во двор, чтобы присоединиться к сражению. Она может их ощущать – или вернее, сияние их присутствия в Силе, когда они входят в поток, где ярким факелом пылает Бен.
Сейчас, говорит он.
***
Темный лорд ситхов поворачивает свое властное лицо то в одну, то в другую сторону, в смятении глядя на туманную дымку голубой энергии, которая начинает обволакивать его. Он пытается отступить назад, но поздно – колона пульсирующего обжигающего сияния заключила его в себе и лучом упирается в небо. Он кричит, когда его постепенно начинают отрезать от Силы.
Ты уже чувствовал нечто подобное раньше, торжественно говорит ему Бен Соло. Ты помнишь стену света, что опустилась на луну Явина? Их имена были Номи Санрайдер, Тотт Донита, Сильвар, Осс Вилум и Тон. Их называли - дзидаи.
Экзар Кун узнает собственные фразы, которыми он издевался над Люком Скайуокером, но теперь их обернули против него. Он горько смеется. Что я говорил тебе, мальчик? Тот же разум, что и у меня. Тот же, что и у меня.
Всюду, куда он ни посмотрит, - Свет, он исходит от рыцарей, исходит от учеников. Собрав последние нити истощающихся сил, что у него остались, он переводит внимание на Рей. Маленькая мусорщица, шипит он у нее в голове. Ты не забудешь этого – как отвергла свой шанс подняться к величию. Питаемый одной лишь злобой, он погружается в будущее, в видения крови и огня. Ты погибнешь в бою, Рей из пустошей. Я видел это. Ты вспомнишь меня перед концом.
***
Бен вкладывает в руку Рей холодную металлическую рукоять светового меча. Это меч Нумы. Рей смотрит на Бена. Тот кивает.
Вмести они зажигают свои клинки и бегут к Экзару Куну. У того расширяются глаза от внезапного наступления, и остатками сил он впечатывает в мысли Рей образ имперского шагохода, полузанесенного песком. А ты знаешь, что они вернулись искать тебя, почти сразу же после того, как ты улетела? Джедаи забрали тебя у твоей семьи.
Рей не сбивает шаг, потому что Бен здесь, она видит его краем глаза, он бежит рядом, он всегда рядом с ней, и на его бледном лице острые тени от света меча.
- У меня теперь новая семья, - говорит она. – И… - она думает о Нуме, - одну из них ты у меня забрал!
Вместе, как одно целое, они с Беном наносят удар по громадной фигуре, их клинки скрещиваются посреди его тела, и в пересечении лучей загораются молнии, яркие, как солнце. Из силуэта Куна разливается тьма и разлетается на крохотные кусочки, рассеивающиеся вокруг. Все больше трупной энергии, ищущей слабое сердце, чтобы укрыться там…
Люк с трудом поднимается на ноги. Хотя он сам едва не теряет сознание, у него все же получается призвать Силу и сотворить в воздухе джунглей могучий порыв ветра, который сворачивается в тугой узел вокруг осколков тени и забрасывает их далеко за реку, за густые кроны деревьев. С последним криком останки Экзара Куна исчезают.
Держащая меч рука Рей падает, клинок света гаснет. Бен повторяет ее движение. Они смотрят на воду, которая шумит и переливается перед ними, стеклянно-прозрачная и глубокая, и движется вперед, к великому морю.
- Он сказал мне, что я погибну в бою, - беспомощно произносит Рей.
Бен вздрагивает.
- Он солгал, - говорит он решительно. – Темная сторона всегда лжет.

-----------------------------------

Глава 11Глава 11
На лесную луну опускаются сумерки, дует прохладный ветерок. Гигантское око Явина висит низко над древней каменной пирамидой цвета ржавчины, и его немигающий взгляд набрасывает на мир туманную вуаль рыжеватого золота. На горизонте подрагивают бледные звезды, формируя огненную корону вокруг небольшого, идущего к закату солнца системы. Воды реки плещутся о травянистые берега, в глубине мелькают чешуйчатые плавники. Деревья шелестят, птицы-шептуны вернулись туда устраиваться на ночлег.
Посреди всех этих беспрерывных звуков и движений природы и небесных светил, под пальцами Рей закрывается жженая рана на боку Улахи.
- А ведь не так давно это я тебя лечила, - комментирует это девушка-бит, и Рей может только кивнуть и согласиться, что да, это было не так уж давно.
Ганнер поднялся на ноги и морщится, на пробу потянув недавно сломанную руку, которую объединенными усилиями восстановили Текли и Джиселла. Эрил еще на берегу, выкашливает воду из легких, Сефф неловко помогает ей, похлопывая по спине. Раны Вэлина гораздо серьезнее; Базел и Натуа несут его неподвижное тело на первый ярус храма, где ночь он проведет в медотсеке в бакта-танке. Тиу и Яквил уже ушли внутрь, проверить младших и разослать сообщения мастерам-джедаям в других системах.
Рей истощена. И опустошена. Победа, думает она, дрожа, потому что воздух джунглей холодит мокрую после реки одежду и кожу, не должна ощущаться так.
На плечи ей набрасывают плащ. Он теплый и от него пахнет Беном. Его руки застывают в нерешительности над точкой между ее ключиц, дергаются вопросительным жестом, незаконченной фразой, а затем снова опускаются. Ей невыносимо хочется зарыться в складки ткани и остаться в этом уютном коконе навсегда, ей невыносимо хочется, чтобы он… обнял ее, или… она не знает. Она никогда так отчаянно не хотела ощутить физическое прикосновение, как в этот момент, она могла бы закричать от тоски, так сильно ей этого хочется.
Вместо того она плотнее заворачивается в плащ Бена и смыкает его края у себя над сердцем. Они идут к Люку, который только что вышел из целительного транса и сейчас стоит, опустив голову, над Алемой, которая сидит и обнимает тело Нумы. Так странно видеть, как слезы бегут по тонким скулам обычно гордого лица тви’лечки, - слезы капают и на лицо Нумы, прямо под ее невидящие зеленые глаза, и кажется, что плачут обе сестры.
Зеркальные отражения, в любой жизни. На любом берегу.
- Мастер, прошу… - голос Алемы слабый и ломкий, едва громче шепота. – Ведь есть способ ее вернуть… есть то проникновение… тот алый свет…
- Это Экзар Кун тебе сказал? – резко говорит Люк. – И ты все еще пускаешь его в свой разум даже после того, как твоя сестра пала, Алема?
Рей моргает от нехарактерной для него жесткости. Даже сам Люк удивлен и замирает, как только слова вырываются у него изо рта. Повисшее молчание острое, как лезвие ножа, но выражение его постаревшего, осунувшегося лица ясно говорит Рей – ее учитель тоже скорбит.
- Я прошу прощения за то, что вышел из себя, - наконец говорит Люк. Его тон мягкий, но сокрушенный знанием того, что он оставил шрам, который даже Сила не может исцелить. – Но чтобы уважать жизнь, мы также должны уважать смерть. Это и отделяет нас от таких людей, как Экзар Кун.
Алема отворачивается, но до того Рей успевает заметить неожиданную вспышку злости, исказившую ее лицо. Потом Люк направляется к Рейнару, который на четвереньках стоит на земле и раскачивается взад и вперед под тревожным взглядом Финна Галфридиана.
Не сказав ни единого слова Бен удаляется от них и идет к Великому Храму. Рей медлит всего секунду, а затем следует за ним.
- Куда ты идешь? – спрашивает она, переходя на бег, чтобы поспеть за его длинными и быстрыми шагами, но он не отвечает. Она останавливается, поравнявшись с рыцарями и учениками, которые сгрудились во дворе, и смотрит на его удаляющуюся спину, исчезающую в темных вратах пирамиды.
- Рей, - Джиселла приподнимает голову от синяков Ганнера, которые изучала, - Нума действительно…
- Мы почувствовали, как она погибла, - это отвечает Текли, и Ганнер с Улахой согласно кивают. – Это… эта связь – которая образовалась у нас друг с другом, вы помните, мы сразу же знали местоположение и состояние каждого. Наверное, мы бы не смогли это отключить, даже если бы попытались. Это как вторая натура, из-за того, что мы вместе работали на стольких заданиях…
- И росли вместе, - тихо добавляет Ганнер. – Я думаю… думаю, она была первой, с кем я заговорил, когда только попал сюда. Это была так давно. Я знал ее целую вечность… - он обрывает себя, закончив фразу судорожным вдохом, затем продолжает. – Не могу поверить, что ее…
- Нет смерти, - шепчет Улаха, - есть Сила.
Ганнер смотрит на нее с неверием.
- Как ты можешь говорить это сейчас?
- А почему я не должна это говорить? – спокойно отвечает она. – Нума пожертвовала собой, служа кодексу, будучи рыцарем-джедаем согласно своим клятвам. Таким образом я оказываю ей уважение.
Ганнер весь щетинится, как будто собирается драться, и Джиселла вдруг хватает Рей за руку и утаскивает в храм.
- Надо дать им время поговорить наедине, - говорит она. – Это один из них убил одну из них. Все это не касается никого, кроме них.
***
Когда они оказываются внутри, Джиселла уходит в медотсек проверить Вэлина, а Рей поднимается наверх в поисках Бена. Ей не нужно даже использовать Силу, она знает, что найдет его запершимся в своей комнате, как он делает всегда, когда его что-то выводит из равновесия. Она останавливается перед дверью, покусывает губу, усиливает свое звучание в Силе, чтобы оно коснулось его, и потом…
… ее моментально затягивает в воспаленный туман ярости, горя и гнили, они затопляют ее жилы…
Рей врывается в комнату в тот момент, когда Бен бросает в стену стул. Стул рикошетит в ее сторону, но она автоматически вскидывает руку и останавливает его в воздухе. Они с Беном, рыцарь и ученица, смотрят друг на друга. Стул падает, неустойчиво колеблется на двух ножках и все-таки опрокидывается на пол с громким стуком.
- Как он может быть таким отстраненным? – шипит Бен, стиснув руки в кулаки по бокам. – Нума погибла, а у него хватает наглости отчитывать Алему… как будто она всего лишь запутавшийся ребенок…
- Он наш мастер и наш лидер, - возражает Рей. Разве ты не видел его лицо? – Он должен удержать все вместе ради нас, остальных…
- Это он виноват! – кричит Бен, и его голос, всегда слишком мягкий для криков, странно бьется о стены, как хлыст, который сжимает в руках неумелый, но отчаянный боец. – Если бы она не помедлила… если бы он не остановил ее руку…
- Руку Нумы остановило милосердие…
- И смотри, куда оно ее привело! Смотри, что случилось, когда она не воспользовалась преимуществом! – он так пинает раму кровати, что Рей даже удивляется, что та не обрушивается вся целиком. – Рейнар ее убил!
- Ты предпочел бы, чтобы она убила его? – спрашивает Рей. – Предпочел бы, чтобы она осталась жить с этим?
Бен оседает на пол. Он такой высокий, что это занимает время, как будто кирпичик за кирпичиком разрушается мощная колонна. Он проводит рукой по лицу, и – она никогда не видела его настолько сломленным, никогда не видела в его темных глазах такой беспомощности, такой полной безнадежности.
- Она первая… - из горла у него вырывается всхлип. – Она первая, чья смерть… что-то значила…
Все смерти что-то значат, сказала бы Рей, если бы не знала точно, что он сейчас вспоминает тот корабль и смотрит, как корчится и задыхается человек, трахею которого медленно сжимают щупальца страха и ненависти маленького мальчика.
- Нума погибла в Свете, - говорит она вместо этого. – Она была рыцарем-джедаем до самого конца. Благодаря ей мы смогли найти силы победить Экзара Куна. – Пока она говорит, она осознает поднимающийся в ней самой протест, потому что да, это было несправедливо. Сама идея жертвы выглядит бессмысленной перед лицом всех лет, что были потеряны, - но она должна быть как Люк, она должна быть сильной, должна удержать все вместе ради них обоих. – Рейнар бы не смог вернуться с Темной стороны, если бы он не… - она умолкает. Она не может даже сказать это вслух. Не может свести меч в груди Нумы к простому средству для достижения цели. – Она… она погибла как герой.
Слова дрожат в воздухе и звучат неубедительно.
Бен весь напрягается.
- Ты думаешь, я не слышал это раньше? – рычит он негромко и страшно. – Гален Марек. Мученики Ботавуи. Брия Тарен. Жертвы операции «Домино». – Он называет имена и загибает трясущиеся пальцы. – Арвел Кринид. Реймус Антиллес. Красная Эскадрилья. Оби-Ван Кеноби, - он смотрит на нее непокорным раненым взглядом. – Меня потчевали этими историями всю мою жизнь. Дерзкие самоубийственные миссии, доблестные последние бои, благородные жертвы. Люди, которые умирали ради… великого блага, - выплевывает он, и с губ у него сочится презрение. – Которые так и не дожили до рассвета… не говори мне о героях. Моя семья идет по их стопам. Я знаю все эти легенды. Но Нума Рар была настоящая!
Он затихает, делает глубокий судорожный вдох, опускает голову и откидывается спиной на раму кровати. И Рей думает, что, может быть, если бы он был ближе к другим рыцарям, если бы чувствовал себя в состоянии оплакивать ее вместе с ними, - тогда, наверное, ему было бы легче.
Но у него есть только она. Здесь, в его комнате, у них есть только они сами.
Она садится рядом с ним и неуверенно кладет голову ему на плечо. Она почти ждет, что тот отдернется – он не делает этого, а остается полностью неподвижен.
- Бен, - говорит она мучительным шепотом, слишком усталая, слишком, для того, чтобы цепляться за свою гордость. – Пожалуйста, будь ко мне добр.
Потому что когда-нибудь я погибну в бою. Потому что я тоже ее потеряла.
Все происходит медленно, так он уступает ей – поворотом головы, касанием щекой ее виска, прядью мягких темных волос у края ее глаза. Еще, хочет попросить она, еще, обними меня, мне нужно знать, что мы оба все еще живы. Но ей шестнадцать, и она не так бесстрашна, как думала когда-то, и поэтому ей приходится принимать то, что у нее есть, и это оно – тепло его плеча, задевающего ее плечо каждый раз, когда поднимается и опадает его грудь.
Рей смотрит на его руки, на сбитые и исцарапанные костяшки пальцев. Она помнит, как эти кулаки избили Рейнара до кровавого месива, и помнит, как эта ладонь нежно касалась ее лица. Она проводит пальцами по его пальцам и призывает Силу пробежать через поврежденную кожу. Бен позволяет ей это и наблюдает, словно завороженный, как серо-желтые пятна исчезают и высыхает кровь. Они и дальше сидят рядом, бок о бок, прислонившись друг к другу, и через них обоих струится Свет.
***
Похороны проходят на следующее утро, незадолго до рассвета. На поле изумрудно-зеленой травы, что протянулось рядом с Великим Храмом, окруженное темными пенистыми реками, тело Нумы – с ног до головы обернутое в снежно-белую вуаль – лежит на вершине погребального костра, а вокруг собрался Орден джедаев. Несколько мастеров прилетели ночью, на них белые робы. Бен и остальные рыцари тоже в белом, все кроме Алемы, которая стоит у изножья костра в серой накидке с опущенным на глаза капюшоном.
Рей и другие ученики держатся поодаль, вместе с Ардва и младшими детьми. Здесь легко проследить все шаги пути джедая: в то время, как большинство учеников всхлипывает, рыцари молчат – хотя по лицам многих текут слезы, а глаза мастеров полностью сухи, и тем не менее, все они серьезны и мрачны.
Нет эмоций, есть покой, повторяет про себя Рей, но в нынешних обстоятельствах кодекс не приносит ничего, кроме небольшого кратковременного и мимолетного утешения. Почему мы не должны оплакивать ее? Почему мы не должны показывать, как она была для нас важна? молчаливо спрашивает она, глядя на мастеров и гадая, то ли это будущее, которого она действительно желает: всегда быть мрачной и суровой, всегда отгораживаться пластами философии от самых важных сторон человеческой натуры. Буду ли я счастлива, идя по жизни так равнодушно?
Несмотря на это, она не может заставить себя плакать. Вчерашние события витают вокруг нее, как будто это всего лишь неприятный сон. В животе образуется какое-то оцепенение, которое распространяется до кончиков пальцев и до самой макушки головы. Нумы нет, но это не кажется реальным. Почему?
Люк занимает свое место у изголовья костра, напротив Алемы. Силуэты мастера и рыцаря в робах замирают, разделенные деревянным помостом с телом погибшей ученицы, погибшей сестры.
- Все мы в свое время так же уйдем, - сильный и чистый голос Люка разносится над туманным предрассветным лесом. – Мы созданы из света, но тело – временный сосуд. Неважно, по каким дорогам мы идем, все в конце концов найдем себя здесь. Я прошу минуту тишины – чтобы вспомнить и чтобы двигаться дальше.
Даэшара’кор первая из мастеров выходит вперед, зажигает факел и касается им сложенного погребального костра. «Иногда я думаю, знала ли она об опасностях той жизни, куда привела нас», звенит в ушах у Рей едкое замечание Алемы, беспокойное воспоминание… о, это было всего лишь вчера. Не прошло и двадцати четырех часов.
Другие мастера идут следом, за ними рыцари. Огонь бьется и пофыркивает у основания кострища, поднимается выше, и закутанное тело Нумы исчезает в жарких волнах. Когда воздух заволакивают клубы густого серого дыма, рыцари зажигают свои мечи и полностью синхронно исполняют символический салют в честь павшего товарища. Сияющие клинки синих и зеленых оттенков вспыхивают и скрещиваются вокруг алого пламени костра. Рей замечает, что они встали веером, как в обычном своем боевом построении, которое отрабатывали бессчетное число раз все эти годы – так, что костер Нумы оказался ровно там, где она стояла бы, если бы шла в сражение вместе с ними. Они даже оставили место Рейнара пустым для него, и Рей представляет, что он смотрит на них из окна комнаты второго этажа, где заперт сейчас, и еще представляет, что он так же выполняет все движения салюта, хотя у него и нет оружия, и ей так отчаянно хочется, чтобы это было правдой. В свете мечей, клубах древесного дыма и дымке раннего утра лица рыцарей кажутся душераздирающе молодыми и странно дерзкими. Это их последняя миссия с Нумой. Они провожают ее красиво.
***
Когда световые мечи погасли и рыцари вернулись к остальным наблюдающим, Люк торжественно говорит, не сводя глаз с костра:
- Все эти годы ты исполняла свой долг, проявляя силу, милосердие и благородство, и мы будем это помнить. Осталось только одно дело. Иди вперед и проложи путь, чтобы когда-нибудь мы могли последовать за тобой. – Пламя взметается выше, источая жар, свет и пепел. – Теперь, моя ученица… - здесь его голос смягчается и в нем появляется толика нежности, - теперь ты едина с Силой.
Алема сняла капюшон, когда присоединилась к салюту, но не стала надевать его обратно. Ее лицо бесстрастно, такое же, как то, что пожирает сейчас огонь. Вместе с остальными она смотрит, как ее сестра пылает в восходе, точно сердце некоей погибшей звезды.
***
Позже днем рыцари и ученики собираются в Большом зале, где мастера уже ждут их, молча выстроившись в ряд, встав против солнечного света. Рей садится между Тиу и Джиселлой, Базел, Натуа, Сефф и Яквил позади, а рыцари становятся почти боевым полукругом, словно они вместе против всего остального мира – хотя Бен держится с краю, как обычно.
- Я понимаю, - говорит Люк, – что есть среди вас те, кто винит в случившемся меня. Если бы я не остановил Нуму, она осталась бы жива. – Он обращается ко всем, но его взгляд падает на Алему и на племянника. – Продвигаясь вперед по пути джедая, вы столкнетесь с очень многими ситуациями, где придется делать трудный выбор. Нума вчера оказалась в такой ситуации и выбрала следовать Свету – так же, как и я. Если бы я не остановил ее, погиб бы Рейнар. И это не было бы лучше. – Он примирительно поднимает руку, когда некоторые рыцари помимо воли начинают беспокойно шевелиться. – Не было бы. Не нам решать, кому жить, а кому умирать – и не нам ставить ценность одной жизни выше другой. Этот путь ведет к тьме. Если в вашем сердце есть обвинение, если есть злость, прошу, придите ко мне после. Давайте обсудим все и вместе исцелимся.
- Мы виним себя, мастер, - искренне говорит Текли. – Нам нужно было прийти к вам сразу же, как только мы стали ощущать влияние Экзара Куна. Но мы были гордыми. Мы думали, что справимся сами.
- Никто здесь не винит вас в этом, - проговаривает, журча, Силгал, джедай – мон-каламари с водного мира Дак, и указывает перепончатой рукой на себя и на других мастеров рядом с Люком. – Желание проявить себя, быть независимым – таковы истоки молодой крови. Мы помним, хотя с тех пор прошло время. Лорд ситхов использовал это против вас, и расплата была велика. Пусть это станет вам уроком и наставит в будущих стремлениях. Доверяйте связи с другими. Доверяйте Ордену. Доверяйте Силе.
Заговаривает Алема.
- Что теперь будет с Рейнаром? – вопрос обрывается на резкой ноте, даже чуточку неуважительно.
- Я заберу его с собой, когда улечу, - отвечает пожилой Стрин. – Проведет год со мной на Беспине, потом год с мастером Кираной Ти на Датомире. После мы решим, продолжится ли его искупление, его паломничество, или же он вернется в систему Явин и снова возьмет в руки меч.
Рыцари переглядываются. Люк говорит:
- Мы понимаем. Вы считаете, что этого недостаточно. Но наша надежда в том, что время, проведенное вдали от этого места, позволит ему исцелиться – и позволит вам простить. Мы должны сделать это, потому что если не сделаем, Экзар Кун победит.
- И еще одно, - добавляет Корран Хорн. – Мы обсуждали это раньше на тайном совете. Мы полагаем, что пробуждение Экзара Куна было не единичным инцидентом. Странно, что всего лишь одна тень оказалась так сильна. Учитывая текущие попытки захвата сектора Меридиан, новое появление Дженсаараи на Куркрусе и доклады об имперской активности, которые мы получаем из миров Ядра, мы делаем вывод, что впереди нас ждет большая опасность. Будущее туманно для нас, что означает – Темная сторона снова за работой. Все мы постараемся быть настороже. Рыцари, прошу вас быть готовыми к частым миссиям через несколько месяцев. И, ученики… - он делает паузу и слегка улыбается. – Ладно, дам мастеру Скайуокеру объявить вам эту новость самому.
Рей ощущает, как подались вперед Тиу и Джиселла. Она напрягается, в ней поднимается какое-то предчувствие. Может ли это быть?..
- Ваша доблесть на поле боя вчера: то, как вы лечили рыцарей и заботились о детях, следовали приказам и действовали быстро, как сотворили Стену Света, то, как Джиселла защитилась от Рейнара с помощью Силы, и как Рей нанесла Куну решающий удар – все это показало мне, что вы более чем готовы сделать следующий шаг, - говорит Люк своим ученикам. – Пришло время вам собрать свои световые мечи.
Раньше Рей думала, что когда этот день настанет, она не будет чувствовать ничего, кроме радости. Она не ожидала, что встретит новость с ощущением сладкой горечи. Не ожидала, что подумает: что ж, значит, сейчас, и что мир продолжит быть неизменным, даже теперь, когда на землях храма еще лежат остатки погребального костра Нумы. Значит, жизнь продолжается.
***
Горе обрушивается на Рей жгучими волнами. Оно приходит ночью, когда она лежит в постели и смотрит в потолок, не в силах уснуть. Она вскакивает на ноги, и ей кажется, она вся состоит из узлов, ее грудь, и живот, и горло заполнила какая-то невидимая напряженная масса, от которой солоно и горько на языке. Она сбегает на первый этаж, спотыкаясь на ступеньках и врезаясь в стены и колонны, и каждая ссадина и каждый ушиб отдаются в ней болью, которой в этот момент Рей почти что рада. Ее глаза по-прежнему сухие. Почему у нее сухие глаза? Она настолько бессердечна, что не может пролить даже несколько слезинок?
Она добирается до ангара, Силой включая световые панели по ходу движения. Сперва у нее была полуоформившаяся идея начать работу над скайхоппером, который ей подарили Хан и Чуи. Занять руки и мысли. Но вместо этого ее глаз падает на крестокрыл Т-65 Коррана Хорна.
Он решил остаться в Праксеуме на некоторое время, чтобы побыть с Джиселлой и Вэлином, и Рей осознает: если Орден ждет, что она простит Рейнара за убийство Нумы, то они уж точно обязаны будут простить ее за то, что взяла без разрешения звездолет. Раньше она тренировалась только на симуляторах и никогда не летала по-настоящему, но с каких пор это ее останавливало, и дроида-астромеха нигде не видно, наверное, отключился на ночь, но она же не выходит в космос, и гиперпространственные расчеты ей не нужны…
Рей забирается в кабину, ее сердце быстро бьется в груди. Под пальцами гудят панели управления. Она выводит крестокрыл из ангара на посадочную площадку, алый взрыв толчковых двигателей – и корабль взмывает вверх, над деревьями, в ночь, и жар в ее крови слишком свиреп, чтобы быть радостью, и слишком неукротим, чтобы быть печалью.
***
Зеркальная гладь озера, сейчас, при свете звезд ставшая черно-серебристой, мерцает, отражая крестокрыл, когда Рей пролетает над поверхностью воды. Когда перед ней показывается Остров Куна, она даже не раздумывает.
Огромная обсидиановая статуя лорда ситхов разлетается на мелкие кусочки от попадания протонных торпед. Осколки дождем осыпаются вниз, какие-то врезаются в храм, какие-то падают в глубины озера. Потом Рей переключается на лазерные пушки и устанавливает прерывистый огонь, чтобы множество лучей быстрым и безжалостным потоком стрельбы снесли колонны. Она поднимается выше, уходит в пике, стреляет, снова поднимается и кружит над островом, то и дело возвращаясь. С каждым ее заходом на бомбардировку, Храм Экзара Куна все больше разрушается, и выгравированные письмена массасси плавятся в огне.
И тогда, наконец, приходят слезы, текут по щекам Рей, и она рыдает, тем сильнее, чем больше стреляет. Первый друг, который погиб, думает она, отправляя в развалины последний залп энергии. Первый друг, которого я потеряла.
***
Когда она поворачивает обратно к академии, на острове не остается ничего, кроме груды дымящихся руин. Ничто не указывает, что здесь тысячи лет стоял храм, возведенный в честь того, кто хотел, чтобы ему так ревностно поклонялись и так сильно боялись.
***
Приближаясь к территории Праксеума, Рей кажется сперва, на краткий и чудесный миг, что она видит… Нуму… под блестящими в звездном свете стрелами крестокрыла.
Но нет, это, конечно же, Алема, которая бесстрастно наблюдает за тем, как Рей выходит из ангара.
- Что это ты делала со «стрелкой» мастера Хорна?
Рей пожимает плечами. Она пока не готова этим делиться. Это ее собственное прощание, ее личная форма салюта.
Взгляд Алемы смещается к темным деревьям.
- Я знаю, что вы все хотели бы, чтобы на ее месте была я, - говорит она безжизненно, без эмоций. – Это ведь она была хорошей сестрой.
- Никто так не думает, - говорит Рей. – Мы разделяем твое горе.
- Мастер Силгал сказала, что мы должны доверять им, - продолжает Алема, словно и не слышала Рей. – Доверять мастерам. Но именно доверие Нумы ее и погубило.
- Алема, - Рей с трудом сглатывает. – Мы должны двигаться дальше. Ради Нумы. Мы должны продолжать бороться за все хорошее…
- Моя сестра, - шипит Алема, отворачиваясь и прекращая дальнейший разговор, - была единственным хорошим, что у меня осталось в этом мире.
***
«Тысячелетний сокол» возвращается на Явин IV ясным солнечным днем, когда ученики уже приступили к серии медитаций длиной в несколько недель и охотой за деталями для сборки своих мечей. На посадочной площадке Хан Соло кладет в руку Рей маленький мешочек.
- Не знаю, может, это жульничество, - замечает он. – Но я не чувствую за собой вины. А ты?
Рей заглядывает внутрь. В складках ткани виднеется блестящий драгоценный камень корус оттенка сапфира, часть его сияния падает ей на лицо, и он так ярко отражает дневной свет, что кажется, в самом кристалле пылает натопленная печь и ее огонь пробивается через острые грани.
- Стащил его с добывающей станции Лэндо на газовом гиганте, пока он не видел, - коварно признается Хан. – Но ничего страшного, этот негодяй и так должен мне тонну кредитов.
- Я… - Рей беспокойно переминается с ноги на ногу, обрадованная и тронутая настолько бесценным подарком, но совершенно не представляющая, как выразить благодарность. – Спасибо вам. Вам правда не стоило…
Хан потирает подбородок и, кажется, глубоко задумался о чем-то. Наконец, он наклоняется вперед и негромко произносит:
- Я расскажу тебе кое-что, малышка. Это была не моя идея. Картель хаттов знает больше о честной работе, чем я о ваших сумасшедших лазерных мечах. Бен попросил меня дать его тебе, но сказал ничего не говорить, - он подмигивает ей. – Так что это наш маленький секрет, хорошо?
***
Бен крайне подозрительно смотрит на нее, когда они сталкиваются в коридоре на первом этаже.
- Почему ты так мне улыбаешься?
- Просто, - мямлит Рей. Она замечает, что он направляется наружу. – А куда ты идешь?
Он избегает ее глаз.
- Да так, хотел попрощаться с отцом и его ходячим половичком, - бурчит он.
***
Рей скрестив ноги сидит на полу мастерской, которую оборудовала для себя, вокруг рассыпаны разнообразные компоненты ее светового меча, – большая часть их это старые детали из командного пункта. Она вытаскивает из мешочка камень корус и бережно берет обеими руками.
Кристалл – сердце клинка.
Металлический цилиндр поднимается в воздух, вскоре за ним следуют диатиумовая энергоячейка, несколько узлов и кнопок, крошечные винтики и тонкие проводки.
Сердце – кристалл джедая.
Затем камень взмывает вверх из рук Рей и присоединяется к остальным деталям, что вращаются вокруг нее. На него падает луч солнца и комнату заливает сияние.
Джедай – кристалл Силы.
Рей закрывает глаза, собирает вместе все, что за последние недели узнала о том, как делать световые мечи, и сосредотачивает на этом все свои мысли. Металлические детали со звоном соединяются. Проводки изгибаются, винтики заворачиваются.
Сила – клинок сердца.
Потом она видит это – как установить все на нужное место, как подогнать линзы, как сконструировать оружие, что станет ей постоянным спутником на будущие годы.
Все связано: кристалл, клинок, джедай.
Ее глаза открываются. Она готова начать.
Вы – одно.

------------------------------------------

Глава 12


С мягким щелчком активируемый Силой замок открывается, словно его подтолкнули невидимые пальцы, и тяжелые железные двери на больших петлях распахиваются вовнутрь. Безмолвную неподвижность подземного уровня Великого Храма нарушает тонкая и стройная фигура, идущая по сети лабиринтов каменных хранилищ, где держат ценные артефакты Ордена джедаев. Цепочки историй тви’лекков, свисающие с колышков, закрепленных на западной стене, поблескивают в свете деревянного факела, который пришедший гость держит в руке. На манекене поблизости – набор металлических доспехов на все тело времен Походов Пиус Деа, дополненный рогатым шлемом, а манекен этот стоит прямо перед рядом запертых стеклянных ящиков. Их содержимое загорается на миг, когда на него падает свет факела, и снова погружается в тень. Там лежат Браслет Сареша, монета Тэма Серулеана с выдавленной крылатой эмблемой, несколько свитков, невзрачного вида кусочек камня, называемый Глазом Солнца, световой меч Оби-Вана Кеноби. Дальше по коридору на деревянной подставке лежит маска Ревана, в сумраке ее характерные мандалорские полосы красной краски напоминают пятна крови.
Пришедший сюда бросает на эти реликвии лишь беглый взгляд и вместо них устремляется к круглому алькову, где шкафы уставлены множеством кристаллических многогранных устройств самых разных цветов и форм. Установив факел в металлический держатель в стене, гость – теперь на пару дюймов повыше, чем два года назад – внимательно рассматривает мерцающую коллекцию.
Наконец, узкая, с крепкими мускулами рука вытягивается вперед, ладонью вверх. Жемчужно-белый куб поднимается в воздух со своего места в середине стеллажа и подлетает ближе, останавливается, повиснув ровно над мозолистыми от тренировок с мечом пальцами. По воздуху проносится негромкое жужжание, некими волнами окутавшее помещение, и на несколько секунд куб и призвавший его оказываются соединены покровом голубой энергии, которая мигает, пульсирует и затем исчезает.
Фигура делает шаг назад, увеличивая расстояние между собой и кубом, и из того вырывается луч серебряного света, который сгущается в полупрозрачное изображение полной темноволосой женщины в красном платье. Проекция чуть подергивается, пока оживает матрица искусственного интеллекта. Дымчатые глаза цвета топаза моргают, и прохладный, ровный голос произносит:
- Я – мастер Асли Кримсан. Больше двух сотен лет я наставляла многих юных джедаев на их пути к рыцарству. Свои учения и свой опыт я поместила в этот голокрон, чтобы продолжить помогать тем, кто будет идти в Свете, после того, как меня не станет. Сила подарила мне долгую жизнь. Я полна воспоминаний.
- Тогда говори, - велит Рей.
***
Процесс медитации с хранителями голокронов всегда требовал ее безраздельного внимания. И только выключив устройство и отлевитировав его обратно в шкаф, она чувствует знакомое присутствие позади себя. На губах появляется улыбка.
- Откуда ты знал, что я здесь, внизу?
- Я всегда знаю, где ты, - серьезно отвечает Бен.
Она оборачивается. Улыбка исчезает.
- У тебя кровь течет!
- А ты, как обычно, умудряешься так это сказать, как будто я в этом виноват, - фыркает он. – Да, Рей, у меня течет кровь. Кинжалы Сестер ночи часто производят такой эффект.
Она берет факел со стены и подносит ближе, освещая рану на боку.
- Значит, ты только что прибыл с Дантуина? Почему не пошел сперва к кому-то, кто подлечил бы тебя, перед тем, как бродить по хранилищу?
- А зачем, ты думаешь, я пошел тебя искать? – отвечает он. – Ты и есть этот «кто-то».
- Что же я такого сделала, чтобы заслужить подобную честь, - невозмутимо говорит она и сует факел ему в руки. – Держи.
Бен послушно приподнимает пламя и держит над ее головой, отводя локоть назад, чтобы не опалить ей брови. Она осматривает рану, сперва только зрение, а затем прикосновением, проводя кончиками пальцев вдоль разорванных краев джедайской робы.
- Ты видел Рейнара?
Краем глаза она замечает его легкий нерешительный кивок.
- Он был вместе с мастером Кираной Ти, когда она проводила мне инструктаж после приземления. Но не сказал ни слова.
- Может, он дал обет молчания.
Бен хмыкает:
- Хорошо бы.
Еще одна деталь всплывает у нее в мыслях и настойчиво требует внимания.
- Твоя миссия была не дать Остатку открыть Врата Вечности, а не объясняться с Сестрами ночи.
- Мне нравится, как ты быстро предполагаешь, что я сам постоянно ищу стычек, - сухо говорит он, - но в развалинах Звездного Храма не было следов имперцев. Я думаю, что они обнаружили зал управления Вратами Вечности полностью разрушенным и отбросили план воспользоваться ими как супероружием. Тем не менее, Остаток вербовал к себе Сестер ночи, и мы с мастером Кираной наткнулись на тренировочный лагерь.
- Надо сообщить на Кору… на Хосниан Прайм, - поправляется Рей, запоздало вспомнив, что Республика перенесла место заседания правительства на новую планету. – Если Остаток пользуется поддержкой Сестер ночи…
- Об этом позаботились, - бормочет Бен. – Лагерь уничтожили, рекруты разбежались. А генерал Вит, возглавлявший проект, мертв.
Она останавливается, ненадолго перестав оказывать ему помощь.
- Кто его убил?
Его молчания достаточно для ответа. Она напрягается. За последние пару лет рыцари потеряли счет оставляемым телам, но она не думает, что когда-нибудь к этому привыкнет. Каждый раз, когда она слышит, как кто-то из них сделал это, у нее неприятно щекочет в животе и пробегает дрожь по спине. Особенно, когда это сделал Бен. Она чувствует его медленно вскипающее негодование, о котором задумается позднее, но сейчас ее тревожит его отсутствие раскаяния. А может быть, он научился прятать его так глубоко, что никому не отыскать.
Его рана резаная, с неровными краями, начинается у нижней части ребер и заканчивается над бедренной костью. По чистой удаче не задеты жизненно важные органы, но и особого комфорта она не приносит, и Рей жалеет, что он не мог просто подавить свою гордость и дать мастеру Киране исцелить его до отлета с Датомира, вместо того, чтобы истекать кровью еще несколько звездных систем.
Впрочем, отношения Бена с мастерами в последнее время были натянутыми.
Рей проскальзывает рукой в прореху на тунике и кладет ладонь на влажную кровь и теплую кожу. Бен со свистом втягивает воздух через зубы, и она давит слабее, даже продолжая ощупывать. Касаться его вот так по какой-то причине недавно стало казаться ей неудобным и странным. Она не знает, как и когда это случилось, как подкралось, отчего воздух полон запретного намерения и кончики нерва горят, как точки нового созвездия, которому у нее нет имени. Она думает, может, это оттого, что он сейчас все время проводит не на планете, всегда рискует жизнью и конечностями в дальних секторах галактики, и все ее органы чувств жадно стремятся напиться им, чтобы подготовиться к дню, когда он может не…
Нет. Он вернется. Это стало неписаным правилом с того самого дня, когда она упала перед ним на колени и умоляла встать. Он возвращается каждый раз, всегда.
Она отбрасывает страх и касается Силы. Шквал образов: «Тень сабли» несется через гиперпространство, за транспарастиловым куполом тают полосы звезд и в поле зрения показывается рыжеватый шар Датомира; седой человек в имперской униформе растянулся на земле и на последнем дыхании выкрикивает неразборчивые угрозы: «Кое-что грядет, мальчик, куда больше вашего Ордена, куда сильнее самого Скайуокера…»; вот поднимается Сестра ночи, и кинжал находит свою отметину…
Рей вскрикивает, когда лезвие вонзается в ее собственную кожу и едва не царапает кость. Плоский живот Бена напрягается у нее под пальцами, свободная рука дергается, словно хочет потянуться к ней, но он останавливает себя…
И затем более старое воспоминание, непрошенное и случайное – как Люк и Бен спорили несколько месяцев назад. «В чем смысл ее смерти? – кричит юноша. – Почему ты не дал ей убить Рейнара, если мы в итоге все равно убиваем людей…»
Короткая вспышка паники побуждает Рей оборвать их связь. Она смотрит прямо в темные глаза Бена, затененные хранилища эхом отражают все вокруг них. Свет факела набрасывает на половину его раздраженного лица золотисто-рыжую вуаль.
- Ты не говорила, что собираешься делать это, - упрекает он ее.
- Я научилась этому у мастера Силгал, - говорит она. – Чтобы забрать боль, нужно сначала понять, откуда она появилась. Но… - из-за того, что это не первый раз, когда она теряется в его голове, - …ты должен научиться закрываться от меня.
Он долго, очень долго смотрит на нее. Что-то в его лице меняется, и потом его выражение смягчается.
- Ты права, - эти слова звучат тихо, немного хрипло и неровно. – Я должен научиться закрываться от тебя. – Он касается ее запястья, слишком невесомо, слишком коротко. – Тогда – сделай это. Забери мою боль.
Рана начинает понемногу затягиваться. Рей все время подталкивает к этому его тело, рассказывая ему, что нужно сделать, а Бен держит у нее над головой корону огня. Рей должна сосредоточиться на травме, но она не может удержаться и перестать то и дело посматривать на него, и каждый раз их взгляды встречаются, как столкнувшиеся тела в дуэли на световых мечах в этом мире камня, темноты и всего, что прошло. Он не сводит глаз с ее лица.
Ее рука опускается ниже, дюйм за дюймом сшивая кожу. Он держится совсем неподвижно и напряженно, как будто боится пошевелиться, и – представляла ли она себе это, его резкое, рваное дыхание, медленные и нервные подергивания кадыка при свете факела? И представляет ли сейчас, как Сила пульсирует в них обоих, чуточку безумно, как игла барометра, которая крутится в преддверии песчаной бури на Джакку?
Она сжимает пальцы на остром выступе его бедра. И вот тогда он шевелится, судорожно дергается от удивления, инстинктивно напрягаясь под ее прикосновением. Голод, думает Рей, хотя и не знает почему.
Последние остатки раны исчезают, и остается лишь нежная новая кожа. Но рука Рей не сдвигается с того места, где была. Она приклеилась туда, ее ладонь – к его плоскому крепкому животу, кончики пальцев прижимаются к кости. Сила теперь почти что песня, странная и очень знакомая, личная мелодия. Мир сузился только до них двоих. Осталось только это.
Бен первым разбивает заклятие. Очень аккуратно он разжимает ее руку, проскальзывает своими пальцами меж ее, замирает… и отводит в сторону. Он снова немного печален, но на самом деле печаль никогда и не сходила у него с лица, и как могло быть иначе, когда у него такие задумчивые карие глаза и эти мрачно поджатые губы… и у нее едва хватает времени, чтобы осознать, где она и кто она, прежде чем он разворачивается и идет к главному входу в хранилище.
Но его шаги медленные и размеренные, она с легкостью его догоняет.
- Я вижу, ты медитировала с голокроном Кримсан, - говорит он спокойно, своим академическим тоном. – Научилась чему-нибудь интересному?
- Размягчение, - сразу же отвечает Рей, находя спасение в новой теме разговора. – Как обратить равновесие противника против него, если сосредоточиться на внутренних движениях в теле – дыхании, пищеварении, токе крови – и породить головокружение.
- И это не является техникой Темной стороны потому что?..
- Противник выходит из строя, но телу не наносится повреждений, и нет необратимых побочных эффектов. – Она ждет, пока он одобрительно кивнет, и продолжает, чуть более неуверенно: - Я нашла на том устройстве еще две записи. На одной граф Дуку рассказывает историю о том, как его, еще юнлингом, Йода попросил передвинуть цветок в горшке…
- Лекция о телекинезе, - добавляет Бен. – Да, я ее слушал. – Его шаг становится совсем немного, но оживленнее – словно Энакин Скайуокер и все его призраки снова смотрят ему через плечо. – Дуку считал, что не смог сдвинуть горшок с места сразу же из-за его тяжести – либо же потому, что он ошибочно рассматривал его как неживой объект, а не живое существо в Силе, - но Йода впоследствии заметил, что на самом деле это произошло оттого, что ему было трудно справиться с мыслями о том, как быть настоящим джедаем.
Этого не было в записи, но Рей уже привыкла, что Бен походя роняет кусочки подобных небольших фактов, скрытых от многих.
- Что ж, мы все знаем, как он решил эту проблему, - вполголоса отвечает она, чем заслуживает его ухмылку.
- Что я извлек из этой лекции, - добавляет он, - так это то, что твою силу определяет твоя убежденность.
- Значит, ты считаешь, что вера значит больше грубой силы? – не может не поддразнить она его. – Довольно оптимистичная точка зрения, особенно для тебя.
- Нет. – Как обычно, шутка пролетела мимо него. – Вера дополняет силу. Суть телекинеза, как и большей части навыков Силы, заключается в концентрации. И сосредоточенности. Дуку в своей лекции говорил о том, что ноша тяжела ровно настолько, какой ее представляет воображение – и с помощью Силы можно поднять любой вес.
У нее в голове всплывает воспоминание.
- В тот день, когда мы были младше – тот монстр и дерево…
- Разлом Силы, - говорит Бен. – Тогда я только читал о нем, но был абсолютно убежден, что если у меня не получится, то мы погибнем.
Рей смеется:
- Я рада, что у тебя получилось.
Дальше они мирно и молча идут по коридору, полному реликвий, и доходят до шлема Ревана. Бен останавливается перед этим постаментом, и выражение его лица напоминает Рей то, как он смотрел на образ Экзара Куна. Ты сочувствуешь им, всем этим павшим джедаям, думает она. Ты понимаешь.
- Почему Реван носил маску? – спрашивает она. – Дарту Вейдеру нужен был дыхательный аппарат, но Реван…
- Без маски он был больше похож на человека, - шепотом отвечает Бен, не отрывая взгляда от гладкого холодного шлема. – И легче было помнить, что он всего лишь человек, со всеми прилагающимися слабостями и уязвимыми местами. Но с маской он был иконой, символом. Он творил историю, он личность, которую определяли больше его поступки, нежели его мысли, чувства и убеждения.
- Но он и был человеком, - возражает она. – В этом-то и проблема ситхов. В своем стремлении к власти они все это забывают.
- Иногда мне кажется, что забывают как раз джедаи. Это очень по-человечески, жаждать власти. Хотеть обрести немного контроля над хаотичной вселенной. Что бесчеловечно, так это… отстраненность. Мы – создания страсти, разве нет?
- Нет, Бен, - твердо говорит она, потому что он озвучивает ее собственные маленькие предательские мыслишки. – Мы – создания света.
Он переводит взгляд на нее. В уголках губ появляется грустная, почти ласковая улыбка.
- Некоторые из нас – более других.
***
Они поднимаются по ступеням на первый этаж, Бен щелчком пальцев гасит факел и возвращает в крепление над лестничным пролетом. Снаружи слышится приближающийся гул, и над посадочной площадкой зависает прямоугольный силуэт кореллианского легкого фрахтовика HWK-290. Люк стоит неподалеку и смотрит наверх, порывы ветра от репульсоров колышут его плащ и траву.
Бен и Рей автоматически становятся по бокам от своего мастера и ждут, когда «Дряхлая ворона» опустится на землю и высвободит своих пассажиров. Оттуда появляются Финн Галфридиан и Улаха Кор, которые поддерживают полубессознательного Ганнера Райсода, чья одежда покрыта засохшей кровью.
- Этому – бакта-танк, - бодро отмечает Финн, пока они ковыляют мимо Люка, Бена и Рей. – Говорил ему оставаться на бреющем полете, а драки в воздухе оставить Разбойной Эскадрилье, но что он, слушал меня? Нет.
- Рухнул на Тиан в сиянии славы, - вздыхает Улаха. – Может, стоило бросить его там, чтобы преподать урок.
Из-под обильно запекшейся на лице крови Ганнер с трудом одаряет осоловелой улыбкой весь мир в целом.
Когда эта троица исчезает во воротах Великого Храма, Рей обращает внимание на «Дряхлую ворону». Ее высокий широкоплечий капитан спускается по трапу, кивает ей и Бену и кланяется Люку.
- Приношу извинения, что вернул одного из ваших учеников по частям, мастер, - говорит Кайл Катарн. Секунду раздумывает и затем прибавляет: - Снова.
- Ты тоже был когда-то моим учеником и тоже набивал себе шишек с избытком, - усмехается Люк. – Как идет Ориндская кампания?
- Плохо, - говори Катарн, и с его обветренного лица сходят последние намеки на веселость. – Мы подтвердили, что Остаток поглотил Содружество пяти звезд и пользуется их силами и боеприпасами. Республика отправила «Лусанкию» загнать в угол «Жнеца» Пеллеона, и два разрушителя столкнулись в Дарконе и Травал-Пакоре. Республика победила оба раза, но у Орокко была патовая ситуация, и мы только что из системы Тиан, где 181-ый Феннира помешал генералу Антиллесу подобраться к Маршруту Энтралла.
- С Веджем все в порядке? – спрашивает Люк, достаточно резко, чтобы Рей удивленно глянула на него.
- С ним все хорошо. Только отсиживается в Среднем Кольце, ждет, когда Республика пришлет ему «Выносливость» с флотилией Е-крылов. – Катарн почесывает редкую бородку, кажется осунувшимся и измученным, его взгляд затуманен. – Никогда не думал, что доживу до того, что снова увижу дредноуты в действии. Должен сказать вам, мастер, мне не нравится, куда это все идет. У Пеллеона точно что-то припрятано в рукаве.
Обращаясь к Бену, он говорит:
- Рыцарь Соло. Чуть раньше я связывался с Кираной, она сказала, что ты хорошо потрудился на Датомире.
- Мастер Кирана очень добра, - отвечает Бен ровным, но все тем же неживым тоном, который он натренировал для того, чтобы отвечать на комплименты.
- Значит, возможность того, что Остаток воспользуется Вратами Бесконечности, можно точно исключить? – спрашивает Люк, и Рей только тут понимает, что Бен не отчитался перед ним по прилету.
Бен кивает, избегая взгляда дяди:
- Звездный Храм сейчас разрушен до основания. От зала управления Вратами Бесконечности ничего не осталось.
- Что ж, хотя бы это хорошая новость, - протягивает Катарн. – Но я бы не стал расслабляться. Зная Остаток, ясно, что они просто продолжат охоту за новым супероружием.
***
Почти сразу же после того, как Люк, Бен и Катарн удаляются в храм обсудить дальнейшее участие джедаев в Ориндской кампании, Рей замечает две фигуры, переходящие реку. Это Сефф Хеллин и Джиселла Хорн, все мокрые от пота и разгоряченные после похода в джунгли.
Сефф испускает стон, увидев на площадке «Дряхлую ворону».
- Пожалуйста, скажи, что Мастер боя Катарн не собирается снова гонять нас на скорость сегодня. Я еще от ежедневных тренировок в том месяце не восстановился.
- Если честно, думаю, у него на уме более важные дела, - говорит Рей. – Но он и правда сказал мне, что нам придется наверстать упущенное за прошлый раз, когда мастер Люк решит вытащить его с Маршрута Энтралла.
- Значит, еще не скоро, - заключает Сефф. – Пока Имперский Остаток не уйдет из Среднего кольца.
- Может быть и скорее, - говорит Рей. – Мастер Люк всегда подчеркивает, что мы хранители мира, а не солдаты.
- Но джедаи у нас на передовой, - указывает Джиселла. – Мой отец летает на миссии со своей старой эскадрильей, а Вэлин в секторе Ойостер помогает силам Республики освободить Паллаксиды. Как будто опять идут Войны клонов.
Не совсем, думает Рей. Это все приграничные стычки. Малые проявления силы. В Войнах клонов по крайней мере ты знал, где ты.
- Пойду-ка я в освежитель, – провозглашает Сефф, – но пока не ушел – Рей, как ты назовешь человека, который приносит ранкору его обед?
- Кхм. Как?
- Закуска! – кричит он, оборачиваясь через плечо, и неторопливой походкой удаляется в храм.
Рей с неверием качает головой.
- А ведь можно было подумать, что он уже перерос свои шуточки.
- Нет, это без шансов, - откликается Джиселла.
Две девушки вместе подходят к реке с юга от пирамиды храма, где радостно булькает в воде насос Рей и перерабатывает силу течения в энергию. На траве на берегу рядом свернулась клубком Тиу Закс и подзаряжает свой датапад. Она кивает Рей и Джиселле, но, похоже, чем-то занята, поэтому они решают сесть поодаль, чтобы не беспокоить ее.
Джиселла вздыхает с облегчением, плюхнувшись на землю, и утирает пот со лба. В последнее время свои длинные рыжеватые волосы она заплетает в простую косу, которую сейчас расплела, и прочесывает пряди проворными пальцами, после чего перебрасывает всю их глянцевую копну через плечо, и волосы волнами падают на ключицу.
- Я видела, как приземлилась «Тень сабли». Значит, Бен вернулся с Датомира?
- Ага, - Рей вытягивается, прислонившись к нагретому солнцем камню. – Одна из Сестер ночи его неплохо порезала, но жить будет.
Джиселла улыбается:
- А когда-то я на него так западала. Помнишь?
Рей неловко меняет позу.
- Ну, мы с тобой никогда об этом не говорили, так что…
- Это была одна из типичных мелочей. Он симпатичный, он старше, и он излучает что-то такое таинственное, загадочное…
- Бен? – выпаливает Рей, у которой вырывается смешок ужаса.
Улыбка Джиселла превращается в смущенную усмешку:
- Но сейчас уже все прошло.
- Почему?
- «Таинственный» и «загадочный» начинают терять свою привлекательность, когда понимаешь, что это, в общем, иное обозначение для слова «придурок».
- Он не такой! – протестует Рей. – То есть, он, конечно, колючий, но может быть и мягким, а то, что он так сходит с ума по истории, так это даже мило, и еще он правда очень смешной… - она умолкает, потому что Джиселла смотрит на нее весело, понимающе и несколько сочувственно, и Рей…
… не идиотка, но все же и не готова принять правду о том, что значит этот взгляд. Он простирается перед ней как разлом, который только и ждет, когда в него прыгнут. Точка невозврата.
- Я не хочу об этом говорить, - бурчит она, и Джиселла соглашается в своей обычной беззаботной манере, откладывая эту тему и занявшись волосами. С помощью Силы она заплетает их обратно в косу, и пока ее руки сложены на коленях, красно-коричневые пряди движутся словно по собственной воле.
Рей праздно наблюдает за этим и размышляет, не попробовать ли ей тоже новую прическу. Но она не будет этого делать. Три пучка – все, что ей оставила мать или та женщина, о которой она хранит смутное воспоминание как о своей матери.
Почему ты не дождалась меня? Сон возвращается и приносит краткую вспышку боли. Теперь Рей лучше все понимает и знает, что это была только одна из иллюзий Экзара Куна, но вина осталась с ней. Покрылась коркой, как рана, да, но все-таки каждый раз болит.
Она щурится на яркое, солнечное небо, как и всегда подкрашенное оранжевым из-за Явина Прайм. Джиселла прослеживает ее взгляд и некоторое время спустя шепотом говорит:
- Алема где-то там.
- Мастер Люк пытается отследить ее в Силе с тех пор, как она исчезла, но она закрылась, - говорит Рей. – Где бы она ни была, она не хочет, чтобы ее нашли.
- Как думаешь, она вернется?
- Сомневаюсь. – Одиннадцать месяцев тому назад рыцари прилетели на Илезию, чтобы не дать хаттам Бесадии воскресить культ Одного и Всех. Миссия прошла успешно, но Алема Рар так и не вернулась к точке сбора. Ее товарищи провели на тропической планете еще два дневных цикла, разыскивая ее, но безуспешно. – Она не погибла, Бен и другие почувствовали бы ее смерть, но… ты помнишь, как странно она вела себя до Илезии?
Джиселла кивает:
- Не говорила ни с кем, только затевала ссоры. И не подчинялась приказам на заданиях, как говорили мастера.
- Думаю, она решила, что путь джедая не для нее, - признает Рей. – И знаешь, штука в том, что я могу… понять? почему она так чувствовала себя. После Нумы.
- Да, - тихо говорит Джиселла. – Я тоже понимаю. В каком-то смысле. Если бы я вот так потеряла Вэлина, я бы, наверное…
- Нет, ты бы не стала. – Рей думает о выражении лица Джиселлы, когда Экзар Кун в облике Рейнара столкнул ее лицом к лицу с собственными демонами. И о том, как она не дрогнула. Ни на самую малость. – Ты родилась, чтобы быть джедаем. – Она указывает на световой меч, пристегнутый к поясу девушки. – И твой клинок этому доказательство.
Сердцевина оружия Джиселлы – тоже подарок, как и у Рей. Во время своих путешествий Корран Хорн случайно наткнулся на кристаллы солари, которые давали луч плазмы оранжевого оттенка и могли функционировать только если их держал в руках последователь Светлой стороны. Рей сперва пришла в восторг, и даже, пожалуй, ощутила некоторую зависть, потому что цвет был таким приятным, - но потом обнаружила, что для того, чтобы пользоваться этим мечом, Джиселле всегда придется оставаться чистой сердцем. И потом, по какой-то причине, подумала: лучше она, чем я.
- Но Алема родилась рабыней, - отмечает Джиселла. – «У меня нет больше мастеров» - это ведь она сказала два года назад? Я иду путем джедая по следам моего отца, брата и пра-прадедушки. Поэтому, конечно, я считаю это за добродетель. За свой долг. Но для других это может быть иначе, особенно для тех, у кого была трудная жизнь до Ордена, - для кого стать джедаем означало сбежать от нее. Понимаешь, ты как будто меняешь одни трудности на другие, так? И все равно нужно называть других «мастерами». Я хочу сказать… - она медлит. – Дарт Вейдер тоже был рабом, верно?
«Я принял тьму, и я стал свободен». Шепот Энакина из сна-пустыни Бена звучит в голове у Рей.
- Ты хочешь сказать, что в самой концепции джедаев есть что-то изначально неверное?
- Я хочу сказать, что бывают трещины, - поправляет ее Джиселла. – И иногда в них проваливаются люди.
***
Рей не понимает толком, что разбудило ее посреди ночи – может быть, какая-то дрожь неуверенности, или резко кольнувший далекий крик, слышный только ей. Что бы это ни было, она знает, что внезапно проснулась и теперь ей не уснуть, и она выходит из комнаты и бредет по длинному темному коридору второго этажа, следуя вдоль невидимого тернистого пути, который приводит ее прямиком к двери Бена.
Он спит, но видит сон. В свете звезд видны светлые контуры его обнаженного торса, который обмотан одеялом, поскольку Бен вертится во сне и лихорадочно бормочет что-то себе под нос. Почему они не пропали? думает Рей, замирая у порога комнаты и расфокусированно моргая. Она ожидала, что тот найдет какое-то облегчение после изгнания Экзара Куна, но кошмары всегда возвращались в полной мере после периодов сильного стресса – и в последнее время это случалось часто, учитывая все миссии, в которых он участвовал.
- Бен. – Она опускается на колени у постели и трогает пальцем крепкую, напряженную сталь его бицепса. Левая сторона лица обернута к ней в профиль, и в нем странное согласие его хмурых аристократических черт, застывших в сети черноты и серебра. Закрытые веки его беспокойно подрагивают, и с каждым неистовым движением бахрома темных как сажа ресниц касается его красивых скул. – Бен, проснись.
- Wonoksh Qyâsik nun, - шипит тот.
Она снова тыкает его, на этот раз настойчивее. Он просыпается рывком и долго, медленно втягивает в себя воздух, судорожно выгибает спину, и одеяло падает до пояса, отчего становится видна гладкая выпуклость тазовой кости над резинкой штанов. Он озирается, не понимая, где он, и потом, наконец, упирается взглядом в нее.
- Рей, - выдавливает он скрипуче, так, будто боится, что она окажется не настоящей, а потом переворачивается на бок, спиной к ней. В движении его лицо попадает в полоску звездной пыли, которая освещает слезы на ресницах, пока он не отворачивается окончательно к стене, и Рей теперь смотрит на его лопатки и выступы позвонков, разреженные, как далекие берега в темноте. – Мне снился мой отец, - бормочет он. – Он был… он бил меня… кулаками… его голос… я…
- Хан Соло никогда не поднимал на тебя руки, когда злился, - Рей сохраняет тон спокойным и сильным, в противовес колотящемуся сердцу. – Это было не настоящее, то, что ты видел и что чувствовал. Твои родители любят тебя…
- Тогда зачем они меня отослали? – спрашивает Бен, снова похожий на ребенка, запутавшегося и грустного. – Почему они не спасли меня от Имперского Остатка… почему это я должен быть тем, кто…
«Его кошмары – это последствия, - когда-то сказал Рей Люк, когда она была младше и не могла понять, почему Бен все время кричит по ночам, в те годы, когда он еще не привык к нелепым образам у себя в голове и не перестал это делать. – Давняя травма из-за похищения. Из-за того времени, что он провел на том корабле. И, что ж, может быть… - он сделал паузу. – Я думаю, Хан и Лея тоже могли приложить к этому руку, пусть даже и ненамеренно. Они много ругались друг с другом – я сам слышал, как это может быть громко и как глубоко могут ранить слова. Вполне вероятно, что они по неосторожности испугали Бена. Он всегда был очень чувствительным ребенком. Я не говорю, что они стали причиной, но они и не улучшили ситуацию».
Должно быть, ужасное место – твоя голова, думает Рей сейчас, оцепенело глядя на этого свернувшегося калачиком мальчишку, запуганного и плачущего. Прикосновение – якорь, это она отлично запомнила, и потому протягивает руку и гладит его по спине, плавно и успокаивающе, грубыми пальцами по гладкой коже. Наконец, его дыхание выравнивается, наконец, расслабляются мускулы, и он садится, слегка вздрогнув, когда ее рука соскальзывает по спине и падает на матрас. Потом он смотрит на нее очень странным взглядом.
- Что? – спрашивает она, словно оправдываясь.
- Ничего, - Бен прокашливается. – Я, кхм. Твои волосы.
Перед сном она развязала свои пучки, и ее волосы падают по обеим сторонам лица на плечи. Наверное, это выглядит страшно, спутанные, непричесанные пряди, торчащие во все стороны. Его темные глаза расширяются, он как будто видит ее впервые. Только гордость останавливает ее от того, чтобы немедленно пригладить весь беспорядок на голове.
- Да, мне приходится иногда распускать прическу, - резко отвечает она.
- Они… все нормально, тебе идет, когда они такие, - шепчет он, все еще зачарованный. Наверное, даже еще не проснувшийся до конца. – Тебе стоит…
- Нет, - огрызается она, хотя испытывает неожиданный прилив удовольствия. Комплимент? От Бена Соло? Она не думала, что когда-нибудь такой день наступит. – Если я буду причесываться по-другому, могут меня не узнать. – Он первый человек, кому она в этом призналась. О, да, она понимает, что он это заслужил.
Выражение его лица смягчается. Словно в то, что он несет в себе, влили чуточку света, ослабив узел теней и призраков из детства.
- Бери свой меч, - глухо говорит он. – Встретимся снаружи.
- Спарринг? – у Рей появляется хитрая улыбка на губах. – Сейчас?
- Да. – Он уже на ногах и надевает тунику. – Мне нужно подвигаться. – Он призывает свой меч с прикроватного столика и смотрит на нее искоса, немного иронически. – Мне нужно, чтобы ты меня подвигала.

---------------------------------------

Глава 13Глава 13
Звуки ночи на Явине IV – хрустальный хор птиц и насекомых, в котором изредка гремит далекое рычание хищников, и фоном которому служит ровный шум рек и частые порывы прохладного ветра. Ветер бросает волосы Бену на лицо, когда тот принимает открытую стойку, луч его меча горит ярким изумрудом среди теней внутреннего двора.
Оценив его настроение, Рей выбирает форму Соресу. Он хочет долгую драку, чтобы истощить себя до предела и погрузиться в блаженный сон без сновидений. Она может ему с этим помочь. Ее клинок зажигается, издавая вкрадчивое резонирующее гудение, он темно-синий, цвета океанов этой луны, сфокусирован в острую режущую кромку кристаллом, о котором ей не полагалось знать, кто его подарил. Они с Беном смеривают друг друга оценивающими взглядами при свете звезд и оба скалятся как волки, что жаждут убийства.
- Я не буду сдерживаться, - предупреждает он.
- И не надо, - отвечает она, нахально сверкнув глазами. – Я училась у лучших.
***
Воспоминание:
Ей восемь лет и ее достали упражнения на центрирование. Не так уж много раз можно попытаться найти себя за день, особенно когда толком не знаешь, что ищешь – когда твои ноги все еще ступают по плодородной земле как по зыбучим пескам. Царит ленивый золотой полдень, прекрасное время, чтобы немножко побездельничать. Рей устроилась на толстой ветке в пушистой зеленой глубине дерева массасси, нахлобучив на голову летный шлем Досмит Рэ. Ее маленькие ручки сжимают воображаемые регуляторы, щелкают переключателями и нажимают кнопки в воздухе. У себя в мыслях она ведет крестокрыл через искристые звездные просторы, вокруг нее вращаются планеты, и миллионы солнц подмигивают из смотрового окна. Краем рта она издает прерывистый свистящий звук – детское обозначение огня лазерных батарей.
В какой-то момент она понимает, что неподалеку от нее звучат голоса и шаги. Сосредоточившись, она с радостью чувствует присутствие Бена, который движется в Силе, окруженный ярким размытым пятном. Она слезает с дерева и, едва коснувшись ногами земли, бежит, и почти сразу же, пробравшись через черные колючие заросли, оказывается на поляне, где Бен, Вэлин и сестры Рар заняты упражнениями на скорость. В этом воспоминании они еще ученики, свои мечи соберут только через несколько месяцев. На поле сражений мигают желтые тренировочные лучи.
Рей садится на корточки у края поляны и смотрит, как Вэлин в какой-то момент не выдерживает быстрой серии атак Нумы и кричит: «Solah!», что означает «я сдаюсь». Нума с достоинством принимает его уступку, и они вдвоем плюхаются на траву рядом с Рей, оба в промокшей от пота одежде.
- Эй, миленькое устройство, девочка-пилот, - поддразнивает ее Вэлин, и Рей только тогда понимает, что забыла снять шлем.
- Где ты его достала? – вежливо спрашивает у Рей Нума, метнув в сторону Вэлина успокаивающий взгляд, а затем, кажется, с искренним интересом слушает историю про Кладбище Гигантов и сокровища, которые лежат под горячими и одинокими дюнами.
Рей умолкает посреди своего оживленного рассказа, потому что замечает меч Вэлина, который тот беззаботно бросил на землю. Пока ее никто не успел остановить, она подбирает его, нажимает кнопку включения и восторженно ахает, когда появляется подрагивающий желтый плазменный клинок.
- Осторожнее с ним, - бросает Бен, отбивая удар Алемы мечом, который держит одноруким хватом, и все же повернувшись лицом к Рей. – Световой меч не игрушка. – Он изящно уворачивается от сцепки клинков и идет к Рей, по-видимому, игнорируя Алему, закатившую глаза у него за спиной. Он встает над Рей, высокий, тощий, только-только перешагнувший порог семнадцатилетия, и скрипит зубами от раздражения. – Выключи.
Рей раскрывает рот, чтобы запротестовать, но это делает Вэлин вместо нее.
- Дай малышке немного пожить спокойно, Соло, - не спеша говорит он, и его губы, так похожие на губы Джиселлы, растягиваются в хитрой улыбке. – Их класс уже месяц как тренирует основы с деревянными мечами. Я уверен, что она справится.
- Да, Бен, - прибавляет Рей, стараясь смерить его таким же взглядом из-под визора шлема.
Его лицо сморщивается, выдавая внутреннюю борьбу, которую он ведет сам с собой, и в конце он шумно и устало выдыхает.
- Тогда поднимайся. Медленно! – рявкает он, когда она спешит повиноваться, и клинок покачивается, оказавшись в опасной близости от ее носа. Несмотря на низкий выставленный уровень энергии, от закольцованной плазмы все равно исходят вибрации, которые отдаются в металлической рукояти и заставляют ее резко и яростно подрагивать, как только пальцы Рей ослабляют хватку.
- Сосредоточься, - велит ей Бен. – Держи энергию клинка под контролем. Используй Силу, чтобы обуздать ее, и сохраняй на месте центр тяжести. – Они стоят на поляне лицом друг к другу, и он фыркает: - И шлем сними. Ты выглядишь нелепо.
Вся штука в том, что, наверное, так и есть – шлем на несколько размеров больше, чем ей нужно. Но ее гордость задета, и Рей поджимает губы и трясет головой. От движения визор соскальзывает на нос и практически полностью загораживает ей обзор.
- Рей, - Бен смеется, неожиданно и неловко, как будто делал это очень давно. – Ну же.
И да, снять шлем в этой ситуации было бы логично, но она видит, что это веселит его, приятная трель его внезапного скрипучего смешка еще звенит у нее в ушах. Она редко видит его таким, с сощуренными карими глазами, сверкающим белыми зубами, под явинским солнцем моложе, чем он разрешал себе быть раньше. Все это как дар для нее, поэтому она оставляет шлем, сжимает меч и встает в открытую стойку Шии-Чо, обхватив рукоять обеими руками и подняв желтый клинок вертикально перед собой.
Бен тоже берет меч двуручным хватом, но рукоять держит над лицом, а гудящий клинок опущен вниз, проходит перед грудью и концом направлен в землю. В этом воспоминании Бен весь в золоте, они все в золоте, Нума, Алема и Вэлин наблюдают за ними, стоя по сторонам, а перед ними лежит будущее, пока неизведанное и такое богатое возможностями.
- Нападай на меня, - тихо говорит Бен, и Рей…
***
… рывком подается вперед сейчас, десять лет спустя, под ночным небом, быстро и уверенно перебирая ногами по земле двора. Бен встречает ее на полпути, и зеленый цвет со звоном сталкивается с голубым, а потом она отскакивает назад, в защитную позу, и с легкостью парирует все его дикие последовательности атакующих ударов. Он загоняет ее на край двора, и этот кошмар, эта лихорадка еще не покинули его окончательно – его глаза сверкают хищническим светом, в котором сквозит какое-то темное, пылающее обещание, от которого она странным образом замирает где-то между ужасом и восторгом. Она может заниматься этим вечно, может вечно сражаться с ним вот так, огибать его огромное тело, горячее и крепкое, и – изумруд и сапфир, ветер и звездный свет. В какой-то момент она использует его инерцию против него же, в последнюю секунду уворачиваясь так, что он спотыкается и наносит удар по воздуху, – но он в свою очередь использует ее для того, чтобы удержаться, свободной рукой хватаясь за ее руки. Их пальцы сплетаются, взрываются электрическим зарядом, и затем она наносит удар, а он его отбивает, и их тела теперь прижимаются друг к другу, они все еще держатся за руки, и лица разделяют только скрестившиеся полосы света.
Бен, думает она, глядя прямо в его глаза, сейчас отражающие зеленый и голубой, Бен, что же ты делаешь со мной? В горле у нее комок, в животе свилась тугая пружина, а в крови горит огонь, ей непонятный. Ей кажется, что часть отчаянного смятения проявилась у нее на лице, потому что он неожиданно моргает, и его лицо теряет туманное выражение. Он сжимает ее руку, сокрушенно и ободряюще, после чего отпускает, давая ей развернуться и вновь создать между ними некоторую дистанцию.
Рей решает, что сейчас лучшее время для наступления. Она наносит ему серию яростных, свирепых ударов, заставляя отступать, – да только теперь она куда сильнее осознает его, каждый дюйм его тела призрачно касается ее, его приоткрытый рот в синем свете, четко очерченная линия подбородка, освещенная зеленым, а все остальное в нем тонет в тени, мальчишка, сотканный из тьмы, и она хочет, ей нужно
Когда они снова врезаются друг в друга, она поворачивается к нему лицом. Губами она задевает раковину его уха, и из его горла вырывается сдавленный полу-всхлип, полу-стон. Что-то внутри нее сжимается, но слишком поздно останавливаться вот так, они оба действуют на автопилоте сражения, механически вызубренная на тренировках последовательность действий заставляет их разделиться. Их взгляды встречаются, пересекая образовавшееся между ними расстояние, они оба задыхаются, у него поникли плечи, у нее подгибается левое колено.
- Тебе еще не достаточно? – окликает она его, умудрившись дерзко усмехнуться в конце фразы. – Скажи «Solah».
Он выпрямляется, и к этому она не готова – к тому, что он вытянет перед собой свободную руку и обернет ее Силой. Она издает ужасно недостойный визг удивления, когда отрывается от земли и летит прямо к нему и его зеленому свету.
Когда она уже думает, что сейчас врежется в него, Бен чуть поворачивает свое тело и останавливает ее на месте, пальцами свободной руки едва касаясь ее горла, а рукой с мечом обняв ее за талию. Световой меч жарко искрит у нее за спиной, а ее собственное оружие на расстоянии одного чистого замаха от его шеи. Впервые за всю жизнь она с ним одного роста, ее ноги болтаются в воздухе, кончики их носов почти что соприкасаются…
Он подается ближе, рука, нацеленная в горло, совсем рядом, так что она чувствует кожей тепло от кончиков его пальцев. Его взмокшие от пота волосы прижимаются к ее виску.
- Solah, - шепчет он ей на ухо. Я сдаюсь. Два слога, что он выдохнул, проскальзывают в ее разум, пробегают вниз по шее, и ниже, до самого основания позвоночника, до тех ее частей, что пульсируют, мучительно бьются, и…
- Бен. – Она бессильна сдержать его имя, сорвавшееся у нее с губ. Он резко отшатывается от нее, стукнувшись бедрами о ее бедра, ее глаза быстро-быстро мигают, и небо, которое она видит над его плечом, раскалывается на серебряное и черное.
- Прости, - бормочет он, затерянный в глубинах какого-то тумана сумасшествия. Его голова склоняется к ее шее, поворачивается так, что его голос звучит глухо в пространстве под ее челюстью, и от каждого касания его губ все ее тело содрогается от яркой, острой боли. – Прости, мы не можем, мне не надо было…
И потом он отходит от нее и отпускает ее, подошвы ее ботинок мягко опускаются на землю, когда исчезает телекинетический захват. Избегая ее глаз, он выключает меч, и она оцепенело следует его примеру, после чего идет за ним, возвращаясь в храм, они не говорят друг другу ни единого слова, и ночной ветер холодит их мокрые спины.
***
На каменистом плато сурового, покрытого кратерами мира сектора Эсстран худощавый рыжеволосый мужчина в черной военной форме со смутным отвращением наблюдает за голубокожей тви’лечкой, которая поднимает в воздух некий амулет и покачивает им над обрывом. Это довольно симпатичная безделушка, но выглядит зловеще: прозрачные кристальные панели в обрамлении серебристого металла соединяются в форме ромба, внутри мерцает какая-то беспокойная красно-фиолетовая энергия. Честно признать, этот мужчина считает всю их затею пустой тратой времени и ресурсов, но он осторожен и не дает полноценной мысли об этом сформироваться у себя в голове. Верховный лидер читает разумы, и эта проклятая тви’лечка, наверное, тоже умеет. Лучше перестраховаться.
После того, как проходят ровно пять минут, – мужчина знает это, потому что все это время считает, он всегда отслеживает ход времени, - тви’лечка опускает руку, и на лице у нее появляется удовлетворение.
- Готово, - объявляет она. – Они проснулись.
- Вы уверены? – высокомерно осведомляется мужчина.
Словно в ответ на его вопрос, из далекой каверны слышится утробный рев.
- Да, я абсолютно уверена, - мурлычет тви’лечка и одаряет его сладкой улыбкой, острой как бритва. Едва не задев его плечом, она проходит мимо него, обратно к гладкому черному шаттлу и бросает амулет одному из штурмовиков, охраняющих трап. С металлическим стуком амулет приземляется в его перчатку.
- Скормишь его гончим, - приказывает она. – Подбросишь у них над головами, одна из них подпрыгнет и проглотит. Тупые твари.
Штурмовик медлит, без сомнения, думая о мощных челюстях и рядах невероятно длинных зубов, которые скрываются в грузовом отсеке.
- Ты слышал ее, - рявкает рыжеволосый мужчина, следуя за тви’лечкой по трапу. – Приступай, FN-2187.
***
На следующее утро за завтраком Рей понимает, что бессмысленно уставилась в свою миску с хлопьями, задумавшись об их дуэли под звездами, которая так неожиданно оборвалась. Ее молчание резко выделяется на фоне оживленной болтовни ее друзей, хотя они не такие уж шумные по сравнению с тем, что творится за остальными столиками. Сейчас они старшие ученики в Праксеуме, и это заметно рядом с крикливыми детьми и неугомонными пятнадцати- и шестнадцатилетками.
Яквил Саавету и Натуа Ван пересказывают лекцию об этике воздействия на разум, которую слушали, медитируя с голокроном Кримсан.
- Представь, что ты на миссии, где тебе требуется тайно проникнуть в охраняемое здание, - говорит Натуа. – Несмотря на всю твою скрытность, тебя заметил вооруженный охранник. Это прекрасная возможность применить Воздействие на разум, так? Но с учетом такого количества возможностей, что выбрать?
- Страх, - бурчит Базел Варв. – Спроецировать на него чувство ужаса, оно заставит охранника убежать.
- А что, если ты вселишь в него такой страх, что он умрет на месте? – возражает Яквил. – Или в попытке сбежать упадет с высоты?
- Тогда гипноз, - говорит Тиу. – Заставить его дать тебе пройти или забыть, что он тебя вообще видел.
- Это может стоить ему работы или жизни, - замечает Натуа. – Он может не нести угрозы по своей природе, – просто работник, который пытается обеспечить жизнь себе и тем, кого любит.
- Я бы сотворил иллюзию, чтобы он увидел меня как маленькое неопасное существо, - предпринимает попытку Сефф. – Крысу или что-нибудь такое, так, чтобы он не возражал, когда я проберусь в здание.
- И все-таки он может оказаться и жестоким человеком, - говорит Яквил, явно наслаждаясь процессом. – Может, у него хобби стрелять по маленьким неопасным существам. Бам, и ты мертв.
- Какой же подход тогда верный? – спрашивает Базел.
По рептилоидному лицу Натуа пробегает тень веселья.
- Быть изначально более незаметным, разумеется.
Сефф хлопает себя ладонью по лбу:
- Ненавижу кодекс джедаев.
- Ладно, но кто-то, похоже, все-таки сотворил иллюзию, - неожиданно замечает Яквил, широко раскрытыми изумленными глазами глядя на двери. – Потому что я могу поклясться, что Бен Соло только что решил позавтракать с нами, простыми смертными, а не есть у себя в комнате.
У Рей едва остается время развлечься видом того, как ее волосы стремятся забраться под стол, и тут на ее хлопья падает чья-то тень. Она с возобновленным усердием начинает копошиться в миске, хотя шея покрывается жарким румянцем, а сердце оглушительно колотится в повисшей среди ее друзей тишине.
- Нам нужно поговорить, - без предисловия объявляет Бен.
Нет, уходи, яростно думает ему Рей. Сейчас закатит сцену!
Но его не так просто отпугнуть.
- Рей.
Она трясет головой.
И потом он говорит, так мягко, так напряженно, так по-ее:
- Пожалуйста.
***
Вспышки. Происходящее Рей видит вспышками, короткими всполохами того, что видно и слышно, слишком разрозненными, чтобы собраться в полную картину этого момента у окна, в пустом коридоре. Зеленый мох, растущий в трещинах каменных стен. Приглушенные разговоры, доносящиеся из столовой. Лучи солнца, под которыми ее руки начинают сверкать, а на пол ложится паутина света и тени. Дыхание Бена у нее над головой, его в такт вздымающаяся и опускающаяся грудь у нее перед глазами, которые она не смеет поднять на него.
- Насчет прошлой ночи, - он откашливается. – Это было неправильно. Исключительно моя вина. Я был еще одной ногой в том кошмаре, в темноте. И она выплеснулась наружу во время сражения из-за, кхм, скачка адреналина…
Она знает, что должна быть благодарна. Вот путь наружу из этой бездны, путь обратно к тому, что является нормальным. Вместо того она понимает, что почти ненавидит его, его последовательность и логичность, его холодную отстраненность от бури, которая пронеслась через них обоих.
- А что насчет меня? – с вызовом спрашивает она, вздернув подбородок и поднимая взгляд на его лицо. – У меня же не было никаких кошмаров.
Через нее пробегает волна эмоций, исходящих от него, и вокруг них подрагивает тонко звучащие поля Силы. Облегчение? Это похоже на облегчение… сбившаяся мысль… молчаливый вопрос, громкий, как вздох… ты тоже это чувствуешь?..
Бен сжимает руки в кулаки.
- Рей. – Его голос напряженный и отстраненный, как если бы он прикладывал огромные усилия, чтобы говорить. Он смотрит мимо нее, вероятно, вглядывается в узоры мха на стене, куда еще там смотреть? – Ты очень юна. Для тебя естественно испытывать любопытство к… биологическим процессам…
Она в изумлении раскрывает рот. Она не может поверить словам, которые он произносит. Он весь приобретает темно-красный оттенок, и, о звезды, она тоже, ее щеки горят огнем…
- …человеческое тело, взрослея, испытывает определенные потребности… - И ей хочется, чтобы пол под ногами раскололся и поглотил ее целиком, все что угодно, только не это, только не криффов разговор о сексе с Беном Соло… - однако, ты все-таки очень юна, - повторяет он. – Поэтому ты легко можешь попасть под влияние своих гормонов…
Она больше не выдержит. У нее дрожит нижняя губа.
… именно комбинация этих гормонов и твоего нежного возраста и придает дурным идеям определенную притягательность, и поэтому… почему ты смеешься?
Она хватается одной рукой за подоконник, чтобы не упасть, а другой держится за живот.
- Извини, - выдыхает она между взрывами смеха. Ее плечи трясутся. – Извини, мне просто так… неловко за нас обоих, это, наверное, мой нежный возраст… - и она снова не выдерживает, ударяется всем телом о стену и хохочет так, что сердце чуть не выскакивает наружу.
Он хмурится, явно оскорбленный, но устрашающему эффекту мешает румянец, еще не сошедший с его щек. Ты ведь мой лучший друг, думает Рей, охваченная внезапной теплотой, такой острой и глубокой, что начинает ныть в груди и на глазах выступают слезы. Не всякая боль плоха. Не все слезы вредны. Теперь она это понимает. Она еще не знает, чего так испугалась прошлой ночью и почему так нервничала этим утром; они прикрывают друг друга и всегда будут это делать, что бы ни случилось.
- Все нормально, - говорит она, собравшись, и быстро улыбается ему мягкой, теплой улыбкой. – Между нами все нормально, ничего страшного. У нас все хорошо.
У нас есть все время мира, чтобы разобраться в этом.
- Хорошо, - эхом откликается он, несколько напряженно, но по крайней мере разжимает кулаки.
- Обнимашки? – предлагает она, протягивая к нему руки.
Он, кажется… испытывает искушение на секунду, затем подается вперед, она затаивает дыхание, и он…
… треплет ее за подбородок.
- Нет, малявка, - хрипло говорит он, и усмехается, так опасно близко от ее губ.
***
- E chu ta! – кричит она ему вдогонку на языке, оставшемся с тех прожаренных солнцем дней на заставе Ниима.
- Какой же у тебя грязный рот, милочка patogga, - укоряет он ее, бросая ленивый взгляд через плечо, и – это просто нелепо, но она вновь в полную силу вспыхивает румянцем. Ей кажется, что она дымится, пока, громко топая, возвращается в столовую, да только Джиселла спрашивает, почему у нее на лице улыбка до ушей.
***
Два дневных цикла спустя Ориндская кампания завершается на печальной для Республики ноте. Собравшись в главном коммуникационном отсеке стратегического центра на первом этаже Великого Храма, Люк, Бен и Рей, вместе со старшими учениками и рыцарями, которые находятся на этой планете, с ошеломленном неверием глядят на трансляцию Ардва симуляции последней битвы, собранной по кусочкам с записей «Дряхлой вороны» и разных дроидов-астромехов. Голубовато-белые зернистые «Жнец» Гилада Пеллеона и «Лусанкия» под командованием генерала Веджа Антиллеса обмениваются бортовыми залпами над планетой Оринда, в то время как «Выносливость» держится позади.
- Адмирал Белл хотел отложить вылет Е-крылов до тех пор, пока не ослабнут щиты «Жнеца», - объясняет Катарн по комм-линку, сам в это время направляясь обратно в Ядро. – Но, как видите…
Появляются семь новых грозных силуэтов – еще один дредноут, «Доминион», сбрасывает прикрытие над полем боя, и с ним шесть крейсеров «Иммобилизующий 418», которые ловят флот Республики в гравитационный колодец. Имперский Остаток открывает огонь, и «Выносливость» разлетается на куски вместе со своими истребителями, еще в ангарах, а «Лусанкия»…
- Ведж, - глухо бормочет Люк, в его синих глазах отражаются взрывы, дым и огонь, - убирайся оттуда, Ведж, уходи в гипер…
Разбойная Эскадрилья меняет построение, собирается для сосредоточенной атаки и пробивает дыру в экране перехватчика. «Лусанкия», ковыляя, отлетает, крестокрылы обеспечивают ей прикрытие, и наконец все исчезают в гиперпространстве. Симуляция гаснет, и остается только мрак и тишина.
- У них был еще один дредноут, - рычит Бен. – Почему мы об этом не знали? Почему разведка Республики не отследила…
- Я чувствовал, что что-то не так, когда Пеллеон отдал Обредаан и отступил к Оринде, - голос Катарна звучит устало, даже через помехи. – Мы все равно преследовали его. Мы считали, что «Жнец» - последний оставшийся у них ИЗР. У меня отчет на Хосниан Прайм – буду продолжать докладываться вам. До связи.
Как только он обрывает сигнал, на экране голонета загорается новый огонек и мигает красным – срочное сообщение по частному зашифрованному каналу. Рей обнаруживает, что смотрит на лицо Леи Органы. Ее волосы теперь поседели и уложены в косы не так причудливо, как раньше, но глаза остаются теми же, что и всегда – темными, проницательными и так похожими на глаза ее сына. От Рей также не уклоняется тот факт, что Бен инстинктивно делает крохотный шаг к изображению матери, прежде чем опомниться и остановиться.
- Генерал, - Люк кивает своей сестре. – Мы только что получили весть о поражении Республики у Оринды…
- Поверь, это наименьшая из моих забот, - фыркает Лея. – Пеллеон получил, что хотел: Маршрут Энтралла, новую базу для операций и повод похвастаться, но дальше этого ему не продвинуться. Остаток удержат в Среднем Кольце. У них нет ресурсов, чтобы пробиться в Ядро – особенно сейчас, когда они не могут больше застать нас врасплох появившимся из ниоткуда дредноутом. Никто меня не слушает, конечно же, но, Люк… настоящая угроза кроется в тени.
- Я отправлял джедаев в Неизведанные регионы со времени твоих самых первых отчетов, - мрачно говорит ей Люк. – И каждый раз они возвращались с пустыми руками, не найдя ничего, кроме слухов, предполагающих, что этот твой Первый орден угрожает условиям Галактического Соглашения.
- Они что-то замышляют, - настаивает Лея. – Активность Остатка они используют как прикрытие и ждут подходящего времени, чтобы нанести удар.
- Я не сомневаюсь в твоих инстинктах и продолжу оказывать тебе помощь, чтобы найти неопровержимое доказательство, - говорит Люк, - но, Лея, ты должна ступать осторожно. Тебя уже сдвинули на второй план из-за того, что ты поднимаешь тревогу.
- На втором плане работать оказалось неожиданно легко и свободно, - усмехается бывшая Глава государства, сейчас – генерал военной организации, известной как Сопротивление. – Оставь политику мне, мастер-джедай. Я могу постоять за себя. Хотя мне действительно нужна твоя помощь в другом деле.
На экране разворачивается карта, поначалу охватывающая целый сектор, затем увеличивающая масштаб для одной системы, а потом – для планеты. Рядом подсвечивается буквенно-цифровая координатная решетка.
- Корбос, - говорит Лея, - находится в секторе Эсстран. Планета очень богата минеральными рудами, но в остальном необитаема. Тем не менее, несколько месяцев назад Республика построила в одном из кратеров экспериментальное шахтерское поселение. Сейчас там размещены семьсот девяносто три шахтера и их семьи. Час назад каналы Республики приняли вот это сообщение…
Раздается резкий щелчок, потом слабое шипение порции аудиосигнала, поступающего в комм-линк. Комнату заполняет отчаянный мужской голос. «Э-это горнодобывающая колония Корбоса, - бормочет он. – На нас напали, какие-то… твари… уничтожили весь город… у нас нет оружия против… - у него срывается голос, он всхлипывает, но прежде чем аудиосигнал пропадает в помехах, умудряется выдавить: - Пришлите помощь, пожалуйста!»
Когда жуткая передача заканчивается, по каналу голонета вновь звучит серьезный голос Леи.
- После Оринды силы Республики подняты по полномасштабной тревоге, у всех строгие приказы не покидать свои посты. Канцлер Виллекам считает эту ситуацию низкоприоритетной, с учетом того, что еще не завершено освобождение сектора Ойостер. Большая часть моих собственных эскадрилий сейчас под глубоким прикрытием в Диком космосе и Неизведанных регионах. Нам нужны джедаи.
- Хорошо, - говорит Люк. – Через час я отправлю на Корбос ударную группу.
- Семьсот девяносто три семьи, Люк, - невесело повторяет Лея. – Мы не должны их подвести.
***
Перед тем, как завершить связь, генерал просит минуту наедине с Беном. Вместе с остальными выходя из отсека, Рей не может не обернуться и не посмотреть – на его сутулый, склонившийся вперед силуэт со спутанными волосами, обрисованный мерцающим светом голонета, и подернутое помехами лицо его матери, робко и с надеждой улыбающееся ему из далекой-предалекой системы.

--------------------------------

Глава 14Глава 14
- Хорошо поговорили? - спрашивает Рей Бена. Они стоят, прислонившись к стене, чуть поодаль от других рыцарей и учеников, которые ждут в коридоре, когда Люк и Тионна Солусар завершат свой приватный разговор в одной из комнат для совещаний. Тионна была единственным мастером-джедаем, который оказался достаточно близко, чтобы немедленно ответить на призыв Люка — ее корабль на пути с планеты Бетшиш достиг Пинуранской Шпоры, когда она получила сообщение Ардва, и сразу же после этого свернула на Явинский Проход.
Бен сутулится, засовывает руки в карманы и бормочет себе под нос что-то неразборчивое.
- Да, звучит очень здорово, - Рей подпускает в голос немного привычного легкого сарказма, чтобы скрыть, как ей на самом деле интересно узнать о том, как общались Бен и Лея, - а сеансы их общения, и так изначально нечастые, становились все более редкими с того момента, как Лея основала Сопротивление.
Бен некоторое время смотрит в пустоту и сжимает губы, недовольный чем-то.
- Она спросила меня, не слышал ли я о своем отце, - признается он нехотя.
Рей неожиданно становится очень-очень жаль, что она подняла эту тему, а не оставила все семейные разборки Органа-Соло в тиши и безопасности своего мысленного каталога, где они хранятся с пометкой «Опасно! Не трогать». Что она знает или собрала из оброненных мимоходом замечаний и смен тем разговора за два года, прошедших после Экзара Куна, так это что эпический, стремительный, покоривший галактику роман Хана и Леи разбился вдребезги и сгорел, подобно флагманскому кораблю, который в конце концов не выдержал перед натиском Траншейного налета. Что она знает, так это что все это могло как-то быть связано с жаждой приключений, которая не уходила из глаз Хана, и твердокаменным чувством долга, ясно читавшемся на лице Леи. Что она знает, так это что Бен очень любит свою мать и во всем винит отца.
- Ты знаешь, она ведь могла выйти замуж за принца, - сумрачно продолжает Бен. - Изольдер из Хейпского Консорциума — он был в нее влюблен. Лэндо мне рассказывал как-то раз.
- Если бы она вышла за него, тебя бы здесь не было, - замечает Рей, но он продолжает говорить, будто и не слышал.
- Вместо того она повесила себе на шею какого-то заурядного контрабандиста...
- Да что такое, ты, сноб! - взрывается Рей. - Я так... послушай себя, ты говоришь как Рейнар! Хочешь кончить так же, как он?
Резки и грубы те вещи, которые мы говорим в гневе. Она слишком гордая и упрямая, чтобы закрыть себе рот рукой, как бы ей ни хотелось стереть повисшую меж ними фразу, вернуться назад во времени и не озвучивать ее вовсе. Она чувствует, как в нем загорается ярость, и готовит себя к последствиям, пока Рейнар Тал и Нума Рар наблюдают за ними через все эти годы.
Но следовать путем Света означает, что нужно замечать и то, как он движется в твоем противнике. Нужно влезть в шкуру другого человека, несмотря на боль, и попытаться отследить дороги, которые привели его к этому моменту, в то время как он наносит тебе удар. «Хотя вооруженный страж может оказаться тебе преградой, он также является живым существом, - говорилось в голокроне Кримсан. - Любой пройденный путь оставит за собой след. Что в свою очередь заставит тебя пожалеть, что ты не вел себя более незаметно, да?»
И именно так проявляется все, чему Бен выучился в академии: он не говорит этого вслух, но опускает свои щиты и позволяет ей ощутить, как расходятся облака и как просачивается понимание. Она пришла с Джакку, в прошлой жизни она была мусорщицей. Есть миры, где контрабандисты окружены славой, почетом. Для мусорщиков и рабов есть только мерзость, только презрение, только голод и изможденность, и грязь, которая въедается в душу.
Рей чувствует миг, когда Бен постигает это и дает своей злости утихнуть. Она решает в будущем лучше управлять своим темпераментом. Если уж Бен может это делать, если он наконец научился, то у нее нет оправданий.
Дверь скрипит, будто тронутая невидимой рукой. Обменявшись нерешительными взглядами, рыцари и ученики отходят от разнообразных колонн и мест у стен, где стояли, и заходят к мастерам.
***
- Самый главный риск миссии — в том, что ударная команда отправится туда вслепую, - говорит Люк, находящийся в передней части комнаты. - В сигнале о помощи шахтеров упоминается некое существо, но по нашим данным на Корбосе не обнаружено местных видов жизни. Однако, как сообщила мне мастер Тионна, люди действительно снова и снова пытались обосноваться на этой планете, и каждый раз колония исчезала с лица земли.
- Полностью растворялась, - добавляет Тионна. - Все те неудачные попытки были сделаны до Битвы при Явине, и это по сей день остается загадкой.
- Тогда почему Новая Республика отправила туда шахтеров, если знала, что там что-то не так? - Рей понимает, что сказала это вслух.
- Может быть, думали, что угроза миновала, - тихо говорит Тионна. - Либо в их архивах не было соответствующих данных. Я сумела узнать о тайне, окружающей Корбос, только когда случайно пролистала журналы космических путешественников несколько лет назад. Это одна из маленьких отдаленных планет...
- Но очень богата минеральными рудами, так? - резко перебивает ее Бен. - И я предполагаю, что выгодная горнодобывающая промышленность была бы чрезвычайно привлекательна для Транс-Гидианских Окраин, которые все еще колеблются, вступать ли с нами в торговые отношения.
- Бен, произносит Люк, но вызов принимает Рей.
- Это же несправедливо, - с настойчивостью говорит она. - Те шахтеры всего лишь хотели заработать себе на жизнь, а Республика воспользовалась этим и назначила их на какой-то кусок камня, где очевидно есть опасность... где была охрана? Или по крайней мере оружие, чтобы они могли защититься...
Люк поднимает руку. Рей замолкает и с негодованием смотрит на носки своих ботинок.
- Мы можем покритиковать политику государства в другой раз, - говорит Люк, - но сейчас нам необходимо стать частью решения проблемы. Ударную команду возглавит мастер Тионна, и команда будет состоять из трех рыцарей: Бена, Эрил и Финна...
- Простите, мастер, - вмешивается Ганнер, чуточку нахмурясь. - А как же...
- Ты, - говорит Люк, - только что оправился от ран, полученных на Тиане. Я отправлю тебя в систему Тенупе, помочь мастеру Силгал разрешить спор между килликами и Доминацией чиссов, пока не началось полномасштабное вторжение. Тебе предоставится прекрасная возможность попрактиковаться в искусстве дипломатии. Никакой работы клинком, только переговоры. Базел, Сефф и Яквил отправятся с тобой.
Трое учеников оживляются. Чувствительная к настроению шерсть Яквил едва не встает дыбом от восторга. Рей без труда угадывает план Люка: он выбрал тех учеников, которые неосторожны в словах, тех, которым больше всего пригодится наблюдение за настоящими переговорами, - но даже так она чувствует укол ревности. Ведь они покинут планету.
- Джиселла, - продолжает Люк. - Я знаю, что ты давно не видела брата, поэтому надеюсь, для тебя это будет радостная новость. Завтра Улаха возьмет тебя, Натуа и Тиу с собой в сектор Ойостер, где вы встретитесь с Вэлином, Текли и мастерами Кэмом и Даэшара'кор. От учеников никто не будет ждать участия в сражениях, но твои способности целителя крайне пригодятся на поле боя.
Рей открывает рот, чтобы, подражая Ганнеру, вопросить: «А как же я?», но еще до того Люк встречается с ней безмятежным взглядом.
- А ты, Рей, присоединишься к команде на Корбосе.
- Нет!
Этот возглас протеста, агрессивно сплюнутый меж зубов, исходит от Бена. Глаза всех в комнате для совещаний устремляются к Бену, удивленные и сбитые с толку. Он сглатывает, на секунду, кажется, жалеет о своей вспышке, но затем его лицо становится суровым.
- Вы сами сказали, мастер, - говорит он Люку. - Мы не знаем, что нас там ждет. На данный момент мы должны предполагать, что там слишком опасно находиться ученикам.
- Эй! - возмущенно кричит Рей.
- Я не стану нянькой, - рявкает Бен, - и особенно для какого-то наивного ребенка, который будет только путаться под ногами...
Смотри, откуда в нем это, велит ей ее обучение. Он помнит, что случилось два года назад. Лорд ситхов сказал тебе, что ты погибнешь в бою. Бен боится за тебя. Но это не работает. В ней поднимается раздражительность, безнадежный упрек пророчеству, что повисло над ней с шестнадцати лет, будущему, о котором она так старается не думать, и видению о фигуре в маске. Где Скайуокер?
- Забавно, - цедит она Бену, - а мне казалось, это я работала нянькой пару лет тому назад.
Ты всегда видел меня. Ты всегда чувствовал меня. Возьми свой меч. Вернись.
Атмосферу в комнате сотрясает рывок, как будто кто-то резко дернулся от неприятного ощущения, настолько явственно, что это почти можно осязать. Группа чувствительных к Силе, так привязанных друг к другу, вздрагивает от разделенной боли. Бен и Рей теперь обмениваются жаркими взглядами, воздух вокруг них отяжелел от веса предательства. Мы с тобой оба — ужасные люди, думает она. С каких пор мы умеем так ранить друг друга?
Первой молчание разрушает Тионна. Она откашливается, прочищая горло.
- Рыцарь Соло, - говорит она, - мы понимаем твои опасения, но Рей не может вечно оставаться на Явине IV. В любом случае, решение уже принято.
- Вы не понимаете мои опасения, - отвечает Бен настолько грубо, что Тионна моргает от изумления, и он бросается вон из комнаты.
***
Рей возвращает себе некое подобие самообладания и подавляет желание нервно теребить свои руки, когда они с Люком оказываются лицом к лицу. Они одни, Тионна отправила всех остальных рыцарей и учеников готовиться к своим миссиям. Я не сказала ему, понимает Рей внезапно, когда смотрит на своего учителя. Он не знает о пророчестве Экзара Куна. Я никому не сказала, кроме Бена.
Люк тяжело вздыхает.
- Этот мальчик, - задумчиво говорит он, - не знает, как любить без страха. Может быть, у него это от меня. Или от... - он потирает переносицу, устало и как-то сокрушенно. - Я намереваюсь отстранить его от активной службы на время. Его поведение становится все более беспорядочным. Быстро вскипает, безрассудно ведет себя на заданиях, открыто спорит с мастерами... он ведет себя как...
- Алема, - это приходится произносить Рей, потому что Люк не станет. - Он ведет себя как Алема перед тем, как она ушла.
Люк кивает.
- Но если я не отпущу его на Корбос, особенно когда ты в ударной команде, его возмущение может усилиться, добавившись ко множеству и так уже нежеланных эмоций. - Он задумывается. - Мы сказали тебе когда-то доверять нам. Это действует в обе стороны, я полагаю. Мы должны доверять вашим способностям и вашим силам оставаться верным всему, чему вы здесь научились. И тогда я должен его отпустить... на самом деле я скорее думаю, ему понравилась бы возможность отправиться на миссию с тобой...
Значит, ничего не поделать. Рей шумно выдыхает, а на следующем выдохе рассказывает Люку о пророчестве Экзара Куна. Он серьезно смотрит на нее несколько секунд и спрашивает:
- Почему ты ничего не сказала раньше?
- Я так разозлилась после Нумы, - шепотом говорит Рей, оглядываясь назад в те дни и наконец признаваясь себе в вещах, о которых и не подозревала до этого момента. - Я не хотела, чтобы меня жалели или чтобы относились ко мне по особому.
А потом, пока шли месяцы и превращались в годы, это в каком-то смысле... стало неважным, как малозначительное дело, которое не может потревожить. Распорядок дел на сегодня: умереть.
- Предсказания будущего никогда не бывают прямыми, - медленно говорит Люк. - Пророчества Темной стороны в особенности часто произносятся для того, чтобы спровоцировать муки и агонию. Я расскажу тебе кое-что, Рей. Или лучше покажу... - он открывает ей свой разум, как бы приглашая. - ...позволь мне показать тебе.
***
Сон. Или воспоминание из другого поколения. Или нечто такое, что дух погибшего отца передает своему сыну, чтобы не дать повторить старые ошибки.
Энакин Скайуокер бредет по огненной вулканической каверне под поверхностью земли на планете Мортис. Он молод и красив, и он рыцарь-джедай во время Войны клонов. «Познай себя», - шипит ему Клыкастый Бог. «Узнай, чем ты станешь». Из клубов черного дыма встают образы и окружают его. Энакин видит все — волны молний, Приказ 66, «Ты был мне братом!», уничтожение Альдераана. Он падает на колени от муки, кричит от того, что боль раскалывает его голову, а над ним нависает обсидианово-черный шлем и заполняет собой этот мир, что под миром.
Бог предлагает ему тьму, чтобы не дать этому будущему случиться. Он принимает ее. Он молод и напуган, и он влюблен. Он не знает, как любить без страха.
***
- Позже, - говорит Люк, - предшественнику Клыкастого Бога пришлось стереть эти видения из разума Энакина, чтобы разбить хватку Темной стороны на нем. Но мы знаем, что все это все равно произошло. Что, если бы он не поддался отчаянию? Что, если бы отверг предложение и впоследствии сохранил воспоминания о том, что видел на Мортисе, и смог воспользоваться ими как наставлением? Никакое будущее не выбито в камне, но, не сумев удержаться в Свете, он не смог его изменить... Рей, если ты не примешь эту миссию из-за пророчества Экзара Куна, куда это приведет в конце? Ты позволишь страху парализовать себя? - его лицо спокойно, как и всегда, но в голосе сталь. Иногда она забывает, что ее терпеливый, беспечный мастер — тот же самый человек, который обрушил империю в возрасте двадцати трех лет. - Или пойдешь вперед, как джедай?
***
В своей комнате на втором этаже Рей собирает вещи, которые понадобятся ей на Корбосе. Она берет свой световой меч, свой трос, и больше практически ничего. Она хмуро смотрит на свое оружие перед тем, как закрепить его на поясе, и задумывается, можно ли будет модифицировать его или собрать новый меч. После беседы с Люком к ней пришло неприятное осознание того, что она не пребывала в полном умиротворении в те несколько недель, что последовали за смертью Нумы и победой над Экзаром Куном. Она сделала этот меч и тренировалась с ним два года, он кажется ей продолжением ее руки, да, но все-таки не так, как ее старый посох.
Перед тем, как выйти из комнаты, она бросает взгляд на куклу пилота на тумбочке у постели. Я вернусь, думает она, обращаясь к кукле, и немедленно чувствует себя глупо из-за этого.
В коридоре на нее натыкается Финн Галфридиан, который тоже собирался спускаться.
- Все хорошо, малышка? - спрашивает он, улыбаясь привычной приятной улыбкой. - Смотри-ка, вот ты наконец и отправишься в исследовательскую поездку с мастером Тионной. Только держись рядом с нами, и все будет хорошо. Мы не позволим, чтобы с тобой что-то случилось.
В том, как он обещает это, есть что-то иное. Решительность. Твердость. Все так не похоже на беззаботного счастливчика-аристократа, с которым она когда-то познакомилась.
- Ты теперь совсем другой, - говорит ему Рей почти задумчиво.
Она чувствует, как он касается ее эмоций и погружается в них, но немного — как человек, который заглядывает в окно, чтобы понять, что происходит в помещении.
- Мне надоело терять людей, - говорит он, наконец. - Трагедия, которая случилась два года назад, отчасти была вызвана моим бездействием. Я поддался влиянию лорда ситхов потому, что видел во сне, как Арториас горит.
- Тебя парализовал страх, - шепотом говорит она.
- Так и есть. В то время я стыдился наследия своих праотцов. Я забыл, что я потомок воинов. Я подвел Нуму и Алему. И Рейнара.
Они доходят до лестницы, он отступает в сторону, чтобы дать ей пройти первой, и, спускаясь, она вспоминает из драку едой в столовой, как Финн первым пришел на защиту Рейнару и швырнул Силой пудинг в Бена. Она погружается глубже, ищет в тогдашних событиях Нуму с Алемой и находит их — они хихикают, кричат и бросаются во всех салатом. Теперь все это было так давно.
- Как ты думаешь, где сейчас Алема? - спрашивает она.
- Шесть месяцев назад я был на Такодане, - отвечает принц. - Надеялся, что Маз Каната может что-то знать, через ее таверну проходят самые разные личности, летающие по космосу, но все, что она смогла мне сказать, это что слышала о некоей тви'лечке, которая шныряла возле Ашас Ри и спрашивала о Темном проникновении.
«Проникновение», говорила тогда Алема, баюкая на руках неподвижное тело сестры. «Алый свет».
- Это побочный вариант исцеления, - объясняет Финн, - применимый только с помощью, очевидно, Темной стороны Силы. Им можно даже возвращать других к жизни, как я слышал.
- Даже если нет физического тела? - Тот дым от костра Нумы, клубами поднимающийся в рассвете...
- Мне кажется это сомнительным. Но Алема в любом случае и до ухода была уже немного на взводе. Где бы она сейчас ни была, я надеюсь... что ж, я надеюсь на лучшее. - Он меняет тему, когда они ступают на покрытие первого этажа. - Да, и Рей — может быть, намекнешь Соло быть полегче с мастером Люком. Он тоже сам не свой со времени Экзара Куна, а то, что племянник его ведет себя как придурок еще больше, чем обычно, только разворошит гнездо майноков.
Она приподнимает бровь:
- А почему именно я должна присмирить Бена?
- Потому, - говорит Финн, снова улыбаясь, но теперь мягче, более дружелюбно, - что Соло для тебя сделает все что угодно.
***
Остальные ученики ожидают Рей на посадочной площадке. Они окружают ее, желают ей удачи и чистого неба. Они говорят ей «да пребудет с тобой Сила» и «до встречи». Она отвечает им всем, заставляет каждого пообещать вернуться из своего путешествия целым и невредимым. Они смеются, кивают улыбаются друг другу. В их глазах ярко светится будущее.
***
Вместо «Искателя знаний» команда погружается в «Тень сабли», поскольку та превосходит его по огневой мощи. Это всего лишь предосторожность — все же сектор Эсстран был родиной древним мирам ситхов. Этот космос притягивает живущих на Темной стороне Силы и заставляет вылезать из укромных местечек теперь, когда они осмелели из-за имперской активности.
Когда Рей заходит на яхту, Бен отворачивается. Она не может удержаться и в порыве детской обиды корчит рожу ему за спиной. Он все равно даже не смотрит в ее сторону, пока завершаются предполетные проверки, и корабль проплывает над верхушками деревьев и взмывает в небо, но...
… когда «Тень сабли» пронзает атмосферу Явина IV и уходит в черноту, Рей вспоминает другой полет, который проходил иначе. Инстинктивно она бросает взгляд на Бена, вокруг них дрожат стены кабины, вибрация отдается в зубах, и он...
...уже смотрит на нее под сетью созвездий, серебряным пульсирующим дождем, текущим за траспарастиловым куполом и путающимся у Бена в волосах, его лицо смягчилось от воспоминаний и отвердело от трепета и изумления...
Как описать это, этот жар, бьющий в голову, это чувство, что они вдвоем больше целых миров, пока их корабль несется над лесистой луной? Величие, думает она, выдерживая его взгляд спокойно и уверенно, пока сердце колотится громче досветовых двигателей. Ты обещал мне величие. Вот оно, в том, что лежит между нами.
Его губы изгибаются в слабой, неохотной улыбке. Их мысли бегут вместе, и она не знает, кто из них обещал первым, она не знает, где кончается она и где начинается он, она знает только, что чувствует все, что написано у него на лице, она чувствует, что ее ладонь будто тянется к нему через разделяющее их пространство, и они вместе касаются чудесного, неземного — ты и я, и время не изменило нас...
***
Как только «Тень сабли» совершает прыжок, Тионна передает управление Эрил.
- В обычной ситуации нам пришлось бы лететь по Гидианскому пути до Гордианского предела, но сейчас у нас плотное расписание, - объясняет Эрил удивленной Рей. - Мы можем добраться до Корбоса быстрее, если пробьемся по гипертреку, напрямую соединяющему Явинский проход с Путем Дарагонов.
Рей прикусывает губу.
- Мне кажется, такого маршрута не будет в навикомпьютере.
Эрил стучит пальцем по виску:
- Это называется интуитивная астронавигация. Еще до того, как я пришла в академию, я пользовалась этой способностью, чтобы выигрывать космические гонки со своим отцом. Когда-нибудь я научу тебя этому. - Ее зеленые глаза неожиданно загораются: - И-и... вот сюда.
Корабль покачивает, когда она направляет его по не нанесенной на карту гипертропе, - Эрил Беса, рыцарь-джедай, всегда абсолютно уверенная в том, где именно в галактике она находится и куда идет.
***
Теперь они где-то на Пути Дарагонов, под пологом размытых звездных полос, кабину наполняет тиканье хронометров и гудение сенсоров. Рей откидывается на спинку кресла и слегка хмурится, задумавшись, почему название маршрута ей кажется таким знакомым. Конечно, она слышала о нем раньше, видела на картах, но есть и что-то еще...
Пытаясь проследить истоки странного ощущения, что это уже когда-то было, она натыкается лишь на упрямый крохотный узелок пустоты. До того, как ей удается пробиться дальше, ее отвлекает голос Финна Галфридиана:
- Как поживает мастер Кэм, мастер Тионна?
- С ним все в порядке, - Тионна источает тот спокойный, теплый свет, которым часто сияет, когда говорит о своем серьезном муже, гораздо старше ее. - Хотя мне приходится предупреждать его не утомлять слишком сильно свои дряхлые кости.
- Мастер Кэм не такой уж старый, - фыркает Финн.
- Это у нас с ним общая шутка, - поясняет Тионна. И потом говорит задумчиво, словно самой себе: - На самом деле я не видела его с самого начала освобождения Паллаксидов, но мы пользуемся нашими узами Силы, чтобы поддерживать связь.
- А вы не скучаете по нему? - спрашивает Эрил. - По физическому присутствию?
- Было бы эгоистично позволить личным чувствам вмешиваться в сознание долга, - ровно отвечает Тионна. - Когда мастер Люк основал этот новый Орден джедаев, он отменил запрет на брак, поскольку чувствовал, что любовь является важной составляющей Светлой стороны. Ведь именно тайный брак послужил причиной падения Старой республики и старого Ордена джедаев.
Хотя Рей изо всех сил пытается этого не делать, она все равно в итоге смотрит на Бена, как и все остальные. Он осел в своем кресле, скрестил руки на груди и бесстрастно смотрит в иллюминатор. Ты думал когда-нибудь о том, какими были твои бабушка с дедушкой? хочется спросить ей. Я знаю, что тебя преследует дух Энакина Скайуокера, но думал ли ты когда-нибудь про Падме Амидалу и о том, что же такое сильное они испытывали, что ради этого бросили вызов всей галактике?
- Тем не менее, - продолжает Тионна, - любая любовь, которую решают разделить меж собой два джедая, должна быть подчинена нашему кодексу. Мы должны мыслить категориями выше, чем мимолетный трепет романтики и примитивные пути вожделения. Любовь между двумя джедаями должна послужить для более глубокой связи со Светлой стороной Силы. Поступая так, мы избежим судьбы рабов своих страстей.
На острой, бледной челюсти Бена дергается мускул.
- Что есть любовь без страсти? - тихо спрашивает он, и эхо их дуэли звучит в ушах Рей настойчивым, сметающим все на своем пути гимном. Его губы у нее на коже, он сдается ей, шепотом, залитый светом звезд, и — огонь в его темных глазах.
- Мы не создания страсти, рыцарь Соло, - терпеливо напоминает ему Тионна. - Мы служим благородной цели.
С секунду кажется, Бен готов поспорить, но тут Эрил рывком выводит яхту из гиперпространства. Полосы звезд кристаллизуются в мерцающие молочные спирали Стигианской кальдеры, перед ними раскрывается сектор Эсстран, и на приборной доске раздается настойчивый писк входящего сигнала.
Эрил щелкает переключателем, и кабину заполняет ленивый, хрипловатый мужской голос.
- Эгей, «Тень сабли», - это Кип Дюррон. - Я возвращаюсь с миссии в Пустоте Радама. Могу встретиться с вами на Корбосе, если примете.
- Разумеется, мастер Дюррон, - говорит Тионна с улыбкой. - Ваши навыки будут нам очень полезны.
- Отлично! - отвечает Кип. - Тогда — кто быстрее до туда.
- Мы ведь не обязаны действительно лететь туда на скорость, - говорит Финн Эрил, когда Кип выключает передачу.
Эрил хмыкает, уже держа руку наготове над управлением тягой.
- Держитесь крепче, ребята.
И это дикий, безумный полет, полный резких разворотов, опасных виражей и грубых скоростных рывков. Тионна реагирует только скорбным и несколько неодобрительным выражением лица, в то время как Финн орет на Эрил, а Бен выглядит так, будто его сейчас стошнит. Но Рей все хохочет и хохочет от радости на протяжении всего перелета, вперившись глазами в переднее смотровое окно, уголки губ у нее начинают болеть от того, что она столько улыбается, а Эрил уводит их в нырок, от которого захватывает дух, и миллионы звезд проносятся над головами, приветствуя их.

----------------------------------------

Глава 15Глава 15
Черный, как кусочек ночи шаттл со стуком опускается на скалу, за изогнутым выступом скрываясь от наблюдателя с воздуха. Пассажиры выходят, чтобы размять затекшие мускулы, - все, кроме тви’лечки, которая одну ногу свесила с трапа, но верхней частью тела неторопливо потягивается, оставаясь внутри корабля. Она уютнее чувствует себя в темных, замкнутых пространствах. Она так и не избавилась от этой привычки.
Ее тонкая синяя шея изгибается, голова поворачивается к небу. Рыжеволосый мужчина и эскорт штурмовиков прослеживают пронзительный взгляд ее зеленых глаз. От далеких оранжевых облаков отделяется крохотное серебристое пятнышко.
- Лучше бы ему оказаться на борту, - выплевывает сердито рыжеволосый человек. Четыре дневных цикла. Четыре дневных цикла они попусту потратили на этой пыльной планетке, ожидая, когда же последний кусочек паззла встанет на место.
- Он там, - медленно говорит тви’лечка. – Лидер Сноук не более часа назад ощутил его присутствие в этой системе.
Она наслаждается тем, как прокатывается по языку слово «лидер», - слово, предполагающее, что она свободна судить кого-то и решать, достоин ли он того, чтобы за ним следовать. Это слово означает выбор, а не слепое подобострастие.
- Возможно, вам стоит проверить, мадам Рар.
- Если я открою свою связь с ними, они тоже меня почувствуют. Сила всегда работает в обе стороны, - Алема потягивается как кошка. – Не то чтобы вы это понимали, генерал Хакс.
Тот фыркает на нее. Он никак не может поверить, что они проходят через все эти напасти только чтобы вернуть какого-то ценного чудесного ребенка, - но он вновь проявляет осторожность и не дает мысль целиком подняться на поверхность.
- Сейчас нам стоит укрыться, - говорит Алема Хаксу, когда серебристое пятно исчезает за хребтом иззубренных гор. Голос у нее почти скучающий. – Прикажите своим людям освободить гончих.
***
Корбос удивительно не впечатляет, насколько могут не впечатлять планеты. Здесь не найти ни травинки, ни капли воды – только камень, всюду, куда ни кинь взгляд, красные, серые и коричневые полосы под тусклым медным солнцем. Воздух сухой и пыльный, и Бен раздраженно чихает, вместе с Рей спускаясь по трапу «Тени сабли».
- Силы ради, это место хуже, чем Джакку.
Она моргает.
- Ты только что сказал «Силы ради»?
- Не могу даже вообразить, какие ты можешь найти на это возражения.
- Так только старики говорят, Бен! – хмыкает она, задирая нос повыше и глядя на Бена.
- О, но, Рей… - он неожиданно скалится ей, как акула, с редким проблеском коварства, которое отражается хитрой золотистой искоркой в карих глазах. – Я ведь гораздо старше тебя. И на самом деле в том, что касается преимущества в возрасте, я тебя превосхожу.
- Ты, - отбривает она, - просто дряхлый. Взял с собой палочку,чтобы ходить? Мне принести тебе?
- Я бы предпочел, чтобы ты отнесла меня на спине, - бархатисто шепчет он, издеваясь.
И она все еще трясет головой из-за нелепого образа, появившегося в мыслях, когда к ним присоединяется «Танец солнца». Это корабль-разведчик, легкий и скоростный, класса «Искатель пути», который не столько летает, сколько незаметно вписывается в воздух. Он низко проносится над сухой поверхностью планеты и едва не таранит стоящую на площадке «Тень сабли», в последнюю секунду с силой отклонившись на правый борт.
Под взглядами нескольких ошеломленных джедаев, Кип Дюррон сажает свой корабль и выходит наружу.
- Не злорадствуй, рыцарь Беса, - говорит он, предупреждающе поднимая палец. – Мне пришлось пересекать Стигианскую кальдеру, а ты знаешь, что за клятые волнорезы там кругом.
- Тогда, может быть, тебе не стоило вызывать ее на гонку, - замечает Тионна.
- Я тоже рад тебя видеть, - отзывается Кип, но его улыбка, обращенная к Тионне, искренняя. – Удалось подтвердить разумность болотных жителей Бетшиша?
- Да. У них есть свой язык, так же как и свои культурные обычаи, и во времена Империи они уже пользовались доиндустриальными технологиями, - отвечает Тионна. – Как Орд Радама?
- За голубым молоком слетали, - говорит Кип, что означает, миссия прошла без осложнений. – Девликки все еще болезненно воспринимают то, что их в основном обошла стороной послевоенная восстановительная деятельность Новой республики, но перед тем, как я улетел, мы привели в рабочее состояние их новый госпиталь. Это уже некоторое улучшение ситуации.
- Ты погляди на себя, общественный организатор, - поддевает его Тионна.
Теплота и легкость их дружбы знакомы Рей. Такая же связь установилась у нее с Джиселлой и другими учениками, такую же она замечала у рыцарей. Может, Тионна и Кип сейчас и мастера-джедаи, и разговоры их серьезнее, но в том, как они говорят, слышатся старые дни академии. Это узы, выковавшиеся в то время, когда они бок о бок проходили первые шаги этого пути.
Вскоре их ударная команда направляется к координатам шахтерского поселения, коричневые плащи хлопают по ветру над каменистой почвой. Рей знает беспощадные места, и эту землю она чувствует костьми. Ее сердце оценивает бесплодные скалы, вздымающиеся до самых расплавленных небес.
Тионна возглавляет группу, а Кип доволен тем, что замыкает ее и имеет возможность поболтать с младшими джедаями.
- Как там твои фокусы, Соло? – он дружелюбно хлопает по плечу Бена, и тот автоматически стряхивает ладонь. – Скажешь своему старику, что он еще должен мне кружок, а?
- Сами скажите, мастер, - едва не огрызается Бен. – Я его не видел несколько месяцев.
Улыбка Кипа меркнет, и он недоуменно моргает, глядя на Бена. Рей пытается сгладить неловкость момента, выпалив:
- Вы пьете, мастер Дюррон?
- Только ради практики, - говорит Кип, с благодарностью переключаясь на нее. – Мне нравится испытывать пределы того, сколько самоконтроля я сохраню при опьянении.
- Ха, - произносит Тионна впереди, очень беспечным тоном.
Рей все продолжает болтать и нервничает из-за того, что Бен по какой-то причине помрачнел, даже несмотря на смену темы разговора.
- Я заметила, что у вас на «Танце солнца» очень оригинальный генератор щитов, - говорит она Кипу. – Знаете, эта модель часто перегружается, поэтому большинство пилотов обычно заменяют ее на более стабильный «Чемпат Защитник».
Он подмигивает:
- Это называется «жить опасно».
- О, - вот и все, что она может выдавить, - жалкое неестественное блеяние, потому что Кип и правда очень симпатичный, со своим плутовским лицом и мерцающими карими глазами…
Бен ускоряет шаг, оттесняет в сторону Финна и Эрил и за несколько размашистых движений оказывается рядом с Тионной. Озадаченная Рей тянется к нему, чтобы легонько мысленно ткнуть, но вместо того ударяется о его щиты, дрогнувшие при ее приближении, словно он только что поспешно вскинул их.
Если быть честной, она понимает, что несколько раздражена. Они едва оправились от предыдущей ссоры – если можно назвать настоящим прощением один-единственный разделенный взгляд – а он сейчас, похоже, вознамерился втянуть ее в новую драму. Она думает про все те летные симуляции, когда вела корабль через Гало в Q-16 или, даже хуже, через Аноатский пояс в К-18, и какой-нибудь дурацкий кусок камня неизбежно влетал в переднее стекло, как бы осторожно и хитроумно она себя ни вела. Она не знает, на что же такое странное наткнулись они с Беном, но один лишь здравый смысл подсказывает, что это не должно напоминать ей астероидное поле.
Так ведь?
И неожиданно ей не хватает Джиселлы, которая знала бы, что сказать, и знала бы, как помочь ей выговориться.
Кип горестно покачивает головой, продолжая идти рядом с Рей.
- Хан Соло – мой герой, - говорит он ей негромко. – Они с Чубаккой вместе со мной были отправлены на шахты спайса на Кесселе. Мы вырвались оттуда в вагонетке и на украденном шаттле улетели прямиком в Утробу.
Рей хмыкает:
- Звучит очень похоже на Хана.
- Он хороший парень. Лучший, - твердо говорит Кип. – Это он привел меня к Люку. Я всегда буду ему за это благодарен. И никогда не пойму, почему у него с Беном такие натянутые отношения.
- Может быть, у отцов и сыновей это все иначе, мастер, - нерешительно высказывает предположение Рей.
- Да. Может быть.
Они добираются до города шахтеров, и все мысли о Бене и его проблемах испаряются из головы Рей, потому что перед ней открывается сцена леденящего кровь опустошения. Округлые бараки, выстроенные на дне обширного кратера, все расколоты, как будто из космоса прилетел метеорит и угодил ровно в центр. На горячем ветру как попало болтаются выдранные энергетические кабели, некоторые еще искрят электричеством. Поначалу кажется, что эти руины стоят здесь десятки лет и покрылись полосами ржавчины, но… нет, эти тусклые красные пятна – это потеки крови, запекшейся на стенах и на трубах.
Что здесь произошло?
Джедаи спускаются по склонам кратера и затем рассредотачиваются в покореженных обломках металла, разыскивая жизненные сигналы. Но их нет – только оглушительное чувство боли и потери, такое густое, что будто забивается Рей в горло. Здесь не видно тел, но заднюю часть шеи у нее покалывает, как если бы сотни скорбных глаз наблюдали за ней из разбитых окон и молчаливо умоляли о помощи, о том, чтобы их спасли от той страшной судьбы, что поглотила их на этой пустынной планете посреди ничего.
- Чисто, - объявляет Финн Галфридиан, выбираясь из одного наполовину обрушенного строения.
- Чисто, - повторяет Эрил, высовывая голову из другого блеклого покосившегося дверного проема, а Бен бормочет то же самое с вершины груды обломков и опрокинутых столбов, которые так легко могли бы скрыть из виду раненых. Но их нет. Кроме джедаев, в этом кратере нет абсолютно никакой живой энергии.
Тионна и Кип занимаются главным компьютером, который выломало из креплений и который лежит в куче мусора. Рей бежит к ним на помощь и Силой подсоединяет один опасно потрескивающий и дергающийся кабель к схемам компьютера, давая необходимый заряд, чтобы его запустить. На первый взгляд мерцающий экран не дает им никаких подсказок – там только собрание формальных отчетов о состоянии погоды, дневной деятельности и качестве добытых минералов, - но у Тионны острый глаз, привыкший штудировать бесконечные архивы, и вскоре она углубляется в данные, на которых стоит дата - за один ночной цикл до сигнала бедствия.
- Они обнаружили в почве ископаемые останки какого-то огромного существа, на утесах к северу отсюда, а затем направились в город, чтобы укрыться от надвигающейся бури, - говорит она. – Это интересно. Предполагаю, что найденный ими вид – доисторический, и избежал обнаружения из-за того, что был погребен глубоко под землей…
Электрическая панель начинает дымиться, потому что провода трескаются под натиском собранного наспех источника энергии. В ответ на быструю вспышку паники от Рей в Силе Тионна и Кип делают шаг от компьютера, и в нем происходит короткое замыкание. На несколько минут воздух заполняют густые клубы черного дыма и запах жженых проводов, а Рей смотрит на широкую спину Бена. Он прыгнул так, чтобы встать между ней и взрывом.
В безмолвной благодарности она касается его локтя. Это должно было стать легким мимолетным прикосновением, потому что она знает, как важно для него его собственное пространство и как он яростно уходит от любого физического контакта, который инициировал не сам, но…
… в тот момент, когда ее пальцы начинают отпускать его рукав, второй рукой он неожиданно резко накрывает ее руку, словно это инстинкт, который он бессилен подавить. Он так и оставляет ее ладонь прижатой к своей руке, длинными пальцами робко проводит по косточкам ее запястья. Она накатывает на нее волной, эта тоска, это стремление. От него звенит воздух, и кажется невозможным, что никто больше не замечает, но если они и замечают, то не подают вида.
- Сейчас эти останки – наша единственная зацепка. Мы сможем пойти искать их завтра утром, - решает Тионна, кивая на потемневшее небо. – Тем временем ночь проведем здесь – так мы сможем провести более тщательное расследование, и к тому же,здесь есть твердая земля и убежище от ненастья. Уверена, мы все размещались и в худших условиях.
- Говорите за себя, мастер, я раньше никогда не спал в лужах засохшей крови, - шутит Финн Галфридиан, но даже пока он произносит эти слова, взгляд его синих глаз скользит по руинам вокруг. – Как вы думаете, кто-нибудь пережил это?
- Если пережили, мы их спасем, - твердо говорит Кип. Он хмуро смотрит на небо, которое за последние пару минут приобрело отчетливый фиолетовый оттенок. Солнце на этой планете садится быстро. – Что ж, ладно. Время обойти периметр.
Рыцари разделяются со своей обычной идеальной четкостью и идут в обход стен кратера, разойдясь в противоположные стороны, чтобы изучить окружение и узнать, нет ли рядом каких-то аномалий или угрозы. Рей идет за Беном к востоку от шахтерского поселения, туда, где посреди ровной пустоши из красноватой почвы торчит серый валун. Она забирается на верхушку, без труда балансируя на неровной поверхности, и всматривается в горизонт, но не видит ничего, кроме неба и земли. Когда-то она думала, что Джакку – самое пустынное место в галактике, но там, по крайней мере, были поселения, и тидо пересекали дюны на своих трясущихся лаггабистах, и в воздухе парили стаи сталеклювов. А здесь, на Корбосе… нет ничего.
Бен стоит рядом с камнем. Рей наклоняет голову и смотрит на него со своего возвышения, в кои-то веки наслаждаясь чувством превосходства в росте. С годами она стала своего рода экспертом в разных типах мрачного настроения Бена Соло: есть хмурость «Рей, уйди, я пытаюсь медитировать», есть такая, которую он оставляет для отца, есть «Сефф, твои шуточки ниже моего достоинства», и есть та, с которой он взирает на нее каждый раз, когда она говорит или делает что-то нелепое и странное – будто она загадка, которую он не может решить. Но теперешнее настроение – эти поджатые губы цвета заката, этот по-особому наморщенный лоб – это раздраженная хмурость, для тех моментов, когда он не может переубедить кого-то, чуточку приправленная совершенно индивидуальным выражением лица Хана.
Рей делает глубокий вдох.
- Когда ты в следующий раз расстроишься из-за своего отца… - она старается, чтобы ее голос звучал не враждебно, правда старается, - … я была бы очень рада, если бы ты не срывался на мне.
- Тебя здесь вообще не должно быть, - с горечью говорит он.
- Из-за пророчества Экзара Куна? - усмехается она. – Все умирают, Бен.
Но не ты. Его мысль содрогается и в ее голове тоже, с такой жестокой силой взметнулась, точно очередной инстинкт. Ты – никогда.
Она пристально смотрит на него, на жар в его глазах и вызывающе дерзкое выражение лица. Все это не для джедаев. Это… опасно.
- Я рассказала тебе то, что сказал мне Экзар Кун, потому что я доверяю тебе, - наконец, говорит она. – Ты, в свою очередь, должен доверять мне. Ты должен верить, что я сама смогу о себе позаботиться, что я никогда не останусь ни перед кем в долгу. Ты не просто так нашел меня на Джакку, и мне хотелось бы верить, что не для того, чтобы запереть меня в клетку на остаток моей жизни.
- Но и не для того, чтобы ты строила глазки Кипу Дюррону, - бурчит он.
У нее приоткрывается рот. Кончики ушей Бена пылают красным, а руки по бокам сжаты в кулаки, но помимо этого он не выпускает наружу ничего, стараясь сдержать все в себе и решив найти спасение в упрямом молчании. И – о, как же это разнится с тем, что было два года назад, когда он дразнил ее из-за влюбленности в Кипа, неторопливо выходя из ангара… чисто логически, ей стоило бы обидеться из-за этой вспыхнувшей искры собственничества, но это странное, бьющее в голову чувство – пробудить в мужчине подобную эмоцию. Оно взывает к ее тщеславию. Заставляет ее чувствовать себя могущественной.
- Бен, - нежно говорит она, невинно растягивая единственный слог его имени как звонкую песню, - ты что, ревнуешь?
- Рей, заткнись.
- Ты ревнуешь, - выдыхает она в полном восхищении.
Он отворачивается, но не раньше, чем она успевает заметить, каким раненым, уязвимым стал его взгляд. Совершенно неожиданно ей становится стыдно, и она ощущает себя ошеломительно недостойной этого, чем бы она ни была, их привязанность. Это же Бен. Ей не нужно играть с ним в игры, и к тому же, она подозревает, что есть некий свод правил, который они вдвоем упустили из виду, пока учились быть джедаями на одинокой лесистой луне.
- Не сердись, пожалуйста? – пытается она подольститься к нему.
- Я не сержусь, ты просто дура, - отвечает он, уже направляясь обратно в кратер.
Но пока он не ушел, она бросается на него, всем телом с высоты валуна, в абсолютной уверенности, что Бен ее поймает. И он ловит – или, точнее будет сказать, она ловит его, приземлившись грудью ему на спину, а руками уцепившись за шею. Он стонет и покачивается, удивленный неожиданно навалившейся тяжестью, но вскоре подхватывает руками ее под колени и заставляет ее крепче обвить ногами его за талию, бормоча:
- Уйди, надоеда.
- Это ты уйди, - радостно вздыхает она ему в затылок. Кончики темных волос щекочут ей нос. От него пахнет чистым бельем и теплой кожей, и – просто Беном, этот мускусный запах, смешанный с дождем, настолько лично его, этот аромат она иногда смутно различает, даже когда его нет поблизости.
- Помнишь, как ты носил меня так? Когда я слишком уставала после тренировок или слишком хотела спать после вечерней медитации, чтобы самой дойти до своей комнаты?
Это случалось нечасто – ребенком она была до ужаса самостоятельной, а он – чересчур недовольным и замкнутым, чтобы потакать большей части ее капризов, - но он все равно кивает:
- Скорее тебе просто хотелось заполучить преимущество моего роста и хоть раз посмотреть на все свысока.
- Да будет тебе известно, что вообще-то я выше, чем средняя человеческая женщина, - щетинится Рей.
Он издает горлом недоверчивый звук.
- Ты – крошечная.
- Совсем нет. Это ты такой здоровенный, ты… как дерево! – Она пытается пихнуть его коленом под ребра, он отвечает, ущипнув ее за ногу. Рей издает писк и, ерзая, взбирается выше по его торсу, случайно заслонив Бену одной рукой глаза, пока ищет, за что уцепиться, а другая ее рука в это время закрывает ему рот.
- Рей. Я ничего не вижу, - под ее пальцами он улыбается помимо воли, и от каждого касания его губ по ее телу пробегают волны, отдающиеся где-то в животе, и она хихикает, уткнувшись ему за правое ухо, пока он наклоняется вперед под весом ее, свернувшейся у него на спине. В конце концов она убирает руку с его глаз и перемещает ему на грудь, поскольку не хочет, чтобы он споткнулся о камень и они вдвоем полетели на землю, или что-нибудь в этом духе. Но ладонь, прижатая ко рту, так и остается.
- Бен, не будь таким ворчуном, - упрекает она его… скорее, упрашивает. – И не надо ревновать. Ты же знаешь, что катать меня на спине можешь только ты.
Он игриво кусает ее за пальцы, отчего у нее вырывается очередной писк. Захваченная внезапным жаром нежности, она склоняется над его плечом и быстро целует в щеку. Его улыбка под ее рукой становится шире, и свою улыбку она прячет, утыкаясь ему в челюсть. Она не помнит, чтобы когда-то раньше чувствовала себя настолько легкомысленной. И они вдвоем так далеко от дома, вместе, как юные боги, краснеющие и сплетенные воедино под лучами заката, прожигающего пустынный пейзаж. Это почти что бред, сладкое забытье, слегка тревожное само по себе, но Рей без малейшего промедления отдается ему, потому что безумие и величие в истории идут рука об руку. Ты – мое астероидное поле, думает она, прижимаясь к подбородку Бена в очередном поцелуе, на этот раз медленном и более настойчивом.
Он поворачивает голову, так, что ласково трется носом о ее нос, и ее рука с губ опускается ниже, куда-то по ключице, и Рей усыпает легкими коварными поцелуями всю боковую сторону его лица.
- Рей, - шепчет он, наверное, даже не желая того, и у нее поджимаются пальцы на ногах от звука ее имени, когда его произносит такой глубокий, хрипловатый голос. Теперь Бен совершенно точно идет немного пошатываясь, и она бы испугалась, что они упадут, если бы он не был таким сильным, таким полным решимости ее защитить, если бы он не был таким всегда. Все эти сумасшедшие, беспечные, полуоформленные мысли бьются вокруг в Силе, и она не может сказать, какие исходят от нее, какие от него, такая красивая – такой красивый, такая – моя – такой – мой, и она чувствует себя могущественной и изумительной, коварной и любимой, и она кусает его за ухо, а он смеется и стонет, все разом, смерть моя, драгоценная моя – драгоценный мой, моя единственная…
К тому времени, как они доходят до шахтерского поселения, она хихикает ему на ухо, и он вынужденно хватает ее за бедра. Он мягко ссаживает ее на краю кратера, но в момент, когда ее ноги касаются земли, она обнаруживает, что еще не готова его отпустить. Она привстает на цыпочки, обвивает руками его шею, прижимается грудью к его позвоночнику и утыкается лицом между лопаток.
- Бен, - выдыхает она, наверное, стонет, и он вдруг шипит как от боли, хватает ее запястье и прижимает костяшки пальцев к своим зубам, отчего у нее в животе ворочаются осколки восхитительного жара, и…
И они не могут долго так стоять, конечно. Они разделяются, когда видят в нескольких шагах от себя Эрил, только что вернувшуюся со своего обхода периметра. У нее хватает тактичности ничего не сказать, но она задерживает на них задумчивый взгляд, после чего пожимает плечами, улыбается и спускается в кратер. Бен и Рей молча идут за ней следом.
***
Ночь опускается на Корбос резко, будто щелкают острые темные челюсти. Над горизонтом виднеются бледные звезды, луна – не более чем серповидный силуэт за зловещими черными облаками. На дне кратера, посреди металлических обломков, джедаи собираются вокруг дисковидной галолампы, проливающей белый свет на их кажущиеся угловатыми лица и складки одежд. Ужин состоит из вег-мяса, которое Рей не ела со времен Джакку. Ей приходится силой запихивать его в себя, сухое и крошащееся, приправленное столькими горькими воспоминаниями.
Разговоры текут бесцельно, звенят спокойные голоса, изредка раздается смешок. Тионна и Кип рано легли спать. Бен прислонился спиной к гусеницам опрокинутого шахтерского дроида 11-17, искореженного настолько, что даже Рей не под силу было бы его починить, откинул голову назад и из-под полузакрытых век лениво наблюдает за Финном и Эрил, обсуждающими то одно, то другое. Рей их почти не слушает; она свернулась калачиком рядом с Беном, прижавшись коленями к его груди, и то засыпает, то снова просыпается. Когда она в последний раз была в подобном иссушенном месте, она буквально зубами выгрызала себе способ выжить; сейчас же, в присутствии обретенной семьи, положив голову на плечо Бена, она чувствует себя в безопасности,
Она просыпается достаточно, чтобы заметить гордую и задумчивую улыбку Финна, когда тот говорит о своем родном мире.
- Мой народ верит в жизнь после смерти, - рассказывает он. – Говорят, что для тех, кто был храбр до самого конца, для тех, кто умер с честью, есть мост из китовой кости над бурлящей водой, весь окутанный туманом. За мостом стоит огромный дом, такой высокий, что почти касается облаков.
- А что внутри? – спрашивает Эрил.
- Слава, - отвечает принц Арториаса.
Слава, воркует жуткий голос из воспоминаний Рей. Найди меня. Но снова исчезает прежде, чем она может указать конкретный момент жизни, когда услышала это. Она вздрагивает, Бен обвивает руку вокруг ее талии и прижимает к себе. Она смещает голову с его плеча на грудь и утыкается в тепло, и что-то в ней звенит, как оголенный провод, и едва ли не требует, чтобы Финн или Эрил что-то сказали про них… но впрочем, зачем им это делать? Они с Беном всегда были близки. В этом движении все равно видна невинность, хотя и приглушенная каким-то смутным обещанием, которое, как она наполовину убеждена, существует только у нее в голове.
- Все наши предки там, в этом длинном доме, - продолжает Финн. – Все герои легенд, они смеются, поют и пьют мед в этом зале при свете факелов. Вечный праздник, вечная доблесть, что ждет тех, кто смело жил и славно умер. – Он почти незаметно вздыхает, и вот тогда, только в этот момент Рей понимает, чего стоила Финну Галфридиану приверженность Пути джедая. – Может быть, у меня никогда этого не будет. Я выбрал путь хранителя мира, философа – не воина. И, когда наше время приходит, джедаи становятся едиными с Силой. Нет моста из китовой кости, нет высокого зала со звучащим эхом. Но все-таки, это добрая мечта.
***
Чуть позже Эрил взбирается наверх по стене кратера, чтобы первой ступить на вахту, и Финн тоже поднимается на ноги, готовый уйти в бараки, которые они назначили местом для сна на эту ночь.
- Остаешься, Соло? – спрашивает он.
Рей отдаленно ощущает смещение руки Бена вокруг себя, когда тот пожимает плечами. Она сейчас уже едва-едва не спит, убаюканная потрескиванием галолампы, ее глаза почти закрылись.
- Ты посмотри на нее. Ничто в галактике ее не беспокоит, - изумленно говорит Финн. – Звезды, я скучаю по времени, когда мне было восемнадцать.
- А я – нет. – Грудь Бена приятно тихо вибрирует под щекой у Рей, когда тот разговаривает.
- Не удивительно. Ты уже родился старым, - хмыкает Финн. Его шаги удаляются и затихают.
И вскоре под светом лампы остаются только Рей и Бен, и еще металл и пыль. Она в полусне вдыхает запах Бена, пальцами выводит странные узоры на его груди, а он опускает подбородок ей на макушку и мягко поглаживает ее руку через рукав. Она пытается вспомнить, делали ли они так раньше, а потом задумывается, как случилось, что они погрузились в это так легко, как будто это всего лишь очередной спарринг. Ее руки опускаются ниже в жажде исследовать его с тех сторон, которые в последнее время вызывают в ней такие бурные чувства, но в тот момент, когда она задевает его плоский живот, у него перехватывает дыхание и он ловит ее руку своей, со стальной решимостью сплетясь с ней пальцами.
Рей не против. Это ей тоже нравится, когда запястье касается запястья, и огромная рука Бена держит ее маленькую.
- Я помню ночи, когда мы оба не могли уснуть, - шепчет она ему в грудь, вся эта открытая местность и усыпанное звездами небо всколыхнули ностальгию. – Ты приходил ко мне в комнату, и мы разговаривали обо всем. Почему мы перестали?
- Потому что ты выросла, Рей, - тихо говори он. – Я не мог уже незаметно проскальзывать по ночам к тебе в комнату. Это выглядело бы, как понимаешь, подозрительно.
- Да, - она сглатывает. – Да, понимаю. – И потом добавляет, в этот раз чуточку храбрее: - Но сейчас я уже совсем выросла.
В ее голосе дрожит надежда, хотя она и не знает точно, на что надеется.
Он ничего не говорит. Она чувствует нежное касание его губ на своем виске, и в какой-то момент засыпает.
***
Кто-то будит ее, потормошив.
- Бен? – сонно бормочет она.
- Он принял вахту. – Это Эрил. – Давай, девочка, ты не можешь оставаться здесь целую ночь.
Все еще смаргивая сонный туман, Рей позволяет Эрил дотащить себя за руку до бараков. Однако та останавливается у двери и долгую минуту изучает Рей, подняв галолампу к ее лицу.
- Что такое? – спрашивает Рей.
- Да просто… - Эрил замолкает и неуверенно улыбается. – Ты и правда стала очень симпатичная. Когда повзрослела, я имею в виду. И любой бы… но у вас с Соло все глубже, так ведь? То, что между вами, идет не просто на физическом уровне.
Рей пожимает плечами. У них был похожий разговор с Алемой, на каменной лестнице, в те дни Экзара Куна. И она испытывала то же упрямое возмущение, которое и сейчас опускает ее глаза к земле цвета засохшей крови, чтобы избежать глаз Эрил.
- Я беспокоюсь, Рей, - говорит, наконец, девушка-рыцарь. – Я беспокоюсь из-за того, что вы с Соло можете сделать друг с другом. Вы такие молодые, и он… противится. Кодексу. До того, как мы улетели, мастер Люк сказал мне, что отчасти для того назначил меня в эту команду, чтобы я могла присмотреть за его племянником. Изначально я должна была присоединиться к миссии на Паллаксиды.
- Противится, - эхом повторяет Рей, потому что не может довериться себе и сказать что-то еще.
- Он всегда был более склонен сомневаться в этом пути, чем остальные из нас. Даже когда мы были еще учениками, он никогда не… не вписывался? После Нумы стало только хуже. Он винит мастера Люка… винит Кодекс – за то, что считает бессмысленной смертью. А теперь вот это – теперь ты и он. – Свет лампы смещается, когда Эрил пожимает плечами. – Все опять сводится к эмоциям, понимаешь? Несмотря на все свои тренировки, Соло импульсивен. Бесрассуден. Если что-то случится с тобой или с его семьей, он разнесет галактику на куски. Я в этом не сомневаюсь. Он не таков, чтобы любить кого-то, не снимая перчаток.
- А может, никто не таков! – взрывается Рей. Она вспоминает, как никто из мастеров не плакал на погребальной церемонии Нумы, и как легко было вернуться к обычным делам, которыми занимался всего несколько часов назад, и вспоминает звездный свет и свет клинка, и выражение лица Бена. – Может, это с Кодексом что-то неправильно, а не с нами…
Эрил пристально смотрит на нее.
- Видишь? – шепчет она. – Видишь, как легко внезапно усомниться в том, чему тебя учили почти всю твою жизнь? Видишь, чего мы должны беречься? – Ее свободная рука тянется убрать выпавшую прядь волос Рей за ухо, и это настолько сестринский жест, что у Рей встает ком в горле. – Пожалуйста, будь осторожна.
***
Сквозь разрывы облаков сияет полумесяц и заливает серебристой пылью быстро движущиеся фигуры, что с шумом несутся по голым дюнам, как цепочка теней, рыча и хватая зубами воздух. Их шаги ускоряются, когда они замечают развалины шахтерского поселения и чуют в нем формы жизни. Они злобны и голодны, они созданы, чтобы убивать. Глотки вскинуты к ночному небу. Клыки оскалены. Звучит вой.

-----------------------------------------

Глава 16Глава 16
Рей трудно вернуться ко сну. Барак обрушился внутрь себя так, что похож на воронку, лежащую на боку и наполовину зарытую в землю, на конце его, там, где должно было еще оставаться свободное место, - стена металлических обломков. На койках нет матрасов, только несвежие простыни и плоские пластины, которые с трудом можно назвать подушками. Рей ворочается в темноте, и шаткая рама койки скрипит так, будто может и сама развалиться через пару секунд.
Во всем этом есть нечто жуткое и болезненное – опускать свою голову туда, где раньше лежала голова пропавшего человека. Рей думает о тех шахтерах, о семиста девяносто трех семьях, которые швырнули на этот пыльный шарик безо всякой защиты, и которых Республика попросту бросила, даже когда они позвали на помощь. Она была когда-то такой, как они, и старалась изо всех сил. Кровь, пот и слезы. Она надеется, что они еще живы – хотя бы кто-то из них. Отсутствие тел означает, что шанс есть. Крошечный, но все же есть.
Тем не менее, даже сейчас сильнее всего ее беспокоит разговор с Эрил. Это постыдно, давать личным проблемам затмевать мысли о судьбе шахтеров. Джедаям не положено быть эгоистами.
Проходят минуты, и Рей погружается в прерывистую беспокойную дремоту, подсвеченную каким-то особым светом, ощущением, что это не совсем сон, которое запоздалой мыслью пробегает по сознанию. Она переходит мост из китовой кости, и вокруг нее свиваются тени и пряди тумана, мир под ногами заполняет рев воды, такой оглушительный и неумолимый, что она словно ступает по одному только этому звуку. А затем перед ней раскрываются огромные дубовые двери, и она оказывается в посмертии Финна Галфридиана, в окружении его предков. Она не может различить отдельных лиц, но да, они смеются, поют и вздымают кубки.
«Мое сердце полно страха», - говорит она им во сне.
Над шумом неразборчивой болтовни и треском факелов поднимается чистый, торжественный голос. Он говорит ей: «Нас судили не по сомнениям, которые мы имели при жизни, и не по сожалениям, которые несли в себе. Важно лишь то, как мы погибли».
Все это чересчур легко ускользает от нее. Она просыпается рывком от дикого звериного воя на высоких нотах, а потом – движение в темноте, и остальные джедаи вскакивают на ноги. Они все уже слышали это раньше – нельзя вырасти на Явине IV и не слышать этот далекий зов, из вулканических каверн разносящийся все дальше и дальше по лесу и в итоге закрадывающийся в окно твоей комнаты, пока ты сопротивляешься порыву свернуться клубком под одеялом, потому что знаешь, глубоко в душе ты всегда знал: каждый в конце оказывается добычей.
- Почему Соло нас не предупредил? – спрашивает Кип. – Он должен был заметить их издалека, здесь ровная местность… Рей! Стой!
Но она не может стоять. Ничто в галактике не остановит ее теперь, при словах о Бене и суровом напоминании, что он там один. Рей выбегает из барака, спотыкаясь о торчащие трубы и разломанную технику, и мчится, едва не зубами и ногтями цепляясь за землю, карабкается наверх по стене кратера, паника тугим разрывающимся узлом застывает в горле, и все, чему ее учили о предусмотрительности и необходимости оценки ситуации, оказывается забыто в мгновение ока – не так… я не могу потерять его вот так…
Поначалу все – только тени. Обрисованные бесцветными лучами света луны, крупные, четвероногие фигуры бросаются на силуэт Бена Соло. Рей тоже прыгает, в воздухе зажигая свой меч, и яростно, с разворотом раскраивает твари хребет. Она приземляется на пыльную землю, чуть присев, и слышит позади вой смертельной агонии, но не успевает обернуться, как из темноты щелкают другие клыки, и она перекатывается на бок, чтобы уклониться, оказывается с фланга от нового противника и вонзает темно-синий клинок ему в плечо. Существо уворачивается, живое, но раненое, и Рей шипит от боли, когда его толстый, шипастый хвост скользящим ударом задевает ее руку.
Бен хватает ее за воротник и подтаскивает к себе, резко дернув и чуть не задушив при этом. Они врезаются друг в друга и оказываются спиной к спине, встав так же, как бились с парящими дроидами на поляне пару лет тому назад. Девятнадцать тук’ата окружают их – туловища двухметровой высоты, нелепые гибриды рептилии и собаки, плавно перемещающиеся в волнах лунного света, сплошь рога, злоба и трехдюмовые когти. В серебристом сумраке их глаза светятся красным и голодно прищуриваются, глядя на Бена и Рей. Из мощных челюстей вырывается глухое рычание и капает слюна.
- Почему ты не позвал подмогу? – спрашивает Рей вполголоса.
- Да, сейчас самое подходящее время обсуждать процесс операции, - сухо отвечает Бен.
Тук’ата с раненым плечом наклоняет огромную рогатую голову.
- Jen'jidai, - рычит она на давно забытом языке. Как будто задает вопрос. Как будто обращается к Бену.
Рыцарь почти нетерпеливо делает рукой щелчок в воздухе. Существо рассекает надвое невидимый могучий топор, чешуйчатая кожа, кровь и мягкие внутренние органы отделяются от жемчужно-белых костей и разбрызгиваются по земле чернильными влажными пятнами. Что поражает Рей, так это легкость, с которой было совершено это действие, отсутствие промедления в нем и принцип, который она узнала в движении. Разлом Силы.
Восемнадцать оставшихся разъяренных тук’ата выбрали этот момент, чтобы наброситься на них.
Резкую атаку клыков встречают сразу несколько клинков света, поскольку остальная часть команды подсоединяется к стычке. Краем глаза Рей видит, как Кип прорубается сквозь ряды врагов, быстрыми и точными взмахами оружия оставляя глубокие раны, а Эрил зачищает все за ним, нанося смертельные удары выведенным из строя гончим ситхов. Финн вовлекает одну тук’ата в изощренную дуэль сосредоточенной работы меча против неистовых цепких когтей. Еще одна тварь выскакивает сзади от него, но валится на землю, когда Эрил вспарывает ей брюхо, пробегая мимо. Чуть дальше три тук’ата загнали Тионну в угол кратера; взявшись за рукоять оружия обеими руками и подняв его на высоту пояса, вертикально перед спокойным и безмятежным лицом, мастер-джедай закрывает глаза и движется в едином потоке с Силой, предвидя все атаки и отражая их ловкими ударами.
А Рей удерживает круг защиты Соресу, уходя в сторону от каждого броска противника. Луч ее светового меча мчится к любому месту, где противник открывается, все ее тело движется как заводное, клинок творит непрерывно перемещающийся барьер, который невозможно пробить. Бен парит с краю от нее, словно спутник, кружаясь и яростно атакуя врагов, стараясь задеть всех, кого только может, прежде чем они доберутся до нее.
Две тук’ата прыгают на Рей одновременно с разных сторон. Стиснув зубы, она проскальзывает под одной из них, проехавшись коленями по каменистой почве, гладкая кожа брюха твари мелькает в паре сантиметров от ее лица, а сама тварь врезается в массивное тело своей соседки. Тень гончей мелькает у Рей над головой и пропадает, в глаза бьет свет звезд, она выпрямляется, на замахе отсекает шипастый хвост и снова разворачивается на месте, чтобы погрузить клинок в шею очередной тук’ата, пытающейся добраться до ее горла.
- Соло! – кричит Финн. – Иди сюда!
Они с Эрил собрались вместе и ждут Бена, чтобы завершить стандартное для рыцарей боевое построение на троих.
Но Бен игнорирует приказ и, похоже, испытывает явное нежелание покидать Рей. В Силе вспыхивает, мерцая, разочарование и недоверие Финна и Эрил, пока новая атака тук’ата не заставляет их разделиться. Иди же, пытается Рей подтолкнуть Бена, вы, рыцари, всегда сражаетесь лучше в команде. Но он отмахивается от ее мысли, как от раздражающего насекомого.
А потом она больше не думает и действует на одних лишь инстинктах, позволяя Силе говорить ей, что делать, и пробивается сквозь сплетение зубов и чешуи, у ее лодыжек свистят удары хвостов, в ушах отдается рык, и свет клинка горит перед глазами.
Проходит совсем немного времени, и ее аккуратные, просчитанные шаги сменяются прыжками и бешеными вращениями формы Атару. Остервенение вздымается над ней волной и смывает всю осторожность. Рей выдергивает клинок из глотки умирающей тук’ата и набрасывается на следующую с серией диагональных ударов, хаотично перемещаясь, уворачиваясь от клыков и когтей и постепенно увеличивая скорость движений, пока у противника не остается выбора, только отступить, податься назад. И неожиданно Рей ощущает огромную благодарность к Кайлу Катарну, который заставлял ее и других учеников выполнять все эти изнурительные и скучные упражнения на скорость. Пока ее физическое тело остается в здесь и сейчас, на Корбосе, часть ее выбивается из сил на поляне Явина, и там запах листьев и мха, пота от тренировки, следи за флангом, локоть выше, еще раз, Рей, вернись в открытую стойку, повтори. Тук’ата вопит от боли, когда меч взрезает ей ребра, и Рей дает руке полностью завершить яростный замах, прожигая отметину на щеке другой рычащей гончей.
Она отшатывается лишь на краткую секунду, прежде чем броситься на Рей, но замирает в воздухе посреди движения, и из груди у нее показывается изумрудно-зеленый клинок, кончик которого останавливается за волосок от грудной клетки Рей. Тварь падает, и из-за нее поднимается Бен, бледный и страшный, в сиянии звезд над головой выглядящий немного сумашедше. Рей оторопело смотрит на него, открывает рот от изумления, и на миг они оба застывают вот так, встретившись взглядами над трупом.
Еще одна ситхская гончая прыгает на них. Бен замораживает ее Силой прямо в прыжке, и она повисает в воздухе, в метре над землей, парализованная, красными глазами в упор глядя на рыцаря, и в темных зрачках отражается зеленое пламя опускающегося клинка. Глубокий разрез вскрывает тук’ата брюхо, и в потоке остывающих кишок мелькает какой-то предмет ромбовидной формы. Он падает к ногам Бена, серебристо поблескивая.
В голове у Рей подает голос смутная тревога.
- Стой… - начинает она, но уже поздно, Бен уже нагнулся, подобрал предмет и щурится, рассматривая его при свете луны.
В его руке лежит нечто вроде амулета, он выпачкан в крови и желудочном соке и пульсирует странной энергией аметистового оттенка. Бен склоняется над ним, сперва в недоумении, а затем на лице медленно проступает осознание, и это выражение Рей уже видела раньше, у нее сжимается сердце, годы расступаются, и память ярко сияет сквозь них. Черный остров посреди зеркально-гладкого озера. Усмехающееся лицо лорда ситхов, глядящее на них сверху вниз. Юный рыцарь-джедай поднимает взгляд, в котором столько печали и столько смирения. Как будто ты всегда знал, что тебе суждено прийти сюда. Как будто так долго боролся, чтобы не оказаться здесь.
- Еще немного. – Как ни посмотри, это выглядит так, будто он говорит с амулетом. Его голос – именно так Рей представляет себе голос разбитого сердца. – Дай только остаться еще хоть ненадолго.
- Бен? – щепотом окликает его она, вдруг смутившись и испугавшись, но он не отвечает.
Сейчас в живых остались две ситхские гончие, дерущиеся с другими джедаями. Однако, когда Бен поднимает голову, эти существа замирают и выгибают шею, словно вслушиваясь в какой-то призыв, различимый только им. И потом обе прыгают к Бену, Рей уже готова метнуться ему на защиту, как вдруг…
…тук’ата резко останавливаются перед Беном…
… и опускают рога к земле, поджимая к себе лапы, точно в почтительном поклоне…
- 'Ari, - рычит одна из них на холодном древнем языке.
Рей сдавленно охает, когда вокруг нее оборачивается Сила, и Тионна тянет к себе. Почти не успев ничего понять, Рей оказывается рядом с остальными джедаями, собравшимися в группу, и Финн с Эрил крепко берут ее за плечи, удерживая на месте. Свет луны – Рей кажется, что все дело именно в луне, - придает сцене перед ними жутковатую и зловещую четкость и поселяет в широко раскрытых глазах Бена лихорадочный блеск. Сейчас он выглядит таким далеким, стоя над гончими в знакомой ей сгорбленной позе и сжимая в ладони загадочный амулет.
- Не может быть… - бормочет Тионна. – Это амулет Скера Каана. Тот, что был вделан в правую перчатку… Дарта Вейдера…
- Это невозможно! – резко говорит Кип. – Почему он здесь? Как он мог…
- Он явился ко мне, - говорит Бен. Его тон ровный и лишен эмоций, но лицо… Рей никогда не видела, чтобы кто-то выглядел настолько сокрушенным и поверженным. Настолько потерянным и одиноким. Как будто он бежал всю свою жизнь и наконец оказался в тупике. – Он был предназначен мне.
***
В стенах замаскированного черного шаттла Алема Рар спрашивает: Сейчас?
Пока нет, дитя
, мягко отвечает далекий голос со звезд. Он должен пострадать еще немного. Он заставил меня ждать слишком долго.
***
Бен рычит тук’ата приказ, который, судя по звучанию, отдан на том же самом языке, каким пользовались чудовища. И это не голос Бена, он холодный, страшный и искажен злобой.
Гончие ситхов не медлят ни секунды. Они набрасываются друг на друга, исчезая в вихре клыков и когтей, и каждая со всей мочи стремится разорвать другую на части. Рей и остальные джедаи могут лишь в ужасе наблюдать, как льется кровь из глоток и хвосты сплетаются как змеи в стремительном смертельном танце.
Бен бесстрастно взирает на них и не шевелит ни единым мускулом, когда выжившая тварь отделяется от вспоротого живота своего товарища и снова простирается у его ног.
- Asha, - шипит она с толикой наслаждения. Она тяжело дышит, часть ребер уже торчит наружу из-под кожи.
Бен кривит губы в издевательской усмешке. Потом вскидывает меч над головой и наносит решающий удар, погрузив яркий изумрудный клинок прямо в череп последней тук’ата.
***
Где-то в Коридоре Голууд, вдоль по Пути Дарагонов, нечто смеется. И наклоняется вперед в предвкушении.
***
Когда затихает предсмертная агония гончей, логическая часть разума Рей кричит ей оставаться на месте. От Бена исходит какая-то опасность – какая-то нервная, потрескивающая энергия, что делает глубже тени, укрывшие его плащом, - но ей плевать. Ей плевать на все, кроме того, что нужно добраться до него, пока не стало слишком поздно.
Слишком поздно для чего?
Рей стряхивает руки Финна и Эрил с силой, о которой и не подозревала, и мчится к Бену, бежит, как никогда не бегала раньше, сердце колотится у горла, а в глазах искрят звезды. И вот – воспоминание: ноги несут ее к нему, когда он только выходит из «Искателя знаний», такой красивый и высокий в свете позднего утра, заливающего ангар, и он оборачивается к ней со своим обычными серьезным лицом, как будто она – единственное, что осталось в мире, пусть даже у нее трава в волосах и грязь с поля для скорча на одежде…
И он оборачивается к ней сейчас, в темной пустыне, оскалив зубы. Лезвие его клинка несется к ней в замахе. Ее шаги замедляются, но она уже не может остановиться, слишком поздно останавливаться, инерция подталкивает ее шею на расстояние удара…
В сиянии зеленого света, заполнившего мир, Рей видит точный момент, когда в глаза Бена возвращается капля разума. Он вскидывает свободную руку и Силой толкает Рей на землю, чтобы замахнувшийся меч ударил в пустоту, где полсекунды назад была ее шея. Она чувствует, как жар плазменного луча опаляет кожу на горле, а потом приземляется – жестко, на спину, выгнув колени под неудобным углом, из легких выбивает весь воздух.
Бен чуть не убил меня, думает она оцепенело, глядя в ночное небо с тусклыми звездами и тонким полумесяцем луны.
Когда ей все же удается привстать на локтях, она видит бледное лицо, нависшее над ней, искаженное ужасом. Он выглядит так, будто его сейчас стошнит. Он выключает свой меч и оседает на землю без сил, словно не может вынести тяжести того, что только что едва не совершил. Его широкие плечи, которыми она так восхищалась, вздрагивают. У него вырываются глухие, странно искаженные звуки – судорожные вдохи, прерываемые горькими всхлипами.
Крепко стиснув ситхский амулет в кулаке, он второй рукой обнимает ногу Рей, притягивает ближе к себе и упирается лбом в колено. Хотя в таком положении она не видит его лица, она чувствует, как от его слез становится мокрой ее одежда, и вскоре наблюдает, как играет лунный свет в его спутанных волосах, когда он яростно и отчаянно целует ее ногу под коленом.
Как в мольбе о прощении – или молитве.
- Я люблю тебя, - говорит Рей сломленному человеку, склонившемуся перед ней под звездами Корбоса, и рыцарю, который закатывал глаза на ее шалости под солнцем Явина, и мальчишке, робко улыбавшемуся ей в песках Джакку, когда она шла вперед, к нему и к своему будущему. Это все, что она может сказать. Больше ничего не осталось.
Бен вздрагивает и всхлипывает еще горше.
***
Тихие голоса. Все разговаривают тихо, как будто собрались не у галолампы, а у постели умирающего. Они вернулись в разрушенный город на дне кратера, который на время заполнился гудящей Силой, когда они взялись за исцеление ран и ушибов. Но теперь они обсуждают случившееся – вернее, большинство из них обсуждают. Бен сидит поодаль от группы с посеревшим лицом, молчит и отказывается встречаться с кем-либо взглядом.
- Я нахожу крайне маловероятным, чтобы эта планета была домом для целой стаи тук’ата, - объявляет Тионна. – Здесь нет источников пищи.
- Кроме шахтеров, - говорит Эрил.
Кип качает головой:
- Тогда были бы хотя бы тела. Гончие не проглатывают людей целиком.
- Может быть, они их куда-то утащили, - предполагает Финн.
- В этом случае мы заметили бы следы из пятен крови, когда обходили периметр, - замечает Рей, - или любые другие следы.
- Если только их не уничтожила буря, - задумчиво говорит Тионна. – Ветра и дожди здесь могут быть очень сильны и вполне способны полностью перекроить ландшафт. Однако за отсутствием явных доказательств мы должны полагаться на наши инстинкты, и мои подсказывают мне, что эти тук’ата не могли вызвать такие огромные разрушения… Нет, что бы это ни вызвало… - она указывает рукой на разломанные здания и уничтоженную технику, - оно все еще здесь.
- Но тогда мы возвращаемся к вопросу о том, почему здесь вообще оказались тук’ата, - говорит Кип. – Причем с амулетом Вейдера – это не может быть просто совпадением… - он замолкает и незаметно бросает взгляд на Бена.
- А могли их привезти сюда, относительно недавно? – задумывается Эрил. – Когда-то этот участок космоса был пространством ситхов. Может, этот вид принесли Темные?
- Тогда где сейчас эти Темные? – с предчувствием недоброго спрашивает Финн.
- До рассвета два часа, - отмечает Тионна, сверившись с хронометром. – Отправимся к северным утесам с первыми лучами солнца. Надеюсь, там мы найдем то, что поможет нам разрешить этот вопрос раз и навсегда. В настоящее же время, рыцарь Соло… - она поднимается на ноги и идет к нему. – Бен, - говорит она мягче, и вот тогда он смотрит на нее, темными, почти что жалобными глазами. – Помедитируй со мной, - продолжает она. – Вместе коснемся наших сердец и тогда сумеем найти покой, который необходим нам, чтобы нести нашу ношу.
Вот так Рей и вспоминает, что, хотя мастерам и не положено выказывать пристрастность, Бен всегда в каком-то роде был любимым учеником Тионны. Она поощряла его интерес к истории и знаниям, а он, в свою очередь, никогда не был более внимателен и сосредоточен, чем на ее лекциях, где впитывал каждое слово, и никогда не был более воодушевлен, чем когда присоединялся к ней в исследовательских поездках. Это хорошее воспоминание, и оно светом просачивается сквозь трещинки в темноте. Медленный, неуверенный кивок Бена – кивок мальчишки, изголодавшегося по надежде.
***
Как и все остальное на этой планете, рассвет здесь резкий и сухой. Слабый свет солнца разливается в мутном воздухе и навевает на Рей тоску по Явину IV, по щебету лесных птиц и листьям, покрытым каплями росы. Она вместе с остальными джедаями тихо идет по полю ночной битвы, с большой осторожностью стараясь не касаться искромсанных трупов ситхских гончих. Под серыми лучами дня они окоченели, когти раскрыты к небу, языки вывалены наружу. Почему-то в смерти они выглядят меньше, и она ждет, что к ней придет раскаяние, но его нет.
Финн неправильно истолковывает ее длительное молчание.
- Ты хорошо справилась и сделала то, что нужно было сделать, - подбадривает он ее. – Первый бой всегда самый трудный, малышка.
Но ведь это было совсем не трудно, думает Рей, и, может быть, отчасти она даже наслаждалась – этим неистовством, этим движением. Все это не мысли джедая.
Как только они выходят за пределы установленного ими периметра, Рей подбирается ближе к Бену. У нее появилась смутная мысль поговорить с ним, хотя она и не уверена в том, что хочет сказать. Ничего страшного, я тебя прощаю? Но он не просил у нее прощения – на самом деле, они вообще не разговаривали с момента ее полубессознательного признания под луной.Она испытывает большое искушение использовать Силу и погрузиться в его настроение, но это кажется жульничеством, хотя не казалось раньше. Есть вещи, которые необходимо говорить вслух.
Он напрягается при ее приближении.
- Рей.
То, как он произносит ее имя, наполняет ее ужасом – голос слишком спокойный, слишком отстраненный. Слишком похож на голос Люка.
- Держись ближе к мастерам. Я должен сохранять построение с Бесой и Галфридианом на случай, если по дороге к утесам попадем в засаду.
Он говорит негромко, чтобы не привлекать внимания остальной команды. Рей идет за ним, но морщит лоб в растерянности.
- Почему я не могу просто остаться с тобой?
- Потому что мы с тобой отвлекаем друг друга, - он отвечает чересчур поспешно и чересчур коротко, сжато, как будто репетировал эти слова. – Я пытался вырезать целую свору ситхских гончих, потому что не хотел, чтобы ты участвовала в драке. А ты, в свою очередь, нарушила прямой приказ мастера Дюррона и ринулась мне на помощь безо всякого плана. А потом я бросил Бесу и Галфридиана на произвол судьбы, чтобы прикрывать тебя сбоку, мы с тобой оторвались от группы и оба от этого пострадали. Мы не можем продолжать так и дальше, Рей. Кодекс существует не просто так. Когда мы рядом, мы забываем обо всех обязанностях и об общем благе.
Она почти останавливается на ходу, настолько оказывается поражена. Она чувствует, как внутри у нее поднимается жаркий порыв эмоций к нему, и в этот раз не из-за его косой усмешки, не из-за того, как он поддразнивает ее и не из-за его рук, касающихся ее кожи – все из-за этих жутких, логичных слов, которые вылетают из его рта, и его бессердечного пренебрежения тем, что она сказала ему на поле боя, пренебрежения сердцем, которое она открыла ему под ночным небом. Как же легко возненавидеть кого-то. Как часто мы не в силах осознать, что у страсти две стороны.
- Мастер Тионна, - продолжает Бен, - убедила меня в неуместности нашей связи еще с момента, когда мы только приземлились на планету.До нападения тук’ата мы не относились к этой миссии с той серьезностью, которой она заслуживает. Семьсот девяносто три шахтера и их семьи, Рей, и мы едва уделяли время мысли о них, потому что… - он обрывает себя и глубоко, разочарованно вздыхает.
Она молча заканчивает предложение за ним. Потому что мы были счастливы. Потому что она была за несколько звездных систем от рутины академии и ее стен, и она была жива, и кругом был простор, и Бен был рядом с ней, и что же такого неправильного в счастье, что неправильного в том, чтобы чувствовать себя на вершине мира, как будто ты можешь все, как будто вся галактика – твоя…
«Пожалуйста, будь осторожна», – сказала ей Эрил
Это вина. Рей знает, что это ее собственное чувство вины подстегивает ее искать убежище в мятежных мыслях, которые сейчас вьются у нее в голове. Она знает, что есть путь, и что она с него сбилась. Но это все еще горит перед ней так ярко, тот краткий промежуток времени, когда был смех и дождь из поцелуев, и мирные часы, проведенные в полусне у него в объятиях. Как смеет он это рушить… как смеет кто угодно рушить это…
- Ты боишься, - горько говорит она ему. – Ты боишься того, что амулет почти заставил тебя сделать.
- Темная Сторона питает то, что уже есть в нас, - отвечает Бен. Все это время он почти и не смотрел на нее, устремив взгляд к блеклому рассвету. – Поверь, меня ни к чему не принуждали.
И Рейнар Тал в воспоминании Рей усмехается: «Ты ходячая бомба, Соло».
- Теперь иди, - говорит ей Бен. И прибавляет: - Пожалуйста.
Первое ее побуждение – умчаться прочь, но она понимает, что в этой ситуации можно собрать хотя бы те крупицы достоинства, что у нее есть. Она поднимает подбородок и максимально спокойно возвращается к Тионне и Кипу, и не оглядывается – в основном потому, что боится, что Бен не станет смотреть ей вслед.
***
Они идут дальше. Иссушенный красноватый пейзаж остается неизменным, солнце теперь достаточно высоко, чтобы на опаленной земле выросли их тени. И к огромному неудовольствию Рей, с каждым новым шагом, что она делает, она помимо воли постепенно примиряется с обстоятельствами. Она хочет продолжать злиться, хочет продолжать чувствовать себя так, будто на нее ополчилась вся вселенная, но годы тренировок развили в ней привычку проверять свои мысли и удерживать эмоции в свете. Может, в этот конкретный момент ей и не слишком нравится быть джедаем, но она решилась на это, она сейчас на настоящей миссии. Если она хочет, чтобы с ней перестали обращаться как с ребенком, ей нужно перестать вести себя по-детски. Неудобная правда, но тем не менее – правда.
Словно почувствовав значительное смягчение обиды Рей, Тионна поглядывает на нее и улыбается.
- На меня это тоже поначалу действовало очень сильно, - признается она.
Рей моргает.
- Что действовало, мастер?
- Влюбленность, - говорит Тионна. – Я думала, что умру от этого, из-за этого чувства. Терпение всегда приходит не сразу. Значительная часть юности – это огонь в крови.
Кип соглашается с ней, коротко и самокритично кивая, и Рей внезапно испытывает благодарность за то, что никто из мастеров не упрекает ее и не заставляет оправдываться, за то, что они доверяют ей достаточно, чтобы позволить разобраться во всем самой.
- Простите, - говорит она им обоим, и у нее получается немного неестественно, немного обиженно, потому что она по-прежнему не умеет извиняться, – но, может быть, повзрослеть и означает – научиться этому.
***
Вскоре ее взгляд устремляется к Бену. Он движется синхронно с Финном и Эрил, быстрыми, целеустремленными шагами покрывая пески пустыни. Все они втроем общаются, обмениваясь взглядами и жестами. Он, наконец, научился следовать ритму работы в команде, даже если у него получается это неловко и иногда он запаздывает на полсекунды.
- С Беном все будет в порядке? – спрашивает Рей Тионну.
Среброволосая женщина выглядит задумчивой, размышляя над ответом.
- Он был отзывчивым во время медитации – более отзывчивым, чем я ожидала. Он все еще испытывает смятение из-за многих вещей, но по крайней мере был искренним в желании уступить мне амулет. – Она касается кармана на своей одежде. – Артефакты ситхов усиливают Темную сторону, с ними возможно получить доступ к определенным способностям, которые в обычном состоянии закрыты для адептов Света. Этот конкретный амулет вызывает в нем такой сильный отклик потому, что раньше принадлежал его деду… Тем не менее, тот факт, что он сумел вырваться из-под его влияния – хороший знак.
- А помнишь время, когда он был еще учеником, Тионна? – присоединяется к разговору Кип. – Этот угрюмый, вспыльчивый подросток, торчащие уши и локти, и язык такой острый, что чудо, как он сам о него не порезался.
- На советах он всегда был горячо обсуждаемой темой, - погружается Тионна в воспоминания. – Все было так плохо, что Стрин, ковыляя, заходил на очередное собрание и сразу задавал вопрос…
- «Что еще натворил этот негодник?» - Кип неплохо имитирует скрипучий голос пожилого Стрина. Он хмыкает, а затем вздыхает. – Мы все наблюдали за ним с такой опаской. Может, это было несправедливо. Мы думали о Дарте Вейдере, а не о нем.
- Галактика всегда наблюдала за ним, - говорит Тионна. – С тех самых пор, как он родился. С таким наследием – Амидала, Скайуокер, Органа, Соло… эти имена бессмертны.
- Да, - говорит Кип и сочувственно качает головой, поглядывая на Бена. – И именно поэтому мне всегда было немного жаль паренька.
***
Наконец, они подходят к северным утесам. Рей смотрит вверх на острые пики красного и серого камня, торчащие из земли и упирающиеся в медное небо. В них есть что-то зловещее и сбивающее с толку – она как будто уже видела их раньше… нет, не так. То, что она чувствует, не ощущение уже испытанного прежде. Она никогда здесь не была, но какая-то ее часть словно бы всегда знала, что ей суждено сюда прийти. Это место – словно ее судьба. Это место – ее расплата, ее итог.
Неожиданно ей становится холодно. Мое сердце, думает она, полно страха.

-----------------------------------

Глава 17Глава 17
Шахтеры проложили вдоль одной стороны утеса грубую, извилистую тропу, по которой сейчас и идут джедаи. Тионна и Кип впереди, Финн Галфридиан, Бен и Эрил замыкают строй. Зажатая посредине между мастерами и рыцарями, Рей представляет, как делалась эта дорога, как люди и дроиды вырубали кусочки породы и отгребали обломки в сторону, а за ними медленно ползли песчаные краулеры. Они притащили сюда также и генераторы, и бурильные устройства, и тонны металла натягивали веревки, длинные ряда колес крутились, иногда проскальзывая на месте. Солнце было невероятно жарким, воздух невероятно пыльным. Забившиеся легкие, мокрая от пота, прилипающая к телу одежда.
Рей знает все о тяжелом труде. Иногда она смотрит на свои руки и не может поверить, что они когда-то день за днем ковырялись в обесточенной проводке, дочиста оттирали транзисторы от грязи и вытаскивали из дюн обжигающие детали механизмов. Иногда в столовой она ест больше, чем требуется для насыщения и громко смеется, вспоминая девочку, которая заставляла себя уснуть, когда живот болел от голода. Она задумывается, какой бы стала, если бы Люк с Беном не нашли ее — или если бы нашли гораздо позже. Пошла ли бы она тогда с ними?
Может быть и нет. Джакку воспитала в ней абсолютную решимость, упрямство сквозь стиснутые зубы. Она думает, что рано или поздно достигла бы такой точки, когда поняла, что держится за мысль о своей семье слишком долго, чтобы отпустить ее. После этой точки она цеплялась бы за свое ожидание, потому что это было бы все, что она знала. Она и сейчас сомневается в том, может ли Сила предсказать будущее, но ее обучение позволило ей узнать себя и, как следствие, все те многочисленные разнообразные пути, которыми она может идти во времени. Если бы джедаи пришли к ней, когда она была бы чуточку старше, чуточку жестче, и чуточку больше привыкла к одиночеству, она бы, наверное, никогда не ушла оттуда вместе с ними.
У края тропы валяется плавильный резак. Не сбиваясь с шага, Рей Силой призывает его в руку. И у меня никогда бы не была всего этого, продолжает размышлять она. Обширная и успокаивающая энергия пульсирует в ней, и эта способность настолько естественна, ей кажется, она не требует никаких усилий, как дыхание. Она окидывает промышленный инструмент практичным взглядом сборщицы деталей — модель F-187, корпорация «СороСууб», эпоха Войны клонов, настраивающийся подвижный луч — а затем отбрасывает в сторону, чего никогда бы не сделала в своей прежней жизни. Сейчас он только замедлит и отяготит ее, да ей и не нужно больше выменивать запчасти на еду и защиту.
- Эй, Соло, - слышит она, как Эрил говорит преувеличенно бодрым тоном человека, который намерен поднять кому-то настроение. - Что такое «Ха-ха-ха-шмяк»?
Бен не отвечает.
- Дроид, который смеялся так, что оторвалась голова! - радостно говорит Эрил.
Тионна, идущая перед Рей, останавливается, но потом решает, что реагировать на шутку — ниже ее достоинства, и идет дальше. Плечи Кипа напрягаются, как будто он пытается сдержать ужасающий смех. Сама Рей стонет, и Финн вторит ей.
- Я тебя столкну с этого обрыва, Беса, - шипит Бен.
- Я только услышала это от Сеффа, - протестует Эрил.
- Когда вернемся на Явин IV, столкну с обрыва и его тоже.
Рей не удерживается и хихикает. Хотя Бен идет впереди нее, она с легкостью рисует себе выражение его лица — комичное, потрясенное и яростное, а Эрил дерзко улыбается ему. И это, думает Рей. Всего этого у меня бы не было.
***
В последующие часы им предоставляется мало возможностей для шуток. Несмотря на присутствие тропы, путь идет в гору и все-таки очень тяжел. Рей со стыдом осознает, что запыхалась, и сердце колотится в груди как бешеное, непривычное к крутому подъему и перепаду высоты. Рыцари, похоже, справляются с этим не лучше, судя по воцарившемуся напряженному молчанию, которое нарушают только шумные неровные выдохи.
В то же время Тионна и Кип спокойно взбираются на утес так, будто это гладкая равнина. Это наверняка какая-то особая штука мастеров-джедаев, бурчит про себя Рей. Она знает, что Люк часто касается Силы, чтобы предотвратить расход энергии - «Что поделать, беды пожилого возраста!» - шутил он, сверкая глазами, - но она все-таки не поняла, как он это делал.
Неожиданно Тионна и Кип резко останавливаются. С жутковатой синхронностью они поворачивают головы влево и смотрят вверх, где каменная стена вздымается выше всего. Проследив их взгляд, Рей сперва видит только землю и небо, но потом...
...что-то движется...
Она не может хорошенько всмотреться, это всего лишь смутная исполинская тень, которая на несколько страшных секунд загородила солнце, показавшись над далеким уступом, высоко над их тропой, и затем снова скрылась из виду. Ее тяжелые шаги сотрясают пласты скалы и почвы и вызывают оползень некрепко держащихся на своих местах камней, который движется по склону прямо к джедаям.
Рей поднимает руки над головой, так же, как все остальные участники их ударной команды. Летящие камни застывают в движении, и в потоках Силы их странный узор напоминает астероидное поле. Следующие несколько минут они тратят на то чтобы телекинетически оттолкнуть камни выше по склону и там закатить на вершину или перебросить через хребет, где они разобьются о землю внизу. Тем не менее, один большой обломок скалы, потревоженный вибрациями, срывается с обрыва слишком резко, чтобы его успел перехватить кто-нибудь из занятых джедаев.
Рей отпрыгивает назад как раз вовремя, чтобы не оказаться раздавленной валуном, который упал на то место, где она стояла секунду назад, но из-за шока теряет равновесие. Ее нога соскальзывает, и она...
...падает, широко распахнув глаза и раскрыв рот от удивления, стремительно мчатся небо и воздух...
Крепкие, мозолистые пальцы смыкаются у нее на руке стальной хваткой, едва не раздавив кости. Рей повисает над обрывом, ноги болтаются свободно над пропастью, и она смотрит на бледное лицо Бена, который растянулся на животе, бросившись всем телом поперек тропы, чтобы поймать ее.
- Даже не смей отпускать, - рявкает он.
- И не мечтала, - говорит она, чувствуя головокружение.
Финн пробирается к Бену, чтобы помочь вытащить Рей на твердую землю, а остальные джедаи разгребают остатки оползня. Рей подтягивают выше, над краем обрыва, и вот она бросается Бену на грудь, обхватывает одной рукой его шею и утыкается лицом во впадину под горлом. Он прижимает ее к себе, она сидит у него на коленях, и их сердца бьются в диком, неистовом ритме, громче грохота камней под безжалостным красным небом. Ни один не говорит ни слова. В этом моменте нет ничего, что можно было бы облечь в рамки речи, - ее губы на его ключице, его руки, так крепко обернутые вокруг нее, что она едва может дышать.
Когда все справились с оползнем, Финн окликает Бена, вероятно, с тем, чтобы тот отпустил Рей и поднялся на ноги. Бен начинает качать головой, Рей чувствует это движение, его мягкие волосы касаются ее виска, и щекой он все еще прижимается к ее щеке. Она стискивает его крепче в объятиях — инстинктивная реакция, нет, не отпускай меня сейчас, мне нужно еще хоть немного времени...
Он первым приходит в себя. В этой жизни, которую они выбрали для себя, есть вещи, которые нельзя удержать. Он ссаживает ее у себя с коленей, с мучительной нежностью и решительно поджатыми губами, а потом встает. Она смотрит на него с земли, безмолвно и умоляюще, прося о чем-то, чему не может дать название, но он избегает ее глаз, когда протягивает руку, чтобы помочь подняться, как и всегда. Он смотрит куда угодно, но не на ее лицо, и таким образом его взгляд падает на синяки от пальцев на ее запястье, куда ее схватила его вытянувшаяся рука.
- Все хорошо, - пытается она успокоить его.
- Нет, не хорошо, - тихо говорит он. Он поднимает ее и затем отпускает, почти сразу же делая шаг назад. Пустое пространство между ними дрожит от потери.
***
- Что это за тварь? - спрашивает Кип. - Высотой, наверное, с шагоход.
- Я почувствовала ее разум. Она... стара, - отвечает Тионна, хмурясь. - Нет. Неверное слово. Древняя. Пропитанная тьмой, как и тук'ата.
- Чудесно, - медленно говорит Кип. - А я-то волновался, что мы на этой миссии не выполним квоту по ситхскому отродью.
Тропа сворачивает вправо, змеится между двух сколотых выступов горной породы и расширяется в пыльной кальдере. Тионна и Кип снова останавливаются, Рей обходит их и изумленно охает при виде окаменелых останков там.
- Никаких жизненных форм, мастер, - докладывает Эрил Тионне. - Чем бы ни было то существо на вершине, сюда за нами оно не последовало.
- Хорошо, - говорит Тионна. - Мы выигрываем немного времени, чтобы все изучить.
Судя по усыпающим местность обугленным запалам, шахтеры заложили в почву некоторое количество взрывчатки средней мощности в тщательно упакованных мотках, чтобы добраться до богатых минеральных руд под поверхностью. Однако взрывчатка обнажила также чьи-то громадные ребра и длинный хвост, усеянный массивными позвонками, которые теперь блеклыми островками выделяются в океане пыльной земли. Рей вместе с остальными джедаями проходит под костями, где каждое вздымающееся вверх ребро по меньшей мере десять метров высотой. Она обнаруживает, что ей это напоминает другие останки, выпотрошенное брюхо кораблей в столь же суровых землях, что и здесь. Прошедшие годы исчезают, и она вновь маленькая, бредет по темным и затхлым залам управления, где все приходит в негодность без использования, - только на этот раз перед ней раскинулись останки живого существа, потрепанные и иссушенные стихиями.
Бен стоит на другом конце этой грудной клетки, рядом с наполовину погруженной в землю бедренной костью, шириной практически с прогулочную яхту. Рей медленно приближается к нему. Легкий ветерок треплет их одежды и волосы, пока они глядят друг на друга через широкий туннель в скелете. Лицо Бена на миг принимает неуверенное выражение, затем он прячет это, повернув голову и заговорив с Финном и Эрил, которые изучают кости хвоста и спорят, насколько высоким могло быть это существо при жизни, когда вставало в полный рост.
Когда Рей подходит ближе к Бену, она слышит как Кип где-то слева от нее говорит:
- Ты думаешь о том же, о чем и я, Тионна?
- Да, - Тионна сверяется с датападом, переводя взгляд мерцающих глаз с экрана на останки и обратно. - Это соответствует записям о Столетней Тьме, как же как и отчетам Затерянного племени об Осаде Тава.
- Что это такое? - спрашивает Рей.
- Левиафан, - глухо говорит Бен. - Древний вид, выведенный с помощью биоинжерении Темными джедаями после Второго Великого раскола. Создан для применения на поле боя в качестве живого супероружия.
- Они громадные и злобные, - добавляет Кип. - Даже одного было бы достаточно, чтобы сравнять с землей целый город и поглотить всех обитателей целиком.
Финн бросает взгляд на далекий пик горы.
- Значит, то существо, что мы видели раньше, это...
- Очень вероятно, - говорит Тионна. - Они могут погружаться в сон на тысячи лет под землей, и это может объяснять, почему предыдущие экспедиции не обнаружили их термальными сканерами.
- Шахтеры его разбудили, должно быть, - выдвигает предположение Эрил. - Своими взрывами.
Тионна кивает, но для Рей не остается незамеченным ее промедление перед этим движением.
- Вы полагаете иначе, мастер? - спрашивает она.
- Присутствие выжившего левиафана на Корбосе объясняет то, что случилось с шахтерами, но не объясняет, почему здесь оказались ситхские гончие, - говорит среброволосая женщина. Ее рука тянется к карману, пальцы касаются бугорка, образовавшегося от амулета Каана. - Разумеется, вполне возможно, что тук'ата тоже находились под землей и показались на поверхности, когда их потревожила деятельность шахтеров. Есть отчеты, где сказано, что они столетиями жили в гробницах ситхов без пищи и воды.
- Но здесь они не могли жить столетиями, - замечает Финн. - Если одна из них проглотила амулет после кончины Вейдера.
- Верно, - заключает Тионна. - Я прошу вас быть бдительными до тех пор, пока мы не поймем в точности, с чем имеем дело.
- Конечно, мастер, - говорит Эрил. - Хотите сказать это и Соло тоже?
Бен уже направляется к краю кальдеры. Тионна поджимает губы, но вместе с остальными следует за ним. С того утеса, на котором они стоят, открывается вид сверху на широкую долину, усеянную остроконечными скалами и кривыми канавами, которые разбегаются по земле как темные молнии, а границами служат черные входы в пещеры, которые ведут к окружающим нагорьям. С этой высоты Рей примечает брошенный транспорт шахтеров — пару краулеров-экскаваторов с их гигантскими гусеницами и вместительными грузовыми отсеками и несколько георазведывательных устройств AEA-5OO. Странно видеть их вот такими, неработающими, лишенными цели. Это напоминает ей Кладбище кораблей.
У их команды уходит добрых полчаса на то, чтобы спуститься по склону. Долина приютилась на высокогорье Корбоса, на высоте нескольких сотен метров от уровня обычной земли. Рей думает, что не слишком смелым будет предположить, что все эти утесы и выходы скальной породы на поверхность были когда-то единым ландшафтом, который затем распался на части из-за метеорита или землетрясений, а потом шла эрозия в течении тысяч лет.
- Вулкан, - бурчит Бен. Он идет за ней, согласно их изначальному построению. - И хватит так громко думать.
- Хватит подслушивать, - отвечает она, корча рожу, которую он не может увидеть.
- Хватит корчить рожи, - предупреждает он. - Я знаю, что ты делаешь.
- Хватит закатывать глаза, - в свою очередь велит она, потому что чувствует, что он это делает у нее за спиной. Это их обычная перепалка, но в ней ощущается острая, мрачная грань. Но Рей все равно благодарна за возможность в нее погрузиться, в тот же сценарий, который был написан во время их детства и не исчез с тех пор. Она не знает точно, что они вдвоем представляют собой сейчас, но по крайней мере он все тот же придурок, по крайней мере, что-то осталось неизменным. И это странным образом успокаивает. Ты и я, и время не изменило нас.
***
Теперь, когда они пришли к логическому заключению о природе чудовища, уничтожившего поселение шахтеров, джедаи уже не питают особой надежды найти выживших. Никто из них не говорит этого вслух, но Рей ощущает это в воздухе, в том, как чувствительность к Силе понемногу перестает применяться для поиска жизненных сигналов и переключается в другие области, для подготовки к бою, в скором наступлении которого все уверены.
- Может ли Сила предсказывать будущее? - спрашивает она у Эрил, когда они стоят рядом в долине, в окружении каменных столбов и металла брошенных машин.
- Не знаю, девочка, - Эрил пожимает плечами, одним потершись о краулер, к которому прислонилась. - У меня это никогда не получалось. Для всех это протекает по-разному. Уметь предугадать, куда ударит выстрел бластера, почувствовать взрыв до того, как он случился — это все в порядке вещей, но настоящие видения? Это не для меня. - Она хмурится. - На самом деле, из всех из нас, рыцарей, этот дар был только у Рейнара. Тот меч, который он сделал, пока им управлял Экзар Кун, - он рассказывал мне про него когда-то, когда мы были еще детьми. Во время дневной медитации он погрузился в транс и увидел в своих руках сияющий клинок аметистового света. Он понятия не имел, что это значит. В этом-то и штука способности предвидеть будущее: ты знаешь только что случится, а не как это произойдет. Но я думаю, отчасти поэтому... - она нервно дергает себя за ухо. И понижает голос. - Поэтому он не слишком сопротивлялся. Когда это случилось. Потому что уже видел это. Потому что знал, что ему это суждено.
Рей думает об Энакине Скайуокере, на коленях стоящем в пещере Мортиса и испытывающем отвращение перед судьбой, которую не мог вынести. Она думает о том, что видела в глазах Бена Соло при свете луны, когда тот держал амулет своего деда. Столько грусти, столько смирения. Я не всегда могу быть поблизости.
Она вздрагивает. И думает о своем собственном видении, которое случилось пару лет назад. Металлическая комната. Фигура в маске. Холодное шипение голосового модулятора. Где Скайуокер?
- Но что касается этого, - продолжает Эрил, кивком головы указывая на все, что их окружает, - сейчас, в любой момент, этот левиафан — если это действительно левиафан — придет за нами, потому что мы на его охотничьей территории. Иногда, чтобы предсказать будущее, Сила не нужна. Иногда просто знаешь, что у истории может быть только один конец.
- Я лучше сама выберу свой конец, - упрямо говорит Рей.
- Ну конечно выберешь, - Эрил бледно улыбается ей. - Иначе ты была бы не ты.
***
В какой-то момент горы приходят в движение.
Или, вернее, из-за пиков над долиной показывается силуэт и с могучим ревом выпрямляется на задних ногах, его тело имеет настолько грубые формы, что поначалу кажется, из разломов в земле вырос новый холм.
Джедаи хватаются за мечи, а левиафан начинает спускаться по склону гулкими шагами, каждый из которых вызывает небольшое землетрясение, и над землей повисает густое облако пыли. Несмотря на то, что у него четыре конечности, это существо похоже на змею, размером больше двух песчаных краулеров. Кожа его как у рептилии, тускло-фиолетовая. На плоской округлой морде две пары светящихся алых глаз и длинные щупальца, которые окружают раскрытую пасть, заполненную рядами очень длинных зубов.
- О звезды, он отвратителен, - выдыхает Кип.
Широкими шагами забежав в долину — двигаясь невероятно быстро для своего размера — левиафан снова ревет, его глаза сверкают огнем. У Рей едва не раскалывается череп от этого звука, и вместе с тем происходит кое-что еще: звук искажает потоки Силы вокруг нее, каналы соединения с ней сплетаются в темные, неразличимые узлы. Она слышит в воздухе крики и думает, что это крики других джедаев или ее самой, но их какофония слишком оглушительна, они слишком полны беспомощности и ужаса.
- Это существо воздействует на нашу способность Ощущения, - сообщает Рей Тионна сквозь стиснутые зубы, как если бы превозмогала сильнейшую головную боль. - То, что мы слышим — это крики его жертв.
Семьсот девяносто три шахтера и их семьи. Рей щурит глаза и смотрит на левиафана, чувствуя, как в ней поднимаются злость и желание отомстить.
- Держись поближе ко мне. Пусть тебя направляет инстинкт, - продолжает Тионна. - Помни, мы тренировали вас для этого. Вы к этому готовы.
Рей кивает. Левиафан наклоняется к ним и заслоняет собой весь мир.
- Да, мастер.
***
Но для того, чтобы сражаться на пике своих возможностей, ей придется подавить инстинкт приглядывать за Беном. Выступая вперед вместе с остальными джедаями, Рей старается сохранить построение, Тионна и Кип идут по сторонам от нее. Лавируя между огромных чешуйчатых башен ног ситхского отродья, они набрасываются на его шкуру со световыми мечами. Рей пытается изредка посматривать на Бена, который движется в безупречном ритме с Финном и Эрил, они атакуют гигантские челюсти и все толстые, бьющиеся щупальца на них.
Ничего не выходит. Она то и дело невольно поворачивает голову в сторону Бена до тех пор, пока Кипу не приходится оттолкнуть ее с траектории летящего хвоста левиафана. Он хватает ее за плечи и кричит:
- Сосредоточься!
Своевременно отрезвленная, с пылающими щеками Рей... отключает Бена. Сводит всю галактику к одному только чудовищу. Я смогу, у меня получилось, повторяет она про себя. Для всего остального будет время позже. Она сбрасывает руки Кипа и возвращается в гущу сражения, снова вставая рядом с Тионной. Монстр приподнимает одну когтистую ногу и поворачивается к ней боком, чтобы зарычать на Кипа, и Рей, пользуясь тем, что он открылся, подныривает под тварь и наносит длинную резаную рану в живот, погружая клинок максимально глубоко. Выкатившись с другой стороны на открытое пространство, под красный солнечный свет, она видит, как Финн Галфридиан взгромоздился левиафану на плечо и пробил крепкую кожу возле шеи.
- Да вы с ума сошли, ваше высочество! - кричит Эрил и хохочет. Ситхское отродье стряхивает Финна, вздрагивая от боли, и принц Арториаса ударился бы головой о скалу неподалеку, не метнись Эрил тут же к нему и не смягчи его падение своим телом. Никто из них не может воспользоваться Силой — темная энергия левиафана обрубает пути к ней, очень похоже на то, как это делал когда-то Экзар Кун. Тем не менее, после стольких нанесенных ран, движения твари стали более неловкими, шаги неуклюжими и тяжелыми. Краулеры остаются на месте, поскольку были спроектированы так, чтобы выдерживать самые свирепые песчаные бури, но AEA-5OO не так устойчивы. Они отправляются в полет.
Рей уворачивается от проносящихся над землей георазведывательных судов, которые привели в движение шумные шаги левиафана. Над ее головой крутятся дюрастиловые корпуса, а потом с грохотом падают вниз. В какой-то момент ее путь пересекается с путем Бена. Он запыхался, умудрившись отсечь одно щупальце, которые пинком отшвыривает прочь со стоном отвращения.
- Привет, - выпаливает Рей и моргает, глядя на Бена.
- Никаких разговоров во время боя, - рявкает он. Она вспоминает, как он говорил ей, когда ему было пятнадцать: «Никаких разговоров во время медитации», - и морщит нос. Не может удержаться.
На них обрушивается хвост левиафана. Они отпрыгивают в разные стороны, чтобы избежать его, но он раскалывает почву, и вскрывается одна из шахт, проложенных рабочими. Земля и металлические опоры проседают под ногами у Рей. Она слышит, как другие джедаи встревоженно зовут по имени ее и Бена, а они вдвоем падают под землю.
***
Она приземляется жестко, на спину плашмя, со стоном, который порождает эхо в тени и тишине.
Лучи сероватого просочившегося сверху света дня падают на фигуру Бена, он перебирается через обломки и подползает к Рей. Его руки тут же оказываются на ее теле, в полумраке проверяют, не сломаны ли кости, пальцы ощупывают шею, ребра. Она ловит его взгляд и замечает, какой нежной заботы он исполнен. Он смотрит ей в глаза, и осторожные касания замедляются, в них появляется мягкость, на которую, она уверена, никто и не думал, что он способен, и — о Сила — это должна быть любовь, даже если он не сказал это вслух той ночью. Нельзя смотреть на кого-то вот так и не любить его...
- С тобой все в порядке, - констатирует он, наконец. И помогает ей подняться на ноги, одной рукой взяв ее руки, а второй поддерживая спину, но чуть она встает и проверяет меч на боку, как он отшатывается, как от огня.
Он хмуро глядит на разломанные колонны, которые накренились в нескольких метрах над ними.
- Доставай свой... - начинает он, но она уже вытаскивает трос из пояса с карманами.
Но она только успевает начать разворачивать его, как искусственная крыша схлопывается и со скрипом падает вниз. Сверху дождем сыпятся земля и металл. С молниеносной реакцией Рей хватает Бена за рукав и всеми своими силами вытаскивает его из опасной зоны. Он врезается в нее, и на секунду кругом — облако пыли, мелких камешков и земли, и его руки у нее на талии, ее руки вцепились ему в рукава, ее лицо у него на груди, ее нога выставлена чуть назад, чтобы удержать обоих. Их поглощает темнота, затхлая и густая.
- Кажется, забраться наверх мы не сможем, - ее слова приглушает его одежда.
- Полагаю, что нет, - коротко отвечает он. - Придется идти дальше по этому тоннелю и найти другой выход.
Она кивает, позволяет себе вдохнуть его запах на секунду, хотя бы еще на один крошечный украденный кусочек времени, который - все, что у них может быть в этой жизни, которую они избрали, и потом она...
… не отходит назад, потому что ровно в тот же миг, когда она пытается увеличить дистанцию между ними, он притягивает ее обратно, резко перестав дышать, и крепко сжимает пальцы на талии. О, она бы все отдала сейчас за самую малую каплю освещения, она хочет видеть его лицо, его глаза, и она задумывается, всегда ли это будет так — всегда ли им находить друг друга на краткий миг, в адреналине, поту и среди рева сражения, сталкивается с облегчением, настолько ощутимым, что можно почувствовать его в воздухе, ты жив, мы живы, у нас есть еще один день...
Он наклоняется. Поначалу она думает, он хочет прошептать ей что-то на ухо, но его губы вместо этого находят ее шею.
- Держись ближе ко мне, - выдыхает он сдавленным голосом, касаясь ее кожи.
И она вспоминает, как он говорил ей это раньше, в совсем другой темноте, в храме давно исчезнувшего лорда ситхов. Они оба были моложе, и это должно было быть любовью, даже тогда, и...
- Всегда, - твердо говорит она, закрывая глаза. Еще одну секунду. Еще совсем немного. - Всегда, Бен.

--------------------------------------

Глава 18Глава 18
Он сожалеет об этом. Она видит.
Когда они идут дальше по тоннелям шахты под землей, Бен погружается в молчание, которое становится все более угрюмым с каждым шагом. Его узор в Силе иззубренный, колкий, он, кажется, почти что шипит на Рей, когда та касается его своим разумом. Ее живот болезненно скручивает, и она понимает, что он корит себя за момент слабости, за то, что держал ее так близко, а не продолжал свое «держись подальше», которые пробовал осуществить. За последние сорок восемь часов он заставил ее перескочить несколько довольно мучительных эмоциональных состояний, и теперь она начинает из-за этого вскипать.
А чего ты ждала? спрашивает ее ехидный внутренний голос. Он же Бен Соло. Мрачный и загадочный, и...
...так упорно пытается, так дорожит ей...
Они вдвоем быстро идут по укрепленному тоннелю, фонарь в руке у Рей бьет лучом желтого света во мрак. Раньше они еще могли слышать шум боя в мире наверху, каждое сотрясание земли обрушивало им на головы пыль и камни и заставляло дрожать опоры шахты. Но сейчас все тихо и спокойно, только две их фигуры движутся и слышны тихие звуки шагов.
В конце концов они подходят к развилке на подземной дороге. Рей светит фонарем вправо, а затем влево, там свет искоса падает на лицо Бена, и она ахает. Он выглядит ужасно. В суровом свете его кожа землистая, желтоватая, под глазами синяки. Поскольку Рей в некотором роде эксперт по разным типам мрачного настроения Бена, этот тип она тоже знает. В него он входит, когда спорит с Люком, когда выступает против Кодекса. В нем он пребывал в день, когда погибла Нума. Это мрачный настрой человека, который не представляет больше, что он делает, который уже занес одну ногу над выходом из прежней жизни. В прохладной тьме тихой шахты свет фонаря ослепляет, и лицо размывается по краям, тускнеет, этот мальчишка скоро исчезнет.
- Бен, - шепотом говорит она, внезапно очень, очень сильно испугавшись. - Поговори со мной, пожалуйста.
Скажи мне, что происходит там у тебя в голове. Скажи мне, откуда эта боль, и как она могла проникнуть так глубоко. Скажи мне все.
Сперва ей кажется, что он не станет говорить, ей кажется, его рот крепко сжат и сдерживает в себе слова, которые Бен никогда не скажет, но потом он расправляет плечи и становится выше, как рыцарь, уходящий на войну.
И отворачивается от нее.
- Прошлой ночью, - говорит он в стену, и у нее обрывается сердце, потому что она уже знает, что ей не понравится то, что сейчас произойдет, не тогда, когда он вот так тщательно скрывает от нее свое лицо, - когда ты сказала мне, что любишь меня. - Он сжимает руки в кулаки. - Я полагаю, ты ошиблась в природе этой любви. Мы всегда были... - он делает паузу, подыскивая правильный термин, - близки. Ты думаешь обо мне как о своей семье. И, может быть... может быть, для меня верно то же самое. Я могу понять, почему девочка, у которой никого больше не было, растерялась. Почему ты выстроила это все у себя в голове. Сознаюсь, я, быть может... поощрял тебя к этому, немного. Путь джедая — одинокий путь. - У него срывается голос и на секунду кажется почти задумчивым. - Но сейчас мы должны принять правду. Мы... важны друг для друга, да, но ты, конечно, видишь, как брала все те различные роли, которые я играл в твоей жизни, и смешивала их в образ меня, который... неточен. В котором есть нечто большее, чем то, чем я являюсь для тебя на самом деле. Те первые несколько лет я был мальчиком, который спас тебя из пустыни. Потом я стал тебе другом, с которым ты делилась всеми секретами. Прошли десять лет, и я стал твоим товарищем — мы сражались друг с другом на тренировках, мы дрались в бою бок о бок. Но я не могу быть твоим... - он замолкает, давая идее раствориться в тишине. - Я слишком старый для тебя, - говорит он наконец выверенным тоном. - И я уже и так достаточно нарушал Кодекс. Я бы не хотел, чтобы ты... чтобы ты чувствовала, что обязана делать то же самое.
- Повернись лицом, - рычит Рей. Она не станет плакать, она не станет умолять — пусть даже ее шея еще горит в тех местах, куда прижимались его пальцы несколько минут назад, пусть даже он кузнечным молотом бьет по каждой крохотной трещинке ее души, — но она потребует, чтобы он смотрел ей в глаза. - Повернись лицом и скажи это еще раз, чтобы я знала, что это правда.
Бен не оборачивается.
- Рано или поздно ты свыкнешься с этим. Рано или поздно ты увидишь, что я прав. Когда еще немного вырастешь.
- Ты на руках нес меня через лес! - кричит она. – В моем мече кристалл, который ты попросил у своего отца. Ты вернул меня из тьмы — мы вернули друг друга из тьмы... двенадцать лет, Бен! - Унизительно, как дрожит ее голос и опасно близок к рыданиям. - Почти вся моя жизнь!
- Это был сон, - шепчет он. - Ты мой друг. Ты моя семья. Но Рей, я не влюблен в тебя.
- Зачем ты врешь? - взрывается она. По шахте прокатывается эхо.
- Я не влюблен в тебя, - повторяет он тверже, как будто она ничего и не говорила. - Хотя — я мог оставить у тебя впечатление обратного. Я прошу прощения за это.
И — да, так разбивается сердце. Должно быть, это оно. То нежное место в груди у нее будто раскалывается надвое. Часть ее — снова ребенок, и горячий песок просыпается в дыры на подошвах, маленькие ручки беспомощно тянутся к небу, где прочь улетает корабль, вернись. А потом все в голове у нее становится песком, твердые крупинки медленно просачиваются сквозь тени и ускользают от нее, как и все, что как она когда-то думала, сможет сохранить. И она оцепенело смотрит в спину единственному человеку, от которого не ожидала подобного удара.
И все же. И все же она знает, что то, что он говорит — не настоящее, потому что он не может смотреть ей в лицо. Если она потянется к нему в Силе, найдет его мысли...
Нет, понимает она с неожиданно твердой уверенностью. Она слишком уязвлена этим, она едва не задыхается в буквальном смысле. Не так далеко может простираться стремление понять другого. Иногда прощение нужно заслужить. Иногда некоторые вещи нужно говорить вслух.
Рей ненадолго закрывает глаза и находит центр себя. И лишь самую малость удивлена той, кого обнаруживает ожидающей внутри. Шестилетняя девочка стоит там одна, на Кладбище Гигантов, на ней тряпки и защитные очки, в одной руке она держит посох, в другой сеть мусорщика и из прошлого тихо наблюдает за Рей.
Когда она открывает глаза, на мир смотрит Рей из пустошей. Она должна быть сильной. Что не может исцелиться, должно терпеть.
- Я тоже прошу прощения за свои предположения, - холодно говорит она Бену. И ей кажется, он вздрагивает, но она не дает себе задержаться на этой мысли. Может, это просто игра света.
***
Дальше по шахте они идут точно призраки, не обмениваясь ни единым словом. Наконец, тщательно установленные искусственные опоры уступают место неисследованной секции тоннеля. Рей касается Силы, теперь в состоянии делать это свободно, когда ушла далеко от левиафана. Она ощупывает путь впереди, безопасно ли там идти. И чувствует...
… жизнь?
Она мчится вперед, Бен наступает ей на пятки. Надежда, что там есть выжившие, затмевает все остальное, включая интуицию, которая шепчет, что разумы, которых она коснулась, даже отдаленно не напоминают гуманоидные, и они бегут, пока...
Она резко останавливается. Пол пещеры покрыт острыми сталагмитами, а также странными куполообразными сооружениями высотой ей по пояс. Они белые, как кости, но полупрозрачные, изнутри пульсируют слабым зеленоватым светом. Под каждым куполом свилась темная змея и чуть заметно шевелится.
- Личинки, - бормочет Бен.
Рей даже не думает об этом. Она зажигает световой меч, и вскоре темно-синий клинок прорезает воздух, когда она лавирует по гнезду с личинками, уничтожая яйца и протыкая мечом тварей внутри. В эти действия она вкладывает свою злость, я не влюблен в тебя, я не влюблен в тебя — звенит у нее в ушах, и, когда все закончено, она взмокла от пота и скалится Бену с другого конца поля, усыпанного разбитой скорлупой и неподвижными трупами. На ботинки ей натекает зеленая околоплодная жидкость. Он смотрит на нее с чем-то, похожим на восхищение и на печаль. В его больших глазах отражается синева ее светового клинка.
- Ты не спасал меня из пустыни, - шипит она. - Я сама выбрала уйти с тобой. Всю свою жизнь я делала все на своих условиях. Этого ты у меня не отнимешь.
Он медленно кивает. Как человек, что примирился с ходом времени.
***
После этого тропа начинает уходить вверх. Рей ускоряет шаги и вскоре оставляет Бена в пыли позади, хотя ноги у него длиннее. Вспышки, думает она. Я всегда буду способна видеть только вспышки. Извечный рев камня, и тени цепляются за ее одежду, и Бен следом за ней выходит из подземного мира, они вдвоем наклоняются вперед на крутом подъеме, борясь с гравитацией и спеша вперед, к проблеску алого света дня.
***
Когда она выбирается на открытый сухой воздух долины, крики в ее голове возвращаются, неся возмездие, и Сила вокруг искажается, как мутное оплавленное стекло. Она останавливается, чтобы оценить ситуацию. Левиафан слабеет, но джедаи не слишком преуспевают. За те приблизительно двадцать минут, что их не было, Тионна сломала ногу, а у Финна из тела выгрызли добрый кусок плоти. Кип и Эрил держат позиции, отвлекая левиафана от раненых товарищей и покупая Рей возможность подбежать к Финну и оторвать ему рукав для импровизированной повязки.
- Не думаю, что однорукавные туники в моде в этом сезоне, малышка, - слабо бормочет принц Арториаса. Его обычно золотисто-смуглая кожа стала пепельно-серой.
- Про моду будешь думать потом, когда перестанешь терять кровь ведрами, - ворчит Рей, останавливая кровотечение разорванной тканью, после чего берет его руку и кладет на ярко-алый комок, чтобы удержать его на месте. - Дави сюда.
Бен подходит к тому месту, где Тионна с искаженным от боли лицом тяжело опирается о камень.
- Мастер, - слышит Рей, как он говорит ей. - Вы знаете, что нужно сделать.
Рей в недоумении переводит на них взгляд. Подернутые серебристой дымкой глаза Тионны внимательно оглядывают лицо Бена.
- У тебя хватит сил, рыцарь Соло? - спрашивает она.
- Должно хватить, - глухо отвечает Бен.
- Только один раз, - говорит Тионна, и в ее устах это звучит как приказ. - Только один последний раз.
- Да, - обещает Бен.
Она тянется в карман. Вскоре амулет, некогда принадлежавший Дарту Вейдеру, падает в открытую ладонь Бена.
***
Рей неподвижно сидит рядом с Финном, Бен проходит мимо. Он не смотрит на нее. Его имя застревает у нее в горле, но она не может выдавить ни звука из-за страха, сдавившего ее узлом. Она не может сделать ничего, пока он идет к полю боя.
- Назад! - кричит он Кипу и Эрил, и что бы они ни увидели у него на лице, это заставляет их подчиниться.
Бен приподнимает амулет над собой. Левиафан, рыча, поворачивается в его сторону. На красную землю косо падают лучи солнца.
***
Энергия Темной стороны коварна. Она клубится как дым, искрит как текучий поток, различима только для тех, кто знает Силу. Она заливает Бена Соло со всех сторон как черная вода, истекающая из амулета в его руке.
Левиафан, волоча ноги, подбирается к нему ближе и ведет себя скорее обеспокоенно, нежели враждебно. Все ситхские отродья отзываются на тот вид силы, что создал их, они боятся своих лордов и почитают их в равной степени. Но так легко пришедшего к тук'ата подобострастия здесь нет — левиафан припадает на колени, словно готов через секунду наброситься, и сужает глаза до алых щелочек. Клыкастая пасть широко раскрывается, в воздухе змеятся щупальца. Он шипит на Бена, и этот звук настолько высокий и скрипучий, что даже Рей, наблюдающая с относительно безопасного расстояния, может поклясться, что у нее по позвоночнику пробежала дрожь.
Бен не двигается с места, но моргает, по виску стекает капля пота. Как будто почувствовав его замешательство, левиафан дерет когтями землю, с фырканьем выдыхает влажное облако и готовится к атаке.
- Не работает, - говорит Кип Эрил. - Надо уводить его оттуда.
Когда Бен видит, как они по дюйму начинают продвигаться к нему, несмотря на возрастающий жар, его тело словно прошивает новый порыв отчаяния, и он застывает с прямой спиной, как истукан. Тьма вокруг него становится глубже. Амулет мерцает фиолетовым жаром. И — несмотря даже на крики мертвых шахтеров, даже на потусторонний рев левиафана — наступает один спокойный момент, когда Рей слышит Бена в Силе, переступив все барьеры, словно его присутствие внезапно стало сильнее от притока энергии.
Дедушка, молит он. Научи меня.
***
Левиафан бросается на Бена. Рей вскакивает на ноги, еще не успев этого понять, готовая бежать к нему во что бы то ни стало.
И тогда перед ее испуганными глазами все взрывается в сиянии...
… молний...
***
Какая же громадная тварь, этот левиафан. Когда он падает на землю, обугленный, скорчившийся, неузнаваемый и безжизненный, содрогается вся долина.
***
Пора, тихо говорит Верховный лидер Алеме Рар из своей неприступной крепости за много миров отсюда.
- Пора, - говорит Алема Хаксу в шаттле, высвобождается из кресла в кабине и лениво потягивается.
Хакс кивает. Инструктирует пилота проложить курс к северным утесам.
***
Джедаи осторожно приближаются к Бену, обходя дымящиеся искореженные останки. Тионну поддерживают Финн и Эрил, а Финн лечит сам себя на ходу, Сила вновь приветствует его с открытыми объятиями теперь, когда ситхское отродье мертво. Но первой подбегает к Бену Рей и останавливается в паре шагов, с тревогой глядя на темную энергию, окутывающую его плащом. Он стоит на одном колене, склонив голову над головой чудовища.
Молчание первой разбивает Эрил.
- Соло? Ты там?
- Да, - тихо говорит Бен.
Рей ощущает прокатившуюся по телу волну облегчения, достаточно сильного, чтобы забыть о том, что случилось в шахте. Она подходит еще на шаг, но лишь для того, чтобы снова застыть на месте, когда Бен поднимает голову, смотрит прямо на нее, и его теплые карие глаза холодны и окрашены алым свечением, отчего приобретают цвет засохшей крови. В этих глазах нет узнавания. Он не видит ее. Не так, как видел всегда прежде.
Тионна втягивает в себя воздух.
- Бен. Отпусти амулет. Ты обещал мне.
- Все еще не закончилось, - говорит он хрипло, как будто чужим голосом. - Теперь я чувствую его. Он идет.
- О чем ты говоришь, Соло? - спрашивает Кип.
Бен широко и безрадостно усмехается:
- Есть еще один.
***
Чтобы левиафан построил себе гнездо, ему нужна пара.
Чтобы ударная команда джедаев исчерпала до дна всю свою криффову удачу, нужно два левиафана.
***
Они слышат его раньше, чем видят, - это утробное, гнусавое рычание, которое вырывается из глубин, где смешивается пламя и камень. Воздух наполняют звуки, похожие на раскаты грома.
- Даже перерыв не сделать, - стонет Кип.
- Соло, ты думаешь, что сможешь... - начинает Финн, но Тионна прерывает его строгим взглядом.
- Нет, - говорит она. - На сегодня он закончил. Хорошо, Бен?
Бен наклоняет голову, словно обдумывая ее слова. Его движения дерганые, неестественные, он как будто пытается бороться своими мускулами с тяжестью собственного разума.
- Еще одно... такое проявление, - признается он мрачно, - и я могу перешагнуть грань. Я слышу его. Он... зовет меня...
Тионна хмурится.
- Я не знала о том, что левиафаны обладают даром речи. Их классифицируют как наполовину разумных.
Бен не отвечает.
***
На краю долины есть ущелье. Из него и выбирается второй левиафан, прочерчивая когтями длинные борозды по земле. Он больше, чем его супруг, и злее, и Рей чувствует, как на сердце ложится какая-то тень, предчувствие обреченности. В голове вновь звучат крики и вырывают ее из Силы.
И за всю свою жизнь, что она проживет потом, Рей не сможет полностью вспомнить последнюю битву в высохшей долине Корбоса. Мгновения подступают и проносятся над ней с быстротой пикирущего истребителя. Она действует на одних чистых инстинктах, двигается безупречно вместе с Кипом, Финном и Эрил, в то время как Тионна неподалеку пытается погрузиться в исцеляющий транс, пробить блок Силы левиафана и вылечить сломанную ногу. И также немного времени проходит, прежде чем воздух вспарывает клинок изумрудного света, и к сражению присоединяется Бен. Потом они с Рей дерутся бок о бок, все так, как когда-то было в джунглях Явина IV, они наступают на чудовище так же, как наступали на Экзара Куна, прикрывая друг друга с боков, как когда-то в сражении с дроидами, с ситхскими гончими, со всеми своими врагами. В мире не остается ничего, кроме высокого солнца и света клинка, и левиафана, состоящего из тусклой чешуи, злобных клыков и алых глаз, и еще — иссохшей земли и каменных столбов, дрожащих от каждого шага твари.
Джедаям удается оттеснить его обратно к краю ущелья, но он слишком огромен, чтобы его можно было свалить с ног порезами от мечей, сколько бы их ни было. Все постепенно начинают чувствовать истощение, движения замедляются, реакция становится хуже. Им нужно заканчивать это прямо сейчас. Рей только что нанесла удар по одной из задних конечностей, и тут этот треклятый хвост сшибает ее с ног с сокрушительной силой. Она падает на колени, и...
...ай, да что за...
Она шипит от удивления и боли, когда ее бьет электрический разряд, и отдергивает руку от проводов, по которым неумышленно провела пальцами.
Проводов?
Рей смотрит вниз.
В этой части долины проложены энергетические кабели, которые шахтеры опускали в шахты, скорее всего, для питания машин. Взгляд Рей падает на извилистую реку толстых черных шнуров, прослеживает их до большого термоэлектрического генератора, который установили в одной из трещин на откосе, чтобы забирать больше тепла из вулканической почвы.
Рей вспоминает молнии, которые сожгли первого левиафана изнутри. У нее появляется идея.
***
- Это ужасный план, - вполголоса говорит Бен. - Безо всяких сомнений наихудший план в истории галактики.
- Тебе он нравится, - подкалывает его Рей.
Они незаметно приближаются к левиафану, пока Финн, Кип и Эрил отвлекают его — Эрил забралась в кабину одного из AEA-5OO и долбит толстую заднюю ногу фронтальными тройными лазерами, спидер летает вокруг огромного тела твари как вредная муха. Выключив рубильник на генераторе, Рей и Бен вытащили из шахты провода и набрали их полные руки, сколько смогли унести, а сейчас подходят к левиафану сзади.
- Иди следом за мной, - говорит Рей Бену, и тот кивает. Она приглядывается к хвосту рептилии, который размашисто скользит из стороны в сторону по земле, и выжидает подходящий момент, чтобы запрыгнуть на него. Требуются некоторые усилия, но она сохраняет равновесие и вскоре бежит вдоль позвоночника левиафана, Бен сразу за ней, и чешуйчатая кожа со сжимающимися мышцами под ней волнуется под их ногами как океан.
- Не отпускайте его слишком далеко, провода не бесконечные! - предупреждает Рей джедаев на земле.
- Легче сказать, чем сделать, крошка! - отзывается Кип, но они с Финном наступают, а Эрил переводит спидер в плавное скольжение вдоль бока левиафана, заставляя его отойти назад.
Для Бена и Рей это тяжелый труд — прорезать световыми мечами тело монстра и вставлять кабели в раны, втыкая их поглубже в связки и нервы, пока его спина раскачивается и содрогается. Левиафан пока не может определить новый источник боли, слишком отвлеченный нападением спереди, но Рей знает, что у них немного времени. В конце концов она втыкает два из последних четырех кабелей над стволовой частью головного мозга, когда левиафан подбивает спидер Эрил в воздухе. Рыжая девушка-рыцарь с изумительной быстротой высвобождается из обломков и мчится к генератору, чтобы включить рубильник по сигналу Рей.
Левиафан вдруг напрягается, ощутив двух джедаев у себя на спине. Взревев от ярости, он становится на дыбы, и мир накреняется. Рей хватается за один из грубых выступов на коже, но Бена сбрасывает вниз. Он приземляется на спину, стонет, и левиафан стремительно приближается к нему, игнорируя Кипа и Финна и раскрыв клыкастую пасть для новой жертвы.
- Рей! - кричит Эрил. - Прыгай! Сейчас!
Но Рей еще не закончила — ей нужно подать максимальное напряжение, чтобы поджарить этой твари мозги. С этим должны справиться последние два кабеля. Она делает еще один надрез мечом и засовывает в него провод. Клыки левиафана почти сомкнулись на неподвижном теле Бена, и...
… Рей с холодной и абсолютной уверенностью понимает, что времени не осталось.
- Включай! - приказывает она Эрил, яростно нанося очередную рану, но в то же мгновение, когда слово срывается с ее губ, она осознает, о чем просит ее. Выбрать между ней и Беном.
Темный лик Экзара Куна улыбается ей где-то на краю сознания.
Мои условия, думает Рей. Мой собственный конец.
Стиснув зубы и призвав на помощь все силы, которыми обладает, все тренировки двенадцати долгих лет, она пробивает барьеры левиафана и оставляет в них зазор, как научил ее Люк в тот день, когда они дрались с Куном. Она вытягивает руку в направлении генератора и касается Силы.
Переключатель щелкает. Генератор оживает. Электрический ток бежит по проводам, порождая яркие смертоносные искры.
- Звезды, это будет больно, - бормочет Рей, втыкая последний кабель.
***
Когда приходит боль, она вливается в вены белым пожарищем и застилает зрение. Она вздымается из-под костей, как волна пыли. Спина выгибается дугой. Кто-то кричит, но это уже не у нее в голове. Под тусклым небом громко разносится ее имя, Рей, нет, пожалуйста…
Ее сердце останавливается, и все заканчивается. Перед тем, как кануть в ничто, она слышит, как холодный голос победно выдыхает: Я же говорил, что ты погибнешь в бою.
***
Безумный вой левиафана гремит над землей, пока тот корчится и извивается в переплетении бьющих энергией проводов. Заряды чистого электричества освещают долину, воздух наполняет запах горелого. Джедаи отступают, чтобы чудовище в предсмертной агонии не раздавило их, и отводят взгляды от ослепляющего вихря искр.
Ситхское отродье неуверенно покачивается еще несколько секунд и затем падает на землю. Тело Рей падает рядом с ним.
***
Бен первым добирается до нее, подползает к тому месту, где лежит она, вся изломанная. Рыцарь бережно берет ее на руки, проводит подушечкой большого пальца по холодной щеке и, онемев, смотрит в ее невидящие глаза. Двенадцать лет мелькают, точно капли дождя при свете дня, и он, наконец, понимает. Наконец, видит интриги, что плелись вокруг его судьбы, и что ждало его впереди.
Наклонив голову, так, что волосы почти полностью закрывают лица их обоих, он прикладывает ситхский амулет к ее груди, зажимая кристалл между своими трясущимися пальцами и ее умолкшим сердцем. Страха, который он ждал, совсем нет — вместо него приходит облегчение, потому что впервые за много лет он не испытывает сомнений, не чувствует конфликта. Впервые за много лет он наконец знает, что делает. Он никогда не был больше уверен в собственных действиях, чем сейчас.
Остальные джедаи спешат к нему, но разряд энергии сбивает их с ног и откидывает назад. Стена из тени искрит и потрескивает в воздухе, окружая его и Рей, прорвать ее нельзя. Он закрывает глаза, пока через него струится тьма, пока он держит на руках единственную девушку, которую когда-либо любил. Энакин Скайуокер наблюдает за ним с другой стороны. Шаг за шагом его оковы рвутся. Шаг за шагом Бен Соло падает и становится свободен.
***
Рей видит сон. Это должен быть сон. Сон из зеленых листьев и оранжевых цветов, где солнце разбрасывает по поверхности реки россыпь ярких бриллиантов, и все погружено в густой серый туман.
Кто-то оборачивается к ней. Тонкое тело, гладкая голубая кожа, роба джедая.
- Где я? – спрашивает Рей. – Что ты здесь делаешь?
- Я сделала то, о чем просил мастер Люк, - мягко отвечает Нума Рар. – Я проложила путь, чтобы все вы могли последовать по нему.
- Я не думала, что увижу тебя снова.
Нума улыбается.
- Все когда-нибудь встречаются снова. – Она протягивает обе руки и берет Рей за плечи. – Послушай меня, девочка, которая мне не сестра, но все равно – моя сестра. У тебя немного времени здесь, в Загробном мире. Все возвращается на места. Он заплатит свою цену, чтобы спасти тебя. Не было никаких сомнений, что он это сделает. Надвигаются трудные годы. Я уже знаю, что ты окажешься достаточно сильной, чтобы встретить их. Я прошу тебя только помнить, как быть доброй.
Земля и вода исчезают, и теперь Рей…
***
… у себя в комнате в Праксеуме. Бен рядом с ней, сидит на краю кровати, а сама Рей стоит спиной к стене. Время, скорее всего, послеполуденное, в окно видно красно-рыжее солнце, в воздухе сильно пахнет мхом и слышны далекие крики птиц из джунглей.
Он весь – дрожащие колени и нервные переплетенные пальцы. Он еще не смотрит на нее, ее глаза цвета бренди устремлены на пустое место, которое когда-то занимал ее ржавый, собранный из утиля проектный механизм, в настоящее время радостно булькающий в течении храмовой реки.
- Ты знаешь, - говорит Бен совершенно буднично, - я не думал, что ты сумеешь заставить этот насос работать. Но у тебя получилось. Ты очень удивила меня. Ты всегда казалась мне такой сумасшедшей. Всегда была больше, чем сама жизнь. Мой маленький безумный гений, - он делает выдох, медленный и неровный, как будто выдыхает застрявший в сердце острый осколок. – Я вел себя не очень приятно с тобой, правда, все эти годы…
- Нет, - спокойно соглашается Рей. – Но ты был… - она сглатывает. – Хорошим. Ты был хорошим со мной, Бен.
- Я оттолкнул тебя из-за того, что случилось прошлой ночью, с гончими ситхов. Я думал, что умру от вины за это и от этого горя. Я уже был поглощен этой тьмой и не хотел, чтобы она овладела еще и тобой. Я думал, что отдалившись, смогу… смогу спасти какую-то часть нас. Если бы я знал, что все будет так, - шепчет он, как в забытьи, - что именно это ждало нас впереди, я бы… я был бы мягче. Лучше бы обращался с тобой до того, как придет конец.
- То есть? – ее туманная личность вспоминает мешанину образов, молнии, чудовище и долину, и боль, когда ей казалось, она умирает, но теперь она не может сложить это в ясную картину. Есть только эта комната. Есть только он.
Бен встает. Он сокращает расстояние между ними длинными шагами, а потом наклоняется и кладет руку ей на талию. Нежным, почтительным поцелуем он прижимается губами к ее правой щеке, а затем к левой.
- Я прошу у тебя прощения, - выдыхает он чуть ниже ее линии челюсти. – Я не знал, как любить без страсти. Без страха. Может быть, теперь тебе будет лучше, джедай. – Он легонько целует ее в кончик носа. – Спасибо тебе за то время, что ты подарила мне. За годы, которые мы провели вместе. Это больше, чем я заслужил.
- Это не прощание, - говорит Рей, не зная, отчего говорит эти слова, - а может быть, зная. Может, она только обманывает себя, если можно обмануть себя во сне. – Я найду тебя снова. Пересеку любую реку. В любой жизни.
Бен вздыхает, и в этом звуке столько задумчивости, столько тоски и сожаления. Его рука, что была не на ее талии, поднимается и касается ее щеки, он проводит пальцами по ее лицу, обводя каждую веснушку, словно запоминая ее ощущение, словно это воспоминание будет всем, что он сможет забрать с собой, когда уйдет. Его губы смещаются ей на лоб, и он целует ее туда, так медленно и так сладко. Она закрывает глаза. Закат бьет через веки. Свет прожигает все насквозь.
***
Гладкий шаттл цвета ночи опускается в долину, где Бен осел на землю без сознания, и стена теней сходит на нет. Главная дверь открывается с гидравлическим шипением, и по трапу спускается Алема Рар в сопровождении нескольких штурмовиков. Она без интереса смотрит на мертвого левиафана и кивает в сторону Бена. В ответ на невысказанный приказ штурмовики заносят его в шаттл.
Приподнявшись на локтях, Эрил Беса встречается взглядом с тви’лечкой и бледнеет, словно увидела призрака. Тут же она и Финн Галфридиан вскакивают на ноги, бегут, берутся за световые мечи…
Алема вытягивает руку. Материализуется еще один барьер Силы и преграждает рыцарям дорогу. Губы тви’лечки кривит улыбка, победная и неровная в волнах мерцающей тьмы. И затем она снова исчезает в шаттле.
***
Рей приходит в себя и видит полосы звезд в транспарастиловом окне медотсека на «Тени сабли». Она прикована к металлической каталке, одета в просторную белую рубаху и почти по всему телу у нее повязки с бактой. Единственный человек кроме нее в помещении – Кип, который стоит, прислонившись к стене и мрачно смотрит на нее, скрестив руки на груди.
Она пытается заговорить, но не вырывается ни звука. Ее горло сухое и растрескавшееся. Она вдыхает, выдыхает, немного ждет и подталкивает Силу с упрямой решимостью. Вылечи меня, вылечи это, дай мне говорить.
Наконец, ей удается прохрипеть:
- Бен?
Кип качает головой.
- Они забрали его, малышка, - говорит он угрюмо. – Мне очень жаль. Мы…
Рей кричит. Она резко поднимается на каталке, и ремни лопаются, как слабые нитки. Стены корабля начинают дрожать, все в медотсеке, что не закреплено и не придавлено тяжелым грузом, взлетает в воздух. Посреди треска ломающейся мебели и скрежета металла ее крик все равно звучит громче всего, он идет откуда-то изнутри, поднимается из самой глубины живота, влекомый медленным стуком ее сердца. Она слышит шаги, когда в медотсек вбегают Финн и Эрил, чувствует, как ее касаются чьи-то руки, помогая Кипу уложить ее и воткнуть иглу в предплечье. Хотя она не перестает кричать, она и не борется с успокоительным, которое растекается по организму. Напротив, она бежит к нему, бежит навстречу забвению, плача, задыхаясь и всхлипывая на своем пути во тьме, желая только вернуться в ту спальню из воспоминания, где воздух нежен от лучей заката, где Бен держит ее в объятиях. Она с радостью обменяет на это свое сознание, потому что там, в том безопасном месте, он с ней, он целует ее, и с ними юность и слава, и все их старые мечты. Там время не изменило их.

--------------------------------

Глава 19Глава 19
Проходит год, в зелени и серебре.
Республика вырывает Оринду у Остатка. После этого события имперская активность значительно снижается, хотя шпионы генерала Органы шепчут, что моффы переходят в подчинение Первого ордена и исчезают в Неизведанных регионах. Шпионы генерала Органы в это время повсюду, прочесывают обширные отдаленные системы и роются в базах данных в поисках любого намека о местонахождении Бена Соло. Но похоже, от него не осталось и следа.
Однажды днем атмосферу Явина IV прорывает черный крестокрыл Т-70 и садится, скользя низко над верхушками деревьев; он застал сезон дождей. Дождь льет из темных клубящихся туч, и пилот Сопротивления пригибает голову, следуя в главный холл первого яруса пирамиды. Он торжественно кивает Люку, шлем пилота зажат у него подмышкой.
- Зацепка казалась многообещающей какое-то время, мастер Скайуокер, - говорит он, - но на Лехоне след остыл. Решил, что обогну Гордианский предел и принесу вам вести сам.
Рей стоит позади Люка и молча слушает, глядя на пилота тем же оценивающим взглядом своих мастеров, которому неплохо выучилась. Он представился как По Дэмерон, он весь – мокрые от дождя ресницы и кривая полуулыбка. Прежде чем уйти, он выпаливает:
- Надеюсь, мы скоро найдем его.
Лицо Люка проясняется:
- Верно, ты ведь знал его. Теперь я вспомнил. Вы играли вместе с детстве.
- Это было только один раз, - поправляет По извиняющимся тоном, словно он предъявляет права на историю, которая ему не принадлежит. – Мне было, должно быть, шесть лет или около того, и родители взяли меня на Корусант, навестить генерала Органу – хотя она тогда была главой государства.
- Вы играли в дежарик, - говорит Люк. – Вы вели сражение на равных, но в конце…
- Бен меня обыграл смертельным гамбитом странника Кинтана, - заканчивает По со смешком. – Я так и не понял, как он успел.
- Этому он научился от меня, - задумчиво говорит Люк.
После того, как они провожают По, Рей уходит дальше в затененный коридор, планируя провести остаток этого тоскливого дня за медитацией с голокронами в подземных хранилищах, но на полпути ее останавливает звук ее имени, произнесенного Люком. Она поворачивается к нему. Она не собиралась автоматически вызывающе вздергивать подбородок, но все равно так вышло.
- Ты все еще злишься на меня, - вздыхает Люк.
- Я могла бы уже найти его сейчас, - резко отвечает Рей. – Еще одна пара глаз могла бы всему помочь. Если бы вы не утащили меня…
- Ты пренебрегала своим обучением, девочка, - перебивает ее Люк. – Пять месяцев ты провела, летая на поисковые миссии со мной и Ханом, и с другими рыцарями, и я позволял, потому что тебе было это нужно. Я прервал это лишь потому, что пришло время тебе перестать откладывать свою жизнь на потом.
- Вы тоже когда-то пренебрегли своим обучением, - возражает она. – Вы рассказывали мне об этом, мастер. Вы покинули болота Дагобы, чтобы спасти Хана и Лею. Вы сказали, что не сожалели об этом.
- Тогда не было никого другого, чтобы спасти их, - спокойно отвечает он. – Все зависело от меня. Я был последним джедаем. Сейчас обстоятельства иные. Бен не хотел бы, чтобы ты медлила на своем пути к становлению рыцарем.
- А вам откуда это знать? – жестоко и с вызовом бросает она. – Вы никогда не могли понять, чего он хочет, хотя он – кровь от вашей крови. Он был уже совсем готов уйти, и… - она обрывает себя, сожалея о грубых словах, и Люк подходит к ней ближе, ступая в пятно серого дневного света, из-за которого становятся ярко видны морщины его изможденного лица.
- Рей, пожалуйста. Я тоже люблю его, - он словно постарел на двадцать лет. – Я ничего больше так не хотел бы, как снова увидеть его. Но за столько лет я сделал много ошибок. Есть вещи, которые мне стоило бы сделать иначе, касающиеся Бена и… остальных, - ему нет нужды упоминать Рейнара и сестер Рар; их имена – здесь, их глаза смотрят с обвинением из Силы, из холодного воздуха. – Я был, наверное, не лучшим учителем. Теперь я понимаю, почему Хан и Лея так отчаивались и разочаровывались в себе, когда Бен впадал в одно из своих настроений – всегда пытаешься заглянуть назад, увидеть момент, когда ты ошибся… И все же, учитывая твой разговор с Нумой в Загробном мире и видение, которое было два, нет, три года назад – наступает великое зло. Ты должна быть готова встретить его, и ты не сможешь сделать это, если продолжишь искать Бена вместо того, чтобы посвятить время изучению продвинутых техник и укреплению себя в Свете. Личное – не то же самое, что важное. Не для джедаев.
Может быть, я не хочу быть джедаем, проскакивает у Рей мятежная мысль, но она удерживает язык из-за руин, которые видит в синих глазах своего мастера, из-за разрушений, оставшихся после смерти Нумы, усугубленных предательством Алемы и судьбой Бена. Финн Галфридиан был прав: после Экзара Куна Люк действительно стал сам не свой. Этот день преследует его на каждом шагу. Она все еще может испытывать сострадание, даже с зияющей дырой в сердце.
Она кланяется Люку и уходит без лишних слов, не доверяя голосу, который может выдать ее внутреннее смятение. В нынешнем состоянии ума для нее будет невозможно общение с хранителями голокронов, поэтому вместо того она идет к турболифту, ведущему в Большой зал, где на огромных каменных ступенях сидят ее друзья и лениво переговариваются, пока младшие ученики тренируются левитировать листья и палочки, собранные в джунглях перед дождем. Начинают с малого, как и Рей когда-то.
Базил, Сефф, Яквил и Натуа замолкают, когда она подходит к ним. Она чувствует тяжесть нескольких взглядов на себе у основания шеи. По большей части взгляды любопытные, некоторые полны открытого страха. После миссии на Корбос все очень осторожны, ведут себя тише воды ниже травы. Меж собой они шепчутся о девушке, которая вернулась из мертвых. Которую вернуло к жизни Темное проникновение. Между ней и остальными учениками словно проведена черта – а как еще обращаться с той, кто вернулся с другой стороны? Что можно ей сказать такого, чего она не знает?
- Слышала что-нибудь от Джиселлы? – спрашивает Рей, усаживаясь рядом с Яквил.
Ботанка качает головой.
- Нет, с тех пор, как она приземлилась на Ним Дровис с мастером Силгал, но я бы не стала волноваться – переговоры могут быть дико напряженными, особенно учитывая то, что они пытаются остановить войну, которая идет поколениями. Но Тиу связывалась с нами час назад. Сказала, что устроилась хорошо.
Омвати вернулась на свою родную планету, чтобы провести несколько месяцев за изучением традиций Силы, которые расцветали там независимо от Ордена джедаев.
- А как ты, Рей? – спрашивает Базел своим добродушным, хрипловатым голосом, и от этого Рей покачивается и едва не ударяется в слезы.
Она делает глубокий вдох, чтобы собраться перед тем, как отвечать. Она не может прятаться за банальностями вроде покоя и долга, но не может и игнорировать свои тренировки.
- Есть горе, - признает она наконец, перекрывая частый шум мелкого дождя, - но есть и надежда.
- Все как и должно быть, - говорит Натуа, и это несколько удивительно. Надменные фоллины обычно глядят на эмоции с презрением, и Рей поначалу вскидывается на защиту, думая, что ее станут жалеть, но смотрит на изящные рептильи черты лица Натуа и видит одно лишь понимание.
Сефф вскакивает на ноги.
- А не помахаться ли нам? – спрашивает он с решительной, смелой улыбкой, и Рей немедленно со смешком принимает предложение. Зрители в восхищении наблюдают, как они вдвоем скрещивают клинки то тут, то там по всей длине зала. Капли дождя стучат по каменным ступеням, на металлическом небе вспыхивают молнии, и Рей забывается в движениях, которые стали рутиной. Удар, блок, парирование. Она вальсирует в ритме плазменных лучей, они с Сеффом задают траекторию друг другу и подстраиваются под шаги, их глаза сияют трепетом битвы. Она представляет, как Бен шепчет ей на ухо: ложный выпад влево, пробей его защиту, следи за флангом, – это он говорит ей своим мягким и глубоким голосом, который она так хорошо помнит и по которому так тоскует. Обратно в открытую стойку, шаг в атаку. Да, вот так, малышка. Все как я тебя учил, милая.
- О-о-о, Рей, - вдруг с неловкостью бормочет Сефф и опускает оружие.
Она моргает. По щекам у нее текут теплые слезы.
- Все нормально, - говорит она, крепче стискивая рукоять меча. – Давай. Ударь меня, как только умеешь.
***
Этой ночью ей снится Бен. В этом не было бы ничего нового, если бы не тот факт, что все здесь более твердое, более холодное и реальное, и они где-то там, где не бывали раньше. По крайней мере, вместе. Комната почти целиком погружена в тень, но на вращающихся платформах разбросаны несколько небольших кристаллических пирамидок, и они все мерцают красным, как искрящаяся кровь, светом. Бен сидит на центральной платформе в позе медитации. Его глаза открыты и пусты. С головы до пят он одет в черное.
Рей знает, что творится в этой комнате. Она чувствует это в пропитанном алым воздухе – то же самое делал Экзар Кун. Искажаются детские воспоминания, усиливаются старые страхи, до тех пор, пока гниль не пробьется изнутри наружу и тьма не проникнет в сердце в обличье всего того, что ты когда-то любил.
Это не сон. Это то, что происходит на самом деле, прямо сейчас, и она делает шаг к Бену, тот быстро переводит на нее взгляд, и на секунду его бледное лицо озаряет нечто, похожее на панику, на тоску, и он…
… отталкивает ее…
Она просыпается в поту, в невыносимо жарких простынях, мысли затуманивает другое воспоминание, о том, как Бен сказал ей когда-то: «Я должен научиться закрываться от тебя».
Похоже, он, наконец, научился.
***
Она идет к Люку и показывает ему видение. Он морщится, выдергивает себя из него с резким вдохом.
- Эти красные устройства – голокроны ситхов, - тяжело и мрачно говорит он ей. – Где бы он ни был, если он медитирует с ними, если может получить к ним доступ, это означает, что его падение… завершено.
- Это не так, - яростно возражает Рей. – Мы вернем его.
Люк смотрит в окно, где царит угрюмая ночь джунглей, пронизанная чернотой и влажностью отголосков муссонов.
- Я думаю, что понимаю теперь, - шепотом говорит он, нахмурив лоб. – Его кошмары. То, что Тионна говорила о том, как кто-то звал его на Корбосе. Слова, которые он говорил амулету, когда я заглянул в его мысли после того, как ты вернулась. Все это я вижу теперь. Перед глазами у меня подняло занавесь то же существо, что и повесило ее, потому что его план наконец исполнен… Почти всю его жизнь его звали. Из-за этого он считал, что тьма – его судьба, эту веру вбили в него с очень ранних лет. А я – я направил его туда, завел прямо в пасть – у меня были дурные предчувствия, но я все равно это сделал… - он опускает голову. Рей никогда раньше не видела его настолько побежденным. Фасад мира и спокойствия треснул и рассыпался на части, обнажив осколки измученной скорби и такой беспомощной и такой обреченной любви. – Я подвел его. Дитя моей сестры, мой бедный, грустный мальчик…
- Мастер, пожалуйста, - встревоженная Рей ежится, и как же нелепо, что это единственное, с чем она не может справиться – если не брать смерть и исчезновение Бена, зрелище того, как плачет Люк Скайуокер, будет единственным, что по-настоящему сломит ее. – Если здесь и есть чья-то вина, то моя. Я вела себя безрассудно. Если бы я действовала быстрее или придумала другой план… - конечно, она уже думала обо всем этом, но говорить это вслух больно, как дышать осколками стекла. – Это из-за меня он пал…
Люк качает головой.
- Нет, Рей, - его голос уверенный, но мягкий. – Это из-за тебя он держался так долго.
***
Проходит неделя, и вот наступает один из тех редких дней, когда все прилетают на планету в одно и то же время – за исключением Тиу и Джиселлы, и еще Вэлина, который под глубоким прикрытием работает где-то в Диком космосе. После первого круга приветствий и кратких докладов рыцарям, Рей отрывается от остальных и спешит в ангар к скайхопперу Т-23, который три года назад ей подарили Хан и Чуи. Как бы она ни была рада снова видеть Финна, Эрил, Ганнера, Текли и Улаху, ее грызет желание побыть в одиночестве. Она летит несколько часов, пронзая спидером километры густых зеленых джунглей, заворачивая все выше и выше, до тех пор, пока покров узловатых деревьев массасси не уступает место плоскогорью и открытому небу. Она спешивается и несколько долгих минут не делает ничего, только смотрит на расстилающийся под ногами океан, ковер глубочайшей лазури, тянущийся в бесконечность, до безмятежного горизонта.
***
Воспоминание:
Прошло одиннадцать лет с того дня, как Рей прибыла на Явин IV. Она суетится, она все еще бесконечно благодарна за все это время, даже после того, что произошло. Бен издает недовольный звук и утыкается лицом в подушку, когда она врывается в его комнату и пытается стащить его с кровати.
- Пойдем со мной, - упрашивает она и тащит за голую руку. – Давай возьмем Т-23, а?
- У меня здесь время для отдыха, - протестует он негромко и хрипло, еще не проснувшись до конца.
- Именно! Это значит расслабляться на берегу океана.
- Нет, это означает спать, - поправляет он, но сегодня, наверное, тоже день чудес, потому что он выпроваживает ее из комнаты и велит ждать в ангаре, пока он сбегает в освежитель.
Путешествие через дождевые леса сопровождается воем ионного двигателя. Свои длинные ноги Бен еле запихнул в пассажирский отсек за креслом пилота. Она отвозит его на плато, которое открыла в прошлом месяце, когда Бена не было на планете; ветер здесь прохладный и пахнет солью; они слезают со спидера и садятся на колкую, покрытую росой траву. Несмотря на первоначальные капризы, здесь и сейчас, на открытом воздухе, на такой большой высоте черты лица Бена смягчились. Рей наклоняет голову и улыбается ему так, что на щеках появляются ямочки, и он приподнимает уголки губ в ответ. Взгляд его карих глаз снисходительный, почти что нежный.
Ей стоило запомнить получше, о чем они говорили в тот день. Стоило вцепиться в каждое слово и прижать к самому сердцу. Если бы только она знала, что у них осталось так мало времени. Такое, какое оно есть, это воспоминание видится в ее мыслях смутно, где-то между линией деревьев и линией горизонта, косо падающие золотые лучи солнца на синей воде, темные волосы Бена на ветру, и небо над ними, такое чистое. Она помнит, как ей семнадцать, и она дразнит его чем-то одним или другим, и он отклоняется назад, его длинные ресницы отливают бронзой в размытом дневном свете, и он лениво шепчет: «Как скажешь, милая». Ее щеки чуть вспыхивают от проявления ласки, как бы обыденно ее не дарили, и ее хлопок по его плечу вызывает тот хрипловатый, внезапный смешок, который она так любит. Он хватает обидевшую его руку и прижимает тыльной стороной к своим губам, пряча за костяшками ухмылку и большим пальцем вычерчивая странные узоры на ее запястье.
Оглядываясь назад, Рей думает, что тогда все и случилось, тогда она сделала первый шаг к точке невозврата. Это не поражает ее как удар молнии, нет, в этом нет ничего драматического. Оно приходит медленно и сладко, мягкое изменение прилива, ее глаза полны океана, и Бен что-то неспешно, лениво говорит у нее над ухом. Она еще не знает, что это любовь – она поймет это по-настоящему только год спустя, когда он склонится перед ней на луне Корбоса. Прямо сейчас есть только теплое брызжущее счастье, его губы на ее пальцах, смущенные улыбки с надеждой на лицах обоих, и о, это ты, это всегда был ты.
***
Правда в том, что какая-то часть ее не может даже поверить, что его и вправду больше нет. Иногда она становится рассеянной в столовой, полной народа, и смотрит на дверь, словно он вот-вот войдет. Иногда она слышит его или ловит след запаха, а потом моргает и ждет, что когда откроет глаза, он окажется здесь, он должен быть здесь, она ведь, конечно, может вернуть его одной чистой силой желания…
Но она, конечно, не может. Не может переделать вселенную. Горький урок, который приходится выучить в девятнадцать.
***
Она стоит на плато до заката. К этому времени снова начинается дождь, от его мелких крапинок вода становится темнее, и горизонт заволакивают гроздья грозовых туч. Рей уже залезает на Т-23, как вдруг…
… небо содрогается…
Ужас, острый и густой, свивается в груди узлом, когда над Явином IV показывается флот военных кораблей. Черные СИД-истребители с воем опускаются в атмосферу, крохотными точками отрываясь от узких силуэтов тяжелых крейсеров класса «Завоеватель», атакующими судами «Димел» и транспортниками штурмовиков DX-9. С пронзительной ясностью она уже знает, что они направляются к Великому Храму. Она посылает сигнал тревоги через Силу и не получает в ответ ничего, кроме общего ощущения паники в то время, пока академия поднимает защиту.
Рей выводит свой Т-23 на максимальную скорость, двигатели ревут, когда она мчится через лес, дождь льет как из ведра и ветер завывает, колотясь о транспарастил. Но она слишком далеко. Она не проделала еще и половины пути к храму, когда деревья начинают дрожать от далеких взрывов. Первая смерть отзывается в ней словно ударом в живот, за ней следует еще одна, и еще многие. Она всхлипывает, стучит по приборной доске, беспомощно пинает стенки Т-23, умоляя двигаться быстрее. К тому времени, как она добирается до места назначения, уже наступает вечер и все почти закончилось.
***
Верхнего яруса пирамиды нет, он раскрошился в множестве точек, куда до жути закономерно попадали выстрелы, и рухнул на второй. Генераторы щита с каждой стороны главного строения разнесло на части – как будто кто-то знал, где они, точно знал, куда целиться… - и Рей…
… все-таки не дура, ее ум и навыки все еще при ней, пусть ей и кажется, что самая ее суть разбилась вдребезги, тринадцать лет тренировок все еще направляют ее шаги, и потому...
Она приближается незаметно, с юга, осторожно пригибаясь и укрываясь от глаз штурмовиков, которые бродят по размытой дождем земле. Планируя лучше осмотреть поле боя с более высокой точки обзора, она проскальзывает в заднюю дверь, ведущую на первый этаж, и взбегает по лестнице. В жилых комнатах темно и затхло от пыли, но она применяет Силу, чтобы воспользоваться ночным зрением и...
… здесь трупы повсюду, распростертые на кучах раздробленного камня, но их лица она выбрасывает из головы на время. Потом, время скорбеть наступит потом, нет эмоций, есть покой.
Она почти обогнула угол, которого не было раньше — его образовала куча обломков, засыпавших коридор. Однако, почувствовав движение впереди, она пригибается за грудой камня, гасит свой отпечаток в Силе, ныряет в сумрак и вслушивается изо всех сил.
Неподалеку, прямо на выходе из комнаты Яквил, стоят две фигуры в масках, но судя по стилизованной черной броне, это не штурмовики. Один незнакомец держит меч с широким лезвием, у другого посох с крохотными мерцающими алым панелями.
- Лорд Рен особо приказал брать учеником живыми. Тех, которых еще можно обратить на нашу сторону, - рявкает тот, что с мечом, грубым, пропущенным через голосовой модулятор рыком и пальцем в толстой перчатке указывает на два тела на полу.
- Рамоанец меня ранил, - шипит тот, что с посохом. - Фоллинка тоже выбесила. Что мне еще было делать?
Рей начинает терять контроль. Перед глазами все затуманивается красным, еще несколько секунд и она зажжет свой меч — как вдруг двое незнакомцев вскидывают головы, словно их кто-то позвал, заглушив шум дождя, и спускаются вниз, громко топая.
Рей не следует за ними, как бы ей ни хотелось призвать их к ответу. Она идет вперед, решительно обходя Базела и Натуа, даже не взглянув на них. Если она увидит их лица, она не выдержит.
К ее удивлению, ее комната нетронута. Рей выглядывает в окно, и сцена, раскинувшаяся перед ней во дворе, представляет собой полное опустошение. Ничего, кроме обломков и тел. Ничего, что еще можно спасти. Штурмовики уже начали собираться в группы и уходить обратно в транспортники.
Вспышка молнии озаряет храмовые врата. За покатую голову дроида судорожно цепляется кибернетическая рука, залитая всполохами болезненно-золотого света от огня.
Мастер Люк.
Рей мчится вниз.
***
Она едва не спотыкается о Финна Галфридиана, растянувшегося у нее на пути. Он еще борется за жизнь, но уже еле-еле. Из рубленой раны наискось, от ключицы до бедра, струится кровь. Рей садится рядом, кладет его голову себе на колени. Раны слишком велики, но она знает, как это преодолеть, разве нет, ведь есть проникновение, алый свет...
- Н-нет, - выдыхает принц Арториаса, словно прочитав ее мысли. - Все хорошо. Оставь так. Отпусти меня.
Рей вглядывается в его синие глаза, которые так быстро мутнеют. Он кажется слишком юным за пятнами крови на своем лице. Он кажется слишком испуганным. Потому что сейчас отправится туда, куда никогда не хотел попасть — или, может быть, хотел попасть меньше.
И да, для джедаев нет смерти, есть Сила, но...
Есть еще и мост из китовой кости. Есть и глубокая тоска мальчишки по родине. Есть еще и доброта. Так говорила ей Нума Рар.
- Финн, - теперь говорит Рей, ее сердце бьется ровно, и тон настойчивый, но уверенный. - Финн, послушай меня. Ты был сильным при жизни. Твой дух найдет дорогу в залы твоих отцов.
Он уже не может говорить, но его губы смягчаются в благодарности. Понемногу черты его лица расслабляются и приобретают выражение почти что покоя. Почти что принятия. Он закрывает глаза и уходит вперед.
***
Меч Люка Скайуокера, сломанный, лежит на мокрой земле. Люк сильно ранен, бледен от потери крови. Алый клинок прорезает воздух, целясь в его склоненную голову в капюшоне...
Вытянув руку на бегу, Рей Силой что было мочи толкает нападающего. Тяжелые ботинки пропахивают глубокий след в почве, раздается возглас удивления, несомненно мужской, несмотря на модулятор. Этот новый незнакомец в маске спотыкается, затем восстанавливает равновесие и...
… не нападает.
Муссон яростно и жестоко ревет вокруг них, Рей промокла насквозь под потоками воды, пока они с незнакомцем смотрят друг на друга. Молнии отражаются в гладком черном шлеме, странный крестовый клинок искрит и визжит под дождем, звук настолько тонкий и высокий, что у Рей болят зубы. Она уже видела раньше этого человека, где-то там, в металлической комнате. Семь похоже одетых фигур встают у него за спиной, среди них тот, что был с широким мечом, и тот, что с посохом, - а также тонкий силуэт в легкой броне, с отчетливо различимыми отброшенными на спину лекку.
Рей думает, что это Алема, но с ней она справится позже. Включив свой меч, она хватает рукоять обеими руками и поднимает вертикально справа от себя, став в сбалансированную стойку. Я могу сделать это, убеждает она себя. Я могу умереть снова, будет не так плохо, как в первый раз...
Лидер делает шаг вперед. Надеясь получить хоть какое-то преимущество над восемью противниками, Рей быстрым взмахом одной руки швыряет в его направлении кучу обломков. Его раздражающий алый клинок рассекает один камень, а свободная рука автоматическим движением отбрасывает остальные, и есть что-то знакомое в его боевой стойке, в ритме шагов, который как может привлекает ее внимание...
Позади нее Люк собирает остатки сил и ударяет кулаком о землю. Поднимается барьер, мерцающая стена энергии, от которой гудит воздух под дождем. Это слабая защита, такая, которую несколько Темных с легкостью обойдут, но Рей знает, что ее мастер должен был уже предупредить Сопротивление, должно быть, он выигрывает время, пока они здесь.
Похоже, лидер нападающих в масках тоже не глуп. Он негромко говорит своим подчиненным что-то, чего Рей не может разобрать из-за дождя и ветра, и они сразу же разворачиваются и уходят к ожидающим кораблям. Он гасит меч и идет за ними. Рей внимательно смотрит на его отступление, на сгорбленную спину и чуть неровную походку, на то, как округлены плечи, потому что...
...он всегда был таким высоким, ему было слишком неуютно в собственном теле...
- Бен? - шепотом зовет она.
Звук доносится до него, а может, доносится мысль. Он замирает на ходу, и на секунду щиты, скрывающие отпечаток в Силе, падают. Всего на секунду, но этого хватает ей, чтобы понять: она не ошиблась.
Она почти верит, что он обернется. Время растягивается в вечность, зажатое в пространстве между ними, окрашенное ночью и бурей в серебристый с черным.
Но в конце концов он идет дальше. У нее подкашиваются ноги. Она смотрит, как он уходит.
Он не оборачивается.
***
- Рей, - с трудом выдавливает Люк, когда исчезают последние корабли. – Твой клинок. Пожалуйста.
Она плачет, вкладывая световой меч в его металлическую ладонь. Когда она разлепляет губы в проблеске изумления посреди охватившего ее шока, во рту у нее вкус соли и пепла.
Люк нажимает кнопку активации и касается сапфировым лучом сперва ее левого плеча, а затем – правого. Меня посвящают в рыцари, оцепенело осознает она, здесь, на руинах своего дома, в окружении тел всех тех, кого она любила.
– Я нарекаю тебя Мечом Джедая, - шепчет Люк, мрачный и серьезный, погруженный в Силу, и та движется через него и направляет его слова. – Ты подобна закаленной стали, устремленной к цели и острой, как бритва. Всегда стоять тебе в первых рядах, быть обжигающим символом для твоих врагов, ослепительным огнем для друзей, - из горла у нее вырывается стон. Вместе с ним по щеке катится слеза. – Твоя жизнь будет полной тревог, и ты никогда не узнаешь покоя… - очередная вспышка молнии разрывает небо, но он продолжает говорить, перекрывая беспрестанный гром и непрекращающийся дождь. - …но ты будешь благословлена покоем, который подаришь остальным. Обрети утешение в том, что, хотя всегда будешь гордой и одинокой, другие найдут укрытие в тени, которую ты отбросишь.
Клинок гаснет. Люк падает лицом вперед, Ардва встревожено чирикает и щелкает. Рей держит на руках тело своего учителя без сознания и не знает, сколько уже стоит так. Но в какой-то момент буря утихает до чуть накрапывающей мороси. Флот Сопротивления, должно быть, уже близко. Она поднимает глаза к потемневшему небу и ждет звука крыльев.
***
Прошли пять дневных циклов. Вместе с Леей Органой Рей заходит в ярко освещенный, обшитый металлом коридор на планете под названием Ди’Куар. Ее коричневый плащ колышется за спиной и хлопает при каждом шаге.
Две женщины останавливаются перед массивными дверями. Рей чувствует, как по ту сторону дверей гудит Сила и тянется к ней.
- Значит, я оставлю тебя здесь, - говорит Лея. Как и ее брат, она как будто постарела на несколько лет. – Но прошу тебя, приди потом ко мне. Дай знать, что вы планируете делать с… Беном…
- Он теперь зовет себя Кайло Рен, - холодно говорит Рей. Это информация, которую сети разведки Сопротивления все-таки сумели раздобыть сейчас, когда Первый орден вышел из Неизведанных регионов и нанес упреждающий удар по академии джедаев.
Лея морщится, но уходит, не сказав ни слова. Рей делает взмах рукой перед дверьми и заходит внутрь, когда они с шипением открываются.
По сравнению с коридором, зал для собраний освещен тускло. Несколько фигур в плащах с капюшонами собрались вокруг стола, где уже мигают голографические карты и иллюстрации стратегий. Все как один они поворачивают головы к Рей, как только она присоединяется к тайному совещанию.
Кайл Катарн, Мастер боя, говорит первым.
- Меч Джедая, - он протягивает руку и указывает ей на место между ним самим и Кираной Ти. – Добро пожаловать.
Рей закрывает глаза и делает глубокий вдох, готовясь присоединиться к военному совету. Сила течет сквозь ее сердце и в трещинах-разломах бьется, словно ураган.

-----------------------------------------

Maiarme, сообщество «Star Wars fest club»

Aut Caesar, aut nihil



Или Цезарь, или никто
Или Цезарь, или никто

Категория: гет/джен
Жанр: AU, драма, даркфик, кроссовер Борджиа
Персонажи/Пейринг: Люк Скайуокер/Лея Органа, Дарт Вейдер, Шив Палпатин, гранд-адмирал Траун, Уилхафф Таркин, мофф Пиетт, принц Ксизор, Хан Соло, Пуджа Наббери, Сола Наббери, Оуэн Ларс
Саммари:
Дети Владыки Вейдера — темные Одаренные Люк и Лея, воспитанные на ступенях у Черного Трона, призваны принести процветание своему Императору и укрепить мощь Империи. Помочь отцу хитростью или оружием одолеть его многочисленных врагов. Но предлагаемый отцом династический брак не находит отклика в сердце Леи и вызывает ревность со стороны Люка. Лея больше не хочет, чтобы ее рука и сердце были разменной монетой в политических играх ее отца, а Люка раз за разом соблазняют видения Светлой Стороны Силы...
Предупреждения: твинцест, смерть персонажей, беременность, изнасилование (упоминание), сцены насилия, элемента слэша

Пролог
Пролог

Шесть планет задыхались криком, шесть планет горели огнем, шесть планет утопали в крови – но в вышине, холодной и темной, этого не было видно, этого не было слышно. Чисты были одежды офицеров, черные, как тьма космоса, и слух их услаждала лишь музыка, но не предсмертные крики.
На мостике звездного разрушителя – самого быстроходного, самого смертоносного среди всех кораблей Империи, среди верных ему офицеров, стоял молодой принц с глазами – то золотыми, то синими, с руками – то нежными, то жестокими, с лицом – то светлым, то холодным.
Припав на одно колено, так обратился к нему гонец:
— Мой лорд, посольство набуанских дев и жён, придя под белым флагом перемирия, на безоружном корабле, ожидают возле разрушителя, и просят их принять.
Принц безмятежно сказал:
— Что же, пусть приходят.
Один из верных офицеров, что служил в разведке, а до этого – в Инквизитории, и ни во что не верил, так предостерег единственного сына лорда Вейдера:
— Мой лорд, набуанцы досыта напоены позором, взбудоражены тем, как было подавлено восстание. Среди них ещё идёт волнение, раны потерь и страх ещё слишком свежи. Это может быть ловушка. Вы знаете, как они коварны, вы знаете, как они искусны в ядах и отравлениях. По меньшей мере, заклинаю вас, мой лорд: не принимайте их подношений, не берите их даров, не касайтесь их одежд. Им нечего терять, а вы, мой лорд, для них – главный враг.
— Полноте, не бойтесь, лейтенант. Я не стану прятаться. Негоже воинам бояться женщин, — медленно сказал принц, — Велите проводить их. Пусть войдут, не боясь обиды. Им нечего боятся: они, в отличие от мужей, не поднимались против нашего законного Императора.
Пятнадцать женщин, под конвоем штурмовиков, вошли в сверкающую строгость приемного зала разрушителя. Почти на всех были вдовьи вуали, но лица у всех были открыты. Кроме одной — одетой в самое простое и белое платье, той, что была меньше всех.
Длинные и пышные платья их мели пол, шуршали тканью. Их украшения негромко звенели, и разноцветные заколки качались в волосах. Как стая певчих птиц, как букет диковинных цветов были они. Но цветам тем — увянуть на следующий восход солнца, а птицам тем — не вырваться из раззолоченных клеток.
— Приветствую вас, женщины Набу, — сказал им принц, и все они склонили перед ним головы. И старшая среди них, с волосами, белыми, как шрамы или боль, в пышном синем платье, расшитым каплями воды, вышла на два шага вперёд, сказала глухо и почтительно:
— Да будут безоблачны твои дни, о принц. Я — Валерия Танака, мать последней королевы Набу. Дочь моя, Апайлана, узнав о вспыхнувшем мятеже и о том, как тобой, о доблестный принц, он справедливо был подавлен, наложила на себя руки. С тех пор, как королева умерла, горе и безвластие царят на Набу. Но я и мои сёстры пришли просить тебя о величайшей милости. Твой суд был справедлив, и за мужчин, осуждённых тобой, просить я не смею. Но твой приговор затрагивает мальчиков, детей. Я — мать, и я к твоим ногам, как мать, смиренно припадаю: помилуй, светлый лорд, избавь от жеребьевки детей, которые не достигли ещё своей двенадцатой зимы. Ты повелел, чтобы каждый десятый набуанец мужского пола был умерщвлён. Таков твой приговор, и я о нем судить не смею. Но пощади детей, не ставших еще мужчинами. Вырастая, они будут славить твою милость.
И принц сказал:
— Высокородная госпожа, ты пришла просить меня о невозможном. Мятеж был поднят на шести планетах, и я с шести планет возьму кровавую дань. Когда мужчины-набуанцы восставали, то знали, как велика будет цена за их дерзкую попытку. Когда они восстали именем Набу, то знали, что Набу и обрекают.
Вдруг из толпы вышла маленькая девушка, одетая в белое платье, опоясанная простым серебряным кушаком. Лицо ее скрывал капюшон. Она прошла сквозь стройные ряды других женщин, что безмолвно расступились, пропуская ее вперед, и она остановилась в двух шагах от принца. Она откинула капюшон и упала перед ним на колени, как срубленное деревце.
Раздался ропот, потрясённый гул, послышались слова:
— Принцесса…
— Это в самом деле принцесса…
— Не может быть!
— Леди Вейдер, леди Лея!
Холодное лицо принца дрогнуло, а глаза полыхнули золотым и синим. Он сделал шаг по направлению к ней и сказал:
— Сестра? Зачем ты здесь? Вставай.
— Где быть ещё мне, мой принц? Где мне быть, как не среди набуанских женщин и дев?
— Вставай.
— Ты победил. Мятеж подавлен, и Набу больше никогда не восстанет, не поднимется против Империи. Даруй же милость… Даруй же милость всем, и народ будет прославлять тебя в веках.
Принц сделал шаг по направлению к ней, опустил руку на её плечо, и потянул наверх, но она повела плечом, выскользнула из его руки.
— Вставай немедленно с колен.
— Я не могу встать, пока я вижу, что ты губишь наш народ. Или ты на свет родился не от набуанской женщины? Или мать твоя была тигрица? Или ты высечен был из камня? Или ты не брат мне?
Он выпрямился, глаза его горели.
— Ведь наша мать спит в этой земле. Не обагряй же её кровью невиновных. Пощади детей. Как наша мать стояла бы перед тобой и умоляла бы за тебя, так я сейчас стою перед тобой и умоляю за всех детей. Посмотри на моё лицо, и ты узришь лицо моей матери.
— Не поддавайтесь слепой жалости, мой принц, — твердо сказала высокая женщина в полной броне, стоящая по левую руку от него.
— Как этой красоте не внять? — тихо прошептал мужчина с честным лицом, стоящий по правую руку от принца.
А принц сказал снова:
— Вставай, сестра. Я не могу видеть тебя на коленях перед собой.
Принцесса обернулась к женщинам, и, послушные одному её взгляду, они все встали на колени. Тогда она снова повернулась к своему брату, глаза ее были печальны. И она сказала нежно:
— Исполни мою просьбу, Люк.
Он наклонился к ней, взял её за руки, и сказал:
— Твоей мольбе противиться я не в силах. Будь по-твоему: лишь семерых зачинщиков восстания я казню. За этих не проси: они виновны, они пролили кровь, они понесут наказание. А всем мужчинам Набу я повелеваю отсечь мизинец левой руки, в знак вечного позора, но жизнь им сохраню. Вставай, сестра. Вставай же, Лея.
И он поднял её с колен.


Глава 1. Двор Темного Владыки
Глава 1. Двор Темного Владыки

Люк провел сестру, все также держа за руку — цепко, но аккуратно — в свою каюту. Сказал следовавшим за ними стражникам и офицерам:
— Оставьте нас.
Он выпустил ее ладонь — рука безвольно упала. Люк прошел несколько шагов вперед, и неожиданно быстро потер лицо прямыми ладонями, как будто хотел проснуться или взбодриться. Стражники с легкими поклонами удалились, и Лея сказала, дождавшись, когда за последним захлопнется дверь:
— Ты злишься на меня.
Люк обернулся к ней и быстро ответил:
— Нет.
— Злишься, я же вижу: у тебя верхняя губа чуть приподнялась.
Он повел губами, словно проверяя ее слова на прочность, выдохнул и сказал, сев в кресло напротив нее:
— Зачем ты бросилась мне в ноги на виду у всех? Зачем пришла в посольстве этих женщин?
— Там мне и место. Я наполовину набуанка.
Он раздраженно хлопнул ладонью по подлокотнику:
— О Великая Сила, ты думала, что я не послушаю тебя, если ты придёшь ко мне одна!
— А ты послушал бы?
— Я бы… Колебался. Но рано или поздно я бы исполнил твою просьбу.
— Я рада это слышать, брат.
— Никогда больше не делай так: не вставай передо мной на колени. Это ужасно, ты сама не понимаешь, как это ужасно. Это больше, чем я могу вынести… Впрочем, ты и сама не знаешь, о чем просила. Ты знаешь, что восставшие повесили моффа и старших офицеров, прибив гвоздями к воротам его собственного дома? После того, как он умер, а это было не сразу…
Он посмотрел на бледное лицо сестры, и замолчал, не решившись продолжить, сказать ей, что, сняв с ворот, восставшие разложили тела и пировали прямо на них.
— Неважно. Тебе нужно быть осторожнее, сестрёнка, это слишком похоже на Светлую Сторону.
— Нет — быстро сказала она, — Нет, это не унижающая жалость, это только холодный расчёт. Представляешь гнев матерей, которые потеряли сыновей? Оставшихся они будут они растить в непрекращающийся ярости и жажде мести. Но теперь, когда дети помилованы и живы, они от радости и счастья не будут их настраивать против Империи.
— Что же… Так я и скажу отцу.
У Леи сделался задумчивый вид, как будто она вспомнила о том, что у неё есть отец, в первый раз за сегодняшний вечер. Она жалобно сказала:
— Возьми меня с собой, когда будешь говорить с ним, чтобы я могла ему и всем рассказать и сказать, что это я во всём виновата.
— Нет. Причем тут ты? Это было моё решение.
Они замолчали. Лея задумчиво водила пальцем по шестиконечному колесу, эмблеме императорского дома, которая была нарисована на стене. Потом Лея, словно собравшись с духом, спросила:
— Говорят, отец ищет тебе невесту?
— Почему ты спрашиваешь?
— Я боюсь, что если у тебя появится жена, ты совсем забудешь о своей сестре.
— Никогда. Не существует такой земли, где я не помнил бы о тебе. Где ты это слышала эти глупые сплетни?
— Женщины говорят во дворце.
— Не верь им, они все романтизируют. Ситх не может быть женат, а я связан с Орденом. Отец, полагаю, будет ждать от меня выводка бастардов. Лучше всего от Одаренных женщин, но их не так много осталось после джедайской резни…
Лея передернула плечами: ей казалось, что она могла бы смириться с супругой брата, подружиться с ней — потому что любая жена не сравнилась бы с ней, с тем особым сортом родства и близости, что они разделяли с Люком… Но многие женщины? Она вдруг пристально посмотрела на него:
— У тебя уже есть дети?
— Нет. Или я них не знаю. Я знал многих женщин, и, наверное, бастарды могли бы быть. Но если я не почувствовал их в Силе, то значит, они не Одарённые или слишком слабы, а такие мне не нужны.
Он внимательно посмотрел на сестру, потом, раскаявшись, сказал:
— Прости. Мне не нужно было об этом говорить. Ты девица, и тебе такие вещи знать пока рано.
Она дернула плечом, и больше они не говорили. Люк сделал жест, она подошла к нему, села рядом, бестрепетно взяла за руку, положила голову ему на плечо. Люк внимательнее присмотрелся к ней: под глазами темнели черные круги, и он подумал о том, что она, должно быть, совсем не спала: с момента объявления первого приговора прошло не больше полутора суток, она, должно быть, спешила на Набу, входила в контакт с этими женщинами — интересно, поверили ей сразу?
Рука Люка непроизвольно сжалась в кулак при мысли о том, что отчаявшиеся набуанцы могли использовать ее в качестве заложницы, он снова удивился сестриным идеалам и наивности, постановил себе лучше заботиться о ней.
Он взглянул на нее еще раз: она обмякла, плотно привалилась к его плечу — ее сморил сон.
Люк почувствовал себя таким усталым и старым, что осторожно откинул голову на спинку кресла, смежил неожиданно тяжелые веки. Потом, чувствуя, что соскальзывает в сон, встрепенулся, оглядел помещение, приобнял сестру одной рукой, а в другую взял световой меч.
И то, и другое — сжал крепко.
И потом лишь закрыл глаза.

Когда они вернулись на Коруксант, погода была сумрачная: небо заволокли тучи, и холодный, ветренный день даже не пытался казаться приветливым. Лея несколько раз глубоко вдохнула: она не любила синтезированный, много раз прокрученный по системам очистки, воздух космических кораблей. Сейчас, в ангаре, не было ни цветов, ни трав, ни гор — только земля, запах свежей краски и смазки — но Лея и этим коктейлем дышала вдумчиво и жадно. Люк оглянулся на нее и ничего не сказал: про себя он давно решил, что это свидетельство ее женской, более мягкой натуры. Его с семи лет воспитывали воином, он жил в казармах, ел синтезированную еду месяцами, мог спать в любых условиях, и не боялся — жары, холода, влаги, ветра.
Близнецов прямо у трапа встретил адъютант отца:
— Лорд, леди, мое почтение. Милорд Вейдер сейчас у Императора, и по прибытии велел безотлагательно проводить вас к ним, мой принц. Мы ждали вас на два часа раньше…
Люк ответил:
— Нас задержал метеоритный дождь над Полюсом-4, пришлось его обходить.
Он повернулся к сестре, но та быстро сказала:
— Я с тобой.
—Скажите, лейтенант, — спросил Люк так, как будто ответ был очень важен для него, — Какого цвета плащ сегодня носит Император?
— Утром был черный плащ, мой лорд, — ничуть не удивившись вопросу, ответил офицер. Люк обернулся к сестре, сказал:
— Тогда идем.
Они прошли по холодному ангару: короткий отдых освежил их и придал им сил — когда они спали, касаясь друг друга — то видели один сон на двоих. Все детство провели они так: разделяя общую радость на двоих — умножали ее. Против кошмара восставали вместе, переламывали его под себя: даже самый жуткий. Вместе летали во сне, вместе росли.
Но в один момент сны стали слишком личными, а близнецы — слишком взрослыми, чтобы спать в одной постели. С тех пор им нечасто удавалось разделить сон, и сегодняшний был вязким, бестолковым: они искали друг друга в тумане, идя по болоту: нестрашному, но мутному. Перекрикивались, но достичь не могли.
Но даже такой сон даровал им силы.
Близнецы, ведомые офицером, миновали людскую, вышли к парадной лестнице, прошли библиотеку, зал приемов, поднялись по золотым ступеням, ведущим к личным покоям Императора.
Люк шагнул вперед, открыл дверь, сделал несколько шагов вперед, и сестра следовала за ним.
Покои Императора изменялись согласно его воле и настроению, как живые. Прежде, когда Люк был еще подростком, в покоях было больше жизни, и больше изменчивости, чем теперь.
Сейчас, все чаще, они были черными, пустыми, холодными, полными гладких поверхностей. Иногда Люку казалось, что это значит, что Император прекратил меняться. Иногда он думал, что это означает близкий конец Императора. Иногда — что и то, и другое.
Но сегодня покои Императора больше походили на будуар блудницы, чем на кабинет политика и воина. Алые шелковые занавеси лениво свисали в тяжелом, спертом воздухе, пропитанном дымом и курениями. Золотые подсвечники с тихо потрескивающими огнями стояли на полу, в углублении стен, свисали с потолка. Серебряными лентами, как паутиной, был опутан проход вперед.
Люк, мгновенно и точно считавший все знаки — слишком долго он привык вглядываться в материи, окружавшие Императора — замешкался на пороге, повернулся к сестре, прижал палец к губам, чтобы молчала, и сделал было движение к ней, чтобы вытолкнуть за дверь, но раздался насмешливый, необычайно громкий, хоть и старческий, голос:
— Люк, бери сестру и идите к нам. Я заждался вас.
Люк покорно подошел к Лее, взял ее за руку, повел по направлению к центру покоев.
Они вошли в круглую залу. Император сидел в позе лотоса, его золотые глаза возбуждённо сверкали из-под капюшона, и плащ на нем был красный. Перед ним стоял кубок с темно-синей жидкостью, над которой поднимался темный пар, стояло блюдо с фруктами: виноградом, грушами, яблоками — все они были золотыми.
Две молодые торгуты из гарема — Люк подумал, что их выбрали прислуживать за бело-алый цвет кожи — сидели рядом с Императором. Одни из них держала лютню, другая — перламутровый кувшин. Они с хорошо скрываемым любопытством поглядели на вошедших. Люк знал одну из торгут — он иногда заходил в императорский гарем. Хорошо вышколенная рабыня опустила глаза, не подав виду, что узнала его.
— О, вот и мои чудесные близнецы. Лея, девочка моя… — промурлыкал Император, — Садись к моим ногам, сыграй мне на лютне. Спой песню своему Императору.
Лея, послушная его приказу, подошла, села на ступеньку перед Императором, взяла поданную торгутой лютню и начала трогать струны, проверяя ее звучание.
— Что толку в этих платьях, если они закрывают спины, — ворчливо сказал Император, — Ведь вырез на спине — гораздо лучше, чем спереди — ведь шея такая беззащитная, а лопатки, так похожие на слабые крылья… Так и хочется сжать, смять, сломать. Есть ли что-то на свете прекраснее женских лопаток? Передай своему родичу, Ларсу, мое постановление, лорд Вейдер: пусть все женщины на балах носят вырезы на спине, я так хочу.
— Что вам сыграть, Ваше Величество? — спросила Лея, подтянув колки.
— Ту балладу, ну как же ее… Ну ту, где брат до того любил сестру, белое тело ее и темные косы, что зарезал ее в день свадьбы, лишь бы она не досталась другому.
Император поднял один глаз на Люка, а другим буравил Лею — это было его свойство, которого очень пугались все приближенные и враги. Люк сосредоточился на том, чтобы выглядеть спокойно, он знал, что Император проверяет их: его проверки были бессмысленными, хлесткими и частыми.
Лея же спокойно сказала:
— Я такой не знаю.
— Жаль, жаль… Она основана на реальных событиях. Или только будет основана? Или только будет написана? Как сложно, когда ты умеешь видеть будущее! Ладно, девочка, сыграй мне другую балладу: про то, как брат убил брата.
Быстрые пальцы Леи побежали по струнам, как руки матери — по голове ребенка. Она запела:
— Чьей кровью ты меч свой сейчас обагрил?
Зачем ты глядишь так сурово?
— Коня своего я, о матерь, убил
И негде добыть мне другого!

Оба золотых глаза Императора впились в лорда Вейдера, но тот стоял молча, скрыв лицо за черном забралом. Люк подумал, что это должно непременно что-то значить для отца, что Император редко делает что-то просто так: даже если выглядит безумным и капризным стариком.
— Конь стар у тебя, это кровь не его:
Не то в твоем сумрачном взоре.
— Я брата сейчас заколол моего
И лютое жжет меня горе.

Лея быстро перебирала струны, чуть прикрыла глаза: голос у нее был высокий, но чувственный -больше, чем она хотела в себе признавать — и она всегда давила в себе. В своей манере это был бунт: женщиной было слишком опасно быть при дворе Императора, но девочкой-подростком, холодной, ледяной, не знающей чувств, со спящей душой…
— А грех чем тяжелый искупишь ты свой,
Чем сымешь ты с совести ношу?
— Я сяду в ладью непогодой морской
И ветры все парусу брошу…

Люк зачарованно посмотрел на сестру, но потом, спохватившись, глаза отвел. Люк подумал, что с ним она становилась живее, чем была со всеми остальными. Он посмотрел на Императора, губы того двигались в такт губам Леи.
— А матери что ты оставишь своей,
Тебя у груди что качала?
— Проклятье тебе до скончания дней —
Тебе, что мне грех нашептала!

Лея подняла лицо от лютни и увидела, как все трое: Император, отец и брат — смотрят на нее с одинаковым нечитаемым и страшным выражением лиц. Пальцы ее дрогнули, и мелодия жалобно оборвалась.
— Тебе, что мне грех нашептала… Ты так хорошо поешь, девочка. Почему твой отец еще не выдал тебя замуж?
Лорд Вейдер откашлялся и сказал:
— Я ищу ей жениха, Ваше Величество.
Император вдруг нагнулся к Лее, взял ее за подбородок и сказал:
— Долго ли ищешь? Или мало приданого даешь, лорд Вейдер, что еще не выдал? Не скупись, я добавлю. Или перебираешь слишком заносчиво? Смотри, решай быстрей, а то я сам решу — ее любой возьмет. Такую красавицу-то грех не взять…
Он провел пальцем по ее нижней губе, выпустил со вздохом, и Лея быстро опустила лицо к лютне, задумчиво и несколько нервно перебирая струны. Император обратился к Люку с лукавой усмешкой на губах:
— Мой мальчик, подойди ко мне. Глаза у тебя золотые, как у осы. Это красиво… Что ты хотел сделать с Набу, мой мальчик? Казнить каждого третьего? Ведь это моя родина, мальчик, хоть ты и не поверишь в это, наверно. Это моя родина, и я мог бы, пожалуй, наградить тебя… Сто плетей — ведь это моя родина.
Люк не вздрогнул, и Император со вздохом сказал:
— Старею, видимо, раз даже такой мальчик не боится меня. Ты не боишься меня, Люк?
— Вы — океанская волна, Ваше Величество, — сказал Люк, — Как мне не бояться вас? Вы сметаете все на своем пути. И как бояться? Вы неизбежны.
— Лорд Вейдер, твой сын говорит как законник.
— Как ситх, — сказал отец, и в его словах скользнула почти неразличимая гордость.
— Да, мой мальчик, Набу — моя родная планета. В Озерном Краю я учился плавать… Всего-то девятьсот лет назад… Тогда он был значительно чище. Тогда там было намного меньше людей. Я был бы не против, если бы ты проредил их. Но ты выбрал иное. Мне нравится, это красиво. Ты хорошо сделал. Я велю подарить тебе плеть, золотом выгравирую на рукоятке «Бей своих». Будешь хлестать ею моих врагов…
Он отпил из кубка глоток, и торгута-рабыня тотчас подлила ему жидкости из кувшина.
— Лорд Вейдер, скажи-ка, что у нас с остальными? Что эти флейтисты и бумагомаратели, все голосят о свободах?
— Нет, — сказал четко лорд Вейдер, — Альдераанцы присмирели после бойни на Набу. Дебаты в Сенате стали мягче, чем были до этого. Но через полгода пойдет опять, основываясь на опыте.
— Учись, мальчик, — сказал Император Люку, — Пережмешь — и в отчаянии даже самые кроткие восстанут, недожмешь — все только громче завопят. Что нового еще, лорд Вейдер?
— Гегемония хаттов пытается расширить свое влияние, они, как никогда, близки к войне с мандалорцами. Они предлагают за проход их войска по подконтрольному нам космосу десять тонн коаксиума. Видимо, рассчитывает оккупировать Систему Синей Звезды быстрее, чем мандалорцы хватятся.
Император откинул голову на спинку своего позолоченного кресла — она безвольно свисла вниз, как у старой куклы, как будто держалась только на ниточке. Глазам Люка предстал острый кадык Императора, и юноша почти против воли подумал о том, что вырвать его будет очень легко…
Люк вздрогнул, быстро бросил эту мысль, а Император сказал:
— О, а вот это интересно. Я такого не предвидел. Лорд Вейдер, собери Малый Совет, послушай, что говорят мужи совета — может предложат чего полезного?
— Траун в отъезде, Ваше Величество, в Неизведанных регионах — как-то чересчур быстро сказал Скайуокер-старший.
— Опять ты за свое! Что, тебе клином свет на нем сошелся? Хватит таскать его имя, как будто собака тряпку. Надоел ты мне!
Император, не глядя, протянул руку ладонью вверх, и одна из торгут вложила в его пальцы золотое яблоко. Император поднес его к губам, но не укусил.
— Мальчик, а что ты думаешь?
— Флот мандалорцев меньше, но в их войсках царит железная дисциплина. Их наемные убийцы славятся своими способностями. Но хаттов много, и они умеет давить со всех боков. Война между ними не будет быстрой, мой Император.
— Что ты хочешь сказать? — вдруг спросил Император, обращаясь к Лее, — Говори теперь, разрешаю.
Лорд Вейдер и Люк переглянулись.
— Пусть изматывают друг друга, а мы тем временем можем обратить внимание на те стороны, в которых у нас конкуренция: только не на геополитические интересы, а экономические. Хаттам не выиграть войну быстро, — тут она сбилась, посмотрела на Люка, добавила робко, — Так мне говорили… И их экономика неизбежно пошатнется. Мы можем попробовать перехватить инициативу, только не слишком очевидно… Что-то старое, типа сталеварения…
— Что ты думаешь, лорд Вейдер?
Вейдер внимательно посмотрел на дочь и сказал:
— Сразу видно — женщина… Не воевать, а торговаться. Но мысль недурна.
— Ступайте теперь… Надоели вы мне. Лея, останься со мной, разомни плечи твоему Императору.
Глаза Леи остекленели, она крепче вцепилась в лютню. Отец и сын не двинулись с места.
Потом лорд Вейдер, слегка выдохнув, сказал:
— Ваше Величество, я все забывал вам сказать… Я привез с Кашиика двух черных пантер и котенка снежного барса. Их долго не кормили, Ваше Величество, а в карцере есть несколько приговоренных к смерти. Я думал, вам понравится зрелище.
Император слегка склонил голову к левому плечу, и сделал еще глоток из кубка, в глазах его стояло ленивое, мечтательное, незаинтересованное выражение. Люк откашлялся, чувствуя, как к рукам и ногам приливает кровь, как сердце стучит все быстрее:
— Можно одному приговоренному дать нож, а другому плеть и объявить, что если выживут оба, то, одному даруют свободу, а другого казнят. Можно будет смотреть не только за тем, как они сражаются со зверьми, но и за тем, как и когда они решат повернуться друг против друга.
Глаза Императора вспыхнули, и он сказал:
— Ты и правда ситх, мальчик. Лорд Вейдер, я нахожу, что это зрелище увлечет меня: пусть все подготовят незамедлительно. Ступайте все!

Когда они вышли из покоев Императора, отошли на приличное расстояние, лорд Вейдер молниеносно обшарил Силой все углы на предмет лишних людей или прослушки, и, повернувшись к Люку, хрипло, срывающимся от ярости голосом, сказал:
— Зачем ты притащил к Императору сестру?
— Нам сказали, что плащ был черным! — воскликнула быстро Лея. Лорд Вейдер отвернулся от детей, и сказал глухо:
— Так и было. Он покраснел на моих глазах.
Люк чуть двинулся — услышанное наводило на плохие мысли.
У Императора было три плаща: черный, красный и белый. Или это был один плащ, способный менять цвет и ткань? Люк подозревал, что плащ — могущественный ситхский артефакт, и способен не только на это. Люк видел туман, который иногда поднимался над Коруксантом, заползал в уши, высматривал помысли и сны — и юноша думал, что это свойство плаща.
Когда плащ на Императоре был черным, Палпатин убивал быстро и без пролития крови — удавкой или утоплением. Он был жесток, но справедлив, он чтил законы и выдуманные им самим порядки.
Безумие начиналось, когда на его плечи ложился красный плащ: Император становился нетерпелив, непредсказуем и яростен. Он любил наблюдать за пытками, за изнасилованиями и оргиями — чем кровавее, тем лучше.
Иногда он надевал белый плащ — раз или два за год. Когда он был в белом плаще, он предавался ностальгии, слушал тонкие голоса певцов-кастратов и плакал лицемерными слезами обо всех, кого убивал в другие дни.
Однажды, когда Император не снимал красный плащ три недели подряд, и пыточная уже не отмывалась от крови, лорд Вейдер и Люк переглянулись, и отец сказал сыну:
— У моих доспехов есть только один цвет.
Люк кивнул, и больше об этом они не говорили, боясь, что Император прочтет их смутное намерение. Но на следующее утро Палпатин вышел в черном плаще, и долгое время Люк и Вейдер не переглядывались по-особенному.

Глава 2. Белые сады
Глава 2. Белые сады




С момента подавления бунта на Набу минуло полгода.
Когда Люк пришёл к женским покоям дворца, к Девичьей башне — здесь обитали девицы и вдовы, замужние дамы приходили на день и уходили на ночь – его кто-то окликнул.
Он обернулся и увидел свою двоюродную сестру Пуджу. Их матери были сестрами, и когда Лея немного подросла, Вейдер выписал с Набу свою золовку, Солу, чтобы та приглядывала за Леей: учила женским ремеслам и знаниям, была компаньонкой. С Солой приехали обе ее дочери — Пуджа и Рио. Пуджа был младшей — кудрявой, смешливой, капризной и надменной, словно уверенной в том, что весь мир предназначен для того, чтобы быть ее игрушкой. Мать Пуджи, которой голову вскружила должность старшей фрейлины подрастающей принцессы, однажды заикнулась Вейдеру, что неплохо бы поженить детей. Темный лорд изволил посмеяться, а после велел ей всегда молчать об этом.
На Пудже было темно-коричневое платье, опоясанное так, как носили взрослые матроны, хотя она была лишь на пять лет старше него самого. Золотые украшения — слишком громоздкие для нее — придавали ей немного цыганский вид, смотрелись дешевыми подделками. Люк обернулся к ней. Она обиженно выпятила нижнюю губу и сказала:
— Мой принц…
— Леди Наббери, — Пуджа была замужней, но Люк обратился к ней как к свободной — одновременно подчеркивая то, что был ей родней и то, что муж был ниже ее по роду.
— Вы совсем нас забыли, мой лорд.
— Почему же? Я часто захожу к сестре по утрам.
— Верно. Но совсем не заходите по вечерам.
Пуджа была второй девушкой, с которой он когда-либо целовался, но, через несколько лет, когда дело дошло до ночи, до багровых в синих сумерках простыней, до ее изгибистого тела, никто никого уже не смутил: она была замужней, а он уже перестал считать.
— Вечером не захожу, — с любопытством отозвался он. Он знал, что она сердится, но хотел оставить ее так, чтобы не было безобразной сцены и долгих слез, поэтому очень медленно переставал с ней общаться. Он знал, что она и сама не против, но хочет долгих заверений, клятв и прощальных подарков.
— Только вчера, казалось, до ярких звезды сидели…
— Кажется, муж твой теперь на Коруксанте служит? — одним махом переходя на «ты», спросил Люк, внимательно глядя на неё.
— Раньше это не останавливало тебя… Да он и не догадается. Он глуп, как осел.
Люк вздохнул и сказал:
— Пьетро хороший, верный человек.
Пуджа закусила губу. Но Люк остался непреклонен — он сам попросил отца перевести мужа Пуджа на Коруксант. Ни с его стороны, ни с ее это не было какой-то великой любовью: и оба это понимали.
— Скажи, где сестра?
— В своём саду.
— Что она, весела?
— С чего бы ей не быть? Ведь она невеста. Ты знаешь, кто жених?
Люк внимательно поглядел на кузину: скрывать смысла не было, скоро всем объявят. Слухи уже пошли, и хоть смотрин ещё не было, договор был согласован — официальная помолвка была вопросом нескольких дней.
— Да. Консул Чандриллы, гранд-мофф Таркин.
Он так и впился глазами в ее лицо. Пуджа пожевала губами и сказала:
— Губа у него не дура, принцессу подавай! Впрочем, богат и стар. Молодая жена при желании веревки сможет вить!
— Ты бы пошла?
— Почему нет? Он богат и знатен. Я бы в Церкви Великой Силы с твоей сестрой рука об руку стояла бы. Мне второй золотое вино на Празднике Мая подносили бы. Пошла бы. Но Лея — не я. И уметь мужчиной управлять — она не умеет. Наплачется в браке. Впрочем, такая в любом браке наплачется — гордая слишком. С любым мужчиной.
Люк холодно сказал:
— Не с любым.
И пошёл прочь, не попрощавшись с ней.

Когда он вошёл в Белые сады, то первое, что он увидел среди сплетенных лиан и высоких деревьев, это маленького детеныша снежного барса.
Котёнок ощерился на него и зашипел, и Люк ловко схватил его под беззащитное пузо: не просто, но кроваво: тончайшие, словно нити, когти, раскроили ему правую руку. Люк, не обращая внимания на боль, прижал котёнка рукой к гравию дорожки, и смотрел, немигающе, как тот отчаянно шипит, скалится бархатной пастью, таращит испуганно и гневно маленькие сверкающие синие глазки.
Нежный голос сказал Люку строго:
— Отпусти его.
Принц вздрогнул, потом выпустил котёнка, который, яростно мяукая, бросился в спасительные кусты. Люк поднялся, и сказал, защищаясь:
— Пусть знает хозяина.
— Я ему хозяйка, не ты. И меня он слушает.
— Ты ему шерстку чешешь фарфоровым гребнем, бантики закалываешь? С золотого блюдца кормишь? Это не годится, сестра. Он — воин.
— Он ещё малыш.
Он посмотрел на неё, потом сделал несколько шагов ей навстречу, и они пошли по саду, рука об руку.
— Откуда ты вернулся?
— Секретно, сестренка.
— Ну и ладно. Я в любом случае рада тебя видеть. Как ты не устаёшь от такой жизни?
— Я привык. Знаешь, как меня называют в Альянсе независимых систем? Цепной пёс Империи.
— Мне это не нравится, — сказала она, нахмурившись, — Разве ты такой? Ты совсем не такой.
Люк знал, что такой: со всеми, кроме неё и отца.
Солнце припекало так, что даже полуденные птицы затихли. Этот сад отец построил для матери. Утренние птицы пробуждали душу, дневные пели о жизни, вечерние пели о скорби и томлении, ночные… Люк не знал, о чем пели ночные птицы. Сады соединялись напрямую с покоями сестры, с лестницей из белого мрамора, с самым центром Девичьей Башни. Если у него будет дочь, это будет потом принадлежать ей. Как принадлежало матери до Леи.
Мать едва не стоила отцу короны и Силы, и умерла, рожая близнецов. Он не сошел с ума, ничего такого, стал только немного циничней и расчетливее, и — странное дело! — пристрастился к игре в шахматы.
Люк никогда не входил в белые сады ночью. Это было бы святотатством: мужчина не имел права нарушать этого запрета. Ходили удивительные слухи про эти сады. Что ночью они, в отличие от столь благостных днём, источают зловоние и опасности. Что ночью они обращаются в свою полную противоположность, как светлый сон — в мучительный кошмар.
Люк не входил в них не потому, что боялся — он крепко верил в свою звезду и свою Силу. Не потому, что не хотел — хотел, сильно и горько, больше, чем позволял себе желать. Он не входил лишь потому, что знал, стоит пройти одному человеку, как за ним пойдут все, и рано или поздно пройдёт второй.
Он слишком берег сестру.
Хотя иногда, безлунными ночами, после кровавых битв, ему снилось, как он — почему-то однорукий — проходит через самое сердце тьмы, поднимается по ступеням, заходит в ее спальню, как победитель, как владыка, как господин. Садится за стол, пьет из хрустального кубка черное вино, чувствует, как оно горчит на губах, как кровь невиновных. Он чувствует манящий, пряный запах сестры, несмело поднимает взгляд, и видит — белые сахарные ступни.
Выше его взгляд никогда не поднимался, и после видений этих ног, он всегда просыпался, с головной болью, стыдом, иногда — в поту вожделения, как мальчишка.
Они сели на скамеечку, под цветущую вишню, Люк обнял её одной рукой, она прильнула, положила голову ему на плечо.
Протянула ему ладонь и сказала с улыбкой:
— Всю ночь вышивала, все пальцы исколола.
Он бережно погладил ее пальцы, спросил:
— Что шила?
— Ночные рубашки из тонкого шёлка. У одной цвет — как у облака в дождливый день. У другой — как нутро ракушки. А у третьей — как у утренней зари. В приданое. Скажи мне, брат… Кто ими любоваться будет? Кого отец выбрал мне в мужья? Ведь ты знаешь.
Он помедлил, хотя знал, что она мучительно ждет ответа. Спросил:
— Хочешь, ляг на мои колени?
Она легла, но поморщилась:
— Неудобно. Вытащи косу.
Он коснулся ее волос, вытащил шпильки, и тёмная бездна рассыпалась по его коленям. Он перебирал их руками, потому что был братом и мог ещё касаться ее волос.
До замужества — родители, братья и сестры.
После свадьбы — муж и дети.
Больше никто.
— Мофф Таркин.
Он ждал ужаса или гнева, но она сказала задумчиво, глядя куда-то поверх его лица:
— Он вдов? Он, наверно, совсем печален. Я постараюсь ему помочь, чтобы он стал веселее. Он добр? Я не знаю, смогу ли я полюбить, но точно буду уважать и почитать его, как должно.
Люк провёл пальцем по ее лбу и сказал нежно:
— Ты — роза среди терновника, сестра.
— Ты слишком добр.
Он усмехнулся — так, чтобы она не видела. Никто в целом свете не называл его добрым — кроме нее.
Они молчали. Лея потянулась на его руках, сказала:
— Смотри, груша, груша! Надо же, как рано в этом году…
Он проследил за движением ее пальца. Ему лень было вставать, не хотелось спугивать сестру, и он слегка повел рукой. Плод оторвался от ветки и приземлился в ее раскрытые, подставленные ладони. Лея погладила грушу пальцами, добиваясь от бока груши прозрачного и тонкого блеска. Пальцы у нее были такие же: белые, почти прозрачные. Люк отвел взгляд. Она сказала задумчиво:
— Я тоже хочу так уметь.
— Это несложно… Но отец против твоего обучения.
— Я знаю. Но каждый раз… Обидно, брат.
— Я могу научить тебя чему-то простому, основам взаимодействия с физическим миром… Кстати, ты практиковала защиту разума?
— Да! Мне кажется, у меня начало получаться.
Люк закрыл глаза и сказал, непривычно снимая все щиты:
— О чем я думаю?
Лея широко распахнула глаза — они потемнели, он почувствовал касание светлого разума, пропустил ее внутрь, доверчиво, как не пускал никого. Она была очень живая, светлая, теплая по ощущениям — присутствие ее разума в него душе вызывало не обычное ощущение отторжения и желание выкинуть посягнувшего — примерно, показательно, больно — но желание подставить ладони, поймать этот свет, заключить в клетку пальцев, греться и дышать им одним.
Лея сказала с придыханием, как будто ей было мало воздуха:
— Ты думаешь… О том, что ночью на этой груше вырастают шипы. О том, что ночью здесь шумит рой смертоносных пчел… О том, что среди чащи видны наводящие ужас зрачки пантеры. О том, как ты идешь мимо, как быстро поднимаешься по белым ступеням…
Он вышвырнул ее из своего разума быстрее, чем осознал, что делает — резко, грубо, властно. Испугался, открыл глаза, но она только со стоном потерла лоб. Она неожиданно для него, не стала скользить по поверхности его сознания, как водомерка, но нырнула в самую глубину его помыслов и страхов.
Она спросила резко:
— Откуда ты это знаешь? Ты бывал здесь ночью? У тебя есть возлюбленная в башне? Одна из моих фрейлин? Вдова? Или… Ты обесчестил какую-то девицу?
Она оттолкнулась от его колен, резко села, отодвинулась от него, скрестила руки на груди.
— Нет, клянусь тебе, сестра. Мне это приснилось. Просто приснилось. Но когда я пришел — стал гадать, так ли это на самом деле, вот ты и ухватила мысли. Тут на самом деле ночью рой пчел?
Она медленно сказала:
— Ночью здесь иначе, чем днем. Это правда.
Они снова замолчали. Потом Люк сказал хрипло:
— Сними туфли.
— Зачем?
— Я хочу взглянуть на твои ступни.
Она нагнулась, ее белые руки пробежали по застежкам. Она вытащила ступни из белых туфель, похожих на лепестки лилии, развернулась, поставила ноги прямо перед ним, на скамейку, в опасной близости от его рук.
Он неожиданно робко взглянул: они были такие же, как в его видениях: белоснежные, узкие, с длинными пальцами, с ровными продолговатыми ногтями. С высоким подъемом, наверняка очень нежные на ощупь…
Ему хотелось прикоснуться, но он не стал.
«Нет», — сказал себе строго, — «Не сейчас. Она моя сестра — и она невинна. Может быть, потом. Когда она выйдет замуж. Может быть, никогда.»


Глава 3. Мирская молва
Глава 3. Мирская молва

Малышка Фо сначала не поняла — поверить не могла, а потом узнала его: как же, на каждой серебряной монете профиль, в голонете изображений море.
Глаза у принца были непонятные — то голубые, то золотые, но острые, как крючки. Ей казалось, что этими глазами он проникает в самую суть — через ноздри, через уши, вылавливает дрожащую душу из пяток, вытаскивает ее наружу, свежует, рассматривает.
Он спросил:
— Расскажи мне все, что знаешь о гранд-моффе Уилхаффе Таркине.
— Да много ли я знаю? Он не славится своей нежностью, господин. Среди нас про него дурная слава ходит. Платит он по-царски, этого у него не отнять. Да только не все деньгами лечится, если вы понимаете, о чем я, господин. Некоторых девочек вообще никто не видел после его визитов. Может, они, конечно, как нам говорят папики, ремесло бросают и дома себе покупают. Да не больно-то мне в это верится, господин. Темный у него глаз и рука тоже тяжелая.
Скула у Люка дрогнула, и Малышка Фо добавила:
— Да может он с благородными барышнями по-другому, господин?
— О чем ты? — очень холодно осведомился Люк.
— Да как же. Все знают о грядущей королевской свадьбе. Даже мы, господин, что мы, не люди, что ли? Все хотят невестами быть, в платье из тончайшего шелка вышагивать. Да только не в этот раз. В этот раз и последняя на месте невесты быть не захочет. Такая молоденькая, такой взгляд светлый, господин, так жалко…
Люк закусил губу и сказал своим офицерам:
— Уведите эту женщину.
Он долго щелкал пальцами, пытаясь успокоиться: но мысль о том, что Таркин возьмет сестру за руку сухими, морщинистыми руками — возьмет по праву, резала и колола сознание.
Люк подумал, насколько он может верить падшей женщине: по всему выходило, что она не лгала, но могла сама заблуждаться и желать заблуждаться.

Когда из Неизведанных регионов вернулась флотилия адмирала Трауна, Люк был на Кореллии. Он был возбужден и рад новости: гранд-адмирал был тем, кто, кроме отца, говорил ему всю правду в лицо, тем, кого Люк знал почти всю свою жизнь. Он хотел поскорее вернуться, но воинский долг был превыше всего, и Люк, зная, что именно так поступили бы и отец, и Траун, остался на месте, и не стал даже связываться с чиссом по голонету.
Он смог встретится с Трауном только через две недели — на Коруксанте, куда Люк прибыл для доклада, а Траун проводил дни, ожидая и почему-то не получая нового приказа и назначения. Они пошли, рука об руку, по черным залам императорского дворца.
— Гранд-адмирал, я рад видеть вас в добром здравии.
— Ваше высочество, и я рад видеть вас.
Они вышли в комнату отдыха, где не было никого, кроме них, и которая была слишком малозначимой, чтобы ставить в нее прослушивающие устройства. Люк, впрочем, обыскал ее Силой: это была привычка. Они сели за столик и разложили голошахматы: Люк играл черными, Траун — белыми.
— Что там, в неизведанных регионах?
Траун разыграл изящное начало: на этой стадии игры Люк еще мог ему противостоять, все начинало спутываться, теряться и плыть примерно к десятому ходу.
— В основном — пустота. Мы не встретили ни одной планеты, на которой бы была разумная жизнь, которую следовало бы покорить. Несколько планет с полезными ресурсами… Совет должен решить, стоит ли их разрабатывать — перевозки дороги, возможно, выгоднее будет ограничится тем, что мы уже имеем. Несколько аномалий… Но Инквизитор, который был с нами, слишком слабый Одаренный, он не смог разгадать их.
— Возможно, мне следовало отправится с вами, — закусывая губу, сказал Люк. Дальние планеты, неоткрытые земли — все это манило романтикой первооткрывательства, а ему, в конце концов, было только двадцать лет.
Траун перебросил своего офицера через всю доску — он мыслил стратегически, и локально и глобально одновременно, Люк, будучи хорошим тактиком, делил мысленно пространство на куски и воевал на них — и от таких ходов чисса все время терялся. Адмирал мягко сказал:
— У потенциального наследника престола много забот в самой Империи. Твоя жизнь и твое время слишком ценны, чтобы растрачивать его попусту.
Люк кинул быстрый взгляд на Трауна, и понял больше, чем тот сказал: жизнь лучшего из военачальников Империи была тоже слишком ценна для того, чтобы отправлять его на бесплодные поиски. Это была форма опалы, и Люк снова задался вопросом: почему Император отправил именно Трауна. Верность чисса Империи никогда не вызывала вопросов, он был амбициозен, но до определенного предела — и Черный Трон никогда не стал бы его, потому что чисс, несмотря на всю свою выдержку, всю свою гениальность, не имел ни капли склонности к Силе.
— Мне жаль, что мне пришлось расстаться с вами так надолго, — сказал Люк, выводя на передовую свою королеву.
— Что тебя на самом деле тревожит, Люк? — спросил Траун.
Люк не удивился. Траун был тем, кто всегда знал больше всех, и Люк несколько раз проверял его Силой — не Одаренный, совсем. Просто гений.
— Лея.
— Вот как, — помолчав, ответил Траун. Кажется, он подумал о большем, чем Люк хотел ему открыть, и принцу стало неуютно, что чисс может понять то, что Люк скрывал ото всего мира и даже от себя.
— Отец нашел ей мужа. Уилхаффа Таркина.
Траун смел выверенную защиту Люка, разом, обидно и неожиданно взяв две его пешки:
— Я знаю, лорд Вейдер мне сказал.
— Я… про него ходят разные слухи. Некоторые из них… Страшные. Что вы можете мне сказать?
— Не всем слухам стоит верить… Я мало знаю его. Но из того, что я знаю наверняка — он человек без чести.
Люк вздрогнул: из уст чисса это прозвучало, как самое страшное оскорбление.
— Император сам инициировал брак и дал благословение. Отец мог бы противостоять, я уверен, мог бы, если бы захотел. Но он не слушает моих аргументов. Может быть, если бы вы поговорили с ним… Он так уважает вас.
— Моих аргументов в деле замужества дочери он не услышит, — твердо сказал Траун.
Люк вспомнил, что, когда Лее только исполнилось шестнадцать лет, ходили слухи, что Траун собрался свататься к ней сам. Люк подумал тогда о том, что отец даст согласие — ведь Траун его лучший друг… Но отец отказал, может быть именно потому, что Траун был его самым дорогим и самым близким другом…
Люк вспомнил, что когда он услышал о сватовстве, то долго не мог дышать. На одном из императорских балов, протанцевав с сестрой танец, ободренный ее близостью и обожжённый ужасом о том, что может потерять ее, он увлек Лею за собой, в тишину библиотеки. Они говорили о каких-то мелочах, о книгах, ходили, держась за руки, а потом он набрался храбрости и коснулся ее губ своими губами.
Он думал, что она ударит его, прогонит его, заклеймит, расскажет отцу — но Лея нежно обняла его лицо руками и ответила на его поцелуй. Этот поцелуй был первым — и для него, и для нее. Неумело, отчаянно, бережно — они впечатались друг в друга. Он обнял ее, прижал к себе, слушал, как колотится ее сердце, думал, что также сильно стучит и его сердце. Это было — мокро, бестолково, ласково — примерно так, как кошка, впервые родившая, вылизывает своих слепых котят. Ничего плотского еще не было в этом — только ужас разлуки, только желание тепла и близости. Лея склонила голову к нему на плечо и сказала тихо:
— Никогда не оставляй меня.
— Не оставлю, — эхом отозвался он.
Сватовство расстроилось, они получили отсрочку — тогда Люку показалось, что всякая опасность миновала. Ночью, вернувшись в свои покои, больше похожие на небольшую казарму, чем на дом — его воспитывали строго — Люк разделся и долго смотрел на себя в маленькое зеркало. Ему казалось, что распаленные и алые губы жжет поцелуй сестры.
Ночью она в первый раз приснилась ему такой, какой он хотел и боялся ее видеть — полуголой, в одной лишь легкой тунике, сквозь которую просвечивало нежное белое тело. Она сидела над водой, гляделась в свое отражение, а потом сняла всю одежду и вошла в воду. Стеклянные капли сверкали на ее высокой девичьей груди, тяжелые косы намокли и обвивали гордую шею.
На следующее утро отец пришел к нему и сказал, что в честь шестнадцатилетия, дарит Люку подарок, что мальчику пора стать мужчиной. Он отвел Люка в императорский гарем, и Люк выбрал девушку — маленькую, белокожую, темноволосую — в поту и нервах первого соития став мужчиной. Он хотел закрыть глаза, но вынуждал себя смотреть: чтобы перед глазами не всплыло другое лицо, чтобы губы не прошептали случайно короткое и родное имя.
Люк спросил у гранд-адмирала, почти бездумно передвинув черную пешку:
— Вы можете дать мне совет?
Траун посмотрел на Люка своими алыми немигающими глазами, переставил фигуры, не глядя на доску, играюче взял офицера и ладью Люка:
— Прими то, что ты не можешь изменить.
Люк рассерженно отвернулся. Ему легко говорить — ему не нужно ничего для себя, он не заботится ни о ком, кроме, разве что, отца… Траун кашлянул:
— Шах и мат.
Люк бросил один только взгляд на доску — не для того, чтобы проверить — чисс никогда не ошибался. Просто для того, чтобы понять — зачем он раз за разом играет в шахматы с адмиралом, если никогда в жизни не выигрывал у него?
Но Траун спросил:
— Рассказать, где ты ошибся?
Голос его — холодный, ровный — прозвучал чуть теплее, чем обычно. И Люк вспомнил, зачем он играет в шахматы с чиссом: примерно за тем же, что читал записи о его боях, за тем, что в детстве учился управляться с адмиральским кортиком и бластером.
— Да, прошу вас.

Не найдя ответов на свои вопросы ни у умных, ни у простых, Люк пошел к человеку, который был известен своей честностью.
— Мофф Пиетт.
— Ваше Высочество.
Люк сделал знак, и стража, послушная его движению, отступила. Он взял офицера за локоть, подвел к окну. Размазанное звездное пространство расстилалось перед ними, и Люк долго смотрел на него. Мофф терпеливо ждал. Потом принц спросил:
— Как все прошло на Ротраке?
— Я предоставил подробный отчет Совету, лорд.
— Я внимательно изучил его, а теперь хочу знать ваше личное мнение, которое вы не отобразили в докладе… Вы всегда были очень благородны, мофф, — сказал Люк, глядя на офицера золотыми, затягивающими глазами, — Я знаю вас, как честного человека. Я хочу, чтобы вы не боялись говорить со мной откровенно. Я — не мой отец. Я не буду требовать от вас внешней лояльности… Мы важно знать правду, и я никому не передам ваши слова. Мы с вами просто разговариваем сейчас.
— Мое мнение таково, что мы слишком закручиваем гайки, мой принц. От нас бы не убыло, если бы мы снизили налоги, и населению не пришлось бы жить в такой бедности…
— Я услышал вас, мофф. Я посмотрю, что можно сделать, но ничего обещать на данный момент не могу…
— И этого много, принц.
Они снова замолчали, потом Люк сказал, сверкая расплавленным золотом в глазах:
— Что вы можете рассказать мне про консула Чандриллы? Как про человека? Он ведь вдов, правильно? У него была жена? Про нее ходили какие-то страшные слухи…
— Это были не слухи, мой принц, — сказал Пиетт печально, — Я был там. Да, он дважды вдовец. Первая его жена была сильно старше… Она ввела его в высшие круги, оттеняла его талант управленца своими связями и деньгами. Но она была очень болезненная, и никого не удивила ее смерть. Вторая была совсем молоденькой. Там была тяжелая история, принц.
— Расскажите мне, Пиетт, вы можете все мне рассказать.
— Он устроил пир. Вина было больше, чем воды. Пир — только для мужчин… Когда выпито было больше, чем вы можете себе представить, разговор пошёл о женщинах. Гранд-мофф сказал… Простите, принц, это тяжелая история, я не могу ее рассказать, вы ещё юноша.
— Я мужчина, мофф. А если считать всю пролитую мной кровь, я — старик, — сказал Люк, гипнотически глядя на него.
— Таркин сказал, что у него есть что-то любопытное… Я должен был уйти сразу, но не смог: мне стало интересно. Я долго потом жалел, что не смог.
Он отвернулся от Люка, стал глядеть в бездонную тьму космоса, как будто желая примирить его с тьмой в его собственной душе:
— Он отвел нас в спальню. На кровати лежала женщина, полностью укрытая шелковым алым покрывалом. Гранд-мофф сказал, что это его возлюбленная, что у нее прекрасное тело — чуть смуглое, с алым румянцем в некоторых местах. Он спросил, желаем ли мы усладить свой взор видами этой женщины. Мы закричали, что хотим. Мы были пьяны, мой принц, мы были безобразно пьяны. Мы были как козлы или сатиры, иного объяснения нет… Тогда он подошел к кровати — мы сгрудились, как стая стервятников или крыс… Он откинул полог, обнажая ее тело по колени. У нее были прелестные ноги: слегка короткие, налитые, полные, но изящные. Мы сказали ему об этом, и он спросил, хотим ли мы видеть больше — и все закричали, что хотят. Он откинул полог выше, обнажая ее прелести… Он остановил ткань на ее талии — чуть выше глубокого пупка. Мы видели все — она была совсем обнаженная, совсем обнаженная, принц. Он снова спросил нас — распаленных, злых, хмельных — хотим ли мы видеть, что там выше — и многие снова согласились. Тогда он откинул полог ей по шею, чтобы мы увидели ее полную, круглую грудь, нежные покатые плечи…
Пиетт сглотнул, но Люк был рядом, и молча внимал его словам.
— Таркин спросил, хотим ли мы видеть ее лицо — и многие согласились. Тогда он сдернул покрывало целиком — глаза у женщины были закрыты, губы стиснуты, до дрожи, почти до зубовного скрежета, она еле дышала, была вся красная от унижения — это не шлюха, не любовница, это была его жена, мой принц. Он показал нам всем свою жену.
Люк вздрогнул. Пиетт стоял, сцепив пальцы, мелко подрагивая, словно исповедовался святителю.
— Потом он увел нас обратно, в пиршественный зал, и мы продолжили пить — но веселья больше не было среди нас, мы пили молча, страшно, со звериной тоской. Мы пили, а наутро узнали, что его жена повесилась, мой принц. Повесилась, не вынеся позора. Прямо на этой шелковой простыне.


Глава 4. Сватовство консула
Глава 4. Сватовство консула

Люк всегда любил приходить к сестре: ее покои дышали нежностью и красотой, веяли домом и счастьем, в отличие от всех остальных холодных, черных, скупых помещений корусантского дворца.
— Сестренка!
Лея, как молодая кошка, вылетела ему навстречу из-за расшитой золотыми журавлями ширмы, он поймал ее, подхватил с силой на руки, закружил легко, как ребенка.
Сел в бархатное алое кресло, а она примостилась у него на коленях и начала рассказывать:
— Видел бы ты наряды, которые мне пошили в приданое, Люк! Нежные ткани… Три алых платья, семь черных — в отцовский цвет, глухих, как военная форма, строгих. Три синих — в цвет твоих глаз. Они вовсе даже не строги, а очень нежные, так и летят, вьются вокруг ног при ходьбе. Золотой тесьмой вышиты по груди и шее… Одно платье темно-серое, а вот здесь, — она указала на пояс, — роза из лунного серебра. А чулки, брат! Никогда не видела таких ажурных чулков. Они тоньше осенней паутинки…
Взяла его ладонь и провела ей по своей ноге, прямо по белой мягкой ткани платья. Указала на щиколотку:
— Здесь — белые жасмины вышиты.
Положила его руку на коленку:
— Здесь — листья плюща.
Дрожа, передвинула его руку на свое бедро:
— А здесь, брат, здесь терн колючий вышит.
Он погладил ее бедро, потом обнял, притянул к себе и сказал глухо:
— Милая моя, замужество не только наряды.
Лея вдруг повернулась к нему, уткнулась лицом в его шею, спряталась от мира.
— Матери у тебя нет, — сухими губами прошептал он, — Матери нет, она объяснила бы…
— Да я знаю.
— Много ли ты знаешь? Это не только наряды, не только дом, полный слуг, где ты хозяйка, не только статус, не только власть. Не только ответственность или долг перед государством. Это еще и мужчина и женщина за закрытыми дверями, под покровом ночи.
Он хотел посмотреть в ее глаза, но только нежно коснулся пальцами лица, чтобы развернуть к себе, как она покачала головой, и он ее оставил как есть. Сказал отчаянно:
— Послушай…
— Да?
— Может, у тебя кто на примете есть? Кто любит тебя?
— Есть. Ты.
Люк опять глаза отвел.
— Кто другой. Может, кого ты на расстоянии держишь? Раз все равно замуж идти, может тебе его приблизить перед этим? Жених твой… — он почувствовал, как она задрожала, обнял ее сильнее, и речь свою смягчил, — Жених твой стар. Может, тебе кого-то молодого приблизить до этого? Ночью привести к себе, пусть будет нежным. Узнаешь, как это. Ведь многие вокруг тебя вьются. И не только потому, что ты дочь своего отца, а потому что это ты, моя Лея, красавица и умница. Неужели среди всех нет никого, кому бы ты могла довериться?
— Никого.
Потом она вздохнула резко, и сказала на выдохе:
— Кроме тебя.
Многотонная тишина вдруг пала между ними. Люк, как обжегшись, трясущиеся руки от нее отвел, но она только сильнее в его плечи вцепилась.
Потом Лея сказала беспомощно:
— Но тебе нельзя женится на мне.
Отвел глаза. Невыносимо. Беспредельно. Порочно.
— Нельзя.
— Ну так и говорить не о чем, — как-то беспечно сказала она, вскочила, как птица вспорхнула, с его ног. Отвернулась и сказала твердо:
— Раз я так замуж иду, то я ему хорошей женой буду, брат, не беспокойся. Честной.
— Я об этом и не беспокоюсь, — тихо сказал он и опустил пылающее лицо вниз, до боли вглядываясь в резной золото-красный паркет ее покоев.

Таркин был намного старше неё, на руках и лице его цвели шрамы, полученные им еще в Войне Клонов, а она была тоненькая, хрупкая, нежная, в тонком белоснежном платье — когда она двигалось, то шло волнами, как море перед грозой. Она походила на маленькую белую голубку среди чёрных ворон. Сложные косы украшали ее голову и шею, и лицо было скрыто за тонкой вуалью: но Люк, который знал его, как своё отражение, видел, что хоть ей и страшно уезжать из отчего дома, что ей больно расставаться с братом, но она, как и любая невеста, живет надеждой на счастье.
Он подошёл к человеку, которого ненавидел, которого презирал из-за того, что величайшая в мире драгоценность по прихоти Отца и по воле судьбы оказалась в этих неловких и равнодушных руках. К человеку, которого бы убил, если бы мог. И Люк сказал ему, не мигая глядя на человека, который годился ему в отцы:
— Будь к ней внимательным и бережным. Или тебе придётся отвечать передо мной. Ты не знаешь, какое сокровище тебе досталось.
— Зато ты знаешь слишком хорошо, — не осмелился сказать в лицо, но прошептал ему вслед жених.
Тяжелый взгляд принца преследовал его, и слова намертво опечатались в памяти. И в нем поселился страх перед братом жены, страх, который перерос в жгучую ненависть к Люку за его угрозы, и эта ненависть распространилась на молодую жену.


Глава 5. Человек с сильными пальцами
Глава 5. Человек с сильными пальцами

Люк почти не чувствовал ее через Силу, и сообщения от неё приходили невероятно ровные и спокойные.
Ему непривычно было не видеть ее, знать, что Девичья Башня стоит пустой, но каждый раз, когда он пытался дозваться до неё по голонету, ему неизменно отвечали, что госпожа занята или отсутствует. В те редкие моменты, когда она говорила с ним, откуда ни возьмись, возникали помехи, или она уходила, ссылаясь на важные дела.
Люку знал, что многое изменится, но не был готов к этим изменениям. Его ревность — братская? Мужская? — застила ему разум, мешала мыслить, и в каждом ее спокойном ответе он выискивал признаки ее несчастий.
Когда три дня от неё не было вестей, он самовольно, без ведома отца, развернул три разрушителя с флота и отправился на Чандриллу, полный колкого, ледяного огня, слепящего пламени ярости, желания чужую пролить кровь.
Он набрал ее номер по голонету, но возникший дворецкий только испуганно отвечал, что госпожа не принимает и никого не желает видеть. Люк кивнул связистам, и те расширили подачу — теперь его сообщение транслировали все передатчики дворца… Он сказал, чувствуя, как уши закладывает холод и глухота:
— Лея, ответь мне. Или вы готовите космодром, или готовьтесь встретить огонь разрушителей.
Через некоторое время она возникла перед ним — в простом оранжевом платье, глядела хмуро. Люк подумал, что угрозы действуют на всех, на нее тоже, и что нужно использовать их чаще, чего уговаривать, чего церемониться, раз они сразу дают такой эффект…
Он перевел соединение на свой личный голопад, чтобы чужие, любопытные уши не слышали их разговора. Она спросила:
— Почему ты здесь?
— До этого ты никогда не говорила со мной — так.
— До этого я никогда не была замужем.
— Почему ты не хочешь, чтобы я спустился на планету? Неужели Чандрилла больше не верна Империи? Ты боишься бунта?
Она молча покачала головой. Через все ее щиты и самоконтроль, он почувствовал ее смятение.
— Ты боишься, что я увижу тебя. Что ты от меня скрываешь?
— Ничего. Все хорошо.
— Нет, Лея. Пусть подготовят космодром. И горе тому, кто попробует меня задержать.
Он спустился вниз, и солдаты его легиона шли вокруг него. Люк ощупывал Силой все, до чего мог дотянуться — ему казалось, что нигде и никогда он так не опасался ловушки, как на этой планете, давно входившей в состав Империи, соправителем которой была его родная сестра.
Он вспомнил вдруг покоренный Датомир — ласковое, приторное лицо шаманки, подносящей ему кубок со сладким и отравленным вином. Трое солдат держали ее, когда он сам, зажав ей нос, вливал вино в ее карминовые губы — но только чутье спасло его тогда, и чутье говорило сейчас, что здесь, на Чандрилле, он может потерять больше, чем когда-либо искал тут обрести.
Его встретил дворецкий, в витиеватых выражениях приветствовал его, посетовал на отсутствие консула, выразил почтение отцу — разыграл великолепно, наизусть, всю дипломатическую программу, которая была положена, несмотря на то, что суровые вооруженные мужчины стояли вокруг него, и лицо Люка было страшным и черным:
— Проводите нас к жене консула.

Она приняла их в холодной, пустой комнате для приемов. Она стояла возле окна, одна — дворецкий уже сказал Люку, что консул третий день отсутствует. Придворных дам не было с ней, никаких служанок, камеристок — Люку показалось, что она нарочно их услала, и это ему не понравилось. Он привык встречать ее в толпе женщин, как жемчужину в раковине, как драгоценный золотой цветок среди черных колючек. Он привык брать ее за руку и уводить — как будто забирал Луну с неба, оставляя глухой, безжизненный пейзаж. Как привык брать в захваченных городах все самое лучшее…
Лея была бледна. Люк подошёл к ней, сжал крепко в своих потных, лихорадочных объятиях, небрежно бросил:
— Оставьте нас!
— Я буду на связи, принц — глухо сказал командор Рекс, старший офицер легиона. Люк кивнул ему, не глядя.
Поцеловал ее в лоб: целомудренно, но медленно, словно пробуя: нет ли у неё температуры, или пробуя ее — на вкус.
— Сестра, ты так бледна. Почему ты так бледна?
— Я просто мало гуляю. Здесь очень плотная застройка, чтобы побыть на природе, нужно лететь пару часов. Все хорошо.
Люк не отрывал от нее взгляда.
— Я тебе не верю. Ты обманываешь меня. Зачем?
Она просто покачала головой и снова ничего не сказала. Сделала легкое движение плечами, чтобы он выпустил ее, и Люку вдруг показалось, что ей неприятно его прикосновение.
— Что твой муж? Он бережен с тобой? Он нежен с тобой?
Лея молчала, и Люи к побледнел. Он сказал медленно:
— Разденься. Сними с себя все. Покажи мне твою кожу.
— Нет.
Они смотрели друг на друга, как два волка, готовые к драке, и глаза у Люка стали совсем золотыми. Он сказал хрипло:
— Я не уйду, Лея.
— Смотри и будь проклят.
Она закатала рукава — руки были тонкие и белые. Люк шагнул к ней, и поднял рукав выше, не обнаружил никаких следов насилия, оттянул воротник, но шея тоже была чистой, без синяков. Он коснулся было пуговиц ее шифонового платья, но она покачала головой и отстранила его руку. Он, уважая ее, отступил и сказал:
— Поклянись, что на всем твоем теле нет следов, которых я боюсь.
— Уходи, — сказала она дрожащим от злости голосом, — Я и так показала тебе слишком много. Уходи, я не хочу тебя видеть.
— Лея, я боюсь за тебя, — все то, что раньше он считал разумным, правильным и вечным — сложности разводов, полное подчинение мужьям — вдруг обернулось против него, против его лучшей части, против его умной, нежной Леи, — Я хочу помочь тебе…
— Ничего ты не сделаешь. Уходи, я сказала! Уходи, пока я не начала тебя ненавидеть.

Когда Люк — больше взбешенный, чем успокоенный, — вернулся на Коруксант, отец призвал его к себе. Навис над сыном, сказал дрожащим от ярости голосом:
— Ты нарушил приказ.
— Я должен был удостовериться, что с ней все в порядке, отец.
— Ты подверг опасности Империю. Из-за твоего безрассудства… однажды, ты станешь наследником вместо меня. Ты не должен показывать слабости. Ты должен быть методичен, чтобы все знали тебя боялись. Знали, что ты добьёшься своей цели, знали, что ты ради неё пожертвуешь всем. Но сегодня ты повёл себя как глупый мальчишка.
— Что сказал Император?
— Император… — Лорд Вейдер закусил губу и сказал недовольно, — Засмеялся и сказал, что щенок вырастает в волкодава. Что у тебя сильные страсти, как у настоящего ситха. Но сын… Ты открыл Императору — и всему миру — как важна для тебя твоя семья и твоя сестра. Ты сам поставил ее под удар своей глупой выходкой.
Люк промолчал в ответ, потому что в главном отец был прав.
— Благодарение Силе, что члены Альянса вовремя не узнали о дыре в нашей обороне. Слушай мое решение — Император отдал это на откуп мне, и с тебя я буду спрашивать строже, чем с кого-либо, судить пристрастнее, чем остальных, потому что ты — мой сын, и у тебя нет права на ошибку. Ты разжалован до сержанта, и месяц проведешь на гаупвахте, как обычный солдат. После — послужишь полгода в штафном батальоне, прежде чем, вернешься в регулярные части. Служить будешь под именем Оуэна Ларса. Тебе есть, что сказать напоследок?
— Это справедливый приговор, отец, — сказал Люк твердо, и склонил голову, признавая свою вину, но не отрекаясь от своего деяния. Он совершил бы его снова и снова, даже если бы расплата была куда страшней.

Лея вышла в маленький сад и поежилась — на Чандрилле наступила зима. Она попросила свою служанку принести ей шаль, и та безмолвно удалилась, но на ее месте, как тень, возникла вторая. Они никогда не оставляли ее одну — даже когда она принимала ванну, гуляла в саду, читала книги в библиотеке.
Первое время Лея думала, что это устроено из заботы о ней, а потом подумала — нет, из желания знать о каждом шаге. Бессмысленно — разве у нее могли быть свои шаги? Иногда, впрочем, ей казалось, что они следуют за ней, чтобы она не могла ничего сделать с собой… Тогда все казалось логичным и разумным, но Лея предпочитала об этом не думать.
Их не было только ночью.
Ночью был Он.
Принцесса присела на краешек фонтана, уставилась на воду — из воды на нее смотрело все то же лицо, что и полгода назад, лицо невесты, такое же прекрасное — уж об этом Он заботился — только печальное.
Она долго смотрела на свое отражение, вспоминала свою мать: думала о том, что она умерла родами. Раньше Лее такая судьба казалась ужасной — но не теперь.
Белые снежинки падали прямо на водяную гладь фонтана и сразу же таяли.
Служанка подступила к ней, чтобы увести в дом, но Лея покачала головой.
Ей казалось, что если она долго будет сидеть на холоде, то снег засыплет ее с головой, то она уснет и умрет, превратится в статую, вечно будет сидеть, глядясь в эти холодные воды, до самого конца мира…
— Ваша Светлость… Ваш брат звонит по голопаду.
Лея встала, с усилием оторвалась от фонтана, с трудом встала, даже пошатнулась — она мало ела в последнее время. Не хотелось. Иногда она думала, что… Но потом понимала, что это — малодушие, а не выход.
Губы у нее чуть дрогнули, обозначая улыбку, и она в очередной раз порадовалась, что, будучи так далеко от нее, он не сможет понять Силой, что она чувствует.
Полгода назад, в тот раз — единственный раз после свадьбы, когда она его видела, — ей каким-то чудом, вооружив всю волю, удалось выставить стену. Но Лея была почти уверена, что не сможет сделать этого во второй раз.
Он больше не приходил. Но воспоминание о его объятьях, о поцелуе помогали ей выносить всю ее жизнь, хотя оба — и он, и она поплатились за это.
Его наказал отец, ее — муж.
«Когда-нибудь», — подумала Лея и даже слегка удивилась своей внезапной твердости, — «Когда-нибудь, я стану сама себе хозяйка. Когда-нибудь, я возьму власть».
Его лицо — загоревшее, с потемневшими волосами, исхудавшее, — вдруг возникло перед ней.
— Как твои дела?
Люк вдумчиво посмотрел на нее и сказал коротко, со смешком:
— Ничего… У половины батальона лихорадка, подцепленная в жаркой сельве. Тыркаемся бессмысленно, только и делаем, что бегаем из одной части леса в другую, якобы в те места, где местные видели партизан. Лейтенант подозревает, что местные издеваются над нами — и уже велел двоих запороть до смерти, но я проверял, они не лгут. Скорее всего, партизаны действуют очень маленькими группами. Лейтенант — хитрая бестия. Капитан — умен и хороший управленец, но слишком ведомый. Я возьму его к себе в батальон, как закончится моя служба здесь. Он будет бриллиантом, если ему давать только ту работу, порядок выполнения которой прописан в инструкции…
— Расскажи еще что-нибудь, — попросила Лея, откинулась на кресло, прикрыла глаза. Она потом еще будет часами пересматривать запись, но сейчас, несмотря на помехи, она хотела почувствовать, что он здесь, рядом, в комнате.
— Они послали меня достать языка… Пленного офицера. Меня — и старшину. Он попал одной ногой в гнездо Овода… — Люк осекся, но Лея уже открыла глаза, подалась вперед, — Противоядия не было. Я вытянул яд Силой, но он уже попал в кровь, ногу пришлось ампутировать. Он был даже рад — подумаешь, протез, зато демобилизация. Ты знаешь, что солдаты служат по десять лет? Я подниму этот вопрос на встрече с Императором — меньший срок сделает эффективнее службу. Старшина показывал фотографию жены — похожа на забрака…
Лея улыбнулась один уголком рта и спросила:
— Что же, языка не добыли?
— Только голову, — сказал Люк и добавил, — Но у меня и мертвые говорят, ты же знаешь.
Глаза его блеснули золотом.
Лея долго сидела молча, потом велела подать себе зеркало. Разглядывала глаза — карие, безо всякого золота или огня. Потом пригляделась: в радужке правого глаза было черное пятно, похоже на деготь. Лея вдруг усмехнулась, перевела отражение на постное лицо служанки, стоящей за ее спиной.
Осторожно, очень аккуратно потянулась к сознанию женщины — так, как брат ее учил — и, к своему удивлению, не встретила никакого сопротивления.
«Я тоже владею Силой, как мой отец и мой брат».
Она отложила зеркало, переплела пальцы, подумала — у отца скоро день рождения. И Люк должен вернуться домой…
Она редко ужинала наедине с Уилхаффом, и никогда про себя не называла его по имени. Муж, Таркин, консул Чандриллы. Ничто из этого к себе не применяла. Вздрагивала, когда ей говорили: леди Таркин, жена консула. Она была — леди Вейдер, она родилась ею и больше всего на свете хотела умереть ею. А жена… Жен принято уважать, любить — какая же она жена?..
Он никогда не звал ее с собой, но сегодня у него были гости, и протокол требовал присутствия супруги. Лея сидела по правую руку от него, улыбалась старательно и профессионально, как и положено блистательной принцессе.
Сначала она не прислушивалась к разговору, потом сказала резко:
— Пожизненное рабство, помимо того, что это неэтично, наносит урон экономике в конечном счете.
— Ах, милочка, что вы можете знать про это?
Лея, задетая не на шутку, сказала с легкой улыбкой:
— О, что вы, это не мое мнение. Я просто слышала, как мой отец обсуждал это с гранд-адмиралом Трауном…
— Ваш отец…
— Лорд Вейдер.
Она ожидала хотя бы смущения, осознавая, что, будучи не в силах повергнуть их самостоятельно — ей не пробиться через их сытую уверенность в том, что она должна быть глупа, потому что родилась женщиной — прибегла к помощи авторитетов двух близких ей мужчин. Но гость лишь пожевал губами и сказал полувопросительно:
— Ваша светлость, вы хорошо знаете этого чисса?
— Нет, — отозвался Уилхафф, глаза его блестели, он задумчиво и предвкушающе смотрел на Лею, — Нет, я предпочитаю людей. Для меня удивительно, почему Император даровал такую волю этому… синекожему.
— Гранд-адмирал — тактический гений, — резко сказала Лея, — И хороший друг моего отца.
Почему-то мужчины засмеялись.
— Да, друг…
— Конечно, «друг» — это новый эвфемизм, вы слышали?
Лея плотно сжала губы, зарекаясь говорить еще что-то, а потом кинула острый, ощупывающий взгляд на мужа.
Он сидел, откинувшись, и в его глазах сверкало плотоядное предвкушение. Словно он нашел сопротивление там, где уже не чаял его найти, и был возбужден открывающейся перспективой борьбы. Лея вздрогнула, опустила глаза.
А потом, с решимостью отчаяния, сказала себе: «Я тоже владею Силой, как мой отец и мой брат».
И говорила это себе половину ночи, пока он был с ней, говорила, задыхаясь, говорила, замирая, говорила, когда не могла больше терпеть.

Наутро она встала с кровати с трудом, долго одевалась, расклеенная, рассыпанная, бранила служанок, выбирала платье, перебирала украшения, а потом всех выгнала.
Села за туалетный столик, уронила голову на руки, пытаясь сдержать слезы: день только начался, но когда-нибудь, ему придет конец, а после будет ночь, а ночью…
Она подняла лицо и стала рассматривать себя в зеркале. Она напоминала мать, всегда мать, она знала это по парадным портретам, по лицу отца… Она была бледной, заплаканной, усталой — очень несчастной, но…
Но теперь вдруг она увидела в своих нежных чертах жесткость своего брата и мстительность своего отца. Он сказала себе вслух, чувствуя, как крепнет что-то внутри нее: злое, черное, мощное:
— Я тоже владею Силой, как мой отец и мой брат.
Она торопливо оделась, сама заплела себе косы — они легли вокруг головы как шлем. Надела украшения, привезенные из отчего дома — подарки отца, тети, брата, кузин… С каждым надетым браслетом она чувствовала грозную силу, что вставала за ее спиной, как армия, что пела в ее крови, говорила ей — ты не одна, ты наша.
Лея решительно позвонила в фарфоровый колокольчик.
И велела отвести себя к мужу.
Служанки замерли, но она как будто обрела волю, которая, как согнутая пружина, что долго хранилась сжатой, вдруг со страшной силой распрямилась, и Лея словно вспомнила, чья она дочь. Она больше не просила их, но приказывала им — и прошла, как принцесса, как соправительница, прямо к нему в кабинет.
Гранд-мофф медленно поднял на нее холодные глаза. Она сказала, глядя ему прямо в лицо:
— Я ничего не сделала тебе. Но ты ненавидишь меня. Неужели лишь за то, что я дочь моего отца?
— О нет, — медленно и со вкусом сказал консул, — Не только за это. Еще и за то, что ты — сестра своего брата. За то, что ты Скайуокер.
Лея закусила губу и твердо сказала:
— Я возвращаюсь на Коруксант.
Он хмыкнул:
— Твой отец никогда не одобрит твой побег.
— Кто сказал «побег»? Я про еду навестить мою семью. И просто представь, что сделает мой брат, если ты попробуешь меня остановить.
— Как он узнает?
— Он привёл сюда свою эскадрилью, три звёздных разрушителя, и половину флотов, услышав по моему голосу, что я недостаточно счастлива. Как думаешь, что будет, если я дольше трех дней не выйду с ним на связь?
И Лея с затаенным удовольствием наблюдала, как лицо ее мужа покорежило неприятное выражение — такое, какое всякий раз у него возникало при упоминании Люка.
Он отрывисто сказал:
— Хорошо. Езжай. Но если я услышу хотя бы намек на слух, что твое поведение не подобает жене консула Чандриллы…
Лея посмотрела на него и неожиданно горько сказала:
— Не я это начала. Я надеялась… Неважно. Я всегда была тебе хорошо женой.
— Ты должна будешь вернуться в течение месяца. Это достаточный срок. Мне нужен наследник.
— Хорошо, — согласилась Лея, которая и не думала выполнять эти обязательства.


Глава 6. Натянутая цепь
Глава 6. Натянутая цепь

Когда Лея прибыла на Коруксант, Люка там еще не было — и ее встретил адъютант отца.
Провел в светлый кабинет, заполненный средствами связи и рукописями, среди которым царила почти воинская дисциплина — листок к листку, ничего не выбивалось из симметрии. Это был привычный, знакомый с детства порядок вещей — и Лея, дочь воина, сестра воина, будущая мать воинов — почувствовала, как приливают к глазам слезы узнавания, а к горлу — невиданные силы.
Лорд Вейдер встал из-за стола, приветствуя дочь, а Лея не решилась сесть — лицо у него было слишком мрачное:
— Я недоволен тобой, дочь. Ты сбиваешь своего брата с пути. Бежишь от своего мужа, не прожив с ним и года. Почему ты до сих пор не беременна наследником?
— Он сам меня отпустил!
— Я получил от него послание, — сказал медленно лорд Вейдер, — В котором говорится, что срок твоего пребывания ограничен здесь одним календарным месяцем.
— Я… несчастлива в браке, отец.
— Я не выдавал тебя замуж для того, чтобы ты была счастлива. Я выдавал тебя замуж для того, чтобы упрочить нашу позицию в Империи. Союз, который мы заключили через тебя, упрочится с рождением наследника. Не пренебрегай этой обязанностью и своим мужем.
— Он говорит мне тоже самое, отец, — сказала Лея, и от этих слов вдруг повеяло холодом пустого чрева, — Но у него нет детей. Может быть, это его вина, а не моя. Он хотел Одаренного сына…
— Одаренного? — резко и внимательно спросил лорд Вейдер.
— Да, только Одаренного. Он говорил, что другие ему не нужны.
Энакин Скайуокер подошел к окну, и медленно сказал:
— Интересно… Я раскину руны ночью и призову к себе главу моей разведки днем. Оставайся пока здесь, на Коруксанте, я так велю. Твой муж, в конце концов, может подождать.

Когда она увидела Люка, то поразилась: он зарос и загорел, волосы у него стали почти совсем белые, а мундир был потрепан и небрежно смят.
Он улыбнулся ей, взял ее за руки, а Лее все казалось, что это не ее брат — ситх, Темный принц, а мальчик, с которым она была помолвлена, который только вернулся с войны, который понял, что война — это не только горячка боя и кровь, но еще и долгое ожидание, грязь, москиты и унылый быт.
Он улыбался ей на удивление светло, как будто исцелился от долгой, тяжелой болезни.
— Ну и как тебе — служить рядовым?
— Это был полезный опыт, знаешь. Но не до конца чистый: все начальство знало или подозревало о том, что я не простой солдат. Я многие вещи смогу улучшить… Такие, которые обычно через линию командования до нас с отцом не доходят… Как ты? Что ты чувствуешь?
Лея отвела глаза, и сказала:
— Мне кажется, что я птица, которая вылетела с голубятни, и так радуется, и так кружится, и не думает ни о соколах, ни об охотниках — ни о каких опасностях. Но на ноге у меня все равно красная нить, и в любой момент, кто-то может дернуть за нее и притянуть меня обратно.
Они остановились, глядя друг на друга. Лея опустила голову, а Люк спросил:
— Твой муж отпустил тебя?
Она сжала пальцы в кулаки, не замечая, что ее собственные ногти впиваются в ладонь до боли.
— Я не вернусь к нему. Я так и скажу отцу: я больше не вернусь к нему.
Люк шагнул к ней, протянул руки, чтобы обнять, но увидел, как она сделала шаг назад. Тогда он развернулся ладони вверх, к небу, как будто кормил птицу. Лея тихо шагнула к нему, обняла за шею, неплотно прижалась к его телу. Он опустил руки, сжал их, намереваясь поднять ее и закружить, как делал обычно, но слабый стон вырвался из ее груди:
— Осторожней! Больно…
Люк ошеломлённо уставился на неё и спросил грозно:
— Больно? Почему больно?
Лея разомкнула руки, обняла себя руками — как будто в попытках согреться, отвернулась от брата, медленно отошла. Люк спросил, холодея от кошмарных предположений, которые претворялись в реальность:
— Он?! Но твоя кожа…
— Когда не видно — больнее, — шёпотом сказала сестра, глядя зрачками куда-то внутрь своей души, — Он все это знает хорошо… я не вернусь. Если отец велит, я удавлюсь, но не вернусь.
— Нет, — сказал Люк, закрыв глаза, — Нет, ты не умрешь, потому что умрет он.

— Отец, — сказал Люк холодным, спокойным голосом, — Я пришел говорить с Вами о муже Леи. Это очень серьезно, отец.
Лорд Вейдер поднял на него глаза — такие же голубые и холодные, как и у сына, и прекратил на мгновение писать.
— Лея получила от него еще одно послание с приказом вернуться. Знайте, что я этого не допущу.
Лорд Вейдер повел плечом и приказал:
— Сядь.
Люк послушно сел напротив — и, хотя Энакин Скайуокер, первый лорд Вейдер, был выше и массивнее сына — сейчас они напоминали зеркальные отражения друг друга.
— Если бы речь шла о только о семейной ссоре, я бы и слова не возразил против него. Ваша мать, видит Сила, тоже была… непростой женщиной. Потрясающей, но просто по-ситхски упрямой.
— Наша мать… — тихо сказал Люк, потому что почти не слышал от отца рассказов про нее. Он слышал рассказы от ее семьи, рассказы от ее коллег-сенаторов: появлялся облик то нежной девушки, то огненного политика, но никогда мать не вставала перед ними во весь рост. Это были только обрывки, грани ее личности — ее всю знал, наверно, только отец. Знал — и молчал.
— Что касается Таркина… Мне не нравится активность, которая сейчас происходит вокруг Чандриллы. Я рассчитывал, что он поддержит мои притязания на трон — ты знаешь, Император еще не назвал наследника, но ему рано или поздно придется — и единственное, что останавливает Таркина от выдвижения — очень простая, но базовая вещь: он очень, очень слабый Одаренный. Но ему достаточно иметь хотя бы одного сильного Одаренного ребенка от твоей сестры… Мне кажется, он… Твоя сестра пока останется здесь, пока я не проясню все моменты.

Еще месяц Лея прожила дома, в Девичьей Башне, и редко выходила дальше Сада. Люк приходил к ней ежедневно, они гуляли рука об руку по садам. Он, наплевав на прямой запрет отца, учил ее, как одержимый — как оттолкнуть человека Силой, как внушить ему отторжение, как заставить передумать.
Лея схватывала все на лету, и оба думали об одном и том же: сколь многого могла бы она избежать, если бы умела это все раньше…
Иногда они часами просто сидели и молчали, держась за руки.
Горькое, страшное, жаждущее чувство, которое так часто прежде охватывало Люка, стоило ему прикоснуться к сестре, подернулось белесой дымкой, размазалось, отступило на второй план. Теперь он обнимал ее — не для того, чтобы сделать своей, присвоить, украсть у всех, у отца, у всего мира — но для того, чтобы все стрелы бед и горестей летели в его спину, и не доходили до нее.
Сама Лея — он гнал эти мысли от себя — стала смелее, но в ее движениях и нарядах сквозила не уверенность сильной женщины, а безразличие к своему телу, как будто она раз и навсегда отделила его от того, что называла собой.
Прежде Люк такое встречал только у рабынь. Не у холеных, ленивых и сонных разумом и сердцем жительниц гарема, а у тех, что были совсем, совсем бесправны.
Он целыми ночами ворожил, пытаясь нагнать на Таркина болезни, порчу и смерть, но Люк был не силен в этом, а у Таркина, видимо, была какая-то защита. Люк не рисковал пользоваться теми средствами, которые можно было отследить — не сейчас, пока судьба Леи еще колебалась маятником над бездной.
Через полтора месяца отец вызвал Люка. Рядом с ним сидели трое: межпланетный юрист, Старший нотариус Коруксанта и архивариус Великой Библиотеки. Отец сказал, как подытожил:
— Гранд-мофф не выгоден нам больше, как супруг нашей дочери. Через нее он получает слишком много влияния, которым злоупотребляет. Я ожидал, что он выступит с нами и поддержит мои притязания на Черный трон, но он в последнее время стал слишком сближаться с моими соперниками и врагами. Я ошибся, я оценил его неверно. Я говорил с Императором, и не получил от него прямого приказа, запрещающего мне действовать, но эту проблему нам придется решать самим.
Люк быстро и яростно высказал то, о чем думал постоянно:
— Я вызову его на дуэль и убью.
Лорд Вейдер внимательно посмотрел на сына и покачал головой.
— Страх и гнев опять затмевают твой разум. Держи баланс! При решении вопросов — холодная голова. Ярость — выпускаешь только в бою, постели или тогда, когда она также послужит твоим целям. Нельзя выводить конфликт на такой уровень. Нам не нужен бунт Чандриллы… И Императору это не понравится, а лучше умереть, чем вызвать его неудовольствие. Нет, займемся разводом.
— Для этого нужен повод.
— Измена?
— Для развода измена мужчины женщине не является достаточной причиной. Только если измена была совершена с ближайшей родственницей женщины: матерью, дочерью, сестрой, — откашлявшись, сказал пожилой юрист. Голос у него был удивительно молодой, и Люк сощурил глаза, ощупывая его Силой: на мгновение ему показалось, что этот человек нарочно состарил себя.
— Кузина?
— Нет, слишком далеко.
— Не годится. Еще варианты?
— Родство. Духовное родство — если кто-то из его ближайших родных был восприемником у огненной купели, стал нареченным отцом или матерью.
— Нет, — сказал лорд Вейдер, — Их обоих принимал из огня лично Император. Нареченной матерью была Ассаж Вентресс. Она умерла, не оставив потомства. Какие еще варианты?
— Если брак не был завершен по праву плоти. Если мужчина об этом заявит…
Люк расстроенно покачал головой, но лорд Вейдер щелкнул пальцами:
— Много ли прецедентов?
— Достаточно, но практически все исходили от мужей. Так, один король Ротрака развелся со своей супругой… — Архивариус начал быстро набивать что-то на голопаде, видимо, в поисках деталей.
Энакин постучал пальцами по столу, и сказал:
— Это наш лучший вариант. Медицинское свидетельство легко подделать…
— Брак продолжался более полугода, — сказал тихо Люк, — Нам потребуется обоснование, почему он не вступил с ней в связь.
— Король Ротрака… Прошу прощения, принц, что перебиваю: король Ротрака отговаривался тем, что его жена была слишком юна: ей только исполнилось тринадцать лет. Но принцессе уже двадцать… Возможно, у нее хрупкое здоровье?
Вейдер снова постучал по столу, и сказал глухо — так, как если бы нашел оптимальное, но неудобное решение:
— Он не завершил брак, потому что он бессилен. Потому что он уже не мужчина. А если он захочет протестовать… Что же, мы согласимся с ним, если он докажет обратное на глазах у двадцати благородных лордов.

Сестра стояла, как вылитая из стали: в глухом черном платье, застегнутом на все пуговицы, с волосами, убранными по бокам головы, прикрывающими уши: чтобы затылком было удобно откинуться на кровать.
Три фрейлины стояли вокруг нее, закрывая широкими юбками, как преторианская гвардия.
К ней было запрещено подходить, и Люк смотрел на нее с расстояния тридцати шагов.
Он знал, что подойдет потом, согласно церемониалу, чтобы удостовериться, что это действительно леди Лея Таркин, урожденная Скайуокер. Его сестра-близнец.
Он сможет подойти, коснуться ее лица, сказать ей что-то — утешающее, бессмысленное и бесполезное. Выдержать ее тяжелый, обреченный, прощальный взгляд, запомнить ее навсегда — такой.
А потом поставить подпись в левом углу документа, свидетельствующего об истинных именах мужа и жены. Смотреть, не отводя лица, на то, что предпочел бы никогда в жизни не видеть, на то, как жестокий и похотливый старик распинает его сестру на шелковых простынях, и знать, что еще девятнадцать знатных мужчин смотрят на это, на ее наготу, на ее боль…
После всего этого — он должен был подписать еще один документ — о том, что брак скреплен по праву плоти. И помочь отвести ее на корабль, который увезет ее обратно на Чандриллу. Сколько она проживет после этого?
— Мой принц, увольте меня, я не могу этого видеть, — зашептал отчаянно Люку на ухо мофф Пиетт, — Пусть возьмут другого офицера, это слишком страшно…
— Останьтесь, — сказал ему холодно Люк.
Если казалось, что внутри его головы звонил колокол. Он пожалел — не о том, что сам не может сбежать — это было малодушием и трусостью, но что она не может бежать.
Он снова нашел ее взглядом, она смотрела прямо перед собой, не ища ничьей поддержки. Она была так бледна, что Люку казалось, что она уже мертва и восстала сейчас из гроба.
Ему мерещилось, как он достает изогнутый световой нож из-за голенища сапога, и вспаривает брюхо Таркина — наискосок, чтобы дымящиеся кишки вывалились прямо к его сапогам. Вспарывает прямо на пороге, как только тот войдет в комнату — чтобы он не успел даже взглядом коснуться сестры.
Ему мерещилось, как он легко сжимает слабую цыплячью шею — не пальцами, а Силой, как у старика закатываются глаза, как он оседает на пол, хватаясь за горло, царапая его ногтями.
Женщины провели Лею к кровати, встали кругом, опустили шелковый балдахин — стали видны очертания тел, но лишь тени, безо всяких подробностей. Женщины раздевали ее — видно было, как они расшнуровывали корсет, как они снимали платье и туфли, освобождали косы…
Люк огляделся и запомнил имена всех мужчин, что не отвели взгляда, чтобы потом их убить. Кинжалом — тех, кто просто смотрел, и мучительно — тех, кто шагнул вперед или прищурил глаза, чтобы разглядеть все получше.
Лея откинулась на кровать, легла и замерла, как убитая.
Он попробовал коснуться ее разума Силой — чтобы хоть как-то поддержать, хоть как-то поговорить, но встретил несокрушимую и бесконечную стену защиты. Он постучал, обозначаясь, и понял, что она его узнала, но стена осталась на месте. Она не хотела с ним говорить, не хотела его больше видеть.
Люк шагнул к троюродному брату Таркина, который был назначен в наблюдатели со стороны мужа, как сам Люк — со стороны жены.
— Вы родственник опаздывает уже на несколько минут. Это… бестактность, — сказал Люк с таким нажимом, как будто обвинял Таркина в измене Императору.
— Поверьте, мой принц, я не знаю, что за дела заставили его задержаться.
Время шло, но никто не появлялся.
Наконец, по комлинку поступило сообщение. Люк вывел его на общее обозрение — он хотел, но не мог прослушать его первым, потому что того требовал разработанный, тщательно согласованный протокол процедуры.
На головиде — это была запись, а не голограмма — оскорбительно для такой важной ситуации, возник не сам Таркин, а лишь глава министерства информации Чандриллы.
— Великий Консул Чандриллы, Уилхафф Таркин, третий барон Гольц, приветствует вас. Супруга Его Светлости, находящаяся в гостях у своего отца, Энакина Скайуокера, первого лорда Вейдера, должна возвратится к своему сиятельному супругу не далее, чем через семь дней. Что касается так называемого доказательства состоятельности, то подобные сомнения Его Светлость находит оскорбительными и унизительными, и не считает для себя возможным участвовать в любого рода проверках и развевать чьи бы то ни было необоснованные подозрения.
Люк прикрыл глаза, а потом сказал очень просто и спокойно:
— Господа, прошу вас к выходу. Здесь больше не на что смотреть. Мофф Пиетт, прошу вас, проводите всех. Дворецкий, прошу вас, проследите, чтобы каждый гость был размещен согласно его статусу и не испытывал ни в чем нужды — до тех пор, пока ему не будет предоставлен транспорт.
Люди начали расходится — быстрее, чем он ожидал — видимо, что-то в его тоне напугало их. Три фрейлины замерли в дверях, и он кивнул им:
— Подождите за дверью, но далеко не уходите — госпоже скоро понадобится ваша помощь.
Когда все вышли, он опустился на пол возле кровати, устало откинулся на нее, и понял, что у него дрожат руки и ноги.
— Все. Слышишь, сестренка? Теперь только переговоры, о части приданного, о твоей доле, но в целом все. Ты его больше не увидишь, клянусь тебя. Отец дожмет, он умеет. Брак будет расторгнут. Это был его последний шанс, и он от него отказался. Ты свободна… Лея?
Она не отвечала.
Люк, охваченный ужасом, встал — вся дрожь из рук ушла — и поднял занавес.
Скользнул безразличным взглядом по ее полуобнаженному телу — где-то в глубине души надеясь, что это видение не будет терзать его потом.
Лицо ее почти сливалось по цвету с простыней, глаза были закрыты и запали, редкое и мерное дыхание со свистом вылетало из раскрытых губ. Люк склонился над нее, коснулся ладонью лба, пытаясь нащупать разум — в обмороке она или в коме? Не нашел, испугался, нырнул глубже — чего раньше не делал из уважения к ней, едва не утонул в лавине ее воспоминаний и страхов, и почти в каждом была сардоническая усмешка старика с невероятно сильными пальцами, который умел и любил причинять боль.
Люк оторвался от нее, тяжело дыша, как утопающий. Потом выпрямился, несколькими шагами подошел к двери, кивнул фрейлинам, и, пока те, негромко, но взбудоражено переговаривались, одевая сестру, он стоял в дверях и невидящим взглядом смотрел в пустоту.
Он взял ее на руки — она была куда тяжелее, чем обычно, руки и голова ее безвольно свисали, — и сам отнес в Девичью Башню, где передал на руки сестре матери, леди Соле, которая была почти также бледна, как сама Лея. Сола ахнула:
— Девочка моя!
Люк развернулся и пошел прочь, ослепший, оглохший, не желающий слышать их стоны, восклицания и причитания.
Пуджа что-то спросила у него, но он не остановился, просто сошел по белым ступеням вниз, и, найдя себя в середине Белого Сада, возле той скамейки, на которой они сидели когда-то, возле той злосчастной груши, он вытащил меч и яростно ударил несколько раз по дереву, оставляя глубокие ожоги, от которых дереву никогда не суждено было оправиться.


Глава 7. Солнце и Луна
Глава 7. Солнце и Луна

Люк всегда сам обшаривал бывшие храмы джедаев — для непосвященного вероятность ошибки была слишком велика. Солдаты могли навредить драгоценным голокронам, текстам, содержащим сокровенные знания, световым мечам. Они могли погибнуть или поспасть в ловушки, их могли поджидать затаившиеся слабые Одаренные — защитники храмов. Солдатам было не справится с защитниками и джедаями — впрочем, последние попадались все реже и реже. Солдаты могли присвоить вещи, показавшиеся ценными — даже не осознавая их истинной цены.
Защитников следовало убить или обратить. Меч, как и человека, тоже можно было обратить, совратить, сломать — из чистого сделать красным, наполнить яростью и ненавистью.
Можно было — и следовало.
Люк шел сам. Легионеры прикрывали его, дежурили у выходов, но внутрь храмов заходил только он.
Когда он вступил в кроваво-красный глиняный храм на Джеде, то замер в нерешительности — он никогда прежде не чувствовал такой Силы от разоренных, оскверненных, покинутых джедайских святынь.
Он думал о том, как сложно будет обратить этот Храм, но что это того стоит: он станет кровавой жемчужиной в короне ситхских алтарей. Он шел по Храму, и чуждая ему Сила обволакивала его, как материнская утроба, как одеяло — но жгла, как сердце огня. Ему приходилось продираться, как сквозь тернии — воздух вокруг колол больно, но не смертельно.
Люк поднимался по ступеням, он проходил длинными коридорами, он гляделся в помутневшие от времени зеркала, он вошел и заблудился, и почти пропал, как в кошмаре.
Люк вошел в светлый зал, открытый всем ветрам и дождям, но чистый, как будто ничто не могло осквернить его. Прозрачная голубая фигура возникла в воздухе перед ним: тень того, кто был когда-то основателем храма, но остался лишь эхом Силы. Он встал перед принцем, и за его спиной возникло черное зеркало, от которого веяло невыносимой мощью, холодом и светом одновременно.
— Что ты делаешь здесь, белый человек, пришедший, как вор, прокравшийся робко и озираясь, к сокровищам, которые тебе не принадлежат?
— Кто ты?
— Ты думаешь, что сокровища стерегут только люди? Подойди ко мне, дитя Тьмы. Подойди… Или ты боишься, сын величайшего из предателей?
— Почему ты называешь меня сыном предателя? — хрипло спросил Люк, подходя ближе.
— Из-за своего деяния твой отец потерял свое право на имя, и в памяти Силы он останется великим предателем — от того дня, как он обратил свой меч против детей, и до того дня, когда последняя звезда сорвется с небосклона. Он выбрал, твой отец, свою судьбу. Но какова будет твоя судьба, юноша с золотыми глазами?
— Я ситх, как мой отец до меня.
— Ты не один… Есть женщина, белая, как Луна, и такая же холодная… Сестра твоя, которую ты любишь, как жену, — Люк вздрогнул, но отвести глаз был не в силах, — Знаешь ли, что золото может греть ровно также, как и холодить? От золота Солнца взрастают посевы, от холода Луны совершаются приливы и отливы. Но скажи мне, сын падшего — могут ли и Солнце, и Луна одновременно сиять на небосклоне? Одному из светил придется пасть, чтобы дать восторжествовать другому.
Люк вздрогнул, но не мог перестать слушать или бежать, скованный чужой волей, много превосходящей человеческую.
— Подойди же ко мне и взгляни в очи Силы, Люк Скайуокер, второй лорд Вейдер, кровосмеситель, братоубийца, Бредущий наугад, смиренный и жестокий, слабый и сильный, светлый и темный, тысячеликий герой — ибо все деяния, прошедшие и грядущие, слились сейчас воедино. Приди же, человек, и смотри в глаза бездны, столько, сколько хватит твоих слабых сил.
И фигура растаяла в воздухе, и Люк зачарованно шагнул вперед, и посмотрел в зеркало, которое показало ему самое нутро Силы: и Тьму, и Свет.
Долго стоял он перед зеркалом, а после, когда ноги его ослабели, он упал на колени, но так не смог отвести заколдованного взгляда.
Лишь когда ночная тьма покровом милосердия укрыла и город, и Храм, смог он отвести глаза. Встал, шатаясь, и вышел из этого места, чтобы больше никогда не возвращаться сюда.
Он ушел, но ушел не таким, каким приходил сюда, не только Тьму неся с собой, но и крохотный осколок Света, засевший в его сердце, как железная заноза, как семя сорной травы, что не вывести с земли, не уничтожив всех благородных цветов.

Прошло полгода с момента развода Леи, и лорд Вейдер посоветовавшись с Императором, замыслил новый брак для дочери.
Теперь, когда пошли слухи о том, что скоро он будет наречен Наследником Императора, беспокойный дух его, казалось, немного угомонился, но он был все также жаден до власти, все также изворотлив и хитер. Все большего требовал он от Люка — и тот, послушный тяжелой отцовской воле, исполнял задачи и приказы с рвением и точностью, с которыми бы никто не мог их исполнить. Он карал непокорных, он усмирял восставших, он захватывал планеты и системы — злее, отчаяннее, упорнее, чем когда-либо. Но в этом было что-то надрывное, и лорд Вейдер понял это. Поняла бы и Лея, если бы могла выглянуть за пределы самой себя и взглянуть на брата прямо, но она глядела искоса, не вчитываясь в его душу, потому что ее занимала сейчас только ее собственная боль.
Отец призвал к себе Люка, долго и пытливо смотрел ему в глаза, пытаясь заметить, найти имя тому, что смутно чувствовал, но разгадать до конца не мог.
Потом сказал, словно мимоходом:
— Лея этой осенью выйдет замуж за Ксизора, принца и правителя планеты Фоллин.
Люк вспомнил этого экзота, и, покрываясь холодным потом, сказал яростно:
— Отец, дай мне прежде поговорить с принцем Ксизором.
— Нет. Я запрещаю тебе приближаться к нему и навещать сестру после оглашения помолвки. Хватит того, что ты наделал в первый раз. Хватит того, какие грязные слухи распускает Чандрилла про твою сестру и тебя. Также ты должен не присутствовать на свадьбе.
— Лея и так настрадалась, отец! — лихорадочно сказал Люк, — Он бандит и наркоторговец! Он даже не человек! Вы видели его когти? Неужели судьба Леи вам совсем безразлична?
— Она не протестует. И… Сын… — Лорд Вейдер внимательно посмотрел на Люка, и неожиданно тяжело сказал, — Ты слишком много времени и сил уделяешь своей сестре. Мне это кажется… неправильным, сын. Я, конечно, не верю в гнусную ложь Таркина, но ты сам подаешь поводы для…
— Я не делал ничего, что могли бы осудить люди, — сказал Люк твердо.
— Твоя забота кажется мне чрезмерной, сын.
Глаза Люка зло полыхнули:
— Может быть потому, что родной отец не заботится о ней в должной мере?
Лорд Вейдер неожиданно замолчал, потом сказал жестко:
— Хорошо. Я дам им поговорить перед обручением. Это вопиющее нарушение протокола, но они поговорят наедине. И если Лея будет против него — я обещаю, что выслушаю ее.
— Спасибо, отец.
— Не благодари, я обещал только выслушать. И тебе по-прежнему запрещено появляться на свадьбе… — Лорд Вейдер задумался, и продолжил, — Еще один момент. У тебя нет детей… Может быть, тебе стоит чаще заходить в Императорский гарем?
— Я хочу, чтобы дети, рожденные от меня, имели в матерях свободную женщину, а не какую-то рабыню.
Отец вдруг нахмурился, потемнел и сказал строго:
— Я многое сделал, чтобы все забыли, но ты, сын, забывать не имеешь права. Ты знаешь, что моя мать была рабыней.
Люк прикусил язык, осекся, но потом сказал упрямо:
— Много ли счастья это вам принесло, отец?
— Она была лучшей матерью на свете, — неожиданно тихо сказал могучий и грозный Энакин Скайоукер, первый лорд Вейдер.

После длительных переговоров — Лею на них не звали, хотя обсуждалось ее будущее — прибыли сваты с Фоллина. Люди глядели на них, а они глядели на людей — зеленокожие, чешуйчатые, спокойные, с мощными спинными гребнями. Тонкокожие, бело-розовые, с разноцветными волосами, с подвижными глазами.
Жалкие — говорили одни фоллинцы о людях. Хрупкая красота — говорили другие.
Уроды — говорили одни люди о фоллинцах. Сила и грация — говорили другие.
Принц прибыл не один: двое его младших братьев стояли ошую и одесную его, молча смотрели немигающими черными глазами.
Лорд Вейдер, закованный в черные доспехи, высокий, почти как фоллинец, встречал их на ступенях Императорского дворца. Мужчины обменялись приветствиями, и герольды протрубили торжественную мелодию встречи: все происходило на мосту, чтобы река забрала все зло, омыла помыслы и намерения.
Равные, шагнули друг к другу принц Ксизор и лорд Вейдер.
— Это дочь моя, принцесса Лея.
Лея вышла вперед из-за спины отца, присела в реверансе, и быстро выпрямилась, бросив на гостя пытливый взгляд. Ксизор смотрел на нее безучастно и долго.
Сказал с легким присвистом, отличавшим всех фоллинцев с их иным строением гортани:
— Мое почтение, Ваше Высочество.
Лея отступила назад, за спину отца, в спасительный строй женщин, своих родственниц и фрейлин, и их плотные юбки стояли колоколом или броней. Заметила краем глаза, что среди фоллинских послов нет ни одной женщины — ни матери, ни сестры, ни знатной дамы. Это ее удивило, она даже растерялась: если она выйдет замуж за него, то как она узнает обычаи его родной планеты, как не от мудрых женщин?
Отец сделал жест рукой, и люди, перемещавшись с фоллинцами, пошли вверх по лестнице, как бурный бело-зеленый поток.
Расплескались по дворцу: женщины вернулись в гостиный зал, мужчины отправились на аудиенцию к Императору. Лея села возле окна, и одна из фрейлин подала ей вышивание. Лея растерянно поглядела на узор: голубые цветы — как глаза брата — золотые колосья — как его волосы…
Она решительно взяла темно-зеленую нитку, и сильно сжав пяльцы, начала яростно вышивать листья и велела одной из фрейлин читать вслух — какой-то бессмысленный, сильно закольцованный рыцарский роман, но Лее неожиданно понравилось: она делала мысленное усилие, чтобы осознать слова, и могла при этом почти не думать о фоллинце с зеленой чешуйчатой кожей, длинными острыми когтями и неподвижными черными глазами.
Через несколько часов, когда отец и жених спустились в зал, Лея встала, сжимая в руках пяльцы, и услышала, как Ксизор, не понижая свистящий голос, сказал отцу:
— Если позволите, я хотел бы поговорить с принцессой наедине.
— Ваше право жениха позволяет вам это.
Ксизор неглубоко поклонился Вейдеру потом подошёл к Лее, которая безучастно смотрела на их разговор с отцом. Женщины разошлись в разные стороны — достаточно для того, чтобы не слышать их разговор, но пристально наблюдали за ними.
— Принцесса. Это великая честь для меня.
Лея кивнула и снова присела в реверансе, приветствуя его. Принц сказал вежливо:
— Слухи о вашей красоте оказались сильно преуменьшены, хотя они летят впереди вас.
— Как и слухи о моей добродетели?
Взгляды скрестились, в лице Ксизора мелькнул интерес, и Лея горько сказала:
— Конечно, я знаю! Как вы думаете, кому мой бывший муж их выплюнул первым в лицо? Кого он хотел унизить?
— Эти слухи — правда?
— Что именно вы хотите знать?
— Вы вступали в связь со своим братом или отцом?
— Нет. Никогда.
Сила пела, что она верила в это, что она озвучила свою правду. Но было что-то запретное, темное, пахнущее сладким ароматом греха, направленное на неё: Ксизор нахмурился — так пахло чужое вожделение. Возможно, кто-то из мужчин ее дома и правда думал о ней… Но она была в этом неповинна, и Ксизор сказал:
— Я рад, принцесса. Я не мог бы жениться на вас иначе.
— Я не девица, — все также ненормально спокойно сказала она, — Я знаю, что сказал отец, чтобы получить развод для меня, но…
Ее вдруг проняла дрожь, и Ксизор почувствовал легкое желание ее защитить. Он понял, что она Одаренная, и что это ее дар. Он подивимся мимоходом, почему такой потенциал используют так грубо, но потом решил, что в дальнейшем сам ее научит всему, что должна знать его супруга. Он обрадовался: он знал, когда выбрал ее себе в супруги, что она не только дочь влиятельного и могущественного человека, что за ней дают две планеты в приданое, но знал, что она Одаренная. Но он не ожидал увидеть такой яркости, он думал, что она слабая. От двоих Одаренных рождались только Одаренные дети, что было намного ценнее двух планет с залежами коаксиума.
— Да и я не мальчик, принцесса.
Она испуганно подняла глаза, и увидела на его чуждом лице, странно растянутую гримасу, и догадалась, через несколько страшных секунд, что фоллинцы так улыбаются. Он указал на пяльцы, и спросил:
— Зачем это?
— Вышивка, — тихо сказала Лея, — Чтобы потом украсить ткань, платье или покров. Чтобы… было красиво.
Ксизор посмотрел внимательно и сказал твердо:
— Это и правда красиво.
Он ушел, попрощавшись с нею, и Лея долго глядела: то ему вслед, то на вышивку. Размышляла.
Потом подумала — не все ли равно, этот или другой.
И сказала отцу, что согласна на брак.

Глава 8. Битва за Черный Трон
Глава 8. Битва за Черный Трон

Император, чувствуя приближение своего смертного часа, призвал к себе троих Одаренных, близких к его престолу: лорда Вейдера, полумертвого Дарта Мола и бывшего ученика лорда Вейдера Дарта Старкиллера.
Трое мужчин — ибо Император признавал только мужчин, трое ситхов — ибо лишь Темный Одаренный может править Империей — встали перед ним, сжимая ладонями алые световые мечи, глядя друг на друга с яростью и ревностью.
Император сказал им:
— Великой Силе было угодно, чтобы сейчас, на закате моих дней, у меня нет Одаренных сыновей. Два сына было у меня, но один был слишком тусклым в Силе, и я свернул ему шею через несколько часов после рождения. Второй мой сын был силен и зол, как молодой барс. Он, пользуясь заветом Дарта Бейна, объявил мне каггат — и проиграл, и пал от моей руки. Я пронзил его мечом, я отделил его голову от тела, я закрыл его глаза, и я похоронил его в глубоких водах Тида.
Император внимательно глядел на троих претендентов, но ни один из них не дрогнул. Старкиллер был слишком молод, и у него не было детей, Дарт Мол, отринул, казалось, все человеческое, а лорд Вейдер был слишком опытным и слишком хорошо знал своего Владыку, чтобы удивиться или ужаснуться.
— Вы знаете, что Великая Сила, что пронзает собой все пространство и время, говорит с Владыками Ситхов — и мы знаем день и час, когда нам предстоит умереть. Вы не знаете, что, прежде чем умереть, Владыка ситхов должен передать свой дар, или в посмертии его ждут страшные мучения. Вам троих избрал я — троих принцев не крови, но духа, наследников моих идей, продолжателей моего дела. Троих — которых я выкормил кровью врагов, троих — которых я закалил черным огнем.
И Император сошел с возвышения, и указал по очереди на каждого:
— Ты, Дарт Старкиллер, сирота, предатель, братоубийца. Ты мстителен.
— Ты, Дарт Мол, калека и обманувший смерть, возрожденный мною, Губитель Джедаев. Ты яростен.
— Ты, Дарт Вейдер, раб, предатель доверившихся и убийца детей. Ты жесток.
Молча стояли претенденты, зачарованные золотым взглядом Императора. И он продолжил:
— Не среди слабых людей я выбираю, не среди ваших душ, но среди идей, которые вы воплощаете. Среди цвета пламени, которым вы сияете. Среди тех оттенков Тьмы, которая исходит от вас. Одному из вас — стать Наследником и нести свою правду — в Империю и в мир, двум другим — пасть и быть забытыми.
— Какова твоя правда, Дарт Старкиллер?
— Моя правда вкрадчива, как женские уста, беспощадна, как лесной зверь. Моя правда рядится в белые одежды, моя правда глядит сочувственно и обещает утешение, а после убивает, не бледнея. Моя правда вливает яд в сердца и души. Моя правда — правда лицемерия. Моя правда — правда доносов и пыток, ночных похищений. Насилия под маской заботы. Моя правда — это правда клеветы и наветов.
— Какова твоя правда, Дарт Мол?
— Моя правда — это правда безумия и беззакония. Это правда огня и крови, правда вихря и карнавала, правда прекрасной женщины, что танцует у огня, виляя бедрами. Правда мужчины, который убивает за одно неосторожное слово, который самозабвенно пьет вино и парит в наркотических видениях. Правда идти в бой обнаженным и не заметить, как умер.
— Какова твоя правда, Дарт Вейдер?
— Моя правда — это правда чеканных шагов по гулкому коридору. Моя правда — это правда Закона и Порядка. Моя правда — это правда стройных рядов войск, шагающих маршем по захваченной планете, проходящих парадом и слагающих знамена к ногам военачальника. Моя правда — это правда единства, единомыслия и несокрушимой мощи.
— Хороши ваши правды, — сказал Император и усмехнулся, — Так хороши, что не выбрать мне среди них. И хорошо, что выбирать — не мне. Идите же, названные мои Сыновья, войдите же в Лабиринт Отражений, что приникает к Бастионам Боли. Убейте друг друга — и оставшийся в живых станет моим наследником.

Лорд Вейдер сошелся в бою с Дартом Молом: они первыми выбрели друг на друга в Лабиринте, и даже особенно не удивились этому: Дарт Мол шел, ударяя мечом по бетонным стенам, по высоким и темным деревьям, столь редким здесь, словно обозначая свое присутствие. Дарт Вейдер просто шел вперед и не прятался.
Они сошлись на круглой пустой площадке, словно специально созданной для подобных поединков. Дарт Мол вдруг высунул язык, похабно облизал свои губы, словно надеясь спровоцировать. Но движения Вейдера были скупыми и односложными.
Двойной меч Мола рисовал в воздухе огненные круги — он был намного длиннее меча Вейдера, которому оставалось только обороняться. Вейдер был слишком тяжел и медлителен, чтобы ловким движением сократить расстояние между ними, но его тяжелые доспехи хорошо выдерживали удары даже светового меча.
Они кружили так некоторое время, и, наконец, Дарту Молу удалось достать соперника: он обманным движением нанес Энакину колотую рану в бок.
Лорд Вейдер отшатнулся, задохнулся, выставил перед собой щит Силы, который задержал забрака на несколько мгновений, но этого хватило лорду Вейдеру, чтобы придти в себя и направить исцеляющую Силу в рану.
Натиск Мола с каждым мгновением сдерживать было все труднее: и лорд Вейдер, изначально надеявшийся измотать неэкономного в силах, порывистого противника, понял, что пришла пора действовать.
— Дарт Мол! — крикнул Энакин, — Я был там, в тот день, когда ты перестал быть мужчиной! Я был там, я видел твое поражение и твой позор. Я знаю, какое смешное лицо у тебя было, когда ты летел располовиненным в колодец! Ты проиграл мальчику, которому едва сравнялось двадцать лет! Какое нелепое, какое больное поражение!
Дарт Мол гневно зарычал и бросился вперед, высоко занеся двойной меч. Вейдер пригнулся, сделав вид, что хочет увернуться, и это помогло ему проскользнуть намного ближе к забраку, чем тот пытался его держать.
Вейдер встретил меч Мола своим мечом, всю Силу сложив в то, чтобы удержать меч одной рукой.
Вторую он выставил вперед, почти коснувшись колена Мола, и послал молнию Силы.
Это была очень слабая молния, потому что это искусство обретается годами и являет собой способность истинного лорда ситхов. Лорд Вейдер пока и близко не был к такому, поэтому его молнии били на очень коротком расстоянии и были очень слабыми.
Эта молния даже не убила бы обычного, живого Одаренного.
Но Дарт Мол не был существом только из плоти и крови. Молния прошлась по нему, по его роботизированным ногам, по его туловищу, закорачивая электронику, плавя провода и микросхемы. Охваченный электричеством, как пожаром, он выгнулся, издал вопль, который звучил над площадкой еще некоторое время после того, как Дарт Вейдер разрубил его пополам: по оси, вертикальной горизонту.
Дарт Мол был полон ярости — и ярость поглотила его.
Останки Дарта Мола — черные, алые, покореженные четыре части — не шевелились, но лорд Вейдер на всякий случай раскидал их подальше друг от друга.
Лорд Вейдер огляделся — сейчас был лучший момент, чтобы напасть, он знал это наверняка, он сделал бы так сам — а значит, и его ученик сделал бы также.
Он пристально огляделся, прислушался, хотя боль в боку ревела, грызлась, жгла, мешала думать. Он вышел на середину площадки, чувствуя, как кровь хлещет из раны. Он зажал ее тканью и направил в нее половину Силы: остальное бросил на сканирование близлежащей местности. Его бывший ученик был слишком хорош, и лорд Вейдер понимал, что ему предстоит сейчас бороться с молодой и не раненной версией самого себя.
Он сел, прикрыл глаза, и приготовился ждать.
Прошло какое-то время, и Энакин встрепенулся: он ничего не почувствовал в Силе, но понял, что ученик близко: он сам бы выждал ровно это время. Он встал и хрипло крикнул:
— Дарт Старкиллер! Мальчик, которого я растил, чтобы направлять против моих врагов! Мальчик, которого я пытал! Знаешь ли ты свое настоящее имя? Хочешь ли ты его узнать или предпочитаешь жить с дурацкой кличкой?
Из-за бетонных камней показалась невысокая мужская фигура:
— Ты столько раз лгал мне, как я могу тебе поверить?
Лорд Вейдер сказал чуть тише, вынуждая подойти ближе:
— Ни разу не солгал я тебе: все это была правда — с определенной точки зрения. Но в имени твоем — клянусь я Тьмой и своими детьми — в имени твоем я буду предельно честен.
Старкиллер приближался к нему, и два фиолетовых меча подрагивали в его руках. Он был молод и силен, и лорд Вейдер, чувствуя, что кровь сочится из раны, оставленной ударом Мола, стекает внутрь доспеха, понимал, что нужно ускориться, потому что время работает против него — и враг тоже это осознает.
— В имени твоем — не откажу тебе. И расскажу тебе про твоих отца и мать.
— Говори же, — сказал Старкиллер, встав на месте.
— Твой отец был джедаем, как и твоя мать. Я убил его, и забрал тебя себе, чтобы вырастить из тебя оружие.
Дернулся Старкиллер, на мгновение лишь глаза отвел, дрогнули мечи в руках — и лорд Вейдер одним несокрушимым, мощным рывком наотмашь полоснул его по рукам.
Не разжались руки, сжимавшие мечи: так и упали на гравий, стукнулись глухо. С нечеловеческим криком упал Старкиллер к ногам своего учителя и врага. И тогда лорд Вейдер опустился к нему и сказал:
— Твое настоящее имя — Гален Марек, сын Кенто и Молли Мареков. Они были героями, мальчик.
И лорд Вейдер, зная сам, какова боль от потери руки, не стал длить муки своего бывшего ученика и одним сильным ударом отрубил ему голову.
Дарт Старкиллер жаждал мести — и месть погубила его.

Когда он пришел, бледный, оставляющий за собой кровавый след, как улитка, пришел к своему учителю, и тяжело опустился на одно колено перед ним, Император сказал:
— Я всегда знал, что это будешь именно ты: мое самое любимое оружие, мое самое прекрасное дитя. Встань же, сын мой, дитя не моей крови, но моих дум. Встань с колен и впредь не преклоняй не перед кем колен, о Наследник Империи!
И лорд Вейдер медленно выпрямился: в ушах у него стучало, и перед глазами все плыло. Он пытался направить всю Силу на залечивание раны, но мысли путались, и сознание сделалось зыбким, словно запотевшее стекло.
— Завтра я объявлю тебя своим законным сыном и наследником, но сегодняшний день — твой по праву. Последний только твой день.
Энакин кивнул, и сказал сухими губами:
— Вы очень добры, Владыка.
— Что твои дети, что названные внуки мои?
Лорд Вейдер, тяжело дыша, поднял взгляд на старика, вдруг поразившись тому, как запали глаза Императора, как дрожат его руки, как безумен его смех — и лорд Вейдер вдруг понял, что дни Шива Палпатина сочтены. Он быстро опустил глаза, чтобы Император не успел прочитать в его глазах эту мысль.
— Мой сын здесь, на Коруксанте, и готов предстать под ваши очи, названный отец мой.
— Ах да, Люк… Щенок, который грозился вырасти в волка… Присмотрись к нему внимательное, что-то в нем беспокоит меня… Не вырос ли он в волкодава, несмотря на все наши усилия? Знаешь ли ты, что волк и волкодав так схожи между собой, что, когда они сходятся в поединке, ловчие не сразу могут распознать — где кто.
— Да, названный отец мой.
— Что дочь твоя?
— Она живет в Девичьей башне. Она невеста.
— Невеста — не жена, — сказал глухо Император, — Очаровательный котенок, который не вырос еще в сильную кошку. Грациозный, игривый котенок с маленькими коготками. Приводи ее почаще, пусть сидит у моих ног, играет на лютне и поет песни о печальной любви… Набуанские песни — там я вырос… Она должна их знать, ведь мать ее была набуанка, и тетка ее — тоже набуанка. Пусть сидит в белом платье у моих ног, и поет жалобным голоском.
— Да будет ваша воля, мой названный отец, — глухо сказал лорд Вейдер, не поднимая глаз, в которых горела черная воля.

Свадьба принца Фоллина и дочери Наследника была устроена быстро: прибыли послы, согласовали приданое, подписали договор о наследовании, назначили день, расписали обряды венчания, распорядок церемоний, позвали гостей, пошили невесте платье. Все произошло быстрее, чем обычно, и, если бы женились два обычных человека — пошли бы слухи, что невеста непраздная. Все произошло очень быстро, и лорд Вейдер все ускорял и ускорял переговоры, и Оуэн Ларс — ключник императорского дворца — только качал неодобрительно своей большой лобастой головой.
На Коруксанте был холодный и солнечный день, а на звездном разрушителе — безликий, как обычно.
Люк ходил кругами по каюте: сосредоточится на военных донесениях было трудно. Сейчас, наверно, свадьба… Он смотрел на часы и замерял хронометраж. Вот они приносят клятвы, вот садятся за стол, пьют белое вино, слушают заздравные тосты, вот оркестр играет марш в их честь, вот отец встает поздравить молодых — с надменной полуулыбкой, вот все склоняются перед Императором, почтившим торжество своим присутствием, лениво благословившим молодых и тут же убывшим, а вот молодой муж ведет Лею в покои — какое на ней платье? Какие у него взгляды? Как он касается ее плеч? Остаются ли на ее белой коже следы от его когтей?
Он представлял это себе днем, и ночью видения приходили к нему во снах. Он и ненавидел их, изводясь от ревности, и, одновременно, желал: странное чувство возбуждения и теплого огня, разливающегося по телу, порождали в нем видения.
Он представлял, как принц равнодушно и быстро снимает с нее одежду, укладывает на кровать, сжимает грудь, оставляя на белой коже продолговатые алые царапины…
Он представлял, как Лея садится на колени принца, а на ней ничего нет, один амулет на цепочке и серьги в волосах. Как она обвивает его шею руками и косами, как стонет, пока он двигается, все быстрее и быстрее, сладостно и сильно сжимая ее бедра когтистыми руками. Какое у нее лицо — самозабвенное, дикое, иступленное… Очень счастливое.
На третий день после свадьбы Люк не выдержал, проигнорировал отцовские запреты, и позвонил на Фоллин. Он ждал чего угодно, но, к его удивлению, сестра довольно быстро ответила. Люк спросил сухими губами:
— Как ты? Как все прошло?
Лея вдруг улыбнулась — неловко, краешком губ, но прежде она вообще не улыбалась.
— Все хорошо прошло. Принц — хороший человек, брат. Все хорошо.
Он думал, что умрет от облегчения, но вместо этого почувствовал, как что-то сжимает его легкие:
— Хороший человек?
— Благородный человек, — тихо сказала Лея.
Люк сглотнул и сказал:
— Он не человек… Но я рад за тебя, сестренка. Почаще звони мне.

Глава 9. Коронация
Глава 9. Коронация

Люк уже потерялся в однообразии планет, городов, военных полигонов — раньше он, пребывая на планету, кратко знакомился с ее историей и культурой, как великий адмирал Траун. Раньше он беседовал с жителями: с одним политиком, одним воином, одной женщиной, чтобы составить мнение о народе, разрешить загадку, разгадать движущую силу — покорить, не покоряя. Взять само сердце, саму душу, присвоить, подвести к нерушимой присяге — заставить клясться самым ценным.
Но чем больше расширялась Империя — тем уже становилось в ней самому Люку, как будто все линии сходились в одну точку в его груди.
Он, послушный велениям своего Императора, подхватываемый отцовской волей, как ураганом, переносился из одного места галактики в другое: карал, воевал, подавлял, устрашал.
Руки у него были все в мозолях, и разум тоже в мозолях. Душа же его спала, свернувшись калачом, крохотная, беззащитная, далеко от него самого — у сестры за пазухой.
В одной из бесконечных, одинаковых пустынных планет, в одном из тихих, грязных городов, в одной из подворотен, куда он зашел, преследуя раненного повстанца, он увидел картину, которая почему-то царапнула его глаза.
Невыносимо молодой повстанец, почти мальчик, лежал на спине, запрокинув голову, уже скорее мертвый, чем живой — в пропыленной, заляпанной кровью одежде. Над ним склонилась маленькая девушка с темными косами, дрожащими руками пыталась остановить кровь, но тряпки пропитывались и тяжелели мгновенно.
Люк резко ударил мечом по стене, привлекая ее внимание — врага нельзя убивать со спины, даже самого слабого, даже самого жалкого.
Девушка резко повернулась к нему — на ней была гражданская одежда, ни жилета, ни опознавательных знаков Восстания, простое серое платье. Она, завидев его, потянулась к бластеру — отчаянно, но неловко, как будто в первый раз.
Люк ударил волной Силы, выбил оружие из ее рук.
— Кто он тебе? — резко спросил Люк, — Возлюбленный?
— Мой брат, — прохрипела она, — Вы его не убьете, я вам не дам.
— Тихо, глупая девица, — но она все дергалась, пыталась на него насесть — с голыми руками, и Люк отшвырнул Силой ее о стену — больно, но не смертельно.
Он подошёл к лежащему повстанцу: глаза у подростка были мутные, но он неожиданно четко, хоть и тихо сказал:
— Алайна… Не троньте ее, она ни в чем не виновата, она не участвовала в восстании… она здесь из-за меня…
Люк сел рядом с ним, отодвинул жилет, разорвал рубашку, обнаружил разрывную смертельную рану. Люк опустил туда пальцы, коснулся кровавых краев, нежной, трепещущей, живой плоти, и повстанец захрипел от невыносимой муки.
Люк сказал грубо:
— Терпи.
Сила потекла через его пальцы, прямо по крови, толчками, непривычная, чужеродная, исцеляющая. На мгновение принцу стало жалко своих усилий, но потом он подумал, что любое дело нужно довести до абсолюта, до логического конца, и ткань под его рукой начала срастаться, зарастать уродливым и грубым шрамом.
Девушка подошла к нему и замерла, всхлипывая, но не нападая.
Повстанец открыл бесцветные глаза, недоуменно глядя на Люка. Огромный шрам на его животе сходился, как солнце, к пупку, но он был жив, он был цел. Люк окровавленной ладонью коснулся его лба и одним извивистым движением нарисовал на нем знак огня. Другой рукой он зачерпнул пригоршню пыли и посыпал ей лоб юноши. Знак посерел, почти почернел, как татуировка или тавро.
Люк сказал:
— Идите, вас теперь не тронут. Идите домой и не воюйте больше. И да… Смотри лучше за своей сестрой.
Он прикрыл глаза, не боясь удара со спины, чувствуя кожей, как они уходят, как брат тяжело опирается на хрупкое плечо сестры, как скрипит пыль под их ногами — и пожалел, что Леи нет сейчас с ним.
Что Леи никогда нет с ним, когда она нужна ему, как воздух.

Император умер в канун Праздника Мая.
Сановники и офицеры стояли вокруг постели умирающего, чтобы должным образом засвидетельствовать его смерть. Те, что были ближе к Императору, хранили почтительное молчание, но те, которые стояли дальше — негромко переговаривались.
И все — безмерно скучали.
Император был уже почти безумен, ходили слухи о том, что счет его жизни миновал уже не одну сотню лет. Но даже бессмертным приходит пора умирать. Дыхание его становилось все реже и реже, промежуток между вдохами все удлинялся, и люди, жадные до зрелищ, жаждущие новостей — с превеликим любопытством смотрели на него, делали ставки — который вдох будет последний. Те, что поскромнее — про себя, те, что поциничней — вслух.
Лицо лорда Вейдера было безмятежным, и самые умные присматривались к лицу Наследника, а не лицу Императора: тот был уже прошлым, а этот вступал в сверкающее черной кожей настоящее.
Наконец, лорд Вейдер опустил глаза, как будто посмотрел украдкой на часы, повернулся, подошел к ложу, бестрепетно встретил мутно-золотой взгляд умирающего.
Император разомкнул сухие губы, и прохрипел. Никто не понял его слов, кроме Наследника.
«Энакин, помоги мне. Влей в меня Силу… Я встану, завтра, только влей в меня Силу…»
Но лорд Вейдер стоял и смотрел, лишь немного удивившись тому, как поглупеть от страха мог прежде хитрый старик: если бы он был в рассудке, то никогда не попросил бы своего преемника продлить свои дни.
Старик зашелся лаем, выгнулся и широко распахнул уже незрячие глаза.
Император умер, да здравствует Император.
Прежде, чем противники лорда Вейдера решились бы предпринять незапланированную, поспешную попытку захвата власти или хотя бы спора за трон, произошло несколько вещей. Лорд Скайуокер оказался хитрее — он действовал сразу во всех направлениях. Как только три независимых врача подтвердили смерть Императора, как только Великий Ключник Императорского Дворца, Оуэн Ларс, воззвал:
— Восстань, государь!
Двенадцать мгновений прождал он, но никто ему не ответил.
И тогда он сказал:
— Император мертв.
И главнокомандующий флотами, синекожий адмирал Траун, ответил эхом:
— Да здравствует Император.
Прежде, чем кто-либо успел покинуть помещение, двери с грохотом закрылись, и лорд Вейдер сказал, внимательно рыская взглядом по посеревшим лицам, выискивая предателей и недовольных:
— Офицеры, сановники, господа! Вы знаете меня как Наследника. Так присягните мне прямо здесь, господа, у тела моего предшественника и названного отца. Выполните его посмертную волю.
И гранд-адмирал Траун, давний друг лорда Вейдера, его соратник, первым встал перед ним на колено, обнажил голову, отстегнул именной бластер от пояса — отбросил в сторону. Предстал безоружным и произнес вассальную клятву:
— Я клянусь в моей верности преданным быть Энакину Скайуокеру, первому лорду Вейдеру, наследнику, названному сыну и продолжателю дела Императора Шива Палпатина. Я клянусь содействовать ему в его помыслах, быть правой его рукой, не разглашать его тайн, не умышлять зла против него и его вассалов. И пусть великая Тьма будет свидетелем моих слов.
И Энакин протянул руки, и поднял гранд-адмирала с колен, и поцеловал его в губы, скрепляя клятву, принимая служение, обещая — свою милость, свое покровительство, свою дружбу.
И, подчиненные воле двух сильных мужчин, остальные присягнули Наследнику у еще теплого тела покойного Императора.

Люк спал, и пока его тело — утомленное, привычное к нагрузкам, напряженное даже в покое — отдыхало, в голове крутились образы и мысли, которые он не мог отпустить.
Период междувластия — после смерти одного Императора и перед восшествием на трон другого — всегда таит в себе опасность, всегда оставляет черные дыры, лазейки в истории. Священное право еще не осеняет своими крылами ничью венценосную голову, и безглавицей стоит махина, имя которой — Империя.
Отец и Люк спали по очереди в эти дни: бдили, блюли, смятенные предчувствием беды — по многу раз проверяли караулы, читали сводки и донесения, пронзали Силой всю Империю, отыскивая зерна недовольства, искры мятежа и неповиновения.
Сейчас Люку снился сон, который манил его невиданным, несбыточным, невозможным.
Ему снился светлый и просторный дом — с большими окнами, в которых виднелся океан, и белые барашки пены поднимались и опадали. Ветер заносил соленый воздух внутрь, пах странствиями, бесконечным изменением и покоем: в отличие от земли, на лице моря никогда не оставалось шрамов, чтобы ни делали с ним люди.
Люк сидел в кресле, откинувшись, прикрыв слабые земные глаза, видел очами Силы, как пульсируют две невыносимо светлые точки, приближающиеся к его дому — одна чуть темнее, но вторая, более юная, — светла несокрушимо. Он сказал:
— Они уже близко.
Женщина подошла к нему, села на широкий подлокотник кресла, подала ему руку. Она сжал ее худые пальцы своей живой рукой — он не любил прикасаться к ней протезом. Приблизил к сухим губам ее ладонь, поцеловал выступающие голубые вены. Оцарапал немного бородой, когда касался.
Он не видел ее лица, он страшился поднять на жену взгляд: только и видел, что темно-серебряные косы, узкое бедро, укрытое слоями мягкой белой ткани.
Она молчала, а он чувствовал, как в груди зреет что-то теплое, что всегда разрасталось в нем при ее прикосновениях.
Дверь распахнулась, и их сын вошел в дом. Он был таким высоким — выше Люка, выше своей матери — что ему пришлось пригнуться, чтобы войти в дверь. Следовавшая за ним девушка была маленькой и строгой, нежное лицо скрывало в себе недюжинную волю, ее синее платье напоминало по цвету океан во время грозы.
Юноша откашлялся и сказал твердо, обращаясь сразу к ним обоим:
— Отец. Мать. Я выбрал себе жену. Вам — послушную дочь… Благословите нас.
Юбки девушки колыхались, как и белое платье жены — заполняли собой пол, заливали водой, поднимались выше. Но это не было страшным наводнением или буйством стихии, скорее напоминало погружение в теплую парную воду, в летнюю купель. Люк почувствовал, как эти воды — больше белые, но и синие тоже — ласкают его тело — как пальцы его жены нежно обвиваются вокруг его шеи, как она соскальзывает ему на руки, садится на его колени, вжимает свое лицо в его плечо. Она такая маленькая, что помещается почти вся, и он касается рукой ее притянутых к нему обнаженных белых ступней…
Люк открыл глаза.
В горле пересохло, он судорожно пытался сглотнуть. Повернулся, посмотрел на неоновые в ночной тишине часы — они показывали три часа утра. Самое страшное время. Час быка. Час смятение духа и игр разума. Ему оставалось спать еще минут сорок, а потом сменить отца — и он малодушно пожалел об этих сорока минутах, во время которых он мог держать на руках любимую женщину, или быть поглощенным теплой водой — пусть даже во сне.
Люк потер глаза — как прежде воды океана, сейчас его затапливала тоска о несбыточном. О невозможном. Он проклял этот сон, и эту печаль, и это томление — попробовал снова уснуть, но не мог.
Он подумал, что это все так не похоже на все видения счастья, которые были у него прежде: прежде все самое сладостные мечты представали перед ним лесным пожаром, карнавалом, огнем похоти, оргиастическим самозабвением, хмелем и чужой кровью.
Люк подумал, что так, наверно, манит Светлая Сторона — подумал и испугался.
Он сел на кровати, огляделся и ему показалось, что на одеяле лежит что-то продолговатое и розовое. Люк пригляделся внимательнее, и, в дрожи ужаса почувствовал, как узнает.
Это был палец, маленький, детский палец с перламутровым крохотным ноготком.
Люк сглотнул, закрыл на мгновение глаза, а когда открыл их — ничего больше на постели не было.

На коронацию отца собрался весь высший свет Империи.
Она праздновалась через месяц после смерти Императора, и несмотря на такой короткий срок, слуги и распорядители все успели подготовить на должном уровне, хотя Оуэн Ларс, сводный брат нового Императора, похудел на десяток килограмм и поседел от переживаний.
Золотое колесо — символ Империи — было вышито на черных штандартах Энакина, и реяло теперь над башнями Императорского замка. Серебряное колесо на голубом фоне — знак Наследника — трепетало под отцовскими штандартами.
Энакин Скайуокер, первый лорд Вейдер, простоявший всю ночь на молитвенном бдении в Храме Тьмы, бледный, но с пылающим алым взором, надел черную корону на свое чело — и человеком быть перестал, став Императором.
Как упавшее знамя, сын его подхватил титул — Люк Скайоукер, второй лорд Вейдер.
Он стоял одесную отца, и голову его венчала белоснежная корона, сотканная из зимней метели.
Плащи их — черный и синий — нежными руками расшила Лея, верная дочь и преданная сестра.
В первый день Энакин венчался на царствие, обручался с Империей, как с женой. Обещал направлять и нежить, быть с ней грозным и справедливым. Опоясывался мечом, пил черное вино из фарфорового кубка — как выпил бы одну каплю крови невесты на свадьбе.
Маршем по древнему городу шли полки, как бесконечная могучая река — все проходили по площади, давили брусчатку тяжелыми сапогами, шлемы и погоны блестели на солнце. Они шли и не кончались, и принимал парад гранд-адмирал Траун, и алые глаза его горели, как недремлющие очи сказочного чудовища.
Вечером был бал, которых не бывало в Империи двадцать лет: с тех пор, как прежний Император взошел на трон. Вино лилось, как дождевая вода, и от блеска самоцветов слезились людские глаза. Огненные цветы парили в воздухе, освещая собой тронную залу, танцевальные холлы и парк. Пары танцоров сходились и расходились, как приливы и отливы, набегали волной и проходили. Ни на одно мгновение не прекращалась музыка, музыканты сменяли друг друга каждые два часа, а тех, кто изранил руки до крови от ударов о струны — уводили, но на их место вставали другие. Наследник кружился в третьем танце с леди Лилией Кренник, и знал почти наверняка, что ночевать сегодня будет у нее. Леди Вейдер стояла подле своего супруга, принца Ксизора, одетая в белое и голубое. Принц не танцевал, и его супруга, прекрасная Лея, стояла, тоже не танцуя — чтобы не оскорбить мужа. Брат принес ей золотую грушу с прозрачными боками, вложил в тонкие пальцы, задержал на мгновение дольше, чем требовалось.
Когда их руки соприкоснулись, дрожь пробежала по обоим, столь слабая и незаметная, что никто ее не увидел. Только принц Ксизор повел грубыми ноздрями — у него, как у зверя, было умение различать на запах страх, гнев и те феромоны, что выделяли люди при вожделении.
Ночью — ибо день был радостен сверх всякой меры — на каждой планете Империи — богатой или бедной, большой или малой — взмыли в небеса тысячи ракет, знаменуя собой начало новой эры, восхождение новой черной звезды, восшествие на престол нового Императора.
На самой высокой башне императорского дворца, в полном, страшном одиночестве, стоял лорд Вейдер. Под ним бездна, море людское, над ним была бездна, звездное море.
Он был один, каким бывает человек только в час своей смерти.

На второй день, ранним утром, незамеченным, Люк пришел к покоям сестры.
Он шел, думая о том, что сегодня она сама позвала его в Силе, дотянулась, коснулась, погладила, как пальцем по щеке, пригласила, велела идти так, чтобы никого не встретить, а встреченным — отводить глаза.
О многом успел подумать Люк, пока шел к гостиным покоям — Лея прибыла с супругом и должна была ночевать с ним, а не в Девичьей башне. О многом успел подумать принц, и невеселые мысли глодали его разум и сердце.
Лея открыла ему сразу, не успел он постучать, как будто стояла у двери и ждала его. Он вошел, оглядел помещение по невытравливаемой военной привычке, подмечая слабые и сильные места для боя и обороны — но людей здесь не было. Он плотно затворил дверь, оглядываясь: он бывал в женских будуарах и раньше, но у Леи было как-то особенно светло, и слишком мало вещей для одной из самых богатых женщин Империи.
Он обнял сестру, бережно приподнял, покружил — как всегда, с самого детства — очень осторожно, вспоминая, как она отшатнулась от боли в прошлый раз. Но сейчас Лея только благостно улыбалась.
— Я так рада видеть тебя!
— И я рад, ангел мой. Что твой муж? На самом деле. Не те тщательно подобранные слова, что ты шлешь через голонет. Говори свободно, не бойся, здесь нет никаких лишних людей или доносительских приборов.
Лея отошла от него, села за туалетный столик, задумчиво посмотрела в зеркало, взяла какую-то баночку, открутила, зачерпнула красную краску и замерла. Сказала растерянно:
— Он не жесток. Что ещё я могу требовать от мужа?
Люк сжал кулаки и шагнул к ней ближе.
— Не жесток…
— Нет. Это может быть не больно, оказывается, — все также рассеянно сказала она, повертела в руках кисточку, опустила ее на краешек стола.
Люк шагнул ближе, позвал хрипло:
— Лея…
Она встала из-за столика, как будто решилась на что-то: глаза у неё полыхнули адским пламенем, каким почти всегда горели у отца.
Она вдруг потянула тонкие веревочки на плечах, которых держалось ее домашнее платье. Шуршащая ткань соскользнула с плечей, легла волной ей под ноги. Лея вышагнула из платья, изящно переступив невыносимо белыми ногами.
Люк быстро отвернулся, но увидел: белые узорчатые чулки, холодную, как доспехи, гладь корсета, скорее обнажавшего грудь, чем скрывавшего ее, очень короткую нижнюю рубашку.
— Там, в шкафу, платье. Подай его мне.
Он стоял, замерев, почти не дыша. Потом подошёл к резному шкафу, распахнул створки, достал серебряное платье, повесил на руку, аккуратно закрыл створки. Повернулся к ней, глядел пристально, не отводя глаз, как будто решившись на что-то. Сделал несколько шагов по направлению к ней, остановился, не торопясь подавать платье.
— Ты зря это делаешь, сестра, — хрипло сказал он, — Я не мальчик, играть со мной и играть — мною… Мне не хватит малого, сестра, и я могу быть очень злым.
Он вдруг взглянул на ее лицо, и увидел, как дрожит ее нижняя губа. Она притянула к себе платье, прикрылась им и сказала тихо:
— Ты говорил, что это бывает нежно, когда по любви. Я немногого прошу — просто побудь со мной, просто будь нежен со мной. Ты говорил, что ты любишь меня. Я не могу и не хочу прожить всю жизнь, не зная, как это бывает, когда по любви.
Он с силой потянул на себя платье, почти вырвал из ее рук, скомкал и отбросил в сторону. Шагнул к ней вплотную, взял за плечи, сказал с усмешкой:
— Хочешь нежно? Постараюсь понежнее.
Люк как будто не осознавал, что перед ним его сестра, Лея — ему было проще сказать себе, что это какая-то другая женщина, чужая жена, высокопоставленная шлюха, коих он немало повидал на своем веку. Которые всегда глядели на него завлекающе сквозь мантилью, сквозь густоту ресниц, и Люку показалось, что она, разом сбросившая домашнее платье, действует и мыслит также, как они. Что ей также все равно, что она также — порочна, также глупа, также падка на силу и власть.
Падка на силу? Что же, этого у него было в избытке.
Где нежный, чистый свет твой, сестра? Растратился по капле? Где любовь твоя, где сострадание?
Люк сжал ее плечи, как сжимал плечи всех своих любовниц — сильно, словно ставя тавро. Он знал, что от его прикосновения останутся синяки, он этого хотел — всегда. Заботой женщины было скрыть их от мужа, от общества — иногда, забавляясь, он высматривал в опере женщин с плотно надетыми шалями, в глухих платьях — многие были его любовницами.
Люк резко притянул ее к себе, одной рукой прижал, другой отклонил голову, нагнулся к белой шее, опустил в нее губы, как в воду, впился, как в белую грушу, удивился про себя — отчего сок не брызнул.
— Ты говорил, что любишь меня! — вдруг крикнула она и уперлась изо всей силы руками в его грудь, вырываясь из его объятий.
Первым желанием его было стиснуть сильнее, чтобы замолчала, но потом он увидел пылающие гневом и ужасом глаза сестры.
Он разжал руки, задохнулся, отступил на шаг, наклонил голову и вскинул руки, как будто ожидал, что она его ударит. Послышались торопливые шаги, она прошла мимо, наклонилась, взяла платье, встряхнула его, продела руки в рукава.
— Лея…
Она судорожно пыталась зашнуровать корсет, руки ее бесполезно и бестолково метались по ткани, волосы у нее растрепались, и ему показалось, что она похожа на женщину, которая торопливо и бездумно пытается привести себя в порядок, после того, как над ней было совершено насилие.
Такое он тоже видел прежде. Сейчас ужаснулся — и поклялся себе, что больше никогда.
— Ты же знаешь, ты знаешь все про меня. Вы, женщины, всегда знаете. Зачем ты начала дразнить меня?
Она всхлипнула, и сказала:
— Я не дразнила, Люк. Я не дразнила.
Он шагнул к ней, нагнул голову, пытаясь разглядеть ее лицо. Сказал тихо:
— Но ведь я твой брат.
Она прижала ладони к лицу, но он видел, как самые мочки ее ушей покраснели. Повторила беспомощно:
— Ты говорил, что любишь меня.
— Люблю, — сказал он. Подошел к ней, очень осторожно и бережно коснулся плечей, чутко прислушиваясь к себе и к ней, готовый в любой момент убрать руки, но она не противилась, — Позволь мне…
Люк потянулся к ней — неуверенно, нежно, страшась ее отказа, страшась ее согласия. Склонил голову к ней, вдохнул ее запах — чистый, морозный, но не осмелился коснуться губами. Он почувствовал, что дрожит, как будто не она перед ним была — полунагая, как будто он был перед нею — беззащитен. Она вдруг подняла на него глаза, проницательные и зоркие:
— Когда по любви, это значит — так?
— Не знаю, — тихо сказал он, — Я не знаю, как это. Никто не любил меня. Я никого не любил. Кроме… Моя любовь, она… Слишком страшная, сестра.
Занятые друг другом, они не услышали, как открылась дверь, и могучая человекоподобная фигура заградила собой весь дверной проем.

Люк медленно шел сквозь толпу: все расступались перед ним. Оркестр при его появлении заиграл туш «Новой Надежды», который являлся гимном Наследника.
Его движения были плавными, исполненными достоинства, несмотря на его невысокий рост, создавалось впечатление, что он выше многих окружающих. Чужие взгляды добавляли ему веса, силы, власти, чужие мысли о нем закручивались в спираль вокруг него, образуя потоки Силы, которыми умеет управлять любой ситх или истинный правитель.
Люк чуть улыбался, чувствуя, как постепенно пропитывается кровью повязка, которую наложила сестра на его раненый бок — порезы от световых мечей всегда заживали болезненно и долго. Он порадовался тому, что широкий плащ и пышный камзол не дают тщательно разглядеть его фигуру и движения. Перед входом в Тронный зал, он, удостоверившись, что никто не смотрит на него, долго хлопал себя по лицу руками, чтобы оно не было слишком бледным.
Люк прошел по ковру из карминового бархата, и офицеры его легиона следовали за ним — по трое в ряд, чеканя шаг, высоко поднимая тяжелые подкованные сапоги.
Люк взошел на возвышение, обернулся к людям, положил руку на рукоять меча и замер, как того требовал протокол. Люк глядел в море лиц так, как будто глядел лично на каждого, но ни одного человека он не мог различить в толпе — все ему казалось, что перед ним одинаковые, жадные морды, так ищущие, кого бы сожрать.
Настала тишина, люди повернулись лицом к выходу, немного пошумели, затихли.
Люк, пользуясь тем, что не него никто не смотрел, закусил губу — ему все казалось, что он слишком бледен, что он выдает себя.
Заиграл имперский марш, двери распахнулись на всю ширину, и вошел — Энакин Скайуокер, первый лорд Вейдер, Император Галактики, Ревнитель Порядка, Верховный Жрец Силы. Он медленно шел, закованный в черные блестящие доспехи, и его шлем с открытым забралом венчала золотая корона. Плащ его разлетался, как облако тьмы, но Люк, как и остальные Одаренные, видел, что настоящая Тьма окружает отца со всех сторон, шествует чуть впереди, как герольд, спешит за ним, как хвост, пронзает потолок и пол — потому что земные стены не преграда для нее.
Люк подумал, что никогда не видел такого облака вокруг себя, но потом ему показалось, что он давно смотрит на мир глазами Тьмы, и поэтому не ощущает ее присутствия.
Отец взошел по ступеням, сел на Черный Трон. Сын и Наследник встал от него по правую руку, и они приготовились принимать присягу и дары от планет и народов Империи.
«Отец, » — сказал Люк в Силе, старательно улыбаясь офицерам, — «Я только что убил принца Ксизора. Иначе он убил бы меня.»

Продолжение следует...


Саломея, сообщество «Star Wars fest club»

Повесть о царе Сноуке, эмире Хаксе и прекрасном наложнике Кайло


Повесть о царе Сноуке, эмире Хаксе и прекрасном наложнике Кайло

Категория: слэш, элементы гета
Жанр: романс, драма, ангст, фэнтези, сказка
Персонажи/Пейринг: Хакс/Кайло, Сноук/Кайло, Кайло/Хакс/Рей.
Саммари: Хакс – самый молодой военачальник Первого царства, он прекрасен собой, умен и смел, он не проиграл ни одного сражения. И это вызывает гнев и зависть старого царя Сноука, который боится, что Хакс его свергнет. Сноук решает избавиться от Хакса, для чего дает ему задания одно другого сложнее. Наконец, он велит привезти ему самого прекрасного невольника на свете, и если Хакс не выполнит приказ, то лишится головы…
Предупреждения/примечания: Хакс сияет и страдает

1
Жил в древние времена и минувшие века царь по имени Сноук. Был он уже стар, но ни одна из жен не родила ему сына, и некому было унаследовать его царство. И был у Сноука визирь по имени Бедр-ад-Дин ибн Хакс, и у него также не было детей. И вот однажды он ехал домой, и нищий дервиш бросился к его коню и ухватился за стремя. И нукеры закричала на дервиша и хотели прогнать его палками, но визирь запретил им это делать, и сошел с коня, и поклонился дервишу, и сказал ему: «О святой человек! Проси у меня, и я исполню твою просьбу, если будет на то воля Аллаха». И дервиш ответил ему: «О визирь, все, что мне нужно в этой жизни, Аллах уже дал мне, я же хочу помочь тебе в твоем горе». И визирь сказал ему: «Как ты можешь помочь мне, если сам Аллах глух к моим молитвам?». И дервиш ответил: «О визирь, не гневи Аллаха, ибо он послал меня, чтобы исполнить твои мольбы. Выслушай же и сделай как я говорю. В этом городе живет пекарь по имени Хасан, и у него есть дочь в самом расцвете юности по имени Мириам. Женись на ней, и она родит тебе сына, что станет тебе отрадой и опорой в старости. Если поступишь по моему слову, то будешь счастлив и благословен, если же пренебрежешь волей Аллаха, то умрешь бездетным». И когда визирь выслушал это, то волосы стали дыбом на его голове, и он дал дервишу кошель, полный золотых динаров, и поехал домой, и провел ночь без сна, а наутро велел привезти к нему пекаря Хасана и обращаться с ним со всей учтивостью.

И нукеры его нашли дом пекаря Хасана и стали стучать в дверь и кричать: «Открой дверь и выходи, тебя хочет видеть сам великий визирь, да продлит Аллах его дни!
И пекарь, услышав это, задрожал всем телом и сказал: «Горе мне! Видно, пришла моя смерть!». Но он овладел с собой, и вышел к нукерам, и его посадили на мула и привезли к визирю.
И увидел визирь, что пекарь хром, и стар, и уродлив, кособок, кривоног, и что нижняя его губа похожа на одеяло, а верхняя – на башмак. И подумал он: «Горе мне! Видно, и дочь его такова! Проклятый дервиш посмеялся надо мной!». Но визирь укрепил свой дух и сказал пекарю: дошла до меня молва, что у тебя есть дочь, и я хочу жениться на ней.
И пекарь воскликнул: «О владыка, грешно смеяться над убогим! Ты могучий эмир, а я лишь прах под твоими стопами, как ты можешь желать со мной породниться? Ведь сказал поэт: «Знай свое место, бедняк, и довольствуйся малым…»
И визирь ответил ему: «Но другой поэт сказал: «Все мы покорны воле Аллаха, и царь и бедняк». Знай же, что по воле Аллаха я твердо решил жениться на твоей дочери».

И визирь призвал своего домоправителя и велел выдать пекарю денег для подготовки к свадьбе. И пекарь поспешил домой, и рассказал жене эту новость, и они радовались и восхваляли Аллаха.
И когда пришло время, дочь пекаря Мириам вошла в дом визиря, и увидел визирь, что она красива и прелестна, с нежным лицом и чарующим взглядом, и любовь к ней родилась в его сердце. И он вознес молитвы Аллаху и совершил омовение, а потом взошел к жене на ложе, и познал ее, и уничтожил ее девственность, и так каждую ночь они проводили в любви и радости, пока Мириам не понесла. И в назначенный час Аллах ниспослал ей легкие роды, и она родила мальчика, прекрасного как молодой месяц, с сияющим лбом и розовыми щеками, совершенного по красоте.
И визирь обрадовался великой радостью, и нарек его Арм-и-тадж ибн Хакс. И младенцу обрезали пуповину, и насурьмили глаза, и передали в руки нянек и служанок, и рос он в довольстве и всеобщей любви. А когда исполнилось ему семь лет, отец призвал ученых и мудрецов, и воинов, чтобы его сын постигал науки и изучал Коран, учился ездить верхом и упражнялся в воинской доблести. И Хакс был первым во всем среди своих сверстников, и люди дивились его достоинствам, добродетели и красоте.

И когда исполнилось ему пятнадцать лет, его поставили одним из военачальников в царское войско, и там он проявил себя с наилучшей стороны, и одержал множество побед, а когда достиг он двадцати лет, то назначен был главным военачальником. И красота его достигла полного расцвета, и в его честь слагали стихи, и мужчины и женщины теряли покой, увидев его, и забывали о своей чести.

2
Так шло время, и вот болезнь унесла мать Хакса, а следом за ней и его отец заболел и умер, оплакиваемый всеми. И Хакс занял его место, и люди любили его за благородство, справедливость и щедрость, и всякий стремился приблизиться к нему и стать его другом.
И вот однажды, войдя в гарем. Сноук услышал, как одна рабыня говорит другой: «Как же хорош и прекрасен эмир Хакс! Нет ему равных среди мужей». И другая рабыня ответила ей: «Говорят, что царь усыновит его и сделает своим наследником.» И первая сказала: «Все ждут этого, ибо наш царь стар и кости его ослабели, и ни одна женщина не сможет от него понести».
И услышав эти речи, царь разгневался, и войдя к ним, закричал страшным криком, и велел казнить рабынь. И когда на следующий день он вошел в Диван, он смотрел на своих визирей и эмиров с гневом и ненавистью и думал, что все они ждут его смерти и воцарения Хакса.

Был у Сноука один из визирей по имени Пьюви, который ненавидел добро и завидовал молодым, прекрасным и щедрым, более же всех он не любил Хакса. И Сноук, зная об этом, призвал его и сказал: «Придумай мне способ, как извести эмира Хакса, и я щедро тебя награжу». И Пьюви услышав это, задрожал от радости и воскликнул: «С любовью и охотой!». И он думал один день и одну ночь, а потом пришел к Сноуку и сказал: «О великий царь, пусть Хакс придумает такую пушку, что может сбить звезду с неба, и если находится она в одном городе, то одним залпом может разрушить другой город, хотя бы находился он на расстоянии ста дней пути».И Сноук призвал к себе Хакса, и велел ему придумать такую пушку и через семь дней принести ему чертеж.
И Хакс поклонился ему и сказал: «На голове и на глазах!», после чего отправился домой, и заперся в своих покоях, и не выходил оттуда семь дней, пренебрегая отдыхом, едой и сном, а спустя семь дней он явился во дворец и принес чертеж чудесной пушки. И все дивились его труду и восхваляли Хакса, а Сноук почернел лицом от злости, но был вынужден наградить Хакса золотом и рабами.

Вечером же он призвал к себе визиря Пьюви и сказал ему: «Собака и сын собаки! Вот, я последовал твоему совету и ничего не достиг». И визирь простерся перед ним ниц и воскликнул: «О повелитель, чего стоит этот чертеж? Вели Хаксу построить по чертежу пушку, и с этим он точно не справится!»
И Сноук согласился с ним, и призвал во дворец Хакса, и велел ему построить пушку по созданному чертежу, и сроку дал один месяц. И Хакс поцеловал землю у его ног, и собрал людей, и приступил к работе, и не прошло и месяца, как пушка была готова.

И Хакс пришел к царю и сказал ему: «О повелитель, твой приказ исполнен! Приди и увидь все своими глазами».
И Сноук собрал своих слуг, и визирей, и эмиров, и все они приехали, чтобы увидеть чудесную пушку, что была установлена у городских ворот. И Хакс приказал зарядить эту пушку, и выстрелил в гору, что виднелась вдалеке, и стер ее в пыль. И все вокруг закричали от удивления, и сказали Сноуку: «Это деяние достойно великой награды».
И Сноук наградил Хакса золотом, а по возвращению во дворец призвал Пьюви и сказал ему: «Если не придумаешь, как мне погубить Хакса, то я велю отрубить тебе руки и ноги и бросить свиньям на съедение».
И Пьюви посерел от страха и воскликнул: «О повелитель, пощади! Есть один верный способ. Вели ему привезти невольника, совершенного по красоте и уму, равного которому нет на всем свете. И даже если Хакс найдет тебе невольника прекраснее, чем все гурии в раю Пророка, ты можешь сказать, что невольник этот тебе не по нраву и казнить Хакса за неисполнение твоей воли».

И Сноук обрадовался и велел наградить его золотом, и в тот же день вызвал к себе Хакса, и в присутствии визирей и эмиров приказал ему: «Отправляйся в пути и привези мне невольника, равного которому нет по красоте. Не жалей денег, пусть даже запросят за него десять тысяч динаров, и если ты угодишь мне, то станешь моим сыном и наследником, а если не выполнишь приказ, то будешь казнен». И Хакс поцеловал землю у его ног и ответил: «Внимание и повиновение!»

И на следующий день он выехал со своими нукерами из города и отправился в город Татуин, ибо там был самый большой рынок рабов. И приехав в Татуин, он каждый день ходил на рынок, и разговаривал с разными посредниками, и осмотрел великое множество невольников, молодых и прекрасных, но ни один не пришелся ему по нраву.
Так прошел месяц, и вот однажды Хакс ехал с невольничьего рынка и увидел, как идут по улице пятеро крепких негров, и они ведут высокого невольника, с ног до головы закутанного в шелковые покрывала, и осыпают его бранью и угрозами. А позади них ехала женщина верхом на муле, оседланном вышитым седлом, с золотыми стременами, и на женщине был белый шелковый изар и расшитые золотом туфли. И Хакс сказал себе: «Должно быть, за всем этим скрывается удивительная история». И он приказал слугам спросить у негров, куда они идут, и те ответили: «Мы идем на невольничий рынок, продать этого негодного раба по воле нашей госпожи за цену не меньше десяти тысяч динаров».
Тогда Хакс подъехал к женщине, и поприветствовал ее, и спросил: «О госпожа, в чем провинился твой раб, что его так бранят?». И женщина посмотрела на него, и подняла свое покрывало, так что стали видны насурьмленные глаза, совершенные по своей красоте, и сказала она ясным и нежным голосом: «Этого я сказать не могу, но знай, что если бы каждый грех его был камнем, то гора из них заслонила бы солнце». И Хакс удивился и сказал: «Кто же купит такого негодного грешника, да еще и за десять тысяч динаров?». И женщина ответила ему: «О господин, тот, кто увидит этого невольника, захочет купить его за любую цену».
И Хакс подумал: «Клянусь Аллахом, я хочу увидеть его».
И он сказал: «Снимите с него покрывало, и если этот невольник мне понравится, я куплю его за десять тысяч динаров».
Женщина ответила ему: «О господин, знай, что этот невольник лжив, коварен и зол, и сам Иблис учился бы у него хитростям. Пожалей свою молодость и проезжай мимо».
Но Хакс ответил ей: «Знай, что меня послал сюда царь Сноук, и велел привезти ему самого прекрасного на свете невольника, и если я не исполню приказ, то лишусь головы и чести».

Тогда женщина рассмеялась и приказала неграм снять покрывало с невольника, и Хакс застыл на месте, ошеломленный, и язык его онемел, а ум затуманился, ибо невольник был красив, прекрасен, блестящ и совершенен, и лицо его посрамляло полную луну, стан был тонок как тростник, а бедра тяжелее песчаного холма. Его губы алели как роза и анемон, дыхание благоухало амброй, и белизна лба сиянием затмевала светлое утро, а кудри были темнее ночного мрака. Глаза его были подобны глазам газели, зрачки томно чернели, и ресницы его были точно острые стрелы, а брови – изогнуты как лук. И был он высок, строен, изящен и изнежен, и взгляд его околдовывал и сбивал с пути праведников, и прелести его смущали род людской. И Хакс воскликнул в восторге: «Благословен Аллах, милостивый и милосердный! Клянусь, что никого не видел прекраснее тебя среди мужчин и женщин!»
И он купил невольника за десять тысяч динаров, и закутал его в покрывала, и увел за собою.

3
И когда Хакс привел невольника к себе, он велел сводить его в баню, и одеть в лучшие одежды, и украсить цветами его волосы, и красота невольника возросла и увеличилась, хоть это и казалось невозможным.
Потом Хакс призвал его к себе и спросил: «Как твое имя?»
И тот ответил: «Зови меня Кайло, о мой господин».
Хакс же сказал ему: «Твой господин и повелитель – царь Сноук, я купил тебя по его приказу, и ты принадлежишь ему», а Кайло воскликнул: «Я желаю служить только тебе, и мне не нужно другого господина!»
И Хакс нахмурил брови и сказал: «О безумный, этому никогда не бывать», но Кайло лишь рассмеялся.
И Хакс хотел наказать его за дерзость, но не смог, ибо был заворожен его красотой. И тогда он спросил Кайло: «Чему ты обучен?»
И Кайло сказал: «О господин, я изучал языки, и толкование Корана, и основы законоведения, и времяисчисление, и стихосложение, и танцы, и игру на увеселяющих инструментах. Позволь мне сегодня прислуживать тебе за ужином и показать мои умения».

И Хакс согласился, и когда настал вечер, приказал зажечь светильники, и подать ему жареного ягненка, и зелени, и сушеных плодов, и сладостей, и свежей воды. И Кайло прислуживал ему, и наливал воду в кубок, и когда Хакс поел и ополоснул рот и руки, спросил его: «О господин, почему ты не пьешь вино, что лежит в твоем доме, ведь оно горячит кровь и расслабляет ум, и дарует веселье и радость унывающим?»
И Хакс ответил ему: «Разве ты не знаешь, что Пророк проклял всех, пьющих вино? То вино, что хранится у меня, мне подарили, и я не мог отвергнуть дар, но пить его я не стану».

И Кайло сказал: «Приказывай, и будет исполнено», и Хакс велел сыграть ему на лютне. И принесли деревянную лютню, украшенную золотом, и Кайло взял ее, и пробежался по ней пальцами, и лютня запела в его руках, и песнь эта была о возлюбленных, что не могут быть вместе и умирают в разлуке от любви. И глаза Хакса увлажнились, и когда Кайло это увидел, он произнес такие стихи:

Судьба нас свела, но готова вновь разлучить,
И горькие слезы лью, и сердце горит огнем.
Так выпей со мной, и не думай о завтрашнем дне,
На дне кувшина найдем избавленье от горестей.


И после он встал, и принес вино, и налил его в золотой кубок, и протянул его Хаксу, и сказал: «Заклинаю тебя жизнью, возьми и выпей».
И Хакс не смог ему противиться, и взял из его рук кубок, и выпил его до дна. И Кайло рассмеялся от радости, и снова налил кубок, и выпил его, и щеки его заалели, а глаза почернели, и стал он еще прекраснее. И Хакс не мог отвести от него глаз, и страсть овладела им, и любовь к Кайло обвилась вокруг его сердца. И они продолжили пить и веселиться, и смеялись, и произносили стихи, и вскоре Хакс захмелел, ибо был непривычен к вину, и ему захотелось спать.
И Кайло помог ему раздеться, и стал гладить его тело, и прижался лицом к его плечу, и сказал: «О господин, сердце мое тоскует и плачет. Сжалься над пленником твоей любви и подари хотя бы один поцелуй»
Но Хакс оттолкнул его и воскликнул: «Как могу я посягнуть на то, что принадлежит моему царю? Клянусь Аллахом, это не случится никогда!»
И он отослал от себя Кайло и лег спать.

И на другой день Кайло снова прислуживал ему за ужином, но Хакс помнил о случившемся вчера, и отказался от вина, и пил только воду. И когда он поел, Кайло сказал ему: «О господин, позволь мне показать свои умения и станцевать для тебя».
И Хакс разрешил ему, и тогда Кайло сбросил верхние одежды, и тело его засияло как полированное серебро, и остался на нем только алый шелковый кушак вокруг бедер, а поверх него – пояс из золотых колец, и золотые браслеты на руках и ногах. И начал он танцевать и кружиться, и изгибал свой стан, и покачивал бедрами, и руки его были как белые змеи, что сплетаются между собой в любовной схватке.



И Хакс смотрел на него с восторгом и восхищением, и любовь в нем усилилась, и огни зажглись в его сердце, и стал он пьян без вина. И тогда он взял свой кинжал, и разрезал ладонь, и от боли пришел в себя. И он закрыл глаза, и отвернулся, и произнес он такие стихи:

Сказали мне, что сладка точно мед любовь,
А я ответил: «Сладка, но таится и горечь в ней».


И Кайло подошел к нему и опустился на колени, и прижался к его ногам, и сказал: «О господин, почему ты так жесток ко мне? Отчего не желаешь и смотреть в мою сторону?»
И произнес такие стихи:

Повергнут глазами твоими, как небо синими,
И ликом твоим, что затмил даже солнца сияние,
Но ты отвернулся, и мир для меня померк,
Доколе ты будешь меня избегать, доколе же?


И он заплакал, и слезы его были словно сияющие жемчужины, или капли росы на розе, и сердце Хакса разбилось от того, что он должен был смирить свою страсть и отказать Кайло.
И Хакс сказал ему: «Нам не достичь желаемого, ибо ты принадлежишь моему царю. Ступай же, и на рассвете мы выедем из Татуина и спустя три дня достигнем Первого царства, и я передам тебя в руки твоего господина».

И на рассвете они отправились в путь через пустыню, и когда остановились на отдых. Стреножили коней и разбили шатры. И Кайло спал в шатре Хакса, ибо Хакс боялся, что кто-то из воинов соблазнится его красотой и не сможет сдержать свою страсть. И когда ложились они спать, Кайло подошел к Хаксу и сел на его ложе. И Хакс спросил его: «Чего ты хочешь?» И Кайло ответил: «Хочу поспать с тобой и насладиться твоей любовью хотя бы раз». И Хакс ответил: «Да сохранит нас Аллах и убережет от мерзости разврата! Оставь меня и покорись своей судьбе».
И Кайло рассердился, и пришел в неистовство, и высказал ему много горьких и тяжелых слов. И сказал он: «О жестокий, верно твое сердце из камня! Я молил о любви, но ты отверг меня. Я позабыл о гордости и чести и выклянчивал твою милость, словно последний попрошайка, но даже жалости не нашлось в твоей душе! Испей же мою ненависть и насыться моим презрением, ибо других чувств больше нет в моем сердце».

И до самого конца пути он не произнес ни слова и был бледен, и печален, и безмолвен.

И караван их одолел пустыню, и они вошли в Первое царство. И Хакс привел Кайло к себе домой, и приказал отвести его в баню, и умастить его тело, и одеть в лучшие одежды, и украсить его волосы, и тогда тяготы пути спали с него, и красота его вновь засияла.
И Хакс закутал его в шелковые покрывала и повез во дворец.

И когда Сноук узнал, что Хакс везет ему невольника, он затрясся от радости, оттого что думал, что смерть Хакса близка. И он сказал: «Вижу, что ты купил невольника. Покажи его, и я решу, достаточно ли он хорош для меня».
И Хакс снял покрывала с Кайло, и Сноук словно ослеп и потерял ум, и был так поражен его красотой, что упал на спину и пена пошла у него изо рта. И все бросились к нему, и привели его в чувства.
И спросил Хакс: «О повелитель, признаешь ли ты, что этот невольник прекраснее всех на свете?»
И Сноук забыл обо всем при взгляде на Кайло и сказал: «Клянусь Аллахом, я никого не видел прекраснее в своей жизни».

И он приказал увести Кайло, и скрывал его ото всех в своих покоях, и никому не позволял с ним увидеться, кроме одной старухи-служанки, а если Кайло сопровождал его в поездках, то Сноук приказывал ему закутываться в черные покрывала и носить маску.

И перед всеми визирями и эмирами он объявил Хакса своим сыном и наследником, и одарил его золотом и прекрасными рабынями и рабами, но Хакс был печален, и радость покинула его сердце, и улыбка больше не появлялась на устах. И он сказался больным, и затворился дома, и все печалились о нем.

4
И с той поры Хакс сделался бледен, и пожелтел лицом, и расстался со сладостью сна, и отвергал пищу, и ничто не могло заставить его улыбнуться. И он не посещал тех невольников и невольниц, что подарил ему царь, но среди них была одна певица по имени Зорайда, и Хакс любил слушать, как она играет на лютне и поет для него.
И однажды Хакс приказал ей: «Спой ту песню, что ты узнала недавно». И Зорайда сказала: «С любовью и охотой» и пропела:

«О как ты далек от меня, мой возлюбленный,
Ушел ты и счастье мое с собой забрал.
И веки мои красны и болят от слез,
И ночи я провожу без сна в тоске по тебе».


И когда Хакс услышал эти слова, он разрыдался и разорвал на себе одежды, и упал лицом вниз.
И невольница бросилась к нему, и обрызгала розовой водой, и сказала ему такие слова: «О господин, да буду я жертвой за тебя! Сердце мое разрывается на куски, когда я вижу твои страдания. Открой мне свою душу, ибо ноша, разделенная на двоих, становится вполовину легче».
И Хакс ответил: «Ты ничем не можешь помочь, ибо горе мое неутолимо, и желание мое недостижимо». И он спросил еще: «Кто сложил эту песню, я хочу наградить его золотом и новой одеждой». И невольница ответила: «О господин, ее сложил Кайло, любимый наложник нашего повелителя Сноука, да продлит Аллах его дни».
И сказал Хакс: «Такие стихи могли бы родиться лишь в сердце того, кто сам изнемогает от горя».
И слезы вновь потекли из его глаз, и он отвернулся, и вытер лицо рукавом.
И невольница поняла его печаль и постигла желание его сердца. И она сказала: «Знай, господин, что я умею обделывать дела между мужчинами и между женщинами, и помогаю сойтись влюбленным, которым нельзя быть вместе. Мне ведомо, что Кайло любит тебя всей душой и умирает в разлуке с тобой, и я могу свести вас, так, что никто об этом не узнает.
И когда Хакс это услышал, он разгневался, и закричал на Зорайду: «О развратница, о скверная, о дочь погибели, как смеешь ты предлагать мне такое бесчестье?»
И невольница упала к его ногам и воскликнула: «О господин, или нет в твоем сердце жалости? Твой возлюбленный заболел и умирает без тебя, а ты не хочешь даже взглянуть на него?»
И когда Хакс это услышал, щеки его побелели, а в глазах потемнело, и он задрожал всем телом, и сказал ей: «Поведай все, не скрывая».
И она ответила: «О господин, та женщина, что прислуживает Кайло, любит меня как дочь, и многим мне обязана. И от нее я узнала, что Кайло болен и отказывается от пищи и сна, и врачи не в силах ему помочь, ибо ничем не излечить его болезнь, кроме одного лекарства».
И Хакс спросил ее: «Что это за лекарство?» И невольница ответила: «Единение с любимым». И Хакс отвернулся, и плечи его опустились, и он сказал: «Этому не бывать никогда». И Зорайда ответила: «О господин, все знают, что неутоленная любовь и скрываемая страсть иссушают тело и сжигают душу, и приносят болезни и неисчислимые горести, а потому открыть свою любовь дело благое и в этом нет греха».
И услышав это, Хакс сказал: «Невозможно для меня посягнуть на то, что принадлежит царю и завладеть тем, чем он владеет».
И невольница возразила ему: «Господин, разве есть что-то дурное в переписке между любящими, в нежных словах и сладких речах? Ведь все это лечит израненное сердце и облегчает любовные терзания».
И Хакс подумал, что ее слова разумны и справедливы, но опасался довериться ей, и Зорайда тогда сказала: «Позволь мне носить ваши послания и исполнять ваши нужды, и облегчить твою боль и страдания, и клянусь Аллахом, ваши тайны будут похоронены на дне моей души».

И Хакс согласился, и Зорайда поцеловала перед ним землю, и ушла, а следующим вечером принесла ему письмо от Кайло, и в нем были такие слова: «Знай, что я простил тебе твою жестокость и люблю тебя сильнее прежнего, и в разлуке с тобой горе точно червь точит мою душу. Нет мне ни в чем покоя, сон меня покинул, а вместо него пришли печаль, и немощь, и хворь». И начертаны были такие стихи:

Стенаю и сетую я, тоскою сжигаемый,
И нет больше сил разлуку с тобою вынести.
Доколе еще мне страдать от пламени жгучего?
«О сжалься над любящим и подари исцеление!»

И Хакс заплакал, прочитав эти строки, и поцеловал письмо, и приложил к своему сердцу. И он написал внизу письма такие стихи:

Испытание тяжкое нам ниспослал Аллах,
Но клянусь я все беды и горести вынести,
И пусть скажут мне: «От любви лишь страдания»,
Я отвечу: «Я жив лишь любовью своей».


И так обменивались они письмами в течение месяца, и Кайло просил его о встрече в каждом письме, но Хакс отказывал ему. И тогда Кайло написал такие слова: «О возлюбленный, недуг мой усугубился, и, видно, близок мой последний час. Скоро душа моя отлетит к Всевышнему, и мы простимся с тобой навек. Да сохранит тебя Аллах от всякого зла!»

И когда Хакс прочитал эти слова, он горько заплакал, и слезы градом покатились по его лицу. И сказал он Зорайде: «Найди способ, чтобы мне увидеться с Кайло». И та ответила: «Слушаюсь и повинуюсь».
И ночью Хакс переоделся так, что его не смогли узнать, и невольница провела Хакса во дворец, и он оказался перед запертой дверью, которую невольница открыла золотым ключом. И Хакс вошел в комнату, построенную на четырех столбах, и комната эта была устлана узорчатыми коврами и украшена всевозможными диковинами, и повсюду висели золотые клетки с птицами, что пели райскими голосами. Посередине комнаты стояло ложе, убранное шелками и мехами, и на нем возлежал Кайло и глаза его были закрыты, а щеки белее мела, и красота его ослепляла глаза и ранила душу.
И Хакс опустился на колени перед его ложем, и стал гладить его лицо, и растирать руки, и умолял посмотреть на него. И Кайло открыл глаза и произнес слабым голосом: «Ты пришел проститься со мной, о жестокий возлюбленный?» И они заключили друг друга в объятия и впали в беспамятство от чрезмерной радости встречи, а когда очнулись, то сели рядом на ложе, не размыкая рук.
И Кайло сказал своему возлюбленному: «Каждый день, проведенный в разлуке с тобой, казался мне годом, и хворь точила мое тело. Но сейчас я вижу тебя, и снова счастлив и здоров». И Хакс сказал: «Нет для меня большей радости, чем слышать эти слова», и они снова обнялись. И Кайло сказал ему: «О услада моего сердца, бежим вместе из Первого царства и будем жить счастливо и спокойно в далеких краях, пока не придет к нам Разрушительница объятий». И Хакс ответил ему: «О свет моих глаз, сердце мое и душа принадлежат тебе и никогда не узнают любви к другим. Но мы не можем предать нашего повелителя, а потому будем стойкими и со смирением примем уготованное судьбой. Молю тебя во имя Аллаха, забудь меня и живи счастливо».
И Кайло оттолкнул его и воскликнул: «Мне противны твои речи! Ты уйдешь сейчас, и будешь радоваться и веселиться, живя свободно и привольно. А мне придется терпеть объятия старика, чьи пальцы холодны как лед и влажны, как брюхо рыбы, лицо покрыто морщинами и пятнами, а дыхание смердит разрытой могилой! Лучше смерть, чем подобная участь!»
И Хакс умолял Кайло забыть о любви к нему, но Кайло воскликнул: «Клянусь Аллахом, мне ненавистен твой вид и я не желаю больше слышать о тебе! Скройся с моих глаз и не появляйся более».
И Хакс ушел, а Кайло закричал от боли и гнева, и изломал все вещи, что были в комнате, и разорвал свои одежды, и нанес себе раны, и так он буйствовал, пока не изнемог и не упал без сил.
И утром Сноук пришел к нему, ибо он виделся с Кайло каждое утро и каждый вечер, и увидел его лежащим без чувств в таком ужасном состоянии, и закричал от страха. И он призвал слуг, и они подняли Кайло, и обрызгали розовой водой, и привели в чувство.

И Сноук спросил Кайло: «Что случилось с тобой и отчего ты весь изранен и словно избит?» И Кайло ответил: «Прикажи отозвать слуг, ибо меня терзают стыд и унижение, и я не могу открыться в присутствии других».
И тогда Сноук приказал слугам уйти, и Кайло сказал ему: «О повелитель, эмир Хакс жестоко тебя оскорбил. Знай, что пока он вез меня к тебе, он соблазнял меня на разврат и изводил своей похотью, и я молчал об этом из страха перед ним. А потом он оставил меня и не досаждал, и я обрадовался, но вчера ночью он вошел ко мне, одурманенный вином, а я крепко спал и не услышал его. И он разбудил меня, приставив меч к моей груди, и угрожал убить, если я стану противиться, и утолил свое желание со мной насильно. И теперь солнце для меня померкло, и я не хочу жить после такого позора, и прошу лишь возмездия за то зло, что он причинил мне и тебе!»

И когда Сноук услышал эти слова, он разгневался великим гневом и страшно закричал, и вошел к своим воинам, и приказал им: «Сей же час отправляйтесь в дом эмира Хакса, схватите его и бросьте в темницу». И ему ответили: «Внимание и повиновение», и взяли мечи, и надели шлемы, и ушли к дому Хакса. И они вытащили его из дома, и проволокли по городу в цепях, лицом по земле, и бросили к ногам царя. И Сноук сказал ему: «О сын прелюбодеяния, так ты отплатил мне за мою доброту и щедрость?»
И Хакс воскликнул: «Повелитель, я ни в чем не виноват перед тобой!» И Сноук ответил: «Ты лжешь, о проклятый, ибо ты предал меня, посягнув на мой гарем».

И он велел бросить Хакса в темницу и жестоко пытать, и приходил насладиться его слезами и криками. И сказал он Хаксу: «Ты заплатишь мне за то, что сделал с Кайло, моим любимым наложником». Хакс же сказал ему в ответ: «Мой господин, клянусь Аллахом, что я сохранил твой гарем и не посягал на твоего наложника. Кто из врагов оклеветал меня?» И Сноук закричал страшным криком: «Замолчи, о подлейший из людей! Сам Кайло и указал на тебя! Он открыл мне, что ты преследовал его своей похотью, и угрожал мечом, и насильно завладел им!» И когда Хакс услышал эти слова, мир покрылся перед ним мраком, и отчаяние охватило его душу из-за того, что возлюбленный так жестоко с ним поступил. И он воскликнул: «Вручаю себя Аллаху!» и больше не произнес ни слова. И палач пытал его по приказу Сноука, и бил его бичом так, что текла кровь, и было растерзано тело, и продолжалось это семь дней, так что Хакс был уже еле жив. А Сноук приказал разграбить и разрушить его дом, и забрать всех его рабов, и глашатаи прокричали на рынках: «Всякий, кто хочет поживиться, пусть приходит к дому эмира Хакса».

5
И друзья Хакса печалились, видя, что случилось с ним, и один из эмиров, который был многим обязан Хаксу, решился ему помочь. И он подкупил тюремщика, чтобы тот не мучил Хакса и расковал его оковы, и кормил его вкусной едой. Но Хакс отказывался от еды и питья, и лежал на полу, не вставая, и ждал смерти как избавления от страданий. И когда его друг узнал об этом, он сказал: «Горе мне, так он умрет в неволе». И он помолился Аллаху, и пришел к царю, и простерся перед ним ниц. И Сноук сказал: «Говори, в чем твое дело». И эмир ответил: «О повелитель, и я ходил по городу, и слышал, о чем говорят во дворце и на рынке, и люди печалятся об участи эмира Хакса, которого ты приказал заточить в темницу». И Сноук разгневался и воскликнул: «Этот презренный наказан по заслугам его!», а эмир сказал: «О повелитель, люди не знают, за что ты велел осудить эмира Хакса, но помнят от него многие благодеяния. И сейчас они говорят о том, что ты поступил жестоко и несправедливо, хоть это и не так. А людским недовольством могут воспользоваться твои враги. Дозволь же мне дать совет». И Сноук сказал: «Говори, но будь осторожен». И эмир ответил так: «О повелитель, если ты проявишь милосердие, то завоюешь сердца. Оставь жизнь эмиру Хаксу, но отправь его в изгнание, и люди восславят твою доброту. Если ты велишь казнить Хакса, то о нем долго будут помнить, но если ты прикажешь его изгнать, то люди вскоре забудут о нем».
И Сноук признал, что в словах эмира есть смысл, и велел объявить, что дарует жизнь Хаксу, но изгоняет его из Первого царства. И Хакса вывели из темницы, и он покинул город и пошел наугад, не глядя по сторонам, и сердце его еле билось в груди от горя. И не было у него при себе ни еды, ни денег, и одежда на нем изорвалась и превратилась в лохмотья, и стал он похож на нищего. И когда он сел у дороги, отдыхая, то прохожие кидали ему медяки.

И он пошел дальше, и достигнул одного селения, и сел у мечети, не в силах идти дальше, ибо был истомлен до крайности. И люди увидели его истерзанный вид, и пожалели, и вынесли ему лепешку и чашку воды, и Хакс немного поел из благодарности к ним. И в это время увидел он мальчишек, что шли мимо и несли мешок, а в мешке кто-то визжал и мяукал. И он спросил детей: «Что у вас в мешке?» И они ответили: «Это кошка, что стащила наше мясо и выпила наше молоко, и за это мы хотим ее утопить». И Хакс подумал: «Вот, кошке еще хуже, чем мне».
И он сказал детям: «Продайте мне эту кошку». И они принялись смеяться и потешаться над ним и его лохмотьями, говоря: «Откуда у тебя деньги, оборванец?»
И тогда Хакс выгреб все медяки, что подали ему из милости, и отдал их детям, и они продали ему кошку. И Хакс выпустил ее из мешка и сказал: «Ступай, во имя Аллаха». Но кошка уселась с ним рядом, а когда он встал, чтобы продолжить свой путь, пошла следом. И Хакс заметил ее, и попытался прогнать, но она не уходила.

И Хакс покинул селение, и отправился дальше, и шел, пока ночь его не застигла, а кошка следовала за ним. И он увидел на своем пути развалины, и решил заночевать в них. И кошка пришла к нему, и лежала на его груди, и согревала от ночного холода. И Хакс сказал: «Слава Аллаху! Благодарность знакома и бессловесным тварям!» И он согрелся и уснул, а среди ночи пробудился от того, что кто-то позвал его. И Хакс открыл глаза и сел но вокруг не было никого, кроме кошки. И он подумал, что ему приснилось, и хотел снова лечь, но тут кошка сказала ему человеческим голосом: «О господин, вставай и прячься, ибо сюда идут разбойники, и если ты не скроешься, они убьют тебя». И Хакс воскликнул в страхе: «Да сохранит меня Аллах! Кто ты, демон или заколдованный человек?» И кошка ответила ему: «О господин, сейчас не время для моей истории. Полезай скорее на дерево, или будешь убит».
И Хакс послушался ее, и вышел из развалин, и залез на высокое дерево с густой кроной. И вскоре увидел он огни, и услышал голоса, и к развалинам подъехали всадники. И они спешились, и развели огонь, и уселись у костра, и принялись есть и пить вино. И один из разбойников сказал их предводителю: «Сегодня удача шла к нам в руки, о Дамир, и мы взяли богатую добычу». И Хакс подумал: «Горе мне! Это шайка разбойника Дамира, врага царя Сноука и Первого царства». И другой разбойник сказал: «Разделим нашу добычу», но их предводитель Дамир возразил: «Не все товарищи наши еще пришли. Дождемся их, а чтобы не заснуть, будем рассказывать истории». И он приказал первому разбойнику начать, и тот ответил: «Повинуюсь».

Рассказ первого разбойника


«Знайте, что еще маленьким ребенком меня выкрали у родителей и продали в рабство, - сказал разбойник. – И я не помню имени, что было дано мне при рождении, и не знаю лица моей матери, и меня нарекли другим именем, которое мне даже противно сказать вслух, так от него становится гадко на языке. И я вырос, и стал силен и крепок, и служил в страже у своего господина. И однажды настал черный день, когда господин решил меня продать, чтобы заплатить свой долг, и меня повели на рынок, и посредник поставил меня перед купцами, и назвал мою цену, и они стали торговаться за меня, а я стоял, и мне было все равно, какой хозяин мне достанется. И вот один человек купил меня, и привел в красивый дом с высокими колоннами, и ворота перед ним были из черного дерева. И меня провели по широкому двору с колоннами, фонтанами, беседками и скамьями, и потом мы зашли в дом, и в одной из комнат стоял ложе, убранное со всей роскошью, и на нем возлежала молодая женщина. Была она красива и прелестна, с сияющим лбом и румяными щеками, с глазами голубыми как незабудки у ручья и кудрями, затмевавшими золото и солнечный свет. И я возрадовался, увидев ее, и подумал: «О несчастный, впервые судьба одарила тебя своей милостью». Но нрав моей госпожи был столь же черен, столь светел ее лик, и горек был мой хлеб в ее доме, и за малейшую провинность меня били плетьми. Но однажды госпожа увидела, как я работал в саду, (а было жарко, и я обнажился по пояс), и ее обуяло сладострастие, и вечером она призвала меня к себе, и говорила со мной ласково, и велела сесть рядом с ней и выпить вина. И я выпил вина и охмелел, и тогда она сняла свои одежды, и обнажилась передо мной, и раскинулась, и сказала мне: «Вонзись, да покрепче». И вино одурманило меня, и кровь моя загорелась, и я лег с ней и утолил свою страсть. И она была ненасытна как львица и похотлива как ифритка, и всю ночь я не сомкнул глаз, а под утро задремал. И сквозь сон я услышал, как она призвала своего доверенного евнуха и сказала ему: «Возьми этого негодного слугу, о Кафур, заткни ему рот, посади в мешок и брось его в море, чтобы я никогда больше не слышала его голоса и не видела его мерзкого лица». И я испугался великим страхом, но не показал виду, что слышу их. И когда евнух подошел и склонился надо мной, я выхватил его меч, и вонзил ему в живот так, что выпали его кишки, и он закричал и упал, и госпожа закричала, а я вскочил и убежал прочь. И так я скитался, пока не встретил вас, и теперь разбойничаю с вами, и хочу встретить однажды мою госпожу и отплатить ей за все мои страдания».

И все сказали: «Поистине, это удивительная история». И потом Дамир сказал другому разбойнику: «Поведай свою историю», и тот ответил ясным и нежным голосом: «Повинуюсь». И Хакс удивился, поняв, что это женщина.


Рассказ разбойницы


И разбойница начала свой рассказ, и сказала: «По воле великого Аллаха я рано осталась сиротой, и никого у меня не было в целом свете, кроме старшей сестры, и мы росли вместе, и не разлучались с ней ни на час. И когда сестре моей исполнилось двенадцать лет, красота ее засияла подобно молодой луне, и наш хозяин решил, что сможет выручить за нее не меньше тысячи динаров, и отделил ее от других рабов, и позвал к ней учителей, и кормил ее лучшими яствами, и одевал в шелка. Мне же он дозволил прислуживать сестре, и я не знала голода и нужды. И когда сестре моей исполнилось пятнадцать лет, она стала подобна луне в ночь полнолуния, и хозяин наш приказал отвести ее на невольничий рынок и продать за тысячу динаров. И один персиянин увидел ее и полюбил, и предложил за нее две тысячи динаров, и купил ее, и увез в свою страну. И я плакала и умоляла продать меня вместе с сестрой ей в услужение, но моим слезам не вняли и продали меня во дворец царя Сноука за сто дирхемов. И меня приставили к черной работе на кухне, и так я жила три года, тоскуя по моей сестре, с которой мы разлучились навек.
А потом я приглянулась повару, и он начал склонять меня на разврат, и обещал подарить мне новую одежду, если я лягу с ним, но я противилась ему, ибо был он уродлив и гнусен видом, кособок, кривоног, и губы его подметали пол. И тогда он попробовал взять меня силой, и я боролась с ним, и откусила палец, и он завизжал так, что услышал его весь дворец. И меня схватили, и били плетьми за ущерб, что я ему нанесла. И с тех пор не стало мне от него жизни, и он бил меня, и щипал, и ругал, и вот однажды ночью я встала и взяла кухонный нож, и зарезала повара, а потом украла мужскую одежду и бежала из дворца. А после я встретила вас, и теперь разбойничаю с вами и надеюсь встретить человека, что знает о судьбе моей сестры».

И разбойники смеялись, услышав о том, как она поступила с поваром, а потом Дамир сказал: «Пришло время и мне рассказать историю». Но в этот момент руки Хакса ослабели, и он выпустил ветку, за которую держался, и готов был упасть вниз, но сумел схватиться за другую ветку. И ветви зашумели и затрещали, и разбойники похватали оружие и вскочили на ноги. И первый разбойник сказал: «Что за злой дух скрывается в ветвях?» И тогда кошка спустилась с дерева, и села перед разбойниками, и замяукала. И разбойники рассмеялись так, что попадали на спины, и сказали: «Вот каков этот злой дух!», и Дамир бросил ей кость, на которой было еще достаточно мяса. И кошка схватила кость, и вскарабкалась опять на дерево, и принесла ее Хаксу. А разбойники забыли о ней, и Дамир начал свой рассказ.

Рассказ предводителя разбойников



«Знайте, что я родился в знатной семье и до двенадцати лет рос, не зная горя и бед, - сказал Дамир. – Отец мой служил царю Сноуку, и исполнял свои обязанности хорошо, и вел праведную и честную жизнь. И его жена, моя мать, превосходила всех женщин красотой так, как луна превосходит звезды. И вот однажды она сидела в своем саду с невольницами, и они играли на лютнях, и смеялись, и веселились. А сад этот выходил к реке, и в то время на золоченой ладье проплывал мимо царь Сноук со своими невольниками. И он увидел мою мать, и страсть к ней овладела его душой, и он задумал погубить моего отца и забрать мою мать к себе в гарем. И он поручил отцу одно дело, которое тот не смог исполнить, ибо ему мешали по воле царя Сноука, и велел схватить его и казнить, а потом послал своих людей к моей матери. А моя мать, узнав о том, отослала меня прочь с верным слугой, и взяла отцовский меч, и надела кольчугу, и дала отпор слугам, и зарубила нескольких, прежде чем ее схватили. И ее увели прочь, и с тех пор никто не видел ее среди живых, и я не знаю, жива она или мертва. С тех пор шли годы, и рос мой гнев против царя. И я решил мстить ему за то, что он сделал с моей семьей, и собрал эту банду, и много лет разорял караваны и дворцы его эмиров, и никто не мог мне помешать, ибо самые храбрые воины бледнели от страха и тряслись всем телом, если произносили мое имя.
И Хакс рассердился, услышав слова Дамира, и подумал: «О Аллах, свет не видел такого хвастуна, как этот разбойник!»
А разбойники между тем продолжали пить и разговаривать между собой, а потом приехали их товарищи и они начали делить добычу, и Хакс стал засыпать, ибо был он изнурен страданиями, голодом и долгой дорогой. И тогда он покачнулся на ветке, и вскрикнул, но все же смог удержаться и не упал вниз. Но разбойники услышали его и Дамир воскликнул: «Там точно кто-то есть! От кошки не может быть столько шума!» Разбойники согласились с ним, и окружили дерево, и стали кричать и размахивать факелами. И Дамир сказал: «Кто бы ты ни был, спускайся, или мы подожжем это дерево».
И Хакс слез с дерева, и все увидели, в каком он жалком состоянии. И Хакс сказал им: «Клянусь Аллахом, у меня нет ничего, что вы захотели бы взять». И предводитель разбойников рассмеялся так, что упал навзничь, и сказал: «Ты прав, клянусь Аллахом, ибо твой бедственный вид даже в моем сердце будит сострадание и желание подать тебе медяк. Садись к нашему костру и расскажи о себе». И Хакс уселся к костру, и ему дали кость с мясом, и налили вина, и он поел и попил, и силы вернулись к нему.

Рассказ Хакса


- Знайте, о разбойники, - сказал Хакс, - что я ваш враг, ибо служил царю Сноуку многие годы и был главным военачальником Первого царства.
И Дамир рассмеялся и сказал: «Видом своим ты скорее похож на главного нищего Первого царства. Если ты говоришь правду, как вышло так, что ты оказался здесь, один, в лохмотьях и весь избитый?»
И Хакс ответил ему: «Я верно служил моему царю, а пострадал и лишился всего из-за любви». И он рассказал о том, как купил для Сноука прекрасного невольника, и как полюбил его всей душой, и как терзалось его сердце из-за невозможности быть с любимым, и как был предан и оклеветан им, и заключен в темницу, и подвергнут пыткам.
И Дамир в гневе воскликнул: «О Аллах, этот невольник подлее шакала! Забудь о нем и живи счастливо!» Но Хакс сказал: «Я не держу на него зла, ибо причинил ему боль, и по моей вине мой возлюбленный претерпел страдания, и изведал болезнь и горе, отчего любовь его и обратилась в ненависть. Я же всегда буду любить его».
И он произнес такие стихи:

Пусть жесток и суров ко мне любимый мой,
На глазах и в сердце моем лишь он один.
Если жив я пока – то причиной любовь к нему,
Коль умру – то умру от любви, и прекрасна та смерть.


Тогда предводитель разбойников Дамир изумился и воскликнул: «Клянусь Аллахом, твоя история удивительна, и будь даже она записана иглами в уголках глаз, и тогда бы послужила наставлением для поучающихся. Присоединяйся к моему отряду, и мы вместе отомстим Сноуку за твои беды!»

Но Хакс сказал ему: «Пусть царь Сноук изгнал меня из Первого царства, но я не считаю себя свободным от клятв и не стану служить его врагу. Позволь мне продолжить мой путь».
И Дамир спросил его: «Куда ты пойдешь?»
И Хакс не смог ему ответить, ибо дом его был разрушен, и путь в родной город был для него закрыт, и он не знал, куда ему направить свои стопы. И тогда он сказал: «В целом мире не осталось у меня никого и ничего, кроме кошки. Я спас ее жизнь, и она ходила за мной по пятам, и грела меня этой ночью, и предупредила о вашем появлении. Знайте же, что это не обычная кошка и ей ведома человеческая речь. И я верю, что Аллах не зря послал мне ее, и хочу услышать ее историю, чтобы понять, куда мне идти дальше».
И он позвал кошку, и она спустилась с дерева, и села рядом с ним.
И Дамир сказал ей: «Ответь нам, о кошка, демон ты или заколдованный человек?» «Я прежде была человеком, пока не случилась со мной удивительная история, - ответила ему кошка. И Дамир воскликнул: «Поведай же нам ее!»
И кошка обвила хвостом лапы и начала свой рассказ.

Рассказ кошки


«Я родилась в семье персидских магов, - сказала она, - что находятся в родстве с ифритами, и потому владеют волшебством и силами, неподвластными другим людям. Мать моя ушла к Аллаху вскоре после моего рождения, и я была единственным ребенком у моего отца, ибо он любил свою жену великой любовью и не женился снова. У отца была сестра по имени Лея, родившаяся с ним в один день, и они нежно любили друг друга так, что если расставались на час, то разлука казалась им годом. А у Леи был сын, прекрасный, как молодой месяц в ночь новолуния, и мы росли вместе с моим двоюродным братом, и любили друг друга, и никогда не было между нами вражды. Но брат мой был своенравен, как ветер пустыни, хитер как Иблис, и не было никого на свете коварнее его. И отец мой заклинал меня быть осторожнее с ним, но я лишь смеялась, потому что не верила, что брат может причинить мне зло.
И вот однажды мы с ним обернулись двумя ночными птицами и, невидимые глазу людскому, летели над Первым царством. И увидели мы высокий и крепкий дом, что мог бы принадлежать эмиру, а в нем открытое окно, в котором горел свет, и во мне пробудилось любопытство, и я подлетела к окну и увидела в комнате прекрасного юношу, спавшего над книгой. И сердце мое загорелось любовью и страстью, и я сказала: «Клянусь Аллахом, он будет моим!»
Но брат услышал мои слова и воскликнул: «Нет, никогда тому не бывать! Этот юноша мне полюбился и будет моим!»
Так впервые вышла между нами ссора, и долго мы бранились и поносили друг друга, не в силах прийти к согласию. Но тогда я еще надеялась кончить дело миром и сказала ему: «О сын моей тети! Положимся на волю Аллаха! Подбросим монету, и если упадет она солнцем вверх, тогда юноша будет мой, а если упадет вверх луной – он будет твоим.
И брат мой согласился, ибо верил в свою удачу, и сказал: «Да будет так, о дочь моего дяди».
И мы улетели в пустыню, и приняли человеческий облик, и я достала монету и подбросила ее. И по воле Аллаха милосердного монета упала солнцем вверх, и когда мой брат увидел это, он рассердился и затопал ногами, и закричал: «Это обман! Не бывало прежде такого, чтобы удача отворачивала от меня свое лицо!» И он достал свою монету, и подбросил ее, и она снова упала солнцем вверх. И тогда мой брат разгневался великим гневом и сказал мне: «О развратница, никогда я не отдам тебе этого юношу!» И он бросил мне в лицо горсть песка, и произнес волшебные слова, и я обратилась в кошку. И он достал свой меч, и я поняла, что он хочет меня убить, и убежала от него, и спряталась, и он не смог меня найти.
И потом я тайно вернулась домой, но отец мой был в отъезде в далеких краях, а сестра его, Лея, не смогла расколдовать меня, хотя была не менее искусна в волшбе, чем ее брат. И тогда призвала она моего брата, и пригрозила ему материнским проклятием, если он не вернет мне человеческий облик, но брат лишь рассмеялся и сказал: «Клянусь Аллахом, пока я жив, она останется кошкой, ибо сила моего колдовства такова, что и дядя не сможет его снять». Так он смеялся и насмехался над ней, и забыл о почтении к матери, и тогда Лея разгневалась, и ударила его по голове так, что потекла кровь, и сказала: «Если ты используешь свою Силу лишь во зло, то я отберу ее у тебя, по воле великого Аллаха!» И она окропила его водой, и стало по слову ее. И с тех пор прошел год (а отец мой все не возвращался), и гнев Леи утих, и она хотела расколдовать сына, но не смогла отменить наложенное ею самой заклятие. И она сказала: «Горе мне! Видно, заклятие это снимет лишь моя смерть». И брат впал в тоску и печаль, и часто уезжал из дома, взяв с собой одного лишь своего слугу, и не желал ничего слышать об опасностях. И вот однажды в безлюдном месте они встретились с работорговцами, и те увидели, как прекрасен мой брат, и схватили его, а слугу ударили мечом и думали, что он умер. Но он остался жив, и смог добраться до нашего дома, и рассказал о том, что случилось с моим братом.
И когда Лея услышала об этом, она разорвала на себе одежды и изранила свое лицо, и вскричала: «О сын мой, о дитя любви, если бы у тебя была твоя Сила, кто посмел бы причинить тебе зло?» Тогда она решила найти своего сына и, обернувшись белой птицей, улетела его искать. Я же осталась дома и так мы жили, ожидая вестей от Леи и моего отца, но шли годы, а они все не возвращались и не сообщали о себе, и я плакала и тосковала, боясь, что с ними могла случиться беда. А у Леи была старая служанка, что любила ее и моего брата превыше жизни. И вот однажды, когда я грелась на солнце, она пришла и сказала мне: «Горе тебе, о развратница! Все наши беды из-за тебя одной! Теперь моя госпожа погибла, и мой господин, свет очей моих, никогда не вернется домой. Ты заплатишь за их страдания, о проклятая!»
И она схватила меня, и сунула в мешок, и бросила меня в воду. И я думала, что мне пришел конец, но по воле Аллаха я смогла прорвать мешок и выплыла к берегу. Но я поняла, что домой мне возвращаться нельзя, и отправилась по миру искать моего отца, великого волшебника, ибо он остался моей единственной надеждой».

И Хакс с разбойниками воскликнули хором: «Во имя Аллаха великого! Твоя история изумительна, и нам никогда не приходилось слышать ничего подобного!»
И Хакс спросил ее: «Как звали твоего брата? Быть может, я встречал его на невольничьем рынке, когда искал невольника для своего царя». И кошка ответила: «О господин, увидев его раз, ты никогда бы его не забыл, ибо мой брат красотой превосходит всех мужчин и женщин. Имя его Кайло».
И когда Хакс услышал это, он вскрикнул и упал бездыханным¸ и не сразу смогли привести его в чувство. И когда он открыл глаза, он сказал кошке: «На все воля Аллаха! Я помогу тебе найти твоего отца, чтобы он расколдовал тебя, и ты соединилась с юношей, любимым тобой». И произнеся эти слова, он отвернулся, и лицо его побледнело, ибо сердце его ужалила змея ревности к юноше, которого любил и Кайло.

И Дамир сказал им: «Не будет мне удачи, если я удержу вас у себя. Ступайте, во имя Аллаха!» И тогда разбойница бросилась к его ногам и воскликнула: «Господин, да буду я жертвой за тебя!» «Говори, - ответил ей Дамир. И она сказала: «Господин, позволь мне отправиться с ними, и найти великого волшебника, ибо я верю, что он может рассказать мне, где искать сестру». И Дамир отпустил ее, и дал им лошадей, и разрешил разбойнице забрать свою часть добычи, и дал Хаксу из своей части кошелек с золотыми динарами.
И Хакс поклонился ему и сказал: «Воистину в тебе течет благородная кровь, о Дамир, и я надеюсь, что смогу отплатить тебе за твою доброту».
И наутро они сели на коней и уехали на поиски волшебника, отца заколдованной девушки.

6
Повесть о царе Сноуке, эмире Хаксе и прекрасном наложнике Кайло (продолжение)


А тем временем Кайло тосковал во дворце царя Сноука и отвергал еду и сон, но гнев на возлюбленного не покидал его сердце. И когда Сноук приходил к нему, Кайло не поднимал головы и не приветствовал своего господина, и не играл для него на лютне, не танцевал и не радовал своими умениями, и был холоден и печален.
И Сноук, думая, что Кайло сердится из-за того, что он пощадил Хакса, однажды сказал ему: «Знай, что я велел убить этого развратника, и мои евнухи следили за ним, и настигли его в пустыне, и отрубили ему голову. Теперь ты видишь, что я отомстил за твои страдания и сокрушил нашего врага».
И когда Кайло услышал эти слова, слезы покатились по его лицу, как крупный жемчуг, и он закричал, и разорвал на себе одежды, и упал наземь. И когда Сноук протянул к нему руки, Кайло оттолкнул его и воскликнул: «Не приближайся ко мне, мерзкий старик! Знай, что мне отвратителен твои вид и гнусны твои ласки!» И Сноук рассердился и затопал ногами, и закричал на него: «Негодный раб, как смеешь ты мне противиться? Моли о пощаде, или я брошу тебя в темницу!» И Кайло в гневе воскликнул: «Стой и не сходи с места, о презренный!», и Сноук застыл, словно бы обратившись в камень, и не мог пошевелиться, только вращал глазами от страха. И Кайло рассмеялся от радости, когда понял, что его волшебная сила вернулась к нему, а потом заплакал от горя, потому что это означало, что мать его мертва.
И после Кайло выхватил меч, и разрубил Сноука пополам, и наступил ногой на его тело. И потом вышел он к придворным и сказал: «Отныне я буду над вами царствовать». И эмиры и визири возмутились и закричали: «Не бывать тому, чтобы царством управлял невольник для похоти! Ты достоин смерти, подлый раб и убийца нашего царя!» И Кайло рассмеялся, и взмахнул рукой, и все они окаменели и словно превратились в статуи. И он опять взмахнул рукой, и подвижность вернулась их членам. И сказал он: «Теперь вы видите, на что я способен. Всякий, кто будет противиться мне, умрет». И все склонились перед ним, и Кайло воссел на трон, и стал править Первым царством.

***


И когда Дамир услышал о смерти царя Сноука, он подумал, что настало наилучшее время, чтобы ограбить царскую казну. И он решил идти один, чтобы никто не мог посягнуть на его славу, и хотя все отговаривали его, он не внял мольбам и ушел.
И он тайно и неслышно проник во дворец, и смог обойти стражу, так что ни одна живая душа не видела его. И он спустился в подземелье, и очутился перед дверью в сокровищницу, а дверь та была из железного дерева, что крепче камня и стали, и заперта на хитроумный замок. Но у Дамира было тайное слово, разрушающее оковы, и он произнес это слово, и дверь отворилась перед ним.
И войдя внутрь, Дамир увидел комнату, в которой стояли кувшины с золотом и серебром. И Дамир возрадовался и хотел набить свой мешок, но потом увидел в глубине комнаты дверь из слоновой кости, что была покрыта искусной резьбой, и сказал себе: «Верно, в той комнате еще большие богатства». И он открыл дверь (а она была не заперта), и вошел в другую комнату. И увидел он, что в комнате лежат золотые и серебряные слитки, и воскликнул: «О Аллах!», и хотел было набить свой мешок, но потом увидел дверь из черного дерева, украшенную золотом, что вела в другой покой. И Дамир подумал: «В третьей комнате должно быть еще больше богатств! Не буду я здоров, если не войду в нее!» И он вошел в третью комнату, и увидел, что она наполнена драгоценными камнями, и всюду лежали алмазы размером с орех, и рубины красные как кровь, и жемчужины сияющие, ровные и гладкие, совершенные по красоте. И Дамир воскликнул: «Вот что я искал!» и стал набивать свой мешок. Но тут он увидел еще одну дверь, и его обуяло любопытство, и захотел он узнать, какие сокровище скрывается за ней. И Дамир открыл эту дверь, но за ней была непроглядная тьма. И он испугался, сам не зная чего, и хотел закрыть дверь, но тут раздался смех и кто-то невидимый толкнул его в спину. И Дамир влетел в комнату, и дверь захлопнулась за ним.
Тут разом зажглись огни в светильниках, и Дамир увидел, что комната пуста, а посередине ее стоит трон из чистого золота, а на нем сидит прекрасный юноша, и этот юноша смеялся и потешался над Дамиром, говоря ему: «О проклятый, тебя сгубила твоя жадность и глупость! Никто не смеет покушаться на мои сокровища».
И Дамир спросил его: «Кто ты, о юноша?»
И тот ответил: «Я Кайло, правитель Первого царства. Готовься же принять наказание из моих рук».
Но Дамир не испугался, ибо видел, что Кайло один и нет рядом с ним стражи, и он схватил свой лук и выстрелил в него. Но Кайло взмахнул рукой, и стрела повисла в воздухе. Тогда Дамир выхватил меч и бросился на него, но Кайло снова взмахнул рукой, и Дамир словно окаменел, и не мог пошевелить ни рукой ни ногой. И Кайло швырнул ему в лицо горсть драгоценных камней и сказал: «Стань ниже пояса камнем!» И Дамир обратился в камень ниже пояса, и Кайло приказал поставить его рядом со своим троном всем в назидание. И люди дивились и дрожали от страха, видя могущество царя, а Дамир испытывал жестокие страдания и умолял его убить, но Кайло не внял ему.

С тех пор, как Дамир был пленен, остальные разбойники были схвачены и посажены в темницу, и лишь нескольким удалось сбежать, и они затаились, и печалились о своей былой жизни и о Дамире.

И многие устрашились, увидев силу Кайло, но не все, и Кайло знал о том, что эмиры ненавидят его и хотят убить. И тогда он собрал эмиров и визирей, и поблагодарил их за верную службу, и подарил им невольниц. И невольницы эти были прекрасны собой и искусны в игре на музыкальных инструментах, сложении стихов и в любви, и эмиры полюбили этих невольниц, и всюду брали с собой, и не отпускали от себя ни на минуту. Но они не знали о том, что невольницы следили за ними по приказу Кайло, и все сообщали ему. И Кайло узнал о том, что против него готовится заговор, и узнал имена эмиров, замешанных в нем.
И тогда он созвал всех вельмож на роскошный пир в своем дворце, и были накрыты столы из черного дерева, и тарелки все были из чистого золота, а кувшины – из серебра. И за столом прислуживали прекрасные невольницы и невольники, и они развлекали гостей приятной беседой, и танцами, и игрой на лютне, так что всем казалось, что они в раю среди гурий Пророка. И Кайло увидел, что гостей его взял хмель, щеки их покраснели, а речи стали несвязными. И он призвал всех к молчанию и рассказал им такую историю:

Жил на свете один царь, и у него был единственный сын. Царь этот был еще не стар и крепок телом, и собирался еще долгие годы править своим народом. И сын царя говорил ему: «О господин, пусть царствование твое длится тысячу лет! Я каждый день молюсь Аллаху о твоем здоровье!» Но однажды царю донесли, что сын его говорил со своей наложницей о том, как он мечтает стать царем и ждет дня смерти своего отца, и молится о том, чтобы день этот скорее наступил. И царь не поверил и хотел казнить наветчика, но старый визирь сказал ему: «О царь, не поступай поспешно! Лучше испытай своего сына. Пошли ему подменное письмо, как бы от имени своих эмиров, в котором ему предложили бы свергнуть тебя. Посмотрим, как он поступит – придет с этим письмом к тебе, чтобы ты наказал изменников, или же согласится предать тебя». И царь нашел его слова мудрыми, и приказал отправить такое письмо, а сын его, получив письмо, согласился участвовать в заговоре и убить своего отца. И когда царь узнал об этом, солнце сделалось для него черным, и он велел схватить своего сына, и бросить в темницу…»

И Кайло замолчал и посмотрел на своих эмиров, а они смотрели на него. И тогда Кайло спросил их: «Как царю следует поступить со своим сыном?»
И эмиры хором ответили: «Наказание за измену – смерть».
И Кайло воскликнул: «Быть посему!». И он призвал свою стражу, и приказал отрубить головы всем изменникам, и это сразу было исполнено, и кровь залила пиршественные столы как вино.
И Кайло сказал оставшимся в живых эмирам и визирям: «Так будет с каждым, кто осмелится злоумышлять против меня».
И они склонились перед Кайло, и восславили его как своего повелителя, и поклялись в вечной верности.
И в Первом царстве наступил мир, и дороги его стали безопасны, так что невинная девушка могла бы пройти с кошелем золота из одного конца царства в другое, и никто не тронул бы ее и пальцем и не посягнул бы на ее добро. И все славили царя Кайло, что правил мудро и справедливо, и наводил ужас на врагов, и карал преступников, и награждал усердных и честных. И все почитали Кайло счастливейшим из людей, и не знали о том, что не было в его жизни радости, и подушка его орошалась слезами каждую ночь, и сердце его истекало кровью, и ничто не могло его утешить, ибо он думал, что Хакс погиб, и скорбел по своей матери, и тосковал по своей сестре.

7
***

А тем временем, Хакс и его кошка, и разбойница по имени Гюльчан пришли в город Канто-Байт, и их встретили радушно, ибо у Хакса и Гюльчан было золото. И увидели они, что город этот населен людьми черствыми, злыми, спесивыми и алчными, из тех, что не бросят нищему и заплесневелую корку хлеба, пусть он будет умирать от голода у них на глазах. И тогда Гюльчан сказала Хаксу: «Да накажет Аллах этих злых людей!» И Хакс ответил ей: «Придет и их час».
И случилось так, что лошадь Гюльчан захромала и пала, и они захотели купить другую лошадь, а в Канто-Байт продавались самые быстрые и выносливые скакуны на свете. И они отправились на рынок, чтобы выбрать лошадь, и так случилось, что попали на скачки. И Гюльчан увидела, как наездники бьют лошадей кнутом и ранят шпорами, и сердце ее загорелось гневом. И тогда она пробралась к конюшням, так, что никто из стражи ее не заметил, и открыла засовы, и лошади вырвались из конюшни, и пронеслись по рынку, разрушая его, и люди кричали в ужасе и пытались их поймать, но тщетно. И Гюльчан смеялась над ними и приговаривала: «Поделом вам, злые, жадные люди!»
И когда Хакс узнал об этом, он укорил Гюльчан, и они в спешке покинули город, и ехали два дня, пока не достигли моря, и там сели на корабль.

И путь их продолжался семьдесят и семь дней, и вот однажды разыгралась буря, и накинулась на корабль, и изломала его мачты, и корабль начал тонуть, и все, кто был на корабле, попадали в море и старались ухватиться за обломки мачты и досок, чтобы не пойти ко дну. И Хакс с Гюльчан держались за мачту, а кошка сидела у Хакса на плече. И долго их носило по волнам, так что они были уже еле живы от усталости, голода и жажды, и, наконец, прибило к берегу. И когда Хакс очнулся, он увидел рядом Гюльчан, а кошки нигде не было. И они подумали, что кошка утонула, и Хакс горевал о ней, и корил себя, и плакал.

И он сказал: «Вся жизнь это череда потерь и цепь страданий»

И они увидели, что оказались на пустынном берегу, и вокруг не было ни единой живой души. И они ушли от берега моря, и стали искать воду и еду, и нашли красивые плоды, но Хакс остерегся их есть, потому что они были им незнакомы. И прошли они дальше, и увидели родник, рядом с которым стоял золотой кувшин искусной работы. И они обрадовались, и напились воды, и налили ее в бурдюки. И Гюльчан сказала Хаксу: «О господин, что мы сделаем с этим прекрасным кувшином? Оставим ли его здесь в одиночестве или возьмем с собой?»
И Хакс ей ответил: «У этого кувшина есть хозяин, нехорошо будет забрать его». И Гюльчан сказала: «Ты не знаешь, кто этот человек, а заботишься о его имуществе.
И Хакс ответил: Я знаю, что этот человек добр, раз он оставил здесь этот кувшин, чтобы путникам было из чего напиться. Еще знаю, что он щедр – ведь кувшин этот из чистого золота. А еще человек этот могуществен и смел, раз уверен, что кувшин не украдут. Подумай, о Гюльчан, стоит ли забирать его?»
И Гюльчан нашла его слова разумными, и они оставили кувшин и отправились дальше.

И вскоре их окружили всадники на прекрасных скакунах, и предводитель всадников приказал остановиться и следовать за ними, и не сказали ни слова о том, куда и зачем ведут, но обращались с уважением. И они приехали к белоснежному дворцу с высокими башнями и крепкими воротами, и предводитель всадников протрубил в рог, ворота открылись перед ними. И Хакс с Гюльчан вошли во дворец дивясь тому, что видели вокруг, ибо дворец этот был убран и украшен с величайшей роскошью, словно лучший из райских покоев, и повсюду висели серебряные клетки с птицами, сладостно и приятно певшими, и пахло миррой и амброй. И их провели через шесть покоев, каждый больше и прекраснее другого, и когда они вошли в седьмой, то увидели ложе из белоснежного мрамора, убранное драгоценными камнями, жемчугом и слоновой костью, покрытое коврами, и шелками, и атласными подушками, расшитыми золотом, а на этом ложе сидела женщина царственной наружности, красивая, прелестная, стройная и соразмерная, подобная луне в ночь полнолуния. И вокруг нее сидели на подушках красивые невольницы в разноцветных шелках, и одна из них играла на лютне, а другие беседовали

И предводитель воинов, что привел их во дворец, вскричал: «Преклоните колени перед Амилин, царицей Крайта!» И тогда Хакс и Гюльчан поклонились царице, а она обратила на них взор и сказала приятным голосом: «Встаньте, о путники, и расскажите, откуда вы родом и как оказались в моем царстве». И Хакс сказал: «Мы путешествовали на корабле, пока не налетела на него буря, и корабль наш утонул, а из плывущих на нем спаслись только мы». И царица спросила: «Куда вы плыли?» И Гюльчан ответила: «Мы искали великого волшебника из персидских магов, чтобы он помог нам в нашем горе. Знай, о высокая госпожа, что я хочу найти свою сестру, с которой разлучилась много лет назад. А господин мой хотел помочь своей кошке и вернуть ей человеческий облик».
И царица изумилась, услышав ее слова, и приказала им рассказать ей всю историю в подробностях, и они повиновались.
И царица воскликнула, выслушав их: «Клянусь Аллахом, я никогда не слышала подобной истории!» И она сказала: «Знайте, о путники, что я решила пощадить вас потому, что вы не тронули кувшин, который я приказала поставить у источника. И вижу теперь, что не зря так поступила, хоть вы из Первого царства, а Сноук, царь Первого царства – мой враг».
И Хакс казал ей: «Госпожа, оттуда ты родом?». И она ответила: «Когда-то мой муж был эмиром и служил царю Сноуку, и у нас был сын, и я была счастливейшей из женщин. Но потом царь Сноук приказал убить моего мужа, и забрал меня в свой гарем, но я успела отослать моего сына с верным слугой. И я сражалась с его воинами и убила многих, так что царь Сноук рассердился на меня великим гневом, и страсть его обратилась в ненависть, и он уже не хотел меня видеть. И тогда он приказал заключить меня в башню, и там я жила, никого не видя и не зная, что происходит в мире и что с моим сыном. И когда я поняла, что так и умру в этой башне, забытая всеми, я стала готовиться к побегу. И я стала рвать одежды и покрывала и плести веревку, и сплела ее достаточной длины, и хотя моя башня была высоко над морем, я не боялась упасть и разбиться или утонуть, ибо смерть была лучше участи в вечном заточении. И вечером я спустилась по этой веревке, и проплыла вдоль берега, и вышла к деревне рыбаков, а там выменяла одежду за свой шелковый платок. И я оделась как жена рыбака и опустила на лицо покрывало, и в этой одежде меня никто не смог бы узнать, и так я отправилась к дому моего слуги, чтобы встретиться с сыном. Но когда я пришла к его дому, то увидела, что он разрушен, и мне сказали, что жители его умерли. И в тот час свет для меня померк, и я стала плакать и царапать свое лицо и разрывала на себе одежды. И я решила броситься в море, ибо не хотела жить из-за горя и тоски, но Аллах хранил меня, ибо в тот час проплывал мимо корабль, и корабельщики спасли меня, а потом привезли в царство Крайт и подарили царю. И царь Крайта был добр ко мне, и полюбил меня, и я тоже его полюбила, и он взял меня в жены и мы жили счастливо, пока Аллах не забрал его. А обычаи Крайта таковы, что жена может наследовать мужу, и я стала править Крайтом, и с тех пор уже прошло много лет, но я до сих пор горюю о своем умершем сыне, а других детей у меня нет.

И Гюльчан воскликнула, услышав ее слова: «О госпожа, да буду я жертвой за тебя! Клянусь Аллахом, твой сын жив!» И когда царица услышала эти слова, она испустила громкий крик и упала без чувств, и невольницы принялись хлопотать вокруг нее, брызгали розовой водой, и обмахивали ее опахалами, и растирали ей руки. И Гюльчан с Хаксом хотели увести, но тут царица очнулась и сказала им слабым голосом: «Не трогайте этих людей, ибо они под моей защитой. Пусть подойдут ближе».
И Гюльчан с Хаксом приблизились к ней, и царица сказала им: «Расскажите все, что знаете о моем сыне, и горе вам, если вы солжете хоть словом».
И тогда Гюльчан сказала: «О госпожа, клянусь Аллахом, что мои слова правдивы. Я знаю твоего сына, и в сердце его живет сильный гнев на царя Сноука, а потому стал он разбойничать и наносить большой урон Первому царству, и слава о его деяниях разнеслась широко, и сам Сноук боялся его. Я знаю это доподлинно, ибо была в его отряде и видела его так, как сейчас вижу тебя». И царица сказала: «Поведай же, каков стал мой сын». И Гюльчан ответила: «О госпожа, знай, что сын твой высок и строен, как ливанский кедр, силен и яростен в бою, как лев, и красота его похищает умы и сердца, и благородство и щедрость поражают всяческое воображение». И царица обрадовалась и приказала наградить ее золотом. И она спросила Хакса: «Знаешь ли ты моего сына?». И Хакс ответил ей: «О госпожа, я встретил его в тяжелый, горький час, когда лишился всего, что имел, и при мне остались только мои лохмотья. И твой сын был добр со мной, и накормил меня, и выслушал мою историю, и одарил меня конем, одеждой и деньгами, чтобы я мог продолжить свой путь, и я не встречал никого благороднее, чем он». И царица смеялась и радовалась, слыша его слова, и говорила: «О счастливый день, о день, благословенный Аллахом!»
И потом она призвала своего визиря, и дала ему кольцо со своей руки, и сказала такие слова: «О визирь, возьми сорок моих воинов и не медля отправляйся в Первое царство, и там найди моего сына Дамира и покажи ему это кольцо. И скажи Дамиру, что мать его жива, и привези его ко мне». И визирь поцеловал землю у ее ног и сказал: «Внимание и повиновение!»
А после царица повернула свое лицо к Хаксу и Гюльчан и сказала им: «Вы мои любимые гости, о путники! Оставайте в моем дворце, сколько пожелаете, и если увидите вокруг себя вещь, которая вам понравится, знайте, что она ваша».

И Хакс с Гюльчан поцеловали землю перед ней и восславили ее щедрость. И они прожили во дворце царицы Крайта две недели, пока тягости пути не спали с них, и царица любила беседовать с ними о своем сыне, и часто звала к себе, и усаживала рядом с собой на пирах. И она увидела, что Хакс муж мудрый и ученый, речь его сладостна, а слова разумны и уместны, и стала советоваться с ним, как если бы он был ее визирем, и нашла в его советах большую пользу для себя.
И Хакс жил во дворце царицы спокойно и привольно, и раны его излечились, и силы вернулись к нему, и красота его засияла вновь, сокрушая сердца и похищая взоры. И однажды Гюльчан сказала ему: «О господин, вижу, что тебе хорошо здесь. Зачем тебе следовать дальше за мной? Оставайся рядом с царицей, и она сделает тебя своим визирем и осыплет своими милостями. Прежде ты хотел помочь своей кошке, но теперь ее нет среди живых, а я справлюсь и сама, если будет на то воля Аллаха великого».

И Хакс задумался над ее словами, а ночью ему приснился сон, в котором Кайло лежал с ним на ложе, и он гладил его черные кудри, и целовал алые губы, и дыхание его было благоуханнее амбры, а слюна слаще меда. И Хакс проснулся со слезами на глазах, и сердце его разрывалось от боли, и он произнес такие стихи:

От страданий я болен и горькие слезы лью,
И во мраке ночном я тоскую на ложе один.
Свое сердце и душу продал и взамен получил
Лишь печали и боль, но другой мне не нужно любви.


И потом он сказал: «На все воля Аллаха!»

И утром он сказал Гюльчан: «Я отправлюсь с тобой, когда будет на то твое желание, и помогу тебе найти волшебника или погибну в пути, ибо я хочу помочь тебе и принести волшебнику вести о его дочери, пусть они и будут горькими». И они решили отправиться в путь, и Хакс сказал царице, что хочет уехать, а она не хотела его отпускать и уговаривала остаться, ибо полюбила его как родного сына, и Хакс обещал вернуться к ней после того, как найдет волшебника. И тогда царица подарила им лучших лошадей, и оделила золотом и новой одеждой, и всем необходимым в пути.

И они въехали в лес, где густо росли деревья и ветви свисали на тропу, и Гюльчан сказала Хаксу: «О господин, если есть в этом царстве разбойники, то уж верно, что они сделают засаду в этом лесу». И едва она произнесла эти слова, как отовсюду с криками выскочили люди с обнаженными мечами, и лица их были закрыты черными платками, и они напали на Хакса и Гюльчан, и их людей. И случилась между ними битва, и Хакс с Гюльчан храбро и яростно сражались и одолели почти всех, но тут один из разбойников схватил свой лук и хотел выстрелить в Хакса. Но не успел он натянуть тетиву, как из ветвей на него прыгнула кошка, и вцепилась ему в лицо всеми четырьмя лапами, и изранила его, и вырвала ему глаза. А Хакс, не теряя времени, пронзил его мечом, и разбойник испустил дух. И Хакс восславил Аллаха за спасение, и тут увидел, что кошка эта – его кошка, и обрадовался великой радостью, и схватил ее на руки, и прижал к груди, и прослезился от избытка чувств, и спросил ее: «О кошка, где ты была все это время?»
И кошка ответила ему: «О господин, меня отнесло течением далеко от вас и выбросило на берег, так что долго я лежала не жива и не мертва. Но по воле Аллаха я очнулась и стала искать вас, и подслушала разговоры людей про двух путников, что живут в царском дворце, и поняла, что это вы. И я увидела, как ты живешь счастливой и сладостной жизнью, занимая подобающее тебе положение, и решила, что не стану тебя тревожить и принуждать следовать за мной. Но потом я узнала, что вы уезжаете, и обрадовалась, и последовала за вами, и вот я снова с тобой, господин».
И Хакс укорил ее за то, что она скрывалась и не давала о себе знать, и взял с нее обещание, что она больше так не поступит, и кошка обещала ему.

И они продолжили свой путь, и пересекли горы и пустыни, и видели множество новых земель и различных диковин, и прошли через царство песьеголовых, и людей с красной кожей и рогами на голове, и великанов, покрытых рыжей шерстью с головы до ног, и людей-полурыб, что жили под водой. И вот пришли они к горе, что подпирала небесный свод, и кошка сказала: «На этой горе жили древние ифриты, и здесь хранятся их книги и сокровища, и мой отец искал это место, а значит, путь наш лежит сюда».

8
***

А тем временем визирь царицы Крайта приехал в Первое царство, и начал узнавать о Дамире. И люди сказали ему: «О путник, был в нашем царстве разбойник Дамир, и он грабил караваны, и наводил ужас на воинов царя Сноука. Но Сноук умер, и теперь над нами царствует царь Кайло, да продлит Аллах его дни, и он схватил Дамира, и обратил его по пояс в камень, и держит рядом со своим троном.
И визирь изумился, услышав это, и взял богатые дары, и пошел во дворец к царю Кайло. И увидел он рядом с троном разбойника Дамира, что был обращен в камень ниже пояса, и испугался великим страхом. Тогда он поклонился Кайло. И поднес ему богатые дары, и сказал: «О повелитель, слух о твоих деяниях разнесся далеко по земле. Госпожа моя, царица Крайта, услышала о диковине, что есть в твоих покоях, и сердце ее загорелось, и жаждет она обладать такой живой статуей, и послала меня, чтобы я узнал, не продашь ли ты ее». И Кайло, выслушав его, сказал: «Ни за что на свете не расстанусь я с этой статуей, ибо она служит предупреждением моим врагам». И когда визирь стал упрашивать его, Кайло рассердился и сказал: «Уходи прочь, иначе я обращу тебя в такую же статую, отправлю твоей царице, и тем исполню ее желание». И визирь испугался, и покинул дворец, и отправился в царство Крайт, чтобы рассказать обо всем своей госпоже.

***

А Хакс, Гюльчан и кошка взбирались вверх на гору ифритов, и продолжалось это двадцать дней, и припасы их подошли к концу. Но вот, наконец, они взобрались на вершину, и увидели они башню, и подошли к ней, но увидели, что дверь в башню закрыта, и все умения Гюльчан не смогли им помочь открыть эту дверь.
И тогда кошка сказала: «Дверь эта заперта колдовством». И она произнесла слово, отпирающее оковы, и замки на двери разбились, и дверь отворилась, и они смогли зайти в башню.
И они поднялись наверх по лестнице из ста ступеней, и увидели комнату где повсюду лежали книги и стояли запертые сундуки, а посреди комнаты был огненный круг, а в нем сидел человек. И когда человек этот увидел их, он вскочил на ноги и закричал: «Во имя Аллаха, покиньте это место, не медля, ибо скоро прилетит сюда злая джинния и убьет вас, и сожрет ваши сердца!» Но кошка воскликнула: «Отец мой, мы не уйдем, пока не освободим тебя!» И отец ее заплакал и сказал ей: «Дочь моя, что стало с тобой?» И кошка ответила ему: «Расскажи прежде, как нам помочь тебе».
И волшебник сказал Хаксу: «Открой сундук, что стоит перед тобой, и достань из него меч и сосуд. И когда прилетит джинния, окропи ее водой из сосуда, и сила ее уменьшится, и ты сможешь с ней справиться. Тогда не медля, сруби ей голову этим мечом. Если сделаешь все так, как я сказал, то победишь ее, если нет – будешь убит». И Хакс сделал так, как сказал волшебник, и стал ждать джиннию.
И спустя недолгое время джинния влетела в окно, и была она похожа на вихрь темного пламени. И когда джинния увидела чужих людей, она заревела от гнева и бросилась на них, но Хакс, не медля окропил ее водой из сосуда, и она уменьшилась в десять раз, и пламя ее погасло, и Хакс стал биться с ней, и смог отсечь ей голову, и джинния обратилась в пепел и развеялась по ветру.
И тогда погас огненный круг, и волшебник вышел из него, и обрадовался великой радостью, и восславил Аллаха за спасение, и поклонился Хаксу. И потом он открыл другой сундук, и достал из него сосуд, и окропил кошку, и сказал: «Стань человеком, во имя Аллаха великого». И кошка чихнула три раза, перевернулась через спину, и превратилась в девушку.
И Хакс увидел, что девушка эта красива и прелестна, с тонким станом и тяжкими бедрами, с нежным лицом, румяными щеками и алыми губами, и зубы ее были как ровно нанизанный жемчуг или цветки ромашки, а рот - как соломонова печать, и была она подобна сияющему солнцу в ясном небе, как сказал о ней поэт:

Красота твоя ослепляет как солнца свет,
И лишает ума мудрецов, а праведных – чести.


И девушка поклонилась Хаксу и сказала приятным нежным голосом: «Да будет Аллах милостив к тебе, о господин! Мое имя Рей, и ты спас мне жизнь, пока я была кошкой, и помог вновь обрести человеческий облик. Я навеки у тебя в долгу!»
И Хакс был очарован ее красотой и совершенством и сказал ей: «О прекраснейшая, ты вернула мне долг жизни, когда дважды спасла от разбойников. Свидетельствую перед Аллахом, что у тебя больше нет долга передо мной, зато я по-прежнему перед тобой в долгу».
И волшебник сказал им: «Да сохранит вас Аллах от всякого зла и ниспошлет вам счастье! За то, что вы привели ко мне мою дочь, я исполню любое ваше желание. Говорите, чего желает ваша душа».
И Гюльчан упала к его ногам и сказала: «О господин, мне не нужно ни золота, ни серебра, я лишь хочу узнать, где моя сестра, и что с ней, и жива ли она?»
Тогда волшебник взял большую чашу из серебра, украшенную жемчугом, и налил в нее воды из серебряного кувшина, и произнес заклинание, и сказал: «Смотри!» И Гюльчан увидела в воде свою сестру, что сидела на богато убранном ложе в прекрасном саду, и ее окружали невольницы с опахалами, а у ног ее играли дети. И Гюльчан заплакала от радости, и волшебник спросил у нее: «Хочешь ли ты отправиться к ней?» И Гюльчан воскликнула: «Да, господин! Заклинаю тебя Аллахом, перенеси меня к моей сестре!»
И она простила с Хаксом и Рей, и волшебник произнес заклинание, и перенес ее к сестре. И когда сестра увидела Гюльчан, она издала громкий крик и лишилась чувств от великой радости, и когда пришла в себя, то обняла сестру, и поцеловала ее, и больше они не расставались ни на день, пока не пришла к ним Разрушительница объятий.
И волшебник спросил Хакса: «Чего желает твоя душа?». И Хакс ответил ему: «Да благословит тебя Аллах, мне ничего не нужно». И волшебник удивился его словам и сказал ему: «Подумай хорошо, чтобы не пожалеть потом о своей опрометчивости». И тогда Рей спросила у Хакса: «Дозволишь ли ты рассказать о тебе?» И Хакс разрешил ей, и она поведала отцу о том, что случилось между ней и Кайло, и как пропала Лея, и о том, как Хакс встретился с Кайло, и что случилось потом. И волшебник заплакал, выслушав ее рассказ, и сказал ей: «О дочь моя, о дитя любви, о прохлада моих глаз, разве я не предупреждал тебя о коварстве твоего брата?» И Рей ответила ему: «Ты был прав, отец мой, но что толку сожалеть о том, что случилось. Пролитую на землю воду не вернуть обратно в кувшин, и прошлое никому не дано изменить, только Аллаху великому».

И волшебник вновь произнес заклинание над чашей, и склонился над ней, и потом сказал: «Моя сестра жива и находился в плену у нечестивого ифрита, из тех ифритов, что отреклись от Аллаха. И я знаю, как победить его и спасти мою сестру, но мне нужна будет ваша помощь. И Хакс с Рей обещали ему помочь, и волшебник рассказал им, что нужно делать.
И он перенес их своими заклинаниями во дворец ифрита, и когда спустился с неба ифрит, хлопая своими крыльями и дыша огнем, Хакс и Рей развернули покрывало (а было оно так велико, что один человек не смог бы его удержать), и набросили на ифрита, и им овладел сон, и голова его упала на грудь. И тогда волшебник выхватил меч, и отрубил голову ифриту. И они освободили Лею из заточения, и она обняла своего брата и Рей, и они плакали и смеялись, радуясь встрече. И Рей рассказала ей обо всем, что случилось с ними.
И потом Хакс сказал им, что хочет вернуться к царице Крайта, ибо обещал ей это, и Рей вызвалась ехать с ним, и ее отец и Лея решили так же. И они перенеслись в царство Крайт, и встретились с царицей, и нашли ее в печали и слезах, ибо визирь принес ей дурные вести о ее сыне. Так узнали они, что царь Сноук был убит, и Кайло захватил власть в Первом царстве и стал его царем. И царица Крайта хотела выступить войной против Первого царства, чтобы освободить своего сына, но визирь сказал ей: «О повелительница, одумайся, ведь царь Кайло – злой колдун и нам не выстоять против него».
Но Рей сказала ему: «Мой отец – великий волшебник, и его сестра и я также искушены в волшбе. Вместе с нами вы сможете одолеть Кайло».
И царица просила Хакса помочь ей спасти ее сына, и Хакс согласился.
И Рей сказала: «Я хочу сокрушить этого грешника. Выслушай меня, эмир Хакс – я отберу царство у Кайло и передам его тебе, ибо ты был по праву наследником царя Сноука, пока этот проклятый не оклеветал тебя».
И все нашли ее слова справедливыми, но Лея и Хакс просили не убивать Кайло, и им обещали это.
Но визирь царицы, бывший в Первом царстве, сказал: «Я видел у них пушку, которая может стереть в пыль гору или целый город, и может уничтожить все наше войско».
И военачальники царства Крайт сказали: «Горе нам! Что можно сделать против такой пушки?» И Хакс ответил им: «Знайте, что в этой пушке есть слабое место, и если есть среди вас смелые люди, которые пойдут со мной, мы сможем уничтожить ее. И вышли вперед десять воинов, и вызвались идти с ним.
И Рей укрыла их заклинаниями, и они тайно проникли в Первое царство, и пробрались к пушке, никем не видимые, и Хакс указал им слабое место, и они заложили туда порох, и взорвали ее. И поднялся шум и крик, и Хакс с воинами бежал под покровом чар. И никто в Первом царстве не смог починить ту пушку, ибо никому не удалось разобраться в чертеже.

9
И войско Крайта вошло в земли Первого царства, и Кайло выставил против них свое войско, и было их в десять раз больше.
И Рей оделась в кольчугу из узких колец, сияющую как солнце, и препоясалась мечом, и взяла также могучий лук и колчан с острыми стрелами, и села на рыжего коня, и сказала Хаксу: «Сегодня мы одержим победу, если будет на то воля великого Аллаха». И Хакс заклинал ее держаться подальше от гущи битвы, но Рей лишь рассмеялась и сказала: «О господин, не тревожься, ибо среди воинов Первого царства не найдется никого, кто мог бы со мной соперничать».
И она выехала на поле боя, и каждая ее стрела пронзала пять воинов, а каждый удар меча сражал десятерых, и нанесла она величайший урон войску Первого царства. И когда Кайло узнал об этом, он облачился в кольчугу, что была украшена жемчугом и драгоценными камнями, и сел на черного как ночь скакуна, что стоил не меньше тысячи динаров, и обнажил меч и ринулся в бой.
И они с Рей сошлись в схватке, и скрестили мечи, и бились так десять часов подряд, без отдыха, так что земля вокруг них была вся изрыта. А когда кони их пали, они стали биться пешими на мечах.
И все прочие воины отступили в страхе, и битва стихла, и все смотрели только на них.

И прошел еще час, и Кайло споткнулся и не смог отразить удар, и Рей повергла его наземь, и наступила ногой ему на горло, и приставила меч к его груди. А потом она сняла шлем и сказала: «Узнаешь меня, нечестивый пес?»
И Кайло изумился, увидев ее, и сказал: «Ты смогла снять мое заклятие, о дочь моего дяди! Я рад этому, ибо люблю тебя, и часто вспоминал о тебе, и раскаивался в том, что сделал с тобой». Но Рей не поверила его словам и воскликнула: «Ты лжешь, о проклятый! Нет в твоем сердце любви, ибо ты разрушаешь все, к чему прикасаются твои руки, и губишь тех, кто любит тебя». И из глаз Кайло покатились крупные слезы, и он ответил: «Увы, слова твои правдивы. Убей меня, ибо я заслужил смерть». Но Рей опустила меч и сказала: «Не могу я погубить свою родную кровь. Встань же и следуй за мной». И Кайло стал молить ее о том, чтобы она окончила его муки, и сказал: «Если ты не убьешь меня, я сам брошусь на меч, ибо жизнь стала для меня невыносима, и радость для меня невозможна, потому что тот, кого я любил, умер по моей вине, и не вернется ко мне». И Рей увидела, что он говорит искренне и правдиво, и в сердце ее вошла жалость, и она заговорила с Кайло ласково и сказала: «Заклинаю тебя Аллахом, следуй за мной».
И Кайло встал, и Рей объявила перед войском первого царства: «Царь ваш теперь – мой пленник. Сложите оружие, и я пощажу вас». И воины Кайло сложили оружие, и битва кончилась.
А Рей привела Кайло в шатер, и он увидел дядю, а рядом с ним свою мать, живую и невредимую, и испустил крик радости, и заключил ее в объятия, и молил ее о прощении, и был прощен. И Лея сказала ему: «О дитя мое, никто из нас не желал твоей смерти». И Кайло испустил тяжкий вздох и сказал ей: «О госпожа, я жду смерти как избавления от моих страданий». И Рей воскликнула: «Осуши свои слезы! Время горести и страданий прошло, и пришел день радости и счастья!» И она приказала позвать Хакса, и он вошел в шатер, и когда он увидел Кайло, ноги его подломились, а в глазах помутилось от волнения. И Кайло не поверил своим глазам, и подумалось ему, что он умер и находится в раю, и он коснулся руки Хакса, и убедился, что тот жив. И они заключили друг друга в объятия, и впали в бесчувствие от переполнявшей их радости, и придя в себя, не могли оторваться друг от друга.
И Хакс сказал Рей: «О госпожа, счастью своему я обязан тебе. Позволь же мне помочь тебе, и я найду юношу, любимого тобой, и устрою ваш брак». И Рей улыбнулась и сказала ему: «О господин, я давно нашла его, ведь этот юноша – ты. Это тебя мы увидели с братом той ночью, отчего и вышла меж нами ссора».
И Кайло сказал Рей: «О дочь моего дяди, простишь ли ты мне то зло, что я причинил тебе?» И Рей ответила ему: «О брат мой, ты знаешь, что я люблю тебя. Все что было – прошло, и я больше не сержусь на тебя». И Кайло обрадовался, и обнял ее, и поцеловал, и сказал ей: «Отныне никогда не будет между нами вражды, и все, что есть у меня, я буду делить с тобой, как и прежде». И Рей были приятны его слова, и она ответила: «Да услышит тебя Аллах!»
И Хакс сказал: «Вы двое мне дороже всех сокровищ земных и небесных, и любимы мною превыше света дня. И я хочу всегда быть с вами, и не расставаться ни на час, пока душа моя не отлетит к Аллаху».
Так они порешили между собой, и не нарушили клятв до конца своих дней.

И Кайло расколдовал Дамира, и тот встретился с своей матерью после долгой разлуки, и счастью их не было конца. И Хакс приказал выпустить из темницы разбойников, что были в шайке Дамира, и даровал им прощение, и отпустил их, взяв с них клятву жить честно и праведно. А после он приказал казнить злого визиря Пьюви, и палач отрубил ему голову, и выставил на пике на городской стене всем в назидание.

И Кайло, Хакс и Рей стали вместе править Первым царством, и жили долгие годы в веселье и радости сладостной и приятнейшей жизнью, пока не пришла к ним Разрушительница наслаждений и Разлучительница собраний, опустошающая хижины и дворцы. Восславим же Аллаха милостивого и милосердного, того, кто не меняется и не прекращается, и в чьей руке власть над зримым и незримым!






ekatheartist, сообщество «Star Wars fest club»

Дом, в котором нет никаких подвалов


спуститься в подвал

Категория: гет
Жанр: AU, драма, психология, повседневность
Персонажи/Пейринг: Люк Скайуокер/Лея Органа, Хан Соло/Лея Органа, Дарт Вейдер
Предупреждения: твинцест, беременность, смерть персонажей, сцены насилия, underage


США, маленький город в штате Мэн, 1980е годы. Люк Скайуокер, отсидевший семь лет в тюрьме за убийство своего отца, садиста и маньяка, возвращается домой к единственному близкому человеку, своей сестре-близнецу, которую он любит нежной, светлой, но отнюдь не братской любовью. У Леи почти получилось забыть ужасные годы, проведённые в страхе перед отцом, она живет нормальной жизнью и вовсе не ждёт возвращения брата.
Призраки прошлого встают перед ними даже теперь, когда они свободны. Сейчас, когда их осталось только двое, им предстоит решить очень важный вопрос - кто будет следующим чудовищем?




Глава 1


Екатерине, Дарье, Гаухар.

Глава 1

Июнь. Окраина маленького городка в штате Мэн. В три часа пятнадцать минут вечера автобус, опаздывающий по расписанию на две минуты, отъехал от остановки, расположенной прямо за углом от продуктового магазина. Из него вышел молодой мужчина с короткой стрижкой и в старом песчаного цвета пальто, которое было ему мало в плечах. В руках у него был чемодан из потёртой коричневой кожи с перламутровой ручкой, напоминающей о старых гангстерских фильмах. Это был чемодан его отца — одна из тех немногих вещей, которую он любил, одна из немногих тех вещей, которая не напоминала ему о том, что за человек был его отец.
Пыльный летний воздух поднимался над дорогой. Молодой мужчина расстегнул пальто и надел шляпу. Он был одет не по погоде: когда его судили, стоял морозный, хрустящий ноябрь, в тюрьме он носил одежду казённую, которую ему выдавали — она почему-то вечно была на размер больше. А когда он вышел из тюрьмы, ему вернули то, в чём он туда пришел: аккуратно сложенный тюк, вплоть до носков. Но ему было только шестнадцать, когда он попал в тюрьму, и он значительно вырос с тех пор. Он достал из кармана пальто сложенную вчетверо маленькую бумажку, на которой чёрными чернилами был написан адрес. Он сверился с ней, огляделся беспомощно и с надеждой, потому что он верил, что сможет разобраться в том, как люди в этом мире ищут людей, которые необходимы.
Он узнал её дом. Это был совершенно обычный дом для этого времени и места, возведенный муниципальными властями, маленький, плохо скроенный, с дешёвой крышей и типовыми дверьми. Однако он узнал дом: у входа росли голубые гиацинты, и молодой мужчина, глаза которого вдруг стремительно тоже поголубели, вздрогнул всем телом от вида этих простых цветов. Он хотел сесть возле её дома, чтобы дождаться, но там не было скамейки. Он подумал, что непременно сработает лавочку, своими руками, из самого хорошего дерева. Что будет сидеть на тёмной скамейке — сидеть и курить вечерами, слушая ее лёгкие шаги на кухне, чувствуя запах готовящегося ужина. Может быть, будет даже играть радио, по которому безостановочно будут крутить какие-то нежные и печальные песни.
Некоторое время он стоял прямо у её дома, потом, спохватившись, что она, быть может, вернётся ещё не скоро, огляделся в поисках места, где мог бы дождаться. Он был уже замечен бдительными соседями. Слоноподобная миссис Мейзис, у которой только и было дело, что смотреть в окно и слушать радиопередачи, потому что у неё была подагра обеих ног и неоперабельный рак четвёртой степени, уже его заприметила и заучила его портрет. Примерно так, как составляют портреты преступников в захудалом полицейском бюро маленького города, где служат только два сотрудника, являющиеся родственниками друг другу. Она сказала себе: «Молодой мужчина двадцати трех лет, среднего роста, даже ближе к низкому, с обритыми, видимо когда-то светлыми волосами и сорок четвертым размером обуви, в потрепанной старой одежде, в четыре часа вечера стоит у дома мисс Скайуокер».
Мужчина, пожав плечами, вернулся к автобусной остановке, сел на скамью, поставил кейс себе на колени. Немного подумав, спустил его вниз и зажал между ступнями ног, как будто боялся, что кто-то может отнять у него чемодан. У мужчины был очень терпеливый вид, и судя по его позе, он мог прождать так очень долго.
Но ему не пришлось.
Раздалось позвякивание велосипедного звонка, приведённое в движение не пальцем велосипедиста, а ухабами дороги. На проезжей части показался мятного цвета старенький велосипед, с коричневыми прорезиголубненными ручками, управляемый молодой и очень маленькой девушкой с тёмными длинными волосами. На ней была надета форма сотрудницы почтового отделения: узкие синие брюки и голубая рубашка с острым воротником, повязанная строгим шейным платком. Волосы её были заплетены в косу, а на голове красовалась соломенная шляпка с такими же синими цветами.
Молодой мужчина задохнулся, увидев её. Он встал и, забыв о чемодане, выбежал на дорогу навстречу ей, широко раскинув руки, как если бы хотел её поймать. Она, до боли в побелевших руках, вцепилась в руль. Она попыталась затормозить или повернуть, но он, казалось, был везде — не осознавая опасности быть сбитым, он бежал навстречу ей так, как если бы не чаял больше её увидеть. Он бежал навстречу так, как возвращаются с войны, объявленные умершими. Так, как приходят те, кому пришлось изменить свое имя и лицо, чтобы их никто не мог найти их. Так, как через сорок лет приходят к постаревшим матерям их блудные, давно потерянные сыновья, проведшие свою жизнь в наркотических притонах, разменявшие её по капле на пустоту иллюзий.
Но она — она не была его матерью. Она не ждала его, так, как жена ждёт пропавшего без вести — отчаянно, безнадёжно, каждый день, до сосущей тоски, которая пронизывает не только всю её, но и дом вокруг, и землю, и соль, и хлеб, и вино.
Она вообще его не ждала.
Они ожидаемо и неминуемо столкнулись, и девушка вылетела из седла.
Руль велосипеда ударил его в солнечное сплетение, как ударил бы бык своими рогами.
Он согнулся от неожиданности, но не обращая внимания на боль, обогнув остов велосипеда, бросился к ней.
Она уже поднималась, когда он попытался схватить её за руки своими широкими ладонями, и спросил судорожно:
— Ты в порядке? Прости. Я не хотел.
Она, сначала не узнав его, отшатнулась прочь, уворачиваясь от его рук. Потом она сказала слабо, приглядевшись к нему:
— Люк?
И он сказал ей, улыбаясь так, как будто был зеркалом, отразившим прямой солнечный луч:
— Да. Это я. Здравствуй, сестра.

Они сидели за маленьким круглым столом, рядом с которым помещалось лишь два стула. Столик стоял неровно, имел обыкновение качаться, если с одной стороны надавить на него слишком сильно. Лея, как человек, живущий с проблемой, и имеющий привычку не опираться на больную ногу, умела обращаться со столом. Но Люк, заглянув под днище, пошатал его ещё, и мирно сказал:
— Я его починю. У тебя есть инструменты?
Лея покачала головой. Он продолжил:
— Значит, завтра с утра схожу в хозяйственный магазин и куплю всё, что нужно для жизни. Карниз штор покосился, его я тоже поправлю. У меня есть деньги, в тюрьме мы работали, и нам выдали зарплату разом, сразу по освобождению. На первое время хватит.
Лея встала из-за стола, подошла к кухонным полкам и спросила:
— Будешь кофе?
Люк спросил:
— Какао нет? Я соскучился по вкусу.
Лее нервно покачала головой и сказала резко:
— Нет. Какао нет.
— Тогда кофе — будет отлично.
Лея поставила чайник, достала кружки — у неё была только одна чайная ложка, поэтому она сначала размешала сахар брату, а потом только себе. Она оставила ложечку в своей чашке, потому что привыкла придерживать её пальцем, когда пьет.
Взгляды предавали их — рассказывали какую-то невыносимо печальную историю, потому что Лея все время отводила взгляд от глаз брата; а он никак не мог на неё насмотреться, пожирал ее глазами, когда она сидела перед ним, когда она готовила еду в нескольких метрах от него, когда она отходила в другую часть кухни. Казалось, он к ней приклеен, и даже если вокруг будет происходить что-то страшное, грянет гром, начнется пожар, он все равно не сможет отвести от неё глаз.
И всё-таки, это был взгляд в первую очередь именно преданный, тоскующий и нежный. Он сказал:
— Я завтра же пойду искать работу. Ты будешь по утрам готовить какао. И все будет хорошо.
Лея поставила перед ним чашку с кофе, бросила пачку запакованного печенья. Он поймал рукой её тонкую ладонь. Она вздрогнула, и мягко освободила пальцы, выскользнула из его хватки. Села напротив и, не глядя на него, начала пить из своей кружки. Он продолжил, уловив её страшное напряжение, и желая его поскорее развеять:
— Тебе больше не придётся работать. Я буду нас содержать.
Лея, наконец, подняла на него глаза. И сказала твёрдо:
— Мне нравится работать.
Он улыбнулся, поймав, наконец, взгляд её карих бархатных глаз.
— Тогда работай, сколько тебе хочется.
Но хотя глаза его улыбались, внутри него, где-то в области лёгких и сердца колола и сжималась маленькая, усиленно давимая им, боль. Боль о том, что сестра не бросилась ему на шею, не улыбалась ему, и, казалось, не была счастлива его возвращению. Он уговаривал себя, что это слишком неожиданно для неё, и она сейчас перегружена эмоциями. Но скоро она начнёт быть прежней его Леей. Той, которая остервенело сжимала спинку стула в зале суда, той, которая кричала ему вслед, когда его уводили, взяв за наручники, той, которая гладила его по голове и говорила что любит.
Он не хотел давить, но мечтал об этом дне семь лет. В тюрьме каждый держится за то, что у него осталось снаружи: этот человек или объект приобретает черты сверх смысла и сверх цели. И он каждый день думал о своей сестре, просыпался с её именем на губах и засыпал с видением её лица перед глазами. Он отодвинулся вместе со стулом, и протянул к ней руки, приглашая сесть к нему на колени:
— Иди ко мне.
Лея вздрогнула — всем телом, крупно, ощутимо. Люк мгновенно убрал руки, обхватил ими себя, придвинулся обратно ко столу, схлопнулся, как в раковину. Он не понимал, что сделал не так, но чувствовал себя неуверенно, как человек, совершивший по незнанию большую ошибку.
Она сказала:
— Теперь, когда ты вышел на свободу, мы сможем наконец-то, открыть дело о наследстве. Пока ты числился в заключённых, все счета отца были заморожены, и муниципалитет, по достижению совершеннолетия, выделил мне этот дом. Но теперь, когда мы получим наследство, ты сможешь купить себе жилье.
Люк потрясенно посмотрел на нее — он и не думал, что когда-либо придётся расстаться с ней снова. Теперь уже по собственной воле. Он, наверно, не так понял. Конечно, не так понял: она хотела, чтобы они купили большой дом вместо этого. Он не против, большой дом — это хорошо. Много комнат, просторная мансарда, заставленная цветами в горшках, кухня с огромным столом, две ванные комнаты — в одной душ, в другой ванна, крыльцо со скамейкой. Только никаких подвалов. Ни одного спуска вниз. И никаких сараев. Ничего такого.
Если Лея хочет большой дом, он может его даже построить. Он сказал:
— Уже поздно, я долго ехал, и был длинный день. Давай спать.
Она проводила его в крошечную гостиную, где стоял раскладной зелёный диван, купленный ею на гаражной распродаже. Журнальный столик был завален периодикой самой разной направленности — психология, глянец, садоводство, политическая литература, даже один журнал про автомобили: как будто Лея никак не могла определиться, что ей нравится на самом деле и на всякий случай интересовалась всем. Через узкое окно в комнату заглядывало яркое око фонаря. Лея задернула занавески, а Люк неуверенно спросил:
— Здесь?
— Да, — твёрдо сказала Лея, — здесь.
— Но в твоей спальне…
— Здесь.
— Хорошо.
Пока он ввозился с диваном, пытаясь понять, как его разложить, она принесла постельное белье в мелкую синюю клетку, а также подушку и не по-июньски плотное одеяло. Люк, наконец, справился с диваном — тот занял почти всю комнату — отряхнул его от внутренней пыли, и быстро, сноровисто, застелил. Он стянул с себя футболку, одним ловким движением сложил ее вчетверо. Со стороны Леи раздался потрясённый выдох, и она медленно сказала:
— Я и забыла, что у тебя столько шрамов.
— Добавилась парочка в тюрьме, — сказал он, почему-то неловко улыбаясь.
Лея подошла к нему и медленно, осторожно обняла за талию, словно держала на ладони маленькую птицу. Он замер и перестал дышать, почувствовав — в первый раз за очень долгое время — прикосновение, которое не было обезличенным и которое не ранило. Ее маленькие руки грели кожу, и он почувствовал, что дрожит.
Она сказала тихо:
— Всё хорошо. Всё теперь будет хорошо, мой бедный.



Глава 2
Глава 2

Когда он проснулся ночью, то сначала не поверил своим глазам: гостиная была заполнена, практически завоёвана предметами, а рядом больше не было никаких людей. Люк вспомнил, что пришел домой. Он выдохнул шумно, и ему захотелось выйти из дома: просто, чтобы убедиться, что такая возможность у него есть, просто чтобы увидеть звёздное небо, почувствовать сладкий ночной запах гиацинтов. Хотел пройти на кухню, съесть вишневый пирог из пластикового контейнера, который Лея принесла с работы. Он хотел пройти в ее спальню, чтобы услышать ее сонное дыхание и окончательно понять, что он вернулся к ней. Но ему почему-то было страшно все это делать: ему казалось, что стоит пошевелиться, как мираж вокруг него растает, холодную камеру зальет беспощадный свет, ворвутся полицейские с дубинками, наручниками и свистками. Когда он всё-таки решился, то вышел, крадясь и вздрагивая от каждого шороха, в коридор. Он вошел в ванную, щелкнул несколько раз выключателем, но лампочка перегорела, и для света он оставил открытой дверь. Люк долго плескал себе в лицо холодную воду, сделал несколько ледяных глотков.
Ему стало легче физически, но усилилось желание увидеть и услышать сестру. Убедиться, что она в безопасности, что никто не стоит над ней с ножом, раскачиваясь с пятки на носок, бормоча что-то себе под нос.
Он вздрогнул. Он почти не боялся за неё, пока был в тюрьме, но теперь, когда она была так близко, ему казалось, что с ней непременно случится зло.
— Глупости. Я убил его. Он не придёт.
И всё-таки, ему хотелось войти в её комнату, удостовериться, что с ней всё хорошо, лечь в изножье её постели или на полу возле, чтобы никто и ничто, никакое зло не могло пройти через него, пока она спит. Невероятным усилием воли он преодолел это желание, вернулся гостиную на свой скрипучий диван. Он видел, что она встретила его напряжением и, возможно, не будет рада такой его заботе. Он лег, укрылся плотно одеялом несмотря на то, что весь пропотевал под ним, и притянул колени к груди, как больной ребенок.
Люк думал, что не сможет заснуть и уж точно встанет утром первым, но разбудил его запах еды — Лея готовила скрембл на завтрак. Пузыристый запах просачивался сквозь дверь, обещал покой и тепло. Люк встал, надел свою вчерашнюю, пропахшую дорожным потом одежду — другой у него не было — вышел на кухню. На ней было горчичное платье, и она была босая. Люк сглотнул — в детстве они тоже ходили босиком, потому что так было тише, но сейчас крутой подъем ее белых ступней обозначал что-то совсем другое, а что — он не мог разгадать.
Она кивнула ему, указывая на стол, и сказала:
— Садись, сейчас все будет.
Он чувствовал себя слишком неловким для этого маленького дома, для этого крохотного стола, для этих занавесок в цветочек, для этой хрустальной вазы с искусственными цветами. Он послушно сел, почесал щеку, которую колола отрастающая щетина — подумал мимоходом, что кроме одежды, нужно ещё купить безопасную бритву — у Леи не может быть таких вещей. Щетка, зубной порошок и запас белья у него был, а вот бритва…
— Ты встала так рано, — сказал он.
— Я же работаю на почте, разношу письма рано утром. Зато к обеду почти свободна. В выходные по привычке вскакиваю также.
Люк улыбнулся ей, получив из её рук чашку с кофе.
— Это хорошо, значит ты не будешь ходить ночами, и мне не нужно будет о тебе беспокоиться.
Лея отвела взгляд:
— На улице со мной не случалось ничего плохого.
Оба замолчали. Молчание их повисло в воздухе, как домашний запах омлета, как пылинки на шкафу, которые Лея не могла стряхнуть, потому что не доставала до верха.
Потом она сказала:
— У меня сегодня и завтра выходные. Давай я приглашу гостей: соседей, девочек с почты? Отпразднуем твое возвращение, заодно и познакомишься со всеми.
Люка ужаснула мысль о большом количестве незнакомых людей, особенно женщин, которые будут рассматривать его, как на витрине. Он быстро сказал:
— Не сегодня, сегодня хочу побыть только с тобой.
Он оглядел кухню, разыскивая подсказку, но нашёл половинку скорлупки, которая спряталась за чайником от бдительного взгляда Леио. Он взял скорлупу двумя пальцами, отколол кусочек, раскрошил ногтем, и спасительная мысль пришла к нему в голову:
— Как твои соседи и друзья отнесутся к тому, что я вышел из тюрьмы, отсидев за убийство?
У Леи немного побелело лицо, она почти жалобно спросила:
— Может быть, мы об этом не скажем?
Люк покачал головой:
— Не получится. Городок маленький, а я буду искать работу. Я не смогу утаивать этот факт, когда буду наниматься, пойдут слухи, и всё окажется намного хуже, чем если бы мы сказали изначально. Люди окажутся оскорблены тем, что мы принудили их здороваться за руку с убийцей прежде, чем они сами решили это сделать.
Близнецы снова замолчали. Они замолкали синхронно, с самого детства: это было их свойство. Люку иногда казалось, что кто-то ему говорил, что они родились срощенными и их разделили. Это объясняло бы потребность в ней и определенную общность сознания. Иногда он думал, что зря их разделили: срощенными бы им жилось счастливее, даже если бы это была лишь тонкая полоска кожи. Но, по размышлении, эта мысль звучала неправдоподобно — они были слишком здоровыми и крепкими. И он знал ее тело наизусть — на нем не было ни одного шрама, происхождение которого было бы ему неизвестно.
Люк сказал:
— В ванной лампочка перегорела.
— Да, — живо откликнулась Лея, обрадованная возможностью сменить тему — Я ношу с собой фонарик. Не достаю даже со стремянки. А Хан, как назло, уехал позавчера в рейс…
— Кто такой Хан? — спросил Люк, чувствуя, как что-то сжимается в животе, и понимая, что ответ ему не понравится. Лея с легким, неуловимым вызовом, сказала:
— Мой высокий друг.
Люк очень равнодушно пожал плечами. Он чувствовал себя, как человек, который принять немедленные меры, чтобы предотвратить ужасные вещи, но знает в глубине души, что уже ничего не поможет. Лея неожиданно продолжила:
— Есть еще, конечно, Чуи, но он живет вместе с остальными мексиканцами коммуной, и у них там один телефон на целую кучу семей, и к нему вечно подходит какая-нибудь не говорящая по-английски бабушка. Можно было бы съездить на велосипеде, это всего два квартала, но ради лампочки, и не зная, не на рейсе ли он… Проще дождаться Хана. Эти типовые лампочки висят слишком высоко…
Люк сказал:
— Я достану.
— Перевесишь патрон пониже?
— Нет, просто поменяю.
Хотел сказать: «И впредь буду менять», — но почему-то поперхнулся этими словами. Ее высокие друзья, знание об обычаях мексиканской местной коммуны, знакомство с соседями — такие обычные и незначащие вещи — почему-то только сильнее закручивали тугой узел внизу живота.

Хуже стало, когда они вышли на улицу: она кивала направо и налево, останавливалась поговорить с тем или другим, а он нависал над ее плечом угрюмой серой птицей. Когда они остановились перед магазином одежды, Люк замер в нерешительности. Ему казалось странным зайти туда, ему казалось, что все сразу поймут, увидев его обритую голову, его пальто — из которого он вырос за семь лет — откуда он прибыл. Прогонят с позором, осмеют публично. А если даже и пустят, то непременно зайдут в кабинку и увидят его шрамы, и тогда, тогда…
«Я сделал все правильно. Я сделал все, что должен был», — сказал он себе и выдохнул, но нервозность не проходила.
Лея вдруг взяла его за руку. Он наткнулся на ее поддерживающий взгляд, и почувствовал, как плавится, обугливается его шкура: она снова была с ним, как тогда.
Лея сказала:
— Все хорошо.
Они вошли в магазин. Белый пол, покрытый неровной плиткой, компенсировал свою неказистость сверкающей чистотой. На плоских белых вешалках висела одежда, которая даже не старалась казаться лучше, чем есть — и так купят. Окна наполовину были заклеены матовой бумагой, и яркий солнечный свет падал откуда-то сверху, как в храме.
— Миссис Финч, добрый день. Познакомьтесь, это мой брат, Люк Скайуокер, — сказала Лея в десятый раз за это утро, — он вернулся из Калифорнии. Там совсем другой климат. Ему бы подобрать что-то по погоде на первое время…
Миссис Финч — подтянутая, стройная женщина с сухим лицом и резко очерченными губами, начала расспрашивать Люка про размеры, но Лея, словно чувствуя, что разговоры ему в тягость, умело перехватывала все вопросы.
— Какая тебе больше нравится?
Перед ним на прилавке легли две рубашки: светло-голубая из льна и более строгая зелёная, из хлопка. Люк замер. Выбор — то, чего он был лишен очень долгое время. Рубашки не значили ничего, но сама возможность решить — стоила всего. Он хотел продлить это мгновение, оставить вопрос повисеть, дать себе время насладиться тем, что остальные ждут его ответа, но Лея истолковала его молчание по-своему и дипломатично сказала:
— Мы возьмем обе.

Когда они вышли из магазина с пакетами в руках, Лея обернулась к нему и сказала нежно:
— Я понимаю, тяжело. Я помню — эту растерянность, эту свободу. Ничего, ты привыкнешь. Я же привыкла. Я тебе помогу.
Растроганный, Люк шагнул к ней, перебросив пакеты на запястье, притянул к себе, обнял за плечи, сгорбился, уткнулся лицом в ее шею. Утренний золотой свет проходил через них, как если бы они были призраками. Копошились голуби, зеленели травы сквера, прохожие безлюбопытно шли мимо.
Когда он оторвался от нее, она слабо сказала:
— Не делай так больше. Люди смотрят.

Когда Люк вкрутил лампочку в ванной, первое, что он увидел, когда слез с табуретки — стакан для щетки и зубного порошка. В стакане стояли две щетки. На мгновение ему показалось, что вторая щетка — маленькая, но она просто была светлее, и в полумраке сливалась с белым фаянсом раковины.
Он сел на край ванной, попробовал закурить — по тюремной привычке все носил сигареты с собой, в нагрудном кармане, потому что часто расплачивался ими за мелкие услуги или просто курил в свободную минуту. Но сейчас пламя все никак не хотело возгораться, потому что пальцы сделались трепещущими, бумажными на ветру, и он впустую тратил газ зажигалки. Наконец, ему удалось добыть огонь, поднести его ко рту, не опалив щетину и бровь.
Он выкурил три сигареты, в остатках бычков собирая решимость для самого страшного вопроса в его жизни.
Он смыл их всех в унитаз, и глядя на то, как они уплывают, сметенные беспощадной волной, понял, что сильнее и хладнокровнее он не станет, даже если выкурит еще три пачки. Тогда он вышел на кухню и спросил, глядя в ее затылок, как будто стрелял подло, в упор, в спину:
— Есть один вопрос, который я должен задать. Тогда, семь лет назад, ты была…
Она вздрогнула. Не поворачиваясь, отошла на максимальное расстояние, которое только могла предоставить кухня. Лея обняла себя руками, и он видел, как ее пальцы с красными ногтями судорожно вцепились в ее локти. Он выдохнул и спросил:
— Что с ребенком, Лея?

Глава 3
Глава 3

Тогда:
Они лежали на железной пружинной кровати, плотно обтянутой чистой, но старой простыней. Они лежали обнявшись, переплетясь руками и ногами, как два молодых побега. Люк пальцами одной руки задумчиво теребил ее волосы, другая рука лежала на её животе, осторожно поглаживая. Она нервно ерзала и дышала тяжело, как человек, который не может и не хочет избавиться от страшных мыслей и усилием воли заставляет себя остаться с ними. Она взглянула на брата: провела пальцами по его лицу, коснулась пушистых бровей, щелкнула по носу.
— Нам нужно бежать, — сказала она, и Люк тоже напрягся.
— Но если мир таков, как он говорит…
— А мы не пойдём к людям. Пойдем в леса, будем жить в хижине только вдвоём.
Люк возразил:
— Но, если ты умрёшь родами, как мама?
Лея посмотрела на него с тоской и сказала:
— Если мы не сбежим, он убьет тебя. Он обязательно убьет тебя. Я останусь одна. Я не хочу оставаться одна. Я не могу потерять тебя. Он убьет тебя за то, что сделала я… Нет, Люк. Нет.
— Не ты сделала, мы оба.
— Я не жалею. Я люблю тебя.
Может быть, он убьет не только Люка. Может быть, он убьет и её, и ребёнка. В тёмные минуты, которые не то чтобы сильно отличались от светлых, он причинял ей зло. Он бил её, швырял в нее предметы. Никогда так целенаправленно, как в Люка, никогда так вдумчиво и садистски, как с Люком, но он мог это сделать. Люк почувствовал, как из глубин поднимается что-то могучее, упрямое и темное. Что-то, чего он не знал очень долгое время. Люк мучительно вспоминал название: злость — не то, горечь — не то… Гнев. Это был гнев.
— Он прав, мужчины действительно разрушают все, к чему прикасаются. Они не могут защитить то, что любят. Так и со мной. Я тоже такой.
Лея отчаянно затрясла головой:
— Нет. Не слушай его. Это не случится с тобой. Ты не разрушаешь, ты защищаешь. Сколько раз ты меня спасал!
Он взял ее за руку, отдернул рукав, обнажая россыпь разноцветных синяков:
— Недостаточно.
Лея, вместо ответа, притянула его к себе и нежно поцеловала в губы.
И он снова почувствовал гнев: он не даст больше Вейдеру мучить ее. Или ребёнка. Он станет сильным, сильнее Вейдера, сильнее всех на свете. Он убьёт каждого, кто только будет угрожать его сестре или ребёнку. Он посмотрел на ее лицо: на темные печальные глаза, на белый овал лица, и сердце его задрожало от нежности и любви. Словно почувствовав его мысли, Лея потерлась щекой о его плечо, закрыла глаза, будто показывая величайшее доверие.
— Как думаешь, он все чувствует?
— Не знаю. Он же ещё такой маленький… Наверно, нет.
Иначе было бы слишком страшно. Лучше бы он и дальше оставался маленьким и неприметным, затерянным в облаках ее тела, защищенным ею со всех сторон, как самой лучшей броней. Этот мир слишком страшен, чтобы жить — в нем бродит ненасытное зло. Останься в утробе, малыш, где никто не сможет мучить тебя.
Обессилившая от своих мыслей, Лея закрыла глаза и прильнула ближе к брату. Ее мутило и голова кружилась, но его холодные руки, лежащие на ее лбу, делали ее состояние во всяком случае выносимым.
Они — два потерянных ребенка — лежали в полной темноте, согреваемые объятиями друг друга.


Сейчас:

— Что с ребенком, Лея?
Мир рассыпался на части и стал пропадать, выцветать, как старое письмо, оставив, как драгоценную подпись в конце, только лишь их двоих. Осыпался и пропал запах пищи, белый пар над кофе, звуки улицы, проникающие через открытую форточку, негромкое бормотание телевизора в гостиной. Пропало тепло кружки под руками, пол и потолок поменялись местами, осталось только лицо Леи, которое заполнило собой все измерения, все пространство и время.
— Ты видишь кроватку? Игрушки? Слышишь детский смех?
Люку было трудно дышать, но он сказал:
— Что с ним, Лея?
Она сказала тихо:
— Его нет.
Ее уклончивость действовала на него, как в прежние времена действовала только агрессия других мужчин: кровавые круги расстилались по краям обзора, туманили зрение, сходились и расходились, темнели и алели. Она была в центре, пока еще не затронутом огненным колесом его ярости, но Люку все труднее было удерживать его от разрастания.
Он вспомнил: кровь отца, которая все никак не хочет вымываться из-под ногтей; тепло ее еще плоского живота под ладонями; надежда и трепет.
Он страшно спросил, чувствуя себя на последнем пределе:
— Что случилось?
Она молчала так, как молчат только мертвые.
— Ответь мне! — закричал он, — Я имею право знать!
— Люк…
— Он настолько же мой, насколько твой! Ты не можешь держать меня в неведении, у тебя нет такого права!
— Я отдала его. В приёмную семью.
У него сделалось слишком страшное лицо, и она резко бросила:
— Мне было шестнадцать! Я не смогла бы выжить с ним…
— Значит тебе нужно было умереть вместе с ним, но не отдавать его!
Он понял, что говорит неправильную вещь уже в тот момент, когда слова сорвались с его языка, он в ужасе ударил себя по губам, понимая, что сейчас сказал.
Лея прожгла его взглядом черных глаз, а потом выбежала из кухни. Она схватила сумку и ключи у порога, и выбежала из дома — дерганной прыгающей походкой — куда угодно, прочь, навсегда, не видеть, не слышать, не дать его словам проникнуть в ее разум. Она их еще не осознала, но знала, что скоро они дойдут до души, отравят ее разум, сердце, тело. Что нет никакой возможности остановить этот яд от распространения, что нет никаких сил удержать его.
Что Люк был чудовищно жесток, а она — чудовищно виновна.
Он побежал за ней, свалил по дороге журнальный столик, зашипел от боли, ударившись ногой, но не остановился. Он выбежал на улицу и повертел головой: зрение у него вдруг стало туннельным, и он не сразу ее заметил. Несколько секунд он просто стоял, мотая головой туда и сюда, во всех, даже бессмысленных направлениях: посмотрел на небо и на землю, обратно на дом. Но потом он заметил ее родную фигуру, стремительно удаляющуюся по улице вниз, и бросился, очертя голову, за ней.
Он догнал ее, схватил кончиками пальцев за плечи, неловко развернул к себе (она даже не сопротивлялась) и умоляюще сказал:
— Прости меня, я сказал ужасную вещь. Конечно, ты не могла поступить иначе. Меня не было рядом. Прости, я не должен был говорить этого. Это неправда.
— Нет, — очень спокойно ответила она, глядя ему прямо в глаза, — Нет, ты был прав. Мне нужно было умереть вместе с ним. Мне нужно было умереть родами. Как наша мать.
— Лея, пожалуйста, не говори таких вещей.
— Оставь меня. Уйди.
— Лея…
— Оставь, я сказала!
Она вырвалась, и пошла прочь, чувствуя, что если он еще раз к ней прикоснется или скажет хоть слово, она, если сможет, его просто убьет.

Что-то внутри пылало и горело, требовало разжечь пожар сильнее или погасить его: исторгнуть из груди, физической болью забить духовную. Немного оправившись от удара, она начала замечать дорогу, которой шла. Органы чувств начали возвращаться, и Лея вошла в первый попавшийся дорожный бар — дешевый, темный, полуподвальный, с липкими, не протертыми от разлитого пива столами, с шумными и очень молодыми компаниями. Она прошла прямо к барной стойке, твёрдо, очень прямо и сказала:
— Виски. Двойной.
Бармен поглядел в ее темные глаза, смял неловко купюру и сунул в карман — она вдвое превосходила цену — и, не говоря ни слова, подал ей стакан с масляной жидкостью. Первый глоток Лея сделала прямо у стойки. Не закашлялась. Поднесла к глазам стакан, покатала виски по кругу, любуясь остающимся обводом на стенках.
Дышать было по-прежнему больно. Она выбрала самый дальний столик, села за него, прижгла взглядом стакан. Ей хотелось поджечь жидкость, выпить пылающий огонь, выжечь все внутри, чтобы не болело. Когда все сгорело – нечему болеть.
Интересно — ему больно тоже?
Пусть страдает. Пусть мучается. Пусть терзается. Он заслужил.
Лея опрокинула ещё один глоток. Должно было стать легче, но легче не становилось. Она не чувствовала никакого вкуса, только огненный шторм, прошедшийся по языку, гортани и желудку.
Она подняла глаза, огляделась. Улыбнулась молодому темнокожему парню за соседним столиком. Ей нравились завитки его кудрей, глаза, похожие на деготь, ей нравилось, что он не схож с ее кипельно-белым братом, ей хотелось узнать — во всех ли местах он такой темный. Ей хотелось, чтобы он подсел к ней, взял ее за руку, долго слушал, а потом поцеловал — терпко, табачно, крепко. Тогда она сама возьмёт его за руку, сама положит его смуглую руку себе на бедро, а когда он, в испарине от ее согласия, дрожа от радости и возбуждения, предложит ей подняться наверх, она не только не скажет «нет», она поощрит его поцелуем.
Стоп. Она хочет отомстить Люку — целуясь с другим мужчиной? Последовав за ним в тесную каморку мотеля наверху? Своему брату?
Нет. Она перепутала. У неё есть Хан. Ее нагловатый, пылкий, но преданный Хан, который точно не заслужил такой измены.
Люк виноват, но он не ее парень, он ее брат. Брат, который помог ей выжить в аду. Брат, чья любовь и защита превратились в неправильную связь. Брат, который убил ее отца. Брат, который подло ударил по самому больному. Под дых.
Пусть мучается.
Ей захотелось позвонить Хану, но было некуда: он, как всегда, на рейсе, адресов нет, телефонов тоже… Может, у него даже есть девушки в городах, которые он часто проезжает, наверняка они были, остались ли теперь, когда она появилась в его жизни… Странно, это ее не трогало.
Она вздрогнула. Ей стало холодно.
Все преследовал виноватый взгляд Люка, его несуразное пальто, его бритая голова, его дрожащие губы, умоляющее лицо…
Не такой, совсем не такой вид у него был, когда она в последний раз видела его — когда его уводили из здания суда, чтобы увести в колонию для несовершеннолетних. У него был взгляд как у человека, который исполнил свой долг и готов принять любые последствия. Он стоял, держась скованными руками за прутья, и улыбался ей — ей одной — из-за решетки. Она хотела говорить в его защиту, и пыталась, пыталась целых десять минут, отчаянно хватаясь за кафедру, как за доску в шторм, но слезы текли сами собой, из горла неостановимо рвались хрипы, ее увели — она отбивалась — сделали успокаивающий укол. Она слышала голоса медсестер, сочувственное воркование врача «Деточка, милая» — от этого становилось еще страшнее. Ее держали вдвоем, пока кололи, потому что она испугалась иглы и шприца. Сквозь дымку седативного лекарства она слышала лживые, кошмарные слова про ее брата: что он чудовище, что он убил отца, что он изнасиловал ее — этого не было! не было! он не чудовище! — пыталась объяснить, но ее опять не слушали.
Лея умолила вернуть ее в зал суда, но попала на самый конец, услышала только приговор.
И увидела его любящие глаза. Он снова улыбнулся ей краешком губ, и лицо у него было светлое.
Это она жила семь лет нормально, а он вчера вернулся из тюрьмы. Она семь лет жила, лелеемая добрыми, хоть и чужими, людьми, а для него ад закончился позавчера. Вчера. Сегодня. Не кончался никогда.
Он огненный и саморазрушительный, как зарождающаяся звезда, он тянет на себя даже ту вину, которая не его, так что он сделает сейчас, зная, что смертельно ранил самого близкого человека? Единственного любимого человека?
Она вернется домой, а он повесился.
Как ей потом жить?

Она тихо вошла в прихожую, стараясь не шуметь. Сняла туфли, осталась в белых носках. Повесила сумку на крючок, но ключи чуть звякнули, когда коснулись столика.
Люк, сидящий до этого в гулкой, ослепительной тишине, напряженно прислушивающийся к каждому скрипу и шороху, с шумом вскочил со стула. Она вернулась, и он может оправдаться.
Он стояли в коридоре, не зажигая света, но Лея все равно видела: его нижняя губа дрожала, лицо покраснело, и она исполнилась ужаса.
— Люк…
— Лея…
— Я не злюсь… Я понимаю. Мне тоже было больно. Но это случилось для меня — давно. Для тебя — сегодня.
— Ты не злишься? Ты злишься. Ударь меня.
— Что?!
— Ударь. Тебе так будет легче простить меня.
— Ты что, с ума сошел?
— Пожалуйста. Мне так будет легче простить самого себя. Я так смогу простить себя.
Ей казалось, что, раня его, она ранит саму себя. Но Лея подняла руку и легонько хлопнула его по щеке. Другой рукой схватилась за свою щеку — ей показалось, что кто-то дал ей пощечину. Ей показалось, что она чувствует ожог, что ее кожа покраснела. Испугавшись, она обвиняюще-саркастично спросила:
— Доволен? Идем теперь на кухню.
Люк послушно последовал за ней.
Кухня встретила раздраем: остывшим кофе, брошенными приборами, как будто они вышли покурить на пару минут, а не выворачивали наизнанку души друг перед другом, не вырезали скальпелем друг у друга сердца, не вкладывали в отверстую грудь всякий хлам, не зашивали аккуратным хирургическим швом, не пытались сделать вид, что так хорошо, и они смогут так жить.
Как нормальные люди. Только с дрянью, зашитой в груди. Люк сел на свой стул — с каких пор у него появился свой стул? он тут два дня! — и сказал несмело:
— Я подумал… Может быть, они отдадут его? Отдадут мне. Я его отец.
— Я сказала, что Вейдер его отец.
Люк содрогнулся. Представил, как это чудовище мнет её белые плечи, как нависает над ней… Испуганный, беспомощный взгляд Леи… В нем зашевелился кромешный ужас, что он не смог ее защитить — опять — ужас, что она не говорила ему — а он был преступно слеп — и что Вейдер…
— Зачем? Он?
— Нет! Нет. Он ничего не сделал.
Лея задавила голос, кричащий, что Вейдер был близок, близок, слишком близок — с тех пор, как ей исполнилось пятнадцать лет, он иногда называл ее чужим именем, именем ее матери, говорил, что она хорошая жена, гладил по волосам и шее…
— Но зачем? — пробормотал Люк, сбитый с толку.
— Чтобы они не добавляли тебе срока! Не судили еще и за это! Я и не знала, что по согласию это законно… Вейдер всегда говорил, что это непростительно! Я так боялась за тебя…
Она не знала, что ее слова только все усугубили.
Люка спросили: «Вы вступали в половые сношения со своей сестрой?». Он задохнулся, чувствуя волну отвращения от этих суровых, сильных мужчин, обладающих властью. Сама формулировка вопроса казалась ему отвратительной, оскорбительной для той обволакивающей нежности, для той трогательной, головокружительной близости, для того чувства финального и очень чистого единения, которое он разделял с Леей.
Люк сидел на перекрестье их взглядов, как будто уже на расстреле. Они расположились полукругом, спокойно, вальяжно — все они были намного старше него, крупнее, они походили на хорошо организованную свору охотничьих псов. А у него были длинные золотые волосы до плеч, синяя рубашка, болтающаяся на худых мальчишеских плечах, и вера в то, что он сделал все то, что должен был.
«Я вынужден повторить вопрос», — они смотрели на него, как сам он когда-то смотрел на Вейдера. «Да», — сказал он твердо, зная про себя, что это и была любовь, как бы ее ни называли сейчас все остальные люди в мире. Что только это и было — любовью.
Мужчины переглянулись между собой, сделали пометки в тошнотворно-одинаковых папках, пытались расспросить о подробностях, но Люк больше ничего не сказал. Он вздрогнул лишь на одном вопросе: «Вы насиловали ее?», но даже тогда ничего не ответил.
Тогда мужчины записали себе в кожаные блокноты, что словам девочки нельзя верить. И не верили Лее даже тогда, когда она, охрипнув и оглохнув, как проклятая пророчица, все выкрикивала и выкрикивала сверкающую правду.

— Это мальчик? Он здоров?
— Да, мальчик. Крупный, крепкий. Насколько я знаю, здоровый.
— Лея…
— По документам ты ему дядя. Дядя, который вышел из тюрьмы за убийство.
Люк склонил голову ниже плеч.
Лея выдохнула, в первый раз за вечер, села напротив. Сказала кротко:
— Это к лучшему. Какие из нас родители? Как ты это вообще себе представлял? Нам бы самим справится с собой. Найти равновесие. Мы же больные, Люк. Мы раненные звери. Мы как безногие, и нам нужно долго и трудно учиться ходить на костылях. Это не то, что нужно детям. Он не знает, что появился на свет в результате инцеста. Он счастливо живет в приемной семье, которая наверняка его любит. Отпусти его, Люк.
Ему не становилось лучше, он тяжело, раскатисто дышал, как вулкан, под пепельной шапкой которого дремлет кипящая лава. Она подошла к нему и положила руку ему на плечо. Он поднял глаза на нее и спросил тихо:
— Чьи глаза у него, Лея?
— Не нужно. Не думай об этом.
— Твои глаза? Я хотел бы, чтобы у него были твои глаза.
— Пожалуйста, Люк. Отпусти его.
Он замолчал, а Лея вспоминала мысль, которая, как проклятье, нависла над ней, когда ей принесли вымытого, красного, сморщенного ребенка.
Она подумала тогда, что он похож на Вейдера.

Глава 4
Глава 4

Люк спросил у сестры, не нужны ли на почте грузчики. Лея обещала узнать, и действительно пришла к заведующей отделением — вернее, к ее двери. Некоторое время она стояла в узком коридоре, разглядывая ручку — латунную, всю в разводах от пальцев. Ей представлялось, как они с Люком, выпив кофе, едут на велосипедах на работу. Как они вместе ходят на ланч, молчат за едой — потому что слишком хорошо понимают друг друга. Как он заходит к ней в перерыве, а другие почтальонши подтрунивают над ним: потому что он молод, и у него — несмотря ни на что — светлая улыбка. Когда он уходит, обласканный и слегка смущенный женским вниманием, не пообщавшись толком с ней, то девушки начинают расспрашивать ее о нем. В отделе вечно находится одно или два разбитых сердца, а Люк так добр и внимателен даже к чужим людям… В нем видно за версту рыцарское отношение к женщинам, что среди людей этого круга встречается нечасто.
А потом они узнают, за что он провёл семь лет в тюрьме.
Потому что этого не утаить.
Лея погладила латунную ручку, пытаясь стереть следы. Вечером сказала Люку, что вакансий пока нет — но возможно будут, надо проверить через пару недель.
Он поверил. Она обещала себе, что рано или поздно, если он ничего не найдёт, то она приведёт его на почту. Ей было стыдно, но хотелось жизни, отдельной от него. Ей претило лгать — она прежде никогда ему не лгала.
Но ей было страшно представлять, как он аккуратно раскладывает им еду с собой и прячет в свой рюкзак. Как ждёт ее у дверей почты.
Ей казалось, что просто нечем будет дышать.

В дверь постучали.
Люк, всегда, когда оставался дома один, без нее, ходил бесшумно и не включал никакие приборы, радио, телевизор, — даже воду поворачивал не на полную мощность. Он ходил, прислушиваясь, жил незаметно: почему-то тишина давила на него, и в тоже время он боялся ее нарушать. Дом холодел без Леи и начинал цвести в ее присутствии.
Это она. Ключи опять забыла.
Он подошел к двери, распахнул её, и даже не глядя на то, кто за нею, начал говорить:
— Лея, я…
За порогом стоял высокий, растрёпанный молодой парень в несвежей одежде и с обаятельной ухмылкой, которая сменилась не менее обаятельной гримасой удивления. Казалось, что он немного актёр, который как способ взаимодействия с миром выбрал вечное заигрывание.
— Ты кто такой?
— Нет, это ты кто такой?
Они застыли глядя друг на друга, и никто не хотел отвечать первым. Потом Хан расслабленно сказал:
— Без обид, парень, но может быть ты мне объяснишь, что ты делаешь в доме моей девушки? И почему ты, черт возьми, спрашиваешь у меня, кто я такой?
— Твоей девушки? — Медленно сказал Люк, пытаюсь что-то сделать с этой мыслью, которая застряла у него на корне языка, и он не мог не сглотнуть её, не выблевать. Он не хотел верить, но память услужливо подсовывала ему доказательства: Лия говорила о высоком другие, он видел мужскую рубашку, и зубную щётку, даже, кажется, зубную щётку… Он все равно несколько глупо уточнил, надеясь, что высокий парень просто ошибся домом:
— Лея — твоя девушка?
Парень кивнул:
— Да. А вот ты кто такой?
— Я… — И правда, кто он ей? Её первый любовник? Её рыцарь, который раз за разом претерпевает неудачу в стремлении ее защитить? Отец её ребёнка? Ужас, который не оставляет её даже после долгих лет нормальной жизни?
— Я её брат.
Хан не понял, он просто не мог понять, что в простом коротком слове, обозначающие родственные отношения, Люк сказал так много. Брат — было всё. Он — её всё.
Хан, расслабившись, вспомнил что Лея говорила о том, что у неё есть брат, который отбывает срок в тюрьме. Хан почти забыл этот факт, как незначимый, несущественный, существующий за пределами его мира, не оказывающий ни на что никакого влияния. И вдруг эта факт биографии возник на ее пороге, синеглазый, бритый, молодой.
— А, слышал. Лиам, верно?
— Люк.
Хан протянул ему руку, и Люк ее пожал.
— Забавные у вас имена. Редкие. А я — Хан.
— Созвучные, — сказал Люк, внимательно разглядывая нежданного гостя — в попытке его разгадать, понять, чего в нем, из всех мужчин, такого, что… Хан же поглядел на него светло, и счел, что все ритуалы вежливости на сегодня он уже выполнил:
— Ну ладно, бывай. Передавай привет сестричке!

Лея вошла, сдувая прядку со лба, открыв незапертую дверь плечом, потому что руки у нее были заняты. Люк — словно караулил ее у двери — перехватил пакеты с продуктами, и отнес их на кухню, пока она снимала куртку и ботинки. Она размяла затекшие запястья и дежурно спросила:
— Как твои дела?
— Я нашёл работу. Грузчиком в Подкове, — сказал Люк с кухни, а потом вышел в коридор.
— Правда? Здорово.
Она действительно обрадовалась, хоть и неглубоко: мыслями была размазана в пространстве и времени, и не хотела собираться обратно.
Лея встала у зеркала, развязала шейный платок, повесила его к остальным, сняла часы, серьги. Она наблюдала за зазеркальной Леей, а Люк наблюдал за нею. Он всегда любил смотреть, как она надевает на себя что-то и как снимает: во всем штате Мэн не было мальчика, который бы в детстве более послушно играл в публику на показе мод. Ему казалось, что она с каждым новым украшением, с другой лентой в волосах превращается в совершенно новую Лею, как воплощение тысячеликой богини.
Может быть, именно поэтому, в итоге он больше всего полюбил ее полностью обнаженное тело: как вершину света, как абсолют красоты.
Он отряхнул эти мысли, как собаки отряхивают воду, и спросил:
— Как твои дела? Зачем ты вообще притащила эти огромные пакеты? Я бы сходил в магазин.
— Я не привыкла.
— Привыкай, — грубовато сказал он. Потом задал вопрос, не удержавшись:
— А твой парень тебе не носит пакетов?
— Мой парень?
— Хан. Он заходил.
— Хан?! Он вернулся? Так что ты молчишь!
Он с болезненным чувством смотрел, как она метнулась в свою комнату, и через несколько минут вышла в платье — чёрном, с узором из золотых цветов, танцующих вокруг ее колен — как она перезаколола волосы в высокую косу и обернула ее вокруг головы. Коснулась губ помадой, схватила сумку и снова начала выволакивать велосипед.
Люк спросил:
— Куда ты на ночь глядя? Там хоть есть телефон? Позвони, я встречу тебя!
— Телефон есть… Ой, да зачем меня встречать! Хан проводит. Или сразу на работу поеду утром…
И слушая ее счастливый щебет, Люк все мрачнел и мрачнел.
Он лег на свой диван, думая о том, что в первый раз в жизни спит в доме совсем один. Сон не шёл. Он прошёлся по дому, заглянул в ее спальню. Сел за туалетный столик, слегка изменил угол наклона, чтобы видеть своё осунувшееся лицо. Огляделся вокруг: и вдруг удивился, как помещается на ее кровати Хан — она ведь довольно короткая.
Мысль о Хане была болезненной.
Лея обрадовалась ему.
Ты знаешь, что он будет с ней делать.
Она прямо светилась, когда выволакивала велосипед.
Она раскинется под ним, и он… ее тело, которое Люк знал как своё, ее душа, которая была его душой — его сестра во власти чужого человека…
Ей это нравится. Она сама пошла.
А ей это всегда нравилось. Помнишь, как они дрожала в твоих руках?

Бодрый стук застал Хана за откупориванием второй бутылки пива — оно лежало в холодильнике, и, хотя за время его отсутствия с ним не должно было ничего произойти, вкус был плоский, немного прогорклый, и первую бутылку он осилил только из фирменного соловского упрямства.
Он распахнул дверь, и Лея, почти подпрыгнув, повисла у него на шее, впечатавшись огненным поцелуем.
Они чаще встречались у Леи, потому что ее раздражал вечный бардак, который самозарождался вокруг него, а его квартирную хозяйку раздражали девицы, шастающие к нему домой. Хотя Лея ей нравилась, но все равно не заслуживала одобрения — по меркам хозяйки, девушка, ночующая у мужчины, который не являлся ее мужем, на приличное общество рассчитывать не могла. Лея про себя называла ее мамонтом.
Хан подхватил ее под бёдра, поволок в свою нору, сдергивая по пути предметы одежды и сосредоточенно пыхтя «Принцесса!».
Они опрокинули нагромождение автомобильных журналов, прижатых гаечным ключом, и журналы разбежались по полу, как стая воробьев.
Хан поскользнулся на мягком глянце, чертыхнулся, но не упал, только крепче прижал к себе Лею.
Когда она запрокинула голову, увидела все те же трещины на потолке, что и всегда, и загадала, что если когда-нибудь Хан их заделает, то у них все будет хорошо, они поженятся, она будет в золотом платье, и она никогда не вспомнит свою жизнь до семнадцати лет…
А после, его умелые руки, большое крепкое тело закрыли от нее потолок, он куда-то уплыл и стал совершенно незначимым.

Хан закурил: он всегда соловел после секса, а она, как он видел, после его долгого отсутствия, хотела поговорить. Сигарета была некоторой гарантией, что он не заснёт и не получит тумака под ребра от Леи, но она неожиданно выхватила у него вторую — это случалось нечасто. Ей не нравилось вымывать запах из длинных волос. Хан спросил как-то — почему не обрежет. Она ответила, что хочет заплетать их, потому что в детстве всегда носила их распущенными, и что это было не ее решением. А теперь она выросла и хочет делать по-своему.
Она прикурила у него — она всегда на мгновение глядела ему в глаза перед тем, как сделать затяжку, которая подпалит ее сигарету — он находил это невероятно эротичным.
— Ты познакомился с моим братом?
— Да. Он такой… подозрительный. Защищает. Хотя, на месте братца я бы тоже так себя вел. Ты такая принцесса у меня — того и гляди украдут.
— Он отсидел в тюрьме, ты же знаешь.
— Ну и что? Чуи тоже сидел.
— За убийство?
— Да. Там была драка стенка на стенку. Пьяная. Кто-то достал нож — и дело закончилось трупом. А он просто сел рядом, вытащил нож, пытался остановить кровь. Но его замели. Мексиканец, да еще такой звероподобный — чего тут разбираться! С тех пор он не верит в правосудие…
— Немудрено, — пробормотала Лея, и завертела головой, ища, куда бы стряхнуть пепел. Хан подставил ей стакан с прогорклым пивом, и она отточенным двойным ударом низвергла пепел с тлеющего конца сигареты.
— А твой брат, что, тоже за драку?
— Нет. Он убил человека, который был нашим отцом.
Весь сон слетел с Хана, и тот поежился:
— Ничего себе. Тоже по пьяни?
— Трезвее не бывает.
Хан помолчал, потом спросил:
— Что за человек был отец?
Лея ответила, не чувствуя, как огонь догоревшей сигареты обжигает ее пальцы:
— Мудак. Конченый. Отбитый на всю голову ветеран Вьетнама. Надышался газом, потом обгорел в напалме. Урод. Жалко только, что Люк не убил его раньше.

— Лея, подойди сюда.
Она замерла на мгновение — чисто инстинктивно, но этого ему хватило — вызвала вспышку ярости:
— Немедленно!
Она приблизилась, чувствуя, как в дверях замер Люк, натянулся, как струна, готовый сделать хоть что-нибудь. Лея глядела на подбородок Вейдера — это было безопаснее всего, потому что полностью опущенный взгляд вызывал в нем гнев «почему ты на меня не смотришь?!», ровно, как и взгляд прямо в глаза «что ты так нахально пялишься?!»
Он пребывал в хорошем расположении духа, может быть, сегодня обойдется. Ведь может им повезти хоть раз?
Он за руку притянул ее к себе — Лея почувствовала, как в дверях опять зашевелился брат. Вейдер задрал ее рукава, с удивлением и яростью обнаружив следы от собственных же ударов.
— Подними юбку.
Она подчинилась, чувствуя спиной, как дрожит Люк, готовый броситься под удар вместо нее, и прохладная ткань скользнула вверх. Она остановила юбку, доходящую до пола, чуть выше колен. К счастью, ему хватило этого.
Ноги у нее тоже были в следах ударов, хотя и не так, как руки. Вейдер откинулся на спинку стула и сказал с мрачным удовольствием:
— Ах ты мразь.
Лея знала, слишком хорошо знала, что не поможет, что она сделает только хуже, но не могла не сказать:
— Вейдер! Это не он, он ничего не делал!
Он не поверил ей. Она говорила только правду, но нет. Никто не верил ей, как прорицательнице Кассандре. Той, которую герой в сверкающих доспехах, благородный, богоподобный Ахиллес изнасиловал прямо на алтаре ее богини…
— Молчи. Иди прочь, лгунья. Люк, ко мне.
Он подошел, а она не могла отойти — это казалось ей предательством и трусостью — хотя она знала, что ему намного легче защищать одного только себя.
— Что ты делал со своей сестрой, ублюдок? Откуда у нее эти синяки?

Когда звуки ударов и сдавленных хрипов затихли и тяжелые шаги Вейдера рассказали о том, что он ушел, Лея, змеей вившаяся вокруг подвала, сразу проскользнула внутрь. Она нашла Люка на полу, он лежал на животе, без рубашки, и медленно открывал и закрывал мутные глаза. У него была окровавлена вся спина, словно его щедро полили краской. Лея подошла к нему — он ее узнал, тяжело оперся о ее плечи, и они, шатаясь, пошли наверх, как диковинное, спаянное воедино чудовище. Они миновали пролет, Люк совсем зашатался, и Лея опустила его отдохнуть, посидеть на ступеньке. Она некоторое время стояла, тяжело дыша, опираясь на перила, но внизу послышались неторопливые шаги, и Лея метнулась к брату, вытянула его вверх и на адреналине почти понесла его на руках.



Лея втолкнула его в комнату, затащила на кровать, помогла лечь так, чтобы ничто не касалось больной спины. Он смотрел на нее расфокусированным взглядом.
— Потерпи, милый, я сейчас вернусь, — прошептала она, склонившись к нему.
Она выбежала на лестницу с тряпкой, быстро затерла темнеющие на глазах пятна крови — если Вейдер увидит их, то это спровоцирует новую вспышку агрессии, и им несдобровать.
Она вернулась к Люку. Бережно, чистой тряпкой прошлась по его спине, промакивая кровь.
— Лея…
— Тише… Все хорошо. Он завалился спать. Дрыхнуть будет до завтра. Я ему в чай коньяка плеснула. Сам дурак, раз не почуял.
— Лея, твои синяки…
— Что с ними? — легко спросила она.
— Это… я?
— Да ты что! Не смей его слушать. Не смей, слышишь, — она вцепилась ногтями в его щеку, — Ты никогда и ничего не делал плохого. Ты ничего не сделаешь. Я тебя знаю.
— Он так убедительно говорит… Я начинаю верить. Мне начинает казаться, что это следы моих рук…
— Ты — лучший из всех людей, которых я только знаю.
— Как будто ты многих знаешь, — сказал он, но слабо улыбнулся.
О, она знала троих, и точно знала, что если обычные люди балансируют между ней и Вейдером, то Люк стоит на недосягаемой нравственной высоте.
— Помнишь, как к нам птица залетела? Помнишь, как ты всю ночь ее ловил, помнишь, как ты отказался ее сбивать шапкой, потому что боялся ей повредить что-нибудь? Помнишь, как ты ее выпустил? Вот кто ты на самом деле. Не верь ему. Верь мне. Я нормальная, Люк, и я знаю, что все зло — дело его и только его рук.
— Что бы я делал без тебя, сестра…
— Получал бы в разы меньше ударов?
Они улыбнулись друг другу, и Лея коснулась его лба своими губами.

Глава 5
Глава 5

— Мы могли бы продолжать встречаться у тебя, — сказал Хан, глядя на то, как она расчесывает волосы, которым требовалось очень много времени, чтобы высохнуть. Фена у него не было, он не видел смысла его заводить даже для Леи. Она закусила губу и резким, привычным движением скрутила прядь.
— Мне кажется, это нервировало бы Люка, — сказала она мягко. Каждый раз, когда она уходила к Хану, у брата делалось очень сложное, недоброе лицо, хотя в остальном у них были нормальные отношения. Однажды она вернулась домой позже обычного — ее выбрали в профсоюзные работники, и она была на собрании. Подходя к дому, она услышала через открытую форточку, как они оживленно и дружелюбно разговаривали о спорте, и Хан сказал:
— Мы играем в регби по воскресеньям, в центральном парке — приходи, малыш. Я дам тебе форму на первое время.
Лея постояла некоторое время под окном, вспоминая, как внимательно и вдумчиво пыталась их состыковывать, но вдруг оказалось, что они прекрасно ладят без неё, а ее присутствие только все усложняет.
Недавно они чинили телевизор: Хан, как обычно, ленился, но глядя на то, как Люк хлопочет вокруг проводов, тоже заразился его энтузиазмом. Пришлось забираться на крышу к антенне, Люк сосредоточенно и молча лез, Хан держал веревку и матерился, как заправский моряк. Солнце высветляло их головы, целовало лица и открытые участки тел — Хан разделся по пояс, но Люк никогда не закатывал рукава.
Лея стояла в тени крыльца, вынеся им на подносе два стакана пива, и чувствовала, как пахнут августовские яблоки — покоем и счастьем. Ей казалось, что все хорошо, что все нормально, что Люк рано или поздно обретет свое собственное равновесие, перестанет опираться и оглядываться на нее, перестанет так тяжело, так исступленно, так удушающе-страшно любить ее, найдет себе девушку, и они будут жить… Не в соседних домах — это слишком — но на соседних улицах. Что их дети будут играть друг с другом — у Леи будет девочка, конечно. Маленькая, боевая, с каштановыми волосами, которые Лея будет заплетать в три хвостика, у Люка… Тоже кто-нибудь будет.
Его шрамы побелеют, и когда он загорит, они сделаются совсем незаметными. Они будут иногда вместе отряхивать яблони, варить джем под веселые песни из радиоприемника, ходить в гости на Рождество друг к другу, звонить друг другу раз в неделю и ссориться. Но Хан — будет тем, с кем она будет просыпаться по утрам. Хан. Ландо. По. Кто угодно, но не Люк. Только не Люк.
Ее парень и брат слезали с крыши добрыми друзьями, но все опять рассыпалось, стоило ей подойти к ним. Как только они взяли по стакану, Хан резким движением, сбоку притянул ее к себе, и поцеловал в висок — как благодарность за этот светлый день, за то, что она стоит в простом белом платье под осыпающимися яблонями, за то, что она принесла холодное, сверкающее на солнце золотом, пиво. За то, что она — его.
Лея не осмелилась посмотреть на брата.
Ей казалось, что там, где он стоит, зашевелилось что-то темное, страшное, многорукое.
Сегодняшний Хан зевнул и сказал:
— Прости, конечно, но какая разница, что мы делаем за закрытой дверью? Это его не касается.
— Он очень защищающий. С раннего детства только и делает, что выискивает угрозы для меня.
Это прозвучало параноидально, потому что Лея умолчала о том, что все угрозы ее детства были более чем реальны.
— Ну так объясни ему. Ты даже напрягаешься, когда я тебя при нем целую. Это ненормально. Мне не пятнадцать лет, чтобы прятаться от родителей…
— Ох, Соло, не вешай мне лапшу на уши: как будто в пятнадцать тебя это останавливало!
Хан довольно оскалился.

В один день, когда она мыла зелень на кухне, чья-то тень накрыла ее, чьи-то большие руки обняли за плечи. И словно стерлись все эти семь лет, вся эта нормальная жизнь, все потом и кровью выстроенные границы. Ее ужас, ее отец, вернулся к ней, подкрался незаметно, сзади, и она была полностью в его власти: и она знала, что будет дальше.
Дальше будет боль.
И кровь.
И снова, по кругу, боль — без конца!

Она, задыхаясь, забилась в этих страшных руках, чувствуя животный ужас, страх кролика перед удавом, страх быка, которого будут забивать, но руки почему-то разжались, она повернулась и увидела встревоженного Люка, который что-то говорил ей.
— Не трогай меня! — закричала она, умирая от ужаса, — Никак! Никогда! Не прикасайся ко мне!
Она выбежала, всхлипывая, с кухни, и, прежде чем упасть на кровать, защелкнула задвижку своей комнаты.

Прошла неделя. Они общались друг с другом вежливо, но несколько отстранённо: Лея думала, что ей будет от этого легче, но почему-то было больно. Неужели она так привыкла пользоваться его теплом, поддержкой, любовью, не давая ничего взамен? Чужое обожание — мощный наркотик…
Воскресным вечером, когда по телевизору шёл матч по регби, а Лея сидела, свернувшись в кресле, и читала книгу по политологии, он спросил у неё, не отводя глаз от экрана — примерно так, как просил бы передать соль:
— Почему Хану можно тебя касаться, а мне нельзя?
— Он мой парень, а ты мой брат.
Он повернул голову к ней, и она увидела, какие у него широкие зрачки — в гостиной было полутемно. Он сверлил ее этими огромными зрачками, и ей казалось, что из них изливается тьма:
— Другие братья целуют своих сестёр, они обнимают их. Друзья прикасаются к своим друзьям. Мужчины, даже при знакомстве, жмут руки друг другу! Я видел, я специально смотрел. Я смотрел на всех, кого только мог найти. Люди касаются друг друга. Почему мне нельзя тебя касаться? Назови мне настоящую причину.
— Не заставляй меня, — замялась она, но любое ее колебание в последнее время он почему-то расценивал, как приглашение надавить. Он делал это неосознанно, просто видел и знал, что, когда ей нужно, она может быть невероятно тверда с ним и даже жестока к нему.
— Скажи мне, Лея.
— Ты похож на него.
— На кого?.. — и страшная тень отца снова возникла над ними, нависла так, как будто никогда их не покидала. Его голос просел, — Нет… Нет!
— Внешне, — неловко запинаюсь, пробормотала Лея, — Чем ты старше, тем больше ты похож на него. У тебя его прищур, его разворот плечей, его прическа, даже то, как ты пьешь чай… Прихлебываешь. Дуешь. Это его жесты.
— Нет, — беззащитно и потерянно сказал он, — Я не похож на него. Я совсем не как он.
— Внешне! Только внешне, Люк. Но… Ты прикасаешься, как он. Это больше, чем я могу вынести.
Люк потрясённо молчал, и она отвела взгляд: смотрела в пол, в сторону, в потолок, куда угодно, только не на него. Она чувствовала себя виноватой за то, что сравнивает отца и сына. Лея долгое время пыталась примириться, но у нее не получалось. Она вздрагивала каждый раз, когда видела его тень, когда смотрела на его подбородок. Она понимала, что для Люка ужасна мысль о сходстве с отцом, что для него оскорбительно предположение о похожести. Она также догадалась, что Люк тоскует по прикосновениям, как тосковали некоторые пожилые люди в шелтере, в котором она провела год. У них было всё: уход, личные вещи и пространство, книги и журналы, дела, которыми можно было заняться. Но им не хватало прикосновений, и Лея иногда просто брала их под руку при прогулке по лесу, прилегающему к зданию. Они все любили её за это, хотя ее история людей поначалу отпугивала: беременная шестнадцатилетняя девушка… Она не хотела лишать Люка этого, а он был пока слишком нелюдим для того, чтобы самому, с чужим человеком, преодолеть этот барьер. Поэтому она примирительно сказал:
— Давай договоримся так: я буду тебя касаться, а ты будешь делать это, только если я прямым текстом скажу. Я обещаю, что буду делать это часто.
— Ты сказала очень серьезные слова, мне нужно над этим всем подумать.
— Это не про тебя! Это про него. Ты не виноват, что похож на него! Как я не виновата, что похожа на маму…
— Ты ни в чем не виновата, — сказал он серьезно, — И я обещаю тебе не касаться тебя, если ты не скажешь.

Хуже стало, когда они подросли.
Лея — со всей генетической беспощадностью, со всей мягкостью и пламенем в больших карих глазах, со всей мраморностью кожи и тонкой статью — стала походить на мать. Это было страшно для нее, мучительно для Люка и слишком дразняще для Вейдера.
Однажды отец поднялся к ним, на третий этаж: он редко это делал.
Лея и Люк делили одну постель, всегда, с самого раннего детства. Вейдер знал, что наверху живет Лея, но никогда не интересовался, где спит сын.
Вейдер — огромный, двухметровый, тяжелый мужчина — ходил медленно и очень громко. В отличие от его детей, которые боялись лишний раз потревожить дом, которые смазывали маслом все двери в доме, чтобы те их не выдавали.
Сквозь сон Люк чудом услышал тяжелые шаги, толкнул сестру — Лея рывком села на кровати. Ее каштановые волосы рассыпались по плечам, скрыли руки. Люк соскользнул с постели, и, пометавшись по комнате, спрятался за шкафом, надеясь на слабое зрение Вейдера. Он смутно понимал, что, в представлении отца, место ему — в лучшем случае на чердаке сарая.
Дверь распахнулась, и отец вошел. Лея напряжённо и испуганно глядела на него — Люк поклялся себе, что выйдет, если поймёт, что Вейдер в своей темной фазе: когда он больше похож на зверя, рычит, бормочет и дерётся, ходит, как заведенный, кругами и бьет все, что попадёт под его руку. Но сейчас, кажется, он сохранил остатки рассудка:
— Падме… Почему ты здесь? Почему ты не навещаешь меня? Зачем ты мучаешь меня?
— Вейдер, это я, Лея. Твоя дочь.
— У меня нет дочери. Я мечтал о дочери. Но у меня есть только сын, белобрысый урод. Как я сам. Он убил свою мать.
Лея увидела, что он держит ворох разноцветных нарядов в руках. Он положил их на кровать перед нею и продолжил:
— Я принес твои платья. У тебя столько красивых платьев, а ты ходишь в каких-то закрытых серых тряпках. Помнишь прием у сенатора нашего штата? Твое черное платье на корсете, и блестящую ленту, обвивающую шею. Все мужчины в зале смотрели на тебя, все хотели тебя, но ты выбрала меня. Надень это платье и спускайся вниз. Я открою бутылку твоего любимого вина.
Он вытащил золотое платье на корсете, разукрашенное маленькими розовыми цветами. Положил его перед Леей, как будто предлагал купить. Потом, как выключенный, ни слова не говоря, вышел. Лея встала и приложила к себе платье, разгладила очень взрослым, совершенно женским движением, оправила юбку.
Люк с ужасом сказал:
— Ты же не собираешься к нему в этом спускаться!
— Нет, конечно! Но оно такое красивое… Я просто его примерю…
Она беззастенчивым, открытым движением сдернула с себя ночную рубашку.
Люк не отвернулся — ее нагота не смущала его, он привык: они росли вместе, купались вместе.
Ее нагота не значила ничего, кроме доверия: она не соблазняла, не слепила, не убивала. Ее нагота говорила просто: мы дети, а ты мой брат-близнец.
Ее нагота начала значить потом: когда ее груди налилась, как маленькие яблоки, когда он стал просыпаться ночью в мокром белье, после невыносимо-сладостных снов. Когда Лея, обнаружив в первый раз месячную кровь, прибежала в испуге к брату. Как они молча смотрели на окровавленное белье и платье, как Люк, холодея от переживаний, вдумчиво прошёлся руками по ее телу, плотно, но бережно нажимая: болит? Нет? Он бил тебя в последнее время? По груди, по животу? Сильно? Ты падала? Нет?
В конце концов, они нашли книгу по беременности и родам — со следами небрежных пометок, оставленными красными чернилами рукой их матери — так странно было думать, что у Вейдера была жена, их мать, что она хотела их и ждала. Что она озаботилась купить книгу — и книгу по уходу за младенцами тоже — хотя Падме не суждено было ею воспользоваться. Лея нашла ее и утащила в спальню, спутанно отвечая на вопрос Люка — зачем? Но на обложке был изображен беззубый складчатый малыш, и Лее страшно хотелось ощутить его кожу под своими руками, вдохнуть его запах, и носить, не спуская, с рук.
Как бы там ни было, но мамины книги рассказали о том, что с Леей все в порядке, поведали близнецам о том, откуда появляются дети — и тогда нагота Леи стала значить все.
И тогда же Вейдер, видя, что они вырастают, начал преследовать их с ужесточенной, удвоенной яростью.
Но сейчас — сегодня — Лея ещё не была молодой девушкой — это был последний отсвет детства, который умер в глазах ее отца, увидевшего в ней жену.
Который умер, когда ее брат, коснувшись шнуровки золотого платья, впервые подумал о том, что она красивая.



Глава 6
Глава 6

Лея знала за собой это: знала свою ненормальную страстность. Она знала, что плывет лишь при прикосновении ладоней и что очень легко заводится.
Она знала, вернее подозревала, что это как-то связано с желанием иметь защиту, чувствовать себя любимой, подчинить мужчину, а не дрожать перед ним — со мной ничего не случится, если я сама откроюсь тебе. Это значит — я добровольно, это значит — насилия нет. Если я первая скажу, что согласна, то сделаю вид, что контролирую ситуацию. Сделаю вид, что согласна там, где моего согласия могут не спросить. Она знала, что это часто бывает с женщинами, пережившими домашнее насилие, эта мысль облегчала ей принятие своего состояния…
Но рефлексия не помогала ей справиться с собой, своим поведением, особенно поначалу. Когда она только вышла из шелтера, и была в растерянности перед открывшимся миром, она готова была пойти за любым, который только позовет. Сейчас ей казалось, что она избежала проблем только при помощи чуда и терапии. Она мучительно и долго выстраивала свои границы, и все равно они трещали, стоило ей попасть в тяжелую для нее ситуацию. Или выпить чуть больше положенного.
Сегодня, на дне рождения Хана, когда миновал уже двенадцатый час и количество выпитого превысило все ее обычные нормы, она почувствовала, что смеется слишком громко тем шуткам, которые на грани. Она осознала, что в голове приятно шумит, и какой-то внутренний голос сказал ей «хватит». Она огляделась: нашла Хана среди множества веселых, пьяных и диких гостей. Он бренчал на гитаре и что-то напевал, скорее сам для себя, нежели для аудитории. Она подошла к нему, дождалась конца песни, села напротив, потянулась поцелуем.
— Хан, я устала…
В этих словах было больше, чем она сказала: страх одиночества, страх перед собой, страх утратить контроль, желание защиты. Но Хан не понял этого. Это была не его вина, он просто не мыслил такими категориями, не видел такую Лею: перед ним она была язвительной, пылкой, нежной, но никогда — безумно хрупкой и уязвимой.
— Ну что ты, детка? Иди приляг на диван.
— Я хочу домой…
Он погладил ее по щеке: он совсем не знал, что делать с такой несобранной Леей. Она вдруг страшно обозлилась на себя — за то, что ей нужен провожатый, за то, что она пошла к Хану с этим вопросом, зная, что он действительно ничего не сделает. Не выгонять же всех гостей? Не уходить же с собственного праздника?
Она подумала о том, что нужно вызвать себе такси — и все, но вдруг, сквозь толпу увидела брата. Она подошла к Люку, улыбнулась парням, с которыми он разговаривал, и попросила:
— Уведи меня отсюда.
И добавила для окружающих:
— Сил нет никаких, голова разболелась.
Люк пригляделся к ней, коснулся холодными пальцами ее виска, словно мог почувствовать ее боль. Лея вытерпела это стоически, даже улыбнулась для окружающих: все хорошо.
Но Люк, видимо, что-то такое понял, поэтому наскоро попрощался со всеми, и они пошли домой. Им нужно было идти около получаса, ночной августовский вечер был прохладным, а темно-оранжевое платье Леи только притворялось шерстяным. Она обхватила себя руками, чтобы согреться, и Люк снял свою кожаную куртку на молнии, легко приблизил руки к ее плечам, чтобы надеть, но замер, не донеся. Сказал:
— Возьми ты.
Она приняла куртку из его рук, продела в рукава, застегнула, стала похожа на нахохлившегося воробья.
— Возьми меня за руку.
Лицо Люка мягко осветилось, и он протянул ладонь, и взял ее руку. Сжал плотно, но бережно, и они пошли вперед. Лея почувствовала, что выдыхает. Ей глупостями показались свои страхи перед его касаниями, свои сомнения, свое желание держать его на расстоянии. Что случится, если она просто откроется своему брату? Она шла все медленнее, и он подстраивался под ее шаг, пока они сами собой ни остановились под круглым фонарем. Стрекотали насекомые, окна домов смотрели на них желтыми глазами, и свет фонаря запутывался в ее куртке, в его волосах. Он повернулся к ней — и она задохнулась при виде его лица, которое знала дольше, лучше, чем свое — потому что она видела его все время, а как часто люди встречают свои отражения?
Лея тихо сказала:
— Поцелуй меня.
Она не знала, почему и как у нее это вырвалось — может быть, просто из озорства, или из желания проверить свою власть над ним, или из страха — из попытки опередить, прежде чем он захочет сделать это сам, но Лея с пугающей ясностью вдруг увидела, как слова становятся реальностью. Какой властью они обладают. Какой ужас и какую красоту способны создавать. Люк вспыхнул, глаза у него сделались совершенно дикими — и Лея испугалась, что за страшные силы она разбудила.
Он негнущимися пальцами взял ее за плечи, жадно притянул к себе.
И накрыл ее ледяные губы своими голодными губами.

Она закрыла глаза, чтобы не видеть его лица, этих страшных и черных в ночном свете глаз — но его прикосновение было удивительно нежным, трепетным, таким, как если бы он боялся разрушить мираж. Они разделили поцелуй так, как преломляют хлеб, желая побрататься, как пьют из одного кубка вино на свадьбе. До красных кругов перед глазами, до жара и задыхания, и Лея почувствовала, что ее мурашки переходят в дрожь, а потом ее начало колотить, как в судорогах. Она почувствовала, как его руки разжались, и он отступил от нее на несколько шагов — дальше, чем когда-либо.
— Идём, сестра, — сказал Люк, нахмурившись. Она кивнула, и дальше они пошли в молчании. Лея чувствовала себя ещё более потерянной, чем была пару часов назад, но не осмелилась больше с ним заговорить или взять за руку.
Ей казалось, что он уберёг ее от чего-то разрушительного и страшного для неё самой.
Так, как это делают самые преданные братья.

На следующий день она выползла на кухню ближе к десяти часам, что для неё было очень поздно.
Она тихо села на стул, полуприкрыв глаза, откинулась на стену. В комнате пахло водой и свежестью, синтетической ромашкой моющего средства, и Лея сквозь ресницы увидела, как блестит и бликует от солнечных лучей вымытый пол. В отличие от многих мужчин, Люк не чурался никакой работы по дому, хотя он делал все намного медленнее и тщательнее, чем она сама. Иногда ее это раздражало. Он стоял спиной к ней, волосы его уже немного отросли, засияли прежним золотом. Веревочка фартука перерезала его рубашку на две части и Лее вдруг страшно захотелось потянуть за неё — зачем он такой педант?
Он повернулся и спросил:
— Голова болит?
— Слегка, — тихо сказала она, — Нет, ладно, не слегка. Сильно.
Люк только хмыкнул.
— Будешь есть?
— Попробую. А что ты там приготовил?
— Яйца Бенедикт.
Она кивнула, и сразу об этом пожалела. Он поставил перед ней тарелку с белым воздушным яйцом, и она нечаянно удивилась. За всю жизнь она не встречала человека, который готовил бы их так же, как она сама. Но с Люком она не встретилась, с Люком она родилась. Все браки происходят из двух родов, порождают метисов из двух семей, из двух домов, даже если эти дома стоят друг напротив друга, все равно в них по-разному вытирают посуду… Это так несущественно, когда любишь, это почти не имеет никакого значения, но Лея в том, как он отряхивает кружки, подметает пол и готовит — ощущала нежное, обволакивающее присутствие родного существа, детства, в котором, несмотря на все ужасы, случалось иногда ощущение беспредельного восторга и счастья.
Она отрезала кусочек, поднесла ко рту, но почувствовала тошноту и опустила вилку обратно. Сказала жалобно:
— Ты такой молодец, что не пьешь… Я тоже не буду теперь. Никогда.
— Все так говорят. Но ты передумаешь через пару дней, — сказал он с улыбкой.
— Ты же вообще не пьешь? Почему?
— Не люблю терять контроль, — сказал он задумчиво, отвернулся, чтобы вымыть кружку и сформулировать мысль, — Я становлюсь… неприятным, когда теряю контроль.
Почему-то это ее задело. Тот Люк, с которым она росла, не понимал все так четко и ясно, не обладал таким уровнем рефлексии, как этот. Тот Люк был более открытым, менее знающим — про нее и про себя, и где-то в глубине души она хотела, чтобы он всегда оставался таким.
— Когда ты мог это узнать? Ведь ты здесь всего несколько месяцев, и я никогда не видела тебя пьяным…
— Ты полагаешь, что в тюрьме совсем нет жизни? Все там есть. И ссоры, и дружба, и книги. И наркотики, и алкоголь. Добыть труднее, но все есть. И если не держаться — влегкую можно скатиться. Хуже, чем на воле.
Она посмотрела на него внимательнее — головная боль проступала, рассеивалась, как дождевые тучи, и один момент тоже следовало прояснить. Она несколько раз глубоко вздохнула — дважды открывала рот, чтобы начать говорить, но потом малодушно передумала. Но Люк знал ее слишком хорошо:
— Что такое? Что ты вздыхаешь?
— Насчет вчера. Извини. Я не должна все это поощрять.
Он медленно и тщательно вытер полотенцем руки, повесил его, разгладив все складочки.
— Тебе действительно не следовало… — Он запнулся, подбирая слова, — …манить меня, если ты на самом деле этого не хочешь. Я понял, что не хочешь. Но если бы я позволил себе обмануться?
Лея устало закрыла глаза.
— Извини. Не знаю, что на меня нашло. Ты мой брат. Это ненормально.
— Ну почему это ненормально? — медленно сказал он, глядя куда-то в сторону.
— Почему? — воскликнула она, забыв, что ей эти вещи тоже объясняли семь лет назад — и она тоже недоуменно спрашивала — почему? Она уже почти уяснила для себя, что он не просто выпал из жизни на эти семь лет, но был где-то, думал о чем-то, мыслил, читал — как может он не понимать, не желать понимать, как может он оставаться ребенком в этом, став таким взрослым в остальном? Но Лея не знала, как все это спросить, поэтому просто воскликнула:
— Боже, неужели тебе никто не объяснил? Неужели в тюрьме не говорят о женщинах?
Люк хмыкнул, как будто обрадовавшись возможности перевести разговор.
— В тюрьме постоянно говорят о женщинах. О подружках и жёнах, о том, что и сколько будут с ними делать, когда вернутся. О, не бойся, когда речь заходила о насилии, я их останавливал. Впрочем, не думаю, что они намеревались все это выполнять. Так, грезы. Хоть и грязные.
Лея потрясенно посмотрела на Люка: кажется, Вейдер вбил в него просто поклонение по отношению к женщинам.
— Так они тебя и слушали.
— Сначала нет. Но потом я сломал одному палец, другому нос, и со мной перестали связываться.
Лицо Леи расслабилось. Люк умолчал о многом: о пелене кровавой ярости, которая помогала выживать в тюрьме — ему, с клеймом отцеубийцы и насильника.
О том, что в момент боя у него отключалась всякая защита себя, и он нападал не так, как обычно дерутся все мальчишки, как пробуют друг друга, накручивают, обмениваются предварительными ударами. Он нападал так, чтобы убить, зная, что второго удара не будет. Это был единственный способ убить отца, и он оказался работающим. Люк оказался хорошим учеником — плохие не выживали.
Никто не ожидал в нем этого: он был болезненно честным, светлым, немного застенчивым. Он позволял над собой шутить, и предел его терпения был действительно велик.
И он сломал не нос и не палец, конечно, у одного его соперника был разрыв селезенки — Люку повезло, что раненный напал на него первым, достав откуда-то пронесенный запретный нож, и действия Люка классифицировали как превышение самообороны. Во второй раз на него напали трое — он вцепился в глотку одному, как бульдог, почти придушил его до смерти, пока оставшиеся два били его из всех сил по голове, он все не ослаблял хватки.
Оба раза в качестве наказания его сажали в одиночку. Многие заключенные боялись ее, сходили в ней с ума, но не Люк: он представлял себе Лею. Как она сидит, поджав ногу, на узкой койке, как она улыбается ему, как рассказывает о том, что прочитала. Как расстёгивает перламутровые пуговички старомодной маминой кофты, а под ней нет белья — и обнажает восхитительные белые груди, стоящие, как безе.
Он представлял себе, как она сидит у него на коленях, как болтает ногами, пока он проводит перламутровым гребнем, похожим на ракушку, по её длинным волосам. Как он чешет нежно, невесомо, и как она говорит мечтательно:
— У дома я посажу гиацинты. Знаешь, синие такие? Как твои глаза. Будут волшебно пахнуть. И лавочку поставим. Темную. И радио повесим. Пусть играет танцевальные песни. Я буду круглыми сутками танцевать среди гиацинтов. На улице спать! В дом меня больше не загонишь.
Сегодняшняя Лея — немного грустная, с упрямой складкой на лбу, сидела перед ним — и он сказал:
— В тюрьме говорили о женщинах. Но не о сёстрах, а ты — моя сестра.

Глава 7
Глава 7

Лее снился дурной сон.
Она проснулась от него так, как снова начинают дышать умиравшие от удушья: с судорожными всхлипами, с содроганием, с пропотевшими насквозь простыней и одеялом — колышущимися, как живые, обильно политыми ее потом.
В ее сне был Вейдер. Как бывал всегда. Люк был мертв — это она знала, видела, и теперь Вейдер нависал над ней. Правой рукой без перчатки — отвратительной, покорёженной, погорелой рукой — вдумчиво перебирал на столике недобро блестящие хирургические инструменты.
Она лежала перед ним, связанная, нагая, и понимала, что он использует все, что вонзит их в каждую часть ее тела, что сумма боли не изменится от перемены мест слагаемых, что ее никто не спасёт, но молила — чтобы он хотя бы начал с выносимого.
Она лежала перед ним, раскинув тело, не могла пошевелиться или закричать, только плакала обильными и бессильными слезами.

Люк держал ее за плечи, тряс. Она, дрожа от ужаса, прильнула к нему. Он погладил ее по голове, поцеловал в макушку, прошептал что-то успокоительное.
Он был здесь, ее сон был ложью. Он был здесь, никто не пройдёт через него. Она обвила руками его шею и сказала:
— Ты здесь…
— Ты кричала во сне. И плакала.
Он коснулся ее щеки, и она поняла, что ее лицо мокрое не от испарины, а от слез. Он чуть ослабил хватку — это было очень сознательно, очень нехотя — и Лея вдруг представила, что он сейчас совсем уйдёт на свой скрипящий диван в гостиной, а тени прошлого вылезут из всех щелей, куда их загнал его беспощадный свет. Из-под кровати, из бельевого шкафа, из щели между туалетным столиком и кроватью, даже в трещине, пробегающей вдоль стены – они были всюду. Она везде видела теперь тени ее кошмаров, а единственным светом был Люк.
Она вцепилась в брата — снова дрожащая, испуганная пятнадцатилетняя девочка — она не смогла бы расстаться с ним сегодня и всегда.
Он вытер ее слезы и тихо сказал:
— Не бойся. Кошмары кончились. Хочешь, пока ты будешь засыпать, я посижу и покараулю на полу у двери? Чтобы кошмары не вернулись. Не бойся, никто не придет. Я убил его.
Лея прошептала только:
— Не у двери. Здесь. Со мной.
И они легли вместе, сначала на расстоянии, держась за руки, но потом притянулись друг к другу — узким пространством девичьей кровати, близостью душ, родством крови и желанием плоти.

Когда Лея проснулась, она почувствовала небывалый подъем и силу: ей хотелось петь и танцевать, она могла бы одним желанием изменить мир, утешить плачущих и исцелить страждущих. Но липкий страх нарушил ее дыхание, когда она поняла, что они, как в детстве, переплелись руками и ногами.
Она знала, что ей необходимо, просто необходимо выпутаться из кольца его рук — встать, сурово сказать себе и ему, что больше никогда, никогда в жизни, но она не смогла. Она даже напрягла мышцы, но не сделала движения.
Только покрепче прижалась к брату. Ей казалось, что они лежат в лодке, которая мирно плывёт по звездной реке, что они дремлют, убаюканные музыкой семи небесных сфер.
Ей казалось — отнять руку — значит разрушить гармонию и вместо того, чтобы быть целой, остаться кровоточащей половинкой чего-то покорёженного, но живого. И долго, мучительно вылепливать свой каркас из идей, оттенков смысла, других людей даже: но это все равно будет протез вместо живой руки.

Лея неловко подумала, что они были спаяны, соединены сердцем и мозгом — так, что даже самые великие хирурги не могли бы их разъединить, соединены лбами так, чтобы видеть только глаза друг другу и по краям — размытые пятна окружающего мира.
И Лее показалось, что она раз за разом хочет разъединить их и режет, разрывает тупым ножом свою собственную плоть.
Он открыл глаза. Резко и молча посмотрел на неё — и уже этот взгляд, тяжелый, жаждущий, страстный — настолько ее испугал, что она рванулась прочь, но он оказался ловчее и схватил ее за запястье.
— Пусти!
— Не убегай.
Люк выпустил нехотя ее руку. Она села на кровати, хотела укрыться и спрятаться, потянула на себя одеяло, но он удержал, с силой потянул его на себя, укрылся плотными рядами вокруг бедер. Тогда она обхватила себя руками — на ней была ночная рубашка до колен, но она все равно чувствовала себя обнаженной.
Зачем ему одеяло?
И Лея почти против воли подумала о том, что он был в тюрьме семь лет, без женщин, что он молодой мужчина, а она была так близко.
Ей стало ещё хуже: стыд накатывал по горло, кровь приливала к груди и шее.
Лея села закрытую позу, не убегая, но молча. Люк сказал:
— Прости. Я рефлекторно схватил. Больше не буду. Обещаю.
— Ночью, ты через две стенки…
— Слышала бы ты себя! Я подумал, что тебя убивают.
— Мне никогда не снились кошмары. То есть, я никогда не кричала и не плакала…
— Может быть, ты просто не знаешь. Ты же жила одна.
И правда, бывали ночи, после которых она вставала совершенно разбитой и вспотевшей. Но она это связывала со слишком тёплым одеялом, которое не торопилась менять. Тогда не стало бы внешней причины, тогда пришлось бы искать настоящую.
Лея подметила это сейчас, с беспощадной точностью человека, который слишком долго ходил на терапию.

Кошмары повторялись. Они стали чаще с появлением Люка, потому что он был из того времени, но, парадоксально, только он и мог их прогнать. Лея понимала все это, но ничего не могла сделать: ощущения у неё были такие, будто она летела на велосипеде, вдруг обретшем собственную волю, прямо в пруд, чёрный, стоячий, заросший тиной.
Она понимала, что появление Люка в ее жизни разбудило ее страхи, но оно также давало ощущение цельности, блаженного, почти мистического единства. Так отшельники описывают ощущение видений рая, только Лея достигла не рая человека свободного, построенного трудом и волей, но рая ребёнка: первозданного, существовавшего до грехопадения. Единства колыбели или утробы.
Она попыталась, честно попыталась. Однажды она оставила радио включённым на всю ночь, другую ночь она провела, поменявшись с ним, на его диване, зарываясь в запах его подушки и одеяла, но ничего — кроме него самого — ничего не помогало.

Она, набравшись смелости, позвонила в шелтер: окунулась снова в мягкий голос девушки в приемной, одновременно вспомнила бережность и жестокость к ней других людей: они поддерживали ее, но во внешнем мире ей пришлось долго бороться, потому что людей пугала ее история. Она научилась казаться, если не быть, нормальной: и сама стала забывать, что пережила, поверила в сказку, которую рассказывала всем, даже Хану — эта ложь так въелась ей под кожу, что она совсем забыла, что у неё был брат.
Звонок разбудил в ней ощущение потерянности и отверженности: первое время в шелтере она плакала каждую ночь, потому что с ней не было Люка. Она с радостью обменяла бы свою жизнь после смерти Вейдера на жизнь до — там был ее брат. Ей запретили контакты с ним — думая, что это ее ретравматизирует, думая, что ограждают жертву от насильника.
Люди, даже профессиональные, сложно реагировали на ее беременность: и она, чуткая до мельчайших оттенков — иначе с Вейдером было не выжить — привыкла стыдиться своего растущего живота… Ей говорили, что она не сможет воспитать ребёнка одна, ей говорили, что отдать его значит даровать ему лучшую жизнь, к концу она поверила в это. Лея вспомнила все это, пока набирала номер дрожащими пальцами — она выбрала время, когда дома не должно было быть Люка, но расположилась напротив двери, чтобы увидеть его и быстро бросить трубку.
Оказалось, что женщина-психолог, которая с ней работала, переехала в другой штат.
— Так как вы больше не являетесь нашей клиенткой, фонд не оплатит терапию. Если хотите, Я могу дать вам телефон миссис Браунш или порекомендовать другого психолога из нашего штата.
Лея обещала перезвонить, но так и не сделала этого.

Кошмары не проходили. Она ждала их с каким-то болезненным удовольствием, чтобы снова испытать волшебное чувство защиты.
Ничего не помогало. Кроме Люка. Кроме круга его рук. Он спал без майки, и Лея перед сном обводила пальцами его шрамы, чувствуя, как напрягаются его мышцы, как его руки с каждым ее прикосновением сжимаются все сильнее вокруг ее талии. Он не делал ничего больше того, что они разделили в первую ночь: лежал рядом и обнимал ее, но по интенсивности, по напряжению это было сравнимо со штормом. Лея знала, что он только ждёт одного ее слова, но молчала до поры. Он каждое утро вставал с эрекцией, вызванной ее близостью, она — с томлением в лоне и груди, которое носила в себе весь день, сладостно-болезненное, тянущее, которое почти ежевечерне обрушивала на Хана. Чтобы, вернувшись обратно к брату, снова нырнуть в кромешное марево нереализованного желания, запретной, терпкой страсти, которую они однажды познали. Лея понимала, что они рано или поздно преступят границу — потому что границы хрупки, когда возводишь их повторно. И когда она очнётся от затмения — с губами, сухими от его поцелуев, с грудью, чувствительной от его ласк, с его семенем внутри себя — ей останется только пойти и повеситься, потому что она никогда больше не сможет сбежать от него. И от самой себя. Люк, верный своему обещанию не касаться ее без ее прямой просьбы, не давил: но порой ей казалось, что такое незаметное соскальзываете вниз куда опаснее, ей легче бы было один раз отбросить гневно его руки, раз и навсегда распрощаться с ним. Он каждый вечер стучал в ее дверь, и она открывала. Он делал шаг к ней, и она протягивала к нему руки.
Но он только голодно смотрел и сжимал руками — ровно на талии, не выше и не ниже, и Лея даже не хотела представлять, что за бури бушуют в его груди. Ей казалось, что если она задумается, то непременно решит, что это невозможно выдержать. И тогда он, почуяв этот ее вывод, сочтет себя освобождённым от слова и обрушит на неё всю страсть, о которой молчал, которую копил годами: она не выдержит этого, она этого не переживет.
Она долго думала, класть ли презервативы рядом с кроватью — это означало, что она допускает возможность того, чего страшно боится, но ужас зачать второго ребёнка от собственного брата был животным и неконтролируемым. Ее раздирало: она то клала их рядом, в вазочку у изголовья, то убирала.
Все сильнее обрушивалась на Хана, но он не мог заменить Люка, он давал огонь, страсть, даже нежность — глубоко, под тремя слоями подколок и ехидства была она запрятана — но он не мог дать ей того финального и чистого ощущения единства. Она бросалась на него со стыдом своих недоизмен, с нежностью к их различиям, с обожанием того, что он иной, отдельный человек. Хан сначала обалдел от такого медового месяца, а потом сказал:
— Ты какая-то нервная. И не становишься спокойнее. Что случилось?
Это была одна из минут прозрения, и она сказала:
— Увези меня! Можно, я поеду в рейс с тобой?
— Почему ты хочешь это сделать?
Лея ответила честно:
— Мне тяжело с моим братом.
— А сесть и поговорить, как взрослые люди иногда делают? Ну я слышал, что люди так делают. И что их называют ответственными…
— Нет. Увези меня. Пожалуйста, забери меня.
— Это не место для девушки.
— Я не боюсь уже ничего. Да и ты защитишь меня.
— Дело не в опасности. Просто грубовато, скучно, грязно, неудобно. Мужики отливают прямо на колесо перед тем, как отправиться в путь, например.
— Что, я отливающих мужиков не видела? Пожалуйста. Ты не услышишь от меня ни слова жалобы. Ни писка.
И Хан поддался. Лея, вдруг сделалась удивительно изворотливой: взяла отпуск на работе, подготовила втихаря новую сумку с неизвестной для брата одеждой — чтобы он не знал, в чем она. И только потом поняла, что обманывает Люка так, как обманывала Вейдера.
Ночью вторника она выпуталась из объятий брата — он казался таким молоденьким, почти семнадцатилетним, невинным ребёнком — Люк сонно спросил:
— Ты куда?
— Забыл? Через месяц Рождество и почта работает в усиленном режиме. Приходим на час раньше. Спи дальше.
— Ага, — сонно сказал он и добавил неожиданно, — Люблю тебя.
— Я тебя тоже люблю, — сказала она тихо.
Но когда вышла на кухню, добавила в пустоту:
— И боюсь.
Лея переоделась: спрятала свой рабочий костюм подальше, чтобы он не понял, что она идёт не на работу, оставила не вымытой кружку на столе — чтобы казалось, что она вернется вечером, взяла новую спортивную сумку с вещами, тихо выдохнула и ушла с кухни. Вышла на улицу и увидела, что один из гиацинтов поник кучерявой головой и склонился прямо на дорожку.
Лея со злостью наступила на него каблуком.

Хан ждал её на улице, курил, опираясь плечом на высокое колесо своей фуры — которую он нежно называл Соколом. Вид у него был собранный, но немного сонный, и Лея поняла, что он постарался специально для неё, потому что был гладко выбрит, и обычно его дорожная одежда выглядела намного хуже — грязнее и потрепаннее. Он пожал плечами, точным ударом пальца выбросил еще горящий окурок. Кивнул ей, чтобы она забиралась. Она влезла на место пассажира, и приготовилась очень долго ехать.
Первые несколько часов она зачарованно глядела в окно, пейзаж был однообразным, но навевал на неё приятные, немного нездешние, медитативные мысли. Если бы её кто-то спросил — о чем она думает, она не смогла бы толком ответить. Она думала обо всём: о сути и смысле жизни, о своих ногтях, о том, как люди расселялись вдоль рек, о том, какие животные живут в лесах и какие сны медведи видят в своих берлогах. Потом она начала уставать, ей хотелось выпить кофе, выйти и размяться, но она глядела на Хана, а он не подавал никаких признаков усталости. Лея твёрдо сказала себе: терпи. Хан поглядывал неё одним глазом, и сказал ей через некоторое время:
— Там, чуть сзади, есть место, где можно полежать.
Она с благодарностью посмотрела на него, геройствовать не стала, забралась на узкую, забитую тряпками полку и, убаюкиваемая ритмом мерного движения, быстро уснула. Она проснулась от остановки: это была первая из остановок на пути, около маленькой одноэтажной гостиницы, состоящей всего из трёх номеров. Но кафе, находящееся перед ней, славилось своей вкусной и недорогой едой. Лея и Хан быстро съели свой обед, запивая его большим количеством морса. Вокруг были и другие дальнобойщики, один даже подошел, чтобы поздороваться с Ханом. Они смотрели на неё с нескрываемым любопытством, недоумением, как будто мимолётным чувством зависти. Хан, конечно же, задрал нос и разговаривал с ней слегка по-хозяйски, свысока, но её это почему-то не раздражало — должны же быть какие-то бонусы от того, что ты тащишь свою девушку с собой в рейс. Лее прекрасно сознавала, что создает ему только дополнительные неудобства.
Они поехали дальше. Пару часов они говорили, потом слушали музыку, но дальнейший путь провели в молчании — пошёл дождь, и дорога ухудшилась. Лея больше не рисковала отвлекать Хана болтовней. Она нашла тряпку, протёрла все видимые поверхности, перетрясла простыни на лежанке, сделала там уютное гнездо. Они включили радио – по нему передавали, что непогода только надвигается. Хан пожал плечами, беззлобно чертыхнулся и сказал:
— Ночевать будем здесь, на обочине, потому что ехать дальше опасно. Мы, в принципе, выполнили график первого дня, но всё-таки можем отстать в дальнейшем, потому что обычно я еду быстрее.
Они завалились вдвоём на полку, обнявшись не как любовники, но как добрые друзья, и уснули. И Лее не снилось ни одного кошмара.
Так прошел ее первый день.
На второй день ей показалось, что она больше не выдержит.
На третий она вдруг вспомнила о том, что оставила Люка и не получала от него никаких вестей с тех пор.
На четвёртый она привыкла к такой жизни и вечной дороге.
На пятый научилась общаться со всеми встречными дальнобойщиками, которые реагировали на неё с неизменным восхищением.
К шестому дню она подумала, что нашла работу своей мечты.
А вечером седьмого дня их нашел Люк.

Глава 8
Глава 8

Он увидел их в дверях кафе, в котором Хан всегда останавливался. Люк прилетел на самолёте, и ждал их появления целые сутки — несмотря на то, что в первый момент он ужаснул Лею, она не могла не отдать должное его терпению. Он узнал маршрут от Чуи, придя к нему в коммуну, отчаянно и бесстрашно выспрашивая все сведения о Хане и его рейсах. Мексиканцы сначала посмеялись над ним, даже хотели подраться, но потом уловили его искреннюю тревогу за сестру. Чуи вспомнил, что видел Люка на дне рождения Хана, и что он ушел со своей сестрой.
За сорок пять лет своей жизни он видел очень много, как человек, который часто подвергался нападкам за то, в чем он неповинен — за свою расу и разбойный вид. Но вы не могли бы найти более преданного человека во всём штате Мэн.
Его беременная жена попала под машину двадцать лет назад: спасти не удалось ни ее, ни ребёнка. Но Чуи не бросил свое ремесло, и всегда соблюдал правила дорожного движения и смертным боем, до крови из лёгких, бил тех дальнобойщиков, которые хоть немного их нарушали.
Человек, который много пережил, многое знает. Он любил Хана за доброту и Лею он тоже любил, но считал, что им вместе не быть — потому что Хан не до конца понимает, что она на самом деле такое. Чуи держал свое мнение при себе, но теперь, когда на его пороге возник её брат, с трясущимися губами — отчаянно смелый за себя, но боящийся за неё, мексиканец рассказал Люку все, что знал, и даже больше — сходил в контору и взял маршрутный лист Сокола.

Лея вышла первой из кафе — и в руках у нее был бумажный пакет с хрустящими, пышущими жаром, сочащимися маслом, донатами.
Люк стоял у колеса Сокола и нервно пощелкивал зажигалкой, хотя в его руках не было сигареты. Пламя вспыхивало на мгновение, облизывало его пальцы и гасло, а он, казалось, этого не замечал. Черные круги под глазами, полными красных, лопнувших сосудов, только оттеняли скульптурную заостренность его лица.
Лея задохнулась, выронила из слабых пальцев пакет с выпечкой. Он упал и рассыпался — небрежно, беспомощно, как все, что когда-то сулило ей нормальную жизнь, радость и веселье. Все это сгорело, упало, разбилось о заплеванный асфальт, который давили тяжелые кроссовки ее брата. Он оттолкнулся от дверцы Сокола, сделал несколько твердых шагов по направлению к ней, а она до беспамятства хотела бежать прежде, чем он заговорит. Хотела — и не могла.
— Где он? Ты в порядке?
Голос его звучал хрипло и очень спокойно.
— О чем ты?
— Где этот человек? — он не сказал, но в его позе, взгляде, тоне, во всем читалось несокрушимое «Я убью его».
— Тебя снова посадят!
Это проняло его, она видела, что это его проняло, но он резко сказал:
— Он украл тебя!
Хан вальяжной походкой подошел у ним, почему-то слегка наклонился, как будто надеясь поднять донаты, но потом увидел Люка и сказал хрипло:
— Привет, малыш… Что здесь происходит?
Но близнецы не обращали на него внимания, поглощенные друг другом. Со стороны казалось, что они делят маленький ад на двоих.
— Нет. Я сама ушла. Я здесь добровольно.
Люк покачал головой и сказал твердо:
— Я тебе не верю. Ты лжёшь. Ты боишься его!
— Нет! Я люблю его!
Хан поперхнулся, потому что Лея никогда не говорила ему этого, а теперь эти сокровенные, нежные, простые слова навсегда окрасились пренебрежением и ярко-красными цветами боли. Люк опустил взгляд и сказал яростным, дрожащим голосом:
— Ты бежала от меня ночью. Я сказал тебе что люблю тебя, а ты сбежала в ночи, как… Как…

Он задохнулся от гнева, но смолчал. Лея не стерпела:
— Как воровка? Как шлюха? Ты это хотел сказать?
— Нет. Как человек, которому все равно.
Хан смотрел на сцену с возрастающим удивлением: ему казалось, что они любовники, враги, супруги, но никак не брат и сестра. Он вдруг понял, чего боялась Лея, от чего она бежала, почему так отчаянно просилась с ним.
Он вдруг увидел Люка — не как неловкого мальчика, преданного сестре, которая им вертит, но как убийцу отца, как человека, одержимого страстями. И что одна из этих страстей — Лея. Он вмешался:
— Эй, малыш, полегче.
Люк перевел на него немигающий, воспаленный, одержимый взгляд, и сказал сухими губами, в уголках, в разрывах которых запеклась кровь:
— Молчи, похититель чужих сестёр.
— Ты обалдел что ли?
Лицо у Люка сделалось страшное, темное, и он медленно опустил голову к левому плечу, глядя на Хана искоса, оценивающе. Лея шагнула вперед, между ними — так, как поднимаются на эшафот.
— Люк, хватит!
Он едва услышал ее голос, пробившийся через кровавое полотно его ярости. Он затряс головой — она стояла на пути, она, она — Лея. Лея, вот кто имеет значение. Лея, вот кто имеет смысл. Все остальное нет. Лею — нужно защищать. Лею — нельзя ранить.
Она продолжила:
— Я тебе не жена.
— Нет. Ты моя сестра, — сказал он так, как будто понял это в первый раз. И это слово прозвучало задушено и горько, болезненно-страстно. Лея пошла мурашками и закричала на него:
— Хватит! Оставь меня в покое! Я больше не могу: ты мой брат, но…
— Не надо! Я понял.
Они замерли.

Тогда:
Она очнулась почему-то на полу, и первое что она увидела, были его окровавленные руки. Она слабо охнула, он аккуратно помог ей сесть. Ее вело, как будто она не ела три дня, она все пыталась сфокусировать взгляд, но перед глазами все плыли разноцветные круги:
— Люк, твои ладони…
Он взглянул на них так, как будто увидел их в первый раз в своей жизни. Потом тихо сказал:
— Это не моя кровь.
Лея резко выдохнула, он встал и сказал:
— Посиди здесь, я сейчас.
Но она вцепилась в его ногу и издала резкий всхлип.
— Я ненадолго… Сейчас вернусь. Нет? Хорошо, идём вдвоём.
Она не могла идти, и он отнёс ее на руках, взвалив на одно плечо. Он усадил ее в ванной, прямо на пол, прежде заботливо набросав полотенец.
Вдумчиво глядя на своё отражение, он принялся вымывать запекшуюся кровь с рук и шеи. Он снял рубашку, аккуратно расстегнул пуговицы, налил в таз воды, положил туда рубашку. Некоторое время постоял, глядя, как она беспомощно тонет, как розовеет вода. Ему показалось, что это очень красиво. Потом он выбрал самое мягкое, самое белое полотенце, намочил его под краном, проверив предварительно температуру воды. Он присел перед ней на корточки и протянул полотенце к ее щеке. Лея напряглась. Он сказал виновато:
— Я тебя касался грязными руками. Надо смыть.
Она закрыла глаза, пока он осторожными движениями вытирал кровь с ее лица. Она прошептала:
— Люк…
— Он не придёт. Все кончено. Мы свободны.
Он вынес ее в коридор, и деловито зашуршал по ящикам, пока Лея, обессиленно привалившись к стене, все пыталась не упасть в обморок.
Он сказал:
— Где твои ботинки? Не вижу… Придётся в туфлях.
Он надел на нее пальто, вложил белые ноги в легкие серебристые туфельки. Зашнуровал свои высокие ботинки. Потом, подумав, надел куртку прямо на голое тело: ему казалось, что он еще не отмылся от крови, чесал раздраженно грудь. Для того, чтобы подняться в комнаты и взять чистую рубашку, нужно было пройти мимо подвала, а в подвале…
Нет.
Он подхватил ее на руки, отогнулся назад, принимая ее вес на грудь. Она была совсем маленькой и легкой — она похудела за последний месяц, словно ребенок выпивал ее изнутри. Люк знал, что идти придется долго, поэтому экономил силы.
Он вышел из двери, не оглянувшись, ничего не взяв с собой. С опаской сошел с крыльца, дошел до калитки, открыл ее, сделал несколько неуверенных шагов, как ребенок, который только учится ходить. Ему казалось, что какая-то часть его осталась в доме, и скоро его притянет обратно, как магнитом. Но Лея зашевелилась на его руках и сказала:
— Я хочу идти сама.
Он осторожно ее опустил, продолжая поддерживать под локоть. Они прошли, утопая в осенней мерзлой грязи, мимо голых кустов шиповника, так напоминающих терновые венцы. Туфли Леи промокли и запачкались, но близнецы — в первый раз в жизни — не смотрели вниз.
Они смотрели вперед: мягкие огни города, внизу, в долине, сверкали золотым, манили теплом, уютом и безбрежной свободой.
Лея притянула его к себе, легко поцеловала в губы.
И тогда они медленно пошли вниз, к людям.

Сейчас:
Хан закатил глаза:
— Хватит ломать драму.
Но Лея смотрела на брата, и губы ее задрожали — он не шутил.
— Люк…
Он поднял руку, словно желая зажать ей губы, чтобы она замолчала. Он стоял полубоком и не смотрел на нее:
— Не надо, Лея. Я все понял.
Лее казалось, что кто-то (кто? Она! Она сама!) распилил их бензопилой: сделав надрез по коже, прошелся по мышцам и теперь дробил кости. Вы должны быть разделенными. Вы должны быть свободными друг от друга. Вы должны быть калеками. Лея тихо спросила, чувствуя, как их связь дрожит и визжит под ударами, как она снова обрастает плотью, словно заколдованная. Как голова чудовища, как хвост ящерицы.
— Чего ты хочешь от меня? Просто скажи.
Он несмело взглянул на нее и сказал, чувствуя ее слабость:
— Пойдём домой.
Она бесконечно долго молчала — за это время росли и гибли цивилизации, рождались и умирали планеты, и все для того, чтобы в этом забытом Богом уголке Земли, одна женщина сказала своему брату:
— Хорошо.
Закрыла глаза на мгновение.
— Иди к кафе. Подожди меня там. Я сейчас приду, — и глядя, как округляются его глаза, она продолжила, — Иди! Мне нужно поговорить с Ханом.
Люк, послушный, тихий, безмолвный, отошёл без единого слова.
Хан сказал:
— Он же псих. Ты не можешь идти с ним.
— Он мой брат. У него никого больше нет, только я. Он хороший, просто раненный. У меня нет выбора, просто нет. Не останавливай меня, пожалуйста.
— Ты делаешь ошибку. Однажды ночью он тебя прирежет… Я тебе серьезно! Ребята, которые на героине сидят, по сравнению с ним — милашки.
— Прости меня.

Люк курил, и белый дым поднимался сквозь осенний дождь, прямо к небу, к душе их матери, к снам их ребенка, к стонам их запретной, но чистой любви.
И Лея подошла к нему, и, сдаваясь, вложила свою руку в его руку.
Теперь воля — не моя, а твоя.
И власть твоя.
Пощади.

Глава 9
Глава 9

Лея всегда знала, что он сильнее ее.
И сейчас она особенно остро чувствовала, что он куда более цельный, что ее воля дробится перед ним, перед его страшной любовью — она знала наверняка, что так и будет, уже в тот самый миг, когда сбила его велосипедом.
Был уже пыльный вечер, когда они, взяв билет на завтрашний ночной рейс — до крупного города, потом рейсовым автобусом до дома — нашли гостиницу. Они изрядно поплутали по городу, который казался им слишком большим и несуразным, шумным и бестолковым, и говорили между собой мало, только про бытовые вещи.
— Рыба пересолена, — коротко сказал Люк, когда вгрызался в небольшой забегаловке в одеревеневший от времени фиш-энд-чипс. Лея не хотелось есть, но она взяла хот-дог, чтобы не вызывать его вопросов.
— Постой, — сказала Лея, когда подул сильный ноябрьский ветер, — Дай-ка сумку.
Она нашла свитер в глубине, натянула его, застегнула куртку плотнее.
— Могу дать шарф.
Но Лея только покачала головой.
Ощущение потерянности только усиливается в больших городах, где каждый, казалось бы, куда-то спешит, а ты наблюдаешь за этим слегка со стороны. Но Лея старалась не прислушиваться к своим чувствам — она словно замерзла на этом ветру, и не могла ничего придумать. Все делал он: покупал билеты, вдумчиво водил пальцем по карте, искал гостиницу, договаривался с портье. Она смотрела на все, как в театре: со стороны.
Так было спокойнее.
Их встретила сонная девушка-администратор. У стены стоял аквариум: пока Люк регистрировался и оплачивал номер, Лея подошла к стене, постучала согнутым пальцем по стеклу. Рыбы, привыкшие к вибрации, никак не отреагировали. Лея пригляделась к ним: они были нехороши — больные, слепые, с опухолями и нарывами. Ей здесь не нравилось: шторы казались слишком помпезными, диваны — слишком длинными, девушка — слишком потрепанной. Лея едва не подошла к брату, чтобы сказать об этом, а потом представила, как они будут в ночи искать другую гостиницу. Подумала — не все ли равно.
Все равно имеет значение только то, что они вместе.
Но даже эта мысль двоила ее: то ей казалось, что он чудовище, которое тащит ее в свою берлогу, то — бережный брат, который всегда делал все для того, чтобы он была счастлива.
Они поднимались на лифте — Лея давно не была так близко к нему — целую неделю. Даже в их скитаниях по городу они держались на расстоянии друг от друга. Он вдруг вдохнул глубоко, и сказал так, как если бы протянул к ней руку:
— Твой запах…
— Что с ним?
— Ты пахнешь… Дорогой, железом, бензином… А еще ты пахнешь им.
Лея вздрогнула.
Ее даже не удивила двуспальная кровать, контраст модных жалюзи и старого кресла. В номере она, как заколдованная, взяла полотенце и пошла в душ, пока Люк возился с ее дорожной сумкой и своим рюкзаком.
Холодная ванная комната не становилась теплее, несмотря на то, что Лея на полную мощность включила горячую воду. Она остервенело и поспешно втирала в себя мыло с дешевым лимонным ароматизатором — примерно так, как хирург дезинфицирует руки перед операцией на открытом сердце. Она водила по себе мочалкой — жестко, как будто натирала себя на терке, снимала верхний слой своих чувств и ощущений: дорогу, Хана, счастье. Она вздрагивала, когда до нее доносились звуки из комнаты, торопливо закручивала кран, и в напряженной тишине прислушивалась к тому, что делает Люк. Хлопнула дверь — он вышел из номера. Лея выдохнула. Вытерлась — ей все так же было холодно — и быстро оделась. Отжала волосы над раковиной, не нашла фена, свернула их в дугу, вышла в комнату.
В это же мгновение открылась дверь и вошел Люк. В руках у него были две кружки, над которыми поднимался пар. Он сказал ей:
— Я сходил вниз и принёс какао. Будешь какао?
— Нет, — сглотнула она, и неожиданно для себя самой почти закричала, — Ты уволок меня! Ты увёл меня насильно! Какое ты имел право?! Я не вещь, чтобы так со мной обращаться!
Он моргнул, прошел в комнату, задвинув дверь локтем. Поставил обе кружки на безликий журнальный столик и спросил спокойно:
— Насильно? Ты видела себя? Кто за мной пошёл, кто взял меня за руку? Кто помогал мне читать карту? Кто застегнул мою куртку? Кто это был, Лея?
— Я, — прошептала она, смаргивая слезы, — Да, это была я.
— Я никогда не совершал насилия над тобой, дорогая сестра. Я никогда этого не сделаю.
— Никогда, — эхом откликнулась она.
Он медленно снял свитер, аккуратно сложил его, убрал в шкаф. Лея стояла, молча глядя на его скупые движения, чувствовала, как капли воды, собравшиеся на кольце ее тяжелых волос, медленно стекают вниз, по шее.
Люк сел в кресло, откинулся на спинку, сказал ей:
— Иди сюда, — легко хлопнул себя по колену.
Как заколдованная, как кролик, зачарованный удавом, она безвольно подошла к нему и осторожно приземлилась на его колени. Он обнял ее, притянул к себе, начал медленно целовать ее шею. Тогда Лея прошептала — умоляя, не надеясь, что он послушает, чувствуя себя полностью в его власти:
— Не надо. Люк, пожалуйста, не надо.
Он медленно оторвался от неё и слишком спокойно сказал:
— Хорошо.
Он прижал ее к себе, она склонила голову ему на плечо и закрыла глаза. И он сказал мирно:
— Давай тогда я тебе сказку расскажу? В большом лесу на опушке жил бедный дровосек со своею женою и двумя детьми: мальчишку-то звали Гензель, а девчоночку — Гретель…
Две кружки с какао остывали на столике, планета неслась в своей космической пустоте, Лея почувствовала внезапный покой, а он все говорил и говорил, хотя читал эту сказку лишь единожды:
— Завтра выведем детей в самую чащу леса; там разведем им огонек и каждому дадим еще по кусочку хлеба в запас, а затем уйдем на работу и оставим их там одних. Они оттуда не найдут дороги домой, и мы от них избавимся…
Когда он дошёл до этих слов, она вдруг заплакала.
Тихо, безмолвно, неостановимо, ее плечи вздрагивали и вздрагивали, и он почувствовал, что ткань его рубашки в ложбинке между плечом и шеей насквозь промокла от ее слез.
— Что ты? Это же я, Лея. Люк, твой брат. Это же я.
Ее пальцы впились от в его руки.
Защити меня. Защити меня от тебя самого.
Он встал с ней на руках, сделал несколько шагов — таким несуразно-узким был гостиничный номер — и осторожно положил ее на кровать. Она сразу свернулась клубком, просунула руку под подушку. Он внимательно посмотрел на нее, укрыл одеялом. Лея вцепилась в шерстяную ткань — заправить в пододеяльники они не успели — так, как вцепляются в последнюю надежду.
Люк сел рядом, навис над ней, закрыл собой весь свет и, напряженно глядя шальными синими глазами, сказал цитатой из сказки — жестокой сказки, где родители уводят детей на голодную смерть:
— Утешься, милая сестрица, спи себе теперь спокойно.
Не в силах больше видеть его лицо, она закрыла глаза, надеясь, молясь — что он отойдет и она снова сможет дышать.

Тогда:
Они замерли в равновесии, как будто стояли среди звёзд, держась за руки, на очень узкой и шаткой платформе, и любое движение Леи вызывало ответное движение Люка, и наоборот: иначе бы они упали.
Вейдер понял их изменившиеся отношения раньше них самих: их робость, нежность и тягу друг к другу. Почуял, как акулы чуят кровь.
— Лея, сними платье.
Она вцепилась руками в платье.
— Снимай, кому я сказал!
Она медленно стянула платье через голову, но прижала его к груди в тщетной попытке закрыться. Он протянул руку и вырвал платье.
Она осталась в тоненькой майке и белых трусах, пошла мурашками холода и стыда.
Люк закрыл глаза. Вейдер со смешком сказал ему:
— Посмотри-ка на неё. Красивая? Скажи, что ты хочешь с ней сделать? Смотри внимательно.
Люк открыл глаза и повернул голову в сторону Леи, но смотрел не на нее, а на кончик своего носа. Вейдер хмыкнул и сказал тяжело:
— Я-то знаю, что у тебя на уме. Только протяни к ней руки — и я отрублю их. Только тронь ее — оскоплю, как барана. Будешь долго на неё смотреть — выколю тебе глаза.
— Если я сама посмотрю на него, отец?
Ее голос — чистый, звенящий, злой — такой, каким Жанна Д’Арк скликала свои полки, — разрезал комнату пополам.
Лея стояла перед своим безумным отцом: лицо Падме, его собственный неукротимый дух. Валькирия на поле боя, приветствующая смерть воина. Вейдер повторил:
— Я выколю глаза.
— Мне? — Лея как будто не испугалась, она стояла, дрожа от холода и гнева, — Коли.
— Ему. Ему выколю глаза за твои взгляды. Так что не поднимай глаз, Лея. А теперь ступай, мне надо потолковать с твоим братом. Поучить его уму-разуму…

Сейчас:
«Десять минут», — сказал себе он, — «Десять минут и баста».
Погладил кончиком пальца свои часы — Лея подарила их на этот день рождения. На их день рождения, общий, как и все, что было у них.
Если она не придет через десять минут, он просто оторвется от этой двери, и уйдет куда-то в пустоту. Мира не существует за пределами Леи. Но если она не придет через
девять
минут, то он уйдет в эту пустоту.
Восемь. Может быть, это действительно что-то нездоровое.
Семь. Брат не должен так любить сестру, как он любит Лею…
Шесть. Думать об этом было слишком страшно.
Пять. Он должен уйти. Должен это сделать. Ради нее.
Четыре. Отец был прав. Во всем.
Три. И в том, что однажды Люк станет для сестры живым кошмаром.
Два. И в том, что любовь ранит вместо того, чтобы исцелять.
Один. Любовь не просто ранит - она убивает.
Ноль.

Минус одна.

Она появилась через восемнадцать минут и двадцать секунд — подошла тихо, незаметно, вложила свою руку в его, улыбнулась краешком рта. Он закинул на плечо ее сумку, и они прошли, безмолвно и понимающе, сквозь бурлящий город.
Когда они вошли в гостиницу, он чувствовал себя счастливым: ему казалось, что они молодожены, которые едут в медовый месяц. Или нет, без лихорадки первого чувства: скорее, как супруги, которые давно не видели друг друга…
Лицо девушки было располагающим, пусть и рябым, некрасивым. Занавески были полны решимости не пропустить свет, в столах проглядывала добротность, старомодность, и Люка это умиляло.
— Ваши паспорта, пожалуйста, мистер…
— Скайуокер. Мистер и… миссис Скайуокер.
Он не выдержал, оглянулся на Лею: она не слышала его слов. Он посмотрел на неё так, как посмотрел бы на горячо любимую молодую жену, и порадовался, что у них одна фамилия.

— Я принес какао. Будешь?
Она стояла перед ним — прямо, сжав руки в кулаки, слегка наклонив голову, нахмурившись — так, как всегда стояла перед Вейдером. Он вздрогнул.
— Нет. Ты уволок меня! Ты увёл меня насильно! Ты не имел права! Ты чудовище!
Он задохнулся. Прошел на автомате, поставил обжигающие кружки, потом неловко спросил, словно проверяя себя, правильно ли он запомнил события прошедшего дня:
— Насильно? Тебя? Ты же за мной пошла сама? Ты взяла меня за руку? Ты застегнула мою куртку?
— Да. Да, я сама, — из нее словно вышибли воздух.
— Я не сделаю тебе никакого зла. Никогда.
— Никогда, — повторила она печально.
Он сел в кресло и протянул к ней руки. Она подошла, села к нему на колени — так, как будто это было для нее самым привычным делом. Он выдохнул, почувствовав ошеломляющую близость ее тела, тяжесть и теплоту, ее запах, в котором больше не было Хана, — его повело и он, почти против воли, коснулся губами ее шеи. Она сказала холодно и властно:
— Не надо, Люк.
Он с трудом отвернул лицо и сказал ей нежно:
— Хорошо.
Она склонила голову ему на плечо. Его любовь к ней, нежность, забота, беспокойство — бурлили и требовали выхода, но он не мог к ней прикасаться. Даже ради самых простых жестов — например, погладить по голове — он должен был ждать приглашения. Тем более теперь, когда она в гневе кричала ему, что он насильник. Он не Вейдер. Он хотел показать ей свою любовь — как угодно! — и сказал ласково:
— Давай тогда я тебе сказку расскажу? В большом лесу на опушке жил бедный дровосек со своею женою и двумя детьми: мальчишку-то звали Гензель, а девчоночку — Гретель.
— Утешься, милая сестрица, — сидя возле ее кровати (в который раз не касаясь, сжимая кулаки до боли, чтобы случайно не погладить по голове) прошептал он, пытаясь всю свою любовь вложить только в слова — Спи себе теперь спокойно.
Когда он закрыла глаза, он вышел на балкончик и закурил.
Ему хотелось плакать.

Глава 10
Глава 10

Тогда:
Она проснулась в ночи от того, что Люк заехал ей по животу рукой. Обычно он спал очень спокойно, вытянувшись по струнке, как солдат, и такие пробуждения были для нее редкостью. Она хотела было беззлобно толкнуть его в ответ в плечо, но осеклась, вспомнив события прошедшего дня. Она посмотрела на брата: он лежал, разметавшись, ворочаясь беспокойно, словно хотел прижать что-то к тому месту, которое болит. Лея сидела и смотрела на это круглыми от испуга глазами; ей казалось, когда они пошли спать, что все хорошо, что то странное и страшное, что произошло днём, — досадное недоразумение, которое ей примерещилось и которое больше никогда не повторится.
Но ночь оказалась ужасней дня: полной хрипов и стонов, и Лея встала с кровати, чтобы найти папу. Чтобы забраться к нему на коленки, чтобы он склонил к ней своё изуродованное, но доброе лицо, и она могла бы рассказать ему все, что ее тревожит. Чтобы он погладил ее левой рукой, на которой не хватало мизинца, а правой крепко-крепко обнял. И ничего страшного не смогло бы с ней случится, пока бы он её обнимал.
У папы были такие же синие глаза, как и у Люка. Папа и Люк — самые красивые люди на свете.
Она спустилась с третьего этажа вниз, переступая бесшумно маленькими ногами. Люк рос нормально, а вот она была слишком мала для своих восьми лет. Брат говорил ей: «малышка», чем неимоверно злил.
Все комнаты в доме, как в старинном замке, были тёмными и пустыми, и лампочка горела только в коридоре. Её свет бил ярко и пронзительно. Плафона не было — Люк однажды разбил его футбольным мячом. Лея, как мотылёк на невиданный свет, вышла в коридор. На стене висел огромный чёрный крюк, Лея не знала, для чего он. Прежде, в дождливые дни Вейдер вешал гамак, и Падме очень любила, свернувшись клубком, в нём отдыхать, спать или читать книги. Но сейчас с крюка свисала чёрная кожаная петля. Папа стоял прямо под ней, и правой, пятипалой рукой, пробовал её на прочность. Лея зябко и тихо спросила:
— Папа?
— Лея, девочка моя… Что ты делаешь здесь?
— Я искала тебя… Люк… — она почему-то запнулась. Но глаза у папы были безумные, и от него пахло странным острым запахом, каким иногда пахло от бездомных людей или из высоких стеклянных бутылок. Он спросил, едва ли не всхлипывая:
— Люк, он жив?
— Да, папа.
— Я не убил его? Мой бедный мальчик… О, если бы он родился девочкой. Я бы не тронул его. Но он мужчина. Мужчины придумали газ, и огонь, они приносят смерть и разрушения. Они придумали инструменты, но не могут спасти тех, кого любят. Мужчина находит девушку, влюбляется в нее, женится, а потом уходит на войну — далеко, через половину мира, где желтые дьяволы режут и жгут его. Но он не умирает: он ходит по отравленной земле, и не умирает, он дышит ядовитым газом и не умирает, он горит в напалмовом огне — и все равно выживает. Он возвращается домой калекой, и узнает, что его жена умерла. Умерла родами в двадцатом веке. Одна на миллион умирает родами теперь, и это было суждено именно ей. Мужчины не могли ее спасти. Твой брат убил ее. Когда-нибудь, он убьет и тебя. Изнасилует и убьет.
— О чем ты говоришь, папа? Я не понимаю.
— Моя бедная девочка. Мой бедный мальчик. Моя бедная, бедная, бедная Падме. Моя прекрасная Падме.
— Папа, зачем тебе ремень? Почему ремень висит на крюке?
— Чтобы легче было повеситься, — спокойно сказал он, — Я прицепил его на крючок и прыгнул бы. Какая еще веревка выдержит меня? Как мне вынести то, что я сделал со своим сыном?
Они замерли, зачарованно глядя друг на друга. Потом он затих и медленно опустил помутневшие глаза:
— Нет, ничего. Я вылечусь. Я буду лучше себя контролировать. Зачем мне вешаться? Кто позаботится о тебе, если меня не станет? О Люке? Следи за ним. Заботься. Береги. Спрячь его от смерти, ты можешь спрятать его от смерти, я знаю… И Лея… Пока я болен… Пусть твой брат поменьше попадается мне под ноги.

Сейчас:
Лея открыла глаза, когда почувствовала, что он ушел, и услышала, как хлопнула дверь крохотного балкона — одно только и название, что балкон — резные черные перильца, доходящие до пояса, и один шаткий, выцветший стул.
Шестой этаж.
Было очень тихо.
Слишком тихо.
Чудовищное предчувствие затопило ее, она задохнулась, подорвалась, отбросила колючее старое одеяло, как была, босая, подбежала к балконной двери.
Она думала, что знала — всегда знала — когда с ним что-то случалось — они были близнецы. Но теперь, за эти несколько метров, она сама умерла от разрыва сердца.
Она распахнула дверь, как будто спустила курок: но он был там, тяжело опираясь прямыми руками на кованые перила, стоял, опустив голову, и завороженно смотрел вниз.
Он услышал, как Лея тяжело дышит, и бросил ей:
— Не стой на ветру, простудишься.
— Люк… — прохрипела она, не в силах отвести глаз от его напряженных и побелевших рук, которыми он сжимал резьбу перил, — Почему ты смотришь вниз?
Он ничего не ответил.
— Люк, — сказала она, закрыв глаза, как перед штормом, — Забудь все, что я когда-либо говорила. Я освобождаю тебя от слова. Я даю тебе разрешение. Делай со мной, что хочешь.
Он обернулся — резко, как будто хотел выпытать у нее, не издевается ли она над ним. Потом его лицо приобрело выражение полнейшего шока, как будто он не в силах поверить этим словам.
Губы его сложились в широкую улыбку, разорвавшую лицо пополам, которая ее испугала, и она взмолилась:
— Только пожалуйста, Люк, пожалуйста, нежнее.
— Разве когда-либо я был с тобой груб? Разве я делал тебе больно?
— Нет. Нет, никогда.
Он протянул дрожащие руки и привлёк к себе. Он стоял, слушая ее дыхание, греясь об неё.
Хмурое ноябрьское небо сжалилось над ними, и первые снежинки, обречённые на то, чтобы растаять, падали на ее платье, на его свитер, на их склонённые друг к другу головы.

Наконец, он взял ее за плечи и вывел с балкона, подвёл к кровати, усадил и снова обнял, уже сильнее, пробуя свою власть и утверждая своё право.
— Какая же она страшная, — сказала Лея.
— Кто? — переспросил он. Но она глядела мимо него, вдаль и вниз. И Люку вдруг стало холодно — такой молчаливой и отчаянной она уже была… Но не с ним. Он уже видел это, и это его сейчас испугало: ему казалось, что она полна решимости вынести все, что с ней случится. Не такую Лею он хотел видеть рядом с собой. Она же ответила спокойно:
— Да вот эта твоя страсть. Одержимость. Чёрная. Иссушающая. Больная.
— Это не одержимость, — сказал он, отодвинулся подальше. Убрал от нее руки, отвел от нее глаза, в сторону, словно вглядываясь во что-то незримое, словно ища ответы на вопросы жизни и смерти в холодно-голубых бумажных обоях. Сказал ровно:
— Это любовь. Я люблю тебя, правда. Я тебя всегда любил. Когда ты была малышкой, однажды перепачкала все руки в вишне, я помогал тебе их отмывать и думал о том, что я тебя люблю. Когда ты была ребенком, и ночами рассказывала сказки, которые сочинила, я слушал и думал о том, как мне повезло, потому что я люблю тебя. Когда ты стала девушкой, я смотрел, как ты причесываешься, и думал, как я люблю тебя. Когда Вейдер бил меня до полусмерти — я был рад, я был счастлив! Потому что он не трогал тебя. Когда я был в зале суда, я видел, как ты сжимаешь кулаки и плачешь, и мне было все равно, что будет со мной — но сердце сжималось от твоих слез. Когда я был в тюрьме, я засыпал и просыпался с твоим милым лицом перед глазами. Когда несколько отморозков хотели удушить меня в темноте и караулили момент, я не спал три ночи подряд — я мысленно разговаривал с тобой. Я много читал в тюрьме, Лея, и мало знаю жизни: я понимаю, что мир огромен, а я только и делал, что жил взаперти. Я только и делал, что проливал кровь — свою и чужую. Терпел боль и ее причинял. Но не тебе. Но не с тобой. Я люблю тебя. Не знаю, законно это или нет. Грешно это или нет. Но это любовь. Я хочу только твоего счастья. Конечно, я хочу быть счастливым сам тоже. Хочу быть с тобой, жить с тобой, просыпаться с тобой, носить на плечах наших детей, пыль стирать со всех фарфоровых статуэток, удить рыбу, играть в регби, а ты чтобы болела с трибун. Но это неважно — чего хочу я. Скажи мне, чего ты хочешь от меня? Чтобы я забыл дорогу в твой дом? Чтобы я остался и жил у твоих дверей? Чтобы я ушёл на войну? Всегда найдётся какая-нибудь война. Я сделаю это, Лея. Тебе нужно только сказать. Я дам тебе это. Я ничего не потребую взамен. Вот что это такое. Это любовь, сестра. Я тебя лю…
Он не договорил — почувствовал, как ее холодные тонкие пальцы поспешно обхватывают его голову, как она решительно приближает своё лицо к его лицу и приникает губами к губам, словно надеясь выпить до дна, до горького остатка, все слова, что он сейчас сказал.

Люк обхватывает руками ее плечи — со страшным напряжением, с надрывом, с чудовищным усилием воли, потому что он сейчас, только сейчас понял окончательно — что она сама целует его. Что она — сама.
Можно.
Он, сходя с ума от этих мыслей, понимая, что надо держаться — не сломать, не причинить боль, не напугать ее — и понимая, что держаться нет никаких сил, когда она так нежно и жадно целует его. Но он обязан сдержаться — и он справится.
Его пальцы дрожат от напряжения, от конфликта воли и желания, делаются бестолковыми, как у подростка, едва справляются с пуговицами ее пиджака. Когда он касается чистой кожи ее лебединой шеи, ему кажется, что его бьет электрический разряд.
Он знает Лею как себя. Лучше, чем себя. Он знает, что она любит, а чего лучше не делать. Он думал, что мог забыть это с годами, но не забыл. Он ведь действительно всегда ее любил, баловал, за радость почитал исполнять капризы и носить на руках.
Ее тело слепит, блестит и скрипит после душа. Она ловко перебирает его пуговицы, размыкает их, распахивает рубашку, касается его светлых кудрявых волос на груди. Погружает в них пальцы, проводит ими ловко, как весло под водой.
Люк понимает, что это ново для неё — у неё в голове был образ худого мальчишеского тела, скорее гладкого и андрогинного, чем мужественного. И для нее новы перекаты его мышц, натренированные долгой физической работой, его расширившиеся плечи. Ему кажется, что его физическая сила даже смущает ее, даже — только не это! — пугает ее. Он вдруг осознает, что пальцы вцепились в ее плечи, как чужие, как крабьи клешни, и он поспешно разжимает их. Обеими руками он теребит ее еще влажные волосы, пропускает их между пальцами, свивая в кольца и снова распрямляя: так он может доверять своим рукам. Но Лея снимает с него рубашку — приходится оторваться, сначала один рукав, потом второй, под ней — белая несвежая, пропахшая его потом, майка. Он сердито сдергивает ее, намереваясь убрать подальше, но Лея неожиданно тянет ее на себя, прячет лицо, шумно вдыхает несколько раз, не выдыхая, прежде, чем отложить в сторону, и Люка вдруг прошибает пот осознания того, что он тоже желанен. Она делает движение к нему навстречу, садится на колени совсем близко — опаляет своим жаром, и он обхватывает ее руками и ногами, сгорая в невыносимой двуфракционной смеси жажды обладания и чистой, возвышающей любви.
Лея склоняет своё лицо к его торсу и каждый его уродливый шрам покрывает благословляющим поцелуем. Люку кажется, что стоит ему взглянуть пристальнее — и он увидит, как под ее губами исчезает каждая проклятая отметина. Обновлённый, исцелённый ее любовью, он восстанет из любого пепла, как феникс, одетый, как в свадебный наряд, лишь в ее любовь.
Он снимает с нее свитер, поднимает мягкую ткань платья. Обнажает колени, бедра, талию, грудь, и с каждым новым рубежом его сердце останавливается на мгновение и забывает толкнуть кровь. Лея помогает ему, снимает платье через голову, и Люк видит, что она стала старше, окончательно созрела и расцвела, что ее бёдра разошлись, грудь увеличилась и появилась легкая складка живота. Она не похожа на ту Лею, что была в его видениях, — тончайшую, едва не переломанную ветром, — но эта Лея намного лучше, потому что она живая.
Лея — такая же, как он помнит, жадная, отзывчивая телесно, восхитительно гладкая и бархатная на ощупь. Лея — новая, более грациозная, более мягкая, чем раньше, более смелая и знающая.
Кожа ее полыхает, то невыносимо жжет напалмовым огнем, то холодит, как лед, спящий так глубоко, что никогда не видел солнечного света. Люк гладит любовно ее тело, щекочет, и она вдруг смеется — и этот смех разбивает заклятие молчания. Он улыбается ей, касается губами губ, и они разделяют на двоих этот поцелуй — примерно так, как делят все остальное: кровь, отца и мать, страх, ненависть и прощение к Вейдеру, их ребенка, их желание и одну душу на двоих.
Ночь расцветает стонами и вздохами, яркими именами, отстреливающими, как гильзы, срывающимися с губ, легкими, как горный ручей, как веселящий газ, одинаково начинающимися в самой верхней точке нёба, — чтобы обрушиться вниз, как у нее, или метнуться к зубам, как у него.
Люк укладывает ее на лопатки, проходит губами по груди — она дрожит под ним, покрывается мурашками, тихонько стонет. Ему хочется продлить этот миг — для нее, и для себя, доказать — себе и ей — что их желание обоюдно, что его трепет перекликается с ее дрожью, что его поцелуи будет в ней этот огонь. Но Лея — всегда одна Лея — тянет его на себя, впивается больно ногтями, и Люк следует за ее безмолвной просьбой.
Она раздвигает ноги, а он прижимает ее к кровати, она улыбается, и бьется в его руках, как рыба о землю, вьётся, как змея, танцует, как пламя костра.
Он запрокидывает рукой ее голову, впивается поцелуем, больше похожим на ожог, в беззащитную шею, а она царапает его плечи.
Воздух в комнате тяжелеет и замирает, как в преддверии таинства, но близнецы не видят этого, потому что не могут остановиться.
Они сочетаются, как небо и земля, как впервые, и страшное напряжение заканчивается, разливается животворящим дождем, из одного которого и появляется все сущее.

Он обнимал ее сзади, а она, вытянула руки вперед, как потягивающаяся кошка, вдруг спросила:
— Почему ты этого не говорил раньше?
— Чего? — непонятливо спросил он.
— Того, что ты меня любишь.
— Я говорил, — сказал он удивленно.
— Нет, я имею в виду, взрослым, когда вернулся.
— Лея… Я чинил все по дому. Я делал все, что ты хотела. Я даже ни слова не возразил против Хана! — сказал он со смешком, призванным скрыть смущение.
И Лея поняла, что он проглотил бы свой недавний страстный монолог, что он без зазрения совести стер бы его из ее памяти. Что он высказал это все только потому, что был на самом последнем пределе, что его штормило, било о скалы, тянуло ко дну точно так же, как ее.
Лея заворочалась, повернулась к нему лицом, очень нежно коснулась губами его подбородка — и снова отстранилась.
Он улыбнулся ей, погладил, потом его ладонь легла на ее талию и соскользнула ниже.
Он нахмурился вдруг и провёл несколько раз по ее боку, словно желая разгладить сеть белых тонких шрамов, идущих параллельно друг другу, похожих на множество молний. Ему это не понравилось — он всегда очень внимательно относился к отметинам на ее теле. Он спросил, нахмурившись:
— Откуда эти шрамы?
Лея изогнулась, бросила взгляд и прикрыла их ладонью:
— Просто растяжки. Не смотри, некрасиво.
Он осторожно отнял ее ладонь, и снова провел пальцами по клубку тонких молний.
— Растяжки?
— Ну да. У многих женщин, которые рожали детей, такое есть. Кожа не успевает растягиваться, когда живот растет…
Люк потемнел лицом, а потом поцеловал ее бок и сказал уверенно:
— Мы его найдём.
В этих словах Лея снова почувствовала то, чего хотела бы больше никогда не слышать: его темную одержимость, его готовность сделать все ради своей цели.
Лея чувствовала, что у неё кружится голова, что она плывет, и весь разум ее, вся душа ее стали осенней паутинкой на ветру. Она не знала, что готовит утро — она не знала, какой встанет с этой постели, с этого ложа наслаждения и позора. Она не знала, будет ли она в отчаянии или будет счастлива. Будет ли она влюблена или почувствует отвращение. Захочет ли она удавиться или захочет снова обнять его. Лея подняла руку и провела пальцами по старому деревянному изголовью. Эта кровать видела много таких, как она, — растерянных, мятущихся. Эта кровать видела много объятий, и, наверное, слез — не меньше. Она видела много пар и много утр.
Что будет утром — утро и покажет.
Но сегодняшняя ночь еще не кончилась — и Лея, изогнувшись, любовно прильнула к своему брату-близнецу.


Глава 11
Глава 11

Наутро он, очнувшись, снова потянулся к ней, снова привлёк ее к себе. Обнял сзади, поцеловал шею.
Ему казалось, что она как рыбка ускользнет из его объятий на глубину и больше не вернётся, поэтому он сжал сильнее. Ему вдруг вспомнилось, как отец брал его на рыбалку с собой — когда он ещё иногда бывал нормальным — и как весело, отчаянно и безмолвно бились рыбы о землю, в попытке вернуться туда, куда им возврата больше не было и нет.
Он провёл пальцами по ее выступающим позвонкам.
Он почувствовал, как она зашевелилась, и не убрал руки, а наоборот обхватил Лею чуть плотнее: ты дала мне позволение. Я могу тебя касаться. Ты привыкла ко мне, я больше не напоминаю тебе чудовище. Я твой, ты моя. Мы будем счастливы теперь и всегда.
Лея замерла под его руками. Он хотел дождаться, пока она развернётся, но в итоге не выдержал и приподнялся на локте, посмотрел на неё.
У неё было странное отсутствующее лицо, она смотрела впереди себя в одну точку, как будто не до конца очнулась ото сна. Люк содрогнулся и спросил:
— Я был груб с тобой ночью? Я… мог… Я долго ждал этого.
— Нет, что ты, — тихо сказала она, и в глазах стояли слезы.
Ему хотелось повторить волшебство прошлой ночи, плавая в золотой взвеси мутного утра, проникнутого его пылающим не одиночеством, но ее слезы в глазах, как одна капля яда, отравляли все вокруг.
— Почему ты плачешь?
— Я не плачу.
— Я же вижу, Лея.
Она только упрямо потрясла головой.
— Мужчина всегда получает больше, — сказал он виновато.
Она залилась чистыми, освобождающими, светлыми слезами.
Он привлёк ее к себе, обнял, баюкал, как ребёнка.

Тогда:
Люк не помнил, когда в первый раз увидел Гостью.
Кажется, он был довольно мал, но когда он стал взрослым, то не мог отличить реальность от своих страхов. Что было там, на полу на кухне — кровь или томатный сок? А что-то мягкое в ведре — старые тряпки, мех, или женские волосы? Крики, которые он слышал — они шли из телевизора или из подвала? Люк многого не понимал, и это непонимание хранило его так, как ничто больше не могло хранить его.
Наверное, ему было уже около одиннадцати лет. Отец уже не звался «папа», но пока еще не требовал все время называть себя «Вейдер». Они с Леей все детство гадали, что такое «Вейдер» — потом только узнали, что это «отец» по-голландски. Когда он — папа? отец? Вейдер? — был маленьким, они с мамой жили в Голландии. Она работала прачкой, трудно, каторжно, до кровавых мозолей на пальцах. И обожала единственного сына. Люк и Лея никогда не слышали об отце их отца, но по тому, как он всегда обходил эту тему, решили, что за этим стоит какая-то тяжелая и болезненная история. Лея считала, что дед просто бросил бабку при известии о беременности, но Люк предполагал, что жизнь была гораздо страшней, и возможно, их отец появился на свет в результате насилия.
Бабушка умерла рано, надорвавши здоровье, стирая по колено в холодной воде, простудившись, сгорев мгновенно, не как свечка даже — как соломинка. Вейдер очень горевал по ней, и при упоминании матери в нем всегда проскальзывала теплота.
Люк увидел Гостью в первый раз, когда был достаточно взрослым, чтобы это осознать, но был еще слишком ребенком для того, чтобы спокойно это пережить.
Первый раз был самым страшным.
Потом он привык. Потом он был даже благодарен Вейдеру — потому что в самом кровавом амоке своего безумия, отец не забывал, не путал, отец закрывал на ключ дверь спальни на третьем этаже прежде, чем спуститься в подвал. Потому что он в своем безумии придумал выход, до которого ни один одиннадцатилетний любящий брат не додумался. До которого не додумался бы ни один нормальный взрослый человек. До которого могла додуматься только эта чудовищная, уродливая смесь кровавого безумца и любящего отца.
В тот самый, невыносимый, страшный первый раз… Вейдер положил мощную руку на худое мальчишеское плечо. Люк вздрогнул — он был увлечен игрой в мяч, он не услышал шагов, которые на улице не гремели так, как в доме. Он хотел вырваться, но Вейдер сжал руку сильнее, и потащил за собой.
Сказал:
— Хочешь защитить сестру? Иди, загляни в подвал. Там она лежит, мертвая.

Люк шагнул внутрь, в невыносимый провал, в адскую бездну, ведомый страшной силой покорности отцу и ужасом о том, что там — его Лея. Он спустился по лестнице, запинаясь на каждой ступеньке. Холодный свет залил помещение — Вейдер, оставшийся наверху, нащупал выключатель. Люк преодолел несколько шагов и выдохнул от облегчения.
Девушка, лежащая на полу навзничь, была похожа на сестру. Но волосы были чёрными, а не каштановыми, куда короче, чем сестрины, и она была массивнее Леи. Девушка лежала неестественно, под углом, и не шевелилась. Люк — мысли его стали плоскими, черно-белыми — подумал мимоходом о том, что нужно прорыть подземный ход из подвала. Чтобы она могла бежать. Чтобы он мог бежать. Чтобы все они могли убегать, через узкую тесную землю, через судороги ползанья, через чисто выметенный двор, перемахнув через забор, прямо по бескрайнему полю, через сосновый лес — в бело-синюю небесную высь, где нет страданий и боли. Чтобы туда можно было добежать, воспарить, не заметив, как умер.
Но он знал, что не сможет спуститься в подвал добровольно. И не пустит сюда Лею — никогда и ни за что. Хода не будет. Выхода не будет.
Как голос бога, из поднебесья прогремел Вейдер:
— Я убил Лею, чтобы ее не убивать. Чтобы ее защитить. Чтобы никто не коснулся ее. Правда, я здорово придумал? Она умерла молодой и не умрет теперь родами.
Вдруг Вейдер наклонился к сыну и отчаянно зашептал — так, что Люку приходилось прислушиваться:
— Береги ее! Не позволяй никому обидеть ее! Лея — вот кто важен. Лея — вот кто имеет значение. Лея — вот кто имеет смысл.
Множество ликов промелькнуло, сменилось на лице отца, пока Люк тяжело, как младенец или старик, поднимался по лестнице, надеясь хоть на сегодня, хоть на час, хоть на миг избегнуть этого места. Люк остановился на последней ступеньке, уверенный, что огромные руки ударят его, низринут вниз, в ад, к телу убитой девушки. Но Вейдер не стал ему мешать, отклонился, давая проход, и сказал другим голосом, ломким и тяжелым, как весенний лёд:
— У тебя не получится. Тебе ее не защитить. Никому ее не защитить. Никто никого не может защитить. Мужчины умеют только разрушать. И ты разрушишь, рано или поздно. Ты — ты сам — ее разрушишь.

Сейчас:
Они так и лежали в тишине, а потом он сказал:
— Нам надо ехать домой.
— Раз я все равно взяла отпуск на две недели, может нам съездить в Портленд? Здесь недалёко… И я хочу увидеть океан. Я о нем только читала. Говорят, там есть маяк, которому несколько сотен лет… Представляешь, он светит в ночи — своим дерганым светом — и корабли безопасно пристают к берегу. Я хотела бы быть маяком в следующей жизни…
— Ты и так маяк, — очень тихо сказал Люк, не уверенный, что она услышала. Она спросила деловито:
— У тебя много денег с собой?
— Довольно много.
Люку сначала не очень понравилась эта идея, но потом он подумал обо всех утрах, в которые будет просыпаться рядом с ней, и он сказал:
— Я не против.
Он не понимал ее отчаянного стремления вырваться из дома, считал, что гиацинты могут расти на подоконнике, а ветер, гудящий в крови, успокаивается лишь открытием нескольких окон. Но он понимал, что возвращение в дом неизбежно, как бы она ни избегала этого. Нельзя существовать, если нет дома. Дом неотвратим. Они могут покружить недолго по свету, но все равно вернутся туда, откуда ушли.
Он коснулся ее обнаженной груди, почувствовал, как снова поднимается внутри горячая и влажная волна желания. Он чувствовал, как тело снова реагирует на ее близость — и ему показалось, что она подалась к нему ближе, что она тоже раскрылась и распахнулась ему навстречу. Люк притянул ее к себе, накрыл жадно своим телом, но она остановила его и сказала:
— Сначала нужно зайти в аптеку.
Наткнувшись на его непонимающий взгляд, пояснила, дрожа:
— Вдруг дети.
Он обвил ее плечи, резко и радостно притянул ближе, сказал на ухо:
— Это же хорошо. Это же замечательно. Пусть у нас будут дети. Две девочки. Нет, близнецы. Пусть у нас будет много детей. Только представь, как будет здорово. Они будут любить друг друга и защищать. Пусть будут дети, милая.
Лею замутило, когда она подумала о прошедшей ночи, о близнецах и она решила, что, если вдруг окажется, что она беременна, она сделает аборт любой ценой.
Больше никаких близнецов. Близнецы не должны рождаться. Одного нужно убивать. Сразу.
Это милосерднее, чем все остальное.
Потом она посмотрела на Люка, чьи вены на лбу вздулись, как каинова печать, и почувствовала, что хотя он, покорный ее жесту, и отстранился, но продолжает гладить ее, и подумала, что если он узнает, то не даст сделать аборт.
И почему-то, сама не осознавая зачем, она подняла свои узкие ладони и погладила его лицо. Он улыбнулся ей, виновато и нежно, как в тот, их самый первый раз.

Тогда:

Почему-то они разговаривали больше всего в постели. Весь остальной дома был подвластен Вейдеру, как злому колдуну, что окутал чарами все пространство, и близнецы жили затаясь, вполсилы, в пол-вздоха, стараясь как можно меньше попадаться ему на глаза. Но здесь, наверху, скрытые, затерянные, как в тумане, они жили свободно и говорили вслух.
Обострения Вейдера имели цикл — в некоторые моменты он становился почти нормальным. Особенно после того, как его навещали Гостьи. Одной девушки ему хватало надолго, месяцев на девять, но период перед ее Визитом был совсем невыносим. Обычно это длилось от недели до месяца, зависело от момента, когда Вейдер найдет и приведет Гостью в дом. В это время Вейдер ходил воспаленный, злой, он крушил и ломал все, в том числе дом — дом страдал вместе с ними.
В этот период он мало спал, глаза у него были воспаленными, красными, а губы почему-то высыхали и трескались по краям. В это — и только в это время — он почти плевал на Люка, но становился очень опасен для Леи. Один раз он швырнул ее о стену так, что на предплечье остался шрам.
Люк вытирал ее кожу чистой тряпкой и долго хмурился, глядя на эту отметину. Он чувствовал, что что-то зреет внутри него, какое-то решение, какой-то ответ, но пока это все было слабо и зыбко, как огонек спички.
Он ограничивался тем, что в периоды перед Гостьями прятал Лею наверху, на третьем этаже. Она зверела взаперти, металась по комнате, перечитывала по кругу все доступные книги, но понимала, что выходить слишком опасно.
— Как поживает принцесса в башне?
— Не смешно! Пойдем, побегаю хоть вокруг дома.
— Погоди, он еще не лег.
Люк сел на кровать, снял ботинки. Она, стоя на коленях на кровати, нависла сзади, обняла за плечи. Он поймал ее ладонь, погладил пальцы и сказал сочувственно:
— Совсем тяжело?
— Ничего, — сказала она ровно. Он не поверил, потянул ее за руку на себя, через плечо, и она ловко и привычно приземлилась головой к нему на колени.
— Нет, правда, ничего, — сказала она задумчиво, не замечая его пытливого взгляда, — В прошлом году было хуже. Знаешь, так хочется с одной стороны, чтобы это закончилось скорее, а с другой — ведь там же будет живая девушка, Люк… Бедная девушка… Я ее себе сегодня представляла…
Он вздрогнул. Лея знала все только по его рассказам, но он это видел, он вытирал кровь, слышал крики, и их сорванные голоса снились ему ночами.
Лея поерзала, залезая плечами на его колени, протянула руки к его лицу, поймала пальцами прядь золотых волос, и сказала бессвязно:
— Люк, может быть, все-таки…
Он нахмурился, поняв, о чем она.
— Мы это уже обсуждали. Нет.
— Он все равно бьет тебя за это. Нет никакого смысла получать за то, что мы даже не делали! Люк, если мы не будем ему противостоять — хотя бы так, то он нас сожрет с потрохами… — Она запнулась, а потом продолжила твёрдо, — Люк, я хочу этого.
— Для женщин это больно. Я не стану причинять тебе боль.
— Слушай его больше! В книгах написано, что больно только в первый раз.
Она начала гладить его лицо.
— Ведь это же хорошо, правда? Тебе нравится, да? Тебе нравится.
Ее пальцы скользнули по его шее, потом подлезли снизу футболки, пощекотали живот, пробежали по груди.
— Почему мы должны отказываться от этого? Это делают люди, которые любят друг друга. Ты же любишь меня?
— Да. Конечно, люблю. Но он говорит, что женщины умирают в итоге.
— А ещё он называет меня Падме, и говорит, что ты меня бьешь. Он все врет. Ну же, погладь меня.
Он напрягся и даже отвернул лицо. Но Лея сказала:
— Вдруг однажды он не найдет Гостью, а найдет меня?
— Я не позволю этому случиться, — твердо сказал Люк.
— Я никогда не была в подвале. В смысле, дольше нескольких минут.
— И не надо. Не заходи. Не приближайся.
— Почему все вокруг страдают, а я — нет? Страдают вместо меня. Бедные Гостьи… И ты… Я хочу разделить с тобой и это тоже.
— Не нужно, Лея. Не думай об этом.
— Все мое — твое. И все твоё — мое. Я хочу разделить с тобой все. И боль. И наслаждение. И любовь. Милый мой…
Она подняла руки, выставив вперед запястья, и он взялся обхватил их своими широкими ладонями, как кандалами. Она лежала перед ним, на его коленях, взгляд у нее был какой-то ускользающий, туманный, ее кожа жгла ему ладони.
Люк сглотнул: с ним что-то происходило. Он вспомнил все свои ночные грезы — там была она, одна она…
— Просто погладь меня. Мне будет приятно. Пожалуйста, брат.
И он, послушный ее просьбе, опустил руку и начал гладить ее тонкую белую шею. Он сглотнул, и ощущения вдруг стали острыми, яркими, почти болезненными, и его ладонь скользнула чуть ниже — Лея сама распахнула белую кофту, под которой ничего не было, и его дрожащая ладонь вдруг споткнулась о ее белую, как крахмальную, грудь.
Лея выгнулась навстречу его руке, он почувствовал, как у него приятно кружится голова.
Он потянул за один рукав кофты, потом за другой, и она осталась голой по пояс. Узкая юбка плотно обхватывала ее ноги, и она казалась похожей на русалку.
Он чувствовал, что несмотря на все ее уговоры, она ждёт от него руководства.
Перед ним проносились все образы, которые он раньше гнал от себя, которые он раньше не смел применить к ней: обнаженные женщины, взрослые, с мощными бёдрами, которых он видел в книгах по искусству: преследуемые козлоногими сатирами, страстно изогнутые, волоокие и томные, даже когда подпись к картине говорила о насилии. Худые, атлетичные женщины с зачёсанными волосами и яростным, манящим взглядом, которых он видел на взрослых кассетах, которые иногда забывал в проигрывателе Вейдер.
Все это не вязалось с его тонкой, нежной, хрупкой сестрой, так доверчиво и беззащитно лежавшей сейчас на его коленях. Лея была чём-то другим, в Лее было что-то другое: белое, пылающее, непорочное, священное даже в самом изгибе ее полуобнаженного тела, что-то, к чему он не смел припасть, что-то, чего он не мог осквернить.
Мысли его, замороженные, слегка мазутные, перекинулись к мужчинам, к острому и злому запаху отцовского пота, к тому, как отец ходил по дому — властно, шумно, громко. К сатирам, к мужчинам с кассет, которые покрывали женщин бездумно, с ленью в глазах — к той мужественности, с которой он не хотел себя равнять.
Он подумал о сказках, которые они с Леей читали друг другу в детстве, где принцесса всегда была наградой за доблесть, где она всегда доставалась рыцарю после убийства дракона, как драгоценная, но все-таки вещь. Но и с принцами он равнять себя не мог: он ещё не совершил свой подвиг, он никого не спас. Он не был пока мужчиной, он им не стал, он не имел права нарушать запреты, не имел права вторгаться в белое, хрустальное тело, раскинутое доверчиво перед ним.
Рука его замерла, как рука вора, поражённая небесным огнём, отсохшая по локоть, отмеченная небесным гневом за прикосновение к святыне. Но Лея — всегда одна Лея, словно почуяв его ужас, его сомнения, его колебания, вдруг протянула белые руки к нему, притянула его к себе, заставила припасть, склониться, как вербу, к своим розовым, нежным губам.
И Люк вдруг остро понял, что и картины, и романы, и сказки, и кассеты — все лгали. Что женщина — не вещь, не награда, что это дар, который нельзя отнять или взять силой, что она венчает собой, что она дарит — себя, что это — ее выбор, что это — таинство, которое она над ним совершает, что она — превращает мальчика в мужчину, избирая достойного. Что так было от века — и будет впредь.
Он медленно приподнял Лею, уложил на кровать, лег рядом, но все-таки не вплотную. Она улыбнулась ему, обхватила его за шею, приблизилась, видя его колебания, сказала нежно:
— Мы же близнецы. Мы и так едины…
Он обнял её, обхватил за узкую спину своими пылающими руками, словно желал их остудить в снежной белизне ее тела, успокоить это адское пламя, что выжигало его изнутри, от кончиков пальцев до волос, с которых, казалось, слетали искры, до чресел — которые стремились к ней, потому что он сам к ней стремился, всегда, ещё до рождения, как будет стремиться — он знал это теперь наверняка — и после того, как придёт предел его смертным дням и пойдёт счёт дням вечным.
Его пальцы потянулись к ее юбке, пробежали по кругу в поисках молнии, не нашли и побежали снова, заколдованные, по кругу, но вдруг встретились с ее белыми руками, которые бережно направляли. Молния скрипнула и разошлась, он с силой потянул юбку вниз — Лея помогла, сама скомкала ткань и отбросила в сторону, как волшебное оперение, как змеиную кожу. Люк отстранился от неё на мгновение, желая запомнить, запечатлеть увидеть ее — всю ее, до конца. Лея вытащила из прически смертоносные, сверкающие шпильки — как острые кинжалы — и Люку показалось на мгновение, что они вонзятся в его бесстыдные ладони.
Но Лея — карающая и награждающая, властная и покорная — отбросила их тоже, в сумрак, в темноту ночи, в непроглядную тьму несуществования, которая была всюду за пределами их ложа, их алтаря.
Его ремень щелкнул, как сброшенные оковы долга, высек искру, распался, как змея, что прежде пожирала себя за хвост, но выбрала теперь — жизнь и счастье, и любовь.
Он знал, что нужно делать, и страшился, за неё больше, чем за себя, потерянный и одинокий в этом бушующем единстве. Он — вдруг, впервые за всю жизнь — перестал понимать ее, перестал чувствовать, что чувствует она, расхлестанный, распаянный, он понял, что иной дороги к единению у него больше нет, и остаётся только идти вперёд, что там, впереди, пылающая Голгофа и смерть, и там, впереди, — надежда на воскрешение.
Люк стащил с себя штаны — ее руки снова успокаивали и ободряли, помогали и нежили — и поразился тому, что столь разные тела, как его и Леи, могли выйти из одного начала.
Его тело показалось ему грубым, наброском творца, смятым и невыброшенным в корзину лишь по странной прихоти, немного смешным с этим отростком, налитым пульсирующей кровью. Его большие руки, его незажившие шрамы, его грудь и ноги, покрытые первыми волосами — все то, что он знал про себя, — вдруг показалось ему недостойным ее. Её тело — гладкое, белое, изгибистое, ее тонкие запястья, ее маленькие белые ступни — казалось ему совершенным, сделанным из мрамора. Он пробежал по ней руками, неловко, жадно, неумело, не так бережно, как ему хотелось бы, но иначе он не умел.
Она вдруг прильнула губами к его телу, ее поцелуи оставляли на нем незримые следы, как тавро, как ожоги.
Она пахла свежестью и счастьем — он знал этот запах всегда, он, просыпаясь, чувствовал его на соседней подушке, ощущал его там, где она проходила, как зверь, закрыв глаза, мог следовать за нею — ее запах вдруг показался ему чужим и вожделенным. Она отняла ладони, раздвинула ноги, раскинулась, готовая принять, и нежно улыбнулась ему.
И тогда Люк решительно подтянул ее под себя, очень осторожно, не дыша, задыхаясь от удушья, вошёл в неё. Ее тело — узкое, нежное, девичье — приняло его, обхватило со всех сторон, и он почувствовал себя, наконец единым с нею. Она сжалась под ним, правой рукой обвила его за шею, а левую зачем-то поднесла к своим губам.
Он попал в этот ритм, древнейший, как песня и стон, последовательный, как прилив и отлив и почувствовал, как его несет волнами к пылающему пику, маячащему прямо перед ним.
Лея под ним — напряженная, мягкая, гладила его правой рукой, вжималась в него все крепче, как будто не он был тем, что причиняет ей боль, как будто он был тем, что ее исцеляет.
Он кончил — неожиданно для самого себя — обмяк, ослабел, а она все дрожала под ним, не понимая, что он замер. Он поцеловал её в лоб, как сестру, откатился, а она — внезапно устыдившись чего-то, потянулась и к одеялу, обернула его вокруг себя, плотно, как будто свадебное платье.
Ему хотелось выразить свою любовь, свою благодарность, он снова прильнул к ней, погладил по голове, обнял, поцеловал в висок и сказал тихо:
— Ты даже не вскрикнула.
И она улыбнулась ему в ответ, погладила пальцами лицо и показала ему свою левую ладонь, покрытую белыми укусами — чтобы перетерпеть, чтобы молчать.
Люк виновато и бережно покрыл ее руку поцелуями.
Они долго лежали в темноте, обнявшись, потом Лея, как подорванная, резко села, соскользнула к краю кровати, морщась от движений — или ему так только казалось? — торопливо оделась, словно стараясь не показываться ему, а после потянула на себя простыню. Он встал тоже, замер у кровати, пытливо вглядываясь в ее лицо, а она сказала, не глядя на него:
— Кровь…
Он помог ей стащить простынь, которую она быстро скомкала, хотела было двинуться к двери, но он осторожно остановил ее, забрал белый комок ткани из рук и сказал нежно:
— Там Вейдер. Не выходи. Я сам постираю. Давай сюда.
И когда он, стоя в ванной, замочив белье в тазу, привычно прислушиваясь к звукам дома, умело и быстро начал застирывать простыню, ему хотелось одновременно петь и плакать.

Глава 12
Глава 12

Когда они вернулись, дом встретил их сыростью и холодом: Люк, словно чувствуя, что уходит надолго, перекрыл отопление.
Они молча разбрелись по дому, не раздеваясь, в сапогах, как захватчики или воры. Было что-то упоительное в том, чтобы топтать пол отряхнутыми от снега, но грязными ногами, немытыми руками в перчатках трогать предметы: как будто наблюдать за чужой жизнью — две недели назад она и была другой.
Другая женщина жила здесь: она знала, чего хочет, она не спала со своим братом, она бегала от него, ее волновали сплетни на работе, она хотела выйти замуж за своего парня-дальнобойщика, она боялась бездны.
Лея села на стул в кухне. Ее, сегодняшнюю Лею, бездна уже сожрала: она просто летела в пропасть по инерции, гадая, что лучше — ободраться об острые края или умереть от удара о дно. Ее вдруг начали безумно раздражать все безделушки, которые она раньше старательно накупала: то, что казалось ей земным якорем, символом ее собственного решения, обликом ее — и только ее дома — вдруг начало казаться безвкусицей и пошлостью.
Она достала мусорное ведро, плотный пакет, и начала отчаянно, безрассудно и громко стряхивать все вниз, в помойку. Открыла холодильник — там лежал плесневелый хлеб. Она замерла на мгновение, потому что нельзя выбрасывать хлеб, но потом подумала — что она через столько уже преступила — и закинула в мешок и его тоже. Салфетки, вазы, собачки, — она разошлась, раскраснелась, ей стало жарко. Она начала бросать в пакет тарелки — зачем им много? Вилки — хватит и двух!
Замерла на мгновение. Может быть, хватит одной?
Нет, теперь две. Хочет она этого или нет, ей не вырваться. Не уйти из дома.
Она замерла — что еще? От чего можно избавиться? Что можно разрушить?
В комнате было темно. Тогда Лея подошла к окну, ей было тесно, ей казалось, что могильные плиты лежат на ее груди, и ни капли света не проникает в ее саркофаг.
Она рванула шторы со всей яростью, на которую только была способна.
— Что ты делаешь? — как тень, он возник за ее спиной.
— Надоело, — коротко сказала она.
— Давай я влезу и сниму?
— Нет, — сказала она и дернула штору сильнее.
Она дергала и дергала, почти повисла всем своим весом, но проклятая ткань все никак не рвалась, карниз гнулся, но не ломался.
Она дергалась сильнее, отчаяннее, как утопающий, как муха в паутине, и вдруг почувствовала усиление нажима, что ее силы удвоились, услышала заветный треск. Штора беспомощно соскользнула к ее ногам, и холодный свет декабрьских фонарей затопил кухню. Лея увидела, что Люк держится за другой край.
— Кто тебя просил? — огрызнулась она.
Он выпустил ткань и спросил:
— Я обидел тебя?
— Нет. Нет, извини. Все нормально.
— Тогда почему ты разговариваешь со мной подобным тоном?
Его голос звучал ровно и холодно, но Лея вдруг пошла мурашками. Она не нашлась, что ответить, и он продолжил спокойно:
— Не делай так больше, сестра.
— Или что? — белыми губами спросила она, пытаясь хотя бы звучать гордо.
Он внимательно посмотрел на неё и сказал:
— Мне это неприятно.
Она опустила голову и выпустила безвинно разорванные шторы из рук — они волной застлали стол, часть пола, как будто укрывали мебель в чехлы для очень долгого отсутствия. Для дома, в котором никто не живет.
Люк взял их, распластал на полу, быстро и аккуратно свернул:
— Завтра купим жалюзи, если хочешь. Или оставим окно открытым?
Она пожала плечами — ей вдруг сделалось все равно.
— Идём. Я включил радиатор в спальне, она прогреется быстрее всего. Да и время уже позднее.

Прошла неделя. Все семь дней она просыпалась и вздрагивала, видя его лицо, ее начинало расщеплять в единый момент: одна Лея тянулась к своему Люку, как тянулась всегда, с самого рождения, как тянулась еще в утробе, другая Лея сходила с ума от невозможности бежать, и осознавала весь ужас нарушенного табу. Голос второй Леи был тихий и слабый, но он отравлял счастье первой, маячил призрачной тенью, от которой было не избавиться.
Лея надеялась в Люке найти опору для борьбы с самой собой.
— Ты счастлив? — спрашивала она за утренним чаем.
— Ты счастлив? — спрашивала она, когда он обнимал ее ночами.
— Ты счастлив? — спрашивала она, когда они гуляли по тихому и снежному парку.
И он неизменно отвечал:
— Да.
Утром седьмого дня Лея приблизила свое лицо к его лицу и спросила:
— Тебя не мучает то, что ты — мой брат?
Он посмотрел на нее в упор, и одновременно - сквозь нее.
Ей вдруг показалось, что она как будто спрашивает о чем-то запретном, что если никогда не произносить этого слова, никогда не упоминать об их родстве, то можно сделать вид, что все нормально, что это не тот Люк, который рос с ней, который защищал ее, что это другой парень, от другого отца и другой матери — не похожий на нее, светлый, крепкий — с которым она познакомилась на матче по регби или на вечеринке... Иногда она брала расческу и причесывала его: нелепо, всклокочено, так, как он никогда не ходил. Повязывала ему на шею свои темные шарфы, только чтобы на минуту обмануться, чтобы решить, что этого мужчину рядом с ней зовут Лиам, а не Люк.
Он позволял ей все: терпел стоически, никак не выражал недовольства, послушно сидел, но морок проходил, стоило ему двинуться или взглянуть — Лея знала все его жесты наизусть, могла их продолжать за него. Стоило ему шевельнуться, как он снова становился Люком, и Лея со вздохом снимала шейные платки, расчесывала мягкие кудри.
— Нет, — сказал он и улыбнулся ей, — Нет, ведь я люблю тебя.

Это было утром, а вечером седьмого дня в дверь кто-то постучал. Лея была ближе и пошла открывать, и на пороге оказался Хан. На нем была такая же одежда, в которой он поехал в рейс, он был небрит и хмур. Он хмыкнул и сказал слегка насмешливо, пытаясь за бравадой скрыть волнение:
— Ну надо же, ты цела и невредима.
Лею жег стыд, но в тоже время она была рада его видеть. Она не знала, что сказать ему, он, кажется, тоже не знал. Они просто стояли, не глядя друг на друга, снег порошил его шапку, залетал в прихожую. Лея поежилась. Вдруг его взгляд отщелкнул куда-то за ее спину, и Лея поняла, что Люк подошел ближе, привлеченный стуком.
Она тревожно оглянулась — взгляды у обоих были тяжелые. Хан медленно сказал:
— Ну здравствуй… Малыш.
— Зачем ты пришёл? — спросил Люк.
— Хотел убедиться, что с ней все в порядке.
— Убедился? Теперь уходи и не возвращайся, мы не хотим тебя видеть.
Люк подошёл к Лее и властно, хозяйским движением, обнял её за талию. Хан повёл головой и сказал с деланным изумлением:
— Надо же. А я думал, мне примерещилось... Близнецы, значит?
Лея попыталась расцепить пальцы брата, но он только сильнее сжал руки, словно говоря ей: не дергайся. Пальцы его стали стальными, и Лее вдруг показалось, что ее сдавили железным обручем.
— Лея? — Хан спросил, в одно ее имя умудрившись вместить все — правда ли, что ты не со мной больше; правда ли, что ты со своим… братом; правда ли, что мне лучше уйти.
Она опустила глаза и как будто едва заметно кивнула.
— Пойдём покурим? — вдруг тяжело сказал Люк, и аккуратно шагнул вперёд, отпуская и заводя ее себе за спину.
— Курите здесь, — яростно сказала Лея. Но Хан словно не слышал, что она сказала, и ответил:
— Идем.
Они не видели ее, не слышали ее, как будто она стала призраком, охваченные огнём более древним и более страшным, чем любовный, огнём борьбы и желанием повергнуть соперника, неотвратимым деланием пролить чужую кровь.
Она шагнула к брату, и, чувствуя, что она сама по себе почти перестала иметь для них значение, почти крикнула:
— Люк! Курите здесь!
Он на нее не смотрел, но ответил:
— Зачем же запах распространять? Придётся стирать шторы… Нет. Мы на улице.
— Я пойду с вами, — сказала она отчаянно. Хан молчал, а Люк все продолжал, не глядя, говорить нежным и ласковым голосом, очень ровным голосом:
— Там холодно, сестра. Подожди нас немного, мы быстро.
И Лея осталась в прихожей, села на скамейку — такую странную власть он приобрёл над ней — так быстро? Или он всегда ее имел?
Отец говорил, что женщина должна быть покорной. Она ненавидела это, она всегда, всю жизнь бунтовала. Против отца, против Люка, против всех людей. Но как она ни пыталась перехватить контроль за своей жизнью, оседлать ее, завладеть ею, тем что-то внешнее все сильнее било ее. Как будто судьба говорила ей: не противься. По течению легче плыть.
Может быть, дело в том, что она хотела все и сразу, а не довольствоваться малым? Но кто может быть настолько безумен и горд, чтобы заявить о себе как о полновластном хозяине своей судьбы?
И всё-таки было что-то безумно успокоительное в том, что бы вот так ждать. Вышли покурить. Все просто. Все хорошо. Там действительно мороз. Шторы действительно пропахнут куревом. Лея прислушалась.
Вдруг услышала звук взведенного, как курка, мотора. Она чертыхнулась и выбежала на улицу. Сокол стоял с включённым двигателем, и Хан сидел за рулем.
Снег лез ей в глаза, ветер трепал волосы, мороз обжигал ее тело в легком домашнем платье. Она практически бросилась под грузовик, не давая им уехать. Свет Сокола слепил, резал, распинал ее своими беспощадными фарами.
Люк быстро вышел из машины, сказал ей, бережно взяв за руки:
— Мы просто съездим за сигаретами. Ты дрожишь. Иди в дом.
— Люк…
— Сигареты кончились. Мы в ближайший круглосуточный и обратно. Иди скорей, застудишься.
Его глаза были такими же синими, как лёд под снегом. Лея чувствовала, что тетива натянута до предела, что она дрожит и вибрирует, что ей, Лее, ничего не сделать для того, чтобы предотвратить то, чего она так боится.
И она пошла в дом.
Села в гостиной на диван, зябко обхватила себя руками, пытаясь согреться и перестать дрожать — не смогла.
Прошло несколько часов.
Люк вошел в дверь, открыв своим ключом, мельком взглянул на нее — она сидела в той же позе, медленно прошёл в ванную, долго мыл руки, когда вышел — на нем была новая рубашка. Он подошёл к Лее, бережно притянул к себе, поцеловал. Она была холодна, как статуя, и он сказал ей нежно:
— Не бойся. Он не придёт. Ты свободна.
— Что ты с ним сделал? — сказала Лея так, как будто шла по очень тонкому льду на самой середине реки. Он вдумчиво посмотрел на неё и сказал:
— Ничего. Просто поговорил. Он обещал больше не приходить. Он все понял. Не надо бояться. Нечего бояться, Лея, — он плотно обнимал ее за талию, — Тебе нечего бояться, когда ты со мной.
Позже, когда они лежали вместе в кровати, он сказал:
— Но если кто-то будет спрашивать, то он не приходил, хорошо? Мы не видели его с тех пор, как неделю назад расстались в Огасте.
Она отвернулась к стене.

Она долго молчала, и ее молчание, которое она скрывала так же, как когда-то беременность, проносила она с собой все праздники и темный, горький, страшный конец зимы.
Но в марте, обманчиво, нежно повеяло весной, Лея почувствовала свободу, разлитую в воздухе, и страшно и просто сказала брату:
— Ты убил Хана.
— Нет, я просто поговорил с ним.
— Я ничего не слышала о нем с тех пор… Что же такого ты мог сказать ему?
— Правду. Все правду о нас. Всю нашу жизнь. Он понял. Любой бы понял.
— Как же я хочу тебе верить… — мучительно кусая губы, сказала она.
— Так поверь же, — сказал он почти жалобно, — Верь, как верила раньше.
Она закрыла глаза, и спросила:
— Ответь мне на один вопрос. Только на один. Поклянись мной и нашим сыном, что ответишь честно.
— Клянусь, — сказал он.
— Ты лгал мне?
Он замер и поглядел на нее дикими глазами с расширенными зрачками.
— Ты лгал мне? Почему ты молчишь? Ты поклялся!
Он закрыл глаза и сказал:
— Да. Один раз.
— Как? Когда?
Он покачал головой:
— Хватит. Я ответил. Я не убивал Хана.
Лею несло, и она закричала:
— Но ты убил отца!
Он протянул к ней руку, но она увернулась.
— Не трогай меня! — закричала она, — Ты убийца!
Он долго смотрел, а потом тихо согласился:
— Да, я убийца.
Она стремительно выбежала из комнаты.
Когда он остался один, он вышел на крыльцо и выплюнул дыхание, отравленное болью, в весенний воздух. Огляделся вокруг — чтобы ее не было — и очень тихо сказал самому себе:
— Я не убивал отца.
Он слушал дурное, влюбленное пение скворцов, их безумные глупые трели: счастливые птицы не знали, что надежды рано или поздно обращаются в скорби.
Люк думал о том, что составляло стержень его веры, что — единственное, кроме Леи — помогало выживать в аду.
Мысль о том, что он невиновен.

Тогда:
Он только вошел в дверь, принеся с мороза выбитый ковер, как она метнулась к нему, и срывающимся голосом, хватаясь за его руки, сказала:
— Люк, там Гостья. Она ещё живая, я слышала стоны… Люк…
Он отбросил свернутый палас. Он не ждал этого — Вейдер вел себя нормально, не так, как обычно бывает перед визитом Гостьи, и последняя девушка была в доме всего несколько месяцев назад.
Голос Леи был полон муки — больше, чем он мог выдержать.
— Почему ты здесь тогда? Наверх, быстро! Прячься!
— Я так больше не могу! — крикнула она, — Пусть он убьёт меня и все закончится на этом, я больше не выдержу, если они будут умирать за меня, Люк…
— Тихо, — сказал он, взял ее за плечи и встряхнул, внимательно и твёрдо глядя ей в глаза, — Иди наверх. Он не тронет тебя больше. Он никого больше не тронет. Сегодня все закончится.
Он подвёл ее к лестнице, пылко поцеловал в губы, коснулся рукой живота — она вздрогнула, почувствовав, что он прощается, и с плачем повисла у него на шее.
Он обнял Лею, скрестив руки на ее спине, приподнял на мгновение, прижал к себе, как в последний раз, а потом с силой оторвал ее от себя, развернул лицом к лестнице, толкнул легко в спину. Она побежала наверх, вытирая слезы — только и мелькали худые ноги. Он постоял некоторое время, глядя ей вслед, а потом пошёл в сарай. Он вытащил ящик с инструментами, задумчиво перебрал их, как женщина перебирает украшения перед свадьбой.
Наконец, он вытащил тяжёлый чугунный лом. Заостренный с двух краев, старый, с облупленной краской, порыжевший местами, но очень тяжёлый и крепкий — и Люк понял, что это именно то, что ему было нужно. Он вернулся в дом. Тапки скользили, он сбросил их и оставил валяться.
Он прошёл в самое сердце, к лестнице, к находящейся под ней двери в подвал. Все вдруг выстроилось в прямую вертикаль: наверху, среди звезд и света, на самой вершине, на третьем этаже была его Лея, носящая под сердцем его ребенка. Внизу, во тьме, среди кротов и червей, среди орудий пыток, была замученная, едва живая, чужая девушка. Но путь наверх лежал через низ. Путь наверх открывался кровью — кровью отца и своей.
Все вдруг стало очень простым, и он удивился вдруг, почему он так медлил, почему он так колебался прежде — чтобы воспарить, нужно пасть — вот истинный путь.
Он подошел к двери в подвал, и тремя сильными ударами лома сорвал замок, распахнул дверь, а после шагнул в свой страх.

Глава 13
Глава 13

— Что было потом?
— Я спустился в подвал. Он был пуст. Я не успел.
— Никаких следов девушки? Откуда вы могли знать, что она там вообще была? Вы видели ее?
— Нет, никаких следов.
— С чего тогда вы взяли, что там была какая-то девушка?
— Я думаю, что отец унес тело раньше, чем я туда спустился. Она наверно уже умерла, ну или он ускорил это. Он иногда ускорял.
— Как много времени прошло с тех пор, как сестра встретила вас у двери?
— …не знаю. Я не считал.
— То есть, чтобы спрятать тело, он должен был недалеко уйти? Тела должны были храниться где-то возле дома?
— Я никогда этим не интересовался. Видимо, так.
— Но мы тщательно обыскали дом и участок, но никаких тел не обнаружили. Кто может подтвердить ваши слова?
— Моя сестра.
Тут он поднял светлую голову и спросил — голос его дрогнул в первый раз:
— Где она? Что с ней?
— Мы не можем разглашать вам подобную информацию, когда вам предъявлены обвинения.
— С ней все хорошо?
— Она находится на серьезной стадии эмоционального истощения, наши эксперты сомневаются в том, что ее показания как свидетеля могут быть засчитаны.
— Я не о том, — сердито сказал Люк, но потом посуровел и замолчал. «Это тоже часть наказания. Часть расплаты за отца», — подумал он.
Допрос продолжился.
— Повторяю, как много времени прошло с того момента, как сестра встретила вас у двери, и вы вошли в подвал?
— Мне кажется, что я сразу пошел за инструментами.
— Зачем вы пошли за инструментами?
— Чтобы сломать дверь в подвал и убить отца.
— То есть, вы признаете, что у вас было такое намерение?
— Да. Да, я давно об этом думал.
— Сколько?
— Несколько месяцев, полагаю. Может быть, год. Может, больше. Всю жизнь.
— Продолжайте.
— Я вошел в подвал и осмотрелся. Мой отец, привлеченный шумом, пошел посмотреть, что происходит. Он встал в дверях, я увидел, что тень упала на пол. Я развернулся и занес лом, но он спрыгнул на меня сверху.
— Почему он это сделал?
— Не знаю. Думаю, он знал, что я рано или поздно приду его убивать. Он понял, я думаю. Он воевал во Вьетнаме, у него было чутье. Он вывернул мне руку, и я не удержал лома.
— Какую руку?
— Правую. Ударил в локоть, она от боли разжалась. Он умел бить больно. Мы начали бороться. Он был сильнее, он почти задушил меня. Там, на стеллаже, лежали садовые ножницы. Я оттолкнул его на мгновение, дотянулся до них и несколько раз ударил его в висок. Он упал. Я подошел к нему и ударил еще несколько раз.
— Зачем?
Люк поднял глаза и сказал просто:
— Я хотел, чтобы он больше не вставал.

Сейчас:
Он спал на диване, не решившись сегодня пойти за ней. Разлад был мучителен для него, как и любое их несогласие между собой: казалось, самой природой заложено то, что они всегда и во всём будут едины, потому что они близнецы. Ему казалось, что Лея, как будто нарочно, намерено, насмешливо, раз за разом, пробует их связь на прочность, натягивает до кровавых судорог стальную нить, проходящую где-то в районе рёбер, тройными цепями обернутую вокруг легких, прямо сквозь израненное сердце до самого страшного предела. Он проснулся, не чувствуя её дыхания, и это напугало его. Страх показался ему таким нелепым, что он даже посмеялся над собой — а в тюрьме семь лет каково было?
Она вошла в комнату, одетая плотно, как в броню, вплоть до перчаток, составляя разительной контраст с ним — сонным, неумытым, раздетым и взлохмаченным. Ее волосы были уложены аккуратной косой вокруг головы, а на лице лежал плотный слой косметики. Она даже стеной не смогла бы отгородиться от него так, как отгородилась сейчас по-женски.
Он выжидательно посмотрел на неё, ожидая что она скажет. Он знал, что она ждёт от него хоть слова, хоть полслова, но только плотнее сомкнул губы. Она потупила взгляд, а потом сказала:
— Мне звонил нотариус. Дело о наследстве почти закрыто. Мы можем продать дом.
— Я думал, что мне не причитается ничего из наследства, как убийце, — он голосом выделил последнее слово, и она вздрогнула. Потом сказала жалобно:
— Да, но… Дом нужно осмотреть, поставить подпись, что у нас нет претензий, что наследство получено нами в полном масштабе. Я предложила просто поставить подпись и не ездить туда, но они упорствуют.
— Ты хочешь, чтобы я поехал с тобой? Туда? Куда я мог бы не возвращаться? Но тебе — нужно?
Лея прикрыла глаза и сказала тихо:
— Да.
Он внимательно посмотрел на неё и сказал:
— Хорошо. Я поеду.

Они молчали, пока ехали в соседний город — город их детства. Люк сосредоточенно вел арендованную машину, пахнущую химчисткой и пустотой, Лея украдкой поглядывала на него из-под пушистых чёрных ресниц. Сосны мелькали за окном, воздух пах нежной весной, но в машине были очень холодно. Лея сказала:
— Как зима задержалась…
Он ничего не ответил.
Она отвернулась к соснам, и снова начала думать. Мысли защелкали, как заведённые, как щёлкали всю проклятую ночь, когда она просто заставляла себя лежать и смотреть на часы. Первый час она ждала его — хотела прогнать, второй час — хотела молчать, на третий — просить прощения, но Люк так и не пришёл.
Горечь и гнев вспыхнули опять — а также липкий, тяжёлый комок страха где-то под рёбрами.
Хан давно хотел переезжать в Портленд… надо просто спросить его квартирную хозяйку. Или Чуи. Ему даже не пришлось бы увольняться, потому что там располагался центральный офис их компании, и спрос на дальнобойщиков был выше…
Лея незаметно поглядела на Люка, скользнула взглядом к жилистой руке брата, которая лежала на переключателе коробки передач… Восемь лет ужаса, семь лет тюрьмы, почти год — с нею. Ей вдруг показалось, что ее язык окаменел, или отравленный шип пронзил его насквозь, и она утратила дар речи. Вчерашнее слово жгло рот, как кислота, долбилось в голову и в горло.
Но вдруг окажется, что Хан пропал? Ее бы наверняка расспросили уже полицейские. А если бы он пропал так, чтобы никто и не заметил? Такое вообще возможно? Нет, он же не одинок, у него есть друзья — почему к ней не приходят его друзья? Может быть, он рассказал всем, что она его бросила, бросила ради собственного брата. Профиль Люка выделялся на фоне мелькающих сосен, и Лея отвернулась от брата, прижалась лбом к стеклу, глядя на первый дождь. Она подпирала лбом стекло, чтобы непогода не могла ворваться внутрь. Но было уже поздно.

Нотариус — быстрый, привычный человек, — стремительно увёл Лею. Она оглянулась на Люка через плечо, лицо у неё было сложное, печальное, почти просящее, но он не последовал за ней.
Он замер в коридоре, захваченный, затопленный чувствами со всех сторон. Ему показалось, что было большой ошибкой приезжать сюда.
Он протянул руку к шляпной вешалке и только сейчас понял, что вырос, потому что легко доставал до неё.
Он пошёл наверх, миновал второй этаж, поднялся выше и открыл дверь в их прежнюю комнату. Она была пуста — где та кровать, на которой он спал все своё детство? Он прошёл в комнату — без мебели она казалась такой воздушной, прозрачной, полной света. Он подошёл к окну, с силой дернул створки. Они распахнулись со скрипом, свежий весенний воздух залил комнату. Узор некрашеного дерева бросился ему в глаза: в детстве он видел в кольцах и спилах драконов и рыцарей. Когда ему минуло шестнадцать, его Лея, сидя у окна, бездумно глядя в пустоту, жестом поманила его к себе, лицо у неё было нежное и одухотворенное, но ее пальцы жили своей жизнью, плясали по подоконнику как будто играли на пианино. Она смотрела на снег, на то, как слетелись чёрные птицы на выброшенные ею хлебные крошки.
Он подошёл, и она, все также глядя на снег, властно взяла его за ладонь, притянула его к себе и прошептала, лихорадочно сверкая темными глазами, что она в ожидании. Он не запомнил слов, но помнил ее глаза, ее отчаянность, ее дрожь перед его ответом.
Он бездумно провёл рукой по подоконнику, как тогда, когда он был ошеломлён ужасом и счастьем.
Люк отошёл от окна, вышел из этой комнаты, которая тянула из него жилы, манила призраками, снова заставляла чувствовать себя живым. Он подумал, что нигде не был так счастлив, как здесь.
Люк вышел скорее, чтобы не приглядываться, чтобы не воскрешать то, чему возврата нет. На лестнице встретился с Леей, которая шла наверх. Губы у неё чуть дрожали. Он отвёл взгляд и посторонился.
Хотя они были безмолвны, воздух между ними звенел и гремел:
— Убийца! Убийца! Убийца!
Она вдруг подняла руку, как будто намереваясь прикоснуться, протянуть ему раскрытую ладонь, показать, что рука пуста, рука открыта к тому, чтобы ее коснулась другая ладонь, но Люк быстро пошёл по лестнице вниз.
Он миновал пролёт, кабинет отца — помедлил немного, глядя на из свадебное фото: мама — веселая, улыбчивая, в золотом платье, со смешной прической. Отец — синеглазый, красивый, как молодой бог, насмешливый, самодовольный.
Четырнадцать месяцев им судьба сулила — от свадьбы до расставания навсегда.
Четырнадцать месяцев и девять писем — пять его и четыре ее.
Золотое платье и черно-белая фотография. Люк дрожащими пальцами вытащил ее из рамки, небрежно сунул в карман штанов.
Люк спустился в кухню — там стояло отцовское кресло, зеленое, в мелких горох, в котором он иногда разваливался вечером и сидел, вперившись в одну точку. Он ничего не замечал в такие моменты, и Лея однажды из озорства связала его ботинки шнурками между собой. Люк думал, что отец поколотит их — тогда он еще не бил до полусмерти, только легонько — но Вейдер, очнувшись от своего осоловелого анабиоза, только с бесконечным удивлением разглядывал свою обувь.
Люк, притянутый, как водоворотом к центру воронки, вновь оказался возле лестницы. Ему показалось, что дверь в подвал слегка приоткрыта.
Он пожал плечами — чему быть, того не миновать. Он открыл подвал, нажал выключатель. Сделал несколько шагов вниз, удивляясь внезапно тому, что ему пришлось пригибать голову — неужели он так вырос за эти несколько лет? Он сошёл с лестницы, сделал несколько шагов по направлению к центру, а потом потерялся во времени.
Ему пять… Он бежит вниз, за картошкой, падает с последней ступеньки — всем телом, больно. Он громко и обижено плачет, и отец приходит, участливо садится напротив, на злополучную ступеньку, ждет, пока первая волна плача Люка пройдет, а после говорит, что Люк — мужчина, поэтому он должен быть волевым и сильным, но потом папа дует на разбитую коленку…
Ему семь… Он находит здесь Лею — они играли в прятки, и она бежит со всех ног наверх, понимая, что раскрыта, и ее единственный шанс — добежать до кухни первой и воскликнуть «Чур меня!». Люк ставит ей подножку, валит ее на пол, садится сверху, прижимает, держит положенные пять секунд — она брыкается, пытается кусаться — но тщетно, он побеждает, как всегда, побеждал в прятки. Она никогда не могла от него укрыться…
Ему девять… Он знает, как болезненны удары отца. Иногда он ласков, иногда зол, эта раздвоенность мучает близнецов. Отец немного сторонится Леи, но Люку — Люку не так повезло. Он сначала завидует сестре, а потом, увидев кровавый синяк на ее плече — бежит в подвал, прячется под лестницей и рыдает так, как никогда не рыдал от собственной боли…
Ему тринадцать… Он знает, где лежат все инструменты, которыми отец умеет причинять боль. Он знает последовательность ударов, знает различные сценарии долгих, страшных вечеров. Он думает, что это его сломит, каждый раз думает, что больше не сможет, но оказывается, что с каждым разом он может вынести все больше…
Ему пятнадцать… Он слышит в подвале сдавленные рыдания, сводящие с ума, отчаянные, непрекращающиеся, уже почти не человеческие, и думает, что отдаст все, лишь бы они прекратились. А потом слышит смачный, плотский хруст, короткий полу всхлип-полу стон. Рыдания прекращаются, но он не рад этому.
Ему двадцать три… Он стоит посреди подвала, разобщенный, потерянный, ослабевший, и чья-то огромная чёрная тень, возникшая на лестнице, накрывает его с головой.

Тогда:
Каждый из них знал, что все закончится именно этим.
Когда Энакин взял на руки свою дочь, он, плача, поцеловал ее в лобик, и малышка только моргнула своими карими, как у матери, глазами.
Но когда Энакин взял на руки Люка, тот сморщился и заплакал, и лицо отца не дрогнуло от нежности.
Каждый из них знал.
Убей его.
Поэтому, когда они сцепились, безмолвно и страшно, насмерть, ничто не могло показаться более естественным, чем этот дикий порядок вещей, когда сын восстает на отца, а отец — на сына.
Убей его.
Они сцепились, как два волка или льва, забывая слова, ведомые жаждой не унизить, не покалечить, не одержать верх, но умертвить.
Убей его.
Вейдер был намного сильнее, но Люк выворачивался из его рук, ловкий, как молодой угорь, не давая страшным рукам сомкнуться вокруг себя и раздавить, в ответ он наносил лишь точечные, мелкие удары, все пытаясь достать глаза или пах, но отец ловко закрывал их.
Некому больше остановить его.
Придется тебе.
Убей его.
Вейдер сжал свои огромные руки на худой шее Люка, и тот ухватился за них, в попытке разжать, захрипел уже почти предсмертным криком…
Чей-то нежный голос пробился сквозь заложенные уши, сквозь пылающие круги боли, сквозь амок кровавого безумия.
Женщина в золотом платье стояла на самом верху лестницы, женщина в золотом платье — его мать? — протягивала к ним руку — и звала нежно:
— Энакин! Эни, это я, Падме!
Призрак в золотом спускался по лестнице, и оба мужчины замерли, поражённые, а потом выдохнули одинаково, на один вздох, на единый удар сердца:
— Мама?
— Падме?
Женщина подошла к ним близко, и отец дрогнул, руки его разжались, он выпустил сжимаемую до сих пор худую шею сына, он потянулся к прекрасному призраку, и только тогда Люк понял, кто это на самом деле.
Лея подняла руку, напряженно зажимавшую садовые ножницы, и со всей силы, размахнувшись, ударила отца острием по виску.

Падая, отец задел ее — она отлетела в сторону, легкая, как пылинка, золотая пена платья разлилась по холодному полу, темные волосы закрыли лицо.
Оглохший от ужаса, Люк перешагнул через корчившегося в его ногах отца, и бросился к Лее — откинул волосы с бледного лица, повернул ее на спину, глаза были закрыты, но она дышала, грудь в золотом платье вздымалась и опадала.
Люк выдохнул, выпустил ее и повернулся к отцу.
Люк встал и медленно подошёл к Вейдеру. Отец казался удивительно нестрашным, даже каким-то маленьким, сухим и поломанным — и Люку на мгновение стало жаль его, но потом он усилием воли вызвал в себе все те картины, от которым бежал прежде. Он подошёл к стеллажу, где лежали красиво разложенные новенькие ножи (зачем они были нужны отцу — здесь?) занёс руку над ножами, выбирая — нож для овощей? Нож для сыра? Может быть, для рыбы?
Который лучше взять для убийства того, кто даровал жизнь?
Капля пота упала с его лба на голую ступню, и Люк резко сдернул с крюка промасленное полотенце, промокнул дрожащие потные руки, схватил не глядя нож, и повернулся к лежащему Вейдеру. Присел перед ним на колени.
Убивать беззащитного… но если он встанет, то Люк с ним не справится.
Отец сильнее.
Нет, надо сейчас.
Как бешеного пса.
Как опухоль.
Отца.
Потом он вспомнил — Лея. Ребенок.
Занес нож.
И увидел, что Вейдер не дышит. Он тронул отца за плечо, увидел — как в первый раз — его лицо, выпачканное кровью, закатившиеся глаза, раскрытый безвольно рот.

Под головой Вейдера расплывалось пятно крови. Люк не почувствовал ничего, ни облегчения, ни ужаса. Мысли стали простыми, прямолинейными.
Лея. Ребенок.
— Я его убил, — сказал он громко, — Это я его убил. Я убил моего отца.
Звучало убедительно.
Он взял садовые ножницы, и долго, вдумчиво вытирал их от отпечатков пальцев Леи, а потом плотно наставил свои пальцы. Несколько раз ударил отца по голове — чтобы запачкать себя кровью. С каждым ударом чувствовал, что убивает его все вернее, что загоняет его в самый ад, в преисподнюю, откуда нет и не будет возврата. С каждым ударом он чувствовал, что незримые цепи, сжимавшие его горло, чтобы он не смел дышать, его сердце, чтобы он не смел любить, его ноги, чтобы он не смел бежать — эти цепи, которые долгие годы надевал на него отец — убитый ИМ отец — звенят и распадаются.
Лея… Ребенок… Кого она носит? Мальчика? Девочку? Может быть, двоих?..
Отец…
Сестра не переживет, если узнает.
Значит, не узнает.
Мужчине обреют голову, женщине лобок.
Никуда не деться от меры своих страданий.

Сейчас:
Это был не отец.
Он не вернулся из мертвых, чтобы продолжить бой, этот бесконечный спор, он не пришел, чтобы уличить настоящего убийцу, не для того, чтобы раны его закровоточили при приближении дочери.
Это был не Вейдер.
Это была Лея.
Всегда одна Лея.
Лея стояла наверху — а Люк был внизу, в подвале, и подумал некстати о том, что так и не сделал выход, что так и не прорыл ход, что отсюда до сих пор не выбраться. Что сюда можно только войти. Но если кто вошел — так и обречен, как призрак, вечно бродить среди этих стен, которых никогда не касались солнечные лучи. Среди этих стен, которые мироточили бы, если бы могли, потому что если где и было настоящее страдание — то здесь.
Лея медленно спустилась, и ее тихие шаги гулко отдавались по пустому помещению.
Она подошла к нему — он хотел было отойти, а потом решил, что разницы нет, все равно они будут вместе. Даже если не хотят. Им не разойтись. Они — одно.
Она шагнула к нему — он держал руки в карманах — и обняла его, всего его разом — едва сцепив указательные пальцы на его спине, со всеми этими острыми иглами боли, с этим покалеченным сердцем, с этими понятиями о добре и зле — сложными, негибкими, упрямыми. С этой его одержимостью, с этой его честностью, с этой его больной любовью…
Она обхватила его всего руками и сказала:
— Я люблю тебя. Я верю тебе. Прости меня.
— Давно простил, — тихо сказал он, стоя, не шевелясь.
Потом наклонил голову и поцеловал ее в черно-белую границу лба и волос.
Ты невинна, сестра, потому что ты не знаешь, что на тебе кровь отца.
Ты невинен, брат, потому что ты не веришь, что тебе нельзя любить свою сестру.
Потом Лея взяла его за руку, они вышли из подвала, они бродили по дому вместе и больше уже ничего не боялись.

Глава 14
Глава 14

Люк стоял у ворот школьного двора.
Вечерело рано, и зимние сумерки мягко освящали землю. Снег покрывал подступы к школе, превращая ее в волшебный замок. Мерно падал и кружился, водил хороводы в свете фонарей. Люк забыл дома шапку, и, не отряхивал голову, из-за чего его золотые волосы стали серебряными, как будто он поседел намного раньше своего срока.
Он стоял, засунув руки в карманы, пряча подмерзающее лицо в высокую горловину серого свитера. Вокруг стояли остальные родители, больше матери — они шумно и однообразно переговаривались между собой. Люк ничем не выделялся, разве что тяжестью взгляда и плотно сомкнутыми губами: но мало ли, кто о чем думает. Мало ли, какие у человека проблемы.
Люк думал о том, что Вейдер, даже мертвый, отнял у него так много: он не взял Бена на руки, не учил его ходить, говорить и читать. Он не видел, как растет его сын. Он так хотел быть отцом — он был бы замечательным отцом, любящим и нежным.
А потом он подумал, что Вейдер держал из на руках, два крошечных, вечно голодных свертка, пока гроб с телом их матери опускался в сухую летнюю землю. Что он кормил их, как котят, из бутылочки, по часам, не спал ночами, днём отдавал в ясли и шёл работать, а шрамы его ныли и ожоги причиняли ему боль.
И Люку вдруг стало страшно — на мгновение — что он узнает мальчика, своего сына, по его изуродованным рукам, по шрамам — раз на это обречены все мужчины их рода. А женщины — на смерть.
Против воли подумал о том, что было бы с ним самим, если бы умерла Лея. Смог бы он остаться нормальным? От мысли веяло смертным ужасом — таким, что и приглядеться страшно. Люку показалось, что если бы умерла Лея — он точно спрыгнул бы откуда-нибудь… Но у него не было двух пищащих комочков на руках — его детей, ее детей…
Люк сверился с расписанием и часами: класс мальчика (сына? Бена? Все было непривычно) закончил занятия в эту минуту. Словно в подтверждение его мыслям, зазвенел звонок. Люк подобрался. С стороны казалось, что он готов драться.
Дети почему-то выбежали все одновременно и порскнули врассыпную, как стайка маленьких мышат. Люк задохнулся, а потом отчаянно завертел головой, не успевая за всеми.
Который из них?
Один мальчик был светлым с ярко-рыжими волосами, и Люк напрягся: когда его щетина отрастала, то отливала ощутимой рыжиной. Но мальчик подошел к такой же рыжей матери, которая с красным лицом стала выговаривать ему что-то.
Люк растерянно смотрел на детей — ему казалось, что он непременно, с полу вздоха, с полуслова, с полуоборота узнает своего — что кровь позовет его, что кровь приведет ребенка к нему. Неужели он обманывал Лею, брал отгул на работе, ехал сюда — для пустоты? Что он хотел узнал здесь? Увидеть ребенка без стоящих по бокам приемных?
Одна пара привлекла его внимание: отец был слишком смуглым, а мальчик — кипельно белым, как… Лея.
«Может быть, у жены этого человека очень белая кожа» — сказал себе Люк, но передвинулся к ним поближе.
Его зацепило лицо мужчины, а не мальчика, и он подумал о том, что где-то и когда-то его видел. Он последовал за ними на расстоянии.

Это был большой дом, трехэтажный, светло-синего цвета, холодный, элегантный, с крылом гаража, вычищенным снегом на лужайке, летней кованной беседкой. Все говорило о достатке и безупречном вкусе.
У Люка никогда не было бы такого дома.
«Это неважно», — подумал он, — «Главное, чтобы в доме не было подвалов.»
Он подошел к белой двери и нажал кнопку звонка.
Он не знал, что скажет, но там, за этой плотной, современной дверью, была часть его сердца, и он не мог просто уйти.
Ему открыла красивая смуглая женщина в элегантном синем платье. Ее волосы были подняты высоко, а раскосые глаза смотрели на мир со спокойным любопытством. Она доброжелательно сказала:
— Добрый вечер. Что вы хотели?
Люк внутренне сжался, все слова вдруг пропали, и он только мог беспомощно смотреть на нее. Она медленно сказала:
— Это же… Люк? Не может быть! Это и правда ты? — Она протянула руку, коснулась его лица, повернула его к свету, и закричала радостно, — Бейл! Бейл, иди сюда скорее! Люк Скайоукер пришел.

Когда его представили, забрали пальто, проводили в гостиную, усадили на гладкий узкий диванчик, поставили перед ним чашку кофе из фарфорового сервиза, он спросил:
— Откуда вы знаете меня?
Органы сидели напротив, плечо к плечу, бедро к бедру — было видно, что они очень давно и крепко вместе, что они привыкли все важные вопросы решать вместе, что они даже договаривают друг за другом предложения. Бейл сказал:
— Твоя мать была нашим близким другом. Мы работали вместе в администрации Штата. Такой страшный удар для все нас — такой добрый человек, такой талантливый политик… Она была такой молодой, и такая ужасная смерть… Ваш отец был в госпитале тогда, никто не знал, насколько он… будет здоровым, когда выйдет оттуда. Мы ее хоронили, а потом присматривали за вами.
Значит, этот человек носил на руках его и сестру, пел им песенки, и кормил, как котят, из бутылки по часам. Этот человек — вынянчил и его, и его сына.
— Но потом ваш отец вернулся из госпиталя. Никто не думал, что он сможет растит вас сам, но у него была хорошая ветеранская пенсия… Он забрал вас. Он был в своем праве, конечно, но тот день я никогда не забуду…
Люк смотрел на их серьезные лица, на то, как они держатся за руки, и думал мучительно, что было бы, если бы он рос — здесь. Среди всех этих игрушек, стриженных газонов и крахмальных скатертей в круглых залах. Был бы он счастлив? Была ли бы Лея с ним? Любил бы он ее — так?
— Мы навещали вас еще некоторое время, пока ваш отец не запретил нам этого делать.
Бреха вдруг сказала:
— Я иногда водила Лею на кружок по рукоделию. Против меня Энакин меньше возражал. Она даже сшила мишку. Серого такого, неловкого. Плюш потерся, конечно, но… У меня он где-то лежит, я его принесу.
Она даже двинулась, чтобы бежать и потрясать тем свидетельством ее любви, которое одно у нее было, но Бейл сжал ее руку, и она осталась на диване. Он спросил:
— Как там Лея?
Люк пожал плечами:
— Хорошо, сэр. Работает на почте. Хочет идти в колледж на следующий год. Политология.
— Как Падме…
— Я думаю, это повлияло на ее выбор, — кратко сказал Люк, и добавил, — Я здесь не за этим, мистер Органа. Я здесь, чтобы увидеть Бена.
— Конечно, — сказал Бейл и прикрыл глаза, — Ты здесь, чтобы увидеть племянника.
— Сына, — твердо сказал Люк, отказываясь лгать, — Я здесь, чтобы увидеть моего сына.
Он слышал, как ахнула Бреха, но прямо смотрел в глаза Бейлу.
Он вздохнул:
— Так это правда?.. До нас доходили самые страшные слухи… Нас предупреждали при усыновлении, но я не мог в это поверить.
Люк встал. Щелкнул челюстью в раздумьях, подошел к окну, скрестив руки, сказал холодно:
— Что именно — правда? То, что наш отец после смерти матери и войны во Вьетнаме сошел с ума? Это правда. То, что он превратился в садиста? Тоже правда. То, что я убил его, чтобы защитить сестру и себя? И это правда. То, что я отсидел семь лет в тюрьме за это? Правда. То, что Бен — сын мой и Леи? Правда. То, что я ее насиловал? А вот это ложь.
— Люк, — неожиданно нежно сказала Бреха, а Бейл, побелев, срывающимся голосом сказал:
— Я клянусь тебе, если бы мы только знали… Если бы я знал, я бы сам его…
— Не нужно, — сказал, Люк спокойно глядя им в лица, — Мистер Органа. Миссис Органа. Просто позовите Бена. Я хочу увидеть его. Я хочу говорить с ним.
Бреха, подчиняясь жесту мужа, вышла. Люк чувствовал, что Бейл на него смотрит, вздыхая, и хочет поговорить, и Люк отвернулся к окну.
Скрипнула дверь. Мальчик вышел на середину комнаты, взглянул на Люка исподлобья: цепкий взгляд не по-мальчишески серьезных синих глаз, темные кудри, белоснежная кожа, едва тронутая веснушками, как у Леи.
Мальчик посмотрел на Бреху, ища поддержки, та едва заметно кивнула ему. Тогда Бен повернулся к Люку и пристально поглядел на него, как будто спрашивал, хороший ли это гость, или такой, что принес дурные вести.
— Бен, — сказал Люк глухо, заглядывая ему прямо в глаза, — Я — твой отец.

Глава 15
Глава 15

Лея читала книгу, поджав ноги под себя. Он сел возле кресла, в ее ногах, и она опустила рассеянно тонкую ладонь на его голову. Он поймал ее руку, прижал к своей щеке.
— Где ты был?
Он откинул голову к ней на колени. Она начала перебирать пряди возле его лица, гладить его по щекам, и спросила ласково:
— Что такое?
— Я был…
В королевстве полуденного солнца. Там, где мы могли расти без страха и без боли. Там, где растет счастливо наш сын. Там, где ты никогда не была бы моей.
— Я нашел Бена, Лея. Я говорил с ним.
Она отдернула руки, как будто обожглась, перекинула ноги через подлокотник, встала, не коснувшись его. Подошла к окну, отвернулась от него, обхватила себя руками и сказала зло:
— Зачем? Ну вот зачем? Ты хотя бы со мной посоветовался, прежде чем идти туда.
Люк встал, нахмурился и сказал:
— Это мой сын и мое решение. Я не должен ни в кем советоваться по этому вопросу. Даже с тобой.
Лея нервно закусила губу.
— Люк, я не хочу…
— Ты — мать. Ты хочешь сказать, что ты не хочешь видеть своего ребенка? — сказал он, и волна гнева поднялась от его живота, размешивая кишки в студень.
— Я… Я хочу, чтобы он был счастлив. Но подальше от нас.
Он подошел к ней, обнял сильно и грубо, как будто не мог определиться — зол он или влюблен, насколько одно, насколько второе — это все смешивалось в груди и отдавало тянущим болезненным влечением.
Лея притихла на мгновение, потом сказала почти жалобно:
— Ему уже шесть лет. Он растет в семье, любит их… Это ведь хорошая семья?
— Хорошая, — вдумчиво сказал он, разглядывая ее шею. Ему вдруг пришло в голову, что ее кожа никогда не была такой чистой, такой белой, как теперь — раньше все были разноцветные разводы краски.
У нее такая белая кожа, и это его заслуга.
— Представь, как его сейчас забрать от родителей? Как ему будет это больно и страшно?
Мальчик смотрел на Органа, искал их поддержки и одобрения. Мальчик любил их.
— В твоих словах есть смысл, — неохотно признал Люк, но гнев его усилился. Никто не был виноват в том, что его сын растет у чужих людей: немного Вейдер, немного он сам, немного… Лея.
Он склонился к ней, слегка прикусил зубами жилку на шее — и тотчас отпустил. Но бледно-розовый след так и остался на коже. Лея отвернула голову, и сделала легкое движение, как будто обозначая желание освободиться, но он только сильнее прижал ее к себе.
«Так тоже можно», — подумал он, — «Не болью. Нежностью. Не синяками, а поцелуями.»
— Люк, я…
— Тихо.
Она замолчала. Было что-то пьянящее в том, чтобы приказывать ей, чтобы чувствовать, как она подчиняется. Он чувствовал, что выстраивает границы заново, что придумывает правила с нуля, в одиночку — потому что она не возразит — и его захватило чувство беспредельной свободы. Он может быть милосердным, а может наоборот… Мало она сама его мучила? Впрочем, она его любит. И он ее.
«Ничего неприятного для неё. Ничего болезненного. Ничего, что она может расценить, как насилие. Просто я буду чуть тверже в поступках и словах», — сказал он себе. Потом добавил, не замечая, не понимая, откуда взялись эти мысли, не помня о том, что их говорил Вейдер: «С женщинами нужно как с детьми. Ласково, но твёрдо.»
Он подхватил ее на руки, отнёс в спальню, и в первый, но не в последний раз за всю жизнь, не был с ней нежен.
И она — сейчас и потом — позволила ему это.

Она проходила мимо, а он сидел на диване, повернулся, перегнулся через спинку, протянул руку и легко схватил ее за ладонь.
Она вздрогнула. Ему не нравилось это — прошло уже много времени, а она все ещё иногда вздрагивала, когда он прикасался к ней неожиданно. Его это задевало, но утешало то, что она никогда не дрожала в спальне. В спальне она никогда не отводила взгляда, никогда не отнимала рук. Может быть, потому что отец ничего не делал с ней там?.. Люк сжал зубы. До какого срока он будет их преследовать их, до гроба? Ему вдруг захотелось прийти и плюнуть на могилу этого человеку.
Люк обвёл ее за ладонь вокруг дивана, притянул ее руку к себе, приглашая сесть.
Он приподнял руки, приглашая обнять его, и она, после минутного колебания, обвила его талию, положила голову на плечо. Легким движением она скинула тапочки, забралась с ногами на диван. Он поцеловал её в макушку, вдохнул родной запах и спросил:
— Почему ты дрожишь?
— Не знаю сама.
— Скажи правду.
— Не знаю. Случайно.
— Ты думаешь об отце? — спросил он, и обнял её сильнее.
— Нет.
— Тогда скажи это вслух.
— Ты не Вейдер. Ты на него не похож.
— Еще, — сказал он, прислушиваясь к своим глубинам, потому что ему было этого мало. Ее дрожь не проходила, и он погладил ее по плечам, не давая, впрочем, освободиться. Но она и сама не рвалась.
— Что ещё сказать?
— Что-нибудь.
И Лея как-то странно сказала:
— Я тебя не боюсь.
— Я тебя люблю, — сказал он растроганно, потому что она угадала то, что хотел. Она потерлась об его руку и сказала намного теплее:
— И я тебя.
Некоторое время они сидели молча, потом Лея подняла на него взгляд, он улыбнулся ей и подумал о том, что нужно что-то рассказать ей, чем-то развеселить… Он перебрал события дня: мертвая птица на обочине дороги — нет, не то, — в мастерскую заходила женщина с ребёнком, малыш стащил и засунул в рот гайку — тоже не то, Бен не с ними… может быть, вчера? Что было вчера? Он потерялся в днях, одинаково счастливых и спокойных, ему казалось, что он в один день умрет и не заметит этого, все также встав с кровати, все также сварив какао себе и ей, пока она, деловито шурша батальоном кисточек и тюбиков, красится в ванной, все также поцеловав ее на прощанье перед работой, все также взяв отцовский чемодан и выйдя из дома… Конечно же, Лея умерла бы вместе с ним, и он только в мастерской понял бы, что погиб: по тому, как его место занял бы другой человек.
Но его место рядом с Леей никто не займёт. Их никто не разделит, даже смерть.
Впрочем, было ещё одно дело, которое…
Люк откашлялся и сказал спокойно:
— Ты знаешь… у меня есть знакомый в одном автосалоне в Хепширде. Хороший знакомый. Ещё с тюрьмы. Он должен мне… Многое должен. Так вот, Бейл Органа всегда чинит там машину.
Он ждал реакции, но не такой — она вырвалась, вскочила, глаза у неё стали дикие:
— Не смей! Даже не думай! Слышишь? Я тебе не позволю!
— О чем ты? — ему вдруг стало очень смешно. Он пытался не улыбаться, но не мог сдержаться. Он раскинулся на диване, широко расставив ноги, откинув голову, расслабившись, почему-то ее злость действовала на него одновременно пьянеющей и расслабляюще, как глоток шампанского.
— А если там будет Бен? Ты об этом подумал?
— Причем тут Бен? — сказал он, все ещё улыбаясь.
— Не смей, — слышишь! Поклянись мне, что ты ничего не сделаешь с этой машиной!
Ее лицо пошло пятнами, руки затряслись, он понял, что перегнул, усилием воли стёр с лица улыбку и сказал спокойно:
— И в мыслях не было.
— Клянись!
Он встал, и подошёл к ней — подал раскрытые руки, чтобы она вложила в ладони свои, но она скрестила руки на груди. Он сказал, и тень улыбки на мгновение снова коснулась его лица, но она смотрела пытливо и хмуро:
— Клянусь.
И лишь тогда Лея, не глядя ему в глаза, вложила левую руку в его пальцы, как будто отдавала церковную десятину, жертвовала малым в надежде спасти остальное.

Он сидел за столом, сам с собою играя в игру, которой увлёкся в тюрьме: положил левую руку на стол, растопырил пальцы, и острым ножом с Максимально возможное скоростью ударял ножом промежутки между пальцами — между мизинцем и безымянным, между безымянным и средним, между средним и указательным, между указательным и большими снова по кругу — все быстрее, быстрее, быстрее.
В какой-то момент он сбился, и на мизинце выступила кровь. Он безучастно прижал палец к губам, а после перекинул нож в левую руку и продолжил игру, изменив последовательность ударов.
Лея возникла в дверях, молча посмотрела на него, ничего не сказала, и развернулась, чтобы уйти. Но Люк окликнул ее:
— Не бойся за скатерть, я подложил доску.
Она ровным голосом ответила:
— Хорошо.
— Сядь, — сказал он. Она послушно села напротив, и стала наблюдать за пляской его ножа. Она не спросила — зачем, она не сказала, что занята, она просто послушалась его.
Люк молчал некоторое время, а потом сказал резко:
— Я — Вейдер, сестра. Правда же? Ты со мной, как птица в клетке.
— Нет.
— Ты говоришь так, потому что я велел так тебе говорить.
— Нет, это не так.
— Ты теперь совсем невеселая. Лицо у тебя такое ровное, нейтральное все время. Как маска. Ты такой не была, даже когда мы жили с отцом. Ты такой не была, когда я вернулся из тюрьмы. Я — Вейдер, правда?
Нож летал со свистом, как игла, которой штопают рану, Люк порезал себе указательный палец, но не остановился и не сбавил темп.
— Правда. Я чудовище. Ты тогда сказала мне, а я не поверил. Я так не хотел быть им, что им стал. Самое страшное…
Он задел большой палец, мизинец, вся его левая рука кровоточила, но он этого не замечал.
— Самое страшное, что я тебя люблю, люто, до потери сознания, до убийства, но вместе с тем — искренне и чисто. Только моя любовь разрушает, а у тебя нет никого, кто мог бы защитить тебя от нее. Отец был прав в том, что когда-нибудь я уничтожу тебя… И ещё — я-то, в отличие от него, в трезвом рассудке. Мне не чем себя оправдать. Моя любимая не умерла, она со мной. Я не сгорал заживо. Я не вернулся домой калекой. Я… просто им стал. Незаметно им стал. Как думаешь, когда я прошёл точку невозврата? Когда бросился за тобой и Ханом? Я ведь понимал, что ты сама ушла, просто боялся себе признаться. Нет, раньше: раз ты бежала, значит, было от чего. Когда я пришёл из тюрьмы? Когда я убил отца? Когда я — твой брат! — лишил тебя девственности? Твои синяки… это был я? Это ведь был я?! Отец был прав, прав во всем, это я бил тебя, я убивал этих несчастных девушек, я, а не он… Я…
Лея вдруг стремительно бросила свою тонкую белую ладонь на его кровоточащие пальцы, прямо под его острый, губительный нож.
Он успел остановить лезвие в нескольких дюймах от ее кожи, и она переплела свои пальцы с его измученными, обескровленными пальцами.
Он поднял на неё свои голубые глаза — в них стояли слезы. Она смотрела на него нежно, с участием, как когда-то, и он не выдержал этого и опустил глаза.
Вздрогнул, как от удара, от своего имени, произнесённого ее губами:
— Люк.
Он отложил нож, руки его дрожали. Он попытался высвободить правую руку, свою недостойную ладонь, но пальцы Леи — перепачканные его кровью — вцепились в него с решительной яростью.
— В одном ты действительно на него похож, — безжалостно сказала она, и он съёжился.
— Ты отказываешь мне в праве на мое собственное мнение. Ты отказываешь мне в воле принимать свои решения.
Он снова осмелился поднять на неё глаза — вид у неё был задумчивый.
— Меня пугает, когда ты становишься одержимым. Мне кажется, что ты так легко относишься к пролитию крови и отнятию человеческой жизни… я хотела бы ошибиться в этом…
Солнечный луч, падающий сквозь окно, прошёл долгий путь, а они все говорили и говорили.
— И меня пугает твоя любовь. Меня ужасает, что ты мой брат — это не просто незаконно, это противоестественно. Но со всем этим — я тоже люблю тебя. Хочу быть с тобой. Хочу, чтобы ты был больше Люком, а не Вейдером. Каким ты был раньше. Я не знаю, смогу ли я так жить, и если да, то сколько. Ещё мне кажется, что мне не избегнуть тебя, как бы я не пыталась. Что я распята на твоей любви, как на кресте.
Он накрыл ее руку своей и сжал.
— Скажи, ты мог бы меня отпустить? Навсегда?
— Нет. Не знаю. Нет. Может быть, в другой жизни, под другими звёздами, где мы выросли бы не вместе, где я был бы лучшей версией самого себя… где ты была бы принцессой, а я деревенским мальчишкой… где я мог бы исцелить отца вместо того, чтобы убивать его. Там бы я отпустил тебя и всю жизнь скорбел бы об этом. Здесь, сейчас, сегодня — мог бы я отпустить тебя? Не знаю. Нет. Нет, никогда. Ты бы ушла?
— Я пыталась.
Он ревностно сжал ее ладонь, а потом спросил ещё раз, со звенящим металлом в голосе:
— Ушла бы?
— Да. Нет. Не знаю. Я бы попробовала.
Ему захотелось как-то доказать себе власть над ней — два легких пути открывались перед ним: причинить ей боль или заняться с ней любовью, и он делал это раньше, это было так просто, это так манило и обещало. Люк сжал руки вокруг ее ладони — брошенной доверчиво и бесстрашно, как в обрыв, под чудовищное лезвие его ножа.
Но потом он подумал, что все это не то, куда ниже, куда проще его и Леи, что это оскорбит и его, и ее, что власть берётся на страхом, не вожделением, власть отдаётся добровольно, власть отдаётся из любви, и только такая ему и нужна.
И он мучительно сказал, предоставляя ей свободу:
¬¬— Пообещай мне одну вещь.
— Что такое?
— Если ты захочешь уйти, или тебе покажется, что я душу тебя своей любовью, или тебе станет плохо или больно — хоть немного плохо или больно из-за меня — ты просто придёшь ко мне и скажешь: Люк, ты Вейдер.
— Но ты не Вейдер. Я говорю тебе сейчас искренне: ты не он.
Воздух вокруг них зазвенел, как после грозы, чувствуя, как между ними — двумя берегами лавовой реки — протягиваются пока хрупкие, но уверенные мосты взаимопонимания.
Желая укрепить это чувство, он мучительно и тихо сказал:
— Ты до сих пор иногда вздрагиваешь, когда я тебя касаюсь.
— Я хотела бы не вздрагивать, правда. Не могу. Это рефлекторное.
— Хочешь, я не буду тебя трогать? Вообще. Как раньше. Я хочу не только принимать, но и отдавать, но если так нужно, то я готов. И если нужно будет ждать годы, я буду ждать годы.
— Прикоснись ко мне, — сказала она и закрыла глаза.
Он протянул другую руку к ее щеке, и осторожно погладил. Она вздрогнул, он вздрогнул тоже, хотел убрать, но она накрыла его ладонь своей.
Люк почувствовал, как она прижимается своей щекой к его ладони, какая у неё бархатная кожа, какая она тёплая и нежная.
— Нет, — сказала Лея, пока он бережно гладил ее скулу, — я хочу, чтобы ты меня обнимал. Целовал. Носил на руках. Я только хочу, чтобы не было этого первого момента. Просто не было.
Они посмотрели друг на друга.
— Может быть, я буду предупреждать тебя? Скажем, говорить, что возьму за руку? Давай договоримся?
— Может быть, это сработает, — тихо сказала она.

Она гнала его от себя в последнее время, и он не понимал причину такой перемены, ему казалось, что все наладилось, что они жили мирно и ровно, но в последние две недели она стала очень суровой к нему. Чем мягче и нежнее он становился, тем требовательнее она вела себя, и скоро он понял, что чтобы он ни сделал, она все равно будет недовольна.
«Это, должно быть, месть», — думал он. Каждый раз, когда ему хотелось огрызнуться, он вспоминал ее лицо, когда он говорил про машину Бейла, и молчал. Но недовольство зрело: ему казалось, что она слишком злоупотребляет его доверием и нежностью. Но пока что Люк покорно спал на диване и стоически сносил ее раздражение.
Одним утром Лея вышла на кухню, бледнее обычного, села на стул, откинула голову на стену и затихла. Потом сказала:
— Голова кружится…
— Голова? — растерянно спросил он, обычно она ни на что не жаловалась.
— Почему ты ещё не в мастерской? — агрессивно спросила она, глядя на него, — Уходи скорее.
— Я ещё не позавтракал.
— Возьми с собой, только уходи.
— Почему ты хочешь, чтобы я скорее ушёл?
— Я плохо себя чувствую, я же сказала.
— Я могу остаться.
— Нет, — сказала она, бешено сверкая почти чёрными глазами, — Уходи. К вечеру все пройдёт.
Он пожал плечами, в два глотка осушил половину кружки с кофе, наклонился над ней, поцеловал в лоб — ему показалось, что она все это еле вытерпела.
Работы было много, и он почти забыл о странном поведении Леи. Склоняясь над станком, он вдумчиво вытачивал деталь взамен сломанной и подумал, что хотя сам был больше самоучкой, он мог бы научить Бена этому: сверкающему повороту шлифовального станка, тому, как возрождать старые вещи. Научить обращаться с молотком и гвоздями, с гаечными ключами, как замыкать электрическую сеть — Бен мальчик, он станет мужчиной… чему его может научить Бейл, он политик, и руки у него пухлые…
Люк в перерыв пошёл звонить. Он делал это часто, его не смущал напряженный голос Бейла.
Он ездил к ним ещё три раза, но больше Бена не заставал — он был то в гостях, то на экскурсии. Один раз он приехал прямо к школе, Бреха прошла мимо него, не заметила его или сделав вид, что не заметила. Он ждал долго, до сумерек, но потом оказалось, что они ушли через другой выход.
Когда Люк, приехав к ним, в очередной раз встретил одного только Бейла, он сказал, играя желваками:
— В следующий раз мы с Леей приедем с утра, что бы Бен никуда не делся. Встанем пораньше…
— Вы вместе с Леей? — медленно спросил Органа.
— Конечно, мы с ней вместе. Мы живем вместе.
Лицо у Бейла сделалось вдруг очень вежливым и непроницаемым.
Они тогда так и не договорились, и Люк постоянно им звонил. Органы неохотно, но разговаривали с ним, иногда давая трубку Бену. Люк пытался говорить с мальчиком, но чувствовал, что его слушают по параллельному аппарату, и слова застревали в горле. Бен отмалчивался, а Люк даже не знал, как говорить с ним — Бен? Сын? Но ребёнок называл отцом совсем другого человека…
Так продолжалось несколько месяцев, но сегодня телефонный звонок принёс нечто новое, от чего глаза у него покраснели, а руки затряслись от ярости.
Он сначала не поверил, потом бросил коллегам буквально пару слов, выбежал, бросился с разбега в сверкающее лето, где гомонили птицы, и солнечный свет затапливал землю, но ему казалось, что это — чернейший из дней.

Он пришёл домой вечером: ворвался, как ураган, громко, шумно, бросил чемодан в угол прихожей. Ему казалось, что дом вдруг внезапно прогнулся под его рукой, затрепетал перед его гневом, что он наконец-то стал полновластным хозяином там, где прежде был лишь гостем тли слугой.
Она сидела в кресле, лицо у неё было красное и припухшее, как будто она долго плакала, но при этом задумчивое и светлое. Как будто она нашла просторный и светлый выход из подземелья, о котором было известно, что выхода нет.
Люк не стал гадать — он прошёл дом насквозь, и яростно сказал:
— Они уехали. Они уехали из этого чертового города.
— Кто? — с ужасом вглядевшись в его лицо, тихо спросила она, подтягивая руки и ноги ближе к телу, как будто хотела защититься. Часть его отметила это и требовала бросить все и успокоить ее, другая часть требовала бежать за…
— Органа. Они продали свой дорогущий дом, никому ничего не сказали — и уехали.
— Люк… — тихо сказала она, столько боли было в одном его имени, что он не выдержал, сорвался, рванулся к ней, обнял очень нежно и сказал:
— Ну что ты, милая. Не переживай, все будет хорошо. Не бойся. Я их найду, никуда они не денутся.
— Люк, они испугались тебя. Отпусти их, пожалуйста.
— Милая, но наш мальчик у них. И ты даже не успела его увидеть. Это несправедливо. Я хочу, чтобы он рос с нами. Ты будешь замечательной мамой.
— Люк, я очень тебя прошу. Я знаю, что так будет лучше. Поверь мне.
Он поцеловал ее в лоб и сказал:
— Я просто их найду и поговорю. Ничего, кроме этого, обещаю. Попрошу дать нам право свидания. Попробуем добиться этого через суд.
Он знал, что суд ничего не даст: у Бейла наверняка связи, и деньги на самых дорогих адвокатов, а у него самого судимость, отягощенная двумя драками в тюрьме с причинением тяжких телесных… Нет, вопрос требовалось решать иначе, он чувствовал это верно — как дикие собаки чуят кровь, пока не знал как, но верил, что его озарит — как озарило с отцом, когда пришёл срок. Но Лею нужно было успокоить.
— Через суд. Но их нужно сначала найти.
— Люк, нет! Я знаю тебя, тебе этого не хватит — разве тебе хватило, когда я была только твоей сестрой? Нет, ты не успокоился, пока не получил меня всю: также будет и с Беном. Тебе не удержаться.
— Не беспокойся, милая. Я быстро вернусь.
Он разжал руки и шагнул прочь. Она вскочила с кресла, толстая книга упала из ее белых рук.
— Люк, стой! — отчаянно крикнула она, и сказала, закрыв глаза, как будто прыгала в огонь, — Я должна тебе что-то сказать.
По ее тону он понял, что ему предстоит услышать что-то очень важное. Он прислонился к спинке дивана и потянул к ней руку. Стукнул легонько пальцем по руке, предупреждая, что прикоснется, и взял за руку.
Он встала рядом с ним, закрыв глаза, и начала говорить.
— Знаешь, где я была?
— Нет. Ты мне ничего не говорила. Это так важно прямо сейчас?
— Да, — сказала она и голос ее зазвенел, — Нет ничего важнее. Не перебивай меня.
Он замолчал, пристально вглядываясь в ее лицо, ему вдруг вспомнилось, какой она была, когда была девочкой: какие пухлые у неё были щечки, какие смешные брови, какие обиженные гримасы она строила, когда он запихивал ей за шиворот жуков и лягушек. Ему вдруг захотелось извиниться, искренне просить прощения — за все, за тех лягушек, за те синяки, за ту ее девственную кровь, за это ее заплаканное лицо…
— Я была утром… На углу Риверсайд и Полей, такое серое здание… Там стоял такой запах — стерильный, резкий, спиртовой. Я заранее договорилась. У меня было даже направление — я уговорила участковую медсестру. Я сказала ей, что у меня нет мужа… Я смотрела на эту бумажку, а печать на краю размылась — до того потная у меня была рука. Все было так деловито, брат! Так спокойно. Если кому было плохо, то Нашатырь давали. Многие женщины были такие белые… и все равно. Кровью не пахло — наверно ее сразу смывали. Я долго там сидела и смотрела. А потом я подумала, что я никого не буду убивать. Никого и никогда. Я не такая. Я не убийца. Я ушла оттуда. Я сожгла это направление над урной и прикурила от него. Охранник ругался на меня, сказал, чтобы не дымила, что тут будущие матери ходят — это было уже с той стороны, где акушерское. А я извинилась и сказала, что это последняя сигарета в моей жизни.
Он уже догадался, но не мог поверить.
— Пообещай, что выполнишь мою просьбу.
— Все. Все, что угодно.
— Не преследуй их.
— Я обещаю. Лея… ты?
Она опустила глаза к земле, улыбнулась так, как никогда в жизни раньше не улыбалась и сказала тихо:
— Да. Да!
И тогда он встал перед ней на колени.
Целовал ее белые руки.

ЭпилогЭпилог
Бен и Люк
Бен и Люк

Март. Был хмурый, по-зимнему холодный день.
Весь в чёрном, высокий молодой человек с очень белой кожей и чёрными кудрями, вышел, сильно хлопнув дверью, из своей старенькой машины, и огляделся.
Городок был пустынный, тихий, почти не живой — здесь всегда так бывало на излете зимы, но он об этом не знал. Его затея вдруг показалась ему идиотской — ехать сюда, даже не зная точного адреса, только город и имя. Как он ее найдёт? А вдруг она в тюрьме или бездомная? А вдруг его спросят, зачем ему эта женщина? А вдруг окажется, что он похож на неё, что они отражения друг друга — и он умрет от отвращения, увидев, как она опустилась?
Он снова открыл дверь своей машины, занёс ногу, но так и не сел: уехать сейчас показалось ему ещё более глупым, чем идти до конца.
Мимо него прошла девушка — худенькая, кареглазая, с тремя дурацкими пучками, закутанная в драную, хоть и новую серую куртку. Она как будто насмешливо обожгла его взглядом, удивительно точно считав его колебания. У ее ног, высунув язык и раскинув пасть в улыбке, вертелась небольшая бело-рыжая собака.
Они прошли мимо, нырнули в неприглядную закусочную — Бен слышал, как звякнул колокольчик.
Он пожал плечами, потом подумал, что надо откуда-то начинать. Он прошёл за ней, и, не отряхивая обувь, вошёл в закусочную. Она была не очень чистой, полутемной, с автоматом для музыки, двумя видами кофе и тремя — бургеров. Он прошел к бармену, тот встретил его хмурой и неприветливой улыбкой.
Бен спросил:
— Скажите… Я ищу… Может быть, вы знаете человека по фамилии Скайуокер?
Бармен хмуро глянул на него и ответил:
— Заказывать будете?
Бен пошел пятнами — он почувствовал, как горит его белая кожа — он знал в себе эту особенность и ненавидел ее.
— Давайте кофе.
— Какой?
— Какой есть. Любой.
Бармен безучастно отвернулся, пока Бен вытаскивал из кармана мелочь. Ему подали кофе, который пах мазутом, на несвежем блюдце. Бен повел большим и чутким носом, не стал пить. Бармен, словно почувствовав себя должным, ответил:
— Мистер Скайуокер держит автомастерскую чуть ниже по дороге. Шиномонтаж, мойка.
— А миссис?
Бармен пожал плечами. Давешняя девчушка, потягивающая в стороне молочный коктейль, вдруг засмеялась и спросила громко:
— Зачем тебе Скайуокеры? Они все ненормальные.
Бен нахмурился. Он за долгие годы много мыслей передумал, но позволять ей сейчас так говорить… Он сделал несколько шагов к ее столику, навис над ней, как большая черная птица, но девушка смотрела бесстрашно и с вызовом.
— Нужны.
— Зачем нужны?
— Не забивай свою глупую голову.
Девушка фыркнула, потом махнула в сторону, указывая через окно на дом на высоком холме. Бен трепетно проследил за ее рукой, отметив про себя, что дом крепкий, высокий, светлый, не такой, как бывает… Может быть, ему нечего бояться. Другой страх схватил его за горло: у нее семья, дети, муж, она и думать забыла о том, что когда-то родила ребенка, и вот он появится на пороге этого дома, незваный, нежеланный, уже однажды отвергнутый… Отвергнутый — ни за что. И теперь он придет, весь такой потерянный, взрослый, с его тьмой в душе и прошлом — каковы шансы, что его не выставят за дверь?
Девушка спросила:
— Вот там они и обитают. А кто конкретно тебе нужен?
— Миссис Скайуокер. Лея Скайуокер, — имя вырвалось из горла, бережно, нежно. Это было его секретом — тем, что хранило его на протяжении лет, тем, что он шептал в моменты горя и отчаяния, в моменты высшей боли. Единственное, что он знал о своей родной матери. Имя. Короткое, как вздох. Лея. Ле-Я. Скай-Уокер.
— Мисс, — поправила девушка и нахмурилась, — Она не выходила замуж. Тебе лучше подождать здесь, в кафе, до пяти вечера. Будет шанс застать их всех. Раньше идти смысла нет. И если мистеру Скайуокеру не понравится твой визит… Будь повежливее, короче.
— Мистеру Скайуокеру? Кто он ей? — Не муж же… У мужа была бы другая фамилия. Она, должно быть, давно разошлась с отцом Бена. Бен видел его единожды: невысокий мужчина с какими-то опасными повадками, холодными голубыми глазами. Бен не помнил его лица, только глаза — и липкий страх папы и мамы. Бен помнил глаза — у него были такие же. До поры только в них не было такого холода. До Сноука, наверно, и его секты Братьев Рен. До первой крови. Своей и чужой. До первого шрама. До первой смерти.
Бен тряхнул головой, а девушка, слегка замявшись, сказала:
— Они… брат и сестра. Близнецы.

Она убежала быстро, не успел он оглянуться, не допив свой коктейль, свистнув своей собаке. Бен взял свой кофе, сел за столик, наблюдая внимательно за домом. Он не знал, что ему делать, поэтому послушался незнакомки, и стал просто сидеть, не раздевшись, не помыв руки, не притронувшись к кофе, хотя не ел ничего с самого утра. Он смотрел за домом, видел голые по весеннему времени деревья — целый сад… Ему вдруг захотелось, чтобы это были яблони. Мама Бреха всегда кормила его яблочным вареньем, когда он болел… Пока они не упали на этом самолете, в мае, когда, как раз, все яблони цветут…
В доме вдруг зажегся свет — на первом этаже. Бен дрожащими руками протер глаза, но огонек никуда не делся, манил, как маяк.
Бен встал, и, не оставив чаевых, дрожа, пошел по дороге наверх.
Он вошел в незапертую калитку, прошел по аккуратной дорожке, миновал клумбу, собачью будку, долго топтался перед тем, как взойти на крыльцо. Отряхивал свои сапоги, поправлял одежду, убирал волосы за уши, потом снова освобождал, вспоминая, какие уши у него оттопыренные и страшные, а он хотел быть красивым, достойным.
Он страшно разозлился на себя, в один шаг запрыгнул на самый верх, нажал кнопку звонка.
Раздалась мелодичная трель, послышались легкие шаги, два щелчка замка — и он, наконец, увидел ее.
Это была женщина лет сорока, с ясными глазами, маленькая — ему где-то по грудь. Она, не спрашивая его ни о чем, поманила его за собой, в круглую и светлую прихожую.
Он прошел, а потом сказал:
— Я ищу… То есть… Мне нужна… Вы… Лея? Лея Скайуокер?
Она кивнула, спокойно глядя на него. Он сказал, чувствуя, как кровь пульсирует в ушах, кругами встает перед глазами:
— Меня зовут Бен. Бен Органа. Я…
Лицо ее вдруг дрогнуло, кровь отхлынула от него, и Бену показалось, что она сейчас упадет, но она шагнула к нему, схватилась за него обеими руками отчаянно и радостно.
Они стояли так — он потерял счет времени, потом она тихо сказала:
— Какой ты высокий… Красивый… Настоящий…
Бен мог только молча сглатывать слюну и заставлять себя дышать.
Она вдруг отстранилась и сказала горько:
— Беги. Беги отсюда, пока не поздно.
— Почему? — глаза у Леи были печальные, и это вытравило из него весь гнев. Он шел сюда… Зачем он шел сюда? Задать вопросы? Взять расплату? Принудить к любви? Увидеть слезы? Вызвать гнев? Бороться? Нет. Подать руку и сказать — «Мама, я вернулся! Обопрись на мое плечо».
— Тебе лучше уйти, пока не вернулся твой отец. И твоя сестра, — Бен вздрогнул. Он ждал только ее, он думал, что сможет найти только мать, но, оказывается, у него был отец и этот отец был жив… Бен думал, что он скурился или был зарезан в драке, Сноук весьма четко ему озвучил приговор, которым его отец… Он зачитывал снова и снова, в те моменты, когда Бен осмеливался перечить или просто поднимать голову. Он делал это и с другими детьми, но Бен был самой любимой его игрушкой, его карманным монстром.
А теперь — отец… И еще сестра. Он остолбенел, пытаясь уложить это все в голове. Но Лея потянула его к выходу, все приговаривая, какой он стал красивый и высокий. Она шла спиной, бережно держа его за руки, ни на миг не отводила от него своих сверкающих глаз, и ему странно было что эта женщина — его мать! Его настоящая мать! — все еще так красива и так молода.
— Где угодно будет лучше, чем здесь. Пойми меня. Дай мне свои контакты, чтобы я могла отыскать тебя после, но уходи сейчас. Тебе нельзя здесь оставаться. Я бы все отдала, чтобы тебе было можно, все, только бы быть с тобой, искупить, поговорить, просить прощения… Но нельзя. Уходи, мой мальчик.
Они остановились в дверях, и Лея вдруг со странным всхлипом обняла его за талию, не дотянулась до плечей, до лица, крепко, бережно, так, как он мечтал все детство…

Дверь вдруг распахнулась с грохотом, столь неожиданном в этом тихом и светлом доме.
На пороге стоял невысокий мужчина в черной кожаной куртке, с холодными голубыми глазами. Бен вздрогнул, его предположения почти переросли в уверенность — и ему на мгновение стало страшно.
Из-за спины мужчины вдруг показалась давешняя девица с тремя хвостиками, вид у нее был встревоженный. Она так и вперилась глазами в Лею. Бен подумал, что она специально побежала к Скайуокеру, потому что почувствовала в нем, в Бене, опасность для Леи.
Лея сказала тихо, не глядя на мужчину, а глядя только на Бена:
— Люк, это Бен. Он сам пришел к нам.
Взгляд мужчины потеплел, а потом он медленно сказал:
— Бен… Мой мальчик…
А Лея сказала брату отчаянно:
— Хватит. Сколько можно, Люк. Отпусти его хотя бы, пусть у него будет шанс на нормальную жизнь.
Мужчина подошел к ней, зачем-то ударил указательным пальцем по руке, а потом бережно взял ее ладонь, погладил рассеянно, не отводя своих холодных глаз от лица юноши. Спросил — неожиданно тяжело и властно:
— Куришь?
Бен кивнул. Люк отпустил руку сестры, достал портсигар из нагрудного кармана, и протянул Бену зажигалку и сигарету. Бен взял сигарету, чувствуя себя скотиной на мясном рынке — ему казалось, что каждое его движение оценивают, что его осматривают так, как перед покупкой. Он попробовал перехватить игру и спросил грубо:
— А вы не будете курить?
— Почему нет? — легко сказал Люк, достал сигарету и щелкнул зажигалкой, — Теперь ты.
Они стояли прямо посреди прихожей, не сняв курток, Бен поискал глазами пепельницу, но не нашел, стряхнул пепел прямо на чистый, белый пол.
Люк сказал Лее:
— Нормальная жизнь? Да нет у него уже никакой нормальной жизни. Смотри, как скупо он двигается. Как украдкой озирается. Как держит сигарету. Так, чтобы можно было отстрелить окурок в глаза, и начать бить первым.
Повернувшись к Бену, он спросил:
— И за что же ты сидел?
Бен промолчал. Мужчина надавил:
— Покажи руку. Подними рукав.
Бен сжал зубы и сказал:
— Я пришёл сюда поговорить с матерью. Я вам не цирковая обезьяна. Прощайте.
Он двинулся к двери, но запнулся — девушка встала у него на пути, глаза ее полыхали, затягивали, сулили — как будто он не в первый раз в жизни ее увидел.
Он вдруг вспомнил Джайну Соло, ее пряные поцелуи под вишней, огонь ее глаз — а потом забыл, потому что эта девушка с тремя смешными хвостиками выжигала, казалось, все изнутри.
Скайуокер сказал:
— Гордый. Хорошо. Постой.
Бен оторвался от девушки, покачал головой и шагнул к двери.
— Посмотри на своего отца, Бен.
И Бен обернулся: Люк протягивал правую руку к нему — не для объятий, не для драки, скорее так, как приветствуют равного. Он закатал рукава: все руки выше запястья были покрыты застарелыми шрамами.
Бен сглотнул, и отодвинув мягкую ткань рукава, протянул свою руку Люку, чтобы пожать ее. Его шрамы были свежее, продуманнее, как будто кто-то вдумчиво нарисовал на нем невиданный узор.
Мужчины пожали друг другу руки.
Лея вдруг начала рыдать. Люк — лицо его мгновенно сделалось очень бережным — повернулся к ней, прижал к себе, поцеловал в лоб.
Рей сказала горько:
— Мама, ты опять забыла таблетки выпить? Ну, мама!
Люк чуть-чуть покачал Лею и над ее головой сделал движение глазами, которое предназначалось для Рей. Она поняла и сказала:
— Идём, Бен.
Бен чуть помедлил, но он нетерпеливо взяла его за руку и потянула за собой. Они вышли в узкий коридор, и она сказала, словно смягчившись:
— Не беспокойся, папа маму… Успокоит. Он один только и умеет ее успокаивать.
— Ты говорила, что они брат и сестра.
— Все верно, — яростно сказала Рей, — Они близнецы. Но разве я тебе не говорила, что все Скайуокеры — ненормальные?
Бен сглотнул. Она оборонительно и одновременно нападающе сказала:
— Что, теперь, в ужасе бежишь от нас?
— Нет, — сказал Бен и подумал о том, что может быть, если бы Органа воспитали его до конца, он ужаснулся бы. Но Сноук живо, методично и болезненно выбил из него все иллюзии. Кроме одной.
— До тех пор, пока… Пока у них хорошие отношения, они могут приходится друг другу кем угодно и делать что угодно.
— У них чудесные отношения, — сказала Рей агрессивно.

Люк усадил ее на диван на кухне.
Перехватывал ее руки, пока она пыталась залепить ему пощечину.
Отошел на некоторое расстояние.
Она, всхлипывая, сказала:
— Отошли его. Прогони его. У тебя же дочь растет. Нельзя, чтобы история повторялась! Ты видел, как он на нее посмотрел? Это ужасно, Люк. Ради всего святого, прогони!
Он стоял, раздумывая, что лучше: таблетка или укол.
Укол был надежнее, но она всегда очень нервничала до и обижалась потом. Ему самому это не нравилось — приходилось прижимать всем телом, держать крепко, почти до удушья одной рукой, другой колоть, чувствовать, как она бьется и кричит.
Он знал, что это на пользу, но ненавидел эти минуты.
Малодушно отвернулся и отошел к кухне. Достал кружку и спросил:
— Будешь какао?
— Иди к черту со своим какао, — ответила она связно. Он слегка выдохнул и обрадовался, что не выбрал укол. Он налил горячей воды, бросил чайный пакетик, насыпал немного сахара — нужно подсластить, всегда, когда горько, нужно подсластить. Сказал ей, глядя в кружку:
— Попробуй успокоиться, милая.
— Я тебя ненавижу.
— А я тебя люблю, — сказал он твердо. Иногда это действовало на нее. Чаще — нет. Но он действительно любил.
Он подошел к ней, держа кружку в руках. Она слегка расслабилась.
— Что ты принес?
— Чай. Выпей, тебе станет легче.
— Не хочу.
— Выпей, пожалуйста.
Она свернулась клубком, только глаза сверкнули агрессивно:
— Что ты туда насыпал? Не лги мне, я тебя знаю.
— Транквилизатор. Чуть посильнее, чем обычно. Ты же пропустила дозу. Ты же знаешь, что это опасно в обострение. Просто выпей, я уложу тебя спать, и завтра восстанешь полной сил.
Она смотрела на него недоверчиво и безучастно. Он надавил:
— Что ты обещала Рей?
Имя отщелкнуло, как хлопок в ладоши. Она медленно сказала:
— Да, ты прав. Девочка не виновата, что у нас такие ужасы.
Она взяла кружку, но он внимательно следил за тем, чтобы она сделала глоток, иногда бывало, что она отбрасывала напиток, даже поднеся его ко рту.
— Да какие ужасы-то? Все хорошо.
Он думал иногда, что было бы намного легче, будь он ей только братом. Или только мужем.
В другие дни он думал, что не выдержал бы этого всего, будь он лишь одним из них.
Она послушно выпила лекарство, он наклонился к ней, вытащил кружку из пальцев. Не удержался, легко, одним касанием, поцеловал ее в губы.
Лея ему слегка улыбнулась, и он снова преисполнился нежности: той, с которой бежал навстречу ее велосипеду, когда вышел из тюрьмы.
Он обнял её, погладил по голове — она не сопротивлялась. Потом сказал себе: спать сегодня он будет на тахте возле кровати, как всегда, когда у неё обострение и сбой курса. Когда у нее обострение, ее всегда нервирует его близость. Сегодня, кажется, все прошло гладко, но дверь он закроет на ключ, а тахта стоит прямо перед окном. На всякий случай.
— Мороки тебе со мной… — почти нормально сказала она.
— Ничего, — сказал он.
Иногда ему казалось, что она не так уж и больна. В тихие, счастливые периоды, которые составляли около девяти месяцев в году, не каждый врач диагностировал расстройство.
Думать об этом было страшновато, потому что такие мысли означали, что, невольно, руководствуясь одним ее благом, совершает насилие.
Люк ухватился за мысль, что в моменты обострений все врачи соглашались с тем, что ей нужна поддержка. Варианты варьировались от случая к случаю… кто-то предлагал просто травки и покой, но это не помогало.
Обострения случались два раза в год.
Ноябрь. Март.
Все врачи качали голова и говорили «что вы хотите, сезонное, это типично». Но Люк знал, что дело не в погоде.
В ноябре был убит их отец.
В марте родился их второй сын.
Родился — и умер.
Родился — и единого вдоха не сделал.
Их мальчик, который так и не увидел свет своими нежными карими глазами. Глазами, как у Леи.
Снег уже сходил с земли, а Люк метался по белой больнице — от Леи в администрацию и обратно — слепо, бессмысленно, бесполезно, как будто убегал от боли. Ему отказались выдать тельце, потому что право забирать его или оставить принадлежало только родителям, а он был дядя. Тогда он подделал подпись сестры на доверенности — все понимали, что он это сделал, но не задавали вопросов и не чинили препятствий.
Потом Лея лежала, отвернувшись к стене, в халате, мокром от молока, а дома стояла колыбель, которую Люк разобрал, медленно, складывая жердочку к жердочке, винтик в винтику, шайбу к шайбе, все завернул в газеты, переплел бечевкой и отнёс на чердак: так, словно вкатывал на гору камень, который непременно сорвётся вниз — но никого не раздавит, потому что смерть нужно ещё заслужить.
Лея ходила по дому тенью и иногда шепотом говорила ему, что это расплата за их родство, а он не смел протестовать.
В их доме стало очень тихо.
Но потом случилась Рей.
Март был страшным, последышем зимы, март поманил надеждой на счастье, март отнял у них одного сына, но может быть, март вернёт им другого?

Бен и Рей зашли в ее комнату. Бен огляделся: вокруг висели плакаты с рок-группами, стены были разрисованы черным углем: птицы и самолеты самых разных конструкций.
Она села на кровать, он, напротив, на стул. Оба молчали. И она на него смотрела, долго, пристально, вдумчиво, а потом сказала:
— Значит, ты и есть мой брат. Хорошо. Ты красивый и сильный.
Она скинула куртку, встала, подошла к нему. Коснулась пальцами лица — Бен вздрогнул, как будто его распяли гвоздями. Потом она склонила свое лицо к его лицу, и неожиданно поцеловала в губы — неумело, яростно, крепко. Он обхватил ее плечи, впился ответно, ошеломил напором, до кровавых кругов перед глазами, до красноты, до потрескавшихся губ.
Когда они отпрянули друг от друга — снова смогли дышать и смотреть, он вдруг понял, что она улыбается.
— Не бойся, — сказала она, а в глазах ее плясали золотые демоны, — Я приемная.
Он сглотнул и сказал твердо:
— А хоть бы и родная.
Она серьезно сказала:
— Ты папе не ответил, за что ты сидел.
— За убийство. С особой жестокостью.
Он вспомнил: кровь Сноука - кто бы мог подумать, что в таком старике столько крови? - ужас и свобода.
Он робко посмотрел на Рей, думал, что она отшатнется, что она закричит, выгонит его, но она только качнула головой, провела пальцем по его губе и сказала:
— Ты — мой брат.

— Лучше бы я умерла. В тот день, когда ты вернулся из тюрьмы.
Люк ко многому привык, но эти слова его отчаянно задели, и он упрямо возразил:
— Это не ты говоришь, это болезнь в тебе говорит.
— Лучше бы ты меня задавил велосипедом.
— Это ты на меня наехала.
— Нет, ты.
Люк закусил губу: ему говорили, что в таких случаях нужно давить на логику, что она восприимчива к ней. Но у сестры всегда был живой, математический ум, она и задачки щелкала в школе куда быстрее него. Но ему пришлось научиться:
— Нет, у меня не было велосипеда. Я только вышел из тюрьмы, у меня не могло быть велосипеда. А ты как раз ехала с почты.
Лицо у нее сделалось хмурое и она сказала:
— Черт, действительно. Ты прав.
Он склонился к ней, и она, сощурив глаза, сказала тихонько:
— Люк…
— Да?
— Наклонись.
Он придвинулся ближе, и она, как будто из последних сил, коснулась губами его губ.
— Как давят на меня эти стены… Проклятые таблетки, от них такая слабость. Я хотела бы побежать, но не могу… Мне даже сидеть тяжело.
— Хочешь, я вынесу тебя из дома? Посидишь на скамеечке на крыльце. Воздухом подышишь?
Она сказала:
— Один раз ты уже выносил меня из дома. Я думала, что что-то изменится. Я ошиблась.
— Хочешь на улицу?
— Да.
Он быстро сходил за курткой и шапкой, помог ей одеться. Поднял ее на руки, как носил всегда, с тех пор как им исполнилось шесть лет, вынес ее на крыльцо, усадил, полулёжа на скамейку, укрыл ноги пледом, сам сел рядом. он не стал зажигать свет на крыльце, они сидели в полумраке, освящаемом только отблесками лампы Рей, комната которой находилась как раз на втором этаже, окно которой выходили на крыльцо и дорогу.
Рей — почти как солнечный луч. Она всегда и была — свет.
Даже когда он ее в первый раз увидел.
Когда он ее нашёл, она был зверёнком. Маленьким и ярким, но яростным и диким.
Она была слишком похожа на маленькую Лею, чтобы он мог спокойно пройти мимо этих двух женщин: они собирали милостыню у подземного перехода. Он долго беспомощно стоял, глядя на них — ему хотелось помочь, спасти, вырвать их из сетей нищеты, он вывернул карманы, он отдал им все деньги, а после пошел в свой тихий, темный дом, и обнял свою молчаливую сестру.
Когда он увидел девочку во второй раз, женщина была другая: с наглыми, чуть сонными от наркотиков глазами, похожая на цыганку. Он вырвал девочку из рук этой женщины, которая просила милостыню, словно разорвал цепи.
Он вырвал, и женщина умело заголосила, пытаясь вызвать сочувствие в проходящих мимо людях, но Люк уверенно бросил:
— Ты ей не мать!
Женщина огляделась кругом и сказала свистящим злым шепотом:
— Тебе это с рук не сойдёт, мудила. Знаешь, кто за тобой придёт?
И Люк широко улыбнулся — боль требовала выхода, сыновья — потерянный и неоплаканный — взывали к мщению, девочка в его руках не знала материнской ласки и тепла, все это было уже за гранью боли и ужаса, далеко за пределами человечности, и он сказал, чувствуя поднимающиеся на периферии зрения лепестки кровавой ярости:
— Пусть приходят. Пусть все приходят!
Он долго сидел в машине, глядя на то, как девочка спит, страшась идти в дом, к своей Лее, боясь, что это причинит ей только боль. Когда они все-таки вышли, и девочка, ведомая им, робко перешагнула порог дома, Лея, вышедшая к ним, вытиравшая полотенцем руки, уронила его, подобрала, снова уронила и сказала — живо, горячно, радостно:
— Малышка, какая же ты худенькая! Идём скорее мыться, а потом обедать. Люк, там суп на плите, последи за ним! И не забудь посолить.
Лея увлекла малышку за собой, и девочка почему-то сразу поверила ей. доверчиво вцепилась в руку. Сестра снова стала такая веселая, такая молодая, что Люк почувствовал, как слезы режут его глаза. Суп у него выкипел, потому что он в волнении ходил туда-сюда по кухне, но они съели и такой. Они уложили ее спать между собой, склонились над ней, стукнувшись лбами, а потом Лея открыла дело об удочерении, а Люк достал с чердака кроватку из бука и сжёг все газеты прошлогодние газеты.
Они пришли через несколько дней. Втроем, они пришли припугнуть.
Бедные, они не знали, что Люк уже ничего не боялся.
Он сильно повредил правую руку, был суд, его признали невиновным.
Люк говорил, что им больше нечего бояться, что половина банды арестована, но Лея стала плохо спать ночами, ее нервозность передавалась дочери. Тогда они продали свой дом — легко, без сожалений, переехали к морю, построили новый — без подвалов, так, чтобы вечером видеть маяк.
Лея оказалась вдруг такой внимательной и сильной, как будто она все жизнь только и делала, что выхаживала раненных зверят, а девочка была настоящая: то капризная, то любящая, то недоверчивая, то отважная, то приворовывающая, но всегда — преданная и с добрым сердцем.
Их маленькая приблудная дочь.

Лея тихонько вздохнула рядом с ним, возвращая к реальности, и он обнял её худые плечи. Лею клонило ко сну, но она еще раз сказала:
— Ты должен его прогнать.
— Он пришел домой. К своим родителям.
— Он пришел в ад.
— Лея… Каждому нужен дом. А в нашем доме нет никаких подвалов.
Он был счастлив. Счастье его было похоже на небо, которое иногда закрывали тучи, и тогда он начинал считать все то, что у него есть.
Его Лея. Его дочь, Рей. Его свобода. Его мастерская и ученики.
И теперь, кажется, будет сын.

Рей
Рей

Когда она зашла в мастерскую, то ее встретил молодой и незнакомый парень, с мягкими кудрями и очаровательной улыбкой. На нем была новая форма, но в движениях не было нервозности, свойственной новичку, и Рей подумала, что это особенный талант.
— Я — Рей.
— Я знаю, — улыбнулся он ей, и протянул руку — не так, как мужчина мужчине — чтобы пожать, не так как мужчина женщине — чтобы поцеловать, а так, как протягивают дети — чтобы подружиться. Она протянула ему руку в ответ и пожала точно также.
Потом спросила, видя, как к ним подошел темнокожий парень в рабочей форме:
— Дядя у себя? Привет, Финн.
— Привет, Рей. Да, у себя.
Рей проскользнула мимо них, прошла по длинному, заваленному машинными деталями коридору, и По проводил ее взглядом — слегка туманным и задумчивым. Финн, видя это, сказал:
— Ты осторожнее, если что, мистер Скайуокер тебе мигом голову оторвет. Я, чтобы по-дружески сводить ее в кино, полгода доказывал свою надежность. И то мистер Скайоукер ждал нас в фойе прямо после сеанса.
По хмыкнул:
— Строгий дядя? Надо же, я думал, что это отменили в прошлом веке.
— Если и отменили, то он об этом не знает.

Она стукнулась — три коротких, потом еще два — и вошла.
Папа стоял у окна и разговаривал по телефону — провод натянулся, но он этого не замечал. Он махнул Рей, но не отвлекся. Она пододвинула аппарат ближе к нему и села в кресло напротив его стола, скучающе принялась разглядывать ногти. Вспомнила элегантный маникюр мамы, кустарный, но старательный — одноклассниц, но ее руки с заусенцами были ее милее всего. Они говорили — я умею обращаться с отверткой, молотком и машинным маслом, также, как мой отец. Рей всегда была больше папина.
Люк оглянулся на нее, хотел было достать портсигар, но не стал. Врачи говорили, что ему нужно бросать, удивительно, но он послушался и сократил. Вот только в марте и ноябре курил больше обычного.
Рей и сама курила в эти месяцы — тайком от папы, но не прячась от мамы.
— Вы понимаете последствия вашего отказа? — сказал Люк резко, со свистящим хрипом в конце предложения, и Рей подумала, что не завидует папиному собеседнику.
— Нет, я не угрожаю. Просто осведомляюсь… Времени вам — до начала следующего месяца.
Он положил трубку, отряхнулся, словно возвращаясь в здесь и сейчас, потом взглянул на Рей.
Та внимательно и быстро огляделась — это была привычка, потом сказала:
— Папа…
— Да, малыш?
— Я встретила в городе молодого парня. Он спрашивал про маму.
— Про маму? — медленно сказал Люк, и его лице ничего нельзя было прочесть.
— Да. Он приезжий. Я сказала, чтобы он приходил к пяти часам. Но показала дом. Зря, наверно.
Люк достал из шкафа кожаную куртку, и, нахмурившись, сказал:
— Едем сейчас.
Они вышли из кабинета, прошли через мастерскую, Люк сказал что-то Финну, тот кивнул.
Когда они подошли к машине, Люк все-таки достал сигарету, глядя на Рей слегка виновато, но та не стала протестовать: открыла заднюю дверцу, и Биби проворно запрыгнул внутрь.
Люк сказал, глядя куда-то в даль:
— На твое имя сегодня пришло письмо — сразу после того, как ты умчалась. Я, конечно, его не вскрывал, но… На конверте был обратный адрес. Колледж гражданской авиации, Форт Пиерс. Ты ничего не хочешь мне рассказать, малыш?
Рей напряглась. Потом сказала, как будто собравшись с духом:
— Я подала заявку, папа. Я хочу быть пилотом.
— Форт Пиерс — это же Флорида. Через всю страну… Так далеко.
Люк смотрел вдаль, в точку, где небо и земля смешивались в предвечернем тумане.
— Я хочу быть пилотом, папа.
Люк пожал плечами. Помолчал, мучительно не глядя на нее, потом, словно собравшись с духом, сказал:
— Я думаю, если даже ты не выиграешь грант, нам хватит денег на то, чтобы оплатить обучение. Будешь приезжать на каникулы… На Рождество…
— Правда?..
— Конечно, — он обернулся, и глаза у него вдруг стали удивительно синими, — Конечно, ты станешь пилотом. Это долго, тяжело, изнурительно, но ты станешь. Тебе будет труднее, чем другим, потому что ты девушка, но ты не боишься трудностей, правда, малыш?
— Папа! — растроганно сказала Рей.
— Я и сам хотел одно время… Но маму нельзя было оставлять надолго, и к тому же, кто доверил бы самолет человеку с двумя судимостями?..
Рей вдруг шагнула у нему и повисла у него на шее. Он похлопал ее по спине, потом сказал тепло и немного ворчливо:
— Ну, будет, будет. Поехали домой, надо проверить, что там за молодые мужчины разыскивают твою маму. Уж не любовника ли себе завела, как считаешь?
Рей прыснула от смеха.

Рей все знала о судимостях. Вторую она даже смутно помнила — не самую ситуацию, конечно, но то, как мама оставляла ее с чопорной миссис Ваноцки, когда ходила на разбирательства и свидания к папе. У миссис Ваноцки нельзя было бегать и сильно шуметь — пожилая дама страдала мигренями, и три ее кошки, под стать хозяйке — были удивительно пуганными существами. Миссис Ваноцки пыталась научить Рей печь пироги, но у нее ничего не получалось. Женские ремесла ей не шли, словно она была отлита из металла и песка. Но она упорно старалась. Рей загадала, что если получится — папа вернется к ним.
Сработало.
И когда папа вернулся — бритый, счастливый, за руку с такой молодой и радостной мамой — получивший условный срок — на столе его ждал пригоревший, неказистый, но удивительно вкусный яблочный пирог.

Лея сидела за столом, напротив сидел Люк — руки его были скованны, правая — поврежденная, была забинтованна. Полицейский стоял в углу, и все, что Лея могла — протянуть свои руки к брату и коснутся кончиками пальцев его рук.
— Как вы там?
— Все хорошо. Рей плохо спит, но я водила ее к врачу, он прописал легкое успокоительное. Не бойся за нас… Я говорила с адвокатом и буду выступать в суде как свидетель. Я не боюсь, и теперь уже не расплачусь. Как твоя рука?
— Хорошо! Была порвано сухожилие, но кажется, срастается правильно.
Она погладила его указательный палец своим, а потом с незаметной улыбкой сказала:
— Твоей жене дали бы право свидания наедине. На несколько часов. Часов, представляешь?
Он улыбнулся также, но чуть шире, чем она ему — полицейский стоял за его спиной, и он, вынужденный скрывать свою любовь на словах, мог хотя бы улыбаться ей так, как хотел — трепетно и нежно:
— Ничего.
Коснулся пальцем ее руки, провел по ладони любовно и нежно, она схватила его руку — левую — обеими руками, как будто заключила в объятия его целиком. Сказала:
— Мы ждем тебя, брат.
Полицейский подошел чуть ближе, потому что это было запрещено во избежание передачи записок или запрещенных вещей, и Лея испуганно убрала руки, но Люку хватило этого прикосновения — его ничего не могло стереть — ни обыск, которому его всегда подвергали после свиданий, ни болезненные перевязки, ни ужасающе-привычный холод наручников.

Мама заплетала ей косички, темным ореолом вокруг светлой головы: Рей умела сама, но она перешла в другой класс, и сегодня в первый раз шла в школу, требовалась особая аккуратность. Рей волновалась больше, чем показывала, злилась за это на саму себя. Пальцы Леи — холодные и тонкие — привычно и мягко мелькали вокруг головы дочери.
Рей смотрела в зеркало, сравнивала их отражения: ей казалось, что она невероятно груба и некрасива, особенно в сравнении с хрупкой мамой, которую уже обогнала в росте.
— Я никогда не выйду замуж, — внезапно вырвалось у нее. Лея на мгновение замерла, потом сказала тепло:
— Что ты… Выйдешь, конечно.
— Как жаль, что у меня нет брата.
Лея снова замерла — на этот раз дольше — пальцы левой ее руки, сжимавшей шпильку, сжались и чуть дрогнули, но правая рука, державшая волосы Рей, осталась все такой же нежной. На ее лицо набежала тень, и Рей поняла, что мама думает о сыновьях: погибшем и потерянном. Раскаяние коснулось ее, но прежде, чем она успела подобрать ободряющие слова, Лея спросила:
— Почему ты думаешь о брате?
— Ну как же… — Рей даже растерялась от этого неожиданного вопроса, — Он полюбил бы меня.
Лея посмотрела куда-то в сторону, в пустоту, словно искала и никак не могла найти ответа.
Вечером они позвали ее на кухню: мама сидела за столом, папа, отвернувшись, стоял у окна. По тому, как они были напряжены, Рей поняла, что они что-то обсудили между собой и теперь хотели поговорить с ней. Ей это не понравилось: будто они вместе выступали против нее.
Мама сказала:
— Послушай… Ты знаешь, насколько… необычна наша семья. Рей… Не бери пример с нас с папой. Это ненормально.
Папа вдруг повернулся к ним, вид у него был печальный. Рей мучительно сказала:
— Почему это ненормально?
Люк вдруг оттолкнулся от окна, шагнул к Лее, легко хлопнул ее по руке, а потом положил руку на ее плечо. Лея подняла на него глаза и сказала нервно:
— Люк, скажи ты ей!
Он откашлялся — и Рей поняла, что он не поддерживает маму в ее стремлении развивать этот разговор, но считает нужным хотя бы не противодействовать ей.
Как и всегда.
Люк сказал, обращаясь к сестре:
— Лея, не надо. Ей четырнадцать лет. Мы можем поговорить об этом потом.
— Нет, сейчас! Да, ей четырнадцать, но столько было и нам, столько было и мне, когда мы…
Мама осеклась и замолчала. Рей переводила взгляд с одного на другого — и отчаянно пожелала оказаться в своей комнате.
— В доме нет ни подвалов, ни монстров. И братьев у неё нет, — Рей вдруг подумала, что папа последних приравнивает к остальным опасностям, — Дай ей еще вырасти.
— Люк… — сказала Лея тем особенным тоном, которым иногда говорила его имя, и Рей поняла, что папа сейчас сделает все, как она хочет.
— Хорошо. Рей, послушай. Мама права. Не нужно на нас равняться…
— На кого мне еще равняться? — упрямо сказала она, — На тех, кто продал меня за бутылку пойла? На тех, кто притворялся моими родителями, чтобы выпрашивать милостыню? С легкостью! Вы только скажите — на этих или на тех?!
— Рей!
— Нет! Я ничего не хочу слышать! — завопила она и выбежала с кухни.

— Передай мне соль, малыш.
Они сидели за столом, мягкие сентябрьские сумерки кутали их. Мама с силой потёрла ладони, и Люк, не говоря ни слова, укрыл пледом ее плечи.
Она, не глядя на него, потянулась к ножу, и нормальный мир Рей рухнул, стоило маминым тонким пальцам обвиться вокруг рукояти ножа.
Лея положила левую руку на стол и вдруг начала ударять ножом между пальцами — сначала медленно, а потом все быстрее и быстрее. Нож скользнул, оставил багровый след на мизинце, но она словно не заметила этого, продолжила свою игру, и смотрела на Люка, ухмыляясь. Он отодвинулся от стола, привстал, завороженно глядя на танец ее рук. Она сказала — резко и злобно:
— Сядь. Сядь на место, я сказала.
— Лея…
— Нет, теперь мой черед. Увлекательная игра, правда, брат? Кому больнее будет — мне или тебе? Правда, забавно?
— Прекрати!
Но она — нарочно, даже Рей это поняла — ударила себя ножом по большому пальцу, слабо охнула, но продолжила:
— Взгляни на свою руку — больно? Проступила у тебя кровь?
Люк, пригвожденный было ее словами, резко встал — стул жалобно скрипнул. Он метнулся к ней, схватил ее руку, державшую нож, заломил ее, выхватил обагренную сталь.
Лея вскрикнула и закричала, яростно стуча кулаком по столу:
— Ты — Вейдер, Вейдер, Вейдер! Не прикасайся ко мне!
Люк застыл, выпустил ее руку, и глаза у него сделались совершенно дикими. Рей, неожиданно для себя, издала короткий звук — полу стон-полу всхлип. И папа — нет, не папа — отец — поднял на нее яростный и тяжелый взгляд, и в первый раз в жизни закричал на нее, в первый раз за всю жизнь повысил голос на нее:
— Марш в свою комнату! Быстро!
Рей, как ударенная, выметнулась из-за стола, выбежала, вылетела из ставшей вдруг страшной и чужой кухни, от этих своих привычных, но ставших чуждыми в одно мгновение людей, которых привыкла называть родителями.
Она, не заметив, пролетела лестницу, коридор, вбежала в свою комнату — такую девичью, уютную, маленькую — из доброй и безопасной вдруг ставшую темницей, куда может ворваться невиданное зло.
Она стояла, некоторое время, дрожа, стараясь не прислушиваться к звукам, доносившимся откуда-то снизу, к отчаянному крику мамы — но не могла, как заколдованная. Потом она подтащила стул к двери, чтобы ее забаррикадировать, потом второй, потом тяжелые сумки, книги — но ей казалось, что ничто не сможет удержать тот ужас, что внезапно вырвался из клетки и сожрал ее отца и мать. Плача, почти ничего не видя от слез, она все носила и носила вещи к двери, прислушиваясь к звукам внизу: крик сменился рыданиями, сначала яростными, потом горькими, тихими. Раздался, наконец, голос отца: ровный, тихий, нежный. Он как будто уговаривал маму, и Рей вдруг представилось, как они сидят на полу, и он нежно обнимает Лею, пытаясь ее успокоить.
Она тряхнула головой и подкатила к двери журнальный столик.
Маму не было больше слышно: только тихий и ровный голос отца все журчал и журчал, но после — стих и он.
Тогда Рей легла на кровать и обняла подушку, которая скоро промокла от ее слез.
Папа пришел к ее комнате через несколько часов — слабо постучал. Три раза, потом еще два. Позвал умоляюще:
— Малыш… Хочешь апельсин? Я апельсин тебе принес.
Рей не двинулась.
— Малыш… Извини меня, малыш.
Рей села на кровати, пытаясь справиться с душащими ее эмоциями — голос папы обволакивал, успокаивал, уговаривал: все будет хорошо. Но Рей не могла поверить в это.
— Малыш… Точно не хочешь апельсинчик?
Рей шмыгнула носом и подошла к двери.
— Малыш, я не хотел. Ты видела, в каком мама была состоянии… Я испугался. Я побоялся, что не справлюсь с вами обеими, если ты вдруг заплачешь…
Рей отодвинула комод, распихала половину вещей, закрывающих проход — там был ее папа, и другого у нее не было. Ободренный звуками ее возни, папа сказал:
— Я знаю, я твой отец, я должен был... Но я очень испугался. Этого больше не повторится. Пожалуйста, открой. Давай поговорим. Пожалуйста.
Она оттянула стулья, один, другой. Несмело приоткрыла дверь. Папа стоял перед ней: вид у него был виноватый, голова опущена, и в левой руке он действительно держал любовно почищенный апельсин. Он сказал, глядя на ее ботинки:
— Мама спит. Я ее уложил поспать. Она… Она столько пережила… Ей нужна помощь, малыш, врачебная помощь. Я думал… Я и раньше видел, но поверить боялся. Ничего. Не бойся. Я справлюсь. Мы справимся с этим — вместе.
И Рей проскользнула сквозь узкий проход, повисла на шее у папы, который осторожно ее обнял — руки у него были в маминой крови и сладком соке апельсина. Он погладил ее по голове, по темным, как у матери, волосам, и рассеянно сказал:
— Вот так. Вот и хорошо. Все будет хорошо, малыш. Я тебе это обещаю.
Рей всхлипнула и прижалась к нему сильнее — так, как прижималась всегда, находя утешение, любовь и защиту — так, как прижалась когда-то давно, когда он впервые привел ее домой, когда он сказал ей, что она — его дочка.
Его малыш.

— Ты похож на деда.
Бен обернулся, вздрогнул, Рей смотрела задумчиво, словно расчленяя его на людей, которых знала, на идеи и смыслы, разбирала, как разбирала все игрушки, когда была маленькой, как разбирала детали машин, когда подросла. Смотрела так, словно хотела понять, как он устроен. Откуда взялся его огонь, откуда его злое смущение, откуда тьма, танцующая вокруг него завитками, словно корона его волос. Бен спросил:
— На деда?
— Да. В гостиной стоит его с бабушкой карточка. Посмотришь утром. Я долго думала — на кого, сначала решила, что на папу. Но потом поняла — нет, на деда.
— Какого черта ты так долго не шел?
Он смотрел на нее — молча, не мигая, папиными синими глазами. В его взгляде нельзя ничего было прочесть, но Рей понимала его на каком-то невероятном, нутряном уровне. Она вспомнила все свое детство: все ее детство он был с ней, смутным вихрем где-то на периферии взгляда, в самых уголках глаз, колебанием теплого воздуха за правым ее плечом, мечтой и желанием. Тоской, которая догоняла ее в самые яркие минуты веселья, жившей в самом ее смехе. Он всегда был с ней, мысль о нем не оставляла ее, но теперь он пришел — живой, телесный, объемный — его можно было обнять, его можно было ударить. Она продолжила агрессивно:
— Ты хоть представляешь, как мы ждали тебя? Как я ждала тебя? Почему же ты так долго не шел?
Он наклонился к ней, ближе, чем кто-либо когда-либо, ее обдало жаром, когда он хрипло, страшно сказал:
— Я… задержался в пути. Но я здесь теперь.
Она обняла его — едва доставая до его плечей, встала на цыпочки, обняла за шею — и сказала:
— Да. Да, теперь ты дома.

Лея
Лея

Если бы ее спросили, она точно могла бы назвать день и час, когда ее брат сошёл с ума.
Семнадцатого марта тысяча девятьсот восемьдесят шестого года в семь часов двадцать минут после полудня по вашингтонскому времени.
Это было время, когда ему принесли в картонной коробке крохотное, трёхкилограммовое тело их сына. Ему предлагали кремацию, но он отказался. Он похоронил его на кладбище, нарек посмертно Энакином, и никогда не говорил о нем.
Лея потом, через десять лет, когда искала фотографии для Рей, вдруг пожелавшей узнать, какой она была, когда была совсем малышкой, нашла все эти документы. Очень долго не дышала.
Она не удивилась имени — отец приходил к ней во снах всю беременность.
Одинокий, старый, нестрашный. Садился на своё кресло в углу кухни, посасывал набалдашник трости. Почти не говорил, только смотрел мутными глазами, грустно глядя на неё, и вздыхал. Один раз сказал:
— Так ты все-таки беременна, доченька? Может быть, теперь хорошие врачи и ты не умрешь?
Лея просыпалась, прижималась плотнее к Люку, он сонно обшаривал ее, гладил ее по голове, находил живот, гладил ребёнка, целовал успокоительно и нежно.
Она все волновалась — боялась родов, да ходить было тяжелее, чем с Беном, но все легче в шестнадцать лет. Люк окружал ее невиданной заботой, высаживал цветы под окном, выкрасил дом в светло-голубой. Каждый день говорил ей, как она красива.
Они даже съездили посмотреть на Ниагару — Лея захотела, и он бросился исполнять.
Лея сожгла потом все снимки, где она стоит, обнимая нежным защищающим жестом, так характерным для всех беременных, свой небольшой живот, на фоне огромной воды и щурится от солнца.
У Люка слезились глаза — от солнца? От счастья?
Все закончилось шестнадцатого марта в четыре часа утра.
Лея, изнурённая долгими родами, почти теряющая сознание, сквозь дымку боли увидела мельком тело, услышала крик медсестры:
— Качай, качай, откачивай!
Деловитый топот медсестры, переходящий в панический, и все не верила, все не могла поверить.
Люк собрал все детские вещи: любовно выглаженные, маленькие, разноцветные, сложенные на полки, и отнёс их в приют. От него ускользнул только мишка, светло-голубой, шерстяной, и он часами сидел на ее кровати, широко расставив ноги, крепко держа игрушку обеими руками, склонив голову.
Он почти не говорил, однажды сказал только:
— Ты была права. Он не хотел к нам приходить, и ты это поняла. Я был не прав. Мы прокляты, сестра.
Он сошёл с ума в марте, но она, охваченная своим горем, поняла это только к ноябрю.

Обострения случались как по часам — ноябрь. Март.
Она даже не удивилась, когда поняла, что мания, его безумие сконцентрировались на ней одной. Он пытался заботиться о ней так, как если бы она была снова беременна, так, как если бы она умирала. Он боялся за нее: ему все мерещились опасности, ужасы, которые могли с ней сотворить другие люди. Того, что она сама могла с собой сотворить.
Ноябрь. Март. По три недели. Шесть недель в году. Полтора месяца. Сорок пять дней. Сначала он просто провожал ее на работу и встречал. Потом заходил в перерывах. Потом и вовсе стал брать отпуска, просиживал в приемной или в кафе напротив — чтобы быть рядом.
Потом он вовсе перестал выпускать ее из дома.
Когда Лее казалось, что он душит ее своей заботой, она вспоминала: кровь их отца, кровь их сына. Молчала.
С работы пришлось уйти.
Он водил ее ко врачам: врачи смотрели недоверчиво, хмурились, после — долго говорили с ней наедине, она рассказывала в общих чертах историю — без того, чтобы признаться в их связи. Про то, что их отец сошел с ума, что он мучил ее брата, что его сын погиб, не родившись. Врачи долго говорили, что помощь нужна ему, она кивала, но не вела его к докторам — не верила, что те могут помочь.
Он приносил таблетки, говорил, что ей нужна помощь, что ей нужна защита. Она выкидывала их, смывала в унитаз, делала вид, что глотает. С годами он стал подозрительнее, меньше доверял ей. Она не помнила день, когда ей в первый раз пришлось выпить таблетку, но помнила то спокойствие, которое охватило ее после: она как будто задеревенела, стала мраморно-стальной. Она подумала, что может пить эти таблетки, даже курсом, если это вернет покой его измученной душе.
В конце концов, все стоило того: это же был Люк.
Лея однажды набралась храбрости и поговорила об этом с дочерью:
— Папа болен, Рей. Но с этим живут. Не бойся. Мы будем с этим жить.
Лея ожидала ужаса, но не такого. Рей взвилась, закричала, как птица, умирающе:
— Папа тоже? Нет, нет, нет!
Выбежала из комнаты, бежала через лес, через поле, к горе, туда, где мине-белая небесная высь манит и манит утешением и забвением.
Через несколько дней Лея застала ее курящей отцовские сигареты, ещё через три недели Рей сделала татуировку на плече — летящая птица, кажется, сокол. Смотрела на мать с вызовом — а ну теперь попробуй наказать! Но Лея только покачала головой, а потом прижала своё дитя к сердцу, плотно, крепко, нежно, да так, что Рей опять разрыдалась, и сама Лея за ней следом: Люк так и застал их, страшно разозлился, спросил только яростно и хрипло:
— Кто посмел?
Но Лея притянула его к себе, к ним, на пол, и они бросились с обеих сторон обнимать его — он ничего не понял. Только то, что некого наказывать за обиду дочери или жены, потом улыбнулся, присел, подхватил обеих за спины, приподнял.
Сразу двоих, так, как будто они были кошками, как будто они вообще ничего не весили.

Она стелила сыну постель — один раз за все почти тридцать лет, подушку выбивала, все глядела на него искоса, наглядеться не могла.
— Ты, верно, ненавидишь меня что я от тебя отказалась?
— Нет. Когда-то — да, но сейчас — нет. Ты мне жизнь дала.
— Жизнь это хорошо? — мучительно спросила Лея.
— Жизнь это страшно. Но лучше, чем нежизнь.
— Я тебя не знаю совсем. Добр ли ты, честен ли.
— Я не добр, мать.
— Пообещай мне одну вещь… Хотя с чего тебе, много добра ты от меня видел?
— Я готов. Чего ты хочешь?
— Не выходи ночью из комнаты. Сегодня и впредь. Не ходи ночами, не гуляй по дому, даже если ты знаешь, куда идти. Даже если тебе рассказали.
Он отвернулась и заправляла одеяло в пододеяльник, а он смотрел на это так, как будто видел это в первый раз и сказал тихо:
— Обещаю.

Люк спал на зеленой тахте, а к ней сон не шел: она все думала, то принималась безмолвно плакать — руки у мальчика были в шрамах, а душа? И все-таки он пришел. Он вернулся. Сам, по доброй своей воле. Ее взрослый, сильный сын. Не младенец, которого она незаметно поцеловала, перед тем, как отдать навсегда — чтобы никто не видел, чтобы никто не понял, как ей тяжело его отдавать.
Лея тихонько села на кровати, боясь разбудить брата. Взглянула на него, и преисполнилась нежности — той, что была с ней, когда он чуть не сбил ее велосипедом. Он посуровел с годами, и волосы у него были теперь разноцветные: золотые и серебряные. Но Лея видела перед собой все того же мальчика, который клялся, что не позволит больше никому ее обидеть.
Она хотела погладить его по голове, поцеловать спящие глаза, но знала, что тогда он проснется и никуда ее не выпустит, а ей нужно было выйти: помимо пришедшего сына, сына-чужака, сына ее крови, у нее еще была дочь, дочь, которую она вскормила не своим молоком, но своими слезами, дочь, рожденная не кровью, но сердцем.
Лея выскользнула из двери: он не знал, но она еще давно сделала себе второй ключ. Она спустилась вниз, миновала два пролета, подошла к гостевой комнате. Постояла у двери, надеясь услышать хоть что-то, но в комнате было тихо. Лея услышала лишь гул улицы, шум проехавшей в ночной тишине машины, а потом очень осторожно открыла дверь
Бен сдержал обещание — он никуда не ушел.
На подушке лежали две головы: каштановые волосы Рей в свете фонаря казались совсем рыжими, переплелись с черными волосами Бена, как огонь, переходящий в пепел. Он обнимал ее во сне рукой, и она прильнула к нему: любовно и трепетно.
Лея тихо-тихо, долго-долго смотрела на них, а после осторожно закрыла дверь.
Она пошла обратно, беззвучно, как призрак, чтобы вернуться к своему брату, но он опять опередил ее: Люк потерянно сидел на лестнице, уходящей вверх. Увидев ее, он просветлел лицом и сказал ей с укором:
— Опять ты бродишь по ночам.
— Брожу, — согласилась она.
Он с силой потер глаза, будто хотел вытереть набежавшие слезы.
— За что ты так со мной? Ведь я люблю тебя.
— Знаю.
Она села рядом с ним, потянулась к нему — всем телом прильнула, прижалась губами к губам. Это был не поцелуй страсти, но поцелуй утешения. Обещание. Клятва. Ты со мной, а я с тобой. Всегда.
Он взял ее за руку — правой, покалеченной рукой. Лея часто разминала ее, когда менялась погода, потому что знала, что рука болит и ноет. Он никогда не просил, но она всегда знала, когда нужно это сделать. Она чувствовала его боль как свою — они ведь были близнецами.
Люк встал, потянул ее за собой, она поднялась.
Некоторое время они стояли молча, а потом пошли наверх: миновали второй этаж, третий, поднимались все выше и выше, выше дома, выше облаков, прямо в бело-синюю небесную высь, где, протянув к ним руки, стояли и ждали их отец и мать — молодые, прекрасные, такие, какими были в день своей свадьбы.





Скачать PDF
Альтернативный финал
Фотоиллюстрации
Фотоиллюстрации










спасибо Гаухар и Евгении :)





Лучшее   Правила сайта   Вход   Регистрация   Восстановление пароля

Материалы сайта предназначены для лиц старше 16 лет (16+)