Что почитать: свежие записи из разных блогов
Записи с тэгом #каннибализм: весело и вкусно из разных блогов
Jack of Shadows, блог «Pandemonium»
Глава 3, в которой Новый Вавилон радушно принимает нежданного высокого гостя
Читать?Город утопал в садах – они встречали входящих первыми, приглушали палящий зной пустыни и дарили живительную тень. Раскалённый воздух пропитывали чарующие ароматы множества цветов. Взбудораженные предвкушением чудес толпы текли к воротам, не в силах противиться чарам Вавилона. Новая жизнь, свежая кровь. Без них любые архитектурные изыски – лишь декорация, гигантский каменный труп. Он откинул капюшон, подставляя лицо прикосновениям ветра, и жадно вдохнул золотистое пьянящее марево. Вот что кружит голову сильнее вина в фонтанах и весёлого смеха женщин. Отчётливая, неуловимая – среди нагретого мрамора и пряной смеси смол, навевающих воспоминания о храмовых благовониях. Свобода старого мира. Впечатляющая симфония для всех инструментов восприятия, стирающая границы между ними.
Прежняя планировка воссоздана до мельчайших деталей, идти по улицам можно хоть с закрытыми глазами. Но лучше не стоит – плата за беспечность здесь была несколько выше, чем в любой столице. В кольце древних стен прежние ходульные законы заменял один-единственный.
Пёстрое многоголосие шумных площадей, беспокойное движение повсюду. Искристая суета с наступлением ночи не утихала, наоборот, жарче разгоралась вместе с непременными кострами в честь богини. Он мог бы найти виллу или остановиться в гостинице, благо не всех устраивал первобытный уют в Садах Великой. Но было в этом нечто освежающее, бодрящее. Пару раз его уже пытались убить – атмосфера мира и всеобщей любви ничуть не мешала резать кошельки и глотки. Прятаться он не собирался, сейчас легко мог бы повторить маскировочный трюк хромого шельмака. Но к чему уподобляться? Пусть заметят, пусть явятся. Приди и рискни. Вавилонская госпожа наверняка внимательно следит за ним с тех пор, как он вошёл в ворота. Где она, там и свита. Камерный спектакль «Вазир-бродяга и город тысячи соблазнов» должен прийтись Лайле по вкусу. Если уж принц-консорт из выгребной ямы её устроил. Хотя следовало отдать должное – сотни лет заточения пошли на пользу прощелыге, избавился от сиропных манер и ложной скромности. И если судить по выкрутасам, единственной печатью на нём нынче оставалась лишь печать безумия.
Метким броском в заросли знаменитого раймирского сорняка отправился измятый стебель, пришлось сорвать ещё один цветок.
– Ай, эфенди, плюнь! Плюнь, тебе говорят! Не то худо будет! – попрошайка, вертевшаяся неподалёку уже около четверти часа, осмелилась приблизиться и с любопытством наблюдала, как он с видимым удовольствием разжёвывает нежные лепестки. – Пустынную розу зверь не ест, птица не клюёт, а ты уплетаешь за милую душу, будто больной верблюд!
Нашла, наконец, к чему прицепиться. Однако это даже забавно. Он ответил вежливой улыбкой, помня о своей роли скромного паломника, но доброхотному совету не последовал. Ему нравился терпкий сок и сладкий аромат цветов олеандра. Ифритка тоже была недурна – если отмыть и причесать.
– Меджнун! – припечатала пройда и бесцеремонно ухватила его за рукав, звеня тяжёлыми браслетами. – Вольно ж тебе травиться посреди садов Великой. Какая печаль заела такого важного эфенди? Дай руку, не бойся. Всё расскажу без утайки – как верх брать, куда поворачивать…
– Э, да я сам тебе погадаю, красавица! Ждут тебя пустой карман да холодный зиндан, если вовремя не свернёшь с кривой дорожки, – глядя в бесстыжие жёлто-зелёные глаза, аккуратно извлёк руку девушки из-под своего плаща, а во вторую вложил шеол. Усилием воли удержался, чтобы не разделить вкус «пустынной розы».
– Проваливай!
Гадалка расхохоталась. Игриво толкнула бедром в бедро, пёстрые шёлковые лохмотья на полной груди затрепетали, от пышных юбок поднялось небольшое облако пыли.
– Какой сердитый! Ещё свидимся, эфенди! Эхейе!
Клюнула ладонь, как курица зерно, и спешно удалилась – глянул через плечо, не смог различить соблазнительный силуэт. Дура дурой, а опасность чует.
Устроился поудобнее, прислонившись спиной к нагретому камню, и смежил веки. Дремал чутко, вполглаза, потому не пропустил момент, когда вокруг стало слишком тихо. Знакомая вонь, новые оттенки: прогорклое оружейное масло, горелые чуть подгнившие потроха, давно спёкшаяся кровь пополам с ржавчиной.
– Раньше из твоих подвалов пахло опрятнее. Сточная канава жизни сделала тебя неряхой.
– Не сметь! – особо ретивый десятник не выдержал. Ещё бы, такое безобидное нечто, смехотворный побродяжка, стиравший платье в винном фонтане, а сушивший на ветках, пока объезжал очередную сведённую с чужого двора кобылку. Мозголомов поровну с фокусниками, серьёзно? Бааль фыркнул и открыл глаза:
– И вам не хворать. Располагайтесь без чинов, прошу вас. Сыграть не желаете?
Мастема молча изучал противника. Что ж, бодливому быку в утешение лишь забор покрепче.
– Приятно ведь, когда воля госпожи совпадает с твоей собственной? Принесёшь мою голову на блюде – прекрасный дар любви и верности.
Блюдо Бааль извлёк из воздуха и метнул под ноги. Сверху приземлилась пара костей из того же старого золота: единица и двойка, три крошечных чёрных бриллианта замерли, глухо поблёскивая.
Мастема нахмурил высокий лоб, кивнул подручным. Схлынули, застыли поодаль.
– Разве что на пару орешков. Что взять с шулера, – улыбнулся одними губами. Серые глаза блестели холодно и жадно, как пыточные свёрла. Если бы мог – вонзил бы парочку, наматывая волокна плоти на острые грани, следом раздробил бы кости… Ничуть не переменился.
– Понимаю, поддержать тебе нечем, – сочувственно покачал головой Бааль. – Прости, хватил лишку. Будь по-твоему, орешки так орешки. Но чур, весь кулёк на кон.
– Зубы обломаешь, – Мастема сел напротив и взвесил кубы на ладони. – Даром-то взять – больше выгоды.
– Выгоды больше, почёт другой, – Бааль равнодушно наблюдал, как Мастема изучает кости. – Всего один бросок, добрый амир, – вдруг повезёт?
– В щель твои фокусы, – Мастема с силой швырнул кости обратно. – И трёп туда же.
На мысленный приказ никто не отозвался – половина олухов тщетно пыталась удержать рассыпающийся защитный купол, пока другая давилась едким серым дымом, выкашливая его вместе с хлопьями сажи. Мастема вскочил на ноги, резко схватившись за щеку. Бааль улыбнулся, заметив нечто весьма лестное в глазах противника.
– Зубы беспокоят? – скорлупки остальных орешков трескались одна за другой, обнажая спелые ядра. Упоительная карусель оттенков. Суть личности на пороге посмертия выходит на первый план.
Зрелище определённо стало бы новой сенсацией, однако болевой порог раймирского мясника всегда был излишне близок к дубовым бессмысленным скотам. Где-то между гулем, орком и Князем. Но благодаря этому подарку природы любезно успел восстановить равновесие и пикантно разозлиться.
– Двойка, – Бааль махнул рукой в сторону скрытых травой кубов. – Не взыщи, добрый амир, воля Хаоса. И старый обычай – мечи, коли взялся. Наша прелестная судия сие удостоверила. Благодарю за игру. При случае непременно повторим.
***
Ни один вечер здесь не обходился без игрищ у огня. Как только спускалась ночь, повсюду загорались костры, и самый большой полыхал на дворцовой площади. Поляна в чаще и пляшущее на ней исполинское пламя – что может быть более манящим и чарующим в густом мраке первобытной тьмы? Бааль старался держаться подальше от дворца – Вавилонская госпожа могла счесть, будто он покорно топчется у порога. Но после стычки с Мастемой решил уступить искушению – и слетавшимся к огню, и разжигавшим его стоило напомнить: даже прирученные чудовища не безопасны.
Народу набежало преизрядно, острая вонь предвкушения временами заглушала буйство цветущих джунглей и запах жареного мяса. Подогретые выпивкой компании, парочки, такие же одиночки, как он сам, – все были погружены в свои нехитрые занятия, но определённо чего-то ждали. Бааль присел на бортик фонтана, извлёк из воздуха кубок – не помешает промочить глотку. Черпать побрезговал, поднёс к струям, брызжущим из отверстых вараньих пастей, и, когда полилось через край, отпил. Аромата почти нет, но вкус превосходно ярок и свеж – зелёные хрусткие персики и молодой подземный мёд. Никакой известковой кислятины. Недурно, Лайла.
Сложенный по всем правилам костёр выглядел поистине грандиозно, как священный идол – для полноты сходства к подножию даже натащили цветов. Что внутри, стоило разглядеть повнимательней, истинным зрением. Совершенно особые поленья – вот откуда эта фальшивая нота. Липкий смолистый страх, тупой животный ужас приговорённых. Бааль сделал ещё пару глотков и облизнулся.
Рядом какой-то бродяга – совсем молодой парнишка, не старше Берита – шумно хлебал прямо из фонтана. Бааль снисходительно наблюдал, как раздуваются худые бока, затем ткнул свесившееся через бортик тело в поясницу носком сапога. Тело вяло лягнуло в ответ и обернулось, утирая рот.
– Эта жопа не продаётся.
– Скажи, любезный, почему костёр до сих пор не запалили? Чего ждут так долго?
Юнец фыркнул, смерил Бааля оценивающим взглядом и ответствовал без всякого уважения:
– Ты что, с Золотой Шахны упал? Луну не видишь? Младшая хозяйка шабаша ищет нового мужа.
Бааль кивнул в знак благодарности и потерял всякий интерес к собеседнику. Полная луна и впрямь была отчётливо видна в ясном небе. Но словоохотливый поганец не унялся. Фамильярно стукнул кулаком в Баалев кубок и заявил:
– Выпьем за мою наречённую, папаша!
Бааль добродушно ухмыльнулся и поддержал тост.
– Вдруг выберет, да не тебя?
– А кого ж ещё-то? Я тут один такой красивый, – мальчишка горделиво подбоченился и подмигнул. – Не занимай очередь, старые кости хороши для шарбы, а не для ложа дочери Богини! Знатный у тебя стаканчик, где подрезал?
Многообещающий юнец. В родном Сифре лет через пятьдесят окончил бы свой славный путь в тележке мусорщика. Здесь не доживёт до конца недели. Так почему бы не придать остатку его жизни немного смысла?
– Что, нравится? – Бааль вновь наполнил кубок, отпил и протянул мальчишке. Тот ухватил подношение цепко, как обезьянка, совершенно завороженный блеском рубинов и золота. – Славный будет подарок твоей невесте.
Парень издал радостный вопль, потом воровато огляделся, спохватившись.
– За удачу! – осушил кубок и поплёлся прочь, пока странный собутыльник не передумал или не потребовал чего-нибудь сомнительного взамен.
– Береги себя.
Бааль проводил его взглядом, и всё с той же добродушной усмешкой наблюдал, как мальчишка пару раз споткнулся и чуть не упал в чей-то костёр. Шальвары занялись охотно, а крики и попытки потушить, не выпуская из рук кубок, вызывали только хохот – откуда пирующим знать, что бедолага не смог бы избавиться от драгоценного подарка, даже если бы очень захотел. К тому же бегущий и истошно вопящий живой факел – чем не развлечение? Никто не дёрнулся помочь, когда парень с разбега влетел в основание костра, ударился головой об одно из толстенных брёвен, да так и остался там, нелепо скрючившись. Отвернулись и забыли, здесь не принято сосредотачиваться на подобных вещах слишком долго. Костёр, к неудовольствию Бааля, не вспыхнул – треклятый мальчишка не сгодился даже на растопку. Но приятное разнообразие всё же внёс.
Разгул вокруг неумолимо набирал обороты – в ожидании главного события добрые вавилонцы времени даром не теряли. Музыка, нестройное пение, шумные пляски, охи и вздохи тех, кто не стал рассчитывать на благосклонность хозяйки шабаша и нашёл себе пару попроще. Чем сильнее Баалем овладевали скука и отвращение, тем отчётливее ощущалось покалывание в кончиках пальцев. Какой там шабаш – попросту бардак, зловонное месиво пьяных случек среди мусора и объедков.
– Я говорила, ещё свидимся, эфенди, – Бааль обернулся и встретил насмешливый взгляд давешней красотки-попрошайки. Умыться и привести себя в порядок для гулянки вертихвостка не удосужилась, скорее наоборот – на щеке пятно сажи, волосы растрёпаны, юбки смяты, подол заляпан. Наверняка вовсю пророчила по кустам хмурое утро всем желающим.
– Что ж, награду отработала честно, – не стал и пытаться скрыть раздражение. Навязчивость в женщинах или мужчинах он презирал одинаково. – Чего ещё тебе надо?
Гадалка рассмеялась и взглядом указала на костёр.
– Того же, чего и тебе. Полешко-то подкинул, да сырое попалось, не занялось без доброй искры.
Бааль прищурился – странные речи для трущобной потаскушки. Девица подошла ближе, заглянула в лицо, словно пытаясь прочесть в нём что-то, известное только ей. Ответил нарочито небрежно, не выходя из роли приезжего:
– Да говорят, неможно жечь, покуда здешняя царевна не выберет себе мужа на ночь.
Замарашка забавно сморщила носик, глаза вспыхнули в полутьме, впитав все оттенки окружающей зелени. Ухватила за рукав, будто увлечённый игрой ребёнок.
– А ты мог бы, эфенди? Изождались, все зенки проглядели. Вдруг не придёт – бывало всяко. Перепьются, перелюбятся, а её нет. Капризная стерва.
Бааль хмыкнул – женщины редко отзываются друг о друге с искренней похвалой. Девчонка восприняла это по-своему – обвила цепкими ручками, уткнулась в грудь и пробормотала неожиданно кротко:
– Ты можешь, эфенди, я знаю, я вижу. Зажги костёр. Пусть горит. Просто горит здесь. Для меня и для тебя.
Пламя с торжествующим рёвом взлетело вверх по брёвнам под приветственный вой толпы и отчаянный, безнадёжный – и неслышный никому, кроме – вопль изнутри костра, быстро рассыпавшийся на отдельные задыхающиеся хрипы. Исполинский столб огня словно стремился расплавить небесный свод и поглотить обитаемый мир. Жадно тянулся во все стороны разом, щедро разбрасывал искры и метко стрелял угольями. Ближние стоянки полыхали вовсю, многие добрые горожане уже катались по земле, ломали кусты и разбивали головы о камни мостовой и бортики фонтанов.
– Лучшего и желать нельзя, правда? – повинуясь мимолётному порыву, подхватил девицу на руки. А она словно того и ждала – крепко обняла за шею и рассмеялась. Нежно, слегка безумно – и щемяще знакомо.
– Далеко ль нести собрался, эфенди?
– А куда прикажешь, царевна.
Притворщица поцеловала Бааля в висок и ловко спрыгнула на землю. В очаровательной взбалмошной головёнке только что дозрела очередная шалость – и его твёрдо вознамерились взять в подельники. Куда и зачем – какой смысл спрашивать, если ответ находится на расстоянии вытянутой руки? Он лишь едва слышно окликнул девчонку по имени. Она одарила его лукавой улыбкой и потянула за собой в арку портала.
Ждал чего угодно, вплоть до ловушек – но плутовка вновь его удивила. Мириады магических светильников поначалу почти ослепили, пришлось накинуть капюшон, но в толпе его замешательства никто не заметил. Народ постоянно прибывал, многие поначалу выглядели куда более оглушёнными и обескураженными, но быстро приходили в себя – добрые горожане порой готовы восстать из мёртвых, лишь бы не пропустить дармовое развлечение.
Бааль бегло оценил обстановку и недоумённо приподнял бровь – они стояли посреди руин. Расчищенных, подновлённых, но заранее проигравших в сражении с вавилонским буйством зелени. Девчонка никуда не делась, и, хотя с виду это он вёл её под руку, направление определяла она. Хорошенький дуэт – бродяга и гадалка. И не самый колоритный в этой кунсткамере – сюда пускали даже нежить и гулей, причём эти ржавые звенья пищевой цепочки умудрялись мирно соседствовать друг с другом. Присутствие Изначальных в периметре придавало атмосфере особую охотничью прелесть. Морочить малых приятно – как бывает приятно раз в триста лет хлебнуть самого дешёвого ледяного пива в жаркий полдень. Чтобы уже к обеду пуститься на поиски чего-нибудь более интересного.
– Слегка припозднились, – глаза девчонки озорно блестели. – Но это ты виноват, эфенди. – Знакомцев ищешь?
– А что искать, сами найдутся, – плутовке нравилось его дразнить, ему – делать вид, что поддался.
По обрывкам мыслей и разговоров догадался, что тут затеяли. Храм Правосудия? Юмор с душком, идеи – и того хлеще, но оголодавшим без магии бедолагам любые помои в радость, любые басни по вкусу. На старые-то дрожжи лить – много ума не надо. «Богиня вернулась, и славен дом её – всё сущее». «Всематери нет нужды тешить гордыню, видя везде лик свой». «Праведный суд Вавилона открыт всякому».
Бааль скривился, его спутница хихикнула: мимо проволокли статую. В чём именно и перед кем провинилась мраморная красотка – понятно. Чей-то постельный капкан сработал вхолостую. Голову и конечности отбили безобразно, получившийся обрубок теперь только в пыточной поставить. Следом семенил Мальфес, старый извращенец никогда не умел вовремя остановиться – и, судя по роже, в этот раз только страх перед патроном хоть как-то сдержал его порывы. Любопытно, помощник главного зодчего – и защита, и орудие казни. Сам Лучезарный руки не приложил, как и его возлюбленная. Парный трон был пуст, но патриоты державы иллюзий видели всё в уютном свете дозволенной истины и особо не волновались.
Мальфес или не узнал его, или попросту не заметил – красовался перед съёмочными кристаллами, опьянённый реакцией толпы.
Следующее блюдо подали незамедлительно. Невзрачные безликие типы в нарядах заезжих гуляк – наёмные убийцы или лазутчики, с высокой вероятностью второе. И самой мирной державе не обойтись без коварных вражеских шпионов. Сопровождала их высокая фигуристая темноволосая девушка. Платье-сетка в пол и длинный белый плащ, небрежно накинутый на плечи, придавали ей вид капризной принцессы, сбежавшей на свидание прямо с бала.
Народ встретил её восторженным рёвом – Цейя, прелестный лик справедливого суда Всематери, милосердная госпожа формы вещей. Бросила взгляд в сторону пустого трона, по лицу пробежала тень недовольства. Обошла вкруг преступников, внимательно изучая каждого.
– Скажите доброму народу, зачем вы явились в город?
На опоенных или зачарованных жертвы не походили, тот, что был постарше, бойко ответил вопросом на вопрос:
– Действительно, зачем бы? По телевизору или в Сети глядели, так может, сюда бы и не попали…
– Скажи хоть, в чём вина, добрая госпожа. За чьи грехи помирать-то? – слаженно работают, только по чьему сценарию. – Или дальше, как на таможне? Про запрещённые предметы и вещества потолкуем?
– Амулеты защитные от лихих людей, антидоты – а как без них в любой поездке? Умял неведомую плюшку с голодухи – и вместо достопримечательностей стенами уборной любуйся, – ворчливо подхватил напарник.
В толпе раздались смешки – комичная парочка балагуров не спешила каяться и сознаваться.
– Я бы рада вам поверить. Такие бравые ребята, такие смелые… – девушка погладила старшего по щеке. – Но вас взяли при попытке связаться с руководством.
– Неправда ваша, мы дядюшку вызывали! – звонко крикнул младший. – А что дядюшка в Адмире живёт – то не преступление. Тоже приехать вот хотел, надо ж обсказать старику, где лучшие кабаки да бордели, – тц-ц, слабая импровизация, хотя защита нападением и уход в клоунаду – излюбленный адмирский стиль. Понятно, отчего их не сдали мозголомам сразу.
Цейя удвоила ласки, сделалась сама нежность и понимание:
– А как зовут бедного старенького дядюшку, у которого такие заботливые племянники? У него же есть имя, малыш?
На лице старшего напарника отразилось отчётливое «Молчи, дурак!», но что он мог противопоставить чарам дочери Лилит?
Дурак не смолчал, а Цейя грустно улыбнулась.
– Полный тёзка, да? Хороший дядюшка, находчивые племянники. Пожалуй, мы вас отпустим. И в самом деле, какие-такие секреты вы могли бы выведать? Вы же добрые и безобидные парни…
Выкрики в толпе стали громче, в Новом Вавилоне шпиков звали по-старому, и Цейе это пришлось по нраву. Щеки её порозовели от удовольствия, она хлопнула в ладоши:
– Бегите, крысятки, вы свободны!
Одежда арестантов ворохом осела на помост, в ней с отчаянным писком что-то копошилось. Цейя поддела край куртки, и две упитанные чёрные крысы ринулись прочь.
Началась азартная ловля «адмирских крысюков», с гиканьем и прибаутками. Цейя удовлетворённо оглядела поднятый переполох и устроилась в тени обломка колонны, закутавшись в плащ. Казалось, ей чего-то недоставало.
Куда подевалась плутовка, Бааль в общей суматохе не заметил. И эта перемена оказалась не единственной – парный трон больше не пустовал.
Венценосная чета, наконец, пожаловала – и в каком же насладительном виде! Государь Денница будто прямиком с поля боя – камзол изодран, голова в бинтах, взгляд болезненно-ясный. И очень скверный. На месте лекарей Бааль бы первым делом предложил скрыть подобное разоблачительное безобразие повязкой. Судя по ширине зрачков, Лучезарный пошёл по стопам братьев-мировращенцев и просто запил контузию чем-то убойным. А может, Рыжая подсобила. Сама целёхонька и довольна донельзя. Кровь и грязь на платье выглядят очередной прихотью модельера. Цейя даже не потрудилась изобразить дочернее беспокойство и тихо исчезла. Инсценировка? Добрый народ такими вопросами не задавался. «Кто? Как? Почему?» – никакого терпения, желай правители полной приватности, так не явились бы вовсе.
– Сегодняшний день печален для меня и радостен для Вавилона, – голос Люцифера звучал гулко и скорбно. – Наш верный друг и давний соратник оказался подлым предателем. Но он не достиг своей цели: я всё ещё жив! Ибо я тот, кто я есть – и вы знаете, кто я. Не по лживым наветам врагов, по правде жизни, что сейчас перед вами без прикрас. Я мог бы скрыть свою горечь – но злодей угрожал не только мне. В безумии своём он посягнул и на жизнь той, что для всех нас дороже собственной!
Бааля перекосило от непреодолимого отвращения. Благо посреди импровизированного митинга в поддержку чудом спасшегося избранника богини можно было позволить себе что угодно. Под дружное скандирование жертв пропаганды сожрать ближайших соседей и сплясать нагишом – как нечего делать, никто не заметит. Хотя страдающая дева-держава, возможно, и оценила бы.
– Советник Маркос! – из нежных уст Лайлы приговор прозвучал как приглашение. Тишина вокруг сделалась гробовой.
Действительно ближний круг полутора государей. Отец-основатель ведомства кшатри, создатель идеальной машины порядка и воздаяния. Бааль питал к Маркосу нечто вроде уважения даже после его участия в провальной раймирской афере Лайлы. Маркос сумел скрыться от гнева Адонаи, одурачить егерей и медиков… Хорошо, Самаэль тогда всё же послушал мудрого совета и принял лишь тех, кто годился на роль безопасной игрушки, потому Маркоса отдали на потеху Третьему отделению. Подарок недолго радовал Аластора – на одном из допросов поставил настолько мощный ментальный щит, что навсегда похоронил под ним свой разум.
Бааль напряг истинное зрение – тц-ц-ц, не бережёт себя государь, похоже, попал под один из коронных боевых номеров Маркоса, чуть меньше везения или сторонней помощи – и скальп Люцифера пошёл бы на сувениры. Маркоса доставили вместе с креслом. Никаких пут, кандалов или сдерживающих заклинаний, никакого конвоя. Расслабленная поза, спокойное лицо, венок в волосах – небрежный штрих к портрету упорствующего злодея. Торжество во взгляде мрачное, отчаянное. Даже Лайле от него достались лишь печаль и презрение, какого заслуживала бы дешёвая шлюха, пойманная с сонным зельем возле подноса с бокалами. На собственную казнь как победитель – старина Маркос верен себе. Сейчас ему вряд ли больно – телом он почти не владеет, а в сознании остаётся силой воли и милостью Хаоса. Цветущая дрянь пустила глубокие корни, и, скорее всего, успела добраться до лобных долей – полупарализованная жертва куда удобней бодрой и разговорчивой.
Тянуть драматическую паузу дальше не стали, иначе пришлось бы глумиться над коматозником или трупом.
– Вина твоя тяжела, но ты ещё можешь искупить её, – судя по преувеличенно чёткой дикции, Люцифер сдерживался из последних сил. «Топиар» – трюк старый и эффектный, но скачки роста зависели не только от движений жертвы, но и от воли заклявшего. Денница и тут нашёл способ выгулять свою манию. Сквозь беднягу Маркоса прорастала «Утренняя звезда», неистребимый раймирский сорняк-паразит.
– Если ты примешь наше прощение и обязанность более никогда не предавать Вавилон – мы вновь назовём тебя своим другом.
Не нахлобучили бы «топиаром» – прямо здесь рискнул бы закончить начатое. Лайла, несомненно, могла помочь ему – но что бы выиграла от замены? Сейчас демонстрировала типично женское кокетливое безразличие. Позы принимала отменно соблазнительные и примеривалась добить неудачливого поклонника. Но Люцифер успел первым.
Рваные неряшливые линии изуродовали щёку приговорённого, и финальный штрих вызвал последний отчаянный всплеск жизни. Маркос уже не мог толком ответить, но умудрился послать всех подальше да поглубже без слов. Ненасытная зелень поглотила его в считанные мгновения. Затянула, заплела, алыми цветами заполонила – и новый шедевр для садов богини был готов.
Толпа постепенно впала в странное оцепенение – ни криков одобрения, ни воплей ужаса. Передние ряды и вовсе походили на сборище сомнамбул. Подойдут ближе – и голодная воронка затянет их с концами. Лайла осторожно коснулась руки Люцифера – тщетно. Привычки путать паству с пищей за Денницей ранее не водилось, но когда и начинать, если не теперь.
Бааль без помех преодолел расстояние до цветущей фигуры и старался выглядеть как можно беспечней – для пущего эффекта принялся насвистывать простенькую мелодию идиотской песенки про козла и деву. И подчёркнуто не обращал внимания на пристальный взгляд Лайлы.
В полном молчании срывал цветок за цветком, пока не почуял, что хватка Денницы ослабла – добрый народ встрепенулся и начал помалу приходить в себя. К подножию трона Бааль шёл, уже сопровождаемый положенными шепотками, охами и вздохами. Ещё бы, новое действующее лицо в спектакле, какой-то прощелыга обнёс труп предателя и лезет преклонять колено с охапкой сорняков!
– Яркие цветы, проросшие на отравленной почве, – пустяк, – весело и зло произнёс Бааль. – Будь у меня богатая держава, несметное войско или верный клан – отдал бы всё. Но какой дар может преподнести безродный бродяга той, у чьих ног весь мир?
Не выпуская букета, уселся на нижней ступени тронной лестницы.
В чертах Лайлы появилась мягкость, лёгкий румянец окрасил щёки – казалось, о раненом избраннике она позабыла напрочь, и пара-тройка ответов на риторический вопрос у неё нашлась бы. Денница наконец очнулся и перестал походить на собственный надгробный памятник. Голос обрёл живые едкие интонации, хотя звучал вначале через силу.
– Вино Вавилона играет со слабыми злые шутки. Милостыню раздаем у дворца в новолуние, а ты явился в суд.
– Не по вашим щедротам тоскую, не по вам сгораю свечой и сохну, как полынь на солнце, – отрезал Бааль, состроив оскорблённую мину. – А на площади раздавайте кому угодно, лишь бы по согласию и лошадям не в испуг.
Не подозревавший о своём чудесном спасении добрый народ принялся шумно упражняться в остроумии, чем не добавил государю душевного равновесия. Голова у него наверняка раскалывалась, несмотря на принятые зелья, – Бааль наградил противника омерзительно широкой улыбкой и принялся ощипывать цветок из букета, изображая популярное в народе гадание.
– Не гневи богиню, – Люцифер устало махнул рукой. – Ступай проспись.
– От пригласит она в свои чертоги – так непременно. До утра проспимся, с огоньком да с оттяжечкой. Вам-то с таким увечьем теперь на покой, к лекарям. Иное неможно – здоровью вред и богине лишние заботы.
– Запахнись, лайдак, куда вывалил! Блох натрясёшь, шелка загадишь... Язык длинный, поганый, по нему венец карьеры тебе – шут да золотарь. Но воров не привечаем – на пиру поймает кто за руку, зашибёт вгорячах. А в нужниках сам задавишься – вору ж хоть дерьма, а даром.
– Прав государь, – Лайла обворожительно улыбнулась, всё внимание моментально оказалось приковано к ней. Знакомый тон, знакомые приёмы. Стиснула нежной ручкой плечо Люцифера – так зажгло страдальца, аж из образа выпал, и продолжила. – От чистого сердца и слова в дар принять не зазорно, а ты говоришь – и лжёшь, не своё берёшь – и портишь.
– Что испорчено – то выправлю. В остальном суди как знаешь, госпожа, – Бааль принял истинный облик и швырнул букет к подножию трона – цветы вспыхнули на лету, и вместо них во все стороны брызнули и покатились по ступеням крупные огненные опалы.
Люцифер откинулся на спинку трона и смежил веки – вряд ли кто заметил в мимолётном взгляде обещание скорой расправы. Народ резвился вовсю – узнали, сволочи, помнят. Комментарии и клички сыпались, как горох из дырявого мешка, Баалю показалось, что он узнал звонкий голос паршивки Хулюд – кто ещё мог так гордо приветствовать «вазира Меджнуна»?
Лайла поднялась во весь рост – парочку признаков несомненного одобрения устроенного балагана и своей персоны Бааль и без того прекрасно разглядел в шелках лифа.
– Место прошлому – за порогом, будущему – за поворотом. Такова моя воля и воля владыки, – смотрела рыжая стерва отнюдь не на соправителя. – Вавилон примет всех, кто готов отдать ему свою верность. Огненные камни были символом моих слёз, но сегодня это слёзы радости. Разделите же их без стеснения!
Слишком прекрасна, чтобы меняться. Дармовые опалы вмиг сделали их невидимками. Первым ушёл Люцифер – что ж, одной проблемой меньше.
– Бессмысленная давка.
– Уже нет, старый ты скаред, – рыжая слишком глубоко запустила когти, по всему видать, стосковалась. – Со мною, из меня и для меня…
– Я совершу лишь то, чего хотел бы сам.
Прежняя планировка воссоздана до мельчайших деталей, идти по улицам можно хоть с закрытыми глазами. Но лучше не стоит – плата за беспечность здесь была несколько выше, чем в любой столице. В кольце древних стен прежние ходульные законы заменял один-единственный.
Пёстрое многоголосие шумных площадей, беспокойное движение повсюду. Искристая суета с наступлением ночи не утихала, наоборот, жарче разгоралась вместе с непременными кострами в честь богини. Он мог бы найти виллу или остановиться в гостинице, благо не всех устраивал первобытный уют в Садах Великой. Но было в этом нечто освежающее, бодрящее. Пару раз его уже пытались убить – атмосфера мира и всеобщей любви ничуть не мешала резать кошельки и глотки. Прятаться он не собирался, сейчас легко мог бы повторить маскировочный трюк хромого шельмака. Но к чему уподобляться? Пусть заметят, пусть явятся. Приди и рискни. Вавилонская госпожа наверняка внимательно следит за ним с тех пор, как он вошёл в ворота. Где она, там и свита. Камерный спектакль «Вазир-бродяга и город тысячи соблазнов» должен прийтись Лайле по вкусу. Если уж принц-консорт из выгребной ямы её устроил. Хотя следовало отдать должное – сотни лет заточения пошли на пользу прощелыге, избавился от сиропных манер и ложной скромности. И если судить по выкрутасам, единственной печатью на нём нынче оставалась лишь печать безумия.
Метким броском в заросли знаменитого раймирского сорняка отправился измятый стебель, пришлось сорвать ещё один цветок.
– Ай, эфенди, плюнь! Плюнь, тебе говорят! Не то худо будет! – попрошайка, вертевшаяся неподалёку уже около четверти часа, осмелилась приблизиться и с любопытством наблюдала, как он с видимым удовольствием разжёвывает нежные лепестки. – Пустынную розу зверь не ест, птица не клюёт, а ты уплетаешь за милую душу, будто больной верблюд!
Нашла, наконец, к чему прицепиться. Однако это даже забавно. Он ответил вежливой улыбкой, помня о своей роли скромного паломника, но доброхотному совету не последовал. Ему нравился терпкий сок и сладкий аромат цветов олеандра. Ифритка тоже была недурна – если отмыть и причесать.
– Меджнун! – припечатала пройда и бесцеремонно ухватила его за рукав, звеня тяжёлыми браслетами. – Вольно ж тебе травиться посреди садов Великой. Какая печаль заела такого важного эфенди? Дай руку, не бойся. Всё расскажу без утайки – как верх брать, куда поворачивать…
– Э, да я сам тебе погадаю, красавица! Ждут тебя пустой карман да холодный зиндан, если вовремя не свернёшь с кривой дорожки, – глядя в бесстыжие жёлто-зелёные глаза, аккуратно извлёк руку девушки из-под своего плаща, а во вторую вложил шеол. Усилием воли удержался, чтобы не разделить вкус «пустынной розы».
– Проваливай!
Гадалка расхохоталась. Игриво толкнула бедром в бедро, пёстрые шёлковые лохмотья на полной груди затрепетали, от пышных юбок поднялось небольшое облако пыли.
– Какой сердитый! Ещё свидимся, эфенди! Эхейе!
Клюнула ладонь, как курица зерно, и спешно удалилась – глянул через плечо, не смог различить соблазнительный силуэт. Дура дурой, а опасность чует.
Устроился поудобнее, прислонившись спиной к нагретому камню, и смежил веки. Дремал чутко, вполглаза, потому не пропустил момент, когда вокруг стало слишком тихо. Знакомая вонь, новые оттенки: прогорклое оружейное масло, горелые чуть подгнившие потроха, давно спёкшаяся кровь пополам с ржавчиной.
– Раньше из твоих подвалов пахло опрятнее. Сточная канава жизни сделала тебя неряхой.
– Не сметь! – особо ретивый десятник не выдержал. Ещё бы, такое безобидное нечто, смехотворный побродяжка, стиравший платье в винном фонтане, а сушивший на ветках, пока объезжал очередную сведённую с чужого двора кобылку. Мозголомов поровну с фокусниками, серьёзно? Бааль фыркнул и открыл глаза:
– И вам не хворать. Располагайтесь без чинов, прошу вас. Сыграть не желаете?
Мастема молча изучал противника. Что ж, бодливому быку в утешение лишь забор покрепче.
– Приятно ведь, когда воля госпожи совпадает с твоей собственной? Принесёшь мою голову на блюде – прекрасный дар любви и верности.
Блюдо Бааль извлёк из воздуха и метнул под ноги. Сверху приземлилась пара костей из того же старого золота: единица и двойка, три крошечных чёрных бриллианта замерли, глухо поблёскивая.
Мастема нахмурил высокий лоб, кивнул подручным. Схлынули, застыли поодаль.
– Разве что на пару орешков. Что взять с шулера, – улыбнулся одними губами. Серые глаза блестели холодно и жадно, как пыточные свёрла. Если бы мог – вонзил бы парочку, наматывая волокна плоти на острые грани, следом раздробил бы кости… Ничуть не переменился.
– Понимаю, поддержать тебе нечем, – сочувственно покачал головой Бааль. – Прости, хватил лишку. Будь по-твоему, орешки так орешки. Но чур, весь кулёк на кон.
– Зубы обломаешь, – Мастема сел напротив и взвесил кубы на ладони. – Даром-то взять – больше выгоды.
– Выгоды больше, почёт другой, – Бааль равнодушно наблюдал, как Мастема изучает кости. – Всего один бросок, добрый амир, – вдруг повезёт?
– В щель твои фокусы, – Мастема с силой швырнул кости обратно. – И трёп туда же.
На мысленный приказ никто не отозвался – половина олухов тщетно пыталась удержать рассыпающийся защитный купол, пока другая давилась едким серым дымом, выкашливая его вместе с хлопьями сажи. Мастема вскочил на ноги, резко схватившись за щеку. Бааль улыбнулся, заметив нечто весьма лестное в глазах противника.
– Зубы беспокоят? – скорлупки остальных орешков трескались одна за другой, обнажая спелые ядра. Упоительная карусель оттенков. Суть личности на пороге посмертия выходит на первый план.
Зрелище определённо стало бы новой сенсацией, однако болевой порог раймирского мясника всегда был излишне близок к дубовым бессмысленным скотам. Где-то между гулем, орком и Князем. Но благодаря этому подарку природы любезно успел восстановить равновесие и пикантно разозлиться.
– Двойка, – Бааль махнул рукой в сторону скрытых травой кубов. – Не взыщи, добрый амир, воля Хаоса. И старый обычай – мечи, коли взялся. Наша прелестная судия сие удостоверила. Благодарю за игру. При случае непременно повторим.
***
Ни один вечер здесь не обходился без игрищ у огня. Как только спускалась ночь, повсюду загорались костры, и самый большой полыхал на дворцовой площади. Поляна в чаще и пляшущее на ней исполинское пламя – что может быть более манящим и чарующим в густом мраке первобытной тьмы? Бааль старался держаться подальше от дворца – Вавилонская госпожа могла счесть, будто он покорно топчется у порога. Но после стычки с Мастемой решил уступить искушению – и слетавшимся к огню, и разжигавшим его стоило напомнить: даже прирученные чудовища не безопасны.
Народу набежало преизрядно, острая вонь предвкушения временами заглушала буйство цветущих джунглей и запах жареного мяса. Подогретые выпивкой компании, парочки, такие же одиночки, как он сам, – все были погружены в свои нехитрые занятия, но определённо чего-то ждали. Бааль присел на бортик фонтана, извлёк из воздуха кубок – не помешает промочить глотку. Черпать побрезговал, поднёс к струям, брызжущим из отверстых вараньих пастей, и, когда полилось через край, отпил. Аромата почти нет, но вкус превосходно ярок и свеж – зелёные хрусткие персики и молодой подземный мёд. Никакой известковой кислятины. Недурно, Лайла.
Сложенный по всем правилам костёр выглядел поистине грандиозно, как священный идол – для полноты сходства к подножию даже натащили цветов. Что внутри, стоило разглядеть повнимательней, истинным зрением. Совершенно особые поленья – вот откуда эта фальшивая нота. Липкий смолистый страх, тупой животный ужас приговорённых. Бааль сделал ещё пару глотков и облизнулся.
Рядом какой-то бродяга – совсем молодой парнишка, не старше Берита – шумно хлебал прямо из фонтана. Бааль снисходительно наблюдал, как раздуваются худые бока, затем ткнул свесившееся через бортик тело в поясницу носком сапога. Тело вяло лягнуло в ответ и обернулось, утирая рот.
– Эта жопа не продаётся.
– Скажи, любезный, почему костёр до сих пор не запалили? Чего ждут так долго?
Юнец фыркнул, смерил Бааля оценивающим взглядом и ответствовал без всякого уважения:
– Ты что, с Золотой Шахны упал? Луну не видишь? Младшая хозяйка шабаша ищет нового мужа.
Бааль кивнул в знак благодарности и потерял всякий интерес к собеседнику. Полная луна и впрямь была отчётливо видна в ясном небе. Но словоохотливый поганец не унялся. Фамильярно стукнул кулаком в Баалев кубок и заявил:
– Выпьем за мою наречённую, папаша!
Бааль добродушно ухмыльнулся и поддержал тост.
– Вдруг выберет, да не тебя?
– А кого ж ещё-то? Я тут один такой красивый, – мальчишка горделиво подбоченился и подмигнул. – Не занимай очередь, старые кости хороши для шарбы, а не для ложа дочери Богини! Знатный у тебя стаканчик, где подрезал?
Многообещающий юнец. В родном Сифре лет через пятьдесят окончил бы свой славный путь в тележке мусорщика. Здесь не доживёт до конца недели. Так почему бы не придать остатку его жизни немного смысла?
– Что, нравится? – Бааль вновь наполнил кубок, отпил и протянул мальчишке. Тот ухватил подношение цепко, как обезьянка, совершенно завороженный блеском рубинов и золота. – Славный будет подарок твоей невесте.
Парень издал радостный вопль, потом воровато огляделся, спохватившись.
– За удачу! – осушил кубок и поплёлся прочь, пока странный собутыльник не передумал или не потребовал чего-нибудь сомнительного взамен.
– Береги себя.
Бааль проводил его взглядом, и всё с той же добродушной усмешкой наблюдал, как мальчишка пару раз споткнулся и чуть не упал в чей-то костёр. Шальвары занялись охотно, а крики и попытки потушить, не выпуская из рук кубок, вызывали только хохот – откуда пирующим знать, что бедолага не смог бы избавиться от драгоценного подарка, даже если бы очень захотел. К тому же бегущий и истошно вопящий живой факел – чем не развлечение? Никто не дёрнулся помочь, когда парень с разбега влетел в основание костра, ударился головой об одно из толстенных брёвен, да так и остался там, нелепо скрючившись. Отвернулись и забыли, здесь не принято сосредотачиваться на подобных вещах слишком долго. Костёр, к неудовольствию Бааля, не вспыхнул – треклятый мальчишка не сгодился даже на растопку. Но приятное разнообразие всё же внёс.
Разгул вокруг неумолимо набирал обороты – в ожидании главного события добрые вавилонцы времени даром не теряли. Музыка, нестройное пение, шумные пляски, охи и вздохи тех, кто не стал рассчитывать на благосклонность хозяйки шабаша и нашёл себе пару попроще. Чем сильнее Баалем овладевали скука и отвращение, тем отчётливее ощущалось покалывание в кончиках пальцев. Какой там шабаш – попросту бардак, зловонное месиво пьяных случек среди мусора и объедков.
– Я говорила, ещё свидимся, эфенди, – Бааль обернулся и встретил насмешливый взгляд давешней красотки-попрошайки. Умыться и привести себя в порядок для гулянки вертихвостка не удосужилась, скорее наоборот – на щеке пятно сажи, волосы растрёпаны, юбки смяты, подол заляпан. Наверняка вовсю пророчила по кустам хмурое утро всем желающим.
– Что ж, награду отработала честно, – не стал и пытаться скрыть раздражение. Навязчивость в женщинах или мужчинах он презирал одинаково. – Чего ещё тебе надо?
Гадалка рассмеялась и взглядом указала на костёр.
– Того же, чего и тебе. Полешко-то подкинул, да сырое попалось, не занялось без доброй искры.
Бааль прищурился – странные речи для трущобной потаскушки. Девица подошла ближе, заглянула в лицо, словно пытаясь прочесть в нём что-то, известное только ей. Ответил нарочито небрежно, не выходя из роли приезжего:
– Да говорят, неможно жечь, покуда здешняя царевна не выберет себе мужа на ночь.
Замарашка забавно сморщила носик, глаза вспыхнули в полутьме, впитав все оттенки окружающей зелени. Ухватила за рукав, будто увлечённый игрой ребёнок.
– А ты мог бы, эфенди? Изождались, все зенки проглядели. Вдруг не придёт – бывало всяко. Перепьются, перелюбятся, а её нет. Капризная стерва.
Бааль хмыкнул – женщины редко отзываются друг о друге с искренней похвалой. Девчонка восприняла это по-своему – обвила цепкими ручками, уткнулась в грудь и пробормотала неожиданно кротко:
– Ты можешь, эфенди, я знаю, я вижу. Зажги костёр. Пусть горит. Просто горит здесь. Для меня и для тебя.
Пламя с торжествующим рёвом взлетело вверх по брёвнам под приветственный вой толпы и отчаянный, безнадёжный – и неслышный никому, кроме – вопль изнутри костра, быстро рассыпавшийся на отдельные задыхающиеся хрипы. Исполинский столб огня словно стремился расплавить небесный свод и поглотить обитаемый мир. Жадно тянулся во все стороны разом, щедро разбрасывал искры и метко стрелял угольями. Ближние стоянки полыхали вовсю, многие добрые горожане уже катались по земле, ломали кусты и разбивали головы о камни мостовой и бортики фонтанов.
– Лучшего и желать нельзя, правда? – повинуясь мимолётному порыву, подхватил девицу на руки. А она словно того и ждала – крепко обняла за шею и рассмеялась. Нежно, слегка безумно – и щемяще знакомо.
– Далеко ль нести собрался, эфенди?
– А куда прикажешь, царевна.
Притворщица поцеловала Бааля в висок и ловко спрыгнула на землю. В очаровательной взбалмошной головёнке только что дозрела очередная шалость – и его твёрдо вознамерились взять в подельники. Куда и зачем – какой смысл спрашивать, если ответ находится на расстоянии вытянутой руки? Он лишь едва слышно окликнул девчонку по имени. Она одарила его лукавой улыбкой и потянула за собой в арку портала.
Ждал чего угодно, вплоть до ловушек – но плутовка вновь его удивила. Мириады магических светильников поначалу почти ослепили, пришлось накинуть капюшон, но в толпе его замешательства никто не заметил. Народ постоянно прибывал, многие поначалу выглядели куда более оглушёнными и обескураженными, но быстро приходили в себя – добрые горожане порой готовы восстать из мёртвых, лишь бы не пропустить дармовое развлечение.
Бааль бегло оценил обстановку и недоумённо приподнял бровь – они стояли посреди руин. Расчищенных, подновлённых, но заранее проигравших в сражении с вавилонским буйством зелени. Девчонка никуда не делась, и, хотя с виду это он вёл её под руку, направление определяла она. Хорошенький дуэт – бродяга и гадалка. И не самый колоритный в этой кунсткамере – сюда пускали даже нежить и гулей, причём эти ржавые звенья пищевой цепочки умудрялись мирно соседствовать друг с другом. Присутствие Изначальных в периметре придавало атмосфере особую охотничью прелесть. Морочить малых приятно – как бывает приятно раз в триста лет хлебнуть самого дешёвого ледяного пива в жаркий полдень. Чтобы уже к обеду пуститься на поиски чего-нибудь более интересного.
– Слегка припозднились, – глаза девчонки озорно блестели. – Но это ты виноват, эфенди. – Знакомцев ищешь?
– А что искать, сами найдутся, – плутовке нравилось его дразнить, ему – делать вид, что поддался.
По обрывкам мыслей и разговоров догадался, что тут затеяли. Храм Правосудия? Юмор с душком, идеи – и того хлеще, но оголодавшим без магии бедолагам любые помои в радость, любые басни по вкусу. На старые-то дрожжи лить – много ума не надо. «Богиня вернулась, и славен дом её – всё сущее». «Всематери нет нужды тешить гордыню, видя везде лик свой». «Праведный суд Вавилона открыт всякому».
Бааль скривился, его спутница хихикнула: мимо проволокли статую. В чём именно и перед кем провинилась мраморная красотка – понятно. Чей-то постельный капкан сработал вхолостую. Голову и конечности отбили безобразно, получившийся обрубок теперь только в пыточной поставить. Следом семенил Мальфес, старый извращенец никогда не умел вовремя остановиться – и, судя по роже, в этот раз только страх перед патроном хоть как-то сдержал его порывы. Любопытно, помощник главного зодчего – и защита, и орудие казни. Сам Лучезарный руки не приложил, как и его возлюбленная. Парный трон был пуст, но патриоты державы иллюзий видели всё в уютном свете дозволенной истины и особо не волновались.
Мальфес или не узнал его, или попросту не заметил – красовался перед съёмочными кристаллами, опьянённый реакцией толпы.
Следующее блюдо подали незамедлительно. Невзрачные безликие типы в нарядах заезжих гуляк – наёмные убийцы или лазутчики, с высокой вероятностью второе. И самой мирной державе не обойтись без коварных вражеских шпионов. Сопровождала их высокая фигуристая темноволосая девушка. Платье-сетка в пол и длинный белый плащ, небрежно накинутый на плечи, придавали ей вид капризной принцессы, сбежавшей на свидание прямо с бала.
Народ встретил её восторженным рёвом – Цейя, прелестный лик справедливого суда Всематери, милосердная госпожа формы вещей. Бросила взгляд в сторону пустого трона, по лицу пробежала тень недовольства. Обошла вкруг преступников, внимательно изучая каждого.
– Скажите доброму народу, зачем вы явились в город?
На опоенных или зачарованных жертвы не походили, тот, что был постарше, бойко ответил вопросом на вопрос:
– Действительно, зачем бы? По телевизору или в Сети глядели, так может, сюда бы и не попали…
– Скажи хоть, в чём вина, добрая госпожа. За чьи грехи помирать-то? – слаженно работают, только по чьему сценарию. – Или дальше, как на таможне? Про запрещённые предметы и вещества потолкуем?
– Амулеты защитные от лихих людей, антидоты – а как без них в любой поездке? Умял неведомую плюшку с голодухи – и вместо достопримечательностей стенами уборной любуйся, – ворчливо подхватил напарник.
В толпе раздались смешки – комичная парочка балагуров не спешила каяться и сознаваться.
– Я бы рада вам поверить. Такие бравые ребята, такие смелые… – девушка погладила старшего по щеке. – Но вас взяли при попытке связаться с руководством.
– Неправда ваша, мы дядюшку вызывали! – звонко крикнул младший. – А что дядюшка в Адмире живёт – то не преступление. Тоже приехать вот хотел, надо ж обсказать старику, где лучшие кабаки да бордели, – тц-ц, слабая импровизация, хотя защита нападением и уход в клоунаду – излюбленный адмирский стиль. Понятно, отчего их не сдали мозголомам сразу.
Цейя удвоила ласки, сделалась сама нежность и понимание:
– А как зовут бедного старенького дядюшку, у которого такие заботливые племянники? У него же есть имя, малыш?
На лице старшего напарника отразилось отчётливое «Молчи, дурак!», но что он мог противопоставить чарам дочери Лилит?
Дурак не смолчал, а Цейя грустно улыбнулась.
– Полный тёзка, да? Хороший дядюшка, находчивые племянники. Пожалуй, мы вас отпустим. И в самом деле, какие-такие секреты вы могли бы выведать? Вы же добрые и безобидные парни…
Выкрики в толпе стали громче, в Новом Вавилоне шпиков звали по-старому, и Цейе это пришлось по нраву. Щеки её порозовели от удовольствия, она хлопнула в ладоши:
– Бегите, крысятки, вы свободны!
Одежда арестантов ворохом осела на помост, в ней с отчаянным писком что-то копошилось. Цейя поддела край куртки, и две упитанные чёрные крысы ринулись прочь.
Началась азартная ловля «адмирских крысюков», с гиканьем и прибаутками. Цейя удовлетворённо оглядела поднятый переполох и устроилась в тени обломка колонны, закутавшись в плащ. Казалось, ей чего-то недоставало.
Куда подевалась плутовка, Бааль в общей суматохе не заметил. И эта перемена оказалась не единственной – парный трон больше не пустовал.
Венценосная чета, наконец, пожаловала – и в каком же насладительном виде! Государь Денница будто прямиком с поля боя – камзол изодран, голова в бинтах, взгляд болезненно-ясный. И очень скверный. На месте лекарей Бааль бы первым делом предложил скрыть подобное разоблачительное безобразие повязкой. Судя по ширине зрачков, Лучезарный пошёл по стопам братьев-мировращенцев и просто запил контузию чем-то убойным. А может, Рыжая подсобила. Сама целёхонька и довольна донельзя. Кровь и грязь на платье выглядят очередной прихотью модельера. Цейя даже не потрудилась изобразить дочернее беспокойство и тихо исчезла. Инсценировка? Добрый народ такими вопросами не задавался. «Кто? Как? Почему?» – никакого терпения, желай правители полной приватности, так не явились бы вовсе.
– Сегодняшний день печален для меня и радостен для Вавилона, – голос Люцифера звучал гулко и скорбно. – Наш верный друг и давний соратник оказался подлым предателем. Но он не достиг своей цели: я всё ещё жив! Ибо я тот, кто я есть – и вы знаете, кто я. Не по лживым наветам врагов, по правде жизни, что сейчас перед вами без прикрас. Я мог бы скрыть свою горечь – но злодей угрожал не только мне. В безумии своём он посягнул и на жизнь той, что для всех нас дороже собственной!
Бааля перекосило от непреодолимого отвращения. Благо посреди импровизированного митинга в поддержку чудом спасшегося избранника богини можно было позволить себе что угодно. Под дружное скандирование жертв пропаганды сожрать ближайших соседей и сплясать нагишом – как нечего делать, никто не заметит. Хотя страдающая дева-держава, возможно, и оценила бы.
– Советник Маркос! – из нежных уст Лайлы приговор прозвучал как приглашение. Тишина вокруг сделалась гробовой.
Действительно ближний круг полутора государей. Отец-основатель ведомства кшатри, создатель идеальной машины порядка и воздаяния. Бааль питал к Маркосу нечто вроде уважения даже после его участия в провальной раймирской афере Лайлы. Маркос сумел скрыться от гнева Адонаи, одурачить егерей и медиков… Хорошо, Самаэль тогда всё же послушал мудрого совета и принял лишь тех, кто годился на роль безопасной игрушки, потому Маркоса отдали на потеху Третьему отделению. Подарок недолго радовал Аластора – на одном из допросов поставил настолько мощный ментальный щит, что навсегда похоронил под ним свой разум.
Бааль напряг истинное зрение – тц-ц-ц, не бережёт себя государь, похоже, попал под один из коронных боевых номеров Маркоса, чуть меньше везения или сторонней помощи – и скальп Люцифера пошёл бы на сувениры. Маркоса доставили вместе с креслом. Никаких пут, кандалов или сдерживающих заклинаний, никакого конвоя. Расслабленная поза, спокойное лицо, венок в волосах – небрежный штрих к портрету упорствующего злодея. Торжество во взгляде мрачное, отчаянное. Даже Лайле от него достались лишь печаль и презрение, какого заслуживала бы дешёвая шлюха, пойманная с сонным зельем возле подноса с бокалами. На собственную казнь как победитель – старина Маркос верен себе. Сейчас ему вряд ли больно – телом он почти не владеет, а в сознании остаётся силой воли и милостью Хаоса. Цветущая дрянь пустила глубокие корни, и, скорее всего, успела добраться до лобных долей – полупарализованная жертва куда удобней бодрой и разговорчивой.
Тянуть драматическую паузу дальше не стали, иначе пришлось бы глумиться над коматозником или трупом.
– Вина твоя тяжела, но ты ещё можешь искупить её, – судя по преувеличенно чёткой дикции, Люцифер сдерживался из последних сил. «Топиар» – трюк старый и эффектный, но скачки роста зависели не только от движений жертвы, но и от воли заклявшего. Денница и тут нашёл способ выгулять свою манию. Сквозь беднягу Маркоса прорастала «Утренняя звезда», неистребимый раймирский сорняк-паразит.
– Если ты примешь наше прощение и обязанность более никогда не предавать Вавилон – мы вновь назовём тебя своим другом.
Не нахлобучили бы «топиаром» – прямо здесь рискнул бы закончить начатое. Лайла, несомненно, могла помочь ему – но что бы выиграла от замены? Сейчас демонстрировала типично женское кокетливое безразличие. Позы принимала отменно соблазнительные и примеривалась добить неудачливого поклонника. Но Люцифер успел первым.
Рваные неряшливые линии изуродовали щёку приговорённого, и финальный штрих вызвал последний отчаянный всплеск жизни. Маркос уже не мог толком ответить, но умудрился послать всех подальше да поглубже без слов. Ненасытная зелень поглотила его в считанные мгновения. Затянула, заплела, алыми цветами заполонила – и новый шедевр для садов богини был готов.
Толпа постепенно впала в странное оцепенение – ни криков одобрения, ни воплей ужаса. Передние ряды и вовсе походили на сборище сомнамбул. Подойдут ближе – и голодная воронка затянет их с концами. Лайла осторожно коснулась руки Люцифера – тщетно. Привычки путать паству с пищей за Денницей ранее не водилось, но когда и начинать, если не теперь.
Бааль без помех преодолел расстояние до цветущей фигуры и старался выглядеть как можно беспечней – для пущего эффекта принялся насвистывать простенькую мелодию идиотской песенки про козла и деву. И подчёркнуто не обращал внимания на пристальный взгляд Лайлы.
В полном молчании срывал цветок за цветком, пока не почуял, что хватка Денницы ослабла – добрый народ встрепенулся и начал помалу приходить в себя. К подножию трона Бааль шёл, уже сопровождаемый положенными шепотками, охами и вздохами. Ещё бы, новое действующее лицо в спектакле, какой-то прощелыга обнёс труп предателя и лезет преклонять колено с охапкой сорняков!
– Яркие цветы, проросшие на отравленной почве, – пустяк, – весело и зло произнёс Бааль. – Будь у меня богатая держава, несметное войско или верный клан – отдал бы всё. Но какой дар может преподнести безродный бродяга той, у чьих ног весь мир?
Не выпуская букета, уселся на нижней ступени тронной лестницы.
В чертах Лайлы появилась мягкость, лёгкий румянец окрасил щёки – казалось, о раненом избраннике она позабыла напрочь, и пара-тройка ответов на риторический вопрос у неё нашлась бы. Денница наконец очнулся и перестал походить на собственный надгробный памятник. Голос обрёл живые едкие интонации, хотя звучал вначале через силу.
– Вино Вавилона играет со слабыми злые шутки. Милостыню раздаем у дворца в новолуние, а ты явился в суд.
– Не по вашим щедротам тоскую, не по вам сгораю свечой и сохну, как полынь на солнце, – отрезал Бааль, состроив оскорблённую мину. – А на площади раздавайте кому угодно, лишь бы по согласию и лошадям не в испуг.
Не подозревавший о своём чудесном спасении добрый народ принялся шумно упражняться в остроумии, чем не добавил государю душевного равновесия. Голова у него наверняка раскалывалась, несмотря на принятые зелья, – Бааль наградил противника омерзительно широкой улыбкой и принялся ощипывать цветок из букета, изображая популярное в народе гадание.
– Не гневи богиню, – Люцифер устало махнул рукой. – Ступай проспись.
– От пригласит она в свои чертоги – так непременно. До утра проспимся, с огоньком да с оттяжечкой. Вам-то с таким увечьем теперь на покой, к лекарям. Иное неможно – здоровью вред и богине лишние заботы.
– Запахнись, лайдак, куда вывалил! Блох натрясёшь, шелка загадишь... Язык длинный, поганый, по нему венец карьеры тебе – шут да золотарь. Но воров не привечаем – на пиру поймает кто за руку, зашибёт вгорячах. А в нужниках сам задавишься – вору ж хоть дерьма, а даром.
– Прав государь, – Лайла обворожительно улыбнулась, всё внимание моментально оказалось приковано к ней. Знакомый тон, знакомые приёмы. Стиснула нежной ручкой плечо Люцифера – так зажгло страдальца, аж из образа выпал, и продолжила. – От чистого сердца и слова в дар принять не зазорно, а ты говоришь – и лжёшь, не своё берёшь – и портишь.
– Что испорчено – то выправлю. В остальном суди как знаешь, госпожа, – Бааль принял истинный облик и швырнул букет к подножию трона – цветы вспыхнули на лету, и вместо них во все стороны брызнули и покатились по ступеням крупные огненные опалы.
Люцифер откинулся на спинку трона и смежил веки – вряд ли кто заметил в мимолётном взгляде обещание скорой расправы. Народ резвился вовсю – узнали, сволочи, помнят. Комментарии и клички сыпались, как горох из дырявого мешка, Баалю показалось, что он узнал звонкий голос паршивки Хулюд – кто ещё мог так гордо приветствовать «вазира Меджнуна»?
Лайла поднялась во весь рост – парочку признаков несомненного одобрения устроенного балагана и своей персоны Бааль и без того прекрасно разглядел в шелках лифа.
– Место прошлому – за порогом, будущему – за поворотом. Такова моя воля и воля владыки, – смотрела рыжая стерва отнюдь не на соправителя. – Вавилон примет всех, кто готов отдать ему свою верность. Огненные камни были символом моих слёз, но сегодня это слёзы радости. Разделите же их без стеснения!
Слишком прекрасна, чтобы меняться. Дармовые опалы вмиг сделали их невидимками. Первым ушёл Люцифер – что ж, одной проблемой меньше.
– Бессмысленная давка.
– Уже нет, старый ты скаред, – рыжая слишком глубоко запустила когти, по всему видать, стосковалась. – Со мною, из меня и для меня…
– Я совершу лишь то, чего хотел бы сам.
Jack of Shadows, блог «Pandemonium»
Глава 7, где Асмодей дрессирует временных союзников, в Бездне собирается экстренный консилиум по очень неприятному поводу, а Тойфель ищет уюта и покоя, но находит нечто совершенно противоположное
Асмодей давно смыл грязь, залечил многочисленные царапины и теперь нежился в бассейне с подогретой минеральной водой. Красотки, притащенные услужливым Эфором, не больше получаса назад ушли, хвастаясь друг перед другом щедрыми дарами и восторгаясь галантными «господами из Адмира». Прислуга, подававшая напитки и закуски, была отпущена, и Асмодей, по своему обыкновению, излучал самодовольство, словно забыв ночные приключения.
– Котята, вы там к соревнованиям готовитесь? – поинтересовался он, неодобрительно глядя на плавающих в большом бассейне Мункара и Накира. – Или девушки недостаточно вас утомили?
читать дальшеБратья завершили очередной рейд и синхронно выбрались из воды. Мункар небрежно уцепил с низкого столика массивный серебряный кувшин, задумчиво взвесил его, но ограничился тем, что налил вина себе и брату и процедил:
– Ваше гостеприимство и щедрость не знают границ. Теперь вы намерены пустить всех прелестниц в расход, раз уж столь недвусмысленно опротестовали наши методы исправления ваших ошибок?
– Прелестниц в расход? Я? – на непристойно привлекательной физиономии Асмодея нарисовалось почти детское выражение обиды. – Зачем бы? Чтобы сохранить вашу тайну, которая не является таковой с прошлой ночи? Вы перекинулись на глазах у посторонних и даже не взяли с волков клятвы молчать. В обмен на портал, полагаю, пушистики согласились бы на что угодно. Тем более лазурский принц показался мне вполне прагматичным юношей, не унаследовавшим бурный до безрассудства материнский темперамент, – он утомлённо прикрыл глаза. – Но что уж теперь... Вот так всегда – из кожи вон лезешь, чтобы у союзников было всё необходимое и даже сверх того, а тебя подозревают невесть в чём.
Накир тронул брата за локоть, в мысленной беседе прозвучал, очевидно, довольно веский аргумент. Мункар пригубил вино и уставился на Асмодея в упор.
– После вчерашнего... миракля мать и сын втянут язык так глубоко, что кончик покажется из-под хвоста. Даже безнадёжная психопатка вроде Доры Йенской не станет хвастать, как благословением богини и силой амулета валяла во всех позах адмирского посла. Кто уж вы там в лазурском фольклоре относительно дядюшки, я не упомню, но явно не тот, от кого ревнительница веры будет счастлива завести щенят.
– Шутку мы оценили, – Накир сдерживал злость лучше брата. – Интересно, оценит ли подобный юмор дядюшка. И какой награды заслужит ваш беспримерный подвиг с его точки зрения.
– С этим семейством, как вам должно быть известно, моего друга и повелителя связывают давние близкие узы, – небрежно махнул рукой Асмодей. – Не думаю, что он возмутится выбором партнерши, причём в обоих смыслах. К сторонним похождениям вашей матери он всегда относился с пониманием.
– Увы, вряд ли это был ваш выбор, – Мункар холодно улыбнулся, тень этой улыбки пробежала и по лицу Накира. – То, что вы несли вчера, стоило бы записывать как эталонный бред величия. Можете ломать комедию сколь угодно, но вы потеряли контроль. Если у вас, конечно, не было прямого приказа выпустить мать ценой жизни. В любом случае, мы выполнили свою часть договора.
– Не отрицаю, отличная командная работа, – как всегда, неприятную для себя информацию Асмодей пропустил мимо ушей, – и не отказываюсь признать за собой небольшой должок. Остается решить, в каком качестве вы предпочтёте участвовать в сборище под кровом нашего дорогого мэра – в столь удающемся вам амплуа котят? Под личинами моих адмирских товарищей? Для сегодняшних увеселений я осмелился выбрать вам облик на свой вкус. Не знаю уж, заметили ли вы, но девушкам мой выбор пришёлся по душе, – он самодовольно ухмыльнулся. – Или же в своем истинном облике – нет решительно никакой причины члену Тёмного Совета не пригласить раймирских принцев на вечеринку, а у принцев нет ни малейшего повода отказаться. Наши страны не воюют. За неделю, полагаю, успеете решить этот важный вопрос – а я позабочусь об остальном, – расплёскивая воду, Асмодей вылез из бассейна и, не удосужившись одеться или хотя бы вытереться, отправился вон из купальни.
***
Астарот с удовольствием отвлёкся бы от неприглядного зрелища видом из окна, но в гостевых покоях, как было нынче принято называть камеры узников Бездны, такой роскоши не водилось. Пришлось вновь любоваться бесчувственным телом сотрудника. Теперь уже неизбежно бывшего. С одной стороны, кадр проверенный и надёжный. А с другой – как теперь сказать, что вина не его, когда столько свидетелей и очевидных доказательств говорят об обратном. Особенное отвращение вызывала улыбка, периодически блуждавшая по губам мальчишки.
– Ему что, по ошибке впороли эйфоретик? – поинтересовался Астарот у Мора с Маклином. – Лежит с блаженной рожей, будто посреди гарема.
– Успокоили парой затрещин, когда отбирали девчонку, а потом при транспортировке влепили набор положенных служебных заклинаний, – мрачно сообщил Мор, косясь на Маклина. Тот кивнул. – Никаких составов не применялось, я уточнил. Маклин порылся в голове у этого... и вполне уверен, что под заклятиями субъект не находился. Могли чем-то опоить, на эту тему ждём ответа из лаборатории. Все свидетели в один голос уверяют, что в подобных практиках наш клиент, – Мор криво ухмыльнулся, – ранее замечен не был, – медик взял со стола кристалл, повернул так, чтобы было видно всем и активировал.
– Да вы покажите мне мужика, который к Третьему дому в гости не заходит, – разводила руками пухленькая блондинка. – Помню я вашего законника, как не помнить, он ко мне годами поболтать забегал, и непременно пирожные заказывал, – она подмигнула. – Угощал всех, любил, когда все довольны.
– Да уж, попотчевал на славу – Астарот скривился. – Дело неприятное до крайности, особенно тем, что кхм… семейное. И опасаюсь, с этим угощенцем будет ровно то же, что с другими. Жил-был добрый гражданин – и в одночасье решил кого-нибудь изнасиловать, сожрать или просто убить за косой взгляд. Если это отрава, я в одном шаге от того, чтобы отдать приказ проверить городской водопровод и взять пробы воздуха. Вряд ли поможет, но хоть не сидеть сложа руки и ждать, пока подобными делами нас завалит по самую крышу. Прессу держим в узде, но заголовки вроде «Эпидемия насилия накрыла столицу» тоже не за горами, если мы не остановим эту лавину драконьего дерьма.
– Уже проверили, – бледная невысокая женщина со стянутыми в хвост светлыми, почти белыми волосами, оторвалась от раскиданных по столу бумаг. – Воду. Воздух. Даже неимоверную дрянь, столь любезную добрым гражданам Адмира по поводу и без. Вода могла быть помягче, а в мистофелевке могло быть поменьше сивушных масел, но ни те, ни другие примеси не способны никого отравить. Кроме того, будь отравлены вода или воздух – мы устали бы хоронить недолговечных. Человечки – очень хрупкие создания, и то, что не причинит вреда никому из здесь присутствующих, человечка убьёт.
– Ну, твои любимые лабораторные крыски, Нэга, любят умирать от чего ни попадя, даже от сквозняков и немытых рук. Что иронично, ни единого случая, чтобы вот так взбесился кто из них, – Астарот с подозрением посмотрел в сторону женщины. – Войн с Раймиром мы не ведём давно, но кто знает, какие программы ты могла случайно оставить приоткрытыми? Из любви к искусству.
Маклин протестующе поднял руки:
– Осади коней, возница. Я тоже не уверен, что следующим, кого мне придётся допрашивать по сходному поводу, не окажется кто-то из моих, но ты явно перегибаешь палку.
– Возможно. Однако устроить в разгар всеобщего примирения такое шоу, а потом эффектно спасти всех какой-нибудь чудо-тинктурой, – хороший способ напомнить о себе после долгих лет забвения. Особенно когда у государя период… делегирования. Хроническое злоупотребление некоторыми аспектами кровной магии он тоже, помнится, пустил на самотёк, и в результате мы получили массу проблем с новой расой агрессивных заносчивых дегенератов, когда те расползлись по Пластинам, как клещи.
Блондинка невозмутимо уткнулась в бумаги.
– Вы правы, граф, недолговечные почему-то не участвуют в этом празднике бессмысленного насилия. Не могу назвать их безвредными очаровашками, но сейчас населённые ими районы, пожалуй, наиболее безопасны – ничего сверх того, что происходит обычно. Я даже сказала бы, что они напуганы и притихли, – она сделала пару пометок на одном из листов. – На всякий случай я просила бы вас распорядиться, чтобы мне доставляли сводки всех происшествий, а также образцы крови преступников и жертв. Пробы их пищи, напитков, лекарств. Вдруг мы зря ограничиваемся агрессорами – как знать, возможно, нападать их заставляет некое воздействие со стороны пострадавших.
– И чем, по-твоему, надо напичкать или обработать ребёнка, чтобы спровоцировать половой психоз у нормального парня? – Астарот раздражённо потёр переносицу. – Водись за ним малейший криминал, так духу бы его в моём ведомстве не было. Хоть дальняя родня жены, да хоть наследник-первенец – плевать.
– Вы удивитесь, к каким ухищрениям прибегают те несчастные, кому недостаёт природного обаяния и иных полезных качеств, – проникновенный голос Наамы все услышали на пару мгновений позже, чем аромат её духов. К счастью, Асмодеева сестрица была всё же более милосердна и не превращала парфюмерию в оружие массового поражения. – Как бы там ни было, список наиболее ходовых составов уже передали по назначению. Третий дом готов оказать любую помощь по первому требованию.
Перед Мором возник здоровенный и чем-то заляпанный лист бумаги. Медик несколько минут изучал его, затем растерянно пожал плечами и взглядом отправил на стол Нэги. Блондинка уткнулась в нацарапанные на листе картинки и символы, что-то переписала на один из своих листков и зло подчеркнула, чуть не прорвав бумагу старинным свинцовым карандашом.
– Ничего. Здоровый молодой демон. Никаких лекарств. Никаких ядов. Его никто не пытался опоить, отравить, приворожить... алкоголь умеренно, никаких составов, вроде летейи, не употреблял вовсе.
– В голове тоже... ничего, – развел руками Маклин. – Страх. Обида. Недоумение. Склонен согласиться с оценкой той пышечки из Третьего дома – пирожное. Ванильное, – он мрачно покосился на спелёнутого ремнями преступника.
– Вы позволите? – Наама указала на неподвижное тело. – В некотором смысле этот позор и на моем Доме. Если он – родня госпожи Фемиды, то и моя, пусть неимоверно отдаленная.
– Убить – нет, – без тени улыбки отозвался Маклин. – Его следует судить, хотя вряд ли менталисты выудят из этой головы нечто, чего не увидел я. Посему светит идиоту лечение в Бездне – если уважаемый коллега, – он бросил беглый взгляд на Астарота, – или же вы, миледи Наама, не пожелаете взять его на поруки.
– Я не возражал бы понять, от чего его следует лечить, – процедил Мор. – Кроме последствий задержания и допроса. Пока что пациент выглядит на зависть здоровым.
– А ребёнок? – Астарот зло посмотрел на лежавшего.
– Малышкой занимаются, я почти уверен, что с ней всё будет в порядке, насколько это возможно, – Мор покосился на Маклина. – Не лезу в дела правосудия, но нельзя ли в этом конкретном случае обойтись без присутствия истца на суде?
– По закону она достаточно разумна для опознания обидчика и способна подтвердить, что ошибки не произошло, – покачал головой Маклин. – И не смотри на меня так, законы писал не я!
– Да сотрите ей память и успокойтесь, – глаза светловолосой женщины, наконец оторвавшейся от своих бумаг, цветом напоминали аквамарины и блестели так же холодно, как драгоценные камни. – Долговременных физических последствий не останется, слава Хаосу, её быстро отбили и быстро же доставили сюда. Выбросьте из головы малышки происшествие и лечение и закройте тему.
Маклин ответил улыбкой, заменявшей сотрудникам его ведомства личный сигнал тревоги.
– Выбросить что бы то ни было из чьей-то головы, госпожа, я могу лишь по просьбе обладателя оной. Напоминаю – не я писал законы. Должен сказать, что во всей неразберихе последних недель от законов одни неудобства. Успокаивать буйнопомешанных и разнимать массовые драки со всем возможным уважением к личности преступников несколько... утомляет.
– Я хотела бы остаться с этим несчастным наедине, – Наама снова указала на лежавшего. Можете обвешать всё здесь охранными заклинаниями, поставить все возможные следилки, здесь может остаться леди Нэга – если пожелает, – но мужчин я просила бы удалиться.
– Тайны Третьего дома, – Астарот с преувеличенной иронией закатил глаза, но заторопился на выход первым. Мор с Маклином переглянулись и вопросительно посмотрели на женщину за столом. Та отрицательно мотнула головой.
– Даже не думайте, остаюсь. Такой шанс нельзя упускать, – переглянувшись с Наамой, она хихикнула и выудила из-под кипы бумаг несколько чистых листков и горсть кристаллов. – Можете не тратить сил на слежку, мне несложно сделать десяток записей.
Через час изгнанники вернулись – судя по подчёркнуто равнодушным взглядам, "следилок" они-таки навесили, как и охранных заклинаний. Но от кристаллов не отказались.
– Миледи, – Маклин пристально взглянул на Нааму. – Если не возражаете, я хотел бы понять, как?
– Это не тайна, хотя бы потому, что даже в Третьем доме подобной магией владеют немногие, а на близком к моему уровне – единицы, граф, – сестра Асмодея, ещё более утончённая и ослепительно красивая, чем брат, покачала головой. – Если мне нужно, чтобы передо мной в прямом смысле слова вывернулись наизнанку, не утаив ни грешка, ни даже мысли или фантазии, я сперва помогаю объекту влюбиться в меня, а потом обещаю взаимность, пока он не соврёт и не повторится. Ложь я чувствую, как любой менталист, а что до повторения... мало чья внутренняя жизнь настолько интересна, чтобы рассказ о ней занял больше получаса, – она еле заметно улыбнулась. – Я просила вас уйти не потому, что боялась разоблачения секретов. Любой из вас мог случайно подпасть под моё влияние. Всё, что происходило, записано – но, к сожалению, бедняга и сам не знает, как так вышло. Он даже не вполне помнит, для чего напал – и это не извращенец, скрывающий тягу к малышам, его и правда до нынешнего эпизода не возбуждало и не интересовало детское тело.
***
Завидев вдалеке свои владения, Тойфель улыбнулась и пустила вороного в галоп. Свадебный подарок они с мужем разделили не совсем так, как планировал дядюшка: соловый засранец стал любимцем Габи и получил кличку Кутила, ей же достался вороной любитель фонтанчиков с игристым вином. Первую и очевидную версию имени для зверя муж не одобрил, со второй смирился. Вслух не признавался никогда, но на самом деле эта маленькая шалость ему льстила.
Портал стоило открыть поближе, но к чему отказывать себе в удовольствии совершить прогулку? Перед тем как нарушить ещё пару правил этикета и устроить очередной учебный переполох среди слуг. Не в Пандем же она сорвалась, не в Сифр и даже не в Лазурь на охоту. Всего лишь к собственным детям, как требовал долг любящей матери в «это сложное для страны время». За последний ответ на обычные расспросы Габи следовало бы назначить ещё и главой министерства гладких фраз – дела в Белом дворце шли настолько паршиво, что сообщать о них или просто произносить вслух некоторые слова теперь было запрещено. Белые гвардейцы кузена – воплощённые эффективность и милосердие. И если продолжат трудиться столь же слаженно, добрый народ Раймира, несомненно, ждёт полное и окончательное исцеление. А там и соседям помогут, с благословения Светлейшего.
Жеребец, чуя настроение хозяйки, прошёлся пару раз тихой рысью вдоль ограды. Знал, что такие трюки всегда вознаграждаются даже когда нет зрителей, да и просто любил покрасоваться. Ворота отворились по кивку, бесшумно пропустив всадницу внутрь. Зашла не с парада, осталась довольна – вышколила разгильдяев, всего-то пара мелких недочётов. В окнах горел свет, жеребец всхрапнул и двинулся в сторону конюшни. Молодчики высыпали встречать весьма бодро – наверняка напропалую резались в кости.
– Госпожа! – восхищённо выдохнул старший, на ходу распихивая что-то по карманам.
– Проводите господина Министра в его покои, – Тойфель ласково потрепала зверя за шею и спешилась. Господин Министр презрительно фыркнул и показал конюхам клыки, но милостиво позволил заняться своей особой.
Ни одной праздной рожи и в доме – к внезапным явлениям хозяйки в любой самый мёртвый час слуги или привыкали, или убирались вон со скоростью летящего сапога. За этим зорко следила бывшая кормилица старшей дочери и нынешняя экономка. При ней дармоеды окончательно освоили тонкое искусство не раздражать показным усердием, а чутко улавливать, что именно от них требуется сегодня.
– Мы вас ждали, – верная Хада почтительно склонила голову.
При поступлении на службу звалась иначе, но капризом хозяйки, как и многие, получила другое имя. Старую жизнь оставь за порогом, новую – целиком посвяти госпоже и Первому дому.
– Кто бы мог подумать, – усмехнулась Тойфель и стремительно взбежала вверх по лестнице, ведущей на второй этаж. – Своим трёпом будешь истязать мои уши завтра. Сегодня – с пустяками не лезть. Никому.
Экономка понимающе кивнула и коснулась пары камней на широком браслете – чтобы поднятые по сигналу вертихвостки поторопились и не попали под горячую руку.
В покоях Тойфель разделась на ходу и прошла в купальню. Рвануть в уютное логово было верным решением, дышалось и думалось здесь куда вольнее. А подумать следовало о многом. С наслаждением погрузилась в горячую воду и вдохнула запах эфирных масел. Щелчком пальцев лишила бутылку пробки, пригубила и прикрыла глаза. Скрытое напряжение последних недель упорно не растворялось, ощущение, будто она что-то упускает, не проходило. Известно же, что если у какого-то события имеется официальная версия, то её стройность и логичность зависят только от квалификации и добросовестности сочинителей.
Сделанное на личной силе или попросту дозволенное? И кем? – серия жадных глотков заставила открыть глаза и поставить бутылку на бортик. Чужое эхо собственной мысли исчезло. Только терпкий вкус ореховых перепонок на языке, душистый пар, покой и тишина. Должно быть, последствия недавних безуспешных попыток повторить отцовские номера. Любимая трубка привычно легла в руку, ещё один щелчок пальцев, глубокая затяжка – и всё снова обрело приемлемые очертания. Что их с Хэмом фокус, что фортеля кузена – одной природы. «Магия – это воля». Оба учителя сошлись во мнениях, пусть по поводу контроля разногласия и имелись. Настолько просто и одновременно чудовищно сложно? Один объект, два, десять, сто – и неужели…
Бутылка нашлась сама собой, горлышко на ощупь было мягким и тёплым, мундштук же изрядно нагрелся и не желал отниматься от губ.
– Сколько сможешь взять – бери. Все твои, всё твоё.
Тойфель чуть не поперхнулась дымом, словно в свою первую затяжку из отцовской трубки.
– Госпожа, – голос теперь принадлежал Хаде и звучал увещевающе-сдавленно. Она же стояла на коленях, из последних сил протягивая полотенце. – Прошу, услышьте меня. Это не пустяк.
От нежданного известия Тойфель мгновенно протрезвела безо всяких превращений. Смерть кого-то из слуг – обычное дело, особенно, если речь о недолговечных, но чтобы во сне умерла молодая крепкая девка? За здоровьем кормилиц тщательно следили, неужто выстрелила какая-то скрытая патология?
В детскую Тофель влетела изрядно на взводе – обнаружившая труп товарки суеверная дурища, по счастью, не рыдала и не голосила, но из её сбивчивых объяснений удалось понять, что в случившемся винит «маленькую хозяйку» и потому отказывается к ней подходить. Тойфель бросила быстрый взгляд на фигуру в кресле. Расслабленная поза, умиротворённая улыбка на приоткрытых губах – будто видит во сне что-то очень приятное. Точнее, видела. Девочка мирно посапывала, прильнув к груди мёртвой няньки, и напоминала довольного зверька.
– Возьми госпожу Тамину, – тихо приказала Тойфель. Вторая кормилица подняла взгляд на хозяйку. В глазах плескался ужас, под копной кокетливых локончиков билась единственная мысль сегодня же удрать прочь из поместья, даже не получив расчёта. Тойфель подошла вплотную и провела рукой по каштановым волосам неблагодарной бестолочи, мягко пресекая попытку обернуться.
– Забота о детях Правящего дома отнимает много сил. Твоя подружка Аша просто задремала. Проступок невелик, наказание здесь ни к чему. Скорее отпуск и достойное вознаграждение для семьи за долгую разлуку. Не тревожься о ней, ты же не хочешь, чтобы пропало молоко? – слова хозяйки благотворно воздействовали на девушку, паника уступила место лёгкому недоумению. Кормилица застыла в нерешительности: что же такое важное она забыла и никак не может вспомнить? – Возьми ребёнка, Фетар, – с нажимом повторила Тойфель. – Тут не сад, а ты не статуя. Займись делом.
Девушка ойкнула и повиновалась, всё её внимание без остатка поглотила драгоценная ноша. «Уснувшая» приятельница осталась в кресле, как забытый плед. Сгрести в охапку, словно всё тот же плед. Можно бы перенести вместе с креслом, но чем меньше изменений в обстановке, тем лучше.
Крупный рубин на браслете экономки вспыхнул алым и погас.
– Он ждёт. Не беспокойтесь, я присмотрю. И проверю остальных. Маленькая госпожа невредима и даже не успела проснуться, но что если её сестра…
– Сабия уже знает, чем живое отличается от мёртвого, лишняя демонстрация ни к чему, – одобрительно кивнула Тойфель и скрылась в портале.
***
– Порадуй меня, Юсеф, скажи, что это не какая-то очередная человечья зараза, которая добавит всем забот.
Лекарь многозначительно кашлянул и прервал свои скорбные манипуляции. Отработанным жестом прикрыл тело простынёй, наложил пару заклинаний.
– Сказать-то скажу, да вряд ли тебе понравится, высочество. Не человечья и не добавит. Коли в другой раз уследите, конечно. Экземпляр отменный, свеженький, с виду мечта любого некромага. Только съели эту устрицу, одна ракушка осталась.
– Ты совсем охренел?
– И в мыслях не было. Буду счастлив вернуться к бестолковым студентам, сопливым носам, сломанным конечностям, неудобным последствиям походов на сеновал и прочим радостям скромного обывательского бытия, – доверенный лекарь наследника Первого дома, всему Раймиру больше известный, как один из лучших преподавателей местной академии, прищёлкнул языком и внимательно вгляделся в бледное лицо своей пациентки. – Заголялась покойная вряд ли на оргии с детьми Асмодея. Так что за малышкой стоит понаблюдать. И за няньками-мамками. Начнут ходить будто лунатички, в обмороки рушиться или ещё как чудить – сразу ко мне. Но может, и обойдётся без последствий первый прикорм.
– Котята, вы там к соревнованиям готовитесь? – поинтересовался он, неодобрительно глядя на плавающих в большом бассейне Мункара и Накира. – Или девушки недостаточно вас утомили?
читать дальшеБратья завершили очередной рейд и синхронно выбрались из воды. Мункар небрежно уцепил с низкого столика массивный серебряный кувшин, задумчиво взвесил его, но ограничился тем, что налил вина себе и брату и процедил:
– Ваше гостеприимство и щедрость не знают границ. Теперь вы намерены пустить всех прелестниц в расход, раз уж столь недвусмысленно опротестовали наши методы исправления ваших ошибок?
– Прелестниц в расход? Я? – на непристойно привлекательной физиономии Асмодея нарисовалось почти детское выражение обиды. – Зачем бы? Чтобы сохранить вашу тайну, которая не является таковой с прошлой ночи? Вы перекинулись на глазах у посторонних и даже не взяли с волков клятвы молчать. В обмен на портал, полагаю, пушистики согласились бы на что угодно. Тем более лазурский принц показался мне вполне прагматичным юношей, не унаследовавшим бурный до безрассудства материнский темперамент, – он утомлённо прикрыл глаза. – Но что уж теперь... Вот так всегда – из кожи вон лезешь, чтобы у союзников было всё необходимое и даже сверх того, а тебя подозревают невесть в чём.
Накир тронул брата за локоть, в мысленной беседе прозвучал, очевидно, довольно веский аргумент. Мункар пригубил вино и уставился на Асмодея в упор.
– После вчерашнего... миракля мать и сын втянут язык так глубоко, что кончик покажется из-под хвоста. Даже безнадёжная психопатка вроде Доры Йенской не станет хвастать, как благословением богини и силой амулета валяла во всех позах адмирского посла. Кто уж вы там в лазурском фольклоре относительно дядюшки, я не упомню, но явно не тот, от кого ревнительница веры будет счастлива завести щенят.
– Шутку мы оценили, – Накир сдерживал злость лучше брата. – Интересно, оценит ли подобный юмор дядюшка. И какой награды заслужит ваш беспримерный подвиг с его точки зрения.
– С этим семейством, как вам должно быть известно, моего друга и повелителя связывают давние близкие узы, – небрежно махнул рукой Асмодей. – Не думаю, что он возмутится выбором партнерши, причём в обоих смыслах. К сторонним похождениям вашей матери он всегда относился с пониманием.
– Увы, вряд ли это был ваш выбор, – Мункар холодно улыбнулся, тень этой улыбки пробежала и по лицу Накира. – То, что вы несли вчера, стоило бы записывать как эталонный бред величия. Можете ломать комедию сколь угодно, но вы потеряли контроль. Если у вас, конечно, не было прямого приказа выпустить мать ценой жизни. В любом случае, мы выполнили свою часть договора.
– Не отрицаю, отличная командная работа, – как всегда, неприятную для себя информацию Асмодей пропустил мимо ушей, – и не отказываюсь признать за собой небольшой должок. Остается решить, в каком качестве вы предпочтёте участвовать в сборище под кровом нашего дорогого мэра – в столь удающемся вам амплуа котят? Под личинами моих адмирских товарищей? Для сегодняшних увеселений я осмелился выбрать вам облик на свой вкус. Не знаю уж, заметили ли вы, но девушкам мой выбор пришёлся по душе, – он самодовольно ухмыльнулся. – Или же в своем истинном облике – нет решительно никакой причины члену Тёмного Совета не пригласить раймирских принцев на вечеринку, а у принцев нет ни малейшего повода отказаться. Наши страны не воюют. За неделю, полагаю, успеете решить этот важный вопрос – а я позабочусь об остальном, – расплёскивая воду, Асмодей вылез из бассейна и, не удосужившись одеться или хотя бы вытереться, отправился вон из купальни.
***
Астарот с удовольствием отвлёкся бы от неприглядного зрелища видом из окна, но в гостевых покоях, как было нынче принято называть камеры узников Бездны, такой роскоши не водилось. Пришлось вновь любоваться бесчувственным телом сотрудника. Теперь уже неизбежно бывшего. С одной стороны, кадр проверенный и надёжный. А с другой – как теперь сказать, что вина не его, когда столько свидетелей и очевидных доказательств говорят об обратном. Особенное отвращение вызывала улыбка, периодически блуждавшая по губам мальчишки.
– Ему что, по ошибке впороли эйфоретик? – поинтересовался Астарот у Мора с Маклином. – Лежит с блаженной рожей, будто посреди гарема.
– Успокоили парой затрещин, когда отбирали девчонку, а потом при транспортировке влепили набор положенных служебных заклинаний, – мрачно сообщил Мор, косясь на Маклина. Тот кивнул. – Никаких составов не применялось, я уточнил. Маклин порылся в голове у этого... и вполне уверен, что под заклятиями субъект не находился. Могли чем-то опоить, на эту тему ждём ответа из лаборатории. Все свидетели в один голос уверяют, что в подобных практиках наш клиент, – Мор криво ухмыльнулся, – ранее замечен не был, – медик взял со стола кристалл, повернул так, чтобы было видно всем и активировал.
– Да вы покажите мне мужика, который к Третьему дому в гости не заходит, – разводила руками пухленькая блондинка. – Помню я вашего законника, как не помнить, он ко мне годами поболтать забегал, и непременно пирожные заказывал, – она подмигнула. – Угощал всех, любил, когда все довольны.
– Да уж, попотчевал на славу – Астарот скривился. – Дело неприятное до крайности, особенно тем, что кхм… семейное. И опасаюсь, с этим угощенцем будет ровно то же, что с другими. Жил-был добрый гражданин – и в одночасье решил кого-нибудь изнасиловать, сожрать или просто убить за косой взгляд. Если это отрава, я в одном шаге от того, чтобы отдать приказ проверить городской водопровод и взять пробы воздуха. Вряд ли поможет, но хоть не сидеть сложа руки и ждать, пока подобными делами нас завалит по самую крышу. Прессу держим в узде, но заголовки вроде «Эпидемия насилия накрыла столицу» тоже не за горами, если мы не остановим эту лавину драконьего дерьма.
– Уже проверили, – бледная невысокая женщина со стянутыми в хвост светлыми, почти белыми волосами, оторвалась от раскиданных по столу бумаг. – Воду. Воздух. Даже неимоверную дрянь, столь любезную добрым гражданам Адмира по поводу и без. Вода могла быть помягче, а в мистофелевке могло быть поменьше сивушных масел, но ни те, ни другие примеси не способны никого отравить. Кроме того, будь отравлены вода или воздух – мы устали бы хоронить недолговечных. Человечки – очень хрупкие создания, и то, что не причинит вреда никому из здесь присутствующих, человечка убьёт.
– Ну, твои любимые лабораторные крыски, Нэга, любят умирать от чего ни попадя, даже от сквозняков и немытых рук. Что иронично, ни единого случая, чтобы вот так взбесился кто из них, – Астарот с подозрением посмотрел в сторону женщины. – Войн с Раймиром мы не ведём давно, но кто знает, какие программы ты могла случайно оставить приоткрытыми? Из любви к искусству.
Маклин протестующе поднял руки:
– Осади коней, возница. Я тоже не уверен, что следующим, кого мне придётся допрашивать по сходному поводу, не окажется кто-то из моих, но ты явно перегибаешь палку.
– Возможно. Однако устроить в разгар всеобщего примирения такое шоу, а потом эффектно спасти всех какой-нибудь чудо-тинктурой, – хороший способ напомнить о себе после долгих лет забвения. Особенно когда у государя период… делегирования. Хроническое злоупотребление некоторыми аспектами кровной магии он тоже, помнится, пустил на самотёк, и в результате мы получили массу проблем с новой расой агрессивных заносчивых дегенератов, когда те расползлись по Пластинам, как клещи.
Блондинка невозмутимо уткнулась в бумаги.
– Вы правы, граф, недолговечные почему-то не участвуют в этом празднике бессмысленного насилия. Не могу назвать их безвредными очаровашками, но сейчас населённые ими районы, пожалуй, наиболее безопасны – ничего сверх того, что происходит обычно. Я даже сказала бы, что они напуганы и притихли, – она сделала пару пометок на одном из листов. – На всякий случай я просила бы вас распорядиться, чтобы мне доставляли сводки всех происшествий, а также образцы крови преступников и жертв. Пробы их пищи, напитков, лекарств. Вдруг мы зря ограничиваемся агрессорами – как знать, возможно, нападать их заставляет некое воздействие со стороны пострадавших.
– И чем, по-твоему, надо напичкать или обработать ребёнка, чтобы спровоцировать половой психоз у нормального парня? – Астарот раздражённо потёр переносицу. – Водись за ним малейший криминал, так духу бы его в моём ведомстве не было. Хоть дальняя родня жены, да хоть наследник-первенец – плевать.
– Вы удивитесь, к каким ухищрениям прибегают те несчастные, кому недостаёт природного обаяния и иных полезных качеств, – проникновенный голос Наамы все услышали на пару мгновений позже, чем аромат её духов. К счастью, Асмодеева сестрица была всё же более милосердна и не превращала парфюмерию в оружие массового поражения. – Как бы там ни было, список наиболее ходовых составов уже передали по назначению. Третий дом готов оказать любую помощь по первому требованию.
Перед Мором возник здоровенный и чем-то заляпанный лист бумаги. Медик несколько минут изучал его, затем растерянно пожал плечами и взглядом отправил на стол Нэги. Блондинка уткнулась в нацарапанные на листе картинки и символы, что-то переписала на один из своих листков и зло подчеркнула, чуть не прорвав бумагу старинным свинцовым карандашом.
– Ничего. Здоровый молодой демон. Никаких лекарств. Никаких ядов. Его никто не пытался опоить, отравить, приворожить... алкоголь умеренно, никаких составов, вроде летейи, не употреблял вовсе.
– В голове тоже... ничего, – развел руками Маклин. – Страх. Обида. Недоумение. Склонен согласиться с оценкой той пышечки из Третьего дома – пирожное. Ванильное, – он мрачно покосился на спелёнутого ремнями преступника.
– Вы позволите? – Наама указала на неподвижное тело. – В некотором смысле этот позор и на моем Доме. Если он – родня госпожи Фемиды, то и моя, пусть неимоверно отдаленная.
– Убить – нет, – без тени улыбки отозвался Маклин. – Его следует судить, хотя вряд ли менталисты выудят из этой головы нечто, чего не увидел я. Посему светит идиоту лечение в Бездне – если уважаемый коллега, – он бросил беглый взгляд на Астарота, – или же вы, миледи Наама, не пожелаете взять его на поруки.
– Я не возражал бы понять, от чего его следует лечить, – процедил Мор. – Кроме последствий задержания и допроса. Пока что пациент выглядит на зависть здоровым.
– А ребёнок? – Астарот зло посмотрел на лежавшего.
– Малышкой занимаются, я почти уверен, что с ней всё будет в порядке, насколько это возможно, – Мор покосился на Маклина. – Не лезу в дела правосудия, но нельзя ли в этом конкретном случае обойтись без присутствия истца на суде?
– По закону она достаточно разумна для опознания обидчика и способна подтвердить, что ошибки не произошло, – покачал головой Маклин. – И не смотри на меня так, законы писал не я!
– Да сотрите ей память и успокойтесь, – глаза светловолосой женщины, наконец оторвавшейся от своих бумаг, цветом напоминали аквамарины и блестели так же холодно, как драгоценные камни. – Долговременных физических последствий не останется, слава Хаосу, её быстро отбили и быстро же доставили сюда. Выбросьте из головы малышки происшествие и лечение и закройте тему.
Маклин ответил улыбкой, заменявшей сотрудникам его ведомства личный сигнал тревоги.
– Выбросить что бы то ни было из чьей-то головы, госпожа, я могу лишь по просьбе обладателя оной. Напоминаю – не я писал законы. Должен сказать, что во всей неразберихе последних недель от законов одни неудобства. Успокаивать буйнопомешанных и разнимать массовые драки со всем возможным уважением к личности преступников несколько... утомляет.
– Я хотела бы остаться с этим несчастным наедине, – Наама снова указала на лежавшего. Можете обвешать всё здесь охранными заклинаниями, поставить все возможные следилки, здесь может остаться леди Нэга – если пожелает, – но мужчин я просила бы удалиться.
– Тайны Третьего дома, – Астарот с преувеличенной иронией закатил глаза, но заторопился на выход первым. Мор с Маклином переглянулись и вопросительно посмотрели на женщину за столом. Та отрицательно мотнула головой.
– Даже не думайте, остаюсь. Такой шанс нельзя упускать, – переглянувшись с Наамой, она хихикнула и выудила из-под кипы бумаг несколько чистых листков и горсть кристаллов. – Можете не тратить сил на слежку, мне несложно сделать десяток записей.
Через час изгнанники вернулись – судя по подчёркнуто равнодушным взглядам, "следилок" они-таки навесили, как и охранных заклинаний. Но от кристаллов не отказались.
– Миледи, – Маклин пристально взглянул на Нааму. – Если не возражаете, я хотел бы понять, как?
– Это не тайна, хотя бы потому, что даже в Третьем доме подобной магией владеют немногие, а на близком к моему уровне – единицы, граф, – сестра Асмодея, ещё более утончённая и ослепительно красивая, чем брат, покачала головой. – Если мне нужно, чтобы передо мной в прямом смысле слова вывернулись наизнанку, не утаив ни грешка, ни даже мысли или фантазии, я сперва помогаю объекту влюбиться в меня, а потом обещаю взаимность, пока он не соврёт и не повторится. Ложь я чувствую, как любой менталист, а что до повторения... мало чья внутренняя жизнь настолько интересна, чтобы рассказ о ней занял больше получаса, – она еле заметно улыбнулась. – Я просила вас уйти не потому, что боялась разоблачения секретов. Любой из вас мог случайно подпасть под моё влияние. Всё, что происходило, записано – но, к сожалению, бедняга и сам не знает, как так вышло. Он даже не вполне помнит, для чего напал – и это не извращенец, скрывающий тягу к малышам, его и правда до нынешнего эпизода не возбуждало и не интересовало детское тело.
***
Завидев вдалеке свои владения, Тойфель улыбнулась и пустила вороного в галоп. Свадебный подарок они с мужем разделили не совсем так, как планировал дядюшка: соловый засранец стал любимцем Габи и получил кличку Кутила, ей же достался вороной любитель фонтанчиков с игристым вином. Первую и очевидную версию имени для зверя муж не одобрил, со второй смирился. Вслух не признавался никогда, но на самом деле эта маленькая шалость ему льстила.
Портал стоило открыть поближе, но к чему отказывать себе в удовольствии совершить прогулку? Перед тем как нарушить ещё пару правил этикета и устроить очередной учебный переполох среди слуг. Не в Пандем же она сорвалась, не в Сифр и даже не в Лазурь на охоту. Всего лишь к собственным детям, как требовал долг любящей матери в «это сложное для страны время». За последний ответ на обычные расспросы Габи следовало бы назначить ещё и главой министерства гладких фраз – дела в Белом дворце шли настолько паршиво, что сообщать о них или просто произносить вслух некоторые слова теперь было запрещено. Белые гвардейцы кузена – воплощённые эффективность и милосердие. И если продолжат трудиться столь же слаженно, добрый народ Раймира, несомненно, ждёт полное и окончательное исцеление. А там и соседям помогут, с благословения Светлейшего.
Жеребец, чуя настроение хозяйки, прошёлся пару раз тихой рысью вдоль ограды. Знал, что такие трюки всегда вознаграждаются даже когда нет зрителей, да и просто любил покрасоваться. Ворота отворились по кивку, бесшумно пропустив всадницу внутрь. Зашла не с парада, осталась довольна – вышколила разгильдяев, всего-то пара мелких недочётов. В окнах горел свет, жеребец всхрапнул и двинулся в сторону конюшни. Молодчики высыпали встречать весьма бодро – наверняка напропалую резались в кости.
– Госпожа! – восхищённо выдохнул старший, на ходу распихивая что-то по карманам.
– Проводите господина Министра в его покои, – Тойфель ласково потрепала зверя за шею и спешилась. Господин Министр презрительно фыркнул и показал конюхам клыки, но милостиво позволил заняться своей особой.
Ни одной праздной рожи и в доме – к внезапным явлениям хозяйки в любой самый мёртвый час слуги или привыкали, или убирались вон со скоростью летящего сапога. За этим зорко следила бывшая кормилица старшей дочери и нынешняя экономка. При ней дармоеды окончательно освоили тонкое искусство не раздражать показным усердием, а чутко улавливать, что именно от них требуется сегодня.
– Мы вас ждали, – верная Хада почтительно склонила голову.
При поступлении на службу звалась иначе, но капризом хозяйки, как и многие, получила другое имя. Старую жизнь оставь за порогом, новую – целиком посвяти госпоже и Первому дому.
– Кто бы мог подумать, – усмехнулась Тойфель и стремительно взбежала вверх по лестнице, ведущей на второй этаж. – Своим трёпом будешь истязать мои уши завтра. Сегодня – с пустяками не лезть. Никому.
Экономка понимающе кивнула и коснулась пары камней на широком браслете – чтобы поднятые по сигналу вертихвостки поторопились и не попали под горячую руку.
В покоях Тойфель разделась на ходу и прошла в купальню. Рвануть в уютное логово было верным решением, дышалось и думалось здесь куда вольнее. А подумать следовало о многом. С наслаждением погрузилась в горячую воду и вдохнула запах эфирных масел. Щелчком пальцев лишила бутылку пробки, пригубила и прикрыла глаза. Скрытое напряжение последних недель упорно не растворялось, ощущение, будто она что-то упускает, не проходило. Известно же, что если у какого-то события имеется официальная версия, то её стройность и логичность зависят только от квалификации и добросовестности сочинителей.
Сделанное на личной силе или попросту дозволенное? И кем? – серия жадных глотков заставила открыть глаза и поставить бутылку на бортик. Чужое эхо собственной мысли исчезло. Только терпкий вкус ореховых перепонок на языке, душистый пар, покой и тишина. Должно быть, последствия недавних безуспешных попыток повторить отцовские номера. Любимая трубка привычно легла в руку, ещё один щелчок пальцев, глубокая затяжка – и всё снова обрело приемлемые очертания. Что их с Хэмом фокус, что фортеля кузена – одной природы. «Магия – это воля». Оба учителя сошлись во мнениях, пусть по поводу контроля разногласия и имелись. Настолько просто и одновременно чудовищно сложно? Один объект, два, десять, сто – и неужели…
Бутылка нашлась сама собой, горлышко на ощупь было мягким и тёплым, мундштук же изрядно нагрелся и не желал отниматься от губ.
– Сколько сможешь взять – бери. Все твои, всё твоё.
Тойфель чуть не поперхнулась дымом, словно в свою первую затяжку из отцовской трубки.
– Госпожа, – голос теперь принадлежал Хаде и звучал увещевающе-сдавленно. Она же стояла на коленях, из последних сил протягивая полотенце. – Прошу, услышьте меня. Это не пустяк.
От нежданного известия Тойфель мгновенно протрезвела безо всяких превращений. Смерть кого-то из слуг – обычное дело, особенно, если речь о недолговечных, но чтобы во сне умерла молодая крепкая девка? За здоровьем кормилиц тщательно следили, неужто выстрелила какая-то скрытая патология?
В детскую Тофель влетела изрядно на взводе – обнаружившая труп товарки суеверная дурища, по счастью, не рыдала и не голосила, но из её сбивчивых объяснений удалось понять, что в случившемся винит «маленькую хозяйку» и потому отказывается к ней подходить. Тойфель бросила быстрый взгляд на фигуру в кресле. Расслабленная поза, умиротворённая улыбка на приоткрытых губах – будто видит во сне что-то очень приятное. Точнее, видела. Девочка мирно посапывала, прильнув к груди мёртвой няньки, и напоминала довольного зверька.
– Возьми госпожу Тамину, – тихо приказала Тойфель. Вторая кормилица подняла взгляд на хозяйку. В глазах плескался ужас, под копной кокетливых локончиков билась единственная мысль сегодня же удрать прочь из поместья, даже не получив расчёта. Тойфель подошла вплотную и провела рукой по каштановым волосам неблагодарной бестолочи, мягко пресекая попытку обернуться.
– Забота о детях Правящего дома отнимает много сил. Твоя подружка Аша просто задремала. Проступок невелик, наказание здесь ни к чему. Скорее отпуск и достойное вознаграждение для семьи за долгую разлуку. Не тревожься о ней, ты же не хочешь, чтобы пропало молоко? – слова хозяйки благотворно воздействовали на девушку, паника уступила место лёгкому недоумению. Кормилица застыла в нерешительности: что же такое важное она забыла и никак не может вспомнить? – Возьми ребёнка, Фетар, – с нажимом повторила Тойфель. – Тут не сад, а ты не статуя. Займись делом.
Девушка ойкнула и повиновалась, всё её внимание без остатка поглотила драгоценная ноша. «Уснувшая» приятельница осталась в кресле, как забытый плед. Сгрести в охапку, словно всё тот же плед. Можно бы перенести вместе с креслом, но чем меньше изменений в обстановке, тем лучше.
Крупный рубин на браслете экономки вспыхнул алым и погас.
– Он ждёт. Не беспокойтесь, я присмотрю. И проверю остальных. Маленькая госпожа невредима и даже не успела проснуться, но что если её сестра…
– Сабия уже знает, чем живое отличается от мёртвого, лишняя демонстрация ни к чему, – одобрительно кивнула Тойфель и скрылась в портале.
***
– Порадуй меня, Юсеф, скажи, что это не какая-то очередная человечья зараза, которая добавит всем забот.
Лекарь многозначительно кашлянул и прервал свои скорбные манипуляции. Отработанным жестом прикрыл тело простынёй, наложил пару заклинаний.
– Сказать-то скажу, да вряд ли тебе понравится, высочество. Не человечья и не добавит. Коли в другой раз уследите, конечно. Экземпляр отменный, свеженький, с виду мечта любого некромага. Только съели эту устрицу, одна ракушка осталась.
– Ты совсем охренел?
– И в мыслях не было. Буду счастлив вернуться к бестолковым студентам, сопливым носам, сломанным конечностям, неудобным последствиям походов на сеновал и прочим радостям скромного обывательского бытия, – доверенный лекарь наследника Первого дома, всему Раймиру больше известный, как один из лучших преподавателей местной академии, прищёлкнул языком и внимательно вгляделся в бледное лицо своей пациентки. – Заголялась покойная вряд ли на оргии с детьми Асмодея. Так что за малышкой стоит понаблюдать. И за няньками-мамками. Начнут ходить будто лунатички, в обмороки рушиться или ещё как чудить – сразу ко мне. Но может, и обойдётся без последствий первый прикорм.
Jack of Shadows, блог «Pandemonium»
Глава 3, из которой можно составить довольно точное представление о положении дел во Втором доме Адмира
"Как только позволят дела, надеюсь почтить вас родственным визитом", – Моза с тяжёлым вздохом отложила записку.
– Видимо, наши отставные слуги оказались ещё более алчными мерзавцами. Не думаю, что Бааль стал бы посвящать сына в детали, – ответил Диамар, сочувственно глядя на жену.
– И тем не менее, его наследник преподнёс мне не бутылочку альянико или букет стреблориз, а порто. Тот самый. Крайне интересно, что ещё дядя Вель успел узнать и утратил ли вообще возможность получать свежие сведения? Впрочем, если и так, скоро его осведомлённость сильно упадёт в цене.
читать дальше– Вы же отказались покидать столицу, матушка? – на низком диване материализовался припозднившийся Балто с обманчиво скучающим видом, хотя был обеспокоен ничуть не меньше.
– Очень рада, что ты всё-таки решил к нам присоединиться, – улыбнулась сыну Моза. – Теперь я наконец могу озвучить всем причину: есть другой способ избавить нашу семью от участия в игрищах Второго дома. Дядя Эфор разыграл эту карту, с учётом своих обстоятельств, и вполне доволен результатом. Нет смысла ждать, пока нас втянут в очередную интригу, – она нервно испепелила записку. – Cклепов и больничных палат в фундаменте величия Второго дома вполне достаточно, но Вель слишком привык получать желаемое, чтобы считать так же. Те, кто заключал с ним выгодные сделки, исчезали ненамного реже отказавших.
– Кажется, для третьей жены он составил совершенно чудовищный брачный контакт, нечто среднее между пактом о ненападении и договором добровольной передачи в рабство. И заботливо приказал изготовить по своему эскизу амулет для любимой, чтобы она всегда помнила все пункты. И детей приводил к присяге, нанося узор лояльности. Интересно, а есть ли такая роспись у дяди Иаля? – Балтазар задумчиво изучал портреты на стене, закинув руки за голову. Моза озадаченно взглянула на сына – картины находились здесь около полутысячи лет и давненько ни у кого не вызывали интереса.
Лёгок на помине. Зевель абсолютно бесшумно возник в гостиной и обвёл семейство острым оценивающим взглядом, быстро подёрнувшимся вуалью спокойного благодушия: так опускается мигательная перепонка на глаза дремлющего василиска. Кивнул вместо приветствия, небрежным движением руки подал знак не вставать, словно хоть кто-то проявил малейшее стремление это сделать.
– Надеюсь, ты получила мой скромный презент? – голос Зевеля был прямо-таки нафарширован участием, что немедля заставило всех задуматься, как давно дорогой родственник присутствует в комнате и сколько успел услышать. Моза отогнала эту мысль и ровным тоном ответила:
– Благодарю, дядя, он выше всяких похвал. Но я не вполне уверена в предмете нашей беседы.
Диамар с сыном переглянулись, Зевель истолковал это по-своему:
– Предмет беседы касается всего нашего Дома. И вашей семьи в частности. Я пришёл во имя нашего общего будущего, которое под угрозой после известных трагических событий. Последствия некоторых вполне обратимы, но всё это позорным пятном ложится на репутацию Второго дома. Наш отец и повелитель сейчас, увы, не в силах изменить это.
– Сложно руководить Домом, находясь в опале и, если верить слухам, в одном из отдалённых поместий, – кивнул Диамар, отметив чуть расширившиеся зрачки собеседника.
– Кто знает, чем обернётся его возвращение, – развёл руками Зевель. – Но объединёнными усилиями всех кланов мы сможем облегчить состояние главы Дома, сняв с его плеч… – четвертьсекундная заминка придала фразе отчётливый душок висельного юмора, которого оратор явно не был чужд, – бремя ответственности. Мой старший брат и твой отец, милая, устранился сразу, и я полагаю, что вправе принять эту ношу как законный наследник.
– Стало быть, вам нужно, чтобы дядюшка не имел возражений против вас в этом качестве, – вежливая улыбка Мозы покрылась тонким слоем невидимой наледи.
– Как дочь самого… миролюбивого из его сыновей, ты должна понимать, что безопаснее всего будет воспользоваться твоими талантами на благо клана. Уладим дело быстро и тихо.
– Как бы я ни относилась к дядюшке, я не желаю его низложения.
– Отнюдь, ты поможешь спасти его от этой участи и от гораздо худшей. В конце концов, мой несчастный отец с начала времён трудился на благо Империи. Он не заслуживает превращения в глазах народа вначале в опальное посмешище, которому квакают вслед, а затем в опасного безумца, способного навредить своим близким. Я позабочусь о том, чтобы он навсегда остался почитаемым и уважаемым патриархом Второго дома. И смог своими глазами наблюдать возвращение былой силы и славы. Если позволит его состояние, разумеется.
Балтазар, всё это время участия в беседе не принимавший, изучал дядюшку Веля с каким-то отстранённым любопытством, близким к таксономическому. Диамар тоже молчал, по его лицу было трудно догадаться, что он с большой охотой запер бы этого посла мира и прогресса в Бездне, в одной камере с Баалем и другими ретивыми борцами за благополучие Второго дома. И к тем, кто выживет, рекомендовал бы потом водить экскурсии. "Заповедник дядюшек", пожалуй, затмил бы славу Люцифера.
– А что будет в том случае, если я всё же откажусь? – Моза была предельно сдержанна и корректна. Если любящий сын искренне верит в то, что озвучил, дела гораздо хуже, чем можно было предположить. Особенно при наличии ещё Баалем отработанных схем, снискавших Второму дому репутацию оплота здравомыслия.
– Не вижу причин так поступать, моя милая, – Зевель мгновенно перешёл с любезного тона на командный, требующий беспрекословного подчинения. – Я обещаю тебе помощь и поддержку, ты знаешь, мои возможности велики, а слово нерушимо. Но благотворные перемены могут и не коснуться вашей семьи, если о некоторых гранях твоего алхимического дарования станет известно Темнейшему. У Второго дома много врагов.
– Не сомневаюсь, вы как достойный наследник и государственный муж в силах их сокрушить. И вам не стоит тратить время на тех, кто мог бы сообщить Его Темнейшеству то, что ему уже известно. Наш государь и повелитель не числит предателей среди своих вассалов, – последнее слово Моза выделила интонацией и умолкла с видом подчёркнутого смирения.
– Блеф, – недоверчиво прищурился Зевель.
Вместо ответа Диамар расстегнул рубаху.
– Хорошая попытка, капитан, но вы… – дядюшка застыл, словно фраза застряла в горле вместе со всем вложенным в неё презрением. Гвардейская метка Диамара, расположенная на ладонь ниже левой ключицы, изменила очертания, на глазах у всех сложившись в личную печать Темнейшего.
– Я полагаю, демонстрации от моего батюшки с вас довольно? – самым дружелюбным тоном осведомился со своего места Балтазар. – Как вам известно, эти знаки могут быть нанесены на любой участок тела. У нашего владыки давняя слабость к юмору на грани, потому нам бы не хотелось вас ненароком оскорбить. К тому же, обнажённые чресла сына – не то зрелище, что умиляет его мать, когда сын шагнул далеко за порог возраста нежной невинности.
Взбешённый Зевель повернулся к дерзкому мальчишке и встретил его спокойный насмешливый взгляд. У этого ублюдка в биографии вряд ли числился хотя бы год нежной невинности, подобный взгляд бен Бааль частенько ловил на себе в зале Совета. Со стороны господина председателя. Когда у "секретного оружия" этой семейки проявятся собственные амбиции, его отцу и братьям скучно не будет.
– Оставляющим своего кормчего на горящем корабле было бы неплохо точно знать, куда держит курс их новое непотопляемое роскошное судно, – мрачно блеснув глазами, процедил Зевель и, не дожидаясь ответа, растворился в воздухе.
Моза зябко передёрнула плечами, глядя на опустевшее кресло.
– На месте кормчего при таком преданном старпоме я бы сам прыгнул за борт, – задумчиво произнёс Диамар. Затем добавил, обращаясь к сыну:
– А ты молодец, ловко. Отвадили этот расфуфыренный комок нервов. А что сыграли на опережение...
Балтазар подчёркнуто непонимающе воззрился на отца, потом на мать, и все трое, не сговариваясь, оглядели комнату. Кроме них здесь по-прежнему никого не было. Оставалось надеяться, что шуточку Балто их сюзерен не воплотил вовсе уж буквально.
***
Зевель раздражённо смотрел, как брат ищет опору под нестройное звяканье рушащихся на пол бутылок и кувшинов. Столь же пустых, как расфокусированные глаза Иаля и его дурная башка. Брат молчал, даже не пытаясь оправдываться – учитывая, сколько он в себя влил накануне, без небольшой родственной помощи связная речь вернётся к нему нескоро. Слипшиеся волосы, след от ковра на щеке – Зевель с трудом подавил гримасу отвращения – и амбре, как в дешёвом кабаке после солдафонской гулянки.
– Иаль!
Никаких признаков просветления. Впрочем, нельзя сказать, чтобы братец и в трезвом виде мог разогнать свой умственный сумрак. Слава поколений, тысячелетия процветания, а на выходе – это совершенное животное, по уровню рефлексии стоящее где-то между самцом гуля и драконьим слётком.
– Родная кровь! – глухо рыкнул в пространство несчастный. И неожиданно чётко и презрительно выплюнул следом:
– Не предатель. Не стану.
Так-так. Кажется, и от мерзостной сивухи есть польза – Иаль предпочёл её власть власти патриарха Второго дома. И в хмельном бреду продолжал с ним спорить, причём с горячностью, которую никогда бы себе не позволил, проспавшись. Свежих шрамов не видно, значит, внятного ответа, в отличие от него, отец всё-таки не получил. Руками несносного буяна убрать конкурента под видом братской ссоры? Вот этого простого, как топор, и по-своему изящного варианта Зевель в уме не держал. Но оказалось, не зря. И не зря не показывался на глаза – приказ об устранении больше напоминал импровизацию, чем взвешенное решение. Братца вечно перетягивали на манер каната в старой народной игре "дождь и засуха", но теперь глава клана наконец заметил, что верёвка выскользнула из рук.
Колкая дрожь в позвоночнике не унималась, и Зевель осмотрелся внимательнее, истинным зрением: обстановка вокруг хранила не только следы удачного разрешения Иалева внутреннего конфликта. За ними проступал другой шлейф, ровный и тяжёлый. Присутствовал отец во плоти или обошёлся голограммой, можно справиться потом, но фон оказался достаточно красноречив. А ведь прошёл не день и не два, да и пар братец выпустить успел изрядно, пока напивался. Всё говорило об одном: Зевель нисколько не преувеличивал, а скорее преуменьшал масштаб возможных бедствий для Второго дома с прежним главой у руля. Нет, увольте. При таком положении дел если отец вдруг каким-то чудом просветлится и пришлёт любезное приглашение вместе с клятвенным обещанием передать титул, главным долгом наследника по-прежнему будет всеми силами избегать даже случайной встречи. Братьям просто повезло – отец мог их убить, но не захотел. Смерти своего лучшего сына он пожелал. Считать ли это высшей похвалой – или новым симптомом разрушительной мании?
Иаль скрежетнул зубами, дёрнул ногой, отмахнулся от чего-то видимого лишь ему и снова замер. В полуприкрытых глазах мелькнула искра узнавания. Потерянно промычал нечто надрывное и совершенно непонятное для стороннего слушателя. При виде этого жалкого зрелища Зевель вдруг испытал прилив редко его посещавшего, и потому очень яркого чувства.
По-прежнему молча сел рядом и опрокинул в кувшин с водой заранее припасённый флакон. Опалесцирующая жидкость пахла остро и терпко, примешивая к густой кислой вони в комнате свежий аромат срезанных зелёных стеблей, нагретых солнцем. Привычно придерживая брата под загривок, чтобы не захлебнулся, поднёс к его губам край кувшина и ровно, почти ласково, приказал:
– Пей.
Когда кувшин опустел наполовину, мутные глаза Иаля закрылись, а голова бессильно упала на грудь. Зевель отбросил сосуд прочь. Положил ладонь на лоб брата, убирая в сторону спутанные пряди. Лицо Иаля стало непривычно спокойным, а дыхание – ровным.
– Не волнуйся, ты не сделал ничего дурного. Отец ошибается. Всё можно исправить, всегда, – Зевель вздрогнул, но не обернулся. Слуг братец тоже распустил безобразно – что ж, настало время преподать им урок. Едва заметный взмах руки в ответ на новое торопливое движение за спиной сопроводили резкий короткий хруст и звук падающего тела.
***
Темноту разгоняли лишь огоньки масляных ламп и тлеющие уголья в расставленных по периметру курильницах. Их дым вкупе с целым комплексом мощных заклятий – особенно противопожарных – и строго выверенным расписанием необходимых повседневных процедур надёжно охраняли здешний покой. В последние годы от иного пришлось отказаться – яркий свет сделался окончательно неприятен хозяйке, и долгом главы клана было избавить от него, как и от любого возможного страдания.
Бааль вошёл бесшумно, тщательно запечатав за собой вход – не хватало ещё, чтобы она случайно попыталась покинуть свой уютный мир, совершенно не понимая, какие превратности судьбы ждут за порогом.
Тишина, ни малейших признаков того, что роскошные покои обитаемы – на всякий случай, чтобы предотвратить досадные недоразумения, он молча опустился в кресло у камина. Всецело принадлежащее тебе всегда найдёт способ вернуться. Это проверили братья-узурпаторы, превратившие Лилит в надежно скрытый от профанов источник чистой магии, – и это воссоздал он, сделав одну из наиболее близких дочерей Второго дома копией и подобием Лилит. Но преданным – и пусть в Шахматном и Янтарном кабинетах грызут локти – только ему.
Присутствие почувствовал до того, как на плечо легла тонкая изящная рука, чуть царапнув длинными острыми ногтями. Бааль успокаивающе накрыл её своей, не обращая внимания на расходящийся по телу ледяной холод. Восприятие легко обмануть – краткоживущие и вовсе терпят всевозможные лишения и в итоге умирают только потому, что из поколения в поколение приучались к подобному порядку вещей.
– Они называют это жизнью, – вслух произнёс бывший премьер-министр. – Садись, девочка.
Фигура одним грациозным движением скользнула вниз, и Бааль привычно погрузил пальцы в густую копну вьющихся волос цвета тёмной бронзы. Вероятно, его подопечная снова была голодна, но нарушать установленный порядок не следовало ради её же блага. Она как никто умела слушать – вот и сейчас замерла в ожидании. Ещё одним неоспоримым достоинством было то, что услышанное по большей части не затрагивало сознания, хотя кое-какие вещи из прежней далёкой жизни её всё же волновали.
– Не тревожься, моя царица, – Бааль извлёк из воздуха золотой кубок и наполнил его до краёв из тяжёлого кувшина. Никакой иной посуды здесь не появлялось не только потому, что хозяйка была достойна лишь лучшего. – Твои братья и сыновья благополучны и верно служат нуждам Дома. Было бы куда уместней, если бы абсолютно все дети клана поступали так, но нельзя ждать совершенства от каждого.
От Зевеля совершенства можно было даже дождаться, правда, в весьма специфическом смысле. Но о том стоило умолчать, поскольку упоминание имени этого мерзавца неизменно вызывало перепады её настроения. По всем прошёлся в попытке навести мосты, и что удивительно, в некоторых случаях ему сие удалось. Что ж, прекрасный способ отделить зёрна от плевел. Появиться лично уже опасался, даже голограммой, а ведь поводов для благонадёжного сына было предостаточно. Примитивная провокация. Бааль прекрасно различал вкус разумной осторожности и страха. Поступками сына руководил именно страх. Правитель трусливый и мелочный может оказаться гораздо хуже любого безумца, и хорошо, что большинство пока это осознаёт. Хотя любопытно было бы взглянуть, как ретивый наследник управится с непосильной для него, но столь желанной ношей. Пожалуй, любопытнее, чем просто убрать его с доски.
С Иалем разговор всё-таки состоялся, на повышенных тонах и с применением силы – следовало бы отправить мальчишку из столицы, подальше от Зевеля, но он наотрез отказался выполнять даже этот простой приказ. Видимо, невеликие мозги начисто промыты, и несчастный считает, будто может решать самостоятельно. Но желание быть полезным в первую очередь своему отцу всё же заслуживало похвалы. Откровенность Иаля принесла куда больше проку, чем любые возможные беседы с его "командиром". Умные нужны не всегда, приходит час, когда нужны верные.
Прильнувшая к его коленям фигура встрепенулась, словно почуяла фальшивую ноту. Подобие нежной привязанности к своим детям она сохранила до сих пор, хотя Берита забрали сразу после рождения.
– Тише. Я же сказал, что всё в порядке – и этого довольно. Я верю тебе – ты веришь мне. Для тебя ничего не изменится, – прекрасные, золотистые, чуть раскосые и совершенно пустые глаза смотрели прямо на Бааля, а тот, видя, что звук его голоса оказывает нужное действие, мягко продолжил. – Ни с тобой, ни из тебя, ни для тебя… Однажды и всегда.
Бледные губы тронула лёгкая улыбка. Диапазон оставшихся ей эмоций был невелик, но зато очень насыщен. Эту радость невозможно подделать – в такие моменты его любимица удивительно напоминала прежнюю себя, ровно до того мгновения, как выражение тихой восторженности сменялось застывшим лунатическим оскалом. Третий лик её и вовсе не подобало видеть посторонним. Сейчас она приветствовала силу, способную уничтожить всё неугодное повелителю, чуяла смутное движение растущей и совершенствуемой годами мощи. Пожалуй, она оказалась одной из немногих среди детей клана, кто смог приблизиться к пониманию природы могущества. К счастью, ни цена, ни любые другие проблемы такого свойства давно не омрачали её разум. А ведь блудный сын почти справился – но сгинул раньше, чем научился управлять своими талантами.
Любимая кукла двух братьев не пожелала понять, сколь редкий дар отвергает с такой лёгкостью. Брезгливый ужас вместо благоговения – неужто таких простых фокусов ни один из покровителей ей не ни разу не показывал? Иначе откуда ещё и жалость – Бааль оказал услугу, растворив ветхий немощный сосуд. Ничего полезного старый лавочник всё равно уже не смог бы принести.
Некоронованная королева Адмира, государыня спальни и царица паркета... Трусливая, суеверная провинциальная дура, способная лишь швыряться подцепленными у любовников заклинаниями да верещать, как дешёвая гадалка. "Хаос не примет тебя!" – какой надрыв, какой пафос. Что убогая подстилка сильных мира сего может знать про Хаос, не будучи с ним в прямом родстве? Истинный и изначальный, нерождённый, несотворённый, равно приемлющий благословение и проклятие, непознаваемый и неузнанный.
Обеспокоенная наперсница снова завозилась, нервно проехавшись ногтями по парче – ревность, очаровательный женский инстинкт. И похвальная чуткость совершенного создания к настроению своего владыки.
Бааль вынул из кармана массивный, грубой работы браслет. Неровный кабошон огненного опала, вставленный в литое, но, судя по латунному отблеску, низкопробное золото, держали в разверстых пастях два варана. Слишком тонкая для старинной игрушки кисть скользнула в него легко – можно было ожидать, что при малейшей небрежности тяжёлый браслет не удержится на руке, но этого не случилось. Металл пришел в движение, сжимаясь, затем неожиданно утратил форму и растекся по коже, не причинив вреда, а камень пошёл трещинами и распался на сотню осколков, похожих на искры костра. Бааль отшатнулся, одновременно стряхивая их и отстраняя неожиданно метнувшуюся к его горлу руку.
– Лайла! – окрик прозвучал как команда.
– Ама, – резко возразила женщина, которую он давно считал немой.
Почуяла то, что он взял себе, и захотела это. Нет, никак нельзя, дорогая. Терпкая ярость голодного духа слишком свежа, чтобы ты могла поглотить её без вреда для себя. На Пустошах нынче их великое множество – словно что-то тянет несчастных в эти места.
– Ама Лайла, – покладисто согласился Бааль, унимая цепкие пальцы любимицы, ощупью нашедшие пояс его халата. – Ама, только не волнуйся.
– Видимо, наши отставные слуги оказались ещё более алчными мерзавцами. Не думаю, что Бааль стал бы посвящать сына в детали, – ответил Диамар, сочувственно глядя на жену.
– И тем не менее, его наследник преподнёс мне не бутылочку альянико или букет стреблориз, а порто. Тот самый. Крайне интересно, что ещё дядя Вель успел узнать и утратил ли вообще возможность получать свежие сведения? Впрочем, если и так, скоро его осведомлённость сильно упадёт в цене.
читать дальше– Вы же отказались покидать столицу, матушка? – на низком диване материализовался припозднившийся Балто с обманчиво скучающим видом, хотя был обеспокоен ничуть не меньше.
– Очень рада, что ты всё-таки решил к нам присоединиться, – улыбнулась сыну Моза. – Теперь я наконец могу озвучить всем причину: есть другой способ избавить нашу семью от участия в игрищах Второго дома. Дядя Эфор разыграл эту карту, с учётом своих обстоятельств, и вполне доволен результатом. Нет смысла ждать, пока нас втянут в очередную интригу, – она нервно испепелила записку. – Cклепов и больничных палат в фундаменте величия Второго дома вполне достаточно, но Вель слишком привык получать желаемое, чтобы считать так же. Те, кто заключал с ним выгодные сделки, исчезали ненамного реже отказавших.
– Кажется, для третьей жены он составил совершенно чудовищный брачный контакт, нечто среднее между пактом о ненападении и договором добровольной передачи в рабство. И заботливо приказал изготовить по своему эскизу амулет для любимой, чтобы она всегда помнила все пункты. И детей приводил к присяге, нанося узор лояльности. Интересно, а есть ли такая роспись у дяди Иаля? – Балтазар задумчиво изучал портреты на стене, закинув руки за голову. Моза озадаченно взглянула на сына – картины находились здесь около полутысячи лет и давненько ни у кого не вызывали интереса.
Лёгок на помине. Зевель абсолютно бесшумно возник в гостиной и обвёл семейство острым оценивающим взглядом, быстро подёрнувшимся вуалью спокойного благодушия: так опускается мигательная перепонка на глаза дремлющего василиска. Кивнул вместо приветствия, небрежным движением руки подал знак не вставать, словно хоть кто-то проявил малейшее стремление это сделать.
– Надеюсь, ты получила мой скромный презент? – голос Зевеля был прямо-таки нафарширован участием, что немедля заставило всех задуматься, как давно дорогой родственник присутствует в комнате и сколько успел услышать. Моза отогнала эту мысль и ровным тоном ответила:
– Благодарю, дядя, он выше всяких похвал. Но я не вполне уверена в предмете нашей беседы.
Диамар с сыном переглянулись, Зевель истолковал это по-своему:
– Предмет беседы касается всего нашего Дома. И вашей семьи в частности. Я пришёл во имя нашего общего будущего, которое под угрозой после известных трагических событий. Последствия некоторых вполне обратимы, но всё это позорным пятном ложится на репутацию Второго дома. Наш отец и повелитель сейчас, увы, не в силах изменить это.
– Сложно руководить Домом, находясь в опале и, если верить слухам, в одном из отдалённых поместий, – кивнул Диамар, отметив чуть расширившиеся зрачки собеседника.
– Кто знает, чем обернётся его возвращение, – развёл руками Зевель. – Но объединёнными усилиями всех кланов мы сможем облегчить состояние главы Дома, сняв с его плеч… – четвертьсекундная заминка придала фразе отчётливый душок висельного юмора, которого оратор явно не был чужд, – бремя ответственности. Мой старший брат и твой отец, милая, устранился сразу, и я полагаю, что вправе принять эту ношу как законный наследник.
– Стало быть, вам нужно, чтобы дядюшка не имел возражений против вас в этом качестве, – вежливая улыбка Мозы покрылась тонким слоем невидимой наледи.
– Как дочь самого… миролюбивого из его сыновей, ты должна понимать, что безопаснее всего будет воспользоваться твоими талантами на благо клана. Уладим дело быстро и тихо.
– Как бы я ни относилась к дядюшке, я не желаю его низложения.
– Отнюдь, ты поможешь спасти его от этой участи и от гораздо худшей. В конце концов, мой несчастный отец с начала времён трудился на благо Империи. Он не заслуживает превращения в глазах народа вначале в опальное посмешище, которому квакают вслед, а затем в опасного безумца, способного навредить своим близким. Я позабочусь о том, чтобы он навсегда остался почитаемым и уважаемым патриархом Второго дома. И смог своими глазами наблюдать возвращение былой силы и славы. Если позволит его состояние, разумеется.
Балтазар, всё это время участия в беседе не принимавший, изучал дядюшку Веля с каким-то отстранённым любопытством, близким к таксономическому. Диамар тоже молчал, по его лицу было трудно догадаться, что он с большой охотой запер бы этого посла мира и прогресса в Бездне, в одной камере с Баалем и другими ретивыми борцами за благополучие Второго дома. И к тем, кто выживет, рекомендовал бы потом водить экскурсии. "Заповедник дядюшек", пожалуй, затмил бы славу Люцифера.
– А что будет в том случае, если я всё же откажусь? – Моза была предельно сдержанна и корректна. Если любящий сын искренне верит в то, что озвучил, дела гораздо хуже, чем можно было предположить. Особенно при наличии ещё Баалем отработанных схем, снискавших Второму дому репутацию оплота здравомыслия.
– Не вижу причин так поступать, моя милая, – Зевель мгновенно перешёл с любезного тона на командный, требующий беспрекословного подчинения. – Я обещаю тебе помощь и поддержку, ты знаешь, мои возможности велики, а слово нерушимо. Но благотворные перемены могут и не коснуться вашей семьи, если о некоторых гранях твоего алхимического дарования станет известно Темнейшему. У Второго дома много врагов.
– Не сомневаюсь, вы как достойный наследник и государственный муж в силах их сокрушить. И вам не стоит тратить время на тех, кто мог бы сообщить Его Темнейшеству то, что ему уже известно. Наш государь и повелитель не числит предателей среди своих вассалов, – последнее слово Моза выделила интонацией и умолкла с видом подчёркнутого смирения.
– Блеф, – недоверчиво прищурился Зевель.
Вместо ответа Диамар расстегнул рубаху.
– Хорошая попытка, капитан, но вы… – дядюшка застыл, словно фраза застряла в горле вместе со всем вложенным в неё презрением. Гвардейская метка Диамара, расположенная на ладонь ниже левой ключицы, изменила очертания, на глазах у всех сложившись в личную печать Темнейшего.
– Я полагаю, демонстрации от моего батюшки с вас довольно? – самым дружелюбным тоном осведомился со своего места Балтазар. – Как вам известно, эти знаки могут быть нанесены на любой участок тела. У нашего владыки давняя слабость к юмору на грани, потому нам бы не хотелось вас ненароком оскорбить. К тому же, обнажённые чресла сына – не то зрелище, что умиляет его мать, когда сын шагнул далеко за порог возраста нежной невинности.
Взбешённый Зевель повернулся к дерзкому мальчишке и встретил его спокойный насмешливый взгляд. У этого ублюдка в биографии вряд ли числился хотя бы год нежной невинности, подобный взгляд бен Бааль частенько ловил на себе в зале Совета. Со стороны господина председателя. Когда у "секретного оружия" этой семейки проявятся собственные амбиции, его отцу и братьям скучно не будет.
– Оставляющим своего кормчего на горящем корабле было бы неплохо точно знать, куда держит курс их новое непотопляемое роскошное судно, – мрачно блеснув глазами, процедил Зевель и, не дожидаясь ответа, растворился в воздухе.
Моза зябко передёрнула плечами, глядя на опустевшее кресло.
– На месте кормчего при таком преданном старпоме я бы сам прыгнул за борт, – задумчиво произнёс Диамар. Затем добавил, обращаясь к сыну:
– А ты молодец, ловко. Отвадили этот расфуфыренный комок нервов. А что сыграли на опережение...
Балтазар подчёркнуто непонимающе воззрился на отца, потом на мать, и все трое, не сговариваясь, оглядели комнату. Кроме них здесь по-прежнему никого не было. Оставалось надеяться, что шуточку Балто их сюзерен не воплотил вовсе уж буквально.
***
Зевель раздражённо смотрел, как брат ищет опору под нестройное звяканье рушащихся на пол бутылок и кувшинов. Столь же пустых, как расфокусированные глаза Иаля и его дурная башка. Брат молчал, даже не пытаясь оправдываться – учитывая, сколько он в себя влил накануне, без небольшой родственной помощи связная речь вернётся к нему нескоро. Слипшиеся волосы, след от ковра на щеке – Зевель с трудом подавил гримасу отвращения – и амбре, как в дешёвом кабаке после солдафонской гулянки.
– Иаль!
Никаких признаков просветления. Впрочем, нельзя сказать, чтобы братец и в трезвом виде мог разогнать свой умственный сумрак. Слава поколений, тысячелетия процветания, а на выходе – это совершенное животное, по уровню рефлексии стоящее где-то между самцом гуля и драконьим слётком.
– Родная кровь! – глухо рыкнул в пространство несчастный. И неожиданно чётко и презрительно выплюнул следом:
– Не предатель. Не стану.
Так-так. Кажется, и от мерзостной сивухи есть польза – Иаль предпочёл её власть власти патриарха Второго дома. И в хмельном бреду продолжал с ним спорить, причём с горячностью, которую никогда бы себе не позволил, проспавшись. Свежих шрамов не видно, значит, внятного ответа, в отличие от него, отец всё-таки не получил. Руками несносного буяна убрать конкурента под видом братской ссоры? Вот этого простого, как топор, и по-своему изящного варианта Зевель в уме не держал. Но оказалось, не зря. И не зря не показывался на глаза – приказ об устранении больше напоминал импровизацию, чем взвешенное решение. Братца вечно перетягивали на манер каната в старой народной игре "дождь и засуха", но теперь глава клана наконец заметил, что верёвка выскользнула из рук.
Колкая дрожь в позвоночнике не унималась, и Зевель осмотрелся внимательнее, истинным зрением: обстановка вокруг хранила не только следы удачного разрешения Иалева внутреннего конфликта. За ними проступал другой шлейф, ровный и тяжёлый. Присутствовал отец во плоти или обошёлся голограммой, можно справиться потом, но фон оказался достаточно красноречив. А ведь прошёл не день и не два, да и пар братец выпустить успел изрядно, пока напивался. Всё говорило об одном: Зевель нисколько не преувеличивал, а скорее преуменьшал масштаб возможных бедствий для Второго дома с прежним главой у руля. Нет, увольте. При таком положении дел если отец вдруг каким-то чудом просветлится и пришлёт любезное приглашение вместе с клятвенным обещанием передать титул, главным долгом наследника по-прежнему будет всеми силами избегать даже случайной встречи. Братьям просто повезло – отец мог их убить, но не захотел. Смерти своего лучшего сына он пожелал. Считать ли это высшей похвалой – или новым симптомом разрушительной мании?
Иаль скрежетнул зубами, дёрнул ногой, отмахнулся от чего-то видимого лишь ему и снова замер. В полуприкрытых глазах мелькнула искра узнавания. Потерянно промычал нечто надрывное и совершенно непонятное для стороннего слушателя. При виде этого жалкого зрелища Зевель вдруг испытал прилив редко его посещавшего, и потому очень яркого чувства.
По-прежнему молча сел рядом и опрокинул в кувшин с водой заранее припасённый флакон. Опалесцирующая жидкость пахла остро и терпко, примешивая к густой кислой вони в комнате свежий аромат срезанных зелёных стеблей, нагретых солнцем. Привычно придерживая брата под загривок, чтобы не захлебнулся, поднёс к его губам край кувшина и ровно, почти ласково, приказал:
– Пей.
Когда кувшин опустел наполовину, мутные глаза Иаля закрылись, а голова бессильно упала на грудь. Зевель отбросил сосуд прочь. Положил ладонь на лоб брата, убирая в сторону спутанные пряди. Лицо Иаля стало непривычно спокойным, а дыхание – ровным.
– Не волнуйся, ты не сделал ничего дурного. Отец ошибается. Всё можно исправить, всегда, – Зевель вздрогнул, но не обернулся. Слуг братец тоже распустил безобразно – что ж, настало время преподать им урок. Едва заметный взмах руки в ответ на новое торопливое движение за спиной сопроводили резкий короткий хруст и звук падающего тела.
***
Темноту разгоняли лишь огоньки масляных ламп и тлеющие уголья в расставленных по периметру курильницах. Их дым вкупе с целым комплексом мощных заклятий – особенно противопожарных – и строго выверенным расписанием необходимых повседневных процедур надёжно охраняли здешний покой. В последние годы от иного пришлось отказаться – яркий свет сделался окончательно неприятен хозяйке, и долгом главы клана было избавить от него, как и от любого возможного страдания.
Бааль вошёл бесшумно, тщательно запечатав за собой вход – не хватало ещё, чтобы она случайно попыталась покинуть свой уютный мир, совершенно не понимая, какие превратности судьбы ждут за порогом.
Тишина, ни малейших признаков того, что роскошные покои обитаемы – на всякий случай, чтобы предотвратить досадные недоразумения, он молча опустился в кресло у камина. Всецело принадлежащее тебе всегда найдёт способ вернуться. Это проверили братья-узурпаторы, превратившие Лилит в надежно скрытый от профанов источник чистой магии, – и это воссоздал он, сделав одну из наиболее близких дочерей Второго дома копией и подобием Лилит. Но преданным – и пусть в Шахматном и Янтарном кабинетах грызут локти – только ему.
Присутствие почувствовал до того, как на плечо легла тонкая изящная рука, чуть царапнув длинными острыми ногтями. Бааль успокаивающе накрыл её своей, не обращая внимания на расходящийся по телу ледяной холод. Восприятие легко обмануть – краткоживущие и вовсе терпят всевозможные лишения и в итоге умирают только потому, что из поколения в поколение приучались к подобному порядку вещей.
– Они называют это жизнью, – вслух произнёс бывший премьер-министр. – Садись, девочка.
Фигура одним грациозным движением скользнула вниз, и Бааль привычно погрузил пальцы в густую копну вьющихся волос цвета тёмной бронзы. Вероятно, его подопечная снова была голодна, но нарушать установленный порядок не следовало ради её же блага. Она как никто умела слушать – вот и сейчас замерла в ожидании. Ещё одним неоспоримым достоинством было то, что услышанное по большей части не затрагивало сознания, хотя кое-какие вещи из прежней далёкой жизни её всё же волновали.
– Не тревожься, моя царица, – Бааль извлёк из воздуха золотой кубок и наполнил его до краёв из тяжёлого кувшина. Никакой иной посуды здесь не появлялось не только потому, что хозяйка была достойна лишь лучшего. – Твои братья и сыновья благополучны и верно служат нуждам Дома. Было бы куда уместней, если бы абсолютно все дети клана поступали так, но нельзя ждать совершенства от каждого.
От Зевеля совершенства можно было даже дождаться, правда, в весьма специфическом смысле. Но о том стоило умолчать, поскольку упоминание имени этого мерзавца неизменно вызывало перепады её настроения. По всем прошёлся в попытке навести мосты, и что удивительно, в некоторых случаях ему сие удалось. Что ж, прекрасный способ отделить зёрна от плевел. Появиться лично уже опасался, даже голограммой, а ведь поводов для благонадёжного сына было предостаточно. Примитивная провокация. Бааль прекрасно различал вкус разумной осторожности и страха. Поступками сына руководил именно страх. Правитель трусливый и мелочный может оказаться гораздо хуже любого безумца, и хорошо, что большинство пока это осознаёт. Хотя любопытно было бы взглянуть, как ретивый наследник управится с непосильной для него, но столь желанной ношей. Пожалуй, любопытнее, чем просто убрать его с доски.
С Иалем разговор всё-таки состоялся, на повышенных тонах и с применением силы – следовало бы отправить мальчишку из столицы, подальше от Зевеля, но он наотрез отказался выполнять даже этот простой приказ. Видимо, невеликие мозги начисто промыты, и несчастный считает, будто может решать самостоятельно. Но желание быть полезным в первую очередь своему отцу всё же заслуживало похвалы. Откровенность Иаля принесла куда больше проку, чем любые возможные беседы с его "командиром". Умные нужны не всегда, приходит час, когда нужны верные.
Прильнувшая к его коленям фигура встрепенулась, словно почуяла фальшивую ноту. Подобие нежной привязанности к своим детям она сохранила до сих пор, хотя Берита забрали сразу после рождения.
– Тише. Я же сказал, что всё в порядке – и этого довольно. Я верю тебе – ты веришь мне. Для тебя ничего не изменится, – прекрасные, золотистые, чуть раскосые и совершенно пустые глаза смотрели прямо на Бааля, а тот, видя, что звук его голоса оказывает нужное действие, мягко продолжил. – Ни с тобой, ни из тебя, ни для тебя… Однажды и всегда.
Бледные губы тронула лёгкая улыбка. Диапазон оставшихся ей эмоций был невелик, но зато очень насыщен. Эту радость невозможно подделать – в такие моменты его любимица удивительно напоминала прежнюю себя, ровно до того мгновения, как выражение тихой восторженности сменялось застывшим лунатическим оскалом. Третий лик её и вовсе не подобало видеть посторонним. Сейчас она приветствовала силу, способную уничтожить всё неугодное повелителю, чуяла смутное движение растущей и совершенствуемой годами мощи. Пожалуй, она оказалась одной из немногих среди детей клана, кто смог приблизиться к пониманию природы могущества. К счастью, ни цена, ни любые другие проблемы такого свойства давно не омрачали её разум. А ведь блудный сын почти справился – но сгинул раньше, чем научился управлять своими талантами.
Любимая кукла двух братьев не пожелала понять, сколь редкий дар отвергает с такой лёгкостью. Брезгливый ужас вместо благоговения – неужто таких простых фокусов ни один из покровителей ей не ни разу не показывал? Иначе откуда ещё и жалость – Бааль оказал услугу, растворив ветхий немощный сосуд. Ничего полезного старый лавочник всё равно уже не смог бы принести.
Некоронованная королева Адмира, государыня спальни и царица паркета... Трусливая, суеверная провинциальная дура, способная лишь швыряться подцепленными у любовников заклинаниями да верещать, как дешёвая гадалка. "Хаос не примет тебя!" – какой надрыв, какой пафос. Что убогая подстилка сильных мира сего может знать про Хаос, не будучи с ним в прямом родстве? Истинный и изначальный, нерождённый, несотворённый, равно приемлющий благословение и проклятие, непознаваемый и неузнанный.
Обеспокоенная наперсница снова завозилась, нервно проехавшись ногтями по парче – ревность, очаровательный женский инстинкт. И похвальная чуткость совершенного создания к настроению своего владыки.
Бааль вынул из кармана массивный, грубой работы браслет. Неровный кабошон огненного опала, вставленный в литое, но, судя по латунному отблеску, низкопробное золото, держали в разверстых пастях два варана. Слишком тонкая для старинной игрушки кисть скользнула в него легко – можно было ожидать, что при малейшей небрежности тяжёлый браслет не удержится на руке, но этого не случилось. Металл пришел в движение, сжимаясь, затем неожиданно утратил форму и растекся по коже, не причинив вреда, а камень пошёл трещинами и распался на сотню осколков, похожих на искры костра. Бааль отшатнулся, одновременно стряхивая их и отстраняя неожиданно метнувшуюся к его горлу руку.
– Лайла! – окрик прозвучал как команда.
– Ама, – резко возразила женщина, которую он давно считал немой.
Почуяла то, что он взял себе, и захотела это. Нет, никак нельзя, дорогая. Терпкая ярость голодного духа слишком свежа, чтобы ты могла поглотить её без вреда для себя. На Пустошах нынче их великое множество – словно что-то тянет несчастных в эти места.
– Ама Лайла, – покладисто согласился Бааль, унимая цепкие пальцы любимицы, ощупью нашедшие пояс его халата. – Ама, только не волнуйся.
Jack of Shadows, блог «Pandemonium»
Зелёный самозванец
Собрали четвёртую часть в один блок по традиции. Во имя облегчения жизни всех читающих и перечитывающих.
Глава 1, в которой одна курортная столица вновь обретает утраченную достопримечательностьГлава 1, в которой одна курортная столица вновь обретает утраченную достопримечательность
– Пошёл вон, сын бешеного гуля и диомедовой кобылы! – безмятежно дрыхнущее тело, завёрнутое в пыльный плащ, лет двести назад имевший право называться зелёным, даже не пошевелилось и продолжило преграждать вход. Керим не выдержал и пнул обнаглевшего бродягу в надежде, что применять к нему более серьёзные меры не придётся. Лишний шум вокруг лавочки ещё никому не улучшал дела.
К счастью, непрошенный гость всё-таки проснулся. Впрочем, когда из-под капюшона показалась буйная и не менее пыльная шевелюра, торговец несколько разуверился в своём везении. Когда же на уважаемого сифрского купца Керима ибн Халиля уставились ясные жёлтые глаза, исполненные совершенно особого сорта хрустальной честности, бедняга понял, что Хаос снова послал это испытание не только ему лично, но и всему городу.
– Ну, здравствуй, Зоэль.
– Так-то ты приветствуешь своего амира? – улыбнулся молодой ифрит, поднимаясь.
– Проходи, ещё не хватало, чтобы тебя здесь кто-нибудь увидел, – проворчал Керим, запирая дверь. – Зачем ты снова объявился?
– Блистательный Сифр – моя родина, старый добрый Фирсет – моё отечество. Я хозяин этого города. Он вновь встретил меня распростёртыми объятиями Южных ворот сегодня около полудня, и до сих пор я ощущаю, как он льнёт к моим ногам, будто преданный пёс…
– Берегите касу, красоток и коз, хозяева, Зоэль Фирсетский вернулся, – несколько обречённо констатировал Керим. – Скажи, брат, ты, часом, в изгнании не повредился рассудком? В последний раз тебя выслали отсюда без права на возвращение.
– Это сделал не город, а его глупые и безосновательно высоко поставленные обитатели. Мы немедленно займёмся восстановлением справедливости и перераспределением благ и привилегий в пользу достойных. Но начнём с доброй трапезы, раз уж ты любезно вспомнил про еду и выпивку. Красотки найдут нас сами, как только мой план будет пущен в оборот.
Керим тактично промолчал. Его лучший друг и источник постоянных неприятностей с детских лет был без преувеличения самым одарённым вором современности. Если бы он просто и незатейливо ставил своё искусство на службу обогащению, жизнь его и товарищей могла проходить гораздо спокойнее. Но Зоэль был личностью артистической, требующей непременной публичности и накала страстей. Эффективно и незаметно присваивать чужое добро Зоэлю было невыносимо скучно. Однажды он на спор выкрал из резиденции мэра весь комплект регалий, особо приглянувшееся антикварное зеркало и двух младших жён. Последних, впрочем, по полному сердечному согласию, что нисколько не улучшило отношения главы города к дерзкому попирателю священного статуса частной собственности и семейных ценностей.
Даже когда Зоэль наконец загремел в тюрьму, дело не обошлось без широкой огласки – не прошло и пары дней, как ему оказались должны практически все, включая коменданта. Азарт объединил и преступников, и стражей закона, но в итоге бить Зоэля за шулерство не стал никто. Во-первых, не нашли доказательств, а во-вторых, играли в кости. Эта благородная и древняя игра, конечно, не исключала возможности жульничества, но магом Зоэль сроду не числился, а кости проверили со всех сторон и никаких чар или иных уловок, призванных даровать победу недостойному в обход воли Хаоса, не обнаружили. Кто-то из охранников авторитетно высказался, что вор может быть необученным, но сильным магом-вероятностником, но сам Зоэль в ответ только заговорщически усмехнулся и посоветовал спросить его родителей. А потом под дружный гогот гордо признал себя великим магом, проникающим сквозь стены и превращающим чужое добро в выпивку и веселье.
Виртуозно добываемые богатства Зоэль действительно проматывал с удивительным, почти аристократическим размахом, хотя его личные привычки и вкусы были весьма просты. За пристрастие к жареной козлятине в ущерб всему разнообразию деликатесов курортной зоны друг получил от жителей Сифра и окрестностей красноречивую кличку Козий Вор. Этот подкидыш, дитя Перешейка, мог бы давно сколотить себе капитал и уехать куда подальше от прежней жизни, но почему-то упорно предпочитал мозолить глаза местной знати, становясь чем-то вроде героя народных анекдотов.
По счастью, его подвиги успевали затеряться в общей атмосфере лихого раздолбайства, царившей на Перешейке. Число весьма могущественных частных лиц, чья репутация пострадала от ловких рук и иных деталей Зоэлевой персоны, хоть и росло с каждым годом, но прервать блестящую криминальную карьеру ифрита не спешило. То ли каждый надеялся, что мерзавец всё-таки сломает себе шею, удирая от очередного кавалера «Ордена Раскидистых», то ли полагал, что на свет это патологически удачливое чудовище породил какой-то из Высоких домов. Зоэль, разумеется, всячески поддерживал эту версию в стане противника, благо с его совершенно типичной ифритской внешностью несложно было оказаться потомком хоть Правящего дома, безразлично, с какой стороны.
– За время твоего отсутствия многое изменилось, – осторожно начал Керим, испытывая одновременно радость от возвращения друга и смутную тревогу за то, чем это может для него обернуться. Зоэль лишь усмехнулся.
– Я тоже изменился. Но моя удача всё ещё при мне, – он запустил руку за ворот, и в полутёмной комнате словно бы стало светлее, когда на ладонь Зоэля легла массивная подвеска с крупным огненным опалом. Она ничуть не пострадала в ходе амировых приключений. Старое золото, удивительно простая и грубая оправа и редкой красоты камень – такой завораживающей игры цвета Кериму не доводилось видеть у опалов и в гораздо более изысканных украшениях. Он невольно протянул руку, желая коснуться поверхности камня, в глубине которого зажглись тысячи маленьких искорок, но Зоэль тут же спрятал своё сокровище с коротким резким смешком.
– Обожжёшься, брат. Не по вознице колесница, – глаза амира смотрели весело, но тон стал жёстким. – Разошли весточки всем, кто в городе.
***
«Крылатый бык» был одним из старейших питейных заведений Сифра и за время существования не раз удостаивался отдельной строки в путеводителях. В основном, как «одно из тех любопытных мест в исторической части города, где всегда можно не только отведать лучшие образчики местной кухни, но и ощутить истинный дух квартала Фирсет». Всякий, кто вопреки здравому смыслу, доверял путеводителям, поддерживал материальное благополучие обитателей Фирсета, а те искренне и радушно помогали окунуться в местную атмосферу. В некоторых исключительных случаях даже заботливо придерживали, пока окунаемые не проникались и не переставали дёргаться.
Обстановка в кабачке не менялась, кажется, со времён постройки – добротная старинная мебель выдержала бы даже Вторую Вселенскую. Этот уголок «для своих» нахально попирал процветанием капризы туристов и иной взыскательной публики. И служил неизменным пунктом встреч и сборищ, целью которых было не только закусить и выпить на славу. Все важные дела Зоэль обсуждал только здесь, пафосные рестораны ему требовались лишь тогда, когда душа просила размаха – серебро, хрусталь, фарфор, зеркала, крахмальные скатерти – это добро существовало единственно затем, чтоб быть лихо разбитым, перепачканным или позаимствованным как честно оплаченный сиюминутный трофей. Керим вздохнул и покосился на Лино – тот молча сидел в каком-то угрюмом ступоре, словно не до конца понимал, что вообще заставило его принять приглашение.
Плавильный генетический котёл Перешейка подарил Лино внешность преуспевающего нотариуса и обаяние могильщика. Почему этот долговязый, тощий и вечно мрачный тип выбрал своей стезёй то, что сам называл «индустрией развлечений», товарищи терялись в догадках ровно до того момента, когда Лино сделался главным «кошатником» Сифра. Приятными и обворожительными должны быть девочки, он предпочитал быть ловким и надёжным. С тех пор не похорошел: выглядел как призрак, на дне зрачков горели злые алые огоньки. Кубок свой осушил почти залпом и нервно постучал по краю глиняной пепельницы сто лет не чищенной трубкой.
– Начинаю думать, что напрасно прибыл на сходку старых друзей. Ни Фероза, ни этого балабола. В какую злую щель оба провалились?
Керим пребывал ничуть не в лучшем настроении, но счёл вопрос риторическим.
– Ты уйдёшь – и тебя забудут. Отравно слышать такие речи, лупанарх. – При звуках насмешливого голоса Зоэля оба приятеля непроизвольно подтянулись, а лицо Лино отчётливо перекосило. Амир был всё в том же пыльном плаще, в каком изволил дрыхнуть на крыльце Керимовой лавочки, но чистой рубахой, щёгольскими штанами и новыми сапогами где-то уже разжился. Зоэль деловито окинул взглядом закуски, налил себе из кувшина и поморщился:
– Чудовищное падение уровня. Начнём с малого, поднимем его до условно достойного. Подбитый коршун – ещё не помойный сизарь, нечего клевать, где посыпано. Вы что же, не сообщили нашей прелестной хозяйке, что я вернулся? Не верю, что тётушка так встречает блудного сына великой столицы.
– Она очень сердита на тебя, – осторожно сообщил Керим. – Но рада, искренне рада.
– Узнаю нашу розу Пустошей и лилию садов Всематери. Аромат её желанней кебаба для умирающего от голода и живительней первых капель дождя после долгой засухи. Гнев её повергает ниц и отдаёт отступника во власть бренной плоти. А плоть слаба и совершенно не совместима с предтечей уксуса вместо вина и едой без мяса, – завершив этот пассаж, Зоэль, тем не менее, бодро опустошил почти половину блюда с меззе и облизнулся. В продолжение банкета ему неожиданно досталась звонкая затрещина, а за спиной балагура прозвучал низкий женский голос с приятными хриплыми нотками:
– Прах и глину тебе на стол, паршивец, раз хлеб мой не по вкусу!
Разумеется, горячий нрав тётушки Анни не позволил ей оставить провокационную литанию Зоэля без ответа. Мерзавец только мотнул косматой башкой, улыбнулся широко и невинно и уставился на хозяйку преданным взглядом, выражающим полнейшее раскаяние и смирение.
– Не бей нелюбимого сына, госпожа моя, а любимого – не целуй!
Глаза тётушки на мгновение сузились, но грозная мина уже сменялась ласковой – настроения этой женщины не могли бы предугадать и самые талантливые провидцы, но в случае с её любимцем нужды в их услугах не было. Высокая, статная, с плавными царственными повадками, эта жемчужина сокровищницы Сифра, однако, могла так отоварить своей нежной рукою, что позавидовал бы иной стражник. Фирменное блюдо «люля тётушки Анни» было самым старым и проверенным в меню, особенно часто перепадавшим её многочисленным питомцам – уличных мальчишек она бескорыстно привечала, а многих просто вырастила, как подкидыша Зоэля. Своих детей в замужестве не нажила, а супруг её официально считался пропавшим без вести. Слухи ходили разные, но статус весёлой вдовы за госпожой Анни закрепился прочно.
– Как здоровье дядюшки Дамаза? – осведомился Керим, следуя доброй традиции завсегдатаев «Крылатого быка». Тётушка выплыла из-за спины Зоэля и милостиво подала руки для поцелуев.
– Не жалуется, слава Хаосу, – в уголках полных алых губ расцвела улыбка, открывающая ряд ровных острых зубов.
Хозяйка всегда славилась эксцентричностью и сегодня вышла в зал в одном из своих лучших нарядов, знакомых приятелям ещё с детства: роскошный и тяжёлый, как все грехи аристократии, несомненно мужской алтабасовый халат поверх лёгкого платья из тончайшего шёлка. О происхождении этого необычайного одеяния оставалось только гадать – не то достался в наследство от загадочно сгинувшего Дамаза, не то перепал с плеча кого-то из высокопоставленных поклонников. Керим мысленно прищёлкнул языком – нищим мальчуганам тётушка казалась сказочной царицей, ничего не изменилось и теперь, за исключением некоторых волнующих нюансов. Но увы, романов с подросшими «племянничками» госпожа Анни не заводила никогда. Намётанным взглядом оценщика Керим отметил, что лазуритовое ожерелье на стройной шее скромной сифрской кабатчицы, массивные золотые серьги и витые парные браслеты, мелькнувшие в просторных рукавах, вкупе с широким поясом-сеткой, стягивающим тонкий стан – определённо работа одного мастера. Такой комплект взорвал бы элитные аукционы в любой из столиц на выбор. Анни оглядела троицу, ещё раз задержавшись на Зоэле, и промолвила:
– Как жили – меня не спрашивали. А раз объявились – не оплошайте. Особенно ты, балбес лохматый. Эту дурную голову многие хотят на сувениры, – она не особенно нежно потрепала Зоэлеву шевелюру, а тот блаженно зажмурился, словно большой пёс. Сочтя, что сказанного довольно, хозяйка сверкнула глазами и двинулась к другим гостям, излучая искреннее радушие. Приятели проводили её мечтательными взглядами, и каждый думал о своём, но все возвышенные порывы, как это часто случается, в единый миг развеяла проклятая бренность: услада глаз не утоляет печалей желудка.
– Всё сожрал, упырь кудлатый, – тоскливо констатировал Лино. Факирам обычаи предписывали умеренность, отчего этот большой любитель пожить на широкую ногу постепенно и незаметно съехал в глубокую яму скупости. Платёжеспособность невесть где пропадавшего Зоэля тоже была под вопросом, потому Керим решил сделать небольшое разумное вложение в грандиозные планы амира. Но не успел он кликнуть подавальщицу, как печальный натюрморт сменился настоящим праздником: на столе возникло блюдо со свежими овощами и зеленью и поднос, полный горячих ароматных лепёшек с кунжутом и чёрным тмином, а следом главное – преотменно зажаренный ягнёнок, до того молоденький, что с минуты на минуту можно было бы ожидать, что в зал вбежит его несчастная матушка в поисках отлучённого от вымени чада. О напитках хозяйка тоже не позабыла – кувшины были больше, и плескалось в них уже не вино, а лучшая выдержанная каса.
– Честь и хвала нашей госпоже и повелительнице, что отдала на растерзание этого жертвенного ягнёнка и наполнила чаши нектаром бессмертных! – провозгласил довольный амир, разливая прозрачное, пахнущее спелыми фруктами пойло. Несмотря на мягкий вкус, градусов в нём было изрядно поболее обычного.
После короткого тоста красноречие временно покинуло Зоэля. Началось объявленное растерзание. Хрустели кости, брызгал сок. Приятели завороженно наблюдали, как белоснежные зубы амира перемалывают несчастного ягнёнка не хуже мясорубки. Зоэль жрал молча и самозабвенно, изредка бросая на своих верных острый взгляд глубоко посаженных глаз. Наконец оторвался от трапезы, отёр губы рукавом и выжидательно вскинул бровь.
– Если не жуёте, начинайте говорить. Облегчи душу, лупанарх. Вижу, лоск твой поистёрся, шик поистрепался.
Лино, потянувшийся наконец к ягнёнку, отдёрнул руку, словно его ударили током. Хотел было выпить, но налил амиру и нехотя, словно через силу, выплюнул:
– Эфор, Асмодеева кукла. Выжал меня, я и моргнуть не успел. Смазливый ублюдок. С раймирскими – и с теми гладко разошёлся. Всем нашёл и «конфеток» послаще, и дури почище. Кого-то без затей купил. И, сверх того, натащил за собой всякой швали для тех, кому и дохлый гуль – ночная грёза. Контракты на него не брали – ищи дураков воевать с Третьим домом Адмира. Когда я пришёл за ним сам, только рассмеялся в лицо и велел не убивать, дескать, есть для меня подходящая работёнка. Назвал это переквалификацией.
– Факиры, значит. Достойная делянка тебе осталась – три шага в длину, шаг в ширину.
– Без тебя знаю, – огрызнулся Лино. – Давно бы удрал отсюда, да будто держит что.
– Это, друг мой, железная хватка твоего внутреннего патриота. – По мере того, как пустел кувшин с касой, хищная улыбка Зоэля делалась шире и заразительней, отражаясь кислой ухмылкой на лице Лино и недоверчивой – на лице Керима. – Запомните, а лучше запишите золотыми иглами в уголках глаз: детская возня в тесном манежике нас больше не интересует.
– Ой ли. Ты даже не спросил, куда провалился Фероз. – Лино, похоже, вознамерился крепко надраться и вновь опустошил свой кубок.
– Кто зря сотрясает воздух на этом свете, будет есть землю в садах Всематери, – загадочно ответил Зоэль.
– И ты туда же! – не выдержал бывший сутенёр, повысив голос. – Вы что, решили всем скопом свихнуться на религии?
Керим укоризненно покосился на друга: «пьян, как ифрит» – выражение известное, да только Лино не был ифритом и наполовину, потому с избытка касы делался сварлив и вечно нарывался на драку. Зоэль во хмелю бывал буен, но весел, а с теми, кому чистил морды, частенько делил рассветный кубок за дружбу. Сейчас амир смотрел на Лино каким-то странным застывшим взглядом, словно ждал, что ещё поднимет выпитое со дна измученной души.
– Давай, Керим, следуй за братьями, закрой лавочку и дуй отплясывать у костра с этими шутами! Они зовут себя тарайин, да полёт им светит только в мечтах. Главой факиров следовало бы поставить Фероза.
Посетители за соседними столами начали оглядываться. В последние десятилетия у культа Лилит появилось множество сторонников – ради самого хилого шанса вернуть магию ифриты были готовы на всё. А она манила и ускользала, словно ветреная красотка. Обеспокоены были не только маги – амулеты оборачивались бесполезными побрякушками, быстро теряли заряд, но иногда и взрывались, словно покинувшая их сила возвращалась умноженной настолько, что хрупкие вещи не выдерживали. Не выдерживали и добрые горожане – многие, примкнувшие к популярной секте, завершали свой духовный поиск на камнях мостовой. Слава Хаосу, Фероз и его новые единомышленники пока не постигли искусство полёта. С тех пор, как прежний шейх «летунов» разбился, друг занял его место и проводил все ночи в молитвах и ритуалах. Сначала Керим навещал его в надежде вправить мозги, но после пары бесплодных попыток понял, что скорее Вавилон встанет из песка, чем несчастный вернёт себе разум. Лино плюнул на затею сразу, проворчав, что сражаться с земным тяготением именем древней спятившей шлюхи – опасно и глупо, но каждый вправе искать ту смерть, что ему по вкусу.
– Ты всё такой же философ, – Зоэль невесть почему развеселился. – Вера – это безоговорочное принятие небылиц, рассказанных дураками и проходимцами, но в наш бурный век какую только падаль не достают на свет. Говорят, на некоторых отсталых Пластинах омерзительное и неестественное чувство голода сходит за ритуал и зовётся постом. Избранник богов должен быть сыт, пьян и всем доволен – иначе он дурная вывеска для своей лавочки. На самом деле, дорогой мой Лино, нет более ревностного служителя Всематери, чем ты. Девиц своих ты никогда не обижал и следил за тем, чтобы не обижали другие. Каждый твой бордель был храмом любви, вина и веселья – то, что обещают на том свете, ты за разумную плату даровал уже на этом. Ты жрец, лупанарх! Ты шейх! А не в полёте до сих пор потому, что земля милей тебе, чем небесные выси.
– И где ж тогда моя награда за ревность в вере? – сварливо поинтересовался Лино, но было видно, что шуточки Зоэля больше не злят его. За болтовнёй амира всегда крылись какие-то смелые планы, и – что важнее – планы успешно осуществляемые.
– Перед тобой, осёл! – расхохотался Зоэль и налил всем ещё.
Керим понял: теперь приятель просто так не сорвётся с крючка. Религии, боги и чудеса – они где-то далеко, то ли были, то ли нет, а Зоэль – вот он. Такого на пороховом складе оставь с пустыми руками – всё одно рванёт, уболтает. Оптимистичные размышления были прерваны прокатившейся по залу волной шепотков – удивлённых, презрительных и полных затаённой радости – той самой, что всегда сопровождает переход ничем не примечательного скучного вечера в красочное, пусть и не слишком изысканное представление. «Крылатый бык» в этом смысле всегда был заведением, куда особые ценители приходили не только ради хлеба.
– Всем оставаться на своих местах! – раздался зычный голос, заставивший даже самых увлечённых едой или друг другом гостей обернуться в сторону входа. Друзья узнали оратора до того, как увидели. Керим досадливо поморщился, представив, что сейчас начнётся, Лино коротко прошипел «Сволочь!» и сплюнул, и лишь Зоэль будто бы не обратил никакого внимания, лениво подбирая остатками лепёшки густой соус с блюда.
– О, их мэрскость пожаловать изволили, – озвучил очевидное кто-то из выпивох за столиком в углу. Керим покосился туда – кто это такой смелый выискался? Ну конечно, пара богатеньких отдыхающих, заведение тетушки Анни пользовалось популярностью не только у местных.
– Реклама не соврала, – приятель говорившего был ничуть не более трезв. – Обслуживание на высшем уровне, сам мэр прибежал охранять покой этого примечательного местечка.
– По-моему, все же не охранять, а нарушать, – первый оценивающе покачал головой. Повинуясь жесту мэра, стражники уже окружали стол с пирующим Зоэлем во главе. – Поражаюсь провинциалам – учить их и учить. Нет чтобы скрутить кого надо без шумихи, когда он, осоловелый, покинет ресторан, непременно нужно устроить шоу и помешать людям ужинать.
– Снова угрожаешь кошелькам добрых горожан, Зоэль? – с мягкой отеческой укоризной обратился к будущему арестанту мэр. На месте его советников Керим настрого запретил бы начальнику использовать подобные интонации, по крайней мере пока он не вытравит из них отчётливые нотки маниакального энтузиазма, приличествующие скорее опереточному злодею. При сытой гладкой роже и сомнительной любви к показной солидности, в своём дорогущем костюме, явно сшитом на заказ по последнему слову адмирской моды, этот тип больше походил на столичного дельца-стервятника, чем на добродушного и мудрого управителя. Вызвать доверие Нержель бен как-его-там мог бы разве что с помощью неведомого, крайне заковыристого и наверняка запрещённого ритуала.
– Да что вы, милсдарь, – хрустально невинный взор амира, вскинутый на мэра, заставил бы любого усовеститься – эти глаза не могли принадлежать преступнику, это были глаза святого. – На свои гуляем, тяжким трудом заработанные. Разве заказал бы я одного-единственного барашка и пару кувшинов вина, кабы был виновен в приписываемом мне злодействе? Разве жители Сифра так обнищали, что в кошельке какого-нибудь местного толстосума тоскливо побрякивает лишь пара потёртых шеолов и горсть медяшек? Вот вы, господин мэр, – голос Зоэля обволакивал патокой, – если прямо сейчас карманы вывернете, так разве меньше семидесяти шеолов и полудесятка серебряшек наскребёте?
Мэр судорожно дёрнулся к кошельку – неведомо как, но прохвост до медяшки угадал имевшуюся при нем сумму. Чтобы сгладить явную неловкость, пришлось сделать вид, будто на его вопрос никакого ответа не последовало.
– Вижу, то, как тебя выставили в прошлый раз, пришлось по нраву. Можем повторить. Думаю, небольшая морская прогулка поможет тебе наконец забыть дорогу в наш славный город. Если уж пески Пустошей не излечили от пагубной страсти к воровству и дебошам, возможно, с этим лучше справится солёная вода. Поднимайся и не вздумай снова ломать комедию. «Благородный герой», «фаворит удачи», «неуловимый дух Сифра» и прочие громкие титулы – Нержель уже откровенно издевался, дав волю личной неприязни, – это для газетчиков, нежных девиц и впечатлительной ребятни, в глазах закона ты обычный аферист, шут и пропойца, каких рано или поздно находят в канаве.
– Предпочитаю пресную воду солёной, – невозмутимо ухмыльнулся Зоэль. – Хотя, поговаривают, морские купания успокаивают нервы, так что вам, милсдарь, не помешает. – На голову мэра откуда-то из-под потолка пролился небольшой водопад. Зрители радостно заржали. Побагровев от досады, мэр высушил волосы и костюм.
– А вот теперь мы поговорим по-другому, – процедил Нержель и, обернувшись к посетителям, возвестил. – Факт нападения на должностное лицо при исполнении. Все присутствующие – свидетели.
– Уж напали, так напали, – снова подал голос подвыпивший приезжий из-за углового столика. – Такой лужицей ни убить, ни покалечить, костюм – и тот не пострадал. Мужик, у тебя что, водобоязнь? – предположение вызвало очередной взрыв хохота из-за столиков, и мэр побагровел ещё сильнее.
– Что застыли, как Ратха на постаменте? – раздраженно бросил он страже. – Берите его, и дружков туда же – пусть подумают, в какой компании прилично выпивать.
Лениво легшие на плечи Зоэля руки двоих стражников схватили воздух. Керим завороженно уставился на опустевшее место за столом и пропустил момент, когда следовало уворачиваться самому. Голос амира раздался откуда-то сзади: «Господа, прекратите приставать к моим друзьям, уверяю вас, они предпочитают обниматься с вольными красотками, а не с мужланами, подчиняющимися приказам самодовольного индюка!»
Рука на плече Керима разжалась, и он шустро укатился под стол, мельком отметив, что понаторевший в кабацких драках Лино уже пробивается в сторону кухни – наверняка рассчитывая на тяжелую артиллерию в лице тетушки Анни, беспорядков не поощрявшей.
Зоэль дрался, как уличный мальчишка, толкая стражников друг на друга, отвешивая противникам пинки в неудобосказуемые места, и умудряясь по ходу драки зубоскалить – последовательно припомнил неудачливым нападавшим все старые проигрыши в тарок и кости и со знанием дела воспел красу их жен и сестёр. В помощи амир явно не нуждался, таковая, скорее, требовалась его противникам, и Керим, откатившись поближе к дальнему столику, присоединился к зрителям, подбадривающим участников сражения. Потихоньку делались ставки, и Керим, как верный друг, не мог не поставить пару медяков на амира, очевидно где-то насобачившегося драться ещё более бессовестно и эффективно, чем в их общем далеком детстве.
Когда, обозлённый явным проигрышем городской стражи, в драку вступил мэр собственной персоной, с места грохнувший каким-то из боевых заклинаний (Зоэль чудом увернулся, а вот столику, к счастью, давно пустому, повезло меньше), зрители возмущённо заулюлюкали.
–Эй, ваша мэрскость, – озвучил причину народного гнева неугомонный турист из угла, – не забудь, магией пользуются или оба, или никто! Закон есть закон, парень тебя убить не пытался!
Мэр раздраженно плюнул, но народному гласу внял – стянул пиджак и кинулся на амира с кулаками. Керим зажмурился – он знал, что в семьях чистокровных драться обычно учат едва ли не с пелёнок, и не хотел видеть, как будут избивать его друга и практически брата. Восторженные вопли: «Во дает! А еще раз можешь?» заставили его осторожно приоткрыть сперва один глаз, а затем и второй. На скуле амира расцветал великолепнейший синяк, но серьезно пострадавшим Зоэль не казался. В отличие от мэра, теперь явно старавшегося беречь правую руку и действовавшего куда осторожнее.
Обмен еще парой тычков, попытка захвата – не увенчавшаяся успехом, Зоэль неожиданно оказался быстрее чистокровного демона, – и грохот, раздавшийся, когда выскочившая с кухни в сопровождении довольного, как сытый кот, Лино, тетушка Анни метнула на пол между дерущимися огромный фаянсовый таз. Осколки живописно разлетелись, украсив лоб Зоэля изрядной шишкой, а щёку мэра – грубым порезом.
– Вон отсюда, – фигуристая обаятельная тетушка стала будто выше ростом, а лазуритовое ожерелье на её шее опасно засветилось. – Я не заказывала драку в этом заведении и не вызывала стражу!
Глава 2, в которой Светлейший показывает племяннице странные карточные фокусы, а опальный премьер-министр лелеет планы по захвату мираГлава 2, в которой Светлейший показывает племяннице странные карточные фокусы, а опальный премьер-министр лелеет планы по захвату мира
С момента триумфального вступления в Джаганнат Тойфель не допустила ни единой промашки. Разумеется, первым, кто навестил молодую жену министра иностранных дел, был Рафаэль, но с ним она нашла общий язык довольно быстро – скорее всего, Мор поделился с коллегой своими выводами, а тот, уже на основе личных впечатлений, не счел диагноз ошибочным. Это научное светило было обеспокоено здоровьем другого венценосного пациента. И немудрено, стоило дядюшке пожелать перестать себя контролировать – и вся легендарная репутация его лейб-медика пошла бы дракону под хвост. Новая игрушка Светлейшего, подобранная на свадьбе, вполне могла этому способствовать. Шума уже наделала достаточно – госпожа Сешат, предыдущая пассия Светлейшего, мать Арвеля и Хэма, как говорили, была весьма недовольна внезапной «адмирской интервенцией». С одной стороны, без прорицаний ясно, что трон мерзавка не получит. Сделать такую соправительницей, а потом оплакивать гибель любимой в результате трагической случайности – эту краплёную карту уже разыграл папаша. Что же на самом деле нужно Герцогине?
Ради чего она готова сменить вольный воздух Адмира на раймирскую атмосферу, стать частью которой непросто, если привык перекраивать мир под себя? Возможно, очередным капризом будет, к примеру, должность в Совете, но долго ли сочинить какое-нибудь декоративное министерство, глава которого получает только уникальное право протирать кресло и любоваться представлением? Статус «гостьи» – квинтэссенция раймирского лицемерия. Не наложница и не фаворитка, просто временное увлечение. Кто из государей-миродержцев был более «гостеприимен», пожалуй, точно определить удалось бы разве после проведения полной переписи, а с тем, чтобы раздвигать шторы в монаршей спальне, прекрасно справлялись и недолговечные. Потому попытка Герцогини снова затмить луну и посрамить цветы своим великолепием вышла не такой уж блестящей. Светлейший, несмотря на безупречное погружение в роль увлечённого воздыхателя, весьма ненавязчиво указывал предел возможных притязаний. Портреты красотки в прессе обеих держав под заголовками вроде «Махнула трость на трость» или «Знойный сувенир из Пандема» вышли на редкость удачными, но вся шумиха вокруг госпожи ди Малефико стоила не больше букетиков жасмина с уличных лотков – такая же бессмысленная, простенькая и быстро увядающая на жаре. Тем более, за истекшие двадцать лет роман со Светлейшим никак не повлиял на демографию Раймира, и это также не осталось без внимания. Как и сближение Герцогини со Вторым домом. Она никогда ничего не делала сама, не связывала себя никакими узами, создавая прижизненный миф о собственном величии. Одного только не учла, как и мать: седлать дракона можно, да летать на нём сложно. Пока её могущество было лишь иллюзией, питаемой фабрикой сплетен и слухов.
Положение клана Габриэля, увы, тоже лишь казалось прочным – все старшие дети от наложниц, покойная предшественница то ли не успела подарить счастье отцовства любимому мужу, то ли в принципе не могла этого сделать. Дети растут медленно, пятьсот лет на раскрытие потенциала – непозволительная роскошь, особенно при наличии ревнителей и охранителей, не признающих прав «приёмыша» равными своим.
Довольно. Вряд ли дядюшка решил пригласить к себе ради праздной беседы, и опозданий он не потерпит. Тойфель поднялась из-за стола и, не меняя привычного невинно-почтительного выражения лица, всякий раз сопровождавшего мысли о новом государе и повелителе, холодно процедила:
– Свободен. Если этого урока будет недостаточно, чтобы ты научился сдерживать свои порывы, в следующий раз велю продать тебя с благотворительного аукциона. Или отправлю в Осенний.
– Да, матушка, – на месте массивного резного кресла из чёрного дерева весело ухмылялся Сатис, её гордость и одновременно постоянная головная боль. Когда мальчишка растворился в воздухе, Тойфель с неудовольствием отметила, что перспектива познакомиться со вторым своим легендарным дедом, казалось, нимало его не пугала. А зря. Этот сын рос чересчур бойким и живо напоминал Тойфель о собственных детских подвигах. Впрочем, методика воспитания тоже была довольно свежа в памяти и превосходно работала. По просьбе Бааля, старших иногда отправляли к нему в резиденцию. С одной стороны, такое внимание к семье не особенно радовало, а с другой позволяло держать руку на пульсе. Недавно Сатис получил наглядное свидетельство бодрости своего почтенного многотысячелетнего родного деда и искусности его наложниц. А некоторое время спустя – и крайне веские причины получше освоить превращение в неживые предметы. Дед в этот раз обошёлся без нотаций, перейдя сразу к экзекуции, после чего немедля выслал любопытное юное дарование к матери. Пусть старый параноик опасается даже собственных внуков. Решит наконец перестать изображать опального страдальца, так хоть Джибриля за собой не утянет. Зевель Бааля не свалит, слишком много осталось у последнего козырей в просторных рукавах державного халата. Почётный экспонат былой эпохи, каковым его были бы счастливы видеть многие, либо подозревал, либо – что вернее – выяснил точно. Иначе она никогда бы не согласилась на его свидания с внуками. Тойфель задумчиво провела пальцами по крышке большой шкатулки, но затем глубоко вдохнула и открыла портал: чем меньше новых сведений можно будет найти в её голове – тем лучше.
***
Местная архитектура никогда особенно не восхищала, но дядюшкин дворец воплощал в себе все её худшие отличительные черты. Что было не так, Тойфель затруднилась бы сказать – величественно, монументально, много воздуха и света, но те, кто восхищался Белым дворцом, либо делали это неискренне, либо бывали там слишком редко. Ей он напоминал нечто среднее между музейным комплексом, больницей и вокзалом, с той разницей, что те были бы гораздо уютнее. Огромные пустые пространства, мощные колонны, казалось, уходившие в небесный свод, хищная геометрия лестниц, дверей, оконных проёмов и везде – стерильно белый мрамор, хрусталь и зеркала. Гигантский безупречный капкан, окружённый лабиринтом сада. Скульптуры на подступах в зависимости от освещения казались то идеально обработанным мёртвым камнем, то застывшими в вечности фрагментами прошлого. С тех пор, как Тойфель увидела их впервые, ей всегда хотелось узнать имя создателя – но не спросила ни разу. Филигранная точность, пристальное внимание к каждой детали, уровень мастерства, достичь которого невозможно даже тысячелетиями практики. Горный Удел славился своими талантами, но и они обладали лишь полной властью над камнем и неразрывной связью с ним. Все известные ей заклинания и вовсе давали результат более грубый и примитивный. Скульптуры Осеннего – вот что напоминали эти садовые украшения, только вместо гротескных химер – совершенные формы и гармоничные линии прекрасных существ. Не просто магически обработанный камень, но воля творца, оживившая в мраморе героев прошлого, министров, полководцев, причудливых зверей и даже растения. Скрытый избыток напряжённой жизни в каждой скульптуре, заметный лишь под определённым углом в предзакатный час, словно налагал на искусство неведомого зодчего печать благоговейного молчания: многие шедевры в этом саду имели совершенно особую природу.
Часть постаментов пустовала, но эти пробелы удивительным образом лишь придавали цельность общей картине. Тойфель скользнула взглядом по зарослям пейота, среди которых виднелся разбитый пьедестал. На уцелевшей его части, если приглядеться, можно было прочесть полустёртую надпись «Дхурта». Имя ли это, прозвище, название, или просто очередная извращённая шутка местных ландшафтников – один Хаос знает, но каждый раз при виде этой композиции становилось не по себе. По заверению Габриэля, в бескрайнем дворцовом саду таились уголки, способные производить гораздо более удручающее впечатление – особенно дядюшкин любимый лотосовый прудик, окружённый тутовыми деревьями. Из него регулярно вылавливали любителей острых ощущений в самом плачевном психическом состоянии. Многие из тех, кого вовремя достать не успевали, становились марутами, бессловесными стражами покоя, утратившими всякую нужду во сне и обычной пище. Эта участь когда-то постигла даже одного многообещающего наследника Светлейшего, и с тех пор яростный и блистательный Рудра нёс иную службу на посту командора личной охраны отца. Не меньше неосторожных сгубила и зловещая гранатовая роща, где лишь одно, самое старое дерево приносило плоды, и срывать их категорически запрещалось. Тойфель с лихвой хватало этих историй, по собственному опыту она знала, что даже короткого взгляда на некоторые вещи лучше избегать.
И ни единого памятника государю и повелителю. Девушка усмехнулась – у Светлейшего с отцом явно были схожие взгляды на культ собственной личности. Статуй матери или других родственников и знакомцев она также не обнаружила ни в одном из закоулков сада, в которые доводилось заглядывать во время прогулок.
Пройдя через главный вход, Тойфель стиснула зубы – впереди ожидали лестницы. Считать ступени здесь не помогало – взгляд намертво приковывался к их острым граням, и где-то к концу первой сотни накатывало понимание: рано или поздно ты полетишь вниз. Впрочем, вряд ли дворец допустит, чтобы она разбилась: на таком сроке будущий слуга Светлейшего погибнет вместе с матерью. Были в беременности несомненные плюсы, хотя Тойфель и скучала по превращениям. Почему детей нужно непременно рожать самой? Мор достиг серьёзных успехов в своих исследованиях по избавлению женщин от этого бремени, но цена была слишком высока – дары пробирок были лишены главного. Магии. Здешние умельцы тоже не могли обойти этот омерзительный закон природы.
Ещё один пролёт. К слову, об омерзительном и законах… «Его последняя милость» командор Мункар бен Адонаи, начальник знаменитых кшатри, «гончих ментального барьера». Эмблемой раймирской полиции действительно была остромордая пёсья голова. Его брат Накир недавно вернулся в столицу, и Тойфель, увидев их рядом, поняла, почему эти сыновья Светлейшего больше известны как тандем Двухголовые: близнецы были чудовищно похожи и столь же синхронны. Ходили слухи, что они результат какого-то очередного эксперимента: единое сознание, разделённое на два одинаковых тела. Брехня, разумеется, метаморфы оба, сильный менталист – только один. Но эти длинные тени трона Светлейшего тревожили одним своим видом. Тускло-рыжие, словно выжженные солнцем волосы, смуглая кожа и очень светлые, почти бесцветные глаза. Дорогие единоутробные. И – недоказуемо – могильщики законной покойницы Габриэля.
Референта на посту не было, стол его пустовал, причём в самом прямом смысле. Создавалось ощущение, что никто не появлялся тут последние тысячи лет, даже пыль. Помещение казалось застывшей декорацией вне времени и пространства. Тойфель вообще начинала серьёзно подозревать, что слуги и иные предметы обстановки во дворце возникали только когда были зачем-то нужны на своём месте. Приоткрытая дверь кабинета лишь укрепила это подозрение. Помня обо всех тонкостях нового этикета, она постучала трижды. Торжественное белое безмолвие поглотило звук и встретило её за порогом. Ей приходилось бывать здесь раньше, но сама сущность этого места не позволяла хоть сколько-то сгладить остроту впечатления. Вечно заваленный каким-то опасным хламом отцовский кабинет не пугал, а скорее манил. Тайны Шахматного раскрывать не хотелось. Со времени последнего визита, ситуация, пожалуй, только усугубилась, атмосфера в комнате приобрела оттенки цепкого гостеприимства ледяной равнины, но вряд ли это было как-то связано с назначенной аудиенцией.
За столом, полуприкрыв глаза, дымил тонкой резной трубкой хозяин кабинета. При виде племянницы Светлейший широко улыбнулся и кивнул, подчёркивая непринуждённость обстановки. Перед тем как опуститься в возникшее перед нею низкое кресло Тойфель приложилась к дядюшкиному перстню, невольно залюбовавшись игрой камней на свету. Каждый в этой россыпи был тщательно подобран по размеру и завораживал глубиной и насыщенностью цвета. Аметист, смарагд, халцедон, яспис, сардис, берилл и гиацинт удивительным образом соседствовали с чистыми прозрачными кристаллами хрусталя и глухими чёрными вкраплениями железного камня. Обжигающие переливы живой ослепительной радуги, пойманные мастером в надёжную серебряную оправу. Ювелиры Джаганната слыли редкими искусниками, но этот шедевр был создан мастерами-людьми. Очевидно, малый срок жизни пробуждал отчаянное стремление к абсолютному совершенству, чтобы преодолеть собственное ничтожество и войти в вечность, не растворившись без следа.
– Эта безделица тебе знакома? Символ нашей власти и её бремени. Мы служим всем. Даже тем, чья жизнь длится не дольше падения песчаного зёрнышка.
Беглый взгляд на стену позволил стряхнуть наваждение. Часов в дядюшкиной коллекции изрядно прибавилось. Сквозь плотную завесу трубочного дыма проступали ряды циферблатов, слышалось мерное тиканье, более слаженное, чем многие шедевры хоровой музыки в исполнении виртуозов. Тойфель сфокусировала взгляд – простая, но мощная иллюзия беспрестанно переплавляла одну форму в другую, очертания дрожали и таяли, расползаясь пёстрыми завитками, а за ними из белого терпкого марева возникали новые, чтобы их постигла та же судьба в бесконечном хороводе метаморфоз. Лёгкость тела, обострённая ясность мыслей и давно забытое состояние предвкушения восторженной свободы. Если и не «Особый курительный сбор №69», то явно какой-то раймирский аналог.
– Не стоит бояться совершать ошибки. Пусть содеянное остаётся неизменным, но наказание не всегда неотвратимо, – Светлейший не спускал глаз с племянницы, хотя и казалось, что он всецело погружён в созерцание танца света и дыма. С каждым плавным жестом тонких длинных пальцев карта за картой аккуратно и точно выстраивались на столе в причудливую конструкцию перед владыкой Раймира. Тойфель с неудовольствием отметила, что упустила момент, когда дядюшка внезапно решил развлечься возведением миниатюрного замка с помощью колоды для игры в тарок.
– Наш сын наконец обрёл надёжную опору, – ещё одна карта заняла своё место, но изображение на ней было слишком эфемерным и слишком быстро сменялось, чтобы успеть опознать хоть что-нибудь. – Мы ценим сделанное для него и клана. Уверены, что ты постепенно осознаешь всю меру нашей отеческой любви. И то, что даруется вместе с нею. – Тойфель на секунду показалось, что в странном гипнотическом калейдоскопе мелькнуло более четырёх привычных мастей. Часть карт вдобавок сделалась круглыми – уже не тарок, а ганджифа?
– Мункар – лишь проводник нашей воли. Он не причинит вреда тем, кого призван защищать. – Светлейший сделал небольшую паузу и улыбнулся уголками губ, словно соглашаясь с невысказанным продолжением фразы. – Твой страх ему приятен, как приятно всё, что отвечает высшей цели. Такова природа кшатри, и он поставлен первым среди них по праву, как и его брат. Мы понимаем, почему сейчас ты видишь в них угрозу. – Теперь у части карт мимолётно сменялось не только лицо, но и рубашка. – Мы понимаем и ничтожность истекшего срока. Здесь всё кажется иным и непривычным, в отличие от Адмира. – Пока Светлейший замер, будто бы раздумывая, куда поставить очередную карту, огненный меч на ней раскрылся лепестками лотоса, а те, распадаясь, переродились в нечто вовсе неразличимое. – Или Бездны. – Судя по дополнительному обертону в голосе и ласковому прищуру дядюшки, совладать со зрачками всё же не удалось. – Величайшая безопасность – в знании, что любая степень безопасности – лишь уловка ленивого и лукавого разума, а истинная свобода – в подспудном принятии необходимых правил. Неспособные принять их в сердце своем лишены возможности покорения или же создания настоящей реальности, потому обречены на жалкое существование под игом собственной памяти и сиюминутных страстей.
Только сейчас Тойфель заметила, что в фундаменте замка недостаёт пары карт. После чего совершенно искренне в упор воззрилась на Светлейшего, от всей души надеясь, что он сочтёт это забавной вольностью, а не нарушением очередного пункта многоэтажного раймирского этикета.
***
Столичные новости стоило бы фасовать и продавать как патентованное тонизирующее средство для ссыльных министров. Наблюдать за жизнью двора со стороны поначалу было забавно, но как только ощущение новизны прошло, его место заняла тревога. Оставить должность, покинуть Адмир, сложить с себя всякую ответственность за дальнейший ход истории и быть благодарным за то, что не заперт в саркофаге Зала Славы или не развеян над Пандемом по щелчку пальцев – о, для этого надо быть недолговечным или начисто лишённым наблюдательности дураком. Ждать чего бы то ни было от Темнейшего – наёмных убийц или записки с извинениями – было в равной степени глупо. Для первого варианта вина Азраила была очевидно недостаточна, а для второго на месте Темнейшего должен был оказаться кто-нибудь другой. История с Маклином косвенно доказывала, что Самаэль иногда способен относиться к последствиям своих капризов иначе, чем наплевательски, и делать какие-то выводы. Но также возможно, что среди княжеских детей просто не нашлось подходящих кандидатов на место главы Третьего отделения. Точнее сказали бы только специалисты в области прикладного анализа психологии Темнейшего, но все они находились под началом Мора и подпиской о неразглашении, а некоторые и вовсе давно обитали в Бездне отнюдь не в корпусах для персонала.
Нынешняя ситуация формально находилась под контролем: ни войн, ни катастроф, всех катаклизмов – аномально жаркая погода да сельскохозяйственные рекорды, сплетни – и те безобиднее не выдумать, по сотому кругу. Вряд ли в таких прекрасных условиях важно, что послужило причиной непродолжительной «болезни» Темнейшего – очередной ли виток неизбежной расплаты за огромную силу, или притворство с дальним прицелом.
Вероятно, в этот раз никакой скрытой цели и не было – старый друг после загадочной отлучки просто удалился в лабиринты собственного сознания. Он не раз внезапно пропадал неведомо куда, не ставя никого в известность. Помнится, однажды после долгих отчаянных поисков драгоценного государя и повелителя обнаружили на какой-то захолустной Пластине при дворе одного из тамошних королей. В должности не то цирюльника, не то шута. Причём король уверял, что лучшего советника и друга у него в жизни не было, якобы с приходом этого весельчака и балагура началась буквально эпоха мира и процветания. Но в большинстве подобных случаев курьёзы оказывались гораздо менее безобидными.
Вроде бы ничего нового, неизвестного или действительно странного. И вот теперь это.
Глава Второго дома Адмира держался с обычной вальяжностью, словно бы вёл очередное заседание Совета, но вместо старших сыновей за его креслом маячил лишь Берит с каким-то потерянным и одновременно сосредоточенным видом. В ответ на вопросительный взгляд Азраила Бааль едва заметно дёрнул уголком рта и небрежным жестом отослал сына прочь. Возникло тягостное ощущение, что если бы никто не обратил внимания на его присутствие, Бериту оставалось бы стоять за отцовским плечом в гротескной пародии на гвардейский караул. Бааль церемонно кивнул в сторону появившейся голограммы.
– Приветствую уважаемого Михаэля. И сожалею, что мы не можем провести наше собрание на действительно достойном уровне.
– Не валяй дурака, Бэл, – сходу огрызнулся раймирец. – Не трать моё время на пустой трёп.
– Ценность времени – вещь относительная, но не для того, у кого оно на исходе, не так ли? – в жёлтых глазах Бааля не отразилось никаких эмоций, голос также остался ровен, без тени насмешки или недовольства. – Наш коллега Аваддон не смог явиться лично, но это не означает, что мы будем лишены его неоценимого содействия.
Михаэль сжал челюсти и явно собирался сказать нечто нелестное, но тут в кабинете появился Молох. Безукоризненность наряда и учтивость манер никак не выдавали того обстоятельства, что министр по делам перемещённых лиц визита на «заседание» не планировал. А вот привычная маска благообразной невзрачности на этот раз дала ощутимую трещину, открыв спешно подавленное исступление весьма неприятного сорта.
Михаэль поморщился, а Азраил позволил себе запить скотское зрелище парой глотков мадеры.
– Исключительные времена требуют исключительных мер, – Бааль снисходительно улыбнулся, адресуясь в основном к Молоху. – Примитивные наветы, личные счёты и пустые угрозы оставим в прошлом. Всем нам приходится следовать общим интересам, и мой долг об этом напомнить. Всем присутствующим прекрасно известно, сколь высока может быть цена беспрестанного потакания собственным прихотям…
– Получается, главный вопрос, который мы решаем – это пристало ли хозяину Адмира то биться в припадках, пугая гвардейских коней, то вести себя так, будто добавил в состав курительного сбора драконий транквилизатор? – сухо осведомился Михаэль. – Многоуважаемого премьер-министра в изгнании интересуют лишь, простите за выражение, этические проблемы? Концепция абсолютной и абсолютно развращающей власти, все эти неразрешимые вопросы… возможно, ради удовлетворения сугубо научного любопытства следовало бы пожить на какой-нибудь из населенных недолговечными Пластин, провести ряд экспериментов и закрыть тему?
– Рыцарские попытки отвлечь внимание от намерений своего хозяина – пагубный пережиток старого уклада, – отмахнулся Бааль. – Мы пришли в этот мир не для слепого служения тем, кто объявил себя единоличными властителями всего. Каждый из нас имеет столько же прав.
– Но имеет ли силу, достаточную для их предъявления? – вкрадчиво заметил Молох, словно бы размышляя вслух.
– Речь не о дикарской драке за табуретку. С начала времён причина и следствие в общепринятой концепции так называемых «миродержцев» по чьей-то воле незаметно поменялись местами. Нами тысячи лет успешно пользуются, черпая ресурс и не оставляя возможности осмыслить и понять, что мы отнюдь не вершина пищевой цепочки.
– За всю историю Веера эта стройная конспирологическая бредятина никем ни разу не проверялась? – Михаэль внимательно всмотрелся в лицо бывшего премьера. Вопрос он задал исключительно для проверки связи – обычная ирония до Бааля доходила уже весьма своеобразно.
– Отнюдь. Мы все свидетели: мир не рухнул вслед за Вавилоном, а что на Пустошах поубавилось магии – пошло всем только на пользу. Лилит пала, была заточена, но её прямые потомки не утратили и грана магии. Это проблемы сугубо низших рас и примитивных культов. Если применить аналогичные меры в отношении известных всем лиц, то при должном расчёте – никаких побочных эффектов. На этой Пластине, по счастью, никто в здравом уме не поклоняется указанным лицам, как богам. Наиболее близко к дремучей религиозной ереси находится, как ни прискорбно, простая, но рабочая уловка, охраняющая власть братьев. Без своих верных соратников они лишь мошенники и паразиты, пусть и достаточно хитрые, чтобы со временем вывести из инструментария противников любые силовые методы. Кто-нибудь из вас когда-либо видел записи медиков, посвящённые загадочной «болезни» хоть одного из? То плачевное состояние, в котором так любезно пребывает владыка Адмира, не доказательство истинности его могущества, а прямое опровержение. Любой пьянчуга, безобразно кутивший неделю по притонам, а потом очнувшийся без сил в канаве, охотно поведает о тяжести мира, что он несёт на своих плечах. Не всякий, конечно, обладает таким даром убеждения, этого не отнять.
Потому уничтожить следует в первую очередь их ложную репутацию, разрушить культ. И начать надо с себя – каждый из нас так или иначе находится на орбите личной реальности правителей, следовательно, им ничего не стоит утащить всех за собой в бездны сумасшествия. Регулировать направление и силу их безумия невозможно, потому надо поставить свой парус так, чтобы даже губительный ветер двигал корабль в сторону успеха. Первый – обозначение очерёдности, а не только действительного превосходства. Со временем это поймут все. А до того можно привлекать союзников с помощью понятных им методов. Некоторые средства убеждения неизбежны для неподготовленной аудитории.
Голубые глаза Михаэля опасно потемнели. Раймирец выпрямился во весь свой немалый рост и потянулся, словно намеренно демонстрируя, что свернуть шею любому из присутствующих он, скорее всего, сможет и не пользуясь магией.
– Великолепная идея, – процедил он. – Напоминает мне анекдот времён Первой вселенской – дескать, дело владыки предложить идеальное решение, а технические вопросы по реализации гениального замысла, так уж и быть, государь передоверит Совету. Господин опальный премьер, вы рехнулись? Подцепили от недолговечных их странную возрастную забывчивость и запамятовали, что для того, чтобы одна буйная пустынная баба оказалась там, где ей самое место, потребовались соединенные усилия обоих Советов? Возомнили, будто старый трюк, да ещё в двойном размере, удастся провернуть полудесятком энтузиастов? Вы убедили меня сотрудничать. Но даже ваши методы, – раймирец скривился, давая понять, какого мнения он об использованных средствах убеждения, – бессильны заставить меня самолично сунуть шею в петлю и вручить Светлейшему свободный конец верёвки.
– Сразу видно тактика, но не стратега, – в равнодушии Бааля окончательно проступило нечто тревожное. – Подцепили от недолговечных смехотворную торопливость, делающую их неспособными к игре в долгую? Или вы правда верите, что на самом деле мы одна большая семья по разные стороны общего забора, и на этом основании Светлейший упустит возможность отправить брата к их подруге жизни? Сначала вынести одного, затем проявить немного терпения – даст Хаос, и второй предоставит нам возможность подарить ему заслуженный покой и подобающий почёт. И тогда нас будет далеко не пятеро.
Азраил задумчиво побарабанил пальцами по инкрустированной столешнице. На присутствующих демонстративно не смотрел, и казалось, будто обращается он к огню в камине.
– Вне зависимости от крепости братской любви, я не стал бы рассчитывать на награду в сём сугубо гипотетическом случае. Неважно, кто станет первым, у второго хватит ума сложить два и два, и получить именно четыре, а не три и не восемь... проще говоря, тем, кому удастся справиться с одной из упомянутых персон, придется спасаться от другой бегством на самые отдаленные, желательно неизвестные Пластины. Если угроза оказалась настолько серьезна, второй уничтожит саму мысль о ней раньше, чем вы, драгоценный коллега, занесёте нож над праздничным тортом по случаю победы.
– Блестяще! Именно такого направления мысли они от всех и добивались, – непонятно почему, но Бааль торжествовал. – И, как вы только что продемонстрировали, изрядно в том преуспели. Если каждый из братьев по отдельности превосходит нас всех – то почему оба охраняют свою власть столь ревностно? Если бы им ничего не стоило избавиться от всех несогласных единым махом. Полно, дорогой мой, от вас я подобного не ожидал, признаюсь, мне казалось, дружба с одним из братьев не должна была настолько исказить восприятие. Меж тем, ваш маленький прелестный личный интерес ожидаемо переоценил свои силы. Что вы там говорили об арифметике? Вот и прикиньте по здравом размышлении, чего можно, а чего нельзя достичь ко всеобщему благу.
– Тактик тут, значит, я, – Михаэль отчего-то развеселился, – а гениальный стратег – ты? То есть, будучи самым могущественным, надо превентивно убрать всех, кто может посягнуть, о, мои аплодисменты, – раймирец лениво похлопал в ладоши. – Бэл, подумай, кем в таком разе придется править. Упыри, орки, волки, гули, лишенные магии ифриты, стремительно теряющие её дети Полоза, ши и недолговечные – прекрасные подданные новой Империи, дивное начало заката магии Веера… Дорогой мой, я начинаю думать, что слухи о твоих способностях интригана были крайне преувеличены, равно как и твои угрозы.
– А напрасно вы так полагаете, многоуважаемый карающий меч Раймира, – Молох, всё это время сохранявший осторожное молчание, решил поддержать закадычного приятеля, несколько разрядив атмосферу. – Похвальная прямота военного мышления иногда мешает даже на собственной делянке найти наглядные примеры того, что всякое лицо, не включённое в планы нашего общего друга, как правило всё же получает там достойное место, а ближайшая родня того лица – билет в клуб безутешно овдовевших, где вы, между прочим, почётный председатель. – Под пристальным взглядом подельника Молох невольно умолк – но грозы не последовало, к концу фразы недобро загоревшиеся было глаза Бааля снова заволокло стылой плёнкой равнодушия, словно бы говорящий внезапно куда-то исчез, а оказанное содействие было не ценнее воя ветра над Бездной.
Азраил оторвался от созерцания камина и перевёл взгляд на собратьев по антиправительственному заговору. Взгляд старого дипломата выражал разве что вежливую скуку.
– Опасаюсь, при таком уровне организации в Бездне окажутся отнюдь не те, кого туда так прочит мой коллега по опале, – сухо резюмировал он. – Но пока существует некое обстоятельство, с коим я вынужден считаться, воздержусь от категоричных выводов. Всем здравствовать, господа, – он кивнул на прощание, и голограмма исчезла.
– Старый лис опять успел первым, – с некоторым восхищением констатировал раймирец и растаял в воздухе, не соизволив попрощаться.
Молох не удивился – кажется, никто, кроме инициатора, не ждал от этого заседания «Серого совета» иного.
– Надеюсь, ты не подумал ничего предосудительного на мой счёт… – рискнул он закинуть пробный шар, глядя на неподвижную фигуру в кресле. Бааль продолжал молчать, словно в комнате никого не было.
– Бэл! Да что с тобой в самом деле? – раздражённо спросил Молох, поняв, что его всё ещё не слышат. – Никак и правда спятил. А, да катись ты к Лилит в трещину! – с этими словами министр по делам перемещённых лиц наконец последовал примеру товарищей по несчастью и не успел увидеть, как пляшущие языки каминного пламени на долю секунды взметнулись ввысь. Пара угольков с треском выстрелила на ковер, но тут же погасла.
Глава 3, в которой вор учит шейхов плясать, а Смерть и Война выясняют преимущества различных гадательных системГлава 3, в которой вор учит шейхов плясать, а Смерть и Война выясняют преимущества различных гадательных систем
Старый скорпион никогда ничего не делает просто так. Решка скромно потупилась, изображая смущение от расточаемых Малхазом похвал. Умница, красавица… ты, никак, собрался меня послать не просто с кем-нибудь переспать или что-нибудь спереть, и стараешься подсластить пилюлю? Надо держать ухо востро, – когда вместо привычного уменьшительного старикан без запинки произнес её полное имя, молодая женщина осторожно покосилась на шейха из-под пушистых длинных ресниц. Мать, явившаяся с какой-то из отдалённых Пластин, назвала дочь странным именем тамошней древней богини, но, кажется, кроме покойной матушки и её самой его никто ещё не произносил вслух. Эрешкигаль, значит. Что-что?
Чем дальше, тем страннее – или дед чего-то не договаривает. В прогулке к тарайин не было ровным счетом ничего опасного. Даже если оставить в стороне, что часть адептов была знакома Решке с их совместного детства, а часть – по отроческим, куда более смелым похождениям, праправнучку одного из шейхов никто из ифритов не рискнул бы обидеть, будь она хоть беспомощной, не умеющей за себя постоять деревенской дурочкой. Какой ни будь женщина, а оскорбить её – оскорбить клан, мало желающих рискнуть здоровьем, а то и жизнью ради сомнительного удовольствия поглумиться над слабой.
***
Новый этап всё ещё неизвестного Зоэлева плана привёл на окраину – очевидно, амир вознамерился сделать то, что не удалось им с Лино, вернуть Фероза к разумной жизни вне молитв и плясок. После потасовки в «Крылатом быке» о возвращении легенды узнали решительно все – мало того, что ухитрился ускользнуть от Нержеля и его прихвостней, так совершенно неожиданно удивил даже тётушку Анни. Никто не думал, что в карманах Зоэля найдутся денежки, когда он во всеуслышанье заявил, будто готов разом возместить бриллианту инфраструктуры Сифра последствия воспитания Его Мэрскости стадом онагров и вопиюще низкую компетентность городской стражи. Тётушка отнеслась к этому пассажу с недоверием, но явно гордилась, что её библиотека помогла превратить ораторское искусство воспитанника в оружие массового поражения – из тех, кто не успел разбежаться, с точным значением всех слов были знакомы разве что приезжие балагуры, прочий народ либо догадывался по контексту, либо делал собственные выводы, более забавные, нежели верные. Читал Зоэль так же, как жил в целом – беспорядочно и жадно, с вилл он воровал в том числе и книги, от учёных трактатов до сборников легкомысленной поэзии. Когда амир развязал вынутый из-за пазухи небольшой свёрток, вздох удивления вырвался даже у тётушки. Самоналоженный штраф был уплачен с блеском – на выцветшем зелёном шёлке покоилась россыпь отборных неогранённых изумрудов. На них можно было, пожалуй, не просто сделать ремонт, а перестроить здание полностью и ещё изрядное время вовсе не думать о выручке. Все сочли, что на Пустошах Зоэлю посчастливилось найти один из кладов, а он в ответ на все предположения только загадочно улыбался и шутил. Слухи моментально разлетелись по городу, старый Сифр будто очнулся от своей дремоты, а его обитатели предвкушали новые, пока не совершённые подвиги Козьего Вора, которые можно будет неспешно и со вкусом обсудить за чашечкой кофе или стаканчиком горячительного.
Но если вот так, как сейчас, встать спиной к городу, то в единый миг отлетали все посторонние мысли. Начинало казаться, что нет более ни блистательного Сифра, ни других городов, нет ничего, кроме бескрайних барханов и звёздного неба, и последний оплот жизни – эта маленькая площадка, на которой сошлись те безрассудные, что спешили укрыться от невзгод жизни в таинственной тени первобытных чудес.
Раньше тарайин собирались для своих церемоний прямо на Круглой площади, но как только число смертельных случаев переполнило чашу терпения городских властей, место пришлось сменить. Древние обычаи и традиции высоко ценились мэрией лишь в том случае, если не мешали бурному денежному потоку питать городскую казну. Даже когда ифриты совсем перестали подниматься в воздух, вернуться им не позволили: мозги на мостовой – дурной финал любого аттракциона, а для того, чтобы дарить туристам уникальную возможность отбить копчик, поскользнувшись на чьих-нибудь внутренностях, давно существовали рыбные рынки и гульские трущобы.
Гулко били барабаны, тягуче и пронзительно вторила их ритму зурна. От курильниц поднимался терпкий тяжёлый дым. В свете факелов заброшенный клочок земли преображался, становясь частью великих Пустошей, вплотную подступавших к городу. Колыбель могущества и могила всего сущего, безжалостная и справедливая, каждому путнику возвращающая то, что у него на сердце.
Шёл третий круг, фигуры адептов плавно двигались друг за другом в священном танце, каждый вращался вкруг себя, воздевая одну руку к небу, а вторую обращая к земле. Фероз неотрывно следил за ними со своего импровизированного престола – бараньей шкуры, выкрашенной в алый, цвет крови, огня и самой жизни, столь любезный Богине. Наряд новоявленного шейха тоже был ал до последней нити кисточки на феске, венчавшей бритую налысо голову. Чёрные одежды танцоров символизировали ту непроглядную тьму, что разгоняет лишь пламя Всематери. Всё также лилась музыка, вращались фигуры, но Керим вздрогнул почти за секунду до того, как сбился общий строй. Мелодия звучала иначе, наполняя даже душу неверующего отзвуком неведомых страстей. Ошеломлённые танцоры отступили к краям, пытаясь понять, кто допустил ошибку, Фероз бросил гневный взгляд на музыкантов, но барабанщики и зурначи не отнимали рук от инструментов, словно одержимые какой-то стихией. Кто-то попытался заново вернуть ускользающую радость, но вскоре оставил эту затею. Лишь один упорный, видимо, новичок, был готов рискнуть и принять вызов неведомых сил. Ритм постепенно ускорялся, заставляя несчастного крутиться, как взбесившееся веретено, и то прижимать руки к груди в порыве нездешней тоски, то широко раскидывать их в попытке объять весь мир. Никто не тронулся с места, чтобы прервать недозволенное действо – до того диким исступлением веяло от высокой фигуры, что того и гляди упадёт замертво, отведя гнев Богини. И не понять, через какое коленце завораживающая неистовая пляска переходит в подобие припадка и обратно. Только лихо сверкают глаза в прорезях платка, да пронимает широкие плечи смельчака мимолётная дрожь. Ещё один заход – и ещё, и – вздох вырвался даже у Керима – очередной виток невидимой спирали оторвал танцора от земли и поднял высоко в воздух, продолжая раскручивать. Просторные одежды чёрным парусом реяли на ветру, искры, упавшие со стёртых каблуков, быстро гасли в песке, но на это почти никто не обратил внимания – теперь все ждали только одного, неизбежного. Музыка смолкла. И вознёсшийся стремительно пал, а точнее, легко приземлился, как уличный мальчишка, прыгающий с высокого забора.
– Славный у вас тут кружок народных танцев! – взмыленный Зоэль с облегчением избавил свою бедовую голову от полуразмотанного и сбившегося на сторону убора и лучезарно улыбнулся всем сразу. – Идейных безумцев принимаете?
Фероз спешно покинул своё место, встал напротив Зоэля и с чувством провозгласил:
– Воистину, весь мир – ковёр под ногами Великой матери. Куда ни обращаешь взгляд – всюду лик её и присутствие!
Затем обнял новобранца и друга так крепко, что кости затрещали. Неоспоримый плюс искренней веры – будь все эти церемонии для Фероза просто поводом покрасоваться и заслужить почёт, Зоэлю достались бы удавка или кинжал, и отнюдь не в подарок. При всей объявленной благости и полном миролюбии, поголовье насмешников, приходивших поизгаляться по пьяни, изрядно проредилось: в рядах тарайин Фероз был не единственным бывшим наёмником.
Церемонию закончил так, как того требовали обычаи – ровно в конце третьего круга он поприветствовал молодого послушника и объятием благословил общность устремлений, но народ не спешил расходиться – всем хотелось посмотреть на «летуна», который смог воспарить и не разбиться. Но шейх подал знак к окончанию священного действа и скрылся в своём шатре за площадкой вместе с новым адептом. Менее удачливые танцоры всё ещё были крайне убедительны и эффективны в роли охранников, потому легко убедили добрых горожан не гневить Богиню своим назойливым вниманием к её скромным служителям. Керим успешно проскочил этот кордон и поспешил присоединиться к приятелям.
– … и прежде, чем мирское богатство утечёт из рук, как песок, стань господином формы сотворённых вещей, а не рабом её, и скажи так: «Я ищу укрытия от тебя в лоне Всематери милосердной!»
На подвижном лице Зоэля немедля нарисовалось крайне похабное выражение, но мгновенно сменилось возвышенно-задумчивым, словно бы он искренне пытался проникнуться смыслом услышанной мудрости.
– Сдаётся мне, провозглашающие подобное прячутся от богатства недостаточно искусно, и оно всё время их настигает. Потому и живут не в палатках, а в душных дворцах, набитых слугами и антиквариатом. А жрать и вовсе принуждены какую-то фаршированную друг другом противоестественную дрянь в десять перемен под старое-престарое вино из пыльных кувшинов. От такой жизни желудок делается немощен, взгляд тускл, а чресла вялы. У слабых духом в похмельную башку поутру первым делом лезут мысли об умеренности, причём у отдельных страдальцев – об умеренности всеобщей. Душа моя всегда оплакивала подобный жребий, а ремесло помогало освободить бедняг от власти коварных объектов обладания. Я ли не истинный господин формы вещей после этого?
– Если бы я не видел твоего полёта, дал бы затрещину за такие шутки. А теперь поди разбери, как толковать. Если то не фокус, мне бы послать весточку наставнику и отдать тебе свою шапку младшего шейха.
– На что мне твоя шапка, когда и своя пока без дыр! – Зоэль тряхнул крепко спутанной курчавой гривой. – А твой наставник сам меня найдёт.
Керим улыбнулся. Любитель обычной жареной на мангале козлятины свысока относился к сложным блюдам, но от старого вина, сегодня также ставшего жертвой его обличительной тирады, не отказывался никогда – вором он был удачливым и мог позволить себе хоть купаться в хороших напитках.
– Драгоценный амир, – окликнул он Зоэля. – Если ты не лелеешь планов куда-нибудь улететь прямо сейчас, мы могли бы помочь миру избавиться от части столь презираемых тобой пыльных кувшинов с вином. Если вы оба, друзья мои, не возражаете, Феро мог бы послать кого-то из своих учеников в мою лавку – я черкну приказчику, чтобы отправил нам не «Серебро Сифра», а «Старое золото», оно много богаче на вкус.
Предложение нашло среди Зоэля живейший отклик, правда, сходу подверглось некоторой критике.
– К чему гонять бедняг взад-назад, жестокий властелин коммерции? Я же сказал тебе, что мы займёмся перераспределением благ, – и пора пришла. Любезно внесённый мною штраф за куртуазную неполноценность Нержеля бен Шакаля требует достойной компенсации. Платить я согласен лишь за друзей, красивых женщин и прочих социально угнетённых лиц, а этот генетический провал двух империй ни к одной категории пока не относится, – амир небрежно взмахнул рукой – и вдоль стены от входа выстроились стеллажи с кувшинами и бутылками. – Также я полагаю, что после полученных травм наш беспардонно дорогой градоначальник прекрасно обойдётся без обычных своих разносолов, – низкий столик едва выдержал свалившееся на него изобилие. – Ну и наконец, уже от других щедрот – привет тебе, дорогой блудный Феро, да и нам всем – фирменный козлёнок с травами тётушки Анни. Керим, что застыл, как просватанная девица! Наливай!
Керим развел руками.
– Тебе придется подождать, брат мой и друг, для начала я должен разобраться с угощением. Не думаю, что гроздьям спелого винограда и нежному сыру идут на пользу стоящий на них поднос с козлёнком и крупная дыня, да и копчёная грудинка, мне кажется, отвратительно себя ощущает, оказавшись в тазу с вареньем на ковре.
– Не хватало ещё нам самим сервировать стол и есть взаперти, когда вокруг шатается столько свободных рук и всегда готовых сожрать дармовое угощение ртов, – Фероз выглянул из-за полога шатра и кликнул адептов. Первыми, продолжая доругиваться, подбежала игравшая в кости у соседнего шатра четверка.
– Что прикажет шейх? – нахально улыбнулась девица с густой копной тёмных волос, повязанной ярким шёлковым платком.
Зоэль, уже ухитрившийся всё-таки утащить и открыть кувшин, даже не удосужившись стереть с него пыль, не глядя ответил вместо Фероза.
– Я не шейх, но приказать могу. Именем Великой матери и своим собственным: всем пить! Но сначала спасать провизию, в погребах у мэра меньший бардак, чем на кухнях.
– Приветствую очаровательную Решку, – Феро отвесил поклон. – Вряд ли досточтимый Малхаз обрадуется, узнав, что украшение его клана оказалось в моём шатре в роли служанки. Если поручение, с которым вы заглянули, не слишком безотлагательно, составьте нам компанию на правах гостьи.
Дамочка лукаво улыбнулась, бойко перевязала платок так, чтобы спрятать пышные локоны, и деловито просочилась в шатёр первой.
– Шейх Фероз, какие церемонии между единоверцами! Мы семья, и я с удовольствием поухаживаю за вами и вашими гостями, мужчины не умеют так красиво резать и раскладывать мясо и фрукты.
Керим внимательно следил за нею – знаком с правнучкой всесильного Малхаза он был лишь понаслышке, но злые языки поговаривали, что обаятельная нахалка выполняет самые разные поручения деда, даже те, для которых логичнее было бы пригласить Зоэля. Не пойман – не вор, конечно, да и слухам не всегда можно верить, но… на всякий случай надо бы спросить Феро, давно ли среди тарайин затесалась эта краля.
Зоэль, который мог оставаться без всеобщего внимания немногим дольше пятилетнего ребёнка, с интересом уставился на новоприбывшую и результат пристального смотра открывшихся красот, который на более отсталых Пластинах сошёл бы за оскорбительное домогательство, мгновенно тронул флюгер настроения порывом лирического ветра.
– О, стало быть, семья! Братец Феро, а не представишь ли ты мне сию прелестную дальнюю родственницу как подобает? Голос разума настойчиво говорит мне, что Решка – неподходящее имя для такой фемины, слишком отдаёт нумизматической фамильярностью, а то и вовсе душком народных азартных игр.
– Увы, – Фероз покачал головой, – как госпожа была представлена мне шейхом, так и именую её. Если мы и родня, как угодно было признать госпоже, то не столь и близкая.
Улыбка Зоэля сделалась ещё шире, голос моментально обзавёлся дополнительными обертонами, адресованными отнюдь не друзьям.
– Не вижу в том никакой беды, кроме радости: иногда близкое родство может быть ко злу. Роза Садов Всематери, молю, оставьте в покое грудинку! – Зоэль мгновенно оказался подле девушки, бережно, но тем не менее весьма цепко ухватил её за талию и торжественно водрузил на своё место. – Вы будете сегодня символ, идол и эталон нашей Богини, договорились? Нельзя же приставлять богиню к сырам и нарезкам! Феро, я не понимаю, ты служитель культа – и согласился на такое святотатство!
– Я протестовал, – вяло отозвался тот. – Но, если госпожа чего-то захочет, пытаться ей помешать – дурная трата времени.
Он оказался прав – девушка, очутившись на подушке, с которой вскочил Зоэль, не растерялась. Вытащив из рукава небольшой ножик с костяной ручкой, увенчанной копытцем, она что-то пробормотала и сделала лёгкий взмах – здоровенная дыня медленно, словно нехотя, подкатилась к Решке. Нож, очевидно, одновременно был и призывающим предметы амулетом, слабым, но вполне действующим.
– Верю, что столь галантный незнакомец, – она искоса кокетливо взглянула на Зоэля, – сможет добыть не только место за столом для нежданной гостьи, но и достойное этого плода блюдо.
– Воля женщины – воля Всематери, – жёлтые глаза амира весело блеснули, а в следующее мгновение под дыней оказалось простое бронзовое блюдо. Керим понял первым – не удержался и присвистнул, сообразив, насколько эта примитивная и грубоватая для неискушённого глаза вещь старше всех присутствующих вместе взятых.
Решка наклонилась и взяла блюдо с пола. Несмотря на тяжесть посудины и огромную дыню, она управилась с ношей так легко, словно та была картонной, даже ножик продолжала держать, прижав безымянным и мизинцем к ладони.
– Лучшего ложа не удостаиваются и персики из Эдема, – восхищенно произнесла она, сияющими глазами уставившись на замысловатый резной узор. – Я счастлива, что Всемать привела меня сегодня в этот шатёр и позволила встретить одного из самых примечательных сынов своих.
«Примечательный сын», предусмотрительно устроившийся подле свалившегося на их головы символа богини, молча разливал вино. Только сейчас Керим обратил внимание, что его платье адепта из чёрного сделалось тёмно-зелёным. Или было таким сразу, но в свете факелов и буйстве пляски никто не заметил? Он непонимающе уставился на амира, а тот лишь подмигнул в ответ и вновь обратил взор к правнучке Малхаза.
– Говорят, будто она очень ревнива, но это вздор – иначе бы все прекрасные дети её никогда не встречались и гибли от тоски в объятиях недостойных, магия угасла, а род долгоживущих прервался бы.
Решка водрузила блюдо в центр низкого столика. Неизвестно, когда она успела, но дыня теперь представляла настоящее произведение искусства – из нее был вырезан цветок наподобие розы, причем каждый лепесток этого творения был отдельным ровным ломтиком плода. Она ловко вытащила один из лепестков, не потревожив остальные, взяла простой глиняный бокал и чуть приподняла, словно салютуя собравшимся. Пригубив, она оценивающе покатала вино на языке и удивленно взглянула на Фероза:
– Шейх Фероз, ваш шатёр сегодня полон чудес. Не только незнакомец, щедро одаренный Всематерью, но и вино, которого не должно было оказаться ни за чьим столом в Сифре, – мэр так восхитился, попробовав его, что отправил управляющего с наказом купить всю партию. Неужели Всемать услышала молитвы детей своих, и мэр, разорившись, распродает имущество и погреба?
Фероз, похоже, тоже пытался понять, что за метаморфозы постигли наряд амира, потому ответил обращённым к нему вопросом.
– Не льщу себя надеждой раскрыть эти тайны, но раз уж брат мой Зоэль снова обретён волей Всематери, то сможет пролить в мой шатёр свет костров истины – как удаётся то, что ранее считалось утраченным искусством для всякого ифрита?
– Вопрос содержит в себе ответ, – по лицу Зоэля трудно было что-то прочитать. – Понимаю, прекрасная… Решка, вы меня не знаете. Но вы меня узнаете. Все узнают. Не сейчас и не здесь, но в свидетелях и очевидцах недостатка не будет. А пока дай-ка мне свою руку, брат Феро. Не бойся, пророчить тебе грядущее намерений не имею, хоть Керим и подтвердит – прогнозы касаемо красоток, что найдут нас сами, сегодня сбылись.
Фероз протянул раскрытую ладонь, амир положил на неё янтарную гроздь винограда, сомкнув пальцы.
– Где соберутся во имя Всематери трое – там дух её среди них, – он послал выразительный взгляд Решке, а потом коротко кивнул Ферозу. – Отведай сам и раздай братьям. Как распорядиться иными дарами, я скажу, когда придёт час.
***
Война давно оставила попытки связаться со старой подругой. Даже вздумай она ради этого объявить общий сбор четвёрки Всадников, как в былые времена, вряд ли бы откликнулся кто-то, кроме Мора. Смерть после окончания ярмарки предпочла со всем возможным достоинством устраниться от придворной жизни, предоставив желающим закрывать бреши и пополнять кадровый резерв самостоятельно. А желающие, разумеется, набежали, как голодные гули на свежий скотомогильник. Поскольку Смерть слишком быстро вернулась в Пандем и с тех пор не покидала своей резиденции, Война серьёзно подозревала, что чем хуже шла игра, тем дороже обходилась хорошая мина.
Когда портал закрылся, и последние искры погасли в высокой траве, Война, бесшумно ступая, прошла за ограду. Тяжёлые кованые прутья почти скрылись в цепких объятиях лиан, некогда ухоженные дорожки заросли, превратившись в узкие тропинки. Молчаливые силуэты, возникшие из темноты, были едва отличимы от садовых статуй. Гостеприимный оскал черепов вместо лиц – мужских, женских, детских.
– Хозяйка дома, прекрасно, – Война невесело ухмыльнулась в ответ. Невысокая фигурка в белом отделилась от остальных и указала вглубь сада, откуда сквозь заросли пробивался свет, отражаясь в тёмных окнах особняка. Девочка выжидательно застыла, не сводя с гостьи пустых глазниц.
Война вздохнула, пошарила по карманам и протянула ей небольшую золотую фляжку.
– Чем богаты, дорогая. – Девочка довольно хихикнула, поправила съехавший на лоб венок, тонкие косточки пальцев хищно обняли подношение. Фигуры, преграждавшие путь, растаяли в воздухе, но Война чувствовала, что за ней продолжают наблюдать.
Капризы пандемской погоды в последнее время не подчинялись никаким законам, но здесь надоевшая духота слегка поумерила свою силу. Запахи ночных цветов заглушал аромат курильниц, на резные глянцевые листья в неверном свете масляных светильников ложились длинные тени.
В плетёном кресле, поджав ноги, устроилась высокая смуглая женщина. Никакого сходства с фавориткой Князя, утончённой светлокожей брюнеткой, похожей на статуэтку из костяного фарфора. Резкие до грубости экзотические черты, пухлые губы, кожа цвета меди и глаза, тёмные, как дым от горящей плоти. Она задумчиво водила пальцами по грубо размалёванной деревянной дощечке, несколько таких же небрежно валялись на низком столике рядом с початой бутылкой мескаля. У ножки кресла, как диковинный питомец, притулился большой саквояж. В его раскрытой пасти виднелись те же нехитрые поделки вперемешку с какими-то бумажками, флакончиками и прочими вещицами, выглядевшими, как мусор с заброшенного чердака. А саквояж, пожалуй, при жизни был крокодилом весьма солидных размеров – не зухос, конечно, но не любая же Пластина – Зоопарк.
В безделицах, которыми было набито нутро покойной рептилии, не было ни грана магии, но и просто хламом их счёл бы только глупец. На одной из дощечек Война разглядела примитивный рисунок, больше похожий на вдохновенную фиксацию чьего-то наркотического бреда. Не то драка, не то оргия, не то детский праздник, но изображённый над всей этой человеческой каруселью скелет в пышном платье кое-что прояснял.
– Сувениры из отпуска? – нарочито беспечно осведомилась Война, воздержавшись от комментариев по поводу разительно изменившегося облика подруги. Этот костюмчик она помнила, и ничего хорошего он не предвещал.
– Из самоволки, – Смерть одарила Войну быстрым взглядом исподлобья, словно ждала какого-то подвоха. Гладящие дощечку пальцы напряглись, сделавшись похожими на когти. – Не ждала тебя так скоро, надеялась, что он не слишком зол.
– Меня никто не посылал, – Война подвинула к столику кресло-близнец того, в котором расположилась хозяйка дома, и уселась, не дожидаясь приглашения. Точно так же, не спрашивая разрешения, материализовала простой деревянный кубок с вырезанным по краю узором из рябиновых веток и наполнила его мескалем из початой бутылки. Плеснула малую толику на каменный пол, пригубила. Едва заметно скривилась, но сделала ещё глоток прежде, чем поставить кубок на стол. – Ни с тобой, ни из тебя, ни для тебя…
Смерть метнулась стремительно, словно атакующая змея, и отвечала на формулу, уже стоя на коленях перед креслом, где устроилась подруга. – Прости. – Колеблющиеся огоньки светильников превратили выступившие на глазах слезы в капли расплавленного золота.
– Прощено и забыто, – равнодушно отозвалась Война. – На твоем месте я, возможно, решила бы так же – мы слишком давно не болтали наедине, Хаос изменчив, а властитель непредсказуем.
– И непостижим, – Смерть зло оскалилась, встала и вернулась на прежнее место. Порывшись в саквояже, выудила оттуда коротенькую трубку, очевидно, вырезанную из початка, и полосатый кисет. Закурив, сосредоточенно вгляделась в дым.
– Огонь и земля говорят об одном и том же, – молвила она после небольшой паузы. – Ты не спрашивала осоку и серебро?
– Нет, – Война залпом допила остававшийся мескаль, не чувствуя вкуса, и щелчком пальцев заставила появиться на каменных плитах небольшое озерцо. Зачерпнула воды, вынула из кармана тонкий белый платок и окунула край в кубок. Ткань мгновенно окрасилась алым. Кубок и ткань полетели на пол и исчезли вместе с озерцом. Длинная плеть лианы, заскользившая было к нему, разочарованно поникла, когда остатки влаги ушли в землю, впитавшись между плит.
– Всё говорит об одном, – подытожила Смерть с некоторой горечью.
– Но почему-то отказывает в любезности назвать время, место и причину, – рыжая завернула длинное солдатское ругательство. – Без этого толку от мрачных знамений – как с варана шерсти.
Смерть отложила трубку и снова запустила руку в свой бездонный саквояж. Теперь на свет из недр покойного крокодила появилась горсть разноцветной фасоли и высохших, сморщенных ягод кофе, полдесятка полустертых монет, пара ракушек и несколько ржавых оружейных гильз. Все это полетело на столешницу хаотичной россыпью.
– Максимилиан, – негромко произнесла хозяйка дома. На зов тотчас явился слуга. Глазниц у него оказалось три – даже Война не сразу поняла, почему, а гладкая черепная кость была покрыта замысловатым узором. В руках прислужник бережно держал небольшой деревянный поднос. Война вгляделась магическим зрением в деревяшку с облезшей позолотой и тихо присвистнула – вещь была очень старой даже по меркам демонов. На матовой поверхности были горкой насыпаны черепа – пара птичьих, кошачий и несколько лисьих или принадлежавших небольшим собакам. Черепа тоже оказались на столешнице, слуга с подносом поклонился и отступил в тень лиан.
Натюрморт на столике зашевелился. Предметы медленно пришли в движение, распределяясь по невидимой разметке – так складываются в узоры железные опилки на тарелке, если поднести к донышку магнит.
Смерть подалась вперёд и уставилась на картинку, явно имевшую для неё какой-то смысл. Под её взглядом несколько фасолин сгорело, раскололся и превратился в горсть песка птичий череп, загорелись глаза у одного из собачьих или лисьих черепов. Война с интересом наблюдала, стараясь не дышать.
– Он или она. Мы или Раймир. Раньше, чем думали, – выдохнула Смерть. Когда одна из ягод неожиданно выстрелила тонким, нежным ростком, женщина торжествующе оскалилась, а затем утомленно откинулась на спинку кресла и вытерла пот со лба. Стол сам собой очистился – и на этот раз хищная лиана успела. Её воздушные корни жадно обвили обломки черепа и несколько фасолин вместе с хрупким кофейным ростком.
Глава 4, в которой со всех возможных точек зрения рассматриваются древняя проблема сложных семейных отношений и не менее древняя проблема кадрового резерваГлава 4, в которой со всех возможных точек зрения рассматриваются древняя проблема сложных семейных отношений и не менее древняя проблема кадрового резерва
Голограмма выглядела отлично – и подобного гарнитура с сапфирами Малефицио, кажется, раньше на матушке не видел. Прекрасно, будем надеяться, что если не дядюшкино сомнительное обаяние, то хотя бы сокровищница Джаганната как можно дольше будет удерживать Герцогиню подальше от Пандема. Малеф изобразил самую радостную улыбку, на которую был способен с утра, и, вскочив из-за стола, отвесил подобающий поклон.
– Не прерывай трапезу, – подозрительно нежным тоном промолвил призрак Герцогини, – я рада, что застала тебя дома, и мы сможем спокойно поболтать.
Малефицио напрягся. В бескорыстный порыв матери «поболтать» ему не слишком верилось – пожелай она мило побеседовать, наверняка выбрала бы другое время. «Жаворонки» среди высших демонов были несусветной редкостью, и, хоть обходиться без сна любой чистокровный мог куда дольше недолговечных, спросонья немногие были способны похвастать безоблачным настроением и обычной скоростью реакций. Мать, как и папаша, который в сне, похоже, нуждался мало или даже не нуждался вовсе, были исключениями из общего правила, но он таковым не являлся – и об этом Герцогине было прекрасно известно. Малеф залпом выпил кофе, не почувствовав вкуса, и наполнил чашку заново. Есть расхотелось совершенно.
– Я весь внимание, – он стиснул зубы, давя непочтительный зевок, и снова припал к чашке. – Надеюсь, вы прекрасно проводите время.
– Разумеется, – благосклонно кивнула голограмма. – Как только Раймир мне наскучит, я немедленно вернусь.
Кто бы сомневался, только не он. Любящий сын понимающе кивнул.
– Однако я надеюсь, – продолжила мать, – что мы увидимся раньше.
Малефицио с должной скорбью в голосе сообщил, что вряд ли сможет в ближайшее время посетить Джаганнат, поскольку дела Совета в связи со странным поведением драгоценного отца и повелителя никак не позволят ему отлучиться из Пандема даже для того, чтобы засвидетельствовать почтение матери. Судя по тому, что обошлось без дополнительных вопросов, о состоянии Князя в Раймире были осведомлены едва ли не лучше, чем в Адмире. Опять же, неудивительно – никаких иллюзий относительно возможности сколько-то долго сохранять подобное в секрете от дорогих двоюродных родственников начальник СВРиБ не питал.
– К счастью, ты давно вышел из того возраста, когда для брака требуется заручиться согласием отца, – задумчиво произнесла Герцогиня. Малефицио чуть не поперхнулся кофе и с трудом удержал невозмутимое выражение лица – очевидно, отвлекшись на размышления о крайне сомнительной адмирской конспирации, он все же пропустил что-то из сказанного матерью – иных объяснений быть не могло.
– Надеюсь, к тому времени, когда я задумаюсь о браке, отец… скажем так, придёт в себя, – осторожно произнес он и внимательно посмотрел на голограмму. Мать протянула руку – на столешнице, между кофейником и вазой с фруктами возникла изящная, но довольно объемистая шкатулка. Обычно в таких хранили особо ценные манускрипты или письма.
– Полагаю, это произойдет раньше, чем ты думаешь, – мать с сияющим лицом указала на шкатулку. – Открой, я уверена, тебе понравится.
Малеф покрутил шкатулку в руках. Сюрпризов он не любил, но выбирать не приходилось. Внутри оказался превосходно выполненный голографический портрет. Юная светловолосая демоница, огромные синие глаза, точёные черты, красиво вылепленные губы. Судя по изящной шейке и хрупким гордо развернутым плечам, фигура не уступает лицу. Странным образом красавица казалось знакомой, хотя Малеф был уверен, что ни разу не встречался с нею. Какая-то актриса? Чья-то родственница? Дочь одной из многочисленных матушкиных знакомых, и виной дежавю – фамильное сходство? Ни малейших ассоциаций, только смутное ощущение. Он достал портрет из шкатулки и изучил оборотную сторону – ничего, если не считать клейма достаточно известного мага, специализировавшегося как раз на изготовлении медальонов с голографическими портретами и прочих подобных меморабилий. Вернув портрет на место, он подчеркнуто аккуратно закрыл шкатулку.
– Ну? – мать явно ожидала восторгов.
– Девушка очаровательна, – согласился он. – Тем не менее, ни малейших матримониальных порывов не ощущаю. И мне кажется, что столь юная и прекрасная синьорина вряд ли горит желанием как можно быстрее выскочить замуж за незнакомца – скорее всего, у неё нет недостатка в поклонниках.
– Девушка не только хороша собой, но и прекрасно воспитана, – отмахнулась Герцогиня. – Как послушная дочь и верноподданная Раймира, она с радостью выйдет за того, на кого укажут её отец и её государь.
Прекрасно, дальше некуда. Кажется, ему изо всех сил навязывают участие не только в раймирских дворцовых интригах, но и в своего рода евгенических экспериментах – иного повода для дядюшки хоть сколько-то участвовать в интимной жизни племянника не просматривалось. Это внушало опасения. Матримониальные фантазии любезной матушки вполне можно игнорировать – точно так же, как согласие отца на брак для взрослого и не находящегося на иждивении клана демона не являлось обязательным, не обязывали ни к чему и любые чаяния Герцогини. Но если за дело возьмется дядюшка… Малефицио с опаской покосился на шкатулку. Возможно, прежде чем хвататься за неё, следовало надеть перчатки из драконьей кожи. Полного объема способностей Светлейшего он не представлял, но с высокой вероятностью владыка Раймира мало чем уступал владыке Адмира. Историю с кофе, полученным в дар от папаши, Малеф не забыл и вторично стать объектом подобных шуточек не желал. Впрочем, вряд ли мать загодя подключила тяжелую артиллерию…
– Матушка, вы же знаете, что насильственный брак не признается в Адмире, – немного наигранного сожаления, немного интереса, пусть мать считает, будто предложение его как минимум заинтриговало. – Если законы начнут нарушать члены Совета, чего требовать от обычных граждан?
– Я уверена, что ты вполне в силах увлечь девушку, – мать беззаботно рассмеялась. – Я рассказывала ей о тебе, и Изабелла не против знакомства.
Какой восторг. Значит, её зовут Изабелла. Малеф лихорадочно рылся в памяти. Никаких ассоциаций, смутно знакомое лицо… следовало внимательно изучать все обновления генеалогических справочников Раймира, не полагаясь на референтов. Впрочем, пока он не стоит перед менталистом в магистрате, есть надежда восполнить этот пробел вовремя.
– Ну, если мы понравимся друг другу… – неопределенно протянул почтительный сын.
На его счастье, мать кто-то отвлёк – голограмма дрогнула и начала терять четкость. Спешно попрощавшись с сыном воздушным поцелуем, призрак Герцогини исчез.
***
– Лал, домой, – огромный зверь, увлечённо раскапывавший кроличью нору, насторожил уши и повернулся. Оранжевые, как огненный опал, глаза уставились на хозяйку, на испачканной землей морде появилась умильная «улыбка» – открывшийся оскал мог напугать даже зухоса, но на Рейну совершенно не подействовал. – Не подлизывайся, паршивка, домой – значит, домой. – Собака фыркнула, встряхнулась, и направилась к выходу из парка, периодически поглядывая на хозяйку. «Должна же я была попытаться», – читалось на морде. – «Здесь куда больше интересного, чем в саду у дома, всех тамошних кроликов я извела в первый год».
Рейна шла, не торопясь – Лал никуда не денется, вышколена почище иных двуногих. Впрочем, безупречное послушание подарочек демонстрировал только хозяйке, остальным приходилось мириться с тем, что Лал считала себя её наместницей, и всё, попадающее в дом, удостаивалось не всегда безобидного внимания стража. Исключений не было даже для всесильных и всемогущих – Рейна усмехнулась. То, как она снова оказалась в роли пугала для державных ворон, отчасти скрашивала выходка её любимицы в отношении одного высокого, но уж никак не желанного гостя. Очень предусмотрительно с его стороны – кинуть её на амбразуру, а самому удрать невесть куда, чтобы теперь валяться, разгребая компостную яму собственного сознания. Ну хоть не сожрал никого, на том объявим благодарность.
Тем утром Рейна как раз закончила приводить в порядок розы – этот сорт она не доверила бы никакому садовнику – когда от парадного входа донеслись какие-то дикие панические вопли. Мелькнула мысль, что Лал опять решила поиграть со слугами – то, что на них нельзя охотиться, она усвоила твёрдо, но не все могли бы здраво оценить наивное щенячье дружелюбие зверюги размером с пони. Когда неутихающий шум дополнился звуками ударов копыт и крайне злорадным фырканьем, стало ясно, что рыжая паршивка к делу не причастна. Вот не было печали: прямо посреди клумбы гарцевала громадная чёрная тварь, на поводу лихо болтался изрядно потрёпанный конюх. Прочие мудро разбежались. Что ж, придётся дать парню прибавку к жалованью. И, видимо, небольшой отпуск. Рейна взмахом руки обрубила повод, конюх с глухим стоном рухнул на землю, но довольно резво перекатился и отполз подальше.
– Геддо! – жеребец снова фыркнул, прижал уши и оскалился, демонстрируя застрявшие в клыках обрывки одежды. Рейна порадовалась, что хеллхаундов выпускали лишь после обеда, а вольно гуляющая Лал не вылезла из дома и не наткнулась на это чудовище.
Вороной всхрапнул и сделал резкий предупреждающий выпад головой в сторону новой игрушки. Взгляд его Рейне до крайности не понравился – она давно отвыкла, что кто-то может рассматривать её с подобным интересом.
Вокруг жеребца возник плотный энергетический купол, который неугомонная скотина немедля начала пробовать на прочность.
– А ну не балуй, шельма. Расшибёшься, – сухо сообщила Рейна, глядя, как остатки её прекрасных цветов гибнут под копытами склочной твари. Затем кивнула сумевшему подняться конюху. – Благодарю вас, Генрих. Соберите остальных и оцените ущерб.
– Ну что, Геддо, пора взглянуть, где ж твой папочка, чтоб ему не в то горло похмеляться до конца времён.
Долго искать нежданную потерю не пришлось – издевательский, хотя и несколько приглушённый рёв «Дорогая, я дома!» она услышала ещё в холле.
В малой гостиной Рейна застала сцену, достойную запечатления на холсте, –на низком просторном диванчике, заняв его почти целиком, развалилась её любимица. На долю государя и повелителя пришлось значительно меньше места и почти двадцать стоунов безудержной нежности. Выглядел он подозрительно мирно, хотя крошка Лал и поприветствовала незваного гостя от всей души – щёгольский доломан оттенка драконьей крови лишился части шнуров и был изрядно помят и обслюнявлен, а новой причёске позавидовали бы самые смелые представители парикмахерского авангарда. На появление хозяйки девица отреагировала преданным взглядом горящих глаз и радостным повизгиванием, но оторваться от увлечённого жевания княжеского сапога так и не соизволила.
– Лал, фу! – скомандовала Рейна после небольшой паузы, мстительно надеясь наконец услышать хруст коленной чашечки. – Вечно тащишь в рот всякую гадость.
– Неотразимо действую на рыжих сук и прочих млекопитающих, – констатировал Темнейший, когда очередная попытка отвоевать обратно хотя бы ногу бесславно провалилась. В приветственной улыбке прорезалось столь реактивное дружелюбие, что Рейна невольно напряглась, но ответила в тон.
– Щенят мне не понаделал? А то ведь топить замучаюсь.
– Фу, Миледи, – Князь поморщился с видом оскорблённой невинности, но интонация вышла излишне отрывистой и резкой и с выражением лица не совпала. – Страсть вашей воспитанницы совершенно не взаимна, могу вас уверить. Напомню, о жестокая, что сердце моё отдано вам на заре времён. С тех пор никакой нежности с вашей стороны не происходит. Ни высокой поэзии душевного единения, ни изысканной прозы мимолётного порока, один тяжкий гнёт тирании равнодушия и обломки разбитых надежд.
Рейна возвела глаза к потолку, не желая отвечать на этот поток зубодробительной куртуазности. Что ж ты принёс в когтях на сей раз, государь дорогой, какую восхитительную дохлятину? Лал навострила уши и сочувственно заскулила. Князь одарил Рейну взглядом, обладающим томностью осадного тарана, потрепал «группу поддержки» по загривку и патетически махнул рукой. – Вот, извольте видеть. Собака – и та понимает, даром что дура красивая. Но что же, празднуйте, беспощадная госпожа моя, празднуйте победу. – Под удивлённым взглядом Рейны на столике возникла бутылка тёмного стекла с нарочито простой узнаваемой этикеткой. Говорят, корни предсмертных лоз уходят сквозь песок прямиком в вечность, а плоды хранят память времён. Мортидита – напиток, названный в честь «мертвянки», болезни, поражающей виноградники, и только в Адмире могли додуматься не вырубать поражённые лозы под корень, а использовать для получения изысканного и очень терпкого вина.
На дне зрачков дарителя мелькнули и погасли странные искры – как огоньки на остатках догорающей бумаги. Он словно искал что-то во взгляде Рейны, и, не найдя, удовлетворённо улыбнулся.
– Возможно, на сей раз вы всё же оцените скромное подношение. Всё моё – ваше, Миледи.
Лал завозилась с недовольным ворчанием, внезапно обнаружив, что от нового замечательного товарища по играм ей остался лишь изгрызенный сапог да непонятная увесистая штука в россыпи орехов. Впрочем, орехи её немного утешили. Помрачневшая Рейна отобрала у питомицы Большую княжескую печать, резной нефрит обжёг кожу ледяным холодом. В ноздри ударил едкий запах гари, услужливый порыв призрачного ветра донёс его сквозь время с той далёкой выжженной равнины, от которой не осталось ничего. Мёртвая рука не промахивается. Воистину, самый драгоценный дар.
Заметил и запомнил, стало быть. Просто отступил от военных правил в отношении свидетелей. И за тысячи лет выбрал, пожалуй, лучший момент, чтобы уведомить об этом.
***
Несколько минут Бааль просто стоял и созерцал зрелище в равной мере отвратительное, неуместное и невозможное. Как если бы за завтраком вместо выдержанного кувирского подземного мёда в золотой чаше внезапно обнаружился лошадиный навоз.
В его любимом кресле для размышлений нахально дрых какой-то неопрятный лохматый детина, нежно притулив у бедра бутылку лучшего хереса, каковой Бааль держал сугубо для личных скромных нужд и узкого круга закадычных и подколодных приятелей. Как прохвост отпер шкаф и нашёл нужную полку? И почему в таком случае всё ещё дышит?
Будто приветствуя остолбеневшего хозяина, вторженец приоткрыл глаза и широко зевнул, жмурясь, как помойный кот.
– Салют, папаша! Обстановочка у вас тут – шик, пять звёзд. Чаёк, правда, в таком люксе подкачал, – приятный, но заварен слабовато.
Первой и естественной реакцией было просто сжечь наглеца на месте. Но для этого слишком жаль было кресла – изготовить замену проблемы бы не составило, но ни один зухос подходящих размеров не был в своей более разумной жизни любимой женой и матерью детей главы Второго дома. К несчастью, чрезмерно гордой и своенравной. Бааль быстро взвесил перспективы и здраво рассудил, что даже если будет выдирать белые острые зубы незваного гостя лично, а потом на их место загонять по одному раскалённые гвозди, то моральный ущерб компенсировать всё одно не удастся.
– И чего застыли, как юная дева у казарм? Проходите, располагайтесь.
– Стража! – глухо рявкнул Бааль, решив просто и без затей пожаловать мерзавца верблюжьей шапкой.
– Не морочьте мне яйца, папаша, стражу вы звать не хотите, а хотите узнать маленький секрет моего блистательного появления в вашем уютном логове. И не вздумайте тревожить молодцов, с вашими капризами жизнь у них и так не сахар. Пару бутылок поставите – так и быть, расскажу. Да и вам принять рекомендую, видок у вас – украшение любой гробницы, – длинный породистый нос проходимца, похоже, учуял, что кресло разумнее не покидать, но на подсказку хоть немного умерить дерзость чутья не хватило.
– Ты хоть знаешь, в чей дом вломился? – вынужден был сказать Бааль, всё глубже проваливаясь в замешательство. Поганец оглядел пейзаж младенчески ясными жёлтыми глазами, задумчиво приложился к бутылке и вдруг хлопнул себя по лбу.
– Ах да, вина моя! Понимаю, с вашей выслугой сон и пищеварение полагается беречь от свежих новостей. Но будем неотвратимо знакомы: Зоэль Эльмахадиль ибн Фирсет аль-Сифр ан-Масих аль-Каззаб ар-Рахмани Малик аль-Мухталлин абу Барзахим Абд аль-Лайла. Было дело, в нежной юности баловался стихотворством под именем Нувази, но вряд ли вы ценитель ифритской поэзии. Что уставились на меня, будто сейчас распылите на мелкий атом? Знаю, можете, умеете, практикуете. Но не станете. Я бедный сирота, меня распылять не нужно.
– Или говори, зачем явился, или убирайся вон. – Бааль не нашёлся, что ещё ответить. Он не очень понимал, почему продолжает стоять и слушать эту трескучую чепуху. В его присутствии никому и никогда не позволялось выдавать такое количество слов в столь энергичном темпе, даже ради оправдательной речи.
– Решительно невозможно. Я ещё чаёк не допил, – невозмутимо сообщил Зоэль. – И потом, разве сильные мира сего не обязаны оказывать помощь любому доброму гражданину, попавшему в беду? А вы меня грубо выставляете. Я вам в шербет не плевал, дочерей не сманивал, за что ж такое попрание всех законов, писаных и неписаных?
Голова у Бааля окончательно пошла кругом, пришлось временно занять место менее привычное и немедля обеспечить себе средство от жертв и разрушений. Наполняя бокал, он с досадливой неприязнью покосился на «доброго гражданина» – идея выдернуть кресло из-под его задницы пришла с опозданием, теперь же момент был упущен.
– Вот это дело! – оживился Зоэль. – Ну, за знакомство! Брезгуете? Ваш царь-то, говорят, со всеми не прочь, без всяких классовых и расовых предрассудков. Даже с собаками, лошадьми и министром культуры. А вы что ж, его линию не вполне разделяете? Напрасно, подобный пуризм светлый образ типичного представителя развращённой аристократии совершенно не красит. Или вас сослали от державной кормушки на дожитие за разногласия менее тонкие?
– Да чтоб тебе в Бездне с Люцифером… чашу делить! – в сердцах ответствовал Бааль и осушил свой бокал до дна. Вроде бы безобидный и крайне надоедливый тип, но как ещё должен выглядеть провокатор?
Только сейчас Бааль заметил кое-как сброшенный на спинку кресла парадный халат. Неужто жулик обнёс ещё и гардеробную?
– Но-но, вы в чём меня подозреваете? – возмутился Зоэль, уловив направление взгляда. – Стыдитесь, верстовой столб эпохи! Потушите ваш горящий взор, пока не подожгли моё единственное фамильное имущество. Понятие сентиментальной ценности вам знакомо? Этот халат, можно сказать, сформировал мою замечательную личность, взрастил в ней тягу к чистому и прекрасному! Пока мои сверстники обирали пьяных за мусорными баками и играли в дохлую крысу, я смотрел на этот халат и клялся себе, что у меня будет сотня таких, нет, тысяча! Теперь, конечно, я умственно возмужал и приоритеты мои сменились – красивой тряпки мне мало, мне нужен красивый мир. Но это символ веры в светлое завтра! Нечего осквернять святыню голодного бесправного детства своими гнилыми инсинуациями, не вам одному пристало алтабасовые халаты носить на своём организме.
На последних словах Бааль вздрогнул: невозможно, непредставимо. Она бы не посмела утаить. Впрочем, о характере своей случайной дамы он не имел ни малейшего представления, а тот вечер к смутному неудовольствию смог припомнить не полностью и не сразу. Безобидное желание несколько отпустить вожжи лет с четыреста назад увлекло его в небольшой тур по питейным заведениям Сифра. Ничего предосудительного в том, чтобы на определённом градусе пресыщенности ближе к финалу навестить подобные непритязательные места. Но его ожидал приятный сюрприз. На удивление приличная, хотя и простая кухня, напитки – и вовсе из тех, что не грешно бы держать в доме, к тому же очаровательная и любезная хозяйка оказалась вполне в его вкусе. Прекрасно понимала, кто перед ней – и ни капли угодливой корысти или покорного раболепия. Напротив, вельможный гость даже поймал себя на странном чувстве, будто получить расположение этой женщины невозможно ни именем, ни титулом или деньгами. А заслужить силой случайной дамской прихоти – необычайно лестно даже для всесильных и всемогущих. Утро господин премьер встретил обновлённым. Однако насущные дела Империи скоро заслонили собой в памяти и непринуждённую атмосферу сифрских вакаций, и прелестную распутницу.
Но ради какой злой иронии Хаоса небрежно оставленный в будуаре знойной кабатчицы халат вернулся к нему вместе с этим чучелом в дурно-зелёных тряпках? Бааль пристально вгляделся в лицо визитёра, ища малейшие признаки сходства. Весьма мешала слишком живая мимика – Зоэль в ответ на столь бесцеремонный осмотр немедля изобразил нечто среднее между глумливой гримасой и предсмертными корчами. Не помогала и торчащая во все стороны шевелюра, напоминавшая свадебный клубок пернатых змей, в который ударила молния. Но теперь по крайней мере ясно, отчего охранные заклятия не потревожены – право крови несомненно.
– Послушайте, стропило режима, завязывайте пялиться, как гуль на покойника, не то я про вас нехорошо подумаю. Предупреждаю, моя деликатная натура такого не приемлет. А сей почтенный мебельный реликт в духе кодекса Серафини я конфискую в интересах революции. Крокодиловый шезлонг мне больше импонирует, бодливой табуретке под гнётом ваших державных полушарий больная фантазия мастера подарила слишком много рогов и смехотворно беспомощные кривенькие лапки. Модель «Барочная деменция зловещего властелина» или «Отходы сафари»? К такому полагается ещё парадный портрет в кальсонах с лампасами, заводное чучело трёхглавого муравьеда с позолоченным подхвостьем и чей-нибудь маринованный хобот в хрустальной банке. Чтоб наверняка, – Зоэль с видом заправского эстета укоризненно прищёлкнул языком и по-хозяйски огладил массивные полированные ручки. – То ли дело это – волнующая вещь, штучный китч! Назову его Лямбда в честь космологической постоянной, буду в нём с социально развитыми девушками херес пить. Люблю сюрреализм!
На этой жизнерадостной ноте Бааль раздражённо прикрыл глаза и резким взмахом руки прервал поток лунатических фантазий. Слава Хаосу, наконец-то заткнулся. Чрезмерно энергичный прохвост. А то и вовсе сумасшедший. Беседу с ним можно возобновить в любой удобный момент. Лучше сразу избавиться от тела – кто ведёт перепись тех, что рождаются в грязи, в грязи живут и в неё же возвращаются после смерти? Такую пропажу и искать-то не станут. В Бездну дурацкие обычаи, насаждённые исключительно ради блага слабых.
Внезапно Бааля осенило: возвращение спасительной тишины почему-то не сопровождалось одним простым и естественным звуком. С которым обычно ломаются шейные позвонки. Оказалось, что посланный импульс просто рассеялся, не встретив цели, – новообретённый ушлый сын Второго дома успел вовремя исчезнуть, исполнив к тому же своё намерение в отношении приглянувшегося кресла.
***
От горячей воды в огромном бассейне поднимался пар, и сложные мозаичные панно на стенах почти полностью скрывались завесой густого ароматного тумана. Мужчина, лежащий на мраморной скамье ничком, приподнял голову, положил подбородок на сложенные руки и улыбнулся. Отражение в огромном зеркале повторило это движение. Вопреки всем законам оптики, женщина в короткой серой рубашке без рукавов, плавными сильными движениями разминавшая спину отражения, была не смуглой невысокой брюнеткой, а рыжеволосой и белокожей великаншей. В остальном картина была полностью симметрична, иллюзию зеркала нарушала лишь разная внешность массажисток.
Столь же синхронные расслабленные жесты, почти в унисон произнесенное «Свободна!» – девушки с поклоном скрылись в клубах пара, и в купальне остались лишь двое лежащих почти голова к голове совершенно одинаковых демона. Иллюзия отражения в огромном зеркале стала безупречной и за счёт этой безупречности пугающей – казалось, даже мокрые космы этих двоих свешивались с мраморных скамей совершенно одинаковыми прядями.
– Новости? – у мужчины с грубоватыми, но правильными чертами и крепким сложением оказался неожиданно мягкий и мелодичный голос, а вопрос прозвучал скорее как утверждение.
– Одна – и та в обносках, – его отражение разговаривало чуть тише и глуше. – Возможно, такая же фальшивка, как сотни до него.
– Зато драгоценная единоутробная родственница вполне аутентична.
– Более чем. Есть сведения, что ночные ши перестали таковыми быть не без приложения её нежной ручки. Ты видел её – и то, как она влияет на Приёмыша. Что ещё более интересно, отец очень полюбил проводить время в беседах с невесткой, а она всё ещё не уехала в Элизиум.
– Разумно. В этой светловолосой головке очень интересная начинка, жаль, пока нет повода её распотрошить. Но лучше преданная жена Приёмыша и примерная мать будущих слуг Империи, чем новая лазурская богиня. Или претендентка на то, что принадлежало нашей матери.
– Он мог отдать город нам, но не сделал этого. Вручить ей то, о чём она даже не знает, не сможет и подавно. Пусть сестрица играет в покорение двора и развлекает отца. Ещё одна заводная балеринка со шкатулки, удобно иметь запас, когда они столь хрупки, что имеют свойство ломаться.
– Пусть. И когда Вавилон восстанет из песка, в этом не будет его заслуги. Ни по каким законам он не сможет распоряжаться нашим наследством.
– А другие её дети?
– Кто достоин более, чем мы? Единственной женщиной, которая могла править Вавилоном, была наша мать, кровь её дочерей уже разбавлена.
– Наш старший брат…
– Он давно избавился от желаний и страстей, у него новая судьба и новое предназначение.
– Ты веришь в отсутствие страстей? Я – нет. Недавно я пытался заглянуть в его разум – но Рудра был словно скрыт за стеной. Зачем бы невидимому и бесстрастному духу таить свои мысли?
– По привычке. Некоторые навыки не умирают вместе с телом. Но даже если вдруг он осмелится, претендовать – не значит получить. Мы оба знаем это. Им тоже придётся узнать, если они захотят отнять то, что наше по праву.
Короткий кивок, два тела синхронно поднялись со скамей и неторопливо направились к бассейну. Минуту спустя два всплеска воды слились в один.
Глава 5, в которой Зоэль являет городу и миру нечто поистине удивительное и становится предметом пристального интереса двух СоветовГлава 5, в которой Зоэль являет городу и миру нечто поистине удивительное и становится предметом пристального интереса двух Советов
– Уверен, что это хорошая идея? Ты ведь даже не рассказал, какую поразительную аферу задумал на этот раз. И вообще толком ничего не рассказал! – Керим привык следовать за амиром, но в свете последних событий начал опасаться, не собрался ли друг откусить больше, чем сможет прожевать. Зоэль иронически приподнял бровь.
– А что, раньше рассказывал? Начинать сейчас не вижу смысла. К тому же, преступно будет омрачить определённостью чистую прелесть настоящего сюрприза. Довольно и того, что о грядущем известно двоим: мне и госпоже моей удаче, – он любовно погладил болтающуюся на груди подвеску. Тем, кто имеет обыкновение трепаться о своих грандиозных планах, судьба благоволит редко. Эту капризную красотку полагается брать в почтительном молчании – истинной любви слова не нужны.
– Зато нужны народу, – сердито проворчал Керим, кивая в сторону собирающейся толпы. – А ты просто валяешься на этом трупе хорошего вкуса посреди площади и ждёшь, пока набежит побольше. Да ещё и халат стащил. Тётушка тебя убьёт.
Зоэль лениво потянулся и ответил, пропустив мимо ушей последнее замечание.
– Я – главное событие сезона, потому поступаю сообразно. Эта публика всегда где-то посередине между детьми и голодными львами. А мой великолепный реликтовый паланкин я попрошу не обижать. При жизни у него наверняка были чувства! Ну что, я вижу на форуме кворум, можно начинать ажитацию.
Любопытные продолжали стекаться на площадь, вокруг ораторского возвышения, занять которое мог абсолютно любой, постепенно образовалось плотное гомонящее полукольцо.
– Вор козий, сын пёсий, тебя ж выставили! – раздался подначивающий возглас из передних рядов.
– Конечно, выставили, папаша! Я тот счёт, по которому придётся заплатить. И мнимым властителям этого города, и всему миру, – весело откликнулся Зоэль, и голос его разнёсся над площадью, многократно усиленный магией. Толпа притихла – многие знали наглую живую легенду Сифра, но до сей поры талантов мага она не проявляла ни разу. – Я всегда возвращался и буду возвращаться в родные места, хоть живым, хоть мёртвым.
– Где шлялся, шельма? Неужто в Зоопарке этого коркадила оседлал? А летать там выучился? Подробности давай!
– Этого добра отсыплю, подставляй подолы! – Зоэль извлёк из воздуха самокрутку, прикурил щелчком пальцев и жадно затянулся, выпустив густое облако белого дыма. Балагуры в передних рядах потянули носами и заухмылялись, опознав терпкий запах ганджа. – Как вы все знаете, я был изгнан преступными и самонадеянными дерьмаками, прибравшими к рукам наш блистательный Сифр. Я скитался по Пустошам, ища ответа на вопрос, почему добрые мои сограждане позволили сотворить такое, ведь мы всегда были союзниками в радости и печали. И как спасти мой народ, отравленный ядовитыми испарениями лени и равнодушия. Долгие дни и ночи я бродил один без воды и пищи, пока не упал обессиленный в спасительную тень грота, надеясь, что она избавит от сжигающего солнца и палящих ветров пустыни. Но то была и тень алтаря Великой богини, и она приняла меня и облекла своей милостью обветшавший храм бренной плоти.
– Брешешь! Что до тебя древней ведьме, когда сама в колодце на цепи!
– Матушка твоя брехала, когда на дворе тебя зачинала, любезный, – не меняя интонации, ответил Зоэль. – Да, богиня откликнулась! Она подняла упавший дух мой и открыла проход в своё царство. Так пробудился я для новой жизни, подобно тому, как вечно обновляется в огненных объятиях Тысячеликой этот мир.
– Забористая трава попалась! Так перекрыло, что аж самой Лилит в грот занёс! Дивно, что там не остался! – загоготали в толпе. Со всех сторон посыпались топографические шуточки разной степени сальности. Зоэль понимающе осклабился, пережидая этот шквал, затем продолжил.
– Или вы думаете, это всё иллюзии да амулеты? А как вам такая «иллюзия»? – ифрит махнул рукой, и из старых, давно бездействовавших фонтанов с шипением вырвались нежно-розовые искрящиеся струи. Толпа недоверчиво отпрянула, но вскоре самые безбашенные уже приникли к бортам. Воздух наполнился взвесью брызг, аромат молодого вина призывно защекотал ноздри. Послышались одобрительные вопли и возгласы первых дегустаторов, безошибочно опознавших знаменитое «Серебро Сифра».
– Ваше здоровье! – прокомментировал Зоэль начавшуюся давку и подмигнул остолбеневшему Кериму. Амир царил в своей стихии, и пока добрые горожане лезли в фонтаны снимать пробу, вглядывался в лица, знакомые и незнакомые, словно смакуя устроенный переполох. Заметив зависший сбоку съёмочный кристалл, одобрительно улыбнулся.
– Приветствую почтеннейшую прессу и телевидение и благодарю за оперативное содействие! Итак, Чёрная Роза Бездны, смотрящая из врат вечной ночи сквозь семь вуалей Ситра Ахра, Всемилостивая и Милосердная Ама Лайла даровала благословение не только мне, своему избраннику. Она вернула вам отнятое обманом – священные земли Перешейка! Больше кристаллов, крупнее ракурс! – Он выхватил из-за пазухи лист пергамента и развернул прямо в толпу. – Декрет о присвоении Перешейку статуса суверенного государства!
Керим в полной мере прочувствовал всю неожиданность амирова сюрприза и напрочь перестал что-либо понимать. Толпа притихла, испытывая сходные затруднения, особенно сложная гамма чувств отразилась на лицах тех, кто воспользовался заклинаниями и амулетами для улучшения зрения. То тут, то там мелькали неспешно подтягивающиеся стражники, но судя по тому, что часть из них расчистила подход к одному из фонтанов в откровенно личных целях, прямых приказов пока никто не получал или же решил разумно повременить с их исполнением.
– Вам издавна внушали, будто бы наш уютный уголок – нейтральная территория. – Зоэль скривился и сплюнул, словно избавляясь от попавшего в рот песка. – Наблюдатели. Контроль. Одуревшая от безделья свора армейских с двух сторон. Всего этого быть не должно. Мы не чей-то ресторанный дворик! – выкрикнул ифрит, весело и зло поблёскивая глазами. – Адмир и Раймир разобщили нас, превратили колыбель цивилизации в притон, а народ – в кукол и лакеев, сытую и довольную обслугу! Я не могу указывать вам, я лишь спас едва живую истину из лап небытия, из лисьих уст и пасти гадюк вырвал вашу законную свободу. И вернулся с Пустошей, чтобы вручить драгоценную добычу вам. – Зоэль внезапно принял серьёзный и задумчивый вид. – Но! Если бы вы спросили меня «Зоэль, брат, с чего же начать нам наш новый путь?», то я сказал бы: можно поступить с пришлыми так, как они поступили со мной. Где же господин мэр? Где этот выдающийся отвал двудержавной породы? Меняю потрёпанную шкуру господина мэра на пару стоптанных сандалий!
Малхаз пристально следил за каждым движением и внимательно вслушивался в истинный смысл того, что нёс мальчишка. Он не ошибся – парень принадлежал к породе счастливой и страшной. Ясно, отчего Тысячеликая не взяла его сразу, прельстившись огромной силой. Настоящих масихин почти не осталось – годы и годы подряд под знаменем Великой всплывали лишь мошенники, фанатики или попросту дураки. Истинные же любимцы Всематери – яркие, молодые, сильные, они не просто ловко подбирали нужные слова, а сами обращались в то, чего так не хватает всем – в живое чудо. Второе зрение позволяло отчётливо увидеть главное – воля этого мерзавца была магией, а магия – волей. Знак Высоких домов и старой крови. Быстро вошёл во вкус, брал с толпы много и алчно – но тем лишь умножал число последователей. Они поверят, уже поверили. Вначале в развязное обаяние своего феерического кудесника, а затем и в ту, чьим посланником он явился, даже если до прихода на площадь почитали её лишь древней безумной ведьмой, сидящей в заточении невесть где. Если таков в юности, то лучше не знать, чем станет для мира, когда войдёт в полную силу. По счастью, раньше того он принесёт достойную дань и займёт подобающее место среди избранников Великой Алой. Малхаз не искал подобной участи – он жил слишком долго и находил в такой жизни массу преимуществ. В конце концов, у алтаря всегда должен быть кто-то с обсидиановым ножом в руке – благодаря этому сохраняется баланс. Пленителен и грозен взгляд Богини в хмельном экстазе, но зрить его за пределами сакральных пространств не должно – в священном огне вечного шабаша сгорает всё, кроме лика Её, не остаётся ничего кроме жажды Её, и жажду эту не суждено утолить никогда. Между нею и миром – лишь они, наставники, хранители и посланники. Когда в своих обличениях мальчишка добрался до мэра, стало ясно – пора охладить пыл юного дарования: раздутая им искра грозила обернуться пламенем пожара. Самый бедовый люд, услышав Зоэлево предложение, ринулся прочь. Что не расслышат или не так поймут – то придумают, но администрации города теперь будет не до веселья.
Малхаз безмолвным приказом пустил свиту вперёд, а сам сбросил личину и ударил посохом о камни мостовой. Эхо облетело площадь, высокую статную фигуру шейха заметили и узнали, многие опустили головы в почтительном поклоне – и Малхаз приветствовал их сердечной отеческой улыбкой, мгновенно сменившейся выражением беспокойства.
– О семь покровов Всематери! Не обманывают ли меня мои старые глаза? – с неподдельным волнением в голосе воскликнул шейх, воздевая посох. Послушники резво расчистили проход к ораторскому помосту, оккупированному Зоэлем, образовав что-то вроде живого коридора.
Зоэля такой поворот, похоже, только раззадорил. Выпустив очередной клуб дыма в съёмочный кристалл, он отвесил глубокий прочувствованный поклон через подлокотник кресла.
– А, вот и светильник веры! Как же без мудрого совета отцов-пещерников в нашем маленьком безнадёжном деле. Что вас так возбудило, дорогой брат мой и славный вертоградарь неопылимых кущ Великой матери?
– Чья же подпись стоит на пергаменте, и чья печать? – в том же порыве искреннего изумления продолжал Малхаз. – Уж не проклятый ли это знак Шемаля ар-Раджима, Отца Лжи, гнуснейшей и порочнейшей отрыжки Хаоса, губителя жизни и врага всех праведных? Брось эту скверну в огонь, мальчик, покуда она не пропитала твоё наивное сердце!
Толпа затаила дыхание – не каждый день дают такие представления – сначала очередная лихая выходка Козьего Вора, а теперь почти политический митинг с элементами настоящего религиозного диспута. Куда там факирам, бродячим учёным и прочим актёрам с музыкантами!
– Никак невозможно: документ очищен и закалён бездымным пламенем нашей богини, – покачал головой Зоэль. – Потому несгораем и – сразу скажу для самых резвых – передаче не подлежит. Вы своими сомнениями прямо оскорбляете мудрость нашей Амы Лайлы. Эта вот каракуля, похожая не то на чертёж самогонного аппарата, не то на схематичное изображение заковыристой интимной пытки, – суть признание её прав и прав её народа. За разъяснениями любой волен обратиться в посольство Адмира, через дорогу от мэрии на бульваре Сердечного Согласия, не заблудитесь. А что кривой раймирский мерин, спелых плодов ему за щеку, своё битое копыто не приложил – так молчаливое признание тоже имеет силу. И на кой сдалось всем непременное одобрение двух древних инвалидов, когда с нами вскоре будет вся сила Тысячеликой?
От таких пассажей в адрес государей-миродержцев толпа зашумела и раскололась на два лагеря – светские хохотали в голос и подначивали выдать что-нибудь ещё, а религиозные принялись разбираться между собой, чем эта хула обернётся, когда дойдёт до адресатов – уж больно скользким был момент сращения религии с государством в умах этих добрых горожан и гостей столицы.
Малхаз внимал столь очевидной браваде с видом суровым и тревожным. Опасен ли каменной стене град острых ядовитых стрел, даже если лучники искусны и неутомимы? Во взгляде шейха отразилось лишь искреннее опасение – с таким родитель смотрит, как неразумное дитя в своих играх вдруг решило глянуть, а что же таится на дне глубокого колодца.
– Осторожней, мальчик. Дым травы гандж делает юных безрассудными, и потому вдыхать его обильно и постоянно могут лишь опытные. Ты же не желаешь повторить судьбу несчастного Аджи? Что, если под личиною лани таился дракон: не Великая матерь явилась тебе, а её презренный и недостойный супруг? Чтобы обратить благо во зло, усердного в вере – в смутьяна и зачинщика кровавой бойни. В своего верного слугу. – Старый шейх удовлетворённо отметил следы сомнения на лицах публики. Даже верный Зоэлев дружок спал с лица – явно раздумывает, куда бы удрать половчее, вон как озирается по сторонам. Не стоило твоему товарищу пытаться запрячь сразу двух диких коней в свою колесницу.
– Не гордыня ли это – считать себя недоступным для обманов Отца Лжи? – вкрадчиво подвёл к главному Малхаз. – Многие достойные пали его жертвами. Горько было бы предполагать такое – но горше того лишь мысль, что железная уверенность твоя рождена не безрассудством молодости и огнём веры, а силой нечестивой сделки. Хромой аспид не раз посылал в наши земли лжепророков, и чудеса их были куда удивительней тех, что явил ты.
– Вон куда вывезли, а, – молодой ифрит прищёлкнул языком и внезапно вскочил со своего импровизированного трона, принявшись нервно расхаживать взад-перёд. – Вы слышите, в чём меня только что обвинили? – он обежал глазами первые ряды, а затем метнул разъярённый взгляд через площадь. Жёлтые глаза горели не хуже опала на груди. Пока уязвлённый оратор выдерживал тяжёлую паузу, Малхаз напряг все силы и всмотрелся – никакого сомнения, именно эта подвеска пропала много лет назад из сокровищницы старейшин, с тех пор попадались лишь подделки.
– Ну что же, старейшина Малхаз, маловерная пчёлка из кувирских пещер, на вашем месте я бы зря не жужжал. Известно мне доподлинно, что некоторый медок с ваших пасек попахивал совсем не Садами Всематери. В хидиры набиваетесь? В наставники, как некогда к бедолаге Аджи? Я вас сейчас сам наставлю, хоть и сознаюсь пред лицом родного города – не хотел. Но вы слишком шейх, и состав у вас, как у всякого шейха – дым, пафос, больная гордость. Убери пафос, разгони дым – и что останется? Болтливые паскудники, готовые продаться с потрохами всякому, кто предложит хорошую цену. Метили в меня, да попали лишь на собственные туфли, вспомнив древнюю историю о том, как обманули обманщика. Аджи не был простым ифритом, он был одним из вас. И хотел стать первым среди избранников Великой матери не ради истового служения Ей, а ради власти и почёта среди таких же. Конечно, он был не так уж глуп, раз вынул язык из задницы старейшин и отправился искать истину в другом месте. Живую истину, блуждающую совсем рядом и приходящую в мир во плоти перед тем, как наступит самый тёмный его час. Скитания на Пустошах в отчаянной мольбе увенчались успехом. Перед рассветом у старого алтаря Аджи окликнул убелённый сединами благообразный старец в простых зелёных одеждах и спросил, что гложет несчастного. Когда же тот раскрыл ему своё сердце, старец обещал утолить печаль молодого шейха, поскольку ревность в вере и искренность молитвы тронули его. Аджи спросил, какую же великую жертву потребует посредник Великой матери, но старец улыбнулся, а затем сказал, что ему не нужно ничего. Лишь одно дружеское объятие, как символ тех объятий, в которые Богиня когда-то заключила мир, чтобы вдохнуть в него жизнь.
Аджи вернулся из своего путешествия, и благодать Всематери будто бы снизошла на него – он стал совершать великие чудеса и славные подвиги, чем снискал уважение шейхов. Много союзов он заключил, многих сторонников приобрёл. В час наивысшего торжества, когда прославленный Аджи принял титул шейха шейхов и правителя Кувиры и пировал со своими верными, к нему привели невесть как пробравшегося во дворец нищего в грязных лохмотьях. Жалкий босяк вырвался из рук стражи, чтобы упасть в ноги Аджи, и промолвил: «Подними меня и обними, как брата своего, великий шейх, ибо все мы дети Амы Лайлы». Речи безумного бродяги вызвали только смех, а его самого Аджи отшвырнул носком сапога, приказав убрать с глаз долой, так противен ему показался самозваный «брат». Власть ожесточает сердце, а жестокое сердце имеет дурную память. Аджи забыл о своих бдениях в пустыне, забыл и о долге правителя, проводя дни в пирах и забавах. На очередной попойке он так восхитился превосходно приготовленным фазаном, что велел привести повара, щедро наградил его и крепко обнялся с ним в знак особой благодарности. В тот же миг он почувствовал жгучую боль там, где его спины коснулись руки повара – из лопаток несчастного на глазах изумлённой свиты пробились на свет две злобные змеи, немедля принявшиеся жалить хозяина.
Аджи пытался усмирить их, прося о помощи, но все слуги и прихлебатели разбежались. В отчаянии Аджи огляделся и заметил, что повар не удрал вместе с прочими. Тогда он понял, что кара настигла его, и взмолился, прося сказать, что ему делать дальше. «Кормить вовремя, мой дорогой», – прозвучал ответ, а повар исчез, как не было.
Он поступил бы умнее, не последовав этому совету, но в итоге всё же получил желаемое – вошёл в историю как Аджи Даххак, безумный тиран-чудовище, изгнанный и убитый своим же народом. Желание власти и славы ослепило его, и потому он легко поверил, будто достоин внимания хидира и даров Всематери, и тем привлёк лишь Отца Лжи и свою погибель.
Малхаз с невозмутимо благодушным, но под конец несколько напряжённым видом выслушал историю вместе со всеми. Будь при нём прежняя сила – испепелил бы Зоэля на месте. Но лучше выказать снисходительность, любая резкая реплика в одночасье сделает неудобные слова правдой – такова уж толпа. Но прелесть даже самых крамольных легенд прежде всего в богатстве толкований. Шейх ощущал огромную усталость, но всё же задействовал ещё несколько амулетов и послал мысленный сигнал своим.
Молодой ифрит под финал своей речи несколько поуспокоился, хотя и смотрел на Малхаза с совершенно невозможным прокурорским прищуром, скрестив руки на груди.
– Зоэль! Покажи спину! А ну как у тебя там гадюки некормлены! – зазвенел смешливый девичий голосок, в очередной раз открыв шлюзы общей бесхитростной, но довольно богатой фантазии.
– А извольте! – Зоэль с весёлой гримасой рванул пояс, роскошный золотой халат полетел следом под взрывы хохота и одобрительный свист. Иного платья под ним не оказалось. – Хорошо ли вам видно, добрый народ мой? – вопросил оратор и принял величественную позу, откровенно пародируя Малхаза.
Со всех сторон посыпались оценки, советы и весьма щедрые предложения, а на помост полетели посланные заклинаниями записочки, содержимое коих нетрудно было угадать. Последним аккордом стал приземлившийся под ноги Зоэлю весьма объёмистый предмет интимного гардероба какой-то шутницы.
– Слабовидящих пропустите ближе, слабонервных унесите в фонтан. Покровы сорваны, я уличён, отрицать бессмысленно: один змей у меня и правда есть. Он со мною с рождения и до сей поры был весьма приятен для дам и совершенно безобиден для всех остальных. Если же он – проклятие Отца Лжи, то остаётся предполагать, что вездесущий колченогий извращуга успел обнять заповедные места у всякого мужа под этим солнцем!
Сквозь вой, аплодисменты и радостное улюлюканье не без труда пробился наконец звучный голос шейха. Своевольная паршивка опередила провокаторов буквально на секунду, превратив острый момент в фарс – но исход всё же не худший из возможных. Пусть думает, будто настолько очаровал девчонку, что она готова сменить сторону.
– Истину знает лишь Великая мать и сердца праведных, – с мягкой улыбкой, дававшейся уже с усилием, изрёк Малхаз. – Верить или не верить наветам отступников – опасный путь, потому именем Пустошей и совета старейшин я объявляю о начале ритуала Золотой ветви. Добудь её с Проклятого древа в потайной роще ядовитого сада Отца Скорби. Так ты докажешь истовость своего служения Всематери и принесёшь на алтарь её самый драгоценный дар. Пусть она укажет тебе дорогу. Свидетелями беру всех добрых горожан – отказ твой скажет больше согласия.
Зоэль подбоченился и недоверчиво приподнял бровь, устремлённое вверх «проклятие» угрожающе качнулось в сторону противника.
– Вы полагаете? Впрочем, ваша старческая дотошность меня тронула. Сочтём за испытание чувств – в конце концов, возлюбленным принято дарить цветы, а если уж речь о Розе Бездны и Лилии Пустошей, то ей – только лучшее. Все клумбы Эдема под корень снести мало будет, не то, что какой-то ветки. Так и быть, по рукам, папаша! Стартую незамедлительно. А пока я ухожу в набег, выпейте за свободу Перешейка, мою удачу и Великую матерь! – фонтаны на площади забили сильнее. – Да станет ваше желание законом! А всем несогласным передайте … – Зоэль с заговорщической миной поманил съёмочные кристаллы, и когда они послушно слетелись поближе, раскинул руки и выразительно махнул бедром, – привет горячий от трёх лиц!
Последние слова утонули в счастливом рёве толпы, пока оратор медленно таял в воздухе, причём вместе со своим диковинным реквизитом. Керим не знал, радоваться ли, что безрассудный амир не утащил с собой неизвестно куда ещё и его. Оставалось только наблюдать, как вместе со своей свитой отбывает прочь старый кувирский лис, а на площади разворачивается батальная картина «Взятие фонтанов». Стоило народу убедиться, что чары не рассеялись с уходом Зоэля, добрые горожане не упустили шанса – шутка ли дело, «Серебро Сифра» на халяву да ещё сколько влезет!
***
– Денег ему предлагали? – будничным тоном поинтересовался Маммона. – Нищий ифрит. Княжеский декрет. Лучше синица в руках, чем журавль в небе – парню понятнее мешки с золотом или драгоценностями, нежели эфемерные политические перспективы.
– Не прокатит, – Левиафан материализовал свой знаменитый стакан, но под неодобрительным взглядом Рейны предпочел наполнить его водой с колотым льдом и дольками лимона. – Записано за ним изрядно, – он со стуком поставил стакан на стопку лежащих перед ним бумаг – подобные скрепленные серебряными булавками листки валялись на столе перед каждым из членов Совета. – Если бы паскудника интересовали деньги, он давно был бы богат – не один город готов был заплатить огромные суммы для того, чтобы никогда более не видеть у ворот или в стенах своих Зоэля Фирсетского. Он по-своему честен – даже не брал отступного, предпочитая без затей выносить городскую казну в удобное для себя время без каких-либо обязательств. Так что и откупные, полагаю, постигнет та же судьба – он откажется от них, да впридачу обворует посланников.
– У тебя же не может не быть там никого? – госпожа премьер пристально посмотрела на Малефицио.
– Лучше бы не было, – скривился тот. – Это не агентура, а слёзы. Но неоправданно дорогостоящие слёзы. Информацию собирают исключительно по кабакам, и счета за их гулянки скоро пустят СВРиБ по миру. Подвести туда убийц будет дешевле: нет объекта – нет проблем.
– Неплохая идея, – Маклин переглянулся с Астаротом, тот что-то прикинул в уме и неожиданно покладисто кивнул:
– Главное, чтобы никто и никак не мог связать прискорбную кончину столь многообещающего юного таланта с вашими людьми.
– Злые вы, господа, нечуткие, – вклинился скучающий Асмодей. – Сразу норовите радикально решить проблему. А поиграть? А выяснить, чем сей юный талант дышит? Почему бы не попытаться воздействовать на эту огрубевшую натуру благотворной силой любви? Кто-нибудь потрудился узнать, какой типаж предпочтительнее и нет ли за нашей проблемой каких-нибудь особых грешков?
– Первый раз слышу, что кувыркание в койке уничтожает старые папашины декреты и указы, – протянул Хэм. – Будь оно так, в Пандеме уже протрахали бы не только конституцию и все Кодексы, но и наградные грамоты вкупе с географическими картами.
– Балаган закрывается, начинаем совет, – госпожа премьер побарабанила пальцами по столу. – Тему влияния секса на документооборот личным решением снимаю с повестки дня, равно как и убийственные в прямом смысле слова планы. И, господа, очень прошу – без самодеятельности на этой скользкой дорожке. Для господина министра культуры повторю отдельно: любая попытка воздействия на фигуранта с вашей стороны будет расценена, как прямое неподчинение воле Темнейшего.
Асмодей послал Рейне обиженный взгляд из-под опущенных ресниц и поджал губы.
– Предупреждая очевидные смежные вопросы – согласно отчётам Мора, состояние государя остаётся стабильным. Никаких нарушений режима содержания той, чьим именем фигурант затеял свою аферу, по результатам серьёзной проверки также выявлено не было.
– Как-то слишком для буйной сумасшедшей, – недоумённо заметил Хэм. – Отыскивать этого уголовника, вручать сомнительную бумагу… Даже если реально могла, скорее попросту сожрала бы – и дело с концом. И какой протуберанец угодил папаше под фуражку, чтоб он вздумал отписать Перешеек Лилит?
Маклин нахмурился, но промолчал.
– Боюсь, не под фуражку, мальчик, – с кривой ухмылкой сообщил Астарот. – Документ не имеет точной датировки, но по некоторым признакам можно сделать вывод, что мы имеем дело с наследием одного из тех периодов, когда необходимо было бдительно отслеживать, какие указы и постановления написаны всерьёз, а какие под влиянием кхм… момента. Чтобы в один прекрасный день, к примеру, не обнаружить, что государь подарил своей интимной любимице город или не оказаться подданными державы с новым и крайне неблагозвучным названием. Знал бы ты, как ранее значился в различных дарственных официальный статус фаворитки Его Темнейшества…
– Господин министр юстиции, если вы не возражаете, вечер мемуаров мы отложим до лучших времён, – сухо прервала его Рейна. – У обсуждаемой персоны до сих пор имеется масса сторонников разной степени вменяемости, особенно на Перешейке. Реальной угрозы они не представляют, по счастью, но подобные артефакты на чёрный день кому-то из них остаться могли. Там уже засветился Малхаз аль-Кувира, весьма одиозная личность. Один из доверенных мясников самопровозглашённой царицы Веера, а теперь уважаемый столп ифритского общества и служитель угасающего культа. И возник он сразу после того, как всплыл этот оборванец.
– И знает ли этот очаровательно норовистый барашек, что его уготовили на заклание? – томно вздохнул Асмодей. – Будет жаль, если при таком роскошном потенциале его жизнь оборвётся одним движением удавки или кинжала.
– Если декрет ему выдан советом старейшин, то и подходящую реликвию в закромах могут найти. А потом объявят угодным «богине» и посадят на трон. Удобно. Кандидатура выбрана с дальним прицелом – народный герой, благородный вор, то есть персона романтическая и вызывающая у простых людей доверие. А история с божественным озарением – комедия для суеверной части аудитории. В своих речах к отцам-пустынничкам он был несколько мягче, как мне показалось, – резонно заметил Малефицио. – Вы бы тоже могли это заметить, если бы сосредоточились не на созерцании крупных планов и удачных ракурсов оратора.
– Ах, виновен ли я в том, что волей случая юному дарованию достался столь выдающийся артефакт! – пожал плечами Асмодей. Под ледяным взглядом Рейны тут же добавил. – Опал таких размеров и столь редкой окраски – невозможно ошибиться. Так что насчёт реквизита в запасниках у шейхов наш любезный Малефициано может оказаться прав.
– Также возможно, что почтенный кувирский пчеловод действует не по одной лишь инициативе совета старейшин, – усмехнулся Маммона. – Более изворотливого и продажного типа – ещё поискать. А если кто забыл, в Совете Раймира крепко угнездилась парочка прямых потомков низложенной и забытой. Очень деятельных потомков, которым давно нет выгоды усердно гоняться за тенью крамолы – велик риск укусить собственный хвост. Только этих ретивых мозголомов – прости, Мак, – нам не хватало в роли наследников декрета. Или громких заявлений о хитром плане Темнейшего. Разумнее без особого шума вовремя изъять бумагу и объявить подложной, чем ждать, пока наша курортная зона превратится в горячую точку. Уверен, раймирским коллегам эта возня невыгодна даже при полном попустительстве Светлейшего. Объединёнными усилиями…
– Нет, – резко оборвала его Рейна. – И это не голосование, если кто-то вздумал решать вопрос преимуществом большинства. Следить за ситуацией, не вмешиваться. По крайней мере, покуда не станет ясно, кто стоит за фигурантом. Повторяю очередной и последний раз: любители альянсов и быстрых превентивных мер будут отстранены.
– Позвольте, миледи, – взгляд Асмодея был чище и невиннее младенческого. – Но не превышение ли это с вашей стороны? Да, Большая княжеская печать – аргумент увесистый, достойная награда за неутомимые труды. Но коли речь зашла о документах, где же бумага о вашем официальном назначении с расширением полномочий? Или вы коварно лишили Владыку последних сил, посему на соблюдение формальностей его уже не хватило?
Князья были готовы поклясться, что Асмодей наконец нарвался. И были бы искренне рады видеть, как он получит в лоб тяжёлой нефритовой печатью, но госпожа премьер по-прежнему задумчиво вертела её меж пальцами со странным выражением лица.
– Всем обеспокоенным здоровьем повелителя рекомендую проведать его лично. Глава Третьего дома как персона особо сострадающая может применить к Темнейшему все реанимационные меры на свой вкус. Возможно, тогда он наконец перестанет изображать выброшенное на берег бревно. И мне не придётся замещать его в кресле председателя, чтобы оттуда любоваться высочайшей дефективностью работы ваших извилин, господа министры и лица, к ним приравненные. Я всех предупредила. – Рейна ощупью выбрала из хрустальной вазочки пару орехов покрупнее и, не спуская глаз с Асмодея, небрежно опустила на них печать. Скорлупа и мелкие крошки разлетелись по столу, на поверхности осталась вмятина. – Заседание окончено. Катитесь вон.
***
Даже если документ подлинный, реальной силы он не имеет, нормы международного права исключают всякую возможность подобных шуток. А уж при каких обстоятельствах Лилит могла бы передать свою нелегитимную дарственную кому-либо – и вовсе непредставимо. Согласно отчётам о состоянии её здоровья, она ещё менее вменяема, чем тот, чья подпись стоит на декрете. План действий, чёткий, логичный и простой – отец бы наверняка его одобрил. Подождать, пока самозванец соберёт вокруг себя всех ментально поражённых, а затем убрать из уравнения лишнее. С прочими – поступить по справедливости. Никаких изъянов, кроме одного – уважаемые члены Светлого совета, похоже, совершенно не настроены выслушать председателя оного.
Уриэль о чем-то вполголоса переговаривался с Михаэлем, Двухголовые по обыкновению пребывали на своей волне, и волна эта того и гляди могла обернуться ударной – Мункар даже не удостоил его взглядом, не то что приветствием, настолько был занят мысленной беседой с братом, причём предмет этой беседы злил обоих буквально до белых глаз. Что здесь забыла госпожа Сешат – и вовсе загадка, но от её присутствия легче не становилось.
Хорошее начало – первое заседание Совета после официального вступления в должность, но вместо хотя бы формальных поздравлений коллеги ведут себя так, будто он невидимка, что-то вроде дворцовых слуг. Габриэль и вовсе потерял последние остатки совести. Столь бесстыдного поведения можно было бы ожидать от Аралима, все давно привыкли, что перевести его в ранг придворного шута мешают лишь какие-то неведомые соображения Светлейшего. На вызов этот разгильдяй не ответил и, разумеется, так и не явился.
Новоиспечённый премьер-министр применил другой приём из отцовского арсенала – выразительно кашлянул. И ещё пара минут прошла в ожидании, ничего не изменилось. Взгляд той, что считалась его матерью, обледенел окончательно, только инея на ресницах не хватало.
– У меня есть предложение вне сегодняшней повестки, – процедила госпожа Сешат. – Назначить уважаемого Габриэля ещё и министром демографии. И официально предоставить ему право на отдых в зале Совета.
– Чудесная мысль, девочка, – степенно откликнулся Уриэль, одарив её снисходительным взглядом. Министр юстиции неимоверно раздражал многих своей фамильярностью, но всё же имел на неё известное право – за свою долгую и успешную карьеру он успел побывать даже в должности премьера, но покинул её по своей воле. С несвойственным ему обычно, но приятным чувством Арвель отметил, как госпожа Сешат поджала губы. – Это принесёт изрядную пользу государству. Столь регулярное, длительное и, судя по всему, интенсивное укрепление международных отношений отнимает слишком много сил, поскольку представители Правящего дома братского Адмира известны своим бурным темпераментом в рамках переговоров. Потому разумно спасти нашего подающего большие надежды юного собрата от гибельного истощения и заодно вознаградить его неоценимый труд на благо нации.
– Орден ему дайте, – проворчал Михаэль. – «Адамантовый уд первой степени». За половые заслуги перед отечеством. И путёвку в Элизиум. - Министр обороны с силой раздавил окурок сигары в тяжёлой яшмовой пепельнице и вдруг рявкнул неожиданно громко, потревожив эхо под сводами зала:
– Габриэль!
– Незачем так орать, – неприязненно отозвался адресат, открыв глаза. – Если хотите проникновенных взглядов и непременных быстрых реакций – заведите василиска. Проект вашего ордена я предложил бы в массовое производство только после серьёзной доработки. Выступать с признанием этого дурдома без особых указаний Светлейшего я не планировал, и это на данную минуту всё, что я хотел бы сообщить уважаемым коллегам.
– Господин секретарь, мы можем наконец озвучить своё решение? – мягко вступил Мункар с такой вежливой улыбкой, что Арвель понял – это венок, брошенный на саркофаг его авторитета, – Пока досточтимый министр обороны не пустил в ход пепельницу, окончательно нарушив протокол, – продолжил Накир мысль брата. У всякого, кто не смотрел бы на них в тот момент, могло сложиться чёткое впечатление, будто говорит один оратор.
Уриэль медленно оглядел присутствующих и изрёк тоном, не допускающим возражений:
– Лилит недееспособна. Следовательно, не может иметь никаких притязаний, чей бы росчерк ни стоял на клочке пергамента. Соблазнённых же легко успокоить новым декретом. Последующее отменит предыдущее. Все несогласные незамедлительно становятся апостатами Империи. И обойтись с ними следует строго по закону. На случай серьёзных беспорядков есть миротворческие силы.
– Виновные понесут великодушное наказание, невинные получат урок свободы, – кто из тандема произнёс эту фразу, было уже неважно, на лицах близнецов появился одинаковый хищный оскал. – Мы позаботимся об этом.
– Ну ещё бы, где-то в тех краях у вас, кажется, был некоторый личный интерес. Какие-то вялотекущие археологические раскопки под видом застройки через третьи руки? – скучающим тоном заметил Габриэль, решивший причинить немного неудобства всем, раз уж его столь нелюбезно потревожили.
– Поскольку, как вы справедливо заметили, интерес личный, то и финансирование его не отнимает ни сефира бюджетных средств. Потому дел Совета касается в той же степени, что и объём расходов вашей обожаемой златовласки. Довольно праздной болтовни. Мы приступаем.
– Подождите, вы что всерьёз это предлагаете? – в полной растерянности выпалил Арвель, глядя, как исчезают близнецы.
Теперь его услышали. Всё внимание разом оказалось приковано к персоне премьер-министра. Пожалуй, лучшего результата могла бы добиться только случайно забежавшая в зал Совета говорящая собака – на неё смотрели бы с удивлением более благосклонным. Арвель держал лицо из последних сил, наблюдая, как коллеги по очереди покидают зал. Вскоре остался один лишь Габриэль, решивший воспользоваться своим новым, пусть пока и неофициальным правом.
Глава 6, в которой госпожа премьер предпринимает попытку привести Князя в чувство, некоторые государственные мужи продолжают совещаться по поводу Зоэля, а сам он тем временем проходит испытание
Глава 6, в которой госпожа премьер предпринимает попытку привести Князя в чувство, некоторые государственные мужи продолжают совещаться по поводу Зоэля, а сам он тем временем проходит испытание
– Отчего вы так мрачны, друзья мои? – Асмодей, обладавший тактичностью голубя, на красноречивые взгляды Малефа и Маклина отреагировал как на приглашение, хотя компания министра культуры – последнее, что им сейчас требовалось. – Дорогой граф и вовсе не проронил и словечка за всё заседание.
– Зато чтобы заткнуть твой фонтан, чуть не понадобилась аж Большая княжеская печать, – машинально огрызнулся Маклин и, услышав характерный вздох, моментально осознал свою ошибку.
– Я не привык довольствоваться малым, – ответил Асмодей и ловко вклинился между коллегами, уцепив при этом Малефа под локоть, чем вызвал мгновенное и острое желание сбросить папашин озабоченный репейник с ближайшего моста, а лучше уронить прямо на голову хозяину. Маклин, которому повезло больше, лишь неприязненно покосился на болтливого попутчика. Жертвы переглянулись: обоим стало ясно, что избавиться от Асмодея без применения силы решительно невозможно, а устраивать драку на улице было бы до крайности глупо. Маклин кивнул Малефу и резким жестом открыл портал.
– А куда мы, собственно, направляемся? – живо поинтересовался княжеский любимец, но, поскольку ответа не получил, просто покрепче ухватился за свой молчаливо протестующий буксир и вместе с ним последовал за графом.
Оказавшись в своём рабочем кабинете, Маклин занял привычное место за столом и первым делом полез в барный шкаф.
– Отцепитесь, – чеканно-вежливо процедил Малефицио, начав серьёзно подозревать, что у папаши в закромах имелся специальный репеллент – как-то же ему удалось избавиться от постоянного присутствия фаворита при своей особе.
– В счёт долга? – игриво спросил Асмодей, ослабляя хватку.
– По любви! – парировал Малефицио и поспешил обосноваться на широком подоконнике, подальше от сомнительных притязаний. На долю Асмодея осталась допросная кушетка – рабочий процесс шефа Третьего отделения не предполагал иной мебели для посетителей, а все остальные обходились без церемоний. Министр культуры был не сильно обрадован перспективой, но устроился там, приняв самую непринуждённую позу. После чего драматически возвёл глаза к потолку и обратился к хозяину кабинета:
– Ах, доктор, моя жизнь – сплошной стресс. Нервы совершенно расшатаны заседаниями Совета и неразделённой любовью!
Серия тихих щелчков послужила ответом – и Асмодей оказался надёжно привязан к кушетке. После неудачной попытки освободиться, возмущённо уставился на Маклина. Граф ответил ему гостеприимной каннибальской улыбкой, а пристяжные ремни затянулись чуть туже.
– Будь моим гостем, – радушно предложил он, заклинанием отправляя один из наполненных бокалов Малефицио, а затем доливая в свой. – Но я – не Темнейший, твои выходки поощрять не намерен. Полезно напомнить о порядках Третьего отделения, когда-нибудь да пригодится.
– Никогда не думал, что вы предпочитаете игры в злого дознавателя, но признаюсь, это так… пленительно, – протянул Асмодей, смерив свои путы и обстановку взглядом, исполненным порочной беззащитности. – Я готов сотрудничать со следствием любыми способами. Даже с риском для жизни. А наш красавчик Малефициано будет смотреть или присоединится?
Малефицио молча приложил бокал к виску и уставился в окно, невольно задумавшись о том, какой кошмарный и наверняка противоестественный катаклизм происходил в недрах Хаоса в тот день, когда из них выбрался Асмодей. Некоторые воспоминания при всём желании из памяти не стереть, но в данном случае это несомненно к лучшему.
– Следующим будет подан кляп, если не прикрутишь клоунаду, – предупредил Маклин, поморщившись. Он с удовольствием бы отправил Асмодея вместе с кушеткой прямо в Янтарный, но при всей своей докучливости княжеский фаворит обычно приносил меньше вреда, не будучи предоставленным самому себе.
– Подготовка госпереворота или просто оргия с расчленёнкой? – сарказм в голосе Михаэля только что водрузил свой флаг на очередной взятой высоте. Голограмма превосходно позволяла разглядеть хмурое лицо раймирца – видимо, в Светлом совете тоже не наблюдалось радостного единения.
– Когда в деле замешан синьор Випера, порой бывает трудно отличить одно от другого, – язвительно отозвался Малеф. – Но вы в любом случае промахнулись.
– О, Михаэль, какой приятный сюрприз! – Асмодей немедленно переключился на министра обороны. – Как здоровье малыша Изидора?
– Зашейте ему пасть, граф, вам сподручней, – Михаэль стряхнул пепел с сигары и наконец задал главный и основной вопрос, волновавший всех. – Могу я узнать, какого хрена обдолбаная ифритская сволочь машет древним драконьим дерьмом на всю Пластину? И какую ещё случайную документацию половых капризов Самаэля вы забыли спровадить в мусоросжигатель?
– Не звени ключами, Бештер, – в тон собеседнику ответил Маклин. – Не на плацу.
– Я один обратил внимание, что, помимо реликвария шейхов, этот затейник, похоже, обнёс нашего экс-державного сластёнку? – заметил Асмодей со скучающей миной. – Бедняжка Нитокрис, даже после жизни её не оставляют в покое. Хотя надо отдать должное, с тех пор, как её внешний облик был приведён к полной гармонии с внутренним, она сделалась гораздо более удобной. И надёжной – знали бы вы, что ей приходилось выдерживать!
– Пусть эти сведения умрут вместе с тобой, – оборвал Маклин очередной заход. – Бааль вполне мог прибрать к рукам нужный документ и найти исполнителя, но он не идиот. Всей выгоды ему – сидеть и надеяться, что Темнейший рассудит так же, когда очнётся.
– Если только он не сам это придумал, – подозрительно прищурился Михаэль. – Прецеденты были. Опять же, кому на полном серьёзе понадобилось бы трясти знамёнами рыжей и бросать вызов Раймиру?
– После своего загула он не в том состоянии, чтобы устраивать дорогостоящее шоу с очередным подсыльным лжепророком, – с обидой в голосе отметил Асмодей. – Возможно, его сивая мегера могла бы ответить на вопрос, где он столь безобразно промотался, но очевидно не желает этого делать. С таким же успехом ифритский подарок может быть прямиком из Шахматного кабинета. Вдруг кое-кто решил разбавить сплетни о бесплодных шашнях свеженькими некрологами?
– Завязывай таскать у шефа порошок, Шамад. Любимые отморозки Светлейшего уже двинули прощупывать почву. Это так, на случай, если кто из вас вздумает влезть туда же. Мальчишка проболтался, когда закусился с Малхазом – крайне неканоничный, но достоверный вариант истории шейха-полудурка в одной связке с упоминанием хидирин. Возможно, в рамках ифритской традиции, а возможно – и как предупреждение. Где он там шлялся – неизвестно, но Пустоши в целом паршивое место для одиноких прогулок.
– Позвольте, но что стихийным и беспамятным до хода истории? Сожрать или покуражиться – свидетельств довольно, – с неподдельным интересом уточнил Малефицио. Ему доводилось встречать упоминания о свободных духах Пустошей, не имевших физического тела, но обладавших огромной силой. Опасные эксперименты с развоплощением в большинстве случаев приводили к утрате памяти, а то и личности. В такую ловушку можно было угодить случайно, так что любой достаточно сильный Высший, погибший в песках, имел шанс продолжить свою жизнь беспокойным духом подле собственной мумии, постепенно сходя с ума. Подобные твари могли вселяться в животных или неосторожных путешественников, но в очерках не было ни слова о каком-то более осмысленном вреде, нежели гибель парочки караванов, вымершее селение или возникновение новых идиотских культов и верований среди краткоживущих. Говорящий лошак или пылающее фиговое дерево – отличный цирковой аттракцион, но сомнительный проводник воли высших сил.
– Любишь старые книжки, парень, – читай их все и до конца. – Михаэль снисходительно посмотрел на задумавшегося Малефа. Башковитый малый, но не приведи Хаос ему схлестнуться с Двухголовыми. Тех тоже очень интересовали предания древности. – Для беглых генералов бешеной ведьмы халявный сосуд с таким послужным списком – отличный шанс реванша. А шейхи за магию отдадут что угодно. Их понимание сущности хидирин – как раз оттуда. От таких оставалась идея слепой преданности и стремление освободить свою царицу любой ценой. И сила. А красивые слова сам знаешь, как пишутся – под очередной кувшин и в дыму священных трав.
– Даже если предполагать худшее, он один. Лазурь далеко, с магией дело обстоит чуть лучше, чем у шейхов, да и грызня между собой занимает тамошние кланы больше, чем возрождение былой славы, – резонно заметил Маклин. – Он надорвётся и повредит сосуд. Впрочем, этот самозваный избранник забытой и погребённой может быть и просто бастардом какого-нибудь Высокого дома. Ему за четыреста – возможно, манифестация способностей. Угроза жизни, найденный артефакт, артистический темперамент и ифритские суеверия – совокупно имеем на выходе все эти пляски. Мало до него было кретинов – взять хотя бы секту тарайин, из-за которой Круглую площадь едва не переименовали в Скользкую. Тоже кому-то что-то померещилось возле старого алтаря из-за очередного бездненского катаклизма – и началось. Теперь не падают, что крайне неудобно в перспективе.
– Да, отчёт об организованном налёте на администрацию Сифра и посольство все читали, – поморщился Михаэль. – Только ифритской освободительной авиации нам недоставало. Верховодит там Фероз ибн Фирсет, бывший наёмный убийца, сектант и – как вы могли догадаться – названый брат во сиротстве этого треклятого Зоэля. Прочий народ просто подтянулся спускать пар и спасать из горящих зданий ценное имущество.
– Объекты культурного наследия пострадали не меньше, – подал голос Асмодей. – Какая архитектура пропала, эталонный колониальный стиль! Дикари! Сожгли старейший увеселительный дом Сифра только потому, что этот кретин Нержель решил там укрыться! Даром, что одновременно родич вашего финансиста и нашего перемещенца. Вроде дальний, а такой недалёкий… Мой атташе сообщил, что его кхм… арестовали, когда он пытался сбежать, но спьяну не смог открыть портал. У него что-то личное и с нашей кучерявой крупнокалиберной проблемой, и с его вторым побратимом – Элинором Фирсетским. Жуткий тип, но недурной администратор. Шоу с изгнанием низложенного мэра удалось на славу, в лучших традициях факиров. Даже я не уверен, что стоило вставлять орудие народного гнева так глубоко без предварительной подготовки, но зато силы оставили страдальца до того, как подожгли запал. К тому же ему помогли с порталом и любезно отправили в сторону его прежней провинции. Лино большой затейник, даже руки сковал так, что за счёт выворотного угла трудности у бедняги будут не только с нижними… конечностями.
Собеседники с явным злорадством наблюдали за попытками министра культуры сопроводить очередной пассаж бурной жестикуляцией, но такими мелочами смутить Асмодея было невозможно. – А вообще я полагаю, что вы слишком усложняете. Если пройтись по ситуации бритвенным станком простой истины, то налицо действие ифритской преступной группировки под патронажем местных деятелей культа. Ну побуянят, ну захватят что-нибудь, ну поиграют в свободу, равенство и братство. Все мы знаем, чем всё закончится, даже без предсказаний – наблюдали бессчётно на разных Пластинах. Этот очаровательный дебошир – вор, а не политик. Добрые горожане проспятся и поймут, что его обещания – пустой звук, а барахла с разгромленных вилл классового врага на всю жизнь не хватит. Зачем туристам отправляться туда, где вместо привычного веселья пьяные толпы, пожары и религиозные фанатики? Сутенёр, убийца и верный оруженосец-лавочник – хорошая банда, но не правительство. А Малхаз и его однокультники – просто древность с антресолей истории. Достаточно напомнить народу, кем были и что творили при Лилит эти почтенные благообразники, – всех замуруют в их пещерах. Меня всегда поражал этот парадокс – объявить богиней чокнутую стерву, у которой с начала мира на все случаи два рефлекса, да и те суть один. Почему бы не избрать для поклонения кого-нибудь действительно прекрасного и могущественного, но не имеющего привычки жрать собственных последователей?
– Мне кажется, кто-то обладает на редкость избирательной памятью и предпочитает забывать о своих славных деяниях, как только они были совершены, – Маклин с холодным любопытством патологоанатома уставился на Асмодея.
Тот ответил ему проникновенным нежным взглядом из-под полуопущенных ресниц. Даже будучи спелёнутым ремнями, министр культуры умудрился каким-то образом принять позу поэлегантнее, но это всё, на что его хватило, – видимо, оборудование графского кабинета оказалось не по зубам даже высшему метаморфу.
– Нет, вы решительно ко мне неравнодушны, дорогой граф! Зная вашу исключительную разборчивость, я польщён. Так приятно находиться в окружении друзей, которые действительно ценят мои таланты. Скажу без утайки – лишь с вами я чувствую себя по-настоящему в безопасности. С удовольствием бы поднял бокал за наш прекрасный союз!
Прочувствованная речь Асмодея внезапно прервалась сердитым фырканьем – на голову оратора обильно полилась вода.
– Прозит, – довольно кивнул Михаэль. – Извини, дошла одна содовая, вероятно, знаменитая защита Третьего не пропустила виски и стакан. Алкоголь и бьющиеся предметы, потенциальный источник.
Малефицио слез с подоконника, держа в руках только что материализованную бутылку. Чистые бокалы возникли на столе в тот же миг. – Рекомендую, – он разлил вино, подумав, снабдил один бокал трубочкой и отправил получившуюся конструкцию к Асмодею. – Порто из папашиных закромов. Безопасен, я проверил, – в подтверждение своих слов демон плеснул в собственный бокал и невозмутимо вернулся на подоконник, очевидно предпочитая ложу партеру в этом спонтанном театре.
Асмодей присвистнул.
– Мальчик, – вкрадчиво произнес он, – я не отказался бы узнать, как тебе удается магия в кабинете, где даже я ничего не могу сделать, и какими заклинаниями ты умудряешься воровать бутылки из Осеннего на расстоянии.
– Эта магия настолько ужасна, что я предпочту унести свои тайны в могилу, – пафосно ответил Малефицио. Маклин закашлялся, довольно удачно маскируя смешок. Михаэль и Асмодей, судя по всему, приняли подначку за чистую монету – теперь к княжескому сыну были прикованы уже два заинтересованных взгляда. Асмодей твердо вознамерился выяснить, каким образом наглому мальчишке удается обходить защитные заклинания двух Высших неизмеримо сильнее него, посему поспешно пробормотал «ни с тобой, ни из тебя…» и пообещал считать за собой ещё один небольшой долг, если тайна столь сильного заклинания будет раскрыта. В конце концов, если парень польстится на сделку и сдаст хотя бы контрзаклятия к защите на кабинете Палача, обмен можно будет счесть крайне выгодным.
Малефицио ещё некоторое время поторговался, но, наконец, соизволил снова слезть с подоконника. Церемонно попросив у графа прощения за то, что из личных меркантильных побуждений он раскроет одну из самых жутких тайн Третьего отделения, и дождавшись мрачного «Вот ничего молодым доверить нельзя», демон полез за пазуху. Вместо какого-нибудь древнего амулета он вытащил из-за ворота стальную служебную пластинку Третьего и покачал ею, словно гипнотизёр.
– Служебный амулет, добровольно и собственноручно выданный мной, – широко ухмыльнулся граф, – позволяет свободно пользоваться магией даже в моем кабинете. Как видишь, иногда быть зарегистрированным сотрудником Третьего отделения на редкость полезно.
Михаэль коротко хохотнул.
– Один – ноль, – кисло отозвался Асмодей. – Если и для Осеннего существует схожая бижутерия, готов приобрести её за любую названную тобой сумму.
– Увы, – скорбно вздохнул Малефицио, – разбогатеть мне не суждено. – Он вытянул перед собой руки, словно подставляя запястья под невидимые наручники. – Никаких побрякушек, кроме наглости – этими самыми руками я старательно перетаскал домой как минимум десяток ящиков любимого папочкиного пойла из погребов Осеннего. За дополнительную плату готов назвать место, где стоят стеллажи с наиболее интересным вином.
Асмодей утомлённо закатил глаза и заключил трагическим материнским тоном:
– Весь, весь в отца! Жесток, бессердечен и коварен! – после чего отважился испробовать угощение, проделав перед тем с несчастной трубочкой несколько искусных и довольно зрелищных манипуляций. Эффект оказался строго противоположным задуманному, но зрители стойко выдержали и эту культурную программу.
– Характер – в папу, внешность – в маму, – протянул Михаэль. – Хотя наоборот, боюсь, результат мог оказаться ничуть не безобиднее.
***
Рейна предпочла бы обойтись без визита в Янтарный, но помимо повестки дня следовало утрясти и ещё кое-что, о чем забыли в общей суматохе. Устное распоряжение никому, кроме Асмодея, не пришло в голову ни оспаривать, ни даже проверять, но нарушать древние порядки не стоило – и отдельные песчинки могут доставлять изрядное неудобство, попав в туфли, но бесчисленное множество таких песчинок, поднятое ветром, означает бурю, которая вначале ослепит тебя, а затем погребёт с головой. На стук каблуков, гулко разносившийся по коридору, выглянула Мэгс, верный часовой у владетельного тела. Рейна усмехнулась: идея вынести Первого среди равных и обустроить в мавзолее по соседству с Прекрасной Рахмой показалась ей вполне уместной. Переименовать достопримечательность в Мавзолей Адекватности помешало бы лишь то, что даже в обычном своём состоянии Его Инфернальное Величество был олицетворением каких угодно свойств и качеств, кроме этого.
– С кардамоном, – коротко распорядилась Рейна и прошла в кабинет.
Внутри стояла всё та же гробовая тишина, но обстановка в целом выглядела несколько менее удручающей. Госпожа премьер, бросив беглый взгляд в сторону дивана, неодобрительно нахмурилась, молча прошла к столу и заняла княжеское любимое кресло. За давний срок своей службы ей доводилось наблюдать государя и повелителя в самых разных видах и состояниях, но любой клоунаде обязан быть какой-то предел.
На её вторжение хозяин кабинета никак не отреагировал, зато прислужница оказалась крайне расторопной и, судя по аромату напитка, толк в варке кофе знала. Жаль, если её труды отправятся дракону под хвост, но что поделать.
– Благодарю, Маргарита, можете быть свободны, – судя по лицу бывшей няньки, та поняла сказанное в смысле скорее философском и осмелилась не согласиться, но исчезла с почтительным поклоном. Любопытно наблюдать, как практически всемогущему владыке по какой-то загадочной причине искренне сострадает недолговечная служанка.
Рейна задумчиво побарабанила пальцами по столу, оглядев царивший на нём бардак, затем произнесла, недобро сощурившись:
– Три вопроса. Всего три.
– Проклятая дрезина… – донеслось глухое рычание с дивана. Рейна лишь пожала плечами, нимало не принимая сказанное на свой счёт. Подождала ещё, но в награду получила лишь бессвязные обрывки военных мемуаров. Пришлось оставить слабую надежду с первого захода перевести в нужное русло мутный поток княжеского сознания.
– … а потом выпал снег, и мы победили.
Рейна не стала и пытаться предполагать, с каких даров собственного шкафа Князя унесло в эти дали, но машинально поправила.
– Это был не снег, государь.
– Но мы победили.
Пригубила кофе, убедившись, что он всё ещё достаточно горяч, и поднялась.
– Начнём с простого. – Она стояла над распростёртым на подушках телом, глядя на ароматный пар, поднимавшийся от чашки. – Ситуация на Перешейке. Есть несколько способов. – Темнейший продолжал изображать шедевр надгробной скульптуры, но предполагаемую скорбную торжественность убивала на корню одна деталь – весьма искусно вышитая карта Веера, украшавшая шёлковые боксёрские трусы Владыки. Оценивать детализацию и точность масштаба госпожа премьер воздержалась, сочтя, что это, конечно, могло бы вывести Князя из диванной комы, но провоцировать очередной раунд идиотских шуток тысячелетней выдержки не было ни времени, ни смысла.
– И что прикажешь сообщить Совету? – с нажимом произнесла Рейна, качнув чашкой особенно выразительно. Только теперь Владыка изволил ответить. Не открывая глаз, скривился, проворчал «Дебилы, блядь!» и отвернулся, прекратив наконец демонстрировать державный географический анфас. Госпожа премьер поставила чашку прямо на покрывало, звякнув блюдцем, и покачала головой.
– Подпись и печать, пошляк.
***
Столице некогда было присвоено имя, созвучное древнему названию дворцового комплекса и его окрестностей. В грубом дословном переводе оно означало «место покоя». Сад же для всех остался Эдемским, по старому стилю именования. Очередная отцовская шутка-головоломка, исполненная многих смыслов. Но зерно истины в ней всё же было: никакие политические вихри и военные катастрофы не имели сюда доступа. Само время, казалось, было выведено за лацкан и навсегда оставлено за чертой воображаемых ворот. Войти сюда мог любой, при должной чистоте помыслов ему ничто не угрожало в этом источнике вселенской тишины и безмятежности.
Добрые горожане издавна завели традицию – оставлять на ветвях деревьев цветные ленты в дар невидимым стражам, чтобы те были милостивы, уберегли от беды и передавали государю и повелителю все насущные чаяния. Стихийно возникший в народе ритуал неизменно приводил адресата в хорошее расположение духа, и в этом случае Арвель отчасти понимал, в чём соль: стража не носила никакого оружия, лишь тонкие шёлковые шнуры, как символ мирного и бескровного разрешения возможных конфликтов.
Жители столицы проявляли исключительный сочинительский талант, из поколения в поколение обогащая городской фольклор. Выдумали, будто скульптуры возле дворца приносят несчастье, если слишком долго смотреть на них перед заходом солнца. Впрочем, это нелепое суеверие хотя бы спасало прекрасные статуи от любителей добывать удачу трением.
В народном воображении сад якобы обладал сознанием и сам определял, какую тропинку кинуть под ноги вошедшему и куда по ней привести. Забавное оправдание собственного топографического кретинизма или обычной неграмотности, мешавшей прочесть указатели и таблички, зато с моралью для тех, кто рисковал пренебречь правилами безопасности.
Арвель часто размышлял о том, как устроены добрые горожане, даже одно время изучал их быт и нравы, но отец решительно пресёк увлечение, как абсолютно бесполезное в делах будущего управления Советом: там никаких добрых горожан точно не было.
С одной стороны, движения простых душ были просты, как плевок верблюда, но с другой – порою в них появлялось что-то совершенно неестественное, непостижимое в свете заданных условий. По счастью, эти всплески имели безобидный характер, даже когда случались сбои в целеполагании, в основном у ментально поражённых. Но то, что они отваживались выказать своё недовольство какой-нибудь малозначительной мелочью открыто и совершенно мирно, даже не сбиваясь в группы, и делали это с великим почтением к самому институту верховной власти, говорило всё же в пользу правильной и здоровой основы, заложенной в ходе многотысячелетней усердной работы ради всеобщего процветания. Некоторые недолговечные предпочитали пользоваться достижениями развлекательных технологий, потому хлопот соответствующим ведомствам доставляли и того меньше. Вот она – истинная свобода, позволявшая выражать без помех даже откровенное безумие.
Давняя привычка проветривать голову прогулками привела туда, где редко можно было встретить посторонних. Считалось, что отдельные участки сада иногда скрываются от глаз случайных посетителей и попасть туда совершенно невозможно, даже будучи чемпионом по ориентированию на местности с полной сумкой поисковых амулетов и картой Эдема в придачу. Это было правдой, но объяснялось вовсе не мистическим «сознанием сада», а священным и неотъемлемым правом на уединение для всех, кто мог поставить достаточно мощный купол.
Редкий гранат отец привез из какой-то очередной отлучки, когда Арвеля ещё на свете не было. В цвету легко узнавался издалека по нежно-розовому оттенку лепестков. Сейчас на фоне своих собратьев казался скорее кустарником – всего пятнадцать футов в высоту – куда такому тягаться с иными старожилами сада, среди которых встречались настоящие исполины. Арвель печально усмехнулся случайной мысли о символическом родстве весьма несходных и далёких друг от друга сущностей и поднял глаза к тёмному небу, высокому и ясному. Ни облачка, даже звёзд как будто стало меньше, а те, что остались – потускнели. Погасить их – и останется только благодатная безбрежная чернота, легко растворяющая любые тревоги и сомнения. В её молчаливом и торжественном сиянии многое порой виделось отчётливее, но часто пользоваться таким методом было чревато последствиями, как всякое злоупотребление. Не это ли ощущают деревья, отказываясь подчинять движение своей листвы порывам ветра?
Едва уловимая дрожь вдоль позвоночника – как сработавшее охранное заклинание. Арвель замер, мгновенно остановив беспорядочный поток образов – инстинктивно ловить флюид внезапного присутствия он научился раньше брата и потому реже получал дядюшкиной вездесущей тростью в детстве, а в юности почти всегда успешно избегал проявлений внезапного и острого, как ломающаяся под ногами ледяная кромка, недовольства государя и повелителя.
Обернувшись, встретил ровный, чуть насмешливый взгляд и поспешил преклонить колено, почтительно приложившись к отцовскому перстню. Скрыть своё смятение нечего было и пытаться.
– Нам известно, – коротко ответил Светлейший. – И чего же ты хочешь от нас? – После минутной паузы продолжил, тон его стал гораздо прохладнее. –Иерархия и почтение к существующему благодаря ей порядку обеспечивают неукоснительное исполнение всех распоряжений. Всё к вящей силе и славе, ничего во вред и ничего выше интересов государства. Если исполняется лишь большинство указаний, стоит проверить, не являются ли они частью совершенно естественных процессов в общей системе. Предписывать полуденному солнцу нагревать песок может любой. Для всего остального нужно быть немного больше своего кресла.
– Прости, отец. – Вслух произнёс Арвель, осмелившись поднять голову.
Хотел было продолжить, но Светлейший небрежным движением руки остановил зарождающийся поток слов. Застывший прозрачный взгляд был направлен куда-то сквозь сына. – Мы видим, сколь искренне ты ищешь совета. И потому скорбим о нашей ошибке, – ни раздражения, ни гнева, в голосе слышались лишь скука и брезгливость. – Ступай.
Прощальный поклон юного премьер-министра выглядел так, словно его ударили под дых. Светлейший после исчезновения сына продолжал пристально изучать заросли за деревьями, а затем быстрым шагом направился к самому старому гранату. Блеснуло лезвие ножа. Срезанную ветвь мгновенно окутало мягкое золотое сияние, становившееся всё ярче. Тот, кто выглядел в точности как владыка Раймира, торжествующе улыбнулся теням сада и растворился в воздухе.
Глава 7, в которой Малеф находит способ помешать планам своей матушки, а она отправляется на внезапное романтическое свидание
Глава 7, в которой Малеф находит способ помешать планам своей матушки, а она отправляется на внезапное романтическое свидание
Явившись в Тайную канцелярию, Малеф развил бурную деятельность. Занимавшийся раймирскими вопросами отдел, работавший в штатном режиме ни шатко, ни валко, ибо никаких заслуживающих внимания новостей от соседей давненько не приходило, начальственного появления буквально на рассвете не ожидал никак. Ещё меньше, чем никак, обленившиеся референты ждали, что от них потребуется срочно найти портреты всей тамошней знати моложе полутысячи лет (Малефицио рассудил, что подсунутая ему матушкой голограмма совершенно не обязательно изготовлена специально для этой брачной аферы), сделать свежие выписки из генеалогий всех номерных домов. Наиболее странным ошалелым «раймирологам» показалось задание метнуться в министерство юстиции за справкой, не вносились ли в Кодексы братской державы какие-нибудь заковыристые, но совершенно бессмысленные поправки в последнюю сотню лет. Если вносились, следовало выяснить, в чем они состоят, и также предоставить выписки, уделяя особое внимание – подумайте только – брачным разделам кодекса и прецедентам бракоразводных процессов.
Исполнительные подчиненные все требуемое, конечно, предоставили в кратчайшие сроки, ещё до заката, но после обсуждали неожиданный всплеск интереса начальника к «двоюродным» едва не неделю, причем не особо стесняясь в выражениях. Впрочем, верного ответа на общий вопрос «Какая гадюка наше высочество с утра пораньше ужалила?» так и не нашли…
Дома Малеф предпочел не появляться – в управление маменька голограмму не пошлет, а значит, и лишнего не увидит. Приказав подать поздний ужин в кабинет и не беспокоить, если только не начнется Вторая Вселенская, он заперся, обложившись разнообразными выписками из кодексов и генеалогий, кристаллами и докладными. По закону подлости, приличного портрета столь восхитившей матушку блондинки в них не оказалось – смутно похожая на неё девушка маячила лишь на каком-то семейном фото. Малеф вгляделся пристальнее – да, похоже, это она. Подписан снимок не был, но находился в конверте с небрежно нацарапанной пометкой «Дом II». Хуже того, за спиной совсем юной предположительной «Изабеллы», обнимавшей элегантно одетую и ослепительно красивую демоницу постарше, схожую с девушкой настолько, что не могла быть никем иным, как её матерью или сестрой, маячил столь же смазливый юноша, почти мальчик. Фото было достаточно старым, но не узнать этого красавца Малефицио просто не мог – обстоятельства подобных знакомств не забываются и через тысячу лет, а тут прошло-то всего ничего.
Изидор. Сын Михаэля. Наследник Второго дома. Садист и убийца.
Малеф стиснул зубы и положил фотографию перед собой так осторожно, словно имел дело с гремучей ртутью. Откинулся на спинку кресла. Да уж, лучшего выбора матушка сделать не могла, пожалуй, даже если бы зачем-то отправилась искать себе невестку среди фанатиков Лилит, вервольфов-одиночек и тому подобного сброда.
Он невесело усмехнулся, представив выражение лица матери, узнай та, какой уникальный, неповторимый и неординарный шурин прилагается к чаемой ею невестке. Жаль, что все они поклялись Михаэлю держать в тайне эту историю, если Изидор до конца дней не выйдет из-под домашнего ареста. Насколько Малефицио знал, раймирец держал слово, а значит, придётся молчать и ему. Остается, конечно, Нора, благодаря служебной «дальней слежке» наблюдавшая всё, что происходило с того момента, как он под руку с Асмодеем вышел из ресторана, но никаких клятв не дававшая… Нет. У неё нет доказательств, и Герцогиня ей не поверит – а раймирец, узнав о разглашении тайны, вполне может отомстить девушке. На всю жизнь круглосуточную охрану не приставишь – рано или поздно сбой дает всё. История Тойфеля тому пример – «можно встать из могилы, но нельзя выйти из Бездны», как же, держи стакан выше…
Обратиться к раймирцу напрямую и напомнить о том, что за ним должок? Замечательная в своей бессмысленности идея – Малеф с отвращением посмотрел на брачный кодекс Раймира, провозглашавший примат интересов государства над личными чувствами. Михаэль может костьми лечь – но, если дядюшка упрётся, девчонку выдадут за того, на кого укажет именно он, а не отец невесты. Если министр обороны, повинуясь данной клятве, начнет настаивать – получит клеймо государственного изменника и, того и гляди, окажется под домашним арестом вместе с сыночком, если не в камере в Бездне.
Согласиться на знакомство, но вести себя так, чтобы девица сочла, что гуль-помоечник – и то лучший кандидат в мужья, чем наследник Темнейшего? Смотри предыдущий пункт – приказ государя, и, как говорится, «нравится – не нравится, спи, моя красавица». Только трепать нервы девчонке, которая находится ничуть не в лучшем положении, чем он сам.
Смыться на какую-нибудь из отдалённых Пластин? Ещё лучше – пока он будет бегать незнамо где, со всеми делами здесь, без сомнения, прекрасно управится Пиздец. Или папашин лис. Не говоря уж о том, что омерзительный в своем занудстве и стремлении учитывать государственные интересы любой ценой раймирский кодекс отметал на корню и эту возможность: в исключительных случаях (слияние Домов и капиталов, необходимость причисления к дому «посмертных» детей и еще три страницы мелкого курсива) допускалось бракосочетание с отсутствующим или даже покойным, за жениха или невесту in absentia мог принести брачные клятвы ближайший кровный родственник. Вряд ли, конечно, маман с дядюшкой решат разыгрывать эту карту, но… Хаос их знает. Если предположить, что цели у них разные... Дядюшка, не исключено, задумал очередной евгенический эксперимент, мать просто и цинично ищет способ упрочить свое положение в Раймире. Сейчас она – гостья Светлейшего, разругается с ним – и ариведерчи, кара миа. Место сватьи главы Второго дома Раймира будет, пожалуй, понадёжнее, особенно если не забывать, что в Раймире куда легче повеситься, чем развестись. Малеф в очередной раз мрачно уставился на выписки из соответствующих глав Кодекса, и неизбежное случилось – над столешницей закружил огненный шар, уничтожая многочасовой труд «раймирологов» управления.
***
Дежурить в комнате находок Третьего Алиенор ненавидела – сил уходило много, а ни малейшего морального удовлетворения не предвиделось. Любой хотя бы относительно сильный маг мог соответствующим заклинанием обнаружить потерянное или украденное, потому к услугам егерей для такой ерунды обращались лишь те из драгоценных сограждан и приезжих, кто был начисто лишен магии, чтобы справиться самостоятельно, и денег, чтобы заплатить специализирующимся на поисках магам. Дежурство длилось всего пару часов, но ей уже пришлось разыскивать и вытаскивать заклинанием котёнка, вышитый носовой платок, кисет с игральными картами и недопитую бутылку (пахло это пойло так, что на месте забывшего бутыль где-то в парке недолговечного она радовалась бы случайному спасению собственной печени, а не требовала бы найти пропажу, и уж точно не препиралась бы полчаса, доказывая, что, когда бутылка последний раз находилась в руках владельца, пойла в ней оставалось на пару пальцев больше)… Выпроводив пьянчугу угрозой превратить остатки этой ужасающей субстанции в полезный вытрезвляющий травяной чай, она утомлённо закрыла глаза и не сочла нужным открывать их, когда дверь в кабинет снова распахнулась.
– Здравствуйте. Сосредоточьтесь на потерянном предмете и постарайтесь как можно детальнее представить вещь и обстоятельства, в которых она могла быть утрачена, – девушка монотонно пробормотала установленную фразу, не глядя на вошедшего.
– Не могу, – покаянно ответил до оскомины знакомый голос. – Для начала, я понятия не имею, как мог бы выглядеть мой здравый смысл. Я даже не уверен, что он утрачен – возможно, его не положили при сборке.
– Трепло, – совершенно неуставно хихикнула Нора и немедленно открыла глаза.
– Только в новолуние, на убывающую луну я обычно молчалив, как сытый гуль, – парировал Малефицио, ничуть не смутившись, и выудил из кармана смятый огрызок пергамента. Оттиск княжеской печати фосфоресцировал так, что, казалось, освещал кабинет. – Только не говори, что это дежурство – самое интересное, что происходило с тобой за последние полсотни лет, а то я очень огорчусь. Вызывай замену, и пошли.
– Может, лучше вызвать наряд, да оформить тебя по всем правилам за подделку документов? – Нора задумчиво покосилась на пергамент магическим зрением. Вопреки ожиданиям, оттиск оказался настоящим.
– Не сработает, – Малеф был непрошибаем, – это не подделка. Печать не личная, а государственная, и любой член Совета вправе воспользоваться ею ради блага страны и народа… вот я и воспользовался. Но, конечно, если ты предпочтешь честно сидеть здесь до заката, отыскивая непарные носки и неделю назад пропитые заначки, мне придется подождать, – нахал уселся прямо на пол, демонстрируя, что ждать намерен прямо здесь, и, если о персону княжеского сына будут спотыкаться все входящие в кабинет, им же хуже.
По всему выходило, что замену вызывать придется – неизвестно, высидит ли начальник СВРиБ десять часов на полу комнаты находок, но вот она точно умрёт от любопытства.
Некоторое время спустя она слегка пожалела, что не заставила княжеского сына остаться на полу – возможно, дополнительные десять часов на размышления ему бы не помешали.
– Зачем тебе это? – подозрительно спросила Нора в очередной раз. Малеф – в очередной же раз – воззрился на неё с неподдельным недоумением:
– Я же объяснил. Если за дело возьмется дядюшка, я рискую оказаться зятем Михаэля, не приходя в сознание. Папашина шутка с кофе удалась на славу – и заметь, ни одна проверка ничего не показала. Выяснять на своей шкуре, на что способен владыка Раймира, мне неохота. Жениться на прелестной сестрице одного знакомого тебе извращенца и выяснять, ограничивается ли фамильное сходство внешностью – тем более. Учитывая отношение драгоценных двоюродных родичей к разводам, полагаю, законный брак заставит дядюшку отказаться от любых евгенических идей. Насколько я выяснил, склонностью соблюдать самолично выдуманные правила он похож на отца.
– Это очевидно. Я пытаюсь понять, зачем в твоей схеме я? – Нора задумчиво накручивала на палец выбившуюся из небрежно собранного пышного пучка прядь. – От недостатка женского внимания ты не страдаешь, и даже второпях способен организовать себе партию получше, чем не слишком родовитая девица из Пятого дома.
– Мне казалось, что мы неплохо ладим, – развел руками Малеф. – Кроме того, если мне не изменяет память, при знакомстве с дражайшей матушкой вы обе не испытали ни малейшего желания заключить друг друга в родственные объятия – а значит, перспектива огорчить её тебя никоим образом не смутит. И не забывай, любой девушке, а то и её родителям мне придется слишком многое объяснять – но этого я сделать не смогу, не нарушив клятву.
– Хм… – Нора состроила забавную рожицу. – Есть ещё одна кандидатура, которой не нужно будет ничего объяснять, и которая вряд ли смутится огорчить Герцогиню… а уж родословная там не чета моей, – она выжидательно смотрела на Малефа, но тот не купился.
– Подойти к нашей синьоре Випере ближе, чем на выстрел, боюсь, меня не сподвигнет даже дядюшкина или папашина магия, – мрачно сообщил он. – Ну так как? На каких условиях ты готова спасти меня от раймирской красотки?
***
Герцогиня бросила в огонь очередную страницу и удовлетворённо откинулась на спинку кресла, наблюдая, как каминное пламя расправляется со свежими выдумками раймирских борзописцев и горе-художников. Впрочем, неизвестный автор последней идиотской карикатуры не был лишён таланта – портрет Светлейшего вышел весьма эффектным. Особенно удалась маленькая чёрная кошечка в сапфировом ошейнике, томно дремлющая на государевых коленях. Прекрасная декоративная деталь, просто прекрасная. По сравнению с иными образчиками народного творчества – прямо-таки бездна вкуса и фантазии. Что там ещё осеняло эти изобретательные умы – «адмирский сувенир», «державный подарок». Куклой не называли, но исключительно из соображений верноподданнической самоцензуры. Светлейший, конечно, всегда придерживался убеждения, что истинное величие для любых оскорблений недосягаемо, но на такую банальную вещь, как статистика пожаров в столице, это обстоятельство повлиять никак не могло. Впрочем, реноме постельной грелки куда предпочтительней репутации шпионки. Вот уж действительно, если патриотические чувства мешают устраивать праздники злословия в честь своего государя, то всегда есть более безопасные мишени. Свободная адмирская пресса и вовсе не стеснялась открыто перечислять возможные причины как бурного романа, так и его бесплодности. И далеко не все из них были столь же безобидны, сколь и низменны. Что творилось на просторах Сети, Герцогиня вообще перестала отслеживать довольно быстро, поскольку планшеты и ноутбуки горели не так красиво, даже если не бросать их в камин. Многие достижения техники ей нравились, но определённо не эти, слишком напоминали о том, что привело её сперва обратно на родину, а затем – в Белый дворец.
Герцогиня усмехнулась – всего пара десятков лет в Джаганнате, а какие мелочи теперь способны её отвлечь. Впрочем, от мелочей многое зависело в здешней повседневности. Ветвь банксии, сменившая в хрустальной вазе простенький, но пышный букет обычных гиацинтов, означала не просто тягу садовника к разнообразию и контрастам. Шлейф грязных слухов долетал и до Шахматного кабинета, ничуть не улучшая тамошней атмосферы.
Не то, чтобы здесь приходилось начинать с нуля – но реального политического веса при дворе приобрести не удалось. Михаэля она раскусила быстро, во многом он был похож на сильно упрощённую версию Темнейшего, если бы принципы последнего лежали ближе к общепринятому пониманию здравого смысла. Даже неуправляемый сынок с сомнительными наклонностями в анамнезе имелся, выкинул фортель, уйдя в загул прямо с ярмарки женихов, да так, что Михаэлю пришлось доставать сына из какого-то клоповника в трущобах и в самом жалком состоянии отправлять в реабилитационную клинику. Сейчас юноша вполне оправился и производил впечатление достойного наследника, обаятельного и любезного. Если не знать, что ему запрещено покидать отцовский дом под угрозой очередной вакации в Элизиуме, так, пожалуй, завидная партия для какой-нибудь из младших дочек. Его сестра, напротив, всегда была воплощением родительской мечты о кроткой и послушной дочери, полное отсутствие даже намёка на характер и темперамент. Аида тоже когда-то казалась милой девочкой, хотя и чрезмерно избалованной, – и что вытворяет теперь? Герцогиня совершенно не учитывала её в своих планах ранее, но сейчас не спускала с единокровной сестры собственного сына глаз и была готова дать голову на отсечение, что жена министра иностранных дел, молодая мать растущего семейства, любимая невестка Светлейшего и неуклюжая девчонка-сорванец, проводившая между библиотекой и кабинетом обожаемого папы больше времени, чем полагалось в её возрасте, – две разные личности. Как скверно воспитанное недоразумение превратилось в светскую львицу, благотворительницу и законодательницу мод? Учеником Асмодея одно время звали Тойфеля. Пока тот не допрыгался, сестричка могла многое перенять от него, да и сближение с Хэмом и Войной наверняка даром не прошло, но целиком чудо волшебного превращения не объясняла даже кровь Лилит.
Привилегия невозбранно изобретать в мыслях всевозможные мелкие неудобства для Светлейшего основывалась на полной невозможности их доставить. О, она пробовала. Переломанная мебель и другие предметы обстановки либо мгновенно возвращались в исходное состояние, либо заменялись новыми, по воле Владыки ещё более близкими предпочтениям гостьи. В последнее время перестали повреждаться даже случайно – пришлось пересмотреть привычку отвечать на неизменно любезные и столь же неизменно раздражающие вопросы Светлейшего с помощью бронзовых канделябров или фарфоровых напольных ваз: Адонаи попросту усаживался, где придётся, и откровенно любовался зрелищем. Вероятно, так в его понимании выглядело искреннее восхищение красотой и темпераментом своей дамы, но напоминал он при этом коллекционера, ловко заполучившего редчайший лот за бесценок.
Регулярные и щедрые подарки, подобранные в безупречном вкусе хозяина Белого дворца, вызывали стойкое ощущение тактических ударов. Герцогиня полагала наилучшим исходом этого союза гроссмейстерскую ничью. Теперь же серьёзно начала подозревать, что развитием событий в ущерб логике и правилам управляет извращённое эстетическое чувство композитора партии и его приверженность духу шатранджа, чуждому всякой поспешности. Доска для этой увлекательной игры пала одной из первых жертв праведного гнева, угодив прямиком в портрет государя и повелителя, украшавший покои. Адонаи ничем не проявил неудовольствия, но нашёл способ отыграться, положив начало знаменитой эпопее с портретом Герцогини. Ему якобы захотелось увековечить прекрасную фурию во всём блеске её великолепия. С этой целью было заказано роскошное платье, разумеется, ослепительно белое, со сложной вышивкой – причудливый многоцветный рисунок в точности воспроизводил на поверхности лифа и по всему длинному подолу любимые орхидеи Герцогини. Этим дело не ограничилось – пришлось позировать в крайне неудобной позе и терпеть рядом другой подарок – павлина-альбиноса. Своим стеклянным взглядом и царственной осанкой он неимоверно напоминал дарителя, это ироническое сходство несколько скрашивало часы неподвижности, столь долгие, что становилась ощутимой тяжесть платья и драгоценностей. Центральный голубой бриллиант в колье словно скрывал внутри маленькое солнце, но имел размер столь солидный, что с ним на шее можно было бы помпезно и весьма эффективно утопиться, а треклятый белый петух периодически приходил в себя и издавал душераздирающие пронзительные вопли, после чего снова впадал в оцепенение. Первые семь версий Светлейшему категорически не понравились, художники менялись быстрее, чем мажордомы у его брата. В итоге государь и повелитель рассудил: следует взять дело в свои руки. Тут терпение Герцогини наконец лопнуло, с треском, дымом и грохотом. Особенно пострадал павлин. Но Герцогиня была искренне рада хотя бы тому, что от вынужденного созерцания своего недописанного шедевра Адонаи избавил, повесив его где-то в лабиринтах дальних покоев – красавица на портрете с каждым подходом казалась всё более живой по сравнению с измученной моделью. Неизвестно, что могло произойти, если бы картину удалось закончить.
К тому, что не только стража, но и слуги невидимы и почти бесшумны, до конца привыкнуть не выходило. Всё необходимое будто бы возникало на своих местах само. Только лишившись возможности командовать обычной и верной лично ей прислугой, Герцогиня стала задумываться о том, что практика регулярно распоряжаться в пустоту смахивает на отличный способ нажить себе неполадки с головой.
Коробка на низком бархатном диванчике появилась абсолютно незаметно. Маленьким дополнением к подарку служила россыпь иссиня-чёрных цветочных клобучков на тонких длинных стеблях. Узкие резные листья, характерный запах. Восхитительно. Язык цветов герцогиня полагала забавным баловством, но в Раймире его возвели в ранг настоящего искусства, сложного и запутанного – один и тот же цветок мог иметь с десяток значений, часто взаимоисключающих. Женщина отшвырнула аконитовый букет прочь, даже не пытаясь понять, что именно в зависимости от времени суток, фазы луны и силы северного ветра хотел сообщить даритель. Принципиальное нежелание разгадывать бесконечные загадки и пронзать скрытый смысл шуток, насколько удалось уловить Герцогине, всё-таки чувствительно задевало самолюбие адресата.
Внутри оказался весьма эффектный наряд, главной деталью которого был изумительной красоты корсет, имевший больше родства с драгоценностями, чем с предметами одежды. Пластины тончайшего кетерского фарфора цвета новорожденной вселенной, заключённые в гибкую серебряную оправу. Подогнаны одна к другой с филигранной точностью. На секунду покинувшее чувство тревоги вернулось с подружками – раздражением и злостью. Её изучали: что этот великолепный образчик истинно адмирского темперамента любит, чего не переносит, способен ли бояться если уж не Светлейшего лично, то каких-нибудь безобидных пустяков. Все предпочтения, интересы, мелкие привычки и причуды словно укладывались в какой-то умозрительный реестр, призванный создать идеальные условия для проявления свободы воли.
В гардеробной Герцогиня до последнего надеялась, что сможет управиться сама – повелитель её старомодные воззрения на физическое состояние камеристок не разделял и не позволил взять с собой никого из прислуги, а по части магии Белый дворец ничем не отличался от Осеннего. Приставленная к её особе невидимка, которую Герцогиня язвительно звала Ньентой, была особой на редкость бестолковой и взялась было за гребень. Тут хозяйка не выдержала и в довольно резких выражениях объяснила, что требуется одна простая вещь – застегнуть этот грешный корсет.
Насладиться созерцанием собственного отражения толком не вышло – льстивая амальгама зеркала внезапно исчезла, «взгляд со стороны» здесь тоже не сработал бы. Знакомое место. За долгие годы существования дворец многократно перестраивался и реставрировался, но этого уголка изменения не коснулись. Днём сквозь разрушенный свод лился слепящий солнечный свет, нагревая древние камни, а ночью над ними пологом раскидывалось звёздное небо. Зелёная хватка Эдема медленно и неумолимо сжимала мощные стены, деревья врастали в них корнями, но странным образом не разрушали, а поддерживали. В окна густыми прядями нахально лезли лианы. И, конечно, узнаваемый и вездесущий восковой плющ, нестерпимо густой и сладкий аромат его цветов порой вызывал лёгкую тошноту. Герцогиня неслышно прошла по причудливой мозаике, всегда сохранявшей дневное тепло. Тысячи маленьких солнц под ногами – их буйная растительность сада почему-то щадила – ни трещинки, ни травинки, даже жадное до гранита и мрамора племя разноцветных лишайников сюда не добралось. Быстрый взгляд подтвердил ожидания – гамак, подвешенный на тяжёлых кованых крюках у выбитого окна, пустовал.
В дверном проёме маячили руины фонтана, а за ними – грубые очертания каменных истуканов, неподвижные тела чьих-то богов, медленно скармливаемых саду. Остатки мощёных дорожек вызвали сильное желание плюнуть и повернуть назад или хотя бы снять туфли, без конца грозившие превратить в капкан любую выемку. До крайности интересно было также, начинён ли корсет помимо заклинания переноса ещё чем-нибудь, предохраняющим от повреждений его хозяйку. Под ногами услужливо развернулась самая крупная тропа, та, что вела к разрушенным воротам. Конечно, это прибежище упадка и запустения – не лучшее место для «приватных аудиенций», но если уж Светлейшего осенило очередным романтическим порывом, то неизвестно, куда на сей раз ведёт скрытый в воротах портал.
***
Не самый растиражированный ракурс, но открыточный пейзаж опознавался сразу. Завораживающая панорама – если не знать истории этого места, можно было бы без помех наслаждаться атмосферой. Так называемый лотосовый прудик представлял собой скорее немалых размеров озеро.
Определить, куда идти, труда не составило – беседка была заметна издалека. Молочно-белый мрамор отсвечивал алым, солнечные лучи, пойманные в кружевной трафарет резных панелей, падали на бархатную тень затейливым узором.
На миг показалось, будто она всё же ошиблась. Два плетёных кресла, изящный столик-консоль – и ничего более. Такие беседки встречались по всему саду, а чтобы обставлять их по своему усмотрению, не обязательно было принадлежать к Правящему дому. Герцогиня с усмешкой припомнила про себя пару красочных титулов, которыми Светлейшего награждал по случаю и без его державный брат, и вгляделась в бескрайнее лотосовое море. Великолепный вид, но, если присмотреться, крупные блестящие серо-зелёные листья окружали нежные розовые цветки с какой-то хищной жадностью, словно готовые вот-вот схлопнуться пасти. Лёгкая зыбь на воде, медленно клонящееся к закату солнце – от этой идиллической картины веяло смутной угрозой. Болото в цвету может быть очень красивым, главное – не думать, что на дне.
– Из холодного ила, вязкой грязи и мутных вод поднимается порой безупречно чистое и прекрасное. Так равномерно распределённое множество малых изъянов способно составить великое совершенство.
Герцогиня обернулась неохотно, словно её бестактно отвлекли от захватывающего зрелища, и замерла, глядя на скромно устроившегося в кресле государя и повелителя в молчаливом протесте против идиотских правил раймирского этикета.
Светлейший бегло улыбнулся и плавным жестом развернул ладонь вверх, чтобы принять для поцелуя руку своей дамы.
На столике меж тем возникла высокая серебряная чаша с фруктами и два бокала, напоминавших полураскрытые бутоны не только формой, но и сложными переходами цвета – такие Герцогиня предпочитала под настроение, проводя вечера в родовом палаццо на своей излюбленной Пластине. Дополнила натюрморт пара вазочек с традиционными местными лакомствами – в основном части всё того же треклятого цветка в различных агрегатных состояниях. Трудно было отыскать в раймирской кухне блюда, куда поварам не пришло бы в голову добавлять лотос. Последней появилась бутылка вина, имевшая вид настолько почтенный и древний, что годилась бы на роль музейного экспоната или священной реликвии. Светлейший не спускал глаз с Герцогини, наслаждаясь как видом собеседницы, так и её сдержанной реакцией.
- Яд таится лишь в черешках.
- Va fanculo.
Светлейший деликатно промолчал. Багровый солнечный диск застыл в небе, будто приколоченный, даже не думая падать за линию горизонта.
– Чего тебе не хватает, Коринна? Говори без стеснения.
Герцогиня пригубила портвейн, густая терпкая сладость отдавала болотом. Неужели эндшпиль?
– Сам знаешь.
– Произнеси. Озвученное всегда несёт в себе зерно искажения, но многие всходы полезны, а иные – и красивы.
– Как поля Элизиума и летейя. – В тон собеседнику ответила Герцогиня. – Как это озеро и его лотосы. – Затем добавила после некоторого мнимого замешательства. – Пары изменений в определённых точках шкалы развития одной некогда прекрасной Пластины будет достаточно, чтобы дублет получился более совершенным и удобным для жизни всех, чей срок не ограничен неполной сотней лет.
Корсет вдруг налился ледяной тяжестью и сдавил бережно, но ощутимо.
– То есть, тебе недостаёт бремени заботы об общем благе всех долгоживущих, разделяющих твои вкусы? Даже это ты можешь свободно иметь здесь, – глухо откликнулся Светлейший. Возвращение к давней щекотливой теме его явно не порадовало. Измышления о холостяцком статусе государя в весьма крамольном ключе и прочие казарменные шутки про «церемонию меринации» вряд ли могли серьёзно задеть, зато достигли цели гораздо худшей – потревожили усыплённое волей Владыки стоглавое чудище паранойи. С этой тварью Герцогиня не хотела бы встретиться лицом к лицу, но и лгать было бессмысленно. Оставалось полагаться на странные извивы логики своего визави.
– В стенах Эдема это лишь обстановка покоев твоей гостьи.
Светлейший странно улыбнулся и ощупью взял из вазы крупный гранат, задумчиво взвесил в ладони. Одно аккуратное движение – и основание с соцветием слетело с плода, как крышка. Ещё пара точных надрезов идеально острым ножом разметили равные доли. Не то гранат оказался слишком спелым, не то разлом небрежным – алый сок брызнул, залив рукава кимоно. Светлейший рассеянно стряхнул капли с серого шёлка, убрал жёсткие плёнки с зёрен и положил очищенную половинку фрукта подле своей дамы. Очередное ненавязчивое приглашение к капитуляции. Не встретив немедленного согласия, церемонно кивнул и вновь наполнил её бокал в гротескной пародии на подобострастного слугу.
– У Эдема нет стен, но ты упорно ищешь их, – выговорил Светлейший медленно и преувеличенно чётко, в каждом слове звучали горечь сожаления и едва уловимая мечтательность. – Безразлично, приняли мы твою руку или же ты – нашу. Вспомни, от чего ты бежала. Мы же в своём безмерном преклонении были готовы удовольствоваться малым. Но станет ли подобная скромность достойной наградой за сомнения в нашей щедрости для столь неугомонного создания?
Глава 8, в которой дамский каприз оборачивается опасной неожиданностью, а вождь Вольного Перешейка возвращается к своему народу
Глава 8, в которой дамский каприз оборачивается опасной неожиданностью, а вождь Вольного Перешейка возвращается к своему народу
Первые лучи солнца триумфально возвещали дивный новый день, но Герцогиня встретила восход в крайне мрачном настроении, будто вражескую армию у стен родового палаццо. Ничего хорошего будущее не сулило. До сих пор мерещилось, что треклятый корсет так и остался на ней, хотя она прекрасно помнила, сколь любезно даритель помог от него избавиться. По части внезапных смен настроения Адонаи, пожалуй, шёл с братом ноздря в ноздрю. Перекидываться сразу на этот раз не стала, сочтя небольшое промедление полезным, – открытый бунт был забавен адресату лишь поначалу. Хоть шпионь через дворцовых невидимок, хоть мысли читай, как свежую прессу, а свои же правила и устои ты ломать не станешь, государь и повелитель. Вот уж угораздило из когтей дракона да в пасть василиска… Герцогиня раздражённо воткнула серебряную ложку в шафрановое джелато, мягкий металл не выдержал и переломился на сгибе, вазочка пошла трещинами. На новый уровень вышел, bastardo coronato. Ничего, кофе и граппа ещё остались. Тут Герцогиня с подозрением покосилась на графин и кофейник, припомнив кое-какие дополнительные аргументы, пришедшие ей в голову после ухода Адонаи. Они казались разумными и довольно вескими, и возникли уж очень кстати... Герцогиня потёрла виски. Нет, повторять трюки другого мастера вряд ли стал бы, да ещё в такой ситуации. Но последствия всей этой чудовищной галантной дрессировки следует нивелировать, пока подобные «здравые» идеи не прописались в голове окончательно. Женщина пригубила кофе и принялась перебирать немногочисленную корреспонденцию, чтобы хоть чем-то отвлечься. Впрочем, надолго этого занятия не хватило – ничего действительно заслуживающего внимания на подносе не обнаружилось, в основном рутинная светская макулатура. Разве что письмо от одного из доверенных антикваров, сулившее «восхитительную редкость, достойную прекрасной донны». Специалистом он был отменным и хлеб свой ел не зря, так что каждая весточка от него неизменно приносила что-нибудь приятное или полезное. И плевать, что лавочка почтенного Эдельберта находится аккурат в том самом Сифре, который не сходит у всех с языка. Идеальный повод для небольшой прогулки – невиннее некуда, даже если за нею вздумают следить. Тут Герцогиня поморщилась – даже такие простые действия она начала взвешивать с оглядкой на раймирские традиции. Она залпом опрокинула рюмку граппы, а затем хлопнула в ладоши и с весёлой злостью крикнула, потревожив дворцовое эхо:
– Эй, Ньента!
После того, как безмолвная служанка помогла ей освежиться и переодеться, Герцогиня раздражённо махнула в сторону двери – «Убирайся!» – даже старая привычка быть безукоризненно вежливой со слугами в этом царстве невидимых рук и глаз начала давать сбой. Подождав для верности пару минут, она взяла с обувной кушетки золотой минодьер. В торце тяжелой коробочки, усеянной бриллиантами и рубинами великолепной огранки, таился небольшой пенал с отвинчивающейся крышкой. Вытряхнув из него на ладонь пару увесистых восковых шариков, Герцогиня медленно разжевала снадобье. Ни грана магии, подействует и во дворце – мёд, травы, коренья, тайный рецепт из далекого прошлого её любимой Пластины. Одного шарика человеку хватило бы на трое суток лихорадочной активности без отдыха и пищи. Расплатой за подобные подвиги всегда служило полное изнеможение и минимум пара дней беспробудного сна, больше похожего на кому. Ей это не грозило – проверенный конкокт действовал как мягкий, но достаточно надежный стимулятор, снимающий усталость и обостряющий чувства.
Было бы недурно, окажись обещанная редкость каким-нибудь старым артефактом... желательно позволяющим, как Лилит, хотя бы до поры до времени навязывать свою волю любому из Владык. Скорее всего, если таковой и существовал, сиятельные братья позаботились, чтобы «никогда более». Печально, но будем играть дальше с теми картами, что есть на руках... Напоследок оглядев покои, Герцогиня направилась прочь из дворца: Белый, как и Осенний, не позволял открывать порталы внутри себя. Ещё одно неудобство, ещё один повод злиться.
***
В первый миг Сифр, как и положено курортному городу, оглушал – зазывалы вовсю расхваливали ресторанчики и лавки, уличные музыканты играли каждый своё, а вездесущие мальчишки высматривали в толпе наиболее перспективных и беззащитных, чтобы предложить им услуги экскурсоводов, а то и натуральный камень «из кольца самой Лилит» или вавилонскую монетку. Герцогиня переместилась на площадь, где находился стационарный портал – народу здесь всегда было преизрядно, незачем возможным шпионам знать, куда именно она направляется. «Взгляд со стороны», пара заклинаний личины – теперь ненужного внимания она не привлечёт, любой недостаточно сильный демон, не говоря уж об ифритах или недолговечных, увидит не блистательную аристократку, а обычную местную матрону в ярком цветастом платье. В руках у тётки, разумеется, не золотая коробочка, усыпанная каменьями, а плетёная соломенная кошёлка, из которой торчат пучок зелени и свежевыпеченная лепёшка. Герцогиня тихо хихикнула – идея подурачиться и ввалиться к почтенному антиквару в лавку, не сбросив личины, показалась ей забавной.
Постоянного присутствия приказчика в зале особенности здешней охранной системы не требовали, но на звук дверного колокольчика никто так и не появился. Жаль, жаль, маленькая бесхитростная комедия положений сейчас бы очень развлекла. Может, сыграть роль до конца и демонстративно утащить какую-нибудь дешёвую бутафорию, чтобы привлечь внимание? Но куда лучше проучить хозяина лавочки, чтобы в другой раз следил за помощниками. Некоторые гости вполне способны найти дорогу и сами, но зачем тогда держать нерадивых дармоедов?
Внутри здание было, разумеется, куда больше, чем снаружи, везде горел мягкий свет, но после ослепительных просторов Белого дворца помещения казались чередой полутёмных захламленных каморок с потолками для карликов. Оказавшись на месте, Герцогиня постучала нарочито робко, однако вошла, не дожидаясь, пока ей ответят.
– А, моя драгоценная донна! – до крайности удивлённый антиквар пулей вылетел из кресла, не забывая улыбаться во все свои (и не свои) зубы. Резво кинулся целовать ручки и рассыпать извинения. – Какой конфуз! Этот мошенник опять куда-то запропастился? Положительно, когда-нибудь моё терпение лопнет, я сделаю из мерзавца чучело и поставлю у входа, клянусь всеми пластинами Веера, сколько их ни есть! Но он уже наказал сам себя, упустив сладостный миг, когда ваша красота озарила наш убогий угол, превратив всю воду в вино, а стекло в бриллианты, и даровала благословенную искру счастья даже сушёному василиску под потолком!
Прекрасно. Просто прекрасно. Совершенно очевидно, что это не господин Эдельберт – почтенный антиквар был чистокровнейшим демоном родом из Горного удела, но, увы, никудышным магом. Его сил хватало на изучение и реставрацию вещей, но не более – о том, чтобы он распознал маскировку, речи быть не могло . Возможно, какой-нибудь новый охранный амулет или заклинание на логове? «Взгляд со стороны», проверка защитных чар – всё это Герцогиня проделала осторожно, продолжая смущённо улыбаться. Полный порядок, никаких сюрпризов. Магическим зрением Герцогиня прощупала своего визави и с трудом удержалась от того, чтобы совершенно неаристократически выругаться. Этому-то что здесь нужно? В совпадения она не верила... В сознательное предательство антиквара тоже – уроженцы Удела были на редкость честны. Поговорка "слово детей Полоза вернее пробы" возникла не на пустом месте. Даже будь антиквар обычным сифрским выжигой, ни малейшей выгоды от предательства он не получал – какую бы взятку ни предложил опальный премьер, она удвоила бы сумму. Шантаж? Насколько ей известно, шантажировать торговца было нечем – близких у него не осталось, а живущей в Горном уделе дальней родне Бааль не мог угрожать ничем. Идиотка! Прежде, чем мчаться в Сифр, ломая каблуки, следовало магическим зрением просмотреть письмо – теперь совершенно ясно, что бедняга Эдельберт или вовсе не держал его в руках, или писал под каким-нибудь заклятием. Очаровательный поворот – преступник, озаряющий стоваттной улыбочкой место преступления и явно обрадованный появлением главной жертвы, а она – по-прежнему в облике сифрской тетёхи с кошелкой и без малейшего понятия, что могло настолько понадобиться от неё опальному министру. Кора ди Малефико холодно улыбнулась и убрала маскировку – смысла в ней уже не было, а затрачиваемой на маскарад магии, вполне возможно, найдется лучшее применение.
Фальшивый Эдельберт не обратил на это ни малейшего внимания, продолжая скалиться и расточать любезности. С личностью антиквара господин экс-премьер познакомиться очевидно не удосужился, потому от разительного несовпадения речи, мимики и манеры держаться быстро возник крайне тягостный эффект, о котором Кора до этого момента знала лишь теоретически. Вот что, должно быть, чувствовали родные, друзья и знакомцы тех, кто становился игрушками любителей дурновкусных шуток с временным одержанием. Та же внешность, те же черты – и какая-то спятившая погань внутри, заставляющая жертву дёргаться, откалывать несвойственные ей коленца и нести всякий бред, а то и вытворять вещи много хуже.
– Что же вы молчите, о прекраснейшая драгоценность любой сокровищницы? Понимаю, вы имеете полное право лишить меня своей благосклонности, но проявите ещё немного терпения. Слава о его безграничности разносится далеко за пределами вашего нынешнего царства. – Мерзавец издевался чуть ли не открыто, сосредоточив на Герцогине пристальный немигающий взгляд, не претерпевший, впрочем, никаких изменений, когда с её персоны переместился на большие напольные часы из палисандрового дерева, а затем на стол. – Возможно, я смогу исправить свою оплошность и предложить вам нечто, чего вы – без преувеличения! – не смогли бы получить более нигде.
Перед Герцогиней возникла небольшая коробочка, от которой ощутимо веяло магией. Древней и мощной даже по меркам демонов.
– Откройте. Уверен, лот вас не разочарует, – в голосе «Эдельберта» прорезались характерные премьерские ноты.
Лишить благосклонности? Смело. Лишить можно того, чем ты обладал, не более – но и не менее того. Что может предложить этот державный лавочник матери наследника Темнейшего и любовнице Светлейшего? Хаос бы его побрал. По Баалю очевидно плачет уютная камера в Бездне. Горючими слезами с отчетливым ароматом керосина. Что ж, она не смутится поднести спичку к лужице и насладиться заревом, а затем проследить, чтобы безумец оказался там, где ему самое место. Но не раньше, чем удовлетворит свое любопытство. Возможно, ей следовало испугаться, но увы – бояться она не умела, сколько помнила себя. Магическое зрение позволило увидеть содержимое, не прикасаясь к футляру, – ещё одно свидетельство сумасшествия Бааля, артефакты такой силы полагалось держать в более надежных, полностью экранирующих магию шкатулках.
– Разочаровать можно лишь того, кто уже очарован, – равнодушно произнесла она. – Кольцо прекрасно сохранилось, но огненный опал – не мой камень. Кроме того, – деланно улыбнулась Герцогиня, – там, где я провела немало столетий, распространён забавный предрассудок. Считается, что украшения, принадлежавшие женщине с несчастливой судьбой, становятся артефактами, приносящими беды всем последующим владелицам. Говорят, такие вещи лучше отдать ювелирам, чтобы те создали из камней и металла нечто новое – недолговечные верят, будто жар тигля и тепло рук мастера уничтожают проклятие. Отдавать в переплавку украшение такой древности и силы – преступление, носить его – безумие.
– Кольцо лишь символ, – отмахнулся собеседник, и по его тону Герцогиня поняла, что он не шутит. – Как и суеверия столь любезных вашему сердцу недолговечных. Он может быть истолкован различно, но в ваших интересах не совершить ошибки. Сделав несколько подряд, так легко оказаться во власти гнева или досады, поддаться порыву – и тем умножить вред. Я способен предложить вам гораздо больше, чем вы имели когда-либо, уже имеете или сможете иметь. – Тронувшая чужие губы улыбка Бааля сделалась более тёплой и, насколько это возможно, искренней. В данную минуту он и правда верил в то, что говорил, но возникло ощущение, словно сказанное было адресовано кому-то ещё. – То, чего, быть может, не получила предыдущая хозяйка кольца. Если уж вы в очаровательном заблуждении своём верите в несчастливую судьбу вещей и их владельцев – поверьте и в то, что этой судьбе не обязательно следовать. Можно просто сломать ей хребет. А жар тигля и тепло рук мастера обеспечат переплавку обломков в нечто новое и прекрасное, нужен будет лишь достойный эскиз.
Кажется, он без притворства полагает, что способен на большее, нежели оба государя, вместе взятые. Она до предела напрягла магическое зрение. Что же тебе надо от меня, безумец, за что ты намерен столь щедро расплатиться? На бескорыстные дары ты и в лучшие-то времена не был способен... жаль, что она – не менталистка уровня Самаэля или Маклина и не может узнать всё, не подыграв собеседнику.
– Сколь помнится, предыдущая владелица кольца мечтала о безграничной власти над Веером – уж не желаете ли вы сказать, что, обладая возможностью сорвать такой крупный куш, предпочли бы не пользоваться им, а отдать мне? – Герцогиня фыркнула. – Даже если бы я внезапно стала наивна, как недолговечная, у меня хватило бы ума понять, что в обмен на подобный дар потребуют нечто равноценное. Увы, у меня нет ничего, что сравнилось бы с властью двух Владык и силой Веера миров – а значит, обмен невозможен.
– Обмен не обязан казаться равноценным, но это вовсе не означает, что он не может таковым быть. Хаос изменчив и чужд грубой арифметике. Сила соразмерная или превосходящая – не всегда залог успеха, – теперь голос целиком принадлежал Баалю, приобретя при смене тембра весьма недвусмысленные вкрадчивые интонации. Кора, конечно, опознала их, но от подобной наглости временно утратила дар речи и внимательно всмотрелась в стремительно желтеющие глаза собеседника, пока тот продолжал разливаться соловьём. – Капля воды не твёрже камня, но вполне способна раздробить его. Потому о том, что есть у вас, и чего нет – позвольте судить мне. Поверьте, вы прекрасно с этим справлялись, но теперь появилась возможность извлечь дополнительную выгоду.
– Некоторые ваши слова легко принять за оскорбление, – поморщилась Герцогиня. – В память о том, что вы долгое время были ближайшим сподвижником отца моего любимого сына я не стану торопиться с выводами, но жду более четких формулировок.
Пусть говорит. Есть и другие способы узнать правду. В юности ей хотелось быть ясновидицей, как Имельда, и читать образы удавалось весьма недурно. Выберем тактику не менталиста, а гадалки, не тронем мысли, попробуем зацепить память. Недавние образы. От напряжения заныл висок, но фокус удался. Смерть. Нелепая, неоплаченная и неоплаканная. Родная кровь.
– Вы упускаете свой шанс, Кора, – неодобрительно качнул головой Бааль, начиная терять терпение. Он извлёк кольцо на свет, взвесил на ладони. – Вы либо делаете это намеренно, либо действительно не способны оценить то, что вам предлагают. – Бааль медленно сжал руку в кулак, и, как только послышался хруст умирающего камня, меж пальцев с шипением потёк металл. Но не причинил вреда, а впитался в кожу до того, как хоть одна капля упала на ковер. В комнате будто бы приоткрылась заслонка огромной печи. Виной всему было не только и не столько треклятое кольцо. Мощное излучение исходило от того, что стояло перед ней. Гротескный сплав проступающих черт бывшего премьер-министра и медленно тающих останков облика несчастного антиквара снова улыбнулся. Любезность настойчивого ухажёра испарилась, теперь от него отчётливо веяло радушием отверстой огненной могилы.
– Ты перешёл черту, – Герцогиня стиснула золотую коробочку так, что камни врезались в кожу. – Кровь на тебе вижу не только я, её видит Хаос. И он не примет тебя, – не дожидаясь ответа, она открыла портал и исчезла. Даже если Бааль решит последовать за ней, ему это не удастся – Герцогиня не пожалела сил, и пространство за ней схлопнулось с ослепительной вспышкой. Вряд ли от комнаты осталось хоть что-нибудь. Бааля убить нелегко, боевое заклинание, способное испепелить на месте более слабое существо, для него окажется чем-то вроде светошумовой гранаты. Но не помешает всё же рассказать о столь прекрасно проведённом времени как минимум одному из владык Веера – не из лояльности, а всего лишь потому, что здесь шансов получить достойную награду окажется неизмеримо больше.
***
– Брат Фероз, хорошо ли устроили пришедших к нам? Накормили, нашли место, напоили вином из фонтанов? – Решка давно поняла, что главное – перехватить инициативу. Когда Зоэль не появился на следующий день, а организованные им «акции возмездия» не прекращались и продолжали потрясать город, она без обиняков заявила Ферозу, что как провозглашённый «символ, идол и эталон» Богини принимает на себя тяжкую ношу власти до возвращения пророка. Девушка была готова, если понадобится, пустить в ход авторитет деда – дескать, лучше вам согласиться подчиняться мне, пока не явился он, – но даже этого не потребовалось: командовать ей позволили подозрительно легко. Еще одно доказательство правоты Великой матери – мужчины трусоваты и слабы, а для свершений нуждаются в том, чтобы их направляла нежная, но сильная рука мудрой и понимающей женщины. После того, что они тут накуролесили, ими неизбежно заинтересуются – если ещё не – владыки Раймира и Адмира. Нет сомнений, что ни Керим, уже организовавший бойкую торговлишку возвращающим магию вином из фонтанов, ни Лино, прочно обосновавшийся в здании мэрии со своими факирами, чтобы строчить оттуда законы, восстанавливающие «попранную историческую справедливость», ни даже Фероз, которого никто не смог бы назвать трусом, совершенно не планируют брать вину на себя, когда – если! – на мятежный Перешеек обрушится удар любой из двух держав, а то и обеих вместе. Чуть что, сошлются на обморочившего весь Сифр и злокозненно исчезнувшего хидира. Она же, вызвавшись стать официальной местоблюстительницей Зоэля, фактически предложила себя в жертву вместо беглого посланника. Неудивительно, что желающих оспорить громкий, но опасный титул не нашлось.
– Да, дочь Великой, – откликнулся Фероз. – Все, кто желает стать гражданами Вольного Перешейка, получают пищу и магическое вино, у них нет недостатка ни в чем.
– Превосходно, брат, – Решка надеялась, что со стороны её благосклонный кивок выглядит достаточно царственно. Странно, что до сих пор не вмешался старый скорпион – неужели тоже струсил? Или, в отличие от прочих, дед дармового вина из фонтанов даже не пригубил, а посему не утратил обычной рассудительности и вовремя заметил, что Эфор со свитой слишком легко оставили город, да и прочих «чужаков», против которых выступил Зоэль, будто дракон проглотил? И вылезет со своим вердиктом, а также с попыткой перехватить бразды правления лишь тогда, когда посланный на смерть не вернется или же вернется без золотой ветки. Про себя Решка полагала, что треклятую хворостину вполне можно заказать ювелиру где-нибудь в Уделе и предъявить толпе – поди кто видел, как эта ветка выглядит? А дети Полоза умеют отливать из драгоценных металлов даже хрупкие безвременники, используя как модель для формовки настоящие живые цветы – что им тот гранатовый дрын... Решка надеялась, что Зоэль не глупее, потому хоть до этого трюка додумается. И лучше бы ему не затягивать – все прекрасно справляются без него, но, поскольку декрет он утащил с собой, судьба Вольного Перешейка теперь в руках Великой матери. Фонтаны покуда не иссякли, магия не оставила верных тарайин – и это вселяло надежду, что если уж посланник Амы Лайлы сложил голову по воле деда с его дурацкими проверками, то, по крайней мере, она сама ещё не покинула своих детей. Решка настолько погрузилась в размышления, что едва не споткнулась об очередного нового гражданина, решившего помолиться Всематери прямо на мостовой.
– Да облегчит Великая мать тяжесть твоих дум, о блистательная Хали, достойная дочь Пустошей и верная сподвижница нашего пророка! Дай руку, хафида, помоги старику подняться…
– А посох-то вам на что, отец мудрости и брат праведности? – сердито ответила Решка. Одного взгляда в блестящие чёрные глаза под густыми седыми бровями было довольно, чтобы без труда опознать, что за «паломник» угодил ей под ноги. Своим новым именем она втайне гордилась, звучало ласковое прозвище, данное Зоэлем, и правда куда более значительно, чем простецкое «Решка». Многие правительницы, восходя на престол, меняли прежние имена, чтобы быть ближе к своему народу. Зря деду вздумалось так глупо шутить, кто знает, как повернётся дело. Но продолжила нарочито легкомысленно. – А имя – вздор, один трепач назвал, другие подхватили…
– На что пастырю его посох – то всякому ведомо, – многозначительно и сурово изрёк Малхаз, не купившись на милую маленькую уловку. – Чтобы наставлять и указывать верный путь заблудшим. Садись, пусть люди видят, что подруга пророка благочестива, милосердна и скромна. Хоть и вырядилась, как на трон, а беседует на пыльных камнях с простым стариком.
Решка возвела глаза к небу, но промолчала. Послушно уселась рядом с «паломником» на нагретую солнцем каменную мостовую и сделала вид, что готова внимать очередным нравоучениям. Стоило вспомнить некстати – и вот скорпион собственной персоной, а она-то радовалась, что у него хватило ума сидеть тихо.
Притворяясь, будто целует край наброшенного на плечи внучки платка, Малхаз с проворством оценщика пощупал расшитую шёлком и серебром ткань.
– За этим ли я посылал тебя к тарайин? – тихо, но пафосно вопросил он. – Если за тряпки и побрякушки ты продала клан и вознамерилась считать себя умнее старейшин, значит, я плохо учил тебя.
– Напротив, о мудрейший, – Решка лицемерно потупилась. – Слишком хорошо, и я благодарна за уроки. Кто внушал мне, что совет старейшин – сборище выживших из ума ханжей, и не заслуживает даже своего нынешнего места, не говоря уж о том, на которое претендует? Кто рассказывал о величии нашего клана и о том, что последняя служанка дома аль Кувира по древности рода может соперничать с любым аристократом Сифра? Я была хорошей ученицей – и не требую ничего, на что не имела бы права.
Малхаз почтительно взял ладонь девушки в свои, якобы прося благословения. Иссохшие и дочерна загорелые руки тщедушного старца обладали, тем не менее, железной хваткой. Ответил он по-прежнему негромко, но уже тем особым тоном, каким обычно отдавал приказы, исполняемые беспрекословно.
– Коли так, не забывай и обязанности. Ты не сможешь дать страждущим того, что обещал этот несчастный. Не будь мальчишка так слеп в своей гордыне, непременно обратился бы ко мне, но предпочёл соперничество дружбе. А если и правда отправился в Эдем, то… Суд безмолвных стражей скор и не оставляет следов. Если не хочешь быть лишь сосудом Богини, красивым, но пустым, не жди покойника. Объяви, что Великая мать открыла в сердце лжепророка вероломное предательство и сообщила тебе, верной своей дочери. Ты же всегда была талантливой девочкой и прекрасной рассказчицей. Свидетели чудесного озарения сразу же найдутся в избытке. Два оставшихся подельника твоего дружка послужат благу клана действием или бездействием. Будь благоразумна, и клан не оставит тебя.
Решка не успела ничего сказать – за их спинами кто-то, видимо, перебрав, грохнулся в фонтан и взметнул столб брызг. Вместо хохота и подначек над площадью неожиданно воцарилась мёртвая тишина, а солнце засияло ярче, буквально обжигая. Девушка вскочила на ноги столь резко, что заставила подняться так и не выпустившего её рук Малхаза. Сияло не солнце – сияла хворостина, которую мёртвой хваткой сжимал вылезающий из фонтана Зоэль. Встал на бортик, встряхнулся, словно собака, обдав всех, кто не успел отскочить, «Серебром Сифра», и победительно воздел над головой свою добычу.
–Благие вести для граждан Вольного Перешейка: избранники Богини не умирают! – усиленный магией голос прогремел над площадью. – Вы ждали – и я вернулся! Вилку в бок всем престарелым любителям ботаники и невыполнимых заданий. Великая мать указала мне тайный путь в проклятый сад слепого хромца. Волей её я был укрыт, как плащом. Стал тенью среди теней, безмолвных и бесплотных, и своими глазами видел лики стражей Эдема, ужасные и совершенные. Богиня вложила в руку мою эту ветвь, а в уста – слова, которые слышите вы сейчас. Встряхните перегоревшее сердце эпохи – и верою вашей поднимется из песков Вавилон!
Малхаз вздрогнул и отпустил руки внучки. Некоторое время он стоял, словно оглушённый, но затем пришел в себя. Сбросив личину паломника, он твёрдым шагом направился к фонтану.
– Что ж, мы услышали тебя, – его голос также разнесся над площадью. – Но уверен ли ты, мальчик, что верно всё понял? Слова Изначальных темны...
– Они темны для тех, кто предпочёл блуждать во тьме, о шейх, – с весёлой злостью откликнулся Зоэль. – Но те, кто выбрал свет истины, видят в душах своих, что я не лгу! Эта золотая розга ещё оставит знатные шрамы на заскорузлых ягодицах истории! – молодой ифрит залихватски погрозил невидимым врагам своим сияющим трофеем и с довольным видом оглядел собравшихся.
– Великая совершила поистине удивительное, даже пребывая в заточении, но не истощаешь ли ты её сил понапрасну, бросая вызов всему свету? Кто восполнит потери и поможет защитить выбравших свет, когда гнев тиранов, вызванный твоей бравадой, обрушится на город? – Старый скорпион, оказывается, умел открыто признавать поражение, но сделал это в своей вкрадчивой двусмысленной манере.
– Если, папаша. Если. Пускай шлют послов, поговорим. А чтобы разговор состоялся в тёплой дружественной атмосфере, покажем соседям, что мы – не слабоумные буйные дети, которым нужны две смены армейских нянек, чтобы навести порядок в доме. Захватчики изгнаны, пора прибрать устроенный срач. Очистительный огонь возмездия сменится мирным светом костров шабаша, побоища – танцами, а вопли праведного гнева – песнями в честь той, что освободила нас. За всеми, кто, побеждая дракона, сам уподобился ему в ненасытности и злобе, проследит брат Фероз. Как начальник городской стражи Сифра и министр внутренних дел Вольного Перешейка. Под мудрым руководством брата Элинора, разумеется. Уверен, ваш новый мэр будет куда лучше прежнего! А господину брату министру торговли, финансов и прочей экономики, если он не завяжет барыжить вином из фонтанов, я лично руки оборву и в задницу засуну, чтоб замаялся в такой позиции прибыли от спекуляций подсчитывать. Магия Всематери – не товар!
Не дожидаясь новых вопросов, Зоэль спрыгнул с бортика и подошёл к Решке, небрежно помахивая веткой.
– Ну, моя Хали, вижу, ты держалась молодцом, глаз не выплакала по безвременной кончине любимого. Надеюсь, кормят у нас не только паломников? Жрать хочу, сил нет.
Решке в свою очередь очень захотелось на правах символа, идола и эталона треснуть неофициального главу стихийно образованного кабинета министров его же трофеем, но выразить всё, что она думает по поводу линии партии, хотя бы словами, помешали радостные народные массы – к ним приблизилась группа возбуждённо споривших ифритов, на ходу разворачивавших странное зелёное знамя.
– Вот это поворот! – расхохотался Зоэль, увидев изображение на полотнище. – Это что же, братцы, творческая инициатива? Гротеск, понимаю!
– Это флаг! – несколько обиделся шедший впереди высокий блондин с кольцом в носу, судя по всему, художник. – Какое ж государство без флага?
Решка замаскировала смешок кашлем: по всей видимости, автор вдохновенно пытался изобразить Великую мать, но слишком увлёкся, когда дошёл до бюста. Отчего получившаяся фигура состояла в основном из грудей. Природу странного существа в объятиях Великой, похожего на гигантскую рогатую вошь, несколько прояснил семенящий следом за парнями молоденький чёрный козлик.
– Великую мать мы живьём не видели, зато козёл писан с натуры, – гордо улыбаясь, сообщил блондин, пока основатель новорожденной державы мужественно сражался с собственной слишком живой мимикой. – Его мы тоже приносим в дар той, что вернула нам свободу и магию. Каждый должен внести свой вклад.
Зоэль выслушал речь с предельно серьёзной миной, убрал золотую ветку из-под носа у жертвенного козлика, воткнув в причёску, а затем с чувством пожал всем руки и поблагодарил в самых тёплых выражениях, из которых адресаты поняли хорошо если половину.
Очередной неожиданный выплеск вина на мостовую из многострадального фонтана оказался куда обильнее – плиты на площади напрочь залило розовым. На краю чаши на долю секунды застыли два изящных звериных тела – а затем синхронным прыжком полетели прямо на Решку. Девушка успела выхватить крошечный и совершенно бесполезный в такой ситуации нож, но быстро осознала, что ни Зоэль, ни она, ни тем более, компания с самопальным знаменем зверей не интересует. Леопарды проигнорировали отшатнувшихся революционеров, зато на несчастного козла налетели сверху, словно кошки на мышь. Скромная общественная жертва Всематери даже мекнуть не успела. Не обращая внимания на окруживших их импровизированную столовую любопытных, звери деловито пожирали мясо, даже не порыкивая друг на друга. Окончив трапезу и как следует вылизавшись, хищники застыли бок о бок, словно скульптурная группа, и благосклонно кивнули подателю козла, блондину-художнику. Это выглядело срежиссированным цирковым номером – но Решка видела, как парень шарахнулся от леопардов. Их появление для него оказалось не меньшим сюрпризом, чем для всех остальных
– Великая мать приняла жертву, – отодвинув Решку плечом, в центр круга протолкался неугомонный дед. Девушка закатила глаза. Если Малхаз решил таким образом опробовать какой-нибудь новый амулет, надо держать ухо востро – неизвестно, чем ещё, кроме козлятины, питаются эти пушистые красавчики. Но звери очевидно не имели ни малейшего отношения к Малхазу – они не отреагировали на него, а когда старик распростерся перед ними в почтительном поклоне, дружно отвернулись и издевательски зевнули, показав роскошные клыки.
Решка могла поклясться, что дед ничуть не был обескуражен реакцией. Неужели скотины все-таки принадлежат ему? Что это может быть за амулет-то, о котором она ни разу не слышала? Малхаз тем временем со всем доступным распростертому ниц достоинством обратился к зверям, умоляя их оказать ему честь и посетить его скромный дом. Леопарды переглянулись – Решке показалось, что звери подмигнули друг другу – но остались царственно неподвижны. «Не только вас, всех, всех присутствующих зову на славный пир в честь Всематери», – спохватился старик. Пятнистые живые изваяния синхронно кивнули, встали и мягким шагом невозмутимо потрусили через площадь аккурат в направлении домов клана аль Кувира. Несмотря на то, что шли они с явной ленцой, поспевать за ними было нелегко.
Леопарды подошли к воротам и, не замедляясь, одновременно взлетели на высокую каменную ограду, чтобы непринуждённо улечься на ней. Среди слуг хищники посеяли изрядную панику. Кто понёсся прятаться, кто в оружейную – так что ворота Малхазу пришлось распахивать перед дорогими гостями собственноручно. Решка хихикнула, прикрывшись ладонью – ей показалось, что звери самодовольно ухмыляются. Первоначальный испуг, вызванный их появлением, совершенно прошёл – в конце концов, если бы посланные Богиней леопарды желали растерзать её и Зоэля, они спокойно могли бы сделать это прямо на площади. Вон как с козлом расправились – оставили лишь ошмётки шкуры и осколки изгрызенных костей, даже кровь аккуратно слизали. Слуг они тоже не тронули, не спрыгнули во двор, а дождались на заборе, пока Малхаз и многочисленные гости войдут. Пока дед распекал слуг и распоряжался как можно скорее накрыть столы, самопровозглашённая королева Перешейка обдумывала, нельзя ли как-нибудь приручить зверей, чтобы оставить при себе. Если леопарды согласятся украшать подножие трона, когда они с Зоэлем будут принимать послов, картина выйдет недурная. Да и охранники из таких сильных и опасных созданий получатся превосходные – и, в отличие от двуногих, верные и неподкупные... Грандиозные планы грубо прервал один из потенциальных стражей престола – зверь подошел к ней, и, привстав на задние лапы, лизнул в щёку. Ощущение было такое, будто по лицу с силой мазнули наждаком – Решка взвизгнула от неожиданности и спряталась за Зоэля. Леопард, довольный произведенным эффектом, немедленно отошёл. Его пятнистая морда показалась Решке на редкость глумливой. Ерунда, не может же он, хоть и послан Всематерью, читать мысли?
Дед, радушно улыбаясь, призывал всех войти под его скромный кров – правда, обращался почему-то исключительно к леопардам. Звери, спокойно улёгшиеся бок о бок на одну из лучших клумб с пионами, вняли не сразу – прежде, чем встать, они старательно вылизались, примерно так, как это делают домашние кошки. Слуги опасливо косились на необычных гостей, но тех, по всей видимости, более всего занимали собственные лоснящиеся пёстрые шкуры. Наконец, закончив туалет, леопарды встали и грациозно скользнули по мраморной лестнице в распахнутые двери. В зале они слегка замешкались, должно быть, выбирая лежанку поудобнее, и вспрыгнули на широкую низкую усыпанную подушками тахту у окна. Пока гости рассаживались, всеобщее внимание перетянул на себя Зоэль – очевидно, мстил за неожиданную пешую прогулку и длительное молчание. О том, что жрать он хочет ещё сильнее, чем две милые киски у окна, пророк возвестил раза три, на разные лады и с разным желаемым меню. Повинуясь жесту хозяина дома, слуги начали вносить блюда с меззе. Малхаз настаивал, чтобы первыми получили угощение и кубок вина «самые дорогие гости, дети Богини», чем вызвал у прислужников некоторый ступор: они не очень представляли, как подать хищникам закуски, соусы и лепешки, а менее того понимали, как и зачем поить зверей чем-то, кроме воды. Наконец, посовещавшись, удалились, чтобы принести с кухни фаянсовый таз, налитый вином до краёв, и столь же внушительную медную кастрюлю для варенья, наполненную спешно зарезанными курами. Осторожно косясь на Малхаза и испуганно – на столь милых его сердцу леопардов, сомнительную сервировку водрузили на ковер на некотором отдалении от тахты, и раскланялись. Малхаз в сердцах обозвал слуг пёсьими детьми, но было поздно – со стороны окна раздался низкий заливистый хохот. Вскинувшиеся на звук гости с удивлением обнаружили вместо валявшихся на подушках и похожих, как две капли воды, леопардов двух столь же одинаковых демонов. Тускло-рыжие волосы, серебристые, почти белые глаза, мускулистые смуглые тела. Мункар и Накир, знаменитые Двухголовые, отсмеявшись, заклинанием превратили таз с вином в огромную оплетённую соломой бутыль с неизвестным содержимым. Приложившись к ней по очереди, братья одобрительно кивнули и лучезарно улыбнулись собравшимся.
– Мы очень рады оказаться в столь примечательной компании и искренне благодарим за приглашение, – в один голос произнесли они.
Глава 9, в которой некоторые дети государей-миродержцев проявляют исключительную тягу к знаниям
Глава 9, в которой некоторые дети государей-миродержцев проявляют исключительную тягу к знаниям
Зоэль внимательно следил за бывшими леопардами. В глазах его зажглись торжествующие огоньки – подвох он почуял сразу, теперь же у него появились целых две новые – и весьма достойные! – мишени. Он с демонстративным негодованием обратился к Малхазу:
– Напрасные слова ваши, папаша, пёсьи дети – они в Адмире, в Совете заседают. Раймир – дело другое, товарищи послы сразу и наглядно продемонстрировали глубинное отличие государственной идеологии, а заодно и мощь бархатных когтистых лап режима. Даром что не по эмблеме, зато сообразно истинной природе. Уважаю честность! – тяжёлая бутыль внезапно ускользнула от «товарищей послов» и оказалась в руке Зоэля. – Ну что же, рад приветствовать в лицах и от лица! – он от души приложился к угощению. Посторонние звуки смолкли, было слышно только бульканье вина, уходящего в бездонную Зоэлеву глотку. Когда гостей, благоговейно уставившихся на мелькающий туда-сюда кадык пророка, посетила мысль, не собрался ли он захлебнуться, Зоэль наконец оторвался от бутыли и сообщил с видом заправского дегустатора:
– Любимый напиток тиранов и женщин. Говорят, такова на вкус безраздельная власть. А как по мне, хвалёная кумандария – просто компот, наливай да пей. Державные подхвостья от неё не слипаются, значит, и нам бояться нечего, верно? Но доброй выдержанной касе всё же не чета. Однако напоминание о важном своевременное! У нас там народные массы изнывают, страждут и стремительно просыхают на солнышке, – Зоэль метнул острый взгляд за спины близнецов. В окно, задёрнутое лишь тонкой вуалью, было превосходно видно, что под домом Малхаза уже собралась толпа. – Сколь мило мне зрелище восторженного электората... Он, конечно, пока недостаточно восторжен, но это дело мы поправим. Подвиньтесь, кисы, какие-то вы слишком крупные, – он ничтоже сумняшеся вскочил на тахту, растолкал раймирцев и рванул на себя оконную створку. Балансируя на узком каменном подоконнике так лихо, что только чудом не вывалился наружу, заорал:
– Всем, кто пошёл за мной, – счастья за счёт заведения!
Восторженный вой толпы, узревшей своего кумира, оглушал даже здесь. Имя его звучало едва ли не чаще, чем хвалы Богине.
– Тише, драгоценные, магия не терпит шума, – погрозил своей пастве Зоэль. – Кто будет зря драть глотку – вином её не промочит!
Народ притих и заозирался: очередное обещание халявной выпивки пленило отважные сердца избравших свет, и теперь они силились угадать, откуда на пыльной улице возникнет новый дар пророка. Тот сполна насладился произведённым эффектом и милостиво махнул рукой:
– Итак, в ответ на чаяния славного народа Вольного Перешейка, повелеваю: с этого момента и на три часа кряду быть тут винному роднику!
Родник и правда образовался – вино запузырилось и забило через край старой надтреснутой каменной лохани, с незапамятных времен стоявшей под большим тутовником на углу улицы. Очевидно, когда-то там был источник, а лохань предназначалась для того, чтобы любой мимоезжий мог освежиться и напоить лошадей.
– Ну вот, теперь докучать мой народ мне перестанет, – самодовольно заявил Зоэль, спрыгивая с тахты. – Папаша, – обратился он к Малхазу, – отправь-ка слуг с каким-никаким закусоном моим верным! Да распорядись, чтоб захватили свободную тару, винца себе набрать. Ты ж, скаред, небось, и чаю спитого жалеешь, так пусть погуляют на славу.
Побагровевший Малхаз промолчал – очевидно, не желал выставить себя скупердяем перед высокородными раймирцами. Подозвав управляющего, он шёпотом отдал какие-то указания.
– Теперь, когда народ на глазах становится весел, сыт и пьян, – не унимался Зоэль, – можем заняться делами государственными. Ну что, кисули, договор-то подпишем?
– Какой ещё договор? – вполне искренне изумились Двухголовые. До сей поры они молчали – возможно, мысленно о чём-то переговаривались между собой, но вида не подавали.
– Как это какой? – невинное удивление Зоэля можно было продавать в нарезку и в розлив. – Чтоб честь по чести, договор о взаимопомощи между нашими великими державами на случай военного нападения.
– Нападения? Кого и на кого? – оба вопроса прозвучали почти одновременно.
– Да в кого ж вы такие непонятливые-то, кисаньки? – Зоэль аж руками всплеснул. – На Раймир, скажем. Или на Вольный Перешеек. На вас, значит, нападут – мы на выручку и поспешим. А если вдруг к нам кто полезет – то уж вам нас спасать придётся.
Двухголовые оглядели пророка и народного кумира со смесью любезной снисходительности и недоумения, а затем не выдержали и громко расхохотались. Но Зоэль уже вошёл в раж и совершенно не испытывал никакого страха или пиетета перед могущественными командорами кшатри и детьми Богини.
– Понимаю, с кондачка подмахивать вам невместно, престиж империи и честь девичья не позволяют. Но мы пошуршим подольше, познакомимся поближе, авось сговоримся полюбовно!
– Коль скоро детям Богини было угодно принять более привычный облик, – вкрадчиво заметил Малхаз, – возможно, им захочется и сесть, как подобает почётным гостям, во главе стола?
Он подозвал мажордома, и через пару минут в зал втащили огромное кресло, похожее на парный трон, каковым вызолоченная громада наверняка и являлась много лет назад. Зоэль в мгновение ока уместил на шитых золотом и жемчугом потёртых бархатных подушках свое тощее седалище и поманил Решку к себе.
– Кисули, – мстительно заметил он, – как и положено котикам, пребывают без штанов. Ещё натрут себе чего вышивкой... нехорошо будет, если после застолья вельможные зады украсятся неподобающим узором!
Малхаз насупился. Если бы он только мог убивать взглядом, нахальному пророку пришлось бы несладко. Напряжение разрядили «кисули», неторопливо бок о бок подошедшие к столу. Хаос знает, когда они успели облачиться в штаны из некрашеной тонкой замши, отделанные серебряными бляхами с бирюзой пояса, массивные нашейные гривны и широкие парные браслеты, больше напоминающие боевые наручи, всё из того же серебра с бирюзой. Вопреки тайным чаяниям Малхаза, обретение штанов не пробудило у детей Богини желания выселять Зоэля с Решкой из недр древнего царственного чудовища вавилонских времен. Близнецы переглянулись – и на противоположном конце стола возник другой трон, менее помпезный, зато даже на вид несравненно более чистый, широкий и удобный. Решка завистливо посмотрела на подлокотники – в отличие от того, на который пришлось опираться ей, с острыми гранями резьбы, эти были гладкими и широкими, позволяющими поставить рядом с собой бокал или тарелку. Спинка и сиденье были обтянуты толстой мягкой шкурой. Водрузив между собой бутыль, которую Зоэлю, невзирая на все старания, опустошить не удалось, Мункар и Накир взглядами переместили кастрюлю с курами с ковра в центр стола. Решка собралась было поморщиться, но с удивлением уловила весьма соблазнительный аромат отменно зажаренной птицы. Дети Всематери и правда были очень сильны – они ведь даже не смотрели на этих злосчастных кур, не то, что не читали заклинаний! Тем не менее, тушки уже не были сырыми, непотрошеными и недощипанными. Взору гостей предстали порционные куски с румяной корочкой, от которых исходил дразнящий запах розового перца, тимьяна и ещё каких-то трав.
– Угощайтесь, – улыбнулись Двухголовые и подали пример гостям, взяв по крылышку каждый.
Хорошо им, – завистливо подумала Решка. В леопардовых шкурах закусили козлом, а теперь изображают, что не голодны и участвуют в пирушке лишь из вежливости. Вот, видать, откуда пошли сказки про то, что наиболее сильные демоны не нуждаются ни в питье, ни в пище, ни во сне...
Зоэль после своих таинственных и славных свершений в еде определённо нуждался, потому начал методично истреблять всё, до чего мог дотянуться. За дикие застольные манеры и прожорливость своего царя на торжественном пиру Решке непременно сделалось бы неловко, когда бы не всё та же свежая и очень яркая картина раймирских послов, слизывающих козлиную кровь с камней мостовой. Взгляд Решки упал на золотую ветвь, по-прежнему торчавшую из гривы пророка. Как он ухитрился добыть то, что добыть, казалось бы, невозможно? Внезапно сияющая ветка чуть потускнела и причудливо изогнулась, а в следующий миг уже поблёскивала в густой и жёсткой шевелюре Зоэля не то венком победителя, не то пародией на царский убор. Вождь Свободного Перешейка соизволил оторваться от перемалывания очередного куска бараньей корейки, и, не выпуская добычу изо рта, ухмыльнулся и подмигнул Решке. Платье на нём сменилось, то ли пока она наблюдала за превращением хворостины в корону, то ли ещё раньше – и до последней нитки приняло более густой оттенок зелёного, точь-в-точь как был у полотнища самопального дурацкого знамени.
Двухголовые смотрели на метаморфозы не менее внимательно, чем Решка. Правда, в отличие от девушки, изучавшей своевольную ветку даже с некоторым страхом, свой интерес превосходно скрывали за вежливыми светскими репликами. Кроме Накира сильных менталистов рядом не числилось, потому привычный мысленный диалог близнецов никто не смог бы подслушать.
– Отец дорого бы дал за подобное зрелище.
– А еще дороже дал бы Рафаэлю, чтобы тот разобрал на части этого прохвоста и точно выяснил, каков в его жилах процент крови Изначальных, и чья она.
– Вариантов немного.
– Ещё дядюшка. Доносят, что он снова не в себе, так что, полагаю, его участие маловероятно.
– Как знать.
– Если даже это адмирская игра, вряд ли после стольких лет дядю заинтересовало бы наше наследство. Он не имеет на него прав с тех самых пор, как подарил Вавилон матери.
– Но мать может считать, что делить наследство рановато.
– По словам Рафаэля, она не в том состоянии, чтобы иметь свое мнение.
– Как знать.
– Если этот прощелыга послан матерью, он не может не знать про город. А что знает он, то выясним и мы – вино если и не начало действовать, так вскоре начнет.
Зоэль прожевал очередной кусок и вдруг с задумчивым и отрешённым видом устремил взгляд куда-то за спины почётных гостей.
– А ну, цыц! – он воздел руку в повелительном жесте, призывая к молчанию. – Сейчас как никогда нам нужен совет Богини, потому я желаю слышать лишь голос Великой, а не ваше беспардонное чавканье и пустой трёп! Что привело сюда твоих детей, Тысячеликая? Речи их учтивы, но что скрывается за трескучей посольской риторикой? Если плодородная почва отравлена – омыть ли ее дождём? Скажи мне, Всемать, открой истину ко благу всех, чтобы дети твои не стали одними из сожалеющих. Все судьбоносные решения должны быть приняты до того, как на небе заблестят звёзды.
– Мать не беседует по приказу, – начал один из братьев, – даже со своими родными детьми, – подхватил тем же приятным голосом и ровным тоном другой, сделав легкое, но великолепно различимое ударение на слове «родными».
– Посему, если желаете указаний, их можем дать мы, как её сыновья и преемники – опять та же игра, предложение начинает один, продолжает второй, и это выглядит пугающе.
– Грубо, кисули. Какой бездарный жонглёр вас учил так обращаться со священным словом? Кто ж смеет отдавать Всематери приказы? Это просьба, столь же смиренная, сколь и яростная, это песня сердца, полёт души и мольба безумно влюблённого, – Зоэль говорил с таким неподдельным чувством, что Решка ощутила внезапный и острый укол ревности. – С Богиней говорят только так, и отвечает она лишь тем, кто не станет искажать её волю или трусливо и малодушно подменять своей. Великомудрые господа шейхи в роли гласа Великой себя давно дискредитировали – тут Зоэль бросил насмешливый взгляд на Малхаза – под роскошным хвостом павлина оказалось не больше достоинства, чем у простой курицы. Пока что сдаётся мне, ваши слова – не слова наследников и преемников, а речи тюремщиков и детей тюремщика. Но допускаю, что иных примеров вы не знали, и видит Великая мать, вашей вины в том нет.
– Нам нечего стыдиться – наш отец не тюремщик, – казалось, эту пару ничто не может вывести из себя, – и то всем известно доподлинно. А вот можешь ли ты назвать имя своего отца? – одинаково снисходительные полуулыбки на лицах, братья по очереди одинаковым жестом подносят к губам оплетённую соломой бутыль, а затем отправляют её прямиком в руки Зоэля каким-то хитрым заклинанием. Не может же одного их желания быть достаточно для магии? Или все же? Решка была уверена, что и тем, кому не нужны амулеты, без заклинаний не обойтись – но, возможно, местные демоны, даже чистокровные, были не настолько сильны, как эти раймирцы.
Зоэль сделал изрядный глоток, облизнулся и одарил близнецов обезоруживающей улыбкой.
– Скверно ж вас натаскивали, если до сих пор такие вопросы задаёте, братцы-хищники. Он у всех один, из него приходят – к нему и возвращаются. А имя – было и нет.
– Хаос, значит, породил, а Вечность спеленала? – серебристые глаза раймирцев напомнили Решке ртутные зеркала – такие же спокойные и непроницаемые. Зоэль зря старается взбесить этих двоих, – малодушно подумала она. Пока что они ведут себя тихо, но правда хищники ведь... Козла растерзали очень спокойно и деловито –
не окажется ли, что эти двое – не послы, а карательная экспедиция? Да с чего Зоэль, Фероз и Лино вообще решили, что на них двинут армию? Пара детей Всематери вполне заменит Легион Адмира, если дойдёт до дела...
– Само собой. И буйные вихри вселенских перемен ветхую зыбку качали под стук метеоритного дождя, – с неистребимой бойкостью уличного мальчишки ответил Зоэль. – Смышлёные вы, кисули, ох, чую, крепко мы с вами заварим, враз не расхлебают! Вы ж должны понимать: пришло наше время пить из набольшего кубка! – тут он снова хлебнул посольских даров в подтверждение сказанному и выразительно посмотрел на Двухголовых. – Или вам не жмёт цедить тайком из мелкой тары в тени батюшкина трона?
– Не боишься ли захлебнуться, если кубок окажется слишком велик? – снова одинаковые снисходительные полуулыбки и странная манера речи – один начал, другой продолжает. – Интересно, они хотя бы в постель ложатся порознь? – подумала Решка. – Или у них и любовница одна на двоих и тоже... один начал, второй продолжил? Или оба одновременно? Фантазировать про постельные игры раймирцев было забавно. А главное – безопаснее, чем размышлять о будущем троне: вдруг они все же читают мысли и хоть покраснеют, что ли...
Послы мыслей, видимо, не читали – ну или её фантазии их совершенно не смутили. Светлые глаза не отрывались от Зоэля.
– Что до тени трона – ты слишком молод, называющий себя пророком нашей матери, и вряд ли бывал в Белом дворце. Он весь пронизан светом, и даже если захочешь, ты не найдешь там теней. Твоя дурацкая шутка доказывает, что ты ничего не знаешь ни о владыке Раймира, ни о нашей матери. Зачем нам стремиться на отцовский трон, занятый достойнейшим, если есть свободный материнский, рискующий стать добычей шакалов вроде тебя?
– А не тревожьтесь, сам-то я всяко больше любого кубка! Хоть море выпью, лей, не жалей, – в голосе Зоэля появились резкие ноты, верхняя губа презрительно искривилась. Он не был так серьёзен даже когда лаялся с дедом на площади. – Видал я ваш Раймир… И трон видал там же. Вещественное доказательство извольте наблюдать на моём челе. Клубящиеся в Эдеме тени не разглядит разве что слепой. Длинные такие, безмолвные, амиром у них нынче ещё один несчастный плод огня тех же неуёмных чресел. Тоже на табуретку целился, да в волшебный пруд угодил, об державную трость зацепившись затылком. Понимаю, тонуть неохота, потому ринулись за наследством Великой, хоть пальцем не шевельнули, чтобы вернуть ей свободу. Что ж сюда-то пришли при вакантном троне? Берите Вавилон, если он ваш, а я – шакал и самозванец. А коли дороги к нему не знаете, так и сидите смирно у папаши на подхвате до седых шерстей, пардусы ретивые.
– Мы найдем Вавилон, – на дне зрачков обоих братьев словно мелькнуло пламя свечи.
– Зачем он вам? – ифрит откровенно издевался. – Что похоронено, лучше не откапывать, проще зарыть поглубже и забыть. По опыту говорю.
– Тебя не просили делиться опытом, – снова отблеск пламени в спокойных взглядах. – Тебе будут признательны за помощь, если ты знаешь путь и пожелаешь его указать. Не знаешь – не говори.
– А если знаю, но не скажу? – Зоэль явно настроился довести послов до белого каления. Беспокойство Решки росло, мешаясь с раздражением. Нет бы поучиться вести себя… С древним городом не совладать никому, кроме наследников Всематери, а за подобную услугу раймирские принцы не поскупятся. Возможно даже, сделают так, чтобы на их с Зоэлем Перешеек никто не претендовал. Даже Адмир – лучше, чем чистокровные, с их родичами не договорится никто.
– Существуют иные методы, кроме приятной беседы, – на этот раз улыбки близнецов выглядели хищным оскалом, но голоса по-прежнему звучали на редкость спокойно и приятно. Диссонанс пугал сильнее, чем если бы они сорвались на крик.
Неожиданно встрял дед. Со стуком поставил на стол кубок и встал. Прокашлялся и пристально посмотрел сперва на Зоэля, потом на раймирцев.
– Нет горше зрелища для хозяина дома, чем гости, ссорящиеся под его кровом. Я не могу выступить арбитром в вашем споре, не мне судить детей Всематери и того, кто называет себя посланником Тысячеликой. Лишь она может рассудить вас, даровав победу достойнейшему. Мое скромное обиталище стоит на том месте, где некогда находился дом, иногда освящавшийся присутствием ее. Оставим прочих гостей продолжать трапезу, и я отведу вас туда – пусть спор решит Ама Лайла, если пожелает того. А не юношеская горячность и выпитая без меры кровь лозы, – Решка с трудом подавила смешок, поскольку дед весьма откровенно уставился на Зоэля, недвусмысленно адресуя последнюю часть литании ему. Вместо ожидаемых возражений Зоэль поднялся и под обращёнными на него встревоженными взглядами объявил:
– Продолжаем кутить по заветам Великой! Усерднее опрокидывайте чаши и целуйте возлюбленных, мирные жертвы Всематери должны приноситься исправно! А ты, звезда моя, не дёргайся, – заговорщически шепнул он Решке, а затем взял за подбородок и влепил долгий прочувствованный поцелуй под довольный хохот и шуточки сидящих поблизости. Когда её шальной приятель скрылся из виду в сопровождении деда и послов, девушке показалось, что на пирующих наложили какое-то заклятие: даже те, кто был достаточно трезв, чтобы понять суть конфликта, вели себя крайне беспечно, словно ничего не произошло.
***
Развалины, скрытые под домом главы клана аль Кувира, уходили очень глубоко – это был не фундамент, а поглощенные землёй этажи добротной древней постройки из огромных тёсаных блоков. Вниз вела лестница из столь же чудовищных тесаных глыб – часть ступеней была относительно сохранна, а часть – изъедена временем и сотнями тысяч шагов. Шейх знал их на ощупь, а вот гости частенько спотыкались. Только не эти – раймирцы в обличье принцев двигались так же, как в зверином – мягко, бесшумно и с некоторой ленцой. Тусклое, позволяющее видеть лишь контуры лестницы освещение им, судя по всему, не мешало – пару раз Малхаз заметил, что братья с интересом разглядывают остатки осыпавшихся фресок, едва заметные даже при более ярком свете. Если им и было любопытно, куда он их ведет, своего интереса они ничем не выдавали, вопросов не задавали и увиденное по дороге не комментировали никак.
Несносный мальчишка шёл к своему предназначению всё той же уверенной, хоть и несколько разболтанной походкой. Без конца переспрашивал, далеко ли ещё, отпускал неуместные шуточки, но вскоре перестал сыпать словами и начал насвистывать дурацкий и очень привязчивый мотив непристойной народной песенки – не то понял, что реакции не дождётся, не то хмель наконец взял своё. Дети Богини оставались неуязвимы для его уколов, но видно было, что они с удовольствием бы вывернули насмешника наизнанку: даже если ценных сведений не найдут, так хоть возмещение за нанесённые оскорбления получат. Малхаз встретил внимательный взгляд одного из раймирцев и кивнул. Значит, менталист всё-таки этот. Почему бы им просто не изъять нужные сведения из головы Зоэля? Вряд ли он способен поставить защиту. Парень совершенно ничему путному не обучен, вдобавок вымотан и нетрезв, в погоне за всеобщим восхищением и славой сводить доходы и расходы он так и не научился.
Алтарь давно не видел крови, лить её без толку могли лишь глупцы и изуверы. Но теперь как знать, не одарит ли Великая своего слугу, приведшего в святилище и её наследников, и буйного пророка? Он всё же масих, а не хидир, теперь это ясно. Пусть Богиня рассудит, как будет лучше. Если наконец возьмёт мальчишку, жрец Всематери готов разделить её благодарность с раймирскими принцами.
– Место, отмеченное благословением Амы Лайлы. Здесь в честном поединке должен решиться ваш спор. Никакой магии, кроме магии Великой. Да снизойдёт она к смиренным своим просителям.
– Вот это дело! Согласно старым и крайне непопулярным легендам, Всепрельстивая обожала, когда за её благосклонность достойные мужи метелили друг друга до кровавых соплей, – Зоэль оживился и, кажется, даже слегка протрезвел. – Возрождаем ещё одну древнюю традицию, папаша?
– Это шутка? – под взглядами командоров кшатри доводилось себя чувствовать крайне неуютно существам куда более опасным, нежели старый жрец. – Вдвоём на одного – не одобрит ни один Кодекс.
– Всеблагая не имела ничего против подобных раскладов, – встрял Зоэль. – Братья-мировращенцы, по слухам, к ней и парой захаживали.
Близнецы едва заметно поморщились, но предпочли пропустить сальность мимо ушей.
После секундного замешательства Малхаз пришел в себя.
– Юноша хвастает, будто победил марутов и ускользнул от них. А незримых стражей в садах Эдема куда как больше двоих – о чем вам, детям владыки Раймира и Всематери, без сомнения, известно лучше, чем мне.
– Тем не менее, – жёсткие интонации, появившиеся в мелодичных голосах, – мы не собираемся вдвоём нападать на одного. Пусть тот, кто называет себя пророком нашей матери, сам выберет себе противника. Второй поклянется не вмешиваться.
– Детей не бью, – фыркнул Зоэль. – Валяй, братец Мункар, за честь Раймира и за Великую матерь!
Один из близнецов провел рукой вдоль тела, словно стряхивая невидимую пыль – серебро и бирюза исчезли.
– Кто-то должен подать сигнал к началу этого непотребства? – иронически осведомился он. – Гонг, стартовый пистолет?
– Три зелёные ракеты, свисток, – тем же тоном продолжил Накир. Он от украшений не избавлялся, уселся на каменные плиты и наблюдал за братом, Зоэлем и Малхазом с вежливым интересом, как столичный театральный критик за провинциальной труппой.
Никто по-прежнему не мог бы услышать, как в тот же самый момент братья лихорадочно обменивались впечатлениями.
– Действующее святилище матери в подвале у мирного и всё осознавшего… кузены, кажется, совсем расслабились.
– Мы тоже, – безмолвный сухой смешок.
– Ладно, поиграем в их игры, а потом разберемся.
– Теперь меня очень интересует бывший адмирский премьер.
– Никогда не предполагал, что внезапно нас заинтересует нечто столь…
– Скажи прямо – одиозное.
Снова смех.
– Не убей наглеца, пригодится ещё.
– Буду нежен, как с девственницей.
Ухмылки.
– Спровоцируй старика – не нужно, чтобы зачинщиком можно было назвать меня.
– Уважаемый хозяин, так что вам организовать – стартовый пистолет или все же гонг? – снова вслух поинтересовался Накир. Он продолжал сидеть на полу, но демонстративно утратил интерес к происходящему и расслабленно привалился к стене. – Ваша идея, ваш церемониал, вы и распоряжайтесь, я не гожусь в рефери. Обещал не вмешиваться, а тут не удержусь, да как начну подсуживать… некрасиво выйдет.
Шейх воззрился на Накира так, словно увидел его впервые. Казалось, Малхаза неожиданно разбудили или вывели из транса. Он недоуменно оглядел стоявших в центре пустого каменного подвала Зоэля и Мункара.
– Вы… стоите прямо на алтаре Тысячеликой, – сдавленным голосом произнес он. – Древний камень должен подсказать вам…
– Вот с камнями я ещё не разговаривал, – влез не желавший проникаться торжественностью момента Зоэль. – Недоработочка, вдруг чего дельное скажут… Эй, булыжник, – он притопнул пыльным сапогом. – Мне этого рыжего убить аль помиловать?
Камень ожидаемо промолчал. Двухголовые переглянулись.
В следующий момент Зоэль плавным низким рывком метнулся к Мункару. Если бы тот действительно не ждал нападения, лоб Зоэля расквасил бы ему лицо, но раймирец, как оказалось, лишь притворялся скучающим недотёпой. Он чуть сместился в сторону и, развернув корпус, пропустил мимо себя Зоэля. Босая узкая ступня оказалась на пути пророка и изменила ход истории, точнее, одного её деятеля, резко наступив на носок расхлябанного сапога. Сапог остался на месте, а пророк по инерции нырнул вперед.
– Спроси адрес его сапожника, чтобы обходить эту лавку десятой дорогой, – безмолвная шуточка от стены.
Руки Зоэль подставить-таки успел и даже довольно технично сбил падение перекатом через плечо. Зло дрыгнув ногой, он отшвырнул второй сапог, явно метя им в Накира. Сапог шлёпнулся о стену в ладони от цели, но цель даже не дёрнулась.
– Кузен или братец, – раздражённо фыркнул Мункар.
– Я понял, – процедил Накир, не меняя расслабленной позы и не убирая с лица выражение вежливой скуки. – Ещё когда он заговорил о брате. Заканчивай этот балаган поскорее, всё, что нам надо, мы выяснили.
Зоэль решил предпринять второй заход, но на этот раз действовал осторожнее – двинулся по дуге, странными заплетающимися шагами, иногда подергивая то одной, то другой рукой, словно не решаясь схватиться за противника.
Мункар чуть покачивался в центре круга, неизменно оказываясь вполоборота к Зоэлю.
– Заканчивай эти пляски, – Накир мысленно воздел глаза к потолку, хотя выглядел по-прежнему бесстрастным.
– Пусть танцует, дай свежеобретённому родственнику повыпендриваться, – в следующий момент двое дернулись одновременно. Пальцы Зоэля соскользнули с плеча противника, зато локоть Мункара жестко впечатался Зоэлю в челюсть. Тот пошатнулся, постоял мгновение, а затем упрямо встряхнул головой, словно не до конца оглушенный перед забоем бык. Сплюнул кровью и, судя по стуку, как минимум одним зубом. Нехорошо оскалился и двинулся на отстранившегося после удара противника по прямой, более не прибегая к увёрткам. Сплюнул кровью ещё раз, утер рот тыльной стороной ладони. Неожиданно пол ощутимо тряхнуло – по-прежнему пребывавший в ступоре Малхаз охнул и сел на камни. Накир подобрался и вскочил, прыжком вылетел в центр зала, по пути небрежно сбив Зоэля плечом, будто ифрит был невесомой бумажной фигуркой. В закрытом подвале поднялся ветер, взвихривший с пола непонятно когда успевший скопиться там песок.
– Хватай старика, я возьму этого, – далее братья двигались, словно единый механизм. Портал они открыли одновременно – и, обернувшись каждый со своей ношей на плече, успели заметить, что святилище помалу заполняется песком.
– Как думаешь, дом засыплет?
– Не должно. Крови мало, песок выпил её, считай, отделались легким испугом, – близнецы свалили Зоэля и Малхаза, как дрова, на ту тахту, где совсем недавно нежилась пара леопардов и, шутливо послав Решке воздушные поцелуи, растворились в воздухе.
***
Вежливость Малеф посчитал избыточной роскошью и вошёл без стука. Учитывая идиотскую планировку, в силу которой приёмная находилась ровно напротив Янтарного, ею редко пользовались по назначению. Раз уж папашу полностью устраивал вечный проходной двор в кабинете, мог бы давно снять тяжёлые резные двери и поставить, скажем, турникет. Или билетёров для регулярного пополнения казны. Усилиями новой экономки логово старого варана приобрело непривычно опрятный вид, единственным островком беспорядка остался письменный стол. Очевидно, слухи о состоянии дражайшего государя и повелителя были несколько преувеличены – столешница почти скрылась под ворохом исписанных нотных листов.
Бросил быстрый взгляд в сторону дивана – распростёртому там неподвижному телу не хватало только ножа в спине. На появление сына оно никак не отреагировало. Малеф пересёк комнату и уселся в кресло, возложив ноги на плоды отцовского композиторского запоя, но спровоцировал этим лишь небольшую бумажную лавину. Машинально подобрал с ковра пару упавших листов. «Экспромт-мистерия №3313 для баяна и симфонического оркестра. Ч.III». «Сanticum meretricibus – il concerto fottuto in si bemolle maggiore»… На следующем и вовсе не было ничего, кроме размашистой надписи поперёк. Что-то про троны и царства, совершенно неразборчивые каракули. Не то перо забилось, не то словил очередной припадок. Всё, приехали, – Малеф кинул шедевры в общую кучу. – Действительно, чем ещё заниматься правителю, когда под боком вылупляется новая микродержава, непонятно откуда взявшийся могущественный безумец собирает сторонников под знамёна Лилит, и на горизонте маячат перспективы конфликта с Раймиром, потому что вся эта дичь внезапно происходит не в Орде, а на ранее нейтральной территории? Только такие вот… каццоны писать.
Пошарив по ящикам, выудил чистый бокал, но трогать ни одну из початых бутылок на столе не отважился – не хватало ещё составить папаше компанию, хлебнув не того. Благо барный шкаф под боком хранил богатые дары, среди которых можно было при известной сноровке отыскать гарантированно безопасные напитки. Малеф отсалютовал отеческому телу и воздал должное прекрасному выдержанному островному рому.
Из подушек высунулось хищное отоционье рыльце – лис заинтересовался вторжением в свои владения. Он неторопливо выбрался из импровизированной норы и ткнулся носом в нечёсаную гриву хозяина. Чихнул, шумно почесался и с каким-то почти разумным выражением брезгливости на морде выжидательно уставился на Малефа.
– Сочувствую, приятель, – отозвался тот. – Я с ним хотя бы не живу.
Лис фыркнул и улёгся, свернувшись в сердитый меховой клубок. Дескать, будильник из тебя, парень, так себе.
Малеф пожал плечами – вот только осуждения от домашнего питомца ему не хватало. Поставил бокал на стол, поднялся и, нахально насвистывая, направился к книжным шкафам. При виде их содержимого многие учёные умерли бы от счастья. Выжившим повезло бы меньше. Не потому, что книги обязательно были написаны на пропитанных ядом страницах или зачарованы жуткими охранными заклинаниями, благодаря которым мозг неосторожного читателя осел бы жировой плёнкой на стенках черепа. Или сам читатель внезапно превратился бы во что-нибудь забавное и противоестественное. Во-первых, у всех этих книг был один-единственный автор, и он никогда не ставил перед собой цели просветить хоть кого-нибудь. Поэтому даже в том случае, если его осеняло написать учебник, сдерживать свой неповторимый, уникальный и совершенно чудовищный стиль изложения он нужным не считал. По сути, большая часть книг в шкафах Янтарного была рабочими заметками отца. Во-вторых, Темнейший нежной любовью маньяка-коллекционера любил образцы. Потому в юности Малеф очень быстро усвоил, что справочники по токсикологии, вирусологии и прочим областям, где без демонстрационных материалов, по мнению папаши, было никак не обойтись, лучше всё-таки без разрешения не трогать. И воровать пробники из книг по алхимии тоже не стоило. Никакой привычной по дворцовой библиотеке расстановки. Изрядное число сочинений написано на нескольких языках сразу, причём опознать удавалось далеко не все. Некоторые тома вовсе были не тем, чем казались на первый взгляд. Обычная поваренная книга, к примеру, вмещала одновременно трактат об искусстве дипломатии, пособие по обращению с холодным оружием, и ещё что-то, что расшифровать не вышло, – всё зависело от того, с какой стороны читать.
Принцип или систему Малеф, как ни бился, вычислить не смог, но серьёзно подозревал, что это к лучшему – если вдруг ему случайно откроются все тайны устройства здешней библиотеки, придётся сдаваться на попечение Мора. Бессмысленная папашина гениальность сгубила немало последователей как в Адмире, так и за его пределами. Несмотря на это, научная переписка Темнейшего была насыщенной и обширной. Он не то, чтобы принципиально не переваривал учёных, скорее наоборот, восхищался ими. Но тех, что были оголтелыми фанатами технического прогресса или выбирали в качестве объекта исследования саму персону Князя, ждали отборные и весьма специфические сюрпризы.
«Влияние случайных флуктуаций пространственно-временного континуума на вкусовые качества креплёных вин при экстренной транспортировке», «Основы моделирования вселенных т. IX, ч. XIX», «Украсть и перекрасить: Адмирское национальное самосознание», «Почему они умирают: курьёзные случаи из практики содержания недолговечных», «Малые формы в поэзии злаковых культур в период эпидемий спорыньи», «Азы бархатного психологического террора. Том 73. Ландшафтный дизайн», «Клубок Хаоса»... Тут Малеф отрывисто фыркнул не хуже Алерта – именно эту книгу с подозрительно лаконичным заголовком Темнейший однажды выслал страждущим вместо ответа на вопрос, нельзя ли получить доступ к кладезю знаний в Янтарном с целью оцифровки и дальнейшего распространения на благо всех наук. Содержание энтузиасты с первого взгляда однозначно определить затруднились. Отчасти потому, что треклятая книга состояла из иллюстраций, напоминавших овеществлённую смесь всех мыслимых и немыслимых ночных кошмаров, настоянную на концентрате наркотического бреда, и крайне загадочного раздела, в котором смогли расшифровать только название – «Приложение по технике безопасности». Не то пособие по вызову или созданию жутких монстров, не то просто справочник причудливой флоры и фауны какой-то неведомой и крайне опасной Пластины. Князь от разъяснений отказался, послав просителей в министерство культуры. Видимо, они туда всё-таки дошли: «Клубок Хаоса» был издан некоторое время спустя с предисловием Асмодея и уточняющим подзаголовком «Искусство любовной игры для высших метаморфов».
Да где же она… Ещё одна милая особенность здешнего уклада – даже книги эволюционировали, волей хозяина обретая способность к мимикрии и хорошо если не к самозащите. Особенно эта. Рука нащупала между корешками какой-то тонкий пергаментный лист. Выпавшая закладка, язвительная записочка для непрошеных гостей – неважно. Малеф сунул в карман свою находку, сочтя, что разберётся потом, и продолжил поиски с разгорающимся охотничьим азартом.
Э, нет, врёшь, дура! Не обманешь – пальцы ощутили вязкое отзывчивое тепло, и в руку послушно лёг увесистый том. Разумеется, без названия. Чёрный сафьян мгновенно вылинял в алую шагрень. Тонко, как чей-то юмор. – Малеф бросил косой взгляд за спину, ожидая хоть малейших движений. – Теперь-то уж делай что хочешь, а уворачиваться мы обучены превосходно, государь, grazie a te.
Думать в подобном ключе, да ещё столь громко, при отце он давно себе не позволял, однако же – полный ноль. Пустота. Либо это какая-то слишком изощрённая для такого повода ловушка, либо сегодня его счастливый день. Открывать не стал – и без того знал, что страницы пусты. Совершенно особый код, под стать совершенно особым чернилам. Чтобы господин библиотекарь всегда точно знал, кто из членов семьи отметился в формуляре. Fanculo, non mi interessa.
Перед тем, как покинуть кабинет, почтительный сын отвесил шутовской поклон в сторону дивана. Триумф следовало немедля с кем-то разделить, но по понятным причинам круг собеседников был крайне узок.
– Удачи, ушастый, – направляясь к двери, Малеф дружелюбно помахал зажатым в руке фолиантом. – Если папаша изволит очнуться, передай ему, пожалуйста, что я заходил.
Алерт, настороживший было помянутые уши, лениво зевнул и поудобнее устроился на подушке рядом с княжеской головой, намереваясь вернуться ко сну, как только надоедливый визитёр уберётся из его владений.
Глава 10, где Малефицио выступает в роли почтового голубя, на засекреченную свадьбу является незваный гость, а Арвель весьма оригинально устраняется от управления Советом Раймира
Глава 10, где Малефицио выступает в роли почтового голубя, на засекреченную свадьбу является незваный гость, а Арвель весьма оригинально устраняется от управления Советом Раймира
В кармане что-то похрустывало. Малефицио выудил слегка замявшийся старый кусок пергамента и удивлённо уставился на него. Развернул, пробежал глазами… почерк был смутно знаком, но содержание выглядело туманным и лично к нему не относилось совершенно. Откуда бы? И кому могло понадобиться подсовывать ему в карманы чужие письма? Он прикрыл глаза, вспоминая прошедший день до секунды. Ах да, никто ничего не подсовывал – резвясь в папашином кабинете, он собственноручно сунул вылетевший из книг пергамент в карман и благополучно о нём забыл. Идиот, совсем потерял осторожность… но вроде, обошлось – пергамент не превратился ни во что странное, да и ядом, судя по всему, пропитан не был – магическое зрение показывало, что листок является именно тем, чем кажется, – старым письмом, написанным кем-то, чей почерк демону уже доводилось видеть, причём неоднократно.
Староадмирский, несмотря на присущую древнему языку витиеватость и иносказательность оборотов плюс крайне странное обращение с глаголами, Малефицио в своё время выучил, насколько было возможно – поэтому прочитать древнюю эпистолу смог без труда. Автор был ему знаком – во времена его юности именно этот изящный почерк с резким наклоном влево заверял почти всю важную документацию СВРиБ, тогда именовавшейся Тайной Канцелярией. Итак, что мы имеем… «По воле Хаоса близкая нам обоим персона прискорбно помрачилась рассудком, и опасаюсь, что без Вашего посильного вмешательства сохранить наш мир прежним никак не удастся», – писала Стальная Миледи еще до Первой Вселенской некому неизвестному, не называя адресата по имени. Судя по использованным оборотам, адресат был мужчиной, причем высокого ранга… В любом случае, дела давно минувших дней его не касаются – Веер находится на своём месте, так что проблема или разрешилась, или оказалась несущественной. Малефицио свернул пергамент и задумался. Возвращать ненужное папаше письмо обратно на полку? Глупо. Оставить у себя? Незачем. Оставалось поступить так, как подобало аристократу – вернуть случайно оказавшееся у него письмо автору или адресату. Извинившись, что по недоразумению оказался в курсе чужих дел, и заверив, что любая упомянутая в корреспонденции тайна умрёт вместе с ним.
Отправлять ветхий пергамент с посыльным и сопроводительным письмом было не слишком вежливо, такие вопросы традиция предписывала решать лично. Кстати, возможно, бывшей начальнице захочется присутствовать на свадьбе – хотя бы потому, что подобное мероприятие очевидно до крайности взбесит матушку, а возможно, и отца с дядей. Он ненадолго задумался. В результате курьер отправился к особняку Стальной Миледи с осколком редкого радужного алмаза в перламутровой шкатулке и написанным от руки витиеватым предложением составить компанию на конной прогулке на Пустоши или любом ином предпочитаемом королевой увеселении в любое выбранное госпожой время.
***
Городские стены скрылись из виду, но Рейна не спешила нарушать молчание. Ей давно не доводилось выбираться в эти места, впрочем, нельзя сказать, чтобы она о том сожалела. Пустоши всегда оставались неизменными. И незаметно подступали всё ближе в непрерывном движении, явном или скрытом. Чтобы не изводить мальчишку дальше, она прекратила изображать любование однообразными пейзажами и внимательно вгляделась в лицо Малефицио.
– Говорят, персонал Бездны так часто пополняет ряды пансионеров вовсе не из-за магических катаклизмов или ещё каких-нибудь загадочных причин: просто круг ежедневных забот подменяет собой прежние понятия о норме. Я рада, что тесное общение с прочими мужами Совета не позволило тебе растерять остатки здравого смысла. Ждёшь особой санкции? Если так, то твой галантный выстрел ушёл в молоко, малыш.
– О, за личное позволение госпожи премьера решать все наличные проблемы по собственному разумению я готов радостно вынести весь папашин кабинет, – Малефицио обаятельно улыбнулся. Всем видом демонстрируя, что это, конечно, шутка, но, если госпожа премьер будет торговаться, он вполне может счесть предложение деловым. – Всё несколько проще – совершенно случайно у меня оказалась принадлежащая вам вещь, и я готов вернуть её со всеми приличествующими уверениями и извинениями. А заодно с ними же поинтересоваться, не пожелаете ли вы почтить своим присутствием готовящийся в полнейшей тайне от моей венценосной родни междусобойчик? Формально я их приглашу, но не раньше, чем накануне.
Рейна недоверчиво вскинула бровь.
– Беру свои слова обратно. Насчёт здравого смысла я погорячилась. Сомнительно, однако, чтобы в драконьей пещере среди прочего хлама нашлась хоть какая-нибудь моя собственность. Разве что погребальная урна с пеплом моих нервов, но их не поднимет уже ни один некромаг. Что до второго твоего захода на цель – уволь, только участия в государственном перевороте мне сейчас и не хватало.
Малефицио состроил скорбную физиономию.
– Увы, я не встретил в папашиных закромах погребальных урн. Мои юношеские иллюзии он, по всей видимости, также зарыл без церемоний среди ночи под каким-нибудь неприметным кустом. Что же до менее скорбных свидетельств, извольте, – незаметное движение шенкелей и вышколенный гнедой пошёл бок о бок почти вплотную к белоснежной кобылке госпожи премьера. Белая покосилась на гнедого, похоже, оценивая возможные перспективы более нежного знакомства, но даже не сбилась с рыси, когда Малефицио с небрежным поклоном протянул её хозяйке плоскую, напоминающую портсигар металлическую коробочку. – Не обращайте внимания на упаковку, речь о содержимом, – пояснил он и чуть придержал коня.
– Крепко же его тогда накрыло, – констатировала Рейна, изучив пергамент. В голосе прорезались хорошо знакомые Малефу неприятные ноты, но с каким-то дополнительным, едва уловимым оттенком.
– То есть…
– Да. Сам бы додумался, хоть и дурак. Адресата тоже угадаешь, будет тебе, чем развлечься в медовый век.
Письмо вспыхнуло и рассыпалось горсткой пепла, коробочка полетела в песок. Малеф промолчал. Привычки к чрезмерной реакции по незначительным поводам за бывшей начальницей не водилось.
– Скверно, очень скверно, – безжизненным тоном произнесла Рейна, обращаясь скорее к собственным мыслям.
– Почему? – не понял Малеф. – Он даже не пошевелился, когда я случайно прибрал письмо. Сунул между книг, да и забыл.
– В первую очередь потому, что с тех пор ничего не изменилось. И не всякое отсутствие немедленной реакции означает то, что тебе бы хотелось. Ты добыл не только дурных вестей из прошлого. Не могу запретить тебе делать глупости, но будь предельно осторожен. Дурдом на Перешейке – меньшая из наших проблем.
– Кстати, о дурдоме, – Малефицио снова приблизился, но на Рейну демонстративно не смотрел, уставился на расстилавшийся впереди пейзаж, будто раздумывая вслух. – Из всех версий касаемо этого сумасшедшего ифрита наиболее вероятной мне кажется самая простая. То ли мой папаша, то ли дядюшка лет так с пятьсот назад недурно погуляли у пустынничков или на Перешейке. Полукровки входят в полную силу позже, так что до нынешнего времени мой неведомый родственник ограничивался воровством и гулянками, однако пришла пора поиграть по-крупному. Теоретически родную кровь чувствуют все сильные демоны, посему туда же, как мухи на мёд, полетели драгоценные кузены, обнявшись парой. Что бы и мне не покутить на Перешейке и не возобновить ряд родственных контактов?
– А что, ощущаешь какое-то кровное или иное родство с этим кучерявым правдозвоном и народолюбцем? Если пока нет – рекомендую на досуге освежить географические познания. Все привыкли считать, что Вавилон располагался значительно дальше на северо-запад. Путать следы и морочить головы государи-миродержцы, чтоб им на двоих один кривой глаз да хромую ногу, – большие мастера. Потому и ушедший под землю дарёный город до сих пор не нашли все заинтересованные лица, включая твоих кузенов. Намеренно ли, случайно ли, но ровно на том же месте окопался новоявленный пророк и самозваный царь. Так что если это слёт детей Лилит – кутить будут они и за твой счёт. Пока не прояснилось, что там забыли командоры кшатри, пока все инсургенты, ренегаты и дегенераты не собрались в этой точке – новых распоряжений не будет.
***
Малефицио превратил валявшийся у портала камешек в удобное кресло и устроился с бокалом и сигарой. Всё организовалось куда лучше, чем можно было рассчитывать – папаша приглашение на грядущую свадьбу проигнорировал, как и прошлый визит в Янтарный. Матушка возмущенно спалила писанное от руки официальное приглашение, доставленное его собственной голограммой, вместе с красивой янтарной шкатулкой (никогда не задумывался, но, оказывается, янтарь прекрасно горит), а потом взглядом грохнула об пол роскошное зеркало в старинной раме. Ничего, дядюшка не обеднеет, слуги не переломятся убрать осколки, зато относительно явления Герцогини на свадьбу в роли злой феи с парой-тройкой хитрых заклятий для невесты можно не волноваться. Нет, и на этот счёт приняты меры – за Алиенор приглядывает не только эскорт из подружек – оперативниц Третьего, но и граф Маклин, а также он сам. «Дальняя слежка» всё же удобная штука, не зря её впихнули во все служебные амулеты, чтобы заклятие смог наложить даже не владеющий магией недолговечный.
Счастливый жених, планировавший мероприятие практически как диверсию на иностранной территории, встал, превратил кресло обратно в камень, чтобы не оставлять лишних улик, и, пожимая руки последним припоздавшим гостям, вывалившимся из портала прямо на центральную площадь небольшого провинциального городка, славящегося своими виноградниками и сыроварнями, уничтожил портал. При его силе создать новый было несложно, а оставлять столь заметный след, да ещё и лазейку, которой сможет воспользоваться кто угодно, он не желал. Ясное дело, что на несколько дней арендовать для свадьбы и последующей гулянки не только лучшую гостиницу очаровательного сонного городишка, но и здание местного магистрата, и саму центральную площадь так, чтобы об этом никто не узнал, в этой стране нечего и надеяться. Отчёт о мероприятии ляжет на маменькин (точнее, на дядюшкин) стол ещё до конца недели, но тогда это будет уже совершенно неважно…
***
Маклин поискал взглядом Астарота. Прокурор о чем-то увлечённо беседовал с невестой и её подружками – и, судя по дружному хохоту девчонок, чопорный законник вряд ли цитировал на память эдикты Князя и статьи Кодекса. «Закончишь очаровывать личный состав, глянь вероятности, будь любезен. Благодатное отсутствие любой родни со стороны жениха меня несказанно радует, но это ни о чем не говорит, предсказатель из меня всегда был так себе», – мысленно обратился граф к коллеге. Тот чуть прикрыл глаза, давая понять, что принял к сведению. Закончив веселить «цветник» выдержанными малотиражными анекдотами из личной коллекции, неторопливо приблизился.
– Толковые, – довольно заключил Астарот, провожая девиц взглядом. – В моём ведомстве любую из них будет ждать тёплый приём, если лет через двести-триста надоест рутина Третьего и тиран-начальник, а семья и брак всё ещё не сделаются привлекательней посильной борьбы с миром криминала. К слову о начальниках – никаких признаков. Но все мы знаем нездоровое пристрастие нашего общего друга к эффектным появлениям. Что до матушки жениха, то эта особа, боюсь, даже при полном искреннем одобрении сыновнего выбора не смогла бы почтить торжество своим присутствием. Полагаю, сведения о положении дел в братском Раймире нам поступают полностью идентичные. Признаться, не думал, что тамошние прецеденты cмогут удивить меня больше, чем происходящее на Перешейке. Чтобы без вести пропадал глава государства – это вполне привычная практика, но вот когда начинают бесследно и безосновательно исчезать молодые и подающие большие надежды деятели вроде Арвеля бен Адонаи, пора вызывать ремонтную бригаду для починки госаппарата.
– Близнец раймирского премьера – наш беспокойный врио мининдел, – равнодушно отозвался Маклин. – Так что сейчас волноваться рано, начинать нужно будет, если он найдется в каком-нибудь вовсе неподобающем представителю правящего дома виде или устроит внезапное сумасшедшее шоу – после всех концертов нашего паршивца Третье напоминает то ли сиротский приют, то ли бордель. Егеря приводят разгулявшихся фанаток – а они через одну вовсе дети, взять штраф да выпереть восвояси неудобно, приходится звать родителей. Хорошо ещё, если родня – демоны, их проще обнаружить, чем недолговечных или гулей, да и о потомстве пекутся куда ревностнее. Недолговечным, такое впечатление, проще нового родить, чем имеющегося воспитать.
– Легко пришло – легко ушло. Живи они дольше – ими бы действительно имело смысл всерьёз заниматься государству, а так и взрослые-то особи по сути нечто вроде детей, которые в большинстве своём умирают, не успев достигнуть зрелости, а до того непременно нуждаются в помощи державы. Хотя идея нашего покровителя наук с обучением магически одарённых до сих пор не заглохла, большой пользы в том я не вижу. А былым инициативам коллеги Молоха в области ювенальной юстиции – известно, какова цена. Но многие готовы были её платить, даже не будучи краткоживущими, – по лицу Астарота пробежала тень лёгкой брезгливости. – Наследственность – причудливая вещь. Шоу я бы ожидал от шефа службы вечного разгильдяйства и безоружности, Аралим больше сгодился бы на роль близнеца нашего неугомонного Хэмьена, но кто знает, кто знает… – прокурор задумчиво сощурился. – Интересно, визит в магистрат всё-таки входит в расписание жениха, или он тоже случайно провалился в неизвестном направлении?
– Если этот парень куда-то провалится, не завидую коренным обитателям того провала, – Маклин не утратил невозмутимости. – То ли мальчишка что-то чувствует, то ли перестраховывается, но сперва он развалил портал, а теперь прикрывает куполом этот сельский амбар, по недоразумению служащий главным официальным учреждением. Судя по тому, сколько магии швырнул, после церемонии меню ближайшего ресторана привлечет его много сильней невесты в неглиже, и первую брачную ночь она проведет рядом с полумертвым от усталости чучелом. Ну, хоть выспятся оба, – философски закончил он. – Пойдем делом займемся, пара лишних защитных заклинаний на здешних официальных записях не помешает.
***
Этот шумный вечер ничем не отличался от очередной совместной гулянки егерей и безопасников – та же атмосфера, те же лица, ну разве что расширен и более высок состав.
– А не сменить ли нам место службы? В любом магистрате нас на оклад возьмут с дорогой душой, – обратился Маклин к Астароту. Тот немного помолчал, словно бы всерьёз обдумывая перспективы, потом церемонно кивнул:
– Великолепная идея. Заодно кое-кому представится возможность произвести смену давнего одиозного прозвища на более благозвучное и подобающее новому мирному статусу. Регистратор – звучит не менее грозно, чем аластор.
– Ну так тебе влепят парное, не волнуйся. Избавишься разом и от излишков пафоса, и от хвалебного гимна жене прокурора.
Астарот лишь усмехнулся – видимо, оживлять свадьбу дракой с официальным представителем невесты он был ещё менее в настроении, чем сам представитель, но старые привычки требовали уважения.
– Я бы скорее избавился от автора. Но должен признать, его баллады «Окно Элизы», «Олень судьбы», «Три состояния ифритов» и «Впечатления диомедова коня-иностранца от посещения свадебного торжества в Осеннем дворце» вышли весьма проникновенными. Как бы там ни было, искренне надеюсь, что госпожа премьер сумеет обеспечить юному таланту должный объём занятости, исключающий сомнительные творческие досуги, связанные с написанием музыкальных карикатур на членов Совета. Смогла же она объяснить мальчишке, что практика непременного совмещения рабочих визитов с турне своего вокально-инструментального ансамбля глубоко порочна. Только его на Перешейке недоставало, впрочем, по части зрелищ для народных масс этот Зоэль справляется не хуже, чем по части хлеба.
Маклин не успел ничего ответить – к ним стремительной походкой направлялась сияющая, как новенький шеол, невеста. Девчонка никогда не страдала тщеславием и не гонялась за кавалерами, но сегодня ей позавидовала бы любая представительница более родовитых и могущественных кланов. Имеет право радоваться, её праздник – жених же, во исполнение всех возможных прогнозов, находился, что называется, на подзарядке. Разделить такой объём свалившегося счастья было решительно необходимо в компании более подходящей: зависть подружек сродни острой приправе и потому нуждается в строгом дозировании.
– Дядюшки! – Нора бросила лукавый взгляд на бокалы господ министров-регистраторов и отсалютовала своим. Астарот ухмыльнулся – к порывам хорошеньких девиц в свадебном кураже он более чем привык в собственном быту – сыновьями супруга его баловала реже, чем дочерьми.
Новоиспечённая принцесса-консорт Первого дома Адмира соблаговолила ради собственного бракосочетания облачиться в лёгкое коктейльное платье, но поверх болталась глубоко непарадная куртка явно с плеча наречённого и уже пару часов как благоверного – тяжёлая потёртая драконья кожа, на которой заклятий и амулетов было больше, чем блох на бродячей собаке. Нехитрый егерский фасон в сочетании с комплекцией невесты создавал ощущение самопальной плащ-палатки. Князья синхронно переглянулись, когда Нора с невинной гордостью девочки, внезапно получившей самый лучший в мире подарок, коснулась обновки: на шее красовалось ожерелье, воспроизводившее в золоте причудливо изогнутую ветвь лещины. Искусно отделанные эмалью листья с тончайшими прожилками, тяжёлые орехи – множества мелких бриллиантов, собранные в резных зелёных чашечках и удивительно точно дополненные вкраплениями сапфировых капель. Но самый оглушительный эффект произвело не это – уж чего-чего, а драгоценностей Астарот с Маклином повидали. Украшение излучало мощную магию, причём до тошноты знакомую обоим.
– Что-то я не видел на тебе этой побрякушки в начале церемонии, девочка, – стараясь казаться не слишком заинтересованным, чтобы не пугать счастливую невесту, произнес Маклин. – Неужели супруг не стал дожидаться утра и традиционный подарок вручил заранее? Видал, как распустилась молодежь, не чтит древние традиции ни на медяшку, – Маклин подмигнул Астароту и ухмыльнулся. «Найди пристойный повод, чтобы хотя бы на время снять это с девчонки», – мысленно прошипел он Астароту. Тот сохранил лицо, но в ответ фонил не хуже ожерелья. Нора, впрочем, ничего не заметила и сообщила с лёгкой обидой в голосе:
– Ну нет, боюсь, вручение несколько затянется. Похоже, мой драгоценный супруг в ущерб себе перестарался с мерами безопасности. А эта дивная штучка, – она снова тронула ожерелье – была мне вручена весьма любезным господином. Вроде, не из наших. Может, кто-то из безопасников, надо спросить у Малефа, не его ли соколы тратят государственные деньги в надежде подобраться к начальству через молодую жену.
– Это предполагаемое свидетельство коррупции напоминает мне шедевры одного знакомого ювелира, – молвил Астарот, приняв вид шутливый и заинтересованный. – Я понимаю, что юности важна лишь красота, но я был бы признателен, если бы мог лично убедиться в своей правоте. Тогда мы точно установим и вопиющий факт попытки подкупа супруги главы СВРиБ, и персону этого ушлого негодяя.
Девушка, чуть помедлив, расстегнула ожерелье – с одной стороны, ей было приятно, что впечатлить удалось даже таких искушённых ценителей, с другой – даритель, сам того не желая, попал в цель. Украшение было не только изысканным и удивительно подходящим ей, но и удобным, из тех, с которыми не хочется расставаться даже на время.
– Если он и из Третьего, то я его раньше не видела – обычный, средний рост, без особых примет. Но в целом неважно – визитной карточки не приложил, а значит, мы зря порочим его имя своими шутками. Он назвался, но в суматохе как-то вылетело из головы. Что-то очень простое, на языке вертится… – Нора нахмурилась: всё-таки свадьба – не повод для пробелов в памяти. Такого с ней раньше не случалось.
– Стоит честному демону ненадолго отвлечься, как коварные мужи Совета начинают сманивать его юную неискушенную супругу с пути аскезы и добродетели разнообразными блестяшками, – за спиной Норы возник свежеиспеченный супруг, что-то торопливо дожёвывавший – как и предсказывал граф, к концу церемонии вымотанный Малефицио мечтал только о еде и постели. Неизвестно, о чем больше – кажется, он умудрился задремать за столом с открытыми глазами и куском мяса в зубах. По крайней мере, ничем, кроме короткого сна, нельзя было объяснить, что он не насторожился сразу – ему казалось, что он находится в Осеннем. То, что вокруг фонило папашиной магией, было вполне естественным. Вряд ли спал он больше нескольких минут – придя в себя, Малеф понял, что ничего не заметили даже ближайшие соседи по столу. Стараясь выглядеть как можно более невозмутимым, он пошёл выяснять, в чем дело. Папаша, конечно, горазд на самые неожиданные выходки, и много сильнее его – но Маклин и Астарот отцовские ровесники, и вряд ли столь разительно уступают отцу в силе…
– Прелестная вещица, – изобразил он приличествующий случаю восторг. – Тонкая работа, великолепная идея… я благодарю за столь подходящий моей супруге дар, – адресованный старшим коллегам вежливый полупоклон и улыбка, плюс мысленно посланное им же: «Что, Хаос побери, тут творится, вы не чувствуете, что у вас в руках фактически кусок Осеннего?!»
Коллеги ответили оглушительной сдержанностью, сказавшей больше любых слов. Нора приняла из рук Астарота свою собственность и тут же предъявила мужу.
– Увы, ты не угадал. Этот образчик ювелирного искусства преподнёс мне какой-то загадочный тип – ни вашим, ни нашим, но со вкусом и обаянием у него явно лучше, чем у большинства егерей или безопасников.
– И ты его, конечно, не запомнила, потому описать не сможешь, – кивнул Малеф. – Всё в порядке, одна из любимых папашиных шуток. А вот это, – он дотронулся до знака на обратной стороне изящных ореховых розеток, – уже серьёзнее. Герб Первого дома и личное папочкино клеймо – я не очень понимаю, как он это делает, но заклятые им собственноручно вещи становятся как бы частями Осеннего. И того, кто носит врученную повелителем вещицу, дворец не тронет – так же, как не разрушит самоё себя, какими бы странными архитектурными экспериментами ни приспичило заняться папаше. Простенькие украшения на прислуге – брошки, запонки или жетоны типа служебных амулетов, иногда браслеты или серьги – обычно разрешают находиться лишь в определенных частях дворца, дальше своего рабочего места слуга не пройдёт, если его не проведёт хозяин. – Он прижал пальцы к клейму на украшении и сосредоточился, затем облегченно вздохнул и передал его Норе. – Кажется, эта штука позволит тебе пройти хоть в Янтарный кабинет – ну или, по крайней мере, до самых его дверей. Касаемо отцовского логова никогда ни в чем нельзя быть уверенным.
***
Алхимией Арвель никогда не увлекался, но секретер в кабинете всё же содержал некоторые ходовые составы. Он дёрнул дверцу, забыв повернуть ключ в замке, замок предсказуемо не выдержал, дверца хрустнула. А, плевать. Нужный флакон нашёлся не сразу – обычно летейей он не злоупотреблял. Негоже высшему демону вести себя, как распоследний недолговечный, стремящийся обрести покой и сладкие грёзы в обезболивающем и убивающем память о неприятностях дурмане. Впрочем, то, что именовалось летейей у добрых горожан, на деле таковой не являлось – слишком разбавленный состав… Тёмно-синий стеклянный флакон, обретавшийся где-то в глубине полки, содержал летейю истинную – человека убила бы чайная ложка этого зелья. Арвель небрежно выплеснул в хрустальный кубок с водой едва ли не полфлакона. Остро и пряно запахло соком трав и изломанных ветвей, вода превратилась в молочно-белую опалесцирующую жидкость. Он выпил её почти залпом – и впоследствии не помнил, как дошёл до кресла, в котором очнулся спустя несколько часов.
***
Редкие островки зелени остались далеко позади. Здесь повсюду царили следы природного буйства иного сорта. Лишь два цвета – серовато-коричневый и угольно-чёрный отмечали прошлое и настоящее этих мест. Непривычно безжизненный и скудный пейзаж обладал при этом суровой угрожающей красотой – в любой момент ярких красок могло стать слишком много. В окрестностях Барканы действующих вулканов было достаточно, чтобы даже самые оптимистичные местные жители возводили свои поселения на почтительном расстоянии от огнедышащих гор. Западная сторона, выходившая к морю, и вовсе пустовала – во время извержений там можно было наблюдать всю мощь Абаси, одного из самых неукротимых и величественных вулканов Перешейка.
Слои застывшей лавы, песок и камни. И ни единой души вокруг – туристов зрелищные катаклизмы обычно интересуют с безопасного расстояния, а дремлющий вулкан вызывает лишь смутное чувство беспокойства или отвлечённые мысли о бренности сущего при виде едва заметных остатков древних построек. Сюда забредали разве что любители магических аномалий и прочие самоубийцы. Ходили легенды, что эти места могли причинить вред путникам, но лишь с помощью того, что те несли с собой – очередное милое суеверие. Арвель и сам не знал, зачем решил отправиться именно сюда, возможно, подспудно счёл это место наиболее подходящим – невидимка среди руин, живой призрак, пустое кресло. С момента позорного дебюта в Совете и разговора с отцом все будто окончательно забыли о его существовании, только подтверждая печальные выводы. Полуденное солнце действительно нагревало песок безо всякой нужды в приказах, где-то в Сифре творилась история, но тот, кто числился премьер-министром великой державы, оказался вне игры по причине своего малого веса. Хуже смерти разочарование отца, причём глубокое и настолько окончательное, что приказа о переводе с должности или хоть каких-нибудь распоряжений так и не последовало. Все прекрасно справляются и без премьера, а декорация – пусть сидит и дальше, хоть так послужит. Выполнять его обязанности, пожалуй, смог бы и дрессированный попугай, незачем было тратить столько времени на подготовку наследника. Арвель бессильно опустился на ближайший валун и замер, пытаясь уловить то, что отец называл «пульсом мира», но слышал только свой собственный, лихорадочно учащённый. Быть несколько больше своего кресла – да он бы всё отдал, чтобы служить Империи каждым своим вздохом и держать её сильной и щедрой рукой, как отец и дядя держат Веер. Сделаться наконец частью того идеального мира, что был построен задолго до его рождения. Ничего кроме государства и ничего выше государства, со всеми и во всём – поля Элизиума, сады Эдема, гудящие ульи больших городов и деловитые муравейники маленьких деревушек, где всякий точно знает, что солнце светит для него, земля всегда приносит обильные урожаи, а дождь не медлит пролиться на поля в нужный час. Ни боли, ни скорби под каждой крышей, пока цветут асфодели и пробивается сквозь мутные воды упорный в своём спокойствии лотос. Мириады мелких несовершенств и мнимых ошибок составляют великий абсолют изначального замысла. Для любого в нём есть долг и радость. Каждую долю секунды в неразрывном круговороте прекрасное становится правильным, а правильное – прекрасным. Увидеть, коснуться и разделить – и беглая улыбка мира трогает губы, тут же расходясь лучистым множеством отражений в волнах светового ветра, несущих равно жизнь, смерть и нечто большее.
Солнце почти село, камни и чёрный песок бережно хранили накопленное за день приятное тепло, но неизбежно должны были отдать его, повинуясь всеобщему закону. Глубоко под грубыми напластованиями лавы ворочались в огненной дремоте земные недра. Их ровное дыхание продолжало питать горячие источники. Потоки растворённых горных пород дружно и привычно двигались к морю, ничуть не сомневаясь в верности выбранного пути.
Ниже по склону мелкая живность приступила к очередному пересменку – дневные создания спешили закончить необходимые дела до того, как придёт опасная тьма, а ночные лениво готовились к пробуждению. Где-то далеко ветер осторожно тронул гладь озёр, словно проверяя, каково им своей расслабленной толщей привольно раскинуться там, где раньше хрипели магмой разъярённые кратеры.
Высоко в небе прокладывали свои вечерние маршруты птичьи стаи, перекликаясь резкими голосами. Каждая птица точно знала, что ей следовало делать, и была полностью довольна своим местом в мире.
Глава 11, в которой столица Вольного Перешейка обзаводится новым символом веры, министр иностранных дел Адмира беседует со сквозняком, а Светлейший догоняет державного брата в гонке за грань разумного
Глава 11, в которой столица Вольного Перешейка обзаводится новым символом веры, министр иностранных дел Адмира беседует со сквозняком, а Светлейший догоняет державного брата в гонке за грань разумного
Решка раздражённо прикидывала, не слишком ли много благословения выхватил лохматый пройдоха от детей Всематери. Бардак, напыщенно обозванный пророком «новым важным этапом становления великой державы», удручал. Деду-то досталось изрядно: судя по всему, его загадочное молчание насчёт творившегося в святилище объяснялось просто – рассказать ему было нечего. Кто похозяйничал в его голове – двух версий быть не могло, но наложенные на гостей странные Зоэлевы чары очень помогли скрыть последствия коварства раймирских принцев. Оставшиеся в зале немногочисленные гости спали беспробудным сном, картина за окнами и вовсе напоминала поле битвы, усеянное телами павших. Дед очнулся первым и тут же принялся задействовать все возможные амулеты, запасённые на такой случай. У самой Решки, что удивительно, сна не было ни в одном глазу.
Старый скорпион сразу же поспешил всюду раструбить о великом чуде и признании посланника Богини правителем Свободного Перешейка, истинным и полновластным. Сам же признанный посланник полновластно продрых до полудня прямо там, куда его сгрузили, оглашая залу вдохновенным храпом истинно пророческой силы, покуда «любезная Хали» и её самоназначенный первый советник прилагали все усилия, чтобы навести подобие порядка и понять, что делать дальше. План деда было совершенно очевиден, но пошёл под откос, как только Зоэль продрал глаза и громко потребовал йербы с касой. От какой-либо лекарской помощи отказался, жадно выдул пару заварок и два кувшина, после чего отбыл творить историю прямо с дымящейся тыквой-горлянкой в руке. Так началось всё это безобразие с Новым Вавилоном.
Решка не вполне понимала, как Зоэлю удается добиться от своих буйных последователей почти безоговорочного послушания. И тем не менее. Когда внезапно поднявшаяся и столь же внезапно улёгшаяся песчаная буря обнажила в паре часов пути от предместий Сифра неплохо сохранившиеся развалины каких-то зданий, никто не усомнился в пафосном заявлении новоявленного избранника и царя, что, дескать, буря веры вашей открыла вам Вавилон. Никто не возмутился, когда совершенно потерявший берега Зоэль поволок всех из города на этот грешный кусок Пустошей и заявил, что в память об открытии необходимо воздвигнуть золотой памятник Всематери. Золотой, подумать только... но никто не спросил, откуда трепач возьмет столько золота и не логичнее ли, если золото имеется, потратить его на более насущные нужды. Например, на то, чтобы нормально обжить эту песчаную равнину... но нет. С восторгом детей, играющих под натянутой на стулья простыней, последователи Зоэля принялись разбивать на указанном пророком участке палаточный лагерь. К чести Зоэля следует сказать, что шатры и всё необходимое для них появились на нужном месте словно само собой, да и в воде, к немалому удивлению Решки, недостатка не случилось – по наводке пророка его верные за пару часов откопали вполне сносный источник. «Дар Всематери», – воздел к небу указующий перст довольный Малхаз. Зачем старый скорпион оставил своё уютное гнездо и потащился следом за толпой Зоэлевых оборванцев, Решка тоже не очень понимала. Уверовал и проникся? Не смешно, унесите. Скорее, перестал доверять ей и желает держать руку на пульсе. Интересно, возмутится ли, если приказать ему взяться за лопату вместе со всеми?
С золотом, надо сказать, получилось страшновато. После того, как не просыхавший, похоже, ни на час после встречи с раймирскими леопардами Зоэль провозгласил, что истинное золото – это любовь, и каждый должен отдать Богине самое ценное для себя, впору было рассмеяться и разойтись по домам. Держи стакан выше, как любили говорить ребята из адмирской части армейских стражей Перешейка. Народ пошёл сплошным потоком, кучка даров, вначале совсем маленькая и смехотворная, постепенно росла. Чего там только не было – монеты разного достоинства, домашняя утварь, одежда, украшения, игрушки, благовония, а порой и вовсе откровенный мусор вроде срезанных волос. Изрядное число особо ретивых пришлось вразумить на месте: некоторые тащили не только домашний скот и птицу, но и собственных детей. Зоэль внимательно вглядывался в лица верующих, терпеливо объясняя, почему такие жертвы не угодны Великой, но находил больше послушания, чем понимания. Иногда Решка замечала, как у вождя и лидера дёргался угол рта, превращая обаятельную улыбку в болезненную гримасу. Ей чудилось, что в застывших глазах пророка при виде таких картин отражалось не только сожаление о дремучей тупости и дикарстве подданных. Было там что-то иное, какой-то странный блеск, тоскливый и голодный. В любую минуту чаша терпения могла переполниться очередным младенцем, и тогда вся мощь язвительного красноречия неизбежно выплеснулась бы на головы глупцов, способных помыслить о том, чтобы приносить детей в жертву. В конце концов, это их народ, со всеми недостатками и слабостями, и другого по воле Хаоса им не выдадут. Да и на что бы сдались они с Зоэлем воображаемому идеальному и мудрому обществу?
Дурному настроению немало способствовало то, что Зоэль сходу приставил её к работе, велев руководить теми, кто расчищал и обустраивал место для статуи. Целыми днями мотаться среди машущих кирками и лопатами сограждан, словно надсмотрщик в каменоломнях, хорошо хоть без кнута? Удружил любовничек, нечего сказать. Решка сняла с бедра небольшую фляжку, отхлебнула из неё и, вернув фляжку на место и поправив белый шёлковый лоскут, надежно прикрывавший от палящего солнца голову и лицо, решительным шагом пошла к палатке Зоэля.
Откинув полог, девушка с трудом скрыла замешательство – она, конечно, привыкла к тому, что рядом с Зоэлем стремительно менялось всё, но к столь бессмысленному калейдоскопу готова всё же не была. Вместо виденных ещё вчера разномастных бараньих шкур ложе теперь устилали тканые из тряпок половики и шёлковые ковры – вперемешку, словно в лавке старьёвщика. Даже неведомо за что нежно любимое Зоэлем мебельное чешуйчатое чудовище не избегло перемен – обычно оно было завалено ворохом бумажного мусора – очередные законотворческие шедевры Лино под редакцией самого Зоэля, донесения, письма и записки от благодарного народа, смятые газеты вперемешку с весьма почтенного вида свитками (не иначе утащенными из библиотеки деда)… Несмотря на постоянные восторженные покушения толп паломников, Зоэль ухитрялся находить время на просмотр всего этого безобразия. Теперь же гора макулатуры в недрах реликтового монстра испарилась, уступив место старому сапогу, из которого торчала початая бутылка игристого вина. А вместо неизвестно откуда появившегося пару дней назад (и теперь так же непредсказуемо исчезнувшего) кальяна в центре палатки стояла небольшая глиняная жаровня-канун. Пара керамических джезв с кофе, брошенная без присмотра, исходила мирным ароматным парком вместо того, чтобы давно выкипеть, залив уголья. Дополняли картину хрустальный стакан на серебряной подставке и чашка из костяного фарфора с родовым гербом беглого мэра. Зоэля не было. Сделав пару глотков вина прямо из горлышка (странно, что стоявшая в сапоге бутылка не выдохлась и была прохладной, словно только что из погреба), девушка вышла. Не мог же он заварить всю эту кашу и снова бросить отдуваться вместо себя, ни словечком не предупредив? Шутка, повторенная дважды… Решка стремительно, насколько позволял осыпавшийся под ногами песок, взбежала на бархан, чтобы оглядеться. Странно, раньше она не замечала, насколько за эти дни разросся импровизированный палаточный городок…
На расчищенной ровной, как стол, площадке в центре, вопреки ожиданиям, никто не работал. «На пять минут нельзя оставить», – Решка зло сощурилась, прикрыв глаза ладонью от полуденного солнца. Все сгрудились там, куда вот уже не один день тащили «дары Богине», и преданно внимали оратору, жестикулировавшему, словно взбесившийся вентилятор. Солнечные лучи превращали простенький венец из золотой ветви граната в яростно горящий нимб вокруг спутанной шевелюры. Сходный огонь охватил и кучу приношений. Решка сквозь зубы прошипела несколько подзаборных пассажей. Что там опять случилось? Судя по напряжению сгрудившейся вокруг Зоэля толпы, что-то из ряда вон выходящее. Кто-то приволок в качестве дара очередных младенцев, парализованную бабку или собственную просроченную девственность? Она быстро, почти бегом, направилась к толпе, и, бесцеремонно расталкивая собравшихся, добралась примерно до середины, когда передние ряды отшатнулись, словно от огня. Чудом удержавшись на ногах, девушка продолжила движение вперёд – теперь ей ещё больше хотелось узнать, что за непотребство там творится. Нырнув под локоть какому-то застывшему на месте верзиле, она оказалась практически перед Зоэлем. Не обратившим на неё, впрочем, ни малейшего внимания.
Взор пророка был устремлён на странную скульптурную группу – двое коленопреклоненных сограждан крайне пройдошливого вида у груды натащенного верующими мусора, которая приобрела угрожающие размеры – теперь она могла бы поспорить по внушительности с самыми высокими барханами. Разве что была волей Богини (или всё-таки пророка?) совершенно неподвластна ветрам пустыни. Лица обоих искажены диким ужасом, мышцы неподвижных тел сведены судорогой. Переход живой плоти в блестящий полированный металл застиг их врасплох, но они успели прочувствовать и понять, что с ними происходит. Жуткий процесс выглядел незавершённым: последнее мгновение длиною в вечность, мастерски и навсегда запечатанное в идеальной отливке.
– …каждый должен был принести самое дорогое – и вот свершилось, –торжествующий голос Зоэля напомнил Решке завывание песчаной бури, которую она застала еще ребёнком. Несмотря на надёжные стены дедовского дома, слепящий пустынный вихрь был страшен, а свист ветра походил на перекличку давно утративших последнюю искру жизни голосов. – Эти доброхоты, – он с пугающей фамильярностью погладил по головам металлические фигуры, – принесли на алтарь Всематери самое ценное, что у них было. Жажду обладания. Жажду золота. И жизнь, которая без этой жажды не имела для них ни малейшего смысла. Ничтожные песчинки породили движение, которое не остановить, и будет, как обещал я – воздвигнется статуя Амы Лайлы.
Куча хлама пришла в движение, растекаясь расплавленным металлом, вздымаясь волной и застывая, как вылитый в воду свечной воск. От неё исходил жар, словно из тигля ювелира или печи углежога – теперь попятились даже те, кто оставался стоять в первых рядах, наблюдая за действом. Решка усилием воли заставила себя остаться на месте, но, отцепив фляжку от пояса, выплеснула остатки воды на прикрывавший голову шелковый лоскут и обвязала свободный край вокруг лица, защищая от жара нос и рот.
– Те, кто отдал себя Всематери, вечно останутся у ног Богини свидетелями и стражами величия Её. И напоминанием о том, что, пытаясь завладеть чужим, ты непременно отдашь своё! – Зоэль завершил свою речь и легко спрыгнул с постамента, словно с крутой ступеньки. Правда, ступенька оказалась изрядно выше его немалого роста, а за спиной пророка бесформенная золотая масса наконец обрела очертания, отбросив чудовищную тень. Огромная до гротеска статуя производила гнетущее впечатление, несмотря на томную позу лежащей женщины. Руки исполинши расслабленно закинуты за голову, одна нога свешивается с постамента, вторая чуть развёрнута и согнута в колене – Решка подумала, что, доведись ей выбирать эскиз для собственного памятника, версию со столь бесстыдной и детализированной демонстрацией всего, что отличает женщину от мужчины, она бы не одобрила. А будь богиней, непременно поразила бы автора всеми громами и молниями сразу, чтоб неповадно было.
Размышления о фасоне монумента, приличествующего блистательной и добродетельной даме, беспардонно прервал Зоэль. Оглядев притихшую и склонившуюся то ли в ужасе, то ли в благоговении толпу, он одобрительно прищёлкнул языком.
– Эк их проняло! Ну не молодец ли я, моя Хали?
– Ты о чём? – Решка недоуменно воззрилась на любовника, словно не узнавая. Ей до крайности не нравился блуждающий взгляд Зоэля, беспокойный и в то же время отсутствующий. – Эти ловкачи… которые хотели украсть что-то из даров Богине… они мертвы?
– Да они живее нас с тобой! Разве ты не видишь? – в смехе Зоэля послышались истерические ноты, а грубо впечатавшиеся в её рот губы оказались сухими и горячими, как у больного лихорадкой. Говорил он отрывисто, с пугающей убеждённостью. – Хотели золота – обратились в то, чего жаждали. А цена… Цена есть у всех. Главный фокус – знать её лучше, чем они сами. Тогда кара становится наградой. Желавшие бренного стяжали бессмертие.
Не ответив на поцелуи, Решка вырвалась, и смерила Зоэля взглядом, далёким от восхищения.
– Ты. Сам. Вор. – Раздельно произнесла она, в отчаянии пытаясь пробиться сквозь стену лунатического упрямства. – Тебя не казнили за пару побрякушек. Тебя не казнили за вынесенные из городской казны мешки. Даже высокородный идиот Нержель понимал, что нельзя кару за преступление делать более жестокой, чем вред от него. Раз ты можешь обратить в золото любой сор – какая беда, если нуждающиеся взяли бы немного? Бывшие владельцы пожертвовали свои сокровища и счастливы. Те двое купили бы себе еды и вина, и тоже были бы счастливы. А ты превратил бы в драгоценности что угодно – хоть пару пустых бутылок или объедки…
– Не путай магию истинной веры с дешёвой алхимией, – осклабился Зоэль, протягивая к ней руку. – И не жалей этих шутов. Лучше иди ко мне. Наши верные, – другой рукой он небрежно обвёл раболепно согнутые спины сограждан, – сейчас всё одно видят сады Амы Лайлы, а не нас с тобой.
– Вот сам и иди… в свои сады! – Решка утёрла краем запылившейся повязки выступившие на глазах злые слёзы и бросилась прочь. Преследовать её не стали.
***
Когда у него в постели оказалась пара симпатичных и совершенно отвязных фанаток, меньше всего Хэму недоставало голограммы Аралима. «Нашел время!» – тихо буркнул он, и, стараясь не разбудить недавно угомонившихся девиц (вымотали они его изрядно, видно отоциона по ушам, а Третий дом по темпераменту), выбрался из постели. Махнул рукой, приглашая нежданно явившегося, слава Хаосу, хоть не во плоти, приятеля следовать за ним и, даже не одевшись, перебазировался в кабинет. Где немедленно плюхнулся на кушетку, материализовал очередной бокал с мистофелевкой и сигарету, и выжидательно уставился на Аралима. Тот не устыдился и не исчез.
– Вторая Вселенская началась? – сварливо поинтересовался Хэм.
Непривычно серьёзный Аралим отрицательно мотнул головой, и знакомым, хоть в этот раз изрядно нервозным движением пригладил растрепавшиеся светлые волосы.
– Как ты себя чувствуешь? – поинтересовался он.
Хэм театрально всплеснул руками, облился мистофелевкой, но не обратил на это ни малейшего внимания.
– Увидев у меня в койке всего лишь двух баб, ты интересуешься моим самочувствием? Что ты скажешь, если их будет трое? А если пять? Спросишь, саркофаг какого фасона я предпочитаю и написал ли завещание? Ты там перебрал, никак?
– В отличие от тебя, я которую неделю унизительно трезв, – вздохнул тот. – Арвель исчез, папаша рвёт и мечет, а ты, вроде как, близнец...
– И что? – Хэм снова наполнил бокал мистофелевкой, но пить почему-то расхотелось. – Я с ним виделся реже, чем с тобой. И нет, в своем доме я его не прячу. Можешь явиться и проверить лично.
– Я не об этом, – Аралим выразительно возвёл глаза к потолку. – По идее, ты должен был почувствовать, если с ним случилось что-то дурное.
– Ничего дурного я не ощущал, – Хэм медленно, словно выдержанный коньяк, принялся цедить мистофелевку.
– А что-нибудь не дурное? – Аралим оживился. – Подумай, вспомни... может, тебе что-то снилось?
Хэм напрягся. Ему самому стало интересно – не может же оказаться, что все эти поверья про близнецов, способных на расстоянии почувствовать друг друга, всего лишь миф? Сосредоточившись, он попытался обнаружить брата «дальней слежкой» – заклинание было проверенным и кровную родню обычно показывало почти на любом расстоянии. Ничего. Точнее, странное ощущение, будто объект слежки находится... везде. Как свет или воздух. Ещё одна попытка.
Аралим воззрился на Хэма с такой надеждой, словно ожидал, что тот выудит пропажу из бокала. Странно, что он так переживает – Арвеля приятель всегда считал слишком правильным, занудой и вообще копией папаши. Ах да, искать-то припахали наверняка его ведомство – пропажей одного из членов Совета занимается безопасность, а не простые егеря... Хэм от души посочувствовал Аралиму, но от соболезнований вслух воздержался.
Попробовал мысленно обратиться к Арвелю. Снова ничего – по крайней мере, ничего, похожего на обычный мысленный диалог. Хэм усилил нажим. Создалось впечатление, словно он пытается поговорить с ветром. Или с водой. Короче, со стихией, которой разговоры с ним совершенно неинтересны. Стихия, значит? Хэм принялся задумчиво насвистывать простенькую мелодию – в детстве, когда отец как-то на пару лет забыл его на Архипелаге, он научился у местных моряков этой мелодии, позволявшей, по уверениям демонов-погодников, наколдовывать попутный ветер.
И ветер пришел. Легкое движение воздуха, сквозняк, не более. А с ветром пришла странная уверенность, что всё так, как должно быть, всё правильно.
– Это не твоя игра, – прошептал сквозняк. – Хаос знает, как надо, Хаос знает, что нужно... и я тоже знаю. Теперь – знаю.
Хэм не был уверен, не почудилось ли это ему, но по расширившимся глазам Аралима понял – тот тоже расслышал странный шёпот невесть откуда взявшегося в кабинете ночного сквозняка. Голограмма исчезла, не попрощавшись и не поблагодарив. Наверное, побежал рассказывать отцу или докладывать Совету. Вряд ли приятель понял больше, чем сам Хэм. Ну и ладно, – поленившись возвращаться в спальню, демон растянулся на кушетке и практически мгновенно заснул. Снились ему бескрайние просторы Веера, ветер и играющие в солнечных лучах песчинки, каждая из которых была абсолютно счастлива.
***
Герцогиня осторожно коснулась резной панели, смутно надеясь, что проход не откроется. Надежда оказалась тщетной – с другой стороны, если затягивать дальше, велик шанс, что о наглости адмирского экс-премьера Адонаи узнает не от неё. Удушающая петля заботы грозила затянуться ещё туже, как только она сообщит, при каких обстоятельствах её подловили, будто столетнюю девчонку, – о Перешейке и его удалом царе-самозванце не говорили разве что немые. И Светлейший. В грозной предштормовой тишине, окутавшей дворец, иной раз не удавалось расслышать даже собственные мысли. Слуги совершенно отбились от рук – впрочем, это как раз вполне устраивало Герцогиню, ничего, кроме раздражения, они давно не вызывали. Хуже было то, что с дворцом и садом творилось нечто странное – казалось, пространство и время устроили знатную попойку и теперь никак не могут прийти в себя и приступить к положенным обязанностям. Не будь Герцогиня привычна к таким метаморфозам, то не далее как вчера утром вышла бы в пустоту – балкон отсутствовал, хотя вид изнутри был совершенно обычным, никаких тревожных признаков заметно не было. К вечеру балкон всё-таки вернулся на место, доставив, однако, пищу для размышлений: предназначался ли этот фокус ей лично, или был частью спровоцированного настроением хозяина природного процесса, чем-то вроде сезонной линьки или миграции птиц. Проход до личных покоев Адонаи никаких сюрпризов не содержал, разве что коридор показался несколько длиннее обычного да ощущался лёгкий перепад уровней. Герцогиня с облегчением тронула потайной рычажок и вышла в залитый солнцем зал. Всё по-прежнему – огромные окна во всю стену и стеклянный потолок – растениям требовалось много света. Какой это ярус дворцовой оранжереи, она давно перестала пытаться угадать, но раньше ей тут даже нравилось – забавно было видеть, сколь разительный контраст составляет это место с рабочим кабинетом и прочими официальными интерьерами. Хаотичные джунгли, более уютные, чем хищное кладбищенское буйство сада снаружи, были весьма уместно и продуманно разбавлены – под сенью громадной монстеры притаилось удобное кресло, какие-нибудь недолговечные царьки наверняка использовали его как трон, а среди переплетений лиан вдруг проступали лица статуй, причудливые узоры ковров или старая амальгама зеркал в тяжёлой серебряной оправе. Всё, что могло понадобиться хозяину или тем немногим, кто бывал сюда допущен. Но визитёра здесь она видела лишь единожды – Рафаэль коротко приветствовал её и удалился, даже не приложившись к ручке. Поговаривали, что между лейб-медиком и государем произошла серьёзная размолвка.
Внутренний компас незаметно дал сбой, и Герцогиня слегка заблудилась в этом бесконечном лабиринте колонн. Путь указали смутное движение воздуха и слабый аромат курительного сбора. «№759 Домашний»… дрянь, но принятого антидота должно хватить, дополнительный запас на экстренный случай хранится в одном из колец. Наконец острый слух уловил обрывки разговора, и найти дорогу стало значительно проще. Герцогиня невольно старалась ступать как можно тише – голос был ей незнаком, мало ли, с кем мог беседовать повелитель, и насколько обрадуется свидетельнице. С учетом того, какую информацию желала сообщить она – посторонние точно были ни к чему.
Помимо раздраженно покачивающегося в гамаке Светлейшего в оранжерее никого не оказалось. Рядом с магнолией в цвету стояла удивительной красоты статуя из золотистого стекла, а возможно, цитрина или топаза, изображавшая обнаженного молодого мужчину. Темное золото волос, небрежно перевитых стеблями нимфеи, светлые, почти белые лепестки, породистое, чуть скуластое лицо с чувственным, насмешливо изогнутым ртом и удлиненными серыми глазами, обведенными черной окантовкой ресниц, мускулатура атлета – наверняка скульптор польстил модели, но даже если и так, позировавший наверняка был хорош собой. Герцогиня вгляделась в черты статуи, казавшиеся смутно, тревожаще знакомыми, словно виденными во сне, и чуть не вскрикнула, когда скульптура плавным, текучим движением сменила позу. Оказавшееся живым – или хотя бы не вполне мертвым – произведение искусства медленно поправило цветы в волосах и с любопытством поглядело наверх, словно почувствовав присутствие постороннего на галерее. Оценивающе смерило наблюдательницу взглядом и улыбнулось на редкость солнечно и обаятельно.
Что удивительно, Светлейший не обратил на это ни малейшего внимания, он вообще не смотрел в сторону собеседника. Выглядел обескураживающе: в самом простом платье – алые шальвары и рубаха, да ещё и босой. Избавленная от куаферских забот шевелюра вовсю пользовалась редкими мгновениями полной свободы. Жадно затянувшись, Светлейший процедил сквозь стиснутые зубы в сторону полупрозрачного демона, мешая слова с плотным тяжёлым дымом:
– Ты хочешь сказать нам, будто бы позволил какому-то проходимцу без помех проникнуть в сад и совершить объявленную дерзость? Так мы должны понять твои слова?
– Ты, отец, – голос наглого живого изваяния оказался хорошо модулированным хрипловатым баритоном, – можешь понимать это, как тебе заблагорассудится. Я выполнял твои указания, и касаемо этого мы, – снова едва заметное усиление голоса на местоимении, едва заметная насмешливая пауза после, – кажется, пришли к консенсусу. – Золотистая полупрозрачная рука небрежно сорвала цветок магнолии и поднесла к лицу точным, выверенным движением танцора.
Герцогиня замерла на месте, стараясь не дышать. Казалось, температура в оранжерее поднялась на добрый десяток градусов. Та половина лица Светлейшего, что не была скрыта волосами, застыла чеканной маской, так что более живым сейчас казался его дерзкий и непочтительный сын. Голос Светлейшего напротив, был полон мягкого участия, словно шёлковый шарф, пропитанный редким ядом.
– Не припоминаем, чтобы приказывали тебе пускать в Эдем таких гостей. Быть может, ему удалось обмануть тебя хитрою маскировкой или мастерством перевоплощения? Тогда мы понимаем. Ты ведь привык одерживать верх, наш блистательный Рудра.
– В отличие от более близкой кровной родни, – изваяние расчётливо отправило цветок магнолии в волосы, к нимфеям, прежде чем невинно распахнуть глаза и скорбно развести руками, – этот гость не пытался обмануть и не желал повредить мне. У меня не было оснований встать на его пути.
Тень мимолётной судороги пробежала по лицу Светлейшего, губы тронула та же медленная пугающая улыбка, что тогда у озера – или бьющий сквозь стёкла яркий свет и клубы дыма искажали картину, играя в свои иллюзорные игры?
– Похвальное почитание права крови, – вся мягкость испарилась, голос звучал глухо и сдавленно. – Ты сказал, что видел в садах другого нашего родственника. Он был один?
– Несчастный ребёнок, – баритон чуть смягчился, – был таким же, как всегда. Одиноким. Ты не спросил, как он себя чувствовал, отец, но я отвечу – твои игрушки редко бывают счастливы, – он вскинул голову и еле заметно понимающе улыбнулся застывшей на галерее Герцогине.
Светлейший вдруг резко сел, вцепившись в край гамака. Механическим движением откинул с лица мешавшие пряди, и уставился прямо перед собой. Он словно к чему-то внимательно прислушивался. Левый глаз его был пуст и слеп – ни зрачка, ни радужки, всё заволокло сплошным сгустком холодного ртутного света, который делался всё ярче.
Рудра жадно вгляделся в лицо отца, словно лейб-медик, ожидающий последнего вздоха коронованного пациента. Затем неожиданно повернулся к женщине на галерее. «Беги!» – беззвучно произнес он, и Кора встрепенулась, словно солдат, услышавший самый важный в жизни приказ. Непослушные пальцы с трудом нащупали треклятый потайной рычажок. Последним, что она увидела, изо всей силы налегая на дверь, закрывающуюся непозволительно медленно, была тающая в воздухе мстительная улыбка того, кому полагалось быть лишённым всяких страстей, безмолвным и невидимым командиром стражей Эдема.
Глава 12, в которой Решка и Малхаз ловят удачу за хвост, Двухголовые совершают прогулку по Пустошам, Князь приходит в себя, а тень Всематери — к Алерту
Глава 12, в которой Решка и Малхаз ловят удачу за хвост, Двухголовые совершают прогулку по Пустошам, Князь приходит в себя, а тень Всематери — к Алерту
Решке удалось взять себя в руки, но негодование и злость от этого не испарились. Да что на него нашло, в самом деле? После пира Зоэля как подменили. Не иначе, посольское угощение было чем-то сдобрено. Если так, оставалось радоваться, что не отважилась его попробовать. И надеяться, что опоенный придёт в себя прежде, чем вытворит что-нибудь вовсе непоправимое. Может, в этом заключался план раймирцев? Или не было никакого плана и никакой отравы, а только постоянное стремление проверять мир на прочность и опьянение растущим могуществом и покорностью народа? Некому остановить, некому сказать, старый скорпион, похоже, будет только рад, если, упаси Всемать, Зоэль у них на глазах превратится в тирана почище тех, против которых выступал. Уж тут-то первый советник не оплошает, от души насоветует… – Решка вздрогнула и поспешила отогнать дурные мысли. – Пока есть она. И молча украшать собой половину трона, раздвигать ноги по свистку или покорно рожать наследников не станет, если бы Тысячеликая создавала женщин исключительно для этой роли, Веер давно бы схлопнулся.
Караульные нахально дрыхли на посту, пара весьма объёмистых причин их крепкого сладостного сна валялась рядом, а полупустую третью один из разгильдяев сжимал в руке. Надо ж было так перебрать, приходи и бери всех тёпленькими. Но как раз сейчас это безобразие оказалось весьма кстати. В палатке Зоэля горел свет, ветер донёс приглушённые голоса – интересно, кому Его Лохматое Величество даёт аудиенцию?
– Знатную штуку откололи! Эх, чую, пойдёт теперь потеха. Если самому постыло, так отдал бы поводья. Что тебе стоит? Кто ж уходит посреди такого веселья…
– Тот, кто уходит вовремя. И соблюдает условия сделки, – низкий негромкий звук ложился на слух неподъёмной тяжестью, цепенил, обволакивая мысли, как смола. Хищная вязкая противоестественная пустота, пытающаяся невесть зачем подражать внятной речи, одушевлённое скрежещущее замогилье, вой гонимых вечным голодом теней в вихре пустынного урагана. И за всем этим – удушливый оскал чуждой и враждебной воли.
Спину хлестнуло зябкой дрожью, хотя вечер выдался тёплый. Решка вспомнила – что-то похожее слышалось в голосе самого Зоэля после расправы над теми дурнями. То было лишь эхо, сейчас оно звучало отдельно, и, к счастью, не в полную силу.
– Трепло ты, сосед, почище меня. И шулер. Сдал один за два, – судя по голосу, Зоэль никакой угрозы не чувствовал и был уже изрядно навеселе.
Собеседник ответил с неприятным вибрирующим смешком, от которого сильнее сдавило грудь и зазвенело в ушах:
– Сам сел играть – не обессудь, что всё закончилось. Имя твоего отца, месть твоему убийце. И твоё право встать на одну ступень с Изначальными.
– Ой ли? На третий пункт покамест работать и работать!
– Не я тебя тащил на пьедестал к золотой шахне. Сам влез, сам закрыл счёт. И тут уж два за один сошло, никаких отсрочек.
– Опять шельмуешь, хидирская морда, – с горькой укоризной вздохнул Зоэль. – Будто не дух стихийный, а крючкотвор-бумагомаратель, у которого по букве-то всё чинно, а по сути – сплошное надувательство. Не врёт молва про вашего брата. Расскажи хоть, куда выставляешь. Что там ждёт? Знаешь же, не можешь не знать.
Решка окончательно перестала понимать, что тут творится. Происходящее казалось ей нереальным, невозможным – она в замешательстве попыталась заглянуть внутрь, наплевав на то, что её могут заметить. И чуть не села прямо на песок: пророк был в палатке совершенно один. Или его жуткий гость бесплотен, как положено злокозненному пустынному духу, или…
– Зависит от тебя, – несколько раздражённо бросил тот, кого Решка считала Зоэлем. Как всегда нечёсаный, без рубашки, в пыльных рабочих штанах и тяжёлых армейских ботинках расслабленно вытянулся в реликтовом кресле, притулив у бедра стальную флягу. В зубах дымилась вересковая трубка с длинным янтарным мундштуком. На полу громоздились пустые тарелки и кувшины из-под касы, которых хватило бы на целую компанию.
– За той чертой, небось, нет ни мяса, ни ганджа, ни вина, ни девок? Дай хоть затянуться напоследок.
Мужчина в кресле поморщился.
– А бабу тёплую не завернуть, чтоб болт в дороге не простудил? Уматывай, пройда, – проворчал он и в очередной раз затянулся, выпустив сквозь дыру от выбитого зуба струйку дыма. Чёрного, как сгущавшиеся в углах тени. Они медленно, но неотвратимо поднимались, стягиваясь к неподвижной фигуре.
– От меня, говоришь, зависит? Ну айда! – Решка непроизвольно отшатнулась, когда по ногам протянуло тёплым ветром – уютно, как в детстве, с утра для готовки всегда топили печи, и приятный жар расходился по кухне. Пахнущий песком и солью вихрь шаловливо залез в широкие штанины, растрепал волосы и, кажется, ничуть не целомудренно поцеловал в губы. Песок подёрнулся рябью, и ветерок пропал, словно не было, а из палатки под ноги плеснуло мраком. Почему-то стало страшно – хотя что удивительного в тенях, отбрасываемых ткаными полотнищами при ярком солнце?
Тем не менее, она инстинктивно отошла подальше, словно тёмные колышущиеся росчерки на песке могли ей чем-то повредить.
– Кто там ходит, кто там бродит, – стылый скрежещущий голос из палатки напевал старую народную песенку так, словно перечислял все истинные и мнимые грехи перед судом Хаоса. – Себе места не находит, – певец сипло прокашлялся, вытряхивая из глотки невидимую ржавчину, и продолжил. – Ветер свищет, чего ищет – расскажи-скажи. Ветер водит-хороводит, девку за угол заводит, за углом ифритов тыща и у всех ножи.
Решка нахмурилась – в бесконечной песенке встречались самые разные куплеты, но такого она не помнила. А певец не унимался. – Кто-то бродит, кто-то рыщет, этот кто-то что-то ищет…Эй, бродяга или нищий, что поймал – держи! – с последними словами откуда-то из-под полотнища прямо в лицо Решке полетел увесистый камень. Не раздумывая, девушка машинально поймала его и зашипела сквозь зубы, когда камень на ощупь оказался ледяным – аж прикипел к коже. Она упала на колени, не обращая внимания на подступившую почти вплотную тень, и некоторое время баюкала руку, прижав к животу. Боль вскорости унялась настолько, что Решка осмелилась здоровой рукой разжать сведённые пальцы и ахнула. Кожа покрылась инеем – как туши, вынимаемые из глубокого, набитого льдом погреба, но ладонь пламенела от морозного ожога так, словно схватила раскаленный металл. Иней помалу таял, стекая по пальцам слезами, ладонь покалывало, но рука, похоже, не слишком пострадала – чувствительность возвращалась, втыкая в суставы пучки зазубренных иголок. Грубая золотая цепочка знаменитого Зоэлева амулета обвилась вокруг запястья, словно кандалы.
Из палатки не доносилось более ни звука. Врождённое любопытство быстро пересилило смутный страх, девушка поднялась и, зажмурившись, осторожно ступила в колеблющуюся тень. Что-то подсказывало – как только она откроет глаза, закрыть их снова будет нельзя ни на секунду, несмотря на резь и выступающие слёзы.
После слепящего дневного света казалось, что в палатке темно. Помогла ли уловка, или крепко сжатый в руке нежданный подарок, но очертания предметов вновь стали чёткими. Противоестественный сумрак там и тут пронизывали тонкие лучики – словно на потолке из грубой ткани вдруг засияли звезды. Решка недоуменно уставилась на них и сообразила не сразу. Дыры. Мелкие дырки в изношенной ветхой материи. Раньше она их не замечала... может, их еще вчера не было? – мелькнула странная мысль. Девушка покосилась в угол, туда, где находилось нагромождение ковров, шкур и тряпичных половиков, обычно именуемое Зоэлем «царским ложем». На сей раз оно было покрыто роскошным, хоть и порядком измятым, тканым из шёлка покрывалом. Вытянувшаяся на нём ничком фигура казалась незнакомой – раньше Зоэль был определённо выше ростом... Решка с трудом заставила себя приблизиться и тронуть лежащего за плечо рукой, в которой по-прежнему была зажата подвеска.
– Забери это, – хотела сказать она, но успела произнести только «за...» – потому что рука наткнулась не на тело, чьим бы оно ни было, а на пустоту. Смятое покрывало еще хранило очертания, но на нём не было никого. Только чёрный дым, странно лишённый всякого запаха, клочьями оседал на шёлк.
***
Мерзавец отрёкся. Со смехом заявил изумлённому народу, что не может принять титул. Якобы пророк не должен быть правителем, это противоречит воле Богини. Его задачей было указать всем путь, он выполнил её и может удалиться от дел. И снимает царский шатёр, чтобы он возник в другом месте как жилище простого ифрита. Сейчас, когда повсюду полоскались на ветру знамёна с козлом и девой, а у каждого костра горланили недавно сложенный и весьма похабный гимн новой державы, славящий царя царей. Должны звучать песни лишь в честь Великой матери, славить должны её имя. Мальчишка, похоже, совсем обезумел от гордыни, когда понёс полную околесицу про печать Вечности на челе верных, лестницу из спин, ведущую в Бездну, и разбитые головы у подножия трона. Перед тем, как исчезнуть бросил, мрачно блестя глазами: «Огненная слеза Богини отметит ту руку, что достойна взять власть вместо меня» – и швырнул в толпу снятую с шеи подвеску. Началась давка, в общей суматохе, казалось, никто и не заметил, что амулет растворился в дрожащем от жары воздухе на секунду раньше Зоэля, так и не упав в тень изваяния Великой Алой. Полуденное солнце жгло немилосердно, но исполинское разнеженное тело не отражало его разящих стрел. Оно, подобно живой плоти, впитывало их, наливаясь жаром в скрытом пароксизме. Малхазу вдруг почудилось лёгкое движение в уголках губ золотой великанши. Старый жрец потёр глаза, отгоняя наваждение, и поспешил убраться прочь. Следовало немедля разыскать паршивку, умудрившуюся мало что выпустить Зоэля из-под власти чар дочерей Всематери, так ещё и пропасть невесть куда. Всё одно чтобы утихомирить бурлящий омут толпы понадобилась бы сила, равная силе тех, что повергли паству в повальный сон после пира, а его обратили в жалкую марионетку…
Поисковые амулеты все, как один, привели его к тому месту, где ранее стоял «царский шатёр». Теперь там было абсолютно пусто, никаких следов ни Зоэля, ни девчонки. Малхаз грубо выругался сквозь зубы, чувствуя, как уходит драгоценное время. Ошибки быть не могло – что-то не так было не с амулетами, а с местом. Ровный неутоптанный песок поблёскивал на ярком солнце, воздух вокруг обратился в вязкое колеблющееся марево. Малхаз огляделся, убеждаясь в отсутствии свидетелей. Затем выставил вперёд левую руку, коснулся нужного перстня на безымянном пальце и достал нож. Лезвие оставило на запястье глубокую царапину, тут же заполнившуюся кровью. Рискованно лить её так, рискованно вспоминать старую причётку на открытие сокрытого, но выбора нет.
Там, куда упали первые капли, дрожащее марево сгустилось и поползло вперёд, открывая призрачный разлом. Малхаза окатило волной стылого сумрака – теперь он стоял посреди покинутой палатки пророка. Обстановка выцвела и обветшала, словно её забросили на пару столетий. Гиблое место, где время и пространство могут стать смертельными врагами, а любая страстная и неупорядоченная мысль способна порождать миражи, угрожающие жизни и рассудку.
Пропажа нашлась на руинах ложа, неподвижная и бледная, как покойница. Малхаз, разом растеряв всю свою осторожность, бросился к непутёвой внучке, чуть не позабыв закрыть рану. По счастью, девчонка не оказалась зловредным фантомом и не вцепилась ему в горло, но подключить истинное зрение пришлось, на случай возможных ловушек.
– Забери… – пробормотала Решка, в беспамятстве протягивая что-то, крепко зажатое в кулаке. Когда Малхаз разжал сведённые судорогой пальцы, то вслух вознёс хвалу Великой матери и с несвойственной ему обычно искренней нежностью крепко обнял приходящую в себя дурочку. Жива. Как истинная дочь клана, а отныне и полновластная правительница Вольного Перешейка!
– Ну же, девочка, соберись! Здесь не место живым.
Слеза Богини помимо воли притягивала взгляд, но старый жрец помнил слишком много историй, ставших легендами, чтобы поддаться порыву и будто бы случайно коснуться амулета. Он видел, как слетаются к поверхности камня огненные искры, излучая почти осязаемое тепло… Но решительно скрыл их вместилище в безвольной девичьей ладошке и подхватил Решку на руки. Скорее убраться отсюда, не дать месту затянуть их.
Выходя из гибельного разлома, он едва волок ноги, словно дряхлел с каждым шагом. Драгоценная ноша становилась всё тяжелее. Счастье, что девчонка не разнеженная пышнотелая гаремная красотка, – мрачно подумал старый шейх. Когда в глаза ударил привычный солнечный свет, а в ушах зазвенели вопли продолжавших искать несуществующий амулет Зоэлевых верных, Малхаз облегченно повалился на песок, не выпуская внучку. То ли от солнечного света, то ли от непрошеной встряски она вздрогнула и сперва вяло, потом вполне уверенно освободилась из рук деда. Огляделась, потёрла лоб кулаком с зажатым в нём амулетом и медленно разжала пальцы, озадаченно глядя на сияющий и словно бы ставший еще ярче опал.
– Это же не взаправду... – девушка сжала руку, разжала снова, настороженно огляделась вокруг – в отличие от ожога, подвеска с ладони не исчезла. Перевела взгляд на молча наблюдавшего за ней деда и совершенно по-детски спросила:
– А ты откуда здесь взялся? Тебя же со мной не было.
– Сперва расскажи, как ты оказалась там, где я тебя нашёл, – шейх притворился, что ничего особенного не произошло. Не стоит пугать девчонку, неплохо бы для начала понять, что с ней случилось, а устроить новоявленной правительнице головомойку за неосторожность можно после.
Решка огляделась вокруг.
– Я что, лежала здесь? А где палатка? – она нахмурилась. – Он же исчез, я даже дотронуться не успела...
– Кто – он? Называющий себя Зоэлем? – Малхаз пристально следил за девчонкой. Кажется, всё куда хуже, чем он полагал – ни один хидир, сколь ему было известно, не мог во плоти находиться в нескольких местах сразу. Отец Лжи или Отец Скорби почтил своим вниманием дом аль-Кувира, поди знай...
– Не Зоэль, другой. Они были вместе, в одном теле, – Решка повернулась к деду и с надеждой воззрилась на него, как в детстве. – Но это было не так, как в твоих сказках, они были... как бы заодно. Разговаривали, потом поссорились, и тот, второй, выгнал того, который Зоэль. Сказал что-то насчёт выполненных условий договора. И про то, что в Хаосе всё зависит от него. Как это может быть, ты же говорил, что ушедшие в Хаос забывают, кем они были при жизни?
– Я не всеведущ, – старик пожал плечами, радуясь, что девчонка зацепилась за это и – хвала Богине! – не видит себя со стороны. – Возможно, забывают не сразу – или не все. Не слыхал, чтобы кто-то вернулся из Хаоса и рассказал, что там и как.
– Значит, он не вернётся? – Решка помрачнела и уставилась на амулет.
– Не должен, – Малхаз успокаивающе взял руку внучки в свои, как тогда, на площади, и сомкнул её пальцы вокруг оправленного в золото хищного камня. – Во всяком случае, свою волю твой хахаль, кем бы он ни был, озвучил громко и во всеуслышание – тот, в чьих руках окажется подвеска, станет новым властителем Вольного Перешейка. Так что теперь ты – наместница Всематери, Эрешкигаль, – старый ифрит встал и церемонно поклонился сидевшей на песке внучке. Та недоверчиво хихикнула. – Не хихикай, когда тебе кланяются, – наставительно произнес Малхаз. – Правители не хихикают, а благосклонно улыбаются.
Решка привычно закатила глаза, но промолчала. Иначе следующим пунктом поучений непременно стало бы, что негоже правительнице огрызаться, как уличная девчонка…
***
Парившие над огромной песчаной равниной птицы снизились и, заложив вираж, опустились на песок, едва не касаясь друг друга чёрными крыльями. На день пути вокруг не было ни демона, ни человека – удивиться, с каких это пор кафрские орлы сбиваются в стаи, было некому. Секунда – и вместо хищных птиц на песке оказались два обнажённых демона. Один почти сразу встал и пошёл к высившемуся рядом нагромождению камней, а второй, развалившись на песке, закинул руки за голову, словно собрался загорать.
Первый довольно скоро вернулся с добычей – увесистой плетёной корзиной. Водрузив её на песок рядом с братом, он заглянул внутрь и поинтересовался:
– Тебе суслика? Или предпочтёшь змею?
– Не напоминай про эту гадость, – скривился лежащий, однако заинтересовался корзиной весьма предметно. Выудив оттуда запечатанную бутылку, он щелчком пальцев лишил её пробки и припал к горлышку. – Идея с походными тайниками – чуть ли не лучшее, до чего мы додумались за последние годы. Не уверен, что у меня сейчас получилось бы материализовать что-то приличное – мы слишком долго мотались в небе, как бешеные гули.
– Гули не летают, – первый вытащил из корзины сверток тонкой ткани цвета песка и встряхнул её, превращая в подобие шатра. Ткань была зачарована таким образом, что укрытое ею не отбрасывало тени и становилось практически невидимым. Не пользуясь магией – или не будучи владельцем этой «палатки» – обнаружить её удалось бы разве что споткнувшись. Укрывшись от возможных наблюдателей сверху, а заодно и от палящего солнца, Мункар и Накир довольно неаристократично набросились на тушёное с острым перцем и овощами мясо, благодаря заклинаниям сохранившееся свежим, словно только что приготовленное. Запивали трапезу слабым, кисловатым, но ароматным и прекрасно утоляющим жажду вином.
Слегка подкрепившись, они некоторое время расслабленно сидели на песке.
– Подумать только, неделю в перьях, – а как меняется представление о комфорте! – ухмыльнулся Накир, оценив оставшееся в бутылке вино на просвет. – Песок, плошка с мясным рагу, вино – мы же даже про одеяла не вспомнили, олухи.
Вместо ответа Мункар залез все в ту же корзину и, порывшись, вытащил оттуда несколько шариков, похожих на маленькие клубки ниток. Коротким резким броском отправив шарики в угол палатки, он удовлетворенно проследил, как они превращаются в скомканные, но чистые и даже на вид уютные плотные покрывала.
– Пока мы не нашли способ упаковывать в эти корзинки ещё и прислугу, – удручённо сказал он, – расстилать одеяла и устраиваться придется самим.
– Прислугу не забросишь в тайник лет так на пятьдесят, да и кормить-поить надо, – резонно возразил Мункар. – Это куда сложнее, чем соорудить лежанку, – в подтверждение своих слов демон поднялся, лениво выудил из кучи пару покрывал и бросил их рядом со стоящей на песке посудой. –Думаю, нормальную ночёвку мы заслужили – если, конечно, у тебя нет иных идей.
– Я даже предложил бы устроить здесь полноценные каникулы, чтобы как можно меньше попадаться на глаза дражайшему батюшке, но отсутствие прислуги и женщин превратит каникулы в тюремную отсидку, – фыркнул Накир. – Так что решено, переночуем – а потом уберёмся отсюда порталом хотя бы в окрестности Сифра.
– Проведать блистательную столицу Вольного Перешейка? Пока туда не добрались стройные ряды новых граждан, жаждущих узнать, не пожелает ли юная наместница нашей матери последовать примеру своего пророка – передать подвеску достойному и провалиться невесть куда? Со своим многомудрым визирем вместе. Совет шейхов был вынужден временно протрезветь, а все относительно крупные кочевые кланы – отвлечься от междоусобиц и грабежей. Надо отдать должное проходимцу, своей тощей задницей он надёжно прикрывал эту выгребную яму, иначе бы всё двудержавно окормляемое шакальё сбежалось бы ещё при нём, – Мункар досадливо сплюнул.
– Не думаю, что это приведёт к чему-то серьёзнее ярмарки женихов для нашей маленькой царицы от народа. Господин отвергнутый мэр теперь вынужден в любую погоду ходить в перчатке, чтобы не пугать добрых горожан. Якобы случайно коснулся подвески – а какой эффект. Руку лекари спасли, но теперь ребятишки доносят, что расцветшие после исчезновения амира амбиции Лино резко подзавяли.
– Неординарная штучка, выходит, – Накир улёгся на песок, завернувшись в одно из покрывал и, видимо, решив, что отдохнул достаточно, материализовал пару кубков из полупрозрачного зеленоватого камня, украшенных причудливой резьбой, и запотевший хрустальный кувшин с плавающими в воде льдинками и кусочками фруктов, после чего немедленно налил себе и брату. – Надо было, конечно, присмотреться к ней повнимательнее, но кто знал... По крайней мере, покопавшись в этой очаровательной взбалмошной головёнке, я не нашёл ничего более увлекательного, нежели фантазии о троне и здоровый женский интерес к чужим постельным приключениям. Девчонка не чистокровная ифритка, в ней немалая доля крови Высших, но магии почти не обучена и вряд ли сама управилась бы с материнской подвеской.
– А посватайся, всё и узнаешь. Тем более Малхаз – старый пёс нашей матери, хоть и брехливый. Рад будет объявить о браке внучки с сыном Богини. Я бы глянул, как шейх примется юлить, объясняя пастве вторую часть родословной жениха, – ухмыльнулся Мункар, сделав большой глоток. – Есть, правда, вероятность, что на свадьбу эта часть явится лично. На Ратхе.
– Если папаша не придёт в себя, не нужно будет никакой свадьбы, – невесело ухмыльнулся Накир. – Он просто явится на Ратхе. Куда попало. Везде и всюду. Дорого бы я дал, чтобы выяснить, что там случилось. Адмирская красотка спешно отбыла в родовое имение, конечно – но, если отбросить куртуазность наших придворных писак и назвать вещи своими именами, бежала в панике, куда глаза глядят. Ди Малефико не из пугливых, вряд ли взорвавшаяся оранжерея могла произвести такой эффект, пусть даже от ударной волны треклятая колесница и съехала с постамента. То, что из референтов и секретарей Арвеля после беседы с папочкой не выжил ни один, даму тоже не могло обеспокоить до такой степени – где она, а где чужие слуги...
– Сдаётся мне, об этом что-то знает наш старший брат. Он и его маруты прямо образец слаженной и эффективной работы. Оживились несказанно, жуткое зрелище – будто не стража, не ликвидаторы ущерба, а личная отцовская армия, застрявшая между жизнью и смертью. Или не только отцовская. Хорошо ещё, что они привязаны к месту. А то бы и Арвеля наверняка сумели приволочь обратно. Со слов Аралима выходит, что младшенький единокровный теперь что-то вроде хидира. Отец известия не оценил и чуть не избавился от второго сына подряд вместе со зданием его ведомства. Это означает только одно – нашёл в пустой башке Аралима правду. А если начал искать так, то… – Мункар скрипнул зубами и поморщился.
– Я же говорю, каникулы нам не помешали бы, – кивнул Накир. – Долгие, плодотворные... тем более, что столь внезапно появившийся и столь кстати исчезнувший родич всё же, сам того не желая, указал нам путь. Место, где он устроил шоу с золотой статуей матери, не Вавилон, конечно, но как минимум одно из его предместий. Шуточка в его манере. Душок от художеств этого весельчака отчётливо склепный. После пирушек с дармовым чудо-вином не всем повезло отделаться гудящей башкой и привкусом общественной уборной во рту. Многие просто не проснулись. «Отбыли в сады Великой матери, обретя вечное блаженство посреди земного».
– Хидирин всегда губит их голод. Сосуд не выдерживает, даже если он потомок Изначальных, а не первое, что попалось под руку, вроде чёрного пса или зарослей опунции.
– Реакция алтаря – не лабораторный тест, но никак не опровергает рабочую версию. Потому и действовал относительно осмысленно, и продержался так долго, кровь Правящих домов позволила. Личность его пассажира – вопрос не менее интересный и, боюсь, неразрешимый. Среди тех, кто не пережил падение Вавилона и оказался привязан к Пустошам, наши братья были в избытке. Дети, миньоны, любовники – матушка отличалась изрядной неразборчивостью. Если погань вроде Кингу или Гренделя, это объясняет нездоровую фиксацию. И осведомлённость о координатах.
– Увы, этого нам не узнать, – Мункар, не вставая, заставил ещё одно покрывало вылететь из свалки в углу и укутался плотнее. – Удивляет, что со стороны драгоценных кузенов не последовало никаких активных телодвижений... Или они знают об этом больше нашего, и дядюшкино недомогание – обычное притворство...
– Или их телодвижений мы не заметили, – Накир порылся в корзине и вытащил оттуда завернутую в ткань небольшую голову сыра и нож. Откромсав пару кусков, он отправил один брату, а второй принялся жевать сам, запивая вином. – Что, если опала адмирского премьера – лишь тонкий ход? И якобы изгнанный якшается с шейхами не по зову сердца и велению души, а по приказу драгоценного дядюшки?
Мункар громко и от души расхохотался, пользуясь тем, что услышать их тут могла разве что мелкая пустынная живность. Отсмеявшись, бросил:
– Вряд ли ему в этом случае приходится жертвовать высокими принципами и переступать через себя. Поставь этих шельмаков рядом – и отличия найдёшь только в силе и ранге. Пчеловод и медоед – союз, освящённый Хаосом. Парочка выдающихся двурушников, гребущих только под себя. Интересно, однако, куда подевался второй. С официальным визитом я бы к нему с удовольствием зашёл. Расспросить с полным правом доступа. Сгоревшая дотла лавка антиквара-удельца, конечно, дело мелкое, да только хозяин с приказчиком исчезли, как не было. А на пепелище нашлись угадай чьи следы бытования. Слабые, остаточные, возможно, совпадение, опала – не повод обрубить все полезные связи, но тем не менее.
– К сожалению, господин экс-премьер исчез столь же бесследно. Скорее всего, ушёл порталом, но куда, и что творил перед этим – не понять. Там слишком хорошо горело всё, что может и не может гореть. Похоже на использование старого боевого заклинания – «огненная плеть», «петля Хаоса» или что-то в этом духе. Не знаю уж, до какой степени надо рехнуться, чтобы пользоваться этим для банального поджога... Боюсь, наша пропажа с кем-то крупно повздорила – и этот кто-то был очень недоволен. Неплохо бы выяснить, кто у нас швыряется заклинаниями такой мощности – жаль, индивидуального почерка по ним не определить, для них нужна только сила, а схема всегда стандартная.
– Изначального не так просто убить, – протянул Мункар. – Скорее всего, получив на голову ведро напалма, адмирец очень расстроился и забился восстанавливаться в какую-нибудь из своих тайных нор. Жаль, что госпожа ди Малефико укатила, не оставив адреса, – Эдельберт числится среди её доверенных поставщиков. Возможно, она что-то знает или видела...
– …или стала причиной жертв и разрушений и именно потому экстренно покинула Пластину, – Накир потянулся и зевнул. Усталость брала своё, и один из признанных всемогущими командоров кшатри не видел причин отказывать этой даме. Охранные заклятия они с братом научились накладывать раньше, чем говорить. И с тех пор немало преуспели, совершенствуясь в этом направлении.
– Может, навесить на тебя заклятие вещего сна? – ехидно осведомился Мункар, наливая себе ещё вина. – Авось хоть так выясним, чего ждать от папаши и не пора ли поискать Пластину поуютнее?
Накир не ответил, а его брат, прислушиваясь к мерному дыханию спящего, погрузился в размышления о том, кто же мог настолько повредить члену Тёмного совета, чтобы тот вовсе слился с радаров. Слишком много мыслей иногда лучше звенящей пустоты, из которой так легко извлечь истину.
***
Алерт зевнул и потянулся. Тот, Кто Подарил Лисам Мир, был по-прежнему недвижим. Старый лис обнюхал морду Великого – ошибиться он не мог, запах изменился. Теперь дыхание божества меньше напоминало пустынный ветер, к запаху песка и соли добавился лёгкий аромат курительной травы и спирта. Лис потёрся носом о висок Великого, но тот не отреагировал. Алерт разочарованно вздохнул и снова свернулся клубком на подушке, но уснуть заново не удавалось. Что-то беспокоило – неужели кто-то из постоянно забегающих в его владения самцов и самок Осенней колонии приволок на своей шкуре блох? Отоцион почесался, перебрал зубами густой мех – нет, показалось. Он вздохнул. Когда самый старший, холёный и хитрый щенок божества забежал, чтобы в очередной раз поживиться и нахально оставить свою метку, запах Великого тоже изменился на долю мгновения, и Алерт понадеялся, что тот встанет, чтобы задать непочтительному потомку трёпку, но надежда оказалась пустой. Жаль, если и в этот раз примета солжёт, а пустынные братья, уповающие на награду, снова останутся ни с чем! Алерт полагал, что увиденные ими события достойны передачи Великому – ведь немалую роль в них сыграл изгнанный из Осенней колонии матёрый самец. Он зачем-то явился на Пустоши, влез в старую, полузасыпанную каменную пещеру под землей, давно заброшенную сородичами божества, но обжитую почтенным лисьим племенем, и добыл там никчёмные, несъедобные, но все еще хранившие едкий аромат Огненной суки вещицы. Аромат рыжей стервы творил чудеса – привлечённый им, туда же подошёл ещё один самец, изрядно моложе, незнакомый Алерту – но не успел заявить свои права на чужую добычу. Бывший член Осенней колонии отмахнулся не глядя – и молодому этого хватило. Победитель даже не съел и не прикопал труп – очевидно, не испытывал недостатка в мясе. Алерт мельком удивился – зачем было изгонять из колонии такого удачливого добытчика и сильного бойца? – но не стал и пытаться понять неисповедимые пути Великого. Тем более, что пустынные братья, не получив запрета пророка Фырфа, воспользовались нежданным подарком по своему разумению – возможно, именно этого ждал Великий в милосердии своем. Но сегодня днём награда, которую клан заботливо присыпал песком и расходовал трепетно и экономно, исчезла – вполне годные кости и подвяленное мясо рассыпались в прах, растворились, не оставив даже запаха съестного. Озадаченные братья воззвали к пророку, желая знать, чем клан прогневил Того, Кто Подарил Лисам Мир, и старый отоцион полагал, что верные слуги Его заслуживают ответа божества. Он снова потыкал Великого влажным холодным носом и даже осмелился вычесать зубами спутанную гриву. Запах песка и пыли исчез, теперь от шерсти Великого почему-то исходил иной аромат – Алерт прекрасно помнил его и отдал бы половину подшёрстка, чтобы никогда больше не ощущать. Это был запах проклятой Огненной суки. Кабинет наполнился мускусным тяжелым самочьим духом, и Алерт понял – спать ему мешали не блохи, а Её хищный обжигающий взгляд. Он вскинулся и, ощерясь, огляделся, готовясь продать свою жизнь подороже – но суки нигде не было. Зато Великий вздрогнул, словно тоже почувствовал блошиный укус, и сдавленно прорычал что-то. Он и раньше порыкивал во сне, но на этот раз звук был более громким и злым. На всякий случай Алерт убрался с подушки Великого на ворох расшитых подушек у стены – иногда мечущийся во сне бог совершенно не учитывал скромных интересов своего служителя и укладывался прямо на него. Однако на этот раз метаться божество не стало – просто открыло глаза и уставилось в потолок, словно отыскивая там след прошедших в беспамятстве дней, а затем уселось и потёрло ладонями небритые щёки.
– Сволочи. Все сволочи, – утвердительно сказал Великий своим обычным голосом, и Алерт согласно вякнул, приветствуя пробуждение божества.
Ничего не происходит в Адмире, ничего не происходит в Раймире. Даже в Лазури всё относительно тихо и спокойно. Зато на Перешейке неожиданно всплывает давно пропавший в изгнании знаменитый вор. Чтобы сделаться пророком забытой богини, явить великие чудеса и вернуть былую силу и славу ифритскому народу. И посягнуть на власть двух держав разом с помощью древних сомнительных документов и силы личного обаяния.
Глава 1, в которой одна курортная столица вновь обретает утраченную достопримечательностьГлава 1, в которой одна курортная столица вновь обретает утраченную достопримечательность
– Пошёл вон, сын бешеного гуля и диомедовой кобылы! – безмятежно дрыхнущее тело, завёрнутое в пыльный плащ, лет двести назад имевший право называться зелёным, даже не пошевелилось и продолжило преграждать вход. Керим не выдержал и пнул обнаглевшего бродягу в надежде, что применять к нему более серьёзные меры не придётся. Лишний шум вокруг лавочки ещё никому не улучшал дела.
К счастью, непрошенный гость всё-таки проснулся. Впрочем, когда из-под капюшона показалась буйная и не менее пыльная шевелюра, торговец несколько разуверился в своём везении. Когда же на уважаемого сифрского купца Керима ибн Халиля уставились ясные жёлтые глаза, исполненные совершенно особого сорта хрустальной честности, бедняга понял, что Хаос снова послал это испытание не только ему лично, но и всему городу.
– Ну, здравствуй, Зоэль.
– Так-то ты приветствуешь своего амира? – улыбнулся молодой ифрит, поднимаясь.
– Проходи, ещё не хватало, чтобы тебя здесь кто-нибудь увидел, – проворчал Керим, запирая дверь. – Зачем ты снова объявился?
– Блистательный Сифр – моя родина, старый добрый Фирсет – моё отечество. Я хозяин этого города. Он вновь встретил меня распростёртыми объятиями Южных ворот сегодня около полудня, и до сих пор я ощущаю, как он льнёт к моим ногам, будто преданный пёс…
– Берегите касу, красоток и коз, хозяева, Зоэль Фирсетский вернулся, – несколько обречённо констатировал Керим. – Скажи, брат, ты, часом, в изгнании не повредился рассудком? В последний раз тебя выслали отсюда без права на возвращение.
– Это сделал не город, а его глупые и безосновательно высоко поставленные обитатели. Мы немедленно займёмся восстановлением справедливости и перераспределением благ и привилегий в пользу достойных. Но начнём с доброй трапезы, раз уж ты любезно вспомнил про еду и выпивку. Красотки найдут нас сами, как только мой план будет пущен в оборот.
Керим тактично промолчал. Его лучший друг и источник постоянных неприятностей с детских лет был без преувеличения самым одарённым вором современности. Если бы он просто и незатейливо ставил своё искусство на службу обогащению, жизнь его и товарищей могла проходить гораздо спокойнее. Но Зоэль был личностью артистической, требующей непременной публичности и накала страстей. Эффективно и незаметно присваивать чужое добро Зоэлю было невыносимо скучно. Однажды он на спор выкрал из резиденции мэра весь комплект регалий, особо приглянувшееся антикварное зеркало и двух младших жён. Последних, впрочем, по полному сердечному согласию, что нисколько не улучшило отношения главы города к дерзкому попирателю священного статуса частной собственности и семейных ценностей.
Даже когда Зоэль наконец загремел в тюрьму, дело не обошлось без широкой огласки – не прошло и пары дней, как ему оказались должны практически все, включая коменданта. Азарт объединил и преступников, и стражей закона, но в итоге бить Зоэля за шулерство не стал никто. Во-первых, не нашли доказательств, а во-вторых, играли в кости. Эта благородная и древняя игра, конечно, не исключала возможности жульничества, но магом Зоэль сроду не числился, а кости проверили со всех сторон и никаких чар или иных уловок, призванных даровать победу недостойному в обход воли Хаоса, не обнаружили. Кто-то из охранников авторитетно высказался, что вор может быть необученным, но сильным магом-вероятностником, но сам Зоэль в ответ только заговорщически усмехнулся и посоветовал спросить его родителей. А потом под дружный гогот гордо признал себя великим магом, проникающим сквозь стены и превращающим чужое добро в выпивку и веселье.
Виртуозно добываемые богатства Зоэль действительно проматывал с удивительным, почти аристократическим размахом, хотя его личные привычки и вкусы были весьма просты. За пристрастие к жареной козлятине в ущерб всему разнообразию деликатесов курортной зоны друг получил от жителей Сифра и окрестностей красноречивую кличку Козий Вор. Этот подкидыш, дитя Перешейка, мог бы давно сколотить себе капитал и уехать куда подальше от прежней жизни, но почему-то упорно предпочитал мозолить глаза местной знати, становясь чем-то вроде героя народных анекдотов.
По счастью, его подвиги успевали затеряться в общей атмосфере лихого раздолбайства, царившей на Перешейке. Число весьма могущественных частных лиц, чья репутация пострадала от ловких рук и иных деталей Зоэлевой персоны, хоть и росло с каждым годом, но прервать блестящую криминальную карьеру ифрита не спешило. То ли каждый надеялся, что мерзавец всё-таки сломает себе шею, удирая от очередного кавалера «Ордена Раскидистых», то ли полагал, что на свет это патологически удачливое чудовище породил какой-то из Высоких домов. Зоэль, разумеется, всячески поддерживал эту версию в стане противника, благо с его совершенно типичной ифритской внешностью несложно было оказаться потомком хоть Правящего дома, безразлично, с какой стороны.
– За время твоего отсутствия многое изменилось, – осторожно начал Керим, испытывая одновременно радость от возвращения друга и смутную тревогу за то, чем это может для него обернуться. Зоэль лишь усмехнулся.
– Я тоже изменился. Но моя удача всё ещё при мне, – он запустил руку за ворот, и в полутёмной комнате словно бы стало светлее, когда на ладонь Зоэля легла массивная подвеска с крупным огненным опалом. Она ничуть не пострадала в ходе амировых приключений. Старое золото, удивительно простая и грубая оправа и редкой красоты камень – такой завораживающей игры цвета Кериму не доводилось видеть у опалов и в гораздо более изысканных украшениях. Он невольно протянул руку, желая коснуться поверхности камня, в глубине которого зажглись тысячи маленьких искорок, но Зоэль тут же спрятал своё сокровище с коротким резким смешком.
– Обожжёшься, брат. Не по вознице колесница, – глаза амира смотрели весело, но тон стал жёстким. – Разошли весточки всем, кто в городе.
***
«Крылатый бык» был одним из старейших питейных заведений Сифра и за время существования не раз удостаивался отдельной строки в путеводителях. В основном, как «одно из тех любопытных мест в исторической части города, где всегда можно не только отведать лучшие образчики местной кухни, но и ощутить истинный дух квартала Фирсет». Всякий, кто вопреки здравому смыслу, доверял путеводителям, поддерживал материальное благополучие обитателей Фирсета, а те искренне и радушно помогали окунуться в местную атмосферу. В некоторых исключительных случаях даже заботливо придерживали, пока окунаемые не проникались и не переставали дёргаться.
Обстановка в кабачке не менялась, кажется, со времён постройки – добротная старинная мебель выдержала бы даже Вторую Вселенскую. Этот уголок «для своих» нахально попирал процветанием капризы туристов и иной взыскательной публики. И служил неизменным пунктом встреч и сборищ, целью которых было не только закусить и выпить на славу. Все важные дела Зоэль обсуждал только здесь, пафосные рестораны ему требовались лишь тогда, когда душа просила размаха – серебро, хрусталь, фарфор, зеркала, крахмальные скатерти – это добро существовало единственно затем, чтоб быть лихо разбитым, перепачканным или позаимствованным как честно оплаченный сиюминутный трофей. Керим вздохнул и покосился на Лино – тот молча сидел в каком-то угрюмом ступоре, словно не до конца понимал, что вообще заставило его принять приглашение.
Плавильный генетический котёл Перешейка подарил Лино внешность преуспевающего нотариуса и обаяние могильщика. Почему этот долговязый, тощий и вечно мрачный тип выбрал своей стезёй то, что сам называл «индустрией развлечений», товарищи терялись в догадках ровно до того момента, когда Лино сделался главным «кошатником» Сифра. Приятными и обворожительными должны быть девочки, он предпочитал быть ловким и надёжным. С тех пор не похорошел: выглядел как призрак, на дне зрачков горели злые алые огоньки. Кубок свой осушил почти залпом и нервно постучал по краю глиняной пепельницы сто лет не чищенной трубкой.
– Начинаю думать, что напрасно прибыл на сходку старых друзей. Ни Фероза, ни этого балабола. В какую злую щель оба провалились?
Керим пребывал ничуть не в лучшем настроении, но счёл вопрос риторическим.
– Ты уйдёшь – и тебя забудут. Отравно слышать такие речи, лупанарх. – При звуках насмешливого голоса Зоэля оба приятеля непроизвольно подтянулись, а лицо Лино отчётливо перекосило. Амир был всё в том же пыльном плаще, в каком изволил дрыхнуть на крыльце Керимовой лавочки, но чистой рубахой, щёгольскими штанами и новыми сапогами где-то уже разжился. Зоэль деловито окинул взглядом закуски, налил себе из кувшина и поморщился:
– Чудовищное падение уровня. Начнём с малого, поднимем его до условно достойного. Подбитый коршун – ещё не помойный сизарь, нечего клевать, где посыпано. Вы что же, не сообщили нашей прелестной хозяйке, что я вернулся? Не верю, что тётушка так встречает блудного сына великой столицы.
– Она очень сердита на тебя, – осторожно сообщил Керим. – Но рада, искренне рада.
– Узнаю нашу розу Пустошей и лилию садов Всематери. Аромат её желанней кебаба для умирающего от голода и живительней первых капель дождя после долгой засухи. Гнев её повергает ниц и отдаёт отступника во власть бренной плоти. А плоть слаба и совершенно не совместима с предтечей уксуса вместо вина и едой без мяса, – завершив этот пассаж, Зоэль, тем не менее, бодро опустошил почти половину блюда с меззе и облизнулся. В продолжение банкета ему неожиданно досталась звонкая затрещина, а за спиной балагура прозвучал низкий женский голос с приятными хриплыми нотками:
– Прах и глину тебе на стол, паршивец, раз хлеб мой не по вкусу!
Разумеется, горячий нрав тётушки Анни не позволил ей оставить провокационную литанию Зоэля без ответа. Мерзавец только мотнул косматой башкой, улыбнулся широко и невинно и уставился на хозяйку преданным взглядом, выражающим полнейшее раскаяние и смирение.
– Не бей нелюбимого сына, госпожа моя, а любимого – не целуй!
Глаза тётушки на мгновение сузились, но грозная мина уже сменялась ласковой – настроения этой женщины не могли бы предугадать и самые талантливые провидцы, но в случае с её любимцем нужды в их услугах не было. Высокая, статная, с плавными царственными повадками, эта жемчужина сокровищницы Сифра, однако, могла так отоварить своей нежной рукою, что позавидовал бы иной стражник. Фирменное блюдо «люля тётушки Анни» было самым старым и проверенным в меню, особенно часто перепадавшим её многочисленным питомцам – уличных мальчишек она бескорыстно привечала, а многих просто вырастила, как подкидыша Зоэля. Своих детей в замужестве не нажила, а супруг её официально считался пропавшим без вести. Слухи ходили разные, но статус весёлой вдовы за госпожой Анни закрепился прочно.
– Как здоровье дядюшки Дамаза? – осведомился Керим, следуя доброй традиции завсегдатаев «Крылатого быка». Тётушка выплыла из-за спины Зоэля и милостиво подала руки для поцелуев.
– Не жалуется, слава Хаосу, – в уголках полных алых губ расцвела улыбка, открывающая ряд ровных острых зубов.
Хозяйка всегда славилась эксцентричностью и сегодня вышла в зал в одном из своих лучших нарядов, знакомых приятелям ещё с детства: роскошный и тяжёлый, как все грехи аристократии, несомненно мужской алтабасовый халат поверх лёгкого платья из тончайшего шёлка. О происхождении этого необычайного одеяния оставалось только гадать – не то достался в наследство от загадочно сгинувшего Дамаза, не то перепал с плеча кого-то из высокопоставленных поклонников. Керим мысленно прищёлкнул языком – нищим мальчуганам тётушка казалась сказочной царицей, ничего не изменилось и теперь, за исключением некоторых волнующих нюансов. Но увы, романов с подросшими «племянничками» госпожа Анни не заводила никогда. Намётанным взглядом оценщика Керим отметил, что лазуритовое ожерелье на стройной шее скромной сифрской кабатчицы, массивные золотые серьги и витые парные браслеты, мелькнувшие в просторных рукавах, вкупе с широким поясом-сеткой, стягивающим тонкий стан – определённо работа одного мастера. Такой комплект взорвал бы элитные аукционы в любой из столиц на выбор. Анни оглядела троицу, ещё раз задержавшись на Зоэле, и промолвила:
– Как жили – меня не спрашивали. А раз объявились – не оплошайте. Особенно ты, балбес лохматый. Эту дурную голову многие хотят на сувениры, – она не особенно нежно потрепала Зоэлеву шевелюру, а тот блаженно зажмурился, словно большой пёс. Сочтя, что сказанного довольно, хозяйка сверкнула глазами и двинулась к другим гостям, излучая искреннее радушие. Приятели проводили её мечтательными взглядами, и каждый думал о своём, но все возвышенные порывы, как это часто случается, в единый миг развеяла проклятая бренность: услада глаз не утоляет печалей желудка.
– Всё сожрал, упырь кудлатый, – тоскливо констатировал Лино. Факирам обычаи предписывали умеренность, отчего этот большой любитель пожить на широкую ногу постепенно и незаметно съехал в глубокую яму скупости. Платёжеспособность невесть где пропадавшего Зоэля тоже была под вопросом, потому Керим решил сделать небольшое разумное вложение в грандиозные планы амира. Но не успел он кликнуть подавальщицу, как печальный натюрморт сменился настоящим праздником: на столе возникло блюдо со свежими овощами и зеленью и поднос, полный горячих ароматных лепёшек с кунжутом и чёрным тмином, а следом главное – преотменно зажаренный ягнёнок, до того молоденький, что с минуты на минуту можно было бы ожидать, что в зал вбежит его несчастная матушка в поисках отлучённого от вымени чада. О напитках хозяйка тоже не позабыла – кувшины были больше, и плескалось в них уже не вино, а лучшая выдержанная каса.
– Честь и хвала нашей госпоже и повелительнице, что отдала на растерзание этого жертвенного ягнёнка и наполнила чаши нектаром бессмертных! – провозгласил довольный амир, разливая прозрачное, пахнущее спелыми фруктами пойло. Несмотря на мягкий вкус, градусов в нём было изрядно поболее обычного.
После короткого тоста красноречие временно покинуло Зоэля. Началось объявленное растерзание. Хрустели кости, брызгал сок. Приятели завороженно наблюдали, как белоснежные зубы амира перемалывают несчастного ягнёнка не хуже мясорубки. Зоэль жрал молча и самозабвенно, изредка бросая на своих верных острый взгляд глубоко посаженных глаз. Наконец оторвался от трапезы, отёр губы рукавом и выжидательно вскинул бровь.
– Если не жуёте, начинайте говорить. Облегчи душу, лупанарх. Вижу, лоск твой поистёрся, шик поистрепался.
Лино, потянувшийся наконец к ягнёнку, отдёрнул руку, словно его ударили током. Хотел было выпить, но налил амиру и нехотя, словно через силу, выплюнул:
– Эфор, Асмодеева кукла. Выжал меня, я и моргнуть не успел. Смазливый ублюдок. С раймирскими – и с теми гладко разошёлся. Всем нашёл и «конфеток» послаще, и дури почище. Кого-то без затей купил. И, сверх того, натащил за собой всякой швали для тех, кому и дохлый гуль – ночная грёза. Контракты на него не брали – ищи дураков воевать с Третьим домом Адмира. Когда я пришёл за ним сам, только рассмеялся в лицо и велел не убивать, дескать, есть для меня подходящая работёнка. Назвал это переквалификацией.
– Факиры, значит. Достойная делянка тебе осталась – три шага в длину, шаг в ширину.
– Без тебя знаю, – огрызнулся Лино. – Давно бы удрал отсюда, да будто держит что.
– Это, друг мой, железная хватка твоего внутреннего патриота. – По мере того, как пустел кувшин с касой, хищная улыбка Зоэля делалась шире и заразительней, отражаясь кислой ухмылкой на лице Лино и недоверчивой – на лице Керима. – Запомните, а лучше запишите золотыми иглами в уголках глаз: детская возня в тесном манежике нас больше не интересует.
– Ой ли. Ты даже не спросил, куда провалился Фероз. – Лино, похоже, вознамерился крепко надраться и вновь опустошил свой кубок.
– Кто зря сотрясает воздух на этом свете, будет есть землю в садах Всематери, – загадочно ответил Зоэль.
– И ты туда же! – не выдержал бывший сутенёр, повысив голос. – Вы что, решили всем скопом свихнуться на религии?
Керим укоризненно покосился на друга: «пьян, как ифрит» – выражение известное, да только Лино не был ифритом и наполовину, потому с избытка касы делался сварлив и вечно нарывался на драку. Зоэль во хмелю бывал буен, но весел, а с теми, кому чистил морды, частенько делил рассветный кубок за дружбу. Сейчас амир смотрел на Лино каким-то странным застывшим взглядом, словно ждал, что ещё поднимет выпитое со дна измученной души.
– Давай, Керим, следуй за братьями, закрой лавочку и дуй отплясывать у костра с этими шутами! Они зовут себя тарайин, да полёт им светит только в мечтах. Главой факиров следовало бы поставить Фероза.
Посетители за соседними столами начали оглядываться. В последние десятилетия у культа Лилит появилось множество сторонников – ради самого хилого шанса вернуть магию ифриты были готовы на всё. А она манила и ускользала, словно ветреная красотка. Обеспокоены были не только маги – амулеты оборачивались бесполезными побрякушками, быстро теряли заряд, но иногда и взрывались, словно покинувшая их сила возвращалась умноженной настолько, что хрупкие вещи не выдерживали. Не выдерживали и добрые горожане – многие, примкнувшие к популярной секте, завершали свой духовный поиск на камнях мостовой. Слава Хаосу, Фероз и его новые единомышленники пока не постигли искусство полёта. С тех пор, как прежний шейх «летунов» разбился, друг занял его место и проводил все ночи в молитвах и ритуалах. Сначала Керим навещал его в надежде вправить мозги, но после пары бесплодных попыток понял, что скорее Вавилон встанет из песка, чем несчастный вернёт себе разум. Лино плюнул на затею сразу, проворчав, что сражаться с земным тяготением именем древней спятившей шлюхи – опасно и глупо, но каждый вправе искать ту смерть, что ему по вкусу.
– Ты всё такой же философ, – Зоэль невесть почему развеселился. – Вера – это безоговорочное принятие небылиц, рассказанных дураками и проходимцами, но в наш бурный век какую только падаль не достают на свет. Говорят, на некоторых отсталых Пластинах омерзительное и неестественное чувство голода сходит за ритуал и зовётся постом. Избранник богов должен быть сыт, пьян и всем доволен – иначе он дурная вывеска для своей лавочки. На самом деле, дорогой мой Лино, нет более ревностного служителя Всематери, чем ты. Девиц своих ты никогда не обижал и следил за тем, чтобы не обижали другие. Каждый твой бордель был храмом любви, вина и веселья – то, что обещают на том свете, ты за разумную плату даровал уже на этом. Ты жрец, лупанарх! Ты шейх! А не в полёте до сих пор потому, что земля милей тебе, чем небесные выси.
– И где ж тогда моя награда за ревность в вере? – сварливо поинтересовался Лино, но было видно, что шуточки Зоэля больше не злят его. За болтовнёй амира всегда крылись какие-то смелые планы, и – что важнее – планы успешно осуществляемые.
– Перед тобой, осёл! – расхохотался Зоэль и налил всем ещё.
Керим понял: теперь приятель просто так не сорвётся с крючка. Религии, боги и чудеса – они где-то далеко, то ли были, то ли нет, а Зоэль – вот он. Такого на пороховом складе оставь с пустыми руками – всё одно рванёт, уболтает. Оптимистичные размышления были прерваны прокатившейся по залу волной шепотков – удивлённых, презрительных и полных затаённой радости – той самой, что всегда сопровождает переход ничем не примечательного скучного вечера в красочное, пусть и не слишком изысканное представление. «Крылатый бык» в этом смысле всегда был заведением, куда особые ценители приходили не только ради хлеба.
– Всем оставаться на своих местах! – раздался зычный голос, заставивший даже самых увлечённых едой или друг другом гостей обернуться в сторону входа. Друзья узнали оратора до того, как увидели. Керим досадливо поморщился, представив, что сейчас начнётся, Лино коротко прошипел «Сволочь!» и сплюнул, и лишь Зоэль будто бы не обратил никакого внимания, лениво подбирая остатками лепёшки густой соус с блюда.
– О, их мэрскость пожаловать изволили, – озвучил очевидное кто-то из выпивох за столиком в углу. Керим покосился туда – кто это такой смелый выискался? Ну конечно, пара богатеньких отдыхающих, заведение тетушки Анни пользовалось популярностью не только у местных.
– Реклама не соврала, – приятель говорившего был ничуть не более трезв. – Обслуживание на высшем уровне, сам мэр прибежал охранять покой этого примечательного местечка.
– По-моему, все же не охранять, а нарушать, – первый оценивающе покачал головой. Повинуясь жесту мэра, стражники уже окружали стол с пирующим Зоэлем во главе. – Поражаюсь провинциалам – учить их и учить. Нет чтобы скрутить кого надо без шумихи, когда он, осоловелый, покинет ресторан, непременно нужно устроить шоу и помешать людям ужинать.
– Снова угрожаешь кошелькам добрых горожан, Зоэль? – с мягкой отеческой укоризной обратился к будущему арестанту мэр. На месте его советников Керим настрого запретил бы начальнику использовать подобные интонации, по крайней мере пока он не вытравит из них отчётливые нотки маниакального энтузиазма, приличествующие скорее опереточному злодею. При сытой гладкой роже и сомнительной любви к показной солидности, в своём дорогущем костюме, явно сшитом на заказ по последнему слову адмирской моды, этот тип больше походил на столичного дельца-стервятника, чем на добродушного и мудрого управителя. Вызвать доверие Нержель бен как-его-там мог бы разве что с помощью неведомого, крайне заковыристого и наверняка запрещённого ритуала.
– Да что вы, милсдарь, – хрустально невинный взор амира, вскинутый на мэра, заставил бы любого усовеститься – эти глаза не могли принадлежать преступнику, это были глаза святого. – На свои гуляем, тяжким трудом заработанные. Разве заказал бы я одного-единственного барашка и пару кувшинов вина, кабы был виновен в приписываемом мне злодействе? Разве жители Сифра так обнищали, что в кошельке какого-нибудь местного толстосума тоскливо побрякивает лишь пара потёртых шеолов и горсть медяшек? Вот вы, господин мэр, – голос Зоэля обволакивал патокой, – если прямо сейчас карманы вывернете, так разве меньше семидесяти шеолов и полудесятка серебряшек наскребёте?
Мэр судорожно дёрнулся к кошельку – неведомо как, но прохвост до медяшки угадал имевшуюся при нем сумму. Чтобы сгладить явную неловкость, пришлось сделать вид, будто на его вопрос никакого ответа не последовало.
– Вижу, то, как тебя выставили в прошлый раз, пришлось по нраву. Можем повторить. Думаю, небольшая морская прогулка поможет тебе наконец забыть дорогу в наш славный город. Если уж пески Пустошей не излечили от пагубной страсти к воровству и дебошам, возможно, с этим лучше справится солёная вода. Поднимайся и не вздумай снова ломать комедию. «Благородный герой», «фаворит удачи», «неуловимый дух Сифра» и прочие громкие титулы – Нержель уже откровенно издевался, дав волю личной неприязни, – это для газетчиков, нежных девиц и впечатлительной ребятни, в глазах закона ты обычный аферист, шут и пропойца, каких рано или поздно находят в канаве.
– Предпочитаю пресную воду солёной, – невозмутимо ухмыльнулся Зоэль. – Хотя, поговаривают, морские купания успокаивают нервы, так что вам, милсдарь, не помешает. – На голову мэра откуда-то из-под потолка пролился небольшой водопад. Зрители радостно заржали. Побагровев от досады, мэр высушил волосы и костюм.
– А вот теперь мы поговорим по-другому, – процедил Нержель и, обернувшись к посетителям, возвестил. – Факт нападения на должностное лицо при исполнении. Все присутствующие – свидетели.
– Уж напали, так напали, – снова подал голос подвыпивший приезжий из-за углового столика. – Такой лужицей ни убить, ни покалечить, костюм – и тот не пострадал. Мужик, у тебя что, водобоязнь? – предположение вызвало очередной взрыв хохота из-за столиков, и мэр побагровел ещё сильнее.
– Что застыли, как Ратха на постаменте? – раздраженно бросил он страже. – Берите его, и дружков туда же – пусть подумают, в какой компании прилично выпивать.
Лениво легшие на плечи Зоэля руки двоих стражников схватили воздух. Керим завороженно уставился на опустевшее место за столом и пропустил момент, когда следовало уворачиваться самому. Голос амира раздался откуда-то сзади: «Господа, прекратите приставать к моим друзьям, уверяю вас, они предпочитают обниматься с вольными красотками, а не с мужланами, подчиняющимися приказам самодовольного индюка!»
Рука на плече Керима разжалась, и он шустро укатился под стол, мельком отметив, что понаторевший в кабацких драках Лино уже пробивается в сторону кухни – наверняка рассчитывая на тяжелую артиллерию в лице тетушки Анни, беспорядков не поощрявшей.
Зоэль дрался, как уличный мальчишка, толкая стражников друг на друга, отвешивая противникам пинки в неудобосказуемые места, и умудряясь по ходу драки зубоскалить – последовательно припомнил неудачливым нападавшим все старые проигрыши в тарок и кости и со знанием дела воспел красу их жен и сестёр. В помощи амир явно не нуждался, таковая, скорее, требовалась его противникам, и Керим, откатившись поближе к дальнему столику, присоединился к зрителям, подбадривающим участников сражения. Потихоньку делались ставки, и Керим, как верный друг, не мог не поставить пару медяков на амира, очевидно где-то насобачившегося драться ещё более бессовестно и эффективно, чем в их общем далеком детстве.
Когда, обозлённый явным проигрышем городской стражи, в драку вступил мэр собственной персоной, с места грохнувший каким-то из боевых заклинаний (Зоэль чудом увернулся, а вот столику, к счастью, давно пустому, повезло меньше), зрители возмущённо заулюлюкали.
–Эй, ваша мэрскость, – озвучил причину народного гнева неугомонный турист из угла, – не забудь, магией пользуются или оба, или никто! Закон есть закон, парень тебя убить не пытался!
Мэр раздраженно плюнул, но народному гласу внял – стянул пиджак и кинулся на амира с кулаками. Керим зажмурился – он знал, что в семьях чистокровных драться обычно учат едва ли не с пелёнок, и не хотел видеть, как будут избивать его друга и практически брата. Восторженные вопли: «Во дает! А еще раз можешь?» заставили его осторожно приоткрыть сперва один глаз, а затем и второй. На скуле амира расцветал великолепнейший синяк, но серьезно пострадавшим Зоэль не казался. В отличие от мэра, теперь явно старавшегося беречь правую руку и действовавшего куда осторожнее.
Обмен еще парой тычков, попытка захвата – не увенчавшаяся успехом, Зоэль неожиданно оказался быстрее чистокровного демона, – и грохот, раздавшийся, когда выскочившая с кухни в сопровождении довольного, как сытый кот, Лино, тетушка Анни метнула на пол между дерущимися огромный фаянсовый таз. Осколки живописно разлетелись, украсив лоб Зоэля изрядной шишкой, а щёку мэра – грубым порезом.
– Вон отсюда, – фигуристая обаятельная тетушка стала будто выше ростом, а лазуритовое ожерелье на её шее опасно засветилось. – Я не заказывала драку в этом заведении и не вызывала стражу!
Глава 2, в которой Светлейший показывает племяннице странные карточные фокусы, а опальный премьер-министр лелеет планы по захвату мираГлава 2, в которой Светлейший показывает племяннице странные карточные фокусы, а опальный премьер-министр лелеет планы по захвату мира
С момента триумфального вступления в Джаганнат Тойфель не допустила ни единой промашки. Разумеется, первым, кто навестил молодую жену министра иностранных дел, был Рафаэль, но с ним она нашла общий язык довольно быстро – скорее всего, Мор поделился с коллегой своими выводами, а тот, уже на основе личных впечатлений, не счел диагноз ошибочным. Это научное светило было обеспокоено здоровьем другого венценосного пациента. И немудрено, стоило дядюшке пожелать перестать себя контролировать – и вся легендарная репутация его лейб-медика пошла бы дракону под хвост. Новая игрушка Светлейшего, подобранная на свадьбе, вполне могла этому способствовать. Шума уже наделала достаточно – госпожа Сешат, предыдущая пассия Светлейшего, мать Арвеля и Хэма, как говорили, была весьма недовольна внезапной «адмирской интервенцией». С одной стороны, без прорицаний ясно, что трон мерзавка не получит. Сделать такую соправительницей, а потом оплакивать гибель любимой в результате трагической случайности – эту краплёную карту уже разыграл папаша. Что же на самом деле нужно Герцогине?
Ради чего она готова сменить вольный воздух Адмира на раймирскую атмосферу, стать частью которой непросто, если привык перекраивать мир под себя? Возможно, очередным капризом будет, к примеру, должность в Совете, но долго ли сочинить какое-нибудь декоративное министерство, глава которого получает только уникальное право протирать кресло и любоваться представлением? Статус «гостьи» – квинтэссенция раймирского лицемерия. Не наложница и не фаворитка, просто временное увлечение. Кто из государей-миродержцев был более «гостеприимен», пожалуй, точно определить удалось бы разве после проведения полной переписи, а с тем, чтобы раздвигать шторы в монаршей спальне, прекрасно справлялись и недолговечные. Потому попытка Герцогини снова затмить луну и посрамить цветы своим великолепием вышла не такой уж блестящей. Светлейший, несмотря на безупречное погружение в роль увлечённого воздыхателя, весьма ненавязчиво указывал предел возможных притязаний. Портреты красотки в прессе обеих держав под заголовками вроде «Махнула трость на трость» или «Знойный сувенир из Пандема» вышли на редкость удачными, но вся шумиха вокруг госпожи ди Малефико стоила не больше букетиков жасмина с уличных лотков – такая же бессмысленная, простенькая и быстро увядающая на жаре. Тем более, за истекшие двадцать лет роман со Светлейшим никак не повлиял на демографию Раймира, и это также не осталось без внимания. Как и сближение Герцогини со Вторым домом. Она никогда ничего не делала сама, не связывала себя никакими узами, создавая прижизненный миф о собственном величии. Одного только не учла, как и мать: седлать дракона можно, да летать на нём сложно. Пока её могущество было лишь иллюзией, питаемой фабрикой сплетен и слухов.
Положение клана Габриэля, увы, тоже лишь казалось прочным – все старшие дети от наложниц, покойная предшественница то ли не успела подарить счастье отцовства любимому мужу, то ли в принципе не могла этого сделать. Дети растут медленно, пятьсот лет на раскрытие потенциала – непозволительная роскошь, особенно при наличии ревнителей и охранителей, не признающих прав «приёмыша» равными своим.
Довольно. Вряд ли дядюшка решил пригласить к себе ради праздной беседы, и опозданий он не потерпит. Тойфель поднялась из-за стола и, не меняя привычного невинно-почтительного выражения лица, всякий раз сопровождавшего мысли о новом государе и повелителе, холодно процедила:
– Свободен. Если этого урока будет недостаточно, чтобы ты научился сдерживать свои порывы, в следующий раз велю продать тебя с благотворительного аукциона. Или отправлю в Осенний.
– Да, матушка, – на месте массивного резного кресла из чёрного дерева весело ухмылялся Сатис, её гордость и одновременно постоянная головная боль. Когда мальчишка растворился в воздухе, Тойфель с неудовольствием отметила, что перспектива познакомиться со вторым своим легендарным дедом, казалось, нимало его не пугала. А зря. Этот сын рос чересчур бойким и живо напоминал Тойфель о собственных детских подвигах. Впрочем, методика воспитания тоже была довольно свежа в памяти и превосходно работала. По просьбе Бааля, старших иногда отправляли к нему в резиденцию. С одной стороны, такое внимание к семье не особенно радовало, а с другой позволяло держать руку на пульсе. Недавно Сатис получил наглядное свидетельство бодрости своего почтенного многотысячелетнего родного деда и искусности его наложниц. А некоторое время спустя – и крайне веские причины получше освоить превращение в неживые предметы. Дед в этот раз обошёлся без нотаций, перейдя сразу к экзекуции, после чего немедля выслал любопытное юное дарование к матери. Пусть старый параноик опасается даже собственных внуков. Решит наконец перестать изображать опального страдальца, так хоть Джибриля за собой не утянет. Зевель Бааля не свалит, слишком много осталось у последнего козырей в просторных рукавах державного халата. Почётный экспонат былой эпохи, каковым его были бы счастливы видеть многие, либо подозревал, либо – что вернее – выяснил точно. Иначе она никогда бы не согласилась на его свидания с внуками. Тойфель задумчиво провела пальцами по крышке большой шкатулки, но затем глубоко вдохнула и открыла портал: чем меньше новых сведений можно будет найти в её голове – тем лучше.
***
Местная архитектура никогда особенно не восхищала, но дядюшкин дворец воплощал в себе все её худшие отличительные черты. Что было не так, Тойфель затруднилась бы сказать – величественно, монументально, много воздуха и света, но те, кто восхищался Белым дворцом, либо делали это неискренне, либо бывали там слишком редко. Ей он напоминал нечто среднее между музейным комплексом, больницей и вокзалом, с той разницей, что те были бы гораздо уютнее. Огромные пустые пространства, мощные колонны, казалось, уходившие в небесный свод, хищная геометрия лестниц, дверей, оконных проёмов и везде – стерильно белый мрамор, хрусталь и зеркала. Гигантский безупречный капкан, окружённый лабиринтом сада. Скульптуры на подступах в зависимости от освещения казались то идеально обработанным мёртвым камнем, то застывшими в вечности фрагментами прошлого. С тех пор, как Тойфель увидела их впервые, ей всегда хотелось узнать имя создателя – но не спросила ни разу. Филигранная точность, пристальное внимание к каждой детали, уровень мастерства, достичь которого невозможно даже тысячелетиями практики. Горный Удел славился своими талантами, но и они обладали лишь полной властью над камнем и неразрывной связью с ним. Все известные ей заклинания и вовсе давали результат более грубый и примитивный. Скульптуры Осеннего – вот что напоминали эти садовые украшения, только вместо гротескных химер – совершенные формы и гармоничные линии прекрасных существ. Не просто магически обработанный камень, но воля творца, оживившая в мраморе героев прошлого, министров, полководцев, причудливых зверей и даже растения. Скрытый избыток напряжённой жизни в каждой скульптуре, заметный лишь под определённым углом в предзакатный час, словно налагал на искусство неведомого зодчего печать благоговейного молчания: многие шедевры в этом саду имели совершенно особую природу.
Часть постаментов пустовала, но эти пробелы удивительным образом лишь придавали цельность общей картине. Тойфель скользнула взглядом по зарослям пейота, среди которых виднелся разбитый пьедестал. На уцелевшей его части, если приглядеться, можно было прочесть полустёртую надпись «Дхурта». Имя ли это, прозвище, название, или просто очередная извращённая шутка местных ландшафтников – один Хаос знает, но каждый раз при виде этой композиции становилось не по себе. По заверению Габриэля, в бескрайнем дворцовом саду таились уголки, способные производить гораздо более удручающее впечатление – особенно дядюшкин любимый лотосовый прудик, окружённый тутовыми деревьями. Из него регулярно вылавливали любителей острых ощущений в самом плачевном психическом состоянии. Многие из тех, кого вовремя достать не успевали, становились марутами, бессловесными стражами покоя, утратившими всякую нужду во сне и обычной пище. Эта участь когда-то постигла даже одного многообещающего наследника Светлейшего, и с тех пор яростный и блистательный Рудра нёс иную службу на посту командора личной охраны отца. Не меньше неосторожных сгубила и зловещая гранатовая роща, где лишь одно, самое старое дерево приносило плоды, и срывать их категорически запрещалось. Тойфель с лихвой хватало этих историй, по собственному опыту она знала, что даже короткого взгляда на некоторые вещи лучше избегать.
И ни единого памятника государю и повелителю. Девушка усмехнулась – у Светлейшего с отцом явно были схожие взгляды на культ собственной личности. Статуй матери или других родственников и знакомцев она также не обнаружила ни в одном из закоулков сада, в которые доводилось заглядывать во время прогулок.
Пройдя через главный вход, Тойфель стиснула зубы – впереди ожидали лестницы. Считать ступени здесь не помогало – взгляд намертво приковывался к их острым граням, и где-то к концу первой сотни накатывало понимание: рано или поздно ты полетишь вниз. Впрочем, вряд ли дворец допустит, чтобы она разбилась: на таком сроке будущий слуга Светлейшего погибнет вместе с матерью. Были в беременности несомненные плюсы, хотя Тойфель и скучала по превращениям. Почему детей нужно непременно рожать самой? Мор достиг серьёзных успехов в своих исследованиях по избавлению женщин от этого бремени, но цена была слишком высока – дары пробирок были лишены главного. Магии. Здешние умельцы тоже не могли обойти этот омерзительный закон природы.
Ещё один пролёт. К слову, об омерзительном и законах… «Его последняя милость» командор Мункар бен Адонаи, начальник знаменитых кшатри, «гончих ментального барьера». Эмблемой раймирской полиции действительно была остромордая пёсья голова. Его брат Накир недавно вернулся в столицу, и Тойфель, увидев их рядом, поняла, почему эти сыновья Светлейшего больше известны как тандем Двухголовые: близнецы были чудовищно похожи и столь же синхронны. Ходили слухи, что они результат какого-то очередного эксперимента: единое сознание, разделённое на два одинаковых тела. Брехня, разумеется, метаморфы оба, сильный менталист – только один. Но эти длинные тени трона Светлейшего тревожили одним своим видом. Тускло-рыжие, словно выжженные солнцем волосы, смуглая кожа и очень светлые, почти бесцветные глаза. Дорогие единоутробные. И – недоказуемо – могильщики законной покойницы Габриэля.
Референта на посту не было, стол его пустовал, причём в самом прямом смысле. Создавалось ощущение, что никто не появлялся тут последние тысячи лет, даже пыль. Помещение казалось застывшей декорацией вне времени и пространства. Тойфель вообще начинала серьёзно подозревать, что слуги и иные предметы обстановки во дворце возникали только когда были зачем-то нужны на своём месте. Приоткрытая дверь кабинета лишь укрепила это подозрение. Помня обо всех тонкостях нового этикета, она постучала трижды. Торжественное белое безмолвие поглотило звук и встретило её за порогом. Ей приходилось бывать здесь раньше, но сама сущность этого места не позволяла хоть сколько-то сгладить остроту впечатления. Вечно заваленный каким-то опасным хламом отцовский кабинет не пугал, а скорее манил. Тайны Шахматного раскрывать не хотелось. Со времени последнего визита, ситуация, пожалуй, только усугубилась, атмосфера в комнате приобрела оттенки цепкого гостеприимства ледяной равнины, но вряд ли это было как-то связано с назначенной аудиенцией.
За столом, полуприкрыв глаза, дымил тонкой резной трубкой хозяин кабинета. При виде племянницы Светлейший широко улыбнулся и кивнул, подчёркивая непринуждённость обстановки. Перед тем как опуститься в возникшее перед нею низкое кресло Тойфель приложилась к дядюшкиному перстню, невольно залюбовавшись игрой камней на свету. Каждый в этой россыпи был тщательно подобран по размеру и завораживал глубиной и насыщенностью цвета. Аметист, смарагд, халцедон, яспис, сардис, берилл и гиацинт удивительным образом соседствовали с чистыми прозрачными кристаллами хрусталя и глухими чёрными вкраплениями железного камня. Обжигающие переливы живой ослепительной радуги, пойманные мастером в надёжную серебряную оправу. Ювелиры Джаганната слыли редкими искусниками, но этот шедевр был создан мастерами-людьми. Очевидно, малый срок жизни пробуждал отчаянное стремление к абсолютному совершенству, чтобы преодолеть собственное ничтожество и войти в вечность, не растворившись без следа.
– Эта безделица тебе знакома? Символ нашей власти и её бремени. Мы служим всем. Даже тем, чья жизнь длится не дольше падения песчаного зёрнышка.
Беглый взгляд на стену позволил стряхнуть наваждение. Часов в дядюшкиной коллекции изрядно прибавилось. Сквозь плотную завесу трубочного дыма проступали ряды циферблатов, слышалось мерное тиканье, более слаженное, чем многие шедевры хоровой музыки в исполнении виртуозов. Тойфель сфокусировала взгляд – простая, но мощная иллюзия беспрестанно переплавляла одну форму в другую, очертания дрожали и таяли, расползаясь пёстрыми завитками, а за ними из белого терпкого марева возникали новые, чтобы их постигла та же судьба в бесконечном хороводе метаморфоз. Лёгкость тела, обострённая ясность мыслей и давно забытое состояние предвкушения восторженной свободы. Если и не «Особый курительный сбор №69», то явно какой-то раймирский аналог.
– Не стоит бояться совершать ошибки. Пусть содеянное остаётся неизменным, но наказание не всегда неотвратимо, – Светлейший не спускал глаз с племянницы, хотя и казалось, что он всецело погружён в созерцание танца света и дыма. С каждым плавным жестом тонких длинных пальцев карта за картой аккуратно и точно выстраивались на столе в причудливую конструкцию перед владыкой Раймира. Тойфель с неудовольствием отметила, что упустила момент, когда дядюшка внезапно решил развлечься возведением миниатюрного замка с помощью колоды для игры в тарок.
– Наш сын наконец обрёл надёжную опору, – ещё одна карта заняла своё место, но изображение на ней было слишком эфемерным и слишком быстро сменялось, чтобы успеть опознать хоть что-нибудь. – Мы ценим сделанное для него и клана. Уверены, что ты постепенно осознаешь всю меру нашей отеческой любви. И то, что даруется вместе с нею. – Тойфель на секунду показалось, что в странном гипнотическом калейдоскопе мелькнуло более четырёх привычных мастей. Часть карт вдобавок сделалась круглыми – уже не тарок, а ганджифа?
– Мункар – лишь проводник нашей воли. Он не причинит вреда тем, кого призван защищать. – Светлейший сделал небольшую паузу и улыбнулся уголками губ, словно соглашаясь с невысказанным продолжением фразы. – Твой страх ему приятен, как приятно всё, что отвечает высшей цели. Такова природа кшатри, и он поставлен первым среди них по праву, как и его брат. Мы понимаем, почему сейчас ты видишь в них угрозу. – Теперь у части карт мимолётно сменялось не только лицо, но и рубашка. – Мы понимаем и ничтожность истекшего срока. Здесь всё кажется иным и непривычным, в отличие от Адмира. – Пока Светлейший замер, будто бы раздумывая, куда поставить очередную карту, огненный меч на ней раскрылся лепестками лотоса, а те, распадаясь, переродились в нечто вовсе неразличимое. – Или Бездны. – Судя по дополнительному обертону в голосе и ласковому прищуру дядюшки, совладать со зрачками всё же не удалось. – Величайшая безопасность – в знании, что любая степень безопасности – лишь уловка ленивого и лукавого разума, а истинная свобода – в подспудном принятии необходимых правил. Неспособные принять их в сердце своем лишены возможности покорения или же создания настоящей реальности, потому обречены на жалкое существование под игом собственной памяти и сиюминутных страстей.
Только сейчас Тойфель заметила, что в фундаменте замка недостаёт пары карт. После чего совершенно искренне в упор воззрилась на Светлейшего, от всей души надеясь, что он сочтёт это забавной вольностью, а не нарушением очередного пункта многоэтажного раймирского этикета.
***
Столичные новости стоило бы фасовать и продавать как патентованное тонизирующее средство для ссыльных министров. Наблюдать за жизнью двора со стороны поначалу было забавно, но как только ощущение новизны прошло, его место заняла тревога. Оставить должность, покинуть Адмир, сложить с себя всякую ответственность за дальнейший ход истории и быть благодарным за то, что не заперт в саркофаге Зала Славы или не развеян над Пандемом по щелчку пальцев – о, для этого надо быть недолговечным или начисто лишённым наблюдательности дураком. Ждать чего бы то ни было от Темнейшего – наёмных убийц или записки с извинениями – было в равной степени глупо. Для первого варианта вина Азраила была очевидно недостаточна, а для второго на месте Темнейшего должен был оказаться кто-нибудь другой. История с Маклином косвенно доказывала, что Самаэль иногда способен относиться к последствиям своих капризов иначе, чем наплевательски, и делать какие-то выводы. Но также возможно, что среди княжеских детей просто не нашлось подходящих кандидатов на место главы Третьего отделения. Точнее сказали бы только специалисты в области прикладного анализа психологии Темнейшего, но все они находились под началом Мора и подпиской о неразглашении, а некоторые и вовсе давно обитали в Бездне отнюдь не в корпусах для персонала.
Нынешняя ситуация формально находилась под контролем: ни войн, ни катастроф, всех катаклизмов – аномально жаркая погода да сельскохозяйственные рекорды, сплетни – и те безобиднее не выдумать, по сотому кругу. Вряд ли в таких прекрасных условиях важно, что послужило причиной непродолжительной «болезни» Темнейшего – очередной ли виток неизбежной расплаты за огромную силу, или притворство с дальним прицелом.
Вероятно, в этот раз никакой скрытой цели и не было – старый друг после загадочной отлучки просто удалился в лабиринты собственного сознания. Он не раз внезапно пропадал неведомо куда, не ставя никого в известность. Помнится, однажды после долгих отчаянных поисков драгоценного государя и повелителя обнаружили на какой-то захолустной Пластине при дворе одного из тамошних королей. В должности не то цирюльника, не то шута. Причём король уверял, что лучшего советника и друга у него в жизни не было, якобы с приходом этого весельчака и балагура началась буквально эпоха мира и процветания. Но в большинстве подобных случаев курьёзы оказывались гораздо менее безобидными.
Вроде бы ничего нового, неизвестного или действительно странного. И вот теперь это.
Глава Второго дома Адмира держался с обычной вальяжностью, словно бы вёл очередное заседание Совета, но вместо старших сыновей за его креслом маячил лишь Берит с каким-то потерянным и одновременно сосредоточенным видом. В ответ на вопросительный взгляд Азраила Бааль едва заметно дёрнул уголком рта и небрежным жестом отослал сына прочь. Возникло тягостное ощущение, что если бы никто не обратил внимания на его присутствие, Бериту оставалось бы стоять за отцовским плечом в гротескной пародии на гвардейский караул. Бааль церемонно кивнул в сторону появившейся голограммы.
– Приветствую уважаемого Михаэля. И сожалею, что мы не можем провести наше собрание на действительно достойном уровне.
– Не валяй дурака, Бэл, – сходу огрызнулся раймирец. – Не трать моё время на пустой трёп.
– Ценность времени – вещь относительная, но не для того, у кого оно на исходе, не так ли? – в жёлтых глазах Бааля не отразилось никаких эмоций, голос также остался ровен, без тени насмешки или недовольства. – Наш коллега Аваддон не смог явиться лично, но это не означает, что мы будем лишены его неоценимого содействия.
Михаэль сжал челюсти и явно собирался сказать нечто нелестное, но тут в кабинете появился Молох. Безукоризненность наряда и учтивость манер никак не выдавали того обстоятельства, что министр по делам перемещённых лиц визита на «заседание» не планировал. А вот привычная маска благообразной невзрачности на этот раз дала ощутимую трещину, открыв спешно подавленное исступление весьма неприятного сорта.
Михаэль поморщился, а Азраил позволил себе запить скотское зрелище парой глотков мадеры.
– Исключительные времена требуют исключительных мер, – Бааль снисходительно улыбнулся, адресуясь в основном к Молоху. – Примитивные наветы, личные счёты и пустые угрозы оставим в прошлом. Всем нам приходится следовать общим интересам, и мой долг об этом напомнить. Всем присутствующим прекрасно известно, сколь высока может быть цена беспрестанного потакания собственным прихотям…
– Получается, главный вопрос, который мы решаем – это пристало ли хозяину Адмира то биться в припадках, пугая гвардейских коней, то вести себя так, будто добавил в состав курительного сбора драконий транквилизатор? – сухо осведомился Михаэль. – Многоуважаемого премьер-министра в изгнании интересуют лишь, простите за выражение, этические проблемы? Концепция абсолютной и абсолютно развращающей власти, все эти неразрешимые вопросы… возможно, ради удовлетворения сугубо научного любопытства следовало бы пожить на какой-нибудь из населенных недолговечными Пластин, провести ряд экспериментов и закрыть тему?
– Рыцарские попытки отвлечь внимание от намерений своего хозяина – пагубный пережиток старого уклада, – отмахнулся Бааль. – Мы пришли в этот мир не для слепого служения тем, кто объявил себя единоличными властителями всего. Каждый из нас имеет столько же прав.
– Но имеет ли силу, достаточную для их предъявления? – вкрадчиво заметил Молох, словно бы размышляя вслух.
– Речь не о дикарской драке за табуретку. С начала времён причина и следствие в общепринятой концепции так называемых «миродержцев» по чьей-то воле незаметно поменялись местами. Нами тысячи лет успешно пользуются, черпая ресурс и не оставляя возможности осмыслить и понять, что мы отнюдь не вершина пищевой цепочки.
– За всю историю Веера эта стройная конспирологическая бредятина никем ни разу не проверялась? – Михаэль внимательно всмотрелся в лицо бывшего премьера. Вопрос он задал исключительно для проверки связи – обычная ирония до Бааля доходила уже весьма своеобразно.
– Отнюдь. Мы все свидетели: мир не рухнул вслед за Вавилоном, а что на Пустошах поубавилось магии – пошло всем только на пользу. Лилит пала, была заточена, но её прямые потомки не утратили и грана магии. Это проблемы сугубо низших рас и примитивных культов. Если применить аналогичные меры в отношении известных всем лиц, то при должном расчёте – никаких побочных эффектов. На этой Пластине, по счастью, никто в здравом уме не поклоняется указанным лицам, как богам. Наиболее близко к дремучей религиозной ереси находится, как ни прискорбно, простая, но рабочая уловка, охраняющая власть братьев. Без своих верных соратников они лишь мошенники и паразиты, пусть и достаточно хитрые, чтобы со временем вывести из инструментария противников любые силовые методы. Кто-нибудь из вас когда-либо видел записи медиков, посвящённые загадочной «болезни» хоть одного из? То плачевное состояние, в котором так любезно пребывает владыка Адмира, не доказательство истинности его могущества, а прямое опровержение. Любой пьянчуга, безобразно кутивший неделю по притонам, а потом очнувшийся без сил в канаве, охотно поведает о тяжести мира, что он несёт на своих плечах. Не всякий, конечно, обладает таким даром убеждения, этого не отнять.
Потому уничтожить следует в первую очередь их ложную репутацию, разрушить культ. И начать надо с себя – каждый из нас так или иначе находится на орбите личной реальности правителей, следовательно, им ничего не стоит утащить всех за собой в бездны сумасшествия. Регулировать направление и силу их безумия невозможно, потому надо поставить свой парус так, чтобы даже губительный ветер двигал корабль в сторону успеха. Первый – обозначение очерёдности, а не только действительного превосходства. Со временем это поймут все. А до того можно привлекать союзников с помощью понятных им методов. Некоторые средства убеждения неизбежны для неподготовленной аудитории.
Голубые глаза Михаэля опасно потемнели. Раймирец выпрямился во весь свой немалый рост и потянулся, словно намеренно демонстрируя, что свернуть шею любому из присутствующих он, скорее всего, сможет и не пользуясь магией.
– Великолепная идея, – процедил он. – Напоминает мне анекдот времён Первой вселенской – дескать, дело владыки предложить идеальное решение, а технические вопросы по реализации гениального замысла, так уж и быть, государь передоверит Совету. Господин опальный премьер, вы рехнулись? Подцепили от недолговечных их странную возрастную забывчивость и запамятовали, что для того, чтобы одна буйная пустынная баба оказалась там, где ей самое место, потребовались соединенные усилия обоих Советов? Возомнили, будто старый трюк, да ещё в двойном размере, удастся провернуть полудесятком энтузиастов? Вы убедили меня сотрудничать. Но даже ваши методы, – раймирец скривился, давая понять, какого мнения он об использованных средствах убеждения, – бессильны заставить меня самолично сунуть шею в петлю и вручить Светлейшему свободный конец верёвки.
– Сразу видно тактика, но не стратега, – в равнодушии Бааля окончательно проступило нечто тревожное. – Подцепили от недолговечных смехотворную торопливость, делающую их неспособными к игре в долгую? Или вы правда верите, что на самом деле мы одна большая семья по разные стороны общего забора, и на этом основании Светлейший упустит возможность отправить брата к их подруге жизни? Сначала вынести одного, затем проявить немного терпения – даст Хаос, и второй предоставит нам возможность подарить ему заслуженный покой и подобающий почёт. И тогда нас будет далеко не пятеро.
Азраил задумчиво побарабанил пальцами по инкрустированной столешнице. На присутствующих демонстративно не смотрел, и казалось, будто обращается он к огню в камине.
– Вне зависимости от крепости братской любви, я не стал бы рассчитывать на награду в сём сугубо гипотетическом случае. Неважно, кто станет первым, у второго хватит ума сложить два и два, и получить именно четыре, а не три и не восемь... проще говоря, тем, кому удастся справиться с одной из упомянутых персон, придется спасаться от другой бегством на самые отдаленные, желательно неизвестные Пластины. Если угроза оказалась настолько серьезна, второй уничтожит саму мысль о ней раньше, чем вы, драгоценный коллега, занесёте нож над праздничным тортом по случаю победы.
– Блестяще! Именно такого направления мысли они от всех и добивались, – непонятно почему, но Бааль торжествовал. – И, как вы только что продемонстрировали, изрядно в том преуспели. Если каждый из братьев по отдельности превосходит нас всех – то почему оба охраняют свою власть столь ревностно? Если бы им ничего не стоило избавиться от всех несогласных единым махом. Полно, дорогой мой, от вас я подобного не ожидал, признаюсь, мне казалось, дружба с одним из братьев не должна была настолько исказить восприятие. Меж тем, ваш маленький прелестный личный интерес ожидаемо переоценил свои силы. Что вы там говорили об арифметике? Вот и прикиньте по здравом размышлении, чего можно, а чего нельзя достичь ко всеобщему благу.
– Тактик тут, значит, я, – Михаэль отчего-то развеселился, – а гениальный стратег – ты? То есть, будучи самым могущественным, надо превентивно убрать всех, кто может посягнуть, о, мои аплодисменты, – раймирец лениво похлопал в ладоши. – Бэл, подумай, кем в таком разе придется править. Упыри, орки, волки, гули, лишенные магии ифриты, стремительно теряющие её дети Полоза, ши и недолговечные – прекрасные подданные новой Империи, дивное начало заката магии Веера… Дорогой мой, я начинаю думать, что слухи о твоих способностях интригана были крайне преувеличены, равно как и твои угрозы.
– А напрасно вы так полагаете, многоуважаемый карающий меч Раймира, – Молох, всё это время сохранявший осторожное молчание, решил поддержать закадычного приятеля, несколько разрядив атмосферу. – Похвальная прямота военного мышления иногда мешает даже на собственной делянке найти наглядные примеры того, что всякое лицо, не включённое в планы нашего общего друга, как правило всё же получает там достойное место, а ближайшая родня того лица – билет в клуб безутешно овдовевших, где вы, между прочим, почётный председатель. – Под пристальным взглядом подельника Молох невольно умолк – но грозы не последовало, к концу фразы недобро загоревшиеся было глаза Бааля снова заволокло стылой плёнкой равнодушия, словно бы говорящий внезапно куда-то исчез, а оказанное содействие было не ценнее воя ветра над Бездной.
Азраил оторвался от созерцания камина и перевёл взгляд на собратьев по антиправительственному заговору. Взгляд старого дипломата выражал разве что вежливую скуку.
– Опасаюсь, при таком уровне организации в Бездне окажутся отнюдь не те, кого туда так прочит мой коллега по опале, – сухо резюмировал он. – Но пока существует некое обстоятельство, с коим я вынужден считаться, воздержусь от категоричных выводов. Всем здравствовать, господа, – он кивнул на прощание, и голограмма исчезла.
– Старый лис опять успел первым, – с некоторым восхищением констатировал раймирец и растаял в воздухе, не соизволив попрощаться.
Молох не удивился – кажется, никто, кроме инициатора, не ждал от этого заседания «Серого совета» иного.
– Надеюсь, ты не подумал ничего предосудительного на мой счёт… – рискнул он закинуть пробный шар, глядя на неподвижную фигуру в кресле. Бааль продолжал молчать, словно в комнате никого не было.
– Бэл! Да что с тобой в самом деле? – раздражённо спросил Молох, поняв, что его всё ещё не слышат. – Никак и правда спятил. А, да катись ты к Лилит в трещину! – с этими словами министр по делам перемещённых лиц наконец последовал примеру товарищей по несчастью и не успел увидеть, как пляшущие языки каминного пламени на долю секунды взметнулись ввысь. Пара угольков с треском выстрелила на ковер, но тут же погасла.
Глава 3, в которой вор учит шейхов плясать, а Смерть и Война выясняют преимущества различных гадательных системГлава 3, в которой вор учит шейхов плясать, а Смерть и Война выясняют преимущества различных гадательных систем
Старый скорпион никогда ничего не делает просто так. Решка скромно потупилась, изображая смущение от расточаемых Малхазом похвал. Умница, красавица… ты, никак, собрался меня послать не просто с кем-нибудь переспать или что-нибудь спереть, и стараешься подсластить пилюлю? Надо держать ухо востро, – когда вместо привычного уменьшительного старикан без запинки произнес её полное имя, молодая женщина осторожно покосилась на шейха из-под пушистых длинных ресниц. Мать, явившаяся с какой-то из отдалённых Пластин, назвала дочь странным именем тамошней древней богини, но, кажется, кроме покойной матушки и её самой его никто ещё не произносил вслух. Эрешкигаль, значит. Что-что?
Чем дальше, тем страннее – или дед чего-то не договаривает. В прогулке к тарайин не было ровным счетом ничего опасного. Даже если оставить в стороне, что часть адептов была знакома Решке с их совместного детства, а часть – по отроческим, куда более смелым похождениям, праправнучку одного из шейхов никто из ифритов не рискнул бы обидеть, будь она хоть беспомощной, не умеющей за себя постоять деревенской дурочкой. Какой ни будь женщина, а оскорбить её – оскорбить клан, мало желающих рискнуть здоровьем, а то и жизнью ради сомнительного удовольствия поглумиться над слабой.
***
Новый этап всё ещё неизвестного Зоэлева плана привёл на окраину – очевидно, амир вознамерился сделать то, что не удалось им с Лино, вернуть Фероза к разумной жизни вне молитв и плясок. После потасовки в «Крылатом быке» о возвращении легенды узнали решительно все – мало того, что ухитрился ускользнуть от Нержеля и его прихвостней, так совершенно неожиданно удивил даже тётушку Анни. Никто не думал, что в карманах Зоэля найдутся денежки, когда он во всеуслышанье заявил, будто готов разом возместить бриллианту инфраструктуры Сифра последствия воспитания Его Мэрскости стадом онагров и вопиюще низкую компетентность городской стражи. Тётушка отнеслась к этому пассажу с недоверием, но явно гордилась, что её библиотека помогла превратить ораторское искусство воспитанника в оружие массового поражения – из тех, кто не успел разбежаться, с точным значением всех слов были знакомы разве что приезжие балагуры, прочий народ либо догадывался по контексту, либо делал собственные выводы, более забавные, нежели верные. Читал Зоэль так же, как жил в целом – беспорядочно и жадно, с вилл он воровал в том числе и книги, от учёных трактатов до сборников легкомысленной поэзии. Когда амир развязал вынутый из-за пазухи небольшой свёрток, вздох удивления вырвался даже у тётушки. Самоналоженный штраф был уплачен с блеском – на выцветшем зелёном шёлке покоилась россыпь отборных неогранённых изумрудов. На них можно было, пожалуй, не просто сделать ремонт, а перестроить здание полностью и ещё изрядное время вовсе не думать о выручке. Все сочли, что на Пустошах Зоэлю посчастливилось найти один из кладов, а он в ответ на все предположения только загадочно улыбался и шутил. Слухи моментально разлетелись по городу, старый Сифр будто очнулся от своей дремоты, а его обитатели предвкушали новые, пока не совершённые подвиги Козьего Вора, которые можно будет неспешно и со вкусом обсудить за чашечкой кофе или стаканчиком горячительного.
Но если вот так, как сейчас, встать спиной к городу, то в единый миг отлетали все посторонние мысли. Начинало казаться, что нет более ни блистательного Сифра, ни других городов, нет ничего, кроме бескрайних барханов и звёздного неба, и последний оплот жизни – эта маленькая площадка, на которой сошлись те безрассудные, что спешили укрыться от невзгод жизни в таинственной тени первобытных чудес.
Раньше тарайин собирались для своих церемоний прямо на Круглой площади, но как только число смертельных случаев переполнило чашу терпения городских властей, место пришлось сменить. Древние обычаи и традиции высоко ценились мэрией лишь в том случае, если не мешали бурному денежному потоку питать городскую казну. Даже когда ифриты совсем перестали подниматься в воздух, вернуться им не позволили: мозги на мостовой – дурной финал любого аттракциона, а для того, чтобы дарить туристам уникальную возможность отбить копчик, поскользнувшись на чьих-нибудь внутренностях, давно существовали рыбные рынки и гульские трущобы.
Гулко били барабаны, тягуче и пронзительно вторила их ритму зурна. От курильниц поднимался терпкий тяжёлый дым. В свете факелов заброшенный клочок земли преображался, становясь частью великих Пустошей, вплотную подступавших к городу. Колыбель могущества и могила всего сущего, безжалостная и справедливая, каждому путнику возвращающая то, что у него на сердце.
Шёл третий круг, фигуры адептов плавно двигались друг за другом в священном танце, каждый вращался вкруг себя, воздевая одну руку к небу, а вторую обращая к земле. Фероз неотрывно следил за ними со своего импровизированного престола – бараньей шкуры, выкрашенной в алый, цвет крови, огня и самой жизни, столь любезный Богине. Наряд новоявленного шейха тоже был ал до последней нити кисточки на феске, венчавшей бритую налысо голову. Чёрные одежды танцоров символизировали ту непроглядную тьму, что разгоняет лишь пламя Всематери. Всё также лилась музыка, вращались фигуры, но Керим вздрогнул почти за секунду до того, как сбился общий строй. Мелодия звучала иначе, наполняя даже душу неверующего отзвуком неведомых страстей. Ошеломлённые танцоры отступили к краям, пытаясь понять, кто допустил ошибку, Фероз бросил гневный взгляд на музыкантов, но барабанщики и зурначи не отнимали рук от инструментов, словно одержимые какой-то стихией. Кто-то попытался заново вернуть ускользающую радость, но вскоре оставил эту затею. Лишь один упорный, видимо, новичок, был готов рискнуть и принять вызов неведомых сил. Ритм постепенно ускорялся, заставляя несчастного крутиться, как взбесившееся веретено, и то прижимать руки к груди в порыве нездешней тоски, то широко раскидывать их в попытке объять весь мир. Никто не тронулся с места, чтобы прервать недозволенное действо – до того диким исступлением веяло от высокой фигуры, что того и гляди упадёт замертво, отведя гнев Богини. И не понять, через какое коленце завораживающая неистовая пляска переходит в подобие припадка и обратно. Только лихо сверкают глаза в прорезях платка, да пронимает широкие плечи смельчака мимолётная дрожь. Ещё один заход – и ещё, и – вздох вырвался даже у Керима – очередной виток невидимой спирали оторвал танцора от земли и поднял высоко в воздух, продолжая раскручивать. Просторные одежды чёрным парусом реяли на ветру, искры, упавшие со стёртых каблуков, быстро гасли в песке, но на это почти никто не обратил внимания – теперь все ждали только одного, неизбежного. Музыка смолкла. И вознёсшийся стремительно пал, а точнее, легко приземлился, как уличный мальчишка, прыгающий с высокого забора.
– Славный у вас тут кружок народных танцев! – взмыленный Зоэль с облегчением избавил свою бедовую голову от полуразмотанного и сбившегося на сторону убора и лучезарно улыбнулся всем сразу. – Идейных безумцев принимаете?
Фероз спешно покинул своё место, встал напротив Зоэля и с чувством провозгласил:
– Воистину, весь мир – ковёр под ногами Великой матери. Куда ни обращаешь взгляд – всюду лик её и присутствие!
Затем обнял новобранца и друга так крепко, что кости затрещали. Неоспоримый плюс искренней веры – будь все эти церемонии для Фероза просто поводом покрасоваться и заслужить почёт, Зоэлю достались бы удавка или кинжал, и отнюдь не в подарок. При всей объявленной благости и полном миролюбии, поголовье насмешников, приходивших поизгаляться по пьяни, изрядно проредилось: в рядах тарайин Фероз был не единственным бывшим наёмником.
Церемонию закончил так, как того требовали обычаи – ровно в конце третьего круга он поприветствовал молодого послушника и объятием благословил общность устремлений, но народ не спешил расходиться – всем хотелось посмотреть на «летуна», который смог воспарить и не разбиться. Но шейх подал знак к окончанию священного действа и скрылся в своём шатре за площадкой вместе с новым адептом. Менее удачливые танцоры всё ещё были крайне убедительны и эффективны в роли охранников, потому легко убедили добрых горожан не гневить Богиню своим назойливым вниманием к её скромным служителям. Керим успешно проскочил этот кордон и поспешил присоединиться к приятелям.
– … и прежде, чем мирское богатство утечёт из рук, как песок, стань господином формы сотворённых вещей, а не рабом её, и скажи так: «Я ищу укрытия от тебя в лоне Всематери милосердной!»
На подвижном лице Зоэля немедля нарисовалось крайне похабное выражение, но мгновенно сменилось возвышенно-задумчивым, словно бы он искренне пытался проникнуться смыслом услышанной мудрости.
– Сдаётся мне, провозглашающие подобное прячутся от богатства недостаточно искусно, и оно всё время их настигает. Потому и живут не в палатках, а в душных дворцах, набитых слугами и антиквариатом. А жрать и вовсе принуждены какую-то фаршированную друг другом противоестественную дрянь в десять перемен под старое-престарое вино из пыльных кувшинов. От такой жизни желудок делается немощен, взгляд тускл, а чресла вялы. У слабых духом в похмельную башку поутру первым делом лезут мысли об умеренности, причём у отдельных страдальцев – об умеренности всеобщей. Душа моя всегда оплакивала подобный жребий, а ремесло помогало освободить бедняг от власти коварных объектов обладания. Я ли не истинный господин формы вещей после этого?
– Если бы я не видел твоего полёта, дал бы затрещину за такие шутки. А теперь поди разбери, как толковать. Если то не фокус, мне бы послать весточку наставнику и отдать тебе свою шапку младшего шейха.
– На что мне твоя шапка, когда и своя пока без дыр! – Зоэль тряхнул крепко спутанной курчавой гривой. – А твой наставник сам меня найдёт.
Керим улыбнулся. Любитель обычной жареной на мангале козлятины свысока относился к сложным блюдам, но от старого вина, сегодня также ставшего жертвой его обличительной тирады, не отказывался никогда – вором он был удачливым и мог позволить себе хоть купаться в хороших напитках.
– Драгоценный амир, – окликнул он Зоэля. – Если ты не лелеешь планов куда-нибудь улететь прямо сейчас, мы могли бы помочь миру избавиться от части столь презираемых тобой пыльных кувшинов с вином. Если вы оба, друзья мои, не возражаете, Феро мог бы послать кого-то из своих учеников в мою лавку – я черкну приказчику, чтобы отправил нам не «Серебро Сифра», а «Старое золото», оно много богаче на вкус.
Предложение нашло среди Зоэля живейший отклик, правда, сходу подверглось некоторой критике.
– К чему гонять бедняг взад-назад, жестокий властелин коммерции? Я же сказал тебе, что мы займёмся перераспределением благ, – и пора пришла. Любезно внесённый мною штраф за куртуазную неполноценность Нержеля бен Шакаля требует достойной компенсации. Платить я согласен лишь за друзей, красивых женщин и прочих социально угнетённых лиц, а этот генетический провал двух империй ни к одной категории пока не относится, – амир небрежно взмахнул рукой – и вдоль стены от входа выстроились стеллажи с кувшинами и бутылками. – Также я полагаю, что после полученных травм наш беспардонно дорогой градоначальник прекрасно обойдётся без обычных своих разносолов, – низкий столик едва выдержал свалившееся на него изобилие. – Ну и наконец, уже от других щедрот – привет тебе, дорогой блудный Феро, да и нам всем – фирменный козлёнок с травами тётушки Анни. Керим, что застыл, как просватанная девица! Наливай!
Керим развел руками.
– Тебе придется подождать, брат мой и друг, для начала я должен разобраться с угощением. Не думаю, что гроздьям спелого винограда и нежному сыру идут на пользу стоящий на них поднос с козлёнком и крупная дыня, да и копчёная грудинка, мне кажется, отвратительно себя ощущает, оказавшись в тазу с вареньем на ковре.
– Не хватало ещё нам самим сервировать стол и есть взаперти, когда вокруг шатается столько свободных рук и всегда готовых сожрать дармовое угощение ртов, – Фероз выглянул из-за полога шатра и кликнул адептов. Первыми, продолжая доругиваться, подбежала игравшая в кости у соседнего шатра четверка.
– Что прикажет шейх? – нахально улыбнулась девица с густой копной тёмных волос, повязанной ярким шёлковым платком.
Зоэль, уже ухитрившийся всё-таки утащить и открыть кувшин, даже не удосужившись стереть с него пыль, не глядя ответил вместо Фероза.
– Я не шейх, но приказать могу. Именем Великой матери и своим собственным: всем пить! Но сначала спасать провизию, в погребах у мэра меньший бардак, чем на кухнях.
– Приветствую очаровательную Решку, – Феро отвесил поклон. – Вряд ли досточтимый Малхаз обрадуется, узнав, что украшение его клана оказалось в моём шатре в роли служанки. Если поручение, с которым вы заглянули, не слишком безотлагательно, составьте нам компанию на правах гостьи.
Дамочка лукаво улыбнулась, бойко перевязала платок так, чтобы спрятать пышные локоны, и деловито просочилась в шатёр первой.
– Шейх Фероз, какие церемонии между единоверцами! Мы семья, и я с удовольствием поухаживаю за вами и вашими гостями, мужчины не умеют так красиво резать и раскладывать мясо и фрукты.
Керим внимательно следил за нею – знаком с правнучкой всесильного Малхаза он был лишь понаслышке, но злые языки поговаривали, что обаятельная нахалка выполняет самые разные поручения деда, даже те, для которых логичнее было бы пригласить Зоэля. Не пойман – не вор, конечно, да и слухам не всегда можно верить, но… на всякий случай надо бы спросить Феро, давно ли среди тарайин затесалась эта краля.
Зоэль, который мог оставаться без всеобщего внимания немногим дольше пятилетнего ребёнка, с интересом уставился на новоприбывшую и результат пристального смотра открывшихся красот, который на более отсталых Пластинах сошёл бы за оскорбительное домогательство, мгновенно тронул флюгер настроения порывом лирического ветра.
– О, стало быть, семья! Братец Феро, а не представишь ли ты мне сию прелестную дальнюю родственницу как подобает? Голос разума настойчиво говорит мне, что Решка – неподходящее имя для такой фемины, слишком отдаёт нумизматической фамильярностью, а то и вовсе душком народных азартных игр.
– Увы, – Фероз покачал головой, – как госпожа была представлена мне шейхом, так и именую её. Если мы и родня, как угодно было признать госпоже, то не столь и близкая.
Улыбка Зоэля сделалась ещё шире, голос моментально обзавёлся дополнительными обертонами, адресованными отнюдь не друзьям.
– Не вижу в том никакой беды, кроме радости: иногда близкое родство может быть ко злу. Роза Садов Всематери, молю, оставьте в покое грудинку! – Зоэль мгновенно оказался подле девушки, бережно, но тем не менее весьма цепко ухватил её за талию и торжественно водрузил на своё место. – Вы будете сегодня символ, идол и эталон нашей Богини, договорились? Нельзя же приставлять богиню к сырам и нарезкам! Феро, я не понимаю, ты служитель культа – и согласился на такое святотатство!
– Я протестовал, – вяло отозвался тот. – Но, если госпожа чего-то захочет, пытаться ей помешать – дурная трата времени.
Он оказался прав – девушка, очутившись на подушке, с которой вскочил Зоэль, не растерялась. Вытащив из рукава небольшой ножик с костяной ручкой, увенчанной копытцем, она что-то пробормотала и сделала лёгкий взмах – здоровенная дыня медленно, словно нехотя, подкатилась к Решке. Нож, очевидно, одновременно был и призывающим предметы амулетом, слабым, но вполне действующим.
– Верю, что столь галантный незнакомец, – она искоса кокетливо взглянула на Зоэля, – сможет добыть не только место за столом для нежданной гостьи, но и достойное этого плода блюдо.
– Воля женщины – воля Всематери, – жёлтые глаза амира весело блеснули, а в следующее мгновение под дыней оказалось простое бронзовое блюдо. Керим понял первым – не удержался и присвистнул, сообразив, насколько эта примитивная и грубоватая для неискушённого глаза вещь старше всех присутствующих вместе взятых.
Решка наклонилась и взяла блюдо с пола. Несмотря на тяжесть посудины и огромную дыню, она управилась с ношей так легко, словно та была картонной, даже ножик продолжала держать, прижав безымянным и мизинцем к ладони.
– Лучшего ложа не удостаиваются и персики из Эдема, – восхищенно произнесла она, сияющими глазами уставившись на замысловатый резной узор. – Я счастлива, что Всемать привела меня сегодня в этот шатёр и позволила встретить одного из самых примечательных сынов своих.
«Примечательный сын», предусмотрительно устроившийся подле свалившегося на их головы символа богини, молча разливал вино. Только сейчас Керим обратил внимание, что его платье адепта из чёрного сделалось тёмно-зелёным. Или было таким сразу, но в свете факелов и буйстве пляски никто не заметил? Он непонимающе уставился на амира, а тот лишь подмигнул в ответ и вновь обратил взор к правнучке Малхаза.
– Говорят, будто она очень ревнива, но это вздор – иначе бы все прекрасные дети её никогда не встречались и гибли от тоски в объятиях недостойных, магия угасла, а род долгоживущих прервался бы.
Решка водрузила блюдо в центр низкого столика. Неизвестно, когда она успела, но дыня теперь представляла настоящее произведение искусства – из нее был вырезан цветок наподобие розы, причем каждый лепесток этого творения был отдельным ровным ломтиком плода. Она ловко вытащила один из лепестков, не потревожив остальные, взяла простой глиняный бокал и чуть приподняла, словно салютуя собравшимся. Пригубив, она оценивающе покатала вино на языке и удивленно взглянула на Фероза:
– Шейх Фероз, ваш шатёр сегодня полон чудес. Не только незнакомец, щедро одаренный Всематерью, но и вино, которого не должно было оказаться ни за чьим столом в Сифре, – мэр так восхитился, попробовав его, что отправил управляющего с наказом купить всю партию. Неужели Всемать услышала молитвы детей своих, и мэр, разорившись, распродает имущество и погреба?
Фероз, похоже, тоже пытался понять, что за метаморфозы постигли наряд амира, потому ответил обращённым к нему вопросом.
– Не льщу себя надеждой раскрыть эти тайны, но раз уж брат мой Зоэль снова обретён волей Всематери, то сможет пролить в мой шатёр свет костров истины – как удаётся то, что ранее считалось утраченным искусством для всякого ифрита?
– Вопрос содержит в себе ответ, – по лицу Зоэля трудно было что-то прочитать. – Понимаю, прекрасная… Решка, вы меня не знаете. Но вы меня узнаете. Все узнают. Не сейчас и не здесь, но в свидетелях и очевидцах недостатка не будет. А пока дай-ка мне свою руку, брат Феро. Не бойся, пророчить тебе грядущее намерений не имею, хоть Керим и подтвердит – прогнозы касаемо красоток, что найдут нас сами, сегодня сбылись.
Фероз протянул раскрытую ладонь, амир положил на неё янтарную гроздь винограда, сомкнув пальцы.
– Где соберутся во имя Всематери трое – там дух её среди них, – он послал выразительный взгляд Решке, а потом коротко кивнул Ферозу. – Отведай сам и раздай братьям. Как распорядиться иными дарами, я скажу, когда придёт час.
***
Война давно оставила попытки связаться со старой подругой. Даже вздумай она ради этого объявить общий сбор четвёрки Всадников, как в былые времена, вряд ли бы откликнулся кто-то, кроме Мора. Смерть после окончания ярмарки предпочла со всем возможным достоинством устраниться от придворной жизни, предоставив желающим закрывать бреши и пополнять кадровый резерв самостоятельно. А желающие, разумеется, набежали, как голодные гули на свежий скотомогильник. Поскольку Смерть слишком быстро вернулась в Пандем и с тех пор не покидала своей резиденции, Война серьёзно подозревала, что чем хуже шла игра, тем дороже обходилась хорошая мина.
Когда портал закрылся, и последние искры погасли в высокой траве, Война, бесшумно ступая, прошла за ограду. Тяжёлые кованые прутья почти скрылись в цепких объятиях лиан, некогда ухоженные дорожки заросли, превратившись в узкие тропинки. Молчаливые силуэты, возникшие из темноты, были едва отличимы от садовых статуй. Гостеприимный оскал черепов вместо лиц – мужских, женских, детских.
– Хозяйка дома, прекрасно, – Война невесело ухмыльнулась в ответ. Невысокая фигурка в белом отделилась от остальных и указала вглубь сада, откуда сквозь заросли пробивался свет, отражаясь в тёмных окнах особняка. Девочка выжидательно застыла, не сводя с гостьи пустых глазниц.
Война вздохнула, пошарила по карманам и протянула ей небольшую золотую фляжку.
– Чем богаты, дорогая. – Девочка довольно хихикнула, поправила съехавший на лоб венок, тонкие косточки пальцев хищно обняли подношение. Фигуры, преграждавшие путь, растаяли в воздухе, но Война чувствовала, что за ней продолжают наблюдать.
Капризы пандемской погоды в последнее время не подчинялись никаким законам, но здесь надоевшая духота слегка поумерила свою силу. Запахи ночных цветов заглушал аромат курильниц, на резные глянцевые листья в неверном свете масляных светильников ложились длинные тени.
В плетёном кресле, поджав ноги, устроилась высокая смуглая женщина. Никакого сходства с фавориткой Князя, утончённой светлокожей брюнеткой, похожей на статуэтку из костяного фарфора. Резкие до грубости экзотические черты, пухлые губы, кожа цвета меди и глаза, тёмные, как дым от горящей плоти. Она задумчиво водила пальцами по грубо размалёванной деревянной дощечке, несколько таких же небрежно валялись на низком столике рядом с початой бутылкой мескаля. У ножки кресла, как диковинный питомец, притулился большой саквояж. В его раскрытой пасти виднелись те же нехитрые поделки вперемешку с какими-то бумажками, флакончиками и прочими вещицами, выглядевшими, как мусор с заброшенного чердака. А саквояж, пожалуй, при жизни был крокодилом весьма солидных размеров – не зухос, конечно, но не любая же Пластина – Зоопарк.
В безделицах, которыми было набито нутро покойной рептилии, не было ни грана магии, но и просто хламом их счёл бы только глупец. На одной из дощечек Война разглядела примитивный рисунок, больше похожий на вдохновенную фиксацию чьего-то наркотического бреда. Не то драка, не то оргия, не то детский праздник, но изображённый над всей этой человеческой каруселью скелет в пышном платье кое-что прояснял.
– Сувениры из отпуска? – нарочито беспечно осведомилась Война, воздержавшись от комментариев по поводу разительно изменившегося облика подруги. Этот костюмчик она помнила, и ничего хорошего он не предвещал.
– Из самоволки, – Смерть одарила Войну быстрым взглядом исподлобья, словно ждала какого-то подвоха. Гладящие дощечку пальцы напряглись, сделавшись похожими на когти. – Не ждала тебя так скоро, надеялась, что он не слишком зол.
– Меня никто не посылал, – Война подвинула к столику кресло-близнец того, в котором расположилась хозяйка дома, и уселась, не дожидаясь приглашения. Точно так же, не спрашивая разрешения, материализовала простой деревянный кубок с вырезанным по краю узором из рябиновых веток и наполнила его мескалем из початой бутылки. Плеснула малую толику на каменный пол, пригубила. Едва заметно скривилась, но сделала ещё глоток прежде, чем поставить кубок на стол. – Ни с тобой, ни из тебя, ни для тебя…
Смерть метнулась стремительно, словно атакующая змея, и отвечала на формулу, уже стоя на коленях перед креслом, где устроилась подруга. – Прости. – Колеблющиеся огоньки светильников превратили выступившие на глазах слезы в капли расплавленного золота.
– Прощено и забыто, – равнодушно отозвалась Война. – На твоем месте я, возможно, решила бы так же – мы слишком давно не болтали наедине, Хаос изменчив, а властитель непредсказуем.
– И непостижим, – Смерть зло оскалилась, встала и вернулась на прежнее место. Порывшись в саквояже, выудила оттуда коротенькую трубку, очевидно, вырезанную из початка, и полосатый кисет. Закурив, сосредоточенно вгляделась в дым.
– Огонь и земля говорят об одном и том же, – молвила она после небольшой паузы. – Ты не спрашивала осоку и серебро?
– Нет, – Война залпом допила остававшийся мескаль, не чувствуя вкуса, и щелчком пальцев заставила появиться на каменных плитах небольшое озерцо. Зачерпнула воды, вынула из кармана тонкий белый платок и окунула край в кубок. Ткань мгновенно окрасилась алым. Кубок и ткань полетели на пол и исчезли вместе с озерцом. Длинная плеть лианы, заскользившая было к нему, разочарованно поникла, когда остатки влаги ушли в землю, впитавшись между плит.
– Всё говорит об одном, – подытожила Смерть с некоторой горечью.
– Но почему-то отказывает в любезности назвать время, место и причину, – рыжая завернула длинное солдатское ругательство. – Без этого толку от мрачных знамений – как с варана шерсти.
Смерть отложила трубку и снова запустила руку в свой бездонный саквояж. Теперь на свет из недр покойного крокодила появилась горсть разноцветной фасоли и высохших, сморщенных ягод кофе, полдесятка полустертых монет, пара ракушек и несколько ржавых оружейных гильз. Все это полетело на столешницу хаотичной россыпью.
– Максимилиан, – негромко произнесла хозяйка дома. На зов тотчас явился слуга. Глазниц у него оказалось три – даже Война не сразу поняла, почему, а гладкая черепная кость была покрыта замысловатым узором. В руках прислужник бережно держал небольшой деревянный поднос. Война вгляделась магическим зрением в деревяшку с облезшей позолотой и тихо присвистнула – вещь была очень старой даже по меркам демонов. На матовой поверхности были горкой насыпаны черепа – пара птичьих, кошачий и несколько лисьих или принадлежавших небольшим собакам. Черепа тоже оказались на столешнице, слуга с подносом поклонился и отступил в тень лиан.
Натюрморт на столике зашевелился. Предметы медленно пришли в движение, распределяясь по невидимой разметке – так складываются в узоры железные опилки на тарелке, если поднести к донышку магнит.
Смерть подалась вперёд и уставилась на картинку, явно имевшую для неё какой-то смысл. Под её взглядом несколько фасолин сгорело, раскололся и превратился в горсть песка птичий череп, загорелись глаза у одного из собачьих или лисьих черепов. Война с интересом наблюдала, стараясь не дышать.
– Он или она. Мы или Раймир. Раньше, чем думали, – выдохнула Смерть. Когда одна из ягод неожиданно выстрелила тонким, нежным ростком, женщина торжествующе оскалилась, а затем утомленно откинулась на спинку кресла и вытерла пот со лба. Стол сам собой очистился – и на этот раз хищная лиана успела. Её воздушные корни жадно обвили обломки черепа и несколько фасолин вместе с хрупким кофейным ростком.
Глава 4, в которой со всех возможных точек зрения рассматриваются древняя проблема сложных семейных отношений и не менее древняя проблема кадрового резерваГлава 4, в которой со всех возможных точек зрения рассматриваются древняя проблема сложных семейных отношений и не менее древняя проблема кадрового резерва
Голограмма выглядела отлично – и подобного гарнитура с сапфирами Малефицио, кажется, раньше на матушке не видел. Прекрасно, будем надеяться, что если не дядюшкино сомнительное обаяние, то хотя бы сокровищница Джаганната как можно дольше будет удерживать Герцогиню подальше от Пандема. Малеф изобразил самую радостную улыбку, на которую был способен с утра, и, вскочив из-за стола, отвесил подобающий поклон.
– Не прерывай трапезу, – подозрительно нежным тоном промолвил призрак Герцогини, – я рада, что застала тебя дома, и мы сможем спокойно поболтать.
Малефицио напрягся. В бескорыстный порыв матери «поболтать» ему не слишком верилось – пожелай она мило побеседовать, наверняка выбрала бы другое время. «Жаворонки» среди высших демонов были несусветной редкостью, и, хоть обходиться без сна любой чистокровный мог куда дольше недолговечных, спросонья немногие были способны похвастать безоблачным настроением и обычной скоростью реакций. Мать, как и папаша, который в сне, похоже, нуждался мало или даже не нуждался вовсе, были исключениями из общего правила, но он таковым не являлся – и об этом Герцогине было прекрасно известно. Малеф залпом выпил кофе, не почувствовав вкуса, и наполнил чашку заново. Есть расхотелось совершенно.
– Я весь внимание, – он стиснул зубы, давя непочтительный зевок, и снова припал к чашке. – Надеюсь, вы прекрасно проводите время.
– Разумеется, – благосклонно кивнула голограмма. – Как только Раймир мне наскучит, я немедленно вернусь.
Кто бы сомневался, только не он. Любящий сын понимающе кивнул.
– Однако я надеюсь, – продолжила мать, – что мы увидимся раньше.
Малефицио с должной скорбью в голосе сообщил, что вряд ли сможет в ближайшее время посетить Джаганнат, поскольку дела Совета в связи со странным поведением драгоценного отца и повелителя никак не позволят ему отлучиться из Пандема даже для того, чтобы засвидетельствовать почтение матери. Судя по тому, что обошлось без дополнительных вопросов, о состоянии Князя в Раймире были осведомлены едва ли не лучше, чем в Адмире. Опять же, неудивительно – никаких иллюзий относительно возможности сколько-то долго сохранять подобное в секрете от дорогих двоюродных родственников начальник СВРиБ не питал.
– К счастью, ты давно вышел из того возраста, когда для брака требуется заручиться согласием отца, – задумчиво произнесла Герцогиня. Малефицио чуть не поперхнулся кофе и с трудом удержал невозмутимое выражение лица – очевидно, отвлекшись на размышления о крайне сомнительной адмирской конспирации, он все же пропустил что-то из сказанного матерью – иных объяснений быть не могло.
– Надеюсь, к тому времени, когда я задумаюсь о браке, отец… скажем так, придёт в себя, – осторожно произнес он и внимательно посмотрел на голограмму. Мать протянула руку – на столешнице, между кофейником и вазой с фруктами возникла изящная, но довольно объемистая шкатулка. Обычно в таких хранили особо ценные манускрипты или письма.
– Полагаю, это произойдет раньше, чем ты думаешь, – мать с сияющим лицом указала на шкатулку. – Открой, я уверена, тебе понравится.
Малеф покрутил шкатулку в руках. Сюрпризов он не любил, но выбирать не приходилось. Внутри оказался превосходно выполненный голографический портрет. Юная светловолосая демоница, огромные синие глаза, точёные черты, красиво вылепленные губы. Судя по изящной шейке и хрупким гордо развернутым плечам, фигура не уступает лицу. Странным образом красавица казалось знакомой, хотя Малеф был уверен, что ни разу не встречался с нею. Какая-то актриса? Чья-то родственница? Дочь одной из многочисленных матушкиных знакомых, и виной дежавю – фамильное сходство? Ни малейших ассоциаций, только смутное ощущение. Он достал портрет из шкатулки и изучил оборотную сторону – ничего, если не считать клейма достаточно известного мага, специализировавшегося как раз на изготовлении медальонов с голографическими портретами и прочих подобных меморабилий. Вернув портрет на место, он подчеркнуто аккуратно закрыл шкатулку.
– Ну? – мать явно ожидала восторгов.
– Девушка очаровательна, – согласился он. – Тем не менее, ни малейших матримониальных порывов не ощущаю. И мне кажется, что столь юная и прекрасная синьорина вряд ли горит желанием как можно быстрее выскочить замуж за незнакомца – скорее всего, у неё нет недостатка в поклонниках.
– Девушка не только хороша собой, но и прекрасно воспитана, – отмахнулась Герцогиня. – Как послушная дочь и верноподданная Раймира, она с радостью выйдет за того, на кого укажут её отец и её государь.
Прекрасно, дальше некуда. Кажется, ему изо всех сил навязывают участие не только в раймирских дворцовых интригах, но и в своего рода евгенических экспериментах – иного повода для дядюшки хоть сколько-то участвовать в интимной жизни племянника не просматривалось. Это внушало опасения. Матримониальные фантазии любезной матушки вполне можно игнорировать – точно так же, как согласие отца на брак для взрослого и не находящегося на иждивении клана демона не являлось обязательным, не обязывали ни к чему и любые чаяния Герцогини. Но если за дело возьмется дядюшка… Малефицио с опаской покосился на шкатулку. Возможно, прежде чем хвататься за неё, следовало надеть перчатки из драконьей кожи. Полного объема способностей Светлейшего он не представлял, но с высокой вероятностью владыка Раймира мало чем уступал владыке Адмира. Историю с кофе, полученным в дар от папаши, Малеф не забыл и вторично стать объектом подобных шуточек не желал. Впрочем, вряд ли мать загодя подключила тяжелую артиллерию…
– Матушка, вы же знаете, что насильственный брак не признается в Адмире, – немного наигранного сожаления, немного интереса, пусть мать считает, будто предложение его как минимум заинтриговало. – Если законы начнут нарушать члены Совета, чего требовать от обычных граждан?
– Я уверена, что ты вполне в силах увлечь девушку, – мать беззаботно рассмеялась. – Я рассказывала ей о тебе, и Изабелла не против знакомства.
Какой восторг. Значит, её зовут Изабелла. Малеф лихорадочно рылся в памяти. Никаких ассоциаций, смутно знакомое лицо… следовало внимательно изучать все обновления генеалогических справочников Раймира, не полагаясь на референтов. Впрочем, пока он не стоит перед менталистом в магистрате, есть надежда восполнить этот пробел вовремя.
– Ну, если мы понравимся друг другу… – неопределенно протянул почтительный сын.
На его счастье, мать кто-то отвлёк – голограмма дрогнула и начала терять четкость. Спешно попрощавшись с сыном воздушным поцелуем, призрак Герцогини исчез.
***
– Лал, домой, – огромный зверь, увлечённо раскапывавший кроличью нору, насторожил уши и повернулся. Оранжевые, как огненный опал, глаза уставились на хозяйку, на испачканной землей морде появилась умильная «улыбка» – открывшийся оскал мог напугать даже зухоса, но на Рейну совершенно не подействовал. – Не подлизывайся, паршивка, домой – значит, домой. – Собака фыркнула, встряхнулась, и направилась к выходу из парка, периодически поглядывая на хозяйку. «Должна же я была попытаться», – читалось на морде. – «Здесь куда больше интересного, чем в саду у дома, всех тамошних кроликов я извела в первый год».
Рейна шла, не торопясь – Лал никуда не денется, вышколена почище иных двуногих. Впрочем, безупречное послушание подарочек демонстрировал только хозяйке, остальным приходилось мириться с тем, что Лал считала себя её наместницей, и всё, попадающее в дом, удостаивалось не всегда безобидного внимания стража. Исключений не было даже для всесильных и всемогущих – Рейна усмехнулась. То, как она снова оказалась в роли пугала для державных ворон, отчасти скрашивала выходка её любимицы в отношении одного высокого, но уж никак не желанного гостя. Очень предусмотрительно с его стороны – кинуть её на амбразуру, а самому удрать невесть куда, чтобы теперь валяться, разгребая компостную яму собственного сознания. Ну хоть не сожрал никого, на том объявим благодарность.
Тем утром Рейна как раз закончила приводить в порядок розы – этот сорт она не доверила бы никакому садовнику – когда от парадного входа донеслись какие-то дикие панические вопли. Мелькнула мысль, что Лал опять решила поиграть со слугами – то, что на них нельзя охотиться, она усвоила твёрдо, но не все могли бы здраво оценить наивное щенячье дружелюбие зверюги размером с пони. Когда неутихающий шум дополнился звуками ударов копыт и крайне злорадным фырканьем, стало ясно, что рыжая паршивка к делу не причастна. Вот не было печали: прямо посреди клумбы гарцевала громадная чёрная тварь, на поводу лихо болтался изрядно потрёпанный конюх. Прочие мудро разбежались. Что ж, придётся дать парню прибавку к жалованью. И, видимо, небольшой отпуск. Рейна взмахом руки обрубила повод, конюх с глухим стоном рухнул на землю, но довольно резво перекатился и отполз подальше.
– Геддо! – жеребец снова фыркнул, прижал уши и оскалился, демонстрируя застрявшие в клыках обрывки одежды. Рейна порадовалась, что хеллхаундов выпускали лишь после обеда, а вольно гуляющая Лал не вылезла из дома и не наткнулась на это чудовище.
Вороной всхрапнул и сделал резкий предупреждающий выпад головой в сторону новой игрушки. Взгляд его Рейне до крайности не понравился – она давно отвыкла, что кто-то может рассматривать её с подобным интересом.
Вокруг жеребца возник плотный энергетический купол, который неугомонная скотина немедля начала пробовать на прочность.
– А ну не балуй, шельма. Расшибёшься, – сухо сообщила Рейна, глядя, как остатки её прекрасных цветов гибнут под копытами склочной твари. Затем кивнула сумевшему подняться конюху. – Благодарю вас, Генрих. Соберите остальных и оцените ущерб.
– Ну что, Геддо, пора взглянуть, где ж твой папочка, чтоб ему не в то горло похмеляться до конца времён.
Долго искать нежданную потерю не пришлось – издевательский, хотя и несколько приглушённый рёв «Дорогая, я дома!» она услышала ещё в холле.
В малой гостиной Рейна застала сцену, достойную запечатления на холсте, –на низком просторном диванчике, заняв его почти целиком, развалилась её любимица. На долю государя и повелителя пришлось значительно меньше места и почти двадцать стоунов безудержной нежности. Выглядел он подозрительно мирно, хотя крошка Лал и поприветствовала незваного гостя от всей души – щёгольский доломан оттенка драконьей крови лишился части шнуров и был изрядно помят и обслюнявлен, а новой причёске позавидовали бы самые смелые представители парикмахерского авангарда. На появление хозяйки девица отреагировала преданным взглядом горящих глаз и радостным повизгиванием, но оторваться от увлечённого жевания княжеского сапога так и не соизволила.
– Лал, фу! – скомандовала Рейна после небольшой паузы, мстительно надеясь наконец услышать хруст коленной чашечки. – Вечно тащишь в рот всякую гадость.
– Неотразимо действую на рыжих сук и прочих млекопитающих, – констатировал Темнейший, когда очередная попытка отвоевать обратно хотя бы ногу бесславно провалилась. В приветственной улыбке прорезалось столь реактивное дружелюбие, что Рейна невольно напряглась, но ответила в тон.
– Щенят мне не понаделал? А то ведь топить замучаюсь.
– Фу, Миледи, – Князь поморщился с видом оскорблённой невинности, но интонация вышла излишне отрывистой и резкой и с выражением лица не совпала. – Страсть вашей воспитанницы совершенно не взаимна, могу вас уверить. Напомню, о жестокая, что сердце моё отдано вам на заре времён. С тех пор никакой нежности с вашей стороны не происходит. Ни высокой поэзии душевного единения, ни изысканной прозы мимолётного порока, один тяжкий гнёт тирании равнодушия и обломки разбитых надежд.
Рейна возвела глаза к потолку, не желая отвечать на этот поток зубодробительной куртуазности. Что ж ты принёс в когтях на сей раз, государь дорогой, какую восхитительную дохлятину? Лал навострила уши и сочувственно заскулила. Князь одарил Рейну взглядом, обладающим томностью осадного тарана, потрепал «группу поддержки» по загривку и патетически махнул рукой. – Вот, извольте видеть. Собака – и та понимает, даром что дура красивая. Но что же, празднуйте, беспощадная госпожа моя, празднуйте победу. – Под удивлённым взглядом Рейны на столике возникла бутылка тёмного стекла с нарочито простой узнаваемой этикеткой. Говорят, корни предсмертных лоз уходят сквозь песок прямиком в вечность, а плоды хранят память времён. Мортидита – напиток, названный в честь «мертвянки», болезни, поражающей виноградники, и только в Адмире могли додуматься не вырубать поражённые лозы под корень, а использовать для получения изысканного и очень терпкого вина.
На дне зрачков дарителя мелькнули и погасли странные искры – как огоньки на остатках догорающей бумаги. Он словно искал что-то во взгляде Рейны, и, не найдя, удовлетворённо улыбнулся.
– Возможно, на сей раз вы всё же оцените скромное подношение. Всё моё – ваше, Миледи.
Лал завозилась с недовольным ворчанием, внезапно обнаружив, что от нового замечательного товарища по играм ей остался лишь изгрызенный сапог да непонятная увесистая штука в россыпи орехов. Впрочем, орехи её немного утешили. Помрачневшая Рейна отобрала у питомицы Большую княжескую печать, резной нефрит обжёг кожу ледяным холодом. В ноздри ударил едкий запах гари, услужливый порыв призрачного ветра донёс его сквозь время с той далёкой выжженной равнины, от которой не осталось ничего. Мёртвая рука не промахивается. Воистину, самый драгоценный дар.
Заметил и запомнил, стало быть. Просто отступил от военных правил в отношении свидетелей. И за тысячи лет выбрал, пожалуй, лучший момент, чтобы уведомить об этом.
***
Несколько минут Бааль просто стоял и созерцал зрелище в равной мере отвратительное, неуместное и невозможное. Как если бы за завтраком вместо выдержанного кувирского подземного мёда в золотой чаше внезапно обнаружился лошадиный навоз.
В его любимом кресле для размышлений нахально дрых какой-то неопрятный лохматый детина, нежно притулив у бедра бутылку лучшего хереса, каковой Бааль держал сугубо для личных скромных нужд и узкого круга закадычных и подколодных приятелей. Как прохвост отпер шкаф и нашёл нужную полку? И почему в таком случае всё ещё дышит?
Будто приветствуя остолбеневшего хозяина, вторженец приоткрыл глаза и широко зевнул, жмурясь, как помойный кот.
– Салют, папаша! Обстановочка у вас тут – шик, пять звёзд. Чаёк, правда, в таком люксе подкачал, – приятный, но заварен слабовато.
Первой и естественной реакцией было просто сжечь наглеца на месте. Но для этого слишком жаль было кресла – изготовить замену проблемы бы не составило, но ни один зухос подходящих размеров не был в своей более разумной жизни любимой женой и матерью детей главы Второго дома. К несчастью, чрезмерно гордой и своенравной. Бааль быстро взвесил перспективы и здраво рассудил, что даже если будет выдирать белые острые зубы незваного гостя лично, а потом на их место загонять по одному раскалённые гвозди, то моральный ущерб компенсировать всё одно не удастся.
– И чего застыли, как юная дева у казарм? Проходите, располагайтесь.
– Стража! – глухо рявкнул Бааль, решив просто и без затей пожаловать мерзавца верблюжьей шапкой.
– Не морочьте мне яйца, папаша, стражу вы звать не хотите, а хотите узнать маленький секрет моего блистательного появления в вашем уютном логове. И не вздумайте тревожить молодцов, с вашими капризами жизнь у них и так не сахар. Пару бутылок поставите – так и быть, расскажу. Да и вам принять рекомендую, видок у вас – украшение любой гробницы, – длинный породистый нос проходимца, похоже, учуял, что кресло разумнее не покидать, но на подсказку хоть немного умерить дерзость чутья не хватило.
– Ты хоть знаешь, в чей дом вломился? – вынужден был сказать Бааль, всё глубже проваливаясь в замешательство. Поганец оглядел пейзаж младенчески ясными жёлтыми глазами, задумчиво приложился к бутылке и вдруг хлопнул себя по лбу.
– Ах да, вина моя! Понимаю, с вашей выслугой сон и пищеварение полагается беречь от свежих новостей. Но будем неотвратимо знакомы: Зоэль Эльмахадиль ибн Фирсет аль-Сифр ан-Масих аль-Каззаб ар-Рахмани Малик аль-Мухталлин абу Барзахим Абд аль-Лайла. Было дело, в нежной юности баловался стихотворством под именем Нувази, но вряд ли вы ценитель ифритской поэзии. Что уставились на меня, будто сейчас распылите на мелкий атом? Знаю, можете, умеете, практикуете. Но не станете. Я бедный сирота, меня распылять не нужно.
– Или говори, зачем явился, или убирайся вон. – Бааль не нашёлся, что ещё ответить. Он не очень понимал, почему продолжает стоять и слушать эту трескучую чепуху. В его присутствии никому и никогда не позволялось выдавать такое количество слов в столь энергичном темпе, даже ради оправдательной речи.
– Решительно невозможно. Я ещё чаёк не допил, – невозмутимо сообщил Зоэль. – И потом, разве сильные мира сего не обязаны оказывать помощь любому доброму гражданину, попавшему в беду? А вы меня грубо выставляете. Я вам в шербет не плевал, дочерей не сманивал, за что ж такое попрание всех законов, писаных и неписаных?
Голова у Бааля окончательно пошла кругом, пришлось временно занять место менее привычное и немедля обеспечить себе средство от жертв и разрушений. Наполняя бокал, он с досадливой неприязнью покосился на «доброго гражданина» – идея выдернуть кресло из-под его задницы пришла с опозданием, теперь же момент был упущен.
– Вот это дело! – оживился Зоэль. – Ну, за знакомство! Брезгуете? Ваш царь-то, говорят, со всеми не прочь, без всяких классовых и расовых предрассудков. Даже с собаками, лошадьми и министром культуры. А вы что ж, его линию не вполне разделяете? Напрасно, подобный пуризм светлый образ типичного представителя развращённой аристократии совершенно не красит. Или вас сослали от державной кормушки на дожитие за разногласия менее тонкие?
– Да чтоб тебе в Бездне с Люцифером… чашу делить! – в сердцах ответствовал Бааль и осушил свой бокал до дна. Вроде бы безобидный и крайне надоедливый тип, но как ещё должен выглядеть провокатор?
Только сейчас Бааль заметил кое-как сброшенный на спинку кресла парадный халат. Неужто жулик обнёс ещё и гардеробную?
– Но-но, вы в чём меня подозреваете? – возмутился Зоэль, уловив направление взгляда. – Стыдитесь, верстовой столб эпохи! Потушите ваш горящий взор, пока не подожгли моё единственное фамильное имущество. Понятие сентиментальной ценности вам знакомо? Этот халат, можно сказать, сформировал мою замечательную личность, взрастил в ней тягу к чистому и прекрасному! Пока мои сверстники обирали пьяных за мусорными баками и играли в дохлую крысу, я смотрел на этот халат и клялся себе, что у меня будет сотня таких, нет, тысяча! Теперь, конечно, я умственно возмужал и приоритеты мои сменились – красивой тряпки мне мало, мне нужен красивый мир. Но это символ веры в светлое завтра! Нечего осквернять святыню голодного бесправного детства своими гнилыми инсинуациями, не вам одному пристало алтабасовые халаты носить на своём организме.
На последних словах Бааль вздрогнул: невозможно, непредставимо. Она бы не посмела утаить. Впрочем, о характере своей случайной дамы он не имел ни малейшего представления, а тот вечер к смутному неудовольствию смог припомнить не полностью и не сразу. Безобидное желание несколько отпустить вожжи лет с четыреста назад увлекло его в небольшой тур по питейным заведениям Сифра. Ничего предосудительного в том, чтобы на определённом градусе пресыщенности ближе к финалу навестить подобные непритязательные места. Но его ожидал приятный сюрприз. На удивление приличная, хотя и простая кухня, напитки – и вовсе из тех, что не грешно бы держать в доме, к тому же очаровательная и любезная хозяйка оказалась вполне в его вкусе. Прекрасно понимала, кто перед ней – и ни капли угодливой корысти или покорного раболепия. Напротив, вельможный гость даже поймал себя на странном чувстве, будто получить расположение этой женщины невозможно ни именем, ни титулом или деньгами. А заслужить силой случайной дамской прихоти – необычайно лестно даже для всесильных и всемогущих. Утро господин премьер встретил обновлённым. Однако насущные дела Империи скоро заслонили собой в памяти и непринуждённую атмосферу сифрских вакаций, и прелестную распутницу.
Но ради какой злой иронии Хаоса небрежно оставленный в будуаре знойной кабатчицы халат вернулся к нему вместе с этим чучелом в дурно-зелёных тряпках? Бааль пристально вгляделся в лицо визитёра, ища малейшие признаки сходства. Весьма мешала слишком живая мимика – Зоэль в ответ на столь бесцеремонный осмотр немедля изобразил нечто среднее между глумливой гримасой и предсмертными корчами. Не помогала и торчащая во все стороны шевелюра, напоминавшая свадебный клубок пернатых змей, в который ударила молния. Но теперь по крайней мере ясно, отчего охранные заклятия не потревожены – право крови несомненно.
– Послушайте, стропило режима, завязывайте пялиться, как гуль на покойника, не то я про вас нехорошо подумаю. Предупреждаю, моя деликатная натура такого не приемлет. А сей почтенный мебельный реликт в духе кодекса Серафини я конфискую в интересах революции. Крокодиловый шезлонг мне больше импонирует, бодливой табуретке под гнётом ваших державных полушарий больная фантазия мастера подарила слишком много рогов и смехотворно беспомощные кривенькие лапки. Модель «Барочная деменция зловещего властелина» или «Отходы сафари»? К такому полагается ещё парадный портрет в кальсонах с лампасами, заводное чучело трёхглавого муравьеда с позолоченным подхвостьем и чей-нибудь маринованный хобот в хрустальной банке. Чтоб наверняка, – Зоэль с видом заправского эстета укоризненно прищёлкнул языком и по-хозяйски огладил массивные полированные ручки. – То ли дело это – волнующая вещь, штучный китч! Назову его Лямбда в честь космологической постоянной, буду в нём с социально развитыми девушками херес пить. Люблю сюрреализм!
На этой жизнерадостной ноте Бааль раздражённо прикрыл глаза и резким взмахом руки прервал поток лунатических фантазий. Слава Хаосу, наконец-то заткнулся. Чрезмерно энергичный прохвост. А то и вовсе сумасшедший. Беседу с ним можно возобновить в любой удобный момент. Лучше сразу избавиться от тела – кто ведёт перепись тех, что рождаются в грязи, в грязи живут и в неё же возвращаются после смерти? Такую пропажу и искать-то не станут. В Бездну дурацкие обычаи, насаждённые исключительно ради блага слабых.
Внезапно Бааля осенило: возвращение спасительной тишины почему-то не сопровождалось одним простым и естественным звуком. С которым обычно ломаются шейные позвонки. Оказалось, что посланный импульс просто рассеялся, не встретив цели, – новообретённый ушлый сын Второго дома успел вовремя исчезнуть, исполнив к тому же своё намерение в отношении приглянувшегося кресла.
***
От горячей воды в огромном бассейне поднимался пар, и сложные мозаичные панно на стенах почти полностью скрывались завесой густого ароматного тумана. Мужчина, лежащий на мраморной скамье ничком, приподнял голову, положил подбородок на сложенные руки и улыбнулся. Отражение в огромном зеркале повторило это движение. Вопреки всем законам оптики, женщина в короткой серой рубашке без рукавов, плавными сильными движениями разминавшая спину отражения, была не смуглой невысокой брюнеткой, а рыжеволосой и белокожей великаншей. В остальном картина была полностью симметрична, иллюзию зеркала нарушала лишь разная внешность массажисток.
Столь же синхронные расслабленные жесты, почти в унисон произнесенное «Свободна!» – девушки с поклоном скрылись в клубах пара, и в купальне остались лишь двое лежащих почти голова к голове совершенно одинаковых демона. Иллюзия отражения в огромном зеркале стала безупречной и за счёт этой безупречности пугающей – казалось, даже мокрые космы этих двоих свешивались с мраморных скамей совершенно одинаковыми прядями.
– Новости? – у мужчины с грубоватыми, но правильными чертами и крепким сложением оказался неожиданно мягкий и мелодичный голос, а вопрос прозвучал скорее как утверждение.
– Одна – и та в обносках, – его отражение разговаривало чуть тише и глуше. – Возможно, такая же фальшивка, как сотни до него.
– Зато драгоценная единоутробная родственница вполне аутентична.
– Более чем. Есть сведения, что ночные ши перестали таковыми быть не без приложения её нежной ручки. Ты видел её – и то, как она влияет на Приёмыша. Что ещё более интересно, отец очень полюбил проводить время в беседах с невесткой, а она всё ещё не уехала в Элизиум.
– Разумно. В этой светловолосой головке очень интересная начинка, жаль, пока нет повода её распотрошить. Но лучше преданная жена Приёмыша и примерная мать будущих слуг Империи, чем новая лазурская богиня. Или претендентка на то, что принадлежало нашей матери.
– Он мог отдать город нам, но не сделал этого. Вручить ей то, о чём она даже не знает, не сможет и подавно. Пусть сестрица играет в покорение двора и развлекает отца. Ещё одна заводная балеринка со шкатулки, удобно иметь запас, когда они столь хрупки, что имеют свойство ломаться.
– Пусть. И когда Вавилон восстанет из песка, в этом не будет его заслуги. Ни по каким законам он не сможет распоряжаться нашим наследством.
– А другие её дети?
– Кто достоин более, чем мы? Единственной женщиной, которая могла править Вавилоном, была наша мать, кровь её дочерей уже разбавлена.
– Наш старший брат…
– Он давно избавился от желаний и страстей, у него новая судьба и новое предназначение.
– Ты веришь в отсутствие страстей? Я – нет. Недавно я пытался заглянуть в его разум – но Рудра был словно скрыт за стеной. Зачем бы невидимому и бесстрастному духу таить свои мысли?
– По привычке. Некоторые навыки не умирают вместе с телом. Но даже если вдруг он осмелится, претендовать – не значит получить. Мы оба знаем это. Им тоже придётся узнать, если они захотят отнять то, что наше по праву.
Короткий кивок, два тела синхронно поднялись со скамей и неторопливо направились к бассейну. Минуту спустя два всплеска воды слились в один.
Глава 5, в которой Зоэль являет городу и миру нечто поистине удивительное и становится предметом пристального интереса двух СоветовГлава 5, в которой Зоэль являет городу и миру нечто поистине удивительное и становится предметом пристального интереса двух Советов
– Уверен, что это хорошая идея? Ты ведь даже не рассказал, какую поразительную аферу задумал на этот раз. И вообще толком ничего не рассказал! – Керим привык следовать за амиром, но в свете последних событий начал опасаться, не собрался ли друг откусить больше, чем сможет прожевать. Зоэль иронически приподнял бровь.
– А что, раньше рассказывал? Начинать сейчас не вижу смысла. К тому же, преступно будет омрачить определённостью чистую прелесть настоящего сюрприза. Довольно и того, что о грядущем известно двоим: мне и госпоже моей удаче, – он любовно погладил болтающуюся на груди подвеску. Тем, кто имеет обыкновение трепаться о своих грандиозных планах, судьба благоволит редко. Эту капризную красотку полагается брать в почтительном молчании – истинной любви слова не нужны.
– Зато нужны народу, – сердито проворчал Керим, кивая в сторону собирающейся толпы. – А ты просто валяешься на этом трупе хорошего вкуса посреди площади и ждёшь, пока набежит побольше. Да ещё и халат стащил. Тётушка тебя убьёт.
Зоэль лениво потянулся и ответил, пропустив мимо ушей последнее замечание.
– Я – главное событие сезона, потому поступаю сообразно. Эта публика всегда где-то посередине между детьми и голодными львами. А мой великолепный реликтовый паланкин я попрошу не обижать. При жизни у него наверняка были чувства! Ну что, я вижу на форуме кворум, можно начинать ажитацию.
Любопытные продолжали стекаться на площадь, вокруг ораторского возвышения, занять которое мог абсолютно любой, постепенно образовалось плотное гомонящее полукольцо.
– Вор козий, сын пёсий, тебя ж выставили! – раздался подначивающий возглас из передних рядов.
– Конечно, выставили, папаша! Я тот счёт, по которому придётся заплатить. И мнимым властителям этого города, и всему миру, – весело откликнулся Зоэль, и голос его разнёсся над площадью, многократно усиленный магией. Толпа притихла – многие знали наглую живую легенду Сифра, но до сей поры талантов мага она не проявляла ни разу. – Я всегда возвращался и буду возвращаться в родные места, хоть живым, хоть мёртвым.
– Где шлялся, шельма? Неужто в Зоопарке этого коркадила оседлал? А летать там выучился? Подробности давай!
– Этого добра отсыплю, подставляй подолы! – Зоэль извлёк из воздуха самокрутку, прикурил щелчком пальцев и жадно затянулся, выпустив густое облако белого дыма. Балагуры в передних рядах потянули носами и заухмылялись, опознав терпкий запах ганджа. – Как вы все знаете, я был изгнан преступными и самонадеянными дерьмаками, прибравшими к рукам наш блистательный Сифр. Я скитался по Пустошам, ища ответа на вопрос, почему добрые мои сограждане позволили сотворить такое, ведь мы всегда были союзниками в радости и печали. И как спасти мой народ, отравленный ядовитыми испарениями лени и равнодушия. Долгие дни и ночи я бродил один без воды и пищи, пока не упал обессиленный в спасительную тень грота, надеясь, что она избавит от сжигающего солнца и палящих ветров пустыни. Но то была и тень алтаря Великой богини, и она приняла меня и облекла своей милостью обветшавший храм бренной плоти.
– Брешешь! Что до тебя древней ведьме, когда сама в колодце на цепи!
– Матушка твоя брехала, когда на дворе тебя зачинала, любезный, – не меняя интонации, ответил Зоэль. – Да, богиня откликнулась! Она подняла упавший дух мой и открыла проход в своё царство. Так пробудился я для новой жизни, подобно тому, как вечно обновляется в огненных объятиях Тысячеликой этот мир.
– Забористая трава попалась! Так перекрыло, что аж самой Лилит в грот занёс! Дивно, что там не остался! – загоготали в толпе. Со всех сторон посыпались топографические шуточки разной степени сальности. Зоэль понимающе осклабился, пережидая этот шквал, затем продолжил.
– Или вы думаете, это всё иллюзии да амулеты? А как вам такая «иллюзия»? – ифрит махнул рукой, и из старых, давно бездействовавших фонтанов с шипением вырвались нежно-розовые искрящиеся струи. Толпа недоверчиво отпрянула, но вскоре самые безбашенные уже приникли к бортам. Воздух наполнился взвесью брызг, аромат молодого вина призывно защекотал ноздри. Послышались одобрительные вопли и возгласы первых дегустаторов, безошибочно опознавших знаменитое «Серебро Сифра».
– Ваше здоровье! – прокомментировал Зоэль начавшуюся давку и подмигнул остолбеневшему Кериму. Амир царил в своей стихии, и пока добрые горожане лезли в фонтаны снимать пробу, вглядывался в лица, знакомые и незнакомые, словно смакуя устроенный переполох. Заметив зависший сбоку съёмочный кристалл, одобрительно улыбнулся.
– Приветствую почтеннейшую прессу и телевидение и благодарю за оперативное содействие! Итак, Чёрная Роза Бездны, смотрящая из врат вечной ночи сквозь семь вуалей Ситра Ахра, Всемилостивая и Милосердная Ама Лайла даровала благословение не только мне, своему избраннику. Она вернула вам отнятое обманом – священные земли Перешейка! Больше кристаллов, крупнее ракурс! – Он выхватил из-за пазухи лист пергамента и развернул прямо в толпу. – Декрет о присвоении Перешейку статуса суверенного государства!
Керим в полной мере прочувствовал всю неожиданность амирова сюрприза и напрочь перестал что-либо понимать. Толпа притихла, испытывая сходные затруднения, особенно сложная гамма чувств отразилась на лицах тех, кто воспользовался заклинаниями и амулетами для улучшения зрения. То тут, то там мелькали неспешно подтягивающиеся стражники, но судя по тому, что часть из них расчистила подход к одному из фонтанов в откровенно личных целях, прямых приказов пока никто не получал или же решил разумно повременить с их исполнением.
– Вам издавна внушали, будто бы наш уютный уголок – нейтральная территория. – Зоэль скривился и сплюнул, словно избавляясь от попавшего в рот песка. – Наблюдатели. Контроль. Одуревшая от безделья свора армейских с двух сторон. Всего этого быть не должно. Мы не чей-то ресторанный дворик! – выкрикнул ифрит, весело и зло поблёскивая глазами. – Адмир и Раймир разобщили нас, превратили колыбель цивилизации в притон, а народ – в кукол и лакеев, сытую и довольную обслугу! Я не могу указывать вам, я лишь спас едва живую истину из лап небытия, из лисьих уст и пасти гадюк вырвал вашу законную свободу. И вернулся с Пустошей, чтобы вручить драгоценную добычу вам. – Зоэль внезапно принял серьёзный и задумчивый вид. – Но! Если бы вы спросили меня «Зоэль, брат, с чего же начать нам наш новый путь?», то я сказал бы: можно поступить с пришлыми так, как они поступили со мной. Где же господин мэр? Где этот выдающийся отвал двудержавной породы? Меняю потрёпанную шкуру господина мэра на пару стоптанных сандалий!
Малхаз пристально следил за каждым движением и внимательно вслушивался в истинный смысл того, что нёс мальчишка. Он не ошибся – парень принадлежал к породе счастливой и страшной. Ясно, отчего Тысячеликая не взяла его сразу, прельстившись огромной силой. Настоящих масихин почти не осталось – годы и годы подряд под знаменем Великой всплывали лишь мошенники, фанатики или попросту дураки. Истинные же любимцы Всематери – яркие, молодые, сильные, они не просто ловко подбирали нужные слова, а сами обращались в то, чего так не хватает всем – в живое чудо. Второе зрение позволяло отчётливо увидеть главное – воля этого мерзавца была магией, а магия – волей. Знак Высоких домов и старой крови. Быстро вошёл во вкус, брал с толпы много и алчно – но тем лишь умножал число последователей. Они поверят, уже поверили. Вначале в развязное обаяние своего феерического кудесника, а затем и в ту, чьим посланником он явился, даже если до прихода на площадь почитали её лишь древней безумной ведьмой, сидящей в заточении невесть где. Если таков в юности, то лучше не знать, чем станет для мира, когда войдёт в полную силу. По счастью, раньше того он принесёт достойную дань и займёт подобающее место среди избранников Великой Алой. Малхаз не искал подобной участи – он жил слишком долго и находил в такой жизни массу преимуществ. В конце концов, у алтаря всегда должен быть кто-то с обсидиановым ножом в руке – благодаря этому сохраняется баланс. Пленителен и грозен взгляд Богини в хмельном экстазе, но зрить его за пределами сакральных пространств не должно – в священном огне вечного шабаша сгорает всё, кроме лика Её, не остаётся ничего кроме жажды Её, и жажду эту не суждено утолить никогда. Между нею и миром – лишь они, наставники, хранители и посланники. Когда в своих обличениях мальчишка добрался до мэра, стало ясно – пора охладить пыл юного дарования: раздутая им искра грозила обернуться пламенем пожара. Самый бедовый люд, услышав Зоэлево предложение, ринулся прочь. Что не расслышат или не так поймут – то придумают, но администрации города теперь будет не до веселья.
Малхаз безмолвным приказом пустил свиту вперёд, а сам сбросил личину и ударил посохом о камни мостовой. Эхо облетело площадь, высокую статную фигуру шейха заметили и узнали, многие опустили головы в почтительном поклоне – и Малхаз приветствовал их сердечной отеческой улыбкой, мгновенно сменившейся выражением беспокойства.
– О семь покровов Всематери! Не обманывают ли меня мои старые глаза? – с неподдельным волнением в голосе воскликнул шейх, воздевая посох. Послушники резво расчистили проход к ораторскому помосту, оккупированному Зоэлем, образовав что-то вроде живого коридора.
Зоэля такой поворот, похоже, только раззадорил. Выпустив очередной клуб дыма в съёмочный кристалл, он отвесил глубокий прочувствованный поклон через подлокотник кресла.
– А, вот и светильник веры! Как же без мудрого совета отцов-пещерников в нашем маленьком безнадёжном деле. Что вас так возбудило, дорогой брат мой и славный вертоградарь неопылимых кущ Великой матери?
– Чья же подпись стоит на пергаменте, и чья печать? – в том же порыве искреннего изумления продолжал Малхаз. – Уж не проклятый ли это знак Шемаля ар-Раджима, Отца Лжи, гнуснейшей и порочнейшей отрыжки Хаоса, губителя жизни и врага всех праведных? Брось эту скверну в огонь, мальчик, покуда она не пропитала твоё наивное сердце!
Толпа затаила дыхание – не каждый день дают такие представления – сначала очередная лихая выходка Козьего Вора, а теперь почти политический митинг с элементами настоящего религиозного диспута. Куда там факирам, бродячим учёным и прочим актёрам с музыкантами!
– Никак невозможно: документ очищен и закалён бездымным пламенем нашей богини, – покачал головой Зоэль. – Потому несгораем и – сразу скажу для самых резвых – передаче не подлежит. Вы своими сомнениями прямо оскорбляете мудрость нашей Амы Лайлы. Эта вот каракуля, похожая не то на чертёж самогонного аппарата, не то на схематичное изображение заковыристой интимной пытки, – суть признание её прав и прав её народа. За разъяснениями любой волен обратиться в посольство Адмира, через дорогу от мэрии на бульваре Сердечного Согласия, не заблудитесь. А что кривой раймирский мерин, спелых плодов ему за щеку, своё битое копыто не приложил – так молчаливое признание тоже имеет силу. И на кой сдалось всем непременное одобрение двух древних инвалидов, когда с нами вскоре будет вся сила Тысячеликой?
От таких пассажей в адрес государей-миродержцев толпа зашумела и раскололась на два лагеря – светские хохотали в голос и подначивали выдать что-нибудь ещё, а религиозные принялись разбираться между собой, чем эта хула обернётся, когда дойдёт до адресатов – уж больно скользким был момент сращения религии с государством в умах этих добрых горожан и гостей столицы.
Малхаз внимал столь очевидной браваде с видом суровым и тревожным. Опасен ли каменной стене град острых ядовитых стрел, даже если лучники искусны и неутомимы? Во взгляде шейха отразилось лишь искреннее опасение – с таким родитель смотрит, как неразумное дитя в своих играх вдруг решило глянуть, а что же таится на дне глубокого колодца.
– Осторожней, мальчик. Дым травы гандж делает юных безрассудными, и потому вдыхать его обильно и постоянно могут лишь опытные. Ты же не желаешь повторить судьбу несчастного Аджи? Что, если под личиною лани таился дракон: не Великая матерь явилась тебе, а её презренный и недостойный супруг? Чтобы обратить благо во зло, усердного в вере – в смутьяна и зачинщика кровавой бойни. В своего верного слугу. – Старый шейх удовлетворённо отметил следы сомнения на лицах публики. Даже верный Зоэлев дружок спал с лица – явно раздумывает, куда бы удрать половчее, вон как озирается по сторонам. Не стоило твоему товарищу пытаться запрячь сразу двух диких коней в свою колесницу.
– Не гордыня ли это – считать себя недоступным для обманов Отца Лжи? – вкрадчиво подвёл к главному Малхаз. – Многие достойные пали его жертвами. Горько было бы предполагать такое – но горше того лишь мысль, что железная уверенность твоя рождена не безрассудством молодости и огнём веры, а силой нечестивой сделки. Хромой аспид не раз посылал в наши земли лжепророков, и чудеса их были куда удивительней тех, что явил ты.
– Вон куда вывезли, а, – молодой ифрит прищёлкнул языком и внезапно вскочил со своего импровизированного трона, принявшись нервно расхаживать взад-перёд. – Вы слышите, в чём меня только что обвинили? – он обежал глазами первые ряды, а затем метнул разъярённый взгляд через площадь. Жёлтые глаза горели не хуже опала на груди. Пока уязвлённый оратор выдерживал тяжёлую паузу, Малхаз напряг все силы и всмотрелся – никакого сомнения, именно эта подвеска пропала много лет назад из сокровищницы старейшин, с тех пор попадались лишь подделки.
– Ну что же, старейшина Малхаз, маловерная пчёлка из кувирских пещер, на вашем месте я бы зря не жужжал. Известно мне доподлинно, что некоторый медок с ваших пасек попахивал совсем не Садами Всематери. В хидиры набиваетесь? В наставники, как некогда к бедолаге Аджи? Я вас сейчас сам наставлю, хоть и сознаюсь пред лицом родного города – не хотел. Но вы слишком шейх, и состав у вас, как у всякого шейха – дым, пафос, больная гордость. Убери пафос, разгони дым – и что останется? Болтливые паскудники, готовые продаться с потрохами всякому, кто предложит хорошую цену. Метили в меня, да попали лишь на собственные туфли, вспомнив древнюю историю о том, как обманули обманщика. Аджи не был простым ифритом, он был одним из вас. И хотел стать первым среди избранников Великой матери не ради истового служения Ей, а ради власти и почёта среди таких же. Конечно, он был не так уж глуп, раз вынул язык из задницы старейшин и отправился искать истину в другом месте. Живую истину, блуждающую совсем рядом и приходящую в мир во плоти перед тем, как наступит самый тёмный его час. Скитания на Пустошах в отчаянной мольбе увенчались успехом. Перед рассветом у старого алтаря Аджи окликнул убелённый сединами благообразный старец в простых зелёных одеждах и спросил, что гложет несчастного. Когда же тот раскрыл ему своё сердце, старец обещал утолить печаль молодого шейха, поскольку ревность в вере и искренность молитвы тронули его. Аджи спросил, какую же великую жертву потребует посредник Великой матери, но старец улыбнулся, а затем сказал, что ему не нужно ничего. Лишь одно дружеское объятие, как символ тех объятий, в которые Богиня когда-то заключила мир, чтобы вдохнуть в него жизнь.
Аджи вернулся из своего путешествия, и благодать Всематери будто бы снизошла на него – он стал совершать великие чудеса и славные подвиги, чем снискал уважение шейхов. Много союзов он заключил, многих сторонников приобрёл. В час наивысшего торжества, когда прославленный Аджи принял титул шейха шейхов и правителя Кувиры и пировал со своими верными, к нему привели невесть как пробравшегося во дворец нищего в грязных лохмотьях. Жалкий босяк вырвался из рук стражи, чтобы упасть в ноги Аджи, и промолвил: «Подними меня и обними, как брата своего, великий шейх, ибо все мы дети Амы Лайлы». Речи безумного бродяги вызвали только смех, а его самого Аджи отшвырнул носком сапога, приказав убрать с глаз долой, так противен ему показался самозваный «брат». Власть ожесточает сердце, а жестокое сердце имеет дурную память. Аджи забыл о своих бдениях в пустыне, забыл и о долге правителя, проводя дни в пирах и забавах. На очередной попойке он так восхитился превосходно приготовленным фазаном, что велел привести повара, щедро наградил его и крепко обнялся с ним в знак особой благодарности. В тот же миг он почувствовал жгучую боль там, где его спины коснулись руки повара – из лопаток несчастного на глазах изумлённой свиты пробились на свет две злобные змеи, немедля принявшиеся жалить хозяина.
Аджи пытался усмирить их, прося о помощи, но все слуги и прихлебатели разбежались. В отчаянии Аджи огляделся и заметил, что повар не удрал вместе с прочими. Тогда он понял, что кара настигла его, и взмолился, прося сказать, что ему делать дальше. «Кормить вовремя, мой дорогой», – прозвучал ответ, а повар исчез, как не было.
Он поступил бы умнее, не последовав этому совету, но в итоге всё же получил желаемое – вошёл в историю как Аджи Даххак, безумный тиран-чудовище, изгнанный и убитый своим же народом. Желание власти и славы ослепило его, и потому он легко поверил, будто достоин внимания хидира и даров Всематери, и тем привлёк лишь Отца Лжи и свою погибель.
Малхаз с невозмутимо благодушным, но под конец несколько напряжённым видом выслушал историю вместе со всеми. Будь при нём прежняя сила – испепелил бы Зоэля на месте. Но лучше выказать снисходительность, любая резкая реплика в одночасье сделает неудобные слова правдой – такова уж толпа. Но прелесть даже самых крамольных легенд прежде всего в богатстве толкований. Шейх ощущал огромную усталость, но всё же задействовал ещё несколько амулетов и послал мысленный сигнал своим.
Молодой ифрит под финал своей речи несколько поуспокоился, хотя и смотрел на Малхаза с совершенно невозможным прокурорским прищуром, скрестив руки на груди.
– Зоэль! Покажи спину! А ну как у тебя там гадюки некормлены! – зазвенел смешливый девичий голосок, в очередной раз открыв шлюзы общей бесхитростной, но довольно богатой фантазии.
– А извольте! – Зоэль с весёлой гримасой рванул пояс, роскошный золотой халат полетел следом под взрывы хохота и одобрительный свист. Иного платья под ним не оказалось. – Хорошо ли вам видно, добрый народ мой? – вопросил оратор и принял величественную позу, откровенно пародируя Малхаза.
Со всех сторон посыпались оценки, советы и весьма щедрые предложения, а на помост полетели посланные заклинаниями записочки, содержимое коих нетрудно было угадать. Последним аккордом стал приземлившийся под ноги Зоэлю весьма объёмистый предмет интимного гардероба какой-то шутницы.
– Слабовидящих пропустите ближе, слабонервных унесите в фонтан. Покровы сорваны, я уличён, отрицать бессмысленно: один змей у меня и правда есть. Он со мною с рождения и до сей поры был весьма приятен для дам и совершенно безобиден для всех остальных. Если же он – проклятие Отца Лжи, то остаётся предполагать, что вездесущий колченогий извращуга успел обнять заповедные места у всякого мужа под этим солнцем!
Сквозь вой, аплодисменты и радостное улюлюканье не без труда пробился наконец звучный голос шейха. Своевольная паршивка опередила провокаторов буквально на секунду, превратив острый момент в фарс – но исход всё же не худший из возможных. Пусть думает, будто настолько очаровал девчонку, что она готова сменить сторону.
– Истину знает лишь Великая мать и сердца праведных, – с мягкой улыбкой, дававшейся уже с усилием, изрёк Малхаз. – Верить или не верить наветам отступников – опасный путь, потому именем Пустошей и совета старейшин я объявляю о начале ритуала Золотой ветви. Добудь её с Проклятого древа в потайной роще ядовитого сада Отца Скорби. Так ты докажешь истовость своего служения Всематери и принесёшь на алтарь её самый драгоценный дар. Пусть она укажет тебе дорогу. Свидетелями беру всех добрых горожан – отказ твой скажет больше согласия.
Зоэль подбоченился и недоверчиво приподнял бровь, устремлённое вверх «проклятие» угрожающе качнулось в сторону противника.
– Вы полагаете? Впрочем, ваша старческая дотошность меня тронула. Сочтём за испытание чувств – в конце концов, возлюбленным принято дарить цветы, а если уж речь о Розе Бездны и Лилии Пустошей, то ей – только лучшее. Все клумбы Эдема под корень снести мало будет, не то, что какой-то ветки. Так и быть, по рукам, папаша! Стартую незамедлительно. А пока я ухожу в набег, выпейте за свободу Перешейка, мою удачу и Великую матерь! – фонтаны на площади забили сильнее. – Да станет ваше желание законом! А всем несогласным передайте … – Зоэль с заговорщической миной поманил съёмочные кристаллы, и когда они послушно слетелись поближе, раскинул руки и выразительно махнул бедром, – привет горячий от трёх лиц!
Последние слова утонули в счастливом рёве толпы, пока оратор медленно таял в воздухе, причём вместе со своим диковинным реквизитом. Керим не знал, радоваться ли, что безрассудный амир не утащил с собой неизвестно куда ещё и его. Оставалось только наблюдать, как вместе со своей свитой отбывает прочь старый кувирский лис, а на площади разворачивается батальная картина «Взятие фонтанов». Стоило народу убедиться, что чары не рассеялись с уходом Зоэля, добрые горожане не упустили шанса – шутка ли дело, «Серебро Сифра» на халяву да ещё сколько влезет!
***
– Денег ему предлагали? – будничным тоном поинтересовался Маммона. – Нищий ифрит. Княжеский декрет. Лучше синица в руках, чем журавль в небе – парню понятнее мешки с золотом или драгоценностями, нежели эфемерные политические перспективы.
– Не прокатит, – Левиафан материализовал свой знаменитый стакан, но под неодобрительным взглядом Рейны предпочел наполнить его водой с колотым льдом и дольками лимона. – Записано за ним изрядно, – он со стуком поставил стакан на стопку лежащих перед ним бумаг – подобные скрепленные серебряными булавками листки валялись на столе перед каждым из членов Совета. – Если бы паскудника интересовали деньги, он давно был бы богат – не один город готов был заплатить огромные суммы для того, чтобы никогда более не видеть у ворот или в стенах своих Зоэля Фирсетского. Он по-своему честен – даже не брал отступного, предпочитая без затей выносить городскую казну в удобное для себя время без каких-либо обязательств. Так что и откупные, полагаю, постигнет та же судьба – он откажется от них, да впридачу обворует посланников.
– У тебя же не может не быть там никого? – госпожа премьер пристально посмотрела на Малефицио.
– Лучше бы не было, – скривился тот. – Это не агентура, а слёзы. Но неоправданно дорогостоящие слёзы. Информацию собирают исключительно по кабакам, и счета за их гулянки скоро пустят СВРиБ по миру. Подвести туда убийц будет дешевле: нет объекта – нет проблем.
– Неплохая идея, – Маклин переглянулся с Астаротом, тот что-то прикинул в уме и неожиданно покладисто кивнул:
– Главное, чтобы никто и никак не мог связать прискорбную кончину столь многообещающего юного таланта с вашими людьми.
– Злые вы, господа, нечуткие, – вклинился скучающий Асмодей. – Сразу норовите радикально решить проблему. А поиграть? А выяснить, чем сей юный талант дышит? Почему бы не попытаться воздействовать на эту огрубевшую натуру благотворной силой любви? Кто-нибудь потрудился узнать, какой типаж предпочтительнее и нет ли за нашей проблемой каких-нибудь особых грешков?
– Первый раз слышу, что кувыркание в койке уничтожает старые папашины декреты и указы, – протянул Хэм. – Будь оно так, в Пандеме уже протрахали бы не только конституцию и все Кодексы, но и наградные грамоты вкупе с географическими картами.
– Балаган закрывается, начинаем совет, – госпожа премьер побарабанила пальцами по столу. – Тему влияния секса на документооборот личным решением снимаю с повестки дня, равно как и убийственные в прямом смысле слова планы. И, господа, очень прошу – без самодеятельности на этой скользкой дорожке. Для господина министра культуры повторю отдельно: любая попытка воздействия на фигуранта с вашей стороны будет расценена, как прямое неподчинение воле Темнейшего.
Асмодей послал Рейне обиженный взгляд из-под опущенных ресниц и поджал губы.
– Предупреждая очевидные смежные вопросы – согласно отчётам Мора, состояние государя остаётся стабильным. Никаких нарушений режима содержания той, чьим именем фигурант затеял свою аферу, по результатам серьёзной проверки также выявлено не было.
– Как-то слишком для буйной сумасшедшей, – недоумённо заметил Хэм. – Отыскивать этого уголовника, вручать сомнительную бумагу… Даже если реально могла, скорее попросту сожрала бы – и дело с концом. И какой протуберанец угодил папаше под фуражку, чтоб он вздумал отписать Перешеек Лилит?
Маклин нахмурился, но промолчал.
– Боюсь, не под фуражку, мальчик, – с кривой ухмылкой сообщил Астарот. – Документ не имеет точной датировки, но по некоторым признакам можно сделать вывод, что мы имеем дело с наследием одного из тех периодов, когда необходимо было бдительно отслеживать, какие указы и постановления написаны всерьёз, а какие под влиянием кхм… момента. Чтобы в один прекрасный день, к примеру, не обнаружить, что государь подарил своей интимной любимице город или не оказаться подданными державы с новым и крайне неблагозвучным названием. Знал бы ты, как ранее значился в различных дарственных официальный статус фаворитки Его Темнейшества…
– Господин министр юстиции, если вы не возражаете, вечер мемуаров мы отложим до лучших времён, – сухо прервала его Рейна. – У обсуждаемой персоны до сих пор имеется масса сторонников разной степени вменяемости, особенно на Перешейке. Реальной угрозы они не представляют, по счастью, но подобные артефакты на чёрный день кому-то из них остаться могли. Там уже засветился Малхаз аль-Кувира, весьма одиозная личность. Один из доверенных мясников самопровозглашённой царицы Веера, а теперь уважаемый столп ифритского общества и служитель угасающего культа. И возник он сразу после того, как всплыл этот оборванец.
– И знает ли этот очаровательно норовистый барашек, что его уготовили на заклание? – томно вздохнул Асмодей. – Будет жаль, если при таком роскошном потенциале его жизнь оборвётся одним движением удавки или кинжала.
– Если декрет ему выдан советом старейшин, то и подходящую реликвию в закромах могут найти. А потом объявят угодным «богине» и посадят на трон. Удобно. Кандидатура выбрана с дальним прицелом – народный герой, благородный вор, то есть персона романтическая и вызывающая у простых людей доверие. А история с божественным озарением – комедия для суеверной части аудитории. В своих речах к отцам-пустынничкам он был несколько мягче, как мне показалось, – резонно заметил Малефицио. – Вы бы тоже могли это заметить, если бы сосредоточились не на созерцании крупных планов и удачных ракурсов оратора.
– Ах, виновен ли я в том, что волей случая юному дарованию достался столь выдающийся артефакт! – пожал плечами Асмодей. Под ледяным взглядом Рейны тут же добавил. – Опал таких размеров и столь редкой окраски – невозможно ошибиться. Так что насчёт реквизита в запасниках у шейхов наш любезный Малефициано может оказаться прав.
– Также возможно, что почтенный кувирский пчеловод действует не по одной лишь инициативе совета старейшин, – усмехнулся Маммона. – Более изворотливого и продажного типа – ещё поискать. А если кто забыл, в Совете Раймира крепко угнездилась парочка прямых потомков низложенной и забытой. Очень деятельных потомков, которым давно нет выгоды усердно гоняться за тенью крамолы – велик риск укусить собственный хвост. Только этих ретивых мозголомов – прости, Мак, – нам не хватало в роли наследников декрета. Или громких заявлений о хитром плане Темнейшего. Разумнее без особого шума вовремя изъять бумагу и объявить подложной, чем ждать, пока наша курортная зона превратится в горячую точку. Уверен, раймирским коллегам эта возня невыгодна даже при полном попустительстве Светлейшего. Объединёнными усилиями…
– Нет, – резко оборвала его Рейна. – И это не голосование, если кто-то вздумал решать вопрос преимуществом большинства. Следить за ситуацией, не вмешиваться. По крайней мере, покуда не станет ясно, кто стоит за фигурантом. Повторяю очередной и последний раз: любители альянсов и быстрых превентивных мер будут отстранены.
– Позвольте, миледи, – взгляд Асмодея был чище и невиннее младенческого. – Но не превышение ли это с вашей стороны? Да, Большая княжеская печать – аргумент увесистый, достойная награда за неутомимые труды. Но коли речь зашла о документах, где же бумага о вашем официальном назначении с расширением полномочий? Или вы коварно лишили Владыку последних сил, посему на соблюдение формальностей его уже не хватило?
Князья были готовы поклясться, что Асмодей наконец нарвался. И были бы искренне рады видеть, как он получит в лоб тяжёлой нефритовой печатью, но госпожа премьер по-прежнему задумчиво вертела её меж пальцами со странным выражением лица.
– Всем обеспокоенным здоровьем повелителя рекомендую проведать его лично. Глава Третьего дома как персона особо сострадающая может применить к Темнейшему все реанимационные меры на свой вкус. Возможно, тогда он наконец перестанет изображать выброшенное на берег бревно. И мне не придётся замещать его в кресле председателя, чтобы оттуда любоваться высочайшей дефективностью работы ваших извилин, господа министры и лица, к ним приравненные. Я всех предупредила. – Рейна ощупью выбрала из хрустальной вазочки пару орехов покрупнее и, не спуская глаз с Асмодея, небрежно опустила на них печать. Скорлупа и мелкие крошки разлетелись по столу, на поверхности осталась вмятина. – Заседание окончено. Катитесь вон.
***
Даже если документ подлинный, реальной силы он не имеет, нормы международного права исключают всякую возможность подобных шуток. А уж при каких обстоятельствах Лилит могла бы передать свою нелегитимную дарственную кому-либо – и вовсе непредставимо. Согласно отчётам о состоянии её здоровья, она ещё менее вменяема, чем тот, чья подпись стоит на декрете. План действий, чёткий, логичный и простой – отец бы наверняка его одобрил. Подождать, пока самозванец соберёт вокруг себя всех ментально поражённых, а затем убрать из уравнения лишнее. С прочими – поступить по справедливости. Никаких изъянов, кроме одного – уважаемые члены Светлого совета, похоже, совершенно не настроены выслушать председателя оного.
Уриэль о чем-то вполголоса переговаривался с Михаэлем, Двухголовые по обыкновению пребывали на своей волне, и волна эта того и гляди могла обернуться ударной – Мункар даже не удостоил его взглядом, не то что приветствием, настолько был занят мысленной беседой с братом, причём предмет этой беседы злил обоих буквально до белых глаз. Что здесь забыла госпожа Сешат – и вовсе загадка, но от её присутствия легче не становилось.
Хорошее начало – первое заседание Совета после официального вступления в должность, но вместо хотя бы формальных поздравлений коллеги ведут себя так, будто он невидимка, что-то вроде дворцовых слуг. Габриэль и вовсе потерял последние остатки совести. Столь бесстыдного поведения можно было бы ожидать от Аралима, все давно привыкли, что перевести его в ранг придворного шута мешают лишь какие-то неведомые соображения Светлейшего. На вызов этот разгильдяй не ответил и, разумеется, так и не явился.
Новоиспечённый премьер-министр применил другой приём из отцовского арсенала – выразительно кашлянул. И ещё пара минут прошла в ожидании, ничего не изменилось. Взгляд той, что считалась его матерью, обледенел окончательно, только инея на ресницах не хватало.
– У меня есть предложение вне сегодняшней повестки, – процедила госпожа Сешат. – Назначить уважаемого Габриэля ещё и министром демографии. И официально предоставить ему право на отдых в зале Совета.
– Чудесная мысль, девочка, – степенно откликнулся Уриэль, одарив её снисходительным взглядом. Министр юстиции неимоверно раздражал многих своей фамильярностью, но всё же имел на неё известное право – за свою долгую и успешную карьеру он успел побывать даже в должности премьера, но покинул её по своей воле. С несвойственным ему обычно, но приятным чувством Арвель отметил, как госпожа Сешат поджала губы. – Это принесёт изрядную пользу государству. Столь регулярное, длительное и, судя по всему, интенсивное укрепление международных отношений отнимает слишком много сил, поскольку представители Правящего дома братского Адмира известны своим бурным темпераментом в рамках переговоров. Потому разумно спасти нашего подающего большие надежды юного собрата от гибельного истощения и заодно вознаградить его неоценимый труд на благо нации.
– Орден ему дайте, – проворчал Михаэль. – «Адамантовый уд первой степени». За половые заслуги перед отечеством. И путёвку в Элизиум. - Министр обороны с силой раздавил окурок сигары в тяжёлой яшмовой пепельнице и вдруг рявкнул неожиданно громко, потревожив эхо под сводами зала:
– Габриэль!
– Незачем так орать, – неприязненно отозвался адресат, открыв глаза. – Если хотите проникновенных взглядов и непременных быстрых реакций – заведите василиска. Проект вашего ордена я предложил бы в массовое производство только после серьёзной доработки. Выступать с признанием этого дурдома без особых указаний Светлейшего я не планировал, и это на данную минуту всё, что я хотел бы сообщить уважаемым коллегам.
– Господин секретарь, мы можем наконец озвучить своё решение? – мягко вступил Мункар с такой вежливой улыбкой, что Арвель понял – это венок, брошенный на саркофаг его авторитета, – Пока досточтимый министр обороны не пустил в ход пепельницу, окончательно нарушив протокол, – продолжил Накир мысль брата. У всякого, кто не смотрел бы на них в тот момент, могло сложиться чёткое впечатление, будто говорит один оратор.
Уриэль медленно оглядел присутствующих и изрёк тоном, не допускающим возражений:
– Лилит недееспособна. Следовательно, не может иметь никаких притязаний, чей бы росчерк ни стоял на клочке пергамента. Соблазнённых же легко успокоить новым декретом. Последующее отменит предыдущее. Все несогласные незамедлительно становятся апостатами Империи. И обойтись с ними следует строго по закону. На случай серьёзных беспорядков есть миротворческие силы.
– Виновные понесут великодушное наказание, невинные получат урок свободы, – кто из тандема произнёс эту фразу, было уже неважно, на лицах близнецов появился одинаковый хищный оскал. – Мы позаботимся об этом.
– Ну ещё бы, где-то в тех краях у вас, кажется, был некоторый личный интерес. Какие-то вялотекущие археологические раскопки под видом застройки через третьи руки? – скучающим тоном заметил Габриэль, решивший причинить немного неудобства всем, раз уж его столь нелюбезно потревожили.
– Поскольку, как вы справедливо заметили, интерес личный, то и финансирование его не отнимает ни сефира бюджетных средств. Потому дел Совета касается в той же степени, что и объём расходов вашей обожаемой златовласки. Довольно праздной болтовни. Мы приступаем.
– Подождите, вы что всерьёз это предлагаете? – в полной растерянности выпалил Арвель, глядя, как исчезают близнецы.
Теперь его услышали. Всё внимание разом оказалось приковано к персоне премьер-министра. Пожалуй, лучшего результата могла бы добиться только случайно забежавшая в зал Совета говорящая собака – на неё смотрели бы с удивлением более благосклонным. Арвель держал лицо из последних сил, наблюдая, как коллеги по очереди покидают зал. Вскоре остался один лишь Габриэль, решивший воспользоваться своим новым, пусть пока и неофициальным правом.
Глава 6, в которой госпожа премьер предпринимает попытку привести Князя в чувство, некоторые государственные мужи продолжают совещаться по поводу Зоэля, а сам он тем временем проходит испытание
Глава 6, в которой госпожа премьер предпринимает попытку привести Князя в чувство, некоторые государственные мужи продолжают совещаться по поводу Зоэля, а сам он тем временем проходит испытание
– Отчего вы так мрачны, друзья мои? – Асмодей, обладавший тактичностью голубя, на красноречивые взгляды Малефа и Маклина отреагировал как на приглашение, хотя компания министра культуры – последнее, что им сейчас требовалось. – Дорогой граф и вовсе не проронил и словечка за всё заседание.
– Зато чтобы заткнуть твой фонтан, чуть не понадобилась аж Большая княжеская печать, – машинально огрызнулся Маклин и, услышав характерный вздох, моментально осознал свою ошибку.
– Я не привык довольствоваться малым, – ответил Асмодей и ловко вклинился между коллегами, уцепив при этом Малефа под локоть, чем вызвал мгновенное и острое желание сбросить папашин озабоченный репейник с ближайшего моста, а лучше уронить прямо на голову хозяину. Маклин, которому повезло больше, лишь неприязненно покосился на болтливого попутчика. Жертвы переглянулись: обоим стало ясно, что избавиться от Асмодея без применения силы решительно невозможно, а устраивать драку на улице было бы до крайности глупо. Маклин кивнул Малефу и резким жестом открыл портал.
– А куда мы, собственно, направляемся? – живо поинтересовался княжеский любимец, но, поскольку ответа не получил, просто покрепче ухватился за свой молчаливо протестующий буксир и вместе с ним последовал за графом.
Оказавшись в своём рабочем кабинете, Маклин занял привычное место за столом и первым делом полез в барный шкаф.
– Отцепитесь, – чеканно-вежливо процедил Малефицио, начав серьёзно подозревать, что у папаши в закромах имелся специальный репеллент – как-то же ему удалось избавиться от постоянного присутствия фаворита при своей особе.
– В счёт долга? – игриво спросил Асмодей, ослабляя хватку.
– По любви! – парировал Малефицио и поспешил обосноваться на широком подоконнике, подальше от сомнительных притязаний. На долю Асмодея осталась допросная кушетка – рабочий процесс шефа Третьего отделения не предполагал иной мебели для посетителей, а все остальные обходились без церемоний. Министр культуры был не сильно обрадован перспективой, но устроился там, приняв самую непринуждённую позу. После чего драматически возвёл глаза к потолку и обратился к хозяину кабинета:
– Ах, доктор, моя жизнь – сплошной стресс. Нервы совершенно расшатаны заседаниями Совета и неразделённой любовью!
Серия тихих щелчков послужила ответом – и Асмодей оказался надёжно привязан к кушетке. После неудачной попытки освободиться, возмущённо уставился на Маклина. Граф ответил ему гостеприимной каннибальской улыбкой, а пристяжные ремни затянулись чуть туже.
– Будь моим гостем, – радушно предложил он, заклинанием отправляя один из наполненных бокалов Малефицио, а затем доливая в свой. – Но я – не Темнейший, твои выходки поощрять не намерен. Полезно напомнить о порядках Третьего отделения, когда-нибудь да пригодится.
– Никогда не думал, что вы предпочитаете игры в злого дознавателя, но признаюсь, это так… пленительно, – протянул Асмодей, смерив свои путы и обстановку взглядом, исполненным порочной беззащитности. – Я готов сотрудничать со следствием любыми способами. Даже с риском для жизни. А наш красавчик Малефициано будет смотреть или присоединится?
Малефицио молча приложил бокал к виску и уставился в окно, невольно задумавшись о том, какой кошмарный и наверняка противоестественный катаклизм происходил в недрах Хаоса в тот день, когда из них выбрался Асмодей. Некоторые воспоминания при всём желании из памяти не стереть, но в данном случае это несомненно к лучшему.
– Следующим будет подан кляп, если не прикрутишь клоунаду, – предупредил Маклин, поморщившись. Он с удовольствием бы отправил Асмодея вместе с кушеткой прямо в Янтарный, но при всей своей докучливости княжеский фаворит обычно приносил меньше вреда, не будучи предоставленным самому себе.
– Подготовка госпереворота или просто оргия с расчленёнкой? – сарказм в голосе Михаэля только что водрузил свой флаг на очередной взятой высоте. Голограмма превосходно позволяла разглядеть хмурое лицо раймирца – видимо, в Светлом совете тоже не наблюдалось радостного единения.
– Когда в деле замешан синьор Випера, порой бывает трудно отличить одно от другого, – язвительно отозвался Малеф. – Но вы в любом случае промахнулись.
– О, Михаэль, какой приятный сюрприз! – Асмодей немедленно переключился на министра обороны. – Как здоровье малыша Изидора?
– Зашейте ему пасть, граф, вам сподручней, – Михаэль стряхнул пепел с сигары и наконец задал главный и основной вопрос, волновавший всех. – Могу я узнать, какого хрена обдолбаная ифритская сволочь машет древним драконьим дерьмом на всю Пластину? И какую ещё случайную документацию половых капризов Самаэля вы забыли спровадить в мусоросжигатель?
– Не звени ключами, Бештер, – в тон собеседнику ответил Маклин. – Не на плацу.
– Я один обратил внимание, что, помимо реликвария шейхов, этот затейник, похоже, обнёс нашего экс-державного сластёнку? – заметил Асмодей со скучающей миной. – Бедняжка Нитокрис, даже после жизни её не оставляют в покое. Хотя надо отдать должное, с тех пор, как её внешний облик был приведён к полной гармонии с внутренним, она сделалась гораздо более удобной. И надёжной – знали бы вы, что ей приходилось выдерживать!
– Пусть эти сведения умрут вместе с тобой, – оборвал Маклин очередной заход. – Бааль вполне мог прибрать к рукам нужный документ и найти исполнителя, но он не идиот. Всей выгоды ему – сидеть и надеяться, что Темнейший рассудит так же, когда очнётся.
– Если только он не сам это придумал, – подозрительно прищурился Михаэль. – Прецеденты были. Опять же, кому на полном серьёзе понадобилось бы трясти знамёнами рыжей и бросать вызов Раймиру?
– После своего загула он не в том состоянии, чтобы устраивать дорогостоящее шоу с очередным подсыльным лжепророком, – с обидой в голосе отметил Асмодей. – Возможно, его сивая мегера могла бы ответить на вопрос, где он столь безобразно промотался, но очевидно не желает этого делать. С таким же успехом ифритский подарок может быть прямиком из Шахматного кабинета. Вдруг кое-кто решил разбавить сплетни о бесплодных шашнях свеженькими некрологами?
– Завязывай таскать у шефа порошок, Шамад. Любимые отморозки Светлейшего уже двинули прощупывать почву. Это так, на случай, если кто из вас вздумает влезть туда же. Мальчишка проболтался, когда закусился с Малхазом – крайне неканоничный, но достоверный вариант истории шейха-полудурка в одной связке с упоминанием хидирин. Возможно, в рамках ифритской традиции, а возможно – и как предупреждение. Где он там шлялся – неизвестно, но Пустоши в целом паршивое место для одиноких прогулок.
– Позвольте, но что стихийным и беспамятным до хода истории? Сожрать или покуражиться – свидетельств довольно, – с неподдельным интересом уточнил Малефицио. Ему доводилось встречать упоминания о свободных духах Пустошей, не имевших физического тела, но обладавших огромной силой. Опасные эксперименты с развоплощением в большинстве случаев приводили к утрате памяти, а то и личности. В такую ловушку можно было угодить случайно, так что любой достаточно сильный Высший, погибший в песках, имел шанс продолжить свою жизнь беспокойным духом подле собственной мумии, постепенно сходя с ума. Подобные твари могли вселяться в животных или неосторожных путешественников, но в очерках не было ни слова о каком-то более осмысленном вреде, нежели гибель парочки караванов, вымершее селение или возникновение новых идиотских культов и верований среди краткоживущих. Говорящий лошак или пылающее фиговое дерево – отличный цирковой аттракцион, но сомнительный проводник воли высших сил.
– Любишь старые книжки, парень, – читай их все и до конца. – Михаэль снисходительно посмотрел на задумавшегося Малефа. Башковитый малый, но не приведи Хаос ему схлестнуться с Двухголовыми. Тех тоже очень интересовали предания древности. – Для беглых генералов бешеной ведьмы халявный сосуд с таким послужным списком – отличный шанс реванша. А шейхи за магию отдадут что угодно. Их понимание сущности хидирин – как раз оттуда. От таких оставалась идея слепой преданности и стремление освободить свою царицу любой ценой. И сила. А красивые слова сам знаешь, как пишутся – под очередной кувшин и в дыму священных трав.
– Даже если предполагать худшее, он один. Лазурь далеко, с магией дело обстоит чуть лучше, чем у шейхов, да и грызня между собой занимает тамошние кланы больше, чем возрождение былой славы, – резонно заметил Маклин. – Он надорвётся и повредит сосуд. Впрочем, этот самозваный избранник забытой и погребённой может быть и просто бастардом какого-нибудь Высокого дома. Ему за четыреста – возможно, манифестация способностей. Угроза жизни, найденный артефакт, артистический темперамент и ифритские суеверия – совокупно имеем на выходе все эти пляски. Мало до него было кретинов – взять хотя бы секту тарайин, из-за которой Круглую площадь едва не переименовали в Скользкую. Тоже кому-то что-то померещилось возле старого алтаря из-за очередного бездненского катаклизма – и началось. Теперь не падают, что крайне неудобно в перспективе.
– Да, отчёт об организованном налёте на администрацию Сифра и посольство все читали, – поморщился Михаэль. – Только ифритской освободительной авиации нам недоставало. Верховодит там Фероз ибн Фирсет, бывший наёмный убийца, сектант и – как вы могли догадаться – названый брат во сиротстве этого треклятого Зоэля. Прочий народ просто подтянулся спускать пар и спасать из горящих зданий ценное имущество.
– Объекты культурного наследия пострадали не меньше, – подал голос Асмодей. – Какая архитектура пропала, эталонный колониальный стиль! Дикари! Сожгли старейший увеселительный дом Сифра только потому, что этот кретин Нержель решил там укрыться! Даром, что одновременно родич вашего финансиста и нашего перемещенца. Вроде дальний, а такой недалёкий… Мой атташе сообщил, что его кхм… арестовали, когда он пытался сбежать, но спьяну не смог открыть портал. У него что-то личное и с нашей кучерявой крупнокалиберной проблемой, и с его вторым побратимом – Элинором Фирсетским. Жуткий тип, но недурной администратор. Шоу с изгнанием низложенного мэра удалось на славу, в лучших традициях факиров. Даже я не уверен, что стоило вставлять орудие народного гнева так глубоко без предварительной подготовки, но зато силы оставили страдальца до того, как подожгли запал. К тому же ему помогли с порталом и любезно отправили в сторону его прежней провинции. Лино большой затейник, даже руки сковал так, что за счёт выворотного угла трудности у бедняги будут не только с нижними… конечностями.
Собеседники с явным злорадством наблюдали за попытками министра культуры сопроводить очередной пассаж бурной жестикуляцией, но такими мелочами смутить Асмодея было невозможно. – А вообще я полагаю, что вы слишком усложняете. Если пройтись по ситуации бритвенным станком простой истины, то налицо действие ифритской преступной группировки под патронажем местных деятелей культа. Ну побуянят, ну захватят что-нибудь, ну поиграют в свободу, равенство и братство. Все мы знаем, чем всё закончится, даже без предсказаний – наблюдали бессчётно на разных Пластинах. Этот очаровательный дебошир – вор, а не политик. Добрые горожане проспятся и поймут, что его обещания – пустой звук, а барахла с разгромленных вилл классового врага на всю жизнь не хватит. Зачем туристам отправляться туда, где вместо привычного веселья пьяные толпы, пожары и религиозные фанатики? Сутенёр, убийца и верный оруженосец-лавочник – хорошая банда, но не правительство. А Малхаз и его однокультники – просто древность с антресолей истории. Достаточно напомнить народу, кем были и что творили при Лилит эти почтенные благообразники, – всех замуруют в их пещерах. Меня всегда поражал этот парадокс – объявить богиней чокнутую стерву, у которой с начала мира на все случаи два рефлекса, да и те суть один. Почему бы не избрать для поклонения кого-нибудь действительно прекрасного и могущественного, но не имеющего привычки жрать собственных последователей?
– Мне кажется, кто-то обладает на редкость избирательной памятью и предпочитает забывать о своих славных деяниях, как только они были совершены, – Маклин с холодным любопытством патологоанатома уставился на Асмодея.
Тот ответил ему проникновенным нежным взглядом из-под полуопущенных ресниц. Даже будучи спелёнутым ремнями, министр культуры умудрился каким-то образом принять позу поэлегантнее, но это всё, на что его хватило, – видимо, оборудование графского кабинета оказалось не по зубам даже высшему метаморфу.
– Нет, вы решительно ко мне неравнодушны, дорогой граф! Зная вашу исключительную разборчивость, я польщён. Так приятно находиться в окружении друзей, которые действительно ценят мои таланты. Скажу без утайки – лишь с вами я чувствую себя по-настоящему в безопасности. С удовольствием бы поднял бокал за наш прекрасный союз!
Прочувствованная речь Асмодея внезапно прервалась сердитым фырканьем – на голову оратора обильно полилась вода.
– Прозит, – довольно кивнул Михаэль. – Извини, дошла одна содовая, вероятно, знаменитая защита Третьего не пропустила виски и стакан. Алкоголь и бьющиеся предметы, потенциальный источник.
Малефицио слез с подоконника, держа в руках только что материализованную бутылку. Чистые бокалы возникли на столе в тот же миг. – Рекомендую, – он разлил вино, подумав, снабдил один бокал трубочкой и отправил получившуюся конструкцию к Асмодею. – Порто из папашиных закромов. Безопасен, я проверил, – в подтверждение своих слов демон плеснул в собственный бокал и невозмутимо вернулся на подоконник, очевидно предпочитая ложу партеру в этом спонтанном театре.
Асмодей присвистнул.
– Мальчик, – вкрадчиво произнес он, – я не отказался бы узнать, как тебе удается магия в кабинете, где даже я ничего не могу сделать, и какими заклинаниями ты умудряешься воровать бутылки из Осеннего на расстоянии.
– Эта магия настолько ужасна, что я предпочту унести свои тайны в могилу, – пафосно ответил Малефицио. Маклин закашлялся, довольно удачно маскируя смешок. Михаэль и Асмодей, судя по всему, приняли подначку за чистую монету – теперь к княжескому сыну были прикованы уже два заинтересованных взгляда. Асмодей твердо вознамерился выяснить, каким образом наглому мальчишке удается обходить защитные заклинания двух Высших неизмеримо сильнее него, посему поспешно пробормотал «ни с тобой, ни из тебя…» и пообещал считать за собой ещё один небольшой долг, если тайна столь сильного заклинания будет раскрыта. В конце концов, если парень польстится на сделку и сдаст хотя бы контрзаклятия к защите на кабинете Палача, обмен можно будет счесть крайне выгодным.
Малефицио ещё некоторое время поторговался, но, наконец, соизволил снова слезть с подоконника. Церемонно попросив у графа прощения за то, что из личных меркантильных побуждений он раскроет одну из самых жутких тайн Третьего отделения, и дождавшись мрачного «Вот ничего молодым доверить нельзя», демон полез за пазуху. Вместо какого-нибудь древнего амулета он вытащил из-за ворота стальную служебную пластинку Третьего и покачал ею, словно гипнотизёр.
– Служебный амулет, добровольно и собственноручно выданный мной, – широко ухмыльнулся граф, – позволяет свободно пользоваться магией даже в моем кабинете. Как видишь, иногда быть зарегистрированным сотрудником Третьего отделения на редкость полезно.
Михаэль коротко хохотнул.
– Один – ноль, – кисло отозвался Асмодей. – Если и для Осеннего существует схожая бижутерия, готов приобрести её за любую названную тобой сумму.
– Увы, – скорбно вздохнул Малефицио, – разбогатеть мне не суждено. – Он вытянул перед собой руки, словно подставляя запястья под невидимые наручники. – Никаких побрякушек, кроме наглости – этими самыми руками я старательно перетаскал домой как минимум десяток ящиков любимого папочкиного пойла из погребов Осеннего. За дополнительную плату готов назвать место, где стоят стеллажи с наиболее интересным вином.
Асмодей утомлённо закатил глаза и заключил трагическим материнским тоном:
– Весь, весь в отца! Жесток, бессердечен и коварен! – после чего отважился испробовать угощение, проделав перед тем с несчастной трубочкой несколько искусных и довольно зрелищных манипуляций. Эффект оказался строго противоположным задуманному, но зрители стойко выдержали и эту культурную программу.
– Характер – в папу, внешность – в маму, – протянул Михаэль. – Хотя наоборот, боюсь, результат мог оказаться ничуть не безобиднее.
***
Рейна предпочла бы обойтись без визита в Янтарный, но помимо повестки дня следовало утрясти и ещё кое-что, о чем забыли в общей суматохе. Устное распоряжение никому, кроме Асмодея, не пришло в голову ни оспаривать, ни даже проверять, но нарушать древние порядки не стоило – и отдельные песчинки могут доставлять изрядное неудобство, попав в туфли, но бесчисленное множество таких песчинок, поднятое ветром, означает бурю, которая вначале ослепит тебя, а затем погребёт с головой. На стук каблуков, гулко разносившийся по коридору, выглянула Мэгс, верный часовой у владетельного тела. Рейна усмехнулась: идея вынести Первого среди равных и обустроить в мавзолее по соседству с Прекрасной Рахмой показалась ей вполне уместной. Переименовать достопримечательность в Мавзолей Адекватности помешало бы лишь то, что даже в обычном своём состоянии Его Инфернальное Величество был олицетворением каких угодно свойств и качеств, кроме этого.
– С кардамоном, – коротко распорядилась Рейна и прошла в кабинет.
Внутри стояла всё та же гробовая тишина, но обстановка в целом выглядела несколько менее удручающей. Госпожа премьер, бросив беглый взгляд в сторону дивана, неодобрительно нахмурилась, молча прошла к столу и заняла княжеское любимое кресло. За давний срок своей службы ей доводилось наблюдать государя и повелителя в самых разных видах и состояниях, но любой клоунаде обязан быть какой-то предел.
На её вторжение хозяин кабинета никак не отреагировал, зато прислужница оказалась крайне расторопной и, судя по аромату напитка, толк в варке кофе знала. Жаль, если её труды отправятся дракону под хвост, но что поделать.
– Благодарю, Маргарита, можете быть свободны, – судя по лицу бывшей няньки, та поняла сказанное в смысле скорее философском и осмелилась не согласиться, но исчезла с почтительным поклоном. Любопытно наблюдать, как практически всемогущему владыке по какой-то загадочной причине искренне сострадает недолговечная служанка.
Рейна задумчиво побарабанила пальцами по столу, оглядев царивший на нём бардак, затем произнесла, недобро сощурившись:
– Три вопроса. Всего три.
– Проклятая дрезина… – донеслось глухое рычание с дивана. Рейна лишь пожала плечами, нимало не принимая сказанное на свой счёт. Подождала ещё, но в награду получила лишь бессвязные обрывки военных мемуаров. Пришлось оставить слабую надежду с первого захода перевести в нужное русло мутный поток княжеского сознания.
– … а потом выпал снег, и мы победили.
Рейна не стала и пытаться предполагать, с каких даров собственного шкафа Князя унесло в эти дали, но машинально поправила.
– Это был не снег, государь.
– Но мы победили.
Пригубила кофе, убедившись, что он всё ещё достаточно горяч, и поднялась.
– Начнём с простого. – Она стояла над распростёртым на подушках телом, глядя на ароматный пар, поднимавшийся от чашки. – Ситуация на Перешейке. Есть несколько способов. – Темнейший продолжал изображать шедевр надгробной скульптуры, но предполагаемую скорбную торжественность убивала на корню одна деталь – весьма искусно вышитая карта Веера, украшавшая шёлковые боксёрские трусы Владыки. Оценивать детализацию и точность масштаба госпожа премьер воздержалась, сочтя, что это, конечно, могло бы вывести Князя из диванной комы, но провоцировать очередной раунд идиотских шуток тысячелетней выдержки не было ни времени, ни смысла.
– И что прикажешь сообщить Совету? – с нажимом произнесла Рейна, качнув чашкой особенно выразительно. Только теперь Владыка изволил ответить. Не открывая глаз, скривился, проворчал «Дебилы, блядь!» и отвернулся, прекратив наконец демонстрировать державный географический анфас. Госпожа премьер поставила чашку прямо на покрывало, звякнув блюдцем, и покачала головой.
– Подпись и печать, пошляк.
***
Столице некогда было присвоено имя, созвучное древнему названию дворцового комплекса и его окрестностей. В грубом дословном переводе оно означало «место покоя». Сад же для всех остался Эдемским, по старому стилю именования. Очередная отцовская шутка-головоломка, исполненная многих смыслов. Но зерно истины в ней всё же было: никакие политические вихри и военные катастрофы не имели сюда доступа. Само время, казалось, было выведено за лацкан и навсегда оставлено за чертой воображаемых ворот. Войти сюда мог любой, при должной чистоте помыслов ему ничто не угрожало в этом источнике вселенской тишины и безмятежности.
Добрые горожане издавна завели традицию – оставлять на ветвях деревьев цветные ленты в дар невидимым стражам, чтобы те были милостивы, уберегли от беды и передавали государю и повелителю все насущные чаяния. Стихийно возникший в народе ритуал неизменно приводил адресата в хорошее расположение духа, и в этом случае Арвель отчасти понимал, в чём соль: стража не носила никакого оружия, лишь тонкие шёлковые шнуры, как символ мирного и бескровного разрешения возможных конфликтов.
Жители столицы проявляли исключительный сочинительский талант, из поколения в поколение обогащая городской фольклор. Выдумали, будто скульптуры возле дворца приносят несчастье, если слишком долго смотреть на них перед заходом солнца. Впрочем, это нелепое суеверие хотя бы спасало прекрасные статуи от любителей добывать удачу трением.
В народном воображении сад якобы обладал сознанием и сам определял, какую тропинку кинуть под ноги вошедшему и куда по ней привести. Забавное оправдание собственного топографического кретинизма или обычной неграмотности, мешавшей прочесть указатели и таблички, зато с моралью для тех, кто рисковал пренебречь правилами безопасности.
Арвель часто размышлял о том, как устроены добрые горожане, даже одно время изучал их быт и нравы, но отец решительно пресёк увлечение, как абсолютно бесполезное в делах будущего управления Советом: там никаких добрых горожан точно не было.
С одной стороны, движения простых душ были просты, как плевок верблюда, но с другой – порою в них появлялось что-то совершенно неестественное, непостижимое в свете заданных условий. По счастью, эти всплески имели безобидный характер, даже когда случались сбои в целеполагании, в основном у ментально поражённых. Но то, что они отваживались выказать своё недовольство какой-нибудь малозначительной мелочью открыто и совершенно мирно, даже не сбиваясь в группы, и делали это с великим почтением к самому институту верховной власти, говорило всё же в пользу правильной и здоровой основы, заложенной в ходе многотысячелетней усердной работы ради всеобщего процветания. Некоторые недолговечные предпочитали пользоваться достижениями развлекательных технологий, потому хлопот соответствующим ведомствам доставляли и того меньше. Вот она – истинная свобода, позволявшая выражать без помех даже откровенное безумие.
Давняя привычка проветривать голову прогулками привела туда, где редко можно было встретить посторонних. Считалось, что отдельные участки сада иногда скрываются от глаз случайных посетителей и попасть туда совершенно невозможно, даже будучи чемпионом по ориентированию на местности с полной сумкой поисковых амулетов и картой Эдема в придачу. Это было правдой, но объяснялось вовсе не мистическим «сознанием сада», а священным и неотъемлемым правом на уединение для всех, кто мог поставить достаточно мощный купол.
Редкий гранат отец привез из какой-то очередной отлучки, когда Арвеля ещё на свете не было. В цвету легко узнавался издалека по нежно-розовому оттенку лепестков. Сейчас на фоне своих собратьев казался скорее кустарником – всего пятнадцать футов в высоту – куда такому тягаться с иными старожилами сада, среди которых встречались настоящие исполины. Арвель печально усмехнулся случайной мысли о символическом родстве весьма несходных и далёких друг от друга сущностей и поднял глаза к тёмному небу, высокому и ясному. Ни облачка, даже звёзд как будто стало меньше, а те, что остались – потускнели. Погасить их – и останется только благодатная безбрежная чернота, легко растворяющая любые тревоги и сомнения. В её молчаливом и торжественном сиянии многое порой виделось отчётливее, но часто пользоваться таким методом было чревато последствиями, как всякое злоупотребление. Не это ли ощущают деревья, отказываясь подчинять движение своей листвы порывам ветра?
Едва уловимая дрожь вдоль позвоночника – как сработавшее охранное заклинание. Арвель замер, мгновенно остановив беспорядочный поток образов – инстинктивно ловить флюид внезапного присутствия он научился раньше брата и потому реже получал дядюшкиной вездесущей тростью в детстве, а в юности почти всегда успешно избегал проявлений внезапного и острого, как ломающаяся под ногами ледяная кромка, недовольства государя и повелителя.
Обернувшись, встретил ровный, чуть насмешливый взгляд и поспешил преклонить колено, почтительно приложившись к отцовскому перстню. Скрыть своё смятение нечего было и пытаться.
– Нам известно, – коротко ответил Светлейший. – И чего же ты хочешь от нас? – После минутной паузы продолжил, тон его стал гораздо прохладнее. –Иерархия и почтение к существующему благодаря ей порядку обеспечивают неукоснительное исполнение всех распоряжений. Всё к вящей силе и славе, ничего во вред и ничего выше интересов государства. Если исполняется лишь большинство указаний, стоит проверить, не являются ли они частью совершенно естественных процессов в общей системе. Предписывать полуденному солнцу нагревать песок может любой. Для всего остального нужно быть немного больше своего кресла.
– Прости, отец. – Вслух произнёс Арвель, осмелившись поднять голову.
Хотел было продолжить, но Светлейший небрежным движением руки остановил зарождающийся поток слов. Застывший прозрачный взгляд был направлен куда-то сквозь сына. – Мы видим, сколь искренне ты ищешь совета. И потому скорбим о нашей ошибке, – ни раздражения, ни гнева, в голосе слышались лишь скука и брезгливость. – Ступай.
Прощальный поклон юного премьер-министра выглядел так, словно его ударили под дых. Светлейший после исчезновения сына продолжал пристально изучать заросли за деревьями, а затем быстрым шагом направился к самому старому гранату. Блеснуло лезвие ножа. Срезанную ветвь мгновенно окутало мягкое золотое сияние, становившееся всё ярче. Тот, кто выглядел в точности как владыка Раймира, торжествующе улыбнулся теням сада и растворился в воздухе.
Глава 7, в которой Малеф находит способ помешать планам своей матушки, а она отправляется на внезапное романтическое свидание
Глава 7, в которой Малеф находит способ помешать планам своей матушки, а она отправляется на внезапное романтическое свидание
Явившись в Тайную канцелярию, Малеф развил бурную деятельность. Занимавшийся раймирскими вопросами отдел, работавший в штатном режиме ни шатко, ни валко, ибо никаких заслуживающих внимания новостей от соседей давненько не приходило, начальственного появления буквально на рассвете не ожидал никак. Ещё меньше, чем никак, обленившиеся референты ждали, что от них потребуется срочно найти портреты всей тамошней знати моложе полутысячи лет (Малефицио рассудил, что подсунутая ему матушкой голограмма совершенно не обязательно изготовлена специально для этой брачной аферы), сделать свежие выписки из генеалогий всех номерных домов. Наиболее странным ошалелым «раймирологам» показалось задание метнуться в министерство юстиции за справкой, не вносились ли в Кодексы братской державы какие-нибудь заковыристые, но совершенно бессмысленные поправки в последнюю сотню лет. Если вносились, следовало выяснить, в чем они состоят, и также предоставить выписки, уделяя особое внимание – подумайте только – брачным разделам кодекса и прецедентам бракоразводных процессов.
Исполнительные подчиненные все требуемое, конечно, предоставили в кратчайшие сроки, ещё до заката, но после обсуждали неожиданный всплеск интереса начальника к «двоюродным» едва не неделю, причем не особо стесняясь в выражениях. Впрочем, верного ответа на общий вопрос «Какая гадюка наше высочество с утра пораньше ужалила?» так и не нашли…
Дома Малеф предпочел не появляться – в управление маменька голограмму не пошлет, а значит, и лишнего не увидит. Приказав подать поздний ужин в кабинет и не беспокоить, если только не начнется Вторая Вселенская, он заперся, обложившись разнообразными выписками из кодексов и генеалогий, кристаллами и докладными. По закону подлости, приличного портрета столь восхитившей матушку блондинки в них не оказалось – смутно похожая на неё девушка маячила лишь на каком-то семейном фото. Малеф вгляделся пристальнее – да, похоже, это она. Подписан снимок не был, но находился в конверте с небрежно нацарапанной пометкой «Дом II». Хуже того, за спиной совсем юной предположительной «Изабеллы», обнимавшей элегантно одетую и ослепительно красивую демоницу постарше, схожую с девушкой настолько, что не могла быть никем иным, как её матерью или сестрой, маячил столь же смазливый юноша, почти мальчик. Фото было достаточно старым, но не узнать этого красавца Малефицио просто не мог – обстоятельства подобных знакомств не забываются и через тысячу лет, а тут прошло-то всего ничего.
Изидор. Сын Михаэля. Наследник Второго дома. Садист и убийца.
Малеф стиснул зубы и положил фотографию перед собой так осторожно, словно имел дело с гремучей ртутью. Откинулся на спинку кресла. Да уж, лучшего выбора матушка сделать не могла, пожалуй, даже если бы зачем-то отправилась искать себе невестку среди фанатиков Лилит, вервольфов-одиночек и тому подобного сброда.
Он невесело усмехнулся, представив выражение лица матери, узнай та, какой уникальный, неповторимый и неординарный шурин прилагается к чаемой ею невестке. Жаль, что все они поклялись Михаэлю держать в тайне эту историю, если Изидор до конца дней не выйдет из-под домашнего ареста. Насколько Малефицио знал, раймирец держал слово, а значит, придётся молчать и ему. Остается, конечно, Нора, благодаря служебной «дальней слежке» наблюдавшая всё, что происходило с того момента, как он под руку с Асмодеем вышел из ресторана, но никаких клятв не дававшая… Нет. У неё нет доказательств, и Герцогиня ей не поверит – а раймирец, узнав о разглашении тайны, вполне может отомстить девушке. На всю жизнь круглосуточную охрану не приставишь – рано или поздно сбой дает всё. История Тойфеля тому пример – «можно встать из могилы, но нельзя выйти из Бездны», как же, держи стакан выше…
Обратиться к раймирцу напрямую и напомнить о том, что за ним должок? Замечательная в своей бессмысленности идея – Малеф с отвращением посмотрел на брачный кодекс Раймира, провозглашавший примат интересов государства над личными чувствами. Михаэль может костьми лечь – но, если дядюшка упрётся, девчонку выдадут за того, на кого укажет именно он, а не отец невесты. Если министр обороны, повинуясь данной клятве, начнет настаивать – получит клеймо государственного изменника и, того и гляди, окажется под домашним арестом вместе с сыночком, если не в камере в Бездне.
Согласиться на знакомство, но вести себя так, чтобы девица сочла, что гуль-помоечник – и то лучший кандидат в мужья, чем наследник Темнейшего? Смотри предыдущий пункт – приказ государя, и, как говорится, «нравится – не нравится, спи, моя красавица». Только трепать нервы девчонке, которая находится ничуть не в лучшем положении, чем он сам.
Смыться на какую-нибудь из отдалённых Пластин? Ещё лучше – пока он будет бегать незнамо где, со всеми делами здесь, без сомнения, прекрасно управится Пиздец. Или папашин лис. Не говоря уж о том, что омерзительный в своем занудстве и стремлении учитывать государственные интересы любой ценой раймирский кодекс отметал на корню и эту возможность: в исключительных случаях (слияние Домов и капиталов, необходимость причисления к дому «посмертных» детей и еще три страницы мелкого курсива) допускалось бракосочетание с отсутствующим или даже покойным, за жениха или невесту in absentia мог принести брачные клятвы ближайший кровный родственник. Вряд ли, конечно, маман с дядюшкой решат разыгрывать эту карту, но… Хаос их знает. Если предположить, что цели у них разные... Дядюшка, не исключено, задумал очередной евгенический эксперимент, мать просто и цинично ищет способ упрочить свое положение в Раймире. Сейчас она – гостья Светлейшего, разругается с ним – и ариведерчи, кара миа. Место сватьи главы Второго дома Раймира будет, пожалуй, понадёжнее, особенно если не забывать, что в Раймире куда легче повеситься, чем развестись. Малеф в очередной раз мрачно уставился на выписки из соответствующих глав Кодекса, и неизбежное случилось – над столешницей закружил огненный шар, уничтожая многочасовой труд «раймирологов» управления.
***
Дежурить в комнате находок Третьего Алиенор ненавидела – сил уходило много, а ни малейшего морального удовлетворения не предвиделось. Любой хотя бы относительно сильный маг мог соответствующим заклинанием обнаружить потерянное или украденное, потому к услугам егерей для такой ерунды обращались лишь те из драгоценных сограждан и приезжих, кто был начисто лишен магии, чтобы справиться самостоятельно, и денег, чтобы заплатить специализирующимся на поисках магам. Дежурство длилось всего пару часов, но ей уже пришлось разыскивать и вытаскивать заклинанием котёнка, вышитый носовой платок, кисет с игральными картами и недопитую бутылку (пахло это пойло так, что на месте забывшего бутыль где-то в парке недолговечного она радовалась бы случайному спасению собственной печени, а не требовала бы найти пропажу, и уж точно не препиралась бы полчаса, доказывая, что, когда бутылка последний раз находилась в руках владельца, пойла в ней оставалось на пару пальцев больше)… Выпроводив пьянчугу угрозой превратить остатки этой ужасающей субстанции в полезный вытрезвляющий травяной чай, она утомлённо закрыла глаза и не сочла нужным открывать их, когда дверь в кабинет снова распахнулась.
– Здравствуйте. Сосредоточьтесь на потерянном предмете и постарайтесь как можно детальнее представить вещь и обстоятельства, в которых она могла быть утрачена, – девушка монотонно пробормотала установленную фразу, не глядя на вошедшего.
– Не могу, – покаянно ответил до оскомины знакомый голос. – Для начала, я понятия не имею, как мог бы выглядеть мой здравый смысл. Я даже не уверен, что он утрачен – возможно, его не положили при сборке.
– Трепло, – совершенно неуставно хихикнула Нора и немедленно открыла глаза.
– Только в новолуние, на убывающую луну я обычно молчалив, как сытый гуль, – парировал Малефицио, ничуть не смутившись, и выудил из кармана смятый огрызок пергамента. Оттиск княжеской печати фосфоресцировал так, что, казалось, освещал кабинет. – Только не говори, что это дежурство – самое интересное, что происходило с тобой за последние полсотни лет, а то я очень огорчусь. Вызывай замену, и пошли.
– Может, лучше вызвать наряд, да оформить тебя по всем правилам за подделку документов? – Нора задумчиво покосилась на пергамент магическим зрением. Вопреки ожиданиям, оттиск оказался настоящим.
– Не сработает, – Малеф был непрошибаем, – это не подделка. Печать не личная, а государственная, и любой член Совета вправе воспользоваться ею ради блага страны и народа… вот я и воспользовался. Но, конечно, если ты предпочтешь честно сидеть здесь до заката, отыскивая непарные носки и неделю назад пропитые заначки, мне придется подождать, – нахал уселся прямо на пол, демонстрируя, что ждать намерен прямо здесь, и, если о персону княжеского сына будут спотыкаться все входящие в кабинет, им же хуже.
По всему выходило, что замену вызывать придется – неизвестно, высидит ли начальник СВРиБ десять часов на полу комнаты находок, но вот она точно умрёт от любопытства.
Некоторое время спустя она слегка пожалела, что не заставила княжеского сына остаться на полу – возможно, дополнительные десять часов на размышления ему бы не помешали.
– Зачем тебе это? – подозрительно спросила Нора в очередной раз. Малеф – в очередной же раз – воззрился на неё с неподдельным недоумением:
– Я же объяснил. Если за дело возьмется дядюшка, я рискую оказаться зятем Михаэля, не приходя в сознание. Папашина шутка с кофе удалась на славу – и заметь, ни одна проверка ничего не показала. Выяснять на своей шкуре, на что способен владыка Раймира, мне неохота. Жениться на прелестной сестрице одного знакомого тебе извращенца и выяснять, ограничивается ли фамильное сходство внешностью – тем более. Учитывая отношение драгоценных двоюродных родичей к разводам, полагаю, законный брак заставит дядюшку отказаться от любых евгенических идей. Насколько я выяснил, склонностью соблюдать самолично выдуманные правила он похож на отца.
– Это очевидно. Я пытаюсь понять, зачем в твоей схеме я? – Нора задумчиво накручивала на палец выбившуюся из небрежно собранного пышного пучка прядь. – От недостатка женского внимания ты не страдаешь, и даже второпях способен организовать себе партию получше, чем не слишком родовитая девица из Пятого дома.
– Мне казалось, что мы неплохо ладим, – развел руками Малеф. – Кроме того, если мне не изменяет память, при знакомстве с дражайшей матушкой вы обе не испытали ни малейшего желания заключить друг друга в родственные объятия – а значит, перспектива огорчить её тебя никоим образом не смутит. И не забывай, любой девушке, а то и её родителям мне придется слишком многое объяснять – но этого я сделать не смогу, не нарушив клятву.
– Хм… – Нора состроила забавную рожицу. – Есть ещё одна кандидатура, которой не нужно будет ничего объяснять, и которая вряд ли смутится огорчить Герцогиню… а уж родословная там не чета моей, – она выжидательно смотрела на Малефа, но тот не купился.
– Подойти к нашей синьоре Випере ближе, чем на выстрел, боюсь, меня не сподвигнет даже дядюшкина или папашина магия, – мрачно сообщил он. – Ну так как? На каких условиях ты готова спасти меня от раймирской красотки?
***
Герцогиня бросила в огонь очередную страницу и удовлетворённо откинулась на спинку кресла, наблюдая, как каминное пламя расправляется со свежими выдумками раймирских борзописцев и горе-художников. Впрочем, неизвестный автор последней идиотской карикатуры не был лишён таланта – портрет Светлейшего вышел весьма эффектным. Особенно удалась маленькая чёрная кошечка в сапфировом ошейнике, томно дремлющая на государевых коленях. Прекрасная декоративная деталь, просто прекрасная. По сравнению с иными образчиками народного творчества – прямо-таки бездна вкуса и фантазии. Что там ещё осеняло эти изобретательные умы – «адмирский сувенир», «державный подарок». Куклой не называли, но исключительно из соображений верноподданнической самоцензуры. Светлейший, конечно, всегда придерживался убеждения, что истинное величие для любых оскорблений недосягаемо, но на такую банальную вещь, как статистика пожаров в столице, это обстоятельство повлиять никак не могло. Впрочем, реноме постельной грелки куда предпочтительней репутации шпионки. Вот уж действительно, если патриотические чувства мешают устраивать праздники злословия в честь своего государя, то всегда есть более безопасные мишени. Свободная адмирская пресса и вовсе не стеснялась открыто перечислять возможные причины как бурного романа, так и его бесплодности. И далеко не все из них были столь же безобидны, сколь и низменны. Что творилось на просторах Сети, Герцогиня вообще перестала отслеживать довольно быстро, поскольку планшеты и ноутбуки горели не так красиво, даже если не бросать их в камин. Многие достижения техники ей нравились, но определённо не эти, слишком напоминали о том, что привело её сперва обратно на родину, а затем – в Белый дворец.
Герцогиня усмехнулась – всего пара десятков лет в Джаганнате, а какие мелочи теперь способны её отвлечь. Впрочем, от мелочей многое зависело в здешней повседневности. Ветвь банксии, сменившая в хрустальной вазе простенький, но пышный букет обычных гиацинтов, означала не просто тягу садовника к разнообразию и контрастам. Шлейф грязных слухов долетал и до Шахматного кабинета, ничуть не улучшая тамошней атмосферы.
Не то, чтобы здесь приходилось начинать с нуля – но реального политического веса при дворе приобрести не удалось. Михаэля она раскусила быстро, во многом он был похож на сильно упрощённую версию Темнейшего, если бы принципы последнего лежали ближе к общепринятому пониманию здравого смысла. Даже неуправляемый сынок с сомнительными наклонностями в анамнезе имелся, выкинул фортель, уйдя в загул прямо с ярмарки женихов, да так, что Михаэлю пришлось доставать сына из какого-то клоповника в трущобах и в самом жалком состоянии отправлять в реабилитационную клинику. Сейчас юноша вполне оправился и производил впечатление достойного наследника, обаятельного и любезного. Если не знать, что ему запрещено покидать отцовский дом под угрозой очередной вакации в Элизиуме, так, пожалуй, завидная партия для какой-нибудь из младших дочек. Его сестра, напротив, всегда была воплощением родительской мечты о кроткой и послушной дочери, полное отсутствие даже намёка на характер и темперамент. Аида тоже когда-то казалась милой девочкой, хотя и чрезмерно избалованной, – и что вытворяет теперь? Герцогиня совершенно не учитывала её в своих планах ранее, но сейчас не спускала с единокровной сестры собственного сына глаз и была готова дать голову на отсечение, что жена министра иностранных дел, молодая мать растущего семейства, любимая невестка Светлейшего и неуклюжая девчонка-сорванец, проводившая между библиотекой и кабинетом обожаемого папы больше времени, чем полагалось в её возрасте, – две разные личности. Как скверно воспитанное недоразумение превратилось в светскую львицу, благотворительницу и законодательницу мод? Учеником Асмодея одно время звали Тойфеля. Пока тот не допрыгался, сестричка могла многое перенять от него, да и сближение с Хэмом и Войной наверняка даром не прошло, но целиком чудо волшебного превращения не объясняла даже кровь Лилит.
Привилегия невозбранно изобретать в мыслях всевозможные мелкие неудобства для Светлейшего основывалась на полной невозможности их доставить. О, она пробовала. Переломанная мебель и другие предметы обстановки либо мгновенно возвращались в исходное состояние, либо заменялись новыми, по воле Владыки ещё более близкими предпочтениям гостьи. В последнее время перестали повреждаться даже случайно – пришлось пересмотреть привычку отвечать на неизменно любезные и столь же неизменно раздражающие вопросы Светлейшего с помощью бронзовых канделябров или фарфоровых напольных ваз: Адонаи попросту усаживался, где придётся, и откровенно любовался зрелищем. Вероятно, так в его понимании выглядело искреннее восхищение красотой и темпераментом своей дамы, но напоминал он при этом коллекционера, ловко заполучившего редчайший лот за бесценок.
Регулярные и щедрые подарки, подобранные в безупречном вкусе хозяина Белого дворца, вызывали стойкое ощущение тактических ударов. Герцогиня полагала наилучшим исходом этого союза гроссмейстерскую ничью. Теперь же серьёзно начала подозревать, что развитием событий в ущерб логике и правилам управляет извращённое эстетическое чувство композитора партии и его приверженность духу шатранджа, чуждому всякой поспешности. Доска для этой увлекательной игры пала одной из первых жертв праведного гнева, угодив прямиком в портрет государя и повелителя, украшавший покои. Адонаи ничем не проявил неудовольствия, но нашёл способ отыграться, положив начало знаменитой эпопее с портретом Герцогини. Ему якобы захотелось увековечить прекрасную фурию во всём блеске её великолепия. С этой целью было заказано роскошное платье, разумеется, ослепительно белое, со сложной вышивкой – причудливый многоцветный рисунок в точности воспроизводил на поверхности лифа и по всему длинному подолу любимые орхидеи Герцогини. Этим дело не ограничилось – пришлось позировать в крайне неудобной позе и терпеть рядом другой подарок – павлина-альбиноса. Своим стеклянным взглядом и царственной осанкой он неимоверно напоминал дарителя, это ироническое сходство несколько скрашивало часы неподвижности, столь долгие, что становилась ощутимой тяжесть платья и драгоценностей. Центральный голубой бриллиант в колье словно скрывал внутри маленькое солнце, но имел размер столь солидный, что с ним на шее можно было бы помпезно и весьма эффективно утопиться, а треклятый белый петух периодически приходил в себя и издавал душераздирающие пронзительные вопли, после чего снова впадал в оцепенение. Первые семь версий Светлейшему категорически не понравились, художники менялись быстрее, чем мажордомы у его брата. В итоге государь и повелитель рассудил: следует взять дело в свои руки. Тут терпение Герцогини наконец лопнуло, с треском, дымом и грохотом. Особенно пострадал павлин. Но Герцогиня была искренне рада хотя бы тому, что от вынужденного созерцания своего недописанного шедевра Адонаи избавил, повесив его где-то в лабиринтах дальних покоев – красавица на портрете с каждым подходом казалась всё более живой по сравнению с измученной моделью. Неизвестно, что могло произойти, если бы картину удалось закончить.
К тому, что не только стража, но и слуги невидимы и почти бесшумны, до конца привыкнуть не выходило. Всё необходимое будто бы возникало на своих местах само. Только лишившись возможности командовать обычной и верной лично ей прислугой, Герцогиня стала задумываться о том, что практика регулярно распоряжаться в пустоту смахивает на отличный способ нажить себе неполадки с головой.
Коробка на низком бархатном диванчике появилась абсолютно незаметно. Маленьким дополнением к подарку служила россыпь иссиня-чёрных цветочных клобучков на тонких длинных стеблях. Узкие резные листья, характерный запах. Восхитительно. Язык цветов герцогиня полагала забавным баловством, но в Раймире его возвели в ранг настоящего искусства, сложного и запутанного – один и тот же цветок мог иметь с десяток значений, часто взаимоисключающих. Женщина отшвырнула аконитовый букет прочь, даже не пытаясь понять, что именно в зависимости от времени суток, фазы луны и силы северного ветра хотел сообщить даритель. Принципиальное нежелание разгадывать бесконечные загадки и пронзать скрытый смысл шуток, насколько удалось уловить Герцогине, всё-таки чувствительно задевало самолюбие адресата.
Внутри оказался весьма эффектный наряд, главной деталью которого был изумительной красоты корсет, имевший больше родства с драгоценностями, чем с предметами одежды. Пластины тончайшего кетерского фарфора цвета новорожденной вселенной, заключённые в гибкую серебряную оправу. Подогнаны одна к другой с филигранной точностью. На секунду покинувшее чувство тревоги вернулось с подружками – раздражением и злостью. Её изучали: что этот великолепный образчик истинно адмирского темперамента любит, чего не переносит, способен ли бояться если уж не Светлейшего лично, то каких-нибудь безобидных пустяков. Все предпочтения, интересы, мелкие привычки и причуды словно укладывались в какой-то умозрительный реестр, призванный создать идеальные условия для проявления свободы воли.
В гардеробной Герцогиня до последнего надеялась, что сможет управиться сама – повелитель её старомодные воззрения на физическое состояние камеристок не разделял и не позволил взять с собой никого из прислуги, а по части магии Белый дворец ничем не отличался от Осеннего. Приставленная к её особе невидимка, которую Герцогиня язвительно звала Ньентой, была особой на редкость бестолковой и взялась было за гребень. Тут хозяйка не выдержала и в довольно резких выражениях объяснила, что требуется одна простая вещь – застегнуть этот грешный корсет.
Насладиться созерцанием собственного отражения толком не вышло – льстивая амальгама зеркала внезапно исчезла, «взгляд со стороны» здесь тоже не сработал бы. Знакомое место. За долгие годы существования дворец многократно перестраивался и реставрировался, но этого уголка изменения не коснулись. Днём сквозь разрушенный свод лился слепящий солнечный свет, нагревая древние камни, а ночью над ними пологом раскидывалось звёздное небо. Зелёная хватка Эдема медленно и неумолимо сжимала мощные стены, деревья врастали в них корнями, но странным образом не разрушали, а поддерживали. В окна густыми прядями нахально лезли лианы. И, конечно, узнаваемый и вездесущий восковой плющ, нестерпимо густой и сладкий аромат его цветов порой вызывал лёгкую тошноту. Герцогиня неслышно прошла по причудливой мозаике, всегда сохранявшей дневное тепло. Тысячи маленьких солнц под ногами – их буйная растительность сада почему-то щадила – ни трещинки, ни травинки, даже жадное до гранита и мрамора племя разноцветных лишайников сюда не добралось. Быстрый взгляд подтвердил ожидания – гамак, подвешенный на тяжёлых кованых крюках у выбитого окна, пустовал.
В дверном проёме маячили руины фонтана, а за ними – грубые очертания каменных истуканов, неподвижные тела чьих-то богов, медленно скармливаемых саду. Остатки мощёных дорожек вызвали сильное желание плюнуть и повернуть назад или хотя бы снять туфли, без конца грозившие превратить в капкан любую выемку. До крайности интересно было также, начинён ли корсет помимо заклинания переноса ещё чем-нибудь, предохраняющим от повреждений его хозяйку. Под ногами услужливо развернулась самая крупная тропа, та, что вела к разрушенным воротам. Конечно, это прибежище упадка и запустения – не лучшее место для «приватных аудиенций», но если уж Светлейшего осенило очередным романтическим порывом, то неизвестно, куда на сей раз ведёт скрытый в воротах портал.
***
Не самый растиражированный ракурс, но открыточный пейзаж опознавался сразу. Завораживающая панорама – если не знать истории этого места, можно было бы без помех наслаждаться атмосферой. Так называемый лотосовый прудик представлял собой скорее немалых размеров озеро.
Определить, куда идти, труда не составило – беседка была заметна издалека. Молочно-белый мрамор отсвечивал алым, солнечные лучи, пойманные в кружевной трафарет резных панелей, падали на бархатную тень затейливым узором.
На миг показалось, будто она всё же ошиблась. Два плетёных кресла, изящный столик-консоль – и ничего более. Такие беседки встречались по всему саду, а чтобы обставлять их по своему усмотрению, не обязательно было принадлежать к Правящему дому. Герцогиня с усмешкой припомнила про себя пару красочных титулов, которыми Светлейшего награждал по случаю и без его державный брат, и вгляделась в бескрайнее лотосовое море. Великолепный вид, но, если присмотреться, крупные блестящие серо-зелёные листья окружали нежные розовые цветки с какой-то хищной жадностью, словно готовые вот-вот схлопнуться пасти. Лёгкая зыбь на воде, медленно клонящееся к закату солнце – от этой идиллической картины веяло смутной угрозой. Болото в цвету может быть очень красивым, главное – не думать, что на дне.
– Из холодного ила, вязкой грязи и мутных вод поднимается порой безупречно чистое и прекрасное. Так равномерно распределённое множество малых изъянов способно составить великое совершенство.
Герцогиня обернулась неохотно, словно её бестактно отвлекли от захватывающего зрелища, и замерла, глядя на скромно устроившегося в кресле государя и повелителя в молчаливом протесте против идиотских правил раймирского этикета.
Светлейший бегло улыбнулся и плавным жестом развернул ладонь вверх, чтобы принять для поцелуя руку своей дамы.
На столике меж тем возникла высокая серебряная чаша с фруктами и два бокала, напоминавших полураскрытые бутоны не только формой, но и сложными переходами цвета – такие Герцогиня предпочитала под настроение, проводя вечера в родовом палаццо на своей излюбленной Пластине. Дополнила натюрморт пара вазочек с традиционными местными лакомствами – в основном части всё того же треклятого цветка в различных агрегатных состояниях. Трудно было отыскать в раймирской кухне блюда, куда поварам не пришло бы в голову добавлять лотос. Последней появилась бутылка вина, имевшая вид настолько почтенный и древний, что годилась бы на роль музейного экспоната или священной реликвии. Светлейший не спускал глаз с Герцогини, наслаждаясь как видом собеседницы, так и её сдержанной реакцией.
- Яд таится лишь в черешках.
- Va fanculo.
Светлейший деликатно промолчал. Багровый солнечный диск застыл в небе, будто приколоченный, даже не думая падать за линию горизонта.
– Чего тебе не хватает, Коринна? Говори без стеснения.
Герцогиня пригубила портвейн, густая терпкая сладость отдавала болотом. Неужели эндшпиль?
– Сам знаешь.
– Произнеси. Озвученное всегда несёт в себе зерно искажения, но многие всходы полезны, а иные – и красивы.
– Как поля Элизиума и летейя. – В тон собеседнику ответила Герцогиня. – Как это озеро и его лотосы. – Затем добавила после некоторого мнимого замешательства. – Пары изменений в определённых точках шкалы развития одной некогда прекрасной Пластины будет достаточно, чтобы дублет получился более совершенным и удобным для жизни всех, чей срок не ограничен неполной сотней лет.
Корсет вдруг налился ледяной тяжестью и сдавил бережно, но ощутимо.
– То есть, тебе недостаёт бремени заботы об общем благе всех долгоживущих, разделяющих твои вкусы? Даже это ты можешь свободно иметь здесь, – глухо откликнулся Светлейший. Возвращение к давней щекотливой теме его явно не порадовало. Измышления о холостяцком статусе государя в весьма крамольном ключе и прочие казарменные шутки про «церемонию меринации» вряд ли могли серьёзно задеть, зато достигли цели гораздо худшей – потревожили усыплённое волей Владыки стоглавое чудище паранойи. С этой тварью Герцогиня не хотела бы встретиться лицом к лицу, но и лгать было бессмысленно. Оставалось полагаться на странные извивы логики своего визави.
– В стенах Эдема это лишь обстановка покоев твоей гостьи.
Светлейший странно улыбнулся и ощупью взял из вазы крупный гранат, задумчиво взвесил в ладони. Одно аккуратное движение – и основание с соцветием слетело с плода, как крышка. Ещё пара точных надрезов идеально острым ножом разметили равные доли. Не то гранат оказался слишком спелым, не то разлом небрежным – алый сок брызнул, залив рукава кимоно. Светлейший рассеянно стряхнул капли с серого шёлка, убрал жёсткие плёнки с зёрен и положил очищенную половинку фрукта подле своей дамы. Очередное ненавязчивое приглашение к капитуляции. Не встретив немедленного согласия, церемонно кивнул и вновь наполнил её бокал в гротескной пародии на подобострастного слугу.
– У Эдема нет стен, но ты упорно ищешь их, – выговорил Светлейший медленно и преувеличенно чётко, в каждом слове звучали горечь сожаления и едва уловимая мечтательность. – Безразлично, приняли мы твою руку или же ты – нашу. Вспомни, от чего ты бежала. Мы же в своём безмерном преклонении были готовы удовольствоваться малым. Но станет ли подобная скромность достойной наградой за сомнения в нашей щедрости для столь неугомонного создания?
Глава 8, в которой дамский каприз оборачивается опасной неожиданностью, а вождь Вольного Перешейка возвращается к своему народу
Глава 8, в которой дамский каприз оборачивается опасной неожиданностью, а вождь Вольного Перешейка возвращается к своему народу
Первые лучи солнца триумфально возвещали дивный новый день, но Герцогиня встретила восход в крайне мрачном настроении, будто вражескую армию у стен родового палаццо. Ничего хорошего будущее не сулило. До сих пор мерещилось, что треклятый корсет так и остался на ней, хотя она прекрасно помнила, сколь любезно даритель помог от него избавиться. По части внезапных смен настроения Адонаи, пожалуй, шёл с братом ноздря в ноздрю. Перекидываться сразу на этот раз не стала, сочтя небольшое промедление полезным, – открытый бунт был забавен адресату лишь поначалу. Хоть шпионь через дворцовых невидимок, хоть мысли читай, как свежую прессу, а свои же правила и устои ты ломать не станешь, государь и повелитель. Вот уж угораздило из когтей дракона да в пасть василиска… Герцогиня раздражённо воткнула серебряную ложку в шафрановое джелато, мягкий металл не выдержал и переломился на сгибе, вазочка пошла трещинами. На новый уровень вышел, bastardo coronato. Ничего, кофе и граппа ещё остались. Тут Герцогиня с подозрением покосилась на графин и кофейник, припомнив кое-какие дополнительные аргументы, пришедшие ей в голову после ухода Адонаи. Они казались разумными и довольно вескими, и возникли уж очень кстати... Герцогиня потёрла виски. Нет, повторять трюки другого мастера вряд ли стал бы, да ещё в такой ситуации. Но последствия всей этой чудовищной галантной дрессировки следует нивелировать, пока подобные «здравые» идеи не прописались в голове окончательно. Женщина пригубила кофе и принялась перебирать немногочисленную корреспонденцию, чтобы хоть чем-то отвлечься. Впрочем, надолго этого занятия не хватило – ничего действительно заслуживающего внимания на подносе не обнаружилось, в основном рутинная светская макулатура. Разве что письмо от одного из доверенных антикваров, сулившее «восхитительную редкость, достойную прекрасной донны». Специалистом он был отменным и хлеб свой ел не зря, так что каждая весточка от него неизменно приносила что-нибудь приятное или полезное. И плевать, что лавочка почтенного Эдельберта находится аккурат в том самом Сифре, который не сходит у всех с языка. Идеальный повод для небольшой прогулки – невиннее некуда, даже если за нею вздумают следить. Тут Герцогиня поморщилась – даже такие простые действия она начала взвешивать с оглядкой на раймирские традиции. Она залпом опрокинула рюмку граппы, а затем хлопнула в ладоши и с весёлой злостью крикнула, потревожив дворцовое эхо:
– Эй, Ньента!
После того, как безмолвная служанка помогла ей освежиться и переодеться, Герцогиня раздражённо махнула в сторону двери – «Убирайся!» – даже старая привычка быть безукоризненно вежливой со слугами в этом царстве невидимых рук и глаз начала давать сбой. Подождав для верности пару минут, она взяла с обувной кушетки золотой минодьер. В торце тяжелой коробочки, усеянной бриллиантами и рубинами великолепной огранки, таился небольшой пенал с отвинчивающейся крышкой. Вытряхнув из него на ладонь пару увесистых восковых шариков, Герцогиня медленно разжевала снадобье. Ни грана магии, подействует и во дворце – мёд, травы, коренья, тайный рецепт из далекого прошлого её любимой Пластины. Одного шарика человеку хватило бы на трое суток лихорадочной активности без отдыха и пищи. Расплатой за подобные подвиги всегда служило полное изнеможение и минимум пара дней беспробудного сна, больше похожего на кому. Ей это не грозило – проверенный конкокт действовал как мягкий, но достаточно надежный стимулятор, снимающий усталость и обостряющий чувства.
Было бы недурно, окажись обещанная редкость каким-нибудь старым артефактом... желательно позволяющим, как Лилит, хотя бы до поры до времени навязывать свою волю любому из Владык. Скорее всего, если таковой и существовал, сиятельные братья позаботились, чтобы «никогда более». Печально, но будем играть дальше с теми картами, что есть на руках... Напоследок оглядев покои, Герцогиня направилась прочь из дворца: Белый, как и Осенний, не позволял открывать порталы внутри себя. Ещё одно неудобство, ещё один повод злиться.
***
В первый миг Сифр, как и положено курортному городу, оглушал – зазывалы вовсю расхваливали ресторанчики и лавки, уличные музыканты играли каждый своё, а вездесущие мальчишки высматривали в толпе наиболее перспективных и беззащитных, чтобы предложить им услуги экскурсоводов, а то и натуральный камень «из кольца самой Лилит» или вавилонскую монетку. Герцогиня переместилась на площадь, где находился стационарный портал – народу здесь всегда было преизрядно, незачем возможным шпионам знать, куда именно она направляется. «Взгляд со стороны», пара заклинаний личины – теперь ненужного внимания она не привлечёт, любой недостаточно сильный демон, не говоря уж об ифритах или недолговечных, увидит не блистательную аристократку, а обычную местную матрону в ярком цветастом платье. В руках у тётки, разумеется, не золотая коробочка, усыпанная каменьями, а плетёная соломенная кошёлка, из которой торчат пучок зелени и свежевыпеченная лепёшка. Герцогиня тихо хихикнула – идея подурачиться и ввалиться к почтенному антиквару в лавку, не сбросив личины, показалась ей забавной.
Постоянного присутствия приказчика в зале особенности здешней охранной системы не требовали, но на звук дверного колокольчика никто так и не появился. Жаль, жаль, маленькая бесхитростная комедия положений сейчас бы очень развлекла. Может, сыграть роль до конца и демонстративно утащить какую-нибудь дешёвую бутафорию, чтобы привлечь внимание? Но куда лучше проучить хозяина лавочки, чтобы в другой раз следил за помощниками. Некоторые гости вполне способны найти дорогу и сами, но зачем тогда держать нерадивых дармоедов?
Внутри здание было, разумеется, куда больше, чем снаружи, везде горел мягкий свет, но после ослепительных просторов Белого дворца помещения казались чередой полутёмных захламленных каморок с потолками для карликов. Оказавшись на месте, Герцогиня постучала нарочито робко, однако вошла, не дожидаясь, пока ей ответят.
– А, моя драгоценная донна! – до крайности удивлённый антиквар пулей вылетел из кресла, не забывая улыбаться во все свои (и не свои) зубы. Резво кинулся целовать ручки и рассыпать извинения. – Какой конфуз! Этот мошенник опять куда-то запропастился? Положительно, когда-нибудь моё терпение лопнет, я сделаю из мерзавца чучело и поставлю у входа, клянусь всеми пластинами Веера, сколько их ни есть! Но он уже наказал сам себя, упустив сладостный миг, когда ваша красота озарила наш убогий угол, превратив всю воду в вино, а стекло в бриллианты, и даровала благословенную искру счастья даже сушёному василиску под потолком!
Прекрасно. Просто прекрасно. Совершенно очевидно, что это не господин Эдельберт – почтенный антиквар был чистокровнейшим демоном родом из Горного удела, но, увы, никудышным магом. Его сил хватало на изучение и реставрацию вещей, но не более – о том, чтобы он распознал маскировку, речи быть не могло . Возможно, какой-нибудь новый охранный амулет или заклинание на логове? «Взгляд со стороны», проверка защитных чар – всё это Герцогиня проделала осторожно, продолжая смущённо улыбаться. Полный порядок, никаких сюрпризов. Магическим зрением Герцогиня прощупала своего визави и с трудом удержалась от того, чтобы совершенно неаристократически выругаться. Этому-то что здесь нужно? В совпадения она не верила... В сознательное предательство антиквара тоже – уроженцы Удела были на редкость честны. Поговорка "слово детей Полоза вернее пробы" возникла не на пустом месте. Даже будь антиквар обычным сифрским выжигой, ни малейшей выгоды от предательства он не получал – какую бы взятку ни предложил опальный премьер, она удвоила бы сумму. Шантаж? Насколько ей известно, шантажировать торговца было нечем – близких у него не осталось, а живущей в Горном уделе дальней родне Бааль не мог угрожать ничем. Идиотка! Прежде, чем мчаться в Сифр, ломая каблуки, следовало магическим зрением просмотреть письмо – теперь совершенно ясно, что бедняга Эдельберт или вовсе не держал его в руках, или писал под каким-нибудь заклятием. Очаровательный поворот – преступник, озаряющий стоваттной улыбочкой место преступления и явно обрадованный появлением главной жертвы, а она – по-прежнему в облике сифрской тетёхи с кошелкой и без малейшего понятия, что могло настолько понадобиться от неё опальному министру. Кора ди Малефико холодно улыбнулась и убрала маскировку – смысла в ней уже не было, а затрачиваемой на маскарад магии, вполне возможно, найдется лучшее применение.
Фальшивый Эдельберт не обратил на это ни малейшего внимания, продолжая скалиться и расточать любезности. С личностью антиквара господин экс-премьер познакомиться очевидно не удосужился, потому от разительного несовпадения речи, мимики и манеры держаться быстро возник крайне тягостный эффект, о котором Кора до этого момента знала лишь теоретически. Вот что, должно быть, чувствовали родные, друзья и знакомцы тех, кто становился игрушками любителей дурновкусных шуток с временным одержанием. Та же внешность, те же черты – и какая-то спятившая погань внутри, заставляющая жертву дёргаться, откалывать несвойственные ей коленца и нести всякий бред, а то и вытворять вещи много хуже.
– Что же вы молчите, о прекраснейшая драгоценность любой сокровищницы? Понимаю, вы имеете полное право лишить меня своей благосклонности, но проявите ещё немного терпения. Слава о его безграничности разносится далеко за пределами вашего нынешнего царства. – Мерзавец издевался чуть ли не открыто, сосредоточив на Герцогине пристальный немигающий взгляд, не претерпевший, впрочем, никаких изменений, когда с её персоны переместился на большие напольные часы из палисандрового дерева, а затем на стол. – Возможно, я смогу исправить свою оплошность и предложить вам нечто, чего вы – без преувеличения! – не смогли бы получить более нигде.
Перед Герцогиней возникла небольшая коробочка, от которой ощутимо веяло магией. Древней и мощной даже по меркам демонов.
– Откройте. Уверен, лот вас не разочарует, – в голосе «Эдельберта» прорезались характерные премьерские ноты.
Лишить благосклонности? Смело. Лишить можно того, чем ты обладал, не более – но и не менее того. Что может предложить этот державный лавочник матери наследника Темнейшего и любовнице Светлейшего? Хаос бы его побрал. По Баалю очевидно плачет уютная камера в Бездне. Горючими слезами с отчетливым ароматом керосина. Что ж, она не смутится поднести спичку к лужице и насладиться заревом, а затем проследить, чтобы безумец оказался там, где ему самое место. Но не раньше, чем удовлетворит свое любопытство. Возможно, ей следовало испугаться, но увы – бояться она не умела, сколько помнила себя. Магическое зрение позволило увидеть содержимое, не прикасаясь к футляру, – ещё одно свидетельство сумасшествия Бааля, артефакты такой силы полагалось держать в более надежных, полностью экранирующих магию шкатулках.
– Разочаровать можно лишь того, кто уже очарован, – равнодушно произнесла она. – Кольцо прекрасно сохранилось, но огненный опал – не мой камень. Кроме того, – деланно улыбнулась Герцогиня, – там, где я провела немало столетий, распространён забавный предрассудок. Считается, что украшения, принадлежавшие женщине с несчастливой судьбой, становятся артефактами, приносящими беды всем последующим владелицам. Говорят, такие вещи лучше отдать ювелирам, чтобы те создали из камней и металла нечто новое – недолговечные верят, будто жар тигля и тепло рук мастера уничтожают проклятие. Отдавать в переплавку украшение такой древности и силы – преступление, носить его – безумие.
– Кольцо лишь символ, – отмахнулся собеседник, и по его тону Герцогиня поняла, что он не шутит. – Как и суеверия столь любезных вашему сердцу недолговечных. Он может быть истолкован различно, но в ваших интересах не совершить ошибки. Сделав несколько подряд, так легко оказаться во власти гнева или досады, поддаться порыву – и тем умножить вред. Я способен предложить вам гораздо больше, чем вы имели когда-либо, уже имеете или сможете иметь. – Тронувшая чужие губы улыбка Бааля сделалась более тёплой и, насколько это возможно, искренней. В данную минуту он и правда верил в то, что говорил, но возникло ощущение, словно сказанное было адресовано кому-то ещё. – То, чего, быть может, не получила предыдущая хозяйка кольца. Если уж вы в очаровательном заблуждении своём верите в несчастливую судьбу вещей и их владельцев – поверьте и в то, что этой судьбе не обязательно следовать. Можно просто сломать ей хребет. А жар тигля и тепло рук мастера обеспечат переплавку обломков в нечто новое и прекрасное, нужен будет лишь достойный эскиз.
Кажется, он без притворства полагает, что способен на большее, нежели оба государя, вместе взятые. Она до предела напрягла магическое зрение. Что же тебе надо от меня, безумец, за что ты намерен столь щедро расплатиться? На бескорыстные дары ты и в лучшие-то времена не был способен... жаль, что она – не менталистка уровня Самаэля или Маклина и не может узнать всё, не подыграв собеседнику.
– Сколь помнится, предыдущая владелица кольца мечтала о безграничной власти над Веером – уж не желаете ли вы сказать, что, обладая возможностью сорвать такой крупный куш, предпочли бы не пользоваться им, а отдать мне? – Герцогиня фыркнула. – Даже если бы я внезапно стала наивна, как недолговечная, у меня хватило бы ума понять, что в обмен на подобный дар потребуют нечто равноценное. Увы, у меня нет ничего, что сравнилось бы с властью двух Владык и силой Веера миров – а значит, обмен невозможен.
– Обмен не обязан казаться равноценным, но это вовсе не означает, что он не может таковым быть. Хаос изменчив и чужд грубой арифметике. Сила соразмерная или превосходящая – не всегда залог успеха, – теперь голос целиком принадлежал Баалю, приобретя при смене тембра весьма недвусмысленные вкрадчивые интонации. Кора, конечно, опознала их, но от подобной наглости временно утратила дар речи и внимательно всмотрелась в стремительно желтеющие глаза собеседника, пока тот продолжал разливаться соловьём. – Капля воды не твёрже камня, но вполне способна раздробить его. Потому о том, что есть у вас, и чего нет – позвольте судить мне. Поверьте, вы прекрасно с этим справлялись, но теперь появилась возможность извлечь дополнительную выгоду.
– Некоторые ваши слова легко принять за оскорбление, – поморщилась Герцогиня. – В память о том, что вы долгое время были ближайшим сподвижником отца моего любимого сына я не стану торопиться с выводами, но жду более четких формулировок.
Пусть говорит. Есть и другие способы узнать правду. В юности ей хотелось быть ясновидицей, как Имельда, и читать образы удавалось весьма недурно. Выберем тактику не менталиста, а гадалки, не тронем мысли, попробуем зацепить память. Недавние образы. От напряжения заныл висок, но фокус удался. Смерть. Нелепая, неоплаченная и неоплаканная. Родная кровь.
– Вы упускаете свой шанс, Кора, – неодобрительно качнул головой Бааль, начиная терять терпение. Он извлёк кольцо на свет, взвесил на ладони. – Вы либо делаете это намеренно, либо действительно не способны оценить то, что вам предлагают. – Бааль медленно сжал руку в кулак, и, как только послышался хруст умирающего камня, меж пальцев с шипением потёк металл. Но не причинил вреда, а впитался в кожу до того, как хоть одна капля упала на ковер. В комнате будто бы приоткрылась заслонка огромной печи. Виной всему было не только и не столько треклятое кольцо. Мощное излучение исходило от того, что стояло перед ней. Гротескный сплав проступающих черт бывшего премьер-министра и медленно тающих останков облика несчастного антиквара снова улыбнулся. Любезность настойчивого ухажёра испарилась, теперь от него отчётливо веяло радушием отверстой огненной могилы.
– Ты перешёл черту, – Герцогиня стиснула золотую коробочку так, что камни врезались в кожу. – Кровь на тебе вижу не только я, её видит Хаос. И он не примет тебя, – не дожидаясь ответа, она открыла портал и исчезла. Даже если Бааль решит последовать за ней, ему это не удастся – Герцогиня не пожалела сил, и пространство за ней схлопнулось с ослепительной вспышкой. Вряд ли от комнаты осталось хоть что-нибудь. Бааля убить нелегко, боевое заклинание, способное испепелить на месте более слабое существо, для него окажется чем-то вроде светошумовой гранаты. Но не помешает всё же рассказать о столь прекрасно проведённом времени как минимум одному из владык Веера – не из лояльности, а всего лишь потому, что здесь шансов получить достойную награду окажется неизмеримо больше.
***
– Брат Фероз, хорошо ли устроили пришедших к нам? Накормили, нашли место, напоили вином из фонтанов? – Решка давно поняла, что главное – перехватить инициативу. Когда Зоэль не появился на следующий день, а организованные им «акции возмездия» не прекращались и продолжали потрясать город, она без обиняков заявила Ферозу, что как провозглашённый «символ, идол и эталон» Богини принимает на себя тяжкую ношу власти до возвращения пророка. Девушка была готова, если понадобится, пустить в ход авторитет деда – дескать, лучше вам согласиться подчиняться мне, пока не явился он, – но даже этого не потребовалось: командовать ей позволили подозрительно легко. Еще одно доказательство правоты Великой матери – мужчины трусоваты и слабы, а для свершений нуждаются в том, чтобы их направляла нежная, но сильная рука мудрой и понимающей женщины. После того, что они тут накуролесили, ими неизбежно заинтересуются – если ещё не – владыки Раймира и Адмира. Нет сомнений, что ни Керим, уже организовавший бойкую торговлишку возвращающим магию вином из фонтанов, ни Лино, прочно обосновавшийся в здании мэрии со своими факирами, чтобы строчить оттуда законы, восстанавливающие «попранную историческую справедливость», ни даже Фероз, которого никто не смог бы назвать трусом, совершенно не планируют брать вину на себя, когда – если! – на мятежный Перешеек обрушится удар любой из двух держав, а то и обеих вместе. Чуть что, сошлются на обморочившего весь Сифр и злокозненно исчезнувшего хидира. Она же, вызвавшись стать официальной местоблюстительницей Зоэля, фактически предложила себя в жертву вместо беглого посланника. Неудивительно, что желающих оспорить громкий, но опасный титул не нашлось.
– Да, дочь Великой, – откликнулся Фероз. – Все, кто желает стать гражданами Вольного Перешейка, получают пищу и магическое вино, у них нет недостатка ни в чем.
– Превосходно, брат, – Решка надеялась, что со стороны её благосклонный кивок выглядит достаточно царственно. Странно, что до сих пор не вмешался старый скорпион – неужели тоже струсил? Или, в отличие от прочих, дед дармового вина из фонтанов даже не пригубил, а посему не утратил обычной рассудительности и вовремя заметил, что Эфор со свитой слишком легко оставили город, да и прочих «чужаков», против которых выступил Зоэль, будто дракон проглотил? И вылезет со своим вердиктом, а также с попыткой перехватить бразды правления лишь тогда, когда посланный на смерть не вернется или же вернется без золотой ветки. Про себя Решка полагала, что треклятую хворостину вполне можно заказать ювелиру где-нибудь в Уделе и предъявить толпе – поди кто видел, как эта ветка выглядит? А дети Полоза умеют отливать из драгоценных металлов даже хрупкие безвременники, используя как модель для формовки настоящие живые цветы – что им тот гранатовый дрын... Решка надеялась, что Зоэль не глупее, потому хоть до этого трюка додумается. И лучше бы ему не затягивать – все прекрасно справляются без него, но, поскольку декрет он утащил с собой, судьба Вольного Перешейка теперь в руках Великой матери. Фонтаны покуда не иссякли, магия не оставила верных тарайин – и это вселяло надежду, что если уж посланник Амы Лайлы сложил голову по воле деда с его дурацкими проверками, то, по крайней мере, она сама ещё не покинула своих детей. Решка настолько погрузилась в размышления, что едва не споткнулась об очередного нового гражданина, решившего помолиться Всематери прямо на мостовой.
– Да облегчит Великая мать тяжесть твоих дум, о блистательная Хали, достойная дочь Пустошей и верная сподвижница нашего пророка! Дай руку, хафида, помоги старику подняться…
– А посох-то вам на что, отец мудрости и брат праведности? – сердито ответила Решка. Одного взгляда в блестящие чёрные глаза под густыми седыми бровями было довольно, чтобы без труда опознать, что за «паломник» угодил ей под ноги. Своим новым именем она втайне гордилась, звучало ласковое прозвище, данное Зоэлем, и правда куда более значительно, чем простецкое «Решка». Многие правительницы, восходя на престол, меняли прежние имена, чтобы быть ближе к своему народу. Зря деду вздумалось так глупо шутить, кто знает, как повернётся дело. Но продолжила нарочито легкомысленно. – А имя – вздор, один трепач назвал, другие подхватили…
– На что пастырю его посох – то всякому ведомо, – многозначительно и сурово изрёк Малхаз, не купившись на милую маленькую уловку. – Чтобы наставлять и указывать верный путь заблудшим. Садись, пусть люди видят, что подруга пророка благочестива, милосердна и скромна. Хоть и вырядилась, как на трон, а беседует на пыльных камнях с простым стариком.
Решка возвела глаза к небу, но промолчала. Послушно уселась рядом с «паломником» на нагретую солнцем каменную мостовую и сделала вид, что готова внимать очередным нравоучениям. Стоило вспомнить некстати – и вот скорпион собственной персоной, а она-то радовалась, что у него хватило ума сидеть тихо.
Притворяясь, будто целует край наброшенного на плечи внучки платка, Малхаз с проворством оценщика пощупал расшитую шёлком и серебром ткань.
– За этим ли я посылал тебя к тарайин? – тихо, но пафосно вопросил он. – Если за тряпки и побрякушки ты продала клан и вознамерилась считать себя умнее старейшин, значит, я плохо учил тебя.
– Напротив, о мудрейший, – Решка лицемерно потупилась. – Слишком хорошо, и я благодарна за уроки. Кто внушал мне, что совет старейшин – сборище выживших из ума ханжей, и не заслуживает даже своего нынешнего места, не говоря уж о том, на которое претендует? Кто рассказывал о величии нашего клана и о том, что последняя служанка дома аль Кувира по древности рода может соперничать с любым аристократом Сифра? Я была хорошей ученицей – и не требую ничего, на что не имела бы права.
Малхаз почтительно взял ладонь девушки в свои, якобы прося благословения. Иссохшие и дочерна загорелые руки тщедушного старца обладали, тем не менее, железной хваткой. Ответил он по-прежнему негромко, но уже тем особым тоном, каким обычно отдавал приказы, исполняемые беспрекословно.
– Коли так, не забывай и обязанности. Ты не сможешь дать страждущим того, что обещал этот несчастный. Не будь мальчишка так слеп в своей гордыне, непременно обратился бы ко мне, но предпочёл соперничество дружбе. А если и правда отправился в Эдем, то… Суд безмолвных стражей скор и не оставляет следов. Если не хочешь быть лишь сосудом Богини, красивым, но пустым, не жди покойника. Объяви, что Великая мать открыла в сердце лжепророка вероломное предательство и сообщила тебе, верной своей дочери. Ты же всегда была талантливой девочкой и прекрасной рассказчицей. Свидетели чудесного озарения сразу же найдутся в избытке. Два оставшихся подельника твоего дружка послужат благу клана действием или бездействием. Будь благоразумна, и клан не оставит тебя.
Решка не успела ничего сказать – за их спинами кто-то, видимо, перебрав, грохнулся в фонтан и взметнул столб брызг. Вместо хохота и подначек над площадью неожиданно воцарилась мёртвая тишина, а солнце засияло ярче, буквально обжигая. Девушка вскочила на ноги столь резко, что заставила подняться так и не выпустившего её рук Малхаза. Сияло не солнце – сияла хворостина, которую мёртвой хваткой сжимал вылезающий из фонтана Зоэль. Встал на бортик, встряхнулся, словно собака, обдав всех, кто не успел отскочить, «Серебром Сифра», и победительно воздел над головой свою добычу.
–Благие вести для граждан Вольного Перешейка: избранники Богини не умирают! – усиленный магией голос прогремел над площадью. – Вы ждали – и я вернулся! Вилку в бок всем престарелым любителям ботаники и невыполнимых заданий. Великая мать указала мне тайный путь в проклятый сад слепого хромца. Волей её я был укрыт, как плащом. Стал тенью среди теней, безмолвных и бесплотных, и своими глазами видел лики стражей Эдема, ужасные и совершенные. Богиня вложила в руку мою эту ветвь, а в уста – слова, которые слышите вы сейчас. Встряхните перегоревшее сердце эпохи – и верою вашей поднимется из песков Вавилон!
Малхаз вздрогнул и отпустил руки внучки. Некоторое время он стоял, словно оглушённый, но затем пришел в себя. Сбросив личину паломника, он твёрдым шагом направился к фонтану.
– Что ж, мы услышали тебя, – его голос также разнесся над площадью. – Но уверен ли ты, мальчик, что верно всё понял? Слова Изначальных темны...
– Они темны для тех, кто предпочёл блуждать во тьме, о шейх, – с весёлой злостью откликнулся Зоэль. – Но те, кто выбрал свет истины, видят в душах своих, что я не лгу! Эта золотая розга ещё оставит знатные шрамы на заскорузлых ягодицах истории! – молодой ифрит залихватски погрозил невидимым врагам своим сияющим трофеем и с довольным видом оглядел собравшихся.
– Великая совершила поистине удивительное, даже пребывая в заточении, но не истощаешь ли ты её сил понапрасну, бросая вызов всему свету? Кто восполнит потери и поможет защитить выбравших свет, когда гнев тиранов, вызванный твоей бравадой, обрушится на город? – Старый скорпион, оказывается, умел открыто признавать поражение, но сделал это в своей вкрадчивой двусмысленной манере.
– Если, папаша. Если. Пускай шлют послов, поговорим. А чтобы разговор состоялся в тёплой дружественной атмосфере, покажем соседям, что мы – не слабоумные буйные дети, которым нужны две смены армейских нянек, чтобы навести порядок в доме. Захватчики изгнаны, пора прибрать устроенный срач. Очистительный огонь возмездия сменится мирным светом костров шабаша, побоища – танцами, а вопли праведного гнева – песнями в честь той, что освободила нас. За всеми, кто, побеждая дракона, сам уподобился ему в ненасытности и злобе, проследит брат Фероз. Как начальник городской стражи Сифра и министр внутренних дел Вольного Перешейка. Под мудрым руководством брата Элинора, разумеется. Уверен, ваш новый мэр будет куда лучше прежнего! А господину брату министру торговли, финансов и прочей экономики, если он не завяжет барыжить вином из фонтанов, я лично руки оборву и в задницу засуну, чтоб замаялся в такой позиции прибыли от спекуляций подсчитывать. Магия Всематери – не товар!
Не дожидаясь новых вопросов, Зоэль спрыгнул с бортика и подошёл к Решке, небрежно помахивая веткой.
– Ну, моя Хали, вижу, ты держалась молодцом, глаз не выплакала по безвременной кончине любимого. Надеюсь, кормят у нас не только паломников? Жрать хочу, сил нет.
Решке в свою очередь очень захотелось на правах символа, идола и эталона треснуть неофициального главу стихийно образованного кабинета министров его же трофеем, но выразить всё, что она думает по поводу линии партии, хотя бы словами, помешали радостные народные массы – к ним приблизилась группа возбуждённо споривших ифритов, на ходу разворачивавших странное зелёное знамя.
– Вот это поворот! – расхохотался Зоэль, увидев изображение на полотнище. – Это что же, братцы, творческая инициатива? Гротеск, понимаю!
– Это флаг! – несколько обиделся шедший впереди высокий блондин с кольцом в носу, судя по всему, художник. – Какое ж государство без флага?
Решка замаскировала смешок кашлем: по всей видимости, автор вдохновенно пытался изобразить Великую мать, но слишком увлёкся, когда дошёл до бюста. Отчего получившаяся фигура состояла в основном из грудей. Природу странного существа в объятиях Великой, похожего на гигантскую рогатую вошь, несколько прояснил семенящий следом за парнями молоденький чёрный козлик.
– Великую мать мы живьём не видели, зато козёл писан с натуры, – гордо улыбаясь, сообщил блондин, пока основатель новорожденной державы мужественно сражался с собственной слишком живой мимикой. – Его мы тоже приносим в дар той, что вернула нам свободу и магию. Каждый должен внести свой вклад.
Зоэль выслушал речь с предельно серьёзной миной, убрал золотую ветку из-под носа у жертвенного козлика, воткнув в причёску, а затем с чувством пожал всем руки и поблагодарил в самых тёплых выражениях, из которых адресаты поняли хорошо если половину.
Очередной неожиданный выплеск вина на мостовую из многострадального фонтана оказался куда обильнее – плиты на площади напрочь залило розовым. На краю чаши на долю секунды застыли два изящных звериных тела – а затем синхронным прыжком полетели прямо на Решку. Девушка успела выхватить крошечный и совершенно бесполезный в такой ситуации нож, но быстро осознала, что ни Зоэль, ни она, ни тем более, компания с самопальным знаменем зверей не интересует. Леопарды проигнорировали отшатнувшихся революционеров, зато на несчастного козла налетели сверху, словно кошки на мышь. Скромная общественная жертва Всематери даже мекнуть не успела. Не обращая внимания на окруживших их импровизированную столовую любопытных, звери деловито пожирали мясо, даже не порыкивая друг на друга. Окончив трапезу и как следует вылизавшись, хищники застыли бок о бок, словно скульптурная группа, и благосклонно кивнули подателю козла, блондину-художнику. Это выглядело срежиссированным цирковым номером – но Решка видела, как парень шарахнулся от леопардов. Их появление для него оказалось не меньшим сюрпризом, чем для всех остальных
– Великая мать приняла жертву, – отодвинув Решку плечом, в центр круга протолкался неугомонный дед. Девушка закатила глаза. Если Малхаз решил таким образом опробовать какой-нибудь новый амулет, надо держать ухо востро – неизвестно, чем ещё, кроме козлятины, питаются эти пушистые красавчики. Но звери очевидно не имели ни малейшего отношения к Малхазу – они не отреагировали на него, а когда старик распростерся перед ними в почтительном поклоне, дружно отвернулись и издевательски зевнули, показав роскошные клыки.
Решка могла поклясться, что дед ничуть не был обескуражен реакцией. Неужели скотины все-таки принадлежат ему? Что это может быть за амулет-то, о котором она ни разу не слышала? Малхаз тем временем со всем доступным распростертому ниц достоинством обратился к зверям, умоляя их оказать ему честь и посетить его скромный дом. Леопарды переглянулись – Решке показалось, что звери подмигнули друг другу – но остались царственно неподвижны. «Не только вас, всех, всех присутствующих зову на славный пир в честь Всематери», – спохватился старик. Пятнистые живые изваяния синхронно кивнули, встали и мягким шагом невозмутимо потрусили через площадь аккурат в направлении домов клана аль Кувира. Несмотря на то, что шли они с явной ленцой, поспевать за ними было нелегко.
Леопарды подошли к воротам и, не замедляясь, одновременно взлетели на высокую каменную ограду, чтобы непринуждённо улечься на ней. Среди слуг хищники посеяли изрядную панику. Кто понёсся прятаться, кто в оружейную – так что ворота Малхазу пришлось распахивать перед дорогими гостями собственноручно. Решка хихикнула, прикрывшись ладонью – ей показалось, что звери самодовольно ухмыляются. Первоначальный испуг, вызванный их появлением, совершенно прошёл – в конце концов, если бы посланные Богиней леопарды желали растерзать её и Зоэля, они спокойно могли бы сделать это прямо на площади. Вон как с козлом расправились – оставили лишь ошмётки шкуры и осколки изгрызенных костей, даже кровь аккуратно слизали. Слуг они тоже не тронули, не спрыгнули во двор, а дождались на заборе, пока Малхаз и многочисленные гости войдут. Пока дед распекал слуг и распоряжался как можно скорее накрыть столы, самопровозглашённая королева Перешейка обдумывала, нельзя ли как-нибудь приручить зверей, чтобы оставить при себе. Если леопарды согласятся украшать подножие трона, когда они с Зоэлем будут принимать послов, картина выйдет недурная. Да и охранники из таких сильных и опасных созданий получатся превосходные – и, в отличие от двуногих, верные и неподкупные... Грандиозные планы грубо прервал один из потенциальных стражей престола – зверь подошел к ней, и, привстав на задние лапы, лизнул в щёку. Ощущение было такое, будто по лицу с силой мазнули наждаком – Решка взвизгнула от неожиданности и спряталась за Зоэля. Леопард, довольный произведенным эффектом, немедленно отошёл. Его пятнистая морда показалась Решке на редкость глумливой. Ерунда, не может же он, хоть и послан Всематерью, читать мысли?
Дед, радушно улыбаясь, призывал всех войти под его скромный кров – правда, обращался почему-то исключительно к леопардам. Звери, спокойно улёгшиеся бок о бок на одну из лучших клумб с пионами, вняли не сразу – прежде, чем встать, они старательно вылизались, примерно так, как это делают домашние кошки. Слуги опасливо косились на необычных гостей, но тех, по всей видимости, более всего занимали собственные лоснящиеся пёстрые шкуры. Наконец, закончив туалет, леопарды встали и грациозно скользнули по мраморной лестнице в распахнутые двери. В зале они слегка замешкались, должно быть, выбирая лежанку поудобнее, и вспрыгнули на широкую низкую усыпанную подушками тахту у окна. Пока гости рассаживались, всеобщее внимание перетянул на себя Зоэль – очевидно, мстил за неожиданную пешую прогулку и длительное молчание. О том, что жрать он хочет ещё сильнее, чем две милые киски у окна, пророк возвестил раза три, на разные лады и с разным желаемым меню. Повинуясь жесту хозяина дома, слуги начали вносить блюда с меззе. Малхаз настаивал, чтобы первыми получили угощение и кубок вина «самые дорогие гости, дети Богини», чем вызвал у прислужников некоторый ступор: они не очень представляли, как подать хищникам закуски, соусы и лепешки, а менее того понимали, как и зачем поить зверей чем-то, кроме воды. Наконец, посовещавшись, удалились, чтобы принести с кухни фаянсовый таз, налитый вином до краёв, и столь же внушительную медную кастрюлю для варенья, наполненную спешно зарезанными курами. Осторожно косясь на Малхаза и испуганно – на столь милых его сердцу леопардов, сомнительную сервировку водрузили на ковер на некотором отдалении от тахты, и раскланялись. Малхаз в сердцах обозвал слуг пёсьими детьми, но было поздно – со стороны окна раздался низкий заливистый хохот. Вскинувшиеся на звук гости с удивлением обнаружили вместо валявшихся на подушках и похожих, как две капли воды, леопардов двух столь же одинаковых демонов. Тускло-рыжие волосы, серебристые, почти белые глаза, мускулистые смуглые тела. Мункар и Накир, знаменитые Двухголовые, отсмеявшись, заклинанием превратили таз с вином в огромную оплетённую соломой бутыль с неизвестным содержимым. Приложившись к ней по очереди, братья одобрительно кивнули и лучезарно улыбнулись собравшимся.
– Мы очень рады оказаться в столь примечательной компании и искренне благодарим за приглашение, – в один голос произнесли они.
Глава 9, в которой некоторые дети государей-миродержцев проявляют исключительную тягу к знаниям
Глава 9, в которой некоторые дети государей-миродержцев проявляют исключительную тягу к знаниям
Зоэль внимательно следил за бывшими леопардами. В глазах его зажглись торжествующие огоньки – подвох он почуял сразу, теперь же у него появились целых две новые – и весьма достойные! – мишени. Он с демонстративным негодованием обратился к Малхазу:
– Напрасные слова ваши, папаша, пёсьи дети – они в Адмире, в Совете заседают. Раймир – дело другое, товарищи послы сразу и наглядно продемонстрировали глубинное отличие государственной идеологии, а заодно и мощь бархатных когтистых лап режима. Даром что не по эмблеме, зато сообразно истинной природе. Уважаю честность! – тяжёлая бутыль внезапно ускользнула от «товарищей послов» и оказалась в руке Зоэля. – Ну что же, рад приветствовать в лицах и от лица! – он от души приложился к угощению. Посторонние звуки смолкли, было слышно только бульканье вина, уходящего в бездонную Зоэлеву глотку. Когда гостей, благоговейно уставившихся на мелькающий туда-сюда кадык пророка, посетила мысль, не собрался ли он захлебнуться, Зоэль наконец оторвался от бутыли и сообщил с видом заправского дегустатора:
– Любимый напиток тиранов и женщин. Говорят, такова на вкус безраздельная власть. А как по мне, хвалёная кумандария – просто компот, наливай да пей. Державные подхвостья от неё не слипаются, значит, и нам бояться нечего, верно? Но доброй выдержанной касе всё же не чета. Однако напоминание о важном своевременное! У нас там народные массы изнывают, страждут и стремительно просыхают на солнышке, – Зоэль метнул острый взгляд за спины близнецов. В окно, задёрнутое лишь тонкой вуалью, было превосходно видно, что под домом Малхаза уже собралась толпа. – Сколь мило мне зрелище восторженного электората... Он, конечно, пока недостаточно восторжен, но это дело мы поправим. Подвиньтесь, кисы, какие-то вы слишком крупные, – он ничтоже сумняшеся вскочил на тахту, растолкал раймирцев и рванул на себя оконную створку. Балансируя на узком каменном подоконнике так лихо, что только чудом не вывалился наружу, заорал:
– Всем, кто пошёл за мной, – счастья за счёт заведения!
Восторженный вой толпы, узревшей своего кумира, оглушал даже здесь. Имя его звучало едва ли не чаще, чем хвалы Богине.
– Тише, драгоценные, магия не терпит шума, – погрозил своей пастве Зоэль. – Кто будет зря драть глотку – вином её не промочит!
Народ притих и заозирался: очередное обещание халявной выпивки пленило отважные сердца избравших свет, и теперь они силились угадать, откуда на пыльной улице возникнет новый дар пророка. Тот сполна насладился произведённым эффектом и милостиво махнул рукой:
– Итак, в ответ на чаяния славного народа Вольного Перешейка, повелеваю: с этого момента и на три часа кряду быть тут винному роднику!
Родник и правда образовался – вино запузырилось и забило через край старой надтреснутой каменной лохани, с незапамятных времен стоявшей под большим тутовником на углу улицы. Очевидно, когда-то там был источник, а лохань предназначалась для того, чтобы любой мимоезжий мог освежиться и напоить лошадей.
– Ну вот, теперь докучать мой народ мне перестанет, – самодовольно заявил Зоэль, спрыгивая с тахты. – Папаша, – обратился он к Малхазу, – отправь-ка слуг с каким-никаким закусоном моим верным! Да распорядись, чтоб захватили свободную тару, винца себе набрать. Ты ж, скаред, небось, и чаю спитого жалеешь, так пусть погуляют на славу.
Побагровевший Малхаз промолчал – очевидно, не желал выставить себя скупердяем перед высокородными раймирцами. Подозвав управляющего, он шёпотом отдал какие-то указания.
– Теперь, когда народ на глазах становится весел, сыт и пьян, – не унимался Зоэль, – можем заняться делами государственными. Ну что, кисули, договор-то подпишем?
– Какой ещё договор? – вполне искренне изумились Двухголовые. До сей поры они молчали – возможно, мысленно о чём-то переговаривались между собой, но вида не подавали.
– Как это какой? – невинное удивление Зоэля можно было продавать в нарезку и в розлив. – Чтоб честь по чести, договор о взаимопомощи между нашими великими державами на случай военного нападения.
– Нападения? Кого и на кого? – оба вопроса прозвучали почти одновременно.
– Да в кого ж вы такие непонятливые-то, кисаньки? – Зоэль аж руками всплеснул. – На Раймир, скажем. Или на Вольный Перешеек. На вас, значит, нападут – мы на выручку и поспешим. А если вдруг к нам кто полезет – то уж вам нас спасать придётся.
Двухголовые оглядели пророка и народного кумира со смесью любезной снисходительности и недоумения, а затем не выдержали и громко расхохотались. Но Зоэль уже вошёл в раж и совершенно не испытывал никакого страха или пиетета перед могущественными командорами кшатри и детьми Богини.
– Понимаю, с кондачка подмахивать вам невместно, престиж империи и честь девичья не позволяют. Но мы пошуршим подольше, познакомимся поближе, авось сговоримся полюбовно!
– Коль скоро детям Богини было угодно принять более привычный облик, – вкрадчиво заметил Малхаз, – возможно, им захочется и сесть, как подобает почётным гостям, во главе стола?
Он подозвал мажордома, и через пару минут в зал втащили огромное кресло, похожее на парный трон, каковым вызолоченная громада наверняка и являлась много лет назад. Зоэль в мгновение ока уместил на шитых золотом и жемчугом потёртых бархатных подушках свое тощее седалище и поманил Решку к себе.
– Кисули, – мстительно заметил он, – как и положено котикам, пребывают без штанов. Ещё натрут себе чего вышивкой... нехорошо будет, если после застолья вельможные зады украсятся неподобающим узором!
Малхаз насупился. Если бы он только мог убивать взглядом, нахальному пророку пришлось бы несладко. Напряжение разрядили «кисули», неторопливо бок о бок подошедшие к столу. Хаос знает, когда они успели облачиться в штаны из некрашеной тонкой замши, отделанные серебряными бляхами с бирюзой пояса, массивные нашейные гривны и широкие парные браслеты, больше напоминающие боевые наручи, всё из того же серебра с бирюзой. Вопреки тайным чаяниям Малхаза, обретение штанов не пробудило у детей Богини желания выселять Зоэля с Решкой из недр древнего царственного чудовища вавилонских времен. Близнецы переглянулись – и на противоположном конце стола возник другой трон, менее помпезный, зато даже на вид несравненно более чистый, широкий и удобный. Решка завистливо посмотрела на подлокотники – в отличие от того, на который пришлось опираться ей, с острыми гранями резьбы, эти были гладкими и широкими, позволяющими поставить рядом с собой бокал или тарелку. Спинка и сиденье были обтянуты толстой мягкой шкурой. Водрузив между собой бутыль, которую Зоэлю, невзирая на все старания, опустошить не удалось, Мункар и Накир взглядами переместили кастрюлю с курами с ковра в центр стола. Решка собралась было поморщиться, но с удивлением уловила весьма соблазнительный аромат отменно зажаренной птицы. Дети Всематери и правда были очень сильны – они ведь даже не смотрели на этих злосчастных кур, не то, что не читали заклинаний! Тем не менее, тушки уже не были сырыми, непотрошеными и недощипанными. Взору гостей предстали порционные куски с румяной корочкой, от которых исходил дразнящий запах розового перца, тимьяна и ещё каких-то трав.
– Угощайтесь, – улыбнулись Двухголовые и подали пример гостям, взяв по крылышку каждый.
Хорошо им, – завистливо подумала Решка. В леопардовых шкурах закусили козлом, а теперь изображают, что не голодны и участвуют в пирушке лишь из вежливости. Вот, видать, откуда пошли сказки про то, что наиболее сильные демоны не нуждаются ни в питье, ни в пище, ни во сне...
Зоэль после своих таинственных и славных свершений в еде определённо нуждался, потому начал методично истреблять всё, до чего мог дотянуться. За дикие застольные манеры и прожорливость своего царя на торжественном пиру Решке непременно сделалось бы неловко, когда бы не всё та же свежая и очень яркая картина раймирских послов, слизывающих козлиную кровь с камней мостовой. Взгляд Решки упал на золотую ветвь, по-прежнему торчавшую из гривы пророка. Как он ухитрился добыть то, что добыть, казалось бы, невозможно? Внезапно сияющая ветка чуть потускнела и причудливо изогнулась, а в следующий миг уже поблёскивала в густой и жёсткой шевелюре Зоэля не то венком победителя, не то пародией на царский убор. Вождь Свободного Перешейка соизволил оторваться от перемалывания очередного куска бараньей корейки, и, не выпуская добычу изо рта, ухмыльнулся и подмигнул Решке. Платье на нём сменилось, то ли пока она наблюдала за превращением хворостины в корону, то ли ещё раньше – и до последней нитки приняло более густой оттенок зелёного, точь-в-точь как был у полотнища самопального дурацкого знамени.
Двухголовые смотрели на метаморфозы не менее внимательно, чем Решка. Правда, в отличие от девушки, изучавшей своевольную ветку даже с некоторым страхом, свой интерес превосходно скрывали за вежливыми светскими репликами. Кроме Накира сильных менталистов рядом не числилось, потому привычный мысленный диалог близнецов никто не смог бы подслушать.
– Отец дорого бы дал за подобное зрелище.
– А еще дороже дал бы Рафаэлю, чтобы тот разобрал на части этого прохвоста и точно выяснил, каков в его жилах процент крови Изначальных, и чья она.
– Вариантов немного.
– Ещё дядюшка. Доносят, что он снова не в себе, так что, полагаю, его участие маловероятно.
– Как знать.
– Если даже это адмирская игра, вряд ли после стольких лет дядю заинтересовало бы наше наследство. Он не имеет на него прав с тех самых пор, как подарил Вавилон матери.
– Но мать может считать, что делить наследство рановато.
– По словам Рафаэля, она не в том состоянии, чтобы иметь свое мнение.
– Как знать.
– Если этот прощелыга послан матерью, он не может не знать про город. А что знает он, то выясним и мы – вино если и не начало действовать, так вскоре начнет.
Зоэль прожевал очередной кусок и вдруг с задумчивым и отрешённым видом устремил взгляд куда-то за спины почётных гостей.
– А ну, цыц! – он воздел руку в повелительном жесте, призывая к молчанию. – Сейчас как никогда нам нужен совет Богини, потому я желаю слышать лишь голос Великой, а не ваше беспардонное чавканье и пустой трёп! Что привело сюда твоих детей, Тысячеликая? Речи их учтивы, но что скрывается за трескучей посольской риторикой? Если плодородная почва отравлена – омыть ли ее дождём? Скажи мне, Всемать, открой истину ко благу всех, чтобы дети твои не стали одними из сожалеющих. Все судьбоносные решения должны быть приняты до того, как на небе заблестят звёзды.
– Мать не беседует по приказу, – начал один из братьев, – даже со своими родными детьми, – подхватил тем же приятным голосом и ровным тоном другой, сделав легкое, но великолепно различимое ударение на слове «родными».
– Посему, если желаете указаний, их можем дать мы, как её сыновья и преемники – опять та же игра, предложение начинает один, продолжает второй, и это выглядит пугающе.
– Грубо, кисули. Какой бездарный жонглёр вас учил так обращаться со священным словом? Кто ж смеет отдавать Всематери приказы? Это просьба, столь же смиренная, сколь и яростная, это песня сердца, полёт души и мольба безумно влюблённого, – Зоэль говорил с таким неподдельным чувством, что Решка ощутила внезапный и острый укол ревности. – С Богиней говорят только так, и отвечает она лишь тем, кто не станет искажать её волю или трусливо и малодушно подменять своей. Великомудрые господа шейхи в роли гласа Великой себя давно дискредитировали – тут Зоэль бросил насмешливый взгляд на Малхаза – под роскошным хвостом павлина оказалось не больше достоинства, чем у простой курицы. Пока что сдаётся мне, ваши слова – не слова наследников и преемников, а речи тюремщиков и детей тюремщика. Но допускаю, что иных примеров вы не знали, и видит Великая мать, вашей вины в том нет.
– Нам нечего стыдиться – наш отец не тюремщик, – казалось, эту пару ничто не может вывести из себя, – и то всем известно доподлинно. А вот можешь ли ты назвать имя своего отца? – одинаково снисходительные полуулыбки на лицах, братья по очереди одинаковым жестом подносят к губам оплетённую соломой бутыль, а затем отправляют её прямиком в руки Зоэля каким-то хитрым заклинанием. Не может же одного их желания быть достаточно для магии? Или все же? Решка была уверена, что и тем, кому не нужны амулеты, без заклинаний не обойтись – но, возможно, местные демоны, даже чистокровные, были не настолько сильны, как эти раймирцы.
Зоэль сделал изрядный глоток, облизнулся и одарил близнецов обезоруживающей улыбкой.
– Скверно ж вас натаскивали, если до сих пор такие вопросы задаёте, братцы-хищники. Он у всех один, из него приходят – к нему и возвращаются. А имя – было и нет.
– Хаос, значит, породил, а Вечность спеленала? – серебристые глаза раймирцев напомнили Решке ртутные зеркала – такие же спокойные и непроницаемые. Зоэль зря старается взбесить этих двоих, – малодушно подумала она. Пока что они ведут себя тихо, но правда хищники ведь... Козла растерзали очень спокойно и деловито –
не окажется ли, что эти двое – не послы, а карательная экспедиция? Да с чего Зоэль, Фероз и Лино вообще решили, что на них двинут армию? Пара детей Всематери вполне заменит Легион Адмира, если дойдёт до дела...
– Само собой. И буйные вихри вселенских перемен ветхую зыбку качали под стук метеоритного дождя, – с неистребимой бойкостью уличного мальчишки ответил Зоэль. – Смышлёные вы, кисули, ох, чую, крепко мы с вами заварим, враз не расхлебают! Вы ж должны понимать: пришло наше время пить из набольшего кубка! – тут он снова хлебнул посольских даров в подтверждение сказанному и выразительно посмотрел на Двухголовых. – Или вам не жмёт цедить тайком из мелкой тары в тени батюшкина трона?
– Не боишься ли захлебнуться, если кубок окажется слишком велик? – снова одинаковые снисходительные полуулыбки и странная манера речи – один начал, другой продолжает. – Интересно, они хотя бы в постель ложатся порознь? – подумала Решка. – Или у них и любовница одна на двоих и тоже... один начал, второй продолжил? Или оба одновременно? Фантазировать про постельные игры раймирцев было забавно. А главное – безопаснее, чем размышлять о будущем троне: вдруг они все же читают мысли и хоть покраснеют, что ли...
Послы мыслей, видимо, не читали – ну или её фантазии их совершенно не смутили. Светлые глаза не отрывались от Зоэля.
– Что до тени трона – ты слишком молод, называющий себя пророком нашей матери, и вряд ли бывал в Белом дворце. Он весь пронизан светом, и даже если захочешь, ты не найдешь там теней. Твоя дурацкая шутка доказывает, что ты ничего не знаешь ни о владыке Раймира, ни о нашей матери. Зачем нам стремиться на отцовский трон, занятый достойнейшим, если есть свободный материнский, рискующий стать добычей шакалов вроде тебя?
– А не тревожьтесь, сам-то я всяко больше любого кубка! Хоть море выпью, лей, не жалей, – в голосе Зоэля появились резкие ноты, верхняя губа презрительно искривилась. Он не был так серьёзен даже когда лаялся с дедом на площади. – Видал я ваш Раймир… И трон видал там же. Вещественное доказательство извольте наблюдать на моём челе. Клубящиеся в Эдеме тени не разглядит разве что слепой. Длинные такие, безмолвные, амиром у них нынче ещё один несчастный плод огня тех же неуёмных чресел. Тоже на табуретку целился, да в волшебный пруд угодил, об державную трость зацепившись затылком. Понимаю, тонуть неохота, потому ринулись за наследством Великой, хоть пальцем не шевельнули, чтобы вернуть ей свободу. Что ж сюда-то пришли при вакантном троне? Берите Вавилон, если он ваш, а я – шакал и самозванец. А коли дороги к нему не знаете, так и сидите смирно у папаши на подхвате до седых шерстей, пардусы ретивые.
– Мы найдем Вавилон, – на дне зрачков обоих братьев словно мелькнуло пламя свечи.
– Зачем он вам? – ифрит откровенно издевался. – Что похоронено, лучше не откапывать, проще зарыть поглубже и забыть. По опыту говорю.
– Тебя не просили делиться опытом, – снова отблеск пламени в спокойных взглядах. – Тебе будут признательны за помощь, если ты знаешь путь и пожелаешь его указать. Не знаешь – не говори.
– А если знаю, но не скажу? – Зоэль явно настроился довести послов до белого каления. Беспокойство Решки росло, мешаясь с раздражением. Нет бы поучиться вести себя… С древним городом не совладать никому, кроме наследников Всематери, а за подобную услугу раймирские принцы не поскупятся. Возможно даже, сделают так, чтобы на их с Зоэлем Перешеек никто не претендовал. Даже Адмир – лучше, чем чистокровные, с их родичами не договорится никто.
– Существуют иные методы, кроме приятной беседы, – на этот раз улыбки близнецов выглядели хищным оскалом, но голоса по-прежнему звучали на редкость спокойно и приятно. Диссонанс пугал сильнее, чем если бы они сорвались на крик.
Неожиданно встрял дед. Со стуком поставил на стол кубок и встал. Прокашлялся и пристально посмотрел сперва на Зоэля, потом на раймирцев.
– Нет горше зрелища для хозяина дома, чем гости, ссорящиеся под его кровом. Я не могу выступить арбитром в вашем споре, не мне судить детей Всематери и того, кто называет себя посланником Тысячеликой. Лишь она может рассудить вас, даровав победу достойнейшему. Мое скромное обиталище стоит на том месте, где некогда находился дом, иногда освящавшийся присутствием ее. Оставим прочих гостей продолжать трапезу, и я отведу вас туда – пусть спор решит Ама Лайла, если пожелает того. А не юношеская горячность и выпитая без меры кровь лозы, – Решка с трудом подавила смешок, поскольку дед весьма откровенно уставился на Зоэля, недвусмысленно адресуя последнюю часть литании ему. Вместо ожидаемых возражений Зоэль поднялся и под обращёнными на него встревоженными взглядами объявил:
– Продолжаем кутить по заветам Великой! Усерднее опрокидывайте чаши и целуйте возлюбленных, мирные жертвы Всематери должны приноситься исправно! А ты, звезда моя, не дёргайся, – заговорщически шепнул он Решке, а затем взял за подбородок и влепил долгий прочувствованный поцелуй под довольный хохот и шуточки сидящих поблизости. Когда её шальной приятель скрылся из виду в сопровождении деда и послов, девушке показалось, что на пирующих наложили какое-то заклятие: даже те, кто был достаточно трезв, чтобы понять суть конфликта, вели себя крайне беспечно, словно ничего не произошло.
***
Развалины, скрытые под домом главы клана аль Кувира, уходили очень глубоко – это был не фундамент, а поглощенные землёй этажи добротной древней постройки из огромных тёсаных блоков. Вниз вела лестница из столь же чудовищных тесаных глыб – часть ступеней была относительно сохранна, а часть – изъедена временем и сотнями тысяч шагов. Шейх знал их на ощупь, а вот гости частенько спотыкались. Только не эти – раймирцы в обличье принцев двигались так же, как в зверином – мягко, бесшумно и с некоторой ленцой. Тусклое, позволяющее видеть лишь контуры лестницы освещение им, судя по всему, не мешало – пару раз Малхаз заметил, что братья с интересом разглядывают остатки осыпавшихся фресок, едва заметные даже при более ярком свете. Если им и было любопытно, куда он их ведет, своего интереса они ничем не выдавали, вопросов не задавали и увиденное по дороге не комментировали никак.
Несносный мальчишка шёл к своему предназначению всё той же уверенной, хоть и несколько разболтанной походкой. Без конца переспрашивал, далеко ли ещё, отпускал неуместные шуточки, но вскоре перестал сыпать словами и начал насвистывать дурацкий и очень привязчивый мотив непристойной народной песенки – не то понял, что реакции не дождётся, не то хмель наконец взял своё. Дети Богини оставались неуязвимы для его уколов, но видно было, что они с удовольствием бы вывернули насмешника наизнанку: даже если ценных сведений не найдут, так хоть возмещение за нанесённые оскорбления получат. Малхаз встретил внимательный взгляд одного из раймирцев и кивнул. Значит, менталист всё-таки этот. Почему бы им просто не изъять нужные сведения из головы Зоэля? Вряд ли он способен поставить защиту. Парень совершенно ничему путному не обучен, вдобавок вымотан и нетрезв, в погоне за всеобщим восхищением и славой сводить доходы и расходы он так и не научился.
Алтарь давно не видел крови, лить её без толку могли лишь глупцы и изуверы. Но теперь как знать, не одарит ли Великая своего слугу, приведшего в святилище и её наследников, и буйного пророка? Он всё же масих, а не хидир, теперь это ясно. Пусть Богиня рассудит, как будет лучше. Если наконец возьмёт мальчишку, жрец Всематери готов разделить её благодарность с раймирскими принцами.
– Место, отмеченное благословением Амы Лайлы. Здесь в честном поединке должен решиться ваш спор. Никакой магии, кроме магии Великой. Да снизойдёт она к смиренным своим просителям.
– Вот это дело! Согласно старым и крайне непопулярным легендам, Всепрельстивая обожала, когда за её благосклонность достойные мужи метелили друг друга до кровавых соплей, – Зоэль оживился и, кажется, даже слегка протрезвел. – Возрождаем ещё одну древнюю традицию, папаша?
– Это шутка? – под взглядами командоров кшатри доводилось себя чувствовать крайне неуютно существам куда более опасным, нежели старый жрец. – Вдвоём на одного – не одобрит ни один Кодекс.
– Всеблагая не имела ничего против подобных раскладов, – встрял Зоэль. – Братья-мировращенцы, по слухам, к ней и парой захаживали.
Близнецы едва заметно поморщились, но предпочли пропустить сальность мимо ушей.
После секундного замешательства Малхаз пришел в себя.
– Юноша хвастает, будто победил марутов и ускользнул от них. А незримых стражей в садах Эдема куда как больше двоих – о чем вам, детям владыки Раймира и Всематери, без сомнения, известно лучше, чем мне.
– Тем не менее, – жёсткие интонации, появившиеся в мелодичных голосах, – мы не собираемся вдвоём нападать на одного. Пусть тот, кто называет себя пророком нашей матери, сам выберет себе противника. Второй поклянется не вмешиваться.
– Детей не бью, – фыркнул Зоэль. – Валяй, братец Мункар, за честь Раймира и за Великую матерь!
Один из близнецов провел рукой вдоль тела, словно стряхивая невидимую пыль – серебро и бирюза исчезли.
– Кто-то должен подать сигнал к началу этого непотребства? – иронически осведомился он. – Гонг, стартовый пистолет?
– Три зелёные ракеты, свисток, – тем же тоном продолжил Накир. Он от украшений не избавлялся, уселся на каменные плиты и наблюдал за братом, Зоэлем и Малхазом с вежливым интересом, как столичный театральный критик за провинциальной труппой.
Никто по-прежнему не мог бы услышать, как в тот же самый момент братья лихорадочно обменивались впечатлениями.
– Действующее святилище матери в подвале у мирного и всё осознавшего… кузены, кажется, совсем расслабились.
– Мы тоже, – безмолвный сухой смешок.
– Ладно, поиграем в их игры, а потом разберемся.
– Теперь меня очень интересует бывший адмирский премьер.
– Никогда не предполагал, что внезапно нас заинтересует нечто столь…
– Скажи прямо – одиозное.
Снова смех.
– Не убей наглеца, пригодится ещё.
– Буду нежен, как с девственницей.
Ухмылки.
– Спровоцируй старика – не нужно, чтобы зачинщиком можно было назвать меня.
– Уважаемый хозяин, так что вам организовать – стартовый пистолет или все же гонг? – снова вслух поинтересовался Накир. Он продолжал сидеть на полу, но демонстративно утратил интерес к происходящему и расслабленно привалился к стене. – Ваша идея, ваш церемониал, вы и распоряжайтесь, я не гожусь в рефери. Обещал не вмешиваться, а тут не удержусь, да как начну подсуживать… некрасиво выйдет.
Шейх воззрился на Накира так, словно увидел его впервые. Казалось, Малхаза неожиданно разбудили или вывели из транса. Он недоуменно оглядел стоявших в центре пустого каменного подвала Зоэля и Мункара.
– Вы… стоите прямо на алтаре Тысячеликой, – сдавленным голосом произнес он. – Древний камень должен подсказать вам…
– Вот с камнями я ещё не разговаривал, – влез не желавший проникаться торжественностью момента Зоэль. – Недоработочка, вдруг чего дельное скажут… Эй, булыжник, – он притопнул пыльным сапогом. – Мне этого рыжего убить аль помиловать?
Камень ожидаемо промолчал. Двухголовые переглянулись.
В следующий момент Зоэль плавным низким рывком метнулся к Мункару. Если бы тот действительно не ждал нападения, лоб Зоэля расквасил бы ему лицо, но раймирец, как оказалось, лишь притворялся скучающим недотёпой. Он чуть сместился в сторону и, развернув корпус, пропустил мимо себя Зоэля. Босая узкая ступня оказалась на пути пророка и изменила ход истории, точнее, одного её деятеля, резко наступив на носок расхлябанного сапога. Сапог остался на месте, а пророк по инерции нырнул вперед.
– Спроси адрес его сапожника, чтобы обходить эту лавку десятой дорогой, – безмолвная шуточка от стены.
Руки Зоэль подставить-таки успел и даже довольно технично сбил падение перекатом через плечо. Зло дрыгнув ногой, он отшвырнул второй сапог, явно метя им в Накира. Сапог шлёпнулся о стену в ладони от цели, но цель даже не дёрнулась.
– Кузен или братец, – раздражённо фыркнул Мункар.
– Я понял, – процедил Накир, не меняя расслабленной позы и не убирая с лица выражение вежливой скуки. – Ещё когда он заговорил о брате. Заканчивай этот балаган поскорее, всё, что нам надо, мы выяснили.
Зоэль решил предпринять второй заход, но на этот раз действовал осторожнее – двинулся по дуге, странными заплетающимися шагами, иногда подергивая то одной, то другой рукой, словно не решаясь схватиться за противника.
Мункар чуть покачивался в центре круга, неизменно оказываясь вполоборота к Зоэлю.
– Заканчивай эти пляски, – Накир мысленно воздел глаза к потолку, хотя выглядел по-прежнему бесстрастным.
– Пусть танцует, дай свежеобретённому родственнику повыпендриваться, – в следующий момент двое дернулись одновременно. Пальцы Зоэля соскользнули с плеча противника, зато локоть Мункара жестко впечатался Зоэлю в челюсть. Тот пошатнулся, постоял мгновение, а затем упрямо встряхнул головой, словно не до конца оглушенный перед забоем бык. Сплюнул кровью и, судя по стуку, как минимум одним зубом. Нехорошо оскалился и двинулся на отстранившегося после удара противника по прямой, более не прибегая к увёрткам. Сплюнул кровью ещё раз, утер рот тыльной стороной ладони. Неожиданно пол ощутимо тряхнуло – по-прежнему пребывавший в ступоре Малхаз охнул и сел на камни. Накир подобрался и вскочил, прыжком вылетел в центр зала, по пути небрежно сбив Зоэля плечом, будто ифрит был невесомой бумажной фигуркой. В закрытом подвале поднялся ветер, взвихривший с пола непонятно когда успевший скопиться там песок.
– Хватай старика, я возьму этого, – далее братья двигались, словно единый механизм. Портал они открыли одновременно – и, обернувшись каждый со своей ношей на плече, успели заметить, что святилище помалу заполняется песком.
– Как думаешь, дом засыплет?
– Не должно. Крови мало, песок выпил её, считай, отделались легким испугом, – близнецы свалили Зоэля и Малхаза, как дрова, на ту тахту, где совсем недавно нежилась пара леопардов и, шутливо послав Решке воздушные поцелуи, растворились в воздухе.
***
Вежливость Малеф посчитал избыточной роскошью и вошёл без стука. Учитывая идиотскую планировку, в силу которой приёмная находилась ровно напротив Янтарного, ею редко пользовались по назначению. Раз уж папашу полностью устраивал вечный проходной двор в кабинете, мог бы давно снять тяжёлые резные двери и поставить, скажем, турникет. Или билетёров для регулярного пополнения казны. Усилиями новой экономки логово старого варана приобрело непривычно опрятный вид, единственным островком беспорядка остался письменный стол. Очевидно, слухи о состоянии дражайшего государя и повелителя были несколько преувеличены – столешница почти скрылась под ворохом исписанных нотных листов.
Бросил быстрый взгляд в сторону дивана – распростёртому там неподвижному телу не хватало только ножа в спине. На появление сына оно никак не отреагировало. Малеф пересёк комнату и уселся в кресло, возложив ноги на плоды отцовского композиторского запоя, но спровоцировал этим лишь небольшую бумажную лавину. Машинально подобрал с ковра пару упавших листов. «Экспромт-мистерия №3313 для баяна и симфонического оркестра. Ч.III». «Сanticum meretricibus – il concerto fottuto in si bemolle maggiore»… На следующем и вовсе не было ничего, кроме размашистой надписи поперёк. Что-то про троны и царства, совершенно неразборчивые каракули. Не то перо забилось, не то словил очередной припадок. Всё, приехали, – Малеф кинул шедевры в общую кучу. – Действительно, чем ещё заниматься правителю, когда под боком вылупляется новая микродержава, непонятно откуда взявшийся могущественный безумец собирает сторонников под знамёна Лилит, и на горизонте маячат перспективы конфликта с Раймиром, потому что вся эта дичь внезапно происходит не в Орде, а на ранее нейтральной территории? Только такие вот… каццоны писать.
Пошарив по ящикам, выудил чистый бокал, но трогать ни одну из початых бутылок на столе не отважился – не хватало ещё составить папаше компанию, хлебнув не того. Благо барный шкаф под боком хранил богатые дары, среди которых можно было при известной сноровке отыскать гарантированно безопасные напитки. Малеф отсалютовал отеческому телу и воздал должное прекрасному выдержанному островному рому.
Из подушек высунулось хищное отоционье рыльце – лис заинтересовался вторжением в свои владения. Он неторопливо выбрался из импровизированной норы и ткнулся носом в нечёсаную гриву хозяина. Чихнул, шумно почесался и с каким-то почти разумным выражением брезгливости на морде выжидательно уставился на Малефа.
– Сочувствую, приятель, – отозвался тот. – Я с ним хотя бы не живу.
Лис фыркнул и улёгся, свернувшись в сердитый меховой клубок. Дескать, будильник из тебя, парень, так себе.
Малеф пожал плечами – вот только осуждения от домашнего питомца ему не хватало. Поставил бокал на стол, поднялся и, нахально насвистывая, направился к книжным шкафам. При виде их содержимого многие учёные умерли бы от счастья. Выжившим повезло бы меньше. Не потому, что книги обязательно были написаны на пропитанных ядом страницах или зачарованы жуткими охранными заклинаниями, благодаря которым мозг неосторожного читателя осел бы жировой плёнкой на стенках черепа. Или сам читатель внезапно превратился бы во что-нибудь забавное и противоестественное. Во-первых, у всех этих книг был один-единственный автор, и он никогда не ставил перед собой цели просветить хоть кого-нибудь. Поэтому даже в том случае, если его осеняло написать учебник, сдерживать свой неповторимый, уникальный и совершенно чудовищный стиль изложения он нужным не считал. По сути, большая часть книг в шкафах Янтарного была рабочими заметками отца. Во-вторых, Темнейший нежной любовью маньяка-коллекционера любил образцы. Потому в юности Малеф очень быстро усвоил, что справочники по токсикологии, вирусологии и прочим областям, где без демонстрационных материалов, по мнению папаши, было никак не обойтись, лучше всё-таки без разрешения не трогать. И воровать пробники из книг по алхимии тоже не стоило. Никакой привычной по дворцовой библиотеке расстановки. Изрядное число сочинений написано на нескольких языках сразу, причём опознать удавалось далеко не все. Некоторые тома вовсе были не тем, чем казались на первый взгляд. Обычная поваренная книга, к примеру, вмещала одновременно трактат об искусстве дипломатии, пособие по обращению с холодным оружием, и ещё что-то, что расшифровать не вышло, – всё зависело от того, с какой стороны читать.
Принцип или систему Малеф, как ни бился, вычислить не смог, но серьёзно подозревал, что это к лучшему – если вдруг ему случайно откроются все тайны устройства здешней библиотеки, придётся сдаваться на попечение Мора. Бессмысленная папашина гениальность сгубила немало последователей как в Адмире, так и за его пределами. Несмотря на это, научная переписка Темнейшего была насыщенной и обширной. Он не то, чтобы принципиально не переваривал учёных, скорее наоборот, восхищался ими. Но тех, что были оголтелыми фанатами технического прогресса или выбирали в качестве объекта исследования саму персону Князя, ждали отборные и весьма специфические сюрпризы.
«Влияние случайных флуктуаций пространственно-временного континуума на вкусовые качества креплёных вин при экстренной транспортировке», «Основы моделирования вселенных т. IX, ч. XIX», «Украсть и перекрасить: Адмирское национальное самосознание», «Почему они умирают: курьёзные случаи из практики содержания недолговечных», «Малые формы в поэзии злаковых культур в период эпидемий спорыньи», «Азы бархатного психологического террора. Том 73. Ландшафтный дизайн», «Клубок Хаоса»... Тут Малеф отрывисто фыркнул не хуже Алерта – именно эту книгу с подозрительно лаконичным заголовком Темнейший однажды выслал страждущим вместо ответа на вопрос, нельзя ли получить доступ к кладезю знаний в Янтарном с целью оцифровки и дальнейшего распространения на благо всех наук. Содержание энтузиасты с первого взгляда однозначно определить затруднились. Отчасти потому, что треклятая книга состояла из иллюстраций, напоминавших овеществлённую смесь всех мыслимых и немыслимых ночных кошмаров, настоянную на концентрате наркотического бреда, и крайне загадочного раздела, в котором смогли расшифровать только название – «Приложение по технике безопасности». Не то пособие по вызову или созданию жутких монстров, не то просто справочник причудливой флоры и фауны какой-то неведомой и крайне опасной Пластины. Князь от разъяснений отказался, послав просителей в министерство культуры. Видимо, они туда всё-таки дошли: «Клубок Хаоса» был издан некоторое время спустя с предисловием Асмодея и уточняющим подзаголовком «Искусство любовной игры для высших метаморфов».
Да где же она… Ещё одна милая особенность здешнего уклада – даже книги эволюционировали, волей хозяина обретая способность к мимикрии и хорошо если не к самозащите. Особенно эта. Рука нащупала между корешками какой-то тонкий пергаментный лист. Выпавшая закладка, язвительная записочка для непрошеных гостей – неважно. Малеф сунул в карман свою находку, сочтя, что разберётся потом, и продолжил поиски с разгорающимся охотничьим азартом.
Э, нет, врёшь, дура! Не обманешь – пальцы ощутили вязкое отзывчивое тепло, и в руку послушно лёг увесистый том. Разумеется, без названия. Чёрный сафьян мгновенно вылинял в алую шагрень. Тонко, как чей-то юмор. – Малеф бросил косой взгляд за спину, ожидая хоть малейших движений. – Теперь-то уж делай что хочешь, а уворачиваться мы обучены превосходно, государь, grazie a te.
Думать в подобном ключе, да ещё столь громко, при отце он давно себе не позволял, однако же – полный ноль. Пустота. Либо это какая-то слишком изощрённая для такого повода ловушка, либо сегодня его счастливый день. Открывать не стал – и без того знал, что страницы пусты. Совершенно особый код, под стать совершенно особым чернилам. Чтобы господин библиотекарь всегда точно знал, кто из членов семьи отметился в формуляре. Fanculo, non mi interessa.
Перед тем, как покинуть кабинет, почтительный сын отвесил шутовской поклон в сторону дивана. Триумф следовало немедля с кем-то разделить, но по понятным причинам круг собеседников был крайне узок.
– Удачи, ушастый, – направляясь к двери, Малеф дружелюбно помахал зажатым в руке фолиантом. – Если папаша изволит очнуться, передай ему, пожалуйста, что я заходил.
Алерт, настороживший было помянутые уши, лениво зевнул и поудобнее устроился на подушке рядом с княжеской головой, намереваясь вернуться ко сну, как только надоедливый визитёр уберётся из его владений.
Глава 10, где Малефицио выступает в роли почтового голубя, на засекреченную свадьбу является незваный гость, а Арвель весьма оригинально устраняется от управления Советом Раймира
Глава 10, где Малефицио выступает в роли почтового голубя, на засекреченную свадьбу является незваный гость, а Арвель весьма оригинально устраняется от управления Советом Раймира
В кармане что-то похрустывало. Малефицио выудил слегка замявшийся старый кусок пергамента и удивлённо уставился на него. Развернул, пробежал глазами… почерк был смутно знаком, но содержание выглядело туманным и лично к нему не относилось совершенно. Откуда бы? И кому могло понадобиться подсовывать ему в карманы чужие письма? Он прикрыл глаза, вспоминая прошедший день до секунды. Ах да, никто ничего не подсовывал – резвясь в папашином кабинете, он собственноручно сунул вылетевший из книг пергамент в карман и благополучно о нём забыл. Идиот, совсем потерял осторожность… но вроде, обошлось – пергамент не превратился ни во что странное, да и ядом, судя по всему, пропитан не был – магическое зрение показывало, что листок является именно тем, чем кажется, – старым письмом, написанным кем-то, чей почерк демону уже доводилось видеть, причём неоднократно.
Староадмирский, несмотря на присущую древнему языку витиеватость и иносказательность оборотов плюс крайне странное обращение с глаголами, Малефицио в своё время выучил, насколько было возможно – поэтому прочитать древнюю эпистолу смог без труда. Автор был ему знаком – во времена его юности именно этот изящный почерк с резким наклоном влево заверял почти всю важную документацию СВРиБ, тогда именовавшейся Тайной Канцелярией. Итак, что мы имеем… «По воле Хаоса близкая нам обоим персона прискорбно помрачилась рассудком, и опасаюсь, что без Вашего посильного вмешательства сохранить наш мир прежним никак не удастся», – писала Стальная Миледи еще до Первой Вселенской некому неизвестному, не называя адресата по имени. Судя по использованным оборотам, адресат был мужчиной, причем высокого ранга… В любом случае, дела давно минувших дней его не касаются – Веер находится на своём месте, так что проблема или разрешилась, или оказалась несущественной. Малефицио свернул пергамент и задумался. Возвращать ненужное папаше письмо обратно на полку? Глупо. Оставить у себя? Незачем. Оставалось поступить так, как подобало аристократу – вернуть случайно оказавшееся у него письмо автору или адресату. Извинившись, что по недоразумению оказался в курсе чужих дел, и заверив, что любая упомянутая в корреспонденции тайна умрёт вместе с ним.
Отправлять ветхий пергамент с посыльным и сопроводительным письмом было не слишком вежливо, такие вопросы традиция предписывала решать лично. Кстати, возможно, бывшей начальнице захочется присутствовать на свадьбе – хотя бы потому, что подобное мероприятие очевидно до крайности взбесит матушку, а возможно, и отца с дядей. Он ненадолго задумался. В результате курьер отправился к особняку Стальной Миледи с осколком редкого радужного алмаза в перламутровой шкатулке и написанным от руки витиеватым предложением составить компанию на конной прогулке на Пустоши или любом ином предпочитаемом королевой увеселении в любое выбранное госпожой время.
***
Городские стены скрылись из виду, но Рейна не спешила нарушать молчание. Ей давно не доводилось выбираться в эти места, впрочем, нельзя сказать, чтобы она о том сожалела. Пустоши всегда оставались неизменными. И незаметно подступали всё ближе в непрерывном движении, явном или скрытом. Чтобы не изводить мальчишку дальше, она прекратила изображать любование однообразными пейзажами и внимательно вгляделась в лицо Малефицио.
– Говорят, персонал Бездны так часто пополняет ряды пансионеров вовсе не из-за магических катаклизмов или ещё каких-нибудь загадочных причин: просто круг ежедневных забот подменяет собой прежние понятия о норме. Я рада, что тесное общение с прочими мужами Совета не позволило тебе растерять остатки здравого смысла. Ждёшь особой санкции? Если так, то твой галантный выстрел ушёл в молоко, малыш.
– О, за личное позволение госпожи премьера решать все наличные проблемы по собственному разумению я готов радостно вынести весь папашин кабинет, – Малефицио обаятельно улыбнулся. Всем видом демонстрируя, что это, конечно, шутка, но, если госпожа премьер будет торговаться, он вполне может счесть предложение деловым. – Всё несколько проще – совершенно случайно у меня оказалась принадлежащая вам вещь, и я готов вернуть её со всеми приличествующими уверениями и извинениями. А заодно с ними же поинтересоваться, не пожелаете ли вы почтить своим присутствием готовящийся в полнейшей тайне от моей венценосной родни междусобойчик? Формально я их приглашу, но не раньше, чем накануне.
Рейна недоверчиво вскинула бровь.
– Беру свои слова обратно. Насчёт здравого смысла я погорячилась. Сомнительно, однако, чтобы в драконьей пещере среди прочего хлама нашлась хоть какая-нибудь моя собственность. Разве что погребальная урна с пеплом моих нервов, но их не поднимет уже ни один некромаг. Что до второго твоего захода на цель – уволь, только участия в государственном перевороте мне сейчас и не хватало.
Малефицио состроил скорбную физиономию.
– Увы, я не встретил в папашиных закромах погребальных урн. Мои юношеские иллюзии он, по всей видимости, также зарыл без церемоний среди ночи под каким-нибудь неприметным кустом. Что же до менее скорбных свидетельств, извольте, – незаметное движение шенкелей и вышколенный гнедой пошёл бок о бок почти вплотную к белоснежной кобылке госпожи премьера. Белая покосилась на гнедого, похоже, оценивая возможные перспективы более нежного знакомства, но даже не сбилась с рыси, когда Малефицио с небрежным поклоном протянул её хозяйке плоскую, напоминающую портсигар металлическую коробочку. – Не обращайте внимания на упаковку, речь о содержимом, – пояснил он и чуть придержал коня.
– Крепко же его тогда накрыло, – констатировала Рейна, изучив пергамент. В голосе прорезались хорошо знакомые Малефу неприятные ноты, но с каким-то дополнительным, едва уловимым оттенком.
– То есть…
– Да. Сам бы додумался, хоть и дурак. Адресата тоже угадаешь, будет тебе, чем развлечься в медовый век.
Письмо вспыхнуло и рассыпалось горсткой пепла, коробочка полетела в песок. Малеф промолчал. Привычки к чрезмерной реакции по незначительным поводам за бывшей начальницей не водилось.
– Скверно, очень скверно, – безжизненным тоном произнесла Рейна, обращаясь скорее к собственным мыслям.
– Почему? – не понял Малеф. – Он даже не пошевелился, когда я случайно прибрал письмо. Сунул между книг, да и забыл.
– В первую очередь потому, что с тех пор ничего не изменилось. И не всякое отсутствие немедленной реакции означает то, что тебе бы хотелось. Ты добыл не только дурных вестей из прошлого. Не могу запретить тебе делать глупости, но будь предельно осторожен. Дурдом на Перешейке – меньшая из наших проблем.
– Кстати, о дурдоме, – Малефицио снова приблизился, но на Рейну демонстративно не смотрел, уставился на расстилавшийся впереди пейзаж, будто раздумывая вслух. – Из всех версий касаемо этого сумасшедшего ифрита наиболее вероятной мне кажется самая простая. То ли мой папаша, то ли дядюшка лет так с пятьсот назад недурно погуляли у пустынничков или на Перешейке. Полукровки входят в полную силу позже, так что до нынешнего времени мой неведомый родственник ограничивался воровством и гулянками, однако пришла пора поиграть по-крупному. Теоретически родную кровь чувствуют все сильные демоны, посему туда же, как мухи на мёд, полетели драгоценные кузены, обнявшись парой. Что бы и мне не покутить на Перешейке и не возобновить ряд родственных контактов?
– А что, ощущаешь какое-то кровное или иное родство с этим кучерявым правдозвоном и народолюбцем? Если пока нет – рекомендую на досуге освежить географические познания. Все привыкли считать, что Вавилон располагался значительно дальше на северо-запад. Путать следы и морочить головы государи-миродержцы, чтоб им на двоих один кривой глаз да хромую ногу, – большие мастера. Потому и ушедший под землю дарёный город до сих пор не нашли все заинтересованные лица, включая твоих кузенов. Намеренно ли, случайно ли, но ровно на том же месте окопался новоявленный пророк и самозваный царь. Так что если это слёт детей Лилит – кутить будут они и за твой счёт. Пока не прояснилось, что там забыли командоры кшатри, пока все инсургенты, ренегаты и дегенераты не собрались в этой точке – новых распоряжений не будет.
***
Малефицио превратил валявшийся у портала камешек в удобное кресло и устроился с бокалом и сигарой. Всё организовалось куда лучше, чем можно было рассчитывать – папаша приглашение на грядущую свадьбу проигнорировал, как и прошлый визит в Янтарный. Матушка возмущенно спалила писанное от руки официальное приглашение, доставленное его собственной голограммой, вместе с красивой янтарной шкатулкой (никогда не задумывался, но, оказывается, янтарь прекрасно горит), а потом взглядом грохнула об пол роскошное зеркало в старинной раме. Ничего, дядюшка не обеднеет, слуги не переломятся убрать осколки, зато относительно явления Герцогини на свадьбу в роли злой феи с парой-тройкой хитрых заклятий для невесты можно не волноваться. Нет, и на этот счёт приняты меры – за Алиенор приглядывает не только эскорт из подружек – оперативниц Третьего, но и граф Маклин, а также он сам. «Дальняя слежка» всё же удобная штука, не зря её впихнули во все служебные амулеты, чтобы заклятие смог наложить даже не владеющий магией недолговечный.
Счастливый жених, планировавший мероприятие практически как диверсию на иностранной территории, встал, превратил кресло обратно в камень, чтобы не оставлять лишних улик, и, пожимая руки последним припоздавшим гостям, вывалившимся из портала прямо на центральную площадь небольшого провинциального городка, славящегося своими виноградниками и сыроварнями, уничтожил портал. При его силе создать новый было несложно, а оставлять столь заметный след, да ещё и лазейку, которой сможет воспользоваться кто угодно, он не желал. Ясное дело, что на несколько дней арендовать для свадьбы и последующей гулянки не только лучшую гостиницу очаровательного сонного городишка, но и здание местного магистрата, и саму центральную площадь так, чтобы об этом никто не узнал, в этой стране нечего и надеяться. Отчёт о мероприятии ляжет на маменькин (точнее, на дядюшкин) стол ещё до конца недели, но тогда это будет уже совершенно неважно…
***
Маклин поискал взглядом Астарота. Прокурор о чем-то увлечённо беседовал с невестой и её подружками – и, судя по дружному хохоту девчонок, чопорный законник вряд ли цитировал на память эдикты Князя и статьи Кодекса. «Закончишь очаровывать личный состав, глянь вероятности, будь любезен. Благодатное отсутствие любой родни со стороны жениха меня несказанно радует, но это ни о чем не говорит, предсказатель из меня всегда был так себе», – мысленно обратился граф к коллеге. Тот чуть прикрыл глаза, давая понять, что принял к сведению. Закончив веселить «цветник» выдержанными малотиражными анекдотами из личной коллекции, неторопливо приблизился.
– Толковые, – довольно заключил Астарот, провожая девиц взглядом. – В моём ведомстве любую из них будет ждать тёплый приём, если лет через двести-триста надоест рутина Третьего и тиран-начальник, а семья и брак всё ещё не сделаются привлекательней посильной борьбы с миром криминала. К слову о начальниках – никаких признаков. Но все мы знаем нездоровое пристрастие нашего общего друга к эффектным появлениям. Что до матушки жениха, то эта особа, боюсь, даже при полном искреннем одобрении сыновнего выбора не смогла бы почтить торжество своим присутствием. Полагаю, сведения о положении дел в братском Раймире нам поступают полностью идентичные. Признаться, не думал, что тамошние прецеденты cмогут удивить меня больше, чем происходящее на Перешейке. Чтобы без вести пропадал глава государства – это вполне привычная практика, но вот когда начинают бесследно и безосновательно исчезать молодые и подающие большие надежды деятели вроде Арвеля бен Адонаи, пора вызывать ремонтную бригаду для починки госаппарата.
– Близнец раймирского премьера – наш беспокойный врио мининдел, – равнодушно отозвался Маклин. – Так что сейчас волноваться рано, начинать нужно будет, если он найдется в каком-нибудь вовсе неподобающем представителю правящего дома виде или устроит внезапное сумасшедшее шоу – после всех концертов нашего паршивца Третье напоминает то ли сиротский приют, то ли бордель. Егеря приводят разгулявшихся фанаток – а они через одну вовсе дети, взять штраф да выпереть восвояси неудобно, приходится звать родителей. Хорошо ещё, если родня – демоны, их проще обнаружить, чем недолговечных или гулей, да и о потомстве пекутся куда ревностнее. Недолговечным, такое впечатление, проще нового родить, чем имеющегося воспитать.
– Легко пришло – легко ушло. Живи они дольше – ими бы действительно имело смысл всерьёз заниматься государству, а так и взрослые-то особи по сути нечто вроде детей, которые в большинстве своём умирают, не успев достигнуть зрелости, а до того непременно нуждаются в помощи державы. Хотя идея нашего покровителя наук с обучением магически одарённых до сих пор не заглохла, большой пользы в том я не вижу. А былым инициативам коллеги Молоха в области ювенальной юстиции – известно, какова цена. Но многие готовы были её платить, даже не будучи краткоживущими, – по лицу Астарота пробежала тень лёгкой брезгливости. – Наследственность – причудливая вещь. Шоу я бы ожидал от шефа службы вечного разгильдяйства и безоружности, Аралим больше сгодился бы на роль близнеца нашего неугомонного Хэмьена, но кто знает, кто знает… – прокурор задумчиво сощурился. – Интересно, визит в магистрат всё-таки входит в расписание жениха, или он тоже случайно провалился в неизвестном направлении?
– Если этот парень куда-то провалится, не завидую коренным обитателям того провала, – Маклин не утратил невозмутимости. – То ли мальчишка что-то чувствует, то ли перестраховывается, но сперва он развалил портал, а теперь прикрывает куполом этот сельский амбар, по недоразумению служащий главным официальным учреждением. Судя по тому, сколько магии швырнул, после церемонии меню ближайшего ресторана привлечет его много сильней невесты в неглиже, и первую брачную ночь она проведет рядом с полумертвым от усталости чучелом. Ну, хоть выспятся оба, – философски закончил он. – Пойдем делом займемся, пара лишних защитных заклинаний на здешних официальных записях не помешает.
***
Этот шумный вечер ничем не отличался от очередной совместной гулянки егерей и безопасников – та же атмосфера, те же лица, ну разве что расширен и более высок состав.
– А не сменить ли нам место службы? В любом магистрате нас на оклад возьмут с дорогой душой, – обратился Маклин к Астароту. Тот немного помолчал, словно бы всерьёз обдумывая перспективы, потом церемонно кивнул:
– Великолепная идея. Заодно кое-кому представится возможность произвести смену давнего одиозного прозвища на более благозвучное и подобающее новому мирному статусу. Регистратор – звучит не менее грозно, чем аластор.
– Ну так тебе влепят парное, не волнуйся. Избавишься разом и от излишков пафоса, и от хвалебного гимна жене прокурора.
Астарот лишь усмехнулся – видимо, оживлять свадьбу дракой с официальным представителем невесты он был ещё менее в настроении, чем сам представитель, но старые привычки требовали уважения.
– Я бы скорее избавился от автора. Но должен признать, его баллады «Окно Элизы», «Олень судьбы», «Три состояния ифритов» и «Впечатления диомедова коня-иностранца от посещения свадебного торжества в Осеннем дворце» вышли весьма проникновенными. Как бы там ни было, искренне надеюсь, что госпожа премьер сумеет обеспечить юному таланту должный объём занятости, исключающий сомнительные творческие досуги, связанные с написанием музыкальных карикатур на членов Совета. Смогла же она объяснить мальчишке, что практика непременного совмещения рабочих визитов с турне своего вокально-инструментального ансамбля глубоко порочна. Только его на Перешейке недоставало, впрочем, по части зрелищ для народных масс этот Зоэль справляется не хуже, чем по части хлеба.
Маклин не успел ничего ответить – к ним стремительной походкой направлялась сияющая, как новенький шеол, невеста. Девчонка никогда не страдала тщеславием и не гонялась за кавалерами, но сегодня ей позавидовала бы любая представительница более родовитых и могущественных кланов. Имеет право радоваться, её праздник – жених же, во исполнение всех возможных прогнозов, находился, что называется, на подзарядке. Разделить такой объём свалившегося счастья было решительно необходимо в компании более подходящей: зависть подружек сродни острой приправе и потому нуждается в строгом дозировании.
– Дядюшки! – Нора бросила лукавый взгляд на бокалы господ министров-регистраторов и отсалютовала своим. Астарот ухмыльнулся – к порывам хорошеньких девиц в свадебном кураже он более чем привык в собственном быту – сыновьями супруга его баловала реже, чем дочерьми.
Новоиспечённая принцесса-консорт Первого дома Адмира соблаговолила ради собственного бракосочетания облачиться в лёгкое коктейльное платье, но поверх болталась глубоко непарадная куртка явно с плеча наречённого и уже пару часов как благоверного – тяжёлая потёртая драконья кожа, на которой заклятий и амулетов было больше, чем блох на бродячей собаке. Нехитрый егерский фасон в сочетании с комплекцией невесты создавал ощущение самопальной плащ-палатки. Князья синхронно переглянулись, когда Нора с невинной гордостью девочки, внезапно получившей самый лучший в мире подарок, коснулась обновки: на шее красовалось ожерелье, воспроизводившее в золоте причудливо изогнутую ветвь лещины. Искусно отделанные эмалью листья с тончайшими прожилками, тяжёлые орехи – множества мелких бриллиантов, собранные в резных зелёных чашечках и удивительно точно дополненные вкраплениями сапфировых капель. Но самый оглушительный эффект произвело не это – уж чего-чего, а драгоценностей Астарот с Маклином повидали. Украшение излучало мощную магию, причём до тошноты знакомую обоим.
– Что-то я не видел на тебе этой побрякушки в начале церемонии, девочка, – стараясь казаться не слишком заинтересованным, чтобы не пугать счастливую невесту, произнес Маклин. – Неужели супруг не стал дожидаться утра и традиционный подарок вручил заранее? Видал, как распустилась молодежь, не чтит древние традиции ни на медяшку, – Маклин подмигнул Астароту и ухмыльнулся. «Найди пристойный повод, чтобы хотя бы на время снять это с девчонки», – мысленно прошипел он Астароту. Тот сохранил лицо, но в ответ фонил не хуже ожерелья. Нора, впрочем, ничего не заметила и сообщила с лёгкой обидой в голосе:
– Ну нет, боюсь, вручение несколько затянется. Похоже, мой драгоценный супруг в ущерб себе перестарался с мерами безопасности. А эта дивная штучка, – она снова тронула ожерелье – была мне вручена весьма любезным господином. Вроде, не из наших. Может, кто-то из безопасников, надо спросить у Малефа, не его ли соколы тратят государственные деньги в надежде подобраться к начальству через молодую жену.
– Это предполагаемое свидетельство коррупции напоминает мне шедевры одного знакомого ювелира, – молвил Астарот, приняв вид шутливый и заинтересованный. – Я понимаю, что юности важна лишь красота, но я был бы признателен, если бы мог лично убедиться в своей правоте. Тогда мы точно установим и вопиющий факт попытки подкупа супруги главы СВРиБ, и персону этого ушлого негодяя.
Девушка, чуть помедлив, расстегнула ожерелье – с одной стороны, ей было приятно, что впечатлить удалось даже таких искушённых ценителей, с другой – даритель, сам того не желая, попал в цель. Украшение было не только изысканным и удивительно подходящим ей, но и удобным, из тех, с которыми не хочется расставаться даже на время.
– Если он и из Третьего, то я его раньше не видела – обычный, средний рост, без особых примет. Но в целом неважно – визитной карточки не приложил, а значит, мы зря порочим его имя своими шутками. Он назвался, но в суматохе как-то вылетело из головы. Что-то очень простое, на языке вертится… – Нора нахмурилась: всё-таки свадьба – не повод для пробелов в памяти. Такого с ней раньше не случалось.
– Стоит честному демону ненадолго отвлечься, как коварные мужи Совета начинают сманивать его юную неискушенную супругу с пути аскезы и добродетели разнообразными блестяшками, – за спиной Норы возник свежеиспеченный супруг, что-то торопливо дожёвывавший – как и предсказывал граф, к концу церемонии вымотанный Малефицио мечтал только о еде и постели. Неизвестно, о чем больше – кажется, он умудрился задремать за столом с открытыми глазами и куском мяса в зубах. По крайней мере, ничем, кроме короткого сна, нельзя было объяснить, что он не насторожился сразу – ему казалось, что он находится в Осеннем. То, что вокруг фонило папашиной магией, было вполне естественным. Вряд ли спал он больше нескольких минут – придя в себя, Малеф понял, что ничего не заметили даже ближайшие соседи по столу. Стараясь выглядеть как можно более невозмутимым, он пошёл выяснять, в чем дело. Папаша, конечно, горазд на самые неожиданные выходки, и много сильнее его – но Маклин и Астарот отцовские ровесники, и вряд ли столь разительно уступают отцу в силе…
– Прелестная вещица, – изобразил он приличествующий случаю восторг. – Тонкая работа, великолепная идея… я благодарю за столь подходящий моей супруге дар, – адресованный старшим коллегам вежливый полупоклон и улыбка, плюс мысленно посланное им же: «Что, Хаос побери, тут творится, вы не чувствуете, что у вас в руках фактически кусок Осеннего?!»
Коллеги ответили оглушительной сдержанностью, сказавшей больше любых слов. Нора приняла из рук Астарота свою собственность и тут же предъявила мужу.
– Увы, ты не угадал. Этот образчик ювелирного искусства преподнёс мне какой-то загадочный тип – ни вашим, ни нашим, но со вкусом и обаянием у него явно лучше, чем у большинства егерей или безопасников.
– И ты его, конечно, не запомнила, потому описать не сможешь, – кивнул Малеф. – Всё в порядке, одна из любимых папашиных шуток. А вот это, – он дотронулся до знака на обратной стороне изящных ореховых розеток, – уже серьёзнее. Герб Первого дома и личное папочкино клеймо – я не очень понимаю, как он это делает, но заклятые им собственноручно вещи становятся как бы частями Осеннего. И того, кто носит врученную повелителем вещицу, дворец не тронет – так же, как не разрушит самоё себя, какими бы странными архитектурными экспериментами ни приспичило заняться папаше. Простенькие украшения на прислуге – брошки, запонки или жетоны типа служебных амулетов, иногда браслеты или серьги – обычно разрешают находиться лишь в определенных частях дворца, дальше своего рабочего места слуга не пройдёт, если его не проведёт хозяин. – Он прижал пальцы к клейму на украшении и сосредоточился, затем облегченно вздохнул и передал его Норе. – Кажется, эта штука позволит тебе пройти хоть в Янтарный кабинет – ну или, по крайней мере, до самых его дверей. Касаемо отцовского логова никогда ни в чем нельзя быть уверенным.
***
Алхимией Арвель никогда не увлекался, но секретер в кабинете всё же содержал некоторые ходовые составы. Он дёрнул дверцу, забыв повернуть ключ в замке, замок предсказуемо не выдержал, дверца хрустнула. А, плевать. Нужный флакон нашёлся не сразу – обычно летейей он не злоупотреблял. Негоже высшему демону вести себя, как распоследний недолговечный, стремящийся обрести покой и сладкие грёзы в обезболивающем и убивающем память о неприятностях дурмане. Впрочем, то, что именовалось летейей у добрых горожан, на деле таковой не являлось – слишком разбавленный состав… Тёмно-синий стеклянный флакон, обретавшийся где-то в глубине полки, содержал летейю истинную – человека убила бы чайная ложка этого зелья. Арвель небрежно выплеснул в хрустальный кубок с водой едва ли не полфлакона. Остро и пряно запахло соком трав и изломанных ветвей, вода превратилась в молочно-белую опалесцирующую жидкость. Он выпил её почти залпом – и впоследствии не помнил, как дошёл до кресла, в котором очнулся спустя несколько часов.
***
Редкие островки зелени остались далеко позади. Здесь повсюду царили следы природного буйства иного сорта. Лишь два цвета – серовато-коричневый и угольно-чёрный отмечали прошлое и настоящее этих мест. Непривычно безжизненный и скудный пейзаж обладал при этом суровой угрожающей красотой – в любой момент ярких красок могло стать слишком много. В окрестностях Барканы действующих вулканов было достаточно, чтобы даже самые оптимистичные местные жители возводили свои поселения на почтительном расстоянии от огнедышащих гор. Западная сторона, выходившая к морю, и вовсе пустовала – во время извержений там можно было наблюдать всю мощь Абаси, одного из самых неукротимых и величественных вулканов Перешейка.
Слои застывшей лавы, песок и камни. И ни единой души вокруг – туристов зрелищные катаклизмы обычно интересуют с безопасного расстояния, а дремлющий вулкан вызывает лишь смутное чувство беспокойства или отвлечённые мысли о бренности сущего при виде едва заметных остатков древних построек. Сюда забредали разве что любители магических аномалий и прочие самоубийцы. Ходили легенды, что эти места могли причинить вред путникам, но лишь с помощью того, что те несли с собой – очередное милое суеверие. Арвель и сам не знал, зачем решил отправиться именно сюда, возможно, подспудно счёл это место наиболее подходящим – невидимка среди руин, живой призрак, пустое кресло. С момента позорного дебюта в Совете и разговора с отцом все будто окончательно забыли о его существовании, только подтверждая печальные выводы. Полуденное солнце действительно нагревало песок безо всякой нужды в приказах, где-то в Сифре творилась история, но тот, кто числился премьер-министром великой державы, оказался вне игры по причине своего малого веса. Хуже смерти разочарование отца, причём глубокое и настолько окончательное, что приказа о переводе с должности или хоть каких-нибудь распоряжений так и не последовало. Все прекрасно справляются и без премьера, а декорация – пусть сидит и дальше, хоть так послужит. Выполнять его обязанности, пожалуй, смог бы и дрессированный попугай, незачем было тратить столько времени на подготовку наследника. Арвель бессильно опустился на ближайший валун и замер, пытаясь уловить то, что отец называл «пульсом мира», но слышал только свой собственный, лихорадочно учащённый. Быть несколько больше своего кресла – да он бы всё отдал, чтобы служить Империи каждым своим вздохом и держать её сильной и щедрой рукой, как отец и дядя держат Веер. Сделаться наконец частью того идеального мира, что был построен задолго до его рождения. Ничего кроме государства и ничего выше государства, со всеми и во всём – поля Элизиума, сады Эдема, гудящие ульи больших городов и деловитые муравейники маленьких деревушек, где всякий точно знает, что солнце светит для него, земля всегда приносит обильные урожаи, а дождь не медлит пролиться на поля в нужный час. Ни боли, ни скорби под каждой крышей, пока цветут асфодели и пробивается сквозь мутные воды упорный в своём спокойствии лотос. Мириады мелких несовершенств и мнимых ошибок составляют великий абсолют изначального замысла. Для любого в нём есть долг и радость. Каждую долю секунды в неразрывном круговороте прекрасное становится правильным, а правильное – прекрасным. Увидеть, коснуться и разделить – и беглая улыбка мира трогает губы, тут же расходясь лучистым множеством отражений в волнах светового ветра, несущих равно жизнь, смерть и нечто большее.
Солнце почти село, камни и чёрный песок бережно хранили накопленное за день приятное тепло, но неизбежно должны были отдать его, повинуясь всеобщему закону. Глубоко под грубыми напластованиями лавы ворочались в огненной дремоте земные недра. Их ровное дыхание продолжало питать горячие источники. Потоки растворённых горных пород дружно и привычно двигались к морю, ничуть не сомневаясь в верности выбранного пути.
Ниже по склону мелкая живность приступила к очередному пересменку – дневные создания спешили закончить необходимые дела до того, как придёт опасная тьма, а ночные лениво готовились к пробуждению. Где-то далеко ветер осторожно тронул гладь озёр, словно проверяя, каково им своей расслабленной толщей привольно раскинуться там, где раньше хрипели магмой разъярённые кратеры.
Высоко в небе прокладывали свои вечерние маршруты птичьи стаи, перекликаясь резкими голосами. Каждая птица точно знала, что ей следовало делать, и была полностью довольна своим местом в мире.
Глава 11, в которой столица Вольного Перешейка обзаводится новым символом веры, министр иностранных дел Адмира беседует со сквозняком, а Светлейший догоняет державного брата в гонке за грань разумного
Глава 11, в которой столица Вольного Перешейка обзаводится новым символом веры, министр иностранных дел Адмира беседует со сквозняком, а Светлейший догоняет державного брата в гонке за грань разумного
Решка раздражённо прикидывала, не слишком ли много благословения выхватил лохматый пройдоха от детей Всематери. Бардак, напыщенно обозванный пророком «новым важным этапом становления великой державы», удручал. Деду-то досталось изрядно: судя по всему, его загадочное молчание насчёт творившегося в святилище объяснялось просто – рассказать ему было нечего. Кто похозяйничал в его голове – двух версий быть не могло, но наложенные на гостей странные Зоэлевы чары очень помогли скрыть последствия коварства раймирских принцев. Оставшиеся в зале немногочисленные гости спали беспробудным сном, картина за окнами и вовсе напоминала поле битвы, усеянное телами павших. Дед очнулся первым и тут же принялся задействовать все возможные амулеты, запасённые на такой случай. У самой Решки, что удивительно, сна не было ни в одном глазу.
Старый скорпион сразу же поспешил всюду раструбить о великом чуде и признании посланника Богини правителем Свободного Перешейка, истинным и полновластным. Сам же признанный посланник полновластно продрых до полудня прямо там, куда его сгрузили, оглашая залу вдохновенным храпом истинно пророческой силы, покуда «любезная Хали» и её самоназначенный первый советник прилагали все усилия, чтобы навести подобие порядка и понять, что делать дальше. План деда было совершенно очевиден, но пошёл под откос, как только Зоэль продрал глаза и громко потребовал йербы с касой. От какой-либо лекарской помощи отказался, жадно выдул пару заварок и два кувшина, после чего отбыл творить историю прямо с дымящейся тыквой-горлянкой в руке. Так началось всё это безобразие с Новым Вавилоном.
Решка не вполне понимала, как Зоэлю удается добиться от своих буйных последователей почти безоговорочного послушания. И тем не менее. Когда внезапно поднявшаяся и столь же внезапно улёгшаяся песчаная буря обнажила в паре часов пути от предместий Сифра неплохо сохранившиеся развалины каких-то зданий, никто не усомнился в пафосном заявлении новоявленного избранника и царя, что, дескать, буря веры вашей открыла вам Вавилон. Никто не возмутился, когда совершенно потерявший берега Зоэль поволок всех из города на этот грешный кусок Пустошей и заявил, что в память об открытии необходимо воздвигнуть золотой памятник Всематери. Золотой, подумать только... но никто не спросил, откуда трепач возьмет столько золота и не логичнее ли, если золото имеется, потратить его на более насущные нужды. Например, на то, чтобы нормально обжить эту песчаную равнину... но нет. С восторгом детей, играющих под натянутой на стулья простыней, последователи Зоэля принялись разбивать на указанном пророком участке палаточный лагерь. К чести Зоэля следует сказать, что шатры и всё необходимое для них появились на нужном месте словно само собой, да и в воде, к немалому удивлению Решки, недостатка не случилось – по наводке пророка его верные за пару часов откопали вполне сносный источник. «Дар Всематери», – воздел к небу указующий перст довольный Малхаз. Зачем старый скорпион оставил своё уютное гнездо и потащился следом за толпой Зоэлевых оборванцев, Решка тоже не очень понимала. Уверовал и проникся? Не смешно, унесите. Скорее, перестал доверять ей и желает держать руку на пульсе. Интересно, возмутится ли, если приказать ему взяться за лопату вместе со всеми?
С золотом, надо сказать, получилось страшновато. После того, как не просыхавший, похоже, ни на час после встречи с раймирскими леопардами Зоэль провозгласил, что истинное золото – это любовь, и каждый должен отдать Богине самое ценное для себя, впору было рассмеяться и разойтись по домам. Держи стакан выше, как любили говорить ребята из адмирской части армейских стражей Перешейка. Народ пошёл сплошным потоком, кучка даров, вначале совсем маленькая и смехотворная, постепенно росла. Чего там только не было – монеты разного достоинства, домашняя утварь, одежда, украшения, игрушки, благовония, а порой и вовсе откровенный мусор вроде срезанных волос. Изрядное число особо ретивых пришлось вразумить на месте: некоторые тащили не только домашний скот и птицу, но и собственных детей. Зоэль внимательно вглядывался в лица верующих, терпеливо объясняя, почему такие жертвы не угодны Великой, но находил больше послушания, чем понимания. Иногда Решка замечала, как у вождя и лидера дёргался угол рта, превращая обаятельную улыбку в болезненную гримасу. Ей чудилось, что в застывших глазах пророка при виде таких картин отражалось не только сожаление о дремучей тупости и дикарстве подданных. Было там что-то иное, какой-то странный блеск, тоскливый и голодный. В любую минуту чаша терпения могла переполниться очередным младенцем, и тогда вся мощь язвительного красноречия неизбежно выплеснулась бы на головы глупцов, способных помыслить о том, чтобы приносить детей в жертву. В конце концов, это их народ, со всеми недостатками и слабостями, и другого по воле Хаоса им не выдадут. Да и на что бы сдались они с Зоэлем воображаемому идеальному и мудрому обществу?
Дурному настроению немало способствовало то, что Зоэль сходу приставил её к работе, велев руководить теми, кто расчищал и обустраивал место для статуи. Целыми днями мотаться среди машущих кирками и лопатами сограждан, словно надсмотрщик в каменоломнях, хорошо хоть без кнута? Удружил любовничек, нечего сказать. Решка сняла с бедра небольшую фляжку, отхлебнула из неё и, вернув фляжку на место и поправив белый шёлковый лоскут, надежно прикрывавший от палящего солнца голову и лицо, решительным шагом пошла к палатке Зоэля.
Откинув полог, девушка с трудом скрыла замешательство – она, конечно, привыкла к тому, что рядом с Зоэлем стремительно менялось всё, но к столь бессмысленному калейдоскопу готова всё же не была. Вместо виденных ещё вчера разномастных бараньих шкур ложе теперь устилали тканые из тряпок половики и шёлковые ковры – вперемешку, словно в лавке старьёвщика. Даже неведомо за что нежно любимое Зоэлем мебельное чешуйчатое чудовище не избегло перемен – обычно оно было завалено ворохом бумажного мусора – очередные законотворческие шедевры Лино под редакцией самого Зоэля, донесения, письма и записки от благодарного народа, смятые газеты вперемешку с весьма почтенного вида свитками (не иначе утащенными из библиотеки деда)… Несмотря на постоянные восторженные покушения толп паломников, Зоэль ухитрялся находить время на просмотр всего этого безобразия. Теперь же гора макулатуры в недрах реликтового монстра испарилась, уступив место старому сапогу, из которого торчала початая бутылка игристого вина. А вместо неизвестно откуда появившегося пару дней назад (и теперь так же непредсказуемо исчезнувшего) кальяна в центре палатки стояла небольшая глиняная жаровня-канун. Пара керамических джезв с кофе, брошенная без присмотра, исходила мирным ароматным парком вместо того, чтобы давно выкипеть, залив уголья. Дополняли картину хрустальный стакан на серебряной подставке и чашка из костяного фарфора с родовым гербом беглого мэра. Зоэля не было. Сделав пару глотков вина прямо из горлышка (странно, что стоявшая в сапоге бутылка не выдохлась и была прохладной, словно только что из погреба), девушка вышла. Не мог же он заварить всю эту кашу и снова бросить отдуваться вместо себя, ни словечком не предупредив? Шутка, повторенная дважды… Решка стремительно, насколько позволял осыпавшийся под ногами песок, взбежала на бархан, чтобы оглядеться. Странно, раньше она не замечала, насколько за эти дни разросся импровизированный палаточный городок…
На расчищенной ровной, как стол, площадке в центре, вопреки ожиданиям, никто не работал. «На пять минут нельзя оставить», – Решка зло сощурилась, прикрыв глаза ладонью от полуденного солнца. Все сгрудились там, куда вот уже не один день тащили «дары Богине», и преданно внимали оратору, жестикулировавшему, словно взбесившийся вентилятор. Солнечные лучи превращали простенький венец из золотой ветви граната в яростно горящий нимб вокруг спутанной шевелюры. Сходный огонь охватил и кучу приношений. Решка сквозь зубы прошипела несколько подзаборных пассажей. Что там опять случилось? Судя по напряжению сгрудившейся вокруг Зоэля толпы, что-то из ряда вон выходящее. Кто-то приволок в качестве дара очередных младенцев, парализованную бабку или собственную просроченную девственность? Она быстро, почти бегом, направилась к толпе, и, бесцеремонно расталкивая собравшихся, добралась примерно до середины, когда передние ряды отшатнулись, словно от огня. Чудом удержавшись на ногах, девушка продолжила движение вперёд – теперь ей ещё больше хотелось узнать, что за непотребство там творится. Нырнув под локоть какому-то застывшему на месте верзиле, она оказалась практически перед Зоэлем. Не обратившим на неё, впрочем, ни малейшего внимания.
Взор пророка был устремлён на странную скульптурную группу – двое коленопреклоненных сограждан крайне пройдошливого вида у груды натащенного верующими мусора, которая приобрела угрожающие размеры – теперь она могла бы поспорить по внушительности с самыми высокими барханами. Разве что была волей Богини (или всё-таки пророка?) совершенно неподвластна ветрам пустыни. Лица обоих искажены диким ужасом, мышцы неподвижных тел сведены судорогой. Переход живой плоти в блестящий полированный металл застиг их врасплох, но они успели прочувствовать и понять, что с ними происходит. Жуткий процесс выглядел незавершённым: последнее мгновение длиною в вечность, мастерски и навсегда запечатанное в идеальной отливке.
– …каждый должен был принести самое дорогое – и вот свершилось, –торжествующий голос Зоэля напомнил Решке завывание песчаной бури, которую она застала еще ребёнком. Несмотря на надёжные стены дедовского дома, слепящий пустынный вихрь был страшен, а свист ветра походил на перекличку давно утративших последнюю искру жизни голосов. – Эти доброхоты, – он с пугающей фамильярностью погладил по головам металлические фигуры, – принесли на алтарь Всематери самое ценное, что у них было. Жажду обладания. Жажду золота. И жизнь, которая без этой жажды не имела для них ни малейшего смысла. Ничтожные песчинки породили движение, которое не остановить, и будет, как обещал я – воздвигнется статуя Амы Лайлы.
Куча хлама пришла в движение, растекаясь расплавленным металлом, вздымаясь волной и застывая, как вылитый в воду свечной воск. От неё исходил жар, словно из тигля ювелира или печи углежога – теперь попятились даже те, кто оставался стоять в первых рядах, наблюдая за действом. Решка усилием воли заставила себя остаться на месте, но, отцепив фляжку от пояса, выплеснула остатки воды на прикрывавший голову шелковый лоскут и обвязала свободный край вокруг лица, защищая от жара нос и рот.
– Те, кто отдал себя Всематери, вечно останутся у ног Богини свидетелями и стражами величия Её. И напоминанием о том, что, пытаясь завладеть чужим, ты непременно отдашь своё! – Зоэль завершил свою речь и легко спрыгнул с постамента, словно с крутой ступеньки. Правда, ступенька оказалась изрядно выше его немалого роста, а за спиной пророка бесформенная золотая масса наконец обрела очертания, отбросив чудовищную тень. Огромная до гротеска статуя производила гнетущее впечатление, несмотря на томную позу лежащей женщины. Руки исполинши расслабленно закинуты за голову, одна нога свешивается с постамента, вторая чуть развёрнута и согнута в колене – Решка подумала, что, доведись ей выбирать эскиз для собственного памятника, версию со столь бесстыдной и детализированной демонстрацией всего, что отличает женщину от мужчины, она бы не одобрила. А будь богиней, непременно поразила бы автора всеми громами и молниями сразу, чтоб неповадно было.
Размышления о фасоне монумента, приличествующего блистательной и добродетельной даме, беспардонно прервал Зоэль. Оглядев притихшую и склонившуюся то ли в ужасе, то ли в благоговении толпу, он одобрительно прищёлкнул языком.
– Эк их проняло! Ну не молодец ли я, моя Хали?
– Ты о чём? – Решка недоуменно воззрилась на любовника, словно не узнавая. Ей до крайности не нравился блуждающий взгляд Зоэля, беспокойный и в то же время отсутствующий. – Эти ловкачи… которые хотели украсть что-то из даров Богине… они мертвы?
– Да они живее нас с тобой! Разве ты не видишь? – в смехе Зоэля послышались истерические ноты, а грубо впечатавшиеся в её рот губы оказались сухими и горячими, как у больного лихорадкой. Говорил он отрывисто, с пугающей убеждённостью. – Хотели золота – обратились в то, чего жаждали. А цена… Цена есть у всех. Главный фокус – знать её лучше, чем они сами. Тогда кара становится наградой. Желавшие бренного стяжали бессмертие.
Не ответив на поцелуи, Решка вырвалась, и смерила Зоэля взглядом, далёким от восхищения.
– Ты. Сам. Вор. – Раздельно произнесла она, в отчаянии пытаясь пробиться сквозь стену лунатического упрямства. – Тебя не казнили за пару побрякушек. Тебя не казнили за вынесенные из городской казны мешки. Даже высокородный идиот Нержель понимал, что нельзя кару за преступление делать более жестокой, чем вред от него. Раз ты можешь обратить в золото любой сор – какая беда, если нуждающиеся взяли бы немного? Бывшие владельцы пожертвовали свои сокровища и счастливы. Те двое купили бы себе еды и вина, и тоже были бы счастливы. А ты превратил бы в драгоценности что угодно – хоть пару пустых бутылок или объедки…
– Не путай магию истинной веры с дешёвой алхимией, – осклабился Зоэль, протягивая к ней руку. – И не жалей этих шутов. Лучше иди ко мне. Наши верные, – другой рукой он небрежно обвёл раболепно согнутые спины сограждан, – сейчас всё одно видят сады Амы Лайлы, а не нас с тобой.
– Вот сам и иди… в свои сады! – Решка утёрла краем запылившейся повязки выступившие на глазах злые слёзы и бросилась прочь. Преследовать её не стали.
***
Когда у него в постели оказалась пара симпатичных и совершенно отвязных фанаток, меньше всего Хэму недоставало голограммы Аралима. «Нашел время!» – тихо буркнул он, и, стараясь не разбудить недавно угомонившихся девиц (вымотали они его изрядно, видно отоциона по ушам, а Третий дом по темпераменту), выбрался из постели. Махнул рукой, приглашая нежданно явившегося, слава Хаосу, хоть не во плоти, приятеля следовать за ним и, даже не одевшись, перебазировался в кабинет. Где немедленно плюхнулся на кушетку, материализовал очередной бокал с мистофелевкой и сигарету, и выжидательно уставился на Аралима. Тот не устыдился и не исчез.
– Вторая Вселенская началась? – сварливо поинтересовался Хэм.
Непривычно серьёзный Аралим отрицательно мотнул головой, и знакомым, хоть в этот раз изрядно нервозным движением пригладил растрепавшиеся светлые волосы.
– Как ты себя чувствуешь? – поинтересовался он.
Хэм театрально всплеснул руками, облился мистофелевкой, но не обратил на это ни малейшего внимания.
– Увидев у меня в койке всего лишь двух баб, ты интересуешься моим самочувствием? Что ты скажешь, если их будет трое? А если пять? Спросишь, саркофаг какого фасона я предпочитаю и написал ли завещание? Ты там перебрал, никак?
– В отличие от тебя, я которую неделю унизительно трезв, – вздохнул тот. – Арвель исчез, папаша рвёт и мечет, а ты, вроде как, близнец...
– И что? – Хэм снова наполнил бокал мистофелевкой, но пить почему-то расхотелось. – Я с ним виделся реже, чем с тобой. И нет, в своем доме я его не прячу. Можешь явиться и проверить лично.
– Я не об этом, – Аралим выразительно возвёл глаза к потолку. – По идее, ты должен был почувствовать, если с ним случилось что-то дурное.
– Ничего дурного я не ощущал, – Хэм медленно, словно выдержанный коньяк, принялся цедить мистофелевку.
– А что-нибудь не дурное? – Аралим оживился. – Подумай, вспомни... может, тебе что-то снилось?
Хэм напрягся. Ему самому стало интересно – не может же оказаться, что все эти поверья про близнецов, способных на расстоянии почувствовать друг друга, всего лишь миф? Сосредоточившись, он попытался обнаружить брата «дальней слежкой» – заклинание было проверенным и кровную родню обычно показывало почти на любом расстоянии. Ничего. Точнее, странное ощущение, будто объект слежки находится... везде. Как свет или воздух. Ещё одна попытка.
Аралим воззрился на Хэма с такой надеждой, словно ожидал, что тот выудит пропажу из бокала. Странно, что он так переживает – Арвеля приятель всегда считал слишком правильным, занудой и вообще копией папаши. Ах да, искать-то припахали наверняка его ведомство – пропажей одного из членов Совета занимается безопасность, а не простые егеря... Хэм от души посочувствовал Аралиму, но от соболезнований вслух воздержался.
Попробовал мысленно обратиться к Арвелю. Снова ничего – по крайней мере, ничего, похожего на обычный мысленный диалог. Хэм усилил нажим. Создалось впечатление, словно он пытается поговорить с ветром. Или с водой. Короче, со стихией, которой разговоры с ним совершенно неинтересны. Стихия, значит? Хэм принялся задумчиво насвистывать простенькую мелодию – в детстве, когда отец как-то на пару лет забыл его на Архипелаге, он научился у местных моряков этой мелодии, позволявшей, по уверениям демонов-погодников, наколдовывать попутный ветер.
И ветер пришел. Легкое движение воздуха, сквозняк, не более. А с ветром пришла странная уверенность, что всё так, как должно быть, всё правильно.
– Это не твоя игра, – прошептал сквозняк. – Хаос знает, как надо, Хаос знает, что нужно... и я тоже знаю. Теперь – знаю.
Хэм не был уверен, не почудилось ли это ему, но по расширившимся глазам Аралима понял – тот тоже расслышал странный шёпот невесть откуда взявшегося в кабинете ночного сквозняка. Голограмма исчезла, не попрощавшись и не поблагодарив. Наверное, побежал рассказывать отцу или докладывать Совету. Вряд ли приятель понял больше, чем сам Хэм. Ну и ладно, – поленившись возвращаться в спальню, демон растянулся на кушетке и практически мгновенно заснул. Снились ему бескрайние просторы Веера, ветер и играющие в солнечных лучах песчинки, каждая из которых была абсолютно счастлива.
***
Герцогиня осторожно коснулась резной панели, смутно надеясь, что проход не откроется. Надежда оказалась тщетной – с другой стороны, если затягивать дальше, велик шанс, что о наглости адмирского экс-премьера Адонаи узнает не от неё. Удушающая петля заботы грозила затянуться ещё туже, как только она сообщит, при каких обстоятельствах её подловили, будто столетнюю девчонку, – о Перешейке и его удалом царе-самозванце не говорили разве что немые. И Светлейший. В грозной предштормовой тишине, окутавшей дворец, иной раз не удавалось расслышать даже собственные мысли. Слуги совершенно отбились от рук – впрочем, это как раз вполне устраивало Герцогиню, ничего, кроме раздражения, они давно не вызывали. Хуже было то, что с дворцом и садом творилось нечто странное – казалось, пространство и время устроили знатную попойку и теперь никак не могут прийти в себя и приступить к положенным обязанностям. Не будь Герцогиня привычна к таким метаморфозам, то не далее как вчера утром вышла бы в пустоту – балкон отсутствовал, хотя вид изнутри был совершенно обычным, никаких тревожных признаков заметно не было. К вечеру балкон всё-таки вернулся на место, доставив, однако, пищу для размышлений: предназначался ли этот фокус ей лично, или был частью спровоцированного настроением хозяина природного процесса, чем-то вроде сезонной линьки или миграции птиц. Проход до личных покоев Адонаи никаких сюрпризов не содержал, разве что коридор показался несколько длиннее обычного да ощущался лёгкий перепад уровней. Герцогиня с облегчением тронула потайной рычажок и вышла в залитый солнцем зал. Всё по-прежнему – огромные окна во всю стену и стеклянный потолок – растениям требовалось много света. Какой это ярус дворцовой оранжереи, она давно перестала пытаться угадать, но раньше ей тут даже нравилось – забавно было видеть, сколь разительный контраст составляет это место с рабочим кабинетом и прочими официальными интерьерами. Хаотичные джунгли, более уютные, чем хищное кладбищенское буйство сада снаружи, были весьма уместно и продуманно разбавлены – под сенью громадной монстеры притаилось удобное кресло, какие-нибудь недолговечные царьки наверняка использовали его как трон, а среди переплетений лиан вдруг проступали лица статуй, причудливые узоры ковров или старая амальгама зеркал в тяжёлой серебряной оправе. Всё, что могло понадобиться хозяину или тем немногим, кто бывал сюда допущен. Но визитёра здесь она видела лишь единожды – Рафаэль коротко приветствовал её и удалился, даже не приложившись к ручке. Поговаривали, что между лейб-медиком и государем произошла серьёзная размолвка.
Внутренний компас незаметно дал сбой, и Герцогиня слегка заблудилась в этом бесконечном лабиринте колонн. Путь указали смутное движение воздуха и слабый аромат курительного сбора. «№759 Домашний»… дрянь, но принятого антидота должно хватить, дополнительный запас на экстренный случай хранится в одном из колец. Наконец острый слух уловил обрывки разговора, и найти дорогу стало значительно проще. Герцогиня невольно старалась ступать как можно тише – голос был ей незнаком, мало ли, с кем мог беседовать повелитель, и насколько обрадуется свидетельнице. С учетом того, какую информацию желала сообщить она – посторонние точно были ни к чему.
Помимо раздраженно покачивающегося в гамаке Светлейшего в оранжерее никого не оказалось. Рядом с магнолией в цвету стояла удивительной красоты статуя из золотистого стекла, а возможно, цитрина или топаза, изображавшая обнаженного молодого мужчину. Темное золото волос, небрежно перевитых стеблями нимфеи, светлые, почти белые лепестки, породистое, чуть скуластое лицо с чувственным, насмешливо изогнутым ртом и удлиненными серыми глазами, обведенными черной окантовкой ресниц, мускулатура атлета – наверняка скульптор польстил модели, но даже если и так, позировавший наверняка был хорош собой. Герцогиня вгляделась в черты статуи, казавшиеся смутно, тревожаще знакомыми, словно виденными во сне, и чуть не вскрикнула, когда скульптура плавным, текучим движением сменила позу. Оказавшееся живым – или хотя бы не вполне мертвым – произведение искусства медленно поправило цветы в волосах и с любопытством поглядело наверх, словно почувствовав присутствие постороннего на галерее. Оценивающе смерило наблюдательницу взглядом и улыбнулось на редкость солнечно и обаятельно.
Что удивительно, Светлейший не обратил на это ни малейшего внимания, он вообще не смотрел в сторону собеседника. Выглядел обескураживающе: в самом простом платье – алые шальвары и рубаха, да ещё и босой. Избавленная от куаферских забот шевелюра вовсю пользовалась редкими мгновениями полной свободы. Жадно затянувшись, Светлейший процедил сквозь стиснутые зубы в сторону полупрозрачного демона, мешая слова с плотным тяжёлым дымом:
– Ты хочешь сказать нам, будто бы позволил какому-то проходимцу без помех проникнуть в сад и совершить объявленную дерзость? Так мы должны понять твои слова?
– Ты, отец, – голос наглого живого изваяния оказался хорошо модулированным хрипловатым баритоном, – можешь понимать это, как тебе заблагорассудится. Я выполнял твои указания, и касаемо этого мы, – снова едва заметное усиление голоса на местоимении, едва заметная насмешливая пауза после, – кажется, пришли к консенсусу. – Золотистая полупрозрачная рука небрежно сорвала цветок магнолии и поднесла к лицу точным, выверенным движением танцора.
Герцогиня замерла на месте, стараясь не дышать. Казалось, температура в оранжерее поднялась на добрый десяток градусов. Та половина лица Светлейшего, что не была скрыта волосами, застыла чеканной маской, так что более живым сейчас казался его дерзкий и непочтительный сын. Голос Светлейшего напротив, был полон мягкого участия, словно шёлковый шарф, пропитанный редким ядом.
– Не припоминаем, чтобы приказывали тебе пускать в Эдем таких гостей. Быть может, ему удалось обмануть тебя хитрою маскировкой или мастерством перевоплощения? Тогда мы понимаем. Ты ведь привык одерживать верх, наш блистательный Рудра.
– В отличие от более близкой кровной родни, – изваяние расчётливо отправило цветок магнолии в волосы, к нимфеям, прежде чем невинно распахнуть глаза и скорбно развести руками, – этот гость не пытался обмануть и не желал повредить мне. У меня не было оснований встать на его пути.
Тень мимолётной судороги пробежала по лицу Светлейшего, губы тронула та же медленная пугающая улыбка, что тогда у озера – или бьющий сквозь стёкла яркий свет и клубы дыма искажали картину, играя в свои иллюзорные игры?
– Похвальное почитание права крови, – вся мягкость испарилась, голос звучал глухо и сдавленно. – Ты сказал, что видел в садах другого нашего родственника. Он был один?
– Несчастный ребёнок, – баритон чуть смягчился, – был таким же, как всегда. Одиноким. Ты не спросил, как он себя чувствовал, отец, но я отвечу – твои игрушки редко бывают счастливы, – он вскинул голову и еле заметно понимающе улыбнулся застывшей на галерее Герцогине.
Светлейший вдруг резко сел, вцепившись в край гамака. Механическим движением откинул с лица мешавшие пряди, и уставился прямо перед собой. Он словно к чему-то внимательно прислушивался. Левый глаз его был пуст и слеп – ни зрачка, ни радужки, всё заволокло сплошным сгустком холодного ртутного света, который делался всё ярче.
Рудра жадно вгляделся в лицо отца, словно лейб-медик, ожидающий последнего вздоха коронованного пациента. Затем неожиданно повернулся к женщине на галерее. «Беги!» – беззвучно произнес он, и Кора встрепенулась, словно солдат, услышавший самый важный в жизни приказ. Непослушные пальцы с трудом нащупали треклятый потайной рычажок. Последним, что она увидела, изо всей силы налегая на дверь, закрывающуюся непозволительно медленно, была тающая в воздухе мстительная улыбка того, кому полагалось быть лишённым всяких страстей, безмолвным и невидимым командиром стражей Эдема.
Глава 12, в которой Решка и Малхаз ловят удачу за хвост, Двухголовые совершают прогулку по Пустошам, Князь приходит в себя, а тень Всематери — к Алерту
Глава 12, в которой Решка и Малхаз ловят удачу за хвост, Двухголовые совершают прогулку по Пустошам, Князь приходит в себя, а тень Всематери — к Алерту
Решке удалось взять себя в руки, но негодование и злость от этого не испарились. Да что на него нашло, в самом деле? После пира Зоэля как подменили. Не иначе, посольское угощение было чем-то сдобрено. Если так, оставалось радоваться, что не отважилась его попробовать. И надеяться, что опоенный придёт в себя прежде, чем вытворит что-нибудь вовсе непоправимое. Может, в этом заключался план раймирцев? Или не было никакого плана и никакой отравы, а только постоянное стремление проверять мир на прочность и опьянение растущим могуществом и покорностью народа? Некому остановить, некому сказать, старый скорпион, похоже, будет только рад, если, упаси Всемать, Зоэль у них на глазах превратится в тирана почище тех, против которых выступал. Уж тут-то первый советник не оплошает, от души насоветует… – Решка вздрогнула и поспешила отогнать дурные мысли. – Пока есть она. И молча украшать собой половину трона, раздвигать ноги по свистку или покорно рожать наследников не станет, если бы Тысячеликая создавала женщин исключительно для этой роли, Веер давно бы схлопнулся.
Караульные нахально дрыхли на посту, пара весьма объёмистых причин их крепкого сладостного сна валялась рядом, а полупустую третью один из разгильдяев сжимал в руке. Надо ж было так перебрать, приходи и бери всех тёпленькими. Но как раз сейчас это безобразие оказалось весьма кстати. В палатке Зоэля горел свет, ветер донёс приглушённые голоса – интересно, кому Его Лохматое Величество даёт аудиенцию?
– Знатную штуку откололи! Эх, чую, пойдёт теперь потеха. Если самому постыло, так отдал бы поводья. Что тебе стоит? Кто ж уходит посреди такого веселья…
– Тот, кто уходит вовремя. И соблюдает условия сделки, – низкий негромкий звук ложился на слух неподъёмной тяжестью, цепенил, обволакивая мысли, как смола. Хищная вязкая противоестественная пустота, пытающаяся невесть зачем подражать внятной речи, одушевлённое скрежещущее замогилье, вой гонимых вечным голодом теней в вихре пустынного урагана. И за всем этим – удушливый оскал чуждой и враждебной воли.
Спину хлестнуло зябкой дрожью, хотя вечер выдался тёплый. Решка вспомнила – что-то похожее слышалось в голосе самого Зоэля после расправы над теми дурнями. То было лишь эхо, сейчас оно звучало отдельно, и, к счастью, не в полную силу.
– Трепло ты, сосед, почище меня. И шулер. Сдал один за два, – судя по голосу, Зоэль никакой угрозы не чувствовал и был уже изрядно навеселе.
Собеседник ответил с неприятным вибрирующим смешком, от которого сильнее сдавило грудь и зазвенело в ушах:
– Сам сел играть – не обессудь, что всё закончилось. Имя твоего отца, месть твоему убийце. И твоё право встать на одну ступень с Изначальными.
– Ой ли? На третий пункт покамест работать и работать!
– Не я тебя тащил на пьедестал к золотой шахне. Сам влез, сам закрыл счёт. И тут уж два за один сошло, никаких отсрочек.
– Опять шельмуешь, хидирская морда, – с горькой укоризной вздохнул Зоэль. – Будто не дух стихийный, а крючкотвор-бумагомаратель, у которого по букве-то всё чинно, а по сути – сплошное надувательство. Не врёт молва про вашего брата. Расскажи хоть, куда выставляешь. Что там ждёт? Знаешь же, не можешь не знать.
Решка окончательно перестала понимать, что тут творится. Происходящее казалось ей нереальным, невозможным – она в замешательстве попыталась заглянуть внутрь, наплевав на то, что её могут заметить. И чуть не села прямо на песок: пророк был в палатке совершенно один. Или его жуткий гость бесплотен, как положено злокозненному пустынному духу, или…
– Зависит от тебя, – несколько раздражённо бросил тот, кого Решка считала Зоэлем. Как всегда нечёсаный, без рубашки, в пыльных рабочих штанах и тяжёлых армейских ботинках расслабленно вытянулся в реликтовом кресле, притулив у бедра стальную флягу. В зубах дымилась вересковая трубка с длинным янтарным мундштуком. На полу громоздились пустые тарелки и кувшины из-под касы, которых хватило бы на целую компанию.
– За той чертой, небось, нет ни мяса, ни ганджа, ни вина, ни девок? Дай хоть затянуться напоследок.
Мужчина в кресле поморщился.
– А бабу тёплую не завернуть, чтоб болт в дороге не простудил? Уматывай, пройда, – проворчал он и в очередной раз затянулся, выпустив сквозь дыру от выбитого зуба струйку дыма. Чёрного, как сгущавшиеся в углах тени. Они медленно, но неотвратимо поднимались, стягиваясь к неподвижной фигуре.
– От меня, говоришь, зависит? Ну айда! – Решка непроизвольно отшатнулась, когда по ногам протянуло тёплым ветром – уютно, как в детстве, с утра для готовки всегда топили печи, и приятный жар расходился по кухне. Пахнущий песком и солью вихрь шаловливо залез в широкие штанины, растрепал волосы и, кажется, ничуть не целомудренно поцеловал в губы. Песок подёрнулся рябью, и ветерок пропал, словно не было, а из палатки под ноги плеснуло мраком. Почему-то стало страшно – хотя что удивительного в тенях, отбрасываемых ткаными полотнищами при ярком солнце?
Тем не менее, она инстинктивно отошла подальше, словно тёмные колышущиеся росчерки на песке могли ей чем-то повредить.
– Кто там ходит, кто там бродит, – стылый скрежещущий голос из палатки напевал старую народную песенку так, словно перечислял все истинные и мнимые грехи перед судом Хаоса. – Себе места не находит, – певец сипло прокашлялся, вытряхивая из глотки невидимую ржавчину, и продолжил. – Ветер свищет, чего ищет – расскажи-скажи. Ветер водит-хороводит, девку за угол заводит, за углом ифритов тыща и у всех ножи.
Решка нахмурилась – в бесконечной песенке встречались самые разные куплеты, но такого она не помнила. А певец не унимался. – Кто-то бродит, кто-то рыщет, этот кто-то что-то ищет…Эй, бродяга или нищий, что поймал – держи! – с последними словами откуда-то из-под полотнища прямо в лицо Решке полетел увесистый камень. Не раздумывая, девушка машинально поймала его и зашипела сквозь зубы, когда камень на ощупь оказался ледяным – аж прикипел к коже. Она упала на колени, не обращая внимания на подступившую почти вплотную тень, и некоторое время баюкала руку, прижав к животу. Боль вскорости унялась настолько, что Решка осмелилась здоровой рукой разжать сведённые пальцы и ахнула. Кожа покрылась инеем – как туши, вынимаемые из глубокого, набитого льдом погреба, но ладонь пламенела от морозного ожога так, словно схватила раскаленный металл. Иней помалу таял, стекая по пальцам слезами, ладонь покалывало, но рука, похоже, не слишком пострадала – чувствительность возвращалась, втыкая в суставы пучки зазубренных иголок. Грубая золотая цепочка знаменитого Зоэлева амулета обвилась вокруг запястья, словно кандалы.
Из палатки не доносилось более ни звука. Врождённое любопытство быстро пересилило смутный страх, девушка поднялась и, зажмурившись, осторожно ступила в колеблющуюся тень. Что-то подсказывало – как только она откроет глаза, закрыть их снова будет нельзя ни на секунду, несмотря на резь и выступающие слёзы.
После слепящего дневного света казалось, что в палатке темно. Помогла ли уловка, или крепко сжатый в руке нежданный подарок, но очертания предметов вновь стали чёткими. Противоестественный сумрак там и тут пронизывали тонкие лучики – словно на потолке из грубой ткани вдруг засияли звезды. Решка недоуменно уставилась на них и сообразила не сразу. Дыры. Мелкие дырки в изношенной ветхой материи. Раньше она их не замечала... может, их еще вчера не было? – мелькнула странная мысль. Девушка покосилась в угол, туда, где находилось нагромождение ковров, шкур и тряпичных половиков, обычно именуемое Зоэлем «царским ложем». На сей раз оно было покрыто роскошным, хоть и порядком измятым, тканым из шёлка покрывалом. Вытянувшаяся на нём ничком фигура казалась незнакомой – раньше Зоэль был определённо выше ростом... Решка с трудом заставила себя приблизиться и тронуть лежащего за плечо рукой, в которой по-прежнему была зажата подвеска.
– Забери это, – хотела сказать она, но успела произнести только «за...» – потому что рука наткнулась не на тело, чьим бы оно ни было, а на пустоту. Смятое покрывало еще хранило очертания, но на нём не было никого. Только чёрный дым, странно лишённый всякого запаха, клочьями оседал на шёлк.
***
Мерзавец отрёкся. Со смехом заявил изумлённому народу, что не может принять титул. Якобы пророк не должен быть правителем, это противоречит воле Богини. Его задачей было указать всем путь, он выполнил её и может удалиться от дел. И снимает царский шатёр, чтобы он возник в другом месте как жилище простого ифрита. Сейчас, когда повсюду полоскались на ветру знамёна с козлом и девой, а у каждого костра горланили недавно сложенный и весьма похабный гимн новой державы, славящий царя царей. Должны звучать песни лишь в честь Великой матери, славить должны её имя. Мальчишка, похоже, совсем обезумел от гордыни, когда понёс полную околесицу про печать Вечности на челе верных, лестницу из спин, ведущую в Бездну, и разбитые головы у подножия трона. Перед тем, как исчезнуть бросил, мрачно блестя глазами: «Огненная слеза Богини отметит ту руку, что достойна взять власть вместо меня» – и швырнул в толпу снятую с шеи подвеску. Началась давка, в общей суматохе, казалось, никто и не заметил, что амулет растворился в дрожащем от жары воздухе на секунду раньше Зоэля, так и не упав в тень изваяния Великой Алой. Полуденное солнце жгло немилосердно, но исполинское разнеженное тело не отражало его разящих стрел. Оно, подобно живой плоти, впитывало их, наливаясь жаром в скрытом пароксизме. Малхазу вдруг почудилось лёгкое движение в уголках губ золотой великанши. Старый жрец потёр глаза, отгоняя наваждение, и поспешил убраться прочь. Следовало немедля разыскать паршивку, умудрившуюся мало что выпустить Зоэля из-под власти чар дочерей Всематери, так ещё и пропасть невесть куда. Всё одно чтобы утихомирить бурлящий омут толпы понадобилась бы сила, равная силе тех, что повергли паству в повальный сон после пира, а его обратили в жалкую марионетку…
Поисковые амулеты все, как один, привели его к тому месту, где ранее стоял «царский шатёр». Теперь там было абсолютно пусто, никаких следов ни Зоэля, ни девчонки. Малхаз грубо выругался сквозь зубы, чувствуя, как уходит драгоценное время. Ошибки быть не могло – что-то не так было не с амулетами, а с местом. Ровный неутоптанный песок поблёскивал на ярком солнце, воздух вокруг обратился в вязкое колеблющееся марево. Малхаз огляделся, убеждаясь в отсутствии свидетелей. Затем выставил вперёд левую руку, коснулся нужного перстня на безымянном пальце и достал нож. Лезвие оставило на запястье глубокую царапину, тут же заполнившуюся кровью. Рискованно лить её так, рискованно вспоминать старую причётку на открытие сокрытого, но выбора нет.
Там, куда упали первые капли, дрожащее марево сгустилось и поползло вперёд, открывая призрачный разлом. Малхаза окатило волной стылого сумрака – теперь он стоял посреди покинутой палатки пророка. Обстановка выцвела и обветшала, словно её забросили на пару столетий. Гиблое место, где время и пространство могут стать смертельными врагами, а любая страстная и неупорядоченная мысль способна порождать миражи, угрожающие жизни и рассудку.
Пропажа нашлась на руинах ложа, неподвижная и бледная, как покойница. Малхаз, разом растеряв всю свою осторожность, бросился к непутёвой внучке, чуть не позабыв закрыть рану. По счастью, девчонка не оказалась зловредным фантомом и не вцепилась ему в горло, но подключить истинное зрение пришлось, на случай возможных ловушек.
– Забери… – пробормотала Решка, в беспамятстве протягивая что-то, крепко зажатое в кулаке. Когда Малхаз разжал сведённые судорогой пальцы, то вслух вознёс хвалу Великой матери и с несвойственной ему обычно искренней нежностью крепко обнял приходящую в себя дурочку. Жива. Как истинная дочь клана, а отныне и полновластная правительница Вольного Перешейка!
– Ну же, девочка, соберись! Здесь не место живым.
Слеза Богини помимо воли притягивала взгляд, но старый жрец помнил слишком много историй, ставших легендами, чтобы поддаться порыву и будто бы случайно коснуться амулета. Он видел, как слетаются к поверхности камня огненные искры, излучая почти осязаемое тепло… Но решительно скрыл их вместилище в безвольной девичьей ладошке и подхватил Решку на руки. Скорее убраться отсюда, не дать месту затянуть их.
Выходя из гибельного разлома, он едва волок ноги, словно дряхлел с каждым шагом. Драгоценная ноша становилась всё тяжелее. Счастье, что девчонка не разнеженная пышнотелая гаремная красотка, – мрачно подумал старый шейх. Когда в глаза ударил привычный солнечный свет, а в ушах зазвенели вопли продолжавших искать несуществующий амулет Зоэлевых верных, Малхаз облегченно повалился на песок, не выпуская внучку. То ли от солнечного света, то ли от непрошеной встряски она вздрогнула и сперва вяло, потом вполне уверенно освободилась из рук деда. Огляделась, потёрла лоб кулаком с зажатым в нём амулетом и медленно разжала пальцы, озадаченно глядя на сияющий и словно бы ставший еще ярче опал.
– Это же не взаправду... – девушка сжала руку, разжала снова, настороженно огляделась вокруг – в отличие от ожога, подвеска с ладони не исчезла. Перевела взгляд на молча наблюдавшего за ней деда и совершенно по-детски спросила:
– А ты откуда здесь взялся? Тебя же со мной не было.
– Сперва расскажи, как ты оказалась там, где я тебя нашёл, – шейх притворился, что ничего особенного не произошло. Не стоит пугать девчонку, неплохо бы для начала понять, что с ней случилось, а устроить новоявленной правительнице головомойку за неосторожность можно после.
Решка огляделась вокруг.
– Я что, лежала здесь? А где палатка? – она нахмурилась. – Он же исчез, я даже дотронуться не успела...
– Кто – он? Называющий себя Зоэлем? – Малхаз пристально следил за девчонкой. Кажется, всё куда хуже, чем он полагал – ни один хидир, сколь ему было известно, не мог во плоти находиться в нескольких местах сразу. Отец Лжи или Отец Скорби почтил своим вниманием дом аль-Кувира, поди знай...
– Не Зоэль, другой. Они были вместе, в одном теле, – Решка повернулась к деду и с надеждой воззрилась на него, как в детстве. – Но это было не так, как в твоих сказках, они были... как бы заодно. Разговаривали, потом поссорились, и тот, второй, выгнал того, который Зоэль. Сказал что-то насчёт выполненных условий договора. И про то, что в Хаосе всё зависит от него. Как это может быть, ты же говорил, что ушедшие в Хаос забывают, кем они были при жизни?
– Я не всеведущ, – старик пожал плечами, радуясь, что девчонка зацепилась за это и – хвала Богине! – не видит себя со стороны. – Возможно, забывают не сразу – или не все. Не слыхал, чтобы кто-то вернулся из Хаоса и рассказал, что там и как.
– Значит, он не вернётся? – Решка помрачнела и уставилась на амулет.
– Не должен, – Малхаз успокаивающе взял руку внучки в свои, как тогда, на площади, и сомкнул её пальцы вокруг оправленного в золото хищного камня. – Во всяком случае, свою волю твой хахаль, кем бы он ни был, озвучил громко и во всеуслышание – тот, в чьих руках окажется подвеска, станет новым властителем Вольного Перешейка. Так что теперь ты – наместница Всематери, Эрешкигаль, – старый ифрит встал и церемонно поклонился сидевшей на песке внучке. Та недоверчиво хихикнула. – Не хихикай, когда тебе кланяются, – наставительно произнес Малхаз. – Правители не хихикают, а благосклонно улыбаются.
Решка привычно закатила глаза, но промолчала. Иначе следующим пунктом поучений непременно стало бы, что негоже правительнице огрызаться, как уличная девчонка…
***
Парившие над огромной песчаной равниной птицы снизились и, заложив вираж, опустились на песок, едва не касаясь друг друга чёрными крыльями. На день пути вокруг не было ни демона, ни человека – удивиться, с каких это пор кафрские орлы сбиваются в стаи, было некому. Секунда – и вместо хищных птиц на песке оказались два обнажённых демона. Один почти сразу встал и пошёл к высившемуся рядом нагромождению камней, а второй, развалившись на песке, закинул руки за голову, словно собрался загорать.
Первый довольно скоро вернулся с добычей – увесистой плетёной корзиной. Водрузив её на песок рядом с братом, он заглянул внутрь и поинтересовался:
– Тебе суслика? Или предпочтёшь змею?
– Не напоминай про эту гадость, – скривился лежащий, однако заинтересовался корзиной весьма предметно. Выудив оттуда запечатанную бутылку, он щелчком пальцев лишил её пробки и припал к горлышку. – Идея с походными тайниками – чуть ли не лучшее, до чего мы додумались за последние годы. Не уверен, что у меня сейчас получилось бы материализовать что-то приличное – мы слишком долго мотались в небе, как бешеные гули.
– Гули не летают, – первый вытащил из корзины сверток тонкой ткани цвета песка и встряхнул её, превращая в подобие шатра. Ткань была зачарована таким образом, что укрытое ею не отбрасывало тени и становилось практически невидимым. Не пользуясь магией – или не будучи владельцем этой «палатки» – обнаружить её удалось бы разве что споткнувшись. Укрывшись от возможных наблюдателей сверху, а заодно и от палящего солнца, Мункар и Накир довольно неаристократично набросились на тушёное с острым перцем и овощами мясо, благодаря заклинаниям сохранившееся свежим, словно только что приготовленное. Запивали трапезу слабым, кисловатым, но ароматным и прекрасно утоляющим жажду вином.
Слегка подкрепившись, они некоторое время расслабленно сидели на песке.
– Подумать только, неделю в перьях, – а как меняется представление о комфорте! – ухмыльнулся Накир, оценив оставшееся в бутылке вино на просвет. – Песок, плошка с мясным рагу, вино – мы же даже про одеяла не вспомнили, олухи.
Вместо ответа Мункар залез все в ту же корзину и, порывшись, вытащил оттуда несколько шариков, похожих на маленькие клубки ниток. Коротким резким броском отправив шарики в угол палатки, он удовлетворенно проследил, как они превращаются в скомканные, но чистые и даже на вид уютные плотные покрывала.
– Пока мы не нашли способ упаковывать в эти корзинки ещё и прислугу, – удручённо сказал он, – расстилать одеяла и устраиваться придется самим.
– Прислугу не забросишь в тайник лет так на пятьдесят, да и кормить-поить надо, – резонно возразил Мункар. – Это куда сложнее, чем соорудить лежанку, – в подтверждение своих слов демон поднялся, лениво выудил из кучи пару покрывал и бросил их рядом со стоящей на песке посудой. –Думаю, нормальную ночёвку мы заслужили – если, конечно, у тебя нет иных идей.
– Я даже предложил бы устроить здесь полноценные каникулы, чтобы как можно меньше попадаться на глаза дражайшему батюшке, но отсутствие прислуги и женщин превратит каникулы в тюремную отсидку, – фыркнул Накир. – Так что решено, переночуем – а потом уберёмся отсюда порталом хотя бы в окрестности Сифра.
– Проведать блистательную столицу Вольного Перешейка? Пока туда не добрались стройные ряды новых граждан, жаждущих узнать, не пожелает ли юная наместница нашей матери последовать примеру своего пророка – передать подвеску достойному и провалиться невесть куда? Со своим многомудрым визирем вместе. Совет шейхов был вынужден временно протрезветь, а все относительно крупные кочевые кланы – отвлечься от междоусобиц и грабежей. Надо отдать должное проходимцу, своей тощей задницей он надёжно прикрывал эту выгребную яму, иначе бы всё двудержавно окормляемое шакальё сбежалось бы ещё при нём, – Мункар досадливо сплюнул.
– Не думаю, что это приведёт к чему-то серьёзнее ярмарки женихов для нашей маленькой царицы от народа. Господин отвергнутый мэр теперь вынужден в любую погоду ходить в перчатке, чтобы не пугать добрых горожан. Якобы случайно коснулся подвески – а какой эффект. Руку лекари спасли, но теперь ребятишки доносят, что расцветшие после исчезновения амира амбиции Лино резко подзавяли.
– Неординарная штучка, выходит, – Накир улёгся на песок, завернувшись в одно из покрывал и, видимо, решив, что отдохнул достаточно, материализовал пару кубков из полупрозрачного зеленоватого камня, украшенных причудливой резьбой, и запотевший хрустальный кувшин с плавающими в воде льдинками и кусочками фруктов, после чего немедленно налил себе и брату. – Надо было, конечно, присмотреться к ней повнимательнее, но кто знал... По крайней мере, покопавшись в этой очаровательной взбалмошной головёнке, я не нашёл ничего более увлекательного, нежели фантазии о троне и здоровый женский интерес к чужим постельным приключениям. Девчонка не чистокровная ифритка, в ней немалая доля крови Высших, но магии почти не обучена и вряд ли сама управилась бы с материнской подвеской.
– А посватайся, всё и узнаешь. Тем более Малхаз – старый пёс нашей матери, хоть и брехливый. Рад будет объявить о браке внучки с сыном Богини. Я бы глянул, как шейх примется юлить, объясняя пастве вторую часть родословной жениха, – ухмыльнулся Мункар, сделав большой глоток. – Есть, правда, вероятность, что на свадьбу эта часть явится лично. На Ратхе.
– Если папаша не придёт в себя, не нужно будет никакой свадьбы, – невесело ухмыльнулся Накир. – Он просто явится на Ратхе. Куда попало. Везде и всюду. Дорого бы я дал, чтобы выяснить, что там случилось. Адмирская красотка спешно отбыла в родовое имение, конечно – но, если отбросить куртуазность наших придворных писак и назвать вещи своими именами, бежала в панике, куда глаза глядят. Ди Малефико не из пугливых, вряд ли взорвавшаяся оранжерея могла произвести такой эффект, пусть даже от ударной волны треклятая колесница и съехала с постамента. То, что из референтов и секретарей Арвеля после беседы с папочкой не выжил ни один, даму тоже не могло обеспокоить до такой степени – где она, а где чужие слуги...
– Сдаётся мне, об этом что-то знает наш старший брат. Он и его маруты прямо образец слаженной и эффективной работы. Оживились несказанно, жуткое зрелище – будто не стража, не ликвидаторы ущерба, а личная отцовская армия, застрявшая между жизнью и смертью. Или не только отцовская. Хорошо ещё, что они привязаны к месту. А то бы и Арвеля наверняка сумели приволочь обратно. Со слов Аралима выходит, что младшенький единокровный теперь что-то вроде хидира. Отец известия не оценил и чуть не избавился от второго сына подряд вместе со зданием его ведомства. Это означает только одно – нашёл в пустой башке Аралима правду. А если начал искать так, то… – Мункар скрипнул зубами и поморщился.
– Я же говорю, каникулы нам не помешали бы, – кивнул Накир. – Долгие, плодотворные... тем более, что столь внезапно появившийся и столь кстати исчезнувший родич всё же, сам того не желая, указал нам путь. Место, где он устроил шоу с золотой статуей матери, не Вавилон, конечно, но как минимум одно из его предместий. Шуточка в его манере. Душок от художеств этого весельчака отчётливо склепный. После пирушек с дармовым чудо-вином не всем повезло отделаться гудящей башкой и привкусом общественной уборной во рту. Многие просто не проснулись. «Отбыли в сады Великой матери, обретя вечное блаженство посреди земного».
– Хидирин всегда губит их голод. Сосуд не выдерживает, даже если он потомок Изначальных, а не первое, что попалось под руку, вроде чёрного пса или зарослей опунции.
– Реакция алтаря – не лабораторный тест, но никак не опровергает рабочую версию. Потому и действовал относительно осмысленно, и продержался так долго, кровь Правящих домов позволила. Личность его пассажира – вопрос не менее интересный и, боюсь, неразрешимый. Среди тех, кто не пережил падение Вавилона и оказался привязан к Пустошам, наши братья были в избытке. Дети, миньоны, любовники – матушка отличалась изрядной неразборчивостью. Если погань вроде Кингу или Гренделя, это объясняет нездоровую фиксацию. И осведомлённость о координатах.
– Увы, этого нам не узнать, – Мункар, не вставая, заставил ещё одно покрывало вылететь из свалки в углу и укутался плотнее. – Удивляет, что со стороны драгоценных кузенов не последовало никаких активных телодвижений... Или они знают об этом больше нашего, и дядюшкино недомогание – обычное притворство...
– Или их телодвижений мы не заметили, – Накир порылся в корзине и вытащил оттуда завернутую в ткань небольшую голову сыра и нож. Откромсав пару кусков, он отправил один брату, а второй принялся жевать сам, запивая вином. – Что, если опала адмирского премьера – лишь тонкий ход? И якобы изгнанный якшается с шейхами не по зову сердца и велению души, а по приказу драгоценного дядюшки?
Мункар громко и от души расхохотался, пользуясь тем, что услышать их тут могла разве что мелкая пустынная живность. Отсмеявшись, бросил:
– Вряд ли ему в этом случае приходится жертвовать высокими принципами и переступать через себя. Поставь этих шельмаков рядом – и отличия найдёшь только в силе и ранге. Пчеловод и медоед – союз, освящённый Хаосом. Парочка выдающихся двурушников, гребущих только под себя. Интересно, однако, куда подевался второй. С официальным визитом я бы к нему с удовольствием зашёл. Расспросить с полным правом доступа. Сгоревшая дотла лавка антиквара-удельца, конечно, дело мелкое, да только хозяин с приказчиком исчезли, как не было. А на пепелище нашлись угадай чьи следы бытования. Слабые, остаточные, возможно, совпадение, опала – не повод обрубить все полезные связи, но тем не менее.
– К сожалению, господин экс-премьер исчез столь же бесследно. Скорее всего, ушёл порталом, но куда, и что творил перед этим – не понять. Там слишком хорошо горело всё, что может и не может гореть. Похоже на использование старого боевого заклинания – «огненная плеть», «петля Хаоса» или что-то в этом духе. Не знаю уж, до какой степени надо рехнуться, чтобы пользоваться этим для банального поджога... Боюсь, наша пропажа с кем-то крупно повздорила – и этот кто-то был очень недоволен. Неплохо бы выяснить, кто у нас швыряется заклинаниями такой мощности – жаль, индивидуального почерка по ним не определить, для них нужна только сила, а схема всегда стандартная.
– Изначального не так просто убить, – протянул Мункар. – Скорее всего, получив на голову ведро напалма, адмирец очень расстроился и забился восстанавливаться в какую-нибудь из своих тайных нор. Жаль, что госпожа ди Малефико укатила, не оставив адреса, – Эдельберт числится среди её доверенных поставщиков. Возможно, она что-то знает или видела...
– …или стала причиной жертв и разрушений и именно потому экстренно покинула Пластину, – Накир потянулся и зевнул. Усталость брала своё, и один из признанных всемогущими командоров кшатри не видел причин отказывать этой даме. Охранные заклятия они с братом научились накладывать раньше, чем говорить. И с тех пор немало преуспели, совершенствуясь в этом направлении.
– Может, навесить на тебя заклятие вещего сна? – ехидно осведомился Мункар, наливая себе ещё вина. – Авось хоть так выясним, чего ждать от папаши и не пора ли поискать Пластину поуютнее?
Накир не ответил, а его брат, прислушиваясь к мерному дыханию спящего, погрузился в размышления о том, кто же мог настолько повредить члену Тёмного совета, чтобы тот вовсе слился с радаров. Слишком много мыслей иногда лучше звенящей пустоты, из которой так легко извлечь истину.
***
Алерт зевнул и потянулся. Тот, Кто Подарил Лисам Мир, был по-прежнему недвижим. Старый лис обнюхал морду Великого – ошибиться он не мог, запах изменился. Теперь дыхание божества меньше напоминало пустынный ветер, к запаху песка и соли добавился лёгкий аромат курительной травы и спирта. Лис потёрся носом о висок Великого, но тот не отреагировал. Алерт разочарованно вздохнул и снова свернулся клубком на подушке, но уснуть заново не удавалось. Что-то беспокоило – неужели кто-то из постоянно забегающих в его владения самцов и самок Осенней колонии приволок на своей шкуре блох? Отоцион почесался, перебрал зубами густой мех – нет, показалось. Он вздохнул. Когда самый старший, холёный и хитрый щенок божества забежал, чтобы в очередной раз поживиться и нахально оставить свою метку, запах Великого тоже изменился на долю мгновения, и Алерт понадеялся, что тот встанет, чтобы задать непочтительному потомку трёпку, но надежда оказалась пустой. Жаль, если и в этот раз примета солжёт, а пустынные братья, уповающие на награду, снова останутся ни с чем! Алерт полагал, что увиденные ими события достойны передачи Великому – ведь немалую роль в них сыграл изгнанный из Осенней колонии матёрый самец. Он зачем-то явился на Пустоши, влез в старую, полузасыпанную каменную пещеру под землей, давно заброшенную сородичами божества, но обжитую почтенным лисьим племенем, и добыл там никчёмные, несъедобные, но все еще хранившие едкий аромат Огненной суки вещицы. Аромат рыжей стервы творил чудеса – привлечённый им, туда же подошёл ещё один самец, изрядно моложе, незнакомый Алерту – но не успел заявить свои права на чужую добычу. Бывший член Осенней колонии отмахнулся не глядя – и молодому этого хватило. Победитель даже не съел и не прикопал труп – очевидно, не испытывал недостатка в мясе. Алерт мельком удивился – зачем было изгонять из колонии такого удачливого добытчика и сильного бойца? – но не стал и пытаться понять неисповедимые пути Великого. Тем более, что пустынные братья, не получив запрета пророка Фырфа, воспользовались нежданным подарком по своему разумению – возможно, именно этого ждал Великий в милосердии своем. Но сегодня днём награда, которую клан заботливо присыпал песком и расходовал трепетно и экономно, исчезла – вполне годные кости и подвяленное мясо рассыпались в прах, растворились, не оставив даже запаха съестного. Озадаченные братья воззвали к пророку, желая знать, чем клан прогневил Того, Кто Подарил Лисам Мир, и старый отоцион полагал, что верные слуги Его заслуживают ответа божества. Он снова потыкал Великого влажным холодным носом и даже осмелился вычесать зубами спутанную гриву. Запах песка и пыли исчез, теперь от шерсти Великого почему-то исходил иной аромат – Алерт прекрасно помнил его и отдал бы половину подшёрстка, чтобы никогда больше не ощущать. Это был запах проклятой Огненной суки. Кабинет наполнился мускусным тяжелым самочьим духом, и Алерт понял – спать ему мешали не блохи, а Её хищный обжигающий взгляд. Он вскинулся и, ощерясь, огляделся, готовясь продать свою жизнь подороже – но суки нигде не было. Зато Великий вздрогнул, словно тоже почувствовал блошиный укус, и сдавленно прорычал что-то. Он и раньше порыкивал во сне, но на этот раз звук был более громким и злым. На всякий случай Алерт убрался с подушки Великого на ворох расшитых подушек у стены – иногда мечущийся во сне бог совершенно не учитывал скромных интересов своего служителя и укладывался прямо на него. Однако на этот раз метаться божество не стало – просто открыло глаза и уставилось в потолок, словно отыскивая там след прошедших в беспамятстве дней, а затем уселось и потёрло ладонями небритые щёки.
– Сволочи. Все сволочи, – утвердительно сказал Великий своим обычным голосом, и Алерт согласно вякнул, приветствуя пробуждение божества.
- #His Fuckernal Majesty
- #Абсолютный Вахтёр
- #Повелитель шьюх
- #ах, какая женщина!
- #бытовой алкоголизм
- #наркологический диспансер
- #каннибализм: весело и вкусно
- #массовые беспорядки
- #мимикрия и маскировка
- #мир криминала
- #неожиданные встречи
- #позвоните родителям
- #политика
- #прикладная педагогика
- #примитивные религиозные культы
- #разговоры
- #секс по телефону и без
- #сложные семейные отношения
- #сплетни
- #так сказать сатана так сказать страдает
- #в мире животных
Jack of Shadows, блог «Pandemonium»
The devil's fairground
Свершилось злое колдовство, пророчество сбылось — третья часть собрана в один блок, не прошло и тысячи лет. Старые впроцессные посты убирать не будем, там слишком много прекрасного в комментариях. И да, всё верно, четвёртая часть скоро грядёт, раз уж мы дожили, выжили и вернулись.
В смысле, действительно скоро, а не через полгода, честное авторское.
Глава 1, в которой родственные узы оказывают терапевтический эффект, но сильно усложняют жизньГлава 1, в которой родственные узы оказывают терапевтический эффект, но сильно усложняют жизнь
– Маленькая моя, бедная моя… – снова смутно знакомый голос откуда-то издалека. Едва слышный, но настойчивый. Зачем тревожат, зачем вынуждают возвращаться обратно? Мир станет серым и безобразным. Стены, потолок, лица – всё серое. Разговоры – тоже. Опять они. Лучше не открывать глаза, тогда они быстро уйдут, и тишина вернётся. – Что он с тобой сделал…
Он ничего не делал. Он не желал им зла, ни одной из них. Просто серый всегда сменялся алым, и алый заполнял всё. Они не могли измениться сами, не могли видеть истинный цвет и форму. Беспомощные, жалкие, не могли даже понять радости изменения, только кричали.
Голос не желал униматься. День или ночь? Одно бесконечное ожидание новой порции забвения вне времени, шаги, шорохи, звяканье склянок, чёрная мгла. Призрачные обрывки прошлого и настоящего, слабо колеблющие сломанный маятник сознания.
Неподъёмная тяжесть. Не встать, не вырваться, не вспомнить. Не вспоминать. Голос же наоборот умоляет:
– Вспомни, кто ты.
«Всегда помни, кто ты!» – удар тяжёлой тростью каждый раз, когда смел ослушаться. Искажённые гневом резкие черты и мёртвые чёрные глаза, замечающие малейшую провинность.
Множество форм сменил, но не обрёл свободу, став в итоге лишь бледным отражением. Жалкой пародией. Дублем.
Голос зазвучал громче, словно стараясь перекрыть другой, язвительный, вечно недовольный, рисовавший самые неприглядные картины будущего, особенно в те моменты, когда действие лекарств и заклинаний ослабевало. Тойфель скорчился на широкой кровати, обхватив голову руками, и замер, надеясь, что мир сожмётся в точку вместе с ним и погаснет хоть на секунду.
И мир погас. Голоса смолкли. В наступившей тишине Тойфель открыла глаза и рывком поднялась, озираясь в поисках очередного трупа. Треклятый голос постоянно твердил про кровь, но вокруг царила безупречная чистота больничной палаты. Руки тоже были чистыми. Зеркала в комнате, разумеется, не нашлось, но Тойфель поняла: на этот раз всё так, как и должно быть.
Звук в коридоре заставил вздрогнуть и насторожиться. Только бы не снова, до чего надоело сомневаться во всём, что слышишь. Спокойно, кажется, у нас и правда гости: шаги стали громче. Иди сюда, дружок, не проходи мимо, как раз пора сменить обстановку, здешнее однообразие кого угодно сведёт с ума.
Остановился ровно под её дверью. Много ли можно увидеть в такой маленький, такой мутный глазок? Заходи, не стесняйся, чего здесь бояться большому и сильному, да ещё наверняка с парализующим амулетом наперевес?
В последнее время с приборами творилось неладное, сбой на сбое. Не то очередная магическая буря со стороны Осеннего, не то обещанные бездненские катаклизмы наконец-то совпали с прогнозом. Персонал носился ошпаренными кошками, проверяя сигналы, и пару дней уже откровенно поплёвывал на инструкцию. Что вообще могло произойти в палате этажа, незатейливо именуемого среди своих «овощебазой»? Здешних обитателей и связывать-то надобности не было, благодаря грамотному подбору препаратов. Куда мог подеваться такой пациент?
Тойфель провела пальцами по длинным светлым волосам. В расслабленной улыбке мелькнуло нечто хищное, но, как только щёлкнул замок, мгновенно исчезло, сменившись трогательной растерянностью заблудившегося ребёнка. В глазах охранника отразилось явное недоумение: ну ещё бы, найти вместо привычного черноволосого парня в отключке такой сюрприз. И дверь запер сразу, молодец, зачем нам свидетели. Конечно, тревога ложная, дурачок. Нет, ты не ошибся палатой, подойди поближе, тебе же так интересно узнать, что тут творится. Ещё шажок, и ещё один…
Девушка молчала и смотрела всё так же беспомощно и умоляюще, не проявляя ни малейших признаков агрессии. Затем неловко попыталась встать, но предсказуемо не удержалась на подгибающихся ногах. Что ей взбрело в голову, едва успел поймать! Худая, лёгкая, жмётся к нему, словно прося не уходить, не оставлять её одну. Осторожно коснулся растрёпанных волос, от которых слабо пахло чем-то горьковато-терпким, девушка вздрогнула и опять попыталась встать, но удержать её особого труда не составляло. Исчезновение пациента и замена его этим... этой не укладывалась ни в какие инструкции, но опасной незнакомка не казалась, и санитар расслабился. Каким образом одурманенному зельями умалишенному удалось ускользнуть, и что это за девушка, пусть разбирается начальство – вот закончится смена, и он обо всём доложит. От доверчиво прижимавшейся к груди девицы исходило тепло, как от зверька, и против объятий она совершенно не возражала. Напротив – прижималась крепче, что-то мурлыкала, уткнувшись в плечо, гладила по спине, словно любимого, встреченного после долгой разлуки. Дурманящий запах каких-то трав, исходивший от нее, стал сильнее, и про правила, требовавшие о любой нештатной ситуации сообщать незамедлительно, как-то не вспоминалось. Вместо этого зачем-то вспоминались подруги юности, поцелуи под расцвеченным яркими созвездиями небом, крики ночных птиц и ощущение безграничного счастья.
То, что больничной койки вполне хватает на двоих, стало прекрасным открытием для обоих, то, что со смятых влажных от пота простыней спустя полчаса встанет только одна – и встанет, вполне твёрдо держась на ногах, – оказалось неожиданностью. Даже для неё.
Сперва Тойфель подумала, что её невольный любовник просто уснул, но ставшее вдруг неповоротливым, как мешок, тело, приоткрытый рот и не реагировавшие на яркий свет зрачки – о, эти признаки она знала прекрасно. Крови не было. Нигде. А вот труп был. И, в отличие от тех, воспоминание о коих услужливо подсовывала ей память, он был мужским. Не было ни тумана, ни слабости, ни потери памяти или желания снова нырнуть в наркотический дурман – только лёгкое недоумение, неожиданный прилив сил, да окончательно оформившееся желание убраться подальше из этой стерильно чистой комнаты. Куда угодно.
В сущности, она тоже помогла парню покинуть это отвратительное место. Даже если у тебя есть ключи, ты всё равно в тюрьме. Тойфель усмехнулась и заботливо укрыла своего спасителя так, чтобы со стороны казалось, будто обитатель камеры мирно спит. Затем проверила содержимое карманов, кое-что переложила на свой вкус, поправила ремень на брюках и вышла, заперев за собой дверь.
***
Война непроизвольно оглядела периметр, уловив внезапно разлившийся в воздухе знакомый аромат. Судя по лицам остальных, они тоже в любую секунду ожидали сиятельного явления. Что государь и повелитель забыл бы на примерке платьев дочери, никто даже не задумался, поскольку тот вообще имел привычку навещать подданных в наименее подходящих для того обстоятельствах. Вместо Темнейшего на одном из свободных диванов материализовался Асмодей, сразу оказавшись в центре всеобщего внимания: из одежды на нём были только зелёные шёлковые карго и драгоценности. В этот раз кольца красовались даже на пальцах босых ног. Голый торс, собранная в хвост длинная шевелюра, явно оставшаяся от облика «красотки Асмы», и выражение физиономии, красноречиво свидетельствовавшее о сложных экзистенциальных переживаниях, в быту называемых похмельем. Часть фрейлин вообще узнала явившегося не сразу: небритым главный модельер на публику обычно не показывался. Он лениво принял кубок из рук возникшего у изголовья слуги, похожего на ожившую статую из числа тех, что украшали внутренний двор. Молчаливые и безупречно прекрасные юноши и девушки, разносившие вино и закуски, по большей части были разительно схожи с хозяином дома и его сестрой, но ни малейшей фамильярности в обращении не выказывали. Породистое лицо Асмодея скривилось, словно вместо превосходного вина ему подали уксус.
– Вторая ошибка за неделю. – Юноша заметно побледнел и опустил голову. – Прочь с глаз моих, бездарь. Эмпатия дубового комода не украшает детей Третьего дома, я начинаю сомневаться в верности твоей матери. Почему я сам должен угадывать, чего хочу в эти часы?
– Избавиться от жутких миазмов? Я велела бы здесь проветрить, но мы и так на воздухе… – Смерть решила прервать камерный спектакль в самом начале. Наиболее преданные фрейлины начали картинно изображать подступающую дурноту, но остальные, кажется, не находили Асмодеев парфюм таким уж отвратительным.
– Велеть, душа моя, ты можешь сколько угодно. Это «Тайна Князя», мой новый эксклюзивный аромат, созданный в память о прошлой ночи. Если бы ты почаще оставалась в Янтарном до утра, то могла бы в полной мере оценить всю прелесть некоторых нюансов. Первые лучи солнца над Пустошами неописуемо прекрасны, когда за плечами много часов без сна…
– Особенно удались ноты трёхдневного перегара и нечищеной опиумной трубки, упавшей в старый сапог, – одобрительно подала голос Аида. Вмешательство Асмодея определённо сулило переломить унылый ход примерки.
– Мы можем продолжить? – Смерть сохраняла невозмутимость, но было заметно, что выпад соперника её задел. Тот, словно всё ещё находясь под впечатлением от созерцания утреннего неба, достал из кармана фляжку с гербом Первого дома и припал к ней, утомлённо прикрыв глаза и словно пытаясь отрешиться от дурацких вопросов. Часть фрейлин, судя по выражениям лиц, быстро переметнулась в лагерь сторонников Асмодея. Вероятнее всего, более опытные были попросту раздираемы конфликтом лояльностей. А те, кто был знаком лишь со скандальной репутацией княжеского любимца, получили возможность увидеть его за работой. Маэстро это уловил, потому приоткрыл глаза и рассеянно бросил:
– Можете. Если хотите вскоре получить ворох свеженьких газетных инсинуаций на тему того, что княжеская дочь появилась на ярмарке женихов слегка беременной. Девочке и так не слишком повезло, от матери она унаследовала только рост, но никак не формы… Но подход «если нечего показать – задрапируйте» – признак капитуляции. – Щелчком пальцев он сменил ещё пару нарядов на манекене. – Отвратительно, это полный провал на старте. – Тут Асмодей снова пошарил по карманам, извлёк небольшой изящный пузырёк и ловко подцепил пробку длинным ногтем. – Наама, драгоценная моя, зачем ты пошла на поводу у этого зоопарка? На всю толпу не найдётся и чайной ложки хорошего вкуса, посмотри на них – экзальтированные селянки, бездумно натягивающие предельно неподходящий им образ на призму своего восприятия, жертвы аристократической дегенерации и задавленных комплексов, сороки, не понимающие разницы между эклектикой и мусорным баком у костюмерной бродячего цирка! Ну и самые сочные вишни на этом чудовищном десерте – комическая парочка заклятых подружек-дуэний: влажная мечта офицерских казарм и отчаявшаяся дама-ширма. Думаешь, если застегнуться на все пуговицы, наш общий друг наконец захочет их расстегнуть, чтобы проверить, не изменилось ли там что-нибудь за последние триста лет?
Привычная к эскападам брата Наама ничего не ответила. Аида отвернулась, пряча улыбку: фрейлины так засмотрелись на увлекшегося Асмодея, что не сразу соотнесли нелестные характеристики с собой. Смерть, судя по выражению лица, собралась вспомнить славное боевое прошлое и нарушить пару правил этикета.
– Маэстро, мне кажется, вам пойдет сочетание зелёного, лилового и чёрного, – протянула Война, пристально глядя на страдальца за эстетику.
– Полный набор цветов траура и чёрный как дополнительный акцент? – Асмодей благосклонно кивнул. - Это будет траур по общественному чувству прекрасного. Вполне закономерно в стране, правитель которой периодически путает корзину для грязного белья с гардеробной.
– Нет, – ухмыльнулась Война. – Если ты не прекратишь паясничать, полный набор цветов траура украсит твою физиономию.
– Более неподходящей дуэньи, чем эта женщина, – закатил глаза Асмодей, – Темнейший не нашел бы ни на одной Пластине. Дорогая, тебе надо хотя бы изредка снимать мундир.
– Предлагаешь во всем брать пример с Князя? – Война неискренне, но довольно убедительно изобразила невинные глаза. – Помнится, во время Первой вселенской он ввалился на военный совет нагишом. Когда ему намекнули, что демонстрация имперских регалий была бы более уместна в качестве психической атаки на поле боя, оскорблённо замотался в трофейное знамя. Удивляюсь, как ты умудрился это пропустить, но анекдоты про «орудие нашей победы» наверняка слышал.
– Видимо, с тех самых пор моя сестрица и стала его любимым модельером. Военная форма и случайные тряпки – страсть нашего общего друга, которую лично я бы не поощрял.
Наама демонстративно кивнула на изрядно опустевший флакон и язвительно заметила:
– Ты бы завязывал угощаться от его щедрот. Хватит и того, что процесса создания двух своих последних коллекций ты почти не помнишь, а носить получившийся дичайший артхаус вне подиума в здравом уме решительно невозможно.
– Почему я могу, а все – нет? Будут носить, ибо неосознанно догадываются, что нормальность уродлива. Как только ты назвал что-то нормальным – ты похоронил это навсегда. Я задаю планку, пусть изволят соответствовать или любезно скончаются от отвращения к себе.
– Темнейший что-то не пожелал ни того, ни другого. Напомнить тебе историю с кольчужным пальто?
– О, не беспокойся, раз уж ты завела речь, я не доставлю тебе удовольствия рассказать об этой эстетической пощёчине. Я душу вложил в этот проект: строгий чёрный металл, искусное плетение, эмали редкой работы, чёрные бриллианты! Вся мощь Империи! Но кому-то было угодно смачно плюнуть в мою израненную гордость: даже не примерил, только захохотал, как помешанный, а когда успокоился, обратил титан в золото, заменил чёрные камни обычными и велел отослать Баалю, мол, ему понравится. Переделать мой шедевр на потребу этому любителю парчовых занавесок и кошмарной мебели!
***
– Грёбаная Бездна! – Аида в крайнем раздражении звякнула горлышком бутылки о край бокала, чуть не расплескав содержимое. – Почему я должна соблюдать бредовые правила и терпеть возле себя этот цирк? Я хотела пойти только с тобой, а Смерть мало того, что приставила ко мне конвой из наиболее назойливых фрейлин, так ещё сама отправилась с нами. Всё было бы скучно до зубовного скрежета, если бы не Асмодей. К счастью, на придворный курятник он производит примерно такое же впечатление, как мой папаша – на Совет. Заткнулись даже две идиотки, которые то и дело косились на тебя и хихикали, мол, страсть к военной форме у Первого дома, наверное, врожденная. Не понимаю, какое отношение ты имеешь к нашей семье – кажется, мы, не родня ни в каком колене.
Война кивнула.
– Не родня, – подтвердила она. – Но идиотки явно намекали не на это, – она помедлила, раздумывая, стоит ли рассказывать Аиде ненужные подробности старых скандалов. Решила, что не помешает – мало ли кому придет в голову вытащить из чулана рассыпающиеся скелеты и потрясти ими перед ничего не подозревающей невестой.
– Скажи, что тебе известно про твою старшую сестру?
– Я Ламми и не помню толком, больше по портретам, – пожала плечами Аида. – Она же сбежала с женихом, когда я ещё пешком под стол ходила. Потом, вроде, приезжала к отцу, но я с ней не встречалась…
– С женихом? – Война фыркнула. – С чего ты это взяла?
– Да няньки шептались, что, мол, Ламия-то всем, считай, в морды плюнула, удрала с легионером.
– С легионером, да, – кивнула Война. – А ты не задумывалась, почему, коль скоро был у сестры дружок, он не пошёл на ярмарку женихов, чтобы она могла официально его представить отцу, замуж выйти честь по чести, добрых горожан порадовать? Зачем бы ей побег?
Аида пожала плечами.
– Ну, может, он с другой Пластины и не маг. Или, – тут она нервно хихикнула – вообще из нежити какой-нибудь… Ты же знаешь, в Легионе кого только нет, наверное, и до Даджа там был такой же винегрет?
– Верное направление мыслей. Но неверные выводы. Выйти замуж за иноплеменника или жениться на пришлой закон не запрещает, не в Раймире живем.
– А если он уже был женатым? – Аида скривилась. – Папаша, конечно, плевать хотел на условности, но дочка правителя в гареме незнамо у кого – это как-то пошло, не отпустил бы. Хотя… самой Ламми это зачем, ума не приложу. Разве можно настолько влюбиться?
– Влюбиться можно насколько угодно, – неопределенно протянула Война. – И в кого угодно… Еще варианты будут?
Аида потянулась за вином.
– У Даджа в Легионе и девчонки служат, – она изучила бутылку на просвет, словно пытаясь прочитать в тёмном стекле разгадку. – Но можно же было выйти замуж, а любовницу к себе фрейлиной взять. В чем проблема, так многие делают…
– Твоя сестра слишком похожа на обоих родителей, – вздохнула Война. – Ей не захотелось тратить силы на декорум, она предпочла сделать, как ей взбрело в голову. Сама понимаешь, скандал был изрядный, когда ярмарка закончилась бегством невесты с женщиной, командовавшей её личной охраной. Будь уверена, у букмекеров по всей стране уже принимают ставки, сбежишь ли ты из-под венца, и если сбежишь, то с кем.
– Что? – С какой-то странной интонацией вдруг спросила Аида, покосившись на Войну, а затем тревожно оглянулась.
– Ставки делают, говорю, не сбежишь ли, – повторила Война, но по остекленевшему взгляду Аиды поняла, что та ничего не слышит. Очевидно, бедняга устала и была после пары бокалов пьянее, чем казалась. Можно звать служанок укладывать девчонку спать, а самой сходить прогуляться, из-за боящихся сквозняков полуголых придворных дур в этом крыле духота, как в бане.
***
Когда Аида окончательно проснулась, Войны рядом не было. Что случилось? Куда она подевалась? Наскоро одевшись и стараясь ступать как можно бесшумнее, девушка выбежала в парк: возможно, Война где-то неподалёку. Ветер дул с Пустошей, чернильное небо – и когда успело так стемнеть? – было густо усыпано звездами. Поблизости цвело что-то с сильным и терпким ароматом. Заклинание, позволявшее дистанционно утащить со столика в гостиной сигариллу, получилось не сразу – собственная внезапная неуклюжесть пугала, раньше такого не случалось. Чтобы унять дрожь в руках и перебить тяжёлый назойливый запах ночных цветов, девушка торопливо закурила. И едва не поперхнулась, когда её снова окликнули. Повернувшись на звук, Аида оторопела: она словно смотрела в зеркало, только отражение почему-то было растрёпано и одето в форму больничного санитара.
После секундного замешательства она отшвырнула сигариллу и кинулась на шею своему двойнику.
– Ты! – Портал на месте голограммы закрылся мгновенно.
– Дура! – В расширившихся от ужаса глаза брата заплясали знакомые лихорадочные искры, он с силой сжал её руки, одновременно злясь на сестру и не желая её отпускать. Аида испугалась не меньше: благодаря ей беглый пациент Бездны оказался в дворцовом парке, прямо под носом у отца. – Я не вернусь туда, пусть лучше убьёт!
– Тише. Это укромный угол, но вокруг всё равно полно народу. – Как ты сбежал? – спросила она уже мысленно, вынудив брата отойти дальше в густую тень. Аида давно свыклась с тем, что больше никогда не увидит близнеца за пределами больничной палаты, и, как только первый шок прошёл, попыталась понять, насколько всё происходящее реально. Это был Тойфель, она всегда узнавала его в детстве, когда брат доводил до белого каления весь дворец, шутки ради перекидываясь во что попало. Вот и в этот раз выбор облика был крайне странным.
– Я почти ничего не помню. Мне было плохо, очень плохо. Только голос, он постоянно говорил, звал, убеждал что-то вспомнить. Всё из-за этих треклятых лекарств. Потом я очнулся таким… такой и решил уйти.
– Так просто? Там же охрана, камеры, сигнализация, часть этажей экранированы от магии настолько, что свет зажечь нельзя, не то, что портал открыть.
– Мне повезло, если это можно назвать везением: какие-то сбои в системе, хотя проверка по тревоге и пришла. Я всё ещё паршиво соображал, что к чему. Охранник оказался славным малым и очень мне помог. – Во взгляде брата мелькнуло нечто, от чего Аиде сделалось не по себе: видеть такое выражение собственного лица ей не доводилось. – Потом понял, что идти некуда. Только к тебе. Наверняка меня уже хватились. Надо убираться отсюда. Пойдём со мной. На дальних Пластинах никакие егеря не достанут.
– Если я удеру в разгар собственной ярмарки женихов, нас достанут где угодно. Мы тебя спрячем, а когда всё уляжется, придумаем, что делать. Искать здесь никому и в голову не придёт.
– Болт арбалетный им пусть в голову придёт, – нервно огрызнулся Тойфель, – Вот уж рад будет папаша, обретя блудное чадо после долгой разлуки. Странно, что за мной ещё не гонятся.
– Если ты не видишь тут гвардейцев или егерей с собаками, да и вообще ни единой живой души, считай это добрым знаком. Мне кажется, умнее будет продолжить беседу у меня в покоях.
– На всякий случай повторяю – в Бездну я не вернусь, лучше смерть.
– Нашёл время для театральных жестов. Если он знает, что ты здесь, то прекрасно расслышал ультиматум с первого раза. – Действуем быстро. Переоденешься в моё. Княжеская дочь с отоционом на руках тут никого не удивит. Мало кто различает парковых лис, решат, что я просто гуляю с Алертом. Вполне невинная причуда для лунатички с дурной наследственностью.
Глава 2, где несвоевременные вопросы становятся причиной многих интересных событийГлава 2, где несвоевременные вопросы становятся причиной многих интересных событий
Неподвижную фигуру на диване Война заметила не сразу. Была у шефа в числе прочих неприятных особенностей ещё одна: иногда он уходил в себя настолько, что каким-то непостижимым образом почти сливался с окружающей обстановкой, несмотря на экстравагантные наряды. В этот раз, впрочем, явно был не при параде: мятые штаны и халат нараспашку. И – под каким барханом сдох гульский шейх? – шлёпанцы из драконьей кожи, в кои-то веки не сапоги. Постоянство Темнейшего в выборе обуви не одну тысячу лет служило поводом для шуток, мол, если государь в спальне соизволил снять сапоги и отложить трубку, то особо благоволит к своей даме.
– Налюбовалась? – Мерзавец глаз не открыл, но временно перестал напоминать собственное надгробное изваяние. На губах немедля нарисовалась улыбка, которую всякий представитель оппозиции непременно назвал бы паскудной. – Если наконец-то передумала, можешь присоединиться, трубку обещаю отложить до утра.
– Иди ты в Бездну со своими шутками, – привычно отмахнулась Война. – Ты вообще помнишь, по какому поводу у нас вся столица на ушах, а в дворцовом парке пройти нельзя, чтоб не споткнуться об какого-нибудь посланника достойного дома?
– Я уж было понадеялся, что ты решила вспомнить обо мне, забытом и одиноком… – Князь всё-таки открыл глаза, и в них отразилась виртуозно исполненная глубокая обида. Не найдя душевного понимания со стороны Войны, он резко сел, теперь его поза выражала искреннее возмущение. – Но нет, на ярмарке женишья требуется распорядитель. Да что там, нянька и дрессировщик! Для чего нужен глава государства? А придворных профурсеток по углам растаскивать, чтобы не передрались! У меня в гареме порядку больше, чем в вашем бардаке! – Война терпеливо переждала этот кратковременный шквал экспрессии, подумав, что Хэм – совершенно точно сын своего отца, что бы там ни сочиняли сплетники или бестолковый любовничек по пьяни.
– Мне, что ль, прикажешь разбираться, пока твоя дочь вместо замужества не угодила в соседи к матери и брату?
– А и прикажу. Иначе на кой хер вараний вас всех держать, таких умных, – неожиданно спокойно отозвался государь и повелитель, судя по интонации, подразумевая больше, чем сказал. После чего снова вытянулся среди подушек и прикрыл глаза, давая понять, что аудиенция окончена.
***
Малефицио в очередной раз подумал, что неплохо было бы осиротеть. Ну или, по крайней мере, исхитриться наложить на родителей – хотя бы на папашу – заклятие полного забвения. Чтобы о наличии в природе сына драгоценный батюшка не вспоминал. И ведь, казалось бы, всё, чего по поводу ярмарки ожидалось от СВРиБ, было сделано заблаговременно. На каждого из претендентов на руку сестрицы было собрано досье, наиболее одиозных желающих отсеяли на подлёте. Копии документов были отправлены в Третье, Князю, а в изрядно приглаженном виде – Аиде. Всё в соответствии с законом.
Какой арбалетный болт попал в голову Темнейшему на этот раз, и зачем личным приказом всех обретавшихся в Пандеме наследников согнали во дворец, Малеф не понимал. Но увы, с утра нарисовавшаяся голограмма – дражайший папенька в белом, больше напоминающем пижаму костюме, и босиком – командным тоном потребовала «активно принять личное участие в знаменательном для клана событии» и на время ярмарки немедля переселиться в покои в Осеннем. «Размер свиты не ограничиваю, – процедил через губу Князь. – Можешь прихватить с собой хоть конюшню, псарню и взвод блядей. Прислугу не тащи – и так больше дармоедов, чем следовало бы».
Оставив в управлении пару надежных заместителей, Малеф со свитой – набралась преизрядная толпа из адьютантов, охраны, очередной подружки и пары приятелей – с подружками же – переместился в парк при Осеннем. Начальник СВРиБ огляделся по сторонам – магическим образом перебросить людей и их барахло в здание было невозможно, следовало вызвать прислугу из дворца. Вокруг ожидаемо творился настоящий балаган. Бескрайний парк, поделённый на участки, где временно разбили свои шатры претенденты на руку княжеской дочери, напоминал то ли военный лагерь, то ли базар. Обилие торговцев, понаехавших вместе с женихами «групп поддержки» со всех концов Пластины и падких на развлечения добрых граждан Адмира превращало идиотское, по мнению Малефицио, мероприятие в потенциальный источник неприятностей.
Потенциальные неприятности немедленно обернулись кинетическими – иначе Иаля бен Бааля с кучкой приближенных Малеф воспринимать не мог. Какой Хаос его сюда приволок? От Второго дома женихом числится не этот заядлый дуэлянт и даже не его неразлучный братец Зевель…
– О, ди Малефико, – Иаль тоже заметил новоприбывших и радостно осклабился, от чего его физиономия сделалась ещё гаже. – Со свитой и при параде. Никак, тоже надумал посвататься к Цветку Пандема?
Малеф равнодушно хмыкнул и, материализовав сверкающую медаль с выгравированной на ней единичкой, коротким резким движением прилепил металлический кружок на лоб Иалю.
– Первое место, – скучающим тоном пояснил он. – За самое идиотское предположение. И кол – за знание генеалогии. Ты забыл, что Цветок Пандема приходится мне единокровной сестрой.
Под смешки собравшейся вокруг Малефицио компании Иаль попробовал отлепить побрякушку, но заклинание не поддавалось. Иаль побагровел.
– Первому дому ни родство, ни возраст не помеха, – скривился он. – Мог бы и прогуляться по стопам папаши, – выдержкой лучший боец Второго дома не отличался, за стратегию в этой связке отвечал Зевель.
Малеф прищурился. Медаль, по-прежнему украшавшая лоб Иаля, изменила цвет: металл на глазах раскалялся. В компании бен Бааля оказался кто-то, знакомый с бытовой магией – на голову пострадавшему потекла холодная вода. Металлический кружок зашипел и погас. Княжеский сын вздохнул: он рассчитывал, что боевик Иаль бытовой магии не распознает. Снобизм Второго дома был общеизвестен. Увы, знатоки «бытовухи» в своре нашлись…
– Ах ты, ублюдок, – Иаль, откинув со лба мокрые волосы, бросился на Малефа. Оружия при нем, похоже, не было – или опасался кидаться на сына Темнейшего так, чтобы драка превратилась в покушение на члена правящей фамилии, или, что вероятнее, рассчитывал на легкую победу.
Малефицио отмахнулся от прекративших веселиться и вспомнивших о работе охранников.
– Не лезть. Полезут эти – короткий кивок на подобравшуюся свору приятелей Иаля – гасить бережно.
Взбешенный пренебрежением Иаль ухватил Малефа за грудки. И опять нарвался на старую добрую бытовую магию – куртка рассыпалась на нитки, чтобы собраться снова, но бесформенным комом на голове противника. Тот испепелил тряпку, не обжегшись – боевые заклинания не задевали самого мага – и окончательно озверел.
– Ди Малефико, – выплюнул он. – Тебя мамаша драться учила? Или прачки пожалели убогого?
Лицо начальника СВРиБ застыло чеканной бронзовой маской. За спиной ругнулся кто-то из адьютантов – похоже, подчиненные, наплевав на приказ, собрались ввязаться в драку.
– Про жалость к убогим, – ядовито улыбнулся Малефицио, предусмотрительно ставя щит между Иалем и собой, – справься у патриарха Третьего дома.
Щит выдержал, несмотря на то, что энергии бен Бааль не пожалел – грохнуло изрядно. Хорошее боевое заклинание, силы много, ума… весь в Зевеля ушел, этому не досталось. Размышлять об извивах генетики Второго дома далее Малефицио помешал громкий равнодушный голос:
– Всем стоять. Руки за голову. Применение заклинаний считается нападением на служителей правопорядка.
Возникший чуть сбоку от Иаля коренастый коротко стриженный демон в красном с нашивками сержанта Третьего вырубил того служебным амулетом. Малеф убрал щит и оглянулся, поднимая открытые ладони на уровень плеч – сбоку от него маячил такой же парень в красном. Еще несколько крепких ребят в форме оттеснили готовую мстить за предводителя свиту – судя по шипению с той стороны, без лёгких телесных не обошлось. На стороне СВРиБ егеря вели себя не в пример дружелюбнее. Причина внезапных двойных стандартов была очевидна – фигуристая большеглазая шатеночка, явившаяся в дворцовый парк в обнимку с Малефицио, с самого начала наблюдала за скандалом с детским любопытством, но без малейшего волнения. Теперь девица деловито помахивала стальным служебным медальоном Третьего отделения – вместо того, чтобы, как положено, находиться на шее, он фривольно болтался на массивном браслете из цепочек разной толщины и плетения, закрывавшем тонкую руку от запястья до локтя.
– Можете опустить руки и присоединиться к своим друзьям, сэр, – парень в красном посторонился. – Надеюсь, вы не откажетесь ответить на вопросы дежурного менталиста?
– В любое время, – кивнул Малеф. – Может быть, ограничимся мной? Мои друзья и подчинённые не принимали участия в этом… недоразумении, и я не вижу смысла их задерживать.
***
– Ты же понимаешь, что в глазах отца я занимаю чужое место. Оставить на Перешейке он должен был меня. Он может сколько угодно делать вид, что таков был его очередной план, да только братец Джибриль отчего-то не жаждет стать связующим звеном между Раймиром и Вторым домом. Для всех он – Габриэль бен Адонаи, названный сын Светлейшего.
– А ты – позор клана, – фыркнул Энцо, коснувшись гладкой поверхности старого шрама на щеке любовника. – Хотя я не припомню, чтобы дядюшка хоть раз забыл спросить с тебя так, будто ты – его опора и надежда.
– Пытается убедить себя, что сделал верный выбор. Удачи ему на этом нелёгком пути. – Выражение лица Эфора заставило Энцо пожалеть о сказанном, но он быстро понял, что к его шутке эти мимолётные метаморфозы имеют мало отношения. – Не бойся, – бен Бааль лениво погладил любовника по голове. – Здесь мои братцы тебя не достанут – нападать на любого из женихов или на их свиту после официального начала ярмарки запрещает закон. А безутешной вдовушкой четвёртого сына Второго дома Цветку Пандема стать не грозит. Скорее уж правдой окажется любая из бредовых сплетен, чем предположение, что девица круглая дура, а её братья вчера появились на свет. С таким же успехом папаша мог выставить свою кандидатуру. Ему бы очень помешала клятва пришибить другого кандидата в монаршие зятья, если тот окажется с ним в одном периметре, зато добрые горожане знатно развлеклись бы. «Балладу о Жабе и Гадюке» и «Пандемский хрусталь» разучил едва ли не каждый лабух в городе.
– Приятно слышать, что мой любезный великодержабный друг сохранил бодрость духа в столь тяжёлые для него времена. – Любовникам пришлось спешно вскочить с постели и поклониться: в кресле, возложив ноги на крышку низкого столика, устроился Асмодей. – Вольно, котятки. Я всего лишь скромный гость в ставке жениха Второго дома. – В последней фразе интонация Асмодея проделала что-то совершенно противоестественное со смыслом, но общий фон прямо-таки лучился благодушием. Энцо под пристальным взглядом «скромного гостя» немедля занялся наведением порядка, пока Эфор, кляня собственную беспечность, натягивал штаны. Видимо, как сломанные часы способны показывать верное время, так и старые дурацкие суеверия – криво, слабо, но работать, главное – совершенно некстати. Для полного счастья не хватало только папашиной проекции, проиллюстрировал бы в лучшем виде оборот «дуэль с голограммой».
– Три бокала, – кивнул Асмодей в сторону Энцо, а затем насмешливо посмотрел на Эфора. – Тем более, мне кажется, у вас есть повод для небольшого праздника.
– Визит одного из Тёмных князей, конечно, праздник, – протянул Эфор. Ничего хорошего появление Асмодея не сулило, а понятия последнего о развлечениях всегда были весьма специфичны.
– Что-то ты слишком задумчив для счастливца, удостоенного представлять интересы клана, и слишком равнодушен для того, чей любимый брат оказался в лапах псов режима.
– Любимый брат? – Эфор непонимающе уставился на Асмодея. Тот утомлённо прикрыл глаза – это едва заметное движение у позёра частенько заменяло кивок. – Я что-то пропустил, или князь инкубата и суккубата изволит шутить?
– Шутить? – Асмодей вскинул брови. – Я не шучу над гхм… заблудшими овечками, не ведающими о своём счастье. Я пришёл с хорошими новостями и наилучшими намерениями, с чистым сердцем и распахнутыми объятьями…
– Тем более, что в кои-то веки один из Великих оказался в роли такого же жертвенного барашка, как и я, ничтожный сын опального Дома, – Эфор не хуже Асмодея умел хлопать длиннющими, на зависть любой девушке, ресницами.
– Ошибаешься, ми-и-илый: я исполняю волю своего владыки, а от тебя просто хотят избавиться. – Протянул Асмодей и драматически отвёл глаза от собеседника, словно представляя его безрадостные перспективы. От мелькнувшей на алых губах нежной улыбки Энцо сделалось не по себе: история Третьего дома хранила немало жутковатых эпизодов, по сей день вдохновлявших бульварных писак. – Вы бы почаще тут проветривали, мальчики. От вашей ставки на мили вокруг несёт безрассудством обречённости.
– Разумная осторожность ещё никому не мешала, – Эфор покосился на любовника.
Асмодей снова опустил подкрашенные веки.
– Пока вы, котятки, лижетесь в своей уютной корзинке, в большом мире каждую минуту что-то происходит. Создаются и гибнут вселенные, воздвигаются и рушатся царства… – Тёмный князь пригубил вино и поморщился, а затем продолжил, не меняя ни интонаций, ни темпа речи: ушлые виноторговцы продают вам плоское, как задница подростка, дешёвое пойло по цене первоклассного фалерна, а сын моего несчастного друга оказывается столь самонадеян, что пытается при толпе свидетелей покуситься на жизнь наследника Темнейшего…
– Кто из? – Эфор напряженно подался к Асмодею.
– А сам-то как думаешь? – безупречно красивое лицо осталось невозмутимым.
– Он жив?
– Кто именно? – Асмодей, не торопясь, смаковал нервное напряжение собеседника.
– Мне наплевать, – Эфор словно решился на что-то, – на здоровье любого из дражайших родичей. Мне надо знать, надолго ли я избавлен от их… скажем так, внимания.
– К сожалению, – Асмодей картинно развёл руками, – никто не пострадал, твой не по чину активный братец, скорее всего, отделается внушением и денежным штрафом. Я не всесилен, – он скорбно покачал головой. – Но столь злостный нарушитель порядка наверняка будет лишён права посещать парк при дворце до окончания ярмарки женихов…
– Остается отец, – Эфор был сосредоточен, как картёжник, собравшийся идти ва-банк.
– Ах, сыновняя любовь… скольких она погубила и погубит, – Тёмный покрутил бокал в руках, не глядя на своего визави. – На правах того, кто годится вам в отцы и патриархи, дам совет, котятки: деловые отношения прочнее родственных. Родич может предать, не ища выгоды, под влиянием обиды или ревности. Деловой партнёр не склонен обижаться на выгодное сотрудничество…
– Но сотрудничество, – Эфор говорил медленно, словно через силу, – должно быть взаимовыгодным.
– Третий дом не обижает своих чад, – заверил Асмодей. – Даже приёмных, а в тебе, сам знаешь, есть и наша кровь.
– Достаточно ли её, – сын Бааля и наложницы из Третьего дома сощурился, – чтобы не оказаться на последних ролях?
– Каждый из моих миньонов может рассчитывать на ту же защиту, что и любой из кровных детей.
– Взвешено, – отозвался Эфор. – Отмерено.
– Сочтено, – прозвучал негромкий ответ. Узкая изящная кисть изогнулась в древнем повелительном жесте.
Эфор покорно протянул раскрытую ладонь.
– Принято.
– Что ж, – блеснул белозубой ухмылкой Асмодей, – с этого момента можешь считать свои кутежи трудами на благо семьи.
***
Когда Диамару доложили, что супруга желает отобедать в саду, он ничуть не удивился: свежего воздуха в последнее время недоставало как в прямом, так и в переносном смысле. Заметив на дорожке высокую фигуру мужа, Моза движением руки отпустила слуг.
- И кто же это шлёт тебе подарки, не дожидаясь моего отъезда? – дежурно пошутил капитан, заметив у прибора жены бутылку в красивой коробке.
Моза к еде не прикоснулась, задумчиво крутя в руках записку.
– Видимо, дядюшка Вель слишком хочет стать главой Второго дома, пока он всего лишь опальный, но не сто второй. С отцом они не договорились.
Капитан разлил вино и кинул на свою тарелку солидную порцию печёной оленины.
- Я не суеверен, но твои дядья ведут себя так, будто их прокляли: один присягнул Асмодею, другой умудрился сцепиться с княжеским сыном, третий того и гляди попытается сместить главу клана.
- Слишком долго стоял за креслом, потому перспектива победить, но оказаться повелителем руин и главой развалин, его не особенно пугает. По своей воле он не остановится, это достойный наследник нашего уважаемого патриарха.
- Правосудие Темнейшего, - ухмыльнулся Диамар. – Во всей своей изощрённой справедливости. Те, кто говорил, что господин премьер легко отделался, ошибались. Если Зевель и Бааль любезно не убьются, выясняя, кто из них нынче дядюшка, Второй дом ждут интересные времена.
- Ну, в этом случае мы можем поступить так, как предлагал отец. Хотя этот вариант не единственный. Покинуть столицу мы всегда сможем, но в случае успеха тебе не будет нужды подавать в отставку.
Диамар не успел ничего сказать: недожёванный кусок мяса приобрёл отчётливый горелый привкус, воздух вокруг сделался дымным и тяжёлым, как над чадящей жаровней. Спустя мгновение со свободной стороны стола появилась голограмма. Патриарх Второго дома глядел по-прежнему величественно, но в надменном выражении его лица после выздоровления появилось что-то неуловимо тревожащее. Он церемонно кивнул в знак приветствия, затем заговорил, обращаясь к Мозе:
– У меня к тебе серьёзное дело, девочка. Попроси капитана совершить небольшую прогулку по саду. Это не займёт много времени.
И посмотрел сквозь Диамара, словно тот был чем-то незначительным, вроде вышколенного лакея, послушной собачки или ровно подстриженной живой изгороди. Диамар невозмутимо налил себе ещё вина, чтобы отвлечься от назойливой мысли о пользе своевременного прореживания поголовья старших родственников.
– К чему эти сложности? Моя жена может просто поставить купол.
– В этом нет необходимости, дорогой. – Формоза качнула головой и продолжила щебетать, не глядя на Бааля. – Вряд ли дело нашего дядюшки из числа тех, о которых не стоит знать командующему личной гвардией Его Темнейшества.
Бааль снисходительно улыбнулся:
– Кто знает, где личные дела могут пересечься с делами государства. Как поживает юный Балтазар? Говорят, он вернулся в столицу?
– Ваши сведения верны, мой сын с супругой не могли пропустить грандиозное событие, – вместо жены сообщил Диамар, пристально глядя на Бааля. Не зря убрали Балто подальше. Установилось мнение, что магическими талантами наследник пошёл в прадеда, лицом и сложением в мать, а темпераментом – в отца. Отец же искренне считал, что голова у детей вообще не для того, чтобы предводитель клана регулярно лил туда все помои, порождаемые приступами паранойи и мании величия: видеть своего сына в зрелом возрасте копией «дядюшек» ему не хотелось.
Бааль не удостоил его взглядом, продолжая адресоваться к Мозе:
– Тебе прекрасно известно, каким предательским и постыдным образом Второй дом лишился своего ставленника на ярмарке женихов. Но невеста ещё может сделать верный выбор. Лучшего кандидата, чем наш достойный правнук, представить нельзя. Союз детей двух Великих домов Адмира будет выгоден всем.
Лицо Диамара окончательно окаменело. Бааль совсем рехнулся, сидя под замком?
– Не думаю, что Балто захочет разводиться с молодой женой ради интересов клана. Чудесная девушка, из хорошей семьи, и они вполне довольны друг другом. Впрочем, никто не станет вам препятствовать, если пожелаете навестить моего сына и озвучить ему свой план лично, – меланхолично процедил Диамар, отметив встревоженный взгляд жены.
– Вдруг глупый старый дядюшка провалит дело? Убедить молодую горячую голову вынырнуть из эйфории первой сотни лет счастливого супружества ради всеобщего блага – задачка не из простых. К тому же, глупому старому дядюшке при виде любимого правнука после долгой разлуки так легко впасть в ностальгические сантименты и рассказать пару забавных историй за бокалом хереса. Я слышал, юный Балтазар питает немалый интерес к генеалогии…
– Его отец – личность уникальная, некоторых сведений о нём не отыскать ни в одном из фолиантов фамильной библиотеки. – Со всей возможной почтительностью ответил Диамар, отметив, что собеседник теперь смотрит прямо на него, с некоторым неприятным оттенком недоумения. – Не сомневаюсь, вы славно проведёте время. Правда, в этом случае про вашу идею всё же лучше не упоминать. Не уверен, что Балто сочтёт предложение посвататься к собственной кровной сестре всего лишь неуместной шуткой старого глупого дядюшки.
***
Если закрыть глаза и не прислушиваться, могло показаться, что в кабинете никого нет. Сохранять эту иллюзию мешал навязчивый запах гари, забивающий ноздри всем разнообразием оттенков. Распахнуть окно не было никакой возможности, юноша всерьёз опасался, что, если ситуация не изменится, причиной его безвременной кончины станет банальный кашель. Берит устремил взгляд на неподвижную фигуру в кресле: отец провёл в таком положении изрядную часть дня, с тех самых пор, как решил справиться у Эфора о досадном инциденте в парке. Расширенная голограмма позволила Бериту видеть то же, что видел Бааль: три непристойно сплетавшихся тела. Вместо того, чтобы устыдиться, немедля привести себя в порядок, и, как подобает, ответить на вопросы патриарха Дома, брат, правой рукой продолжая обнимать какого-то растрепанного парня, резко закинул левую за голову. В подмышечной впадине вспыхнула золотом татуировка – печать Третьего дома, метка Асмодея. «Теперь ты видишь, – оскалился Эфор, – насколько мне плевать на выходки Иаля?»
Отец немедля прервал связь, лицо его исказила гримаса глубочайшего отвращения. Какое-то время он задумчиво курил, не сразу заметив, что кальянная чаша сильно перегрелась, и аромат табака приобрёл отчётливые горелые ноты. Затем досадливо сплюнул и растворился в воздухе.
Вернулся к вечеру, ещё мрачнее прежнего. Просто возник в своём кресле, даже не глянув на сына, а затем началось то, что продолжалось и сейчас. Повисшую в покоях тишину периодически нарушал треск пламени, стены покрыла копоть, а ковёр на полу скрылся под слоем пепла. Берит тоскливо посмотрел на небольшое пятно возле стола: слуги Второго дома были необычайно услужливы и расторопны, но эти качества не всегда помогали им остаться в живых. Незаметно вызвать кого-то, чтобы отвлечь внимание родителя, не выйдет: стремлением положить жизнь за хозяйского сына слуги Второго дома всё же не отличались. В сумеречном свете лицо отца выглядело пугающе неживым, попытаться прочитать что-либо в застывшем взгляде жёлтых глаз Берит не рисковал. Последние полчаса он не рисковал даже дышать особенно глубоко. Дурацкая песенка, которую распевали на всех площадях, конечно, была весьма низкопробной поделкой, но сравнение отца с амфибией оказалось редкостно верным: он реагировал на любое движение. Старые часы из чёрного дерева погибли первыми. Когда сквозняк слегка тронул бумаги на столе, уцелел только стол. Оставалось надеяться, что отец сумеет совладать с гневом и отчаянием прежде, чем спалит дворец вместе с собою.
Глава 3, в которой раскрываются кое-какие тайны Осеннего дворца и истинные мотивы некоторых жениховГлава 3, в которой раскрываются кое-какие тайны Осеннего дворца и истинные мотивы некоторых женихов
– Ничего не получается! – Нора минут десять безуспешно гипнотизировала изящный столик на колёсиках, но была вынуждена сдаться и вылезти из постели. Добытый столь тяжкими трудами поднос с кофейником и чашками она водрузила перед собой, небрежным движением разлив добрую половину содержимого, и застыла, напряжённо глядя на получившийся натюрморт.
– Если тебе зачем-то понадобились простыни коричневого цвета, – буркнул не вполне проснувшийся Малефицио, – позови слуг и потребуй сменить, незачем красить бельё собственноручно. – Выпутавшись из покрывал, он налил кофе в одну из чашек и вместе с нею переместился в кресло. Нора последовала его примеру.
– Как ты здесь жил? – Устало поинтересовалась она. – Ладно бы во дворце и правда не работала ничья магия, кроме княжеской – так ведь нет. Иногда она работает даже у меня. Я на днях пыталась мысленно позвать горничную – получила мигрень. Но снять головную боль мне удалось. Потом попробовала сменить воду в бассейне на что-нибудь более интересное – и опять облом. А высушить волосы после купания оказалось легко. И вот теперь – я сперва хотела перетащить столик поближе к постели, потом – убрать разлитый кофе – и ни-че-го. Кроме – какой приятный сюрприз – очередного приступа мигрени, хорошо хоть, легко убравшейся.
– Так и жил, – пожал плечами Малеф. – Разве что иногда пользовался всякой безобидной бытовой магией – то ли благодаря папашиной крови, то ли ещё почему, у меня она иногда работает. Правда, не всегда и не без сюрпризов, да и сил уходит столько, что проще не мучиться. – Он сосредоточился, глядя на постель. Пятна кофе сперва изменили цвет на ультрамариновый, затем расплылись и лишь потом побледнели, но до конца не исчезли. Малефицио вытер пот со лба и прикрыл глаза. – Вот плюс-минус так это обычно и выглядит – и при этом я вымотался, будто открыл полдесятка новых порталов. Проще дёрнуть за шнурок для вызова слуг и потребовать, что надо. Или сделать самому.
– Очами сердца вижу, как ты стираешь простыни… В бассейне или в ванне, не иначе, – захихикала Нора. – Но если все так сложно, то почему снять мигрень или высушить причёску у меня получается?
Малеф вздохнул, молча вышел из спальни и вскоре вернулся, оставляя на ковре мокрые следы – судя по текущим с густой шевелюры ручейкам, княжеский сынок вместо умывания просто нырнул в бассейн.
– Суши, – ухмыльнулся он. После пары минут усилий Нора сдалась.
– Сушись сам или так и ходи мокрым чучелом, – она беспомощно покачала головой. – Ничего не понимаю!
– Я тоже долго не понимал, – утешил подругу Малефицио, вытираясь наименее пострадавшей простынёй. – Понял, когда папаша приволок Тойфеля и Аиду. Пацан ставил на уши всю прислугу, перекидываясь по полсотни раз на день, словно никаких запретов на магию в Осеннем не существовало.
– Если зависит от крови, – протянула Нора, – то почему ты не можешь даже кофе с простыней убрать?
– Он тоже не мог бы, – Малеф закончил вытираться и швырнул скомканную простыню на пол. – Насколько я понял, запрет не действует, если ты что-то делаешь с собственным телом. Перекинуться, царапину залечить или волосы просушить – можно. Но только себе. Другому – нет. Воздействовать на вещь, даже на собственную – тоже. Свобода воли, главный папашин фетиш…
– То есть, он не сможет воспользоваться никакой магией, если я его найду? – уточнила Нора.
– Боевой или пространственной – не больше, чем человек, – заверил Малеф. – Может перекинуться – метаморф при превращении пользуется только собой, не влияя на иные предметы или существ. Но вряд ли он спрятался во дворце. Тойфель – сумасшедший, но не дебил. Всё, что происходит в Осеннем, немедленно становится известно отцу: с тем же успехом братец мог бы явиться с повинной. На его месте я бы удрал на какую-нибудь из дальних, мало кому нужных Пластин и сидел бы там тише мыши.
– Тише мыши? – Нора отставила чашку и ушла в гардеробную. – Вот, пожалуйста, полюбуйся, – в Малефицио полетел кристалл. Перехватив камешек на лету, Малеф некоторое время смотрел в него, потом броском вернул кристалл.
– Выглядит омерзительно, – признал он, – но не как шедевры дражайшего младшенького. – Крови мало, расчлёненки нет, девчонку грубо изнасиловали – не знаю, почему граф решил, что искать надо именно его.
– Ищут не только его, – ответила Нора, – но относительно постоянства почерка ты, скорее всего, ошибаешься. – Очередной кристалл полетел в Малефицио. – Смотри.
На этот раз Малеф вглядывался в кристалл дольше.
– Не понимаю, – он покрутил камешек. – Насколько могу судить, никаких повреждений нет. Ему не сломали шею, не удушили, ядов в Бездне взять неоткуда. Медики считают, что парень убит? Я бы не удивился совпадению – совершенно естественной смерти, которой Тойфель сумел воспользоваться. Ты же знаешь, что санитарами в Бездну берут желающих из всех разумных рас, а человек или получеловек – существо довольно хлипкое и внезапно смертное.
Нора вздохнула.
– Его выпили, примерно так, как это, по словам Мора, делала Лилит. Жизненная сила даже у обычного существа немного похожа на магию, она может закончиться, вытечь, её можно забрать – если уметь.
Малефицио кивнул.
– Ну да, одна из способностей Третьего дома и, как говорят, мамаши наших близнецов – в постели питаться чужой энергией и магией. Отсюда и шуточка, что главная валюта в пандемских борделях – отнюдь не шеолы. Но никаких способностей вытягивать энергию из других не было ни у Тойфеля, ни у Аиды – когда они были детьми, нянькой при них служила человечица. Дети неспособны контролировать голод, они выпили бы её, не заметив – но, насколько я знаю, она по сей день жива и здравствует, хотя обычно человечки столько не живут.
– Хаос непостоянен, всё меняется, твой брат тоже мог измениться, – Нора забрала у Малефа кристалл. – Ищут убийцу девушки, ищут сбежавшего из Бездны – а одно это лицо или два, неважно. Чтобы не пугать добрых горожан, половина патрулей наряжена приезжими и простыми обывателями – не удивляйся, если увидишь в компании «заезжих» вервольфов или провинциалов из Лазури знакомые морды. Если твой брат в Пандеме, его найдут. Да и по Адмиру ему долго не пробегать. Раймирских граф предупредил, в таких случаях они обязаны нам помогать. Нагнать сюда толпу егерей, перепугать до полусмерти твою сестру и выдать толпе женихов с присными, что хвалёная охрана Бездны дала сбой, нельзя, поэтому проверять, нет ли здесь твоего брата, буду я. Тихо, незаметно, древними немагическими методами…
– Тихо, незаметно, древними немагическими методами ты вряд ли дойдешь дальше кухни, – Малеф потянулся. – Ладно, заниматься здесь все равно нечем, а заботиться о безопасности невесты я обязан как представитель Первого дома и любящий брат. Кроме того, высочайшим приказом папаша заставил меня торчать в Осеннем, но, к счастью, не уточнил, в каких именно частях дворца следует обретаться. Не забудь распихать по карманам служебные амулеты – по идее, они должны здесь работать, хоть и слабее.
В покоях Аиды постоянно дежурили фрейлины, вцеплявшиеся в любого нового посетителя, как репей в лисий хвост, – очевидно, придворный курятник тосковал без свежих сплетен. Сестра не слишком обрадовалась визитёрам – точнее, не обратила на них особенного внимания, забавляясь с новой игрушкой – то ли подобранной в парке, то ли притащенной кем-то из желавших выслужиться лисичкой-отоционом. Не вовсе прирученная юная пушистая самочка при виде гостей удрала под кресло, но потом высунулась и даже соизволила взять из рук Норы пару ломтиков персика. Служебный амулет, который должен был показывать реальную, не искажённую магией картинку, никак не отреагировал ни на княжескую дочь, ни на её хвостатую питомицу, ни на закуски, вино, мебель, книги или многочисленные побрякушки, не говоря уж о фрейлинах.
На вторую неделю поисков, облазив в компании любовника самые малоизвестные дворцовые закоулки, где, по его словам, можно было прятаться годами, Нора склонялась к мысли, что Малеф оказался прав – никаких следов беглеца не обнаружилось. Единственным заслуживающим внимания трофеем оказался портсигар из какого-то фиолетового искрящегося камня с выгравированным на крышке княжеским гербом – судя по слою пыли, вещица валялась в нежилом крыле Осеннего как минимум полтысячи лет. Пара почти рассыпавшихся от ветхости скелетов, в незапамятные времена лишившийся пробки флакон от зелья или духов и прочий не заслуживающий внимания мусор показывал, что убирают в Осеннем достаточно усердно – Нора ожидала увидеть куда более неприглядную картину в пустующих частях этой мрачной громады. В винном погребе и на кухне – не то, чтобы кто-то всерьёз рассчитывал обнаружить беглеца среди бутылок и бочек или в пышущей жаром печи, на противне, со скорлупками на ушах и яблочком во рту, но почему бы не совместить приятное с полезным? – регулярно удавалось обрести пару бутылок превосходного вина и нежнейшее каре ягненка или ещё тёплые пироги с гусятиной. Еда и выпивка экспроприировались не желавшей прерывать поиски ради обеда парочкой без зазрения совести, но на беглого метаморфа не тянули.
***
Война прислонилась спиной к дереву и блаженно зажмурилась. Если не прислушиваться к доносящемуся отовсюду гомону на разных языках, можно представить, будто бы ничего не изменилось. И она не участвует в этом фарсе в роли то ли дуэньи, то ли посажёной матери, то ли подружки невесты. И может в любой момент отправиться домой – или на любую из Пластин, не дожидаясь окончания спектакля. Хаос бы побрал Темнейшего и его сногсшибательные – частенько в прямом смысле этого слова – идеи.
Из раздумий её вырвал шум – неподалёку какая-то обнаглевшая скотина, наплевав на негласные правила, требовавшие перекидывать порталы на пустую лужайку около ворот, открыла проход прямо в центр парка. Судя по искажению пространства – ощутимо шатнуло даже старый платан, и Война спиной ощутила эту дрожь – портал был из тех, через которые можно хоть армию протащить. Интересные дела, и где в таком случае Легион? Где хотя бы бестолковые маклиновские подопечные… простите, подчиненные? Что вообще здесь творится? Рыжая внимательно оглядела продолжавший шелестеть листьями, но, к счастью, не упавший платан, и решительно зашагала прочь. Судя по тому, что земля продолжала едва заметно вибрировать, неизвестная сволочь – или, скорее, сволочи, вряд ли демон уровнем ниже членов обоих Советов мог устроить этот локальный катаклизм – продолжала держать портал. Они что, и правда перекидывают сюда пару подразделений? Кому бы могла взбрести в голову подобная дурь? Нападать на женихов, их свиту, невесту или кого-то из её родни запрещено – нарушитель станет законной добычей любого желающего.
Возмутители спокойствия оказались Войне знакомы – не все, конечно, и ни в коем случае не поименно, но достаточно: невысокий крепкого сложения демон, командовавший этим безобразием, был ей совершенно точно известен.
– Рю, дорогой, это армия вторжения или сезонная миграция? – нежно поинтересовалась рыжая, прикоснувшись к плечу старого приятеля. Тот отвлекся буквально на секунду – но этого хватило, чтобы оставшиеся без поддержки маги утратили контроль, и полупрозрачная, переливающаяся всеми цветами радуги, словно нефтяная плёнка на воде, арка дрогнула.
Война вздохнула и коротким резким движением поймала задрожавшую структуру.
– Брысь, парни, – свободной рукой она сделала недвусмысленный жест, почти на всех Пластинах означавший одно – сгинь и не отсвечивай. Маги повиновались. Арка перестала дрожать и увеличилась – теперь через неё можно было проходить группами, а не поодиночке. Когда последние визитёры оказались в парке, Война обернулась:
– Рю, надеюсь, ты пересчитал по головам своё кубло? Все змеёныши на месте и лавочку можно прикрывать, пока в Осеннем не подняли тревогу?
– Я был уверен, что её уже подняли, и именно поэтому мы с тобой наконец встретились после стольких лет разлуки, – не повышая голоса, отозвался «дорогой», наблюдавший за держащей портал женщиной с холодным ровным вниманием снайпера.
– Ты приволок едва ли не весь молодняк Горного Удела, чтобы я сорвалась сюда по тревоге? – фыркнула Война.
– Не скажу, что это было моей главной целью, но видеть тебя я всё же рад, – золотисто-зелёные, словно гелиодор, глаза на бледном, редко видящем солнце лице глядели спокойно и весело.
– Взаимно, – Война обняла старого приятеля. – Каким попущением Хаоса тебя занесло в наш дурдом?
– Долгая история, – князь Горного Удела улыбнулся, но улыбка вышла скорее официальной, нежели весёлой. – Кстати, я признателен тебе за помощь с порталом, и желал бы выразить эту признательность. Как насчёт обеда?
– В парке в честь знаменательного события понаставили временных ресторанчиков и кафе, – Война махнула рукой в сторону, где предположительно находились ворота. – Там наверняка найдется и корм для многочисленных змеёнышей – вряд ли твои охламоны успели соорудить лагерь.
– Помнится, во время Первой Вселенской ты сокрушалась, что я принц, дескать, кабы не обязанности наследника, вышел бы недурной интендант, – на этот раз Рюбецаль улыбнулся открыто и вполне искренне. – Задолго до того, как я здесь появился, в парке похозяйничали мои ребята – лагерь давно разбит. Готов поспорить, что змеёныши соорудили для своего владыки и его гостей куда лучший обед, чем сможет предложить любой адмирский прохиндей.
***
Война дотронулась до полога шатра, словно прицениваясь к ткани, огляделась и заметила:
– Не то, чтобы скромненько, но со вкусом.
– Предпочту считать это комплиментом, – горный князь сдержанно улыбнулся. – Никогда не понимал Пластины, на которых скромность числят среди добродетелей. Располагайся, где пожелаешь, – плавным лаконичным жестом Рюбецаль обвёл шатер, обставленный с варварски небрежной роскошью – вполне строгого вида стол и кресла соседствовали с нагромождением шкур и подушек, возле одной из ковровых «стен» находилось низкое и очень широкое ложе, полускрытое пологом, возле другой – причудливо изогнутый диван. Где-то в тени поблёскивало то, что намётанный глаз Войны немедля оценил на вес золота. Правда, зачем, кроме как для понтов, тащить с собой коллекцию антикварного, украшенного ныне исчезнувшими драгоценными камнями оружия, она не очень понимала. Рядом возвышалось нечто, похожее на дольмен – грубо обработанная, едва тронутая резцом каменная глыба – Война смерила её пристальным взглядом и недоверчиво хмыкнула – глыба то ли упиралась в тканый потолок, то ли вовсе пронизывала его насквозь.
Она дотронулась до камня. Агат или сердолик – расходящиеся полупросвечивающие полосы напоминали нарисованные не слишком прилежным ребёнком на смятом листе бумаги старинные ворота.
– Это подарок невесте? – засмеялась женщина. – Помню, ты рассказывал, что у вас принято дарить будущей супруге украшения-артефакты. Магией от этого булыжника несёт за версту, но я не представляю, как этакую многотонную махину вставить в кольцо или кулон.
Рюбецаль рассеянно провёл пальцами по волосам, пряди цвета тёмной бронзы шевельнулись,словно потревоженные змеи.
– Если захочешь, позже покажу, что это за подарок… Кстати, приказать подать обед или предпочитаешь сначала выпить по бокалу вина?
– Если не возражаешь, – Война осторожно коснулась камня пальцами, – я предпочла бы выяснить, для чего ты приволок этот раритет? Я отвечаю за безопасность княжеской дочери и не разбираюсь в вашей горной магии, а штуковина очевидно старая и сильная… Мне не нужны неожиданности.
– Мне тоже, но подробности, – князь Горного Удела развел руками – только после клятвы. Даже тебе, дорогая, – особенно тебе, учитывая тот изысканный узор, что светится на твоём плече сквозь одежду, если применить магическое зрение. Ни с тобой, ни из тебя, ни для тебя… – древнюю формулу он произнёс размеренно, словно вспоминая на ходу.
Война демонстративно закатила глаза, но клятву вернула, дополнив её совершенно неканоничной фразой:
– Надеюсь, ты понимаешь, что в случае чего я буду вынуждена выполнить любой приказ тату-мастера?
– Первое, что нужно знать о горной магии, – невозмутимо отозвался Рюбецаль, – она не карает невольных клятвопреступников. Если поклявшийся предаст ради выгоды, из страха или при виде пыточной камеры – это одно, если обезумеет от горя, боли или иной неподвластной камням силы – другое. В горах быстрее всего убивает страх. Я не стану оскорблять тебя вопросом, не испугаешься ли, – он приложил ладони к камню, туда, где, будь полосы на поверхности очертаниями ворот, сходились бы створки, и с силой нажал. Медленно, словно очень тяжелые двери, в странной глыбе открылся проход, за которым смутно угадывался ведущий вниз широкий пандус. Война недоуменно взглянула на Рюбецаля.
– И куда ведет эта штука? Твои охламоны умудрились выкопать в парке неизвестно что на неизвестно какую глубину, и при этом ни егеря, ни безопасники даже не почесались? Рю, одолжи мне этих ребят. Сначала мы с ними доведем до инфарктов СВРиБ и Третье, а потом навестим пару Пластин, где такие сапёры-диверсанты оказались бы кстати.
– Можешь забрать, конечно – если кто-то из них решит завербоваться в адмирскую армию, я не стану удерживать, – фыркнул Рюбецаль. Он галантно подал женщине руку. – Пойдем – и не забудь, предложение насчёт вина и обеда останется в силе и внизу.
Война кивнула и, держась за руку Рюбецаля, зашагала вниз. Идеальное ночное зрение не помогало – темнота пещеры, коридора или куда там вел её горный князь, оказалась абсолютной. Она хихикнула, подумав, что старый приятель, будучи едва ли не на голову ниже ростом, ведёт её, словно папаша малолетнюю дочку – совершенно не считая нужным что-либо объяснить. Зато про то, что важно не бояться, предупредил, ну не прелесть ли?
Провожатый, по всей видимости, счёл хихиканье нервным – движение воздуха подсказало, что он обернулся.
– Скоро придем, – ровный низкий голос напомнил рокот каменной осыпи. – Сделать путь ещё короче для не владеющего каменной магией я не смогу. Прости, я не всесилен даже здесь.
– Не извиняйся, можем погулять подольше, наслаждаясь этими прекрасными пейзажами, – съехидничала Война.
Ответа не последовало, но шаг Рюбецаль ускорил – пандус шёл заметно под уклон, и теперь пара почти бежала. Война подстроилась под ритм ведущего и неслась, как на тренировке, уже не обращая внимания на темноту. Поэтому пропустила момент, когда вокруг совершенно неожиданно, словно первые рассветные лучи, возникло странное свечение. Постепенно испускаемый стенами холодный зеленовато-жёлтый свет становился ярче и менял окраску, из мертвенного становясь все более похожим на свет пасмурного дня. Когда серебристая пустота сменилась сиянием полуденного солнца, Война остановилась – ровно тогда же остановился и отпустил её руку проводник. Он с интересом наблюдал за озирающейся женщиной. Та сделала пару шагов вперед, но тут же обернулась.
– Рю, куда ты меня приволок?
– В свой дворец, разумеется, – Рюбецаль снова провел пальцами по волосам. – Здесь, конечно, не всё, но достаточно, чтобы составить впечатление. Будь как дома. И подумай насчёт вина и закусок.
– Да уж, – согласилась Война с нервной усмешкой. – От вина после такого кросса не откажешься, да и поесть бы не помешало, – рыжая с неподдельным, почти детским интересом разглядывала огромную залу, где всё – от пола и стен до потолка – было искусно расписано хаотичными сплетениями деревьев, лиан, цветов и трав. Создавалось впечатление, будто вокруг тропический лес. Подойдя ближе, Война обнаружила, что кисть художника в создании этого великолепия не участвовала – буйная зелень, крупные бутоны и даже мошкара, зависшая над упавшим наземь перезрелым причудливым плодом, оказались инкрустацией. За окном, занимавшим целую стену, была видна совершенно иная картина – горные склоны, поросшие смешанным лесом. Кое-где деревья явно проигрывали битву за жизненное пространство, и среди зелени виднелись крутые осыпи и отвесные серые скалы. Она подошла к окну, но, дотронувшись до створки, поняла, что касается не стекла – казавшаяся эфемерной преграда была настоящей стеной из горного хрусталя, а возможно, из огромных алмазных пластин. Война не слишком разбиралась в камнях и не ощущала желания вникать в тонкости геммологии под пристальным немигающим взглядом хозяина этих мест.
– Когда закончишь любоваться, – равнодушно сообщил тот, – дай знать, я прикажу подать вино.
– Пить будем без излишеств, на каменном полу, или залезем на одну из лиан на стене? – Война преувеличенно внимательно оглядела зал. – После пейзажа и обоев я не удивлюсь, если и вино здесь окажется насыпанными в кубок гранатами или рубинами…
– Красное, – тем же тоном, но громко произнес Рюбецаль. – «Мёртвая лоза» полувековой давности и прошлогодний «Княжеский каприз» – он достаточно приятен, чтобы предложить гостье. – Он лениво хлопнул в ладоши. Возле крупной лианы с застывшей на ней большеглазой зверушкой неизвестной породы возник накрытый на двоих стол. Помимо двух хрустальных – или всё-таки бриллиантовых, так искриться мог и неимоверно редкого качества хрусталь, и бриллианты – кувшинов, наполненных вином, на гладкой каменной плите красовались бокалы и несколько блюд с закусками. Тарелки и даже столовые приборы, как удивлённо отметила Война, также оказались каменными.
– Спасибо, не вся обстановка из камня, – женщина расслабленно откинулась на спинку широкого кресла, обтянутого чьим-то коротким, но густым и шелковистым серебристым мехом. – Поскольку мы оба под клятвой, может, в качестве приправы к обеду раскроешь секрет: неужели весь дворец состоит из одной великолепной залы, где по хлопку ладоней властителя появляется все необходимое?
– Подобный аскетизм не в моих привычках, – Рюбецаль снова наполнил бокалы. – Сюда я смог перенести лишь часть дворца и наиболее интересный пейзаж за окнами восточного крыла Сердца Гор – должна же невеста, если, паче чаяния, она согласится стать моей супругой, знать, где ей придется воспитывать наследников. Девушка имеет право заранее выяснить такие подробности, чтобы не столкнуться с разочарованием, когда все клятвы будут принесены.
– Разумно, – Война задумчиво грызла рассыпчатое сырное печенье, мимоходом отметив, что здешний повар на розмарин не поскупился. – Но мне, признаться, непонятно, зачем ты полез в наш балаган? Да ещё потащил с собой свиту, больше похожую на армию? Прости, не поверю, что ты воспылал любовью, увидев голографический портрет годящейся тебе в правнучки девицы, а от страха перед будущим тестем прихватил с собой чуть ли не дивизию бойцов…
– Почему же только бойцов? – горный князь, казалось, счёл нужным слегка обидеться. – Уж при твоей наблюдательности не заметить, что едва ли не треть свиты – девицы и дамы… Я озадачен.
– Ах да, и это тоже, – Война внимательно глядела в золотисто-зелёные глаза визави. – Не боишься, что невесте донесут, мол, владыка гор привез с собой огромный гарем, чем открыто продемонстрировал неуважение к её персоне?
– Это неважно, – тот еле заметно улыбнулся. – Мне будет очень приятно, если достойные молодые пандемцы решат увести у меня из-под носа этих прелестных девиц, да и женитьбе мальчишек на столичных аристократках я буду несказанно рад.
Война прищурилась.
– Мне слабо верится в то, что Горный Удел превратился в брачное агентство, а ты – в сваху, – протянула она. – Ещё скажи, что среди достопримечательностей этой части дворца числится и сокровищница…
– И не только, – Рюбецаль ничуть не смутился. – Спальня тоже – я же сказал, что девушка вправе до свадьбы выяснить все подробности. Финансы и постель важнее для удачного супружества, чем вид из окна, не находишь?
– Экскурсионная программа на зависть, – Война отщипнула немного винограда, – не поспоришь.
– Предлагаю продолжить экскурсию, – горный князь знакомо, по-мальчишески обаятельно улыбнулся и поднялся из-за стола, предлагая Войне руку.
– Сейчас ты похож на себя времен Первой Вселенской, – Война переплела пальцы с пальцами Рюбецаля и добавила с коротким смешком, – надеюсь, подушки в спальне не из камня, а простыни не из стекла?
– Как можно, дорогая, – Рюбецаль расхохотался. – Я до сих пор не забыл, как удирал от наших ребят, когда вся посуда, включая полковые котлы, стала каменной. Готовить удобно, а вот возить с собой – уже не очень. Нашлось, кому превратить обратно, но поначалу человечки были очень недовольны.
– И ты устроил клоунаду, улепётывая от существ, которые даже толпой не могли тебе ничем повредить, – хмыкнула Война. – Помню, как же… Неудачливым, хоть и довольно сильным магом-человеком тебя потом считали все, кто наблюдал за этим театром.
***
Горный князь рассеянно-ласково гладил по спине уткнувшуюся ему в плечо женщину, бережно обходя пальцами татуировку. Цветные полоски на коже напоминали тонкие порезы, и ему казалось, что прикосновение к ним может быть болезненным. Что делают узоры лояльности, он знал лишь понаслышке – сам этой магией не владел и уж точно не пытался испробовать безоговорочное подчинение на себе. Война завозилась во сне, и Рюбецаль прикрыл её шелковым покрывалом.
Вероятно, ритуальную фразу «буду должен» можно было и не произносить – в конце концов, всячески подталкивать фрейлин и свитских повеселиться со змеёнышами было выгодно и ей – дворцовые интриги, которых в Осеннем было больше, чем алмазов в синей глине, наверняка мешали следить за благополучием подопечной. Возможно, не следовало откровенничать и делиться одной из главных, охраняемых пуще Сердца, тайн – рассказывать, что магия, которая доступна почти любому адмирскому аристократу, чистокровному демону, для столь же чистокровных демонов гор с каждым поколением становится все менее реальной. Горная магия повинуется без труда – но что толку в умении безошибочно вынуть из многометровой скалы золотую жилу и смотать её в клубок, будто нитку, когда нужно создать портал или перейти между Пластинами? Что толку в способности взглядом огранить бриллиант или изменить цвет турмалина, если нужно исцелить? Какой смысл в поголовном умении превращаться в гигантских змеев, если эта форма удобна лишь во тьме пещер? Рюбецаль прикрыл глаза. Ещё мальчишкой он пытался спорить с отцом, ратовавшим за чистоту крови. Доказывал, что браки между роднёй, оттачивающие навыки магии гор до совершенства, но низводящие всё, что не связано с камнем, до едва заметных, почти человеческих способностей у большинства змеёнышей, рано или поздно приведут к тому, что они превратятся в обслуживающий персонал. Мастеров и горнодобытчиков, поставляющих Раймиру, Адмиру и Лазури дорогостоящие побрякушки, но не способных ни воевать, ни участвовать в политических играх. Отец не внимал, но теперь князь – он. И он сделает все, чтобы исправить ошибки предков… Если для того, чтобы вернуть все оттенки магии родному краю, понадобится переженить сыновей самых чистых родов Полоза на незаконных дочках захудалых адмирских Домов – будет сделано. Если понадобится выдать собственных дочерей за сильных демонов без сколько-то знатного родства – он согласится. Лишь бы браки были заключены без насилия, по обоюдному согласию, как велит древний закон. Если девчонка, родившаяся от союза древней пустынной ведьмы и владетеля Адмира, удостоит его согласием – он сделает всё, чтобы даже когда подрастут их внуки, она ни на секунду не усомнилась в своем выборе. Впрочем, девочка вряд ли захочет оказаться на горном престоле – знакомясь с невестой, Рюбецаль не заметил в её глазах особого интереса. Что ж, не беда, он точно так же отнесется к любой обладательнице недюжинной магической силы, которая захочет стать княгиней Горного Удела.
Он почувствовал, что Война проснулась, раньше, чем женщина открыла глаза и потянулась.
– В твоём заколдованном замке неожиданно приятно спится, – она погладила Рюбецаля по щеке. – Даже возвращаться обратно в наш нынешний балаган неохота.
– Не хочешь – не возвращайся, – горный князь повернул голову и легко коснулся губами гладящей его ладони. – Если пожелаешь, я готов назвать тебя своей супругой в любой выбранный тобой день.
Глава 4, где приключения невесты принимают опасный оборот, а круг действующих лиц неожиданно расширяетсяГлава 4, где приключения невесты принимают опасный оборот, а круг действующих лиц неожиданно расширяется
Ставка Третьего дома Раймира прямо с порога неуловимо напомнила Аиде отцовский кабинет: странные запахи, куча склянок, инструментов и артефактов непонятного назначения. И полный бардак. Содержимое некоторых ёмкостей вопросов не вызывало – к ним раймирцы прикладывались часто и не без удовольствия, не забывая и о закусках. Зачем жених со свитой приволокли сюда всю эту утварь и превратили лагерь в смесь полевой лаборатории и кабака? Впрочем, она сама бы могла выразить суть дворцовых приёмов с помощью очень красочных и ярких описаний, но слова «увлекательно», «захватывающе» или хотя бы «интересно» в эту обойму не вошли бы.
Судя по всему, раймирские оболтусы даже из камерной пирушки умудрились сделать научный консилиум. Аида порадовалась, что особенно громко разглагольствовавший свитский осёл не попался Тойфелю в Осеннем, брат точно не упустил бы случая над ним поиздеваться, чем мог привлечь ненужное внимание. Впрочем, она тоже не молчала, как фикус в кадке, потому, очевидно, этот доброхот и занялся теперь препарированием многочисленных недостатков невесты.
Надим внимательно слушал под смешки прочих товарищей. Наконец он оторвался от своих записей и со снисходительной улыбкой заметил:
– Я всецело доверяю тебе как будущему светилу науки, но в отношении живых людей, а тем более – женщин, ты порой ведёшь себя как безнадёжный болван и закоренелый параноик. Открыто демонстрировать, что ярмарка – счастливый билет из сумасшедшего дома, со стороны невесты было бы крайне неосмотрительно. А она умна, причём настолько, что хоть как-то дополнить психопрофиль на основании её выходов в свет смог бы разве что отец или дядюшка Мор. У тебя же вместо рациональных наблюдений пока выходит лишь ария уязвлённого самолюбия. Как по мне – и хорошо, что оранжерейный пандемский цветочек вблизи оказался довольно ядовит, с такой скучно не будет.
При упоминании о лечебнице Аида вздрогнула.
– Если она унаследовала способности своей матери, то заменит целый гарем. Хуже, если это не только метаморфизм в рамках сортов женской внешности. – Многозначительно покосился на Надима его настойчивый товарищ.
– Ну, в нашем самом ментально здравом государстве есть примеры стойкой ремиссии даже на троне. Лучшее достижение раймирской медицины – это возможность думать и произносить такие вещи вслух хотя бы за пределами милой родины. – Снова улыбнулся бен Рафаэль. – Но я уверен, что у нас тут совершенно уникальный случай полного душевного здоровья в правящей семье.
Обсуждаемый «случай» сердито прижал уши и распушился: о своей репутации шкатулки с сюрпризом Аида была и без того неплохо осведомлена, но, грёбаная Бездна, есть ли среди женишков и их прихвостней хоть один, которому она искренне понравилась? Вот просто так, безо всяких уточнений и оговорок? – маленькая лиса зло фыркнула. Это было ошибкой – вскинувшиеся на звук раймирцы оказались ребятами сообразительными и один из них немедля заблокировал вход в шатёр. О том, что произошло далее, Аида не любила вспоминать: ещё никогда с ней не обращались так бесцеремонно. Схватили за шкирку, пощупали пузо, осмотрели уши, глаза и зубы и даже под хвост заглянули, кретины, – можно подумать, рассчитывали увидеть там нечто, неизвестное науке.
– Здоровая, молодая, даже блох не вижу, – вынес вердикт один из приятелей Надима. – Шикарный способ проверить, кто из нас прав. Если лиса сочтёт твоё творение живым насекомым, то сожрёт. Они всю мелкую живность едят. А если скотина не заинтересуется кадавром, будешь должен мне десяток шеолов.
– Лиса может быть не голодна, – попытался увильнуть бен Рафаэль. – И вообще, спорили мы о том, можно ли скальпелем и магией собрать живое существо из нескольких неживых. Я попробовал – часть экспериментальных существ не удалась, но получившийся богомолоскорпионолев не портится, шевелится и даже пытается есть муравьев. На мой взгляд, я выиграл. Гастрономическую привлекательность мы не оговаривали!
– Только вот мой амулет, который должен светиться в присутствии поднятых мертвецов, зомби и прочей нежити, можно использовать как фонарик, если подвесить его на банку с этой дрянью, – не сдавался оппонент. – Тебе удалось удачно подобрать комплекс заклинаний, вот монстр и ведёт себя как живое насекомое. А ментальной магией не проверишь – чего там проверять-то, у них мозгов нет. На существе посложнее этот номер не пройдет.
– Предлагаю проверить на существе посложнее – вмешался критиковавший Аиду наглец. – Попробуй собрать конструкт из Адаля, – он кивнул в сторону спорщика с амулетом, – и этой хвостатой. Тогда, по крайней мере, мы сможем точно проверить результат ментальной магией, не полагаясь на артефакты – у лисы, в отличие от нашего общего приятеля, наверняка найдется немного мозгов.
Лиса угрюмо подумала, что ей кажется, польстили – будь у неё немного мозгов, от этих сумасшедших она держалась бы подальше. Подслушивать можно было и из кустов. Да что там, подвыпившие студенты галдели достаточно громко, чтобы подслушать их прямо из Осеннего.
– Ни демонов, ни людей, ни лис, разрезанных на куски, не воскресит даже Мор, тебе ли не знать, – Надим сосредоточенно переставлял банки на одном из столов. Найдя нужную, он поднял ее над головой. – Насекомые проще, их сложнее убить, а значит, должно быть легче воскресить.
– Посади её на пол и придерживай, чтобы не удрала, – скомандовал он парню, державшему Аиду. – Иди сюда, мой хороший, – бен Рафаэль вытряхнул из банки на пол странное, ни на что не похожее насекомое размером с ладонь. Вместе с тварью из банки посыпались какие-то листья, палочки, песок и муравьиные личинки.
Аида возмущённо чихнула. Сомнительная тварь неуклюже перебирала лапами в паре шагов от неё и постепенно приближалась. Магией фонило преизрядно, ни малейшего желания не то, что есть – трогать этого кадавра лиса не ощущала. Впрочем, в лисьей ипостаси Аида вообще предпочитала есть не насекомых, а фрукты, мясо, да хоть печенье… Она вякнула и насторожила уши, притворяясь, будто очень заинтересована – и рука на загривке разжалась. По всей видимости, державший её за шкирку парень решил, что занятый едой или игрушкой зверёк никуда не денется. Расслабившийся страж у входа не успел ничего сообразить – лиса пулей вылетела из шатра, по дороге умудрившись раздавить ценное франкенштейновое насекомое.
***
Ветер донёс до носа Аиды оглушительную гастрономическую симфонию, и успевшая проголодаться лисица осторожно приблизилась к шатру, откуда были слышны приглушённые голоса. Затем беспрепятственно прошмыгнула внутрь и осмотрелась.
В кресле расположился высокий мужчина недюжинной комплекции, крупные черты его лица словно тесали самым грубым инструментом, думая исключительно о надёжности. Одет настолько просто, насколько мог себе позволить только один из богатейших людей Империи. Галстук-боло украшал увеличенный золотой шеол, на левой руке красовался массивный перстень. От герцога Маммоны исходил отчётливый запах стяжательства, который не заглушали ароматы сигарного дыма и бренди.
Его собеседник был стройнее и моложе, но при этом облик его наиболее точно описывался словом «обычный». Не урод, не красавец, выражение длинного бледного лица сосредоточенно-холодное, как на портрете в досье. Такие же, как у отца, водянистые голубые глаза и рыжеватая шевелюра, только над причёской сына изрядно потрудились мастера-парикмахеры, и, возможно, даже один архитектор. Более всего ставленник Четвёртого дома напоминал самовлюблённого преуспевающего клерка. Он вышагивал вдоль стола и выглядел слегка раздражённым. Кулинарный беспредел изобилия Ориоля нисколько не трогал, словно все блюда были лишь искусно сделанными муляжами. Маммона же, напротив, азартно воздавал должное мастерству поваров. Никто и никогда не видел, чтобы министр финансов ел. Маммона поглощал. Простой приём пищи в исполнении главы Четвёртого дома приобретал черты чего-то величественного и сакрального, сродни некоторым таинствам мироздания. Если, конечно, кто-нибудь мог бы вживую наблюдать древних богов, с аппетитом закусывающих за обедом парочкой галактик средней прожарки.
– Да, наш Дом богаче многих, но она – дочь одного из владык Веера. Что мы можем предложить ей?
– Стабильность, олух. Не в том смысле, в котором это понятие применимо к жизни в Осеннем, – уточнил Маммона, наставительно качнув двузубой вилкой в сторону сына. – Взгляни, кто против нас? Горстка варваров с разных концов Пластины, заносчивые мажоры-белоризники в связке с Баалевым хитрожопым отродьем и Повелитель Шлюх. Кто способен обеспечить дочери государя спокойную и благополучную жизнь? Старина Рюбецаль, разве что, но зачем запирать девицу в горной провинции, если она и дома способна жить припеваючи? Любой самый хитрый женский каприз выполним, лишь бы рожала исправно.
– Учитывая некоторую непроверенную информацию, я не уверен, что мне не придётся воспитывать в качестве наследника «приданое» от Первого дома.
– Будь правдой хоть всё разом – есть выходы на любой случай, если ты не туп, как гуль. Аида не скандальная мотовка, за которой нужен глаз да глаз. Не честолюбивая интриганка, способная на любую пакость ради власти. Просто балованная девчонка с шилом в заднице. Что более важно – не метаморф, значит, на голову должна быть покрепче своего братца.
– Он тоже выглядел вполне вменяемым, пока не вскрылась милая привычка делать из любовниц красочные инсталляции. Не то чтобы я был принципиально против современного искусства, но стать его произведением в собственной постели не жажду. Нам, кстати, ничего не удалось выяснить об этой стороне жизни Цветка Пандема. Её будто бы не существует вовсе…
– Даже если о бедро девицы можно охлаждать бочку с пивом, это не так плохо, гораздо хуже, если в жёны достался кто-то вроде красотки Фемиды. Рога – естественное дополнение к браку, но атрибут не из парадных. – Глава Четвёртого дома заглотил очередной кусок и маслянисто ухмыльнулся. Он не понаслышке знал о нраве супруги Астарота несколько больше, чем тот смог бы одобрить.
– …за вычетом информации о том, что все, кто пытался приударить за дочерью Владыки, быстро оставляли эти вольности вместе с привычкой регулярно дышать. – Невозмутимо продолжал Ориоль, игнорируя отцовские шутки.
– Брехня! – Раскатисто громыхнул Маммона, начиная сердиться. – Я тоже не дозволяю твоим сёстрам мять юбки с кем попало. Его Темнейшество просто более гхм… последователен. Прекращай жонглировать сплетнями, ты не пандемская кумушка или крысюк из Тайной канцелярии. Лучше подумай, как не потратить впустую ещё пару дней. Очаровывать ты должен невесту, а не деловых партнёров. Твою мать я затащил в постель не с помощью протоколов экономического форума.
– Пользу можно извлечь из всего, ты сам меня учил, – пожал плечами Ориоль. – Кстати, Воламена твёрдо намерена устроить свою судьбу за счёт Цветка Пандема, но этот вопрос вам лучше обсудить с нею лично, пока моя дорогая сестра не наделала глупостей.
– Она гораздо умнее тебя. Запомни, что я сказал, и вели подать бренди.
***
Габриэль задумчиво изучал купол шатра, словно пытаясь увидеть там линии вероятностей, приведшие его сюда.
Итоги заседания оставили в недоумении многих членов Совета. Светлейший выглядел равнодушнее обычного, словно всё происходящее его не касалось вовсе. Князья оживлённо погрузились в обсуждение очередной адмирской авантюры, один только Рафаэль был мрачен, лицо министра здравоохранения всё время было обращено к неподвижной фигуре владыки. Возможно, был недоволен необходимостью отпускать на ярмарку женихов Надима, за которым и в Раймире-то следовало приглядывать: парень был умён и довольно талантлив, но прошлая его поездка на практику в лаборатории Мора чуть не закончилась международным скандалом. А вот самодовольной рожей Михаэля можно было сбивать драконов на лету. Ещё бы, его младшенький, обходительный красавчик Изидор имел шансы понравиться невесте во всем блеске славы удачливого дуэлянта и повесы.
Габриэль всё же счёл нужным задать вопрос, занимавший большинство присутствовавших. Тот, кого он привык считать своим отцом, промолчал, выдерживая паузу, крайне неудобную для всех, кроме его персоны. Затем обратил тяжёлый взгляд бесцветных глаз куда-то в пространство и сухим, как покровы мумии, тоном ответил:
– Мункар временно покинул столицу по нашему поручению. Элия, как ты помнишь, благополучно женат. Накир и Аралим нужны нам здесь. Причину, по которой миссия не может быть возложена на Арвеля, придумай сам. Понимаю, подобный постыдный балаган кажется тебе напрасной тратой времени. Дети Правящего дома не должны соперничать за женщину, словно пещерные самцы. Однако мы обязаны уважать традиции, установленные нашим державным братом, сколь бы варварскими они ни были по своей сути. К тому же, как мы полагаем, подобный опыт пойдёт на пользу тебе и твоему ведомству.
Отец никогда и ничего не делал просто так. В прошлый раз он вовсе бросил «Кто желает – тот едет» и закрыл тему. Габриэль не поехал тогда, сейчас бы не поехал тем более. Что ему делать в компании резвящегося молодняка? Оставалось то же, что и всегда – работать. Опять же, кое-какие вопросы с господином министром иностранных дел Адмира удобнее будет решить в неформальной обстановке. Хэмьен не то чтобы как-то особенно раздражал Габриэля, но слишком напоминал ему названного братца Аралима. «Отличный парень, мы с ним чуть не разорили казино» – такая характеристика была одинаково красноречивой для обоих разгильдяев, причём ни капли преувеличения в ней не было. Во время очередного визита на Перешеек они действительно едва не пустили по миру крупнейшее казино в Сифре, потому что после очередной бутылки это показалось им отличной забавой. Развалить работу собственных ведомств парням мешало попущение Хаоса, не иначе. И тот факт, что для нанесения какого бы то ни было серьёзного вреда они недостаточно времени посвящали своим прямым обязанностям. С другой стороны, пусть уж лучше отец долго и со вкусом чехвостит Аралима за очередные подвиги, чем часами молчит, обратив застывший взгляд на Ратху, символ военной мощи и величия Империи для каждого верноподданного раймирца. Знаменитую Золотую колесницу, провались она в Бездну. Этот жутковатый артефакт был превращён в памятник и установлен под окнами Шахматного кабинета по личному приказу Светлейшего в один год с переименованием столицы.
Габриэль, не вставая, кликнул слугу. Вино опять закончилось, а пить то, что прислал родной папаша, он не стал бы даже по приговору Совета. Но вместе с бутылочкой «эликсира равновесия» и закусками ему подали весьма неприятный сюрприз: на пороге нарисовался другой обожаемый родственник и любимый сын некстати помянутого отца. Позади него маячил растерянный прислужник с подносом.
– Рад видеть в добром здравии после стольких лет, – любезный тон Зевеля нисколько не улучшил настроения, но пришлось натянуть дежурную улыбку и приказать слуге наполнить бокалы. Визит от имени и по поручению был предсказуем без заклинаний и до недавних событий: Бааль не оставил бы сына в покое, даже будучи запертым в саркофаге зала Славы. Его посланник со всей фамильной вальяжностью расположился в кресле напротив. В дальнем углу шатра послышался тихий шорох, Зевель дёрнулся и уставился в угол так, словно оттуда вот-вот должен был вылезти опальный патриарх клана.
– Парковые лисы, вероятно, – пояснил Габриэль. – Не самое худшее, что может возникнуть из здешних кустов. Чему обязан чести видеть в своей ставке наследника Второго дома?
– Я пришёл к вам не как к официальному лицу, дорогой Джибриль. Мне хотелось бы обратиться к вам как к кровному брату. Вам наверняка известно о состоянии нашего отца. Прогнозы медиков, увы, неутешительны, но я не оставляю надежд предотвратить худшее.
– Габриэль, если не затруднит. Прискорбно слышать такие известия о здоровье господина премьера. – Дипломат уловил за всей этой словесной шелухой окончательный приговор. Заботливый наследник так торопился явиться вперёд папаши, что по дороге потерял свой буйный сырьевой придаток. Или того всё-таки выставили вон до окончания ярмарки.
– Мне не менее прискорбно их сообщать. Если болезнь толкнёт его на опрометчивые поступки, я надеюсь, вы не станете потворствовать развитию мании. Это не принесёт всем ничего, кроме вреда.
– Полагаю, что вы как преемник намерены сделать всё, что от вас зависит.
– Разумеется, но этого может оказаться недостаточно. Так что же, дорогой братец? – Зевель улыбнулся, обнажив мелкие острые зубы, и выжидающе склонил голову к плечу. Взгляд карих, с красноватым оттенком глаз сделался лукаво-добродушным. Как у Зевеля получалось при вполне конвенциональной внешности выглядеть настолько неприятно, составляло одну из фамильных тайн Второго дома. Габриэль с некоторым интересом изучал незваного гостя, прекрасно понимая, какого ответа от него ждут. «Твои «дорогие братцы» за барханом осла дохлого доедают» – отстранённо подумал дипломат, лучезарно скалясь в ответ.
– Ваш вопрос требует большего внимания, чем я сейчас могу уделить. Не сочтите за оскорбление. Владыка Раймира, мой всемогущий отец и повелитель, возлагает на меня серьёзные надежды. Уверен, мы ещё вернёмся к нашей беседе после окончания ярмарки. – Изрёк Габриэль мягким и участливым тоном, которым Рафаэль обычно разговаривал с пациентами.
Глаза любимчика опального министра вспыхнули, как разворошенные кочергой уголья. Упоминание очередного просчёта Второго дома пусть и не было образцом тактичности, но зрелище алчной Зевелевой рожи не располагало к дальнейшему жонглированию светскими любезностями.
– Разумеется. Искренне желаю видеть Цветок Пандема украшением процветающего клана. – Зевель небрежно стряхнул с рукава роскошного камзола несуществующую соринку, коротко поклонился и степенно направился к выходу, стараясь не расплескать кипящую внутри злобу. Если бы претенденту на отцовское кресло пришло в голову обернуться, его очень удивило бы выражение лица единокровного брата.
***
– В Бездну тебе пора.
Первый среди равных не ответил и даже не пошевелился. Выглядел на редкость хреново: шутил, улыбался зло, да в какой-то момент вокруг утопавшей в подушках фигуры словно образовалась мёртвая зона – ближе не подходи. И чем больше пил, тем трезвее выглядел. Зачем звал – не понять. В ярмарке клан Левиафана не участвовал, неотложных вопросов, требующих обсуждения, не имелось.
Старый друг даже толком не слушал, отвечал невпопад два раза из трёх, уходя в задумчивость, похожую на ступор дурно поднятого мертвеца. Вконец загонял служанку, хотя особой необходимости в том не было. Левиафану показалось, что резвая дамочка была готова бегать туда-сюда ещё лет двести без передышки, лишь бы хоть что-то из притащенного хозяину помогло. Под финал вечера адмирал налил себе сам и выпил, мрачно чокнувшись стаканом с бутылкой в неподвижной княжеской руке. В последний раз, когда государя так перекрыло, столица чуть не легла под Лилит.
* * *
Серебристые, скорее рассветные, нежели предвечерние сумерки, похоже, наступили раньше, чем им полагалось, или же, что вероятнее, бессмысленная пьянка в кабинете драгоценного собрата и властелина затянулась сильнее, чем казалось – иногда время в Осеннем текло странно. Левиафан зевнул – оставаться в гостевых покоях Осеннего не тянуло, отправляться в собственный столичный особняк – тоже. В официальной резиденции Дома он появлялся всё реже, – и, если быть честным хотя бы перед собой, предпочёл бы и вовсе не бывать в столице. Он потёр ладонями лицо. Интересно, все гостиницы Пандема забиты под завязку, или, если озаботиться поисками, удастся найти местечко? А может, плюнуть на всё – в конце концов, судя по поведению Темнейшего, не так-то властитель и нуждается в компании – и прямо отсюда порталом уйти на Острова?
Истошный лай гончаков, эхом разносившийся по парку, отвлёк адмирала. Собаки истерили так, словно подняли мегалодона – или хотя бы лося. Ерунда какая-то – серьёзная дичь не любит шума, а в окультуренной части парка аншлаг уже не первую неделю, неоткуда под стенами дворца взяться подходящей живности. Левиафан ухмыльнулся, представив, как подожмёт хвосты любая свора, обнаружив вместо загнанного зверя изрядно раздосадованного и оттого не склонного к сантиментам демона.
Хорошо, если охотнички отделаются подпаленной шерстью, а их хозяин или хозяева – штрафом за нарушение порядка. И поделом – надо быть конченным идиотом, чтобы во время ярмарки травить собаками любое животное крупнее таракана: среди гостей немало метаморфов и вервольфов.
Лай приближался. Возможно, внезапное превращение дичи в охотника и наоборот произойдет прямо здесь, неподалеку от стационарного портала.
Ну хоть какое-то развлечение, – адмирал флота Его Инфернального Величества пошарил по карманам, извлёк трубку и кисет и приготовился наблюдать. Он совершенно не ожидал, что выгнанная собаками из зарослей лисица-отоцион бросится не в ближайшие кусты, а прямиком к нему, и уж тем более не ожидал, что испуганно верещащий зверек с разбега сиганет ему на плечо. Тварь размером с кошку оказалась неожиданно тяжёлой – удивлённый Левиафан машинально схватил нахала за шкирку, чтобы рассмотреть поближе. Зверек пискнул и обмяк в руке – свора белых, красноглазых и остроухих гончих ши сообразила, куда девалась добыча, и, подвывая, окружила демона плотным кольцом. Левиафан ничего не имел против собак, но отдавать им отоциона, решившего спасаться на его плече, нужным не считал – в конце концов, древний закон, предписывающий любому Высшему защищать искренне просящего о помощи добропорядочного гражданина, никто не отменял. Адмирал сомневался, что лиса может считаться гражданином, но предполагал, что уж по добропорядочности даст фору всякому адмирцу старше пяти лет от роду. Поэтому, сунув зверька за пазуху, отрывисто рыкнул на свору:
– Брысь, твари. Быстро!
Для доходчивости вожак своры получил пинка – господин адмирал не единожды убеждался, что слова доходят не до всех и не всегда, зато пинок или затрещина понятны даже недоумкам, несущим ложку мимо рта в ухо.
Лиса завозилась за пазухой и высунула морду в расстегнутый ворот – обладая определённой фантазией, тихое верещание зверька можно было принять за короткий злорадный смешок. Придержав спасённое животное, Левиафан шагнул прямо на пятящуюся стаю.
– Брысь, – повторил он. – Член Тёмного совета, возникни нужда, мог бы испепелить всю свору на месте, но столь строго наказывать неразумных тварей за идиотизм их хозяев не собирался – в конце концов, гоняли они, судя по всему, столь же неразумную тварь. Никто не пострадал, дело яйца выеденного не стоило. По всей видимости, собаки пришли к такому же выводу – и, не дожидаясь новых пинков, бросились наутёк едва ли не быстрее, чем прибежали к Осеннему. Адмирал удовлетворенно кивнул и полез за пазуху, собираясь извлечь и отпустить отоциона – домашним питомцем он совершенно точно обзаводиться не собирался. Да ещё таким, которого дворцовые сплетники наверняка сочтут попыткой подражать Темнейшему – была охота ни за что ни про что заполучить клеймо лизоблюда.
Достать из-за пазухи лису оказалось не так-то просто – ушастая тварь цеплялась за ткань зубами и когтями, переползала за спину и жалостно поскуливала – очевидно, боялась. Было общеизвестно, что магия на отоционов не действовала… Левиафан вздохнул и стащил рубаху вместе с вцепившимся в ткань с изнанки зверем, положил получившийся ком на траву. Покидать тряпку животина не собиралась, судя по возне внутри, рубаха помалу превращалась в лисью нору. Адмирал пожал плечами, материализовал из воздуха другую рубашку и, надевая её на ходу через голову, сделал шаг. Как оказалось, ошибочный – там, где секунду назад не было ничего, заслуживающего внимания, возникло куда более крупное, нежели отоцион, существо. Об которое Тёмный князь и споткнулся. Выругавшись, он с трудом удержал равновесие, но препятствие оказалось настырным и неожиданно сильно ударилось ему в колени. Левиафан перевёл падение в перекат, по ходу движения буквально впечатывая нападавшего в землю и фиксируя захват – отоцион всё же оказался метаморфом. Тогда зачем была вся эта комедия, почему он не прогнал собак сам? Возможно, нападение спланировано, – эту мысль господин адмирал додумать не успел. Скрученное захватом тело было странно тонким, лёгким и ни малейшей агрессивности не проявляло, обиженно сопело и, кажется, всхлипывало. Левиафан осторожно приподнялся – тело, распластавшееся под ним, оказалось девчоночьим. Он отпустил неизвестную девицу и отстранился, представив, как это, должно быть, выглядело со стороны – например, из окон Осеннего. Член Тёмного совета в кое-как натянутой, хорошо, не намотанной на голову рубашке в обнимку с голой девицей-метаморфом, причем ладно бы в кустах – фактически перед общественным порталом. Что это ей в голову взбрело… – девчонка продолжала лежать, уткнувшись физиономией в землю. Рубашка, в которую она так старательно заворачивалась в зверином обличье, оказалась надета наизнанку и только в один рукав, да к тому же изрядно перепачкана травой.
– Эй, подруга, – Левиафан, решив, что наблюдатели, если таковые и случились поблизости, увидели достаточно и ни к чему радовать их продолжением спектакля, наскоро прикрыл себя и девицу заклинанием – в его исполнении стандартный, препятствовавший наблюдению и подслушиванию купол напоминал колышущийся колпак медузы. Сел рядом и осторожно потряс метаморфа за плечо. – Я тебя не очень помял? На что ты рассчитывала-то, кидаясь в ноги при такой разнице в весе, в лепёшку превратиться хотела?
Бывшая лисица отрицательно помотала головой, продолжая прятать лицо. Длинные светлые волосы, по всей видимости, с расчёской встречались накануне вечером, а то и раньше – получается, девица бегала в шкуре отоциона минимум сутки. Неудивительно, что не смогла превратиться, предпочла бежать, как бежал бы напуганный зверь – устала, да и отвлеклась. Адмирал был метаморфом не из последних, превращаться в разнообразную морскую фауну любил и прекрасно знал, как в зверином облике кажутся естественными те решения, которых никогда не принял бы человек. Левиафан покачал головой. Возиться с незнакомой девицей хотелось ещё меньше, чем заводить домашнего питомца, но бросать обнажённую и очевидно вымотанную до предела девчонку в парке тоже казалось неправильным. Слуг из Осеннего вызвать, что ли, пусть принесут какую-нибудь одежду, – он задумался.
– Не надо слуг, – буркнула блондинка, по-прежнему лёжа лицом в траву и не делая попыток повернуться и одеться. Очевидно, последнюю фразу он произнес вслух. – Пожалуйста, – на этот раз в её голосе адмиралу послышалось что-то знакомое.
– Тебе так нравится загорать нагишом под дворцовыми окнами? – пусть говорит, возможно, знакомые ноты в голосе ему просто почудились. Скорее всего, почудились – никакой родне Темнейшего, а уж тем более – его любимой дочери нет ни малейшего резона бегать по парку сутками и улепётывать от собак. Левиафан уставился на светлые пряди. Вместо ответа девчонка снова помотала головой. Ситуация ничуть не прояснялась – переворачивать практически голую девицу силой, рискуя напугать её ещё больше, не хотелось. Адмирал дистанционно извлёк первую попавшуюся вещь из собственного шкафа – к счастью, это оказался достаточно пристойного вида бархатный халат, – и набросил на незнакомку.
– Тогда почему бы тебе не завернуться в эту тряпку, – ровным тоном, словно разговаривая с пугливой лошадью, предложил он.
– Спасибо, – девчонка неуклюже завозилась под халатом. Кое-как запахнувшись и затянув пояс – халат был ей велик и вполне мог сойти за странноватый вечерний наряд, из дверей Асмодеева модного дома, случалось, выплывали и более эксцентрично одетые дамы, она уселась, по-прежнему старательно пряча лицо, и вытащила откуда-то из складок халата бывшую в начале вечера белой рубашку. Вытерла замурзанное лицо со следами слёз и испуганно осмотрелась, прежде, чем, занавесившись волосами, повернуться к своему спасителю. – Собаки… они не могут вернуться?
Левиафан выругался долго и цветисто – разумеется, про себя.
Его худшие подозрения оправдались – и вот теперь он сидел фактически под окнами государя и повелителя наедине с княжеской дочерью. Невестой. Зарёванной, растрёпанной и голой, если не считать адмиральского старого халата. Не будучи ни её родичем, ни даже официальным женихом – великолепно, просто великолепно, это же такой идиотизм, что нарочно захочешь подставиться – а лучше не придумать. Защитный купол в случае чего не спасёт. Учитывая настроение Самаэля… Адмирал хмыкнул – интересно всё же, зачем понадобилось устраивать этот фарс, если главный инициатор спектакля совершенно не похож на счастливого отца, а невесте, как выясняется, приятнее носиться, задрав хвост, по парку, чем принимать дары и общаться с претендентами на её руку.
Он повернулся к девушке.
– Мы под куполом, – пояснил он. – Даже если все адмирские собаки прибегут сюда, они не увидят, не услышат и не учуют нас. Но это не повод просидеть так ещё пару часов, – адмирал легко поднялся с земли и протянул Аиде руку. – Куда тебя проводить?
Девчонка руку приняла, но замялась и покосилась на Левиафана.
– Я могу назвать любое место? – зачем-то уточнила она, сжимая в свободной руке многострадальную адмиральскую рубаху.
– Да, – кивнул один из немногих отцовских друзей, не желавших от отца ничего – почти как она сама. – Могу провести тебя во дворец так, что вряд ли заметят слуги – тут полно удобных ходов, проложенных задолго до твоего рождения. Могу доставить к кому-нибудь из близких подруг, если ты скажешь, куда направить портал. Тебе нужно безопасное место, где можно поесть, отдохнуть и привести себя в порядок – в таком состоянии перекидываться, тратя последние силы, неразумно, недолго потерять сознание.
Аида кивнула. Она продолжала держать адмирала за руку – почему-то это казалось правильным.
– Значит, я могу назвать любое безопасное место в пределах разумного, – медленно повторила она, – и ты… вы…
– Можно на «ты», – криво улыбнулся Левиафан. – После того, как ты шарилась у меня под рубашкой, это было бы вполне естественно.
– Хорошо, – девушка закусила губу. – Ты. Ты можешь поклясться, что проводишь меня в любое безопасное место, которое я назову, чтобы я могла там отдохнуть?
– Да, – Левиафан искренне не понимал, куда клонит девчонка. Неужели её не обошла стороной отцовская паранойя, боится, что без клятвы он откажется от своего предложения, а то и поступит во вред? Бедный ребёнок… – Если хочешь, клянусь. Итак?
– Я хочу на море, – чётко, словно читая заклинание из учебника, произнесла Аида. – На Острова, на Перешеек, куда угодно. На сутки, а лучше – на неделю, – она решительно отмахнулась по-прежнему зажатой в руке рубахой, не дав Левиафану возразить. – В ответ клянусь, что ничего плохого я не замышляю, и меня точно-точно, никак и нипочём не хватится ни одна живая душа во дворце.
Левиафан только вздохнул, всмотревшись в бледное лицо княжеской дочери.
Глава 5, в которой неосторожное слово лишает одного из претендентов расположения невесты, а двое других получают неожиданный дарГлава 5, в которой неосторожное слово лишает одного из претендентов расположения невесты, а двое других получают неожиданный дар
Аида сосредоточенно наносила на лицо светлую, чуть искрящуюся пудру. Идиотка, совсем забыла – даже дня под приморским солнцем хватает слегка загореть. Просить Тойфеля изменить внешность, чтобы по-прежнему не отличаться, не хотелось: братец (или правильнее звать его сестрой?) и так дулся уже час. Мало того, что отправил ей голограмму из тех же кустов, где они повстречались после его побега, не подумав, что она может быть не одна, и устроил истерику в лучших традициях папаши, так ещё и учинил настоящий допрос по возвращении. Аида мстительно стряхнула пуховку на драгоценного родича, в обличье лисы пролёживающего банкетку возле туалетного столика. Тойфель чихнул и раздражённо поскрёб задней лапой за ухом, но глаз не открыл.
Недавно вымытые после купания в море волосы распушились, и девушка скрутила их в узел. Надо будет соорудить причёску попроще, чтобы обеим удалось обойтись без помощи служанок. Невеста имеет право на капризы. Украдкой покосившись на Тойфеля, вынула из кармана купального халата металлическую фигурку морского конька и старательно упрятала в причёску. Не нужно, чтобы кто-то видел её билет в один конец – когда все закончится, она вполне сможет скрыться на Островах. Амулетами в виде разнообразной морской живности там торговали чуть ли не в каждой сувенирной лавке – портал, образуемый дорогостоящей игрушкой, если её сломать, был одноразовым и маломощным, достаточно, чтобы пройти в одиночку с небольшой сумкой или рюкзачком. Путешественник приземлялся в какой-нибудь из местных гостиниц, где мог договориться о еде и ночлеге. Хорошо, что адмирал оказался весёлым и щедрым, но совершенно нелюбопытным – сунув ей набитый шеолами кошель и скомандовав приодеться, чтобы не пугать халатом ни в чём не повинных граждан, он совершенно не счёл нужным потребовать отчёта. Одобрительно кивнул, увидев её в традиционном местном наряде – свободных полотняных брюках с множеством карманов и такой же рубашке, да и всё.
Раньше она не думала, что с кем-то, кроме отца, брата в их далёком безоблачном детстве или Войны и Хэма может быть так легко и хорошо. Жаль, что из-за кое-чьей истерики даже попрощаться толком не удалось – пришлось оставить короткую записку с благодарностью и надеждой на продолжение знакомства и исчезнуть.
***
В зале было на удивление немноголюдно. Вероятно, после очередного вечера шумных попоек и братаний не все претенденты спешили выбраться из объятий крепкого сна ради счастья увидеть Цветок Пандема. За прошедшие несколько дней Харрани успел услышать достаточно шуток и анекдотов на эту тему, но предпочитал их не поддерживать. Будь невеста хоть одноногой горбуньей с ослиной головой, она в первую очередь живая надежда Пустошей. Старейшины послали его за ней, и будь он навсегда лишён света костров шабаша Великой матери, если позволит себе уподобиться погрязшим в мелочной суетности. Всеблагая многолика, чистое бездымное пламя её не имеет формы, а, значит, способно принять любую. И пересилить порченую кровь. Отца лжи ему доводилось видеть не ближе, чем всем прочим гостям, а с момента первого приёма тот и вовсе не появлялся. Но даже в его отсутствие сила богини будто оставила шейха – естественно, он не упустил случая проникнуть в тайну магической защиты дворца. Считалось, что все чудеса Отца лжи – чистой воды иллюзия, наваждение. Менять облик – не обязательно в действительности менять форму, исчезнуть из виду – не значит пропасть вовсе. Достаточно отвести глаза и морочить жертвам головы так, чтобы они оказывались беспомощны, едва переступив порог проклятого дома. Харрани с трудом сдержался, чтобы не выругаться, – вот так ложится первое пятно сомнения на одежды правоверного. Многие шейхи впали в ересь, признав ничтожного и брата его равными Всеблагой, и эта дорога увела их далеко от света истины.
С опозданием Харрани отметил некоторое оживление: в зале наконец появилась сама Цветок Пандема под руку с одним из братьев. Судя по небрежному, почти неопрятному виду и рыжей растрёпанной гриве, сопровождал невесту на этот раз г-н министр иностранных дел Адмира. До сих пор не вылетел из своего кресла, и доносили, что не без помощи сестры и любовницы. Пустынник поднялся и направился к вошедшим, с едва заметной усмешкой наблюдая за будущим шурином. Рыжий, пошептавшись о чем-то с прислужником (острое зрение охотника Харрани не подвело – он увидел, как пара полновесных шеолов перекочевала в ладонь пацана), проигнорировал предлагавшиеся гостям напитки. Вскоре слуга вернулся с подносом специально для господина министра – Харрани недоуменно вскинул брови: казалось, в хрустале плескалась обычная вода. Рыжий выхлебал ее, как верблюд в засуху – лужу у колодца, и, похоже, остался доволен – хлопнул парня по плечу и одобрительно кивнул. Невеста чуть сморщила длинноватый для красотки носик и что-то шепнула братцу – она была долговязой, так что верзиле даже не пришлось наклоняться, чтобы выслушать сестру. Посланник тем временем вернулся со вторым бокалом, который незамедлительно постигла судьба первого. Дочь Великой неодобрительно поджала губы – узковатые, чтобы считаться красивыми – но промолчала. Возможно, хотя бы одной из женских добродетелей – умением не перечить мужчине – богиня все же наградила свою неудавшуюся дочурку…
Аида одарила гостя непроницаемой улыбкой храмовой статуи, впрочем, нельзя сказать, что кому-то из его соперников она улыбалась иначе. Даже вездесущие журналисты уже утомились сочинять, кого же в итоге выберет княжеская дочь, и за неимением хотя бы малейшего повода для новых спекуляций переключились на обзор её нарядов.
– Приветствую вас, шейх. – Харрани поклонился и почтительно принял для поцелуя узкую прохладную руку, коснувшись кольца с крупным огненным опалом.
– У нас эти камни зовутся «слезами Лилит».
– Полагаю, за этим названием скрывается какая-нибудь красивая древняя легенда. О моей матери их сложено немало, но ни в одной не упоминалось иных слёз, кроме слёз её врагов.
– Если не возражаете, я могу восполнить эту лакуну. Легенда совсем короткая, но действительно древняя и красивая. Лилит была первым и прекраснейшим порождением огня изначального Хаоса, все прочие создания явились на свет её красоты. Среди них нашлись двое разделивших увечье, клеймящее их искажённую суть. Алчность и зависть привели их в цветущие сады Всематери, населённые её благоденствующими детьми. Лилит пленилась ласковыми речами и щедрыми посулами, и приняла обманщиков как своих любимых мужей. Но недолго они служили ей и славили её. Однажды они вероломно похитили созданный ею прекрасный мир и убили многих её детей. Она оплакивала павших три дня, и огненные слёзы, бежавшие из глаз её, на заре четвёртого превратились в опалы. Эти камни содержат частицы её силы. А обманщики поняли, что без благой богини украденный мир приходит в упадок, вернулись за ней, полумёртвой от горя, и заточили в глубокую темницу.
– Причудливый у вас фольклор на Пустошах, господин аль Эбла. И, главное, сколько племён – столько и версий. Я вот слышал одну, в которой богиня долго бегала от одного обманщика к другому, стравливая их между собой. А потом, когда оба злодея наконец вероломно отказались признать её своей повелительницей и сложить весь мир к ногам, чуть не уничтожила этот самый мир. Но могла и поплакать, горечь поражения – чем не повод. – Широкая дружелюбная улыбка Хэма, которой он завершил свой пассаж, напомнила сестре оскал любимого коня Войны в те моменты, когда он решал важнейший для каждой диомедовой лошади вопрос: будет ли неприятный ему человек сперва игрушкой, а потом едой, или наоборот.
Харрани не успел ничего ответить: к образовавшейся компании присоединились лазурские варвары, по счастью, не в полном составе.
– Благословение богини вашему дому и той, что служит его истинным украшением, – учтиво поклонился первый посол. – Я – Каэрвин ап Конла, а это мой товарищ…
– Бринмор ап Гвин, если не ошибаюсь, – кивнул Хэм, поворачиваясь к принцам народа ши. – Благой и Неблагой дворы тоже охотятся за рукой моей сестрички.
Оба провинциала были трудноотличимы друг от друга и с одинаковым же восхищением взирали на рыжего. Ах, да, поющий министр – норма в этом государстве шутов и фокусников. Ничего, приехали за невестой, так хоть утешительный автограф своего кумира на родину увезут.
– О вас мы тоже наслышаны. – Ухмыльнулся разговорчивый Каэрвин, подзывая слугу. – Брин, можешь вручить наш подарок господину бен Самаэлю. Ему вряд ли стоит опасаться приворотных зелий, так что можем смело поднимать тост за знакомство.
– Я бы вначале предложил тост за красоту Цветка Пандема. – Ответил Брин, передавая объёмистую бутылку Хэму. – Многие считают это вино гордостью нашего народа. «Котёл Дагды» – лучшая марка выдержанного койре во всех Холмах. Всё богатство земных плодов, вся радость жизни!
– Пить за красоту невесты можно до рассвета, – вступил в беседу Харрани, видя, что Аида не слишком рада руслу, в которое повернул разговор. Она молча наблюдала, как мужчины разливают загадочный напиток, но предпочла разумно отказаться от дегустации: как только открыли бутылку, даже шейх пожалел, что светские приличия лишают его возможности избежать распития. Казалось, эта жидкость пахла перегаром сразу. Градусов в ней тоже оказалось преизрядно, так что Харрани только крепостью веры и силою молитвы Всеблагой смог осилить это омерзительное угощение. Дочь Великой поставила свой бокал на стол и, пообещав скоро вернуться, растворилась в толпе. Неужели правду говорят недостойные сплетники, утверждая, будто она носит под сердцем дитя одного из собственных братьев, а то и самого Отца лжи?
Хэм проводил сестру взглядом и поприветствовал подтянувшегося к ним сухопарого раймирца:
– О, добрый вечер, господин бен Адонаи. Пока сестра нас временно покинула, не желаете ли рюмочку койре?
– Благодарю, возможно, чуть позже. Не хотелось бы смыть чудное послевкусие марсалы благородным напитком Холмов. – Ответил Габриэль, салютуя своим бокалом. – Насколько мне известно, его изготавливают по древним рецептам из самого различного сырья – картофель, сахарная свекла, некоторые сорта лишайника, шерсть знаменитых белых псов. Слишком насыщенный вкус, особенно, если речь идёт о перегонке в сухую погоду.
Ши понимающе заулыбались, глядя на шейха, стремительно становящегося серым, словно валуны у Лазурных озер. Хэм тоже вычислил слабое звено и согласно кивнул.
– Да, чтобы понять всю прелесть этого очаровательного реликта древности, нужно время. Потому я безмерно благодарен за щедрый дар, но предложил бы продолжить вечер чем-то более близким адмирским традициям, в рамках культурного обмена. Уверен, всем придётся по вкусу любимый напиток нашего народа. Хотя на Пустошах, по всей видимости, отдают предпочтение более лёгким жанрам. Быть может, господин аль Эбла предпочтет серебряное вино Пустошей?
Харрани небрежно махнул рукой.
– Великая мать даровала своим детям вино и веселье, но искристое серебро вряд ли может претендовать на звание эликсира шабаша. Оценим же ваши напитки!
***
Когда Тойфель вошла в зал, досада уступила место предвкушению. Аида описала расклад, послав мысленный сигнал во время появления господина Габриэля-Джибриля. Близнецы еще в раннем детстве обнаружили, что магия Осеннего не мешает им общаться мысленно, и пользовались этим напропалую. Как выяснилось, длительная разлука ничего не изменила.
Всю челядь сестра ловко выгнала вон под видом фамильной истерики, так что удалось без помех занять её место в купальне. В гардеробной он отдал должное таланту старого знакомого, выбрав наряд на свой вкус: длинные широкие брюки-юбку и короткий пиджак, стилизованный под гвардейский камзол. Вместо огненных опалов – изумруды в россыпи мелких черных бриллиантов, в тон вышивке на пиджаке. Пусть гадают, что это значит, возможно, выдумают очередную дурацкую теорию.
Шумных вечеринок и попоек в жизни Тойфеля было намного больше, чем у сестры, а дурачить светских и свитских он любил всегда. Членов Совета в толпе замечено не было, приложиться к ручке невесты тоже никто не кидался. Хэм изрядно навеселе, вряд ли сможет обнаружить подмену. Велеречивый засранец в синем коконе пока на месте и даже в сознании, но Хэм явно задумал кое-что интересное: вся компания перекочевала за стол у окна и на том столе нарисовалась единственная бескорыстная любовь единокровного братца – мистофелевка.
– Если я сделал это, стремясь к лику твоему, избавь нас от той беды, в которую мы попали…
– И что, сдвинулся камень? – с интересом спросил Хэм, разливая мистофелевку.
– Никто из них более не покинул той пещеры, ибо один из трёх несчастных был отступником, считавшим, что для получения благодати Всематери не нужны посредники, – наставительно заключил Харрани.
– Склоняюсь перед дочерью властителя Адмира. – Джибриль галантно приложился к ручке невесты, отметив, что кристаллы явно записывали кроты, а досье составляли поклонники хорошеньких парней. – Ваш брат и благородный Харрани завели оживлённый диспут об оценке особенностей национальных культур пития. Меня же попросили выступить в роли арбитра в дружеском застольном поединке «Адмир против Пустошей».
– Лучше проливать вино за общим столом, чем кровь на полях сражений. – Улыбка невесты была гораздо теплее, чем в начале вечера. – А каковы правила этого поединка, господин рефери?
– Оба участника должны, выпивая бокал, рассказывать историю. Проиграет тот, кто первым потеряет связность речи.
Тойфель поблагодарила раймирца кивком и улыбкой.
– Это обещает быть интересным, – она оглядела зал: большинство участников вечеринки, почуяв развлечение, сползались поближе к «дуэлянтам», слуги с подносами дрейфовали следом за гостями. – Надеюсь, зрители не обязаны пить ту же… субстанцию, что и поединщики?
– Ни в коем случае, – раймирец неожиданно обаятельно улыбнулся. – Что вы предпочитаете?
– Не отказалась бы выяснить, что в бокалах на подносе у той девицы, – Тойфель небрежно махнула рукой в сторону крепенькой служанки с брошкой-гербом Первого дома на корсаже. Вышколенная подавальщица правильно истолковала жест невесты и подбежала к компании. В бокалах оказался превосходный коньяк.
Хэм приветствовал расширившуюся аудиторию дуэльным бокалом: несмотря на некоторую фору, лёгкая победа шейху не грозила.
– Что ж, коли речь зашла о женщинах и справедливости, стоит поведать о том, как одного из вероломных супругов вашей богини посрамила поистине выдающаяся дама. Она была мудрой и могущественной, твёрдой рукой держала в узде не только собственный клан, но и весь императорский двор. Во время правления Стальной Миледи государство жило в мире и процветании, вопреки усилиям врагов, мужей из Совета и самого владыки. В один прекрасный день, в промежутке между беспробудным пьянством и бессмысленным насилием, его посетила идея сделать эту достойную женщину своей наложницей. Та, взвесив все «за» и «против», смело послала хромого развратника в Бездну, околачивать тростью стены. Никакими богатыми дарами и щедрыми посулами не мог он добиться благосклонности. Угрозы начать эпоху массового террора или хотя бы спалить столицу ко всем архангелам тоже не помогали. Миледи была неприступна. Когда оскорблённый тиран хитростью вызвал отважную женщину в свои покои и вместо того, чтобы выслушать доклад, попытался получить желаемое, Миледи выплеснула нахалу в лицо бокал вина и ответила, что лучше уж ему развязать очередную войну, чем халат в её присутствии. И вышла с гордо поднятой головой, безо всяких помех. Молва об этом мгновенно облетела столицу. Говорят, что винодел, создавший то самое вино, связался потом с Миледи, чтобы обеспечить пожизненным запасом чудесного напитка. И выпустил специальную серию, имевшую бешеный успех. С тех пор это вино вручают, чтобы донести до воздыхателей бессмысленность их авансов. Сорт седативо, марка «Вежливый отказ», если вам интересно.
Финал истории встретили бурными аплодисментами. По глазам Хэма Тойфель понял, что случилось страшное: брат поймал кураж. Если дуэль не остановить, придворный фольклор обогатится ещё десятком подобных легенд и преданий. Привычка раздражать папашу часто пересиливала здравый смысл и в трезвом виде, но удержать вдохновение в безопасном русле после злоупотребления мистофелевкой Хэму не удалось ещё ни разу.
– Всякая женщина – отражение нашей богини, потому на Пустошах принято чтить и уважать дам. Им нет нужды ни уподобляться мужчинам, ни соперничать с ними, они не покидают кров любящего супруга. Жизнь их проходит в роскоши и довольстве за крепкими стенами дворцов, под надёжной охраной. – Вскинул голову Харрани. Судя по неподдельной гордости, звучавшей в его словах, коварная мистофелевка развязала язык не одному лишь Хэму.
Тойфель в очередной раз переглянулась с раймирцем, видимо, он тоже нашёл в жизненном укладе пустынников подозрительное сходство с некоторыми историческими коллизиями Адмира. Но Харрани вещал слишком самозабвенно, чтобы осознать иронию.
– Не начинает ли их со временем тяготить такой удел? – Тойфель прямо-таки воплощала собой невинную любознательность.
– Они были созданы Всематерью как сосуды радости для мужей. Праведные жёны покорны избранникам богини. Тех же, что не принимают своей судьбы и поддаются искушениям, супруг вправе вразумить и наставить по своему выбору, ведь и в неприятном заложено много добра.
Тойфель с каждым пассажем смотрела на пустынника всё внимательнее и участливее, так смотрит лисица на верещащего в силке кролика.
– Всё это очень занимательно, но теперь ваш черёд, шейх. Поведайте нам какую-нибудь увлекательную сагу о таинственной магии Пустошей.
Харрани взглянул на невесту с благодарностью: его талант рассказчика был неоспорим, но выбрать самую яркую и красочную историю после того, как он вновь осушил дуэльный бокал, стало не так уж просто.
– Желание моей прекрасной невесты – закон, и закон непреложный! – с чувством ответил Харрани, но прозвучало это почему-то гораздо более кратко и не слишком разборчиво.
– К сожалению, магия покидает некоторые части нашей Пластины. – Задумчиво проговорил Джибриль, ничем не выдав очевидного проигрыша пустынника. – Постепенно уходит в область славных преданий прошлого, вынуждая многие народы уподобиться недолговечным. Говорят, что старейшины Пустошей весьма обеспокоены ухудшением магической обстановки, сами они помнят времена, когда не то что аристократы, а и простые подметальщики улиц могли легко переноситься на огромные расстояния, летать или превращаться во что угодно.
– Гнусная клевета и наветы отступников! – Харрани в запале едва не смахнул рукавом бокал. – Магия богини не покидает праведных. Я готов это доказать!
– Вижу, вы действительно кхм… готовы. Лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать, ваша правда, – радостно ухмыльнулся Хэм. – Превращение – вот задачка для настоящего мага, всё прочее стоит оставить подметальщикам улиц. Скажем, в лучших фольклорных традициях вашего народа? Вот по глазам вижу, вы согласны. Тогда в парк, господа и дамы, все в парк!
Но шейх не двинулся с места. Кивнул так, что с головы едва не слетел тюрбан, пробормотал что-то нечленораздельное о попрании лжецов и растаял облаком густого синеватого дыма. Хэм удивлённо присвистнул, а Тойфель приглашающим жестом пододвинула поближе опустевший графин, который завороженные внезапным представлением слуги не успели вовремя убрать. Дым какое-то время клубился, словно колеблясь, а затем послушно втянулся внутрь сосуда. Джибриль ловко заткнул его пробкой и обратился к зрителям:
– Пусть маленький застольный поединок уважаемый Харрани и проиграл, но одержал серьёзную дипломатическую победу. Думаю, ему сейчас не помешает отдых. – Он аккуратно передал графин ифритам из свиты пустынника. Гости, убедившись, что шоу закончилось, постепенно расходились, шумно обсуждая увиденное.
Тойфель и Хэм сочли, что им также не помешало бы пройтись, и не нашли ничего лучше, как примкнуть к группке направлявшихся к выходу гостей. Тойфель заметила, что Хэм прихватил с собой графин с одного из столиков – судя по цвету жидкости, с хересом или коньяком. Хаос всемогущий, еще бы пепельницу в качестве трофея уволок!
– А почему он не освободился? – Подал голос Бринмор, не обращаясь ни к кому конкретно. Ответил Джибриль:
– Господин бен Самаэль не зря упомянул фольклор. Шутки про то, что пустынные кланы без конца лезут в бутылку, вы тоже наверняка слышали. Ифрита нужно освободить, но к чему делать это здесь? Парню и без того хватит позора, сплетни о провале достигнут его родины ещё до рассвета.
Принцы явно занервничали и ускорили шаг.
– Куда вы торопитесь? – со смешком поинтересовалась Тойфель. – Неужели мы с братом так пугаем уважаемых гостей?
– Время за приятной беседой летит незаметно, нам нужно оказаться в ставке до того, как взойдёт солнце. – С явной неохотой сообщил Каэрвин. – Надеюсь, мы ещё встретимся.
– Мы можем проводить вас, – влез Хэм, очевидно, желавший допивать трофей в компании. Он поднял над головой едва ли не трехлитровый графин и с ухмылкой продолжил: – Я, конечно, справлюсь и один, но общая попойка под окном папашина кабинета наверняка станет достойным завершением вечера.
Каэрвин со вздохом развел руками:
– Не хотели бы показаться невежливыми, но скоро рассветёт.
Лицо Брина помрачнело.
– Как вам известно, наш народ никогда не появляется при свете дня, но мало кто знает, почему. Много лет назад двое юных принцев отправились бить зверя в Гиблую ночь, и вылазка была успешной. Но когда заметили чужую стрелу в боку оленя, их настигла Чёрная охота. Мой отважный предок вступил в спор с вожаком за добычу. Так он лишился младшего брата, а мой народ – права видеть иное солнце, кроме луны.
– И всё из-за сраного оленя? – Хэм недоверчиво приподнял бровь. – Неужели ваши маги и жрецы не смогли снять проклятие?
– Да не сочтут прекрасная Аида и уважаемый Хэмьен, будто мы желаем нанести оскорбление…
– Это был наш отец. Что ж, вполне в его духе. – Тойфель одарила недогадливого брата сердитым взглядом. – Но убивать второго парнишку было лишним.
– Лучше бы он его убил. Знаменитые псы Холмов – потомки несчастного. – Горько улыбнулся Каэрвин. – Богиня не смогла помочь своим детям обернуть всё вспять, а вожак Белой охоты не пожелал. Многие ши тогда утратили веру, а с нею – прежнюю власть в Лазури. Стоило нашим врагам прознать, что при свете дня мы беспомощны – и начались бесконечные набеги, отнявшие немало наших земель и бесчисленное количество жизней. Глаза Тойфель зло блеснули.
– За его прихоти всегда платят другие.
– Но ши продолжают сражаться за свой край. Как истинные воины, презирающие роль жертвы. Вы не заслужили это дерьмо. – Хэмьен от души приложился к графину и широким жестом передал посудину сестре. – В Бездну проклятия! За вас, парни!
Джибриль не сводил глаз с княжеской дочери. Та, нисколько не смущаясь, приняла графин двумя руками и отпила, повторив слова брата так, словно выступала с речью на Совете.
– За то, чтобы наши бесстрашные друзья из Холмов ещё увидели свет солнца. В Бездну проклятия!
Далее графин пошёл по кругу – причём принцы ши прикладывались к нему, словно загипнотизированные. Когда очередь дошла до него, раймирский дипломат притворился, что пьёт, внимательно наблюдая за княжескими отпрысками. Магическое зрение показывало, что вокруг этой пары линии вероятности закручивались в совершенно безумный узор, напоминающий вязание слепой старухи. Нити тянулись куда-то за горизонт, и Габриэль бен Адонаи прищурился, отказываясь верить своим глазам. Из-за горизонта медленно выплывало солнце. Нежный розоватый свет пробивался сквозь сумрак, расплескивался по траве, кустам, дробился в гранях графина – и не причинял никакого вреда мертвецки пьяным ши.
***
Тойфель ворвалась в покои, оставляя за собой тяжёлый горьковатый шлейф не то духов, не то насыщенного светского вечера, и молча рухнула на кровать прямо в одежде, потревожив дремавшую на покрывале лисицу. В сортах молчания оба близнеца научились разбираться, но Аиде померещилось, будто в настроении брата присутствовал какой-то неясный тревожащий оттенок.
– Полный триумф. – Ровным голосом сообщила Тойфель, не открывая глаз. Чтобы подробно ответить на расспросы сестры ей сейчас очень пригодились бы некоторые средства из отцовского арсенала. Или господин Дипломат. Или кто угодно. Но нельзя, никак нельзя. Не сейчас. Аида подползла ближе и прижалась к брату, тихо поскуливая.
– Конечно, заперла. Часть стимфалийских клуш из предбанника рассосалась, но душка Аннабель, кажется, скоро врастёт в пол рядом с дверью. – Ответила Тойфель уже мысленно. Резко, как движимый магией труп, поднялась.
– Ты знаешь, что делать.
Аида потянулась за халатом и вздохнула: несмотря на нынешние обстоятельства, в чём-то любимый брат совершенно не изменился. Пришлось отпереть дверь и приказать подать подозрительно ранний завтрак.
Тойфель не просто устал, похоже, он выложился по полной. В таком состоянии ему действительно лучше побыть мелкой пустынной зверушкой с совершенно безобидными представлениями о подходящей снеди. Мать всегда убивала исключительно мужчин, как говорят, но так ли это в действительности? Отец и вовсе во время Первой Вселенской творил такое, для чего дядюшке Асти потом пришлось спешно сооружать законодательную базу. Жаль, сейчас совершенно нет времени на раскопки в бездонных недрах семейных патологий.
Выпроставший морду из вороха одежды братец ел жадно, не разбирая блюд. Аида попыталась поправить тарелку с мясом, отоцион глухо заворчал в ответ. В полуприкрытых глазах отразилась алчность, лишь отчасти напоминающая звериную. В памяти живо всплыли малоаппетитные подробности, которыми отец щедро поделился в ответ на её уговоры пощадить Тойфеля.
Девушка внимательно наблюдала, как брат заканчивает трапезу. Благодаря его усилиям, на подносе уцелела только посуда и приборы. Взгляд Тойфеля погас, и он уснул там же, прикрыв морду пушистым хвостом. Осторожно погладив свернувшегося в клубок отоциона, Аида налила себе вина и мрачно подумала, что теперь ко всем сплетням о персоне невесты добавится ещё и та, что она не нуждается во сне. Спать и правда расхотелось окончательно.
Глава 6, в которой удачливого жениха ожидает настоящая проверка на прочность
Глава 6, в которой удачливого жениха ожидает настоящая проверка на прочность
– Я же просила не покидать покои, пока меня нет, – Аида раздражённо мерила шагами комнату, демонстративно не глядя на брата. – А ты убегаешь и даже не говоришь, где был. Доиграешься – кто-нибудь увидит якобы меня одновременно в двух местах, об этом доложат Смерти. Если та не додумается до верных выводов сама, это сделает отец.
Тойфель отложила досье в общую стопку и невесело усмехнулась.
– Просидеть у тебя под кроватью до конца ярмарки, а потом перекинуться зеркальцем, чтобы ты забрала меня в вотчину супруга вместе с прочими любимыми безделушками? Я устал. В конце концов, могу притвориться одной из твоих фрейлин.
– А потом кому-то взбредет в голову выяснить, что это за неизвестная красотка – и комедии конец. Что ты хочешь найти в этих досье?
– Подтверждение, что весь этот сброд недостоин моей любимой сестрички.
– С тем, кто её достоин или недостоин, любимая сестричка разберётся сама. А тебе позарез нужен билет отсюда, и он в одной из этих папок.
– Всегда любил пошутить, но чтобы так… – Протянула Тойфель, прищурившись. – Если получится, это будет наша лучшая афера. Я бы ставил на Раймир.
Аида кивнула, сразу поняв, о ком именно идёт речь.
– Логично. Надим довольно мил, но ему нужен кто-то вроде леди Нэги. Да и от его дружков-медиков лучше держаться подальше. Господин Красавчик выглядел многообещающе, но увы: явно приехал развлекаться. Поторговал лицом на официальном приёме, с тех пор его даже в собственной ставке видели нечасто.
– По крайней мере, я не угроблю господина Дипломата в первую же ночь. Всей грязи – любовь к выпивке да происхождение, и в общении он весьма приятен. Допускаю, что мне не все известно. К тому же он вдовец – не в родного ли папашу пошёл?
– Происхождения можешь не опасаться, Второй дом он видал в Бездне. С прошлым браком тоже все чисто – супруга оказалась жертвой раймирской клановой заварушки, и к её гибели он никаким боком не причастен. По моим впечатлениям – единственный нормальный бен Бааль.
– Терять нечего: быть женой министра, пациентом Бездны или покойником. Но если я официально выйду замуж как Аида бин Самаэль, то куда денешься ты?
– Исчезну. А у господина адмирала флота Его Инфернального Величества появится хорошенький юнга.
– Теперь мне интересно, кого папаша прибьёт первым.
***
Шорохи, шелест задеваемых веток и чужое дыхание в унисон были нередким музыкальным сопровождением в дальних частях парка при Осеннем. Война машинально повернула голову на звук и замерла – прекрасно заметные в свете луны золотистые волосы, запрокинутое лицо на фоне зелени, кажущейся в том же свете почти чёрной… Бездна побери нашу нежную невинную невесту, это же ни в какие ворота… и с кем? Неважно, впрочем. Война нахмурилась: не далее, как полчаса назад она пожелала Аиде спокойной ночи. Или девчонка немедля открыла портал в эти грешные кусты, где её уже поджидал нетерпеливый любовник, или неожиданно открыла в себе папашину способность одновременно находиться в двух или трёх местах.
Женщина застыла, надеясь, что парочка слишком увлечена процессом, чтобы оглядываться по сторонам. Оба предположения казались не слишком валидными. Возможно, девочка ни при чём: создать двойника-марионетку по образу любого – невелика сложность для сильного демона. Правда, двойник подобного рода способен лишь на пару-тройку действий, но горизонтальная гимнастика на лоне природы не требует чего-то сверхъестественного, да и вцепиться в горло ничего не подозревающему партнеру – тоже посильная для марионетки задача. Дальше останется лишь технично распустить слух о том, что кровь Лилит в девчонке пересилила, и к ней на выстрел никто не подойдёт. Кому неймётся скомпрометировать невесту? Кто не боится Князя? Или – кто в подобной ситуации захочет сыграть рыцаря, не страшащегося союза с маниакальной убийцей? Второй дом? Третий? Лазурские с их фанатичной любовью к Лилит?
Война выругалась про себя. Темнейший то ли всё-таки не был всеведущ, то ли окончательно устранился от затеянной им же самим карусели. Прекрасная идея, она бы тоже с удовольствием устранилась от участия в этом бардаке… возможно, если останется жива, пойдет и поговорит со стариной Рю касаемо его щедрого предложения. Уж лучше рожать, получая в подарок от предупредительного и заботливого мужа то диадему с изумрудами, то пару великолепных кинжалов, но быть полновластной соправительницей богатого королевства, чем прыгать послушной собачкой Темнейшего, опекая его великовозрастных отпрысков. Стиснув зубы, она шагнула поближе к кустам и швырнула в сплетённые тела парализующим заклинанием. Слабым – напугать, не более. Простенькая – чужого внимания не привлечет – «подсветка» выхватила застывшие фигуры. Аида – или псевдо-Аида – медленно, словно преодолевая сопротивление воды, прикрыла ладонью глаза. Прекрасно – реагирует на изменения среды и способна противостоять слабому заклинанию. Не марионетка и вряд ли доппельгангер.
А кто у нас работает постаментом для этой скульптуры? Не было печали… мининдел Раймира, названый сын Светлейшего, он же – не до конца признанный, но общеизвестный отпрыск Второго дома… тоже шевелится, поактивнее, чем его подруга, но слишком вяло, чтобы представлять собой хоть какую-то угрозу.
– Сейчас, – предупредила Война, – я сниму предыдущее заклинание. Исключительно для того, чтобы врезать по вам, красавцы мои, «откровенностью» в её армейском варианте. Господин мининдел Раймира, не сомневаюсь, в курсе, что это такое. Не задушевно, зато действенно. Используется при допросах в полевой обстановке. Это я уточняю специально для вас, леди-неизвестно-Аида-ли.
Стоило Войне частично выполнить угрозу – снять заклинание – картина резко изменилась. Теперь перед ней лежал – по-прежнему в не слишком пристойном виде – Джибриль бен Бааль, а вокруг него буйно цвели коралловые плетистые розы. Девица исчезла.
Война медленно и беззвучно выдохнула сквозь сжатые зубы. Это не Аида –напуганная княжеская дочка удрала бы, помахивая пушистым хвостом, а не распласталась цветущим кустиком. Касаемо возможного происхождения мамзель Куст имелись некоторые подозрения, но озвучивать их было ни к чему. – Прекрасно, – женщина говорила тихо и очень мягко. – У вас есть выбор. Если куст роз превратится во что-то, удобное для транспортировки и не привлекающее внимания, а господин министр иностранных дел Раймира поклянется выполнять мои распоряжения и не причинять вреда никому из граждан Адмира, мы вместе совершим небольшую прогулку. Полагаю, никто не пострадает. Если же кусты и министры при полной луне не склонны к переговорам, им останется выбрать, с кого я начну. Могу – с министра, – Война хищно улыбнулась. – Сворачивать шеи политикам ничуть не сложнее, чем обычным солдатам. А могу – с куста, – на ладони Войны закружился огненный шар размером с грейпфрут. – Розы превосходно горят, проверено.
Раймирец попытался встать, наткнулся на шипы и снова замер. Что-то пробормотал – кажется, успокаивал подружку. Куст вздрогнул и растворился в воздухе. На живот министра упал роскошный браслет, то ли платина, то ли белое золото – при таком освещении не разобрать. Война удовлетворенно кивнула и, погасив огненный шар, подняла украшение. Тонкая резьба, несколько кабошонов чёрного опала. Сомнительный вкус мамзель Куст, по всей видимости, распространялся на партнеров, но не на украшения. Надев браслет, Война провела по нему ладонью и нежно предупредила: «Соскользнёшь с руки – найду и убью». Джибриль бен Бааль, успевший привести одежду в относительный порядок, ошалело оглядывался по сторонам.
– Раймир, я жду, – напомнила Война.
– Чего именно? – господин дипломат пришёл в себя.
– Клятвы, – холодно напомнила Война. – От обеих ипостасей – вы поклянётесь как Джибриль бен Бааль и как Габриэль бен Адонаи. – Иначе предложение свернуть вам шею останется в силе.
– Свёрнутая шея будет означать войну, – спокойно ответил раймирец. – Не полагает ли госпожа, что это слишком крупная вира за измятые парковые кусты?
– Вы, кажется, запамятовали моё имя? – Война демонстративно улыбнулась. – Не боитесь, что именно этого я могу добиваться?
– Вы слишком умны для этого, леди Морриган, – раймирец тоже позволил себе улыбнуться – так мог бы скалиться патриарх Второго дома, стань он на пару эпох моложе. – Впрочем, не вижу причин отказать в клятве – ни под каким из имён я не намеревался вредить добрым гражданам Адмира, готов это свидетельствовать перед любым судом.
Браслет на руке Войны, ощутимо нагревшийся во время перепалки, немедленно остыл.
***
Война смерила взглядом дежуривших в приёмной Аиды фрейлин так, словно прикидывала, кого из новобранцев отправить копать полевые сортиры, а кто заслуживает задания поинтереснее.
– Выметайтесь, дамы. Свободны до утра.
– А если госпоже что-нибудь понадобится? – Аннабель Ли, любимица Смерти и исправная поставщица дворцовых сплетен, выглядевшая не тысячелетней ведьмой-эмпатом, а нежным кудрявым гаремным цветочком, почуяла, что самое интересное придется пропустить, и решила побороться за право припасть ухом к замочной скважине.
– Если госпоже что-либо потребуется, справится дворцовая прислуга, – отрезала Война.
– Не хотелось бы показаться невежливой, – упрямая ослица Аннабель покосилась на раймирца, старавшегося слиться с обоями, – но правила запрещают приводить в покои невесты мужчин, не являющихся членами семьи.
– Из присутствующих здесь дам, – Война цинично ухмыльнулась, – как минимум четверо, включая вас, дорогуша, – достаточно сильные метаморфы, чтобы при желании превратиться хоть в мужчину, хоть в диомедова коня. Однако вас допустили к невесте – не зря ли?
– Кого допускать в покои княжеской дочери, – отчеканила Аннабель, задрав подбородок – хрупкая фрейлина не доставала Войне даже до плеча, – решать не вам.
– Разумеется, – рыжая кивнула, – решает Его Темнейшество. Который, вот незадача-то, милейшая Аннабель, предпочёл разрисовывать меня, а не вас – нож в руке Войны появился настолько неожиданно, и рукав свободной полувоенного покроя рубашки распался столь быстро, что даже не сводивший с неё глаз Джибриль готов был поклясться, что здесь замешана якобы не работающая в Осеннем магия. Сложная цветная татуировка казалась вырезанной, а не нарисованной на гладкой чуть загорелой коже. – Ваша патронесса не рассказывала, что случается с заклятыми, действующими во вред своему господину или его близким?
– Полагаю, на вашем примере мне доведётся это увидеть, – Аннабель Ли поджала губы, но была вынуждена ретироваться, прихватив с собой весь дежурный курятник – после фиаско старшей дамы иных желающих возразить почему-то не нашлось.
– У нас что, Вторая Вселенская началась? – дверь распахнулась и на пороге появилась Аида. Небрежно собранные в хвост волосы, босые ноги, кое-как запахнутый длинный халат и отпечаток подушки на щеке. – Я же просила всех убраться и не мешать мне спать, – она недоумённо обвела взглядом опустевшую приёмную и воззрилась на Войну. – Спасибо, что избавила меня от почётного караула, но нельзя ли было сделать это раньше?
– Не было достаточно веского повода, – меланхолично ответила старшая подруга. – Камеристка при тебе?
– Не-а, – Аида зевнула во весь рот. – Я её выгнала. От того, что меня решили выдать замуж, я не превратилась в инвалидку, не способную самостоятельно умыться, причесаться или почитать книжку.
– Прекрасно, – Война вздохнула. – Тогда предлагаю сразу перейти к делу. – Она сделала шаг в сторону и указала на раймирского дипломата, вполне успешно изображавшего скульптуру «Изумление в гостиной». – Надеюсь, вас с господином Габриэлем бен Адонаи не нужно представлять друг другу?
Аида ойкнула.
– Могла бы предупредить, что придешь не одна. Естественно, мы э… знакомы. По крайней мере, на уровне досье и придворных гулянок, – она пожала плечами и беспомощно воззрилась на гостя. – Чему обязана вашим визитом, господин министр иностранных дел Раймира?
Скульптура перешла от умеренного изумления к безграничному. Скорее всего, – мстительно подумала Война, – кабы не придворная закалка и тысячелетний жизненный опыт, раймирец свалился бы в обморок.
– Также, полагаю, – Война не давала собеседникам опомниться, – тебе знаком этот шедевр ювелирного искусства? – она сдернула резко нагревшийся браслет с опалами с руки и подбросила в воздух. – Нравится? Могу подарить. А может, вынем камешки и закажем оправу поинтереснее? Получатся недурные парные кольца, одно сможешь преподнести своему избраннику… – женщина жонглировала накалившимся браслетом, зло щурясь, словно следящая за мышью голодная кошка. Когда браслет подлетел к самому потолку, не выдержали оба – раймирец прыгнул, чтобы перехватить украшение в воздухе, а Аида, сдавленно ахнув, рухнула на пол. Точнее, упала только ткань – из складок халата выскочила некрупная лисица-отоцион и заметалась по приёмной, жалобно повизгивая.
Война нагнулась и молниеносным движением сцапала зверька за шкирку.
– Твои секретики, – сообщила она лисичке, – могли закончиться очень дурно. Для нас обеих. Что мешало предупредить?
Лиса поджала лапки и хвост и обвисла в руке, стараясь всем своим видом изобразить искреннее раскаяние.
Женщина перехватила отоциона поудобнее и почесала за ухом.
– Не бойся, постараюсь никого не убить, – лисица заскулила и благодарно лизнула ей руку.
Война оглянулась. Скульптура теперь была парной – господин дипломат спешно заворачивал обнажённую «гарантированно-не-Аиду» в подобранный с пола халат. Девица дрожала и, кажется, поливала спасителя слезами.
***
Идея запереть всех участников спектакля по разным комнатам до визита Мора была прекрасной, но из-за планировки личных покоев Аиды трудновыполнимой. Гардеробная примыкала к туалетной, и от спальни их отделяла лишь изящная ширма и пара драпировок… Поразмыслив, Война оставила Аиду в спальне, и, попросив Джибриля подождать в кабинете, отконвоировала Тойфеля в комнатку камеристки. Дверь, выходящая в холл, казалась надежной, но ту, что вела в кабинет, вышиб бы и ребёнок…
– Габриэль, – светски улыбнулась Война, – поможете придвинуть этот шкаф к двери?
Раймирский дипломат удивлённо взглянул на рыжую бестию, смерил взглядом огромный, набитый фолиантами шкаф и прищёлкнул пальцами. Махина не сдвинулась.
– Мы в Осеннем, – напомнила женщина. – Ничья магия, кроме…
– Простите, запамятовал, – раймирец покинул кресло в углу. Нарисовавшемуся на открытой физиономии смущению собственной неловкостью Война не поверила. Как же, запамятовал… воспользовался случаем лично проверить, сколько правды в общеизвестных байках.
Несмотря на внешность рафинированного интеллигента, господин министр оказался мужиком жилистым, и шкаф объединёнными усилиями быстро придвинули к двери между кабинетом и комнатушкой камеристки.
– Почему-то у меня сложилось впечатление, – задумчиво произнес раймирец, любуясь баррикадой, – что вы справились бы и без моей помощи…
– Конечно, – без тени смущения подтвердила Война. – Но я должна была убедиться, что вы не справитесь без моей. Что скрасит вам временное заключение?
Бен Бааль пробежал взглядом по корешкам книг.
– Буду признателен, если вы прикажете доставить сюда пару бутылок хереса, кофе и что-нибудь из закусок. Ещё не отказался бы от подушек и пледа.
– Договорились, – кивнула Война.
***
Щелчок замка раймирец проигнорировал – уткнулся в книги. Мор оглядел раскиданные по полу тома – родословные аристократических фамилий обеих держав, как мило. Поздно просвещаться, мужик… – Всадник деланно кашлянул. Объект поднял голову, кивнул, и без малейшего стеснения показал на пол рядом с собой: «Подушку?»
– Благодарю, – Мор уселся рядом. – Полагаю, представляться не надо?
– Можем помериться толщиной досье, – задумчиво кивнул Габриэль-Джибриль.
– Прекрасно, это сэкономит время, – Мор улыбнулся, глядя куда-то в переносицу собеседника. – Вы не давали какую-нибудь присягу или заковыристую клятву, запрещающую отвечать на вопросы?
– Если не собираетесь выведывать государственные секреты Раймира, – обаятельно улыбнулся в ответ Джибриль, – я к вашим услугам.
– Надеюсь, ваша частная жизнь не составляет государственной тайны?
– Ничуть, – раймирец явно развлекался, – вам угодно знать, как я обедал, и кто стирает мои подштанники?
– Обед – это слишком интимно, – Мор поймал себя на том, что интеллигентное хамло начинает ему нравиться – очевидно, уроки названого папаши не прошли даром, использовать доставшуюся от рождения харизму на полную мощность этого симпатягу научили. – Меня интересуют подробности ваших отношений с сидящей под замком по соседству дамой.
– Которой из? – недоуменно вскинул брови раймирец.
– Той, с которой вы радостно похабили парковый ландшафт, – уточнил Мор. – Имя неважно, меня интересуют ваши ощущения. До, во время и после, если не затруднит.
Зеленовато-серые глаза визави округлились. Некоторое время он молча взирал на Мора, а затем вполне искренне расхохотался.
– Помилуйте, – сквозь смех проговорил допрашиваемый. – Не сочтите за оскорбление, но, насколько я помню собранное на вас досье, вам доводилось это испытывать в разных обстоятельствах и с разными… дамами. Не думаю, что ваши, мои, чьи угодно ощущения до, в процессе и после принципиально отличаются.
– Я не любопытный девственник, а медик, – отрезал Мор. – Посему извольте ответить.
***
Мор вошел в приемную и протянул руку сидящей на диване Войне:
– Ключи.
– Пойти с тобой? – женщина вытащила ключи из нагрудного кармана рубашки и встала.
– Не надо. Давай ключ от комнаты, куда ты сунула пациента, а сама запри пока этого… героя-любовника. Иди к своей подопечной – девчонка, небось, даже перекинуться обратно не догадалась, так и метёт спальню хвостом, – на неподвижном лице Мора мелькнуло что-то похожее на улыбку. – Если сочтёшь, что дурёха достаточно наказана, порадуй её – убить раймирца Тойфель, совершенно очевидно, не пытался и не планировал. Мог ли он в принципе это сделать – пока не знаю.
Мор оказался прав: перекинуться Аида то ли не смогла, ослабев от переживаний, то ли даже не пыталась. Крошечный холмик под покрывалом Война заметила не сразу – очевидно, усталому отоциону кровать показалась достойной норой. Женщина бесцеремонно сунула руку под одеяло и потрепала лису по загривку.
– Перекидывайся и вылезай, я не твой отец и на лисьем не разговариваю.
Через пару минут на кровати материализовалась Аида. Осторожно высунулась из-под одеяла и уставилась на Войну:
– Ты очень злишься?
– Если бы тебе удалось меня очень разозлить, у меня появился бы шикарный лисий воротник на куртке, – расхохоталась та.
Пробормотав «Тогда оденусь, что ли…» Аида начала выбираться из-под одеяла, но юркнула обратно, услышав разнёсшийся по коридору визг, в котором не было ничего разумного. Так мог бы орать раненый зверь. Вскоре из-под одеяла раздался отрывистый скулёж, – очевидно, девчонка переживала за брата сильнее, чем хотела показать. Война вздохнула.
– Тойфель не пытался убить Габриэля, – громко и чётко, словно отдавая приказы, проинформировала она лису. – И Мор твоего брата не убьет, так что прекрати истерику. Надоест пищать и линять под одеялом, – оденешься и придёшь в приёмную, запирать тебя я не буду.
***
Лицо старого товарища ничего не выражало. За время допроса у него определённо успели накопиться вопросы к патрону. Война уже выяснила, что Тойфель был до полоумия напуган появлением Мора на пороге, сперва пытался отбиваться, швыряясь различными предметами, затем с жалобным воем полез под кровать, и вообще вёл себя не как взрослый высший демон, а как толком ничего не умеющий человечек или слабый полукровка-подросток.
– Самое интересное, что в норме при опасности, которую демон считает смертельной, силы и способности обостряются. А у него отшибло даже те навыки, которые имелись с рождения. Боевая или бытовая магия во дворце не работают, однако, перекинься пациент в крупного хищного зверя или хотя бы в свою мужскую ипостась, у него было бы несколько больше шансов повредить мне. Пусти он в ход способности, которые унаследовал от матери – я мог бы и не выйти из этой комнаты. Но нет, он остался в облике сестры и не предпринял ничего, кроме панического припадка. Предполагаю, что это – случай, достойный занесения в учебники: он обрёл ту форму, которую считает истинной, и изо всех сил цепляется за неё. Не удивлюсь, если ментальный блок на обратное превращение в мужчину настолько силён, что пациент не может так поступить даже для спасения жизни. Очевидно, он с детства пребывал в неприятной для себя форме вынужденно, и напряжение выплёскивалось, помимо всего прочего, и в тех… отклонениях, благодаря которым он очутился под моим присмотром, – заключил Мор.
Война не сомневалась, что к сфере научных интересов напарника теперь имеет самое прямое отношение всё, происходившее до ярмарки, во время неё, и как бы не с начала мира. Когда Всадники не застали Князя в кабинете, Мор развёл руками, а Война пару раз обошла комнату, словно надеясь обнаружить где-то в углу ранее не замеченного властителя.
– Пошли, – фыркнул Мор. – По всей видимости, наш эм-м-м… пациент, всемогущий и всеведущий, чтоб его на Лилит заклинило, утомился пролёживать диван.
Война на крейсерской скорости двинулась из кабинета в приёмную и, не останавливаясь, дёрнула шнур для вызова прислуги с такой силой, что тот остался у неё в руках.
Вопреки ожиданиям, на зов явился не сальный прохвост Бакар, а крепенькая ладная женщина, которую язык не поворачивался назвать иначе, чем тётушкой. Она вкатилась, как очень дружелюбная мортирка, и первым же залпом вместе с широкой тёплой улыбкой выдала:
– Господам придется подождать, повелитель очень занят. Подать вино, кофе, закуски, сладости?
– Его Темнейшество, – процедила Война. – Без соуса, au naturel. Дело неотложное.
– В натуральном виде, говорите? – «тётушка» по-девчоночьи хихикнула в ладошку. – Пожалуйста, ступайте за мной.
Проведя визитёров через кабинет, в одной из мраморных стен которого возникла не существовавшая ранее дверь, она ненадолго замешкалась в небольшом и совершенно пустом, если не считать одинокой колченогой банкетки, холле. – Извольте подождать, – с неожиданной для её возраста и комплекции грацией домоправительница нырнула за тяжёлые драпировки. Пыльная затканная серебром ткань великолепно глушила звук, однако крик «Мэгс, тащи этих мудил сюда, коль им так припекло!», Мор и Война услышали.
Аудиенция оказалась рекордно краткой и столь же рекордно бесполезной. Князь, отдыхавший на огромной, в половину комнаты, кровати с полудесятком наложниц – разумеется, в натуральном виде, как и обещала хохотушка Мэгс, – выслушал вполуха, заткнул на полуслове, предложил принять участие в постельных утехах, а после отказа – выгнал, сообщив, что, если к нему бегают с такой ерундой, то часы бесценного времени и флаконы цветных зелий для узоров лояльности были потрачены зря. «Все мои усилия ушли, как вода в песок», – патетично заключил Темнейший, отточенным движением кисти указав Всадникам на полускрытую очередной драпировкой дверь в стене – совершенно не ту, сквозь которую привела их домоправительница. – «Проветрите ваши никчёмные башки», – посоветовал он и демонстративно улёгся щекой на животик какой-то из допущенных до ложа прелестниц.
Глава 7, в которой отважный дворянин расстаётся с одними надеждами, но обретает другие, в то время как члены Правящего дома Адмира размышляют о верности и предательстве, а доверенные лица Князя при участии раймирской стороны ищут пятый уголГлава 7, в которой отважный дворянин расстаётся с одними надеждами, но обретает другие, в то время как члены Правящего дома Адмира размышляют о верности и предательстве, а доверенные лица Князя при участии раймирской стороны ищут пятый угол
Дядя Хорст во время последнего визита крупно повздорил с матушкой, пытаясь убедить её, что поездка в Пандем ничем не угрожает наследнику. Далось это с трудом, Доротея злобно ворчала, что «эта порченая сука опять что-то крутит», мол, её сынки неспроста дали слабину в первом туре состязания стай. Лотар был изрядно сердит: он достоин более высокого места в стае, а если приведёт хорошую жену, то и вовсе оставит кузенов далеко позади. Как можно было подумать, что он победил нечестно? Кузены хорошие воины, но он-то ещё и маг, сумевший побить магов других стай.
Дядя Хорст, впрочем, мудро пропустил все наветы мимо ушей и резонно заметил, что даже ши обоих Дворов едут на ярмарку, выставив своих лучших бойцов, неужели Йенская стая допустит, чтобы волки оказались не у дел? Матушка злобно прорычала в ответ, что жениться на адмирской нечисти могут хоть вожди орков, хоть гоблины из пещер, хоть все вурдалаки и болотные упыри разом, ей всё равно. Но задирать лапу на приказы главы стаи было не принято, потому Лотар мысленно одобрил дядин примирительный порыв. В конце концов, видел он ту столицу и того Зекста Ягера (про последнего даже уточнил, где именно), не умер, волком быть не перестал. А кузен, которого Зекст Ягер практически выкрал из колыбели, вырос достойным соперником. Статью и повадками – настоящий вожак, так и не скажешь, что его отец – с одной стороны «чудовище из ночных кошмаров, воплощение зла и смерти», а с другой – «хромой мелкотравчатый кабысдох». Когда Лотар спросил дядю, как понимать подобное противоречие в прочувствованных тирадах матери, тот усмехнулся и ответил, что отец Даджа – в сущности нечто среднее между этими двумя понятиями, но лучше, когда видишь перед собой второе. Над матушкиными взглядами дядя Хорст вообще мягко посмеивался, мол, жизнь в провинции способствует зашоренности, легко не заметить, как уже оброс суевериями, будто старое дерево мхом. Мир велик, и принадлежит он тем, кто способен видеть дальше собственного носа.
Лотар был оглушён обилием впечатлений, до приезда в Адмир большим городом ему казался Лютов, но Пандем был действительно огромным, похожим на какой-то волшебный отдельный мир. На Хорста обрушился град вопросов: слишком много непонятного и удивительного видел вокруг молодой волк. Когда он попал в окружение Даджалла, число вопросов нисколько не уменьшилось. С легионерами из стаи кузена он быстро нашёл общий язык, успев к тому моменту усвоить самые необходимые сведения, чтобы не выглядеть совсем уж дремучим дурнем. Прилипшую к нему кличку обидной не считал – зубоскалы постоянно подшучивали не только над ним, но и друг над другом, начальством, небом и всеми известными богами Веера. Потому на приветственные возгласы «Эй, Тушёнка!» его милость Лотар Йенский охотно откликался, поминая не менее задорные прозвища новых товарищей. Кто ж виноват, что из всех адмирских блюд ему больше всего пришлась по душе неотъемлемая часть армейского рациона? Он быстро привык к тому, что пандемские волки охотятся в основном для развлечения, а плотно и разнообразно закусить можно и тем, что не пытается от тебя удрать. Когда он в восторге спросил, из чего же делают тушёнку, ухмыляющиеся камрады сообщили, что дракончик на этикетке нарисован неспроста. После версии посыпались, как горох из дырявого мешка. «Рога, хвосты и чешуя» было наиболее безобидным описанием содержимого консервных банок, но Лотар находил вкус превосходным. Хорошее мясо, плотное и сытное, походило на смесь конины с индюшатиной и одновременно имело какой-то особый привкус. Гораздо лучше, чем пирожки-угадайки. Вот где можно было познакомиться с самыми странными частями живых существ, пошедшими на начинку. Она рубилась довольно крупно, так что когда кто-то из покупателей обнаруживал фрагменты потрохов, которые не мог опознать на вид и вкус, считалось, что можно загадать желание. Обычно оно было довольно простым: чтобы съеденный кусок всё-таки оказался чем-нибудь не очень сомнительным. Популярность этих пирожков можно было объяснить только их дешевизной, а также тягой пандемцев и гостей города к новым ощущениям. «Волчатки» ели практически всё, но это не мешало им устраивать горячие споры по поводу выбора кабака на вечер. Единственный сорт заведений, который они неизменно обходили стороной – кафешки и рестораны для приверженцев «правильной и здоровой человеческой пищи». Лотар из любопытства предложил сходить в такое место, но сержант Мэй язвительно сказала, что, если уж ему хочется странного, лучше пообедать в гульском квартале.
***
Лотар вглядывался в лицо кузена, ища там то, что матушка звала «печатью скверны», но ему не удавалось заметить ничего хотя бы малость подозрительного.
– Быть может, объясните, кто надоумил вас устроить драку с принцами Бринмором и Каэрвином? – Тоном, полным фамильной сварливости, осведомился Даджалл. Он и без того был не особенно счастлив вернуться в Осенний, но приказ есть приказ. Единственное, что порадовало его за прошедшие несколько дней – известие о том, что из всего выводка бен Баалей он до окончания ярмарки будет вынужден любоваться разве что на Джибриля. Вместо неотложных дел приходилось заниматься совершенной ерундой, а большую часть времени – тратить впустую на приёмах, сопровождая сестру. Он быстро сдал этот пост Хэму и Малефу, однако свалившийся на голову йенский родственник никак не желал оставлять его в покое. Не иначе дядюшка Хорст сболтнул парню лишнего, и тот наивно решил, будто может рассчитывать на какую-то поддержку. Даджалл гонял кузена, как гонял бы любого новобранца, но продукт воспитания тётки Доры подобным обращением нисколько не тяготился. Княжеский сын долго не мог отделаться от мысли, что ему подбросили крупного, недалёкого, но крайне дружелюбного питомца. Теперь этого красавца осенило повторить подвиг Иаля, правда, с более мирным исходом, потому обошлось без удаления с территории, а штраф за него щедро уплатили «пострадавшие» и немедля пригласили всех, включая егерей, в свою ставку. На другой день выяснилось, что деньги обратились в сухие листья, но это сочли проявлением нехитрого национального юмора. На ярмарках женихов и не такое бывало.
– Они согласились в честном бою определить, кому достанется рука невесты. – В голубых глазах двухметрового «щеночка» застыло искреннее недоумение. – Это древняя лазурская традиция! Я бился с каждым из них по очереди, в человеческой форме.
– Учитывая комплекцию, я бы не назвал этот поединок честным, даже бейся вы с обоими сразу. – Даджалл пристально смотрел на кузена, испытывая непривычное чувство благодарности к папаше. Оставили бы в стае – вырос бы таким же дуболомом в лазурских традициях. – Согласно закону, выбор всегда за невестой. Вам не пришло в голову, что затея бессмысленна? И как воспримут сагу о боях без правил Йенская стая и королевские дворы Холмов?
– Принцы были бы не первыми, кто выбыл по своей воле. Это дружеский поединок, таков был уговор. И как невеста узнает, кого ей следует выбрать, если каждый не покажет всё, на что способен?
Даджалл вздохнул и потянулся за бутылкой. Не занятые делом остолопы иной раз хуже преступников.
– Мне известно, что их высочества Бринмор и Каэрвин пригласили вас в свою ставку, где закатили безобразную пьянку. То есть, пардон, празднование торжества дружбы между нашими народами.
– Конечно! – Светловолосый гигант, будь он в звериной форме, наверняка бы ещё и хвостом по полу стучал от распиравшей его гордости. Даже не догадался, что над ним знатно подшутили. – Все важные дела решаются на ристалищах и пирах, а не в душных кабинетах.
– Тётушка Доротея могла бы вами гордиться.
– Едва ли. Дочь вашего отца не войдёт в мой дом как супруга. – Радость Лотара быстро улетучилась. Он вспомнил свою встречу с невестой. Хорошая девушка, добрая и красивая, несмотря на болезненную худобу. Расспрашивала его о Лазури, о нравах и обычаях вервольфов и жизни Йенской стаи с большим интересом. Чем дольше Лотар с ней беседовал, тем более очаровывался точностью суждений. Любая сука может приносить щенков, а дать мудрый совет мужу – не всякая.
Когда же он выбрал момент и рассказал о своей победе над принцами, она рассмеялась, и он невольно рассмеялся тоже, но на том всё веселье и кончилось.
– Благородный Лотар, я очень рискую, говоря это… Но я вижу перед собой настоящего рыцаря, который не выдаст тайну дамы.
– Даже под страхом смерти я сохраню ваш секрет. Скажите, что же мешает нашему счастью?
– Хотя вы и зовёте мою мать Великой волчицей, я не способна превратиться в этого прекрасного и сильного зверя. Лишь в жалкую маленькую пустынную лису. Первая же охота вместе со стаей станет для меня последней.
– Я обещаю вам защиту в любой форме, если вы станете моей женой.
– Подумайте о будущем: даже если стая переживёт такой чудовищный мезальянс, каково придётся нашим детям? Стоит жене честного вервольфа принести выводок лисят – и нас растерзают на месте ваши же родичи.
Лотар снова восхитился её умом и самоотверженностью. Дочь Зимнего охотника и Матери-волчицы смело сказала ему горькую правду. Быть может, дети такого союза пошли бы в него или стали Пастырями, но кто знает… Сам Зекст Ягер, как говорят, мог оборачиваться любой живой тварью. Если дети пойдут в деда, не окажутся ли они теми чудовищами из пророчеств, что уничтожат Лазурь?
Услышав причину отказа, Даджалл с трудом удержался от улыбки: ай да сестрица! Теперь этот олух сидит и жалеет дочь всесильного владыки Адмира, потому что злая судьба лишила её возможности гонять кроликов по лесам, рожать волчат, чесать о кусты линяющие бока и слушать наставления старой фанатички Доротеи.
– Вы сделали всё, что от вас зависело, и даже несколько больше. Постарайтесь до окончания ярмарки сдерживать свои… дипломатические порывы, если решите укрепить отношения с другими братскими народами.
Лотар кивнул, но по его хмурому виду Даджалл догадался, что отказ Аиды – не единственное, что беспокоит кузена.
– Скажите, брат мой, каковы ваши намерения в отношении сержанта Мэй?
– Повысить её до шеф-сержанта в будущем году. – Невозмутимо сообщил Даджалл. – Если вы собрались биться со мной за её благосклонность – советую передумать и направить энергию в мирное русло. И да, если снова решите сделать ставку на национальный колорит, приносить к постели избранницы лично загрызенного лося не обязательно.
***
После нахождения в звериной форме обоняние обострялось – Аида отбросила пахнувшее напуганным зверьком покрывало и села на кровати. Попробовать позвать Тойфеля? Лучше не рисковать. Следовало раньше догадаться, что за прогулку на Острова истерикой и бойкотом не отделаться. Но если бы с братом случилось самое страшное, она поняла бы сразу. Нисколько не изменился, нисколько, да и она не лучше – ослабила бдительность – и вот. А ведь всё шло хорошо, даже выходку с шейхом все сочли довольно остроумной и ничего не заподозрили, тем более, что Аида сразу была с ним настолько любезна, что этой любезностью можно было запросто охлаждать все напитки в зале. В первую очередь шутку оценил отец – свидетельством тому снятое с ши проклятие. Разумеется, заносчивый братец немедля вообразил, будто снова в фаворе, и всё испортил. Жаль, что никак не выйдет посадить Тойфеля на цепь в лисьем обличии, чтобы не бегал к господину Дипломату.
Война злилась, хоть и шутила – да кто бы на её месте не разозлился? Но как расскажешь правду, когда всё так запуталось… – Аида встала и раздражённо отбросила ногой в сторону оставшиеся валяться на полу парадные тряпки. На секунду задумавшись, вытащила припрятанный в самый дальний угол гардеробной свёрток. Можно наплевать на нелепые правила, явно придуманные в расчёте на то, что невеста будет готова выскочить хоть за одноногого плешивого гуля, лишь бы избавиться от них. Она быстро оделась и привычным движением упрятала в причёску амулет.
В приёмной было тихо и пусто. В другое время девушка только порадовалась бы, но теперь ею овладело смутное беспокойство. Оно усилилось, когда стали слышны доносящиеся из-за двери кабинета голоса. Приглашать её на камерное совещание все, видимо, сочли излишним, им вполне хватало присутствия Тойфеля. Господин Дипломат из-за него снова сцепился с Войной. С одной стороны, Аида одобряла его поведение, а с другой – испытывала нечто вроде сочувствия. Она уже совала хвост в этот капкан, забавно, что её примеру последовал многоопытный раймирский министр.
Очень мило, может, они уже и исход ярмарки за неё определили? А как быть, если ни один из женихов ей не подходит? Отец всё это затеял, но, быть может, он устранился именно потому, что понял чувства дочери? Какая же она идиотка, надо было давно его спросить, а не ждать, что он сам придёт и разрешит закончить этот нелепый фарс.
Возможно, он сильно злится из-за Тойфеля, но пусть сколько хочет орёт и ругается, пусть посадит её под домашний арест, но хотя бы объяснит, чего теперь ждать…
***
У дверей Янтарного Аида прислушалась – несмотря на то, что отец всегда держал кабинет открытым, следовало быть осмотрительней. Не услышав ничего подозрительного, она решительно толкнула тяжёлую створку. И отдёрнула руку, будто обжёгшись, когда створка не поддалась.
Аида осторожно постучала. Постучала громче и отважилась позвать отца, остро ощущая полную невозможность и неправильность происходящего. Отогнав дурные предчувствия, метнулась в приёмную в надежде вызвать Мэгс. Кормилица, ставшая теперь доверенной служанкой отца, должна знать, что происходит. Пусто и тихо, даже шнурка для вызова нет на привычном месте. Везде только холод, пробирающий до костей, и вязкая духота, как в гробнице. Может, она незаметно уснула, и ей просто снится кошмар? Аида вынула из причёски амулет и сжала его, цепляясь за игрушечного морского конька, как за спасательный круг. Острые края металлической фигурки врезались в кожу почти до крови: нет, это не сон. Во сне не бывает так больно.
На подгибающихся ногах девушка вернулась в коридор и уселась на каменный пол, поджав колени к подбородку. Тишина за дверями становилась почти осязаемо угрожающей и оглушительно удушливой. Слишком концентрированной для пустого помещения. Ледяное враждебное молчание, заставляющее комом застревать в горле рвущиеся наружу горькие слова. По щекам потекли злые слёзы.
«Те, кому ты имеешь глупость довериться, оставят тебя, когда будут нужны больше всего. Все предают. Всегда».
Аида уронила голову на руки. Стиснутый в кулаке амулет сломался неожиданно легко, захрустев, как сминаемый старый пергамент.
***
Стало очевидно, что прямых приказов Войне или Мору Темнейший не отдавал: одна слишком взвинчена, другой – увлечён, и оба не до конца понимают, с чем имеют дело. Помогать Всадникам разобраться в происходящем Джибриль совершенно не собирался, но ему самому было до крайности интересно, каким образом беглая пациентка Бездны невозбранно жила в Осеннем да ещё умудрялась на пару с сестрой успешно дурачить всех вокруг. С Князя сталось бы прямо на свадебном торжестве поздравить жениха и весь Раймир с таким приобретением и пожелать удачи, но тогда уж стоило довести шутку до конца. Донесения о состоянии Темнейшего скорее говорили в пользу банального попущения, но и это не гарантировало ровным счётом ничего. Цену веры в мнимое равнодушие собственного приёмного отца он знал лучше, чем хотел бы, а внешние отличия дядюшки от повелителя Раймира обманывали, по сути, лишь многочисленный электорат обеих держав.
Когда обман открылся, он понял, о каком «тяжком грузе прошлого» говорила княжеская дочь, но был слишком рад, что худшие подозрения не оправдались, чтобы требовать немедленных разъяснений. Называть её иначе упорно не выходило, слишком далеки были друг от друга образы богемного скандалиста и той незаурядной и глубоко несчастной девушки, которую он поклялся сделать своей женой.
Габриэль бен Адонаи незаметно покосился на Иду. Та очень тихо и медленно, словно взвешивая каждое слово, отвечала на очередные вопросы Мора. Дипломат прислушался и чуть было не поинтересовался причём здесь Тойфель – смешно, но, несмотря на новую информацию, одиозное имя никак не ассоциировалось с этой изящной светловолосой дамой.
Невеста, судя по всему, почувствовала его взгляд – прекратила теребить пояс измятого халата и подняла голову, которую до того держала смиренно опущенной. В глазах отразилось беспокойство, немедля сменившееся чуть детским выражением обиды. Беглая пациентка Бездны шмыгнула носом, сходство с незаслуженно обиженным ребенком усилилось. Джибрилю очень хотелось обнять её, успокоить, поддержать – но сперва следовало сделать то, ради чего он согласился участвовать в этом фарсе.
Он деланно кашлянул. Война, последние полчаса изучавшая пейзаж за окном, резко обернулась. Мор, очевидно крайне увлеченный беседой со своим бывшим пациентом, лишь недовольно покосился в его сторону. Джибриль сдержал улыбку и неторопливо встал с банкетки, не выпуская из рук бокал с хересом. Сейчас, дорогие мои, у вас появятся новые поводы для недовольства, а заодно и тема для размышлений.
– Прошу прощения, что вынужден прервать вас, – негромко произнес он, – но мне кажется, вы несколько превышаете свои полномочия. Моя жена, – он слегка выделил это слово и еле заметно усмехнулся, отметив удивлённо расширившиеся глаза Войны и странное выражение, промелькнувшее во взгляде Мора, – то ли досаду, то ли все то же удивление, – согласилась принять участие в обсуждении ситуации, но не более того. Если владыка Адмира и ваш господин согласен, чтобы с его дочерью продолжали обращаться, как с подопытной или арестанткой, то я имею право возразить. За медицинской помощью, если вдруг таковая потребуется, она, я уверен, сможет обратиться и в Раймире. Сейчас я предложил бы подумать, как мы можем официально оформить сложившееся фактическое положение, не ущемив при этом никого из присутствующих и никак не повредив любимой сестре моей супруги.
– Вашей супруги, – тихо, почти ласково повторила Война. – Странно, почему же тогда это прелестное создание до сих пор не попало в поле зрения графа Маклина? Я не менталистка, но, полагаю, в этой буйной головушке любой мало-мальски пригодный к службе в Третьем дежурный прочитал бы немало такого, о чем, согласно присяге, обязан был бы доложить непосредственному начальнику.
– Вам должно быть достаточно того, что я назвал её своей супругой. – Сложно было сказать, что брало сейчас верх в манерах господина министра, врождённое или благоприобретённое, но порадовали эти метаморфозы разве что его избранницу. – Прочее – лишь простые формальности, каковые будет легко уладить по прибытии в Раймир. Никакой огласки, разумеется, невестой для всех останется ваша подопечная, на исход ярмарки наш отъезд влияния не окажет.
– Лично мне, – возможно, тем более, что опекать господина Тойфеля, – Война облизнула пересохшие губы, и это простое движение почему-то показалось всем присутствующим угрожающим, – мне никто не поручал. Однако ситуация, когда женщина, как две капли воды похожая на невесту, инкогнито и неофициально уезжает в сопровождении одного из женихов, рискует серьёзно отразиться на репутации, так скажем, подлинной невесты. Не унижайте мой интеллект – а также профессионализм егерей из Третьего и ребят Азазеля, предлагая вывезти господина Тойфеля в виде тушки кролика, чучела василиска или под личиной некой условной красотки с пандемских улиц. Учитывая ваше, милейший мой Габриэль, происхождение, любая безвестная девица рядом привлечет к себе пристальное внимание всех, от местных папарацци до лазутчиков Второго дома. А мыслящее существо, перекинувшееся или насильственно превращённое в неодушевлённый предмет, разоблачат менталисты на границе. Бывали, знаете ли, прецеденты… Простите, но я сомневаюсь, что ваши таланты, – женщина перевела взгляд на по-прежнему теребящую пояс халата девицу, – не уступают возможностям вашего венценосного отца.
Мор отметил, как буквально на долю секунды застыли, не пересекаясь, взгляды пациента и его самопровозглашённого опекуна.
– Кому, как не вам, знать, что не стоит недооценивать доподлинно неизвестное. Я сказал, что на исход ярмарки наш отъезд не повлияет. Покинуть Пандем мы с Идой сможем и после официального окончания торжеств. Исключительно ради спокойствия и доброго имени той, что пожертвовала для нас столь многим. Вы напрасно заподозрили меня в попытке нанести оскорбление ей лично и всем гражданам Адмира, несравненная леди Морриган. Кто и зачем обратит пристальное внимание на отъезд очередного отбракованного претендента, если взоры толпы будут прикованы к основным действующим лицам? Разве что те самые шпионы, но наиболее эффективные методы установления личности лежат далеко за пределами их полномочий. Даже если слухи о пошатнувшемся здоровье главы Второго дома Адмира имеют какое-то отношение к реальному положению дел, вряд ли они настолько правдивы.
Мор посмотрел на господина дипломата так, словно прикидывал, в какую палату Бездны его следует поместить, и что назначить для седации.
– Меня настораживает, – сухо произнёс врач, – ваш не слишком уместный в данном случае оптимизм. Полагаю, я не выдам врачебной тайны, если сообщу вам, что Темнейший очень близко к сердцу принимает любые действия, направленные во вред членам его семьи. Также подтверждаю то, что было сказано ранее о возможном вмешательстве менталистов, – короткий вежливый кивок в сторону Войны. – И напоминаю, что в адмирских законах особо оговорено: брак не может быть заключен насильственно. Возможно, я не в курсе, что леди Аида уже сделала свой выбор, готова стать счастливой супругой влюбленного в неё жениха, и тем самым дать господину Тойфелю и вам возможность спокойно, не привлекая ничьего внимания, покинуть Пандем. Однако об этом, я полагаю, нам следовало бы услышать от неё. Думаю, пора пригласить её сюда, – он снова взглянул на Войну.
Женщина кивнула и вышла из кабинета. Вернулась она, вопреки общим ожиданиям, не очень быстро, и, опять же, вопреки общим ожиданиям, одна. Хуже того, на обычно непроницаемом лице внимательный наблюдатель определенно прочёл бы нечто, похожее на замешательство. Она глубоко, как перед прыжком в воду, вдохнула и обманчиво ровным голосом, словно читая какую-нибудь скучную сводку, сообщила:
– Похоже, у нас возникла ещё одна проблема. Я обыскала все комнаты, но Аиды не обнаружила. Ни в лисьем, ни в женском, ни в каком-либо ином обличье. Все вещи, насколько я смогла понять, на месте. Посторонний, особенно злонамеренный, не смог бы войти в покои княжеской дочери – это Осенний. Фрейлин, слуг или посыльного мы услышали бы ещё тогда, когда они оказались бы на этаже. Никаких писем, записок или амулетов с сообщениями также не найдено..
За долгие годы службы Мор пришёл к выводу, что утратить способность удивляться ему не дадут никогда. Если не сам патрон, то его родственники. Предсказать бесследное исчезновение невесты в такой ситуации мог бы только провидец. Не мог же он ошибиться дважды? Куда девчонку понесло без видимых причин? Никто не озвучил этот вопрос, но было очевидно, что занимает он всех.
– Куда бы сестра ни направилась, искать в Осеннем бесполезно. Её здесь нет, – вдруг произнесла Тойфель, не обращаясь ни к кому конкретно.
Все трое синхронно повернулись в сторону девушки, но та лишь подняла на них растерянный взгляд и тихо добавила:
– Её вообще нет в столице.
Глава 8, где одного члена Совета пытаются подвергнуть грубому насилию, а другой в очередной раз убеждается, что окружён благонамеренными идиотами и социально опасными типамиГлава 8, где одного члена Совета пытаются подвергнуть грубому насилию, а другой в очередной раз убеждается, что окружён благонамеренными идиотами и социально опасными типами
Вечер только начался, но веселье уже было в разгаре: смешанная компания СВРиБ и Третьего умудрилась абонировать чуть ли не половину зала и устроила импровизированную пьянку. По всей видимости, совместные гулянки на стройплощадке в парке наглому молодняку из обоих ведомств понравились… За сдвинутыми столами в очередной раз решалась судьба мира: на столешнице прямо поверх блюд с закусками, бутылок и прочей ресторанной параферналии мерцала иллюзия – довольно качественный макет Веера. Известные порталы между Пластинами светились цветными точками. Игроки разделились на две команды – «открывающих» и «закрывающих». Одним следовало успеть пройти и защитить порталы, другим – помешать противникам и закрыть все выходы с Пластин. Выиграли «открывающие», три незакрытых портала нагло светились алым в центре макета.
– Милый, ты смухлевал, – уютно устроившаяся на коленях Малефицио растрёпанная шатенка в яркой цветастой блузке с декольте ткнула любовника локтем. – Откуда на Техне три новых портала вместо двух выбитых?
– Я честен, как весы Монетного двора, – с достоинством отозвался Малеф, и на иллюзорном Веере загорелся изумрудный контур. – Ты взорвала первый портал, Джейк – второй… и куда, по-твоему, делась энергия, которую вы на пару туда всандалили? Проломила защиту и создала новый коридор. Я его закрутил, только и всего. Так что все три портала – ваш подарочек.
– Надеюсь, столь блистательное общество простит бедную провинциалку за вторжение? – возле возбуждённо обсуждавшей только что закончившуюся игру компании появилась высокая дама в старомодном закрытом платье и непристойно дорогих для подобного одеяния драгоценностях. Незнакомка была потрясающе хороша собой, посему вторжение ей, разумеется, охотно простили. Правда, участвовать в застолье мадам отказалась, и, не обращая внимание на желавших познакомиться парней из Третьего, пристроилась поближе к Малефицио. – Скажите, мы не могли встречаться раньше? – проворковала она.
Прежде, чем Малефицио успел отвертеться от навязываемого общества, в его голове прозвучал отвратительно знакомый манерный баритон: «Мой юный друг, вам выгоднее подыграть и выйти прогуляться. Иначе разговор состоится в другом месте, и речь пойдет о том, как позорно просчитались ваше ведомство на пару с конторой господина графа. Выбор за вами». Ментальная речь в исполнении Асмодея более напоминала ментальное изнасилование или допрос в Третьем – виски ощутимо сдавило. Малеф успел придержать Алиенор – девушка незаметно приподняла рукав блузки и готовилась активировать какой-то из служебных амулетов.
– Простите, синьора Випера, – княжеский сын изобразил официальную улыбку, в которой было столько же тепла, сколько в ведре жидкого азота, – не ожидал встретить почтенную матрону и бывшую наставницу моей обожаемой матушки в такое время и в таком месте. Надеюсь, ваш супруг и очаровательные правнуки благополучны? – краем глаза Малеф не без злорадства заметил, как вытянулись физиономии наперебой рвавшихся поухаживать за таинственной красавицей молоденьких егерей.
Алиенор оставила в покое служебный амулет, но осталась сидеть на коленях Малефа. Тот приобнял подругу и одним текучим движением умудрился встать и усадить её в освободившееся кресло. На столе материализовалась россыпь шеолов.
– Надеюсь, этого хватит, чтобы вечер продолжался, – Малефицио коротко поклонился «наставнице обожаемой матушки», мысленно посылая навязчивую даму в Бездну и поглубже в объятия Лилит. – Я к вашим услугам, синьора.
Неторопливо выходя из зала под руку с означенной синьорой, Малеф успел услышать капризное «Надеюсь, мальчики, мы успеем как следует повеселиться, пока мой драгоценный будет в поте лица ублажать несчастную старушку» и почувствовать, как на него навесили одновременно «дальнюю слежку» и «оберег». Последний был из разряда служебных и гарантировал, помимо всего прочего, быструю транспортировку тела в морг Третьего. Очевидно, бездарный спектакль Нору насторожил куда больше, чем хотелось бы.
– В министерстве культуры завелся лазурский шпион? – прошипел Малефицио, оказавшись на улице.
– Ну не здесь же, ми-и-илый, – Асмодей в женской ипостаси был невыносимо жеманен, но в локоть вцепился так, что вывернуться без драки не представлялось возможным. – У тебя ведь не может не найтись уютной берлоги, о которой никому не известно? Или предпочтёшь ближайшие кусты?
Малефицио молча открыл портал и, не давая «синьоре» опомниться, шагнул в него. Асмодей, вопреки ожиданиям, не ослабил хватки и даже не слишком удивился, оказавшись прижатым к стене между парком и Пустошами в зарослях держидерева. Со стороны Пустошей, разумеется.
– Эта берлога достаточно уютна? – светским тоном поинтересовался Малефицио, мимоходом испепелив пару веток. – Или поискать более уединённое место?
– Сойдёт, – синьора Асма каким-то неизвестным Малефу заклинанием заставила кусты сплестись над головой в подобие огромной корзины и для верности накрыла получившуюся беседку щитом. Усевшись на оголившийся песок, дама поморщилась. – Материализуй пару кресел, что ли, – без обычной манерности попросила она. – Как-то я не в форме сегодня.
Малефицио с подозрением покосился на Асмодея, но, пожав плечами, просьбу выполнил. Между креслами возник небольшой столик, над ним загорелся огонёк. Асмодей неуклюже переместился в кресло – чтобы встать с земли ему даже понадобилось опереться о подлокотник. Малефицио нахмурился – происходящее нравилось ему все меньше и меньше. Заставив шарик-светильник гореть ярче, он вгляделся в лицо напротив. Расширенные зрачки, заострившиеся черты, влажные от пота волосы – особыми познаниями в медицине начальник СВРиБ похвастать не мог, но, как и все боевики, раненых и умирающих повидал.
– Или глава Третьего дома – гениальный актёр, – процедил он, – или сюда пора звать ребят Мора.
– Или мы все же поговорим о том, как блистательно облажались СВРиБ и Третье, – оскалилась женщина. – Не беспокойся, мальчик, я не собираюсь умирать у тебя на руках.
Малеф кивнул. На столике появился графин и пара бокалов.
– Третья сверху полка отцовского шкафа, второй ряд. Проверил на себе, – Малеф наполнил бокалы и отпил из ближайшего, демонстрируя, что напиток не отравлен. – Спёр пару лет назад, но эта дрянь не меняет своих свойств. Боль снимает, поднимет хоть покойника, но отходняк на вторые сутки страшенный, имейте в виду.
Асмодей потянулся за бокалом и осушил его залпом. Затем откинулся на спинку кресла и сидел так несколько минут, словно прислушиваясь к себе. Когда он снова заговорил, интонации изменились, неизвестно откуда возник ускоренный рваный темп.
– Все, что видишь и слышишь с этого момента, – не дожидаясь приглашения, Асмодей наполнил свой бокал до краев и умудрился поднять его к губам, не пролив ни капли, – швыряй в кристалл. Лучше в два или три, с разных ракурсов.
Начальник СВРиБ молча подвесил один из кристаллов над столом, два других приткнул по бокам беседки. – Щит пропускает свет? – деловито поинтересовался он.
– Ни свет, ни звук, ни выбросы боевой магии, – женщина осушила полбокала и облизнулась.
– Прекрасно, – Малефицио материализовал на столе блюдо с ростбифом, подумав, дополнил натюрморт огромной кружкой горячего шоколада. – Всё из того ресторана, где мы встретились, – пояснил он. – Могу проверить на яды, но леди Алиенор незачем ревновать.
– Ах да, я испортил тебе вечер и, возможно, даже ночь, – благодаря зелью из княжеского шкафа синьора Асма уже не напоминала умирающую, а к предложенному угощению отнеслась настолько благосклонно, что могла соревноваться в скорости уничтожения еды с драконом после весенней линьки. – Если захочешь, то, когда мы справимся с неотложными делами, я могла бы компенсировать все… издержки.
– Эти кристаллы будут просматривать СВРиБ и Третье, – равнодушно напомнил Малеф.
– Не сомневаюсь в увлекательности картины, – глухое, застёгнутое под подбородок платье расстегнулось и медленно сползло с точёных плеч. – Прибавь освещения, не очень легко удерживать форму в таком состоянии.
Шарик света над столом засиял, как маленькое солнце. Малефицио грубо коротко выругался – вздувшаяся широкая гематома на шее полуобнажённой женщины напоминала открытую рану, кожа в местах, где прошлись то ли жёсткой тканью, то ли ремнём, была сорвана до мяса. Аналогичные повреждения имелись на руках и на талии. Женщина привстала и повернулась – на спине красовалась мешанина длинных гематом и столь же длинных, но более узких ожогов, и стало ясно, почему за весь вечер большой любитель вальяжных поз Асмодей лишь единожды откинулся на спинку кресла.
– Кто?
– А угадай, – беспечно улыбнулась женщина.
– Наши или приезжие?
– Второе.
– Женишки или кто-то из свитских?
– Первое.
Малефицио сосредоточился, в воздухе перед Асмодеем повис своеобразный пасьянс – портреты из досье. Память у Малефа, как у большинства высших демонов, была фотографической. – Кто именно?
– Я же сказал, угадай, – покачал головой Асмодей. – Почему я должен работать за вас с графом? К слову, я не отказалась бы ещё от одной порции ростбифа, он недурен.
– Извольте, – теперь кроме ростбифа, успевшего остыть, на блюде красовалась гора жареных колбасок и полголовы истекающего слезой сыра. – Что-нибудь еще?
– Пока хватит, – Асмодей расправлялся с новой порцией немногим дольше: поддерживать форму и работоспособность при повреждениях, для более слабого существа оказавшихся бы смертельными, без постоянного притока энергии извне было очень тяжело. Малефицио понадеялся, что допрос не затянется, и Асмодей скоро получит возможность перекинуться и регенерировать. Обычный, естественный для детей Третьего дома способ восстанавливаться вне всякого сомнения сделал бы запись допроса одним из самых кассовых порнофильмов Веера, но принимать участие в этом триллере Малефицио совершенно не хотелось: он подозревал, что в сравнении с экстренно восполняющим энергию князем инкубов и суккубов даже Лилит показалась бы робкой девицей из строгой семьи.
Асмодей снова налил себе.
– Угадывай побыстрее, – предупредил он. – В случае чего за поставленный мной щит без меня или отца ты не выберешься. Даже если выживешь.
Малеф промолчал, тасуя пасьянс из портретов. Выбрал три, растворив в воздухе остальные. Со вздохом отправил в ничто лишний, вгляделся в оставшиеся два и решительно подсветил один, развеяв второй.
– Хор-роший мальчик, – промурлыкало существо напротив, тронув край верхней губы алым кончиком языка. Лихорадочное возбуждение и быстрая речь сменились томным взглядом ставших огромными глаз и вязкой, медленной, словно сквозь подступающий паралич, манерой разговора.
– Угадал, – констатировал Малеф. Перед тем, как погасить кристаллы, он поднес последний портрет к каждому из них. – Перекидывайтесь, – бросил он. Его не услышали.
Разорванное платье упало на песок. Вставшее во весь рост существо не излучало угрозы, только голод и более ничего. При этом похожее на ожившую покойницу чудовище каким-то непостижимым образом не выглядело отталкивающим. Скорее привлекательным, на свой лад.
Малефицио вздрогнул. Не бойся, подпусти это поближе, почувствуй себя куском свежего мяса на тарелке – прекрасная перспектива. Заставить слетевшего с катушек изначального сменить форму – надо быть папашей. Перекинуться в Князя вряд ли удастся, особенно талантливым метаморфом Малефицио себя не считал. Потому зажмурился и швырнул перед собой щит, на скорую руку замаскированный иллюзией.
Щит раскалился и поплыл, но выдержал.
Стало тихо.
Малеф открыл глаза. На песке сидел мужчина, растрёпанные кудри закрывали лицо. На гладкой смуглой спине не осталось даже шрамов.
Малефицио облегчённо выдохнул. Сработало.
– Все в порядке, надеюсь? – максимально светский тон, щит наготове. – Или все же позвать ребят Мора?
Сидящий повернул голову, ленивым жестом убрал волосы с лица. На руках тоже не осталось ни царапины. Вскинутый на несостоявшуюся жертву взгляд был совершенно трезвым, но странно тоскливым.
– Ловко, – равнодушно отозвался Асмодей. – Прикрыть боевой щит голой бабой, не перекидываясь в обманку – хороший ход, признаю, – он легко поднялся, накинул обрывки платья, словно халат, не побеспокоившись трансформацией многострадальной тряпки во что-нибудь пристойное, и плюхнулся в кресло напротив. На столе возникла пузатая бутыль с этикеткой, на которой улыбалась обнажённая красотка. – Твое здоровье, мальчик, – глава Третьего дома отсалютовал Малефу бокалом. Пригубив вино, одобрительно кивнул и материализовал еще одно кресло и бокал. – Пора пригласить в наше уютное гнёздышко третьего, – ухмыльнулся он. – Разыграем в кости сомнительную честь разбудить среди ночи графа Маклина?
***
Граф, шагнувший в предложенный голограммой Малефа портал, не выглядел только что разбуженным. Злым и невыспавшимся – возможно. Но даже ревностные служаки обычно не ложатся в супружескую постель в походной одежде, сапогах и защитных куртках из драконьей кожи, и не обвешиваются полным набором служебных артефактов, чтобы безопасно поцеловать на ночь наследников.
За стол Маклин уселся, не дожидаясь приглашения. Коротко кивнул Малефицио, сгрёб в карман лежавшие на столе кристаллы, не проявив заметного интереса к их содержимому, и в упор уставился на Асмодея. Тот картинно передёрнул плечами, словно озябнув, и распахнутая рваная тряпка мгновенно превратилась в чёрные брюки и рубашку. Маклин криво улыбнулся.
– А теперь, – медленно произнес он, – выбирайте. Вы можете честно рассказать мне обо всём, что здесь происходило. Подчеркиваю, обо всём и честно. И подвергнуться стандартной ментальной проверке. В моём исполнении, не будем доводить до инфаркта дежурных менталистов. Если хотя бы один из вас откажется играть по правилам, за этим столом вскоре появится четвёртый гость. Прекрасно знакомый всем присутствующим. Он не склонен интересоваться ничьими предпочтениями, а правила придумывает сам. Итак? – при этом освещении цвет глубоко посаженных глаз графа было невозможно определить, но Малефу показалось, что где-то в глубине зрачков мелькнули оранжевые, как языки костра в ночи, сполохи.
– Валяйте, – устало отозвался Малеф, наливая себе из полупустого графина. – Или нам с вами останется только подать в отставку. По-раймирски.
– К чему эти бессмысленные потери в рядах Совета… – задумчиво протянул Асмодей. – Ваш досадный промах так легко обратить в солидное преимущество, не нарушая покой нашего общего друга! Он ценит подобную любезность. И неужели вы могли подумать, что я выпустил того шустрого птенчика на волю?
– Да или нет? – Оборвал его Маклин. – С остальным разберемся после. – В резком тоне начальника Третьего отделения мелькнули непонятные Малефу ноты облегчения. Асмодей кивнул и закинул ногу на ногу, сплетя пальцы на колене с видом скучающего эстета.
Маклин предоставил ему любоваться пейзажем, поставив свою версию стандартного щита, не дающего вмешиваться в ход процедуры. Если добровольный «помощник» внезапно решит сменить обстановку, его ожидает крайне неприятный сюрприз. Графин с небезынтересным содержимым также остался на экранированной части стола.
Определённые подозрения возникли у графа сразу после осмотра места происшествия. В беседке фонило не только от использованного мальчишкой боевого щита. А ведь инцидента можно было бы избежать с самого начала. Впрочем, авантюризм и уверенность в собственном бессмертии угробили не одного подающего надежды молодого дознавателя. Правда, немногие додумались бы угощать раненых наркоманов мощными стимуляторами, запершись в допросной без охраны и сломав ключ. К чести Малефа следовало бы заметить, что решения он принимал, не считая визави ненормальным в медицинском смысле. Так… зрелище Асмодея, хлещущего зелье, как больной верблюд, его не насторожило. Дозировка на стенке графина не прописана, вот он и был уверен, что старый папашин товарищ не станет перебирать во вред себе. Самоуверенность, ложное чувство безопасности… ну и прежний опыт общения с красоткой Асмой, логично – если бы не обострившиеся из-за княжеского угощения способности, Маклин и сам принял бы клоунаду на Совете за относительно чистую, хоть и порядком истертую монету.
Графу до крайности не понравилась одна незаметная, совсем свежая и вроде бы легко сбиваемая установка, которую разум Малефа начал интенсивно обрабатывать. Судя по озадаченному и невесёлому виду чудом уцелевшего, ему это тоже не нравилось. Посмотрим повнимательнее… редкостная дрянь, рассчитанная на постепенную раскрутку и подпитку, как некоторые адресные заклинания или старые яды. Нетипичный для суккубов или инкубов способ воздействия – ментальный вирус на случай, если жертва – сильный маг, член Совета и сын правителя – всё же выживет… скорее, подобная многоходовочка была бы в духе Князя. На радиоактивную компостную кучу, в которой вызрела такая идея, придётся посмотреть особенно пристально.
По итогу у графа оставалась лишь пара вопросов, ответ на один из которых вряд ли удалось бы получить, а второй был риторическим. Что именно сыграло решающую роль и спасло мальчишке жизнь? И где был здравый смысл Темнейшего, когда тот прямым приказом отправил Асмодея на ярмарку в качестве жениха? К счастью, худшие опасения не подтвердились, и сознательной сделкой тут не пахло, иначе очная ставка состоялась бы, открыв новую страницу в истории судебной психиатрии. От перспективы граф внутренне содрогнулся: окончательно лишившийся тормозов всемогущий маньяк-извращенец на троне автоматически сделал бы существование ведомства Маклина бессмысленным. Действия Темнейшего довольно часто не выглядели образцом душевного здоровья, однако до выдачи собственных детей на потеху обитателям Бездны, он, слава Хаосу, всё-таки пока не дошёл.
Маклин чуть не до хруста стиснул челюсти: лезть в голову Асмодея следовало бы в ментальном аналоге костюма химзащиты. Никаким аффектом не пахло, но формально мерзавец пару раз предупредил Малефа. Совершенная классика, поэтому мальчишку и следовало проверять первым. Асмодей заранее подготовился к любому повороту событий. Однако граф, в отличие от Малефа, пациентов с особого этажа Бездны не просто видел, а сам определял их туда. И знал, что на начальном этапе иной раз лучшим доказательством вины служит полное отсутствие следов и улик. Чем страшнее хищник, тем чище выглядит его логово. Особо опасные экземпляры, впрочем, радостно выносят на обозрение тщательно выверенное количество грязи и дерьма.
С Асмодеем дело осложнялось тем, что полномочий вскрывать глубинный пласт мотиваций, так называемый «чёрный ящик», у графа не имелось. Без этого всё выглядело неудачным стечением обстоятельств, вызвавшим к жизни полный театра абсурда, едва не перешедший в анатомический. Даже страх наказания, раскаяние и другие уместные в сложившейся ситуации чувства выглядели вполне искренними. Маклин скривился: ценность ментальной проверки, если речь идёт об искусном лжеце из Совета, не выше горсти песка на Пустошах. По крайней мере, было ясно, что следует сделать дальше, раз придётся работать с таким «активным гражданином» в одной связке.
Он снял щит и напоказ, очень медленно, активировал пару служебных амулетов.
– Проверкой установлено, что имело место неспровоцированное нападение на гражданина Адмира, – ровным тоном произнес он. – Физического вреда не нанесено, ментальный ущерб, – Маклин покосился на бледного, как стенка, княжьего сына, – необратимым не является. Тем не менее, согласно законам, пострадавший может обратиться в Третье отделение. Выбор за вами, – он повернулся к Малефицио.
– Ну к чему эти формальности между своими? – вклинился Асмодей. – Признаю, я слегка перевозбудился, но вклад в наше общее дело, кажется, даёт мне право рассчитывать на снисхождение, а чистосердечное раскаяние – на прощение…
– Твой щит, который позволяет творить что угодно в замкнутом пространстве, но не пропускает наружу ни свет, ни звук, ни случайные выбросы магии, ещё не снят, – напомнил Маклин. – Поэтому, если ты не замолчишь, мне придётся заткнуть тебя любым способом – надеюсь, ты не забыл, как меня называют за спиной?
Асмодей изобразил оскорблённую невинность, но умолк.
– При всем уважении к вам, граф, я предпочёл бы не впутывать Третье в свои дела, – покачал головой Малеф.
– Уверены?
– Вполне, – благодаря то ли княжескому зелью, то ли крепким нервам Малефицио выглядел уже почти обычно, хотя отстранённый взгляд мальчишки Маклину не нравился до крайности.
– Разумное решение, – влез повеселевший Асмодей.
– Неверная реплика, – осадил его Маклин. – Что следует сказать?
– Буду должен, – Асмодей привстал, выражая всем своим видом всё ту же поруганную, но полную всепрощения невинность, и протянул Малефу руку.
Тот после секундной заминки ответил на рукопожатие, бесцветным голосом подтвердив:
– Принято.
Маклин кивнул, и вокруг сомкнутых рук двух членов Совета на мгновение вспыхнуло синеватое холодное пламя.
Глава 9, в которой раймирского министра обороны ожидают дурные вести, а адмирала флота Его Инфернального Величества – неожиданный посетительГлава 9, в которой раймирского министра обороны ожидают дурные вести, а адмирала флота Его Инфернального Величества – неожиданный посетитель
– Надеюсь, ты скучал без меня, мой мальчик? – игриво обратился Асмодей к бесчувственному телу на кровати. Что-то, промелькнувшее в его тоне, зацепило чуткий слух графа. Тошнотворный лексикон министра культуры, конечно, под завязку был набит «котиками», «птенчиками», «детками» и прочей… фауной, но обращение к преступнику, покушавшемуся на его жизнь, прозвучало с оттенком какой-то неясной грусти. Асмодей присел рядом, почти ласково потрепал по щеке своего несостоявшегося убийцу и обратился к спутникам:
– Вы предпочитаете начать с осмотра места преступления или мне взбодрить парнишку для задушевной беседы?
Малефицио промолчал, разглядывая обстановку, а Маклин дал знак повременить.
– Для начала я хочу выслушать твою версию, – а про себя отметил, что в номере дешёвого отеля и в отсутствие постояльцев больше беспорядка, чем после этой попытки убийства. Никаких следов борьбы.
– О, пребанальнейшая история. Мы познакомились в ближайшем баре, я сразу заприметил этого красавчика и счёл весьма интересным тот факт, что он отправился развлекаться, так сказать, инкогнито. Мне стало любопытно, кто же скрывается под столь хорошо сделанной личиной, не меняя формы. Когда понял, что меня он не знает и принимает всё за чистую монету, сделалось ещё занимательней. Естественно, его истинное лицо разглядеть было несложно, сложней было проделать это так, чтобы мальчишка ничего не ощутил. Надо сказать, в настоящем виде он гораздо приятнее, хотя оба варианта внешности не совсем в моём вкусе. Но наша неопытная невеста вполне могла бы клюнуть. По мне, так слишком похож на своего папашу в молодости. И такой же параноик. Был совершенно один, даже без прикрытия. Зачем бы?
– Гораздо интереснее, что в этом баре забыли вы, – подал голос Малефицио, быстро утомившись непритязательными интерьерами и словоохотливостью непрошеного соратника, – район не из элитных.
– Угадай, – Асмодей с лёгкой улыбкой склонил голову к плечу, кокетливо глянув на Малефа. Тот снова отвернулся к окну.
Асмодей, которого сейчас могли бы заставить заткнуться лишь приказ Князя или экспансивная пуля в голову, продолжил:
– Так вот, друзья мои, заподозрив неладное, я самоотверженно решил идти до конца, ведь на кону оказалось благополучие Цветка Пандема. Дальше событиями управлял Хаос. Предпочтения пылкого юноши оказались слегка специфичны, но совершенно несовместимы со статусом княжеского зятя. Выбранные методы я назвал бы неряшливыми, но техника была недурна, очень недурна. Когда я помог мальчонке полностью расслабиться, он сделался излишне… напористым. И сменил инструмент, хотя поначалу эта идея у меня особых восторгов или возражений не вызвала: трость – предмет особый, обращение с ним сродни высокому искусству. – Выражение возвышенной мечтательности, нарисовавшееся на смазливой физиономии министра культуры, по уровню непристойности легко могло соперничать с двумя сменами разнузданных оргий в лучшем борделе Пандема.
– Ближе к делу. – Прервал неловкую паузу Маклин, покосившись на безупречно прямую спину Малефа, на которой в любой момент могли проступить годовые кольца. – Это допрос, а не сборище клуба Анонимных Извращенцев.
– Извращение – понятие глубоко субъективное, дорогой граф. К примеру, нанесение визитов собственной супруге только тогда, когда начинаете находить у неё под кроватью чужие сапоги, может считаться или не считаться извращением исключительно исходя из того, кому те сапоги принадлежат. – Словно бы говоря о чём-то совершенно абстрактном, ответил Асмодей. Бросив быстрый взгляд на лицо Маклина, удовлетворённо улыбнулся уголками губ, однако довольно резво свернул все лирические отступления.
– В общем, как только я окончательно убедился, что такой супруг дочери моего любезного друга совершенно не подходит, то парализовал милашку и направился к вам.
– Благодарю за подробный рассказ. – Произнёс Маклин таким тоном, что Асмодей счёл за лучшее покинуть кровать и переместиться в кресло. Малеф внимательно вглядывался в лицо преступника, словно пытаясь просканировать содержимое его головы прежде графа.
– Тонкая работа, – подал голос Асмодей, рассматривая подобранную с пола трость. Со знанием дела повертел в руках, осторожно провёл пальцами по металлическим пластинам под набалдашником, и после короткого щелчка трость увенчал потайной клинок. – Против хорошего копья в спальне я обычно ничего не имею, но реши наш красавчик поиграть со мной в змееборца, могло выйти весьма неловко…
– Вас не затруднит ненадолго заткнуться? – Малефицио прервал очередную серию словоблудия на старте, о чём незамедлительно пожалел.
– Ну зачем так грубо, милый. После всего, что между нами было, мы вполне можем перейти на «ты», – томные взгляды министра культуры, по мнению многих, заслуживали отдельной статьи в адмирских Кодексах. Как и почему отец с первых дней мира числил Асмодея среди своих ближайших друзей, становилось для Малефа всё более сомнительной загадкой. – Если уж драгоценный граф взялся за дело, будь уверен, его не остановит даже фестиваль военных оркестров.
Маклин не обратил на сказанное никакого внимания, сосредоточившись на лежавшем. «Красавчик» Изидор, наследник Второго дома Раймира, единственная слабость непробиваемого Михаэля. Прекрасно это понимал и пользовался, гадёныш: столько лет покрывать преступления сына мог или такой же безумец, или любящий отец. Впрочем, иногда грань между одним и другим так тонка, что не видна вовсе. За самим Михаэлем числилось немало, но ни один из эпизодов доказан не был. Даже расследование гибели его первой жены благополучно заглохло.
Это кладбище отеческих надежд не зря заинтересовало Асмодея: мальчишке нужны были даже не дамы из специфических заведений Эфора – некроборделей и клубов самоубийц. Не результат, процесс. Рыться в голове у парализованного, но сознающего происходящее юнца сначала было не слишком просто: в Раймире, с его законом о мыслепреступлениях, аристократия училась закрываться от ментального сканирования едва ли не раньше, чем держать вилку. Маклин холодно улыбнулся и усилил нажим – в конце концов, если раймирский министр обороны столько лет защищал извращенца, сыночка, оставшегося идиотом после допроса, он точно не выбросит на улицу. Впрочем, стандартная защита от сканирования оказалась не настолько прочной, чтобы перепуганный мальчишка мог сопротивляться, рискуя проститься с рассудком. Правильно, не стесняйся, покажи, о чём ты думал…
Ещё одна помойка. Калечить отчаянно сопротивляющуюся партнёршу, периодически проверяя, чтобы та оставалась в сознании и понимала, что её ждёт. Как только приступ проходил, накатывала волна страха. Неплохим средством от него оказались безнаказанность и своеобразное чувство юмора господина министра обороны – поставлять в качестве любовниц для сыночка приговорённых к смертной казни надо было ещё додуматься… Здесь, в Адмире, женишок сперва контролировал себя, но сорвался.
В бар его понесло в полном убеждении, что прошлое убийство было случайностью, и он в состоянии остановиться. Разумеется, ошибался – но стресс требовал выхода. Способностью Третьего дома чувствовать партнёра Асмодей, как к нему ни относись, гарантированно обладал никак не на уровне обычного суккуба – Маклин готов был ставить мешок шеолов против обгрызенной бараньей лопатки, что к решительным действиям Изидора незаметно, недоказуемо, но довольно уверенно подтолкнули. Мальчишка обнаружил подвох только тогда, когда то, что уже должно было перестать дышать, вдруг открыло глаза, улыбнулось и сбросило ремни, как приставшую к рукаву нитку. Парализовали Михаэлева сынка не только и не столько чары, сколько панический ужас и полная уверенность, что живым из комнаты ему не выйти, после того, как он понял, кто стоит над ним в обличье скучающей любительницы свиданий на одну ночь.
Граф отвернулся. Малефицио по-прежнему изучал пейзаж за окном – как не проглядел дыру в стекле, непонятно. Асмодей, развалившись в кресле, косился то на Маклина, то на Малефа, но молчал. Должно быть устал или решил не нарываться.
– Последняя проверка, – не обращаясь ни к кому, процедил Маклин. – Сейчас мы доставим сюда девчонку. Покойные не лгут.
– Может, обойдёмся без кукольных спектаклей? – манерно вскинул брови Асмодей. – Если господину министру будет недостаточно слова трёх членов Тёмного совета…
– Существует установленная процедура, – Маклин жестом остановил Асмодея, явно намеревавшегося продолжить препирательства. – Малефицио, составите мне компанию?
– Если надо, я готов, – тот прекратил гипнотизировать неприглядную картину за окном. – Но почему бы нам не переместить её сюда прямиком из морга?
– Из здания Третьего отделения ничего нельзя забрать на расстоянии, – сообщил граф. – И отправить туда можно только служебным заклинанием или амулетом. Сами подумайте, что было бы, если бы улики или бумаги из управления любой сильный маг мог забрать, когда вздумается… Та же система, что и у вас в СВРиБ, учтите, если соберётесь когда-нибудь совершить преступление.
Малефицио кивнул. Судя по тому, как парень избегал смотреть на Асмодея, идея противозаконных деяний в адрес ближнего казалась ему довольно привлекательной.
Маклин вынул из воздуха стальной амулет на длинной цепочке.
– Можете надеть на шею или намотать на руку, как удобнее. Не будем тратить время попусту.
Оттиск служебного амулета, личная печать, все необходимые отметки на пергаменте. От предложения дежурного «упаковать» законсервированный заклинаниями труп Маклин отмахнулся.
– Малефицио, вы способны донести эту леди на руках? – граф кивнул на стройное тело, благодаря заклинаниям словно парящее над столом. Жертва была прикрыта тонкой тканью, но повреждения, сходные с теми, что с такой гордостью демонстрировал Асмодей, были очевидны.
Начальник СВРиБ кивнул с непроницаемым выражением и подхватил труп на руки. В этот момент Маклин снял заклинания. Казавшееся негнущимся и невесомым тело оказалось неожиданно тяжелым, но гибким, словно мешок с мокрым тряпьем. Малефицио не изменился в лице, перехватил тело поудобнее и оглянулся на Маклина:
– Открыть портал?
– Амулета хватит, – граф пристально вгляделся в застывшее лицо. В ярком неподвижном свете мальчишка сам смахивал на покойника. – Тебе это – он резко кивнул на труп в руках Малефа, – нравится?
– Нет, – всё тот же бесцветный голос.
– И не должно, – граф кивнул. – Асмодей сегодня несколько перебрал со спецэффектами. Если бы на твоем месте оказался более слабый маг, могло и прокатить.
За время их отсутствия в комнате ничего не изменилось. Асмодей, кажется, задремал в кресле – по крайней мере, резко распахнувшиеся огромные глаза господина министра культуры по несфокусированности и наивности могли соперничать с младенческими. Он молча наблюдал за тем, как Малеф, повинуясь жесту Маклина, укладывает девушку рядом с парализованным Изидором, но, как только тело оказалось на постели, внезапно оживился.
– Встань, дочь Третьего дома, – в баритоне Асмодея почему-то не осталось и следа манерности. Подчиняясь приказу, девушка приподнялась, согнувшись в талии, как складываемый перочинный нож. В открывшихся глазах промелькнуло нечто, похожее на узнавание.
– Асмодей, – Маклин покосился на князя инкубата и суккубата с плохо скрываемым раздражением, – не припомню тебя в списках зарегистрированных практикующих некромантов.
– Я выше этих формальностей, – на ярких безупречного рисунка губах мелькнула самодовольная улыбка.
– Если ты не прекратишь вмешиваться, – сухо предупредил Маклин, – на формальности начну плевать уже я. Не думаю, что тебе это понравится.
– Как знать, – протянул Асмодей, но тут же распростёрся в кресле, утомленно махнув изящной рукой, на пальцах продолжали переливаться оставшиеся от образа скучающей провинциальной аристократки кольца. – Впрочем, не навязываю свою помощь, можешь разбираться сам.
– Девочка моя, – голос снова стал жёстким, – тебе придется слушаться другого. Ответь на все его вопросы, и Хаос примет тебя.
Ничего нового допрос не принёс. Когда мёртвой девушке показали по-прежнему скрытого личиной Изидора, она опознала своего последнего клиента. Кристаллы с записью Маклин столь же небрежно, как и предыдущие, ссыпал в карман. Тело убитой, повинуясь заклинанию, безжизненно вытянулось рядом с убийцей, наблюдавшим за происходящим остекленелыми от животного ужаса глазами.
***
– Ты дурная примета, Палач. Особенно в эти часы, – проворчал раймирец, неприязненно уставившись на Маклина. Собеседники Михаэля обычно быстро начинали чувствовать себя очень неуютно, как заблудившиеся в джунглях охотники, осознавшие, что из чащи на них уже некоторое время с интересом смотрит пара вот таких же пронзительно-голубых глаз, к которым прилагается шестьдесят стоунов мышц, острые клыки и когти.
– Увидим. У меня к тебе несколько вопросов. – Маклин махнул рукой, предоставляя Михаэлю лучший обзор. – Видишь парня на кровати?
– И не только его. Ты потревожил меня, чтобы похвастаться? – приподнял бровь Михаэль.
– Смотри внимательнее. – Граф с удовольствием наблюдал, как широкая ухмылка медленно сползает с лица собеседника. – Уверен, ты лучше меня знаешь, что произошло с его дамой. Скажи, сколько у нее было предшественниц?
– За дурака меня держишь? – в голосе Михаэля появились рокочущие ноты.
– Отнюдь. После того, как твоего наследничка взяли на горячем, я мог бы сразу отправить его в Бездну.
– Горячее давно покрылось льдом. Девица отлично сохранилась, но умерла не вчера. При твоём уровне доступа сфабриковать подобное – раз плюнуть. Решил выслужиться перед хозяином и повесить новые подвиги его беглого сынка на моего оболтуса?
– Вольный воздух Адмира слегка вскружил крошке голову, так что одной дамой дело не ограничилось, – послышался приторный баритон Асмодея, который устал скрывать своё присутствие. – Но радуйся, Бештер, первый слуга Светлейшего, карающий меч Раймира, правящий твёрдо и у престола стоящий по праву: всем прелестницам столицы твой сын накануне вечером предпочёл меня.
Взгляд Михаэля застыл в одной точке где-то над головой Маклина и приобрёл почти стеклянную прозрачность. По бокам напряжённо сжатых челюстей вздулись и заходили желваки. Михаэлю не требовалось особых усилий, чтобы выглядеть угрожающе, с его телосложением это впечатление скорее следовало постоянно контролировать. Неожиданно перед ним возник бокал, и раймирец осушил его одним глотком.
– Вторая жертва. Точнее, потерпевший, – сухо прокомментировал явление Асмодея Маклин.
– Член Совета Тёмных князей, какая неожиданность, – Михаэль поморщился. – Не томи, Палач, выкладывай, спрятан ли у тебя под кроватью в этом клоповнике ваш премьер-министр, и сидит ли в шкафу Темнейший?
– Отца здесь нет, но у меня к вам вопрос как у брата невесты. – Граф понимающе усмехнулся, увидев реакцию Михаэля на очередное действующее лицо этой пьесы – ситуация стремительно теряла адекватность, а в официальном изложении и вовсе напоминала бы бред пациента Бездны.
– Что бы вы стали делать, если бы Изидор настолько… расслабился не с безвестной беднягой из Третьего дома, а в супружеской спальне с моей сестрой?
Михаэль брезгливо стряхнул со стола осколки раздавленного бокала, не обращая внимания на пачкающую столешницу кровь, но ответил неожиданно спокойно:
– Она ещё и дочь Лилит, парень. Не исключено, что мне выпало бы радоваться счастью юной четы да заходить проведать многочисленных внуков. Убить её он не смог бы, она его – тоже. Чем не секрет удачного брака?
Даже у Асмодея хватило такта промолчать. Михаэль смотрел не на собеседников и даже не на распростёртого на кровати Изидора. Маклин догадывался, в сколь давнее прошлое устремлён этот взгляд, и кого видит сейчас перед собой былой противник.
Первая часть формулы договора не была сказана вслух, не была и утроена, но старые правила того не требовали. Ритуальный ответ прозвучал без колебаний, резкий, как падение ножа гильотины:
– Буду должен.
***
Тавмант не был настолько влюбчив, чтобы сворачивать шею вслед каждой встречной, но только что к нему обратилась ожившая мечта любого парня. Если, конечно, вытащить её из мешковатых шмоток, которые она нацепила явно для конспирации. Ну или для того, чтобы не нарушать дорожное движение и не провоцировать массовые беспорядки. Явилась по дядюшкину душу, о чём сообщила скромно, безо всякого кокетства. Это только добавило ей прелести. Тавмант что-то отвечал на автомате, стараясь как можно дольше задержать и одновременно надеясь, что его напарница и кузина всё-таки смилостивится и примет экстренный сигнал сердечного бедствия.
– Фина, выручай. Если та, что сейчас зайдёт, не очередная беременная любовница нашего дядюшки, сделай милость, выясни адресок. Судя по одежде и говору, явно местная, но я не то что не видел её раньше, я даже не слышал о ней.
– Твой кредит в моём банке доверия и так слишком широк, дорогуша. Кто умолял перекинуться и посидеть за него на дежурстве, чтобы он мог удрать с дружками на охоту? Рассказы про обильную добычу и грандиозную попойку после остались единственным проявлением твоей благодарности. А теперь мне прикажешь выступать ещё и в роли уличной сводни? – сердито отозвалась Фина. – Даже не мечтай.
При виде нескладного чучела на пороге девушка нахмурилась, но не проронила ни слова. Бестолковый кузен перегрелся на солнышке, перебрал вина в обед, или тут замешаны какие-то хитрые приворотные чары? Дядюшка Леви всё же проявлял излишнее великодушие, позволяя пропускать во дворец чуть ли не любого, будь он даже нищим тапочником, ночующим на пляже. Та же чрезмерная широта души владыки Архипелага приводила сюда бессчётных дам и девиц самого разного пошиба, иногда и с детьми. Вдовы, сироты, мнимые родственнички, неудачливые авантюристы, наивно полагающие себя достойными денежного содержания. Щедростью криоса пытались воспользоваться слишком многие. К какой категории относился этот визитёр, намётанный глаз Фины определить не смог. Одно удалось прояснить сразу – никакие чары в деле всё-таки не участвовали, маскировкой или приворотами тут и не пахло. Скорее всего – и правда девчонка, судя по тому, как нервным движением заправила под шляпу выбившуюся прядь волос. Но кому это вообще важно, кроме разгильдяя Тавманта? Гораздо интереснее другое: понять, с чем явилась, не вышло – полный вакуум вместо обычного потока сознания. Не блок, не щит, какая-то противоестественная кромешная пустота. Фина сосредоточилась, надеясь зацепить хоть что-нибудь. От напряжения тут же заныли виски, противно отдавая в затылок. Преодолевая нарастающий шум в ушах, девушка встряхнула головой и потёрла глаза онемевшими пальцами. Посетительница продолжала молчать, глядя в пол, и, судя по всему, провалившуюся попытку сканирования даже не заметила. Не то её сморила проклятая духота, не то девица и вовсе не в себе.
– Эй, подруга! – Посетительница слабо шевельнулась, но глаз не подняла. Отчасти Фина её понимала, самой потребовалось некоторое усилие, чтобы прервать затянувшуюся паузу. – Ты же не можешь тут сидеть, пока на тебе кораллы не вырастут. Криоса нет, и о своих планах он мне, видишь ли, не докладывает – так что не поручусь, что сегодня ты его дождешься. Обычно к нему со своими проблемами приходят каждое новолуние, а до него, – морская ведьма сосредоточилась, – ещё дня три. Если у тебя что срочное, так иди к ратуше – там не только мэр и совет старейшин, там рядом приют для обездоленных, суд, казармы городской стражи и всё прочее, что может понадобиться в стеснённых обстоятельствах.
Странная девица снова никак не отреагировала.
В дверь приёмной просунулась лохматая голова – Тавмант очевидно устал ждать мысленного сообщения.
– Прекрасные дамы, – заговорщическим тоном сообщил молодой демон, – вчера вечером я выиграл в карты бутылочку вина, которое, по слухам, предпочитает адмирский владыка. Не материализовать ли её прямо здесь и не распить ли прямо сейчас? Криоса нет, скоро закат, нас сменит ночная стража, так почему бы не провести оставшиеся пару часов веселее, чем прошедшие десять?
Фина возвела глаза к потолку. Возможно, бокал вина сделал бы сложившуюся ситуацию несколько приятнее, но не говорить же об этом кузену.
– Манта, твои трущобные привычки стремительно переходят на новый уровень: теперь не только пить на службе, так ещё и угощать посетителей. Осталось дождаться ночной стражи и устроить вечеринку прямо в дядюшкином кабинете. Полагаю, он будет просто счастлив, если случайно решит нас навестить.
– Фи, в кого ты такая зануда? Дядюшка никогда не порицал питие вина в компании прекрасных дам...
– Возможно, настало время начать, – из-за двери за спиной Фины вышел Левиафан и оглядел собравшихся. Тавмант моментально утратил весь энтузиазм под тяжёлым взглядом криоса, а побледневшая Фина досадливо кивнула в сторону неподвижной девчонки:
– Что у неё к вам за срочное дело – так и не объяснила, но уходить категорически отказывается.
– Я разберусь, – коротко бросил Левиафан. Слава Хаосу, это не государь и повелитель, но, если подозрения верны, убирать гостью подальше от оболтусов следовало аккуратно. И быстро. В приёмной и без того фонило, как в палате Бездны. Эти двое – ребята, конечно, дубовые, но просиди они так до конца смены – неизвестно, чем бы кончилось. Он осторожно приблизился.
– Девочка, ты меня слышишь?
Фигура в кресле, секунду назад напоминавшая искусно сделанный манекен, резко распрямилась и в попытке встать слепо рухнула на руки адмиралу, довольно чувствительно залепив лбом в грудь. Он вынужденно приобнял девчонку, вцепившуюся в него не хуже осьминога, и под аккомпанемент глухих сдавленных рыданий растворился в воздухе вместе с ней, оставив подчинённых в полном недоумении. Единственное, что оба поняли – узнать адресок незнакомки юному любителю карт, вина и женщин точно не светит.
***
Перебрасывая портал, адмирал спешил убрать рыдающую и фонящую, как идущий вразнос реактор, дочь владыки подальше от всего живого и, похоже, не подрассчитал: в погребе, конечно, не было никого живого, если не считать винных дрожжей, но вряд ли это помещение сойдет за гостиную. Отцепив от себя беспомощно всхлипывающую Аиду, Левиафан огляделся и счёл, что пузатый бочонок в углу – вполне подходящее кресло. Материализовал на нём подушку, усадил Аиду и задумчиво посмотрел вокруг. Слуги бывали здесь чаще и наверняка ориентировались лучше, но звать их не следовало. Ладно... Повинуясь движению руки, где-то под сводами подвала загорелся свет. Адмирал дистанционно и во многом наугад выудил откуда-то из недр дальнего стеллажа бутылку. Напряжение сказывалось – вытаскивая пробку, он раскрошил бутылочное горлышко, но вовремя спохватился – осколки не попали внутрь, а, повинуясь заклинанию, заплясали вокруг и сложились в пару повисших в воздухе бокалов. Плеснув себе, он пригубил напиток. Неплохой ром... есть надежда, что девчонке перехватит дыхание настолько, что она забудет, как рыдать. Во второй бокал ром полился до краев. Аида вздрогнула, отшатнувшись от неожиданно возникшего перед ней резко, но приятно пахнущего подношения.
– Это что? – она взяла бокал, но по-прежнему принюхивалась к содержимому.
– Отрадно в кои-то веки увидеть кристально честное княжеское дитя, – иронически произнес Левиафан. – Ты хочешь сказать, что ни разу не совершала набегов на папашин шкаф? Или что среди добычи никогда не оказывался ром?
– Не такой, – Аида еще раз понюхала напиток. – Пахло иначе.
– На Островах ром настаивают на травах и специях, а не просто выдерживают в бочках, – как ребёнку, пояснил адмирал. – Не понравится – найду что-нибудь другое.
Аида сделала осторожный глоток, вкус напитка оказался ярким, как фейерверк. Пряный и терпкий, но более мягкий, чем дары отцовского шкафа. Совершенно некстати вспомнилось, как отец впервые застукал её за расхищением закромов. Ругать не стал, просто налил бокал доверху и с ласковой усмешкой сказал, что если она выпьет всё до капли, то ей будет позволено забрать бутылку с собой и в дальнейшем полноправно пользоваться всем, что найдёт на полках. Очнулась она только утром следующего дня, с жуткой головной болью, и первое что увидела – недопитую бутылку рома на прикроватном столике. Рядом красовался маленький изящный флакончик с запиской. Лежит теперь где-то в шкатулках, среди прочих отцовских подарков. Аида бессильно опустила голову, глаза снова защипало, пустота в груди всё росла и росла. В попытке собрать волю в кулак она сделала ещё один изрядный глоток… и громко, безобразно и совершенно непозволительно разрыдалась.
Левиафан поморщился – ни женских, ни детских слёз он не любил. Что там случилось-то, если папашина любимица при упоминании о Князе ударяется в истерику? Выбрала неподходящего жениха или пошла по стопам старшей сестры? Надоело участвовать в старом тягомотном ритуале? Последнее как причину всерьёз рассматривать было смешно – закон дозволял невесте, в случае, если никто ей так и не приглянулся, раздать неудачливым претендентам ответные дары, да и отправить восвояси, а через несколько лет снова собрать желающих попытать счастья. Пользовались полным отказом редко, но, как полагал адмирал, лишь потому, что обычно к началу ярмарки на примете у всякой уважающей себя невесты уже имелась пара-тройка достойных кандидатур. Всё сводилось к выбору наиболее нравящегося ухажёра. Остальные обычно тоже внакладе не оставались – после того, как невеста выбирала будущего мужа, неудачникам опять же преподносили утешительные подарки. Кто был поумнее, без супруги не уезжал всё равно – вокруг любой невесты постоянно крутилась целая стая придворных дам и дев, куда более озабоченных устройством собственной личной жизни, нежели благом патронессы. Так что, Хаос побери Самаэля, могло там произойти?
Левиафан погладил плачущую Аиду по голове. Девица припала к нему и зарыдала ещё пуще. В то, что её драгоценного папашу Хаос-таки побрал, Левиафан не верил ни на секунду: если бы что-то произошло с Темнейшим, член Совета почувствовал бы это немедленно.
– Ты пытаешься превратиться в парковый фонтан? – поинтересовался он у Аиды. – Или разругалась с женихом?
Для того, чтобы по обрывочным фразам, перемежаемым шмыганием носом и сбивчивыми извинениями, понять, что произошло, следовало быть менталистом уровня Маклина. Адмирал пошёл более долгим, но менее затратным путем: влил в Аиду еще бокал рома, а затем материализовал умывальный тазик, сделанный из огромной, сияющей изнутри перламутром ракушки, и наполнил его холодной морской водой. Выливать без малого ведро на растрёпанную голову безутешной девицы было, конечно, некуртуазно, зато для прекращения истерики – самое то. Задохнувшись от возмущения, Аида вскинулась и с удивлением обвела взглядом погреб, бокал в своей руке и Левиафана, продолжавшего небрежно держать опустевшую посудину.
– В Бездну женихов! И Тойфеля с его господином Дипломатом туда же! – выпалила девушка. – Из-за них он меня выгнал… – нижняя губа снова предательски дрогнула, и Левиафан понял, что если не перехватить инициативу, то он может хоть до утра вычерпывать море на голову княжеской дочери.
– Папаша тебя выгнал? – спокойно уточнил он. – Из завещания-то хоть вычеркнул, как положено в благородных семействах?
Аида сперва хихикнула, попытавшись представить Князя на смертном одре в окружении нотариусов и менталистов, а затем расхохоталась. Довольно нервозно, но в целом, как счёл адмирал, это было много лучше слёз.
– Просвети, откуда возле тебя взялся Тойфель, – жёстко продолжил он, – и кого ты называешь Дипломатом?
Лицо Аиды свело очередной судорогой неконтролируемого и крайне неприятного веселья:
– Моя вина, я его спрятала. То есть её… Думала, тихо уедут с Габриэлем, но она… они… Идиотка! Война была в ярости, мы же всё делали тайно. Потом вызвали Мора. Теперь решают без меня, а отец… Он был прав, он всегда оказывается прав! Какая ирония… – Аида внезапно расхохоталась, хотя ничего смешного в её словах не было. Адмирала продрало до костей, и атмосфера погреба была тут совершенно ни при чём. На слабость нервов он тоже не мог пожаловаться даже в эпоху юности мира. В отчаянном смехе девушки проступали безошибочно узнаваемые интонации. Он слишком хорошо их помнил.
Редкостно невовремя, – по его реакции девчонка вряд ли сможет что-то прочитать, но лучше всё же прогуляться к стеллажам лично, не привлекая магию. Гадай теперь, это полное развитие всех унаследованных от обоих родителей способностей и качеств? Научившись с этим управляться, девчонка, пожалуй, при желании легко заменит армию наёмных убийц. Или от переживаний и обиды – изгнание она, похоже, полагала настоящим, хотя по тому, что удалось понять, это больше походило на очередную идиотскую шутку Первого среди равных – врождённые способности обострились и вызвали единичный всплеск, который может не повториться более никогда?
Адмирал очень старался не реагировать на отчётливое движение у себя за спиной. Обернулся за мгновение до того, как девчонка, обмякнув на своём шутовском троне, склонилась лицом в колени и задремала в этой неудобной позе, а бокал, выпавший из разжавшихся пальцев, разлетелся о каменный пол.
Глава 10, где все озабочены судьбой пропавшей невесты, а она заводит новых друзей и неожиданно для себя меняет отношение к бракуГлава 10, где все озабочены судьбой пропавшей невесты, а она заводит новых друзей и неожиданно для себя меняет отношение к браку
Тойфель была лишь отчасти благодарна сестричке за внезапное исчезновение: приковывать внимание к своей персоне он, конечно, не разлюбил, но прекрасно бы обошёлся без конвоя из отцовского лейб-медика и его же доверенной убийцы. Пусть одни папочкины любимые игрушки ищут другую, в эдакой чехарде кто-то из них запросто может случайно сломаться. Ошеломлённый Мор и взбешённая, но растерянная Война – прелестное сочетание, если наблюдать со стороны.
Смешно – в прошлой жизни был дублем отца, а эту начал с того, что занял место сестры. Впрочем, только низшие привязаны к своим именам и лицам. «Ты можешь быть чем угодно». Тойфель криво усмехнулась: он-то действительно мог. Почти.
Если Аида действительно отправилась туда, куда собиралась, то им ещё предстоит повидаться, ясно без гаданий. Другой вопрос, чем может обернуться такое свидание, случись оно в магистрате, при стечении народа. Аиде пора бы научиться быть кем-то, кроме балованной княжеской дочки – возвращаться некуда, разве что под диван к папаше. И хуже, если тот начнёт поиски беглянки сам. От него так просто спрятаться не выйдет, моя дорогая взбалмошная сестричка, и чем скорее до тебя это дойдёт, тем меньше проблем будет у всех.
В Джаганнате тоже ожидает отнюдь не толпа поклонников господина министра иностранных дел. Но сделать его вдовцом дважды этим стервятникам не светит. Бедняге просто не повезло с первым браком, разве действительно хорошая жена могла бы позволить себя убить и тем причинить мужу столько боли? Она ведь никуда не делась, а в равной пропорции с тоской и чувством вины составила довольно крепкий коктейль. – Тойфель поднесла к губам бокал с коньяком и прикрыла глаза. Напиток успел прогреться, раскрыв аромат почти полностью. По стенкам бокала медленно ползли вниз тягучие капли, складываясь в причудливые арки. – Непозволительно легкомысленна была покойная, но теми, кто так любезно убрал её с доски, придётся заняться вплотную, когда всё уляжется. И доказать, что Габриэль не ошибся, дав клятву. Хотя и клялся той загадочной и отважной девушке, а не беглому убийце и соблазнителю, которым его наверняка постарались выставить. Только верить Габриэль должен ей, продолжать верить. Тогда его ненаглядная Ида не отправится вслед за своей предшественницей.
А пока не повредит привести себя в порядок. Матушкино наследство, конечно, позволит производить впечатление и в дырявом мешке от сорго, но к чему отказывать себе в такой малости? Времена, когда гардероб был исключительно унылым и скудным, более не вернутся.
Тойфель поставила пустой бокал на бортик ванны и кликнула служанку.
Вместо молчаливых исполнительных девиц, похожих так, что Тойфель их то и дело путала, в купальню вальяжно вплыла Война. Распахнутая чуть не до пояса форменная рубаха и свободные брюки, перехваченные в талии ремнем, усеянным металлическими бляхами, бандана на голове и стопка толстых полотенец подмышкой делали её похожей, скорее, на санитара в прозекторской, готовящегося к уборке, чем на услужливую камеристку.
– Надеюсь, совесть ты тоже вымыл? – деловито осведомилась она.
– Тебя разжаловали? – огрызнулась Тойфель, лихорадочно размышляя, не превратиться ли в воду – не видеть, не слышать, ни о чем не думать. Правда, следующей пришла мысль, что у Войны не дрогнет рука вынуть пробку и пронаблюдать начало одного увлекательного путешествия вниз по трубам... кстати, куда выходит дворцовая канализация? – Тойфель усилием воли подавила панику. – Закономерно после провала на должности дуэньи... Но звала я не тебя.
– А пришла я, – невозмутимо констатировала Война. – Не всегда приходят те, кого ты хотел бы видеть, смирись, – она бросила полотенца на столик рядом с ванной, выбрала самое большое и развернула его приглашающим жестом. – Вылезай. Нам надо поговорить.
Тойфель замерла, словно бы не расслышав, но после небольшой заминки небрежно положила руку на бортик и резко встала во весь рост. – Как скажешь.
Война набросила полотенце ей на плечи и вместо того, чтобы помочь вытереться, сделала шаг назад.
– Дальше справишься сам. Через десять минут рассчитываю видеть тебя в гостиной.
Когда Тойфель, заранее зафиксировав на лице обиженное выражение, шагнула за порог, первым её желанием стало удрать обратно. Мор, вставший, чтобы приветствовать её коротким вежливым кивком, и крутившая в руках миниатюрный кинжальчик Война, казалось, не сочли нужным это заметить.
– Садись, – Война небрежно махнула игрушкой в сторону кресла. – Чем скорее мы выясним, что здесь происходит, тем лучше будет для всех.
Потрясающе. Чем бы папаша ни нашпиговал своих миньонов тысячелетия назад – катись оно в Бездну! Какие к нему претензии? Он ничего не нарушал, более того – проявил себя не то, что на голову выше сестрицы и этих двоих, на целый мешок голов. Снять отцовское проклятие не смогла даже мать.
– Если речь идёт о поисках сестры, я готова сделать всё, что в моих силах, – Тойфель опустилась в кресло со скромным достоинством незаслуженно оскорблённой невинности.
– Как интересно, – протянул Мор задумчиво. – Потрясающая догадливость – никто из нас ни словом не обмолвился касаемо причин визита...
– Если бы вы их озвучили, можно было бы счесть это издевкой. Аида пропала, её нет в городе, и я лично сообщила вам об этом, – поджала и без того узкие губы Тойфель. – Вряд ли всех нас сейчас должно волновать что-либо, кроме местонахождения моей сестры.
Война кинула на Тойфеля мрачный взгляд: любые намёки на очевидную бесплодность их поисков выглядели бы уместней, если бы этот мерзавец выбрал для переживаний о судьбе Аиды какие-то другие декорации. Так волновался, должно быть, что аж столетний коньяк в глотку заливал через силу, а в ароматизированной водичке топил тяжкий груз душевных страданий. Мог бы ещё самокрутку с гашишем раскурить для полноты картины.
– Могу ли я узнать, как именно вы, находясь в Осеннем, выяснили, что вашей сестры нет в Пандеме? – Мор смотрел на Тойфель так, словно она была неким новым, доселе неизвестным науке животным или, на худой конец, вирусом. – Насколько мне известно, отправить из Осеннего голограмму или воспользоваться любым заклинанием невозможно, – он кивнул на валявшийся на каминной полке мобильный телефон. – Судя по тому, что вы не пренебрегаете этим предметом, ограничения распространяются и на вас...
– Это Аидин, – пожала плечами Тойфель. – Вы должны понимать, что мне некому звонить. Упражнения на лужайке побудили вас выяснять природу моих привилегий или всё же дали какой-нибудь действительный результат?
Мор и Война переглянулись. Значит, пока они пытались послать Аиде голограмму из парка при Осеннем или обнаружить её наскоро переделанной «дальней слежкой», Тойфель наблюдала за ними – из окна спальни, скорее всего, выйди она на балкон, её бы заметили.
– Хорошо, будем считать это привилегиями, – Мор не терял хладнокровия, хотя прекрасно изучившая напарника Война не сомневалась, что его бы воля – на вопросы Тойфель отвечала бы под парой заковыристых ментальных заклятий, будучи для верности прикованной к кушетке. – Именование этого феномена или его природа нам пока не столь важны, чтобы умолять вас об откровенности. Однако если вы можете сообщить нам, где следует искать вашу сестру, самое время сделать это – если не в её, то в ваших собственных интересах. Вам прекрасно известно, что ваш батюшка равно заботится обо всех членах Первого дома...
– К сожалению, я не всесильна, – печально и зло ответила Тойфель, опустив голову. Влажные волосы скрыли лицо, придав девушке сходство со скорбными надгробными изваяниями. – К ранее сказанному могу лишь добавить, что никаких предпосылок к побегу не было. Она не собиралась вот так всё бросать. Я понимаю, ко мне сложно проникнуться доверием, но если подозреваете, что это я каким-то образом подбила сестру скрыться, то вам лучше подумать, при каких обстоятельствах она исчезла. И сейчас ей наверняка очень плохо – в обычном состоянии она вышла бы со мной на связь.
– А в необычном? – Война напряжённо прищурилась. – Я знаю, что между кровной родней, тем более такой близкой, как двойня, часто существует некая связь. Даже разлучёнными такие дети способны узнать друг друга, каждый может почувствовать, если другому плохо... речь именно о такой связи?
Тойфель неохотно кивнула.
– Тогда, дружочек, я очень прошу докладывать нам о малейших изменениях твоего состояния. Я обещаю тебе – если вдруг с твоей сестрой что-то случится, а впоследствии выяснится, что ты мог, но не захотел это предотвратить, с тобой произойдет ровно то же, что с ней. Это я тебе обещаю – и уверена, что под обещанием подпишется и твой отец...
Вспышка белого света, неожиданно озарившая гостиную, заставила всех зажмуриться.
***
Девчонка всё ещё спала, и, казалось, собралась так спать до закрытия Веера. Для Левиафана всё произошедшее продолжало оставаться загадкой, отрывочные и сбивчивые пояснения Аиды дали не слишком много. Более того, он вообще не очень понимал столь бурной реакции – взрослая и довольно сообразительная, как говорят, девица, все братья которой с радостью согласились бы отрубить себе руку, лишь бы оказаться подальше от папочки, бьётся в истерике из-за возможного «изгнания». Какой бы снаряд не попал Самаэлю под фуражку на сей раз, неужели дочка настолько привязана к нему? Собственные дети Левиафана, конечно, чтили его как отца и повелителя, а некоторые даже делали это вполне искренне, но ни один не стремился торчать рядом после того, как личный корабль наследника или наследницы спускали со стапелей. Вполне естественно. История появления Тойфеля в покоях сестры вообще напоминала горячечный бред, но с Маклином Левиафан всё же связался сразу. Точнее, попытался: полный штиль. Чем глава егерей оказался так занят – Хаос знает, но та же картина наблюдалась и при неудачном пробросе голограммы Войне, которую приставили охранять Аиду, и Мору, способному помочь, если состояние девчонки не улучшится. То, что она, пусть и ненамеренно, чуть не устроила у него в приёмной, адмиралу не понравилось до крайности. Даже от спящей фонило изрядно. Служанки, конечно, постарались – умыли, переодели и заплели волосы, так что дочь всесильного Владыки теперь не напоминала пляжную побирушку, – адмирал хмыкнул. Приказать, что ли, аккуратно будить девицу и предложить ей завтрак в малой столовой? Обычно Левиафан условностями пренебрегал и спокойно обходился без церемоний, но сейчас, очевидно, не мешало соблюсти декорум. Аиду следовало привести в чувство и доставить обратно, и обеспечивать это придётся своими силами. Разговаривать с отцом невесты бессмысленно. С таким же успехом можно нырнуть с пирса, заплыть подальше да завести диалог с первым встреченным нотосом или лиоплевром, достойные собеседники и братья по разуму для Первого среди равных, но гораздо более безобидные.
Спустя полчаса княжеская дочка наконец явилась в сопровождении служанок. Судя по сложному выражению на лицах последних и небрежному виду первой, Аида явно предпочла проявить самостоятельность и избавить от забот о себе, что адмирал посчитал хорошим знаком. И отметил, что когда девчонка не похожа на лохматую пустынную ведьму после шабаша или сумасшедшую побродяжку, то довольно миловидна. Даже с глазами по шеолу. Застыла на пороге, глядя на Левиафана так, словно пыталась понять, что он тут делает.
После положенных реверансов служанки исчезли, как не было. Левиафан взглядом отодвинул кресло и кивком пригласил гостью за стол.
– Стоит только озвучить, чего желаешь на завтрак, подадут буквально через пять минут. Я отослал прислугу, но если при них будет комфортнее – могу вызвать обратно.
– Не надо, – Аида устроилась в кресле и взяла со стола пустую чашку. На тонком фарфоре были изображены какие-то морские существа, которых она ранее не встречала даже в книгах. – Кофе я могу налить и сама. А при слугах, боюсь, будет не очень тактично выяснять, как я здесь оказалась.
– Сочетание факторов, – адмирал улыбнулся. – Могу заверить, что ничего страшного ты не успела натворить. – Тяжеленный серебряный кофейник поплыл над столом. – Ром к кофе, полагаю, рановато?
– Ром… Настаивают на травах, а не просто выдерживают в дубовых бочках. Или это мне приснилось? – Девушка закусила губу и нахмурилась, поставив чашку на блюдце. – Примите мои извинения, если возобновление нашего знакомства доставило вам неудобства. Я совершенно не собиралась никого стеснять, свалившись на голову.
– Мы, кажется, были на «ты», – адмирал заклинанием добавил в свою чашку солидную порцию рома, на трезвую голову это было решительно невозможно выносить. – Никто никого не стеснил, и все вопросы, которые я хотел бы задать, могут быть адресованы никак не тебе, а твоему драгоценному папаше.
– Прости. Всё время сбиваюсь. – Аида опустила глаза и снова принялась разглядывать причудливые фигуры, украшавшие посуду. Сколько странного водится в море. Или водилось. Интересно, каково это – быть эдакой тварью или даже целой стаей? Как управлять собой в таком состоянии, они же огромные, злобные и вряд ли очень умные. А как быть чем-то вовсе неживым, вроде кирпича? Брат всегда отвечал «Легко!», а отец только улыбался и долго рассказывал о разумной природе и изменчивой подвижности структуры бетона в мировом фундаменте.
Кофе оказался очень крепким и ароматным, помог наконец навести порядок в хаотично блуждающих мыслях. Аида с благодарностью посмотрела на Левиафана.
– После всего я не могу просто так вернуться в Осенний. Возможно, оно и к лучшему – если никто не желает ничего объяснять, то и я не обязана продолжать в этом участвовать. Моя копия у них есть, даже с готовым женихом в комплекте. Очень удобно для официальных торжеств, а Тойфель не останется без дозы своего любимого наркотика – всеобщего внимания. И сможет уехать с господином бен Адонаи. Отвечать за невесту больше не нужно, Войну отец не тронет, все счастливы. Если кому-то всё же понадобится вторая, менее удачливая сестра – где меня найти, отцу прекрасно известно. Я не прошу вмешиваться в наши семейные дела, но могу ли рассчитывать на твоё гостеприимство, пока всё это не прекратится так или иначе?
Адмирал ободряюще усмехнулся, полные надежды зеленовато-карие глаза в сочетании с упрямо задранным подбородком и решительностью в голосе показались ему забавными. Всё продумала за всех.
– Не полагайся на то, что никто не придёт, но ты явно готова их встретить. А что до ваших семейных дел – таковыми можно было бы считать многие события в истории Веера, включая Первую Вселенскую.
– Хорошо, – Аида залпом допила кофе и поднялась. – Извини, но я, кажется, слишком много времени провела в дворцовых покоях. Стены на меня давят, даже когда это не стены Осеннего. Мне нужно пройтись.
Выгуливать девицу, пусть и прикрытую на скорую руку маскировочным заклинанием, делающим её совершенно неинтересной для всякого, кто мог бы заподозрить в ней дочь правителя? Никак не в городе, где уж его-то знала любая кефаль. Корабль? Долго, да и ни к чему – там тоже полно любопытных.
– Могу предложить прогуляться на одну забавную Пластину, – медленно проговорил он. – Почти как Зоопарк, только морской... суши там совсем немного, за день легко обойти.
– Это второй неофициальный визит дочери правителя Адмира в Мессару, а открыточные виды ей были неинтересны и в первый, – серьёзно ответила Аида. – Но только если это не сильно нарушит планы. На твоём посту вряд ли можно просто так позволить себе уйти непонятно куда.
Портал он открыл прямо из столовой и слегка не рассчитал – порывом ветра в комнату швырнуло веер солёных брызг. Левиафан слегка сместил портал, пока в комнату не вкатилась волна посерьёзнее, и, предложив Аиде руку, шагнул вместе с уцепившейся за него девчонкой на песок.
Аида проморгалась от попавшей в глаза воды и с любопытством осмотрела пейзаж. Прямо перед ней – бескрайнее море и небо, два оттенка одного цвета, разделённые лишь тонкой призрачной полоской горизонта. Она оглянулась – за спиной высились залитые солнцем нагромождения скал, казалось, они тянулись на мили вокруг, и кроме них не было ничего.
– У этого уголка есть какое-то название? Или просто что-нибудь вроде «Макет №XIX»?
– Местные обитатели называют его... – последовало сочетание странного тонкого свиста и щелчков. – Я не знаю, как это перевести, ближе всего, наверное, Рыбное место.
– Местные? – Аида наконец отпустила руку адмирала и снова обратила взгляд к набегающим волнам. – Они какая-то разновидность разумной цивилизации или просто животные? В сухопутном Зоопарке только звери и растения...
– В сухопутном Зоопарке цивилизованность измеряется длиной клыков и когтей, – фыркнул Левиафан. – Кто всех сожрал – тот и самый цивилизованный. Местные дельфины – ребята вполне культурные, думаю, тебе понравятся.
– Обычные дельфины? – казалось, девушка слегка разочарована. – Я видела их во время морских прогулок. Они, конечно, забавные и неплохо поддаются дрессировке… – она осеклась, вспомнив собственный опыт в лисьей шкуре. – Я не смотрела на них с такой стороны.
Аида сбросила туфли и с наслаждением погрузила ноги в тёплый песок. Здешний ветер оставил от её парикмахерских усилий одни воспоминания, но ей было решительно всё равно.
– Не уверен, что они обычные, – Левиафан прищурился, глядя на переливавшуюся зеленью и синевой воду. – У них есть легенда, что когда-то они были, как мы, но в один прекрасный день решили не возвращаться на сушу. Не думаю, что все, но хотя бы часть их вполне может быть потомками метаморфов – сама знаешь, что бегать в звериной шкуре довольно забавно, и иногда это затягивает.
– Только на лисьем опыте, но да. И видела потомков того, кого мой отец обратил в собаку, ты тоже их видел. Этого проклятия он не снял, вероятно, не смог из-за сильно разбавленной крови. Или не захотел – обращать псов в двуногих слуг он тоже не брезговал. Самых злых и верных. В море должно быть лучше. Я читала о тех, кто предпочёл море всему остальному. Когда видишь перед собой то, что было до тебя и, возможно, будет после – почему нет? Это равнодушие справедливо. Но в облике отоциона меня утопит первая же волна.
– Можешь окунуться в своем обычном виде, – лениво предложил Левиафан. – Или превратись в дельфина, в этом костюме плавать гораздо приятнее.
– Тебе наверняка будет смешно, но я перекидываться научилась недавно. Старалась, пыталась – а даже в лисицу смогла только после выборов. И то благодаря отцу.
Адмирал подавил довольно-таки некуртуазное ржание: представить Князя обучающим любимое чадо перекидываться в ушастое, несуразное и до крайности небоеспособное создание он не мог. – Ты не оборотень, как один из твоих братьев, а метаморф, – значит, при желании, попрактиковавшись, сможешь перекинуться в дельфина. Образец сейчас обеспечу, – не раздеваясь, он вошёл в воду по пояс и несколько раз хлопнул ладонями по воде в странном рваном ритме. – Сейчас они приплывут, заодно и познакомитесь...
Аида не сразу заметила, что вскипевший на горизонте бурун распался на несколько потоков. Чёрные пятнышки – сперва даже острый глаз чистокровной демоницы едва различал их – приближаясь к берегу, превращались в обтекаемые, похожие на торпеды, силуэты. Казалось, что звери движутся лениво – но плыли они очень быстро, и вскоре адмирал оказался почти скрыт поблёскивающими телами. Торчащие из воды морды с распахнутыми пастями казались весёлыми и жизнерадостными, но пилообразные ряды зубов невзначай намекали, что это, вполне возможно, окажется последним, что увидит незадачливый пловец.
– Ты уверен, что они не голодные? – встревоженно окликнула она Левиафана. Тот смахнул с лица мокрые волосы и небрежно улыбнулся, став на мгновение похожим на одну из тварей. Сходство дополнил звук – только теперь Аида обратила внимание, что резкий короткий свист издавали не порывы усилившегося ветра, как ей сначала показалось, а приплывшие на зов адмирала дельфины. Похоже, он умел разговаривать с ними, не меняя облика, и звери почему-то слушались его. По крайней мере, хаотичное движение помалу упорядочивалось, дельфины поочерёдно отплывали подальше, пока рядом с адмиралом не осталась одна некрупная тварь – судя по размерам и глянцевой яркой шкуре, детёныш или самка. Она ухмылялась зубастой пастью и игриво тыкала адмирала головой. Он рассеянно погладил её, что-то просвистел и махнул рукой стоявшей на берегу Аиде:
– Раздевайся и заходи в воду, она согласна помочь тебе.
Аида сбросила платье на песок, в воду зашла осторожно, но твёрдо – та, что ждала её там, была хищницей. Все они – убийцы и хищники, правда?
Девушка старалась не очень пристально смотреть в чёрные блестящие глаза, улыбнувшись в ответ, но улыбка вышла чересчур широкой помимо воли – слишком заразительно скалились морды вокруг. Плавно приблизилась, но вплотную подходить не стала. Просто раскинула руки по бокам и застыла, чуть склонив голову в подобии приветствия, а затем аккуратно обогнула «образец», зайдя чуть слева. В воде изящное тёмно-серое тело твари казалось больше, чем с берега. И ей тоже было очень интересно посмотреть, кого привёл с собой её друг. Аида сосредоточилась, пытаясь понять, что думает о ней эта представительница морского народа – наверное, видит перед собой маленькое нелепое существо, которому нужно больше усилий, чтобы плавать? Удивительно похожи на нас – или это только иллюзия? В воде всё ощущалось иначе – движения стаи, любопытные взгляды.
Самка издала короткий резкий хрюкающий звук, в котором Аиде почудилась насмешка – мол, не дрейфь, подруга, присоединяйся, – и подплыла почти вплотную, чтобы девушка могла коснуться гладкой блестящей шкуры. На ощупь она оказалась неожиданно приятной, не скользкой, как рыба. Той же температуры, что вода вокруг, не теплее и не прохладнее. Казалась не совсем настоящей, как резиновый костюм – Аида видела такие у населявших Острова ныряльщиков-людей. Большое тело, словно порожденное морем, тёмное, как глубины, сильное, как прилив. Самка приподняла голову, ухмыльнулась и подтолкнула Аиду боком, словно подначивая. Повернулась, показав часть брюха, казавшегося голубовато-серебристым по контрасту с темной спиной, и неспешно обогнула стоявших в воде. Фыркнула и повернулась ещё раз – теперь твердый спинной плавник оказался перед Аидой.
Левиафан что-то просвистел, кивнул на ответный свист.
– Берись за плавник, она покажет тебе, как следует плавать, только держись крепче.
Аида помедлила – хоть эта насмешница и выглядела гораздо доброжелательнее диомедовых коней, неизвестно, чем могли обернуться её шутки, с учётом острых зубов и разницы в размерах. Даже не желая нанести вред, лошади часто убивали или калечили конюхов, не говоря уже о папашином любимце, который развлекался этим намеренно. Девушка нахмурилась и мысленно велела себе собраться. Звери чувствуют страх и всегда рады пошутить над неуверенным седоком. С этой игреневой дурищей Проблемой она управилась, справится и сейчас. Стоило только Аиде уцепиться за плавник – и все сомнения тут же вылетели из головы. Движения направившегося от берега зверя были обманчиво ленивы, но держаться приходилось изо всех сил – взвихрившийся поток воды грозил оторвать Аиду от её новой знакомой. Когда та вдруг резко ушла под воду, увлекая за собой гостью, девушка от неожиданности сделала вдох. Рук она не разжимала – они разжались сами, превратившись в короткие плавники. Аида не видела себя, но догадывалась, что её тело теперь неотличимо от скользящего чуть ниже в воде дельфиньего. Неожиданно дельфиниха ушла выше и вбок, выталкивая Аиду из воды мордой под живот. Толчок был сильный, но больно или страшно почему-то не было. Вытолкнув новоявленную афалину на поверхность, дельфиниха довольно фыркнула – из круглого отверстия на затылке зверя вылетел фонтанчик брызг. Только теперь Аида сообразила, что все это время задерживала дыхание. Очевидно, самка не первый раз видела неопытных метаморфов – в переливчатом свисте и щелчках, которые она издала, слышалось что-то подбадривающее.
Щелчки – так щелкают друг о друга высохшие добела кости. Скрежет и скрип – нож о фаянс, сыромятный ремень узлом вокруг ветки. Ты – как? Все – ок? – крупный самец афалины вылетает из воды, кувыркается в воздухе. «Скумбрия. Жирная. Косяк. Айда за мной», – он похож на торпеду, она, наверное, тоже – но ни времени, ни сил осмыслить. Голод – рыба – айда - туда – это странно рифмуется и кажется верным. Охота – игра – в сердце –дыра – это тоже рифма, хотя и менее верная, сердце тут ни при чем. «Остатки – сладки, придут косатки», предупреждение, надо подобрать, что успеем, и удрать-удрать-любить-понять-не ждать, – два асфальтово-тёмных тела синхронно взлетают и падают в воду, фыркая брызгами. «Воздух – дышать, поели – бежать!» – тот же скрип, те же костяные звонкие щелчки под водой, понятнее, проще, роднее.
Ничего сложного – очень быстро все движения становятся привычными. Просто плыть вперёд бок о бок, без размышлений и расчётов. Левиафан осторожно касается её и отходит чуть в сторону, давая понять: он рядом, бояться нечего. Дельфиньи плавники, такие неуклюжие с виду, на деле ничем не хуже рук. Толща воды окрашена зелёным от пробивающихся сквозь неё солнечных лучей, мерно колышутся внизу морские джунгли. Некрупные рыбёшки спешат убраться подальше, видны прозрачные невесомые тела медуз, дрейфующих мимо. По облакам мелких сверкающих пузырьков можно заметить и тех, кто скрывается среди зарослей, но рассмотреть их поближе не удаётся – чувствительный тычок адмиральского носа весьма красноречиво означает «не увлекайся».
Аида поворачивается к нему – точнее, это могло бы сойти за поворот анфас, оставайся они в антропоморфном облике. В этом же выходит на редкость комично – боком и светлым животом, как разворачивалась при знакомстве её новая подруга. Мощное тело рядом повторяет это движение, но не зависает рядом, а идёт вокруг по спирали, словно начиная странный танец. Движения напоминают ритуал, забавный, но увлекательный – и требуют синхронно подниматься туда, где над водой светит солнце. Две торпеды, вращающиеся вокруг своих осей, неуклонно сближаются – но неминуемое столкновение почему-то не пугает, а кажется таким же естественным, как вода вокруг и солнце в небе. Когда два тела становятся одним, нет ни боли, ни испуга – лишь уверенное звериное чувство, что все происходит правильно, так, как и должно быть. Боль приходит неожиданно – когда надежное и уютное звериное тело внезапно возвращает прежнюю неуклюжую форму, и вода из союзника превращается во врага, стремительно врывающегося в бронхи.
Левиафан вовремя вытолкнул Аиду на поверхность – удар дельфиньим рылом, человеку сломавший бы ребра, юной демонице особого вреда не причинил. Разве что удивил – в дельфиньем теле такие прикосновения казались очень нежными и ласковыми. Она судорожно ухватилась за очень кстати вынырнувший из воды плавник. Несмотря на то, что превратиться обратно в афалину Аида почему-то не смогла, до берега они добрались быстро – Левиафан перекинулся обратно лишь тогда, когда они оказались на мелководье. Подхватив княжескую дочь на руки, адмирал вынес её на берег, и лишь потом повалился на песок рядом и молча уставился в небо.
– Тебе плохо? – обеспокоенная Аида нависла над ним, заглядывая в лицо.
– Мне – замечательно, – меланхолично отозвался отцовский приятель. – То, что ты всё же не утопилась, хотя очевидно собиралась это сделать, прямо-таки вселяет в меня надежду.
– Я не собиралась топиться, – Аида надулась, но долго сохранять обиженную мину не смогла. – Просто превратилась обратно. Понятия не имею, отчего – мне было очень хорошо, а ведь бесконтрольно превращаются только от страха.
– Кто тебе сказал такую чушь? – адмирал прекратил играть в гляделки со светилом и повернулся к ней, приподнявшись на локте. – Любая сильная эмоция сгодится.
– Война рассказывала про то, как невест пугают, – Аида отбросила с лица мокрые волосы.
– С тем же успехом ваши столичные идиоты могли бы смешить девчонок до упаду или хотя бы щекотать, – хмыкнул Левиафан. – Просто пугать большинству проще...
– Странно, – Аида устроилась на песке поудобнее и огляделась. – Эта Пластина выглядит совершенно непригодной для жизни в обычной форме, но вот дельфином я бы согласилась жить на ней вечно. Тем более, что возвращаться в Пандем и предоставлять отцу возможность снова вышвырнуть меня за шиворот не собираюсь. Ты не знаешь, метаморфы, что ушли в море, жили так же долго, как демоны, или умерли, как обычные звери, через несколько десятков лет?
– Понятия не имею, – Левиафан тоже сел и провел пальцами по её голому боку, убирая наливающийся синяк. – Не всему, что рассказывают местные подводные жители, можно верить, у них нет ничего, похожего на летописи, лишь легенды. А какая разница? Даже если в стае есть Изначальные, они давно забыли речь и не осознают себя демонами. Ты на собственном опыте знаешь, что звериное тело толкает на поступки, которых никогда не сделал бы по трезвом размышлении и в антропоморфном виде...
– Но... – Аида замялась, но потом, собравшись с силами, торопливо выпалила: – В обычной форме я поступила бы так же. В смысле, ты мне нравишься и так. – Она неуверенно покосилась на адмирала, не очень представляя, как реагировать, если в ответ раздастся: «Прости, но ты мне – нет».
– Если ты вполне серьёзна, это изрядно облегчает задачу, – хмыкнул тот. – И уж всяко может оказаться более интересным для тебя, чем вечность в виде самки афалины, – адмирал легко, одним движением поднялся и протянул Аиде руку, помогая встать, затем коротким жестом извлёк из песка сброшенную ими когда-то – казалось, что прошло не меньше недели, хотя солнце только клонилось к закату – смятую одежду. – Ты не можешь остаться на Архипелаге моей гостьей, когда твоя новоиспечённая сестра выйдет замуж за бен Бааля: твой отец достаточно всеведущ, чтобы это не осталось для него тайной, и достаточно самолюбив, чтобы счесть это оскорблением Первого дома и потребовать твоего возвращения. Зато можешь стать моей женой. Титул криоссы Архипелага – неплохое приобретение даже для дочери Темнейшего, вряд ли Самаэль станет активно протестовать. Если тебе не понравится, сможем развестись в любой момент – по отношению к разводам законодательство Островов не строже адмирского. Вопросы, предложения, уточнения? – он выжидательно смотрел на Аиду.
Глава 11, где пандемцы и гости города наконец получают долгожданный праздник, полный сюрпризов и неожиданностейГлава 11, где пандемцы и гости города наконец получают долгожданный праздник, полный сюрпризов и неожиданностей
Больше всего на свете Войне хотелось не подать в отставку, наплевав на возможные последствия, и даже не малодушно уехать в Горный Удел со стариной Рю. Желание было простым, незатейливым и невероятно сильным – от души выписать в портрет государю и повелителю. Марш-броски по Осеннему давно следовало включить в воображаемый реестр самых изощрённых психологических пыток – дорогу от покоев Аиды до Янтарного, как и сотни других, она прекрасно знала, но приятнее бесконечные переходы и лестницы от этого не становились. В них, даже при наличии карты и компаса, запросто могли заблудиться ощущение времени и чувство пространства. Многие храмы и дворцы строились так, чтобы внушать священный трепет и заставлять проникаться величием, но этот монструозный выкидыш зодческой шизофрении мог преисполнить в лучшем случае немедленным желанием сигануть в первое же встреченное по дороге окно.
Мор недовольства привычно не выказывал, но было видно, что напарник подумывает о радикальных и специфических методах терапии в отношении своего главного пациента. То, что после любования наглухо запертыми дверями Янтарного, они вернулись обратно и не нашли второго мерзавца на месте, он счёл вполне логичным. Можно было бы посадить Тойфеля под замок, но какой в этом смысл, если Темнейший решил снова подыгрывать некогда любимому сыну? Видимо, количество проблем, которые Тойфель успел доставить всем после побега, его отца искренне порадовало. Мор всё понял без слов и кивнул – с появлением господина министра иностранных дел поведение Тойфеля стало более безопасным и предсказуемым, однако Габриэль вёл себя крайне странно. Интересный индуктивный эффект, но в этом случае хотя бы на пользу одной стороне и без прямого вреда для другой.
Однако первоначальный план пришлось отложить – на парковой дорожке от портала всадники заметили быстро приближающуюся фигуру Левиафана.
– И до тебя добрался? – вместо приветствия спросила Война, глядя на задумчивое лицо адмирала. Тот скрестил руки на груди и хмуро воззрился на окна дворца.
– Что на этот раз?
– То же, что и всегда, – Мор фыркнул. – Нам приходится действовать, исходя из косвенных распоряжений государя.
– Упрощать нам поиски сбежавшей невесты, а заодно объяснить, не подписан ли, случаем, указ об амнистии беглого маньяка, он отказался, – сердито бросила Война и втянула носом воздух, словно принюхиваясь.
Адмирал лишь одобрительно усмехнулся и развернулся вполоборота, продолжая созерцать фасад дворца.
– Так вы поймали Тойфеля? Поздравляю.
– Не с чем. Он проник во дворец и жил там, воспользовавшись доверием сестры. И притворялся ею на приёмах. В результате так вошёл в образ, что собрался замуж. А его избранник то ли жертва обольщения, то ли решил извлечь выгоду из обстоятельств. Надеюсь, у него пропажа и найдётся, если нет – я эту сволочь достану в любой складке Веера. А потом заставлю вспоминать отсидку в Бездне как лучшее время жизни.
Из-под адмиральской куртки донеслось тихое жалобное поскуливание, Левиафан скривился и попытался взять под контроль происходящее – Аида, похоже, собралась вырыть себе нору у него под рёбрами и там отсидеться.
– Операция провалена, – мрачно сообщила Война, в упор глядя на адмирала. – Объяснений жду после. А сейчас снабди свою контрабанду одеждой и выпускай. Пусть отыщет брата.
Левиафан наконец усмирил небольшой бунт под рубашкой и одарил Всадницу не менее тяжёлым взглядом. Мор созерцал эту сцену с подчёркнуто беспечным видом, отступив чуть подальше, в густую тень парковых кустов.
***
Удостоверившись, что поблизости нет ни одного любителя погреть уши, Мор запер двери и обвёл взглядом собравшихся. Тойфель утащила свою добычу подальше, на диванчик у окна и посматривала на Войну со смесью вполне искреннего недоумения и недовольства. Словно невестой изначально и была она, а теперь их с женихом зачем-то потревожили во время свидания. Более взрослая и женственная версия сестры и весьма опасное сочетание наследственных качеств отца и матери. Надо бы при случае справиться у Самаэля, был ли это намеренный эксперимент или всё-таки совокупность трагических случайностей. Прекрасный экземпляр в своём роде.
Аиде отсутствие пошло на пользу – судя по загару и цветущему виду, время она проводила неплохо. Кто бы мог подумать, что из адмирала выйдет отличная нянька, девчонка от него в восторге. Логичный сценарий, хотя сам Левиафан, похоже, пока не до конца понимает причины. Мор щедро плеснул виски в бокал Войны, да и себя не забыл.
– Наш раймирский гость ошибся, предполагая, что Её Высочество раскрыла нам обстоятельства своего исчезновения. – Аида перестала наконец сиять, как новенький шеол: официальный тон Войны был способен уронить температуру в кабинете на добрый десяток градусов. Девушка умоляюще посмотрела на подругу:
– Прости. Я опять тебя подвела. Я собиралась попросить отменить эту треклятую ярмарку, пошла к отцу, а он…
– Внезапно дал ей увольнительную из-под дверей Янтарного прямо в Мессару, – продолжил адмирал. – Не самый худший вариант.
– Я вообще не хотела возвращаться. И обязательно связалась бы с тобой, – Аида виновато покосилась на Войну. – Но Леви сказал, что безопаснее будет перед свадьбой переговорить с отцом.
– Да пошёл он к Лилит в трещину! – всадники и Тойфель на секунду замерли и с любопытством прислушались, но адмирал нимало не смутился. – С меня довольно. Видал я в Бездне его грёбаные ребусы. После окончания ярмарки вернёмся на Острова – захочет, пусть сам пожалует. Всё по закону.
– Так. Стоп. – Война уставилась на адмирала, словно он только что сообщил ей об отложении Архипелага от Адмира. Потом внимательно посмотрела на Аиду, на которую не менее пристально глядели и остальные, особенно Тойфель.
– Несмотря на то, что внезапно у нас количество женихов совпало с числом невест, – Мор поднял бокал, словно произносил тост, – проблем это не решает. Объявить народу правду невозможно, скандал выйдет громче, чем прошлый.
– Раймир я беру на себя, – подал голос Габриэль. – Обеспечить секретность и должное восприятие ситуации даже у тех, кто случайно смог что-то узнать, мне проще, чем кому-либо. Все утечки с вашей стороны легко списать на пьяные бредни и нелепые фантазии – Пандем не просыхает которую неделю, а на выдумки народ горазд и в хрустально трезвом виде. Единственный, кто действительно мог бы помешать с нашей стороны, устранился с самого начала этой комедии. Не претендую на доскональное знание отца, но видимых причин быть против этого брака у него нет.
При упоминании дражайшего дядюшки лицо Тойфель утратило прежнее торжествующее выражение. Она придвинулась ближе к Габриэлю и что-то шепнула ему на ухо. Дипломат успокаивающе приобнял невесту и добавил:
– Касаемо некоторой моей адмирской родни… не думаю, что она представляет реальную угрозу нашей вынужденной афере, но преподнести неприятные сюрпризы вполне способна. Им нужна была княжеская дочь, а все мы знаем, что происходит, когда влиятельный клан не получает желаемого, – мягкий тон и обаятельная улыбка, застывшая на лице господина дипломата, живо напомнили старшим участникам беседы некоторые события времён юности мира.
Война быстро утомилась созерцать эту картину и, осушив свой бокал, подытожила:
– Если пойдём в расход, то все. Учтите это и постарайтесь убедить вашу вторую половину обойтись без фокусов. Теперь он – Аида, никаких эпатажных выходок, склок и внезапных побегов. Адмирал, с тебя – менталист и нотариус, и пусть прихватят с собой службу безопасности. Передай, что придётся выйти во вторую смену. А вас, Ваше Инфернальное Высочество и госпожа будущая криосса Архипелага, я попрошу задержаться.
Мор вышел следом за Левиафаном, про себя с некоторым облегчением отметив, что последнюю фразу Война произнесла значительно более живым язвительным тоном. Похоже, она успела искренне привязаться к подопечной. Минус – но он же и плюс. Всем им нужны были такие «якоря», временные или постоянные, большие и малые. Без них титульные атрибуты Всадников неизбежно меняли хозяев.
***
Официальное торжество началось в Осеннем, а продолжилось в магистрате, после чего должно было снова вернуться во дворец. Малефицио был настолько рад окончанию свадебного балагана, что попросту отбывал номер, не вникая в происходящее. Впрочем, государственная машина Адмира в случае свадьбы любой из особ, принадлежащих к правящим Домам, работала без сбоев, и от кровных родственников невесты, за исключением родителей, не требовала ровным счетом ничего. Мать Аиды отсутствовала по уважительной причине – категорическому нежеланию Темнейшего выпускать подругу дней былых из Бездны хоть на пять минут. Отец, впрочем, также отсутствовал – если не считать превосходно выполненной голограммы, возникшей в магистрате, чтобы расслабленно махнуть рукой в сторону нотариуса и менталиста. В этих ролях, поскольку речь шла о браке княжеской дочери и наследника Первого дома Раймира, выступали члены Тёмного Совета. Глядя на серьёзных до чопорности и безупречно вежливых друг с другом Изначальных в парадных одеяниях было сложно представить, как Астарот и Маклин без конца грызутся друг с другом на всех заседаниях. «Оформляйте», – процедила голограмма и растаяла в воздухе. Присутствующие с облегчением вздохнули: в своём нынешнем состоянии глава Первого дома был способен украсить любой праздник примерно как погребальная урна, прилюдно опрокинутая в чашу с пуншем. Только невеста едва заметно надула губы – что ж, сестра всегда считалась папашиной любимицей, вероятно, в столь важный день рассчитывала на более трепетное отношение. Ладно, будем надеяться, жених ей компенсирует всё недополученное в отчем доме внимание, вон как смотрит на суженую, глаз не отводит, словно боится, что она вот-вот исчезнет. Кстати, самому пора бы вспомнить, что явился сюда не один – Малефицио покосился на Нору. Подруга, казалось, вовсе не следила за процедурой, зато сосредоточившегося на проверке добровольности намерений невесты и жениха графа просто-таки ела глазами, как солдат-первогодок – сержанта. И расслабилась лишь тогда, когда проверка, судя по всему, закончилась, и Маклин коротко, по-военному, кивнул, разрешая провести церемонию.
– Ты сегодня не на службе, – мысленно поддел ее Малеф. За проведённое во дворце время они облазили все закоулки, но более веских поводов считать, что Тойфель где-то рядом, нежели чутьё, на которое упорно ссылалась Нора, так и не возникло. В последние две недели поиски вовсе пришлось свернуть – очередной отцовский приступ, похоже, затянулся, а Малеф прекрасно знал, как легко в таких случаях Осенний превращается в смертоносный психоделический лабиринт. Пустые гулкие галереи, уходящие в никуда, внезапно обрывающиеся лестницы, комнаты без окон, зато с произвольно исчезающими и возникающими дверями... Пока он не ознакомился с азами пространственной магии настолько, чтобы хотя бы представлять, чего ждать от архитектурных батюшкиных фантазий, его юность была полна не самых приятных сюрпризов. – Даже если братец повис гравюрой на стене магистрата, это уже не твоя забота.
Нора вздрогнула, словно её разбудили, и повернулась к любовнику.
– Ничего не понимаю, – мысленная речь обычно была менее эмоциональной, чем обычная, но даже по ней было несложно понять, что Нора в замешательстве. – Только что, сразу после проверки новобрачных, граф отменил приказ. Искать Тойфеля больше не надо.
– Нам же легче, – Малефицио сделал пару шагов назад, увлекая за собой подругу. Новобрачные заканчивали подписывать бумаги, и собирались выходить из магистрата в сопровождении ближайших родственников и друзей – оказаться вплотную к парочке и засветиться на всех снимках разной степени официальности Малефицио совершенно не хотелось. – Скорее всего, копаясь в голове у сестрицы, граф выяснил, что Тойфель всё же удрал на какую-то из отдаленных Пластин. Не удивлюсь, если Аиде он сообщил о побеге, но не удосужился даже адрес оставить, это было бы вполне в его духе…
Нора неопределённо качнула головой и нахмурилась, вполне логичное предположение, казалось, ничуть её не убедило, но она слишком устала от собственных бесплодных попыток и общей суеты.
– Придворной дамы из меня не вышло бы, – усмехнулась она без малейшей тени сожаления. – Лучшие образчики этой породы пытались со мной общаться, но и они нашли себе занятия поинтересней, чем медленно вариться в этом ядовитом супе. Их повелительница, похоже, тяжело переживает массовый матримониальный демарш. Не понимаю, как она могла из легендарной Всадницы превратиться в… это.
– Не забивай себе голову, завтра нас тут не будет. – Демон открыл портал и подал подруге руку.
Впрочем, не от всех придворных дам можно было легко ускользнуть: у входа в Осенний Малефицио уловил аромат знакомых духов – запахи каких-то увядающих горьковатых листьев, лесного мха и экзотических фруктов сливались с неопределимым еле заметным подтоном, напоминающим чернила или краски. Лекарство так пахнуть не могло, а вот какое-нибудь приворотное зелье – вполне. Впрочем, приворотным состав не являлся, это мог легко установить любой сведущий в ядах и зельях маг. Тайный рецепт, ингредиенты, которые трудно, почти невозможно найти – но ни грана магии, это особо ценилось.
Герцогиня, похоже, решила воспользоваться подходящим случаем и, подобно простым фрейлинам, открыть на свадебном празднестве собственный охотничий сезон – строгий брючный костюм цвета государственного флага она выбрала так, что с неё не сводила глаз и мужская, и женская часть прибывающих гостей, по разным причинам. Многие понимали, что Герцогиня нацелилась на вполне конкретную крупную дичь, но не все были готовы позлорадствовать в случае неудачи, среди придворных нашлись бы желающие утешить бывшую некоронованную королеву.
Холодным царственным кивком ответив на реверанс Норы и благосклонной улыбкой – на почтительный поклон Малефицио, Герцогиня не стала ходить вокруг да около:
– Дорогой сын, надеюсь, ты способен оторваться от своего хм… эскорта, чтобы проводить меня в зал?
– Со всем моим почтением, матушка, вынужден сообщить, что вас неверно информировали, – о кристально честный взгляд Малефа ушибся бы любой менталист рангом ниже графа Маклина, а то и Князя. – На территории Осеннего я являюсь сопровождающим лицом леди Алиенор, а вовсе не наоборот. Если миледи сочтёт возможным отпустить меня для того, чтобы я мог исполнить сыновний долг… – он повернулся к подруге и склонился к её руке в отточенном придворном поклоне. Если бы Герцогиня могла убивать взглядом, без жертв бы не обошлось, – Алиенор сделала вид, что никогда не видела ничего интереснее, чем парадный камзол Малефицио и уставилась на серебряное шитье, кусая губы, чтобы не расхохотаться: наверняка среди сплетен, которые немедленно поползут по всем закоулкам, будут и самые фантастические. Надо будет потом незаметно поинтересоваться, какие далеко идущие выводы из этой мизансцены сделали придворные кумушки…
– Разумеется, сыновний долг превыше всего, – она постаралась как можно точнее скопировать приветственный кивок Герцогини. Судя по веселым искоркам, мелькнувшим в глазах Малефа, ей это вполне удалось. – Я вас отпускаю.
***
Новобрачные уже заняли почётное место, но было заметно, что они разделяют общее напряжение. Даже в виде голограммы в магистрате Темнейший вызвал массу пересудов – почему на брачную церемонию он надел траур, никто так и не понял. Обычная подсказка – набалдашник трости – также ясности не добавила. Две причудливо переплетённые змеи – неужели намёк на жениха и невесту? Оставалось надеяться, что появление Князя на торжественном приёме как-то прояснит эту загадку. Аида выглядела ещё более недовольной, рассеянно смотрела сквозь толпу, словно отсутствие любимого отца сильно омрачало ей праздник. Господин мининдел, впрочем, блистал в своей роли, как начищенный канделябр. Ну так что взять с дипломата, будет улыбаться даже на колу, чтоб престиж державы не уронить. Внезапно мысленная шпилька частично воплотилась в реальности – лицо Габриэля застыло, улыбка приобрела черты какого-то насильственного пароксизма. Шум и оживлённые разговоры вокруг резко смолкали и обрывались, словно кто-то убавлял звук по мере продвижения по залу, и волны безмолвия расходились всё шире. Вскоре был слышен только дробный стук каблуков. И трости.
Нежданный гость шествовал по залу уверенно и неторопливо, и только знающему или очень внимательному наблюдателю удалось бы заметить в этой вальяжной поступи лёгкий диссонанс хромоты.
Кипенно-белая шевелюра была забрана в тугой хвост и уложена с той идеальной тщательностью, которой даже самые талантливые цирюльники могут достичь, только напрочь свихнувшись. Элегантный костюм в тонкую едва заметную полоску неуловимо напоминал доспех. Гладкий пластрон рубашки, увенчанный высоким, наглухо застёгнутым под горло воротником, искусной работы медальон на массивной цепи поверх безупречно повязанного галстука – всё выглядело как детали брони. На крышке медальона красовалась гравировка – изящный кинжал с трёхгранным узким клинком. Лацканами пиджака, как и безукоризненными стрелками на брюках можно было порезаться. Складывалось ощущение, что ансамбль создавался исключительно с целью превратить выверенную геометрию слоёв и линий и гипнотическое сочетание оттенков одного цвета в разновидность оружия, вызывающего при длительном созерцании снежную слепоту. Узкие щегольские туфли из драконьей кожи наносили удар последний и решительный – невозможно было понять, повторяли они тоном хоть какую-то из прочих деталей, или же выводили всю виденную ранее белизну на совершенно новый уровень. Ни единой пылинки на них не было – Светлейший всем обликом будто бы запрещал идею оседания пыли и грязи на своей особе, вынуждая их искать пристанище подальше от государевой обуви и персоны в целом.
Шедшая на почтительном расстоянии свита – краса и гордость Светлого совета – выглядела бы куда естественней в роли расстрельной команды или отряда интервентов, на верных друзей и товарищей жениха раймирские князья были мало похожи, но лямку тянули добросовестно. Когда тишина стала почти абсолютной, а всё внимание оказалось приковано к нему, Светлейший наконец милостиво воздел трость в знак приветствия, и под сводами разнёсся ровный звучный голос:
– Полагаю, мы прибыли вовремя.
Благосклонный взгляд и исполненная тепла отеческая улыбка, адресованные сразу и новобрачным, и гостям, отдавали точностью идеально отлаженного механизма.
– Этот день можно по праву считать знаменательным для обеих наших держав. Мы надеемся, что союз двух детей Правящих домов будет не просто очередным уверенным шагом на пути укрепления мира и добрососедского порядка в отношениях между народами Раймира и Адмира, но станет тем самым последним камнем, что навеки замурует в склепе небытия нелепую и губительную вражду прошлого. Но не всё древнее непременно оборачивается злом – за сегодняшний великолепный праздник мы должны благодарить приверженность нашего державного брата старинным брачным обрядам. Признаёмся, мы сами по долгом размышлении не смогли бы найти для нашего сына лучшей и достойнейшей второй половины. – После короткой паузы Светлейший продолжил. – Мы сочли, что эти прекрасные животные, – немигающие глаза уставились на новобрачных, словно речь шла о них, – окажутся подобающим даром возлюбленным нашим детям, – изящная рука взметнулась в повелительном жесте, и в зал практически вбежали слуги, ведя в поводу пару диомедовых коней – пепельно-вороного и светло-солового. Молодые жеребчики настороженно оглядели зал, синхронно, словно подчиняясь неслышной команде, замерли, а потом уверенно двинулись вовсе не туда, куда тщетно пытались направить их конюхи, а к столу с закусками. Своеволие диомедовых коней было известно всем присутствующим. Малеф с трудом сдержал ухмылку – в отличие от провинившихся слуг, он прекрасно понял, что случилось – очевидно, никто не позаботился заранее проверить, насколько крепкими заклятиями снабжена сбруя. В Осеннем заклятие подчинения, наложенное крайне халатно, исчезло и позволило хищникам проявить свою натуру избалованных и не слишком добрых детей во всем блеске. Аудитория стряхнула наваждение, и в зал вернулся привычный фоновый шум. Малеф, коротко извинившись, отцепил от себя матушку и ринулся на выручку конюхам, поняв, что лучшего момента для отхода может не представиться. Его примеру последовала ещё пара энтузиастов – вороной оторвался от закусок и жадно сунул морду в фонтанчик с игристым, что не сулило ничего хорошего, хотя и вызвало смешки в толпе. Светлейший лишь рассеянно кивнул Рафаэлю и остальным членам Совета и неспешно отдрейфовал поближе к эпицентру цирка с конями. В бесцветных глазах мелькнула едва заметная искра интереса, губы сложились в тонкую выжидательную полуулыбку, мгновение спустя ставшую любезной. И всякий желающий мог без труда наблюдать, как владыка Раймира галантно склоняется к руке временно оставшейся без сыновнего эскорта герцогини ди Малефико.
К сожалению, этот жест остался незамеченным изрядной частью аудитории – переполох возле накрытых столов привлекал куда больше. Судя по оживленным переговорам наблюдателей, в толпе гостей уже делали ставки, кто победит – почуявшие свободу наглые диомедовы кони или компания, отправившаяся изгонять подарок властителя Раймира из зала. Будь дело не в Осеннем, основательно порезвиться на празднике лошадям бы не светило: несмотря на силу, клыки и изобретательный ум, ни малейшим иммунитетом против магии они не обладали. Но отсутствие магии шансы не просто уравнивало, а давало зверям изрядный перевес – о чем, как нетрудно догадаться, была вполне осведомлена прислуга, нимало не желавшая рисковать собой ради спасения роскошного ужина. Первый, кто попробовал ухватить вороного за болтавшийся повод, едва успел увернуться от копыт – скотина своротила стол, и тем самым избавилась от очередного желающего совершить подвиг. Второй вовремя отмахнулся от щёлкнувших возле плеча клыков. «Дарёным коням, говорите, в зубы не смотрят? А зря, не помешало бы», – чужих ошибок Малеф старался не повторять, предпочитая совершать собственные. Убедившись, что отстоявшие стол для себя диомедовы кони снова принялись за угощение, он с невозмутимым видом зашел сбоку, не слишком приближаясь к «оккупантам», и уцепил со стола румяную котлету на косточке. Откусил. Фыркнул, почти как лошадь, вызвав смешки за спиной – и, убедившись, что косятся на него после этого демарша не только зрители, спокойно припечатал: «Дрянь какая-то. Зажарено так, что не разобрать, из кого сделано». Судя по тому, что соловый оскалился в ухмылке и спихнул носом на пол недоеденный окорок, хищная тварь разделяла мнение демона о свадебном меню. Вороной оторвался от фонтанчика, всхрапнул и насторожил уши – неожиданному парламентёру он явно не доверял. «Подвинься, пожалуйста», – Малефицио, сохраняя недовольное выражение, схватил со стола хрустальный резной бокал и подставил его под фонтанчик с игристым. Вино оказалось великолепным – нежный, искрящийся брют с островатыми лимонными нотами и лёгким тёплым ароматом, напоминающим о летних земляничных полях, – но роль следовало играть до конца. Все знакомые Малефу лошади были неимоверными сластенами – именно здоровенный шоколадный торт, притащенный в денник, некогда позволил ему триумфально прокатиться на Пиздеце. – «И здесь дрянь», – горестно констатировал демон. – «Кислятина», – он выплеснул вино на пол и воззрился на вороного. – «Неужели тебе это нравится?» Вороной задумчиво мотнул головой. «Ну и зачем так страдать?» – риторически вопросил парень. – «Пойдем отсюда – я знаю, где раздобыть хорошее мясо и сладкие фрукты», – кони нерешительно уставились на него. Как детей, их манило обещание более вкусных угощений. – «Не хотите – можете оставаться здесь», – Малеф тряхнул волосами, как лошадь гривой, и неспешно пошёл вон из зала. – «Если вдруг вечером вам не достанется парного мяса, никто не скажет, что я не предупреждал. На свежую ягнятину и телятинку желающих хватает, основное веселье не тут, а в парке», – соловый вздёрнул башку от стола и принюхался, раздувая ноздри, а затем облизнулся. Малефицио с трудом удержался от ухмылки – простенькое бытовое заклинание было совершенно никчемным, всего-навсего создавало небольшой сквознячок, и, наверное, именно из-за своей бестолковости обычно получалось у него даже в Осеннем. На этот раз едва заметный ветерок принес с собой аромат свежего, только начавшего обжариваться на кострах и мангалах мяса, и это окончательно убедило раймирских лошадей. Они сперва нерешительно, а затем все увереннее двинулись к выходу следом за провокатором.
Закрывающая обзор делегация князей только после этого рассредоточилась по залу – не каждый день можно было видеть княжеского сына в роли дрессировщика на манеже. Похоже, свадьба всем запомнится надолго, но вряд ли только этим. Иду занимали схожие невесёлые мысли. На Герцогиню она смотрела так, словно обдумывала приговор: приказать зарыть неуместную гостью целиком или всё же оставить голову на поверхности в благодарность за временное избавление от пристального внимания Светлейшего. Выглядел он необычайно оживлённым. Герцогиня тоже, казалось, была искренне увлечена завязавшейся беседой и находила хищническую любезность отца очаровательной. Смутная тревога незаметно распространялась по залу, заставляя более чувствительных особ замирать на месте и прислушиваться. Спустя мгновение Габриэль тоже ощутил звук, слишком низкий для обычного диапазона, болезненно отзывающийся во всём теле. Побледневшая Ида тронула его за рукав и показала в отдалённый конец зала. Звук нарастал неумолимо и быстро, с монотонной маниакальной настойчивостью, способной сбить дыхание и сердечный ритм. Многие гости, морщась, тёрли кто виски, кто глаза, с проклятиями хватались за воротники и беспокойно озирались. Некоторым сделалось откровенно дурно.
Но вскоре скромную фигуру в лиловом мундире заметили даже те, кто был на грани обморока. Темнейший наконец прекратил аплодировать и неторопливо покинул кресло. Ида тихо охнула, заметив на поясе у отца Левый. Свои легендарные боевые хлысты он не носил при себе на публике, как говорят, со времён Первой вселенской. Лицо государя и повелителя взрезала радушная улыбка, причём радушие было совершенно особого сорта. И навевало мысли о гостеприимно распахнутой пасти исполинского зухоса, собирающегося показать любому зазевавшемуся все подводные красоты вплоть до самого дна. Темнейший был чем-то очень доволен, и в довольстве этом присутствовал пугающий аффект. Взгляд Князя лишь на пару секунд задержался там, где стоял Светлейший под руку с Герцогиней. Кивнул брату в знак приветствия и со странной скрежещущей интонацией бросил в пространство:
– Прекрасно.
Никто не успел опомниться – следом резко погас свет. Непроглядная тьма скрыла всё, как упавший занавес.
Глава 12, в которой количество браков продолжает стихийно увеличиваться, а Князь под шумок выходит из депрессии неизвестно кудаГлава 12, в которой количество браков продолжает стихийно увеличиваться, а Князь под шумок выходит из депрессии неизвестно куда
Голограмма, появившаяся перед валяющимся – наконец-то в собственной кровати и даже, для разнообразия, в полном одиночестве – Малефом была странной: рядом с сидящим на диване Маклином почему-то маячил Астарот. Оба чуть ли не хором торопливо пробормотали сакраментальное «ни с тобой, ни из тебя, ни для тебя», которое пришлось вернуть прежде, чем удалось вылезти из постели и начать одеваться, и мрачно сообщили, что они были бы неимоверно рады видеть княжеского сына у себя. Немедленно, если это возможно. Предположить, что драгоценные коллеги решили устроить дуэль и ищут секундантов, мешал интерьер, в котором находились эти двое: прекрасно знакомый Малефицио рабочий кабинет графа. Дуэль двух Изначальных в центре столицы? Разве что здание Третьего отделения решено снести до основания и построить заново, – Малеф через голову натянул полузастёгнутую рубаху, поленившись даже заправить её в штаны, не глядя, сунул ноги в первые же вытащенные бытовым заклинанием туфли и шагнул в портал.
Он ожидал чего угодно, но никак не вопроса, не согласится ли он как старший из пребывающих в Пандеме наследников временно заменить драгоценного батюшку. Долгие годы при дворе позволили Малефу лишь недоумённо вскинуть брови и сдержанно поинтересоваться, с чего вдруг у собеседников возникла такая странная мысль. Он, конечно, был не вполне искренен и государственный переворот давно полагал прекрасной идеей. Но увы, не сейчас – настроение, в коем с самого начала свадебных торжеств пребывал отец и повелитель, благодушным не назвал бы никто. Позавчерашнее шоу изрядно взбодрило светскую жизнь и наверняка позабавило добрых горожан, но неминуемо грозило новым витком обострения. Паранойя была в целом присуща всем Изначальным, но отец не зря звался Первым среди равных. В какую стройную картину Темнейший может сложить банальное исполнение сыновнего долга, случайный укротительский жест доброй воли и недвусмысленное, как драконий рёв по весне, отбытие дядюшки под руку с Герцогиней, сомневаться не приходилось. Сам не успеет – всегда найдётся, кому подсказать…
Маклин с Астаротом переглянулись.
– Ненадолго, – уточнил Маклин. – На один вечер.
– Гарантировать вашу безопасность мы, конечно, не можем, мы не всесильны, – дополнил прокурор, – но заранее заверяю, что ничего незаконного вам делать не придётся. Во избежание недоразумений, объяснить причины столь неожиданной просьбы мы сможем только после вашего согласия. В обоих случаях, согласитесь вы или откажетесь, клятва уже дана, и никакими последствиями отказ не грозит.
Малефицио вздохнул и уселся на край стола, нагло отодвинув громоздившуюся там стопку бумаг. Материализовал кружку с кофе, приложился, подумал и добавил туда изрядную порцию коньяку.
– А согласие? – ехидно поинтересовался он. – Какими последствиями грозит оно?
– Успешным бракосочетанием одной вашей родственницы и одного нашего общего знакомого, – уклончиво ответил прокурор. – Согласно законам Адмира, в случае отсутствия или болезни родителей невесты заменить на церемонии бракосочетания отца может любой старший родственник мужского пола, а роль матери может играть старшая родственница, дуэнья или же иное заслуживающее доверия и обладающее безупречной репутацией лицо женского пола.
– Потрясающе, – Малефицио материализовал набитую трубку и закурил. – Можете считать, что я решил пожертвовать собой ради счастья двух любящих сердец. И объясните, наконец, куда вы хотите меня втравить? Откуда у меня взялась очередная незамужняя родственница, да ещё столь близкая, что, кабы не патологическая папашина хандра, вести девицу в магистрат следовало бы ему?
***
Вовремя брошенная щепотка определённости пошла на пользу Большому Котлу – добрые горожане и гости столицы, уставшие от затянувшегося ожидания, наконец могли отпраздновать замужество любимой дочери любимого правителя, спровоцировавшее настоящую брачную эпидемию – после череды свадеб двору грозил кадровый кризис, большинство фрейлин спешно отправлялось в Горный Удел. Его властитель и вовсе лишил семейную сокровищницу Четвёртого дома одной из главных драгоценностей – прелестная Воламена согласилась стать женой Рюбецаля. Устроенное Маммоной грандиозное пиршество совпало с менее масштабным, но более шумным праздником в ставке принцев ши – наследники Благого и Неблагого дворов так сдружились с министром иностранных дел Адмира, что пригласили его дать концерт.
Однако не все бывшие претенденты стремились вернуться на родину – его милость Лотар Йенский, кузен министра обороны, неожиданно принял решение остаться в столице и поступить на службу в Легион. В этом немалую роль сыграло его случайное увлечение, к удивлению всех закончившееся скоропостижной женитьбой. В этом немедля усмотрели умысел Даджалла, поскольку избранница знатного вервольфа оказалась офицером Легиона. Сам он неожиданно появился на церемонии в качестве представителя невесты. Мать жениха, вдовствующая леди Доротея, после известия о браке сына с недолговечной безродной сиротой, не смогла прибыть по состоянию здоровья, и замещать её пришлось барону Хорсту Ингридссону на правах старшего родственника.
Но этим вечером под дверями баров, кабачков и иных питейных заведений всё ещё шло по очередному кругу бурное обсуждение торжества в Осеннем. Устроившие пьяный погром дарёные кони едва не затмили двуногую элиту по части народных симпатий, хотя в их внезапном освобождении некоторые особо увлечённые конспирологи углядели шуточку Светлейшего, тонкий оскорбительный намёк на древний ритуал принятия титула владыки владык, имевший хождение на отдалённых Пластинах. Ловить коней в его ходе, правда, категорически воспрещалось, а спасали остатки свадебного стола и жизни важных придворных шишек, если сосчитать все версии разом, около сорока отважных добровольцев, включая княжеского сына. Всякий, сообщавший новое имя, только на крови не клялся, что узнал его от уважаемых людей, близко знакомых с очевидцами. Больше, чем судьба буйных жеребчиков, народ волновало лишь зарождение скандального романа Герцогини и Светлейшего. Дружно сочувствовали обоим государям (своему – чуть менее ехидно), а Герцогиню сравнивали с Лилит: та тоже металась между двумя тронами, да только села-то в итоге в Бездну. Капризы и коварство ветреной красотки отлично объясняли причину мрачной меланхолии Темнейшего. Спорщики сходились в общем чаянии, что государь мудро сумеет утешиться в этот раз чем-нибудь не слишком разрушительным для страны. Не утихали словесные баталии и по поводу тем менее свежих – свои пенки с народного варева сразу же сняли ушлые букмекеры, так что в толпе гуляющих были и те, кто пил одновременно на радостях и с горя. Процент выигравших был сравнительно невелик, впрочем, нельзя сказать, чтобы пандемцы вообще полагали хоть одного из кандидатов по-настоящему достойным.
– Выбрать эту унылую протокольную рожу из Совета белоризников? Адмир под Раймир лёг, получается!
– А ты что, свечку держал, чтоб знать, кто там под кем? Это не с врагом спуталась, это наши в тылу! Она из брата-раздолбая целого министра сделала, а Джибриль – родной сын нашего премьера, понимать надо!
– Позвольте, нет ли тут намёка на скорое возвращение на политическую арену господина Жабы? Его хитрый фокус с Третьим домом даёт пищу для размышлений…
– Если и хитрый фокус, то не его. Дворец он, по-твоему, на радостях чуть не спалил?
– Имел бы право – такое предательство!
– Это явно какая-то тонкая политическая игра, которой нам не понять. Может, мы на пороге слияния двух Великих домов!
– Держи стакан выше, а кто главой-то будет? Жаба или Гадюка?
– График составят, – откуда-то сбоку авторитетно заверил звучный баритон под довольное девичье хихиканье. Спорщики тоже одобрительно заржали, но оглянулись с опозданием – шутник со своей дамой уже прошли мимо и смешались с толпой.
– Милый, надеюсь, это неправда? – девушка игриво пощекотала своего кавалера за ухом. Тот по-кошачьи прищурился, и с деланной серьёзностью возмутился:
– Зачем нужен этот спятивший старый хрыч, когда у меня есть ты?
– Лжец. – Спутница откровенно веселилась. – Ты это говоришь только потому, что ярмарка окончена, и я скоро уеду.
– В этом вся прелесть, не так ли? Сияние разноцветных вечерних огней, шум толпы… – Белозубая ухмылка на миг сделалась хищной, но девушка отвлеклась, наблюдая за уличной потасовкой, и пропустила момент. – А хочешь – оставайся, что за радость перекладывать бумажки в вашей почтенной конторе да бегать по прихотям вышестоящих.
– Можно подумать, ты от этого свободен, – девушка фыркнула. – Так или иначе, все делают то же самое, вопрос в уровне.
– Я – исключение. – Асмодей остановился и жадно втянул вечерний воздух тонкими резными ноздрями, словно ища нечто неуловимое в пьянящем карнавале уличных запахов. Затем плавным движением танцора развернул свою даму лицом к оживлённой улице, притянув к себе. – Это мой город, до последнего камешка, до последней пылинки на мостовой. Он никогда не бывает тихим и спокойным, и его постоянно надо держать в узде. Из окон кабинетов такие вещи не увидеть. Их можно только почувствовать.
Девушка промолчала, но глубоко вздохнула и откинулась назад, капризно изогнув шею для поцелуя. Приятное разнообразие после этой восхитительной истории. Ничто не мешало отправиться во дворец прямо сейчас – девица явно не против плюнуть на обещанную культурную программу. Музыка, взрывы хохота и весёлый гомон на улицах Пандема отлично заглушали тот мучительный и неприятный гул, отголоски которого, казалось, следовали по пятам, заставляя время застывать, а пространство – дробиться. Живое тепло податливого тела прогоняло холод, от того, чтобы взять слишком много, надёжно удерживало изобилие вокруг. Он замер и прислушался, предоставив своей нетерпеливой подруге считать это романтичной паузой. Жизнь буквально кипела рядом. То, иное – тоже. Он терпеть не мог любой дискомфорт, хотя прекрасно его переносил в случае необходимости. Но это было безмерно далеко от привычных координат. Не потому ли посреди самой безобразной пьянки или разнузданной оргии лицо Самаэля иногда становилось таким отрешённым? «Некромантия – для бедных. Всегда знай точно. Тебе могут помочь лишь в обратном, любая ошибка – шанс и, чтобы воспользоваться им, не нужно ничего».
– Асмо? Ты меня слышишь? Там, кажется, происходит что-то любопытное, – подружка опять отвлеклась и бодро тянула его куда-то. Он не сразу осознал, куда, но очертания здания магистрата помогли более прочно закрепиться в этой реальности. Асмодей удивлённо распахнул глаза – для разнообразия этим вечером синие, как сумеречное южное небо. Такого, мягко выражаясь, столпотворения в столь поздний час в пандемском магистрате не ожидал даже он. Тёмный покосился на висящую на его локте даму, пытаясь припомнить её имя. Как некстати, Хаос побери, ему пришло в голову завести очередной романчик… Дама, очевидно, поняла всё на редкость превратно – окинув взглядом собравшихся, томно протянула:
– Асмо, дорогой, ты собрал своих друзей, чтобы устроить мне праздник? Это неимоверно мило с твоей стороны…
Левиафан чуть сдвинулся, теперь одетую в полюбившийся костюм островного жителя Аиду было достаточно трудно разглядеть. К счастью, волосы невесты были спрятаны под шляпу, прикрывавшую полами лицо, а ни малейшей разницы в мужском и женском одеянии островитян не заметил бы ни один житель Пандема – даже застёжка не отличалась, пуговицы на просторной рубахе заменяла верёвочная шнуровка. Довершал картину плащ, несомненно мужской, так что не отличавшуюся формами высокую княжескую дочь любой принял бы за подростка-вестового или денщика, отирающегося при адмирале.
Малефицио, словно устав подпирать здоровенный конторский шкаф, сделал несколько шагов в сторону парочки, чем окончательно закрыл Асмодею обзор. Война заметила маневр и еле заметно одобрительно кивнула, делая вид, что изучает висящие на стене конторы дипломы и эдикты, выписанные тушью на потрёпанных листах пергамента и оправленные в золочёные рамы. Услышав мысленную речь, она прищурилась.
– Чтобы сделать эту ночь для нашего общего знакомого несколько более запоминающейся, чем он рассчитывал, мне понадобится ваша помощь.
– Валяй, Безопасность, – так же мысленно откликнулась женщина. – Возможно, вдвоем мы смогли бы его даже пристукнуть, но здесь многовато свидетелей.
– Увы, – уже вслух вздохнул Малеф, и, стараясь по-прежнему перекрывать Асмодею обзор, подошел к Войне и обнял её за талию, нежно поцеловав в щёку. Затем, не размыкая объятий, перевёл взгляд на подругу Асмодея. – Мне больно вас разочаровывать, синьора, но ваш будущий супруг – глаза Тёмного князя увеличились еще больше, и Малеф с трудом удержался от желания совершенно по-мальчишески показать ему язык – не имеет к этому ни малейшего отношения. Мы собрались здесь потому, что эта прекрасная дама наконец снизошла к моим мольбам и оказала честь стать моей женой, – Война, подыгрывая, склонила голову ему на плечо и изобразила влюбленный взгляд, мысленно прошипев: – Перегибаешь, Безопасность, наврал бы, что собираешься переписать на меня пару загородных домов, что ли…
Проигнорировав шпильку, Малеф продолжил разливаться соловьем:
– Но, разумеется, мы ничуть не торопимся, и с удовольствием пропустим вас вперед – нетрудно догадаться, что лишь удивительно сильная любовь могла заставить главу Третьего дома пренебречь подобающей свитой и заявиться в магистрат со своей избранницей среди ночи.
Даме изложенная Малефицио версия явно пришлась по душе – она смотрела на Асмодея, как ребёнок на новую игрушку. Точёное лицо Тёмного князя доли мгновения оставалось неподвижным ликом статуи – несложно было догадаться, что он лихорадочно просчитывает варианты. Сообщить, что никакого скоропостижного брака не планировалось, означало напрямую признаться, что он банально шпионил. Кабинет дежурного нотариуса в магистрате – не то место, куда приводят даму на экскурсию. Жениться на очередной любовнице в данном случае было меньшим из зол – Асмодей не единожды проделывал этот фокус. Ещё один брак, ещё один развод… Но неужели рыжая и княжеский сынок действительно крутили роман настолько тайно, что никто не догадался? И как Князь отнесётся к браку заклятой с его собственным сыном? Асмодей на мгновение даже усомнился в том, что повелитель всеведущ – лично он как глава Дома такого бы не допустил, конфликт лояльностей мог повлечь самые неожиданные последствия…
Ладно, со всем этим будет время разобраться, – Тёмный князь галантно предложил любовнице руку и прошествовал к столу. Астарот вместо дежурного нотариуса и Маклин в роли дежурного же менталиста… похоже, это серьезнее, чем казалось на первый взгляд. Возможно, такие известия послужат отличным лекарством от государевой затяжной хандры. Жена может не свидетельствовать против мужа, но если она – Всадница Повелителя, а муж – государственный изменник? Кем была бы без Князя – очередным пугалом, разгуливающим в плаще из падали по завалам трупов приматов-однодневок да стирающим в глуши портянки на смерть. Кровная печать не убивала своих носителей, и не она же сводила многих из них с ума. Преступная глупость и – как следствие – неверное понимание свободы воли. Потому Изначальных среди принявших печать всегда было исчезающе мало. В нынешней четвёрке и вовсе…
Маклин закончил проверку невесты и уставился на Асмодея с отвратительно лучезарной улыбкой. Пути к отступлению были отрезаны, и Асмодей, покорно проходя давно знакомую процедуру, отвлекся, не успев осознать, что в собравшейся среди ночи компании показалось ему самым странным.
Понял он это лишь на следующий день: сидевший в углу и не обративший на него ни малейшего внимания криос Архипелага, адмирал флота Его Инфернального Величества, и прочая, прочая, прочая. Обманчиво незыблемая опора престола, он никогда не оспаривал власть Темнейшего и угрожал отложиться от «этого балагана» скорее для того, чтобы позлить сотоварищей по Совету, нежели всерьез… Одет был по-походному, никаких парадных одеяний, приличествовавших гостю на свадьбе княжеского сына, да с мальчишкой-адъютантом у плеча… Асмодей прикрыл глаза – фотографическая память высшего демона позволяла буквально увидеть единожды возникшую картину снова. Лицо парня скрывал капюшон, но островная одежда сомнений не оставляла – адмиральский спутник не был спешно прихваченным в качестве посыльного местным слугой из гостиницы. Не свадьба. Заговор, вне всякого сомнения… кто из них метит на трон, в ком ошиблись они с Темнейшим? Княжеского сына можно не брать в расчёт – экземплярчик многообещающий, но слишком молод. Однако им вполне могут управлять более искушенные в интригах – мать этого красавца демонстративно отбыла в Раймир с соответствующей свитой и – как мило, не видел бы своими глазами, не поверил бы – рука об руку со Светлейшим. Возможно, шоу с конями было затеяно владыкой Раймира намеренно, чтобы провернуть эту примитивную, но превосходно раздражающую комбинацию? Но почему тогда, Хаос его побери, Князь столь равнодушен к возможной измене?
***
Недуг Великого напоминал молчаливую смерть. От неё не было спасения, меньше, чем за четверть луны, в края вечной охоты равно уходили хвостатые и бесхвостые. Избранный лисий народ хранила от напасти милость Великого, а сам он, будучи всесильным божеством, и подавно не мог подхватить эту дрянь. Но почему, почему ещё недавно благодушный Великий скрылся в логове и то кидался на всех без причины, то лежал в странном своём параличе, неподвижный и жуткий? Предупреждающе скалил клыки и порыкивал на забредавших в кабинет миньонов-самцов, защищая территорию, и огрызался даже на ласковых, назойливых в своей доброте, но очевидно не желавших дурного самок? Неслыханное дело – даже верному старому отоциону всё чаще приходилось на всякий случай укрываться в спасительной тени Блаженного Поддиванья. Алерт очень проникся к одной из самок Осенней колонии, сменившей бесполезного и глупого наглеца, осмелившегося хватать Пророка Фырфа поперёк брюха, как ребёнок – тряпичную игрушку. Нахал был, разумеется, покаран, – Алерт удовлетворённо прикрыл глаза и облизнулся – на вкус кровь негодяя была ничуть не хуже кроличьей. Самка, откликавшаяся на смешную кличку Мэгс, была доброй и почтительной – Алерт иногда позволял ей расчесать свой мех и благосклонно относился к мелким, но неизменно приятным приношениям вроде свежайших суточных цыплят или спелых, нежных фруктов. Поначалу Алерт побаивался, что Великий в очередном приступе может случайно зашибить её лапой или вовсе загрызть, но самка была ушлой и опытной, умела ловко обращаться с Владыкой, отводя его гнев не только от себя.
Алерт серьёзно опасался, что слабостью великого воспользуются Серебристый или Огненная. Серебристый был силён и опасен, но ему хватало своей колонии, и появлялся он изредка, лишь затем, чтобы оставить метку-другую в логове брата. Но вдруг он передумает и захочет Осеннюю колонию себе? А лживая сука, обжигающая прикосновением, и раньше вострила клыки на всё, без исключения, до последней шерстинки и ничтожного зёрнышка песка. При ней Великий всегда делался страшен. Возможно, она его укусила, передав злую болезнь? Может ли быть так, что болезни смертных – отражение божественных хворей, просто боги не могут от них умереть? Алерт принюхался и раздражённо чихнул, когда сквозняк донёс до него очень слабый, но всё-таки знакомый запах. Лис жил давно, однако нюх его не утратил остроты: везде – и в парке, и во дворце – витал терпкий, щекочущий ноздри аромат, похожий на Её метку. Племя тоже чуяло это, вероятно, поэтому гон начался раньше срока. Алерт пытался расшевелить Великого, но тот лишь отмахивался. Он словно шёл по следу, нимало не волнуясь о возможной угрозе даже в редкие моменты просветления.
Последние три дня Бесхвостый лежал в оцепенении, словно молчаливая смерть одолела его, запечатав судорогой челюсти, и Алерт предпринял последнюю попытку помочь Властителю лисьего народа. Он покинул престол Великого, который избрал своим наблюдательным пунктом, и осторожно, то и дело припадая к полу и насторожив уши, чтобы не пропустить даже мельчайшего звука, подполз к Священному Дивану. Распростёртое среди подушек неподвижное тело казалось ненастоящим, как чучело василиска, которое Алерт в юности победил прежде, чем успел понять, что коварный враг умер задолго до встречи с ним. Лис легко, как недопёсок, запрыгнул на диван, и громко заверещал – возможно, Великий услышит призыв и восстанет. Пусть его гнев обратится на верного спутника – пророк Фырф смиренно примет божественную волю, какова бы она ни была. Глаза Великого внезапно открылись, а цепкая лапа немедля ухватила отоциона за шкирку. Алерт был готов к тому, что сейчас его загрызут, но божество только стиснуло его в ладонях, поднесло к лицу, будто видело впервые, а затем бросило обратно на диван. Медленно, как бы преодолевая хватку молчаливой смерти, оскалилось, слепо глядя куда-то перед собой, и глухо проворчало: «Поздно».
Алерт, спешно нырнувший в подушки, осмелился высунуться из укрытия лишь тогда, когда воздух наполнил неожиданный для дворца запах – так пахнут иссохшие в песках тела и выжженное солнцем до потери цвета тряпьё. Там, где мгновение назад возлежал беспокойный лисий бог, лишь клочья чёрного дыма лениво оседали на покрывало.
Поспешно толковать явленный знак к добру или к худу Алерт не стал. Повозился в оставленной Бесхвостым вмятине, горячей, как нагретый бархан, и столь же полной невесть откуда взявшегося песка, и задремал, прикрыв нос пушистым хвостом. Разбудило его вторжение одной из самых неугомонных тварей Осенней колонии. Худощавый, грациозный и опасный, словно рогатая змея, самец, пританцовывая от скрытого напряжения, нервно обежал кабинет, всё обнюхал, порылся на столе, зло пнул стену в том месте, где чаще всего открывался проход. Затем упал на диван и сперва ткнулся мордой в сомкнутые ладони, но тут же вскинулся и воззвал к Великому с такой тоской, что Алерт понял: свершилось дурное. Он поднял морду – плут нуждался в помощи Того, Кто Даровал Лисам Мир, и долгом пророка было присоединить свой голос к этой мольбе. Алерт величественно уселся подле страдающего и тонко, пронзительно заверещал, распушив холку.
Когда последние лучи солнца погасли, уступив место сумеркам, два отчаянных и уже безмолвных зова окончательно слились в один.
В смысле, действительно скоро, а не через полгода, честное авторское.
Ярмарка женихов дочери правителя Адмира – событие шумное, масштабное и непредсказуемое. Особенно если многие претенденты относятся к невесте с большим подозрением. Аида вообще согласилась стать главным действующим лицом очередной отцовской затеи исключительно из любопытства.
В итоге дворцовый парк пестрит шатрами ставленников благородных семей, столицу наводняют иностранные гости – всё это изрядно добавляет хлопот Третьему отделению и Тайной канцелярии.
В итоге дворцовый парк пестрит шатрами ставленников благородных семей, столицу наводняют иностранные гости – всё это изрядно добавляет хлопот Третьему отделению и Тайной канцелярии.
Глава 1, в которой родственные узы оказывают терапевтический эффект, но сильно усложняют жизньГлава 1, в которой родственные узы оказывают терапевтический эффект, но сильно усложняют жизнь
– Маленькая моя, бедная моя… – снова смутно знакомый голос откуда-то издалека. Едва слышный, но настойчивый. Зачем тревожат, зачем вынуждают возвращаться обратно? Мир станет серым и безобразным. Стены, потолок, лица – всё серое. Разговоры – тоже. Опять они. Лучше не открывать глаза, тогда они быстро уйдут, и тишина вернётся. – Что он с тобой сделал…
Он ничего не делал. Он не желал им зла, ни одной из них. Просто серый всегда сменялся алым, и алый заполнял всё. Они не могли измениться сами, не могли видеть истинный цвет и форму. Беспомощные, жалкие, не могли даже понять радости изменения, только кричали.
Голос не желал униматься. День или ночь? Одно бесконечное ожидание новой порции забвения вне времени, шаги, шорохи, звяканье склянок, чёрная мгла. Призрачные обрывки прошлого и настоящего, слабо колеблющие сломанный маятник сознания.
Неподъёмная тяжесть. Не встать, не вырваться, не вспомнить. Не вспоминать. Голос же наоборот умоляет:
– Вспомни, кто ты.
«Всегда помни, кто ты!» – удар тяжёлой тростью каждый раз, когда смел ослушаться. Искажённые гневом резкие черты и мёртвые чёрные глаза, замечающие малейшую провинность.
Множество форм сменил, но не обрёл свободу, став в итоге лишь бледным отражением. Жалкой пародией. Дублем.
Голос зазвучал громче, словно стараясь перекрыть другой, язвительный, вечно недовольный, рисовавший самые неприглядные картины будущего, особенно в те моменты, когда действие лекарств и заклинаний ослабевало. Тойфель скорчился на широкой кровати, обхватив голову руками, и замер, надеясь, что мир сожмётся в точку вместе с ним и погаснет хоть на секунду.
И мир погас. Голоса смолкли. В наступившей тишине Тойфель открыла глаза и рывком поднялась, озираясь в поисках очередного трупа. Треклятый голос постоянно твердил про кровь, но вокруг царила безупречная чистота больничной палаты. Руки тоже были чистыми. Зеркала в комнате, разумеется, не нашлось, но Тойфель поняла: на этот раз всё так, как и должно быть.
Звук в коридоре заставил вздрогнуть и насторожиться. Только бы не снова, до чего надоело сомневаться во всём, что слышишь. Спокойно, кажется, у нас и правда гости: шаги стали громче. Иди сюда, дружок, не проходи мимо, как раз пора сменить обстановку, здешнее однообразие кого угодно сведёт с ума.
Остановился ровно под её дверью. Много ли можно увидеть в такой маленький, такой мутный глазок? Заходи, не стесняйся, чего здесь бояться большому и сильному, да ещё наверняка с парализующим амулетом наперевес?
В последнее время с приборами творилось неладное, сбой на сбое. Не то очередная магическая буря со стороны Осеннего, не то обещанные бездненские катаклизмы наконец-то совпали с прогнозом. Персонал носился ошпаренными кошками, проверяя сигналы, и пару дней уже откровенно поплёвывал на инструкцию. Что вообще могло произойти в палате этажа, незатейливо именуемого среди своих «овощебазой»? Здешних обитателей и связывать-то надобности не было, благодаря грамотному подбору препаратов. Куда мог подеваться такой пациент?
Тойфель провела пальцами по длинным светлым волосам. В расслабленной улыбке мелькнуло нечто хищное, но, как только щёлкнул замок, мгновенно исчезло, сменившись трогательной растерянностью заблудившегося ребёнка. В глазах охранника отразилось явное недоумение: ну ещё бы, найти вместо привычного черноволосого парня в отключке такой сюрприз. И дверь запер сразу, молодец, зачем нам свидетели. Конечно, тревога ложная, дурачок. Нет, ты не ошибся палатой, подойди поближе, тебе же так интересно узнать, что тут творится. Ещё шажок, и ещё один…
Девушка молчала и смотрела всё так же беспомощно и умоляюще, не проявляя ни малейших признаков агрессии. Затем неловко попыталась встать, но предсказуемо не удержалась на подгибающихся ногах. Что ей взбрело в голову, едва успел поймать! Худая, лёгкая, жмётся к нему, словно прося не уходить, не оставлять её одну. Осторожно коснулся растрёпанных волос, от которых слабо пахло чем-то горьковато-терпким, девушка вздрогнула и опять попыталась встать, но удержать её особого труда не составляло. Исчезновение пациента и замена его этим... этой не укладывалась ни в какие инструкции, но опасной незнакомка не казалась, и санитар расслабился. Каким образом одурманенному зельями умалишенному удалось ускользнуть, и что это за девушка, пусть разбирается начальство – вот закончится смена, и он обо всём доложит. От доверчиво прижимавшейся к груди девицы исходило тепло, как от зверька, и против объятий она совершенно не возражала. Напротив – прижималась крепче, что-то мурлыкала, уткнувшись в плечо, гладила по спине, словно любимого, встреченного после долгой разлуки. Дурманящий запах каких-то трав, исходивший от нее, стал сильнее, и про правила, требовавшие о любой нештатной ситуации сообщать незамедлительно, как-то не вспоминалось. Вместо этого зачем-то вспоминались подруги юности, поцелуи под расцвеченным яркими созвездиями небом, крики ночных птиц и ощущение безграничного счастья.
То, что больничной койки вполне хватает на двоих, стало прекрасным открытием для обоих, то, что со смятых влажных от пота простыней спустя полчаса встанет только одна – и встанет, вполне твёрдо держась на ногах, – оказалось неожиданностью. Даже для неё.
Сперва Тойфель подумала, что её невольный любовник просто уснул, но ставшее вдруг неповоротливым, как мешок, тело, приоткрытый рот и не реагировавшие на яркий свет зрачки – о, эти признаки она знала прекрасно. Крови не было. Нигде. А вот труп был. И, в отличие от тех, воспоминание о коих услужливо подсовывала ей память, он был мужским. Не было ни тумана, ни слабости, ни потери памяти или желания снова нырнуть в наркотический дурман – только лёгкое недоумение, неожиданный прилив сил, да окончательно оформившееся желание убраться подальше из этой стерильно чистой комнаты. Куда угодно.
В сущности, она тоже помогла парню покинуть это отвратительное место. Даже если у тебя есть ключи, ты всё равно в тюрьме. Тойфель усмехнулась и заботливо укрыла своего спасителя так, чтобы со стороны казалось, будто обитатель камеры мирно спит. Затем проверила содержимое карманов, кое-что переложила на свой вкус, поправила ремень на брюках и вышла, заперев за собой дверь.
***
Война непроизвольно оглядела периметр, уловив внезапно разлившийся в воздухе знакомый аромат. Судя по лицам остальных, они тоже в любую секунду ожидали сиятельного явления. Что государь и повелитель забыл бы на примерке платьев дочери, никто даже не задумался, поскольку тот вообще имел привычку навещать подданных в наименее подходящих для того обстоятельствах. Вместо Темнейшего на одном из свободных диванов материализовался Асмодей, сразу оказавшись в центре всеобщего внимания: из одежды на нём были только зелёные шёлковые карго и драгоценности. В этот раз кольца красовались даже на пальцах босых ног. Голый торс, собранная в хвост длинная шевелюра, явно оставшаяся от облика «красотки Асмы», и выражение физиономии, красноречиво свидетельствовавшее о сложных экзистенциальных переживаниях, в быту называемых похмельем. Часть фрейлин вообще узнала явившегося не сразу: небритым главный модельер на публику обычно не показывался. Он лениво принял кубок из рук возникшего у изголовья слуги, похожего на ожившую статую из числа тех, что украшали внутренний двор. Молчаливые и безупречно прекрасные юноши и девушки, разносившие вино и закуски, по большей части были разительно схожи с хозяином дома и его сестрой, но ни малейшей фамильярности в обращении не выказывали. Породистое лицо Асмодея скривилось, словно вместо превосходного вина ему подали уксус.
– Вторая ошибка за неделю. – Юноша заметно побледнел и опустил голову. – Прочь с глаз моих, бездарь. Эмпатия дубового комода не украшает детей Третьего дома, я начинаю сомневаться в верности твоей матери. Почему я сам должен угадывать, чего хочу в эти часы?
– Избавиться от жутких миазмов? Я велела бы здесь проветрить, но мы и так на воздухе… – Смерть решила прервать камерный спектакль в самом начале. Наиболее преданные фрейлины начали картинно изображать подступающую дурноту, но остальные, кажется, не находили Асмодеев парфюм таким уж отвратительным.
– Велеть, душа моя, ты можешь сколько угодно. Это «Тайна Князя», мой новый эксклюзивный аромат, созданный в память о прошлой ночи. Если бы ты почаще оставалась в Янтарном до утра, то могла бы в полной мере оценить всю прелесть некоторых нюансов. Первые лучи солнца над Пустошами неописуемо прекрасны, когда за плечами много часов без сна…
– Особенно удались ноты трёхдневного перегара и нечищеной опиумной трубки, упавшей в старый сапог, – одобрительно подала голос Аида. Вмешательство Асмодея определённо сулило переломить унылый ход примерки.
– Мы можем продолжить? – Смерть сохраняла невозмутимость, но было заметно, что выпад соперника её задел. Тот, словно всё ещё находясь под впечатлением от созерцания утреннего неба, достал из кармана фляжку с гербом Первого дома и припал к ней, утомлённо прикрыв глаза и словно пытаясь отрешиться от дурацких вопросов. Часть фрейлин, судя по выражениям лиц, быстро переметнулась в лагерь сторонников Асмодея. Вероятнее всего, более опытные были попросту раздираемы конфликтом лояльностей. А те, кто был знаком лишь со скандальной репутацией княжеского любимца, получили возможность увидеть его за работой. Маэстро это уловил, потому приоткрыл глаза и рассеянно бросил:
– Можете. Если хотите вскоре получить ворох свеженьких газетных инсинуаций на тему того, что княжеская дочь появилась на ярмарке женихов слегка беременной. Девочке и так не слишком повезло, от матери она унаследовала только рост, но никак не формы… Но подход «если нечего показать – задрапируйте» – признак капитуляции. – Щелчком пальцев он сменил ещё пару нарядов на манекене. – Отвратительно, это полный провал на старте. – Тут Асмодей снова пошарил по карманам, извлёк небольшой изящный пузырёк и ловко подцепил пробку длинным ногтем. – Наама, драгоценная моя, зачем ты пошла на поводу у этого зоопарка? На всю толпу не найдётся и чайной ложки хорошего вкуса, посмотри на них – экзальтированные селянки, бездумно натягивающие предельно неподходящий им образ на призму своего восприятия, жертвы аристократической дегенерации и задавленных комплексов, сороки, не понимающие разницы между эклектикой и мусорным баком у костюмерной бродячего цирка! Ну и самые сочные вишни на этом чудовищном десерте – комическая парочка заклятых подружек-дуэний: влажная мечта офицерских казарм и отчаявшаяся дама-ширма. Думаешь, если застегнуться на все пуговицы, наш общий друг наконец захочет их расстегнуть, чтобы проверить, не изменилось ли там что-нибудь за последние триста лет?
Привычная к эскападам брата Наама ничего не ответила. Аида отвернулась, пряча улыбку: фрейлины так засмотрелись на увлекшегося Асмодея, что не сразу соотнесли нелестные характеристики с собой. Смерть, судя по выражению лица, собралась вспомнить славное боевое прошлое и нарушить пару правил этикета.
– Маэстро, мне кажется, вам пойдет сочетание зелёного, лилового и чёрного, – протянула Война, пристально глядя на страдальца за эстетику.
– Полный набор цветов траура и чёрный как дополнительный акцент? – Асмодей благосклонно кивнул. - Это будет траур по общественному чувству прекрасного. Вполне закономерно в стране, правитель которой периодически путает корзину для грязного белья с гардеробной.
– Нет, – ухмыльнулась Война. – Если ты не прекратишь паясничать, полный набор цветов траура украсит твою физиономию.
– Более неподходящей дуэньи, чем эта женщина, – закатил глаза Асмодей, – Темнейший не нашел бы ни на одной Пластине. Дорогая, тебе надо хотя бы изредка снимать мундир.
– Предлагаешь во всем брать пример с Князя? – Война неискренне, но довольно убедительно изобразила невинные глаза. – Помнится, во время Первой вселенской он ввалился на военный совет нагишом. Когда ему намекнули, что демонстрация имперских регалий была бы более уместна в качестве психической атаки на поле боя, оскорблённо замотался в трофейное знамя. Удивляюсь, как ты умудрился это пропустить, но анекдоты про «орудие нашей победы» наверняка слышал.
– Видимо, с тех самых пор моя сестрица и стала его любимым модельером. Военная форма и случайные тряпки – страсть нашего общего друга, которую лично я бы не поощрял.
Наама демонстративно кивнула на изрядно опустевший флакон и язвительно заметила:
– Ты бы завязывал угощаться от его щедрот. Хватит и того, что процесса создания двух своих последних коллекций ты почти не помнишь, а носить получившийся дичайший артхаус вне подиума в здравом уме решительно невозможно.
– Почему я могу, а все – нет? Будут носить, ибо неосознанно догадываются, что нормальность уродлива. Как только ты назвал что-то нормальным – ты похоронил это навсегда. Я задаю планку, пусть изволят соответствовать или любезно скончаются от отвращения к себе.
– Темнейший что-то не пожелал ни того, ни другого. Напомнить тебе историю с кольчужным пальто?
– О, не беспокойся, раз уж ты завела речь, я не доставлю тебе удовольствия рассказать об этой эстетической пощёчине. Я душу вложил в этот проект: строгий чёрный металл, искусное плетение, эмали редкой работы, чёрные бриллианты! Вся мощь Империи! Но кому-то было угодно смачно плюнуть в мою израненную гордость: даже не примерил, только захохотал, как помешанный, а когда успокоился, обратил титан в золото, заменил чёрные камни обычными и велел отослать Баалю, мол, ему понравится. Переделать мой шедевр на потребу этому любителю парчовых занавесок и кошмарной мебели!
***
– Грёбаная Бездна! – Аида в крайнем раздражении звякнула горлышком бутылки о край бокала, чуть не расплескав содержимое. – Почему я должна соблюдать бредовые правила и терпеть возле себя этот цирк? Я хотела пойти только с тобой, а Смерть мало того, что приставила ко мне конвой из наиболее назойливых фрейлин, так ещё сама отправилась с нами. Всё было бы скучно до зубовного скрежета, если бы не Асмодей. К счастью, на придворный курятник он производит примерно такое же впечатление, как мой папаша – на Совет. Заткнулись даже две идиотки, которые то и дело косились на тебя и хихикали, мол, страсть к военной форме у Первого дома, наверное, врожденная. Не понимаю, какое отношение ты имеешь к нашей семье – кажется, мы, не родня ни в каком колене.
Война кивнула.
– Не родня, – подтвердила она. – Но идиотки явно намекали не на это, – она помедлила, раздумывая, стоит ли рассказывать Аиде ненужные подробности старых скандалов. Решила, что не помешает – мало ли кому придет в голову вытащить из чулана рассыпающиеся скелеты и потрясти ими перед ничего не подозревающей невестой.
– Скажи, что тебе известно про твою старшую сестру?
– Я Ламми и не помню толком, больше по портретам, – пожала плечами Аида. – Она же сбежала с женихом, когда я ещё пешком под стол ходила. Потом, вроде, приезжала к отцу, но я с ней не встречалась…
– С женихом? – Война фыркнула. – С чего ты это взяла?
– Да няньки шептались, что, мол, Ламия-то всем, считай, в морды плюнула, удрала с легионером.
– С легионером, да, – кивнула Война. – А ты не задумывалась, почему, коль скоро был у сестры дружок, он не пошёл на ярмарку женихов, чтобы она могла официально его представить отцу, замуж выйти честь по чести, добрых горожан порадовать? Зачем бы ей побег?
Аида пожала плечами.
– Ну, может, он с другой Пластины и не маг. Или, – тут она нервно хихикнула – вообще из нежити какой-нибудь… Ты же знаешь, в Легионе кого только нет, наверное, и до Даджа там был такой же винегрет?
– Верное направление мыслей. Но неверные выводы. Выйти замуж за иноплеменника или жениться на пришлой закон не запрещает, не в Раймире живем.
– А если он уже был женатым? – Аида скривилась. – Папаша, конечно, плевать хотел на условности, но дочка правителя в гареме незнамо у кого – это как-то пошло, не отпустил бы. Хотя… самой Ламми это зачем, ума не приложу. Разве можно настолько влюбиться?
– Влюбиться можно насколько угодно, – неопределенно протянула Война. – И в кого угодно… Еще варианты будут?
Аида потянулась за вином.
– У Даджа в Легионе и девчонки служат, – она изучила бутылку на просвет, словно пытаясь прочитать в тёмном стекле разгадку. – Но можно же было выйти замуж, а любовницу к себе фрейлиной взять. В чем проблема, так многие делают…
– Твоя сестра слишком похожа на обоих родителей, – вздохнула Война. – Ей не захотелось тратить силы на декорум, она предпочла сделать, как ей взбрело в голову. Сама понимаешь, скандал был изрядный, когда ярмарка закончилась бегством невесты с женщиной, командовавшей её личной охраной. Будь уверена, у букмекеров по всей стране уже принимают ставки, сбежишь ли ты из-под венца, и если сбежишь, то с кем.
– Что? – С какой-то странной интонацией вдруг спросила Аида, покосившись на Войну, а затем тревожно оглянулась.
– Ставки делают, говорю, не сбежишь ли, – повторила Война, но по остекленевшему взгляду Аиды поняла, что та ничего не слышит. Очевидно, бедняга устала и была после пары бокалов пьянее, чем казалась. Можно звать служанок укладывать девчонку спать, а самой сходить прогуляться, из-за боящихся сквозняков полуголых придворных дур в этом крыле духота, как в бане.
***
Когда Аида окончательно проснулась, Войны рядом не было. Что случилось? Куда она подевалась? Наскоро одевшись и стараясь ступать как можно бесшумнее, девушка выбежала в парк: возможно, Война где-то неподалёку. Ветер дул с Пустошей, чернильное небо – и когда успело так стемнеть? – было густо усыпано звездами. Поблизости цвело что-то с сильным и терпким ароматом. Заклинание, позволявшее дистанционно утащить со столика в гостиной сигариллу, получилось не сразу – собственная внезапная неуклюжесть пугала, раньше такого не случалось. Чтобы унять дрожь в руках и перебить тяжёлый назойливый запах ночных цветов, девушка торопливо закурила. И едва не поперхнулась, когда её снова окликнули. Повернувшись на звук, Аида оторопела: она словно смотрела в зеркало, только отражение почему-то было растрёпано и одето в форму больничного санитара.
После секундного замешательства она отшвырнула сигариллу и кинулась на шею своему двойнику.
– Ты! – Портал на месте голограммы закрылся мгновенно.
– Дура! – В расширившихся от ужаса глаза брата заплясали знакомые лихорадочные искры, он с силой сжал её руки, одновременно злясь на сестру и не желая её отпускать. Аида испугалась не меньше: благодаря ей беглый пациент Бездны оказался в дворцовом парке, прямо под носом у отца. – Я не вернусь туда, пусть лучше убьёт!
– Тише. Это укромный угол, но вокруг всё равно полно народу. – Как ты сбежал? – спросила она уже мысленно, вынудив брата отойти дальше в густую тень. Аида давно свыклась с тем, что больше никогда не увидит близнеца за пределами больничной палаты, и, как только первый шок прошёл, попыталась понять, насколько всё происходящее реально. Это был Тойфель, она всегда узнавала его в детстве, когда брат доводил до белого каления весь дворец, шутки ради перекидываясь во что попало. Вот и в этот раз выбор облика был крайне странным.
– Я почти ничего не помню. Мне было плохо, очень плохо. Только голос, он постоянно говорил, звал, убеждал что-то вспомнить. Всё из-за этих треклятых лекарств. Потом я очнулся таким… такой и решил уйти.
– Так просто? Там же охрана, камеры, сигнализация, часть этажей экранированы от магии настолько, что свет зажечь нельзя, не то, что портал открыть.
– Мне повезло, если это можно назвать везением: какие-то сбои в системе, хотя проверка по тревоге и пришла. Я всё ещё паршиво соображал, что к чему. Охранник оказался славным малым и очень мне помог. – Во взгляде брата мелькнуло нечто, от чего Аиде сделалось не по себе: видеть такое выражение собственного лица ей не доводилось. – Потом понял, что идти некуда. Только к тебе. Наверняка меня уже хватились. Надо убираться отсюда. Пойдём со мной. На дальних Пластинах никакие егеря не достанут.
– Если я удеру в разгар собственной ярмарки женихов, нас достанут где угодно. Мы тебя спрячем, а когда всё уляжется, придумаем, что делать. Искать здесь никому и в голову не придёт.
– Болт арбалетный им пусть в голову придёт, – нервно огрызнулся Тойфель, – Вот уж рад будет папаша, обретя блудное чадо после долгой разлуки. Странно, что за мной ещё не гонятся.
– Если ты не видишь тут гвардейцев или егерей с собаками, да и вообще ни единой живой души, считай это добрым знаком. Мне кажется, умнее будет продолжить беседу у меня в покоях.
– На всякий случай повторяю – в Бездну я не вернусь, лучше смерть.
– Нашёл время для театральных жестов. Если он знает, что ты здесь, то прекрасно расслышал ультиматум с первого раза. – Действуем быстро. Переоденешься в моё. Княжеская дочь с отоционом на руках тут никого не удивит. Мало кто различает парковых лис, решат, что я просто гуляю с Алертом. Вполне невинная причуда для лунатички с дурной наследственностью.
Глава 2, где несвоевременные вопросы становятся причиной многих интересных событийГлава 2, где несвоевременные вопросы становятся причиной многих интересных событий
Неподвижную фигуру на диване Война заметила не сразу. Была у шефа в числе прочих неприятных особенностей ещё одна: иногда он уходил в себя настолько, что каким-то непостижимым образом почти сливался с окружающей обстановкой, несмотря на экстравагантные наряды. В этот раз, впрочем, явно был не при параде: мятые штаны и халат нараспашку. И – под каким барханом сдох гульский шейх? – шлёпанцы из драконьей кожи, в кои-то веки не сапоги. Постоянство Темнейшего в выборе обуви не одну тысячу лет служило поводом для шуток, мол, если государь в спальне соизволил снять сапоги и отложить трубку, то особо благоволит к своей даме.
– Налюбовалась? – Мерзавец глаз не открыл, но временно перестал напоминать собственное надгробное изваяние. На губах немедля нарисовалась улыбка, которую всякий представитель оппозиции непременно назвал бы паскудной. – Если наконец-то передумала, можешь присоединиться, трубку обещаю отложить до утра.
– Иди ты в Бездну со своими шутками, – привычно отмахнулась Война. – Ты вообще помнишь, по какому поводу у нас вся столица на ушах, а в дворцовом парке пройти нельзя, чтоб не споткнуться об какого-нибудь посланника достойного дома?
– Я уж было понадеялся, что ты решила вспомнить обо мне, забытом и одиноком… – Князь всё-таки открыл глаза, и в них отразилась виртуозно исполненная глубокая обида. Не найдя душевного понимания со стороны Войны, он резко сел, теперь его поза выражала искреннее возмущение. – Но нет, на ярмарке женишья требуется распорядитель. Да что там, нянька и дрессировщик! Для чего нужен глава государства? А придворных профурсеток по углам растаскивать, чтобы не передрались! У меня в гареме порядку больше, чем в вашем бардаке! – Война терпеливо переждала этот кратковременный шквал экспрессии, подумав, что Хэм – совершенно точно сын своего отца, что бы там ни сочиняли сплетники или бестолковый любовничек по пьяни.
– Мне, что ль, прикажешь разбираться, пока твоя дочь вместо замужества не угодила в соседи к матери и брату?
– А и прикажу. Иначе на кой хер вараний вас всех держать, таких умных, – неожиданно спокойно отозвался государь и повелитель, судя по интонации, подразумевая больше, чем сказал. После чего снова вытянулся среди подушек и прикрыл глаза, давая понять, что аудиенция окончена.
***
Малефицио в очередной раз подумал, что неплохо было бы осиротеть. Ну или, по крайней мере, исхитриться наложить на родителей – хотя бы на папашу – заклятие полного забвения. Чтобы о наличии в природе сына драгоценный батюшка не вспоминал. И ведь, казалось бы, всё, чего по поводу ярмарки ожидалось от СВРиБ, было сделано заблаговременно. На каждого из претендентов на руку сестрицы было собрано досье, наиболее одиозных желающих отсеяли на подлёте. Копии документов были отправлены в Третье, Князю, а в изрядно приглаженном виде – Аиде. Всё в соответствии с законом.
Какой арбалетный болт попал в голову Темнейшему на этот раз, и зачем личным приказом всех обретавшихся в Пандеме наследников согнали во дворец, Малеф не понимал. Но увы, с утра нарисовавшаяся голограмма – дражайший папенька в белом, больше напоминающем пижаму костюме, и босиком – командным тоном потребовала «активно принять личное участие в знаменательном для клана событии» и на время ярмарки немедля переселиться в покои в Осеннем. «Размер свиты не ограничиваю, – процедил через губу Князь. – Можешь прихватить с собой хоть конюшню, псарню и взвод блядей. Прислугу не тащи – и так больше дармоедов, чем следовало бы».
Оставив в управлении пару надежных заместителей, Малеф со свитой – набралась преизрядная толпа из адьютантов, охраны, очередной подружки и пары приятелей – с подружками же – переместился в парк при Осеннем. Начальник СВРиБ огляделся по сторонам – магическим образом перебросить людей и их барахло в здание было невозможно, следовало вызвать прислугу из дворца. Вокруг ожидаемо творился настоящий балаган. Бескрайний парк, поделённый на участки, где временно разбили свои шатры претенденты на руку княжеской дочери, напоминал то ли военный лагерь, то ли базар. Обилие торговцев, понаехавших вместе с женихами «групп поддержки» со всех концов Пластины и падких на развлечения добрых граждан Адмира превращало идиотское, по мнению Малефицио, мероприятие в потенциальный источник неприятностей.
Потенциальные неприятности немедленно обернулись кинетическими – иначе Иаля бен Бааля с кучкой приближенных Малеф воспринимать не мог. Какой Хаос его сюда приволок? От Второго дома женихом числится не этот заядлый дуэлянт и даже не его неразлучный братец Зевель…
– О, ди Малефико, – Иаль тоже заметил новоприбывших и радостно осклабился, от чего его физиономия сделалась ещё гаже. – Со свитой и при параде. Никак, тоже надумал посвататься к Цветку Пандема?
Малеф равнодушно хмыкнул и, материализовав сверкающую медаль с выгравированной на ней единичкой, коротким резким движением прилепил металлический кружок на лоб Иалю.
– Первое место, – скучающим тоном пояснил он. – За самое идиотское предположение. И кол – за знание генеалогии. Ты забыл, что Цветок Пандема приходится мне единокровной сестрой.
Под смешки собравшейся вокруг Малефицио компании Иаль попробовал отлепить побрякушку, но заклинание не поддавалось. Иаль побагровел.
– Первому дому ни родство, ни возраст не помеха, – скривился он. – Мог бы и прогуляться по стопам папаши, – выдержкой лучший боец Второго дома не отличался, за стратегию в этой связке отвечал Зевель.
Малеф прищурился. Медаль, по-прежнему украшавшая лоб Иаля, изменила цвет: металл на глазах раскалялся. В компании бен Бааля оказался кто-то, знакомый с бытовой магией – на голову пострадавшему потекла холодная вода. Металлический кружок зашипел и погас. Княжеский сын вздохнул: он рассчитывал, что боевик Иаль бытовой магии не распознает. Снобизм Второго дома был общеизвестен. Увы, знатоки «бытовухи» в своре нашлись…
– Ах ты, ублюдок, – Иаль, откинув со лба мокрые волосы, бросился на Малефа. Оружия при нем, похоже, не было – или опасался кидаться на сына Темнейшего так, чтобы драка превратилась в покушение на члена правящей фамилии, или, что вероятнее, рассчитывал на легкую победу.
Малефицио отмахнулся от прекративших веселиться и вспомнивших о работе охранников.
– Не лезть. Полезут эти – короткий кивок на подобравшуюся свору приятелей Иаля – гасить бережно.
Взбешенный пренебрежением Иаль ухватил Малефа за грудки. И опять нарвался на старую добрую бытовую магию – куртка рассыпалась на нитки, чтобы собраться снова, но бесформенным комом на голове противника. Тот испепелил тряпку, не обжегшись – боевые заклинания не задевали самого мага – и окончательно озверел.
– Ди Малефико, – выплюнул он. – Тебя мамаша драться учила? Или прачки пожалели убогого?
Лицо начальника СВРиБ застыло чеканной бронзовой маской. За спиной ругнулся кто-то из адьютантов – похоже, подчиненные, наплевав на приказ, собрались ввязаться в драку.
– Про жалость к убогим, – ядовито улыбнулся Малефицио, предусмотрительно ставя щит между Иалем и собой, – справься у патриарха Третьего дома.
Щит выдержал, несмотря на то, что энергии бен Бааль не пожалел – грохнуло изрядно. Хорошее боевое заклинание, силы много, ума… весь в Зевеля ушел, этому не досталось. Размышлять об извивах генетики Второго дома далее Малефицио помешал громкий равнодушный голос:
– Всем стоять. Руки за голову. Применение заклинаний считается нападением на служителей правопорядка.
Возникший чуть сбоку от Иаля коренастый коротко стриженный демон в красном с нашивками сержанта Третьего вырубил того служебным амулетом. Малеф убрал щит и оглянулся, поднимая открытые ладони на уровень плеч – сбоку от него маячил такой же парень в красном. Еще несколько крепких ребят в форме оттеснили готовую мстить за предводителя свиту – судя по шипению с той стороны, без лёгких телесных не обошлось. На стороне СВРиБ егеря вели себя не в пример дружелюбнее. Причина внезапных двойных стандартов была очевидна – фигуристая большеглазая шатеночка, явившаяся в дворцовый парк в обнимку с Малефицио, с самого начала наблюдала за скандалом с детским любопытством, но без малейшего волнения. Теперь девица деловито помахивала стальным служебным медальоном Третьего отделения – вместо того, чтобы, как положено, находиться на шее, он фривольно болтался на массивном браслете из цепочек разной толщины и плетения, закрывавшем тонкую руку от запястья до локтя.
– Можете опустить руки и присоединиться к своим друзьям, сэр, – парень в красном посторонился. – Надеюсь, вы не откажетесь ответить на вопросы дежурного менталиста?
– В любое время, – кивнул Малеф. – Может быть, ограничимся мной? Мои друзья и подчинённые не принимали участия в этом… недоразумении, и я не вижу смысла их задерживать.
***
– Ты же понимаешь, что в глазах отца я занимаю чужое место. Оставить на Перешейке он должен был меня. Он может сколько угодно делать вид, что таков был его очередной план, да только братец Джибриль отчего-то не жаждет стать связующим звеном между Раймиром и Вторым домом. Для всех он – Габриэль бен Адонаи, названный сын Светлейшего.
– А ты – позор клана, – фыркнул Энцо, коснувшись гладкой поверхности старого шрама на щеке любовника. – Хотя я не припомню, чтобы дядюшка хоть раз забыл спросить с тебя так, будто ты – его опора и надежда.
– Пытается убедить себя, что сделал верный выбор. Удачи ему на этом нелёгком пути. – Выражение лица Эфора заставило Энцо пожалеть о сказанном, но он быстро понял, что к его шутке эти мимолётные метаморфозы имеют мало отношения. – Не бойся, – бен Бааль лениво погладил любовника по голове. – Здесь мои братцы тебя не достанут – нападать на любого из женихов или на их свиту после официального начала ярмарки запрещает закон. А безутешной вдовушкой четвёртого сына Второго дома Цветку Пандема стать не грозит. Скорее уж правдой окажется любая из бредовых сплетен, чем предположение, что девица круглая дура, а её братья вчера появились на свет. С таким же успехом папаша мог выставить свою кандидатуру. Ему бы очень помешала клятва пришибить другого кандидата в монаршие зятья, если тот окажется с ним в одном периметре, зато добрые горожане знатно развлеклись бы. «Балладу о Жабе и Гадюке» и «Пандемский хрусталь» разучил едва ли не каждый лабух в городе.
– Приятно слышать, что мой любезный великодержабный друг сохранил бодрость духа в столь тяжёлые для него времена. – Любовникам пришлось спешно вскочить с постели и поклониться: в кресле, возложив ноги на крышку низкого столика, устроился Асмодей. – Вольно, котятки. Я всего лишь скромный гость в ставке жениха Второго дома. – В последней фразе интонация Асмодея проделала что-то совершенно противоестественное со смыслом, но общий фон прямо-таки лучился благодушием. Энцо под пристальным взглядом «скромного гостя» немедля занялся наведением порядка, пока Эфор, кляня собственную беспечность, натягивал штаны. Видимо, как сломанные часы способны показывать верное время, так и старые дурацкие суеверия – криво, слабо, но работать, главное – совершенно некстати. Для полного счастья не хватало только папашиной проекции, проиллюстрировал бы в лучшем виде оборот «дуэль с голограммой».
– Три бокала, – кивнул Асмодей в сторону Энцо, а затем насмешливо посмотрел на Эфора. – Тем более, мне кажется, у вас есть повод для небольшого праздника.
– Визит одного из Тёмных князей, конечно, праздник, – протянул Эфор. Ничего хорошего появление Асмодея не сулило, а понятия последнего о развлечениях всегда были весьма специфичны.
– Что-то ты слишком задумчив для счастливца, удостоенного представлять интересы клана, и слишком равнодушен для того, чей любимый брат оказался в лапах псов режима.
– Любимый брат? – Эфор непонимающе уставился на Асмодея. Тот утомлённо прикрыл глаза – это едва заметное движение у позёра частенько заменяло кивок. – Я что-то пропустил, или князь инкубата и суккубата изволит шутить?
– Шутить? – Асмодей вскинул брови. – Я не шучу над гхм… заблудшими овечками, не ведающими о своём счастье. Я пришёл с хорошими новостями и наилучшими намерениями, с чистым сердцем и распахнутыми объятьями…
– Тем более, что в кои-то веки один из Великих оказался в роли такого же жертвенного барашка, как и я, ничтожный сын опального Дома, – Эфор не хуже Асмодея умел хлопать длиннющими, на зависть любой девушке, ресницами.
– Ошибаешься, ми-и-илый: я исполняю волю своего владыки, а от тебя просто хотят избавиться. – Протянул Асмодей и драматически отвёл глаза от собеседника, словно представляя его безрадостные перспективы. От мелькнувшей на алых губах нежной улыбки Энцо сделалось не по себе: история Третьего дома хранила немало жутковатых эпизодов, по сей день вдохновлявших бульварных писак. – Вы бы почаще тут проветривали, мальчики. От вашей ставки на мили вокруг несёт безрассудством обречённости.
– Разумная осторожность ещё никому не мешала, – Эфор покосился на любовника.
Асмодей снова опустил подкрашенные веки.
– Пока вы, котятки, лижетесь в своей уютной корзинке, в большом мире каждую минуту что-то происходит. Создаются и гибнут вселенные, воздвигаются и рушатся царства… – Тёмный князь пригубил вино и поморщился, а затем продолжил, не меняя ни интонаций, ни темпа речи: ушлые виноторговцы продают вам плоское, как задница подростка, дешёвое пойло по цене первоклассного фалерна, а сын моего несчастного друга оказывается столь самонадеян, что пытается при толпе свидетелей покуситься на жизнь наследника Темнейшего…
– Кто из? – Эфор напряженно подался к Асмодею.
– А сам-то как думаешь? – безупречно красивое лицо осталось невозмутимым.
– Он жив?
– Кто именно? – Асмодей, не торопясь, смаковал нервное напряжение собеседника.
– Мне наплевать, – Эфор словно решился на что-то, – на здоровье любого из дражайших родичей. Мне надо знать, надолго ли я избавлен от их… скажем так, внимания.
– К сожалению, – Асмодей картинно развёл руками, – никто не пострадал, твой не по чину активный братец, скорее всего, отделается внушением и денежным штрафом. Я не всесилен, – он скорбно покачал головой. – Но столь злостный нарушитель порядка наверняка будет лишён права посещать парк при дворце до окончания ярмарки женихов…
– Остается отец, – Эфор был сосредоточен, как картёжник, собравшийся идти ва-банк.
– Ах, сыновняя любовь… скольких она погубила и погубит, – Тёмный покрутил бокал в руках, не глядя на своего визави. – На правах того, кто годится вам в отцы и патриархи, дам совет, котятки: деловые отношения прочнее родственных. Родич может предать, не ища выгоды, под влиянием обиды или ревности. Деловой партнёр не склонен обижаться на выгодное сотрудничество…
– Но сотрудничество, – Эфор говорил медленно, словно через силу, – должно быть взаимовыгодным.
– Третий дом не обижает своих чад, – заверил Асмодей. – Даже приёмных, а в тебе, сам знаешь, есть и наша кровь.
– Достаточно ли её, – сын Бааля и наложницы из Третьего дома сощурился, – чтобы не оказаться на последних ролях?
– Каждый из моих миньонов может рассчитывать на ту же защиту, что и любой из кровных детей.
– Взвешено, – отозвался Эфор. – Отмерено.
– Сочтено, – прозвучал негромкий ответ. Узкая изящная кисть изогнулась в древнем повелительном жесте.
Эфор покорно протянул раскрытую ладонь.
– Принято.
– Что ж, – блеснул белозубой ухмылкой Асмодей, – с этого момента можешь считать свои кутежи трудами на благо семьи.
***
Когда Диамару доложили, что супруга желает отобедать в саду, он ничуть не удивился: свежего воздуха в последнее время недоставало как в прямом, так и в переносном смысле. Заметив на дорожке высокую фигуру мужа, Моза движением руки отпустила слуг.
- И кто же это шлёт тебе подарки, не дожидаясь моего отъезда? – дежурно пошутил капитан, заметив у прибора жены бутылку в красивой коробке.
Моза к еде не прикоснулась, задумчиво крутя в руках записку.
– Видимо, дядюшка Вель слишком хочет стать главой Второго дома, пока он всего лишь опальный, но не сто второй. С отцом они не договорились.
Капитан разлил вино и кинул на свою тарелку солидную порцию печёной оленины.
- Я не суеверен, но твои дядья ведут себя так, будто их прокляли: один присягнул Асмодею, другой умудрился сцепиться с княжеским сыном, третий того и гляди попытается сместить главу клана.
- Слишком долго стоял за креслом, потому перспектива победить, но оказаться повелителем руин и главой развалин, его не особенно пугает. По своей воле он не остановится, это достойный наследник нашего уважаемого патриарха.
- Правосудие Темнейшего, - ухмыльнулся Диамар. – Во всей своей изощрённой справедливости. Те, кто говорил, что господин премьер легко отделался, ошибались. Если Зевель и Бааль любезно не убьются, выясняя, кто из них нынче дядюшка, Второй дом ждут интересные времена.
- Ну, в этом случае мы можем поступить так, как предлагал отец. Хотя этот вариант не единственный. Покинуть столицу мы всегда сможем, но в случае успеха тебе не будет нужды подавать в отставку.
Диамар не успел ничего сказать: недожёванный кусок мяса приобрёл отчётливый горелый привкус, воздух вокруг сделался дымным и тяжёлым, как над чадящей жаровней. Спустя мгновение со свободной стороны стола появилась голограмма. Патриарх Второго дома глядел по-прежнему величественно, но в надменном выражении его лица после выздоровления появилось что-то неуловимо тревожащее. Он церемонно кивнул в знак приветствия, затем заговорил, обращаясь к Мозе:
– У меня к тебе серьёзное дело, девочка. Попроси капитана совершить небольшую прогулку по саду. Это не займёт много времени.
И посмотрел сквозь Диамара, словно тот был чем-то незначительным, вроде вышколенного лакея, послушной собачки или ровно подстриженной живой изгороди. Диамар невозмутимо налил себе ещё вина, чтобы отвлечься от назойливой мысли о пользе своевременного прореживания поголовья старших родственников.
– К чему эти сложности? Моя жена может просто поставить купол.
– В этом нет необходимости, дорогой. – Формоза качнула головой и продолжила щебетать, не глядя на Бааля. – Вряд ли дело нашего дядюшки из числа тех, о которых не стоит знать командующему личной гвардией Его Темнейшества.
Бааль снисходительно улыбнулся:
– Кто знает, где личные дела могут пересечься с делами государства. Как поживает юный Балтазар? Говорят, он вернулся в столицу?
– Ваши сведения верны, мой сын с супругой не могли пропустить грандиозное событие, – вместо жены сообщил Диамар, пристально глядя на Бааля. Не зря убрали Балто подальше. Установилось мнение, что магическими талантами наследник пошёл в прадеда, лицом и сложением в мать, а темпераментом – в отца. Отец же искренне считал, что голова у детей вообще не для того, чтобы предводитель клана регулярно лил туда все помои, порождаемые приступами паранойи и мании величия: видеть своего сына в зрелом возрасте копией «дядюшек» ему не хотелось.
Бааль не удостоил его взглядом, продолжая адресоваться к Мозе:
– Тебе прекрасно известно, каким предательским и постыдным образом Второй дом лишился своего ставленника на ярмарке женихов. Но невеста ещё может сделать верный выбор. Лучшего кандидата, чем наш достойный правнук, представить нельзя. Союз детей двух Великих домов Адмира будет выгоден всем.
Лицо Диамара окончательно окаменело. Бааль совсем рехнулся, сидя под замком?
– Не думаю, что Балто захочет разводиться с молодой женой ради интересов клана. Чудесная девушка, из хорошей семьи, и они вполне довольны друг другом. Впрочем, никто не станет вам препятствовать, если пожелаете навестить моего сына и озвучить ему свой план лично, – меланхолично процедил Диамар, отметив встревоженный взгляд жены.
– Вдруг глупый старый дядюшка провалит дело? Убедить молодую горячую голову вынырнуть из эйфории первой сотни лет счастливого супружества ради всеобщего блага – задачка не из простых. К тому же, глупому старому дядюшке при виде любимого правнука после долгой разлуки так легко впасть в ностальгические сантименты и рассказать пару забавных историй за бокалом хереса. Я слышал, юный Балтазар питает немалый интерес к генеалогии…
– Его отец – личность уникальная, некоторых сведений о нём не отыскать ни в одном из фолиантов фамильной библиотеки. – Со всей возможной почтительностью ответил Диамар, отметив, что собеседник теперь смотрит прямо на него, с некоторым неприятным оттенком недоумения. – Не сомневаюсь, вы славно проведёте время. Правда, в этом случае про вашу идею всё же лучше не упоминать. Не уверен, что Балто сочтёт предложение посвататься к собственной кровной сестре всего лишь неуместной шуткой старого глупого дядюшки.
***
Если закрыть глаза и не прислушиваться, могло показаться, что в кабинете никого нет. Сохранять эту иллюзию мешал навязчивый запах гари, забивающий ноздри всем разнообразием оттенков. Распахнуть окно не было никакой возможности, юноша всерьёз опасался, что, если ситуация не изменится, причиной его безвременной кончины станет банальный кашель. Берит устремил взгляд на неподвижную фигуру в кресле: отец провёл в таком положении изрядную часть дня, с тех самых пор, как решил справиться у Эфора о досадном инциденте в парке. Расширенная голограмма позволила Бериту видеть то же, что видел Бааль: три непристойно сплетавшихся тела. Вместо того, чтобы устыдиться, немедля привести себя в порядок, и, как подобает, ответить на вопросы патриарха Дома, брат, правой рукой продолжая обнимать какого-то растрепанного парня, резко закинул левую за голову. В подмышечной впадине вспыхнула золотом татуировка – печать Третьего дома, метка Асмодея. «Теперь ты видишь, – оскалился Эфор, – насколько мне плевать на выходки Иаля?»
Отец немедля прервал связь, лицо его исказила гримаса глубочайшего отвращения. Какое-то время он задумчиво курил, не сразу заметив, что кальянная чаша сильно перегрелась, и аромат табака приобрёл отчётливые горелые ноты. Затем досадливо сплюнул и растворился в воздухе.
Вернулся к вечеру, ещё мрачнее прежнего. Просто возник в своём кресле, даже не глянув на сына, а затем началось то, что продолжалось и сейчас. Повисшую в покоях тишину периодически нарушал треск пламени, стены покрыла копоть, а ковёр на полу скрылся под слоем пепла. Берит тоскливо посмотрел на небольшое пятно возле стола: слуги Второго дома были необычайно услужливы и расторопны, но эти качества не всегда помогали им остаться в живых. Незаметно вызвать кого-то, чтобы отвлечь внимание родителя, не выйдет: стремлением положить жизнь за хозяйского сына слуги Второго дома всё же не отличались. В сумеречном свете лицо отца выглядело пугающе неживым, попытаться прочитать что-либо в застывшем взгляде жёлтых глаз Берит не рисковал. Последние полчаса он не рисковал даже дышать особенно глубоко. Дурацкая песенка, которую распевали на всех площадях, конечно, была весьма низкопробной поделкой, но сравнение отца с амфибией оказалось редкостно верным: он реагировал на любое движение. Старые часы из чёрного дерева погибли первыми. Когда сквозняк слегка тронул бумаги на столе, уцелел только стол. Оставалось надеяться, что отец сумеет совладать с гневом и отчаянием прежде, чем спалит дворец вместе с собою.
Глава 3, в которой раскрываются кое-какие тайны Осеннего дворца и истинные мотивы некоторых жениховГлава 3, в которой раскрываются кое-какие тайны Осеннего дворца и истинные мотивы некоторых женихов
– Ничего не получается! – Нора минут десять безуспешно гипнотизировала изящный столик на колёсиках, но была вынуждена сдаться и вылезти из постели. Добытый столь тяжкими трудами поднос с кофейником и чашками она водрузила перед собой, небрежным движением разлив добрую половину содержимого, и застыла, напряжённо глядя на получившийся натюрморт.
– Если тебе зачем-то понадобились простыни коричневого цвета, – буркнул не вполне проснувшийся Малефицио, – позови слуг и потребуй сменить, незачем красить бельё собственноручно. – Выпутавшись из покрывал, он налил кофе в одну из чашек и вместе с нею переместился в кресло. Нора последовала его примеру.
– Как ты здесь жил? – Устало поинтересовалась она. – Ладно бы во дворце и правда не работала ничья магия, кроме княжеской – так ведь нет. Иногда она работает даже у меня. Я на днях пыталась мысленно позвать горничную – получила мигрень. Но снять головную боль мне удалось. Потом попробовала сменить воду в бассейне на что-нибудь более интересное – и опять облом. А высушить волосы после купания оказалось легко. И вот теперь – я сперва хотела перетащить столик поближе к постели, потом – убрать разлитый кофе – и ни-че-го. Кроме – какой приятный сюрприз – очередного приступа мигрени, хорошо хоть, легко убравшейся.
– Так и жил, – пожал плечами Малеф. – Разве что иногда пользовался всякой безобидной бытовой магией – то ли благодаря папашиной крови, то ли ещё почему, у меня она иногда работает. Правда, не всегда и не без сюрпризов, да и сил уходит столько, что проще не мучиться. – Он сосредоточился, глядя на постель. Пятна кофе сперва изменили цвет на ультрамариновый, затем расплылись и лишь потом побледнели, но до конца не исчезли. Малефицио вытер пот со лба и прикрыл глаза. – Вот плюс-минус так это обычно и выглядит – и при этом я вымотался, будто открыл полдесятка новых порталов. Проще дёрнуть за шнурок для вызова слуг и потребовать, что надо. Или сделать самому.
– Очами сердца вижу, как ты стираешь простыни… В бассейне или в ванне, не иначе, – захихикала Нора. – Но если все так сложно, то почему снять мигрень или высушить причёску у меня получается?
Малеф вздохнул, молча вышел из спальни и вскоре вернулся, оставляя на ковре мокрые следы – судя по текущим с густой шевелюры ручейкам, княжеский сынок вместо умывания просто нырнул в бассейн.
– Суши, – ухмыльнулся он. После пары минут усилий Нора сдалась.
– Сушись сам или так и ходи мокрым чучелом, – она беспомощно покачала головой. – Ничего не понимаю!
– Я тоже долго не понимал, – утешил подругу Малефицио, вытираясь наименее пострадавшей простынёй. – Понял, когда папаша приволок Тойфеля и Аиду. Пацан ставил на уши всю прислугу, перекидываясь по полсотни раз на день, словно никаких запретов на магию в Осеннем не существовало.
– Если зависит от крови, – протянула Нора, – то почему ты не можешь даже кофе с простыней убрать?
– Он тоже не мог бы, – Малеф закончил вытираться и швырнул скомканную простыню на пол. – Насколько я понял, запрет не действует, если ты что-то делаешь с собственным телом. Перекинуться, царапину залечить или волосы просушить – можно. Но только себе. Другому – нет. Воздействовать на вещь, даже на собственную – тоже. Свобода воли, главный папашин фетиш…
– То есть, он не сможет воспользоваться никакой магией, если я его найду? – уточнила Нора.
– Боевой или пространственной – не больше, чем человек, – заверил Малеф. – Может перекинуться – метаморф при превращении пользуется только собой, не влияя на иные предметы или существ. Но вряд ли он спрятался во дворце. Тойфель – сумасшедший, но не дебил. Всё, что происходит в Осеннем, немедленно становится известно отцу: с тем же успехом братец мог бы явиться с повинной. На его месте я бы удрал на какую-нибудь из дальних, мало кому нужных Пластин и сидел бы там тише мыши.
– Тише мыши? – Нора отставила чашку и ушла в гардеробную. – Вот, пожалуйста, полюбуйся, – в Малефицио полетел кристалл. Перехватив камешек на лету, Малеф некоторое время смотрел в него, потом броском вернул кристалл.
– Выглядит омерзительно, – признал он, – но не как шедевры дражайшего младшенького. – Крови мало, расчлёненки нет, девчонку грубо изнасиловали – не знаю, почему граф решил, что искать надо именно его.
– Ищут не только его, – ответила Нора, – но относительно постоянства почерка ты, скорее всего, ошибаешься. – Очередной кристалл полетел в Малефицио. – Смотри.
На этот раз Малеф вглядывался в кристалл дольше.
– Не понимаю, – он покрутил камешек. – Насколько могу судить, никаких повреждений нет. Ему не сломали шею, не удушили, ядов в Бездне взять неоткуда. Медики считают, что парень убит? Я бы не удивился совпадению – совершенно естественной смерти, которой Тойфель сумел воспользоваться. Ты же знаешь, что санитарами в Бездну берут желающих из всех разумных рас, а человек или получеловек – существо довольно хлипкое и внезапно смертное.
Нора вздохнула.
– Его выпили, примерно так, как это, по словам Мора, делала Лилит. Жизненная сила даже у обычного существа немного похожа на магию, она может закончиться, вытечь, её можно забрать – если уметь.
Малефицио кивнул.
– Ну да, одна из способностей Третьего дома и, как говорят, мамаши наших близнецов – в постели питаться чужой энергией и магией. Отсюда и шуточка, что главная валюта в пандемских борделях – отнюдь не шеолы. Но никаких способностей вытягивать энергию из других не было ни у Тойфеля, ни у Аиды – когда они были детьми, нянькой при них служила человечица. Дети неспособны контролировать голод, они выпили бы её, не заметив – но, насколько я знаю, она по сей день жива и здравствует, хотя обычно человечки столько не живут.
– Хаос непостоянен, всё меняется, твой брат тоже мог измениться, – Нора забрала у Малефа кристалл. – Ищут убийцу девушки, ищут сбежавшего из Бездны – а одно это лицо или два, неважно. Чтобы не пугать добрых горожан, половина патрулей наряжена приезжими и простыми обывателями – не удивляйся, если увидишь в компании «заезжих» вервольфов или провинциалов из Лазури знакомые морды. Если твой брат в Пандеме, его найдут. Да и по Адмиру ему долго не пробегать. Раймирских граф предупредил, в таких случаях они обязаны нам помогать. Нагнать сюда толпу егерей, перепугать до полусмерти твою сестру и выдать толпе женихов с присными, что хвалёная охрана Бездны дала сбой, нельзя, поэтому проверять, нет ли здесь твоего брата, буду я. Тихо, незаметно, древними немагическими методами…
– Тихо, незаметно, древними немагическими методами ты вряд ли дойдешь дальше кухни, – Малеф потянулся. – Ладно, заниматься здесь все равно нечем, а заботиться о безопасности невесты я обязан как представитель Первого дома и любящий брат. Кроме того, высочайшим приказом папаша заставил меня торчать в Осеннем, но, к счастью, не уточнил, в каких именно частях дворца следует обретаться. Не забудь распихать по карманам служебные амулеты – по идее, они должны здесь работать, хоть и слабее.
В покоях Аиды постоянно дежурили фрейлины, вцеплявшиеся в любого нового посетителя, как репей в лисий хвост, – очевидно, придворный курятник тосковал без свежих сплетен. Сестра не слишком обрадовалась визитёрам – точнее, не обратила на них особенного внимания, забавляясь с новой игрушкой – то ли подобранной в парке, то ли притащенной кем-то из желавших выслужиться лисичкой-отоционом. Не вовсе прирученная юная пушистая самочка при виде гостей удрала под кресло, но потом высунулась и даже соизволила взять из рук Норы пару ломтиков персика. Служебный амулет, который должен был показывать реальную, не искажённую магией картинку, никак не отреагировал ни на княжескую дочь, ни на её хвостатую питомицу, ни на закуски, вино, мебель, книги или многочисленные побрякушки, не говоря уж о фрейлинах.
На вторую неделю поисков, облазив в компании любовника самые малоизвестные дворцовые закоулки, где, по его словам, можно было прятаться годами, Нора склонялась к мысли, что Малеф оказался прав – никаких следов беглеца не обнаружилось. Единственным заслуживающим внимания трофеем оказался портсигар из какого-то фиолетового искрящегося камня с выгравированным на крышке княжеским гербом – судя по слою пыли, вещица валялась в нежилом крыле Осеннего как минимум полтысячи лет. Пара почти рассыпавшихся от ветхости скелетов, в незапамятные времена лишившийся пробки флакон от зелья или духов и прочий не заслуживающий внимания мусор показывал, что убирают в Осеннем достаточно усердно – Нора ожидала увидеть куда более неприглядную картину в пустующих частях этой мрачной громады. В винном погребе и на кухне – не то, чтобы кто-то всерьёз рассчитывал обнаружить беглеца среди бутылок и бочек или в пышущей жаром печи, на противне, со скорлупками на ушах и яблочком во рту, но почему бы не совместить приятное с полезным? – регулярно удавалось обрести пару бутылок превосходного вина и нежнейшее каре ягненка или ещё тёплые пироги с гусятиной. Еда и выпивка экспроприировались не желавшей прерывать поиски ради обеда парочкой без зазрения совести, но на беглого метаморфа не тянули.
***
Война прислонилась спиной к дереву и блаженно зажмурилась. Если не прислушиваться к доносящемуся отовсюду гомону на разных языках, можно представить, будто бы ничего не изменилось. И она не участвует в этом фарсе в роли то ли дуэньи, то ли посажёной матери, то ли подружки невесты. И может в любой момент отправиться домой – или на любую из Пластин, не дожидаясь окончания спектакля. Хаос бы побрал Темнейшего и его сногсшибательные – частенько в прямом смысле этого слова – идеи.
Из раздумий её вырвал шум – неподалёку какая-то обнаглевшая скотина, наплевав на негласные правила, требовавшие перекидывать порталы на пустую лужайку около ворот, открыла проход прямо в центр парка. Судя по искажению пространства – ощутимо шатнуло даже старый платан, и Война спиной ощутила эту дрожь – портал был из тех, через которые можно хоть армию протащить. Интересные дела, и где в таком случае Легион? Где хотя бы бестолковые маклиновские подопечные… простите, подчиненные? Что вообще здесь творится? Рыжая внимательно оглядела продолжавший шелестеть листьями, но, к счастью, не упавший платан, и решительно зашагала прочь. Судя по тому, что земля продолжала едва заметно вибрировать, неизвестная сволочь – или, скорее, сволочи, вряд ли демон уровнем ниже членов обоих Советов мог устроить этот локальный катаклизм – продолжала держать портал. Они что, и правда перекидывают сюда пару подразделений? Кому бы могла взбрести в голову подобная дурь? Нападать на женихов, их свиту, невесту или кого-то из её родни запрещено – нарушитель станет законной добычей любого желающего.
Возмутители спокойствия оказались Войне знакомы – не все, конечно, и ни в коем случае не поименно, но достаточно: невысокий крепкого сложения демон, командовавший этим безобразием, был ей совершенно точно известен.
– Рю, дорогой, это армия вторжения или сезонная миграция? – нежно поинтересовалась рыжая, прикоснувшись к плечу старого приятеля. Тот отвлекся буквально на секунду – но этого хватило, чтобы оставшиеся без поддержки маги утратили контроль, и полупрозрачная, переливающаяся всеми цветами радуги, словно нефтяная плёнка на воде, арка дрогнула.
Война вздохнула и коротким резким движением поймала задрожавшую структуру.
– Брысь, парни, – свободной рукой она сделала недвусмысленный жест, почти на всех Пластинах означавший одно – сгинь и не отсвечивай. Маги повиновались. Арка перестала дрожать и увеличилась – теперь через неё можно было проходить группами, а не поодиночке. Когда последние визитёры оказались в парке, Война обернулась:
– Рю, надеюсь, ты пересчитал по головам своё кубло? Все змеёныши на месте и лавочку можно прикрывать, пока в Осеннем не подняли тревогу?
– Я был уверен, что её уже подняли, и именно поэтому мы с тобой наконец встретились после стольких лет разлуки, – не повышая голоса, отозвался «дорогой», наблюдавший за держащей портал женщиной с холодным ровным вниманием снайпера.
– Ты приволок едва ли не весь молодняк Горного Удела, чтобы я сорвалась сюда по тревоге? – фыркнула Война.
– Не скажу, что это было моей главной целью, но видеть тебя я всё же рад, – золотисто-зелёные, словно гелиодор, глаза на бледном, редко видящем солнце лице глядели спокойно и весело.
– Взаимно, – Война обняла старого приятеля. – Каким попущением Хаоса тебя занесло в наш дурдом?
– Долгая история, – князь Горного Удела улыбнулся, но улыбка вышла скорее официальной, нежели весёлой. – Кстати, я признателен тебе за помощь с порталом, и желал бы выразить эту признательность. Как насчёт обеда?
– В парке в честь знаменательного события понаставили временных ресторанчиков и кафе, – Война махнула рукой в сторону, где предположительно находились ворота. – Там наверняка найдется и корм для многочисленных змеёнышей – вряд ли твои охламоны успели соорудить лагерь.
– Помнится, во время Первой Вселенской ты сокрушалась, что я принц, дескать, кабы не обязанности наследника, вышел бы недурной интендант, – на этот раз Рюбецаль улыбнулся открыто и вполне искренне. – Задолго до того, как я здесь появился, в парке похозяйничали мои ребята – лагерь давно разбит. Готов поспорить, что змеёныши соорудили для своего владыки и его гостей куда лучший обед, чем сможет предложить любой адмирский прохиндей.
***
Война дотронулась до полога шатра, словно прицениваясь к ткани, огляделась и заметила:
– Не то, чтобы скромненько, но со вкусом.
– Предпочту считать это комплиментом, – горный князь сдержанно улыбнулся. – Никогда не понимал Пластины, на которых скромность числят среди добродетелей. Располагайся, где пожелаешь, – плавным лаконичным жестом Рюбецаль обвёл шатер, обставленный с варварски небрежной роскошью – вполне строгого вида стол и кресла соседствовали с нагромождением шкур и подушек, возле одной из ковровых «стен» находилось низкое и очень широкое ложе, полускрытое пологом, возле другой – причудливо изогнутый диван. Где-то в тени поблёскивало то, что намётанный глаз Войны немедля оценил на вес золота. Правда, зачем, кроме как для понтов, тащить с собой коллекцию антикварного, украшенного ныне исчезнувшими драгоценными камнями оружия, она не очень понимала. Рядом возвышалось нечто, похожее на дольмен – грубо обработанная, едва тронутая резцом каменная глыба – Война смерила её пристальным взглядом и недоверчиво хмыкнула – глыба то ли упиралась в тканый потолок, то ли вовсе пронизывала его насквозь.
Она дотронулась до камня. Агат или сердолик – расходящиеся полупросвечивающие полосы напоминали нарисованные не слишком прилежным ребёнком на смятом листе бумаги старинные ворота.
– Это подарок невесте? – засмеялась женщина. – Помню, ты рассказывал, что у вас принято дарить будущей супруге украшения-артефакты. Магией от этого булыжника несёт за версту, но я не представляю, как этакую многотонную махину вставить в кольцо или кулон.
Рюбецаль рассеянно провёл пальцами по волосам, пряди цвета тёмной бронзы шевельнулись,словно потревоженные змеи.
– Если захочешь, позже покажу, что это за подарок… Кстати, приказать подать обед или предпочитаешь сначала выпить по бокалу вина?
– Если не возражаешь, – Война осторожно коснулась камня пальцами, – я предпочла бы выяснить, для чего ты приволок этот раритет? Я отвечаю за безопасность княжеской дочери и не разбираюсь в вашей горной магии, а штуковина очевидно старая и сильная… Мне не нужны неожиданности.
– Мне тоже, но подробности, – князь Горного Удела развел руками – только после клятвы. Даже тебе, дорогая, – особенно тебе, учитывая тот изысканный узор, что светится на твоём плече сквозь одежду, если применить магическое зрение. Ни с тобой, ни из тебя, ни для тебя… – древнюю формулу он произнёс размеренно, словно вспоминая на ходу.
Война демонстративно закатила глаза, но клятву вернула, дополнив её совершенно неканоничной фразой:
– Надеюсь, ты понимаешь, что в случае чего я буду вынуждена выполнить любой приказ тату-мастера?
– Первое, что нужно знать о горной магии, – невозмутимо отозвался Рюбецаль, – она не карает невольных клятвопреступников. Если поклявшийся предаст ради выгоды, из страха или при виде пыточной камеры – это одно, если обезумеет от горя, боли или иной неподвластной камням силы – другое. В горах быстрее всего убивает страх. Я не стану оскорблять тебя вопросом, не испугаешься ли, – он приложил ладони к камню, туда, где, будь полосы на поверхности очертаниями ворот, сходились бы створки, и с силой нажал. Медленно, словно очень тяжелые двери, в странной глыбе открылся проход, за которым смутно угадывался ведущий вниз широкий пандус. Война недоуменно взглянула на Рюбецаля.
– И куда ведет эта штука? Твои охламоны умудрились выкопать в парке неизвестно что на неизвестно какую глубину, и при этом ни егеря, ни безопасники даже не почесались? Рю, одолжи мне этих ребят. Сначала мы с ними доведем до инфарктов СВРиБ и Третье, а потом навестим пару Пластин, где такие сапёры-диверсанты оказались бы кстати.
– Можешь забрать, конечно – если кто-то из них решит завербоваться в адмирскую армию, я не стану удерживать, – фыркнул Рюбецаль. Он галантно подал женщине руку. – Пойдем – и не забудь, предложение насчёт вина и обеда останется в силе и внизу.
Война кивнула и, держась за руку Рюбецаля, зашагала вниз. Идеальное ночное зрение не помогало – темнота пещеры, коридора или куда там вел её горный князь, оказалась абсолютной. Она хихикнула, подумав, что старый приятель, будучи едва ли не на голову ниже ростом, ведёт её, словно папаша малолетнюю дочку – совершенно не считая нужным что-либо объяснить. Зато про то, что важно не бояться, предупредил, ну не прелесть ли?
Провожатый, по всей видимости, счёл хихиканье нервным – движение воздуха подсказало, что он обернулся.
– Скоро придем, – ровный низкий голос напомнил рокот каменной осыпи. – Сделать путь ещё короче для не владеющего каменной магией я не смогу. Прости, я не всесилен даже здесь.
– Не извиняйся, можем погулять подольше, наслаждаясь этими прекрасными пейзажами, – съехидничала Война.
Ответа не последовало, но шаг Рюбецаль ускорил – пандус шёл заметно под уклон, и теперь пара почти бежала. Война подстроилась под ритм ведущего и неслась, как на тренировке, уже не обращая внимания на темноту. Поэтому пропустила момент, когда вокруг совершенно неожиданно, словно первые рассветные лучи, возникло странное свечение. Постепенно испускаемый стенами холодный зеленовато-жёлтый свет становился ярче и менял окраску, из мертвенного становясь все более похожим на свет пасмурного дня. Когда серебристая пустота сменилась сиянием полуденного солнца, Война остановилась – ровно тогда же остановился и отпустил её руку проводник. Он с интересом наблюдал за озирающейся женщиной. Та сделала пару шагов вперед, но тут же обернулась.
– Рю, куда ты меня приволок?
– В свой дворец, разумеется, – Рюбецаль снова провел пальцами по волосам. – Здесь, конечно, не всё, но достаточно, чтобы составить впечатление. Будь как дома. И подумай насчёт вина и закусок.
– Да уж, – согласилась Война с нервной усмешкой. – От вина после такого кросса не откажешься, да и поесть бы не помешало, – рыжая с неподдельным, почти детским интересом разглядывала огромную залу, где всё – от пола и стен до потолка – было искусно расписано хаотичными сплетениями деревьев, лиан, цветов и трав. Создавалось впечатление, будто вокруг тропический лес. Подойдя ближе, Война обнаружила, что кисть художника в создании этого великолепия не участвовала – буйная зелень, крупные бутоны и даже мошкара, зависшая над упавшим наземь перезрелым причудливым плодом, оказались инкрустацией. За окном, занимавшим целую стену, была видна совершенно иная картина – горные склоны, поросшие смешанным лесом. Кое-где деревья явно проигрывали битву за жизненное пространство, и среди зелени виднелись крутые осыпи и отвесные серые скалы. Она подошла к окну, но, дотронувшись до створки, поняла, что касается не стекла – казавшаяся эфемерной преграда была настоящей стеной из горного хрусталя, а возможно, из огромных алмазных пластин. Война не слишком разбиралась в камнях и не ощущала желания вникать в тонкости геммологии под пристальным немигающим взглядом хозяина этих мест.
– Когда закончишь любоваться, – равнодушно сообщил тот, – дай знать, я прикажу подать вино.
– Пить будем без излишеств, на каменном полу, или залезем на одну из лиан на стене? – Война преувеличенно внимательно оглядела зал. – После пейзажа и обоев я не удивлюсь, если и вино здесь окажется насыпанными в кубок гранатами или рубинами…
– Красное, – тем же тоном, но громко произнес Рюбецаль. – «Мёртвая лоза» полувековой давности и прошлогодний «Княжеский каприз» – он достаточно приятен, чтобы предложить гостье. – Он лениво хлопнул в ладоши. Возле крупной лианы с застывшей на ней большеглазой зверушкой неизвестной породы возник накрытый на двоих стол. Помимо двух хрустальных – или всё-таки бриллиантовых, так искриться мог и неимоверно редкого качества хрусталь, и бриллианты – кувшинов, наполненных вином, на гладкой каменной плите красовались бокалы и несколько блюд с закусками. Тарелки и даже столовые приборы, как удивлённо отметила Война, также оказались каменными.
– Спасибо, не вся обстановка из камня, – женщина расслабленно откинулась на спинку широкого кресла, обтянутого чьим-то коротким, но густым и шелковистым серебристым мехом. – Поскольку мы оба под клятвой, может, в качестве приправы к обеду раскроешь секрет: неужели весь дворец состоит из одной великолепной залы, где по хлопку ладоней властителя появляется все необходимое?
– Подобный аскетизм не в моих привычках, – Рюбецаль снова наполнил бокалы. – Сюда я смог перенести лишь часть дворца и наиболее интересный пейзаж за окнами восточного крыла Сердца Гор – должна же невеста, если, паче чаяния, она согласится стать моей супругой, знать, где ей придется воспитывать наследников. Девушка имеет право заранее выяснить такие подробности, чтобы не столкнуться с разочарованием, когда все клятвы будут принесены.
– Разумно, – Война задумчиво грызла рассыпчатое сырное печенье, мимоходом отметив, что здешний повар на розмарин не поскупился. – Но мне, признаться, непонятно, зачем ты полез в наш балаган? Да ещё потащил с собой свиту, больше похожую на армию? Прости, не поверю, что ты воспылал любовью, увидев голографический портрет годящейся тебе в правнучки девицы, а от страха перед будущим тестем прихватил с собой чуть ли не дивизию бойцов…
– Почему же только бойцов? – горный князь, казалось, счёл нужным слегка обидеться. – Уж при твоей наблюдательности не заметить, что едва ли не треть свиты – девицы и дамы… Я озадачен.
– Ах да, и это тоже, – Война внимательно глядела в золотисто-зелёные глаза визави. – Не боишься, что невесте донесут, мол, владыка гор привез с собой огромный гарем, чем открыто продемонстрировал неуважение к её персоне?
– Это неважно, – тот еле заметно улыбнулся. – Мне будет очень приятно, если достойные молодые пандемцы решат увести у меня из-под носа этих прелестных девиц, да и женитьбе мальчишек на столичных аристократках я буду несказанно рад.
Война прищурилась.
– Мне слабо верится в то, что Горный Удел превратился в брачное агентство, а ты – в сваху, – протянула она. – Ещё скажи, что среди достопримечательностей этой части дворца числится и сокровищница…
– И не только, – Рюбецаль ничуть не смутился. – Спальня тоже – я же сказал, что девушка вправе до свадьбы выяснить все подробности. Финансы и постель важнее для удачного супружества, чем вид из окна, не находишь?
– Экскурсионная программа на зависть, – Война отщипнула немного винограда, – не поспоришь.
– Предлагаю продолжить экскурсию, – горный князь знакомо, по-мальчишески обаятельно улыбнулся и поднялся из-за стола, предлагая Войне руку.
– Сейчас ты похож на себя времен Первой Вселенской, – Война переплела пальцы с пальцами Рюбецаля и добавила с коротким смешком, – надеюсь, подушки в спальне не из камня, а простыни не из стекла?
– Как можно, дорогая, – Рюбецаль расхохотался. – Я до сих пор не забыл, как удирал от наших ребят, когда вся посуда, включая полковые котлы, стала каменной. Готовить удобно, а вот возить с собой – уже не очень. Нашлось, кому превратить обратно, но поначалу человечки были очень недовольны.
– И ты устроил клоунаду, улепётывая от существ, которые даже толпой не могли тебе ничем повредить, – хмыкнула Война. – Помню, как же… Неудачливым, хоть и довольно сильным магом-человеком тебя потом считали все, кто наблюдал за этим театром.
***
Горный князь рассеянно-ласково гладил по спине уткнувшуюся ему в плечо женщину, бережно обходя пальцами татуировку. Цветные полоски на коже напоминали тонкие порезы, и ему казалось, что прикосновение к ним может быть болезненным. Что делают узоры лояльности, он знал лишь понаслышке – сам этой магией не владел и уж точно не пытался испробовать безоговорочное подчинение на себе. Война завозилась во сне, и Рюбецаль прикрыл её шелковым покрывалом.
Вероятно, ритуальную фразу «буду должен» можно было и не произносить – в конце концов, всячески подталкивать фрейлин и свитских повеселиться со змеёнышами было выгодно и ей – дворцовые интриги, которых в Осеннем было больше, чем алмазов в синей глине, наверняка мешали следить за благополучием подопечной. Возможно, не следовало откровенничать и делиться одной из главных, охраняемых пуще Сердца, тайн – рассказывать, что магия, которая доступна почти любому адмирскому аристократу, чистокровному демону, для столь же чистокровных демонов гор с каждым поколением становится все менее реальной. Горная магия повинуется без труда – но что толку в умении безошибочно вынуть из многометровой скалы золотую жилу и смотать её в клубок, будто нитку, когда нужно создать портал или перейти между Пластинами? Что толку в способности взглядом огранить бриллиант или изменить цвет турмалина, если нужно исцелить? Какой смысл в поголовном умении превращаться в гигантских змеев, если эта форма удобна лишь во тьме пещер? Рюбецаль прикрыл глаза. Ещё мальчишкой он пытался спорить с отцом, ратовавшим за чистоту крови. Доказывал, что браки между роднёй, оттачивающие навыки магии гор до совершенства, но низводящие всё, что не связано с камнем, до едва заметных, почти человеческих способностей у большинства змеёнышей, рано или поздно приведут к тому, что они превратятся в обслуживающий персонал. Мастеров и горнодобытчиков, поставляющих Раймиру, Адмиру и Лазури дорогостоящие побрякушки, но не способных ни воевать, ни участвовать в политических играх. Отец не внимал, но теперь князь – он. И он сделает все, чтобы исправить ошибки предков… Если для того, чтобы вернуть все оттенки магии родному краю, понадобится переженить сыновей самых чистых родов Полоза на незаконных дочках захудалых адмирских Домов – будет сделано. Если понадобится выдать собственных дочерей за сильных демонов без сколько-то знатного родства – он согласится. Лишь бы браки были заключены без насилия, по обоюдному согласию, как велит древний закон. Если девчонка, родившаяся от союза древней пустынной ведьмы и владетеля Адмира, удостоит его согласием – он сделает всё, чтобы даже когда подрастут их внуки, она ни на секунду не усомнилась в своем выборе. Впрочем, девочка вряд ли захочет оказаться на горном престоле – знакомясь с невестой, Рюбецаль не заметил в её глазах особого интереса. Что ж, не беда, он точно так же отнесется к любой обладательнице недюжинной магической силы, которая захочет стать княгиней Горного Удела.
Он почувствовал, что Война проснулась, раньше, чем женщина открыла глаза и потянулась.
– В твоём заколдованном замке неожиданно приятно спится, – она погладила Рюбецаля по щеке. – Даже возвращаться обратно в наш нынешний балаган неохота.
– Не хочешь – не возвращайся, – горный князь повернул голову и легко коснулся губами гладящей его ладони. – Если пожелаешь, я готов назвать тебя своей супругой в любой выбранный тобой день.
Глава 4, где приключения невесты принимают опасный оборот, а круг действующих лиц неожиданно расширяетсяГлава 4, где приключения невесты принимают опасный оборот, а круг действующих лиц неожиданно расширяется
Ставка Третьего дома Раймира прямо с порога неуловимо напомнила Аиде отцовский кабинет: странные запахи, куча склянок, инструментов и артефактов непонятного назначения. И полный бардак. Содержимое некоторых ёмкостей вопросов не вызывало – к ним раймирцы прикладывались часто и не без удовольствия, не забывая и о закусках. Зачем жених со свитой приволокли сюда всю эту утварь и превратили лагерь в смесь полевой лаборатории и кабака? Впрочем, она сама бы могла выразить суть дворцовых приёмов с помощью очень красочных и ярких описаний, но слова «увлекательно», «захватывающе» или хотя бы «интересно» в эту обойму не вошли бы.
Судя по всему, раймирские оболтусы даже из камерной пирушки умудрились сделать научный консилиум. Аида порадовалась, что особенно громко разглагольствовавший свитский осёл не попался Тойфелю в Осеннем, брат точно не упустил бы случая над ним поиздеваться, чем мог привлечь ненужное внимание. Впрочем, она тоже не молчала, как фикус в кадке, потому, очевидно, этот доброхот и занялся теперь препарированием многочисленных недостатков невесты.
Надим внимательно слушал под смешки прочих товарищей. Наконец он оторвался от своих записей и со снисходительной улыбкой заметил:
– Я всецело доверяю тебе как будущему светилу науки, но в отношении живых людей, а тем более – женщин, ты порой ведёшь себя как безнадёжный болван и закоренелый параноик. Открыто демонстрировать, что ярмарка – счастливый билет из сумасшедшего дома, со стороны невесты было бы крайне неосмотрительно. А она умна, причём настолько, что хоть как-то дополнить психопрофиль на основании её выходов в свет смог бы разве что отец или дядюшка Мор. У тебя же вместо рациональных наблюдений пока выходит лишь ария уязвлённого самолюбия. Как по мне – и хорошо, что оранжерейный пандемский цветочек вблизи оказался довольно ядовит, с такой скучно не будет.
При упоминании о лечебнице Аида вздрогнула.
– Если она унаследовала способности своей матери, то заменит целый гарем. Хуже, если это не только метаморфизм в рамках сортов женской внешности. – Многозначительно покосился на Надима его настойчивый товарищ.
– Ну, в нашем самом ментально здравом государстве есть примеры стойкой ремиссии даже на троне. Лучшее достижение раймирской медицины – это возможность думать и произносить такие вещи вслух хотя бы за пределами милой родины. – Снова улыбнулся бен Рафаэль. – Но я уверен, что у нас тут совершенно уникальный случай полного душевного здоровья в правящей семье.
Обсуждаемый «случай» сердито прижал уши и распушился: о своей репутации шкатулки с сюрпризом Аида была и без того неплохо осведомлена, но, грёбаная Бездна, есть ли среди женишков и их прихвостней хоть один, которому она искренне понравилась? Вот просто так, безо всяких уточнений и оговорок? – маленькая лиса зло фыркнула. Это было ошибкой – вскинувшиеся на звук раймирцы оказались ребятами сообразительными и один из них немедля заблокировал вход в шатёр. О том, что произошло далее, Аида не любила вспоминать: ещё никогда с ней не обращались так бесцеремонно. Схватили за шкирку, пощупали пузо, осмотрели уши, глаза и зубы и даже под хвост заглянули, кретины, – можно подумать, рассчитывали увидеть там нечто, неизвестное науке.
– Здоровая, молодая, даже блох не вижу, – вынес вердикт один из приятелей Надима. – Шикарный способ проверить, кто из нас прав. Если лиса сочтёт твоё творение живым насекомым, то сожрёт. Они всю мелкую живность едят. А если скотина не заинтересуется кадавром, будешь должен мне десяток шеолов.
– Лиса может быть не голодна, – попытался увильнуть бен Рафаэль. – И вообще, спорили мы о том, можно ли скальпелем и магией собрать живое существо из нескольких неживых. Я попробовал – часть экспериментальных существ не удалась, но получившийся богомолоскорпионолев не портится, шевелится и даже пытается есть муравьев. На мой взгляд, я выиграл. Гастрономическую привлекательность мы не оговаривали!
– Только вот мой амулет, который должен светиться в присутствии поднятых мертвецов, зомби и прочей нежити, можно использовать как фонарик, если подвесить его на банку с этой дрянью, – не сдавался оппонент. – Тебе удалось удачно подобрать комплекс заклинаний, вот монстр и ведёт себя как живое насекомое. А ментальной магией не проверишь – чего там проверять-то, у них мозгов нет. На существе посложнее этот номер не пройдет.
– Предлагаю проверить на существе посложнее – вмешался критиковавший Аиду наглец. – Попробуй собрать конструкт из Адаля, – он кивнул в сторону спорщика с амулетом, – и этой хвостатой. Тогда, по крайней мере, мы сможем точно проверить результат ментальной магией, не полагаясь на артефакты – у лисы, в отличие от нашего общего приятеля, наверняка найдется немного мозгов.
Лиса угрюмо подумала, что ей кажется, польстили – будь у неё немного мозгов, от этих сумасшедших она держалась бы подальше. Подслушивать можно было и из кустов. Да что там, подвыпившие студенты галдели достаточно громко, чтобы подслушать их прямо из Осеннего.
– Ни демонов, ни людей, ни лис, разрезанных на куски, не воскресит даже Мор, тебе ли не знать, – Надим сосредоточенно переставлял банки на одном из столов. Найдя нужную, он поднял ее над головой. – Насекомые проще, их сложнее убить, а значит, должно быть легче воскресить.
– Посади её на пол и придерживай, чтобы не удрала, – скомандовал он парню, державшему Аиду. – Иди сюда, мой хороший, – бен Рафаэль вытряхнул из банки на пол странное, ни на что не похожее насекомое размером с ладонь. Вместе с тварью из банки посыпались какие-то листья, палочки, песок и муравьиные личинки.
Аида возмущённо чихнула. Сомнительная тварь неуклюже перебирала лапами в паре шагов от неё и постепенно приближалась. Магией фонило преизрядно, ни малейшего желания не то, что есть – трогать этого кадавра лиса не ощущала. Впрочем, в лисьей ипостаси Аида вообще предпочитала есть не насекомых, а фрукты, мясо, да хоть печенье… Она вякнула и насторожила уши, притворяясь, будто очень заинтересована – и рука на загривке разжалась. По всей видимости, державший её за шкирку парень решил, что занятый едой или игрушкой зверёк никуда не денется. Расслабившийся страж у входа не успел ничего сообразить – лиса пулей вылетела из шатра, по дороге умудрившись раздавить ценное франкенштейновое насекомое.
***
Ветер донёс до носа Аиды оглушительную гастрономическую симфонию, и успевшая проголодаться лисица осторожно приблизилась к шатру, откуда были слышны приглушённые голоса. Затем беспрепятственно прошмыгнула внутрь и осмотрелась.
В кресле расположился высокий мужчина недюжинной комплекции, крупные черты его лица словно тесали самым грубым инструментом, думая исключительно о надёжности. Одет настолько просто, насколько мог себе позволить только один из богатейших людей Империи. Галстук-боло украшал увеличенный золотой шеол, на левой руке красовался массивный перстень. От герцога Маммоны исходил отчётливый запах стяжательства, который не заглушали ароматы сигарного дыма и бренди.
Его собеседник был стройнее и моложе, но при этом облик его наиболее точно описывался словом «обычный». Не урод, не красавец, выражение длинного бледного лица сосредоточенно-холодное, как на портрете в досье. Такие же, как у отца, водянистые голубые глаза и рыжеватая шевелюра, только над причёской сына изрядно потрудились мастера-парикмахеры, и, возможно, даже один архитектор. Более всего ставленник Четвёртого дома напоминал самовлюблённого преуспевающего клерка. Он вышагивал вдоль стола и выглядел слегка раздражённым. Кулинарный беспредел изобилия Ориоля нисколько не трогал, словно все блюда были лишь искусно сделанными муляжами. Маммона же, напротив, азартно воздавал должное мастерству поваров. Никто и никогда не видел, чтобы министр финансов ел. Маммона поглощал. Простой приём пищи в исполнении главы Четвёртого дома приобретал черты чего-то величественного и сакрального, сродни некоторым таинствам мироздания. Если, конечно, кто-нибудь мог бы вживую наблюдать древних богов, с аппетитом закусывающих за обедом парочкой галактик средней прожарки.
– Да, наш Дом богаче многих, но она – дочь одного из владык Веера. Что мы можем предложить ей?
– Стабильность, олух. Не в том смысле, в котором это понятие применимо к жизни в Осеннем, – уточнил Маммона, наставительно качнув двузубой вилкой в сторону сына. – Взгляни, кто против нас? Горстка варваров с разных концов Пластины, заносчивые мажоры-белоризники в связке с Баалевым хитрожопым отродьем и Повелитель Шлюх. Кто способен обеспечить дочери государя спокойную и благополучную жизнь? Старина Рюбецаль, разве что, но зачем запирать девицу в горной провинции, если она и дома способна жить припеваючи? Любой самый хитрый женский каприз выполним, лишь бы рожала исправно.
– Учитывая некоторую непроверенную информацию, я не уверен, что мне не придётся воспитывать в качестве наследника «приданое» от Первого дома.
– Будь правдой хоть всё разом – есть выходы на любой случай, если ты не туп, как гуль. Аида не скандальная мотовка, за которой нужен глаз да глаз. Не честолюбивая интриганка, способная на любую пакость ради власти. Просто балованная девчонка с шилом в заднице. Что более важно – не метаморф, значит, на голову должна быть покрепче своего братца.
– Он тоже выглядел вполне вменяемым, пока не вскрылась милая привычка делать из любовниц красочные инсталляции. Не то чтобы я был принципиально против современного искусства, но стать его произведением в собственной постели не жажду. Нам, кстати, ничего не удалось выяснить об этой стороне жизни Цветка Пандема. Её будто бы не существует вовсе…
– Даже если о бедро девицы можно охлаждать бочку с пивом, это не так плохо, гораздо хуже, если в жёны достался кто-то вроде красотки Фемиды. Рога – естественное дополнение к браку, но атрибут не из парадных. – Глава Четвёртого дома заглотил очередной кусок и маслянисто ухмыльнулся. Он не понаслышке знал о нраве супруги Астарота несколько больше, чем тот смог бы одобрить.
– …за вычетом информации о том, что все, кто пытался приударить за дочерью Владыки, быстро оставляли эти вольности вместе с привычкой регулярно дышать. – Невозмутимо продолжал Ориоль, игнорируя отцовские шутки.
– Брехня! – Раскатисто громыхнул Маммона, начиная сердиться. – Я тоже не дозволяю твоим сёстрам мять юбки с кем попало. Его Темнейшество просто более гхм… последователен. Прекращай жонглировать сплетнями, ты не пандемская кумушка или крысюк из Тайной канцелярии. Лучше подумай, как не потратить впустую ещё пару дней. Очаровывать ты должен невесту, а не деловых партнёров. Твою мать я затащил в постель не с помощью протоколов экономического форума.
– Пользу можно извлечь из всего, ты сам меня учил, – пожал плечами Ориоль. – Кстати, Воламена твёрдо намерена устроить свою судьбу за счёт Цветка Пандема, но этот вопрос вам лучше обсудить с нею лично, пока моя дорогая сестра не наделала глупостей.
– Она гораздо умнее тебя. Запомни, что я сказал, и вели подать бренди.
***
Габриэль задумчиво изучал купол шатра, словно пытаясь увидеть там линии вероятностей, приведшие его сюда.
Итоги заседания оставили в недоумении многих членов Совета. Светлейший выглядел равнодушнее обычного, словно всё происходящее его не касалось вовсе. Князья оживлённо погрузились в обсуждение очередной адмирской авантюры, один только Рафаэль был мрачен, лицо министра здравоохранения всё время было обращено к неподвижной фигуре владыки. Возможно, был недоволен необходимостью отпускать на ярмарку женихов Надима, за которым и в Раймире-то следовало приглядывать: парень был умён и довольно талантлив, но прошлая его поездка на практику в лаборатории Мора чуть не закончилась международным скандалом. А вот самодовольной рожей Михаэля можно было сбивать драконов на лету. Ещё бы, его младшенький, обходительный красавчик Изидор имел шансы понравиться невесте во всем блеске славы удачливого дуэлянта и повесы.
Габриэль всё же счёл нужным задать вопрос, занимавший большинство присутствовавших. Тот, кого он привык считать своим отцом, промолчал, выдерживая паузу, крайне неудобную для всех, кроме его персоны. Затем обратил тяжёлый взгляд бесцветных глаз куда-то в пространство и сухим, как покровы мумии, тоном ответил:
– Мункар временно покинул столицу по нашему поручению. Элия, как ты помнишь, благополучно женат. Накир и Аралим нужны нам здесь. Причину, по которой миссия не может быть возложена на Арвеля, придумай сам. Понимаю, подобный постыдный балаган кажется тебе напрасной тратой времени. Дети Правящего дома не должны соперничать за женщину, словно пещерные самцы. Однако мы обязаны уважать традиции, установленные нашим державным братом, сколь бы варварскими они ни были по своей сути. К тому же, как мы полагаем, подобный опыт пойдёт на пользу тебе и твоему ведомству.
Отец никогда и ничего не делал просто так. В прошлый раз он вовсе бросил «Кто желает – тот едет» и закрыл тему. Габриэль не поехал тогда, сейчас бы не поехал тем более. Что ему делать в компании резвящегося молодняка? Оставалось то же, что и всегда – работать. Опять же, кое-какие вопросы с господином министром иностранных дел Адмира удобнее будет решить в неформальной обстановке. Хэмьен не то чтобы как-то особенно раздражал Габриэля, но слишком напоминал ему названного братца Аралима. «Отличный парень, мы с ним чуть не разорили казино» – такая характеристика была одинаково красноречивой для обоих разгильдяев, причём ни капли преувеличения в ней не было. Во время очередного визита на Перешеек они действительно едва не пустили по миру крупнейшее казино в Сифре, потому что после очередной бутылки это показалось им отличной забавой. Развалить работу собственных ведомств парням мешало попущение Хаоса, не иначе. И тот факт, что для нанесения какого бы то ни было серьёзного вреда они недостаточно времени посвящали своим прямым обязанностям. С другой стороны, пусть уж лучше отец долго и со вкусом чехвостит Аралима за очередные подвиги, чем часами молчит, обратив застывший взгляд на Ратху, символ военной мощи и величия Империи для каждого верноподданного раймирца. Знаменитую Золотую колесницу, провались она в Бездну. Этот жутковатый артефакт был превращён в памятник и установлен под окнами Шахматного кабинета по личному приказу Светлейшего в один год с переименованием столицы.
Габриэль, не вставая, кликнул слугу. Вино опять закончилось, а пить то, что прислал родной папаша, он не стал бы даже по приговору Совета. Но вместе с бутылочкой «эликсира равновесия» и закусками ему подали весьма неприятный сюрприз: на пороге нарисовался другой обожаемый родственник и любимый сын некстати помянутого отца. Позади него маячил растерянный прислужник с подносом.
– Рад видеть в добром здравии после стольких лет, – любезный тон Зевеля нисколько не улучшил настроения, но пришлось натянуть дежурную улыбку и приказать слуге наполнить бокалы. Визит от имени и по поручению был предсказуем без заклинаний и до недавних событий: Бааль не оставил бы сына в покое, даже будучи запертым в саркофаге зала Славы. Его посланник со всей фамильной вальяжностью расположился в кресле напротив. В дальнем углу шатра послышался тихий шорох, Зевель дёрнулся и уставился в угол так, словно оттуда вот-вот должен был вылезти опальный патриарх клана.
– Парковые лисы, вероятно, – пояснил Габриэль. – Не самое худшее, что может возникнуть из здешних кустов. Чему обязан чести видеть в своей ставке наследника Второго дома?
– Я пришёл к вам не как к официальному лицу, дорогой Джибриль. Мне хотелось бы обратиться к вам как к кровному брату. Вам наверняка известно о состоянии нашего отца. Прогнозы медиков, увы, неутешительны, но я не оставляю надежд предотвратить худшее.
– Габриэль, если не затруднит. Прискорбно слышать такие известия о здоровье господина премьера. – Дипломат уловил за всей этой словесной шелухой окончательный приговор. Заботливый наследник так торопился явиться вперёд папаши, что по дороге потерял свой буйный сырьевой придаток. Или того всё-таки выставили вон до окончания ярмарки.
– Мне не менее прискорбно их сообщать. Если болезнь толкнёт его на опрометчивые поступки, я надеюсь, вы не станете потворствовать развитию мании. Это не принесёт всем ничего, кроме вреда.
– Полагаю, что вы как преемник намерены сделать всё, что от вас зависит.
– Разумеется, но этого может оказаться недостаточно. Так что же, дорогой братец? – Зевель улыбнулся, обнажив мелкие острые зубы, и выжидающе склонил голову к плечу. Взгляд карих, с красноватым оттенком глаз сделался лукаво-добродушным. Как у Зевеля получалось при вполне конвенциональной внешности выглядеть настолько неприятно, составляло одну из фамильных тайн Второго дома. Габриэль с некоторым интересом изучал незваного гостя, прекрасно понимая, какого ответа от него ждут. «Твои «дорогие братцы» за барханом осла дохлого доедают» – отстранённо подумал дипломат, лучезарно скалясь в ответ.
– Ваш вопрос требует большего внимания, чем я сейчас могу уделить. Не сочтите за оскорбление. Владыка Раймира, мой всемогущий отец и повелитель, возлагает на меня серьёзные надежды. Уверен, мы ещё вернёмся к нашей беседе после окончания ярмарки. – Изрёк Габриэль мягким и участливым тоном, которым Рафаэль обычно разговаривал с пациентами.
Глаза любимчика опального министра вспыхнули, как разворошенные кочергой уголья. Упоминание очередного просчёта Второго дома пусть и не было образцом тактичности, но зрелище алчной Зевелевой рожи не располагало к дальнейшему жонглированию светскими любезностями.
– Разумеется. Искренне желаю видеть Цветок Пандема украшением процветающего клана. – Зевель небрежно стряхнул с рукава роскошного камзола несуществующую соринку, коротко поклонился и степенно направился к выходу, стараясь не расплескать кипящую внутри злобу. Если бы претенденту на отцовское кресло пришло в голову обернуться, его очень удивило бы выражение лица единокровного брата.
***
– В Бездну тебе пора.
Первый среди равных не ответил и даже не пошевелился. Выглядел на редкость хреново: шутил, улыбался зло, да в какой-то момент вокруг утопавшей в подушках фигуры словно образовалась мёртвая зона – ближе не подходи. И чем больше пил, тем трезвее выглядел. Зачем звал – не понять. В ярмарке клан Левиафана не участвовал, неотложных вопросов, требующих обсуждения, не имелось.
Старый друг даже толком не слушал, отвечал невпопад два раза из трёх, уходя в задумчивость, похожую на ступор дурно поднятого мертвеца. Вконец загонял служанку, хотя особой необходимости в том не было. Левиафану показалось, что резвая дамочка была готова бегать туда-сюда ещё лет двести без передышки, лишь бы хоть что-то из притащенного хозяину помогло. Под финал вечера адмирал налил себе сам и выпил, мрачно чокнувшись стаканом с бутылкой в неподвижной княжеской руке. В последний раз, когда государя так перекрыло, столица чуть не легла под Лилит.
* * *
Серебристые, скорее рассветные, нежели предвечерние сумерки, похоже, наступили раньше, чем им полагалось, или же, что вероятнее, бессмысленная пьянка в кабинете драгоценного собрата и властелина затянулась сильнее, чем казалось – иногда время в Осеннем текло странно. Левиафан зевнул – оставаться в гостевых покоях Осеннего не тянуло, отправляться в собственный столичный особняк – тоже. В официальной резиденции Дома он появлялся всё реже, – и, если быть честным хотя бы перед собой, предпочёл бы и вовсе не бывать в столице. Он потёр ладонями лицо. Интересно, все гостиницы Пандема забиты под завязку, или, если озаботиться поисками, удастся найти местечко? А может, плюнуть на всё – в конце концов, судя по поведению Темнейшего, не так-то властитель и нуждается в компании – и прямо отсюда порталом уйти на Острова?
Истошный лай гончаков, эхом разносившийся по парку, отвлёк адмирала. Собаки истерили так, словно подняли мегалодона – или хотя бы лося. Ерунда какая-то – серьёзная дичь не любит шума, а в окультуренной части парка аншлаг уже не первую неделю, неоткуда под стенами дворца взяться подходящей живности. Левиафан ухмыльнулся, представив, как подожмёт хвосты любая свора, обнаружив вместо загнанного зверя изрядно раздосадованного и оттого не склонного к сантиментам демона.
Хорошо, если охотнички отделаются подпаленной шерстью, а их хозяин или хозяева – штрафом за нарушение порядка. И поделом – надо быть конченным идиотом, чтобы во время ярмарки травить собаками любое животное крупнее таракана: среди гостей немало метаморфов и вервольфов.
Лай приближался. Возможно, внезапное превращение дичи в охотника и наоборот произойдет прямо здесь, неподалеку от стационарного портала.
Ну хоть какое-то развлечение, – адмирал флота Его Инфернального Величества пошарил по карманам, извлёк трубку и кисет и приготовился наблюдать. Он совершенно не ожидал, что выгнанная собаками из зарослей лисица-отоцион бросится не в ближайшие кусты, а прямиком к нему, и уж тем более не ожидал, что испуганно верещащий зверек с разбега сиганет ему на плечо. Тварь размером с кошку оказалась неожиданно тяжёлой – удивлённый Левиафан машинально схватил нахала за шкирку, чтобы рассмотреть поближе. Зверек пискнул и обмяк в руке – свора белых, красноглазых и остроухих гончих ши сообразила, куда девалась добыча, и, подвывая, окружила демона плотным кольцом. Левиафан ничего не имел против собак, но отдавать им отоциона, решившего спасаться на его плече, нужным не считал – в конце концов, древний закон, предписывающий любому Высшему защищать искренне просящего о помощи добропорядочного гражданина, никто не отменял. Адмирал сомневался, что лиса может считаться гражданином, но предполагал, что уж по добропорядочности даст фору всякому адмирцу старше пяти лет от роду. Поэтому, сунув зверька за пазуху, отрывисто рыкнул на свору:
– Брысь, твари. Быстро!
Для доходчивости вожак своры получил пинка – господин адмирал не единожды убеждался, что слова доходят не до всех и не всегда, зато пинок или затрещина понятны даже недоумкам, несущим ложку мимо рта в ухо.
Лиса завозилась за пазухой и высунула морду в расстегнутый ворот – обладая определённой фантазией, тихое верещание зверька можно было принять за короткий злорадный смешок. Придержав спасённое животное, Левиафан шагнул прямо на пятящуюся стаю.
– Брысь, – повторил он. – Член Тёмного совета, возникни нужда, мог бы испепелить всю свору на месте, но столь строго наказывать неразумных тварей за идиотизм их хозяев не собирался – в конце концов, гоняли они, судя по всему, столь же неразумную тварь. Никто не пострадал, дело яйца выеденного не стоило. По всей видимости, собаки пришли к такому же выводу – и, не дожидаясь новых пинков, бросились наутёк едва ли не быстрее, чем прибежали к Осеннему. Адмирал удовлетворенно кивнул и полез за пазуху, собираясь извлечь и отпустить отоциона – домашним питомцем он совершенно точно обзаводиться не собирался. Да ещё таким, которого дворцовые сплетники наверняка сочтут попыткой подражать Темнейшему – была охота ни за что ни про что заполучить клеймо лизоблюда.
Достать из-за пазухи лису оказалось не так-то просто – ушастая тварь цеплялась за ткань зубами и когтями, переползала за спину и жалостно поскуливала – очевидно, боялась. Было общеизвестно, что магия на отоционов не действовала… Левиафан вздохнул и стащил рубаху вместе с вцепившимся в ткань с изнанки зверем, положил получившийся ком на траву. Покидать тряпку животина не собиралась, судя по возне внутри, рубаха помалу превращалась в лисью нору. Адмирал пожал плечами, материализовал из воздуха другую рубашку и, надевая её на ходу через голову, сделал шаг. Как оказалось, ошибочный – там, где секунду назад не было ничего, заслуживающего внимания, возникло куда более крупное, нежели отоцион, существо. Об которое Тёмный князь и споткнулся. Выругавшись, он с трудом удержал равновесие, но препятствие оказалось настырным и неожиданно сильно ударилось ему в колени. Левиафан перевёл падение в перекат, по ходу движения буквально впечатывая нападавшего в землю и фиксируя захват – отоцион всё же оказался метаморфом. Тогда зачем была вся эта комедия, почему он не прогнал собак сам? Возможно, нападение спланировано, – эту мысль господин адмирал додумать не успел. Скрученное захватом тело было странно тонким, лёгким и ни малейшей агрессивности не проявляло, обиженно сопело и, кажется, всхлипывало. Левиафан осторожно приподнялся – тело, распластавшееся под ним, оказалось девчоночьим. Он отпустил неизвестную девицу и отстранился, представив, как это, должно быть, выглядело со стороны – например, из окон Осеннего. Член Тёмного совета в кое-как натянутой, хорошо, не намотанной на голову рубашке в обнимку с голой девицей-метаморфом, причем ладно бы в кустах – фактически перед общественным порталом. Что это ей в голову взбрело… – девчонка продолжала лежать, уткнувшись физиономией в землю. Рубашка, в которую она так старательно заворачивалась в зверином обличье, оказалась надета наизнанку и только в один рукав, да к тому же изрядно перепачкана травой.
– Эй, подруга, – Левиафан, решив, что наблюдатели, если таковые и случились поблизости, увидели достаточно и ни к чему радовать их продолжением спектакля, наскоро прикрыл себя и девицу заклинанием – в его исполнении стандартный, препятствовавший наблюдению и подслушиванию купол напоминал колышущийся колпак медузы. Сел рядом и осторожно потряс метаморфа за плечо. – Я тебя не очень помял? На что ты рассчитывала-то, кидаясь в ноги при такой разнице в весе, в лепёшку превратиться хотела?
Бывшая лисица отрицательно помотала головой, продолжая прятать лицо. Длинные светлые волосы, по всей видимости, с расчёской встречались накануне вечером, а то и раньше – получается, девица бегала в шкуре отоциона минимум сутки. Неудивительно, что не смогла превратиться, предпочла бежать, как бежал бы напуганный зверь – устала, да и отвлеклась. Адмирал был метаморфом не из последних, превращаться в разнообразную морскую фауну любил и прекрасно знал, как в зверином облике кажутся естественными те решения, которых никогда не принял бы человек. Левиафан покачал головой. Возиться с незнакомой девицей хотелось ещё меньше, чем заводить домашнего питомца, но бросать обнажённую и очевидно вымотанную до предела девчонку в парке тоже казалось неправильным. Слуг из Осеннего вызвать, что ли, пусть принесут какую-нибудь одежду, – он задумался.
– Не надо слуг, – буркнула блондинка, по-прежнему лёжа лицом в траву и не делая попыток повернуться и одеться. Очевидно, последнюю фразу он произнес вслух. – Пожалуйста, – на этот раз в её голосе адмиралу послышалось что-то знакомое.
– Тебе так нравится загорать нагишом под дворцовыми окнами? – пусть говорит, возможно, знакомые ноты в голосе ему просто почудились. Скорее всего, почудились – никакой родне Темнейшего, а уж тем более – его любимой дочери нет ни малейшего резона бегать по парку сутками и улепётывать от собак. Левиафан уставился на светлые пряди. Вместо ответа девчонка снова помотала головой. Ситуация ничуть не прояснялась – переворачивать практически голую девицу силой, рискуя напугать её ещё больше, не хотелось. Адмирал дистанционно извлёк первую попавшуюся вещь из собственного шкафа – к счастью, это оказался достаточно пристойного вида бархатный халат, – и набросил на незнакомку.
– Тогда почему бы тебе не завернуться в эту тряпку, – ровным тоном, словно разговаривая с пугливой лошадью, предложил он.
– Спасибо, – девчонка неуклюже завозилась под халатом. Кое-как запахнувшись и затянув пояс – халат был ей велик и вполне мог сойти за странноватый вечерний наряд, из дверей Асмодеева модного дома, случалось, выплывали и более эксцентрично одетые дамы, она уселась, по-прежнему старательно пряча лицо, и вытащила откуда-то из складок халата бывшую в начале вечера белой рубашку. Вытерла замурзанное лицо со следами слёз и испуганно осмотрелась, прежде, чем, занавесившись волосами, повернуться к своему спасителю. – Собаки… они не могут вернуться?
Левиафан выругался долго и цветисто – разумеется, про себя.
Его худшие подозрения оправдались – и вот теперь он сидел фактически под окнами государя и повелителя наедине с княжеской дочерью. Невестой. Зарёванной, растрёпанной и голой, если не считать адмиральского старого халата. Не будучи ни её родичем, ни даже официальным женихом – великолепно, просто великолепно, это же такой идиотизм, что нарочно захочешь подставиться – а лучше не придумать. Защитный купол в случае чего не спасёт. Учитывая настроение Самаэля… Адмирал хмыкнул – интересно всё же, зачем понадобилось устраивать этот фарс, если главный инициатор спектакля совершенно не похож на счастливого отца, а невесте, как выясняется, приятнее носиться, задрав хвост, по парку, чем принимать дары и общаться с претендентами на её руку.
Он повернулся к девушке.
– Мы под куполом, – пояснил он. – Даже если все адмирские собаки прибегут сюда, они не увидят, не услышат и не учуют нас. Но это не повод просидеть так ещё пару часов, – адмирал легко поднялся с земли и протянул Аиде руку. – Куда тебя проводить?
Девчонка руку приняла, но замялась и покосилась на Левиафана.
– Я могу назвать любое место? – зачем-то уточнила она, сжимая в свободной руке многострадальную адмиральскую рубаху.
– Да, – кивнул один из немногих отцовских друзей, не желавших от отца ничего – почти как она сама. – Могу провести тебя во дворец так, что вряд ли заметят слуги – тут полно удобных ходов, проложенных задолго до твоего рождения. Могу доставить к кому-нибудь из близких подруг, если ты скажешь, куда направить портал. Тебе нужно безопасное место, где можно поесть, отдохнуть и привести себя в порядок – в таком состоянии перекидываться, тратя последние силы, неразумно, недолго потерять сознание.
Аида кивнула. Она продолжала держать адмирала за руку – почему-то это казалось правильным.
– Значит, я могу назвать любое безопасное место в пределах разумного, – медленно повторила она, – и ты… вы…
– Можно на «ты», – криво улыбнулся Левиафан. – После того, как ты шарилась у меня под рубашкой, это было бы вполне естественно.
– Хорошо, – девушка закусила губу. – Ты. Ты можешь поклясться, что проводишь меня в любое безопасное место, которое я назову, чтобы я могла там отдохнуть?
– Да, – Левиафан искренне не понимал, куда клонит девчонка. Неужели её не обошла стороной отцовская паранойя, боится, что без клятвы он откажется от своего предложения, а то и поступит во вред? Бедный ребёнок… – Если хочешь, клянусь. Итак?
– Я хочу на море, – чётко, словно читая заклинание из учебника, произнесла Аида. – На Острова, на Перешеек, куда угодно. На сутки, а лучше – на неделю, – она решительно отмахнулась по-прежнему зажатой в руке рубахой, не дав Левиафану возразить. – В ответ клянусь, что ничего плохого я не замышляю, и меня точно-точно, никак и нипочём не хватится ни одна живая душа во дворце.
Левиафан только вздохнул, всмотревшись в бледное лицо княжеской дочери.
Глава 5, в которой неосторожное слово лишает одного из претендентов расположения невесты, а двое других получают неожиданный дарГлава 5, в которой неосторожное слово лишает одного из претендентов расположения невесты, а двое других получают неожиданный дар
Аида сосредоточенно наносила на лицо светлую, чуть искрящуюся пудру. Идиотка, совсем забыла – даже дня под приморским солнцем хватает слегка загореть. Просить Тойфеля изменить внешность, чтобы по-прежнему не отличаться, не хотелось: братец (или правильнее звать его сестрой?) и так дулся уже час. Мало того, что отправил ей голограмму из тех же кустов, где они повстречались после его побега, не подумав, что она может быть не одна, и устроил истерику в лучших традициях папаши, так ещё и учинил настоящий допрос по возвращении. Аида мстительно стряхнула пуховку на драгоценного родича, в обличье лисы пролёживающего банкетку возле туалетного столика. Тойфель чихнул и раздражённо поскрёб задней лапой за ухом, но глаз не открыл.
Недавно вымытые после купания в море волосы распушились, и девушка скрутила их в узел. Надо будет соорудить причёску попроще, чтобы обеим удалось обойтись без помощи служанок. Невеста имеет право на капризы. Украдкой покосившись на Тойфеля, вынула из кармана купального халата металлическую фигурку морского конька и старательно упрятала в причёску. Не нужно, чтобы кто-то видел её билет в один конец – когда все закончится, она вполне сможет скрыться на Островах. Амулетами в виде разнообразной морской живности там торговали чуть ли не в каждой сувенирной лавке – портал, образуемый дорогостоящей игрушкой, если её сломать, был одноразовым и маломощным, достаточно, чтобы пройти в одиночку с небольшой сумкой или рюкзачком. Путешественник приземлялся в какой-нибудь из местных гостиниц, где мог договориться о еде и ночлеге. Хорошо, что адмирал оказался весёлым и щедрым, но совершенно нелюбопытным – сунув ей набитый шеолами кошель и скомандовав приодеться, чтобы не пугать халатом ни в чём не повинных граждан, он совершенно не счёл нужным потребовать отчёта. Одобрительно кивнул, увидев её в традиционном местном наряде – свободных полотняных брюках с множеством карманов и такой же рубашке, да и всё.
Раньше она не думала, что с кем-то, кроме отца, брата в их далёком безоблачном детстве или Войны и Хэма может быть так легко и хорошо. Жаль, что из-за кое-чьей истерики даже попрощаться толком не удалось – пришлось оставить короткую записку с благодарностью и надеждой на продолжение знакомства и исчезнуть.
***
В зале было на удивление немноголюдно. Вероятно, после очередного вечера шумных попоек и братаний не все претенденты спешили выбраться из объятий крепкого сна ради счастья увидеть Цветок Пандема. За прошедшие несколько дней Харрани успел услышать достаточно шуток и анекдотов на эту тему, но предпочитал их не поддерживать. Будь невеста хоть одноногой горбуньей с ослиной головой, она в первую очередь живая надежда Пустошей. Старейшины послали его за ней, и будь он навсегда лишён света костров шабаша Великой матери, если позволит себе уподобиться погрязшим в мелочной суетности. Всеблагая многолика, чистое бездымное пламя её не имеет формы, а, значит, способно принять любую. И пересилить порченую кровь. Отца лжи ему доводилось видеть не ближе, чем всем прочим гостям, а с момента первого приёма тот и вовсе не появлялся. Но даже в его отсутствие сила богини будто оставила шейха – естественно, он не упустил случая проникнуть в тайну магической защиты дворца. Считалось, что все чудеса Отца лжи – чистой воды иллюзия, наваждение. Менять облик – не обязательно в действительности менять форму, исчезнуть из виду – не значит пропасть вовсе. Достаточно отвести глаза и морочить жертвам головы так, чтобы они оказывались беспомощны, едва переступив порог проклятого дома. Харрани с трудом сдержался, чтобы не выругаться, – вот так ложится первое пятно сомнения на одежды правоверного. Многие шейхи впали в ересь, признав ничтожного и брата его равными Всеблагой, и эта дорога увела их далеко от света истины.
С опозданием Харрани отметил некоторое оживление: в зале наконец появилась сама Цветок Пандема под руку с одним из братьев. Судя по небрежному, почти неопрятному виду и рыжей растрёпанной гриве, сопровождал невесту на этот раз г-н министр иностранных дел Адмира. До сих пор не вылетел из своего кресла, и доносили, что не без помощи сестры и любовницы. Пустынник поднялся и направился к вошедшим, с едва заметной усмешкой наблюдая за будущим шурином. Рыжий, пошептавшись о чем-то с прислужником (острое зрение охотника Харрани не подвело – он увидел, как пара полновесных шеолов перекочевала в ладонь пацана), проигнорировал предлагавшиеся гостям напитки. Вскоре слуга вернулся с подносом специально для господина министра – Харрани недоуменно вскинул брови: казалось, в хрустале плескалась обычная вода. Рыжий выхлебал ее, как верблюд в засуху – лужу у колодца, и, похоже, остался доволен – хлопнул парня по плечу и одобрительно кивнул. Невеста чуть сморщила длинноватый для красотки носик и что-то шепнула братцу – она была долговязой, так что верзиле даже не пришлось наклоняться, чтобы выслушать сестру. Посланник тем временем вернулся со вторым бокалом, который незамедлительно постигла судьба первого. Дочь Великой неодобрительно поджала губы – узковатые, чтобы считаться красивыми – но промолчала. Возможно, хотя бы одной из женских добродетелей – умением не перечить мужчине – богиня все же наградила свою неудавшуюся дочурку…
Аида одарила гостя непроницаемой улыбкой храмовой статуи, впрочем, нельзя сказать, что кому-то из его соперников она улыбалась иначе. Даже вездесущие журналисты уже утомились сочинять, кого же в итоге выберет княжеская дочь, и за неимением хотя бы малейшего повода для новых спекуляций переключились на обзор её нарядов.
– Приветствую вас, шейх. – Харрани поклонился и почтительно принял для поцелуя узкую прохладную руку, коснувшись кольца с крупным огненным опалом.
– У нас эти камни зовутся «слезами Лилит».
– Полагаю, за этим названием скрывается какая-нибудь красивая древняя легенда. О моей матери их сложено немало, но ни в одной не упоминалось иных слёз, кроме слёз её врагов.
– Если не возражаете, я могу восполнить эту лакуну. Легенда совсем короткая, но действительно древняя и красивая. Лилит была первым и прекраснейшим порождением огня изначального Хаоса, все прочие создания явились на свет её красоты. Среди них нашлись двое разделивших увечье, клеймящее их искажённую суть. Алчность и зависть привели их в цветущие сады Всематери, населённые её благоденствующими детьми. Лилит пленилась ласковыми речами и щедрыми посулами, и приняла обманщиков как своих любимых мужей. Но недолго они служили ей и славили её. Однажды они вероломно похитили созданный ею прекрасный мир и убили многих её детей. Она оплакивала павших три дня, и огненные слёзы, бежавшие из глаз её, на заре четвёртого превратились в опалы. Эти камни содержат частицы её силы. А обманщики поняли, что без благой богини украденный мир приходит в упадок, вернулись за ней, полумёртвой от горя, и заточили в глубокую темницу.
– Причудливый у вас фольклор на Пустошах, господин аль Эбла. И, главное, сколько племён – столько и версий. Я вот слышал одну, в которой богиня долго бегала от одного обманщика к другому, стравливая их между собой. А потом, когда оба злодея наконец вероломно отказались признать её своей повелительницей и сложить весь мир к ногам, чуть не уничтожила этот самый мир. Но могла и поплакать, горечь поражения – чем не повод. – Широкая дружелюбная улыбка Хэма, которой он завершил свой пассаж, напомнила сестре оскал любимого коня Войны в те моменты, когда он решал важнейший для каждой диомедовой лошади вопрос: будет ли неприятный ему человек сперва игрушкой, а потом едой, или наоборот.
Харрани не успел ничего ответить: к образовавшейся компании присоединились лазурские варвары, по счастью, не в полном составе.
– Благословение богини вашему дому и той, что служит его истинным украшением, – учтиво поклонился первый посол. – Я – Каэрвин ап Конла, а это мой товарищ…
– Бринмор ап Гвин, если не ошибаюсь, – кивнул Хэм, поворачиваясь к принцам народа ши. – Благой и Неблагой дворы тоже охотятся за рукой моей сестрички.
Оба провинциала были трудноотличимы друг от друга и с одинаковым же восхищением взирали на рыжего. Ах, да, поющий министр – норма в этом государстве шутов и фокусников. Ничего, приехали за невестой, так хоть утешительный автограф своего кумира на родину увезут.
– О вас мы тоже наслышаны. – Ухмыльнулся разговорчивый Каэрвин, подзывая слугу. – Брин, можешь вручить наш подарок господину бен Самаэлю. Ему вряд ли стоит опасаться приворотных зелий, так что можем смело поднимать тост за знакомство.
– Я бы вначале предложил тост за красоту Цветка Пандема. – Ответил Брин, передавая объёмистую бутылку Хэму. – Многие считают это вино гордостью нашего народа. «Котёл Дагды» – лучшая марка выдержанного койре во всех Холмах. Всё богатство земных плодов, вся радость жизни!
– Пить за красоту невесты можно до рассвета, – вступил в беседу Харрани, видя, что Аида не слишком рада руслу, в которое повернул разговор. Она молча наблюдала, как мужчины разливают загадочный напиток, но предпочла разумно отказаться от дегустации: как только открыли бутылку, даже шейх пожалел, что светские приличия лишают его возможности избежать распития. Казалось, эта жидкость пахла перегаром сразу. Градусов в ней тоже оказалось преизрядно, так что Харрани только крепостью веры и силою молитвы Всеблагой смог осилить это омерзительное угощение. Дочь Великой поставила свой бокал на стол и, пообещав скоро вернуться, растворилась в толпе. Неужели правду говорят недостойные сплетники, утверждая, будто она носит под сердцем дитя одного из собственных братьев, а то и самого Отца лжи?
Хэм проводил сестру взглядом и поприветствовал подтянувшегося к ним сухопарого раймирца:
– О, добрый вечер, господин бен Адонаи. Пока сестра нас временно покинула, не желаете ли рюмочку койре?
– Благодарю, возможно, чуть позже. Не хотелось бы смыть чудное послевкусие марсалы благородным напитком Холмов. – Ответил Габриэль, салютуя своим бокалом. – Насколько мне известно, его изготавливают по древним рецептам из самого различного сырья – картофель, сахарная свекла, некоторые сорта лишайника, шерсть знаменитых белых псов. Слишком насыщенный вкус, особенно, если речь идёт о перегонке в сухую погоду.
Ши понимающе заулыбались, глядя на шейха, стремительно становящегося серым, словно валуны у Лазурных озер. Хэм тоже вычислил слабое звено и согласно кивнул.
– Да, чтобы понять всю прелесть этого очаровательного реликта древности, нужно время. Потому я безмерно благодарен за щедрый дар, но предложил бы продолжить вечер чем-то более близким адмирским традициям, в рамках культурного обмена. Уверен, всем придётся по вкусу любимый напиток нашего народа. Хотя на Пустошах, по всей видимости, отдают предпочтение более лёгким жанрам. Быть может, господин аль Эбла предпочтет серебряное вино Пустошей?
Харрани небрежно махнул рукой.
– Великая мать даровала своим детям вино и веселье, но искристое серебро вряд ли может претендовать на звание эликсира шабаша. Оценим же ваши напитки!
***
Когда Тойфель вошла в зал, досада уступила место предвкушению. Аида описала расклад, послав мысленный сигнал во время появления господина Габриэля-Джибриля. Близнецы еще в раннем детстве обнаружили, что магия Осеннего не мешает им общаться мысленно, и пользовались этим напропалую. Как выяснилось, длительная разлука ничего не изменила.
Всю челядь сестра ловко выгнала вон под видом фамильной истерики, так что удалось без помех занять её место в купальне. В гардеробной он отдал должное таланту старого знакомого, выбрав наряд на свой вкус: длинные широкие брюки-юбку и короткий пиджак, стилизованный под гвардейский камзол. Вместо огненных опалов – изумруды в россыпи мелких черных бриллиантов, в тон вышивке на пиджаке. Пусть гадают, что это значит, возможно, выдумают очередную дурацкую теорию.
Шумных вечеринок и попоек в жизни Тойфеля было намного больше, чем у сестры, а дурачить светских и свитских он любил всегда. Членов Совета в толпе замечено не было, приложиться к ручке невесты тоже никто не кидался. Хэм изрядно навеселе, вряд ли сможет обнаружить подмену. Велеречивый засранец в синем коконе пока на месте и даже в сознании, но Хэм явно задумал кое-что интересное: вся компания перекочевала за стол у окна и на том столе нарисовалась единственная бескорыстная любовь единокровного братца – мистофелевка.
– Если я сделал это, стремясь к лику твоему, избавь нас от той беды, в которую мы попали…
– И что, сдвинулся камень? – с интересом спросил Хэм, разливая мистофелевку.
– Никто из них более не покинул той пещеры, ибо один из трёх несчастных был отступником, считавшим, что для получения благодати Всематери не нужны посредники, – наставительно заключил Харрани.
– Склоняюсь перед дочерью властителя Адмира. – Джибриль галантно приложился к ручке невесты, отметив, что кристаллы явно записывали кроты, а досье составляли поклонники хорошеньких парней. – Ваш брат и благородный Харрани завели оживлённый диспут об оценке особенностей национальных культур пития. Меня же попросили выступить в роли арбитра в дружеском застольном поединке «Адмир против Пустошей».
– Лучше проливать вино за общим столом, чем кровь на полях сражений. – Улыбка невесты была гораздо теплее, чем в начале вечера. – А каковы правила этого поединка, господин рефери?
– Оба участника должны, выпивая бокал, рассказывать историю. Проиграет тот, кто первым потеряет связность речи.
Тойфель поблагодарила раймирца кивком и улыбкой.
– Это обещает быть интересным, – она оглядела зал: большинство участников вечеринки, почуяв развлечение, сползались поближе к «дуэлянтам», слуги с подносами дрейфовали следом за гостями. – Надеюсь, зрители не обязаны пить ту же… субстанцию, что и поединщики?
– Ни в коем случае, – раймирец неожиданно обаятельно улыбнулся. – Что вы предпочитаете?
– Не отказалась бы выяснить, что в бокалах на подносе у той девицы, – Тойфель небрежно махнула рукой в сторону крепенькой служанки с брошкой-гербом Первого дома на корсаже. Вышколенная подавальщица правильно истолковала жест невесты и подбежала к компании. В бокалах оказался превосходный коньяк.
Хэм приветствовал расширившуюся аудиторию дуэльным бокалом: несмотря на некоторую фору, лёгкая победа шейху не грозила.
– Что ж, коли речь зашла о женщинах и справедливости, стоит поведать о том, как одного из вероломных супругов вашей богини посрамила поистине выдающаяся дама. Она была мудрой и могущественной, твёрдой рукой держала в узде не только собственный клан, но и весь императорский двор. Во время правления Стальной Миледи государство жило в мире и процветании, вопреки усилиям врагов, мужей из Совета и самого владыки. В один прекрасный день, в промежутке между беспробудным пьянством и бессмысленным насилием, его посетила идея сделать эту достойную женщину своей наложницей. Та, взвесив все «за» и «против», смело послала хромого развратника в Бездну, околачивать тростью стены. Никакими богатыми дарами и щедрыми посулами не мог он добиться благосклонности. Угрозы начать эпоху массового террора или хотя бы спалить столицу ко всем архангелам тоже не помогали. Миледи была неприступна. Когда оскорблённый тиран хитростью вызвал отважную женщину в свои покои и вместо того, чтобы выслушать доклад, попытался получить желаемое, Миледи выплеснула нахалу в лицо бокал вина и ответила, что лучше уж ему развязать очередную войну, чем халат в её присутствии. И вышла с гордо поднятой головой, безо всяких помех. Молва об этом мгновенно облетела столицу. Говорят, что винодел, создавший то самое вино, связался потом с Миледи, чтобы обеспечить пожизненным запасом чудесного напитка. И выпустил специальную серию, имевшую бешеный успех. С тех пор это вино вручают, чтобы донести до воздыхателей бессмысленность их авансов. Сорт седативо, марка «Вежливый отказ», если вам интересно.
Финал истории встретили бурными аплодисментами. По глазам Хэма Тойфель понял, что случилось страшное: брат поймал кураж. Если дуэль не остановить, придворный фольклор обогатится ещё десятком подобных легенд и преданий. Привычка раздражать папашу часто пересиливала здравый смысл и в трезвом виде, но удержать вдохновение в безопасном русле после злоупотребления мистофелевкой Хэму не удалось ещё ни разу.
– Всякая женщина – отражение нашей богини, потому на Пустошах принято чтить и уважать дам. Им нет нужды ни уподобляться мужчинам, ни соперничать с ними, они не покидают кров любящего супруга. Жизнь их проходит в роскоши и довольстве за крепкими стенами дворцов, под надёжной охраной. – Вскинул голову Харрани. Судя по неподдельной гордости, звучавшей в его словах, коварная мистофелевка развязала язык не одному лишь Хэму.
Тойфель в очередной раз переглянулась с раймирцем, видимо, он тоже нашёл в жизненном укладе пустынников подозрительное сходство с некоторыми историческими коллизиями Адмира. Но Харрани вещал слишком самозабвенно, чтобы осознать иронию.
– Не начинает ли их со временем тяготить такой удел? – Тойфель прямо-таки воплощала собой невинную любознательность.
– Они были созданы Всематерью как сосуды радости для мужей. Праведные жёны покорны избранникам богини. Тех же, что не принимают своей судьбы и поддаются искушениям, супруг вправе вразумить и наставить по своему выбору, ведь и в неприятном заложено много добра.
Тойфель с каждым пассажем смотрела на пустынника всё внимательнее и участливее, так смотрит лисица на верещащего в силке кролика.
– Всё это очень занимательно, но теперь ваш черёд, шейх. Поведайте нам какую-нибудь увлекательную сагу о таинственной магии Пустошей.
Харрани взглянул на невесту с благодарностью: его талант рассказчика был неоспорим, но выбрать самую яркую и красочную историю после того, как он вновь осушил дуэльный бокал, стало не так уж просто.
– Желание моей прекрасной невесты – закон, и закон непреложный! – с чувством ответил Харрани, но прозвучало это почему-то гораздо более кратко и не слишком разборчиво.
– К сожалению, магия покидает некоторые части нашей Пластины. – Задумчиво проговорил Джибриль, ничем не выдав очевидного проигрыша пустынника. – Постепенно уходит в область славных преданий прошлого, вынуждая многие народы уподобиться недолговечным. Говорят, что старейшины Пустошей весьма обеспокоены ухудшением магической обстановки, сами они помнят времена, когда не то что аристократы, а и простые подметальщики улиц могли легко переноситься на огромные расстояния, летать или превращаться во что угодно.
– Гнусная клевета и наветы отступников! – Харрани в запале едва не смахнул рукавом бокал. – Магия богини не покидает праведных. Я готов это доказать!
– Вижу, вы действительно кхм… готовы. Лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать, ваша правда, – радостно ухмыльнулся Хэм. – Превращение – вот задачка для настоящего мага, всё прочее стоит оставить подметальщикам улиц. Скажем, в лучших фольклорных традициях вашего народа? Вот по глазам вижу, вы согласны. Тогда в парк, господа и дамы, все в парк!
Но шейх не двинулся с места. Кивнул так, что с головы едва не слетел тюрбан, пробормотал что-то нечленораздельное о попрании лжецов и растаял облаком густого синеватого дыма. Хэм удивлённо присвистнул, а Тойфель приглашающим жестом пододвинула поближе опустевший графин, который завороженные внезапным представлением слуги не успели вовремя убрать. Дым какое-то время клубился, словно колеблясь, а затем послушно втянулся внутрь сосуда. Джибриль ловко заткнул его пробкой и обратился к зрителям:
– Пусть маленький застольный поединок уважаемый Харрани и проиграл, но одержал серьёзную дипломатическую победу. Думаю, ему сейчас не помешает отдых. – Он аккуратно передал графин ифритам из свиты пустынника. Гости, убедившись, что шоу закончилось, постепенно расходились, шумно обсуждая увиденное.
Тойфель и Хэм сочли, что им также не помешало бы пройтись, и не нашли ничего лучше, как примкнуть к группке направлявшихся к выходу гостей. Тойфель заметила, что Хэм прихватил с собой графин с одного из столиков – судя по цвету жидкости, с хересом или коньяком. Хаос всемогущий, еще бы пепельницу в качестве трофея уволок!
– А почему он не освободился? – Подал голос Бринмор, не обращаясь ни к кому конкретно. Ответил Джибриль:
– Господин бен Самаэль не зря упомянул фольклор. Шутки про то, что пустынные кланы без конца лезут в бутылку, вы тоже наверняка слышали. Ифрита нужно освободить, но к чему делать это здесь? Парню и без того хватит позора, сплетни о провале достигнут его родины ещё до рассвета.
Принцы явно занервничали и ускорили шаг.
– Куда вы торопитесь? – со смешком поинтересовалась Тойфель. – Неужели мы с братом так пугаем уважаемых гостей?
– Время за приятной беседой летит незаметно, нам нужно оказаться в ставке до того, как взойдёт солнце. – С явной неохотой сообщил Каэрвин. – Надеюсь, мы ещё встретимся.
– Мы можем проводить вас, – влез Хэм, очевидно, желавший допивать трофей в компании. Он поднял над головой едва ли не трехлитровый графин и с ухмылкой продолжил: – Я, конечно, справлюсь и один, но общая попойка под окном папашина кабинета наверняка станет достойным завершением вечера.
Каэрвин со вздохом развел руками:
– Не хотели бы показаться невежливыми, но скоро рассветёт.
Лицо Брина помрачнело.
– Как вам известно, наш народ никогда не появляется при свете дня, но мало кто знает, почему. Много лет назад двое юных принцев отправились бить зверя в Гиблую ночь, и вылазка была успешной. Но когда заметили чужую стрелу в боку оленя, их настигла Чёрная охота. Мой отважный предок вступил в спор с вожаком за добычу. Так он лишился младшего брата, а мой народ – права видеть иное солнце, кроме луны.
– И всё из-за сраного оленя? – Хэм недоверчиво приподнял бровь. – Неужели ваши маги и жрецы не смогли снять проклятие?
– Да не сочтут прекрасная Аида и уважаемый Хэмьен, будто мы желаем нанести оскорбление…
– Это был наш отец. Что ж, вполне в его духе. – Тойфель одарила недогадливого брата сердитым взглядом. – Но убивать второго парнишку было лишним.
– Лучше бы он его убил. Знаменитые псы Холмов – потомки несчастного. – Горько улыбнулся Каэрвин. – Богиня не смогла помочь своим детям обернуть всё вспять, а вожак Белой охоты не пожелал. Многие ши тогда утратили веру, а с нею – прежнюю власть в Лазури. Стоило нашим врагам прознать, что при свете дня мы беспомощны – и начались бесконечные набеги, отнявшие немало наших земель и бесчисленное количество жизней. Глаза Тойфель зло блеснули.
– За его прихоти всегда платят другие.
– Но ши продолжают сражаться за свой край. Как истинные воины, презирающие роль жертвы. Вы не заслужили это дерьмо. – Хэмьен от души приложился к графину и широким жестом передал посудину сестре. – В Бездну проклятия! За вас, парни!
Джибриль не сводил глаз с княжеской дочери. Та, нисколько не смущаясь, приняла графин двумя руками и отпила, повторив слова брата так, словно выступала с речью на Совете.
– За то, чтобы наши бесстрашные друзья из Холмов ещё увидели свет солнца. В Бездну проклятия!
Далее графин пошёл по кругу – причём принцы ши прикладывались к нему, словно загипнотизированные. Когда очередь дошла до него, раймирский дипломат притворился, что пьёт, внимательно наблюдая за княжескими отпрысками. Магическое зрение показывало, что вокруг этой пары линии вероятности закручивались в совершенно безумный узор, напоминающий вязание слепой старухи. Нити тянулись куда-то за горизонт, и Габриэль бен Адонаи прищурился, отказываясь верить своим глазам. Из-за горизонта медленно выплывало солнце. Нежный розоватый свет пробивался сквозь сумрак, расплескивался по траве, кустам, дробился в гранях графина – и не причинял никакого вреда мертвецки пьяным ши.
***
Тойфель ворвалась в покои, оставляя за собой тяжёлый горьковатый шлейф не то духов, не то насыщенного светского вечера, и молча рухнула на кровать прямо в одежде, потревожив дремавшую на покрывале лисицу. В сортах молчания оба близнеца научились разбираться, но Аиде померещилось, будто в настроении брата присутствовал какой-то неясный тревожащий оттенок.
– Полный триумф. – Ровным голосом сообщила Тойфель, не открывая глаз. Чтобы подробно ответить на расспросы сестры ей сейчас очень пригодились бы некоторые средства из отцовского арсенала. Или господин Дипломат. Или кто угодно. Но нельзя, никак нельзя. Не сейчас. Аида подползла ближе и прижалась к брату, тихо поскуливая.
– Конечно, заперла. Часть стимфалийских клуш из предбанника рассосалась, но душка Аннабель, кажется, скоро врастёт в пол рядом с дверью. – Ответила Тойфель уже мысленно. Резко, как движимый магией труп, поднялась.
– Ты знаешь, что делать.
Аида потянулась за халатом и вздохнула: несмотря на нынешние обстоятельства, в чём-то любимый брат совершенно не изменился. Пришлось отпереть дверь и приказать подать подозрительно ранний завтрак.
Тойфель не просто устал, похоже, он выложился по полной. В таком состоянии ему действительно лучше побыть мелкой пустынной зверушкой с совершенно безобидными представлениями о подходящей снеди. Мать всегда убивала исключительно мужчин, как говорят, но так ли это в действительности? Отец и вовсе во время Первой Вселенской творил такое, для чего дядюшке Асти потом пришлось спешно сооружать законодательную базу. Жаль, сейчас совершенно нет времени на раскопки в бездонных недрах семейных патологий.
Выпроставший морду из вороха одежды братец ел жадно, не разбирая блюд. Аида попыталась поправить тарелку с мясом, отоцион глухо заворчал в ответ. В полуприкрытых глазах отразилась алчность, лишь отчасти напоминающая звериную. В памяти живо всплыли малоаппетитные подробности, которыми отец щедро поделился в ответ на её уговоры пощадить Тойфеля.
Девушка внимательно наблюдала, как брат заканчивает трапезу. Благодаря его усилиям, на подносе уцелела только посуда и приборы. Взгляд Тойфеля погас, и он уснул там же, прикрыв морду пушистым хвостом. Осторожно погладив свернувшегося в клубок отоциона, Аида налила себе вина и мрачно подумала, что теперь ко всем сплетням о персоне невесты добавится ещё и та, что она не нуждается во сне. Спать и правда расхотелось окончательно.
Глава 6, в которой удачливого жениха ожидает настоящая проверка на прочность
Глава 6, в которой удачливого жениха ожидает настоящая проверка на прочность
– Я же просила не покидать покои, пока меня нет, – Аида раздражённо мерила шагами комнату, демонстративно не глядя на брата. – А ты убегаешь и даже не говоришь, где был. Доиграешься – кто-нибудь увидит якобы меня одновременно в двух местах, об этом доложат Смерти. Если та не додумается до верных выводов сама, это сделает отец.
Тойфель отложила досье в общую стопку и невесело усмехнулась.
– Просидеть у тебя под кроватью до конца ярмарки, а потом перекинуться зеркальцем, чтобы ты забрала меня в вотчину супруга вместе с прочими любимыми безделушками? Я устал. В конце концов, могу притвориться одной из твоих фрейлин.
– А потом кому-то взбредет в голову выяснить, что это за неизвестная красотка – и комедии конец. Что ты хочешь найти в этих досье?
– Подтверждение, что весь этот сброд недостоин моей любимой сестрички.
– С тем, кто её достоин или недостоин, любимая сестричка разберётся сама. А тебе позарез нужен билет отсюда, и он в одной из этих папок.
– Всегда любил пошутить, но чтобы так… – Протянула Тойфель, прищурившись. – Если получится, это будет наша лучшая афера. Я бы ставил на Раймир.
Аида кивнула, сразу поняв, о ком именно идёт речь.
– Логично. Надим довольно мил, но ему нужен кто-то вроде леди Нэги. Да и от его дружков-медиков лучше держаться подальше. Господин Красавчик выглядел многообещающе, но увы: явно приехал развлекаться. Поторговал лицом на официальном приёме, с тех пор его даже в собственной ставке видели нечасто.
– По крайней мере, я не угроблю господина Дипломата в первую же ночь. Всей грязи – любовь к выпивке да происхождение, и в общении он весьма приятен. Допускаю, что мне не все известно. К тому же он вдовец – не в родного ли папашу пошёл?
– Происхождения можешь не опасаться, Второй дом он видал в Бездне. С прошлым браком тоже все чисто – супруга оказалась жертвой раймирской клановой заварушки, и к её гибели он никаким боком не причастен. По моим впечатлениям – единственный нормальный бен Бааль.
– Терять нечего: быть женой министра, пациентом Бездны или покойником. Но если я официально выйду замуж как Аида бин Самаэль, то куда денешься ты?
– Исчезну. А у господина адмирала флота Его Инфернального Величества появится хорошенький юнга.
– Теперь мне интересно, кого папаша прибьёт первым.
***
Шорохи, шелест задеваемых веток и чужое дыхание в унисон были нередким музыкальным сопровождением в дальних частях парка при Осеннем. Война машинально повернула голову на звук и замерла – прекрасно заметные в свете луны золотистые волосы, запрокинутое лицо на фоне зелени, кажущейся в том же свете почти чёрной… Бездна побери нашу нежную невинную невесту, это же ни в какие ворота… и с кем? Неважно, впрочем. Война нахмурилась: не далее, как полчаса назад она пожелала Аиде спокойной ночи. Или девчонка немедля открыла портал в эти грешные кусты, где её уже поджидал нетерпеливый любовник, или неожиданно открыла в себе папашину способность одновременно находиться в двух или трёх местах.
Женщина застыла, надеясь, что парочка слишком увлечена процессом, чтобы оглядываться по сторонам. Оба предположения казались не слишком валидными. Возможно, девочка ни при чём: создать двойника-марионетку по образу любого – невелика сложность для сильного демона. Правда, двойник подобного рода способен лишь на пару-тройку действий, но горизонтальная гимнастика на лоне природы не требует чего-то сверхъестественного, да и вцепиться в горло ничего не подозревающему партнеру – тоже посильная для марионетки задача. Дальше останется лишь технично распустить слух о том, что кровь Лилит в девчонке пересилила, и к ней на выстрел никто не подойдёт. Кому неймётся скомпрометировать невесту? Кто не боится Князя? Или – кто в подобной ситуации захочет сыграть рыцаря, не страшащегося союза с маниакальной убийцей? Второй дом? Третий? Лазурские с их фанатичной любовью к Лилит?
Война выругалась про себя. Темнейший то ли всё-таки не был всеведущ, то ли окончательно устранился от затеянной им же самим карусели. Прекрасная идея, она бы тоже с удовольствием устранилась от участия в этом бардаке… возможно, если останется жива, пойдет и поговорит со стариной Рю касаемо его щедрого предложения. Уж лучше рожать, получая в подарок от предупредительного и заботливого мужа то диадему с изумрудами, то пару великолепных кинжалов, но быть полновластной соправительницей богатого королевства, чем прыгать послушной собачкой Темнейшего, опекая его великовозрастных отпрысков. Стиснув зубы, она шагнула поближе к кустам и швырнула в сплетённые тела парализующим заклинанием. Слабым – напугать, не более. Простенькая – чужого внимания не привлечет – «подсветка» выхватила застывшие фигуры. Аида – или псевдо-Аида – медленно, словно преодолевая сопротивление воды, прикрыла ладонью глаза. Прекрасно – реагирует на изменения среды и способна противостоять слабому заклинанию. Не марионетка и вряд ли доппельгангер.
А кто у нас работает постаментом для этой скульптуры? Не было печали… мининдел Раймира, названый сын Светлейшего, он же – не до конца признанный, но общеизвестный отпрыск Второго дома… тоже шевелится, поактивнее, чем его подруга, но слишком вяло, чтобы представлять собой хоть какую-то угрозу.
– Сейчас, – предупредила Война, – я сниму предыдущее заклинание. Исключительно для того, чтобы врезать по вам, красавцы мои, «откровенностью» в её армейском варианте. Господин мининдел Раймира, не сомневаюсь, в курсе, что это такое. Не задушевно, зато действенно. Используется при допросах в полевой обстановке. Это я уточняю специально для вас, леди-неизвестно-Аида-ли.
Стоило Войне частично выполнить угрозу – снять заклинание – картина резко изменилась. Теперь перед ней лежал – по-прежнему в не слишком пристойном виде – Джибриль бен Бааль, а вокруг него буйно цвели коралловые плетистые розы. Девица исчезла.
Война медленно и беззвучно выдохнула сквозь сжатые зубы. Это не Аида –напуганная княжеская дочка удрала бы, помахивая пушистым хвостом, а не распласталась цветущим кустиком. Касаемо возможного происхождения мамзель Куст имелись некоторые подозрения, но озвучивать их было ни к чему. – Прекрасно, – женщина говорила тихо и очень мягко. – У вас есть выбор. Если куст роз превратится во что-то, удобное для транспортировки и не привлекающее внимания, а господин министр иностранных дел Раймира поклянется выполнять мои распоряжения и не причинять вреда никому из граждан Адмира, мы вместе совершим небольшую прогулку. Полагаю, никто не пострадает. Если же кусты и министры при полной луне не склонны к переговорам, им останется выбрать, с кого я начну. Могу – с министра, – Война хищно улыбнулась. – Сворачивать шеи политикам ничуть не сложнее, чем обычным солдатам. А могу – с куста, – на ладони Войны закружился огненный шар размером с грейпфрут. – Розы превосходно горят, проверено.
Раймирец попытался встать, наткнулся на шипы и снова замер. Что-то пробормотал – кажется, успокаивал подружку. Куст вздрогнул и растворился в воздухе. На живот министра упал роскошный браслет, то ли платина, то ли белое золото – при таком освещении не разобрать. Война удовлетворенно кивнула и, погасив огненный шар, подняла украшение. Тонкая резьба, несколько кабошонов чёрного опала. Сомнительный вкус мамзель Куст, по всей видимости, распространялся на партнеров, но не на украшения. Надев браслет, Война провела по нему ладонью и нежно предупредила: «Соскользнёшь с руки – найду и убью». Джибриль бен Бааль, успевший привести одежду в относительный порядок, ошалело оглядывался по сторонам.
– Раймир, я жду, – напомнила Война.
– Чего именно? – господин дипломат пришёл в себя.
– Клятвы, – холодно напомнила Война. – От обеих ипостасей – вы поклянётесь как Джибриль бен Бааль и как Габриэль бен Адонаи. – Иначе предложение свернуть вам шею останется в силе.
– Свёрнутая шея будет означать войну, – спокойно ответил раймирец. – Не полагает ли госпожа, что это слишком крупная вира за измятые парковые кусты?
– Вы, кажется, запамятовали моё имя? – Война демонстративно улыбнулась. – Не боитесь, что именно этого я могу добиваться?
– Вы слишком умны для этого, леди Морриган, – раймирец тоже позволил себе улыбнуться – так мог бы скалиться патриарх Второго дома, стань он на пару эпох моложе. – Впрочем, не вижу причин отказать в клятве – ни под каким из имён я не намеревался вредить добрым гражданам Адмира, готов это свидетельствовать перед любым судом.
Браслет на руке Войны, ощутимо нагревшийся во время перепалки, немедленно остыл.
***
Война смерила взглядом дежуривших в приёмной Аиды фрейлин так, словно прикидывала, кого из новобранцев отправить копать полевые сортиры, а кто заслуживает задания поинтереснее.
– Выметайтесь, дамы. Свободны до утра.
– А если госпоже что-нибудь понадобится? – Аннабель Ли, любимица Смерти и исправная поставщица дворцовых сплетен, выглядевшая не тысячелетней ведьмой-эмпатом, а нежным кудрявым гаремным цветочком, почуяла, что самое интересное придется пропустить, и решила побороться за право припасть ухом к замочной скважине.
– Если госпоже что-либо потребуется, справится дворцовая прислуга, – отрезала Война.
– Не хотелось бы показаться невежливой, – упрямая ослица Аннабель покосилась на раймирца, старавшегося слиться с обоями, – но правила запрещают приводить в покои невесты мужчин, не являющихся членами семьи.
– Из присутствующих здесь дам, – Война цинично ухмыльнулась, – как минимум четверо, включая вас, дорогуша, – достаточно сильные метаморфы, чтобы при желании превратиться хоть в мужчину, хоть в диомедова коня. Однако вас допустили к невесте – не зря ли?
– Кого допускать в покои княжеской дочери, – отчеканила Аннабель, задрав подбородок – хрупкая фрейлина не доставала Войне даже до плеча, – решать не вам.
– Разумеется, – рыжая кивнула, – решает Его Темнейшество. Который, вот незадача-то, милейшая Аннабель, предпочёл разрисовывать меня, а не вас – нож в руке Войны появился настолько неожиданно, и рукав свободной полувоенного покроя рубашки распался столь быстро, что даже не сводивший с неё глаз Джибриль готов был поклясться, что здесь замешана якобы не работающая в Осеннем магия. Сложная цветная татуировка казалась вырезанной, а не нарисованной на гладкой чуть загорелой коже. – Ваша патронесса не рассказывала, что случается с заклятыми, действующими во вред своему господину или его близким?
– Полагаю, на вашем примере мне доведётся это увидеть, – Аннабель Ли поджала губы, но была вынуждена ретироваться, прихватив с собой весь дежурный курятник – после фиаско старшей дамы иных желающих возразить почему-то не нашлось.
– У нас что, Вторая Вселенская началась? – дверь распахнулась и на пороге появилась Аида. Небрежно собранные в хвост волосы, босые ноги, кое-как запахнутый длинный халат и отпечаток подушки на щеке. – Я же просила всех убраться и не мешать мне спать, – она недоумённо обвела взглядом опустевшую приёмную и воззрилась на Войну. – Спасибо, что избавила меня от почётного караула, но нельзя ли было сделать это раньше?
– Не было достаточно веского повода, – меланхолично ответила старшая подруга. – Камеристка при тебе?
– Не-а, – Аида зевнула во весь рот. – Я её выгнала. От того, что меня решили выдать замуж, я не превратилась в инвалидку, не способную самостоятельно умыться, причесаться или почитать книжку.
– Прекрасно, – Война вздохнула. – Тогда предлагаю сразу перейти к делу. – Она сделала шаг в сторону и указала на раймирского дипломата, вполне успешно изображавшего скульптуру «Изумление в гостиной». – Надеюсь, вас с господином Габриэлем бен Адонаи не нужно представлять друг другу?
Аида ойкнула.
– Могла бы предупредить, что придешь не одна. Естественно, мы э… знакомы. По крайней мере, на уровне досье и придворных гулянок, – она пожала плечами и беспомощно воззрилась на гостя. – Чему обязана вашим визитом, господин министр иностранных дел Раймира?
Скульптура перешла от умеренного изумления к безграничному. Скорее всего, – мстительно подумала Война, – кабы не придворная закалка и тысячелетний жизненный опыт, раймирец свалился бы в обморок.
– Также, полагаю, – Война не давала собеседникам опомниться, – тебе знаком этот шедевр ювелирного искусства? – она сдернула резко нагревшийся браслет с опалами с руки и подбросила в воздух. – Нравится? Могу подарить. А может, вынем камешки и закажем оправу поинтереснее? Получатся недурные парные кольца, одно сможешь преподнести своему избраннику… – женщина жонглировала накалившимся браслетом, зло щурясь, словно следящая за мышью голодная кошка. Когда браслет подлетел к самому потолку, не выдержали оба – раймирец прыгнул, чтобы перехватить украшение в воздухе, а Аида, сдавленно ахнув, рухнула на пол. Точнее, упала только ткань – из складок халата выскочила некрупная лисица-отоцион и заметалась по приёмной, жалобно повизгивая.
Война нагнулась и молниеносным движением сцапала зверька за шкирку.
– Твои секретики, – сообщила она лисичке, – могли закончиться очень дурно. Для нас обеих. Что мешало предупредить?
Лиса поджала лапки и хвост и обвисла в руке, стараясь всем своим видом изобразить искреннее раскаяние.
Женщина перехватила отоциона поудобнее и почесала за ухом.
– Не бойся, постараюсь никого не убить, – лисица заскулила и благодарно лизнула ей руку.
Война оглянулась. Скульптура теперь была парной – господин дипломат спешно заворачивал обнажённую «гарантированно-не-Аиду» в подобранный с пола халат. Девица дрожала и, кажется, поливала спасителя слезами.
***
Идея запереть всех участников спектакля по разным комнатам до визита Мора была прекрасной, но из-за планировки личных покоев Аиды трудновыполнимой. Гардеробная примыкала к туалетной, и от спальни их отделяла лишь изящная ширма и пара драпировок… Поразмыслив, Война оставила Аиду в спальне, и, попросив Джибриля подождать в кабинете, отконвоировала Тойфеля в комнатку камеристки. Дверь, выходящая в холл, казалась надежной, но ту, что вела в кабинет, вышиб бы и ребёнок…
– Габриэль, – светски улыбнулась Война, – поможете придвинуть этот шкаф к двери?
Раймирский дипломат удивлённо взглянул на рыжую бестию, смерил взглядом огромный, набитый фолиантами шкаф и прищёлкнул пальцами. Махина не сдвинулась.
– Мы в Осеннем, – напомнила женщина. – Ничья магия, кроме…
– Простите, запамятовал, – раймирец покинул кресло в углу. Нарисовавшемуся на открытой физиономии смущению собственной неловкостью Война не поверила. Как же, запамятовал… воспользовался случаем лично проверить, сколько правды в общеизвестных байках.
Несмотря на внешность рафинированного интеллигента, господин министр оказался мужиком жилистым, и шкаф объединёнными усилиями быстро придвинули к двери между кабинетом и комнатушкой камеристки.
– Почему-то у меня сложилось впечатление, – задумчиво произнес раймирец, любуясь баррикадой, – что вы справились бы и без моей помощи…
– Конечно, – без тени смущения подтвердила Война. – Но я должна была убедиться, что вы не справитесь без моей. Что скрасит вам временное заключение?
Бен Бааль пробежал взглядом по корешкам книг.
– Буду признателен, если вы прикажете доставить сюда пару бутылок хереса, кофе и что-нибудь из закусок. Ещё не отказался бы от подушек и пледа.
– Договорились, – кивнула Война.
***
Щелчок замка раймирец проигнорировал – уткнулся в книги. Мор оглядел раскиданные по полу тома – родословные аристократических фамилий обеих держав, как мило. Поздно просвещаться, мужик… – Всадник деланно кашлянул. Объект поднял голову, кивнул, и без малейшего стеснения показал на пол рядом с собой: «Подушку?»
– Благодарю, – Мор уселся рядом. – Полагаю, представляться не надо?
– Можем помериться толщиной досье, – задумчиво кивнул Габриэль-Джибриль.
– Прекрасно, это сэкономит время, – Мор улыбнулся, глядя куда-то в переносицу собеседника. – Вы не давали какую-нибудь присягу или заковыристую клятву, запрещающую отвечать на вопросы?
– Если не собираетесь выведывать государственные секреты Раймира, – обаятельно улыбнулся в ответ Джибриль, – я к вашим услугам.
– Надеюсь, ваша частная жизнь не составляет государственной тайны?
– Ничуть, – раймирец явно развлекался, – вам угодно знать, как я обедал, и кто стирает мои подштанники?
– Обед – это слишком интимно, – Мор поймал себя на том, что интеллигентное хамло начинает ему нравиться – очевидно, уроки названого папаши не прошли даром, использовать доставшуюся от рождения харизму на полную мощность этого симпатягу научили. – Меня интересуют подробности ваших отношений с сидящей под замком по соседству дамой.
– Которой из? – недоуменно вскинул брови раймирец.
– Той, с которой вы радостно похабили парковый ландшафт, – уточнил Мор. – Имя неважно, меня интересуют ваши ощущения. До, во время и после, если не затруднит.
Зеленовато-серые глаза визави округлились. Некоторое время он молча взирал на Мора, а затем вполне искренне расхохотался.
– Помилуйте, – сквозь смех проговорил допрашиваемый. – Не сочтите за оскорбление, но, насколько я помню собранное на вас досье, вам доводилось это испытывать в разных обстоятельствах и с разными… дамами. Не думаю, что ваши, мои, чьи угодно ощущения до, в процессе и после принципиально отличаются.
– Я не любопытный девственник, а медик, – отрезал Мор. – Посему извольте ответить.
***
Мор вошел в приемную и протянул руку сидящей на диване Войне:
– Ключи.
– Пойти с тобой? – женщина вытащила ключи из нагрудного кармана рубашки и встала.
– Не надо. Давай ключ от комнаты, куда ты сунула пациента, а сама запри пока этого… героя-любовника. Иди к своей подопечной – девчонка, небось, даже перекинуться обратно не догадалась, так и метёт спальню хвостом, – на неподвижном лице Мора мелькнуло что-то похожее на улыбку. – Если сочтёшь, что дурёха достаточно наказана, порадуй её – убить раймирца Тойфель, совершенно очевидно, не пытался и не планировал. Мог ли он в принципе это сделать – пока не знаю.
Мор оказался прав: перекинуться Аида то ли не смогла, ослабев от переживаний, то ли даже не пыталась. Крошечный холмик под покрывалом Война заметила не сразу – очевидно, усталому отоциону кровать показалась достойной норой. Женщина бесцеремонно сунула руку под одеяло и потрепала лису по загривку.
– Перекидывайся и вылезай, я не твой отец и на лисьем не разговариваю.
Через пару минут на кровати материализовалась Аида. Осторожно высунулась из-под одеяла и уставилась на Войну:
– Ты очень злишься?
– Если бы тебе удалось меня очень разозлить, у меня появился бы шикарный лисий воротник на куртке, – расхохоталась та.
Пробормотав «Тогда оденусь, что ли…» Аида начала выбираться из-под одеяла, но юркнула обратно, услышав разнёсшийся по коридору визг, в котором не было ничего разумного. Так мог бы орать раненый зверь. Вскоре из-под одеяла раздался отрывистый скулёж, – очевидно, девчонка переживала за брата сильнее, чем хотела показать. Война вздохнула.
– Тойфель не пытался убить Габриэля, – громко и чётко, словно отдавая приказы, проинформировала она лису. – И Мор твоего брата не убьет, так что прекрати истерику. Надоест пищать и линять под одеялом, – оденешься и придёшь в приёмную, запирать тебя я не буду.
***
Лицо старого товарища ничего не выражало. За время допроса у него определённо успели накопиться вопросы к патрону. Война уже выяснила, что Тойфель был до полоумия напуган появлением Мора на пороге, сперва пытался отбиваться, швыряясь различными предметами, затем с жалобным воем полез под кровать, и вообще вёл себя не как взрослый высший демон, а как толком ничего не умеющий человечек или слабый полукровка-подросток.
– Самое интересное, что в норме при опасности, которую демон считает смертельной, силы и способности обостряются. А у него отшибло даже те навыки, которые имелись с рождения. Боевая или бытовая магия во дворце не работают, однако, перекинься пациент в крупного хищного зверя или хотя бы в свою мужскую ипостась, у него было бы несколько больше шансов повредить мне. Пусти он в ход способности, которые унаследовал от матери – я мог бы и не выйти из этой комнаты. Но нет, он остался в облике сестры и не предпринял ничего, кроме панического припадка. Предполагаю, что это – случай, достойный занесения в учебники: он обрёл ту форму, которую считает истинной, и изо всех сил цепляется за неё. Не удивлюсь, если ментальный блок на обратное превращение в мужчину настолько силён, что пациент не может так поступить даже для спасения жизни. Очевидно, он с детства пребывал в неприятной для себя форме вынужденно, и напряжение выплёскивалось, помимо всего прочего, и в тех… отклонениях, благодаря которым он очутился под моим присмотром, – заключил Мор.
Война не сомневалась, что к сфере научных интересов напарника теперь имеет самое прямое отношение всё, происходившее до ярмарки, во время неё, и как бы не с начала мира. Когда Всадники не застали Князя в кабинете, Мор развёл руками, а Война пару раз обошла комнату, словно надеясь обнаружить где-то в углу ранее не замеченного властителя.
– Пошли, – фыркнул Мор. – По всей видимости, наш эм-м-м… пациент, всемогущий и всеведущий, чтоб его на Лилит заклинило, утомился пролёживать диван.
Война на крейсерской скорости двинулась из кабинета в приёмную и, не останавливаясь, дёрнула шнур для вызова прислуги с такой силой, что тот остался у неё в руках.
Вопреки ожиданиям, на зов явился не сальный прохвост Бакар, а крепенькая ладная женщина, которую язык не поворачивался назвать иначе, чем тётушкой. Она вкатилась, как очень дружелюбная мортирка, и первым же залпом вместе с широкой тёплой улыбкой выдала:
– Господам придется подождать, повелитель очень занят. Подать вино, кофе, закуски, сладости?
– Его Темнейшество, – процедила Война. – Без соуса, au naturel. Дело неотложное.
– В натуральном виде, говорите? – «тётушка» по-девчоночьи хихикнула в ладошку. – Пожалуйста, ступайте за мной.
Проведя визитёров через кабинет, в одной из мраморных стен которого возникла не существовавшая ранее дверь, она ненадолго замешкалась в небольшом и совершенно пустом, если не считать одинокой колченогой банкетки, холле. – Извольте подождать, – с неожиданной для её возраста и комплекции грацией домоправительница нырнула за тяжёлые драпировки. Пыльная затканная серебром ткань великолепно глушила звук, однако крик «Мэгс, тащи этих мудил сюда, коль им так припекло!», Мор и Война услышали.
Аудиенция оказалась рекордно краткой и столь же рекордно бесполезной. Князь, отдыхавший на огромной, в половину комнаты, кровати с полудесятком наложниц – разумеется, в натуральном виде, как и обещала хохотушка Мэгс, – выслушал вполуха, заткнул на полуслове, предложил принять участие в постельных утехах, а после отказа – выгнал, сообщив, что, если к нему бегают с такой ерундой, то часы бесценного времени и флаконы цветных зелий для узоров лояльности были потрачены зря. «Все мои усилия ушли, как вода в песок», – патетично заключил Темнейший, отточенным движением кисти указав Всадникам на полускрытую очередной драпировкой дверь в стене – совершенно не ту, сквозь которую привела их домоправительница. – «Проветрите ваши никчёмные башки», – посоветовал он и демонстративно улёгся щекой на животик какой-то из допущенных до ложа прелестниц.
Глава 7, в которой отважный дворянин расстаётся с одними надеждами, но обретает другие, в то время как члены Правящего дома Адмира размышляют о верности и предательстве, а доверенные лица Князя при участии раймирской стороны ищут пятый уголГлава 7, в которой отважный дворянин расстаётся с одними надеждами, но обретает другие, в то время как члены Правящего дома Адмира размышляют о верности и предательстве, а доверенные лица Князя при участии раймирской стороны ищут пятый угол
Дядя Хорст во время последнего визита крупно повздорил с матушкой, пытаясь убедить её, что поездка в Пандем ничем не угрожает наследнику. Далось это с трудом, Доротея злобно ворчала, что «эта порченая сука опять что-то крутит», мол, её сынки неспроста дали слабину в первом туре состязания стай. Лотар был изрядно сердит: он достоин более высокого места в стае, а если приведёт хорошую жену, то и вовсе оставит кузенов далеко позади. Как можно было подумать, что он победил нечестно? Кузены хорошие воины, но он-то ещё и маг, сумевший побить магов других стай.
Дядя Хорст, впрочем, мудро пропустил все наветы мимо ушей и резонно заметил, что даже ши обоих Дворов едут на ярмарку, выставив своих лучших бойцов, неужели Йенская стая допустит, чтобы волки оказались не у дел? Матушка злобно прорычала в ответ, что жениться на адмирской нечисти могут хоть вожди орков, хоть гоблины из пещер, хоть все вурдалаки и болотные упыри разом, ей всё равно. Но задирать лапу на приказы главы стаи было не принято, потому Лотар мысленно одобрил дядин примирительный порыв. В конце концов, видел он ту столицу и того Зекста Ягера (про последнего даже уточнил, где именно), не умер, волком быть не перестал. А кузен, которого Зекст Ягер практически выкрал из колыбели, вырос достойным соперником. Статью и повадками – настоящий вожак, так и не скажешь, что его отец – с одной стороны «чудовище из ночных кошмаров, воплощение зла и смерти», а с другой – «хромой мелкотравчатый кабысдох». Когда Лотар спросил дядю, как понимать подобное противоречие в прочувствованных тирадах матери, тот усмехнулся и ответил, что отец Даджа – в сущности нечто среднее между этими двумя понятиями, но лучше, когда видишь перед собой второе. Над матушкиными взглядами дядя Хорст вообще мягко посмеивался, мол, жизнь в провинции способствует зашоренности, легко не заметить, как уже оброс суевериями, будто старое дерево мхом. Мир велик, и принадлежит он тем, кто способен видеть дальше собственного носа.
Лотар был оглушён обилием впечатлений, до приезда в Адмир большим городом ему казался Лютов, но Пандем был действительно огромным, похожим на какой-то волшебный отдельный мир. На Хорста обрушился град вопросов: слишком много непонятного и удивительного видел вокруг молодой волк. Когда он попал в окружение Даджалла, число вопросов нисколько не уменьшилось. С легионерами из стаи кузена он быстро нашёл общий язык, успев к тому моменту усвоить самые необходимые сведения, чтобы не выглядеть совсем уж дремучим дурнем. Прилипшую к нему кличку обидной не считал – зубоскалы постоянно подшучивали не только над ним, но и друг над другом, начальством, небом и всеми известными богами Веера. Потому на приветственные возгласы «Эй, Тушёнка!» его милость Лотар Йенский охотно откликался, поминая не менее задорные прозвища новых товарищей. Кто ж виноват, что из всех адмирских блюд ему больше всего пришлась по душе неотъемлемая часть армейского рациона? Он быстро привык к тому, что пандемские волки охотятся в основном для развлечения, а плотно и разнообразно закусить можно и тем, что не пытается от тебя удрать. Когда он в восторге спросил, из чего же делают тушёнку, ухмыляющиеся камрады сообщили, что дракончик на этикетке нарисован неспроста. После версии посыпались, как горох из дырявого мешка. «Рога, хвосты и чешуя» было наиболее безобидным описанием содержимого консервных банок, но Лотар находил вкус превосходным. Хорошее мясо, плотное и сытное, походило на смесь конины с индюшатиной и одновременно имело какой-то особый привкус. Гораздо лучше, чем пирожки-угадайки. Вот где можно было познакомиться с самыми странными частями живых существ, пошедшими на начинку. Она рубилась довольно крупно, так что когда кто-то из покупателей обнаруживал фрагменты потрохов, которые не мог опознать на вид и вкус, считалось, что можно загадать желание. Обычно оно было довольно простым: чтобы съеденный кусок всё-таки оказался чем-нибудь не очень сомнительным. Популярность этих пирожков можно было объяснить только их дешевизной, а также тягой пандемцев и гостей города к новым ощущениям. «Волчатки» ели практически всё, но это не мешало им устраивать горячие споры по поводу выбора кабака на вечер. Единственный сорт заведений, который они неизменно обходили стороной – кафешки и рестораны для приверженцев «правильной и здоровой человеческой пищи». Лотар из любопытства предложил сходить в такое место, но сержант Мэй язвительно сказала, что, если уж ему хочется странного, лучше пообедать в гульском квартале.
***
Лотар вглядывался в лицо кузена, ища там то, что матушка звала «печатью скверны», но ему не удавалось заметить ничего хотя бы малость подозрительного.
– Быть может, объясните, кто надоумил вас устроить драку с принцами Бринмором и Каэрвином? – Тоном, полным фамильной сварливости, осведомился Даджалл. Он и без того был не особенно счастлив вернуться в Осенний, но приказ есть приказ. Единственное, что порадовало его за прошедшие несколько дней – известие о том, что из всего выводка бен Баалей он до окончания ярмарки будет вынужден любоваться разве что на Джибриля. Вместо неотложных дел приходилось заниматься совершенной ерундой, а большую часть времени – тратить впустую на приёмах, сопровождая сестру. Он быстро сдал этот пост Хэму и Малефу, однако свалившийся на голову йенский родственник никак не желал оставлять его в покое. Не иначе дядюшка Хорст сболтнул парню лишнего, и тот наивно решил, будто может рассчитывать на какую-то поддержку. Даджалл гонял кузена, как гонял бы любого новобранца, но продукт воспитания тётки Доры подобным обращением нисколько не тяготился. Княжеский сын долго не мог отделаться от мысли, что ему подбросили крупного, недалёкого, но крайне дружелюбного питомца. Теперь этого красавца осенило повторить подвиг Иаля, правда, с более мирным исходом, потому обошлось без удаления с территории, а штраф за него щедро уплатили «пострадавшие» и немедля пригласили всех, включая егерей, в свою ставку. На другой день выяснилось, что деньги обратились в сухие листья, но это сочли проявлением нехитрого национального юмора. На ярмарках женихов и не такое бывало.
– Они согласились в честном бою определить, кому достанется рука невесты. – В голубых глазах двухметрового «щеночка» застыло искреннее недоумение. – Это древняя лазурская традиция! Я бился с каждым из них по очереди, в человеческой форме.
– Учитывая комплекцию, я бы не назвал этот поединок честным, даже бейся вы с обоими сразу. – Даджалл пристально смотрел на кузена, испытывая непривычное чувство благодарности к папаше. Оставили бы в стае – вырос бы таким же дуболомом в лазурских традициях. – Согласно закону, выбор всегда за невестой. Вам не пришло в голову, что затея бессмысленна? И как воспримут сагу о боях без правил Йенская стая и королевские дворы Холмов?
– Принцы были бы не первыми, кто выбыл по своей воле. Это дружеский поединок, таков был уговор. И как невеста узнает, кого ей следует выбрать, если каждый не покажет всё, на что способен?
Даджалл вздохнул и потянулся за бутылкой. Не занятые делом остолопы иной раз хуже преступников.
– Мне известно, что их высочества Бринмор и Каэрвин пригласили вас в свою ставку, где закатили безобразную пьянку. То есть, пардон, празднование торжества дружбы между нашими народами.
– Конечно! – Светловолосый гигант, будь он в звериной форме, наверняка бы ещё и хвостом по полу стучал от распиравшей его гордости. Даже не догадался, что над ним знатно подшутили. – Все важные дела решаются на ристалищах и пирах, а не в душных кабинетах.
– Тётушка Доротея могла бы вами гордиться.
– Едва ли. Дочь вашего отца не войдёт в мой дом как супруга. – Радость Лотара быстро улетучилась. Он вспомнил свою встречу с невестой. Хорошая девушка, добрая и красивая, несмотря на болезненную худобу. Расспрашивала его о Лазури, о нравах и обычаях вервольфов и жизни Йенской стаи с большим интересом. Чем дольше Лотар с ней беседовал, тем более очаровывался точностью суждений. Любая сука может приносить щенков, а дать мудрый совет мужу – не всякая.
Когда же он выбрал момент и рассказал о своей победе над принцами, она рассмеялась, и он невольно рассмеялся тоже, но на том всё веселье и кончилось.
– Благородный Лотар, я очень рискую, говоря это… Но я вижу перед собой настоящего рыцаря, который не выдаст тайну дамы.
– Даже под страхом смерти я сохраню ваш секрет. Скажите, что же мешает нашему счастью?
– Хотя вы и зовёте мою мать Великой волчицей, я не способна превратиться в этого прекрасного и сильного зверя. Лишь в жалкую маленькую пустынную лису. Первая же охота вместе со стаей станет для меня последней.
– Я обещаю вам защиту в любой форме, если вы станете моей женой.
– Подумайте о будущем: даже если стая переживёт такой чудовищный мезальянс, каково придётся нашим детям? Стоит жене честного вервольфа принести выводок лисят – и нас растерзают на месте ваши же родичи.
Лотар снова восхитился её умом и самоотверженностью. Дочь Зимнего охотника и Матери-волчицы смело сказала ему горькую правду. Быть может, дети такого союза пошли бы в него или стали Пастырями, но кто знает… Сам Зекст Ягер, как говорят, мог оборачиваться любой живой тварью. Если дети пойдут в деда, не окажутся ли они теми чудовищами из пророчеств, что уничтожат Лазурь?
Услышав причину отказа, Даджалл с трудом удержался от улыбки: ай да сестрица! Теперь этот олух сидит и жалеет дочь всесильного владыки Адмира, потому что злая судьба лишила её возможности гонять кроликов по лесам, рожать волчат, чесать о кусты линяющие бока и слушать наставления старой фанатички Доротеи.
– Вы сделали всё, что от вас зависело, и даже несколько больше. Постарайтесь до окончания ярмарки сдерживать свои… дипломатические порывы, если решите укрепить отношения с другими братскими народами.
Лотар кивнул, но по его хмурому виду Даджалл догадался, что отказ Аиды – не единственное, что беспокоит кузена.
– Скажите, брат мой, каковы ваши намерения в отношении сержанта Мэй?
– Повысить её до шеф-сержанта в будущем году. – Невозмутимо сообщил Даджалл. – Если вы собрались биться со мной за её благосклонность – советую передумать и направить энергию в мирное русло. И да, если снова решите сделать ставку на национальный колорит, приносить к постели избранницы лично загрызенного лося не обязательно.
***
После нахождения в звериной форме обоняние обострялось – Аида отбросила пахнувшее напуганным зверьком покрывало и села на кровати. Попробовать позвать Тойфеля? Лучше не рисковать. Следовало раньше догадаться, что за прогулку на Острова истерикой и бойкотом не отделаться. Но если бы с братом случилось самое страшное, она поняла бы сразу. Нисколько не изменился, нисколько, да и она не лучше – ослабила бдительность – и вот. А ведь всё шло хорошо, даже выходку с шейхом все сочли довольно остроумной и ничего не заподозрили, тем более, что Аида сразу была с ним настолько любезна, что этой любезностью можно было запросто охлаждать все напитки в зале. В первую очередь шутку оценил отец – свидетельством тому снятое с ши проклятие. Разумеется, заносчивый братец немедля вообразил, будто снова в фаворе, и всё испортил. Жаль, что никак не выйдет посадить Тойфеля на цепь в лисьем обличии, чтобы не бегал к господину Дипломату.
Война злилась, хоть и шутила – да кто бы на её месте не разозлился? Но как расскажешь правду, когда всё так запуталось… – Аида встала и раздражённо отбросила ногой в сторону оставшиеся валяться на полу парадные тряпки. На секунду задумавшись, вытащила припрятанный в самый дальний угол гардеробной свёрток. Можно наплевать на нелепые правила, явно придуманные в расчёте на то, что невеста будет готова выскочить хоть за одноногого плешивого гуля, лишь бы избавиться от них. Она быстро оделась и привычным движением упрятала в причёску амулет.
В приёмной было тихо и пусто. В другое время девушка только порадовалась бы, но теперь ею овладело смутное беспокойство. Оно усилилось, когда стали слышны доносящиеся из-за двери кабинета голоса. Приглашать её на камерное совещание все, видимо, сочли излишним, им вполне хватало присутствия Тойфеля. Господин Дипломат из-за него снова сцепился с Войной. С одной стороны, Аида одобряла его поведение, а с другой – испытывала нечто вроде сочувствия. Она уже совала хвост в этот капкан, забавно, что её примеру последовал многоопытный раймирский министр.
Очень мило, может, они уже и исход ярмарки за неё определили? А как быть, если ни один из женихов ей не подходит? Отец всё это затеял, но, быть может, он устранился именно потому, что понял чувства дочери? Какая же она идиотка, надо было давно его спросить, а не ждать, что он сам придёт и разрешит закончить этот нелепый фарс.
Возможно, он сильно злится из-за Тойфеля, но пусть сколько хочет орёт и ругается, пусть посадит её под домашний арест, но хотя бы объяснит, чего теперь ждать…
***
У дверей Янтарного Аида прислушалась – несмотря на то, что отец всегда держал кабинет открытым, следовало быть осмотрительней. Не услышав ничего подозрительного, она решительно толкнула тяжёлую створку. И отдёрнула руку, будто обжёгшись, когда створка не поддалась.
Аида осторожно постучала. Постучала громче и отважилась позвать отца, остро ощущая полную невозможность и неправильность происходящего. Отогнав дурные предчувствия, метнулась в приёмную в надежде вызвать Мэгс. Кормилица, ставшая теперь доверенной служанкой отца, должна знать, что происходит. Пусто и тихо, даже шнурка для вызова нет на привычном месте. Везде только холод, пробирающий до костей, и вязкая духота, как в гробнице. Может, она незаметно уснула, и ей просто снится кошмар? Аида вынула из причёски амулет и сжала его, цепляясь за игрушечного морского конька, как за спасательный круг. Острые края металлической фигурки врезались в кожу почти до крови: нет, это не сон. Во сне не бывает так больно.
На подгибающихся ногах девушка вернулась в коридор и уселась на каменный пол, поджав колени к подбородку. Тишина за дверями становилась почти осязаемо угрожающей и оглушительно удушливой. Слишком концентрированной для пустого помещения. Ледяное враждебное молчание, заставляющее комом застревать в горле рвущиеся наружу горькие слова. По щекам потекли злые слёзы.
«Те, кому ты имеешь глупость довериться, оставят тебя, когда будут нужны больше всего. Все предают. Всегда».
Аида уронила голову на руки. Стиснутый в кулаке амулет сломался неожиданно легко, захрустев, как сминаемый старый пергамент.
***
Стало очевидно, что прямых приказов Войне или Мору Темнейший не отдавал: одна слишком взвинчена, другой – увлечён, и оба не до конца понимают, с чем имеют дело. Помогать Всадникам разобраться в происходящем Джибриль совершенно не собирался, но ему самому было до крайности интересно, каким образом беглая пациентка Бездны невозбранно жила в Осеннем да ещё умудрялась на пару с сестрой успешно дурачить всех вокруг. С Князя сталось бы прямо на свадебном торжестве поздравить жениха и весь Раймир с таким приобретением и пожелать удачи, но тогда уж стоило довести шутку до конца. Донесения о состоянии Темнейшего скорее говорили в пользу банального попущения, но и это не гарантировало ровным счётом ничего. Цену веры в мнимое равнодушие собственного приёмного отца он знал лучше, чем хотел бы, а внешние отличия дядюшки от повелителя Раймира обманывали, по сути, лишь многочисленный электорат обеих держав.
Когда обман открылся, он понял, о каком «тяжком грузе прошлого» говорила княжеская дочь, но был слишком рад, что худшие подозрения не оправдались, чтобы требовать немедленных разъяснений. Называть её иначе упорно не выходило, слишком далеки были друг от друга образы богемного скандалиста и той незаурядной и глубоко несчастной девушки, которую он поклялся сделать своей женой.
Габриэль бен Адонаи незаметно покосился на Иду. Та очень тихо и медленно, словно взвешивая каждое слово, отвечала на очередные вопросы Мора. Дипломат прислушался и чуть было не поинтересовался причём здесь Тойфель – смешно, но, несмотря на новую информацию, одиозное имя никак не ассоциировалось с этой изящной светловолосой дамой.
Невеста, судя по всему, почувствовала его взгляд – прекратила теребить пояс измятого халата и подняла голову, которую до того держала смиренно опущенной. В глазах отразилось беспокойство, немедля сменившееся чуть детским выражением обиды. Беглая пациентка Бездны шмыгнула носом, сходство с незаслуженно обиженным ребенком усилилось. Джибрилю очень хотелось обнять её, успокоить, поддержать – но сперва следовало сделать то, ради чего он согласился участвовать в этом фарсе.
Он деланно кашлянул. Война, последние полчаса изучавшая пейзаж за окном, резко обернулась. Мор, очевидно крайне увлеченный беседой со своим бывшим пациентом, лишь недовольно покосился в его сторону. Джибриль сдержал улыбку и неторопливо встал с банкетки, не выпуская из рук бокал с хересом. Сейчас, дорогие мои, у вас появятся новые поводы для недовольства, а заодно и тема для размышлений.
– Прошу прощения, что вынужден прервать вас, – негромко произнес он, – но мне кажется, вы несколько превышаете свои полномочия. Моя жена, – он слегка выделил это слово и еле заметно усмехнулся, отметив удивлённо расширившиеся глаза Войны и странное выражение, промелькнувшее во взгляде Мора, – то ли досаду, то ли все то же удивление, – согласилась принять участие в обсуждении ситуации, но не более того. Если владыка Адмира и ваш господин согласен, чтобы с его дочерью продолжали обращаться, как с подопытной или арестанткой, то я имею право возразить. За медицинской помощью, если вдруг таковая потребуется, она, я уверен, сможет обратиться и в Раймире. Сейчас я предложил бы подумать, как мы можем официально оформить сложившееся фактическое положение, не ущемив при этом никого из присутствующих и никак не повредив любимой сестре моей супруги.
– Вашей супруги, – тихо, почти ласково повторила Война. – Странно, почему же тогда это прелестное создание до сих пор не попало в поле зрения графа Маклина? Я не менталистка, но, полагаю, в этой буйной головушке любой мало-мальски пригодный к службе в Третьем дежурный прочитал бы немало такого, о чем, согласно присяге, обязан был бы доложить непосредственному начальнику.
– Вам должно быть достаточно того, что я назвал её своей супругой. – Сложно было сказать, что брало сейчас верх в манерах господина министра, врождённое или благоприобретённое, но порадовали эти метаморфозы разве что его избранницу. – Прочее – лишь простые формальности, каковые будет легко уладить по прибытии в Раймир. Никакой огласки, разумеется, невестой для всех останется ваша подопечная, на исход ярмарки наш отъезд влияния не окажет.
– Лично мне, – возможно, тем более, что опекать господина Тойфеля, – Война облизнула пересохшие губы, и это простое движение почему-то показалось всем присутствующим угрожающим, – мне никто не поручал. Однако ситуация, когда женщина, как две капли воды похожая на невесту, инкогнито и неофициально уезжает в сопровождении одного из женихов, рискует серьёзно отразиться на репутации, так скажем, подлинной невесты. Не унижайте мой интеллект – а также профессионализм егерей из Третьего и ребят Азазеля, предлагая вывезти господина Тойфеля в виде тушки кролика, чучела василиска или под личиной некой условной красотки с пандемских улиц. Учитывая ваше, милейший мой Габриэль, происхождение, любая безвестная девица рядом привлечет к себе пристальное внимание всех, от местных папарацци до лазутчиков Второго дома. А мыслящее существо, перекинувшееся или насильственно превращённое в неодушевлённый предмет, разоблачат менталисты на границе. Бывали, знаете ли, прецеденты… Простите, но я сомневаюсь, что ваши таланты, – женщина перевела взгляд на по-прежнему теребящую пояс халата девицу, – не уступают возможностям вашего венценосного отца.
Мор отметил, как буквально на долю секунды застыли, не пересекаясь, взгляды пациента и его самопровозглашённого опекуна.
– Кому, как не вам, знать, что не стоит недооценивать доподлинно неизвестное. Я сказал, что на исход ярмарки наш отъезд не повлияет. Покинуть Пандем мы с Идой сможем и после официального окончания торжеств. Исключительно ради спокойствия и доброго имени той, что пожертвовала для нас столь многим. Вы напрасно заподозрили меня в попытке нанести оскорбление ей лично и всем гражданам Адмира, несравненная леди Морриган. Кто и зачем обратит пристальное внимание на отъезд очередного отбракованного претендента, если взоры толпы будут прикованы к основным действующим лицам? Разве что те самые шпионы, но наиболее эффективные методы установления личности лежат далеко за пределами их полномочий. Даже если слухи о пошатнувшемся здоровье главы Второго дома Адмира имеют какое-то отношение к реальному положению дел, вряд ли они настолько правдивы.
Мор посмотрел на господина дипломата так, словно прикидывал, в какую палату Бездны его следует поместить, и что назначить для седации.
– Меня настораживает, – сухо произнёс врач, – ваш не слишком уместный в данном случае оптимизм. Полагаю, я не выдам врачебной тайны, если сообщу вам, что Темнейший очень близко к сердцу принимает любые действия, направленные во вред членам его семьи. Также подтверждаю то, что было сказано ранее о возможном вмешательстве менталистов, – короткий вежливый кивок в сторону Войны. – И напоминаю, что в адмирских законах особо оговорено: брак не может быть заключен насильственно. Возможно, я не в курсе, что леди Аида уже сделала свой выбор, готова стать счастливой супругой влюбленного в неё жениха, и тем самым дать господину Тойфелю и вам возможность спокойно, не привлекая ничьего внимания, покинуть Пандем. Однако об этом, я полагаю, нам следовало бы услышать от неё. Думаю, пора пригласить её сюда, – он снова взглянул на Войну.
Женщина кивнула и вышла из кабинета. Вернулась она, вопреки общим ожиданиям, не очень быстро, и, опять же, вопреки общим ожиданиям, одна. Хуже того, на обычно непроницаемом лице внимательный наблюдатель определенно прочёл бы нечто, похожее на замешательство. Она глубоко, как перед прыжком в воду, вдохнула и обманчиво ровным голосом, словно читая какую-нибудь скучную сводку, сообщила:
– Похоже, у нас возникла ещё одна проблема. Я обыскала все комнаты, но Аиды не обнаружила. Ни в лисьем, ни в женском, ни в каком-либо ином обличье. Все вещи, насколько я смогла понять, на месте. Посторонний, особенно злонамеренный, не смог бы войти в покои княжеской дочери – это Осенний. Фрейлин, слуг или посыльного мы услышали бы ещё тогда, когда они оказались бы на этаже. Никаких писем, записок или амулетов с сообщениями также не найдено..
За долгие годы службы Мор пришёл к выводу, что утратить способность удивляться ему не дадут никогда. Если не сам патрон, то его родственники. Предсказать бесследное исчезновение невесты в такой ситуации мог бы только провидец. Не мог же он ошибиться дважды? Куда девчонку понесло без видимых причин? Никто не озвучил этот вопрос, но было очевидно, что занимает он всех.
– Куда бы сестра ни направилась, искать в Осеннем бесполезно. Её здесь нет, – вдруг произнесла Тойфель, не обращаясь ни к кому конкретно.
Все трое синхронно повернулись в сторону девушки, но та лишь подняла на них растерянный взгляд и тихо добавила:
– Её вообще нет в столице.
Глава 8, где одного члена Совета пытаются подвергнуть грубому насилию, а другой в очередной раз убеждается, что окружён благонамеренными идиотами и социально опасными типамиГлава 8, где одного члена Совета пытаются подвергнуть грубому насилию, а другой в очередной раз убеждается, что окружён благонамеренными идиотами и социально опасными типами
Вечер только начался, но веселье уже было в разгаре: смешанная компания СВРиБ и Третьего умудрилась абонировать чуть ли не половину зала и устроила импровизированную пьянку. По всей видимости, совместные гулянки на стройплощадке в парке наглому молодняку из обоих ведомств понравились… За сдвинутыми столами в очередной раз решалась судьба мира: на столешнице прямо поверх блюд с закусками, бутылок и прочей ресторанной параферналии мерцала иллюзия – довольно качественный макет Веера. Известные порталы между Пластинами светились цветными точками. Игроки разделились на две команды – «открывающих» и «закрывающих». Одним следовало успеть пройти и защитить порталы, другим – помешать противникам и закрыть все выходы с Пластин. Выиграли «открывающие», три незакрытых портала нагло светились алым в центре макета.
– Милый, ты смухлевал, – уютно устроившаяся на коленях Малефицио растрёпанная шатенка в яркой цветастой блузке с декольте ткнула любовника локтем. – Откуда на Техне три новых портала вместо двух выбитых?
– Я честен, как весы Монетного двора, – с достоинством отозвался Малеф, и на иллюзорном Веере загорелся изумрудный контур. – Ты взорвала первый портал, Джейк – второй… и куда, по-твоему, делась энергия, которую вы на пару туда всандалили? Проломила защиту и создала новый коридор. Я его закрутил, только и всего. Так что все три портала – ваш подарочек.
– Надеюсь, столь блистательное общество простит бедную провинциалку за вторжение? – возле возбуждённо обсуждавшей только что закончившуюся игру компании появилась высокая дама в старомодном закрытом платье и непристойно дорогих для подобного одеяния драгоценностях. Незнакомка была потрясающе хороша собой, посему вторжение ей, разумеется, охотно простили. Правда, участвовать в застолье мадам отказалась, и, не обращая внимание на желавших познакомиться парней из Третьего, пристроилась поближе к Малефицио. – Скажите, мы не могли встречаться раньше? – проворковала она.
Прежде, чем Малефицио успел отвертеться от навязываемого общества, в его голове прозвучал отвратительно знакомый манерный баритон: «Мой юный друг, вам выгоднее подыграть и выйти прогуляться. Иначе разговор состоится в другом месте, и речь пойдет о том, как позорно просчитались ваше ведомство на пару с конторой господина графа. Выбор за вами». Ментальная речь в исполнении Асмодея более напоминала ментальное изнасилование или допрос в Третьем – виски ощутимо сдавило. Малеф успел придержать Алиенор – девушка незаметно приподняла рукав блузки и готовилась активировать какой-то из служебных амулетов.
– Простите, синьора Випера, – княжеский сын изобразил официальную улыбку, в которой было столько же тепла, сколько в ведре жидкого азота, – не ожидал встретить почтенную матрону и бывшую наставницу моей обожаемой матушки в такое время и в таком месте. Надеюсь, ваш супруг и очаровательные правнуки благополучны? – краем глаза Малеф не без злорадства заметил, как вытянулись физиономии наперебой рвавшихся поухаживать за таинственной красавицей молоденьких егерей.
Алиенор оставила в покое служебный амулет, но осталась сидеть на коленях Малефа. Тот приобнял подругу и одним текучим движением умудрился встать и усадить её в освободившееся кресло. На столе материализовалась россыпь шеолов.
– Надеюсь, этого хватит, чтобы вечер продолжался, – Малефицио коротко поклонился «наставнице обожаемой матушки», мысленно посылая навязчивую даму в Бездну и поглубже в объятия Лилит. – Я к вашим услугам, синьора.
Неторопливо выходя из зала под руку с означенной синьорой, Малеф успел услышать капризное «Надеюсь, мальчики, мы успеем как следует повеселиться, пока мой драгоценный будет в поте лица ублажать несчастную старушку» и почувствовать, как на него навесили одновременно «дальнюю слежку» и «оберег». Последний был из разряда служебных и гарантировал, помимо всего прочего, быструю транспортировку тела в морг Третьего. Очевидно, бездарный спектакль Нору насторожил куда больше, чем хотелось бы.
– В министерстве культуры завелся лазурский шпион? – прошипел Малефицио, оказавшись на улице.
– Ну не здесь же, ми-и-илый, – Асмодей в женской ипостаси был невыносимо жеманен, но в локоть вцепился так, что вывернуться без драки не представлялось возможным. – У тебя ведь не может не найтись уютной берлоги, о которой никому не известно? Или предпочтёшь ближайшие кусты?
Малефицио молча открыл портал и, не давая «синьоре» опомниться, шагнул в него. Асмодей, вопреки ожиданиям, не ослабил хватки и даже не слишком удивился, оказавшись прижатым к стене между парком и Пустошами в зарослях держидерева. Со стороны Пустошей, разумеется.
– Эта берлога достаточно уютна? – светским тоном поинтересовался Малефицио, мимоходом испепелив пару веток. – Или поискать более уединённое место?
– Сойдёт, – синьора Асма каким-то неизвестным Малефу заклинанием заставила кусты сплестись над головой в подобие огромной корзины и для верности накрыла получившуюся беседку щитом. Усевшись на оголившийся песок, дама поморщилась. – Материализуй пару кресел, что ли, – без обычной манерности попросила она. – Как-то я не в форме сегодня.
Малефицио с подозрением покосился на Асмодея, но, пожав плечами, просьбу выполнил. Между креслами возник небольшой столик, над ним загорелся огонёк. Асмодей неуклюже переместился в кресло – чтобы встать с земли ему даже понадобилось опереться о подлокотник. Малефицио нахмурился – происходящее нравилось ему все меньше и меньше. Заставив шарик-светильник гореть ярче, он вгляделся в лицо напротив. Расширенные зрачки, заострившиеся черты, влажные от пота волосы – особыми познаниями в медицине начальник СВРиБ похвастать не мог, но, как и все боевики, раненых и умирающих повидал.
– Или глава Третьего дома – гениальный актёр, – процедил он, – или сюда пора звать ребят Мора.
– Или мы все же поговорим о том, как блистательно облажались СВРиБ и Третье, – оскалилась женщина. – Не беспокойся, мальчик, я не собираюсь умирать у тебя на руках.
Малеф кивнул. На столике появился графин и пара бокалов.
– Третья сверху полка отцовского шкафа, второй ряд. Проверил на себе, – Малеф наполнил бокалы и отпил из ближайшего, демонстрируя, что напиток не отравлен. – Спёр пару лет назад, но эта дрянь не меняет своих свойств. Боль снимает, поднимет хоть покойника, но отходняк на вторые сутки страшенный, имейте в виду.
Асмодей потянулся за бокалом и осушил его залпом. Затем откинулся на спинку кресла и сидел так несколько минут, словно прислушиваясь к себе. Когда он снова заговорил, интонации изменились, неизвестно откуда возник ускоренный рваный темп.
– Все, что видишь и слышишь с этого момента, – не дожидаясь приглашения, Асмодей наполнил свой бокал до краев и умудрился поднять его к губам, не пролив ни капли, – швыряй в кристалл. Лучше в два или три, с разных ракурсов.
Начальник СВРиБ молча подвесил один из кристаллов над столом, два других приткнул по бокам беседки. – Щит пропускает свет? – деловито поинтересовался он.
– Ни свет, ни звук, ни выбросы боевой магии, – женщина осушила полбокала и облизнулась.
– Прекрасно, – Малефицио материализовал на столе блюдо с ростбифом, подумав, дополнил натюрморт огромной кружкой горячего шоколада. – Всё из того ресторана, где мы встретились, – пояснил он. – Могу проверить на яды, но леди Алиенор незачем ревновать.
– Ах да, я испортил тебе вечер и, возможно, даже ночь, – благодаря зелью из княжеского шкафа синьора Асма уже не напоминала умирающую, а к предложенному угощению отнеслась настолько благосклонно, что могла соревноваться в скорости уничтожения еды с драконом после весенней линьки. – Если захочешь, то, когда мы справимся с неотложными делами, я могла бы компенсировать все… издержки.
– Эти кристаллы будут просматривать СВРиБ и Третье, – равнодушно напомнил Малеф.
– Не сомневаюсь в увлекательности картины, – глухое, застёгнутое под подбородок платье расстегнулось и медленно сползло с точёных плеч. – Прибавь освещения, не очень легко удерживать форму в таком состоянии.
Шарик света над столом засиял, как маленькое солнце. Малефицио грубо коротко выругался – вздувшаяся широкая гематома на шее полуобнажённой женщины напоминала открытую рану, кожа в местах, где прошлись то ли жёсткой тканью, то ли ремнём, была сорвана до мяса. Аналогичные повреждения имелись на руках и на талии. Женщина привстала и повернулась – на спине красовалась мешанина длинных гематом и столь же длинных, но более узких ожогов, и стало ясно, почему за весь вечер большой любитель вальяжных поз Асмодей лишь единожды откинулся на спинку кресла.
– Кто?
– А угадай, – беспечно улыбнулась женщина.
– Наши или приезжие?
– Второе.
– Женишки или кто-то из свитских?
– Первое.
Малефицио сосредоточился, в воздухе перед Асмодеем повис своеобразный пасьянс – портреты из досье. Память у Малефа, как у большинства высших демонов, была фотографической. – Кто именно?
– Я же сказал, угадай, – покачал головой Асмодей. – Почему я должен работать за вас с графом? К слову, я не отказалась бы ещё от одной порции ростбифа, он недурен.
– Извольте, – теперь кроме ростбифа, успевшего остыть, на блюде красовалась гора жареных колбасок и полголовы истекающего слезой сыра. – Что-нибудь еще?
– Пока хватит, – Асмодей расправлялся с новой порцией немногим дольше: поддерживать форму и работоспособность при повреждениях, для более слабого существа оказавшихся бы смертельными, без постоянного притока энергии извне было очень тяжело. Малефицио понадеялся, что допрос не затянется, и Асмодей скоро получит возможность перекинуться и регенерировать. Обычный, естественный для детей Третьего дома способ восстанавливаться вне всякого сомнения сделал бы запись допроса одним из самых кассовых порнофильмов Веера, но принимать участие в этом триллере Малефицио совершенно не хотелось: он подозревал, что в сравнении с экстренно восполняющим энергию князем инкубов и суккубов даже Лилит показалась бы робкой девицей из строгой семьи.
Асмодей снова налил себе.
– Угадывай побыстрее, – предупредил он. – В случае чего за поставленный мной щит без меня или отца ты не выберешься. Даже если выживешь.
Малеф промолчал, тасуя пасьянс из портретов. Выбрал три, растворив в воздухе остальные. Со вздохом отправил в ничто лишний, вгляделся в оставшиеся два и решительно подсветил один, развеяв второй.
– Хор-роший мальчик, – промурлыкало существо напротив, тронув край верхней губы алым кончиком языка. Лихорадочное возбуждение и быстрая речь сменились томным взглядом ставших огромными глаз и вязкой, медленной, словно сквозь подступающий паралич, манерой разговора.
– Угадал, – констатировал Малеф. Перед тем, как погасить кристаллы, он поднес последний портрет к каждому из них. – Перекидывайтесь, – бросил он. Его не услышали.
Разорванное платье упало на песок. Вставшее во весь рост существо не излучало угрозы, только голод и более ничего. При этом похожее на ожившую покойницу чудовище каким-то непостижимым образом не выглядело отталкивающим. Скорее привлекательным, на свой лад.
Малефицио вздрогнул. Не бойся, подпусти это поближе, почувствуй себя куском свежего мяса на тарелке – прекрасная перспектива. Заставить слетевшего с катушек изначального сменить форму – надо быть папашей. Перекинуться в Князя вряд ли удастся, особенно талантливым метаморфом Малефицио себя не считал. Потому зажмурился и швырнул перед собой щит, на скорую руку замаскированный иллюзией.
Щит раскалился и поплыл, но выдержал.
Стало тихо.
Малеф открыл глаза. На песке сидел мужчина, растрёпанные кудри закрывали лицо. На гладкой смуглой спине не осталось даже шрамов.
Малефицио облегчённо выдохнул. Сработало.
– Все в порядке, надеюсь? – максимально светский тон, щит наготове. – Или все же позвать ребят Мора?
Сидящий повернул голову, ленивым жестом убрал волосы с лица. На руках тоже не осталось ни царапины. Вскинутый на несостоявшуюся жертву взгляд был совершенно трезвым, но странно тоскливым.
– Ловко, – равнодушно отозвался Асмодей. – Прикрыть боевой щит голой бабой, не перекидываясь в обманку – хороший ход, признаю, – он легко поднялся, накинул обрывки платья, словно халат, не побеспокоившись трансформацией многострадальной тряпки во что-нибудь пристойное, и плюхнулся в кресло напротив. На столе возникла пузатая бутыль с этикеткой, на которой улыбалась обнажённая красотка. – Твое здоровье, мальчик, – глава Третьего дома отсалютовал Малефу бокалом. Пригубив вино, одобрительно кивнул и материализовал еще одно кресло и бокал. – Пора пригласить в наше уютное гнёздышко третьего, – ухмыльнулся он. – Разыграем в кости сомнительную честь разбудить среди ночи графа Маклина?
***
Граф, шагнувший в предложенный голограммой Малефа портал, не выглядел только что разбуженным. Злым и невыспавшимся – возможно. Но даже ревностные служаки обычно не ложатся в супружескую постель в походной одежде, сапогах и защитных куртках из драконьей кожи, и не обвешиваются полным набором служебных артефактов, чтобы безопасно поцеловать на ночь наследников.
За стол Маклин уселся, не дожидаясь приглашения. Коротко кивнул Малефицио, сгрёб в карман лежавшие на столе кристаллы, не проявив заметного интереса к их содержимому, и в упор уставился на Асмодея. Тот картинно передёрнул плечами, словно озябнув, и распахнутая рваная тряпка мгновенно превратилась в чёрные брюки и рубашку. Маклин криво улыбнулся.
– А теперь, – медленно произнес он, – выбирайте. Вы можете честно рассказать мне обо всём, что здесь происходило. Подчеркиваю, обо всём и честно. И подвергнуться стандартной ментальной проверке. В моём исполнении, не будем доводить до инфаркта дежурных менталистов. Если хотя бы один из вас откажется играть по правилам, за этим столом вскоре появится четвёртый гость. Прекрасно знакомый всем присутствующим. Он не склонен интересоваться ничьими предпочтениями, а правила придумывает сам. Итак? – при этом освещении цвет глубоко посаженных глаз графа было невозможно определить, но Малефу показалось, что где-то в глубине зрачков мелькнули оранжевые, как языки костра в ночи, сполохи.
– Валяйте, – устало отозвался Малеф, наливая себе из полупустого графина. – Или нам с вами останется только подать в отставку. По-раймирски.
– К чему эти бессмысленные потери в рядах Совета… – задумчиво протянул Асмодей. – Ваш досадный промах так легко обратить в солидное преимущество, не нарушая покой нашего общего друга! Он ценит подобную любезность. И неужели вы могли подумать, что я выпустил того шустрого птенчика на волю?
– Да или нет? – Оборвал его Маклин. – С остальным разберемся после. – В резком тоне начальника Третьего отделения мелькнули непонятные Малефу ноты облегчения. Асмодей кивнул и закинул ногу на ногу, сплетя пальцы на колене с видом скучающего эстета.
Маклин предоставил ему любоваться пейзажем, поставив свою версию стандартного щита, не дающего вмешиваться в ход процедуры. Если добровольный «помощник» внезапно решит сменить обстановку, его ожидает крайне неприятный сюрприз. Графин с небезынтересным содержимым также остался на экранированной части стола.
Определённые подозрения возникли у графа сразу после осмотра места происшествия. В беседке фонило не только от использованного мальчишкой боевого щита. А ведь инцидента можно было бы избежать с самого начала. Впрочем, авантюризм и уверенность в собственном бессмертии угробили не одного подающего надежды молодого дознавателя. Правда, немногие додумались бы угощать раненых наркоманов мощными стимуляторами, запершись в допросной без охраны и сломав ключ. К чести Малефа следовало бы заметить, что решения он принимал, не считая визави ненормальным в медицинском смысле. Так… зрелище Асмодея, хлещущего зелье, как больной верблюд, его не насторожило. Дозировка на стенке графина не прописана, вот он и был уверен, что старый папашин товарищ не станет перебирать во вред себе. Самоуверенность, ложное чувство безопасности… ну и прежний опыт общения с красоткой Асмой, логично – если бы не обострившиеся из-за княжеского угощения способности, Маклин и сам принял бы клоунаду на Совете за относительно чистую, хоть и порядком истертую монету.
Графу до крайности не понравилась одна незаметная, совсем свежая и вроде бы легко сбиваемая установка, которую разум Малефа начал интенсивно обрабатывать. Судя по озадаченному и невесёлому виду чудом уцелевшего, ему это тоже не нравилось. Посмотрим повнимательнее… редкостная дрянь, рассчитанная на постепенную раскрутку и подпитку, как некоторые адресные заклинания или старые яды. Нетипичный для суккубов или инкубов способ воздействия – ментальный вирус на случай, если жертва – сильный маг, член Совета и сын правителя – всё же выживет… скорее, подобная многоходовочка была бы в духе Князя. На радиоактивную компостную кучу, в которой вызрела такая идея, придётся посмотреть особенно пристально.
По итогу у графа оставалась лишь пара вопросов, ответ на один из которых вряд ли удалось бы получить, а второй был риторическим. Что именно сыграло решающую роль и спасло мальчишке жизнь? И где был здравый смысл Темнейшего, когда тот прямым приказом отправил Асмодея на ярмарку в качестве жениха? К счастью, худшие опасения не подтвердились, и сознательной сделкой тут не пахло, иначе очная ставка состоялась бы, открыв новую страницу в истории судебной психиатрии. От перспективы граф внутренне содрогнулся: окончательно лишившийся тормозов всемогущий маньяк-извращенец на троне автоматически сделал бы существование ведомства Маклина бессмысленным. Действия Темнейшего довольно часто не выглядели образцом душевного здоровья, однако до выдачи собственных детей на потеху обитателям Бездны, он, слава Хаосу, всё-таки пока не дошёл.
Маклин чуть не до хруста стиснул челюсти: лезть в голову Асмодея следовало бы в ментальном аналоге костюма химзащиты. Никаким аффектом не пахло, но формально мерзавец пару раз предупредил Малефа. Совершенная классика, поэтому мальчишку и следовало проверять первым. Асмодей заранее подготовился к любому повороту событий. Однако граф, в отличие от Малефа, пациентов с особого этажа Бездны не просто видел, а сам определял их туда. И знал, что на начальном этапе иной раз лучшим доказательством вины служит полное отсутствие следов и улик. Чем страшнее хищник, тем чище выглядит его логово. Особо опасные экземпляры, впрочем, радостно выносят на обозрение тщательно выверенное количество грязи и дерьма.
С Асмодеем дело осложнялось тем, что полномочий вскрывать глубинный пласт мотиваций, так называемый «чёрный ящик», у графа не имелось. Без этого всё выглядело неудачным стечением обстоятельств, вызвавшим к жизни полный театра абсурда, едва не перешедший в анатомический. Даже страх наказания, раскаяние и другие уместные в сложившейся ситуации чувства выглядели вполне искренними. Маклин скривился: ценность ментальной проверки, если речь идёт об искусном лжеце из Совета, не выше горсти песка на Пустошах. По крайней мере, было ясно, что следует сделать дальше, раз придётся работать с таким «активным гражданином» в одной связке.
Он снял щит и напоказ, очень медленно, активировал пару служебных амулетов.
– Проверкой установлено, что имело место неспровоцированное нападение на гражданина Адмира, – ровным тоном произнес он. – Физического вреда не нанесено, ментальный ущерб, – Маклин покосился на бледного, как стенка, княжьего сына, – необратимым не является. Тем не менее, согласно законам, пострадавший может обратиться в Третье отделение. Выбор за вами, – он повернулся к Малефицио.
– Ну к чему эти формальности между своими? – вклинился Асмодей. – Признаю, я слегка перевозбудился, но вклад в наше общее дело, кажется, даёт мне право рассчитывать на снисхождение, а чистосердечное раскаяние – на прощение…
– Твой щит, который позволяет творить что угодно в замкнутом пространстве, но не пропускает наружу ни свет, ни звук, ни случайные выбросы магии, ещё не снят, – напомнил Маклин. – Поэтому, если ты не замолчишь, мне придётся заткнуть тебя любым способом – надеюсь, ты не забыл, как меня называют за спиной?
Асмодей изобразил оскорблённую невинность, но умолк.
– При всем уважении к вам, граф, я предпочёл бы не впутывать Третье в свои дела, – покачал головой Малеф.
– Уверены?
– Вполне, – благодаря то ли княжескому зелью, то ли крепким нервам Малефицио выглядел уже почти обычно, хотя отстранённый взгляд мальчишки Маклину не нравился до крайности.
– Разумное решение, – влез повеселевший Асмодей.
– Неверная реплика, – осадил его Маклин. – Что следует сказать?
– Буду должен, – Асмодей привстал, выражая всем своим видом всё ту же поруганную, но полную всепрощения невинность, и протянул Малефу руку.
Тот после секундной заминки ответил на рукопожатие, бесцветным голосом подтвердив:
– Принято.
Маклин кивнул, и вокруг сомкнутых рук двух членов Совета на мгновение вспыхнуло синеватое холодное пламя.
Глава 9, в которой раймирского министра обороны ожидают дурные вести, а адмирала флота Его Инфернального Величества – неожиданный посетительГлава 9, в которой раймирского министра обороны ожидают дурные вести, а адмирала флота Его Инфернального Величества – неожиданный посетитель
– Надеюсь, ты скучал без меня, мой мальчик? – игриво обратился Асмодей к бесчувственному телу на кровати. Что-то, промелькнувшее в его тоне, зацепило чуткий слух графа. Тошнотворный лексикон министра культуры, конечно, под завязку был набит «котиками», «птенчиками», «детками» и прочей… фауной, но обращение к преступнику, покушавшемуся на его жизнь, прозвучало с оттенком какой-то неясной грусти. Асмодей присел рядом, почти ласково потрепал по щеке своего несостоявшегося убийцу и обратился к спутникам:
– Вы предпочитаете начать с осмотра места преступления или мне взбодрить парнишку для задушевной беседы?
Малефицио промолчал, разглядывая обстановку, а Маклин дал знак повременить.
– Для начала я хочу выслушать твою версию, – а про себя отметил, что в номере дешёвого отеля и в отсутствие постояльцев больше беспорядка, чем после этой попытки убийства. Никаких следов борьбы.
– О, пребанальнейшая история. Мы познакомились в ближайшем баре, я сразу заприметил этого красавчика и счёл весьма интересным тот факт, что он отправился развлекаться, так сказать, инкогнито. Мне стало любопытно, кто же скрывается под столь хорошо сделанной личиной, не меняя формы. Когда понял, что меня он не знает и принимает всё за чистую монету, сделалось ещё занимательней. Естественно, его истинное лицо разглядеть было несложно, сложней было проделать это так, чтобы мальчишка ничего не ощутил. Надо сказать, в настоящем виде он гораздо приятнее, хотя оба варианта внешности не совсем в моём вкусе. Но наша неопытная невеста вполне могла бы клюнуть. По мне, так слишком похож на своего папашу в молодости. И такой же параноик. Был совершенно один, даже без прикрытия. Зачем бы?
– Гораздо интереснее, что в этом баре забыли вы, – подал голос Малефицио, быстро утомившись непритязательными интерьерами и словоохотливостью непрошеного соратника, – район не из элитных.
– Угадай, – Асмодей с лёгкой улыбкой склонил голову к плечу, кокетливо глянув на Малефа. Тот снова отвернулся к окну.
Асмодей, которого сейчас могли бы заставить заткнуться лишь приказ Князя или экспансивная пуля в голову, продолжил:
– Так вот, друзья мои, заподозрив неладное, я самоотверженно решил идти до конца, ведь на кону оказалось благополучие Цветка Пандема. Дальше событиями управлял Хаос. Предпочтения пылкого юноши оказались слегка специфичны, но совершенно несовместимы со статусом княжеского зятя. Выбранные методы я назвал бы неряшливыми, но техника была недурна, очень недурна. Когда я помог мальчонке полностью расслабиться, он сделался излишне… напористым. И сменил инструмент, хотя поначалу эта идея у меня особых восторгов или возражений не вызвала: трость – предмет особый, обращение с ним сродни высокому искусству. – Выражение возвышенной мечтательности, нарисовавшееся на смазливой физиономии министра культуры, по уровню непристойности легко могло соперничать с двумя сменами разнузданных оргий в лучшем борделе Пандема.
– Ближе к делу. – Прервал неловкую паузу Маклин, покосившись на безупречно прямую спину Малефа, на которой в любой момент могли проступить годовые кольца. – Это допрос, а не сборище клуба Анонимных Извращенцев.
– Извращение – понятие глубоко субъективное, дорогой граф. К примеру, нанесение визитов собственной супруге только тогда, когда начинаете находить у неё под кроватью чужие сапоги, может считаться или не считаться извращением исключительно исходя из того, кому те сапоги принадлежат. – Словно бы говоря о чём-то совершенно абстрактном, ответил Асмодей. Бросив быстрый взгляд на лицо Маклина, удовлетворённо улыбнулся уголками губ, однако довольно резво свернул все лирические отступления.
– В общем, как только я окончательно убедился, что такой супруг дочери моего любезного друга совершенно не подходит, то парализовал милашку и направился к вам.
– Благодарю за подробный рассказ. – Произнёс Маклин таким тоном, что Асмодей счёл за лучшее покинуть кровать и переместиться в кресло. Малеф внимательно вглядывался в лицо преступника, словно пытаясь просканировать содержимое его головы прежде графа.
– Тонкая работа, – подал голос Асмодей, рассматривая подобранную с пола трость. Со знанием дела повертел в руках, осторожно провёл пальцами по металлическим пластинам под набалдашником, и после короткого щелчка трость увенчал потайной клинок. – Против хорошего копья в спальне я обычно ничего не имею, но реши наш красавчик поиграть со мной в змееборца, могло выйти весьма неловко…
– Вас не затруднит ненадолго заткнуться? – Малефицио прервал очередную серию словоблудия на старте, о чём незамедлительно пожалел.
– Ну зачем так грубо, милый. После всего, что между нами было, мы вполне можем перейти на «ты», – томные взгляды министра культуры, по мнению многих, заслуживали отдельной статьи в адмирских Кодексах. Как и почему отец с первых дней мира числил Асмодея среди своих ближайших друзей, становилось для Малефа всё более сомнительной загадкой. – Если уж драгоценный граф взялся за дело, будь уверен, его не остановит даже фестиваль военных оркестров.
Маклин не обратил на сказанное никакого внимания, сосредоточившись на лежавшем. «Красавчик» Изидор, наследник Второго дома Раймира, единственная слабость непробиваемого Михаэля. Прекрасно это понимал и пользовался, гадёныш: столько лет покрывать преступления сына мог или такой же безумец, или любящий отец. Впрочем, иногда грань между одним и другим так тонка, что не видна вовсе. За самим Михаэлем числилось немало, но ни один из эпизодов доказан не был. Даже расследование гибели его первой жены благополучно заглохло.
Это кладбище отеческих надежд не зря заинтересовало Асмодея: мальчишке нужны были даже не дамы из специфических заведений Эфора – некроборделей и клубов самоубийц. Не результат, процесс. Рыться в голове у парализованного, но сознающего происходящее юнца сначала было не слишком просто: в Раймире, с его законом о мыслепреступлениях, аристократия училась закрываться от ментального сканирования едва ли не раньше, чем держать вилку. Маклин холодно улыбнулся и усилил нажим – в конце концов, если раймирский министр обороны столько лет защищал извращенца, сыночка, оставшегося идиотом после допроса, он точно не выбросит на улицу. Впрочем, стандартная защита от сканирования оказалась не настолько прочной, чтобы перепуганный мальчишка мог сопротивляться, рискуя проститься с рассудком. Правильно, не стесняйся, покажи, о чём ты думал…
Ещё одна помойка. Калечить отчаянно сопротивляющуюся партнёршу, периодически проверяя, чтобы та оставалась в сознании и понимала, что её ждёт. Как только приступ проходил, накатывала волна страха. Неплохим средством от него оказались безнаказанность и своеобразное чувство юмора господина министра обороны – поставлять в качестве любовниц для сыночка приговорённых к смертной казни надо было ещё додуматься… Здесь, в Адмире, женишок сперва контролировал себя, но сорвался.
В бар его понесло в полном убеждении, что прошлое убийство было случайностью, и он в состоянии остановиться. Разумеется, ошибался – но стресс требовал выхода. Способностью Третьего дома чувствовать партнёра Асмодей, как к нему ни относись, гарантированно обладал никак не на уровне обычного суккуба – Маклин готов был ставить мешок шеолов против обгрызенной бараньей лопатки, что к решительным действиям Изидора незаметно, недоказуемо, но довольно уверенно подтолкнули. Мальчишка обнаружил подвох только тогда, когда то, что уже должно было перестать дышать, вдруг открыло глаза, улыбнулось и сбросило ремни, как приставшую к рукаву нитку. Парализовали Михаэлева сынка не только и не столько чары, сколько панический ужас и полная уверенность, что живым из комнаты ему не выйти, после того, как он понял, кто стоит над ним в обличье скучающей любительницы свиданий на одну ночь.
Граф отвернулся. Малефицио по-прежнему изучал пейзаж за окном – как не проглядел дыру в стекле, непонятно. Асмодей, развалившись в кресле, косился то на Маклина, то на Малефа, но молчал. Должно быть устал или решил не нарываться.
– Последняя проверка, – не обращаясь ни к кому, процедил Маклин. – Сейчас мы доставим сюда девчонку. Покойные не лгут.
– Может, обойдёмся без кукольных спектаклей? – манерно вскинул брови Асмодей. – Если господину министру будет недостаточно слова трёх членов Тёмного совета…
– Существует установленная процедура, – Маклин жестом остановил Асмодея, явно намеревавшегося продолжить препирательства. – Малефицио, составите мне компанию?
– Если надо, я готов, – тот прекратил гипнотизировать неприглядную картину за окном. – Но почему бы нам не переместить её сюда прямиком из морга?
– Из здания Третьего отделения ничего нельзя забрать на расстоянии, – сообщил граф. – И отправить туда можно только служебным заклинанием или амулетом. Сами подумайте, что было бы, если бы улики или бумаги из управления любой сильный маг мог забрать, когда вздумается… Та же система, что и у вас в СВРиБ, учтите, если соберётесь когда-нибудь совершить преступление.
Малефицио кивнул. Судя по тому, как парень избегал смотреть на Асмодея, идея противозаконных деяний в адрес ближнего казалась ему довольно привлекательной.
Маклин вынул из воздуха стальной амулет на длинной цепочке.
– Можете надеть на шею или намотать на руку, как удобнее. Не будем тратить время попусту.
Оттиск служебного амулета, личная печать, все необходимые отметки на пергаменте. От предложения дежурного «упаковать» законсервированный заклинаниями труп Маклин отмахнулся.
– Малефицио, вы способны донести эту леди на руках? – граф кивнул на стройное тело, благодаря заклинаниям словно парящее над столом. Жертва была прикрыта тонкой тканью, но повреждения, сходные с теми, что с такой гордостью демонстрировал Асмодей, были очевидны.
Начальник СВРиБ кивнул с непроницаемым выражением и подхватил труп на руки. В этот момент Маклин снял заклинания. Казавшееся негнущимся и невесомым тело оказалось неожиданно тяжелым, но гибким, словно мешок с мокрым тряпьем. Малефицио не изменился в лице, перехватил тело поудобнее и оглянулся на Маклина:
– Открыть портал?
– Амулета хватит, – граф пристально вгляделся в застывшее лицо. В ярком неподвижном свете мальчишка сам смахивал на покойника. – Тебе это – он резко кивнул на труп в руках Малефа, – нравится?
– Нет, – всё тот же бесцветный голос.
– И не должно, – граф кивнул. – Асмодей сегодня несколько перебрал со спецэффектами. Если бы на твоем месте оказался более слабый маг, могло и прокатить.
За время их отсутствия в комнате ничего не изменилось. Асмодей, кажется, задремал в кресле – по крайней мере, резко распахнувшиеся огромные глаза господина министра культуры по несфокусированности и наивности могли соперничать с младенческими. Он молча наблюдал за тем, как Малеф, повинуясь жесту Маклина, укладывает девушку рядом с парализованным Изидором, но, как только тело оказалось на постели, внезапно оживился.
– Встань, дочь Третьего дома, – в баритоне Асмодея почему-то не осталось и следа манерности. Подчиняясь приказу, девушка приподнялась, согнувшись в талии, как складываемый перочинный нож. В открывшихся глазах промелькнуло нечто, похожее на узнавание.
– Асмодей, – Маклин покосился на князя инкубата и суккубата с плохо скрываемым раздражением, – не припомню тебя в списках зарегистрированных практикующих некромантов.
– Я выше этих формальностей, – на ярких безупречного рисунка губах мелькнула самодовольная улыбка.
– Если ты не прекратишь вмешиваться, – сухо предупредил Маклин, – на формальности начну плевать уже я. Не думаю, что тебе это понравится.
– Как знать, – протянул Асмодей, но тут же распростёрся в кресле, утомленно махнув изящной рукой, на пальцах продолжали переливаться оставшиеся от образа скучающей провинциальной аристократки кольца. – Впрочем, не навязываю свою помощь, можешь разбираться сам.
– Девочка моя, – голос снова стал жёстким, – тебе придется слушаться другого. Ответь на все его вопросы, и Хаос примет тебя.
Ничего нового допрос не принёс. Когда мёртвой девушке показали по-прежнему скрытого личиной Изидора, она опознала своего последнего клиента. Кристаллы с записью Маклин столь же небрежно, как и предыдущие, ссыпал в карман. Тело убитой, повинуясь заклинанию, безжизненно вытянулось рядом с убийцей, наблюдавшим за происходящим остекленелыми от животного ужаса глазами.
***
– Ты дурная примета, Палач. Особенно в эти часы, – проворчал раймирец, неприязненно уставившись на Маклина. Собеседники Михаэля обычно быстро начинали чувствовать себя очень неуютно, как заблудившиеся в джунглях охотники, осознавшие, что из чащи на них уже некоторое время с интересом смотрит пара вот таких же пронзительно-голубых глаз, к которым прилагается шестьдесят стоунов мышц, острые клыки и когти.
– Увидим. У меня к тебе несколько вопросов. – Маклин махнул рукой, предоставляя Михаэлю лучший обзор. – Видишь парня на кровати?
– И не только его. Ты потревожил меня, чтобы похвастаться? – приподнял бровь Михаэль.
– Смотри внимательнее. – Граф с удовольствием наблюдал, как широкая ухмылка медленно сползает с лица собеседника. – Уверен, ты лучше меня знаешь, что произошло с его дамой. Скажи, сколько у нее было предшественниц?
– За дурака меня держишь? – в голосе Михаэля появились рокочущие ноты.
– Отнюдь. После того, как твоего наследничка взяли на горячем, я мог бы сразу отправить его в Бездну.
– Горячее давно покрылось льдом. Девица отлично сохранилась, но умерла не вчера. При твоём уровне доступа сфабриковать подобное – раз плюнуть. Решил выслужиться перед хозяином и повесить новые подвиги его беглого сынка на моего оболтуса?
– Вольный воздух Адмира слегка вскружил крошке голову, так что одной дамой дело не ограничилось, – послышался приторный баритон Асмодея, который устал скрывать своё присутствие. – Но радуйся, Бештер, первый слуга Светлейшего, карающий меч Раймира, правящий твёрдо и у престола стоящий по праву: всем прелестницам столицы твой сын накануне вечером предпочёл меня.
Взгляд Михаэля застыл в одной точке где-то над головой Маклина и приобрёл почти стеклянную прозрачность. По бокам напряжённо сжатых челюстей вздулись и заходили желваки. Михаэлю не требовалось особых усилий, чтобы выглядеть угрожающе, с его телосложением это впечатление скорее следовало постоянно контролировать. Неожиданно перед ним возник бокал, и раймирец осушил его одним глотком.
– Вторая жертва. Точнее, потерпевший, – сухо прокомментировал явление Асмодея Маклин.
– Член Совета Тёмных князей, какая неожиданность, – Михаэль поморщился. – Не томи, Палач, выкладывай, спрятан ли у тебя под кроватью в этом клоповнике ваш премьер-министр, и сидит ли в шкафу Темнейший?
– Отца здесь нет, но у меня к вам вопрос как у брата невесты. – Граф понимающе усмехнулся, увидев реакцию Михаэля на очередное действующее лицо этой пьесы – ситуация стремительно теряла адекватность, а в официальном изложении и вовсе напоминала бы бред пациента Бездны.
– Что бы вы стали делать, если бы Изидор настолько… расслабился не с безвестной беднягой из Третьего дома, а в супружеской спальне с моей сестрой?
Михаэль брезгливо стряхнул со стола осколки раздавленного бокала, не обращая внимания на пачкающую столешницу кровь, но ответил неожиданно спокойно:
– Она ещё и дочь Лилит, парень. Не исключено, что мне выпало бы радоваться счастью юной четы да заходить проведать многочисленных внуков. Убить её он не смог бы, она его – тоже. Чем не секрет удачного брака?
Даже у Асмодея хватило такта промолчать. Михаэль смотрел не на собеседников и даже не на распростёртого на кровати Изидора. Маклин догадывался, в сколь давнее прошлое устремлён этот взгляд, и кого видит сейчас перед собой былой противник.
Первая часть формулы договора не была сказана вслух, не была и утроена, но старые правила того не требовали. Ритуальный ответ прозвучал без колебаний, резкий, как падение ножа гильотины:
– Буду должен.
***
Тавмант не был настолько влюбчив, чтобы сворачивать шею вслед каждой встречной, но только что к нему обратилась ожившая мечта любого парня. Если, конечно, вытащить её из мешковатых шмоток, которые она нацепила явно для конспирации. Ну или для того, чтобы не нарушать дорожное движение и не провоцировать массовые беспорядки. Явилась по дядюшкину душу, о чём сообщила скромно, безо всякого кокетства. Это только добавило ей прелести. Тавмант что-то отвечал на автомате, стараясь как можно дольше задержать и одновременно надеясь, что его напарница и кузина всё-таки смилостивится и примет экстренный сигнал сердечного бедствия.
– Фина, выручай. Если та, что сейчас зайдёт, не очередная беременная любовница нашего дядюшки, сделай милость, выясни адресок. Судя по одежде и говору, явно местная, но я не то что не видел её раньше, я даже не слышал о ней.
– Твой кредит в моём банке доверия и так слишком широк, дорогуша. Кто умолял перекинуться и посидеть за него на дежурстве, чтобы он мог удрать с дружками на охоту? Рассказы про обильную добычу и грандиозную попойку после остались единственным проявлением твоей благодарности. А теперь мне прикажешь выступать ещё и в роли уличной сводни? – сердито отозвалась Фина. – Даже не мечтай.
При виде нескладного чучела на пороге девушка нахмурилась, но не проронила ни слова. Бестолковый кузен перегрелся на солнышке, перебрал вина в обед, или тут замешаны какие-то хитрые приворотные чары? Дядюшка Леви всё же проявлял излишнее великодушие, позволяя пропускать во дворец чуть ли не любого, будь он даже нищим тапочником, ночующим на пляже. Та же чрезмерная широта души владыки Архипелага приводила сюда бессчётных дам и девиц самого разного пошиба, иногда и с детьми. Вдовы, сироты, мнимые родственнички, неудачливые авантюристы, наивно полагающие себя достойными денежного содержания. Щедростью криоса пытались воспользоваться слишком многие. К какой категории относился этот визитёр, намётанный глаз Фины определить не смог. Одно удалось прояснить сразу – никакие чары в деле всё-таки не участвовали, маскировкой или приворотами тут и не пахло. Скорее всего – и правда девчонка, судя по тому, как нервным движением заправила под шляпу выбившуюся прядь волос. Но кому это вообще важно, кроме разгильдяя Тавманта? Гораздо интереснее другое: понять, с чем явилась, не вышло – полный вакуум вместо обычного потока сознания. Не блок, не щит, какая-то противоестественная кромешная пустота. Фина сосредоточилась, надеясь зацепить хоть что-нибудь. От напряжения тут же заныли виски, противно отдавая в затылок. Преодолевая нарастающий шум в ушах, девушка встряхнула головой и потёрла глаза онемевшими пальцами. Посетительница продолжала молчать, глядя в пол, и, судя по всему, провалившуюся попытку сканирования даже не заметила. Не то её сморила проклятая духота, не то девица и вовсе не в себе.
– Эй, подруга! – Посетительница слабо шевельнулась, но глаз не подняла. Отчасти Фина её понимала, самой потребовалось некоторое усилие, чтобы прервать затянувшуюся паузу. – Ты же не можешь тут сидеть, пока на тебе кораллы не вырастут. Криоса нет, и о своих планах он мне, видишь ли, не докладывает – так что не поручусь, что сегодня ты его дождешься. Обычно к нему со своими проблемами приходят каждое новолуние, а до него, – морская ведьма сосредоточилась, – ещё дня три. Если у тебя что срочное, так иди к ратуше – там не только мэр и совет старейшин, там рядом приют для обездоленных, суд, казармы городской стражи и всё прочее, что может понадобиться в стеснённых обстоятельствах.
Странная девица снова никак не отреагировала.
В дверь приёмной просунулась лохматая голова – Тавмант очевидно устал ждать мысленного сообщения.
– Прекрасные дамы, – заговорщическим тоном сообщил молодой демон, – вчера вечером я выиграл в карты бутылочку вина, которое, по слухам, предпочитает адмирский владыка. Не материализовать ли её прямо здесь и не распить ли прямо сейчас? Криоса нет, скоро закат, нас сменит ночная стража, так почему бы не провести оставшиеся пару часов веселее, чем прошедшие десять?
Фина возвела глаза к потолку. Возможно, бокал вина сделал бы сложившуюся ситуацию несколько приятнее, но не говорить же об этом кузену.
– Манта, твои трущобные привычки стремительно переходят на новый уровень: теперь не только пить на службе, так ещё и угощать посетителей. Осталось дождаться ночной стражи и устроить вечеринку прямо в дядюшкином кабинете. Полагаю, он будет просто счастлив, если случайно решит нас навестить.
– Фи, в кого ты такая зануда? Дядюшка никогда не порицал питие вина в компании прекрасных дам...
– Возможно, настало время начать, – из-за двери за спиной Фины вышел Левиафан и оглядел собравшихся. Тавмант моментально утратил весь энтузиазм под тяжёлым взглядом криоса, а побледневшая Фина досадливо кивнула в сторону неподвижной девчонки:
– Что у неё к вам за срочное дело – так и не объяснила, но уходить категорически отказывается.
– Я разберусь, – коротко бросил Левиафан. Слава Хаосу, это не государь и повелитель, но, если подозрения верны, убирать гостью подальше от оболтусов следовало аккуратно. И быстро. В приёмной и без того фонило, как в палате Бездны. Эти двое – ребята, конечно, дубовые, но просиди они так до конца смены – неизвестно, чем бы кончилось. Он осторожно приблизился.
– Девочка, ты меня слышишь?
Фигура в кресле, секунду назад напоминавшая искусно сделанный манекен, резко распрямилась и в попытке встать слепо рухнула на руки адмиралу, довольно чувствительно залепив лбом в грудь. Он вынужденно приобнял девчонку, вцепившуюся в него не хуже осьминога, и под аккомпанемент глухих сдавленных рыданий растворился в воздухе вместе с ней, оставив подчинённых в полном недоумении. Единственное, что оба поняли – узнать адресок незнакомки юному любителю карт, вина и женщин точно не светит.
***
Перебрасывая портал, адмирал спешил убрать рыдающую и фонящую, как идущий вразнос реактор, дочь владыки подальше от всего живого и, похоже, не подрассчитал: в погребе, конечно, не было никого живого, если не считать винных дрожжей, но вряд ли это помещение сойдет за гостиную. Отцепив от себя беспомощно всхлипывающую Аиду, Левиафан огляделся и счёл, что пузатый бочонок в углу – вполне подходящее кресло. Материализовал на нём подушку, усадил Аиду и задумчиво посмотрел вокруг. Слуги бывали здесь чаще и наверняка ориентировались лучше, но звать их не следовало. Ладно... Повинуясь движению руки, где-то под сводами подвала загорелся свет. Адмирал дистанционно и во многом наугад выудил откуда-то из недр дальнего стеллажа бутылку. Напряжение сказывалось – вытаскивая пробку, он раскрошил бутылочное горлышко, но вовремя спохватился – осколки не попали внутрь, а, повинуясь заклинанию, заплясали вокруг и сложились в пару повисших в воздухе бокалов. Плеснув себе, он пригубил напиток. Неплохой ром... есть надежда, что девчонке перехватит дыхание настолько, что она забудет, как рыдать. Во второй бокал ром полился до краев. Аида вздрогнула, отшатнувшись от неожиданно возникшего перед ней резко, но приятно пахнущего подношения.
– Это что? – она взяла бокал, но по-прежнему принюхивалась к содержимому.
– Отрадно в кои-то веки увидеть кристально честное княжеское дитя, – иронически произнес Левиафан. – Ты хочешь сказать, что ни разу не совершала набегов на папашин шкаф? Или что среди добычи никогда не оказывался ром?
– Не такой, – Аида еще раз понюхала напиток. – Пахло иначе.
– На Островах ром настаивают на травах и специях, а не просто выдерживают в бочках, – как ребёнку, пояснил адмирал. – Не понравится – найду что-нибудь другое.
Аида сделала осторожный глоток, вкус напитка оказался ярким, как фейерверк. Пряный и терпкий, но более мягкий, чем дары отцовского шкафа. Совершенно некстати вспомнилось, как отец впервые застукал её за расхищением закромов. Ругать не стал, просто налил бокал доверху и с ласковой усмешкой сказал, что если она выпьет всё до капли, то ей будет позволено забрать бутылку с собой и в дальнейшем полноправно пользоваться всем, что найдёт на полках. Очнулась она только утром следующего дня, с жуткой головной болью, и первое что увидела – недопитую бутылку рома на прикроватном столике. Рядом красовался маленький изящный флакончик с запиской. Лежит теперь где-то в шкатулках, среди прочих отцовских подарков. Аида бессильно опустила голову, глаза снова защипало, пустота в груди всё росла и росла. В попытке собрать волю в кулак она сделала ещё один изрядный глоток… и громко, безобразно и совершенно непозволительно разрыдалась.
Левиафан поморщился – ни женских, ни детских слёз он не любил. Что там случилось-то, если папашина любимица при упоминании о Князе ударяется в истерику? Выбрала неподходящего жениха или пошла по стопам старшей сестры? Надоело участвовать в старом тягомотном ритуале? Последнее как причину всерьёз рассматривать было смешно – закон дозволял невесте, в случае, если никто ей так и не приглянулся, раздать неудачливым претендентам ответные дары, да и отправить восвояси, а через несколько лет снова собрать желающих попытать счастья. Пользовались полным отказом редко, но, как полагал адмирал, лишь потому, что обычно к началу ярмарки на примете у всякой уважающей себя невесты уже имелась пара-тройка достойных кандидатур. Всё сводилось к выбору наиболее нравящегося ухажёра. Остальные обычно тоже внакладе не оставались – после того, как невеста выбирала будущего мужа, неудачникам опять же преподносили утешительные подарки. Кто был поумнее, без супруги не уезжал всё равно – вокруг любой невесты постоянно крутилась целая стая придворных дам и дев, куда более озабоченных устройством собственной личной жизни, нежели благом патронессы. Так что, Хаос побери Самаэля, могло там произойти?
Левиафан погладил плачущую Аиду по голове. Девица припала к нему и зарыдала ещё пуще. В то, что её драгоценного папашу Хаос-таки побрал, Левиафан не верил ни на секунду: если бы что-то произошло с Темнейшим, член Совета почувствовал бы это немедленно.
– Ты пытаешься превратиться в парковый фонтан? – поинтересовался он у Аиды. – Или разругалась с женихом?
Для того, чтобы по обрывочным фразам, перемежаемым шмыганием носом и сбивчивыми извинениями, понять, что произошло, следовало быть менталистом уровня Маклина. Адмирал пошёл более долгим, но менее затратным путем: влил в Аиду еще бокал рома, а затем материализовал умывальный тазик, сделанный из огромной, сияющей изнутри перламутром ракушки, и наполнил его холодной морской водой. Выливать без малого ведро на растрёпанную голову безутешной девицы было, конечно, некуртуазно, зато для прекращения истерики – самое то. Задохнувшись от возмущения, Аида вскинулась и с удивлением обвела взглядом погреб, бокал в своей руке и Левиафана, продолжавшего небрежно держать опустевшую посудину.
– В Бездну женихов! И Тойфеля с его господином Дипломатом туда же! – выпалила девушка. – Из-за них он меня выгнал… – нижняя губа снова предательски дрогнула, и Левиафан понял, что если не перехватить инициативу, то он может хоть до утра вычерпывать море на голову княжеской дочери.
– Папаша тебя выгнал? – спокойно уточнил он. – Из завещания-то хоть вычеркнул, как положено в благородных семействах?
Аида сперва хихикнула, попытавшись представить Князя на смертном одре в окружении нотариусов и менталистов, а затем расхохоталась. Довольно нервозно, но в целом, как счёл адмирал, это было много лучше слёз.
– Просвети, откуда возле тебя взялся Тойфель, – жёстко продолжил он, – и кого ты называешь Дипломатом?
Лицо Аиды свело очередной судорогой неконтролируемого и крайне неприятного веселья:
– Моя вина, я его спрятала. То есть её… Думала, тихо уедут с Габриэлем, но она… они… Идиотка! Война была в ярости, мы же всё делали тайно. Потом вызвали Мора. Теперь решают без меня, а отец… Он был прав, он всегда оказывается прав! Какая ирония… – Аида внезапно расхохоталась, хотя ничего смешного в её словах не было. Адмирала продрало до костей, и атмосфера погреба была тут совершенно ни при чём. На слабость нервов он тоже не мог пожаловаться даже в эпоху юности мира. В отчаянном смехе девушки проступали безошибочно узнаваемые интонации. Он слишком хорошо их помнил.
Редкостно невовремя, – по его реакции девчонка вряд ли сможет что-то прочитать, но лучше всё же прогуляться к стеллажам лично, не привлекая магию. Гадай теперь, это полное развитие всех унаследованных от обоих родителей способностей и качеств? Научившись с этим управляться, девчонка, пожалуй, при желании легко заменит армию наёмных убийц. Или от переживаний и обиды – изгнание она, похоже, полагала настоящим, хотя по тому, что удалось понять, это больше походило на очередную идиотскую шутку Первого среди равных – врождённые способности обострились и вызвали единичный всплеск, который может не повториться более никогда?
Адмирал очень старался не реагировать на отчётливое движение у себя за спиной. Обернулся за мгновение до того, как девчонка, обмякнув на своём шутовском троне, склонилась лицом в колени и задремала в этой неудобной позе, а бокал, выпавший из разжавшихся пальцев, разлетелся о каменный пол.
Глава 10, где все озабочены судьбой пропавшей невесты, а она заводит новых друзей и неожиданно для себя меняет отношение к бракуГлава 10, где все озабочены судьбой пропавшей невесты, а она заводит новых друзей и неожиданно для себя меняет отношение к браку
Тойфель была лишь отчасти благодарна сестричке за внезапное исчезновение: приковывать внимание к своей персоне он, конечно, не разлюбил, но прекрасно бы обошёлся без конвоя из отцовского лейб-медика и его же доверенной убийцы. Пусть одни папочкины любимые игрушки ищут другую, в эдакой чехарде кто-то из них запросто может случайно сломаться. Ошеломлённый Мор и взбешённая, но растерянная Война – прелестное сочетание, если наблюдать со стороны.
Смешно – в прошлой жизни был дублем отца, а эту начал с того, что занял место сестры. Впрочем, только низшие привязаны к своим именам и лицам. «Ты можешь быть чем угодно». Тойфель криво усмехнулась: он-то действительно мог. Почти.
Если Аида действительно отправилась туда, куда собиралась, то им ещё предстоит повидаться, ясно без гаданий. Другой вопрос, чем может обернуться такое свидание, случись оно в магистрате, при стечении народа. Аиде пора бы научиться быть кем-то, кроме балованной княжеской дочки – возвращаться некуда, разве что под диван к папаше. И хуже, если тот начнёт поиски беглянки сам. От него так просто спрятаться не выйдет, моя дорогая взбалмошная сестричка, и чем скорее до тебя это дойдёт, тем меньше проблем будет у всех.
В Джаганнате тоже ожидает отнюдь не толпа поклонников господина министра иностранных дел. Но сделать его вдовцом дважды этим стервятникам не светит. Бедняге просто не повезло с первым браком, разве действительно хорошая жена могла бы позволить себя убить и тем причинить мужу столько боли? Она ведь никуда не делась, а в равной пропорции с тоской и чувством вины составила довольно крепкий коктейль. – Тойфель поднесла к губам бокал с коньяком и прикрыла глаза. Напиток успел прогреться, раскрыв аромат почти полностью. По стенкам бокала медленно ползли вниз тягучие капли, складываясь в причудливые арки. – Непозволительно легкомысленна была покойная, но теми, кто так любезно убрал её с доски, придётся заняться вплотную, когда всё уляжется. И доказать, что Габриэль не ошибся, дав клятву. Хотя и клялся той загадочной и отважной девушке, а не беглому убийце и соблазнителю, которым его наверняка постарались выставить. Только верить Габриэль должен ей, продолжать верить. Тогда его ненаглядная Ида не отправится вслед за своей предшественницей.
А пока не повредит привести себя в порядок. Матушкино наследство, конечно, позволит производить впечатление и в дырявом мешке от сорго, но к чему отказывать себе в такой малости? Времена, когда гардероб был исключительно унылым и скудным, более не вернутся.
Тойфель поставила пустой бокал на бортик ванны и кликнула служанку.
Вместо молчаливых исполнительных девиц, похожих так, что Тойфель их то и дело путала, в купальню вальяжно вплыла Война. Распахнутая чуть не до пояса форменная рубаха и свободные брюки, перехваченные в талии ремнем, усеянным металлическими бляхами, бандана на голове и стопка толстых полотенец подмышкой делали её похожей, скорее, на санитара в прозекторской, готовящегося к уборке, чем на услужливую камеристку.
– Надеюсь, совесть ты тоже вымыл? – деловито осведомилась она.
– Тебя разжаловали? – огрызнулась Тойфель, лихорадочно размышляя, не превратиться ли в воду – не видеть, не слышать, ни о чем не думать. Правда, следующей пришла мысль, что у Войны не дрогнет рука вынуть пробку и пронаблюдать начало одного увлекательного путешествия вниз по трубам... кстати, куда выходит дворцовая канализация? – Тойфель усилием воли подавила панику. – Закономерно после провала на должности дуэньи... Но звала я не тебя.
– А пришла я, – невозмутимо констатировала Война. – Не всегда приходят те, кого ты хотел бы видеть, смирись, – она бросила полотенца на столик рядом с ванной, выбрала самое большое и развернула его приглашающим жестом. – Вылезай. Нам надо поговорить.
Тойфель замерла, словно бы не расслышав, но после небольшой заминки небрежно положила руку на бортик и резко встала во весь рост. – Как скажешь.
Война набросила полотенце ей на плечи и вместо того, чтобы помочь вытереться, сделала шаг назад.
– Дальше справишься сам. Через десять минут рассчитываю видеть тебя в гостиной.
Когда Тойфель, заранее зафиксировав на лице обиженное выражение, шагнула за порог, первым её желанием стало удрать обратно. Мор, вставший, чтобы приветствовать её коротким вежливым кивком, и крутившая в руках миниатюрный кинжальчик Война, казалось, не сочли нужным это заметить.
– Садись, – Война небрежно махнула игрушкой в сторону кресла. – Чем скорее мы выясним, что здесь происходит, тем лучше будет для всех.
Потрясающе. Чем бы папаша ни нашпиговал своих миньонов тысячелетия назад – катись оно в Бездну! Какие к нему претензии? Он ничего не нарушал, более того – проявил себя не то, что на голову выше сестрицы и этих двоих, на целый мешок голов. Снять отцовское проклятие не смогла даже мать.
– Если речь идёт о поисках сестры, я готова сделать всё, что в моих силах, – Тойфель опустилась в кресло со скромным достоинством незаслуженно оскорблённой невинности.
– Как интересно, – протянул Мор задумчиво. – Потрясающая догадливость – никто из нас ни словом не обмолвился касаемо причин визита...
– Если бы вы их озвучили, можно было бы счесть это издевкой. Аида пропала, её нет в городе, и я лично сообщила вам об этом, – поджала и без того узкие губы Тойфель. – Вряд ли всех нас сейчас должно волновать что-либо, кроме местонахождения моей сестры.
Война кинула на Тойфеля мрачный взгляд: любые намёки на очевидную бесплодность их поисков выглядели бы уместней, если бы этот мерзавец выбрал для переживаний о судьбе Аиды какие-то другие декорации. Так волновался, должно быть, что аж столетний коньяк в глотку заливал через силу, а в ароматизированной водичке топил тяжкий груз душевных страданий. Мог бы ещё самокрутку с гашишем раскурить для полноты картины.
– Могу ли я узнать, как именно вы, находясь в Осеннем, выяснили, что вашей сестры нет в Пандеме? – Мор смотрел на Тойфель так, словно она была неким новым, доселе неизвестным науке животным или, на худой конец, вирусом. – Насколько мне известно, отправить из Осеннего голограмму или воспользоваться любым заклинанием невозможно, – он кивнул на валявшийся на каминной полке мобильный телефон. – Судя по тому, что вы не пренебрегаете этим предметом, ограничения распространяются и на вас...
– Это Аидин, – пожала плечами Тойфель. – Вы должны понимать, что мне некому звонить. Упражнения на лужайке побудили вас выяснять природу моих привилегий или всё же дали какой-нибудь действительный результат?
Мор и Война переглянулись. Значит, пока они пытались послать Аиде голограмму из парка при Осеннем или обнаружить её наскоро переделанной «дальней слежкой», Тойфель наблюдала за ними – из окна спальни, скорее всего, выйди она на балкон, её бы заметили.
– Хорошо, будем считать это привилегиями, – Мор не терял хладнокровия, хотя прекрасно изучившая напарника Война не сомневалась, что его бы воля – на вопросы Тойфель отвечала бы под парой заковыристых ментальных заклятий, будучи для верности прикованной к кушетке. – Именование этого феномена или его природа нам пока не столь важны, чтобы умолять вас об откровенности. Однако если вы можете сообщить нам, где следует искать вашу сестру, самое время сделать это – если не в её, то в ваших собственных интересах. Вам прекрасно известно, что ваш батюшка равно заботится обо всех членах Первого дома...
– К сожалению, я не всесильна, – печально и зло ответила Тойфель, опустив голову. Влажные волосы скрыли лицо, придав девушке сходство со скорбными надгробными изваяниями. – К ранее сказанному могу лишь добавить, что никаких предпосылок к побегу не было. Она не собиралась вот так всё бросать. Я понимаю, ко мне сложно проникнуться доверием, но если подозреваете, что это я каким-то образом подбила сестру скрыться, то вам лучше подумать, при каких обстоятельствах она исчезла. И сейчас ей наверняка очень плохо – в обычном состоянии она вышла бы со мной на связь.
– А в необычном? – Война напряжённо прищурилась. – Я знаю, что между кровной родней, тем более такой близкой, как двойня, часто существует некая связь. Даже разлучёнными такие дети способны узнать друг друга, каждый может почувствовать, если другому плохо... речь именно о такой связи?
Тойфель неохотно кивнула.
– Тогда, дружочек, я очень прошу докладывать нам о малейших изменениях твоего состояния. Я обещаю тебе – если вдруг с твоей сестрой что-то случится, а впоследствии выяснится, что ты мог, но не захотел это предотвратить, с тобой произойдет ровно то же, что с ней. Это я тебе обещаю – и уверена, что под обещанием подпишется и твой отец...
Вспышка белого света, неожиданно озарившая гостиную, заставила всех зажмуриться.
***
Девчонка всё ещё спала, и, казалось, собралась так спать до закрытия Веера. Для Левиафана всё произошедшее продолжало оставаться загадкой, отрывочные и сбивчивые пояснения Аиды дали не слишком много. Более того, он вообще не очень понимал столь бурной реакции – взрослая и довольно сообразительная, как говорят, девица, все братья которой с радостью согласились бы отрубить себе руку, лишь бы оказаться подальше от папочки, бьётся в истерике из-за возможного «изгнания». Какой бы снаряд не попал Самаэлю под фуражку на сей раз, неужели дочка настолько привязана к нему? Собственные дети Левиафана, конечно, чтили его как отца и повелителя, а некоторые даже делали это вполне искренне, но ни один не стремился торчать рядом после того, как личный корабль наследника или наследницы спускали со стапелей. Вполне естественно. История появления Тойфеля в покоях сестры вообще напоминала горячечный бред, но с Маклином Левиафан всё же связался сразу. Точнее, попытался: полный штиль. Чем глава егерей оказался так занят – Хаос знает, но та же картина наблюдалась и при неудачном пробросе голограммы Войне, которую приставили охранять Аиду, и Мору, способному помочь, если состояние девчонки не улучшится. То, что она, пусть и ненамеренно, чуть не устроила у него в приёмной, адмиралу не понравилось до крайности. Даже от спящей фонило изрядно. Служанки, конечно, постарались – умыли, переодели и заплели волосы, так что дочь всесильного Владыки теперь не напоминала пляжную побирушку, – адмирал хмыкнул. Приказать, что ли, аккуратно будить девицу и предложить ей завтрак в малой столовой? Обычно Левиафан условностями пренебрегал и спокойно обходился без церемоний, но сейчас, очевидно, не мешало соблюсти декорум. Аиду следовало привести в чувство и доставить обратно, и обеспечивать это придётся своими силами. Разговаривать с отцом невесты бессмысленно. С таким же успехом можно нырнуть с пирса, заплыть подальше да завести диалог с первым встреченным нотосом или лиоплевром, достойные собеседники и братья по разуму для Первого среди равных, но гораздо более безобидные.
Спустя полчаса княжеская дочка наконец явилась в сопровождении служанок. Судя по сложному выражению на лицах последних и небрежному виду первой, Аида явно предпочла проявить самостоятельность и избавить от забот о себе, что адмирал посчитал хорошим знаком. И отметил, что когда девчонка не похожа на лохматую пустынную ведьму после шабаша или сумасшедшую побродяжку, то довольно миловидна. Даже с глазами по шеолу. Застыла на пороге, глядя на Левиафана так, словно пыталась понять, что он тут делает.
После положенных реверансов служанки исчезли, как не было. Левиафан взглядом отодвинул кресло и кивком пригласил гостью за стол.
– Стоит только озвучить, чего желаешь на завтрак, подадут буквально через пять минут. Я отослал прислугу, но если при них будет комфортнее – могу вызвать обратно.
– Не надо, – Аида устроилась в кресле и взяла со стола пустую чашку. На тонком фарфоре были изображены какие-то морские существа, которых она ранее не встречала даже в книгах. – Кофе я могу налить и сама. А при слугах, боюсь, будет не очень тактично выяснять, как я здесь оказалась.
– Сочетание факторов, – адмирал улыбнулся. – Могу заверить, что ничего страшного ты не успела натворить. – Тяжеленный серебряный кофейник поплыл над столом. – Ром к кофе, полагаю, рановато?
– Ром… Настаивают на травах, а не просто выдерживают в дубовых бочках. Или это мне приснилось? – Девушка закусила губу и нахмурилась, поставив чашку на блюдце. – Примите мои извинения, если возобновление нашего знакомства доставило вам неудобства. Я совершенно не собиралась никого стеснять, свалившись на голову.
– Мы, кажется, были на «ты», – адмирал заклинанием добавил в свою чашку солидную порцию рома, на трезвую голову это было решительно невозможно выносить. – Никто никого не стеснил, и все вопросы, которые я хотел бы задать, могут быть адресованы никак не тебе, а твоему драгоценному папаше.
– Прости. Всё время сбиваюсь. – Аида опустила глаза и снова принялась разглядывать причудливые фигуры, украшавшие посуду. Сколько странного водится в море. Или водилось. Интересно, каково это – быть эдакой тварью или даже целой стаей? Как управлять собой в таком состоянии, они же огромные, злобные и вряд ли очень умные. А как быть чем-то вовсе неживым, вроде кирпича? Брат всегда отвечал «Легко!», а отец только улыбался и долго рассказывал о разумной природе и изменчивой подвижности структуры бетона в мировом фундаменте.
Кофе оказался очень крепким и ароматным, помог наконец навести порядок в хаотично блуждающих мыслях. Аида с благодарностью посмотрела на Левиафана.
– После всего я не могу просто так вернуться в Осенний. Возможно, оно и к лучшему – если никто не желает ничего объяснять, то и я не обязана продолжать в этом участвовать. Моя копия у них есть, даже с готовым женихом в комплекте. Очень удобно для официальных торжеств, а Тойфель не останется без дозы своего любимого наркотика – всеобщего внимания. И сможет уехать с господином бен Адонаи. Отвечать за невесту больше не нужно, Войну отец не тронет, все счастливы. Если кому-то всё же понадобится вторая, менее удачливая сестра – где меня найти, отцу прекрасно известно. Я не прошу вмешиваться в наши семейные дела, но могу ли рассчитывать на твоё гостеприимство, пока всё это не прекратится так или иначе?
Адмирал ободряюще усмехнулся, полные надежды зеленовато-карие глаза в сочетании с упрямо задранным подбородком и решительностью в голосе показались ему забавными. Всё продумала за всех.
– Не полагайся на то, что никто не придёт, но ты явно готова их встретить. А что до ваших семейных дел – таковыми можно было бы считать многие события в истории Веера, включая Первую Вселенскую.
– Хорошо, – Аида залпом допила кофе и поднялась. – Извини, но я, кажется, слишком много времени провела в дворцовых покоях. Стены на меня давят, даже когда это не стены Осеннего. Мне нужно пройтись.
Выгуливать девицу, пусть и прикрытую на скорую руку маскировочным заклинанием, делающим её совершенно неинтересной для всякого, кто мог бы заподозрить в ней дочь правителя? Никак не в городе, где уж его-то знала любая кефаль. Корабль? Долго, да и ни к чему – там тоже полно любопытных.
– Могу предложить прогуляться на одну забавную Пластину, – медленно проговорил он. – Почти как Зоопарк, только морской... суши там совсем немного, за день легко обойти.
– Это второй неофициальный визит дочери правителя Адмира в Мессару, а открыточные виды ей были неинтересны и в первый, – серьёзно ответила Аида. – Но только если это не сильно нарушит планы. На твоём посту вряд ли можно просто так позволить себе уйти непонятно куда.
Портал он открыл прямо из столовой и слегка не рассчитал – порывом ветра в комнату швырнуло веер солёных брызг. Левиафан слегка сместил портал, пока в комнату не вкатилась волна посерьёзнее, и, предложив Аиде руку, шагнул вместе с уцепившейся за него девчонкой на песок.
Аида проморгалась от попавшей в глаза воды и с любопытством осмотрела пейзаж. Прямо перед ней – бескрайнее море и небо, два оттенка одного цвета, разделённые лишь тонкой призрачной полоской горизонта. Она оглянулась – за спиной высились залитые солнцем нагромождения скал, казалось, они тянулись на мили вокруг, и кроме них не было ничего.
– У этого уголка есть какое-то название? Или просто что-нибудь вроде «Макет №XIX»?
– Местные обитатели называют его... – последовало сочетание странного тонкого свиста и щелчков. – Я не знаю, как это перевести, ближе всего, наверное, Рыбное место.
– Местные? – Аида наконец отпустила руку адмирала и снова обратила взгляд к набегающим волнам. – Они какая-то разновидность разумной цивилизации или просто животные? В сухопутном Зоопарке только звери и растения...
– В сухопутном Зоопарке цивилизованность измеряется длиной клыков и когтей, – фыркнул Левиафан. – Кто всех сожрал – тот и самый цивилизованный. Местные дельфины – ребята вполне культурные, думаю, тебе понравятся.
– Обычные дельфины? – казалось, девушка слегка разочарована. – Я видела их во время морских прогулок. Они, конечно, забавные и неплохо поддаются дрессировке… – она осеклась, вспомнив собственный опыт в лисьей шкуре. – Я не смотрела на них с такой стороны.
Аида сбросила туфли и с наслаждением погрузила ноги в тёплый песок. Здешний ветер оставил от её парикмахерских усилий одни воспоминания, но ей было решительно всё равно.
– Не уверен, что они обычные, – Левиафан прищурился, глядя на переливавшуюся зеленью и синевой воду. – У них есть легенда, что когда-то они были, как мы, но в один прекрасный день решили не возвращаться на сушу. Не думаю, что все, но хотя бы часть их вполне может быть потомками метаморфов – сама знаешь, что бегать в звериной шкуре довольно забавно, и иногда это затягивает.
– Только на лисьем опыте, но да. И видела потомков того, кого мой отец обратил в собаку, ты тоже их видел. Этого проклятия он не снял, вероятно, не смог из-за сильно разбавленной крови. Или не захотел – обращать псов в двуногих слуг он тоже не брезговал. Самых злых и верных. В море должно быть лучше. Я читала о тех, кто предпочёл море всему остальному. Когда видишь перед собой то, что было до тебя и, возможно, будет после – почему нет? Это равнодушие справедливо. Но в облике отоциона меня утопит первая же волна.
– Можешь окунуться в своем обычном виде, – лениво предложил Левиафан. – Или превратись в дельфина, в этом костюме плавать гораздо приятнее.
– Тебе наверняка будет смешно, но я перекидываться научилась недавно. Старалась, пыталась – а даже в лисицу смогла только после выборов. И то благодаря отцу.
Адмирал подавил довольно-таки некуртуазное ржание: представить Князя обучающим любимое чадо перекидываться в ушастое, несуразное и до крайности небоеспособное создание он не мог. – Ты не оборотень, как один из твоих братьев, а метаморф, – значит, при желании, попрактиковавшись, сможешь перекинуться в дельфина. Образец сейчас обеспечу, – не раздеваясь, он вошёл в воду по пояс и несколько раз хлопнул ладонями по воде в странном рваном ритме. – Сейчас они приплывут, заодно и познакомитесь...
Аида не сразу заметила, что вскипевший на горизонте бурун распался на несколько потоков. Чёрные пятнышки – сперва даже острый глаз чистокровной демоницы едва различал их – приближаясь к берегу, превращались в обтекаемые, похожие на торпеды, силуэты. Казалось, что звери движутся лениво – но плыли они очень быстро, и вскоре адмирал оказался почти скрыт поблёскивающими телами. Торчащие из воды морды с распахнутыми пастями казались весёлыми и жизнерадостными, но пилообразные ряды зубов невзначай намекали, что это, вполне возможно, окажется последним, что увидит незадачливый пловец.
– Ты уверен, что они не голодные? – встревоженно окликнула она Левиафана. Тот смахнул с лица мокрые волосы и небрежно улыбнулся, став на мгновение похожим на одну из тварей. Сходство дополнил звук – только теперь Аида обратила внимание, что резкий короткий свист издавали не порывы усилившегося ветра, как ей сначала показалось, а приплывшие на зов адмирала дельфины. Похоже, он умел разговаривать с ними, не меняя облика, и звери почему-то слушались его. По крайней мере, хаотичное движение помалу упорядочивалось, дельфины поочерёдно отплывали подальше, пока рядом с адмиралом не осталась одна некрупная тварь – судя по размерам и глянцевой яркой шкуре, детёныш или самка. Она ухмылялась зубастой пастью и игриво тыкала адмирала головой. Он рассеянно погладил её, что-то просвистел и махнул рукой стоявшей на берегу Аиде:
– Раздевайся и заходи в воду, она согласна помочь тебе.
Аида сбросила платье на песок, в воду зашла осторожно, но твёрдо – та, что ждала её там, была хищницей. Все они – убийцы и хищники, правда?
Девушка старалась не очень пристально смотреть в чёрные блестящие глаза, улыбнувшись в ответ, но улыбка вышла чересчур широкой помимо воли – слишком заразительно скалились морды вокруг. Плавно приблизилась, но вплотную подходить не стала. Просто раскинула руки по бокам и застыла, чуть склонив голову в подобии приветствия, а затем аккуратно обогнула «образец», зайдя чуть слева. В воде изящное тёмно-серое тело твари казалось больше, чем с берега. И ей тоже было очень интересно посмотреть, кого привёл с собой её друг. Аида сосредоточилась, пытаясь понять, что думает о ней эта представительница морского народа – наверное, видит перед собой маленькое нелепое существо, которому нужно больше усилий, чтобы плавать? Удивительно похожи на нас – или это только иллюзия? В воде всё ощущалось иначе – движения стаи, любопытные взгляды.
Самка издала короткий резкий хрюкающий звук, в котором Аиде почудилась насмешка – мол, не дрейфь, подруга, присоединяйся, – и подплыла почти вплотную, чтобы девушка могла коснуться гладкой блестящей шкуры. На ощупь она оказалась неожиданно приятной, не скользкой, как рыба. Той же температуры, что вода вокруг, не теплее и не прохладнее. Казалась не совсем настоящей, как резиновый костюм – Аида видела такие у населявших Острова ныряльщиков-людей. Большое тело, словно порожденное морем, тёмное, как глубины, сильное, как прилив. Самка приподняла голову, ухмыльнулась и подтолкнула Аиду боком, словно подначивая. Повернулась, показав часть брюха, казавшегося голубовато-серебристым по контрасту с темной спиной, и неспешно обогнула стоявших в воде. Фыркнула и повернулась ещё раз – теперь твердый спинной плавник оказался перед Аидой.
Левиафан что-то просвистел, кивнул на ответный свист.
– Берись за плавник, она покажет тебе, как следует плавать, только держись крепче.
Аида помедлила – хоть эта насмешница и выглядела гораздо доброжелательнее диомедовых коней, неизвестно, чем могли обернуться её шутки, с учётом острых зубов и разницы в размерах. Даже не желая нанести вред, лошади часто убивали или калечили конюхов, не говоря уже о папашином любимце, который развлекался этим намеренно. Девушка нахмурилась и мысленно велела себе собраться. Звери чувствуют страх и всегда рады пошутить над неуверенным седоком. С этой игреневой дурищей Проблемой она управилась, справится и сейчас. Стоило только Аиде уцепиться за плавник – и все сомнения тут же вылетели из головы. Движения направившегося от берега зверя были обманчиво ленивы, но держаться приходилось изо всех сил – взвихрившийся поток воды грозил оторвать Аиду от её новой знакомой. Когда та вдруг резко ушла под воду, увлекая за собой гостью, девушка от неожиданности сделала вдох. Рук она не разжимала – они разжались сами, превратившись в короткие плавники. Аида не видела себя, но догадывалась, что её тело теперь неотличимо от скользящего чуть ниже в воде дельфиньего. Неожиданно дельфиниха ушла выше и вбок, выталкивая Аиду из воды мордой под живот. Толчок был сильный, но больно или страшно почему-то не было. Вытолкнув новоявленную афалину на поверхность, дельфиниха довольно фыркнула – из круглого отверстия на затылке зверя вылетел фонтанчик брызг. Только теперь Аида сообразила, что все это время задерживала дыхание. Очевидно, самка не первый раз видела неопытных метаморфов – в переливчатом свисте и щелчках, которые она издала, слышалось что-то подбадривающее.
Щелчки – так щелкают друг о друга высохшие добела кости. Скрежет и скрип – нож о фаянс, сыромятный ремень узлом вокруг ветки. Ты – как? Все – ок? – крупный самец афалины вылетает из воды, кувыркается в воздухе. «Скумбрия. Жирная. Косяк. Айда за мной», – он похож на торпеду, она, наверное, тоже – но ни времени, ни сил осмыслить. Голод – рыба – айда - туда – это странно рифмуется и кажется верным. Охота – игра – в сердце –дыра – это тоже рифма, хотя и менее верная, сердце тут ни при чем. «Остатки – сладки, придут косатки», предупреждение, надо подобрать, что успеем, и удрать-удрать-любить-понять-не ждать, – два асфальтово-тёмных тела синхронно взлетают и падают в воду, фыркая брызгами. «Воздух – дышать, поели – бежать!» – тот же скрип, те же костяные звонкие щелчки под водой, понятнее, проще, роднее.
Ничего сложного – очень быстро все движения становятся привычными. Просто плыть вперёд бок о бок, без размышлений и расчётов. Левиафан осторожно касается её и отходит чуть в сторону, давая понять: он рядом, бояться нечего. Дельфиньи плавники, такие неуклюжие с виду, на деле ничем не хуже рук. Толща воды окрашена зелёным от пробивающихся сквозь неё солнечных лучей, мерно колышутся внизу морские джунгли. Некрупные рыбёшки спешат убраться подальше, видны прозрачные невесомые тела медуз, дрейфующих мимо. По облакам мелких сверкающих пузырьков можно заметить и тех, кто скрывается среди зарослей, но рассмотреть их поближе не удаётся – чувствительный тычок адмиральского носа весьма красноречиво означает «не увлекайся».
Аида поворачивается к нему – точнее, это могло бы сойти за поворот анфас, оставайся они в антропоморфном облике. В этом же выходит на редкость комично – боком и светлым животом, как разворачивалась при знакомстве её новая подруга. Мощное тело рядом повторяет это движение, но не зависает рядом, а идёт вокруг по спирали, словно начиная странный танец. Движения напоминают ритуал, забавный, но увлекательный – и требуют синхронно подниматься туда, где над водой светит солнце. Две торпеды, вращающиеся вокруг своих осей, неуклонно сближаются – но неминуемое столкновение почему-то не пугает, а кажется таким же естественным, как вода вокруг и солнце в небе. Когда два тела становятся одним, нет ни боли, ни испуга – лишь уверенное звериное чувство, что все происходит правильно, так, как и должно быть. Боль приходит неожиданно – когда надежное и уютное звериное тело внезапно возвращает прежнюю неуклюжую форму, и вода из союзника превращается во врага, стремительно врывающегося в бронхи.
Левиафан вовремя вытолкнул Аиду на поверхность – удар дельфиньим рылом, человеку сломавший бы ребра, юной демонице особого вреда не причинил. Разве что удивил – в дельфиньем теле такие прикосновения казались очень нежными и ласковыми. Она судорожно ухватилась за очень кстати вынырнувший из воды плавник. Несмотря на то, что превратиться обратно в афалину Аида почему-то не смогла, до берега они добрались быстро – Левиафан перекинулся обратно лишь тогда, когда они оказались на мелководье. Подхватив княжескую дочь на руки, адмирал вынес её на берег, и лишь потом повалился на песок рядом и молча уставился в небо.
– Тебе плохо? – обеспокоенная Аида нависла над ним, заглядывая в лицо.
– Мне – замечательно, – меланхолично отозвался отцовский приятель. – То, что ты всё же не утопилась, хотя очевидно собиралась это сделать, прямо-таки вселяет в меня надежду.
– Я не собиралась топиться, – Аида надулась, но долго сохранять обиженную мину не смогла. – Просто превратилась обратно. Понятия не имею, отчего – мне было очень хорошо, а ведь бесконтрольно превращаются только от страха.
– Кто тебе сказал такую чушь? – адмирал прекратил играть в гляделки со светилом и повернулся к ней, приподнявшись на локте. – Любая сильная эмоция сгодится.
– Война рассказывала про то, как невест пугают, – Аида отбросила с лица мокрые волосы.
– С тем же успехом ваши столичные идиоты могли бы смешить девчонок до упаду или хотя бы щекотать, – хмыкнул Левиафан. – Просто пугать большинству проще...
– Странно, – Аида устроилась на песке поудобнее и огляделась. – Эта Пластина выглядит совершенно непригодной для жизни в обычной форме, но вот дельфином я бы согласилась жить на ней вечно. Тем более, что возвращаться в Пандем и предоставлять отцу возможность снова вышвырнуть меня за шиворот не собираюсь. Ты не знаешь, метаморфы, что ушли в море, жили так же долго, как демоны, или умерли, как обычные звери, через несколько десятков лет?
– Понятия не имею, – Левиафан тоже сел и провел пальцами по её голому боку, убирая наливающийся синяк. – Не всему, что рассказывают местные подводные жители, можно верить, у них нет ничего, похожего на летописи, лишь легенды. А какая разница? Даже если в стае есть Изначальные, они давно забыли речь и не осознают себя демонами. Ты на собственном опыте знаешь, что звериное тело толкает на поступки, которых никогда не сделал бы по трезвом размышлении и в антропоморфном виде...
– Но... – Аида замялась, но потом, собравшись с силами, торопливо выпалила: – В обычной форме я поступила бы так же. В смысле, ты мне нравишься и так. – Она неуверенно покосилась на адмирала, не очень представляя, как реагировать, если в ответ раздастся: «Прости, но ты мне – нет».
– Если ты вполне серьёзна, это изрядно облегчает задачу, – хмыкнул тот. – И уж всяко может оказаться более интересным для тебя, чем вечность в виде самки афалины, – адмирал легко, одним движением поднялся и протянул Аиде руку, помогая встать, затем коротким жестом извлёк из песка сброшенную ими когда-то – казалось, что прошло не меньше недели, хотя солнце только клонилось к закату – смятую одежду. – Ты не можешь остаться на Архипелаге моей гостьей, когда твоя новоиспечённая сестра выйдет замуж за бен Бааля: твой отец достаточно всеведущ, чтобы это не осталось для него тайной, и достаточно самолюбив, чтобы счесть это оскорблением Первого дома и потребовать твоего возвращения. Зато можешь стать моей женой. Титул криоссы Архипелага – неплохое приобретение даже для дочери Темнейшего, вряд ли Самаэль станет активно протестовать. Если тебе не понравится, сможем развестись в любой момент – по отношению к разводам законодательство Островов не строже адмирского. Вопросы, предложения, уточнения? – он выжидательно смотрел на Аиду.
Глава 11, где пандемцы и гости города наконец получают долгожданный праздник, полный сюрпризов и неожиданностейГлава 11, где пандемцы и гости города наконец получают долгожданный праздник, полный сюрпризов и неожиданностей
Больше всего на свете Войне хотелось не подать в отставку, наплевав на возможные последствия, и даже не малодушно уехать в Горный Удел со стариной Рю. Желание было простым, незатейливым и невероятно сильным – от души выписать в портрет государю и повелителю. Марш-броски по Осеннему давно следовало включить в воображаемый реестр самых изощрённых психологических пыток – дорогу от покоев Аиды до Янтарного, как и сотни других, она прекрасно знала, но приятнее бесконечные переходы и лестницы от этого не становились. В них, даже при наличии карты и компаса, запросто могли заблудиться ощущение времени и чувство пространства. Многие храмы и дворцы строились так, чтобы внушать священный трепет и заставлять проникаться величием, но этот монструозный выкидыш зодческой шизофрении мог преисполнить в лучшем случае немедленным желанием сигануть в первое же встреченное по дороге окно.
Мор недовольства привычно не выказывал, но было видно, что напарник подумывает о радикальных и специфических методах терапии в отношении своего главного пациента. То, что после любования наглухо запертыми дверями Янтарного, они вернулись обратно и не нашли второго мерзавца на месте, он счёл вполне логичным. Можно было бы посадить Тойфеля под замок, но какой в этом смысл, если Темнейший решил снова подыгрывать некогда любимому сыну? Видимо, количество проблем, которые Тойфель успел доставить всем после побега, его отца искренне порадовало. Мор всё понял без слов и кивнул – с появлением господина министра иностранных дел поведение Тойфеля стало более безопасным и предсказуемым, однако Габриэль вёл себя крайне странно. Интересный индуктивный эффект, но в этом случае хотя бы на пользу одной стороне и без прямого вреда для другой.
Однако первоначальный план пришлось отложить – на парковой дорожке от портала всадники заметили быстро приближающуюся фигуру Левиафана.
– И до тебя добрался? – вместо приветствия спросила Война, глядя на задумчивое лицо адмирала. Тот скрестил руки на груди и хмуро воззрился на окна дворца.
– Что на этот раз?
– То же, что и всегда, – Мор фыркнул. – Нам приходится действовать, исходя из косвенных распоряжений государя.
– Упрощать нам поиски сбежавшей невесты, а заодно объяснить, не подписан ли, случаем, указ об амнистии беглого маньяка, он отказался, – сердито бросила Война и втянула носом воздух, словно принюхиваясь.
Адмирал лишь одобрительно усмехнулся и развернулся вполоборота, продолжая созерцать фасад дворца.
– Так вы поймали Тойфеля? Поздравляю.
– Не с чем. Он проник во дворец и жил там, воспользовавшись доверием сестры. И притворялся ею на приёмах. В результате так вошёл в образ, что собрался замуж. А его избранник то ли жертва обольщения, то ли решил извлечь выгоду из обстоятельств. Надеюсь, у него пропажа и найдётся, если нет – я эту сволочь достану в любой складке Веера. А потом заставлю вспоминать отсидку в Бездне как лучшее время жизни.
Из-под адмиральской куртки донеслось тихое жалобное поскуливание, Левиафан скривился и попытался взять под контроль происходящее – Аида, похоже, собралась вырыть себе нору у него под рёбрами и там отсидеться.
– Операция провалена, – мрачно сообщила Война, в упор глядя на адмирала. – Объяснений жду после. А сейчас снабди свою контрабанду одеждой и выпускай. Пусть отыщет брата.
Левиафан наконец усмирил небольшой бунт под рубашкой и одарил Всадницу не менее тяжёлым взглядом. Мор созерцал эту сцену с подчёркнуто беспечным видом, отступив чуть подальше, в густую тень парковых кустов.
***
Удостоверившись, что поблизости нет ни одного любителя погреть уши, Мор запер двери и обвёл взглядом собравшихся. Тойфель утащила свою добычу подальше, на диванчик у окна и посматривала на Войну со смесью вполне искреннего недоумения и недовольства. Словно невестой изначально и была она, а теперь их с женихом зачем-то потревожили во время свидания. Более взрослая и женственная версия сестры и весьма опасное сочетание наследственных качеств отца и матери. Надо бы при случае справиться у Самаэля, был ли это намеренный эксперимент или всё-таки совокупность трагических случайностей. Прекрасный экземпляр в своём роде.
Аиде отсутствие пошло на пользу – судя по загару и цветущему виду, время она проводила неплохо. Кто бы мог подумать, что из адмирала выйдет отличная нянька, девчонка от него в восторге. Логичный сценарий, хотя сам Левиафан, похоже, пока не до конца понимает причины. Мор щедро плеснул виски в бокал Войны, да и себя не забыл.
– Наш раймирский гость ошибся, предполагая, что Её Высочество раскрыла нам обстоятельства своего исчезновения. – Аида перестала наконец сиять, как новенький шеол: официальный тон Войны был способен уронить температуру в кабинете на добрый десяток градусов. Девушка умоляюще посмотрела на подругу:
– Прости. Я опять тебя подвела. Я собиралась попросить отменить эту треклятую ярмарку, пошла к отцу, а он…
– Внезапно дал ей увольнительную из-под дверей Янтарного прямо в Мессару, – продолжил адмирал. – Не самый худший вариант.
– Я вообще не хотела возвращаться. И обязательно связалась бы с тобой, – Аида виновато покосилась на Войну. – Но Леви сказал, что безопаснее будет перед свадьбой переговорить с отцом.
– Да пошёл он к Лилит в трещину! – всадники и Тойфель на секунду замерли и с любопытством прислушались, но адмирал нимало не смутился. – С меня довольно. Видал я в Бездне его грёбаные ребусы. После окончания ярмарки вернёмся на Острова – захочет, пусть сам пожалует. Всё по закону.
– Так. Стоп. – Война уставилась на адмирала, словно он только что сообщил ей об отложении Архипелага от Адмира. Потом внимательно посмотрела на Аиду, на которую не менее пристально глядели и остальные, особенно Тойфель.
– Несмотря на то, что внезапно у нас количество женихов совпало с числом невест, – Мор поднял бокал, словно произносил тост, – проблем это не решает. Объявить народу правду невозможно, скандал выйдет громче, чем прошлый.
– Раймир я беру на себя, – подал голос Габриэль. – Обеспечить секретность и должное восприятие ситуации даже у тех, кто случайно смог что-то узнать, мне проще, чем кому-либо. Все утечки с вашей стороны легко списать на пьяные бредни и нелепые фантазии – Пандем не просыхает которую неделю, а на выдумки народ горазд и в хрустально трезвом виде. Единственный, кто действительно мог бы помешать с нашей стороны, устранился с самого начала этой комедии. Не претендую на доскональное знание отца, но видимых причин быть против этого брака у него нет.
При упоминании дражайшего дядюшки лицо Тойфель утратило прежнее торжествующее выражение. Она придвинулась ближе к Габриэлю и что-то шепнула ему на ухо. Дипломат успокаивающе приобнял невесту и добавил:
– Касаемо некоторой моей адмирской родни… не думаю, что она представляет реальную угрозу нашей вынужденной афере, но преподнести неприятные сюрпризы вполне способна. Им нужна была княжеская дочь, а все мы знаем, что происходит, когда влиятельный клан не получает желаемого, – мягкий тон и обаятельная улыбка, застывшая на лице господина дипломата, живо напомнили старшим участникам беседы некоторые события времён юности мира.
Война быстро утомилась созерцать эту картину и, осушив свой бокал, подытожила:
– Если пойдём в расход, то все. Учтите это и постарайтесь убедить вашу вторую половину обойтись без фокусов. Теперь он – Аида, никаких эпатажных выходок, склок и внезапных побегов. Адмирал, с тебя – менталист и нотариус, и пусть прихватят с собой службу безопасности. Передай, что придётся выйти во вторую смену. А вас, Ваше Инфернальное Высочество и госпожа будущая криосса Архипелага, я попрошу задержаться.
Мор вышел следом за Левиафаном, про себя с некоторым облегчением отметив, что последнюю фразу Война произнесла значительно более живым язвительным тоном. Похоже, она успела искренне привязаться к подопечной. Минус – но он же и плюс. Всем им нужны были такие «якоря», временные или постоянные, большие и малые. Без них титульные атрибуты Всадников неизбежно меняли хозяев.
***
Официальное торжество началось в Осеннем, а продолжилось в магистрате, после чего должно было снова вернуться во дворец. Малефицио был настолько рад окончанию свадебного балагана, что попросту отбывал номер, не вникая в происходящее. Впрочем, государственная машина Адмира в случае свадьбы любой из особ, принадлежащих к правящим Домам, работала без сбоев, и от кровных родственников невесты, за исключением родителей, не требовала ровным счетом ничего. Мать Аиды отсутствовала по уважительной причине – категорическому нежеланию Темнейшего выпускать подругу дней былых из Бездны хоть на пять минут. Отец, впрочем, также отсутствовал – если не считать превосходно выполненной голограммы, возникшей в магистрате, чтобы расслабленно махнуть рукой в сторону нотариуса и менталиста. В этих ролях, поскольку речь шла о браке княжеской дочери и наследника Первого дома Раймира, выступали члены Тёмного Совета. Глядя на серьёзных до чопорности и безупречно вежливых друг с другом Изначальных в парадных одеяниях было сложно представить, как Астарот и Маклин без конца грызутся друг с другом на всех заседаниях. «Оформляйте», – процедила голограмма и растаяла в воздухе. Присутствующие с облегчением вздохнули: в своём нынешнем состоянии глава Первого дома был способен украсить любой праздник примерно как погребальная урна, прилюдно опрокинутая в чашу с пуншем. Только невеста едва заметно надула губы – что ж, сестра всегда считалась папашиной любимицей, вероятно, в столь важный день рассчитывала на более трепетное отношение. Ладно, будем надеяться, жених ей компенсирует всё недополученное в отчем доме внимание, вон как смотрит на суженую, глаз не отводит, словно боится, что она вот-вот исчезнет. Кстати, самому пора бы вспомнить, что явился сюда не один – Малефицио покосился на Нору. Подруга, казалось, вовсе не следила за процедурой, зато сосредоточившегося на проверке добровольности намерений невесты и жениха графа просто-таки ела глазами, как солдат-первогодок – сержанта. И расслабилась лишь тогда, когда проверка, судя по всему, закончилась, и Маклин коротко, по-военному, кивнул, разрешая провести церемонию.
– Ты сегодня не на службе, – мысленно поддел ее Малеф. За проведённое во дворце время они облазили все закоулки, но более веских поводов считать, что Тойфель где-то рядом, нежели чутьё, на которое упорно ссылалась Нора, так и не возникло. В последние две недели поиски вовсе пришлось свернуть – очередной отцовский приступ, похоже, затянулся, а Малеф прекрасно знал, как легко в таких случаях Осенний превращается в смертоносный психоделический лабиринт. Пустые гулкие галереи, уходящие в никуда, внезапно обрывающиеся лестницы, комнаты без окон, зато с произвольно исчезающими и возникающими дверями... Пока он не ознакомился с азами пространственной магии настолько, чтобы хотя бы представлять, чего ждать от архитектурных батюшкиных фантазий, его юность была полна не самых приятных сюрпризов. – Даже если братец повис гравюрой на стене магистрата, это уже не твоя забота.
Нора вздрогнула, словно её разбудили, и повернулась к любовнику.
– Ничего не понимаю, – мысленная речь обычно была менее эмоциональной, чем обычная, но даже по ней было несложно понять, что Нора в замешательстве. – Только что, сразу после проверки новобрачных, граф отменил приказ. Искать Тойфеля больше не надо.
– Нам же легче, – Малефицио сделал пару шагов назад, увлекая за собой подругу. Новобрачные заканчивали подписывать бумаги, и собирались выходить из магистрата в сопровождении ближайших родственников и друзей – оказаться вплотную к парочке и засветиться на всех снимках разной степени официальности Малефицио совершенно не хотелось. – Скорее всего, копаясь в голове у сестрицы, граф выяснил, что Тойфель всё же удрал на какую-то из отдаленных Пластин. Не удивлюсь, если Аиде он сообщил о побеге, но не удосужился даже адрес оставить, это было бы вполне в его духе…
Нора неопределённо качнула головой и нахмурилась, вполне логичное предположение, казалось, ничуть её не убедило, но она слишком устала от собственных бесплодных попыток и общей суеты.
– Придворной дамы из меня не вышло бы, – усмехнулась она без малейшей тени сожаления. – Лучшие образчики этой породы пытались со мной общаться, но и они нашли себе занятия поинтересней, чем медленно вариться в этом ядовитом супе. Их повелительница, похоже, тяжело переживает массовый матримониальный демарш. Не понимаю, как она могла из легендарной Всадницы превратиться в… это.
– Не забивай себе голову, завтра нас тут не будет. – Демон открыл портал и подал подруге руку.
Впрочем, не от всех придворных дам можно было легко ускользнуть: у входа в Осенний Малефицио уловил аромат знакомых духов – запахи каких-то увядающих горьковатых листьев, лесного мха и экзотических фруктов сливались с неопределимым еле заметным подтоном, напоминающим чернила или краски. Лекарство так пахнуть не могло, а вот какое-нибудь приворотное зелье – вполне. Впрочем, приворотным состав не являлся, это мог легко установить любой сведущий в ядах и зельях маг. Тайный рецепт, ингредиенты, которые трудно, почти невозможно найти – но ни грана магии, это особо ценилось.
Герцогиня, похоже, решила воспользоваться подходящим случаем и, подобно простым фрейлинам, открыть на свадебном празднестве собственный охотничий сезон – строгий брючный костюм цвета государственного флага она выбрала так, что с неё не сводила глаз и мужская, и женская часть прибывающих гостей, по разным причинам. Многие понимали, что Герцогиня нацелилась на вполне конкретную крупную дичь, но не все были готовы позлорадствовать в случае неудачи, среди придворных нашлись бы желающие утешить бывшую некоронованную королеву.
Холодным царственным кивком ответив на реверанс Норы и благосклонной улыбкой – на почтительный поклон Малефицио, Герцогиня не стала ходить вокруг да около:
– Дорогой сын, надеюсь, ты способен оторваться от своего хм… эскорта, чтобы проводить меня в зал?
– Со всем моим почтением, матушка, вынужден сообщить, что вас неверно информировали, – о кристально честный взгляд Малефа ушибся бы любой менталист рангом ниже графа Маклина, а то и Князя. – На территории Осеннего я являюсь сопровождающим лицом леди Алиенор, а вовсе не наоборот. Если миледи сочтёт возможным отпустить меня для того, чтобы я мог исполнить сыновний долг… – он повернулся к подруге и склонился к её руке в отточенном придворном поклоне. Если бы Герцогиня могла убивать взглядом, без жертв бы не обошлось, – Алиенор сделала вид, что никогда не видела ничего интереснее, чем парадный камзол Малефицио и уставилась на серебряное шитье, кусая губы, чтобы не расхохотаться: наверняка среди сплетен, которые немедленно поползут по всем закоулкам, будут и самые фантастические. Надо будет потом незаметно поинтересоваться, какие далеко идущие выводы из этой мизансцены сделали придворные кумушки…
– Разумеется, сыновний долг превыше всего, – она постаралась как можно точнее скопировать приветственный кивок Герцогини. Судя по веселым искоркам, мелькнувшим в глазах Малефа, ей это вполне удалось. – Я вас отпускаю.
***
Новобрачные уже заняли почётное место, но было заметно, что они разделяют общее напряжение. Даже в виде голограммы в магистрате Темнейший вызвал массу пересудов – почему на брачную церемонию он надел траур, никто так и не понял. Обычная подсказка – набалдашник трости – также ясности не добавила. Две причудливо переплетённые змеи – неужели намёк на жениха и невесту? Оставалось надеяться, что появление Князя на торжественном приёме как-то прояснит эту загадку. Аида выглядела ещё более недовольной, рассеянно смотрела сквозь толпу, словно отсутствие любимого отца сильно омрачало ей праздник. Господин мининдел, впрочем, блистал в своей роли, как начищенный канделябр. Ну так что взять с дипломата, будет улыбаться даже на колу, чтоб престиж державы не уронить. Внезапно мысленная шпилька частично воплотилась в реальности – лицо Габриэля застыло, улыбка приобрела черты какого-то насильственного пароксизма. Шум и оживлённые разговоры вокруг резко смолкали и обрывались, словно кто-то убавлял звук по мере продвижения по залу, и волны безмолвия расходились всё шире. Вскоре был слышен только дробный стук каблуков. И трости.
Нежданный гость шествовал по залу уверенно и неторопливо, и только знающему или очень внимательному наблюдателю удалось бы заметить в этой вальяжной поступи лёгкий диссонанс хромоты.
Кипенно-белая шевелюра была забрана в тугой хвост и уложена с той идеальной тщательностью, которой даже самые талантливые цирюльники могут достичь, только напрочь свихнувшись. Элегантный костюм в тонкую едва заметную полоску неуловимо напоминал доспех. Гладкий пластрон рубашки, увенчанный высоким, наглухо застёгнутым под горло воротником, искусной работы медальон на массивной цепи поверх безупречно повязанного галстука – всё выглядело как детали брони. На крышке медальона красовалась гравировка – изящный кинжал с трёхгранным узким клинком. Лацканами пиджака, как и безукоризненными стрелками на брюках можно было порезаться. Складывалось ощущение, что ансамбль создавался исключительно с целью превратить выверенную геометрию слоёв и линий и гипнотическое сочетание оттенков одного цвета в разновидность оружия, вызывающего при длительном созерцании снежную слепоту. Узкие щегольские туфли из драконьей кожи наносили удар последний и решительный – невозможно было понять, повторяли они тоном хоть какую-то из прочих деталей, или же выводили всю виденную ранее белизну на совершенно новый уровень. Ни единой пылинки на них не было – Светлейший всем обликом будто бы запрещал идею оседания пыли и грязи на своей особе, вынуждая их искать пристанище подальше от государевой обуви и персоны в целом.
Шедшая на почтительном расстоянии свита – краса и гордость Светлого совета – выглядела бы куда естественней в роли расстрельной команды или отряда интервентов, на верных друзей и товарищей жениха раймирские князья были мало похожи, но лямку тянули добросовестно. Когда тишина стала почти абсолютной, а всё внимание оказалось приковано к нему, Светлейший наконец милостиво воздел трость в знак приветствия, и под сводами разнёсся ровный звучный голос:
– Полагаю, мы прибыли вовремя.
Благосклонный взгляд и исполненная тепла отеческая улыбка, адресованные сразу и новобрачным, и гостям, отдавали точностью идеально отлаженного механизма.
– Этот день можно по праву считать знаменательным для обеих наших держав. Мы надеемся, что союз двух детей Правящих домов будет не просто очередным уверенным шагом на пути укрепления мира и добрососедского порядка в отношениях между народами Раймира и Адмира, но станет тем самым последним камнем, что навеки замурует в склепе небытия нелепую и губительную вражду прошлого. Но не всё древнее непременно оборачивается злом – за сегодняшний великолепный праздник мы должны благодарить приверженность нашего державного брата старинным брачным обрядам. Признаёмся, мы сами по долгом размышлении не смогли бы найти для нашего сына лучшей и достойнейшей второй половины. – После короткой паузы Светлейший продолжил. – Мы сочли, что эти прекрасные животные, – немигающие глаза уставились на новобрачных, словно речь шла о них, – окажутся подобающим даром возлюбленным нашим детям, – изящная рука взметнулась в повелительном жесте, и в зал практически вбежали слуги, ведя в поводу пару диомедовых коней – пепельно-вороного и светло-солового. Молодые жеребчики настороженно оглядели зал, синхронно, словно подчиняясь неслышной команде, замерли, а потом уверенно двинулись вовсе не туда, куда тщетно пытались направить их конюхи, а к столу с закусками. Своеволие диомедовых коней было известно всем присутствующим. Малеф с трудом сдержал ухмылку – в отличие от провинившихся слуг, он прекрасно понял, что случилось – очевидно, никто не позаботился заранее проверить, насколько крепкими заклятиями снабжена сбруя. В Осеннем заклятие подчинения, наложенное крайне халатно, исчезло и позволило хищникам проявить свою натуру избалованных и не слишком добрых детей во всем блеске. Аудитория стряхнула наваждение, и в зал вернулся привычный фоновый шум. Малеф, коротко извинившись, отцепил от себя матушку и ринулся на выручку конюхам, поняв, что лучшего момента для отхода может не представиться. Его примеру последовала ещё пара энтузиастов – вороной оторвался от закусок и жадно сунул морду в фонтанчик с игристым, что не сулило ничего хорошего, хотя и вызвало смешки в толпе. Светлейший лишь рассеянно кивнул Рафаэлю и остальным членам Совета и неспешно отдрейфовал поближе к эпицентру цирка с конями. В бесцветных глазах мелькнула едва заметная искра интереса, губы сложились в тонкую выжидательную полуулыбку, мгновение спустя ставшую любезной. И всякий желающий мог без труда наблюдать, как владыка Раймира галантно склоняется к руке временно оставшейся без сыновнего эскорта герцогини ди Малефико.
К сожалению, этот жест остался незамеченным изрядной частью аудитории – переполох возле накрытых столов привлекал куда больше. Судя по оживленным переговорам наблюдателей, в толпе гостей уже делали ставки, кто победит – почуявшие свободу наглые диомедовы кони или компания, отправившаяся изгонять подарок властителя Раймира из зала. Будь дело не в Осеннем, основательно порезвиться на празднике лошадям бы не светило: несмотря на силу, клыки и изобретательный ум, ни малейшим иммунитетом против магии они не обладали. Но отсутствие магии шансы не просто уравнивало, а давало зверям изрядный перевес – о чем, как нетрудно догадаться, была вполне осведомлена прислуга, нимало не желавшая рисковать собой ради спасения роскошного ужина. Первый, кто попробовал ухватить вороного за болтавшийся повод, едва успел увернуться от копыт – скотина своротила стол, и тем самым избавилась от очередного желающего совершить подвиг. Второй вовремя отмахнулся от щёлкнувших возле плеча клыков. «Дарёным коням, говорите, в зубы не смотрят? А зря, не помешало бы», – чужих ошибок Малеф старался не повторять, предпочитая совершать собственные. Убедившись, что отстоявшие стол для себя диомедовы кони снова принялись за угощение, он с невозмутимым видом зашел сбоку, не слишком приближаясь к «оккупантам», и уцепил со стола румяную котлету на косточке. Откусил. Фыркнул, почти как лошадь, вызвав смешки за спиной – и, убедившись, что косятся на него после этого демарша не только зрители, спокойно припечатал: «Дрянь какая-то. Зажарено так, что не разобрать, из кого сделано». Судя по тому, что соловый оскалился в ухмылке и спихнул носом на пол недоеденный окорок, хищная тварь разделяла мнение демона о свадебном меню. Вороной оторвался от фонтанчика, всхрапнул и насторожил уши – неожиданному парламентёру он явно не доверял. «Подвинься, пожалуйста», – Малефицио, сохраняя недовольное выражение, схватил со стола хрустальный резной бокал и подставил его под фонтанчик с игристым. Вино оказалось великолепным – нежный, искрящийся брют с островатыми лимонными нотами и лёгким тёплым ароматом, напоминающим о летних земляничных полях, – но роль следовало играть до конца. Все знакомые Малефу лошади были неимоверными сластенами – именно здоровенный шоколадный торт, притащенный в денник, некогда позволил ему триумфально прокатиться на Пиздеце. – «И здесь дрянь», – горестно констатировал демон. – «Кислятина», – он выплеснул вино на пол и воззрился на вороного. – «Неужели тебе это нравится?» Вороной задумчиво мотнул головой. «Ну и зачем так страдать?» – риторически вопросил парень. – «Пойдем отсюда – я знаю, где раздобыть хорошее мясо и сладкие фрукты», – кони нерешительно уставились на него. Как детей, их манило обещание более вкусных угощений. – «Не хотите – можете оставаться здесь», – Малеф тряхнул волосами, как лошадь гривой, и неспешно пошёл вон из зала. – «Если вдруг вечером вам не достанется парного мяса, никто не скажет, что я не предупреждал. На свежую ягнятину и телятинку желающих хватает, основное веселье не тут, а в парке», – соловый вздёрнул башку от стола и принюхался, раздувая ноздри, а затем облизнулся. Малефицио с трудом удержался от ухмылки – простенькое бытовое заклинание было совершенно никчемным, всего-навсего создавало небольшой сквознячок, и, наверное, именно из-за своей бестолковости обычно получалось у него даже в Осеннем. На этот раз едва заметный ветерок принес с собой аромат свежего, только начавшего обжариваться на кострах и мангалах мяса, и это окончательно убедило раймирских лошадей. Они сперва нерешительно, а затем все увереннее двинулись к выходу следом за провокатором.
Закрывающая обзор делегация князей только после этого рассредоточилась по залу – не каждый день можно было видеть княжеского сына в роли дрессировщика на манеже. Похоже, свадьба всем запомнится надолго, но вряд ли только этим. Иду занимали схожие невесёлые мысли. На Герцогиню она смотрела так, словно обдумывала приговор: приказать зарыть неуместную гостью целиком или всё же оставить голову на поверхности в благодарность за временное избавление от пристального внимания Светлейшего. Выглядел он необычайно оживлённым. Герцогиня тоже, казалось, была искренне увлечена завязавшейся беседой и находила хищническую любезность отца очаровательной. Смутная тревога незаметно распространялась по залу, заставляя более чувствительных особ замирать на месте и прислушиваться. Спустя мгновение Габриэль тоже ощутил звук, слишком низкий для обычного диапазона, болезненно отзывающийся во всём теле. Побледневшая Ида тронула его за рукав и показала в отдалённый конец зала. Звук нарастал неумолимо и быстро, с монотонной маниакальной настойчивостью, способной сбить дыхание и сердечный ритм. Многие гости, морщась, тёрли кто виски, кто глаза, с проклятиями хватались за воротники и беспокойно озирались. Некоторым сделалось откровенно дурно.
Но вскоре скромную фигуру в лиловом мундире заметили даже те, кто был на грани обморока. Темнейший наконец прекратил аплодировать и неторопливо покинул кресло. Ида тихо охнула, заметив на поясе у отца Левый. Свои легендарные боевые хлысты он не носил при себе на публике, как говорят, со времён Первой вселенской. Лицо государя и повелителя взрезала радушная улыбка, причём радушие было совершенно особого сорта. И навевало мысли о гостеприимно распахнутой пасти исполинского зухоса, собирающегося показать любому зазевавшемуся все подводные красоты вплоть до самого дна. Темнейший был чем-то очень доволен, и в довольстве этом присутствовал пугающий аффект. Взгляд Князя лишь на пару секунд задержался там, где стоял Светлейший под руку с Герцогиней. Кивнул брату в знак приветствия и со странной скрежещущей интонацией бросил в пространство:
– Прекрасно.
Никто не успел опомниться – следом резко погас свет. Непроглядная тьма скрыла всё, как упавший занавес.
Глава 12, в которой количество браков продолжает стихийно увеличиваться, а Князь под шумок выходит из депрессии неизвестно кудаГлава 12, в которой количество браков продолжает стихийно увеличиваться, а Князь под шумок выходит из депрессии неизвестно куда
Голограмма, появившаяся перед валяющимся – наконец-то в собственной кровати и даже, для разнообразия, в полном одиночестве – Малефом была странной: рядом с сидящим на диване Маклином почему-то маячил Астарот. Оба чуть ли не хором торопливо пробормотали сакраментальное «ни с тобой, ни из тебя, ни для тебя», которое пришлось вернуть прежде, чем удалось вылезти из постели и начать одеваться, и мрачно сообщили, что они были бы неимоверно рады видеть княжеского сына у себя. Немедленно, если это возможно. Предположить, что драгоценные коллеги решили устроить дуэль и ищут секундантов, мешал интерьер, в котором находились эти двое: прекрасно знакомый Малефицио рабочий кабинет графа. Дуэль двух Изначальных в центре столицы? Разве что здание Третьего отделения решено снести до основания и построить заново, – Малеф через голову натянул полузастёгнутую рубаху, поленившись даже заправить её в штаны, не глядя, сунул ноги в первые же вытащенные бытовым заклинанием туфли и шагнул в портал.
Он ожидал чего угодно, но никак не вопроса, не согласится ли он как старший из пребывающих в Пандеме наследников временно заменить драгоценного батюшку. Долгие годы при дворе позволили Малефу лишь недоумённо вскинуть брови и сдержанно поинтересоваться, с чего вдруг у собеседников возникла такая странная мысль. Он, конечно, был не вполне искренен и государственный переворот давно полагал прекрасной идеей. Но увы, не сейчас – настроение, в коем с самого начала свадебных торжеств пребывал отец и повелитель, благодушным не назвал бы никто. Позавчерашнее шоу изрядно взбодрило светскую жизнь и наверняка позабавило добрых горожан, но неминуемо грозило новым витком обострения. Паранойя была в целом присуща всем Изначальным, но отец не зря звался Первым среди равных. В какую стройную картину Темнейший может сложить банальное исполнение сыновнего долга, случайный укротительский жест доброй воли и недвусмысленное, как драконий рёв по весне, отбытие дядюшки под руку с Герцогиней, сомневаться не приходилось. Сам не успеет – всегда найдётся, кому подсказать…
Маклин с Астаротом переглянулись.
– Ненадолго, – уточнил Маклин. – На один вечер.
– Гарантировать вашу безопасность мы, конечно, не можем, мы не всесильны, – дополнил прокурор, – но заранее заверяю, что ничего незаконного вам делать не придётся. Во избежание недоразумений, объяснить причины столь неожиданной просьбы мы сможем только после вашего согласия. В обоих случаях, согласитесь вы или откажетесь, клятва уже дана, и никакими последствиями отказ не грозит.
Малефицио вздохнул и уселся на край стола, нагло отодвинув громоздившуюся там стопку бумаг. Материализовал кружку с кофе, приложился, подумал и добавил туда изрядную порцию коньяку.
– А согласие? – ехидно поинтересовался он. – Какими последствиями грозит оно?
– Успешным бракосочетанием одной вашей родственницы и одного нашего общего знакомого, – уклончиво ответил прокурор. – Согласно законам Адмира, в случае отсутствия или болезни родителей невесты заменить на церемонии бракосочетания отца может любой старший родственник мужского пола, а роль матери может играть старшая родственница, дуэнья или же иное заслуживающее доверия и обладающее безупречной репутацией лицо женского пола.
– Потрясающе, – Малефицио материализовал набитую трубку и закурил. – Можете считать, что я решил пожертвовать собой ради счастья двух любящих сердец. И объясните, наконец, куда вы хотите меня втравить? Откуда у меня взялась очередная незамужняя родственница, да ещё столь близкая, что, кабы не патологическая папашина хандра, вести девицу в магистрат следовало бы ему?
***
Вовремя брошенная щепотка определённости пошла на пользу Большому Котлу – добрые горожане и гости столицы, уставшие от затянувшегося ожидания, наконец могли отпраздновать замужество любимой дочери любимого правителя, спровоцировавшее настоящую брачную эпидемию – после череды свадеб двору грозил кадровый кризис, большинство фрейлин спешно отправлялось в Горный Удел. Его властитель и вовсе лишил семейную сокровищницу Четвёртого дома одной из главных драгоценностей – прелестная Воламена согласилась стать женой Рюбецаля. Устроенное Маммоной грандиозное пиршество совпало с менее масштабным, но более шумным праздником в ставке принцев ши – наследники Благого и Неблагого дворов так сдружились с министром иностранных дел Адмира, что пригласили его дать концерт.
Однако не все бывшие претенденты стремились вернуться на родину – его милость Лотар Йенский, кузен министра обороны, неожиданно принял решение остаться в столице и поступить на службу в Легион. В этом немалую роль сыграло его случайное увлечение, к удивлению всех закончившееся скоропостижной женитьбой. В этом немедля усмотрели умысел Даджалла, поскольку избранница знатного вервольфа оказалась офицером Легиона. Сам он неожиданно появился на церемонии в качестве представителя невесты. Мать жениха, вдовствующая леди Доротея, после известия о браке сына с недолговечной безродной сиротой, не смогла прибыть по состоянию здоровья, и замещать её пришлось барону Хорсту Ингридссону на правах старшего родственника.
Но этим вечером под дверями баров, кабачков и иных питейных заведений всё ещё шло по очередному кругу бурное обсуждение торжества в Осеннем. Устроившие пьяный погром дарёные кони едва не затмили двуногую элиту по части народных симпатий, хотя в их внезапном освобождении некоторые особо увлечённые конспирологи углядели шуточку Светлейшего, тонкий оскорбительный намёк на древний ритуал принятия титула владыки владык, имевший хождение на отдалённых Пластинах. Ловить коней в его ходе, правда, категорически воспрещалось, а спасали остатки свадебного стола и жизни важных придворных шишек, если сосчитать все версии разом, около сорока отважных добровольцев, включая княжеского сына. Всякий, сообщавший новое имя, только на крови не клялся, что узнал его от уважаемых людей, близко знакомых с очевидцами. Больше, чем судьба буйных жеребчиков, народ волновало лишь зарождение скандального романа Герцогини и Светлейшего. Дружно сочувствовали обоим государям (своему – чуть менее ехидно), а Герцогиню сравнивали с Лилит: та тоже металась между двумя тронами, да только села-то в итоге в Бездну. Капризы и коварство ветреной красотки отлично объясняли причину мрачной меланхолии Темнейшего. Спорщики сходились в общем чаянии, что государь мудро сумеет утешиться в этот раз чем-нибудь не слишком разрушительным для страны. Не утихали словесные баталии и по поводу тем менее свежих – свои пенки с народного варева сразу же сняли ушлые букмекеры, так что в толпе гуляющих были и те, кто пил одновременно на радостях и с горя. Процент выигравших был сравнительно невелик, впрочем, нельзя сказать, чтобы пандемцы вообще полагали хоть одного из кандидатов по-настоящему достойным.
– Выбрать эту унылую протокольную рожу из Совета белоризников? Адмир под Раймир лёг, получается!
– А ты что, свечку держал, чтоб знать, кто там под кем? Это не с врагом спуталась, это наши в тылу! Она из брата-раздолбая целого министра сделала, а Джибриль – родной сын нашего премьера, понимать надо!
– Позвольте, нет ли тут намёка на скорое возвращение на политическую арену господина Жабы? Его хитрый фокус с Третьим домом даёт пищу для размышлений…
– Если и хитрый фокус, то не его. Дворец он, по-твоему, на радостях чуть не спалил?
– Имел бы право – такое предательство!
– Это явно какая-то тонкая политическая игра, которой нам не понять. Может, мы на пороге слияния двух Великих домов!
– Держи стакан выше, а кто главой-то будет? Жаба или Гадюка?
– График составят, – откуда-то сбоку авторитетно заверил звучный баритон под довольное девичье хихиканье. Спорщики тоже одобрительно заржали, но оглянулись с опозданием – шутник со своей дамой уже прошли мимо и смешались с толпой.
– Милый, надеюсь, это неправда? – девушка игриво пощекотала своего кавалера за ухом. Тот по-кошачьи прищурился, и с деланной серьёзностью возмутился:
– Зачем нужен этот спятивший старый хрыч, когда у меня есть ты?
– Лжец. – Спутница откровенно веселилась. – Ты это говоришь только потому, что ярмарка окончена, и я скоро уеду.
– В этом вся прелесть, не так ли? Сияние разноцветных вечерних огней, шум толпы… – Белозубая ухмылка на миг сделалась хищной, но девушка отвлеклась, наблюдая за уличной потасовкой, и пропустила момент. – А хочешь – оставайся, что за радость перекладывать бумажки в вашей почтенной конторе да бегать по прихотям вышестоящих.
– Можно подумать, ты от этого свободен, – девушка фыркнула. – Так или иначе, все делают то же самое, вопрос в уровне.
– Я – исключение. – Асмодей остановился и жадно втянул вечерний воздух тонкими резными ноздрями, словно ища нечто неуловимое в пьянящем карнавале уличных запахов. Затем плавным движением танцора развернул свою даму лицом к оживлённой улице, притянув к себе. – Это мой город, до последнего камешка, до последней пылинки на мостовой. Он никогда не бывает тихим и спокойным, и его постоянно надо держать в узде. Из окон кабинетов такие вещи не увидеть. Их можно только почувствовать.
Девушка промолчала, но глубоко вздохнула и откинулась назад, капризно изогнув шею для поцелуя. Приятное разнообразие после этой восхитительной истории. Ничто не мешало отправиться во дворец прямо сейчас – девица явно не против плюнуть на обещанную культурную программу. Музыка, взрывы хохота и весёлый гомон на улицах Пандема отлично заглушали тот мучительный и неприятный гул, отголоски которого, казалось, следовали по пятам, заставляя время застывать, а пространство – дробиться. Живое тепло податливого тела прогоняло холод, от того, чтобы взять слишком много, надёжно удерживало изобилие вокруг. Он замер и прислушался, предоставив своей нетерпеливой подруге считать это романтичной паузой. Жизнь буквально кипела рядом. То, иное – тоже. Он терпеть не мог любой дискомфорт, хотя прекрасно его переносил в случае необходимости. Но это было безмерно далеко от привычных координат. Не потому ли посреди самой безобразной пьянки или разнузданной оргии лицо Самаэля иногда становилось таким отрешённым? «Некромантия – для бедных. Всегда знай точно. Тебе могут помочь лишь в обратном, любая ошибка – шанс и, чтобы воспользоваться им, не нужно ничего».
– Асмо? Ты меня слышишь? Там, кажется, происходит что-то любопытное, – подружка опять отвлеклась и бодро тянула его куда-то. Он не сразу осознал, куда, но очертания здания магистрата помогли более прочно закрепиться в этой реальности. Асмодей удивлённо распахнул глаза – для разнообразия этим вечером синие, как сумеречное южное небо. Такого, мягко выражаясь, столпотворения в столь поздний час в пандемском магистрате не ожидал даже он. Тёмный покосился на висящую на его локте даму, пытаясь припомнить её имя. Как некстати, Хаос побери, ему пришло в голову завести очередной романчик… Дама, очевидно, поняла всё на редкость превратно – окинув взглядом собравшихся, томно протянула:
– Асмо, дорогой, ты собрал своих друзей, чтобы устроить мне праздник? Это неимоверно мило с твоей стороны…
Левиафан чуть сдвинулся, теперь одетую в полюбившийся костюм островного жителя Аиду было достаточно трудно разглядеть. К счастью, волосы невесты были спрятаны под шляпу, прикрывавшую полами лицо, а ни малейшей разницы в мужском и женском одеянии островитян не заметил бы ни один житель Пандема – даже застёжка не отличалась, пуговицы на просторной рубахе заменяла верёвочная шнуровка. Довершал картину плащ, несомненно мужской, так что не отличавшуюся формами высокую княжескую дочь любой принял бы за подростка-вестового или денщика, отирающегося при адмирале.
Малефицио, словно устав подпирать здоровенный конторский шкаф, сделал несколько шагов в сторону парочки, чем окончательно закрыл Асмодею обзор. Война заметила маневр и еле заметно одобрительно кивнула, делая вид, что изучает висящие на стене конторы дипломы и эдикты, выписанные тушью на потрёпанных листах пергамента и оправленные в золочёные рамы. Услышав мысленную речь, она прищурилась.
– Чтобы сделать эту ночь для нашего общего знакомого несколько более запоминающейся, чем он рассчитывал, мне понадобится ваша помощь.
– Валяй, Безопасность, – так же мысленно откликнулась женщина. – Возможно, вдвоем мы смогли бы его даже пристукнуть, но здесь многовато свидетелей.
– Увы, – уже вслух вздохнул Малеф, и, стараясь по-прежнему перекрывать Асмодею обзор, подошел к Войне и обнял её за талию, нежно поцеловав в щёку. Затем, не размыкая объятий, перевёл взгляд на подругу Асмодея. – Мне больно вас разочаровывать, синьора, но ваш будущий супруг – глаза Тёмного князя увеличились еще больше, и Малеф с трудом удержался от желания совершенно по-мальчишески показать ему язык – не имеет к этому ни малейшего отношения. Мы собрались здесь потому, что эта прекрасная дама наконец снизошла к моим мольбам и оказала честь стать моей женой, – Война, подыгрывая, склонила голову ему на плечо и изобразила влюбленный взгляд, мысленно прошипев: – Перегибаешь, Безопасность, наврал бы, что собираешься переписать на меня пару загородных домов, что ли…
Проигнорировав шпильку, Малеф продолжил разливаться соловьем:
– Но, разумеется, мы ничуть не торопимся, и с удовольствием пропустим вас вперед – нетрудно догадаться, что лишь удивительно сильная любовь могла заставить главу Третьего дома пренебречь подобающей свитой и заявиться в магистрат со своей избранницей среди ночи.
Даме изложенная Малефицио версия явно пришлась по душе – она смотрела на Асмодея, как ребёнок на новую игрушку. Точёное лицо Тёмного князя доли мгновения оставалось неподвижным ликом статуи – несложно было догадаться, что он лихорадочно просчитывает варианты. Сообщить, что никакого скоропостижного брака не планировалось, означало напрямую признаться, что он банально шпионил. Кабинет дежурного нотариуса в магистрате – не то место, куда приводят даму на экскурсию. Жениться на очередной любовнице в данном случае было меньшим из зол – Асмодей не единожды проделывал этот фокус. Ещё один брак, ещё один развод… Но неужели рыжая и княжеский сынок действительно крутили роман настолько тайно, что никто не догадался? И как Князь отнесётся к браку заклятой с его собственным сыном? Асмодей на мгновение даже усомнился в том, что повелитель всеведущ – лично он как глава Дома такого бы не допустил, конфликт лояльностей мог повлечь самые неожиданные последствия…
Ладно, со всем этим будет время разобраться, – Тёмный князь галантно предложил любовнице руку и прошествовал к столу. Астарот вместо дежурного нотариуса и Маклин в роли дежурного же менталиста… похоже, это серьезнее, чем казалось на первый взгляд. Возможно, такие известия послужат отличным лекарством от государевой затяжной хандры. Жена может не свидетельствовать против мужа, но если она – Всадница Повелителя, а муж – государственный изменник? Кем была бы без Князя – очередным пугалом, разгуливающим в плаще из падали по завалам трупов приматов-однодневок да стирающим в глуши портянки на смерть. Кровная печать не убивала своих носителей, и не она же сводила многих из них с ума. Преступная глупость и – как следствие – неверное понимание свободы воли. Потому Изначальных среди принявших печать всегда было исчезающе мало. В нынешней четвёрке и вовсе…
Маклин закончил проверку невесты и уставился на Асмодея с отвратительно лучезарной улыбкой. Пути к отступлению были отрезаны, и Асмодей, покорно проходя давно знакомую процедуру, отвлекся, не успев осознать, что в собравшейся среди ночи компании показалось ему самым странным.
Понял он это лишь на следующий день: сидевший в углу и не обративший на него ни малейшего внимания криос Архипелага, адмирал флота Его Инфернального Величества, и прочая, прочая, прочая. Обманчиво незыблемая опора престола, он никогда не оспаривал власть Темнейшего и угрожал отложиться от «этого балагана» скорее для того, чтобы позлить сотоварищей по Совету, нежели всерьез… Одет был по-походному, никаких парадных одеяний, приличествовавших гостю на свадьбе княжеского сына, да с мальчишкой-адъютантом у плеча… Асмодей прикрыл глаза – фотографическая память высшего демона позволяла буквально увидеть единожды возникшую картину снова. Лицо парня скрывал капюшон, но островная одежда сомнений не оставляла – адмиральский спутник не был спешно прихваченным в качестве посыльного местным слугой из гостиницы. Не свадьба. Заговор, вне всякого сомнения… кто из них метит на трон, в ком ошиблись они с Темнейшим? Княжеского сына можно не брать в расчёт – экземплярчик многообещающий, но слишком молод. Однако им вполне могут управлять более искушенные в интригах – мать этого красавца демонстративно отбыла в Раймир с соответствующей свитой и – как мило, не видел бы своими глазами, не поверил бы – рука об руку со Светлейшим. Возможно, шоу с конями было затеяно владыкой Раймира намеренно, чтобы провернуть эту примитивную, но превосходно раздражающую комбинацию? Но почему тогда, Хаос его побери, Князь столь равнодушен к возможной измене?
***
Недуг Великого напоминал молчаливую смерть. От неё не было спасения, меньше, чем за четверть луны, в края вечной охоты равно уходили хвостатые и бесхвостые. Избранный лисий народ хранила от напасти милость Великого, а сам он, будучи всесильным божеством, и подавно не мог подхватить эту дрянь. Но почему, почему ещё недавно благодушный Великий скрылся в логове и то кидался на всех без причины, то лежал в странном своём параличе, неподвижный и жуткий? Предупреждающе скалил клыки и порыкивал на забредавших в кабинет миньонов-самцов, защищая территорию, и огрызался даже на ласковых, назойливых в своей доброте, но очевидно не желавших дурного самок? Неслыханное дело – даже верному старому отоциону всё чаще приходилось на всякий случай укрываться в спасительной тени Блаженного Поддиванья. Алерт очень проникся к одной из самок Осенней колонии, сменившей бесполезного и глупого наглеца, осмелившегося хватать Пророка Фырфа поперёк брюха, как ребёнок – тряпичную игрушку. Нахал был, разумеется, покаран, – Алерт удовлетворённо прикрыл глаза и облизнулся – на вкус кровь негодяя была ничуть не хуже кроличьей. Самка, откликавшаяся на смешную кличку Мэгс, была доброй и почтительной – Алерт иногда позволял ей расчесать свой мех и благосклонно относился к мелким, но неизменно приятным приношениям вроде свежайших суточных цыплят или спелых, нежных фруктов. Поначалу Алерт побаивался, что Великий в очередном приступе может случайно зашибить её лапой или вовсе загрызть, но самка была ушлой и опытной, умела ловко обращаться с Владыкой, отводя его гнев не только от себя.
Алерт серьёзно опасался, что слабостью великого воспользуются Серебристый или Огненная. Серебристый был силён и опасен, но ему хватало своей колонии, и появлялся он изредка, лишь затем, чтобы оставить метку-другую в логове брата. Но вдруг он передумает и захочет Осеннюю колонию себе? А лживая сука, обжигающая прикосновением, и раньше вострила клыки на всё, без исключения, до последней шерстинки и ничтожного зёрнышка песка. При ней Великий всегда делался страшен. Возможно, она его укусила, передав злую болезнь? Может ли быть так, что болезни смертных – отражение божественных хворей, просто боги не могут от них умереть? Алерт принюхался и раздражённо чихнул, когда сквозняк донёс до него очень слабый, но всё-таки знакомый запах. Лис жил давно, однако нюх его не утратил остроты: везде – и в парке, и во дворце – витал терпкий, щекочущий ноздри аромат, похожий на Её метку. Племя тоже чуяло это, вероятно, поэтому гон начался раньше срока. Алерт пытался расшевелить Великого, но тот лишь отмахивался. Он словно шёл по следу, нимало не волнуясь о возможной угрозе даже в редкие моменты просветления.
Последние три дня Бесхвостый лежал в оцепенении, словно молчаливая смерть одолела его, запечатав судорогой челюсти, и Алерт предпринял последнюю попытку помочь Властителю лисьего народа. Он покинул престол Великого, который избрал своим наблюдательным пунктом, и осторожно, то и дело припадая к полу и насторожив уши, чтобы не пропустить даже мельчайшего звука, подполз к Священному Дивану. Распростёртое среди подушек неподвижное тело казалось ненастоящим, как чучело василиска, которое Алерт в юности победил прежде, чем успел понять, что коварный враг умер задолго до встречи с ним. Лис легко, как недопёсок, запрыгнул на диван, и громко заверещал – возможно, Великий услышит призыв и восстанет. Пусть его гнев обратится на верного спутника – пророк Фырф смиренно примет божественную волю, какова бы она ни была. Глаза Великого внезапно открылись, а цепкая лапа немедля ухватила отоциона за шкирку. Алерт был готов к тому, что сейчас его загрызут, но божество только стиснуло его в ладонях, поднесло к лицу, будто видело впервые, а затем бросило обратно на диван. Медленно, как бы преодолевая хватку молчаливой смерти, оскалилось, слепо глядя куда-то перед собой, и глухо проворчало: «Поздно».
Алерт, спешно нырнувший в подушки, осмелился высунуться из укрытия лишь тогда, когда воздух наполнил неожиданный для дворца запах – так пахнут иссохшие в песках тела и выжженное солнцем до потери цвета тряпьё. Там, где мгновение назад возлежал беспокойный лисий бог, лишь клочья чёрного дыма лениво оседали на покрывало.
Поспешно толковать явленный знак к добру или к худу Алерт не стал. Повозился в оставленной Бесхвостым вмятине, горячей, как нагретый бархан, и столь же полной невесть откуда взявшегося песка, и задремал, прикрыв нос пушистым хвостом. Разбудило его вторжение одной из самых неугомонных тварей Осенней колонии. Худощавый, грациозный и опасный, словно рогатая змея, самец, пританцовывая от скрытого напряжения, нервно обежал кабинет, всё обнюхал, порылся на столе, зло пнул стену в том месте, где чаще всего открывался проход. Затем упал на диван и сперва ткнулся мордой в сомкнутые ладони, но тут же вскинулся и воззвал к Великому с такой тоской, что Алерт понял: свершилось дурное. Он поднял морду – плут нуждался в помощи Того, Кто Даровал Лисам Мир, и долгом пророка было присоединить свой голос к этой мольбе. Алерт величественно уселся подле страдающего и тонко, пронзительно заверещал, распушив холку.
Когда последние лучи солнца погасли, уступив место сумеркам, два отчаянных и уже безмолвных зова окончательно слились в один.
- #His Fuckernal Majesty
- #Абсолютный Вахтёр
- #Повелитель шьюх
- #ах, какая женщина!
- #бытовой алкоголизм
- #всё это рок-н-ролл
- #дипломатия
- #каннибализм: весело и вкусно
- #массовые беспорядки
- #мимикрия и маскировка
- #наркологический диспансер
- #неожиданные встречи
- #позвоните родителям
- #политика
- #прикладная педагогика
- #примитивные религиозные культы
- #разговоры
- #секс по телефону и без
- #сложные семейные отношения
- #сплетни
- #так сказать сатана так сказать страдает
Jack of Shadows, блог «Pandemonium»
Глава 8, где одного члена Совета пытаются подвергнуть грубому насилию, а другой в очередной раз убеждается, что окружён благонамеренными идиотами и социально опасными типами
Вечер только начался, но веселье уже было в разгаре: смешанная компания СВРиБ и Третьего умудрилась абонировать чуть ли не половину зала и устроила импровизированную пьянку. По всей видимости, совместные гулянки на стройплощадке в парке наглому молодняку из обоих ведомств понравились… За сдвинутыми столами в очередной раз решалась судьба мира: на столешнице прямо поверх блюд с закусками, бутылок и прочей ресторанной параферналии мерцала иллюзия – довольно качественный макет Веера. Известные порталы между Пластинами светились цветными точками. Игроки разделились на две команды – «открывающих» и «закрывающих». Одним следовало успеть пройти и защитить порталы, другим – помешать противникам и закрыть все выходы с Пластин. Выиграли «открывающие», три незакрытых портала нагло светились алым в центре макета.
– Милый, ты смухлевал, – уютно устроившаяся на коленях Малефицио растрёпанная шатенка в яркой цветастой блузке с декольте ткнула любовника локтем. – Откуда на Техне три новых портала вместо двух выбитых? Вечер только начался, но веселье уже было в разгаре: смешанная компания СВРиБ и Третьего умудрилась абонировать чуть ли не половину зала и устроила импровизированную пьянку. По всей видимости, совместные гулянки на стройплощадке в парке наглому молодняку из обоих ведомств понравились… За сдвинутыми столами в очередной раз решалась судьба мира: на столешнице прямо поверх блюд с закусками, бутылок и прочей ресторанной параферналии мерцала иллюзия – довольно качественный макет Веера. Известные порталы между Пластинами светились цветными точками. Игроки разделились на две команды – «открывающих» и «закрывающих». Одним следовало успеть пройти и защитить порталы, другим – помешать противникам и закрыть все выходы с Пластин. Выиграли «открывающие», три незакрытых портала нагло светились алым в центре макета.
– Милый, ты смухлевал, – уютно устроившаяся на коленях Малефицио растрёпанная шатенка в яркой цветастой блузке с декольте ткнула любовника локтем. – Откуда на Техне три новых портала вместо двух выбитых?
– Я честен, как весы Монетного двора, – с достоинством отозвался Малеф, и на иллюзорном Веере загорелся изумрудный контур. – Ты взорвала первый портал, Джейк – второй… и куда, по-твоему, делась энергия, которую вы на пару туда всандалили? Проломила защиту и создала новый коридор. Я его закрутил, только и всего. Так что все три портала – ваш подарочек.
– Надеюсь, столь блистательное общество простит бедную провинциалку за вторжение? – возле возбуждённо обсуждавшей только что закончившуюся игру компании появилась высокая дама в старомодном закрытом платье и непристойно дорогих для подобного одеяния драгоценностях. Незнакомка была потрясающе хороша собой, посему вторжение ей, разумеется, охотно простили. Правда, участвовать в застолье мадам отказалась, и, не обращая внимание на желавших познакомиться парней из Третьего, пристроилась поближе к Малефицио. – Скажите, мы не могли встречаться раньше? – проворковала она.
Прежде, чем Малефицио успел отвертеться от навязываемого общества, в его голове прозвучал отвратительно знакомый манерный баритон: «Мой юный друг, вам выгоднее подыграть и выйти прогуляться. Иначе разговор состоится в другом месте, и речь пойдет о том, как позорно просчитались ваше ведомство на пару с конторой господина графа. Выбор за вами». Ментальная речь в исполнении Асмодея более напоминала ментальное изнасилование или допрос в Третьем – виски ощутимо сдавило. Малеф успел придержать Алиенор – девушка незаметно приподняла рукав блузки и готовилась активировать какой-то из служебных амулетов.
– Простите, синьора Випера, – княжеский сын изобразил официальную улыбку, в которой было столько же тепла, сколько в ведре жидкого азота, – не ожидал встретить почтенную матрону и бывшую наставницу моей обожаемой матушки в такое время и в таком месте. Надеюсь, ваш супруг и очаровательные правнуки благополучны? – краем глаза Малеф не без злорадства заметил, как вытянулись физиономии наперебой рвавшихся поухаживать за таинственной красавицей молоденьких егерей.
Алиенор оставила в покое служебный амулет, но осталась сидеть на коленях Малефа. Тот приобнял подругу и одним текучим движением умудрился встать и усадить её в освободившееся кресло. На столе материализовалась россыпь шеолов.
– Надеюсь, этого хватит, чтобы вечер продолжался, – Малефицио коротко поклонился «наставнице обожаемой матушки», мысленно посылая навязчивую даму в Бездну и поглубже в объятия Лилит. – Я к вашим услугам, синьора.
Неторопливо выходя из зала под руку с означенной синьорой, Малеф успел услышать капризное «Надеюсь, мальчики, мы успеем как следует повеселиться, пока мой драгоценный будет в поте лица ублажать несчастную старушку» и почувствовать, как на него навесили одновременно «дальнюю слежку» и «оберег». Последний был из разряда служебных и гарантировал, помимо всего прочего, быструю транспортировку тела в морг Третьего. Очевидно, бездарный спектакль Нору насторожил куда больше, чем хотелось бы.
– В министерстве культуры завелся лазурский шпион? – прошипел Малефицио, оказавшись на улице.
– Ну не здесь же, ми-и-илый, – Асмодей в женской ипостаси был невыносимо жеманен, но в локоть вцепился так, что вывернуться без драки не представлялось возможным. – У тебя ведь не может не найтись уютной берлоги, о которой никому не известно? Или предпочтёшь ближайшие кусты?
Малефицио молча открыл портал и, не давая «синьоре» опомниться, шагнул в него. Асмодей, вопреки ожиданиям, не ослабил хватки и даже не слишком удивился, оказавшись прижатым к стене между парком и Пустошами в зарослях держидерева. Со стороны Пустошей, разумеется.
– Эта берлога достаточно уютна? – светским тоном поинтересовался Малефицио, мимоходом испепелив пару веток. – Или поискать более уединённое место?
– Сойдёт, – синьора Асма каким-то неизвестным Малефу заклинанием заставила кусты сплестись над головой в подобие огромной корзины и для верности накрыла получившуюся беседку щитом. Усевшись на оголившийся песок, дама поморщилась. – Материализуй пару кресел, что ли, – без обычной манерности попросила она. – Как-то я не в форме сегодня.
Малефицио с подозрением покосился на Асмодея, но, пожав плечами, просьбу выполнил. Между креслами возник небольшой столик, над ним загорелся огонёк. Асмодей неуклюже переместился в кресло – чтобы встать с земли ему даже понадобилось опереться о подлокотник. Малефицио нахмурился – происходящее нравилось ему все меньше и меньше. Заставив шарик-светильник гореть ярче, он вгляделся в лицо напротив. Расширенные зрачки, заострившиеся черты, влажные от пота волосы – особыми познаниями в медицине начальник СВРиБ похвастать не мог, но, как и все боевики, раненых и умирающих повидал.
– Или глава Третьего дома – гениальный актёр, – процедил он, – или сюда пора звать ребят Мора.
– Или мы все же поговорим о том, как блистательно облажались СВРиБ и Третье, – оскалилась женщина. – Не беспокойся, мальчик, я не собираюсь умирать у тебя на руках.
Малеф кивнул. На столике появился графин и пара бокалов.
– Третья сверху полка отцовского шкафа, второй ряд. Проверил на себе, – Малеф наполнил бокалы и отпил из ближайшего, демонстрируя, что напиток не отравлен. – Спёр пару лет назад, но эта дрянь не меняет своих свойств. Боль снимает, поднимет хоть покойника, но отходняк на вторые сутки страшенный, имейте в виду.
Асмодей потянулся за бокалом и осушил его залпом. Затем откинулся на спинку кресла и сидел так несколько минут, словно прислушиваясь к себе. Когда он снова заговорил, интонации изменились, неизвестно откуда возник ускоренный рваный темп.
– Все, что видишь и слышишь с этого момента, – не дожидаясь приглашения, Асмодей наполнил свой бокал до краев и умудрился поднять его к губам, не пролив ни капли, – швыряй в кристалл. Лучше в два или три, с разных ракурсов.
Начальник СВРиБ молча подвесил один из кристаллов над столом, два других приткнул по бокам беседки. – Щит пропускает свет? – деловито поинтересовался он.
– Ни свет, ни звук, ни выбросы боевой магии, – женщина осушила полбокала и облизнулась.
– Прекрасно, – Малефицио материализовал на столе блюдо с ростбифом, подумав, дополнил натюрморт огромной кружкой горячего шоколада. – Всё из того ресторана, где мы встретились, – пояснил он. – Могу проверить на яды, но леди Алиенор незачем ревновать.
– Ах да, я испортил тебе вечер и, возможно, даже ночь, – благодаря зелью из княжеского шкафа синьора Асма уже не напоминала умирающую, а к предложенному угощению отнеслась настолько благосклонно, что могла соревноваться в скорости уничтожения еды с драконом после весенней линьки. – Если захочешь, то, когда мы справимся с неотложными делами, я могла бы компенсировать все… издержки.
– Эти кристаллы будут просматривать СВРиБ и Третье, – равнодушно напомнил Малеф.
– Не сомневаюсь в увлекательности картины, – глухое, застёгнутое под подбородок платье расстегнулось и медленно сползло с точёных плеч. – Прибавь освещения, не очень легко удерживать форму в таком состоянии.
Шарик света над столом засиял, как маленькое солнце. Малефицио грубо коротко выругался – вздувшаяся широкая гематома на шее полуобнажённой женщины напоминала открытую рану, кожа в местах, где прошлись то ли жёсткой тканью, то ли ремнём, была сорвана до мяса. Аналогичные повреждения имелись на руках и на талии. Женщина привстала и повернулась – на спине красовалась мешанина длинных гематом и столь же длинных, но более узких ожогов, и стало ясно, почему за весь вечер большой любитель вальяжных поз Асмодей лишь единожды откинулся на спинку кресла.
– Кто?
– А угадай, – беспечно улыбнулась женщина.
– Наши или приезжие?
– Второе.
– Женишки или кто-то из свитских?
– Первое.
Малефицио сосредоточился, в воздухе перед Асмодеем повис своеобразный пасьянс – портреты из досье. Память у Малефа, как у большинства высших демонов, была фотографической. – Кто именно?
– Я же сказал, угадай, – покачал головой Асмодей. – Почему я должен работать за вас с графом? К слову, я не отказалась бы ещё от одной порции ростбифа, он недурен.
– Извольте, – теперь кроме ростбифа, успевшего остыть, на блюде красовалась гора жареных колбасок и полголовы истекающего слезой сыра. – Что-нибудь еще?
– Пока хватит, – Асмодей расправлялся с новой порцией немногим дольше: поддерживать форму и работоспособность при повреждениях, для более слабого существа оказавшихся бы смертельными, без постоянного притока энергии извне было очень тяжело. Малефицио понадеялся, что допрос не затянется, и Асмодей скоро получит возможность перекинуться и регенерировать. Обычный, естественный для детей Третьего дома способ восстанавливаться вне всякого сомнения сделал бы запись допроса одним из самых кассовых порнофильмов Веера, но принимать участие в этом триллере Малефицио совершенно не хотелось: он подозревал, что в сравнении с экстренно восполняющим энергию князем инкубов и суккубов даже Лилит показалась бы робкой девицей из строгой семьи.
Асмодей снова налил себе.
– Угадывай побыстрее, – предупредил он. – В случае чего за поставленный мной щит без меня или отца ты не выберешься. Даже если выживешь.
Малеф промолчал, тасуя пасьянс из портретов. Выбрал три, растворив в воздухе остальные. Со вздохом отправил в ничто лишний, вгляделся в оставшиеся два и решительно подсветил один, развеяв второй.
– Хор-роший мальчик, – промурлыкало существо напротив, тронув край верхней губы алым кончиком языка. Лихорадочное возбуждение и быстрая речь сменились томным взглядом ставших огромными глаз и вязкой, медленной, словно сквозь подступающий паралич, манерой разговора.
– Угадал, – констатировал Малеф. Перед тем, как погасить кристаллы, он поднес последний портрет к каждому из них. – Перекидывайтесь, – бросил он. Его не услышали.
Разорванное платье упало на песок. Вставшее во весь рост существо не излучало угрозы, только голод и более ничего. При этом похожее на ожившую покойницу чудовище каким-то непостижимым образом не выглядело отталкивающим. Скорее привлекательным, на свой лад.
Малефицио вздрогнул. Не бойся, подпусти это поближе, почувствуй себя куском свежего мяса на тарелке – прекрасная перспектива. Заставить слетевшего с катушек изначального сменить форму – надо быть папашей. Перекинуться в Князя вряд ли удастся, особенно талантливым метаморфом Малефицио себя не считал. Потому зажмурился и швырнул перед собой щит, на скорую руку замаскированный иллюзией.
Щит раскалился и поплыл, но выдержал.
Стало тихо.
Малеф открыл глаза. На песке сидел мужчина, растрёпанные кудри закрывали лицо. На гладкой смуглой спине не осталось даже шрамов.
Малефицио облегчённо выдохнул. Сработало.
– Все в порядке, надеюсь? – максимально светский тон, щит наготове. – Или все же позвать ребят Мора?
Сидящий повернул голову, ленивым жестом убрал волосы с лица. На руках тоже не осталось ни царапины. Вскинутый на несостоявшуюся жертву взгляд был совершенно трезвым, но странно тоскливым.
– Ловко, – равнодушно отозвался Асмодей. – Прикрыть боевой щит голой бабой, не перекидываясь в обманку – хороший ход, признаю, – он легко поднялся, накинул обрывки платья, словно халат, не побеспокоившись трансформацией многострадальной тряпки во что-нибудь пристойное, и плюхнулся в кресло напротив. На столе возникла пузатая бутыль с этикеткой, на которой улыбалась обнажённая красотка. – Твое здоровье, мальчик, – глава Третьего дома отсалютовал Малефу бокалом. Пригубив вино, одобрительно кивнул и материализовал еще одно кресло и бокал. – Пора пригласить в наше уютное гнёздышко третьего, – ухмыльнулся он. – Разыграем в кости сомнительную честь разбудить среди ночи графа Маклина?
***
Граф, шагнувший в предложенный голограммой Малефа портал, не выглядел только что разбуженным. Злым и невыспавшимся – возможно. Но даже ревностные служаки обычно не ложатся в супружескую постель в походной одежде, сапогах и защитных куртках из драконьей кожи, и не обвешиваются полным набором служебных артефактов, чтобы безопасно поцеловать на ночь наследников.
За стол Маклин уселся, не дожидаясь приглашения. Коротко кивнул Малефицио, сгрёб в карман лежавшие на столе кристаллы, не проявив заметного интереса к их содержимому, и в упор уставился на Асмодея. Тот картинно передёрнул плечами, словно озябнув, и распахнутая рваная тряпка мгновенно превратилась в чёрные брюки и рубашку. Маклин криво улыбнулся.
– А теперь, – медленно произнес он, – выбирайте. Вы можете честно рассказать мне обо всём, что здесь происходило. Подчеркиваю, обо всём и честно. И подвергнуться стандартной ментальной проверке. В моём исполнении, не будем доводить до инфаркта дежурных менталистов. Если хотя бы один из вас откажется играть по правилам, за этим столом вскоре появится четвёртый гость. Прекрасно знакомый всем присутствующим. Он не склонен интересоваться ничьими предпочтениями, а правила придумывает сам. Итак? – при этом освещении цвет глубоко посаженных глаз графа было невозможно определить, но Малефу показалось, что где-то в глубине зрачков мелькнули оранжевые, как языки костра в ночи, сполохи.
– Валяйте, – устало отозвался Малеф, наливая себе из полупустого графина. – Или нам с вами останется только подать в отставку. По-раймирски.
– К чему эти бессмысленные потери в рядах Совета… – задумчиво протянул Асмодей. – Ваш досадный промах так легко обратить в солидное преимущество, не нарушая покой нашего общего друга! Он ценит подобную любезность. И неужели вы могли подумать, что я выпустил того шустрого птенчика на волю?
– Да или нет? – Оборвал его Маклин. – С остальным разберемся после. – В резком тоне начальника Третьего отделения мелькнули непонятные Малефу ноты облегчения. Асмодей кивнул и закинул ногу на ногу, сплетя пальцы на колене с видом скучающего эстета.
Маклин предоставил ему любоваться пейзажем, поставив свою версию стандартного щита, не дающего вмешиваться в ход процедуры. Если добровольный «помощник» внезапно решит сменить обстановку, его ожидает крайне неприятный сюрприз. Графин с небезынтересным содержимым также остался на экранированной части стола.
Определённые подозрения возникли у графа сразу после осмотра места происшествия. В беседке фонило не только от использованного мальчишкой боевого щита. А ведь инцидента можно было бы избежать с самого начала. Впрочем, авантюризм и уверенность в собственном бессмертии угробили не одного подающего надежды молодого дознавателя. Правда, немногие додумались бы угощать раненых наркоманов мощными стимуляторами, запершись в допросной без охраны и сломав ключ. К чести Малефа следовало бы заметить, что решения он принимал, не считая визави ненормальным в медицинском смысле. Так… зрелище Асмодея, хлещущего зелье, как больной верблюд, его не насторожило. Дозировка на стенке графина не прописана, вот он и был уверен, что старый папашин товарищ не станет перебирать во вред себе. Самоуверенность, ложное чувство безопасности… ну и прежний опыт общения с красоткой Асмой, логично – если бы не обострившиеся из-за княжеского угощения способности, Маклин и сам принял бы клоунаду на Совете за относительно чистую, хоть и порядком истертую монету.
Графу до крайности не понравилась одна незаметная, совсем свежая и вроде бы легко сбиваемая установка, которую разум Малефа начал интенсивно обрабатывать. Судя по озадаченному и невесёлому виду чудом уцелевшего, ему это тоже не нравилось. Посмотрим повнимательнее… редкостная дрянь, рассчитанная на постепенную раскрутку и подпитку, как некоторые адресные заклинания или старые яды. Нетипичный для суккубов или инкубов способ воздействия – ментальный вирус на случай, если жертва – сильный маг, член Совета и сын правителя – всё же выживет… скорее, подобная многоходовочка была бы в духе Князя. На радиоактивную компостную кучу, в которой вызрела такая идея, придётся посмотреть особенно пристально.
По итогу у графа оставалась лишь пара вопросов, ответ на один из которых вряд ли удалось бы получить, а второй был риторическим. Что именно сыграло решающую роль и спасло мальчишке жизнь? И где был здравый смысл Темнейшего, когда тот прямым приказом отправил Асмодея на ярмарку в качестве жениха? К счастью, худшие опасения не подтвердились, и сознательной сделкой тут не пахло, иначе очная ставка состоялась бы, открыв новую страницу в истории судебной психиатрии. От перспективы граф внутренне содрогнулся: окончательно лишившийся тормозов всемогущий маньяк-извращенец на троне автоматически сделал бы существование ведомства Маклина бессмысленным. Действия Темнейшего довольно часто не выглядели образцом душевного здоровья, однако до выдачи собственных детей на потеху обитателям Бездны, он, слава Хаосу, всё-таки пока не дошёл.
Маклин чуть не до хруста стиснул челюсти: лезть в голову Асмодея следовало бы в ментальном аналоге костюма химзащиты. Никаким аффектом не пахло, но формально мерзавец пару раз предупредил Малефа. Совершенная классика, поэтому мальчишку и следовало проверять первым. Асмодей заранее подготовился к любому повороту событий. Однако граф, в отличие от Малефа, пациентов с особого этажа Бездны не просто видел, а сам определял их туда. И знал, что на начальном этапе иной раз лучшим доказательством вины служит полное отсутствие следов и улик. Чем страшнее хищник, тем чище выглядит его логово. Особо опасные экземпляры, впрочем, радостно выносят на обозрение тщательно выверенное количество грязи и дерьма.
С Асмодеем дело осложнялось тем, что полномочий вскрывать глубинный пласт мотиваций, так называемый «чёрный ящик», у графа не имелось. Без этого всё выглядело неудачным стечением обстоятельств, вызвавшим к жизни полный театра абсурда, едва не перешедший в анатомический. Даже страх наказания, раскаяние и другие уместные в сложившейся ситуации чувства выглядели вполне искренними. Маклин скривился: ценность ментальной проверки, если речь идёт об искусном лжеце из Совета, не выше горсти песка на Пустошах. По крайней мере, было ясно, что следует сделать дальше, раз придётся работать с таким «активным гражданином» в одной связке.
Он снял щит и напоказ, очень медленно, активировал пару служебных амулетов.
– Проверкой установлено, что имело место неспровоцированное нападение на гражданина Адмира, – ровным тоном произнес он. – Физического вреда не нанесено, ментальный ущерб, – Маклин покосился на бледного, как стенка, княжьего сына, – необратимым не является. Тем не менее, согласно законам, пострадавший может обратиться в Третье отделение. Выбор за вами, – он повернулся к Малефицио.
– Ну к чему эти формальности между своими? – вклинился Асмодей. – Признаю, я слегка перевозбудился, но вклад в наше общее дело, кажется, даёт мне право рассчитывать на снисхождение, а чистосердечное раскаяние – на прощение…
– Твой щит, который позволяет творить что угодно в замкнутом пространстве, но не пропускает наружу ни свет, ни звук, ни случайные выбросы магии, ещё не снят, – напомнил Маклин. – Поэтому, если ты не замолчишь, мне придётся заткнуть тебя любым способом – надеюсь, ты не забыл, как меня называют за спиной?
Асмодей изобразил оскорблённую невинность, но умолк.
– При всем уважении к вам, граф, я предпочёл бы не впутывать Третье в свои дела, – покачал головой Малеф.
– Уверены?
– Вполне, – благодаря то ли княжескому зелью, то ли крепким нервам Малефицио выглядел уже почти обычно, хотя отстранённый взгляд мальчишки Маклину не нравился до крайности.
– Разумное решение, – влез повеселевший Асмодей.
– Неверная реплика, – осадил его Маклин. – Что следует сказать?
– Буду должен, – Асмодей привстал, выражая всем своим видом всё ту же поруганную, но полную всепрощения невинность, и протянул Малефу руку.
Тот после секундной заминки ответил на рукопожатие, бесцветным голосом подтвердив:
– Принято.
Маклин кивнул, и вокруг сомкнутых рук двух членов Совета на мгновение вспыхнуло синеватое холодное пламя.
– Милый, ты смухлевал, – уютно устроившаяся на коленях Малефицио растрёпанная шатенка в яркой цветастой блузке с декольте ткнула любовника локтем. – Откуда на Техне три новых портала вместо двух выбитых? Вечер только начался, но веселье уже было в разгаре: смешанная компания СВРиБ и Третьего умудрилась абонировать чуть ли не половину зала и устроила импровизированную пьянку. По всей видимости, совместные гулянки на стройплощадке в парке наглому молодняку из обоих ведомств понравились… За сдвинутыми столами в очередной раз решалась судьба мира: на столешнице прямо поверх блюд с закусками, бутылок и прочей ресторанной параферналии мерцала иллюзия – довольно качественный макет Веера. Известные порталы между Пластинами светились цветными точками. Игроки разделились на две команды – «открывающих» и «закрывающих». Одним следовало успеть пройти и защитить порталы, другим – помешать противникам и закрыть все выходы с Пластин. Выиграли «открывающие», три незакрытых портала нагло светились алым в центре макета.
– Милый, ты смухлевал, – уютно устроившаяся на коленях Малефицио растрёпанная шатенка в яркой цветастой блузке с декольте ткнула любовника локтем. – Откуда на Техне три новых портала вместо двух выбитых?
– Я честен, как весы Монетного двора, – с достоинством отозвался Малеф, и на иллюзорном Веере загорелся изумрудный контур. – Ты взорвала первый портал, Джейк – второй… и куда, по-твоему, делась энергия, которую вы на пару туда всандалили? Проломила защиту и создала новый коридор. Я его закрутил, только и всего. Так что все три портала – ваш подарочек.
– Надеюсь, столь блистательное общество простит бедную провинциалку за вторжение? – возле возбуждённо обсуждавшей только что закончившуюся игру компании появилась высокая дама в старомодном закрытом платье и непристойно дорогих для подобного одеяния драгоценностях. Незнакомка была потрясающе хороша собой, посему вторжение ей, разумеется, охотно простили. Правда, участвовать в застолье мадам отказалась, и, не обращая внимание на желавших познакомиться парней из Третьего, пристроилась поближе к Малефицио. – Скажите, мы не могли встречаться раньше? – проворковала она.
Прежде, чем Малефицио успел отвертеться от навязываемого общества, в его голове прозвучал отвратительно знакомый манерный баритон: «Мой юный друг, вам выгоднее подыграть и выйти прогуляться. Иначе разговор состоится в другом месте, и речь пойдет о том, как позорно просчитались ваше ведомство на пару с конторой господина графа. Выбор за вами». Ментальная речь в исполнении Асмодея более напоминала ментальное изнасилование или допрос в Третьем – виски ощутимо сдавило. Малеф успел придержать Алиенор – девушка незаметно приподняла рукав блузки и готовилась активировать какой-то из служебных амулетов.
– Простите, синьора Випера, – княжеский сын изобразил официальную улыбку, в которой было столько же тепла, сколько в ведре жидкого азота, – не ожидал встретить почтенную матрону и бывшую наставницу моей обожаемой матушки в такое время и в таком месте. Надеюсь, ваш супруг и очаровательные правнуки благополучны? – краем глаза Малеф не без злорадства заметил, как вытянулись физиономии наперебой рвавшихся поухаживать за таинственной красавицей молоденьких егерей.
Алиенор оставила в покое служебный амулет, но осталась сидеть на коленях Малефа. Тот приобнял подругу и одним текучим движением умудрился встать и усадить её в освободившееся кресло. На столе материализовалась россыпь шеолов.
– Надеюсь, этого хватит, чтобы вечер продолжался, – Малефицио коротко поклонился «наставнице обожаемой матушки», мысленно посылая навязчивую даму в Бездну и поглубже в объятия Лилит. – Я к вашим услугам, синьора.
Неторопливо выходя из зала под руку с означенной синьорой, Малеф успел услышать капризное «Надеюсь, мальчики, мы успеем как следует повеселиться, пока мой драгоценный будет в поте лица ублажать несчастную старушку» и почувствовать, как на него навесили одновременно «дальнюю слежку» и «оберег». Последний был из разряда служебных и гарантировал, помимо всего прочего, быструю транспортировку тела в морг Третьего. Очевидно, бездарный спектакль Нору насторожил куда больше, чем хотелось бы.
– В министерстве культуры завелся лазурский шпион? – прошипел Малефицио, оказавшись на улице.
– Ну не здесь же, ми-и-илый, – Асмодей в женской ипостаси был невыносимо жеманен, но в локоть вцепился так, что вывернуться без драки не представлялось возможным. – У тебя ведь не может не найтись уютной берлоги, о которой никому не известно? Или предпочтёшь ближайшие кусты?
Малефицио молча открыл портал и, не давая «синьоре» опомниться, шагнул в него. Асмодей, вопреки ожиданиям, не ослабил хватки и даже не слишком удивился, оказавшись прижатым к стене между парком и Пустошами в зарослях держидерева. Со стороны Пустошей, разумеется.
– Эта берлога достаточно уютна? – светским тоном поинтересовался Малефицио, мимоходом испепелив пару веток. – Или поискать более уединённое место?
– Сойдёт, – синьора Асма каким-то неизвестным Малефу заклинанием заставила кусты сплестись над головой в подобие огромной корзины и для верности накрыла получившуюся беседку щитом. Усевшись на оголившийся песок, дама поморщилась. – Материализуй пару кресел, что ли, – без обычной манерности попросила она. – Как-то я не в форме сегодня.
Малефицио с подозрением покосился на Асмодея, но, пожав плечами, просьбу выполнил. Между креслами возник небольшой столик, над ним загорелся огонёк. Асмодей неуклюже переместился в кресло – чтобы встать с земли ему даже понадобилось опереться о подлокотник. Малефицио нахмурился – происходящее нравилось ему все меньше и меньше. Заставив шарик-светильник гореть ярче, он вгляделся в лицо напротив. Расширенные зрачки, заострившиеся черты, влажные от пота волосы – особыми познаниями в медицине начальник СВРиБ похвастать не мог, но, как и все боевики, раненых и умирающих повидал.
– Или глава Третьего дома – гениальный актёр, – процедил он, – или сюда пора звать ребят Мора.
– Или мы все же поговорим о том, как блистательно облажались СВРиБ и Третье, – оскалилась женщина. – Не беспокойся, мальчик, я не собираюсь умирать у тебя на руках.
Малеф кивнул. На столике появился графин и пара бокалов.
– Третья сверху полка отцовского шкафа, второй ряд. Проверил на себе, – Малеф наполнил бокалы и отпил из ближайшего, демонстрируя, что напиток не отравлен. – Спёр пару лет назад, но эта дрянь не меняет своих свойств. Боль снимает, поднимет хоть покойника, но отходняк на вторые сутки страшенный, имейте в виду.
Асмодей потянулся за бокалом и осушил его залпом. Затем откинулся на спинку кресла и сидел так несколько минут, словно прислушиваясь к себе. Когда он снова заговорил, интонации изменились, неизвестно откуда возник ускоренный рваный темп.
– Все, что видишь и слышишь с этого момента, – не дожидаясь приглашения, Асмодей наполнил свой бокал до краев и умудрился поднять его к губам, не пролив ни капли, – швыряй в кристалл. Лучше в два или три, с разных ракурсов.
Начальник СВРиБ молча подвесил один из кристаллов над столом, два других приткнул по бокам беседки. – Щит пропускает свет? – деловито поинтересовался он.
– Ни свет, ни звук, ни выбросы боевой магии, – женщина осушила полбокала и облизнулась.
– Прекрасно, – Малефицио материализовал на столе блюдо с ростбифом, подумав, дополнил натюрморт огромной кружкой горячего шоколада. – Всё из того ресторана, где мы встретились, – пояснил он. – Могу проверить на яды, но леди Алиенор незачем ревновать.
– Ах да, я испортил тебе вечер и, возможно, даже ночь, – благодаря зелью из княжеского шкафа синьора Асма уже не напоминала умирающую, а к предложенному угощению отнеслась настолько благосклонно, что могла соревноваться в скорости уничтожения еды с драконом после весенней линьки. – Если захочешь, то, когда мы справимся с неотложными делами, я могла бы компенсировать все… издержки.
– Эти кристаллы будут просматривать СВРиБ и Третье, – равнодушно напомнил Малеф.
– Не сомневаюсь в увлекательности картины, – глухое, застёгнутое под подбородок платье расстегнулось и медленно сползло с точёных плеч. – Прибавь освещения, не очень легко удерживать форму в таком состоянии.
Шарик света над столом засиял, как маленькое солнце. Малефицио грубо коротко выругался – вздувшаяся широкая гематома на шее полуобнажённой женщины напоминала открытую рану, кожа в местах, где прошлись то ли жёсткой тканью, то ли ремнём, была сорвана до мяса. Аналогичные повреждения имелись на руках и на талии. Женщина привстала и повернулась – на спине красовалась мешанина длинных гематом и столь же длинных, но более узких ожогов, и стало ясно, почему за весь вечер большой любитель вальяжных поз Асмодей лишь единожды откинулся на спинку кресла.
– Кто?
– А угадай, – беспечно улыбнулась женщина.
– Наши или приезжие?
– Второе.
– Женишки или кто-то из свитских?
– Первое.
Малефицио сосредоточился, в воздухе перед Асмодеем повис своеобразный пасьянс – портреты из досье. Память у Малефа, как у большинства высших демонов, была фотографической. – Кто именно?
– Я же сказал, угадай, – покачал головой Асмодей. – Почему я должен работать за вас с графом? К слову, я не отказалась бы ещё от одной порции ростбифа, он недурен.
– Извольте, – теперь кроме ростбифа, успевшего остыть, на блюде красовалась гора жареных колбасок и полголовы истекающего слезой сыра. – Что-нибудь еще?
– Пока хватит, – Асмодей расправлялся с новой порцией немногим дольше: поддерживать форму и работоспособность при повреждениях, для более слабого существа оказавшихся бы смертельными, без постоянного притока энергии извне было очень тяжело. Малефицио понадеялся, что допрос не затянется, и Асмодей скоро получит возможность перекинуться и регенерировать. Обычный, естественный для детей Третьего дома способ восстанавливаться вне всякого сомнения сделал бы запись допроса одним из самых кассовых порнофильмов Веера, но принимать участие в этом триллере Малефицио совершенно не хотелось: он подозревал, что в сравнении с экстренно восполняющим энергию князем инкубов и суккубов даже Лилит показалась бы робкой девицей из строгой семьи.
Асмодей снова налил себе.
– Угадывай побыстрее, – предупредил он. – В случае чего за поставленный мной щит без меня или отца ты не выберешься. Даже если выживешь.
Малеф промолчал, тасуя пасьянс из портретов. Выбрал три, растворив в воздухе остальные. Со вздохом отправил в ничто лишний, вгляделся в оставшиеся два и решительно подсветил один, развеяв второй.
– Хор-роший мальчик, – промурлыкало существо напротив, тронув край верхней губы алым кончиком языка. Лихорадочное возбуждение и быстрая речь сменились томным взглядом ставших огромными глаз и вязкой, медленной, словно сквозь подступающий паралич, манерой разговора.
– Угадал, – констатировал Малеф. Перед тем, как погасить кристаллы, он поднес последний портрет к каждому из них. – Перекидывайтесь, – бросил он. Его не услышали.
Разорванное платье упало на песок. Вставшее во весь рост существо не излучало угрозы, только голод и более ничего. При этом похожее на ожившую покойницу чудовище каким-то непостижимым образом не выглядело отталкивающим. Скорее привлекательным, на свой лад.
Малефицио вздрогнул. Не бойся, подпусти это поближе, почувствуй себя куском свежего мяса на тарелке – прекрасная перспектива. Заставить слетевшего с катушек изначального сменить форму – надо быть папашей. Перекинуться в Князя вряд ли удастся, особенно талантливым метаморфом Малефицио себя не считал. Потому зажмурился и швырнул перед собой щит, на скорую руку замаскированный иллюзией.
Щит раскалился и поплыл, но выдержал.
Стало тихо.
Малеф открыл глаза. На песке сидел мужчина, растрёпанные кудри закрывали лицо. На гладкой смуглой спине не осталось даже шрамов.
Малефицио облегчённо выдохнул. Сработало.
– Все в порядке, надеюсь? – максимально светский тон, щит наготове. – Или все же позвать ребят Мора?
Сидящий повернул голову, ленивым жестом убрал волосы с лица. На руках тоже не осталось ни царапины. Вскинутый на несостоявшуюся жертву взгляд был совершенно трезвым, но странно тоскливым.
– Ловко, – равнодушно отозвался Асмодей. – Прикрыть боевой щит голой бабой, не перекидываясь в обманку – хороший ход, признаю, – он легко поднялся, накинул обрывки платья, словно халат, не побеспокоившись трансформацией многострадальной тряпки во что-нибудь пристойное, и плюхнулся в кресло напротив. На столе возникла пузатая бутыль с этикеткой, на которой улыбалась обнажённая красотка. – Твое здоровье, мальчик, – глава Третьего дома отсалютовал Малефу бокалом. Пригубив вино, одобрительно кивнул и материализовал еще одно кресло и бокал. – Пора пригласить в наше уютное гнёздышко третьего, – ухмыльнулся он. – Разыграем в кости сомнительную честь разбудить среди ночи графа Маклина?
***
Граф, шагнувший в предложенный голограммой Малефа портал, не выглядел только что разбуженным. Злым и невыспавшимся – возможно. Но даже ревностные служаки обычно не ложатся в супружескую постель в походной одежде, сапогах и защитных куртках из драконьей кожи, и не обвешиваются полным набором служебных артефактов, чтобы безопасно поцеловать на ночь наследников.
За стол Маклин уселся, не дожидаясь приглашения. Коротко кивнул Малефицио, сгрёб в карман лежавшие на столе кристаллы, не проявив заметного интереса к их содержимому, и в упор уставился на Асмодея. Тот картинно передёрнул плечами, словно озябнув, и распахнутая рваная тряпка мгновенно превратилась в чёрные брюки и рубашку. Маклин криво улыбнулся.
– А теперь, – медленно произнес он, – выбирайте. Вы можете честно рассказать мне обо всём, что здесь происходило. Подчеркиваю, обо всём и честно. И подвергнуться стандартной ментальной проверке. В моём исполнении, не будем доводить до инфаркта дежурных менталистов. Если хотя бы один из вас откажется играть по правилам, за этим столом вскоре появится четвёртый гость. Прекрасно знакомый всем присутствующим. Он не склонен интересоваться ничьими предпочтениями, а правила придумывает сам. Итак? – при этом освещении цвет глубоко посаженных глаз графа было невозможно определить, но Малефу показалось, что где-то в глубине зрачков мелькнули оранжевые, как языки костра в ночи, сполохи.
– Валяйте, – устало отозвался Малеф, наливая себе из полупустого графина. – Или нам с вами останется только подать в отставку. По-раймирски.
– К чему эти бессмысленные потери в рядах Совета… – задумчиво протянул Асмодей. – Ваш досадный промах так легко обратить в солидное преимущество, не нарушая покой нашего общего друга! Он ценит подобную любезность. И неужели вы могли подумать, что я выпустил того шустрого птенчика на волю?
– Да или нет? – Оборвал его Маклин. – С остальным разберемся после. – В резком тоне начальника Третьего отделения мелькнули непонятные Малефу ноты облегчения. Асмодей кивнул и закинул ногу на ногу, сплетя пальцы на колене с видом скучающего эстета.
Маклин предоставил ему любоваться пейзажем, поставив свою версию стандартного щита, не дающего вмешиваться в ход процедуры. Если добровольный «помощник» внезапно решит сменить обстановку, его ожидает крайне неприятный сюрприз. Графин с небезынтересным содержимым также остался на экранированной части стола.
Определённые подозрения возникли у графа сразу после осмотра места происшествия. В беседке фонило не только от использованного мальчишкой боевого щита. А ведь инцидента можно было бы избежать с самого начала. Впрочем, авантюризм и уверенность в собственном бессмертии угробили не одного подающего надежды молодого дознавателя. Правда, немногие додумались бы угощать раненых наркоманов мощными стимуляторами, запершись в допросной без охраны и сломав ключ. К чести Малефа следовало бы заметить, что решения он принимал, не считая визави ненормальным в медицинском смысле. Так… зрелище Асмодея, хлещущего зелье, как больной верблюд, его не насторожило. Дозировка на стенке графина не прописана, вот он и был уверен, что старый папашин товарищ не станет перебирать во вред себе. Самоуверенность, ложное чувство безопасности… ну и прежний опыт общения с красоткой Асмой, логично – если бы не обострившиеся из-за княжеского угощения способности, Маклин и сам принял бы клоунаду на Совете за относительно чистую, хоть и порядком истертую монету.
Графу до крайности не понравилась одна незаметная, совсем свежая и вроде бы легко сбиваемая установка, которую разум Малефа начал интенсивно обрабатывать. Судя по озадаченному и невесёлому виду чудом уцелевшего, ему это тоже не нравилось. Посмотрим повнимательнее… редкостная дрянь, рассчитанная на постепенную раскрутку и подпитку, как некоторые адресные заклинания или старые яды. Нетипичный для суккубов или инкубов способ воздействия – ментальный вирус на случай, если жертва – сильный маг, член Совета и сын правителя – всё же выживет… скорее, подобная многоходовочка была бы в духе Князя. На радиоактивную компостную кучу, в которой вызрела такая идея, придётся посмотреть особенно пристально.
По итогу у графа оставалась лишь пара вопросов, ответ на один из которых вряд ли удалось бы получить, а второй был риторическим. Что именно сыграло решающую роль и спасло мальчишке жизнь? И где был здравый смысл Темнейшего, когда тот прямым приказом отправил Асмодея на ярмарку в качестве жениха? К счастью, худшие опасения не подтвердились, и сознательной сделкой тут не пахло, иначе очная ставка состоялась бы, открыв новую страницу в истории судебной психиатрии. От перспективы граф внутренне содрогнулся: окончательно лишившийся тормозов всемогущий маньяк-извращенец на троне автоматически сделал бы существование ведомства Маклина бессмысленным. Действия Темнейшего довольно часто не выглядели образцом душевного здоровья, однако до выдачи собственных детей на потеху обитателям Бездны, он, слава Хаосу, всё-таки пока не дошёл.
Маклин чуть не до хруста стиснул челюсти: лезть в голову Асмодея следовало бы в ментальном аналоге костюма химзащиты. Никаким аффектом не пахло, но формально мерзавец пару раз предупредил Малефа. Совершенная классика, поэтому мальчишку и следовало проверять первым. Асмодей заранее подготовился к любому повороту событий. Однако граф, в отличие от Малефа, пациентов с особого этажа Бездны не просто видел, а сам определял их туда. И знал, что на начальном этапе иной раз лучшим доказательством вины служит полное отсутствие следов и улик. Чем страшнее хищник, тем чище выглядит его логово. Особо опасные экземпляры, впрочем, радостно выносят на обозрение тщательно выверенное количество грязи и дерьма.
С Асмодеем дело осложнялось тем, что полномочий вскрывать глубинный пласт мотиваций, так называемый «чёрный ящик», у графа не имелось. Без этого всё выглядело неудачным стечением обстоятельств, вызвавшим к жизни полный театра абсурда, едва не перешедший в анатомический. Даже страх наказания, раскаяние и другие уместные в сложившейся ситуации чувства выглядели вполне искренними. Маклин скривился: ценность ментальной проверки, если речь идёт об искусном лжеце из Совета, не выше горсти песка на Пустошах. По крайней мере, было ясно, что следует сделать дальше, раз придётся работать с таким «активным гражданином» в одной связке.
Он снял щит и напоказ, очень медленно, активировал пару служебных амулетов.
– Проверкой установлено, что имело место неспровоцированное нападение на гражданина Адмира, – ровным тоном произнес он. – Физического вреда не нанесено, ментальный ущерб, – Маклин покосился на бледного, как стенка, княжьего сына, – необратимым не является. Тем не менее, согласно законам, пострадавший может обратиться в Третье отделение. Выбор за вами, – он повернулся к Малефицио.
– Ну к чему эти формальности между своими? – вклинился Асмодей. – Признаю, я слегка перевозбудился, но вклад в наше общее дело, кажется, даёт мне право рассчитывать на снисхождение, а чистосердечное раскаяние – на прощение…
– Твой щит, который позволяет творить что угодно в замкнутом пространстве, но не пропускает наружу ни свет, ни звук, ни случайные выбросы магии, ещё не снят, – напомнил Маклин. – Поэтому, если ты не замолчишь, мне придётся заткнуть тебя любым способом – надеюсь, ты не забыл, как меня называют за спиной?
Асмодей изобразил оскорблённую невинность, но умолк.
– При всем уважении к вам, граф, я предпочёл бы не впутывать Третье в свои дела, – покачал головой Малеф.
– Уверены?
– Вполне, – благодаря то ли княжескому зелью, то ли крепким нервам Малефицио выглядел уже почти обычно, хотя отстранённый взгляд мальчишки Маклину не нравился до крайности.
– Разумное решение, – влез повеселевший Асмодей.
– Неверная реплика, – осадил его Маклин. – Что следует сказать?
– Буду должен, – Асмодей привстал, выражая всем своим видом всё ту же поруганную, но полную всепрощения невинность, и протянул Малефу руку.
Тот после секундной заминки ответил на рукопожатие, бесцветным голосом подтвердив:
– Принято.
Маклин кивнул, и вокруг сомкнутых рук двух членов Совета на мгновение вспыхнуло синеватое холодное пламя.
Jack of Shadows, блог «Pandemonium»
Операция "Отоцион"
Народная примета гласит, что если есть тиран — будет и покушение. И не одно, особенно когда тиран эталонный, развидевший берега ещё до сотворения мира. Скандалы, интриги, преследования — в количестве, аномалии, превращения и сомнительный юмор всех мастей — по умолчанию.
Глава 1, в которой Князь оправдывает свой титул отца нации и звание эгоистичного мудака разом, провоцируя череду всевозможных интересных последствий
Глава 1, в которой Князь оправдывает свой титул отца нации и звание эгоистичного мудака разом, провоцируя череду всевозможных интересных последствий
Три дня назад случилось событие, которое потрясло весь Пандем. Бессменный шеф Третьего отделения, гроза врагов Империи, великий и ужасный граф Маклин с гордостью ожидал прибавления в семействе, не ведая, что его поджидает чудовищный сюрприз: почтенная супруга родила графу метаморфа.
В этом не было бы ничего сколь-нибудь удивительного, если бы речь шла о каком-то другом аристократическом семействе, но клан Маклина славился прежде всего своими боевыми магами и искусными менталистами. Был ли сам граф метаморфом, не знал никто, но если и был, то довольно слабым. Графиня и вовсе такими талантами не обладала. Посему появление на свет подобного ребёнка произвело настоящий фурор. Пол потомка определить сразу не удалось, что уже в изрядной степени насторожило акушерок, а после он и вовсе выкинул отменный фортель, на некоторое время лишивший покоя всех обитателей графского дворца.
Не найдя ребёнка в колыбельке, все вначале забили тревогу, решив, что он коварно похищен. Неслыханное дело, грандиозный скандал! Правда, потом счастливый отец выяснил, что скандал этот несколько иного сорта – новорожденный, по каким-то своим непонятным соображениям, попросту перекинулся в узорчатую шёлковую подушечку. Поражённый Маклин с минуту взирал на это безобразие, смутно ожидая увидеть издевательски проступающий на ткани герб Правящего дома. Не дождавшись, досадливо сплюнул в густой ворс ковра и тяжёлым шагом командора направился к любимой жене за разъяснениями.
Императорский бастард в семье – дело нередкое, но всегда серьёзное. Маклину не повезло особенно, сильный метаморф монаршей крови вне зависимости от изначального пола был угрозой самому существованию фамилии. Самый одарённый провидец не смог бы предсказать, каким окажется очередной княжеский кукушонок и что принесёт с собой в мир. При мысли спустя двести лет получить в собственном доме источник постоянного позора вроде маньяка Тойфеля или раздолбая Хэма, Маклин вздрогнул: это были далеко не худшие варианты. Известны случаи, когда подросший бастард становился причиной кровопролитных внутриклановых конфликтов.
С одной стороны, следовало убедиться, что «облагодетельствовал» его именно Первый среди равных, вольные нравы старой аристократии – вещь известная. Но, с другой стороны, правила хорошего тона требуют крутить романы с жёнами соратников открыто и, по возможности, не оставлять долгоиграющих последствий. Веками в таких случаях было принято забирать случайных наследников воспитываться в доме кровного отца. И кто ещё в многотысячелетнем серпентарии мог бы столь легко и изящно наплевать на приличия ради сиюминутной прихоти?
Супруга, впрочем, даже отпираться не стала, когда Маклин, грохнув дверью, вошёл в её покои с единственным вопросом. Графа не порадовали ни полученный ответ, ни полуулыбка и ностальгически затуманившийся взгляд подвергнутой допросу жены.
Немедля мчаться в Осенний защищать поруганную честь с младенцем наперевес было бы верхом идиотизма: неизвестно, на какую грань настроений Темнейшего можно эдак с разбега напороться. Патетически выгонять туда графиню тоже смысла не имело. Она, в сущности, не более чем заскучавшая при вечно отсутствующем супруге придворная дурища. Обвинять такую в измене, да ещё с главой государства… Бесплатный цирк в Пандеме любили едва ли не больше, чем регулярно и вкусно обедать. Проще было замять дело, сделав вид, что этикета никто не нарушал, всё было как множество раз до этого в других почтенных семействах. Только вот счётец к другу и соратнику продолжал расти, пора бы подумать и о способах оплаты. Думать, как водится, было проще на работе.
***
Поскольку «коронкой» графа были разнообразные воздействия на разум, рабочий кабинет Маклина напоминал логово преуспевающего психотерапевта – разве что последние обычно не хранят у себя такого набора оружия. «Пациенты» начальника Третьего отделения обычно попадали «на кушетку», то бишь в кресло напротив окна, качественно спелёнутые разнообразными обездвиживающими заклинаниями или, на худой конец, цепями, посему вероятность, что кто-то из них сумеет добраться до экземпляров коллекции, а потом и до горла допрашивающего близилась к нулю. Причем к нулю по Кельвину: за много сотен лет такого конфуза не происходило ни разу. Граф отстранённо подумал, что, пожалуй, если в кресле каким-то чудом окажется Темнейший, прецедент вполне может возникнуть.
Впрочем, о чём с ним разговаривать? Всё ясно, яснее не бывает.
Устроившись в кресле, Маклин придвинул поближе громоздившиеся на столе бумаги и принялся просматривать. Половину спокойно можно было испепелить, не читая – ничего такого, что требовало бы высочайшего вмешательства, в докладных не было. После просмотра магическим зрением всей кучи и воспоследовавшего за тем несложного заклинания бумаг стало меньше втрое, а в воздухе заплясал огненный шар.
Следующее заклинание вышвырнуло из кучи пару пергаментов – по старинке аристократия для важных сообщений предпочитала именно этот материал. Нечто, оказавшееся приглашением формата «прибыть с супругой», Маклин мстительно зачистил до стерильности и отложил в сторону – палимпсесты были в ходу, потому что одно дело – «пергамент», созданный непонятно из чего и распадающийся по прочтении, а другое – натуральный кусок шкуры, на котором, может, ещё Князь очередной эдикт писал, поди разбери.
Второй неожиданно оказался более чем интересным. Сынок Темнейшего (в этом городе есть вообще хоть что-то, ни малейшего отношения не имеющее к Князю?!) соизволил по всем правилам, со всеми полагающимися по случаю архаичными глаголами, все формы которых вряд ли помнил даже его озабоченный папаша, накатать докладную от СВРиБ Третьему отделению. Если опустить продиктованные этикетом виньетки и просмотреть пергамент магическим зрением, рисовалась там неприглядная история, как оперативник СВРиБ, расследующий некие неуточнённые в послании убийства пропал в неком не до конца установленном районе Пустошей. СВРиБ при попытке расследовать оное происшествие шейхи с Пустошей послали… ну вот туда и послали, ибо внешней разведке в области, официально относящейся к юрисдикции Адмира, делать было, по-хорошему, нечего. Теперь, значит, Малефицио, как глава посланной подале службы, просил (или требовал, что означал конкретный глагол в этой форме Маклин и сам уже не очень помнил, но парень, если верить магическому зрению, писал, не отвлекаясь на словари) расследовать это дело силами Третьего отделения. Для облегчения задачи смежников прилагалась куча барахла – докладные пропавшего, кристалл с его зафиксированной голограммой, карты с определением точек, откуда предположительно уже покойный кадр выходил на связь… короче, всё то, что Маклин и сам бы счел нужным отослать внешникам в аналогичной ситуации.
Граф покрутил пергамент.
Если это – некая ловушка Темнейшего (в идею самому не очень верилось, но и она нуждалась в рассмотрении), то на редкость бездарная. Подобное письмо не обязывало начальника Третьего идти на Пустоши лично – он мог отослать по указанным в рапорте координатам несколько бригад егерей и ждать доклада. Оно, Бездна побери, не обязывало вообще ни к чему – несложно было ответить соответствующего уровня официальной писулькой, рекомендующей СВРиБ, ввиду загруженности Отделения и неотложности проблемы, обратиться напрямую к Темнейшему. Можно было даже снабдить рапорт идиотской глумливой припиской – дескать, так как мы с вами теперь в некотором роде родственники, по-родственному же и рекомендую, готов походатайствовать перед главой клана.
Маклин фыркнул.
По тщательном размышлении отписка совершенно не годилась.
А вот лично прогуляться на Пустоши – хотя бы для того, чтобы развеяться – казалось недурным вариантом.
В случае чего можно будет и напомнить сынку Темнейшего, сколь оперативно – а главное, кем! – была выполнена его просьба касаемо происшествий на Пустошах. Авось пригодится…
Граф потер пальцами виски и решительно придвинул к себе всевозможную параферналию, скрупулезно приложенную к посланию Малефицио.
***
После часового перетасовывания присланного Малефом пасьянса Маклин уяснил одно: пропадали одиночки. Все – мужчины, все – не слишком сильные маги, а то и вовсе не демоны, а полукровки или даже иноплеменники, все – максимум среднего достатка. Кто бы – или что бы – ни охотилось на Пустошах, с сильными противниками или группами оно предпочитало не связываться. Нескольких вовсе не нашли, в некоторых случаях обескровленные и изрядно объеденные трупы были списаны на бродячих гулей, вследствие чего на Пустоши провели пару облав. Толку было немного.
Граф вздохнул. Служебные распоряжения, прямо запрещавшие егерям уходить в поиск поодиночке, без напарника и группы страховки, следовало забыть: не для такого случая писаны. «Ничего никому поручить нельзя, хоть писать устав, хоть нарушать – все самому», – Маклин неожиданно развеселился. Оставалось только сделать так, чтобы его, Тёмного, члена Совета и чистокровного демона, «нечто с Пустошей» приняло за безобидного полукровку, неудачливого контрабандиста или торговца средней руки…
Глава 2, полная покушений, разоблачений, пыток и прочего веселья на пленэре, однако до казней дело всё-таки не доходит
Глава 2, полная покушений, разоблачений, пыток и прочего веселья на пленэре, однако до казней дело всё-таки не доходит
За то время, что Маклин сюда не заглядывал, Пустоши не изменились. Всё тот же цветной песок до горизонта, чёрное марево со сполохами, периодически возникающее над Бездной, ветер, рисующий странные узоры на земле, редкая растительность и палящее солнце. Маклин порадовался, что для своей идиотской вылазки выбрал костюм и облик полукровки-контрабандиста, ищущего разнообразные камни, годящиеся для изготовления артефактов: помимо лотка для просеивания песка и небольшой лопаты за спиной (страшное оружие в умелых руках) обязательный набор включал в себя закрывающий голову и часть лица кусок ткани. Жара как таковая многотысячелетнему демону была не страшна, но дышать песком – невеликое удовольствие.
К тому же с какого-то момента ему не давало покоя ощущение пристальных взглядов со всех сторон. Граф поправил платок и огляделся по сторонам, заметив движение. Нет, ничего, кроме сосредоточенно копающего песок в поисках насекомых или зарывшейся поглубже ящерицы некрупного облезлого лиса. Вряд ли оперативника СВРиБ и тех, в чьих исчезновениях он пытался разобраться, сожрали отоционы: для того, чтобы одолеть взрослого мужчину, даже безоружного, этих тварей понадобился бы легион. Странно, конечно, что зверь охотится днём, обычно на Пустошах всё живое начинает суетиться ближе к ночи, когда спадает жара – но с другой стороны, с голодухи каких только глупостей не делают.
Маклин вздохнул. Идея пошляться по Пустоши в качестве приманки с каждым часом казалась все более идиотской. Ну да, ориентировочно все жертвы пропадали приблизительно здесь – но что такое «приблизительно» по отношению к огромной песчаной равнине? Но раз уж ни дом, ни помпезное здание родимого ведомства совершенно не привлекали – так не всё ли равно, где проводить время? Граф вспомнил, что собирался изображать охотника за минералами и подобрал блеснувший прямо под ногами камень. Слюда. Ничего ценного, но как оправдание вылазки сойдет, – полупрозрачный слоистый обломок отправился в кошель на поясе, где уже болталась парочка его товарищей, треснутая агатовая жеода и недурной кристалл турмалина – настоящего сборщика минералов такая находка кормила бы как минимум неделю.
Ощущение чужих взглядов не пропадало. Напротив, усилилось – да к тому же, если поначалу внимание скорее напоминало детское любопытство, то теперь от него прямо-таки ломило зубы, что графу до крайности не нравилось. Бездна побери эту маскировку – сотворённое с полной мощью парализующее заклинание недобровольного призыва накрыло бы пол-Пустоши и приволокло к Маклину любое живое существо сообразительней варана – животных заклинания, воздействующие на разум, обычно почти не задевали. Он представил, как перед ним на песочке окажется в беспомощном полупарализованном состоянии пара кочевых кланов в полном составе, включая стариков и младенцев, и хмыкнул: жалобами после подобного Осенний завалят до самой крыши. Может, так и сделать? Пусть Темнейший делом займется, с пустынничками пообщается. Авось в гарем себе пару новых подружек сманит, чтобы по чужим постелям поменьше шататься. Идея привлекала, главной проблемой было то, что по-настоящему мощное заклинание способно было призвать и весь персонал из скрытых под землей Пустошей промышленных корпусов, что было бы совершенно ни к чему. Вверенные попечению Мора лаборатории, скорее всего, экранированы, а вот что творится с цехами, граф не знал – в сферу интересов Третьего промышленное производство не попадало ни разу, тамошние были ребятами крутыми и со всем разбирались сами.
Маклин взглянул на небо. Солнце заметно клонилось к Бездне. Следовало или возвращаться, несолоно хлебавши, или озаботиться лагерем. Он бросил простенькое заклинание – «нитку», известное любому пустыннику, и решительно зашагал по цветному песку за переливающейся полоской заклятия. Судя по тому, что «нитка» светилась ярко, добыть воды и отсидеться можно было за ближайшей грядой барханов. Скорее всего, в их основании лежали рудничные и строительные отвалы, оставшиеся с незапамятных времен, когда на Пустоши сперва добывали минералы, а затем затеяли строить заводы.
Когда граф закончил обустраиваться, заметно похолодало. Ощущение чужих взглядов никуда не делось, так что в первоначальный план пришлось внести изменения. В частности, занавесив заклинанием, отвлекающим внимание, часть бархана рядом с готовым и безобидным на вид «логовом» (лежанка из пары одеял, тряпка-тент, крошечный костерок из дешёвого амулетика – как раз согреть воды), он наскоро состряпал другую нычку, не столь комфортабельную. Зато – что важнее – не заметную ни для кого, кроме мага уровнем не ниже членов Совета. Обе норы были связаны заклинанием, которое в случае любого вторжения в одну из них должно было мгновенно переместить хозяина в другую. Схема не была безупречна – достаточно шмыгнувшей по одеялу ящерицы или упавшего с отвалов на тент камня, чтобы ночь пришлось досыпать в узкой щели среди битого щебня и песка – но ничего более сложного граф наворачивать не желал. И так любой, кто следил не за его действиями, а за колебаниями магического фона, уже мог бы заподозрить, что контрабандист не так прост. Впрочем, среди разнообразных полукриминальных и криминальных личностей немало было таких, кто, не обладая особыми магическими умениями, тратил почти весь доход на амулеты, резонно полагая, что жизнь дороже.
Погасив костерок, Маклин завернулся в одеяло и расслабился. Со стороны это выглядело как сон, но сном не было, скорее, напоминало медитацию, позволявшую сознанию погрузившегося в неё стать частью окружающего пространства – так можно было увидеть и услышать много больше. Пустошь ощущалась… странновато. Для начала, в этом месте почему-то практически не было живности крупнее насекомых. Откуда-то послышались голоса.
– Уснул, кажется. Берём? – азартный ломающийся тенорок и согласный шорох – видимо, кто-то кивнул, кто-то помотал головой, кто-то перекинул поудобнее плащ.
– Странный мужик, не нравится он мне, – женский – скорее девчоночий – голос с неожиданно знакомыми интонациями.
– Я рад, что тебе не нравятся посторонние мужики, моя птичка, – хрипловатое урчание, похожее на голос самца гуля.
Сдавленные смешки, шелест одежды, шорох шагов по песку.
Они далеко, примерно в часе ходьбы, но приближаются. Пятеро… нет, все-таки шестеро. Явный молодняк. Сильных магов нет, но как минимум троих следовало бы проверить…
Как интересно. Маклин вынырнул из медитации и подумал, что сейчас вполне можно было бы скрутить эту компанию парой заклинаний. Но предъявить им нечего – хотя интуиция и подсказывала, что, порывшись в этих головёнках, можно будет выяснить немало интересного. Впрочем, не исключено, что ребятки окажутся всего лишь грабителями, «берём» могло относиться и к набитому минералами мешку, небрежно брошенному возле логова. Взгляды на таком расстоянии – простенькое заклинание дальней слежки, не криминал, иначе Третье отделение задыхалось бы от дел, связанных с ревностью к молоденькой любовнице или с родительским беспокойством за малолетнее, но не в меру активное чадушко.
Он снова расслабился, и, по всей видимости, всё же задремал: не успел заблаговременно выкатиться из-под накинутой на логово сети, выдернуло загодя поставленное заклинание. Пробуждения в момент приземления на щебёнку даже более благодушному существу, нежели один из Тёмных князей, хватило бы для того, чтобы озвереть. И именно поэтому Маклин, вместо скручивания напавших заклинанием, решил немного поиграть – досада на себя, что, по сути, проворонил атаку, требовала выхода.
Выкатившись из узкой пещерки в стороне, он бесшумно подошёл к столпившейся возле сети компании. Кокон из одеял и поваленный тент, запутавшиеся в сети, не давали осознать всю глубину и пагубность ошибки, и пара юных идиотов, судя по всему, пыталась связать одеяло, полагая, что таким образом спутывает спящего. Маклин поддержал заблуждение, сотворив иллюзию, но, как только веревки затянулись, рассеял её, не обойдясь без спецэффектов – разлетающихся во все стороны разноцветных искр. Отшатнувшиеся от неожиданного фейерверка нападающие нервно заозирались.
– Что-то ищете? – вежливо осведомился граф. – Могу ли я вам помочь?
Двое шарахнувшихся от фейерверка застыли с открытыми ртами, один из них, правда, быстро опомнился и полез за пазуху. За чем – Маклин не стал выяснять, приложил обоих парализующим конечности заклинанием – вероятнее всего, обычные шестёрки, пусть полежат. Державшаяся чуть поодаль компашка резвых представлялась более перспективной. Недурное ночное зрение позволяло рассмотреть картинку во всех подробностях. Девчонка (странно, физиономия кажется знакомой, с чего бы?) шарахнулась за бархан, и, судя по всему, плетёт заклинание, двое прикрывают… Третий, судя по характерной косолапости, длинным рукам и широченной грудной клетке, гуль или полукровка, выхватил нож и пошёл по кругу, медленно и плавно приближаясь к жертве. Молодцы ребятки, довольно грамотно действуют.
Маклин ухмыльнулся: всё происходящее, начиная с броска сети, было несомненным неспровоцированным нападением. А значит не просто относилось к компетенции Третьего отделения, но и давало ему карт-бланш на любые действия по отношению к нападавшим – как члену Совета, шефу Третьего отделения, и просто как гражданину Адмира. Групповое нападение на спящего даже в рамках мести не слишком одобрялось, по адмирским законам защищающийся от подобного имел право хоть сожрать нападавших на месте, не опасаясь судебного преследования. Есть малолетних идиотов граф не собирался, но и миндальничать с ними – тоже. Маскарад вполне можно было прекращать. Подхватив лопату, граф резко швырнул её в любителя ножевого боя, метя в вооружённую руку. С разрубленным плечом сложно играть в ножички, дружок, я проверял… Гуль взвыл, пошатнулся и, выронив нож, здоровой рукой зажал рану, но, вопреки ожиданиям Маклина, не остановился. Восстановив равновесие после удара, он, поскуливая сквозь зубы и скособочившись, продолжал наступать – с вероятностью, рассчитывал на клыки, полагая, что, бросив лопату, жертва также осталась безоружной.
Шеф Третьего отделения совершенно не желал сцепляться с трупоедом врукопашную, кроме того, магическим зрением видел, что девица доплела заговор. Подпустив полукровку поближе, Маклин плавным и очень быстрым движением сместился за спину нападавшего, развернув его так, что тот оказался между графом и девчонкой. Одновременно получив пару заклинаний от своей же соратницы и кулаком по затылку от противника, тот не устоял и со странным всхлипом рухнул ничком в песок. Девица злобно выкрикнула что-то нечленораздельное, и прикрывавшая её парочка помчалась спасать товарища, но не добежала, с размаху врезавшись в невидимый обычным зрением щит, выставленный Маклином. Приложились знатно – хруст шейных позвонков того, который врезался лбом, напомнил треск ломаемой ветки. Девчонка застыла на месте, очевидно раздираемая сомнениями, затем повернулась и бросилась прочь, но отпускать её никто не собирался – всё та же «нитка», слегка переделанная Маклином ради такого случая, петлёй захватила ноги беглянки и медленно поволокла её по песку поближе к соучастникам. Убрав щит, Маклин проверил состояние противников. Живы, хотя вот этот, со сломанной шеей, ненадолго, если не озаботиться лечением. Граф со вздохом наложил пару «консервирующих» заклятий – допрос при необходимости выдержит, а там посмотрим. На всякий случай остановил кровь у гуля, продолжавшего валяться не просто без сознания, а, похоже, в коме. Странно, гули и их полукровки – довольно дубовые твари, удара по затылку для такого было бы маловато. Вроде и бил-то цивилизованно, – недоумевающий шеф Третьего отделения на всякий случай просканировал лежащего. Выяснилось, что за кому тот должен благодарить свою подругу – заклинания, брошенные ею, должны были погрузить жертву в глубочайший сон без сновидений. Ага, теперь стало понятно, почему следов пропавших не нашли – никто из предполагаемых жертв этой банды не сопротивлялся, и откуда взялась столь некстати сморившая графа лёгкая дремота непосредственно перед нападением: похоже, девчонка была недурной – а по меркам пустынников, так и вовсе уникальной – менталисткой. Будь на месте Тёмного князя обычный средней руки демон, сон оказался бы куда крепче, человек или полукровка некоторое время пребывали бы в коме. Ох, вряд ли девица – самоучка, обязательно нужно узнать, кто же у нас просвещением малых народов так безоглядно занимается…
Маклин подошел к валявшейся на песке девице. «Нитка», спутывавшая её ноги, под взглядом графа растеклась каплями по песку, но девчонка не шевельнулась. Бледное в прозелень лицо, закатившиеся глаза – обморок. Видимо, творя заклинания, изрядно выложилась, а потом старалась справиться с волокущей ее «ниткой». Влезть в голову неудачливой магичке оказалось проще простого – сложнее было понять, что делать с полученным знанием. Как он сразу не догадался, ведь мелькало в лице что-то знакомое… Маклин помнил эту историю, произошедшую по меркам чистокровных демонов буквально вчера – а на самом деле, наверное, не меньше пары десятков лет назад. Очередная подружка Мора, человечица (вот не учатся некоторые ни на чужих, ни на своих ошибках, можно подумать, у недолговечных поперек, а не вдоль), впала в истерику, поняв, что, несмотря на разнообразные магические ухищрения, стареет, как и положено людям. Вместо того чтобы смириться с неизбежным ходом вещей и жить, пока живётся, дурная баба собрала пожитки и умчалась на родные Пустоши, прихватив с собой малолетнюю дочь, а в придачу – столько денег и снадобий из лаборатории, сколько смогла увезти. Искать её не стали – по всем адмирским законам наложница оставалась свободной женщиной и имела право на финансовую компенсацию за проведённые с покровителем годы, а ребенок, достигший разумного возраста, мог сам решать, остаться ему до совершеннолетия с отцом или с матерью. Вот она, значит, и нарешала…
Маклин пристально глянул на девицу. Помимо интересного родства и несомненных магических способностей в буйной головушке нежданно обретенной дочки Мора оказались воспоминания не только о тех нападениях, о которых он знал из присланных Малефицио материалов, но и как минимум о полудесятке доселе неизвестных. Также было очевидно, что девица участвовала как маг, но собственноручно никого не убивала. Наблюдала за убийствами, впрочем, с интересом и без малейшего внутреннего протеста – так что, если Мор не захочет взять блудную дочь на поруки, ей прямая дорога в Бездну. Маклин попытался проникнуть вглубь воспоминаний, докопаться до смысла и цели нападений. Ну не ради грабежа же это затевалось? Жадностью её папаша сроду не отличался, и, явись девчонка к нему с повинной, ни она, ни её мать ни в чем не нуждались бы до конца дней.
Увиденное озадачивало. Пылающее марево Высшей Цели, ничего связного. Примерно такая же картина обычно вырисовывалась при попытке «прочитать» заговоренных смертников, убийц, действовавших не по своей воле, а под внушением или зельем. Ладно, пусть пока полежит, – граф наскоро спеленал девицу ограничивавшим движения и речь заклинанием, и перешел к её неудачливому прикрытию, благо менее пострадавший от удара о щит пустынничек зашевелился, пытаясь встать.
– Будешь дёргаться – будет больно, – граф пинком в бок отправил его обратно. – Чем сильнее дёрнешься, тем больнее будет. Уяснил?
Тот кивнул и по-детски шмыгнул носом.
– Говори правду, и останешься жить. Солжёшь – отвечать на вопросы будет твой труп. Меня вполне устроит – мертвецы не умеют лгать, но вряд ли это понравится тебе. Или? – Маклин смотрел на лежащего сверху вниз, незаметно сканируя его сознание. Если как следует напугать, закрываться не всякий менталист сможет… и что мы тут видим? Еще один полукровка, совершенно бездарный, огонь не разведёт без амулета. Но убивал, да. И немало. Безоружных. Зачем? А Бездна его знает, при попытке понять ментальным сканированием – все та же Высшая Цель. Горит – аж глазам больно. Ладно, старые методы – они надежные… – Ну?
– Рога согну, – огрызнулся лежащий, хлюпая носом уже всерьез. – Мужик, ты не пинайся, ты скажи, чего тебе надо? Чего ты к нам пристал?
– Я-то думал, что мы на Пустошах, и вы мужчины, – хмыкнул Маклин. – А мы, оказывается, на площади Звезды, и вы – красотки в День невест. И я к вам гнусно пристаю. Незадача какая… надо ж было так перепутать! – граф нагнулся и одной рукой легко поднял нахала на ноги, ухватив за грудки, вторая скользнула между ног пленника. – Экая мне девушка странная попалась – ни кожи, ни рожи, ни стыда, ни совести, да ещё что-то лишнее в фигуре… – конец лирического монолога потонул в истошном вое полукровки, не ожидавшего, что переход от увещеваний к выкручиванию мошонки будет столь скорым и болезненным. – Спящих ты, значит, убивать не боишься, а боли боишься? – Маклин ослабил хватку.
– Я не… они не… – зачастил тот, сглатывая слёзы.
– Ты не – что? – с искренним интересом спросил граф.
– Не это… не спящих. Она не любит, когда они спят, – допрашиваемый помотал головой. – Злится.
– Она – это твоя подружка? – Маклин кивнул в сторону обездвиженной девицы. Она, по всей видимости, пришла в себя – по крайней мере, серые, как у Мора, глаза были широко открыты.
– Н-н-не-е-ет, – пленник даже неуклюже улыбнулся. – Не Ула. – Ага, теперь мы знаем, как зовут дочку Мора, неплохо бы так же внезапно понять, что это за «она» такая.
– А кто?
Пленник побледнел и закусил губы. Маклин равнодушно улыбнулся и сжал пальцы. Над Пустошью снова взлетел короткий, захлебнувшийся болью крик.
– Повторяю вопрос, – спокойно произнес граф. – Кто такая «она», которая злится, когда убивают спящих?
– М-м-мать, – обречённо выдохнул пленный и зажмурился, словно ожидая карающей молнии с небес.
– Чья? – смешно будет, если за всеми этими убийствами стоит бывшая конкубина Мора. Чего только не бывает – Маклин своими глазами видел идиоток, да и идиотов, надеющихся вернуть молодость купаниями в крови. Правда, даже человеческие маги были уверены, что кровь для такого сгодится не всякая, а лишь взятая из юных тел, желательно женских. На нежных дам во цвете лет виденные им жертвы не походили никак.
– В-в-всеблагая и в-в-великая, – допрашиваемый заикался. Граф видел, что придурок до смерти напуган, но не врёт.
– Как она выглядит?
– Н-не видел. Отпуст-т-тите, я п-п-правда не видел, – убийцу трясло, по пыльной юношеской мордочке текли слёзы. Маклин слегка ослабил хватку.
– Кто видел?
– Д-да никто… никто… она разговаривает, но не показывается, и А… Адан сказал, что нужно больше крови. Ч-чтобы Она пришла…
– Кто из них – Адан? – Маклин перехватил пытаемого поудобнее.
– С ножом…
– Гуль?
– Нет… он наполовину только… – пленный покосился на Маклина. – Не надо его гулем называть, он от этого злится.
– Как у вас тут все любят злиться… – задумчиво протянул граф. – Ладно, полежи пока, – он швырнул пленного на песок, не забыв спеленать заклинанием, и шагнул к гулю.
Похоже, заклинание моровой дочки было не очень стойким – то, что ранее выглядело комой, перешло в крепкий спокойный сон. Маклин вспомнил, где сталкивался с подобным – Мор часто использовал такие заклятия в полевом госпитале, да и в мирное время говорил, удобно для небольших хирургических вмешательств. Старый приятель оказался прав: рыться в голове у спящего оказалось на редкость просто, по всей видимости, для ментальных манипуляций заклинание годилось так же, как и для медицинских. Убийца. И снова – с Высшей Целью там, где у обычного живого существа можно докопаться до причин. Чуть ближе, чем Высшая Цель, плавали голод, злость, желание убить.
Очередной полукровка. Получеловек при том, – Маклин поморщился. Подобные метисы чаще всего были плодами насилия над человеческими женщинами. Граф к человечкам особой нежности не питал, предпочитая заводить романы с представительницами долгоживущих рас, но изнасилование почитал редкостной гадостью вне зависимости от происхождения жертвы. О, да этот красавчик ещё и трупоед… причем, похоже, не вынужденно, как чистокровные гули, а по собственному выбору. Предпочитает приниматься за обед, пока блюдо совсем свеженькое, дышит. Вот уж кого хоть сейчас пускай в расход, вопросов не будет, как бы к очередной медали не представили… – шеф Третьего скривился: его коллекцией орденов и медалей можно было мостить дороги, от Осеннего до Звезды точно бы хватило, так что очередная была ему совершенно без надобности – имеющиеся хранить негде.
Из блаженного забытья граф выдернул гуля без церемоний, точнёхонько за раненую руку, в процессе подъёма вывернув тому конечность так, что кисть достала до затылка, и быстро зафиксировав локоть. Раздавшийся отчаянный вопль был скорее похож на звериный, но Маклин превосходно знал, что болевой порог у гулей и их метисов крайне высокий.
– Переигрываешь, Адан, – констатировал он. – Ты проснулся ещё до того, как я взял тебя за руку. И очень надеялся, что я наклонюсь настолько низко, чтобы можно было вцепиться зубами мне в глотку. Тебе не повезло.
– Тварь чистокровная, – выругался гуль и попытался освободиться, но снова взвыл от боли.
– У тебя есть выбор, – обманчиво расслабленная поза и спокойный голос Маклина выглядели особенно странно по контрасту с оскалом пленного гуля. – Ты можешь продолжать ломать свою собственную руку. Доломаешь, возьмёмся за вторую, будешь ломать её. Я никуда не тороплюсь. Как ты верно заметил, я – чистокровная тварь, а значит, продержусь дольше любого из вас.
– Её кровь чище твоей, палач, она отомстит, – гуль сплюнул кровью из прокушенной губы, но дёргаться не стал.
– О, помалу движемся к конструктиву. И кто эта прекрасная дама, чья кровь чище моей? Возможно, мне следует к ней посвататься?
– Ты… ты… не смей! – гуль задёргался, словно в припадке, стараясь высвободиться. На хруст собственных сухожилий он не обращал внимания, и Маклину пришлось посильнее надавить на локоть.
– Чего не сметь? – издевательски поинтересовался он. – Свою руку ты ломаешь сам, стой смирно – и даже не останешься калекой.
– Оскорблять Великую мать… не смей… тварь, – на губах Адана пузырилась слюна. Граф понадеялся, что это всё-таки от избытка религиозного рвения, поскольку бешенство у гулей было довольно распространённым заболеванием и оказалось бы весьма некстати.
– Если эта дама так сильна, то, возможно, она сама скажет мне о неуместности сватовства? Без посредников вроде тебя? Давай проверим? Отведи меня к ней, и мы посмотрим, сочтёт ли она оскорблением мой интерес.
– Она… она велит тебе сдохнуть, сволочь! Вместе с вашим Чёрным Властелином! И вы сдохнете, потому что никто не в силах противиться Ей!
– Прекрасно, но пусть она скажет мне это сама, – Маклин слегка подтолкнул очевидно сомневающегося гуля. – Или ты не уверен в её силе? Боишься, что она окажется слабее даже меня, не говоря уж о… гхм… властелине?
– Ничего я не боюсь, – гуль буквально рычал от злости. – Отпусти меня. Отпусти всех – и мы отведем тебя к твоей смерти, если ты так хочешь сдохнуть.
Приготовления заняли около часа. Когда забрезжил рассвет, по Пустоши двинулась странная процессия: остававшиеся на ногах бандиты, попарно спутанные заклинанием, волокли на импровизированных носилках из одеял своего товарища со сломанной шеей, а рядом с Маклином с видом оскорблённой невинности шагала дочка Мора. С накинутой на шею петлёй из всё той же «нитки» – как показала практика, избавляться от пут, наложенных Тёмным князем, девчонке было не под силу.
Глава 3, в которой наконец проясняется, кто такая загадочная «она», но легче от этого не становится
Глава 3, в которой наконец проясняется, кто такая загадочная «она», но легче от этого не становится
Вопреки опасениям Маклина, недавние противники вели себя спокойно. Правда, злорадством от них тянуло ощутимо – скорее всего, надеялись, что их «Мать» его если не развоплотит, то убьёт на месте. Посмотрим. На всякий случай демон незаметно накинул на себя заклинание возврата. Если он будет тяжело ранен, убит или хотя бы потеряет сознание, его немедленно выдернет в отделанный мрамором холл родного Третьего. Бездыханный шеф, конечно, сотрудничков приведёт в такой ступор, какого никогда не добиться живому, но разбираться с последствиями придется не им, а Совету. Потерпят, не маленькие.
Шагая по Пустоши, он помалу сканировал своих вынужденных спутников. Шваль – один к одному, этот, на носилках, оказывается, много где погеройствовал на ниве криминала, прежде, чем осел тут. Разворошить бы всё это осиное гнездо пустынных кланов, да не выйдет – ещё во времена Вселенской войны Темнейший, Бездна его побери, даровал им нечто вроде ограниченного суверенитета под своей властью. Формально вся эта вольница относилась к юрисдикции Адмира, а на практике – и до Раймира, бывало, докочёвывала, и в Лазури светилась. Странно, что у СВРиБ только один оперативник пропал – здесь, случись чего, пол-армии закопать можно.
За размышлениями Маклин утратил чувство времени – и поэтому, когда злорадство, исходящее от его невольных проводников, стало буквально осязаемым, даже удивился – неужели пришли? Вокруг по-прежнему расстилалась Пустошь. Ни стоянки, ни оазиса… ничего. Однако дочурка Мора остановилась, как вкопанная, а уж её ехидной улыбкой сейчас только гулей распугивать. Кстати, о гулях – Адан сотоварищи, бросив одеяла с полумёртвым дружком, тоже застыли и внимательно уставились на песок. Шепчут что-то в унисон.
Граф проследил за их взглядами. Плоская каменная плита с полустёртой резьбой накрыта примитивным пустынным отводом глаз. Под ним – ошмётки старого, как мир, заклинания. «Вуаль забвения». Ну, здравствуй, Мать… давно не виделись и, по чести говоря, предпочёл бы ещё столько же не встречаться.
– Незаметно, чтобы прекрасная дама была рада вашему появлению, – Маклин издевательски посмотрел на своих пленников. – Возможно, вы ей надоели.
– Кровь, – облизнул пересохшие губы гуль. – Чтобы говорить с нами, ей нужна кровь.
– Никуда без взятки не сунуться, – сочувственно покивал головой граф. – Можете зарезаться все, я не возражаю, – пожал он плечами. – Киньте жребий, кто останется в живых, чтобы нажаловаться на меня вашей патронессе.
– Зря лыбишься, узурпаторский прихвостень, – вскинулся Адан. На его и без того отталкивающем лице появилось высокомерное выражение, верхняя губа дёрнулась, обнажая кривые жёлтые клыки. – Мы будем убивать тебе подобных всюду, где бы вы ни прятались, а выживших – изгонять, как изгнали нас, ибо служение ложному господину хуже изгнания и смерти. Так будет, пока мир не примет милосердную руку Великой матери и не склонится перед её величием. Совращённые лживыми речами тирана и отвернувшие от неё своё лицо не убавят её силы, а лишь навлекут на себя возмездие огня Всеблагой. Тогда они захотят прервать свою пытку, но тем лишь ужесточат её стократно.
Этот ублюдок вполне мог бы стать через пару десятков лет весьма уважаемым муртадским шейхом и каждый день отправлять на смерть молоденьких дурачков-трупоедов. Маклин уже видел таких. Совмещают, значит, полезное с приятным, культ Лилит предоставлял для этого благодатнейшую почву.
– Всё предначертано: наш брат уже одной ногой в садах Великой матери, пусть его кровь приблизит твою смерть и смерть всех неверных. – Он равнодушно кивнул в сторону раненого. – Верни мне нож, и я покажу тебе.
От Маклина не укрылось, что к злорадству Улы добавилась чуть ли не гордость. Похоже, дочурка Мора всерьёз считала это уродливое существо не только достойным внимания мужчиной, но и своего рода духовным лидером. Вот уж воистину, грамотный промыв мозгов творит чудеса. В другой обстановке граф, пожалуй, от души бы посмеялся над подобным анекдотом, но сейчас веселиться как-то не тянуло.
– Резвый какой. Да ты и без ножа справишься, не первый раз, а? Вот это я понимаю, настоящее братство – всегда готов загрызть камрада ради великой цели.
– Смейся. Говорят, смех прогоняет страх. – Гуль проковылял к павшему товарищу и кивнул второму – Риад! – Парнишка помог подтащить тело на алтарь и встал рядом, переминаясь с ноги на ногу.
– Отойди! – рявкнул гуль. Затем, поморщившись, продолжил: – О, владычица изначальных измерений, разящее вместилище очистительного пламени первородного Хаоса, услышь нас и прими верного сына в своё лоно. Даруй ему через боль и смерть вечное благословение и свободу, а нас осени своей милостью!
Пафос заметно подпортила слюна, потёкшая изо рта Адана, когда он уставился на жертву: очевидно, подонок изрядно проголодался. Вместо того, чтобы вскрыть клыками артерию и отойти, он прильнул к яремной вене, стремясь продлить удовольствие, и, судя по тому, что хлюпанье перемежалось чавканьем, счёл нужным не только выпить, но и закусить, пока перегрызал горло сотоварищу. Маклин покосился на Улу. По всей видимости, ранее её любовник своих пищевых пристрастий не афишировал: девица отчётливо позеленела и закрыла руками рот. Несмотря на льющуюся кровь и мерное бормотание гуля, ничего не происходило. Озадаченные бандиты переглянулись.
Маклин вздохнул. Бросил «нитку», обвитую вокруг шеи Улы, на песок и произнёс заклинание.
– Если двинешься с места, она тебя задушит, – проинформировал он пленницу. – Понятно? – та кивнула, продолжая бороться с тошнотой.
Граф подошел к плите. Сбросил с неё окровавленное тело, столь же равнодушно отшвырнул за шиворот застывшего у алтаря гуля. Внимательно посмотрел на пленников.
–Если кто-то попытается мне помешать, умрут все. И не от моей руки – я скормлю всех той силе, что сегодня отвернулась от вас, – он вынул из-за пазухи небольшой нож с чёрным, маслянисто блестевшим клинком, и плавно провел лезвием по предплечью. Глубокий разрез доли мгновения оставался сухим, но затем налился кровью. Маклин опустил руку, и тонкий ручеёк, в ярком беспощадном сиянии дня казавшийся чёрным, потёк на ранее запятнанную плиту. Кровь сперва растеклась лужицей, а затем неожиданно впиталась, словно камень превратился в губку. Демон удовлетворенно кивнул и закрыл рану заклинанием.
Вначале стало очень тихо.
Смолкли все звуки, казалось, замерло даже время. Над Пустошью поплыл терпкий аромат диковинных цветов, слишком тяжёлый, чтобы считаться приятным. У алтаря воздух сделался густым и плотным. И там, куда ушла кровь, из дрожащего марева начал медленно проступать силуэт. Он словно вобрал в себя изматывающую силу полуденного зноя, чтобы сделаться видимым, и неустанно менял обличья, ни на одной из форм надолго не останавливаясь. Все ступени от хищного зверя к эфирному божеству и обратно.
Несколько мгновений спустя калейдоскоп превращений завершился, и перед пустынными бандитами встала прекраснейшая из живущих. Бледное безупречное лицо, совершенное тело чувственной женщины – и ничего человеческого. Ожившая мраморная статуя, движимая негасимым пламенем древней жажды и готовая принять каждого в свои смертельные объятия.
Ткань наряда не скрывала роскошных форм, с этим гораздо лучше справлялись бы длинные волосы цвета тёмной бронзы, ниспадающие почти до самой земли, если бы они не приходили поминутно в движение, явно подчиняясь каким-то своим законам, основным из которых была изменчивая воля хозяйки. Была ли она на самом деле красива, никто не взялся бы сказать, но среди пустынников пронёсся благоговейный вздох. В ответ лениво блеснули из-под ресниц два жёлто-зелёных огонька и разомкнулись блестящие, словно чем-то подкрашенные губы, чуть приоткрыв ровный ряд белых острых зубов. Прозвучал негромкий голос, в чарующем тембре которого, однако, тренированный слух уловил бы нечто смутно тревожащее:
– Ты… – Было названо имя, которым Маклин давно не пользовался. У всех изначальных были такие имена, хранившие вкус былого, подобно вину определённого года. Отпечатки эпохи, старые маски на стене. Человеческие маги наивно полагали, что если назвать истинное имя демона, то можно получить над ним безграничную власть. На самом деле это обычно работало не так, если дело вообще доходило до взаимодействий, отличных от пафосных театральных спектаклей, но демоны предпочитали поощрять выгодные им заблуждения.
– Приветствую тебя, Всемать. – Маклин поклонился не с обычной равнодушно-придворной учтивостью, он прекрасно понимал, с кем имеет дело.
– Их крови недостаточно. Ты знаешь, что нужно. – Маклин действительно знал, и хорошо, что подобного знания не было у этих обалдуев. Даже если они зальют всю Пустошь, эффекта не будет.
Он прекрасно помнил, как много лет назад все они, члены тогдашнего Совета, запечатали камеру Лилит. Ритуалы на крови были в Адмире под строгим запретом отчасти по причине кратковременного увлечения ими Темнейшего. При попытке воспроизвести его изобретения погибло или серьёзно пострадало немало народу: большое количество жизненно важных нюансов в сочетании с чудовищным чувством юмора Темнейшего сделали этот вид магии одним из самых сложных и опасных.
– Знаю. Его кровь. – В голове Маклина немедленно созрел нехитрый план, как подбросить драгоценному тирану парочку жирных навозных мух в утренний кофе. – Им её не достать.
– Без твоей помощи – да. У меня нет других союзников, даже Ламию и её ведьм настроили против меня. И теперь я могу слышать своих детей и говорить с ними, но не могу к ним выйти. Это пытка.
Лилит явно была не в курсе, что Ламия предпочла полюбовно договориться с Темнейшим о срыве освободительной операции и теперь была практически полновластной хозяйкой одной отдалённой Пластины. Свою банду отмороженных пустынных ведьм она прибрала с собой. Строить маленькую личную империю подальше от бдительного ока папаши – чертовски верная стратегия, особенно для женщины. Даже если какие-то слухи до Лилит и дошли, она скорее решила бы, что Князь в очередной раз запудрил всем мозги, чем поверила в то, что у собственной дочери их хватило настолько, чтобы не сесть в соседнюю камеру в Бездне за государственную измену.
– На то была веская причина.
– Он так захотел. Забрать всё, забрать всех. – Тёмные губы презрительно искривились, выплюнув следом ненавистное имя.
– Осторожно. – Маклин не был суеверен, но отлично знал, на чём те суеверия основывались.
И помнил, что случилось в те времена, когда Лилит была несколько ближе к своим детям: тогда Лазурь, сплотившаяся под знамёнами Великой матери, пошла войной на Адмир, нарушив и без того хрупкое равновесие сторон. Зато был создан прецедент, когда две вечно соперничающие сверхдержавы сумели найти компромисс и отразить атаку совместными силами.
Лилит не обратила внимания на предупреждение, она продолжала говорить, и чем дольше она говорила, тем отчётливее проявлялась кипящая ненависть, дошедшая за тысячи лет выдержки до уровня мании. Маклин знал, что младшая из Высших опасна и непредсказуема, но теперь стало окончательно ясно, что вдобавок – совершенно безумна. Неудивительно, что даже Князь отчаялся договориться и был вынужден сдать бывшую подругу на попечение Мора. Хотя не исключено, что он лично способствовал развитию мании: по наблюдениям персонала, резкое ухудшение состояния у «пациентки» начиналось обычно аккурат после его посещений. Когда спустя положенный срок после очередного визита на свет появились Аида и Тойфель, в голову не одного только Маклина закралась крамольная мысль, что Темнейший мог бы любезно переехать из Осеннего к своей даме сердца, желательно на тех же условиях содержания. Возможно, раймирская фарминдустрия нашла бы препараты, действовавшие и на него.
Горе-разбойники, похоже, не заметили ничего угрожающего, Адан был захвачен чувством мрачного торжества, но откровенно удивлён тем, что всё пошло не так, как он полагал. Великая мать словно не заметила их, предпочтя разговор с прихвостнем узурпатора. Ула, затаив дыхание, прислушивалась к беседе: она поняла, где ошиблась, переводя древние тексты. Чем ближе к породе Чёрного Властелина жертва, тем большую силу имеет её кровь… Риад подходил всё ближе, на юношеском лице читалось немое восхищение. Пусть его старший брат погиб, не увидев лица Матери, но теперь пребывает с ней. Если сама Великая мать такова, то сколь прекрасны Сады её, где каждого праведного ждёт огненное блаженство вечного шабаша в объятиях черноглазых наложниц. Сколько их должно было приходиться на одного героя-воина, Риад не помнил точно. Адан с братом даже однажды чуть не поссорились на эту тему, а Ула надулась и язвительно сказала, что если брать каноничные свитки дословно, то вообще-то число священных дев шабаша, как ни крути, целым не выходит. Что делать с любой половиной загробной красотки Адан немедленно придумал, вызвав среди соратников взрыв веселья, а потом неожиданно строго велел Уле не лезть в мужские разговоры и заодно пересмотреть свои взгляды, поскольку такие толкования не могли быть ничем иным, как ловушкой отступников, легко обманывающих слабые умы. Стать после смерти непонятно какой половиной священной жены в садах Матери Уле явно не хотелось, но она промолчала. Она всегда помалкивала, стараясь лишний раз не раздражать Адана, у него и без того частенько случались вспышки гнева. Повезло ему с девушкой всё-таки.
Ула, наконец справившись с тошнотой, ревностно следила за поведением своих товарищей, и оно ей явно не нравилось. В какой-то момент девушка подумала, что у Благой богини всё же слишком резкие черты, скрывающие патологическую жестокость, болезненное упрямство, взбалмошность и лицемерие. А длинные прекрасные волосы вполне могли бы служить отличной заменой шёлковым шнурам наёмных убийц. Она сама испугалась этой мысли, вспомнив кое-какие упоминания о мстительности Великой матери, встреченные в запрещённых свитках.
В стремительно набирающем силу голосе Лилит слышался далёкий лай шакалов, визгливая перекличка гиен, стоны разрываемых на куски жертв. И дикий неумолчный вой ветра за стенами её узилища. На дне зрачков Всеблагой заплясали лихорадочные искры неистовой ярости. Тяжёлая волна волос обернулась живой хищной мантией, постоянно меняющийся узор на бледной коже завораживал. Песок ближайших барханов незаметно пришёл в движение, и ничего хорошего это не сулило. Температура вокруг алтаря с голограммой быстро поднималась, и Маклин понял, что связь пора обрывать.
– Я понял тебя, Всемать, и должен уйти, – не дожидаясь ответа, Маклин провел ножом над плитой. Заклинание, закрывавшее портал, сработало бы и без театральных жестов, но следовало учитывать неискушенность зрителей.
– Как я и предупреждал, – граф ехидно обвёл взглядом свою притихшую аудиторию, – ваша компания даму изрядно утомила. Зато против моей она не возражает. О чём это говорит, драгоценные мои уголовнички?
– Повелевай нами, господин! – «драгоценные» рухнули на колени. Последним явно нехотя опустился Адан, измазанный в крови своего неудачливого приятеля. Ула осталась стоять, опасливо теребя «нитку» и вопросительно глядя на Маклина. Тот взглядом снял с шеи девицы удавку и кивнул. Закусив губу, дочка Мора опустилась на песок.
Глава 4, в которой не один достойный сын всемогущего отца приходит в недоумение и всеми силами начинает искать выход обратно
Глава 4, в которой не один достойный сын всемогущего отца приходит в недоумение и всеми силами начинает искать выход обратно
Ажурные кованые ворота распахнулись еще до того, как курьер в тёмно-синей форме с погонами лейтенанта СВРиБ и в низко надвинутой на глаза форменной фуражке успел в них постучать, и немедленно закрылись, стоило парню оказаться во дворе. По всей видимости, его здесь ждали – хотя навстречу никто не вышел, если не считать нескольких хеллхаундов. Звери вылетели откуда-то из-за дома, но вместо того, чтобы броситься на чужака, принялись радостно прыгать вокруг, чуть не выбивая у него из рук здоровенную плетёную корзину. После особенно крепкого толчка мордой и лапами из корзины раздался обиженный скулёж. Лейтенант небрежно отпихнул пару самых наглых, кого-то потрепал за холку и подёргал за уши, и решительно пошёл к парадной лестнице так, словно этот дом принадлежал ему. Входная дверь открылась столь же самостоятельно, как до того – ворота, и по ступенькам навстречу курьеру легко и пружинисто сбежала высокая, худощавая, как мальчик, дама.
– Малыш, что за маскарад? – она шутливо натянула фуражку ещё ниже на лоб гостя. – И почему ты послал голограмму буквально пять минут назад? Я проспала дворцовый переворот, или ты в очередной раз не сошёлся с папашей во взглядах и теперь ищешь политического убежища?
Визитёр галантно склонился над рукой хозяйки и, повинуясь её жесту, прошел в дом. Оказавшись внутри, он стащил фуражку, по-семейному обнял хозяйку и нежно поцеловал в щеку.
– Королева, я пришёл не один, – Малефицио махнул рукой в сторону корзины. – Надеюсь, моя юная подружка вас не разочарует, – с этими словами парень наклонился и вытащил из корзины крупную, неимоверно толстолапую и пушистую щенульку с оранжевыми, словно огненные опалы, глазами. Хозяйка дома по-девчоночьи рассмеялась от радости и кинулась гостю на шею.
– Малыш, ну, если ты ещё и сам за ней лазил, моя благодарность не будет знать границ в пределах разумного! – она быстро и со знанием дела осмотрела подарок, сопевший и лизавший ей руки, и, позвав прислугу, распорядилась, чтобы в малой гостиной накрыли стол, но её с гостем не тревожили, пока не будет дальнейших указаний, а подаренного зверя устроили как следует.
– Простите за дурацкий спектакль, прекрасная Рейна, – сбросив китель и устроившись за столом, Малефицио едва пригубил вино, но тут же поставил бокал обратно. – Я совершенно не чаял обмануть этим маскарадом вас, – он развёл руками и виновато улыбнулся. – Вас не провести, даже если я перекинусь в орка или в эльфийскую красотку. Но вот каким образом многочисленные «топтуны» из Третьего отделения обзавелись прозорливостью на грани ясновидения, узнать бы не отказался… Последнюю пару недель я развлекаюсь, сбрасывая многочисленные «хвосты», навешиваемые мне графом Маклином, а также подсчитываю количество задействованных в этой фантасмагории служак из Третьего. Вы удивитесь, но, кажется, штат у них раздут сверх всякой меры – помимо моей скромной персоны «хвосты» приставлены также ко всем моим единокровным родичам. Не знаю уж, что происходит, но на всякий случай я по тем же адресам навесил собственных агентов, а сам осмелился напроситься в гости. С подарком, как положено, – Малеф ухмыльнулся. – Кстати, не уверен, даст ли это что-то для понимания картины, но, когда я мотался в Зоопарк, за мной никто не увязался.
«Зоопарком» способные ходить по мирам пренебрежительно именовали одну из Пластин, на которой по какой-то непонятной причине разумной жизни так и не появилось. Флора и фауна, правда, потрясали разнообразием, заставляя наиболее древних демонов сравнивать Зоопарк с одной из куда более забавных Пластин в период до пермской катастрофы. Также местные флора, а особенно фауна потрясали готовностью сожрать всё, что движется, – посему добывать в этом Эдеме хоть что-то, кроме своей безвременной кончины, удавалось немногим. Огнеглазый страж, местная дикая собака, была редкостью: приручать их следовало с молочного возраста, а забрать подсосного щенка у не склонной к сантиментам суки размером с пони рисковали только отчаянные отморозки.
– Хороший способ избавляться от слежки, – кивнула Рейна. – Но рискованный – из Зоопарка можно не успеть убраться. И где тебе снова сели на хвост ребята Маклина?
–Возле Осеннего, – Малеф пожал плечами. – Не понимаю причин столь пылкой любви – иначе, чем по деловым вопросам, мы не общались, и на территорию Третьего я не влезал.
– Не льсти себе, – его собеседница задумчиво покрутила бокал. – Что общего у всех вас?
– Только папаша, – на аристократической физиономии Малефа мелькнуло недоумение. – Королева, помилуйте, но граф же не идиот, чтобы надеяться повлиять на Темнейшего благодаря кому-то из нас? Даже подвиги Тойфеля всего лишь обеспечили тому уютные апартаменты в Бездне рядом с маменькой.
Рейна вздохнула. Она была второй за всю историю Адмира женщиной в Совете и пока единственной, кто покинул его по собственному желанию. Сколько ей лет, не знал никто – когда отец небрежно, «посмотрим, годишься ли ты хоть на что-то», засунул Малефа работать в СВРиБ, она возглавляла помянутое ведомство, и в кулуарах шептались, что Стальная Миледи – ровесница Князя. Наиболее смелые, озираясь, добавляли, что якобы Темнейший некогда сватался к ней, но получил от ворот поворот. Предположительно, хромота владыки и платиновая седина Рейны были сувенирами, оставшимися обоим на память о бурном выяснении отношений.
– Малыш, – женщина улыбнулась. – Ты совершенно не интересуешься придворными сплетнями.
– Королева, – двухметровый плечистый «малыш» старательно изобразил страдальческую мину. – Мне хватает тех, что регулярно валятся на стол в форме отчётов, куда уж больше-то? Пока что пальму первенства уверенно держит анонимка, адресованная мне как начальнику СВРиБ, где меня же, но уже как Малефа бен Самаэля, обвиняют в шпионаже в пользу Лазури, на четверть корпуса от этого образчика народного творчества отстаёт душераздирающее повествование о том, что Хэмьен, Аида и Война – засланные Раймиром шпионы, незаметно подменившие настоящих…
– Закрути роман с какой-нибудь сплетницей посимпатичнее из фрейлин Смерти, – расхохоталась Стальная Миледи. – Сразу выяснишь, что твой новый брат – или сестра, кстати, с сильными метаморфами частенько сложно определить – будет расти в семействе графа. Последствия, думаю, представишь сам, у тебя с детства фантазия богатая. Восторг и благодарность старины Мака – тоже. Теперь дошло, что к тебе ажиотаж, поднятый Третьим, имеет мало отношения?
– Очаровательно, – Малеф выпил вино залпом, как воду, – а мне что с этим делать?
– Ровным счётом ничего, – небрежно махнула рукой его бывшая начальница. – Можешь налить себе – и мне заодно – ещё вина. А что до Маклина и твоего папаши – пусть выясняют отношения, пока запала хватит, тебе встревать незачем.
***
Как Берта умудрилась познакомиться с этим проходимцем, никто не знал, но когда он вдруг явился свататься, тётку Доротею чуть не хватил удар. Объявившийся невесть откуда осколок давно пришедшей в упадок стаи, предки которого годами жили в затворничестве, избыточном даже для волков старой крови, отличавшихся угрюмым нравом и странными причудами. Поместье Ламэ в горах под Йеной периодически пустовало, и молва о нём шла недобрая. Естественно, незадачливого одиночку, метившего в супруги юной наследницы, со смехом выставили вон, как только оправились от изумления. Оскорблённым он не выглядел, осклабился напоследок, с издевательской вежливостью попрощался, да и ушёл восвояси, постукивая вычурной тросточкой с резным набалдашником в виде головы полярного волка. Берта не стала долго убиваться по неудачливому жениху, так что все сочли сватовство причудой эксцентричного соседа, а Берту – девушкой здравомыслящей и рассудительной, не желающей портить породу с первым встречным.
Это мнение несколько поколебалось, когда выяснилось, что Берта беременна. Тётка была в бешенстве, требовала поднять стаю и стереть в порошок поместье Ламэ вместе с хозяином. Берта с присущим ей спокойствием велела ничего не предпринимать, а Хорст, вопреки приказу сестры, отправился разбираться в одиночку. И не застал никого, кроме слуг, которые тоном, близким к издевательскому, сообщили, что граф уехал в Лютов ещё пару месяцев назад. А когда вернётся, то непременно набьёт из Хорста чучело и поставит во дворе, раз уж ему так нравится торчать у входа. Хорст от злости был готов рычать и кидаться на тяжёлые доски ворот, но с таким же успехом он мог бы укусить себя за хвост или побиться головой об пень в лесу.
Будто и без того мало бед свалилось на их семью, спустя положенный срок вместо обычной двойни или тройни сестра принесла только одного. Мальчишка родился здоровый, крупный… и c абсолютно белой шерстью. Вой тётки, должно быть, расслышал даже злосчастный Ламэ, где бы он, обе Охоты его побери, ни находился.
Впрочем, ответ на этот вопрос пришёл очень скоро: сам, как ни в чём не бывало. Пробрался через охрану каким-то непостижимым образом, никто и не почуял. Загорелый, в вызывающем лиловом наряде с иголочки, с улыбкой, столь же ослепительной и приятной, как факел загонщика. Добродушно кивнул им с Доротеей: «Здравствуйте, шурин, здравствуйте, драгоценная моя тётушка!» И паузу выдержал, в которую могла бы запросто провалиться и мучительно издохнуть гордость всей стаи.
При попытке вырвать кадык непрошенному «родственничку» с Доротеей приключился странный припадок, окончившийся глубоким обмороком посреди трансформации. Так что Хорсту пришлось вместо того, чтобы разбираться с Ламэ, при его же живейшем содействии тащить тётку в её покои, чтобы не перебудить весь дом.
После Ламэ пожелал увидеть Берту и ребёнка, причём в доме он ориентировался на удивление хорошо. Хорст скрипнул клыками, и последовал за ним. Провожать гостя к сестре было надёжнее в истинной форме. Он сразу заметил, что запах Ламэ изменился: в нём больше не было ничего от волка. Незнакомый, едва уловимый, но вместе с тем пронзительный и выбивающий из равновесия. Чуткий звериный слух донёс короткий сухой смешок.
Времени осмыслить новую тревожную информацию не осталось: Ламэ, несмотря на хромоту, передвигался стремительно. И даже не подумал постучать, прежде чем войти. Больше всего Хорста поразило лицо сестры, она не выглядела удивлённой при виде пропавшего любовника, просто инстинктивно прижала к груди сына. Новорожденный завозился, чувствуя беспокойство матери.
– Как назвали? – участливым тоном осведомился Ламэ, подходя ближе и с интересом рассматривая младенца.
– У него пока нет имени.
– Нет имени – нет судьбы. Какое вопиющее безобразие. Верно, Даджалл? – Он подмигнул ребёнку. Тот передумал плакать и уставил на отца сизые щенячьи глазёнки. Хорст глухо заворчал. Что за имя такое…
Ламэ обернулся к нему.
– Да будет вам известно, мой любознательный шурин, «даджалл» в переводе с адмирского означает «ловкий», либо, если брать староадмирский вариант, «посланник». И то, и другое ему вполне подходит. Даджалл – это звучит гордо! – Молодая мать тихо охнула, поняв, что их только что провели, и ребёнок отныне будет носить это чудовищное имя. – Не волнуйся, Бертина, страдать от насмешек сверстников ему не придётся.
Хорст напрягся, осознав, что в волчьей шкуре он не мог бы подумать вслух. Мысли волков могли слышать только Пастыри, изредка рождавшиеся в семьях вервольфов, но этот тип на Пастыря похож не был.
– Хорст! – рявкнула Берта, и крупный серый зверь молнией метнулся, встав между ней и Ламэ. В глазах сестры он прочел приказ и, как положено, исполнил незамедлительно. Хорст едва касался кожи – ребенок даже не захныкал – но следующее движение дядюшки могло стать движением палача. Даже умирая, он успел бы сжать челюсти. Торжествующая улыбка Ламэ застыла, став похожей на схлопнувшийся впустую капкан. На дне зрачков полыхнули призрачные злые огни. Хорст опустил глаза, боясь шевельнуться.
Теперь Ламэ смотрел прямо на Берту, и на лице его не осталось и следа прежнего снисходительного благодушия. От него словно тянуло безжалостным сквозняком гиблых мест, звонким безмолвием промёрзшего леса за секунду до команды загонщика и неодолимым призывом острых кольев на дне волчьих ям.
– А теперь послушай меня, вожак Зимней Охоты. Я, Берта Ингридсдоттир, глава йенской стаи, говорю с тобой. Детёныша ты заберёшь только вместе с моим братом в качестве воспитателя. И сбережёшь обоих. Обещай мне это, или уйдешь отсюда ни с чем.
Тот, кого называли Ламэ, был зол, но медлить не стал. Прозвучала старая клятва, имевшая хождение среди волков, сделка была заключена.
Хорст приоткрыл пасть, позволив отцу осторожно забрать новорожденного.
– Неплохо, Бертина. Обойдёмся без долгих сборов. У них не будет недостатка ни в чём. Тебе и стае я тоже кое-что оставлю, разумеется. Даже тётушке, раз уж мой визит доставил ей такие неудобства.
Воплощённый кошмар древних легенд, Зекст Ягер, фамильярно потрепал Хорста по загривку, и пространство дрогнуло, накрыв лавиной новых звуков, запахов и красок. Столица Адмира на многих производила подобное ошеломляющее впечатление.
До конца Хорст горожанином так и не стал. Одежда, обычаи, язык, всё вокруг было диким, нелепым и сумасшедшим. До него постепенно начал доходить истинный смысл некогда любимого выражения. Чёрная охота действительно его забрала, сделав их с племянником частью своей процессии. Вожак, которого здесь все называли просто Князем, приставил к Даджаллу отвратительную пародию на гувернёра, ожившего покойника, которого предохраняли от разложения, как полагал Хорст, не столько воля и магия хозяина, сколько неимоверно чопорные манеры и редкий по силе цинизм. Не иначе, такая «нянька» для ребёнка была выбрана, чтобы сделать жизнь шурина при дворе ещё более мучительной. К счастью, подросший племянник не питал к живым мертвецам особой симпатии, хотя командовать приходилось в том числе и ими.
Останься он с матерью, был бы сейчас первым наследником. Щенок, естественно, не помнил родной земли, считая своей территорией не угодья предков, а выжженный бессмысленным светилом Пандем и лежащий за ним бескрайний Адмир. Сторожевой волчонок, выкормленный охотником, какая горькая ирония.
Веру предков Даджалл тоже не разделял: Мать-волчицу в человеческой ипостаси здесь звали Лилит и говорили такое, за что в Лазури были бы немедля растерзаны, причём практически всеми, исключая разве что орков. Больные ублюдки убивали просто так, из любви к насилию, поскольку молились в своих вонючих пещерах о скором наступлении конца Веера. Поговаривали, что эти испорченные создания ранее были высшими ши, но приняли дары вожаков Охоты, и сущность их извратилась.
От обилия адмирских странностей Хорст не свихнулся только благодаря поддержке сестры. Он никогда не уставал восхищаться её умом. Берта должна была вести стаю, несмотря на все попытки тётки Доры занять лидирующие позиции! Из сведений, полученных от брата, она сделала нужные выводы. Сторонников Матери-волчицы было предостаточно и в логове врага, потому в случае успеха йенская стая могла бы встать во главе Орды, а Берта и Хорст – претендовать на звание национальных героев-освободителей. Для этого требовалось только то, что у Хорста получалось почти так же хорошо, как драться, – собирать информацию. Владеющий информацией держит Веер в зубах, как говорил их дед, старый Нортан.
Потому Хорст вошёл в покои племянника не только с обычным докладом, но и с просьбой о краткосрочном отпуске в Йену.
– Именно сейчас? – Даджалл в недоумении воззрился на дядю, и на лице его появилось неприятно знакомое выражение. В такие моменты Хорст смотрел на воспитанника, а видел перед собой его одиозного папашу. Доставшиеся от матери крепкое сложение, пепельные волосы и светло-карие, почти жёлтые глаза не помогали – даже голос волчонка становился похожим на вкрадчивый княжеский баритон. – На редкость невовремя, тебе не кажется?
– Рассказывать тебе, о чем болтают на улицах и рынках, сможет любой, у кого есть глаза и уши. Пойми, я слишком давно не бывал дома. Уже дважды обещал твоей матери приехать.
– Сможет. Но доверять «любому» я не могу. Особенно сейчас, когда СВРиБ и Третье играют в какую-то игру с неизвестными ставками.
– Ты забыл разницу между стаей и сворой, сынок. В последней волку не место. – Хорст с вызовом посмотрел на племянника. – Вспомни традиции, благодаря которым существует и процветает йенская стая! Окажи почтение той, что дала тебе жизнь!
– В процессе участвовали двое, и отцу я сейчас нужнее, – Даджалл наконец соизволил оторваться от карты с какими-то пометками, которую продолжал изучать во время разговора, и встал из-за стола. – А ты, дядюшка, нужнее мне, чем матери, ей есть чем заняться и без свежих сплетен из Пандема. Жизнь Орды никогда не была спокойной, и вряд ли это изменится в будущем.
Хорст прикусил язык, чтобы не сообщить племяннику, что в Лазурь его гонят не столько братские чувства, сколько помянутая игра между могущественными силовыми ведомствами: в мутной воде легче всего ловится крупная рыба, и Берта не простит, если по его лени из-под её чуткого носа вдруг уплывет шанс упрочить положение стаи.
– Именно потому, что жизнь в Лазури непредсказуема, я хочу вновь обнять сестру, – высокопарно заявил он. – Ты мог бы воспользоваться оказией и засвидетельствовать матери почтение письмом, если уж на то пошло.
– А ещё я мог бы воспользоваться тем, что, пока ты, дядюшка, числишься на службе в адмирской армии, я имею право приказывать тебе как старший по званию, – в резко потемневшем янтаре зажглись нехорошие огоньки. – Но не стану. Можешь отправляться, когда и куда пожелаешь, – сухо проинформировал Даджалл и, вернувшись за стол, демонстративно уткнулся в карту.
Хорст не двинулся с места. Когда стало ясно, что племянник считает разговор законченным, дядюшка напомнил о своем присутствии деланным кашлем.
– В чём дело? – «щеночек» покосился на него и вскинул брови. – Почему ты ещё не мчишься в Лазурь? Письмо и подарки матери я отправил курьером на той неделе, поэтому никакими поручениями обременять тебя не собираюсь.
– А портал? – племянник уродился с недурными магическими способностями, что среди оборотней встречалось исключительно редко. Хорст, конечно, старательно учил мальчишку рассчитывать только на себя и не полагаться на магию, но с удовольствием пользовался магическими способностями воспитанника, когда тот вырос и заматерел.
– Традиции, дядюшка, – Даджалл намеренно выделил голосом первое слово и выдержал вполне театральную паузу, – благодаря которым йенская стая добилась своего выдающегося положения, не предусматривают наличия порталов. Ты сам твердил мне, что волк должен уметь обходиться без магии слов и не поддаваться на демонские искушения. Можете идти, полковник, вы свободны, – коротко бросил наглец, распахивая перед Хорстом дверь кабинета.
Глава 5, где цепь случайных совпадений наводит отца могущественного клана на весьма интересные мысли
Глава 5, где цепь случайных совпадений наводит отца могущественного клана на весьма интересные мысли
Не застав супруги в её покоях, лорд Диамар нисколько не удивился – дражайшая Формоза всегда была полна энергии и, к великому облегчению окружающих, неизменно находила ей подходящее применение. С тех пор, как вышла за него прямо с подмостков придворной сцены, в обычную матрону-сплетницу так и не превратилась, из всех традиционных хобби своего круга предпочитая разве что коллекционирование артефактов, разнообразные магико-алхимические опыты и педагогические эксперименты над потомством. В дела жены Диамар обычно не вмешивался, справедливо полагая, что в женщине должна быть какая-то загадка. Моза была ему за это безмерно благодарна, что во многом и служило залогом прочности семейного союза.
Вот и сегодня он просто устроился в кресле и закурил, бесцельно блуждая взглядом по обстановке комнаты.
А посмотреть там было на что, даже с учётом придирчивых вкусов старой аристократии. Часть вещей он самолично добывал по Пластинам и вручал по случаю и без, часть была подарена любимице дядюшкой Баалем. На самом деле, патриарх клана доводился Диамару несколько более дальней роднёй, но дядюшкой его звали все, с его же негласного благословения.
Солидную долю составляли подарки многочисленных поклонников и представительский хлам от желающих выразить почтение госпоже Формозе бин Феор. Опечатанный комплексом особых заклинаний шкафчик хранил презенты Темнейшего.
Диамар потянулся и небрежно бросил окурок в массивную пепельницу. Тут его внимание привлекла изящная высокая коробка, в какие обычно пакуют марочное вино, снабжённая запиской. Очередные дары на алтарь общественной деятельности его супруги? Что ж, прекрасно, вряд ли он не добудет достойную замену в случае необходимости. А пока можно и продегустировать, чем именно угостили его несравненную Формозу, обычно она никогда не возражала, скорее наоборот.
При ближайшем рассмотрении подарок оказался весьма интересным – пыльная бутылка, явно перенесённая напрямую из погребов, стёртая старая этикетка. Кто-то явно расстарался. Плеснув в стакан изрядную порцию, Диамар ухмыльнулся – даритель определённо мужчина: хороший выдержанный порто, в лучших традициях ветеранов дворцовых застолий. Если вкус соответствует аромату…
Вкус соответствовал и даже слишком: в голове у лорда зашумело после первого же глотка, арабески на шёлковых обоях кабинета завертелись, словно листья в водовороте. Усилием воли стряхнув неожиданное опьянение, Диамар поставил стакан на стол и пригляделся к бутылке. Чтобы одним глотком добиться подобных спецэффектов… уж не Темнейший ли решил вспомнить былое? Вот не было печали. Формозу следовало предупредить: если его, здорового мужика с крепкой, как у большинства офицеров княжеской гвардии, головой, чуть не вырубило с пары капель, то жене вряд ли следует прикасаться к подарку.
Когда голограмму супруге отправить не удалось, Диамар насторожился: действие-то простое, аристократов этому обучают наряду с письмом, чтением и счётом. Что маг из него никакой, он знал с юности и особо по этому поводу не переживал, предпочитая упражнения с оружием. Но не до такой же степени? Может, Моза наложила на свою уютную берлогу заклятие наподобие тех, которыми обвешан Янтарный кабинет? Мучиться неопределённостью капитан княжеской гвардии не любил, посему вместо голограмм предпочел куда более примитивный армейский способ – позвал слуг и приказал им немедленно найти миледи и просить посетить его как можно скорее.
***
Формоза деловито размешивала в очередной чашке какой-то резко пахнущий состав. Капитан, несмотря на то, что метаморфом не был и даже не прибегал на данный момент к камуфлирующим чарам, успел пару раз сменить оттенок кожи, остановившись где-то на полпути к бледно-фисташковому. Не то, чтобы это делалось осознанно, по лицу его было видно, что он предпочёл бы следующей микстуре марш-бросок по Пустошам под палящим солнцем или многочасовое торчание за Князевым плечом во время официальной речи: его уже мутило от отвратительного парада принятых антидотов. Улучшений не наблюдалось, что грозило новой чередой экспериментов.
– Вместо того, чтобы переливать в меня всё, что нашла в лаборатории, могла бы доставить сюда пару бутылок из погреба, – взмолилась жертва фармацевтических изысканий. – Толку столько же, но изрядно приятнее на вкус. Успокойся. Жив, цел, импотентом не сделался, а без магии обойдусь.
– К любой отраве лучше иметь противоядие. Всегда есть вероятность, что она попадёт не в те руки, – резонно отозвалась супруга, не прерывая своих манипуляций. – Выяснять эффективность воздействия такой ценой – это слишком, я бы предпочла другого подопытного.
– Радуйся, что влип я, а не кто-то из детей.
– Не заговаривай мне зубы, дорогой. Пей!
Диамар скривился, но чашку взял.
От пытки микстурами его спас наполнивший комнату терпкий сладковатый аромат кальяна, моментально заглушивший осточертевшие запахи. На супругов покровительственно смотрел дядюшка Бааль, небрежно развалившийся в своём знаменитом кресле с ножками в виде птичьих лап.
Голограмма позволяла разглядеть тонкой работы парчовый халат и затканные золотом домашние туфли главы клана. На коленях у Бааля дремал впечатляющих размеров рыжий кот, и трудно было сказать, кто из этой парочки выглядел более вальяжно. Патриарх взирал настолько надменно, словно позировал для портрета по случаю собственной коронации: при известной смелости воображения кальян сошел бы за императорские регалии. Кот открыл один глаз и зевнул во всю пасть, а Бааль столь же хищно улыбнулся в знак приветствия.
– Надеюсь, не помешал? Давненько вы меня не навещали, вот решил зайти, так сказать, по-родственному.
– Мы всегда вам рады, дядя, – присела в быстром реверансе Формоза.
– Раз так, отчего позабыли ко мне дорогу? Тебя это особенно касается, девочка, – взгляд жёлтых, лишённых всякого выражения глаз несколько потеплел, но не стал от этого менее пристальным. – Не отвечай, сам знаю, скучно должно быть развлекать старика. А игры в лазарет ты любила с детства.
– Ничего серьёзного, уверяю, – лорд не знал, проклинать ли моральную стойкость прислуги, павшую под натиском щедрости дорогого родственника, или списать явную информированность патриарха на магическое сканирование.
– Переутомились на службе? – Бааль небрежно выпустил струйку дыма в сторону капитана. – Не бережёт Темнейший молодежь, ох, не бережет. В вашем возрасте ещё развлекаться вовсю… – с той же вальяжной небрежностью Бааль спихнул с колен кота. Вынужденное материализоваться в незнакомом доме животное обиженно уркнуло, но немедля утешилось самым неожиданным образом – в состав последней партии антидота, очевидно, входил котовник или что-нибудь подобное. Чашка немедля отправилась на пол: Диамар совершенно не возражал избавиться от нового творения жены столь элегантным способом.
– Можете на досуге заняться дрессировкой, капитан, эти твари недурно обучаются, вопреки ходящим о них слухам. Прошу, позвольте поговорить с вашей супругой наедине.
Капитан помрачнел, но сгрёб в охапку бурно протестующее животное и удалился.
– Идеальный солдат, идеальный супруг, – проводил его насмешливым взглядом Бааль, сворачивая за собой портал. – Ну что же, девочка, всегда приятно послушать твои истории. – Он указал Мозе на место возле своего кресла, она села в выжидательном молчании. Тяжёлая холодная ладонь дядюшки коснулась её головы, пальцы с заострёнными по придворной моде ногтями ласково перебирали золотистые локоны. Обычай носить длинные ногти завёл, разумеется, Темнейший — в послевоенную эпоху, когда постоянно хвататься за оружие высшему сословию уже не было нужды. С тех пор все старались перещеголять друг друга в этой области. Кто-то даже изобрёл чехольчики для ногтей, чтобы не приходилось лишний раз менять их форму на случай нередких потасовок. Но Бааль почитал это маразмом, потому помимо специфического маникюра обходился только обязательным набором домашних перстней, таивших немало смертельных сюрпризов. Моза от души понадеялась, что дядюшке не придёт мысль использовать тот, с потайной иглой, прозванный «неделькой». Каждый день недели нанесённый на иглу состав менял свои свойства, в зависимости от прихоти носителя.
– Что именно вы хотели бы знать, дядюшка?
– Всё, что ты захочешь рассказать, – добродушно ответил Бааль. – Как в детстве, когда ты прибегала в мой кабинет пожаловаться на обидчиков. Или сознаться в провинности. Ты же всегда понимала, что тогда наказание будет не таким строгим, – цепкие пальцы соскользнули с затылка внучки и замерли, словно поправляя перстни. – Например, я совсем не против услышать, что взбрело в твою хорошенькую головку, когда ты решила посягнуть на благополучие одной из своих подружек.
Моза попыталась встать, но дядюшка удержал её. Аккуратно, но хватка его всегда была железной. Затем продолжил с печалью в голосе.
– Ты хоть понимаешь, каковы были бы последствия в случае твоего успеха?
– Да, – с ненавистью выдохнула Формоза. – Эта стерва получила бы наконец по заслугам. Она бы ни за что не узнала, кто прислал ей подарок.
– Если бы он попал по адресу. Я понимаю, чем ты руководствовалась, выбирая напиток, но могли бы пострадать посторонние. Несмотря на то, что княжеские подарки такого сорта на стол не выставляют.
– А если бы случайно пострадал её сынок – ещё лучше.
– Напоминаю, что «эта стерва» родила не от уборщика улиц. И её возвращению в столицу никто не препятствовал. Да что там, возле ворот особняка ди Малефико нынче частенько замечают курьеров из Осеннего, о чём тебе наверняка наперебой доложили все придворные сплетницы. Так что сейчас, случись хоть что-нибудь из перечисленного, тебя выслушивал бы отнюдь не твой бедный старый дядюшка. И даже не уважаемый граф Маклин. При всех своих полномочиях я бы не смог тебя защитить. Тебе ли не знать, насколько ревностно Князь охраняет свою собственность? – Бааль приобнял упавшую духом внучку, понимая, что его нотация возымела должный эффект. – Но мы попробуем сделать из собранных тобой ингредиентов славный коктейль.
Формоза не вполне поняла, что имеется в виду, но успокоилась, осознав, что немедленной кары ожидать не следует.
– Скажи мне, девочка, ты ведь пустила в дело не всё, что приготовила? – лицо патриарха сделалось лукавым, будто речь шла о маленькой невинной шутке. – Расточительность вовсе не присуща нашей семье, потому я уверен, что у тебя кое-что осталось.
– Вы правы, дядюшка. В состав вошли довольно редкие компоненты, которые не так-то легко достать, не привлекая излишнего внимания.
– Чтобы у тебя не возникало больше искушений угостить кого-нибудь без моего ведома, я, пожалуй, попросил бы тебя передать мне рецепт и образцы. Нет, конечно, малую толику ты должна оставить для дальнейшей разработки антидота. Нельзя же допустить, чтобы твой муж оставался в нынешнем плачевном состоянии. Пока что попроси капитана взять небольшой отпуск, к Темнейшему он подходить не должен ни под каким видом. Я придумаю, куда его определить.
– Разумеется, дядюшка. – В интонациях Бааля она разбиралась, потому за супруга стало тревожно. Дядюшка сам же и устроил этот брак скорейшим образом, но Диамара то ли недолюбливал, то ли просто считал, что его маленькая Моза достойна мужа получше, чем капитан княжеской гвардии. Вероятно, опасался, что в итоге она пойдёт по стопам своей эксцентричной тётки Нэги, которая хоть и родила Князю целый выводок дочерей, но предпочла придворной карьере свои вирусологические изыскания. Даже девиц своих называла в честь самых удачных экспериментов, за что те получили прозвание «сёстры-лихорадки».
– Надеюсь, капитан – единственный, на ком ты успела попрактиковаться? Это хорошо. На базе исходника изготовишь подобное, но в более высокой концентрации, чего не хватит – говори, будет в достатке. Результат в кратчайшие сроки передашь мне. Лично. Никому ни единого слова об этом, даже отцу. С ним я поговорю сам.
Моза молча кивнула. Приказы дядюшки не обсуждались, но вот обдумывать их никто не запрещал. Следовало немедленно поговорить с Диамаром: неизвестно куда его решил бы определить государственный ум главы клана. Не единожды патриарх просто убирал неугодного супруга, распоряжаясь его вдовой и наследниками к общей выгоде.
На кого бы в этот раз ни замахнулся Бааль в своих грандиозных планах, в первую очередь следовало позаботиться о семье. Это правило в клане усваивали быстро и накрепко, если не желали превратиться в горстку разменных монет. Моза не заметила, как дядюшка покинул комнату: уходить неслышно он умел не хуже, чем эффектно появляться.
***
Вернувшись в свой кабинет, Бааль первым делом отправил весточку коллеге. Полной ясности пока не было, но откуда ей взяться, учитывая, что эксперименты уровнем выше незаметно провести бы не удалось. В случае провала всё равно никто ничего не докажет. Князь может сколь угодно практиковать на нём свои коронные взгляды, нарушать установленные им же правила он не станет.
За всю историю Адмира любовницы покушались на жизнь Темнейшего ничуть не реже, чем все остальные придворные. Мозу можно будет просто взять на поруки, всё-таки она не подобранная на обочине какой-нибудь захолустной Пластины недолговечная, за ней стоит Второй дом Преисподней.
За безопасность переписки он не слишком опасался, поскольку Молоха знал ещё с первых дней мира, так что речь здесь шла не о примитивном доверии, а о взаимной выгоде при вернейших гарантиях. Решивший нарушить пакт ушёл бы на дно следом. Та же давняя договорённость обязывала Бааля включать сообщника в свои планы, тот никогда не простил бы ему упущенной возможности. Молох менее всех в Совете поддался коррозии придворной жизни. Надёжнее были только Азраил и Аваддон, но те после своей досадной промашки так и не вернулись из опалы.
Маммона предпочитал сторону победителя, и пока что не прогадал ни разу, а пограничники и вовсе редко когда и с кем были склонны сотрудничать. Левиафан, как поговаривали, был очень дружен с Князем, несмотря на свой скандальный характер и сепаратистские замашки. Любил Темнейший показную честность, что тут скажешь. Вот и сыночка своего за неё обласкал, сунув в совет даже без портфеля, да и второй клоун никогда не будет держать за пазухой ничего, кроме свеженьких срамных песенок про действующую власть.
Явный временщик, хотя и нет в Адмире ничего более постоянного, чем нечто временное. Но поставить во главе МИДа парня, у которого близнец в Раймире, причём не на последней должности… Риск, от которого не просто попахивает, а несёт откровенным сумасшествием. Кресло в Совете всё-таки не галерка в университетской аудитории... Своих детей Бааль натаскивал заранее, с малолетства определив таланты и слабости каждого. Это княжеские дети росли, как ядовитые сорняки, собранные по всему Вееру.
Щенок, несмотря на своё сомнительное происхождение, за державу и папашу загрызёт кого угодно. С собаками Бааль никогда не ладил, потому и их безусловной верности понять не мог. В своём деле Даджалл пока уступал потомкам Бааля только в силу возраста, а по части завуалированных колкостей, пожалуй, дал бы им фору. Зевель с Иалем давно мечтали отправить княжеское отродье в волчью яму, причем не столько из желания расширить сферы влияния, сколько из личной неприязни.
Палача было бы опасно беспокоить, несмотря на прямой недавний повод, всё по той же причине прискорбной верности. Иначе граф никогда бы не стал тем, кто он есть.
Астарот слишком тесно спелся с Маммоной, да и женат был крайне неудачно. С кем только супруга его не перессорила своими безобразными интрижками. Хоть с гульским мусорщиком была готова спознаться ради острых ощущений. Говорили даже, что её видели вблизи не самых респектабельных из Асмодеевых борделей, где какой только швали не водилось, включая нежить… Про самого Асмодея и говорить нечего, с ним за один стол-то садиться в последние годы неловко.
***
На семейный совет сынков пришлось выдёргивать силой. Не всех, Иаль всегда был дисциплинирован, а младшенький, Берит, и вовсе неотлучно находился в отцовском дворце на правах личного секретаря. Толку от него в прямом противостоянии маловато, но мальчик перспективный: государственному механизму для безупречной работы нужны не только лишь одни горячие головы, но и тихие книжники.
Первым явился, как всегда, Зевель. Хоть и не первенец, но любимец и наследник по духу. Именно на него Бааль возлагал большие надежды и соразмерные же опасения, что почтительный сын однажды найдёт способ выкинуть его из любимого кресла. Возможно, при поддержке Эфора. Этот редкостным подонком вырос, хотя его криминальные подвиги удивительным образом всегда оборачивались для клана великой пользой. Хорошо их выучил. Как бы не слишком.
А вот Феора так и не дождались. Мерзавец вначале прислал извинительную записку, мол, занят, много дел, примите уверения в совершеннейшем почтении. Унаследовал всё упрямство и своеволие матери. Ничего. Все в итоге примут нужную сторону. Подход к каждому из отпрысков известен давно.
Глава 6, полная стратегического планирования и суеты вокруг дивана
Глава 6, полная стратегического планирования и суеты вокруг дивана
За долгую историю Адмира в Осенний не раз проникали злоумышленники. Воры, убийцы, шпионы, террористы, поодиночке и группами. Дворец неоднократно пытались взорвать. Правда, в самый неподходящий момент то начиналась песчаная буря, то подрывники ухитрялись заблудиться в тоннелях и выйти какое-то время спустя со стороны Бездны, прямо к постам охраны, то происходил ещё какой-нибудь обидный казус. Один очень ловко проведённый артобстрел Южной башни не дал ровным счётом ничего: Темнейший в этот день у себя так и не объявился.
Смельчаки, пытавшиеся добраться до покоев главы государства с помощью авиации, тоже достигали скорее славы, нежели успеха: притащенный с какой-то Пластины истребитель дал сбой на выходе из портала и эффектно взорвался. Следующие активисты были умнее и даже не стали пытаться рассчитывать возможные расстояния, на которых магические колебания были бы менее фатальными, – вся техника была перетащена заранее, но исполнители десантировались так неудачно, что один зацепился парашютом за шпиль и вынужден был провисеть сутки. Другой и вовсе приземлился в дворцовом саду, поэтому от него остались лишь обрывки замаранной кровью амуниции. Ещё одного счастливчика, пытавшегося попасть в Осенний с воздуха, отнесло ветром прямиком в гвардейские конюшни. Даже ворам, дерзнувшим покуситься на богатое убранство дворца, почему-то фантастически не везло: их бездыханные тела периодически находили в разных углах здания — кого придавило упавшей статуей, кто споткнулся на лестнице и сломал шею, пересчитав все ступеньки. Одного особо неудачливого несуна случайно заперли в холодильнике дворцовой кухни, а потом, благодаря его предсмертному гастрономическому порыву, ещё пару недель поминали в весёлых анекдотах изысканное блюдо "фаршированный кретин". И это не считая просто заблудившихся.
Постепенно в народе сложилось твёрдое убеждение, что войти во дворец может абсолютно любой, но вот выйти обратно целым и невредимым — только тот, чьи помыслы никак не затрагивают благополучие правящего дома.
***
Маклин тихо гордился собой: не всякий сумел бы сдержать сардонический хохот и даже не выдать выражением лица, что эти детские игры обречены. Молодняк, после перформанса возле старого алтаря Лилит обретший очередного духовного лидера вместо неожиданно низведенного на уровень рядового члена террористической группы Адана, был столь радостно готов подчиняться приказам любого уровня маразматичности, что граф не единожды помянул про себя поговорку про демона, связавшегося с человеческим сосунком. Угрызения совести, кабы оная и водилась у Тёмных князей, его не мучили: каждый из предназначенных на заклание ягнят наработал на смертную казнь не единожды даже по довольно мягким в сравнении с раймирскими адмирским законам. В Раймире можно было огрести даже за недвусмысленно высказанное преступное намерение или недонесение об оном, в Адмире карались исключительно совершённые проступки. Считалось, что намерение без действия – всего лишь фантазия, а карать за воображение, сколь бы больным оно ни было, не следует: мало ли какие у кого галлюцинации…
Правда, предметы, притащенные Маклином с одной из отдалённых и строго охраняемых пограничниками Азазеля Пластин, было сложновато отнести к разряду галлюцинаций. Материальней некуда – а главное, ни грана магии. Это было принципиально – ничья магия, кроме княжеской, в Осеннем не действовала, граф же всерьез вознамерился продемонстрировать старому товарищу, что происходит, если на репутацию и благорасположение главы одного из крупнейших силовых ведомств Адмира плевать столь эпично и бессмысленно. Посему за реквизитом для спектакля с фейерверками пришлось идти самому. Маклин понимал, что рискует: выбранная Пластина славилась уровнем своего технологического развития при полном отсутствии магического. Порталы бдительно охранялись: никому, кто пребывал в хотя бы относительно здравом уме, не хотелось проверять на практике, на что сгодится домашний реактор управляемого термоядерного синтеза, будучи доставленным в любой из находящихся на средневековом уровне миров. Эмбарго на перемещение предметов с этой Пластины Маклин обошёл с легкостью: во-первых, с ребятами Азазеля шефа Третьего связывала давняя и довольно бескорыстная дружба, а во-вторых, он честно, не искажая восприятие магией, продемонстрировал пограничникам содержимое увесистого мешка. На той Пластине, куда Маклин зашёл, как в магазин, подобные товары были мало того, что полностью, безоговорочно легальны, так ещё и проходили фактически по разряду детских игрушек. В Адмире, разумеется, могли бы придраться к месту производства – для посещения частными лицами Пластина была закрыта чуть не со дня создания портала. Но то, что должны были делать «игрушки», для члена Совета, друга Темнейшего, начальника Третьего отделения и прочая, прочая, прочая не представляло ни малейшей сложности и без применения достижений прогресса. Пограничники, разумеется, проверили купленное, пожали плечами – стоило возиться с небезопасной для привычного пользоваться магией существа Пластиной, чтобы по итогу оказаться обладателем горы недешёвых, хотя и мощных, пиротехнических примочек – и пожелали Маклину приятного путешествия обратно в Пандем.
Идиоты, одержимые идеей возвращения Лилит, отнеслись к притащенному графом оборудованию ровно так, как и положено детям: с восторгом и некоторой завистью. Чуть не передрались за право испробовать – правда, шатания в рядах граф не допустил, распределив обязанности:
– Вы – останетесь со мной, вы двое – последнее относилось к Адану с Риадом – постарайтесь, чтобы вас не было ни видно, ни слышно, ни даже запаха не было с подветренной стороны. Иначе я огорчусь.
Адан решил было встать в позу, но быстро заткнулся – Маклин попросту вырубил пытавшегося возразить гуля ударом в челюсть. Риад счёл, что демонстрация вышла достаточно наглядной, и пожалел, что её не застала Ула. По его мнению, после того, как Адан перестал быть вожаком, такой подруги он не заслуживал, и чем скорее это поймут все, тем всем же и будет лучше. Ула, как ни странно, у их нового то ли вождя, то ли покровителя, пользовалась если не уважением, то некоторым иммунитетом. Поначалу Риад решил, что демон положил на неё глаз, но ни малейшего мужского интереса Маклин к пленнице не выказывал – просто забрал куда-то, сообщив заинтересовавшемуся судьбой подруги Адану, что девчонка там, где ей следовало находиться с самого начала. И что желающим выяснить, где это самое начало находится, стоило лучше учиться в школе.
С «игрушками» избранные Маклином разобрались быстро: ничего трудного в том, чтобы управлять механическими жуками, способными перетаскивать на изрядные расстояния груз больше своего веса, не было. Самым сложным было запрограммировать движение в нужную точку – но с этим Маклин предпочёл разобраться лично, не доверяя ретивому, но совершенно бестолковому воинству. Пустынникам были выданы пульты, на которых достаточно было нажать кнопку, чтобы жук взял груз, а потом отправился по назначению. Разгружался и возвращался механизм сам: на той Пластине, где игрушки выпускались, ими пользовались, помимо всего прочего, для мелкой уборки дома, так что мини-роботы могли собирать разбросанные вещи и относить их на место.
Маклину совершенно не хотелось, чтобы мощную взрывчатку носители из-за оплошности операторов растащили куда попало, а не под диван в княжеском кабинете. Граф собирался устроить взрыв в тот момент, когда там точно не будет ни единой живой души, а потом, послав столь недвусмысленное предупреждение драгоценному тирану, убрать операторов – на его вкус, эти серийные убийцы выживали до сих пор исключительно волей случая, часто благоприятствующего дуракам. Кабы не претензии к соратнику, вопрос решился бы прямо на Пустошах.
***
Алерт привык, что в логово Великого обслуга старается без зова не заходить, уборка производится редко – когда Тот, Кто Подарил Лисам Мир, считает нужным одним махом уничтожить всё лишнее, а иногда – и пару предметов обстановки или надоедливого визитёра. Также лис привык, что мелкую живность, забегающую из сада или влетающую в окно, можно ловить и есть, а время от времени появляющиеся непонятные предметы ему, полновластному хозяину Беспредельного Поддиванья, ничем не угрожают.
Поэтому, когда в кабинет вползла странная тварь, влачащая не менее странный брусок, Алерт не испугался и не слишком удивился – и не такое видали. Он обнюхал тварь – она пахла чем-то непривычным и вряд ли съедобным. Будучи придавлена лапой, выскреблась на волю, не потеряв поклажи, и даже на пробный укус никак не отреагировала. После того, как эмпирическим путем была доказана непригодность твари в пищу, настала очередь бруска – тем более, что, втащив свою ношу в самый дальний угол Блаженного Поддиванья, тварь заторопилась за дверь, не прикопав и даже не пометив оставленное. Тупая несъедобная скотина притащила столь же несъедобную дрянь, как и она сама, – Алерт проверил, брусок был похож на смесь мыла и глины. Всё бы ничего, но вскоре появилась ещё одна тварь – а может, та же самая, выглядели и пахли они совершенно одинаково, — и деловито приволокла новый шматок никчёмной вязкой гадости, притулив его поближе к первому. По мере того, как родное Поддиванье заполнялось отвратительной несъедобной массой, лис терял терпение. Оставалась надежда на Великого – обычно, когда тот обнаруживал слишком много мусора в логове, хватало одного движения лапы Бесхвостого или даже взгляда, чтобы вокруг стало чисто, тепло и уютно. Но как назло, верховное лисье божество давненько не осеняло благодатью территорию логова, а покидать на старости лет обжитую нору и перебираться в парк Алерту категорически не хотелось. Разумеется, часть племени, издавна заселившая окрестности Осеннего, была бы счастлива, если бы в их колонии счёл нужным поселиться сам пророк Фырф, но что он за Глас Великого, если спит в кустах, как обычный недопёсок-первогодок, а по ночам на глазах у всех охотится за полёвками?
Алерт уселся в центре кабинета и, развесив уши, ещё немного понаблюдал за странными тварями. Будучи перевёрнутой, любая из них шустро возвращалась в первоначальное положение. Вытолкать муравьёв-переростков за дверь или загрызть также не получалось – несмотря на несуразный вид и неспособность к обороне, они оказались неуязвимы. Лис почесал лапой за ухом и злобно тявкнул. Распушив хвост и холку, он попробовал воззвать к Великому, но непостижимый высший разум остался глух к его мольбам. Такое случалось и прежде, рано или поздно Великий неизменно возвращался домой, и, если бы непонятные твари не избрали для своей кладовой его, Алерта, владения, лис бы спокойно ждал возвращения Бесхвостого. Но нет, надо же было этим ненормальным скарабеям натащить дерьма неведомого зверя именно туда!
Алерт нервно заметался по кабинету. В расстроенных чувствах пометил оставленную тварями кучу – но и это не отвратило вторженцев. Они даже не стали перемечать свой склад – неимоверная глупость, но чего ждать от насекомых, будь они хоть трижды несъедобные?
Алерт попробовал оторвать кусок – дрянь не жгла пасть и, подкопав кучу когтями, от неё можно было отгрызть изрядно. Лис отнёс кусок в дальний угол кабинета и улёгся рядом. Насекомое, заметившее этот демарш, возмущённо пискнуло и, выхватив трофей из-под носа Алерта, вернуло на место. Лис при этом не пострадал – очевидно, защищать добычу и себя твари действительно не умели. Правда, двигались шустро, а также каким-то образом находили свою пакость совершенно везде и с тупым упорством возвращали на исходные позиции.
Алерт снова от души почесался, задумчиво и больше для галочки, нежели надеясь на результат, цапнул очередного жука, — и воззвал к племени. Цепочка ярких образов, понятных каждому отоциону, призывала всех, кто достаточно взросл, силён и смел, посрамить мерзостных захватчиков, с подлым и коварным умыслом принявших обличье еды. Результат не замедлил – парк пришел в движение. Ушастые чёрные лисы, казалось, возникали прямо из-под земли – и редкая обслуга, натыкавшаяся в саду или коридорах на воинственно верещащую мохнатую армию, предпочитала убраться восвояси, списав внезапное нашествие блохастых на очередной княжеский эксперимент.
В кабинете царил ажиотаж: каждый, пришедший на зов Пророка, старался показать, что готов на всё ради победы. Лисы пробирались под Священный Диван по несколько за раз – площадь княжеского ложа вполне позволяла разместить под ним не то, что десяток отоционов, а средних размеров зоопарк. Куча таяла на глазах – против орды клыков и когтей не устоял бы и Осенний дворец! Насекомые встревоженно пищали, бросались спасать свою замазку, выдирая её по кусочкам из зубов Алертова воинства, но силы были неравны. Воины утаскивали добычу, и, повинуясь возмущенному тявканью своего вождя, стремглав неслись в парк: зарыть и уничтожить, спрятать и пометить, чтобы никто не дерзнул откопать!
Чтобы ускорить освобождение Священного Поддиванья, добычу, не мудрствуя лукаво, тащили прямиком в сточные ямы в дальнем углу парка, там, где за стенами простиралась Пустошь, – Алерт рассудил, что ни одно насекомое не сумеет извлечь оттуда что бы то ни было. А если несъедобные окажутся настолько безмозглы, что полезут спасать своё имущество и утонут – туда и дорога.
Как только последний солдат армии пророка Фырфа триумфально покинул поле боя, преследуемый разбитыми наголову несъедобными, Алерт облегчённо вздохнул и по новой переметил Освобождённое Поддиванье. С чувством выполненного долга старый лис возлёг в любимое кресло Великого – справившись с проблемой без участия божества, он имел право хотя бы на время занять престол Того, Кто Привёл Лис На Эти Земли.
Увы, долго наслаждаться не получилось – как всякое божество, не считающееся с призывами верных, когда те нуждаются в помощи, Великий явился в аккурат тогда, когда острой надобности в спасительном присутствии уже не было. Спасибо ещё, не материализовался прямо в кресле – но многострадальному дивану не повезло в очередной раз за этот неимоверно долгий день. Соткавшись из воздуха, пропитанного едким запахом лисьей победы, на ложе рухнул сперва Темнейший в своём обычном костюме подгулявшего пандемского люмпена, а следом за ним, цепко держась за ворот княжеской куртки, плюхнулся Асмодей, наряженный по моде какой-то из тех Пластин, где мужчины ещё носили фраки и смокинги.
– Врут, что в твой кабинет нельзя телепортироваться, – укоризненно сообщил он Князю. – Главное – держаться покрепче, а уж за что – не так и важно. Верно, ми-и-и-лый?
Алерт ехидно прижмурил глаза, наблюдая, как Великий брезгливо стряхивает когтистую наманикюренную лапу одного из самцов Осенней колонии со своей шкуры.
– Мог бы не ломать комедию, – сухо сообщил Великий своему миньону. – Ты не на Совете.
– А как же возможная утрата квалификации? – самец, распространявший сложный аромат какого-то селективного парфюма, способного поспорить по насыщенности и стойкости с лисьими метками, наигранно похлопал накрашенными ресницами. – Представь – являюсь я, значит, на Совет, приличный до рвотного рефлекса. И к тебе эдак чинно-благородно, со всем возможным политесом – разрешите, мол, доложить, ваше темнейшество? Хочешь столь грубо избавиться от соратников? Часть загнётся от когнитивного диссонанса, часть – от инфарктов с инсультами. Астарот с Маклином на радостях пришибут друг друга – мешать им станет некому. И останемся ты да я, да мы с тобой… Ну Левиафан с Азазелем, да детишки ещё, они маленькие, невинные. А кто кроме – ума не приложу, нынче все такие нервные и сложные, что старина Люци на их фоне скоро будет выглядеть образцом душевного здоровья. Того и гляди выпустим из Бездны да извинимся за доставленные неудобства.
– И где на твоей шкале душевного нездоровья членов Совета стоит отметка с именем одного нашего общего приятеля? – рассеянно поинтересовался Князь, устраиваясь в ворохе подушек. Закинув руки за голову и пошарив где-то между диванным валиком и стеной, он извлек оттуда початую бутылку непонятной жидкости, поболтал на просвет, понюхал, открыв – Алерт чихнул от убойного духа спирта, торфяного дыма и соли, но Великий бестрепетно отхлебнул прямо из горла.
– Ах, у нас было столько общих друзей и подруг за эти годы, что даже не представляю, о ком ты говоришь, – нахальный миньон свернулся клубочком на диване – Алерт и не подозревал, что длинные и неуклюжие по меркам любой лисы бесхвостые тоже так умеют – и уложил голову Великому на грудь.
– В амплуа тупой шлюхи ты недостаточно убедителен, – Великий отмахнулся от приставучего самца бутылкой, а тот, по-кошачьи извернувшись, ловко выхватил её и припал к резко пахнущему пойлу. Пристрастия бесхвостых к сомнительным жидкостям Алерт не разделял – с его точки зрения вкуснее всего были подбродившие фрукты – но на эту пирушку старого лиса явно не приглашали.
– И всё же уточни, – миньон умудрялся томно коситься на Великого, не отрываясь от бутылки, и при этом сохранял расслабленную позу отдыхающей лисицы. Алерт подумал, что большие уши и пушистая шубка с длинным хвостом выглядели бы на этом двуногом куда лучше одежды. Пожалуй, столь наглая и хитрая тварь смогла бы со временем возглавить сильный и преуспевающий клан.
– На «Б» начинается, – снисходительно проворчал Великий, – и в кои-то веки речь не о твоей привычной роли.
– Интересная кандидатура, – Асмодей внимательно посмотрел на Великого и с видимым сожалением убрался с дивана, вернув бутылку. Только теперь миньон заметил лежащего в кресле Алерта.
– Кстати, ты не задумывался о преемнике? – поинтересовался бесхвостый плут у своего вожака. – Мне кажется, этот ушастый приятель весьма органично выглядит в твоём кресле, осталось научить его подписывать указы и тявкать по восемь часов кряду.
Алерт гордо напушился – наконец хоть кто-то из Осенней стаи заметил его заслуги. К сожалению, прекрасная идея миньона осталась недооценённой – Великий скривился, словно его укусила блоха, и отрывисто фыркнул:
– Ты всё понял? Вали выполнять. По пути можешь поймать отоциона в парке и переписать на него своё имущество – командовать шлюхами и поливать тряпки паскудным парфюмом сможет и лиса.
– Это было жестоко, – закатил глаза Асмодей. – Моё сердце разбито, но я прощу тебя, если ты отсыплешь мне немного кофе из личных запасов.
– Я тебе сейчас так отсыплю, не унесёшь, – сварливо откликнулся Великий. – Бери из шкафа, что захочешь, и уматывай. Последний раз предупреждаю.
– Последнее княжеское предупреждение – это серьёзно, – самец белозубо ухмыльнулся, сноровисто выгреб из шкафа несколько пакетов, ухватил за горлышки чуть не полдесятка бутылок и вымелся из кабинета за мгновение до того, как об закрывшуюся за ним дверь со звоном разлетелась опустевшая стеклотара.
Глава 7, в которой количество покушений некоторым образом переходит в качество
Глава 7, в которой количество покушений некоторым образом переходит в качество
Открытие нового университетского корпуса на Лысых горах должно было стать значительным событием: там разместили недавно созданный Специальный факультет для одарённых имени госпожи Президента Прекрасной Рахмы, куда предполагалось принимать всех магов вне зависимости от пола и происхождения. Разумеется, под патронатом Его Темнейшества господина вице-президента.
Ректор Пандемского государственного университета был в восторге от идеи. Он вообще зарекомендовал себя личностью настолько деятельной и эффективной, что, заведись подобная в ведомстве Маклина, граф предпочёл бы поскорее избавиться от этакого счастья. За время пребывания на посту этот ставленник старой аристократии подтянул все возможные связи и собрал целую банду ушлых паразитов, вместе с которой постепенно превратил в целом безобидное учебное заведение в постоянный источник массовых беспорядков. Громкие скандалы с выдачей поддельных дипломов лицам с весьма посредственными магическими способностями, студенческие волнения и забастовки преподавателей — всё это стало чуть ли не фирменным стилем его правления. Отдельным развлечением оказался невзаимный роман с властью: даже вне сезонов хтонической паранойи у Князя напрочь отсутствовала любовь к подхалимажу. А подхалимом господин ректор был вдохновенным, можно сказать, идейным. Он вместе с другими лизоблюдами порывался присвоить ПГУ имя Темнейшего, но тот ответил отказом и ядовито заметил, что раз уж столицу до сих пор не переименовали из Пандемониума в Князь-Темнейший, то и без вуза его имени страна прекрасно проживёт. Перепутав по угоднической близорукости иронию с излишней скромностью, группа товарищей, которую впоследствии окрестили «фан-клубом», распорядилась сменить название на фасаде главного здания в обход воли монарха. Когда на следующий день лишние буквы осыпались на землю, как сухая листва, чудом никого не задев, ректор всё же что-то заподозрил и направление своей бурной деятельности сменил.
***
Маклин предполагал, что на открытии спецфакультета будет аншлаг — с открытия мавзолея Прекрасной Рахмы Князь не баловал своих подданных появлением на крупных мероприятиях — но реальность превзошла все ожидания. Официальная делегация Раймира — дорогие двоюродные родственники — заняла самые удобные места на свежевозведённых трибунах и, похоже, отмечать достижения адмирского высшего образования начала ещё позавчера. Странно, что возглавляет эту компанию Гавриил — на его месте Маклин бы не светил так физиономией, имевшей подозрительное сходство с рожей господина премьер-министра, даже сквозь маскировочные чары очевидное для всех. Джибриль бен Бааль в роли третьего официального лица Раймира, спешите видеть... можете не спешить, ближайшие часа два этот красавец никуда не денется, не для того явился, чтобы уйти, не высидев всю церемонию. Слишком уж комфортно устроился. Впору подумать, что кто-то из абитуриентов — его родственник-полукровка... Маклин мысленно записал себе не забыть проверить всех новоиспечённых студиозусов на скандальном факультете, на всякий случай — а то многовато на трибунах бомонда с обеих сторон Перешейка. Неоспоримый плюс — гульих метисов тоже хватает, посему изображающий неофита высшего образования Адан не слишком выделяется.
Маклин не выпускал из вида своего карманного террориста. Тот очевидно нервничал — потел и дёргался на каждый резкий звук, облизываясь, словно голодная собака, — но невротиков обоего пола и самого разного происхождения в нестройных рядах абитуры хватало. Граф подумал, что для оправдания собственного присутствия в толпе зевак следовало бы озаботиться притащить в качестве первокурсника спецфака кого-нибудь из подходящих по параметрам детей клана. Мало ли кто задумается, зачем под палящим пандемским солнцем почти час по доброй воле жарится начальник Третьего отделения, вырядившийся в цивильную одежду и очевидно не участвующий в мероприятии. Он скользнул взглядом по толпе, ища знакомых, и облегчённо выдохнул — по всей видимости, масштаб мероприятия он явно недооценил. Армейским-то чем здесь намазано? Компания парней в форме пандемского Легиона наверняка притащилась сюда исключительно для того, чтобы поглазеть на девиц, поесть адбургеров, выпить пива, и возможно (ну, это если очень повезет, конечно) подраться с охраной раймирской делегации. Хотя, похоже, последнее останется в области неэротических мечтаний — Маклин проследил за взглядами армейской компашки и понял, что, если кто-то со стороны за происходящим и следит, то начальник Третьего отделения — не самый интересный фрукт в этом неудобосказуемом компоте. Один из княжеских сынков, как обычно, в форме, и, как обычно, не в парадной, подпирал спиной боковую стенку трибуны, лениво любезничая с какой-то девицей с нашивками сержанта Легиона. Маклин прищурился — похоже, парочка, вопреки первому впечатлению, обсуждала никак не амурные дела. Иначе с чего бы прочим "волчаткам", как ехидно за глаза именовали легионеров, окружать своего командира и его подружку плотной толпой?
Граф посмотрел на Адана. Тот все так же покорно потел в шеренге студиозусов и, судя по всему, заниматься самодеятельностью не собирался. Для страховки Маклин навесил на весь ряд, где находился гуль, "дальнюю слежку" — если возникнут какие-то вопросы, массовое заклинание можно будет объяснить служебным рвением. И, решив слегка отвлечься, неторопливо направился к трибунам — лично убедиться, что среди "волчаток" не затесался посторонний. Он, конечно, принял все меры, чтобы идея вызова Младшей из древнейших кровью Высших осталась достоянием узкого кружка предназначенных на убой фанатиков. Более того, граф сам не очень представлял, что будет, если для снятия печатей воспользоваться не кровью Темнейшего, а кровью любого из княжеских детей. Вероятно, ничего страшного — но на всякий случай слежка, которую правильнее было бы именовать охраной, была заблаговременно приставлена ко всем известным потомкам Первого среди равных. В некоторых случаях объекты слежку не заметили, в некоторых — возможно, заметили, но ничего не предприняли. Двоих для того, чтобы качественно охранять, следовало бы, по-хорошему, обезоружить, обездвижить и запереть в подвале. Малефицио, к счастью, на площади не было — то ли СВРиБ не слишком волновало предстоящее действо, то ли, что вероятнее, Малеф предпочитал лишний раз не попадаться на глаза сиятельному папаше. А вот Даджалл зачем-то явился с целой стаей соратничков — и поди пойми, для чего. Где Университет, а где Легион, как говорится...
Когда к компании, сгрудившейся под трибуной, и что-то напряжённо изучавшей, подошёл начальник Третьего отделения, никто ухом не повёл — что могло означать как полную законность происходящего, так и то, что "волчаткам" наплевать на кого бы то ни было, кроме непосредственного командира. Даджалл, заметив графа, ухмыльнулся, приветственно кивнул и коротким жестом приказал "волчаткам" посторониться — что те, разумеется и сделали.
— Что за гримуары и артефакты вы тут изучаете, ребятки? — граф старался казаться беспечным зевакой, случайно заметившим в толпе хорошего знакомого. Даджалл, возьми он на себя труд приглядеться, вполне мог бы заподозрить неладное — помимо недурных для вервольфа магических способностей, княжеский щеночек обладал определённым чутьем, присущим второй половине его крови. Волки, даже если не понимали, в чём суть, превосходно чувствовали страх, усталость, боль или притворство. "Запах не врёт", — в Третьем хватало вервольфов и их полукровок, и Маклин знал, что лучших оперов и дознавателей ещё поискать.
— Наслаждаемся контрабандой, — дружелюбно отозвался "щеночек". — Не желаете присоединиться, граф? — он протянул Маклину нечто, на взгляд жителя Пандема довольно несуразное, но для знатоков являвшее собой убойное — в прямом смысле слова — совершенство. — Мэй, — кивок в сторону крепкой девчонки в форме, которую Маклин издали счел очередной подружкой Даджалла, — утверждает, что на их Пластине эту штуковину используют в основном ваши коллеги и коллеги Малефа, и что тамошние устройства не всегда идентифицируют это как оружие. Я не вполне понял, что за отвод глаз нужно применять и как нужно накладывать его на предмет, но может, вы разберётесь.
Маклин взял в руки неожиданно лёгкий пистолет. Повертел, магическим зрением "разбирая" оружие на три с лишним десятка частей. Хм, заряжен, — и незаметно, по крайней мере, на первый взгляд, чтобы в конструкции присутствовало что-то, препятствующее случайному выстрелу. По всей видимости, легионеры были потрясающе везучими скотами, если никто из них не спустил крючок, изучая оружие, — ну или Даджалл и эта девчонка, как её... Мэй, кажется, — заранее предупредили своих сослуживцев. Что ещё? Человека или гуля, очень слабого мага или не слишком крупного зверя из такой убить можно, для высшего демона — игрушка. Даже точным попаданием не остановить и не убить, слишком невелика площадь поражения. Неприятных ощущений будет изрядно, но, пожалуй, даже полукровку вроде приволокшего это мальчишки толком не изувечить. Прекрасная вещь, надо подольше постоять здесь и поизучать её — авось и применить удастся. Пора бы Первому среди равных почтить собравшихся своим присутствием, вон, уже торговцы пивом и адбургерами с опустевшими лотками заторопились с площади за новыми партиями товара — значит, торчим мы все тут поболее часа. Если Темнейший не появится с минуты на минуту, изрядная часть электората встретит правителя с красными от солнца и пива осоловелыми мордами без малейших примет верноподданнического почтения...
— Возможно, госпожа Мэй...
— Сержант Мэй, с вашего позволения, господин граф, — сухо поправила девица. Тот кивнул, принимая поправку, и продолжил: — Так вот, возможно, сержант Мэй говорила о каких-то технических средствах, причем не очень... качественных. Отвод глаз на предмет — и на этот в том числе — наложить можно, но любой, кто чётко представляет, что именно он ищет, и обладает магическими способностями, превосходно видит сквозь подобные заклинания. Подействует разве что для отвлечения внимания — например, при рутинной проверке. При тщательном досмотре — почти бесполезно, разве что заклинатель много сильнее тех, кого он пытается провести.
Даджалл кивнул.
— Судя по всему, поэтому вы и заметили нашу игрушку. Я её слегка прикрыл, чтобы не привлекать любопытствующих, но вам это не помешало.
— У Третьего отделения нюх на контрабанду, — пафосно сообщил Маклин и, сосредоточившись на раймирской делегации, незаметно для подвыпивших гостей "ниткой" вытащил у них из-под ног корзину с запасами для продолжения пикника, рассудив по состоянию раймирцев, что четвёртая корзина с бутылками и закуской совершенно очевидно будет для них лишней. — Держите доказательства, господа офицеры, я их только что конфисковал, — граф подал пример Даджаллу и его свите, первым выудив из похищенной корзины бутылку и совершенно машинально проверив содержимое заклинанием. Ни посторонних наговоров, кроме охлаждающего, ни ядов, и притом весьма приличное недешёвое вино — не господин премьер ли расстарался для сыночка? — Можем, не сходя с места, уничтожить конфискат — раймирская делегация в курсе касаемо ограничений ввоза продуктов из Раймира в Адмир и вряд ли подаст жалобу.
— Благодарю, господин граф, вы очень добры, — Даджалл махнул рукой, приглашая "волчаток" принять участие в разграблении корзины. — Мы не догадались прихватить съестного с той Пластины, где гуляли, а здешние адбургеры отвратительно пережарены.
Внезапно вокруг стало тихо, а затем неугомонная толпа зашумела с новой силой.
— О, главкома подвезли, — хрустя добытой из ворованной корзины перепёлкой, прокомментировал кто-то из легионеров. Маклин в комментариях не нуждался — в отличие от парней, он почувствовал приближение Темнейшего ещё несколько минут назад. Судя по всему, их величество не спешили и продвигались к толпе электората откуда-то из недр Университета со скоростью умирающей черепахи. Волоком его там тащат или на руках несут, передавая, как ценный приз? Граф напрягся: Адан должен был броситься на Князя в тот момент, когда тот приблизится, чтобы лично напутствовать студиозусов. Явления Темнейшего за спинами выстроенных в шеренгу будущих жертв образования никто предугадать не мог. Истинно верноподданные вокруг вовсю накладывали заклинания улучшенного зрения, дабы не пропустить появления монарха. Маклин последовал их примеру, хотя, будучи высшим демоном, не слишком нуждался в подобных ухищрениях. Картина стала неестественно чёткой — сейчас он мог бы пересчитать нитки на одежде студентов. Адан сдерживался с трудом — он конвульсивно сжал пустой флакончик в который, согласно замыслу, был должен сплюнуть кровь Князя, и облизывался уже вовсе непристойно. Когда Их Темнейшество, почему-то передумав произносить речь с верхней площадки университетской лестницы, сбежал вниз, расталкивая свиту ректора, и буквально врезался в шеренгу абитуриентов, гуль не выдержал. С нечленораздельным рычанием он сбил с ног находившихся между ним и его целью соседей и бросился на Князя, метя в горло. Бросок оказался неудачным — споткнувшись об одного из пытавшихся встать бедолаг, Адан потерял равновесие и практически рухнул на грудь Темнейшему. Со стороны это выглядело, как крайне неловкая попытка обнять и облобызать правителя, поэтому поначалу никто не заподозрил подвоха. Князь, не глядя, отмахнулся. Окончательно утративший остатки адекватности и опору под ногами Адан, падая, изо всех сил вцепился зубами чуть выше княжеского колена, получил наотмашь тяжелой тростью по плечу, но челюсти не разжал.
Ближайшие студенты в испуге отшатнулись. Кто-то завопил, кто-то схватился за амулеты. Больше, чем неожиданно рехнувшегося сотоварища, они боялись реакции Темнейшего. Кто знает, вдруг государь в запале вздумает обернуться стаей драконов и сожжёт полгорода. Да что там стая, хватило бы и одного.
Воспользовавшись тем, что в какой-то момент возле импровизированной скульптурной группы "Князь, угрызаемый гулем" образовалось пустое пространство, Маклин вскинул притащенную "волчатками" игрушку и плавно нажал на спуск. Дёрнувшийся Адан начал медленно сползать вниз. Князь продолжал стоять изваянием, глядя куда-то в сторону трибуны так, словно позировал фотографам. Последние, разумеется, не упустили такой шанс.
Темнейший с некоторым опозданием поморщился, больше от отвращения, чем от боли, и опустил взгляд на гуля. Пуля попала тому куда-то в основание шеи, и теперь было совершенно невозможно понять, чья кровь — княжеская или собственная — пузырится на губах незадачливого террориста. Он судорожно подёргивался, словно желая повторить бросок, и облизывал окровавленные клыки, а дышал шумно и прерывисто, мучительно пытаясь сглотнуть. Постепенно лицо раненого приобрело синеватый оттенок, открытую пасть перекосило жуткой гримасой, сквозь застывшие на губах клочья жёлто-розовой густой пены вырвался сдавленный хрип. Тело Адана внезапно тряхнуло серией мелких судорог, а затем выгнуло дугой едва не до хруста позвонков, после чего он вытянулся, уставив в небо широко раскрытые глаза, в которых почти не были видны белки.
– Надо бы сообщить Мору, что у гулей опять эпидемия, — вполголоса бросил Князь через плечо кому-то из сопровождающих. И продолжил куда громче, адресуясь к ошарашенной неудавшимся покушением толпе:
— Знание доступно всем, но не всем удаётся переступить порог храма науки...
***
Среди обитателей Пандема было в ходу выражение «чтоб тебя мажордомом в Осенний взяли». Мажордомы у Темнейшего действительно менялись часто – кто сходил с ума, кто погибал, кто пропадал бесследно, но ещё ни один не выходил на пенсию по выслуге лет. Ныне занимавший эту должность Бакар к такому положению дел относился философски. Когда каждый день представляется случай закончить свой жизненный путь самыми разнообразными и неожиданными способами, подобная позиция вырабатывается сама собой.
Благо, его предшественники всё же вели дневниковые записи, позволявшие избежать многих бед, и мажордом подолгу просиживал в наиболее безопасном отделе дворцовой библиотеки, перенимая опыт. Свою лепту он предпочёл не вносить – с какой стати помогать кому-то, если сам уже будешь покойником? Труды по истории и магии тоже вызывали у него интерес, но скорее абстрактно-тоскливый: стать великим полководцем или политическим деятелем ему не светило. Венцом магических упражнений мажордома навсегда осталось слабенькое заклинание «огненный шар», да и применять его после поступления на службу не было ни нужды, ни возможности.
Прочая челядь приняла новобранца вполне дружелюбно. Бакар стремился производить приятное впечатление, и на первых порах ему это удавалось. Что о нём думал Темнейший, Бакар узнавал без особых ухищрений, довольно часто и подробно, а самые красочные характеристики даже записывал потом по памяти в отдельную книжечку, чтобы при случае блеснуть, распекая других. Он вообще очень внимательно приглядывался к особе хозяина и его окружению, чтобы угождать во всём, попутно заимствуя как можно больше полезного для себя. Перенимал он не совсем то, что следовало бы, а угождать получалось скверно. Но Темнейший возвёл разносы в ранг высокого искусства, потому Бакар воспринимал их скорее как неизбежное природное явление. Брань на вороту не виснет, особенно если это ворот роскошного камзола, а взбучку тебе устраивает не какой-то лавочник, всё-таки сам глава государства. Был бы действительно недоволен, казнил бы. Но шрама от пресс-папье Бакар простить так и не смог, поскольку тот не сводился решительно ничем, и пришлось в итоге отрастить бороду, чтобы скрыть это безобразие.
Всё, аккуратно присваиваемое в обход официального жалования, он почитал компенсацией, а себя – свободным от каких-либо моральных обязательств. Слуга тирана должен быть ловким и расторопным, но это святое убеждение не помешало Бакару со временем изрядно облениться и уверовать в необъяснимое с логической точки зрения благоволение судьбы.
В обязанности мажордома помимо прочего входил разбор подарков, присылаемых отцу нации со всех концов света. Сегодня поступления были не столь многочисленны, то ли половину растащили загодя, то ли просто улов в волнах народной любви был невелик. Съедобные дары по большей части выглядели как алкоголь, и Бакар сразу приготовил на вынос в покои повелителя пару наиболее ценных бутылок. Он слишком хорошо помнил, как однажды эдак незаметно умыкнул спиртное попроще, посчитав, что держава не обеднеет. Собственно, это всё, что он потом помнил о том эпизоде, прочее ему злорадно рассказали подчинённые: оказывается, он вломился в княжеский кабинет и, не застав повелителя на месте, решил покрасоваться в его кресле. Там по своему обыкновению мирно дремал ручной лис Темнейшего. При попытке фамильярно ухватить сонного Алерта под пузо и усадить на колени, тот возмущённо взвизгнул, прижал уши и прокомпостировал мажордому руку, практически повиснув на перепонке между большим и указательным пальцами. Пока Бакар с воплями отрывал от себя взбесившегося зверька, тот опозорил неприятеля настолько прицельно, что наблюдавшим за развитием событий слугам потребовалось какое-то время, чтобы подавить хохот, прежде чем всё-таки вмешаться и помочь начальнику, проводив от греха подальше в его покои. Утром нового дня Бакар почти пожалел, что не умер: боль в прокушенной руке и едкая лисья вонь никогда не входили в список средств, облегчающих похмелье.
С тех пор класть глаз на напитки мажордом себе не позволял. А вот кое-что другое сразу приковало его внимание — очень стильная и явно дорогая парадная фуражка. Коллекция княжеских головных уборов всегда была предметом его зависти. Фуражка оказалась великовата и чуть сползала на глаза, но мажордом прямо-таки залюбовался своим отражением в большом зеркале. Даже жаль снимать, до чего хороша, но разгуливать в ней по дворцу хозяин вряд ли позволит даже будучи в самом прекрасном расположении духа.
Бакар вздохнул и напоследок сменил пару тщательно выверенных державных поз. Нашёл лучший ракурс, хотел было поправить козырёк… и застыл в изумлении. Фуражка не сдвинулась ни на миллиметр, будто приросла. Он попробовал снять её, ровно с тем же результатом. Вначале осторожно, а затем уже со всей силы дёргал за козырёк, наплевав на свою безупречную причёску и возможный ущерб для имперского имущества. Чем больше усилий прилагал Бакар, тем плотнее садилась проклятая фуражка, сжимая череп не хуже тисков палача.
Наконец страх наказания с разгромным счётом победила паника, и мажордом пошёл сдаваться, неся на голове предательский убор так осторожно, будто на тулье у него стоял хрустальный бокал. Из отложенных ранее бутылок он дрожащими руками захватил с собой в качестве заградительного щита только одну, от души надеясь, что швыряться любимым сортом вина хозяин всё-таки не станет.
***
Смерть Адана была закономерна. Он был рождён, чтобы встать во главе большого клана и вести за собой других, но оступился и закончил в пыли под ногами Чёрного Властелина, опозоренный безвестностью. Он стал бы героем, а все лишь подумали, что взбесившийся полукровка в помутнении рассудка кинулся на главу государства. Даже право на славную смерть тиран отобрал у Адана.
Чистокровный никогда не любил их бывшего вожака. Но их, избранных Матерью, неудача Адана должна вдохновлять на новые подвиги. Теперь, когда Адана нет, вся ответственность за женщину названного брата должна была лечь на плечи Риада. Чистокровные жадны до чужого добра и чужих женщин и слишком любят морочить мозги, это Риад испытал на своей шкуре. Этот тип внушал Уле, что она вовсе не часть клана и никакая не будущая священная жена, и, кажется, его внушения даром не прошли. Во взгляде девушки незадолго до её исчезновения появилась некоторая снисходительность, словно она знала что-то, чего Риад не смог бы понять даже на самых простых словах. Вместо священных свитков она занималась теми, что Адан запрещал трогать.
Риад понял, в чём была ошибка, стоившая брату жизни: кровь на сигил Матери должна была брызнуть из-под ножа чистокровного. Особый нож тот носил при себе, но Риад всегда был самым ловким. Теперь нож чистокровного у него, как и сигил. Он взял пергамент со стола Улы, опасаясь неверно перерисовать сложные линии и провалить дело. Действовать надо быстро, пока демон не хватился своего ножа.
Риад не опасался, что не пройдёт дальше ворот. Он всё равно не маг, и ему наплевать на то, что заклинания не действуют в покоях тирана. Подробный план дворца с его ловушками упростил бы выполнение замысла, но в исходе своей вылазки Риад почти не сомневался и так: Великая мать карает малодушных, но всегда готова распахнуть свои объятия для смельчаков.
Осенний производил гнетущее впечатление: ощетинившаяся острыми шпилями каменная громада словно стремилась поднять на них небесный свод. Если присмотреться, дворец даже мог показаться красивым. Он словно состоял из частей разных зданий, собранных воедино прихотливым капризом неведомого зодчего. Про странности Осеннего ходило множество легенд. Поговаривали, будто бесчисленные статуи в галереях способны оживать и двигаться, а любой кусок стены или пола может внезапно превратиться в портал, ведущий на самые опасные пластины Веера. Многие и вовсе считали, что дворец – древний зверь, поднявшийся из Бездны и порабощенный Темнейшим. Главные ворота и в самом деле напоминали огромную пасть, а светившиеся окна – горящие голодные глаза.
Но это всё равно лишь дом узурпатора и лжеца. Великая мать не живёт во дворце, она свободна, и свободны её дети. Обилие зелени вокруг только усугубляло тревожное впечатление, слишком ярки были цветы и зелены листья. Коварство миража, поддавшихся этому обаянию ждет бесславная смерть. Риад заметил парочку довольно упитанных пустынных лис, увлечённо рывшихся во дворе. Дорогу ему перебежал третий, на удивление крупный самец. Дурной знак, но старые приметы не должны помешать тому, за кем сила Великой матери.
Внутри сумрачно и пусто, хотя в таком огромном дворце наверняка должно быть полно народу. Ни охраны, ни слуг, только полумрак и нечёткие расплывчатые тени.
Поднявшись на заветный этаж, Риад едва не задохнулся – в коридоре стоял густой дым, словно в кальянной в самый разгар вечера. Дверь в покои Темнейшего была приоткрыта, оттуда доносились какие-то совершенно душераздирающие звуки. Это ещё больше насторожило юношу. Дурная слава за этими комнатами закрепилась с давних времён. Впрочем, ему, отчаянному храбрецу, проникшему в Осенний, отступать было некуда. Неслышным шагом Риад прокрался в покои, ощущая лёгкое головокружение — не то от собственной смелости, не то от дыма.
В кабинете царил беспорядок. Пустые бутылки, окурки, битая посуда, содранные шторы и ломаная мебель устилали ковёр, который, судя по его плачевному виду, неоднократно пытались поджечь. Атмосфера была не просто нездоровой, она практически душила в своих объятиях, разрывала безжизненное тело в клочья, а потом размазывала останки по стенам и потолку, маниакально хихикая.
Риад внутренне содрогнулся, заметив, что многие смятые или оплавленные предметы на полу ранее были чем-то, что в принципе затруднительно повредить до такой степени.
Посреди кромешного бедлама возвышался в чудом уцелевшем кресле источник слышной издалека жуткой какофонии. Пел он явно не первый час (а возможно, и не первые сутки), аккомпанируя себе на инструменте неизвестной Риаду конструкции. Юноша опешил, застав вместо всемогущего повелителя Адмира неопрятного типа, больше напоминающего пьянчугу-дезертира. Да его будто дракон пожевал и выплюнул в канаву! Особенно нелепо выглядела криво нахлобученная помятая фуражка. Она была опасно близка к тому, чтобы слететь, каждый раз, когда певец затягивал очередной куплет, лихо встряхивая головой.
Это не мог быть Сам, решительно не мог. Истории про то, что любой нищий калека на улице мог оказаться Князем, Риад, конечно, слышал, но считал их обычными байками, что рассказывают за стаканом.
Он осторожно подошёл поближе, поняв, что странный тип слишком самозабвенно надрывает глотку, чтобы его заметить. То ли причудливые слова песни, больше похожей на заклинание, то ли что-то неуловимое в ритме, то ли яростное исступление, угадывавшееся во всех очертаниях фигуры певца, заставили парня присесть на груду потрепанных подушек и завороженно наблюдать за быстрыми движениями рук. Низкий хриплый голос звучал как сама безысходность, как воплощение острейшей беспричинной тоски, что поднимается иной раз со дна души даже у записных весельчаков и балагуров, заставляя их оборвать на полуслове очередной пошлый анекдот. О чём пелось, Риад никак не мог уловить, хотя поначалу слова и разбирал. Казалось, голос и инструмент окончательно слились в какой-то мрачной гипнотической гармонии. Риад нахмурился: он словно потерял что-то очень важное и никак не может это найти. Что он делает здесь? Чего хотел? И всё-таки, как же называется эта штука, что способна издавать такой звук?
Тишина обрушилась внезапно, как подлый удар двумя ладонями по ушам в уличной драке. Ответом на невысказанный вслух вопрос глухо, но отчётливо прозвучало:
– Баян.
Риад окончательно перестал понимать, что происходит. Мысли замедлились, на голову словно накинули толстое шерстяное одеяло в жаркий полдень. Даже говорить оказалось сложно. Наконец он смог выдавить из себя какое-то несуразное вопросительное мычание и снова умолк.
– Эта штука, – теперь музыкант обернулся, отставив инструмент в сторону, и Риаду впервые за его недолгую, но насыщенную приключениями жизнь, стало по-настоящему страшно. Хотя ничего угрожающего в облике Князя не было, наоборот, он выглядел куда менее внушительно, чем на картинах или плакатах.
Пламенные речи в духе Адана на ум не шли, да Риад никогда и не блистал по этой части. Бежать было бесполезно. Юноша даже позабыл про нож и сигил. Он оцепенел и старался сфокусировать взгляд на своей цели, готовясь хотя бы погибнуть достойно. Цель пристально посмотрела на него в ответ из-под засаленной гривы, поскребла заросший подбородок, тяжело поднялась и отправилась рыться на столе. Стол, кажется, пострадал менее всего на фоне общего разгрома. Потом цель вернулась к Риаду и протянула какой-то пузырёк. Парень механически принял его и немедленно выпил. Вопреки ожиданиям, не упал после этого в страшных предсмертных корчах, наоборот, ощутил, что в голове немного прояснилось.
– Хоть бы противогаз надел, дурак. Говорить можешь?
Риад не слишком уверенно кивнул, пропустив первую часть фразы, и на всякий случай снова хлебнул из флакона.
– Молодец, – ухмыльнулся его собеседник, усаживаясь на пол рядом и извлекая откуда-то из недр куртки бокал. Тот внезапно пошёл мелкими трещинами, а затем попросту стёк на ковёр лужицей расплавленного хрусталя. Князь равнодушно махнул рукой:
– Обойдёмся без излишеств.
Появившаяся следом бутылка проявила большую устойчивость. Риад заинтересовался, что ещё может быть распихано по княжеским карманам, и не найдётся ли там еды. Темнейший сделал изрядный глоток и передал бутылку гостю, отрицательно покачав при этом головой.
– Зачем пришёл – всё понимаю. Всех понимаю. Но до чего же надоело, грёбаная Бездна, до чего надоело! Пей, парень. Ночь будет долгой.
Риад, к которому постепенно вернулся временно покинувший его дикий ужас, повиновался. Ночь действительно казалась бесконечной, и говорил в основном Темнейший. Речь лилась плавным потоком, унося с собой остатки Риадова рассудка. Он пару раз едва не отключался, но государь щедрой рукой передавал ему бутылку и продолжал прерванный рассказ. Гостеприимство и красноречие хозяина держали надёжнее стального капкана. Многое становилось ясным, как день, ещё большее — бесповоротно теряло смысл. Когда бутылка в третий раз сменила объём и цвет, вкуса Риад уже не различал, чувствуя только обжигающую горечь на языке. В тяжёлом воздухе комнаты постепенно сгущалось, набирая силу, нечто жуткое. Тени предметов ожили и, мешаясь с дымом, медленно стягивались к расслабленной фигуре на полу. Князь задумчиво разглядывал почти пустую бутыль со стёртой этикеткой и к чему-то прислушивался. Внезапно левый глаз его изменил цвет, а губы растянулись в странной усмешке.
Риад наконец понял, как именно выглядит зловещий Архи-тип из историй спятивших бродячих сказителей, и почему некоторые из них чуть не в драку лезли, толкуя про то, что нет для него слов. Как рассказать про того, кто везде и нигде сразу? Глянет мимоходом – и пропал ты, а что вместо тебя останется – одно лишь бессознательное на панцирно-твёрдой спине, беспомощно перебирающее тонкими лапками в воздухе, как опрокинутый скарабей. Риада замутило, словно он и вправду побывал в теле того жука, пить захотелось с особенной остротой. Он огляделся в поисках хоть чего-нибудь, чем можно было утолить жажду, и заметил на столике изящную вазу, в которой вместо пышного букета торчала одинокая, но весьма раскидистая золотая ветка. Риад от удивления аж приоткрыл рот: не про эту ли волшебную хворостину талдычил один подслеповатый чудак, изрядно насмешивший тем вечером завсегдатаев кабака? Мол, такая ветка расчудесная, что целое сочинение про неё написать готов. Точно, та самая, и светится ярко. Вроде как её сорвать надо, чтобы убить какого-то жреца, а потом принести в дар богине… Тут Риада всё-таки стошнило, но Владыка, кажется, вообще о нём позабыл, поэтому не обратил никакого внимания на подобную дерзость. Непонятно откуда возник давешний лис-переросток со знакомым Риаду детонатором в пасти. Он настойчиво привлекал к себе внимание, сердито тычась носом в колено хозяина и отрывисто ворча. Риад при виде этого зрелища впал в окончательный ступор. Владыка выругался сквозь зубы, повертел в руках детонатор, поднялся и ушёл в сторону балкона.
Последнее, что запомнил неудачливый террорист, — брошенную ему фразу «Подержи-ка!» и яркое видение, в котором он стремительно распадался и никак не мог собрать себя воедино. Где-то далеко прогремел мощный взрыв, и мир обрушился на голову всей своей тяжестью. Отчаянный вопль каждой частицы угасающего сознания приняла милосердная пустота.
Глава 8, где воспеваются истинные семейные ценности, а пристрастие к сладкому имеет неожиданные последствия
Глава 8, где воспеваются истинные семейные ценности, а пристрастие к сладкому имеет неожиданные последствия
Когда доложили о прибытии княжеского курьера, Диамар бросил быстрый взгляд на супругу. Его всё ещё беспокоило, что он подал прошение об отпуске в письменной форме, потому не был уверен, как это воспримет Темнейший, предпочитавший некоторые вопросы решать строго в личном порядке. Капитана начала раздражать ситуация в целом. Несмотря на то, что дядюшка Бааль ещё не принял никакого решения касаемо места проведения импровизированного «отпуска», он чувствовал себя под домашним арестом, притом совершенно незаслуженным.
Вошедший офицер козырнул Диамару и поклонился хозяйке, не проронив ни слова. В руках он держал небольшую конфетную коробку и тонкий конверт. Диамар поднялся было с дивана, но Моза перехватила инициативу:
– Дорогой, не вставай, вдруг лекарство ещё не подействовало, – она собственноручно приняла у курьера конфеты и письмо. – Благодарю вас.
Тот по-прежнему молча откланялся и прошёл к выходу, но у неё сложилось впечатление, что любительский спектакль вышел не очень-то убедительным даже для этой живой машины, равнодушной ко всему, кроме прямых приказов повелителя. Но поскольку Моза была не первый год замужем за командиром этих самых машин, разбиралась в их чугунной мимике и нехитрых мотивах весьма неплохо. Должно быть, курьер подумал, что шеф просто решил под благовидным предлогом получить внеочередной отпуск.
Первым делом она проверила письмо. Ничего необычного, при вскрытии это оказался Диамаров же собственный рапорт, поверх которого уверенной княжеской рукой была выведена краткая, не вполне цензурная, но совершенно точно благоприятная резолюция.
А вот конфеты оказались не так просты. Моза перепроверила ещё (вдруг показалось?) и с хитрой улыбкой посмотрела на замученного неизвестностью супруга:
– Дорогой, по-моему, причину «по состоянию здоровья» Темнейший понял очень своеобразно.
– Решил добить мнимого больного? – невесело откликнулся Диамар.
– Да нет, скорее, меня. Задумал подсластить твою горькую отпускную долю: раз уж долг перед страной ты выполнять временно не можешь, то хотя бы перевыполнял супружеский. – Моза не выдержала и захихикала. – Вместо предполагаемой отравы там довольно мощный афродизиак. С забавным эффектом: чем дольше лежат, тем сильнее действие.
– Если бы я знал его чуть хуже, мог бы подумать, что он издевается.
– Даже лучшие умы в Совете не могут похвастаться, будто хоть в малейшей степени понимают, что им движет.
– В любом случае, не представляю, куда их девать. Княжеские подарки – не та вещь, которую можно просто передарить или скормить слугам.
– Ну почему же? Отправлю дядюшке с подробным отчётом о том, как владыка дал тебе отпуск и даже прислал вполне безопасный презент, чтобы показать, как ценит командира своей гвардии. У дядюшки всему и всегда находится применение.
— Не опасайся я, что он применит конфеты не к собственной персоне, а к чьей-нибудь ещё, попросил бы тебя предварительно добавить в состав слабительного или иной гадости, — буркнул Диамар. — Авось это временно переключило бы кипучую дядюшкину энергию на его личные дела. Идеально было бы, чтобы о нас с тобой он и вовсе забыл. У меня, конечно, всегда в запасе испытанное средство, вызывающее временную глубокую пассивность объекта, а иногда и амнезию, но, к сожалению, даже гуманные адмирские законы не одобряют проламывание черепа почтенным старшим родственникам.
***
– Ты велел подготовить старый мундир, – Наама недоумённо вскинула брови. – На нём даже погоны не перешиты. Понять не могу, к чему тебе эта ветошь.
– Занятные вещи можно услышать последнее время, а? – усмехнулся Асмодей, с большой неохотой выбираясь из-под шёлковых простыней.
– Что бы ты ни услышал от Темнейшего, твоей довольной миной можно до сих пор гвардейских коней загонять на башни Осеннего, – в голосе демоницы сквозило раздражение, которое она не считала нужным скрывать.
– Неправда. Я обречён всем нравиться. Некоторые пока просто не нашли в себе сил в этом признаться, – с лукавой надменностью провозгласил Асмодей, а потом прибавил: – Пожалуй, ты права, следует предпочесть что-нибудь более элегантное. Не знаю, что на меня вчера нашло.
Наама выразительно промолчала. Беспутный братец вечно возвращался от начальства, переполненный бредовыми идеями, но намедни выглядел и вовсе невменяемым от радости. Какую скверну он опять хлестал на пару с Князем, и чем они вообще занимались весь вечер, Наама тоже предпочла не уточнять, но в покоях велела проветрить сразу же.
Когда государь пустился в свои вечные якобы абстрактные рассуждения, Асмодей ждал чего угодно, как всегда в подобных случаях. Первый среди равных мог на него рассчитывать: любую самую дикую фантазию он с готовностью воплощал в жизнь. Более удачливого авантюриста за всю историю существования Совет, пожалуй, не видел. Асмодей с первых дней творения не стремился занять трон и таким образом получил едва ли не лучшее место у его подножия, втайне посмеиваясь даже над могущественным премьер-министром.
После того, как Князь поставил Асмодея начальником над игорными домами и борделями, тот был ему вполне искренне благодарен. Это была подходящая среда для реализации его природных талантов. В конце концов, не зря древние адмирские философы, промучившись не одну сотню лет вопросами о демонической природе, в итоге плюнули и сошлись на том, что все демоны – лишь проводники флюидов первозданной анархии, а Веер – система стохастическая и крайне нестабильная. В подобных условиях сокрушаться о том, что тебе достался выигрышный билет не с тем призом, – нелепое развлечение, годное разве что для недолговечных.
Темнейший ничего не соизволил пояснить, но какая разница? В сущности, результат – отнюдь не главное, иногда лучшая награда – сам процесс. Уж в этом-то Асмодей за долгую жизнь не раз убеждался. Возможность покуражиться над старым соперником нынче выпадала редко, Бааль настолько сросся со своей ролью главы клана и второго лица в государстве, что стал совершенно невыносим. В моменты отсутствия Темнейшего на заседаниях Совета он словно стремился воплотить собой всю мощь Империи, даже когда просто выслушивал других. Каждым жестом, каждым взглядом словно давал понять, что все решения Князя – результат его мудрого руководства.
«Конфетки» доносили, что прямо премьер, разумеется, ничего подобного не говорил, но обиняками, намёками, выражал крамольные идеи, за которые в Бездне набрался бы целый корпус постояльцев. Видите ли, государь безумен, и это наследственное. Судьба нации под угрозой. Экие новости…
Князь не зря явился первым из когорты изначальных. Для стихии, создавшей их всех, не существовало ни разума, ни безумия. Всю меру этой древней свободы по необъяснимой случайности получил только Темнейший, и с ней – огромную силу. Потому его воля и стала законом, а единоличная власть – залогом благополучия. Власть, неодолимая даже в бездействии, что бы там ни говорили. За столько лет её носитель каким-то чудом ухитрялся избегать низложения и смерти. Добейся Бааль своего, надолго бы его хватило? Он не смог бы жаловать своим верным дары, лежащие за пределом возможного, хотя и его когда-то звали богом. Религии недолговечных порой на редкость нелепы, но и у них, помнится, имелась разница между понятиями «бог» и «божок». Тёмный трон – не просто место, которое можно занять в силу своих выдающихся достоинств. Искра живого хаоса отличает истинного правителя от державного чучела. Господин премьер-министр, увы, широким шагом шёл в сторону последнего.
Славную вилку в бок старику воткнули за его махинации. А былых товарищей хоть и жаль, но раз не сумели разучить новые номера, что ж. У всех могут быть промашки, вопрос в цене. Те, кто после одного постыдного случая издевательски звал Асмодея Строителем, теперь не имеют возможности вспоминать об этом. Кроме Бааля, но кто знает, какое прозвище в будущем светит тому?
***
– Не помню, чтобы посылал тебе приглашение, – хмуро поприветствовал гостя Бааль.
– Может, ещё и прошение об аудиенции стоило подать по всей форме? Эдак скоро Темнейшего примешься отчитывать за несоблюдение протокола, – Асмодей утомлённо прикрыл густо подведённые веки, наблюдая за реакцией собеседника из-под длинных и тоже накрашенных ресниц. – Брось ты это, господин первый министр. Я ведь чту добрые традиции. – На столе материализовались разнообразные и весьма изысканные дары хозяину дома. После такого выгнать гостя было допустимо только на основании очень веских причин. Их у Бааля не оказалось. Кроме того, неплохо было бы узнать, с чем на самом деле явился Асмодей. Проверять на прочность чужое терпение тот мог бы и в официальной обстановке, с большим количеством зрителей. Да ещё и снял костюм «красотки Асмы». Хотя в мужской ипостаси тако же особой скромностью не отличался: в левом ухе – тяжёлая золотая серьга с причудливым орнаментом из мелких изумрудов и рубинов; кожаные штаны и сапоги для верховой езды дополнял бархатный пиджак цвета бордо с зелёной орхидеей в петлице. Асмодей питал слабость к этим цветам и как-то сделал их темой коллекции своего модного дома. Одно время главный модельер и дизайнер Адмира таскался на заседания Совета с собственноручно изготовленным лорнетом. Фигурки на оправе изгибались так, что живому существу, чтобы это повторить, понадобилось бы вовсе лишиться скелета, а линзы были выточены из очень светлого изумруда. Лорнируя Совет, несносный пижон уверял, что в зеленоватой гамме соратники выглядят элегантнее, и это очень успокаивает нервы. Поскольку лорнет заменил куда более провокационные экспонаты асмодеевского собрания артефактов, против оптики никто не возражал: надеялись, что первым от подобной наглости взорвётся Темнейший.
– Благодарю, – церемонно кивнул Бааль, оглядывая подношения. По умению угождать мало кто мог бы тягаться с Асмодеем. Пришлось слегка проучить наглеца, добавив к натюрморту пару коллекционных экземпляров из погреба.
Разлив вино, Бааль устроился в кресле и выдержал подобающую паузу, игнорируя насмешливый взгляд незваного гостя.
– Ну, за здоровье уважаемого хозяина,– провозгласил нахал, поднимая кубок. Вкус у старого гедониста был всё же неплох: фигурный рисунок на стенках изображал довольно забавные сюжеты. Казнь какого-то бедолаги с помощью хищных виноградных лоз была выполнена весьма искусно и с изрядной долей фантазии. В зависимости от освещения, кубок менял цвет, и становились видны ранее незаметные детали. Бааль снисходительно, хотя и не без лёгкого раздражения, бросил:
– Мне обязательно опускаться до прямых вопросов по поводу причин твоего визита?
– Неужели у всего непременно должны быть причины? Я же не спрашиваю, отчего тебе не мила спокойная жизнь Второго среди равных, – беспечно отозвался мерзавец, наслаждаясь игрой света на стенках бокала.
– Зато ты отвратительно доволен своим положением при Первом, хоть завтра готов под него улечься.
– Кто держит Веер, тот и за меня может подержаться, если захочет, – вызывающе усмехнулся Асмодей. К подобным шпилькам в свой адрес он привык давно, неизбежные издержки хорошей ширмы никак не задевали его самолюбия.
– Сказки, – Бааль фыркнул. – От тебя не ожидал. Ты и вправду веришь, что никто, кроме Темнейшего и его братца, на это не способен? Пусть не в одиночку, пусть общими силами Советов Адмира и Раймира, но удержать Пластины вместе сумеет… – на языке вертелось «Второй дом», но заходить с таких карт премьер побоялся, – сумеет любой из нас. Кроме того, частично ресурс на удержание можно получить по старой схеме.
– Меня вычёркивай, – на идеально симметричном лице нарисовалась скучающая гримаса. – Займу место в партере и буду подбадривать актёров аплодисментами. Я всю жизнь стремился отнюдь не к тому, чтобы закончиться, судорожно вцепившись в ось Веера.
Бааль сощурился. Если слух не обманывал, только что ему открытым текстом обещали не поддержку, нет. Ценнее – невмешательство. С союзниками рано или поздно придется расплачиваться за помощь, у равнодушных нет привычки предъявлять счёт к оплате.
Асмодей тем временем материализовал у стола глиняную жаровню с углями и задумчиво колдовал над ней.
– Кофе, между прочим, прихвачен из знакомого тебе шкафчика в известном всем кабинете, – равнодушно обронил старый товарищ, внимательно следя за происходящим в джезве. – Рискнёшь?
Бааль насторожился. То, что мерзавец пользуется определённым доверием у Первого среди равных, было общеизвестно. Но насколько далеко простирается это доверие? Монолог Малефа в прайм-тайм породил немало анекдотов и спекуляций, возможно, следующим посмешищем для Совета уготовано стать ему. Отказаться? Это может быть превратно истолковано.
– Подумать только, как кстати, – премьер изобразил чисто гастрономическую заинтересованность. – Ты, вроде, провидением никогда не баловался, значит, случайно совпало: наш общий друг (последнее он намеренно выделил интонацией и приличествующей случаю паузой) на днях прислал мне скромный презент. – Щелчком пальцев он извлек из запертого секретера небольшую коробку с вензелем правящего дома на крышке и небрежно открыл её. – Куда их ещё, как не к кофе? – любовь к сладкому Бааль старательно скрывал, но на протяжении пары последних эонов она служила неизменным поводом для шуток за его спиной.
Асмодей налил кофе прямо в опустевшие винные бокалы и всё с тем же скучающим видом отхлебнул из своего. – Передержал, – скривился он и немедленно потянулся к конфетам.
– Какой аромат! – он покрутил конфету, как оценщик – редкой чистоты камень, и покосился на Бааля. Интересно, претендент на мировое господство понимает, что за десерт ему прислали, или невинен, аки новорожденный? Полно, в наше время – и такая незамутнённость? Асмодей еле сдержался, чтобы не хихикнуть. Подобные сладости красовались в изящных вазочках во всех его «весёлых домах» – разве что ингредиенты и качество были не на столь недосягаемой высоте. Бездна меня забери, – княжеский любимец сунул конфету в рот и принялся сосредоточенно жевать, чтобы не рассмеяться в голос. Это что же, патриарх Второго дома и в борделе-то ни разу не был? Похоже – вон уже третью прихватил…
Допивая кофе, Асмодей не глядя потянулся за конфетой и встретился пальцами с Баалем – премьер, дорвавшись до сладостей, ни в чем себе не отказывал, и в коробке сиротливо жались друг к другу две последние.
– Ну что, делим пополам, то есть поровну? – Асмодей вопросительно глянул на Бааля.
Тот кивнул и с видимым удовольствием откусил от своей доли. Силён опора трона, – по идее, эротические мысли ему должны уже навевать даже конфигурация светильников и узоры на обоях. А так с виду и не скажешь, что в него ушла доза, после которой утешиться выйдет разве что в объятиях Лилит. Сам когда-то выбрался от неё еле живой, получив недвусмысленный ответ на вопрос, почему Темнейший равнодушно относился ко всем посторонним авансам в адрес любовницы. И целый букет ощущений, затмить мучительно запредельную остроту которых с тех пор так ни разу и не получилось.
Асмодей с мечтательным выражением на точёной физиономии облизнулся и медленно, словно нехотя, тронул конфету кончиком языка. Ещё пара быстрых, кошачьих движений – и полупрозрачный шарик, одуряюще пахнущий шоколадом, какими-то специями и ванилью, исчез.
Бааль наблюдал эти игры, словно завороженный. Что за нелепые провокации на ровном месте… Определённо кофе чем-то сдобрен. Адресные заклинания – какая глупость, не в его возрасте и не с его опытом вляпываться в столь примитивную ловушку. Странно, однако – в доме жертвы тайные адресные заклятия работать не должны, как минимум без обнаружения. То-то Малефицио попался – кстати, все, кого персона сыночка интересовала, поняли, в частности, что особняк Герцогини парень своим домом не считает. Но чтобы глава могущественного клана в собственной резиденции так влип? – Бааль незаметно проверил охранные заклинания. Не потревожены. Темнейший коварен, но обойти законы созданного в том числе и им самим мира не сможет. Премьер снова взглянул на собутыльника и соучастника. Тот сидел, расслабленно откинувшись на спинку дивана и расстегнув пиджак, под которым вполне предсказуемо не оказалось ровным счётом ничего, только сухие звериные мышцы и гладкая смуглая кожа. Вот же прохвост помешанный! Бааль с трудом вдохнул сквозь стиснутые зубы.
Даже хитроумный премьер-министр мало чем отличался от тех, кого Асмодей уже занёс в свой трофейный список. В сложных фокусах, судя по виду соратника, уже и нужды нет. Знатно разобрало, хоть и не сразу. А ведь нынешний наряд даже не в его вкусе. И всё это с очаровательным оттенком застарелой злобы и вечного соперничества.
Асмодей, казалось, вовсе отстранился от происходящего – запрокинул голову и улыбался, будто на потолке зала показывали чрезвычайно занимательное кино. Нет, он решительно издевается! Бааль сменил позу, стараясь сохранять невозмутимый вид. Шорох затканного золотом шёлка словно разбудил распластавшегося по диванной спинке позёра – тот потянулся, закинув руки за голову, и плавно переместился с дивана на подлокотник кресла Бааля, светским тоном поинтересовавшись:
– Не помешаю?
Сжатые чуть не до зубовного скрежета челюсти и мрачно заблестевшие глаза обычно сдержанного хранителя традиций выглядели всё более многообещающе. Оставалось только снять тонкую плёнку цивилизации и забрать свой нежданный подарок. Бааль не успел опомниться, как треклятый эротоман оказался сверху, крепко ухватив его за плечи.
– Я думал, мы поладили, – поддразнил Асмодей, глядя на сообщника в упор бесстыжими карими глазами. Кофейный цвет радужки зачем-то посветлел от зрачка к краям, сменившись ярким орехово-зелёным.
Оказалось, подлец не только "думал" — через секунду жёсткая парча домашнего халата оказалась распахнута до стягивающего ткань на талии широкого пояса с кистями, очевидно, сложись жизнь иначе, из Асмодея вышла бы недурная камеристка. Бааль не уловил момент, когда тот избавился от собственного наряда. Горячие мягкие губы задержались на шее, скользнули ниже, заострённые ногти игриво царапнули затылок. Бааль поймал себя на том, что хватается за мускулистые плечи, словно утопающий за брошенную с берега верёвку, и отстранился лишь в последний момент, когда прижавшееся к нему гладкое, пахнущее какими-то горьковатыми травами обнажённое тело на ощупь оказалось несомненно и недвусмысленно мужским.
— Говорил же не раз, — голос премьер-министра предательски сел, — предпочитаю женщин.
Над ухом ехидно хмыкнули.
— А я не раз говорил, что ты скучный зануда, — пышногрудая красотка предвкушающе облизнулась, сноровисто развязала пояс многострадального Баалева халата и развернула одеяние, словно конфетный фантик. — Не знаю уж, — она подвигала бёдрами и выгнула поясницу, устраиваясь поудобнее, — зачем ты носишь это старомодное недоразумение, отвратительно жёсткая неприятная ткань...
Глава 9, где щедрость и благородство Темнейшего радуют далеко не всех членов Совета
Глава 9, где щедрость и благородство Темнейшего радуют далеко не всех членов Совета
Стандартное заклинание призыва Совета мог произнести любой из его членов. В теории получивший его должен был собраться по своему разумению и как можно скорее перенестись в зал – или же прислать голограмму с объяснением отсутствия. В исполнении Темнейшего призыв выдергивал всех, как морковку из грядки – безжалостно и равнодушно. Старая гвардия и сильные маги еще могли сопротивляться, но очень и очень недолго… В лучшем случае выгаданного времени, если княжеский зов заставал жертву в неглиже, хватало, чтобы успеть набросить на себя хотя бы плащ. Темнейший любил подобные собрания, когда все насильственно приглашённые были наименее подготовлены.
Вид, в котором члены совета Тёмных иной раз оказывались на внеочередных заседаниях, неизменно служил поводом для шуточек.
Действующим чемпионом по ситуативному идиотизму считался Даджалл – как-то раз его швырнуло в зал не просто в волчьей ипостаси, но с недоеденной тушкой кролика в зубах. Конечно, врио министра обороны мгновенно перекинулся и натянул комплект формы, любезно материализованный папашей прямо на столе, а кролик под ехидным взглядом Малефа превратился в аппетитный кусок рагу на изящной фарфоровой тарелке. Но осадочек, как говорится, остался: зачем было портить свежайшее, еще тёплое мясо солью, розмарином и чесноком, Даджалл так и не понял.
На сей раз Даджаллу с Хэмом повезло – оба ещё не ложились и оказались за столом Совета хоть и в затрапезном, но всё же не допускающем двусмысленных толкований и не требующем изменений виде.
Малеф же, возникший в своём кресле полуголым и босым, совершенно очевидно решал никак не проблемы госбезопасности. Синяк на шее, следы помады где-то в районе ключиц и одуряющий аромат духов заставили кого снисходительно хмыкнуть, а кого и попросту заржать. Напрягся один Астарот, совершенно некстати опознавший не только духи и помаду своей драгоценной супруги, но и её же длинный вьющийся волос, прилипший к голому плечу Малефа. Интенсивно запахло грядущим мордобоем.
Хэм, в кои-то веки решивший сделать доброе дело (точнее, опасавшийся, что Совет с дополнительными мероприятиями затянется куда дольше, чем ему бы хотелось), дистанционно вытащил из собственного шкафа и напялил на брата футболку с надписью «Его обдолбанное величество», оставшуюся после одноимённого концертного тура. Малеф кивнул – кажется, с благодарностью – и, застегнув штаны, дополнил ансамбль ремнём и берцами из драконьей кожи. Того же цвета, что скрывшиеся под футболкой следы помады – драка явно представлялась ему куда более приятным времяпрепровождением, нежели заседания Совета, а провокаторский талант он унаследовал от отца в полной мере.
Масла в огонь с невозмутимым видом подлил Маклин. Материализовав перед собой жестянку с надписью на крышке «Полироль для рогов №6 с норковым маслом», он коротким точным щелчком отправил её по столешнице к Астароту. Прокурор нехорошо покраснел и сжал кулаки. Маклин широко ухмыльнулся. Малеф покосился на соседей и незаметно обзавёлся кастетом: любая магия, кроме бытовой, в зале Совета была под запретом, а драк в биографии прокурора, как к нему ни относись, было в несколько сот раз больше.
Напряжение разрядило своевременное явление Асмодея. В облике Асмы он не мог не привлечь внимания любого существа мужеска пола, включая, наверное, даже гвардейских коней. Полукорсет, пояс с чулками, боа изумрудного цвета, кокетливо перекинутое через плечо, и – тут Левиафан удивлённо присвистнул, Хэм от души заржал, Даджалл покосился на брата и попытался сохранить невозмутимый вид, а Малеф и Азазель брезгливо вздохнули: с годами Асмодей явно не становился вменяемее – хрустальный страпон, каким-то неведомым образом пристёгнутый прямо к поясу для чулок.
Следом за ним в зале возник дядюшка Бааль в своём неизменном кресле. Роскошный парчовый халат премьер-министра выглядел немилосердно измятым и сидел как-то криво, а его носитель, против обыкновения, казался не памятником самому себе, а обычным смертным, неожиданно получившим по голове пыльным мешком. На подлокотнике кресла предательски переливалось изумрудное пёрышко – точно такое, как в боа красотки Асмы. Хэм шумно всхлипнул, в изнеможении давя хохот. Проследив направление его взгляда, Бааль нахмурился и испепелил улику – увы, вместе с половиной подлокотника. Подлокотник восстановился по щелчку пальцев, но нечто более важное было всё же безвозвратно утрачено.
Астарот тем временем расплавил злосчастную банку, услужливо подкинутую Маклином, и медленно встал. Малефицио еле заметно улыбнулся и на всякий случай заострил шипы на кастете.
Внезапно в зале раздалась тихая пентатональная музыка, и во главе стола возник Темнейший. На кровати – как минимум половина членов Совета немедленно пожалела, что та кровать совершенно очевидно не была больничной, а драгоценный тиран и деспот не был к ней надёжно привязан.
Князь возлежал на низком парусиновом ложе с металлическим каркасом, лениво поигрывая тростью. Опиумная кровать вместо кресла и тяжёлый парадный халат вместо чего-то более удобного в эти часы не то, чтобы настораживали, но и не давали понять, какая дикая идея опять посетила Князя. Для более точной оценки его настроения пригодился бы счётчик Гейгера – беда в том, что как минимум половина Совета в своих определениях физических явлений находилась где-то на уровне флогистона. Тем не менее, присутствующие прекрасно знали: если Князь выглядит столь довольным – пора пристегнуться покрепче, желательно за шею к ближайшей пальме, не забывая раскачиваться в такт последней версии государственного гимна. Когда сидевшие ближе разглядели набалдашник, в зале наступила тишина. Астарот побледнел.
Младшее поколение недоумённо смотрело, как лица отцовских товарищей застывают, становясь похожими на посмертные маски. Князья помнили каждый случай, когда трость венчала резная голова древней рептилии, и всех, чьи имена предавались забвению сразу же после вынесения приговора. Благодаря этому набалдашнику старое название «Совет Тринадцати» всегда было довольно условным.
Когда Темнейший убедился, что никто не в силах отвести глаз от его сиятельной персоны, покровительственная улыбка расширилась настолько, что превратилась в хищный оскал. Князь резко поднялся, отвесил высокому собранию лёгкий поклон и не спеша направился вдоль стола, хромая заметно сильнее обычного.
– Давненько мы не собирались в этом зале не для государственных дел, а попросту узким дружеским и даже, можно смело сказать, семейным кругом, – проходя мимо, государь рассеянно потрепал по щеке Малефа. Благодаря железной самодисциплине при касании когтистой отцовской длани холёная физиономия начальника СВРиБ сохранила обычное равнодушно-почтительное выражение. Он даже не выдернул из-под стола руку с кастетом.
– Прислушайтесь. Слышите? Бодрящий ветер перемен в древних стенах, кипение свежей крови… – Судя по выражению лица Астарота, он был бы весьма не прочь посмотреть на эту самую кровь, фонтаном бьющую из груди Малефа, да и от вида старой тоже бы не отказался: проникновенно улыбавшийся Маклин бесил его едва ли не больше прыткого мальчишки. Слабо утешало то, что роль главного блюда на каннибальском фуршете неожиданно перешла к господину премьер-министру. – Помериться рогами вы ещё успеете. В давних традициях, если всем будет угодно. Но не лучше ли показать молодёжи, как умеет гулять старая гвардия? – обратился к соратникам Темнейший. Покуда его тяжёлые шаги звучали за спинами, обернуться не посмел никто, разве что Хэм несколько оживился при столь недвусмысленном намёке. Пьянствовать с отцом ему доводилось, и не всегда результатом подобных досугов были срочные побеги из столицы или тяжёлые увечья.
На столе тем временем возникла пара ящиков отменного выдержанного портвейна, судя по слою пыли и полустёртым этикеткам не одну тысячу лет хранившегося в бездонных погребах Осеннего. Первым к дарам потянулось самое невинное на данный момент княжеское дитя, Хэм, последние пару месяцев не сочинявший никаких антиправительственных хитов, и, следовательно, нимало не опасавшийся за свое здоровье. Вскрыв бутылку, он издевательски отсалютовал отцу и Совету, отпил из горла и, одобрительно кивнув, передал бутылку Даджаллу. Малеф смотрел на этот бардак без энтузиазма, но, когда очередь дошла до него, всё-таки принял вызов, от души понадеявшись, что отцовская щедрость продиктована минутной блажью, а не внезапно открывшейся тягой к массовым отравлениям. Нетрудно было догадаться, что всё заготовленное папашей шоу неприятных сюрпризов предназначалось в этот раз старшему поколению. Пить из горла и дальше Малефицио претило, потому он обзавёлся высоким, чуть зауженным кверху бокалом из даатского хрусталя. Тёмные князья исподволь внимательно следили за каждым движением братьев, делая вид, что занимаются материализацией посуды и прочими пунктами банкетных условностей. Только Левиафан ухмыльнулся и повторил лихой пассаж Хэмьена со словами:
— Эти салаги весь груз растащат, пока вы тут салфетки крахмалите!
Потом всё-таки материализовал свой знаменитый гранёный стакан и вылил туда чуть не полбутылки, а на возмущённые взгляды соседей по столу безапелляционно пояснил: — Из мелкой тары не пью!
Очередь дошла до Маклина, в самом прямом смысле: Темнейший остановился возле него и щедро плеснул вина шефу Третьего, бросив вполголоса: – Браво, стрелок. –Вполне безобидное обращение прозвучало с такой интонацией, что иной бы вздрогнул, но Маклин лишь кивнул с преувеличенной скромностью, и без малейшего сомнения осушил наградной кубок, глядя Князю прямо в глаза. — Мог бы и не в колено, — не меняя выражения лица, на пару тонов тише проворчал Темнейший.
Маклин неопределенно пожал плечами и удостоился очередной порции портвейна из государевых рук — очевидно, владыка твёрдо вознамерился если не перетравить Совет, то хотя бы споить в хлам.
При виде бутылок Бааль застыл в своей привычной величественной позе, даже не ответив на пристальный взгляд Молоха. Тот тоже сделал очевидные выводы, но на основании полного отсутствия в зале обязательного сыновнего эскорта господина премьер-министра, даже в усечённом варианте. Предположить, что Феор, Зевель, Иаль, Эфор и Берит внезапно решили избавиться от главы клана таким образом, было бы вполне логично, но загвоздка была в том, что всё изначально пошло не по плану, известно чьею волей. Потому глава министерства по делам перемещённых лиц поднимал свой бокал, будучи готовым ко всему. Не просто же так Князь сегодня выгуливает тот самый набалдашник… Хотя и тут нельзя быть ни в чём уверенным, возможно, от недавних событий у государя опять начались параноидальные сезоны, когда весь двор жил в подвешенном состоянии, не зная, казнят кого-то сегодня или выдадут орден. Или всё сразу, в произвольном порядке. Сведения поступали совершенно душераздирающие. Некоторые из них на первый взгляд были похожи скорее на выдумки пьяных дезинформаторов, но с этим проще будет разбираться после, благо его ведомства ни один инцидент напрямую не касался.
Что бы там ни приготовил Бааль, оно явно дало сбой, оставалось только понять, насколько фатальными будут последствия. Темнейший всеведущ, но всеведение к делу не пришьёшь. Это подтвердил бы и Астарот, если бы не был так занят метанием убийственных взглядов в сторону Маклина и старшего из княжеских сыновей, усаженных в Совет. Все трое были очень похожи на отца, но только Малеф, пожалуй, представлял собой нечто большее, чем безупречную деталь государственной машины или олицетворение адмирского народа.
Кокетка Асма предусмотрительно обеспечила себя бокалом, отстегнув от пояса хрустальный инструмент и подвергнув его трансформации в нечто более полезное. Она покинула своё место и вертелась возле молодёжи, которая, конечно, не отказала даме в просьбе налить, но видеть эту даму у себя на коленях пока не спешила.
Особенно от внимания тётушки страдал бедняга Малефицио, но успешно компенсировал аморальный ущерб портвейном. Даже братья при таком раскладе раздражали его меньше обычного. Хэм оказался не таким уж паяцем, а Даджалл не отмалчивался, избегая бесед сверх необходимого по светскому протоколу. Судя по лицам братьев, их посещали схожие мысли, и вскоре все трое с подозрением покосились в сторону папаши, расслабленно дымившего длинной трубкой во главе стола. Налить себе он тоже не забыл, но в силу какой-то очередной фанаберии предпочёл пить портвейн из чайной чашки. Тут братья дружно фыркнули: чашка из княжеского сервиза была предметом не менее легендарным, чем бездонный гранёный стакан Левиафана. Пожалуй, это было самое изящное и одновременно чудовищное творение Шеольского фарфорового завода. Одним из эффектов посуды этого сервиза было то, что если вы налили туда чай, никто не гарантировал неизменности состава субстанции в вашей чашке. Если же чай наливал сам Темнейший, самым разумным было спасаться бегством или забронировать местечко в лучшей наркологической клинике. Больше, чем пьянок под руководством Князя или банкетов у Маммоны, при дворе опасались только чаепитий.
Поняв, что её чары бессильны против родственной коалиции, Асма не растерялась и переключила своё внимание на Темнейшего. Она с деланной скромностью уселась на край кровати, задев трость, всё ещё бывшую при Князе как символ пока не свершившегося грозного правосудия. Князь, на удивление, недовольства не выказал, но трость аккуратно отодвинул. О чём они беседовали, слышно не было, но миловидное личико Асмы побледнело и неуловимо изменилось, исполнившись какой-то ледяной алчности. Даже братцы отвлеклись от фестиваля колкостей, спровоцированного двусмысленным поведением врио министра культуры, а Даджалл как военный одобрил эту своеобразную пантомиму, сочтя её субординационной. Они не привыкли воспринимать Асмодея всерьёз, хотя летописи славных подвигов старой гвардии внимательно читали с самого детства. Спустя долю секунды наваждение исчезло. Жизнерадостный смех Асмы, помавающей с княжеского ложа своим изумрудным боа в лучших бурлескных традициях, придавал афронту дядюшки Бааля новые краски.
Левиафан с Азазелем не вполне поняли свою роль на этом импровизированном сабантуе, но привыкли, что кукушка Первого среди равных улетела в сторону Бездны ещё в эпоху, когда у птиц были зубы и чешуя, а в лесах шумели исполинские хвощи, потому следили за развитием событий даже с некоторым интересом. Асмодей, по всей видимости, неплохо сторговался с Темнейшим и больших усилий не приложил. Репутация княжеского любимца была всем известна со времён провального Раймирского переворота и последовавшего за ним ещё менее удачного переворота в Адмире, несмотря на то, что после бегства в Пандем окучивал Люцифера тот же Бааль. Оба Тёмных князя не стремились находиться в центре придворных интриг: и на периферии дел всегда хватало с лихвой. Падение старины Бааля с высоты его недосягаемого авторитета они наблюдали без особого злорадства, скорее в недоумении.
Выпустив струйку дыма в сторону своего самого верного соратника, Князь прищурил один глаз, улыбнулся и коротко кивнул. Дальнейшие колебания были невозможны. Бааль недрогнувшей рукой взял бутылку. Вне зависимости от того, что внутри, этикетку Темнейший воспроизвёл до мелочей. Антидот малышка Моза так и не нашла, как ни билась, днюя и ночуя в лаборатории, но оставался шанс, что на демона высокого ранга зелье не подействует, если вся магия Темнейшего осталась при нём. Экспериментов на членах семьи, естественно, никто не проводил, Диамар же при всей своей ценности для клана сильным магом никогда не был. Если, конечно, старый друг не доработал состав, попавший к нему в руки…
Вкус напитка был превосходен, гурманская натура даже на секунду заставила отвлечься от оценки возможных результатов дегустации. Бааль смело встретил взгляд Темнейшего, не переставая прислушиваться к своим ощущениям.
Маклин оживлённо переговаривался с Малефом: судя по доносившимся обрывкам беседы, Третье отделение и Безопасность обсуждали, что это такое интересное могло взорваться непосредственно за стеной, отделявшей парк при Осеннем от Пустошей, и хором валили странный характер взрыва и масштабность разрушений на отца и повелителя. Дескать, были же разговоры, что неплохо бы расчистить и расширить территорию дворцового парка, вот он, видимо, и того... расчистил и расширил. А что обломками стены насмерть пришибло пару бестолковых пустынничков — так и поделом, ибо при разбирательстве по горячим следам обе высокие договаривающиеся стороны, СВРиБ и Третье, согласно выяснили, что висело на покойниках преизрядно.
Маммона шутливо советовал Астароту всё-таки закусывать. Вечеринка грозила перерасти не то в сольный концерт одного юного таланта, не то всё-таки в старую добрую драку, потому как Астарот закусывать категорически отказывался и мог в любой момент начать накалять обстановку.
Левиафан, проникшийся к Хэмьену некоторым уважением, уже подбивал того что-нибудь спеть. Хэм со злодейской улыбочкой вдохновенно чиркал на салфетке: не иначе, задумал написать очередной шедевр прямо на месте. Сидевший рядом Даджалл косился то в текст, то на тётушку Асму, лихо поднимавшую свой сомнительного происхождения бокал «За культуру!», и улыбался не менее глумливо, подкидывая брату парочку весьма нехитрых, но точных рифм. В момент произнесения тоста бокал Асмы превратился обратно под мстительным взглядом премьер-министра. Князь отложил погасшую трубку и изрёк, игнорируя внезапные метаморфозы:
— Горячо поддерживаю! Друзья мои, сдвинем же орудия страстей за окончательное вступление почтеннейшей Асмы в должность министра культуры! Долой неопределённость в столь важном вопросе. Указ будет подписан завтра же, а пока отметим это в неофициальной обстановке. – И с невозмутимым лицом чокнулся своей чашкой с хрустальным символом новой эры культуры Адмира. Раздался мелодичный звон. Асмодей просиял, не забыв бросить насмешливый взгляд в сторону Бааля. Видимо, портвейн, которого все так опасались, действительно был с начинкой и коварно лишил господина премьер-министра чувства юмора. Хотя все прочие сочли иначе, от души рассмеялся даже Астарот.
– Только давай хоть в этот раз без плясок на столе, – попросил Левиафан, любезно возвращая многострадальному куску хрусталя форму бокала. – Пусть лучше рыжий споёт.
– А что тебе мои танцы? Мне вообще на всех вас наплевать. Государь назначил меня министром культуры, – капризно пожала плечами Асма, покинув ложе нимало не огорчённого этим Князя и переместившись поближе к молодёжи.
Теперь целью её пылких авансов стал Даджалл. Скромником он не был, но предпочитал дам помоложе и с более определённым гендерным статусом. Первые пару раз плюхнувшуюся к нему на колени красотку оборотень спокойно, как ребёнка, пересаживал на колени к соседям, которые, в свою очередь, незатейливо спихивали новоявленного министра культуры на пол. Но страждущая Асма была неумолима, как бумеранг.
– Если тебя насилуют, постарайся расслабиться и получить удовольствие, — заржал Хэм, когда женская ипостась Асмодея в очередной раз уселась к брату на колени, причем верхом, чтобы тяжелее было снимать, и по-хозяйски обхватила того за шею. Даджалл успел увернуться от поцелуя в губы, но разгулявшуюся Асму было не смутить такими мелочами – к шее своей жертвы она присосалась, как вампир. Глаза цвета тёмного янтаря чуть сузились, на губах «щеночка» появилась улыбка, а руки лениво обхватили изящные плечи обольстительницы.
– Ещё немного, и мы станем свидетелями воцарения общечеловеческих ценностей в Адмире, – продолжал комментировать происходящее изрядно нетрезвый Хэмьен. – В истинно гуманных странах культура кроет военно-промышленный комплекс, как сатир козочку, и совсем скоро подобный триумф ожидает и нас!
Ободрённый комментариями Хэма и кажущимся спокойствием Даджалла, Асмодей рискнул разомкнуть объятия, чтобы расстегнуть рубашку на своей жертве. Оборотень раскинулся в кресле, явно дожидаясь, пока очередь дойдет до штанов. Его дыхание участилось, и Асма, уверенная, что мальчишка всё-таки не устоял перед её чарами, на секунду отвернулась, чтобы бросить триумфальный взгляд на членов Совета. Повернувшись обратно, она неожиданно ткнулась лицом в тёплый и очень, очень пушистый бок – вместо полураздетого мужчины в кресле лежал, свернувшись клубочком и издевательски вывалив язык, огромный полярный волк. Озадаченная Асма села на ковер, но её замешательство было недолгим.
— Так даже интереснее, — красотка с готовностью опустилась на четвереньки, прогнув спину и отставив зад. Волк недовольно оскалился и глухо заворчал. Часть Совета оживилась – те, кому доводилось крутить романы с соплеменницами оборотня, прекрасно знали, что, согласно древнему обычаю, оба вступающих в связь партнёра должны быть в одной ипостаси – волчьей или человеческой, неважно. Иные варианты считались убогим извращением и свидетельствовали о неумении сохранять форму. Асмодей, по всей видимости, на радостях позабыл об этом. – Ну же, смелее, — подбодрил он, игриво подёргав волка за хвост. Словно развернувшаяся огромная пружина, зверь вылетел из кресла и коротким точным движением укусил Асму за подставленный филей. Малеф, наблюдавший за этой сценой с начала и до конца, был готов поклясться, что после укуса брат совершенно по-человечески скривился и сплюнул.
От визга красотки, размазывавшей кровь по прокушенной ягодице, у Астарота треснул халтурно, на скорую руку сделанный бокал. Хэм восхищенно присвистнул, пообещав тётушке Асме пожизненное место бэк-вокалистки «Врат», а Даджалл, успевший не только запрыгнуть в кресло, но и устроиться там с максимальным комфортом, положив здоровенную лобастую башку на подлокотник и свесив задние лапы с сиденья, медленно, картинно облизнулся и прикрыл глаза.
Бааль не скрывал своей радости: хоть кто-то поставил блудливого мерзавца на место. Если бы княжеский сынок загрыз его прямо в зале, радость была бы более полной, но тут спасибо и за малые милости.
От общей обстановки Бааля замутило, горечь позора оказались неспособны отбить ни разносолы, ни выпивка. Во рту появился подозрительно материальный привкус, не имеющий отношения к экзистенциям. За долгую жизнь Бааля не раз пытались отравить, но пока это никому не удавалось. Потому яд он узнал без труда: медленный, напоминающий приговорённому о неизбежном мучительном конце. Смерть могла наступить спустя довольно долгий промежуток времени, муки к тому моменту становились нестерпимыми, жертва была готова на всё, чтобы прекратить свои страдания, а под финал многие от боли лишались рассудка. Премьер-министр сам довольно часто пользовался этим составом и его производными для наказания неугодных. Демонам его ранга яд серьёзно не повредил бы, но это не гарантировало ровным счётом ничего, учитывая обстоятельства.
– Неважно выглядишь. Переутомился на службе? А ведь потом будут говорить, что я совсем не берегу верных друзей и соратников, – негромко, так, чтобы его услышал только Бааль, обратился к нему Князь. Дружеский тон, добродушная ухмылка – и тот самый взгляд. Бааль уже видел его в тех случаях, о которых думал почти весь Совет в начале вечера, и о которых выжившие до сих пор не любили вспоминать, даже оставаясь в одиночестве. И что теперь – личный портал в абсолютное ничто, ожидающее каждого обитателя Веера после физической смерти? Высшие демоны жили очень долго, относительно многих рас почти вечно, но так и не удосужились за столько лет выдумать себе подходящих сказок про загробную жизнь любого толка. Особо отличившихся на ниве предательства членов Совета неизменно ждал приказ о переводе в одну из закрытых элитных психиатрических лечебниц в Бездне. Считалось, что если кто-то решился на государственную измену, то находится по умолчанию не в своём уме и должен быть отправлен на принудительное лечение. Стоило ли упоминать, что после попадания за ворота клиники обратно никто не выходил?
Те, кому повезло ещё меньше, сразу помещались в специальный отсек в катакомбах под Осенним, где коротали вечность в саркофагах, лишённые даже перспектив спокойного небытия. Пока тело сохранялось по всем правилам, не было никакой гарантии, что в крышку гроба в один прекрасный день не постучит тяжёлая княжеская длань. Покой после смерти нужно было заслужить. Темнейший очень любил пошучивать на эту тему, мол, я такой же как все, меня вполне можно предавать, все только этим и занимаются за спиной, дерзайте, мол. И навещать потом тех, кто воспринял эти шутки всерьёз, любил не меньше. Друзей, пусть даже бывших, он не забывал никогда.
– Ничего серьёзного, уверяю, – глухо отозвался Бааль, с трудом подавив дрожь в позвоночнике.
– Думаю, стоит отпустить тебя домой. Под надёжную… опеку любящей семьи. – Это прозвучало так, словно бы Темнейший размышлял вслух, а вовсе не беседовал с ним. – Кто знает, насколько опасным может оказаться пустячный с виду недуг. Дома и стены помогают, верно?
– Пожалуй. – В горле пересохло, а нарастающий шум в ушах странным образом напоминал мерный стук инструментов каменотёса. – С вашего позволения.
– Ступай.
Бааль поклонился и исчез из зала.
Глава 10, где полному торжеству справедливости препятствует княжеская забывчивость, а некоторым членам Совета приходится временно стать пролетариями
Глава 10, где полному торжеству справедливости препятствует княжеская забывчивость, а некоторым членам Совета приходится временно стать пролетариями
Отпустив Бааля, Темнейший по своему обыкновению застыл истуканом, смежив веки. Пока все остальные не последовали высочайшему примеру прямо в зале, Левиафан залпом допил портвейн и обратился к дремлющему государю:
— Ну что, верховный главнокомандующий, расходимся? Чтоб два раза не мотаться, могу дать краткий отчёт по своему ведомству: флот Империи на ходу, враги на дне, акватория чиста.
Вместо ответа Князь закурил и переместился в опустевшее кресло Бааля. Остатки ночной пирушки исчезли со стола, в воздухе разнёсся запах свежесваренного кофе, смешанный с ароматом какого-то особенно забористого княжеского курительного сбора. Кто-то чихнул, кто-то зашёлся кашлем, а Темнейший, оторвавшись от чашки, над которой поднималось вместо пара нечто, напомнившее всем собравшимся миниатюрную копию энергетических сполохов над Бездной, оглядел присутствующих.
— Кто-нибудь ещё хочет выступить?
Пока все в замешательстве пытались осмыслить плавный переход пьянки в рабочее заседание, мгновенно оживился притихший было Асмодей, чутко уловивший смену настроения патрона. Министр культуры успел незаметно вернуться в мужскую ипостась, разумеется, не забыв при этом приодеться поэффектней.
Он отставил в сторону коктейльный бокал, содержимое которого кокетливо помешивал веточкой жимолости, вынутой из петлицы, и извлёк из кармана камертон. По залу заседаний поплыл длинный мелодичный звон. Все, кто не просто устал от длительных возлияний пред монаршими очами, а мучился нешуточным похмельем, вздрогнули и страдальчески поморщились. Убедившись, что внимание сосредоточено на нём, Асмодей объявил:
— Размышляя о судьбах подрастающего поколения, я пришёл к выводу, что нашей молодёжи не хватает тонкости чувств и хорошего вкуса, — оратор выразительно посмотрел на Даджалла, всё ещё пребывающего в волчьей форме. У неё были существенные плюсы помимо очевидных: будучи полярным волком игнорировать шпильки было много проще. Громадный зверь зевнул во всю пасть и улёгся ещё более вольготно. – Потому я, с вашего позволения, подготовил проект, призванный исправить бедственное положение дел. Уроки куртуазности должны будут в подобающих условиях открывать юным умам…
— Детей строем в бордель водить? Асмодей, ты совсем охренел? – не выдержав, захохотал Азазель. Левиафан фыркнул, Маммона покачал головой, Молох странно хмыкнул, Хэм опустил голову, явно стараясь прикрыть растрёпанными длинными прядями ухмылку.
Астарот, всё ещё терзаемый не только желанием скормить гвардейским коням Малефа и графа, но и тяжелейшим похмельем, сдержанно кашлянул.
— Спешу напомнить драгоценному министру культуры, — сухим официальным тоном прервал он разгоравшееся веселье, — что, согласно Кодексам Адмира, государственные институты не имеют законного права вмешиваться в частную жизнь граждан до того момента, пока деяния граждан не представляют опасности для благополучия прочих достойных членов общества и никоим образом не угрожают существованию и процветанию государства. Также в означенных Кодексах содержится статья, недвусмысленно декларирующая право воспитывать собственное, взятое под опеку или усыновленное потомство до совершеннолетия, как полагают необходимым и достойным родители, опекуны или усыновители. Вмешательство государства в отношения этого рода допустимо и желательно лишь в тех исключительных случаях, если малолетним гражданам Адмира вследствие деятельности родителей, усыновителей или опекунов наносится несомненный и доказанный вред. Исключением являются случаи, когда нанесенный в процессе воспитания вред причиняется по здравом взвешенном размышлении и из благих побуждений для предотвращения более тяжкого, предположительно, летального вреда, к коему без вмешательства неизбежно привели бы самостоятельные действия воспитуемых несовершеннолетних.
Троица княжеских отпрысков со значением переглянулась и с не меньшим значением покосилась на венценосного папашу. Маклин, даже не сосредотачиваясь, — по-видимому, от княжеского угощения его способности резко обострились — уловил обрывки мыслей всех троих: интересно, мол, что же там в Кодексах называется вредом? «Что, усадить меня на Пиздеца было безвредной идеей? Жив-то остался после той конной прогулки, конечно, но вовсе не благодаря родительской заботе, а скорее, вопреки ей…» — ага, это рыжий. «Сейчас я, конечно, понимаю, что выпускать из зверинца волков и вести их охотиться на павлинов в дворцовом парке было не лучшей идеей. Тем более, что волки там – дички, а не собратья-оборотни. Но если не считать павлинов, которые не граждане и не государство, Бездна их побери, мы никого не тронули. Не обязательно было спускать шкуру хлыстом и запирать меня для острастки в вольер с тупыми дичками. Посиди, познакомься поближе, поболтай с новыми дружками…» — вот почему, оказывается, у нашего врио минобороны даже на гауптвахту никто не отправляется, проштрафившиеся или работать до упаду идут, или вылетают на все четыре стороны. «До сих пор любопытно, что там было про кровную магию в утянутом из кабинета гримуаре? Пары страниц не успел прочитать, а огрёб так, что две недели на брюхе спал», — ясен день, чего в докладных у этого красавца все архаичные формы стоят где надо и написаны как следует. Если он в юношеском возрасте искал в отцовском кабинете, чего бы на ночь почитать… талантливый парнишка, даже странно, что ещё жив.
«Талантливый парнишка» соизволил оторваться от дымящегося кофе, налитого в посудину, из которой впору было поить лошадей. Очевидно, решил отвлечься от воспоминаний о собственных неудобствах в узнаваемой фамильной манере — умножением чужих.
— Со всем уважением к многотысячелетнему опыту старшего коллеги, — подал голос Малефицио, – будучи ближе годами к целевой аудитории обсуждаемого проекта, хочу напомнить, что куртуазное просвещение в стране на данный момент не нуждается во вмешательстве Совета. Со времён юности уважаемого коллеги не произошло серьёзных изменений: сообразно своим потребностям молодые адмирцы прекрасно постигают эту культурную парадигму самостоятельно. Полагаю, господин врио мининдел, по роду своих музыкальных занятий теснее всех нас соприкасающийся с молодёжной аудиторией, мог бы сообщить старшему поколению немало доселе неизвестных подробностей…
Министр культуры обиженно поджал губы и снова воспользовался камертоном, но остановить общее веселье не смог бы и Пандемский симфонический оркестр. Тем более, что Князь не спешил призывать всех к порядку или иным образом оказывать поддержку своему любимцу.
«Интересно, насколько бессрочен отпуск бедняжки Бааля? Если вышел из зала прямо в вечность, то и детишек трогать смысла нет, без меня друг друга прикончат. А ну как опять всплывёт наш непотопляемый? Из всего выводка разве что парочку бы оставить, на развод. Темперамент у Эфора почти папашин, и конфет никаких не надо. Молох что-то тоже бледно выглядит, хотя этот зелёноватый оттенок ему к лицу. Оч-чень не помешал бы хоть самый пространный намёк, но сегодня кое-кто решил побыть омерзительно непроницаемым. Что ж, его право…» — холодный расчётливый голос без сомнения принадлежал Асмодею. Маклин поразился контрасту между мыслями и внешностью старого соратника. Не то чтобы он забыл, что собой представляют его товарищи, но сделал неутешительный вывод, что за прошедшие эоны они если и изменились, то лишь внешне. Судя по тому, как походя графу удалось прочитать происходящее, княжеский портвейн продолжал усиливать его природные способности. Приходилось напрягаться, чтобы хоть слегка приглушить остроту восприятия. Маклин отстранённо подумал, что если это не закончится в ближайшее время, ему гарантирована изрядная головная боль, и это в лучшем случае — бывало, прирожденные сильные менталисты, не успевшие или не сумевшие научиться управлять своим даром, сходили с ума.
— Я вижу, все вы устали. А некоторые даже уснули. – Темнейший наконец соизволил заговорить. – Тем не менее у нас остались вопросы, требующие внимания. Во-первых, моей младшей дочери пришло время найти себе супруга. Полагаю, оповестить о том, что Первый дом готов рассмотреть достойные кандидатуры, следует немедля, а соответствующие мероприятия назначить, к примеру, через полгода.
При известии о грядущей «ярмарке женихов» для любимой сестры заметно занервничал Хэмьен.
— Вы её-то собираетесь спрашивать, или как? – возмутился он. – Или перед фактом поставите?
Столь неожиданное проявление братских чувств не произвело на прочих членов Совета ни малейшего впечатления, разве что Малефицио ни с того ни с сего пристально воззрился на рыжего.
— Вот ты и прокололся, раймирский шпион, — с непроницаемой физиономией констатировал начальник СВРиБ.
Держать лицо Хэм не умел и в лучшие времена, не то что после бессонной ночи.
— Ты что несёшь? – возмутился он. — На тебя кофе всегда так дурно действует?
Столь бесцеремонное напоминание о провале на выборах вызвало у части Совета ехидные улыбки, но Малефа не задело даже по касательной. Невозмутимо констатировав: «Здесь – это тебе не там, господин шпион», он опять припал к кофе.
Вдоволь налюбовавшись на озадаченную физиономию Хэма, товарищи все же сжалились.
— Это по раймирским законам можно выдать замуж или женить по воле старших родственников. «Поскольку интересы державы неизменно являются приоритетом, злонамеренное пренебрежение оными свидетельствует о глубочайшем ментальном расстройстве», — процитировал свод законов Раймира Астарот, на феноменальную память которого даже похмелье, по всей видимости, не влияло. – У нас, да будет тебе известно, во всех городских советах не только нотариусы круглосуточно сидят, чтобы любой, кому в голову взбрело, мог немедля жениться, развестись или завещание составить. С ними менталисты дежурят, чтобы принцип свободы воли был соблюдён, и ни у кого не получилось под заклятием дочку замуж выдать или, скажем, нелюбимого дядюшку заставить имущество на себя переписать якобы по дядюшкину горячему желанию. Учи законы, мальчик, пригодится. – Прокурор закончил свою речь, приложив к виску высокий стакан с минеральной водой.
Хэм вздохнул. Ну вот, выставил себя полным идиотом, спасибо, папа, за портвейн и прочие… напитки. Принцип свободы воли действительно был одним из главных государственных фетишей Адмира. Настолько, что о непременной оговорке про то, что свобода касается лишь совершеннолетних и дееспособных, а также ограничивается сугубо личностью волеизъявителя и не должна вступать в явное противоречие со здравым смыслом и интересами прочих граждан, частенько пытались забыть. На примат свободы воли обожали, в частности, ссылаться чрезмерно активные подростки всех проживающих в Пандеме рас. Как врио министра иностранных дел Хэму уже приходилось заниматься насильственным возвращением подобного совершенно бестолкового, даже по меркам рыжего рок-кумира, молодняка с Перешейка или, того хуже, из Раймира, под родительское крыло.
— Всё именно так, как изложили досточтимые коллеги, — Асмодей мог служить молчаливым украшением интерьера только во время многочасовых княжеских речей. Но сейчас господин министр культуры говорил особенно громко, чётко, да ещё поворачивался так, чтобы все члены Совета могли в подробностях рассмотреть его наряд. Даджалл приподнял голову с подлокотника и навострил уши. От ушлого папашина соратника пахло какой-то странной магией, чем-то вроде «дальней слежки»... К сожалению, для того, чтобы разбираться с этим, следовало перекинуться, чего ему по понятным причинам не хотелось. Волк решил, что в зале полным-полно магов сильнее его, и, коль скоро никто из них не считает нужным вмешаться, значит, ничего необычного не происходит. – Предложить девице подходящего жениха может всякий владетельный дом, адмирский, раймирский и даже лазурский. Выбор останется за нею. Если, к примеру, я решу посвататься, и прекрасный «цветок Пандема» удостоит меня своей любовью, против нашего союза никто не посмеет возразить.
— Пока оная девица не осиротела, против её союза с кем-нибудь излишне одиозным найдётся кому возразить, — цинично прервал токование Асмодея главный прокурор. – Кодекс Адмира категорически запрещает препятствовать единению любящих сердец силой или магией, однако членам намеревающихся породниться семей позволено высказать свои доводы за или против предполагаемого союза. Также статья Кодекса, касающаяся информированности выбора, прямо поощряет всякого, кто располагает сведениями, делающими брак невозможным или нежелательным, донести их заблаговременно до обеих заинтересованных сторон.
Первым и привычным порывом Хэма было съездить по холёной роже новоявленного женишка, а вовремя победивший похмелье прокурор справился без рукоприкладства. Ранее Хэму не доводилось видеть «Глас закона» во всей силе и славе, но после сегодняшней демонстрации он проникся к Астароту искренним уважением.
Внезапно, словно прорываясь сквозь невидимые помехи, в зале возник Бааль. Голограмма была расплывчатой и нечёткой, хотя вполне позволяла заметить, что распластавшийся в очередном кресле господин премьер-министр натурально похож на полутруп. По контрасту с золотом парадного облачения бледность отливала зеленью, вцепившиеся в подлокотники, чтобы скрыть дрожь, руки казались иссохшими птичьими лапами.
Молох и Маммона смотрели на опального сотоварища с неподдельным ужасом.
— Второй дом готов принять участие в «ярмарке женихов» для невесты Первого дома, — проинформировал собравшихся Бааль, глядя, вопреки ожиданиям, не на Темнейшего, а на сидящего на углу стола Асмодея. Тот развел руками – дескать, это не ко мне – и кивнул в сторону Князя.
— Чрезмерное служебное рвение и без того вредно отразилось на твоём здоровье, — бесстрастно отозвался Темнейший. – Потому мы не стали тебя беспокоить в заслуженном отпуске.
Бааля трясло не столько от озноба, сколько от злости. Вернувшись домой, он принял все возможные меры, чтобы хоть как-то ослабить действие княжеского угощения, но к утру ему стало только хуже. Сынки тут же пронюхали, что отец занемог, и вились вокруг, как голодные стервятники. Впрочем, добивать пока не спешили, помощь пришла откуда не ждали. Эфору он доверять не начал, но сейчас было важно выиграть время любой ценой. Судя по виду союзников, они тоже страдали не от банального недосыпа и излишеств. Маммона ещё держится, а вот Молох трёт лоб так, словно у него прорезается третий глаз. И почему верноподданный граф выглядит как без пяти минут обитатель палаты в Бездне?
Резь в желудке, заглушаемая безоаровым порошком, снова напомнила о себе. За сотни лет размеренной сытой жизни Бааль напрочь отвык от физических страданий, что причиняло дополнительный дискомфорт.
— Перед уходом ты был совсем плох, — констатировал очевидное Князь. – Даже позабыл в зале своё кресло. Я пришлю его, когда мы закончим. А пока наслаждайся покоем, ты по-прежнему дурно выглядишь.
— Я готов служить Империи, — собравшись с силами, запротестовал Бааль, но владыка уже отвернулся от него и, словно что-то вспомнив, подошёл к Маммоне.
— К слову о предметах обстановки: в зале Славы не помешала бы парочка новых саркофагов. Разберись и составь смету, во что обойдётся лучшее из ныне доступного. Варианты дизайна можете обсудить с Асмодеем…
Дальнейшего Бааль уже не слышал – в ужасе утратив контроль над голограммой, опальный министр покинул зал Совета.
Темнейший возвёл глаза к потолку:
— Поздравляю, довели беднягу! Мёртвым работать готов, лишь бы на вас всё не оставлять. Довольны? Ждите теперь приказ о назначении врио. Каждый грёбаный раз я с вами тут торчать не намерен. Для особо экзальтированных поясню: этой фигуры нет в нынешнем составе Совета. Решение не обсуждается.
Все, кто хотел было что-то сказать, умолкли на полуслове. Князь продолжал двигаться вкруг стола, как и в начале вечера, со значением постукивая тростью.
— Далее. Я не отказался бы узнать, зачем в некоторых наших доблестных ведомствах такой большой штат, если всё можно решать проще? Сразу объявлять причиной любых разрушений, катаклизмов и прочей подобной хрени вашего государя. А потом разогнать всю набранную подбарханную шваль к ебене Бездне и самим подать в отставку на брудершафт.
Граф знал, что опасаться более всего надо, когда Князь становится до отвращения вежлив и любезен, а не когда разоряется, словно фельдфебель на плацу, но головная боль превращала звуки монаршей речи и постукивание трости по полу в заколачиваемые в голову гвозди. Он не выдержал и прижал ладони к вискам.
Трость с роковым набалдашником в руках Князя в очередной раз приземлилась на пол, издав странный звук. Маклин еле заметно поморщился. Малеф, до последнего предоставлявший возможность высказаться старшему коллеге, не стал более ждать:
— Для того, чтобы убедиться, что мой отец и повелитель является источником многих разрушений и катаклизмов, достаточно пролистать любой учебник истории. Что до хрени вашего, батюшка, авторства, так утром после пьянки я исключительно это в зеркале и вижу.
— Тяга к знаниям и самокритичность – полезные качества, — неприятно улыбнулся Князь. — Прилагается ли к ним трудолюбие – проверим. Сегодня же начнёте восстановительные работы и расчистку пострадавшей части дворцового парка. Совместными усилиями ваших контор. Раз уж ни предотвращать такие инциденты, ни даже выяснить причины не в состоянии, займётесь простым малоинтеллектуальным трудом. А я понаблюдаю, коль без моего контроля все как без пряников. Кстати, почему у нас столица контрабандой набита так, будто стражи границ и порталов резко потеряли квалификацию или чувство самосохранения? Через этот проходной двор нам на площадь Звезды того и гляди ядерный реактор притащат под видом забавного аттракциона.
Азазель меланхолично пожал плечами.
— Не изволь беспокоиться, государь, не притащат. Граница на замке.
— Следи, чтоб ключи от того замка по рукам не гуляли, – сердито проворчал Темнейший.
***
Требование привести в порядок разгромленную взрывом старую часть парка и восстановить стену силами вверенных им служб начальник Третьего отделения и руководитель СВРиБ восприняли на редкость спокойно. Что крылось за верноподданническим смирением, стало ясно, когда работы начались. Из окна княжеского кабинета открывался прекрасный вид: нанятые бригады строителей и пространственных магов работали в три смены, и в те же три смены в наскоро возведённом на парковой лужайке шатре и вокруг него с размахом отдыхал, выпивал и всячески морально разлагался весь штатный состав обеих организаций. Сюрреализма изрядно добавлял факт, что зачинщики этого безобразия были наряжены, как обычные рабочие, да и все приглашённые покутить являлись в импровизированных рабочих робах. Особый ажиотаж на территории вызвала компания девиц, пожаловавших на этот многодневный хэппенинг в строительных касках и с табличками «Не влезай – убьет!» на стратегически важных местах организма. Более на красотках не было ничего, посему какое из ведомств осчастливило начальство этаким цветником, осталось неизвестным.
Приглашённые менялись, а граф Маклин с Малефицио, очевидно, решили пожертвовать не только немалыми деньгами, но и собственным здоровьем. Драгоценный тиран и деспот имел возможность наблюдать за тем, как скрупулезно исполняются его приказы: спевшиеся негодяи не покидали парк и даже отсыпаться отправлялись посменно. В очередной раз выглянув в окно, Темнейший не отказал себе в удовольствии: притащенная с какой-то из наиболее прогрессивных Пластин строительная техника, достававшая всех в округе своим рёвом, бесславно заглохла и отказалась заводиться, невзирая ни на какие ухищрения, магические или механические. Прорабы-любители посовещались и вызвали ещё несколько бригад, а заодно пополнили запасы изрядной партией вина и разнообразных закусок из популярного дорогого ресторана в центре Пандема. Без очередной весёлой компании предпочли, впрочем, обойтись.
— Маги говорят, примерно сутки – и готово, — Малеф вошёл в шатёр, оставляя на устилавшем его ковре грязные следы, и повалился в кресло, наглым образом, чтобы не тратить время и силы на материализацию достойной обстановки, утащенное из Осеннего. Маклин, возлежавший на нагромождении ковров, шкур и подушек рядом с небрежно сервированным низким столиком, ухмыльнулся:
— Похоже, раньше закончится стройка, а не терпение вашего дражайшего батюшки, так что у меня появляются шансы всё-таки выиграть сто шеолов.
— Стройка ещё идет, — возразил Малеф. – Возможно, мне не придется умирать в нищете, — покинув кресло, он уселся рядом с Маклином и потянулся за ломтём ростбифа. – Вино осталось? Или стоит потихоньку наведаться в дворцовые погреба?
— На пару дней должно хватить, — в парке, в отличие от дворца, магия всё же действовала, так что за бутылками, охлаждавшимися в углу шатра, не пришлось даже идти.
Однако наполнить бокалы не удалось – точнее, удалось, но совершенно не тем, чем планировалось. Когда из бутылки потекла чистейшая ключевая вода, а в освободившемся кресле материализовалась знакомая фигура, пришлось вскочить и церемонно поклониться.
Небрежным кивком Темнейший ответил на поклон. В следующий момент в Малефа с такой силой полетел тяжёлый бархатный кошель, что парень предпочёл увернуться, а не ловить этот снаряд. Судя по тому, что, приземлившись на стол, стянутый шнуром мешок расколол доску пополам, интуиция княжеского сыночка не подвела.
– Забирай выигрыш и катись отсюда, — брюзгливо процедил Князь. Малефицио покосился на графа. Тот едва заметно прикрыл веки, давая понять, что тоже предпочёл бы обойтись без свидетелей. Начальник СВРиБ без лишних проволочек подобрал деньги и исчез в портале.
— Свои долги я обычно плачу сам, — Маклин спокойно материализовал на обломке стола несколько аккуратно завёрнутых в кожу столбиков золотых и, проверив, чтобы количество сошлось, преподнёс этот натюрморт Темнейшему.
Тот, не прикасаясь к деревяшке, подвесил её в воздухе и криво усмехнулся.
— Я тоже. Хоть и не всегда вовремя, признаю. Предлагаю считать твоё участие в стройке законченным, а деньги — частью выкупа за то, что всё ещё находится в твоём доме, но по праву принадлежит мне.
Граф ехидно улыбнулся.
— Уже не только тебе. — Спокойно глядя в блестящие, словно обсидиан, глаза вождя и соратника, он продолжил: — Пригласить Астарота, чтобы объяснил?
Князь медленно, словно через силу, качнул головой. Он превосходно знал, куда клонит Маклин: забирать ребёнка по древнему обычаю следовало до того, как его покажут матери.
— Посему изволь, как положено, договариваться не со мной, а с графиней. Как она решит, так тому и быть.
Мрачная тень на челе дражайшего повелителя недвусмысленно свидетельствовала: краткого романа с прекрасной Элизой Князю хватило, чтобы оценить непрошибаемое упрямство, присущее ей в той же мере, что легкомыслие и вполне простительная для светской дамы любовь к роскоши.
— Разрешите идти? – дежурно поинтересовался Маклин и, не дожидаясь высочайшего ответа, шагнул в портал. Рабочий кабинет – подходящее место, чтобы переждать грядущие пертурбации – выступать арбитром при выяснении отношений между супругой и старым приятелем, да и просто присутствовать при сём казалось ему глупым. «Как делали без меня, так пусть и делят», — устроившись за столом, граф с тоской посмотрел на накопившиеся бумаги. Несмотря на то, что всё Третье неделю посменно прохлаждалось в парке, на количестве докладных, писем и прочего это почему-то не отразилось.
Некоторые вещи не меняются никогда.
- #His Fuckernal Majesty
- #бытовой алкоголизм
- #наркологический диспансер
- #в мире животных
- #ах, какая женщина!
- #всё это рок-н-ролл
- #дипломатия
- #каннибализм: весело и вкусно
- #массовые беспорядки
- #мимикрия и маскировка
- #мир криминала
- #неожиданные встречи
- #позвоните родителям
- #политика
- #прикладная педагогика
- #примитивные религиозные культы
- #разговоры
- #секс по телефону и без
- #сложные семейные отношения
- #сплетни
- #так сказать сатана так сказать страдает
Jack of Shadows, блог «Pandemonium»
Глава 10, где полному торжеству справедливости препятствует княжеская забывчивость, а некоторым членам Совета приходится временно стать пролетариями
Отпустив Бааля, Темнейший, по своему обыкновению, застыл истуканом, смежив веки. Пока все остальные не последовали высочайшему примеру прямо в зале, Левиафан залпом допил портвейн и обратился к задремавшему государю:
— Ну что, верховный главнокомандующий, расходимся? Чтоб два раза не мотаться, могу дать краткий отчёт по своему ведомству: флот Империи на ходу, враги на дне, акватория чиста.
Вместо ответа Князь закурил и переместился в опустевшее кресло Бааля. Остатки ночной пирушки исчезли со стола, в воздухе разнёсся запах свежесваренного кофе, смешанный с ароматом какого-то особенно забористого княжеского курительного сбора. Кто-то чихнул, кто-то зашёлся кашлем, а Темнейший, оторвавшись от чашки, над которой поднималось вместо пара нечто, напомнившее всем собравшимся миниатюрную копию энергетических сполохов над Бездной, оглядел присутствующих.
— Кто-нибудь ещё хочет выступить?— Кто-нибудь ещё хочет выступить?
Пока все в замешательстве пытались осмыслить плавный переход пьянки в рабочее заседание, мгновенно оживился притихший было Асмодей, чутко уловивший смену настроения патрона. Министр культуры успел незаметно вернуться в мужскую ипостась, разумеется, не забыв при этом облачиться в очередной экстравагантный наряд.
Он отставил в сторону коктейльный бокал, содержимое которого кокетливо помешивал веточкой жимолости, вынутой из петлицы, и извлёк из кармана камертон. По залу заседаний поплыл длинный мелодичный звон. Все, кто не просто устал от длительных возлияний пред монаршими очами, а мучился нешуточным похмельем, вздрогнули и страдальчески поморщились. Убедившись, что всё внимание сосредоточено на нём, Асмодей объявил:
— Размышляя о судьбах подрастающего поколения, я пришёл к выводу, что нашей молодёжи не хватает тонкости чувств и хорошего вкуса, — оратор выразительно посмотрел на Даджалла, всё ещё пребывающего в волчьей форме. У неё были существенные плюсы помимо очевидных: будучи полярным волком игнорировать шпильки коллеги было много проще. Громадный зверь зевнул во всю пасть и улёгся поудобнее. – Потому я, с вашего позволения, подготовил проект, призванный исправить бедственное положение дел. Уроки куртуазности должны будут в подобающих условиях открывать юным умам…
— Детей строем в бордель водить? Асмодей, ты совсем охренел? – не выдержав, захохотал Азазель. Левиафан фыркнул, Маммона покачал головой, Молох странно хмыкнул, Хэм опустил голову, явно стараясь прикрыть растрёпанными длинными прядями ухмылку.
Астарот, явно терзаемый не только желанием скормить гвардейским коням Малефа и графа, но и тяжелейшим похмельем, сдержанно кашлянул.
— Спешу напомнить драгоценному министру культуры, — сухим официальным тоном прервал он разгоравшееся веселье, — что, согласно Кодексам Адмира, государственные институты не имеют законного права вмешиваться в частную жизнь граждан до того момента, пока деяния граждан не представляют опасности для благополучия прочих достойных членов общества и никоим образом не угрожают существованию и процветанию государства. Также в означенных Кодексах содержится статья, недвусмысленно декларирующая право воспитывать собственное, взятое под опеку или усыновленное потомство до совершеннолетия, как полагают необходимым и достойным родители, опекуны или усыновители. Вмешательство государства в отношения этого рода допустимо и желательно лишь в тех исключительных случаях, если малолетним гражданам Адмира вследствие деятельности родителей, усыновителей или опекунов наносится несомненный и доказанный вред. Исключением являются случаи, когда нанесенный в процессе воспитания вред причиняется по здравом взвешенном размышлении и из благих побуждений для предотвращения более тяжкого, предположительно, летального вреда, к коему без вмешательства неизбежно привели бы самостоятельные действия воспитуемых несовершеннолетних.
Троица княжеских отпрысков со значением переглянулась и с не меньшим значением покосилась на венценосного папашу. Маклин, даже не сосредотачиваясь, — по-видимому, от княжеского угощения его способности резко обострились — уловил обрывки мыслей всех троих: интересно, мол, что же там в этих Кодексах называется вредом? «Что, усадить меня на Пиздеца было безвредной идеей? Жив-то остался после той конной прогулки, конечно, но вовсе не благодаря родительской заботе, а скорее, вопреки ей…» — ага, это рыжий. «Сейчас я, конечно, понимаю, что выпускать из зверинца волков и вести их охотиться на павлинов в дворцовом парке было не лучшей идеей. Тем более, что волки там – дички, а не собратья-оборотни. Но если не считать павлинов, которые не граждане и не государство, Бездна их побери, мы никого не тронули. Не обязательно было спускать шкуру хлыстом и запирать меня для острастки в вольер с тупыми дичками. Посиди, познакомься поближе, поболтай с новыми дружками…» — вот почему, оказывается, у нашего врио минобороны даже на гауптвахту никто не отправляется, проштрафившиеся или работать до упаду идут, или вылетают на все четыре стороны. «До сих пор любопытно, что там было про кровную магию в утянутом из кабинета гримуаре? Пары страниц не успел прочитать, а огрёб так, что две недели на брюхе спал», — ясен день, чего в докладных у этого красавца все архаичные формы стоят где надо и написаны как следует. Если он в юношеском возрасте искал в отцовском кабинете, чего бы на ночь почитать… талантливый парнишка, даже странно, что все ещё жив.
«Талантливый парнишка» соизволил оторваться от дымящегося кофе, налитого в посудину, из которой впору было поить лошадей. Очевидно, решил отвлечься от воспоминаний о собственных неудобствах в узнаваемой фамильной манере — умножением чужих.
— Со всем уважением к многотысячелетнему опыту старшего коллеги, — подал голос Малефицио, – будучи ближе годами к целевой аудитории обсуждаемого проекта, хочу напомнить, что куртуазное просвещение в стране на данный момент не нуждается во вмешательстве Совета. Со времён юности уважаемого коллеги не произошло серьёзных изменений: сообразно своим потребностям молодые адмирцы прекрасно постигают эту культурную парадигму самостоятельно. Полагаю, господин врио мининдел, по роду своих музыкальных занятий теснее всех нас соприкасающийся с молодёжной аудиторией, мог бы сообщить старшему поколению немало доселе неизвестных подробностей…
Министр культуры обиженно поджал губы и снова воспользовался камертоном, но остановить общее веселье не смог бы и Пандемский симфонический оркестр. Тем более, что Князь не спешил призывать всех к порядку или иным образом оказывать поддержку своему любимцу.
«Интересно, насколько бессрочен отпуск бедняжки Бааля? Если вышел из зала прямо в вечность, то и детишек трогать смысла нет, без меня друг друга прикончат. А ну как опять всплывёт наш непотопляемый? Из всего выводка разве что парочку бы оставить, на развод. Темперамент у Эфора почти папашин, и конфет никаких не надо. Молох что-то тоже бледно выглядит, хотя этот зелёноватый оттенок ему к лицу. Оч-чень не помешал бы хоть самый пространный намёк, но сегодня кое-кто решил побыть омерзительно непроницаемым. Что ж, его право…» — холодный расчётливый голос без сомнения принадлежал Асмодею. Маклин поразился контрасту между мыслями и внешностью старого соратника. Не то чтобы он забыл, что представляют его товарищи, но сделал неутешительный вывод, что за прошедшие эоны они если и изменились, то лишь внешне. Судя по тому, как походя графу удалось прочитать происходящее, княжеский портвейн продолжал усиливать его природные способности менталиста. Приходилось напрягаться, чтобы хоть слегка приглушить остроту восприятия. Маклин отстранённо подумал, что если это не закончится в ближайшее время, ему гарантирована изрядная головная боль, и это в лучшем случае — бывало, прирожденные сильные менталисты, не успевшие или не сумевшие научиться управлять своим даром, сходили с ума.
— Я вижу, все вы устали. А некоторые даже уснули. – Темнейший наконец соизволил заговорить. – Тем не менее у нас остались вопросы, требующие внимания. Во-первых, моей младшей дочери пришло время найти себе супруга. Полагаю, оповестить о том, что Первый дом готов рассмотреть достойные кандидатуры, следует немедля, а соответствующие мероприятия назначить, к примеру, через полгода.
При известии о грядущей «ярмарке женихов» для любимой сестры неожиданно занервничал Хэмьен.
— Вы её-то собираетесь спрашивать, или как? – возмутился он. – Или перед фактом поставите?
Столь неожиданное проявление братских чувств не произвело на прочих членов Совета ни малейшего впечатления, разве что Малефицио ни с того ни с сего пристально воззрился на рыжего.
— Вот ты и прокололся, раймирский шпион, — с непроницаемой физиономией констатировал начальник СВРиБ.
Держать лицо Хэм не умел и в лучшие времена, не то что после бессонной ночи.
— Ты что несёшь? – возмутился он. — На тебя кофе всегда так дурно действует?
Столь бесцеремонное напоминание о провале на выборах вызвало у части Совета ехидные улыбки, но Малефа не задело даже по касательной. Невозмутимо констатировав: «Здесь – это тебе не там, господин шпион», он опять припал к кофе.
Вдоволь налюбовавшись на озадаченную физиономию Хэма, старшие товарищи все же сжалились.
— Это по раймирским законам можно выдать замуж или женить по воле старших родственников. «Поскольку интересы державы неизменно являются приоритетом, злонамеренное пренебрежение оными свидетельствует о глубочайшем ментальном расстройстве», — процитировал свод законов Раймира Астарот, на феноменальную память которого даже похмелье, по всей видимости, не влияло. – У нас, да будет тебе известно, во всех городских советах не только нотариусы круглосуточно сидят, чтобы любой, кому в голову взбрело, мог немедля жениться, развестись или завещание составить. С ними менталисты дежурят, чтобы принцип свободы воли был соблюден, и ни у кого не получилось под заклятием дочку замуж выдать или, скажем, нелюбимого дядюшку заставить имущество на себя переписать якобы по дядюшкину горячему желанию. Учи законы, мальчик, пригодится. – Прокурор закончил свою речь, приложив к виску высокий стакан с минеральной водой.
Хэм вздохнул. Ну вот, выставил себя полным идиотом, спасибо, папа, за портвейн и прочие… напитки. Принцип свободы воли действительно был одним из главных государственных фетишей Адмира. Настолько, что о непременной оговорке про то, что свобода касается лишь совершеннолетних и дееспособных, а также ограничивается сугубо личностью волеизъявителя и не должна вступать в явное противоречие со здравым смыслом и интересами прочих граждан, частенько пытались забыть. На примат свободы воли обожали, в частности, ссылаться чрезмерно активные подростки всех проживающих в Пандеме рас. Как врио министра иностранных дел Хэму уже приходилось заниматься насильственным возвращением подобного совершенно бестолкового, даже по меркам рыжего рок-кумира, молодняка с Перешейка или, того хуже, из Раймира, под родительское крыло.
— Всё именно так, как изложили досточтимые коллеги, — Асмодей мог служить молчаливым украшением интерьера только во время многочасовых княжеских речей. Но сейчас господин министр культуры говорил особенно громко, чётко, да ещё поворачивался так, чтобы все члены Совета могли в подробностях рассмотреть его наряд. Даджалл приподнял голову с подлокотника и навострил уши. От ушлого папашина соратника пахло какой-то странной магией, чем-то вроде «дальней слежки»... К сожалению, для того, чтобы разбираться с этим, следовало перекинуться, чего ему по понятным причинам не хотелось. Волк решил, что в зале полным-полно магов сильнее его, и, коль скоро никто из них не считает нужным вмешаться, значит, ничего необычного не происходит. – Предложить девице подходящего жениха может всякий владетельный дом, адмирский, раймирский и даже лазурский. Выбор останется за нею. Если, к примеру, я решу посвататься, и прекрасный «цветок Пандема» удостоит меня своей любовью, против нашего союза никто не посмеет возразить.
— Пока оная девица не осиротела, против её союза с кем-нибудь излишне одиозным найдётся кому возразить, — цинично прервал токование Асмодея главный прокурор. – Кодекс Адмира категорически запрещает препятствовать единению любящих сердец силой или магией, однако членам намеревающихся породниться семей позволено высказать свои доводы за или против предполагаемого союза. Также статья Кодекса, касающаяся информированности выбора, прямо поощряет всякого, кто располагает сведениями, делающими брак невозможным или нежелательным, донести их заблаговременно до обеих заинтересованных сторон.
Первым и привычным порывом Хэма было съездить по холёной роже новоявленного женишка, но вовремя победивший похмелье прокурор справился без рукоприкладства. Ранее Хэму не доводилось видеть «Глас закона» во всей силе и славе, но после сегодняшней демонстрации он проникся к Астароту искренним уважением.
Внезапно, словно прорываясь сквозь невидимые помехи, в зале возник Бааль. Голограмма была расплывчатой и нечёткой, но вполне позволяла заметить, что распластавшийся в очередном кресле господин премьер-министр натурально похож на полутруп. По контрасту с золотом парадного облачения бледность отливала зеленью, вцепившиеся в подлокотники, чтобы скрыть дрожь, руки казались иссохшими птичьими лапами.
Молох и Маммона смотрели на опального сотоварища с неподдельным ужасом.
— Второй дом готов принять участие в «ярмарке женихов» для невесты Первого дома, — официальным тоном проинформировал собравшихся Бааль, глядя, вопреки ожиданиям, не на Темнейшего, а на сидящего на углу стола Асмодея. Тот развел руками – дескать, это не ко мне – и кивнул в сторону Князя.
— Чрезмерное служебное рвение и без того вредно отразилось на твоём здоровье, — равнодушно отозвался Темнейший. – Потому мы не стали тебя беспокоить в заслуженном отпуске.
Бааля трясло не столько от озноба, сколько от злости. Вернувшись домой он принял все возможные меры, чтобы хотя бы ослабить действие княжеского угощения, но к утру ему стало только хуже. Сынки тут же пронюхали, что отец занемог, и вились вокруг, как голодные стервятники. Впрочем, добивать пока не спешили, помощь пришла, откуда не ждали. Эфору он доверять не начал, но сейчас было важно выиграть время любой ценой. Судя по виду союзников, они тоже страдали не от банального недосыпа и излишеств. Маммона ещё ничего, а вот Молох трёт лоб так, словно у него третий глаз режется. И почему верноподданный граф выглядит как без пяти минут обитатель палаты в Бездне?
Резь в желудке, заглушённая безоаровым порошком, снова напомнила о себе. За сотни лет размеренной сытой жизни Бааль напрочь отвык от физических страданий, что причиняло дополнительный дискомфорт.
— Перед уходом ты был совсем плох — констатировал очевидное Князь. – Даже позабыл в зале своё кресло. Я пришлю его, когда мы закончим. А пока наслаждайся покоем, ты дурно выглядишь.
— Я готов служить Империи, — собравшись с силами, запротестовал Бааль, но владыка уже отвернулся от него и, словно что-то вспомнив, подошёл к Маммоне.
— К слову о предметах обстановки: в зале Славы не помешала бы парочка новых саркофагов. Разберись и составь смету, во что обойдется лучший из ныне доступных вариантов, дизайн можете обсудить с Асмодеем…
Дальнейшего Бааль уже не слышал – в ужасе утратив контроль над голограммой, опальный министр покинул зал Совета.
Темнейший возвёл глаза к потолку:
— Поздравляю, довели беднягу! Мёртвым работать готов, лишь бы на вас всё не оставлять. Довольны? Ждите теперь приказ о назначении врио. Каждый грёбаный Совет я с вами высиживать не намерен. Для особо экзальтированных поясню: этой кандидатуры в нынешнем составе Совета нет. Решение не обсуждается.
Все, кто хотел было что-то сказать, умолкли на полуслове. Князь всё так же продолжал двигаться вкруг стола, как и в начале вечера, постукивая тростью.
— Далее. Я не отказался бы узнать, зачем в некоторых наших доблестных ведомствах такой большой штат, если всё можно решать проще? Сразу объявлять причиной любых разрушений, катаклизмов и прочей подобной хрени вашего государя. А потом разогнать всю вашу подбарханную шваль к ебене Бездне и самим подать в отставку на брудершафт.
Граф знал, что опасаться более всего надо, когда Князь становится до отвращения вежлив и любезен, а не когда разоряется, словно фельдфебель на плацу, но головная боль превращала звуки монаршей речи и постукивание трости по полу в заколачиваемые в голову гвозди. Он не выдержал и прижал ладони к вискам.
Трость с роковым набалдашником в руках Князя в очередной раз приземлилась на пол, издав странный звук. Маклин еле заметно поморщился. Малеф, до последнего предоставлявший возможность высказаться старшему коллеге, не выдержал:
— Для того, чтобы убедиться, что мой отец и повелитель является источником многих разрушений и катаклизмов, достаточно пролистать любой учебник истории. Что до хрени вашего, батюшка, авторства, так утром после пьянки я исключительно это в зеркале и вижу.
— Тяга к знаниям и самокритичность – полезные качества, — неприятно улыбнулся Князь. — Прилагается ли к ним трудолюбие – проверим. Сегодня же вы оба начнёте восстановительные работы и расчистку пострадавшей части дворцового парка. Совместными усилиями ваших контор. Раз уж ни предотвращать такие инциденты, ни даже выяснить причины не в состоянии, займётесь простым малоинтеллектуальным трудом. А я понаблюдаю, коль без моего контроля все как без пряников. Кстати, почему у нас столица контрабандой набита так, будто стражи границ и порталов резко потеряли квалификацию или чувство самосохранения? Через этот проходной двор нам на площадь Звезды того и гляди ядерный реактор притащат под видом забавного аттракциона.
Азазель меланхолично пожал плечами.
— Не изволь беспокоиться, государь, не притащат. Граница на замке.
— Следи, чтоб ключи от того замка по рукам не гуляли, – сердито проворчал Темнейший.
***
Требование привести в порядок разгромленную взрывом старую часть парка и восстановить стену силами вверенных им служб начальник Третьего отделения и руководитель СВРиБ восприняли на редкость спокойно. Что крылось за верноподданническим смирением, стало ясно, когда работы начались. Из окна княжеского кабинета открывался прекрасный вид: нанятые бригады строителей и пространственных магов работали в три смены, и в те же три смены в наскоро возведённом на парковой лужайке шатре и вокруг него с размахом отдыхал, выпивал и всячески морально разлагался весь штатный состав обеих организаций. Сюрреализма изрядно добавлял факт, что зачинщики этого безобразия были наряжены, как обычные рабочие, да и все приглашённые покутить являлись в импровизированных строительных робах. Особый ажиотаж на стройплощадке вызвала компания девиц, явившихся на этот многодневный хэппенинг в строительных касках и с табличками «Не влезай – убьет!» на стратегически важных местах организма. Более на красотках не было ничего, посему какое из ведомств осчастливило начальство этаким цветником, осталось неизвестным.
Приглашённые менялись, а граф Маклин с Малефицио, очевидно, решили пожертвовать не только немалыми деньгами, но и собственным здоровьем. Драгоценный тиран и деспот имел возможность наблюдать за тем, как скрупулезно исполняются его приказы: спевшиеся негодяи не покидали парк и даже отсыпаться отправлялись по очереди. В очередной раз выглянув в окно, Темнейший не отказал себе в удовольствии: притащенная с какой-то из наиболее прогрессивных Пластин строительная техника, уже два дня достававшая всех в округе своим рёвом, бесславно заглохла и отказалась заводиться, невзирая ни на какие ухищрения, магические или механические. Прорабы-любители посовещались и вызвали ещё несколько строительных бригад, а заодно пополнили запасы изрядной партией вина и разнообразных закусок из популярного дорогого ресторана в центре Пандема. Без очередной весёлой компании предпочли, впрочем, обойтись.
— Маги говорят, ещё примерно сутки – и готово, — Малеф вошёл в шатер, оставляя на устилавшем его ковре грязные следы, и повалился в кресло, наглым образом, чтобы не тратить время и силы на материализацию достойной обстановки, утащенное из Осеннего. Маклин, возлежавший на нагромождении ковров, шкур и подушек рядом с небрежно сервированным низким столиком, ухмыльнулся:
— Похоже, раньше закончится стройка, а не терпение вашего дражайшего батюшки, так что у меня появляются шансы всё-таки выиграть сто шеолов.
— Стройка ещё идет, — возразил Малеф. – Возможно, мне не придется умирать в нищете, — покинув кресло, он уселся рядом с Маклином и потянулся за ломтём ростбифа. – Вино осталось или стоит потихоньку наведаться в дворцовые погреба?
— На пару дней должно хватить, — в парке, в отличие от дворца, магия всё же действовала, так что за бутылками, охлаждавшимися в углу шатра, не пришлось даже идти.
Однако наполнить бокалы не удалось – точнее, удалось, но совершенно не тем, чем планировалось. Когда из бутылки потекла чистейшая ключевая вода, а в покинутом Малефом кресле материализовалась знакомая фигура, пришлось вскочить и церемонно поклониться.
Небрежным кивком Темнейший ответил на поклон. В следующий момент в Малефа с такой силой полетел тяжёлый бархатный кошель, что парень предпочёл увернуться, а не ловить этот снаряд. Судя по тому, что, приземлившись на стол, стянутый шнуром мешок расколол доску пополам, интуиция княжеского сыночка не подвела. – Забирай выигрыш и катись отсюда, — брюзгливо проговорил Князь. Малефицио покосился на графа. Тот едва заметно прикрыл веки, давая понять, что тоже предпочёл бы остаться без свидетелей. Начальник СВРиБ без лишних проволочек подобрал деньги и исчез в портале.
— Свои долги я обычно плачу сам, — Маклин спокойно материализовал на обломке стола несколько аккуратно завёрнутых в кожу столбиков золотых и, проверив, чтобы количество сошлось, преподнёс этот натюрморт Темнейшему.
Тот, не прикасаясь к деревяшке, подвесил её в воздухе и криво усмехнулся.
— Я тоже. Хоть и не всегда вовремя, признаю. Предлагаю считать твоё участие в стройке законченным, а деньги — частью выкупа за то, что всё ещё находится в твоём доме, но по праву принадлежит мне.
Граф ехидно улыбнулся.
— Уже не только тебе, — и, спокойно глядя в блестящие, словно обсидиан, глаза вождя и соратника, продолжил. — Пригласить Астарота, чтобы объяснил?
Князь медленно, словно через силу, качнул головой. Он превосходно знал, куда клонит Маклин: забирать ребёнка, по древнему обычаю, следовало до того, как его покажут матери.
— Посему изволь, как положено, договариваться не со мной, а с графиней. Как она решит, так тому и быть.
Мрачная тень на челе дражайшего повелителя недвусмысленно свидетельствовала о том, что краткого романа с прекрасной Элизой Князю хватило, чтобы оценить непрошибаемое упрямство, присущее ей в той же мере, что легкомыслие и вполне простительная для светской дамы любовь к роскоши.
— Разрешите идти? – дежурно поинтересовался Маклин и, не дожидаясь высочайшего ответа, шагнул в портал. Рабочий кабинет – подходящее место, чтобы переждать грядущие пертурбации – выступать арбитром при выяснении отношений между супругой и старым приятелем, да и просто присутствовать при сём казалось ему глупым. «Как делали без меня, так пусть и делят», — устроившись за столом, граф с тоской посмотрел на накопившиеся бумаги. Несмотря на то, что всё Третье неделю посменно прохлаждалось в парке, на количестве докладных, писем и прочего это почему-то не отразилось.
Некоторые вещи не меняются никогда.
— Ну что, верховный главнокомандующий, расходимся? Чтоб два раза не мотаться, могу дать краткий отчёт по своему ведомству: флот Империи на ходу, враги на дне, акватория чиста.
Вместо ответа Князь закурил и переместился в опустевшее кресло Бааля. Остатки ночной пирушки исчезли со стола, в воздухе разнёсся запах свежесваренного кофе, смешанный с ароматом какого-то особенно забористого княжеского курительного сбора. Кто-то чихнул, кто-то зашёлся кашлем, а Темнейший, оторвавшись от чашки, над которой поднималось вместо пара нечто, напомнившее всем собравшимся миниатюрную копию энергетических сполохов над Бездной, оглядел присутствующих.
— Кто-нибудь ещё хочет выступить?— Кто-нибудь ещё хочет выступить?
Пока все в замешательстве пытались осмыслить плавный переход пьянки в рабочее заседание, мгновенно оживился притихший было Асмодей, чутко уловивший смену настроения патрона. Министр культуры успел незаметно вернуться в мужскую ипостась, разумеется, не забыв при этом облачиться в очередной экстравагантный наряд.
Он отставил в сторону коктейльный бокал, содержимое которого кокетливо помешивал веточкой жимолости, вынутой из петлицы, и извлёк из кармана камертон. По залу заседаний поплыл длинный мелодичный звон. Все, кто не просто устал от длительных возлияний пред монаршими очами, а мучился нешуточным похмельем, вздрогнули и страдальчески поморщились. Убедившись, что всё внимание сосредоточено на нём, Асмодей объявил:
— Размышляя о судьбах подрастающего поколения, я пришёл к выводу, что нашей молодёжи не хватает тонкости чувств и хорошего вкуса, — оратор выразительно посмотрел на Даджалла, всё ещё пребывающего в волчьей форме. У неё были существенные плюсы помимо очевидных: будучи полярным волком игнорировать шпильки коллеги было много проще. Громадный зверь зевнул во всю пасть и улёгся поудобнее. – Потому я, с вашего позволения, подготовил проект, призванный исправить бедственное положение дел. Уроки куртуазности должны будут в подобающих условиях открывать юным умам…
— Детей строем в бордель водить? Асмодей, ты совсем охренел? – не выдержав, захохотал Азазель. Левиафан фыркнул, Маммона покачал головой, Молох странно хмыкнул, Хэм опустил голову, явно стараясь прикрыть растрёпанными длинными прядями ухмылку.
Астарот, явно терзаемый не только желанием скормить гвардейским коням Малефа и графа, но и тяжелейшим похмельем, сдержанно кашлянул.
— Спешу напомнить драгоценному министру культуры, — сухим официальным тоном прервал он разгоравшееся веселье, — что, согласно Кодексам Адмира, государственные институты не имеют законного права вмешиваться в частную жизнь граждан до того момента, пока деяния граждан не представляют опасности для благополучия прочих достойных членов общества и никоим образом не угрожают существованию и процветанию государства. Также в означенных Кодексах содержится статья, недвусмысленно декларирующая право воспитывать собственное, взятое под опеку или усыновленное потомство до совершеннолетия, как полагают необходимым и достойным родители, опекуны или усыновители. Вмешательство государства в отношения этого рода допустимо и желательно лишь в тех исключительных случаях, если малолетним гражданам Адмира вследствие деятельности родителей, усыновителей или опекунов наносится несомненный и доказанный вред. Исключением являются случаи, когда нанесенный в процессе воспитания вред причиняется по здравом взвешенном размышлении и из благих побуждений для предотвращения более тяжкого, предположительно, летального вреда, к коему без вмешательства неизбежно привели бы самостоятельные действия воспитуемых несовершеннолетних.
Троица княжеских отпрысков со значением переглянулась и с не меньшим значением покосилась на венценосного папашу. Маклин, даже не сосредотачиваясь, — по-видимому, от княжеского угощения его способности резко обострились — уловил обрывки мыслей всех троих: интересно, мол, что же там в этих Кодексах называется вредом? «Что, усадить меня на Пиздеца было безвредной идеей? Жив-то остался после той конной прогулки, конечно, но вовсе не благодаря родительской заботе, а скорее, вопреки ей…» — ага, это рыжий. «Сейчас я, конечно, понимаю, что выпускать из зверинца волков и вести их охотиться на павлинов в дворцовом парке было не лучшей идеей. Тем более, что волки там – дички, а не собратья-оборотни. Но если не считать павлинов, которые не граждане и не государство, Бездна их побери, мы никого не тронули. Не обязательно было спускать шкуру хлыстом и запирать меня для острастки в вольер с тупыми дичками. Посиди, познакомься поближе, поболтай с новыми дружками…» — вот почему, оказывается, у нашего врио минобороны даже на гауптвахту никто не отправляется, проштрафившиеся или работать до упаду идут, или вылетают на все четыре стороны. «До сих пор любопытно, что там было про кровную магию в утянутом из кабинета гримуаре? Пары страниц не успел прочитать, а огрёб так, что две недели на брюхе спал», — ясен день, чего в докладных у этого красавца все архаичные формы стоят где надо и написаны как следует. Если он в юношеском возрасте искал в отцовском кабинете, чего бы на ночь почитать… талантливый парнишка, даже странно, что все ещё жив.
«Талантливый парнишка» соизволил оторваться от дымящегося кофе, налитого в посудину, из которой впору было поить лошадей. Очевидно, решил отвлечься от воспоминаний о собственных неудобствах в узнаваемой фамильной манере — умножением чужих.
— Со всем уважением к многотысячелетнему опыту старшего коллеги, — подал голос Малефицио, – будучи ближе годами к целевой аудитории обсуждаемого проекта, хочу напомнить, что куртуазное просвещение в стране на данный момент не нуждается во вмешательстве Совета. Со времён юности уважаемого коллеги не произошло серьёзных изменений: сообразно своим потребностям молодые адмирцы прекрасно постигают эту культурную парадигму самостоятельно. Полагаю, господин врио мининдел, по роду своих музыкальных занятий теснее всех нас соприкасающийся с молодёжной аудиторией, мог бы сообщить старшему поколению немало доселе неизвестных подробностей…
Министр культуры обиженно поджал губы и снова воспользовался камертоном, но остановить общее веселье не смог бы и Пандемский симфонический оркестр. Тем более, что Князь не спешил призывать всех к порядку или иным образом оказывать поддержку своему любимцу.
«Интересно, насколько бессрочен отпуск бедняжки Бааля? Если вышел из зала прямо в вечность, то и детишек трогать смысла нет, без меня друг друга прикончат. А ну как опять всплывёт наш непотопляемый? Из всего выводка разве что парочку бы оставить, на развод. Темперамент у Эфора почти папашин, и конфет никаких не надо. Молох что-то тоже бледно выглядит, хотя этот зелёноватый оттенок ему к лицу. Оч-чень не помешал бы хоть самый пространный намёк, но сегодня кое-кто решил побыть омерзительно непроницаемым. Что ж, его право…» — холодный расчётливый голос без сомнения принадлежал Асмодею. Маклин поразился контрасту между мыслями и внешностью старого соратника. Не то чтобы он забыл, что представляют его товарищи, но сделал неутешительный вывод, что за прошедшие эоны они если и изменились, то лишь внешне. Судя по тому, как походя графу удалось прочитать происходящее, княжеский портвейн продолжал усиливать его природные способности менталиста. Приходилось напрягаться, чтобы хоть слегка приглушить остроту восприятия. Маклин отстранённо подумал, что если это не закончится в ближайшее время, ему гарантирована изрядная головная боль, и это в лучшем случае — бывало, прирожденные сильные менталисты, не успевшие или не сумевшие научиться управлять своим даром, сходили с ума.
— Я вижу, все вы устали. А некоторые даже уснули. – Темнейший наконец соизволил заговорить. – Тем не менее у нас остались вопросы, требующие внимания. Во-первых, моей младшей дочери пришло время найти себе супруга. Полагаю, оповестить о том, что Первый дом готов рассмотреть достойные кандидатуры, следует немедля, а соответствующие мероприятия назначить, к примеру, через полгода.
При известии о грядущей «ярмарке женихов» для любимой сестры неожиданно занервничал Хэмьен.
— Вы её-то собираетесь спрашивать, или как? – возмутился он. – Или перед фактом поставите?
Столь неожиданное проявление братских чувств не произвело на прочих членов Совета ни малейшего впечатления, разве что Малефицио ни с того ни с сего пристально воззрился на рыжего.
— Вот ты и прокололся, раймирский шпион, — с непроницаемой физиономией констатировал начальник СВРиБ.
Держать лицо Хэм не умел и в лучшие времена, не то что после бессонной ночи.
— Ты что несёшь? – возмутился он. — На тебя кофе всегда так дурно действует?
Столь бесцеремонное напоминание о провале на выборах вызвало у части Совета ехидные улыбки, но Малефа не задело даже по касательной. Невозмутимо констатировав: «Здесь – это тебе не там, господин шпион», он опять припал к кофе.
Вдоволь налюбовавшись на озадаченную физиономию Хэма, старшие товарищи все же сжалились.
— Это по раймирским законам можно выдать замуж или женить по воле старших родственников. «Поскольку интересы державы неизменно являются приоритетом, злонамеренное пренебрежение оными свидетельствует о глубочайшем ментальном расстройстве», — процитировал свод законов Раймира Астарот, на феноменальную память которого даже похмелье, по всей видимости, не влияло. – У нас, да будет тебе известно, во всех городских советах не только нотариусы круглосуточно сидят, чтобы любой, кому в голову взбрело, мог немедля жениться, развестись или завещание составить. С ними менталисты дежурят, чтобы принцип свободы воли был соблюден, и ни у кого не получилось под заклятием дочку замуж выдать или, скажем, нелюбимого дядюшку заставить имущество на себя переписать якобы по дядюшкину горячему желанию. Учи законы, мальчик, пригодится. – Прокурор закончил свою речь, приложив к виску высокий стакан с минеральной водой.
Хэм вздохнул. Ну вот, выставил себя полным идиотом, спасибо, папа, за портвейн и прочие… напитки. Принцип свободы воли действительно был одним из главных государственных фетишей Адмира. Настолько, что о непременной оговорке про то, что свобода касается лишь совершеннолетних и дееспособных, а также ограничивается сугубо личностью волеизъявителя и не должна вступать в явное противоречие со здравым смыслом и интересами прочих граждан, частенько пытались забыть. На примат свободы воли обожали, в частности, ссылаться чрезмерно активные подростки всех проживающих в Пандеме рас. Как врио министра иностранных дел Хэму уже приходилось заниматься насильственным возвращением подобного совершенно бестолкового, даже по меркам рыжего рок-кумира, молодняка с Перешейка или, того хуже, из Раймира, под родительское крыло.
— Всё именно так, как изложили досточтимые коллеги, — Асмодей мог служить молчаливым украшением интерьера только во время многочасовых княжеских речей. Но сейчас господин министр культуры говорил особенно громко, чётко, да ещё поворачивался так, чтобы все члены Совета могли в подробностях рассмотреть его наряд. Даджалл приподнял голову с подлокотника и навострил уши. От ушлого папашина соратника пахло какой-то странной магией, чем-то вроде «дальней слежки»... К сожалению, для того, чтобы разбираться с этим, следовало перекинуться, чего ему по понятным причинам не хотелось. Волк решил, что в зале полным-полно магов сильнее его, и, коль скоро никто из них не считает нужным вмешаться, значит, ничего необычного не происходит. – Предложить девице подходящего жениха может всякий владетельный дом, адмирский, раймирский и даже лазурский. Выбор останется за нею. Если, к примеру, я решу посвататься, и прекрасный «цветок Пандема» удостоит меня своей любовью, против нашего союза никто не посмеет возразить.
— Пока оная девица не осиротела, против её союза с кем-нибудь излишне одиозным найдётся кому возразить, — цинично прервал токование Асмодея главный прокурор. – Кодекс Адмира категорически запрещает препятствовать единению любящих сердец силой или магией, однако членам намеревающихся породниться семей позволено высказать свои доводы за или против предполагаемого союза. Также статья Кодекса, касающаяся информированности выбора, прямо поощряет всякого, кто располагает сведениями, делающими брак невозможным или нежелательным, донести их заблаговременно до обеих заинтересованных сторон.
Первым и привычным порывом Хэма было съездить по холёной роже новоявленного женишка, но вовремя победивший похмелье прокурор справился без рукоприкладства. Ранее Хэму не доводилось видеть «Глас закона» во всей силе и славе, но после сегодняшней демонстрации он проникся к Астароту искренним уважением.
Внезапно, словно прорываясь сквозь невидимые помехи, в зале возник Бааль. Голограмма была расплывчатой и нечёткой, но вполне позволяла заметить, что распластавшийся в очередном кресле господин премьер-министр натурально похож на полутруп. По контрасту с золотом парадного облачения бледность отливала зеленью, вцепившиеся в подлокотники, чтобы скрыть дрожь, руки казались иссохшими птичьими лапами.
Молох и Маммона смотрели на опального сотоварища с неподдельным ужасом.
— Второй дом готов принять участие в «ярмарке женихов» для невесты Первого дома, — официальным тоном проинформировал собравшихся Бааль, глядя, вопреки ожиданиям, не на Темнейшего, а на сидящего на углу стола Асмодея. Тот развел руками – дескать, это не ко мне – и кивнул в сторону Князя.
— Чрезмерное служебное рвение и без того вредно отразилось на твоём здоровье, — равнодушно отозвался Темнейший. – Потому мы не стали тебя беспокоить в заслуженном отпуске.
Бааля трясло не столько от озноба, сколько от злости. Вернувшись домой он принял все возможные меры, чтобы хотя бы ослабить действие княжеского угощения, но к утру ему стало только хуже. Сынки тут же пронюхали, что отец занемог, и вились вокруг, как голодные стервятники. Впрочем, добивать пока не спешили, помощь пришла, откуда не ждали. Эфору он доверять не начал, но сейчас было важно выиграть время любой ценой. Судя по виду союзников, они тоже страдали не от банального недосыпа и излишеств. Маммона ещё ничего, а вот Молох трёт лоб так, словно у него третий глаз режется. И почему верноподданный граф выглядит как без пяти минут обитатель палаты в Бездне?
Резь в желудке, заглушённая безоаровым порошком, снова напомнила о себе. За сотни лет размеренной сытой жизни Бааль напрочь отвык от физических страданий, что причиняло дополнительный дискомфорт.
— Перед уходом ты был совсем плох — констатировал очевидное Князь. – Даже позабыл в зале своё кресло. Я пришлю его, когда мы закончим. А пока наслаждайся покоем, ты дурно выглядишь.
— Я готов служить Империи, — собравшись с силами, запротестовал Бааль, но владыка уже отвернулся от него и, словно что-то вспомнив, подошёл к Маммоне.
— К слову о предметах обстановки: в зале Славы не помешала бы парочка новых саркофагов. Разберись и составь смету, во что обойдется лучший из ныне доступных вариантов, дизайн можете обсудить с Асмодеем…
Дальнейшего Бааль уже не слышал – в ужасе утратив контроль над голограммой, опальный министр покинул зал Совета.
Темнейший возвёл глаза к потолку:
— Поздравляю, довели беднягу! Мёртвым работать готов, лишь бы на вас всё не оставлять. Довольны? Ждите теперь приказ о назначении врио. Каждый грёбаный Совет я с вами высиживать не намерен. Для особо экзальтированных поясню: этой кандидатуры в нынешнем составе Совета нет. Решение не обсуждается.
Все, кто хотел было что-то сказать, умолкли на полуслове. Князь всё так же продолжал двигаться вкруг стола, как и в начале вечера, постукивая тростью.
— Далее. Я не отказался бы узнать, зачем в некоторых наших доблестных ведомствах такой большой штат, если всё можно решать проще? Сразу объявлять причиной любых разрушений, катаклизмов и прочей подобной хрени вашего государя. А потом разогнать всю вашу подбарханную шваль к ебене Бездне и самим подать в отставку на брудершафт.
Граф знал, что опасаться более всего надо, когда Князь становится до отвращения вежлив и любезен, а не когда разоряется, словно фельдфебель на плацу, но головная боль превращала звуки монаршей речи и постукивание трости по полу в заколачиваемые в голову гвозди. Он не выдержал и прижал ладони к вискам.
Трость с роковым набалдашником в руках Князя в очередной раз приземлилась на пол, издав странный звук. Маклин еле заметно поморщился. Малеф, до последнего предоставлявший возможность высказаться старшему коллеге, не выдержал:
— Для того, чтобы убедиться, что мой отец и повелитель является источником многих разрушений и катаклизмов, достаточно пролистать любой учебник истории. Что до хрени вашего, батюшка, авторства, так утром после пьянки я исключительно это в зеркале и вижу.
— Тяга к знаниям и самокритичность – полезные качества, — неприятно улыбнулся Князь. — Прилагается ли к ним трудолюбие – проверим. Сегодня же вы оба начнёте восстановительные работы и расчистку пострадавшей части дворцового парка. Совместными усилиями ваших контор. Раз уж ни предотвращать такие инциденты, ни даже выяснить причины не в состоянии, займётесь простым малоинтеллектуальным трудом. А я понаблюдаю, коль без моего контроля все как без пряников. Кстати, почему у нас столица контрабандой набита так, будто стражи границ и порталов резко потеряли квалификацию или чувство самосохранения? Через этот проходной двор нам на площадь Звезды того и гляди ядерный реактор притащат под видом забавного аттракциона.
Азазель меланхолично пожал плечами.
— Не изволь беспокоиться, государь, не притащат. Граница на замке.
— Следи, чтоб ключи от того замка по рукам не гуляли, – сердито проворчал Темнейший.
***
Требование привести в порядок разгромленную взрывом старую часть парка и восстановить стену силами вверенных им служб начальник Третьего отделения и руководитель СВРиБ восприняли на редкость спокойно. Что крылось за верноподданническим смирением, стало ясно, когда работы начались. Из окна княжеского кабинета открывался прекрасный вид: нанятые бригады строителей и пространственных магов работали в три смены, и в те же три смены в наскоро возведённом на парковой лужайке шатре и вокруг него с размахом отдыхал, выпивал и всячески морально разлагался весь штатный состав обеих организаций. Сюрреализма изрядно добавлял факт, что зачинщики этого безобразия были наряжены, как обычные рабочие, да и все приглашённые покутить являлись в импровизированных строительных робах. Особый ажиотаж на стройплощадке вызвала компания девиц, явившихся на этот многодневный хэппенинг в строительных касках и с табличками «Не влезай – убьет!» на стратегически важных местах организма. Более на красотках не было ничего, посему какое из ведомств осчастливило начальство этаким цветником, осталось неизвестным.
Приглашённые менялись, а граф Маклин с Малефицио, очевидно, решили пожертвовать не только немалыми деньгами, но и собственным здоровьем. Драгоценный тиран и деспот имел возможность наблюдать за тем, как скрупулезно исполняются его приказы: спевшиеся негодяи не покидали парк и даже отсыпаться отправлялись по очереди. В очередной раз выглянув в окно, Темнейший не отказал себе в удовольствии: притащенная с какой-то из наиболее прогрессивных Пластин строительная техника, уже два дня достававшая всех в округе своим рёвом, бесславно заглохла и отказалась заводиться, невзирая ни на какие ухищрения, магические или механические. Прорабы-любители посовещались и вызвали ещё несколько строительных бригад, а заодно пополнили запасы изрядной партией вина и разнообразных закусок из популярного дорогого ресторана в центре Пандема. Без очередной весёлой компании предпочли, впрочем, обойтись.
— Маги говорят, ещё примерно сутки – и готово, — Малеф вошёл в шатер, оставляя на устилавшем его ковре грязные следы, и повалился в кресло, наглым образом, чтобы не тратить время и силы на материализацию достойной обстановки, утащенное из Осеннего. Маклин, возлежавший на нагромождении ковров, шкур и подушек рядом с небрежно сервированным низким столиком, ухмыльнулся:
— Похоже, раньше закончится стройка, а не терпение вашего дражайшего батюшки, так что у меня появляются шансы всё-таки выиграть сто шеолов.
— Стройка ещё идет, — возразил Малеф. – Возможно, мне не придется умирать в нищете, — покинув кресло, он уселся рядом с Маклином и потянулся за ломтём ростбифа. – Вино осталось или стоит потихоньку наведаться в дворцовые погреба?
— На пару дней должно хватить, — в парке, в отличие от дворца, магия всё же действовала, так что за бутылками, охлаждавшимися в углу шатра, не пришлось даже идти.
Однако наполнить бокалы не удалось – точнее, удалось, но совершенно не тем, чем планировалось. Когда из бутылки потекла чистейшая ключевая вода, а в покинутом Малефом кресле материализовалась знакомая фигура, пришлось вскочить и церемонно поклониться.
Небрежным кивком Темнейший ответил на поклон. В следующий момент в Малефа с такой силой полетел тяжёлый бархатный кошель, что парень предпочёл увернуться, а не ловить этот снаряд. Судя по тому, что, приземлившись на стол, стянутый шнуром мешок расколол доску пополам, интуиция княжеского сыночка не подвела. – Забирай выигрыш и катись отсюда, — брюзгливо проговорил Князь. Малефицио покосился на графа. Тот едва заметно прикрыл веки, давая понять, что тоже предпочёл бы остаться без свидетелей. Начальник СВРиБ без лишних проволочек подобрал деньги и исчез в портале.
— Свои долги я обычно плачу сам, — Маклин спокойно материализовал на обломке стола несколько аккуратно завёрнутых в кожу столбиков золотых и, проверив, чтобы количество сошлось, преподнёс этот натюрморт Темнейшему.
Тот, не прикасаясь к деревяшке, подвесил её в воздухе и криво усмехнулся.
— Я тоже. Хоть и не всегда вовремя, признаю. Предлагаю считать твоё участие в стройке законченным, а деньги — частью выкупа за то, что всё ещё находится в твоём доме, но по праву принадлежит мне.
Граф ехидно улыбнулся.
— Уже не только тебе, — и, спокойно глядя в блестящие, словно обсидиан, глаза вождя и соратника, продолжил. — Пригласить Астарота, чтобы объяснил?
Князь медленно, словно через силу, качнул головой. Он превосходно знал, куда клонит Маклин: забирать ребёнка, по древнему обычаю, следовало до того, как его покажут матери.
— Посему изволь, как положено, договариваться не со мной, а с графиней. Как она решит, так тому и быть.
Мрачная тень на челе дражайшего повелителя недвусмысленно свидетельствовала о том, что краткого романа с прекрасной Элизой Князю хватило, чтобы оценить непрошибаемое упрямство, присущее ей в той же мере, что легкомыслие и вполне простительная для светской дамы любовь к роскоши.
— Разрешите идти? – дежурно поинтересовался Маклин и, не дожидаясь высочайшего ответа, шагнул в портал. Рабочий кабинет – подходящее место, чтобы переждать грядущие пертурбации – выступать арбитром при выяснении отношений между супругой и старым приятелем, да и просто присутствовать при сём казалось ему глупым. «Как делали без меня, так пусть и делят», — устроившись за столом, граф с тоской посмотрел на накопившиеся бумаги. Несмотря на то, что всё Третье неделю посменно прохлаждалось в парке, на количестве докладных, писем и прочего это почему-то не отразилось.
Некоторые вещи не меняются никогда.
- #His Fuckernal Majesty
- #всё это рок-н-ролл
- #дипломатия
- #каннибализм: весело и вкусно
- #массовые беспорядки
- #мир криминала
- #неожиданные встречи
- #позвоните родителям
- #политика
- #разговоры
- #сложные семейные отношения
- #так сказать сатана так сказать страдает
- #прикладная педагогика
- #бытовой алкоголизм
- #наркологический диспансер
Jack of Shadows, блог «Pandemonium»
Глава 3, в которой наконец проясняется, кто такая загадочная «она», но легче от этого не становится
Вопреки опасениям Маклина, недавние противники вели себя спокойно. Правда, злорадством от них тянуло ощутимо – скорее всего, надеялись, что их «Мать» его если не развоплотит, то убьет на месте. Посмотрим. На всякий случай Маклин незаметно накинул на себя заклинание возврата. Если он будет тяжело ранен, убит или хотя бы потеряет сознание, его немедленно выдернет в отделанный мрамором холл родного Третьего. Бездыханный шеф, конечно, сотрудничков приведет в такой ступор, какого никогда не добиться живому, но разбираться с последствиями придется не им, а Совету. Потерпят, не маленькие.
Шагая по Пустоши, он помалу сканировал своих вынужденных спутников. Шваль – один к одному, этот, на носилках, оказывается, много где погеройствовал на ниве криминала, прежде, чем осел тут. Разворошить бы все это осиное гнездо пустынных кланов, да не выйдет – ещё во времена Вселенской войны Темнейший, Бездна его побери, даровал им нечто вроде ограниченного суверенитета под своей властью. Формально вся эта вольница относилась к юрисдикции Адмира, а на практике – и до Раймира, бывало, докочёвывала, и в Лазури светилась. Странно, что у СВРиБ только один оперативник пропал – здесь, случись чего, пол-армии закопать можно.
За размышлениями Маклин утратил чувство времени – и поэтому, когда злорадство, исходящее от его невольных проводников, стало буквально осязаемым, даже удивился – неужели пришли? неужели пришли? Вокруг по-прежнему расстилалась Пустошь. Ни стоянки, ни оазиса… ничего. Однако дочурка Мора остановилась, как вкопанная, а уж её ехидной улыбкой сейчас только гулей распугивать. Кстати, о гулях – Адан сотоварищи, бросив одеяла с полумёртвым дружком, тоже застыли и внимательно уставились на песок. Шепчут что-то в унисон.
Граф проследил за их взглядами. Плоская каменная плита с полустертой резьбой накрыта примитивным пустынным отводом глаз. Под ним – ошмётки старого, как мир, заклинания. «Вуаль забвения». Ну, здравствуй, Мать… давно не виделись и, по чести говоря, предпочел бы ещё столько же не встречаться.
– Незаметно, чтобы прекрасная дама была рада вашему появлению – Маклин издевательски посмотрел на своих пленников. – Возможно, вы ей надоели.
– Кровь, – облизнул пересохшие губы гуль. – Чтобы говорить с нами, ей нужна кровь.
– Никуда без взятки не сунуться, – сочувственно покивал головой граф. – Можете зарезаться все, я не возражаю, – пожал он плечами. – Киньте только жребий, кто останется в живых, чтобы нажаловаться на меня вашей патронессе.
– Зря лыбишься, узурпаторский прихвостень, – вскинулся Адан. На его и без того отталкивающем лице появилось высокомерное выражение, верхняя губа дёрнулась, обнажая кривые жёлтые клыки. – Мы будем убивать тебе подобных всюду, где бы вы ни прятались, а выживших – изгонять, как изгнали нас, ибо служение ложному господину хуже изгнания и смерти. Так будет, пока мир не примет милосердную руку Великой матери и не склонится перед её величием. Совращённые лживыми речами тирана и отвернувшие от неё своё лицо не убавят её силы, а лишь навлекут на себя возмездие огня Всеблагой. Тогда они захотят прервать свою пытку, но тем лишь ужесточат её стократно.
Этот ублюдок вполне мог бы стать через пару десятков лет весьма уважаемым муртадским шейхом и каждый день отправлять на смерть молоденьких дурачков-трупоедов. Маклин уже видел таких. Совмещают, значит, полезное с приятным, культ Лилит предоставлял для этого благодатнейшую почву.
– Всё предначертано: наш брат уже одной ногой в садах Великой матери, пусть его кровь приблизит твою смерть и смерть всех неверных. – Он равнодушно кивнул в сторону раненого. – Верни мне нож, и я покажу тебе.
От Маклина не укрылось, что к злорадству Улы добавилась чуть ли не гордость. Похоже, дочурка Мора всерьёз считала это уродливое существо не только достойным внимания мужчиной, но и своего рода духовным лидером. Вот уж воистину, грамотный промыв мозгов творит чудеса. В другой обстановке граф, пожалуй, от души бы посмеялся над подобным анекдотом, но сейчас веселиться как-то не тянуло.
– Резвый какой. Да ты и без ножа справишься, не первый раз, а? Вот это я понимаю, настоящее братство – всегда готов загрызть камрада ради великой цели.
– Смейся. Говорят, смех прогоняет страх. – Гуль проковылял к павшему товарищу и кивнул второму – Риад! – Парнишка помог подтащить тело на алтарь и встал рядом, переминаясь с ноги на ногу.
– Отойди! – рявкнул гуль. Затем, поморщившись, продолжил.
– О, владычица изначальных измерений, разящее вместилище очистительного пламени первородного Хаоса, услышь нас и прими верного сына в своё лоно. Даруй ему через боль и смерть вечное благословение и свободу, а нас осени своей милостью!
Пафос заметно подпортила слюна, потёкшая изо рта Адана, когда он уставился на жертву: очевидно, подонок изрядно проголодался. Вместо того, чтобы вскрыть клыками артерию и отойти, он прильнул к яремной вене, стремясь продлить удовольствие, и, судя по тому, что хлюпание перемежалось чавканьем, счёл нужным не только выпить, но и закусить, пока перегрызал горло сотоварищу. Маклин покосился на Улу. По всей видимости, ранее её любовник своих пищевых пристрастий не афишировал: девица отчётливо позеленела и закрыла руками рот. Несмотря на льющуюся кровь и мерное бормотание гуля, ничего не происходило. Озадаченные бандиты переглянулись.
Маклин вздохнул. Бросил «нитку», обвитую вокруг шеи Улы, на песок и произнёс заклинание.
– Если двинешься с места, она тебя задушит, – проинформировал он пленницу. – Понятно? – та кивнула, продолжая бороться с тошнотой.
Граф подошел к плите. Сбросил с неё окровавленное тело, столь же равнодушно отшвырнул за шиворот застывшего у алтаря гуля. Внимательно посмотрел на пленников.
–Если кто-то попытается мне помешать, умрут все. И не от моей руки – я скормлю всех той силе, что сегодня отвернулась от вас, – он вынул из-за пазухи небольшой нож с чёрным, маслянисто блестевшим клинком, и плавно провел лезвием по предплечью. Глубокий разрез доли мгновения оставался сухим, но затем налился кровью. Маклин опустил руку, и тонкий ручеёк, в ярком беспощадном сиянии дня казавшийся чёрным, потёк на ранее запятнанную плиту. Кровь сперва растеклась лужицей, а затем неожиданно впиталась, словно камень превратился в губку. Демон удовлетворенно кивнул и закрыл рану заклинанием.
Вначале стало очень тихо.
Смолкли все звуки, казалось, замерло даже время. Над Пустошью поплыл терпкий аромат диковинных цветов, слишком тяжёлый, чтобы считаться приятным. У алтаря воздух сделался густым и плотным. И там, куда ушла кровь, из дрожащего марева начал медленно проступать силуэт. Он словно вобрал в себя изматывающую силу полуденного зноя, чтобы сделаться видимым, и неустанно менял обличья, ни на одной из форм надолго не останавливаясь. Все ступени от хищного зверя к эфирному божеству и обратно.
Несколько мгновений спустя калейдоскоп превращений завершился, и перед пустынными бандитами встала прекраснейшая из живущих. Бледное безупречное лицо, совершенное тело чувственной женщины – и ничего человеческого. Ожившая мраморная статуя, движимая негасимым пламенем древней жажды и готовая принять каждого в свои смертельные объятия.
Ткань наряда не скрывала роскошных форм, с этим гораздо лучше справлялись бы длинные волосы цвета тёмной бронзы, ниспадающие почти до самой земли, если бы они не приходили поминутно в движение, явно подчиняясь каким-то своим законам, основным из которых была изменчивая воля хозяйки. Была ли она на самом деле красива, никто не взялся бы сказать, но среди пустынников пронёсся благоговейный вздох. В ответ лениво блеснули из-под ресниц два жёлто-зелёных огонька и разомкнулись блестящие, словно чем-то подкрашенные губы, чуть приоткрыв ровный ряд белых острых зубов. Прозвучал негромкий голос, в чарующем тембре которого, однако, тренированный слух уловил бы нечто смутно тревожащее:
– Ты… – Было названо имя, которым Маклин давно не пользовался. У всех изначальных были такие имена, хранившие вкус былого, подобно вину определённого года. Отпечатки эпохи, старые маски на стене. Человеческие маги наивно полагали, что если назвать истинное имя демона, то можно получить над ним безграничную власть. На самом деле это обычно работало не так, если дело вообще доходило до взаимодействий, отличных от пафосных театральных спектаклей, но демоны предпочитали культивировать выгодные им заблуждения.
– Приветствую тебя, Всемать. – Маклин поклонился не с обычной равнодушно-придворной учтивостью, он прекрасно понимал, с кем имеет дело.
– Их крови недостаточно. Ты знаешь, что нужно. – Маклин действительно знал, и хорошо, что подобного знания не было у этих обалдуев. Даже если они зальют всю Пустошь, эффекта не будет.
Он прекрасно помнил, как много лет назад все они, члены тогдашнего Совета, запечатали камеру Лилит. Ритуалы на крови были в Адмире под строгим запретом отчасти по причине кратковременного увлечения ими Темнейшего. При попытке воспроизвести его изобретения погибло или серьёзно пострадало немало народу: большое количество жизненно важных нюансов в сочетании с чудовищным чувством юмора Темнейшего сделали этот вид магии одним из самых сложных и опасных.
– Знаю. Его кровь. – В голове Маклина немедленно созрел нехитрый план, как подбросить драгоценному тирану парочку жирных навозных мух в утренний кофе. – Им её не достать.
– Без твоей помощи – да. У меня нет других союзников, даже Ламию и её ведьм настроили против меня. И теперь я могу слышать своих детей и говорить с ними, но не могу к ним выйти. Это пытка.
Лилит явно была не в курсе, что Ламия предпочла полюбовно договориться с Темнейшим о срыве освободительной операции и теперь была практически полновластной хозяйкой одной отдалённой Пластины. Свою банду отмороженных пустынных ведьм она прибрала с собой. Строить маленькую личную империю подальше от бдительного ока папаши – чертовски верная стратегия, особенно для женщины. Даже если какие-то слухи до Лилит и дошли, она скорее решила бы, что Князь в очередной раз запудрил всем мозги, чем поверила в то, что у собственной дочери их хватило настолько, чтобы не сесть в соседнюю камеру в Бездне за государственную измену.
– На то была веская причина.
– Он так захотел. Забрать всё, забрать всех. – Тёмные губы презрительно искривились, выплюнув следом ненавистное имя.
– Осторожно. – Маклин не был суеверен, но отлично знал, на чём те суеверия основывались.
И помнил, что случилось в те времена, когда Лилит была несколько ближе к своим детям: тогда Лазурь, сплотившаяся под знамёнами Великой матери, пошла войной на Адмир, нарушив и без того хрупкое равновесие сторон. Зато был создан прецедент, когда две вечно соперничающие сверхдержавы сумели найти компромисс и отразить атаку совместными силами.
Лилит не обратила внимания на предупреждение, она продолжала говорить, и чем дольше она говорила, тем отчётливее проявлялась кипящая ненависть, дошедшая за тысячи лет выдержки до уровня мании. Маклин знал, что младшая из Высших опасна и непредсказуема, но теперь стало окончательно ясно, что вдобавок – совершенно безумна. Неудивительно, что даже Князь отчаялся договориться и был вынужден сдать бывшую подругу на попечение Мора. Хотя не исключено, что он лично способствовал развитию мании: по наблюдениям персонала, резкое ухудшение состояния у «пациентки» начиналось обычно аккурат после его посещений. Когда спустя положенный срок после очередного визита на свет появились Аида и Тойфель, в голову не одного только Маклина закралась крамольная мысль, что Темнейший мог бы любезно переехать из Осеннего к своей даме сердца, желательно на тех же условиях содержания. Возможно, раймирская фарминдустрия нашла бы препараты, действовавшие и на него.
Горе-разбойники, похоже, не заметили ничего угрожающего, Адан был захвачен чувством мрачного торжества, но откровенно удивлён тем, что всё пошло не так, как он полагал. Великая мать словно не заметила их, предпочтя разговор с прихвостнем узурпатора. Ула, затаив дыхание, прислушивалась к беседе: она поняла, где ошиблась, переводя древние тексты. Чем ближе к породе Чёрного Властелина жертва, тем большую силу имеет её кровь… Риад подходил всё ближе, на юношеском лице читалось немое восхищение. Пусть его старший брат погиб, не увидев лица Матери, но теперь пребывает с ней. Если сама Великая мать такова, то сколь прекрасны Сады её, где каждого праведного ждёт огненное блаженство вечного шабаша в объятиях черноглазых наложниц. Сколько их должно было приходиться на одного героя-воина, Риад не помнил точно. Адан с братом даже однажды чуть не поссорились на эту тему, а Ула надулась и язвительно сказала, что если брать каноничные свитки дословно, то вообще-то число священных дев шабаша, как ни крути, целым не выходит. Что делать с любой половиной загробной красотки Адан немедленно придумал, вызвав среди соратников взрыв веселья, а потом неожиданно строго велел Уле не лезть в мужские разговоры и заодно пересмотреть свои взгляды, поскольку такие толкования не могли быть ничем иным, как ловушкой отступников, легко обманывающих слабые умы. Стать после смерти непонятно какой половиной священной жены в садах Матери Уле явно не хотелось, но она промолчала. Она всегда помалкивала, стараясь лишний раз не раздражать Адана, у него и без того частенько случались вспышки гнева. Повезло ему с девушкой всё-таки.
Ула, наконец справившись с тошнотой, ревностно следила за поведением своих товарищей, и оно ей явно не нравилось. В какой-то момент девушка подумала, что у Благой богини всё же слишком резкие черты, скрывающие патологическую жестокость, болезненное упрямство, взбалмошность и лицемерие. А длинные прекрасные волосы вполне могли бы служить отличной заменой шёлковым шнурам наёмных убийц. Она сама испугалась этой мысли, вспомнив кое-какие упоминания о мстительности Великой матери, встреченные в запрещённых свитках.
В стремительно набирающем силу голосе Лилит слышался далёкий лай шакалов, визгливая перекличка гиен, стоны разрываемых на куски жертв. И дикий неумолчный вой ветра за стенами её узилища. На дне зрачков Всеблагой заплясали лихорадочные искры неистовой ярости. Тяжёлая волна волос обернулась живой хищной мантией, постоянно меняющийся узор на бледной коже завораживал. Песок ближайших барханов незаметно пришёл в движение, и ничего хорошего это не сулило. Температура вокруг алтаря с голограммой быстро поднималась, и Маклин понял, что связь пора обрывать.
– Я понял тебя, Всемать, и должен уйти, – не дожидаясь ответа, Маклин провел ножом над плитой. Заклинание, закрывавшее портал, сработало бы и без театральных жестов, но следовало учитывать неискушенность зрителей.
– Как я и предупреждал, – граф ехидно обвел взглядом свою притихшую аудиторию, – ваша компания даму изрядно утомила. Зато против моей она не возражает. О чем это говорит, драгоценные мои уголовнички?
– Повелевай нами, господин! – «драгоценные» рухнули на колени. Последним явно нехотя опустился Адан, измазанный в крови своего неудачливого приятеля. Ула осталась стоять, опасливо теребя «нитку» и вопросительно глядя на Маклина. Тот взглядом снял с шеи девицы удавку и кивнул. Закусив губу, дочка Мора опустилась на песок.
Шагая по Пустоши, он помалу сканировал своих вынужденных спутников. Шваль – один к одному, этот, на носилках, оказывается, много где погеройствовал на ниве криминала, прежде, чем осел тут. Разворошить бы все это осиное гнездо пустынных кланов, да не выйдет – ещё во времена Вселенской войны Темнейший, Бездна его побери, даровал им нечто вроде ограниченного суверенитета под своей властью. Формально вся эта вольница относилась к юрисдикции Адмира, а на практике – и до Раймира, бывало, докочёвывала, и в Лазури светилась. Странно, что у СВРиБ только один оперативник пропал – здесь, случись чего, пол-армии закопать можно.
За размышлениями Маклин утратил чувство времени – и поэтому, когда злорадство, исходящее от его невольных проводников, стало буквально осязаемым, даже удивился – неужели пришли? неужели пришли? Вокруг по-прежнему расстилалась Пустошь. Ни стоянки, ни оазиса… ничего. Однако дочурка Мора остановилась, как вкопанная, а уж её ехидной улыбкой сейчас только гулей распугивать. Кстати, о гулях – Адан сотоварищи, бросив одеяла с полумёртвым дружком, тоже застыли и внимательно уставились на песок. Шепчут что-то в унисон.
Граф проследил за их взглядами. Плоская каменная плита с полустертой резьбой накрыта примитивным пустынным отводом глаз. Под ним – ошмётки старого, как мир, заклинания. «Вуаль забвения». Ну, здравствуй, Мать… давно не виделись и, по чести говоря, предпочел бы ещё столько же не встречаться.
– Незаметно, чтобы прекрасная дама была рада вашему появлению – Маклин издевательски посмотрел на своих пленников. – Возможно, вы ей надоели.
– Кровь, – облизнул пересохшие губы гуль. – Чтобы говорить с нами, ей нужна кровь.
– Никуда без взятки не сунуться, – сочувственно покивал головой граф. – Можете зарезаться все, я не возражаю, – пожал он плечами. – Киньте только жребий, кто останется в живых, чтобы нажаловаться на меня вашей патронессе.
– Зря лыбишься, узурпаторский прихвостень, – вскинулся Адан. На его и без того отталкивающем лице появилось высокомерное выражение, верхняя губа дёрнулась, обнажая кривые жёлтые клыки. – Мы будем убивать тебе подобных всюду, где бы вы ни прятались, а выживших – изгонять, как изгнали нас, ибо служение ложному господину хуже изгнания и смерти. Так будет, пока мир не примет милосердную руку Великой матери и не склонится перед её величием. Совращённые лживыми речами тирана и отвернувшие от неё своё лицо не убавят её силы, а лишь навлекут на себя возмездие огня Всеблагой. Тогда они захотят прервать свою пытку, но тем лишь ужесточат её стократно.
Этот ублюдок вполне мог бы стать через пару десятков лет весьма уважаемым муртадским шейхом и каждый день отправлять на смерть молоденьких дурачков-трупоедов. Маклин уже видел таких. Совмещают, значит, полезное с приятным, культ Лилит предоставлял для этого благодатнейшую почву.
– Всё предначертано: наш брат уже одной ногой в садах Великой матери, пусть его кровь приблизит твою смерть и смерть всех неверных. – Он равнодушно кивнул в сторону раненого. – Верни мне нож, и я покажу тебе.
От Маклина не укрылось, что к злорадству Улы добавилась чуть ли не гордость. Похоже, дочурка Мора всерьёз считала это уродливое существо не только достойным внимания мужчиной, но и своего рода духовным лидером. Вот уж воистину, грамотный промыв мозгов творит чудеса. В другой обстановке граф, пожалуй, от души бы посмеялся над подобным анекдотом, но сейчас веселиться как-то не тянуло.
– Резвый какой. Да ты и без ножа справишься, не первый раз, а? Вот это я понимаю, настоящее братство – всегда готов загрызть камрада ради великой цели.
– Смейся. Говорят, смех прогоняет страх. – Гуль проковылял к павшему товарищу и кивнул второму – Риад! – Парнишка помог подтащить тело на алтарь и встал рядом, переминаясь с ноги на ногу.
– Отойди! – рявкнул гуль. Затем, поморщившись, продолжил.
– О, владычица изначальных измерений, разящее вместилище очистительного пламени первородного Хаоса, услышь нас и прими верного сына в своё лоно. Даруй ему через боль и смерть вечное благословение и свободу, а нас осени своей милостью!
Пафос заметно подпортила слюна, потёкшая изо рта Адана, когда он уставился на жертву: очевидно, подонок изрядно проголодался. Вместо того, чтобы вскрыть клыками артерию и отойти, он прильнул к яремной вене, стремясь продлить удовольствие, и, судя по тому, что хлюпание перемежалось чавканьем, счёл нужным не только выпить, но и закусить, пока перегрызал горло сотоварищу. Маклин покосился на Улу. По всей видимости, ранее её любовник своих пищевых пристрастий не афишировал: девица отчётливо позеленела и закрыла руками рот. Несмотря на льющуюся кровь и мерное бормотание гуля, ничего не происходило. Озадаченные бандиты переглянулись.
Маклин вздохнул. Бросил «нитку», обвитую вокруг шеи Улы, на песок и произнёс заклинание.
– Если двинешься с места, она тебя задушит, – проинформировал он пленницу. – Понятно? – та кивнула, продолжая бороться с тошнотой.
Граф подошел к плите. Сбросил с неё окровавленное тело, столь же равнодушно отшвырнул за шиворот застывшего у алтаря гуля. Внимательно посмотрел на пленников.
–Если кто-то попытается мне помешать, умрут все. И не от моей руки – я скормлю всех той силе, что сегодня отвернулась от вас, – он вынул из-за пазухи небольшой нож с чёрным, маслянисто блестевшим клинком, и плавно провел лезвием по предплечью. Глубокий разрез доли мгновения оставался сухим, но затем налился кровью. Маклин опустил руку, и тонкий ручеёк, в ярком беспощадном сиянии дня казавшийся чёрным, потёк на ранее запятнанную плиту. Кровь сперва растеклась лужицей, а затем неожиданно впиталась, словно камень превратился в губку. Демон удовлетворенно кивнул и закрыл рану заклинанием.
Вначале стало очень тихо.
Смолкли все звуки, казалось, замерло даже время. Над Пустошью поплыл терпкий аромат диковинных цветов, слишком тяжёлый, чтобы считаться приятным. У алтаря воздух сделался густым и плотным. И там, куда ушла кровь, из дрожащего марева начал медленно проступать силуэт. Он словно вобрал в себя изматывающую силу полуденного зноя, чтобы сделаться видимым, и неустанно менял обличья, ни на одной из форм надолго не останавливаясь. Все ступени от хищного зверя к эфирному божеству и обратно.
Несколько мгновений спустя калейдоскоп превращений завершился, и перед пустынными бандитами встала прекраснейшая из живущих. Бледное безупречное лицо, совершенное тело чувственной женщины – и ничего человеческого. Ожившая мраморная статуя, движимая негасимым пламенем древней жажды и готовая принять каждого в свои смертельные объятия.
Ткань наряда не скрывала роскошных форм, с этим гораздо лучше справлялись бы длинные волосы цвета тёмной бронзы, ниспадающие почти до самой земли, если бы они не приходили поминутно в движение, явно подчиняясь каким-то своим законам, основным из которых была изменчивая воля хозяйки. Была ли она на самом деле красива, никто не взялся бы сказать, но среди пустынников пронёсся благоговейный вздох. В ответ лениво блеснули из-под ресниц два жёлто-зелёных огонька и разомкнулись блестящие, словно чем-то подкрашенные губы, чуть приоткрыв ровный ряд белых острых зубов. Прозвучал негромкий голос, в чарующем тембре которого, однако, тренированный слух уловил бы нечто смутно тревожащее:
– Ты… – Было названо имя, которым Маклин давно не пользовался. У всех изначальных были такие имена, хранившие вкус былого, подобно вину определённого года. Отпечатки эпохи, старые маски на стене. Человеческие маги наивно полагали, что если назвать истинное имя демона, то можно получить над ним безграничную власть. На самом деле это обычно работало не так, если дело вообще доходило до взаимодействий, отличных от пафосных театральных спектаклей, но демоны предпочитали культивировать выгодные им заблуждения.
– Приветствую тебя, Всемать. – Маклин поклонился не с обычной равнодушно-придворной учтивостью, он прекрасно понимал, с кем имеет дело.
– Их крови недостаточно. Ты знаешь, что нужно. – Маклин действительно знал, и хорошо, что подобного знания не было у этих обалдуев. Даже если они зальют всю Пустошь, эффекта не будет.
Он прекрасно помнил, как много лет назад все они, члены тогдашнего Совета, запечатали камеру Лилит. Ритуалы на крови были в Адмире под строгим запретом отчасти по причине кратковременного увлечения ими Темнейшего. При попытке воспроизвести его изобретения погибло или серьёзно пострадало немало народу: большое количество жизненно важных нюансов в сочетании с чудовищным чувством юмора Темнейшего сделали этот вид магии одним из самых сложных и опасных.
– Знаю. Его кровь. – В голове Маклина немедленно созрел нехитрый план, как подбросить драгоценному тирану парочку жирных навозных мух в утренний кофе. – Им её не достать.
– Без твоей помощи – да. У меня нет других союзников, даже Ламию и её ведьм настроили против меня. И теперь я могу слышать своих детей и говорить с ними, но не могу к ним выйти. Это пытка.
Лилит явно была не в курсе, что Ламия предпочла полюбовно договориться с Темнейшим о срыве освободительной операции и теперь была практически полновластной хозяйкой одной отдалённой Пластины. Свою банду отмороженных пустынных ведьм она прибрала с собой. Строить маленькую личную империю подальше от бдительного ока папаши – чертовски верная стратегия, особенно для женщины. Даже если какие-то слухи до Лилит и дошли, она скорее решила бы, что Князь в очередной раз запудрил всем мозги, чем поверила в то, что у собственной дочери их хватило настолько, чтобы не сесть в соседнюю камеру в Бездне за государственную измену.
– На то была веская причина.
– Он так захотел. Забрать всё, забрать всех. – Тёмные губы презрительно искривились, выплюнув следом ненавистное имя.
– Осторожно. – Маклин не был суеверен, но отлично знал, на чём те суеверия основывались.
И помнил, что случилось в те времена, когда Лилит была несколько ближе к своим детям: тогда Лазурь, сплотившаяся под знамёнами Великой матери, пошла войной на Адмир, нарушив и без того хрупкое равновесие сторон. Зато был создан прецедент, когда две вечно соперничающие сверхдержавы сумели найти компромисс и отразить атаку совместными силами.
Лилит не обратила внимания на предупреждение, она продолжала говорить, и чем дольше она говорила, тем отчётливее проявлялась кипящая ненависть, дошедшая за тысячи лет выдержки до уровня мании. Маклин знал, что младшая из Высших опасна и непредсказуема, но теперь стало окончательно ясно, что вдобавок – совершенно безумна. Неудивительно, что даже Князь отчаялся договориться и был вынужден сдать бывшую подругу на попечение Мора. Хотя не исключено, что он лично способствовал развитию мании: по наблюдениям персонала, резкое ухудшение состояния у «пациентки» начиналось обычно аккурат после его посещений. Когда спустя положенный срок после очередного визита на свет появились Аида и Тойфель, в голову не одного только Маклина закралась крамольная мысль, что Темнейший мог бы любезно переехать из Осеннего к своей даме сердца, желательно на тех же условиях содержания. Возможно, раймирская фарминдустрия нашла бы препараты, действовавшие и на него.
Горе-разбойники, похоже, не заметили ничего угрожающего, Адан был захвачен чувством мрачного торжества, но откровенно удивлён тем, что всё пошло не так, как он полагал. Великая мать словно не заметила их, предпочтя разговор с прихвостнем узурпатора. Ула, затаив дыхание, прислушивалась к беседе: она поняла, где ошиблась, переводя древние тексты. Чем ближе к породе Чёрного Властелина жертва, тем большую силу имеет её кровь… Риад подходил всё ближе, на юношеском лице читалось немое восхищение. Пусть его старший брат погиб, не увидев лица Матери, но теперь пребывает с ней. Если сама Великая мать такова, то сколь прекрасны Сады её, где каждого праведного ждёт огненное блаженство вечного шабаша в объятиях черноглазых наложниц. Сколько их должно было приходиться на одного героя-воина, Риад не помнил точно. Адан с братом даже однажды чуть не поссорились на эту тему, а Ула надулась и язвительно сказала, что если брать каноничные свитки дословно, то вообще-то число священных дев шабаша, как ни крути, целым не выходит. Что делать с любой половиной загробной красотки Адан немедленно придумал, вызвав среди соратников взрыв веселья, а потом неожиданно строго велел Уле не лезть в мужские разговоры и заодно пересмотреть свои взгляды, поскольку такие толкования не могли быть ничем иным, как ловушкой отступников, легко обманывающих слабые умы. Стать после смерти непонятно какой половиной священной жены в садах Матери Уле явно не хотелось, но она промолчала. Она всегда помалкивала, стараясь лишний раз не раздражать Адана, у него и без того частенько случались вспышки гнева. Повезло ему с девушкой всё-таки.
Ула, наконец справившись с тошнотой, ревностно следила за поведением своих товарищей, и оно ей явно не нравилось. В какой-то момент девушка подумала, что у Благой богини всё же слишком резкие черты, скрывающие патологическую жестокость, болезненное упрямство, взбалмошность и лицемерие. А длинные прекрасные волосы вполне могли бы служить отличной заменой шёлковым шнурам наёмных убийц. Она сама испугалась этой мысли, вспомнив кое-какие упоминания о мстительности Великой матери, встреченные в запрещённых свитках.
В стремительно набирающем силу голосе Лилит слышался далёкий лай шакалов, визгливая перекличка гиен, стоны разрываемых на куски жертв. И дикий неумолчный вой ветра за стенами её узилища. На дне зрачков Всеблагой заплясали лихорадочные искры неистовой ярости. Тяжёлая волна волос обернулась живой хищной мантией, постоянно меняющийся узор на бледной коже завораживал. Песок ближайших барханов незаметно пришёл в движение, и ничего хорошего это не сулило. Температура вокруг алтаря с голограммой быстро поднималась, и Маклин понял, что связь пора обрывать.
– Я понял тебя, Всемать, и должен уйти, – не дожидаясь ответа, Маклин провел ножом над плитой. Заклинание, закрывавшее портал, сработало бы и без театральных жестов, но следовало учитывать неискушенность зрителей.
– Как я и предупреждал, – граф ехидно обвел взглядом свою притихшую аудиторию, – ваша компания даму изрядно утомила. Зато против моей она не возражает. О чем это говорит, драгоценные мои уголовнички?
– Повелевай нами, господин! – «драгоценные» рухнули на колени. Последним явно нехотя опустился Адан, измазанный в крови своего неудачливого приятеля. Ула осталась стоять, опасливо теребя «нитку» и вопросительно глядя на Маклина. Тот взглядом снял с шеи девицы удавку и кивнул. Закусив губу, дочка Мора опустилась на песок.