Jack of Shadows, блог «Pandemonium»
Читать?Обедом Асмодей остался вполне доволен – нарочито без изысков, зато и без малейших гастрономических примет местного колорита. Нового повара Уриэль выписал прямиком из Пандема, лишив один из лучших ресторанов столицы всякой надежды на процветание. Нужда потакать причудам любимой супруги временно отпала – та разумно предпочла проводить последний триместр беременности подальше от Джаганната. Так что ни один лотос не пострадал, к великому удовольствию хозяина и гостя. При всей своей эталонной верноподданности к некоторым традициям раймирской кухни Уриэль пристрастия не питал.
По дороге до кабинета Асмодей удовлетворённо отметил изменения в обстановке дворца – благотворное влияние жены, бодрящее дуновение хаоса в закосневшем царстве порядка и безупречности. Впрочем, старый хрыч спокойно приказал бы снести всё до основания и перестроить заново, приди его сокровищу в голову подобная прихоть.
Кабинет остался островком стабильности в море перемен – как и сам Уриэль. Его сомнительная коллекция идолят со времён последнего визита изрядно разрослась, отвоевав новые пространства.
Уриэль после оживлённой, но не слишком содержательной застольной беседы хранил радушное молчание. Вечно он так, пока не расшевелишь – сплошные многозначительные взгляды и загадочные улыбки. Будто Светлейший в награду за заслуги не только пожаловал ему неприкосновенный статус, но и открыл все тайны мироздания разом.
Асмодей принял любезно наполненный бокал. Выдержанное мессарское красное, достойный ответ на дары нежданного гостя. Окинул взглядом многочисленные шкафы и витрины и отсалютовал хозяину дома.
– Сноровка скульптора, дотошность таксидермиста – за ваше удивительное мастерство, дорогой зять!
– Благодарю, – добродушное спокойствие Уриэля приняло лукавый оттенок. – Сафира тоже никогда не упускает случая пройтись насчёт моих безобидных слабостей.
– Вы слишком щедро тратите на них свой досуг, вот малышка и ревнует. Но близкие редко выносят конкуренцию с искусством, – Асмодей прикрыл глаза, смакуя вино. Фигурки на столе он приметил сразу. Вот они, прелести внезапных визитов. Миниатюрные фигурки-двойники создавались Уриэлем не из одной лишь чистой любви к ремеслу – и великое благо для всех, что в их кругу энвольтация годилась лишь для подобия слежки. К чему тысячелетиями забавляться с примитивными игрушками, когда полно иных способов разузнать, как поживает давний враг или соратник? Если только Уриэль в своих экспериментах не поднялся на новый, недосягаемый ранее уровень…
– Замыслили полноценную композицию? – Асмодей кивнул в сторону фигурок. – Похоже, пару болванчиков придётся подновить.
Для Уриэля зрелище тоже стало сюрпризом.
Рыжая стерва цела. Заметная трещина в фарфоровой голове Люцифера выглядела весьма иронично. Третья фигурка почернела и запеклась почти до неузнаваемости, но приметный мундир старого образца, даже сделавшись антрацитовым, помог понять, что герцог Маркос, первый командор кшатри навсегда покинул этот мир. А печать на челе надёжно удостоверяла причину. Четвёртый опознанный вольт изображал… старину Бэла. Асмодей не сдержался и присвистнул – ай да зятёк, ай да светоч раймирской законности! Нужные компоненты из параноика нельзя выбить даже в счёт долга жизни, ну да иных способов полно. Куда важнее другое: если смотреть истинным зрением, фигурка сияла. Непривычно мощно, болезненно и чуть грязновато – вроде как некоторые недавние и особо могущественные пациенты Бездны, а всё же немного иначе. Как не понять – перспективы упущены, дворец сгорел, в клане раскол. Ожил сластёнка, воспрял, закопошился. А коли и впрямь спятил – тем интересней.
Уриэль подчёркнуто равнодушно натянул перчатку из драконьей кожи и, взяв со стола угольно-черную фигурку, опустил её в стоявшую рядом каменную шкатулку. Поправил оставшиеся и недовольно поджал губы.
– Хаос крайне причудливо тасует колоду, но, к сожалению, не раскрывает правил этой увлекательной игры. Если у вас, драгоценный тесть, есть идеи, что бывший адмирский министр забыл в этой банде отщепенцев, самое время поделиться... по-родственному, разумеется. Ни с тобой, ни из тебя, ни для тебя... если у вас были какие-то сомнения на мой счет, – он стряхнул перчатку с руки и выжидательно посмотрел на Асмодея.
– Свою смерть, разве что, – Асмодей фыркнул. Издёвка тонкая, как ствол корабельной сосны, – о его тщетных розысках Бэла вплоть до вызова на дуэль не знает только ленивый. А вот чем опальный министр так волновал самого Уриэля? Двойника-то не зря выложил поближе вместе с прочими.
– Подробности, полагаю, мы скоро выясним и без гаданий. Не думал, что ваши идолята способны отражать такие тонкости – кто где да с кем на одном поле. Какое полезное свойство – можно не посещать заседания Совета, издалека любуясь страданиями товарищей. Некоторых экспонатов, конечно, в коллекции недостаёт… Хотя как знать, что за жемчужины скрыты в тайниках у того, кто побывал в кресле премьер-министра Раймира и остался жив.
– Увы, коллекция не полна и не всеобъемлюща, – символ раймирского правосудия вздохнул. – Совет без председателя – это нонсенс, как мясной пирог без мяса. Всерьёз эти игры воспринимает лишь молодежь.
Асмодей насторожился – бросаться случайными словами было совсем не в духе Уриэля.
– Председатель без Совета куда сквернее – да ещё склонный к затворничеству после череды убийственных капризов, – немного сочувствия не помешает, впрочем, вполне искреннего. Асмодей не хотел бы очутиться на месте любого из раймирских коллег.
– Если верить слухам, – зятёк чуть склонил голову набок и посмотрел на Асмодея с нескрываемым ехидством, – наш высокопоставленный отшельник ныне обретается в одном из своих любимых эдемских павильонов. Не исключено, что гость, испытывающий страстную любовь к экзотической растительности, совершенно случайно встретится в этих кущах с садовником...
Асмодей сделал вид, будто обдумывает идею, и небрежно потянулся к миниатюрной копии опального министра, но Уриэль ловко пресёк манёвр – одной рукой долил в бокалы вина, а другой сдвинул всю компанию двойников подальше.
– Уж послали так послали, – Асмодей улыбнулся и подмигнул, мол, все свои, чего таиться. – Какая забота о сохранности экспонатов! Они сами не берегут себя так, как бережёт их создатель.
Уриэль обороны не ослабил, но шутливый настрой поддержал:
– В народе есть присказка на сей счёт – «старый что малый». Кто бережёт свои игрушки, кто ломает – то по вкусу.
Малые тоже были тут как тут – обретённый сын продолжал упорствовать в своём рвении. Да что у них стряслось, неужто псевдобогиня с гаремом безнадёжных и выводком безумных оказалась настолько мелочна, что заинтересовалась двориком «народной царицы»?
Асмодей невозмутимо кивнул, осушил свой бокал и поднялся.
– Беседы с вами, дорогой зять, – особый сорт роскоши. Мы непременно насладимся ими снова, а сейчас позвольте вас покинуть.
Уриэль не стал его удерживать – не столько из чувства такта, сколько из желания как можно скорее приступить к осмотру остальных экспонатов.
Спустился в сад – удручающее торжество геометрической гармонии везде и всюду, за исключением розария. Дочь обожала яркие крупные цветы с сильным запахом, и они закономерно и весьма уместно заменили очередной зелёный лабиринт. Но идею сохранила – найти в колючих зарослях дорогу к павильону без позволения хозяйки порой не могли даже слуги.
Улёгся на нагретую солнцем скамью, прикрыл глаза и процедил:
– Что за срочность, Эф? Вторая Вселенская началась?
– Пока нет, – голос Эфора звучал непривычно глухо и устало. – Но вербовка набирает обороты. Первый Всадник Нового Вавилона тайно отправился на Пустоши в поисках «истинных детей» – потомков Лилит, таких же, как он сам.
– Кто?
– Кайс Покойник. Отцов-пещерников из свиты маленькой царицы едва удар не хватил, когда узнали, что главный ревнитель чистоты крови и хранитель традиций в их уютной секте – смесок, а магический дар после заточения «богини» маскировал мощными амулетами. Печать Лилит и кольцо Люцифера превратили его в живой артефакт пропаганды.
Асмодей брезгливо поморщился.
– Не удивлюсь, если очередные исчадия этой нимфоманки вскоре обнаружатся в конюшнях, на псарнях, в зверинцах или на скотных дворах. Шок, сенсация: в родословную диомедовых коней затесалась рыжая бешеная кобыла!
Никакой реакции, хотя обычно на шутки покровителя Эфор отвечал, и не из подобострастия или светской любезности. Асмодей открыл глаза и после придирчивого осмотра голограммы констатировал:
– Отвратительно выглядишь.
– Цена полученных сведений оказалась чуть выше, только и всего. Державная чета, как выяснилось, способна производить неизгладимое впечатление и на расстоянии. Если поднатаскаю девчонку ещё немного, и она не свихнётся, мы получим управляемый доступ в Золотой дворец. При ней слишком много наставников – и ни один не догадался, что собой представляют её «видения». Разве что старуха Хамсин, но вместо обучения контролю угощала питомицу блокаторами – дурочка сильна, упряма и эмоционально нестабильна, словом, идеальный сосуд или орудие. Насчёт её родителей седая сволочь только кашляла в бороду, но готов спорить на что угодно: один из них Изначальный.
– Ох уж эти ифриты, достойные дети… матери-природы. Такой прелестный следящий кристалл им доверять – что дураку хрустальный кубок, разобьют и руки изрежут. Утешил бы соломенную вдовушку, глядишь, с тобой бы разоткровенничалась к вящей пользе.
– Я не в её вкусе, но за старшего товарища сойду. Решить проблему с волками она мне уже доверила. Точнее, с Конрадом – его полоумная мамаша удрала выть на луну в Вавилон, прихватив с собой свиту и символ власти, на который парнишка давно вострил клыки. Пришлось оказать ему дружескую помощь и поддержку, – Эфор криво усмехнулся. – Шустрый оказался сукин сын. Извинения принёс, но остался должен.
– Ручной йенский волчок, прелестно, – Асмодей приподнялся на локте, снова приглядываясь к Эфору. Как оборотень вообще мог зацепить такого бойца? – Ах, да, мне тоже есть, чем тебя порадовать. Когда будешь тренировать ученицу, готовься любоваться на кровного папашу. По моим сведениям, наш непотопляемый недавно всплыл в Вавилоне и вряд ли станет вести тихую созерцательную жизнь в кустах.
Эфор выглядел так, будто даже дышать для него – обременительное усилие, при упоминании родителя по лицу пробежала едва заметная судорога.
Терпение Асмодея лопнуло.
– Не только гувернёр и укротитель, но ещё и печальный клоун. Спрашиваю последний раз: какого хрена с тобой творится? Могу открыть проход и выяснить всё сам, но предпочту услышать от тебя.
– Не только со мной, – снова кривая кислая ухмылка. – Свистопляска началась почти сразу после того, как сгорел дотла отцовский дворец. Сначала я не придал этому значения. Как и мои братья. Зевель сейчас без пяти минут пациент Бездны, что до Иаля – трудно сказать, он никогда не блистал ни выдержкой, ни рассудительностью. Но у обоих, по слухам, серьёзные проблемы с пожарной безопасностью. Хуже всех Берит – безобидный тихоня нынче вылитый кататоник. Феор то ли ушёл достаточно далеко, чтобы не зацепило, то ли его мать виртуозно наставила папаше рога. О Джибриле мне известно то же, что и всякому – по примеру названного отца ушёл в затвор и носа не кажет из своего загородного поместья.
– Жаль, Бэл не принял мой вызов. Я бы спас его от бесчестья, а вас – от этой головной боли. Будем уповать на то, что в Вавилоне ему окажут подобающий приём. А пока держись подальше от пострадавших и никуда не встревай. Магнитом для неприятностей ты был и без всяких проклятий. Свободен.
Асмодей оборвал связь и поднялся со скамьи. Прежние планы придётся слегка отложить – но чего не сделаешь ради ещё одного несчастного сына старого друга!
***
Убедившись, что дражайший супруг её видит, а его голографический собеседник – нет, Тойфель крайне выразительно закатила глаза и высунула язык. Создала в воздухе фигурку бегущей, теряя туфли на высоком каблуке, светловолосой дамы, неженственно чиркнула ребром ладони по горлу и поспешно покинула малую гостиную, предварительно развеяв не только карикатурную беглянку, но и собственную забытую в кресле шаль. В качестве финального штриха приложила благоверного «дальней слежкой».
– Прекрасно, – Габриэль кивнул, то ли отвечая на заданный собеседником вопрос, то ли комментируя её старания. – Тем не менее, это ничуть не отвечает на вопрос, какой ветер Хаоса несёт вас на порог моей скромной обители.
– Вы просто копия вашего батюшки! Ни слова в простоте – и весь в делах державных день деньской… – которого из двух Асмо поимел в виду, ожидаемо не уточнил. – Уверен, вы будете рады глотку свежего воздуха и хорошего вина!
Окна со звоном распахнулись, и на столе возникли обильные и пышно украшенные дары хозяину дома и его семейству. А в кресле напротив сиял белозубой улыбкой сам даритель. Муж и бровью не повёл. Глупо ожидать, что этот голубок просто постучится в стекло и улетит восвояси, если сказать «кыш!». Даже папаша порой пошучивал, мол, есть только две напасти, от которых ему не помогают никакие средства, – хромота и Асмодей...
Несносное творение Хаоса, способное провести даже владыку Адмира, ловко вскрыло одну из бутылок и плеснуло в собственный бокал. Принюхалось, покрутило вино в стеклянном цветке лилейника – рыжеватое опаловое стекло придавало напитку странный отсвет, словно гасли в очаге уголья, запекаясь кровью и пеплом – и пригубило.
– Ни с тобой, ни для тебя, ни из тебя... – Габи ожидаемо кивнул и пробормотал формальный ответ, после чего также обзавелся бокалом. Равнодушно продегустировал, столь же формально отметил благородство напитка и сделал пару дежурных комплиментов тонкому вкусу дарителя.
Асмо благодушно кивнул. Безупречный оскал и неправдоподобно красивое лицо, бокал похож на цветок, сорванный в саду скучающим щёголем, всё портит только это выражение скуки, граничащее с оскорблением. Тойфель прекрасно знала, что наиболее утомлённый и равнодушный вид папашин любимец принимал именно тогда, когда был сосредоточен на чем-то для него интересном или обдумывал новое «приключение». Этим словом обозначались самые разные пакости – от вполне невинных до граничащих с государственной изменой. Впрочем, тонкую черту Асмодей ни разу не переступал.
– Надеюсь, ваша прелестная супруга позже к нам присоединится? – ври больше, третий тут явно лишний, ты просто желаешь выяснить, не рехнулась ли дочь Темнейшего и беглой преступницы так же, как множество иных «добрых граждан» с менее благородной, но всё же заковыристой родословной.
– Дам с вами нет, потому присутствие хозяйки дома определяется только её желанием, – Габи пустил в ход одну из своих лучших улыбок, правда, в теперешнем изводе она вышла чуть более натянутой. К середине дня ему слегка полегчало, не иначе от мысли, что в Вавилоне наверняка уже выстроилась очередь из желающих пустить Бааля на сувениры. За обедом смог обнаружить вкус у части блюд – пусть и совершенно неожиданный. Но напитки всё ещё упорно отказывались сотрудничать, даже его любимый выдержанный херес продолжал прикидываться омерзительным пойлом из тех, что подают доброму народу с тележек-разливаек в трущобах. – У моей жены очаровательно непоседливый характер, как вам известно. Вряд ли наша беседа покажется ей сколько-нибудь занимательной.
– Как по мне, – сегодня цвет глаз Асмодея напоминал штормовое море, – тема родственных проклятий весьма увлекательна, – опустевший бокал он не стал ставить на стол, крутил в тонких длинных пальцах. – Чем ближе родство, теснее отношения и крепче принесенные клятвы, тем заметнее эффект. Если родство формально, а узы давно разорваны, может и вовсе не затронуть, но почему-то в некоторых случаях, – шторм постепенно уходил, тёмная синева с прозеленью светлела, – оказываются бессильны даже вассальные клятвы, принесенные иным Домам. Занимательно, не так ли?
Манипуляции с бокалом не заметил бы только слепой, а зрение, по счастью, Габи пока не отшибло. Но на различные ребусы и тонкие намёки он всегда плевал с презрением породистого верблюда. И прекрасно понял, что изучают его в том числе и магическим зрением. В глазах мелькнули недобрые красноватые огоньки – в такие моменты он казался особенно привлекательным.
– О, если ваша правая рука уже не та, что прежде – в конце концов, никто не всесилен! – отточенным жестом не дал гостю вставить реплику и сам ответил на незаданный вопрос, заставив задуматься о начинке дарёного напитка. – Благодарю за беспокойство – сами видите, дела мои идут лучше некуда. Названный отец, будь трон его незыблем, – автократор, слетевший с катушек. К счастью, уже настолько, что за недозволенные речи меня даже не скормят покойникам, не выставят в сад и не обратят какой-нибудь клепсидрой. Может быть. Кровный отец – спятивший маньяк-поджигатель, новая звезда гарема воспрявшей и восстановленной, старший брат – удачливый узурпатор, трое средних – агрессивный параноик, запойный идиот и сутенёр-головорез, младший – где-то между предметами обстановки и овощными культурами. С женой и детьми повезло, тут не поспоришь. Замечательно поживаем, в целом просто превосходно, одна только беда – народ кончается, чтоб его!
Асмо жадно ловил каждое слово, всем своим видом поощряя собеседника.
– Не думаю, что вам стоит опасаться гнева Светлейшего. А вот проклятия – несомненно. Ваша бравада запросто может быть одним из симптомов. Подобная пакость раскручивается постепенно, но неотвратимо – и неизвестно, не пойдёт ли дальше. Вашему первенцу досталось причудливое наследство – перспектива кровного бешенства от бабки и возможное смертельное проклятие от деда…
Понятно, чего примчал, дымя подхвостьем. Второй эпидемии в своём Доме опасаешься – шляться по борделям Бааль подчёркнуто брезговал, а всё ж хозяйство своё на привязи не держал.
– У этой проблемы только одно очевидное решение, но осуществить его трудно даже вам, – упоминание о детях в подобном ключе мужа не порадовало. Сатиса отправили подальше сразу после выходки Тами, за обеими девицами зорко следили, но были готовы в том числе и к худшему.
Асмодей обрадовался, будто только и ждал этой реплики.
– Отчего же. Есть способ. Проверенный временем, надёжный…
– И незаконный, – отрезал Габи.
То-то же, щелеумок. Закатай губу, не угостят и за ворот.
– Как можно! Я и подумать бы не решился о таком, друг мой! – Асмодей мастерски изобразил смесь испуга и оскорблённой невинности. – Никаких внуков, никакой жестокости! Нужен лишь как можно более близкий и как можно более сильный родственник. Ваш брат Феор – лучшая кандидатура, но, боюсь, пока я его разыщу, может случиться непоправимое. В случае успеха никто не выдаст обстоятельств, приведших сюда опасного сумасшедшего. Мараться отцеубийством не придётся.
– Призвать сюда опасного сумасшедшего, – вкрадчиво повторил Габи, как психиатр, уточняющий картину бреда у больного. – С помощью очень простого и безопасного ритуала, строго запрещённого лишь среди слабосильных и несведущих. А вы благородно сразитесь с безумцем и одержите победу. Я ничего не упустил?
– Напрасно иронизируете, – Асмодей укоризненно посмотрел на собеседника. – Всё действительно очень просто – вы же не думаете, что на заре мира в ходу были долгие камлания и пышные церемонии, чтобы выдернуть какого-нибудь мерзавца из той щели, куда он вздумал забиться.
– Зато на заре мира были в ходу провокации, – съехидничал муж, глотая редкое вино с тем же вежливым отвращением, с каким она сама при необходимости выпивала мерзкое снадобье, заглушавшее голос матери, но почти лишавшее возможности творить магию. – Насколько я помню, даже в эталонно здравом рассудке папаша не отличался кротостью и миролюбием. Пытаться вытащить его запретной магией туда, где находятся мои дети и жена, не кажется мне хорошей идеей. А использование запрещённой магии крови – которой, к слову, я не владею – где-нибудь в Эдеме с вероятностью заинтересует если не притихшее в свете последних событий ведомство кшатри, так нынешних любимцев самодержца.
Асмодей утомлённо закатил глаза.
– А что вы можете сделать? Подать жалобу Светлейшему? Потребовать экстрадиции Бааля в Раймир? Между прочим, один из признаков добротного смертного проклятия – маленькие милые искажения в восприятии жертвы, мешающие предпринять разумные меры противодействия. Беспечность, паранойя, приверженность букве закона, неуверенность в собственных силах – любые подходящие отговорки на самом деле льют воду не на вашу мельницу. Впрочем, уламывать вас, как капризную кокетку, не стану. Вдруг вы такой сказочный везунчик, что дождётесь смерти Бааля вперёд собственной?
Тойфель стиснула зубы, чтобы не заорать: «Соглашайся!»
Запрещённая задолго до её рождения кровная магия, секрет, который папаша наотрез отказался раскрывать даже наследнику. И Асмодей, готовый поделиться знаниями – при этом старинная формула, запрещающая наносить вред, была произнесена. На краткий миг ей остро захотелось ввалиться в гостиную и предложить участвовать – когда ещё выдастся случай. Но здравый смысл взял верх.
Габи продолжал медленно пить давно утратившее для него оттенки вкуса вино. Надеется надраться, чтобы в случае чего свалить всё на Асмо? Вряд ли. Наконец муж отставил бокал в сторону и невесело улыбнулся.
– Покупаю, – он встал из-за стола и принялся расхаживать по гостиной. – Предлагаю на всякий случай перебраться в садовый павильон, – заметив скептический огонёк в глазах визитёра, соблаговолил пояснить:
– На самом деле подземная алхимическая лаборатория в дальнем углу сада. Что нам понадобится?
– Приличный нож, лучше бы не металлический. Обсидиан, кремень, кость, стекло – безразлично. Еда и питье – иногда мне кажется, что кровавые заклятья запретили исключительно ради экономии продуктов и выпивки, одно из неизбежных последствий этих экспериментов – дикий голод, если повезет остаться в живых.
Габи сделал вид, будто последнюю фразу не расслышал, и, что-то сосредоточенно пробормотав, прищёлкнул пальцами.
– На всякий случай кроме провизии я переместил туда обычный набор зелий. Все остальное наверняка найдется на месте. Предпочитаете прогуляться по саду, или мне открыть портал?
Асмо предсказуемо выбрал второе. Лабораторию изучил внимательно, кивал, вздыхал, цокал языком – только что до дегустации неподписанных составов не дошёл.
– Вы ведь никогда не были заядлым алхимиком. А увлечения вашей супруги в этой сфере до замужества ограничивались обносом барного шкафа в Янтарном кабинете.
– Хаос изменчив, – в тон гостю ответил Габи, незаметно убирая лишнее из поля зрения любителя совать нос в чужие дела. – В роли жертвенного барашка мне тоже раньше выступать не доводилось. Так что буду рад услышать все детали вашего гениального плана, в том числе и те, что касаются моего участия.
– Мне нужна только ваша кровь – отданная добровольно и с пониманием цели. И ваше желание найти кровного родича и призвать его, – Асмодей перебирал ножи, словно повар, намеревающийся создать очередной шедевр. Попробовал пару приглянувшихся ногтем, взвесил оба, убрал один. Тонкое, аж на просвет, обсидиановое лезвие, деревянная рукоять с выжженным рисунком – варан и отоцион раздирают невесть откуда взявшуюся в месте обитания этих скотин рыбину. Тойфель помнила этот нож, в нежном детстве утащенный из папашиного кабинета, но могла бы поклясться, что он так и валяется где-то в ящике бюро в давным-давно уже не принадлежащих ей покоях в Осеннем. Впору подумать, что Асмодей притащил его с собой...
Точно так же придирчиво позёр изучал разнообразные чашки и пробирки – в этом недостатка не было, хотя многие явно нуждались в мытье. Выбрав керамическую посудину размером с плошку для супа, Асмо сдул с неё пыль, а затем ещё и ополоснул, использовав для этой цели коньяк, прихваченный мужем вместе с остальной провизией. Тойфель удивленно приоткрыла рот – папаша в своё время, очевидно, выдумывал смертоносные фокусы, не просыхая. Итак, необходимость очищающих заклинаний явно преувеличена, дальше что?
Дальше всё было просто – плошка и нож перекочевали к Габи вместе с напутствием:
– Режьте, где хотите и как хотите, но не закрывайте порез, пока не наберется хотя бы половина посудины. Пока кровь течёт, просите найти того, кто вам её подарил, затем передайте мне нож и чашу.
Муж кивнул, повернулся к Асмо спиной и сосредоточился. Один быстрый и точный надрез – и первые капли упали в плошку. Судя по выражению лица, Габи подошёл к делу со всей серьёзностью – и если бы мог, вернул бы дядюшке Баалю его проклятие с процентами. Тонкий ценитель родственных чувств и льющейся крови за плечом мужа мечтательно облизнулся – и для него же лучше, если эдак предвкушал разборки с любезным дружком, а не что-нибудь менее доблестное. «Дальней слежки», похоже, не учуял – и кое-каких иных секретов, скрытых даже от Габи.
– Готово, – лицо мужа побледнело, хотя крови он потерял всего ничего.
– Благодарю, – промурлыкал Асмодей и очень осторожно, словно боясь расплескать, обеими руками схватил плошку и приподнял. На секунду Тойфель показалось, что он собирается выпить содержимое, и она поморщилась, но склонностью к каннибализму Асмо явно не страдал. Скучающее выражение исчезло, точёные, неправдоподобно правильные черты застыли, словно лик статуи, зрачки расширились, полностью поглотив цвета – хотя, возможно, Асмодей всего лишь в очередной раз сменил оттенок глаз. Казалось, что князь без слов разговаривает с тёмной, лаково поблескивающей жидкостью, и то, что он слышит, причиняет ему физическую боль. Секунды сливались в минуты, застывшая фигура казалась неживой и постепенно теряла краски – в то время как кровь в плошке постепенно становилась все ярче. Тойфель сощурилась. То ли у Асмо начали дрожать руки, то ли содержимое плошки вместо того, чтобы, как положено, остывать и сворачиваться, мерно пульсировало, будто по-прежнему, повинуясь сокращениям сердца, текло по артериям. Противоестественность происходящего завораживала, и Тойфель пропустила момент, когда вместо глиняной миски в пальцах Асмодея оказался сгусток кроваво-красного света. Сперва шар был небольшим, но почти ослепительным, затем, увеличиваясь, утрачивал яркость. Когда сияющий розовый свет погас совсем, бледный, как покойник, Асмодей медленно разжал пальцы. Вместо того, чтобы упасть на каменный пол и брызнуть осколками, миска беззвучно растеклась и впиталась в плиты, словно вода. Асмодей зябко обхватил себя руками и медленно, как сомнамбула, отправился к столу, на котором в беспорядке громоздились бутылки и закуски.
Муж, всю церемонию державшийся в стороне и, кажется, даже дышать опасавшийся, вопросительно взглянул и, увидев слабый, но очевидно приглашающий жест, подошёл ближе.
– Две новости, – даже с набитым ртом Асмодей умудрялся говорить довольно чётко. – Обе – полное дерьмо.
– Точнее можно?
– Отсутствие результата. И его причина – что-то несколько... изменило твоего папашу. Или кто-то. До сего дня я был уверен, что намеренно противиться призыву крови могут разве что братья-миродержцы.
Столь искреннего удивления на холёной фаворитской роже Тойфель не видела давно. Габи зрелищем не впечатлился и, похоже, вообще не понял, чего избежал. Прихватил бутылку и сел на пол рядом с Асмо. Великолепный натюрморт: парочка новоиспечённых подельников. Хоть сейчас в багетную и на гвоздь.
***
Злоупотреблять гостеприимством бедняги Джибриля Асмодей не стал – в истинно безнадёжной ситуации мужчина имеет право надраться без свидетелей. Душу изливать вряд ли решил бы, но и без того сказал достаточно. Неизвестно, что могло бы произойти, явись Бааль на зов в своём нынешнем состоянии. Кто бы мог подумать – опора Тёмного трона подалась в примаки к госпоже Вавилонской, да ещё устроила столь низкопробный спектакль. Уместней эта звенящая пошлость смотрелась бы в спальне, а не посреди площади при всём честном народе, но вкусы Лайлы никогда не отличались изысканностью. Как и механизмы оболванивания внутри капкана. Денница, впрочем, никогда бы не наградил соперника сколько-нибудь лестным прозвищем, даже получив тяжкое ранение в голову. Тут явно постарался провокатор с другой стороны – «вазир Меджнун», надо же… Асмодей поморщился и сплюнул, нечаянно попав на собственные туфли. Ругнулся, вытер носок о траву – ветер в Эдеме, похоже, подобные проявления эмоций не одобрял. Интересно, если выбросить мимо урны, к примеру, смятую газету – её отбросит в лицо якобы случайным порывом? Геноцид, репрессии и чистота в саду. Хороший бы вышел лозунг в духе государственной программы исправления всех и вся. Или хотя бы заголовок в путеводителе.
Торчать у Лотосового прудика ему наскучило – он успел до тошноты налюбоваться открыточными видами, пошвырять в воду камни и слегка вздремнуть. Затем искупался, целеустремленно доплыв едва ли не до середины. Но золотой паршивец не объявился и тогда. Асмодей выбрался на берег, не удосужившись высушиться заклинанием, натянул одежду на мокрое тело и решительно зашагал в самые непролазные дебри, по дороге ломая и испепеляя все, что вызывало его неудовольствие. По правде говоря, с самым искренним наслаждением он испепелил бы Белый дворец вместе с засевшим в нём типом. В таком настроении идти на поклон к затворнику не очень-то хотелось, если Уриэль не соврал, последний раз несносное чудовище наблюдалось в Призрачном павильоне – он же Мёртвый город и сад Скорби. Самая гуща и чаща, довольно мерзкое местечко даже по меркам эстетики отвратительного.
Раньше в Эдеме, как и в парке при Осеннем, круглосуточно кипела жизнь, но с тех пор, как Адонаи стал отшельником, а некогда бесплотные и покорные маруты неожиданно вошли в фавор, ночью в дальние закоулки сада рисковали соваться только те, кому надоело жить. Или имелись иные веские, а то и криминальные основания блуждать по ночам среди буйной растительности. Чем дальше от входа и дворца, тем больше нынешний Эдем напоминал тропический девственный лес: душный, яркий и опасный. Опасности Асмодея не страшили, от плотоядных лиан он поначалу уворачивался, потом, устав от бессмысленной гимнастики, попросту испепелял нахальную зелень. Если бы кому-то этой ночью взбрело навесить на адмирского гостя «дальнюю слежку», несчастный шпион остекленел бы от однообразия открывавшихся картин. Сперва гость обошёл почти все павильоны, в одном для чего-то обзавёлся старым треснутым зеркалом с мутной амальгамой, но прелестной оправой из серебра и черепахового панциря, а в другом подобрал обломок то ли посоха, то ли трости.
Чем дальше, тем сильнее Асмодей подозревал, что Белый пора переименовывать: Темнейший не появлялся, несмотря на многочисленные призывы, а его венценосный брат присутствовал на Пластине, но не вмешивался решительно ни во что. На Адонаи это было непохоже – зато как нельзя лучше соответствовало любимой управленческой методе Князя. В эту схему ложились и бездненские беглецы, и обнаглевшие маруты со своим Золотым Командиром: не так-то просто даже для почти всесильного Первого среди равных перехватить управление заклятием, которое накладывал не он. И остервеневшая растительность – ни малейшей страсти к культурному садоводству Князь отродясь не проявлял. Даже потрёпанный и лишившийся половины сановников Светлый совет в общей картине смотрелся гармонично. А уж то, что ему, одному из сильнейших темных князей, было отказано в аудиенции... нет, положительно это было самым подозрительным. Самаэль, конечно, понимал, что его давний фаворит и ближайший друг раскроет подобный маскарад при встрече, отсюда и необъяснимая грубость.
Золочёная сволочь тоже не показалась, хотя всё время, угробленное в скитаниях по Эдему, Асмодей звал «хозяина сада» разнообразными заклинаниями, разве что «ау!» не кричал.
Зло пнув какой-то огромный, похожий на дождевик-переросток синий гриб, Асмодей оказался вознагражден тучей спор. Почему-то оранжевых и резко, до тошноты пахнущих ландышем. Он выругался и, очистив одежду и волосы заклинанием, в который раз сменил направление. Вскоре заросли поредели, то и дело попадались прогалины с остатками каких-то строений – скорее всего, все тех же садовых павильонов, будь они неладны. Рядом с некоторыми развалинами ещё стояли скульптуры – поросшие лишайником, пострадавшие то ли от вандалов, то ли от непогоды, утратившие даже подобие привлекательности. Асмодей прошел мимо очередного каменного урода – кусок головы и рука валяются рядом с постаментом, ноги и тело до пояса заплетены вездесущими хмелем и девичьим виноградом, не понять, кого имел в виду скульптор – и вздрогнул, почувствовав, как сзади на плечо легла тяжёлая рука. Скосив глаза, он увидел поросшие цветным лишайником каменные пальцы, дёрнул плечом, пытаясь высвободиться, но тщетно – что бы или кто бы это ни был, держать добычу он умел. Сделав шаг назад и прижавшись к каменному телу, повернуться Асмодею удалось – теперь статуя, мимо которой он так равнодушно прошёл, практически сжимала его в объятиях. Обломки, некогда лежавшие у ног, неожиданно оказались на месте – трещина, пролегавшая от виска к затылку, напоминала шрам, а бурый лишайник походил на запёкшуюся кровь.
– Потрясающе, – кислый тон Асмодея не выдал, что именно этой встречи он искал почти всю ночь. – Так понимаю, драгоценные камни и металлы приберегаются на выход, а это – домашняя пижама?
По щеке статуи скользнула спешащая удрать мокрица – и бесследно исчезла в углу глаза, поглощённая шероховатой поверхностью камня.
Хватка не ослабла, от истукана веяло сыростью и холодом. Асмодею почудился запах прелых водорослей и ила.
– Желаешь предложить свои услуги портного? – бархатный, чуть хрипловатый баритон звучал насмешливо.
– Слава Хаосу, бегать и предлагать свои услуги, словно бродячий портняжка, у меня нет нужды, – Асмодей покачал головой. – Как и метаться по лесу в поисках желающих любви и ласки, – он ловко вывернулся из объятий статуи и даже похлопал по холодному каменному плечу. – Можно сказать, я пришёл заключить сделку. Взаимовыгодную, если будет на то воля Хаоса.
Тишина вокруг сделалась удушливо густой и плотной, появилось ощущение пристальных и очень голодных взглядов. Рудра повелительно махнул кому-то невидимому и очевидно не слишком понятливому за спиной Асмодея и скрестил руки на груди. Оборачиваться тёмный князь не стал, сохраняя оживлённый и беспечный вид.
– Ты потревожил младших, – удивительное отеческое благодушие, граничащее с нежностью, знакомый тон мягкого извинения. И пустой мёртвый взгляд статуи. – Что ж, возможность поверить хозяину сада свои чаяния есть у любого.
– Для начала – ни с тобой, ни из тебя...
– ... ничего сделать не может уже никто, – язвительно закончил Рудра вместо Асмодея. – Как полагаешь, папаша не пробовал завершить начатое, выяснив, что получилось совершенно не так, как хотелось бы? Вопрос риторический, – каменная рука потёрла трещину-шрам, сдирая корку лишайника. – Обычно те, кто приходит излить мне душу, не утруждают себя формулами вежливости, и меня это более чем устраивает. Когда-то меня, конечно, воспитывали, но это было давно и при жизни, – он мечтательно улыбнулся. – Возможно, если бы я послал вежливость в Бездну ещё тогда, всем было бы лучше.
Асмодей сочувственно вздохнул.
– Всё возможно, если воли достаточно. Но вопрос не только в силе, а и в принадлежности. Сейчас ты остаёшься собой, даже полностью утратив прежнее тело, однако кое-что сильно отравило радость победы духа над материей.
– Скорее, кое-кто, – сухой хрипловатый смех. – Но про себя я знаю почти всё. И хотел бы услышать о тебе – что побудило бегать по саду, как перепивший недолговечный? Ты говорил о сделке – что тебе нужно? И что ты готов предложить?
Асмодей махнул рукой в сторону осыпавшейся невысокой стены. Вместо груды камней появился вычурный диван. Каменный и более напоминающий памятник на могиле неизвестного дивана, нежели мебель.
– Есть мнение, – невозмутимо сообщил Асмодей, – что бывший адмирский премьер выглядел бы много лучше в саркофаге, чем возле трона твоей матери.
– Я давно вышел из того возраста, когда личность отчима имеет хоть какое-то значение, – каменное лицо не дрогнуло. – Кроме того, даже если бы я мечтал узреть его в саркофаге, дороги в Вавилон мне нет. То, что мои ребята и я сам более не привязаны к саду, не открывает для нас границ Раймира.
– Сад за стеной, – Асмодей сделал широкий жест. – Кто распахнёт ворота – или обрушит стену – так ли важно? Посрамивший свою погибель обязан ли хранить верность памяти убийцы?
Насладился паузой – если Самаэль занял место брата, вряд ли решит прервать её. Если же это молчание Адонаи – прямо или косвенно ответит его мёртвый сын. – Я не всесилен – но тот, кто нынче скрылся ото всех, возможно, захочет подарить достойной уважения воле истинную свободу. А если твой новый отчим заявится в Раймир до того – нужно будет лишь свистнуть погромче. Его голова – моя и ничья больше. По праву сорванной дуэли.
– Понимаю, все предложенное укладывается в старую добрую схему «если бы, да кабы»? – ехидная улыбка, картинно вздёрнутые брови над миндалевидными, чуть раскосыми глазами – испятнанный лишайниками идол, очевидно, устал от примитивизма, теперь его лицо было проработано куда лучше и обладало очаровательно живой мимикой. – То есть, ежели вдруг папаша окажется не в себе или не собой... и тому подобное. Что ж, полагаю, я не солгу и не рискую нарушить обещания, заверив, что во всех этих случаях буду действовать по обстоятельствам, сообразуясь с собственной выгодой, – он с комичной торжественностью приложил руку к груди – у живого примерно там находилось бы сердце – и даже привстал с облюбованного дивана, чтобы поклониться.
– Благодарю за щедрый дар, – каменное существо хозяйским жестом похлопало по ближайшему подлокотнику. – Моя нынешняя форма несколько ограничивает бессмысленный, хоть и эффектный расход магии.