Что почитать: свежие записи из разных блогов

После услышанного признания, парень только и мог, что в ошеломлении хлопать ресницами, пытаясь переварить слова Осаму. Губы горели, все еще чувствуя изысканную ласку. Сердце стучало быстро и неистово. А в голове была звенящая тишина. Он был в ступоре.
– Молчишь? – понимающе произнес Дазай, кончиками пальцев коснувшись заалевшей щеки юноши. – Я прошу прощения, что так внезапно с бухты барахты набросился на тебя. Терпение мое закончилось ровно в тот самый момент, как я лицезрел твою обиженную мордашку, – слишком соблазнительно.
Он опустил ладонь и взял Накаджиму за руку, крепко сжав пальцы. Ацуши попытался вырвать руку из хватки, однако не сильно он старался – так сделал это исключительно автоматически, практически не осознавая, что сейчас происходит. Он продолжал хранить молчание.
Дазай вздохнул, а затем пошел впереди, за руку ведя юношу за собой. Шел он, не спеша, мимо проносились машины, да люди обходили их по своим делам, иногда бросая любопытные взгляды на их сцепленные руки. Не каждый осмелиться демонстрировать свои пристрастия в общественных местах.
Вечернее солнце палило, припекая светлую макушку юного детектива. Он безвольно следовал за человеком, который признался ему в симпатии. Именно это и вызывало ступор: как он может кому-то нравиться? Ведь в приюте яснее ясного было вбито в голову, о том, что «он не заслуживает жить и лучше ему сдохнуть в какой-нибудь канаве…»
Из-за сложившегося противоречия он даже забыл о голоде – все потребности моментально отошли на второй план. Перед глазами будто была белая пелена, дымка, через которую отдаленно доносились звуки вечернего города, шума автомобилей, да голосов людей.
Имеет ли он право…
Или лучше сказать заслуживает ли он этой любви?
Именно этот вопрос снова и снова всплывал в сознании до тех пор, пока он не обнаружил себя сидящем в автобусе с хот-догом в руке, половинку которого уже благополучно слопал; правда, он совершенно не запомнил, как Дазай его усадил на место и вручил уличную еду. Сам же Осаму примостился рядом, придерживая Накаджиму за плечи, выглядел обеспокоенным, кидая косые взволнованные взгляды.
Именно тепло его руки, чувствующаяся через ткань рубашки, вынудила мысль Накаджимы изменить направление. Неожиданно пришло в голову: лицо Осаму сейчас выглядело крайне мило, ему шла эта неуверенность, обеспокоенность за кого-то. Потом настало осознание, что, наверное, он волнуется как раз таки из-за него, Ацуши.
Резкий удар сердца. Быть объектом чьего-то интереса, он никогда не думал, что с ним такое может случиться…
Слишком неожиданно. Слишком странно. Слишком страшно. Он не знает, как реагировать. Что он должен сказать? Каких слов от него ожидают? Он должен дать ответ?
Но он сам не знает, что чувствует. Ему страшно и он запутался. Ему нужно время, чтобы полностью осознать случившее и подумать. Очень долго подумать. Капля сомнения где-то там на самом краю, неуверенность в искренности слов Дазая. Всё это ведь не может быть очередным его розыгрышем? Это было бы слишком жестоко.
Опустив глаза к руке, поднял её и проглотил остатки булочки с сосиской, не чувствуя вкуса прожевал и сглотнул.
– Мне нужно время, – очень тихо, едва слышно прошептал Ацуши, отводя взгляд от лица Дазая.
– Да, – также шепотом согласился мужчина, – прости за это. – Он чуть помолчал, а затем сказал: – Я могу завтра поработать один, а ты сможешь отдохнуть от моего общества, – не весело пошутил он. – И придти в себя.
Подумав минуту над словами бывшего мафиози, Ацуши отрицательно помотал головой.
– Я бы хотел…
– Отвлечься? – понимающе перебив, закончил за него Дазай.
– Да.
– Я понял. – Рука, слегка обнимающая за плечи, ласково сжала кожу, а затем отпустила. – Я дам тебе столько времени, сколько тебе нужно. Однако я не стану говорить: будто с завтрашнего дня буду вести себя как обычно, словно ничего не случилось. Но я постараюсь держать себя в руках.
– С-спасибо, – неуверенно, за что собственно он благодарит, промолвил Накаджима.
За окном проносились дома, окрашенные в алый закат заходящего солнца. Цепочка людей спешащих с работы домой. Вереница машин гудящих в нетерпении из-за красного сигнала светофора.
Автобус остановился на остановке, выпуская несколько пассажиров, впуская других. Ацуши и Дазаю пришлось встать – слишком много пожилых людей и мамочек с ребятишками зашли на новой остановке. Их оттеснили к задним дверям, вопящие карапузы. Контролер, протискиваясь, чуть не заехал локтем Ацуши в бок, однако Дазай не позволил этому случиться, встав перед юношей, закрыв его фактически своим телом. Через несколько остановок, они вышли, в безмолвном молчании шагая по улице, держа путь к общежитию.
– До завтра, – сказал Осаму, когда Ацуши взялся за ручку двери у входа в свою комнату.
Накаджима дернулся и заставил себя кивнуть, хоть и отвечать ничего не хотелось. Взгляд он предпочел держать на уровне груди наставника, разглядывая стандартные пуговицы Дазаевского плаща.
– Я не думал, что мое признание вызовет такую реакцию, – тихо произнес мужчина, когда юноша отвернул от него лицо. – Извини.
Вставив ключ и повернув его в замочной скважине, отворяя дверь.
– Пожалуйста, Дазай-сан, – умоляюще промолвил Ацуши, ниже опустив голову. – Пожалуйста.
Тот ничего больше не сказал, будто внял просьбе подопечного, почти бесшумно развернулся и скользнул тенью в свои апартаменты. На пороге все-таки промолвив:
– Это не шутка или розыгрыш. Мои чувства серьезны.
Позже Ацуши услышал звук захлопнувшейся двери, только после этого он решился поднять лицо. Чуть помедлив, зашел к себе; Кёко еще не вернулась, в противном случае комната была бы открыта, и её не пришлось бы отпирать ключом.
Прикрыв за собой вход, прямо там – на пороге сполз на пол, обхватив колени. Он оказался в темноте, потому что окна выходили на противоположную сторону вечернему солнцу. Один на один с собственными мыслями и чувствами.
Что? Почему? Как? Вопросы вереницей кружили в сознании. Он не понимал, как оказался в центре любовной истории. Как оказался объектом чьей-то любви. И самое главное – что он чувствовал сам в отношении наставника. Он точно понимал, что уважает Осаму и благодарен ему за руку помощи, протянутую в отчаянную минуту. Однако не был уверен в прочих своих чувствах к бывшему мафиози. Разбираться в себе слишком сложно, слишком путано.
Внезапно пиликнул мобильник, Ацуши вздрогнул, но вынул телефон из кармана и взглянул на экран: пришла смс от Кёко. Там говорилось, что её пригласила к себе с ночевкой Кирако-сан на девичью вечеринку в честь неожиданной дружбы с сестрой Джуничиро, Наоми. Хоть слова Кёко избирала сухие и формальные, в них все равно прослеживался восторг девочки этому событию.
Ацуши улыбнулся после прочтения смс и отправил пожелания весело провести вечер и пару забавных смайлов.
Затем неожиданно для самого себя встал и потянулся, напряжение непонятно от чего отступило. Желудок снова забурчал, того съеденного хот-дога явно оказалось маловато, чтобы утолить голод молодого парня. Поэтому он подошел к холодильнику, вынул из него пару яиц и просто пожарил их на сковороде. Сил на что-то мудреное не хватало, он был эмоционально выжат. Покончив с ужином и запив все разбавленным зеленым чаем, вытащил футон из шкафа и расстелил постель.
Время для сна еще было детское, однако Ацуши решил не откладывать в долгий ящик размышления в отношении Осаму Дазая, поэтому он умылся и почистил зубы, прежде чем разместиться под одеялом.
Ему казалось важно по-взрослому отнестись к этой проблеме. Было ли признание Осаму – проблемой? Несомненно, заключил юноша, повернув голову в бок на подушке. Честно говоря, он понятие не имел, что с этим со всем делать. Разве что размышлять и разбираться в своих чувствах и мыслях. Причинить боль наставнику ему не хотелось.
Солнце уже полностью село, тени отбрасываемые мебелью, на стенах и потолке придавали комнате уюта. Ацуши с интересом уставился на одну из них – в воображении сложился образ рыцаря вставшего на одно колено, словно он клялся кому-то святой клятвой верности.
То была привычкой, выработанной еще с детского дома. В том приюте вечером дети развлекали себя сами, как могли. Очень часто, когда он не мог заснуть или, когда его запирали в отдельной комнате – тени на стенах рассказывали ему истории, которое складывало для него воображение.
Телевизор, конечно, был, однако включать его могли только с разрешения воспитателя, если кто-то нарушал это железное правило – его наказывали. Ацуши и сам не раз стоял коленями на горохе из-за нарушений того или иного правила. Впрочем, других обитателей приюта наказывали куда как мягче, чем Накаджиму. Почему-то (сейчас уже ясно почему), но тогда он не знал, чем провинился перед учителем. Почему именно его наказания отличались изощренной жестокостью.
Снова вспомнились бессердечные слова, брошенные Ацуши в спину, когда его выбросили бездомным котенком на улицу. Зачем говорить такое? Что он такого ужасного совершил, чтобы ему желали сдохнуть в какой-нибудь канаве…
Юноша многое отдал бы, чтобы понять, почему учитель не сказал ему о том, что он эспер, одаренный, чья способность оборачиваться тигром. Зачем молчать и скрывать это? В чем смысл?
Плавно мысли вернулись к Дазаю. Этот человек без преувеличения изменил жизнь Ацуши: наполнил её красками, подарил семью, работу и крышу над головой, которую впервые в жизни захотелось назвать домом. Накаджима безмерно уважал его, полностью закрыв глаза на прошлое Осаму. Кто не без греха за душой? Уж точно не ему, Ацуши, судить о поступках бывшего мафиози. Наверное, он просто вышел из возраста, когда делишь мир на черное и белое. На добро и зло. Люди и мир намного сложнее, чем может показаться на первые или второй взгляд, иногда и десятка взглядов на ситуацию не хватает, чтобы разобраться в сути проблемы.
Что такое любовь? Ацуши наверное впервые в жизни задумался над этим словом. Любовь – это тепло в сердце… Он запнулся, потому что осознал, он не знает, что такое любовь. Тогда с другой стороны – решило его сознание. Что значит любовь для него? Какие определения он вложит в смысл такого объемного и сложного слова, как любовь?
– Тепло в сердце, – снова повторил он, сказав на этот раз вслух. Казалось, если произнести свои измышления, то они приобретут более логичный строй. – Счастье. Любовь – это же счастье?..
В последнем утверждении он не был уверен – подумав, что отказ в симпатии может принести боль и страдания одному из пары. Подобный вывод говорит о том, что любовь – это не только счастье, но иногда и страдания. Противоречивые чувства, одно исключает другое? Или они переплетаются? Смешиваются и создают новое определение любви?
Что он чувствует к Осаму? Сложно сказать, по-настоящему до сего дня он не задумывался над своими эмоциями в присутствии наставника. Внезапно пришло озарение: возможно все подначки, и вызывающие возмущение действия напарника по расследованию были вызваны желанием обратить на себя внимание объекта симпатии. Ацуши хихикнул вслух, когда вспомнил подчас дурацкое поведение Дазая. А тот случай в кафе с мороженым был явным способом заигрывания, флиртом. Почему он понял это только сейчас?
Может Осаму осознал, насколько непробиваем Ацуши Накаджима; и решил выложить всё, как есть, поняв, что намеки уходят в пустоту. Ацуши не хотел думать о себе, как слепом чурбане. Всё же было очевидно с самого начала. Может быть, именно поэтому Осаму ему и помог?
Юноша перевернулся на бок, пытаясь найти более удобное положение.
Взгляд снова упал на фантом рыцаря, состоящего из наслоения теней в полутемной комнате. Ему подумалось: «Осаму для него как рыцарь. Не поэтому ли разум сформировал именно такой образ?»
Все ответы запрятаны глубоко в сознании…
Является ли Осаму Дазай особенным для него?
На этот вопрос Ацуши знал ответ: более чем, он был вне всяких сомнений особенным. Очень важным человеком.
Можно ли сказать, что мужчина ему дорог? Будет ли Ацуши переживать, если с Дазаем что-то случиться?
В груди резко похолодело, когда он подумал о подобном варианте развития событий. Он даже сел, так тревожно сделалось у него на душе. Он понял, что страшиться потерять Осаму. Более того: лишь представив себе, как попытка самоубийства Дазая завершается успехом – ему захотелось заплакать; горло, будто сдавили в тиски.
Накаджима обхватил себя руками заставляя успокоиться, не хватало только устроить истерику из-за воображения. Он заставил себя сосредоточиться на утверждении Осаму о том, что слова о самоубийстве для него – это способ выпустить пар, поразвлечься за чужой счет. Он хотел верить сказанному: если человек по-настоящему пожелает умереть, он не станет кричать об этом направо и налево, а тихо исполнит задуманное. Дазай же предпочитает открыто провоцировать людей эпатажной манерой поведения.
Только после того, как юноша несколько раз прогнал через голову эти мысли, сердце забилось ровнее, а дыхание успокоилось.
Он снова лег в постель, подтянув одеяло до подбородка, и закрыл глаза. Собственные чувства показали насколько Осаму – важен, кране значим. Но можно ли назвать это влюбленностью?
Именно этот вопрос крутился в голове Ацуши снова и снова, пока тот не забылся глубоким спокойным сном.


ОГЛАВЛЕНИЕhttps://blog-house.pro/kanime/post-123013/