Что почитать: свежие записи из разных блогов
Записи с тэгом #Li Shi из разных блогов
Psoj_i_Sysoj, блог «Мастер календаря»
Мастер календаря
Мастер календаря / 黄历师 (Huánglì Shī) / Chinese Almanac Master
Прежнее название: Секретные архивы ненаучного материализма / 不科学唯物主义秘密档案 (Bù kēxué wéiwù zhǔyì mìmì dǎng'àn) / Secret Archives of Unscientific Materialism
Автор: Шитоу Ян 石头羊 (Shítou Yáng)
Год выпуска: 2015
91 глава, выпуск завершён.
Перевод первых 5 глав: Псой и Сысой.
Перевод с 6 главы: Диана Котова (DianaTheMarion), редактирование: Псой и Сысой
Вычитка: kaos
Аннотация:
Мастера календаря – легендарные заклинатели, которые отвечают за ход времен года и надлежащее проведение праздников, а также предсказывают бедствия и определяют благоприятные дни для важных событий.
Молодой безработный Сяо Наньчжу, следуя совету друга детства, решился взять на себя обязанности, передаваемые в его семье из поколения в поколение, и теперь он жаждет лишь одного: чтобы его оставили в покое.
Чуси: На что это ты уставился? Неужто не хочешь дожить до нового года?
Чуба: Сегодня - ужасный день, дела не заладятся, чую... дурное знамение
Цинмин: Я ведь и праздник, и фаза лунного цикла, да? Тогда мне полагается двойной оклад!
Дунчжи: Ах, зимой все переваривается так быстро, поэтому я хочу пельмешек и клецек, вот!~
Сяо Наньчжу: Твою календарную дивизию…
Примечание переводчика к оглавлению:
В оригинале в названиях глав указывается 2027 год, а в одной главе — 2017, однако указанные даты соответствуют 2015-му году, поэтому мы взяли на себя смелость поменять год на 2015. В печатном издании «Мастера календаря» даты в названиях глав отсутствуют, а в сетевом издании — пропадают после 26-й главы.
Оглавление:
Глава 1 — 11.02.2015. Сяонянь. Часть 1
Глава 2 — 11.02.2015. Сяонянь. Часть 2
Глава 3 – 12.02.2015. Няньсы. Часть 1
Глава 4 – 12.02.2015. Няньсы. Часть 2
Глава 5 – 12.02.2015. Няньсы. Часть 3
Глава 6 — 13.02.2015. Няньу. Часть 1
Глава 7 — 13.02.2015. Няньу. Часть 2
Глава 8 – 13.02.2015 Няньу. Часть 3
Глава 9 – 14.02.2015. Цинжэньцзе. Часть 1
Глава 10 – 14.02.2015. Цинжэньцзе. Часть 2
Глава 11 – 14.02.2015. Цинжэньцзе. Часть 3
Глава 12 – 14.02.2015. Цинжэньцзе. Часть 4
Глава 13 — 17.02.2015. Няньцзю
Глава 14 — 18.02.2015 Чуси. Часть 1
Глава 15 — 18.02.2015. Чуси. Часть 2
Глава 16 — 18.02.2015. Чуси. Часть 3
Глава 17 — 18.02.2015. Чуси. Часть 4
Глава 18 — 18.02.2015. Чуси. Часть 5
Глава 19 — 18.02.2015. Чуси. Часть 6
Глава 20 — 19.02.2015. Чуньцзе. Часть 1
Глава 21 — 19.02.2015. Чуньцзе. Часть 2
Глава 22 — 19.02.2015. Чуньцзе. Часть 3
Глава 23 — 19.02.2015. Чуньцзе. Часть 4
Глава 24 — 19.02.2015. Чуньцзе. Часть 5
Глава 25 — 05.03.2015. Юаньсяо. Часть 1
Глава 26 — 05.03.2015. Юаньсяо. Часть 2
Глава 27 — 11.11.11.11.11. Часть 1
Глава 27 — 11.11.11.11.11. Часть 2
Глава 28 — 11.11.11.11.11. Часть 2 - Экстра, её перевод будет помещён в конец новеллы!
Psoj_i_Sysoj, блог «Мастер календаря»
Мастер календаря. Глава 46. Хуачжао. Часть 4
Предыдущая глава
Объяснение Хуачжао звучало абсолютно разумно, и после недолгого колебания Сяо Наньчжу согласился.
В конце концов, цветочный дух и впрямь сможет позаботиться о защите этой бесценной вазы получше них двоих.
К тому же, внутренняя планировка дворца отличалась сложностью, а потому невозможно было предвидеть, откуда выскочит этот «На счастье», так что следовало быть готовыми к атаке с любой стороны.
Заручившись одобрением мастера календаря, Хуачжао кивнул и взмахнул рукавом своего парадного одеяния. Гуляя по Императорскому саду, он завязал знакомство со множеством новых друзей-цветочных духов — и теперь щедрой рукой расселил их по драгоценным изделиям из фарфора цвета цин. Выставочный зал окутало серебристое сияние, и в каждый из сосудов с безупречной точностью опустилось по исполненному прелести цветку.
читать дальшеРаспустившиеся бутоны прекрасно подчёркивали изящество и гладкость древнего фарфора, мигом оживив прежде тусклые и унылые вазы. Поскольку выставочный зал располагался во дворце Яньси, Сяо Наньчжу подыскал укромный уголок за «драконьей колонной [1]» и, прислонившись к ней, закурил сигарету. Присмотрев себе место повыше на перилах, Хуачжао смахнул с них пыль, уселся туда и принялся вертеть головой, глядя в окна. Когда снаружи у колодца Чжэнь-фэй [2] зарыдала на восемь ладов, Сяо Наньчжу, который, зевая, стряхивал пепел с сигареты, внезапно уловил дуновение ветра от приоткрывшейся двери.
Во всём здании не горело ни единого огня, а потому лишь освещённые приглушённым светом витрины отражали крадущуюся мимо них юркую тень, которой интерьеры дворца Яньси были знакомы, словно свои пять пальцев, а потому она без колебаний проскользнула вглубь зала.
При виде этого Сяо Наньчжу вскинул голову и махнул рукой духу календаря.
Восседающий на ограде Хуачжао жестом дал понять, что понял его указания.
И вот когда эта нечисть, которую они караулили всю ночь, наконец подкралась к одной из витрин и потянулась внутрь, намереваясь коснуться выставленного в ней фарфора, наваждение ослепила внезапная вспышка, а прекрасная роза, покоящаяся в горлышке сосуда, вонзила в него шипы. Тишину прорезал истошный вопль:
— Ай-яй-я-а-ай!!! Это что ещё за шутки?!! — истошно заорало попавшее в ловушку Хуачжао наваждение.
Внезапно во всём здании вспыхнули современные лампы на фотоэлементах, и поток яркого света явил взгляду обретшее человеческую форму наваждение.
Их глазам предстал ребёнок, окутанный красным туманом.
Благодаря тонким чертам лица его можно было бы признать прелестным мальчиком, если бы не источаемая им зловещая аура. Однако, судя по тому, что он обрёл способность к членораздельной речи, он успел поглотить немало жизненной энергии бывающих здесь людей и переродился в наваждение высшего ранга, обладающее сознанием, пусть и весьма примитивным.
В конце концов, через музей города В каждый день проходил колоссальный поток туристов, и, разумеется, недостатка в разного рода отрицательных эмоциях здесь не было, а потому по силе это наваждение на порядок превосходило тех, что обитали за стенами дворца. К тому же, энергетика дракона питает всех живых существ, так что эта благословенная земля множество созданий, как добрых, так и злых.
Теперь, когда «На счастье» наконец-то явил себя, Сяо Наньчжу поспешно затушил сигарету и бросился к нему, чтобы, сграбастав, заставить это наваждение сполна возместить весь ущерб, что он причинил музею.
Внезапное появление этого здоровенного мужика так перепугало злого духа, который, обливаясь слезами, горестно причитал над своей исколотой рукой, что он, побледнев как полотно, схватился за голову и хотел уже ринуться прочь из дворца Яньси.
— Не трожь меня, не трожь!!! А-а-а!!!
Стоило отзвучать этому пронзительному воплю, как «На счастье» бросился наутёк — как и говорил Хуачжао, это наваждение было невероятно быстрым. Хуачжао тут же выбросил руку, чтобы поймать его за полу одежды, но не тут-то было — его пальцы схватили лишь пустоту. Оценив обстановку, коварный дух воспользовался их промедлением и юркнул в витрину, которую уже успел открыть. При виде того, что Сяо Наньчжу и Хуачжао взяли его в клещи, его глаза налились кровью. Злобно оскалив острые зубы, он схватил сосуд для вина и поднял его над головой.
— В-вы… не приближайтесь!!! Попробуйте только подойти, и я разобью её!!! Я вас не боюсь, ясно?!! — в его взлетевшем до визга голосе звучала нешуточная угроза, глаза сверкали неприкрытой яростью — в этот момент «На счастье» больше всего походил на злого духа, которым и являлся.
При виде драгоценного фарфора в его руках сердце Хуачжао сжалось — он тут же вспомнил, что Сяо Наньчжу говорил, что эти сосуды стоят, как несколько городов. В противоположность ему Сяо Наньчжу при виде исходящего злобой наваждения сохранял полную невозмутимость. Загородив собой взволнованного Хуачжао, он зажёг бронзовые светильники по обе стороны зала, а затем прищурился, и, прищурившись, отбросил спичку.
— Слышь, пацан, считаю до пяти, — с каменным выражением лица объявил он. — Живо опусти эту склянку, а не то мало не покажется — ясно тебе?..
При этих словах он наставил на наваждение пистолет. «На счастье» продолжал таращиться на него, скаля зубы в ухмылке — он явно не верил, что один-единственный смертный в состоянии что-то с ним сделать.
Однако он видел, что тот, кто стоял за спиной Сяо Наньчжу, отнюдь не был человеком. В памяти «На счастье», который почти обрёл сознание, зашевелилось полузабытое воспоминание.
Но с одной стороны, ему недоставало жизненного опыта, а с другой, он не верил, что и впрямь напоролся на легендарного мастера календаря — не могло же ему настолько не повезти! Но господин Сяо Наньчжу, лютый садюга с запасом терпения, стремящимся к нулю, не дал ему толком это обдумать. При виде того, как «На счастье», вытянув шею, явно терзается сомнениями, он наставил угольно-чёрное дуло пистолета ему между глаз и начал отсчёт:
— Один. Два. Четыре…
— Погоди… ты ж говорил, что будешь считать до пяти! — В конце концов, несмотря на начатки разума, коэффициент интеллекта этого духа оставлял желать лучшего, так что, услышав, как Сяо Наньчжу перескакивает через цифры, он тут же испуганно заголосил.
Сяо Наньчжу расплылся в злорадной улыбке — при виде неё любому стало бы ясно, что он готовит какую-то пакость, вот и злой дух поддался дурному предчувствию. Его глаза от ярости налились кровью, и, заорав что есть силы, он отшвырнул вазу.
Казалось, бесценный сосуд вот-вот разлетится осколками по полу, однако Хуачжао метнулся яркой вспышкой и поймал вазу за мгновение до падения. Воспользовавшись тем, что он отвлёкся на спасение вазы, «На счастье» тут же сорвался с места, намереваясь сделать ноги.
Вот только Сяо Наньчжу не дал ему такой возможности: перехватив пистолет, он треснул наваждение рукояткой по голове. У «На счастье» всё поплыло перед глазами, и он грохнулся навзничь; Сяо Наньчжу тут же запихнул его в опустевшую витрину и запер там.
— Ты… Ах ты… проклятый человечишка!!! Я убью тебя!!! Убью!!! — утратив самообладание, орал злой дух, молотя по стеклу витрины. Теперь, перепуганный, с покрасневшими глазами, он представлял собой весьма жалкое зрелище.
Но ничего не поделаешь — пришла пора расплатиться за все те бесчинства, что он учинял здесь в течение месяца. Вновь закурив, Сяо Наньчжу бесстрастно наблюдал, как он отчаянно бьётся за стеклом. Убедившись, что «На счастье» по-прежнему исполнен решимости сбежать, Сяо Наньчжу склонился к витрине и не переставая хмуриться спросил:
— Всё никак не угомонишься?.. Сиди смирно, тебе сказано!
Мрачное выражение лица Сяо Наньчжу нагоняло на маленького духа такой ужас, что он даже шелохнуться не осмеливался. Теперь-то он уверился, что ему не повезло наткнуться на незаурядную личность — в конце концов, обычному человеку его ни в жизни не поймать. С этой мыслью он устремил покрасневшие глаза на Сяо Наньчжу и осторожно коснулся головы там, где ему врезали рукояткой пистолета. Обиженно поджав губы, он послушно сел и тихо произнёс:
— А вы… вы и правда мастер календаря?
Этот вопрос застал Сяо Наньчжу врасплох. Подумать только, эта тварь не только горазда носиться со скоростью света и связно говорить, но ещё и откуда-то знает, кто он такой! Хоть прежде он и встречал наделённых сознанием наваждений, то были лишь кровавые бедствия, которые были способны на немногим большее, чем повторять бессмысленный набор слов, а тот, что перед ним, явно был выше их на порядок: он не только внешне был почти неотличим от человека, но к тому же ещё и мыслил, и говорил совсем как человек. Когда Сяо Наньчжу не удостоил его ни словом в ответ, ничуть не смягчив устрашающего выражения своего лица, маленький дух в ужасе зажмурился, прикрыл голову руками и вновь запищал:
— Я знаю, знаю, что вы — мастер календаря, а тот, что стоит за вами — дух календаря! Пожалуйста, только не убивайте меня, не убивайте! Я ведь не причинил зла ни единому человеку! Я пришёл сюда, чтобы бить эти склянки, лишь из-за того, что я — «На счастье»! Те, что породили меня, вынудили меня каждый день бить посуду — если я этого не делаю, то чувствую себя просто ужасно! Я же ещё маленький, так почему бы вам, господа, не проявить снисхождение и не отпустить меня хотя бы на этот раз?.. Но что я говорю такое — позвольте мне принести господам глубочайшие извинения, я сожалею, сожалею…
При этих словах Хуачжао, не удержавшись, сердито фыркнул: он не больно-то верил в искренность этой нечисти. Пусть «На счастье» и выглядел как ребёнок, по сути своей он был куда коварнее, чем все эти примитивные бестолковые наваждения, а потому будил в душе Хуачжао куда бóльшую неприязнь. Однако мастер календаря не разделял его чувства: казалось, этот мелкий дух, который вздумал с ним торговаться, его лишь забавлял.
— Сожалеешь, говоришь? — внезапно прервал его Сяо Наньчжу. — И что ты готов преподнести в качестве извинения? За свою жизнь ты переколотил невесть сколько посуды, вредя людям, и ещё надеешься отделаться пустыми словами? Нет уж, сейчас ты в моей власти, и позволь мне прояснить ситуацию: либо возмещай убытки, либо поплатишься жизнью. Так что лучше тебе как следует задуматься над тем, чем ты можешь откупиться…
Ещё прежде, чем он договорил, «На счастье» едва не обезумел от страха, трясясь крупной дрожью. Он и подумать не мог, что его дурные делишки однажды накликают на него чёрного дракона, несущего беды.
Разумеется, он знал, кто такие мастера календаря, и ни в коем случае не стал бы переходить дорогу этим жутким личностям, способным убить даже бестелесное наваждение за здорово живёшь — и вот теперь он умудрился попасться под горячую руку одному из них! По крайней мере, решение быстро нашлось само: когда он, закусив губу, растерянно глядел на Сяо Наньчжу, который собрался открыть витрину, чтобы схватить его, в памяти «На счастье» внезапно что-то всплыло — он бросился к стеклу витрины и принялся по нему барабанить с радостными восклицаниями:
— У меня есть деньги!!! Я всё возмещу!!! Под воротами Шэньумэнь [3] находится подземный тайник, там целые горы золота, серебра, жемчуга и прочих сокровищ!!! Я всё отдам вам, вы только отпустите меня, хорошо?! Я всё-всё возмещу!!!
Примечания переводчика:
[1] Драконья колонна — колонна, украшенная изображением обвившегося вокруг неё дракона в облаках. Подобные деревянные столбы служили дорожными указателями во времена легендарных императоров Яо и Шуня — они служили указателями, обозначали расположение почтовых станций, постоялых дворов — их называли 桓木 «хуаньму» — «деревянная колонна» или 表木 «бяому» — «указательное дерево», а впоследствии по причине созвучия слов 桓 «хуань» — «колонна» и 华 «хуа» — «разноцветный, пышный» стали называть «хуабяо». Поскольку на таком столбе любой прохожий мог оставить своё мнение о деяниях правителя, столбы стали называть «столбами порицаний» — 谤木«банму» или «доска для порицаний» — 诽谤木 «фэйбанму». Таким образом, эти столбы играли роль «ящика для предложений» или «жалобной книги». Согласно историческим записям, во времена императора Яо в качестве «доски для порицаний» использовался столб с горизонтальной перекладиной.
Драконья колонна может быть вырезана из лазоревого, чёрного или розового нефрита, бирманского жадеита, Шэтайского нефрита, песчаника, мрамора, гранита и других материалов, может быть круглой или призматической.
Драконьи колонны подразделяют на малые (используются как декоративные в интерьере) и большие (скульптурные на открытом воздухе).
[2] Чжэнь-фэй 珍妃 (Zhēn-fēi) (1876–1900), настоящее имя — Кэшунь, любимая наложница последнего императора Китая Гуансюя (Айсиньгёро Цзайтянь, 1871—1908). Происходила из знатного татарского рода, в возрасте 13 лет попала в гарем вместе со своей сестрой, Цзинь-фэй. Поначалу императрица Цыси оценила её таланты, но впоследствии Чжэнь-фэй вызвала её недовольство тем, что побуждала императора к Гуансюя к большей независимости и проведению реформ. Любила фотографию, благодаря чему сохранилось множество её снимков. Погибла во время вторжения Альянса восьми держав, по одной из версий её утопили в колодце по приказу императрицы Цыси.
[3] Ворота Шэньумэнь 神武门 (Shénwǔmén) — «Ворота воинской доблести», северные ворота Запретного города. Были возведены в 1420 г. при императоре Юнлэ (династия Мин). Изначально именовались воротами Сюаньумэнь 玄武门 (Xuánwǔmén) — «Ворота Чёрного воина» — духа-покровителя Севера, который изображался в виде чёрной черепахи, но позже были переименованы, поскольку иероглиф «сюань» 玄 (xuán) входил в состав личного имени императора Канси, Сюаньюэ, а потому стал табуированным. Ворота использовались дворцовыми служащими, женщины, которые были отобраны в качестве наложниц в императорский гарем, также проходили через эти ворота.
Объяснение Хуачжао звучало абсолютно разумно, и после недолгого колебания Сяо Наньчжу согласился.
В конце концов, цветочный дух и впрямь сможет позаботиться о защите этой бесценной вазы получше них двоих.
К тому же, внутренняя планировка дворца отличалась сложностью, а потому невозможно было предвидеть, откуда выскочит этот «На счастье», так что следовало быть готовыми к атаке с любой стороны.
Заручившись одобрением мастера календаря, Хуачжао кивнул и взмахнул рукавом своего парадного одеяния. Гуляя по Императорскому саду, он завязал знакомство со множеством новых друзей-цветочных духов — и теперь щедрой рукой расселил их по драгоценным изделиям из фарфора цвета цин. Выставочный зал окутало серебристое сияние, и в каждый из сосудов с безупречной точностью опустилось по исполненному прелести цветку.
читать дальшеРаспустившиеся бутоны прекрасно подчёркивали изящество и гладкость древнего фарфора, мигом оживив прежде тусклые и унылые вазы. Поскольку выставочный зал располагался во дворце Яньси, Сяо Наньчжу подыскал укромный уголок за «драконьей колонной [1]» и, прислонившись к ней, закурил сигарету. Присмотрев себе место повыше на перилах, Хуачжао смахнул с них пыль, уселся туда и принялся вертеть головой, глядя в окна. Когда снаружи у колодца Чжэнь-фэй [2] зарыдала на восемь ладов, Сяо Наньчжу, который, зевая, стряхивал пепел с сигареты, внезапно уловил дуновение ветра от приоткрывшейся двери.
Во всём здании не горело ни единого огня, а потому лишь освещённые приглушённым светом витрины отражали крадущуюся мимо них юркую тень, которой интерьеры дворца Яньси были знакомы, словно свои пять пальцев, а потому она без колебаний проскользнула вглубь зала.
При виде этого Сяо Наньчжу вскинул голову и махнул рукой духу календаря.
Восседающий на ограде Хуачжао жестом дал понять, что понял его указания.
И вот когда эта нечисть, которую они караулили всю ночь, наконец подкралась к одной из витрин и потянулась внутрь, намереваясь коснуться выставленного в ней фарфора, наваждение ослепила внезапная вспышка, а прекрасная роза, покоящаяся в горлышке сосуда, вонзила в него шипы. Тишину прорезал истошный вопль:
— Ай-яй-я-а-ай!!! Это что ещё за шутки?!! — истошно заорало попавшее в ловушку Хуачжао наваждение.
Внезапно во всём здании вспыхнули современные лампы на фотоэлементах, и поток яркого света явил взгляду обретшее человеческую форму наваждение.
Их глазам предстал ребёнок, окутанный красным туманом.
Благодаря тонким чертам лица его можно было бы признать прелестным мальчиком, если бы не источаемая им зловещая аура. Однако, судя по тому, что он обрёл способность к членораздельной речи, он успел поглотить немало жизненной энергии бывающих здесь людей и переродился в наваждение высшего ранга, обладающее сознанием, пусть и весьма примитивным.
В конце концов, через музей города В каждый день проходил колоссальный поток туристов, и, разумеется, недостатка в разного рода отрицательных эмоциях здесь не было, а потому по силе это наваждение на порядок превосходило тех, что обитали за стенами дворца. К тому же, энергетика дракона питает всех живых существ, так что эта благословенная земля множество созданий, как добрых, так и злых.
Теперь, когда «На счастье» наконец-то явил себя, Сяо Наньчжу поспешно затушил сигарету и бросился к нему, чтобы, сграбастав, заставить это наваждение сполна возместить весь ущерб, что он причинил музею.
Внезапное появление этого здоровенного мужика так перепугало злого духа, который, обливаясь слезами, горестно причитал над своей исколотой рукой, что он, побледнев как полотно, схватился за голову и хотел уже ринуться прочь из дворца Яньси.
— Не трожь меня, не трожь!!! А-а-а!!!
Стоило отзвучать этому пронзительному воплю, как «На счастье» бросился наутёк — как и говорил Хуачжао, это наваждение было невероятно быстрым. Хуачжао тут же выбросил руку, чтобы поймать его за полу одежды, но не тут-то было — его пальцы схватили лишь пустоту. Оценив обстановку, коварный дух воспользовался их промедлением и юркнул в витрину, которую уже успел открыть. При виде того, что Сяо Наньчжу и Хуачжао взяли его в клещи, его глаза налились кровью. Злобно оскалив острые зубы, он схватил сосуд для вина и поднял его над головой.
— В-вы… не приближайтесь!!! Попробуйте только подойти, и я разобью её!!! Я вас не боюсь, ясно?!! — в его взлетевшем до визга голосе звучала нешуточная угроза, глаза сверкали неприкрытой яростью — в этот момент «На счастье» больше всего походил на злого духа, которым и являлся.
При виде драгоценного фарфора в его руках сердце Хуачжао сжалось — он тут же вспомнил, что Сяо Наньчжу говорил, что эти сосуды стоят, как несколько городов. В противоположность ему Сяо Наньчжу при виде исходящего злобой наваждения сохранял полную невозмутимость. Загородив собой взволнованного Хуачжао, он зажёг бронзовые светильники по обе стороны зала, а затем прищурился, и, прищурившись, отбросил спичку.
— Слышь, пацан, считаю до пяти, — с каменным выражением лица объявил он. — Живо опусти эту склянку, а не то мало не покажется — ясно тебе?..
При этих словах он наставил на наваждение пистолет. «На счастье» продолжал таращиться на него, скаля зубы в ухмылке — он явно не верил, что один-единственный смертный в состоянии что-то с ним сделать.
Однако он видел, что тот, кто стоял за спиной Сяо Наньчжу, отнюдь не был человеком. В памяти «На счастье», который почти обрёл сознание, зашевелилось полузабытое воспоминание.
Но с одной стороны, ему недоставало жизненного опыта, а с другой, он не верил, что и впрямь напоролся на легендарного мастера календаря — не могло же ему настолько не повезти! Но господин Сяо Наньчжу, лютый садюга с запасом терпения, стремящимся к нулю, не дал ему толком это обдумать. При виде того, как «На счастье», вытянув шею, явно терзается сомнениями, он наставил угольно-чёрное дуло пистолета ему между глаз и начал отсчёт:
— Один. Два. Четыре…
— Погоди… ты ж говорил, что будешь считать до пяти! — В конце концов, несмотря на начатки разума, коэффициент интеллекта этого духа оставлял желать лучшего, так что, услышав, как Сяо Наньчжу перескакивает через цифры, он тут же испуганно заголосил.
Сяо Наньчжу расплылся в злорадной улыбке — при виде неё любому стало бы ясно, что он готовит какую-то пакость, вот и злой дух поддался дурному предчувствию. Его глаза от ярости налились кровью, и, заорав что есть силы, он отшвырнул вазу.
Казалось, бесценный сосуд вот-вот разлетится осколками по полу, однако Хуачжао метнулся яркой вспышкой и поймал вазу за мгновение до падения. Воспользовавшись тем, что он отвлёкся на спасение вазы, «На счастье» тут же сорвался с места, намереваясь сделать ноги.
Вот только Сяо Наньчжу не дал ему такой возможности: перехватив пистолет, он треснул наваждение рукояткой по голове. У «На счастье» всё поплыло перед глазами, и он грохнулся навзничь; Сяо Наньчжу тут же запихнул его в опустевшую витрину и запер там.
— Ты… Ах ты… проклятый человечишка!!! Я убью тебя!!! Убью!!! — утратив самообладание, орал злой дух, молотя по стеклу витрины. Теперь, перепуганный, с покрасневшими глазами, он представлял собой весьма жалкое зрелище.
Но ничего не поделаешь — пришла пора расплатиться за все те бесчинства, что он учинял здесь в течение месяца. Вновь закурив, Сяо Наньчжу бесстрастно наблюдал, как он отчаянно бьётся за стеклом. Убедившись, что «На счастье» по-прежнему исполнен решимости сбежать, Сяо Наньчжу склонился к витрине и не переставая хмуриться спросил:
— Всё никак не угомонишься?.. Сиди смирно, тебе сказано!
Мрачное выражение лица Сяо Наньчжу нагоняло на маленького духа такой ужас, что он даже шелохнуться не осмеливался. Теперь-то он уверился, что ему не повезло наткнуться на незаурядную личность — в конце концов, обычному человеку его ни в жизни не поймать. С этой мыслью он устремил покрасневшие глаза на Сяо Наньчжу и осторожно коснулся головы там, где ему врезали рукояткой пистолета. Обиженно поджав губы, он послушно сел и тихо произнёс:
— А вы… вы и правда мастер календаря?
Этот вопрос застал Сяо Наньчжу врасплох. Подумать только, эта тварь не только горазда носиться со скоростью света и связно говорить, но ещё и откуда-то знает, кто он такой! Хоть прежде он и встречал наделённых сознанием наваждений, то были лишь кровавые бедствия, которые были способны на немногим большее, чем повторять бессмысленный набор слов, а тот, что перед ним, явно был выше их на порядок: он не только внешне был почти неотличим от человека, но к тому же ещё и мыслил, и говорил совсем как человек. Когда Сяо Наньчжу не удостоил его ни словом в ответ, ничуть не смягчив устрашающего выражения своего лица, маленький дух в ужасе зажмурился, прикрыл голову руками и вновь запищал:
— Я знаю, знаю, что вы — мастер календаря, а тот, что стоит за вами — дух календаря! Пожалуйста, только не убивайте меня, не убивайте! Я ведь не причинил зла ни единому человеку! Я пришёл сюда, чтобы бить эти склянки, лишь из-за того, что я — «На счастье»! Те, что породили меня, вынудили меня каждый день бить посуду — если я этого не делаю, то чувствую себя просто ужасно! Я же ещё маленький, так почему бы вам, господа, не проявить снисхождение и не отпустить меня хотя бы на этот раз?.. Но что я говорю такое — позвольте мне принести господам глубочайшие извинения, я сожалею, сожалею…
При этих словах Хуачжао, не удержавшись, сердито фыркнул: он не больно-то верил в искренность этой нечисти. Пусть «На счастье» и выглядел как ребёнок, по сути своей он был куда коварнее, чем все эти примитивные бестолковые наваждения, а потому будил в душе Хуачжао куда бóльшую неприязнь. Однако мастер календаря не разделял его чувства: казалось, этот мелкий дух, который вздумал с ним торговаться, его лишь забавлял.
— Сожалеешь, говоришь? — внезапно прервал его Сяо Наньчжу. — И что ты готов преподнести в качестве извинения? За свою жизнь ты переколотил невесть сколько посуды, вредя людям, и ещё надеешься отделаться пустыми словами? Нет уж, сейчас ты в моей власти, и позволь мне прояснить ситуацию: либо возмещай убытки, либо поплатишься жизнью. Так что лучше тебе как следует задуматься над тем, чем ты можешь откупиться…
Ещё прежде, чем он договорил, «На счастье» едва не обезумел от страха, трясясь крупной дрожью. Он и подумать не мог, что его дурные делишки однажды накликают на него чёрного дракона, несущего беды.
Разумеется, он знал, кто такие мастера календаря, и ни в коем случае не стал бы переходить дорогу этим жутким личностям, способным убить даже бестелесное наваждение за здорово живёшь — и вот теперь он умудрился попасться под горячую руку одному из них! По крайней мере, решение быстро нашлось само: когда он, закусив губу, растерянно глядел на Сяо Наньчжу, который собрался открыть витрину, чтобы схватить его, в памяти «На счастье» внезапно что-то всплыло — он бросился к стеклу витрины и принялся по нему барабанить с радостными восклицаниями:
— У меня есть деньги!!! Я всё возмещу!!! Под воротами Шэньумэнь [3] находится подземный тайник, там целые горы золота, серебра, жемчуга и прочих сокровищ!!! Я всё отдам вам, вы только отпустите меня, хорошо?! Я всё-всё возмещу!!!
Примечания переводчика:
[1] Драконья колонна — колонна, украшенная изображением обвившегося вокруг неё дракона в облаках. Подобные деревянные столбы служили дорожными указателями во времена легендарных императоров Яо и Шуня — они служили указателями, обозначали расположение почтовых станций, постоялых дворов — их называли 桓木 «хуаньму» — «деревянная колонна» или 表木 «бяому» — «указательное дерево», а впоследствии по причине созвучия слов 桓 «хуань» — «колонна» и 华 «хуа» — «разноцветный, пышный» стали называть «хуабяо». Поскольку на таком столбе любой прохожий мог оставить своё мнение о деяниях правителя, столбы стали называть «столбами порицаний» — 谤木«банму» или «доска для порицаний» — 诽谤木 «фэйбанму». Таким образом, эти столбы играли роль «ящика для предложений» или «жалобной книги». Согласно историческим записям, во времена императора Яо в качестве «доски для порицаний» использовался столб с горизонтальной перекладиной.
Драконья колонна может быть вырезана из лазоревого, чёрного или розового нефрита, бирманского жадеита, Шэтайского нефрита, песчаника, мрамора, гранита и других материалов, может быть круглой или призматической.
Драконьи колонны подразделяют на малые (используются как декоративные в интерьере) и большие (скульптурные на открытом воздухе).
[2] Чжэнь-фэй 珍妃 (Zhēn-fēi) (1876–1900), настоящее имя — Кэшунь, любимая наложница последнего императора Китая Гуансюя (Айсиньгёро Цзайтянь, 1871—1908). Происходила из знатного татарского рода, в возрасте 13 лет попала в гарем вместе со своей сестрой, Цзинь-фэй. Поначалу императрица Цыси оценила её таланты, но впоследствии Чжэнь-фэй вызвала её недовольство тем, что побуждала императора к Гуансюя к большей независимости и проведению реформ. Любила фотографию, благодаря чему сохранилось множество её снимков. Погибла во время вторжения Альянса восьми держав, по одной из версий её утопили в колодце по приказу императрицы Цыси.
[3] Ворота Шэньумэнь 神武门 (Shénwǔmén) — «Ворота воинской доблести», северные ворота Запретного города. Были возведены в 1420 г. при императоре Юнлэ (династия Мин). Изначально именовались воротами Сюаньумэнь 玄武门 (Xuánwǔmén) — «Ворота Чёрного воина» — духа-покровителя Севера, который изображался в виде чёрной черепахи, но позже были переименованы, поскольку иероглиф «сюань» 玄 (xuán) входил в состав личного имени императора Канси, Сюаньюэ, а потому стал табуированным. Ворота использовались дворцовыми служащими, женщины, которые были отобраны в качестве наложниц в императорский гарем, также проходили через эти ворота.
Psoj_i_Sysoj, блог «Мастер календаря»
Мастер календаря. Глава 45. Хуачжао. Часть 3 (Первая стража)
Предыдущая глава
На музей города В медленно опускался вечер. Росший у дворца Яньси гинкго ронял золотые листья наземь, на стенах серебром сияли капли росы. Выставка фарфора Жу Яо, или жучжоуского фарфора, известного своей обманчивой простотой, наконец закрылась до следующего утра: один за другим удалились посетители, и даже сотрудники музея разошлись по домам. Лишь двоим было дозволено прийти сюда в этот час — огромный дворец остался в их полном распоряжении.
читать дальше— Здравствуйте! Прошу вас обратить внимание на врата Умэнь — минуя их, мы пройдём в обрядовый зал [1]… — звучал в наушниках аудиогида отчётливый и мелодичный голос прославленного артиста Ван Гана.
Сяо Наньчжу шёл вперёд, невозмутимо покуривая прямо в помещении музея.
Днём он вместе с Хуачжао уже успел в общих чертах осмотреть всю территорию выставочного павильона, однако тогда там было полным-полно туристов, и, сколько бы Сяо Наньчжу ни вглядывался в эти склянки, ничего подозрительного ему обнаружить так и не удалось.
Поэтому, наскоро обойдя всё в компании Ло Цзя, Сяо Наньчжу кое-что отметил для себя, а после отправился в знаменитый Императорский сад [2] вместе с Хуачжао, чтобы немного полюбоваться на цветы.
Изначально его намерения были самыми лучшими: в конце концов, отправившись в эту деловую поездку, он не мог позволить себе дурно обращаться с Хуачжао — вот только в результате Сяо Наньчжу докатился до роли его личного фотографа. Вскоре он с замученным видом останавливался у каждого цветка, чтобы заснять духа календаря, который с глупейшим видом позировал, изображая пальцами то знак «V» [3], то сердечки. Осознав, что он полностью утратил своё старое достоинство, Сяо Наньчжу так разозлился, что слов нет.
— Ах, мастер, мне кажется, вы не понимаете истинную прелесть этих цветов! На День рождения ста цветов стоит чудесная погода, Утро цветов знаменует середину весны, природа исполнена многоцветья и изящества, все спешат воздать почести Богу цветов и украсить его… У меня так давно не было возможности полюбоваться столь прекрасными цветами, они в самом деле бесподобны… — вздыхал Хуачжао от переизбытка чувств.
Поскольку этот дух календаря любил цветы и заботился о них, он никогда не стал бы бездумно срывать их, однако теперь благодаря научно-техническому прогрессу Хуачжао мог, запечатлев цветение на камеру телефона, таким образом забрать их с собой, и потому был вне себя от восторга.
Тем временем неотличимый от обычного туриста Сяо Наньчжу курил, облокотившись о перила. Слова Хуачжао заставили его улыбнуться, а затем, будто внезапно что-то вспомнив, он спросил:
— Послушай, я в таких вещах не разбираюсь… Ладно, скажу прямо: вот ты — дух цветов, и потому, естественно, тебе нравятся они все. А вот, скажем, Чуси-цзюнь — какой цветок мог бы понравиться ему?
Даже бесстрастное выражение лица Сяо Наньчжу было не в состоянии скрыть его любопытство — в конце концов, он в самом деле не знал, что может понравиться такой мрачной и строптивой личности, как Чуси. Хотя когда два мужика дарят друг другу цветы, это выглядит немного по-бабски, что-нибудь выведать у его старого друга никогда не помешает. К тому же, в глубине души Сяо Наньчжу считал, что Чуси прекраснее любого цветка на этом свете, ни один пион или орхидея не в силах с ним сравниться.
Его вопрос изрядно озадачил Хуачжао. Он с некоторым недоверием взглянул на мастера, и от него не укрылось немного странное выражение его лица. Дух календаря, который всегда отличался интеллигентностью и деликатностью, без изысков ответил:
— Чуси… возможно, ему нравится непентес [4]. Его вкусы довольно далеки от общепринятых; быть может, ему по нраву кактусы [5]…
Поскольку они были близкими друзьями на протяжении нескольких тысяч лет, Хуачжао мог говорить о Чуси начистоту. Хотя они нечасто встречались, у них в самом деле были хорошие отношения — в конце концов, не каждый мог выносить пугающий характер Чуси-цзюня.
При этих словах Сяо Наньчжу не смог удержаться от смеха. Однако вслед за этим он почувствовал, что такое отношение Хуачжао к Чуси немного его задело. Положив глаз на Чуси, он не мог понять, как можно сравнивать его с каким-то непентесом или кактусом…
При этой мысли Сяо Наньчжу несколько помрачнел. Хуачжао с самого начала чувствовал, что мастер календаря не без странностей, и теперь лишь утвердился в своём мнении. Он не знал, что, когда мужчина влюблён, то он много думает обо всём, что связано с предметом его страсти.
На этом их полуденная прогулка закончилась. С наступлением вечера Сяо Наньчжу наконец смог приступить к работе.
***
Ночь является самым лучшим временем для охоты на злых духов. Поскольку наваждения берут начало от тёмной энергии инь, они избегают дневного света. Обычным людям было опасно оставаться ночью в музее города В, а потому Сяо Наньчжу предстояло работать одному. Впрочем, славного парня Ло Цзя это нимало не беспокоило — он выписал мастеру календаря особый пропуск и с лёгким сердцем отправился домой. Когда Сяо Наньчжу и Хуачжао вновь вошли во дворец Яньси, они тут же почувствовали, что атмосфера совершенно переменилась.
Ещё до основания республики один великий наставник предостерегал, что людям не следует оставаться в пределах дворца после наступления ночи, и поэтому все эти годы за исключением особых обстоятельств музей всегда закрывался в установленное время. Поскольку перед музеем города B располагалось множество памятных мест, посвящённых великим людям, а позади него — известнейший парк Цзиншань [6], признанный райским местом, теперь в здесь больше не царил упадок, как во времена великих бедствий.
Однако же обитающие здесь злые духи за все эти годы так и не рассеялись. Хоть больших проблем они не создавали, с наступлением темноты они нередко куролесили на территории музея. Сейчас Сяо Наньчжу проник сюда ночью, чтобы схватить духа «На счастье», который безобразничал во дворце Яньси, и, разумеется, не ожидал, что его путешествие по населённым наваждениями дворцам будет спокойным. Он как раз размышлял об этом, когда что-то круглое с длинной косой прокатилось у него прямо под ногами, разбрызгивая кровь.
Безголовый призрак в льняной тюремной робе в кромешной тьме ползал на коленях в поисках своей головы — как назло, ворота Умэнь не давали света всем этим несчастным, обезглавленным по приказу императора, а потому они легко теряли свои непрочно держащиеся головы. Их можно было счесть местной достопримечательностью, и в любом телесериале про Запретный город непременно фигурировали отрубленные головы, выставленные за воротами Умэнь на всеобщее обозрение. Но теперь, увидев этого призрака собственными глазами, Сяо Наньчжу подумал, что не такой уж он и устрашающий.
Сяо Наньчжу и Хуачжао не могли терять время понапрасну, так что они прошли мимо дворца Цзинжэньгун [7], от которого было рукой подать до дворца Яньси. Ло Цзя упоминал, что странные шумы, которые фиксировали камеры наблюдения в выставочном павильоне, появлялись после восьми вечера. Сейчас было почти восемь, так что «На счастье» вскоре должен был дать о себе знать. Посмотрев издали на гинкго, «дерево Будды» [8], издревле использующееся, чтобы усмирять злых духов, Сяо Наньчжу перевёл взгляд на Хуачжао, одежда которого была усыпана опавшими лепестками, и не удержался от замечания:
— Иди следом за мной, и не отставай — но постарайся не задеть эти склянки: если уронишь хоть одну, нам потом вовек не расплатиться, так что смотри в оба…
— Понял, — тихо отозвался Хуачжао-цзюнь.
Сейчас к нему вместе с жизненными силами вернулся привычный облик духа календаря, который гораздо лучше подходил к этому старинному дворцу. После того, как он провёл всю вторую половину дня в императорском саду, изначально лёгкий присущий ему цветочный аромат многократно усилился. Даже его поношенная одежда изменилась в лучшую сторону — её цвет вновь стал ярким и насыщенным. Кисти рук, которые он прежде прятал в рукавах, теперь были сложены перед грудью.
В этой темноте Сяо Наньчжу практически ничего не видел, а также у него не было чёткого плана действий. Они медленно вошли в средних размеров выставочный зал, где внимание мастера календаря бессознательно притянули витрины с выставленным там фарфором цвета цин, в особенности его привлекла одна светло-зелёная ваза с позолотой. Присмотревшись, мастер календаря обратил внимание, что на этикетке имеется изящная надпись мелкими иероглифами.
— Жучжоуский сосуд для вина в форме груши с расширяющимся горлышком… — задумчиво прочёл он вслух, — а это в самом деле красиво…
Сяо Наньчжу вспомнил, что рассказывал Ло Цзя о происхождении этого фарфора — тогда всё это показалось ему очень интересным. Поскольку фарфор Жу Яо был продуктом традиционного ремесла из глубокого прошлого, в том, что он сохранился до наших дней, было особое очарование. Он слышал, что в года несколько изделий светлого жучжоуского фарфора были проданы на иностранном аукционе за несколько миллионов, а ведь это был не подлинный фарфор Жу Яо династии Сун лунцюаньского обжига [9], а более поздние имитации. Ло Цзя также сказал, что на самом деле позолотой мастер скрывал дефекты обжига: процесс производства фарфора был необычайно дорогостоящим, при этом добиться подобной естественной красоты удавалось крайне редко. Спустя века этот прекрасный фарфор превосходно сохранился. Полюбовавшись элегантным сосудом светлого цвета цин вместе с мастером календаря, Хуачжао внезапно поднял руку и указал на горлышко сосуда через стекло витрины.
Оно озарилось слабым светом, и изящная орхидея мягко опустилась на глазурь цвета цин, что добавило живости безыскусной красоте сосуда. Сяо Наньчжу ошарашенно уставился на Хуачжао, не понимая, зачем тот это сделал; дух календаря удовлетворённо кивнул в ответ, а затем с интонацией истинного книжника [10] пояснил:
— Наваждение «На счастье» имеет духовную природу, а потому, если он захочет навредить, мы едва ли успеем ему помешать. Это — мой дружок-цветок Чжилань [11], я позволил себе украсить им головку этой красавицы цвета цин. Теперь, когда она защищена, у нас будут развязаны руки… Как вы на это смотрите, мастер?
Примечания Шитоу Ян (автора):
Сегодня была так занята, что выложила всего одну главу, но завтра обещаю исправиться… Зевая, ухожу спать…
Примечания переводчика:
[1] Обрядовый зал – вероятно, речь идёт о зале Чжунчжэндянь (Зал беспристрастия), но в тексте отсутствует первый иероглиф названия, поэтому мы не стали уточнять.
[2] Императорский сад (Юйхуаюань) 御花园 (Yùhuāyuán) – заложен в 1420 г. при императоре Чжу Ди династии Мин под названием Гунхоуюань 宫后苑 (Gōnghòu yuàn) (Зверинец позади дворца), переименован при династии Цин. Его площадь – около 12 тыс. м2 (135 х 89 м), расположен на севере Запретного города. Постройки группируются вокруг дворца Циньань (Дворец почитания спокойствия) и зеркально симметричны относительно оси с севера на юг, благодаря чему парк являет собой классический образец древней архитектуры.
[3] Изображая пальцами знак «V» — по-видимому, этот жест распространился в Китае из Японской культуры, где, возможно, пошёл от того, что при фотографировании детям говорили «ни» — «два» — чтобы они улыбались пошире, и при этом показывали два пальца.
[4] Непентес 猪笼草 (zhūlóngcǎo) — Непентес удивительный (Nepenthes mirabilis) — также Кувшиночник, насекомоядное растение.
[5] Кактус — в оригинале Эхинопсис трубкоцветный (Echinopsis tubiflora) 仙人球 (xiānrénqiú), в букв. пер. с кит. «мяч бессмертного».
[6] Парк Цзиншань 景山公园 (Jǐngshān gōngyuán) — в пер. с кит. «Гора прекрасного вида», находится к северу от Запретного города и площади Тяньаньмэнь, площадь — 230 000 м². Парк Цзиншань состоит из пяти отдельных холмов, сооружённых из земли, выкопанной при строительстве рвов вокруг Запретного города при императоре Чжу Ди (1360 — 1424) (правление под девизом Юнлэ) династии Мин, поскольку согласно принципам фэншуя императорский дворец должен располагаться к югу от холма. На вершине каждого холма возведён павильон в китайском стиле, в них устраивались собрания императорской свиты, также они использовались для отдыха.
По материалам Википедии.
[7] Дворец Цзинжэньгун 景仁宫 (Jǐngrén gōng) – в пер. с кит. «Дворец большой добродетели (букв. доброты и человеколюбия» находится поблизости от дворца Яньси, о котором речь в этой главе, к западу от него. Первоначально назывался Чанъаньгун («Дворец долгого мира»), название было изменено в середине XVI века при императоре Чжу Хоуцуне (1507 —1567) (правление под девизом Цзяцзин) династии Мин. Во времена династий Мин и Цин этот дворец использовался как резиденция императорских наложниц.
Информация с сайта: https://russian.visitbeijing.com.cn/article/47K12jiTOuc
[8] Гинкго, «дерево Будды» — чаще всего встречается в буддийских монастырях, эти деревья распространились вместе с Буддизмом. Лист гинкго прозвали «ногтём Будды» из-за формы листьев и приверженности буддийских монахов к уходу за этими деревьями. Во многих даосских храмах во внутренних дворах растёт гинкго. На ранних этапах развития даосизма на нём шаманы вырезали заклинания как средство контакта с миром духов. Гинкго также считается национальным деревом Китая. В городе принято сажать только мужские деревья, поскольку женские дают вонючие плоды.
Информация по статье: https://dzen.ru/a/Y7GOYUW2hH0XPSvg
[9] Фарфор Люнцюаньского обжига 龙泉青瓷 (lóngquán qīngcí) — фарфор, производимый в уезде Лунцюань провинции Чжэцзян, откуда он распространился в восточном, южно-центральном и юго-западном Китае. Считается, что пик его наивысшего расцвета пришёлся на династию Южная Сун (1127—1279 гг.). В нём соединились достоинства северных и южных технологий обжига при увеличивающейся температуре, в результате чего получившиеся изделия соответствуют требованиям, выдвигаемым к современным технологиям производства.
[10] Истинный книжник — в оригинале 风雅 (fēngyǎ) — «Фэн» и «Я», три части «Шицзина», «Книги песен» из конфуцианского пятикнижия: «Гофэн» («Нравы царств», «Сяоя» («Малые оды») и «Дая» («Большие оды»).
[11] Чжилань 芝兰 (zhīlán) — в пер. с кит. «ароматные травы», обр. в знач. «прекрасный», а также — «ирис и орхидея».
На музей города В медленно опускался вечер. Росший у дворца Яньси гинкго ронял золотые листья наземь, на стенах серебром сияли капли росы. Выставка фарфора Жу Яо, или жучжоуского фарфора, известного своей обманчивой простотой, наконец закрылась до следующего утра: один за другим удалились посетители, и даже сотрудники музея разошлись по домам. Лишь двоим было дозволено прийти сюда в этот час — огромный дворец остался в их полном распоряжении.
читать дальше— Здравствуйте! Прошу вас обратить внимание на врата Умэнь — минуя их, мы пройдём в обрядовый зал [1]… — звучал в наушниках аудиогида отчётливый и мелодичный голос прославленного артиста Ван Гана.
Сяо Наньчжу шёл вперёд, невозмутимо покуривая прямо в помещении музея.
Днём он вместе с Хуачжао уже успел в общих чертах осмотреть всю территорию выставочного павильона, однако тогда там было полным-полно туристов, и, сколько бы Сяо Наньчжу ни вглядывался в эти склянки, ничего подозрительного ему обнаружить так и не удалось.
Поэтому, наскоро обойдя всё в компании Ло Цзя, Сяо Наньчжу кое-что отметил для себя, а после отправился в знаменитый Императорский сад [2] вместе с Хуачжао, чтобы немного полюбоваться на цветы.
Изначально его намерения были самыми лучшими: в конце концов, отправившись в эту деловую поездку, он не мог позволить себе дурно обращаться с Хуачжао — вот только в результате Сяо Наньчжу докатился до роли его личного фотографа. Вскоре он с замученным видом останавливался у каждого цветка, чтобы заснять духа календаря, который с глупейшим видом позировал, изображая пальцами то знак «V» [3], то сердечки. Осознав, что он полностью утратил своё старое достоинство, Сяо Наньчжу так разозлился, что слов нет.
— Ах, мастер, мне кажется, вы не понимаете истинную прелесть этих цветов! На День рождения ста цветов стоит чудесная погода, Утро цветов знаменует середину весны, природа исполнена многоцветья и изящества, все спешат воздать почести Богу цветов и украсить его… У меня так давно не было возможности полюбоваться столь прекрасными цветами, они в самом деле бесподобны… — вздыхал Хуачжао от переизбытка чувств.
Поскольку этот дух календаря любил цветы и заботился о них, он никогда не стал бы бездумно срывать их, однако теперь благодаря научно-техническому прогрессу Хуачжао мог, запечатлев цветение на камеру телефона, таким образом забрать их с собой, и потому был вне себя от восторга.
Тем временем неотличимый от обычного туриста Сяо Наньчжу курил, облокотившись о перила. Слова Хуачжао заставили его улыбнуться, а затем, будто внезапно что-то вспомнив, он спросил:
— Послушай, я в таких вещах не разбираюсь… Ладно, скажу прямо: вот ты — дух цветов, и потому, естественно, тебе нравятся они все. А вот, скажем, Чуси-цзюнь — какой цветок мог бы понравиться ему?
Даже бесстрастное выражение лица Сяо Наньчжу было не в состоянии скрыть его любопытство — в конце концов, он в самом деле не знал, что может понравиться такой мрачной и строптивой личности, как Чуси. Хотя когда два мужика дарят друг другу цветы, это выглядит немного по-бабски, что-нибудь выведать у его старого друга никогда не помешает. К тому же, в глубине души Сяо Наньчжу считал, что Чуси прекраснее любого цветка на этом свете, ни один пион или орхидея не в силах с ним сравниться.
Его вопрос изрядно озадачил Хуачжао. Он с некоторым недоверием взглянул на мастера, и от него не укрылось немного странное выражение его лица. Дух календаря, который всегда отличался интеллигентностью и деликатностью, без изысков ответил:
— Чуси… возможно, ему нравится непентес [4]. Его вкусы довольно далеки от общепринятых; быть может, ему по нраву кактусы [5]…
Поскольку они были близкими друзьями на протяжении нескольких тысяч лет, Хуачжао мог говорить о Чуси начистоту. Хотя они нечасто встречались, у них в самом деле были хорошие отношения — в конце концов, не каждый мог выносить пугающий характер Чуси-цзюня.
При этих словах Сяо Наньчжу не смог удержаться от смеха. Однако вслед за этим он почувствовал, что такое отношение Хуачжао к Чуси немного его задело. Положив глаз на Чуси, он не мог понять, как можно сравнивать его с каким-то непентесом или кактусом…
При этой мысли Сяо Наньчжу несколько помрачнел. Хуачжао с самого начала чувствовал, что мастер календаря не без странностей, и теперь лишь утвердился в своём мнении. Он не знал, что, когда мужчина влюблён, то он много думает обо всём, что связано с предметом его страсти.
На этом их полуденная прогулка закончилась. С наступлением вечера Сяо Наньчжу наконец смог приступить к работе.
***
Ночь является самым лучшим временем для охоты на злых духов. Поскольку наваждения берут начало от тёмной энергии инь, они избегают дневного света. Обычным людям было опасно оставаться ночью в музее города В, а потому Сяо Наньчжу предстояло работать одному. Впрочем, славного парня Ло Цзя это нимало не беспокоило — он выписал мастеру календаря особый пропуск и с лёгким сердцем отправился домой. Когда Сяо Наньчжу и Хуачжао вновь вошли во дворец Яньси, они тут же почувствовали, что атмосфера совершенно переменилась.
Ещё до основания республики один великий наставник предостерегал, что людям не следует оставаться в пределах дворца после наступления ночи, и поэтому все эти годы за исключением особых обстоятельств музей всегда закрывался в установленное время. Поскольку перед музеем города B располагалось множество памятных мест, посвящённых великим людям, а позади него — известнейший парк Цзиншань [6], признанный райским местом, теперь в здесь больше не царил упадок, как во времена великих бедствий.
Однако же обитающие здесь злые духи за все эти годы так и не рассеялись. Хоть больших проблем они не создавали, с наступлением темноты они нередко куролесили на территории музея. Сейчас Сяо Наньчжу проник сюда ночью, чтобы схватить духа «На счастье», который безобразничал во дворце Яньси, и, разумеется, не ожидал, что его путешествие по населённым наваждениями дворцам будет спокойным. Он как раз размышлял об этом, когда что-то круглое с длинной косой прокатилось у него прямо под ногами, разбрызгивая кровь.
Безголовый призрак в льняной тюремной робе в кромешной тьме ползал на коленях в поисках своей головы — как назло, ворота Умэнь не давали света всем этим несчастным, обезглавленным по приказу императора, а потому они легко теряли свои непрочно держащиеся головы. Их можно было счесть местной достопримечательностью, и в любом телесериале про Запретный город непременно фигурировали отрубленные головы, выставленные за воротами Умэнь на всеобщее обозрение. Но теперь, увидев этого призрака собственными глазами, Сяо Наньчжу подумал, что не такой уж он и устрашающий.
Сяо Наньчжу и Хуачжао не могли терять время понапрасну, так что они прошли мимо дворца Цзинжэньгун [7], от которого было рукой подать до дворца Яньси. Ло Цзя упоминал, что странные шумы, которые фиксировали камеры наблюдения в выставочном павильоне, появлялись после восьми вечера. Сейчас было почти восемь, так что «На счастье» вскоре должен был дать о себе знать. Посмотрев издали на гинкго, «дерево Будды» [8], издревле использующееся, чтобы усмирять злых духов, Сяо Наньчжу перевёл взгляд на Хуачжао, одежда которого была усыпана опавшими лепестками, и не удержался от замечания:
— Иди следом за мной, и не отставай — но постарайся не задеть эти склянки: если уронишь хоть одну, нам потом вовек не расплатиться, так что смотри в оба…
— Понял, — тихо отозвался Хуачжао-цзюнь.
Сейчас к нему вместе с жизненными силами вернулся привычный облик духа календаря, который гораздо лучше подходил к этому старинному дворцу. После того, как он провёл всю вторую половину дня в императорском саду, изначально лёгкий присущий ему цветочный аромат многократно усилился. Даже его поношенная одежда изменилась в лучшую сторону — её цвет вновь стал ярким и насыщенным. Кисти рук, которые он прежде прятал в рукавах, теперь были сложены перед грудью.
В этой темноте Сяо Наньчжу практически ничего не видел, а также у него не было чёткого плана действий. Они медленно вошли в средних размеров выставочный зал, где внимание мастера календаря бессознательно притянули витрины с выставленным там фарфором цвета цин, в особенности его привлекла одна светло-зелёная ваза с позолотой. Присмотревшись, мастер календаря обратил внимание, что на этикетке имеется изящная надпись мелкими иероглифами.
— Жучжоуский сосуд для вина в форме груши с расширяющимся горлышком… — задумчиво прочёл он вслух, — а это в самом деле красиво…
Сяо Наньчжу вспомнил, что рассказывал Ло Цзя о происхождении этого фарфора — тогда всё это показалось ему очень интересным. Поскольку фарфор Жу Яо был продуктом традиционного ремесла из глубокого прошлого, в том, что он сохранился до наших дней, было особое очарование. Он слышал, что в года несколько изделий светлого жучжоуского фарфора были проданы на иностранном аукционе за несколько миллионов, а ведь это был не подлинный фарфор Жу Яо династии Сун лунцюаньского обжига [9], а более поздние имитации. Ло Цзя также сказал, что на самом деле позолотой мастер скрывал дефекты обжига: процесс производства фарфора был необычайно дорогостоящим, при этом добиться подобной естественной красоты удавалось крайне редко. Спустя века этот прекрасный фарфор превосходно сохранился. Полюбовавшись элегантным сосудом светлого цвета цин вместе с мастером календаря, Хуачжао внезапно поднял руку и указал на горлышко сосуда через стекло витрины.
Оно озарилось слабым светом, и изящная орхидея мягко опустилась на глазурь цвета цин, что добавило живости безыскусной красоте сосуда. Сяо Наньчжу ошарашенно уставился на Хуачжао, не понимая, зачем тот это сделал; дух календаря удовлетворённо кивнул в ответ, а затем с интонацией истинного книжника [10] пояснил:
— Наваждение «На счастье» имеет духовную природу, а потому, если он захочет навредить, мы едва ли успеем ему помешать. Это — мой дружок-цветок Чжилань [11], я позволил себе украсить им головку этой красавицы цвета цин. Теперь, когда она защищена, у нас будут развязаны руки… Как вы на это смотрите, мастер?
Примечания Шитоу Ян (автора):
Сегодня была так занята, что выложила всего одну главу, но завтра обещаю исправиться… Зевая, ухожу спать…
Примечания переводчика:
[1] Обрядовый зал – вероятно, речь идёт о зале Чжунчжэндянь (Зал беспристрастия), но в тексте отсутствует первый иероглиф названия, поэтому мы не стали уточнять.
[2] Императорский сад (Юйхуаюань) 御花园 (Yùhuāyuán) – заложен в 1420 г. при императоре Чжу Ди династии Мин под названием Гунхоуюань 宫后苑 (Gōnghòu yuàn) (Зверинец позади дворца), переименован при династии Цин. Его площадь – около 12 тыс. м2 (135 х 89 м), расположен на севере Запретного города. Постройки группируются вокруг дворца Циньань (Дворец почитания спокойствия) и зеркально симметричны относительно оси с севера на юг, благодаря чему парк являет собой классический образец древней архитектуры.
[3] Изображая пальцами знак «V» — по-видимому, этот жест распространился в Китае из Японской культуры, где, возможно, пошёл от того, что при фотографировании детям говорили «ни» — «два» — чтобы они улыбались пошире, и при этом показывали два пальца.
[4] Непентес 猪笼草 (zhūlóngcǎo) — Непентес удивительный (Nepenthes mirabilis) — также Кувшиночник, насекомоядное растение.
[5] Кактус — в оригинале Эхинопсис трубкоцветный (Echinopsis tubiflora) 仙人球 (xiānrénqiú), в букв. пер. с кит. «мяч бессмертного».
[6] Парк Цзиншань 景山公园 (Jǐngshān gōngyuán) — в пер. с кит. «Гора прекрасного вида», находится к северу от Запретного города и площади Тяньаньмэнь, площадь — 230 000 м². Парк Цзиншань состоит из пяти отдельных холмов, сооружённых из земли, выкопанной при строительстве рвов вокруг Запретного города при императоре Чжу Ди (1360 — 1424) (правление под девизом Юнлэ) династии Мин, поскольку согласно принципам фэншуя императорский дворец должен располагаться к югу от холма. На вершине каждого холма возведён павильон в китайском стиле, в них устраивались собрания императорской свиты, также они использовались для отдыха.
По материалам Википедии.
[7] Дворец Цзинжэньгун 景仁宫 (Jǐngrén gōng) – в пер. с кит. «Дворец большой добродетели (букв. доброты и человеколюбия» находится поблизости от дворца Яньси, о котором речь в этой главе, к западу от него. Первоначально назывался Чанъаньгун («Дворец долгого мира»), название было изменено в середине XVI века при императоре Чжу Хоуцуне (1507 —1567) (правление под девизом Цзяцзин) династии Мин. Во времена династий Мин и Цин этот дворец использовался как резиденция императорских наложниц.
Информация с сайта: https://russian.visitbeijing.com.cn/article/47K12jiTOuc
[8] Гинкго, «дерево Будды» — чаще всего встречается в буддийских монастырях, эти деревья распространились вместе с Буддизмом. Лист гинкго прозвали «ногтём Будды» из-за формы листьев и приверженности буддийских монахов к уходу за этими деревьями. Во многих даосских храмах во внутренних дворах растёт гинкго. На ранних этапах развития даосизма на нём шаманы вырезали заклинания как средство контакта с миром духов. Гинкго также считается национальным деревом Китая. В городе принято сажать только мужские деревья, поскольку женские дают вонючие плоды.
Информация по статье: https://dzen.ru/a/Y7GOYUW2hH0XPSvg
[9] Фарфор Люнцюаньского обжига 龙泉青瓷 (lóngquán qīngcí) — фарфор, производимый в уезде Лунцюань провинции Чжэцзян, откуда он распространился в восточном, южно-центральном и юго-западном Китае. Считается, что пик его наивысшего расцвета пришёлся на династию Южная Сун (1127—1279 гг.). В нём соединились достоинства северных и южных технологий обжига при увеличивающейся температуре, в результате чего получившиеся изделия соответствуют требованиям, выдвигаемым к современным технологиям производства.
[10] Истинный книжник — в оригинале 风雅 (fēngyǎ) — «Фэн» и «Я», три части «Шицзина», «Книги песен» из конфуцианского пятикнижия: «Гофэн» («Нравы царств», «Сяоя» («Малые оды») и «Дая» («Большие оды»).
[11] Чжилань 芝兰 (zhīlán) — в пер. с кит. «ароматные травы», обр. в знач. «прекрасный», а также — «ирис и орхидея».
Следующая глава
Psoj_i_Sysoj, блог «Мастер календаря»
Мастер календаря. Глава 44 — Хуачжао. Часть 2
Предыдущая глава
Музей города В славится многовековой историей, стоя на страже тысячелетних устоев культуры Китая. Он хранит в себе несметные сокровища. Однако война новой эпохи опустошила царские палаты, и лишь после основания Китайской Народной Республики, благодаря усилиям государственных институтов и многих коллекционеров-патриотов, к этому величественному дворцу вернулась часть жизненных сил, и теперь он спустя долгое время вновь принимает гостей.
— О, вы мастер Сяо, верно? Я давно подписан на вас в Вэйбо, знаю, что вы посвятили себя глубокому изучению традиционной культуры. — Скромно одетый человек средних лет в маленьких круглых очках поприветствовал Сяо Наньчжу с вежливой улыбкой. — В этом деле с фарфором Жу Яо благодаря вашим рекомендациям в последнее время ситуацию удалось взять под контроль. И сейчас мы пригласили вас как раз чтобы обсудить, как окончательно разобраться с этой проблемой.
читать дальше— Да, это я, это ведь вы со мной связывались? Очень рад, очень рад… — улыбнулся ему в ответ Сяо Наньчжу, и они пожали друг другу руки.
Хуачжао полностью преобразился: в простой одежде и очках он теперь выглядел как секретарь, скромно держащийся за спиной мастера календаря. К тому же, он беспрерывно кашлял, будто из-за болезни, и всё же одного взгляда на его измождённое лицо было достаточно, чтобы понять, насколько сильно он отличается от обычных людей.
Говорят, что прежде Хуачжао-цзюнь был весьма беззаботным и романтичным духом календаря. Поскольку в разных местах Хуачжао отмечают по-разному, как божество цветов он даровал людям благословение в зависимости от цветов, что растут в их местности. Он любил пионы Лояна, а также сливовый и персиковый цвет, соперничающие друг с другом по красоте в Сучжоу и Ханчжоу. На севере ему больше всего по душе пришлась заснеженная зимняя слива. Глядя на голые улицы и переулки столицы, Хуачжао чувствовал себя потерянным, и лишь когда Сяо Наньчжу упомянул, что в музее города В есть императорский сад, сникший было дух несколько приободрился.
— Как только покончим с работой, сможешь им полюбоваться, — предложил мастер календаря. — Говорят, что там собраны все цветы мира — во всяком случае, коллекция весьма богатая. Запретный город — древняя резиденция императоров, а потому цветы здесь один другого краше, такие в парке у дома не встретишь — там и земля не так хороша, куда ей до этих благословенных мест… Хоть ты — один из старейших духов календаря, из-за того, что у тебя всегда дел хватало, едва ли тебе часто доводилось бывать в императорском дворце. Потом мы обязательно найдём время, чтобы потратить сорок юаней на входной билет — но прежде нам нужно разобраться с теми драгоценными склянками… — тихо сказал Сяо Наньчжу Хуачжао, прежде чем войти в музей.
Бледный дух календаря лишь кивнул, но не смог скрыть надежды, озарившей его лицо. В конце концов, он уже давно не видел своих любимых цветов — сперва люди позабыли о том, что он любит цветы, а теперь не помнили и его самого. Скоро он, воспользовавшись возможностью деловой поездки, наконец сможет насладиться красотами, по которым так тосковал. Убедившись, что Хуачжао стало намного лучше, Сяо Наньчжу повернулся к встретившему их сотруднику музея.
Поскольку мастер календаря в спешке проделал столь долгий путь, выражение его лица было не слишком приветливым, поэтому сотруднику музея по имени Ло Цзя показалось, что с ним будет сложно поладить. Однако, обменявшись приветствиями, они быстро преодолели первоначальное отчуждение — в конце концов, они уже переписывались в личных сообщениях, и потому Сяо Наньчжу знал, что этот мужчина отвечает за ведение микроблога музея города В в Вэйбо. Туристов в этом сезоне было не слишком много, так что Ло Цзя смог спокойно ввести Сяо Наньчжу в курс дела.
— Мы закрываемся в четыре вечера. На входе можно приобрести аудиогид, его для нас озвучил известный актёр Ван Ган [1]. Когда доберёмся до места, я проведу вас по дворцу. Сейчас полтретьего, скоро можно будет идти во дворец Яньси…
Прежде Сяо Наньчжу никогда не бывал в этом знаменитом музее. Пока он на ходу слушал объяснения Ло Цзя, его взгляд беспрестанно скользил по окружавшим его старым зданиям. Не говоря уже о густой позолоте, притягивающей глаз, даже камни под ногами, казалось, были пропитаны духом времени. Заметив задумчивое выражение лица Сяо Наньчжу, говорящий на прекрасном пекинском диалекте Ло Цзя улыбнулся:
— В принципе, сотрудникам музея нельзя оставаться здесь на ночь, даже охранникам. Однако, раз уж вы, мастер, настоящий профессионал, скажу вам откровенно… Со времён основания государства в нашем музее никогда не было спокойно, нет такого дворца или иной достопримечательности, с которой не была бы связана какая-либо мрачная история. Но вам же известна политика нашей страны — глупо ожидать, что Министерство культуры будет придавать значение царящим здесь «феодальным предрассудкам», и поэтому нам только и остаётся, что в частном порядке обращаться к разного рода экспертам по таким вещам…
При этих словах Сяо Наньчжу не удержался от кривоватой улыбки. После того, как он миновал кассу у входа в музей, он уже успел увидеть множество странных вещей, а потому слова Ло Цзя его не удивили. Не говоря уже о толпах наваждений под воротами Умэнь [2], которые, источая миазмы смерти, пугали людей, в каждой из дворцовых палат скопилось столько неутолимой ненависти, боли и ужасов войны, что они поневоле вселяли трепет в сердце Сяо Наньчжу. Ло Цзя, напротив, сохранял полную невозмутимость. Ведя за собой мастера календаря, он знакомил его с легендами, связанными с каждой достопримечательностью — что это за группа оживших трупов [3] старших евнухов, которые ходят по коридору ворот Шэньумэнь [4], что за фотография женщины в белом у колодца Чжэнь-фэй [5], и что за загадочных существ многие посетители видели на стене — обо всём этом Ло Цзя рассказывал очень красочно и выразительно. После каждой истории он всегда вставлял забавный комментарий от себя, отчего Сяо Наньчжу поневоле хмыкал.
— Эй, дружище, вот уж не знал, что ты у нас из Ассоциации комиков [6], — заметил он. — Непросто вам работать там, где куролесит столько нечисти. Говоришь, вы уже связывались с экспертами по схожим вопросам — так почему же с этим делом о фарфоре Жу Яо во дворце Яньси ты обратился ко мне? — спрашивая это, Сяо Наньчжу попутно закурил сигарету. В начале весны в городе В ещё было так холодно, что на ветру немели уши.
От этого вопроса Ло Цзя на какое-то время погрузился в растерянное молчание, остановившись под ярко-красной стеной.
— Если бы это был призрак или что-то в этом роде, то мы обратились бы в буддийский храм Хунъе на горе Сяншань [7]. Но во дворце Яньси всегда было довольно спокойно — говорят, что прежняя государыня исповедовала буддизм, и благодаря ей это место осталось чистым — потому-то мы и решили разместить эту бесценную коллекцию фарфора Жу Яо именно там, ведь даже одна маленькая пиала, неотличимая от чашки для полоскания рта моего отца, стоит целых шестьдесят миллионов долларов! Вопреки желанию Британского музея, мы хотели бы выкупить коллекцию, но вскоре после начала экспонирования во дворце Яньси начали происходить загадочные вещи. Сперва появились странные звуки. Мы установили камеры, однако это ничего не дало — всё, что видно на записи, это как пиалы опрокидываются будто бы сами собой. Вызванный нами эксперт сказал, что не обнаружил признаков присутствия нечистой силы. И всё же мне хотелось бы узнать ваше мнение как мастера календаря. Теперь мы знаем о том, что нельзя выставлять хрупкие предметы по чётным числам, и что это может навлечь несчастье, но перенесение даты открытия ничего не даст, так что на настоящий момент мы понятия не имеем, что делать с этой чертовщиной, которая привязалась к нашему бесценному фарфору.
При этих словах Сяо Наньчжу приподнял брови. В глубине души он догадывался, что Ло Цзя говорит о том самом «На счастье!», но не спешил с ответом. В конце концов, мало просто сказать, что за наваждение в этом повинно. В первый месяц года у людей с языка не сходят благовещие слова, но сложность состоит в том, что эта сущность не различает добра и зла — сплошь и рядом бесчинствует, угрожая безопасности фарфора. Изловить эту мелкую дрянь необычайно тяжело, поскольку она изначально способна принимать человеческий облик. Но раз уж Сяо Наньчжу приехал, он непременно должен помочь сотрудникам музея — иначе как он сможет с чистым сердцем получить гонорар за труды?
Глядя на то, как Сяо Наньчжу задумчиво курит у входа во дворец Яньси, Ло Цзя отчего-то преисполнился надежды. Но, когда мастер повернулся, чтобы объяснить духу календаря, что им предстоит делать, он обнаружил, что стоявший за его спиной Хуачжао, присев на корточки у дворцовой стены, собирается делать селфи на фоне каких-то дикорастущих цветов.
— Хуачжао, чем это ты занят? — озадаченно нахмурился Сяо Наньчжу.
Вздрогнув от внезапного оклика, Хуачжао увидел, что Ло Цзя и мастер календаря уже стоят на крыльце и как-то странно на него смотрят. Этот тихий сверх меры мужчина поспешно убрал телефон, несколько раз смущённо кашлянув.
— Мне уже много лет не доводилось видеть диких цветов столь изумительного оттенка, и я не удержался от того, чтобы не сфотографироваться с этими красавцами… Дворец государыни воистину благословенное место, благословенное… o(*////▽////*)q”
У Сяо Наньчжу и Ло Цзя не нашлось слов.
Примечания переводчика:
[1] Ван Ган 王刚 (Wáng Gāng) — китайский актёр и телеведущий. Обрёл известность после того, как выступил ведущим новогоднего гала-концерта в 1986 году.
[2] Ворота Умэнь 午门 (wǔmén) — главные (южные) ворота Запретного города в Пекине, построены в 1420 г. при династии Мин. Там обычно оглашались императорские эдикты, отмечались праздники и передавали императору пленных после успешных военных кампаний. При династии Мин император также осуществлял перед ними 廷杖 (tíngzhàng) наказание сановников батогами. Есть известная народная поговорка 推出午门斩首 (Tuīchū wǔ mén zhǎnshǒu) — в пер. с кит. «вывести за ворота Умэнь и обезглавить», но на самом деле историческими фактами это не подтверждается. Ворота охраняли два стражника с красными палками, которыми они били тех, кто пытался проникнуть туда без официального разрешения.
[3] Ожившие трупы 僵尸 (jiāngshī) — цзянши — китайские зомби.
[4] Ворота Шэньумэнь 神武门 (shénwǔmén) — северные ворота Запретного города в Пекине, построены в 1420 г. Названы в честь чёрной черепахи — «воина севера», первоначально назывались Сюаньумэнь. Там размещались колокола и барабаны, с которых отбивали время; когда император жил в Запретном городе, колокола не звонили.
[5] Чжэнь-фэй 珍妃 (Zhēn-fēi) — любимая наложница предпоследнего императора Китая Гуансюя (Айсиньгьоро Цзайтянь), которая, по одной из версий её гибели, бросилась в колодец. Любила фотографироваться, благодаря чему осталось множество её фотографий.
[6] Ассоциация комиков — в оригинале Дэюнь шэ 德云社 (Déyún shè) — фольклорная ассоциация групп, исполняющих сяньшэн (жанр комического диалога на сцене).
[7] Сяншань 香山 (xiāngshān) — «Благоухающая гора»; парк у подножия гор Сишань на северо-западе Пекина.
Музей города В славится многовековой историей, стоя на страже тысячелетних устоев культуры Китая. Он хранит в себе несметные сокровища. Однако война новой эпохи опустошила царские палаты, и лишь после основания Китайской Народной Республики, благодаря усилиям государственных институтов и многих коллекционеров-патриотов, к этому величественному дворцу вернулась часть жизненных сил, и теперь он спустя долгое время вновь принимает гостей.
— О, вы мастер Сяо, верно? Я давно подписан на вас в Вэйбо, знаю, что вы посвятили себя глубокому изучению традиционной культуры. — Скромно одетый человек средних лет в маленьких круглых очках поприветствовал Сяо Наньчжу с вежливой улыбкой. — В этом деле с фарфором Жу Яо благодаря вашим рекомендациям в последнее время ситуацию удалось взять под контроль. И сейчас мы пригласили вас как раз чтобы обсудить, как окончательно разобраться с этой проблемой.
читать дальше— Да, это я, это ведь вы со мной связывались? Очень рад, очень рад… — улыбнулся ему в ответ Сяо Наньчжу, и они пожали друг другу руки.
Хуачжао полностью преобразился: в простой одежде и очках он теперь выглядел как секретарь, скромно держащийся за спиной мастера календаря. К тому же, он беспрерывно кашлял, будто из-за болезни, и всё же одного взгляда на его измождённое лицо было достаточно, чтобы понять, насколько сильно он отличается от обычных людей.
Говорят, что прежде Хуачжао-цзюнь был весьма беззаботным и романтичным духом календаря. Поскольку в разных местах Хуачжао отмечают по-разному, как божество цветов он даровал людям благословение в зависимости от цветов, что растут в их местности. Он любил пионы Лояна, а также сливовый и персиковый цвет, соперничающие друг с другом по красоте в Сучжоу и Ханчжоу. На севере ему больше всего по душе пришлась заснеженная зимняя слива. Глядя на голые улицы и переулки столицы, Хуачжао чувствовал себя потерянным, и лишь когда Сяо Наньчжу упомянул, что в музее города В есть императорский сад, сникший было дух несколько приободрился.
— Как только покончим с работой, сможешь им полюбоваться, — предложил мастер календаря. — Говорят, что там собраны все цветы мира — во всяком случае, коллекция весьма богатая. Запретный город — древняя резиденция императоров, а потому цветы здесь один другого краше, такие в парке у дома не встретишь — там и земля не так хороша, куда ей до этих благословенных мест… Хоть ты — один из старейших духов календаря, из-за того, что у тебя всегда дел хватало, едва ли тебе часто доводилось бывать в императорском дворце. Потом мы обязательно найдём время, чтобы потратить сорок юаней на входной билет — но прежде нам нужно разобраться с теми драгоценными склянками… — тихо сказал Сяо Наньчжу Хуачжао, прежде чем войти в музей.
Бледный дух календаря лишь кивнул, но не смог скрыть надежды, озарившей его лицо. В конце концов, он уже давно не видел своих любимых цветов — сперва люди позабыли о том, что он любит цветы, а теперь не помнили и его самого. Скоро он, воспользовавшись возможностью деловой поездки, наконец сможет насладиться красотами, по которым так тосковал. Убедившись, что Хуачжао стало намного лучше, Сяо Наньчжу повернулся к встретившему их сотруднику музея.
Поскольку мастер календаря в спешке проделал столь долгий путь, выражение его лица было не слишком приветливым, поэтому сотруднику музея по имени Ло Цзя показалось, что с ним будет сложно поладить. Однако, обменявшись приветствиями, они быстро преодолели первоначальное отчуждение — в конце концов, они уже переписывались в личных сообщениях, и потому Сяо Наньчжу знал, что этот мужчина отвечает за ведение микроблога музея города В в Вэйбо. Туристов в этом сезоне было не слишком много, так что Ло Цзя смог спокойно ввести Сяо Наньчжу в курс дела.
— Мы закрываемся в четыре вечера. На входе можно приобрести аудиогид, его для нас озвучил известный актёр Ван Ган [1]. Когда доберёмся до места, я проведу вас по дворцу. Сейчас полтретьего, скоро можно будет идти во дворец Яньси…
Прежде Сяо Наньчжу никогда не бывал в этом знаменитом музее. Пока он на ходу слушал объяснения Ло Цзя, его взгляд беспрестанно скользил по окружавшим его старым зданиям. Не говоря уже о густой позолоте, притягивающей глаз, даже камни под ногами, казалось, были пропитаны духом времени. Заметив задумчивое выражение лица Сяо Наньчжу, говорящий на прекрасном пекинском диалекте Ло Цзя улыбнулся:
— В принципе, сотрудникам музея нельзя оставаться здесь на ночь, даже охранникам. Однако, раз уж вы, мастер, настоящий профессионал, скажу вам откровенно… Со времён основания государства в нашем музее никогда не было спокойно, нет такого дворца или иной достопримечательности, с которой не была бы связана какая-либо мрачная история. Но вам же известна политика нашей страны — глупо ожидать, что Министерство культуры будет придавать значение царящим здесь «феодальным предрассудкам», и поэтому нам только и остаётся, что в частном порядке обращаться к разного рода экспертам по таким вещам…
При этих словах Сяо Наньчжу не удержался от кривоватой улыбки. После того, как он миновал кассу у входа в музей, он уже успел увидеть множество странных вещей, а потому слова Ло Цзя его не удивили. Не говоря уже о толпах наваждений под воротами Умэнь [2], которые, источая миазмы смерти, пугали людей, в каждой из дворцовых палат скопилось столько неутолимой ненависти, боли и ужасов войны, что они поневоле вселяли трепет в сердце Сяо Наньчжу. Ло Цзя, напротив, сохранял полную невозмутимость. Ведя за собой мастера календаря, он знакомил его с легендами, связанными с каждой достопримечательностью — что это за группа оживших трупов [3] старших евнухов, которые ходят по коридору ворот Шэньумэнь [4], что за фотография женщины в белом у колодца Чжэнь-фэй [5], и что за загадочных существ многие посетители видели на стене — обо всём этом Ло Цзя рассказывал очень красочно и выразительно. После каждой истории он всегда вставлял забавный комментарий от себя, отчего Сяо Наньчжу поневоле хмыкал.
— Эй, дружище, вот уж не знал, что ты у нас из Ассоциации комиков [6], — заметил он. — Непросто вам работать там, где куролесит столько нечисти. Говоришь, вы уже связывались с экспертами по схожим вопросам — так почему же с этим делом о фарфоре Жу Яо во дворце Яньси ты обратился ко мне? — спрашивая это, Сяо Наньчжу попутно закурил сигарету. В начале весны в городе В ещё было так холодно, что на ветру немели уши.
От этого вопроса Ло Цзя на какое-то время погрузился в растерянное молчание, остановившись под ярко-красной стеной.
— Если бы это был призрак или что-то в этом роде, то мы обратились бы в буддийский храм Хунъе на горе Сяншань [7]. Но во дворце Яньси всегда было довольно спокойно — говорят, что прежняя государыня исповедовала буддизм, и благодаря ей это место осталось чистым — потому-то мы и решили разместить эту бесценную коллекцию фарфора Жу Яо именно там, ведь даже одна маленькая пиала, неотличимая от чашки для полоскания рта моего отца, стоит целых шестьдесят миллионов долларов! Вопреки желанию Британского музея, мы хотели бы выкупить коллекцию, но вскоре после начала экспонирования во дворце Яньси начали происходить загадочные вещи. Сперва появились странные звуки. Мы установили камеры, однако это ничего не дало — всё, что видно на записи, это как пиалы опрокидываются будто бы сами собой. Вызванный нами эксперт сказал, что не обнаружил признаков присутствия нечистой силы. И всё же мне хотелось бы узнать ваше мнение как мастера календаря. Теперь мы знаем о том, что нельзя выставлять хрупкие предметы по чётным числам, и что это может навлечь несчастье, но перенесение даты открытия ничего не даст, так что на настоящий момент мы понятия не имеем, что делать с этой чертовщиной, которая привязалась к нашему бесценному фарфору.
При этих словах Сяо Наньчжу приподнял брови. В глубине души он догадывался, что Ло Цзя говорит о том самом «На счастье!», но не спешил с ответом. В конце концов, мало просто сказать, что за наваждение в этом повинно. В первый месяц года у людей с языка не сходят благовещие слова, но сложность состоит в том, что эта сущность не различает добра и зла — сплошь и рядом бесчинствует, угрожая безопасности фарфора. Изловить эту мелкую дрянь необычайно тяжело, поскольку она изначально способна принимать человеческий облик. Но раз уж Сяо Наньчжу приехал, он непременно должен помочь сотрудникам музея — иначе как он сможет с чистым сердцем получить гонорар за труды?
Глядя на то, как Сяо Наньчжу задумчиво курит у входа во дворец Яньси, Ло Цзя отчего-то преисполнился надежды. Но, когда мастер повернулся, чтобы объяснить духу календаря, что им предстоит делать, он обнаружил, что стоявший за его спиной Хуачжао, присев на корточки у дворцовой стены, собирается делать селфи на фоне каких-то дикорастущих цветов.
— Хуачжао, чем это ты занят? — озадаченно нахмурился Сяо Наньчжу.
Вздрогнув от внезапного оклика, Хуачжао увидел, что Ло Цзя и мастер календаря уже стоят на крыльце и как-то странно на него смотрят. Этот тихий сверх меры мужчина поспешно убрал телефон, несколько раз смущённо кашлянув.
— Мне уже много лет не доводилось видеть диких цветов столь изумительного оттенка, и я не удержался от того, чтобы не сфотографироваться с этими красавцами… Дворец государыни воистину благословенное место, благословенное… o(*////▽////*)q”
У Сяо Наньчжу и Ло Цзя не нашлось слов.
Примечания переводчика:
[1] Ван Ган 王刚 (Wáng Gāng) — китайский актёр и телеведущий. Обрёл известность после того, как выступил ведущим новогоднего гала-концерта в 1986 году.
[2] Ворота Умэнь 午门 (wǔmén) — главные (южные) ворота Запретного города в Пекине, построены в 1420 г. при династии Мин. Там обычно оглашались императорские эдикты, отмечались праздники и передавали императору пленных после успешных военных кампаний. При династии Мин император также осуществлял перед ними 廷杖 (tíngzhàng) наказание сановников батогами. Есть известная народная поговорка 推出午门斩首 (Tuīchū wǔ mén zhǎnshǒu) — в пер. с кит. «вывести за ворота Умэнь и обезглавить», но на самом деле историческими фактами это не подтверждается. Ворота охраняли два стражника с красными палками, которыми они били тех, кто пытался проникнуть туда без официального разрешения.
[3] Ожившие трупы 僵尸 (jiāngshī) — цзянши — китайские зомби.
[4] Ворота Шэньумэнь 神武门 (shénwǔmén) — северные ворота Запретного города в Пекине, построены в 1420 г. Названы в честь чёрной черепахи — «воина севера», первоначально назывались Сюаньумэнь. Там размещались колокола и барабаны, с которых отбивали время; когда император жил в Запретном городе, колокола не звонили.
[5] Чжэнь-фэй 珍妃 (Zhēn-fēi) — любимая наложница предпоследнего императора Китая Гуансюя (Айсиньгьоро Цзайтянь), которая, по одной из версий её гибели, бросилась в колодец. Любила фотографироваться, благодаря чему осталось множество её фотографий.
[6] Ассоциация комиков — в оригинале Дэюнь шэ 德云社 (Déyún shè) — фольклорная ассоциация групп, исполняющих сяньшэн (жанр комического диалога на сцене).
[7] Сяншань 香山 (xiāngshān) — «Благоухающая гора»; парк у подножия гор Сишань на северо-западе Пекина.
Следующая глава
Psoj_i_Sysoj, блог «Мастер календаря»
Мастер календаря. Глава 43 — Хуачжао. Часть 1
Предыдущая глава
читать примечания Шитоу Ян (автора):Примечания Шитоу Ян (автора):
Вчера предыдущая глава была заблокирована, если хотите почитать её, идите в Вэйбо, там меня зовут Ме-е-е Шитоу [1], эта запись сверху. Сердечки, которые нападали мне за эти два дня, пропали. Значит, никому не нравится, как романтические отношения мужчин выставляют напоказ [2]? Выходит, я — жестокая и бесчеловечная, а они хорошие.
***
— В прошлый раз я спросил тебя, нравлюсь ли я тебе, и ты сказал, что не знаешь… В таком случае, позволь мне всё-таки сказать тебе, Чуси, что я тебе нравлюсь… хватит обманывать самого себя.
В ту ночь на Чуи все стеснения наконец были отброшены, и Сяо Наньчжу в своей прямой и честной манере повысил уровень их отношений от простых служебных — мастера календаря и духа — до тайной любовной связи. В конце концов, Сяо Наньчжу было почти тридцать, и если молодые люди лет двадцати ещё могут позволить себе колебаться и мучиться сомнениями, то у него попросту иссякло терпение.
читать дальшеКак и говорил Сыту Чжан, когда Сяо Наньчжу счастлив, это тут же отражается у него на лице. С тех пор, как его отношения с Чуси наконец обрели определённость, Сяо Наньчжу прямо-таки лучился энергией. Это касалось и работы: мастер календаря одаривал каждого клиента без исключения добрыми пожеланиями и удачей — прежде за вздорным, как осёл, Сяо Наньчжу никто не замечал подобной щедрости.
В Чуси ему нравилось решительно всё. Хоть великий мастер Сяо по некоторым причинам долго не мог решиться на последний шаг, за эти несколько дней он успел так пристраститься к Чуси, что больше не желал отпускать его в календарь ни на единую ночь.
— Завтра наступит Хуачжао. Хуачжао-цзюнь — мой старый друг. Он всегда был мягким и тактичным, не то что этот ребёнок Цинмин, так что мастеру не стоит слишком беспокоиться на его счёт.
Длинные до пояса влажные волосы Чуси падали ему на плечи. Он лежал рядом с Сяо Наньчжу в полуспущенных красных одеждах и вёл с ним неторопливую беседу. На его лице угадывалась усталость, но из-за вечной бледности это не слишком бросалось в глаза. Он провёл здесь уже несколько ночей. Обычно духи покидают календарь лишь на один день в году, когда выходят на службу, а остальное время проводят в своём мире, Чуси же приходил к Сяо Наньчжу каждый вечер и потом оставался на ночь. С одной стороны, этого хотел Сяо Наньчжу, а с другой — Чуси и сам был не прочь помиловаться с ним подольше.
Однако натура Чуси была такова, что сам он бы в жизни в этом не признался — ведь даже тогда, когда он согласился попробовать с Сяо Наньчжу, ответ пришлось чуть ли не вытягивать из него клещами. Впрочем, мастера календаря ничуть не беспокоил темперамент Чуси, потому что тот мигом смягчался при виде Сяо Наньчжу, так что он считал, что, с какой стороны ни посмотри, Чуси весьма милый, а потому обнимать и целовать его — самый что ни на есть приятный вид времяпровождения. Сейчас, когда Чуси заговорил, Сяо Наньчжу с ничего не выражающим лицом потянулся за книгой «Чжоу И» [3], как бы между делом заглянув в лицо любовника, при этом от него не укрылось, какой утомлённый у Чуси вид. Холодное суровое лицо вмиг залилось краской, и Сяо Наньчжу не удержался от улыбки:
— На самом деле, работа предстоит не очень хлопотная, нужно просто слетать в город B [4] и обратно. Если бы музей Запретного города не закидывал меня сообщениями в личку в вэйбо, я бы нипочём не поехал сам. Раз Хуачжао-цзюнь — важный традиционный праздник, то, если он отправится со мной, всё наверняка уладится очень быстро…
Говоря это, Сяо Наньчжу забросил старую книгу, которую он держал в руке, за изголовье кровати. При виде этого Чуси, решив, что мастер календаря собирается спать, бессознательно придвинулся к нему поближе. Когда Сяо Наньчжу заметил это, уголки его рта поползли вверх в игривой улыбке. Взяв на себя инициативу, он распахнул одежды Чуси, и его рука неспешно поползла по бледной коже, блуждая наугад.
— Ах, мне в самом деле не хочется расставаться… — сказал он, почти не разжимая губ и обвил руками холодное застывшее тело.
Различив еле заметную жалобу в его голосе, Чуси сперва обомлел, а затем, прикрыв глаза, ответил на поцелуй Сяо Наньчжу. В это мгновение у него был такой беспомощный вид — похоже, за это время дух календаря стал столь же зависим от своего мастера, как от него самого зависел его питомец А-Нянь.
— Я вернусь очень скоро, — неловко бросил Сяо Наньчжу внезапно севшим голосом.
— Насколько скоро?
При этих словах Сяо Наньчжу недовольно нахмурился, и Чуси тут же подумал, что ляпнул что-то не то. При виде того, как моментально напрягся Чуси, Сяо Наньчжу почувствовал, как его сердце переполняется нежностью. В конце концов, когда рядом с тобой столь желанный парень, то ты не можешь не чувствовать себя на седьмом небе от счастья. Думая об этом, Сяо Наньчжу успокаивающе поцеловал Чуси в уголок глаза и искренне прошептал:
— Когда я был маленьким, то мечтал, чтобы поскорее наступил Чуси, потому что бабуля в этот день готовила целую гору вкусностей, а ещё я получал красный конверт. На эти деньги я мог пригласить Сыту Чжана в зал игровых автоматов, а также накупить много всякой всячины… Тогда я ещё не знал, что канун Нового года зовётся Чуси, и что Чуси — это ты. Я просто думал, вот если бы каждый день был так же хорош, и сейчас… и сейчас думаю так же.
Когда обычно холодный и бесстрастный Сяо Наньчжу, который никогда прежде не открывался другим подобным образом, прошептал это чистосердечное признание в любви, то сам почувствовал, что получилось немного слащаво. Однако как только он увидел, как уголки уставленных на него глаз Чуси приподнялись, то мигом отбросил эти мысли — осталось лишь желание сделать этого строптивого духа календаря самым счастливым на свете. Подобное признание заставило Чуси замереть на мгновение, после чего он, плотно сжав губы, внезапно обхватил плечи Сяо Наньчжу и впился в него в глубоком поцелуе — он будто хотел проглотить мастера календаря целиком.
Сила Чуси была столь велика, что у Сяо Наньчжу при близости то и дело возникало чувство, что дух календаря хочет его убить. Это составляло столь яркий контраст с его покорностью, что Сяо Наньчжу не имел ничего против подобного неистовства — в конце концов, сочетание кроткого нрава с силой зверя его лишь заводило. До того, как они решились на первый опыт, Сяо Наньчжу не знал, что Чуси способен вот так отпускать себя, но, по счастью, ещё не поздно — у них впереди много времени, чтобы как следует узнать друг друга. Не переставая думать об этом, Сяо Наньчжу прижался губами к влажному от пота лбу Чуси, после чего он закрыл глаза и с головой погрузился в наслаждения ночи.
***
Хуачжао-цзюнь [5], или «Утро цветов» ведает одним из двадцати двух традиционных праздников, который в древности назывался «Дух цветов» или же «День рождения ста цветов». Обычно он выпадает на середину второго лунного месяца, в это время природа благоволит цветам, поскольку после Цзинчжэ — Пробуждения насекомых — на земле царит изобилие, все растения и деревья идут в рост. После двенадцатого числа второго лунного месяца устанавливается тёплая погода, и люди в компании едут за город для «любования цветами». Женщины в это время вырезают цветы из разноцветной бумаги и украшают ими ветви деревьев — это называется «любование красным».
Такого рода изысканные обычаи некогда были широко распространены в Цзяннани. Праздник под названием «День рождения ста цветов» имеет долгую историю. Первое упоминание в «Книге Тао Чжу-гуна [6]» датируется периодом Чуньцю — или Вёсен и осеней. В то время «День рождения всех цветов» по значению соответствовал празднику Чжунцю — Середины осени; если в первый полагалось любоваться цветами, то во второй — любоваться луной, — и он считался третьим по значению традиционным праздником, уступавшим лишь Чжунцю и Чуси. Однако после династии Сун популярность Хуачжао начала падать, и на протяжении нескольких династий он находился на грани исчезновения. В настоящее время он отмечается лишь некоторыми из национальных меньшинств как местный праздник, и этот некогда процветающий дух календаря по силе больше не мог тягаться даже с духами обычных дней.
Слушая рассказ Чуси, Сяо Наньчжу не удержался от тяжёлого вздоха — в конце концов, не возьмись он за профессию мастера календаря, он едва ли узнал бы о существовании Хуачжао. Подобная ситуация и впрямь весьма прискорбна для праздника, которому когда-то подносили бесчисленные дары, вознося моления о счастье. Что может быть печальнее для духа календаря, чем когда его постепенно забывают, пока он не исчезнет окончательно.
— Мастер, я — ваш покорный слуга Хуачжао, — с этими словами изнурённый дух календаря склонился перед Сяо Наньчжу.
Его тонкие черты были проникнуты прохладной прелестью цветов сливы, а выцветшая, словно опавшие лепестки, одежда, тем не менее, не казалась ветхой. Он принёс с собой еле уловимый цветочный аромат, и сам был словно дух цветов, в полном соответствии со своим именем — утончённый и возвышенный.
Поскольку Чуси и этого духа календаря связывало более тысячи лет дружбы, Сяо Наньчжу непроизвольно принял вежливый тон в обращении с ним. К тому же, он слышал от Чуси, что Хуачжао был одним из немногих духов календаря, который продолжал поддерживать с ним отношения даже после того, как характер Чуси сильно переменился, а потому в стремлении Сяо Наньчжу подружиться с Хуачжао крылась некая доля эгоистических соображений.
В настоящий момент мастер календаря, сидя в частном самолёте, который предоставил ему Чжан Чи, возился с телефоном, подробно растолковывая Хуачжао особенности предстоящего им дела в городе B:
— Несколько месяцев назад Британский музей предоставил музею города B ряд реликвий — вернее, это они говорят, что «предоставили», а на самом деле эти памятники культуры в прошлом у нас же и были похищены. В число этих экспонатов входит коллекция бледно-голубого фарфора Жу Яо [7] династии Сун, каждый предмет из которой бесценен [8]. Вот только перед открытием выставки сотрудники музея начали замечать, что там происходят странные вещи…
С этими словами Сяо Наньчжу поднял телефон, чтобы показать фотографию экспоната, стоящего во вдребезги разбитой витрине — однако сама реликвия, казалось, не пострадала. При виде озадаченного выражения лица Хуачжао Сяо Наньчжу с улыбкой пояснил:
— Эти витрины пуленепробиваемые и запираются на замок. Место, где хранятся ключи от них, также находится под постоянным наблюдением. За последнюю половину месяца витрины разбивались уже пять раз подряд, при том, что никто их и пальцем не трогал. Говорят, что по вечерам кураторы выставки фарфора слышали странные звуки во дворце Яньси [9]. Если эти культурные памятники продолжат детонировать, то директор музея попросту слетит с катушек…
— Как мастер полагает, что за злой дух в этом повинен? — нахмурился Хуачжао.
Он понимал, что, раз такой человек как Сяо Наньчжу решил поехать туда самолично, значит, у него уже были на этот счёт кое-какие соображения. Хотя сейчас силы Хуачжао были ограничены, он всё же оставался одним из традиционных китайских праздников, а потому ещё мог управиться с разного рода нечистью. Сяо Наньчжу, которого в самолёте донимало никотиновое голодание, не стал томить Хуачжао неведением — откашлявшись, он откинулся на спинку сидения и неторопливо продолжил:
— Я слышал, что раньше люди, когда боялись неудачи, прибегали к «благоприятным» словам, заменяя ими «запретные». В этом заключается некая хитрость: притягивая к себе таким образом счастье, человек одновременно отпускает злых духов. Недаром говорят: «Пока старое не уйдёт, новое не придёт [10]». Когда человек падает, ему говорят на удачу: «Достигни земли [11]», когда что-то бьётся, говорят: «На счастье! [12]» — вот это самое «На счастье!» и является благоприятными словами… Но ведь когда посуда бьётся «на счастье», что-то при этом отпускается, так ведь?
Примечания переводчика:
[1] Ме-е-е Шитоу — в оригинале 咩石头 (Miē Shítou), где Шитоу — каменный барашек, как в псевдониме автора, а Ме — иероглиф «Ян» 羊 (yáng), к которому добавили ключ «рот» 口 (kǒu), получилось Ме — «блеяние».
[2] Романтические отношения выставляют напоказ — в оригинале 虐狗 (nüègǒu) — в букв. пер. с кит. «мучить собаку», обр. в знач. «выставлять романтические отношения напоказ (перед одиночками и холостяками)». Далее используется игра слов — во фразе «я жестокая» употреблён тот же иероглиф 虐 (nüè).
[3] «Чжоу И» 周易 (Zhōuyì) — книга, включающая в себя «Ицзин» («Книгу перемен») и комментарии к нему.
[4] Город B — в оригинале B市 (B shì) — очевидно, имеется в виду Пекин (кит. Бэйцзин), учитывая, что дальше речь идёт о музее Запретного города (комплекс Императорского дворца в Пекине, он же музей Гугун 故宫博物馆 (Gùgōng bówùguǎn)).
[5] Хуачжао 花朝 (huāzhāo) — традиционный праздник, известен также как «День духа цветов», «День рождения духа цветов», «День рождения ста цветов» и «Праздник сбора дикорастущих овощей» (второй день второго лунного месяца), распространён в северном, северо-восточном, восточном, южно-центральном Китае и других регионах. Проводится 2, 12-15 или 25 числа второго лунного месяца.
В этот день принято выезжать на природу с компанией и любоваться цветами — это называется 踏青 (tàqīng) — букв. «ступать по зелени». Девушки клеят цветы из цветной бумаги — это называется 赏红 (shǎnghóng) — «любование красным». Также существует обычай пускать цветочные фонарики.
[6] Тао Чжу-гун 陶朱公 (Táo Zhū-gōng) — прозвание Фань Ли, знаменитого богача пятого века до нашей эры, стало нарицательным для богачей.
[7] Жу Яо 汝窑 (rǔyáo) (или жучжоуский фарфор) — в европейской традиции считается не фарфором, а керамикой.
В эпоху династии Сун (960-1127) появились гончарные школы, которые экспериментировали с технологиями обжига, самые известные из них называют «Пять великих печей династии Сун».
Фарфор Жу Яо производился непродолжительное время около 1100 г. исключительно для императорского двора и отличался рафинированностью предметов, которые при этом обладают очень простой формой и практически лишены украшений. Главной особенностью фарфора Жу Яо является глазурь голубого, зелёного или зелёно-голубого цвета (такой цвет достигается добавлением агата), иногда она обладает характерной структурой с мелкими трещинами. Оттенки фарфора Жу Яо сравнивают с «голубизной неба среди облаков после дождя».
Полагают, что глазурь наносилась в несколько слоёв. В отличие от керамики других школ изделия Жу Яо обжигались не перевёрнутыми, что позволяло избежать неровностей кромки, от подставки для обжига на донышках оставались овальные отметины, так называемые «кунжутные семечки». Производство фарфора остановилось незадолго до того, как районы расположения печей были захвачены противниками династии Сун.
[8] Бесценен 价值连城 (jiàzhí liánchéng) — в пер. с кит. «стоит цепочки смежных городов», обр. в знач. «дороже золота».
[9] Дворец Яньси (Yánxǐ gōng) — в пер. с кит. название дворца означает «благие пожелания, начертанные над воротами». Один из шести дворцов восточной части Запретного города, где помещались покои императрицы. Построен в 1420 г. Первоначально носил название «Дворец долголетия», в 1535 г. был переименован в «Дарящий счастье», современное название получил при династии Цин.
[10] Пока старое не уйдёт, новое не придёт 旧的不去新的不来 (jiù de bù qù xīn de bù lái) — обр. в знач. «не нужно цепляться за старые взгляды, привычки и т.п.», «невозможно развиваться, не отбросив старое».
По материалам Байкэ байду и Википедии.
[11] Достигни земли — в оригинале 及地 (jídì) — является омофоном выражения 及第 (jídì) — выдержать кэцзюй — государственный экзамен, существовавший до 1905 г., поэтому сюцаи (сдавшие экзамен первой ступени) велели своим слугам говорить им «достигни земли» на счастье.
[12] На счастье 岁岁平安 (suìsuì píng’ān) — в букв. пер. с кит. «мира и спокойствия из года в год», фраза является омофоном 碎碎平安 (suìsuì píng’ān) — букв. «бьётся на счастье».
читать примечания Шитоу Ян (автора):Примечания Шитоу Ян (автора):
Вчера предыдущая глава была заблокирована, если хотите почитать её, идите в Вэйбо, там меня зовут Ме-е-е Шитоу [1], эта запись сверху. Сердечки, которые нападали мне за эти два дня, пропали. Значит, никому не нравится, как романтические отношения мужчин выставляют напоказ [2]? Выходит, я — жестокая и бесчеловечная, а они хорошие.
***
— В прошлый раз я спросил тебя, нравлюсь ли я тебе, и ты сказал, что не знаешь… В таком случае, позволь мне всё-таки сказать тебе, Чуси, что я тебе нравлюсь… хватит обманывать самого себя.
В ту ночь на Чуи все стеснения наконец были отброшены, и Сяо Наньчжу в своей прямой и честной манере повысил уровень их отношений от простых служебных — мастера календаря и духа — до тайной любовной связи. В конце концов, Сяо Наньчжу было почти тридцать, и если молодые люди лет двадцати ещё могут позволить себе колебаться и мучиться сомнениями, то у него попросту иссякло терпение.
читать дальшеКак и говорил Сыту Чжан, когда Сяо Наньчжу счастлив, это тут же отражается у него на лице. С тех пор, как его отношения с Чуси наконец обрели определённость, Сяо Наньчжу прямо-таки лучился энергией. Это касалось и работы: мастер календаря одаривал каждого клиента без исключения добрыми пожеланиями и удачей — прежде за вздорным, как осёл, Сяо Наньчжу никто не замечал подобной щедрости.
В Чуси ему нравилось решительно всё. Хоть великий мастер Сяо по некоторым причинам долго не мог решиться на последний шаг, за эти несколько дней он успел так пристраститься к Чуси, что больше не желал отпускать его в календарь ни на единую ночь.
— Завтра наступит Хуачжао. Хуачжао-цзюнь — мой старый друг. Он всегда был мягким и тактичным, не то что этот ребёнок Цинмин, так что мастеру не стоит слишком беспокоиться на его счёт.
Длинные до пояса влажные волосы Чуси падали ему на плечи. Он лежал рядом с Сяо Наньчжу в полуспущенных красных одеждах и вёл с ним неторопливую беседу. На его лице угадывалась усталость, но из-за вечной бледности это не слишком бросалось в глаза. Он провёл здесь уже несколько ночей. Обычно духи покидают календарь лишь на один день в году, когда выходят на службу, а остальное время проводят в своём мире, Чуси же приходил к Сяо Наньчжу каждый вечер и потом оставался на ночь. С одной стороны, этого хотел Сяо Наньчжу, а с другой — Чуси и сам был не прочь помиловаться с ним подольше.
Однако натура Чуси была такова, что сам он бы в жизни в этом не признался — ведь даже тогда, когда он согласился попробовать с Сяо Наньчжу, ответ пришлось чуть ли не вытягивать из него клещами. Впрочем, мастера календаря ничуть не беспокоил темперамент Чуси, потому что тот мигом смягчался при виде Сяо Наньчжу, так что он считал, что, с какой стороны ни посмотри, Чуси весьма милый, а потому обнимать и целовать его — самый что ни на есть приятный вид времяпровождения. Сейчас, когда Чуси заговорил, Сяо Наньчжу с ничего не выражающим лицом потянулся за книгой «Чжоу И» [3], как бы между делом заглянув в лицо любовника, при этом от него не укрылось, какой утомлённый у Чуси вид. Холодное суровое лицо вмиг залилось краской, и Сяо Наньчжу не удержался от улыбки:
— На самом деле, работа предстоит не очень хлопотная, нужно просто слетать в город B [4] и обратно. Если бы музей Запретного города не закидывал меня сообщениями в личку в вэйбо, я бы нипочём не поехал сам. Раз Хуачжао-цзюнь — важный традиционный праздник, то, если он отправится со мной, всё наверняка уладится очень быстро…
Говоря это, Сяо Наньчжу забросил старую книгу, которую он держал в руке, за изголовье кровати. При виде этого Чуси, решив, что мастер календаря собирается спать, бессознательно придвинулся к нему поближе. Когда Сяо Наньчжу заметил это, уголки его рта поползли вверх в игривой улыбке. Взяв на себя инициативу, он распахнул одежды Чуси, и его рука неспешно поползла по бледной коже, блуждая наугад.
— Ах, мне в самом деле не хочется расставаться… — сказал он, почти не разжимая губ и обвил руками холодное застывшее тело.
Различив еле заметную жалобу в его голосе, Чуси сперва обомлел, а затем, прикрыв глаза, ответил на поцелуй Сяо Наньчжу. В это мгновение у него был такой беспомощный вид — похоже, за это время дух календаря стал столь же зависим от своего мастера, как от него самого зависел его питомец А-Нянь.
— Я вернусь очень скоро, — неловко бросил Сяо Наньчжу внезапно севшим голосом.
— Насколько скоро?
При этих словах Сяо Наньчжу недовольно нахмурился, и Чуси тут же подумал, что ляпнул что-то не то. При виде того, как моментально напрягся Чуси, Сяо Наньчжу почувствовал, как его сердце переполняется нежностью. В конце концов, когда рядом с тобой столь желанный парень, то ты не можешь не чувствовать себя на седьмом небе от счастья. Думая об этом, Сяо Наньчжу успокаивающе поцеловал Чуси в уголок глаза и искренне прошептал:
— Когда я был маленьким, то мечтал, чтобы поскорее наступил Чуси, потому что бабуля в этот день готовила целую гору вкусностей, а ещё я получал красный конверт. На эти деньги я мог пригласить Сыту Чжана в зал игровых автоматов, а также накупить много всякой всячины… Тогда я ещё не знал, что канун Нового года зовётся Чуси, и что Чуси — это ты. Я просто думал, вот если бы каждый день был так же хорош, и сейчас… и сейчас думаю так же.
Когда обычно холодный и бесстрастный Сяо Наньчжу, который никогда прежде не открывался другим подобным образом, прошептал это чистосердечное признание в любви, то сам почувствовал, что получилось немного слащаво. Однако как только он увидел, как уголки уставленных на него глаз Чуси приподнялись, то мигом отбросил эти мысли — осталось лишь желание сделать этого строптивого духа календаря самым счастливым на свете. Подобное признание заставило Чуси замереть на мгновение, после чего он, плотно сжав губы, внезапно обхватил плечи Сяо Наньчжу и впился в него в глубоком поцелуе — он будто хотел проглотить мастера календаря целиком.
Сила Чуси была столь велика, что у Сяо Наньчжу при близости то и дело возникало чувство, что дух календаря хочет его убить. Это составляло столь яркий контраст с его покорностью, что Сяо Наньчжу не имел ничего против подобного неистовства — в конце концов, сочетание кроткого нрава с силой зверя его лишь заводило. До того, как они решились на первый опыт, Сяо Наньчжу не знал, что Чуси способен вот так отпускать себя, но, по счастью, ещё не поздно — у них впереди много времени, чтобы как следует узнать друг друга. Не переставая думать об этом, Сяо Наньчжу прижался губами к влажному от пота лбу Чуси, после чего он закрыл глаза и с головой погрузился в наслаждения ночи.
***
Хуачжао-цзюнь [5], или «Утро цветов» ведает одним из двадцати двух традиционных праздников, который в древности назывался «Дух цветов» или же «День рождения ста цветов». Обычно он выпадает на середину второго лунного месяца, в это время природа благоволит цветам, поскольку после Цзинчжэ — Пробуждения насекомых — на земле царит изобилие, все растения и деревья идут в рост. После двенадцатого числа второго лунного месяца устанавливается тёплая погода, и люди в компании едут за город для «любования цветами». Женщины в это время вырезают цветы из разноцветной бумаги и украшают ими ветви деревьев — это называется «любование красным».
Такого рода изысканные обычаи некогда были широко распространены в Цзяннани. Праздник под названием «День рождения ста цветов» имеет долгую историю. Первое упоминание в «Книге Тао Чжу-гуна [6]» датируется периодом Чуньцю — или Вёсен и осеней. В то время «День рождения всех цветов» по значению соответствовал празднику Чжунцю — Середины осени; если в первый полагалось любоваться цветами, то во второй — любоваться луной, — и он считался третьим по значению традиционным праздником, уступавшим лишь Чжунцю и Чуси. Однако после династии Сун популярность Хуачжао начала падать, и на протяжении нескольких династий он находился на грани исчезновения. В настоящее время он отмечается лишь некоторыми из национальных меньшинств как местный праздник, и этот некогда процветающий дух календаря по силе больше не мог тягаться даже с духами обычных дней.
Слушая рассказ Чуси, Сяо Наньчжу не удержался от тяжёлого вздоха — в конце концов, не возьмись он за профессию мастера календаря, он едва ли узнал бы о существовании Хуачжао. Подобная ситуация и впрямь весьма прискорбна для праздника, которому когда-то подносили бесчисленные дары, вознося моления о счастье. Что может быть печальнее для духа календаря, чем когда его постепенно забывают, пока он не исчезнет окончательно.
— Мастер, я — ваш покорный слуга Хуачжао, — с этими словами изнурённый дух календаря склонился перед Сяо Наньчжу.
Его тонкие черты были проникнуты прохладной прелестью цветов сливы, а выцветшая, словно опавшие лепестки, одежда, тем не менее, не казалась ветхой. Он принёс с собой еле уловимый цветочный аромат, и сам был словно дух цветов, в полном соответствии со своим именем — утончённый и возвышенный.
Поскольку Чуси и этого духа календаря связывало более тысячи лет дружбы, Сяо Наньчжу непроизвольно принял вежливый тон в обращении с ним. К тому же, он слышал от Чуси, что Хуачжао был одним из немногих духов календаря, который продолжал поддерживать с ним отношения даже после того, как характер Чуси сильно переменился, а потому в стремлении Сяо Наньчжу подружиться с Хуачжао крылась некая доля эгоистических соображений.
В настоящий момент мастер календаря, сидя в частном самолёте, который предоставил ему Чжан Чи, возился с телефоном, подробно растолковывая Хуачжао особенности предстоящего им дела в городе B:
— Несколько месяцев назад Британский музей предоставил музею города B ряд реликвий — вернее, это они говорят, что «предоставили», а на самом деле эти памятники культуры в прошлом у нас же и были похищены. В число этих экспонатов входит коллекция бледно-голубого фарфора Жу Яо [7] династии Сун, каждый предмет из которой бесценен [8]. Вот только перед открытием выставки сотрудники музея начали замечать, что там происходят странные вещи…
С этими словами Сяо Наньчжу поднял телефон, чтобы показать фотографию экспоната, стоящего во вдребезги разбитой витрине — однако сама реликвия, казалось, не пострадала. При виде озадаченного выражения лица Хуачжао Сяо Наньчжу с улыбкой пояснил:
— Эти витрины пуленепробиваемые и запираются на замок. Место, где хранятся ключи от них, также находится под постоянным наблюдением. За последнюю половину месяца витрины разбивались уже пять раз подряд, при том, что никто их и пальцем не трогал. Говорят, что по вечерам кураторы выставки фарфора слышали странные звуки во дворце Яньси [9]. Если эти культурные памятники продолжат детонировать, то директор музея попросту слетит с катушек…
— Как мастер полагает, что за злой дух в этом повинен? — нахмурился Хуачжао.
Он понимал, что, раз такой человек как Сяо Наньчжу решил поехать туда самолично, значит, у него уже были на этот счёт кое-какие соображения. Хотя сейчас силы Хуачжао были ограничены, он всё же оставался одним из традиционных китайских праздников, а потому ещё мог управиться с разного рода нечистью. Сяо Наньчжу, которого в самолёте донимало никотиновое голодание, не стал томить Хуачжао неведением — откашлявшись, он откинулся на спинку сидения и неторопливо продолжил:
— Я слышал, что раньше люди, когда боялись неудачи, прибегали к «благоприятным» словам, заменяя ими «запретные». В этом заключается некая хитрость: притягивая к себе таким образом счастье, человек одновременно отпускает злых духов. Недаром говорят: «Пока старое не уйдёт, новое не придёт [10]». Когда человек падает, ему говорят на удачу: «Достигни земли [11]», когда что-то бьётся, говорят: «На счастье! [12]» — вот это самое «На счастье!» и является благоприятными словами… Но ведь когда посуда бьётся «на счастье», что-то при этом отпускается, так ведь?
Примечания переводчика:
[1] Ме-е-е Шитоу — в оригинале 咩石头 (Miē Shítou), где Шитоу — каменный барашек, как в псевдониме автора, а Ме — иероглиф «Ян» 羊 (yáng), к которому добавили ключ «рот» 口 (kǒu), получилось Ме — «блеяние».
[2] Романтические отношения выставляют напоказ — в оригинале 虐狗 (nüègǒu) — в букв. пер. с кит. «мучить собаку», обр. в знач. «выставлять романтические отношения напоказ (перед одиночками и холостяками)». Далее используется игра слов — во фразе «я жестокая» употреблён тот же иероглиф 虐 (nüè).
[3] «Чжоу И» 周易 (Zhōuyì) — книга, включающая в себя «Ицзин» («Книгу перемен») и комментарии к нему.
[4] Город B — в оригинале B市 (B shì) — очевидно, имеется в виду Пекин (кит. Бэйцзин), учитывая, что дальше речь идёт о музее Запретного города (комплекс Императорского дворца в Пекине, он же музей Гугун 故宫博物馆 (Gùgōng bówùguǎn)).
[5] Хуачжао 花朝 (huāzhāo) — традиционный праздник, известен также как «День духа цветов», «День рождения духа цветов», «День рождения ста цветов» и «Праздник сбора дикорастущих овощей» (второй день второго лунного месяца), распространён в северном, северо-восточном, восточном, южно-центральном Китае и других регионах. Проводится 2, 12-15 или 25 числа второго лунного месяца.
В этот день принято выезжать на природу с компанией и любоваться цветами — это называется 踏青 (tàqīng) — букв. «ступать по зелени». Девушки клеят цветы из цветной бумаги — это называется 赏红 (shǎnghóng) — «любование красным». Также существует обычай пускать цветочные фонарики.
[6] Тао Чжу-гун 陶朱公 (Táo Zhū-gōng) — прозвание Фань Ли, знаменитого богача пятого века до нашей эры, стало нарицательным для богачей.
[7] Жу Яо 汝窑 (rǔyáo) (или жучжоуский фарфор) — в европейской традиции считается не фарфором, а керамикой.
В эпоху династии Сун (960-1127) появились гончарные школы, которые экспериментировали с технологиями обжига, самые известные из них называют «Пять великих печей династии Сун».
Фарфор Жу Яо производился непродолжительное время около 1100 г. исключительно для императорского двора и отличался рафинированностью предметов, которые при этом обладают очень простой формой и практически лишены украшений. Главной особенностью фарфора Жу Яо является глазурь голубого, зелёного или зелёно-голубого цвета (такой цвет достигается добавлением агата), иногда она обладает характерной структурой с мелкими трещинами. Оттенки фарфора Жу Яо сравнивают с «голубизной неба среди облаков после дождя».
Полагают, что глазурь наносилась в несколько слоёв. В отличие от керамики других школ изделия Жу Яо обжигались не перевёрнутыми, что позволяло избежать неровностей кромки, от подставки для обжига на донышках оставались овальные отметины, так называемые «кунжутные семечки». Производство фарфора остановилось незадолго до того, как районы расположения печей были захвачены противниками династии Сун.
[8] Бесценен 价值连城 (jiàzhí liánchéng) — в пер. с кит. «стоит цепочки смежных городов», обр. в знач. «дороже золота».
[9] Дворец Яньси (Yánxǐ gōng) — в пер. с кит. название дворца означает «благие пожелания, начертанные над воротами». Один из шести дворцов восточной части Запретного города, где помещались покои императрицы. Построен в 1420 г. Первоначально носил название «Дворец долголетия», в 1535 г. был переименован в «Дарящий счастье», современное название получил при династии Цин.
[10] Пока старое не уйдёт, новое не придёт 旧的不去新的不来 (jiù de bù qù xīn de bù lái) — обр. в знач. «не нужно цепляться за старые взгляды, привычки и т.п.», «невозможно развиваться, не отбросив старое».
По материалам Байкэ байду и Википедии.
[11] Достигни земли — в оригинале 及地 (jídì) — является омофоном выражения 及第 (jídì) — выдержать кэцзюй — государственный экзамен, существовавший до 1905 г., поэтому сюцаи (сдавшие экзамен первой ступени) велели своим слугам говорить им «достигни земли» на счастье.
[12] На счастье 岁岁平安 (suìsuì píng’ān) — в букв. пер. с кит. «мира и спокойствия из года в год», фраза является омофоном 碎碎平安 (suìsuì píng’ān) — букв. «бьётся на счастье».
Следующая глава
Скрытое содержимое
Я подтверждаю, что мне уже 18 лет и что я могу просматривать записи с возрастным ограничением.
Psoj_i_Sysoj, блог «Мастер календаря»
Мастер календаря. Глава 41 — Чуи. Часть 6
Предыдущая глава
На самом деле Чуси несколько дней не покидал календарь вовсе не из-за того, что он был обескуражен переменчивым отношением [1] Сяо Наньчжу, а потому, что возникла проблема с Няньшоу — и проблема эта была нешуточной.
Няньшоу был свирепым зверем, возникшим между небом и землёй из сплетения вредоносной энергии, поэтому, несмотря на то, что он был приручен Чуси с самого раннего возраста, по степени редкости он, можно сказать, принадлежал к вымирающим видам. В глубокой древности таких, как он, свирепых зверей было немало — согласно «Каталогу гор и морей» [2], тогда они были всё равно что гималайские медведи, тигры и гориллы в зоопарке. Однако из-за изменений окружающей среды и влияния людей многие мифологические животные и монстры были полностью истреблены, не осталось даже гибридов.
читать дальшеНесомненно, Няньшоу вырос таким большим во многом благодаря трепетной заботе Чуси, но в ещё большей степени потому, что детство таких, как он, зверей было очень продолжительным. При всех своих колоссальных размерах и свирепой внешности он по человеческим меркам оставался младенцем, который ещё не научился говорить. По счастью, у Чуси хватило терпения, сдерживая свой не слишком добрый нрав, растить это лепечущее чудовище в течение всего этого времени.
До сих пор ум Няньшоу будто застыл в своём развитии, но в последнее время Чуси начал замечать, что детство его питомца вот-вот закончится. Он перестал носиться вокруг и жрать всё подряд, а когда хозяин читал ему нотации, он наконец начал что-то понимать. Однако с окончанием детства в организме произошла ещё одна неудобная перемена, а Чуси всё не отходил от Няньшоу ни на шаг, будто глупый отец, с жалостью глядя на своего свернувшегося калачиком, будто раненый зверёк, питомца.
Когда он тысячелетия назад вынес этого малыша из сырой и холодной пещеры, тот был размером с настоящего щеночка, и чтобы выкормить его, Чуси отдал Няньшоу на псарню обычной человеческой семьи. Хоть этот слабоумный пёсик выучился лаять точь-в-точь как обычная собака и так до сих пор и не отвык от этой привычки, в скором времени ему предстояло превратиться в подростка — и Чуси по этому поводу испытывал смешанные чувства. Вместе с этим у него в сердце накопилось столько переживаний и проблем, что ему было попросту не до пустых мечтаний.
***
В день Чуи он опять всю ночь напролёт просидел с Няньшоу и как раз отдыхал в календаре, когда перед ним внезапно объявилось едва сформировавшееся наваждение. Расспросив его, Чуси узнал, что мастер календаря угодил в большую беду.
Само собой, едва Чуси услышал об этом, как тотчас бросился туда, позабыв обо всём. Поскольку Няньшоу всё ещё страдал от недомогания, Чуси вынужден был оставить его дома, попросив находящегося по соседству Даняня побыть с ним.
К тому времени вышедший сверхурочно Цинмин уже почти успел совладать с угрозой. Когда глазам Чуси предстал этот злившийся на него тысячелетиями тип, который по-прежнему не мог разобраться ни в личных делах, ни в служебных, предпочитая игнорировать настоящее положение дел [3], то, досадуя, что железо так и не становится сталью [4], Чуси не удержался от замечания:
— Столько лет прошло, а ты ничуть не изменился.
Лицо Цинмина перекосилось. Он много лет не видел Чуси и первым, что он от него услышал, была эта язвительная фраза, от которой в его душе всколыхнулся гнев. Когда Цинмин был мал, он видел в Чуси старшего брата — тогда немногие духи календаря, принадлежащие к его поколению, кем бы они ни были, почтительно величали его Чуси-цзюнем.
Более того, когда Цинмин только появился на свет, он был слабым и жалким духом календаря, и если бы не наставления и забота этого божественного покровителя, то, как знать, может, не прошло бы и сотни лет, как он сгинул бы — и точно не смог бы, дожив до сегодняшнего дня, войти в число всенародно почитаемых традиционных праздников и сезонов сельскохозяйственного календаря. Однако та ненависть, которую Цинмин питал по отношению к нынешнему холодному и жестокому Чуси, не имела никакого отношения к тем тёплым чувствам, оставшимся в прошлом. Поэтому теперь он не мог не скривиться при виде Чуси — опустив меч Цюшуан, он поджал губы и сухо произнёс:
— Изменился я или нет — о том не вам судить. Прежде всего Чуси-цзюню следовало бы позаботиться о себе. Что до меня… то я больше не стану беспокоить Чуси-цзюня.
Сказав это, Цинмин, невзирая на то, что сам вызвался помочь в день Чуи, попросту сбежал, предоставив Чуси и Сяо Наньчжу разбираться со всем этим бардаком. Чуси, посмотрев ему вслед, не стал его останавливать.
Державший на руках окровавленную девочку дух календаря устремил взгляд на Сяо Наньчжу. Хоть тот сам выглядел немногим лучше девочки, стоило ему ощутить на себе взгляд Чуси, как залитое кровью, помрачневшее от слов Цинмина лицо тут же разгладилось. Подняв испачканную в крови руку, он помахал Чуси, и на его губах расцвела на редкость тёплая улыбка.
— А ты не особенно торопился.
В упрёке мастера крылся некий оттенок интимности, и Чуси сам не понимал, почему при этих словах в его душе всколыхнулась неизъяснимая тайная радость. Он не знал, что происходило с Сяо Наньчжу все эти дни, пока его самого не было рядом, но в отношении мастера к нему как будто что-то неуловимо переменилось. Вполне объяснимо, что прежде, когда Чуси проявлял холодность, Сяо Наньчжу не желал на неё отвечать, но теперь он по неведомой причине сам проявил инициативу.
Строя про себя всевозможные догадки, Чуси помог мастеру календаря по-быстрому разобраться с наваждениями и прибраться на «месте преступления» — и вот теперь они неспешно беседовали, стоя позади толпы. Попыхивая сигаретой, Сяо Наньчжу внезапно произнёс ту игривую фразу:
— А ты подумай хорошенько… это — любовный недуг.
Услышав это, Чуси оцепенел. Его брови взлетели вверх, на лице отразился испуг, по смертельно бледным щекам разлилась краска, а сердце бесцеремонно стиснула какая-то неведомая сила. Он прекрасно знал, что Сяо Наньчжу невоздержан на язык и не может устоять перед тем, чтобы постоянно подшучивать над окружающими. Эти эмоциональные взлёты и падения заставили Чуси, изначально столь неприступного, выглядеть так, будто он и сам заразился мирскими пороками [5].
Казалось, желания Чуси в самом деле невероятно легко удовлетворить; видя это, Сяо Наньчжу ощутил крайнюю беспомощность и до некоторой степени внутренний разлад. Это чувство отличалось от сопереживания, которое он испытывал раньше — в его сердце в самом деле произошла перемена. Пусть его пульс не раз учащался в присутствии Чуси, теперь его влекла к себе не столько прекрасная внешность духа календаря, сколько его прекрасная душа. В конце концов, столь чистые и невинные души сейчас столь же редки, как уникальные музейные реликвии [6]. Поглощённый этими переживаниями Сяо Наньчжу — обычный смертный — в самом деле не мог себя контролировать. А потому, будучи тем, кто он есть, молодой и привлекательный мастер календаря ляпнул эту легкомысленную глупость и, вновь затянувшись, улыбнулся духу в красном сквозь завесу ночного тумана:
— Нечасто удаётся так рано уйти с работы, да и от дома недалеко. Почему бы нам не прогуляться вместе… а, Чуси?
***
Организму Чуси всегда была свойственна уязвимость — при том, что он обладал непревзойдённой божественной силой и несгибаемым духом, он мог заразиться наваждениями по любой, самой пустяковой причине [7]. Перед этим ему уже случалось поддаваться воздействию незначительных по силе страстей — ревности и похоти, из-за чего он совершил непростительный проступок в отношении Сяо Наньчжу. Вся беда была в том, что он был особенно уязвим для низкоуровневых наваждений — и чем наваждение слабее, тем опаснее оно для Чуси. Для того, чтобы справиться с кровавыми бедствиями, Сяо Наньчжу отправил на поиски Чуси низкоуровневого голодного духа, и тот при кратком контакте успел запятнать его тело. И теперь, когда Сяо Наньчжу вёл за собой сквозь толпу притягивающего внимание своим грозным видом духа календаря, приставшее к Чуси чувство голода нежданно-негаданно разбушевалось.
Поначалу Сяо Наньчжу этого не замечал, но при виде того, как его спутник, не говоря ни слова, глазеет на расположенные в два ряда по обе стороны улицы Люшуй лотки с закусками, он подумал, что это странно, а потом обратил внимание на то, как обычно суровый и бесстрастный дух календаря проводил взглядом девушку с цзяньбин гоцзы [8] в руках и внезапно обо всём догадался.
— К тебе привязался голод того наваждения? — спросил он, потирая лоб.
— Да… я и правда… немного голоден, — ответил Чуси, словно вынырнув из забытья.
Сбитый с толку дух календаря ощущал, как его волю подтачивает какое-то очень странное чувство: яркие краски и экзотические ароматы еды попросту лишали его способности двигаться. Бессознательно облизнувшись, Чуси покраснел, и Сяо Наньчжу поспешно опустил взгляд и отвернулся, судорожно пытаясь хоть на что-то отвлечься от обуревающих его нечистых помыслов.
Людей испокон веков одолевало множество страстей, но самой примитивной из них остаётся голод. Люди страдают от него с рождения, однако в детстве это желание остаётся чистым, пока оно порождено простым инстинктом. Но по мере того, как человек вырастает, вкусовые сосочки на кончике его языка порождают пристрастие к излюбленным вкусам — и люди жаждут сладкого, сходят с ума по солёному и пряному, а их одержимость мясом просто не знает границ. Тогда еда превращается для них в своего рода помешательство — в таких условиях и зарождается наваждение, имя которому голод.
Глубокой ночью на заставленной лотками улице аппетитный запах жареных лепёшек смешивался с доносящимся с другой стороны улицы благоуханием жареных каштанов. Хозяйка одного из лотков варила ароматный суп с вонтонами, а на обочине старушка продавала студень в соусе, источающий сладковатый запах кунжутного масла. Совершённые здесь убийства не могли не повлиять на бойкую торговую улочку, и теперь, возможно, благодаря тому, что кровавые бедствия были уничтожены, нависавший над ней тошнотворный дух постепенно рассеялся. На короткое время улица опустела, так что никто не мешал прогуливающимся по ней Сяо Наньчжу и Чуси.
Хотя голод затмил разум Чуси, который только и знал, что хватать все подряд закуски и без остановки их уплетать, наблюдающий за ним с сигаретой в зубах Сяо Наньчжу заметил, что даже в таком состоянии дух календаря умудрялся сохранять безупречные манеры — и это почему-то показалось ему крайне занятным.
— Вкусно тебе?
— Да.
— А это нравится?
— Угу.
— А вот это?
На это Чуси уже не ответил.
Он выглядел как заправский гурман. Чувствуя, что Сяо Наньчжу попросту дразнит его от нечего делать, Чуси попросту перестал обращать на него внимание. В кои-то веки одержимость наваждением не доставляла проблем — и это было для мастера календаря довольно непривычно. Как бы то ни было, он обнаружил, что такой вот простодушный вид, столь отличный от обычного образа Чуси, ему очень нравится.
Эти чувства были далеки от здравого смысла, однако Сяо Наньчжу предпочитал этого не замечать, просто знай себе продолжал смотреть на Чуси. В этот момент они стояли плечом к плечу, словно два взрослых человека, которые только начали встречаться. Со стороны они казались прекрасной парой, и в ночном тумане между ними на миг возникла непостижимая атмосфера. Заметив, что в уголках губ Чуси остались прилипшие крошки еды, Сяо Наньчжу прищёлкнул языком и, бездумно протянув руку, стёр их.
— Ешь как следует, чтобы утолить голод — и откуда он только взялся? Ты подумай, никак не проходит — нельзя тебе всё-таки заражаться от наваждений… Эй, эй, ешь помедленнее, а то ты сейчас — вылитый А-Нянь!
Тёплые подушечки пальцев Сяо Наньчжу пахли табаком, и снедаемый жутким голодом Чуси внезапно замер, ощущая, как пальцы мастера календаря несколько раз небрежно прошлись по его губам, и, не сдержавшись, сглотнул. Уголки глаз Чуси внезапно заалели, и, приоткрыв рот, он попробовал пальцы Сяо Наньчжу на вкус, будто какое-то лакомство.
Примечание Шитоу Ян (автора):
Ай-яй, мне немного стыдно~~
Примечания переводчика:
[1] Переменчивое отношение — в оригинале 不冷不热 (bùlěngbùrè) — в пер. с кит. «ни холодный, ни жаркий».
[2] «Каталог гор и морей» 山海经 (shānhǎijīng) — древнекитайский трактат, описывающий реальную и мифическую географию Китая и соседних земель и обитающих там созданий.
[3] Игнорировать положение дел — в оригинале 拎不清 (līn bù qīng) — в букв. пер. с кит. «нести непонятное, мутное, беспорядочное», о неорганизованном человеке или о том, кто «не догоняет» — ему объясняют снова и снова, а он никак не может понять; в переносном смысле — «не разбираться в современных вопросах», быть оторванным от жизни, отсталым и непрактичным».
[4] Досадовать, что железо не становится сталью 恨铁不成钢 (hèn tiě bù chéng gāng) — обр. в знач. «ждать от человека слишком многого», «быть требовательным», а также «раздосадованный».
[5] Мирские пороки — в оригинале 烟火气 (yānhuǒqì) — в букв. пер. с кит. «атмосфера дыма и огня очага», обр. в знач. «обывательские вкусы, мирские привычки».
[6] Музейные экспонаты 老古董 (lǎo gǔdǒng) — в переносном значении — «человек старой формации, консервативный».
[7] Пустяковая причина — в оригинале 风吹草动 (fēng chuī cǎo dòng) — в пер. с кит. «дуновение ветра, колыхание травы», обр. в знач. «едва заметное движение; малейшие перемены; пустяковое происшествие».
[8] Цзяньбин гоцзы 煎饼果子 (jiānbǐng guǒzi) — блины (или лепёшки) с разнообразной начинкой. Популярный вид фаст-фуда, традиционное блюдо северо-восточного Китая.
На самом деле Чуси несколько дней не покидал календарь вовсе не из-за того, что он был обескуражен переменчивым отношением [1] Сяо Наньчжу, а потому, что возникла проблема с Няньшоу — и проблема эта была нешуточной.
Няньшоу был свирепым зверем, возникшим между небом и землёй из сплетения вредоносной энергии, поэтому, несмотря на то, что он был приручен Чуси с самого раннего возраста, по степени редкости он, можно сказать, принадлежал к вымирающим видам. В глубокой древности таких, как он, свирепых зверей было немало — согласно «Каталогу гор и морей» [2], тогда они были всё равно что гималайские медведи, тигры и гориллы в зоопарке. Однако из-за изменений окружающей среды и влияния людей многие мифологические животные и монстры были полностью истреблены, не осталось даже гибридов.
читать дальшеНесомненно, Няньшоу вырос таким большим во многом благодаря трепетной заботе Чуси, но в ещё большей степени потому, что детство таких, как он, зверей было очень продолжительным. При всех своих колоссальных размерах и свирепой внешности он по человеческим меркам оставался младенцем, который ещё не научился говорить. По счастью, у Чуси хватило терпения, сдерживая свой не слишком добрый нрав, растить это лепечущее чудовище в течение всего этого времени.
До сих пор ум Няньшоу будто застыл в своём развитии, но в последнее время Чуси начал замечать, что детство его питомца вот-вот закончится. Он перестал носиться вокруг и жрать всё подряд, а когда хозяин читал ему нотации, он наконец начал что-то понимать. Однако с окончанием детства в организме произошла ещё одна неудобная перемена, а Чуси всё не отходил от Няньшоу ни на шаг, будто глупый отец, с жалостью глядя на своего свернувшегося калачиком, будто раненый зверёк, питомца.
Когда он тысячелетия назад вынес этого малыша из сырой и холодной пещеры, тот был размером с настоящего щеночка, и чтобы выкормить его, Чуси отдал Няньшоу на псарню обычной человеческой семьи. Хоть этот слабоумный пёсик выучился лаять точь-в-точь как обычная собака и так до сих пор и не отвык от этой привычки, в скором времени ему предстояло превратиться в подростка — и Чуси по этому поводу испытывал смешанные чувства. Вместе с этим у него в сердце накопилось столько переживаний и проблем, что ему было попросту не до пустых мечтаний.
***
В день Чуи он опять всю ночь напролёт просидел с Няньшоу и как раз отдыхал в календаре, когда перед ним внезапно объявилось едва сформировавшееся наваждение. Расспросив его, Чуси узнал, что мастер календаря угодил в большую беду.
Само собой, едва Чуси услышал об этом, как тотчас бросился туда, позабыв обо всём. Поскольку Няньшоу всё ещё страдал от недомогания, Чуси вынужден был оставить его дома, попросив находящегося по соседству Даняня побыть с ним.
К тому времени вышедший сверхурочно Цинмин уже почти успел совладать с угрозой. Когда глазам Чуси предстал этот злившийся на него тысячелетиями тип, который по-прежнему не мог разобраться ни в личных делах, ни в служебных, предпочитая игнорировать настоящее положение дел [3], то, досадуя, что железо так и не становится сталью [4], Чуси не удержался от замечания:
— Столько лет прошло, а ты ничуть не изменился.
Лицо Цинмина перекосилось. Он много лет не видел Чуси и первым, что он от него услышал, была эта язвительная фраза, от которой в его душе всколыхнулся гнев. Когда Цинмин был мал, он видел в Чуси старшего брата — тогда немногие духи календаря, принадлежащие к его поколению, кем бы они ни были, почтительно величали его Чуси-цзюнем.
Более того, когда Цинмин только появился на свет, он был слабым и жалким духом календаря, и если бы не наставления и забота этого божественного покровителя, то, как знать, может, не прошло бы и сотни лет, как он сгинул бы — и точно не смог бы, дожив до сегодняшнего дня, войти в число всенародно почитаемых традиционных праздников и сезонов сельскохозяйственного календаря. Однако та ненависть, которую Цинмин питал по отношению к нынешнему холодному и жестокому Чуси, не имела никакого отношения к тем тёплым чувствам, оставшимся в прошлом. Поэтому теперь он не мог не скривиться при виде Чуси — опустив меч Цюшуан, он поджал губы и сухо произнёс:
— Изменился я или нет — о том не вам судить. Прежде всего Чуси-цзюню следовало бы позаботиться о себе. Что до меня… то я больше не стану беспокоить Чуси-цзюня.
Сказав это, Цинмин, невзирая на то, что сам вызвался помочь в день Чуи, попросту сбежал, предоставив Чуси и Сяо Наньчжу разбираться со всем этим бардаком. Чуси, посмотрев ему вслед, не стал его останавливать.
Державший на руках окровавленную девочку дух календаря устремил взгляд на Сяо Наньчжу. Хоть тот сам выглядел немногим лучше девочки, стоило ему ощутить на себе взгляд Чуси, как залитое кровью, помрачневшее от слов Цинмина лицо тут же разгладилось. Подняв испачканную в крови руку, он помахал Чуси, и на его губах расцвела на редкость тёплая улыбка.
— А ты не особенно торопился.
В упрёке мастера крылся некий оттенок интимности, и Чуси сам не понимал, почему при этих словах в его душе всколыхнулась неизъяснимая тайная радость. Он не знал, что происходило с Сяо Наньчжу все эти дни, пока его самого не было рядом, но в отношении мастера к нему как будто что-то неуловимо переменилось. Вполне объяснимо, что прежде, когда Чуси проявлял холодность, Сяо Наньчжу не желал на неё отвечать, но теперь он по неведомой причине сам проявил инициативу.
Строя про себя всевозможные догадки, Чуси помог мастеру календаря по-быстрому разобраться с наваждениями и прибраться на «месте преступления» — и вот теперь они неспешно беседовали, стоя позади толпы. Попыхивая сигаретой, Сяо Наньчжу внезапно произнёс ту игривую фразу:
— А ты подумай хорошенько… это — любовный недуг.
Услышав это, Чуси оцепенел. Его брови взлетели вверх, на лице отразился испуг, по смертельно бледным щекам разлилась краска, а сердце бесцеремонно стиснула какая-то неведомая сила. Он прекрасно знал, что Сяо Наньчжу невоздержан на язык и не может устоять перед тем, чтобы постоянно подшучивать над окружающими. Эти эмоциональные взлёты и падения заставили Чуси, изначально столь неприступного, выглядеть так, будто он и сам заразился мирскими пороками [5].
Казалось, желания Чуси в самом деле невероятно легко удовлетворить; видя это, Сяо Наньчжу ощутил крайнюю беспомощность и до некоторой степени внутренний разлад. Это чувство отличалось от сопереживания, которое он испытывал раньше — в его сердце в самом деле произошла перемена. Пусть его пульс не раз учащался в присутствии Чуси, теперь его влекла к себе не столько прекрасная внешность духа календаря, сколько его прекрасная душа. В конце концов, столь чистые и невинные души сейчас столь же редки, как уникальные музейные реликвии [6]. Поглощённый этими переживаниями Сяо Наньчжу — обычный смертный — в самом деле не мог себя контролировать. А потому, будучи тем, кто он есть, молодой и привлекательный мастер календаря ляпнул эту легкомысленную глупость и, вновь затянувшись, улыбнулся духу в красном сквозь завесу ночного тумана:
— Нечасто удаётся так рано уйти с работы, да и от дома недалеко. Почему бы нам не прогуляться вместе… а, Чуси?
***
Организму Чуси всегда была свойственна уязвимость — при том, что он обладал непревзойдённой божественной силой и несгибаемым духом, он мог заразиться наваждениями по любой, самой пустяковой причине [7]. Перед этим ему уже случалось поддаваться воздействию незначительных по силе страстей — ревности и похоти, из-за чего он совершил непростительный проступок в отношении Сяо Наньчжу. Вся беда была в том, что он был особенно уязвим для низкоуровневых наваждений — и чем наваждение слабее, тем опаснее оно для Чуси. Для того, чтобы справиться с кровавыми бедствиями, Сяо Наньчжу отправил на поиски Чуси низкоуровневого голодного духа, и тот при кратком контакте успел запятнать его тело. И теперь, когда Сяо Наньчжу вёл за собой сквозь толпу притягивающего внимание своим грозным видом духа календаря, приставшее к Чуси чувство голода нежданно-негаданно разбушевалось.
Поначалу Сяо Наньчжу этого не замечал, но при виде того, как его спутник, не говоря ни слова, глазеет на расположенные в два ряда по обе стороны улицы Люшуй лотки с закусками, он подумал, что это странно, а потом обратил внимание на то, как обычно суровый и бесстрастный дух календаря проводил взглядом девушку с цзяньбин гоцзы [8] в руках и внезапно обо всём догадался.
— К тебе привязался голод того наваждения? — спросил он, потирая лоб.
— Да… я и правда… немного голоден, — ответил Чуси, словно вынырнув из забытья.
Сбитый с толку дух календаря ощущал, как его волю подтачивает какое-то очень странное чувство: яркие краски и экзотические ароматы еды попросту лишали его способности двигаться. Бессознательно облизнувшись, Чуси покраснел, и Сяо Наньчжу поспешно опустил взгляд и отвернулся, судорожно пытаясь хоть на что-то отвлечься от обуревающих его нечистых помыслов.
Людей испокон веков одолевало множество страстей, но самой примитивной из них остаётся голод. Люди страдают от него с рождения, однако в детстве это желание остаётся чистым, пока оно порождено простым инстинктом. Но по мере того, как человек вырастает, вкусовые сосочки на кончике его языка порождают пристрастие к излюбленным вкусам — и люди жаждут сладкого, сходят с ума по солёному и пряному, а их одержимость мясом просто не знает границ. Тогда еда превращается для них в своего рода помешательство — в таких условиях и зарождается наваждение, имя которому голод.
Глубокой ночью на заставленной лотками улице аппетитный запах жареных лепёшек смешивался с доносящимся с другой стороны улицы благоуханием жареных каштанов. Хозяйка одного из лотков варила ароматный суп с вонтонами, а на обочине старушка продавала студень в соусе, источающий сладковатый запах кунжутного масла. Совершённые здесь убийства не могли не повлиять на бойкую торговую улочку, и теперь, возможно, благодаря тому, что кровавые бедствия были уничтожены, нависавший над ней тошнотворный дух постепенно рассеялся. На короткое время улица опустела, так что никто не мешал прогуливающимся по ней Сяо Наньчжу и Чуси.
Хотя голод затмил разум Чуси, который только и знал, что хватать все подряд закуски и без остановки их уплетать, наблюдающий за ним с сигаретой в зубах Сяо Наньчжу заметил, что даже в таком состоянии дух календаря умудрялся сохранять безупречные манеры — и это почему-то показалось ему крайне занятным.
— Вкусно тебе?
— Да.
— А это нравится?
— Угу.
— А вот это?
На это Чуси уже не ответил.
Он выглядел как заправский гурман. Чувствуя, что Сяо Наньчжу попросту дразнит его от нечего делать, Чуси попросту перестал обращать на него внимание. В кои-то веки одержимость наваждением не доставляла проблем — и это было для мастера календаря довольно непривычно. Как бы то ни было, он обнаружил, что такой вот простодушный вид, столь отличный от обычного образа Чуси, ему очень нравится.
Эти чувства были далеки от здравого смысла, однако Сяо Наньчжу предпочитал этого не замечать, просто знай себе продолжал смотреть на Чуси. В этот момент они стояли плечом к плечу, словно два взрослых человека, которые только начали встречаться. Со стороны они казались прекрасной парой, и в ночном тумане между ними на миг возникла непостижимая атмосфера. Заметив, что в уголках губ Чуси остались прилипшие крошки еды, Сяо Наньчжу прищёлкнул языком и, бездумно протянув руку, стёр их.
— Ешь как следует, чтобы утолить голод — и откуда он только взялся? Ты подумай, никак не проходит — нельзя тебе всё-таки заражаться от наваждений… Эй, эй, ешь помедленнее, а то ты сейчас — вылитый А-Нянь!
Тёплые подушечки пальцев Сяо Наньчжу пахли табаком, и снедаемый жутким голодом Чуси внезапно замер, ощущая, как пальцы мастера календаря несколько раз небрежно прошлись по его губам, и, не сдержавшись, сглотнул. Уголки глаз Чуси внезапно заалели, и, приоткрыв рот, он попробовал пальцы Сяо Наньчжу на вкус, будто какое-то лакомство.
Примечание Шитоу Ян (автора):
Ай-яй, мне немного стыдно~~
Примечания переводчика:
[1] Переменчивое отношение — в оригинале 不冷不热 (bùlěngbùrè) — в пер. с кит. «ни холодный, ни жаркий».
[2] «Каталог гор и морей» 山海经 (shānhǎijīng) — древнекитайский трактат, описывающий реальную и мифическую географию Китая и соседних земель и обитающих там созданий.
[3] Игнорировать положение дел — в оригинале 拎不清 (līn bù qīng) — в букв. пер. с кит. «нести непонятное, мутное, беспорядочное», о неорганизованном человеке или о том, кто «не догоняет» — ему объясняют снова и снова, а он никак не может понять; в переносном смысле — «не разбираться в современных вопросах», быть оторванным от жизни, отсталым и непрактичным».
[4] Досадовать, что железо не становится сталью 恨铁不成钢 (hèn tiě bù chéng gāng) — обр. в знач. «ждать от человека слишком многого», «быть требовательным», а также «раздосадованный».
[5] Мирские пороки — в оригинале 烟火气 (yānhuǒqì) — в букв. пер. с кит. «атмосфера дыма и огня очага», обр. в знач. «обывательские вкусы, мирские привычки».
[6] Музейные экспонаты 老古董 (lǎo gǔdǒng) — в переносном значении — «человек старой формации, консервативный».
[7] Пустяковая причина — в оригинале 风吹草动 (fēng chuī cǎo dòng) — в пер. с кит. «дуновение ветра, колыхание травы», обр. в знач. «едва заметное движение; малейшие перемены; пустяковое происшествие».
[8] Цзяньбин гоцзы 煎饼果子 (jiānbǐng guǒzi) — блины (или лепёшки) с разнообразной начинкой. Популярный вид фаст-фуда, традиционное блюдо северо-восточного Китая.
Следующая глава
Psoj_i_Sysoj, блог «Мастер календаря»
Мастер календаря. Глава 40 — Чуи. Часть 5
Предыдущая глава
Преследуя кровавое бедствие, Сяо Наньчжу столкнулся с двумя злобными тварями сразу. Для него одного совладать с ними было непосильной задачей, ведь Чуи отпросился по болезни, а Сяо Наньчжу так спешил, что у него не было времени выяснять, кто из свободных духов календаря может прийти к нему на помощь. Поэтому он схватил с края дороги первого попавшегося низкоуровневого злого духа и, невзирая на его брань, велел угольно-чёрному зубастому наваждению:
— Ты голоден? Да, да, я знаю, что голоден, не ори… Давай-ка, ты поможешь мне справиться с одним делом: срочно ступай к духам календаря и скажи им, чтобы кто-нибудь из них поскорее явился сюда, лучше всего, если это будет Чуси… Да не убьют они тебя, не бойся! А как справишься с этим, наешься до отвала! И поспеши, одна нога здесь, другая — там!.. — нетерпеливо убеждал его Сяо Наньчжу, без зазрения совести дуря мелкого духа.
читать дальшеТакого рода голодные духи, изолированные от людей, весьма слабы, однако они способны понимать человеческую речь. Когда Сяо Наньчжу дал до крайности перепуганному наваждению обещание, ему только и оставалось, что броситься выполнять порученное. После того, как дух умчался прочь, Сяо Наньчжу сделал несколько шагов по залитой маслом земле по направлению к очистному сооружению, где его глазам предстала жуткая сцена людоедства.
Лежащая на земле девочка была ни жива, ни мертва от ужаса. Монстр с перепачканным кровью и маслом ртом не спускал с неё глаз, истекая слюной. Сяо Наньчжу на секунду остолбенел, а потом тут же выстрелил им в голову — но твари даже не дёрнулись. Сколько бы ни палил в них Сяо Наньчжу, толку в этом не было никакого. Обе его руки свело судорогой — пытаясь одолеть кровавых бедствий, он израсходовал почти все свои силы, однако как бы отважен ни был человек, он не способен противостоять подобным чудовищам. Ударом кулака он разбил щёку наваждению с лицом Ли Пин, но вторая тварь тут же впилась ему в руку. Превозмогая острую боль, Сяо Наньчжу вновь вскинул пистолет и выпустил ему в голову четыре или пять пуль, так что половина лица монстра взорвалась фонтаном чёрной крови.
Мастер календаря, тяжело дыша, стоял на одном колене — и тут его ушей достиг слабый зов неподвижно лежащей девочки:
— Дядя… спасибо… тебе…
Её голос напоминал слабый писк молящего о помощи зверька. Она смутно сознавала, что кто-то большой и могучий явился, чтобы спасти её, и поэтому с головы до ног покрытая кровью девочка из последних сил продолжала шептать слова благодарности, хоть была серьёзно ранена. При звуке её голоса Сяо Наньчжу словно по волшебству преисполнился новых сил и резким пинком отшвырнул от себя кровавое бедствие, нацелившееся на его шею. Чудовище с пронзительным криком опрокинулось на землю, окружающий его кровавый туман осел на щеках Сяо Наньчжу.
Поскольку мастера календаря окружала счастливая аура, он по случайности никогда бы не столкнулся с подобной нечистью, если бы сам не искал с ней встречи; но раз уж так вышло, то, какими бы яростными ни были эти кровавые бедствия, он должен был покончить с ними, доведя дело до конца — такова уж была его натура.
Сяо Наньчжу сплюнул кровавую пену и вытер рот. От ударов этих монстров у него ломило всё тело, но прежде чем он успел выместить на них свой гнев, мужчина заметил, что кровавые бедствия явно забеспокоились, словно что-то почуяв. Когда Сяо Наньчжу, пошатываясь, поднялся на ноги и машинально поднял голову, с неба внезапно обрушился исполненный духовной силы серебристо-белый карающий меч и с лёгкостью рассёк уродливый лоб одного из кровавых бедствий до самых бровей. Казавшийся неуязвимым [1] монстр издал нечеловеческий вопль.
Ошарашенный этим явлением Сяо Наньчжу решил было, что подоспела помощь, однако при виде незнакомой фигуры поневоле засомневался. В конце концов, каждый раз, когда прежде он попадал в отчаянную ситуацию, первым к нему на выручку всегда спешил Чуси. Однако стоило признать, что владелец сияющего меча был весьма искусен — с лёгкостью повергнув трясущееся кровавое бедствие, он наконец предстал перед Сяо Наньчжу во всей красе. Явившийся на его призыв прекрасный дух был облачён в чангуа [2], в которой сочетались белый и цвет цин, на голове — траурный шарф, на поясе — трёхцветковый веер, а в его руках сиял словно покрытый инеем меч. При виде него Сяо Наньчжу потрясённо спросил:
— Кто ты такой?
— Ваш покорный слуга Цинмин вышел вне смены, — с надменным видом ответствовал дух календаря.
Невзирая на его облик учёного человека, действовал он смело и решительно — вежливо представившись, он поднял свой меч Цюшуан [3], нацелившись на второе кровавое бедствие. Это напомнило Сяо Наньчжу, что сейчас не время для разговоров, и он принялся бить кровавых бедствий наряду с Цинмином. Поскольку до его появления Сяо Наньчжу вынужден был в одиночку бороться с двумя кровавыми бедствиями, положение складывалось отнюдь не в его пользу, но теперь ситуация коренным образом переломилась.
Возможно, по причине того, что имя Цинмина состояло из иероглифов «чистота» и «свет», он ненавидел грязь, и потому, с холодным видом расправляясь с монстром, он не переставал заботиться о том, чтобы ни единой капли крови не попало на его одежды. Однако в сражении невозможно не замараться, и вскоре одеяние Цинмина, которым он так гордился, окрасилось багряными пятнами. Это не на шутку разгневало духа календаря, и он приставил свой сияющий морозным блеском меч к шее чудовища с женским лицом, в то время как Сяо Наньчжу прижал к земле монстра с мужской головой. Когда Цинмин повернулся к мастеру календаря, чтобы спросить, что ему делать дальше с этой истошно вопящей тварью, он к своему изумлению увидел, как этот безжалостный мужчина, не задумываясь ни на секунду, попросту оторвал голову от тела кровавого бедствия.
От этого зрелища прекрасные брови Цинмина взлетели вверх, а настроение мигом упало. Причиной этому на тридцать процентов была его маниакальная чистоплотность, а на семьдесят — варварское поведение Сяо Наньчжу.
Сам он, будучи спокойным и миролюбивым духом, брезговал убийствами, и потому простой и грубый метод расправы Сяо Наньчжу был ему абсолютно чужд, однако сегодня он, как-никак, в первый раз встретился с новым мастером календаря. По счастливому совпадению Цинмин был в хороших отношениях с Чуи, потому и согласился выйти за него вне смены. Каким бы ни был по натуре этот человек, жестокостью он явно не уступал наваждениям, с которыми боролся, а потому Цинмин не мог одобрить его действия. Однако при виде него на ум Цинмину пришла ещё одна личность, которая насилием пресекала насилие, не гнушаясь запятнать руки в крови.
— Мастер, человеку, который в ответе за календарь, не подобает действовать столь же жестоко и бессердечно, как эти твари… — невольно нахмурившись, начал Цинмин.
Он не хотел искать ссоры с мастером календаря, и всё же его тон звучал несколько вызывающе. Его меч был по-прежнему приставлен к шее кровавого бедствия с женской головой, но полный отвращения взгляд не отрывался от окровавленного мужчины. Его слова поразили Сяо Наньчжу в самое сердце — он и представить себе не мог, что услышит от этого замечательного во всех отношениях духа календаря что-то подобное. При виде того, каким взглядом этот белолицый юноша смотрит на его залитые кровью руки и обезглавленное им кровавое бедствие, Сяо Наньчжу недобро прищурился, а затем уголки его губ приподнялись в прохладной улыбке.
— Жестоко и бессердечно говоришь? У тебя с головой-то всё в порядке? Я что, по-твоему, должен ещё и проникнуться к этим тварям состраданием?! Эта девочка всё ещё лежит здесь — и если ты по-прежнему считаешь меня мастером календаря, то давай-ка живо разделайся с этим чудовищем и доставим девочку в больницу, и нечего мне тут…
Но не успел Сяо Наньчжу договорить, как Цинмин с мрачным видом прервал его:
— Прошу простить меня, я не могу слепо следовать за вами!
Никто за тысячи лет не осмеливался разговаривать с Цинмином подобным образом, даже мастера календаря, работавшие с ним в прошлом, были с ним неизменно вежливы. Однако обладающий взрывной натурой Сяо Наньчжу, услышав изрекаемые им благоглупости, исполненные фальшивого пацифизма, не сумел удержаться от того, чтобы тут же поставить этого моралиста на место.
Тем временем, воспользовавшись их перепалкой, кровавое бедствие, которое удерживал Цинмин, вырвалось на свободу и с истошным воплем устремилось к лежащей на земле девочке.
Резко переменившись в лице, Сяо Наньчжу сделал шаг вперёд, пытаясь преградить путь чудовищу. Цинмин также запаниковал, судорожно бросившись наперерез твари, но кровавое бедствие во что бы то ни стало желало забрать жизнь ребёнка, пусть даже прекрасно сознавало, что и его участь предрешена [4]. При виде столь отчаянной злобы Сяо Наньчжу решил было, что сейчас девочка погибнет прямо у него на глазах.
Но в это самое мгновение перед глазами вспыхнуло до боли знакомое ослепительное золотое сияние, и облачённая в багрянец фигура единым взмахом меча рассекла тело свирепого [5] монстра, разметав его кровавым туманом. Когда тот наконец рассеялся, глазам мастера календаря предстал дух в ярко-красных одеждах с залитыми кровью руками. Бережно подняв девочку с земли, он смерил побледневшего Цинмина холодным взглядом и, раздражённо нахмурившись, с укоризной бросил:
— Столько лет прошло, а ты ничуть не изменился.
***
В десять часов вечера полиция уже оцепила улицу Люшуй. Хоть зеваки пыталась высунуться за ограждение, эти попытки тут же пресекались. Это место только что стало ареной нескольких жестоких убийств: двое убитых и одна серьёзно раненая. Вид места преступления прямо-таки леденил кровь. Поскольку подозреваемых не удалось обнаружить, следствие было в самом разгаре. После того, как Сяо Наньчжу благополучно расправился с монстрами и вовремя скрылся, ему оставалось лишь встретиться с Пэн Дуном, чтобы объяснить ему ситуацию, и дело Демона-Обезглавливателя можно было считать закрытым.
К утру заморосил дождь. Сяо Наньчжу с нечитаемым выражением лица укрылся в тени в стороне от белого разграничительного шпагата, и наблюдал за судмедэкспертами в белых халатах, которые скрупулёзно собирали разбросанные по земле фрагменты тел. Когда взгляд Сяо Наньчжу задержался на рассечённой шее трупа, он внезапно ощутил, что у него во рту оказалась зажжённая сигарета.
Обернувшись, он встретился взглядом с покрасневшими глазами, внешние уголки которых были чарующе приподняты вверх. Похоже, для духа календаря это движение успело стать привычным, но из-за того, что они много дней не виделись, Сяо Наньчжу отвык от подобной близости. Прикрыв глаза, он с удовольствием затянулся, а затем с глубокомысленным видом вздохнул и медленно произнёс:
— Все эти дни… почему ты скрывался в календаре совсем один?
В эту фразу Сяо Наньчжу поневоле привнёс многозначительные нотки. На самом деле он знал, отчего Чуси не появлялся, но всё же хотел получить в ответ не только слова. Однако сам дух календаря понятия не имел о тайных побуждениях [6] своего мастера, а потому совершенно чистосердечно задумался, а потом, потупившись, ответил:
— А-Нянь заболел, я за ним присматривал.
Говоря об этом, Чуси помрачнел. Сяо Наньчжу украдкой бросил взгляд на его заострённый подбородок и бледные, без кровинки губы, и неведомо почему у него кольнуло в сердце — всё же то, что он хотел сказать, было непросто облечь в слова.
Всё случившееся с ним сегодня отзывалось запоздалым страхом. По счастью, этот недоумок Цинмин оказался недостаточно надёжным, так что пришлось Чуси, как и всегда, спасать положение. Желая немного разрядить атмосферу, Сяо Наньчжу взял несколько странный тон:
— Ах, а ведь я тоже болен — разве ты не догадываешься?
— Ч-ч-что? Мастер… чем-то болен? Как вы себя чувствуете? Вы принимаете лекарство? — внезапно переменился в лице Чуси — он и вправду решил, что за эти несколько дней с Сяо Наньчжу что-то случилось, и в его глазах вспыхнула неподдельная тревога. Чуси принялся судорожно соображать, почему же никто из других духов календаря не сообщил ему, что мастер болен, но тут же решил, что во всём виноват он сам. Мучаясь угрызениями совести, он то краснел, то бледнел, причём наблюдающий за ним Сяо Наньчжу находил это весьма забавным. С большим трудом подавив скрытые помыслы, он, фривольно склонившись к Чуси, прошептал ему прямо в ухо:
— А ты подумай хорошенько… это — любовный недуг.
У Чуси не нашлось слов.
Примечания Шитоу Ян (автора):
Вторая стража [7]~ Первое появление Цинмина, вообще он хороший мальчик, просто упрямый 2333 [8] Чуете, братец А-Нань в самом деле отпустил удила, мне за него стыдно, хе-хе-хе
Примечания переводчика:
[1] Казавшийся неуязвимым — в оригинале чэнъюй 皮糙肉厚 (pícāo ròuhòu) — в пер. с кит. «кожа — грубая, мясо — толстое», обр. в знач. «богатырское здоровье».
[2] Чангуа 长褂 (chángguà) — традиционное длинное верхнее одеяние, то же, что чаншань 长衫 (chángshān) — букв. «длинная рубаха» или «халат». Созданную по образцу даосского одеяния чангуа носили люди учёного и чиновного сословия при династии Мин (1368-1644), а также как официальную одежду при династии Цин (1644-1911). Изначально просторное даосское одеяние стало более узким, а широкий ворот с запахом преобразился в небольшой круглый воротник. В конце династии Цин чангуа воспринимали как «малую парадную одежду».
[3] Цюшуан 秋霜 (qiūshuāng) — имя меча Цинмина переводится как «осенние заморозки» или «осенний иней», а также «строгий, суровый» и «седоволосый».
[4] Участь предрешена — в оригинале чэнъюй 玉石俱焚 (yùshí jùfén) — в пер. с кит. «огонь уничтожает и яшму и камни», обр. в знач. «истребить и правых и виноватых; перебить всех; уничтожить до основания; не оставить камня на камне; вести борьбу не на жизнь, а на смерть».
[5] Свирепый — в оригинале чэнъюй 张牙舞爪 (zhāngyá wǔzhǎo) — в пер. с кит. «оскаливать зубы и выпускать когти», обр. в знач. «со свирепым и коварным видом, в лютой ярости, в диком бешенстве».
[6] Тайные побуждения — в оригинале чэнъюй 千回百转 (qiānhuíbǎizhuǎn) — в пер. с кит. «тысяча извилин, сто поворотов», обр. в знач. «бесконечные перипетии, множество осложнений».
[7] Вторая стража — с 9 до 11 вечера.
[8] 2333 — эти цифры в китайском означают LOL.
Преследуя кровавое бедствие, Сяо Наньчжу столкнулся с двумя злобными тварями сразу. Для него одного совладать с ними было непосильной задачей, ведь Чуи отпросился по болезни, а Сяо Наньчжу так спешил, что у него не было времени выяснять, кто из свободных духов календаря может прийти к нему на помощь. Поэтому он схватил с края дороги первого попавшегося низкоуровневого злого духа и, невзирая на его брань, велел угольно-чёрному зубастому наваждению:
— Ты голоден? Да, да, я знаю, что голоден, не ори… Давай-ка, ты поможешь мне справиться с одним делом: срочно ступай к духам календаря и скажи им, чтобы кто-нибудь из них поскорее явился сюда, лучше всего, если это будет Чуси… Да не убьют они тебя, не бойся! А как справишься с этим, наешься до отвала! И поспеши, одна нога здесь, другая — там!.. — нетерпеливо убеждал его Сяо Наньчжу, без зазрения совести дуря мелкого духа.
читать дальшеТакого рода голодные духи, изолированные от людей, весьма слабы, однако они способны понимать человеческую речь. Когда Сяо Наньчжу дал до крайности перепуганному наваждению обещание, ему только и оставалось, что броситься выполнять порученное. После того, как дух умчался прочь, Сяо Наньчжу сделал несколько шагов по залитой маслом земле по направлению к очистному сооружению, где его глазам предстала жуткая сцена людоедства.
Лежащая на земле девочка была ни жива, ни мертва от ужаса. Монстр с перепачканным кровью и маслом ртом не спускал с неё глаз, истекая слюной. Сяо Наньчжу на секунду остолбенел, а потом тут же выстрелил им в голову — но твари даже не дёрнулись. Сколько бы ни палил в них Сяо Наньчжу, толку в этом не было никакого. Обе его руки свело судорогой — пытаясь одолеть кровавых бедствий, он израсходовал почти все свои силы, однако как бы отважен ни был человек, он не способен противостоять подобным чудовищам. Ударом кулака он разбил щёку наваждению с лицом Ли Пин, но вторая тварь тут же впилась ему в руку. Превозмогая острую боль, Сяо Наньчжу вновь вскинул пистолет и выпустил ему в голову четыре или пять пуль, так что половина лица монстра взорвалась фонтаном чёрной крови.
Мастер календаря, тяжело дыша, стоял на одном колене — и тут его ушей достиг слабый зов неподвижно лежащей девочки:
— Дядя… спасибо… тебе…
Её голос напоминал слабый писк молящего о помощи зверька. Она смутно сознавала, что кто-то большой и могучий явился, чтобы спасти её, и поэтому с головы до ног покрытая кровью девочка из последних сил продолжала шептать слова благодарности, хоть была серьёзно ранена. При звуке её голоса Сяо Наньчжу словно по волшебству преисполнился новых сил и резким пинком отшвырнул от себя кровавое бедствие, нацелившееся на его шею. Чудовище с пронзительным криком опрокинулось на землю, окружающий его кровавый туман осел на щеках Сяо Наньчжу.
Поскольку мастера календаря окружала счастливая аура, он по случайности никогда бы не столкнулся с подобной нечистью, если бы сам не искал с ней встречи; но раз уж так вышло, то, какими бы яростными ни были эти кровавые бедствия, он должен был покончить с ними, доведя дело до конца — такова уж была его натура.
Сяо Наньчжу сплюнул кровавую пену и вытер рот. От ударов этих монстров у него ломило всё тело, но прежде чем он успел выместить на них свой гнев, мужчина заметил, что кровавые бедствия явно забеспокоились, словно что-то почуяв. Когда Сяо Наньчжу, пошатываясь, поднялся на ноги и машинально поднял голову, с неба внезапно обрушился исполненный духовной силы серебристо-белый карающий меч и с лёгкостью рассёк уродливый лоб одного из кровавых бедствий до самых бровей. Казавшийся неуязвимым [1] монстр издал нечеловеческий вопль.
Ошарашенный этим явлением Сяо Наньчжу решил было, что подоспела помощь, однако при виде незнакомой фигуры поневоле засомневался. В конце концов, каждый раз, когда прежде он попадал в отчаянную ситуацию, первым к нему на выручку всегда спешил Чуси. Однако стоило признать, что владелец сияющего меча был весьма искусен — с лёгкостью повергнув трясущееся кровавое бедствие, он наконец предстал перед Сяо Наньчжу во всей красе. Явившийся на его призыв прекрасный дух был облачён в чангуа [2], в которой сочетались белый и цвет цин, на голове — траурный шарф, на поясе — трёхцветковый веер, а в его руках сиял словно покрытый инеем меч. При виде него Сяо Наньчжу потрясённо спросил:
— Кто ты такой?
— Ваш покорный слуга Цинмин вышел вне смены, — с надменным видом ответствовал дух календаря.
Невзирая на его облик учёного человека, действовал он смело и решительно — вежливо представившись, он поднял свой меч Цюшуан [3], нацелившись на второе кровавое бедствие. Это напомнило Сяо Наньчжу, что сейчас не время для разговоров, и он принялся бить кровавых бедствий наряду с Цинмином. Поскольку до его появления Сяо Наньчжу вынужден был в одиночку бороться с двумя кровавыми бедствиями, положение складывалось отнюдь не в его пользу, но теперь ситуация коренным образом переломилась.
Возможно, по причине того, что имя Цинмина состояло из иероглифов «чистота» и «свет», он ненавидел грязь, и потому, с холодным видом расправляясь с монстром, он не переставал заботиться о том, чтобы ни единой капли крови не попало на его одежды. Однако в сражении невозможно не замараться, и вскоре одеяние Цинмина, которым он так гордился, окрасилось багряными пятнами. Это не на шутку разгневало духа календаря, и он приставил свой сияющий морозным блеском меч к шее чудовища с женским лицом, в то время как Сяо Наньчжу прижал к земле монстра с мужской головой. Когда Цинмин повернулся к мастеру календаря, чтобы спросить, что ему делать дальше с этой истошно вопящей тварью, он к своему изумлению увидел, как этот безжалостный мужчина, не задумываясь ни на секунду, попросту оторвал голову от тела кровавого бедствия.
От этого зрелища прекрасные брови Цинмина взлетели вверх, а настроение мигом упало. Причиной этому на тридцать процентов была его маниакальная чистоплотность, а на семьдесят — варварское поведение Сяо Наньчжу.
Сам он, будучи спокойным и миролюбивым духом, брезговал убийствами, и потому простой и грубый метод расправы Сяо Наньчжу был ему абсолютно чужд, однако сегодня он, как-никак, в первый раз встретился с новым мастером календаря. По счастливому совпадению Цинмин был в хороших отношениях с Чуи, потому и согласился выйти за него вне смены. Каким бы ни был по натуре этот человек, жестокостью он явно не уступал наваждениям, с которыми боролся, а потому Цинмин не мог одобрить его действия. Однако при виде него на ум Цинмину пришла ещё одна личность, которая насилием пресекала насилие, не гнушаясь запятнать руки в крови.
— Мастер, человеку, который в ответе за календарь, не подобает действовать столь же жестоко и бессердечно, как эти твари… — невольно нахмурившись, начал Цинмин.
Он не хотел искать ссоры с мастером календаря, и всё же его тон звучал несколько вызывающе. Его меч был по-прежнему приставлен к шее кровавого бедствия с женской головой, но полный отвращения взгляд не отрывался от окровавленного мужчины. Его слова поразили Сяо Наньчжу в самое сердце — он и представить себе не мог, что услышит от этого замечательного во всех отношениях духа календаря что-то подобное. При виде того, каким взглядом этот белолицый юноша смотрит на его залитые кровью руки и обезглавленное им кровавое бедствие, Сяо Наньчжу недобро прищурился, а затем уголки его губ приподнялись в прохладной улыбке.
— Жестоко и бессердечно говоришь? У тебя с головой-то всё в порядке? Я что, по-твоему, должен ещё и проникнуться к этим тварям состраданием?! Эта девочка всё ещё лежит здесь — и если ты по-прежнему считаешь меня мастером календаря, то давай-ка живо разделайся с этим чудовищем и доставим девочку в больницу, и нечего мне тут…
Но не успел Сяо Наньчжу договорить, как Цинмин с мрачным видом прервал его:
— Прошу простить меня, я не могу слепо следовать за вами!
Никто за тысячи лет не осмеливался разговаривать с Цинмином подобным образом, даже мастера календаря, работавшие с ним в прошлом, были с ним неизменно вежливы. Однако обладающий взрывной натурой Сяо Наньчжу, услышав изрекаемые им благоглупости, исполненные фальшивого пацифизма, не сумел удержаться от того, чтобы тут же поставить этого моралиста на место.
Тем временем, воспользовавшись их перепалкой, кровавое бедствие, которое удерживал Цинмин, вырвалось на свободу и с истошным воплем устремилось к лежащей на земле девочке.
Резко переменившись в лице, Сяо Наньчжу сделал шаг вперёд, пытаясь преградить путь чудовищу. Цинмин также запаниковал, судорожно бросившись наперерез твари, но кровавое бедствие во что бы то ни стало желало забрать жизнь ребёнка, пусть даже прекрасно сознавало, что и его участь предрешена [4]. При виде столь отчаянной злобы Сяо Наньчжу решил было, что сейчас девочка погибнет прямо у него на глазах.
Но в это самое мгновение перед глазами вспыхнуло до боли знакомое ослепительное золотое сияние, и облачённая в багрянец фигура единым взмахом меча рассекла тело свирепого [5] монстра, разметав его кровавым туманом. Когда тот наконец рассеялся, глазам мастера календаря предстал дух в ярко-красных одеждах с залитыми кровью руками. Бережно подняв девочку с земли, он смерил побледневшего Цинмина холодным взглядом и, раздражённо нахмурившись, с укоризной бросил:
— Столько лет прошло, а ты ничуть не изменился.
***
В десять часов вечера полиция уже оцепила улицу Люшуй. Хоть зеваки пыталась высунуться за ограждение, эти попытки тут же пресекались. Это место только что стало ареной нескольких жестоких убийств: двое убитых и одна серьёзно раненая. Вид места преступления прямо-таки леденил кровь. Поскольку подозреваемых не удалось обнаружить, следствие было в самом разгаре. После того, как Сяо Наньчжу благополучно расправился с монстрами и вовремя скрылся, ему оставалось лишь встретиться с Пэн Дуном, чтобы объяснить ему ситуацию, и дело Демона-Обезглавливателя можно было считать закрытым.
К утру заморосил дождь. Сяо Наньчжу с нечитаемым выражением лица укрылся в тени в стороне от белого разграничительного шпагата, и наблюдал за судмедэкспертами в белых халатах, которые скрупулёзно собирали разбросанные по земле фрагменты тел. Когда взгляд Сяо Наньчжу задержался на рассечённой шее трупа, он внезапно ощутил, что у него во рту оказалась зажжённая сигарета.
Обернувшись, он встретился взглядом с покрасневшими глазами, внешние уголки которых были чарующе приподняты вверх. Похоже, для духа календаря это движение успело стать привычным, но из-за того, что они много дней не виделись, Сяо Наньчжу отвык от подобной близости. Прикрыв глаза, он с удовольствием затянулся, а затем с глубокомысленным видом вздохнул и медленно произнёс:
— Все эти дни… почему ты скрывался в календаре совсем один?
В эту фразу Сяо Наньчжу поневоле привнёс многозначительные нотки. На самом деле он знал, отчего Чуси не появлялся, но всё же хотел получить в ответ не только слова. Однако сам дух календаря понятия не имел о тайных побуждениях [6] своего мастера, а потому совершенно чистосердечно задумался, а потом, потупившись, ответил:
— А-Нянь заболел, я за ним присматривал.
Говоря об этом, Чуси помрачнел. Сяо Наньчжу украдкой бросил взгляд на его заострённый подбородок и бледные, без кровинки губы, и неведомо почему у него кольнуло в сердце — всё же то, что он хотел сказать, было непросто облечь в слова.
Всё случившееся с ним сегодня отзывалось запоздалым страхом. По счастью, этот недоумок Цинмин оказался недостаточно надёжным, так что пришлось Чуси, как и всегда, спасать положение. Желая немного разрядить атмосферу, Сяо Наньчжу взял несколько странный тон:
— Ах, а ведь я тоже болен — разве ты не догадываешься?
— Ч-ч-что? Мастер… чем-то болен? Как вы себя чувствуете? Вы принимаете лекарство? — внезапно переменился в лице Чуси — он и вправду решил, что за эти несколько дней с Сяо Наньчжу что-то случилось, и в его глазах вспыхнула неподдельная тревога. Чуси принялся судорожно соображать, почему же никто из других духов календаря не сообщил ему, что мастер болен, но тут же решил, что во всём виноват он сам. Мучаясь угрызениями совести, он то краснел, то бледнел, причём наблюдающий за ним Сяо Наньчжу находил это весьма забавным. С большим трудом подавив скрытые помыслы, он, фривольно склонившись к Чуси, прошептал ему прямо в ухо:
— А ты подумай хорошенько… это — любовный недуг.
У Чуси не нашлось слов.
Примечания Шитоу Ян (автора):
Вторая стража [7]~ Первое появление Цинмина, вообще он хороший мальчик, просто упрямый 2333 [8] Чуете, братец А-Нань в самом деле отпустил удила, мне за него стыдно, хе-хе-хе
Примечания переводчика:
[1] Казавшийся неуязвимым — в оригинале чэнъюй 皮糙肉厚 (pícāo ròuhòu) — в пер. с кит. «кожа — грубая, мясо — толстое», обр. в знач. «богатырское здоровье».
[2] Чангуа 长褂 (chángguà) — традиционное длинное верхнее одеяние, то же, что чаншань 长衫 (chángshān) — букв. «длинная рубаха» или «халат». Созданную по образцу даосского одеяния чангуа носили люди учёного и чиновного сословия при династии Мин (1368-1644), а также как официальную одежду при династии Цин (1644-1911). Изначально просторное даосское одеяние стало более узким, а широкий ворот с запахом преобразился в небольшой круглый воротник. В конце династии Цин чангуа воспринимали как «малую парадную одежду».
[3] Цюшуан 秋霜 (qiūshuāng) — имя меча Цинмина переводится как «осенние заморозки» или «осенний иней», а также «строгий, суровый» и «седоволосый».
[4] Участь предрешена — в оригинале чэнъюй 玉石俱焚 (yùshí jùfén) — в пер. с кит. «огонь уничтожает и яшму и камни», обр. в знач. «истребить и правых и виноватых; перебить всех; уничтожить до основания; не оставить камня на камне; вести борьбу не на жизнь, а на смерть».
[5] Свирепый — в оригинале чэнъюй 张牙舞爪 (zhāngyá wǔzhǎo) — в пер. с кит. «оскаливать зубы и выпускать когти», обр. в знач. «со свирепым и коварным видом, в лютой ярости, в диком бешенстве».
[6] Тайные побуждения — в оригинале чэнъюй 千回百转 (qiānhuíbǎizhuǎn) — в пер. с кит. «тысяча извилин, сто поворотов», обр. в знач. «бесконечные перипетии, множество осложнений».
[7] Вторая стража — с 9 до 11 вечера.
[8] 2333 — эти цифры в китайском означают LOL.
Следующая глава
Psoj_i_Sysoj, блог «Мастер календаря»
Мастер календаря. Глава 39 — Чуи. Часть 4
Предыдущая глава
Пару секунд спустя на телефоне Сяо Наньчжу появилась та самая фотография, случайно сделанная его отзывчивой подписчицей Оу Лили. Поначалу он не увидел на ней никого, похожего на кровавое бедствие, однако, когда Сяо Наньчжу увеличил фотографию в два раза и присмотрелся внимательнее, то заметил за спиной девушки проходящую мимо размытую фигуру.
читать дальшеВ позе женщины, которая, ссутулившись, несла пакет, было что-то неуловимо странное. Из-за того, что её лицо полностью скрывала чёрная вязаная шапка, невозможно было распознать в ней отличительные признаки кровавого бедствия, но стоило Сяо Наньчжу бросить взгляд на её отражение в витрине, как он уловил что-то необъяснимо знакомое. Тут девушка, которая на улице Люшуй делала селфи с подругой у заведения, где подают молочный чай, в следующем сообщении дала объяснение его предчувствию:
@Оу Лили
Смотрите, разве она не странная? Мы с подругой сперва не заметили её, потому что стояли к ней спиной, но, когда она проходила мимо нас, то почувствовали исходящий от неё жуткий запах — словно от переработанного масла в канавах за закусочными быстрого питания — просто тошнотворный… Сперва мы подумали, что это проехал мусоровоз, но потом, когда просматривали фотографии, обратили внимание на эту женщину. Мастер, разве она не похожа на то существо, что вы описывали?.. (*￣▽￣)y
Стоило Сяо Наньчжу прочитать это сообщение, как мужчина замер, будто его осенило. Он немедленно сохранил фотографию, а затем послал её Пэн Дуну, описав место и ситуацию, но офицер не ответил — по всей видимости, он был занят. К счастью, две девушки, которые столкнулись с этой тварью, не пострадали, и благодаря им Сяо Наньчжу узнал, что кровавое бедствие около двух часов назад предположительно проходило по улице Люшуй, а значит с высокой долей вероятности по-прежнему находилось где-то неподалёку оттуда.
Не переставая об этом думать, он решил, что торопиться домой ему незачем — всё равно его там никто не ждёт — а потому отправился прямиком на улицу Люшуй, чтобы своими глазами оценить ситуацию. В конце концов, этим вечером наступало время наивысшего разгула этой нечисти. Вчера, когда её энергия была ещё нестабильна, она уже совершила два убийства, а сегодня, когда она войдёт в полную силу, ещё больше людей может пострадать.
Когда некоторое время спустя автобус прибыл на нужную остановку, Сяо Наньчжу вышел и, попыхивая сигаретой, двинулся вдоль улицы, знаменитой своими ресторанчиками и закусочными. Смешавшись с толпой, он невзначай рассматривал лица прохожих, но пока не замечал в них ровным счётом ничего необычного.
Когда-то он сам жил в переулке неподалёку от улицы Люшуй, и бабушка частенько водила его на храмовую ярмарку. Поскольку он тогда был ещё совсем маленьким, его неодолимо тянуло к всевозможной ярмарочной еде, которую так любят все дети — засахаренному боярышнику и яблокам на палочке, хворосту, сахарному печенью и тому подобным лакомствам, однако бабушка крепко держала его за руку и страшным голосом наставляла:
— Детям ни в коем случае нельзя бегать по подобным местам без присмотра! Да разве можно есть в таких вот придорожных лавках? Чуешь, какая вонь? Этот жуткий запах прогорклого масла означает, что хозяин такой лавки ловит непослушных малышей и варит их в масле…
Стоило Сяо Наньчжу вспомнить об этом, как в нос ему ударил тошнотворный запах масла из ближайшего ресторанного дворика. По всей видимости, бабушка когда-то говорила ему всё это не просто чтобы запугать внука — ведь та девушка, Оу Лили, также упоминала об отвратительном запахе масла, исходящем от той странной женщины. Если кровавое бедствие в самом деле не хочет бросаться в глаза, то, скорее всего, выберет такое место, где его зловоние будет не слишком заметным на фоне запахов масла и дыма, которые исходят от закусочных, наводнивших эту улицу. Что же до недавно увиденной им фотографии, то, хоть снимок и не был особенно чётким, если Сяо Наньчжу не изменяла память, эта смазанная голова в вязаной шапке могла принадлежать первой жертве — Ли Пин…
Сегодня он с Пэн Дуном весь день осматривал трупы, так что, можно считать, успел сродниться с потерпевшими. Пэн Дун дал ему фотографии, чтобы Сяо Наньчжу мог как следует их рассмотреть. Обладающий хорошей памятью на лица мастер календаря помнил, что Ли Пин была женщиной двадцати с небольшим лет с непримечательной внешностью, но одна отличительная черта у неё всё же была — заметная родинка на подбородке, а потому, стоило Сяо Наньчжу взглянуть на сделанную подписчицей фотографию, как он понял, что эта голова принадлежала Ли Пин — неудивительно, эту часть её тела так и не нашли.
Очевидно, кровавому бедствию недостаёт частей тела, и именно поэтому оно в период наивысшего разгула выходит на охоту, совершая жестокие убийства. Монстр с Бэйхайской дороги забирал внутренние органы, бесчинствовавший несколько лет назад Живодёр сдирал кожу со своих жертв, а теперь Демону-Обезглавливателю нужны головы — или же мозг. Собирая эти части тела, словно конструктор, кровавое бедствие становится всё сильнее похожим на человека, чтобы слиться с толпой ещё более беззащитных перед ним людей.
Сяо Наньчжу в задумчивости застыл посреди улицы. Некоторые детали всё ещё были ему неясны: ведь, помимо пропавшей головы Ли Пин, голову второй жертвы — мужчины по имени Чжан Да — также не нашли. Если кровавому бедствию в самом деле была нужна голова, то головы Ли Пин ему должно быть более чем достаточно, разве что... оно не одно. При этой мысли в памяти Сяо Наньчжу пронеслась серия трагедий, которые разыгрались в городе Y за последние несколько десятилетий.
Поздним вечером в начале ранней весны всё ещё было очень холодно, так что у стоящего на пронизывающем ветру Сяо Наньчжу слегка замёрзли уши. В этот момент его внимание привлёк шум, доносящийся от ближайшей лавки. Прохожие тоже невольно оглядывались и замедляли шаг при виде беспокойно озирающейся старушки, которая, казалось, вот-вот разрыдается.
— Кто-нибудь, хоть кто-нибудь видел мою внучку?!! Она только что сидела здесь и ела вонтоны, я лишь на минутку отошла в лавочку по соседству… Кто-нибудь видел девочку лет одиннадцати?!! Цяоцяо, где же ты?!! Цяоцяо!!! — всхлипывала она.
При виде плачущей старушки Сяо Наньчжу переменился в лице. На улице собралось множество людей, которые заскочили сюда по-быстрому перекусить после работы, но никто из них не видел, куда подевалась девочка. Её бабушка была сама не своя от тревоги [1], но девочка-подросток, которая ходит в школу, не могла ни с того, ни с сего куда-то убежать. В свою очередь, хозяин лавочки снял с себя всякую ответственность, заявив, что не его забота — помогать бабушкам приглядывать за внуками. Он не заметил, когда девочка пропала, решив, что она просто пошла поиграть и вскоре вернётся.
Другие посетители вторили ему, утешая старушку. Однако Сяо Наньчжу, памятуя об убийствах Демона-Обезглавливателя, непроизвольно приблизился к закусочной. Опустившись на корточки, он заметил на лежащем на сидении ранце пятнышко крови. В голове всё ещё не решающегося поверить своим глазам мастера календаря вспыхнула догадка — он осознал, что чуть было не упустил кое-что важное.
— Хозяин!!! Куда на этой улице сливают отработанное масло?!!
От внезапного выкрика рослого мужчины хозяин лавки испуганно вздрогнул и, запинаясь, указал на переулочек за лавкой. Не обращая внимания на встревоженных его криком прохожих, Сяо Наньчжу со всех ног бросился в проулок.
***
Вбежав туда, он чуть не упал, поскользнувшись на застывшем на земле масле. Впереди раздавался непрерывный плач девочки, слышимый всё отчётливее.
Сяо Наньчжу всегда был хорош в беге на короткие дистанции и, хотя он ушёл из армии, он всё ещё не утратил былую форму. В темноте он извлёк из сумки свой испытанный пистолет и кончиками пальцев развернул ярко-жёлтый листок. Затем он ударом ноги сломал обветшалый забор и, ступая по валяющемуся на земле мусору, направился к станции очистки сточных вод, расположенной в глубине улицы Люшуй.
Тошнотворный запах крови перебивала вонь прогорклого масла, и, смешиваясь, они порождали чудовищное зловоние. За спиной Сяо Наньчжу осталась оживлённая улица, а в конце проулка его глазам предстали пошатывающиеся тени двух взрослых людей, которые прижимали к земле окровавленную девочку. С такого расстояния мастер календаря мог видеть только их перепачканные в крови губы и жутко белеющие в темноте зубы, похожие на полотно старой пилы.
— Голова… Мясо… Вкусно… — бормотала женщина с красными глазами и блестящей от слюны полной нижней губой, на которую налипли ошмётки мяса. Из-за искривлённой под неестественным углом шеи казалось, что она всё время ищет, во что бы вцепиться зубами. Рядом с ней стоял странный мужчина, который слизывал жир с губ и подбородка.
При виде этой сцены Сяо Наньчжу, посуровев, выстрелил в большие головы, и пули с глухим звуком безошибочно настигли цель. Однако, возможно, из-за того, что головы принадлежали мертвецам, хоть из них и брызнула кровь, твари даже не вскрикнули. Наконец заметив Сяо Наньчжу, они на мгновение замерли, а затем устремили на него взгляд горящих, будто фонари, красных глаз.
— Мастер… Вкусный…. Вкусный… — захлёбываясь слюной, зашипели они.
Примечание Шитоу Ян (автора):
Первая стража~ Очень мило с моей стороны выложить это после ужина, не так ли? (⊙v⊙)
В следующий главе явится большой братец Си~(～o￣▽￣)～o ~
Примечание переводчика:
[1] Сама не своя от тревоги — в оригинале чэнъюй 心急如焚 (xīnjírúfén) — в пер. с кит. «сердце будто огнём объято», обр. в знач. «сгорать от нетерпения, волноваться».
Пару секунд спустя на телефоне Сяо Наньчжу появилась та самая фотография, случайно сделанная его отзывчивой подписчицей Оу Лили. Поначалу он не увидел на ней никого, похожего на кровавое бедствие, однако, когда Сяо Наньчжу увеличил фотографию в два раза и присмотрелся внимательнее, то заметил за спиной девушки проходящую мимо размытую фигуру.
читать дальшеВ позе женщины, которая, ссутулившись, несла пакет, было что-то неуловимо странное. Из-за того, что её лицо полностью скрывала чёрная вязаная шапка, невозможно было распознать в ней отличительные признаки кровавого бедствия, но стоило Сяо Наньчжу бросить взгляд на её отражение в витрине, как он уловил что-то необъяснимо знакомое. Тут девушка, которая на улице Люшуй делала селфи с подругой у заведения, где подают молочный чай, в следующем сообщении дала объяснение его предчувствию:
@Оу Лили
Смотрите, разве она не странная? Мы с подругой сперва не заметили её, потому что стояли к ней спиной, но, когда она проходила мимо нас, то почувствовали исходящий от неё жуткий запах — словно от переработанного масла в канавах за закусочными быстрого питания — просто тошнотворный… Сперва мы подумали, что это проехал мусоровоз, но потом, когда просматривали фотографии, обратили внимание на эту женщину. Мастер, разве она не похожа на то существо, что вы описывали?.. (*￣▽￣)y
Стоило Сяо Наньчжу прочитать это сообщение, как мужчина замер, будто его осенило. Он немедленно сохранил фотографию, а затем послал её Пэн Дуну, описав место и ситуацию, но офицер не ответил — по всей видимости, он был занят. К счастью, две девушки, которые столкнулись с этой тварью, не пострадали, и благодаря им Сяо Наньчжу узнал, что кровавое бедствие около двух часов назад предположительно проходило по улице Люшуй, а значит с высокой долей вероятности по-прежнему находилось где-то неподалёку оттуда.
Не переставая об этом думать, он решил, что торопиться домой ему незачем — всё равно его там никто не ждёт — а потому отправился прямиком на улицу Люшуй, чтобы своими глазами оценить ситуацию. В конце концов, этим вечером наступало время наивысшего разгула этой нечисти. Вчера, когда её энергия была ещё нестабильна, она уже совершила два убийства, а сегодня, когда она войдёт в полную силу, ещё больше людей может пострадать.
Когда некоторое время спустя автобус прибыл на нужную остановку, Сяо Наньчжу вышел и, попыхивая сигаретой, двинулся вдоль улицы, знаменитой своими ресторанчиками и закусочными. Смешавшись с толпой, он невзначай рассматривал лица прохожих, но пока не замечал в них ровным счётом ничего необычного.
Когда-то он сам жил в переулке неподалёку от улицы Люшуй, и бабушка частенько водила его на храмовую ярмарку. Поскольку он тогда был ещё совсем маленьким, его неодолимо тянуло к всевозможной ярмарочной еде, которую так любят все дети — засахаренному боярышнику и яблокам на палочке, хворосту, сахарному печенью и тому подобным лакомствам, однако бабушка крепко держала его за руку и страшным голосом наставляла:
— Детям ни в коем случае нельзя бегать по подобным местам без присмотра! Да разве можно есть в таких вот придорожных лавках? Чуешь, какая вонь? Этот жуткий запах прогорклого масла означает, что хозяин такой лавки ловит непослушных малышей и варит их в масле…
Стоило Сяо Наньчжу вспомнить об этом, как в нос ему ударил тошнотворный запах масла из ближайшего ресторанного дворика. По всей видимости, бабушка когда-то говорила ему всё это не просто чтобы запугать внука — ведь та девушка, Оу Лили, также упоминала об отвратительном запахе масла, исходящем от той странной женщины. Если кровавое бедствие в самом деле не хочет бросаться в глаза, то, скорее всего, выберет такое место, где его зловоние будет не слишком заметным на фоне запахов масла и дыма, которые исходят от закусочных, наводнивших эту улицу. Что же до недавно увиденной им фотографии, то, хоть снимок и не был особенно чётким, если Сяо Наньчжу не изменяла память, эта смазанная голова в вязаной шапке могла принадлежать первой жертве — Ли Пин…
Сегодня он с Пэн Дуном весь день осматривал трупы, так что, можно считать, успел сродниться с потерпевшими. Пэн Дун дал ему фотографии, чтобы Сяо Наньчжу мог как следует их рассмотреть. Обладающий хорошей памятью на лица мастер календаря помнил, что Ли Пин была женщиной двадцати с небольшим лет с непримечательной внешностью, но одна отличительная черта у неё всё же была — заметная родинка на подбородке, а потому, стоило Сяо Наньчжу взглянуть на сделанную подписчицей фотографию, как он понял, что эта голова принадлежала Ли Пин — неудивительно, эту часть её тела так и не нашли.
Очевидно, кровавому бедствию недостаёт частей тела, и именно поэтому оно в период наивысшего разгула выходит на охоту, совершая жестокие убийства. Монстр с Бэйхайской дороги забирал внутренние органы, бесчинствовавший несколько лет назад Живодёр сдирал кожу со своих жертв, а теперь Демону-Обезглавливателю нужны головы — или же мозг. Собирая эти части тела, словно конструктор, кровавое бедствие становится всё сильнее похожим на человека, чтобы слиться с толпой ещё более беззащитных перед ним людей.
Сяо Наньчжу в задумчивости застыл посреди улицы. Некоторые детали всё ещё были ему неясны: ведь, помимо пропавшей головы Ли Пин, голову второй жертвы — мужчины по имени Чжан Да — также не нашли. Если кровавому бедствию в самом деле была нужна голова, то головы Ли Пин ему должно быть более чем достаточно, разве что... оно не одно. При этой мысли в памяти Сяо Наньчжу пронеслась серия трагедий, которые разыгрались в городе Y за последние несколько десятилетий.
Поздним вечером в начале ранней весны всё ещё было очень холодно, так что у стоящего на пронизывающем ветру Сяо Наньчжу слегка замёрзли уши. В этот момент его внимание привлёк шум, доносящийся от ближайшей лавки. Прохожие тоже невольно оглядывались и замедляли шаг при виде беспокойно озирающейся старушки, которая, казалось, вот-вот разрыдается.
— Кто-нибудь, хоть кто-нибудь видел мою внучку?!! Она только что сидела здесь и ела вонтоны, я лишь на минутку отошла в лавочку по соседству… Кто-нибудь видел девочку лет одиннадцати?!! Цяоцяо, где же ты?!! Цяоцяо!!! — всхлипывала она.
При виде плачущей старушки Сяо Наньчжу переменился в лице. На улице собралось множество людей, которые заскочили сюда по-быстрому перекусить после работы, но никто из них не видел, куда подевалась девочка. Её бабушка была сама не своя от тревоги [1], но девочка-подросток, которая ходит в школу, не могла ни с того, ни с сего куда-то убежать. В свою очередь, хозяин лавочки снял с себя всякую ответственность, заявив, что не его забота — помогать бабушкам приглядывать за внуками. Он не заметил, когда девочка пропала, решив, что она просто пошла поиграть и вскоре вернётся.
Другие посетители вторили ему, утешая старушку. Однако Сяо Наньчжу, памятуя об убийствах Демона-Обезглавливателя, непроизвольно приблизился к закусочной. Опустившись на корточки, он заметил на лежащем на сидении ранце пятнышко крови. В голове всё ещё не решающегося поверить своим глазам мастера календаря вспыхнула догадка — он осознал, что чуть было не упустил кое-что важное.
— Хозяин!!! Куда на этой улице сливают отработанное масло?!!
От внезапного выкрика рослого мужчины хозяин лавки испуганно вздрогнул и, запинаясь, указал на переулочек за лавкой. Не обращая внимания на встревоженных его криком прохожих, Сяо Наньчжу со всех ног бросился в проулок.
***
Вбежав туда, он чуть не упал, поскользнувшись на застывшем на земле масле. Впереди раздавался непрерывный плач девочки, слышимый всё отчётливее.
Сяо Наньчжу всегда был хорош в беге на короткие дистанции и, хотя он ушёл из армии, он всё ещё не утратил былую форму. В темноте он извлёк из сумки свой испытанный пистолет и кончиками пальцев развернул ярко-жёлтый листок. Затем он ударом ноги сломал обветшалый забор и, ступая по валяющемуся на земле мусору, направился к станции очистки сточных вод, расположенной в глубине улицы Люшуй.
Тошнотворный запах крови перебивала вонь прогорклого масла, и, смешиваясь, они порождали чудовищное зловоние. За спиной Сяо Наньчжу осталась оживлённая улица, а в конце проулка его глазам предстали пошатывающиеся тени двух взрослых людей, которые прижимали к земле окровавленную девочку. С такого расстояния мастер календаря мог видеть только их перепачканные в крови губы и жутко белеющие в темноте зубы, похожие на полотно старой пилы.
— Голова… Мясо… Вкусно… — бормотала женщина с красными глазами и блестящей от слюны полной нижней губой, на которую налипли ошмётки мяса. Из-за искривлённой под неестественным углом шеи казалось, что она всё время ищет, во что бы вцепиться зубами. Рядом с ней стоял странный мужчина, который слизывал жир с губ и подбородка.
При виде этой сцены Сяо Наньчжу, посуровев, выстрелил в большие головы, и пули с глухим звуком безошибочно настигли цель. Однако, возможно, из-за того, что головы принадлежали мертвецам, хоть из них и брызнула кровь, твари даже не вскрикнули. Наконец заметив Сяо Наньчжу, они на мгновение замерли, а затем устремили на него взгляд горящих, будто фонари, красных глаз.
— Мастер… Вкусный…. Вкусный… — захлёбываясь слюной, зашипели они.
Примечание Шитоу Ян (автора):
Первая стража~ Очень мило с моей стороны выложить это после ужина, не так ли? (⊙v⊙)
В следующий главе явится большой братец Си~(～o￣▽￣)～o ~
Примечание переводчика:
[1] Сама не своя от тревоги — в оригинале чэнъюй 心急如焚 (xīnjírúfén) — в пер. с кит. «сердце будто огнём объято», обр. в знач. «сгорать от нетерпения, волноваться».
Следующая глава
Psoj_i_Sysoj, блог «Мастер календаря»
Мастер календаря. Глава 38. Чуи. Часть 3
Предыдущая глава
Сяо Наньчжу в белой маске стоял рядом с Пэн Дуном перед изолятором. Через стекло виднелись кроваво-красные пятна на белой ткани, которой были накрыты обезглавленные тела. Вокруг них всё ещё стоял густой запах крови. Один взгляд на зияющую на шее рану повергал в ужас [1] — неподготовленному человеку было бы не под силу смотреть на картину подобного злодейства. Даже Пэн Дун, который за время работы в полиции успел навидаться жестоких убийств, редко сталкивался со столь бесчеловечным преступлением. За время существования Управления общественной безопасности подобные этому случаи встречались в избытке, и всё же, когда Пэн Дун взялся за это дело, в душе честного офицера полиции вскипела волна праведного гнева.
— Мы уже изучили личные дела обеих жертв, — поведал он, — и с определённой долей уверенности можем утверждать, что это не убийство из мести или на почве ревности, так как между жертвами нет никакой связи. Должно быть, они по несчастливой случайности попались на пути одному и тому же убийце, который выплеснул на них свою ярость. Преступник совершил убийство этой ночью — и едва дождался утра, чтобы убить снова. На настоящий момент мы не можем установить не только его местонахождение, но даже мотив и закономерность, по которой он совершает преступления…
читать дальшеЧто-то почувствовав, Сяо Наньчжу украдкой взглянул на помрачневшего Пэн Дуна — однако тот, ничего не замечая, так и стоял, опустив голову и стиснув кулаки. В задумчивости приблизившись к стеклу, Сяо Наньчжу пристально вгляделся в алую дымку, по-прежнему окружавшую тела. Внезапно его зрачки сузились, и он отступил на шаг.
— Пэн Дун, скажи-ка, ты и твои люди часом не слышали о неких покрывшихся толстым слоем пыли архивных делах? Обычно они касаются какой-то чертовщины, противоречащей законам природы. По этим делам не велось тщательного расследования, и, так и не сумев раскрыть эти дела за двадцать лет, их приостанавливают за недостатком улик и сдают в так называемый «серый архив»...
Пэн Дун вскинул на него удивлённый взгляд: он никак не ожидал, что Сяо Наньчжу каким-то образом проведает о гуляющих по его отделу неблаговидных слухах. Он не торопился с ответом, однако слова Сяо Наньчжу напомнили ему о том, что говорил его наставник, когда Пэн Дун ещё зелёным юнцом поступил в полицию, закончив полицейскую академию. Наконец, кивнув, он ответил:
— Я действительно слышал о таких делах, но сам их не видел, так что не знаю, сохраняется ли эта система до сих пор. Однако наша страна твёрдо следует по пути материализма, мы больше не верим ни в каких богов и демонов. Мой наставник говорил мне, что в то время существовали определённые обстоятельства, мешающие расследованию такого рода дел, но ни с чем сверхъестественным они на самом деле не связаны...
— Тьфу ты, так этот твой наставник и сказал бы тебе правду...
С этими словами Сяо Наньчжу раздражённо хлопнул Пэн Дуна по голове. С того момента, как они после полудня пришли, чтобы наблюдать за аутопсией, офицер полиции только и делал, что кидал на мастера календаря беспомощные взгляды. Сяо Наньчжу нахмурился и, глядя на простодушное лицо молодого человека, который прямо-таки напрашивался, чтобы его одурачили, медленно начал:
— Такого рода «серые архивы» имелись во все времена. В прошлом в самом деле были причины, препятствующие раскрытию подобных дел — к примеру, то, что преступника невозможно поймать… Тебе ведь двадцать пять, верно? Ты ещё помнишь, что писали о демоне-Живодёре с текстильной фабрики, когда ты был то ли в четвёртом, то ли в пятом классе? В течение трёх месяцев были убиты шесть работниц, и с их тел полностью содрали кожу, оставив лишь освежёванные трупы. В то время ходили слухи, что убийцей была женщина средних лет, которая при встрече с красивой девушкой спрашивала, где та купила свою кожу — и, само собой, попавшиеся ей на пути кожи и лишались. В конце концов эта громкая история даже попала в «Жэньминь жибао» [2]… Тогда позакрывали все начальные и средние школы в городе, а многие работницы, трудящиеся в ночную смену, не осмеливались возвращаться домой в одиночку. В результате за столько лет Управление общественной безопасности так и не поймало убийцу. До сих пор никто не осмеливается ходить мимо текстильной фабрики по улице Сыфан...
События тех лет мигом воскресли в памяти Пэн Дуна, заставив его содрогнуться. Видя его реакцию, Сяо Наньчжу продолжил:
— Хотя в то время слухи о демоне-Живодёре в основном распространялись через сарафанное радио, некоторые из них и впрямь были правдивы, однако та странная женщина средних лет в сущности своей не была человеком, поэтому и поймать её было нельзя… Ты сам только что говорил мне, что места преступления показались тебе очень необычными, да и тела выглядят так, словно голову им не отрубили, а заживо отгрызли или оторвали. Человек физически не способен на подобное, а хищный зверь едва ли мог внезапно появиться посреди городской улицы. К тому же, между шестью и семью утра на улице уже должны попадаться прохожие, однако убийцу никто не видел, и по странному стечению обстоятельств не работали камеры — тебе не кажется, что совпадений чересчур много?
Когда этот пространный монолог завершился, на несколько секунд повисла тишина. Хотя Пэн Дун заранее мысленно подготовился к этому разговору, всё же доводы Сяо Наньчжу поразили его, пошатнув его картину мира. Однако осмотр тел с судмедэкспертом уже посеял в нём семена сомнения, благодаря которым он готов был поверить Сяо Наньчжу. В то же время мастер календаря оставался абсолютно невозмутимым — скривив уголок рта, он продолжил:
— Буду честен с тобой: убийца — не живой человек. Вы и ваши предшественники для раскрытия преступлений всегда использовали специальные приборы и новейшие технологии, однако тут от всех этих приблуд не будет никакого толку. На телах убитых осталось немало следов этой грязной твари. Пятнадцатое и тридцатое число лунного месяца — самое время разгула этой нечисти. Возможно, именно из-за этого она не смогла сдержаться и, вырвавшись на свободу, убила сразу двоих...
— В таком случае, чем же эти жертвы спровоцировали преступника?! Почему вообще эта тварь убивает людей?!
— Они столкнулись… с кровавым бедствием.
От этих неожиданных слов, произнесённых глубоким голосом, на лице Пэн Дуна застыла гримаса ужаса. Решив, что не стоит шокировать его ещё сильнее, Сяо Наньчжу подождал, пока офицер придёт в себя. В конце концов, для обычных людей всё это звучит как полная чушь; сам Сяо Наньчжу сумел так быстро с этим свыкнуться лишь потому, что его семья издавна занималась подобными вещами. Но теперь, если мастер календаря желал приложить руку к этому делу, он должен был подробно разъяснить Пэн Дуну свои методы работы. С самого начала его целью было, пусть даже в столь простой и грубой форме, донести до офицера полиции свою систему и образ мыслей.
Сяо Наньчжу нахмурился и раздражённо потёр подбородок, поневоле вспомнив о Чуси: в конце концов, никто другой не мог так же, как он, своевременно и заботливо подать ему зажжённую сигарету. Однако при этой мысли Сяо Наньчжу тут же стало не по себе — ведь он не знал, в каком ключе ему теперь думать о духе в красных одеждах. В этот момент Пэн Дун наконец пришёл в чувство — когда Сяо Наньчжу поднял взгляд, побледневший молодой мужчина севшим голосом произнёс:
— Я в самом деле по-прежнему не в силах в это поверить… Но раз ты так говоришь, Нань-гэ, то ради тебя попробую. Однако за это дело отвечаю не я один, а потому ты должен подробно рассказать мне, что ты намерен предпринять дальше… И, опять же, что за тварь это твоё кровавое бедствие?
***
Когда Сяо Наньчжу вышел из полицейского участка, он был с головы до ног облеплен наваждениями. Бóльшая часть этой нечисти перекинулись на него с тел убитых, и теперь они истошно завывали из каждой складки его одежды.
Однако рядом с ним не было сильного духа календаря, который защитил бы его, равно как не было при себе никакого оружия, так что Сяо Наньчжу только и оставалось, что направиться домой, делая вид, что ничего не замечает. По пути он слышал немало разговоров об утреннем убийстве на улице Чуньсю [3]: всё-таки город Y не столь уж велик, так что слухи о недавнем происшествии мигом разлетелись – ведь стоит информации просочиться на вэйбо и в другие медиа, как об этом в ту же секунду узнают абсолютно все. Пока Сяо Наньчжу ехал в автобусе, он от нечего делать принялся просматривать свой блог. Там он увидел, что все горячие новости касаются этих двух убийств, и уже появился свежеиспечённый хэштег #демонобезглавливатель.
Из-за того, что это происшествие несло в себе атмосферу мистического ужаса, оно привлекло к себе намного больше внимания, чем рядовые убийства. Во многих комментариях люди живо интересовались, как идёт расследование, и Сяо Наньчжу как популяризатор традиционного искусства толкования календаря получил немало вопросов через @.
@Без труда не вытянешь и рыбку из пруда [4]
@Мастер календаря Старина Сяо, умоляю, выложи свои карты [5]!!! Что ты думаешь об этих убийствах, совершённых Демоном-Обезглавливателем? Я слышал от своих коллег, которые этим утром проходили по улице Чуньсю, что это дело очень странное. Это правда, что оно связано с нечистой силой? Полагаюсь на вас QAQ [6]
Столкнувшись с этим вопросом, Сяо Наньчжу какое-то время думал, как ему ответить; в конце концов, не так уж и важно, что преступления совершает сверхъестественное существо - ведь, разгуливая среди людей, оно выглядит, как обычный человек, может говорить и дышать, так что его практически невозможно распознать. Если оно хочет убить, то спастись от него практически невозможно. Если присмотреться, можно различить в нём некую ненормальность, однако простым людям это знание ничего не даст. Поэтому, немного подумав, Сяо Наньчжу ответил так:
@Мастер календаря старина Сяо
С приближением юэгуань, то есть, пятнадцатого и тридцатого дней лунного месяца, кровавые бедствия становятся всё опаснее. В такое время всем, выходя из дома, следует тщательно сверяться с моим толкованием календаря. Если же вы увидите кого-то со странным лицом и красными глазами, похожего на рисунок, который я помещу ниже, то, пожалуйста, немедленно позвоните один-один-ноль [7] =3=
Опубликовав этот микроблог, Сяо Наньчжу прикрепил к нему собственноручно нарисованную картинку. Поскольку его навыки рисования были ниже среднего, на нём не было ничего, кроме деформированной лысой головы с горящими, будто светильники, ярко-красными глазами.
На самом деле, первый вариант этого портрета Сяо Наньчжу уже оставил Пэн Дуну, но тот был сделан профессиональным составителем фотокомбинированных портретов, а потому, само собой, порядком отличался от его стиля художника-самоучки. Однако Сяо Наньчжу прежде всего ставил перед собой задачу подчеркнуть характерные признаки кровавого бедствия, сделав особый акцент на окружающей его зловещей ауре. После того, как Сяо Наньчжу опубликовал этот пост, не успел он проехать и двух остановок, как ему уже пришло сообщение, где он был отмечен через @.
@Оу Лили
Хоть мастер календаря — весьма вдохновенный художник, однако он очень умело передал самую суть. Пару часов назад на улице Люшуй [8] я как раз видела похожую личность. Я делала селфи, и случайно поймала её в кадр. Взгляните, народ, правда похоже?
[Изображение][Изображение]
Примечания переводчика:
[1] Повергал в ужас — в оригинале чэнъюй 触目惊心 (chùmù jīngxīn) — в пер. с кит. «бросаться в глаза и будоражить сердце (душу)».
[2] «Жэньминь жибао» 人民日报 (rénmín rìbào) — в пер. с кит. «народная ежедневная газета». Официальное печатное издание Центрального комитета Коммунистической партии Китая, выходящее на многих языках, в том числе русском. 15 июня 1948 года газета «Жэньминь жибао» была создана как издание бюро ЦК КПК Северного Китая. Сайт на русском языке был официально открыт 5 июня 2001 года.
[3] Чуньсю 春秀 (chūnxiù) — в пер. с кит. «весеннее цветение».
[4] Без труда не вытащишь и рыбку из пруда — в оригинале 挣多多赚多多 (zhēng duōduō zhuàn duōduō) — в пер. с кит. «приложишь много усилий — много заработаешь».
[5] Выложи свои карты — в оригинале 翻牌 (fānpái) — в пер. с кит. «перевернуть костяшку (в маджонге), или карту (в игре)».
[6] QAQ — смайлик «плачу в голос».
[7] Один-один-ноль 幺幺零 (yāoyāolíng) — 110 — телефон вызова полиции. Теперь вы знаете, куда звонить, если попали в неприятности в Китае :)
[8] Улица Люшуй 流水 (Liúshuǐ) — в пер. с кит. «улица Бегущей воды». Продолжаем считать водные топонимы :)
Сяо Наньчжу в белой маске стоял рядом с Пэн Дуном перед изолятором. Через стекло виднелись кроваво-красные пятна на белой ткани, которой были накрыты обезглавленные тела. Вокруг них всё ещё стоял густой запах крови. Один взгляд на зияющую на шее рану повергал в ужас [1] — неподготовленному человеку было бы не под силу смотреть на картину подобного злодейства. Даже Пэн Дун, который за время работы в полиции успел навидаться жестоких убийств, редко сталкивался со столь бесчеловечным преступлением. За время существования Управления общественной безопасности подобные этому случаи встречались в избытке, и всё же, когда Пэн Дун взялся за это дело, в душе честного офицера полиции вскипела волна праведного гнева.
— Мы уже изучили личные дела обеих жертв, — поведал он, — и с определённой долей уверенности можем утверждать, что это не убийство из мести или на почве ревности, так как между жертвами нет никакой связи. Должно быть, они по несчастливой случайности попались на пути одному и тому же убийце, который выплеснул на них свою ярость. Преступник совершил убийство этой ночью — и едва дождался утра, чтобы убить снова. На настоящий момент мы не можем установить не только его местонахождение, но даже мотив и закономерность, по которой он совершает преступления…
читать дальшеЧто-то почувствовав, Сяо Наньчжу украдкой взглянул на помрачневшего Пэн Дуна — однако тот, ничего не замечая, так и стоял, опустив голову и стиснув кулаки. В задумчивости приблизившись к стеклу, Сяо Наньчжу пристально вгляделся в алую дымку, по-прежнему окружавшую тела. Внезапно его зрачки сузились, и он отступил на шаг.
— Пэн Дун, скажи-ка, ты и твои люди часом не слышали о неких покрывшихся толстым слоем пыли архивных делах? Обычно они касаются какой-то чертовщины, противоречащей законам природы. По этим делам не велось тщательного расследования, и, так и не сумев раскрыть эти дела за двадцать лет, их приостанавливают за недостатком улик и сдают в так называемый «серый архив»...
Пэн Дун вскинул на него удивлённый взгляд: он никак не ожидал, что Сяо Наньчжу каким-то образом проведает о гуляющих по его отделу неблаговидных слухах. Он не торопился с ответом, однако слова Сяо Наньчжу напомнили ему о том, что говорил его наставник, когда Пэн Дун ещё зелёным юнцом поступил в полицию, закончив полицейскую академию. Наконец, кивнув, он ответил:
— Я действительно слышал о таких делах, но сам их не видел, так что не знаю, сохраняется ли эта система до сих пор. Однако наша страна твёрдо следует по пути материализма, мы больше не верим ни в каких богов и демонов. Мой наставник говорил мне, что в то время существовали определённые обстоятельства, мешающие расследованию такого рода дел, но ни с чем сверхъестественным они на самом деле не связаны...
— Тьфу ты, так этот твой наставник и сказал бы тебе правду...
С этими словами Сяо Наньчжу раздражённо хлопнул Пэн Дуна по голове. С того момента, как они после полудня пришли, чтобы наблюдать за аутопсией, офицер полиции только и делал, что кидал на мастера календаря беспомощные взгляды. Сяо Наньчжу нахмурился и, глядя на простодушное лицо молодого человека, который прямо-таки напрашивался, чтобы его одурачили, медленно начал:
— Такого рода «серые архивы» имелись во все времена. В прошлом в самом деле были причины, препятствующие раскрытию подобных дел — к примеру, то, что преступника невозможно поймать… Тебе ведь двадцать пять, верно? Ты ещё помнишь, что писали о демоне-Живодёре с текстильной фабрики, когда ты был то ли в четвёртом, то ли в пятом классе? В течение трёх месяцев были убиты шесть работниц, и с их тел полностью содрали кожу, оставив лишь освежёванные трупы. В то время ходили слухи, что убийцей была женщина средних лет, которая при встрече с красивой девушкой спрашивала, где та купила свою кожу — и, само собой, попавшиеся ей на пути кожи и лишались. В конце концов эта громкая история даже попала в «Жэньминь жибао» [2]… Тогда позакрывали все начальные и средние школы в городе, а многие работницы, трудящиеся в ночную смену, не осмеливались возвращаться домой в одиночку. В результате за столько лет Управление общественной безопасности так и не поймало убийцу. До сих пор никто не осмеливается ходить мимо текстильной фабрики по улице Сыфан...
События тех лет мигом воскресли в памяти Пэн Дуна, заставив его содрогнуться. Видя его реакцию, Сяо Наньчжу продолжил:
— Хотя в то время слухи о демоне-Живодёре в основном распространялись через сарафанное радио, некоторые из них и впрямь были правдивы, однако та странная женщина средних лет в сущности своей не была человеком, поэтому и поймать её было нельзя… Ты сам только что говорил мне, что места преступления показались тебе очень необычными, да и тела выглядят так, словно голову им не отрубили, а заживо отгрызли или оторвали. Человек физически не способен на подобное, а хищный зверь едва ли мог внезапно появиться посреди городской улицы. К тому же, между шестью и семью утра на улице уже должны попадаться прохожие, однако убийцу никто не видел, и по странному стечению обстоятельств не работали камеры — тебе не кажется, что совпадений чересчур много?
Когда этот пространный монолог завершился, на несколько секунд повисла тишина. Хотя Пэн Дун заранее мысленно подготовился к этому разговору, всё же доводы Сяо Наньчжу поразили его, пошатнув его картину мира. Однако осмотр тел с судмедэкспертом уже посеял в нём семена сомнения, благодаря которым он готов был поверить Сяо Наньчжу. В то же время мастер календаря оставался абсолютно невозмутимым — скривив уголок рта, он продолжил:
— Буду честен с тобой: убийца — не живой человек. Вы и ваши предшественники для раскрытия преступлений всегда использовали специальные приборы и новейшие технологии, однако тут от всех этих приблуд не будет никакого толку. На телах убитых осталось немало следов этой грязной твари. Пятнадцатое и тридцатое число лунного месяца — самое время разгула этой нечисти. Возможно, именно из-за этого она не смогла сдержаться и, вырвавшись на свободу, убила сразу двоих...
— В таком случае, чем же эти жертвы спровоцировали преступника?! Почему вообще эта тварь убивает людей?!
— Они столкнулись… с кровавым бедствием.
От этих неожиданных слов, произнесённых глубоким голосом, на лице Пэн Дуна застыла гримаса ужаса. Решив, что не стоит шокировать его ещё сильнее, Сяо Наньчжу подождал, пока офицер придёт в себя. В конце концов, для обычных людей всё это звучит как полная чушь; сам Сяо Наньчжу сумел так быстро с этим свыкнуться лишь потому, что его семья издавна занималась подобными вещами. Но теперь, если мастер календаря желал приложить руку к этому делу, он должен был подробно разъяснить Пэн Дуну свои методы работы. С самого начала его целью было, пусть даже в столь простой и грубой форме, донести до офицера полиции свою систему и образ мыслей.
Сяо Наньчжу нахмурился и раздражённо потёр подбородок, поневоле вспомнив о Чуси: в конце концов, никто другой не мог так же, как он, своевременно и заботливо подать ему зажжённую сигарету. Однако при этой мысли Сяо Наньчжу тут же стало не по себе — ведь он не знал, в каком ключе ему теперь думать о духе в красных одеждах. В этот момент Пэн Дун наконец пришёл в чувство — когда Сяо Наньчжу поднял взгляд, побледневший молодой мужчина севшим голосом произнёс:
— Я в самом деле по-прежнему не в силах в это поверить… Но раз ты так говоришь, Нань-гэ, то ради тебя попробую. Однако за это дело отвечаю не я один, а потому ты должен подробно рассказать мне, что ты намерен предпринять дальше… И, опять же, что за тварь это твоё кровавое бедствие?
***
Когда Сяо Наньчжу вышел из полицейского участка, он был с головы до ног облеплен наваждениями. Бóльшая часть этой нечисти перекинулись на него с тел убитых, и теперь они истошно завывали из каждой складки его одежды.
Однако рядом с ним не было сильного духа календаря, который защитил бы его, равно как не было при себе никакого оружия, так что Сяо Наньчжу только и оставалось, что направиться домой, делая вид, что ничего не замечает. По пути он слышал немало разговоров об утреннем убийстве на улице Чуньсю [3]: всё-таки город Y не столь уж велик, так что слухи о недавнем происшествии мигом разлетелись – ведь стоит информации просочиться на вэйбо и в другие медиа, как об этом в ту же секунду узнают абсолютно все. Пока Сяо Наньчжу ехал в автобусе, он от нечего делать принялся просматривать свой блог. Там он увидел, что все горячие новости касаются этих двух убийств, и уже появился свежеиспечённый хэштег #демонобезглавливатель.
Из-за того, что это происшествие несло в себе атмосферу мистического ужаса, оно привлекло к себе намного больше внимания, чем рядовые убийства. Во многих комментариях люди живо интересовались, как идёт расследование, и Сяо Наньчжу как популяризатор традиционного искусства толкования календаря получил немало вопросов через @.
@Без труда не вытянешь и рыбку из пруда [4]
@Мастер календаря Старина Сяо, умоляю, выложи свои карты [5]!!! Что ты думаешь об этих убийствах, совершённых Демоном-Обезглавливателем? Я слышал от своих коллег, которые этим утром проходили по улице Чуньсю, что это дело очень странное. Это правда, что оно связано с нечистой силой? Полагаюсь на вас QAQ [6]
Столкнувшись с этим вопросом, Сяо Наньчжу какое-то время думал, как ему ответить; в конце концов, не так уж и важно, что преступления совершает сверхъестественное существо - ведь, разгуливая среди людей, оно выглядит, как обычный человек, может говорить и дышать, так что его практически невозможно распознать. Если оно хочет убить, то спастись от него практически невозможно. Если присмотреться, можно различить в нём некую ненормальность, однако простым людям это знание ничего не даст. Поэтому, немного подумав, Сяо Наньчжу ответил так:
@Мастер календаря старина Сяо
С приближением юэгуань, то есть, пятнадцатого и тридцатого дней лунного месяца, кровавые бедствия становятся всё опаснее. В такое время всем, выходя из дома, следует тщательно сверяться с моим толкованием календаря. Если же вы увидите кого-то со странным лицом и красными глазами, похожего на рисунок, который я помещу ниже, то, пожалуйста, немедленно позвоните один-один-ноль [7] =3=
Опубликовав этот микроблог, Сяо Наньчжу прикрепил к нему собственноручно нарисованную картинку. Поскольку его навыки рисования были ниже среднего, на нём не было ничего, кроме деформированной лысой головы с горящими, будто светильники, ярко-красными глазами.
На самом деле, первый вариант этого портрета Сяо Наньчжу уже оставил Пэн Дуну, но тот был сделан профессиональным составителем фотокомбинированных портретов, а потому, само собой, порядком отличался от его стиля художника-самоучки. Однако Сяо Наньчжу прежде всего ставил перед собой задачу подчеркнуть характерные признаки кровавого бедствия, сделав особый акцент на окружающей его зловещей ауре. После того, как Сяо Наньчжу опубликовал этот пост, не успел он проехать и двух остановок, как ему уже пришло сообщение, где он был отмечен через @.
@Оу Лили
Хоть мастер календаря — весьма вдохновенный художник, однако он очень умело передал самую суть. Пару часов назад на улице Люшуй [8] я как раз видела похожую личность. Я делала селфи, и случайно поймала её в кадр. Взгляните, народ, правда похоже?
[Изображение][Изображение]
Примечания переводчика:
[1] Повергал в ужас — в оригинале чэнъюй 触目惊心 (chùmù jīngxīn) — в пер. с кит. «бросаться в глаза и будоражить сердце (душу)».
[2] «Жэньминь жибао» 人民日报 (rénmín rìbào) — в пер. с кит. «народная ежедневная газета». Официальное печатное издание Центрального комитета Коммунистической партии Китая, выходящее на многих языках, в том числе русском. 15 июня 1948 года газета «Жэньминь жибао» была создана как издание бюро ЦК КПК Северного Китая. Сайт на русском языке был официально открыт 5 июня 2001 года.
[3] Чуньсю 春秀 (chūnxiù) — в пер. с кит. «весеннее цветение».
[4] Без труда не вытащишь и рыбку из пруда — в оригинале 挣多多赚多多 (zhēng duōduō zhuàn duōduō) — в пер. с кит. «приложишь много усилий — много заработаешь».
[5] Выложи свои карты — в оригинале 翻牌 (fānpái) — в пер. с кит. «перевернуть костяшку (в маджонге), или карту (в игре)».
[6] QAQ — смайлик «плачу в голос».
[7] Один-один-ноль 幺幺零 (yāoyāolíng) — 110 — телефон вызова полиции. Теперь вы знаете, куда звонить, если попали в неприятности в Китае :)
[8] Улица Люшуй 流水 (Liúshuǐ) — в пер. с кит. «улица Бегущей воды». Продолжаем считать водные топонимы :)
Следующая глава