Что почитать: свежие записи из разных блогов
Записи с тэгом #мистика из разных блогов
Господь Валерий, блог «Как говорит господь Валерий»
ОТРЫВОК ИЗ РОМАНА КОМЕДИАНТЫ
https://ridero.ru/books/komedianty/
«О, тогда я жил не в этой дыре, да и был совсем другим, преуспевающим человеком в полном расцвете сил. Я был счастлив. У меня была любимая жена. Мы ждали ребенка. Все было хорошо, пока в мой дом не ворвались они. Их было трое. Три страшных человека: Ганс – вылитый эсесовец. Знаете таких, чистая нация, голубая кровь и любовь к утонченному унижению второсортных людей. Я для них был второсортным. Второй был похож на гориллу, его звали Генрихом. Не знаю, зачем они взяли себе немецкие имена. В том, что это не настоящие имена, я уверен на все сто. Третий, главный, назвал себя Каменевым, что тоже вряд ли было его настоящим именем. Он был похож на следователя ГПУ, расследующего дело о врагах народа. У него были страшные глаза ненависти.
– Здравствуйте, господин Дюльсендорф, не ожидали? – Каменев был сама любезность, но от этого мне было еще страшней.
– Я не понимаю…
– Сейчас вы все поймете. Мне нужно от вас одно одолжение.
– Какое?
– Профессор Цветиков, кажется… Знаете такого?
Мои волосы поднялись дыбом.
– Вижу, знаете.
Я знал Цветикова. Противоречивая фигура, словно бы вышедшая из-под пера Федора Михайловича. Он был руководителем бесчеловечных экспериментов над людьми. Мы познакомились, когда я оказался жертвой одного из таких. Не знаю, чем я ему так понравился, но он вытащил меня оттуда, спас мне жизнь. Это был визит из страшного бесчеловечного прошлого. И вот это прошлое вернулось в лице жаждущей мести троицы. У них были свои счеты с Цветиковым. Какие? – я не хотел этого знать.
– Так же как и вы, – я понял, что Каменев тоже был жертвой эксперимента.
– О нет, Дюльсендорф, не так же. Совсем не так же.
Я не стал с ним спорить.
– Что вы хотите?
– Мы хотим с ним встретиться. Надеюсь, вы нам поможете?
– Неужели вы думаете, что я могу знать что-либо о таком человеке, как Цветиков, и оставаться в живых?
– Что ж, Дюльсендорф. Придется разговаривать в другом месте.
Они надели мне мешок на голову, вывели из дома, посадили в машину. Когда же с меня его сняли, мои ноги подкосились от страха. Меня привезли в одну из бывших лабораторий Цветикова. Это не предвещало ничего хорошего. Меня бросили в комнату, полностью обитую поролоном. Вы должны были видеть такие в кино. Так обычно показывают палаты для буйных душевнобольных. Меня закрыли там и выключили свет.
Когда ко мне пришел Каменев (прошла целая вечность), я был на грани нервного срыва.
– Здравствуйте, господин Дюльсендорф. Как спалось на новом месте? Сон загадывали?
– Где моя жена? – спросил его я.
– О, за нее не волнуйтесь. Она в полном порядке.
– Я хочу ее видеть.
– Нет ничего проще. Помогите мне найти Цветикова, и мы отвезем вас обратно домой.
– Я не знаю, где он.
– Вы не знаете… я вам верю. Вы действительно не знаете наверняка, где он, но вы можете знать, где он может быть, его привычки, интересы. Вы могли совершенно случайно узнать о нем нечто важное, некую зацепку. Пожалуйста, вспомните, помогите нам…
– Я ничего не знаю.
– Я совершенно не вижу у вас желания с нами сотрудничать.
– Поймите, я с радостью бы вам помог, но я не знаю, где он. Мы не виделись несколько лет.
– Я вам верю, господин Дюльсендорф, верю всему, кроме слов «с радостью». Но я прошу вас помочь нам. Напрячь память, воображение, интеллект. Вы же умный человек, Дюльсендорф.
– Но я действительно ничего не знаю.
– Послушайте, Дюльсендорф… Я попытаюсь догадаться… Я, кажется, понял, вам недостаточно того, что я вас прошу об одолжении. Но, может быть, другая просьба заставит вас быть более сговорчивым. Я попрошу вас пройти со мной.
Меня привели в одно из рабочих помещений лаборатории и усадили в особое кресло – детище профессора Цветикова. Это кресло позволяло фиксировать пациента, полностью лишая его возможности двигаться.
– Может, вы избавите нас от всего этого? А, Дюльсендорф? – спросил меня Каменев.
– Я уже сказал вам, что ничего не знаю.
– Ну что ж, Дюльсендорф, это ваш выбор. Генрих.
Генрих принялся, не торопясь, фиксировать меня в кресле.
– Ганс, – сказал Каменев, когда я был прочно прикручен к креслу.
Я приготовился к боли, но они придумали для меня нечто более изощренное, чем физическая боль. Ганс вышел из комнаты. Буквально через минуту он вернулся с сыном моего хорошего друга. Его рот был заклеен скотчем.
– Итак, господин Дюльсендорф, надеюсь, просьба этого человека значит для вас несколько больше, чем моя. Не заставляйте его умалять вас проявить благоразумие.
– Но я действительно ничего не знаю.
– Хорошо. Ганс, Генрих. Прошу вас, джентльмены.
Они медленно, нарочито медленно связали ему ноги, перекинули веревку через блок, прикрепленный к потолку. Они подвесили его за ноги метра на полтора над полом.
– Одно ваше слово, Дюльсендорф, и все тут же закончится.
– Я ничего не знаю.
– Джентльмены.
Ганс и Генрих взяли по бейсбольной бите и принялись медленно избивать ни в чем не повинного парня. Они били его медленно, нанося не более двух-трех ударов в минуту, ломали ему ребра, руки, ноги… Я что-то кричал, молил о пощаде, рыдал, угрожал, умалял вновь. Я был на грани сумасшествия…
Они кинули труп парня в мою комнату. На этот раз они оставили включенным свет.
– Ну, как ваши дела, Дюльсендорф? – спросил меня Каменев тоном доброго доктора во время следующего своего визита. – О, нельзя же так. На вас лица нет. Сегодня вы плохо выглядите, мой друг. Бессонница? Я понимаю, вы, наверно, пытались вспомнить, ведь правда? Надеюсь, вы мне скажете, шепнете на ушко одно или несколько слов. И мы расстанемся, так сказать, друзьями, хотя нет. Я бы не хотел быть вашим другом после того, как вы мне продемонстрировали вчера свое отношение к друзьям. А вот я готов пойти вам навстречу. Вчера вы сказали, что хотите встретиться с женой, и вот сейчас вы ее увидите. Вы не хотите в благодарность мне что-то сказать? Нет? Вы неблагодарный человек, Дюльсендорф. Пойдемте.
Меня привели в ту же комнату, что и вчера, усадили на стул, зафиксировали. Затем Ганс привел жену.
– Ну что, Дюльсендорф, ваше слово.
– Я вам сказал.
– Что ж, вы сами во всем виноваты.
В комнату вошли какие-то грязные отвратительные бродяги и принялись насиловать мою беременную жену у меня на глазах.
– Дочь! У него есть дочь! – закричал я.
– Где? Говорите, Дюльсендор.
– Остановите их, я все скажу!
Ганс и Генрих оттащили бродяг от жены, а я рассказал им, где живет его девочка. Я понимал, что они с ней сделают. Фактически я выносил ей смертный приговор, но я не мог… был не в состоянии смотреть, как…
– Вот видите, Дюльсендорф, при желании вы оказали нам очень большую услугу, и мы отпустим вас и вашу жену. Хотя нет, она перенесла невыносимые страдания, к тому же наверняка ребенок уже не будет здоровым. Или будет? Ганс?
– Не знаю. Я думаю, лучше проверить, - совершенно буднично ответил он.
– Ну так проверьте.
Ганс ударил ее ножом в живот. Она медленно опускалась вниз, а нож продолжал резать ее тело. Она рухнула на пол, но перед этим… из нее выпало все… и… клянусь богом… я видел… это невозможно, но я видел… я видел, как на пол упал наш неродившийся ребенок…»
Господь Валерий, блог «Как говорит господь Валерий»
ОТРЫВОК ИЗ РОМАНА КОМЕДИАНТЫ
https://ridero.ru/books/komedianty/
Он был высоким, стройным, красивым, хорошо одевался, умел себя вести, хорошо зарабатывал, читал Толстого и Крейна… Он свободно владел ножом и вилкой, не ковырялся в носу, не ходил в дырявых джинсах, был приличным, вежливым, обходительным, терпеливым. Другими словами, полная моя противоположность, хотя я тоже совсем не урод, не дурак, Толстому предпочитаю Басе, но Крейна люблю, знаю, как разделаться с бифштексом, чтобы гарнир не попал на штаны… Но, увы, я ненавижу условности и приличия, мне плевать на общественное мнение (остальные – это всего лишь человечество), и, что самое страшное, я частенько самозабвенно ковыряюсь пальцем в носу, получая от этого чуть ли не эротическое наслаждение.
Он работал на твоем этаже в соседней конторе. Вы часто встречались на лестнице по утрам, выходили одновременно покурить, возвращались с работы сначала в одном автобусе, а позже, когда у него появился шикарный автомобиль, он часто подвозил тебя домой. Я знаю, милая, ты совсем не думала об измене. Твой бог (моя скромная особа здесь совершенно ни при чем) не допускал измен. Вы были друзьями, хорошими близкими друзьями. Домой ты его, правда, не приглашала. Ты стеснялась показать ему меня, мою комнату с плакатом «СЕКС – НЕ ДАЙ ЕМУ ОТСОХНУТЬ!» на самом видном месте, мою небритую (в дни, когда я не виделся с Магой) физиономию, мое наплевательское отношение к светскому чесу, который я мог воспринимать исключительно в изложении Уайльда. В общем, я был не тем мужем, которого ты могла гордо демонстрировать гостям.
Вы предпочитали уютные бары, куда заглядывали практически каждый день после работы, посидеть, покурить, выпить кофе или что-нибудь покрепче. Меня вполне устраивали ваши отношения. С одной стороны, у меня была Мага, с другой, - сложившийся жизненный уклад, который я меньше всего на свете хотел менять. Хозяйкой ты была неплохой, а больше мне от тебя ничего не было нужно. Твой роман, как мне казалось, должен был принести нам еще больше свободы.
Увы, такое положение вещей совсем не устраивало твоего бога, который требовал искупления греха, а ты согрешила, ты сама не поняла, как согрешила, как согласилась заехать к нему домой. Вы говорили о Толстом, о роли судьбы в жизни человека, о любви, верности, вере и целомудрии…
– Игорь… нам…
Красные пятна на белом лице, трясущийся подбородок. Ты с трудом подбирала слова, делая поистине ельцинские паузы.
– Игорь, нам надо поговорить.
Я посмотрел на тебя непонимающими глазами. Конечно, я сразу все понял. На твоем некрасивом в эти минуты лице было написано не только что, но и почему. Ты говорила не со мной, а со своим богом, ты искупала грех, а я был всего лишь частью твоего искупления. Я был статистом, декорацией, японской куклой начальника. И я сыграл свою роль как смог.
– Игорь, дело в том, что… понимаешь… так получилось, что… в общем, я и…
Я стал участником очередного мексиканского сериала с идиотическими до неприличия диалогами. Подобно бесчисленным Мариям и Марианнам, ты долго ходила вокруг да около, прятала голову в песок слов, зарывалась с головой, но так и не решалась произнести это слово. Тебя терзали стыд, раскаяние, злость. Ты злилась на себя, на него, на Толстого с Крейном, на меня за то, что я такой непонятливый, что заставляю тебя глотать раскаленные угли слов вместо того, чтобы мановением руки, кивком головы или движением глаз показать, что я все понял, что дальнейшие объяснения не нужны, что теперь настало время моей реакции и явка с повинной, конечно же, учтена.
Я смотрел на тебя непонимающими глазами, радуясь в душе твоему состоянию. Это была не ревность, а старая, выдержанная в дубовых бочках души обида. Я злился на тебя за другую измену, за твою единственную измену (измена бывает только одна, все остальное уже не в счет) с богом, который даже трахнуть тебя не мог, как следует. Я смотрел на тебя и чувствовал, что даже здесь или там, разговаривая со мной об этом, ты была с ним. Я же просто для тебя ничего не значил.
– Ну, и? – совершенно спокойно спросил я, когда ты выдавила из себя признание.
Теперь остолбенела ты. Бурная сцена, оскорбления, рукопашное выяснение отношений, ты готова была ко всему, кроме совершенно будничного «ну, и?»…
Глупая, ты принялась повторять свое признание, теперь уже как хорошо выученный урок, теперь уже слова вновь стали словами, произнесенные один раз, они потеряли свою магическую силу.
Как? Вот что меня интересовало в этот момент. Как он тебя взял? Как заставил пойти против воли твоего боженьки, в чьи уста кто-то вложил: не прелюбодействуй? Чем он тебя взял? Такую набожную и такую правильную? Хотя – какого черта! Твоя набожность была ни чем иным, как флиртом с господом, разрешенным моралью романом на стороне с весьма своеобразной сексуальной подоплекой. Конечно, твоя новая пассия не бог, зато вместо слова у него есть весьма конкретный предмет для благословений, которым он и не преминул воспользоваться. К тому же господь далеко, и таких, как ты, у него миллиарды, а этот с тобой, всегда рядом, всегда вежливый, воспитанный, предупредительный, в меру религиозный. Настоящий, приличный человек, как в женских романах о высшем свете.
Он читал тебе Крейна, любил для тебя Толстого, смотрел влюбленными глазами, не позволяя себе ничего лишнего. Есть такая игра в соблазнение. Вовик рядится в педика, а этот в нецелованного ангела. Нет, дорогая, я не ревную. Разве только чуть-чуть. Ревновать вообще глупо. Если она или он хранит верность, ревность может сама спровоцировать измену, ну, а если тебе уже изменили, то ревновать поздно. Ревновать же, когда собственное рыльце покрыто толстым слоем пуха, по моему разумению, вообще недопустимо.
Соблазнение через Толстого. Я пытался представить себе эту сцену. Романтическая обстановка в духе историй «Плейбоя», свечи или звездное небо. Он говорит о судьбе, иногда называя ее роком. «Война и мир»… Человек не волен… Мы должны покориться своей судьбе, такова воля… Как только увидел Вас (они и в постели были на вы)…
– Ну, и? – повторил я вопрос.
– Как!… Ты!… Ты…
Ты хватала воздух ртом, не находя слов.
– Ну, изменила, дальше что? Чего ты хочешь?
Тогда ты и бросила мне оскорбление, достойное голливудской мелодрамы середины шестидесятых:
– Ты не мужик!
Господь Валерий, блог «Как говорит господь Валерий»
ОТРЫВОК ИЗ РОМАНА КОМЕДИАНТЫ
https://ridero.ru/books/komedianty/
Отчаявшись сотворить из меня человека, ты повернулась к богу. Сначала это была дань моде, превратившаяся со временем в навязчивую идею замолить грехи. Бедняжка, ты решила, что твоя несчастливая жизнь, непутевый муж и полное отсутствие перспективы есть ни что иное, как наказание за грехи, которые ты теперь пыталась замаливать. Ты расписалась в нашей несостоятельности, решив получить все то, о чем так долго мечтала, непосредственно из первоисточника.
Я оказался не у дел. Я почти физически ощущал его присутствие даже в нашей постели, что делало меня совершенно несостоятельным как мужчину. Я не мог, не хотел тебя делить ни с кем, даже с богом. Все или ничего! Первое время меня это бесило, вгоняло в уныние, лишало сна. Я ревновал, ревновал тебя страшно, при этом я никому не мог пожаловаться на свою ревность. Разве можно ревновать к самому богу!
Господь Валерий, блог «Как говорит господь Валерий»
* * *
Любой забор – это не более чем рамка для множества лазеек.
Комедианты. https://ridero.ru/books/komedianty/
Господь Валерий, блог «Как говорит господь Валерий»
ОТРЫВОК ИЗ РОМАНА КОМЕДИАНТЫ
https://ridero.ru/books/komedianty/
– Ты не мужик! – крикнула ты мне, давясь злобой и сигаретным дымом во время нашего последнего разговора. – Ты не мужик! Ты даже для приличия не хочешь сделать вид...
– А зачем? Мне плевать на приличия, ты же знаешь. К тому же факт – это факт, и теперь уже поздно что-либо делать, и я не хочу что-либо делать, и я не буду что-либо делать, делай сама, все, что считаешь нужным.
Ты разрыдалась, а я отправился на кухню ставить чайник, но ты прибежала ко мне с сигаретами. Ты курила и говорила, курила и говорила, курила и говорила…
– Тебе плевать! Тебе всегда было плевать! Тебя это даже не волнует. Не скажи я, ты бы даже не заметил, а если бы и заметил, продолжал бы и дальше делать вид, что у нас все нормально, что ничего этого нет и никогда не было.
– Ты выговариваешь мне, словно не ты, а я пришел с чистосердечным признанием в измене. Ты хотела, чтобы я тебя вздул? Хлопнул дверью? Ушел из дома? Набил бы лица вам обоим? Но зачем? Зачем устраивать сцены, если мы с тобой давно уже не муж и жена, а черти кто с черти кем. Ты мне изменила, когда променяла меня на своего боженьку. Ты ушла от меня к нему, так что теперь проси прощение у него, а меня во все это не путай.
– Ты… ты… ты…
Ты схватила уже изрядно помятую пачку, как кошка неосторожную птичку, и, конечно же, сломала последнюю сигарету, твой последний спасательный круг. Ты выругалась, как обычно ругаются вульгарные молодые девицы, когда хотят выглядеть крутыми, и пулей выскочила в прихожую, где принялась нервно натягивать сапоги и плащ.
В таком состоянии ты могла собираться куда угодно. Ты могла пойти в магазин, уйти навсегда, уйти из жизни… Перед тобой лежал миллион дорог. Но капля никотина иногда имеет свойство спасать, и в кармане плаща у тебя обнаружилась почти что еще полная пачка сигарет, и ты, бросив плащ на пол в прихожей и не снимая сапог, которые оставляли следы в виде сухой, отскакивающей от подошвы грязи, вернулась на кухню. Твое гипертрофированное чувство вины, пропущенное, наконец, через нужное давление и температуру и еще бог весть что, обратилось в ярость.
Я никогда не был ревнивым. Ревновать, когда все нормально, глупо, а когда это произошло – поздно. К тому же у меня была Лариска (она же Мага), и это уравнивало нас с тобой. Да, я сторонник равноправия, плюс я всегда исповедовал следующий принцип: если ты что-то не позволяешь кому-то, не позволяй это и себе. К тому же мое поклонение даме с вуалью научило меня уважать в женщине женщину, воспринимать ее как объект или самоцель. Я никогда не рассматривал женщин как средство или вещь, или нечто принадлежащее… Никто никому не принадлежит, и если уж что-то и должно регламентировать отношения, так это равноправный договор двух сторон. И то, что ты не знала ничего о Маге, не делало ее существование менее важным фактором.
Ты осыпала меня отборнейшей бранью, отскакивающей от моего равнодушного спокойствия. Ты не могла пробиться сквозь стену или пропасть, которая давно уже была между нами, и от этого распалялась еще сильнее. Ситуация зашла в тупик. Ситуация требовала разрешения.
Я убрал с огня чайник и приготовил нам кофе. По чашке очень крепкого кофе.
– На, выпей, а то из тебя уже песок сыпется.
Ты опешила и даже посмотрела на грязный твоими стараниями пол…
– Какая же ты скотина! – сказала ты, но кофе выпила, и эта чашка кофе стала неким началом перемирия.
– Так что мы будем делать? – спросил я тебя так, словно бы речь шла о том, как занять вечер.
– Делай, что хочешь. Ты не представляешь, как я устала.
Ты затушила, практически полностью уничтожив, едва прикуренную сигарету и, шатаясь, медленно ушла в спальню. Не раздеваясь, не снимая сапог, ты рухнула на кровать. Я открыл окно, оделся и вышел из дома.
Господь Валерий, блог «Как говорит господь Валерий»
ОТРЫВОК ИЗ РОМАНА КОМЕДИАНТЫ
https://ridero.ru/books/komedianty/
Когда это началось или произошло впервые? Возможно, уже с рождения я был отмечен ее проклятием или благословением, не знаю. По крайней мере, сколько я себя помню, она всегда была в моей жизни. Среднего роста, изящная, в длинном пальто темного цвета и ботиках на шнурках под цвет пальто, к которым не приставали ни пыль, ни грязь. Женщина-тайна, она превратилась сначала в тайну, а потом, по мере моего взросления, в роковую женщину моей жизни.
Она приходила во сне. Мы встречались с ней в Городе, именно в Городе с большой буквы, на центральных улицах в часы пик, или во время прилива человеческого моря. Обычно я куда-то спешил или опаздывал. Я шел, стараясь пробиться сквозь человеческий поток, или пытался взять штурмом автобус, в котором уже было в несколько раз больше людей, чем он мог вместить. Тогда-то и появлялась она. Среднего роста, всегда в длинном пальто темного цвета и шнурованных ботиках под цвет пальто. На голове всегда шляпка с вуалью, закрывающей лицо. Она шла сквозь людской поток, не замечая никого и ничего, словно никого больше не было. И людской поток расступался перед этой удивительной женщиной, словно она была единственным существом, имеющим лицо, истинное лицо, внутреннее лицо, среди лицеподобного ничто, безликой массы, которая, кроме того, чтобы удобрить собой почву, когда придет время, больше ни на что не годилась.
Она всегда проходила мимо, не замечая никого, в том числе и меня. Для нее я был одним из этих, одним из миллиардов этих, заполонивших собой планету, не достойных при этом даже одного ее взгляда. Я с первой встречи навсегда попал в сети ее обаяния. Стоило ей появиться, и я застывал на месте, забывая обо всем. Была ли она красивой? Не знаю. Я даже не знаю, какая она, как она выглядит, какой у нее голос, в конце концов. Пальто, ботинки, шляпа с вуалью и нечеловеческий магнетизм, заставляющий забывать обо всем. Понимаю, это звучит нелепо, но я готов был на все, чтобы хоть на мгновение оказаться у ее ног.
Временами мы могли видеться чуть ли не каждую ночь, а временами она исчезала на месяцы. Тогда я впадал в особый вид анабиоза, сутками валяясь на диване без малейшего желания шевелиться или что-либо делать вообще. Я мог ни с кем не разговаривать, не отвечать на вопросы, не выходить к обеду…
Мама, думая, что у меня очередная детская болезнь (он такой болезненный мальчик), приглашала свою подругу – противную тетку, от которой несло резкими духами, потом и табаком, отчего становилось еще противней и обидней. Она подходила к моей постели, смотрела на меня в упор во все очки, после чего говорила:
– Нуте-с, молодой человек…
И мне приходилось вылезать из-под теплого одеяла, становиться босыми ногами на грязный пол (она никогда не вытирала ноги и умудрялась затаптывать пол почти мгновенно). Она подолгу ощупывала меня холодными руками и противно лазила во рту ручкой чайной ложечки, от чего меня тошнило и хотелось кашлять.
Обычно она приходила с дочкой примерно моего возраста, задавалой и врединой, которая залазила в грязных туфлях в мое любимое кресло и глупо хихикала, глядя, как измывается надо мной ее мать. Закончив осмотр, врачиха отправляла меня обратно в кровать и шла пить чай, оставляя со мной свою противную доченьку, которая тут же начинала хозяйничать в моих вещах (что я всегда ненавидел страшно) и ломать игрушки. Больше всего на свете в эти минуты мне хотелось засветить ей от всего сердца в глаз, что я и делал с завидной периодичностью. Тогда она поднимала крик на весь дом, будто ее как минимум режут, и бежала на кухню жаловаться мамочке.
– Какой же он у вас! – говорила недовольно врачиха и уводила свое всхлипывающее чадо домой.
– Игореша, нам надо серьезно поговорить… – начинала читать мне долгие нотации мать, от которых становилось совсем уже тошно и тоскливо.
Если отец был дома, он всегда за меня заступался:
– Молодец, сыночек, с бабами по-другому нельзя. Не заметишь, как на шею усядется, тогда ее оттуда не сгонишь.
– Чему ты ребенка учишь? – возмущалась врачиха.
– Чему надо, тому и учу. Он у меня казак.
После этого дочка отправлялась на кухню, к мамочке, которая еще долго о чем-то болтала с моей мамой, воняя на всю квартиру своими сигаретами, которые она курила одну за другой. Я же заворачивался с головой в одеяло и лежал так по несколько дней, пока, наконец, не появлялась дама с вуалью, чтобы в очередной раз пройти совсем рядом, настолько близко, что я мог слышать легкий, почти незаметный аромат ее волшебных духов.
Я никогда не считал ее сном, наоборот, я всегда был уверен, что она настоящая, что она где-то рядом, где-то совсем близко, буквально на расстоянии вытянутой руки. Не даром же наши сны настолько соприкоснулись, что превратились в один единый сон, перевернувший полностью мою жизнь. Я рос, взрослел, формировался, становился личностью под влиянием этого сна. Дама с вуалью никогда не выходила у меня из головы. Более того, все свои мысли, все поступки я расценивал исключительно с позиции: а как это понравится ей, и вечером, перед сном, я мысленно просил у нее прощения, если что-то в моем поведении могло ее расстроить. Она была моим наваждением, паранойей, моим богом и дьяволом в одном лице, и в то же время она была моей моей самой страшной тайной, которую я никогда никому не рассказывал. Для всех остальных я был нормальным, правда, немного необщительным ребенком, что я постарался исправить, когда стал немного взрослей. Она была моим пропуском в тайную, известную только нам реальность, куда не было входа для посторонних.
Господь Валерий, блог «Как говорит господь Валерий»
МАСТЕРА КНИГИ
На первый взгляд, главный герой книги обладает уникальной способностью находить путь к наиболее желанному варианту будущего. Для этого ему достаточно описать его в своем рассказе. Дальнейшее развитие событий показывает, что дело обстоит гораздо сложней, и он, оказавшись между молотом и наковальней, вынужден спасать не только свою жизнь, но и рассудок.
https://ridero.ru/books/mastera_knigi/
Господь Валерий, блог «Как говорит господь Валерий»
В ПОИСКАХ МИНОТАВРА
Герой повести Константин становится ассистентом дракона, который буквально взрывает его сознание при помощи местами прекрасного, местами шокирующего, а местами и доходящего до абсурда секса.
https://ridero.ru/books/vpoiskah_minotavra/
Господь Валерий, блог «Как говорит господь Валерий»
СИМФОНИЯ ДЛЯ РОЯЛЯ И ГОРОДА
Моя самая сумасшедшая книга.
Главный герой «Симфонии» Борис Лесин страдает своеобразным расстройством памяти. Каждый раз вспоминая какое-либо событие, он вспоминает его иначе, при этом его предыдущие воспоминания остаются в памяти. Он словно живет одновременно в нескольких параллельных вселенных, окончательно перепутавшихся в его сознании. Он пытается разобраться в своей проблеме, но похожие на шизофренический бред или наркотический трип воспоминания еще больше сбивают его с толку.
https://ridero.ru/books/simfoniya_dlya_royalya_igoroda/
Господь Валерий, блог «Как говорит господь Валерий»
ОПАДАНИЕ ЛИСТЬЕВ
В сборник вошли повести «Опадание листьев», «Единый гвоздь» и «Бармаглот». «Опадание листьев» — это расширяющий сознание мистический секс, гипнотические внушения, приключения, юмор, поединок с собственной смертью и многое другое.