Что почитать: свежие записи из разных блогов

Прямо перед Ганилом выросла фигура в белом сюрко и таком же капироте. Застонав, юноша с силой протаранил фигуру головой прямо в голеанский крест, свалив «божьего воина» с ног. На помощь упавшему тут же кинулись другие «воины»; они схватили Ганила, скрутив руки ему за спиной…

– Эй! – разнесся над площадью клич, перекрывая и вопли раненых, и звон оружия. – Вы веселитесь тут, а меня не позвали!

Загремел взрыв. Хватка пленивших Ганила воинов сразу ослабла, и юноша смог вырваться. Краем глаза он заметил мужчину в маске и костюме Арлекина, вооруженного чем-то похожим на большой арбалет. Площадь затягивало дымом.

– Энцо, это ты?! – Юноша бросился в ту сторону, откуда раздался клич.

– Ганил, ты жив… – Из клубов дыма вышел Энцо в маскарадном костюме. – Где Веслана?

– Я… я ее потерял…

– Черт!.. Ладно. Быстрее идем со мной, я все объясню в пути!..

Еще недавно приветливая и пышно украшенная, Арконцца теперь словно вымерла. Те, кто не ушел на маскарад Судного Дня (и в итоге не стал жертвой фанатиков), заперлись по домам, охваченные тревожным ожиданием. Улицы опустели, в домах не горели огни. Ганил и Энцо шагали среди безмолвных, словно склепы, зданий.

– …С этим человеком я сошелся семь лет назад, – говорил Энцо. – Дело было в трущобах Свэттехельма; не спрашивай, зачем меня туда занесло. Там я встретился с местным головорезом по имени Скальдик. Я не буду рассказывать, что мы с ним испытали, какие приключения пережили, как затем наши пути разошлись – боюсь, для этого нам не хватит времени до утра. Приехав в Арконццу, я узнал, что Скальдик живет здесь. Однако когда я нашел его, он отказался за мной последовать. Сказал, что приключений в его жизни и так было предостаточно, а теперь он хочет встретить счастливую старость…

– Может, он прав?

– Возможно. Однако сейчас, когда Арконцца уподобилась муравейнику, на который вылили ушат кипятка, он, возможно, изменил свое мнение. Если он согласен – мы собираемся и покидаем этот город навсегда.

– То есть как – покидаем?! А Веслана?

– Полагаешь, она жива? Мне тоже кажется, что она могла выжить. Только как ее искать в этом бардаке?

– Я все же попытаюсь… Но для начала мне нужно сходить еще кое-куда.

– Куда же?

– В Академию. Хочу узнать, как там дела. Не знаю, удастся ли мне закончить ее из-за вот этого всего…

В кабинете профессора Чикконды ничего на первый взгляд не изменилось. Только присмотревшись, Ганил заметил, что на столе стоит клетка с голубем.

– Рад, что с тобой все в порядке, – обратился к юноше Чикконда. – Сегодня днем ко мне как раз пришло послание… – Открыв клетку, он вынул оттуда голубя, ласково погладил его по голове, затем снял с него сверток из бумаги и посадил птицу обратно.

Сверток оказался конвертом, запечатанным сургучом. Сердце Ганила забилось сильнее: он узнал личную печать Альбертина. На конверте убористым почерком было написано: «Ганилу в собственные руки». Сломав печать, юноша прочитал письмо:

«Мой милый друг, все хуже, чем я ожидал. Мне нужно встретиться с тобой завтра вечером, считая с момента получения. Место встречи – северный склон горы Бернольдо. Пройдя двести шагов по тропе, что ведет на гору, ты увидишь кривую осину. Жди меня там. Надеюсь, наша встреча не станет последней – хотя я не стал бы далеко загадывать.

Если я не смогу прийти завтра – значит, я уже никогда не смогу. Не жди меня. Отыщи Энцо и постарайся удержать его от опасных шагов.

Письмо было написано задолго до начала мятежа – значит, либо проблемы у Альбертина начались еще до этого, либо… Впрочем, зачем гадать – скоро Ганил все узнает!..

…Заслышав шаги, Ганил встал. С горы спускался человек; судя по свежим пулевым отметинам на кирасе полудоспеха, он успел побывать в переделке.

– Альбертин!.. Я так рад, что вы живы…

– Спасибо. – Инквизитор улыбнулся. – Предвидя твои вопросы – я знаю, что произошло в городе. Я знал, что это произойдет, еще до того, как другие почуяли неладное…

– Почему ты никому не сказал?!

– Разве я не направил тебе письмо? Что до остальных – они бы мне все равно не поверили.

– Что же случилось?

– Ничего особенного, просто одна клика взяла верх над другой. Тайные дела: удар кинжала в ночи, яд в бокале с вином… Они возымели явные последствия: где-то появился безумный пророк, призывающий к убийствам во имя Господа; где-то Инквизиция обвинила группу своих служителей в том, что они, под предлогом искоренения ереси, сами предались ей. Боюсь, в скором времени я сам окажусь на одной доске с Энцо…

– А что если… – Ганил аж запнулся от волнения, – если вам присоединиться к нему? Он ищет тайны; вы тоже их ищете…

– Нет. Прости, мой друг, но Энцо не тот человек, с которым я согласился бы делить дорогу. Тебе известно, куда он направляется теперь?

– Если честно, он не говорит ничего конкретного…

– Ты умеешь обращаться с голубями? – Альбертин снял с пояса деревянный ящик и приоткрыл крышку. Оттуда выглянула головка птицы. – Раздобудь для нее клетку, корми ее пшеном, в общем, ухаживай за ней, как подобает. Как только узнаешь что-то конкретное – выпусти ее вместе с письмом для меня. Но имей в виду – письмо может попасть не в те руки…

…Солнце уже почти скрылось за горами. Лес погрузился в сумрак. На сердце у Ганила стояла тяжесть: он чуял, что беседует со своим наставником и защитником в последний раз.

– Куда ты собираешься теперь? – спросил Альбертин. – В Академию?

– Да.

– Не стоит. Принц Монте обещал выделить воинов для защиты Академии Кошкоглазых; однако, насколько мне известно, он не собирается выполнять свое обещание.

– Почему?..

– Явные последствия, мой друг, явные последствия… Повстанцы хорошо вооружены; вряд ли они нашли оружие и амуницию в городском арсенале. Наличие такого сильного врага заставило былых противников объединиться. Я не сомневаюсь – именно это и было целью тех, кто стоит за Эвролой.

– А Академия? Кому она помешала?

– Слишком многим она мозолит глаза… Многие считают ее рассадником ереси и вредномыслия. Представители инквизиции покровительствовали ей; в обмен Академия поставляла им образованных служителей, видящих куда дальше полуграмотных семинаристов, предпочитающих решать все проблемы с помощью тисков-костоломов и раскаленного железа. Увы, как я уже говорил – явные последствия тайных дел… Время ее сочтено; да и мое, боюсь, тоже. Но ты должен остаться. Стань тенью Энцо, пройди с ним до края мира, где спит мертвым сном город Древних, и там…

– Что там?..

– Не знаю. Быть может, откроются новые истины, что перевернут мир с ног на голову – или с головы на ноги. Быть может, старые истины обернутся прахом, ничего не оставив взамен. А может, ничего не произойдет. Кто знает… Прощай. Я и так изрядно задержался.

По-отчески поцеловав юношу в макушку, Альбертин двинулся прочь, в гору, и вскоре исчез в сумерках. Ветер шелестел в листве, где-то ночная птица издавала жалобное «у-уу… у-уу…»

Вдруг Ганил услышал еще один звук – странный и тревожный. Со стороны города послышалось громкое «б-бух!», потом еще и еще… Страшная догадка осенила юношу.

«Канонада!.. Но кто это стреляет – наши, или… Ах, пресвятой Голеан, да кто здесь, в конце-то концов, "наши"?!» Застыв посреди наступающей ночи, Ганил слушал, как где-то в городской черте грохочут пушки.

Неожиданно к прочим звукам присоединился еще один – совсем близкий; Ганил даже не сразу понял, где находится его источник. Звук, похожий на шелест и потрескивание, шел из кармана его куртки. Засунув туда руку, юноша наткнулся на деревянный футляр.

Хрустальный шар, артефакт Древних! Ганил уже и забыл о нем… Вытащив футляр, он развернул кожу…

Шар светился так ярко, что Ганил увидел даже находящиеся в десяти шагах от него кусты и деревья; при этом он издавал те самые шорох и потрескивание, которые так привлекли внимание юноши. Когда Ганил всмотрелся в его сияющую глубь, он увидел, что прямо на него смотрит человеческое лицо.

Это был не Энцо. Это был незнакомый Ганилу мужчина тридцати-тридцати пяти лет, с светло-синими глазами и светлыми волосами.

– Вы… Скальдик?..

– Да, я Скальдик, – донеслось из шара, – а ты, как я понял, тот самый студент из Кошкоглазых? Энцо говорил мне про тебя…

– А где Энцо?

Скальдика в шаре сменил Энцо.

– Я здесь! – сказал он. – Где мы можем встретиться?..

«Пугач» затрещал один раз, другой – и затих. Однако этого хватило, чтобы Ганил смог подняться на ноги и достать наконец кинжал. Удар – и голова гуля, которого не смог парализовать «пугач» Бамары, покатилась вниз, рассыпаясь белым прахом.

Окружившие Энцо гули повисли на шесте, вынудив того бросить это оружие. Вместо шеста авантюрист-исследователь достал шпагу.

– Сюда! – крикнул он Ганилу и Бамаре, отбивающимся от гулей.

– Надо уходить! Вряд ли Скальдик был здесь… – Ганил хотел добавить «…а если и был, то мы вряд ли сможем ему помочь», но предпочел промолчать.

– Поздно! Мы отрезаны! Придется пробиваться!..

Гули окружили путешественников. Чтобы добраться до входа, Энцо и спутникам пришлось бы продираться сквозь толпу полуживых.

– Прикройте меня! – Энцо снял со спины аркбаллисту. – Бамара, где твоя котомка? Там должны быть запасные батарейки…

– Котомк нет… – промолвил Бамара тяжело дыша.

– Когда его атаковали гули, он был вынужден ее сбросить… – пояснил Ганил.

– Проклятье! Видно, нам и в самом деле придется уходить! – Энцо встал на колено, готовясь поджечь фитиль заряженной в аркбаллисту гранаты.

Но выстрелить он не успел. В амфитеатр ворвался Скальдик.

– Ва-а-а-а-а! – взревел он, бросаясь в бой. Меч в его руках разил полуживых направо и налево. Сейчас же гули кинулись к новому противнику, норовя в него вцепиться, но норт, казалось, совершенно не замечал ни ран, ни текущей крови. Ударами ног он повергал не-мертвых наземь и растаптывал их.

«Вот она – ярость берсерка!» – подумал Ганил. Он вспомнил истории о безумных воинах Севера, в своей ярости больше похожих на бешеных зверей, нежели на существ человеческой природы. В бой они шли без доспехов, с открытой грудью. Сражаясь, они рычали по-волчьи, кусали края своих щитов, рубили направо и налево, не разбирая своих и чужих. Для них было только два состояния: сражаться на пике ярости и мощи, не обращая внимания на раны, даже смертельные – или умереть.

Даже гули словно бы испугались безумной ярости берсерка-норта. Вереща и издавая щелчки, они разбегались прочь, скрываясь в невидимых лазах.

Скальдик разжал пальцы, и его меч с глухим звоном упал на пол. Он где-то потерял налобную лампу; его одежда была изодрана и пропиталась кровью – явно не вражеской, учитывая, что у здешних врагов крови как таковой вообще не было.

– Зачем ты убежал?! – бросился к нему Энцо. – Ты едва не погубил…

– Я… не мог… – Голос Скальдика был глух, точно у смертельно уставшего человека. – Этот… зов… сильнее…

– Какой еще зов? Немедленно идем с нами; мы все и так слишком задержались здесь!

Скальдик не ответил. Сев на «скамью» амфитеатра, он весь как-то обник и закрыл глаза. Энцо шагнул к норту и уже было протянул руку, чтобы взять его за плечо, как вдруг быстро подался назад.

Резким движением Скальдик поднял голову. Открыв глаза, он посмотрел вокруг…

«О боже… – подумал Ганил в ужасе. – Что с ним случилось?!» Ибо глаза Скальдика сделались белыми, словно вместо глазных яблок у него были алебастровые шарики. Дергаясь, как марионетка в руках пьяного кукловода, норт встал и издал жуткий хрип; во рту его шевелилось нечто блестящее – явно не язык. Ганил не поверил своим глазам: челюсть Скальдика двинулась вниз, за пределы, установленные человеческими мускулами и связками; в коже его щек появились разрывы, сквозь которые было видно зубы.

– Берегитесь! – крикнул Энцо, держа аркбаллисту. – Это больше не Скальдик! Его взломали!

То, что совсем недавно было нортом Скальдиком, теперь претерпевало чудовищные трансформации. Челюсть почти отвалилась; из горла вылезло металлическое щупальце, похожее на позвоночный столб змеи, увенчанное металлическим набалдашником с прорезями в длину, из которых вылезали тонкие членистые щупики. Что-то двигалось под его кожей и мускулами; кое-где кожа порвалась, и из ран был виден прорастающий сквозь человеческую плоть металл.

Грохнул взрыв. Ганила сбило с ног; приподнявшись, он увидел приближающихся к нему Энцо и Бамару.

– Вставай! – Энцо протянул юноше руку. – Бежим, пока оно не опомнилось!..

Исследователи бегом покинули зал. Уже у входа Ганли решился оглянуться. То, что он увидел, было омерзительно. Тело Скальдика, почти разорванное взрывом, продолжало корчиться, выбрасывая из себя щупальца из металла и плоти. Содрогнувшись от ужаса и отвращения, Ганил присоединился к покидающим это место товарищам.

В полости ничего не изменилось – по крайней мере, так им казалось. По-прежнему мерцали пузыри, по-прежнему жужжала, щелкала, верещала чужая полужизнь. Впрочем, кое-что было теперь иначе – путешественникам приходилось двигаться на ощупь, рискуя при неверном шаге сорваться в пропасть. Они уже миновали последнее пристанище свиты Шарандала, когда стены пещеры сотряс мощный удар.

– Ложитесь! – вскричал Энцо. – Похоже, что мы разбудили здешних демонов!..

Снова все затряслось от нового удара, сверху полетели камни и какие-то обломки. Неожиданно вспыхнул свет, идущий откуда-то сверху. Подняв голову, Ганил увидел, что в стене полости выше того места, где была трещина, зияем пролом.

В проломе стояло чудовище из металла и измененной плоти, ростом превосходящее человека в два, а то и в три раза.

Чудовище, которое еще недавно было нортом Скальдиком.

Обезображенная голова норта все еще венчала эту кошмарную конструкцию. Нижняя челюсть отсутствовала; всю правую щеку, вплоть до виска, покрыл ожог, лоснящийся сукровицей и гноем. Из правой глазницы лезли металлические усики, цепляющиеся за плоть. Голова сидела на металлическом штыре, опутанном шевелящимися проводами, словно пырей повиликой. С плеч монстра свисали на гибких металлических стеблях два цилиндрических светильника; их лучи били вниз, обшаривая пещеру. Когда один из лучей достиг Ганила, тому показалось, что все вокруг исчезло, и остался один слепяще-белый круг наверху – настолько этот свет был ярок.

– Бегите! – услышал юноша крик Энцо. – Бегите немедля!

Вскочив, Ганил побежал – настолько быстро, насколько мог. Рядом бежали Энцо и Бамара. За их спинами под грохот разрывов выросло облако быма и огня – чудовище обстреливало их снарядами из пушки, в которую превратилась его правая рука. Издав жалобный треск, «побег» резко просел вниз; Ганил и Энцо едва не упали вниз, в пропасть. Бамаре повезло меньше: оступившись, он слетел с «побега» и лишь в самый последний момент уцепился за ребристую «кору», дергая ногами над бездной.

– Держись! – Юноша кинулся к Бамаре и вцепился в его рубаху. – Держись, я помогу…

– Ганил, не трать время! Беги!

– Что?! – не поверил своим ушам Ганил. – Ты предлагаешь мне бросить…

– Ты его не спасешь! Арифметика – двое из трех или ни одного!

– Нет! Если ты такой трус, беги сам! А я его не оставлю!

– Дурак! Мальчишка!..

Финал фразы Энцо потонул в треске. «Побег» просел еще сильнее, так что Ганил едва не выпустил Бамару. Подняв взгляд, юноша увидел, что чудовище прыгнуло вниз и теперь стояло в нескольких шагах от него, вцепившись в «кору» металлическими когтями на ногах, больше похожих на птичьи лапы.

Тело чудовища выглядело как слепленные, казалось бы, без всякой системы шарниры, тяжи, трубки, проволоки, тут и там облепленные пузырящейся плотью, пронизанной сетью кровеносных сосудов, напоминающей рисунки раковых опухолей из анатомического атласа профессора Глендейла. Все это шевелилось, двигалось, издавая жужжание, скрежет и чавканье. Пригнувшись, чудовище занесло правую руку с блестящими металлическими когтями над Ганилом и Бамарой; один коготь тут же отделился и на суставчатом гибком щупальце направился к нарушителям покоя древних крипт полужизни. «Конец…» – мелькнуло в голове у юноши.

В самый последний момент коготь изменил траекторию, подобно кобре прыгнув в сторону. Одновременно с этим грянул взрыв, почти оглушивший Ганила. Юноша смутно помнил, как Энцо тащил за шиворот его и Бамару, а за их спиной тщетно пытающийся удержаться монстр издал звук, похожий на крик, полный самого что ни на есть человеческого отчаяния…

В кострище потрескивали угли. Им вторили «пугачи» Энцо, расставленные так, чтобы закрыть всю территорию лагеря. Лицо Мардуфа было освещено, с одной стороны, теплым светом догорающего костра, а с другой – голубовато-белесым мерцанием искр, прыгающих по кольцам.

– Зря они туда полезли, зря… – приговаривал Мардуф. – Есть пути, которыми не решаются ходить даже…

– Выберутся они, – упрямым тоном ответила Веслана. – С ними Скальдик; Скальдика сам черт не возьмет!

– Думаешь? – Мардуф устремил взгляд в небо, где уже загорались первые звезды. – Как бы то ни было, если они до утра не вернутся – мы отправляемся в дорогу к Сараифу.

– Мы возвращаемся?

– Да, ничего не поделаешь… Может, и в самом деле, здесь положен предел пути человеческому? Я и мои спутники – мы дважды достигали этих мест; в первый раз мы покинули эти места с потерями, и во второй раз, кажется…

– Э-эй! – раздалось из полумрака. – У вас все в порядке? Гули никого не съели?

К лагерю приближалось трое людей – Энцо с Ганилом и Бамарой. Веслане сразу бросилось в глаза то, что Скальдика с ними не было.

– Энцо! – Вскочив, девушка побежала навстречу авантюристу-исследователю. – Что с ними, ранены?

– Их немного оглушило взрывом… Думаю, завтра им уже будет лучше.

– А Скальдик? С ним что? Он жив?.. – Голос девушки задрожал.

– Скальдик… Как бы тебе сказать?

– Он погиб? – Веслана явно надеялась на отрицательный ответ, вопреки всему. Однако Энцо не стал щадить ее надежды.

– Погиб? Сказать по правде, можешь считать его мертвым – не ошибешься.

– Он погиб… – Отойдя в сторонку, Веслана села на песок, обхватив колени руками. – Ска-а-льдиик… – Она тихо всхлипнула.

– Ребята… – Энцо нагнулся над опустившимися на песок Бамарой и Ганилом. – Как вы себя чувствуете, не тошнит? Голова не болит?

– Мой голов… мала-мала… – Бамара потер лоб.

– Ничего, к утру должно пройти. Завтра утром мы отправляемся.

– В Сараиф? – обернулся Мардуф.

– Нет, дальше, к нашей цели. К Метрополису.

Со стороны входа раздалось заунывное пение. Оставленный на посту Скальдик напевал нортскую балладу на каком-то диалекте, которого, скорее всего, и сам почти не знал.

– Я сейчас! – Ганил метнулся к выходу. – Скальдик, как ты, с тобой все нормально?

– Да, все нормально! – крикнул в ответ Скальдик, прервав пение. – Я для того и пою, чтобы вы были уверены, что со мной все в порядке. А вот если я буду молчать…

– Понял, спасибо!

– Не за что! И да, поспешите, пока горючая смесь не догорела.

– Маста, маста! – Из узкого прохода меж плитами вылез Бамара – Моя находить что-то, маста пусть глядеть!

Протиснувшись следом за Бамарой, Ганил оказался в образованном сдвинутыми с мест плитами облицовки закутке. Двое путешественников размещались здесь свободно, и еще оставалось место.

– Вот! – В руках у Бамары был бронзовый шлем, точь-в-точь такой, какие носили воины из видения Ганила. В здешнем сухом воздухе бронза лишь слегка подернулась патиной.

Но Ганил глядел не на шлем. Позади Бамары, в дальнем углу юноша заметил куда более жуткие находки. Куски доспехов, разрезанных на части (причем края разрезов как будто оплавлены – Ганил вспомнил, что разрез в стене, так поразивший Энцо, выглядел так же); кости и черепа… Должно быть, то была свита Шарандала, последовавшая за своим повелителем и оказавшаяся заживо похороненной в этом склепе, рядом с древней полужизнью.

– Что вы там нашли? – В закуток заглянул Энцо.

– Тут… останки…

– Ну да, конечно… – вздохнул Энцо, пробравшись внутрь и бросив взгляд на жуткие находки. – Скорее всего, единственным способом хоть как-то оттянуть голодную смерть для них стал каннибализм. Именно это он и имел в виду, когда говорил о превращении в ракшасов…

– Ракшасов?..

– Да, ракшасами называют низших демонов, что одержимы страстями. Но также ракшасы – это синекожие дикари-людоеды, потомки ракшасов-демонов и смертных людей. Легенды утверждают, что они до сих пор обитают в глубине Хидалинамской земли, в тамошних джунглях. А кроме того, ракшасом называли одичавшего человека, потерявшего былой облик и опустившегося до полуживотного состояния.

– Маста! – снова вскричал Бамара. – Там… там…

Очередным открытием Бамары было прорезанное в стене отверстие, достаточно широкое, чтобы туда можно было заглянуть сразу двум.

По ту сторону царила темнота, впрочем, отнюдь не полная. Светились зеленоватым сиянием наросты на невидимых во тьме «побегах»; можно было расслышать механическое жужжание и хруст, будто кто-то шел по битому стеклу. Энцо достал ракету-вертушку, поджег фитиль и швырнул ее в отверстие. Раздалось шипение, и ракета, вращаясь и раскидывая искры, взлетела вверх.

– Бааа! – изумленно воскликнул Бамара.

В свете вертящейся ракеты путешественники увидели ряды стеклянных цилиндров, стоящие среди «леса» из все тех же «побегов». Ближайшие к ним цилиндры оказались разбиты, но те, что подальше, выглядели целыми. И они были отнюдь не пусты…

– Скелеты!.. – прошептал Ганил. – Человеческие скелеты…

– Ну, не такие уж они и человеческие… – Голос Энцо, рассматривавшего через зрительную трубу заключенные в стекло останки, был невозмутим. – Взгляни сам…

Взяв у Энцо трубу и взглянув на останки через нее, Ганил понял, что имел в виду исследователь-авантюрист. Скелеты, заключенные в выглядящих целыми сосудах, носили отчетливые следы мутаций. Двухголовые, многорукие и многоногие, или наоборот, лишенные ног и таза, напоминающие мифических мерфольков или нагов… Вертящаяся в воздухе ракета не желала стоять на месте; тени прыгали туда-сюда, и все это создавало ощущение, что мертвые уродцы ожили и дергаются в своих стеклянных узилищах.

– Так вот она, «стеклянная мать»… – Энцо сложил трубу и сунул ее за пазуху. – О чем-то похожем сообщали сновидцы; однако я никак не ожидал, что увижу это своими глазами! Во всяком случае, это многое объясняет, в том числе и то, откуда здесь так много гулей…

– Думаешь…

– Когда-то Древние выращивали людей в подобных установках. Возможно, они использовали их как рабов или скот; или же пытались вывести высшую расу сверхлюдей – на эту мысль наводят мутации… Эта «стеклянная мать» давно уже не работает; но возможно, где-то в глубине есть и другие «матери», и они продолжают создавать будущих гулей. Эксперимент, начатый тысячи лет назад, продолжается – но цель его давно уже утеряна…

Они снова стояли перед нацарапанной на плите надписью.

– «Не ищи высочайших истин, – читал Энцо, – ибо они не для тебя, смертный. Человек есть тля пред величием асуров; но есть предел, куда и асуры страшатся ступить, и лишь боги чувствуют себя там свободно. Однако и боги падают ниц пред Великим Нечто… Не ищи истин, ибо найдешь только смерть и безумие. Поверни прочь, странник, ибо…»

– Что – ибо?!

– Дальше нечитаемо… – выдохнул Энцо. Казалось, даже он в глубине души радовался, что не смог прочесть всю надпись – то, что удалось прочитать, радости не внушало. Замер, словно в ожидании чего-то тревожного, Бамара, замер Ганил – что-то вокруг них изменилось, и это однозначно было не к добру.

И вдруг юноша понял, что именно изменилось. Песня Скальдика больше не звучала в катакомбах.

Еще когда Ганил только услышал, как Скальдик поет свои северные песни, он начал подозревать, что певческое настроение овладело нортом не просто так. И хотя Скальдик уверил его, что все в порядке – юноша сильно подозревал: не в порядке все, совсем нет! Он помнил, как гостинщик из Сараифа советовал петь, чтобы джинны не похитили разум. Неужели норт услышал их голос?..

– Энцо! Надо срочно спешить! По-моему, со Скальдиком беда…

Ганил оказался прав. Когда Энцо вскарабкался на «побег», перед ним предстал воткнутый в «кору» шест с гильзой, начиненной горящей смесью – яркость пламени уже заметно убавилась. Скальдика нигде не было видно.

– Скаль-диии-ик! – вскричал Энцо, сложив ладони рупором. – Ска-аль-диик! Отзовись, если меня слышишь!

Ответом исследователю-авантюристу были только пощелкивания и жужжание – однообразные шумы полужизни.

– Вперед! – Энцо выдернул шест. – Может, он ушел недалеко! Может, мы еще сможем его спасти!

Подняв шест над головой, он быстрым шагом двинулся вперед и вверх по побегу. Ганил и Бамара шли за ним. Смесь в гильзе уже почти догорела; ее свет едва позволял увидеть то, что находилось в десяти шагах.

Сделав поворот над пропастью, «побег» врос в стену, деформировав ее так, что в ней образовалась широкая трещина. Дальше были возможны два пути: с риском для жизни пройти по узкому уступу, образованному вошедшим в стену «побегом», либо пролезть через трещину, в темноту. Секунду поколебавшись, Энцо сначала просунул в трещину шест, затем заглянул внутрь.

– Все в порядке, опасности не видно! – крикнул он. – Лезьте за мной!

Следом за Энцо в трещину пролез Бамара. Ганил лез последним; прежде чем присоединиться к товарищам, он окинул взглядом полость, теперь снова погрузившуюся во мрак. По-прежнему жужжала загадочная машина, светящиеся пузыри мерцали, точно звезды или светляки в майскую ночь. В царстве полужизни продолжалась неведомая деятельность, не предназначенная для людских глаз…

Путешественники оказались в темном помещении неопределенных размеров. Горючая смесь в гильзе почти догорела.

– Будьте начеку, – предупредил Энцо. – Держите пугачи наготове.

Где-то впереди слабо мерцал квадрат света. Выход?.. До него могло быть и десять шагов, и целая миля. Путешественники застыли неподвижно, ловя каждый звук, в надежде услышать потерявшегося Скальдика. Однако все, что они услышали, было их напряженное дыхание да потрескивание остывающей гильзы, которую горение смеси раскалило докрасна.

– Скаль-диик! Скаль-диик! – крикнул Энцо.

– Маста Ска-али-диик! Твоя, отзови-итьсь!

Никакого ответа…

– Придется пойти на крайние меры… – Энцо взял в руку какой-то предмет. – Не знаю, сработает ли, но…

Ганил зажмурился от неожиданности – в руке у исследователя-авантюриста что-то вспыхнуло.

– Легендарный огненный меч ваджра! – произнес Энцо с удовлетворенной усмешкой. – Так вот он каков!..

Юноша открыл глаза – Энцо держал тот самый предмет, который в видении Ганила превращался в огненный меч. Из бронзовых лотосов вырывались струйки огня; впрочем, струйки эти быстро погасли.

– Маста-а!.. – восхищенно протянул Бамара. – Твоя… твоя быть…

– Ну, я всего лишь попробовал… Чтобы управляться с ваджрой так же хорошо, как и Шарандал, нужно, наверное, упражняться с детства, либо родиться наполовину асуром… а лучше и то, и другое! Уже во времена Шарандала никто, кроме него, не мог свободно управляться с ваджрой…

– Но тогда… как тебе удалось?.. И где ты его нашел?

– Нашел я его там, среди остатков доспехов и оружия. Мне были известны кое-какие ритуалы, что практикуются на Востоке; вот я и решил попробовать… Не ожидал, что это так эффектно сработает. Конечно, мне далеко до Шарандала и прочих хозяев ваджры… Одно могу сказать: Скальдика здесь нет. Либо он ушел дальше, либо…

– Либо что?

– Нам надо идти вперед. В конце концов, Скальдик не такой человек, чтобы так просто взять и пропасть… если только его не взломали!..

– Ну-ка, поподробнее…

Темнота, стоящая за преграждавшей тоннель стеной, вовсе не была полной. В ней угадывались очертания просторной пещеры, полной непонятных сооружений. Вспыхивали и гасли какие-то зеленоватые огоньки, что-то урчало, жужжало, щелкало… Царство древней полужизни было отнюдь не мертвым.

– Тебе повезло, Ганил, – промолвил Энцо, глядя в темноту. – Похоже, это была охранная система, которая намеревалась тебя просто обезвредить, а не взломать.

– Взломать? Как это?

– Очень просто. Как взламывали многих, кто дерзал пытаться раскрыть тайны Древних. Один раз это произошло на моих глазах. Это было ужасно…

– Но неужели кто-то уже добирался до сооружений Древних?.. Я имею в виду – тех, которые…

– Еще как добирались… Конечно, все это было раньше; ныне большая часть сравнительно работоспособных артефактов Древних либо утеряна, либо захвачена Инквизицией – что, в общем-то, одно и то же. К слову, в этих катакомбах мы вовсе не первые – я почти уверен, что человек, которого ты увидел в своем видении, был царем Сернандиаба Шарандалом.

– Шарандалом? Не тем ли, про которого есть легенда, что его мать была…

– Да, чем-то вроде суккуба. История трагической любви Маянали и Раджраямы стала сюжетом для многих сказаний и поэм. Но нас интересует не это… Шарандал прославился как отважный воин; легенды приписывают ему сверхчеловеческие способности – в частности, он был одним из немногих, кто умел управляться с ваджрой, огненным мечом, доставшимся, по преданию, от богов…

– То есть от Древних?

– Возможно. Но Шарандал, кроме того, был еще и одним из участников Союза Десяти, полулегендарной организации, собирающей наследие Древних. Понимаешь, вскоре после падения власти Древних на Востоке образовалось множество враждующих царств. При этом в их распоряжении были артефакты, что достались им от Древних, в том числе оружие – или то, что можно было использовать как оружие. Последствия тех войн были ужасны – целые царства превращались в пустыни, населенные призраками и чудовищами, усеянные смертельными ловушками. В конце концов царь Астоки, чьи мудрость и добродетели вошли в легенду, добился того, чтобы правители уцелевших царств – одиннадцать человек, включая и Астоки – отказались от войн и договорились о вечном мире. Так возник Союз Десяти…

– Десяти? Но как же так, если их было одиннадцать?

– Считается, что Астоки – не участник Союза; он есть сам Союз, воплощение воли участников. Легенда говорит, что именно в этом он нашел свое бессмертие. Впрочем, может быть, это намек на то, что Астоки – лицо легендарное, в реальности не существовавшее? Кто знает?.. Ну вот, Шарандал в свое время тоже примкнул к Союзу Десяти. К тому времени Союз уже не так уж и отличался от нашей Инквизиции – ибо занимался в основном захватом наследия Древних и его уничтожением или сокрытием. Легенда говорит, что Шарандал стал буквально одержим Древними, настолько, что даже забросил государственные дела. Сернандиабом управляли временщики, фавориты фаворитов, в то время как законный правитель десятилетиями скитался по чужим землям, от островов Техон до Ладдии. Некогда процветавшее царство почти вымерло от голода, болезней и бесчинств управителей; очередного временщика – изверга, одержимого пытками – свергли и казнили; потом повстанцы передрались между собой и скоро добились того, что свергнутый ими изверг стал восприниматься чуть ли не как благодетель – да, пытал и убивал, но зато при нем был порядок! Потом Сернандиаб неоднократно захватывали, перезахватывали, освобождали и снова захватывали… Шарандала к тому времени помнили только как виновника всех бед. До сих пор в тех краях люди вместо приветствия говорят друг другу «храни вас от Шарандала». Они верят, что Шарандал до сих пор скитается где-то на чужбине, как проклятый всеми вечный изгой… Но похоже, теперь мы знаем, как в действительности закончилось его странствие.

– Погиб и превратился в гуля…

– Скорее всего. Так проходит слава земная!.. – Энцо достал из-за пазухи керамическую гильзу и с силой ударил ей об стену.

Яркий свет словно ударил кулаком по глазам Ганила. Когда юноша немного привык к новому освещению, он не удержался от изумленного возгласа.

Путешественники стояли на балконе, полукругом примыкающем к стене огромной полости грушевидной формы. В самом низу зияла чернотой выглядящая бездонной расселина. Выше вдоль стен ярусами располагались еше балконы; проросшие сквозь стены полости аспидно-черные «побеги» сдвинули их с положенных мест. Ребристая поверхность «побегов» напомнила Ганилу образования, что торчали из-под кожи у гулей. Тут и там на «побегах» были видны россыпи пузыреобразных наростов, излучающих мертвенно-зеленоватый свет.

И все это царство вовсе не выглядело неподвижно замершим. На одном из балконов, двигался, издавая жужжание, какой-то непонятный механизм; Ганил мог разобрать качающиеся рычаги и нечто похожее на вращающиеся колеса. На других балконах тоже было заметно какое-то движение; приглядевшись, юноша понял, что это.

Гули ходили по балконам, точно совершая некое ритуальное действие. Одни гули выглядели почти человекоподобными (по крайней мере, так казалось издали), другие в той или иной степени потеряли сходство с человеком – некоторые даже перемещались на четвереньках, подобно животным. Дойдя до препятствия, гуль не останавливался сразу, а делал несколько шагов на месте и только после этого поворачивал.

Вдоль оси полости висел огромный, сильно вытянутый вдоль вертикальной оси черный ромбоэдр, отливающий металлическим блеском. Казалось, что он висит безо всякой опоры, ни на что не опираясь.

– Предлагаю обвязаться веревками, – произнес Энцо, держа горящую гильзу над головой. – Так будет гораздо безопаснее.

Последовав совету исследователя-авантюриста, группа двинулась по выбранному им пути – вдоль одного из «побегов», достаточно широкого, чтобы на нем могли разминуться двое. Гильзу с огненной смесью Энцо прикрепил на верхушку раскладного посоха с заостренным концом.

«Боже… – с какой-то болезненной печалью думал Ганил, карабкаясь следом за спутниками по ребристому «побегу». – Как далеко мы зашли… Доведется ли нам вернуться?..» Энцо вел группу вперед, и юноше пришла в голову мысль, что их предводитель в эти моменты напоминает святого Голеана с фресок, озаряющего светом Истины дорогу заблудшему человечеству.

«Путеводная звезда средь мира тьмы и лжи… – рассуждал про себя Ганил. – Вот только есть ли ложь, равно как и правда, за нашими пределами? Может быть, мы сами делаем ложь ложью? А может быть, правы те, кто утверждает, будто за нашими пределами вообще ничего нет, равно как и нас самих – и все наше существование не более чем сон, который никому не снится, ибо некому?..

Люди бродили во тьме, ища истину, что покажет им, как жить. Пришел Голеан – и истина воссияла над миром; но в действительности Голеан не открыл истину. Он всего лишь назначил ее – и поколения следовали ей. И никто даже не задумывался: что, если однажды истина станет иной?..»

– Глядите, маста! – воскликнул Бамара, указывая куда-то в сторону. – Человека вся из металл! Металл-человека!

И в самом деле, на одном из балконов появилось нечто похожее на человека, облаченного в рыцарский доспех. Ганил замер; он вспомнил, что именно с такой тварью сражался Шарандал в его видении. «Рыцарь» тем временем повернулся к бредущим напротив него гулям и поднял руку, заканчивающуюся пистолетообразной насадкой. Раздалось громкое «чив-чив-чив», и гулей буквально разорвало в пыль; лишь один сообразил перепрыгнуть через балконное ограждение. Издавая пронзительное верещание, несчастный полумертвец пролетел мимо замерших путешественников и скрылся в темноте расселины.

Расправившись с гулями, «рыцарь» некоторое время стоял, смотря вниз; Ганилу казалось, что стальное человекоподобное чудовище смотрит прямо на путешественников. «Не смотри на нас… – шептал про себя юноша. – Не смотри, не смотри; клянусь, мы уйдем и забудем дорогу сюда, и детям своим закажем…»

Постояв на месте (совсем как человек), «рыцарь» повернулся и пошел в сторону, скрывшись за висящим в воздухе ромбоэдром. Какое-то время были слышны его шаги – удары металлических подошв об пол.

– Друзья! – Энцо заглянул в пространство между «побегом» и стеной. – По-моему, это интересно…

Оказалось, что «побег» скрывал проход в стене. Видимо, когда-то проход этот выходил на балкон, от которого теперь остался лишь фрагмент. Обвязавшись веревкой, Энцо спустился немного вниз.

– Все в порядке! – крикнул он. – Никаких признаков гулей здесь я не вижу!

После короткого совещания было решено, что Скальдик останется на «побеге», чтобы в случае опасности поднять тревогу и помочь товарищам выбраться. Остальные – Бамара и Ганил – спустились следом за Энцо.

– Взгляните! – Энцо поднял с пола то, что его так привлекло. – Это же…

В его руках был прозрачный камушек. В первое мгновение Ганил не заметил ничего особенного, но когда авантюрист слегка повернул свою находку – та засверкала искрами.

– Алмаз!.. – прошептал Ганил. Он вспомнил свое видение – мужчина в чалме, украшенной алмазом.

– Да, и, если я не ошибаюсь, один из самых дорогих. Впрочем, меня деньги давно уже не интересуют; если бы они меня интересовали – я бы давно разбогател… или погиб, причем второе более вероятно! Что с этой стекляшкой делать – может, выкинуть? – Энцо взмахнул рукой, словно собираясь выбросить драгоценный камень.

– Не надо! – Ганил схватил Энцо за руку. – Мы вернемся и продадим этот алмаз, на вырученные деньги снарядим экспедицию, и тогда уж точно найдем этот проклятый Метрополис! Мы перероем всю Великую пустыню…

– Мой юный друг, – Энцо положил руку на плечо юноше. – Этот камень никогда не продавался – ибо даже богатейшие среди царей оказывались слишком бедны для этого. Его только дарили, крали или отбирали силой… Знаешь что? Возьми его пока себе на хранение, а там мы придумаем, что сделать с этой побрякушкой…

…Черная Игла маячит на горизонте. Группа путников едет по пустыне на верблюдах.

«…Не повезло… Ах, как не повезло… Не мне, нет… Мы-то сумеем добраться до Сараифа; воды и пищи у нас достаточно, особенно, если расходовать экономно. Но те, кто послал сюда…»

…Тенистый дворик утопает в зелени. По посыпаной белой галькой дорожке идут двое. Лиц не разобрать, голоса вроде незнакомы (или знакомы? трудно понять). Однако один из них одет в сутану, а на шее у него висит символ: голеановский крест и меч.

Знак Инквизиции.

– …Там, в пустыне, – говорит тот, что в сутане, – тайны, оставленные Древними, ждут своего часа… Многие пытались дойти до врат Метрополиса…

– Я постараюсь дойти. – отвечает его собеседник.

– Это будет непросто, предупреждаю. Пустыня, жара, хищники… гули… И главное…

– …Дойдем…

– …Путь опасен…

– …Меня не остановить…

– …Инквизиция… наши чересчур фанатичные собратья… Тайный Союз Десяти… Бандиты из шайки Абарсана…

– …И все же я готов пройти этот путь…

…Пустыня. Раскаленный воздух курится над барханами. Черная Игла уже скрылась из виду.

«…те, кто послал меня сюда – они не получат того, что им надо. Ничего. Они повторят попытку – главное, чтобы…»

– …Похоже, я воспринимал не сами слова, которые есть всего лишь звуки, а идеи, что в них заключены, – рассказывал Скальдик. – И мысли я тоже мог «слышать» подобным образом. «Они повторят попытку – главное, чтобы…»; и дальше еще что-то… что-то, связанное с остановкой, прекращением движения. Может быть, «главное, чтобы удалось их остановить», или «чтобы они остановились», вот что-то похожее…

– Но почему ты считаешь, что это был сон Мардуфа?

– Потому что из всех из нас только он один уже бывал здесь, у Черной Иглы.

– Может, в этом что-то и есть… – задумчиво произнес Ганил. – Вот только не все…

– Кто-то идет!

Со стороны коридора послышались шаги и хруст стекла.

– Моя идет! – В полумраке можно было разглядеть очертания человеческой фигуры, движущейся к Ганилу и Скальдику. – Твоя-твоя не бояться; маста сделать как надо!

– Бамара! – обрадованно вскричал Ганил, пролезая в проход. – Как Энцо, с ним все в порядке?

– Маста порядка, аха-аха! – В свете налобной лампы южанин выглядел довольно жутковато; казалось, его глаза и зубы висят в воздухе сами по себе. – Наша идти, впереди стена! Маста стучать, говорить: за стена этот пуст есть! Ара-каба-лиз-да ба-ба! – Бамара показал руками, как взорвалась пущеная из аркбаллисты бомба.

Потолок был покрыт рядами трубок из похожего на матовое стекло материала; некоторые из них светились неприятно мигающим светом – именно этот свет так напугал Бамару. Ганил оглянулся на Скальдика; при освещении от светильников-трубок лицо норта выглядело так, словно он уже начал разлагаться. Стена была покрыта странным орнаментом из квадратных плиток разного размера и высоты. Большая часть трубок оказалась разбита, их осколки хрустели под ногами.

Энцо стоял, прислонившись к стене, держа в руках «пугач». Аркбаллиста, уже перезаряженная, стояла рядом.

– Все в порядке? – Он повернулся к спутникам. – Взгляните, это интересно, по-моему…

Только тут Ганил увидел, что у ног Энцо лежит гуль – причем гуль весьма необычный. Ребристые наросты покрывали его деформированное тело полностью. Талия была узкой, точно у ахатенбургских модниц; фактически, живот превратился в членистый стебель, соединяющий грудь и тазовый отдел. На плечах образовались торчащие вверх выросты, напоминающие верхушки сложенных за спиной крыльев. Лицо совершенно исчезло, превратившись в покрытую причудливым рельефом безглазую и безротую маску; лишь приглядевшись, Ганил заметил узкую щель там, где должны быть глаза.

– Он… – пробормотал Ганил, – он какой-то другой!..

– Да, выглядит своеобразно. Но меня больше заинтересовало вот это… – Энцо взял руку гуля и осторожно отогнул один из пальцев. – Видите?

– Кольцо!..

На длинном узловатом пальце гуля действительно было кольцо – явно не работы Древних. Оно накрепко вросло в тело – просто так не снимешь.

Тем временем Скальдик, держа «пугач» наготове, заглянул в дыру, проделанную в преградившей коридор стене.

– Там что-то… – произнес он, – что-то движется!

– Осторожнее, – предупредил Энцо, – туда лучше не лезть в одиночку. Пока займемся этим вот… Ганил, кажется, ты хотел заглянуть к гулю в голову?

– Неужели это возможно?..

– Да, с помощью аппарата, созданного исследователями наследия Древних. Не буду рассказывать вам, как он работает – потому что сам не знаю; по правде говоря, его создатели тоже этого не знали. Они создавали его методом проб и ошибок… Если я вам буду рассказывать всю историю его создания, нам придется застрять здесь надолго; да и вряд ли вы захотите иметь хоть какое-то дело с Древними после того, как услышите все это. Просто примите то,что он работает. Бамара, дай мне тот ящичек!..

– Да, маста. – Бамара подал Энцо деревянный ящик. Тот открыл крышку – Ганил заметил внутри какие-то пластины, похожие на цветное стекло, облепленные проволокой и чем-то похожим на бусины – и извлек оттуда две пары проволок, обвитых шелком и покрытых сверху гуттаперчей; одна пара заканчивалась пластинами из позолоченной меди, вторая – оправленными в деревянные ручки иглами. Взяв в руки пластины, Энцо приложил их к голове и зафиксировал кожаным ремешком, затем взял иглы и принялся осматривать голову гуля. Выбрав нужное место, он решительным движением вогнал иглы в череп и поморщился, как от чего-то неприятного.

– Маста помочь не нужна? – с участливым видом обратился к нему Бамара.

– Нет, нет… – отмахнулся Энцо, – пожалуйста, не мешай… Хм. Это. Интересно… Ганил…

– Что?!.

– Ты готов?.. Тогда подойди ближе… – Энцо снял со своей головы ремешок с пластинами и надел его на голову Ганилу. – Если почувствуешь что-то неприятное, не стесняйся, говори.

Откуда-то послышался неприятный свистяще-визжащий звук. Казалось, он воспринимался не слухом, а шел изнутри, из основания мозга.

– ̤С…свистит… громко…

– Сейчас отрегулирую… – Энцо что-то повернул в ящике; свист стал заметно тише. – Так лучше?

Ганил кивнул. Он по-прежнему чувствовал себя «в себе»; однако перед его глазами вставали видения чужого взгляда, как бы накладывающиеся на окружающее. Чтобы разглядеть их, юноша закрыл глаза.

…Невероятных размеров башни, превосходящие даже Черную Иглу, чьи основания лежали в непредставимой бездне глубин, а вершины терялись в бездне высот. Их покрывал узор из светящихся точек, собирающихся в группы, в концентрические круги, выстраивающихся в линии; казалось, башни опутывает фосфоресцирующая паутина. Каким-то образом Ганил догадывался: каждая из этих светящихся точек на самом деле огромное здание размером с целый город.

…Меж башенками, сияющими красным и фиолетовым цветом, проходила целая сеть пандусов, по которым шагали люди – точнее, похожие на людей… существа?.. машины?.. Они выглядели словно ожившие металлические статуи – прекрасные в своем изяществе, но бесполые, с андрогинным телосложением. Их лица-маски, с идеально выверенными чертами, были неподвижны и от этого ужасны. Двигаясь как один человек, орды металлических «статуй» маршировали из ниоткуда в никуда.

…Сюрреалистические джунгли, где деревья – из стекла, а вместо живительных соков в них течет кровь. На этих деревьях зреют кошмарные плоды: человеческие руки, ноги, глаза, трепещущие и сокращающиеся сердца… Одни растут так, присоединенные к прозрачным трубкам; другие заключены в стеклянные шарообразные сосуды, наполненные жидкостью. В цилиндрическом чане, опутанном трубками и проводами, словно лианами, плавает мозг, похожий на человеческий – вот только мозг этот слишком велик для того, чтобы влезть в череп нормального человека.

…По коридору, освещая путь светом факелов, идет большая группа людей. Тот, что впереди – смуглый, усатый мужчина в украшенной брошью с алмазом чалме, какую носят владыки царств Востока, и роскошного вида доспехах с вычурными наплечниками. С ним – воины в шлемах с личинами и несущие факелы темнокожие рабы.

Внезапно один из рабов издал тревожный вскрик. Впереди – странное существо, похожее на человека в доспехах. Но это не человек и не гуль. К его руке прикреплено странное оружие, похожее на пистолет с тонким стволом. На конце ствола вспыхнул огонек; тут же раб, сопровождавший человека в чалме, упал, истекая кровью. Человек в чалме схватил висящее на поясе оружие: рукоять, как у двухклинкового восточного меча, но вместо клинков медные четырехлепестковые лотосы. Из сердцевин медных лотосов вырвались огненные струи, образуя подобие огненного меча.

С непостижимой для обычного человека скоростью мужчина в чалме подскочил к противнику. Сверкнуло огненное лезвие, разрубая врага пополам; дождем брызнули искры. Огненные клинки погасли; человек в чалме стоял над побежденной тварью, сжимая в руке неактивное оружие.

…Ввысь уходит громада Черной Иглы. Солнце стоит в зените. По песку ковыляет человек. Его руки и лицо в ссадинах, рваная рубаха испачкана кровью, правая нога потемнела и распухла – похоже, это гангрена.

«Проклятый… – шептал пересохшими губами обреченный. – Проклятый шакал… Мардуф… Да сожрет твою душу шайтан…»

Взойдя на бархан, он видит на горизонте черные силуэты верблюдов с седоками. Они далеко, слишком далеко…

– А-а-а-а-а-а!! – заорал обреченный, падая на колени. – А-а-а! А-а-а-а!!! – В отчаянии он бил кулаками по раскаленному песку.

…Странный неприятный шорох. Пустыню и умирающего скрыли помехи. Затем помехи с громким «чкомм!» исчезли; Ганила окружило со всех сторон темно-синее пространство.

– Энцо? – испуганно произнес юноша, пытаясь оглянуться. – Скальдик, Бамара?

– У-ва-а-а! – Из синевы материализовался огромный утыканный зубами рот, надвигающийся на Ганила…

«Штука» представляла из себя установленную на треноге систему из двух вращающихся в разных плоскостях колец. Когда кольца вращались, по ним с легким потрескиванием бегали искры, а вокруг распространялся специфический запах, словно после грозы.

– Мы собираемся спуститься вниз, в катакомбы, что лежат под Черной Иглой, – объявил Энцо. – Я знаю, что это опасно, но…

– Это не просто опасно, – вмешался Мардуф. – Это смертельно опасно; вы оттуда живыми не вернетесь!

– Да, риск есть. Но разве тот факт, что мы отправились в это путешествие, не значит, что мы готовы рискнуть? И кстати… – Нагнувшись, Энцо открыл один из лежащих у его ног ящиков и извлек оттуда странный предмет. – Что вы на это скажете?

Предмет был сделан из дерева и керамических вставок и имел форму длинной коробки с прикрепленной снизу рукояткой. Путешественники во все глаза смотрели на него.

– Что, гулей пугать? – произнесла Веслана.

– Можно сказать и так. – Направив торец коробки в сторону от людей, Энцо нажал установленный на рукоятке бронзовый рычажок. Раздался треск; на торце на мгновение вспыхнула искра. – Будь рядом с нами гуль, это парализовало бы его, как минимум, на час-полтора.

– Магия! – воскликнул Бамара. – Мудрый люди говорить, магия есть опасно!

– Ну, это нельзя назвать полноценной магией… – Энцо положил «пугач для гулей» обратно в коробку. – Этот снаряд создал один талантливый исследователь, мой, если можно так выразиться, учитель. Не буду вдаваться в детали его устройства, скажу только два слова: «электрический флюид»… Ах, как бы я хотел, чтобы он был сейчас здесь, с нами!

– А этот ваш… учитель… – подал голос Ганил, – что с ним стало? Его схватила Инквизиция?

– Хуже. – Энцо передернул плечами, словно вспомнив о чем-то ужасном. – Но не будем тревожить своих призраков. Там, в катакомбах Черной Иглы, призраков и без нас хватает…

В катакомбы отправилась группа из четырех человек. Веслана и Мардуф остались в лагере; Энцо объяснил это тем, что «кто-то должен будет вернуться, если с нами произойдет неприятность». Энцо и Бамара шли впереди; Ганил и Скальдик следовали за ними. С собой Бамара взял моток прочной бечевы, чтобы отмечать путь в глубину; кроме того, Скальдик рисовал мелом стрелки на стенах, чтобы найти обратную дорогу, даже если бечева окажется оборвана.

Если бы не эти предосторожности, они бы с легкостью заблудились в переходах нижних этажей Черной Иглы. Казалось, в здешней архитектуре нет ни малейшей закономерности, словно ее придумывал сумасшедший. Впрочем, нет – сумасшедшие как раз логичны, даже слишком. Архитектор же, что придумывал Черную Иглу, руководствовался чем угодно, но только не логикой. Комнаты-ячеи лепились одна на другую без всякой системы, как попало. Одни были достаточно просторны, чтобы свет масляных светильников, взятых путешественниками, не мог достичь потолка; в других приходилось передвигаться, согнувшись в три погибели.

Присутствие гулей уже не просто чувствовалось – оно становилось невыносимым. Из темноты доносились слишком хорошо знакомые Ганилу верещания и щелкающие звуки. Временами из тьмы показывались белесые изуродованные тела, чтобы тут же скрыться; пару раз они выскакивали навстречу путешественникам, и тут же замирали неподвижно – «пугачи» действовали безотказно. Путешественники пробирались по узким коридорам, спускались по лесенкам – все ниже и ниже.

– Взгляните! – Энцо провел пальцем по краю дырки, проделанной в стене одной из комнат. – Разрез выглядит свежим! Кто-то побывал здесь совсем недавно…

– Гуль? – Подойдя поближе, Скальдик тоже принялся рассматривать край дырки.

– Если только… Видишь, материал стены оплавлен? Не хотел бы я оказаться один на один с гулем, который может прожигать стены насквозь.

– Там… – Бамара указал рукой в темноту. – Свет…

И действительно, там мерцал странный, ни на что не похожий свет. Ганилу вспомнились жуткие истории о колдовских огнях, что горят на болотах, заманивая неосторожных путников в трясину. Но что же могло мерцать здесь?

– Хм! Думаю, стоит слазить туда и проверить… – Энцо взял в руки аркбаллисту – оружие, похожее на арбалет, но стреляющее не стрелами, а гранатами, начиненными взрывчатой субстанцией, по мощности превосходящей черный порох. Во время событий в Арконцце Ганилу уже довелось увидеть это оружие в деле. Похоже, Энцо решил не рисковать и взять с собой самое серьезное, что он мог позволить.

– Так! – С аркбаллистой наперевес Энцо протиснулся в дырку. – Я и Бамара пойдем на разведку. Ганил и Скальдик – вы остаетесь здесь на страже. В случае, если с нами что-то случится…

– Если с вами что-то случится, – ответил Скальдик, – мы всегда придем к вам на помощь. Слово норта!

– Похвально… – Энцо слегка улыбнулся. – Но сейчас дай слово норта, что ты НЕ придешь к нам на помощь.

– То есть как?.. – Скальдик выглядел озадаченным. – Ты просишь, чтобы я бросил тебя…

– Да. – Голос авантюриста был тверд. – В случае чего, мы справимся сами. Если же не справимся – вы тем более пропадете, а спасти все равно никого не сможете. Оставайтесь здесь, что бы ни случилось; если же станет слишком опасно – уходите, не рискуйте понапрасну. Бамара, идем. И не забудь про бечеву.

Свет налобных ламп Энцо и Бамары скрылся в темноте катакомб. Скальдик и Ганил остались одни. Юноша не мог отделаться от чувства нереальности окружающего. Может быть, потому, что катакомбы оказались совершенно непохожими на то, что он ожидал?

– Скальдик, – произнес он, желая развеять тягостное молчание, – послушай…

– Чего?

– Понимаешь, я давно хотел тебя спросить…

– О чем же?

Это показалось Ганилу – или в голосе Скальдика появились напряженные ноты?..

– Скажи… Только пойми меня правильно – я вовсе… Скажи, зачем ты солгал?..

– О чем? – Голос Скальдика был по-прежнему спокоен, однако сомнений уже не оставалось – он все понял.

– О том, что твои близкие были убиты Инквизицией. Я знаю, что все было не так…

– Допустим. И что это меняет?

Сейчас уже не нужно было иметь развитое чутье, чтобы понять: спокойствие Скальдика – это спокойствие готовой взорваться горы. Лицо норта словно бы закаменело, точно скала – скала, под которой бурлит пылающая магма.

– Прости… – Ганил опустил взор. – Я… не хотел…

– Нет, ничего, – вздохнул Скальдик. – Рано или поздно об этом все равно бы узнал кто-то из вас. Если уже не узнал… Да, когда мой дядя узнал, что его сын предал веру отцов и дедов, он пришел в ярость, превратившись в берсерка. Он убил мою мать, сестер, братьев… многих убил, прежде чем сын, сам серьезно раненый, остановил его ударом своего меча. Так он навлек на себя двойное проклятье…

– Да смилуется Господь над твоим дядей…

– При чем тут мой дядя? Он как раз поступил как надо; это его сын замарал себя – сначала предательством веры отцов, а затем отцеубийством! Лучше бы я его даже не вспоминал…

– Твой дядя впал в безумие берсерка, а Хрисаф…

– Не называй его по имени! Он недостоин этого – как и те безродные бродяги, что, нацепив кресты, бродят по просторам Нортского королевства, грабят и убивают! Он сам поставил себя на одну доску с ними…

– Но твой дядя тоже совершил отцеубийство!

– Это другое!.. Ты хотя бы понимаешь, что значит стать берсерком? Рабы Голеана считают берсеркизм проклятием, но в действительности это дар. Берсерк сражается, не зная ни страха, ни боли – ибо его ведет сам Ярл Воронов. И если берсерк убивает кого-то из своих – значит, так и надо. Теперь они на пути в Вархалланг, где текут небесные реки… вода в них сладка, словно мед; кто ее изопьет – откроет в себе дар скальда… Раны, даже смертельные, исцеляются той водой, а боль угасает… А Хрисаф будет вечно гнить в голеанском аду… Не, вовсе не за то, что отрекся и убил отца, нет. Его главное и единственное преступление перед Господом и Голеаном – в том, что он существовал, а следовательно, был нечист. Для них чист только тот, кого никогда не существовало! И когда я умру – душа моя тоже станет пищей для бесов, обреченная на вечную муку…

В свете налобной лампы глаза Скальдика подозрительно блестели. Ганил впервые видел, как суровый норт плакал. Оказывается, и у него были раны в душе, которым никогда не суждено зажить. Юноше стало невыносимо стыдно, он опустил голову, надеясь, что норт не видит выражения его лица.

– Прости… – Скальдик вздохнул. – Просто я подумал, что если кто и может меня понять, так это ты. У нас, на самом деле, немало общего. Ты ведь тоже лишился родных по милости Святой Церкви?..

Ганил опустил голову еще ниже.

– И надо мной тоже издевались монахи-педерасты. Один из них попытался меня изнасиловать; за меня вступился какой-то послушник – не запомнил его имени – и тогда монах размозжил ему череп кадилом. В убийстве обвинили меня; разумеется, мои показания ничего не значили, ибо я был язычником, а значит – лживым от природы. «Когда язычник не лжет? – Когда его язык лежит отдельно от тела!» Меня бросили в монастырскую тюрьму, в каменный мешок, куда не попадал ни один лучик света. В полной темноте я копал подкоп. Не знаю, сколько я провел там; во всяком случае, достаточно, чтобы моим глазам причинял боль даже тот скудный свет, что проникает в сточные катакомбы. Да, я выбрался из тюрьмы – но во что она меня превратила? В полугуля, вынужденного питаться крысами и мертвыми бродягами, такими же, как я. Понемногу я приучился не бояться света; потом примкнул к группе малолетних бандитов… Наверное, в итоге я стал бы одним из уличных головорезов… может быть даже, не из последних… Если бы мне на пути не попался Энцо…

Лицо Ганила горело, точно ошпаренное. Боже, этот норт хоть понимает, что творит?! Веслана всего-навсего коснулась его незаживающей раны; а этот северянин залез туда своими ручищами, ковыряет струпья, и думает, видимо, что ничего особого тут нет! А с другой стороны, разве сам Ганил не совершил подобное? Разве не напомнил о том, о чем Скальдик желал бы забыть?

А что, если?.. Страшная, обжигающая, точно молния, мысль прогремела в голове Ганила. Скальдик сидит, откровенничает и не ждет подвоха; один удар кинжала – и он замолкнет навеки. Можно смотать бечеву, стереть отметки и сказать оставшимся наверху, что Энцо и спутников загрызли гули. А можно соврать, что Скальдик оказался агентом Инквизиции, и пришлось его прикончить…

Рука Ганила легла на рукоять кинжала. Один удар – и все будет кончено.

Он прокричал это – и замолк, подавленный мыслями о бескрайней пустыне. Зачем он пришел сюда, в город, где могут жить одни гули? Зачем они пришли в эту пустыню? Зачем вообще люди рождаются в этом безжалостном мире? Кто ответит? Господь? Святой Голеан? Аггел Люцедор Павший? Или то, что спит в скрытом за песками городе сверхлюдей?

Кажется, никто не знает ответа. И, в конце концов, он, Ганил, не за этим сюда пришел.

Он должен найти могилу Весланы.

Если тело девушки все еще там – значит, настоящая Веслана убита, а карина стала спутником Энцо вместо нее. Вот только как это сказать самому Энцо? «Веслана не настоящая; настоящую я убил, а ее облик приняла карина», так, что ли? Ай, не важно… Сначала еще надо вернуться обратно; а как он будет возвращаться? Неважно, неважно…

И что он будет делать, если на него нападут гули?

Рука Ганила потянулась к кинжалу… вернее, к тому месту, где он обычно носил оружие. Кинжала не было; должно быть, юноша оставил его… ах, не важно, не важно! Важно, что он теперь оказался без оружия, в покинутом городе, где ему могут попасться не-живыые упыри… Скверно… хотя…

Ганил достал из-за пояса палку, обмотанную просмоленной тканью. Хоть что-то стоящее… Тем более, что солнце уже почти скрылось, и город погрузился во тьму. Ходить в темноте по городу, где бродят гули, в любой момент рискуя наткнуться на одного из них – довольно неблагоразумно.

«А с другой стороны, – думал Ганил, высекая кресалом искры, – когда я последний раз поступал благоразумно?»

Когда пламя расползлось по смоленой ткани, к Ганилу как будто вернулось спокойствие. Подняв факел над головой, юноша направился по тому самому маршруту, что оказался выжжен в его памяти, наверное, на всю жизнь. Солнце к тому времени уже зашло, и покинутый город оказался во власти теней.

– Айя-айя-ай-яй-я! – закричал Ганил; ему показалось, что он вновь слышит шепот. Крик его разнесся среди руин; услышав звуки эха, юноша испуганно замолк. Что тишина, сквозь которую слышался нечеловеческий голос; что собственный крик, искаженный и превратившийся в подобие хохота – все пугало одинаково.

Вот, наконец, и тот самый дом, что стал мавзолеем для Весланы… или не стал? Сейчас Ганил узнает это!

Но хочет ли он узнать правду?.. Действительно…

Спокойно. Не стоит впадать в панику. Альбертин говорил: «Не берись сразу за все встающие пред тобой задачи; выбери те, что ты можешь решить прямо сейчас, и занимайся ими. Те же, что тебе явно не по силам – лучше забудь; возможно, со временем ты сможешь к ним вернуться».

Так, какие задачи стояли перед ним? Вернуться в безымянный город? Выполнено. Найти дом, где была похоронена Веслана? Выполнено. Разобраться, что с ним было на самом деле, а чего не было? Нет, и вряд ли будет выполнено – по крайней мере сейчас. Лучше забыть об этом…

Так… Спуститься в подвал и посмотреть, действительно ли Веслана там, где он ее оставил. Надо выполнять.

Гулей в подвале не оказалось. Ганил без труда нашел то место, где находилась могила Весланы… И замер, увидев, что плита наполовину засыпана песком. «Я не справлюсь…» – подумал он, присев на корточки и поковыряв ладонью в песке.

Можно возвращаться? Он уже увидел достаточно, чтобы сделать выводы. Раньше плита лежала в стороне, открывая тайник. Теперь она закрывает тайник – кто ее сюда положил, и зачем? С другой стороны, если уж сомневаться в реальности собственных воспоминаний, так до конца. Что, если она всегда так лежала? Что, если тайника здесь нет? Что, если…

Ай, к черту! Опустившись на четвереньки, Ганил принялся разгребать песок. Зачерпнул горсть и отбросил, зачерпнул – отбросил… Медленно, медленно. А ведь ему еще нужно возвратиться к своим засветло, пока его не хватились.

Или не нужно? Святой Голеан, что творится с памятью?

Стиснув челюсти (на зубах хрустнул песок), Ганил схватил факел и погасил его. Нужно поберечь источник света до возвращения, тем более, что на свет могут пожаловать незванные гости. Собственно, они могут пожаловать и так, но, по крайней мере, есть надежда, что они не заметят неподвижно замершего юношу.

Ориентируясь наощупь, Ганил сгребал песок и отшвыривал в сторону. При этом он не забывал прислушиваться: нет ли поблизости посторонних звуков? Один раз он услышал со стороны входа негромкие шаги и характерное урчание; стараясь не шуметь, осторожно оглянулся и увидел горящие в темноте глаза гуля.

Гуль спустился в подвал, постоял немного (Ганил в тот момент не сомневался, что упырь раздумывает, как бы ему эффективнее растерзать добычу), потом повернулся и пошел прочь – видно, ничего достойного внимания не заметил. Юноша еще какое-то время лежал неподвижно, оцепенев от ужаса; наконец, убедившись, что подозрительных звуков нет, он возобновил работу.

Наконец плита была расчищена; при свете вновь зажженого факела Ганил осмотрел ее. И понял, что теперь перед ним новая задача: с помощью того, что под рукой, поднять эту тяжеленную плиту. Будь у него кинжал, он смог бы ее подцепить… Если только… Не особенно надеясь на успех, юноша залез рукой в карман и спустя несколько секунд издал торжествующий возглас.

Это был подарок Альбертина – небольшой ножичек с выдвижными лезвиями, работы гельвезийских мастеров. Не самое удачное средство, но другого под рукой нет. После нескольких неудачных попыток, исцарапав пальцы и сломав одно из лезвий, Ганил наконец смог поднять плиту и просунуть под нее руку. Наконец засыпанный песком тайник был перед ним; юноша уже протянул руку, однако остановился на полпути. Ему пришла в голову мысль: что, если Веслана превратилась в гуля? Что, если сейчас она выскочит из-под песка и бросится на него? Рука, дрожа, осторожно, точно боясь разбудить кого-то, приблизилась к поверхности песка, разрыла его, проникая все глубже…

Ничего. Ровным счетом ничего, кроме песка. Ганилу захотелось смеяться.

– Значит, а-ха-ха… все-таки ложные… ха-ха… вос-по-минания-а!.. Ахаха… – Взяв в руки факел, Ганил обернулся, намереваясь покинуть это место – теперь уже навсегда…

Гуль стоял прямо за его спиной. Юноша ничего не успел сделать, кроме как закричать в последний свой миг – когтистые пальцы вцепились ему в горло, разрывая плоть. Струями брызнула кровь – его кровь! Полная острейших зубов пасть надвинулась, готовясь откусить Ганилу лицо…

– Не-е-е!.. А-а… ахх…

– Не-ет!.. – Юноша катался по циновке, силясь вырваться из объятий кошмарного сна.

– Ганил… Ганил, успокойся… Это сон, просто кошмарный сон!..

– Нет, нет… – Ганил наконец пришел в себя. – Энцо… Что это?..

– Как я и сказал – кошмарный сон… А вот почему он мучает тебя уже вторые сутки подряд – возможно, ты знаешь об этом больше меня.

С того дня, как экспедиция покинула безымянный город, прошло уже двое суток. Ганил проделал этот путь верхом на верблюде, пытаясь заснуть; однако всякий раз, как сон его одолевал, он видел один и тот же кошмар. Начиналось все до однообразия одинаково – юноша возвращался в покинутый город, чтобы найти могилу Весланы. Иногда ему это удавалось, иногда нет. Финал мог отличаться в деталях, но суть его была так же неизменна, как и начало сна – Ганила терзал гуль, и юноша просыпался в холодном поту, тяжело дыша.

Но не меньше, чем сам сон, его пугала одна деталь. Гуль, что терзал Ганила во сне, был, так сказать, женского пола, а к его черепу пристали остатки волос, заплетенных в косички. Неужели этим гулем была Веслана? Все это явно что-то означало – Ганил готов был поклясться в этом. Но что? Что, черт возьми?! Или, может быть, это всего лишь порождение его воспаленного рассудка?..

Ганил привстал на циновке. Сквозь ткань палатки пробивались лучи утреннего солнца.

– Мы… пришли?

– Да, пришли.

– Это Метрополис?

– Нет, до него еще далеко. Это Черная Игла, здание, построенное Древними.

Вблизи Черная Игла походила на бескрайнюю стену из обсидиана и черного базальта. Лишь приглядевшись, можно было заметить, что «стена» на самом деле имеет форму цилиндра, уходящего ввысь на головокружительную высоту. Черная Игла была выше колокольни святой Гернессы, выше нортских соборов, выше даже пилонов царя Ашшуртепа, выстроенных, согласно легенде, при помощи джиннов. Говорят, Голеан потребовал от Ашшуртепа отказа от своих нечестивых замыслов, но обуянный гордыней царь отказался подчиниться святому; тогда Господь устами Голеана проклял царя и его царство. И в самом деле, Ашшуртеп вскоре после окончания строительства умер, не оставив потомства; царство его погрязло в междоусобных войнах, что растянулись на тысячелетия – пока царь царей Шахиншер не захватил те земли и не уничтожил всех, кто еще там оставался, окончательно положив конец междоусобицам. А пилоны все еще стоят там, словно напоминание о пределе, положенном для людей Господом. Ибо человек нечестив и грешен в природе своей, и потому не след ему стремиться ввысь, в небеса…

Но даже пилоны Ашшуртепа были ничтожно малы по сравнению с Черной Иглой. Ее шпиль своей высотой превосходил все, что было создано руками людей.

– Какой же высоты эта… это… – прошептала Веслана, пытаясь разглядеть верхушку Черной Иглы.

– Где-то около трехсот петрик*, – ответил ей Энцо.

Стена Черной Иглы не была сплошной; в ней имелись проломы, открывавшие вид на ячейки внутренних помещений. С высотой проломы становились все более обширными, пока где-то ближе к вершине внешняя стена не сходила на нет. Оставался только внутренний каркас башни, торчащий над верхушкой, точно обглоданный скелет; впрочем, чтобы это разглядеть, нужно было иметь воистину орлиное зрение. Ганил рассматривал Черную Иглу при помощи зрительной трубы – прибора с оптическими линзами. Он был так поглощен этим занятием, что не заметил, как Энцо подошел к нему сзади.

– А ведь это всего лишь обломок… – произнес путешественник, вглядываясь в слепящую синь.

– …Шеренкунджаста была известна своими познаниями не меньше, чем красотой, – говорил сказитель, – и так получилось, что к ней посватался грозный царь Аурегджан. – При этом имени пальцы сказителя пробежали по одному из барабанов, издав дробный стук, видимо, символизирующий нечто ужасное. – Принцесса была в ужасе, ибо Аурегджан слыл человеком жестокого нрава; говорили, что после того, как он собственнолично убедится, что его очередная жена есть жемчужина еще не сверленная, он своими руками предает ее смерти…

– А это как – «жемчужина еще не сверленная»? – тихонько спросила Веслана, стоящая за спиной у Ганила.

– Ну понимаешь… это… долго объяснять, я тебе потом скажу. А лучше спроси у Энцо, он должен знать…

– Принцесса Шеренкунджаста не могла отказать великому царю, – продолжал сказитель, – ибо это означало бы войну. Она согласилась стать его очередной женой; но про себя замыслила нечто… – Струнные аккорды сделались тихими-тихими; пальцы сказителя слегка водили по поверхности барабанов, издавая шелестящий звук. – И вот, когда Аурегджан оказался со своей женой наедине, она молвила ему следующее:

«О великий царь, полмира трепещет от твоего взгляда; но даже великие могут ошибаться и потом тяжко расплачиваться за свои ошибки, как то произошло с царевичем Раджраямой!»

«С царевичем Раджраямой? – поднял бровь великий царь. – Что же с ним случилось?»

«О, великий царь не слышал о несчастном царевиче Раджраяме?! – Принцесса всплеснула руками. – Пусть же он сядет здесь, рядом со мной, и выслушает сию историю…

Это произошло на острове Сернандиаб, еще до того, как царь царей Шахиншер принес в те края слово пророка Голеана. В те далекие времена на острове правил молодой царевич Раджраяма. Случилось однажды так, что царевицу пришло время жениться; на Сернандиаб съехались красивейшие и знатнейшие девы, желающие завоевать сердце царевича. Однако не только люди пришли на этот праздник – из джунглей во дворец пробралась карина…»

Струны затрепетали под пальцами сказителя, издавая зловещее тремоло.

– Карина… – с придыханием произнес рассказчик. – Нерожденная, чей истинный лик не знает никто, а если кто-то и видел, то уже ничего не расскажет. Сия Нерожденная нападает на людей, поглощая их души и тела, после чего принимает облик своей жертвы. Живя среди людей, она сеет беды и горести, дабы сии сорные семена, попав в души людские, проросли и приумножились, напитав Нерожденную своим ядовитым соком. И вот такое существо проникло в тот день во дворец блистательного царевича!..

Среди приехавших на Сернандиаб девушек была одна, по имени Маянали. Она была влюблена в прекрасного царевича, однако не верила, что сумеет завоевать его любовь. В то время как прочие невесты пили вино, болтали и играли друг с другом, она сторонилась их общества. И однажды, когда она была в саду, карина напала на нее, во едино мгновение поглотив ее тело и душу. Девушка перестала существовать, даже не успев вскрикнуть! А Нерожденная, приняв обличье съеденной девушки, направилась во дворец…

Невесты царевича продолжали развлекаться. На Маянали они даже не смотрели, ибо боялись осквернить свой взор взглядом на недостойную. В какой-то момент две из них, разговаривающие о чем-то, стали друг друга обвинять, затем перешли к оскорблениям и угрозам, затем сцепились в драке… Другие невесты кинулись разнимать драчуний, но вскоре и сами втянулись в это. В ход пошли ножи и шпильки для волос; пролилась кровь… Карина была довольна; ведь ей почти ничего не пришлось делать – только слегка подтолкнуть. Дух нездорового соперничества, что царил средь невест, дал богатый урожай злобы, ненависти и – как итог – смертной муки.

"Что происходит в моем дворце?! – воскликнул царевич. – Почему невесты калечат и убивают друг друга? Стража, утихомирьте их!"

Стражники ворвались в царские покои и принялись разнимать дерущихся девушек. Но карина наслала на них морок – и вот они уже видели себя на поле боя, окруженными врагами. Засверкали сабли, кровь ручьем хлынула на ковры, мешаясь с благовониями и вином из опрокинутых чаш. Хаос воцарился во дворце; впавшие в безумие стражники насиловали и убивали невест, расправлялись с прислугой и даже друг друга не щадили!.. В конце концов, придя в себя, они увидели, что вокруг нет врагов, а есть только изрубленные тела несчастных дев…

Раджраяму тем временем карина увела в сад. Но когда они остались наедине – Нерожденная почувствовала, что не может поглотить царевича. Карина не могла понять, что ей мешает – и в то же время прекрасно это понимала, но не как Нерожденная, а как та, чью душу она поглотила. Собственная душа карины была примитивна, словно пустота; но эта пустота обладала удивительной способностью копировать поглощенные ею души. Карина могла воспроизвести до тонкостей внешний вид и поведение очередной поглощенной жертвы – но в этой способности к подражанию таилась ловушка. Жертва и поглотивший ее убийца в какой-то момент могли поменяться местами – и тогда душа карины исчезала, а душа поглощенная и воспроизведенная становилась главной и единственной…

И лже-Маянали оказалась на пути к этой ловушке!.. Та часть ее, что пока принадлежала Нерожденной, не осознавала этого; та же часть, что притворялась поглощенной девой, не просто понимала – она желала попасть в эту ловушку!

И пока прислуга убирала мертвые тела и оттирала кровь – царевич и притворившаяся девушкой карина предавались в саду страсти.

Так Маянали-карина стала царевной Сернандиаба. Очень скоро она прослыла красивейшей из девушек острова; поэты изощрялись в красноречии, чтобы описать ее красоту. Молодой царевич любил ее без памяти; вскоре у них родился сын, названный Шарандалом. И все же она оставалась Нерожденной и по-прежнему нуждалась в страданиях и несчастьях рожденных. Но при этом ей все меньше хотелось приносить несчастья царевичу и его близким – человеческая природа брала верх над природой Нерожденной! Она так искусно подражала человеку, что, кажется, сама начала превращаться в человека.

Тем не менее… – Струны инструмента издали протяжную вибрацию. – Да, во дворце стало происходить нечто… Придворные, слуги пропадали без вести; некоторых потом находили растерзанными. Мудрецы были единодушны – то было дело рук Нерожденного. Но как найти его? И тогда Раджраяма пригласил во дворец легендарного мудреца с Крайнего Востока Фун-дзы.

Фун-дзы предположил, что Нерожденный скрывается где-то во дворце. Чтобы выявить нерожденного, мудрец начертал на полу в одном из дворцовых коридоров магический сигил, в центр которого положил амулет с начертанными заклинаниями – на его родине такими заклинаниями сдерживают одержимых. По замыслу Фун-дзы, одержимый Нерожденным, попав в сигил, не сможет оттуда выйти. Мудрец закрыл сигил ковром, а сам спрятался в нише и стал следить за проходящими. И царь, и все придворные проходили как ни в чем ни бывало; мудрец уже подумывал прекратить наблюдение – но тут в коридоре появилась Маянали с маленьким Шарандалом. Как ни в чем ни бывало царевна вступила на скрытый под ковром амулет – и остановилась, а младенец на ее руках проснулся и зарыдал. Мать покачала ребенка, успокаивая его, погладила по головке и, сойдя с амулета, пошла далее.

Фун-дзы немедленно направился к молодому царю.

"О средоточие мира! – произнес он, опустившись на колени пред троном. – Похоже, я нашел Нерожденного; но боюсь, мои слова переполнят сердце солнцеподобного владыки скорбью!.."

"Не бойся, говори! Я прийму любую правду, какой бы она не оказалась!"

"Твой сын, о опора порядка, стал для него сосудом. Конечно, мне ведомы способы изгнать Нерожденного; вот только я не уверен, что ребенок перенесет сии испытания…"

"Что же ты хочешь предложить мне?"

"Я всего лишь сообщаю о своих наблюдениях тому, чей разум сияет, подобно жемчужине. Пусть мудрейший из правителей сам решает, что ему делать."

"А что, если мы подождем, пока мой сын повзрослеет достаточно, чтобы перенести ритуал изгнания? Разумеется, мы разместим его под надежнной охраной; снабдим покои защитными амулетами, чтобы Нерожденный не смог никому причинить вреда."

"О лучезарный, твое решение мудро! Однако у меня есть еще кое-какие подозрения…"

"Что же ты подозреваешь? Не бойся, говори!"

"Рано, еще рано говорить об этом… Сначала я должен проверить все; и для этого мне кое-что понадобится…"

Руки сказителя заплясали по струнам, рождая быструю дребезжащую мелодию.

– Все было сделано так, – говорил сказитель, – как решил Раджраяма. Шарандала поместили в отдельных покоях, под наблюдением храбрейших воинов; ухаживали за ним кормилицы, которых Фун-дзы снабдил оберегами. Стены покоев были разрисованы сигилами и увешаны оберегами. Маянали со слезами на глазах просила, чтобы ей дозволили повидаться с сыном – но Раджраяма был непреклонен.

Тем временем Фун-дзы, получив искомое – две свежие бараньи туши и несколько кусков ягнячьего пергамента – приступил к своему собственному плану. По его приказу туши были разделаны определенным образом, части туш завернуты в пергамент и соединены веревками так, чтобы получилось подобие человеческого тела. На это «тело» Фун-дзы надел собственные халат и шапку, расместил его в собственной постели и окружил со всех сторон амулетами и заклятиями. У двери он начертил сигил, куда более мощный, чем ранее; однако амулет в его центр не положил. Сам же спрятался в соседней абсолютно пустой комнатке, взяв с собой один-единственный амулет.

Наступила ночь; Фун-дзы чутко прислушивался к звукам, доносящимся из-за стены. И наконец, он услышал нечеловеческие шаги и зловещее рычание, и понял, что Нерожденный вошел в его покои. Выскочив из комнаты, служившей ему прибежищем, он положил амулет в центр сигила и пригвоздил его ритуальным кинжалом – теперь Нерожденный не мог покинуть комнату!

Вскоре по дворцу разнеслась весть – мудрец Фун-дзы сумел запечатать Нерожденного! Дворцовая стража во главе с Его Величеством пришла посмотреть на побежденное чудовище. Но каково же было удивление Раджраямы, когда он узрел вместо чудовища перемазанную в крови собственную жену!

"Маянали, что ты здесь делаешь? – воскликнул он. – Почему ты вся в крови? Ты ранена?"

"Слава богам, нет, – ответила ему Маянали. – Я пришла к мудрецу Фун-дзы, молить допустить меня к Шарандалу. В полумраке я запнулась ногой о ковер и упала…"

"Ты лжешь, Нерожденный! – вскричал вошедший в комнату мудрец. – О великий государь, твоя жена – Нерожденный-оборотень, притворяющийся человеком! Я заманил его в эту ловушку, а чтобы не дать ему ввести государя в заблуждение – начертал на полу сигилы, что лишают всякое существо возможности лгать!.."

"Постой, о премудрый Фун-дзы! – прервал его Раджраяма. – Если мы не можем лгать, выходит, моя жена говорит чистую правду?"

Фун-дзы закусил в отчаянии губу. Он понял, что, желая перехитрить Нерожденного, перехитрил самого себя…

В последний раз проведя по струнам, сказитель прижал их пальцами, заставляя умолкнуть.

– Но тут пришло утро, – произнес он, – и Шеренкунджаста прекратила дозволенные речи…

«Что, если Веслану подменил демон-карина? – думал Ганил. – Возможно, она заставила меня убить… или навела ложные воспоминания… Ах, если бы я смог вернуться туда, в покинутый город! Найти могилу, раскопать ее, убедиться в том, что… что там нет трупа… или… Ах, если бы это было возможно!..»