Что почитать: свежие записи из разных блогов

Записи с тэгом #Фанфикшен из разных блогов

Санди Зырянова, блог «Дупло козодоя»

Дева Песков

Название: Дева Песков
Автор: Санди для fandom Worlds of Lovecraft 2017
Пейринг/Персонажи: Уилбур Эйкли, Жильцы Песков
Категория: джен
Жанр: ангст, флафф
Рейтинг: G

Уилбер Эйкли, профессор Мискатоникского университета, антрополог и археолог, увлеченно осматривал дом старого Уортона.
Дом стоял в бедлендах – неудобных для земледелия бесплодных землях, истощенных бездумным выпасом скота и изрезанных эрозией; эти места решительно не подходили для успешного земледелия, оттого наследники Уортона и продали крохотное родовое поместье, переселившись куда-то в Кингстон. Скучное одноэтажное строение с большим чердаком, куда складывались сельскохозяйственные орудия было выстроено из камня и бревен и отнюдь не выглядело жизнерадостным. Да и само расположение дома, выстроенного стариком Уортоном в глубине глухой лощины, подходило лишь для уединенной и замкнутой жизни, вероятно, совсем не прельщавшей молодых хозяев. Зато такая жизнь как нельзя лучше соответствовала пожеланиям профессора Эйкли.
А дом можно будет и перестроить…
скрытый текстСобственно, именно этим и занялся профессор Эйкли сразу после покупки. Одно крыло дома он оставил почти в первозданном состоянии, ограничившись ремонтом и покупкой новой красивой мебели, выполненной скорее для столичных особняков, чем для маленького домика в новоанглийской глуши; второе же хорошенько перепланировал и надстроил мансарду.
В мансарде профессору Эйкли очень нравилось. Он все обставил по своему усмотрению, заказал мебель по собственному проекту, и теперь она, хотя и не такая дорогая и модная, как в жилом крыле, была куда уютнее. Шезлонг словно обнимал профессора, столик пододвигал книги… Любимые книги, конечно, тоже обосновались здесь – и новейшие научные труды из области антропологии, и редкие старинные сочинения на латыни, греческом, староанглийском и полузабытых азиатских языках, букинистические редкости, к которым даже прикасаться следовало с большой осторожностью, так как страницы буквально рассыпались прямо под пальцами. Именно в мансарде профессор Эйкли разместил свои обожаемые коллекции редкостей, вывезенные из путешествий по Азии, а в южной стене мансарды устроил круглое окно.
Мода на окна необычной формы до Новой Англии тогда еще не докатилась, и архитектурная причуда профессора могла бы показаться просто причудой кому угодно, кроме самого профессора. В этом окне должна была разместиться жемчужина его коллекций – округлое стекло из Ленга; продавец, странноватый оборванец, не похожий ни на индийца, ни на араба, ни на китайца, божился, что оно хиадесского происхождения.
– Проверим, – сквозь зубы процедил профессор Эйкли, оценивая работу стекольщиков и плотников.
Стекло, по его настоятельному требованию, было закреплено очень плотно и надежно, а вставлено под очень небольшим и точно выверенным углом. Его молочная глубина казалась бесконечной, и сквозь нее еле-еле просвечивал унылый новоанглийский пейзаж – овраги, тускло-коричневые бедленды с одной стороны и заросли неприхотливых желтеющих осенних кустарников с другой. Но профессора Эйкли ничто не могло разубедить в том, что при некоторых обстоятельствах стекло покажет кое-что поинтереснее…
Круг научных интересов профессора лежал несколько дальше, чем изучение прошлого человеческой расы. Эйкли был убежден в реальности палеоконтакта – появления пришельцев на заре человечества, которые и подтолкнули людей к дальнейшему развитию. Он тщательно отобрал сочинения, которые могли дать какую-то информацию, – «Пнакотикские рукописи», «Культы гулей» и даже фотокопию запрещенного «Некрономикона», и по вечерам, уединяясь в мансарде, смаковал истории о народах чо-чо и ми-го, легенды о боге хаоса Азатоте, вестнике Древних богов Ньярлатхотепе и повелителе морей Ктулху… Окно, как вычитал профессор, должно было позволить увидеть, а если повезет, то и непосредственно пообщаться с миром Древних.
Но лишь спустя месяцы профессор Эйкли понял, что нужно сделать для этого.
Эйкли был еще молод и склонен увлекаться – возможно, из-за этого все и случилось. Кто-то более уравновешенный мог бы ограничиться рассмотрением теорий и систематизацией древних мифов, однако Эйкли обязательно надо было увидеть все своими глазами. Высокого роста, худощавый, с ранней сединой в длинных волосах и очками – Эйкли страдал сильной близорукостью – он умел заразить и студентов любовью к мифам и древним храмам, придавая рутинной работе на раскопках некий сакральный смысл. Возможно, будь рядом с Уилбером Эйкли его двоюродный брат, человек здравомыслящий и уравновешенный, или супруга, обладающая этими же качествами, они сумели бы его удержать – но нет, Уилбер Эйкли жил один, и опыты свои начал проводить в полном одиночестве.
Должно быть, это выглядело забавно: почтенный долговязый антрополог, ползающий по полу с мелком и старательно срисовывающий странные каббалистические символы. Но Эйкли был в экстазе. Особенно ему нравилось, что стеклом, как выяснилось, управлял океанический бог Ктулху: Эйкли был очарован сказаниями о Ктулху, его волшебном городе Р’Лайх и его невообразимой внешности крылатого осьминога. «Какая фантазия была у древних пришельцев, – восторженно думал профессор, – какие образы! Наверняка их на Землю привело обилие воды…»
Закончив рисовать, он возвел руки горе (этого древние тексты не требовали, но почтение к их возрасту и торжественность момента заставили профессора принять патетическую позу) и воскликнул: «Пнглуи мглуинах Р’Лайх Ктулху вгангл фтагн!»
Ничего не происходило, и профессор издал смущенный смешок, вдруг осознав и нелепость своих действий, и их полную ненаучность. И тут молочная непрозрачность окна медленно-медленно начала таять.
Профессор Эйкли приступил к рисованию пентаграммы вечером, когда уже смеркалось, а в окне сияло солнце. Странное солнце, не желтое, непривычное. Перед изумленным профессором предстал пейзаж не Новой Англии, а скорее Мексики или даже Африки: холмистая пустыня, покрытая редкими растениями, типичными для засушливых мест – злаками и суккулентами, черный провал пещеры в одном из холмов, горячее блеклое от жара небо и далекие заснеженные пики где-то за горизонтом.
Профессор, как завороженный, наблюдал за происходящим в окне. Там не случалось ничего особенного: вот проскользнула змея, покровительственная окраска которой почти не позволила ее рассмотреть – лишь уловить маслянистое движение и отблеск чешуи; вот неподалеку хищная птица камнем упала и снова взмыла вверх, унося в клюве мелкого грызуна; вот пролетело какое-то насекомое, и ветер слегка пошевелил колючие листья пустынной травы… «Где же это? – размышлял Эйкли. – Может быть, в Аризоне?»
Что-то неуловимо странное было в пейзаже, таком земном и в то же время таком чуждом. Если бы пустыня была красной, Эйкли бы решил, что перед ним Марс: как раз вышли статьи, доказывающие, что на Марсе есть жизнь и даже разумные обитатели, которые строят каналы… Но пустыня была неяркой, как на Земле.
И вдруг показались люди. Профессор вздрогнул, пытаясь рассмотреть их.
Нет! Это были не люди, но, без сомнения, разумные существа – Эйкли про себя окрестил их Жильцами Песков, так как встречал упоминания о каких-то «Жильцах» в книгах. Они были сложены почти как люди, но в то же время походили на животных – коал или, может быть, кошек, так как тело и лицо их покрывала густая шерсть. Тем не менее они носили одежду, очень легкую – видимо, в пустыне было действительно жарко, и профессор рассмотрел, что Жильцы Песков были разного пола и возраста, а шерсть их окрашена по-разному. Они шли спокойно, целеустремленно, о чем-то изредка доброжелательно переговариваясь.
Казалось, еще чуть-чуть – и профессор Эйкли сможет услышать, о чем же они говорят, но стекло внезапно начало тускнеть. Эйкли почувствовал невыносимую усталость: держать видение оказалось чрезвычайно тяжело. Однако раскаяния или недовольства Эйкли не ощущал, напротив, он испытывал небывалый душевный подъем. Больше всего на свете ему хотелось снова увидеть этих обаятельных «кошек»!
Он тщательно стер пентаграмму, выполнил все необходимые ритуалы, потратил последние силы на записи в лабораторном журнале – и упал почти без чувств в кровать, но и во сне видел Жильцов Песков, идущих сквозь холмы…
Едва восстановившись и проведя несколько лекций в университете, на следующий день Эйкли уже рисовал новую пентаграмму.
В этот раз Жильцы Песков не появлялись. Он увидел вечернюю пустыню и множество летучих мышей, вылетающих из пещеры. Внезапно за мышами, маленькими и безобидными, как и на Земле, появились другие существа, куда как покрупнее. И снова Эйкли пришел в экстатический восторг, уяснив, что повидал не кого иного, а шантаков. Эти создания походили на людей и летучих мышей одновременно, – тонкие, легкие в кости, стремительные, они выходили из пещеры, приседали, словно в изящном реверансе, расправляли огромные перепончатые крылья и взлетали. «Ах, что может быть прекраснее их! Только кошечки, мои кошечки!» – мысленно воскликнул Эйкли, совершенно очарованный зрелищем.
И внезапно в вечернем мареве появилась женщина – Жилец Песков. Гибкая, она шла по барханам, словно танцевала, и огромные глаза ее смотрели прямо на Эйкли.
Профессор не мог отвести взгляда от иномирянки. Безграничный восторг пронизал все его существо, Эйкли подался вперед, но женщина уже отвернулась и уходила вдаль…
На следующий день она снова появилась и – о чудо – дружески кивнула Эйкли.
Два дня он прожил – протянул, дрожа попеременно то от волнения, то от горя – не видя ее, а потом она пришла опять. Теперь Эйкли уже показалось, что женщина улыбается ему. Он попытался жестами показать, как она ему нравится, и даже упал на одно колено, чем порядком удивил ее.
Вскоре профессор Эйкли уже не мог представить себе, как он жил, не видя Девы Песков. Записи в лабораторном журнале оставались сухими и деловыми, зато сам Эйкли то и дело рассеянно улыбался и что-то напевал, а однажды удивил коллег, пританцовывая в университетском коридоре. Он по-прежнему не умел ничего сообщить своей Деве, не знал ни имени ее, ни рода занятий, ничего о ней самой и о ее семье – но все помыслы Эйкли тянулись только к ней. Иногда, будто очнувшись, он думал, что заколдован. Бедняга! Занятый лишь наукой, он до сих пор ни разу не влюблялся.
Впрочем, окно показывало ему и другие пейзажи. Однажды перед Эйкли предстало видение морского храма с циклопическими ступенями, уходящими под воду, и величественные силуэты Глубоководных вдалеке. В другой раз он увидел обычный фермерский домик и женщину, которая держала в руках каменную звезду. Всякий раз Эйкли и радовался, увидев что-то новое, и досадовал, так как мечтал увидеть лишь одно – Деву Песков и ее приветливый кивок.
Между тем коллеги и студенты начали замечать, что с профессором творится неладное. Эйкли уверял, что совершенно доволен жизнь и безгранично счастлив, однако окружающие качали головами. «Док, похоже, заработался», – говорили студенты, а коллеги отмечали, что он исхудал, стал бледен, седины в его длинных вьющихся волосах заметно прибавилось, а пальцы – красивые тонкие, узловатые от раннего артрита пальцы ученого – приобрели нездоровый восковой вид и постоянно мелко дрожат.
Как-то раз Эйкли увидел праздник у Жильцов Песков – несомненно, это был праздник, потому что они развели костер, играли на сложных музыкальных инструментах какие-то красивые мелодии и танцевали. В их поведении, как решил Эйкли, не было ничего дикарского – обычные веселые танцы и выпивка; судя по тому, как торжественно они подносили к губам чаши, питье было ритуальным. Его Дева тоже была там – она танцевала и, заметив Эйкли, помахала ему рукой. Остальные тоже обернулись в его сторону и приветствовали профессора кивками, как старого знакомого. Эйкли был чрезвычайно польщен и решил, что добился их доверия.
Внезапно из-за спин Жильцов Песков показалась какая-то темная масса. Огромные призрачные глаза уставились прямо на Эйкли, тот охнул, и девушка обернулась. Она ли закричала? – кто знает, но ее отчаянный крик с тех пор так и звучал у профессора в ушах…
Жильцы Песков в панике бросились бежать, и Эйкли видел, что шантаки и летучие мыши тоже разбежались кто куда. Темная масса надвинулась на них, ее огромные щупальца прижались к стеклу, и Эйкли, опомнившись, кинулся стирать пентаграмму, бормоча формулы. Его трясло, руки и ноги не слушались, и впервые в жизни Эйкли пренебрег заполнением лабораторного журнала. Он не помнил даже, как стер звезду и добрался до спальни…
Лишь через месяц Эйкли снова осмелился заглянуть в окно. Выглядел к тому времени он – хуже некуда: коллеги то и дело спрашивали, что у него стряслось, и наперебой советовали отдохнуть и подлечиться. Постоянные сношения с иномирьем превратили бодрого молодого человека в трясущегося старика, едва переставлявшего ноги. Но Эйкли и не думал лечиться. Думал он только об одном: его Дева была в опасности, а он ничем не смог ей помочь. «Я должен был идти туда и защитить ее», – думал Уилбер Эйкли, и горькое раскаяние жгло его каленой иглой.
У него оставалась надежда увидеть Деву и объяснить ей что-то… Но окно показало ему какие-то циклопические подводные постройки, и Эйкли решил, что это Атлантида. Чудо миров вызвало у него лишь вялый интерес…
Больше он не видел Жильцов Песков. Может быть, они ушли из тех мест, испугавшись гнева жуткого существа со щупальцами. А может быть – Эйкли боялся думать об этом – то существо истребило их. Каждый день он рисовал пентаграммы и проводил ритуалы, и каждый день в отчаянии опускал руки. Сердце его болело не переставая, и далеко не сразу Эйкли понял, что источник этой боли – не любовь и горе, а тяжелая болезнь. Когда он, наконец, обратился к врачам, те лишь развели руками.
Завещание – Уилбер Эйкли завещал свой домик кузену Фреду, самому здравомыслящему и разумному из своих родственников – было составлено в деловитой и четкой манере, свойственной Уилберу, и письмо, которое он начал было писать Фреду, также отличалось ясностью изложения. Следовало указать Фреду, какие книги вернуть – они были библиотечными, какие бумаги отвезти на кафедру, а какие уничтожить за ненадобностью… И, конечно, уничтожить стекло. Уилбер сознавал, что стекло не принесло ему ничего, кроме печали, болезни и преждевременного старения – а значит, не принесет ничего хорошего и Фреду, и тем, кто будет владеть им после Фреда; более того, несведущий и любопытствующий владелец может выпустить в мир то чудовище, которое прогнало Деву Песков и разлучило с ней Уилбера Эйкли…
Ручка выпала из ослабевших рук профессора Эйкли, и невыносимая боль в груди заставила его согнуться. Письмо брату он так и не закончил. Впрочем, главное он успел написать.
Но если бы кто-нибудь спросил Уилбера Эйкли, профессора Мискатоникского университета, жалеет ли он о том, что нашел проклятое стекло, он бы ответил: «Ничуть!» Ведь оно подарило ему первую и единственную любовь его жизни.

Санди Зырянова, блог «Дупло козодоя»

Алтарь

Название: Алтарь
Размер: мини, 2280 слов
Пейринг/Персонажи: Дагон, люди
Категория: джен
Рейтинг: NC-21
Краткое содержание: встреча с Дагоном ничем хорошим не кончается
Примечание/Предупреждения: в основу сюжета положена история маяка Эйлин Мор

Рейтинг все видим?


Нью-Йорк, 191… г.


Сейчас, оборачиваясь в прошлое, я думаю: с чего же все началось? Может быть, с того, что мой дядя Джеймс Картер – профессор-океанолог – увлекался разными необычными происшествиями на море и тщательно собирал все газетные вырезки и даже рыбацкие байки в надежде, что это выведет его на след неизвестных науке морских животных? Но нет, у дяди Джеймса были коллеги, которые занимались тем же, что и он. Многие из них предпринимали рискованные путешествия в поисках гигантских осьминогов, человекообразных китов, мегалодонов и прочих существ — созданий скорее человеческого воображения, нежели природы. Однако ни с кем из них не случалось таких происшествий…
Тогда, может быть, с визита странного незнакомца вечером 190… года?
скрытый текстОн представился как некий господин М., – я не уверен, что могу назвать его полное имя, – и сказал, что был старшим смотрителем маяка на одном из островов в Северной Атлантике. Дядя Джеймс, разумеется, заинтересовался: он по опыту знал, что наблюдательные люди на этом посту могут увидеть и сообщить много любопытных сведений.
На первый взгляд, в господине М. не было ничего особенного. Это был коренастый мужчина средних лет, с небольшими залысинами и обветренной кожей – видно было, что он много времени проводил на воздухе. Высказывания его были простецкими, но не грубыми, а одежда – небогатой, но добротной; некоторые словечки и манера держаться выдавали в нем моряка. Словом, это был обыкновенный человек, ничем не примечательный. Однако в нем чувствовалось скрытое напряжение, а когда он заговорил, речь его потекла прерывисто и лихорадочно-быстро.
– Мои товарищи мертвы, – сказал он. – Маяк закрыт. Меня тоже считают мертвым, но это не так, я просто скрываюсь, я нигде не задерживаюсь больше, чем на день-два. Он гонит меня… Никто не верит. Но вы, док, вы-то мне поверите? Я же знаю, вы много чего смыслите в таких вещах. Поди, вы это чудо-юдо уже и класси… сицировали?
– Вас атаковало неизвестное науке животное? – взволновался дядя. – Гигантский хищник?
Я достал письменный прибор и приготовился стенографировать показания очевидца, как обычно, – поскольку выполнял при дяде роль секретаря всякий раз, когда сведения требовали конфиденциальности. Господин М. тревожно взглянул на меня.
– Пожалуйста, опишите его как можно подробнее, – попросил дядя. Глаза у него так и заблестели от научного азарта. Он был редкостным энтузиастом, что и помогло ему совершить немало открытий, и теперь чувствовал себя на пороге нового – может быть, прорыва в науке.
Господин М. в смятении оглянулся, наконец, принял какое-то решение и вынул из старого, потертого бювара какие-то бумаги.
– Вот мои записи, – сказал он. – Но я вам, так и быть, расскажу… Значит, было это 14 декабря. Погодка была – как будто сам дьявол схватил простуду и пытался расчихаться. Мы втроем работали на маяке. Маленький такой островок, на нем никого, кроме нас, и не жило. Провизию-то нам подвозили морем. Маяк работал на ацетилене, – знаете, пронзительный такой свет. Пока в маяках горели дрова, это не беспокоило никого в море. А этот резкий свет – он пугал и сердил тех, кого не надо…
Я поспешно запротоколировал его слова. Итак, свет ацетиленового маяка вызывает в чудовище приступы агрессии.
– Потом, – продолжал господин М., – я прочел в газетах, будто никто из капитанов тех судов, что шли мимо нашего острова, никакой бури и знать не знал. Но как? Маяк наш, изволите ли видеть, светит на пятнадцать миль. Но задолго до бури нас совсем замучил этот остров, если правду сказать. Мы постоянно чувствовали, что за нами кто-то следит, кто-то дышал в спину – сопел так, будто корова или еще какое большое животное, кто-то захлопывал за нами дверь, опрокидывал наши стулья, примус, на котором мы готовили, задувал сквозняком так сильно, что стекла вылетали, хотя снаружи и ветра никакого не было. Верите, такое зло брало!
Наш ассистент – молодой парнишка, ирландец, они все добрые католики, – завел за правило молиться трижды в день, и то ему было страшно. Младший смотритель впал в меланхолию, и я даже несколько раз заставал его в слезах. А он был крепкий малый, стреляный воробей, и в последний раз в своей жизни плакал, наверное, еще в детстве! Вот как заморочил нас проклятый остров.
Да и как не заморочить? Пустынный клочок земли, с вашего позволения, болотистый, бесплодный, одни кустарники колючие. Кораблей-то тут много разбилось, потому и маяк решили поставить, вот души погибших моряков и бродят по острову неприкаянными. Да хоть бы зверье какое жило, все не так уныло, но из животных на острове водятся разве что летучие мыши. Мы их не трогали: они светляков ловили. Думаете, я свихнулся? – да нет, это в парке, где дамочки гуляют, светлячки красивые, а когда по всему острову они зажигают свои мертвые свечки, а поблизости, как нарочно, вопит козодой, – глаза бы не глядели!
И вот этот ассистент начал жаловаться, что ему снится всякая дрянь. Сначала приснилось, что море отступило, исчезли все звуки, и осталась только неподвижная черная трясина, полная дохлятины. Я как мог его утешил, сказал, что дохлятина и мертвецы во сне – это к дождю, и точно, на самом деле пошел дождь. Ну, в наших местах он каждый день идет. Но потом, гляжу, ассистент совсем расклеился. Сон этот повторяться ему стал. Всякий раз он видел одно и то же бесконечное черное гнилое болото на месте моря, но всякий раз с новыми подробностями. Младший смотритель ему посоветовал записывать сны, а потом читать и высмеивать: оно когда над несуразицей посмеешься, то больше и не страшно. Ассистент так и сделал.
…Господин М. прервал свой рассказ, покопался в бумагах и нашел аккуратную школьную тетрадку.
– Вот его записи, – продолжал он. – Взгляните-ка…
«20 ноября 190… года. Опять снилось черное болото. Слизистое, невыносимо мерзкое. Вокруг валялись протухшие рыбы. Самое гнусное – это полная неподвижность и тишина.
25 ноября 190… года. Опять был тот же сон. Сегодня я увидел огромную тушу кита поодаль. Сперва я и не понял, что это кит, – просто что-то невероятно громадное. Кожа прогнила, спеклась и облезла, гнилое мясо медленно-медленно сползало по костям, обнажая их. Между гигантскими ребрами виднелись коричневые внутренности, уже перегнившие в почти однородную массу. Так впервые я увидел во сне какое-то движение. Внезапно внутри туши что-то зашевелилось. Чудовищные щупальца обхватили ребра и подтянули к ним изнутри округлое тошнотворное туловище. Гигантский осьминог! Я замер от ужаса. Я никогда еще не испытывал ничего подобного и молился, чтобы оно меня не заметило, потому что его клюв мог бы запросто меня проглотить…»
– Значит, они существуют! – вскричал мой дядя Джеймс в экстазе. – Как я ждал этого дня!
– Дядя, – шепотом произнес я, – это же было во сне.
– Ах да… Но продолжайте, прошу вас.
«27 ноября 190… года. Я увидел все тот же сон, что и позавчера. Сегодня осьминог уже почти доел разлагающегося кита. Вонь стояла неимоверная. Удивительно, что осьминог не подох без воды.
На горизонте я рассмотрел холм, а на холме – что-то вроде утеса. Утес оказался правильной формы, похожий на обтесанный фаллос. Вокруг него трясина из черной становилась красноватой. Хотя тут не было людей, я вдруг подумал, что в этом болоте живут какие-то дикари и приносят человеческие жертвы. Я понял, что я тоже стану этой жертвой…
28 ноября 190… года. Проклятый сон повторяется каждый день! Ненавижу этот уродский холм!
5 декабря 190… года. Я уж надеялся, что больше не увижу это болото. Поганая вонючка, и этот каналья осьминог, и этот холм. И по-прежнему тишина была абсолютной, а болото – совершенно однородным, унылым, колышущимся, тошнотным. Сегодня я лучше рассмотрел тот утес, потому что не отвлекался на кита – от него остался один скелет, но осьминог все еще копошится вокруг. Он испускал свечение вроде полярного сияния или мерцания светляков, бледное и мертвенное. Кажется, на нем вырезаны какие-то рельефы и письмена. Точно, это какой-то языческий жертвенник. Господи, помилуй меня и избавь от этих снов.
9 декабря 190… года. Опять тот же сон. Но я очутился вблизи жертвенника. На нем довольно искусно вырезаны рыбы, осьминоги, альбатросы. Были также и люди, но такие странные, что меня пробрала дрожь. Резьба изображает, как люди поклоняются этому самому жертвеннику. Язычники, что с них взять.
13 декабря 190… года. Сегодня я наконец-то увидел живое существо. Бог мой, это был настоящий великан! Один из гигантов, которые в Библии господь наслал, не помню, на какой непокорный народ. Он зашагал по трясине, подошел к утесу, склонился перед ним и обхватил своими ручищами. Как от него воняло! Я понял, что завтра моя очередь…»
– А дальше? – спросил взволнованный дядя Джеймс.
Я-то понимал, что он не хочет ни в какую расставаться с мечтой о гигантском осьминоге, так как уверен в его существовании. Дядя иногда развивал передо мной эту мысль, настаивая, что раз существуют гигантские кальмары – мегатойтисы, то и гигантские осьминоги тоже живут где-то в глубинах Атлантики, порукой тому миф о Сцилле и Харибде. В его воображении рисовались целые содружества гигантских древних головоногих, перед которыми не могли устоять кашалоты и мегалодоны (которых он также надеялся обнаружить). И теперь, когда странные сны ассистента – как я понял, покойного – дали дяде призрачную надежду на осуществление его мечты, понятно, что дядя проявил неописуемый энтузиазм.
Однако господину М. было не до его научных амбиций. Он выглядел очень измученным и затравленным.
– А на следующий день, с вашего позволения, док, началась та самая буря, которой никто из капитанов даже и не заметил. Громадная волна окатила весь наш остров. Мы усилили свет и включили ревун – на тот случай, если какой-то несчастный окажется в этих водах, храни его Господь. Но шансов у него, по правде говоря, было маловато.
А потом волна отступила. И мы с ужасом увидели, что обнажилось морское дно. Но оно было не такое, как дно у обычного моря, а та самая черная трясина, которую видел во сне наш бедолага-ассистент! Мы увидели даже скелет кита, весь обглоданный, и дохлых протухших рыб, и какие-то вонючие ракушки, камни, бесформенную дохлятину и всякую пакость… Получается, все, что снилось бедному парню, было на самом деле! Неподалеку и взаправду виднелся холм, а на нем – тот мерцающий алтарь, с этим его трупным свечением и жуткими уродами, вырезанными с богомерзким мастерством. Я перекрестился и сказал товарищам: ребята, это все опасно, не надо на него даже смотреть. Потом вернулся на маяк, проверил приборы – надо было послать сигнал, что в сторону нашего острова не следует плыть, и занялся этим. Младший смотритель тоже вернулся и начал накрывать на стол: мы жутко проголодались. И тут наш ассистент как заорет: «Дагон! Дагон! Владыка рыб!»
Он побежал по трясине к дьявольскому алтарю. Она хотя и пружинила, но держала. Младший смотритель забеспокоился и заспешил за ним, так торопился, что и стол опрокинул. Я понадеялся, что он скрутит ирландца – тот был хлипким парнишкой, а младший смотритель у нас ого-го мужик! Но когда они долго не возвращались, я понял, что пора вмешаться.
Спустился, запер двери – все обстоятельно. Об этом потом и газетчики написали. Ну, и пошел по трясине. Думаю, слава Богу, держит – значит, я их сейчас найду и верну, дураков этаких…
Я был уже у алтаря, когда увидел их. Всех троих.
Младший смотритель, освежеванный и выпотрошенный, лежал на каменном ложе у алтаря. Я с ужасом понял, что он еще жив. Лицо сохранилось почему-то нетронутым, оно было искажено невыносимой мукой, рот открыт, но ни говорить, ни кричать несчастный не мог: у него вырвали язык и, похоже, перерезали связки. Кровь стекала по желобку и растекалась вокруг – это поэтому вокруг алтаря почва была красноватой; живот был вскрыт, грудина тоже вскрыта, словно чудовищными когтями, все внутри у него выскребли, а кишки и ярко-красные легкие, и всякая такая требуха, лежали кучкой неподалеку.
Рядом с алтарем сидел великан. Он был похож на человека, но не очень, а так – если не присматриваться, а присматриваться к нему вы бы нипочем не стали: кожа мертвая, будто гнилая, белесые глаза, огромная пасть, с рук чуть ли не мясо отваливается, губы сгнили, глаза сгнили…
А в лапе с когтищами – это ими он и освежевал беднягу смотрителя – у великана был наш ассистент. Я его и не узнал бы, потому что кожа на нем вся была ободранная, – остались только клочки его рыжих ирландских волос на черепе. Великан поднес его к пасти и начал жадно обгладывать, причмокивая и урча…
Спасти их я уже не мог, оружия с собой по глупости не захватил, поэтому без зазрения совести кинулся бежать. И тут стало подниматься море… Меня подхватила и завертела волна, что было потом – я не помню. Очнулся в каком-то гроте, сам не помню, как выбрался. Потом опять очнулся, теперь уже на борту парохода. Меня подобрали посреди Атлантики, я цеплялся за обломок бревна. Из одежды на мне остались только брюки, кожа у меня вся разбухла от воды, я был сильно истощен, но сколько проболтался по океану – не знаю.
Дядя понурился. Расставаться с надеждой на открытие гигантского осьминога ему очень не хотелось, к тому же он проникся большим сочувствием к судьбе смотрителей маяка. Мне и самому было жаль их до боли, а чудовищные подробности гибели товарищей господина М. вызвали у меня настоящий шок.
– Может быть, вы, док, скажете мне, что это такое было? Я теперь боюсь спать. Я уже три ночи не спал, а когда становится невмоготу, выпиваю много снотворного. Так мне ничего не снится. Однажды я, наверное, умру от этих таблеток. Но лучше от таблеток, чем в пасти чудовища, – сказал господин М. – Потому что, знаете, с вашего позволения, мне тоже теперь снится эта трясина и этот дьявольский алтарь. И этот желобок для стока крови на камне тоже снится. Я знаю, что я тоже был намечен в жертву, и что однажды этот Дагон меня заберет…
Мы с дядей не знали, как ему помочь. Тогда господин М. откланялся, поблагодарив за внимание и кофе (дядя любил потчевать гостей изысканными сортами кофе), и пообещал зайти завтра.
Этой ночью дядя не ложился: он размышлял над рассказом господина М. и над тем, как ему помочь. Я же уснул, но спал неспокойно и проснулся с головной болью. Мы ждали господина М. к вечеру, однако он не пришел. Тогда дядя попросил меня навестить его в гостинице, где он остановится. Я повиновался, но в гостинице меня ожидала неудача: портье сказал, что господин М. вышел из гостиницы еще утром и более не появлялся.
Он не появился и спустя три дня. Его багаж остался в гостинице, из чего следовало, что несчастного постигло какое-то бедствие.
А сегодня мне приснилось, что море отступило от берегов Нью-Йорка. Обнажилось дно, но не обычное морское дно, а бесконечная черная зловонная трясина, душная, молчаливая и неподвижная. Поодаль лежал обглоданный скелет кита, а впереди виднелся холм с алтарем, светящимся жутким трупным свечением…

Санди Зырянова, блог «Дупло козодоя»

Душа, которая всегда рядом

Название: Душа, которая всегда рядом
Автор: Санди для fandom Worlds of Lovecraft 2017
Категория: джен
Жанр: ангст, флафф
Рейтинг: G

Вдова миссис Розалин Клеймор, весьма почтенных лет, но не утратившая приятности дама, слыла на редкость уравновешенным и здравомыслящим человеком. Впрочем, в Кингспорте другие и не живут. Будучи набожной, даже ревностной христианкой, миссис Клеймор не была подвержена никаким суевериям и любые ночные страхи и необъяснимые тревоги живо исцеляла молитвой, а в остальном демонстрировала ясный ум и практическую сметку. Так, когда старый дом на вершине Туманного утеса именовали при ней «загадочным», миссис Клеймор всегда говорила: «Наверное, хозяева любили уединение и морские виды, что здесь странного?», а когда кумушки перешептывались насчет тайного Праздника, куда допущены лишь посвященные, миссис Клеймор пожимала плечами и заявляла: «Ну разумеется, после сухого закона таких праздников стало многовато… А ведь Христос, между прочим, превращал воду в вино!»
Что же до Страшного Старика, с которым они жили практически по соседству, на Приморской улице, то его вдова Клеймор именовала «капитаном» и настаивала, что «почтенный джентльмен имеет право на скромную уединенную жизнь», а в ответ на упоминания о его разгульном прошлом лишь качала головой. Самой миссис Клеймор не приходилось встречать за свою жизнь ни пиратов, ни контрабандистов, и эти слова для нее были пустым звуком, тем более, что Страшный Старик никому не мешал. А сплетни вроде тех, что якобы Страшный Старик умел ловить души своих подельников с пиратского брига, помещать их в бутылки и потом подолгу беседовать с ними… нет, вдова Клеймор была решительно не тем человеком, которому можно задурить голову всякой чушью!
скрытый текстТак же спокойно восприняла она отъезд обоих своих сыновей в Нью-Йорк – ведь молодежи надо искать свою дорогу в жизни.
Так же спокойно приняла она и смерть своего супруга, господина Айзека Клеймора, в высшей степени благопристойно держась на похоронах, а когда ее подруга миссис Смитсон принялась утешать, вдова на это сказала ей: «Что поделать, милочка, мой дорогой Айзек в молодости славился распутством, а в зрелости любил заложить за воротник – вот Господь его и прибрал, пока он окончательно не опустился».
Однако мало-помалу почтенную, здравомыслящую и набожную вдову Клеймор, неизменно элегантную и учтивую, начало охватывать странное томление. Вместо похвальной ясности рассудка она то и дело проявляла мечтательность, а вместо здравых рассуждений – ностальгические высказывания. Ведь я могла бы стать знаменитой путешественницей, думала вдова. И даже написать роман – в юности я вроде бы неплохо владела пером. А еще… а еще выйти замуж за принца, миллионера или, на худой конец, капитана вместо того, чтобы тратить лучшие годы на моего дорогого Айзека, надеюсь, он не получил даже персонального котла, неудачник этакий.
Однажды она поделилась этими, вероятно, греховными мыслями с духовником, падре Брауном (вдова была католичкой). Падре порядком удивился, но, будучи деликатным от природы, мягко сказал:
– Не стоит впадать в грех уныния, дочь моя. Вы ведь и сейчас можете отправиться в путешествие или написать книгу (о принце вдова благоразумно умолчала).
И на следующий же день вдова Клеймор собрала чемоданы.
Она навестила кузину в Аркхеме, и кузину в Салеме, и кузину в Иннсмуте, поразившись запустению, царившему в городе, а также старую подругу по переписке из Потуксета и троюродную племянницу, жившую в Данвиче.
По возвращении вдова Клеймор перебрала свои старые тетрадки со стихами. Какими смешными и глупыми ей показались эти творения девичьей юности! Да, тетрадки определенно стоило выбросить… Но зато в кингспортских вечерних газетах начали появляться сонеты за подписью некоей леди Р.: о «дивном рассвете в холмах», о том, что «дорога бежит, а туман отступает, что ждет за туманом – никто и не знает», и, наконец, о том, что «а старый капитан глядит на море и вспоминает старый свой корабль».
Дело было за принцем. То есть вдова Клеймор не перестала быть здравомыслящей от того, что принялась за воплощение в жизнь полузабытых юношеских грез, и на принца не рассчитывала. Однако в соседнем доме жил самый настоящий капитан! И вдова решила действовать.
В первую же субботу она испекла яблочный пирог и постучалась в запущенный холостяцкий дом Страшного Старика.
– Мистер капитан! – позвала она. – Это я, ваша соседка, миссис Клеймор. Но вы можете звать меня просто миссис Розалин.
Молчаливый «капитан» вышел из глубины дома и удивленно уставился на нее.
– Я принесла вам свежего пирога, – добавила она, застеснявшись, – по-соседски.
– У вас очень красивое имя, миссис Розалин, – произнес капитан. Кажется, это были первые его слова за много лет, и вдова Клеймор про себя отметила чистый, старомодно изысканный британский выговор. – Благодарю вас. Выглядит очень аппетитно. Не согласитесь ли отведать чаю?
Вдова Клеймор ликовала. Все шло именно так, как ей хотелось. А когда оказалось, что Страшный Старик прочел в вечерней газете ее стихи про капитана и похвалил их, она и вовсе почувствовала себя на седьмом небе от счастья.
Вскоре она уже навещала Страшного Старика почти каждый день. А он, должно быть, истосковавшийся по живым беседам, рассказывал ей удивительные истории.
– Как-то раз, – говорил он, – погодка нас подвела, и нам довелось дрейфовать в одной из самых пустынных частей Тихого океана. Царил мертвый штиль, паруса совсем обвисли. И вдруг мы увидели, что посреди волн воздвиглась суша. Отвратительная, черная, зловонная гладь, покрытая какой-то слизью, там и сям виднелись мертвые рыбы и гниющие водоросли, а посередине царила гигантская каменная глыба. Это был богомерзкий алтарь, покрытый ужасающими письменами! Океаническое дно поднялось и открыло взору то, что было скрыто тысячелетиями!
– Ах, должно быть, это случилось из-за извержения вулкана, – шептала миссис Клеймор. – Какой потрясающий катаклизм!
– В другой раз мы видели поднявшийся со дна морского невообразимо древний город с циклопическими строениями чрезвычайно странного вида, – продолжал Страшный Старик. – Юнга заметил открытую дверь, и я велел рулевому взять курс на город, чтобы спустить на воду шлюпки, подплыть и все рассмотреть, но вдруг из двери высунулось колоссальное щупальце!
– Гигантский спрут! Он же мог на вас напасть! – ужасалась миссис Клеймор.
А необычные камни, которые стояли во дворе Страшного Старика? Какие интересные истории он рассказывал о них…
Миссис Смитсон хотя и радовалась за подругу, но скептически поджимала губы, когда та говорила, что счастлива и довольна. Бывший пират – ну что ты, всего лишь контрабандист, это же почти честный торговец, возражала миссис Клеймор, – так вот, бывший контрабандист не внушал ей особого доверия. А падре Браун и вовсе почувствовал себя в очень щекотливом положении: с одной стороны, Бог есть любовь, а такая достойная дама заслуживает семейного счастья, с другой же – репутация Страшного Старика… и не известно даже, христианин ли он, по слухам, где-то на Понапе среди людей, подобных рыбам, он набрался совершенно диких и богопротивных верований! И что посоветовать прихожанке, спрашивается?
Между тем наступило Рождество, и миссис Клеймор подарила своему капитану патефон с джазовыми пластинками, под которые они и танцевали всю ночь, а капитан застегнул на ее шее ожерелье вида красивого, но до того странного и необычного, что миссис Смитсон побоялась на него даже взглянуть – хотя миссис Клеймор то и дело порывалась ей похвастаться подарком.
– Я все же надеюсь, – сказал падре Браун, когда миссис Смитсон рассказала ему об этом, – что такая разумная и во всех отношениях благопристойная и порядочная женщина, как миссис Клеймор, сумеет с честью выйти из любого положения…
– Вы так говорите, отче, как будто я уже попала в неловкое положение – а между тем ровно ничего плохого не произошло, – с жаром возразила миссис Клеймор, которая на беду проходила мимо и услышала разговор. – И вы, миссис Смитсон, тоже. Почему вы все время опасаетесь каких-то неприятностей? Что может случиться между таким почтенным джентльменом, как мой капитан, и мной? Мы, слава Богу, уже в возрасте, одного положения в обществе, оба имеем некоторое состояние и совершенно свободны, никаких препятствий к браку я не вижу! Главное, чтобы на то было желание капитана и мое, – добавила она по некотором размышлении.
– А он желает? – быстро спросила миссис Смитсон. Глаза у нее даже заблестели от любопытства и возбуждения, ведь в ее годы не так уж часто получаешь приглашение на свадьбу от подруги.
– Я спрошу, – с достоинством сказала миссис Клеймор.
Почему-то падре Браун очень забеспокоился при этих словах. Однако, поразмыслив, пришел к выводу, что миссис Клеймор права, и ничего плохого не произошло…
Пока не произошло.
А миссис Клеймор не стала откладывать разговор в долгий ящик.
– Капитан, – при встрече спросила она, – а скажите, было ли в вашей жизни такое, что вы хотели бы весь ее остаток пройти с кем-нибудь рука об руку? В горе и в радости, в бедности и в богатстве… ну вы меня понимаете.
Капитан озадаченно уставился на нее.
– Неужели вам не хотелось бы встретить женщину, которая вверила бы вам свою душу? – вследствие поэтических упражнений под псевдонимом «леди Р.», которые под влиянием любовных чувств стали очень обильны, миссис Клеймор начала изъясняться несколько романтически. – И вверила навсегда, чтобы даже после смерти ее душа была с вами?
– Вы полагаете… такая женщина есть? – хрипло спросил капитан. Что-то в его тоне и взгляде напомнило миссис Клеймор: не зря его называют Страшным Стариком. Но сама она испытала не ужас, а скорее сладостную жуть, как на новомодных «русских горках», и радостно закивала головой:
– Есть, конечно, есть! Эта женщина – я! Дело только за вами!
– О, я… я не знаю… это так неожиданно… позвольте мне обдумать, – проговорил капитан и нервно отхлебнул чаю. Миссис Клеймор заметила, что его пальцы слегка дрожат, и истолковала это в свою пользу.
– Тогда я удаляюсь, чтобы вы могли поразмыслить, – сказала она и, как всегда, с достоинством поднялась. Капитан подал ей пальто, проводил ее и остановился в дверях, непривычно взволнованный и смущенный.
Дом Клейморов стоял в некотором отдалении через дорогу. Машин тогда в Кингспорте было не так уж много, а по Приморской улице они и вовсе ездили нечасто, поэтому миссис Клеймор беспечно шагала домой, постукивая каблучками ботинок. Внезапно чей-то «Форд», сверкая фарами, выскочил из-за поворота. Миссис Клеймор остановилась, чтобы пропустить машину, но колесо «Форда» попало на обледеневший участок, машина пошла юзом и с разгону налетела на миссис Клеймор.
…Когда водителю удалось остановить машину и выйти, все было кончено. Миссис Клеймор, белая и неподвижная, лежала на дороге, глядя открытыми глазами в заснеженное небо, и снежинки падали на ее пальто и откатившуюся в сторону шляпку. Из уголка накрашенных по последней моде губ стекла и застыла кровь. Какой-то человек, в котором водитель с легкой оторопью узнал Страшного Старика, наклонился над ней, выказывая глубокую печаль. Затем внезапно повернулся и бросился в дом.
Водитель осмотрел миссис Клеймор. Он и сам был взволнован и огорчен, а увидев Страшного Старика с бутылкой в руках, сказал с сочувствием:
– Простите, дружище, ей уже ничем не поможешь.
Но Страшный Старик все-таки поднес бутылку к губам погибшей, подержал так и снова ушел.
…С тех пор прошло немало лет. Умерла миссис Смитсон, состарился и умер падре Браун. А Страшный Старик все живет в своем запущенном доме на Приморской улице, и любопытные прохожие, заглядывая в подслеповатые окна, видят, как он сидит и беседует с бутылками, в которых качаются маятники. «Длинный Том, – обращается он к ним, Джек, Меченый, Мэйт Элис!» А потом, обращаясь к самой красивой бутылке, добавляет: «Дорогая миссис Розалин…»

Санди Зырянова, блог «Дупло козодоя»

История

Обычный городок
Писано для fandom Horror 2018
Бета: Oriella
Канон: Г.Ф. Лавкрафт "Тень над Иннсмутом"
мини, джен, R


— Должно быть, ваш городишко совсем небольшой, — сказал Джо Хартман, располагаясь в автобусе. — Я не нашел его даже на туристических картах.
— Они неполные, — кратко, как всегда, отозвался Сэм Смит.
— Да у нас и смотреть-то нечего, обычный рыбацкий городок, туристов он не интересует, — Аарон Фалмер достал бутерброды. — Перекусим?
Джо и Сэм охотно протянули руки за своими порциями.
Сэм, несмотря на его обычную молчаливость, выглядел оживленным и взволнованным, но примерно на середине дороги Джо показалось, что это волнение какое-то нерадостное, скорее смахивающее на беспокойство и даже страх. Впрочем, если учесть, что Сэм надеялся на некую встречу…
«Она была самой лучшей, моя Джин, — сказал он тогда, в их последний вечер в Ньюберипорте, когда они собирались на каникулы. Именно в тот вечер Аарон пригласил Джо погостить у его семьи, а Сэм предложил часть времени провести в доме своих родителей: они крепко сдружились за прошедший семестр. — Мы проводили вместе целые дни».
Джо знал, что и Сэм, и Аарон уже давно не были дома. Переписка с родными и с Джин у них оборвалась, новостей из их занюханного, Богом забытого городишки никогда не поступало. Поэтому вполне могло случиться, что пожилой отец Сэма за это время преставился, а Джин вышла за другого. Да, Сэму было о чем волноваться.
скрытый текстАарон же скорее беспокоился за друга; сам он беззаботно развалился на сиденье — кроме них, в автобусе было всего три или четыре человека, и некому было его осудить за развязную позу, — и то болтал, то дремал, то листал непристойные комиксы. Джин была его сестрой. Джо на его месте предвкушал бы встречу с родными, но, казалось, Аарона это нисколько не заботило.
Наконец автобус остановился.
— Ф-фу-у, — протянул Джо, выбираясь из дверей. — Ну и запашок тут у вас!
— Привыкай, — рассмеялся Аарон, — это запах рыбацких денег!
Сэм кивнул, соглашаясь.
— А непроданную рыбу вы что, прямо на улицах сваливаете, судя по запаху? — проворчал Джо, но прикусил язык, чтобы не обидеть друзей. — У вас только рыбу ловят? — спросил он громче.
— Нет, почему же. Вон фабрика по мытью золота, — Аарон махнул рукой в сторону каких-то труб.
Здание с трубами даже издалека выглядело основательно заброшенным, как и все в этом городе. Чем дальше, тем больше Джо казалось, что по городку прошелся ураган, причем погибших никто не собирался хоронить: запах становился невыносимым, и пахло не только тухлой рыбой, — вокруг витал явственный сладковатый смрад мертвечины. «Может быть, они и падаль не убирают», — с отвращением подумал Джо. В запах этот не вплетались никакие ароматы жизни — ни цветы, ни готовящаяся пища, ни навоз, как будто город вымер задолго до приезда троих друзей.
Вокруг торчали черные дымоходы, но ни над одним не вился дымок. Деревянные здания, прилепившиеся одно к другому, казалось, могли бы рухнуть, если бы не поддерживали друг друга сгнившими и заплесневелыми плечами. Порой на покосившихся заборах висело какое-то бесформенное вылинявшее тряпье; порой сквозь застройку виднелась синяя и почему-то тревожная гладь океана, не разрезаемая ни моторной лодкой, ни парусником — странно для рыбацкого города; временами Джо видел перевернутые Бог весть когда и дырявые плоскодонки около домов. Все выглядело неживым, запустелым и вымершим.
— Похоже, они все того, — пробормотал Сэм.
— Что — того? — вскинулся Джо.
— Не обращай внимания, — хмыкнул Аарон. — Тебе они будут рады, вот увидишь.
Кое-где Джо заметил следы давних и не очень пожаров: домики вместе со дворами выгорели, восстанавливать их никто не собирался. Должно быть, погорельцы или перебрались на новые места, или вовсе уехали в другие города.
Наконец в одном из двориков Джо увидел людей: двоих детишек с очень странными, рыбьими лицами, которые вяло играли на замусоренной земле, и наблюдавшую за ними почти неподвижную старуху. Вероятно, это была их бабушка или прабабушка, но от вида ее у Джо по коже побежали мурашки: руки старухи до локтей покрывала чешуя, похожая на акулью, и такой же была ее шея. Один из детей повернулся к Джо спиной, и ошарашенный юноша разглядел на этой спине явственные жабры.
Сэм поморщился.
— А ты все-таки считаешь, что в других местах люди посимпатичнее, — ухмыльнулся Аарон. Он любил позубоскалить и частенько подначивал друга; Сэм относился к его шуткам благосклонно, слегка улыбаясь, но почти никогда не отвечал остротой на остроту. Вот и сейчас он просто кивнул головой. — А как же моя сестрица?
— Мне нравится ее характер, — спокойно ответил Сэм.
— Нечего сказать, приятный вывод для юной особы, — рассмеялся Аарон и добавил: — На самом деле это и хорошо. Уж всяко лучше, чем потерять голову из-за красивых глаз, а потом найти ее отдельно от туловища! Хотя оторвать башку и Джин может, она такая.
— Мы с ней ладили, — возразил Сэм.
— А это главное, — решил поддержать его Джо. Ему почему-то было сильно не по себе. — Слушайте, а этот город — он всегда был таким? Тут будто локальный Армагеддон прошелся…
Его друзья помолчали.
— Не знаю, — сказал Сэм. — Мы сюда переехали, когда мне было тринадцать.
— А я тут родился, — легкомысленно перебил Аарон. — Когда я был мал, большинство соседей еще жили как люди. — Он осекся. — Ну да, как люди. Они же не вылезают из воды, у них от этого болячки на коже и страх перед солнцем. Они больше глубоководные, чем нормальные…
Глубинная ловля, смекнул Джо. Жемчуг, кораллы и редкая деликатесная рыба. То-то эти люди и не уезжают отсюда, и не меняют профессию, несмотря на ее очевидную вредность, — они наверняка имеют изрядные суммы на банковских счетах. Но, Бог мой, что за удовольствие быть богачом и жить в грязной покосившейся хибаре!
Наконец Сэм коротко простился с ними, а Аарон ввел Джо в одну из таких хибар. «А говорил, что у них тут приличный домик, — припомнил Джо. — Но в этой дыре и такая халупа за приличный дом сойдет…»
Дом пустовал, причем явно не первый год. Джо растерянно обвел взглядом веранду, где в беспорядке валялись распарованные башмаки и носки и стояла поломанная пыльная этажерка — больше ничего, кроме засохшей рыбьей шелухи, тут и не было. Аарона же ничего не смущало — он прошел вглубь, крикнул «Эй, Джо, ты чего там застрял?» и зашуршал, очевидно, разбирая сумку.
Мебели в доме оставалось чуть больше, чем на веранде — стол, стулья, диван и кровать, но все такое же старое и припавшее пылью. Запах рыбы и падали был, казалось, вездесущим, но тут стал каким-то особенно душным: Джо почудилось, что он стоит прямо над гниющим старым трупом. Но Аарон вел себя так уверенно…
— Мои, наверное, в море, — сказал он. — Вечерком вернутся, то-то мы им сюрприз устроим! Эх, ну и бедлам они тут развели… Ты присядь, а я приберусь немного.
— Джин тоже ходит в море?
— Конечно, а чем еще тут заниматься? Море — ее стихия. В своем деле она лучшая, без дураков лучшая, — с гордостью произнес Аарон. Джо, порядком озадаченный, взял тряпку и принялся помогать ему с уборкой.
Он читал про японских ныряльщиц за жемчугом. Но встретить девушку такой профессии сейчас, в Америке… это было неожиданно. «По крайней мере, это поинтереснее, чем наша будущая работенка инженера-гидравлика, — подумал он. — Будет что порассказать родителям, когда я их навещу!» На этом он почти успокоился.
Что-то кололо ему в грудь, какое-то смутное опасение.
Вдвоем они вымели рыбью шелуху и пыль, протерли полы; Аарон, к удивлению Джо, приготовил рыбный суп, и он вышел отменно вкусным, а Фалмеры все не возвращались. Впрочем, не видно было, чтобы и другие соседи приходили с моря.
— Полнолуние же, — сообразил Аарон. — Вот это мы просчитались, а? В полнолуние они рыбачат до рассвета. Ну ладно, давай-ка уже дрыхнуть, что ли. Глаза так и слипаются!
Джо вертелся на диване, который предложил ему Аарон, а сон все не шел. Всему, что он увидел, имелось простое и обыденное объяснение. Всему.
Кроме одного.
Почему Аарон так спокойно воспринимает эту разруху, эту грязь, эту невыносимую вонь, которой пропиталось все вокруг? Эти кошмарные «болячки» на телах детей — единственных людей, которых они до сих пор тут встретили? И неужели Аарон не понимал, как это воспримет Джо? Хоть бы предупредил!
Хлопнула дверь.
Они вошли один за другим — старые Фалмеры и их дочь, сестра Аарона, Джин Фалмер. В лунном свете, проходившем сквозь раскрытое окно, их было прекрасно видно.
Их конечности, обросшие чешуей, похожей на акулью.
Их лица с большими рыбьими глазами, почти лишенные человеческих пропорций.
Их лысые головы.
Все трое были одеты в обычные шорты и майки, как рыбаки по всему побережью штата, мокрые настолько, что с них стекала вода. Джо подумал, что Фалмеры обуты в шлепанцы, как вдруг Джин вышла на прямоугольник лунного света на полу.
Она была босиком.
Это ее широкие перепончатые лапы, похожие на утиные, шлепали по полу.
— Папа! Мамуля! — шепотом воскликнул Аарон. — Джин, сестренка! Как ты выросла! Да ты совсем переродилась!
— А ты-то застрял, — хмыкнула девушка. Они по очереди обняли Аарона. — А это кто?
— Эй, его не трогай. Это мой кореш из колледжа.
— Хммм… Аппетитный. Выглядит соблазнительно, — сказала Джин.
Еще днем такие слова бы польстили Джо — или заставили его покраснеть, потому что все-таки Джин была возлюбленной его друга, но сейчас он задыхался от ужаса. Одна мысль, что эта жуткая ходячая акула может попытаться подкатить к нему, бросила его в дрожь.
— Сказал же, не трогай его, дуреха, — шепотом выругался Джо.
Они расселись за столом. Старшие Фалмеры нахваливали суп.
— Вкусный, — наконец сказал отец Аарона, — но рыба уже надоела. Надо бы мяса раздобыть.
— Ягнятина и говядина у нас иногда бывает, — заметила мать.
— Ты знаешь, о чем я.
— А что? — спросил Аарон. — Кстати, как наши соседи поживают? Они все переродились?
— Нет, — ответил отец, — но неудачников мы присоединили к себе.
— Это было то, что надо, — мечтательно произнесла Джин.
И тут Джо отключился.
Во всяком случае, именно это утром он сказал Сэму, когда тот нашел его в доме Фалмеров. С утра никого из них дома не было — Аарон оставил записку «Бро, мы ушли на рыбалку, как выспишься, доедай суп, а потом я научу тебя готовить шикарных осьминогов на гриле», зато пришел Сэм.
— Ты бы их видел, — угрюмо рассказывал Джо. — Они все в этой болячке, ну, которая от глубокого ныряния: кожа в чешуе, глаза навыкате, головы то ли бреют, то ли просто облысели. А Джин твоя еще и пошлит как не в себя!
— Она всегда любила непристойные шуточки, — заметил Сэм и снова замкнулся в себе.
— Я тоже, но до нее мне далеко в этом смысле. Кстати, а что у вас тут за проблема со свининой? Они жаловались, что нет свинины. Ну, они говорили про мясо, и сказали, что баранина и говядина им не по нраву…
— У нас тут мало магазинов. — Сэм серьезно посмотрел на Джо. — Знаешь, тебе не понять их жизни. Я говорю «их», потому что я сам приезжий.
— И не сможешь переродиться?
— А, ты уже в курсе? Наверное, нет. А жаль. Я бы хотел. Ну ладно, бывай. А то мать просила кое-что сделать по дому. С тех пор, как умер мой старик, у нее все разваливается.
Вскоре вернулись Фалмеры. При дневном свете они выглядели еще более жутко, чем при лунном — в лунном сиянии они показались Джо скорее рыбами, чем людьми, днем они выглядели как люди, но акулья кожа, выпученные глаза и трясущиеся вторые подбородки вызывали отвращение. Однако заговорили они вполне благожелательно, Джин больше не называла Джо «аппетитным», зато вежливо расспрашивала о жизни в Ньюберипорте и учебе в колледже, и на какой-то момент все они показались Джо вполне нормальной семьей. Ну, не красавцы…
Но соседей их по-прежнему не было дома.
И по-прежнему над улицей витал трупный смрад.
В городе не было ни кошек, ни собак, хотя рыбные свалки должны были привлекать бродячих животных. Однако на них не виднелось даже чаек или ворон. Над серыми чахлыми растениями не летали бабочки. Полуразвалившиеся, почерневшие дома были затянуты паутиной, но Джо не увидел ни одного живого паука.
— У вас тут раньше жило много людей, — сказал Джо. — Куда все подевались? Я же вижу, очень много заколоченных домов.
— Ушли в море, — ответила миссис Фалмер.
— Утонули, что ли? Это так опасно?
— Нет, они уплыли на Риф Дьявола.
— Это та длинная цепочка скал в океане? Такой естественный волнорез? Но разве на нем можно жить?
— Это он снаружи такой, — возразила миссис Фалмер, — а под водой там настоящие райские сады.
— Э… они там работают? Что-то добывают? У них подводный колокол?
Фалмеры обменялись взглядами.
— Да, да, — сказал мистер Фалмер. — Очень выгодный бизнес…
— Джо, айда ко мне! — послышался со двора веселый голос Аарона. Он и правда достал гриль и вознамерился показать Джо кое-какие кулинарные трюки.
А вечером Фалмеры опять ушли в море, но Джин задержалась. Джо видел, как к ней подошел Сэм. Они о чем-то разговаривали, и лица у обоих были очень серьезными.
Может быть, Сэм хочет, чтобы она уехала с ним? Вылечила свою кожу и это ужасное пучеглазие, стала вести нормальный образ жизни? Нельзя же всем жертвовать ради денег — или ради родителей, если это они заставляют Джин быть ныряльщицей.
Джо вышел на улицу и бесцельно пошел куда глаза глядят. Внезапно он стал как вкопанный.
У остова большого дерева — здесь не было ни одного живого дерева — были свалены в кучу кости. Множество костей. И это бы не удивило Джо, потому что в этом городе никто не следил за чистотой и вываливал объедки где попало, — но кости чем-то отличались от коровьих или овечьих.
Они не были коровьими.
Не были овечьими.
Грудная клетка, валявшаяся на самом верху кучи, выглядела, как… как…
«Обезьянья. Тут водятся обезьяны», — сказал себе Джо и взглянул ниже.
От кучи костей откатился череп, который тоже должен был быть обезьяньим, потому что ничьим еще он быть не мог. В панике Джо бросился обратно к дому Фалмеров. Теперь он понимал, что они имели в виду, когда говорили о неудачниках и не переродившихся, которых присоединили. «Они их убили и присвоили их имущество — вот что это значит! Целый город убийц!»
Когда он добежал, задыхаясь и хрипя, в доме резко пахло свежей кровью и мясом.
Рубашка и джинсы, которые утром он видел на Сэме, висели на заборе рядом с трухлявым половиком. Фалмеры деловито разделывали тушу кого-то большого. Мистер Фалмер аккуратно вынимал внутренности, подбирая скользкие веревки кишок; от них шел тошнотворный запах, и у Джо скрутило кишки. Он отвернулся — как раз чтобы увидеть миссис Фалмер, свежевавшую ногу. Эта нога не принадлежала животному, и Джо уставился на нее, пытаясь удержаться и не сползти на окровавленный пол: кожа, которую сдирала миссис Фалмер, была почти голой, покрытой редкими черными волосами, как у человека. А рядом Джин старательно выскребала мозг из черепа, отделенного от тела, и выкладывала в большую миску, рядом с которой на разделочной доске лежали нарезанный лук, зелень и крупинки черного перца.
Увидев Джо, она подняла голову и улыбнулась длинным жабьим ртом.
Нет. Не жабьим.
Акульим.
— Люблю мозги и почки, — сказала она. — Аарон отлично их готовит, он прямо мастер гриля. И в фольге хорошо запекает. Это так мило, что мой любимый Сэм выбрал присоединиться к нам! Теперь он всегда будет со мной, и мы больше не расстанемся. А вы тоже не захотите расставаться с ним, мистер Хартман? Вы ведь так дружили!
Джо бочком, мелко дрожа, начал выбираться из хижины — чтобы наткнуться на Аарона. Тот уже поставил гриль и старательно мариновал свежее мясо, срезанное его матерью с тела.
— Салют, бро, — сказал он, ухмыляясь во весь рот, и Джо поразился тому, что не замечал раньше, какие у него конические зубы. — Сегодня особенный ужин! Думаю, ты пока не дозрел до этого, присоединиться к нам, поэтому я сказал своим, чтобы не торопили тебя. Но когда ты у нас еще немного поживешь, ты сам этого захочешь. Вот Сэм же захотел. Давай я тебя научу, как мариновать, чтобы сохранить и нежность, и сладкий привкус. А потом поплывем на Риф Дьявола и будем угощать соседей — ну, тех, кто переродился, остальные присоединились. У нас в Иннсмуте все ладят. Давай. У тебя получится…

Санди Зырянова, блог «Дупло козодоя»

Пикман и Ко

Название: Правда жизни
Автор: Санди
Бета: Oriella
Размер: мини, 1380 слов
Канон: Г.Ф. Лавкрафт "Фотомодель Пикмана"

Настоящий художник должен жить в Норт-Энде. Именно в этом Богом забытом месте, где первые, проложенные еще в 1650 году, улицы давно ушли под землю вместе со всем, что их беспокоило и радовало. Эти и подобные им места, — они не просто были созданы людьми для своих нужд, они развивались сами по себе и в результате выросли в нечто, совершенно отличное от прежних прозаических домиков и улочек…

Хотя домики Норт-Энда, куда стекалась голытьба со всего света, никто не назвал бы прозаическими с самого начала. Эти домики были соединены между собой сетью подземных туннелей, и туннели вели к морю. Ничего странного — ведь они строились во времена, когда контрабанда была едва ли не повсеместным занятием, а Норт-Энд только ей и был жив. Но с тех пор и контрабанда, и многое забыто, а выходы в эти туннели заложены кирпичом. Да что там — студия, которую я снял, находится в старом-престаром доме, и если бы одна из таких кирпичных стен не обрушилась, о существовании этого помещения никто бы и не заподозрил!

Именно там я и увидел их впервые.

скрытый текстСущество заглядывало ко мне в пролом стены, покачивая головой на длинной шее. Оно напоминало одновременно человека, летучую мышь и какую-то морскую тварь, и откуда-то я знал, что оно разумно — не так, как мы, и осознает себя в меньшей степени, чем мы, но и не животное. Я был пьян. Я только что закончил одну из своих картин. Мне было все нипочем.

— Приветик, бро, — сказал я и помахал ему рукой.

Существо исчезло.

На следующий день их было уже двое. Я к тому времени уже протрезвел и, увидев их, понял, что нельзя упускать такой шанс. На столе у меня валялся поляроид, из этих, новейших, — я снимал на него сценки на улицах, — так вот, я схватил его и защелкал. Существа с интересом воззрились на меня.

— Я буду вас рисовать, — отчетливо сказал я им. — Рисовать! Я художник!

Существа закивали головами, издавая непонятное пыхтение, и исчезли. Я готов был поклясться, что они захихикали.

Пожав плечами, я включил свет и приступил к работе. Я чувствовал, что могу открыть новый, неведомый мир Бостона, не виданный еще никем. Может быть, «никем» — это преувеличение, они показывались многим, недаром же в трущобах Бостона постоянно ползут какие-то страшноватые слушки, но только я сумел их увидеть по-настоящему!

До этого я любил писать что-нибудь вроде ведьм и привидений, осеняющих своим присутствием сборища бостонской шпаны, — это у меня и называлось «открыть новый Бостон». Что ни говори, а мои картины многих шокировали, и я не думаю, что дело было в выдуманных призраках, — о нет, респектабельных бостонских художников пугали обычные подонки из плоти и крови. Сами-то они нипочем не осмелились бы спуститься в те трущобы и потолкаться среди тех людей, которых я изображал… Но настоящие чудовища — это совсем другой коленкор, это совершенно новая ступень реализма и подлинности жизни на холсте, разве нет? И я написал их — любопытных, как дети, хихикающих в когтистые лапы, с веселыми глазками на свирепых мордах со страшными клыками, выглядывающими из пастей, на фоне моей нищенской «студии»… Студия была обставлена так скудно, что я так и назвал картину — «Нищета».

Спустя несколько дней я увидел, как ребенок-беспризорник роется в мусорном ящике в поисках чего-нибудь поесть. Это была потрясающая фактура — такая гармония между безысходной серостью лохмотьев ребенка, его безучастным блеклым личиком, серыми после недавнего дождя ободранными фасадами, серыми сумерками и единственным ярким пятном — желтым кругом от тусклого зажженного фонаря… Я уже собирался заснять мизансцену. И вдруг рядом с ребенком возник один из них. Не обращая внимания на ребенка, он занялся тем же с другой стороны мусорного ящика. Вот это было то, что надо!

…Когда я выставил «Голод», некоторые коллеги перестали подавать мне руку. С их точки зрения, я изображал недопустимые вещи. Но следующая моя картина, «Хищный город», совсем отдалила меня от собратьев по художественному цеху.

Что поделать, если для жителей Норт-Энда похороны — слишком дорогое удовольствие? У какой-то нищенки родился мертвый ребенок. Частый случай, учитывая, что на медицинскую помощь ни у кого из них нет денег, а пьют здесь каждый день, пытаясь заглушить безысходность и страх перед Ними. Нищенка вынесла трупик к мусорным бакам; его уже начали обгладывать собаки, но один из Них отогнал псов и сам принялся за трапезу. Печально, но ребенку-то уже ничем не поможешь, зато какая фактура, какой сюжет! Какая гармония мрачных сумерек и мрачных цветов бедности, и опять единственное яркое пятно — тельце крошечного покойника с ободранной кожицей, его же синеватые кишки, выпавшие из живота после того, как Он выел брюшину, и рыжая собака, поспешно утаскивающая часть кишок…

Я снимал Их, как только они попадались мне на глаза. Иногда меня просто не замечали, но чаще — я мог бы в этом поклясться — Они знали, знали и нарочно позировали, посмеиваясь. Именно из таких частично постановочных фотографий я «собрал» одну из самых нашумевших картин, где Они читали бостонский путеводитель и веселились, показывая, где появлялись на поверхности. Трусливое воображение бостонской публики мигом дорисовало всякое, что Они могли бы делать, — нападения, насилие и даже людоедство, но клянусь, что я ничего такого не имел в виду!

Из того, что я уже знал о Них, можно было сделать вывод, что Они — падальщики. Живых на моей памяти Они не трогали, хотя того же ребенка-беспризорника могли бы проглотить одним движением пасти.

Чем больше я рисовал, тем хуже ко мне относились художники Бостона — и тем доверительнее относились существа. Они уже позволяли мне следовать за ними в туннелях, останавливаясь, чтобы подождать меня, если я отставал, и выводя из туннелей на поверхность при первой возможности. Вскоре я понял, что Они мне по-настоящему нравятся. Да, Они — изгои, Они страшны с виду, Они питаются мертвечиной и прячутся в зловонных заброшенных туннелях, но разве в этом Их вина? Зато ни разу я не видел, чтобы Они избивали друг друга или отнимали друг у друга убогую пищу…

По сравнению с почтенной бостонской публикой — небо и земля, доложу я вам. Какое право имел осуждать меня Монне — автор нежнейших пасторальных пейзажей, пьяница и дебошир, который в драке убил человека и сумел выкрутиться, свалив вину на еще более пьяного дружка? Или Смитсон с его аллегориями добродетелей, еще один пьяница и кокаинист, который в конце концов умер в борделе на проститутке? Или Капистон, полюбившийся публике слащавыми портретами детишек, — своих собственных детей он избивал до крови? Какое право они имели осуждать меня и моих невольных моделей?

Когда я писал «Ужин вурдалаков», каюсь, я слегка сгустил краски. Оправданием мне служит душевное потрясение — ведь Они тогда впервые пригласили меня на ужин. Они вывели меня на городское кладбище. Наверное, у Них был какой-то праздник — ведь они умеют и праздновать, знаете ли, — и в честь его Они разрыли несколько свежих могил, вытряхнули оттуда покойников и ну глодать мясо!

Разумеется, я не мог питаться тем же. Моим первым побуждением было остановить Их, но потом я сказал себе: кто я, чтобы их осуждать? Покойникам уже все равно, Они голодны, а могилы… их надо будет зарыть обратно для успокоения родных, и вся недолга. Я достал сандвич, который предусмотрительно захватил с собой. Увидев, что я готов разделить с Ними трапезу, пусть и со своей едой, Они захлопали в ладоши — когтистые ладоши, совсем не пугавшие меня. А потом принялись пировать, передавая друг другу части мертвых тел и аккуратно скусывая с них мясо. Каждый из Них старался откусить ровно столько же, сколько и предыдущие, не более.

Насытившись, Они запели. Странная это была песня, заунывная, но по-своему прекрасная. Уловив мотив, я подхватил его как мог. А затем Они сложили кости обратно в гробы и тщательно закопали, так, что невозможно было и догадаться, что могилу вскрывали.

У меня имелись опасения, что я стану главным блюдом на этом пиршестве, но нет — в ту ночь я стал одним из Них.

Разрыв с моим последним другом из числа художников Бостона отчетливо показал, где мое место. Этот болван, будучи у меня в гостях, услышал Их шорох за стеной. Я объяснил ему, что в Норт-Энде полно крыс, но нет же — он рвался посмотреть, а потом еще и нашел фото с одним из моих приятелей. Слышали бы вы его вопли! Он называл меня чудовищем, воплощенным злом, богохульником…

Он спугнул моих друзей, вот что. С тех пор Они больше не приходили в мою студию. Мне пришлось съехать и найти новое пристанище, чтобы снова видеться с Ними без помех. А с респектабельной бостонской богемой я оборвал все связи.

Оборвал — и не жалею об этом. По правде, я забыл бы о бывших коллегах, если бы молва не доносила до меня смешные слухи о том, как они до сих пор боятся «величайшего художника из всех, — и самого отвратительного типа, который когда-либо вырывался из оков реальной жизни», Ричарда Энтони Пикмана.

Санди Зырянова, блог «Дупло козодоя»

Внезапные черепахи

Название: Во всем виновата пицца
Канон: TNMT
Автор: Санди для WTF Kotiki 2019
Бета: Лилинетт
Размер: драббл, 877 слов
Пейринг/Персонажи: Микеланджело, Кланк, ниндзя Фут, остальные ниндзя-черепашки
Категория: джен
Жанр: экшн


Микеланджело сам не знал, как это получилось. Он сидел, листал журнал, поглаживая Кланка, и все это вприкуску: рядом стояла коробка с пиццей. А потом пиццы не стало.
Спрашивается, куда она могла деться? Испарилась, не иначе, — ведь не слопал же ее всю Микеланджело, время от времени снимая ломтики ветчины и подсовывая Кланку! Микеланджело несколько секунд медитировал на пустую коробку, представляя, как обидятся остальные, потом сунул Кланка за пазуху и выбрался наверх. За новой пиццей…

***
Брести по людным местам, если ты черепашка ростом с человека и на двух ногах, да еще с рыжим котом под панцирем, — не лучшая идея, и даже такой шалопай, как Микеланджело, уходит с освещенных улиц, хотя из-за этого вечно приходится делать крюк до пиццерии и топать в одиночку мимо складских помещений. Микеланджело терпеть не мог отрезок дороги возле складов — они навевали уныние серостью и безжизненностью; собственно, он и Кланка с собой потащил, чтобы там было не так одиноко.
И то, что между длинных, похожих на самолетные ангары, помещений движутся какие-то тени, стало для него неожиданностью. После конца рабочего дня склады словно вымирали…
скрытый текст— Кланк, — шепнул Микеланджело, ссаживая котенка на землю, — жди меня тут, о’кей? Эх, нунчак забыл! Говорил мне Сплинтер-сэнсей: не ходи безоружным даже за пиццей…
Кланк мотнул головой, поставив торчком ушки, и затрусил к сетчатой ограде складов, поднырнув под нее. Микеланджело почесал подбородок. Будь он таким же маленьким, как Кланк! Придется перелезать через ограду, а наверху, между прочим, — спираль Бруно в два ряда, по которой еще и ток пущен…
Он подтянулся на руках, раскачался, отталкиваясь ногами от ограды, с силой бросил тело через смертоносную спираль — а Кланк уже куда-то убежал, и вдруг послышался его отчаянный мяв.
Микеланджело пружинисто приземлился…
Ниндзя Фут!
Их одежда казалось черной в неоновом свете фонарей, а Кланк почти сливался с оранжевой от их сияния землей, отбрасывая тень, и кто-то из Фут, видимо, пнул его, а потом добежал и пнул еще раз под приглушенный гогот дружков.
— Ах, ты дрянь!
Микеланджело взвился. Адреналин рванул по венам, заставляя мышцы напрячься, и черепашка в мгновение ока очутился среди бандитов. Вопль «Кавабанга!» вспорол тишину.
Нунчака нет? — не беда! Удар кулаком — и зубы вперемешку с кровью летят брызгами на открытую дверь складского помещения. Удар ногой — и ребра хрустят под бандитской темной одеждой, и ниндзя Фут задыхается, хватаясь за грудь, и оседает на землю. Еще удар — и нос третьего Фут расплющивается с мокрым всхлипом, а потом на глазах разбухает, превращаясь в черную бесформенную грушу. Еще одного, плюгавого и верткого — того самого, что пинал Кланка, — Микеланджело попросту отшвырнул пинком так, что он отлетел к стене и тоненько взвизгнул, приземлившись на выставленную руку — та хрустнула и вывернулась под очень неестественным углом.
«Их что, падать правильно не учили? — про себя удивился Микеланджело. — А кстати, ведь они тут не в шахматы играют…» — он ни разу не задумался, что же хранится на этих складах, и сейчас жалел об этом.
Фут подбежал к нему с кастетом на руке и с силой ударил — метил в затылок, наверняка проломив бы Микеланджело голову, но тот увернулся, и кастет врезался ему в челюсть. Рот Микеланджело наполнился противной железистой теплотой, челюсть хрустнула и отвисла, перестав слушаться; резко обернувшись, Микеланджело схватил обидчика за руку, вывернул ее, за вывихнутую рванул — и швырнул Фут через спину. Тот тяжело приземлился и поднялся на четвереньки, но Микеланджело было уже не до него — еще один Фут огрел его нунчаком.
К счастью, нунчак скользнул по панцирю. Микеланджело порадовался, что учитель Сплинтер обучил их ни секунды не стоять на месте, уворачиваясь, — остановиться в драке смерти подобно. Удар ногой выбил Фут тазобедренный сустав, кость издала жалобный надтреснутый звук, Фут припал на травмированную ногу и скрючился…
Микеланджело искал глазами Кланка. Наконец, тот подал голос, и Микеланджело начал прорываться к нему, попутно раскрошив зубы еще одному Фут и врезав под дых другому.
— Мяу! — Кланк и сам бросился навстречу Микеланджело. А Фут тем временем начали исчезать.
Все-таки они были ниндзя, хотя и бездарные. И хорошие товарищи, подумал Микеланджело, — вон, забирают своих… И вдруг он понял, что забирают не поэтому.
Просто Фут знают, что раз тут черепашка — значит, вызовет полицию, а если кто-то из них загремит в полицию, то сдаст остальных без зазрения совести.
Микеланджело заметил среди складских помещений фуру, в которую и ссыпались Фут. Других автомобилей поблизости не было, и Микеланджело подхватил Кланка и понесся к фуре Фут, молясь, чтобы успеть, и успел — в самый последний момент, ухватившись за отвисшую заднюю дверь, но водитель резко развернулся, Кланк не удержался и покатился по асфальту.
— Кланк! — закричал Микеланджело. — Вы мне за это ответите, паршивцы! Кавабанга!
Сказать это было проще, чем сделать. Дверь моталась из стороны в сторону, билась о встречные машины и столбы, и Микеланджело понял: еще чуть-чуть, и ему конец. И когда его ударило так, что от боли потемнело в глазах …
…из-за угла, с каждой секундой сокращая расстояние между собой и фурой ниндзя Фут, вылетел черепахомобиль.
Донателло рулил куда искуснее, чем водитель Фут, и догнал фуру очень быстро; Рафаэль и Леонардо уже были наготове, и вот они уже вскочили в фуру, а заодно втащили избитого и окровавленного Микеланджело.
— Копы сейчас приедут, — запыхавшись, рявкнул Рафаэль. — Вечно ты влезешь!
— И все это из-за пиццы, — поддел его Леонардо, пробираясь к кабине водителя и вышвыривая зазевавшегося Фут на асфальт. Фуру занесло, взревели тормоза, кузов завалился на бок, и фура, протащив кузов еще пару метров, остановилась.
— Сваливаем! — крикнул из черепахомобиля Донателло, и вовремя: вой полицейских сирен уже приближался.
Микеланджело перевалился в черепахомобиль и всхлипнул.
— Ребята… они… Кланк…
— Мяу, — раздалось над ухом. Микеланджело подскочил и вытаращился на Кланка, целого и невредимого.
— Мы его подобрали, когда догоняли вас, — пояснил Леонардо.
— А забеспокоились потому, что тебя слишком долго не было, — добавил Донателло.
— Мы сразу поняли, что ты оттягиваешься по полной, и тоже решили повеселиться, — закончил Рафаэль.
Микеланджело прижал к себе Кланка, все еще не успокоившись.
— Ребята, — сказал он и выдохнул. — Пицца… я ее съел, но я куплю другую… обещаю… да что вы смеетесь-то? Сказал же — куплю!

Санди Зырянова, блог «Дупло козодоя»

Ветер на песке

Название: Ветер на песке
Автор: Санди для WTF Warhammer Legions 2019
Размер: миди, 5557 слов
Пейринг/Персонажи: фелиниды, Красные Корсары, Космические Волки
Категория: джен
Жанр: драма
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: трое молодых граждан Империума желают служить Императору на кораблях Космодесанта. Однако бойтесь своих желаний - они порой сбываются слишком буквально
Предупреждение: смерть персонажей. Ну, канон у нас такой...
Примечание: фелиниды - раса зверолюдей, обитающая на планете Карлос МакКоннел


— Ма, а ма! Почему нас не возьмут в Космодесант?

— Ма, а ма! Почему нам нельзя служить в Имперской Гвардии?

— Ма, а ма! Почему нам нельзя улететь с этой планеты?

— Ма, кто такие мутанты? Ма-а!

…Став постарше, они уже не задавали таких вопросов.


***

Джанго крутанулся, присев на одной ноге; вторую он резко выпрямил — ступня с растопыренными пальцами, но втянутыми когтями врезалась в живот Карджо, в то время как хвост хлестнул по ногам Зарго; тот ловко подскочил, перевернулся через плечо и ребром ладони обозначил удар по шее Джанго.

— Туше! Зарго победил!

Карджо, распрямившись, как пружина, перехватил руку и шиворот приятеля и откинулся назад, выставив ногу, — Зарго буквально перелетел через него, приземлился по всем правилам, но Джанго не дал ему подняться, поймав в захват шею и опрокинув в партер.

— Не говори «мя», пока… — начал Карджо и запнулся, потому что Джанго, вырвавшись из захвата, и Зарго атаковали его с двух сторон.

«Ветер на песке».

скрытый текстДревнее боевое искусство, веками дававшее людям планеты МакКоннелл возможность выжить среди опасных зверей и недружелюбной природы. Оторванные от остального человечества, они и выживали, возводя каменные дома в лесах, кочуя через выжженные солнцем пустыни, спуская лодки на воду бурных морей. И все это время хранили память о давно покинутой Терре. Существует ли она, или сгинула в глубинах Космоса — никто не ведал… пока на поверхность МакКоннел не спустились корабли пустоты, а из них не вышли незнакомые существа.

У них была гладкая кожа и уши сбоку головы. Сросшиеся в пальцах ступни без когтей. И никакого хвоста. Зато в руках без шерстяного покрова угрожающе блестели лазганы.

Не так жители МакКоннел представляли себе настоящих людей…

Впрочем, и это было давно, слишком давно, чтобы трое подростков-фелинидов испытывали какие-то чувства по поводу случившегося. Гораздо больше их заботило собственное будущее. Карджо, присев отдохнуть в перерыве между тренировками, сплюнул сквозь зубы:


— Карджо понимает, что мы не можем стать Астартес — у нас мутации, геносемя не приживается. Так, Джанго? Ты же у нас специалист по Космодесанту, — Джанго утвердительно кивнул: из всей троицы он больше всех сходил с ума по Астартес, жарко мечтая увидеть их хоть одним глазком. — Но почему все-таки нас не берут в Имперскую Гвардию? Карджо хочет сражаться за Императора!

— Больше Джанго никто не хочет, — заметил Джанго. — И все-таки скажи спасибо, что нас признали «непригодными к истреблению»!

— Ага. А выберешься за пределы планеты — и Инквизиция тут как тут, — буркнул Карджо.

— И что вам все неймется? — Зарго досадливо хлопнул ладонью по земле. — Мы же, кажется, решили, что будем делать военную карьеру в СПО! Это-то нам доступно! Так давайте готовиться, чтобы не ударить лицом в грязь…

— Если бы в СПО действительно можно было сделать настоящую карьеру, — вздохнул Карджо. — На нас и не нападает никто…

— Так это же хорошо, что не нападает!

Зарго был прав со всех сторон. Карлос МакКоннел была тихим аграрным миром, снабжавшим изрядную часть субсектора гроксятиной и овощами, располагалась вдалеке и от Ока Ужаса, и от границ Внешней Тьмы, и под удар враждебных человечеству сил могла попасть разве что случайно. На этот случай жители Карлос МакКоннел и содержали не слишком внушительные, зато неплохо подготовленные СПО, куда нацелились трое друзей.

Карджо поднялся и взял старенький дедовский лазган. Товарищи завязали ему глаза длинным шарфом с прибаутками и шуточками насчет подглядывания; юноша демонстративно отвернулся, в то время как его руки разбирали лазган, а затем так же на ощупь собирали.

— На секунду меньше, чем вчера! — крикнул Джанго, засекая время. — Теперь ты, Зарго…

— А потом еще постреляем — и хватит на сегодня, — сказал Зарго, поднимаясь. — Уж как там у вас, а у Зарго еще домашка не делана, в схоле небось не похвалят.

Он с завистью взглянул на Карджо. Тому исполнилось семнадцать. Спустя несколько месяцев он как совершеннолетний имел право записаться в СПО, а Зарго и Джанго приходилось ждать еще целый год. Конечно, обоим хотелось бы отправиться на пункт призыва втроем, чтобы и служить вместе, но все понимали, что Карджо уже не может дождаться заветного мгновения, когда ему наконец-то выдадут лазган и амуницию, и сожалеет только о том, что это всего лишь СПО. Зарго и самому хотелось бы записаться в Имперскую Гвардию, пройти с победными боями по далеким мирам, а там, чем варп не шутит, увидеть живых Астартес. В глубине души он понимал, что сам он этой встречи, скорее всего, не переживет — Космодесант приходит на помощь смертным уже тогда, когда разгром и гибель кажутся неизбежными…

Джанго — тот все еще мечтал, что кто-нибудь изобретет способ делать фелинидов Космодесантниками.

Зарго взял из рук Карджо лазган, прицелился… Хлоп! Ржавая консервная банка подскочила и покатилась по земле.

Так — в учебе, тренировках и мечтах об СПО — у них проходил каждый день. Джанго, кроме этого, взял на себя роль просветителя и выдавал на-гора все, что ему удавалось найти о Космодесанте. У него была папочка с пиктами и вырезками, был изрядный запас данных на стареньком когитаторе, а еще — альбом, в который он наклеивал бонусные наклейки с Космодесантниками, которые прилагались к имперским подростковым журналам, иногда доставлявшимся на Карлос МакКоннел.

— С отцом опять поругался, — вдруг признался Карджо, собирая спортивные принадлежности. — Из-за будущего. Мать ничего, она только «за», а отец кричит, что я предаю семейное дело. Как будто наша ферма без меня пропадет! У меня еще три сестры!

— Мои сказали — решай сам, сынок, тебе видней, — отозвался Зарго.

— Везет тебе! А у меня, наоборот, мать вбила себе в голову, что меня в СПО обязательно убьют, каждый день отговорить пытается, — заметил Джанго.

Придя домой, Зарго сполоснулся, перекусил, поболтал с братом и родителями, затем сел за стол, включил когитатор и достал учебники. Чтобы поступить в СПО, нужно было еще и хорошо учиться — при поступлении кандидаты сдавали экзамены по истории Империума, по математике и диктант. Может быть, если бы Зарго знал, что все это происходит в последний раз, он нашел бы какие-нибудь важные слова и для родных, и для соседей. Но ему и в голову не приходило, что назавтра может случиться что-нибудь из ряда вон.

Что могло вообще случиться на тихой отдаленной Карлос МакКоннел — планете гроксоферм, огородов и фермеров-фелинидов?

Но утром в небе отчетливо вырисовывался силуэт огромного корабля. На Карлос МакКоннел все привыкли к зрелищу имперских грузовозов — иные из них бывали и побольше. Однако этот корабль, зависший на низкой орбите, не был грузовозом. Он источал темную угрозу, его обводы были брутальны и лучились агрессией, и даже с такого расстояния до земли доносился низкий тяжелый рокот двигателей. Такие корабли не используются для мирных грузоперевозок.

Зарго задрал голову, щурясь на солнце, бившее в глаза. Глаза слезились, и очертания незнакомого корабля расплывались и дробились в солнечных зайчиках. «Это корабль Имперской гвардии, — думал он. — Конечно! Но что он тут делает? Неужели война? А с кем? Если война, нам нужно записываться добровольцами, без вариантов…»

— Зарго! Зарго! Ты это видел? — взволнованный Джанго подлетел к нему и затормозил обеими ногами так, что хвост обвился вокруг них. — Это же корабль Астартес!

— Не может быть, — не поверил Зарго.

— Да вот те аквила! Святым Леманом клянусь!

Леман Русс был любимым святым примархом Джанго.

— Не так это хорошо, как ты думаешь, — рассудительно произнес Зарго. — Если тут Космодесант, значит, все еще хуже, чем Зарго думал. Кто же на нас напал?

— Тау? Нет, они жидковаты, с ними и СПО справятся (про тау Джанго знал куда меньше, чем про Астартес).

— Некроны? Да нет — они вроде из-под земли нападают…

— Орки? Если бы орки, мы бы их астероиды увидели…

— Тираниды, — авторитетно заявил подошедший Карджо. — Карджо зуб дает, они, проклятые! Вы как хотите, а Карджо побежал записываться в СПО!

Обеспокоенные люди толпились на улицах, тыча пальцем в небо и судача о том, что принесет им неожиданный визит. Однако ничего не происходило — кроме того, конечно, что Зарго и Джанго влетело в схоле за опоздание на уроки. А к полудню из уст в уста передались новости о том, что это действительно корабль Космодесанта, и он прибыл на Карлос МакКоннел, чтобы пополнить запасы провианта. И губернатор, конечно же, предоставил посланцам с корабля гораздо больше, чем они просили, счастливый уже тем, что его почтили просьбой Ангелы Императора.

И никакой войны.

И никаких тиранидов.

Зато Карджо, протолкавшись к друзьям на переменке, прошипел очень таинственно:

— Парни, это же наш шанс! Настоящие Астартес! А у них, между прочим, бывают смертные на службе! «Сервы Ордена» — так это называется!

Зарго понял и застыл, хватая ртом воздух.

Джанго тоже понял. Глаза у него заблестели.

— Сейчас, Джанго черкнет письмишко мамаше — и с вами, — торопливо сказал он.

— И Зарго тогда…

— А Карджо своим уже черкнул. Пусть папаша хоть лопнет от досады. Карджо вернется к нему героем Империума! Пошли, пошли, скорее, пока папаша «Стрекозы» не хватился! И пока они не улетели…

«Грозовая птица» стояла на площадке у губернаторского дворца, так же, как и корабль на низкой орбите, источая немую, но почти осязаемую опасность, и рядом с ней стоял гигант в серых доспехах с красными наплечниками. Карджо посадил «Стрекозу» на широком проспекте, сейчас практически безлюдном. У него могли быть из-за этого неприятности, но когда неприятности останавливали Карджо?

Вокруг «Грозовой птицы» стояла стража — бойцы СПО, к которым еще вчера собирались присоединиться трое друзей. Но и это их не остановило.

— Господин Астартес! — крикнул Карджо, остановившись на краю площадки. Подойти прямо к «Грозовой птице» он не осмеливался, да его бы и не пустили. — Послушайте, господин, мы к вам! Выслушайте Карджо!

— Карджо?

Так они впервые услышали голос Космодесантника. Очень низкий и глубокий, хрипловатый, будто в самом сердце его таились тяжелые раскаленные камни.

— Это он, — Джанго показал пальцем на друга. — Господин, разрешите обратиться! Мы хотим к вам! Возьмите нас, не пожалеете! Мы самые верные слуги Императора на этой планете!

Карджо продолжал, частя:

— Господин, мы умеем стрелять, мы собираем и разбираем лазган с завязанными глазами, мы хороши в «ветре на песке», мы сильнее, чем выглядим!

— И мы не мутанты, нет, — встрял Зарго, — мы настоящие люди, только фелиниды!

— Фелиниды? Ветер на песке? — Космодесантник, казалось, был окончательно сбит с толку. Немудрено: взволнованная троица орала одновременно, и каждый пытался перекричать других.

— Это наш стиль рукопашного боя, — смущенно пояснил Зарго, отдуваясь. Остальные умолкли.

Космодесантник шагнул к ним. Двигался он расслабленно, даже лениво, и в то же время так упруго, жестко и стремительно — казалось, один этот шаг несет в себе смерть. Это было… впечатляюще, и друзьям стоило изрядных душевных сил не попятиться.

Линзы шлема засветились. Внезапно Космодесантник снял шлем.

Под шлемом оказалось почти обычное лицо человека-не-мутанта — крупное, правильное, оно было бы красиво, если бы его не покрывали шрамы. Один из них, очень широкий, разрубил всю правую половину лица, а второй, изуродовавший левую щеку, полностью ее деформировал и превратил в скопление рубцовой ткани. Жесткие складки у губ, холодные пронзительные глаза, темные брови, над одной из которых виднелась еще одна цепь округлых шрамов, — таков был первый герой Империума, которого увидели Карджо, Джанго и Зарго.

И не испытали ничего, кроме беспримесного почтительного восхищения.


***

С тех пор, как друзья покинули Карлос МакКоннел, им ни разу не пришлось отдыхать.

Они работали на нижних палубах. Умение ловко управляться с лазганом, как и таланты в области «ветра на песке», которыми они так гордились, им все еще ни разу не понадобилось. Зато понадобилось «умение» таскать туда-сюда тяжелые агрегаты, протирать их маслом и ветошкой, сортировать детали от оружия, откладывая более-менее целые, драить палубы, разносить пищу, приготовленную для Космодесантников, по их покоям, начищать их доспехи — от запаха полировочной пасты сводило зубы. Никто не жаловался. В конце концов, они же хотели служить Космодесанту.

Другие сервы держались от них поодаль — видимо, побаивались. Зарго не очень понимал, что такого страшного в троице дружелюбных и спокойных юнцов. Однако все попытки заговорить с сервами-людьми, не говоря уж о том, чтобы подружиться с ними, наталкивались на их явное нежелание. Карджо по этому поводу так и сказал: «Небось мутантами нас считают, да? Попробовал бы кто из них такое сказать Карджо в лицо! Карджо бы уж нашел, что ему ответить!»

За словом-то он в карман действительно не лез.

Однако время от времени между сервами вспыхивали свары, и они отнюдь не ограничивались словесными перепалками — они заканчивались поножовщиной, и не раз и не два через шлюзы корабля выбрасывали тугие свертки. Поэтому друзья приняли единственно разумное решение: не связываться ни с кем, держаться друг друга.

Время от времени на нижние палубы спускался надсмотрщик — всякий раз другой. Пару раз его сопровождал навигатор, и вот его-то друзья боялись больше всех. Это был высокий, бледный человек с неподвижным, непропорциональным лицом и конечностями, расположенными очень странно — не по-человечески. Джанго знал, что у навигатора должен быть третий глаз, прикрытый банданой, однако у их навигатора не было ни глаза, ни банданы.
У него был заостренный кверху лоб.

И от этого лба, от искривленных рук, от глаз, от всего его существа исходила почти ощутимая аура зла.

Обсуждая новую работу, Джанго, Зарго и Карджо сошлись во мнении, что навигатор не из Навис Нобилите, а какой-нибудь псайкер-варповидец — Джанго клялся и божился, что однажды читал о таком. Но, раз его взяли на корабль Космодесанта, значит, он знал свое дело лучше всех? А то, что злой — так на нижних палубах это никак не про…

Крик, полный мучительной боли и ужаса, разнесся по палубам. Казалось, его было слышно даже на капитанском мостике.

— Несчастный случай, — прошептал Зарго, содрогнувшись. — Опять.

Корабль был старым, и несчастные случаи происходили не так уж редко. Однажды Зарго пришел в свою смену чуть раньше и наткнулся в пустом помещении на окровавленные ошметки человеческого тела — видимо, бедняга попал под лопасти работающего агрегата. Зарго не сомневался, что знает причину беды: многие матросы откровенно злоупотребляли выпивкой, а от их компаний постоянно тянуло дымком обскуры и чего похуже. Но он и его друзья еще ни разу не пробовали даже пива, а после увиденного Зарго и не тянуло. Глоток удовольствия не стоит ужасной смерти, рассудил он.

Они с работавшим рядом Карджо подошли к месту происшествия, вокруг которого уже толпился народ.

— Что стали? Пошли вон, рабы, чтоб вас демоны варпа выели изнутри, свиногробы поганые, — заорал надсмотрщик, пробиваясь сквозь толпу, и хлестнул не глядя кнутом.

Попал по плечу Карджо.

— Полегче! — возмутился тот. — Мы не рабы, мы — сервы! Мы так же служим Императору, как ты.

— Чего? — надсмотрщик воззрился на юношу так, будто впервые увидел, а затем с силой ударил его. Еще. И еще… Зарго бросился на помощь другу — и тоже получил. А вокруг хохотали, заходясь злорадным ржанием, слуги Космодесанта. — Ты раб! Раб! Ты принадлежишь моим господам, ничтожество, заруби это на своем кошачьем носу, а то я тебя пришибу!

До Зарго не сразу дошел смысл его слов.

А когда дошел — мимо ковылял страшный навигатор, и с его клыков капала кровь, и за его спиной тоже расплывалась лужа крови, а в ней лежал один из матросов с разорванным горлом, такой же растерзанный, как тот, которого Зарго нашел в агрегатной.

— Он ксенос, — прошептал потрясенный Зарго, накрытый внезапным осознанием. — Ксенос!

У него достало ума промолчать. Но с Джанго он все же поделился.

— Джанго ничего не понимает, — жалобно сказал Джанго. — Астартес же ненавидят ксеносов. Да нет, он просто псайкер-уродец. Злобная, жестокая, отвратительная гадина, которую терпят только потому, что он лучший в своем деле. А может, и не терпят — доведет корабль до порта назначения, а там его снимут и в расход. В сервиторы его! Хренов убийца!

— А куда мы вообще-то летим? — спросил Зарго. Он никак не мог это выяснить.

— Джанго не знает. Нам как-то ничего не сказали — ни порта назначения, ни названия корабля. Веришь, Джанго даже не знает, какому Ордену мы служим! Тот Астартес, с которым мы разговаривали, видать, решил, что мы его опознали, а Джанго ни разу ни на одном пикте не видел таких доспехов и такой символики…

— Все знать невозможно, — утешил его Зарго и умолк.

Он по-прежнему был горд, что служит Космодесанту. Но узнать, что ты из свободного гражданина стал рабом, что вместе с тобой служит безумный маньяк, а остальные рабы в большинстве своем беглые преступники, одуревшие от обскуры наркоманы, убийцы и подонки, — это кого хочешь поколеблет в гордости.

Прошло еще немного времени — друзья совсем потеряли ему счет, изнуренные тяжелой работой, как вниз спустилось несколько Космодесантников.

— Ты, ты и ты, — один из них ткнул пальцем в Зарго и его товарищей, — и ты, — он отобрал еще нескольких человек, — марш наверх!

Зарго думал, что им придется сражаться, однако им просто велели выдраить рубку и капитанский мостик. С мостика за ноги тащили тело.

Все они, как и Зарго, впервые были на капитанском мостике и ни разу не видели капитана. В представлении Зарго капитан был, во-первых, тоже Астартес, во-вторых, бравый, подтянутый, суровый воин, настоящий космический волк. Но тело, обмякшее, с задравшейся мантией, было жирным, дряблым и как будто разложившимся заживо. Трон был выпачкан засохшими нечистотами, брошенный на пол китель вонял застарелым потом. Капитан был начинен аугметикой не хуже иного Механикус и практически не вставал с трона при жизни. И вот эта жизнь закончилась — очень некстати, как сказал Космодесантник, приведший Зарго и остальных на мостик.

Зарго узнал его. Это был тот самый человек, которого они уговорили взять их на корабль и которого он до сих пор мысленно называл «господином».

— Шарра, пусть этот сброд поторопится, — сказал кто-то. Этот кто-то был ниже ростом, но шире в плечах, чем «господин». Доспех его отличался — он был составлен из нескольких разноцветных частей, но преобладало желтое, только наплечники были красные, как и у «господина».

— Оставь, Адальберт, — хмыкнул «господин». Ага, смекнул Зарго, так Шарра — это его имя. — Тут работы немного.

— Если тиран явится в разгаре, нам тоже не поздоровится. Он скорее пощадит этих котят — очень уж они смешные.

Котят?

— Со всем уважением, господин Адальберт, — проговорил Зарго, — мы фелиниды.

Адальберт отмахнулся и вышел с мостика. Вряд ли он обратил внимание на Зарго.

— А кто такой тиран, господин Шарра?

— А, — не оборачиваясь, отозвался Шарра, — он у нас главный. Командир. Не вздумай попадаться на глаза — прихлопнет и не заметит. Понял, котенок?

Зарго не очень-то нравилось, что его называют котенком, но сейчас его распирало от гордости, что сам Шарра с ним разговаривает, да еще так милостиво.

— Слушаюсь, господин Шарра…

— И пошевеливайтесь, в самом деле, если жить хотите, — добавил Шарра, поворачиваясь, чтобы уходить.

Жизнь на корабле Астартес оказалась неожиданно суровой. Тяжелая работа, однообразная и скудная кормежка, теперь вот командир с далеко не обнадеживающим прозвищем «тиран» — это если принять на веру слова Шарры. Зарго, поразмыслив, решил, что Шарра мог нарочно их запугивать, чтобы они лучше работали. Но все-таки он не променял бы эту жизнь на «карьеру» в СПО захолустной Карлос МакКоннел!

— Храбрый ты, — шепнул Джанго, орудуя тряпкой. — Джанго на них даже смотреть страшновато…

— Они же наши защитники, — откликнулся Зарго.

Закончив уборку, они несколько минут стояли у иллюминаторов. На нижних палубах иллюминаторов не было, и у Зарго частенько возникало неприятное ощущение, что они находятся в закрытой коробке. И вдруг на фоне бесчисленных звезд возник силуэт корабля.

— Это не наши, — обеспокоенно произнес Карджо. — Джанго, ну-ка, тебе это ничего не напоминает?

Джанго охнул.

— Это… ксеносы, — неуверенно прошептал он. И совсем уж тихо: — Эльдары…

Адальберт в сопровождении высокого, гибкого Космодесантника без шлема, с очень светлой кожей и очень темными волосами вошел, рыкнул «а ну пошли отсюда, не мешайтесь под ногами!»; белокожий фыркнул, глядя, как неуклюже, кланяясь и пятясь, выбираются сервы с убранного мостика. Настрой у них был какой-то слишком легкомысленный для грядущей битвы с эльдарами. И это восхитило Зарго: герои, подумал он, их ничем не запугать!

Он вжался в стену — и как раз вовремя.

По направлению к мостику шествовал необыкновенно высокий, величественный Космодесантник в багряном доспехе, украшенном, как показалось Зарго, снежинками. Рисунок, который на Карлос МакКоннел считался детским, на его доспехе выглядел очень грозным и устрашающим — как и хозяин доспехов. Он вступил на мостик, и, казалось, заполонил собой все свободное пространство. Его голос — низкий, с тяжелыми рычащими нотами — раскатился по кораблю. Тиран, подумал Зарго. Командир!

Да, это был командир. За ним хотелось идти. Ему хотелось подчиняться. Под его командованием даже гибель казалась славной. И снова Зарго пережил острый приступ гордости и радости оттого, что служит таким доблестным героям. Но нужно было спешить на нижние палубы: убивать их, конечно, «тиран» бы не стал, а вот получить плетей от надсмотрщика — это всегда пожалуйста.

И вдруг Зарго почувствовал, как корабль шатнуло. Кто-то пришвартовался. Эльдары не стреляли — их судно висело в пустоте, не шевелясь. Что происходит, панически подумал Зарго, нас что, взяли на абордаж? Пусть нам тогда выдадут лазганы. Уж мы им покажем, каковы мы «котята»!

Но ничего не происходило. И внезапно Зарго увидел их.

Они были красивыми — и страшными. Высокие, тонкие, закованные в доспехи изящной работы, с прекрасными, но чуждыми и недобрыми лицами, они шагали на мостик. И непохоже было, чтобы они собирались обнажать оружие…

— Быстрей, быстрей, чего встал, — зашипел на него один из сервов. Зарго опомнился и кинулся бежать.

А на нижних палубах их ждали люди.

Зарго не привык, что на него даже оглядываются лишний раз, — фелинидов избегали, считая мутантами. И то, что сейчас его встречали, причем без малейшего тепла — со злобными усмешками и враждебными гримасами, — повергло юношу в растерянность. Карджо и Джанго приблизились к нему.

— Что такое, котеночки? — глумливо спросил один из матросов. — Разговариваем с господами, как с приятелями? А с нами, значит, брезгуем? Бей подлизу! — заорал он и махнул рукой дружкам.

Зарго настолько обалдел, что пропустил несколько ударов. Один попал ему в нос, и кровь потекла по губам, второй — по уху…

— Чего стоишь! — рявкнул Карджо, принимая боевую стойку.

Это было так просто. Присев, крутануться и подбить под колени одного противника. Хлестнуть хвостом, запутывая ноги второго. Босой ногой с растопыренными пальцами — не забыть выпустить когти! — ударить в лицо. Ребром ладони — обозначить удар по шее, и не останавливать, только не останавливать…

Свои.

Товарищи.

Не эльдары, которые вольготно расселись на капитанском мостике, а может быть, «тиран» повел их в зал — на каждом корабле должны быть залы для пиров и все такое прочее. Свои же.

Карджо швырнул одного из обидчиков в стену; тот ударился затылком и съехал по стене на пол. На тренировке — целую жизнь назад — Карджо сразу же подбежал бы, чтобы оказать помощь. Сейчас — даже не взглянул на раненого.

— Ну-ну, — прогудел глубокий низкий бас. Матросы кто отскочил, а кто отполз от фелинидов.

— Они первые начали, — вякнул чей-то противный гнусавый голос.

Шарра не обратил на него внимания. Рядом с ним стояли еще двое. Одного — белокожего и черноволосого — Зарго помнил.

— Если хотите драться втроем против целой толпы, — обронил Шарра, — сначала раздобудьте оружие. Хотя бы обрезок свинцовой трубы. Хотя, конечно, сейчас очень трудно достать хорошую свинцовую трубу…

— Мы не хотели, господин, — сказал Джанго. — Нам пришлось принять бой.

— Не позволяйте навязывать вам бой, к которому вы не готовы, — оборвал его Шарра.

— Теперь мы всегда будем готовы, — буркнул Карджо и добавил, опомнившись: — господин.

— А они мне нравятся, — фыркнул белокожий.

— Мне тоже, Нехат, — Шарра ухмыльнулся. Улыбка на его изуродованном шрамами лице выглядела странновато — как будто он не улыбался уже Трон знает сколько лет.

— А эльдары… господин Шарра, мы их победили? — осторожно спросил Зарго.

— Мы! Ха, — Шарра изумленно уставился на юношу. — «Мы» — это не про тебя, котенок. Да мы и не сражались. Пошли, — он махнул рукой и повернулся. Фелиниды поплелись за ним. Все трое были сильно избиты, однако понимали: отстанешь — и получишь порцию тумаков, а от Астартес тумаки будут посильнее, чем от смертных рабов.

— Но как же это… Они же ксеносы…

— Ну, так что с того? Вон, кто-то из сынов Дорна заключил пакт с некронами против тиранид. А сколько мы сражались вместе со светлыми эльдарами против темных — не перечесть….

Зарго не посмел усомниться.

С этого дня они служили Космодесантникам как денщики. Зарго — Шарре, Джанго — светлокожему Нехату, а Карджо — Адальберту, которого не уставал превозносить как образец мудрости и силы. Зарго от души старался, начищая доспех Шарры, стирая его поддоспешник, вытирая его могучее тело после мытья и смазывая дезинфицирующим раствором и целебной мазью гнезда разъемов для подключения доспехов на плотной, покрытой шрамами коже, чтобы они не воспалялись.

Их не гнали из общих коридоров, хотя все трое понимали, что лишний раз мозолить глаза Ангелов Императора ни к чему. И поэтому Джанго первым заметил маленькую флотилию из трех грузовых имперских кораблей.

В принципе, каждый имперский корабль, был ли он военным или грузовым, нес на себе изрядно вооружения. Поэтому капитаны, видимо, считали, что им нечего бояться.

Что происходило дальше, никто из фелинидов так и не узнал. Может быть, Астартес выдвинули какие-то требования. Может быть, те корабли что-то сообщили, из чего следовало, что никакие они не имперские и вообще еретики и отступники. Но «тиран» отдал приказ атаковать их; ухнул залп лэнс-батарей, один из грузовозов полыхнул и перекособочился; второй попытался ответить, но второй залп заставил его беспомощно повиснуть в пустоте с огромными пробоинами, и абордажные торпеды понеслись на каждый из грузовозов.

— Чего стали, вон отсюда, — рявкнул Адальберт, пробегая мимо денщиков к своей абордажной торпеде. И трое друзей поспешили к себе — абордаж, не абордаж, а если что-то останется непочищенным или неубранным, с них строго спросят по возвращению.

Вскоре корпус их корабля содрогнулся. Зарго испугался, что их атаковали, но на самом деле это возвращались после успешного абордажа Космодесантники «тирана». Коридоры заполнились их густым хохотом, ревущими выкриками, дружескими перепалками — все радовались удаче.

И удача эта оказалась не только воинской. Судя по тому, что даже сервам выдали вместо осточертевшей безвкусной синтепасты и сто раз рециркулированной воды консервированные овощи и гроксятину с бутылками вина…

Зарго про себя решил, что, видимо, «тиран» потребовал от имперских кораблей снабдить их продовольствием, а те воспротивились. Что само по себе было довольно глупо. Не говоря уж о том, что это было просто бессовестно — отказывать в снабжении героям Империума, защитникам человечества, которые и так отнюдь не шиковали. Зарго убедился, что снаряжение у них хотя и содержалось в порядке, но было весьма старым, часто Космодесантники вынуждены были пользоваться деталями доспехов, которые раньше явно принадлежали кому-то другому, судя по расцветке. Например, у Адальберта доспех, похоже, был позаимствован у Имперских Кулаков — может, был получен в подарок или по наследству от друга, например. А у Нехата под красной краской на наплечнике проступала черная с белым силуэтом; Джанго, знаток, уверял, что это был символ Гвардии Ворона. Большинство, конечно, носили «родные» серые доспехи.

Которые Джанго никак не мог опознать.

— Может быть, это Космические Волки? Ну, один из Орденов какого-нибудь третьего основания от сынов Русса, — предположил однажды Карджо.

— Уж их-то Джанго всех знает, — буркнул Джанго. И, понизив голос, добавил: — Это не точно, и про это нельзя даже упоминать, но Джанго как-то читал, что у Ордосов есть свои Ордена, и там-то служат Серые Рыцари…

— Не может быть, — сказал Зарго. — Если бы это были силовики Ордосов, они бы беспрестанно молились. А тут Зарго ни одной иконы Императора не видел. Кроме наших, конечно.

— И Карджо, — подтвердил Карджо. — Но это же Космодесант. Они, Джанго рассказывал, еще верят, что Император — это был такой великий человек, а не Бог, верно, Джанго?

— Наши его даже как человека не упоминают никогда, — вздохнул Джанго.

— Приближаемся к системе Паренксии, — послышался из динамиков под потолком механический голос сервитора, разом прекратив все обсуждения.

— Приготовиться! — разнесся по кораблю зычный оклик.

Шарра шел по коридору.

— Эй, котята, — пробасил он, завидев друзей. — Так как, вы говорите, называется это ваше искусство драки? «Ветер на песке»? У вас есть отличная возможность показать себя! Подите к каптенармусу, пусть выдаст вам оружие и бронежилеты!

Задыхаясь от волнения, трое друзей кинулись в каюту каптенармуса. Впереди шел Нехат — он решил взять дополнительные молниевые когти.

— С кем мы будем драться? — спрашивали они. — С эльдарами? С темными, да? Или с орками?

— С Астартес, — ответил Нехат через плечо, с сомнением покосившись на них. Но если он думал, что фелинида легко напугать, он ошибался: все трое только напыжились, взяв лазганы наперевес.

— Но почему, господин? Они же служат Императору…

Нехат несколько секунд смотрел на него, раздумывая о чем-то. Джанго немного осмелел и продолжил: — Как это — с Астартес?

— Это не твоего ума дело, смертный, — отрезал Нехат. Помолчал с десяток секунд и добавил: — Они отступники. Предатели.

— Тогда мы им покажем! — обрадовался Джанго. Карджо лихо передернул затвор лазгана.

Какой позор, думал Зарго. Ладно там тупые еретики или ксеносы. Или даже болваны вроде тех, что накачиваются обскурой у нас на нижних палубах, все мозги прокурили. Но Космодесантники! Ангелы Императора, Его возлюбленные отпрыски, щедро одаренные Им — и силой, и умом, и храбростью, и оружием… Как они могли предать Его, ну вот как?

Корабль подлых отступников царил среди звезд — огромный, еще более брутальный, мощный и великолепный, чем у команды «тирана». Хищные и тяжелые линии дышали угрозой и могуществом, мрачный синевато-серый цвет напоминал отблеск цепного клинка. Свирепо ощетинившиеся лэнс-батареи уже готовы были выстрелить. Второй, чуть поменьше, находился немного поодаль, но выглядел так же грозно. Зато совсем рядом с их кораблем шли другие суда — судя по символам, товарищи «тирана».

Джанго разглядывал корабль, приоткрыв рот, и усы его шевелились. Зарго увидел выражение его лица и поразился. Можно было подумать, что от Джанго отказалась родная мать!

— Смотри, — сдавленным голосом произнес он, — волк. И фенрисийские руны.

— «Волк Фенриса», — прочел Карджо надпись на низком готике, шедшую по борту корабля. — Это что же получается? Карджо правильно понял, что это корабль Космических Волков?

— Влка Фенрика, — глухо проговорил Джанго. — Так надо их называть — Влка Фенрика. Самые верные, самые преданные из Ангелов Императора. Все ты верно понимаешь…

Он сжал пальцы на прикладе лазгана так, что под когтями побелело.

Зарго хорошо представлял, что он чувствует. Космические Волки для Джанго были чем-то вроде идеала — благородные, дикие и безупречно верные, говорил он. До сегодняшнего дня говорил. И увидеть в их лице отступников и предателей было куда хуже, чем какой-нибудь неизвестный орден.

— А как называется наш Орден? — спросил он. Не рассчитывая на ответ, конечно, — кто бы стал с ним точить лясы посреди приготовлений к бою, но Адальберт, пробегавший мимо, его расслышал.

— Астральные Когти, — бросил он походя и умчался к абордажным торпедам.

Трое друзей очутились в центре человеческого смерча. Вокруг все куда-то бежали, разносились приказы. Второй корабль отступников не принадлежал Космическим Волкам — Джанго сказал, что это какие-то Пламенные Ястребы.

— Минимальная мощность! Режим наибольшей скрытности, — рычал измененный до неузнаваемости голос из динамиков. Зарго ничего не понимал. Он видел только, что корабли выполняют какие-то сложные маневры, слышал, что все тот же рычащий голос — должно быть, принадлежащий самому «тирану», кто еще мог командовать боем, — приказывает то дать залп, то взять в клещи, то пропустить…

Из иллюминатора было видно не слишком много, но все же достаточно, чтобы понять: «минимальная мощность» нужна была, чтобы приборы противника не засекли их корабль, а когда противник ринулся в область космоса, показавшуюся ему свободной, — проявить себя, «взять в клещи» и обрушить на него сокрушительный удар, а затем атаковать второй корабль.

С восторгом и ужасом Зарго наблюдал, как корабль отступников разваливается на части; то, что от него осталось, поспешно удалялось, роняя в пустоту раскаленные части обшивки. Какие-то крохотные фигурки выпадали из корабля на ходу. «Мертвецы», — понял Зарго.

Он изо всех сил старался порадоваться их гибели — ведь это были предатели, отступники, но почему-то не получалось. Зарго гнал от себя сочувствие к павшим, а оно возвращалось и нашептывало: «Ведь ты мог оказаться на их месте! Неужели все нужно решать только силой?»

— На абордаж! — разнеслось по кораблю.

— Да здравствуют Красные Корсары!

— Да здравствует лорд Гурон Черное Сердце!

— Кровь для Бога крови!

— Бей рабов Трупа на Троне!

Вокруг орали — всеми завладело какое-то исступление, и Зарго, позабыв о недавней жалости к погибшим, орал вместе со всеми, не понимая смысла произносимых им слов. Кто такой Гурон? Кто такой Труп на Троне? — он не знал и не собирался спрашивать прямо сейчас. Об этом можно было спросить после боя — разумеется, успешного, победоносного боя, — и то если не забудешь.

Потому что сейчас весь этот вздор не имел никакого смысла. Кто такие корсары? Да какая разница, — главное победить отступников.

— Карлос МакКоннел! Император защищает! — вопили Джанго, Зарго и Карджо в три голоса. — Да здравствует Гурон! Кровь для Бога крови! За Императора!

В красном угаре, почти не осознавая себя, они влезли в абордажную торпеду; не помнили, как ворвались в недра корабля — причудливого корабля, совсем не похожего внутри на пикты в книжках Джанго, как и куда бежали, продолжая кричать. Их обгоняли Космодесантники из Астральных Когтей, а навстречу им уже неслись Волки-отступники — могучие, бородатые, неустрашимые, похожие на неукротимых зверей пустоты в своих серо-голубых доспехах, бряцающие амулетами поверх нагрудников, и Зарго про себя подумал, что они одновременно ужасны и прекрасны…

— Фенрис Хьолда! — рычали они, потрясая цепными мечами и топорами.

— Гурон! — отвечали им Астральные Когти.

Схватки десятками вспыхивали повсюду. Керамит, разогретый и вспарываемый цепными клинками, издавал едкое зловоние, смердел разлитый прометий, несло гарью и свежей кровью, рычали Волки, орали атакующие Астральные Когти, завывало и рявкало оружие, визжали, проклиная противника на своем языке, смертные сервы Космических Волков, везде что-то вспыхивало, падало, грохотало…

Карджо один из Волков загнал в угол.

— Скитья, — прорычал он. — Готовься предстать перед Всеотцом, смертный червяк!

— Сам сдохни, предатель, — крикнул Карджо, осыпая Космодесантника выстрелами из лазгана. Выстрелы отскакивали от керамита, не причиняя ему никакого вреда; Карджо попытался прицелиться Волку в лицо, но удар цепного топора снес ему руку подчистую. — Проклятье! За Императора! Карджо умрет, но и ты сдохнешь, гребаный отступник!

— Всеотец проклянет тебя, вонючий мутант, — прорычал Волк. — Паршивые предатели, пираты, бандиты, Красные Корсары! Передай своему подонку Гурону, этой бадабской крысе, — я, Хельги Ледяной Клинок, еще доберусь до него!

Он отшвырнул ногой истекающего кровью Карджо и бросился в вихрь сражения — искать себе более достойных противников.

Зарго и Джанго подбежали к Карджо, но того было уже не спасти.

— Красные… Корсары, — выплюнул он; на губах его пузырилась неправдоподобно яркая кровь, глаза остекленели. — Это же пираты… мы — пираты… Император, прости бедного дурня Карджо… мама…

Голова его бессильно склонилась набок.

— Карджо, дружище, — Зарго обнял его, задыхаясь от слез.

— Зарго, — тихо сказал Джанго. — Тот Волк… он… он лояльный, порядочный Астартес. Он не предатель. Карджо прав: мы — пираты. Ордена Астральных Когтей нет на свете, Джанго бы знал, если бы он существовал. А Красные Корсары — существуют. И существует их главарь, Гурон Черное Сердце. Наш «тиран». И мы им служим…

Зарго сел на пол прямо в лужу крови, баюкая на коленях голову мертвого Карджо.

«Снежинки» на доспехах Гурона… Если бы он вовремя понял, что они означали!

Он думал о Шарре, который казался таким хорошим. И об Адальберте, которым так восхищался Карджо.

И об эльдарах — эльдарских пиратах, известных всей Галактике, с которыми сговаривался «тиран».

И об имперских грузовозах, которые они ограбили и разнесли в щепки.

А еще — о Карджо, который так жаждал служить Императору и, обманутый, умер от руки Его верного Космодесантника…

Джанго снял с пояса несколько фраг-гранат.

— Нехат дал их Джанго, чтобы убивать честных Волков, — сказал он. — Давай напоследок послужим Императору?

— И отомстим за Карджо, — согласился Зарго.

Он отступил в проход и заорал:

— Сюда! Сюда! Здесь они все! Господин Шарра! Господин Нехат! Господин Адальберт! Господин Гурон!

Никого из этих людей рядом не оказалось. Это странным образом успокоило Зарго. Но были другие, и они поспешили в проход, держа цепные мечи наперевес.

— Давай, — шепнул Джанго одними губами. Зарго выдернул чеку… одну… другую…

— За Императора! — сорванными голосами выкрикнули оба, швыряя гранаты на пол. И последнее, что услышал в своей жизни Зарго, оседая в лужу крови посреди мертвых и раненых Красных Корсаров, — утробный рык:

— Фенрис Хьолда! За Всеотца!

Санди Зырянова, блог «Дупло козодоя»

Про деда Яго

Название: Забвение
Автор: Санди для WTF Warhammer Legions 2019
Размер: мини, 1860 слов
Пейринг/Персонажи: Спойлер №1Джейд Ранник и команда инквизитора Нзогву, Спойлер №2текстСеватар
Предупреждения: постканон
Краткое содержание: маленький эпизод из жизни Инквизиции привел к необычному знакомству
Примечание: Спойлер №3Аарон Дембски-Боуден как-то намекнул, что, разочаровавшись в жизни после событий "Долгой Ночи", Севатар удалился из обитаемой части Империума и исчез где-то у края Внешней Тьмы

Станция Забвение представляла собой систему платформ, шаров и цилиндров, нанизанных на крохотный планетоид. Джейд знала, что два из этих цилиндров отведены под гидропонные фермы, снабжавшие пищей небольшой персонал Забвения, остальные — под когиториум, разгрузочные, ремонтные доки. В одном из шаров жили те, к кому слово «жили» еще можно было применить, — два или три техножреца и начальник станции; основные работы выполнялись сервиторами. Никакого значения в огромном Империуме станция не имела; путешественники появлялись здесь очень редко, и почти всегда это были существа, с которыми мало кто захотел бы познакомиться поближе.

Кто и почему мог удалиться на Забвение добровольно — представить было невозможно. Следовало очень сильно ненавидеть людей или чрезмерно любить одиночество, чтобы осесть в этом Троном забытом месте. Впрочем, у Механикус наверняка были свои резоны. Джейд припомнила, что во Внешней Тьме относительно часто находят редкий археотех и ксенотех — может быть, работники станции промышляют его скупкой или перепродажей? Теоретически это могло бы заинтересовать Ордо Ксенос. Практически Забвение оправдывало свое название полностью — эта станция была попросту никому не нужна большую часть времени.

Но сейчас она потребовалась команде, к которой принадлежала Джейд: у них вышел из строя один из варп-двигателей. Поломка была незначительной, но оставлять ее так не стоило.

скрытый текстИх корабль уже отвели в ремонтный док, и Джейд вместе с техноадептом Ро наблюдали за работой из рубки. Дамар, которому поручили пополнить запасы продовольствия, в это самое время пытался объясниться с одним из шестеренок. Бывший гвардеец, которого наняли для силовых акций, чувствовал себя не в своей тарелке, торгуясь, и то, что с ним пошел и Янус, не помогало никак. Янус подготовил список медикаментов, но, похоже, ничего из них на Забвении не водилось, а продавать продукты шестеренка отказывался.

Наконец раздосадованный Дамар вошел в рубку.

— Они тут все пыльным мешком хлопнутые, — процедил он.

— Полегче, — напомнила Джейд. — Инквизитор просил нас не портить с ними отношения. Это единственная станция, где нам могут помочь с ремонтом. Дальше только Внешняя Тьма. Что они от вас хотят?

Янус тоже вошел.

— Это мы от них хотим, — заметил он. — Продукты, лекарства. Но они говорят, что могут продать только питьевую воду, и то с разрешения начальника станции.

— Ну, хоть что-то.

Галет и синтепасты на корабле хватало; всем хотелось бы поесть чего-нибудь больше похожего на еду, но умереть от голода и без продуктов с Забвения им бы не пришлось. А вот свежая вода вместо неоднократно рециркулированной — это, пожалуй, даже ценнее.

Планетоид Забвение на 90% состоял из обычного водяного льда. Добывать его было непросто, но до сих пор обитатели станции справлялись.

— Странно, — произнес Янус.

— Что странно? У них еды, наверное, впритык, вот они и не продают…

— Странно, что они не хотят помогать Инквизиции.

— А что, бывало такое, чтобы хотели?

Янус не принял шутку.

— Они реагируют на нас, как на докучливых насекомых, — сказал он и запнулся. Видимо, шестеренка произвел на него очень необычное впечатление. Дамар закивал.

— Мы показали ему наши розетты, но он даже бровью не повел!

Джейд постаралась сосредоточиться. Она уже понимала, что было не так.

— Но… они же живут на отшибе. Они могли попросту никогда не видеть инквизиторской розетты.

— Угу, и никогда не слышать о том, что такое Ордосы?

— Ты еще скажи, что им тут нечего бояться, — Дамар иронически скривил губы.

— Делают вид, — категорически заявила Джейд. — Руку даю на отсечение, что они скупают ксенотех из Внешней Тьмы, и один Император ведает, что они с ним творят. Им повезло, что нам не до них.

Техножрец возник в рубке.

— Вы желали видеть начальника станции, — проскрипел он. — Начальник готов предоставить вам аудиенцию.

— Очень любезно с его стороны, — не удержался Дамар.

— Да, — без тени юмора ответил техножрец. — Начальник был заинтересован вашими званиями. Примечание: он сказал, что впервые слышит о таком явлении, как Инквизиция.

Инквизитор тихо, почти незаметно присоединился к их маленькой делегации на выходе из рубки. Джейд почему-то было не по себе, но она смолчала.

На Забвении не могло быть иначе. Пустынные феррокритовые коридоры с печатью древности и запустения, сервиторы странной конструкции, тусклое — чересчур тусклое — освещение. В углах таились густые тени, шаги сопровождало гулкое призрачное эхо. Искусственная гравитация была недостаточной, состав воздуха отличался от стандартного — в горле очень быстро начало першить. И хотя отопление на станции работало нормально, Джейд стало невыносимо зябко.

«Они тут, наверное, привыкли», — подумала она.

Техножрец тоже производил на нее странное впечатление. На первый взгляд он ничем не отличался от любого другого — аугментированный по уши, чуть повыше, но намного тоньше обычного человека, в залатанной красной мантии. Мантия казалась необычайно старой и изношенной, сам техножрец — дряхлым…

Не дряхлым. Он как раз выглядел энергичным.

Устаревшим.

Забвение оказалось какой-то капсулой времени; Джейд пришло в голову, что многое в нем помнит еще времена Ереси Хоруса. Это не должно было удивлять — кто будет обновлять оборудование на такой незначительной и удаленной станции? — но…

Раздражало.

Они прошли через громадный пустой и почти не освещенный зал; чтобы можно было идти, техножрец подал Инквизитору, в котором распознал лидера, и Джейд, стоявшей ближе всех к нему, маленькие тусклые фонарики. В зале пахло пылью и необжитостью, но на середине вдруг повеяло очень слабым, но явственно тошнотворным запашком, как будто кто-то из сервиторов или даже техножрецов умер лет сто назад, да так и остался лежать ненайденным в темном углу. Джейд вскинула глаза, пытаясь определить высоту зала, и прокляла свое любопытство.

Под потолком висел распятый скелет.

Когда-то на скелете осталась часть мяса; сейчас оно высохло и почти законсервировалось, но продолжало очень медленно гнить. Судя по тому, что ни кожи, ни внутренностей не сохранилось, труп предварительно освежевали и выпотрошили. С него стекла кровь — ее черные потеки сохранились и коробились на стене, но ниже их небрежно стерли, размазав.

Кто? Кто мог сделать такое?

Разумнее всего было бы больше не глазеть по сторонам, но Джейд не удержалась и снова уставилась вверх.

Скелет оказался не единственным.

В зале нашли упокоение как минимум пятеро распятых, и еще два иссохших трупа, освежеванных и скрученных, свисали с потолка. Скрутили их — Джейд поискала слово — художественно, тщательно придавая неестественные позы: руки заворачивались в спирали, а ноги были сложены в подобие танцевальных па.

Под одним из скелетов был прибит нагрудник из темного керамита, и Джейд содрогнулась.

Она узнала символ на нагруднике. Такой символ она увидела однажды, очень давно…

Череп и перепончатые крылья дракона.

— Информация: вы пришли, — сообщил техножрец и исчез в темноте.

Кабинет начальника станции был обставлен более чем скупо и без намека на комфорт. В нем царил густой полумрак. Ни иконы Императора, ни пиктов на стенах, ни коврика, — сплошная безжизненная серая пласталь. Помещение оказалось небольшим и довольно тесным, но с очень высоким потолком; в нем едва разместилось несколько когитаторов, таких же невероятно устаревших, как и техножрец и сервиторы, стол, открытые полки и сам начальник.

Инквизитор учтиво приветствовал его, но голос его дрожал. Джейд не могла выговорить ни слова. «Кто убил тех людей? Судя по размерам костяков, это были Космодесантники… Неужели этот старикашка сумел с ними справиться? Трон, да ему не меньше лет, чем Империуму. Кто его поставил сюда работать и почему его до сих пор не сменили? Он вообще не выжил еще из ума, точно?»

— Вот оно как, — произнес начальник вместо «здравствуйте».

Голос у него был необычно низким и глубоким — впрочем, оно и понятно для таких габаритов. Ростом начальник был настолько велик, что почти касался макушкой потолка. Сгорбленные плечи, сутулая спина, ссохшиеся руки, высокий лоб, шрам через все лицо, «вдовий пик» когда-то черных, а теперь поседевших густых волос — все в нем было огромным, громадным, колоссальным, все внушало безотчетную опаску, у Джейд уже переходившую в настоящий ужас. И он был стар, невообразимо стар.

— Будьте так добры… — прокашлявшись, начал Инквизитор.

— Да я сама доброта, — перебил начальник. — Ваша вода прибудет через… — он взглянул на экран, — семь часов. Что еще?

— Нам необходимо пополнить запасы медикаментов.

— Ничем не могу помочь, — возразил начальник. На его жестком лице с глубокими резкими морщинами отразилось что-то вроде искреннего сожаления. — Наши запасы закончились, а доставка ожидается только к концу года.

— Еще нам необходима информация…

— Сразу нет. — Начальник оскалился в ехидной улыбке. — Никакой информации, никакой помощи.

Инсигния не произвела ни малейшего впечатления. Начальник с интересом рассмотрел ее, пожал плечами, потом старчески пожевал губами и вернул Инквизитору.

— Вы, — Джейд уставилась на него. Слишком белая кожа. Такая бывает у людей, столетиями не видевших солнечного света. Слишком черные, глубокие, пустые глаза с неуловимым саркастическим выражением. Слишком огромные размеры…— Вы Кархародон!

Начальник изумленно уставился на нее. Впрочем, не он один.

— Кто, прости?

Джейд задохнулась, и внезапно почувствовала, что ее будто обдирают куском рокрита изнутри. Это было самое грубое псайкерское воздействие, которое ей доводилось пережить. А потом ощущение куска рокрита ушло, а рассеченные шрамом губы начальника искривились в новой язвительной улыбочке.

— Значит, мои братцы еще живы и продолжают куролесить, — проговорил он. — Зря лорд Ночной Призрак думал, что они ни на что не способны. Так кто их, ты говоришь, отделал? Кар… как?

— Кархародон Астра, — убито выговорила Джейд, понимая, что только что навлекла на себя серьезнейшие неприятности по службе, но противостоять этому жуткому старику она не умела.

— Славные ребятишки. Похоже, в деле правосудия они будут покрепче нас. Впрочем, мне-то какое дело.

— Как это — «какое дело»? Они нарушают законы Империума, — вскричала Джейд.

— Не кипятись, малышка. Когда-то я тоже нес правосудие, и где результаты? Мне не было дела ни до Императора, ни до Хоруса, а теперь, когда оба давно мертвы, мне вообще ни до кого нет дела. Никто не заслуживает преданности. Никто.

Улыбка сбежала с его лица, и на нем залегло выражение горечи, почти отчаяния. Он отвернулся и махнул рукой. Давешний техножрец появился в дверях и вывел команду обратно в рубку.

Спустя семь часов, как и обещал начальник, доставили запасы воды.

Еще через два часа ремонт был закончен. Вскоре корабль Инквизиции навсегда покинул станцию Забвение, а Джейд постаралась выкинуть из головы и станцию, и ее пугающего начальника.

Выкинуть не получалось.

Чтобы Астартес, да еще псайкер, сидел в такой дыре и говорил такие вещи? Впрочем, Джейд не могла даже подобрать слова. Ее мучило все: и высказывания начальника, и его пустые черные глаза, так похожие на глаза Кархародонов, и воспоминание, внезапно ожившее после стольких лет: освежеванное и изуродованное тело капитана ван Хойта, распятое на блоке вокса на борту «Имперской истины». С ним расправились так же, как с теми, кто, по-видимому, слишком настойчиво требовал то ли информации, то ли продовольствия от начальника станции Забвение.

И самым ужасным было то, что начальник ей понравился. Очень понравился. Убийца и еретик, космодесантник-отступник. Что-то в нем чувствовалось грустное и искреннее, что-то очень понятное. Джейд хотелось еще раз поговорить с ним, в чем-то убедить, о чем-то сообщить, вырвать из глухого одиночества станции, и она вела с ним нескончаемые мысленные диалоги, то уговаривая вернуться в лоно Империума, то рассказывая, какое суровое взыскание ждет ее за болтливость, то жалуясь на кошмарные сновидения.

Джейд взяла инфопланшет, вызывая на экран лица героев Великого Крестового Похода. Может, это бы помогло его убедить? Дорн, Жиллиман, Русс, прекрасный Сангвиний, серьезный Коракс. Лучшие из их капитанов — герой Калта Рем Вентан (любимец Джейд), Корсвейн, Азкаэллон, основатель Черных Храмовников Сигизмунд…

Внезапно одно из лиц показалось ей знакомым.

Это был очень старый пикт, сделанный задолго до Ереси Хоруса. На ней был изображен Космодесантник в доспехах, которые заставили сердце Джейд заколотиться.

Темно-синие с бронзовой отделкой и символом черепа с крыльями дракона.

Горделивое и беспощадное, но благородное лицо с высокими скулами. «Вдовий пик» черных волос, насмешливые морщинки у губ, рассеченных шрамом, холодные черные глаза. Блестящая силовая глефа.

— Яго, — начала читать Джейд и закусила губу. Он не хотел, чтобы кто-то знал его имя. И вообще ничего не хотел — единственным его желанием было исчезнуть из жизни, в которой никто не заслуживал верности. Имела ли право Джейд судить его? И она удалила пикт из памяти инфопланшета.

Санди Зырянова, блог «Дупло козодоя»

История про шахтеров

Название: Шахтерская история
Автор: Санди для WTF Warhammer Legions 2019
Бета: Лилинетт
Пейринг/Персонажи: шахтеры, некроны, спойлер
Категория: джен
Жанр: приключения
Рейтинг: PG-13

Одна из немногих моих работ с ХЭ. Ну... относительным.


— Бригадир, — поздоровался Коппел, проходя в раздевалку.

— О, мэм, бригадир, — бросил Орм, направляясь за приятелем. — Все дварфы, если выберутся к нам в шахту, будут сражены вашей красотой!

Анна рассеянно кивнула, не реагируя на шуточки Орма. Они ей уже порядком приелись: Орм, невысокий насмешливый живчик, вечно всех подкалывал. С высоким флегматичным Коппелом они составляли забавную пару. И когда он только иссякнет, подумала Анна без всякой злобы. Вроде такая тяжелая работа, не до смеха…

А может быть, эти дурацкие остроты помогают ему не раскиснуть.

Мимо прошли Элсон, Джип и Гризельда Катран. Наконец, добежал толстяк Шанг.

Вся ее бригада.

Анна оценивающе смерила каждого из шахтеров взглядом — спецодежда надета как надо, оборудование проверено, она следила за этим с крайней тщательностью. Добыча прометия в глубоких шахтах — задача не из легких, условия труда никогда не были приятными и комфортными, и даже солидное жалованье не всегда компенсировало тяготы. Впрочем, Анна утешала и себя, и подчиненных тем, что их работа трудна, но сравнительно безопасна и жизненно необходима для всего Империума. Вот и сейчас Шанг в очередной раз пожаловался, что смены долгие, а новая штольня вызывает у него какую-то нервную дрожь.

— Это добром не кончится, — пропыхтел он. — Она слишком глубокая и слишком далеко уходит в сторону от остальных шахт! Случись что, и нам на помощь…

— Если ты не станешь думать варп знает о чем, Шанг, ничего не случится, — оборвала его Анна. — В этой штольне, по расчетам, должно быть особенно богатое месторождение. И если расчеты оправдаются, нам всем дадут премию, понятно?

— В двойном размере, — послышался еще один голос, очень низкий и глубокий. Анне не нужно было оборачиваться, чтобы догадаться, кто говорит.

скрытый текст— Начальник смены Дарин.

— Бригадир Морн.

Дарин кивнул, отвечая на приветствия шахтеров, и, держа в руках какие-то бумаги, направился к офисным зданиям, а может, к общежитию — постройки лепились рядом. Документы обычного формата казались крохотными клочками в его огромных ручищах. Анна проводила его взглядом: Дарин отличался таким высоким ростом и такой шириной плеч, что казалось странным, как он вообще пролезает в шахту. Ее товарищи говорили как раз об этом.

— Надеюсь, новая выработка копалась из расчета на Дарина, а не на тебя, Гризельда, — заявил Орм. Маленькая Гризельда вскинула подбородок, явно готовясь достойно ответить острослову, но Анна пресекла:

— Время спускаться, мальчики и девочки.

Она знала, что Орму нравится Гризельда, вот только его подначки отнюдь не способствовали ответному чувству.

Ей самой нравился Дарин. Они обедали за одним столом; Дарин был то ли застенчив, то ли просто молчалив, однако иногда Анне удавалось его разговорить. Как-то она коснулась полезности их работы.

— Подумать только, — с воодушевлением заявила она тогда, — может быть, благословенные Адептус Астартес, Ангелы Императора, заправляют свои корабли именно нашим прометием!

Дарин внимательно посмотрел на нее.

— Очень может быть, бригадир Морн, — произнес он. — А вы часто встречались с Астартес?

— Нет, — смутилась Анна.

— Это и к лучшему.

— Почему же? — Анна на самом деле вообще ни разу их не видела даже издали, а ей очень хотелось посмотреть хоть одним глазком на живого Космодесантника. — Ведь они наши защитники!

— Именно поэтому.

Несмотря на могучую, громоздкую фигуру, у Дарина было приятное лицо с тонкими правильными чертами аристократа. Анна исподтишка наблюдала за ним, оценивая и немногословную, но грамотную речь, и хорошие манеры, и умение видеть суть проблемы, не зацикливаясь на второстепенном. Заметила и цепочку круглых шрамиков над бровью. Это окончательно убедило ее, что Дарин происходил из хорошей семьи, но пережил на своем веку изрядные трудности.

В другой раз Анна принялась рассказывать о родном Гидрафуре. Оттуда их семью выгнала не столько бедность, сколько авантюризм обоих старших Морнов, вечно искавших легкого заработка; Анна помнила немногое, но в ее воспоминаниях Гидрафур был ярким, золотистым и суматошным.

— Я бывал на Гидрафуре когда-то, — сказал Дарин.

— А вы сами откуда?

— Я? Планета, откуда я родом, давно распалась на части. Там было красиво. Густые леса, крепости…

«Сколько же ему лет? Когда-нибудь я расспрошу его обо всем», — решила Анна про себя. Но время для расспросов все не наступало: Дарин, похоже, не способен был чувствовать усталость, а вот Анна после десятичасовой работы в шахте валилась с ног.

Сегодня ничего не предвещало перемен, разве что предстояло освоить новую штольню. Анна постаралась подогреть в себе оптимизм. Премия в двойном размере, это вам не круут накаркал!

Первые часы работы, казалось, подтверждали ее бодрый настрой, несмотря на трудности. Штольня уходила очень заметно в глубину и вбок, видимо, следуя за месторождением, и дышать в ней было тяжело. Становилось жарко. Джип включил систему искусственной вентиляции на полную мощность, но даже так воздух оставался горячим.

— Бригадир, — окликнул немногословный Коппел. — Нужен кислород.

В таких глубоких выработках воздух иногда искусственно насыщался кислородом. Анна согласно кивнула, мысленно делая зарубку.

— Бригадир, — сказали сразу с двух сторон.

— Элсон, я слышала, Коппел уже сказал, — отозвалась Анна.

— Нет, мэм, мы не про кислород, — возразили Элсон и Гризельда. — Тут комната.
— Комната?

— Вот круто было бы, если бы в штольне оказался пивбар, — усмехнулся Орм.

— Я б согласился и на минералку, — пробормотал Джип, Анна машинально ответила «баллон с минералкой здесь, наливай всем» и заспешила к товарищам.

— Вот бы там была жеода с самоцветами, — продолжал Орм, подмигивая. — Я бы выломал себе парочку размером с Гриз!

— Размером с твой язык, трепло, — фыркнула девушка.

Анна сунула голову в каске с налобным фонарем в прорубленное отверстие и повертела ей, луч заметался вокруг; она ожидала увидеть пещеру в недрах земли, но это была именно комната. Прямые углы, обтесанные стены — все свидетельствовало о рукотворности помещения. «Но как? Откуда? Кто это сделал?» Ясно, что комната была гораздо старше новой штольни. «Эту планету обжили не так давно, запасы прометия обнаружили всего лет сто назад… Значит… ксеносы? Или какое-то забытое людское поселение?»

В комнате было не совсем темно — разливалось слабое изумрудное сияние, источник которого Анна не разглядела. И в этом сиянии она вдруг увидела статую.

Другую.

Третью.

Изваяния отличались явно не человеческими пропорциями. Рассмотреть их было нелегко, но Анне показалось, что они выполнены из металла или камня, отполированного до металлического блеска.

— Мальчики и девочки, — возбужденно проговорила она, — это не жеода, берите выше, это сокровища ксеносов! Представляете, сколько нам за них дадут?

Часть премии, конечно, достанется Дарину, подумала она.

Вот бы забрать премии и махнуть с ним отсюда, из этой шахтерской глуши с населением в полторы сотни тысяч человек, на какую-нибудь планету, где много веселых и шумных ульев, как на Гидрафуре, или тихих красивых лесов, как на родном мире Дарина… кстати, Дарин так и не сказал, как он назывался и в каком секторе находился.

— Ух ты, — оживился Шанг, остальные согласно закивали.

— Давайте это закроем, а после смены доложим, — распорядилась Анна. Коппел и Джип послушно подтащили большую каменную глыбу, чтобы заткнуть отверстие в стене, но Шанг неожиданно воспротивился:

— Бригадир, да вы что! Они же это все заберут себе, а нам кукиш! Нетушки, давайте сейчас оттуда все вынесем…


— Там статуи, дурень! Как ты их вытащишь и что ты будешь с ними делать?
— А вдруг там не только статуи, — поддержал Шанга Элсон.

— А давайте влезем и посмотрим, — внезапно сказала Гризельда. — Интересно же. Статуи, наверное, красивые…

— Для тебя — все, что угодно, — брякнул Орм, и Анна не успела ничего сказать, как он оттолкнул камень, подкаченный Джипом, и вскочил в отверстие.

— Стой, дубина!

Анна запоздало сообразила, что сокровища могли заинтересовать не только начальство шахты, но и Ордосы. С Инквизицией она до сих пор — и слава Трону! — не сталкивалась, как и с Космодесантом, однако название «Ордо Ксенос» слышала, и оно не внушало ей ничего, кроме опаски.

Изумрудное сияние резко усилилось — видимо, Орм нечаянно нажал какой-то рубильник, и тысячелетнюю подземную тишину пропорол его крик.

— Бежим! — закричала Анна, схватив за руку Гризельду, и понеслась к подъемнику; остальные затопали за ними. Видел ли кто-нибудь то, что увидела она, — что статуи начали двигаться? Если и нет, то предсмертные вопли Орма услышали все…

Элсон схватил отбойный молоток.

— Брось, беги, спасайся, — выдохнула Анна, но Элсон надеялся защититься.

…Его крики долго преследовали Анну, боявшуюся обернуться.

Затем закричал неуклюжий Шанг.

Запищала бусина вокса, и Анна заорала:

— Помогите! Тут статуи! Они двигаются! Они убили Орма, Шанга и Элсона!

— И такое зеленоватое сияние? — спросил Дарин, судя по голосу, ничуть не взволнованный.

— Да! Да! Спасите нас!

Она орала, захлебываясь от ужаса и сама не зная, чего боится, — обернуться она по-прежнему не решалась.

— Идите к подъемнику. Я вышлю помощь.

Анна подавилась визгом и притопила как могла быстрее. Изумрудное сияние сзади становилось ярче, и вот уже резкие тени четырех шахтеров пролегли от него на шершавом полу штольни. До спасительного подъемника оставалось немного, но Анна понимала: могут не добежать, и не факт, что ожившие статуи не проберутся на подъемник. «Зачем, зачем мы их потревожили? Какого варпа этот Орм меня не послушался? Что теперь делать?»

Их ожидал новый удар: подъемник оказался наверху. Анна в панике, дрожащими руками заколотила по кнопке вызова. Рядом, давясь слезами, всхлипывала Гризельда, и еле слышно бубнил Джип, взывая к Императору.

— Они здесь, — произнес Коппел.

И тогда подъемник опустился.

Анна охнула от неожиданности — на подъемнике был один-единственный человек. Огромный, чудовищно, неестественно высокий. Одетый в потертые темно-зеленые доспехи. С цепным мечом, который Анне доводилось до сих пор видеть только на картинках, и болтером.

На одном из наплечников Анна заметила смутно знакомый символ — меч с крыльями.

— Поднимайтесь, — рыкнул искаженный воксом голос.

— Дарин?

Коппел втолкнул Анну на подъемник, и, улетая вверх, она слышала грохот выстрелов и все тот же искаженный рычащий голос: «За Императора! За Калибан!»


***

На поверхности весь день царила ужасающая сутолока. Шахтеров срочно эвакуировали, и толпы людей с баулами и рюкзаками текли к космопорту, отнюдь не рассчитанному на такой наплыв пассажиров.

Дарина Анна нашла в офисе — он вместе с другими начальниками смен и руководством шахты организовывал вывоз оборудования.

— Нужно спешить, — говорил он. — Это был не единственный их схрон. Я уже сталкивался с этими… существами. Лучше бросить часть оборудования, но спастись.

— Вы проделали очень большую работу, Дарин, но как это — бросить? Оно ценное…

— Вы не поняли. Это некроны. Они не остановятся, пока не уничтожат все живое, и времени у нас крайне мало. Поэтому давайте вывезем все, что получится, и успокоимся. Я прослежу за эвакуацией персонала. Все космолеты, в том числе грузовые, нужно приспособить для перевозки людей.

— А как же вы, Дарин? — спросила Анна и покраснела.

— Я тоже отбываю.

Он вышел из офиса, махнув ей рукой:

— Идемте, бригадир Морн. Проследите за своей бригадой.

Анна засеменила за ним, с трудом приноравливаясь к его широкому шагу.

— Дарин, а… а кто такой Калибан?

Дарин с удивлением покосился на нее.

— Это… древний поэт.

Прозвучало неубедительно.

— А откуда у вас такой скафандр, Дарин? Это же доспехи, да?

Дарин помолчал.

— Мне его подарил знакомый Космодесантник.

— Из Кровавых Ангелов, да? Или нет… зеленые… как?

Дарин вздохнул.

— Это было давно, — сказал он и больше не отвечал ни на какие вопросы.

Санди Зырянова, блог «Дупло козодоя»

Эльфийская рукопись

Название: Эльфийская рукопись
Автор: Санди для WTF Moomins 2019
Размер: мини, 2135 слов
Пейринг/Персонажи: Муми-тролль/Снусмумрик
Категория: слэш
Жанр: романс
Рейтинг: R
Краткое содержание: вот почему Снусмумрик остался в Муми-доле
Примечание: все персонажи, вовлеченные в сцены сексуального характера, являются совершеннолетними


Однажды Снусмумрик нашел эльфийскую рукопись.
Так думала Филифьонка, случайно узрев краешек нотной рукописи с эльфийскими письменами, высовывавшийся из сумки Снусмумрика; так думала Гафса, и Муми-мама тоже так думала, потому что им об этом рассказала Филифьонка. И когда Снусмумрик заиграл на губной гармошке вечером что-то меланхоличное, все так и подумали, что это эльфийская песнь…
В тот день Снусмумрик покинул Муми-дол в чуть большем душевном раздрае, чем обычно. Он брел по дороге через Муми-дол, обуреваемый ненавистью к домам, запретам и однообразию, и зябко сжимал плечи, обхватив их руками. В былые годы он шел по этой дороге навстречу новым осенним приключениям. В этот раз – от того, что случилось с ним в Муми-доле.
В былые годы он приходил сюда, чтобы посидеть на пригорке, поиграть новые мелодии друзьям, повеселиться в компании детей, которые его любили. Дети мало-помалу вырастали. Округлость Муми-тролля сменялась юношеской угловатостью, фрекен Снорк превращалась в юную даму, по-детски пронырливый Снифф становился расчетливым молодым дельцом. А мелодии Снусмумрика приобретали оттенок меланхолии без всякого влияния эльфов – ему и без эльфов было о чем грустить.
скрытый текстОн замечал, что его младшие друзья вырастают, но он не заметил, как они выросли. Не заметил, когда восторженный ребенок, а затем и неуклюжий, но славный подросток превратился в юношу с теплыми и сильными руками. Кто виноват, что такие вещи всегда происходят очень быстро – не успеваешь опомниться?
Что же случилось сначала? Они купались. Вспоминали, как катались на волшебных тучках и как из-за шляпы Волшебника плотвички превратились в канареек – то-то смеху было. И как нашли пещеру. И как однажды хатифнатт подпалил челку милой фрекен Снорк. А потом Снифф куда-то делся, и Хемуль тоже вспомнил, что забыл разложить редкие экземпляры шпажника и венерина башмачка на просушку. И они остались вдвоем. Мелкие капельки воды блестели на теле Муми-тролля и скатывались по нему. И Муми-тролль сначала взял полотенце, смахнул с себя воду, а потом стал вытирать Снусмумрика, и это было очень необычно, потому что они всегда вытирались сами. Снусмумрик подумал, что это какая-то новая игра, и уже хотел было затеять веселую возню, как вдруг ощутил лапы Муми-тролля на своей груди. Они осторожно провели по ключицам, потом – по соскам, задерживаясь на них, и Муми-тролль нежно вздохнул, а Снусмумрик с ужасом понял, что его тело с радостью отзывается на эти неумелые ласки.
Он так и стоял столбом, когда Муми-тролль потянулся к нему и коснулся губами его лица, а его лапы обвились вокруг талии.
– Снусмумрик, – донесся его хриплый шепот. – Ты мой самый лучший друг.
Снусмумрик молчал, потому что между друзьями таких вещей не происходит, а что ответить, он не знал.
– Знаешь, мне иногда кажется, что мое сердце – это вроде корзинки со сливами или яблоками. И когда ты уходишь осенью, ты забираешь одно яблоко с собой…
– Но вы же все равно ложитесь в спячку, – произнес Снусмумрик, не зная, как выпутаться из положения.
– Я бы не ложился, если бы ты оставался. Знаешь, я боюсь, что однажды моя корзинка опустеет.
Снусмумрик хотел что-то возразить, но Муми-тролль внезапно отстранился, бросил ему полотенце, крикнул «догоняй!» и побежал в сад. Догонять, ребячиться и делать вид, что ничего не произошло, Снусмумрику никогда не удавалось, и вместо этого он ушел в лесок, куда время от времени уходили все жители Муми-дома, когда были грустны или рассержены. Он присел в зарослях огромного орляка, достал гармошку и заиграл.
– Ну и музыка! Это же скрип старой двери!
– Какие звуки, век бы не слышал!
– Что за ужасная какофония!
Снусмумрик вскочил и резко оглянулся. Вокруг него, словно светлячки в лесной темноте, рассыпались звонкие смешки, но никого не было видно.
– Кто тебя учил издеваться над инструментом, юноша? – послышалось за спиной.
Снусмумрик обернулся, но смешки зазвенели справа; он повернулся направо – и тут же слева кто-то выкрикнул:
– Пожалей наши уши!
Куда бы ни приходил Снусмумрик, везде его песенки были ко двору. Малявки и зверюшки радостно встречали его и пускались в пляс, стоило ему достать губную гармошку. И никто-никто, никогда-никогда не говорил Снусмумрику таких вещей.
– Может, ты больше не будешь сюда ходить, а? – засмеялись где-то в чаще.
– Или хотя бы научишься сидеть молча, горе-музыкант?
Снусмумрик схватил губную гармошку и швырнул ее на землю. Может, он и не расстроился бы так, если бы не признание Муми-тролля, – но сейчас в его мыслях и чувствах царил сумбур.
– Смотрите, как мы боимся критики! – захохотали отовсюду.
– Сыграйте сами, если такие умные! – в ярости крикнул Снусмумрик. – Послушаем, что вы умеете!
Повисло молчание.
А потом послышался тихий-тихий, нежный и прозрачный звук. Он повторился, за ним пришел второй, третий. Это была музыка резных листьев орляка и крохотного родничка между ними, и птичьего гнезда где-то очень высоко, и белки, чей пушистый хвост мелькнул за стволом, и ажурного лишайника на стволе, и глади маленького озерка в глубине леса… Ноги сами понесли Снусмумрика по направлению к звукам. Он шел и шел; наконец, начало смеркаться, и он вышел к озеру. Перевернутое кружево ветвей чернело в его воде на фоне темно-синего неба, и вдруг тысячи бледно-зеленых огоньков вспыхнули и затанцевали над водой и в воде – то отражались в ней светлячки, которые кружились в ритм мелодии.
– Научите меня, – прошептал Снусмумрик. – Научите меня так играть!
– Ты даже не спросишь, кто мы? – спросили его небо, и ветви, и листья, и огоньки.
– Кто вы?
Перед ним выросли двое. Они выглядели странно и в то же время красиво – не зверьки, не малявки и не букашки, и не цветы, но похожи. Снусмумрик смотрел на них не отрываясь, и вдруг ему показалось, что он понял.
– Мы благодарны тебе, маленький музыкант, – сказал старший из них. – Моя дочь начала чахнуть. Ты ведь знаешь, верно, что эльф не может умереть от старости, но может исчахнуть в печали. А ты пришел и рассмешил ее своей игрой, и теперь она здорова, как прежде. Проси чего хочешь!
– Я уже попросил, – ответил Снусмумрик. – Дайте хоть пару нот!
Вокруг него все завертелось, потемнело и смешалось, и только смешки лесных эльфов звенели над головой. А потом он обнаружил себя лежащим у палатки. Рядом валялась сумка, а в ней – толстая пачка нот. Стояло веселое, но прохладное утро, вовсю светило солнце, а в ветвях деревьев оставались поредевшие желтые листья.
– Снусмумрик, ты вернулся! – воскликнула фрекен Снорк. – Ты жив! Какое счастье!
– Логически мысля, он должен был вернуться, ведь его палатка осталась здесь, – рассудительно заметил Снорк. – Но я рад!
– Я тоже, – сказал Хемуль. – Я нашел еще несколько очень редких и интересных растений в овраге, хочешь, покажу?
– О, Снусмумрик! Наконец-то! Сыграешь нам? – спросил Снифф.
«Почему они все так столпились, будто меня не было невесть сколько? И где Муми-тролль?» – тут Снусмумрик подумал, что Муми-тролль может вообразить, будто Снусмумрик сбежал из-за его неожиданного признания, и ему стало неуютно. Он заметил, что Муми-тролль стоит в дверях, робкий и как будто подавленный, понял, что Муми-тролль действительно так и решил, и окончательно пал духом.
– Муми-тролль, смотри, кто пришел! Он жив, он снова с нами! – кричали его друзья.
– Конечно, я с вами, куда я от вас денусь, – проворчал Снусмумрик.
– Но, милый Снусмумрик, ты так внезапно ушел, и тебя не было целых три месяца, – возразила фрекен Снорк.
– Как – три месяца? Я провел с эльфами всего один вечер!
– С эльфами? – переспросила Муми-мама. – Тогда все понятно. Эльфы любят такие розыгрыши… Ну, ничего, ребята! Идемте пить чай!
За чаем Муми-тролль даже не смотрел на Снусмумрика. Это было бы смешно, если бы не так понятно, что Муми-тролль задет до глубины души. Для него все было впервые, и странное исчезновение Снусмумрика он воспринял как отказ.
«А что чувствую я? – подумал Снусмумрик. – Для меня то, что он вырос, такая же неожиданность, как встреча с эльфами… А разучу-ка я те партитуры, что они мне подарили, и сыграю только для него! Он поймет, что я вовсе не отворачиваюсь от него!»
И в тот же миг новая мысль поразила его: ведь Муми-мама доверяет ему, считает хорошим другом для сына, – как-то она все воспримет? Не сочтет ли, что Снусмумрик злоупотребил ее гостеприимством?
После ужина он все-таки развернул эльфийскую рукопись.
Такого разочарования он не испытывал ни разу в жизни. Почти ни одной партитуры ему так и не удалось прочесть, как он ни старался. А когда все же нашел несколько понятных записей, то проиграть на губной гармошке их не вышло. Должно быть, ноты были написаны для игры на арфе и свирели…
На палатку упала тень. Муми-тролль стоял рядом, и на его мордочке застыло нерешительное выражение.
– Я хотел выучить эльфийские песенки, чтобы порадовать тебя, но их нужно исполнять на арфе, а у меня только гармошка, – сказал Снусмумрик.
– Это ничего, главное, что ты хотел сыграть их для меня, – ответил Муми-тролль.
Его мордочка приблизилась, глаза затуманились от сладкой поволоки, и Снусмумрик ничего не успел сказать. Губы их соприкоснулись. Снусмумрик подумал, что если он обнимет Муми-тролля, то ничего страшного не случится… и вдруг почувствовал, что его старые-престарые брюки падают вниз, сползая на щиколотки, а любимый пиджак стаскивается с плеч вместе с рубашкой. Теплая лапа ложится между ног, мягко раздвигая их, шаловливо щекоча внутреннюю, чувствительную поверхность бедер, а потом перебирает волоски в паху и гладит член и яйца.
– Что ты... что ты делаешь, – задыхаясь, прошептал Снусмумрик.
– Я хочу, чтобы ты знал о моих чувствах, – серьезно ответил Муми-тролль.
Должно быть, он вычитал это в какой-нибудь взрослой книжке. Почему он не вычитал в других книжках, что чувства можно проявлять и по-другому? Но Муми-тролль увидел все, что думал Снусмумрик, на его лице и сразу же отстранился.
Ой-ой, подумал Снусмумрик. Ой-ой. Он такой чувствительный, этот тролль. Как же мне теперь быть? Может быть, если тоже погладить его там, он не будет расстраиваться?
Что-то отчаянно неправильное было в происходящем, но Снусмумрик не мог понять – что именно. То же, что и в нотах эльфийской рукописи…
– Ты правда этого хочешь?
– Да… да, да…
Он стонал, ерзал и сжимал Снусмумрика в объятиях; его лапы за прошедшие пару лет стали необыкновенно сильными, а сейчас они были еще и влажными и горячими, а лицо приняло такое серьезное выражение, как будто решалась его судьба. А потом он вывернулся из объятий и опрокинул Снусмумрика на спальный мешок лицом вниз.
– Скажи мне, как, – попросил он.
– Смазка… у меня в рюкзаке… масло, которое мне дал подземный дух…
– А вдруг оно тебе понадобится?
– Оно мне уже понадобилось. Лезть в глубины Земли я точно не буду…
Это было больновато, и неудобно, и странно, и как-то стыдно, но Снусмумрик мельком обернулся и увидел на мордочке Муми-тролля выражение счастья. А ради этого стоило потерпеть.
Наутро Снусмумрик проснулся. Он был один. Между ягодицами было скользко от масла, и неприятные ощущения в пояснице напомнили, что вчерашнее ему не приснилось. Он приоткрыл палатку, и пахнуло острым запахом осени. Вылез – и поежился от утренней прохлады. Опавшие листья и жухлую траву под ними прихватило инеем, а в небе виднелись последние улетающие птицы.
– Пора ложиться в спячку, – сказала Муми-мама. Это был явный намек – ложись с нами или выметайся из Муми-дола. Вслух она бы никогда этого не сказала, возможно, даже и не подумала бы, но Снусмумрик знал, что должен уходить.
«Мы так и не договорили…. Впрочем, оно и к лучшему. Он слишком чувствителен, этот тролль, и может все воспринять не так, как есть на самом деле…»
На веранде никого не было, но в гостиной собрались все – и малышка Мю, и Снорки, и Снифф, и Хемуль, и Муми-папа, и, конечно, Муми-тролль, и все они жевали сосновые иголки в большой миске. В той же, в которой иголки были и в прошлом году, и в позапрошлом, и целую вечность назад, когда сам Снусмумрик был подростком, а Муми-тролль – ребенком. В Муми-доле никогда ничего не менялось, кроме самого Снусмумрика. Он достал было ручку и листок бумаги, но растерянно опустил руки. Что он ему напишет? «Будем вместе строить запруду?» Смешно… Раскинув мозгами, Снусмумрик все-таки написал: «Жди меня. В первый весенний день я вернусь к тебе с новыми песнями». Это-то он мог ему обещать…
Он так и не увиделся с Муми-троллем. Его уход смахивал на бегство, но нужные слова для прощания никак не хотели рождаться.
Это и есть бегство, подумал он. Не ври хотя бы самому себе.
Он шел и шел. Ненависть мало-помалу отпускала его, потому что дома заканчивались, и начинались лесные тропки, на которых можно месяц блуждать и никого не встретить. Отпускала грусть и отпускала вина. Отпускала невыносимая пустота, поселившаяся где-то в груди. Теперь Снусмумрик чувствовал себя свободным и готовым принять новые ноты, которые обязательно придут к нему.
Он готов был принять чувства и отдать свои.
Сам не замечая, как, он достал губную гармошку и заиграл, пританцовывая. Сначала – «Все зверюшки завязали бантиком хвосты», потом еще что-то. А потом заиграл что-то совсем новое, непохожее ни на одну из его старых песен. Он проиграл получившуюся мелодию раз, другой – и вдруг вспомнил, на что она похожа. На музыку эльфов, которую они играли ему тогда! Снусмумрик достал эльфийскую рукопись, всмотрелся в партитуры и удивился, как он раньше мог их не разобрать. Наверное, это все потому, что я был слишком взволнован, а еще мне надо было побыть одному, решил он. Здесь же все ясно написано, каждая нотка просто специально родилась для моей губной гармошки!
Он играл и играл, сыграл каждую пьесу, каждую песню, пока не перевернул в рукописи последнюю страницу. А потом повернул назад.
Ведь он обещал Муми-троллю сыграть новые песни специально для него.
А Муми-тролль обещал, что не уляжется в спячку, если Снусмумрик останется.
И что за беда, если они не сумели поговорить о своих чувствах раньше? У них для этого теперь была целая зима.

Лучшее   Правила сайта   Вход   Регистрация   Восстановление пароля

Материалы сайта предназначены для лиц старше 16 лет (16+)