Что почитать: свежие записи из разных блогов

Записи с тэгом #Фанфикшен из разных блогов

Санди Зырянова, блог «Дупло козодоя»

Ядовитый колокольчик

Название: Ядовитый колокольчик
Автор: Санди для fandom Bethesda 2018
Бета: Лилинетт
Канон: The Elder Scrolls V: Skyrim
Размер: мини, 1835 слов
Пейринг/Персонажи: Ингун Черный Вереск, Мавен Черный Вереск
Категория: джен
Жанр: драма, черный юмор
Рейтинг: R


— Так-так, — бормотала Ингун, склоняясь над тиглем, — эссенция… ухо фалмера… бесовской гриб…

— Хозяйка, — служанка, помявшись у входа в лабораторию, робко кашлянула, — господин Элгрим хватится этого. Ладно там бесовской гриб, но ухо…

— Помолчи, — отмахнулась Ингун. Служанка попятилась, хорошо зная эту интонацию: хозяйка находилась в том настроении, когда маги одним мановением руки обращают назойливых посетителей в ужей и лягушек. Правда, Ингун была не магом, а алхимиком, однако в действенности ее изысканий многие в Рифтене уже убедились на практике. Некоторые — с летальным исходом.

Позже, когда зелье будет сварено, Ингун подумает о том, как восполнить запасы «Аптеки Элгрима», чтобы не сердить своего старенького учителя. Но это будет позже.

В аптеку постучали. Служанка вышла из лаборатории — бочком, пятясь, чтобы, не приведи Стендарр, не прогневать госпожу Ингун, однако вскоре вернулась. Страх охватил ее настолько, что она с трудом выговорила:

— Х… хозяйка…

скрытый текст— Да чего тебе уже, наконец? — вспылила Ингун.

— Там… там госпожа Баэда…

— И какого даэдра ей надо?

— Она говорит, что пришла к вам за зельем…

Ингунн досадливо обернулась, не забыв помешать в тигле.

— Возьми синий фиал с третьей полки, пятое отделение слева, — скомандовала она. — Скажи этой Баэде, что его надо влить в суп. Вскоре ее мужу начнет очень хотеться пить, и через сутки она будет свободна, как весенний ветер.

— Слушаю, — прошептала служанка, хотя Ингун уже не видела и не слышала никого и ничего — она снова повернулась к тиглю, увлеченная своими трудами. Однако вскоре служанка вернулась, а за ней семенила женщина средних лет. Когда-то она была хороша собой — и сейчас на ее лице виднелись следы былой красоты, однако куда явственней на нем проступали следы недавних побоев. Губы у госпожи Баэды были разбиты, в ряду зубов зияла кровавая дыра; судя по походке, муж бил ее не только по лицу. Ингун снова обернулась, теперь уже в нескрываемом бешенстве, однако вид клиентки направил ее ярость в новое русло.

— Хозяйка, — робко начала служанка, — госпоже Баэде нужно, чтобы муж умер в мучениях… (госпожа Баэда торопливо закивала; голова у нее тряслась).

— Вижу, — перебила Ингун. — Это будет стоить дороже (Баэда снова кивнула, комкая в руках деньги). Возьми красный фиал с третьей полки, второе отделение, — обратилась она к служанке, — и прозрачный из первого отделения, с наклейкой «экстракт болотного стручка». Затем банку с серым порошком с четвертой полки… Так. Подай сюда.

Она быстро, почти не глядя, отмерила по склянке из фиалов, добавила две ложки порошка и протянула получившийся декокт госпоже Баэде:

— Добавляй это в пищу в течение двух дней. К концу второго дня его начнут мучить боли в животе. Затем — сильное жжение. Ему будет казаться, что внутри него поселились злокрысы и выгрызают ему дыры в кишках. Так оно и случится, только дыры прожжет это зелье…
Госпожа Баэда расплатилась и ушла со склянкой домой. Ингун перевела дух.

— На чем я остановилась? Ну, конечно…

Она снова склонилась над тиглем.

— Хозяйка, — успешная продажа сделала служанку фамильярной, — это зелье, которое вы сейчас делаете, вас озолотит!
— Что? — фыркнула Ингун, не переставая подливать в тигель кислоту. Едкий дым выедал ей глаза, но она не обращала на это внимания. Внезапно из тигля выплеснулась жидкость; Ингун охнула — жгучие капли попали ей на запястье. Тыльную сторону ладони мгновенно разъело, обнажившееся мясо побелело, а уцелевшая кожа побагровела и взялась волдырями. Шипя от боли, Ингун крикнула: — Третье, пятое, одиннадцатое, живо!

Служанка мигом нашла указанные целебные зелья — они хранились в шкафу на второй полке. Не так уж их было много, целебных: ее хозяйка предпочитала составлять убийственные яды… Однако целебные мази в мгновение ока остановили процессы на руке Ингун. Белое, изъеденное кислотой мясо перестало сочиться сукровицей, краснота кожи улеглась. Ингун немного постояла, ожидая, пока боль перестанет колотиться, отдаваясь в ушах, и снова принялась за работу.

— Ты, верно, шутить изволишь, — ворчливо сказала она, не оборачиваясь. Служанка знала, что по лицу Ингун сейчас текут слезы боли, но она слишком горда, чтобы показать их кому бы то ни было. — Меня — озолотить? Меня, дочь клана Черный Вереск? Да моя семья в Рифтене, и не только в Рифтене, может все купить и продать!

— Но сейчас вернулись драконы, — смутилась служанка. — Все захотят купить, чтобы спасти свои жизни…

— А мое какое дело? Я составляю зелья, чтобы познать их свойства. Свойство этого зелья — гасить любое пламя. Спасать чьи-то там жизни я не собираюсь. Боги не желали того, чтобы люди жили на земле, и я не желаю!

Она повторяла это не в первый раз. И не в десятый.

Она говорила это, когда очередной неудачно выбранный муж покидал Рифтен. И когда очередной вор, не желающий делиться с гильдией, уходил по тонкому мосту. И когда кто-нибудь, посмевший вызвать неудовольствие ее почтенной матери, Мавен Черный Вереск, переставал огорчать негласную повелительницу Рифтена.

Обожженная рука Ингун затягивалась на глазах.

— Что-то у меня заканчивается ядовитый колокольчик, — вздохнула она. — И паслен.

— И еще корень Нирна, — напомнила служанка. — Вы изволили его израсходовать…

— Помню, помню, — Ингун отмахнулась. — Иди в лавку, там кто-то пришел. Но если от Мавен — скажи, пусть катится к даэдра!

Служанка послушно отправилась в аптеку, недоумевая, когда же кончится бесконечное выяснение отношений между матерью и дочерью. Вернее, выяснить их пыталась одна Мавен — Ингун молча злилась на нее.

Наверное, только мать и могла нанести сухой, угрюмой и равнодушной дочери такую обиду.


***

Мавен хлопнула в ладоши, созывая слуг. Те поспешно сервировали стол, готовя самые изысканные блюда и доставая лучшие тарелки и чеканные кубки. Самая умная из дочерей клана, отрезанный ломоть и лучший, несмотря на молодость, алхимик Рифтена почтила мать визитом.

— Не стоит, — Ингун отмахнулась таким знакомым всем, кто ее знал, жестом.

Знали ее в лицо немногие. Ингун не любила ни шумных пиров, ни гостей, да и выходила на улицу из «Аптеки Элгрима» не так уж часто. Но зато она была, пожалуй, единственной из Черных Вересков, кто внушал опаску сам по себе, а не как представитель могущественного клана. Пройдет еще десяток лет — и опаска превратится в страх.
Или в ужас.

— Ты, как всегда, с просьбой, — улыбнулась Мавен. — Я угадала, дочь?

— Твои просьбы, мама, я всегда готова выполнить, — Ингун не улыбнулась в ответ.

— О, конечно. Мы же клан, так что должны держаться вместе, — некоронованная королева Рифтена склонила величественную голову, и ее улыбка стала тонкой. — И чего не хватает почтенному Элгриму для твоих изысканий на этот раз?

— Ухо фалмера, — начала перечислять Ингун, — виноград Джазби, двемерское масло, корень Нирна, мертвая кровь…

Мавен снова хлопнула в ладоши. Слуга, присутствовавший при беседе — почти неощутимо, Мавен вышколила своих слуг настолько, чтобы они не мешали никаким беседам, зато отлично запомнивший все, что услышал, — мигом исчез.

Уши фалмеров были очень дорогим ингредиентом. Как и двемерское масло. Их было очень трудно добыть, к тому же большинство жителей Тамриэля полагало, что фалмеры остались существовать лишь в легендах.

— Зубы ледяного призрака и живица сприггана, — закончила Ингун.

— Зубов нет, — Мавен развела руками. — А вот с мертвой кровью тебе повезло. Сейчас ее доставят.

Ингун, оживившись, вскочила и побежала за слугой. Мавен окликнула ее несколько раз, наконец, сама заторопилась за ней, но где ей было догнать молодую и порывистую дочь! А слуга тем временем спустился в подвал. Подвалы в доме Мавен Черный Вереск были обширны и глубоки — да оно и понятно, богатая семья нуждалась в больших хранилищах… чего? Зерна? Одежды? Денег?

Подвалы богатой и влиятельной семьи имеют то преимущество, что в них никто не сунется. В их запутанных лабиринтах происходило многое из того, чему Мавен была обязана своим богатством и влиянием, и многие осеняли себя знаком, отгоняющим зло, при одном упоминании об этих подземельях. Однако Ингун знала в подвалах каждый закоулок: ее первые опыты проходили именно здесь. Поэтому она быстро, поравнявшись со слугой, зашагала, как ни в чем не бывало.

Она ожидала увидеть сосуд с мертвой кровью. Может быть, обложенный льдом — чтобы кровь не свернулась раньше времени. Но вместо этого увидела труп.

Вокруг него суетились слуги — особо доверенные, по самый локоть увязшие в делах клана Черный Вереск.

Двое сноровисто снимали с трупа кожу, аккуратно делая надрезы и снимая целые пласты. Кожа уже была тщательно очищена и выбрита, на ней виднелись клановые татуировки и шрамы, но их зачистили так, что на ощупь поверхность была совершенно гладкой. Рядом уже стояла подготовленная рама — когда кожу окончательно снимут, ее продубят, прочистят еще раз и обтянут ей очередной магический том. А может быть, украсят доспехи. Мавен где-то слышала песни о доспехах, на которых красовались лица побежденных, — вне сомнения, этот несчастный был побежденным: попытался, может, обмануть Мавен при наводке на богатый караван, а может, утаить часть общей доли — вот и попался. Под кожей виднелось синевато-розовое, бледное мясо со сгустками спекшейся крови. Но ее было совсем немного. Почти вся кровь, аккуратно сцеженная, стояла в большом стеклянном сосуде. На освежеванном теле остались надрезы, через которые слуги добирались до жил и вскрывали их, выцеживая кровь и жизненные жидкости.

Ингун равнодушно взглянула на мертвеца. И тут один из слуг примерился — и всадил мясницкий тесак прямо в бедро, уже свободное от кожи.

Он старательно вырезал мякоть. Труп еще не начал разлагаться, видимо, человека убили недавно, хотя под кожей уже набрякли багровым трупные пятна. От вырезанного куска шел запах лежалого мяса, но еще не смердело протухшей падалью. Впрочем, и трупный запах Ингун бы не напугал, но она недоуменно проводила взглядом слугу с мясом.

— Вы что — босмеров в гости ждете? — спросила она. — Или этих, из культа Намиры?

Слуга, за которым она шла, отрицательно качнул головой. Ингун задумалась.

Людоеды ее не смущали. В конце концов, человечина — такое же мясо, как и любое другое. Если ее хорошо приготовить… пальчики оближешь! Однако никто в их клане не увлекался поеданием блюд из человеческого мяса.

А другой слуга, достав топорик для разделки туш, ловко всадил его в грудь мертвеца. Ингун меланхолично наблюдала, как он вскрывает грудину, разрезая ребра с тошнотворным хрустом, как откладывает топорик, берет маленький нож и погружает руки в грудную клетку и нашаривает там, наконец, выдергивает багровый мешок с отходящими от него обрезанными трубками.

Человеческое сердце.

— Это что такое? — Ингун резко выпрямилась и полыхнула глазами в лицо слуге. Тот отшатнулся и съежился, тыча ей сосуд с кровью. — Я спрашиваю, что это такое?

— Э… это… извольте, как ваша матушка… кровь мертвеца!

— Я вижу, что в этом сосуде, — прорычала Ингун. — Я спрашиваю, за каким даэдра здесь этот труп и что вы с ним делаете?

Слуги умолкли, дружно потупившись. Ингун развернулась и бросилась бегом наверх. Слуга с кровью торопился за ней. Ингун влетела в покои матери и с ходу бросила:

— Так вот как вы цените мои усилия, дорогая матушка!

— Что случилось, дочка? — хладнокровно поинтересовалась Мавен.

— Ты говорила, что мои яды — самые совершенные в Рифтене! И что же я вижу? Труп, подготовленный для Темного Таинства! Какие-то паршивые ассасины из Темного, как его… Ублюдства?

— Братства, — не вовремя подсунулся слуга и охнул от тяжелой затрещины. Ингун потрясла рукой и продолжала:

— Какие-то ассасины для тебя надежнее, чем я — лучший отравитель Скайрима! Знать тебя после этого не хочу!

— Но, дочка, послушай, это только для подстраховки, — начала Мавен, однако Ингун развернулась и выбежала из дома.


***

— Хозяйка, — пугливо окликнула служанка, бочком стоя в дверях.

Алхимик алхимиком, но мало ли… В жабу, может, и не превратит, если ее отвлекать. А вот напустить ядовитого дыму в глаза — запросто.

— Ну что еще? — заорала Ингун.

— Там… там пришел мужчина… рыцарь… — служанка сжала руки. — Довакин.

— Довакин? Что за дурацкие сказки?

— Нет, нет, настоящий Драконорожденный…

— О, — сказала Ингун и взвесила на ладони первую порцию своего противоогненного зелья. На ее лице появилась мечтательная русалочья улыбка. — Денег не возьму, а попрошу его набрать мне корня Нирна и ядовитого колокольчика! Чтобы учитель ничего не заметил.

— И паслена еще…

— Да, точно. И паслена!

Санди Зырянова, блог «Дупло козодоя»

Каджитов в ленту

Умри без страха
писано для fandom Bethesda 2018
бета Gianeya
The Elder Scrolls V: Skyrim
Хадвар/Довакин, мини, слэш, экшн, R


У жизни есть один простой закон:
Без страха жил — теперь умри без страха.
— А что нам делать с чужаком?
— Тащи его на плаху!
«Песнь о Довакине»


От очага шел жар — если неосторожно приблизиться к нему вплотную, шерсть начинала сворачиваться и попахивать паленым. Зато, если отойти хотя бы на шаг, жар почти не чувствовался.
Ох уж эти нордские очаги…

К’Айре поджал хвост, поерошил шерсть на груди и животе. Стоять перед почти не знакомым человеком в одной набедренной повязке было стыдно, и он порадовался, что дядя Хадвара остался в кузнице. Такого, да перед старшим, он бы не вынес.

— Из тебя вышел бы отличный коврик для ног, — с серьезным видом произнес Хадвар, подойдя сзади. В отличие от К’Айре, он вытерся после мытья и сразу оделся — ему-то не нужно было подолгу сушить шерсть.

— Знаешь, сколько раз каджит слышал эту шутку? — не оборачиваясь, хмыкнул К’Айре.
— Представляю. Наверняка от каждого встречного.
— Ага, и еще вопросы, где каджит своровал свой товар!

скрытый текстОба засмеялись — коротко, обрывисто. После случившегося в Хелгене смеяться не хотелось.

К’Айре краем глаза заметил, как рубашка Хадвара планирует и опускается на пол. Воображение дорисовало крепкие, мускулистые плечи, грудь — как две доски, сильные руки с буграми бицепсов. Симпатичный парень Хадвар, и добрый. И смелый — единственный из имперцев пытался выручать всех, кто не погиб сразу при атаке дракона. И так искренне обрадовался, когда спасенный им К’Айре спросил, можно ли пойти с ним в Ривервуд…

Сильные руки, о которых только что грезил К’Айре, внезапно обняли его со спины, лицо зарылось в затылок К’Айре, и дыхание зашевелило высыхающую шерсть. К’Айре застыл, соображая, что это могло значить. Если то, о чем он подумал… но мало ли какие обычаи в ходу у этих имперцев… а ладони Хадвара тем временем опустились с плеч на грудь, разбирая мех, потеребили соски. К’Айре вздохнул от удовольствия, потерся затылком о подбородок Хадвара, почувствовал, как тот опускает одну руку вниз и игриво наматывает на нее хвост К’Айре, целуя шею и уши.
Еще сутки назад К’Айре о таком и не мечтал.

***
Бежала вперед дорога, постукивали колеса телег, постукивали копыта лошадей, и бежали елки над головой — прямо в небе. Хорошо лежать на телеге и смотреть вверх!

Там, вверху, небо то синело, то затягивалось тяжелыми снеговыми тучами. В ясную ночь легко было вообразить, что вот-вот увидишь Пески-над-Звездами. Хотя, может быть, он их и видел, только не знал, что это они: на такой высоте даже Пески-над-Звездами, конечно, казались обычными звездочками. В небе вырастали заснеженные вершины, от красоты которых кружилась голова, мелькали верхушки елок; пахло снегом, и хвоей, и конским навозом — куда от него денешься?, смеялись отец, брат и сестры, тихо переговариваясь между собой на та’агра. Когда они встретят покупателей или стражу, в ход пойдет, конечно, тамриэлик, но сейчас им всем особенно хотелось говорить на родном языке.

Куда бы ни занесла каджита его нить судьбы, он все равно тоскует по Эльсвейру.

Иногда отец вез только разрешенные товары. Но в последнее время торговля становилась все опаснее, а из-за того, что каджитов не пускали в скайримские города, — еще и все менее выгодной. На дорогах бесчинствовали разбойничьи банды, шепотом передавалось имена «Ульфрик Буревестник» и «Братья Бури» — шепотом от страха, потому что ярл Ульфрик и его дружина, разросшаяся до целой армии, действовали не таясь; люди беднели и разорялись. И только снег был все таким же белым и чистым, пока на него не проливалась кровь очередного убитого. Поэтому отец все чаще брал с собой лунный сахар: спрос на него только вырастал с каждым месяцем.

Торговцам лунным сахаром запрет на посещение городов был только на руку. К’Айре и Дж’Зарна, Эйри и Эрни, его брат и сестры, засовывали за пазуху и за голенища сапог мешочки с товаром и небрежно, будто гуляя, отправлялись в условленные места — чаще всего это были пещеры. Там-то они и оставляли принесенное, получая взамен золото. Много золота. Обычные эльсвейрские товары не приносили и половины такого гешефта… Отец подчас сокрушался, что жизнь заставляет его продавать душу даэдра. К’Айре пожимал плечами: если бы глупые жители Скайрима не искали забвения, вдыхая «дорожки» лунного сахара, кто бы его вез? А если бы ярл Ульфрик не развязал войну, кому бы понадобилось это забвение — все бы занимались обычными делами… так что виноват во всем был, конечно, ярл Ульфрик.

У каждого в семье был свой кусок работы. На К’Айре лежала обязанность охранять брата и сестер. Он готовился к этому с младых ногтей и уже в детстве был лучшим в дожде-на-песке, а позже освоил стрельбу из лука, бой на мечах и на алебардах и даже кое-какие боевые заклинания — даже сменил имя М’Айре на К’Айре, «убийца Айре». Эйри и Эрни слыли ловкими торговками. Дж’Зарна уродился сенч-рат — он был на добрых два локтя выше и брата, и отца, хотя и отличался добродушием, поэтому всегда носил огромные мешки с товарами. Если в том была необходимость, он и семью мог перенести на своих могучих плечах — недаром же сенч-рат называли ездовыми каджитами, однако необходимость возникала редко. В драке от кроткого Дж’Зарны особого толку не было, однако, стоило ему выйти из повозки с огромной ржавой алебардой, как половина разбойников пускалась наутек.

…Кто теперь защитит их, с тоской думал К’Айре. Сестры и отец способны постоять за себя один на один, но что, если их застанет в пути целая шайка разбойников? Разве что брат все-таки преодолеет природную мягкость и научится убивать…


***

Язык Хадвара осторожно обвел ухо К’Айре, смешно щекоча. К’Айре разнежился от теплого дыхания Хадвара, от его губ, мягко прикасавшихся к затылку, шее и плечам, от его руки, перебиравшей шерсть на животе и груди. Второй рукой Хадвар по-прежнему придерживал его за хвост, прижимая ягодицы к своему паху.

Теплый.
Приятный.
Хороший парень…

В его прикосновениях чувствовалась какая-то опаска — наверное, Хадвар боялся отказа. К’Айре невольно усмехнулся.
Станет он от такого отказываться!

Развернулся.
Прижал Хадвара к себе.

Он сам оказался почти безволосым, и его гладкое тело уютно устроилось на мохнатом К’Айре, только что выбритая щека прижалась к лицу, раздражающе и приятно смяв усы, крепкие руки зарылись в мех на спине.

— Меховой коврик, — стыдливо и коротко засмеялся Хадвар, целуя К’Айре в уголок губ. Похоже, с каджитом у него это было впервые. — Может, пошли в спальню? Или тебе хочется возле огня?

Возле открытого огня К’Айре быть вовсе не хотелось, но он еще не досох. Подумав, он шепнул:
— Ну, пошли.

Кровати в спальне стояли довольно далеко друг от друга, и пока К’Айре сушился, Хадвар успел их застелить чистыми простынями. К’Айре решительно поддал свою кровать коленом, сдвигая ее со второй кроватью. Кивнул Хадвару, чтобы тот ложился, улегся сам, привлек Хадвара к себе. Тот уткнулся ему в грудь, шепнул «пушистый».

Какой у него приятный голос, подумал К’Айре.

Этим голосом он пообещал отправить останки К’Айре в Эльсвейр.


***

Очередная «точка» располагалась близ Хелгена. Подходящей пещеры тут не нашлось, и схрон оборудовали в холмах. Из-за чрезмерной открытости схрона тут постоянно — или почти постоянно — дежурил кто-нибудь из хелгенских.

К’Айре это не то чтобы очень устраивало. Пещеры были все-таки безопаснее. Он даже подумывал о том, что если они и дальше будут торговать с хелгенскими продавцами, придется выкопать яму в одном из близлежащих холмов. Да еще и кустами обсадить.
Остальные, видимо, думали о том же.

— Не нравится Эрни это все, — подала голос младшая из сестер. — Раньше тут был этот верзила, Эгиль, куда он подевался? Уж не загребли ли его стражники? — она осеклась, покосившись на Дж’Зарну, но тот отреагировал на «верзилу» с обычной дружелюбной усмешкой. Эгиль доставал ему едва до плеча.

— Если он просто убрался и отлынивает, тоже не глоток скумы, — проворчала Эйри. — Называется, приходите, люди добрые, берите наш лунный сахар сколько хотите! Хорошо хоть навес поставили, — она пробралась под бревенчатый, кое-как сколоченный навес и, вынимая мешочки из-за голенищ, продолжала брюзжать: — Из сплошных дырок и без стен. Каджит ему сто раз говорил, от воды лунный сахар портится, а что такое дождь и снег, если не вода?

Дж’Зарна распахнул меховую куртку и вытащил из-за пазухи увесистый мешок. Избавившись от него, молодой каджит сразу стал куда стройнее; на его жилистом теле, как и у остальных, не было ни капли лишнего жира. Жизнь караванщика хоть и лишена внешнего героизма, и саг о ней не слагают, но оттого она не становится менее опасной и полной лишений и трудов.

Пока они суетились под навесом, К’Айре обошел кругом — на всякий случай.

Что-то в кустах неподалеку привлекло его внимание. Потом он и сам бы не смог сказать, что именно. Ничего он там не увидел, ничего не услышал, но все же встревожился — может быть, это и было тем, что его учитель называл воинским чутьем?
Когда К’Айре раздвинул густые ветки, стало ясно, что воинское чутье его не подвело. В кустах лежало тело Эгиля, и с первого взгляда было видно, что умер он не оттого, что замерз с перепою. Кровь не вытекла из-под кустов только потому, что впиталась в пышный снег — ее было много, очень много. Голова Эгиля отвалилась и вывернулась, почти отделенная от шеи, и страшный второй рот перерезанного горла скалился в лицо остолбеневшему К’Айре.

Их покупатель убит… Что же делать?
К чести К’Айре, он еще сохранял хладнокровие. В конце концов, ему не раз доводилось обнажать оружие, но раньше он хотя бы знал, с чем сражается. Кто были его враги на этот раз? Может быть, ему они были не враги, а Эгиля убили по каким-то личным, не касающимся его причинам? Мало ли, девицу у кого-то увел. Или зажал часть товара — такое всегда строго каралось, но ведь их семья тут ни при чем…

Выйдя на цыпочках из-за кустов, К’Айре увидел брата и жестом подозвал его к себе.

— Эгиля убили, — шепотом сказал он. — Перерезали горло.
— Надо линять, — по кратком размышлении ответил Дж’Зарна. — Дж’Зарна бы забрал и товар, но это такое дело… — Он еще немного подумал. — Но если мы не дадим им ничего, они скажут: «Каджиты обманули, и каджиты больше не будут жить». Что, если Дж’Зарна заберет тот мешок, что он его и принес?

— А остальное тут бросим? — К’Айре обдумал предложение. Брат говорил мало, но чаще всего разумно. Вот и сейчас его идея казалась неплохой. — Что еще девчонки скажут, вон вышли…

Но ничего сказать они не успели. Вокруг каджитов внезапно выросла стена, ощетинившаяся клинками.

— Шпионы! — выкрикнул женский голос. К’Айре по доспехам и оружию опознал солдат Империи. Странно, он всегда больше боялся Братьев Бури… — Бей их!

— Дж’Зарна! Бери девчонок и беги! — крикнул К’Айре.

Никто — ни Дж’Зарна, ни Эйри, ни Эрни — не стал переспрашивать. С тех пор, как их семья занялась контрабандой лунного сахара, каждый из них подсознательно был готов к тому, что однажды придется драпать со всех ног, бросив товар, лишь бы спастись. Дж’Зарна подхватил девушек, крикнул «держись, братец!» и ринулся вперед. Несколько имперцев выхватили луки, стрелы засвистели вслед Дж’Зарне, послышался вскрик одной из сестер, но К’Айре даже не обернулся.

Насколько сильно она ранена и кто именно ранен — он узнает потом, если узнает.

А если отвлекаться — никто из них может не выжить.

Меч засвистел, звякнул, скрещиваясь с другим клинком. Рубанул через плечо. Время вдруг стало вязким, как сиродильское масло, лица врагов слились в одно, мутное и оскаленное, меч потерял вес, вспарывая воздух, и К’Айре не почувствовал, как клинок вспорол чужую грудь. Заскрежетали пластины брони, заскрипела дубленая кожа под пластинами, захрустели взрезываемые ребра, — и вслед этому отвратительному хрусту раздался животный рев раненого…

А К’Айре уже бросился наперерез следующему противнику.

Что было дальше — К’Айре помнил плохо, и плохо понимал то, что происходило после того, как он очнулся. Судя по боли в макушке, на которой он нащупал огромную шишку, его просто огрели по голове. А сопротивление лишь убедило имперцев в том, что никакой он не честный торговец — ну ладно, честный контрабандист, — а шпион Братьев Бури. Не помогло и то, что пленные Братья Бури яростно открещивались от знакомства с «меховым ковриком».

Наверное, нужно было гордиться тем, что его везли на казнь в одной телеге с самим ярлом Ульфриком Буревестником.

Наверное, можно было упасть на колени перед капитаном и молить о пощаде.

Наверное, следовало хотя бы закрыть глаза, положив голову на плаху. Потому что прямо перед лицом К’Айре очутилась отрубленная голова, и глаза ее были открыты. К’Айре знал, что никогда не сможет вытравить из памяти эти глаза — угасающие, стекленеющие, они смотрели прямо на него. Губы головы были открыты — человек еще дышал, не понимая, что уже умер, из уголка губ стекла небольшая капля крови.

«Живи без страха и умри без страха», — так сказал ярл Ульфрик.

К’Айре вовсе не был воином — он просто хотел защитить свою семью, потому что у него не было ничего дороже семьи, что бы она ни делала. Он никогда не жил как воин, он был всего лишь охранником семейного каравана. И он думал о том, что умирает как воин, хотя никогда в жизни к этому не стремился…


***

— Котик, — нашептывал ему Хадвар, и нежные слова в устах этого сурового человека, чья жизнь проходила в боях и походах, звучали странной музыкой, — пушистый мой…

К’Айре вылизывал его покрытые мозолями от постоянных упражнений с мечом ладони, соски, ключицы, внутреннюю сторону бедер — неспешно и обстоятельно, забрасывая крепкую ногу на свое широкое плечо. Ступня Хадвара шевелилась, перебирая пальцами — ему явно доставляло удовольствие прикасаться к мягкому меху каджита. К’Айре же нравилась его гладкая кожа. До этого он обычно встречался с другими каджитами, и прикасаться к человеку было непривычно и волнующе. Наконец, Хадвар осторожно перевернул его, тронул за основание хвоста.

Хвост, сообразил К’Айре. Ему нравится мой хвост. Кто бы мог подумать! Ему нравится гладить хвост, обвивать им свое запястье, притягивать за хвост к себе…

Внезапно Хадвар отстранился, и спустя миг К’Айре почувствовал прикосновение его губ к основанию хвоста. Ласковый язык и губы трогали сначала хвост, потом Хадвар подул, раздувая шерсть, и коснулся губами мягких складок. Губами… еще… потом языком, нежно вылизывая анус.

К’Айре обычно предпочитал позицию сверху. Но когда тебя так ласкают — где взять силы отказаться? И он расслабился, вздыхая и подбадривая Хадвара сладкими стонами, всячески показывая, что не просто согласен, а счастлив быть с ним.

И опустил голову…
Мертвые глаза, постоянно стекленея, взглянули ему в лицо. Прямо в лицо, словно спрашивая: «Так это ты умрешь после меня?» К’Айре отчетливо видел светлую, жесткую, неровно подстриженную бороду, забрызганную кровью, грубые черты лица, приоткрывшийся рот с вытекшей каплей крови…

— Котик мой! Что-то не так? — забеспокоился Хадвар.

Шерсть на руках К’Айре все еще пахла дымом — не обычным, а страшным дымом и копотью от обгоревших трупов. И волосы Хадвара, эти шелковистые каштановые волосы… они тоже так пахли.
К’Айре хотелось то ли кричать, то ли плакать. Внутри у него все дрожало.

Смог ли убежать его брат с сестрами?
Настиг ли дракон караван его отца?
И какое поселение будет следующим — не Ривервуд ли?

Хадвар отстранился и гладил К’Айре по спине, что-то шепча — успокаивая. К’Айре глубоко вздохнул.

— Ты спросил К’Айре, — сказал он, — не из каравана ли он. И сказал, что мы вечно находим неприятности себе на хвост.
— Ты обиделся? — Хадвар выглядел удивленным. И впрямь — нашел время для таких воспоминаний.

— Нет, просто каджит нашел на хвост тебя, — К’Айре выдавил улыбку. — И знаешь, каджит таки из каравана, но не знает, что с его родичами…

— Мы найдем их, — пообещал Хадвар, пристраиваясь к нему. К’Айре остановил его:

— Погоди, каджит хочет на спине…

— Конечно, мой пушистый.

Его член, обильно увлажненный слюной, вошел в тело К’Айре, тот застонал от удовольствия, шепча «давай… глубже… быстрее… каджит хочет быстрее… а теперь так», Хадвар послушно выполнял все его требования, улыбаясь и ласково глядя ему в лицо, и К’Айре тихонько, низко замурлыкал.
Кажется, Хадвара это привело в восторг…

…Среди ночи К’Айре проснулся — его разбудил Хадвар, лаская его, целуя, нашептывая на ухо «котик, пушистый, не плачь, не плачь, найдем мы твоих родных», и К’Айре хотел сказать «каджит не плачет, каджит уже взрослый», когда нащупал под щекой совершенно мокрую подушку. Тогда К’Айре молча обнял и притянул Хадвара к себе, понимая, что теперь все не будет как прежде.

Он жил как охранник торгового каравана.

Он едва не умер как воин.

И теперь ему придется и дальше быть воином. Ради своих родных. Ради Хадвара. Ради того, чтобы уйти в Пески-над-Звездами с достоинством.

Но пока они здесь, в лачуге бедного кузнеца на сдвинутых кроватях, можно в последний раз в жизни поплакать на чьей-то сильной груди.

Санди Зырянова, блог «Дупло козодоя»

Подарок на прощанье

Как уже было сказано, я в команду Хоррора вечно приношу не те каноны, причем контрабандой из Одессы.

Название: Подарок на прощанье
Канон: Warhammer 40.000
Автор: Санди для fandom Horror 2018
Бета: Лилинетт
Размер: миди, 4665 слов
Пейринг/Персонажи: Серые рыцари, контрабандисты, навигатор
Категория: джен
Жанр: драма
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: однажды команда честных контрабандистов находит посреди космоса поврежденный корабль...

Стихи принадлежат Эдуарду Багрицкому.

скрытый текст«По рыбам, по звездам
Проносит шаланду:
Три грека в Одессу
Везут контрабанду…»


Папаша Сатырос, он же капитан Сатырос, развалился на командном троне, изредка поглядывая на приборы, и напевал под нос. Напевал он всегда одно и то же — древнюю, давно забытую всеми, кроме него, песню, как нельзя лучше подходившую к роду его занятий:
«Чтоб звезды обрызгали
Груду наживы:
Коньяк, чулки
И презервативы...»


Сам папаша Сатырос не то чтобы понятия не имел, почему к нему придираются Адептус и Имперский Флот, но считал, что делает полезное дело. Без его помощи добрые граждане Империума были бы вынуждены покупать те же товары втридорога, а то и вовсе не имели бы к ним доступа. «За-ради света Императора, — говаривал он, — сколько там контрабанды мы перевезем на нашей маленькой “Шаланде”, чтобы вести разговор за те убытки Империуму?»

— Роза, — прервал он пение, — уточни курс.

— Мы таки идем на Скарус? — молодое личико Розы расплылось в предвкушающей улыбке. Нос и щеки у нее выцвели за время перелета, но папаша Сатырос точно знал: стоит Розе выйти на воздух, как лицо ее снова покроется веснушками.

— Таки на Скарус, но не за тем, что ты подумала, — возразил папаша Сатырос. — Мы никогда не возили ту обскуру, чтоб ей так гореть, как живут ее любители, и тем более не будем возить флекты, чтоб им провалиться!

…Не так давно какой-то ушлый ловкач предложил ему взять в секторе Скарус груз флект — стеклышек, дававших сильный наркотический эффект. Сулил огромную прибыль и «почти никакого риска». Но папаша Сатырос и его товарищи предпочитали не связываться с товарами, о которых может задавать вопросы Инквизиция, а флекты относились именно к этой категории. «Почти никакого» означало в лучшем случае уничтожение корабля со всем экипажем, а в худшем — долгие пытки в застенках Ордосов.

— А я за флекты и не думала, — фыркнула Роза. — Я думала за тот гешефт, что мы получим в Скарусе от нашего товару!

Вошла София. Папаша Сатырос хотел было, как обычно, отпустить шутку по поводу ее пышной фигуры или уложенных в замысловатую прическу темных волос. Они были примерно одного возраста, одних представлений о жизни, и папаше Сатыросу чрезвычайно нравились огромные, чуть навыкате, бархатно-темные глаза Софии, как, впрочем, и ее характер, и ее такой же бархатный, как и глаза, голос, и ее деловая — и житейская — хватка, но он никак не мог найти способ дать Софии знать об этом. Но, взглянув на лицо Софии, он осекся.

— И что вы тут сидите и смотрите на звезды? — сказала она, слегка растягивая гласные, и оскалилась. — Лучше бы посмотрели, что нам показывает оккулюс!

— А что он показывает? — любопытная Роза тут же развернулась к ней.

— Корабль, — сказала София. — Такой, какого я еще не встречала, пока летаю!

Учитывая, что немолодая София родилась на корабле и на землю сходила только в портах назначения, да и то не всегда, это было сильное заявление.

Все трое уставились на экран оккулюса. Пикт на экране был довольно-таки размытым, абрис корабля скорее угадывался, но у Софии было настоящее чутье. Она различала корабли с первого взгляда, знала даже, как выглядят корабли ксеносов, — Роза не рисковала спрашивать, где она их видела. И то, что София встретила в космосе незнакомый корабль, почему-то наполнило Розу опасениями.

Папаша Сатырос был настроен более оптимистично.
— Может быть, какой-нибудь новый, — предположил он. — Или, скорее, старый, но хозяева навешали на него всяких дополнительных финтифлюшек. Лишь бы не конкуренты!
Какие «финтифлюшки» можно было навешать на корабль так, чтобы София его не опознала, Роза не могла себе представить.

— Перестань сказать, кэп, — сказала София. — Где тут финтифлюшки? Абрис, обводы, вообще все… Таки похоже, что это корабль Астартес, но только похоже. Ни у одного ордена я таких не видела!

Роза прокашлялась.
— Тетя София, — осторожно начала она, — а где ты встречала корабли Астартес?
София вздохнула, посмотрела на нее долгим взглядом и промолчала.

Незнакомый корабль приближался. Вернее, это «Шаланда» приближалась к нему — корабль не двигался. Попытки выйти на связь с ним не дали никаких результатов. Изображение с новых пиктов было уже четче, и становилось ясно, что корабль поврежден: в корпусе зияли огромные пробоины. Роза присмотрелась, и ей стало не по себе: выглядело так, будто пробоины сделаны не снаружи, а изнутри.

Что могло повредить корабль извне — знал любой житель Империума. Метеоритная атака, нападение ксеносов, столкновение с другим кораблем, хотя последнее было очень маловероятно. Но что на корабле содержалось настолько крупного и мощного, что смогло изнутри разбить адамантиевый корпус, оставив такие серьезные повреждения?

Папаша Сатырос вдохновенно хлопнул в ладоши, призывая к вниманию.
— Что я вам имею сказать за этот корабль, — произнес он. — Таки он разбит. Но если это действительно корабль Астартес, мы можем спасти с него всякое ценное и, возможно, мертвых Астартес, и за это нам будет гешефт побольше того, что мы поимеем в секторе Скарус. А если там остались живые, то Астартес будут нам благодарны, а их благодарность кое-чего стоит!

— Вряд ли ты получишь тот гешефт, кэп, — заметила София. — Астартес считают, что это твой священный долг — возвратить им их мертвых и оружие.

— Да, но их благодарность! — настаивал папаша Сатырос.

Роза улыбнулась. Когда-то, еще в младшей схоле, она не хотела верить, что в Космодесант не берут девчонок, и мечтала, как однажды взойдет на борт хищного тяжелого корабля, вся сверкающая и облаченная в яркие доспехи…
Сейчас она сгорала от любопытства. Увидеть вблизи Космодесантника, хотя бы и мертвого! Потрогать его доспехи, цепной меч размером почти с нее саму, болтер, который одной рукой не поднимешь… просто постоять рядом с тем, кем ты не будешь никогда.

— Да что вы меня уговариваете, я ж возьму и соглашусь, — и София развернулась. Крикнула в вокс: — Эй, Авраам, Михаэль! Готовьтесь к стыковке!

***
Легкий дешевенький скафандр плохо защищал от космического холода, пропитавшего каждый уголок корабля.
Розе было нехорошо. Казалось, что корабль еще жив — странной извращенной жизнью, и наблюдает за ними. Многие металлические стены и конструкции были покрыты изморозью, но некоторые выглядели так, будто их обшили сырым мясом. При прикосновении «мясо» слегка пружинило, как настоящее, и на нем оставались вмятины, как на настоящем испорченном мясе. Трогал стены папаша Сатырос — Роза не рисковала; она заметила, что и София брезгливо их сторонится.

Система искусственной гравитации на корабле была разрушена, и потребовалось включить магнитные подошвы, но они держали недостаточно, и Розе волей-неволей пришлось придерживаться за перила. Внезапно перила сами собой изогнулись и обвили ее руку — Роза едва успела ее отдернуть. Она испуганно уставилась на ожившие перила, пытаясь понять, что происходит.

— Тут все испорчено, — послышался в воксе искаженный и трещащий голос папаши Сатыроса. — Мое такое впечатление, что в коридорах ничего стоящего — оно в трюме…

— Вот что я скажу, чтобы не мешать тебе впечатляться дальше, кэп, — отозвалась София, — если у них и было что стоящее, то не в трюме, там Космодесантники ничего стоящего не держат, а в оружейном складе и в капитанской рубке.

— Рубке? — переспросила Роза.

— Таки, девочка моя, в рубке они держат журнал, когитаторы, оккулюс и прочее, — пояснила София. — Их братья будут рады узнать, что с ними приключилось, что они умерли посреди полного здоровья…

Роза подумала, что умереть можно и «посреди» внезапной эпидемии, и содрогнулась. От внеземных вирусов скафандр мог и не защитить.

Корабль представлял собой настоящую отлично укрепленную космическую крепость со множеством переходов, поэтому ориентироваться в нем было непросто. Путешественники толкнули первую попавшуюся дверь. Она не поддавалась, наконец открылась, и навстречу выплыл мертвец.

Это был обычный смертный в мундире Астра Милитариум. Руки у несчастного оказались вывернуты и заломлены назад, мундир испачкан чем-то темным — несомненно, кровью, но самым жутким было лицо, искаженное запредельным ужасом. Рот, распахнутый в последнем крике, струйки запекшейся крови под носом и открытые высохшие глаза — для Розы это было уж слишком, она шарахнулась, а труп поплыл за ней, безвольно шевеля вывихнутыми конечностями. Папаша Сатырос оттолкнул его обратно и захлопнул дверь.

— Умерли они, сражаясь, понятное дело, — буркнул он, хотя на теле и мундире погибшего не было видно следов от выстрелов или ударов клинка.

— Могли и от последствий разгерметизации, — отозвалась София.

Роза перевела дух и толкнула следующую дверь.
Может быть, это был кубрик или что-то в этом роде, но помещение, довольно обширное, оказалось буквально забито трупами. Все они парили в невесомости у потолка — скрюченные, безвольные, в окровавленных мундирах. У самого визора шлема Розы проплыли какие-то крохотные темно-красные шарики, и она запоздало поняла, что это были замерзшие капли крови.

И у всех мертвых были перекошенные от ужаса лица. Ничего страшнее этих лиц Розе видеть не доводилось — именно потому, что они принадлежали таким же людям, как она, некоторые были совсем молодыми, но последний в их жизни страх, боль и декомпрессия убили их, и на каждом из мертвых лиц сохранилась печать предсмертной муки. Синие, с открытыми ртами, они будто взывали к ней, но что она могла сделать?

В шлеме стало тепло и мокро; Роза не сразу поняла, что плачет. Она неуклюже сотворила символ аквилы на груди и пробормотала молитву Императору за погибших на этом корабле.

— Ох ты, бедняги, — сказала София, в голосе ее тоже звучали слезы. — Что уж тут поделаешь? Мы их даже похоронить не сможем. Не надо было нам сюда лезть и тревожить покой умерших, да сделанное назад не отмотаешь.

— Я пойду и дальше посмотрю, — сказал папаша Сатырос.

— Кэп, да ты что, с мозгами поссорился? Тут нет ничего, кроме жмуров, — закричала на него София.

— И что, ты хочешь сказать, что мы натерпелись тут страху, чтобы ничего не найти? — возмутился папаша Сатырос. — Да ты… А-а-а!

Его вопль ударил в уши, будто колотушкой, и напуганная Роза подскочила на месте — магнитные башмаки плохо держали ее — и завертелась вокруг своей оси, ударившись о стену. Голова ее в шлеме мотнулась, стукнулась, и Роза зашипела от боли в разбитой губе.

Но то, что увидел папаша Сатырос, было куда хуже боли. На стене, обшитой материалом, похожим на гнилое мясо, открылись глаза. Мертвые, пустые, как у погибших бойцов в кубрике, и все-таки они поворачивались, следя за людьми. А потом стена пустила щупальца…

София опомнилась первой.
— Бегом! — рявкнула она, схватила за руку Розу и потащила за собой. Сзади глухо ухали шаги папаши Сатыроса.

Вскоре они снова споткнулись о мертвеца. Этот погиб уже не от декомпрессии и не от страха. Лицо его было буквально содрано с черепа, мундир разодран, а живот выеден, и сквозь дыру в теле виднелся сломанный позвоночник.

Роза пыталась успокоиться. «Должно быть, они перевозили… ну да — огромных хищников. В какой-нибудь зоопарк для богатеньких идиотов, чтоб тому шлимазлу, который это затеял, так жить, как этим беднягам! А те вырвались. И корабль поломали, ну это ж к провидцу не ходить…» Она прекрасно понимала, что ее версия, придуманная от страха, никуда не годится. Никаких, даже очень опасных, хищников для частных зоопарков или — тем более! — подпольных гладиаторских боев не перевозят бойцы Астра Милитарум на кораблях Космодесанта. Но никаких сколько-нибудь здравых предположений у нее не было.

Она неловко повернулась и уткнулась визором шлема в стену — и в стене тотчас же открылся новый глаз. Набрякшее веко лениво поднялось, и несовершенные фильтры скафандра донесли до нее запах.
Этот запах ни с чем нельзя было сравнить. Очень неприятный, какой-то неживой, он не вызывал никаких ассоциаций с реальными, осязаемыми вещами, но Роза точно знала: так пахнет смерть.
И еще так пахнет варп.

— Роза, что ты там застряла, ты идешь с нами или мне забыть за тебя навсегда? — надрывалась София. Роза впервые в жизни расслышала в ее голосе истерические нотки.
И бегом, насколько позволяли ей магниты и неуклюжий скафандр, ринулась за товарищами.

Они очутились то ли на капитанском мостике, то ли в той самой рубке, о которой говорила София. Тут, отчасти благодаря герметичности пространства, сохранились остатки воздуха и искусственная гравитация, все было обставлено аскетично и рационально, в отличие от той же «Шаланды». Капитаны гражданских судов, тем более торговых, старательно подчеркивали свое богатство, размещая на капитанских мостиках дорогую мебель, картины и украшения — подчас настолько безвкусные, что смотрелись хуже простых серых стен. Здесь же были именно серые стены, совершенно гладкие. Над капитанским троном размещался незнакомый символ — меч, крылатый череп, книга и надпись Daemonium Venatores, а по бокам его — зловещая синяя буква I с черепом.

— Демоны? — переспросила Роза, сморгнув от удивления. Скорее всего, демоны в девизе упоминались в переносном смысле, кто же не знает, что демонов не существует…

Папашу Сатыроса выдуманные демоны пугали куда меньше, чем символы на стенах.
— Инквизиция! — застонал он. — Ордо Маллеус! Чтоб я помер до того, как это увидел!

— Но, папа Сатырос, — сказала Роза, — вы же таки говорили, что Ордосы не могут задавать нам вопросов, потому что мы не провозим ничего, запрещенного Инквизицией… Да и вообще, они же нас защищают, что вы их так не любите?

— Ой, Роза, перестань сказать, я их очень люблю, хотя уже забыл, за что! Я только не хочу с ними знакомиться ближе, чем на парсек!

София обошла командный трон и вскрикнула. В воксе ее восклицание отдалось хрипением и треском. Роза и папаша Сатырос поспешили к ней. И не зря!

— Космодесантники, — прошептала Роза, не в силах отвести зачарованный взгляд от двух облаченных в серые доспехи громадных фигур, распростертых на полу. — Живые Космодесантники!

— Я бы сказал, мертвые Космодесантники, — пробормотал папаша Сатырос, но София присела рядом с воителями-великанами. Она колебалась — если снять с них шлемы, то мертвым это не повредит, а вот живых может убить. Наконец она стащила с одного из Космодесантников латную перчатку и прижала пальцы к его запястью. Вскрик Софии в воксе заставил напрячься и Розу, и папашу Сатыроса, но София поспешно натянула перчатку обратно на неподвижную руку и проделала то же со вторым.

— Они живы, — сказала она. В ее голосе не было никаких эмоций, и это лучше всего говорило о том, как сильно она взволнована.

— Живы! Давайте их перетащим, — обрадовалась Роза. — Их надо спасти, ну чего вы! — продолжала она, в то время как ее товарищи молчали.

— А как? — задумался папаша Сатырос.

— Выволочь их туда, где нет гравитации, а дальше все будет проще…

— И то верно, — Роза отчетливо представила себе прояснившееся лицо капитана. — Скажу Михаэлю с Авраамом, чтобы готовились к гостям…

Практичный ум папаши Сатыроса уже общелкивал все мыслимые и немыслимые выгоды, которыми могло одарить бедного, но честного контрабандиста приятное знакомство с Астартес.
София угрюмо молчала.

— А ты что скажешь, тетя София? — Роза от радости никак не могла угомониться и даже попыталась пританцовывать. Настоящие Космодесантники! Живые Воины Императора! И они погостят на «Шаланде»! Она сможет с ними поговорить! От этих мыслей у нее даже голова закружилась.

— Таки я за то, чтобы их спасти, — медленно сказала София. — Но одно меня смущает так, как не смущали те имперские гвардейцы, что подглядывали в щелку, когда я мылась в их душевой.

— Что же?

— Доспехи. Они серые. Чьи они? Чей тот символ, что на потолке над троном?

— Ну, они, наверное, Космические Волки, раз серые, — подумала вслух Роза. Из всех Орденов Космодесанта она знала только Кровавых Ангелов, Ультрамаринов и Космических Волков, да еще каких-то зелененьких, которых однажды видела на пикте в книжке, но название не запомнила.

— Влка Фенрика, — тяжело заговорила София, — носят синие с белым доспехи, и ты их ни с кем не спутаешь. Таки чтоб вы так жили, как я в молодости, если бы я не вышла замуж за любого из них! Бородатые, смешливые, а уж матерятся! Но им, — София горестно выдохнула в вокс, — нельзя жениться. А этих я не знаю, — и София развела руками, похожая на колобок в своем скафандре. Похоже, незнакомый Орден Космодесанта не вызывал у нее доверия. Розе этого было не понять: как можно не доверять героям Империума? — Но хватит разговоров, берись за него и тащи!

***
Молчаливый навигатор Гордий, зеркально-лысый тощий и долговязый старик, выбрался из своего закутка едва ли не впервые за весь перелет. Члены немногочисленного экипажа «Шаланды» почтительно кланялись ему, хотя Гордий не мог увидеть их поклоны: как многие навигаторы, он был совершенно слеп. Зрячим был только варп-глаз посреди лба, сейчас прикрытый темным шарфом.

Ему тоже было интересно посмотреть на Космодесантников. Розу так и подмывало спросить, как он их «видит» и вообще как воспринимает окружающий мир: невзирая на слепоту, Гордий отличался превосходной координацией движений, по-видимому, ощущая предметы как-то иначе. Но задавать такие нетактичные вопросы она стеснялась.

— Космодесант, — задумчиво проронил Гордий. — Когда-то, когда я был еще молод и глуп, я мечтал служить на их кораблях…

— Почему глуп, дядя Гордий? — спросила Роза.

— Потому что, дитя мое, на их корабли открыт доступ только лучшим навигаторам, — проговорил Гордий и сжал тонкие, сухие белые пальцы с опухшими суставами. — Из знаменитых домов Навис Нобилите. А я к этим домам не отношусь, и мастерство мое достаточно лишь для небольших купеческих корабликов вроде нашей «Шаланды». Я не ропщу, я сроднился с «Шаландой», а вот теперь от присутствия этих двоих мое сердце разбередилось…

Роза отлично его понимала.

Первым делом они сняли с найденных Космодесантников шлемы.
Доставленные с превеликим трудом на «Шаланду» и размещенные в небольшой комнатке, оборудованной под медпункт, они занимали собой почти все ее пространство. Михаэль, когда-то получивший медицинское образование, и София, имевшая опыт ухода за ранеными, хлопотали над ними. Остальные по очереди дежурили рядом, чтобы помочь. Единственный, кого освободили от дежурства, был Гордий — ему предстояло вести «Шаланду» в варпе, но сейчас, до прыжка, он тоже хотел побыть рядом.

Какие же у них маленькие головы, подумала Роза, такие огромные туловища — и такие крошечные… Но тут Авраам с помощью сервитора начал осторожно снимать поврежденные, исковерканные серые доспехи. Под ними обнаружились стройные мускулистые тела, затянутые в облегающие спортивные костюмы, — вернее, то, что от них осталось.

Оба раненых без доспехов отличались необычайно мощным, но гармоничным и весьма пропорциональным телосложением, так что папаша Сатырос, не удержавшись, причмокнул:
— Нет, вы таки посмотрите на этих героев Империума за мой счет! Если бы у меня был такой торс, я бы уже женился на моей Софии, и она бы ни слова не сказала против!

Авраам и Михаэль фыркнули, София расхохоталась, даже Гордий улыбнулся старческой бессильной улыбкой. Роза прикусила губу: она догадывалась, что папаша Сатырос сейчас отнюдь не шутит.

Однако Софии было не до болтовни. Михаэль начал чистить и зашивать страшные раны, казалось, полученные от чудовищных жвал и клешней. «Это, должно быть, раны от цепных мечей», — подумала Роза. Никакое другое оружие не могло бы так изуродовать человеческую плоть.

— Что я вам хочу сказать за этих красавцев, — заметил Михаэль, орудуя попеременно зажимом и скальпелем, — если бы на их месте был я или тетя София, мы бы уже давно умерли. С такими ранами люди не живут. Но если я нечаянно не пришью им тот орган, что я не знаю его имени, туда, куда не надо, то эти двое вскорости будут живее, чем папа Сатырос, когда ему удается облапошить очередного шлимазла!

Он был прав: улучшенная физиология Космодесантников вкупе с их доспехами давала возможность выжить там, где умер бы любой неулучшенный человек. Кровь, вытекая из разрезов, сворачивалась буквально на глазах, ткани регенерировали будто в ускоренной съемке, а сами разрезы затягивались почти моментально. Но повреждения, полученные в неизвестной битве, были настолько велики, что Михаэль с Софией провозились в импровизированной операционной почти шесть часов, а оба раненых очнулись только через терранские сутки.

Гордий поджимал губы. Казалось, он сильно недоволен появлением Космодесантников на «Шаланде». Правда, после его внезапной откровенности Роза думала, что знает, почему. Но ошиблась.

— Эти двое внушают мне страх, — как-то сказал он в пространство, когда Роза проходила мимо него. Роза обернулась и спросила:

— Почему? «Трансчеловеческий ужас»?

— Нет. Я чувствую, что с ними у нас будут неприятности.

— Думаете, дядя Гордий, их друзья решат, что это мы их искалечили? Да ну, вряд ли, — запротестовала Роза. «Старый перестраховщик», — решила она, возвращаясь к привычным делам.

Один из Космодесантников выглядел зрелым, даже в годах, со странным украшением — блестящими штифтами над бровью, второй — совсем юношей с длинными светлыми волосами. Розе очень нравилось смотреть на его лицо. Какие у него тонкие, благородные черты! Идея Софии выйти замуж за такого воина казалась ей смешной, а вот подружиться — почему бы и нет? Сколько планет топтали его сабатоны! Сколько врагов человечества было им побеждено, сколько спасенных мирных граждан Империума благодарили его! Роза даже хихикнула от избытка чувств.

Но пробуждение светловолосого героя произошло не у нее на глазах — в тот момент рядом с ним дежурила София. Она же радостно явилась на капитанский мостик.

— И что я вам имею сказать? — спросила она сама себя. — А то, что вы хотите услышать! Твоя белобрысая симпатия пришла в себя, Роза, девочка моя.

— О, — воскликнула Роза и хотела было бежать в медпункт.

— Погоди, — остановила ее София. — Там с ними Авраам. Он еще слабенький, ему надо покой и кушать.

— Так я ему что-нибудь приготовлю!

— Протертого супчику, другого пока нельзя…

— А он что-нибудь рассказывал?

— Сказал, его зовут брат Эндимион. А его приятель — брат-сержант Дарий. Солидный мужчина, — и с этим вердиктом София удалилась в отличном настроении.

Роза действительно сварила протертый суп и принесла его брату Эндимиону. У него оказались очень красивые глаза — ясные, серо-голубые, с по-детски серьезным выражением. И видно было, что ему неловко принимать заботу от смертных. Он почти ничего не рассказывал о себе и брате Дарии, только спрашивал:
— Кто вы?

— Мы честные торговцы, — отвечал ему Авраам, поднося к губам брата Эндимиона ложечку с супом. Тот глотал и продолжал:
— Вы служите Ордосам?

— Нет, слава Императору, мы просто торгуем, — посмеиваясь, заверил его Авраам. — И что должны были сделать герои Империума, чтобы теперь им так не хотелось встречаться с Ордосами?

— Как обычно, — уклончиво ответил брат Эндимион, — сражались.

Он говорил на низком готике странно, с необычным акцентом. Хотя, может быть, ему кажется чудным наш говорок, подумала Роза. Один торговец в секторе… в каком же секторе это было? Мы ведь тоже прошли пол-Галактики с амасеком, свитерами и табачными сигаретами в тайниках… ну, неважно. Один торговец все распространялся, как он ни разу не слышал такого говора ни на одной планете. «Империум большой», — назидательно сказала тогда ему София.

— Как вы нас нашли?

— Как и любую помеху на проложенном курсе…

— Почему отправились на наш корабль?

Авраам задумался. Роза не выдержала:
— Мы хотели узнать, нет ли выживших и не нужна ли наша помощь!

— Благородно, — сказал брат Эндимион. Облизнул серые от потери крови губы и выдохнул: — Похвально.

— А вы из какого ордена? — поинтересовалась Роза.

Но брат Эндимион уже уронил голову на подушку, обессилев.

Через пару дней и он, и еще менее общительный брат-сержант Дарий уже выходили из комнатки и ели обычную пищу. Роза по-прежнему пыталась их разговорить; брат Эндимион отвечал коротко, общими фразами, брат-сержант Дарий отмалчивался, но часто, прежде чем ответить на очередной вопрос, брат Эндимион косился на него, будто спрашивая разрешения заговорить.

— А кто на вас напал тогда, ну, когда вас ранили? — допытывалась Роза. — Бандиты?

По лицам обоих пробежали пренебрежительные ухмылки, и брат Эндимион покачал головой.

— Тогда кто? Ксеносы, да?

Опять нерешительный взгляд на брата-сержанта Дария, и опять короткое «да».

— Но не орки же! Орки стреляют, да? А вас как будто кто-то ел… Ох, прости, брат Эндимион, не хотела напоминать о таком… Это были… тираниды?

Брат Эндимион опустил голову.

Роза предположила, что им запрещено рассказывать о боевых операциях, и этот запрет ее огорчил. Вот раньше, думала она, к ним пускали летописцев, они делали шикарные пикты, рассказывали в красках… стоп, я же видела пикты современных Космодесантников! И Ультрамаринов, и тех, в зелененьком… Должно быть, им просто очень обидно вспоминать о поражении.

— Да, — наконец, выговорил брат Эндимион, глядя в пол. — Тираниды.

Роза перевела дух.
В ее представлении тираниды были чем-то вроде невообразимо огромных космических тараканов с острыми жвалами. Вероятно, Космические Волки, или, как их называла София, Влка Фенрика, могли бы посмеяться над такой фантазией — но брат Эндимион не был тем смешливым бородачом, за которого София хотела бы выйти замуж. Он был тихим серьезным юношей, которого, казалось, не рассмешила бы и тысяча шуток.
И он едва не погиб в бою с тиранидами.
Поэтому Роза просто пожала его узкую, белую руку.

Брат Эндимион растерянно уставился на ее ладонь, такую крошечную и слабую, сжимавшую его пальцы едва заметным прикосновением.

— Брат Эндимион, вы такие храбрые! Я так горжусь, что с вами познакомилась! — выпалила Роза.

— Тетя София, Абрамчик! Розочка! Дядя Гордий! Папа Сатырос! — послышался голос Михаэля, который сегодня был дежурным по кухне. — Уважаемые Дарий и Энди… Эндимион! Обед стынет!
Почудилось ли Розе, или брат Эндимион покраснел от ее слов?

Папаша Сатырос в это время препирался с Гордием. Старый навигатор почему-то взъелся на спасенных Астартес, повторяя как заведенный, что из-за них будут большие неприятности, а когда услышал, что они просят повременить со входом в варп, и вовсе взбеленился. «Шаланда» уже приближалась к точке Мандевилля, а Гордию явно не терпелось войти в варп и лететь дальше.

— Скажи им, пусть объяснят, где базируется их орден, и мы их отвезем, — настаивал Гордий. — Что это за Космодесантники, которые даже не хотят сказать, из какого они ордена?

— Но ты же сам видел… ах да, — папаша Сатырос хлопнул себя по лбу, — прости. Мы же видели у них и доспехи, и эти их разъемы на загривке и ляжках, и черный панцирь под мышцами на груди, Михаэль его вскрывал, когда оперировал; кто еще это может быть, если не Космодесантники? А то, что они молчат, — их право, они перед смертными не отчитываются. Давай помолчим за их манеры, уважаемый Гордий, они защитники человечества, а что они при этом еще и хамы, так и мы не цадики!

Папаше Сатыросу казалось, что он понимает возмущение Гордия. Навигатор был из небожителей, которые плохо себя чувствовали в любом месте, кроме навигаторской ванны. Но просьба Астартес в его глазах перевешивала каприз старика.

— В конце концов, скоро они нас покинут, — сказал папаша Сатырос, — и ты вздохнешь свободно. Да и расход на них, что и говорить, большой… А вот Роза, похоже, будет расстроена! — и он снова затянул любимую песню про контрабандистов: «Вот так бы и мне в налетающей тьме усы раздувать, развалясь на корме…».

Роза уже знала.
Улучив минуту, когда брат-сержант Дарий отошел куда-то, она пристала к брату Эндимиону:

— Скажи, чего мы ждем?

— Мы послали сигнал бедствия, — объяснил он, смущенно глядя на нее. — А появились вы. Мы ждем корабль, который должен прибыть за нами.

— Понятно, — сказала Роза, обуреваемая смешанными чувствами. С одной стороны, она обрадовалась, что ее новый друг наконец-то попадет домой, а с другой…
Ей было очень жалко расставаться с каждым новым другом. И тем более — таким, как брат Эндимион.

Брат Эндимион серьезно смотрел на нее сверху вниз, возвышаясь над ней почти на метр. Роза поманила его к себе пальцем, будто желая что-то сказать ему на ухо, но когда брат Эндимион наклонился к ней, она обхватила его за шею и поцеловала.

— Роза! София! Мальчики! — послышался дребезжащий от волнения возглас навигатора, и его перекрыл зычный окрик папаши Сатыроса: — Нас вызывает Инквизиция! Ох, чтоб они так были здоровы, как я не хочу их видеть, у меня от одного этого слова переворачивается желудок! Какой-то инквизитор… ох ты…

— Из Ордо Маллеус, — проскрипел Гордий.

— Это ваши? — спросила Роза, и брат Эндимион, растерянный и ошеломленный, впервые посмотрел ей в глаза — и кивнул.

***
Брат Эндимион молча стоял в коридоре и смотрел куда-то в пространство.
Брат-сержант Дарий осторожно тронул его за наплечник.

— Они спасли нам жизнь, — тихо сказал брат Эндимион, не оборачиваясь.

— Это была их обязанность, — назидательно произнес брат-сержант Дарий.

— Они считали нас гостями. Та девушка, Роза, считала меня своим другом.

Дарий перевел дух.
— У Галео не было другого выхода, — сказал он. — Это был его приказ, и он обязан был его отдать.

— Но в чем была опасность этих людей для Империума?

— Ты знаешь, что наши операции секретны. Трон, да сколько кораблей было взорвано только потому, что они могли — даже не точно увидели, а могли увидеть мельком! — звездолеты Серых рыцарей!

Брат Эндимион опустил голову.

Эйдетическая память Астартес сохранила все. И то, как торжественно вошел инквизитор Галео на корабль контрабандистов, и то, как волновались их спасители. И как просиял тот лысоватый толстяк, капитан Сатырос, когда Галео вручил ему какой-то значок, сказав, что это инсигния помощника инквизитора.

И как вспыхнула яркой маленькой звездой «Шаланда» за несколько секунд до входа в варп.
Торпеды, выпущенные по приказу Галео, попали точно в цель.

На пальцах брата Эндимиона висела тонкая серебряная цепочка с небольшой аквилой.
— Это она мне подарила, — сказал он.

Брат-сержант Дарий счел необходимым сделать ему небольшое внушение.
— Наша задача защищать все человечество, — строго сказал он. — Мы — боевой орден на службе Ордо Маллеус, и если инквизитор Ордо Маллеус считает, что то или иное действие необходимо…

— Я знаю, брат-сержант, — тихо перебил его брат Эндимион.

Дарий немного помолчал, переминаясь с ноги на ногу рядом с ним, затем ушел. Брат Эндимион поднес к глазам аквилу и прошептал последние строчки из любимой песни папаши Сатыроса:

«Так бей же по жилам,
Кидайся в края,
Бездомная молодость,
Ярость моя!
Чтоб звездами сыпалась
Кровь человечья,
Чтоб выстрелом рваться
Вселенной навстречу…»

И равнодушная пустота, окружавшая корабль, откликнулась голосом Розы:
«И петь, задыхаясь,
На страшном просторе:
“Ай, Черное море,
Хорошее море..! ”»

Санди Зырянова, блог «Дупло козодоя»

Лодочка

Лодочка
драббл, бета sige_vic, общий
канон: "Алые паруса" А. Грин
фик написан на ФБ-2018 для команды Женщин



…Тонкий ножик снимает стружку. Мелкие завитки ссыпаются на стол, из чурки мало-помалу выступают очертания лодки. Ножик прочерчивает рельеф досок, из которой сколочена лодка, затем переходит к внутренней отделке – из толщи дерева появляются скамьи, уключины… Маленькие гребцы с веслами уже готовы, окрашены и сушатся на подоконнике; скоро они сядут в корабельную шлюпку, чтобы спасаться от кораблекрушения.

Ассоль хочется сделать так, чтобы гребцы не только сидели, но и гребли.

скрытый текстОна прикидывает, как заставить лодочку двигаться по доске. Может быть, поставить ее на колесики? Нет, это слишком просто. А может быть, сделать в доске борозду? Ассоль увлекается, откладывает ножик, берет карандаш и вычерчивает набросок. Если у нее все получится, лодочка будет кататься по доске, выкрашенной в синий и означающей море, взад-вперед – малыш, которому купят лодочку, будет наклонять доску туда-сюда.

Но как быть с гребцами?

Карандаш продолжает шуршать по дешевой, мятой оберточной бумаге. В каждого гребца можно вставить простенький механизм. Одна беда – он слишком маленький и требует слишком большой точности. У Ассоль нет ни подходящих инструментов, ни времени, ни даже лупы для такой кропотливой работы, а старые глаза Лонгрена и подавно не справятся.

Ассоль откладывает карандаш, нарезает лоскутки алого шелка, подрубает и пристраивает на миниатюрные реи.

Губы Ассоль трогает улыбка.

Когда-то она поверила в сказку о прекрасном принце под алыми парусами.

Но когда тебе уже почти шестнадцать, стыдно верить в сказки.

Ассоль верит в другую сказку – которую сочинила сама, торгуясь с хозяевами игрушечных лавок, скупающими ее игрушки по дешевке и продающими втридорога.

Однажды в порту Каперны пришвартуется пузатый купеческий корабль. Богатый. С раззолоченными фальшбортами и вытканным многоцветным узором на парусе, с новомодным паровым механизмом. И с него сойдет купец. Нет, даже так: купец и купчиха. Пожилые. С циничным прищуром много повидавших глаз, с чуткими пальцами, за одно прикосновение распознающими фальшивку и слабину. Умеющие чуять выгоду с другого берега. Они заглянут в игрушечную лавку, пренебрежительно фыркнут, когда лавочник покажет им кукол и мячи, а потом увидят лодочки, боты и шлюпы – и спросят, на каком заводе делают такие качественные и прочные игрушки. И лавочник даст им адрес Лонгренов.

Может быть, он даже не скажет, что «Лонгренова дочка, Корабельная Ассоль, девка с придурью». Хорошо бы не сказал, чтобы купцам и в голову не пришло ее облапошить.

Они придут в мастерскую. Купец осмотрит новые игрушки, посоветуется с купчихой и скажет: «Девочка, бизнес – это не игрушки, но игрушки – это хороший бизнес». Фразу эту Ассоль прочитала в газете, и она ей ужасно понравилась. А еще он скажет: «Мы с женой решили отойти от торговли и открыть фабрику игрушек в Лиссе. Иди к нам главным по игрушечным корабликам!» И Ассоль отправится в Лисс. Там никто не будет дразнить ее «Корабельной» и «полоумной», никто не будет бросать ей камни в спину и попрекать смертью Хина Меннерса. Она заработает денег, купит домик и заберет к себе старика Лонгрена.

А там, глядишь, в порт Лисса зайдет белый корабль под алыми парусами, и его владелец сделает огромный-преогромный заказ, после которого игрушки Ассоль будут продаваться во всем мире. И тысячи счастливых детей будут играть ее корабликами. Они будут смеяться и радоваться, как никогда не приходилось смеяться и радоваться в детстве Ассоль…

Кисточка проводит тонкую линию по лодочке. Это последняя. Скоро лодочка отправится на продажу.

Ассоль знает, что никаких купцов и никакой фабрики игрушек не будет.

Когда тебе почти шестнадцать, в честных купцов и удачу верить так же стыдно, как и в сказки про принцев под алыми парусами.

Ассоль устанавливает мачту на готовую лодочку. Может быть, эта лодочка достанется какому-нибудь малышу, который так же одинок, как и маленькая Ассоль. И так же, как когда-то Ассоль, будет лелеять мечту об алых парусах…

Санди Зырянова, блог «Дупло козодоя»

МАйк Лжец тоже Довакин

Победители
Автор: Санди для fandom Bethesda 2018
Бета: Лилинетт
The Elder Scrolls, мини, джен, PG-13
Пейринг/Персонажи: Довакин, Лидия, М’Айк Лжец


Каменистая дорога, седая от мороза, ложилась под ноги, и кованые сапоги весело цокали: раз, два, левой, правой… Величественно молчали вековые ели, белели, сливаясь с небесами, вершины ближних гор. Позвякивало оружие в тороке — эх, коня бы еще раздобыть!, — покачивался в такт шагам стальной меч у пояса и тихонько напевала что-то за спиной Лидия. Логан то и дело косился на нее. Хороша, даэдра ее подери! Правда, старше него лет на двадцать… но хороша!
Прямо сейчас жизнь представлялась Логану забавной и увлекательной штукой, хотя еще недавно он полагал, что весь мир против него, и попытка подлых имперцев снести ему, Логану, голову была самым веским тому доказательством. Но зато!
Его ведь чуть не казнили рядом с самим Ульфриком Буревестником!
скрытый текстИ он чуть было не удостоился от Ульфрика гордых слов похвалы: «Жил без страха и умер без страха». Правда, как бы он умер, Логан еще не знал, но думал, что не менее достойно, чем взрослый солдат Братьев Бури. И Ульфрик обязательно бы это заметил.
А теперь его назвали героем, сказали, что вся надежда Скайрима — в нем и в его волшебной способности поглощать души драконов, и еще дали симпатичную Лидию в хускарлы, и сам ярл Балгруф пожал ему руку. Не Ульфрик, конечно, но целый ярл Вайтрана, а это что-то да значит. Логану неловко было признаваться себе в этом, но добродушный ярл Балгруф нравился ему куда больше жестокого Ульфрика.
Разумеется, Логан и раньше ничуть не сомневался, что у него есть волшебные способности — и что он станет героем Скайрима. Сейчас он уже размечтался о том, как спасет Скайрим, да что там Скайрим — весь Тамриэль от нашествия драконов, женится на Лидии, отгрохает себе дворец и будет приглашать доброго Балгруфа в гости на сладкий рулет… Что будет дальше, Логан еще не придумал.
Не успел.
Навстречу ему брел какой-то каджит в рясе. Не то чтобы Логану приятно было видеть кого-то не норда, но каджит — это точно к неудаче, прямо хоть хватайся за оберег. «Фу, зверолюд, — зло подумал Логан, — развелось их тут! И уже и не пускают в приличные города, нет — лезут и лезут! Правильно Ульфрик говорит, Скайрим для нордов, а не для этих хвостатых». Он поднял голову и мрачно уставился на путника. Тот вопросительно шевельнул ушами из-под капюшона.
— Эй, ты, — преодолевая отвращение, начал Логан, — драконов не видел?
— Драконы? О, да они повсюду! — ответил каджит не без ехидцы. Логан продолжал смотреть на него, соображая, можно ли верить хвостатому проходимцу, и каджит добавил уже с откровенной подковыркой: — Хотя необходимо взлететь очень высоко, чтобы увидеть большинство из них.
— Что ты врешь, — вспылил Логан, положив руку на рукоять меча. Лидия за его плечом напряглась.
Она всегда так напрягалась, когда Логан начинал разговоры с инородцами. Сперва Логану это льстило — он думал, будто Лидия старается не допустить неуважительного отношения к герою, но однажды он поймал ее взгляд. Так смотрела на Логана его мама, когда он задирался с соседскими мальчишками попусту. И это было очень обидно, потому что Логан уже года два как считал себя взрослым. Ему стукнуло пятнадцать, и он умел управляться с отцовским мечом лучше всех в деревне — хорош мальчишка!
— Я сделаю из тебя коврик для ног, ты, — не унимался Логан, видя, как выражение на морде каджита становится все более насмешливым. — Я — Довакин! Меня будут учить Седобородые на Высоком Хро… Хротге! Я убью всех драконов своим криком! И покажу тебе, как врать!
— М’Айк не понимает, что такого в крике, — заметил каджит. — М’Айк тоже может крикнуть, и что?
— Какой еще… — возмутился Логан, и тут Лидия перебила его.
— Это его имя. М’Айк Лжец.
— Оно и видно, что Лжец, — пробубнил Логан. — Вот какого даэдра он тут делает?
— М’Айк ищет кронциркули, — заявил М’Айк. — М’Айк постоянно ищет кронциркули, но не находит. Куда же они могли подеваться?
От такого свинства Логану только и оставалось, что сплюнуть под ноги.
— М’Айк занят, — мягко сказал ему М’Айк. — Поговори с кем-нибудь другим.
Логан развернулся и зашагал по дороге, трясясь от злости. Радостное ожидание подвига и чуда, владевшее им все утро, безвозвратно развеялось, сменившись досадой и раздражением. Лидия спешила за ним, и Логан догадывался, что у нее тоже испортилось настроение. Внезапно она тронула Логана за плечо.
— Дурное у меня предчувствие, — сказала она сухим и спокойным голосом, какой у нее всегда появлялся перед боем.
Логан непонимающе обернулся, но все-таки решил насторожиться. Мало ли. Конечно, герой тут он, но у Лидии — многолетний опыт боев…
И тут на них пала тень.
М’Айк не солгал, несмотря на свое прозвище, — драконы действительно были здесь. По крайней мере, один, и он собирался атаковать. Заложив крутой вираж над ближайшей горной вершиной, он резко спикировал на Логана, выдыхая струю огня, — Логан едва успел отскочить, выхватил меч, припомнил те немногие слова Силы, которые успел выучить, и выкрикнул их в небеса, дышащие смертью.
Попал?
Неизвестно. Непохоже было, чтобы дракон понес от его Ту’ума хоть какой-то ущерб.
— Ты умрешь сегодня, дракон, — процедила Лидия. Она тоже была готова к бою.
Дракон опустился на землю. Его огромная голова вдруг приблизилась, пасть распахнулась, обдавая нестерпимым жаром, равнодушные глаза понимающе следили за Логаном. Тот заорал, бросился вперед — меч зазвенел и отскочил от шкуры дракона, не причинив ему даже царапины. Лидия атаковала с другой стороны — и тоже почти безрезультатно. Ее удар был немного удачнее, но рана, нанесенная дракону, оказалась пустяковой и только разозлила чудовище.
Взмахом головы дракон отшвырнул ее в сторону — Лидия закричала, катясь по откосу, и кровь ее резко выделялась на снегу. Логан снова закричал — теперь от ужаса:
— Лидия! Ли-идия!
Лидия с трудом приподнялась.
— Бей его, — прохрипела она. — Убей дракона! Ну, что ты стоишь?
Логан уже не стоял — он с криком, не помня себя, налетел на дракона, попытался снова выкрикнуть Ту’ум в ненавистную огненную пасть, рубанул по нижней челюсти… и не понял, что случилось и почему весь мир несется вокруг, вращаясь, и откуда жгучая боль во всем теле и запах паленых волос…
— Фус!
Дракон отпрянул.
— Ро!
Оскаленная пасть, нависшая над Логаном, поднялась и отвернулась.
— Да!
И тогда Логан увидел, как действует настоящий Ту’ум на дракона — вся его колоссальная туша содрогнулась и на миг обмякла, шея дернулась, и глубоко внутри грудной клетки что-то всхлипнуло.
Нелепый, почти беззащитный без брони и такой неуместный в Скайриме, на дракона шел с обнаженным мечом каджит М’Айк Лжец.
Не веря своим глазам, Логан с раскрытым ртом наблюдал, как меч обрушился на драконью шею и прочертил долгую огненно-кровавую полосу, как ловко взмыло в воздух прикрытое рясой тело, балансируя хвостом, чтобы увернуться от струи пламени, как меч прочертил новую полосу — теперь на морде…
«Он не справится! Он же… он же каджит! Он не герой. Он не Довакин…»
Логан с трудом, зашипев от боли в обожженных руках, поднялся сперва на четвереньки, нащупав в снегу выпавший меч, затем и на ноги. Стоять было больно. Двигаться — тоже. А труднее всего было отвести взгляд от смертельного танца М’Айка и дракона.
У Логана был еще и кинжал. Подойдет для верности… Он сосредоточился и, когда М’Айк ударил с одной стороны, а дракон отвлекся, полоснул его по корпусу сначала мечом, потом кинжалом. Должно быть, ему не хватало то ли силы, то ли мастерства — отлично заточенные клинки только потревожили чешую.
Но зато дракон обернулся от М’Айка к нему.
Что ж… погибнуть, помогая герою победить, — в этом тоже что-то было. Что-то очень достойное для несостоявшегося спасителя Скайрима.
И внезапно дракон взревел, забился и обрушился на раскисший снег. М’Айк вырвал из его шеи меч и отступил на шаг назад, и туша дракона взялась пламенем, оно пожирало его изнутри; миг спустя в пламени проступали только кости и череп — а еще мигом позже не осталось и их, и Логан почувствовал, как высвобождается душа поверженного дракона.
М’Айк Лжец вложил в ножны меч и протянул лапу, явно готовясь поглотить душу, готовую вот-вот отлететь в баснословный Совнгард. Логан ошеломленно следил за каждым его движением. М’Айк снова поймал его взгляд и усмехнулся, затем неожиданно отступил. Логан захлебнулся, пытаясь что-то сказать — что, он и сам не знал, и вдруг ощутил, как душа впитывается в него.
Душа, которая по праву должна быть поглощена М’Айком.
— Никогда не блокируй с двух рук, — мягко посоветовал ему М’Айк, — только оконфузишься.
Он подал лапу Лидии, помогая ей подняться, повернулся спиной и ушел.
Логан подковылял к Лидии, обнял ее. Он пытался скрыть, насколько серьезно ранен сам, чтобы поддерживать ее, но она, конечно, мигом его раскусила, и когда они вернулись на тракт, уже Лидия по-матерински поддерживала Логана. Необходимо было добраться до ближайшей деревни, чтобы найти в ней лекаря — в тороке у Логана лежали кое-какие зелья и тряпье для перевязок, но их не хватило.
Снег, было подтаявший и пропитавшийся кровью вокруг места битвы, снова начал коченеть и браться жесткими комьями. Начался новый снегопад, и тихая белизна мало-помалу скрадывала все: и останки павшего дракона, и кровь, и удалявшуюся фигурку М’Айка Лжеца, очень маленькую и смутную на таком расстоянии, но Логан все-таки еще раз обернулся, чтобы посмотреть ему вслед.

Санди Зырянова, блог «Дупло козодоя»

* * *

Розовый камень
драббл, G, бета Gianeya
канон: The Elder Scrolls: Skyrim


Песня о Рагнаре Рыжем
Фик написан для команды Бетесды на ФБ-2018

– Говори скорее, у меня мало времени. И не отвлекайся!
…Сколько Роб знал Векс, она всегда это говорила, не забыв с ходу поинтересоваться, удалось ли добыть что-нибудь стоящее. Светлые брови сурово сдвигались на угловатом лице, взгляд становился колючим, длинные пальцы непроизвольно сжимались до хруста.
Роб осторожно вынул добытое «стоящее» – розовый камень из сумки, – протянул Векс.
скрытый текстНе нравился ему этот камень, честно говоря. С виду он был довольно ценным, но за годы ученичества у Векс каждый из ее воспитанников вырабатывал особое чутье. И если чутью на возможную удачу доверять не стоило, то чутье на грядущие неприятности еще ни разу никого не подводило.
– Давно я таких не видела, – Векс долго рассматривала камень. Ее серые глаза внезапно затуманились, обычное оценивающее выражение их куда-то пропало, губы чуть тронула улыбка. Роб знал: когда Векс в таком настроении, от нее можно получить полезный совет или просто услышать что-то приятное, но закончится все очередным головоломным заданием. И Векс просто не поймет, если Роб или еще кто-нибудь скажет, что выполнить задание невозможно.
Его суровая наставница славилась тем, что способна укротить любой замок и похитить любую драгоценность из-под носа у охраны. Конечно, случались и у нее неудачи – чего стоил только налет на поместье «Златоцвет», но в воровском деле это сплошь и рядом. Список ошеломляюще громких краж Векс был куда длиннее.
Единственное, чего ей так и не удалось украсть, это счастье.

…Она любила женщину по имени Изабель, жену вечно сонного, ревнивого бездельника-норда с пустыми глазами. Жизнь Изабель проходила между запоями мужа и его же ссорами с сестрой, в лавке которой он работал приказчиком. Как же его звали-то? Ран… Рагнар… нет, Ранмир. Или все-таки Рагнар? «Жил да был Ранмир… или Рагнар… опять забыла, как дальше… Черногривый? Жил да был Черногривый, героем он слыл…» – напевала Векс, парок вился над ее губами в морозном воздухе, и снег поскрипывал под сапогами. В Винтерхолде, где жила Изабель, зима наступала намного раньше, чем в Рифтене, и Векс, навещая подругу, всегда брала с собой запас теплых вещей. Или не брала – что ей стоило украсть тряпку-другую по дороге? «Ах да, Рыжий! Жил да был Ранмир Рыжий!»
Никому, даже Векс, не пришлось услышать от Изабель ни единой жалобы на жизнь. Как будто она раз и навсегда приняла свою жалкую судьбу и не собиралась искать иной. Подруги сочувствовали Изабель. Но только Векс понимала, что ее покорность – до поры до времени. Сама она тоже смирилась с судьбой – и тоже временно. Называла Изабель «подружкой», откладывала для нее лучшее из украденного и подолгу молчала, сидя рядом с ней в бедном доме Ранмира. Или Рагнара?
Изабель всегда смущалась, когда Векс дарила ей очередную диадему или ожерелье. Украшения, некогда принадлежавшие дочерям ярлов и богатых купцов, ложились на ее скромное платье и простую прическу, и в усталых глазах жены пьяницы-приказчика загорались непонятные огоньки. Что это было? Зависть? Благодарность? Или…
Наверное, сначала благодарность. А потом – «или». Потому что однажды Изабель уложила несколько платьев в котомку, взяла Векс под руку и сказала: «Я иду с тобой».

– Этот камень, – сказала Векс, взвешивая розовый граненый кругляш на ладони. В зыбком свете факелов, кое-как освещавших зал «Буйной фляги», узловатые пальцы великой воровки походили на голые кости скелета. – Сейчас-то он не более, чем безделушка. Но не простая: ее выломали из короны самой Барензии. Ты что, совсем рехнулся? Легендарной королевы Морровинда, чтоб меня! Их было двадцать четыре, и если ты их соберешь – мы с тобой договоримся. Ну?
Роб согласно кивнул. Его манило все легендарное и связанное с королями и эльфами.
– А пока оставь его себе на удачу, – Векс отвернулась и уже через плечо бросила: – Сделаешь, тогда и поговорим.
Пожалуй, это задание можно было считать провальным с самого начала, но Роб не привык отступать. Как не отступала Векс, невзирая ни на какие сложности…

– Я хочу жить с тобой, – сказала Изабель.
– Не стоит, – отрезала Векс.
Только что женщина, которую она любила, произнесла именно те слова, которых она ждала уже много лет. Но Векс не привыкла брать подарки от судьбы. Она точно знала: если тебе предлагают что-то ценное на блюдечке с голубой каемочкой, нужно либо удирать, либо красть блюдечко.
– Это почему же? Я всегда хотела остаться с тобой, с самого первого дня, как мы подружились. И, знаешь, я хочу заниматься тем же, что и ты!
– А ты знаешь, чем я занимаюсь?
– Конечно. Ты воровка. Научи меня, я тоже буду воровать.
– Вот потому я и говорю тебе: не стоит. Это не твоя стезя. А по-другому со мной ты жить не сможешь. Ты другая, тебе такая жизнь не подходит. Мой тебе совет, напиши своему Рагнару или как там его и вернись к нему.
– Как ты можешь быть такой жестокой! Неужели ты совсем меня не любишь?
Изабель не была красива, а суровые зимы и тягостная жизнь с Ранмиром преждевременно состарили ее, но для Векс она оставалась прежней тоненькой ясноглазой девушкой с нежным розовым ртом, и когда она заплакала, Векс не смогла на это смотреть.
– Ну… хорошо, – через силу произнесла она. – Давай учиться…
Вскоре у Изабель уже начали получаться кражи из домов.
А потом Векс получила заказ на похищение одного из камней Барензии из пещеры Хоба. Там жили некроманты – связываться с ними мало кто бы захотел, но Изабель пришла в восторг.
– Я докажу тебе, – заявила она. – Я унесу у них все мало-мальски ценное!
– Ты письмо написала? – угрюмо возразила Векс.
– Зачем?
– На всякий случай. Я же тебе говорила: всегда и во всем подстраховывайся.
– Ты мне зубы не заговаривай. Я берусь за этот заказ!
…Изабель была единственным человеком, которого Векс так и не смогла переупрямить. Даже во время их последнего разговора…

Роб достал обрывок пергамента с записями – он так и не отучился записывать все, что может пригодиться в деле, хотя и научился шифровать записи. Один из камней Барензии находился в пещере Хоба у некромантов. Роб точно знал, что кто-то из учеников Векс когда-то уже пытался украсть этот камешек, но с тех пор его никто не видел.
Уже одно это было поводом отказаться от затеи, которая и с самого начала-то выглядела сомнительной.
Но он представил себе, сколько Векс даст за камни из эльфийской короны. А потом представил себе, как она на него посмотрит при этом…
И начал прикидывать, что ему понадобится для того, чтобы одурачить некромантов.

Санди Зырянова, блог «Дупло козодоя»

Теория и практика

Теория и практика
мини, PG-13, канон: А. и Б. Стругацкие "Понедельник начинается в субботу"
бета sige_vic
писано для fandom Women 2018


Федор Симеонович стремительно прошел по темному, терявшемуся в глубинах пятого измерения коридору мимо Стеллочки — так, что взметнулись ее волосы. У Стеллочки были вопросы к Федору Симеоновичу, и она поспешила было за ним, на ходу закладывая выбившуюся прядь за чистое розовое острое ушко, но патриарх НИИЧАВО уже исчез в глубинах коридора.

У коридора имелось свойство в какой-то момент превращаться в лабиринт, откуда новичку выбраться было практически невозможно. Стеллочка вздохнула и развела руками. Над головой послышались смешки — это говорящие нетопыри обсуждали ее очередную неудачу. Конечно, обращать на них внимание не стоило, но…

Стеллочке не везло.
скрытый текст
С тех пор как она пятиклассницей попала в кружок к профессору Выбегалло, ее научная карьера оказалась перечеркнута жирной красной, а может быть, черной или даже фиолетовой линией. Наивная Стеллочка, тогда еще девочка с бантиками, бесконечно восхищалась чудесами вроде кадавров или самонадевающихся ботинок, а оттого очень долго не замечала, как воспринимают «гениальные» эксперименты ее кумира серьезные ученые. Ей так хотелось помочь Амвросию Амбруазовичу в его, без сомнения, необходимых народу исследованиях! И она покорно выполняла исчисления, делала опросы, заполняла лабораторный журнал, фиксировала малейшие изменения в мимике очередного кадавра… А Выбегалло заглядывал в ее записи, снисходительно трепал ее — сначала по плечу или голове, убранной косичками, а затем и ниже, — и уходил…

Отрезвление начало приходить мало-помалу — когда Амвросий Амбруазович, похлопывая Стеллочку пониже спины, впервые попросил ее фальсифицировать записи в лабораторном журнале. Стеллочка, содрогаясь от отвращения, вспомнила, как он нагнулся к ее уху, обдав запахом немытого тела и неухоженной бороды, как понизил голос; она словно наяву услышала это «Компране муа, милая? Вот и хорошо!» Она еще пыталась убедить себя в том, что ради науки можно пожертвовать даже правдой. Мелкой правдой — ради большой Истины. Но чем дальше, тем острее становилось понимание: не бывает истины, построенной на лжи…

Вскоре Амвросий Амбруазович ушел из НИИЧАВО в Тройку, затем с треском вылетел еще куда-то. А Стеллочка осталась в его лаборатории.

Потому что больше никуда ее не брали.

Она закончила университет, пыталась вести какие-то перспективные проекты. Просилась к Киврину. Мэтры НИИЧАВО рассматривали ее проекты ровно до того момента, когда кто-то из них не припоминал: «Ах, эта… Так это же выкормыш Выбегалло!» В университете за ее спиной шли какие-то странные шепотки. Киврин спасался от нее бегством, так как унижать ее даже с глазу на глаз ему было стыдно, а брать к себе в лабораторию ученицу Выбегалло он не хотел. И даже говорящие нетопыри, с которыми так долго и безуспешно боролся Камноедов, сверху посмеивались над ней.

Из глаз Стеллочки, за время работы в НИИЧАВО приобретших вертикальные зрачки, выкатилась слеза. Жгучая, злая, сухая — если бывают сухие слезы. Соли в этой слезе было больше, чем во всем Мертвом море.

Еще вчера она думала, что хотя бы один человек во всем НИИЧАВО ее понимает. Правда, еще Витька Корнеев ее вроде бы привечал, но Корнеев был от природы грубоват, и понять, где у него дружеская фамильярность, а где презрительная бесцеремонность, Стеллочка не всегда умела.

Вот Саша, Саша Привалов…

Ему она поверяла свои мечты. Ему рассказывала о своих проектах. Ему показала наброски к монографии и диссертации. Ему жаловалась, как трудно восстановить научное доброе имя после недоброй памяти Выбегалло…

И ведь он вроде бы понимал ее!

Оказалось — ему просто нравились ее чистенькие розовые ушки, заостренные кверху. Может быть, ему еще что-то в ней нравилось, но это «что-то» не имело никакого отношения к уму и научным талантам Стеллочки; наоборот, Привалов явно гордился своим превосходством над ней. Еще бы — ведь ему доверяли делать расчеты и Киврин, и Кристобаль Хозевич, и даже сам Саваоф Баалович Один здоровался с ним за руку…

Сегодня утром он прямо сказал, что все ее проекты — это мура. Мура! Выстраданные теории, обоснованные со всех точек зрения!

— Подлец, — прошептала Стеллочка. — Сам он… вот сам он мура ходячая! Он даже грушу до сих пор создать не может, чтобы ее можно было есть! И бутерброд с докторской колбасой! А туда же…

Она щелкнула пальцами — в пальцах мгновенно очутилась чашечка с кофе. Отличным кофе, превосходно заваренным. Подкрепившись, Стеллочка немного успокоилась и побрела обратно к себе в лабораторию. «Я вам всем докажу», — злостно пробормотала она, проходя мимо актового зала абсолютников.

Внезапно ей на глаза попалась табличка, написанная от руки. Профессор Луи Седловой, помешанный на путешествиях в описываемые миры, приглашал на очередной семинар.

С точки зрения Стеллочки, если кто и мог называться шарлатанами, так это отдел Абсолютного Знания. Во-первых, с целью неумножения энтропии они по большей части ничего не делали. А если и делали, то их исследования были столь передовыми, что о практическом их применении говорить вообще не приходилось. Сегодня Седловой, чтобы заманить на семинар побольше научной молодежи, приписал к своему объявлению «Почувствуй себя попуданцем!» Кто-то из его отдела исправил «у» на «а» зеленым маркером, отчего объявление стало еще более нелепым.

Во-вторых, ну вот как можно так отстать от жизни, помыслила Стеллочка. И — толкнула дверь и вошла.

Описываемые миры могли пригодиться ей для сбора информации, а информация — для диссертации.

А еще в прошлый раз, лет семьдесят назад по наружному счету и лет семь назад по календарю НИИЧАВО, машину Седлового испытывал подлец Привалов. Но уж он-то никакой пользы из путешествия извлечь заведомо не мог!

Семинар уже вовсю шел, и Седловой, войдя в раж, пританцовывал за кафедрой.

— Позволю себе напомнить, — грассируя, пел он, — что существуют миры космологических представлений, миры социальных идей, эмоциональные миры, созданные композиторами…

— А еще миры в порнографических фичках, — хихикнул кто-то сзади.

— Да, эротически окрашенные вторичные миры из низкопробной любительской литературы, — ничуть не смутился Седловой.

Стеллочка отлично знала, что Луи Иванович Седловой — дельный ученый, хотя и страдающий от пережитков палеолита, а может быть, наоборот — хорошо приспособившийся к «дикому капитализму» и вынужденный брить уши почти ежедневно. Однако у него был неустранимый недостаток: любовь к долгим разглагольствованиям. Поэтому она задремала и очнулась только тогда, когда Луи Иванович предложил добровольцам испытать машину.

— А можно, я? — спросил тот же голос, который говорил о порнографии.

— Вы хотите попасть в те миры? — понимающе уточнил Седловой, с задних рядов плеснули смешки, и Седловой вздохнул: — К сожалению, я бы не советовал… Большинство этих миров противоречат анатомии, психологии, гигиене и тэ дэ. Проще говоря, вам не понравится, и вы можете получить серьезные травмы.

— А можно, я? — сказала Стеллочка. — Я хочу посмотреть описываемое будущее. Задокументировать психологические типы, основные направления фрустрации и триггеры людей грядущих поколений…

— Разумеется! — Седловой даже расцвел, довольный столь академическим интересом. К счастью для Стеллочки, он напрочь забыл о ее детстве, юности и первых годах молодости, проведенных под руководством Выбегалло, и ни слова не сказал о шарлатанстве. — Вот это руль. Вот это педаль сцепления с реальностью. Вы автомобиль водите? За-ме-чательно, в мое время такие милые девушки редко водили! Это тормоз. А это газ. Вот пульт, эта синяя клавиша, нажмите — машина прибудет к вам. Где бы вы ни находились в будущем...

— Балда, — сказали сзади. — Надо было в прошлое. В описываемом прошлом такие туалеты! И такие кавалеры! Брильянты!

— Современные барышни больше интересуются наукой, — отбрил Седловой болтуна и ободряюще улыбнулся Стеллочке. Та выдохнула и уселась за руль агрегата, больше напоминавшего старинный мопед.

Несколько секунд ничего не происходило. А потом Стеллочка обнаружила, что стоит на движущейся дороге.

Мимо нее ехали стоя или сидя люди. У них были нормальные, круглые и чистые уши. И нормальные лица. В основном на этих лицах лежала печать благополучия, как если бы их хозяева занимались своими делами и точно знали, что достигнут успеха. Но вот Стеллочка расслышала тоненький девичий голосок. Неизвестная девушка со слезами в голоске жаловалась, что ей на Земле уже негде развернуться с ее тяжелыми системами, а на Венеру ее почему-то не пускает медкомиссия. Стеллочка мгновенно достала электронный блокнот, связанный с компьютером в лаборатории Седлового, и электропером записала: «XXII в. Мир Полудня. Фрустрация в связи с невозм. осущ. работы по сост. здор.»

Она вернулась к агрегату и снова нажала клавишу.

Самодвижущаяся дорога была уже совсем другой — темной и мрачной. По ней скакали какие-то подростки. Стеллочка обнаружила себя в городе, накрытом грязным полупрозрачным куполом. Она сошла с дороги и зашла в первый попавшийся магазин.

В нем еще недавно продавали обувь, потому что вдоль стен стояли стеллажи с туфлями — одни, без каблука, показались Стеллочке очень даже миленькими, но сейчас в магазине бушевал скандал. Полицейский гневно втолковывал какой-то дамочке, что или ее обслужит робот, или никто.

«Триггер — робот, вып. работу чел. Конфл. между роботами и телесностью», — записала Стеллочка и выкрикнула:

— Я! Я хочу, чтобы меня обслужил робот!

Механический робот, похожий на киношного, подал ей те самые туфельки. Они оказались мягкими и удобными.

— Спасибо, — поблагодарила робота Стеллочка. — Я беру эту пару.

Она опомнилась, что у нее нет денег, кроме внутренней валюты НИИЧАВО, однако нашла в кармане несколько кредиток. Должно быть, в описываемом будущем она автоматически получала все необходимое.

После покупки, сопровождаемая недовольными взглядами зевак, она вошла в метро и села.

— Мэм, вы не имеете права тут сидеть, — заявил ей служащий в форме.

— Почему?

— А какой у вас ранг?

Стеллочка зарделась, вскочила, вышла на первой же остановке и нажатием пульта снова подозвала машину времени к себе. Но перед отправлением успела черкнуть «Соц. расслоение в усл. недостатка ресурсов».

Пусть этот подлец Привалов только посмеет сказать, что она шарлатанка!

Дальнейшее будущее становилось все более темным. Описывая его, человечество явно изливало на бумагу все свои страхи, и Стеллочка едва успевала их конспектировать. «Корпорации как угроза», — записывала она. «Выживание в экстрем. усл-ях». «Борьба с эпидемиями. Медл. вырождение. Астероидная атака как причина вымир. человеч. Ксеноугроза. Ядерн. война»…

Ее больше интересовали эмоциональные и интеллектуальные усилия человечества, поставленного в такие жесткие рамки. Глупый Привалов не смог оценить эволюцию или, наоборот, деградацию, прослеживаемую в ряде описываемых миров! А туда же — «мура»…

Наконец, Стеллочка нашла себя среди дымящихся развалин. Как некогда у Привалова, все пять ее чувств были травмированы раз и навсегда. По-видимому, она попала в еще пару дней назад процветающий город с красивой архитектурой, но сейчас он был разрушен и затянут черным дымом, ветер носил пепел, как поземку. Новые туфли моментально утонули в саже. Несло гарью, вонью напалма, страшным запахом мертвечины, рычали выстрелы, все вокруг сотрясали взрывы, со всех сторон орали. Прямо перед Стеллочкой возник огромный синий робот.

— Гражданка, — зарычал он на нее почему-то на латыни, — убирайся в безопасное место!

— Но как же… у меня же исследования… я же ученый, — растерялась Стеллочка. Она до того взволновалась, что почти не испугалась робота. Тот внезапно открутил себе голову. Под «головой» обнаружилось вполне человеческое, даже симпатичное лицо: Стеллочка приняла за робота человека в скафандре.

— Продолжишь их в укрытии, — сказал он, и, поскольку Стеллочка не шевелилась, подхватил ее, забросил на плечо и понес.

И даже в таком неудобном положении Стеллочка ухитрилась кое-что написать в электронный блокнот!

***

Саша Привалов наседал на Луи Седлового.

— Куда ты отправил ее, говори! — шипел он, позабыв о приличиях.

— Кончай, Сашенция, — Витька Корнеев хлопнул его по плечу, пытаясь утихомирить. — Сейчас я активирую умклайдет…

— Я… Я сам не знаю, — Луи даже всхлипнул. — Она хотела провести исследования. Я слышал ее мысли. Она думала, что из-за наставничества Выбегалло никто не воспринимал ее работу всерьез, и хотела доказать, что…

— Да какая разница! — Саша тоже чуть не плакал.

— Разница есть, — хмуро бросил Витька и отошел. Опустил руки, сел на ступеньку, ведшую к сцене, и понурился. — Твою бы работу кто-то так пылесосил…

— Я ее не за работу любил!

— Тем более. Тебе бы кто-то втюхивал за высокие чувства и при этом плевал на твою работу…

Витька подобрал оброненную кем-то флешку с брелком в виде миниатюрной Наины Киевны Горыныч в момент полета на Лысую гору. Судя по остаточным следам эктоплазмы, это была флешка Стеллочки.

— Да вот же! — закричал Луи, наконец вырвавшийся из тисков Привалова и подбежавший к компьютеру. — Вот ее последние по времени записи! Все с ней в порядке!

Витька встал и тоже подошел. Привалов прочел вслух:

«Проявления лучших сторон чел. в экстрем. усл. далек. темн. будущ. Развитие личн. в усл. пост. опасности для жизни. Встретила идеальн. мужч. Понял мои теории. Сказал, оч. важн. Остаюсь и продолж. исслед. Сам ты мура, Привалов!»

Санди Зырянова, блог «Дупло козодоя»

* * *

Соблазн

Драббл, канон - А. и Б. Стругацкие "Понедельник начинается в субботу"
бета Котик
писано для fandom Bloodsuckers 2018



За окном мело — что называется, во все пределы.
Альфред заварил чай и грустно сидел над ним, опираясь локтями на стол. Чай был знатный — дефицитная «Бодрость», его принес Альфреду профессор Выбегалло в знак благодарности за то, что тот позволил без ведома Камноедова ставить какие-то опыты над Кощеем. Кощей не пострадал, в отличие от самого Выбегалло, но дело замяли, Альфред чудом остался в стороне и до сих пор не мог понять, почему коллеги считают Выбегалло шарлатаном. Ученый? Ученый. Опыты ставит? Ставит. Что им еще надо?
Хороший человек. Вот — «Бодрость» Альфреду принес.
Клыки непроизвольно вылезли из-под верхней губы. Эх, если бы можно было выпить другого чайку… Но нельзя, нельзя. Клеймо реабилитированного — это навсегда. Да Альфред и сам знал, чем это кончится: опять пойдут тревожные лунные ночи, поиск зазевавшихся путников, охота с чесноком… Довольно и того, что он и поныне шарахается от кустов боярышника.
скрытый текстАльфред уже несколько раз просил Выбегалло заняться своим перерождением. Он искренне верил, что Выбегалло это по плечу — превратить его из вурдалака в, скажем, относительно безобидного оборотня или даже лешего. Но Выбегалло был занят очень важными исследованиями в области человека, желудочно неудовлетворенного, а до этого — в области самонадевающихся ботинок, поэтому попросил подождать. Как только, так и сразу. И Альфред покорно ждал.
Внезапно из вольера гекатонхейров в виварии послышался рев, переходящий в нытье и всхлипывание. Альфред поторопился туда.
Неуклюжий болван, Бриарей, ухитрился сломать палец, ковыряя в носу. Хуже того: Котт, пытаясь ему помочь, оцарапался о длинный ноготь братца — а может, и собственный, кто их разберет, этих бездельников, с их кучей рук и голов, ни одна из которых толком не работает, — и кровь скатывалась по великанской лапище, падая неправдоподобно яркими каплями на пол…
Кровь…
В висках у Альфреда застучало, внутренности зашевелились от жажды, и внизу живота отдалось непристойным теплом.
«Сто лет…»
Нет. Надо держаться, сказал себе Альфред, отворачиваясь.
— Помоги-и-те, — заныл Котт, а Бриарей фальшиво запел: — Пожалейте сироту…
— У вас травмы… не… несерьез… ные, — в несколько приемов выдохнул Альфред, облизываясь. Язык оцарапался о пришедшие в боевую готовность клыки, и железный кровяной привкус во рту отозвался дрожью во всем теле.
— Ну залижи-и-ите мне рану, — умолял Котт. — Вам же не впервой, а мне бо-о-ольно…
«Сто лет я воздерживался. Я реабилитированный. Мне нельзя!»
— Ну ради праздничка… Новый год же…
Спотыкаясь, Альфред выбрался из вивария и начал слепо нашаривать аптечку. Руки тряслись, в ушах шумело. «Кровь, — билось в череп изнутри, — кровь, кровь, кровь для кровавых божков…» Пытаясь успокоиться, Альфред приоткрыл окно, в которое тут же рванул ветер, полный густых снежинок, высунулся наружу — все смешалось в снегопаде, и верх, и низ, и вдруг где-то в снежной пелене разорвались тучи, и проглянули яркие, колючие вурдалачьи звезды.
Отличная ночь, чтобы поохотиться…
«Нельзя, дурак! Нельзя! Сто лет реабилитации — нельзя пустить их Горынычу под хвост!»
Вдохнув морозного ветра, Альфред закрыл окно, с аптечкой ввалился в виварий и сунул Котту пузырек с йодом:
— На вот, замажь, это получше, чем зализывать…
— А я так не привык, — уперся было Котт, но Альфред неожиданно для самого себя зарычал:
— Привыкай! Привыкай, ты не у себя в Тартаре!
Котт испуганно покорился и залил палец йодом, взвыв от жжения под непрекращающееся нытье Бриарея и смешки Диеса. Альфред вернулся к своему столу и «Бодрости», поднес чашку к губам. Руки плохо слушались.
Стукнула дверь — это дежурный по институту в новогоднюю ночь, Саша Привалов, зашел проинспектировать Альфреда. Непослушная рука дернулась, чашка выпала и разбилась. Саша тактично сделал вид, что ничего не заметил — вообще-то на рабочем месте даже чай пить не разрешалось, и Камноедов регулярно распинался по этому поводу на планерках, но с Сашей легко было договориться. Он был понимающим человеком.
Альфред очень радовался тому, что понимание Привалова не распространяется на некоторые вещи. Статусом реабилитированного он дорожил.
«И все-таки, — подумал он, — надо уговорить профессора Выбегалло… или кого-нибудь другого, что ли. Кристобаля Хозевича? — нет, тот еще чучело из меня набьет. О! Федора Симеоновича! Пусть превратит меня в домовую кикимору. Заодно и шить научусь…»

Санди Зырянова, блог «Дупло козодоя»

Опасные и безобидные

Опасные и безобидные
Текст для команды Вампиров. Рейтинг детский, бета - Котик
Канон - мультсериал "Школа вампиров"


– Вампиры – самая страшная угроза человечеству, – сказал профессор Чесноков, пристально глядя на внучку. Его не раз и не два посещали серьезные опасения, что маленькая Солнышко не воспринимает предостережения насчет вампиров должным образом – то есть не носит с собой ни пузырек святой воды, ни флакончик настойки боярышника, ни зубчик чеснока и вообще не умеет отличить вампира от не-вампира. На свой счет в этом смысле профессор был более чем спокоен – он занимался проблемой вампиризма много десятилетий, написал несколько монографий и считался крупнейшим специалистом по вампирам в мире.
– Но, дедуля, а экологические бедствия, извержения вулканов, войны? – возразила Солнышко. Чесноков вздохнул.
– Вулканы извергаются не так уж часто…
– И астероиды!
– Тем более.
– И зомбиапокалипсис…
скрытый текст– За все время, что я занимаюсь борьбой с вампирами, – торжественно заявил Чесноков, – я не видел ни одного зомби. Чего не скажешь о вампирах! Эти подлые твари встречаются нам на каждом шагу и только и смотрят, как бы высосать кровь из всего живого! При виде живых существ они впадают в ярость, так как завидуют им. И еще они все время чуют живую кровь, жаждут ее и ненавидят…
– Ну, дедуля, они же не назгулы!
Чесноков вытащил из ящика стола Солнышко толстую книжку про хоббитов и Кольцо и покрутил перед ее носом:
– Лучше бы ты прочла мою монографию «Происхождение вампиризма». Тогда бы ты знала, что вампиры – неживые, они промежуточная стадия между живым существом и биомашиной, и хотят сделать мертвым все вокруг себя…
– Ну, дедуля, у тебя какие-то некроны получаются!
Чесноков нагнулся и откопал у Солнышко под кроватью фантастический боевик:
– Художественная литература тебя не научит ничему полезному. Прочти лучше мою монографию «Способы истребления вампиров»…
Смеркалось, и ученики Школы вампиров в форме летучих мышей вылетели на луг. Сегодня у них был урок ботаники, и юные вампиры изучали опасные растения.
– Боярышник, – читал на лету Оскар.
Готика и Клопик снизились, покружившись над красивым кустом, увешанным розовыми ягодами. Пепелок в панике запищал:
– Осторожно! Оно может испепелить тебя не хуже солнца!
– Вы что, это же бересклет, – возразил Букварь, авторитетно взмахнув крылом. – Он тоже против нечисти, но другой. Боярышник – вот!
Вампиры опасливо подлетели к кусту, прикрывая крыльями «листики» на носу, чтобы не чихать. У Драко «листика» не было – он превращался не в листоноса, а в нетопыря, поэтому вообразил, будто боярышник ему нипочем, и был мгновенно наказан сильнейшей головной болью. Оскар и Готика заботливо помогли товарищу отлететь подальше и пристроили его в кусте сирени, про себя посмеиваясь: самонадеянность Драко уже не раз причиняла ему неприятности.
– Чеснок, – читал дальше Оскар. – Ну, это общеизвестно…
– Смотрите, кто-то рассыпал горох, – сказал Клопик и, не в силах противиться вампирскому инстинкту, слетел вниз и принялся пересчитывать горошины.
– Всем назад, – посоветовала Готика. – Клопика сейчас лучше не трогать, пусть считает, присоединится к нам потом.
Оскар отлетел подальше и от боярышника, и от рассыпанного гороха и снова открыл учебник ботаники, как раздался возглас Пепелка:
– Крест! Откуда он тут?
Видимо, кто-то его потерял и забыл без всякой задней мысли, но вампирчикам оттого было не легче. Они поддержали Пепелка, который так разволновался, что едва не упал, и стали совещаться.
– Что-то у нас не урок, а сплошные потери…
– Да, явно сегодня не наша ночь.
– Этак никто из нас в школу не вернется…
– Давайте приглядывать друг за другом, пока больше ничего не случилось!
Оскар прикусил язык: он собирался тайком слетать и навестить Солнышко (если, конечно, она еще не легла спать), и вдруг увидел ее саму. Она шагала вместе с дедушкой по лугу, а тот вещал, явно увлекшись:
– Этот луг – просто кладезь антивампирских растений! Смотри, тут и боярышник, и зверобой, и плакун-трава, и кипрей…
– Я думала, что это просто лекарственные травы, – заметила Солнышко. – И Оскар тоже.
– Ах, этот Оскар! Удивительно легкомысленный юноша. По-моему, он вообще не верит в вампиров, а это значит, что он первый в списке их потенциальных жертв…
Готика и Букварь надулись и вытаращили глаза, пытаясь удержаться от смеха и подталкивая крыльями Оскара. Тот тоже выдавил улыбку, с горечью думая, как все-таки стыдно обманывать друзей, особенно таких хороших, как Солнышко, и что она подумает, когда наконец узнает, что Оскар и есть самый настоящий вампир…
– Ой, дедуля, смотри – летучая мышка!
Чесноков отнюдь не разделял восторга внучки.
– Это же вампир! – истошно завопил он. – Смотри, он пересчитывает горох! Так делают все вампиры – мерзкие, подлые, опасные существа! Убить негодяя, этим мы, возможно, спасем весь город!
– Но она же такая маленькая, – нерешительно сказала Солнышко. – И они в Красной книге…
– Надо спасать Клопика, – шепнула Готика: Чесноков уже расчехлял противовампирскую чесночную пушку, с которой не расставался никогда.
Оскар и Букварь согласно закивали, сообразив, что Драко и Пепелок тоже в опасности.
– Я его отвлеку, а вы оттащите Клопика, – предложил Оскар, трансформируясь. Придумывать план получше было некогда, и Оскар направился к Чесноковым.
– О, Солнышко! Привет! Какая приятная погода, эээ… я тут подумал, луна, красота, можно понаблюдать… да, за сверчками. У нас задание по биологии.
– А мы лягушек изучаем, – ответила Солнышко, протягивая ему руку.
– Дети, – проворчал Чесноков. – Какие лягушки? Будьте осторожны! Особенно вы, юноша. Вы же не видите дальше собственного носа и не сможете распознать вампира, пока он не вцепится вам в горло! А по статистике, вампиры ответственны за исчезновения тридцати семи процентов всех пропавших без вести…
– Но это другие вампиры, не наши, – торопливо сказал Оскар, загораживая от Чеснокова Клопика, которого Готика и Букварь спешно оттаскивали в траву. Тот жалобно пищал «погодите, я же еще не досчитал…» – У нас они прирученные и полезные…
– Полезных вампиров не бывает!
– Ну, цивилизованные…
– Они еще хуже! – и Чесноков, отодвинул Оскара, решительно шагнул вперед. – Ах, да тут их целый выводок!
– Это просто мыши! – взвыл Оскар.
– Нет, это подлые злобные вампиры! – Чесноков занес сачок – и споткнулся.
– Дедуля! – Солнышко бросилась к нему, помогая подняться. Чесноков упал прямо на горох, и как только Клопик перестал видеть рассыпанные горошины, у него тут же пропало желание их считать. Поэтому он взмыл в воздух вместе с товарищами и полетел к Пепелку, в то время как Букварь поддерживал все еще страдающего от головной боли Драко.
– А как же Оскар? – тревожно спросила Готика.
– Он нас догонит, – ответил Букварь. – Он же в безопасности.
Чесноков с трудом поднялся и теперь стоял, опираясь на Оскара и Солнышко и пытаясь отдышаться.
– Опять эти вампиры взяли надо мной верх, – пробормотал он.
– Если бы они были такие злые, они бы вас съели, Кузьма Кузьмич, – сказал Оскар. – А теперь вы видите, что они совершенно безобидные?
Солнышко зажала рот ладошкой, чтобы не рассмеяться.
Они еще немного поболтали, потом Чесноков спохватился, что Солнышко пора спать. И на прощание Солнышко шепнула Оскару:
– Дедуля такой смешной – боится летучих мышей, думает, они все вампиры…
– Я думаю, – ответил Оскар, – что летучие мыши, как и вампиры, абсолютно безвредны.

Санди Зырянова, блог «Дупло козодоя»

Еще история из жизни Ультрадесанта

...я еще понимаю - Папа Смурф, но Унитазник?

Магнаты всея Галактики
рейтинг: общий
персонажи: Жиллиман и капитаны Ультрадесанта

Закованный в латную перчатку кулак Марнея Калгара тяжко опустился на стол.
– Подлец, – Агеманн даже задохнулся от негодования. – Как ты посмел, негодяй?
– Да расстрелять его ко всем демонеткам, – пренебрежительно фыркнул Сикарий.
скрытый текстУриэль Вентрис едва сдерживал слезы.
– Как ты мог? – горько спросил он. – Лорд Жиллиман столько сделал для Империума. Он же… он – святой! А ты…
Жалкий человечишка, никак не ожидавший очутиться перед разгневанными иерархами Ультрадесанта, весь трясся, как желе в адском поезде. От ужаса он не мог вымолвить ни слова и только шмыгал носом, из которого текли сопли.
– Казнить еретика! – громыхнул Марней Калгар, подводя итог экстренному заседанию.
Внезапно огромная фигура заслонила дверной проем. Капитаны дружно преклонили колено.
– Ну-ну, прекратите… Что тут происходит? – благодушно поинтересовался Робаут Жиллиман, удивленно окинув взором своих капитанов и невесть откуда взявшегося смертного.
– Он… он, – и Сикарий смешался, не решаясь объяснить, в чем дело. Он покосился на Марнея Калгара. Тот потупился, но объясняться в любом случае приходилось ему как магистру Ордена.
– Этот ничтожный смертный, – проговорил он, – он утверждает, что вам дали возмутительное прозвище…
– И какое же?
Магистр зажмурился и с обреченным видом выпалил:
– Унитазник!
– Эээ… – Жиллиман впервые в жизни не нашелся что сказать. – Почему Унитазник-то?
Смертный захлебнулся, прижал руку к груди и сполз на пол. Капитаны брезгливо уставились на беднягу, заслуженно пораженного инфарктом миокарда.
– С этим надо что-то делать, – задумчиво постановил Жиллиман.
– Казнить каждого, кто осмелится… – начал Агеманн, а Вентрис одновременно с ним произнес: – Вести разъяснительную работу?
– Свободны, – махнул рукой Жиллиман и уселся за когитатор.
…Спустя двадцать терранских минут он снова созвал капитанов.
– Поскольку нам все равно нужно будет чем-то заниматься, когда в Империуме закончится война, вернее, когда мы ее закончим, – начал он, – собственно, почему бы и нет? Хочу представить вам бизнес-план. Думаю, наша сантехника имеет все шансы стать лучшей в Галактике!

Лучшее   Правила сайта   Вход   Регистрация   Восстановление пароля

Материалы сайта предназначены для лиц старше 16 лет (16+)