Что почитать: свежие записи из разных блогов

Глава 1, в которой адмирские министры ломают головы в попытках спасти народ, а раймирский премьер получает аудиенцию у государя
Читать?Местоблюститель трона негодовал. Осенняя колония, вверенная Его Лисейшеству пророку Фырфу, среди двуногих известному как любимец Темнейшего Алерт, подтвердила свой статус сборища невоспитанных наглецов. Вместо того, чтобы собраться на лужайке в парке и воздать ему почести там, где церемонию мог бы созерцать его благодарный народ, двуногие посмели явиться в опустевший кабинет Владыки и бесцеремонно прервать послеобеденный туалет пророка. Верная Мэгс, увы, не смогла или не пожелала выгнать вон старшего щенка Великого и одну из наиболее уважаемых самок колонии. Как только одиозная парочка возникла на пороге, служанка отложила небольшую серебряную щётку и, напоследок почесав Алерта за ухом, шустро сунула особу местоблюстителя в корзинку. Мягкая подушка и искусно нарезанные фрукты в крошечной розетке шеольского фарфора не делали унижение дозволенным: его, единственного в своем роде, верного служителя верховного божества всех лис, собрались тащить куда-то, словно котёнка или болонку! Нет уж, облегчать им задачу Алерт не собирался – лихо, как юнец, выпрыгнул из корзинки и пулей метнулся в благодатную тень Спасительного Поддиванья.
– Как я его понимаю, – старший щенок Великого ухмыльнулся спутнице, показав великолепные клыки. – Мысль об очередном совете и меня побуждает забиться в какую-нибудь пыльную нору и не вылезать оттуда.
– Разрешаю тебе влезть под стол в зале Совета, малыш, – Алерт не видел выражения её морды, но голос сочился ядом, как хвост разозлённого скорпиона. – Маргарита, – голос смягчился, очевидно, даже эта хитрая старая самка уважала его служанку, – будьте добры, достаньте нынешнего председателя Совета, у нас нет времени ждать, пока он соблаговолит снизойти.
Замечательно, – отоцион беззвучно фыркнул. Возможно, двуногие уйдут несолоно хлебавши, и в следующий раз подготовятся лучше, – он свернулся клубком у самой стены, игнорируя нежные призывы Мэгс. Но свод диванный вдруг разверзся, лишив надёжной защиты – такой прыти от визитёров Алерт никак не ожидал. Предательница Мэгс кинулась с удивительным для её уютной комплекции проворством, крепко ухватила его за бока и посадила в корзинку. Крышка плетёнки немедля захлопнулась, и Алерту ничего не оставалось, кроме как заняться фруктами.
Вкусная, но слишком скромная компенсация за непозволительную бесцеремонность, – и, когда его выпустили из узилища, Алерт пожалел, что ломтики спелых плодов не были хорошенько подбродившей падалицей. Его временное ложе глупцы водрузили на стол – по счастью, рядом с креслом Великого. Уже оттуда отоцион сердито выразил душевное пожелание, чтобы на следующий совет особо отличившихся остряков принесли в закрытых ящиках, но не снискал тем ничего, кроме пары новых возмутительных смешков. Никто из собравшихся упорно не понимал языка лисьего племени, или же делал вид. Даже щенки Того, Кто Подарил Лисам Мир – и те говорили с наместником своего отца не всерьёз, а словно с неразумной живой игрушкой.
– Салют тебе, о Лисейший! Идущие на смерть приветствуют тебя! Может, ты знаешь, что нам делать со всем этим блудняком? – немедля подал голос Рыжий. – Твой беглый хозяин не оставил тебе каких-нибудь инструкций? План эвакуации за грань разумного, методичка по ликвидации здравого смысла, три загадочных конверта?
Недаром говорят, будто на детях гениев природа отдыхает. На этой бестолочи она, похоже, удалилась в долгий отпуск, плавно перешедший в непрекращающийся загул. Только и способен, что созывать воем самок, лакать бормотуху и устраивать потасовки с самцами. Алерт презрительно фыркнул, устраиваясь поудобнее, – видно было плохо, но его назначили отнюдь не местоблюстителем стола или убогой плетёной корзинки.
– На, приятель, эдак тебе помягче будет, да и повыше, – рыжий наглец поднял опешившего Алерта и положил на сиденье большую бархатную подушку.
– Господин министр иностранных дел, оставьте председателя в покое, – угрожающе прорычала седая самка. – И рот закройте, если не желаете выступить с докладом. Концентрация винных паров с вашей стороны и так тянет на попытку сорвать заседание.
Рыжий унялся, но ненадолго: выудил из кармана смятую салфетку и огрызок карандаша и принялся что-то черкать, поглядывая то на коллег, то на Алерта. Отоцион довольно сощурился и на случай, если лохматый дурачина в кои-то веки решил совершить что-то полезное – например, нарисовать его, Алерта, портрет – воздел уши подержавней.
Тот щенок Великого, что помог седой короткошерстной заразе принести его в неуютный огромный зал, разрешением сидеть под столом не воспользовался, устроился в кресле рядом с крепким, по-военному стриженым самцом со спокойным холодным прищуром стрелка. Тихо, очевидно, не желая, чтобы его слышал кто-то, кроме собеседника, поинтересовался:
– Ничего из ряда вон выходящего?
– А должно? – вопросом на вопрос ответил тот и, не выдержав паузы, покачал головой. – Тот же уголовный балаган, что и раньше, – он криво усмехнулся. – Я бы даже сказал, стало спокойнее – очевидно, часть сумасшедших помчалась лобзать ручки своей прародительнице.
– Мои люди на Перешейке уверены, что кузены оттуда убрались. А ещё двое, только что вернувшиеся из Раймира, клянутся, что там Двухголовые предусмотрительно не появлялись с тех пор, как золотой покойный родич сорвался – или был спущен – с поводка. Интересно, где они обретаются, и насколько оказались подвержены нынешней... модной болезни? Было бы весьма некстати получить в довесок к продолжающим беситься горожанам качественно рехнувшихся командоров кшатри. А ещё более некстати – для нас, конечно – оказался бы всплеск сыновней любви и желание помочь мамочке.
К разговору чутко прислушивался сидевший напротив некрупный самец. Несмотря на учтивые манеры и безобидный вид, от него всегда несло смертью. Переглядывался, будто невзначай, со своей самкой – такой же коварной и опасной, как её брат. Похоже, эти двое что-то скрывали от остальных.
Седая сука злилась всё сильнее – её взгляд прожигал бы в пустых креслах дыры, дай она себе полную волю.
– Мы зря теряем время, – отчеканил матёрый, редко заявлявшийся к Великому самец, пахнущий песком и чужой болью. – Сбор кворума под забавы со зверушкой и протокольную грызню дороговато обойдётся в масштабе возможного ущерба. Если только мы не ждём явления медиков с партией чудо-снадобья от кровного бешенства.
– Перегибаешь, – укоризненно пророкотал грузный самец, всегда стремившийся всех замирить, в основном к своей выгоде. – Остынь, Зель, не накаляй обстановку. Некоторые вопросы не решают на расстоянии. А в одиночку и по собственному разумению – тем более. Личное-то оно от законного иной раз далековато ложится, а? Вот и Прокурор со мной согласен.
– Не думал, что доживу до того дня, когда сделаюсь бесполезен настолько, – высокий, худой и нервный самец выражал скорее крайнюю степень тихой бессильной ярости. Маниакально бережно поставил опустевший бокал на стол. И приложил немало усилий, чтобы не раздавить в лапе или не сделать с тяжёлой хрусталиной ещё что-нибудь разрушительное. – С тем же успехом можно втолковывать основные нормы международного права драконьей стае по весне. Новый Вавилон таков лишь формально, Лилит, её кхм… двор и правительство – древний закон во всей красе. Но эта ваша партизанщина ни к чему хорошему точно не привела бы. Неутешительные данные об особенностях вавилонской атмосферы, к счастью, поступили своевременно.
– Повестка прежняя, – короткошерстная седая сволочь побарабанила когтями по столу. – Готова выслушать предложения – что делать с нашими ходячими бомбами замедленного действия.
– А нельзя их в Бездну? – жизнерадостно поинтересовался Рыжий. – Там места освободи... – под взглядами коллег он осёкся и снова уткнулся в почеркушки на салфетке.
– Выяснением родословных всех до единого граждан от создания Веера до нынешнего дня, разумеется, займешься ты лично, – хмыкнул его брат и, покосившись на седую, материализовал высокий серебряный стакан с замысловатым чернёным узором. Судя по тому, что, пригубив, щенок блаженно прикрыл глаза, Алерт готов был поспорить на собственный хвост, что в поилке у нахала отнюдь не ключевая водица.
– Чтобы сэкономить время всем, желающим выдвинуть сходные предложения, – сухо произнёс нервный, стряхнув невидимую соринку с лацкана пиджака, – предупреждаю, что адмирские Кодексы категорически запрещают налагать на добрых граждан любые наказания или ограничения исключительно на основании их происхождения, родства, крови, вида или места проживания. Посему ввиду хоть дальнего, хоть близкого родства с одной из Высших Изначальных мы никого не будем запихивать ни в Бездну, ни в тюрьму, ни в саркофаг.
– Считается ли наказанием спонсируемая государством поездка на обитаемые и дружественно настроенные Пластины? – остро исподлобья взглянул на говорившего тот, что пришёл со своей самкой.
– Нет, с чего бы? – нервный недоумённо вскинул брови.
Наглый щенок воззрился на свой стакан, будто увидел его впервые, и слегка улыбнулся. «Осталось Рокфеллера уговорить!» – он прошептал это очень тихо, расслышал лишь Алерт, но не смог понять решительно ничего.
– У вас есть гарантии, что свистопляска не начнётся на прочих Пластинах? – седая уставилась на говорившего так, словно раздумывала, убить его или расцеловать.
– Никаких, – невозмутимо развел руками тот. – Но пока что я не видел ничего похожего там, где бывал. Предполагаю, коллега Азазель располагает куда более полной информацией и сможет подтвердить или опровергнуть мои слова, – он кивнул в сторону того, что принёс с собой запах песка, и вежливо умолк.
Коллега подтвердил. Оба щенка Великого кивали, внимая странно звучавшим словам – скорее всего, это были названия тех просторов, куда собирались отправить соплеменников вожаки колонии.
Седая задумалась, продолжая стучать когтями по столу. Затем прекратила порчу государственного имущества и поднялась, опираясь о столешницу подушками передних лап.
– Итак, за неимением лучшего обсуждаем предложение господина министра обороны, – упомянутый ею самец привстал и учтиво поклонился. – Для начала – возможные возражения и альтернативы. Если с альтернативами негусто, обсудим, куда, кого, в какие сроки и под какими предлогами можно спровадить. Теоретически этим должен был бы заниматься глава министерства по делам перемещённых лиц, – она чуть скривилась, словно разжевала горького жучка, – но, судя по всему, он переместился лично, тайно и заблаговременно.
– Не то, чтобы кто-то соскучился по роже Мильхома, – лениво пробасил грузный самец, ничуть не смутившись недовольной гримаской седой. – Предполагаю, мы могли б обставить это не как срочную эвакуацию, а как очередное развлечение для добрых граждан. Объявить через Инфернет и по всем прочим каналам, мол, граждане могут принять участие в лотерее, главные призы – шикарно упакованные дома на иных Пластинах. Побежит не только Пандем, побежит последняя деревня – а дальше поработает магия. Если лотерейные билеты будут изготовлены по принципу амулета кровного родства, выиграют поездку те, кто обладает заметной долей крови Лилит. Немного магии в месте назначения – и счастливчики даже за плату не пожелают вернуться...
– Принцип свободной воли, – с нажимом прошипел нервный.
– Помилуйте, прокурор, обычные заклинания домашнего уюта... в основном, – толстый пройдоха не утратил вальяжности. – Влетит в копеечку, но чего не сделаешь ради покоя в стране и столице.
– Народ надо отвлечь, иначе у нас нет ни единого шанса. Такой аттракцион как раз может сработать! На стороне противника убойное оружие – новизна. И полное опровержение всего, что было известно о фигурантах ранее! Они же фактически переписывают историю – где полоумная ведьма из колодца и толпа кровожадных маньяков? Все видят прекрасную справедливую царицу, мудрых министров и верную гвардию, поддерживающую спокойствие и безопасность на этом празднике жизни, – с некоторой завистью произнёс Рыжий. Попасть туда ему отчаянно хотелось – ну ещё бы, вписался бы как родной, даром, что не по крови.
– Жаль, Люцифер сел в Бездну слишком поздно, а что пропустил – навёрстывает омерзительно быстро. Хотя лично мне непонятно это чудо исцеления. Как полная развалина превратилась в ещё более эффективную версию прежнего себя? Не силой же любви в самом деле собрался по кускам разбитый рупор раймирской пропаганды… – старший щенок Великого вновь приложился к своей поилке, чтобы промочить пересохшую глотку. – И теперь вещает на полную мощность чуть не из каждой щели, глушить умаялись этот закрытый канал. Но электорату его чувство прекрасного вполне по вкусу, не говоря уж о чувстве юмора.
Приятно пахнущая и по меркам двуногих, наверное, очень красивая самка хихикнула.
– Он еще более сумасшедший, чем когда-либо, – со странной нежностью сообщила она. – В рамках известной всем собравшимся поговорки, что главной валютой Третьего дома служат не шеолы, а более тонкие материи, – она хитро улыбнулась, – без вреда для обираемого можно забрать не только немного магии. Можно забрать – если хотите, сожрать – часть его личности. Не могу ручаться, но мне кажется, именно это с беднягой и произошло. Его хозяйка и королева выпила то, что позволяло ему бояться, сомневаться в себе... короче, этот, как вы выразились, рупор сейчас вещает совершенно без ограничений. А искреннее безумие – штука довольно увлекательная, хотя оценить это способны единицы.
Щенок так восхищённо глянул на самку, что Алерт понадеялся, что скучная болтовня сменится чем-нибудь более занимательным – почему бы молодому не сразиться за благосклонность прелестницы с её старым партнером? У этих двоих могли бы получиться славные щенята, красивые, умные, сильные и наглые – но увы, надежды не сбылись. Старший щенок Великого не двинулся с места, всего лишь полюбопытствовал:
– А больную часть сознания можно выпить таким образом?
– В теории, – красотка пожала изящными плечами. – На практике не рискну сама и не посоветую другим. То, что забирают таким образом, становится частью забравшего, но не принесёт ни радости, ни силы. Кроме того, если сознание сильно и необратимо повреждено, болезнь становится основой личности. Уберите её – и получите слюнявого идиота.
Щенок признательно кивнул.
– Спасибо за идею, миледи.
– Не вздумай искать исполнителя, способного это воплотить, – вклинилась седая. – Магов такого уровня пересчитать по пальцам, и никого из них рыжая стерва не подпустит ни к себе, ни к любому из своих министров на выстрел. Она сумасшедшая, но чутье там похлеще, чем у нынешнего председателя и прочей хищной братии.
Алерт оскорбленно фыркнул и демонстративно почесался. Сравнивать чуйку мерзкой рыжей суки с тончайшим нюхом избранных Великим лис? Какая низость. Хамство. Он широко зевнул, ещё раз почесался и свернулся в кресле плотным клубком, уютно разложив огромные уши и накрыв глаза и нос пушистым хвостом. Хватит с него.
– Но если он по-прежнему ненормален, как и прочие советники – вынужден признать, что их безумие не лишено логики. Цель очевидна – убедить в доброте своих намерений как можно больше народу, – старший щенок, судя по голосу, не столько размышлял вслух, сколько стремился отвлечь внимание от заинтересовавшей его идеи. – Однако правительство Вольного Перешейка что-то не спешит почтить свою богиню, хотя им-то уж далеко ходить не надо.
– Наиболее вероятно, потому, что Малхаз аль-Кувира сотоварищи не жаждут оказаться в садах Великой в звериной шкуре, – язвительно заметил нервный законник. – Гоняться за мелкими сошками Лилит не станет, но если бы явились сами, то за многовековое систематическое искажение воли своей повелительницы их ждало бы именно это. Особо истовые старейшины подбарханного совета выползли из пещер – и угодили прямиком на мирный и милосердный аналог казни. Столь восхитительным в своём цинизме судопроизволом заправляет одна из беглых пациенток Мора, – тут законник сделал паузу и устало продолжил, словно выдавая скучную справку особо нерадивым и нелюбопытным. – Цейя, любимая дочурка новоиспечённой правящей четы. Очень интересовалась связью сознания с физической формой – и экспериментами на представителях разумных рас.
– Помню очаровашку, – о, подал голос тот самец, с которым шептался старший щенок Великого. – Так понимаю, радикальное силовое решение нашей проблемы сейчас бессмысленно даже обсуждать? Тогда предлагаю подумать вот о чём. Отправим мы толпу добрых горожан на другие Пластины. Гарантий, что они не сбесятся там, у нас нет. Надеяться, что возникающие среди переселенцев проблемы любезно возьмут на себя те, кто правит этими Пластинами, я бы не стал – мы и так, если откровенно, требуем от них слишком многого. Поэтому вместе с бесценным грузом придется отправить подобающий конвой. Надёжных парней, способных отвечать не только за себя, но и за других. Разумеется, принуждать мы никого не можем – тем более, что не имеем представления, сколько времени придется проболтаться на других Пластинах. Здесь, не исключаю, может стать очень жарко – вряд ли вавилонская кодла ограничится нынешней территорией и нынешними же скромными забавами.
– Разумно ли в таких условиях отсылать тех, кто может понадобиться здесь? – голос седой самки звучал устало.
– Не слишком, но иных вариантов не вижу. Те, кого мы отправляем, потенциально опасны для себя и других – случись что, дружественные Пластины быстро превратятся во враждебные.
– Быть может, не стоит так рисковать вашими ребятами, граф? – запах смерти от учтивого самца усилился. – Егеря и без того перегружены в последнее время. Но Легион всегда готов оказать содействие. Мы даже можем оставить в столице «волчаток» и их командующего, временно и весьма похвально исполнявшего мои обязанности. Эвакуацию целиком и полностью способны обеспечить доверенные лица. Покой добрых горожан бесценен, но сейчас мы имеем дело со сливками вашей особой картотеки. И они, как вы справедливо заметили, не удовлетворятся уровнем нынешних притязаний. Новая вывеска хороша, спору нет, да лавочка всё та же. И закрывать её придётся нам, причём на помощь соседей я бы не рассчитывал.
– Щедрое предложение, – самец по кличке Граф помедлил, словно сомневаясь, следует ли продолжать. – Но у ваших бойцов довольно специфические навыки, и вряд ли удастся обойтись ими, если не хотим осложнений. Я предложил бы в качестве сопровождения для каждой группы отряды, включающие в себя парней из Тайной, моих ребят и медиков под охраной ваших. Выглядеть вся команда должна максимально безобидно, по возможности, не выделяясь на фоне прочих добрых граждан, вытянувших счастливый билетик. Дамы, почтенные горожане, подростки... или те, кто сумеет выдавать себя за таковых неограниченно долго. Вервольфы или метаморфы, предпочитающие звероформу, могут оказаться кстати, даже если это форма попугайчика или морской свинки. Сопровождение не должно вызывать подозрений. Нам не нужны опасения, что вынужденные переселенцы – замаскированные отряды вторжения или ещё что-то столь же предосудительное и неблагонадежное.
– Знай я вас чуть хуже, имел бы право оскорбиться, – учтивый самец щедро приправил усмешку спокойной уверенностью. – Легион никогда не вызывает подозрений. И не оставляет следов. Ценю вашу дотошность и кристальную чистоту принципов. Детали согласуем отдельно, как только мои доверенные лица прибудут в город.
– Так победим! – Рыжий, похоже, опять не усидел смирно, вечно ему неймётся получить лапой по уху. Судя по интонациям, отдалённо напоминавшим интонации Великого, вместо того чтобы окончить набросок парадного портрета местоблюстителя трона, поганец пробавлялся своим обжигающим и мерзко пахнущим пойлом. – А где, я стесняюсь спросить, остальные приближённые и причастные? Дражайшие всадники или лихой повелитель морей? Где мой дальновидный, но морально неустойчивый предшественник, наконец? Тоже, между прочим, ценный ресурс. А свободный от державы ресурс – преступность в чистом виде!
– Господин министр иностранных дел, сколько времени вам понадобится, чтобы составить список подходящих Пластин и локаций, а также договориться о полном содействии местных? – седая самка, кажется, была готова задать балагуру добрую трёпку, но почему-то сдерживалась. Сквозь дремоту Алерт лениво подумал, что Великий куда мудрее и никогда не отказывает себе в столь невинных и полезных для молодняка удовольствиях.
– Э-э-э, кхм... Пара лет, наверное? – осторожно предположил Рыжий.
– Фамильное трудолюбие, – старшему щенку, если вдуматься, трёпка тоже не помешала бы. За брехливость.
– И столь же фамильное стремление уязвить, когда следовало бы промолчать, – положительно, таска за холку не повредила бы всем без исключения самцам Осенней колонии, даже матёрым.
Седая снова застучала когтями по столу – похоже, терпела цирк из последних сил. Положение спас тот, от которого пахло песком и свободой.
– Если позволите, госпожа премьер, этим займусь я. Лучше обойтись без официальных запросов, бумаг и прочего шлака – утечка такой информации нам вовсе ни к чему. Список ляжет на ваш стол через пару дней, реверансы и договорённости займут от месяца до двух. Подготовка лотереи также потребует времени.
– О, Азазель, ваше благородство столь же безгранично, как подвластные вам миры Веера! В благодарность за спасение моей жизни я посвящу вам свой следующий альбом! – Рыжий, кажется, всерьез нацелился сегодня получить взбучку хоть от кого-нибудь.
– Нет, братец, – судя по тихому рычанию, неугомонному бестолковке сейчас всыплет старшенький... Алерт завозился и посмотрел на советничков, надеясь увидеть добрую драку, но просчитался: щенки Великого сидели, не собираясь развлекать собравшихся потасовкой. – Ты будешь вкалывать, как шансонетка в портовом кабаке – твоя популярность просто-таки требует сделать тебя лицом этой аферы. Готовься рекламировать наш последний шанс...
Рыжий возмущённо вытаращил глаза.
– Меня? Я творец, а не какой-то пошлый клоун, готовый светиться по любому поводу, лишь бы не забывали. И уж точно не игрушка-перчатка с рукой власти в заднице!
– Безусловно. Поскольку твоё коронное соло обычно исполняется без штанов, добрый народ тыщу раз мог убедиться в полной независимости своего кумира, – ответил брат с невозмутимым видом. – Неужто не интересно потягаться с самим Денницей в битве за аудиторию?
Рыжий проглотил очередной пассаж и призадумался. Судя по выражению морды, свежая мысль о достойном соперничестве ему понравилась.
– Идеальный… кандидат, – седая самка кивнула и оскалила клыки. – Вижу, вам не терпится взяться за дело, вот уж и риторику обкатываете. – Кое-кто из самцов довольно зафыркал. – Утверждено единогласно.
***
Оставалось надеяться, что один мерзавец не соврал, а другой всё же соизволит показаться. Мёртвый наследник Светлейшего вёл себя по-прежнему нахально, но на этот раз в его тоне Михаэлю почудилось нечто вроде сочувствия. Словно он был бы рад, если бы аудиенция, которой добивался премьер-министр, не состоялась. Что знал сам, что донёс отцу – и как? Эдем выглядел опаснее обычного – вовсе не из-за марутов, зелень тоже будто взбесилась и норовила урвать побольше пространства, воздуха, света, а то и чужой жизни. Деревья, кусты и травы буйно пошли в рост, добираясь до логова хромого василиска, порой приходилось причинять драгоценной растительности изрядный ущерб. Будь на месте Михаэля недолговечный, давно бы скончался от фестиваля отравлений разнообразными соками, смолами и испарениями любимцев Светлейшего, среди которых по какой-то неведомой причине лидировали хищные лианы и в особенности треклятый заккум. Им же оказалась почти наглухо заплетена беседка, превратившаяся в жутковатую пародию на ярмарочный шатёр.
Цветы и яркие плоды в раскрывшихся стручках напоминали множества налитых кровью глаз, острые края жирных глянцевитых листьев угрожающе подрагивали под лёгким ветром, не приносящим особой прохлады. От тошнотворной приторной вони несколько спасали резкий горький запах курительного сбора и многотысячелетняя привычка к подобным атакам эдемских джунглей.
Михаэль без всяких церемоний выжег себе проход, подмешав к общей какофонии ароматов тона горелой плоти. Зелёная завеса закрылась за ним в считанные мгновения. Регенерация у плотоядного сорняка была просто призовая, на зависть многим бойцам.
Внутри зелёного кокона было пусто и оглушающе тихо. Изъеденный заккумом неровный каменный пол местами хранил пёстрые ошмётки некогда причудливого текучего ковра, в извивах одревесневших плетей прятались ветхие остовы гобеленов и полумёртвые амальгамы зеркал в почерневших серебряных рамах. Над пустым низким креслом из эбенового дерева вились клубы дыма.
– Вопрос срочный, – прорычал Михаэль, давя распирающий грудь кашель. Вместо ответа в одном из зеркал проскочил резкий блик, как неприятный сухой смешок на грани слуха и рассудка, а в кресле материализовался создатель этого интерьерного кошмара.
– С печалью, но без раскаяния, могущественный и благородный? Отчего же столь великое могущество не уберегло твой дом от скверны? Отчего благородства не достало даровать покой всем страждущим? Ни одно зеркало больше не лжёт тебе в ответ и отражает лишь презрение и ничтожность. Потому ты здесь. По мере разумения выказывать верность нам. Сообщать известное, предлагать очевидное, выражать страдания тех, кто избавлен от страданий. Нашей милостью.
– Убери с глаз грёбаные стекляшки, Джаганнатха! – рявкнул Михаэль, глядя на Светлейшего в упор. Тот лишь усмехнулся и сделал глубокую затяжку, а затем выпустил дым сквозь плотно сжатые зубы прямо в лицо собеседнику. Белое марево отражалось в стёклах, окутывая отражения Михаэля, две маленькие нелепые фигурки, тонущие в удушливом тумане.
И снова тот же трюк – удар креслом под колени.
– Ты похож на измотанного пса, что ловит воздух пастью, вывалив язык. Отдышись, Махасена. Покой вновь ускользнул от тебя, но это прыткая и изворотливая дичь.
– Твоей милостью, – весьма двусмысленно поблагодарил Михаэль. – Прикажешь травануться прямо здесь? – он кивнул на возникшие вместе со столиком бокалы и высокий хрустальный кувшин, наполненный прозрачной жидкостью. – Что ж, охотно, – не дожидаясь приглашения, плеснул себе изрядную порцию.
Светлейший неодобрительно покачал головой:
– Каждому достаётся лишь то, что он приобрёл делами.
Михаэль выпил залпом, горло обожгло, пламя покатилось по пищеводу, в голове зазвенело, но дымный морок вокруг отступил, а предметы обрели чёткость.
– Мы хотим, чтобы ты увидел, – надо же, вспомнил прежнего себя. Озарённого какой-то новой идеей, донимавшего до печёнок, лишь бы объяснить замысел. Только вместо горящих искренней радостью глаз – непрошибаемая стена зеркальных очков и мёртвый покой идола.
– Впаривай это дерьмо детям и недолговечным. Я знаю, грохот ты и отсюда слышал.
– Всё в рамках: ничего вне и ничего против. А безопасность тех, кто покинул пределы, – не наша забота, – вязкое умиротворение душило Михаэля, как туго затянутый шёлковый шнур. Но сил достало, рванулся, грохнул тяжёлыми кулаками, сметая посуду на пол вместе со столом. Гаркнул, чеканя слова, как на параде:
– Твоя. Забота. Твои дети. Твой спятивший ученик, твоя бешеная баба и твой грёбаный брат! – отдышался и добавил с застарелой горечью: – Последний раз прошу, очнись.
Государь запоздало исполнил просьбу снять очки и повернулся слепой стороной, чуть склонив голову набок. Затем небрежным жестом вернул натюрморт на круги своя и улыбнулся так издевательски кротко, что в висок стрельнуло болью, будто туда с размаху вошла раскалённая невидимая игла.
– Знаю.

Глава 1, в которой государственные деятели двух держав приходят к общему неутешительному выводуГлава 1, в которой государственные деятели двух держав приходят к общему неутешительному выводу

Хэм от души порадовался, что нудила-референт скрылся с глаз вместе с прочими предметами рабочей обстановки. Неизвестно, какой благодатью вдруг контузило обожаемого родителя, но вызов в кои-то веки оказался не того сорта, когда выдёргивают за ногу из любой щели без права отказаться. Больше напоминал вежливое приглашение. Подозрительно, но интригующе и слишком уж кстати. Княжеский сын старательно уворачивался от ненавистной рутины, сколько мог, но когда к делу подключилась седая фурия, папашину печать ей за щеку, жизнь несколько поутратила былую прелесть и лёгкость – теперь даже державную макулатуру приходилось пусть бегло, но просматривать, не полагаясь на специально набранный для этого штат бездельников. Какая-то не в меру исполнительная сволочь подсунула ему заявление на имя Рейны, в котором Хэм якобы просил освободить его от занимаемой должности по состоянию здоровья, а он сдуру подмахнул. Госпожа премьер отослала гнусную цидульку обратно, поставив свою подпись лишь под искренним советом впредь не путать документацию с прелестями поклонниц и всё-таки думать, на чём он ставит автограф.
Пейзаж вокруг мало напоминал зал Совета или другие места, куда Князю приходило в голову тащить своих министров. Старые стены, давящий своей высотой потолок, густая зелень и резкий искусственный свет. Какая-то заброшенная подземная часть дворцовой оранжереи, откуда давным-давно сбежали самые отважные садовники? Слишком чисто и ухоженно. Взгляд помимо воли приковало сооружение, отделённое полукругом высоких скамей – не то остов фонтана, не то колодец. Грубая каменная кладка выглядела так, будто её вынули из мирового фундамента. Хэм вспомнил одну очень насыщенную неделю, проведённую в катакомбах под Осенним на дне подобного каменного мешка, куда он случайно свалился, играя в отважного расхитителя гробниц. Отец нашёл его где-то на второй день и даже не стал наказывать, просто подробно и в красках поведал об устройстве и назначении таких камер. И о повадках их обитателей.
Хэм устроился на мраморном сиденье и недобро покосился в сторону ближайших зарослей. Возможно, возня ему послышалась. А если и нет, то лучше бы здешней фауне для её же блага не охотиться на визитёров. Нашарил в кармане портсигар, сунул в рот самокрутку с ганджем, щёлкнул пальцами – и полыхнуло так, что едва увернулся от пламени. Шуточки места, мол, держи себя в руках, парень. Чутьё подсказывало, что пустовать этому амфитеатру недолго. Папаша наверняка успел затосковать по публике, давненько номеров с размахом не откалывал.
От дальнего входа послышались шаги и звуки голосов. Солирует, конечно, незатыкаемый господин Гадюка, его любимые жертвы Малеф с Маклином вяло огрызаются. Утробный бас Маммоны, едкий тенор Прокурора. Лица у всех, кроме Гадюки, такие, будто дружно хлебнули прокисшего пива. Впереди почему-то Мор, которого на заседаниях столетиями не видели даже старшие члены Совета. Деловитый вид министра здравоохранения и лейб-медика Его Обдолбанного Величества навёл Хэма на простую, но крайне неприятную мысль – Мора никто сюда не вызывал. Это их всех вызвали, по месту его основной службы. Бывать в Бездне Хэму не доводилось, потому про тамошние интерьеры знал лишь понаслышке. Кроме новеньких безликих навороченных корпусов наверняка существовали всякие древние потайные закоулки вроде этого, мало отличимые от дворцовых.
Хэм ожидал, что сейчас начнётся обычный ленивый перебрёх с коллегами, из которого получится выудить что-нибудь путное до того, как явится повестка дня, но отец успел раньше. Ворвался в зал, как ураган, под ручку со своей разлюбезной Миледи. Что-то вещал ей на ходу с таким проникновенным видом, будто позвал на свидание, но по ошибке завёл сюда. Премьер-мегера стойко сносила очередные драконьи брачные танцы, но запасы терпения подходили к концу – того и гляди, сорвётся и врежет своему конвою по ближайшим выступающим частям госаппарата. Но поскольку на бои в Совете старая кобра лично наложила строжайший запрет, тут она цапнула собственный хвост. Хэм тихо фыркнул – декорации для шоу выбраны удивительно самокритично. Лучшая резиденция правительства. И главный пациент сразу в белой пижаме с золотыми лампасами, до того свеж и бодр – аж радужки не видно. Первый комический куплет сложился сам собой, и Хэм поспешно опустил голову, скрыв неблагонадёжное веселье подпаленной гривой. Никогда не знаешь, что у нас сегодня раздают – тростью по затылку или хереса бутылку.
– Мне открылось, что глубинная цель каждого – счастье, – сообщил Темнейший вместо приветствия. – Путь к нему – мост без опор, видимых глазу, истинная и потому свободная воля. Но все, кто в чём-то нуждается, скованы цепями потребностей. И слышат лишь голоса из пустоты, уводящие прочь от заветного покоя под мягкий алый свет тех просторов, где нет ничего, кроме вечной жажды.
Князья сходу не вписались в лихой поворот государевой мысли и поспешили обеспечить хотя бы немного комфорта, но с напитками преуспели не больше, чем Хэм, когда пытался закурить – у кого-то по дороге потерялась посуда, кто-то получил груду осколков и брызги. И только предусмотрительный господин Гадюка достал из кармана фляжку с гербом Правящего дома и щедро предложил оказать первую помощь Малефу и Маклину, к которым, похоже, прилип намертво.
– Государь… – начала было Рейна в попытке наконец избавиться от венценосного кавалера. Дохлый номер, папаша поймал кураж и сделался совершенно неостановим.
– Оставьте в покое народ, Миледи. Народу у нас разрешено всё, что не запрещено законом жизни. Я о тех, кого досадная ошибка, вызванная избытком рвения, лишила радости необходимого труда на благо страны. Мы же не раймирские варвары, бездарно и слепо уничтожающие верных соратников. Они не предатели и не преступники, подобные тем, что когда-то несли здесь заслуженное наказание.
Хэм недоумённо воззрился на окружающую обстановку, но промолчал.
– Баратрум, – невозмутимо сообщил Мор в попытке удовлетворить почти осязаемое любопытство Хэма и одновременно сдержать элоквенцию Князя хоть в каком-то русле. – Младшие члены Совета допущены сюда впервые, потому замешательство абсолютно естественно даже для тех, кто мог читать об этом зале. После ремонта здешняя атмосфера изменилась в лучшую сторону, но всё равно способна впечатлять. Ныне закрытый колодец – вход в покои устаревшего образца. Принадлежали низложенной и забытой, – Мор тактично покосился на государя и повелителя. – Своего рода приёмная.
– Трапезная, – улыбка папаши приобрела дополнительный, маникально томный оттенок. Успел вальяжно улечься на многотонную плиту, укрывающую колодец, и рассеянно водил пальцами по высеченным на камне узорам. – О, старая постройка. Ностальгия по юности мира… Дорогая, мы в ней уцелели!
У Рейны дёрнулся угол рта.
– Амнистия, значит?
– Помилуйте, суровейшая. Амнистия – для осуждённых. Никаких так называемых «опальных» у нас тоже нет, если, конечно, вы без меня не успели кого-нибудь сослать подальше. Наши друзья во главе с основоположником теории государственного авункулизма должны вернуться в строй. Мне больно думать, что один из величайших умов эпохи прозябает в гибельном плену вынужденного бездействия. Не волнуйтесь, слово моё и печать останутся с вами. Однако пора слегка перетасовать кадровую колоду и найти новые смыслы для всех и каждого.
Внезапно ряды Совета пополнил Левиафан. Опоздавший адмирал бросил беглый взгляд на безрадостные лица товарищей и отсалютовал отцу.
– Ну слава Хаосу, сподобился. Лечение уже назначили? – обратился он к Мору. Тот ответил взглядом усталым и неодобрительным, причём понятно было, что осуждает он отнюдь не реплику адмирала. Адмирал лишь первым озвучил очевидное.
– Приятно, что хоть кто-то ценит моё здоровье выше собственного, – в голосе отца послышались какие-то угрожающе вкрадчивые ноты. – Чистая яркость абсолютной сути проступает сквозь засохший грим бренного как раз в такие моменты. Дружелюбие и сострадание. Беспредельные, как пространство. Забудем мелочные обиды, и да здравствует всеобщее примирение! Нация, не способная на него, обречена на смерть. Кому выпадет честь этим заняться, я извещу позже. И да, предвосхищая вопросы – с Перешейком тоже примиритесь, раз просрали.
Хэм выдохнул. В кои-то веки репутация сыграет на руку – на роль посла его не утвердят, даже если весь остальной Совет уйдёт в отставку прямо отсюда. Братание с принцами ши папаша оценил, но нельзя быть слишком популярным среди малых народов. А вот Малеф напрягся. Любит его отец, ох, любит, вполне может отправить выманивать из нор разогнанное державное вараньё и ифритов очаровывать.
Насладившись выверенной паузой, отец приподнялся на локте и с пугающей нежностью воззрился на притихшую Рейну.
– Ну же, Малика, встряхнитесь. Хотите, я разгоню вашу печаль вместе с этими бездельниками? Останемся только вы и я. Одно ваше слово.
– Избавь, – спина премьер-мегеры одеревенела окончательно. Рейна резко развернулась на каблуках, словно глобус на подставке, и удалилась прочь. Не успело эхо её шагов растаять под сводами зала, государь азартно оскалился, блеснул глазами – дескать, что за невозможная женщина! – и исчез следом.
– Так припекло, что аж прямым порталом ушёл, – поморщился Маммона. – Подкиньте при случае мыслишку страдалице лечь наконец костьми на благо Империи. От неё не убудет, а нам спокойнее. Первый в должники пойду.
– Осаду этой крепости мы наблюдаем не первую сотню лет, не в ней дело, – задумчиво изрёк Прокурор.
– Да какая там крепость… – недовольно махнул рукой господин Гадюка, оседлав любимого и потому порядком заезженного конька. – Каждый трухлявый сарай мнит себя таинственным храмом для избранных. На примитивные натуры с бурным темпераментом и обострённым охотничьим инстинктом, впрочем, действует безотказно. Сдаст позиции – так надолго владыку тем не удержит, даже здесь и в гостевых браслетах. Я бы подсказал, куда следует засунуть эту даму при грядущей перетасовке кадровой колоды, но предпочту воздержаться.
Князья этот пассаж проигнорировали, но, как оказалось, не все. С той стороны, откуда Хэм ранее слышал подозрительный шум, из самой гущи кустарника возник огромный белый волк. С несвойственным обычному зверю скепсисом оглядел высокое собрание, принюхался, чихнул и равнодушно потрусил прочь. Вышло эффектнее, чем у родителя.
– Пора последовать примеру министра обороны и убираться отсюда, – Левиафан поднялся со скамьи. – Уж прости, приятель, задержаться тут подольше меня не тянет.
– Всегда рад вам, господа, – Мор после отбытия патрона напоминал живую машину гораздо меньше. Если не знать, кто он и чем заведует, так можно счесть вполне безобидным парнем. – Слава Хаосу, ваши пригласительные порталы открылись не посреди приёмного отделения и не на этажах для постоянных пансионеров. Видимо, государь сегодня не настолько самокритичен.
Хотя по собственным меркам Хэм был до обидного трезв, придавленное министерской каторгой вдохновение воспряло и работало всё это время с удвоенной силой, нисколько не смущаясь неподходящей обстановкой. В общем настрое, однако, то и дело ощущался едва заметный пепельный привкус неведомого траура, потому новый урожай экспромтов княжеский сын унёс с собой, так и не поделившись. Здесь и сейчас всё равно не оценят.
***
– Малика… Совсем забылся! Эдак и рыжую стерву по старому стилю величать начнёт, – в сердцах прошипел Асмодей. В его широко распахнутых глазах плескалась крепко заваренная смесь застарелой обиды и вполне свежей злобы. Шансы на то, что княжеский фаворит молча отбудет вместе со всеми, и без того были ничтожно малы, но после столь откровенных авансов в сторону Рейны прорвавшаяся волна возмущения смыла их без остатка. Маклин выразительно промолчал, Малефицио разумно притворился глухонемым ценителем древней архитектуры, – вдруг им повезёт, любимый репейник владыки устанет впустую фонтанировать эмоциями и уберётся. Но мальчишка, видимо, не удержал собственных – Асмодей чутко переключился на более важные пункты повестки и участливым тоном заметил:
– Впрочем, в этот раз он хотя бы не угрожает поджогом столицы, отречением, войной или ещё какой гадостью. Плёвое дельце, от драконьих яиц скорлупки – тут любой справится, даже рыжий молодчик «шесть струн, одна извилина». Наш общий друг ясно дал понять: если откажется кто на мировую идти – так невелика беда. На то и свободная воля. А к ифритам съездить – почти вакации, вы же видели их нынешнее правительство – старый да малый. И совсем не факт, что придётся совмещать. Не зря же государь изволил выразить про новые смыслы для всех и каждого.
Маклин покосился на Малефицио. Не надо быть менталистом, чтобы понять, что якобы увлечённый красотами Баратрума мальчишка думает обо всех этих «смыслах», смакуемых Асмодеем. Глава Пятого Дома был готов спорить на мешок шеолов, что не далее как завтра утром у него на столе окажется прошение Алиенор ди Малефико о внеочередном отпуске – вряд ли красавец удерёт подальше от столицы, бросив молодую жену. Но что удерёт – к гадалкам не ходи...
Размышления Маклина прервала неожиданно возникшая голограмма. Михаэль. Явно не ожидал застать его здесь, да ещё в такой компании, – Маклин внимательно смотрел на раймирца, но тот умел держать лицо – секундное удивление в голубых глазах сменилось обычным равнодушно-сосредоточенным выражением обходящего свои владения крупного хищника.
– Вам уже надели браслеты, но из уважения к былым заслугам определили в одну палату и выпускают на прогулку вместе, а не поодиночке? – осведомился Михаэль.
– Только вы со своей истинно солдафонской близорукостью могли перепутать мои шедевры с убогой больничной бижутерией! – Асмодей углядел в словах раймирца намёк на то кладбище разномастных браслетов, что сегодня украшало обе его руки аж до локтей, потому немедля и со вкусом оскорбился. – Вот служебные побрякушки Третьего отделения и раймирский поточный хлам – запросто. Что ведомство графа, что ваша делянка – и так почти филиал Бездны. А это – искусство!
На последних словах во взгляде Михаэля произошла очередная едва уловимая перемена. Малеф кивнул голограмме, умудрившись придать простому движению оттенок весьма красноречивого и любезного извинения. Маклин усмехнулся, он уже видел подобное: Асмодея заносило задолго до того, как княжеский сын приземлился в Совете, так что его покровителю частенько приходилось как-то смягчать обстановку.
– Это ваше искусство, – последнее слово в исполнении раймирца прозвучало как отборная брань. – Не думал, что когда-нибудь скажу такое, но, кажется, вам повезло – за Самаэлем я тяги к подобному творчеству не замечал.
Малеф в кругу старших товарищей разумно избегал лишних вопросов, но тут не удержался, заодно лишив министра культуры возможности выдать очередную тираду. Тот сердито звякнул браслетами, скрестив руки на груди, но перебивать не стал – даже до него дошло, что продолжать комедию неуместно.
– Полагаю, скоро это станет известно любому уличному сплетнику, а потому никаких гостайн вы не разгласите. Заверю, что тут мы можем беседовать полностью sub rosa. Мор всё ещё отцовский кровник, но его здесь нет – и этого довольно. Насколько я знаю историю места, оно весьма располагает к откровенности вне протокола. Списать в счёт долга не обещаю.
Михаэль вздохнул. В руке голограммы появился низкий резной хрустальный стакан, тяжёлый даже на вид, в янтарной жидкости подрагивали тонкие звенящие льдинки – очевидно, он изрядно простоял забытым на столе. Раймирец отсалютовал собравшимся.
– Теперь я – премьер-министр Раймира. Поздравлений не надо, куда и когда присылать траурные венки, сообщу позже, – он залпом опустошил стакан и отшвырнул куда-то за спину. Судя по звону, не повезло не только стакану, но и зеркалу, стеклянной двери или чему-то в этом роде – посланная с рядом предосторожностей голограмма не позволяла видеть окружение.
– Что же вы такого натворили, дорогой разящий меч державы? – вкрадчиво спросил Асмодей. – Покарали кого не надо, кого надо – не покарали? И какое это имеет отношение к изяществу и искусству? Намёк довольно грубый, с учётом ваших национальных суеверий. Вижу, мои друзья со мной согласны.
«Друзья» Асмодея, как и следовало ожидать, проигнорировали. Граф вглядывался в лицо новоявленного раймирского премьера с некоторым сочувственным, но близким к патологоанатомическому интересом. Малефицио окончательно утратил страсть к старинной архитектуре и уселся на камни, стараясь не выпускать из поля зрения ни Михаэля, ни коллег.
– Ну хоть в вашем серпентарии всё штатно? – раймирец, похоже, получал от разговора некое извращённое удовольствие. – На заседании не было предметов интерьера, калек, хидиров и заложных мертвецов? Скучно живете, я бы тоже так пожил, – он материализовал ещё один стакан, на этот раз даже без остатков льда, и выпил залпом.
Глаза Асмодея удивлённо округлились. На дне зрачков блеснул и пропал весьма неприятный характерный огонёк. Голос, однако, наполнился тревогой и участием.
– А вот теперь вы меня пугаете. Вы же не собираетесь подать в отставку прямо во время нашей беседы? Видит Хаос, вашу гибель иначе, чем в бою, я наблюдать бы не хотел. Вы ещё знатно пободаетесь с нашей седогривой химерой, намозолите глаза остальным в новой роли… Только перестаньте говорить загадками, молю! О судьбе бедного мальчика я наслышан. Всё понимает, всё чувствует, а сказать ничего не может. Надеюсь, его разум всё-таки не повреждён необратимо, иначе нашему милому Малефициано придётся конкурировать не просто с шалопаем, а с инвалидом, что я нахожу весьма оскорбительным.
Атмосфера становилась нездоровой даже с учётом места, потому Маклин жестом велел Асмодею заткнуться и коротко бросил:
– Кто?
– Полный набор, – несмотря на выпитое, взгляд Михаэля оставался совершенно трезвым. – Увидите Хэмьена, передайте, что его мать теперь часы. Точнее, часы – труп его матери. Стража заповедного Эдема отныне свободна – и по мере сил, которых, должен сказать, у них за годы вынужденного отдыха в саду накопилось больше, чем надо бы, искореняет крамолу. Не скажу, что это радует хоть кого-то, за исключением мальчишки... забыл спросить у некромантов, все мёртвые склонны к хамству, или это частный случай?
– Переплюнул-таки, – Маклин скривился. – Иногда мне кажется, что у них не то соревнование, не то противофаза. Гвардия из пруда под командованием мёртвого сына двух Изначальных – это посильнее одной фиктивной недолговечной покойницы на троне. Откуда в Эдеме такое количество заблудившихся, а точнее заблудших – секрет только для добрых горожан. Дань безупречной охране. Перестали платить, но взимать не перестали.
– Цветные ленты там, где раньше висели обрывки одежды – всё, что оставалось от принятых стражами «даров». Поэтично, но создаёт некое… напряжение, которое запросто может испортить и менее решительный характер, – задумчиво сощурился Асмодей, поглаживая браслеты. – При жизни их командир был удивительно красив, младшие братья ему сильно уступают.
– Зрелище на любителя, – криво улыбнулся Михаэль. – Не знаю, насколько его нынешний облик осязаем – голых парней не лапал и начинать со своего преемника на посту министра обороны не намерен – но выглядит впечатляюще, – недоверчивое удивление на лицах двоих и недоумённое выражение на лице третьего собеседника Михаэля явно развлекло. – Если поклянешься не лезть глубже, Палач, полчасика своих не самых лучших воспоминаний я тебе, так и быть, позволю прочитать.
– Предложение неожиданное, – медленно проговорил Маклин.
– Если вы, любезный граф, отказываетесь, – встрял Асмодей, категорически не умевший быть незаметным, – возможно, я мог бы взять это на себя…
– Приглашение адресное, – раймирец оскалился в невесёлой ухмылке. – Если тебя, Шамад, так волнует этот красавчик, можешь вздрочнуть на любой из старых портретов. Внешне парень не изменился. Почти.
Малефицио хмыкнул.
– До сих пор считалось, что стражи Эдема невидимы, и опровержений этому я не встречал, – он помедлил, раздумывая, стоит ли вдаваться в подробности, но решил, что ничего нового о папаше его старым соратникам не сообщит. – Во время одного из своих… педагогических порывов отец поведал мне историю Рудры. О том, что тот лишен телесного облика и накрепко привязан к саду, как и его воинство, разорялся едва не час. Если бы кузен обрел способность вселяться в более слабых, подобно хидиру, он утратил бы свой прежний облик. Остается предположить, что дяде понадобилось воплотить его… но зачем бы? – он легко поднялся с камней и сделал пару шагов по направлению к голограмме Михаэля. – Для чего тела призрачным стражам? Зачем выпускать их в столицу и поручать то, с чем от начала дней вполне справлялись кшатри?
– Хороший вопрос, – Михаэль снова грохнул опустевшим хрусталём обо что-то невидимое и спешно материализовал очередной стакан. – Беда в том, что ответ вряд ли знает кто-то, кроме одноглазого венценосного подонка. С нами великолепная идея спустить призрачную свору на граждан не обсуждалась…
– Отсутствие обсуждений на Совете какой-нибудь душераздирающей гадости, пришедшей в голову миродержцу, – дело не уникальное, – понимающе кивнул Маклин. – Не стану тратить время на выражения искреннего сочувствия, вряд ли ты пошёл на риск ради десятка протокольных фраз.
– Придержи словоблудие для моего некролога, – осклабился Михаэль. – Я счёл нужным предупредить вас – не поручусь, что маруты останутся в столице, а возможно, и в Раймире. Золотой мальчик был счастлив, когда Джаганнатха разрубил поводок, державший его в саду, – и наверняка сделает всё, чтобы сорваться и с новой, более длинной привязи.

Глава 2, где странные события в Раймире получают более развёрнутое описание, а командоры кшатри занимаются осмотром главной достопримечательности СифраГлава 2, где странные события в Раймире получают более развёрнутое описание, а командоры кшатри занимаются осмотром главной достопримечательности Сифра
Его опоздания никто толком не заметил – следить за соблюдением этикета и отпускать ленивые остроты в адрес проштрафившихся оказалось особо некому. Михаэль вполголоса беседовал с чрезвычайно мрачным Рафаэлем, потому лишь метнул острый взгляд исподлобья. Кресла Двухголовых пустовали. Траур Сешат по сыну, видимо, оказался вполне искренним: даже когда государь наконец утомился затворничать, госпожа министр культуры так и не объявилась. Не почтила присутствием и сейчас. Уриэль тоже не соизволил.
Бедолага Аралим, превращённый волей Светлейшего в наглядное пособие, если не сказать хуже, заседаний больше не пропускал. В этот раз демонстрировал тактику молчаливого сопротивления – судя по размеру зрачков и стеклянному отсутствующему взгляду, шеф службы безопасности защитил восприятие от посягательств по высшему разряду. Во всяком случае, более хотелось верить в неукротимый дух младшенького, нежели в побочные эффекты ментального вмешательства.
С грохотом распахнулись парадные двери – Светлейший, по своему обыкновению, шествовал медленно и степенно, словно на большом приёме в сопровождении свиты. В левой руке зачем-то – большие песочные часы на подушке из шёлкового бархата. Двигался так бережно, что казалось, будто государь ведёт под ручку невидимую даму. Или устроил на локте чью-то отрубленную голову, стараясь не запачкать рукав и полы длинного пиджака цвета слоновой кости. В правой – небрежно, на отлёте – трёхгранная трость с вроде бы безобидным навершием – простой и удобной кинжальной рукояткой. Волосы при этом заплетены в тугую лакейскую косу. Что это сочетание могло значить, Джибриль угадывать воздержался.
Отец меж тем галантно отодвинул кресло госпожи Сешат и водрузил шедевр на стол. Любовно коснулся стеклянного бока верхней колбы, устраивая часы на мягком бархате – и стало ясно, что в них совсем не песок. Ласковая улыбка – и равнодушный блеск очков вместо взгляда. "Удобно ли тебе, дорогая?"
Горло сдавило, перед глазами помимо воли возникла картина: бесконечные и бесконечно милые отцовскому сердцу экспонаты знаменитой коллекции часов.
Минута почтительного молчания затянулась, лишь едва слышно пересыпался в колбах пепел. Наконец замер и он. Прекрасный профиль на оправе смотрел туда, где времени больше не было.
Михаэль слишком пристально и не вполне верноподданно изучал застывшую персону Светлейшего – зеркальные стёкла блеснули в его сторону. Но задержались недолго, найдя цель поближе. Михаэль же не опустил и не отвёл взгляда.
– Порой самое жалкое зрелище может являть истинную силу, – негромко произнёс Светлейший, обращаясь к Аралиму. – Характер, достаточно твёрдый, чтобы упорствовать в своём заблуждении, заслуживает уважения. И подобающей награды. – Один щелчок пальцев – и полуприкрытые глаза Аралима распахнулись, взгляд обрёл болезненную ясность. То, от чего он пытался сбежать, снова настигло его.
– Сегодня мы видим всё особенно отчётливо и рады разделить эту кристальную чистоту с достойными. Благотворные перемены не подобает встречать иначе. Неподкупные слуги престола под руководством нового министра обороны помогут донести нашу волю до всех.
Короткий взмах руки – и резко поднявшийся на ноги Михаэль рухнул на место, преданный собственным, ударившим под колени креслом.
– Приветствуешь преемника, Махасена? Несколько преждевременно. Впрочем, он в этом не нуждается, как и в представлении. Пора наконец пригласить его к нашему собранию, без хвалебных песен и торжественных возлияний. – Эхо удара трости об пол вернулось резким порывом холодного ветра. По левую руку от Светлейшего из быстро уплотняющегося эфира соткалась высокая фигура.
– Сад за стеной, отец, – Рудра одарил всех жизнерадостной улыбкой, совсем как на портретах. Для бесстрастного покойника он слишком откровенно наслаждался всеобщим замешательством. – По слову твоему воинство незримых обретёт плоть и голос.
– Адинатха, очнись! Это грёбаное безумие!
Громовой вопль Михаэля не услышал бы только глухой. Но Светлейший лишь коротко кивнул мёртвому сыну, и тихий монотонный гул, которому никто вначале не придал особого значения, перерос в победный рёв многоголосого потока и выплеснулся под своды зала, туманным подрагивающим маревом растекаясь повсюду.
Это походило на небольшой уютный военный переворот. У каждого входа, у окон и за каждым министерским креслом встали в жуткой пародии на услужливых официантов полупрозрачные фигуры, вместо лиц – калейдоскоп текучих изменчивых масок. То пламя, что когда-то расплавило их суть, теперь обжигало мир. Обретший облик серебристой статуи Рудра смотрел на этих тварей с почти отеческой любовью и гордостью. Последний штрих – на марутах появилась одежда, полностью повторяющая сегодняшний наряд Светлейшего. Их командир остался нагим.
– Столица – вертоград наш, где проводники нашей воли должны ступать свободно. Чтобы призвать к порядку тех, кто распространяет нечестие и отравляет воздух смрадом крамолы, – Светлейший медленно развернулся к Михаэлю. – Ты ошибаешься, подобно многим. Для истинно верных смерти нет. Как нет лжи. Не способны на неё сами и чрезвычайно чутки к утратившим преданность и впавшим в прелесть материи. Ни чинов, ни званий для них не существует, потому любому, выбравшему путь врага трона, они даруют милосердие без промедления. Так мы намерены облегчить среди прочего тяжкую ношу ведомства кшатри.
"Э, да Двухголовым не позавидуешь!" – отстранённо подумал тогда Джибриль, и даже не слишком удивился, услышав в своей голове тихий смешок Рудры.
От Иды не утаил ничего, даже этой детали. И неприятно удивился реакции. «Истинно верные служат престолу и в посмертии. Видимые тела лишь облегчат их работу». Знакомая риторика, почти будничный тон. Это было не легкомыслие, нет. И даже не простая радость от того, что под удар попали бывшие любимцы Светлейшего, в которых она видела угрозу. Понимание. Им обоим эта наука была знакома и весьма дорого обошлась. Чтобы чутко прозревать мотивы миродержцев, нужно постоянно балансировать на грани. Разгорающийся пыл Иды его тревожил. Раньше приглашения Светлейшего её пугали, теперь же страх исчез. Странно воодушевлённая, она тщательно готовилась к очередной встрече. Как и сегодня.
Его присутствие почувствовала сразу, однако выдержала паузу. Нехотя отняла от губ резной мундштук, и, выпустив очередную струйку дыма, бросила:
– Да, Габи?
Джибриль настороженно относился к курительным сборам. И запах этого знал прекрасно. Автор у него был тот же, что и у сопутствующей причудливой безделицы из алого янтаря, ставшей для Иды своего рода талисманом. Джибрилю до всё возрастающих отрицательных величин не нравилось внимание Светлейшего к семье и к жене лично. В регулярных дарах, безупречно подобранных по предпочтениям адресата, формально не было ничего сколько-нибудь предосудительного. Настораживало, что так считала и сама Ида – похоже, не замечала откровенного поощрения её старых и весьма опасных привычек. Идея, что однажды можно утратить контроль и попасть не в ту грань настроения покровителя, в её светлую голову не приходила даже сейчас.
– Тебе лучше на время уехать из города. Проведать детей всегда приятно и полезно. Остальное я улажу.
– Он будет разочарован. Прямо не скажет, но в следующий раз пришлёт, к примеру, гортензии совершенно возмутительной расцветки. А тебе – вилок декоративной капусты, – жена, казалось, не разделяла его беспокойства. В жёлто-зелёных глазах плясали лукавые искорки. Докурила, отложила мундштук и улыбнулась. – Взгляни на свежий букет, если сомневаешься, сочти раскрывшиеся бутоны. При этом оттенке и с учётом фазы луны, ничто не может быть дурно истолковано…
Его демонстративное невнимание к флористическим шифровкам Светлейшего Иде было прекрасно известно. Джибрилю отчётливо захотелось плюнуть на всё и не пускать жену ни на какие рандеву. Государь и повелитель должен был понять его в этом случае хотя бы как мужчина.
– …Некая радость, которую ему угодно разделить с нами. Дядюшка не может причинить мне вред, и ты прекрасно знаешь, почему, – гордо вздёрнутый подбородок, азартно блестящие глаза и знакомые поддразнивающие интонации. Словно читая мысли, Ида мгновенно оказалась рядом, длинные золотистые волосы струились за ней, как мантия. Обвила руками, привычным движением прижалась – ей нравилось слушать стук сердца. Замечательная переиимчивость, самоубийственная уверенность. И треклятая курительная смесь, якобы помогавшая собраться с мыслями. Оставалось надеяться, что на этот раз упрямица вернётся из Белого дворца не с посыльным. В виде каких-нибудь очаровательных настольных часиков со сложным механизмом. В янтарной оправе.
– Разумеется. Отец, будь трон его незыблем, всегда действует исключительно во благо.
***
Светлейший убедился в готовности принять правила, потому приветствовал всяческую откровенность и естественность – по крайней мере, ей хотелось именно так понимать его благодушие. Что-то в тёплой улыбке тревожило – вероятно, нынешняя невозможность убедиться в отсутствии контраста с выражением глаз: их надёжно скрывали непрозрачные стёкла очков.
Отца ей удалось отчасти научиться понимать. Насколько шедевр мог бы понять мастера. Простым поделкам этого не дано, им проще гневно разлететься на осколки, осесть злой стеклянной пылью в закоулках памяти. То, что они испытывают в своём бесконечном "здесь и сейчас" – свободный выбор. Неисчислимые оттенки горечи и страданий, ослепляющая ярость, чистая беспримесная ненависть, холодное отчуждение – что угодно из богатой палитры эмоций, но всё – без малейшего проблеска понимания. Обломки несбывшегося, у которых нет ничего, кроме душевных ран. Но рана ране рознь. Иной раз потеря крови куда предпочтительней потери смысла. Именно так они оказались в "зале надежд". Как лучшее доказательство того, что и для неудачных чад в сердце отца всегда есть место.
Совсем как те, в саду. Государь и повелитель не зря приглашал её на прогулки по Эдему, и именно во время одной из них приказал обращаться по-семейному, без титулов. И лучше было верить, что так скульптор принял способного ученика.
Сквозняк донёс смутный горьковатый запах лекарственных трав.
– Всего лишь память, Ида. Скверная шутница, если дать ей волю, – голос дядюшки прозвучал на границе обычной и ментальной речи. Тойфель замерла, непроизвольно расфокусировав сознание, и почтительно склонила голову.
Нельзя даже в мыслях позволить себе ни намека на неуместное любопытство, лишь готовность к диалогу, вежливый интерес, нотки родственной приязни... Почувствовав движение за спиной, она не обернулась – должно быть, слуги, вызванные дядюшкой, принесли закуски и напитки. Но когда практически над головой раздался тихий, чуть хрипловатый смех, вздрогнула и оглянулась.
– Незаметно, чтобы мне были здесь рады, – обнажённая золотистая статуя пригладила ладонями растрёпанную, чуть вьющуюся гриву и заразительно ухмыльнулась, прежде чем согнуть спину в пародии на поклон.
Решив обратить свой дурацкий промах в преимущество, Тойфель с небрежной улыбкой подала руку для поцелуя. Плавный жест вышел на редкость иерофантским, но кузена это ничуть не смутило, скорее, послужило новым поводом для веселья – приложился он вполне искренне, внимательно глядя в глаза.
– Надеюсь, вы простите мне мою слабость, дорогой брат. Не каждый день доводится видеть и слышать ранее невидимых и безмолвных. На этот счёт в народе бытует любопытное поверье, но я всегда полагала его вздором.
– Народные поверья обычно далеки от реальности, – читать в серых глазах было не легче, чем увидеть солнце на затянутом тучами небе. – Но иногда бывают забавны, – мелькнула и скрылась, словно шальной солнечный зайчик, улыбка, и точёное скуластое лицо вновь стало серьёзным. – Раймир полон забав, стоит ли молодой красавице тратить время на изучение верований добрых горожан?
– У всех свои причуды, – с напускным легкомыслием ответила Тойфель. – Тем более, что в Раймире порой сложно разглядеть тонкую грань, отделяющую легенды от реальности. Кажется, будто между ними в некоторых случаях нет никакой разницы. Это действительно забавно – если кто-то погибает, но остаётся живым в памяти добрых горожан – можно ли считать, что он был мёртв, когда народный вымысел вдруг делается правдой?
– Хаос знает, – равнодушно пожала плечами статуя. – Не думаю, что сейчас это важно хоть для кого-то, – длинным бесшумным движением кузен шагнул мимо Тойфель к столу и склонил голову.
– Я жду дальнейших приказаний, отец.
Очень интересно, значит, с ней он общался не по своей воле, а по приказу владыки, и не преминул дать ей это понять. Тойфель в очередной раз упустила момент появления дядюшки – сейчас он задумчиво правил что-то в альбоме для набросков, не обращая на гостей ни малейшего внимания. Когда она предприняла осторожную попытку разглядеть будущий шедевр, соизволил оторваться от своего занятия. Зеркальные стёкла уставились на сына и племянницу, на губах появилась снисходительная улыбка.
– Встань на место и повернись чуть левее.
***
– Потрясающе внушаемые ребята, – кочевник в потрёпанной пыльной одежде со вздохом облегчения размотал прикрывавший лицо платок и немедленно поднёс к губам серебряную флягу, украшенную тонкими линиями гравировки. – Я боялся, что разгонять толпу паломников придётся дольше, а тут ойте-нате, легкая вуалька забвения – и все сразу расползлись по норам, дырам и шатрам, забыв, для чего потащились среди ночи на эти выселки. Идеальный электорат! – мужчина сделал ещё глоток и ткнул в бок товарища. Тот ощупью взял флягу, продолжая неотрывно смотреть на золотую исполиншу. – Ты, кажется, загипнотизирован зрелищем ворот, из которых мы оба появились на этот свет? Не могу сказать, что запомнил процесс достаточно хорошо, чтобы всерьёз комментировать достоверность изображения…
– Модель близко и в деталях изучали многие. Но масштаб и размах в сочетании с предельно близким народу чувством прекрасного резко сужают круг кандидатур, – бесцветные глаза блеснули живой ртутью. Накира искренне развеселило то, чего другому следовало бы опасаться.
– Доказательств нет, но сдаётся мне, чистил ты одну морду, а попал ровно по той, до которой не дотянулся даже отец.
– Если верить ностальгическим излияниям дядюшки под чужой личиной о "кровавых соплях", дражайшие старшие родственники в свое время недурно порезвились, – фыркнул Мункар. – И ведь такого в речах "избранника богини" полным-полно, когда посмотришь внимательно. Не мы одни способны это увидеть.
– Чтобы увидеть – надо смотреть. Так на трюк с масихом попался даже отец…
– ... который с самого начала подчёркнуто игнорировал происходящее на Перешейке. Что ему очередной лжепророк, как объявился, так и сгинет. Но потом в идеально отлаженной системе безопасности Эдема внезапно обнаружилась дыра размером с командора стражей. Брат позволил гостю срезать золотую ветвь, но вместо окончательной смерти получил видимое тело и новые полномочия. Будь я проклят, если что-нибудь понимаю.
– Судя по свежим новостям с первой линии обороны, никто не понимает. И лучший вид на столицу нынче – сквозь дно стакана, – Накир нахмурился и отхлебнул из фляги. – Я сомневаюсь, что тут и вправду ошибка оператора, а не какая-то хитрая игра нашего недостаточно покойного брата, но внезапно вспыхнувшая у Михаэля неприязнь к этому тандему показательна. Некромагов того уровня, что смогли бы перехватить управление у отца или подчинить вышедший из повиновения дух, у нас в обойме нет. Нет даже тех, что смогли бы объяснить.
– Как сказать. Кстати, о видах, – Мункар выразительно посмотрел на близнеца. Затем встал с небрежно брошенного на песок пёстрого одеяла и потянулся. – Любопытно, насколько далеко мы разогнали жаждущих переночевать под сенью маменьки – пардон, Златой Богини – паломников? У меня такое ощущение, что на выстрел вокруг – ни единого живого существа крупнее таракана.
Накир снова устремил взгляд на статую.
– Думаю, можно и без "дальней слежки" обойтись – всё одно лезть на пьедестал этой дурновкусной махины, заодно и глянем, далеко ли ближайший костер у шатра. Пока попробуем разговорить этих молодчиков. Вдруг нам повезло, и они просто спятили от ужаса, а не умерли?
– Угасает мысль – остаются эмоции, а если и жизнь угасла – в данном случае с сохранностью тел никаких проблем. Тебе ведь тоже не нравится удивительная обычность шедевра? Бывают, конечно, и просто уродливые идолища, бывают особые скульптуры, но если руку приложил дядюшка…
– Ищи подвох.
Накир первым подошёл к жутковатой скульптурной парочке, положил руку на лоб одному из пострадавших и сосредоточился. Брат последовал его примеру.
Ни следа личности, ни единого проблеска какой бы то ни было жизни. Золото и ничего более – просто металл, молчаливый и холодный. Бесповоротно и окончательно пустая оболочка. Близнецы в замешательстве уставились друг на друга, пытаясь удержать рванувшую карьером за горизонт мысль.
Не расправа фанатика, не эффектная, но почти безвредная смертная жертва. Способ казни родом из братского Адмира, варварство тех времён, когда сумасшествие матери поставили на службу правосудию. Пародия на старый жреческий номер "приди и возьми". "Просьба, столь же смиренная, сколь и яростная, песня сердца, полёт души и мольба безумно влюблённого". Редкий, поистине бесценный дар капризной даме от могущественного поклонника.
Беззвучный дуэт вышел в лучших традициях дядюшки. Ёмко, образно и сразу по всем основным адресам.
– "Каждый должен принести в дар самое дорогое". Он же в открытую заявил, что за дань взыщет с каждого желающего! Намеренно не заботясь о том, насколько верно его поймут. Важно лишь формальное согласие. Слепить золотую статую мог бы хоть из песка. Натащенный народом хлам…
– …добровольно отданная привязка. Как подпись под договором.
– Несчастные идиоты не понимали, что подписывают таким образом.
– Кто им виноват? Он даже не обманывал – честно говорил о матери, и о том, что отдать следует самое ценное. Умолчал лишь о том, что отдавать придется постоянно.
– Полагаешь, перепившими дармового винца и этой парой воришек жертвы не ограничились? – Накир покосился на брата. – Дядюшка, конечно, мало чем отличается от отца, и не похвалюсь, что способен понять мотивы обоих наших достопочтенных старших родственников не то, что в полной мере, но хотя бы наполовину, однако зачем бы ему создавать источник энергии для безумицы, заключенной в Бездне?
– Не знаю. Но готов спорить на любую сумму, сомнительный памятник матушкиным красотам – не просто безвкусный монумент. Это нечто вроде амулета, понемногу отбирающего энергию и жизненные силы у наиболее ревностных адептов или просто неудачливых туристов, слишком долго болтающихся рядом. Ты заметил, что здесь нет никакой мелкой живности? Даже вездесущих чёрных лис. А уж эти-то крутятся везде, где есть шанс поживиться хоть огрызком мяса или лепёшки.
– Примитивный инстинкт спасает шкуры дикому зверью, пока существа формально более разумные радостно ложатся на фуршетный стол. Какая ирония.

Глава 3, из которой можно составить довольно точное представление о положении дел во Втором доме АдмираГлава 3, из которой можно составить довольно точное представление о положении дел во Втором доме Адмира
"Как только позволят дела, надеюсь почтить вас родственным визитом", – Моза с тяжёлым вздохом отложила записку.
– Видимо, наши отставные слуги оказались ещё более алчными мерзавцами. Не думаю, что Бааль стал бы посвящать сына в детали, – ответил Диамар, сочувственно глядя на жену.
– И тем не менее, его наследник преподнёс мне не бутылочку альянико или букет стреблориз, а порто. Тот самый. Крайне интересно, что ещё дядя Вель успел узнать и утратил ли вообще возможность получать свежие сведения? Впрочем, если и так, скоро его осведомлённость сильно упадёт в цене.
– Вы же отказались покидать столицу, матушка? – на низком диване материализовался припозднившийся Балто с обманчиво скучающим видом, хотя был обеспокоен ничуть не меньше.
– Очень рада, что ты всё-таки решил к нам присоединиться, – улыбнулась сыну Моза. – Теперь я наконец могу озвучить всем причину: есть другой способ избавить нашу семью от участия в игрищах Второго дома. Дядя Эфор разыграл эту карту, с учётом своих обстоятельств, и вполне доволен результатом. Нет смысла ждать, пока нас втянут в очередную интригу, – она нервно испепелила записку. – Cклепов и больничных палат в фундаменте величия Второго дома вполне достаточно, но Вель слишком привык получать желаемое, чтобы считать так же. Те, кто заключал с ним выгодные сделки, исчезали ненамного реже отказавших.
– Кажется, для третьей жены он составил совершенно чудовищный брачный контакт, нечто среднее между пактом о ненападении и договором добровольной передачи в рабство. И заботливо приказал изготовить по своему эскизу амулет для любимой, чтобы она всегда помнила все пункты. И детей приводил к присяге, нанося узор лояльности. Интересно, а есть ли такая роспись у дяди Иаля? – Балтазар задумчиво изучал портреты на стене, закинув руки за голову. Моза озадаченно взглянула на сына – картины находились здесь около полутысячи лет и давненько ни у кого не вызывали интереса.
Лёгок на помине. Зевель абсолютно бесшумно возник в гостиной и обвёл семейство острым оценивающим взглядом, быстро подёрнувшимся вуалью спокойного благодушия: так опускается мигательная перепонка на глаза дремлющего василиска. Кивнул вместо приветствия, небрежным движением руки подал знак не вставать, словно хоть кто-то проявил малейшее стремление это сделать.
– Надеюсь, ты получила мой скромный презент? – голос Зевеля был прямо-таки нафарширован участием, что немедля заставило всех задуматься, как давно дорогой родственник присутствует в комнате и сколько успел услышать. Моза отогнала эту мысль и ровным тоном ответила:
– Благодарю, дядя, он выше всяких похвал. Но я не вполне уверена в предмете нашей беседы.
Диамар с сыном переглянулись, Зевель истолковал это по-своему:
– Предмет беседы касается всего нашего Дома. И вашей семьи в частности. Я пришёл во имя нашего общего будущего, которое под угрозой после известных трагических событий. Последствия некоторых вполне обратимы, но всё это позорным пятном ложится на репутацию Второго дома. Наш отец и повелитель сейчас, увы, не в силах изменить это.
– Сложно руководить Домом, находясь в опале и, если верить слухам, в одном из отдалённых поместий, – кивнул Диамар, отметив чуть расширившиеся зрачки собеседника.
– Кто знает, чем обернётся его возвращение, – развёл руками Зевель. – Но объединёнными усилиями всех кланов мы сможем облегчить состояние главы Дома, сняв с его плеч… – четвертьсекундная заминка придала фразе отчётливый душок висельного юмора, которого оратор явно не был чужд, – бремя ответственности. Мой старший брат и твой отец, милая, устранился сразу, и я полагаю, что вправе принять эту ношу как законный наследник.
– Стало быть, вам нужно, чтобы дядюшка не имел возражений против вас в этом качестве, – вежливая улыбка Мозы покрылась тонким слоем невидимой наледи.
– Как дочь самого… миролюбивого из его сыновей, ты должна понимать, что безопаснее всего будет воспользоваться твоими талантами на благо клана. Уладим дело быстро и тихо.
– Как бы я ни относилась к дядюшке, я не желаю его низложения.
– Отнюдь, ты поможешь спасти его от этой участи и от гораздо худшей. В конце концов, мой несчастный отец с начала времён трудился на благо Империи. Он не заслуживает превращения в глазах народа вначале в опальное посмешище, которому квакают вслед, а затем в опасного безумца, способного навредить своим близким. Я позабочусь о том, чтобы он навсегда остался почитаемым и уважаемым патриархом Второго дома. И смог своими глазами наблюдать возвращение былой силы и славы. Если позволит его состояние, разумеется.
Балтазар, всё это время участия в беседе не принимавший, изучал дядюшку Веля с каким-то отстранённым любопытством, близким к таксономическому. Диамар тоже молчал, по его лицу было трудно догадаться, что он с большой охотой запер бы этого посла мира и прогресса в Бездне, в одной камере с Баалем и другими ретивыми борцами за благополучие Второго дома. И к тем, кто выживет, рекомендовал бы потом водить экскурсии. "Заповедник дядюшек", пожалуй, затмил бы славу Люцифера.
– А что будет в том случае, если я всё же откажусь? – Моза была предельно сдержанна и корректна. Если любящий сын искренне верит в то, что озвучил, дела гораздо хуже, чем можно было предположить. Особенно при наличии ещё Баалем отработанных схем, снискавших Второму дому репутацию оплота здравомыслия.
– Не вижу причин так поступать, моя милая, – Зевель мгновенно перешёл с любезного тона на командный, требующий беспрекословного подчинения. – Я обещаю тебе помощь и поддержку, ты знаешь, мои возможности велики, а слово нерушимо. Но благотворные перемены могут и не коснуться вашей семьи, если о некоторых гранях твоего алхимического дарования станет известно Темнейшему. У Второго дома много врагов.
– Не сомневаюсь, вы как достойный наследник и государственный муж в силах их сокрушить. И вам не стоит тратить время на тех, кто мог бы сообщить Его Темнейшеству то, что ему уже известно. Наш государь и повелитель не числит предателей среди своих вассалов, – последнее слово Моза выделила интонацией и умолкла с видом подчёркнутого смирения.
– Блеф, – недоверчиво прищурился Зевель.
Вместо ответа Диамар расстегнул рубаху.
– Хорошая попытка, капитан, но вы… – дядюшка застыл, словно фраза застряла в горле вместе со всем вложенным в неё презрением. Гвардейская метка Диамара, расположенная на ладонь ниже левой ключицы, изменила очертания, на глазах у всех сложившись в личную печать Темнейшего.
– Я полагаю, демонстрации от моего батюшки с вас довольно? – самым дружелюбным тоном осведомился со своего места Балтазар. – Как вам известно, эти знаки могут быть нанесены на любой участок тела. У нашего владыки давняя слабость к юмору на грани, потому нам бы не хотелось вас ненароком оскорбить. К тому же, обнажённые чресла сына – не то зрелище, что умиляет его мать, когда сын шагнул далеко за порог возраста нежной невинности.
Взбешённый Зевель повернулся к дерзкому мальчишке и встретил его спокойный насмешливый взгляд. У этого ублюдка в биографии вряд ли числился хотя бы год нежной невинности, подобный взгляд бен Бааль частенько ловил на себе в зале Совета. Со стороны господина председателя. Когда у "секретного оружия" этой семейки проявятся собственные амбиции, его отцу и братьям скучно не будет.
– Оставляющим своего кормчего на горящем корабле было бы неплохо точно знать, куда держит курс их новое непотопляемое роскошное судно, – мрачно блеснув глазами, процедил Зевель и, не дожидаясь ответа, растворился в воздухе.
Моза зябко передёрнула плечами, глядя на опустевшее кресло.
– На месте кормчего при таком преданном старпоме я бы сам прыгнул за борт, – задумчиво произнёс Диамар. Затем добавил, обращаясь к сыну:
– А ты молодец, ловко. Отвадили этот расфуфыренный комок нервов. А что сыграли на опережение...
Балтазар подчёркнуто непонимающе воззрился на отца, потом на мать, и все трое, не сговариваясь, оглядели комнату. Кроме них здесь по-прежнему никого не было. Оставалось надеяться, что шуточку Балто их сюзерен не воплотил вовсе уж буквально.
***
Зевель раздражённо смотрел, как брат ищет опору под нестройное звяканье рушащихся на пол бутылок и кувшинов. Столь же пустых, как расфокусированные глаза Иаля и его дурная башка. Брат молчал, даже не пытаясь оправдываться – учитывая, сколько он в себя влил накануне, без небольшой родственной помощи связная речь вернётся к нему нескоро. Слипшиеся волосы, след от ковра на щеке – Зевель с трудом подавил гримасу отвращения – и амбре, как в дешёвом кабаке после солдафонской гулянки.
– Иаль!
Никаких признаков просветления. Впрочем, нельзя сказать, чтобы братец и в трезвом виде мог разогнать свой умственный сумрак. Слава поколений, тысячелетия процветания, а на выходе – это совершенное животное, по уровню рефлексии стоящее где-то между самцом гуля и драконьим слётком.
– Родная кровь! – глухо рыкнул в пространство несчастный. И неожиданно чётко и презрительно выплюнул следом:
– Не предатель. Не стану.
Так-так. Кажется, и от мерзостной сивухи есть польза – Иаль предпочёл её власть власти патриарха Второго дома. И в хмельном бреду продолжал с ним спорить, причём с горячностью, которую никогда бы себе не позволил, проспавшись. Свежих шрамов не видно, значит, внятного ответа, в отличие от него, отец всё-таки не получил. Руками несносного буяна убрать конкурента под видом братской ссоры? Вот этого простого, как топор, и по-своему изящного варианта Зевель в уме не держал. Но оказалось, не зря. И не зря не показывался на глаза – приказ об устранении больше напоминал импровизацию, чем взвешенное решение. Братца вечно перетягивали на манер каната в старой народной игре "дождь и засуха", но теперь глава клана наконец заметил, что верёвка выскользнула из рук.
Колкая дрожь в позвоночнике не унималась, и Зевель осмотрелся внимательнее, истинным зрением: обстановка вокруг хранила не только следы удачного разрешения Иалева внутреннего конфликта. За ними проступал другой шлейф, ровный и тяжёлый. Присутствовал отец во плоти или обошёлся голограммой, можно справиться потом, но фон оказался достаточно красноречив. А ведь прошёл не день и не два, да и пар братец выпустить успел изрядно, пока напивался. Всё говорило об одном: Зевель нисколько не преувеличивал, а скорее преуменьшал масштаб возможных бедствий для Второго дома с прежним главой у руля. Нет, увольте. При таком положении дел если отец вдруг каким-то чудом просветлится и пришлёт любезное приглашение вместе с клятвенным обещанием передать титул, главным долгом наследника по-прежнему будет всеми силами избегать даже случайной встречи. Братьям просто повезло – отец мог их убить, но не захотел. Смерти своего лучшего сына он пожелал. Считать ли это высшей похвалой – или новым симптомом разрушительной мании?
Иаль скрежетнул зубами, дёрнул ногой, отмахнулся от чего-то видимого лишь ему и снова замер. В полуприкрытых глазах мелькнула искра узнавания. Потерянно промычал нечто надрывное и совершенно непонятное для стороннего слушателя. При виде этого жалкого зрелища Зевель вдруг испытал прилив редко его посещавшего, и потому очень яркого чувства.
По-прежнему молча сел рядом и опрокинул в кувшин с водой заранее припасённый флакон. Опалесцирующая жидкость пахла остро и терпко, примешивая к густой кислой вони в комнате свежий аромат срезанных зелёных стеблей, нагретых солнцем. Привычно придерживая брата под загривок, чтобы не захлебнулся, поднёс к его губам край кувшина и ровно, почти ласково, приказал:
– Пей.
Когда кувшин опустел наполовину, мутные глаза Иаля закрылись, а голова бессильно упала на грудь. Зевель отбросил сосуд прочь. Положил ладонь на лоб брата, убирая в сторону спутанные пряди. Лицо Иаля стало непривычно спокойным, а дыхание – ровным.
– Не волнуйся, ты не сделал ничего дурного. Отец ошибается. Всё можно исправить, всегда, – Зевель вздрогнул, но не обернулся. Слуг братец тоже распустил безобразно – что ж, настало время преподать им урок. Едва заметный взмах руки в ответ на новое торопливое движение за спиной сопроводили резкий короткий хруст и звук падающего тела.
***
Темноту разгоняли лишь огоньки масляных ламп и тлеющие уголья в расставленных по периметру курильницах. Их дым вкупе с целым комплексом мощных заклятий – особенно противопожарных – и строго выверенным расписанием необходимых повседневных процедур надёжно охраняли здешний покой. В последние годы от иного пришлось отказаться – яркий свет сделался окончательно неприятен хозяйке, и долгом главы клана было избавить от него, как и от любого возможного страдания.
Бааль вошёл бесшумно, тщательно запечатав за собой вход – не хватало ещё, чтобы она случайно попыталась покинуть свой уютный мир, совершенно не понимая, какие превратности судьбы ждут за порогом.
Тишина, ни малейших признаков того, что роскошные покои обитаемы – на всякий случай, чтобы предотвратить досадные недоразумения, он молча опустился в кресло у камина. Всецело принадлежащее тебе всегда найдёт способ вернуться. Это проверили братья-узурпаторы, превратившие Лилит в надежно скрытый от профанов источник чистой магии, – и это воссоздал он, сделав одну из наиболее близких дочерей Второго дома копией и подобием Лилит. Но преданным – и пусть в Шахматном и Янтарном кабинетах грызут локти – только ему.
Присутствие почувствовал до того, как на плечо легла тонкая изящная рука, чуть царапнув длинными острыми ногтями. Бааль успокаивающе накрыл её своей, не обращая внимания на расходящийся по телу ледяной холод. Восприятие легко обмануть – краткоживущие и вовсе терпят всевозможные лишения и в итоге умирают только потому, что из поколения в поколение приучались к подобному порядку вещей.
– Они называют это жизнью, – вслух произнёс бывший премьер-министр. – Садись, девочка.
Фигура одним грациозным движением скользнула вниз, и Бааль привычно погрузил пальцы в густую копну вьющихся волос цвета тёмной бронзы. Вероятно, его подопечная снова была голодна, но нарушать установленный порядок не следовало ради её же блага. Она как никто умела слушать – вот и сейчас замерла в ожидании. Ещё одним неоспоримым достоинством было то, что услышанное по большей части не затрагивало сознания, хотя кое-какие вещи из прежней далёкой жизни её всё же волновали.
– Не тревожься, моя царица, – Бааль извлёк из воздуха золотой кубок и наполнил его до краёв из тяжёлого кувшина. Никакой иной посуды здесь не появлялось не только потому, что хозяйка была достойна лишь лучшего. – Твои братья и сыновья благополучны и верно служат нуждам Дома. Было бы куда уместней, если бы абсолютно все дети клана поступали так, но нельзя ждать совершенства от каждого.
От Зевеля совершенства можно было даже дождаться, правда, в весьма специфическом смысле. Но о том стоило умолчать, поскольку упоминание имени этого мерзавца неизменно вызывало перепады её настроения. По всем прошёлся в попытке навести мосты, и что удивительно, в некоторых случаях ему сие удалось. Что ж, прекрасный способ отделить зёрна от плевел. Появиться лично уже опасался, даже голограммой, а ведь поводов для благонадёжного сына было предостаточно. Примитивная провокация. Бааль прекрасно различал вкус разумной осторожности и страха. Поступками сына руководил именно страх. Правитель трусливый и мелочный может оказаться гораздо хуже любого безумца, и хорошо, что большинство пока это осознаёт. Хотя любопытно было бы взглянуть, как ретивый наследник управится с непосильной для него, но столь желанной ношей. Пожалуй, любопытнее, чем просто убрать его с доски.
С Иалем разговор всё-таки состоялся, на повышенных тонах и с применением силы – следовало бы отправить мальчишку из столицы, подальше от Зевеля, но он наотрез отказался выполнять даже этот простой приказ. Видимо, невеликие мозги начисто промыты, и несчастный считает, будто может решать самостоятельно. Но желание быть полезным в первую очередь своему отцу всё же заслуживало похвалы. Откровенность Иаля принесла куда больше проку, чем любые возможные беседы с его "командиром". Умные нужны не всегда, приходит час, когда нужны верные.
Прильнувшая к его коленям фигура встрепенулась, словно почуяла фальшивую ноту. Подобие нежной привязанности к своим детям она сохранила до сих пор, хотя Берита забрали сразу после рождения.
– Тише. Я же сказал, что всё в порядке – и этого довольно. Я верю тебе – ты веришь мне. Для тебя ничего не изменится, – прекрасные, золотистые, чуть раскосые и совершенно пустые глаза смотрели прямо на Бааля, а тот, видя, что звук его голоса оказывает нужное действие, мягко продолжил. – Ни с тобой, ни из тебя, ни для тебя… Однажды и всегда.
Бледные губы тронула лёгкая улыбка. Диапазон оставшихся ей эмоций был невелик, но зато очень насыщен. Эту радость невозможно подделать – в такие моменты его любимица удивительно напоминала прежнюю себя, ровно до того мгновения, как выражение тихой восторженности сменялось застывшим лунатическим оскалом. Третий лик её и вовсе не подобало видеть посторонним. Сейчас она приветствовала силу, способную уничтожить всё неугодное повелителю, чуяла смутное движение растущей и совершенствуемой годами мощи. Пожалуй, она оказалась одной из немногих среди детей клана, кто смог приблизиться к пониманию природы могущества. К счастью, ни цена, ни любые другие проблемы такого свойства давно не омрачали её разум. А ведь блудный сын почти справился – но сгинул раньше, чем научился управлять своими талантами.
Любимая кукла двух братьев не пожелала понять, сколь редкий дар отвергает с такой лёгкостью. Брезгливый ужас вместо благоговения – неужто таких простых фокусов ни один из покровителей ей не ни разу не показывал? Иначе откуда ещё и жалость – Бааль оказал услугу, растворив ветхий немощный сосуд. Ничего полезного старый лавочник всё равно уже не смог бы принести.
Некоронованная королева Адмира, государыня спальни и царица паркета... Трусливая, суеверная провинциальная дура, способная лишь швыряться подцепленными у любовников заклинаниями да верещать, как дешёвая гадалка. "Хаос не примет тебя!" – какой надрыв, какой пафос. Что убогая подстилка сильных мира сего может знать про Хаос, не будучи с ним в прямом родстве? Истинный и изначальный, нерождённый, несотворённый, равно приемлющий благословение и проклятие, непознаваемый и неузнанный.
Обеспокоенная наперсница снова завозилась, нервно проехавшись ногтями по парче – ревность, очаровательный женский инстинкт. И похвальная чуткость совершенного создания к настроению своего владыки.
Бааль вынул из кармана массивный, грубой работы браслет. Неровный кабошон огненного опала, вставленный в литое, но, судя по латунному отблеску, низкопробное золото, держали в разверстых пастях два варана. Слишком тонкая для старинной игрушки кисть скользнула в него легко – можно было ожидать, что при малейшей небрежности тяжёлый браслет не удержится на руке, но этого не случилось. Металл пришел в движение, сжимаясь, затем неожиданно утратил форму и растекся по коже, не причинив вреда, а камень пошёл трещинами и распался на сотню осколков, похожих на искры костра. Бааль отшатнулся, одновременно стряхивая их и отстраняя неожиданно метнувшуюся к его горлу руку.
– Лайла! – окрик прозвучал как команда.
– Ама, – резко возразила женщина, которую он давно считал немой.
Почуяла то, что он взял себе, и захотела это. Нет, никак нельзя, дорогая. Терпкая ярость голодного духа слишком свежа, чтобы ты могла поглотить её без вреда для себя. На Пустошах нынче их великое множество – словно что-то тянет несчастных в эти места.
– Ама Лайла, – покладисто согласился Бааль, унимая цепкие пальцы любимицы, ощупью нашедшие пояс его халата. – Ама, только не волнуйся.

Глава 4, повествующая о том, как царица Вольного Перешейка принимает послов и общается с камнемГлава 4, повествующая о том, как царица Вольного Перешейка принимает послов и общается с камнем
С какого момента их стало двое? После долгих размышлений Решке так и не удалось чётко провести границу, и, что хуже всего, перестать об этом думать. Мысли были столь же упрямы, как хозяйка, и неизменно возвращались в проклятый круг. Если погиб в Эдеме – с золотой хворостиной наперевес из фонтана всплыл уже не её лохматый пройдоха, а тот, в чей сад он вломился? Или Зоэль заключил сделку позже, после стычки с близнецами? Либо засекли, проследили, пошли следом. Подпоили какой-то гадостью на пиру у деда, увели на убой и потом принесли не спасённого, а подмену. Но то, что он делал дальше, никак не выгодно Раймиру. Адмиру тем более. Одна сплошная головная боль для всех, начиная с неё.
Тот, второй, уверенно говорил о мести убийце, словно она уже свершилась. И Зоэль был с этим согласен. Неужели тогда ещё не бывший мэр выгнал своего врага из города, тайком настиг и казнил? Да быть того не может, иначе выходило бы, что кошмарный «сосед» сопровождал пророка с самого начала. Зоэль не мог обойтись с ней, как последний подонок, что очаровывает девицу, заманивает домой, а там уж поджидают наготове остальные любители халявных оргий с сюрпризом. Два за один – отец, он же и убийца, Нержель в эту схему не вписывался никак, хоть и был старше Зоэля.
Подвеска ощутимо нагрелась, и Решка едва не выругалась – чуть не упустила момент, когда от неё, великой царицы и наместницы потребовалась более определённая реакция, чем улыбаться и скучать.
– Если позволит прекрасная Решкихаль, я хотел бы преподнести ещё один скромный дар, – старейшина Дастур Хамад, глава клана аль-Эбла застыл перед ней в почтительном ожидании. Чёрный, как уголь. Ровесник деда и песка на Пустошах. Столп веры напоминал мало, скорее смахивал на старого разбойника, отошедшего от дел. Весьма любезного и благородного, но, тем не менее, готового вонзить кинжал куда придётся, если представится шанс. Недавно он – якобы случайно – присоединил к своим владениям Менутис, но всем было прекрасно известно, что тамошний правитель, шейх Фахри ибн Анойя, открыто посмеивался над провалом младшего Дастурова отпрыска, который вернулся с ярмарки женихов дочери Отца Лжи в бутылке. Вот за такие фокусы эблассцев заслуженно недолюбливали. Помимо намеренной бестактности, возведённой ими в ранг искусства. Решка не подала виду и царственно кивнула. Всего-то прежнее имя переврал, чтоб носом ткнуть, мол, полукровка с чужеземными корнями. Будто не знает она про «грелку пророка», «подстилку на посылках», «подзаборную царицу» и остальные свои неофициальные титулы. Многие надеялись получить доступ к подвеске через расположение Решки, да только у символа власти, похоже, было своё мнение насчёт сомнительных брачных планов. И Дастур вроде бы к деду приехал, а туда же. Не самая противная морда среди прочих отцов-пещерников, но всё одно годится в настолько старшие родственники, что челюсть бы заклинило в попытках произнести бесконечные «пра». Снять с такого амулеты долголетия, пока после бурной ночи десятый сон смотрит, – и наутро останется только кликнуть слуг, чтоб смели с ложа в совочек. Потому прячут свои драгоценные артефакты чуть не в задницу, а спят всё равно вполглаза.
Подарков оказалось два, один чуть поменьше, второй покрупнее. Оба с гладкой светло-рыжей шерстью, поджарые и остромордые. Если бы слуга вёл их ещё медленней и помпезней, они запросто могли бы успеть сыграть собственную свадьбу и завести щенков.
– Менутисские борзые, – Решка улыбнулась слишком лучезарно, вызвав молчаливое неодобрение своего визиря. Но слова сами просились на язык. – Могли оставить бедняге хотя бы этих чудных псов. А тех верблюдов с награбленным добром вы тоже прямиком из захваченного города вывели или просто перехватили подходящий караван по дороге сюда, в духе старых традиций?
Шейх раскатисто хохотнул и довольно прищурился, словно услышал учтивейшую из похвал. Затем ответил без всякого смущения:
– Дань вашей красоте от имени моего заблудшего друга Фахри. Всемать не нашла его достойным радости видеть лучшую из дочерей, но милостью своей позволила искупить заблуждения там, где у него нет недостатка ни в чём. Особенно во времени для размышлений о чистоте веры. Как я слышал, наместница Богини более благосклонна к кошкам. Они могут быть ласковы и приятны, отлично истребляют вредителей, но увы, истинный нрав их – нрав хищников, всегда верны одним лишь себе. Однако ради вашего каприза мои молодцы дойдут хоть до самого Ултхара, дабы проверить своё искусство ловчих на тамошних сфинксах.
Малхаз многозначительно кашлянул, и Решка решила не дразнить деда почём зря. Намёк Дастура ей тоже не очень-то понравился.
– Вижу, мой наимудрейший первый советник полностью разделяет опасения старейшин. И ему не терпится обсудить выбор направления ваших… исследовательских походов, каковые, несомненно, послужат всеобщему благу, когда не будут одновременно способствовать укрупнению владений клана аль-Эбла внутри наших границ. Вольное равноправное содружество под властью Богини куда предпочтительней пожара междоусобиц, подобного тому, что пожирает земли наших лазурских единоверцев.
– Пустоши бескрайни и полны диковинных чудес. Как знать, не найдутся ли среди них достойные той, что сама сделалась живым чудом, – развёл руками непрошеный поклонник, всем видом демонстрируя добрую волю. А глаза бесстыжие, жёлтые. И нос явно обрёл столь аристократические очертания после того, как его пару раз подрихтовали в драке. Одному такому поверь хоть раз – и удивишься, где окажешься. Или не одному. Настроение испортилось окончательно.
Рядом с Малхазом неслышно возник прислужник Фероза и передал записку. Дед прочёл её, нахмурился и взмахом руки отослал парня, не дав никаких распоряжений.
– Боюсь, нашу беседу придётся ненадолго отложить. Искренне надеюсь, досточтимый брат Дастур не сочтёт это оскорблением для Совета старейшин. Прибыла госпожа Нешер. С многочисленной гхм… свитой.
– О, не беспокойтесь, садразам, я с удовольствием поприветствую гостью вместе с вами, – весело и преувеличенно любезно отозвался «досточтимый брат». – Если старая гиена не переменила шкуры, её, как вы изволили выразиться, прибытие выглядело довольно впечатляюще. Стража, должно быть, приняла его за осаду.
Только пустынных ведьм недоставало. Их атаманша носила имя Хамсин не за кроткий нрав и милосердие. Решка недоумевала, почему гостью непременно нужно было идти встречать вместо того, чтобы принять здесь же, но доверилась деду и подвеске. Та никаких тревожных знаков пока не подавала и вела себя как обычное украшение, впитавшее тепло тела хозяйки. Идти пришлось недалеко – ровно до собственного сада. Госпожа Нешер сочла его достаточно уютным, чтобы расположить там своё посольство.
Демонстрация мирных намерений и больших возможностей на случай, если переговоры повернут не в то русло. Стены блистательного Сифра – скорее памятник архитектуры, почтенный и внушительный, но абсолютно декоративный. Ни к чему тащить всю ораву, можно совершенно открыто обосноваться на лужайке у первого советника под защитой посольского иммунитета и древних законов гостеприимства. Даже костёр разводить не надо – судя по потемневшим глазам деда, в пламени его негодования можно было бы преотлично зажарить целого телёнка. Когда-то, задолго до её рождения, он мог и не такое, но теперь ни грана возвращавшейся к ифритам магии почему-то не перепадало старейшинам. У Решки были свои соображения на этот счёт – Зоэль «пещеристую шейхобратию» не выносил на дух, Всемать тоже имела бы право предъявить претензии к толкователям её воли. А тот, кто… Руку предупреждающе кольнуло, но девушка упрямо стиснула подвеску в немеющих пальцах и послала приветливую улыбку караульным. Лица кочевников, преградивших дорогу, были задёрнуты платками не из одной лишь необходимости защищаться от жестоких ветров и песка. Считалось, что женщин от посягательств хидирин хранит Великая мать, а мужчины более уязвимы и потому не должны открывать свои лица никому, кроме близких – тогда злокозненные духи не увидят их и не причинят вреда. Сто раз опровергнутая глупость, пусть и красивая.
– Госпожа Нешер велела, чтобы к ней в любое время пропустили ту, что носит часть огня Всематери, – сообщил один из охранников. Судя по богато украшенной одежде и отсутствию грубоватого пустынного акцента, не простой караульный. – О прочих, кто пожелает сопровождать юную царицу, речи не было, – он равнодушно скользнул взглядом по Малхазу. Дед принял это с подчёркнутым спокойствием, словно ожидал чего-то подобного, и покосился на Решку. Роль мирного мудреца ему сегодня давалась несколько хуже, чем обычно. Радушный взгляд стремительно набирал пристальность, так что вскоре грозил продырявить непочтительному охраннику череп, а на сдачу прошить полог палатки.
– Я уважаю волю нашей гостьи, но могу заверить, что присутствие моего первого советника ничем не угрожает безопасности госпожи. Ему я верю, как себе, – тут Решка ни словом не солгала.
– Сожалею, тогда вам обоим придется подождать, – караульный покачал головой, затем жестом подозвал к себе ближнего бойца и что-то быстро и тихо проговорил. Тот скрылся в шатре. – Прошу простить, юная царица, без указаний госпожи я не могу пропустить никого, кроме вас, – лицо охранника было обмотано расшитым какими-то геометрическими узорами шарфом так, что виднелись одни глаза и часть переносицы, но Решка была готова спорить, что парень немногим старше ее. «Юная», надо же... Она фыркнула.
– А если бы я пришла с котёнком в корзинке или щенком на поводке? – поинтересовалась она.
– Ваши животные были бы накормлены, напоены и устроены со всей возможной заботой, но в шатёр госпожи не вошли бы без её разрешения.
– Слишком прекрасна, чтобы меняться, – проворчал Малхаз, задумчиво огладив бороду.
– Госпожа не только прекрасна, но и мудра, – согласился караульный.
– Воистину, достойный сын клана Хамсин. И потому знает, что смиренный служитель Великой матери – желанный гость во всяком доме, где истинно чтут Её. – Дед, похоже, пришёл к каким-то своим выводам, потому голос его изрядно смягчился. – Таков древний закон Пустошей. Твоё рвение достойно похвалы, но избыток его тем плох, что стирает из памяти основы нашей веры, как ветер – следы с барханов.
– Скорее звезды упадут и погаснут в песке, а Веер разлетится на Пластины, чем Малхаз аль-Кувира упустит случай напомнить о былых днях и непреложных законах, – раздался грудной хрипловатый смех. Из-за спин караульных, бесцеремонно растолкав их плечом, появилась невысокая крепкая женщина в традиционном пустынном одеянии – свободные, схваченные тесемками на щиколотках полотняные штаны и длинная, до колена, рубаха с разрезами по бокам. – Не трать время на проповеди, старый плут, я не поверю, что ты явился сюда нести свет истины.
– Всегда готов зажечь благодатный огонь в непроглядной тьме, – церемонно поклонился Малхаз, а Решка отметила в голосе деда крайне недвусмысленные бархатные интонации. – Однако и он меркнет пред сиянием того светильника, что питает костры священного шабаша.
– Трепло ты, шейх, – женщина шутливо отмахнулась от Малхаза. На загорелой руке с коротко остриженными ногтями сверкнули кольца – скромность одеяний госпожа Нешер с лихвой компенсировала богатством украшений. На безымянном пальце тревожно горел небольшой, но яркий огненный опал, очень похожий на тот, что красовался в Решкиной подвеске, только меньше примерно в сотню раз. – Но коль пришел, заходи, чего уж... Мальчики, пропустите этих двоих, – повелительно бросила она. – И проследите, чтобы нам никто не мешал. Даже если Отец Скорби и Отец Лжи явятся рука об руку и хором сообщат, что у них ко мне важное дело – не пускать. Пойдем, девочка, – цепко ухватив Решку за запястье, Нешер поволокла её в шатёр.
И без того сбитая с толку Решка такому обращению не воспротивилась и под насмешливым взглядом несговорчивого командира «мальчиков» устремилась за пустынной ведьмой. Малхаз проскользнул следом с весьма довольным видом, чем немного успокоил внучку – хоть кто-то тут знает, что делать. Или думает, что знает.
Шатёр оказался изнутри просторнее и уютнее, чем Решка ожидала. Часть его была отделена искусно расшитой, но потёртой занавесью из алого шелка. Кое-где ткань обветшала – похоже, она была очень старой. В центре, вокруг большого низкого столика были раскиданы многочисленные подушки – часть сверкала новым шитьём, часть, очевидно, была из тех же времен, что и алая занавесь, даже рисунок выглядел сходно. Возле небольшой жаровни чуть в стороне возилась с кофе то ли прислужница, то ли дочь или внучка хозяйки, ещё две загорелые до черноты и увешанные амулетами красотки в таких же одеяниях, как Нешер, старательно выкладывали на блюде высоченную пирамиду из фруктов. При виде этого натюрморта любой художник схватился бы за кисть, а ресторатор – за сердце: взять любой из плодов, не обрушив аграрный монумент, казалось делом невыполнимым.
– Принесите мяса и вина, – коротко распорядилась ведьма. Девицы слаженно кивнули и исчезли.
– Располагайтесь, – так же резко обратилась Нешер к гостям, указывая на подушки. – Пока вы здесь, все моё – ваше. И ни для вас, ни ради вас, ни из вас я не сделала бы ничего против вашего желания. Даже если бы могла, – она хмыкнула.
– Хвала хозяйке дома и Великой матери, – Решка плюнула на условности, чтобы усыпить не желающие тускнеть воспоминания привычными с детства формулами. Это не Дастур, тот свои намерения озвучил едва ли не в лоб, а тут вроде бы случайно, да всё одно к одному. После встречи с сыновьями Богини, Решка всерьёз опасалась менталистов, но кочевники этим искусством не славились. Подвеска по-прежнему вела себя смирно, однако девушка дошла в своих подозрения до того, что видела в том издёвку, пусть и беззлобную – а ну-ка, на что ты годишься, юная царица?
Малхаз, похоже, чувствовал себя здесь вполне вольготно и обращал больше внимания на госпожу Нешер, чем на скрытое беспокойство внучки.
– И Хаосу, направившему твою руку к огню Всематери, – кивнула Нешер. – Устраивайся поудобнее, девочка. Когда ты перекусишь и утолишь жажду, я хотела бы взглянуть поближе на твоё украшение. – Заметив, что Решка торопливо прикрыла опал ладонью, пустынная ведьма весело расхохоталась. – Даже старый пройдоха, увязавшийся вместе с тобой по давно известной ему тропинке, подтвердит – я не отбираю игрушки у детей и не обворовываю гостей. Ты можешь даже не снимать кулон – я поговорю с ним, не касаясь ни тебя, ни его.
Решка недоуменно воззрилась на Нешер. Поговорить с подвеской? Интересная затея.
– Вы ошиблись, госпожа. Я не опасаюсь, что вы сможете забрать камень, лишь не желаю, чтобы он как-то повредил вам, – ответила девушка, игнорируя предостерегающий взгляд деда. – В свою очередь, могу я узнать, не с помощью ли вашего кольца вы намерены вести беседу? Моя слеза крупнее вашей, но очевидно, что источник их один.
Служанки проворно подали закуски и вино и удалились, хотя их и одолевало почти осязаемое любопытство. Как если бы им довелось увидеть только что выжившего после удара молнии, а он первым делом попросил выпивки и танцев.
Нешер собственноручно разлила вино, сперва, как велел обычай, плеснув в собственный бокал и пригубив. Покатала на языке, проглотила и удовлетворенно кивнула:
– Не лучший год, но сифрские виноделы сделали всё, что смогли.
Малхаз криво улыбнулся, но к вину приложился со знанием дела.
– Лучшие годы здешних виноградников давно прошли, – светски заметил он, – но тех, кто помнит эти лозы тонкими, как ваши пальцы, осталось наперечёт...
– Пока они целиком не пошли под «Мёртвую руку» – мы можем жить, пусть и не спокойно, но с приятностью. Надеюсь, зловещее вино в Сифре как и прежде останется диковинкой, – Нешер одарила давнего поклонника колким взглядом. – Есть у меня для тебя загадка, любезный визирёк. Молодых голодных духов на подступах к городу было что пчёл в твоих пещерах. Да вдруг не стало. Почему? – и, не дожидаясь скорого ответа, вручила Решке нетронутый кубок.
– Пей, девочка, когда придёт время действовать – я скажу.
– Они мне не отчитываются, знаешь ли, – едко произнес Малхаз. Порылся в небольшом поясном кошеле и выудил чёрно-красный камешек в изъеденной временем оправе с отломанным ушком для шнурка. – Видишь? – он бросил камешек Нешер. Та поймала побрякушку с хищной ловкостью геккона, некоторое время вертела в пальцах, а потом бросила обратно.
– Что-то вытащило силу из амулета. Он мёртв, его нельзя зарядить.
– Возможно, то же самое, что увело или убило неопытных хидирин, – кивнул Малхаз и потянулся за кувшином с вином. – Тебя наверняка порадует, что, хотя магия вернулась к юным, я и другие старейшины по-прежнему без амулетов способны разве что превратиться в дым.
Нешер ответила Малхазу, но смотрела почему-то на Решку. Выпитое вино несколько облегчало тяжесть цепкого взгляда, но девушке всё равно сделалось не по себе.
– Впрок ли пошла магия дураку Аджи? Ты ведь помнишь и его первые шаги, и то, чем он кончил. Всемать дала нам знак, не больше. Иначе не послами и паломниками стояли бы у стен Сифра мои воины. И стая эбласских шакалов не ползала на брюхе, а рвала бы глотки. Что к добру, а что к худу – Хаос знает.
«В Хаосе все зависит от тебя», – ни к селу ни к городу вспомнилось Решке. Нешер вскинула брови, и девушка покраснела, поняв, что пробормотала запомнившуюся фразу вслух.
– Удивительная мудрость для столь нежных лет и удивительные же познания, – пустынная ведьма вгляделась в лицо Решки, затем куда пристальнее, чем раньше, уставилась на подвеску, и только затем повернулась к Малхазу. – Отдаю должное твоей хитрости и здравомыслию, но тяги к философии я за тобой не замечала. Вряд ли с годами ты настолько изменился... и кто же в таком разе забивал девочке голову подобными вещами?
– От хахаля своего нахваталась, – небрежно произнёс Малхаз, огладив бороду хорошо знакомым жестом, означавшим в домашнем обиходе «помалкивай». – Языком молол сгинувший масих, да головой не думал. Половину слов и сам, небось, не понимал, даже когда пил в меру. Таких «философов» при всяком кабаке в избытке сыщется. И не гляди на меня так, девочка, я вовсе не кощунствую. Да, истинный пророк, но когда в нём не говорило пламя Всематери, был твой Зоэль попросту пьянчугой и балаболом. Потому-то Великая и избрала для новой великой цели тебя, а не его, велев передать власть.
– Пламя Великой, если впустить его в себя добровольно и безоглядно, выжигает всё, – процедила Нешер. – Женщина еще могла бы сохранить часть себя-прежней, мужчина, тем более молодой – нет. Странно, Малхаз аль-Кувира, что об этом рассказываю я, а не ты, – она с усилием стащила с пальца кольцо с опалом и долго вглядывалась в камешек, словно пытаясь прочитать в нем что-то, затем вздохнула и вернула кольцо на место. – Возьми свою подвеску, девочка, и сосредоточься. Смотри в камень, найди в нём самую яркую искру и смотри. Камни помнят, камни не лгут. Нужда и страх им чужды – даже разбитым в пыль камень всего лишь вернётся в землю, что породила его.
Решка с трудом подняла отяжелевшую руку и повиновалась, даже не думая всерьёз выполнять указания пустынной ведьмы. Сначала раскомандовался старый скорпион, теперь его древняя зазноба… Опал был тускл и холоден, всегда порхавшие у поверхности искры ушли на дно и затаились. Почему она должна сидеть здесь и пялиться на подвеску, как идиотка – ради очередной проверки? Зачем она вообще поймала треклятый камень? И не проще ли было убить её вместо того, чтобы кидаться побрякушками, к которым прилагается весь этот цирк? В глубине опала лениво блеснул одинокий жёлто-зелёный огонёк – и тут же исчез. Потревоженные им сгустки сумрака дрогнули и пришли в движение, сплетаясь и клубясь в медленном хищном танце. Непрерывно менялись цвета и оттенки, знакомые и неведомые, известные и неназванные.
Очередной искрящийся клубок вдруг вспыхнул ярким алым светом и распался на мириады тончайших нитей. Живая сеть подрагивала, некоторые лучи угасали, им на смену постоянно приходили новые, но их всё ещё было мало, слишком мало.
Оглушающе мощный поток свежей крови хлынул отовсюду: ворвался в ноздри, смыл звуки, ослепил и забрал дыхание.
– Довёл девчонку, – укоризненно покачала головой Нешер. С неожиданным проворством и ловкостью пощупала сомлевшей и бессильно откинувшейся на подушки Решке пульс, приподняла веко, покивала, подсунув подушку, повернула голову девушки чуть набок. Затем принесла из-за красной занавеси толстое стёганое шёлком одеяло и укрыла безвольно распластавшееся тело. – Не научил ничему, старый лентяй. Благо, сил у неё пока хватает, а то хоронил бы. Вместе с подвеской – если я хоть что-то понимаю, подарочек этот того сорта, что силой даже с трупа не снять, коли не отдан по доброй воле.
– При старом порядке учил бы, – Малхаз помрачнел, стараясь тщательно подбирать слова, чтобы не сказать лишнего. – А теперь не гожусь я ей в учителя. И сам не всеведущ, и упряма девка, что породистый верблюд. Слушает через два раза на третий – и то по-своему вывернет. Пыталась избавиться от подвески, как дитя от надоевшей игрушки, хоть и клялась, будто случайно оставила в купальне. Не сознайся она, никто бы и не понял, в чём дело. Когда служанку её вперёд ногами вынесли, опала при ней не было, к хозяйке вернулся. Твой-то перстень таких фокусов не выкидывал.
– Мой слабее, – развела руками Нешер. – И достался напрямую, а не через могущественного посредника. Да и я посильнее и постарше твоей девочки была, как его надела. Всё равно училась с ним договариваться не год и не два, амулеты Высших своенравны, как их владельцы. А тут не знаю уж, кто ей подвеску отдал, белый или чёрный властитель, но спасает дурёху только кровь изначальных. Будь она чистокровной ифриткой, не осилила бы.
Малхаз задумчиво вертел в руках кубок, не замечая, что он пуст. Воскрешение прежних сомнений – безрадостная неизбежность, слишком много щекотливых моментов и нестыковок было с самого начала.
– Декрет с печатью одного, золотая ветвь из сада другого, да всё вместе с пророком пропало. Для всех пока довольно подвески, но толки множатся, в Сифре и окрестностях паломников скоро будет больше, чем добрых горожан. В эдакой толпе легко укрыться даже от молодчиков Фероза – а кто придёт и с чем, даже прорицатели сказать не могут. Но и без них знаем, что воинственный мешок шакальего помёта из Эблы старейшины сюда прислали не свататься. Ты же пришла волей Великой матери, чтобы найти колыбель веры не пустой. Стать подле, чтобы защищать и взращивать новую надежду для всех – разве могла бы Всемать пожаловать истовым служителям Её награду более высокую?
– Эк ты запел, – Нешер жёстко улыбнулась. – Что ж не позвал, когда понял, что сам не справишься? Дай угадаю – пока на порог Дастур не припожаловал, думал без помощников обойтись? Надеялся, что опал хозяйку защитит, а с нею и тебя? А как девчонка в обморок грохнулась, понял, что не от всего защита предусмотрена? Глаза-то не прячь, визирёк, просчитался, так признай.
Малхаз со стуком поставил кубок на стол.
– Привели его алчность и гордыня, а вот к чему – быть может, и сам он пока не ведает. Хотел, как всегда, взять с наскока – вдруг девице по нраву не только молодые воры, но и старые разбойники, а потерявший чутьё советник так впечатлится падением Менутиса и участью бедняги Фахри, что немедля склонит царицу выйти за победителя и завоевателя. Дохлого осла в жёны и бархан песку сверху получит, если вздумает затеять свару или дальше баламутить народ. Кто-то ведь раскачивает лодку. Но правда твоя – я просчитался, только гораздо раньше. Подвеску хранили, не зная всех её свойств. Когда стала талисманом Козьего Вора, вернуть не пытались и даже не следили за её судьбой. Слишком щедрое наследство оставила нам Великая мать, и слишком самонадеянны мы были. Я не пытаюсь приручить ветер пустыни, лишь смиренно прошу его не гасить огонь. Девочке нужна наставница, тебе – преемница. С тех пор, как жемчужина твоего клана связалась с дочерью мерзейшего из порочнейших и порочнейшего из мерзейших, а после удрала с нею, сманив множество бойцов, о равных ей по силе среди детей Хамсин я не слышал.
Нешер помолчала, вглядываясь в кольцо так, словно пыталась прочитать подсказку в огненной искрящейся капле. Вздохнула. И, подняв глаза на Малхаза, отчеканила:
– Сделаю всё, что смогу. Но не обольщайся – для неё, а не для тебя. Преемница может быть только одна.

Глава 5, где заключается весьма неожиданный временный союзГлава 5, где заключается весьма неожиданный временный союз
– Сдаётся мне, это не песчаная буря, – Мункар неотрывно смотрел на линию горизонта, где, стремительно приближаясь к городу, клубилось густое грязно-рыжее облако.
– Старый трюк, – согласно кивнул Накир. – Но действенный.
Самые чуткие и зоркие тоже заметили странное явление, а самые любопытные, коих было несомненное большинство, начали подтягиваться поближе. То, что за пыльной завесой могло скрываться не очередное посольство, а орда голодных стихийных духов или что похуже, их уже не смущало – Сифр устал от опасений. Да будь там хоть Легион с «огненными ангелами» в обнимку – если не запасся амулетом для побега, к чему давиться у портала и встречать судьбу спиной? Повезёт или нет – но в любом случае куда как лучше вознести молитву Богине, связаться с родней и друзьями или заделаться репортёром-любителем. Профессионалы тут тоже были – стайки съёмочных кристаллов резво вылетели навстречу, а в толпе показались стражники. В случае серьёзной угрозы они бы разве что успели героически умереть вместе со всеми, но осознание этого факта добрый народ, несомненно, успокаивало.
Пыльный вихрь был совсем близко, когда из него вырвался мотоциклетный клин, а за ним – армейский вседорожник ослепительно белого цвета. Замыкающих в этом кортеже не было.
Нежданные гости лихо свернули с главной дороги, перестроившись так, чтобы машина оказалась впереди, и встали ровно напротив золотой исполинши. Буйный ветер стих, и теперь народ разрывался между новым зрелищем и избавлением от излишков песка, которым щедро угостили даже привычных к бурям кочевников.
Тонированные стёкла не позволяли сходу увидеть, кто пожаловал на этот раз, но близнецы переглянулись – эмблему Чистильщика на форме мотоциклистов не заметил бы только слепой. Элита Легиона, билет в ничто для непокорных Пластин, личная гвардия Аваддона, последний довод владыки Адмира и прочая, и прочая. Когда имперскую саранчу разглядели и перетолковали всем слабовидящим и непросвещённым, водительская дверь наконец открылась, и из недр бронированной машины показался высокий стройный офицер в чине лейтенант-полковника при таком обилии наград, что их хватило бы на целый полк. Многочисленные причудливые ордена немилосердно вспыхнули и засверкали на солнце, грозя выжечь сетчатку.
– Я же говорил, будет весело! – со смехом бросил Асмодей кому-то внутри салона. – Лакрима, не дуйся, твоя игрушка в полной сохранности. И, как выяснилось, может ездить быстрее катафалка.
В два движения оказался на крыше, лениво отмахнувшись стеком от парочки особо назойливых съёмочных кристаллов. Машина тронулась навстречу статуе, толпа завороженно наблюдала за этим зрелищем, пытаясь устаканить в восприятии весь ворох скандальных образов и шлейф слухов и сплетен. С бравым молодчиком в форме они упорно не вязались, он казался просто обаятельным столичным отморозком. Слишком пристальный для простого осмотра достопримечательностей взгляд Асмодея скользил по золотой фигуре. Когда до постамента оставалось не больше десяти шагов, он швырнул стек под ноги, оттолкнулся и прыгнул. Риск сорваться и покалечиться для Изначального равнялся нулю, но впечатлительную часть аудитории сохранность трюкача взволновала нешуточно. Под нестройные возгласы одобрения и негодования он благополучно оказался наверху и одарил всех широкой белозубой улыбкой.
– Какая женщина, а! – Асмодей восхищённо прищёлкнул языком и коснулся статуи. – Есть что потереть на счастье!
Он задержал руку на нагретом золоте и с трудом сохранил радостную улыбку на лице. Металл подался под пальцами, как упругая женская плоть, словно под вызолоченной поверхностью великанша была живой. Асмодей поспешно оторвался от статуи – нет, не сейчас, не при толпе зевак, но Хаос побери Темнейшего, что он здесь наворотил?
– Добрый народ Перешейка, любезные граждане Сифра, братья и сестры мои! – бодро заорал Асмодей. Отработать номер, хлебнуть эмоций толпы – вон как уставились-то, грамотно выбранный костюм – половина дела. А с Cамаэлевой.... инсталляцией будет время разобраться тихо, ночью, не привлекая внимания. – Разве мог я подумать, что вестник мира и любви понадобится земле, не знавшей войн? Друг мой Лино, господин мэр, я знаю, что ты сейчас слышишь меня. Адмир полагает суровость к твоему предшественнику соразмерной его глупости и жадности, но всё же излишней – народу достаточно было всего лишь выразить своё недоверие и предложить лучшего кандидата в соответствии с демократическими принципами. Поскольку неугодная персона не погибла, этот вопрос может считаться закрытым. А ты не покинешь свой пост столь варварским и постыдным образом и непременно восстановишь то, что было разрушено, – Асмодей послал в один из кристаллов особенно острый взгляд. – Я пришёл с миром, но я не из тех, кто на коленях будет умолять о понимании и взаимности. Обычно просят меня – и не знают отказа. Но сейчас я готов просить, – Асмодей стащил фуражку и коротко, грациозно склонил голову. – И прошу народ Вольного Перешейка об одном – не отталкивать нашу дружескую руку.
Толпа восторженно взревела. Один из Изначальных, член Совета Тёмных, одиозный наперсник Темнейшего явился просить Вольный Перешеек о дружбе – это ли не знак того, что Всеблагая даже из узилища защищает своих верных? Асмодей слегка подался вперёд – такой всплеск должен был наполнить его силой куда вернее, чем долгий отдых или обильная трапеза. Но поток энергии ощущался странно – будто то, что должно было выплеснуться к оратору полноводной рекой, уходило в иссыхающее русло, разбрызгивалось мутными ручейками. Тёмный князь едва заметно сдвинул безупречно вычерченные брови и вгляделся в окружающий мир магическим зрением. Выругался про себя, с трудом удерживая на физиономии открытое доброжелательное выражение. Ожидаемый поток восторгов бился в постамент золотой идолицы и поглощался ею почти без остатка. Обострённые заклинанием чувства уловили едва заметную вибрацию – так скрытно дрожит земля в преддверии тектонического сдвига. Недолговечные не ощущают этого, но все, кто обладает более чутким слухом, начинают беспокоиться задолго до разрушительной дрожи поверхности. Не обмолвиться об этой достопримечательности ни словечком – каков мерзавец. Или это проверка? Ну хорошо...
– Друзья мои, – голос посланника доброй воли не дрогнул, стороннему наблюдателю и в голову не пришло бы, что пламенную речь оратор толкает почти машинально, обдумывая совершенно иные проблемы. – Процветание и мир редко прорастают на почве, унавоженной преступлениями и бунтом. Но Адмир никогда не доходил до мести искренне заблуждавшимся, и сейчас я здесь, чтобы своим словом подтвердить – мы не воевали с вами ранее и не опустимся до насилия в этот раз. Прощение, милосердие и понимание принес я сюда, а в качестве ответного дара прошу лишь вашей поддержки.
Выдержав красивую паузу, Асмодей снова поклонился и вернул фуражку на место. Коснувшись козырька пальцами в подобии воинского салюта, он небрежно позировал для слетевшихся репортёрских кристаллов, не прекращая ощупывать заклинаниями все вокруг. Какие ещё сюрпризы таит эта рутинная поездочка? Висок слегка кольнуло. Странно. Он был готов поклясться, что никого, хотя бы отдалённо сопоставимого силой с Изначальными, не окажется на пару дней пути вокруг... но нет. Не задумал ли Темнейший сложную интригу, послав на Перешеек двоих с разными поручениями?
Асмодей жадно втянул воздух, улыбнулся ещё шире и спрыгнул с постамента. Народ покорён – перед ними тот, кого они хотят видеть. Хлопают по спине, тянут руки для пожатия, ещё немного – и благословения попросят. Демоны, ифриты, недолговечные, какой-то сомнительный сброд, плоды свальной любви в разных пропорциях и комбинациях, ребятишки, мужчины, женщины – тут Асмодей несколько отвлёкся, заткнув один особенно неугомонный белокурый рупор свободной прессы жарким поцелуем. Чем не ответ на дурацкий вопрос? Провокация имела успех, посему, лавируя в нужном направлении, пришлось перелобзать куда попало ещё с десяток страждущих и попрощаться с фуражкой. Стайку детворы так порадовали амулеты, щедро брошенные «добрым господином из Адмира», что с дороги засранцы убрались, даже не прощупав как следует его карманы.
Асмодей лучезарно улыбался, продолжая пожимать руки, обнимать податливых красоток, кидать амулеты на удачу – нелишне приправить щедрые предложения Адмира силой личного обаяния. Как бы не получилось так, что Самаэль послал его сюда из-за этой идиотской статуи, и подготовить почву для того, чтобы задержаться с комфортом, не помешает. Но откуда же плеснуло силой чистой древней крови, когда он стоял на постаменте? Кто был настолько нагл или беспечен? Асмодей сосредоточился, прикрыл глаза –со стороны казалось, будто высокопоставленный гость смотрит куда-то за горизонт, силясь поверх голов разглядеть добрые знамения светлого будущего. Нечто интересное он-таки увидел – и быстрым шагом двинулся к цели. Вскоре адмирский посланник буквально врезался в двоих неброско одетых кочевников, чертивших на песке нелепые знаки. Парни ничуть не смутились, кивнули, как шапочно знакомому надоеде, и продолжили увлекательный подсчёт завитков в грубо сделанном рисунке.
– Какое самообладание, какое чувство собственного достоинства! – громко восхитился адмирец. – О, истинные дети Пустошей, почему бы вам не оказать мне любезность, временно присоединившись к моей свите? Я здесь недавно и хотел бы собрать под своим кровом представителей всех рас и племен Перешейка, чтобы ничьи интересы не остались неучтёнными Адмиром.
– Влипли, – мысленно сообщил один кочевник другому. Тот кивнул в ответ, что немедля было воспринято Асмодеем как согласие.
– Было бы обидно удрать, даже не попытавшись выяснить, что задумал дядюшка на этот раз, – второй вздохнул, затер рисунок ногой в пыльной сандалии и повернулся к адмирскому гостю. – Почтём за честь, – вежливо произнёс он, не потрудившись изобразить типичный для пустынников акцент. – Не каждый день скромные бродяги удостаиваются подобных приглашений.
– Иного я не ждал, – ураганное добродушие Асмодея сбило на подлёте других претендентов на место в свите. Он цепко ухватил кочевников под руки и увлёк за собой, на ходу отдавая приказания. – Осторожнее, друзья, мы же не хотим, чтобы кто-нибудь лишился грядущего праздника? Никакой давки и падений под колёса! Самое интересное только начинается!
Несмотря на растущий ажиотаж, толпа покорно очистила путь и позволила погрузиться в машину. Асмодей послал новообретённым поклонникам воздушный поцелуй и скрылся в недрах бронированного белоснежного монстра. Внутри утомлённо откинулся на спинку сиденья и процедил:
– Надеюсь, купленную тобой лачугу уже привели в порядок.
– Сделали всё возможное, дядя, – философски отозвалась Лакрима, наблюдая, как почтенный старший родственник подкрепляется из фляжки с гербом Правящего дома, щедро распространяя по салону очень селективный и чрезвычайно нишевой аромат горящего торфяника, не вполне погашенного морской водой. – Сильно опасаются, что вы останетесь недовольны.
– Умница, – Асмодей убрал фляжку и наконец соизволил обратиться к своим пассажирам.
– Ну что, двое из дворца, вы от имени или по поручению?
Ответом было выразительное молчание с оттенком издёвки.
– Так я и думал. Выходить из роли пустынных блоходавов не советую: всё, что происходит на Перешейке – остаётся на Перешейке. Иногда в самом прямом смысле. Посмотрим, на что вы можете сгодиться.
– Господин Гадюка очевидно не в духе...
– Блоходавы, значит...
После короткого мысленного обмена мнениями кочевники ухмыльнулись. Через секунду пыльные тряпки упали на пол, а два крупных леопарда, с трудом поместившиеся на широченном заднем сидении, принялись сосредоточенно и по-собачьи шумно, крайне демонстративно выкусывать блох и чесаться.
Лакрима нахмурилась и бросила на дядю недовольный взгляд.
– От же кошкин приплод, – меланхолично оценил превращение Асмодей. – Я своё общество никому не навязывал, можете немедля отправляться хоть папаше в зубы, хоть матери в щель. А можете стать недурным дополнением к свите – парочка ручных хищников, эка невидаль. Всё видно, всё слышно. И совершенно недоказуемо, что два кровожадных леопарда из фонтана, в пьяных видениях бунтовщиков превратившиеся в лиц, подозрительно похожих на раймирских принцев и командоров кшатри, и два милых воспитанных зверя, привезённых послом доброй воли Адмира в качестве питомцев, – одни и те же твари. К чему сходу наступать друг другу на нежные места? Не лучше ли заключить маленький взаимовыгодный союз? Что-то мне подсказывает, есть у нас общие интересы в здешних широтах, – Асмодей щёлкнул пальцами, и на стеклах с двух сторон от леопардов вспыхнули и погасли совершенно одинаковые знаки.
– Выбор ваш. Соглашайтесь или проваливайте.
Звери притихли, а затем с разницей в доли секунды мазнули когтистыми лапами по вычерченным на стекле знакам. Те вспыхнули голубым призрачным цветом. Снова пауза – Мункар так и остался леопардом, сменив масть на более тёмную, почти чёрную с муаром, а Накир принял свой обычный вид.
– Политика частенько укладывает в одну кровать самых неподходящих партнёров, – мягко произнес он. – Возможно, сегодня наши пути действительно сошлись в одной точке. Но прежде, чем ответить за нас обоих, я хотел бы узнать, как вам понравилась скульптура, ныне ставшая главной достопримечательностью здешних мест? Возможно, столь тонкий ценитель искусства...
– Примитивная порнография в обёртке монументализма, – уклончиво отозвался Асмодей. – Если вы, котятки, пообещаете не мешать, я приглашу вас на увлекательную прогулку под луной.
– Да, в лунном свете она особенно привлекательна, – кивнул Накир. – Возможно, наши вкусы куда ближе, чем мне показалось сначала... что ж, тогда за себя и за брата я готов принести клятву помогать вашей миссии всеми силами, пока она не будет угрожать нашей личной безопасности и интересам Раймира.
– Принято, – Асмодей ловко извернулся в кресле и протянул назад руку, которую Накир пожал, а черный леопард боднул лбом, словно ластящийся домашний кот. Ещё одна вспышка холодного голубоватого огня – и вместо рыжеволосого демона на сиденье завозился второй леопард, стремительно темнеющий, чтобы ничем не отличаться от брата.
– Осталось по дороге купить пару ошейников, – едва слышно проворчала Лакрима. – И заказать вывеску «Цирк дядюшки Асмо». Когда мать просила сопровождать тебя в официальной поездке, мне представлялось несколько иное.
– Моя дорогая сестра слишком серьёзно относится к политике, – отмахнулся Асмодей. – Дипломатия – это весело, малышка, тебе ещё представится случай в этом убедиться.
– Приехали, – на лице Лакримы не отразилось и тени энтузиазма. Тяжёлые кованые ворота бесшумно распахнулись, пропуская посольский кортеж во двор старинного особняка, больше напоминавшего музейный комплекс.
– Серьёзно? – вскинул брови Асмодей. – Парни, вам точно тут понравится, – обратился он к леопардам. – Уютная атмосфера опустевших гнёзд врагов режима, настоящий архитектурный трофей и недогоревшая страница «Истории падения лучших домов Раймира». Поддержку наследникам какой именно жертвы политических репрессий я случайно оказал?
– Рада, что ты оценил, – невозмутимо улыбнулась Лакрима и кивнула в сторону главного входа, где толпились многочисленные встречающие. – Закуски сервированы, принимай парад.
Асмодей выскочил из машины едва ли не раньше, чем она остановилась, и распахнул заднюю дверь:
– Котятки, за мной! Комитет по встрече заждался.
Огромные кошки переглянулись и выпрыгнули следом. Картинно потянулись, разминаясь, а затем двинулись к входу в особняк по бокам от Асмодея, словно телохранители. За их спинами в ворота въезжали остатки кортежа.
– Тронут, оценил, запомнил, – Асмодей нетерпеливым жестом приказал замолчать представительному демону в тёмном костюме, очевидно, управляющему, рассыпавшемуся в приветствиях. Остановился на ступенях, не проходя в дом, и оглянулся. Голова кортежа, те, кто первыми въехал во двор, уже стянули шлемы, расстегнули похожие на броню куртки и расселись прямо на бортах чаши огромного фонтана во дворе с бутылками ледяного пива и игристого вина.
– Эфор? – красавчик со шрамом на щеке и недопитой бутылкой «Cеребра Сифра» метнулся на зов патрона, как ужаленный. – После ужина, ближе к ночи, возьмёшь подобающую твоему положению свиту и заглянешь к мэру. С письмом от меня. Письмо прочтёшь – оно будет не запечатано в знак моего доверия тебе. Лино не идиот и поймёт, что это означает. Уяснил? Свободен.
– Лакрима, – Асмодей приобнял подошедшую племянницу, – будь снисходительной владычицей этих развалин и пригляди за всеми охламонами, – свободной рукой он обвёл пространство так, что в круг попали прислуга, свита и даже леопарды. Дождавшись неохотного кивка, он поманил к себе управляющего и, по-прежнему обнимая племянницу за плечи, сообщил: «С этой минуты слово госпожи Лакримы – мое слово, её воля – воля Третьего дома. Ко мне обращаться только в случае Второй Вселенской. Понятно?» Управляющий отвесил прочувствованный поклон.
– Идём, котятки, нас ждут великие свершения, – Асмодей взбежал по ступеням так, словно бывал в этом особняке не единожды. Леопарды переглянулись и потрусили за ним.
«Лачугой» и «развалинами» Асмодей именовал особняк совершенно незаслуженно. Мраморные лестницы, мозаичные полы, огромные окна от времени ничуть не пострадали, а всё остальное было то ли по новой закуплено комитетом по встрече, то ли перенесено сюда магией из какого-то Асмодеева поместья. Леопарды скользили по особняку тенями, заставляя слуг отшатываться в испуге, на что Асмодей не обращал ни малейшего внимания. Он, насвистывая, шагал вдоль анфилады комнат на третьем этаже и умолк, лишь остановившись перед мало отличавшейся от своих товарок массивной дверью красного дерева. Приложив ладони к створкам, слегка нажал – те бесшумно распахнулись. Огромная комната с камином и выходящими на старый городской квартал окнами, лишенными занавесей или хотя бы деревянных жалюзи, очевидно, некогда служила приватной гостиной, но теперь стала кабинетом патриарха Третьего дома. Широченные диваны, подушки на полу, многочисленные низкие столики – на одном валялись какие-то свитки и стоял письменный прибор, на другом – ворох книг, самый большой стол в центре заставлен блюдами и бутылками. Три столовых прибора, три бокала... Асмодей приглашающе махнул рукой в сторону стола, леопарды помотали мордами.
Темный князь фыркнул и уставился на пол. На ковре немедленно появился большой поднос с живописной горкой кусков свежайшего сырого мяса разных видов, а рядом возник столь же внушительных размеров серебряный умывальный таз, наполненный ключевой водой с плавающими сверху льдинками. Звери не двинулись с места. Асмодей закатил глаза к потолку, но схватил со стола бокал и, зачерпнув немного воды из таза, демонстративно отпил. «Ни с вами, ни из вас, ни ради вас...» – леопарды кивнули, облизнулись и неспешно принялись за угощение.
– Слуги и свитские на этаж не войдут, даже если очень захотят, – язвительно сообщил Асмодей. – Так что, коль жрать сырое мясо и пить воду вас заставляет тяга к конспирации, а не к аскезе, можете не мучиться, котятки, – не дожидаясь реакции, он стянул китель через голову, не расстегивая, и швырнул на диван, а затем уселся в кресло около стола и налил себе вина.
Один из леопардов оторвался от мяса, неторопливо подошел к окну и, привстав на задние лапы, легонько царапнул стекло.
Асмодей снова закатил глаза.
– Снаружи на месте окон все, кроме магов моего уровня и выше, способны увидеть лишь гладко оштукатуренную стену. Что ещё? Кинуть Мору голограмму, разжиться конкоктом от паранойи, да вылить его вам в воду, чтобы полегчало?
– Внушить доверие тем, кто ещё вчера счастливо улюлюкал бы, увидев вашу голову на колу, – не штука, – Мункар вместе с привычным обликом обрёл дар речи и устроился за столом напротив Асмодея.
– Фокус так называемой «свободной воли» известен всем, – Накир также присоединился к беседе и налил вина себе и брату. – А судьба прежних хозяев этой обители гостеприимства – лучший урок разумной осторожности при заключении союзов. Ваше здоровье, – близнецы одновременно подняли бокалы, как того требовал обычай.
– В вашей семейной истории найдутся примеры, говорящие, что не следует поворачиваться спиной даже к ближайшей родне, – Асмодей медленно цедил вино, разглядывая командоров кшатри, словно оценщик в ломбарде – пару старинных серёжек. – Тем не менее, в этом доме вы можете чувствовать себя в безопасности, пока наши интересы совпадают. Китчевая поделка, привлекающая в эти края всё больше невротиков и истеричек, например... – прервав речь на полуслове, Асмодей встал и принялся разгуливать по кабинету с бокалом. Возможно, его нынешнему костюму недоставало привычной патриарху Третьего дома утонченности, но двигался он с обычной змеиной вкрадчивой грацией.
– Их привлекает магия, ничего удивительного. Пусть и не всем она с непривычки идёт на пользу, а тем, кому пошла бы – не даётся в руки. Немало проблем и с амулетами, зато с дикими духами Пустошей – совершенно никаких с недавних пор… – Мункар умолк, заговорил Накир, и для Асмодея сделалось очевидным, что при всём внешнем сходстве братья – не разделенное надвое единое сознание. – По причине их внезапного и полного исчезновения. Как полагаете, собрались в стаи и улетели на зимовку, или их насмерть сразили прелести нашей родительницы работы адмирского скульптора-натуралиста? В естественный процесс пожирания малых рыб большими в данном случае я не верю. Если бы к городу принесло кого-то постарше и посильнее, он бы не исчез, любезно очистив окрестности.
– Кто знает, – Асмодей едва заметно пожал плечами и уставился в окно с таким интересом, словно видел Фирсет, один из наиболее одиозных кварталов Сифра, впервые. – Возможно, та рыба, что пожрала малых, не уплыла восвояси, а затаилась в толще придонного ила. Может статься, она возникнет из глубин, почуяв достойную приманку. Признаться, я изрядно на это рассчитываю.
Близнецы недоверчиво сощурились.
– Или вы утаиваете то, что неплохо бы рассказать, или речь уже не только о хидирин. След отца вашей правой руки затерялся именно здесь, и до сегодняшнего дня он был единственным достаточно сильным Изначальным, не считая дядюшки, что способен быстро извести бестелесную погань такого калибра. Но зачем бы ему это сафари? По просьбе нынешнего визиря за горшочек мёда? – братья в унисон фыркнули, представив адмирского хранителя традиций в роли ночного охотника на призраков.
Асмодей вернулся к столу, щедро доплеснул в свой бокал вина и потянулся к одному из блюд с закусками. Фаршированную перепелку он выбирал придирчиво, словно скучающий покупатель на рынке, однако, водрузив добычу на тарелку, тут же утратил к ней гастрономический интерес и снова коснулся губами края бокала.
– Приятно иметь дело с сообразительными молодыми людьми, – это прозвучало как тост. – Не думаю, что у нынешнего некоронованного властителя Перешейка найдется, что предложить моему опальному приятелю. Конечно, господин Жаба ценит антиквариат, но украшение, способное его заинтересовать, слишком своенравно, чтобы служить предметом сделки. Так что, если наши общие, – он вежливо кивнул братьям, – предположения верны, охотиться на мух мой бедный товарищ мог бы исключительно в своих интересах. Каковы они – мне в общих чертах известно, хотя не скажу, что в этой схеме сколько бы то ни было заметное место ранее занимали Перешеек или Пустоши, но все меняется, Хаос непостоянен, – он сделал большой глоток и вспомнил о безвременно почившей перепелке, с видимым удовольствием перемолов безупречно ровными белыми зубами крошечную ножку. – Я надеюсь выманить нашего загадочного сома из слоя ила, предложив ему лучшее, что есть у Третьего дома. Если Хаос будет ко мне благосклонен, то, прояснив некоторые спорные места в истории Веера, я с удовольствием позволю и вам задать несколько вопросов...
Близнецы уловили дополнительный бархатный акцент в последней фразе и бегло улыбнулись. Бесцветные глаза приобрели острый ледяной блеск.
– Туше. Придётся уточнить размер нашей благодарности за подобную щедрость. Но если ловля окажется неудачной, соразмерная услуга останется за вами. Либо за вашим Домом.
– Свои долги я выплачиваю сам, не перекладывая это тяжкое бремя на детей клана, – усмехнулся Асмодей. – И попрошу не так и много – всего лишь в зверином виде сопровождать меня на одной небольшой экскурсии, чтобы мне никто не помешал, когда я займусь совершенствованием образчика скульптурной эротомании. Если же окажется, что относительно некоторых особенностей декора я прискорбно заблуждался, вам придётся вернуть себе природный облик и постараться минимизировать возможные разрушения. Не жертвуя собой, конечно же... Ну как?
Некоторое время за столом царило молчание – близнецы мысленно переговаривались. Асмодей не торопил с ответом, он, казалось, полностью ушел в свои мысли, смакуя закуски и вино.
– Мы согласны, – в один голос произнесли братья. – Если рыба будет поймана и ответит на наши вопросы, это будет сочтено достаточным воздаянием. Если же нет, мы вместе или любой из нас в отдельности оставим за собой право потребовать сходной услуги от патриарха Третьего дома, когда и если в том возникнет нужда, – Мункар и Накир встали и протянули руки Асмодею. Тот оставил в покое бокал, тоже встал и обеими руками сжал ладони братьев. Холодное синеватое пламя на доли секунды охватило это тройное рукопожатие и растаяло в воздухе.

Глава 6, в которой лазурское посольство получает аудиенцию у царицы, а затем неожиданно и весьма бурно укрепляет отношения с Адмиром прямо под статуей БогиниГлава 6, в которой лазурское посольство получает аудиенцию у царицы, а затем неожиданно и весьма бурно укрепляет отношения с Адмиром прямо под статуей Богини
Решка сто раз успела соскучиться по тем временам, когда от неё требовалось всего-то шпионить на благо клана и пополнять дедову коллекцию артефактов. Смешно – на побегушках была всё же больше себе хозяйка, а теперь с нею обращаются как с фарфоровой вазой и ни на миг не оставляют одну, даже в покоях дежурят девицы тётки Нешер. Почтительные, услужливые, ни злобы, ни зависти – то ли воспитаны так, то ли знают, что звание преемницы – не блюдо лукума. А всё одно смотрят украдкой, будто на диковинку из зверинца. Хоть не отравят, да и никто не отравит – маленький эксперимент с шарфом показал, что если подвеска не успевает уберечь от контакта с ядом, то действует как териак. В ответ на вопрос о приворотах Нешер только рассмеялась и рассказала одну историю времён своей юности, после которой образы грозного шейха Дастура и многомудрого всезнающего деда приобрели новые краски. Но тёткиных зелий девушка всё равно избегала при малейшей возможности, – что они там укрепляют на самом деле, одной Нешер и известно. Есть же рецепты на дружбу и на доверие, вполне безвредные для жизни и здоровья. Что если причина видений и обморока – какое-нибудь адресное заклятие на кубке с вином? Кочевники сложили немало песен о любви к просторам и свободе, однако клан Хамсин не спешил обратно на Пустоши.
До слуха внезапно донёсся какой-то шум на нижнем этаже, невнятная ругань вперемежку с рычанием. Решка, невзирая на протесты почётного караула, спустилась вниз – она же не узница в конце концов, имеет право выяснить, кто и зачем притащил сюда псов и по поводу чего свара.
– В чём дело, Альсар?
– Лазурские… единоверцы, – молодой кочевник сообщил очевидное почтительным тоном, но вместе с тем посмотрел на гостей – судя по платью и внушительным габаритам, это могли быть только волки – так, будто обнаружил на крыльце дохлого дракона и размышлял, как бы половчее его убрать. – Ваша наставница вместе с другими советниками просили беспокоить только в случае, если сама Великая мать вернётся к нам во плоти, но сомневаюсь, что она выбрала бы для этого столь воинственный облик. – Он учтиво кивнул в сторону главы странного посольства, высокой статной матроны, каковая немедля вознаградила его пристальным взглядом, полным сожаления, что глотка мальчишки надежно прикрыта слоями платка.
Черноволосый великан-телохранитель выдвинулся вперёд, вовремя оказавшись между конфликтующими сторонами.
– Матушка, полагаю, юнца стоит похвалить за усердие. Что ты скажешь, если наша охрана начнёт пускать в замок любых незнакомцев? – Теперь взгляда в область яремной вены удостоился и миротворец, из чего Решка вывела несложное заключение, что чердак у достойной дамы не в порядке, и если она и правда посол, то хорошо бы до вина и закусок подать ей дротик с транквилизатором, а лучше парочку. Во имя дружбы народов и согласия меж единоверцами.
– Прочь с дороги, дурак. Щенок не угроза, – проворчала матрона низким хрипловатым голосом, гораздо более приятным, чем те звуки, что всполошили слуг и Решку. Выглядела при этом так, словно простая речь для неё была чем-то утомительным, требующим излишнего напряжения.
– Благословение Богини дому и хозяевам его. Мы проделали долгий и трудный путь не для того, чтобы обивать пороги. Волки Йенской стаи кланяются лишь Великой – и более никому.
Вернувшийся на исходную позицию верзила немедля опроверг эти слова, подмигнул Решке и тоном заправского церемониймейстера сообщил:
– Её светлость блистательная и непреклонная леди Доротея Кримхильдсдоттир, одна из предводительниц величайшей стаи Лазурной Орды и верховная хранительница таинств Матери-Волчицы.
Что-то в словах сына леди Доротею не устроило, но воздержание от выдачи затрещины, по всей видимости, далось ей куда легче светской непринуждённости.
– Пропусти их, Альсар, под моим кровом всегда рады тем, кто искренне чтит Великую мать и древний закон.
– Ты ещё кто? – ледяным тоном поинтересовалась «блистательная и непреклонная» и совершенно по-звериному дёрнула носом, принюхиваясь. Если у её стиля заводить друзей в Лазури много поклонников, неудивительно, отчего там никак не могут вынуть голову из задницы междоусобиц.
– Всего лишь Хали, скромная дочь народа Вольного Перешейка, – Решка потупилась и словно бы невзначай достала из рукава подвеску.
– Полноправная его владычица и наместница Всематери на земле.
Леди Доротея издала одобрительный смешок, который для слуха любого неискушённого в дипломатии прозвучал бы как вульгарное презрительное хмыканье. Светло-карие, почти жёлтые глаза изучающе уставились на опал. По лицу пробежала тень алчного благоговения, в равной мере свойственного страстным коллекционерам и ревностным служителям Богини. Телохранитель волчицы уделил Решке куда больше внимания, что нисколько её не обрадовало – глупо полагать, будто его интерес хоть на гран искренен выше пояса.
– Наместница Всематери вне сомнения читает в сердце верных слуг Великой. И потому не оскорбится, что не была сразу узнана, – вкрадчиво, насколько это было возможно при её громком голосе и монументальном сложении, осведомилась гостья. – Разрешит ли сиятельная Хали облобызать подвеску, принадлежащую богине волков?
– Коль желаете расстаться со своей мор... красотой, лобзайте, – сухо сообщила возникшая за спиной Решки Нешер. Девушка покосилась на пустынную ведьму и с трудом удержалась, чтобы не хихикнуть: привычные полотняные штаны и длинную рубаху наставницы теперь скрывал златотканый халат, которым не погнушался бы и Зоэль – когда только успела. Ворот и отвороты расшитого каменьями роскошного выкидыша портновского искусства были украшены мехом. Изрядно потёртым, но крайне похожим на собачий или волчий.
– Я обращалась не к тебе, отступница, – леди Доротея без боя не сдавалась, но протянутую к подвеске руку отдёрнула, и на том спасибо. – Дар Всематери – не твоя добыча, и ты не смеешь помыкать мной!
– Девочка повторила бы тебе то же самое, волчица, пусть и вежливее, чем я, – Нешер откинула с лица жёсткую, тронутую сединой смоляную прядь, на пальце сверкнул опал. – Ты находишься на пороге моего шатра, и я не разрешаю тебе войти.
Этого Решка не стерпела: в конце концов, волки прибыли к ней, а не к дедовой закадычной подруге.
– Полагаю, уважаемые послы не собирались напрашиваться на ночлег. Любая гостиница Сифра будет рада паломникам из Лазури, – она с вызовом взглянула на леди Доротею. – Отдохните с дороги, посмотрите, как чтут Всематерь здешние жители, и, если у вас останутся вопросы, я с радостью отвечу на них в более подходящей обстановке.
Леди Доротея смотрела на Нешер слишком пристально, словно прикидывая, как поизящнее выпотрошить. Затем продемонстрировала впечатляющий сладострастный оскал, очевидно заменявший в арсенале достойной дамы дружелюбную улыбку. Великан-телохранитель с неожиданным для своих габаритов проворством вновь оказался рядом.
– Двое могут вести стаю, – процедила волчица, наконец удостоив вниманием и Решку. В голосе появились сочувственные ноты. – Но сердца стаи всегда принадлежат одному. Таков завет Всематери, закон жизни. Если согласия с ним нет в малом, это дурной знак. Слабый клан ждёт хромая судьба.
– Похоже, круг желающих припасть к нежной ручке несравненной властительницы Перешейка стремительно расширяется, – нарушил напряжённую паузу весёлый голос Дастура. – Если вам понадобится дворец побольше, чтобы разместить всех, о прекраснейшая драгоценность кувирской сокровищницы, могу предложить свой. Особенно вам должен прийтись по вкусу тамошний зверинец…
– Длинный язык что парадный халат – ковры метёт красиво, да самому наступить и споткнуться недолго, – огрызнулась Решка, ощущая отчётливое желание благословить почтенного шейха подвеской в лоб. Тот лишь снисходительно усмехнулся и осчастливил Решку очередной литанией, которая сошла бы при желании за объявление войны, клятву в вечной верности, хвалу Богине, заздравный тост средней паршивости или довольно грязный постельный аванс.
К концу фразы физиономия эблассца, однако, поутратила и черноту, и самоуверенность: до него наконец дошло, что никто не услышал ни единого звука. Волки вообще мало что поняли. То ли не читали по губам, то ли ораторские изыски Дастура оказались для них слишком витиеватыми.
– Всё по слову наместницы Великой, – раздался звучный голос деда, а следом появился и он сам, в обычном великолепии столпа веры, разве что казался бодрее и даже моложе. Не то возвращение на большую арену так подействовало, не то ради спектакля для дорогих незваных применил какие-то трюки кроме домашнего портала и простенького амулетика, который Решка в шутку звала «рыбкой». – Речи, что не должны быть сказаны, не будут услышаны.
Дастур метнул укоризненный взгляд в сторону язвительно улыбающейся Нешер, деду досталось нехитрое, но искреннее обещание мужского счастья через трон, Вавилон и древний закон.
Дед просто-таки лучился довольством. Решка недоверчиво прищурилась – на её вкус, заткнутого амулетом велеречивого эбласского хамла для этого было маловато. Предчувствия не обманули – Малхаз, порывшись в поясном кошеле, извлёк оттуда несколько кристаллов, и, сосредоточенно нахмурившись, выбрал самый крупный.
– Наша прекрасная гостья из Лазури наверняка не имела чести лицезреть въезд своего адмирского коллеги, а всем прочим, даже заставшим это примечательное действо, наверняка захочется освежить в памяти наиболее занимательные картины, – заявил он и активировал кристалл. На свои прихоти Малхаз денег не жалел никогда – игрушка была из тех, что позволяла создать для наблюдателя эффект почти полного присутствия, не ограничиваясь движущейся картинкой. Не магу – а магом господин первый советник мог считаться только при наличии мешка артефактов – подобный каприз обошёлся бы в полновесный кошель шеолов.
Эффект оказался незабываемым – поднятая вереницей мотоциклистов пыль взлетела над утоптанной площадкой – и леди Доротея аж фыркнула и чихнула. Дедова подруга близоруко прищурилась, когда красавчик-брюнет сиганул с движущейся машины на постамент Великой, и проворчала: «Торопится господин посол, как голый в хаммам». По мнению Решки, господин если куда и торопился, так скорее отбыть номер – кристалл отлично приближал картинку, и в сияющих глазах адмирского князя ей чудилась та же тоскливая злость, что изредка проскальзывала во взгляде Зоэля. Решка покосилась на деда – судя по тому, что с загорелой и выдубленной пустынным ветром физиономии возлюбленного родича не сходило все то же самодовольное выражение кота, приложившегося к баклаге сливок, самое интересное было впереди. И точно – после кадров, запечатлевших кортеж Асмодея, въезжавший в гостеприимно распахнутые кованые ворота одного из старинных особняков, на экране появился господин мэр собственной персоной. Забавно взъерошенный, в кое-как запахнутой домашней бархатной куртке. Привычное спокойствие могильщика ему изменило – по крайней мере, затянутая в перчатку рука, сжимавшая пергамент, едва заметно подрагивала. – Мэрия блистательного Сифра по повелению... – Лино смущённо кашлянул и поднял к глазам развёрнутый лист, – по велению своих сердец устраивает в честь прибытия высокого гостя из Совета Тёмных торжественный прием. Надеюсь, наместница Великой матери, её соратники и друзья, а также прочие достойные гости Свободного Перешейка не откажутся почтить... – по всей видимости, в тексте отсутствовал достаточно безопасный оборот, и господину народному мэру пришлось справляться самому. – О точном времени наш гость позже сообщит мэрии... то есть, мэрия сообщит гостям, разумеется... – кристалл милосердно погас. На официальную запись это не походило никоим образом – очевидно, какой-то дедов наймит умудрился заснять господина мэра репетирующим официальное выступление перед зеркалом.
***
Доротея смотрела на домик, окружённый неухоженным, буйно разросшимся садом, как на издохшего в бескормицу старого лося, но вслух неудовольствия не выказывала. С её точки зрения, «вполне приличными покоями» имели право зваться лишь комнаты в особняке, что оттягал себе адмирский нахальный хлыщ, но даже если оставить вопрос финансирования в стороне, свита вряд ли пришла бы в восторг от каменной громады с крохотным садиком. Мнение приспешников – не забота вожака, но к чему восстанавливать против себя ближайшее окружение. Кстати, о ближайшем....
– Конрад, – она бесцеремонно пихнула сына в бок. – Не стоило тебе набивать брюхо за ужином. Я желаю поохотиться в твоем обществе сегодня.
– Нынешние угодья не радуют изобилием дичи, матушка, – без малейшего воодушевления отозвался наследник. – Разве только говорящей. Но разминка не повредит, всё одно застряли здесь, покуда пленённые слухами о вашем шарме заезжие воротилы не соблаговолят пригласить на бал. Роли друзей и соратников красотки заполучить не вышло, так может достойными гостями сочтут… – последнюю фразу Конрад проворчал себе под нос, сделав вид, будто крайне раздосадован исключительно невезением и отсутствием должного уважения к благородным волкам в этих удушливо-жарких и не таких уж цивилизованных краях.
– Прикажу – ящериц пойдёшь ловить, – безапелляционно рыкнула леди Доротея. – Изволь принять истинную форму.
Заметив на груди сына амулет-переноску, презрительно сплюнула.
– Дрянь. Дешёвые фокусы делают тебя слабым. Без мешка побрякушек советник дерзкой сучки – жалкий седой пройдоха. Ты хочешь стать таким?
– Насколько мне известно, он служил Богине задолго до того, как её свергли и заточили в темницу. Был свидетелем силы и славы. Как и остальные двое.
– От них несёт смертью так, что провонял весь город.
– Легенды редко пахнут лавандой и розмарином. Кому, как не законной наследнице великого Нортана, судить справедливо о верном выборе средств для высоких целей?
Гневный взгляд Конрад встретил без страха, но всё же мудро решил не превращать беседу в поединок и склонил голову.
– Не смей равнять священные реликвии с грошовым барахлом, а нас – со всякой копчёной падалью. Знаю прекрасно, из чьей пасти пена. Хорст – брехливая продажная сводня, дай волю – уложит под Адмир не только свою сестрицу-сквернохлёбку, а и всех волков разом. Шевелись!
Тон, каким был отдан приказ, к обсуждению не располагал, потому Конрад покорно сбросил одежду, дурацкий амулет полетел следом – что от него проку в истинной форме. Сбруя с камнем Нортана пригодилась бы куда больше, поскольку обладала ещё и ценным свойством мгновенной подгонки по статям владельца. Не очень-то в духе славных волчьих традиций, зато никаких шансов для нынешнего вожака лишиться артефакта. К сожалению, природа щедро одарила мать предусмотрительностью на грани паранойи, потому на усовершенствование символа безраздельной власти она не поскупилась.
Мир расцвёл новыми оттенками запахов, а дурное настроение матери обрело более определённые очертания. Она и не подумала перекинуться следом, вместо этого пристально изучала повисшую в небе луну. Странно огромное, похожее на перевёрнутый ржавый серп светило сулило опасность. Зверь недоумённо ткнулся носом в бедро хозяйки. Та непривычно ласково потрепала волка по загривку и велела:
– Идём, милый. У нас не так много времени.
В истинном обличье двигаться было приятнее – если не приходилось, как сейчас, соизмерять бодрую волчью рысцу с шагом сородича в нелепой двуногой форме. Конрад старался не выдавать раздражения, зная изощрённую злопамятность матери. Ночной воздух изобиловал запахами. В антропоморфном виде слышны едва заметно или вовсе неразличимы, зато в истинном – отчётливы, как прописи, по которым учатся выводить первые каракули глупые щенки. Здесь недавно торчали палатки и горел костёр – но стоянка покинута, пару дней, не меньше, угли совсем остыли. Чуть подальше весь день крутился разносчик с напитками – вода со льдом попадала на песок, и теперь он хранил послевкусие лимона и мяты. Конрад облизнулся и покосился на мать – она словно шла по следу, не сворачивая и не отвлекаясь. Он принюхался – неприятный шлейф каких-то заклинаний, висевший над Перешейком, к ночи будто сгустился. Раздумывая, чем бы это могло оказаться, Конрад едва не пропустил куда более интересный аромат. Сухой, горячий – не запах, отголосок запаха...
Мать пёрла вперед, не обращая внимания ни на что. Волк еще раз втянул воздух ноздрями… Дикий пятнистый кот – серьезный противник... Конрад слегка вздыбил холку и насторожил уши. Ни звука, ни шороха, след звериного запаха по мере приближения приобретает странный оттенок. Розмарин, аир и бадьян – невидимые в ночной мгле коты недавно валялись на душистом свежем белье или приняли ванну? Волк усмехнулся. Очевидно, не только его матери этим вечером влетела промеж ушей мысль погулять – и очень похоже на то, что неизвестные конкуренты заняты своими делами. Возможно, следовало бы дать матери знать, что они не одни, невзирая на тьму – но приказа охранять он не получал. Глава стаи желает поохотиться – и пусть, – Конрад снова покосился на мать и демонстративно пометил крупный обломок известняка.
Послышались резкие вопли и хлопанье крыльев – что-то спугнуло ночных птиц. Конрад дёрнулся было на шум, но лапы помимо воли продолжили нести его за вожаком. Как только на горизонте показалась статуя Золотой Суки, леди Доротея удвоила скорость, казалось, каждый новый шаг придавал ей сил. Конрад прижал уши и оскалился – ветер донёс запах одновременно манящий и отталкивающий, отдалённо похожий на тот, что выдаёт укушенных молчаливой смертью до того, как они начинают рвать глотки.

Когда статная мадам, за которой уныло, как болонка, тащился матёрый волчище, наконец, достигла своей цели – прильнула к постаменту и застыла в экстазе, ладонями и лицом словно вплавившись в золотую громаду, Асмодей недоумённо вскинул брови: энергия уже минут пять как уходила куда угодно, кроме этой ненасытной прорвы, рассеивалась едва заметными ручейками в пространстве. По его прикидкам, монстр теперь был безобиден – хотя, возможно, дамочка-оборотень – просто сумасшедшая фанатичка, бьющаяся в экстазе по десять раз на день... Он сосредоточенно вгляделся и нахмурился, прикусив губу. Да чтоб ты провалился со своими сюрпризами, Самаэль! Тёмному князю никогда ещё столь сильно не хотелось пришибить обожаемого друга и повелителя чем ни попадя, лишь бы проняло. По-видимому, статуя могла перекачивать энергию не только в одну сторону – и, как только поток извне иссяк, для воздействия на очередную истеричку в ход пошло накопленное.
Конрад припал к земле, стараясь не привлекать к себе внимания. К счастью, ветерок по-прежнему дул в его сторону. Песок, погасшие костры и странные кошки, любящие плескаться в воде с травяными отварами, слегка отвлекали от непонятного и в обычном виде неощутимого тревожного аромата, исходившего от золотой статуи. Когда мать рванула к постаменту чудовища, он благоразумно сбавил шаг и отстал – если впоследствии ему это припомнят, можно будет рассказать про кошек и отговориться тем, что в такой ситуации логично прикрывать тылы.
Конрад не знал, сколько времени прошло прежде, чем мать соизволила отлипнуть от смердящей махины. Звезды почти не сдвинулись, но казалось, что ждал он изрядно. Вместо того, чтобы вернуться, мать пошла вперёд странным танцующим шагом. Конрад короткими перебежками последовал за ней, то и дело снова приникая к земле, чтобы не быть замеченным. Он не мог взять в толк, чего боится – судя по доносившемуся запаху, коты не были настроены враждебно и, скорее всего, не двинулись с места – вероятно, успели поохотиться на окрестных фермах и обожраться вдоволь.
Мать? Её патологически бурных и непредсказуемых припадков гнева он опасался, как и любой в стае. Но бояться до звона в ушах и ползать на брюхе, будто щенок? Неписаный кодекс, существующий под луной столько же, сколько и сами волки, запрещал самцам убивать или ранить соплеменниц, но в любой из форм Конрад настолько превосходил любую самку в силе и весе, что без особого труда мог спастись, даже возжелай мать напасть на него всерьёз. Тем не менее, страх не уходил, и Конрад продолжал красться где короткими перебежками, где ползком. Мать замедлила шаг и заозиралась, и волк распластался в тени, отбрасываемой монументом в ярком свете луны. Странно, с виду идол не столь велик, но тень от него застилала окружающее пространство похлеще грозовой тучи... В двуногой форме он заподозрил бы какие-то заклинания и, возможно, даже попытался бы разобраться в этом феномене, но в нынешней лишь отметил несоответствие. И порадовался, что тень достаточно надёжно скрывает его – кто угодно, если это не зверь с тонким чутьем или демон, умеющий видеть не глазами, а силой магии, сможет пройти в паре шагов и не заметить затаившегося.
Ветер немного усилился – и Конрад понял, что было страннее всего. Запах матери, запах родной стаи он ощутил бы даже сквозь удушливую какофонию парфюмерной лавки. Но сейчас не чуял ничего знакомого. Вонь идола, запахи жилья, странный тяжелый аромат, похожий на мускус из все той же парфюмерной лавки, слабый запах чистой кошачьей шерсти и каких-то трав – кстати, он стал резче. Коты решили покинуть лежку и подобрались ближе. Не было печали... впрочем, когда – если – они решат напасть, тогда и будем разбираться. Конрад держал нос по ветру, но запаха стаи не было. Он вгляделся в пятна пляшущих в лунном свете теней. Мать плавным текучим шагом обходила пустырь и каким-то не своим голосом, словно взятым взаймы у женщины моложе и утончённей, выкликала имя. Смутно знакомое – но так, как бывает знакомо нечто, мельком прочитанное в детстве.
– Шамад! Я же знаю, ты здесь! – в голосе матери прорезались капризные нотки избалованной всеобщей любимицы. Столь мелодичных и нежных интонаций у Доротеи Йенской на памяти сына не водилось ни для кого и никогда, как и знакомцев со странным, больше напоминающим кличку именем. – Брось, не дури. Это ведь ты, Шамад! Явись!
«Хороши мы будем, если бессмысленное камлание затянется до утра», – Конрад недовольно вздёрнул губу. С рассветом сюда потянутся паломники, торгаши, попрошайки и прочие – и мать в запылённом платье и с растрепавшейся от беготни причёской, взывающая к неизвестному Шамаду станет прекрасным развлечением для толпы, – он всерьёз задумался над тем, чтобы перекинуться, собраться с силами, непочтительно приложить вожака каким-нибудь проверенным заклинанием и унести. Сейчас, когда свидетелей, считай, нет, это можно сделать – а вот утром подобный поворот добавит перца в представление, после которого потешаться над дикарями-провинциалами будет весь Перешеек. Взвешивая многочисленные за и против, он отвлёкся, и вздрогнул, как укушенный блохой, когда в ответ на призывы матери из тьмы раздался бархатный мужской голос.
– Кому это среди ночи пришло в голову имя, которое я успел дважды забыть и десяток раз сменить? – признавший себя Шамадом демон, неизвестно откуда взявшись, застыл там, где мать не единожды проходила, и теперь смотрел ей в спину, ожидая реакции. Его появление словно разогнало тень – по крайней мере, теперь Конрад куда более чётко видел в лунном свете. Сухощавый плечистый мужик в простых полотняных брюках и свободной рубахе навыпуск, похоже, искренне наслаждался ситуацией – когда мать, дёрнувшись, будто марионетка, резко развернулась и бегом бросилась к нему, он уклонился от объятий легким движением танцора. – Неужели Вольный Перешеек так оскудел, что женщины в порыве страсти вынуждены искать утешителя на помойках и пустырях? – в тоне говорящего слышался сдерживаемый смех и ещё что-то, чему Конрад даже в антропоморфном виде не сумел бы подобрать названия.
– Я ждала тебя, я искала тебя и нашла. А ты не желаешь меня касаться? – в голосе матери теперь не было ни единой знакомой Конраду ноты. Ни тембр, ни интонации, ни запах... да что с ней, в конце концов? – волк всматривался в женщину и с ужасом отмечал, что она, кажется, стала стройнее и сменила масть. Он знал, что она носит амулет Нортана, не снимая, но влиять на внешность по желанию владельца прадедовский камень никак не мог.
– За свою жизнь мне не раз доводилось обнимать незнакомок, но обычно эту игру начинал я сам, – мужчина ухмыльнулся. Конрад узнал его. Адмирский посол. Тёмный князь и, поговаривают, лучший друг Зекста Ягера, порождения тьмы и холода. О Зексте Ягере мать не говорила иначе, как с пеной у пасти, но никого из его соратников отродясь не поминала – и сейчас рвётся обниматься так, словно он любовь всей жизни или первенец, украденный из колыбели.
– Ты забыл меня? – эталонное, чистейшее, хрустальной искренности удивление в голосе. – Не лги, Шамад, ты не мог, не мог... это он заставил тебя, проклятый! – захлёбывающийся рыданиями голос явно желал неизвестному «проклятому» проклясться дальше, да как можно глубже и полнее, если судить по интонациям. Литания звучала на каком-то иностранном языке, и слов он, как ни напрягал слух, разобрать не мог.
– Какой слог, какие обороты, – восхитился адмирец. – Пара пожеланий изрядно запоздала, дорогая моя, он прекрасно справился без твоей помощи – но кажется, будто результат пришёлся ему по нраву, – кривая ухмылка Асмодея заставила волка вздрогнуть. Он буквально шкурой чувствовал повисшее в воздухе напряжение. Зверь с удивлением отметил, что теперь женщина, бывшая его матерью, не только вела себя как умалишённая, но вдобавок источала аромат дикой течной волчицы, молодой и неистовой. Демон ощущал что-то сходное – с поправкой на пол и видовую принадлежность, разумеется, и очевидно – много сильнее. Волк слышал лишь запах, не более, глаза и разум не обманывали его. На демона эта магия, чужая, недобрая, действовала куда мощнее. Сохранять невозмутимый вид ему становилось непросто. Запах, изменившийся голос, слегка поплывший взгляд, чуть более скованные движения – и когда мать в очередной раз кинулась послу на грудь, он то ли не стал уворачиваться, то ли попросту не успел.
Ни девственником, ни ханжой Конрад не был, но и любителем понаблюдать за чужими брачными играми себя назвать не мог. Однако то, что происходило сейчас, обладало какой-то противоестественной мрачной притягательностью. Если странный танец, когда женщина пыталась поймать адмирца в объятия, а тот уклонялся, напоминал дуэль, то с момента, когда нечто, бывшее его матерью, впилось в губы демона поцелуем, а тот прижал её к себе, вслепую разрывая шнуровку платья на спине, это превратилось в драку не на жизнь, а на смерть. Сходству немало способствовало то, что нормально снять одежду парочка не потрудилась. Всё, что можно было наспех расстегнуть, было расстёгнуто, прочее – разорвано, пыль, смешавшись с потом и кровью из царапин, естественным образом обратилась в грязь, но этих одержимых вряд ли остановила бы даже песчаная буря. Когда после очередного жутковатого поцелуя любовники оторвались друг от друга и синхронным жестом размазали по лицам кровь из потрескавшихся губ, а потом столь же синхронно расхохотались, Конрад мельком подумал, что это не следовало видеть никому – но зрелище завораживало, и отвернуться волк не мог. В какой-то момент он не выдержал и зажмурился.
Когда капризный, задыхающийся, охрипший от сладострастных стонов женский голос понёс нечто уж вовсе несусветное про форточку, которую бессердечный возлюбленный зачем-то захлопнул, лишив последней надежды, а сейчас, сейчас, когда он убедился, что чувства не остыли, мог бы и открыть, пусть не насовсем, пусть только на прощание, на несколько минут, волк недоуменно распахнул глаза. Какие форточки на пустыре, в самом-то деле... Женщина в измятом, разорванном и пыльном платье стояла на коленях рядом с сидевшим на земле полуголым господином послом и нежно гладила его по лицу, стирая кровь и грязь, но оттолкнула, когда он ловко поддел лохмотья лифа и впился в грудь жадным поцелуем. И снова перешла на иностранный язык, гортанный, незнакомый волку. Уже не уговаривала, а требовала или обещала – Конрад видел, как посол ненадолго задумался, а затем неохотно кивнул. Видимо, согласился – встал, завозился с ремнём на штанах и медленно, через силу пошёл к монументу следом за манившей его женщиной.
Запах больших кошек усилился – они тоже наблюдали за происходящим и теперь подбирались ближе к действующим лицам. Конрад вяло подумал, что, если бы они хотели напасть, это куда как проще было бы сделать, когда парочка была занята друг другом, а он не мог оторваться от созерцания игрищ. Тем временем адмирец, следовавший за любовницей, словно послушный щенок, дошёл до постамента и, одним прыжком оказавшись наверху, за руки втащил туда подругу. Платье не выдержало – верх окончательно сполз с плеч. На белой, словно светящейся в лунном сиянии коже резко, как и шрамы, выделялись тонкие ремешки, охватывающие тело. И раскалённым углем пламенел амулет старого Нортана. Жаль, что посол, разрывая шнуровку, не позаботился и о древней побрякушке – Конрад бы не оплошал, подобрал её и стал вожаком стаи по праву, но увы...От размышлений о власти, в очередной раз ускользнувшей, мелькнувшей перед носом, как проворная дичь, волка отвлек шорох. Ранее незримые кошки уже не скрывались – двинули прямиком к смердящему идолу. Конрада они то ли не заметили, то ли совершенно им не заинтересовались – волка одинаково устраивала любая из причин, но на всякий случай он не шевельнулся. Две фигуры, застывшие на постаменте, собирались продолжать свои забавы – коленопреклоненная женщина расстегивала штаны на любовнике, а тот чуть откинулся назад, на бедро золотой великанши, и запрокинул лицо к звёздам. Запах идола стал ещё неприятнее – волк цинично подумал, что, пожалуй, не находись Богиня в заточении, подобные упражнения могли бы быть сочтены оскорблением святыни, эти двое явно не собирались приносить никакой жертвы. Неожиданно землю под ним тряхнуло – а затем обманчивая ночная тишина с грохотом разлетелась на осколки разрозненных звуков. Прижавшийся к земле волк увидел, как золотое изваяние дрогнуло, будто пытаясь привстать, но гибкая чёрная тень метнулась наверх, сталкивая с монумента два переплетённых тела. Конрад, не раздумывая, бросился к упавшим – верность требовала помочь соплеменнице. А честь – милосердно прекратить мучения, если спасение невозможно. Перекинулся на бегу – и чуть не сбил с ног какого-то парня, склонившегося над упавшими. Кажется, оба были живы – по крайней мере, адмирец сидел, прислонившись спиной к постаменту и обхватив голову руками, а мать, лёжа, силилась запахнуть на груди обрывки платья. Недалеко от них спрыгнул с постамента чёрный леопард, издевательски-дружелюбно лизнул Асмодея в нос и принял истинную форму. – Прекрасная ночь, не находите? – светски осведомился мускулистый парень с серебристыми глазами и, не дожидаясь ответа, наклонился над лежащей женщиной. Та держалась в сознании из последних сил, на одной природной злости. О совершённых подвигах имела весьма смутное представление и немедля выразила его потоком отборной брани, сделавшей честь любому пьяному солдафону. После чего хрипло рыкнула: «Рви ремни, дурак. Да хер за ворот без доброй воли!», смежила веки и обмякла.
Господин посол, наоборот, внезапно приободрился.
– Проективная одержимость, котятки, не выдерживает никакого сравнения с обычной. Сосуд выбран недурно, признаю. Чрезвычайно… выносливый, – демон неприятно облизнулся, бросив взгляд на бесчувственное тело волчицы. – Однако ваша мать не смогла бы достичь своей цели, даже открой я ей канал шириной с ворота Осеннего. Но я ценю ваше беспокойство о моей персоне.
От слов Асмодея несло нездоровой эйфорической бравадой, чего он совершенно не осознавал.
– Ну разумеется. Стоило положиться на волю Хаоса и просто посмотреть, кто кого сожрёт.
– Мы не одни, – второй демон, похожий на говорившего, как отражение в воде, тронул родича за плечо. – Насколько я успел понять, дама вне опасности, просто... утомлена, – грубоватые черты тронула едва заметная ухмылка. – Думаю, ни у кого нет вопросов к гостям из Лазури? – светлоглазый повернулся к Конраду. – Друг мой, вы достаточно пришли в себя, чтобы донести эту женщину до её собственной спальни, а главное – объяснить, куда мне следует открыть портал?

Глава 7, где Асмодей дрессирует временных союзников, в Бездне собирается экстренный консилиум по очень неприятному поводу, а Тойфель ищет уюта и покоя, но находит нечто совершенно противоположноеГлава 7, где Асмодей дрессирует временных союзников, в Бездне собирается экстренный консилиум по очень неприятному поводу, а Тойфель ищет уюта и покоя, но находит нечто совершенно противоположное
Асмодей давно смыл грязь, залечил многочисленные царапины и теперь нежился в бассейне с подогретой минеральной водой. Красотки, притащенные услужливым Эфором, не больше получаса назад ушли, хвастаясь друг перед другом щедрыми дарами и восторгаясь галантными «господами из Адмира». Прислуга, подававшая напитки и закуски, была отпущена, и Асмодей, по своему обыкновению, излучал самодовольство, словно забыв ночные приключения.
– Котята, вы там к соревнованиям готовитесь? – поинтересовался он, неодобрительно глядя на плавающих в большом бассейне Мункара и Накира. – Или девушки недостаточно вас утомили?
Братья завершили очередной рейд и синхронно выбрались из воды. Мункар небрежно уцепил с низкого столика массивный серебряный кувшин, задумчиво взвесил его, но ограничился тем, что налил вина себе и брату и процедил:
– Ваше гостеприимство и щедрость не знают границ. Теперь вы намерены пустить всех прелестниц в расход, раз уж столь недвусмысленно опротестовали наши методы исправления ваших ошибок?
– Прелестниц в расход? Я? – на непристойно привлекательной физиономии Асмодея нарисовалось почти детское выражение обиды. – Зачем бы? Чтобы сохранить вашу тайну, которая не является таковой с прошлой ночи? Вы перекинулись на глазах у посторонних и даже не взяли с волков клятвы молчать. В обмен на портал, полагаю, пушистики согласились бы на что угодно. Тем более лазурский принц показался мне вполне прагматичным юношей, не унаследовавшим бурный до безрассудства материнский темперамент, – он утомлённо прикрыл глаза. – Но что уж теперь... Вот так всегда – из кожи вон лезешь, чтобы у союзников было всё необходимое и даже сверх того, а тебя подозревают невесть в чём.
Накир тронул брата за локоть, в мысленной беседе прозвучал, очевидно, довольно веский аргумент. Мункар пригубил вино и уставился на Асмодея в упор.
– После вчерашнего... миракля мать и сын втянут язык так глубоко, что кончик покажется из-под хвоста. Даже безнадёжная психопатка вроде Доры Йенской не станет хвастать, как благословением богини и силой амулета валяла во всех позах адмирского посла. Кто уж вы там в лазурском фольклоре относительно дядюшки, я не упомню, но явно не тот, от кого ревнительница веры будет счастлива завести щенят.
– Шутку мы оценили, – Накир сдерживал злость лучше брата. – Интересно, оценит ли подобный юмор дядюшка. И какой награды заслужит ваш беспримерный подвиг с его точки зрения.
– С этим семейством, как вам должно быть известно, моего друга и повелителя связывают давние близкие узы, – небрежно махнул рукой Асмодей. – Не думаю, что он возмутится выбором партнерши, причём в обоих смыслах. К сторонним похождениям вашей матери он всегда относился с пониманием.
– Увы, вряд ли это был ваш выбор, – Мункар холодно улыбнулся, тень этой улыбки пробежала и по лицу Накира. – То, что вы несли вчера, стоило бы записывать как эталонный бред величия. Можете ломать комедию сколь угодно, но вы потеряли контроль. Если у вас, конечно, не было прямого приказа выпустить мать ценой жизни. В любом случае, мы выполнили свою часть договора.
– Не отрицаю, отличная командная работа, – как всегда, неприятную для себя информацию Асмодей пропустил мимо ушей, – и не отказываюсь признать за собой небольшой должок. Остается решить, в каком качестве вы предпочтёте участвовать в сборище под кровом нашего дорогого мэра – в столь удающемся вам амплуа котят? Под личинами моих адмирских товарищей? Для сегодняшних увеселений я осмелился выбрать вам облик на свой вкус. Не знаю уж, заметили ли вы, но девушкам мой выбор пришёлся по душе, – он самодовольно ухмыльнулся. – Или же в своем истинном облике – нет решительно никакой причины члену Тёмного Совета не пригласить раймирских принцев на вечеринку, а у принцев нет ни малейшего повода отказаться. Наши страны не воюют. За неделю, полагаю, успеете решить этот важный вопрос – а я позабочусь об остальном, – расплёскивая воду, Асмодей вылез из бассейна и, не удосужившись одеться или хотя бы вытереться, отправился вон из купальни.
***
Астарот с удовольствием отвлёкся бы от неприглядного зрелища видом из окна, но в гостевых покоях, как было нынче принято называть камеры узников Бездны, такой роскоши не водилось. Пришлось вновь любоваться бесчувственным телом сотрудника. Теперь уже неизбежно бывшего. С одной стороны, кадр проверенный и надёжный. А с другой – как теперь сказать, что вина не его, когда столько свидетелей и очевидных доказательств говорят об обратном. Особенное отвращение вызывала улыбка, периодически блуждавшая по губам мальчишки.
– Ему что, по ошибке впороли эйфоретик? – поинтересовался Астарот у Мора с Маклином. – Лежит с блаженной рожей, будто посреди гарема.
– Успокоили парой затрещин, когда отбирали девчонку, а потом при транспортировке влепили набор положенных служебных заклинаний, – мрачно сообщил Мор, косясь на Маклина. Тот кивнул. – Никаких составов не применялось, я уточнил. Маклин порылся в голове у этого... и вполне уверен, что под заклятиями субъект не находился. Могли чем-то опоить, на эту тему ждём ответа из лаборатории. Все свидетели в один голос уверяют, что в подобных практиках наш клиент, – Мор криво ухмыльнулся, – ранее замечен не был, – медик взял со стола кристалл, повернул так, чтобы было видно всем и активировал.
– Да вы покажите мне мужика, который к Третьему дому в гости не заходит, – разводила руками пухленькая блондинка. – Помню я вашего законника, как не помнить, он ко мне годами поболтать забегал, и непременно пирожные заказывал, – она подмигнула. – Угощал всех, любил, когда все довольны.
– Да уж, попотчевал на славу – Астарот скривился. – Дело неприятное до крайности, особенно тем, что кхм… семейное. И опасаюсь, с этим угощенцем будет ровно то же, что с другими. Жил-был добрый гражданин – и в одночасье решил кого-нибудь изнасиловать, сожрать или просто убить за косой взгляд. Если это отрава, я в одном шаге от того, чтобы отдать приказ проверить городской водопровод и взять пробы воздуха. Вряд ли поможет, но хоть не сидеть сложа руки и ждать, пока подобными делами нас завалит по самую крышу. Прессу держим в узде, но заголовки вроде «Эпидемия насилия накрыла столицу» тоже не за горами, если мы не остановим эту лавину драконьего дерьма.
– Уже проверили, – бледная невысокая женщина со стянутыми в хвост светлыми, почти белыми волосами, оторвалась от раскиданных по столу бумаг. – Воду. Воздух. Даже неимоверную дрянь, столь любезную добрым гражданам Адмира по поводу и без. Вода могла быть помягче, а в мистофелевке могло быть поменьше сивушных масел, но ни те, ни другие примеси не способны никого отравить. Кроме того, будь отравлены вода или воздух – мы устали бы хоронить недолговечных. Человечки – очень хрупкие создания, и то, что не причинит вреда никому из здесь присутствующих, человечка убьёт.
– Ну, твои любимые лабораторные крыски, Нэга, любят умирать от чего ни попадя, даже от сквозняков и немытых рук. Что иронично, ни единого случая, чтобы вот так взбесился кто из них, – Астарот с подозрением посмотрел в сторону женщины. – Войн с Раймиром мы не ведём давно, но кто знает, какие программы ты могла случайно оставить приоткрытыми? Из любви к искусству.
Маклин протестующе поднял руки:
– Осади коней, возница. Я тоже не уверен, что следующим, кого мне придётся допрашивать по сходному поводу, не окажется кто-то из моих, но ты явно перегибаешь палку.
– Возможно. Однако устроить в разгар всеобщего примирения такое шоу, а потом эффектно спасти всех какой-нибудь чудо-тинктурой, – хороший способ напомнить о себе после долгих лет забвения. Особенно когда у государя период… делегирования. Хроническое злоупотребление некоторыми аспектами кровной магии он тоже, помнится, пустил на самотёк, и в результате мы получили массу проблем с новой расой агрессивных заносчивых дегенератов, когда те расползлись по Пластинам, как клещи.
Блондинка невозмутимо уткнулась в бумаги.
– Вы правы, граф, недолговечные почему-то не участвуют в этом празднике бессмысленного насилия. Не могу назвать их безвредными очаровашками, но сейчас населённые ими районы, пожалуй, наиболее безопасны – ничего сверх того, что происходит обычно. Я даже сказала бы, что они напуганы и притихли, – она сделала пару пометок на одном из листов. – На всякий случай я просила бы вас распорядиться, чтобы мне доставляли сводки всех происшествий, а также образцы крови преступников и жертв. Пробы их пищи, напитков, лекарств. Вдруг мы зря ограничиваемся агрессорами – как знать, возможно, нападать их заставляет некое воздействие со стороны пострадавших.
– И чем, по-твоему, надо напичкать или обработать ребёнка, чтобы спровоцировать половой психоз у нормального парня? – Астарот раздражённо потёр переносицу. – Водись за ним малейший криминал, так духу бы его в моём ведомстве не было. Хоть дальняя родня жены, да хоть наследник-первенец – плевать.
– Вы удивитесь, к каким ухищрениям прибегают те несчастные, кому недостаёт природного обаяния и иных полезных качеств, – проникновенный голос Наамы все услышали на пару мгновений позже, чем аромат её духов. К счастью, Асмодеева сестрица была всё же более милосердна и не превращала парфюмерию в оружие массового поражения. – Как бы там ни было, список наиболее ходовых составов уже передали по назначению. Третий дом готов оказать любую помощь по первому требованию.
Перед Мором возник здоровенный и чем-то заляпанный лист бумаги. Медик несколько минут изучал его, затем растерянно пожал плечами и взглядом отправил на стол Нэги. Блондинка уткнулась в нацарапанные на листе картинки и символы, что-то переписала на один из своих листков и зло подчеркнула, чуть не прорвав бумагу старинным свинцовым карандашом.
– Ничего. Здоровый молодой демон. Никаких лекарств. Никаких ядов. Его никто не пытался опоить, отравить, приворожить... алкоголь умеренно, никаких составов, вроде летейи, не употреблял вовсе.
– В голове тоже... ничего, – развел руками Маклин. – Страх. Обида. Недоумение. Склонен согласиться с оценкой той пышечки из Третьего дома – пирожное. Ванильное, – он мрачно покосился на спелёнутого ремнями преступника.
– Вы позволите? – Наама указала на неподвижное тело. – В некотором смысле этот позор и на моем Доме. Если он – родня госпожи Фемиды, то и моя, пусть неимоверно отдаленная.
– Убить – нет, – без тени улыбки отозвался Маклин. – Его следует судить, хотя вряд ли менталисты выудят из этой головы нечто, чего не увидел я. Посему светит идиоту лечение в Бездне – если уважаемый коллега, – он бросил беглый взгляд на Астарота, – или же вы, миледи Наама, не пожелаете взять его на поруки.
– Я не возражал бы понять, от чего его следует лечить, – процедил Мор. – Кроме последствий задержания и допроса. Пока что пациент выглядит на зависть здоровым.
– А ребёнок? – Астарот зло посмотрел на лежавшего.
– Малышкой занимаются, я почти уверен, что с ней всё будет в порядке, насколько это возможно, – Мор покосился на Маклина. – Не лезу в дела правосудия, но нельзя ли в этом конкретном случае обойтись без присутствия истца на суде?
– По закону она достаточно разумна для опознания обидчика и способна подтвердить, что ошибки не произошло, – покачал головой Маклин. – И не смотри на меня так, законы писал не я!
– Да сотрите ей память и успокойтесь, – глаза светловолосой женщины, наконец оторвавшейся от своих бумаг, цветом напоминали аквамарины и блестели так же холодно, как драгоценные камни. – Долговременных физических последствий не останется, слава Хаосу, её быстро отбили и быстро же доставили сюда. Выбросьте из головы малышки происшествие и лечение и закройте тему.
Маклин ответил улыбкой, заменявшей сотрудникам его ведомства личный сигнал тревоги.
– Выбросить что бы то ни было из чьей-то головы, госпожа, я могу лишь по просьбе обладателя оной. Напоминаю – не я писал законы. Должен сказать, что во всей неразберихе последних недель от законов одни неудобства. Успокаивать буйнопомешанных и разнимать массовые драки со всем возможным уважением к личности преступников несколько... утомляет.
– Я хотела бы остаться с этим несчастным наедине, – Наама снова указала на лежавшего. Можете обвешать всё здесь охранными заклинаниями, поставить все возможные следилки, здесь может остаться леди Нэга – если пожелает, – но мужчин я просила бы удалиться.
– Тайны Третьего дома, – Астарот с преувеличенной иронией закатил глаза, но заторопился на выход первым. Мор с Маклином переглянулись и вопросительно посмотрели на женщину за столом. Та отрицательно мотнула головой.
– Даже не думайте, остаюсь. Такой шанс нельзя упускать, – переглянувшись с Наамой, она хихикнула и выудила из-под кипы бумаг несколько чистых листков и горсть кристаллов. – Можете не тратить сил на слежку, мне несложно сделать десяток записей.

Через час изгнанники вернулись – судя по подчёркнуто равнодушным взглядам, "следилок" они-таки навесили, как и охранных заклинаний. Но от кристаллов не отказались.
– Миледи, – Маклин пристально взглянул на Нааму. – Если не возражаете, я хотел бы понять, как?
– Это не тайна, хотя бы потому, что даже в Третьем доме подобной магией владеют немногие, а на близком к моему уровне – единицы, граф, – сестра Асмодея, ещё более утончённая и ослепительно красивая, чем брат, покачала головой. – Если мне нужно, чтобы передо мной в прямом смысле слова вывернулись наизнанку, не утаив ни грешка, ни даже мысли или фантазии, я сперва помогаю объекту влюбиться в меня, а потом обещаю взаимность, пока он не соврёт и не повторится. Ложь я чувствую, как любой менталист, а что до повторения... мало чья внутренняя жизнь настолько интересна, чтобы рассказ о ней занял больше получаса, – она еле заметно улыбнулась. – Я просила вас уйти не потому, что боялась разоблачения секретов. Любой из вас мог случайно подпасть под моё влияние. Всё, что происходило, записано – но, к сожалению, бедняга и сам не знает, как так вышло. Он даже не вполне помнит, для чего напал – и это не извращенец, скрывающий тягу к малышам, его и правда до нынешнего эпизода не возбуждало и не интересовало детское тело.
***
Завидев вдалеке свои владения, Тойфель улыбнулась и пустила вороного в галоп. Свадебный подарок они с мужем разделили не совсем так, как планировал дядюшка: соловый засранец стал любимцем Габи и получил кличку Кутила, ей же достался вороной любитель фонтанчиков с игристым вином. Первую и очевидную версию имени для зверя муж не одобрил, со второй смирился. Вслух не признавался никогда, но на самом деле эта маленькая шалость ему льстила.
Портал стоило открыть поближе, но к чему отказывать себе в удовольствии совершить прогулку? Перед тем как нарушить ещё пару правил этикета и устроить очередной учебный переполох среди слуг. Не в Пандем же она сорвалась, не в Сифр и даже не в Лазурь на охоту. Всего лишь к собственным детям, как требовал долг любящей матери в «это сложное для страны время». За последний ответ на обычные расспросы Габи следовало бы назначить ещё и главой министерства гладких фраз – дела в Белом дворце шли настолько паршиво, что сообщать о них или просто произносить вслух некоторые слова теперь было запрещено. Белые гвардейцы кузена – воплощённые эффективность и милосердие. И если продолжат трудиться столь же слаженно, добрый народ Раймира, несомненно, ждёт полное и окончательное исцеление. А там и соседям помогут, с благословения Светлейшего.
Жеребец, чуя настроение хозяйки, прошёлся пару раз тихой рысью вдоль ограды. Знал, что такие трюки всегда вознаграждаются даже когда нет зрителей, да и просто любил покрасоваться. Ворота отворились по кивку, бесшумно пропустив всадницу внутрь. Зашла не с парада, осталась довольна – вышколила разгильдяев, всего-то пара мелких недочётов. В окнах горел свет, жеребец всхрапнул и двинулся в сторону конюшни. Молодчики высыпали встречать весьма бодро – наверняка напропалую резались в кости.
– Госпожа! – восхищённо выдохнул старший, на ходу распихивая что-то по карманам.
– Проводите господина Министра в его покои, – Тойфель ласково потрепала зверя за шею и спешилась. Господин Министр презрительно фыркнул и показал конюхам клыки, но милостиво позволил заняться своей особой.
Ни одной праздной рожи и в доме – к внезапным явлениям хозяйки в любой самый мёртвый час слуги или привыкали, или убирались вон со скоростью летящего сапога. За этим зорко следила бывшая кормилица старшей дочери и нынешняя экономка. При ней дармоеды окончательно освоили тонкое искусство не раздражать показным усердием, а чутко улавливать, что именно от них требуется сегодня.
– Мы вас ждали, – верная Хада почтительно склонила голову.
При поступлении на службу звалась иначе, но капризом хозяйки, как и многие, получила другое имя. Старую жизнь оставь за порогом, новую – целиком посвяти госпоже и Первому дому.
– Кто бы мог подумать, – усмехнулась Тойфель и стремительно взбежала вверх по лестнице, ведущей на второй этаж. – Своим трёпом будешь истязать мои уши завтра. Сегодня – с пустяками не лезть. Никому.
Экономка понимающе кивнула и коснулась пары камней на широком браслете – чтобы поднятые по сигналу вертихвостки поторопились и не попали под горячую руку.
В покоях Тойфель разделась на ходу и прошла в купальню. Рвануть в уютное логово было верным решением, дышалось и думалось здесь куда вольнее. А подумать следовало о многом. С наслаждением погрузилась в горячую воду и вдохнула запах эфирных масел. Щелчком пальцев лишила бутылку пробки, пригубила и прикрыла глаза. Скрытое напряжение последних недель упорно не растворялось, ощущение, будто она что-то упускает, не проходило. Известно же, что если у какого-то события имеется официальная версия, то её стройность и логичность зависят только от квалификации и добросовестности сочинителей.
Сделанное на личной силе или попросту дозволенное? И кем? – серия жадных глотков заставила открыть глаза и поставить бутылку на бортик. Чужое эхо собственной мысли исчезло. Только терпкий вкус ореховых перепонок на языке, душистый пар, покой и тишина. Должно быть, последствия недавних безуспешных попыток повторить отцовские номера. Любимая трубка привычно легла в руку, ещё один щелчок пальцев, глубокая затяжка – и всё снова обрело приемлемые очертания. Что их с Хэмом фокус, что фортеля кузена – одной природы. «Магия – это воля». Оба учителя сошлись во мнениях, пусть по поводу контроля разногласия и имелись. Настолько просто и одновременно чудовищно сложно? Один объект, два, десять, сто – и неужели…
Бутылка нашлась сама собой, горлышко на ощупь было мягким и тёплым, мундштук же изрядно нагрелся и не желал отниматься от губ.
– Сколько сможешь взять – бери. Все твои, всё твоё.
Тойфель чуть не поперхнулась дымом, словно в свою первую затяжку из отцовской трубки.
– Госпожа, – голос теперь принадлежал Хаде и звучал увещевающе-сдавленно. Она же стояла на коленях, из последних сил протягивая полотенце. – Прошу, услышьте меня. Это не пустяк.
От нежданного известия Тойфель мгновенно протрезвела безо всяких превращений. Смерть кого-то из слуг – обычное дело, особенно, если речь о недолговечных, но чтобы во сне умерла молодая крепкая девка? За здоровьем кормилиц тщательно следили, неужто выстрелила какая-то скрытая патология?
В детскую Тофель влетела изрядно на взводе – обнаружившая труп товарки суеверная дурища, по счастью, не рыдала и не голосила, но из её сбивчивых объяснений удалось понять, что в случившемся винит «маленькую хозяйку» и потому отказывается к ней подходить. Тойфель бросила быстрый взгляд на фигуру в кресле. Расслабленная поза, умиротворённая улыбка на приоткрытых губах – будто видит во сне что-то очень приятное. Точнее, видела. Девочка мирно посапывала, прильнув к груди мёртвой няньки, и напоминала довольного зверька.
– Возьми госпожу Тамину, – тихо приказала Тойфель. Вторая кормилица подняла взгляд на хозяйку. В глазах плескался ужас, под копной кокетливых локончиков билась единственная мысль сегодня же удрать прочь из поместья, даже не получив расчёта. Тойфель подошла вплотную и провела рукой по каштановым волосам неблагодарной бестолочи, мягко пресекая попытку обернуться.
– Забота о детях Правящего дома отнимает много сил. Твоя подружка Аша просто задремала. Проступок невелик, наказание здесь ни к чему. Скорее отпуск и достойное вознаграждение для семьи за долгую разлуку. Не тревожься о ней, ты же не хочешь, чтобы пропало молоко? – слова хозяйки благотворно воздействовали на девушку, паника уступила место лёгкому недоумению. Кормилица застыла в нерешительности: что же такое важное она забыла и никак не может вспомнить? – Возьми ребёнка, Фетар, – с нажимом повторила Тойфель. – Тут не сад, а ты не статуя. Займись делом.
Девушка ойкнула и повиновалась, всё её внимание без остатка поглотила драгоценная ноша. «Уснувшая» приятельница осталась в кресле, как забытый плед. Сгрести в охапку, словно всё тот же плед. Можно бы перенести вместе с креслом, но чем меньше изменений в обстановке, тем лучше.
Крупный рубин на браслете экономки вспыхнул алым и погас.
– Он ждёт. Не беспокойтесь, я присмотрю. И проверю остальных. Маленькая госпожа невредима и даже не успела проснуться, но что если её сестра…
– Сабия уже знает, чем живое отличается от мёртвого, лишняя демонстрация ни к чему, – одобрительно кивнула Тойфель и скрылась в портале.
***
– Порадуй меня, Юсеф, скажи, что это не какая-то очередная человечья зараза, которая добавит всем забот.
Лекарь многозначительно кашлянул и прервал свои скорбные манипуляции. Отработанным жестом прикрыл тело простынёй, наложил пару заклинаний.
– Сказать-то скажу, да вряд ли тебе понравится, высочество. Не человечья и не добавит. Коли в другой раз уследите, конечно. Экземпляр отменный, свеженький, с виду мечта любого некромага. Только съели эту устрицу, одна ракушка осталась.
– Ты совсем охренел?
– И в мыслях не было. Буду счастлив вернуться к бестолковым студентам, сопливым носам, сломанным конечностям, неудобным последствиям походов на сеновал и прочим радостям скромного обывательского бытия, – доверенный лекарь наследника Первого дома, всему Раймиру больше известный, как один из лучших преподавателей местной академии, прищёлкнул языком и внимательно вгляделся в бледное лицо своей пациентки. – Заголялась покойная вряд ли на оргии с детьми Асмодея. Так что за малышкой стоит понаблюдать. И за няньками-мамками. Начнут ходить будто лунатички, в обмороки рушиться или ещё как чудить – сразу ко мне. Но может, и обойдётся без последствий первый прикорм.

Глава 8, где можно наблюдать сеанс экзорцизма с разоблачением посреди светского приёма и выплату долгов одним рукопожатиемГлава 8, где можно наблюдать сеанс экзорцизма с разоблачением посреди светского приёма и выплату долгов одним рукопожатием
– Послы без свиты с фальшивыми приглашениями, – поддел брата Мункар. – Напомни, когда мы последний раз падали так низко? – мысленная речь не мешала ему любезно улыбаться мэру и вполуха слушать, что именно Элинор Фирсетский думает касаемо перспектив сотрудничества Вольного Перешейка с Раймиром. Если и когда дойдет дело до каких-то официальных договоренностей, решать будет не Лино, а внезапно назначенная царицей дядюшкина любовница и её свита – старый пройдоха-жрец и незваная, но явившаяся пустынная ведьма. Кстати, интересно, куда запропастилась эта троица? Ифритов на приёме полно, но сплошь местный бомонд, свежевылупившиеся желторотые политики да несколько крупных торгашей, оказавшихся достаточно предусмотрительными, чтобы не портить отношений с тарайин, когда те ещё были общим посмешищем.
– Его высочество раймирского принца в курительной комнате ожидает дама, – слуга в пёстрой, словно оперение попугая, ливрее склонился перед Мункаром. – Назвать своего имени она не пожелала.
– Прошу прощения, любезный Элинор, – развел руками тот. – Не стоит оскорблять госпожу Инкогнито промедлением, – и, не дожидаясь ответа, направился следом за слугой. «Ты уверен, что не представился никакой прелестнице моим именем?» – «Снял с языка, только что какой-то клоун сообщил, будто меня ждёт некая таинственная незнакомка» – «Остаётся надеяться, что это не наш гостеприимный хозяин решил столь неуклюже подшутить над местными», – краем глаза Мункар видел, как Накира провожает к выходу расфуфыренный прислужник.
Подведя раймирцев к двери, украшенной резными завитушками, слуги отвесили поклоны, дождались пары монет и были таковы. – Постой здесь, я войду первым, – Мункар распахнул дверь, замер недоуменно, а затем расхохотался.
– Всё видел, но чтобы существа, предположительно обладающие магией, приняли голограмму за живую красотку?
– Я видела и получше, – ядовито отозвалась Лакрима. – Высший демон, Изначальный и член Совета не усомнился в подлинности блохастых доппельгангеров, которых вы оставили вместо себя, чтобы не портить ему торжественное появление в зале.
– Надеюсь, миледи была так добра, что не стала раскрывать перед своим дядюшкой нашу безобидную шутку? – осторожно осведомился Накир.
– Разумеется, не стала, – голос зазвучал чуть раздражённо. – Меня тащили сюда не за этим.
– Благодарим и признаём за собой соразмерный долг, – два мягких баритона прозвучали в унисон.
– Считайте, что долг будет отдан в тот момент, когда я увижу выражение дядюшкиного лица – он никак не ждёт увидеть вас в этом зале в истинном облике, – голограмма довольно хихикнула, послала раймирцам воздушный поцелуй и растворилась.
Братья понимающе ухмыльнулись: господин Гадюка настолько убеждён, будто мир вертится вокруг его персоны, что не удосужился проверить. «Котята» послушно следуют за ним, терпят все выходки, того и гляди согласятся присягнуть. Жаль, что с этой приятной картиной ему вскоре придётся попрощаться. Энергии не пожалели, но расходы окупятся.
– Ну что, подождём сиятельных явлений здесь или продолжим перекличку ласковых телят в зале? – Накиру эта маленькая игра успела наскучить. – Можем делать ставки, кого принесёт первым. Лакрима нас не сдала, так все прочие не ослепли от щедро отражаемого нами сияния Белого дворца.
– Пошли, лентяй, судя по шуму, возможность проверить только что появилась. Ставлю на дядюшкину пассию и её Совет раритетов.
Зычный голос церемониймейстера недвусмысленно сообщил, что ошиблись оба. Да так, что едва удержались от удивлённого хмыканья. В зале царило осторожное недоумение: не каждый мог оценить эдакий фестиваль сюрпризов. Лицо господина мэра сделалось ещё более сложным: сначала зловещие командоры кшатри в роли послов доброй воли Раймира, а теперь кучка лазурских волков, да ещё их предводительница ведёт себя так, словно приём в её честь.
– Счастлив приветствовать… – начал Лино, растянув губы в наиболее радушной улыбке из всех возможных, хотя по глазам читалось, что подобное счастье он мог бы испытать, разве что неожиданно встретив в хаммаме бешеного гуля. Леди Доротея ответила встречной любезностью:
– Заткнись, хорёк. Фальшь противна Всематери.
– Кабы не речь, я бы подумал, что Доротея Йенская явилась сюда в своей волчьей форме, – Мункар с вивисекторским интересом следил за тем, как багровеет физиономия господина мэра, и как здоровенный детина, сопровождавший лазурскую скандалистку во время блужданий по Пустошам, с извиняющимся видом едва заметно пожимает плечами и склоняется к ней. Урезонить пытается, да в итоге только раззадоривает.
– Когда заговорщики из мятежного клана загрызли второго мужа этой прорвы обаяния, следующей же ночью она приказала оцепить их владения и вырезала всех, вплоть до младенцев. Схема пришлась по вкусу, так что за гибель от козней коварного врага всех возможных наследников амулета, а потом и его владельца, тоже удавалось мстить достойно и с размахом. На месте этого молодчика я бы напрягся, – задумчиво и даже несколько сочувственно произнёс Накир, наблюдая за бесплодными усилиями парня вернуть темперамент матери в дипломатическое русло.
– Забавно будет увидеть их встречу с нашим нынешним патроном, – фыркнул Мункар. – Как бы не пришлось вторично спасать Асмодея, если от полноты чувств сия достойная дама примет ту форму, которую считает истинной, и кинется рвать ему глотку.
– Скорее уж с неудобным союзником. Могу предположить, зачем Асмодей послал приглашение, но она-то… У её котла с кипящими помоями непробиваемо толстые стенки. Вместо того, чтобы гневно отвергнуть билет в обитель скверны и вернуться в родные леса вещать про откровения богини, явилась сюда и требует царицу, – Накир оглядел зал с тонкой улыбкой – ни единого намёка на неуместность поведения волчице никто не подал, но стражники готовились в любой момент спровадить её подышать свежим воздухом. Гости также предоставили Доротее со свитой достаточный простор, чтобы наблюдать за развитием событий с безопасного расстояния. Она, впрочем, слегка поуспокоилась и с господина мэра переключилась на сына, чем первый не замедлил воспользоваться, сделав вид, будто ему срочно понадобилось перекинуться парой слов с дорогим братом и соратником Керимом в другом конце зала.
– Царица легка на помине, – Мункар чуть заметно кивнул в сторону входа. – Со свитой из пустынных ведьм. Кажется, одному почтенному старцу пришлось потесниться, – и я готов бегать в звериной шкуре до конца своих дней, если он сделал это добровольно. Полагаю, девчонке оно только на пользу, – он не успел договорить, как в зал вплыла Решка в старомодном, чрезмерно пышном, но затканном золотом и недурно сидящем на ней платье. Справа от «народной царицы» шествовал Малхаз, слева – Нешер. Улыбалась и благосклонно кивала окружающим так, словно царицей назвали её. На пустынной ведьме были свободные чёрные штаны, но вместо традиционной чёрной же рубахи до колен ради праздника она нацепила затканный золотом кафтан. Явно родом из тех же сундуков, что и платье на подопечной. – Глянь-ка на старуху – я и не думал, что эти церемониальные жреческие тряпки ещё у кого-то сохранились. Ну что ж, если кто-то пожелает проклясть любую из этих дам, его ждёт пренеприятнейший сюрприз. Защитный узор мамашиного авторства вполне в рабочем состоянии.
– Интересно, чего и сколько эти паразиты успели растащить по норам до того, как пал Вавилон, – отозвался Накир. – Кое-какие детали облачения светоча веры тоже вызывают массу вопросов. А девчонка фонит изрядно, но держится неплохо. То ли чем-то накачали, то ли поднатаскали, но с нашей последней встречи этот гибридный цветок выглядит не таким милым и непосредственным сорнячком. Ничего удивительного при таких садовниках.
Решка шла уверенным шагом, расточая лёгкие вежливые улыбки знакомым и незнакомым, взгляд скользил по лицам, не задерживаясь надолго ни на одном. Улыбнулась она и Доротее, когда та преградила дорогу.
– Рада новой встрече с дорогими единоверцами. Как вам понравилась статуя Богини, госпожа? – после такого приветствия лицо суровой предводительницы слегка вытянулось, светло-карие глаза сделались почти жёлтыми.
– Истинный лик Матери волков стократ прекрасней. Она явилась мне. И говорила со мной, – в голосе послышались торжествующие ноты. – Когда мы стали одним целым, Великая указала, как поступить.
Накир ткнул брата локтем вместо ответа на мысленный комментарий. Положительно, здешняя атмосфера действовала расхолаживающе.
Решка недоумённо взмахнула ресницами и изобразила живейший интерес:
– И что же она вам сказала, позвольте узнать? Велела поблагодарить нас за приём и побыстрее донести добрые вести в Лазурь? Ума не приложу, сколько отваги вам потребовалось, чтобы оставить свою паству!
– Великая Волчица позволила мне взять её дар, – горделиво повела плечами Доротея. – Зрелая и опытная женщина распорядится им лучше сопливой девчонки. На мне лежит благословение Богини, а не щенка, которого она одарила щедрее, чем следовало бы! – в зале воцарилась тишина. Малхаз дёрнулся, но не успел шагнуть вперед: по-змеиному проворная Нешер ухватила его за рукав, и, заставив пригнуться, что-то шепнула на ухо. Ифрит недоверчиво покосился на внучку, но, повинуясь цепкой хватке Нешер отошёл в сторону. Та одобрительно кивнула и, успокаивающе коснувшись Решкиной руки, лучезарно осклабилась:
– Ну, если Всемать позволила, кто мы такие, чтобы мешать ей? Правда, о радость сердца моего? – Решка изумлённо уставилась на пустынную ведьму, а та, едва заметно подмигнув, продолжила: – Приди и возьми, называющая себя избранницей Великой! Если говоришь правду, камень сам упадёт в протянутую руку, сколь бы крепка ни была удерживающая его цепь. Но помни: лжеца наказывают дважды – сперва его собственные нечистые помыслы, а затем Тысячеликая!
Решка застыла на месте, озадаченно переводя взгляд с Нешер на Доротею, а затем неуверенно улыбнулась:
– Я повинуюсь своей наставнице и долгу гостеприимства, – разведя руки чуть в стороны, тоненькая фигурка в тяжелом затканном золотом одеянии застыла, словно статуэтка.
Конрад насторожился. Он попытался схватить мать, но та оказалась проворнее – буквально налетела на девушку и заключила её в объятия, очевидно, отыскивая застежку подвески под пышными распущенными волосами.
Объятия странным образом затянулись, но никто в зале не проронил ни слова. Только когда девчонка в золоте брезгливо вывернулась из рук леди Доротеи и неспешно пошла по залу, улыбаясь, словно ничего не произошло, а та осталась стоять в дурацкой позе, наиболее внимательные гости заподозрили неладное и возбуждённо загомонили.
– Вот это номер, – к девушке пробился неприлично радостный мэр. – Я уж думал, эту сумасшедшую придётся выводить охранникам, если она посмеет на тебя напасть, а ты сама справилась, – он частил, очевидно, чувствуя себя виноватым за некрасивую сцену.
– Не я, – Решка невозмутимо пожала плечами. – Подвеска захотела остаться со мной, но не пожелала убивать эту несчастную, – девушка покосилась на застывшую истуканом волчицу. – Думаю, лучше пока её не убирать – в зале же найдутся маги, которые смогут помочь. Невежливо выносить парализованных гостей, даже не попробовав вернуть им прежнюю бойкость, ты согласен?
– Я распоряжусь, – кивнул Лино. – И придётся как-то оправдать чокнутую суку, как ни крути, выходит магическое воздействие без прямой угрозы... Строго по процедуре не поступишь – живо сочинят, будто мы околдовали и заточили ни в чём не повинную ревнительницу веры и посла лазурских волков. Не то чтобы на такой абсурд всем было не плевать, но министр обороны Адмира в родстве с Йенской стаей. Да в этом же зале найдутся желающие использовать слетевшую с катушек старую фанатичку, только бы зарыть нас под бархан.
– Вреда воздействие ей не нанесло, – Решка поджала губы как можно более державно и постаралась придать голосу уверенность. – Её же кхм… разморозят и отпустят восвояси. Гораздо достойнее, чем если бы она устроила потасовку с охраной или иное безобразие.
– Ты права, моя царица, но прецедент – вещь весьма неудобная. – Лино вдруг скривился, словно у него резко заныл больной зуб, и досадливо сплюнул. – Явился, двустволка адмирская, чтоб его в оба дула!
Асмодей возник в зале абсолютно незаметно, словно соткался из воздуха, и один Хаос знает, что успел застать. Распорядитель озадаченно хлопал глазами, утратив дар речи при виде почётного гостя, а вероятнее всего – получив лёгким, едва заметным заклинанием тишины. Асмодей в полюбившемся ему белом полувоенного покроя наряде сиял, давая понять, что только вошёл, но уже рад, очень рад всех видеть. Двигался он стремительно, так что приличествующая послу свита, очевидно, отстала ещё в коридорах мэрии, и сопровождали Тёмного князя лишь пара чёрных леопардов с переливающимися муаром лощёными шкурами и высокая молодая дама в серебристом, словно рыбья чешуя платье, которое скрывало не так уж и много. Раймирцы переглянулись и мысленно присвистнули: Лакрима в мешковатой военной форме выглядела совершенно обычной, внешность унаследовала от отца, а не от красотки-матери. Сейчас же сложение и пластика девушки недвусмысленно указывали на её принадлежность к Третьему дому – и внимание всех мужчин, да и многих женщин оказалось приковано к серебристому гибкому силуэту.
– Надо взять на вооружение отвлекающий маневр, – процедил Мункар. – Пока все уставились на его племянницу, наш временный союзник может творить, что пожелает – никто не успеет ничего сообразить.
– Вряд ли он решит сотворить что-то несусветное, – отмахнулся Накир. – Тем более, если уверен, будто мы – то есть, "котята" – были с ним от начала и до конца.
Несусветного не произошло – только вино в фонтанчиках, на подносах подавальщиков и даже в бокалах гостей окрасилось в цвет алого янтаря, по залу поплыл новый аромат, густой, пряный и терпкий. Адмирский посол удовлетворённо улыбнулся, наблюдая за тем, как самые смелые пробуют угощение, и прошёл сквозь покорно расступившуюся толпу прямо к Решке.
– Сражён наповал, – галантно поклонился Асмодей, приложив руку к груди. – Тешу себя надеждой, что наша первая встреча не останется единственной, и верю, что вы найдете много общего с моей любимой племянницей Лакримой.
Лакрима присела в шутливом реверансе, а затем выпрямилась и порывисто обняла Решку, шепнув ей на ухо: «Совершенно несносен сегодня. Берегись, а то начнёт подбивать клинья».
– Вот она, желанная для всех нас цель, – Асмодей взирал на золотую и серебряную фигурки с отеческой благосклонностью, хотя внимательные наблюдатели заметили, что, как полагается в любом ломбарде, золоту достался взгляд более пристальный. – Дружба и единение.
– Совершенно с вами согласны, – хором произнесли Мункар и Накир, решив, что самое время присоединиться к беседующим. – Культура и порядок – именно то, что нужно Вольному Перешейку. – На выражение лица Асмодея действительно стоило посмотреть. Руки близнецам жал с таким проникновенным дружелюбием, что будь на их месте недолговечные, наверняка сломал бы пальцы. Решка удивлённо воззрилась на раймирцев, затянутых в тёмно-синие, совершенно неуместные среди сифрского бомонда фрачные пары с крупными брошами в форме бантов, сверкающих сапфирами и бриллиантами, вместо каноничных галстуков-бабочек. Хищников из фонтана она узнала сразу, но вида не подала, улыбнулась новым гостям с подобающей статусу теплотой. Затем несколько менее дружелюбно посмотрела на адмирского посла и сияющую от удовольствия Лакриму. Леопарды уселись по обе стороны от Асмодея и синхронно приступили к древнему кошачьему ритуалу, вошедшему в поговорку о праздности. Послышались смешки. Асмодей укоризненно посмотрел на близнецов, но обратился ко всем.
– Похоже, котятки чувствуют себя совсем как дома. Не бойтесь, они у меня парни смирные, понимают, что можно и чего нельзя. – Один из вылизывающихся леопардов на секунду оторвался от своего занятия и покивал лобастой башкой, подтверждая сказанное, на что часть зала, уже изрядно подогретая напитками, отреагировала бодрым хохотом.
– Эй, Лино, адмирские котики поумнее многих твоих ребят будут! – заорал кто-то от окна. – Пошли Керима, пусть договорится да купит их для Вольного Перешейка, на страже сэкономишь! – «народный мэр» кисло покосился на шутников, но промолчал. Он по мере сил старался привлечь внимание высокого гостя, но увы, унылая физиономия Лино по привлекательности не шла ни в какое сравнение с Доротеей Йенской, застывшей посреди зала в нелепой позе. Свита толпилась рядом с изваянием предводительницы, но притрагиваться избегала – заразы опасались, что ли? Там же крутились Нешер и Малхаз и о чем-то переговаривались между собой, попутно отвечая на вопросы сына пострадавшей. Возмущённым или расстроенным тот выглядел в той же степени, что стервятник, кружащий над издыхающей лошадью.
– Не слишком удачная поза, зато сколько экспрессии в чертах! Обсуждаете, где лучше разместить этот шедевр интерьерной скульптуры, чтобы не оскорбить чувства лазурских единоверцев?
– Достойный наследник несчастной заявил, что претензий не имеет и готов забрать её немедленно, но мы никак не можем позволить ему совершить опасное безрассудство, – ответил Малхаз, многозначительно огладив бороду.
– Сам видишь, амир, – вклинилась неугомонная Нешер, – злокозненный пустынный дух, помутивший разум этой женщины, всё ещё владеет ею. Амулет, который она носит, силён, как и вера, что сделало её желанной добычей для хидира. Подвеска государыни уберегла от худшего, но оно неизбежно наступит, если оставить всё как есть!
На этот раз Накир не стал останавливать мысленный поток колкостей, общая выгода кучки древних мошенников обещала презабавную импровизацию. Асмодей с интересом осмотрел хорошо знакомые ему стати и заглянул в искажённое алчностью лицо.
– О, теперь вижу ясно и отчётливо: сама судьба привела меня сюда! Этих бесплотных засранцев полным-полно на Пустошах, религиозный экстаз и прочие бурные чувства добрых паломников и горожан для них – как манкий аромат приправ, витающий над лакомым блюдом и приглашающий поскорей отведать. По пути в Сифр я изгнал прочь множество хидирин, а один хитрюга, оказывается, пробрался следом внутри нашей упрямой послицы. Э, нет, приятель, так не пойдёт! – Асмодей небрежным движением отодвинул Конрада, преградившего ему дорогу, словно тот был не тяжелей ребёнка. – Прошу всех соблюдать дистанцию и сохранять спокойствие! Оба условия чрезвычайно важны! Вы же не хотите, чтобы эта пакость переселилась в кого-то из вас?
Асмодей фамильярно приобнял Доротею и обратился к ней на староадмирском. Неподвижная фигура вздрогнула и издала глухое рычание. Близнецы старательно сдерживали ухмылки, поскольку фраза «Цыц, стерва!» мало походила на любое известное изгоняющее заклинание. Волчица в древних языках смыслила столь же мало, сколь и почтенные гости, и вместо благодарности немедля попыталась вцепиться в глотку «экзорцисту», но благодаря быстроте его реакции и стальной хватке оказалась в ещё более невыгодном положении. Асмодей вслух выдал своей жертве нечто среднее между любезным пожеланием крепкого здоровья, безграничного счастья и обещанием весьма грубой интимной расправы, что произвело эффект поистине чудотворный. Доротея сдалась, мощное тело безвольно обмякло, по лицу пробежала судорога.
– Готово, – Асмодей лукаво подмигнул слегка разочарованным гостям и препоручил помятую и оглушённую, но очевидно пребывающую в сознании и остатках разума Доротею заботам сына и свиты. – В Хаос особо неугомонных и беспокойных отправляют именно так. Желающим испробовать услышанные формулы изгнания могу сообщить сразу: детская считалочка, похабные вирши или с десяток особо забористых названий из справочника по садоводству тоже сгодятся. Голодным духам совершенно безразлично, какие звуки издаёт их будущий обед или костюмчик.
– Не хватает только мартышек с литаврами и пуделей на велосипедах, – Лакрима оглядела зал, оценивая глубину произведённого впечатления.
– Госпожа, позвольте не согласиться, – фразу, которую Лакрима прошипела себе под нос, близнецы великолепно расслышали. – Обилие мелких деталей способно лишь отвлечь от шедевральной идеи, поэтому мартышки и пудели могли бы снизить драматический накал этой сцены, – Лакрима, смекнув, что на фоне тёмно-синих плечистых фрачников она в своем серебристом наряде будет выглядеть ещё выигрышнее, с готовностью взяла обоих под руки и благосклонно улыбнулась. – Уговорили. На мартышках не настаиваю. Но уверена, задолго до того, как этот цирк закончится, прибить его сиятельного антрепренёра захотим не мы одни.
Асмодей наконец снизошёл до персоны господина мэра и цепко ухватил того за плечи. Кадр вышел просто загляденье.
– А, Лино, друг мой! И ловкий же ты плут! Твоё гостеприимство и удивительное чутье спасли жизнь главе лазурского посольства – достойная дама вошла под эти своды, кипя навязанными ей гневом и алчностью, а теперь смиренна и кротка, как голубка. А её доблестный и любящий сын уже приносит царице подобающие извинения.
– Знаменательная встреча двух столпов веры, – выдавил мэр, наблюдая за увивающимся возле Доротеи Малхазом. – Полагаю, сообща они смогут убедительно объяснить своей пастве свершившееся здесь чудо. Если психичка после лишнего бокала не вырвет ему кадык, – последнее замечание было произнесено очень тихо, но приятельское объятие посла стало крепче, а улыбка мэра болезненно закаменела, словно он попытался скрытно прожевать маринованный лимон.
– «Сообща можно и Вавилон поднять», – так ведь у вас говорят? – Асмодей прищурился, демонстративно выискивая кого-то в толпе. – А где же друг всех шейхов и благодетель Пустошей, лучший знаток хидирин, если, конечно, не считать обоих Владык? Неужели он манкировал мо... твоим приглашением и в спешке покинул эти изобильные края?
Лино свирепо уставился на своего мучителя, совершенно очевидно не понимая, о ком речь, но Темный князь, похоже, и не ждал ответа.
– Я разочарован. Не думал, что глупейшее недоразумение, незначительная размолвка между старыми приятелями может помешать ему принять участие в празднике всеобщего примирения. Какая жалость. Одна маленькая птичка прочирикала мне, мол, он отдыхает от трудов в этих широтах, и я рассчитывал, что протянутая рука дружбы не останется без ответного пожатия. Ну что ж, пред цветом сифрского общества, своими друзьями и членами своей семьи, – Асмодей выпустил Лино и развел руками так, чтобы стало понятно – сейчас он готов заключить в объятия не только одного тощего мэра, но и всех присутствующих – открыто заявляю: раз господин бывший премьер-министр Адмира некогда поклялся убить меня, если окажусь поблизости, – вольно же ему рискнуть исполнить эту клятву. Коль скоро мириться не пожелал, значит, обещание по-прежнему в силе. Что ж, я готов, вылезай из норы, Бааль!
Зал затих, по всей видимости ожидая немедленной материализации опального премьера. Но страхи и надежды оказались тщетны – Асмодей довольно долго красовался перед кристаллами репортёров и даже дал небольшое интервью, привычно избегая подробностей о причинах «небольшой размолвки». Близнецы и Лакрима, вполне имевшие о них понятие из великосветских сплетен и песни Хэма, наблюдали не столько за Асмодеем, сколько за окружающим пространством. Они даже попробовали вместе прощупать наскоро переделанной «дальней слежкой», но Бааля не обнаружили.
– Жаль, Приёмыша здесь нет, – протянул Мункар. – Кровная родня друг друга находит куда легче.
– Учитывая прыть опального адмирского визиря, не удивлюсь, если часть здешнего бомонда состоит с ним в некотором родстве, хоть и дальнем, – хмыкнул Накир.
– С магией у здешнего бомонда всё чуть хуже, чем никак, за небольшими исключениями, – вместо того, чтобы звать подавальщика с подносом, Мункар дистанционно уволок откуда-то кисть винограда и предложил брату и даме.
– Если найти какого-нибудь ненужного кровного родственника Бааля и провести подходящий ритуал, – Лакрима задумчиво отщипнула пару ягод и наградила обоих братьев обманчиво щедрой на обещания улыбкой – то можно попробовать призвать беглого премьера... да ладно, что вы, я пошутила, – она немедленно сдала назад, заметив изменившиеся взгляды раймирцев. – В Бездну мне охота не больше, чем вам.
***
Об этой встрече условились заранее, пусть и непонятно было, с чего вдруг лично и столь срочно. Но проще выслушать и решить, чем заниматься строительством песочных замков вместо действительно важного. Надо было б успеть пораньше, но и сейчас не поздно. При всей своей драконьей злопамятности Темнейший не в том настроении, чтобы ему взбрело под фуражку послать карательный отряд. Да ещё неизвестно куда. В памяти услужливо всплыла недавняя неприятная история. До неё Молох никогда не страдал мигренями, теперь же был вынужден унимать внезапные приступы и надеяться, что «налог на юмор», по печально меткому выражению Маммоны, придётся платить не всю оставшуюся вечность. Государь прощал и тех, кто осрамил его широко и прилюдно, так что ему один перемещённый в неизвестном направлении министр по делам перемещённых лиц? Есть в державных сапогах камешки куда крупнее.
Скрыться от Бааля будет и того проще. Дражайшая жёнушка пусть останется ему как сувенир, приплоду тоже ничто не угрожает. Бааль наверняка всегда считал их детьми своего клана, потому и одобрил решение Димены переселиться подальше. Но разводиться запретил, треклятый лицемер.
Второй дом бесспорно велик, и легионы его верны, но на очередной и весьма отдалённый фронт ресурсов не хватит. В устах самого деятельного экс-премьерского исчадия ложью несёт даже от прописной истины, но мальчишка сделался вполне честен, уверовав в то, что о возможном невмешательстве с ним говорили всерьёз и на равных.
Не надо быть вероятностником, чтобы видеть, как всё здесь стремительно сыплется в Бездну. Новый прогрессивный мир ждёт своих сторонников именно там.
Откуда бы ни явился Аваддон, вид имел неприлично цветущий – не иначе, очередные горячие точки удачно образовались на какой-то Пластине с курортным климатом. Простой свитер с высоким воротом, запылённые форменные брюки, небрежно наброшенный на плечи офицерский плащ. Если бы не титульный атрибут – чёрный берет с легионерской саранчой – прямо-таки собирательный образ всех безликих вежливых типов, которых можно встретить при любом штабе.
Цвет берета и кокарда менялись под настроение хозяина, но сейчас в этих солдатских шутках нужды не было. Приветствовав гостя дружеским рукопожатием, Молох разлил виски по бокалам и выжидательно приподнял бровь. Как с таким непроницаемым лицом Аваддон умудрялся проигрываться в ноль, всегда оставалось загадкой. Пригубил напиток с тем же выражением полного равнодушия – мол, что недурной равнинный односолодовый, что ракетное топливо, старому легионеру всё едино. Поскольку Аваддон не спешил начать беседу, Молох устроился за столом и веско озвучил словно бы случайную мысль:
– Помяни моё слово, этот маньяк намерен всех утопить. И тебя тоже.
После продолжительной и весьма раздражающей паузы Аваддон наконец заговорил:
– Меня на его маленьком судьбоносном совещании не было. А без того – мало ли, какую чушь лунатики несут в бреду. Урок я усвоил. И не сомневаюсь, что государь присматривает за всеми, но в его глазах я должен быть безупречен, поскольку прежде всего безупречен в своих.
– О, наш безупречный ещё вчера открыто сожительствовал с падалью и чуть не посадил её на трон в насмешку над теми, кто стоял у истоков не только Империи, но и мира. При этом то, что раньше было в порядке вещей, ныне порицаемо и незаконно.
– Это его личная жизнь, – по голосу Аваддона непонятно было, над кем именно он иронизирует. – Стоять у истоков мало. Всем нам пришлось от многого отказаться. Вы же с господином экс-премьером – два сапога пара.
– Дальше будет больше. Просто чтобы посмотреть, как вы примете его очередной запрет и утрётесь. Новый закон станет нормой, и на тех, кто назовёт его смехотворным и оскорбительным, начнут смотреть с отвращением.
– Надо же, какую стройную теорию можно вывести из того, что внезапно кому-то запретили путать детскую с гаремом, жениться на сёстрах, есть младенцев или ещё что-нибудь столь же важное для страны. Закон, запрещающий вне военного времени подавать к столу представителей разумных рас, пришёлся очень некстати в нашу эпоху мира и процветания. Но война всегда где-нибудь да идёт.
Молох скривился.
– Вот об этом я и говорю – порицаемо и незаконно. Уже и среди своих. Впрочем, некоторые из них и этим бы не ограничились. Бэл всю жизнь рылся в чужом грязном белье, как заправская прачка! Притом, что у него своя корзина доверху.
– А когда не находил, то обеспечивал, – согласно кивнул бывший опальный министр. – Всегда знал, что и кому предложить, старый мошенник. Моей слабостью когда-то был азарт. О своих не волнуйся, значения они более не имеют. А теперь позволь откланяться – первая фаза почти прошла. Второй свидетели не нужны. Третья закроет счёт. Прощай, Мильхом.
Молох оторопело уставился на опустевшее кресло. Что ещё за идиотские фокусы? Освещение будто приглушили. Подавленная тошнота накатила снова, обстановка поплыла мутными знобливыми пятнами. С треском рванул воротник – глотнуть загустевший воздух. Ища опору, судорожно вцепился в край столешницы, но свинцовая парализующая тяжесть быстро расходилась по телу. Из пересохшего рта не вырвалось ни звука.
Одно рукопожатие. Свидетели. Как глупо.
Обещанной третьей фазы бывший министр по делам перемещённых лиц в сознании не застал.

Глава 9, из которой можно составить представление о том, что происходит на ОстровахГлава 9, из которой можно составить представление о том, что происходит на Островах
Малефицио шагнул из портала следом за Левиафаном. Нору с Аидой они деликатно пропустили вперёд.
– Поголовье салонных остроумцев у вас тут на зависть столичному. Только ленивый не пошутил про госпереворот или план взятия Осеннего с участием флота.
– Многие говорили вполне искренне, – улыбнулся Левиафан. – Здесь довольно народу, мечтающего видеть Архипелаг отдельным государством. Губернатор самого захудалого островка, где фауны больше, чем населения, в душе царь и бог, да что там – любой капитан на своём судне. Так что у нас тут рассадник суверенности и очаг сепаратизма.
– В Раймир здешним кадрам лучше не ездить, – фыркнула Нора. – Потрясающее отсутствие самоконтроля, помноженное на местное чувство юмора и апломб, вызовут ступор у первого же кшатри. Сперва смутьянов задержат за неподобающие мысли, а когда поймут, что никто никого не собирается свергать, возможно, отпустят.
– Дядюшка печётся о спокойствии подданных, – с преувеличенной серьёзностью заметил Малефицио, – а не о своем месте на троне. Представь, какой бардак воцарится в столице, если каждый, кому вздумалось, включая приезжих, начнёт свергать правителя. Точнее, пытаться.
– Адмир этот период как-то пережил, – Левиафан оглянулся, стараясь не выпускать Аиду из поля зрения. Она весь вечер выглядела так, словно параллельно вела с кем-то мысленную беседу, и услышанное ей до крайности не нравилось. Сейчас задумчиво вертела в руках один из многочисленных магических светильников, круживших в воздухе, и, кажется, собиралась прикурить от холодного рыжеватого пламени.
Левиафан нахмурился. Возле криоссы немедля возник слуга с серебряной зажигалкой и с поклоном поднёс огня. Аида растерянно улыбнулась и выпустила светильник на волю. Поблагодарила кивком, жадно затянулась и подошла к мужу.
– Ты не мог бы призвать ветер? Проклятая духота...
Малеф и Нора сочувственно посмотрели на девушку – видимо, приём оказался для неё слишком утомительным.
– Любой каприз без жертв и разрушений, – адмиралу неплохо удавалось сохранять весёлый тон. Налетавшего с моря лёгкого ветерка Аида совершенно не ощущала, как не замечала движения колышущейся листвы.
Издалека логово криоса ничуть не походило на лучшие образчики дворцовой архитектуры или типичные особняки и виллы в Пандеме или Сифре. Здание удачно вписывалось в окружающий пейзаж, и складывалось ощущение, что это – результат каких-то природных процессов. Неизвестно, был Левиафан автором проекта или предоставил магам-архитекторам и ландшафтникам полную свободу, но получилось нечто среднее между скальным храмом и военной базой.
Обычные кусты и цветы вряд ли могли расти на каменистом морском берегу так близко к воде без магических ухищрений – похоже, были притащены с какой-то Пластины, где разнообразная зелень не гибла от соли. Нора оглядывалась по сторонам с живейшим любопытством – неистребимая часть её натуры рвалась на поиски чего-то действительно интересного, в отличие от декоративных обязанностей принцессы-консорта.
– Вам удобнее расположиться прямо здесь, или всё же поднимемся к дому? – Левиафан даже по россыпи камней умудрялся ступать почти неслышно. Магические фонарики послушным роем слетелись ближе, на берегу стало светло как днём. – Наверху всё готово, но перенести сюда необходимое несложно.
– Перенести наверх нас ещё проще, – ухмыльнулся Малефицио. – Приятно пройти хоть пару шагов без толпы желающих обсудить со мной здоровье дражайшего батюшки, адрес новой резиденции любимой матушки, феерию на Перешейке под руководством одного из наиболее одиозных коллег или справиться о том, не являются ли взбесившиеся пандемцы вражескими агентами, – он подал руку супруге и неспешно двинулся к причудливой, вросшей в скалы громаде. Нора при упоминании Герцогини состроила недовольную гримаску и покосилась на Аиду. Та исполняла долг хорошей хозяйки, не более, и покорно шла за мужем и гостями по грубо вырубленным каменным ступеням. Можно было бы заподозрить в ней скорее идеально выполненного доппельгангера, нежели ту порывистую девчонку, что в паре с братом доставила всем столько хлопот.
Лестница привела на вымощенную белым мрамором просторную площадку, где у стола с закусками почётным караулом замерли слуги. Левиафан коротким кивком отпустил их восвояси, сам вскрыл пыльную бутылку и разлил вино по бокалам. Аромат напитка начисто перекрыл ночную цветочную симфонию и заставил заподозрить, что на вилле княжеского зятя скрываются апельсиновые рощи, грушевые сады и даже какие-нибудь оранжерейные тропики. Устроившаяся в плетёном кресле Аида немного оттаяла. Покрутила бокал, рассматривая арки, по-домашнему подобрала под себя ноги и послала Левиафану благодарную, а гостям – слегка виноватую улыбку.
– Моё любимое. Если вам не понравится, в погребах всегда найдётся что-нибудь ещё.
Нора медленно пригубила вино, осторожно изучая золовку. Кажется, Аида наконец пришла в себя после приёма и действительно радовалась им, а не просто отбывала номер.
– Потрясающий купаж, – она сделала ещё глоток. – Здешний виноград не так уж и отличается от того, что растёт в Пандеме и окрестностях, а вот вина совершенно другие.
– Море тоже любит выпить, – ответила Аида со смешком. – И потому старательно их улучшает. Некоторые сорта специально загружают в трюм в бочонках и отправляют корабли в море на полгодика, а то и на год. Особенно мило, что безо всяких заклинаний, так что торговать подобным эликсиром можно даже на Пластинах, где магия отсутствует или очень нестабильна.
– А морская живность достигает таких габаритов тоже без помощи магии? Хотя если учесть, кто бороздит здешние воды, никому неохота сдаваться без боя. – Нора обвела взглядом большую серебряную вазу, в которой на ложе из колотого льда покоились впечатляющих размеров копчёные креветки. Блюдо с мидиями выглядело столь же внушительно, под створками каждого моллюска легко представлялись не только крупные жемчужины, но и массивные оправы для перстня или пары серёг. Кальмары и осьминоги и вовсе навевали мысли о судьбе какой-нибудь компании неудачливых метаморфов-неофитов.
– Главным заклинанием в этих краях давно стал естественный отбор, – в подтверждение своих слов Левиафан воздал должное устрицам. Будь они сервированы ещё проще, торчали бы прямо на камнях вместо глубокой хрустальной чаши. Скорее всего, именно это с ними и происходило в самом недалёком прошлом. Тягу жителей Архипелага к сырым дарам моря Малеф не разделял, но и капризным гурманом отродясь не был. Нора ловко орудовала устричным ножом, попутно разглядывая Аиду – похоже, та совершенствовалась в искусстве превращений и теперь могла не тратить силы на поддержание иллюзии. Пусть изменения были совсем незначительны, никому бы в голову не пришло сличать внешность криоссы и нынешней супруги раймирского министра иностранных дел. Посвящение в эту семейную тайну Нора восприняла довольно бурно, но быстро остудила пыл, впечатлившись деталями аферы.
– Непросто должно быть вот так сменить жизнь вместе с биографией, – обратилась она к золовке.
– Отнюдь. Когда есть, ради кого, – Аида лукаво посмотрела на мужа. – Выгодная партия для любой столичной аристократки, не за простого боцмана выскочила, правда, Леви? – "партия" как раз наполняла бокалы, не позабыв и про свой знаменитый гранёный стакан, потому ответила широкой многозначительной ухмылкой.
– К тому же, если у моего дорогого брата вышло стать мной, оставшись собой более, чем когда-либо, то почему я должна чувствовать себя неуютно? – очередной смешок криоссы вышел слегка резковатым. – Отдельно стоило бы поблагодарить отца. Не стал выдумывать какое-нибудь языколомное и зубодробительное имя, а предпочёл назвать так, что из моих тёзок по стране можно набрать целую армию.
– Свежие подвиги Тойфеля выглядят скорее как милые чудачества всеобщей любимицы, так что новое имя он пока не опозорил, – Нора поспешила сгладить углы, но поняла, что случайно затронула щекотливую тему, и добавила: – Тем более, теперь у него есть веские причины сидеть тихо.
– Он найдёт способ привлечь к себе внимание даже в случае Второй вселенской. Удобно следить за преступниками с помощью светской хроники, не правда ли, госпожа дознаватель? – Аида с довольным видом пригубила вино, наслаждаясь им и своей нехитрой шуткой.
– Светская хроника для внимательного читателя иной раз выглядит как описание покушения на убийство при куче свидетелей, – невесело усмехнулась Нора. – Балы, например...
– Дядюшка иной раз бывает невыносим, – Аида закатила глаза, притворилась, что падает в обморок, и дамы понимающе переглянулись. – В Мессаре куда проще – мы часто устраиваем праздники на воздухе или в воде.
– В воде? – заинтересовалась Нора. – А как быть тем, кто не настолько хорошо владеет магией, чтобы весь вечер парить над морем или дышать под водой?
Аида засмеялась.
– Никаких страданий для приглашенных, вот наш девиз! Ты же видела наши пляжи? Желающие могут зайти в воду и танцевать там, прочие веселятся на берегу, а большинство метаморфов к середине бала уже резвятся где-то на горизонте. На днях одна из моих фрейлин выходит замуж, если захочешь, можем заявиться к ней на свадьбу, девочка будет польщена.
– Прекрасная идея, – Нора повернулась к Малефицио. – Дорогой, ты не против?
– С условием, что мне никто не помешает к середине вечера резвиться где-то на горизонте, – кивнул Малефицио, и было совершенно непонятно, шутит он или нет.
– Вполне можем обойтись без кавалеров, – заверила Аида. – И я предлагаю начать обходиться без них прямо сейчас, – она решительно отодвинула тарелку. – Ты уже бывала в талассах?
– Вывески видела, – кивнула Нора. – Не заходила, салонов красоты и в Пандеме полно. Но обычно мне и своей магии хватает.
– Тогда идем, – Аида с энтузиазмом потащила Нору из-за стола. – Тебе понравится, магии ни капли, но удовольствия море. Когда я первый раз попала в талассу, меня это так развлекло, что я обзавелась всем необходимым дома. И переманила лучшую массажистку с одного из островов – до сих пор удивляюсь, как местные красотки с воплями «Так не доставайся ж ты никому!» не потопили нашу яхту в отместку за столь изощрённое коварство.

После внезапного отбытия дам слуги проворно убрали со стола остатки ужина, принесли несколько графинов с ромом – от светлого, как вода, до тёмного, более напоминающего цветом кофе, бокалы, курительные принадлежности, и застыли в ожидании дальнейших распоряжений.
– Ступайте, – махнул рукой Левиафан, – если что-то понадобится, я позову, – и, дождавшись, когда прислуга удалится, кивнул в сторону графинов. – Думаю, как родня обойдемся без церемоний, и наливать себе каждый будет сам по вкусу, – в адмиральский бокал полился самый тёмный из ромов, распространяя вокруг запах специй и сильно обжаренных кофейных зёрен. Малефицио кивнул и выбрал ром чуть светлее, похожий на расплавленный янтарь, – к аромату кофе и специй добавились пряные травы и карамель. Материализовал небольшую трубку с длинным мундштуком, но после придирчивого осмотра испепелил и извлёк из воздуха другую, покороче. После чего внимательно пригляделся к фарфоровым банкам с табаком. Левиафан ухмыльнулся.
– Чем опаснее тварь, тем крепче смесь, – пояснил он, выбирая трубку из выстроившихся на подставке. Малефицио повертел фарфоровые бочонки в руках, непонимающе воззрился на один из них, а потом от души расхохотался.
– Надеюсь, в сосуде с портретом моего драгоценного батюшки – не один из его знаменитых сборов, превращающих мозги в пюре? – он осторожно приоткрыл банку и принюхался. – Похоже, нет, – вооружившись изящной серебряной лопаткой, он зачерпнул табак и принялся набивать трубку.
– На твоём месте я бы не был так уверен. Смесь не та, а вот за шеольский фарфор не поручусь, – Левиафан одобрительно наблюдал за манипуляциями гостя, утрамбовывая табак из той же банки в простую пенковую трубку. – Впрочем, посольского хомута ты успешно избежал, может статься, и тут повезёт.
– Я не избежал, я просто сбежал, – Малеф щелчком пальцев вызвал крошечный шарик пламени, равномерно поджёгший весь табак в чашечке трубки. – Если бы папаше действительно взбрело под фуражку услать меня на Перешеек, обычный вызов членов Совета – и готово. Но если старательно не попадаться на глаза, можно избежать высочайшего внимания, – он задержал дым во рту, выдохнул и вынес вердикт: – Смесь превосходна. И, кажется, я даже выживу.
– Это не так уж трудно, – заметил Левиафан после вдумчивой затяжки. – Со временем входит в привычку. И насколько я его знаю, ты последний, кого бы он пустил к ифритам. – Трубка неожиданно погасла, но адмирал с невозмутимым видом поджёг табак снова и выпустил густое облачко дыма в сторону моря. – Нынешний расклад неплох. Вернулся один из троицы и даже не претендует на своё старое кресло.
– Если верить моим разгильдяям, – Малеф просмаковал очередной глоток рома и расплылся в едкой улыбке, – господин Гадюка вовсю окучивает местный бомонд и не чурается салонных фокусов. Ручные леопарды, исцеление одержимых, весь набор, с помощью которого несложно обзавестись троном на какой-нибудь захолустной Пластине. Вполне искренне развлекается об этих лопухов, и, по-моему, Пандему с того сплошная польза. С нашими свеженькими проблемами только его новых эскапад не хватало. Кстати, что с этим на Архипелаге? Раймир изображает, будто всё под контролем, но по слухам, – источник Малефицио предпочёл не сдавать даже новому родичу, – маруты просто несколько эффективнее добрых служак из Третьего отделения.
– Командоры кшатри под руку с дочерью Наамы и Аваддона – лучший номер сифрского цирка, на мой вкус, – Левиафан всё ещё смотрел вполне добродушно, лишь артикуляция стала чётче да улыбка шире. – И многая Лета нынешнему раймирскому премьеру. Недурно управлялся в бою, мог и лабарумом заколоть, подонок. Но первый из всех вплоть до престола.
Малефицио поднял бокал в знак почтения, но заговорил о другом.
– Если синьорина Лакрима в ударе, кузенов поймёт всякий нормальный мужчина. Забавно, насколько мы все разные, и насколько некоторые способности ничем, кроме крови того или иного Дома не объяснить.
Левиафан неожиданно утратил всю благостность.
– Ничего забавного в этом нет. Таланты старой крови – часто подарок с подвохом. И способны убить даже тех, кто понял, как ими пользоваться.
– А те, кто не понял, всё одно рискуют умереть, – в тон собеседнику ответил Малеф. – Недаром некромантия у нас легальна, а Ars Haimatica известно чьего авторства вместе с прочими трактатами по кровной магии – под запретом не только для широкой публики, а и для нас с вами.
– Будь иначе, возможно, мы бы тут языками не чесали. Как с такими интересными устремлениями ты ещё жив-то?
– Каждый день перед сном благодарю за то моего многомудрого учителя, – Малеф указал трубкой в сторону портрета на табачной банке. – В юности наслушался увлекательных историй и попытался было припасть к запретным скрижалям, да он вовремя явился. И сразу отсыпал объяснений, чуть трость не сломал, когда я по глупости от них уворачивался.
– Что совершенно не помогло умерить интерес, а скорее, наоборот, – без улыбки констатировал Левиафан. – Педагогические порывы моего друга и непрошибаемое упрямство большинства его чад даже во мне иногда вызывают суеверный трепет. Помнится, излишне любопытному дитяте однажды удалось заполучить какой-то из списков отцовского сочинения – когда пару тысяч лет назад я из любопытства сунул нос на ту Пластину, где юноша решил поэкспериментировать с полученными знаниями, она по-прежнему была необитаема.
– Возможно, тамошний климат не подходил для подобных опытов, – Малеф отложил погасшую трубку с самым невинным видом. – Но история поучительная, странно, что при мне отец не поминал даже имени, не то что подробностей. И в семейных хрониках я такого случая не встречал. Не из всего можно сделать наглядный пример в нужном русле или веский аргумент. Как-то раз государь и повелитель в сердцах пригрозил вырезать мне на лбу печать лояльности, если продолжу встревать куда не следует. И на мой логичный вопрос промолчал слишком выразительно.
– Для печати лояльности нужно хотя бы формальное согласие, выраженное чётко и недвусмысленно, не под действием каких-либо составов или заклятий, – Левиафан плеснул рома в свой бокал и сделал несколько глотков. – При твоём норове идея Самаэля была обречена на провал.
– Что так помер бы, что эдак. Вот и хожу с тех пор непечатно лояльный, – вздохнул Малеф притворно сожалеющим тоном. – Тем более, отцовские шедевры росписи по Всадникам – антиквариат. Влепи он такой мне на любое место – и графу Маклину пришлось бы арестовывать его за применение опасной для государства магии. Садиться в Бездну папаша отказался бы наотрез, потому во избежание ещё большей опасности для страны отделался бы штрафом.
– При встрече спроси Маклина или Астарота, что написано в любом своде законов Адмира самым мелким, даже демонами не читаемым без заклятий или увеличительных приборов шрифтом, – хохотнул Левиафан. – Ну или не спрашивай, те же параграфы имеются и у Раймира, и даже здесь. «Действуя в интересах государства и его добрых жителей, правитель не ограничен ни единой буквой, знаком препинания или же иллюстрацией данного кодекса». А уж доказать, что твоё безоговорочное послушание родителю – в интересах державы, сможет любой законник, вчера получивший диплом.
– Шах и мат, да, – Малеф тоже потянулся за ромом. – Хотя лично я обоснованно полагаю, что в интересах державы меня не трогать. Лишь только я сделаюсь тих и покладист, папеньке станет скучно – и один Хаос ведает, куда он направит свои могучие силы.

***
За разговорами ночь пролетела незаметно – Левиафана изрядно забавлял Малефицио. Упрямец всё в той же обезоруживающе прямолинейной манере пытался вызнать, нет ли в треклятой кровной магии чего-нибудь подходящего для умиротворения спятивших. Адмиралу не пришлось особо кривить душой – пользу Самаэль порой понимал своеобразно, потому применение даже самых безвредных его рецептов всегда могло обернуться попыткой потушить пожар керосином или вылечить мигрень с помощью арбалета. Но в целом визит удался – даже Аида, казалось, повеселела и вновь почувствовала вкус к светской жизни.
Камердинер доложил, сколь неохотно госпожа отпускала гостью – хороший знак, до этого Аида ни одной даме из своего окружения столь искреннего дружеского расположения не выказывала, за исключением разве что Войны. Но поскольку старшая подруга всё ещё не ушла с поста Всадницы, виделись они не слишком часто. В последние недели Аида и вовсе ни с того ни с сего удивляла переходами от бурных вспышек веселья к молчаливой созерцательной меланхолии.
Что беспокоило жену, он не понимал – на прямые вопросы не отвечала, отмалчивалась или отшучивалась и всё больше валандалась в море. Среди дельфинов она явно чувствовала себя уютнее. Сначала Левиафан присоединялся к стае, когда выдавались свободные часы, но Аида раскусила подвох и взбрыкнула, после чего отсылала прочь даже слуг. В облике афалины она вряд ли могла навредить кому-то, кроме кефали и скумбрии, но Левиафан всё же втайне опасался увидеть, как на берег выбрасываются стада китов или те же скумбрия с кефалью массово всплывают брюхами кверху. Жена, как ни старалась, так и не научилась управлять разрушительной частью своих способностей.
В ссоре с Реморой повела себя весьма разумно и сдержанно, хотя зачинщица, только-только вернувшись из плавания и обнаружив, что титул криоссы достался какой-то юной столичной штучке, была непозволительно резка. Слова ревнивой морской ведьмы нажали на спусковой крючок – и дальнейшие переживания «штучки» едва не пустили на дно «Аделаиду» вместе с экипажем. Слава Хаосу, Левиафан вовремя проснулся и понял, что вытягивающая силы душная тяжесть – не сон, быстро сгрёб источник бедствия в охапку и прыгнул за борт. Команда состояла из демонов, потому никто не пострадал. Аида же, оказавшись в любимой стихии, пришла в себя. Но куда лучше было бы, если бы эта часть отцовских способностей ей попросту не досталась.
Сейчас жена мирно спала, обняв подушку, между полотнищами штор, сотканных из серебристых волокон глубоководных водорослей, уже скользили первые утренние лучи. Левиафан осторожно лёг рядом, стараясь не задеть разметавшиеся волосы. Аида не проснулась, лишь перевернулась на другой бок и что-то пробормотала, уткнувшись мужу в грудь. Левиафан ласково усмехнулся, приобнял жену и сам вскоре уснул, разнеженный теплом, ровным дыханием и едва уловимым запахом каких-то притираний, оставшимся на коже Аиды после талассы.
Пробуждение вышло неожиданным и ранним, но весьма приятным, цепочка поцелуев спускалась всё ниже, тёплое дыхание и пряди волос щекотали живот. Левиафан попробовал сменить позицию, но очередное движение жены заставило откинуться на подушки. Отдавать инициативу она явно не собиралась, действовала всё резче и лихорадочнее. Он закрыл глаза. Кровь пульсировала в висках, кровать казалась качающейся палубой в раскалённый полдень – как, откуда? – сквозь сомкнутые веки беспощадно било алым. Хрипловатый стон вместо слов – так бывает, когда горло сорвано, попытка приподняться, обнять, затащить на себя лёгкое худощавое тело заканчивается сильным толчком ладоней в грудь и немедленным продолжением ласк, всё больше похожих на пытки. Время и пространство сходят с ума, реальность и память сплетаются влюбленными змеями под звуки женского смеха, торжествующе развязные и жуткие. Поцелуи, полные безотчётной и неутолимой ярости, острые жемчужные зубы у горла – в любой момент. «Всякая тварь весела до и грустна после» – если суметь разомкнуть веки, сквозь палящий зной кровавого солнца можно увидеть то, последнее. Что видели все, кто оказывался слишком слаб или слишком влюблён.
«Да твою ж...» – змея-память, словно испугавшись окрика, скрывается в сплетении веков, змея-реальность остается там, где ей и положено. Он рывком садится на постели, некуртуазно отпихивая женщину, но вместо безумных, казалось бы, прочно забытых глаз, видит зеленоватые, как вода на отмели, родные и чуть испуганные глаза жены.
– Тебе не понравилось? – Аида убирает волосы с лица, садится, касаясь бедром его ноги. Хаос побери, она ничего не поняла, ничего не почувствовала – и его совершенно не тянет просвещать беднягу, что материнская половина её крови преподнесла столь же смертоносный дар, как и отцовская. Для этого наверняка представится более подходящий случай, когда-нибудь потом... Левиафан сгребает жену в объятия, целует обиженно надутые губы, сердито распахнутые глаза и влажный от пота, но горячечно тёплый лоб.
– Что ты. Наоборот.

Глава 10, где фестиваль дружбы и примирения приобретает всё больший размах, Тёмный Совет изучает гробницы предшественников, а Князь назначает преемникаГлава 10, где фестиваль дружбы и примирения приобретает всё больший размах, Тёмный Совет изучает гробницы предшественников, а Князь назначает преемника
Наама задумчиво стёрла пыль с каменной крышки последнего пристанища очередного выдающегося деятеля. Ни имён, ни званий – понять, кто угодил в ящик, можно по замысловатой резьбе, да надо ли? Ряды саркофагов казались бесконечными – опоры трона, строители империи, дорогие сердцу государя и повелителя друзья и соратники.
– Сказочный… романтик, – бросила Рейна, с отвращением оглядывая скорбно-торжественный пейзаж.
– Сначала лечебница, теперь некрополь, – усмехнулась Наама, отряхнув руки. – Мог бы прямо отсюда начать фестиваль примирения. Всех поднять, простить и вернуть в Совет. А нас избавить от необходимости блуждать в подземельях и любоваться плодами прогрессирующей тафофилии вместо того, чтобы нормально провести экстренное совещание. Без пары деталей приглашение сюда напоминало бы дурацкий розыгрыш.
– Суть ты уловила, – колючий премьерский тон Рейны слегка смягчился. – Но всё равно пришла.
– Иногда кажется, будто выбор есть. Но на самом деле лишь свобода воли во всей красе, так ведь? – Наама одарила Рейну пристальным взглядом из-под густых ресниц. Спрашивала явно о другом, но о способностях Наамы и делах Третьего дома Рейна была достаточно осведомлена, чтобы не выражать сочувствие вслух. Хотя разговоры неплохо помогали заглушить вязкий тревожный фон, который в этом месте мог называться тишиной лишь из вежливости.
Эхо чудило ещё страннее дворцового, однако шаги и звуки голосов доносило исправно. Впереди шествовал Астарот, довольно скверно скрывавший крайнюю степень раздражения. Маклин шёл по левую руку от него с таким видом, будто в любой момент был готов скрутить приятеля и не дать наворотить лишнего. С правой стороны непрошибаемо спокойный Маммона пытался понять, как Астарот ещё дышит – настолько туго был повязан галстук под высоким, наглухо застёгнутым воротником. Непривычно угрюмые и задумчивые Левиафан и Малефицио следовали за товарищами, переговариваясь вполголоса.
– О, превосходно, – Астарот нервным движением счистил с рукава паутину и указал на лишённый всяких украшений саркофаг с гостеприимно приоткрытой крышкой. – Вакантное место всего одно. Я бы запер ящик, да покрепче, вдруг Самаэль сегодня намерен вещать оттуда.
– Оригинальный проект закрытой горизонтальной трибуны, – раздался откуда-то из тьмы дальних рядов насмешливый голос Аваддона. Вскоре появился и он сам. Даже не подумал отряхнуться, коротко кивнул мужчинам и приветствовал дам, сняв идеально отбитый фиолетовый берет, будто светский любезник шляпу на прогулке:
– Счастлив нашей встрече. Благодарю за приглашение, миледи.
– Не меня благодари, – Рейна выразительно возвела глаза к мрачным сводам. Наама одарила Аваддона лёгким поцелуем и шёпотом поинтересовалась: – Цвет берета – твоя причуда или приказ?
– Назовем это интуицией, – Аваддон вернул поцелуй и, обняв Нааму за плечи, неспешно повёл её вдоль ряда саркофагов. – Не ожидал увидеть тебя на Совете. Лакри случайно прикончила дядюшку, и ты теперь – глава Дома?
– Чтобы быть главой Дома, совсем не обязательно кого-то убивать, – невинно взмахнула ресницами Наама. – К счастью для всех, мой неугомонный брат прекрасно проводит время и отлично справляется. И не сообщает ничего тревожного. Единственная взбесившаяся и до того была не в своём уме. Отзвук здешних проблем его беспокоить не должен.
– Лакри тоже жалуется на скуку, – кивнул Аваддон. – Не вижу никакой системы в этом бешенстве. Если бы это была какая-то неведомая инфекция, её благополучно разнесли бы из Адмира и Раймира на Перешеек, в Лазурь и дальше повсюду. Ты знаешь, я не сидел на одном месте с тех пор, как покинул Пандем, но ничего похожего не видел.
– Никто не видел. Мор и Нэга неслись бы сюда наперегонки, открой они, в чём причина. Приняты все мыслимые меры – даже весьма спорные, но и они лишь временное решение. Самаэль наконец собрал нас, возможно, ответ есть у него.
Маммона подошёл к Рейне и, скинув пиджак, бросил на приоткрытую крышку пустого саркофага. – В ногах правды нет, госпожа премьер. Неизвестно, сколько придётся ждать.
Госпожа премьер благосклонно воспользовалась приглашением. Маммона устроился рядом и будничным тоном заметил:
– Если эпидемия не прекратится, нам придется пересмотреть старую добрую традицию выплат вспомоществования семьям жертв летальных нападений. Казна государства огромна, но бесконечен лишь Хаос. К тому же чем дальше, тем чаще одной и той же семье платим по нескольку раз кряду – то у них свихнувшийся заезжий кузен бабушку убил, то спятивший отец изнасиловал собственное новорожденное дитя – с предсказуемым исходом. Ещё немного, поверю, что это новый способ заработка, просто свидетели и преступники научились каким-то образом обманывать менталистов.
– Да идите дальше, сквалыга, скажите, что они с жиру бесятся, – в тон собеседнику ответила Рейна. – И посоветуйте графу штрафовать тех, кто выжил. А всех, кто пока не стал жертвой или преступником – штрафовать превентивно… Так, а с этим-то что? – она недоумённо кивнула в сторону Астарота. – Мне кажется, я ясно просила пьяными на заседаниях не появляться.
– Прокурор не пьян, – Маммона замялся. – Но не в себе, да. Полагаю, если это имеет отношение к нашей общей проблеме, мы всё услышим, а если не имеет – пусть остаётся за дверьми его супружеской спальни.
– Надеюсь, он возьмёт себя в руки. Только слетевших с катушек членов Совета нам недоставало, – мрачно ответила Рейна. – И склоняюсь к мысли, что насчёт сухого закона я всё же погорячилась.
Обычно чопорный и чистоплотный законник на глазах у всех уселся прямо на пол и застыл, как памятник молчаливому негодованию. Маклин убедился, что коллега в ближайшее время не планирует никаких эскапад, и присоединился к Левиафану и Малефицио.
– Дело дрянь, – предельно лаконичный ответ на незаданный вопрос граф дал вполголоса. – Его можно понять.
– Для полного счастья фестивалю дружбы не хватает участия Легиона, – Малефицио решительно ничего не понял, но животрепещущих тем было довольно и без страдающего Прокурора. – У Даджа есть бойцы, которых эта зараза точно не берёт, но…
Маклин недобро усмехнулся.
– Слова достойного сына своего отца и племянника своего дяди.
В туннеле послышались торопливые шаги и буквально через пару секунд в подземелье ворвался Хэм. Видимо, накануне вечером давал концерт, после – беспробудно кутил уже без микрофона, да так и рухнул отсыпаться не раздеваясь. Иных причин выглядеть столь плачевно у рубашки министра иностранных дел не просматривалось. Потёртые неровно окрашенные синим и голубым штаны, которые Хэм некогда приволок с одной Пластины неподалеку и называл своим талисманом, были испачканы на коленях – очевидно, картинно падал на сцену.
– Приветствую драгоценных дам и не менее драгоценных коллег! – привычно отвесил полупоклон и, выпрямившись, встал так, чтобы точно не остаться незамеченным. – Что у нас в трек-листе на сегодня? День поминовения несчастных, нашедших в этом скорбном зале относительный покой? Массовые казни и размещение всего Совета по приличествующим положению резным каменным коробкам? Урок прикладной некромантии, но наставник задерживается, поэтому нам следует поработать самостоятельно?
Неловкую паузу, которую позёр счёл эффектной, нарушили грубо и беспардонно:
– Минута сожаления. О том, что твои отцы пару с лишним сотен лет назад по-братски не обошлись без женщины. Заткнись и сядь, сопляк! – от Астарота Хэм подобного никак не ожидал, утратил кураж и несколько извиняющимся тоном произнес:
– О повестке дня, знаете ли, никто не информировал. Так что прошу прощения за опоздание, хотя cовет ещё не начинался, – он обвёл взглядом неблагодарную аудиторию и самой безобидной группой в зале счёл трио из Малефа, адмирала и графа Маклина.
– Господа, возможно, хотя бы от вас я смогу узнать, кого мы здесь хороним? – Хэм нервно пригладил ладонями буйные рыжие патлы. – И что за грёбаное новшество – слать членам Совета дурацкие письма, словно человечкам – повестки в суд? Заклинание вызова отменили?
– Здравый смысл. И Осенний.
– Чего?
– Хороним здравый смысл, – великодушно пояснил свою мысль Малефицио. – А приглашения на тризну пришли почтой, поскольку кому-то – и я ставлю половину бюджета Пандема на то, что это была не госпожа премьер, – вздумалось собрать нас там, где ничья магия, кроме его собственной, не работает. Сам он, как видим, задерживается, а то и вовсе почтить не соблаговолит. К слову о родичах, прими наши соболезнования. Твою мать ведь недавно перевели на новую должность. Теперь она бессрочный министр хронометрии.
В ответ на удивлённый взгляд Малеф пожал плечами.
– Мы думали, ты знаешь, потому и явился в таком состоянии. Не то чтобы вы с нею были душевно близки, но принять известие, что труп госпожи Сешат в виде песочных часов ныне украшает стол в зале Светлого Совета, должно быть непросто даже для тебя.
Хэм тихо охнул и выразил своё мнение коротко, но весьма красочно.
Звук очередных шагов в тоннеле оказался неожиданно громким – похоже, к залу двигалась целая группа. Присутствующие, за исключением дам – Рейна осталась сидеть вполоборота ко входу, Наама о чем-то шепталась с Аваддоном, не отрывая глаз от своего визави, – недоумённо переглянулись.
– В составе Совета произошли изменения, о которых никто не счёл нужным уведомить, – протянул Малефицио, когда новоприбывшие шагнули в зал. Худощавая демоница в тунике свободного покроя с карманами где ни попадя вплоть до спины так или иначе была знакома всем присутствующим. Сопровождавшего её коротко стриженого бородатого мужчину средних лет видели впервые. Поняв, что на Совете в кои-то веки оказался недолговечный, Аваддон вопросительно посмотрел на Нааму, но не получил в ответ ничего более вразумительного, чем ослепительная улыбка. Маклин и Левиафан с интересом наблюдали за всеми участниками и их реакцией. Малефицио в приступе братской заботы двумя пальцами стукнул Хэма по подбородку, ставя на место отвисшую челюсть.
На этом фоне слуги с брошами, на которых был выбит герб Первого дома, фурора не произвели – тем более, что не проронили ни слова. Повинуясь жесту Нэги, расставили лёгкие плетёные кресла вкруг пустого саркофага, на котором упрямо продолжала восседать Рейна, и с поклоном удалились.
Члены Совета нехотя подтягивались к саркофагу и один за одним усаживались на хлипкие плетёнки, кто открыто, а кто исподтишка изучая странного спутника Нэги. Тот, казалось, не замечал всеобщего любопытства или же умело притворялся равнодушным – после того, как патронесса устроилась, придвинул ближе к ней соседнее кресло и занял место, не дожидаясь приглашения. Не одёрнув нахала, Нэга одобрительно кивнула, выудила из кармана туники кристалл и небольшую, но толстую, неровно сброшюрованную тетрадь, и принялась что-то пояснять недолговечному, быстро перелистывая страницы. Тот иногда кивал или отрицательно качал головой, а пару раз, практически вырывая тетрадку из рук Нэги, тыкал пальцем в записи – очевидно, осмеливался спорить. Госпожа премьер-министр на это представление никак не реагировала, со спокойствием идола ожидая, пока все, наконец, рассядутся.
– Жизнь всё больше похожа на заседания Совета – никогда не знаешь, какие сюрпризы преподнесёт и чем закончится, – медленно произнесла Рейна, словно размышляя вслух. – Линии вероятностей и раньше напоминали хвост радостного щенка, а теперь выглядят, как государственный флаг тёмной ночью. Если хороших новостей нет, можем устроить конкурс на самую скверную. Валяйте!
Первым не выдержал Астарот.
– Могу ли я обратить внимание уважаемых коллег и госпожи премьер-министра на одно очевидное обстоятельство? На заседании полно посторонних, не только не являющихся действительными членами Совета, но и не принадлежащих ни к одному из номерных Домов.
– Если вы вспомнили какой-нибудь древний манускрипт, прямо или косвенно запрещающий подобное, – сухо ответствовала госпожа премьер, – со всем почтением прошу немедленно его забыть. И вспомнить, что председатель Совета – пока не осчастлививший нас визитом – или заменяющее его лицо – сойдёмся на том, что сегодня это я, у нас нет времени на упражнения в крючкотворстве – имеет право пригласить на заседание независимых экспертов. А те могут, коль необходимо для дела, принести с собой любые нужные им артефакты или ассистентов. Расовая или видовая принадлежность оных – на усмотрение эксперта. Если пороетесь в памяти, несомненно, найдёте там случаи, когда эксперты являлись даже с фамилиарами разнообразного пошиба, от крыс до лис. Ещё вопросы?
Прокурор, похоже, собирался продолжить, но передумал. Поправил душивший галстук, стиснул зубы и коротко кивнул госпоже премьеру.
– Нет, я всё понимаю, но вам не кажется, будто это какой-то дурацкий эксперимент? – Хэм понял, что прокурор временно выведен из игры, и не упустил случая перетянуть одеяло всеобщего внимания на себя. – Заманить нас в пещеры, где из всей магии действует лишь обаяние прекрасных дам, и заставить решать важные вопросы в омерзительно невдохновенном состоянии! Ютимся, как сироты, госпожа председатель седлает гроб... И как в таких условиях мы можем помочь страдающей нации, когда сами терпим лишения?
– Тебя чего лишили-то? – притворно участливо поинтересовался Малефицио. – Последних иллюзий? Государственных наград? Наследства? Это я так, чтоб самому подготовиться, если что, – в лёгком плетёном креслице старшенький каким-то образом умудрился развалиться почти как в пляжном шезлонге, и, очевидно, особых неудобств не испытывал. Довершали сходство с курортником бронзовый загар и костюм, явно приобретенный на Архипелаге – свободные, стянутые веревкой вместо пояса брюки с большими накладными карманами и того же пошиба длинная куртка из тонкого полотна, наброшенная на голое тело.
– Это ты у нас с детства лишённый, – Хэм совершенно не осознавал сходства интонаций и выражения лица, но многие члены Совета при виде такого зрелища аж забыли, какую гадость хотели сказать засранцу. Нэга едва заметно улыбнулась и что-то черкнула в блокноте. – Лишённый глубинного понимания справедливости и искренней любви к родине. И потому неумолимо подверженный разлагающему влиянию солёных ветров сепаратизма! – в беспощадном кураже острой похмельной сварливости весьма фамильный взгляд достался и адмиралу. – И флот мятежный сел на шпили вместо мели – Осенний затопить-то не сумели…
Вопреки ожиданиям наблюдателей первым на пассаж Хэма отреагировал Левиафан. Улыбнувшись паршивцу, адмирал медленно выудил из кармана таких же, как у Малефицио, брюк серебряную флягу с гербом Дома и аккуратно отвинтил крышку в форме гранёного стаканчика. Булькнуло, плеснуло – по залу поплыл терпкий, медово-травяной аромат с нотками кожи, дуба и кофе – и адмирал принялся с омерзительной дельфиньей улыбкой смаковать выдержанный островной ром. Астарот воззрился на флягу с нетипичной для занудного крючкотвора алчностью. Левиафан оценил расстояние между собой и страждущим, на секунду задумался, кивнул, резко, без замаха, дернул кистью – и открытый сосуд полетел в сторону Астарота. Тот поймал подачу, умудрившись не пролить ни капли, и, сделав большой глоток, тем же манером отправил увесистую посудину обратно.
Госпожа премьер закатила глаза к мрачным сводам катакомбы, но от комментариев воздержалась.
Граф и Маммона хмыкнули почти синхронно и синхронно же зашарили по карманам. Похоже, все Тёмные князья не ждали ничего хорошего от этого странного заседания и озаботились напитками заблаговременно.
– Да здравствует отмена сухого закона! – провозгласил Малефицио и извлёк из складок свободной куртки не жалкую фляжку, а полновесную бутыль островного рома. Хэм судорожно сглотнул и заявил:
– Ценный ресурс должен быть разделён по-братски, по-товарищески и в интересах государства, – он деловито потянулся к бутылке, всем видом демонстрируя, кто именно подразумевается под государством. – Иначе это подрыв основ и явная идеологическая диверсия.
– Выучили попугая на свою голову... – Астарота разобрало недоброе веселье. – Хоть сейчас на трон сажай.
– На трость папашину сядьте, с размаху, – сходу отрёкся от щедрого предложения Хэм, не желая расставаться с сонмом незатейливых, но любимых метафор. – Кого там ещё несёт отрыжкой Хаоса? Надеюсь, они со своей партитурой.
Из тоннеля действительно донеслись звуки шагов, так что многообещающая перебранка заглохла.
Асмодей влетел в зал танцующей лёгкой походкой и застыл, словно солист, ожидающий аплодисментов. Непривычно короткая стрижка, непривычно лишённое косметики лицо, тёмно-зелёный, почти чёрный костюм полувоенного покроя оживляла лишь одна деталь – даже в неверном свете подземелья переливающаяся всеми оттенками алого и лилового брошь в виде банта, концы которого стекали каскадом капель, напоминающих кровавые слёзы.
Убедившись, что все присутствующие смотрят на него, Асмодей поклонился.
– Я знаю, мой визит стал сюрпризом для всех, но буквально час назад я получил такие известия, что не мог ни секунды более держать в неведении многоуважаемых коллег и госпожу председателя, – ещё один изящный поклон, на этот раз в сторону саркофага.
Рейна едва заметно сощурилась. На то, чтобы выбрать костюм и подобающее украшение у этого пижона наверняка ушло не пять минут. По-видимому, от портала перед Осенним он почти бежал, для лучшего погружения в образ...
– Если дело и вправду настолько срочное, – медленно произнесла она, изложите сейчас же, как можно короче. Подробности потребуются, но их вы озвучите потом. Итак?
– С прискорбием вынужден сообщить: Третий дом сегодня ночью понёс тяжёлую утрату. Возлюбленный муж моего несчастного сына Эфора пал жертвой мерзкой заразы и трагически погиб на супружеском ложе. Такой юный, такой талантливый инкуб! – Асмодей аккуратно и зло промокнул совершенно сухие глаза неизвестно когда извлеченным из кармана (в рукаве держал, что ли?) светящимся белизной батистовым платком с монограммой и, словно это отняло у него последние силы, уронил платок на каменные плиты. Тем же танцующим шагом подошёл к собравшимся, практически стёк в шаткое плетёное кресло, прикрыв глаза тыльной стороной кисти. – Если Совету будут интересны детали, я без всякой радости, но с полным на то соизволением своего несчастного сына поделюсь ими без утайки, – на столе перед скорбящим патриархом Третьего Дома так же незаметно, как до того – платок, возник огромный кристалл. Маклин едва сдержался, чтобы не присвистнуть – подобные артефакты позволяли записать и передать аудитории любую историю так, как её видел непосредственный участник, со всеми подробностями и эмоциями. Правда, магии это требовало немеряно, и обычно один такой кристалл записывали, работая со свидетелем, несколько менталистов и изготовителей артефактов. Силён, силён наш «активный гражданин», знать бы ещё, не ведет ли какую собственную игру...
Маклин кашлянул.
– Коль скоро уважаемый министр культуры столь потрясён случившимся, я предложил бы сперва просмотреть запись. Тем более, нам не придётся даже покидать подвал – если Самаэль не ввёл очередных издевательских ограничений, любые кристаллы и амулеты не потребуют магии для активации.
– Но как же посторонние, – Асмодей, убедившись, что общее внимание принадлежит ему, несколько оживился и изобразил заботу о ближнем – правда, в исполнении главы Третьего дома она больше напоминала тонко рассчитанное оскорбление. – Такой всплеск эмоций, такое трагическое событие – я не уверен, что слабая нервная система недолговечных может выдержать просмотр без ущерба... – он сочувственно воззрился на спутника Нэги, но на того, по всей видимости, томные мужские взгляды совершенно не действовали. Он окончательно завладел блокнотом патронессы и делал в нём какие-то пометки, игнорируя Асмодея. Нэгу ситуация откровенно забавляла, но вмешиваться она не считала нужным. – Возможно, наш недолговечный гость выйдет проветриться, подышит свежим воздухом?
– Могу не смотреть, – негромко, но очень внятно буркнул недолговечный, не отрываясь от блокнота. – Не в кино пришёл.
Асмодей снисходительно поморщился.
– Какая наивность, какое пренебрежение мощью магии! Нет, друг мой, в отличие от обычной съёмки, этот кристалл таит в себе всю бурю эмоций, чувств, боли, все звуки и запахи, каждую секунду отчаяния и преданной любви.
– Прекрасная реклама, – кивнул наглец. – Считайте, что я готов приобрести билет.
– Да будет так, – поджал губы Асмодей и почти незаметным движением активировал кристалл.
...Относительно звуков запахов и прочего реклама не лгала. Она лишь кокетливо умолчала о том, что запись предполагала полное, практически насильственное погружение наблюдателя в эмоции рассказчика – посему неожиданно острое нежное чувство при виде растрёпанного и совершенно голого мускулистого шатена среднего роста, сосредоточенно наливавшего вино в парные хрустальные кубки, отделанные серебром, очевидно, застало наиболее неподготовленную мужскую часть Совета врасплох. Хэм похлопал глазами, затем вырвал у брата бутылку и жадно залил сомнительные впечатления. Лишившийся рома Малефицио что-то прошипел сквозь зубы и укоризненно воззрился на Асмодея. Даже недолговечный едва заметно нахмурился и на секунду оторвался от записей.
Рука, державшая декантер, дрогнула, парень замер и склонил голову, словно к чему-то прислушиваясь. Недоверчиво посмотрел на бокалы, на собственную руку, на стол, где красовались остатки закусок и фруктов.
– Вино закончилось? Прикажи подать ещё, – для каждого из наблюдателей негромкий приятный голос Эфора звучал как собственный.
– Нет. Всё в порядке, – шатен медленно, словно завороженный, поставил декантер и, не трогая наполненные кубки, зачем-то взял со стола персик и узкий длинный нож для мяса. Покрутил в руках так, словно видел впервые, и мягко, неслышно пошёл от стола к огромной кровати. Вместо обычных резных столбиков балдахин поддерживали изящные фигуры – бронзовые кошки, вальяжно вставшие на задние лапы. Кисейный полог откинут, подушки раскиданы. Чуть влажные простыни, рельефное шёлковое шитьё на подушках, прохладный вечерний ветерок из распахнутого окна. Энцо в своем репертуаре – хотел принести вина, пока шёл к столу – успел возжелать фруктов. Капризен и переменчив, как девушка, – ну не беда, за то и люблю – наблюдатель не успевает додумать мысль, потому что вместо разнеженного любовника на постели рядом с ним разъярённый берсерк. Персик летит в стену – игра закончена, притворство бессмысленно – и лишь инстинктивная попытка схватить яркий сочный шар спасает от удара в горло. Там, где только что была шея, оказывается грудь, и длинный глубокий порез выходит болезненным, но не смертельным. Боль отрезвляет, возвращает к реальности – и два обнажённых тела сплетаются на кровати в ожесточённой борьбе. Перехватить, удержать, извернуться, ломая вытянутую, выпрямленную в локте чужую руку о собственное тело, ногами пытаясь прижать обезумевшее нечто, рычащее и бьющееся с пеной на губах. Пот, кровь, хруст суставов противника – и неприятный хлюпающий звук. Несостоявшийся убийца в отчаянных попытках вырваться со всего размаха надевается виском на кокетливо выгнутый кончик хвоста одной из бронзовых стражниц ложа. В широко распахнутых глазах больше ни следа безумия – лишь удивление и лёгкая обида.
Воцарилось тяжёлое молчание. Астарот кашлянул – и вдруг расхохотался. Отчаянно, клокочуще, до хрипа. И столь же резко унялся, остановив болезненно ясный взгляд на Асмодее. Тот скорбел весьма изысканно, но выдал себя всплеском сочувствия в адрес новой жертвы.
– Одно слово – и траурную цацку сожрёшь без запивки. Протест отклонен. Тебе плевать, ему и подавно.
Астарот поднялся во весь свой немалый рост и отвесил поклон Рейне:
– Со всем почтением. Вы ведь тоже... засвидетельствовали бы. Будь ваша воля.
Крышка саркофага опустела. И в следующий момент желающие и протестующие могли наблюдать редкое действо: полновесная хлесткая пощёчина от госпожи премьера – и бережный перехват левой рукой законника. Правой рванул тесный ворот – и предъявил свежие грубые шрамы. Не кололи, не резали, рвали. Можно было подумать, что на прокурора совсем недавно напал какой-то крупный хищник. Астарот лишь горько усмехнулся:
– Фемиде повезло больше, чем тому инкубу.
Рейна удивлённо отпрянула – более деликатного извинения Астарот и не ждал.
– Тогда сворачивайте бенефис. Хватит потешать хромого извращенца грызней и истериками. Пока кто-то бежит прочь, бросив всё, кто-то гибнет в собственных спальнях – мы здесь. А нас не станет – других игрушек полно. Пусть не столь прочных, зато с запасом.
Недолговечный спутник Нэги вздохнул – с виду был целиком погружён в записи, но разборки министров всё же слушал внимательно, как оказалось. И достаточно громко – и беспардонно, по мнению всех собравшихся, – поинтересовался у своей патронессы, вернув ей многострадальный блокнот, не пора ли озвучить то, ради чего они, собственно, сюда и прибыли.
Нэга блокнот не взяла, но согласно кивнула.
– Самое время, – она обвела разгорячившихся членов Совета спокойным изучающим взглядом, – не стоит дожидаться жертв и разрушений. Но просветить их лучше тебе, Тео, – и ты уже понял, почему.
Человек ненадолго задумался, слегка хмурясь, но затем просветлел лицом.
– Вы правы, миледи, – и не без труда поднялся, опираясь на подлокотник кресла. Кашлянул дежурно и без каких-либо экивоков начал:
– Вынужден сообщить очевидное: этим трагифарсом все обязаны причине банальной, можно сказать, физиологической.
Недоумённые перешептывания Рейна пресекла одним жестом и взглядом, обещавшим любому, кто не заткнётся, пару эонов в гостеприимно приоткрытом пустом саркофаге. Зато недолговечному нахалу поощрительно улыбнулась.
– Конкретнее, пожалуйста.
– Магия, – тот перелистнул пару страниц в блокноте, но говорил совершенно очевидно не по писаному. – Для вас всех она – естественный процесс. Добраться куда надо в момент, огоньку от пальца добыть, вещицы нужные достать с дистанции, даже хрен поднять в огороде – всё силой волшебства… Все, кто некстати рехнулся, обладали магическими способностями – больше или меньше, но чаще всё же выше среднего по больнице. Никаких всплесков среди моих соплеменников и разнообразных метисов, пренебрежимо мало – флуктуации, не более – среди гулей и оборотней – и весь букет уголовщины и извращений среди чистейшей крови демонов.
– Мы же почти ничем не заражаемся, – внезапно обиделся Хэм, – это даже в учебниках написано! – он уставился на докладчика с буквально осязаемым скепсисом.
– Я не сказал, что нынешняя проблема инфекционной природы, – мужчина отмахнулся от возражения зажатым в руке блокнотом, глядя на врио мининдел, как университетский профессор на нерадивого студиозуса.
Хэм собрался было возмутиться, но получил испепеляющий взгляд от госпожи премьера и тычок в бок от брата, после чего вещать о непревзойденном иммунитете демонов резко передумал.
– Мы уверены, что это не стороннее воздействие, не отравление и не инфекция, – Нэга задумчиво теребила кончик льняной косы, небрежно перекинутой на грудь. – Я ручаюсь. И всем сомневающимся готова после заседания предоставить собранные данные и записи хода экспериментов, – она вынула из кармана горсть кристаллов и ссыпала их обратно, словно конфеты или орехи.
– За такие эксперименты на родине я бы загремел под трибунал или сразу под расстрел, – буркнул себе под нос недолговечный, но уточнять, что имелось в виду, не стал. Снова кашлянул, прочищая горло, и продолжил обычным ровным голосом, словно лекцию читал. – Итак, мы имеем не инфекцию, не отравление, не порчу или проклятие, но внезапно возникающее на фоне полного здоровья помутнение сознания. При этом ряд семей оно выкашивает чуть ли не повально, другие же не испытывают ничего, кроме абсолютно естественных для нормального существа, оказавшегося среди буйнопомешанных, неудобств. Вполне уверенно можно предположить, что это заболевание врожденное – и манифестирует вне известных нам внешних факторов. Исследования крови и родословных помешавшихся эту гипотезу подтвердили. Митохондриальная ДНК... – заметив непонимающие лица аудитории, помощник Нэги хмыкнул и чуть виноватым тоном пояснил: – У бедолаг была общая прародительница, которая их всех и осчастливила столь неудобной особенностью, – недолговечный коротко поклонился и сел, снова уткнувшись в блокнот, словно рассчитывал вычитать там что-то новое.
На разговоры членов Совета он снова не обращал ни малейшего внимания.
Рейна не выдержала и воспользовалась своим зицпредседательским правом:
– Возможно, у этой одиозной пра-пра имеется имя? – смотрела она не на докладчика, а на Нэгу. Та утвердительно прикрыла глаза.
– Не думаю, что его сложно угадать.
– Тем не менее, заседание Совета, – с нажимом произнесла Стальная Миледи, – не место для игр в шарады. Всё, что необходимо знать всем, должно быть озвучено без обиняков.
– Лилит, – одновременно произнесли Нэга и её недолговечный.
Асмодей картинно схватился за голову.
– Мне одному хочется увидеть Первого среди равных и задать ему несколько вопросов? – желчно вопросил прокурор, взвешивая ведущей левой нечто незримое.
– Тоже не отказался бы узреть драгоценного батюшку, – Малеф, в какой-то момент лекции отобравший у братца свою собственность, приложился к рому. – Не понимаю, зачем собирать Совет, если присутствовать не собираешься?
Словно отвечая на риторический вопрос, над крышкой пустого саркофага в центре круга князей засветилась голограмма, поначалу яркая, но очень нечёткая, словно клубящееся в воде облако разноцветных красок.
«Позёр», – по выражению лица госпожи премьера несложно было предположить, что она с удовольствием плюнет ядом в этот злосчастный саркофаг.
Размытое изображение быстро обрело чёткость. Присутствующие мгновенно опознали и декорации, и гвоздь программы. Эксклюзивный эфир из мавзолея Прекрасной Рахмы. Самое отвратительное – открытый и прямой, как рекламный ролик в ИнферНете. На всю страну решил вещать, сослав в зрительный зал даже собственных соратников. Однако недовольство почти сразу же сменилось цепенящей тревогой.
Крупный план позволил отлично разглядеть угловатые резкие черты. Небрит, нечёсан, одет как неудачливый мародёр. С виду обычный пандемский добрый горожанин, только вместо бутылки из кармана засаленной военной куртки торчит трубка с обгоревшим мундштуком. Пьяным вдрызг Князя не видел никто с начала мира, потому оставалось предполагать, что так сказывались на Темнейшем избыток бодрости и отсутствие трости. Разболтанной походкой прошёлся вкруг гроба. Игриво постучал костяшками пальцев по хрустальной крышке, одарив госпожу президента таким взглядом, что проняло даже почётный караул – но сбежать подальше от источника нездорового веселья несчастные гвардейцы могли примерно в той же степени, что и державная покойница.
– Славься, прекраснейшая! – Князь всего лишь цитировал надпись, выбитую на постаменте, но прозвучало это как вызов. Лихорадочно горящие глаза, обведённые тёмными кругами, уставились на зрителей. – Славься на своём престоле. Я принял бразды и правил. Не хуже прочих и лучше многих, но ныне путь широк и чист, небо безоблачно, колёса совершают оборот как должно. Вам больше не нужна железная рука, за ворот влачащая ко всеобщему благу, не нужен мудрый правитель, решающий всё за вас. Лишь символ и напоминание. Эмблема славного прошлого покоится в этих сверкающих стенах. Воплощение цветущего и безмятежного будущего я принёс вам как прощальный дар, – на крышке последнего пристанища госпожи президента возникла плетёная корзина. Мирно дремавший на узорной подушке отоцион открыл глаза, зевнул, недоумённо оглянулся на Темнейшего и звонко, зло тявкнул.
– Местоблюститель трона сказал своё слово. Смиренный слуга адмирского народа покидает пост, – эхо унесло хриплый смешок к высоким прозрачным сводам, а ошеломлённые гвардейцы засуетились вокруг окончательно сбитого с толку и очень недовольного Алерта.

Глава 11, в которой немыслимое и непредставимое становится полноправной исторической реальностьюГлава 11, в которой немыслимое и непредставимое становится полноправной исторической реальностью
Тот, с кем его заперли здесь, в одном теле, был испуган. Слабый, жалкий, ведомый. Ничтожество. Пища, что приносили им, насыщала только второго. Первому доставалась отрава, ослепляющая, оглушающая, лишающая сил и контроля. Неудивительно, что тот, никчёмный, радовался, видя их общее унижение – в такие моменты ему ничто не угрожало и не препятствовало упиваться своей воображаемой виной за каждую мелочь или грезить о несбывшемся. Впрочем, в тот раз, когда выпал наконец шанс насытиться, они действовали заодно. Первому удалось внушить, что истинная пища ежедневно отмыкает дверь темницы и приносит с собой усыпляющую дрянь. Но надолго слюнтяя не хватило, спохватился, завыл, скорчился в углу и отсёк путь к свободе для обоих. Момент был упущен, но и тогда ещё можно было бы просто бежать – сожрать, уничтожить, смести с дороги всех. Но второй лишь ревел, как животное, и бился, захлёбываясь бессильной яростью, погребённый под обломками былого величия, пока всё не скрыла ядовитая тьма. С тех пор его кормили реже, а предателя – чаще, но изобилие впрок не шло. Не зря он, кого некогда нарекли Денницей, умел сделать чужое воображение своим орудием. Сверкающие города, выстроенные предателем в успокоительном бреду, оборачивались тлеющими смрадными руинами, цветущие сады иссыхали на глазах или расползались чёрной мертвенной гнилью. А те, кто был дорог сердцу, умирали. Медленно и мучительно, несметное число раз возвращаясь к жизни лишь для иной смерти или гораздо худшего. Раз за разом, круг за кругом, старая игра никогда не надоест, петля не разорвётся. Если только...
Первый с трудом очнулся и жадно всмотрелся в лицо сокамерника, предвкушая долгожданную агонию. Но подонок упрямо цеплялся за свою иллюзорную вечность в чужом сознании. В бессильной злобе пнуть неподвижное тело – и самому рухнуть на пол, истерически хохоча от боли. Треклятое зеркало, общая плоть и некогда общий разум – самые надёжные кандалы. Сволочи позаботились о том, чтобы они жили: попытайся один перегрызть себе вены, намордники заработают оба. С изворотливостью умалишённого первый постарался убедить мучителей в том, что бунта не случится – сложно ли притвориться безвольным и безвредным тюфяком, когда перед глазами столь шикарный образчик? На него – на них – ходили смотреть, как на диковинку… Ошеломительный успех исправительной дерьмицины: превратить гения в зверя, зверя – в безмозглую покорную скотину, веками жующую одну и ту же жвачку в стойле собственного сознания. Какой сложный и интересный случай! Какая блестящая иллюзия. Прямиком из ваших головёнок – да в реальность, спешите насладиться.
Сегодня никто не пришёл. Так бывало, но потом тюремщики приносили больше, чтобы заглушить его голод и злость. Далёкие зарницы над выжженными полями, чьи-то крики и вой рвущегося металла – Люцифер не знал, реальны ли они, или Бездна и Хаос сводят его с ума следом за двойником-неудачником. Он уже не надеялся, что вассалы и союзники вспомнят о долге и освободят своего повелителя. Вереница лиц теряла очертания и сплавлялась в одно, иссушенное собственной ненавистью. Трус и падаль, недостойный памяти и имени, иногда мелькал едва заметным отражением в глянцевитой поверхности стен, криво улыбался из тёмной глади травяного отвара в специальном небьющемся кубке, издевательски белом, как всё здесь. Люцифер с силой прикусил нижнюю губу и откинулся на подушку, удовлетворённо представляя, как сокамерник стонет и возится в беспамятстве – крови недостаточно, чтобы захлебнуться, но хватает, чтобы узилищная идиллия обзавелась бодрящим привкусом свободы.
Из мягкой бархатной тьмы небытия возникла высокая фигура в платье невесты, бесстыдно распахнутом на груди, зазвучал почти забытый голос. Второй взвыл, будто его окатили кипятком.
– Молчать! – Люцифер брезгливо поморщился, услышав собственный, некогда звучный голос. Какой-то сиплый скрежет, словно связки заржавели от долгого бездействия.
– Халиль, неужели ты забыл меня? – она совсем рядом, бледное лицо в обрамлении спутанных прядей кажется таким юным. Глаза горят тревожной блудливой зеленью, от кожи и волос исходит мучительно правдоподобный аромат.
– Тебя нет, меня нет, никого нет. Пошла прочь, дура! – от входа слышится возмущенный ропот, женщина резко затыкает недовольных коротким гортанным приказом.
– Я была, есть и буду. И я здесь, с тобой. Всё остальное – в твоей власти. Ты нужен мне, нужен им, – прижалась, дразня, и тут же отпрянула.
Второй что-то пробубнил и попробовал перехватить власть над телом.
– Докажи. Или убирайся, – фантомы никогда не могли повредить спятившему псу.
– Легко, – на тёмных губах расцветает довольная улыбка. – Ты ведь позволишь мне поступить с ним по своему усмотрению?
– Весь твой. Лишь бы никогда больше не видеть этого убожества, – Люцифер притянул женщину к себе, утыкаясь лицом в нежную кожу между шеей и плечом – должны же в этом отвратительном каземате встречаться не только кошмары. Та, что выглядела, как его Лайла, издала пронзительно нежный смешок.
– Мой навсегда, – её объятия оказались неожиданно сильными, а больничная сорочка, которая поначалу показалась платьем, словно сама собой сползла с худых плеч. Неслышный протестующий вопль второго безвозвратно угас под долгим требовательным поцелуем.
Спустя вечность – или единый блаженный миг – он вышел, держа за руку растрёпанную женщину с шальными зелёными глазами, и ещё недавно – или эоны назад? – недовольный сброд, толпившийся в тюремном коридоре, преклонил колени перед своей королевой и её консортом. Или государем?
***
Тойфель ощущала смутное недовольство – будто вгорячах пнула любимую собаку, попавшую под ноги по недосмотру псаря. Но Габи воспринял всё очень серьёзно и понял её резкость. Потому не только унялся в своём стремлении её сопровождать, но и порассказал кое-что ценное о своих кровных родичах. Только куда им тягаться с той, которую когда-то сделали орудием казни в Адмире.
Габи клялся, что у Рафаэля нет резона раскрывать медицинскую тайну – но, во-первых, министра здравоохранения для начала надо было бы найти, на заседаниях он не показывался и на связь не выходил. И вообще того и гляди мог заработать клеймо предателя. А во-вторых, если бы дядюшка внезапно решил поступить с ним столь же решительно, как и с Аралимом, не нарушил бы тем ни одного закона.
Старая язва Юсеф напрасно продолжал заверять, будто то, что вытворила Тами, – самое обычное дело для детей сильной старой крови – среди недолговечных не зря ходили зловещие легенды о подменышах, изводивших целые семьи. Дескать, нормальный здоровый ребёнок, перерастёт, научится контролировать голод. А пока что взять с младенца – хочет есть – и ест. Если б в довесок к этой истории медик услышал саги о странных голосах, к гадалкам не ходи – по-отечески посоветовал бы драгоценному Высочеству не увлекаться дарёными курительными сборами и вообще… не увлекаться.
Мора лишними сведениями она тоже не осчастливила. В его взгляде сквозило не просто исследовательское любопытство, там отражалось сомнительное восхищение коллекционера – исключительный образчик, небывалый случай – и сам пришёл, практически добровольно. И толика своеобразного уважения – безусловно редкий и опасный объект изучения его заслуживает.
Досадной промашкой в купальне Тойфель тяготилась не менее, хоть и осыпала экономку щедрыми подарками и наивозможно искренними словами. Но причинять вред бедняге, верной и преданной даже не столько потому, что её благополучие и жизнь целиком зависели от хозяйки? Едва не угробила ценный экземпляр – и почти незаметно для себя. Такими темпами придётся заводить службу уборки и утилизации случайных жертв, как в Осеннем. Мать всё же вытворяла подобные фокусы более осмысленно, если оставить за рамками методы… Дорогая сестричка, безобидная тихоня – и та оказалась не полной бездарью хотя бы по части жертв и разрушений.
Провести неделю-другую здесь за беседами о тяжёлой наследственности Правящего дома – по нынешнему курсу не такая уж высокая цена. Вряд ли Светлейший приказал бы марутам подарить милосердие собственной родне из-за пары недолговечных, но кто ещё мог погибнуть и как... Проблемы следовало решать, чтобы по любой из возможных причин не оказаться среди красот Эдема в виде трогательного памятника «Счастье материнства», а то и «Семейная идиллия». За обеими дочерьми и сыном неусыпно наблюдали, распоряжения на все возможные случаи Юсеф получил, а под эту марку вытянуть из Мора что-нибудь полезное для себя она уж как-нибудь исхитрится. До конца вечности держать наготове отупляющие снадобья, которые можно и не успеть принять, – или пить постоянно, отказавшись от сложных заклятий? Если это единственный способ всех спасти, лучшие учёные Адмира со своим открытием знатно опростались – какой сильный маг в здравом уме согласится перейти на амулеты или вовсе опустится до уровня недолговечных технологий.
Тойфель оценила чувство юмора лейб-медика: нынешние покои располагались, во-первых, на расстоянии портала от его логова и, во-вторых, этот антураж! Раймирская гостья, любимая племянница Светлейшего, жена наследника и мать его детей – ну, разумеется, вся подобающая зелень радует глаз. Особенно – весьма крамольный для рядовых раймирских палисадников сорняк, запретить который дядюшке мешала лишь его возмутительная стойкость. «Утренняя звезда» упорно колосилась решительно везде, включая Эдем, и этим напрочь опровергала для посвящённых гипотезу о всемогуществе владыки.
– Ёрник, – припечатала вслух, уперев взгляд туда, где притаился очередной следящий кристалл. Прогулки здесь напоминали эдемские игрища в живые тропинки и одновременно – полузабытое, детское – «найди меня», эхо в дворцовом парке. Побеждала чаще, чем проигрывала, потому не обольщалась.
Баратрум понравился ей с первого визита. Любые попытки придать этому уголку безобидный вид – глупая и оскорбительная трата времени. Он охотно показывал своё истинное лицо пациентам, экскурсантам и прочим неврастеникам, с коими здесь приключалось неладное. Судилище, лобное место – и храм. Что бы там ни говорили её учителя насчёт инструментов державной воли, но палач и орудие казни – союз безумный и священный настолько, что лишь Хаос способен отличить в нём одно от другого.
Тойфель тянуло к колодцу, наглухо закрытому тяжёлой плитой. Она пахла совсем как старые алтари в Эдеме. И как дядюшкина любимая Золотая колесница. Камень на ощупь казался тёплым, словно весь день впитывал солнечный свет, пальцы привычно скользили по извивам резьбы.
За спиной послышались голоса – к счастью, вполне реальные. Нарастающее раздражение, прикрытое ледяным панцирем вежливости и жадный интерес были общими для всех троих.
– Со своей стороны могу заверить: никаких изменений. Протокол лечения соблюдается неукоснительно, пациентка стабильна.
– Потери среди обслуги?
– Давно в прошлом. Персонал набирают из числа тех, кто наименее подвержен любым воздействиям со стороны пациентки.
– То есть время от времени матушка всё же приходит в сознание?
– Импульсы, не более. Проективная одержимость при таких вводных невозможна даже на близком расстоянии. Не говоря уж о том, чтобы найти подходящий сосуд и притащить его туда, где по какому-то чудесному совпадению прогуливается могущественный бывший любовник. Вся история звучит как выдумка патологического лжеца и законченного эротомана, решившего в очередной раз прикрыть свои забавы тенью трона. Асмодей успешно морочил и более крепкие головы задолго до вашего рождения. Некоторые из них и поныне на положении здешних пансионеров.
– Лучшее доказательство всё ещё на месте.
– Ваши ощущения при первичном осмотре монумента дают нам только то, что это аккумулятор. Большой мощности, спорного авторства и относительно безопасного свойства. Прелесть подобных артефактов именно в том, что из Бездны до них никак не дотянуться. Вашу мать до сих порт чтят как богиню, при этом молитвы, жертвоприношения и прочая чушь никакого влияния на её состояние не оказывают. Хотите ответных теорий? Золотые воришки с тем же успехом могли быть поглощены так называемым пророком. А ему, когда окончательно зарвался, свернули шею его же приспешники да избавились от тела. Красивый жест с выброшенной в толпу подвеской, которая потом всплыла у его любовницы – очередное чудесное совпадение? По записи с кристаллов нельзя установить подлинность личности. Иллюзия, доппельгангер, метаморф-наёмник – выбирайте, что больше по вкусу.
– Политическая конспирология вам отменно удаётся, – подала голос Тойфель. Крепкому эмоциональному коктейлю не помешает приятная кислинка неловкости. Посмотрели так, словно из воздуха соткалась или выпрыгнула из кустов. Увлечься спором и утратить бдительность неприятно для любого, а уж этим и вовсе зазорно. Реакция Мора оказалась куда богаче расчётной – намеренно ли, случайно, а отцовский лейб-медик выдавал себя такими мелочами всё чаще. Клинописью на тулове щеголяла одна Война, прочие Всадники свои узоры прятали. Чувствовали, должно быть, как их медленно и неотвратимо поглощает предназначение. Коротко кивнула Мору, кузенов окатила широкой улыбкой поверх дружеского рукопожатия.
– Вас можно поздравить с дипломатическим дебютом, – в глазах обоих мелькнуло лёгкое удивление, но на энергичный захват ответили соразмерно, наплевав на этикетные виньетки. – Блестящий выход. Трюк с кошками – тонкий намёк всем достойным или просто щепотка стекла в туфли вестника доброй воли?
– Никаких намеков, милейшая кузина, – показалось, или перед обращением мягкий, хорошо модулированный голос слегка замедлился? Ещё это рукопожатие вместо того, чтобы галантно приложиться к руке дамы вопреки её порыву... Фамильная паранойя или она недооценила Двухголовых, и о маскараде двадцатилетней давности известно не только Мору? Рыжая сволочь (Мункар или Накир, да какая, к Хаосу разница!) любезно улыбнулась, но глаза остались холодными. – Мы просто не сочли нужным огорчать нашего гостеприимного хозяина...
– И временного союзника, – встрял второй. – Тем более, что, как вам, без сомнения, известно, двойник такого рода довольно прост в обращении – никто из наблюдателей не ждёт от него ничего особенного, не склонен побеседовать или вступить в тесный контакт, и, значит, вероятность разоблачения подлога минимальна.
Мысленная речь обычно была почти лишена эмоций, но в этот раз в тоне брата Накир без труда распознал раздражение:
– Только прекрасной Златовласки тут и не хватало. Меня не тянет обсуждать при ней...
– Чисто семейные проблемы. Да. Отвлечь светской болтовней, авось проговорится, что она-то здесь забыла. Если у нас один интерес, не помешает выяснить, какие фокусы заставили покинуть супруга и детей ради визита в Бездну.
– Будет смешно, если всему виной банальная скука, – общаясь с братом, Мункар умудрялся изображать интерес к буйной растительности Баратрума и обсуждать с Мором, не опасны ли для пациентов прогулки в запутанном лабиринте, где и здоровому недолго заблудиться.
– Потрясающе, – задумчиво произнесла Тойфель. – Пусть и неожиданно, но всё складывается именно так, как хотел отец.
– Вы полагаете? – Мункар усмехнулся. – Неразумный комок меха на троне, переполох в Совете и массовый психоз в стране – в самом деле, картина вполне в духе дядюшкиных представлений о прекрасном и правильном.
– Он вернётся. Не раз исчезал, но всегда возвращался, – Тойфель рассеянно потёрла висок. Непонятно, кого она хотела убедить, но продолжила более уверенно. – И пока владыка Раймира не последовал его примеру, беспокоиться не о чем. Даже отречения в пользу Рудры пока не планирует, насколько мне известно. А вы решили послужить престолу, справившись о передовых методах лечения психосферного вируса имени нашей матушки вместо Рафаэля? Боюсь, Мор вас разочарует.
– Мы не столь наивны...
– И не столь отвратительно информированы, – усмешка, скользящая по губам одного, зеркально возникает на лице второго. В светлых, как амальгама глазах, тень вежливого недоумения. – Если бы в Бездне открыли способ исцелять пораженных этим странным бессмысленным безумием, по Пандему ходили бы не патрули Третьего отделения рука об руку с преданными легионерами, а санитары и доктора со склянками микстуры.
Мор тактично промолчал, предпочитая наслаждаться зрелищем со стороны.
– Так что же привело вас сюда в обход Джаганната, если не общая для всех проблема? – Тойфель похлопала ресницами, стараясь не выйти из образа. Она не собиралась подслушивать, но неужели этой паре остолопов не надоело ломать комедию? Очень неприятная семейная особенность – скрывать свои ошибки ворохом словесного мусора. – Кутежи под предводительством старины Асмо многих отправили на больничную койку. Ментальное здоровье прославленных командоров кшатри – образец для всех и почти легенда, но вид у вас весьма потрёпанный.
– Благодарим за умилительное проявление родственной заботы, – им бы в хоре петь, экая синхронность, – но мы вполне благополучны. Освободившись от своих обязанностей на Перешейке, мы сочли возможным обратиться к многоуважаемому хозяину этого во всех отношениях примечательного места за некоторыми консультациями по теоретическим вопросам, и никак не ожидали встретить здесь вас. Надеемся, что повод для вашего визита не слишком серьёзен? – обе рыжие бестии уставились на неё с совершенно одинаковым выражением пресловутой родственной заботы на открытых слегка обветренных физиономиях. Спасибо, в голову не лезут – то ли решили играть честно, то ли опасаются Мора.
– О, сущие пустяки. – Тойфель легкомысленно отмахнулась невидимым веером. Её уже начинало мутить от непрошибаемости собеседников. – Ваш старший брат считает моё увлечение фольклором напрасной тратой времени, но именно он навёл меня на мысль побеседовать с нашим любезным хозяином о некоторых забавных преданиях, что до сих пор в ходу у доброго народа.
– По моей части, представьте себе, – Мор и бровью не повёл, разве что серые глаза выцвели на пару оттенков, да широкий тонкогубый рот старательно скрыл жёлтый оскал – злится, обеспокоен, но всё ещё заворожен своим очередным уникальным экспериментом.
То, что держит его здесь, и то самое, на чём его когда-то поймал хромой пройдоха. Помнишь ли прежнее имя своё, Всадник? – Заезженный диомедов осёл скользнул взглядом в её сторону, но зацепиться не смог.
Краски вокруг незаметно делались ярче, звуки – глуше, – Тойфель силилась расслышать Мора и кузенов, но их слова вязли в густой плотной тишине, как и её собственные. Пришлось замедлить шаг, а затем и вовсе остановиться и опереться на чью-то руку. Виски уже не покалывало – ломило. Рыжие дурни всё-таки не утерпели и полезли в голову?
Молодцы. Славный фокус, глупышкам понравится. Увидят всё, услышат всё. Она покажет. Нужно лишь одно – чтобы ей внимали.
– Где трое соберутся во имя моё – там я среди них.
Невидимая струна наконец лопнула. То, что раньше ощущалось лёгкой дрожью в позвоночнике, теперь обрушилось мощью грохочущего водопада. Неодолимый зов, властное и щедрое обещание – она никогда не лгала своим детям и не бросала их. Всегда была, есть и пребудет с ними. Она вернёт им украденный мир и достойное место в нём. И подарит всем истинную свободу.
– Мункар? – брат не отозвался, на сосредоточенном лице проступило неприятно знакомое мечтательное выражение. Кузина застыла храмовой статуей, словно приковав брата к себе. Прикосновение чужой воли было мягким и ласковым, не пыталось продавить щиты или что-либо навязать. Давно забытое, абсурдное ощущение покоя и полной безопасности...
– В сторону! – рявкнул Мор и неожиданно метнул крошечный золотистый шарик, угодивший Мункару в переносицу. И сильным тычком в плечо отправил Накира прямо в ломкие объятия куста гортензий. – Не лезь!
Не послушал, рванулся – и тут же рухнул обратно, ударившись о невидимую стену.
Ещё одно едва заметное движение – и кузина упала на руки Мункару, как подкошенная, на узком запястье защёлкнулся тонкий металлический браслет.
– Держи крепче, груз ценный, – голос Мора звучал на грани обычной и ментальной речи с непривычной жёсткостью. – Держишь? Идти можешь?
Мункар медленно кивнул и сощурился, всё ещё к чему-то прислушиваясь. И тут же поймал увесистый подзатыльник. Мало кто посмел бы столь лихо влепить брату успокоительного, влезть обоим в головы, раздать целительные тумаки и выжить после этого.
– Отставить. За мной. Оба! – равнодушно приказал Мор. – Все извинения после. Вашей матери всегда требовалось особое внимание. Ну что ж, она его получит.
Накир встал, доканывая многострадальную гортензию. Зачем-то сгрёб сломанные ветки и кинул на дорожку. Белые шапки цветов, пародия на редкий в Пандеме снег. Перешагнул через цветочный сугроб, исподлобья уставился на Мора:
– По всей видимости, мне следовало бы вас поблагодарить.
– Потом, – Всадник отмахнулся от командора кшатри, как от надоедливого ученика-стажёра. Это изрядно... освежало. – У нас мало времени. Желаете помочь – возьмитесь одной рукой за меня, второй – за брата. Должно сработать, – что должно сработать, он не пояснил, но Накир кивнул и, схватив Мора за запястье, сделал шаг и придержал Мункара за плечо. Тот чуть повернул голову и вопросительно вскинул брови, но, по всей видимости, догадался, что следует сделать, – перехватил бесчувственную кузину поудобнее и положил её руку на плечо брата.
Мор дотронулся до цепочки на шее – довольно массивной, и один Хаос знает, был ли амулет переноса единственным брелком на ней.
Накир прикрыл глаза и напрягся – чужие амулеты, владельцу ничего дурного не сулившие, посторонним могли обеспечить что угодно – от тошноты и головной боли до недолгого, но крайне неприятного обморока, поди знай, чем заряжены. Но обошлось. Побрякушка Мора была банальным ключом. Логично – зачем создавать портал и тратить силы.
Ощутив под подошвами нечто мягкое – ковёр или траву – вместо грубого мощения дорожки, Накир открыл глаза и осмотрелся, Мункар был занят тем же. Мор высвободил руку из пальцев Накира, изысканной сдержанностью сейчас напоминал натянутую тетиву: тронь неосторожно – изувечит.
– Вы в моем жилище, – сухо произнес Всадник, встретив взгляд Накира. – Ни с вами, ни из вас, ни для вас... предлагаю не тратить время на формальности. Вы – родичи заклявшего меня, посему даже если бы я желал вам навредить, не сумел бы. Гостиная, – он обвёл рукой просторную овальную комнату. Большую часть овала занимало огромное окно, превращавшее вид на Пустоши в полноправный элемент обстановки. – Выше этажом третья слева дверь от входа – спальня. Возможно, даме будет удобнее отдыхать там. Если воздействие Лилит ещё беспокоит, рекомендую принять вот это, – он достал из воздуха пару хрустальных широкогорлых флаконов с мутным до непрозрачности содержимым и водрузил их на большой, потемневший от времени деревянный стол. Секунду подумал, добавил третий, поменьше, с каким-то зеленоватым сиропом.
– Когда ваша кузина придет в себя, предложите ей, не помешает. Пища, напитки, всё, что пожелаете – вызовите прислугу. Если не желаете иметь дело с посторонними – два этажа вниз и два поворота направо по коридору приведут в погреб. Отсюда наверх и направо – мой кабинет, – договаривал он, уже шагая к выходу. – Прошу простить, у меня много неотложных дел.
Мункар наконец избавился от драгоценной ноши, без излишней куртуазности сгрузив кузину на длинный диван у окна. Накир всмотрелся в неподвижное лицо, поцокал языком.
– Ай да Златовласка. Хрупкий цветочек сходу угощают мощным заклятием, пусть и одним из самых бережных. И гостевой браслет у господина медикуса был наготове явно не для нас.
– Не её вина. Я влип, как любопытный драконий слёток. Такую книгу по уму надо было при полной защите листать, а не голыми руками за страницы хвататься.
– Кто ж мог знать, что там кхм… записка от матушки. Эта не магическая мина-ловушка в мозгу у какого-нибудь засланного вредителя, не ментальный вирус. Последнее, на что можно было бы рассчитывать налететь – внезапное обещание светлого будущего, опоздавшее на пару эонов.
– Навязчивая записка, надо сказать, – Мункар подошёл к столу, распечатал один из флаконов и застыл, принюхиваясь. – Алхимик из меня всё ещё так себе, но в действенность дядюшкиной... малохудожественной резьбы я вполне верю. В самом поганом случае меня ждет мигрень – и вряд ли она окажется хуже, чем то, что мы имеем сейчас.
Он отпил и помедлил, потом решительно опустошил флакон. Подвинул второй ближе к Накиру:
– Не лучший год, не лучший урожай, и я понятия не имею, каких сорняков туда напихали, но полегчало почти сразу, рекомендую.
– Она казалась искренней. Капризная, порывистая, порой жестокая, но она ведь по-своему любила нас…
Накир хотел продоложить, но умолк. По совокупности заслуг прежний он немедленно уволил бы обоих, а то и отослал в Элизиум для выправления ментальных искажений. Нынешний только скривился и последовал примеру брата. Столь глупо они не попадались даже в начале карьеры. Сдерживающие механизмы едва не дали сбой, и восхитительно неуместный откат в прошлое на этом фоне – не такое уж пустячное последствие. Что угодно сойдёт – лотос, летейя, Бездна, Хаос – лишь бы не впасть. То состояние означало временную смерть разума. Утеха дикарей и зверья, далёкая от своего истинного значения. Главное, повторять этот постулат многократно – и подкреплять. Согласно основам дрессировки, раз уж фокус матери в обход всех щитов отозвался на самом простом животном уровне.
К кузине меж тем помалу возвращалось подобие сознания, о чём она не замедлила оповестить цветистым бранным оборотом.
– Вы удивительно точно отразили нынешнюю ситуацию, лучше и не скажешь. Сомнительная зелёная дрянь – презент от хозяина дома, вряд ли сойдёт за аперитив, но выбора у вас особо нет, – любезно сообщил Мункар. Сестрица бросила на него гневный взгляд, затем обнаружила браслет и попыталась от него избавиться, но не преуспела. Было в её остервенении нечто глубоко личное и весьма интересное.
– Угощайтесь смелее. Если же вам требуется наша помощь – только скажите, – к брату присоединился столь же дружелюбно улыбающийся Накир.
– Сволочи! – прошипела кузина. А затем, к немалому удивлению братьев, осушила свою порцию, даже не понюхав. Затем раздавила отброшенную склянку каблуком и мрачно осведомилась:
– Куда провалился треклятый старый падальщик? Просчёт целиком его.
– Координат не оставил, – синхронно пожали плечами близнецы. – Даже Всадникам.
– Вам только бубенцов недостаёт, – отозвалась кузина с непристойно глумливым оттенком в голосе, не прекращая бессмысленных попыток расстегнуть браслет. Он, похоже волновал её больше, чем всё случившееся. – Говорят, матушка одно время была неравнодушна к бродячим комедиантам.
– Надо было всё-таки запереть это чудовище в спальне, – меланхолично заметил Накир. – Но можно обойтись малым… – принял эстафету Мункар. Он поднял руку и нарочито медленно соединил пальцы в сторону сестры. Та лишь презрительно фыркнула.
– Ну, проверить стоило.
– Вольно ж вам было хлебать от щедрот. В этом баре убойные коктейли. Крепче держитесь на лестнице. За ступени. – Нахалка поднялась и чеканной походкой направилась туда, где по словам Мора располагался кабинет.
Близнецы переглянулись и рванули следом. Градом ядовитых шпилек Златовласка маскировала то же, что они – отчётливое ощущение, будто совсем рядом разразился один из бездненских магических катаклизмов.
Кузина шла по коридорам размашистым, почти мужским шагом так уверенно, словно бывала в святая святых владыки Бездны не единожды. Без стука распахнула дверь и охнула, замерев на пороге. Братья переглянулись. Накир бесцеремонно отодвинул Златовласку плечом и вошёл – похоже, никаких защитных заклятий у входа. Или же кабинет Всадника охранял себя сам, как логово отца или дядюшки.
Огляделся. Странное место – несмотря на стерильную чистоту, пахло старым пергаментом и пылью, как в редко посещаемой библиотеке. Вдоль стен – полки со свитками, книгами, небрежно воткнутыми между томов пачками потрёпанных, не сброшюрованных листов. У окна, лишённого штор, огромный стол – мрамор или иной светлый камень весь во въевшихся пятнах. На втором столе, поменьше, кучей свалены инструменты – то ли хирургические, то ли пыточные, разницы никакой. Взаимозаменяемо.
– Что-то нашего гостеприимного хозяина не видать, – мысленно прокомментировал неслышно вошедший следом брат. Накир оглянулся. Златовласка по-прежнему стояла у дверей, как каменная – только вот статуи обычно не грызут ногти и не смотрят с нескрываемым ужасом куда-то в стену. Проследив за направлением её взгляда Накир мысленно выругался. Кретин, мальчишка, Мункар тоже хорош – невнимателен, как недолговечный – и, будь окружение враждебным, прожил бы столько же... Защитное заклятие, голос матери или милосердно заглушившее его зелье тому виной, но Мора он заметил только сейчас. Всадник сидел прямо на полу и сосредоточенно и быстро чертил пальцами на камне какие-то знаки. Исцарапанные плиты пола, казалось, проминались и текли под его пальцами. Силён – что своё, а что заёмное, данное печатью, сейчас уже не разобрать. Мокрое от пота лицо прорезали волевые морщины, вены вздулись так, словно кровь в них двигалась с бешеной скоростью, за которой с трудом поспевала материя. Чудовищная сила свободно шла сквозь неё, нимало не заботясь сохранностью.
Кузина опомнилась, кинулась на помощь, даже не спросив, что происходит, – и зашипела разозлённой кошкой, когда Накир перехватил её.
– Не трогай его. Этот способ управлять пространством старше нас всех, вместе взятых.
– Дуболомы бесчувственные! – Златовласка умела не только шипеть, но и недурно брыкаться. Драться её, похоже, учили. Накир перехватил скандалистку поудобнее и встряхнул.
– Слишком чувствительных Хаос принимает охотно и быстро, кузина. Дядюшка должен был объяснить это вам куда раньше. И как с ней Приёмыш справляется, – последнее он мысленно сообщил брату, страдальчески закатив глаза.
– Понятия не имею, – Мункар с отсутствующим видом подошел ближе к Мору и принялся изучать начертанные знаки, закусив губу. Надолго его не хватило, вздохнул, потёр глаза и вернулся. – Хотел понять, что происходит, но после этой гадости Всаднику в голову не влезть. Хорошо, если огонь разжечь получится...
– Никаких вмешательств, – послышался бесцветный, почти механический и парализующе убедительный голос, в котором с трудом удалось узнать голос Мора. Спустя пару минут Всадник открыл глаза и внимательно оглядел сначала своё творение, затем гостей. Шторм, однако, не утих, ощущение разгулявшейся магической бури лишь усиливалось.
– Пока мы можем только наблюдать и оценивать, – теперь голос Мора почти не напоминал запись системы оповещения и звучал вполне нормально.
– Будь я проклята, если что-нибудь понимаю! – шквал экспрессии в тоне кузины заставил заподозрить, что её доза успокоительного зелья оказалась слишком низкой для фамильного темперамента.
– Дорогая, вы не одиноки, – близнецы переглянулись и уставились на Мора. В мягких мелодичных голосах прорезались металлические нотки. – Если не возражаете, мы хотели бы выяснить, что происходит, за чем нам предлагается наблюдать и что оценивать. Ваши зелья ухудшают реакцию и усложняют любые магические манипуляции, но, к счастью, не превращают в дебилов. Впрочем, сейчас и дебил догадался бы, что происходит нечто незапланированное. Итак?
На каменном полу, незаметно изглаживаясь, таяли письмена. Мор молча поднялся, прошёл к столу, нашарил в одном из ящиков стеклянный флакон цвета тёмного янтаря, осушил и аккуратно убрал на место. Ледяное раймирское обаяние на него не действовало совершенно, а испепеляющие взгляды кузины, похоже, и вовсе были чем-то привычным и даже бодрящим.
– Что ж, препараты идеально подошли всем троим и в замене пока не нуждаются, – наконец сообщил Мор, скорее себе, чем «пациентам». – Покои надёжно защищены, как и весь этаж. Официально его вообще не существует. А те, кто может его увидеть магическим зрением вряд ли заинтересуются нами. Никто из вас больше не слышит голосов или не испытывает безрассудных желаний? Например, поскорее выбраться наружу под любым из вполне рациональных предлогов? – Тут он пристально посмотрел на кузину прежде, чем знаком пригласить проследовать за ним. – Прекрасно. Тогда на ваши вопросы я отвечу наверху. Возможно, какие-то отпадут сами собой.

Несколько лестничных пролетов – не то расстояние, которое близнецы в обычном состоянии заметили бы, но сейчас путь показался восхождением на какой-нибудь из наиболее пакостных вулканов Перешейка. Поднявшись на крышу здания – точнее, под огромный прозрачный купол, Мункар и Накир озадаченно переглянулись.
– Эта часть здания скрыта от всех, кроме тех, кого сочту нужным привести я, – пояснил Мор. Он был спокоен, но судя по ввалившимся от усталости глазам и резко осунувшемуся лицу недавняя попытка справиться с проблемой обошлась ему недёшево. – Смотрите внимательно – такого не бывало с сотворения Веера, – Всадник, пошатываясь, подошёл вплотную к хрустальной стене и прижался к ней ладонями и лбом.
Трое детей Лилит последовали за ним.
Там, где недавно были лишь парковые дорожки, зелень и скамьи, теперь полыхала, переливаясь всеми оттенками порфиры и золота, исполинская арка – точная копия когда-то разрушенной триумфальной на площади Победы в Джаганнате. Она так и звалась, без затей – Врата Победы. Их создатель был талантливым зодчим, не чуждым тонкой злой иронии. Тот, кто воспроизвёл его детище сейчас, открыв проход неведомо куда, был абсолютно безумен – для портала такой мощности требовался огромный запас энергии.
Мор коротко выругался сквозь зубы. Близнецы переглянулись, услышав знакомое прозвище. И этому существу оно, пожалуй, подходило больше – всё, что осталось в нём от щеголеватого красавца с парадных портретов и даже от жалкого и одновременно жуткого субъекта из репортажей и донесений – осанка да повадка.
Братья услышали сдержанный вздох сестры: слишком хорошо было видно с такой высоты – даатский хрусталь годился не только на бокалы с подвохом.
Лучезарный, любимый ученик Светлейшего, сейчас напоминал поднятый труп. Гротескная тень прошлого, гальванизированная идея. Худой до истощения, грудь и плечи в свежих шрамах. Отстранённое царственное выражение на бледном лице, из-под пепла и золы спутанных волос – две точки зрачков, как рдеющие уголья. Впрочем, зрелище становилось ещё более сомнительным, когда во взгляде мелькал жадный звериный блеск – тому немало способствовали всё прибывающая толпа и порывистые нежные касания вьющейся рядом красотки в распахнутом до талии больничном тряпье. Очертания её плыли, менялись, но взгляд Денницы на спутницу был столь недвусмысленно красноречив, что любую нормальную даму попросту бы напугал.
– Мать, – озвучила очевидное дражайшая кузина с каким-то странным оттенком благоговения. – Тысячеликая.
– Ближе всего к истинному облику её видят те, кого нынче уже не спросишь, – голос Мора звучал устало и зло.
– Понять бы, кто держит портал на самом деле, – пробормотал под нос Накир.
– И врезать, – продолжил Мункар.
– Чем? Стол или кресло с балкона сбросить? – ядовито поинтересовалась кузина. – После здешних угощений от всех нас толку как с варана шерсти на ближайшие сутки. Да и без них... Полагаю, если бы имелся верный способ остановить это, наш премудрый врач вылечил бы тут всех раз и навсегда.
– То, что я этого не сделал, и при том все еще нахожусь рядом с вами, – глухо отозвался Мор, – лучшее доказательство невозможности подобного предприятия. Что это – воля Хаоса или заклявшего меня, неясно, но разница невелика, – он ещё плотнее прижался лбом к холодному хрусталю.
Повинуясь то ли заклинанию призыва, то ли какому-то чутью, присущему безумцам, к порталу стекались бывшие узники Бездны.
Мать улыбалась призывно и хищно, ловя за руки тех, кто почему-то интересовал её больше иных, и, словно заведённая, чертила на руках, плечах, на груди или лицах избранных какие-то знаки, острыми ногтями прорезая кожу до крови. Златовласка смотрела на это, завороженно приоткрыв рот. Близнецы мысленно переговаривались и всё больше мрачнели. Вслух озвучивать выводы не тянуло. Мор вжимал ладони в прозрачную стену, словно хотел выдавить её, как простое оконное стекло.
Денница никаких знаков на освобождённых не оставлял – то ли не умел навязывать кровное заклятие с материнской небрежностью, то ли предпочитал иные способы. И почти для каждого находил пару слов – хотя понять, что говорится внизу, не могли даже прекрасно умевшие читать по губам наблюдатели. Способные видеть свет стремились к порталу, словно мотыльки к свече, печать подчинения вспыхивала над аркой всё ярче, а Люцифер всё чаще утомлённо прикрывал глаза.
Вертлявая смуглая девица с родинкой у рта, напоминающей пороховой ожог, очистила себе проход без очереди, прямо сквозь толпу, оправдывая имя и наследственность с двух сторон.
Знойная дамочка зачем-то зачаровала десяток санитаров, и распоряжалась ими, как собственным ручным зоопарком. Чья дочь эта выдающаяся сестрица – тоже понятно, интересно лишь, в кого бы она обратила каждого, будь у неё побольше времени и сил.
За спиной Денницы бесшумно возник высокий коротко стриженый демон с застывшими, ничего не выражающими глазами. Несмотря на массивное телосложение – истощённый Люцифер казался на фоне этого гиганта хрупким юношей-пажом – двигался он на редкость плавно и проворно. Самые простые и естественные жесты – поцеловать руку матери, кивнуть Деннице, как старому знакомому, небрежно вытереть тыльной стороной руки кровь, сочащуюся из царапин на щеке, оставленных ногтями Лилит – выглядели в его исполнении смертельно опасным танцем.
Кузина обернулась, лихорадочно блестя глазами.
– Это же Мастема! Тот тип, чьи портреты во всех старых учебниках.
– В новых на этом месте красуется наш нынешний премьер, – хмыкнул Накир. – Никогда не думал, что скажу такое, но здесь и сейчас нам не помешал бы и старина Михаэль, и оба Совета в полном составе. Я не знаю, чьей безумной волей всё свершилось, но куда бы эта банда ни направилась – можно спорить на царство, покоя там не будет.
– Оба Совета в полном составе и мои адмирские собратья по кровному заклятию, – тихо сказал Мор, – сейчас видят примерно то же самое. Я активировал соответствующий амулет, как только понял, что удержать древних безумцев не сумею. Однако я уже говорил, что подобного не случалось ни разу за все время существования Бездны, и вряд ли хотя бы в одном из Советов хранится надёжный план действий на сей фантастический случай. Поэтому со всем моим уважением к князьям Советов, я склонен больше надеяться на милость Хаоса.

Тот, с кем его заперли здесь, в одном теле, был испуган. Слабый, жалкий, ведомый. Ничтожество. Пища, что приносили им, насыщала только второго. Первому доставалась отрава, ослепляющая, оглушающая, лишающая сил и контроля. Неудивительно, что тот, никчёмный, радовался, видя их общее унижение – в такие моменты ему ничто не угрожало и не препятствовало упиваться своей воображаемой виной за каждую мелочь или грезить о несбывшемся. Впрочем, в тот раз, когда выпал наконец шанс насытиться, они действовали заодно. Первому удалось внушить, что истинная пища ежедневно отмыкает дверь темницы и приносит с собой усыпляющую дрянь. Но надолго слюнтяя не хватило, спохватился, завыл, скорчился в углу и отсёк путь к свободе для обоих. Момент был упущен, но и тогда ещё можно было бы просто бежать – сожрать, уничтожить, смести с дороги всех. Но второй лишь ревел, как животное, и бился, захлёбываясь бессильной яростью, погребённый под обломками былого величия, пока всё не скрыла ядовитая тьма. С тех пор его кормили реже, а предателя – чаще, но изобилие впрок не шло. Не зря он, кого некогда нарекли Денницей, умел сделать чужое воображение своим орудием. Сверкающие города, выстроенные предателем в успокоительном бреду, оборачивались тлеющими смрадными руинами, цветущие сады иссыхали на глазах или расползались чёрной мертвенной гнилью. А те, кто был дорог сердцу, умирали. Медленно и мучительно, несметное число раз возвращаясь к жизни лишь для иной смерти или гораздо худшего. Раз за разом, круг за кругом, старая игра никогда не надоест, петля не разорвётся. Если только...
читать дальшеПервый с трудом очнулся и жадно всмотрелся в лицо сокамерника, предвкушая долгожданную агонию. Но подонок упрямо цеплялся за свою иллюзорную вечность в чужом сознании. В бессильной злобе пнуть неподвижное тело – и самому рухнуть на пол, истерически хохоча от боли. Треклятое зеркало, общая плоть и некогда общий разум – самые надёжные кандалы. Сволочи позаботились о том, чтобы они жили: попытайся один перегрызть себе вены, намордники заработают оба. С изворотливостью умалишённого первый постарался убедить мучителей в том, что бунта не случится – сложно ли притвориться безвольным и безвредным тюфяком, когда перед глазами столь шикарный образчик? На него – на них – ходили смотреть, как на диковинку… Ошеломительный успех исправительной дерьмицины: превратить гения в зверя, зверя – в безмозглую покорную скотину, веками жующую одну и ту же жвачку в стойле собственного сознания. Какой сложный и интересный случай! Какая блестящая иллюзия. Прямиком из ваших головёнок – да в реальность, спешите насладиться.
Сегодня никто не пришёл. Так бывало, но потом тюремщики приносили больше, чтобы заглушить его голод и злость. Далёкие зарницы над выжженными полями, чьи-то крики и вой рвущегося металла – Люцифер не знал, реальны ли они, или Бездна и Хаос сводят его с ума следом за двойником-неудачником. Он уже не надеялся, что вассалы и союзники вспомнят о долге и освободят своего повелителя. Вереница лиц теряла очертания и сплавлялась в одно, иссушенное собственной ненавистью. Трус и падаль, недостойный памяти и имени, иногда мелькал едва заметным отражением в глянцевитой поверхности стен, криво улыбался из тёмной глади травяного отвара в специальном небьющемся кубке, издевательски белом, как всё здесь. Люцифер с силой прикусил нижнюю губу и откинулся на подушку, удовлетворённо представляя, как сокамерник стонет и возится в беспамятстве – крови недостаточно, чтобы захлебнуться, но хватает, чтобы узилищная идиллия обзавелась бодрящим привкусом свободы.
Из мягкой бархатной тьмы небытия возникла высокая фигура в платье невесты, бесстыдно распахнутом на груди, зазвучал почти забытый голос. Второй взвыл, будто его окатили кипятком.
– Молчать! – Люцифер брезгливо поморщился, услышав собственный, некогда звучный голос. Какой-то сиплый скрежет, словно связки заржавели от долгого бездействия.
– Халиль, неужели ты забыл меня? – она совсем рядом, бледное лицо в обрамлении спутанных прядей кажется таким юным. Глаза горят тревожной блудливой зеленью, от кожи и волос исходит мучительно правдоподобный аромат.
– Тебя нет, меня нет, никого нет. Пошла прочь, дура! – от входа слышится возмущенный ропот, женщина резко затыкает недовольных коротким гортанным приказом.
– Я была, есть и буду. И я здесь, с тобой. Всё остальное – в твоей власти. Ты нужен мне, нужен им, – прижалась, дразня, и тут же отпрянула.
Второй что-то пробубнил и попробовал перехватить власть над телом.
– Докажи. Или убирайся, – фантомы никогда не могли повредить спятившему псу.
– Легко, – на тёмных губах расцветает довольная улыбка. – Ты ведь позволишь мне поступить с ним по своему усмотрению?
– Весь твой. Лишь бы никогда больше не видеть этого убожества, – Люцифер притянул женщину к себе, утыкаясь лицом в нежную кожу между шеей и плечом – должны же в этом отвратительном каземате встречаться не только кошмары. Та, что выглядела, как его Лайла, издала пронзительно нежный смешок.
– Мой навсегда, – её объятия оказались неожиданно сильными, а больничная сорочка, которая поначалу показалась платьем, словно сама собой сползла с худых плеч. Неслышный протестующий вопль второго безвозвратно угас под долгим требовательным поцелуем.
Спустя вечность – или единый блаженный миг – он вышел, держа за руку растрёпанную женщину с шальными зелёными глазами, и ещё недавно – или эоны назад? – недовольный сброд, толпившийся в тюремном коридоре, преклонил колени перед своей королевой и её консортом. Или государем?
***
Тойфель ощущала смутное недовольство – будто вгорячах пнула любимую собаку, попавшую под ноги по недосмотру псаря. Но Габи воспринял всё очень серьёзно и понял её резкость. Потому не только унялся в своём стремлении её сопровождать, но и порассказал кое-что ценное о своих кровных родичах. Только куда им тягаться с той, которую когда-то сделали орудием казни в Адмире.
Габи клялся, что у Рафаэля нет резона раскрывать медицинскую тайну – но, во-первых, министра здравоохранения для начала надо было бы найти, на заседаниях он не показывался и на связь не выходил. И вообще того и гляди мог заработать клеймо предателя. А во-вторых, если бы дядюшка внезапно решил поступить с ним столь же решительно, как и с Аралимом, не нарушил бы тем ни одного закона.
Старая язва Юсеф напрасно продолжал заверять, будто то, что вытворила Тами, – самое обычное дело для детей сильной старой крови – среди недолговечных не зря ходили зловещие легенды о подменышах, изводивших целые семьи. Дескать, нормальный здоровый ребёнок, перерастёт, научится контролировать голод. А пока что взять с младенца – хочет есть – и ест. Если б в довесок к этой истории медик услышал саги о странных голосах, к гадалкам не ходи – по-отечески посоветовал бы драгоценному Высочеству не увлекаться дарёными курительными сборами и вообще… не увлекаться.
Мора лишними сведениями она тоже не осчастливила. В его взгляде сквозило не просто исследовательское любопытство, там отражалось сомнительное восхищение коллекционера – исключительный образчик, небывалый случай – и сам пришёл, практически добровольно. И толика своеобразного уважения – безусловно редкий и опасный объект изучения его заслуживает.
Досадной промашкой в купальне Тойфель тяготилась не менее, хоть и осыпала экономку щедрыми подарками и наивозможно искренними словами. Но причинять вред бедняге, верной и преданной даже не столько потому, что её благополучие и жизнь целиком зависели от хозяйки? Едва не угробила ценный экземпляр – и почти незаметно для себя. Такими темпами придётся заводить службу уборки и утилизации случайных жертв, как в Осеннем. Мать всё же вытворяла подобные фокусы более осмысленно, если оставить за рамками методы… Дорогая сестричка, безобидная тихоня – и та оказалась не полной бездарью хотя бы по части жертв и разрушений.
Провести неделю-другую здесь за беседами о тяжёлой наследственности Правящего дома – по нынешнему курсу не такая уж высокая цена. Вряд ли Светлейший приказал бы марутам подарить милосердие собственной родне из-за пары недолговечных, но кто ещё мог погибнуть и как... Проблемы следовало решать, чтобы по любой из возможных причин не оказаться среди красот Эдема в виде трогательного памятника «Счастье материнства», а то и «Семейная идиллия». За обеими дочерьми и сыном неусыпно наблюдали, распоряжения на все возможные случаи Юсеф получил, а под эту марку вытянуть из Мора что-нибудь полезное для себя она уж как-нибудь исхитрится. До конца вечности держать наготове отупляющие снадобья, которые можно и не успеть принять, – или пить постоянно, отказавшись от сложных заклятий? Если это единственный способ всех спасти, лучшие учёные Адмира со своим открытием знатно опростались – какой сильный маг в здравом уме согласится перейти на амулеты или вовсе опустится до уровня недолговечных технологий.
Тойфель оценила чувство юмора лейб-медика: нынешние покои располагались, во-первых, на расстоянии портала от его логова и, во-вторых, этот антураж! Раймирская гостья, любимая племянница Светлейшего, жена наследника и мать его детей – ну, разумеется, вся подобающая зелень радует глаз. Особенно – весьма крамольный для рядовых раймирских палисадников сорняк, запретить который дядюшке мешала лишь его возмутительная стойкость. «Утренняя звезда» упорно колосилась решительно везде, включая Эдем, и этим напрочь опровергала для посвящённых гипотезу о всемогуществе владыки.
– Ёрник, – припечатала вслух, уперев взгляд туда, где притаился очередной следящий кристалл. Прогулки здесь напоминали эдемские игрища в живые тропинки и одновременно – полузабытое, детское – «найди меня», эхо в дворцовом парке. Побеждала чаще, чем проигрывала, потому не обольщалась.
Баратрум понравился ей с первого визита. Любые попытки придать этому уголку безобидный вид – глупая и оскорбительная трата времени. Он охотно показывал своё истинное лицо пациентам, экскурсантам и прочим неврастеникам, с коими здесь приключалось неладное. Судилище, лобное место – и храм. Что бы там ни говорили её учителя насчёт инструментов державной воли, но палач и орудие казни – союз безумный и священный настолько, что лишь Хаос способен отличить в нём одно от другого.
Тойфель тянуло к колодцу, наглухо закрытому тяжёлой плитой. Она пахла совсем как старые алтари в Эдеме. И как дядюшкина любимая Золотая колесница. Камень на ощупь казался тёплым, словно весь день впитывал солнечный свет, пальцы привычно скользили по извивам резьбы.
За спиной послышались голоса – к счастью, вполне реальные. Нарастающее раздражение, прикрытое ледяным панцирем вежливости и жадный интерес были общими для всех троих.
– Со своей стороны могу заверить: никаких изменений. Протокол лечения соблюдается неукоснительно, пациентка стабильна.
– Потери среди обслуги?
– Давно в прошлом. Персонал набирают из числа тех, кто наименее подвержен любым воздействиям со стороны пациентки.
– То есть время от времени матушка всё же приходит в сознание?
– Импульсы, не более. Проективная одержимость при таких вводных невозможна даже на близком расстоянии. Не говоря уж о том, чтобы найти подходящий сосуд и притащить его туда, где по какому-то чудесному совпадению прогуливается могущественный бывший любовник. Вся история звучит как выдумка патологического лжеца и законченного эротомана, решившего в очередной раз прикрыть свои забавы тенью трона. Асмодей успешно морочил и более крепкие головы задолго до вашего рождения. Некоторые из них и поныне на положении здешних пансионеров.
– Лучшее доказательство всё ещё на месте.
– Ваши ощущения при первичном осмотре монумента дают нам только то, что это аккумулятор. Большой мощности, спорного авторства и относительно безопасного свойства. Прелесть подобных артефактов именно в том, что из Бездны до них никак не дотянуться. Вашу мать до сих порт чтят как богиню, при этом молитвы, жертвоприношения и прочая чушь никакого влияния на её состояние не оказывают. Хотите ответных теорий? Золотые воришки с тем же успехом могли быть поглощены так называемым пророком. А ему, когда окончательно зарвался, свернули шею его же приспешники да избавились от тела. Красивый жест с выброшенной в толпу подвеской, которая потом всплыла у его любовницы – очередное чудесное совпадение? По записи с кристаллов нельзя установить подлинность личности. Иллюзия, доппельгангер, метаморф-наёмник – выбирайте, что больше по вкусу.
– Политическая конспирология вам отменно удаётся, – подала голос Тойфель. Крепкому эмоциональному коктейлю не помешает приятная кислинка неловкости. Посмотрели так, словно из воздуха соткалась или выпрыгнула из кустов. Увлечься спором и утратить бдительность неприятно для любого, а уж этим и вовсе зазорно. Реакция Мора оказалась куда богаче расчётной – намеренно ли, случайно, а отцовский лейб-медик выдавал себя такими мелочами всё чаще. Клинописью на тулове щеголяла одна Война, прочие Всадники свои узоры прятали. Чувствовали, должно быть, как их медленно и неотвратимо поглощает предназначение. Коротко кивнула Мору, кузенов окатила широкой улыбкой поверх дружеского рукопожатия.
– Вас можно поздравить с дипломатическим дебютом, – в глазах обоих мелькнуло лёгкое удивление, но на энергичный захват ответили соразмерно, наплевав на этикетные виньетки. – Блестящий выход. Трюк с кошками – тонкий намёк всем достойным или просто щепотка стекла в туфли вестника доброй воли?
– Никаких намеков, милейшая кузина, – показалось, или перед обращением мягкий, хорошо модулированный голос слегка замедлился? Ещё это рукопожатие вместо того, чтобы галантно приложиться к руке дамы вопреки её порыву... Фамильная паранойя или она недооценила Двухголовых, и о маскараде двадцатилетней давности известно не только Мору? Рыжая сволочь (Мункар или Накир, да какая, к Хаосу разница!) любезно улыбнулась, но глаза остались холодными. – Мы просто не сочли нужным огорчать нашего гостеприимного хозяина...
– И временного союзника, – встрял второй. – Тем более, что, как вам, без сомнения, известно, двойник такого рода довольно прост в обращении – никто из наблюдателей не ждёт от него ничего особенного, не склонен побеседовать или вступить в тесный контакт, и, значит, вероятность разоблачения подлога минимальна.
Мысленная речь обычно была почти лишена эмоций, но в этот раз в тоне брата Накир без труда распознал раздражение:
– Только прекрасной Златовласки тут и не хватало. Меня не тянет обсуждать при ней...
– Чисто семейные проблемы. Да. Отвлечь светской болтовней, авось проговорится, что она-то здесь забыла. Если у нас один интерес, не помешает выяснить, какие фокусы заставили покинуть супруга и детей ради визита в Бездну.
– Будет смешно, если всему виной банальная скука, – общаясь с братом, Мункар умудрялся изображать интерес к буйной растительности Баратрума и обсуждать с Мором, не опасны ли для пациентов прогулки в запутанном лабиринте, где и здоровому недолго заблудиться.
– Потрясающе, – задумчиво произнесла Тойфель. – Пусть и неожиданно, но всё складывается именно так, как хотел отец.
– Вы полагаете? – Мункар усмехнулся. – Неразумный комок меха на троне, переполох в Совете и массовый психоз в стране – в самом деле, картина вполне в духе дядюшкиных представлений о прекрасном и правильном.
– Он вернётся. Не раз исчезал, но всегда возвращался, – Тойфель рассеянно потёрла висок. Непонятно, кого она хотела убедить, но продолжила более уверенно. – И пока владыка Раймира не последовал его примеру, беспокоиться не о чем. Даже отречения в пользу Рудры пока не планирует, насколько мне известно. А вы решили послужить престолу, справившись о передовых методах лечения психосферного вируса имени нашей матушки вместо Рафаэля? Боюсь, Мор вас разочарует.
– Мы не столь наивны...
– И не столь отвратительно информированы, – усмешка, скользящая по губам одного, зеркально возникает на лице второго. В светлых, как амальгама глазах, тень вежливого недоумения. – Если бы в Бездне открыли способ исцелять пораженных этим странным бессмысленным безумием, по Пандему ходили бы не патрули Третьего отделения рука об руку с преданными легионерами, а санитары и доктора со склянками микстуры.
Мор тактично промолчал, предпочитая наслаждаться зрелищем со стороны.
– Так что же привело вас сюда в обход Джаганната, если не общая для всех проблема? – Тойфель похлопала ресницами, стараясь не выйти из образа. Она не собиралась подслушивать, но неужели этой паре остолопов не надоело ломать комедию? Очень неприятная семейная особенность – скрывать свои ошибки ворохом словесного мусора. – Кутежи под предводительством старины Асмо многих отправили на больничную койку. Ментальное здоровье прославленных командоров кшатри – образец для всех и почти легенда, но вид у вас весьма потрёпанный.
– Благодарим за умилительное проявление родственной заботы, – им бы в хоре петь, экая синхронность, – но мы вполне благополучны. Освободившись от своих обязанностей на Перешейке, мы сочли возможным обратиться к многоуважаемому хозяину этого во всех отношениях примечательного места за некоторыми консультациями по теоретическим вопросам, и никак не ожидали встретить здесь вас. Надеемся, что повод для вашего визита не слишком серьёзен? – обе рыжие бестии уставились на неё с совершенно одинаковым выражением пресловутой родственной заботы на открытых слегка обветренных физиономиях. Спасибо, в голову не лезут – то ли решили играть честно, то ли опасаются Мора.
– О, сущие пустяки. – Тойфель легкомысленно отмахнулась невидимым веером. Её уже начинало мутить от непрошибаемости собеседников. – Ваш старший брат считает моё увлечение фольклором напрасной тратой времени, но именно он навёл меня на мысль побеседовать с нашим любезным хозяином о некоторых забавных преданиях, что до сих пор в ходу у доброго народа.
– По моей части, представьте себе, – Мор и бровью не повёл, разве что серые глаза выцвели на пару оттенков, да широкий тонкогубый рот старательно скрыл жёлтый оскал – злится, обеспокоен, но всё ещё заворожен своим очередным уникальным экспериментом.
То, что держит его здесь, и то самое, на чём его когда-то поймал хромой пройдоха. Помнишь ли прежнее имя своё, Всадник? – Заезженный диомедов осёл скользнул взглядом в её сторону, но зацепиться не смог.
Краски вокруг незаметно делались ярче, звуки – глуше, – Тойфель силилась расслышать Мора и кузенов, но их слова вязли в густой плотной тишине, как и её собственные. Пришлось замедлить шаг, а затем и вовсе остановиться и опереться на чью-то руку. Виски уже не покалывало – ломило. Рыжие дурни всё-таки не утерпели и полезли в голову?
Молодцы. Славный фокус, глупышкам понравится. Увидят всё, услышат всё. Она покажет. Нужно лишь одно – чтобы ей внимали.
– Где трое соберутся во имя моё – там я среди них.
Невидимая струна наконец лопнула. То, что раньше ощущалось лёгкой дрожью в позвоночнике, теперь обрушилось мощью грохочущего водопада. Неодолимый зов, властное и щедрое обещание – она никогда не лгала своим детям и не бросала их. Всегда была, есть и пребудет с ними. Она вернёт им украденный мир и достойное место в нём. И подарит всем истинную свободу.
– Мункар? – брат не отозвался, на сосредоточенном лице проступило неприятно знакомое мечтательное выражение. Кузина застыла храмовой статуей, словно приковав брата к себе. Прикосновение чужой воли было мягким и ласковым, не пыталось продавить щиты или что-либо навязать. Давно забытое, абсурдное ощущение покоя и полной безопасности...
– В сторону! – рявкнул Мор и неожиданно метнул крошечный золотистый шарик, угодивший Мункару в переносицу. И сильным тычком в плечо отправил Накира прямо в ломкие объятия куста гортензий. – Не лезь!
Не послушал, рванулся – и тут же рухнул обратно, ударившись о невидимую стену.
Ещё одно едва заметное движение – и кузина упала на руки Мункару, как подкошенная, на узком запястье защёлкнулся тонкий металлический браслет.
– Держи крепче, груз ценный, – голос Мора звучал на грани обычной и ментальной речи с непривычной жёсткостью. – Держишь? Идти можешь?
Мункар медленно кивнул и сощурился, всё ещё к чему-то прислушиваясь. И тут же поймал увесистый подзатыльник. Мало кто посмел бы столь лихо влепить брату успокоительного, влезть обоим в головы, раздать целительные тумаки и выжить после этого.
– Отставить. За мной. Оба! – равнодушно приказал Мор. – Все извинения после. Вашей матери всегда требовалось особое внимание. Ну что ж, она его получит.
Накир встал, доканывая многострадальную гортензию. Зачем-то сгрёб сломанные ветки и кинул на дорожку. Белые шапки цветов, пародия на редкий в Пандеме снег. Перешагнул через цветочный сугроб, исподлобья уставился на Мора:
– По всей видимости, мне следовало бы вас поблагодарить.
– Потом, – Всадник отмахнулся от командора кшатри, как от надоедливого ученика-стажёра. Это изрядно... освежало. – У нас мало времени. Желаете помочь – возьмитесь одной рукой за меня, второй – за брата. Должно сработать, – что должно сработать, он не пояснил, но Накир кивнул и, схватив Мора за запястье, сделал шаг и придержал Мункара за плечо. Тот чуть повернул голову и вопросительно вскинул брови, но, по всей видимости, догадался, что следует сделать, – перехватил бесчувственную кузину поудобнее и положил её руку на плечо брата.
Мор дотронулся до цепочки на шее – довольно массивной, и один Хаос знает, был ли амулет переноса единственным брелком на ней.
Накир прикрыл глаза и напрягся – чужие амулеты, владельцу ничего дурного не сулившие, посторонним могли обеспечить что угодно – от тошноты и головной боли до недолгого, но крайне неприятного обморока, поди знай, чем заряжены. Но обошлось. Побрякушка Мора была банальным ключом. Логично – зачем создавать портал и тратить силы.
Ощутив под подошвами нечто мягкое – ковёр или траву – вместо грубого мощения дорожки, Накир открыл глаза и осмотрелся, Мункар был занят тем же. Мор высвободил руку из пальцев Накира, изысканной сдержанностью сейчас напоминал натянутую тетиву: тронь неосторожно – изувечит.
– Вы в моем жилище, – сухо произнес Всадник, встретив взгляд Накира. – Ни с вами, ни из вас, ни для вас... предлагаю не тратить время на формальности. Вы – родичи заклявшего меня, посему даже если бы я желал вам навредить, не сумел бы. Гостиная, – он обвёл рукой просторную овальную комнату. Большую часть овала занимало огромное окно, превращавшее вид на Пустоши в полноправный элемент обстановки. – Выше этажом третья слева дверь от входа – спальня. Возможно, даме будет удобнее отдыхать там. Если воздействие Лилит ещё беспокоит, рекомендую принять вот это, – он достал из воздуха пару хрустальных широкогорлых флаконов с мутным до непрозрачности содержимым и водрузил их на большой, потемневший от времени деревянный стол. Секунду подумал, добавил третий, поменьше, с каким-то зеленоватым сиропом.
– Когда ваша кузина придет в себя, предложите ей, не помешает. Пища, напитки, всё, что пожелаете – вызовите прислугу. Если не желаете иметь дело с посторонними – два этажа вниз и два поворота направо по коридору приведут в погреб. Отсюда наверх и направо – мой кабинет, – договаривал он, уже шагая к выходу. – Прошу простить, у меня много неотложных дел.
Мункар наконец избавился от драгоценной ноши, без излишней куртуазности сгрузив кузину на длинный диван у окна. Накир всмотрелся в неподвижное лицо, поцокал языком.
– Ай да Златовласка. Хрупкий цветочек сходу угощают мощным заклятием, пусть и одним из самых бережных. И гостевой браслет у господина медикуса был наготове явно не для нас.
– Не её вина. Я влип, как любопытный драконий слёток. Такую книгу по уму надо было при полной защите листать, а не голыми руками за страницы хвататься.
– Кто ж мог знать, что там кхм… записка от матушки. Это не магическая мина-ловушка в мозгу у какого-нибудь засланного вредителя, не ментальный вирус. Последнее, на что можно было бы рассчитывать налететь – внезапное обещание светлого будущего, опоздавшее на пару эонов.
– Навязчивая записка, надо сказать, – Мункар подошёл к столу, распечатал один из флаконов и застыл, принюхиваясь. – Алхимик из меня всё ещё так себе, но в действенность дядюшкиной... малохудожественной резьбы я вполне верю. В самом поганом случае меня ждет мигрень – и вряд ли она окажется хуже, чем то, что мы имеем сейчас.
Он отпил и помедлил, потом решительно опустошил флакон. Подвинул второй ближе к Накиру:
– Не лучший год, не лучший урожай, и я понятия не имею, каких сорняков туда напихали, но полегчало почти сразу, рекомендую.
– Она казалась искренней. Капризная, порывистая, порой жестокая, но она ведь по-своему любила нас…
Накир хотел продолжить, но умолк. По совокупности заслуг прежний он немедленно уволил бы обоих, а то и отослал в Элизиум для выправления ментальных искажений. Нынешний только скривился и последовал примеру брата. Столь глупо они не попадались даже в начале карьеры. Сдерживающие механизмы едва не дали сбой, и восхитительно неуместный откат в прошлое на этом фоне – не такое уж пустячное последствие. Что угодно сойдёт – лотос, летейя, Бездна, Хаос – лишь бы не впасть. То состояние означало временную смерть разума. Утеха дикарей и зверья, далёкая от своего истинного значения. Главное, повторять этот постулат многократно – и подкреплять. Согласно основам дрессировки, раз уж фокус матери в обход всех щитов отозвался на самом простом животном уровне.
К кузине меж тем помалу возвращалось подобие сознания, о чём она не замедлила оповестить цветистым бранным оборотом.
– Вы удивительно точно отразили нынешнюю ситуацию, лучше и не скажешь. Сомнительная зелёная дрянь – презент от хозяина дома, вряд ли сойдёт за аперитив, но выбора у вас особо нет, – любезно сообщил Мункар. Сестрица бросила на него гневный взгляд, затем обнаружила браслет и попыталась от него избавиться, но не преуспела. Было в её остервенении нечто глубоко личное и весьма интересное.
– Угощайтесь смелее. Если же вам требуется наша помощь – только скажите, – к брату присоединился столь же дружелюбно улыбающийся Накир.
– Сволочи! – прошипела кузина. А затем, к немалому удивлению братьев, осушила свою порцию, даже не понюхав. Затем раздавила отброшенную склянку каблуком и мрачно осведомилась:
– Куда провалился треклятый старый падальщик? Просчёт целиком его.
– Координат не оставил, – синхронно пожали плечами близнецы. – Даже Всадникам.
– Вам только бубенцов недостаёт, – отозвалась кузина с непристойно глумливым оттенком в голосе, не прекращая бессмысленных попыток расстегнуть браслет. Он, похоже волновал её больше, чем всё случившееся. – Говорят, матушка одно время была неравнодушна к бродячим комедиантам.
– Надо было всё-таки запереть это чудовище в спальне, – меланхолично заметил Накир. – Но можно обойтись малым… – принял эстафету Мункар. Он поднял руку и нарочито медленно соединил пальцы в сторону сестры. Та лишь презрительно фыркнула.
– Ну, проверить стоило.
– Вольно ж вам было хлебать от щедрот. В этом баре убойные коктейли. Крепче держитесь на лестнице. За ступени. – Нахалка поднялась и чеканной походкой направилась туда, где по словам Мора располагался кабинет.
Близнецы переглянулись и рванули следом. Градом ядовитых шпилек Златовласка маскировала то же, что они – отчётливое ощущение, будто совсем рядом разразился один из бездненских магических катаклизмов.
Кузина шла по коридорам размашистым, почти мужским шагом так уверенно, словно бывала в святая святых владыки Бездны не единожды. Без стука распахнула дверь и охнула, замерев на пороге. Братья переглянулись. Накир бесцеремонно отодвинул Златовласку плечом и вошёл – похоже, никаких защитных заклятий у входа. Или же кабинет Всадника охранял себя сам, как логово отца или дядюшки.
Огляделся. Странное место – несмотря на стерильную чистоту, пахло старым пергаментом и пылью, как в редко посещаемой библиотеке. Вдоль стен – полки со свитками, книгами, небрежно воткнутыми между томов пачками потрёпанных, не сброшюрованных листов. У окна, лишённого штор, огромный стол – мрамор или иной светлый камень весь во въевшихся пятнах. На втором столе, поменьше, кучей свалены инструменты – то ли хирургические, то ли пыточные, разницы никакой. Взаимозаменяемо.
– Что-то нашего гостеприимного хозяина не видать, – мысленно прокомментировал неслышно вошедший следом брат. Накир оглянулся. Златовласка по-прежнему стояла у дверей, как каменная – только вот статуи обычно не грызут ногти и не смотрят с нескрываемым ужасом куда-то в стену. Проследив за направлением её взгляда Накир мысленно выругался. Кретин, мальчишка, Мункар тоже хорош – невнимателен, как недолговечный – и, будь окружение враждебным, прожил бы столько же... Защитное заклятие, голос матери или милосердно заглушившее его зелье тому виной, но Мора он заметил только сейчас. Всадник сидел прямо на полу и сосредоточенно и быстро чертил пальцами на камне какие-то знаки. Исцарапанные плиты пола, казалось, проминались и текли под его пальцами. Силён – что своё, а что заёмное, данное печатью, сейчас уже не разобрать. Мокрое от пота лицо прорезали волевые морщины, вены вздулись так, словно кровь в них двигалась с бешеной скоростью, за которой с трудом поспевала материя. Чудовищная сила свободно шла сквозь неё, нимало не заботясь сохранностью.
Кузина опомнилась, кинулась на помощь, даже не спросив, что происходит, – и зашипела разозлённой кошкой, когда Накир перехватил её.
– Не трогай его. Этот способ управлять пространством старше нас всех, вместе взятых.
– Дуболомы бесчувственные! – Златовласка умела не только шипеть, но и недурно брыкаться. Драться её, похоже, учили. Накир перехватил скандалистку поудобнее и встряхнул.
– Слишком чувствительных Хаос принимает охотно и быстро, кузина. Дядюшка должен был объяснить это вам куда раньше. И как с ней Приёмыш справляется, – последнее он мысленно сообщил брату, страдальчески закатив глаза.
– Понятия не имею, – Мункар с отсутствующим видом подошел ближе к Мору и принялся изучать начертанные знаки, закусив губу. Надолго его не хватило, вздохнул, потёр глаза и вернулся. – Хотел понять, что происходит, но после этой гадости Всаднику в голову не влезть. Хорошо, если огонь разжечь получится...
– Никаких вмешательств, – послышался бесцветный, почти механический и парализующе убедительный голос, в котором с трудом удалось узнать голос Мора. Спустя пару минут Всадник открыл глаза и внимательно оглядел сначала своё творение, затем гостей. Шторм, однако, не утих, ощущение разгулявшейся магической бури лишь усиливалось.
– Пока мы можем только наблюдать и оценивать, – теперь голос Мора почти не напоминал запись системы оповещения и звучал вполне нормально.
– Будь я проклята, если что-нибудь понимаю! – шквал экспрессии в тоне кузины заставил заподозрить, что её доза успокоительного зелья оказалась слишком низкой для фамильного темперамента.
– Дорогая, вы не одиноки, – близнецы переглянулись и уставились на Мора. В мягких мелодичных голосах прорезались металлические нотки. – Если не возражаете, мы хотели бы выяснить, что происходит, за чем нам предлагается наблюдать и что оценивать. Ваши зелья ухудшают реакцию и усложняют любые магические манипуляции, но, к счастью, не превращают в дебилов. Впрочем, сейчас и дебил догадался бы, что происходит нечто незапланированное. Итак?
На каменном полу, незаметно изглаживаясь, таяли письмена. Мор молча поднялся, прошёл к столу, нашарил в одном из ящиков стеклянный флакон цвета тёмного янтаря, осушил и аккуратно убрал на место. Ледяное раймирское обаяние на него не действовало совершенно, а испепеляющие взгляды кузины, похоже, и вовсе были чем-то привычным и даже бодрящим.
– Что ж, препараты идеально подошли всем троим и в замене пока не нуждаются, – наконец сообщил Мор, скорее себе, чем «пациентам». – Покои надёжно защищены, как и весь этаж. Официально его вообще не существует. А те, кто может его увидеть магическим зрением вряд ли заинтересуются нами. Никто из вас больше не слышит голосов или не испытывает безрассудных желаний? Например, поскорее выбраться наружу под любым из вполне рациональных предлогов? – Тут он пристально посмотрел на кузину прежде, чем знаком пригласить проследовать за ним. – Прекрасно. Тогда на ваши вопросы я отвечу наверху. Возможно, какие-то отпадут сами собой.

Несколько лестничных пролетов – не то расстояние, которое близнецы в обычном состоянии заметили бы, но сейчас путь показался восхождением на какой-нибудь из наиболее пакостных вулканов Перешейка. Поднявшись на крышу здания – точнее, под огромный прозрачный купол, Мункар и Накир озадаченно переглянулись.
– Эта часть здания скрыта от всех, кроме тех, кого сочту нужным привести я, – пояснил Мор. Он был спокоен, но судя по ввалившимся от усталости глазам и резко осунувшемуся лицу недавняя попытка справиться с проблемой обошлась ему недёшево. – Смотрите внимательно – такого не бывало с сотворения Веера, – Всадник, пошатываясь, подошёл вплотную к хрустальной стене и прижался к ней ладонями и лбом.
Трое детей Лилит последовали за ним.
Там, где недавно были лишь парковые дорожки, зелень и скамьи, теперь полыхала, переливаясь всеми оттенками порфиры и золота, исполинская арка – точная копия когда-то разрушенной триумфальной на площади Победы в Джаганнате. Она так и звалась, без затей – Врата Победы. Их создатель был талантливым зодчим, не чуждым тонкой злой иронии. Тот, кто воспроизвёл его детище сейчас, открыв проход неведомо куда, был абсолютно безумен – для портала такой мощности требовался огромный запас энергии.
Мор коротко выругался сквозь зубы. Близнецы переглянулись, услышав знакомое прозвище. И этому существу оно, пожалуй, подходило больше – всё, что осталось в нём от щеголеватого красавца с парадных портретов и даже от жалкого и одновременно жуткого субъекта из репортажей и донесений – осанка да повадка.
Братья услышали сдержанный вздох сестры: слишком хорошо было видно с такой высоты – даатский хрусталь годился не только на бокалы с подвохом.
Лучезарный, любимый ученик Светлейшего, сейчас напоминал поднятый труп. Гротескная тень прошлого, гальванизированная идея. Худой до истощения, грудь и плечи в свежих шрамах. Отстранённое царственное выражение на бледном лице, из-под пепла и золы спутанных волос – две точки зрачков, как рдеющие уголья. Впрочем, зрелище становилось ещё более сомнительным, когда во взгляде мелькал жадный звериный блеск – тому немало способствовали всё прибывающая толпа и порывистые нежные касания вьющейся рядом красотки в распахнутом до талии больничном тряпье. Очертания её плыли, менялись, но взгляд Денницы на спутницу был столь недвусмысленно красноречив, что любую нормальную даму попросту бы напугал.
– Мать, – озвучила очевидное дражайшая кузина с каким-то странным оттенком благоговения. – Тысячеликая.
– Ближе всего к истинному облику её видят те, кого нынче уже не спросишь, – голос Мора звучал устало и зло.
– Понять бы, кто держит портал на самом деле, – пробормотал под нос Накир.
– И врезать, – продолжил Мункар.
– Чем? Стол или кресло с балкона сбросить? – ядовито поинтересовалась кузина. – После здешних угощений от всех нас толку как с варана шерсти на ближайшие сутки. Да и без них... Полагаю, если бы имелся верный способ остановить это, наш премудрый врач вылечил бы тут всех раз и навсегда.
– То, что я этого не сделал, и при том все еще нахожусь рядом с вами, – глухо отозвался Мор, – лучшее доказательство невозможности подобного предприятия. Что это – воля Хаоса или заклявшего меня, неясно, но разница невелика, – он ещё плотнее прижался лбом к холодному хрусталю.
Повинуясь то ли заклинанию призыва, то ли какому-то чутью, присущему безумцам, к порталу стекались бывшие узники Бездны.
Мать улыбалась призывно и хищно, ловя за руки тех, кто почему-то интересовал её больше иных, и, словно заведённая, чертила на руках, плечах, на груди или лицах избранных какие-то знаки, острыми ногтями прорезая кожу до крови. Златовласка смотрела на это, завороженно приоткрыв рот. Близнецы мысленно переговаривались и всё больше мрачнели. Вслух озвучивать выводы не тянуло. Мор вжимал ладони в прозрачную стену, словно хотел выдавить её, как простое оконное стекло.
Денница никаких знаков на освобождённых не оставлял – то ли не умел навязывать кровное заклятие с материнской небрежностью, то ли предпочитал иные способы. И почти для каждого находил пару слов – хотя понять, что говорится внизу, не могли даже прекрасно умевшие читать по губам наблюдатели. Способные видеть свет стремились к порталу, словно мотыльки к свече, печать подчинения вспыхивала над аркой всё ярче, а Люцифер всё чаще утомлённо прикрывал глаза.
Вертлявая смуглая девица с родинкой у рта, напоминающей пороховой ожог, очистила себе проход без очереди, прямо сквозь толпу, оправдывая имя и наследственность с двух сторон.
Знойная дамочка зачем-то зачаровала десяток санитаров, и распоряжалась ими, как собственным ручным зоопарком. Чья дочь эта выдающаяся сестрица – тоже понятно, интересно лишь, в кого бы она обратила каждого, будь у неё побольше времени и сил.
За спиной Денницы бесшумно возник высокий коротко стриженый демон с застывшими, ничего не выражающими глазами. Несмотря на массивное телосложение – истощённый Люцифер казался на фоне этого гиганта хрупким юношей-пажом – двигался он на редкость плавно и проворно. Самые простые и естественные жесты – поцеловать руку матери, кивнуть Деннице, как старому знакомому, небрежно вытереть тыльной стороной руки кровь, сочащуюся из царапин на щеке, оставленных ногтями Лилит – выглядели в его исполнении смертельно опасным танцем.
Кузина обернулась, лихорадочно блестя глазами.
– Это же Мастема! Тот тип, чьи портреты во всех старых учебниках.
– В новых на этом месте красуется наш нынешний премьер, – хмыкнул Накир. – Никогда не думал, что скажу такое, но здесь и сейчас нам не помешал бы и старина Михаэль, и оба Совета в полном составе. Я не знаю, чьей безумной волей всё свершилось, но куда бы эта банда ни направилась – можно спорить на царство, покоя там не будет.
– Оба Совета в полном составе и мои адмирские собратья по кровному заклятию, – тихо сказал Мор, – сейчас видят примерно то же самое. Я активировал соответствующий амулет, как только понял, что удержать древних безумцев не сумею. Однако я уже говорил, что подобного не случалось ни разу за все время существования Бездны, и вряд ли хотя бы в одном из Советов хранится надёжный план действий на сей фантастический случай. Поэтому со всем моим уважением к князьям Советов, я склонен больше надеяться на милость Хаоса.

Малефицио шагнул из портала следом за Левиафаном. Нору с Аидой они деликатно пропустили вперёд.
– Поголовье салонных остроумцев у вас тут на зависть столичному. Только ленивый не пошутил про госпереворот или план взятия Осеннего с участием флота.
– Многие говорили вполне искренне, – улыбнулся Левиафан. – Здесь довольно народу, мечтающего видеть Архипелаг отдельным государством. Губернатор самого захудалого островка, где фауны больше, чем населения, в душе царь и бог, да что там – любой капитан на своём судне. Так что у нас тут рассадник суверенности и очаг сепаратизма.
читать дальше– В Раймир здешним кадрам лучше не ездить, – фыркнула Нора. – Потрясающее отсутствие самоконтроля, помноженное на местное чувство юмора и апломб, вызовут ступор у первого же кшатри. Сперва смутьянов задержат за неподобающие мысли, а когда поймут, что никто никого не собирается свергать, возможно, отпустят.
– Дядюшка печётся о спокойствии подданных, – с преувеличенной серьёзностью заметил Малефицио, – а не о своем месте на троне. Представь, какой бардак воцарится в столице, если каждый, кому вздумалось, включая приезжих, начнёт свергать правителя. Точнее, пытаться.
– Адмир этот период как-то пережил, – Левиафан оглянулся, стараясь не выпускать Аиду из поля зрения. Она весь вечер выглядела так, словно параллельно вела с кем-то мысленную беседу, и услышанное ей до крайности не нравилось. Сейчас задумчиво вертела в руках один из многочисленных магических светильников, круживших в воздухе, и, кажется, собиралась прикурить от холодного рыжеватого пламени.
Левиафан нахмурился. Возле криоссы немедля возник слуга с серебряной зажигалкой и с поклоном поднёс огня. Аида растерянно улыбнулась и выпустила светильник на волю. Поблагодарила кивком, жадно затянулась и подошла к мужу.
– Ты не мог бы призвать ветер? Проклятая духота...
Малеф и Нора сочувственно посмотрели на девушку – видимо, приём оказался для неё слишком утомительным.
– Любой каприз без жертв и разрушений, – адмиралу неплохо удавалось сохранять весёлый тон. Налетавшего с моря лёгкого ветерка Аида совершенно не ощущала, как не замечала движения колышущейся листвы.
Издалека логово криоса ничуть не походило на лучшие образчики дворцовой архитектуры или типичные особняки и виллы в Пандеме или Сифре. Здание удачно вписывалось в окружающий пейзаж, и складывалось ощущение, что это – результат каких-то природных процессов. Неизвестно, был Левиафан автором проекта или предоставил магам-архитекторам и ландшафтникам полную свободу, но получилось нечто среднее между скальным храмом и военной базой.
Обычные кусты и цветы вряд ли могли расти на каменистом морском берегу так близко к воде без магических ухищрений – похоже, были притащены с какой-то Пластины, где разнообразная зелень не гибла от соли. Нора оглядывалась по сторонам с живейшим любопытством – неистребимая часть её натуры рвалась на поиски чего-то действительно интересного, в отличие от декоративных обязанностей принцессы-консорта.
– Вам удобнее расположиться прямо здесь, или всё же поднимемся к дому? – Левиафан даже по россыпи камней умудрялся ступать почти неслышно. Магические фонарики послушным роем слетелись ближе, на берегу стало светло как днём. – Наверху всё готово, но перенести сюда необходимое несложно.
– Перенести наверх нас ещё проще, – ухмыльнулся Малефицио. – Приятно пройти хоть пару шагов без толпы желающих обсудить со мной здоровье дражайшего батюшки, адрес новой резиденции любимой матушки, феерию на Перешейке под руководством одного из наиболее одиозных коллег или справиться о том, не являются ли взбесившиеся пандемцы вражескими агентами, – он подал руку супруге и неспешно двинулся к причудливой, вросшей в скалы громаде. Нора при упоминании Герцогини состроила недовольную гримаску и покосилась на Аиду. Та исполняла долг хорошей хозяйки, не более, и покорно шла за мужем и гостями по грубо вырубленным каменным ступеням. Можно было бы заподозрить в ней скорее идеально выполненного доппельгангера, нежели ту порывистую девчонку, что в паре с братом доставила всем столько хлопот.
Лестница привела на вымощенную белым мрамором просторную площадку, где у стола с закусками почётным караулом замерли слуги. Левиафан коротким кивком отпустил их восвояси, сам вскрыл пыльную бутылку и разлил вино по бокалам. Аромат напитка начисто перекрыл ночную цветочную симфонию и заставил заподозрить, что на вилле княжеского зятя скрываются апельсиновые рощи, грушевые сады и даже какие-нибудь оранжерейные тропики. Устроившаяся в плетёном кресле Аида немного оттаяла. Покрутила бокал, рассматривая арки, по-домашнему подобрала под себя ноги и послала Левиафану благодарную, а гостям – слегка виноватую улыбку.
– Моё любимое. Если вам не понравится, в погребах всегда найдётся что-нибудь ещё.
Нора медленно пригубила вино, осторожно изучая золовку. Кажется, Аида наконец пришла в себя после приёма и действительно радовалась им, а не просто отбывала номер.
– Потрясающий купаж, – она сделала ещё глоток. – Здешний виноград не так уж и отличается от того, что растёт в Пандеме и окрестностях, а вот вина совершенно другие.
– Море тоже любит выпить, – ответила Аида со смешком. – И потому старательно их улучшает. Некоторые сорта специально загружают в трюм в бочонках и отправляют корабли в море на полгодика, а то и на год. Особенно мило, что безо всяких заклинаний, так что торговать подобным эликсиром можно даже на Пластинах, где магия отсутствует или очень нестабильна.
– А морская живность достигает таких габаритов тоже без помощи магии? Хотя если учесть, кто бороздит здешние воды, никому неохота сдаваться без боя. – Нора обвела взглядом большую серебряную вазу, в которой на ложе из колотого льда покоились впечатляющих размеров копчёные креветки. Блюдо с мидиями выглядело столь же внушительно, под створками каждого моллюска легко представлялись не только крупные жемчужины, но и массивные оправы для перстня или пары серёг. Кальмары и осьминоги и вовсе навевали мысли о судьбе какой-нибудь компании неудачливых метаморфов-неофитов.
– Главным заклинанием в этих краях давно стал естественный отбор, – в подтверждение своих слов Левиафан воздал должное устрицам. Будь они сервированы ещё проще, торчали бы прямо на камнях вместо глубокой хрустальной чаши. Скорее всего, именно это с ними и происходило в самом недалёком прошлом. Тягу жителей Архипелага к сырым дарам моря Малеф не разделял, но и капризным гурманом отродясь не был. Нора ловко орудовала устричным ножом, попутно разглядывая Аиду – похоже, та совершенствовалась в искусстве превращений и теперь могла не тратить силы на поддержание иллюзии. Пусть изменения были совсем незначительны, никому бы в голову не пришло сличать внешность криоссы и нынешней супруги раймирского министра иностранных дел. Посвящение в эту семейную тайну Нора восприняла довольно бурно, но быстро остудила пыл, впечатлившись деталями аферы.
– Непросто должно быть вот так сменить жизнь вместе с биографией, – обратилась она к золовке.
– Отнюдь. Когда есть, ради кого, – Аида лукаво посмотрела на мужа. – Выгодная партия для любой столичной аристократки, не за простого боцмана выскочила, правда, Леви? – "партия" как раз наполняла бокалы, не позабыв и про свой знаменитый гранёный стакан, потому ответила широкой многозначительной ухмылкой.
– К тому же, если у моего дорогого брата вышло стать мной, оставшись собой более, чем когда-либо, то почему я должна чувствовать себя неуютно? – очередной смешок криоссы вышел слегка резковатым. – Отдельно стоило бы поблагодарить отца. Не стал выдумывать какое-нибудь языколомное и зубодробительное имя, а предпочёл назвать так, что из моих тёзок по стране можно набрать целую армию.
– Свежие подвиги Тойфеля выглядят скорее как милые чудачества всеобщей любимицы, так что новое имя он пока не опозорил, – Нора поспешила сгладить углы, но поняла, что случайно затронула щекотливую тему, и добавила: – Тем более, теперь у него есть веские причины сидеть тихо.
– Он найдёт способ привлечь к себе внимание даже в случае Второй вселенской. Удобно следить за преступниками с помощью светской хроники, не правда ли, госпожа дознаватель? – Аида с довольным видом пригубила вино, наслаждаясь им и своей нехитрой шуткой.
– Светская хроника для внимательного читателя иной раз выглядит как описание покушения на убийство при куче свидетелей, – невесело усмехнулась Нора. – Балы, например...
– Дядюшка иной раз бывает невыносим, – Аида закатила глаза, притворилась, что падает в обморок, и дамы понимающе переглянулись. – В Мессаре куда проще – мы часто устраиваем праздники на воздухе или в воде.
– В воде? – заинтересовалась Нора. – А как быть тем, кто не настолько хорошо владеет магией, чтобы весь вечер парить над морем или дышать под водой?
Аида засмеялась.
– Никаких страданий для приглашенных, вот наш девиз! Ты же видела наши пляжи? Желающие могут зайти в воду и танцевать там, прочие веселятся на берегу, а большинство метаморфов к середине бала уже резвятся где-то на горизонте. На днях одна из моих фрейлин выходит замуж, если захочешь, можем заявиться к ней на свадьбу, девочка будет польщена.
– Прекрасная идея, – Нора повернулась к Малефицио. – Дорогой, ты не против?
– С условием, что мне никто не помешает к середине вечера резвиться где-то на горизонте, – кивнул Малефицио, и было совершенно непонятно, шутит он или нет.
– Вполне можем обойтись без кавалеров, – заверила Аида. – И я предлагаю начать обходиться без них прямо сейчас, – она решительно отодвинула тарелку. – Ты уже бывала в талассах?
– Вывески видела, – кивнула Нора. – Не заходила, салонов красоты и в Пандеме полно. Но обычно мне и своей магии хватает.
– Тогда идем, – Аида с энтузиазмом потащила Нору из-за стола. – Тебе понравится, магии ни капли, но удовольствия море. Когда я первый раз попала в талассу, меня это так развлекло, что я обзавелась всем необходимым дома. И переманила лучшую массажистку с одного из островов – до сих пор удивляюсь, как местные красотки с воплями «Так не доставайся ж ты никому!» не потопили нашу яхту в отместку за столь изощрённое коварство.

После внезапного отбытия дам слуги проворно убрали со стола остатки ужина, принесли несколько графинов с ромом – от светлого, как вода, до тёмного, более напоминающего цветом кофе, бокалы, курительные принадлежности, и застыли в ожидании дальнейших распоряжений.
– Ступайте, – махнул рукой Левиафан, – если что-то понадобится, я позову, – и, дождавшись, когда прислуга удалится, кивнул в сторону графинов. – Думаю, как родня обойдемся без церемоний, и наливать себе каждый будет сам по вкусу, – в адмиральский бокал полился самый тёмный из ромов, распространяя вокруг запах специй и сильно обжаренных кофейных зёрен. Малефицио кивнул и выбрал ром чуть светлее, похожий на расплавленный янтарь, – к аромату кофе и специй добавились пряные травы и карамель. Материализовал небольшую трубку с длинным мундштуком, но после придирчивого осмотра испепелил и извлёк из воздуха другую, покороче. После чего внимательно пригляделся к фарфоровым банкам с табаком. Левиафан ухмыльнулся.
– Чем опаснее тварь, тем крепче смесь, – пояснил он, выбирая трубку из выстроившихся на подставке. Малефицио повертел фарфоровые бочонки в руках, непонимающе воззрился на один из них, а потом от души расхохотался.
– Надеюсь, в сосуде с портретом моего драгоценного батюшки – не один из его знаменитых сборов, превращающих мозги в пюре? – он осторожно приоткрыл банку и принюхался. – Похоже, нет, – вооружившись изящной серебряной лопаткой, он зачерпнул табак и принялся набивать трубку.
– На твоём месте я бы не был так уверен. Смесь не та, а вот за шеольский фарфор не поручусь, – Левиафан одобрительно наблюдал за манипуляциями гостя, утрамбовывая табак из той же банки в простую пенковую трубку. – Впрочем, посольского хомута ты успешно избежал, может статься, и тут повезёт.
– Я не избежал, я просто сбежал, – Малеф щелчком пальцев вызвал крошечный шарик пламени, равномерно поджёгший весь табак в чашечке трубки. – Если бы папаше действительно взбрело под фуражку услать меня на Перешеек, обычный вызов членов Совета – и готово. Но если старательно не попадаться на глаза, можно избежать высочайшего внимания, – он задержал дым во рту, выдохнул и вынес вердикт: – Смесь превосходна. И, кажется, я даже выживу.
– Это не так уж трудно, – заметил Левиафан после вдумчивой затяжки. – Со временем входит в привычку. И насколько я его знаю, ты последний, кого бы он пустил к ифритам. – Трубка неожиданно погасла, но адмирал с невозмутимым видом поджёг табак снова и выпустил густое облачко дыма в сторону моря. – Нынешний расклад неплох. Вернулся один из троицы и даже не претендует на своё старое кресло.
– Если верить моим разгильдяям, – Малеф просмаковал очередной глоток рома и расплылся в едкой улыбке, – господин Гадюка вовсю окучивает местный бомонд и не чурается салонных фокусов. Ручные леопарды, исцеление одержимых, весь набор, с помощью которого несложно обзавестись троном на какой-нибудь захолустной Пластине. Вполне искренне развлекается об этих лопухов, и, по-моему, Пандему с того сплошная польза. С нашими свеженькими проблемами только его новых эскапад не хватало. Кстати, что с этим на Архипелаге? Раймир изображает, будто всё под контролем, но по слухам, – источник Малефицио предпочёл не сдавать даже новому родичу, – маруты просто несколько эффективнее добрых служак из Третьего отделения.
– Командоры кшатри под руку с дочерью Наамы и Аваддона – лучший номер сифрского цирка, на мой вкус, – Левиафан всё ещё смотрел вполне добродушно, лишь артикуляция стала чётче да улыбка шире. – И многая Лета нынешнему раймирскому премьеру. Недурно управлялся в бою, мог и лабарумом заколоть, подонок. Но первый из всех вплоть до престола.
Малефицио поднял бокал в знак почтения, но заговорил о другом.
– Если синьорина Лакрима в ударе, кузенов поймёт всякий нормальный мужчина. Забавно, насколько мы все разные, и насколько некоторые способности ничем, кроме крови того или иного Дома не объяснить.
Левиафан неожиданно утратил всю благостность.
– Ничего забавного в этом нет. Таланты старой крови – часто подарок с подвохом. И способны убить даже тех, кто понял, как ими пользоваться.
– А те, кто не понял, всё одно рискуют умереть, – в тон собеседнику ответил Малеф. – Недаром некромантия у нас легальна, а Ars Haimatica известно чьего авторства вместе с прочими трактатами по кровной магии – под запретом не только для широкой публики, а и для нас с вами.
– Будь иначе, возможно, мы бы тут языками не чесали. Как с такими интересными устремлениями ты ещё жив-то?
– Каждый день перед сном благодарю за то моего многомудрого учителя, – Малеф указал трубкой в сторону портрета на табачной банке. – В юности наслушался увлекательных историй и попытался было припасть к запретным скрижалям, да он вовремя явился. И сразу отсыпал объяснений, чуть трость не сломал, когда я по глупости от них уворачивался.
– Что совершенно не помогло умерить интерес, а скорее, наоборот, – без улыбки констатировал Левиафан. – Педагогические порывы моего друга и непрошибаемое упрямство большинства его чад даже во мне иногда вызывают суеверный трепет. Помнится, излишне любопытному дитяте однажды удалось заполучить какой-то из списков отцовского сочинения – когда пару тысяч лет назад я из любопытства сунул нос на ту Пластину, где юноша решил поэкспериментировать с полученными знаниями, она по-прежнему была необитаема.
– Возможно, тамошний климат не подходил для подобных опытов, – Малеф отложил погасшую трубку с самым невинным видом. – Но история поучительная, странно, что при мне отец не поминал даже имени, не то что подробностей. И в семейных хрониках я такого случая не встречал. Не из всего можно сделать наглядный пример в нужном русле или веский аргумент. Как-то раз государь и повелитель в сердцах пригрозил вырезать мне на лбу печать лояльности, если продолжу встревать куда не следует. И на мой логичный вопрос промолчал слишком выразительно.
– Для печати лояльности нужно хотя бы формальное согласие, выраженное чётко и недвусмысленно, не под действием каких-либо составов или заклятий, – Левиафан плеснул рома в свой бокал и сделал несколько глотков. – При твоём норове идея Самаэля была обречена на провал.
– Что так помер бы, что эдак. Вот и хожу с тех пор непечатно лояльный, – вздохнул Малеф притворно сожалеющим тоном. – Тем более, отцовские шедевры росписи по Всадникам – антиквариат. Влепи он такой мне на любое место – и графу Маклину пришлось бы арестовывать его за применение опасной для государства магии. Садиться в Бездну папаша отказался бы наотрез, потому во избежание ещё большей опасности для страны отделался бы штрафом.
– При встрече спроси Маклина или Астарота, что написано в любом своде законов Адмира самым мелким, даже демонами не читаемым без заклятий или увеличительных приборов шрифтом, – хохотнул Левиафан. – Ну или не спрашивай, те же параграфы имеются и у Раймира, и даже здесь. «Действуя в интересах государства и его добрых жителей, правитель не ограничен ни единой буквой, знаком препинания или же иллюстрацией данного кодекса». А уж доказать, что твоё безоговорочное послушание родителю – в интересах державы, сможет любой законник, вчера получивший диплом.
– Шах и мат, да, – Малеф тоже потянулся за ромом. – Хотя лично я обоснованно полагаю, что в интересах державы меня не трогать. Лишь только я сделаюсь тих и покладист, папеньке станет скучно – и один Хаос ведает, куда он направит свои могучие силы.

***
За разговорами ночь пролетела незаметно – Левиафана изрядно забавлял Малефицио. Упрямец всё в той же обезоруживающе прямолинейной манере пытался вызнать, нет ли в треклятой кровной магии чего-нибудь подходящего для умиротворения спятивших. Адмиралу не пришлось особо кривить душой – пользу Самаэль порой понимал своеобразно, потому применение даже самых безвредных его рецептов всегда могло обернуться попыткой потушить пожар керосином или вылечить мигрень с помощью арбалета. Но в целом визит удался – даже Аида, казалось, повеселела и вновь почувствовала вкус к светской жизни.
Камердинер доложил, сколь неохотно госпожа отпускала гостью – хороший знак, до этого Аида ни одной даме из своего окружения столь искреннего дружеского расположения не выказывала, за исключением разве что Войны. Но поскольку старшая подруга всё ещё не ушла с поста Всадницы, виделись они не слишком часто. В последние недели Аида и вовсе ни с того ни с сего удивляла переходами от бурных вспышек веселья к молчаливой созерцательной меланхолии.
Что беспокоило жену, он не понимал – на прямые вопросы не отвечала, отмалчивалась или отшучивалась и всё больше валандалась в море. Среди дельфинов она явно чувствовала себя уютнее. Сначала Левиафан присоединялся к стае, когда выдавались свободные часы, но Аида раскусила подвох и взбрыкнула, после чего отсылала прочь даже слуг. В облике афалины она вряд ли могла навредить кому-то, кроме кефали и скумбрии, но Левиафан всё же втайне опасался увидеть, как на берег выбрасываются стада китов или те же скумбрия с кефалью массово всплывают брюхами кверху. Жена, как ни старалась, так и не научилась управлять разрушительной частью своих способностей.
В ссоре с Реморой повела себя весьма разумно и сдержанно, хотя зачинщица, только-только вернувшись из плавания и обнаружив, что титул криоссы достался какой-то юной столичной штучке, была непозволительно резка. Слова ревнивой морской ведьмы нажали на спусковой крючок – и дальнейшие переживания «штучки» едва не пустили на дно «Аделаиду» вместе с экипажем. Слава Хаосу, Левиафан вовремя проснулся и понял, что вытягивающая силы душная тяжесть – не сон, быстро сгрёб источник бедствия в охапку и прыгнул за борт. Команда состояла из демонов, потому никто не пострадал. Аида же, оказавшись в любимой стихии, пришла в себя. Но куда лучше было бы, если бы эта часть отцовских способностей ей попросту не досталась.
Сейчас жена мирно спала, обняв подушку, между полотнищами штор, сотканных из серебристых волокон глубоководных водорослей, уже скользили первые утренние лучи. Левиафан осторожно лёг рядом, стараясь не задеть разметавшиеся волосы. Аида не проснулась, лишь перевернулась на другой бок и что-то пробормотала, уткнувшись мужу в грудь. Левиафан ласково усмехнулся, приобнял жену и сам вскоре уснул, разнеженный теплом, ровным дыханием и едва уловимым запахом каких-то притираний, оставшимся на коже Аиды после талассы.
Пробуждение вышло неожиданным и ранним, но весьма приятным, цепочка поцелуев спускалась всё ниже, тёплое дыхание и пряди волос щекотали живот. Левиафан попробовал сменить позицию, но очередное движение жены заставило откинуться на подушки. Отдавать инициативу она явно не собиралась, действовала всё резче и лихорадочнее. Он закрыл глаза. Кровь пульсировала в висках, кровать казалась качающейся палубой в раскалённый полдень – как, откуда? – сквозь сомкнутые веки беспощадно било алым. Хрипловатый стон вместо слов – так бывает, когда горло сорвано, попытка приподняться, обнять, затащить на себя лёгкое худощавое тело заканчивается сильным толчком ладоней в грудь и немедленным продолжением ласк, всё больше похожих на пытки. Время и пространство сходят с ума, реальность и память сплетаются влюбленными змеями под звуки женского смеха, торжествующе развязные и жуткие. Поцелуи, полные безотчётной и неутолимой ярости, острые жемчужные зубы у горла – в любой момент. «Всякая тварь весела до и грустна после» – если суметь разомкнуть веки, сквозь палящий зной кровавого солнца можно увидеть то, последнее. Что видели все, кто оказывался слишком слаб или слишком влюблён.
«Да твою ж...» – змея-память, словно испугавшись окрика, скрывается в сплетении веков, змея-реальность остается там, где ей и положено. Он рывком садится на постели, некуртуазно отпихивая женщину, но вместо безумных, казалось бы, прочно забытых глаз, видит зеленоватые, как вода на отмели, родные и чуть испуганные глаза жены.
– Тебе не понравилось? – Аида убирает волосы с лица, садится, касаясь бедром его ноги. Хаос побери, она ничего не поняла, ничего не почувствовала – и его совершенно не тянет просвещать беднягу, что материнская половина её крови преподнесла столь же смертоносный дар, как и отцовская. Для этого наверняка представится более подходящий случай, когда-нибудь потом... Левиафан сгребает жену в объятия, целует обиженно надутые губы, сердито распахнутые глаза и влажный от пота, но горячечно тёплый лоб.
– Что ты. Наоборот.

– Послы без свиты с фальшивыми приглашениями, – поддел брата Мункар. – Напомни, когда мы последний раз падали так низко? – мысленная речь не мешала ему любезно улыбаться мэру и вполуха слушать, что именно Элинор Фирсетский думает касаемо перспектив сотрудничества Вольного Перешейка с Раймиром. Если и когда дойдет дело до каких-то официальных договоренностей, решать будет не Лино, а внезапно назначенная царицей дядюшкина любовница и её свита – старый пройдоха-жрец и незваная, но явившаяся пустынная ведьма. Кстати, интересно, куда запропастилась эта троица? Ифритов на приёме полно, но сплошь местный бомонд, свежевылупившиеся желторотые политики да несколько крупных торгашей, оказавшихся достаточно предусмотрительными, чтобы не портить отношений с тарайин, когда те ещё были общим посмешищем.
– Его высочество раймирского принца в курительной комнате ожидает дама, – слуга в пёстрой, словно оперение попугая, ливрее склонился перед Мункаром. – Назвать своего имени она не пожелала.
читать дальше– Прошу прощения, любезный Элинор, – развел руками тот. – Не стоит оскорблять госпожу Инкогнито промедлением, – и, не дожидаясь ответа, направился следом за слугой. «Ты уверен, что не представился никакой прелестнице моим именем?» – «Снял с языка, только что какой-то клоун сообщил, будто меня ждёт некая таинственная незнакомка» – «Остаётся надеяться, что это не наш гостеприимный хозяин решил столь неуклюже подшутить над местными», – краем глаза Мункар видел, как Накира провожает к выходу расфуфыренный прислужник.
Подведя раймирцев к двери, украшенной резными завитушками, слуги отвесили поклоны, дождались пары монет и были таковы. – Постой здесь, я войду первым, – Мункар распахнул дверь, замер недоуменно, а затем расхохотался.
– Всё видел, но чтобы существа, предположительно обладающие магией, приняли голограмму за живую красотку?
– Я видела и получше, – ядовито отозвалась Лакрима. – Высший демон, Изначальный и член Совета не усомнился в подлинности блохастых доппельгангеров, которых вы оставили вместо себя, чтобы не портить ему торжественное появление в зале.
– Надеюсь, миледи была так добра, что не стала раскрывать перед своим дядюшкой нашу безобидную шутку? – осторожно осведомился Накир.
– Разумеется, не стала, – голос зазвучал чуть раздражённо. – Меня тащили сюда не за этим.
– Благодарим и признаём за собой соразмерный долг, – два мягких баритона прозвучали в унисон.
– Считайте, что долг будет отдан в тот момент, когда я увижу выражение дядюшкиного лица – он никак не ждёт увидеть вас в этом зале в истинном облике, – голограмма довольно хихикнула, послала раймирцам воздушный поцелуй и растворилась.
Братья понимающе ухмыльнулись: господин Гадюка настолько убеждён, будто мир вертится вокруг его персоны, что не удосужился проверить. «Котята» послушно следуют за ним, терпят все выходки, того и гляди согласятся присягнуть. Жаль, что с этой приятной картиной ему вскоре придётся попрощаться. Энергии не пожалели, но расходы окупятся.
– Ну что, подождём сиятельных явлений здесь или продолжим перекличку ласковых телят в зале? – Накиру эта маленькая игра успела наскучить. – Можем делать ставки, кого принесёт первым. Лакрима нас не сдала, так все прочие не ослепли от щедро отражаемого нами сияния Белого дворца.
– Пошли, лентяй, судя по шуму, возможность проверить только что появилась. Ставлю на дядюшкину пассию и её Совет раритетов.
Зычный голос церемониймейстера недвусмысленно сообщил, что ошиблись оба. Да так, что едва удержались от удивлённого хмыканья. В зале царило осторожное недоумение: не каждый мог оценить эдакий фестиваль сюрпризов. Лицо господина мэра сделалось ещё более сложным: сначала зловещие командоры кшатри в роли послов доброй воли Раймира, а теперь кучка лазурских волков, да ещё их предводительница ведёт себя так, словно приём в её честь.
– Счастлив приветствовать… – начал Лино, растянув губы в наиболее радушной улыбке из всех возможных, хотя по глазам читалось, что подобное счастье он мог бы испытать, разве что неожиданно встретив в хаммаме бешеного гуля. Леди Доротея ответила встречной любезностью:
– Заткнись, хорёк. Фальшь противна Всематери.
– Кабы не речь, я бы подумал, что Доротея Йенская явилась сюда в своей волчьей форме, – Мункар с вивисекторским интересом следил за тем, как багровеет физиономия господина мэра, и как здоровенный детина, сопровождавший лазурскую скандалистку во время блужданий по Пустошам, с извиняющимся видом едва заметно пожимает плечами и склоняется к ней. Урезонить пытается, да в итоге только раззадоривает.
– Когда заговорщики из мятежного клана загрызли второго мужа этой прорвы обаяния, следующей же ночью она приказала оцепить их владения и вырезала всех, вплоть до младенцев. Схема пришлась по вкусу, так что за гибель от козней коварного врага всех возможных наследников амулета, а потом и его владельца, тоже удавалось мстить достойно и с размахом. На месте этого молодчика я бы напрягся, – задумчиво и даже несколько сочувственно произнёс Накир, наблюдая за бесплодными усилиями парня вернуть темперамент матери в дипломатическое русло.
– Забавно будет увидеть их встречу с нашим нынешним патроном, – фыркнул Мункар. – Как бы не пришлось вторично спасать Асмодея, если от полноты чувств сия достойная дама примет ту форму, которую считает истинной, и кинется рвать ему глотку.
– Скорее уж с неудобным союзником. Могу предположить, зачем Асмодей послал приглашение, но она-то… У её котла с кипящими помоями непробиваемо толстые стенки. Вместо того, чтобы гневно отвергнуть билет в обитель скверны и вернуться в родные леса вещать про откровения богини, явилась сюда и требует царицу, – Накир оглядел зал с тонкой улыбкой – ни единого намёка на неуместность поведения волчице никто не подал, но стражники готовились в любой момент спровадить её подышать свежим воздухом. Гости также предоставили Доротее со свитой достаточный простор, чтобы наблюдать за развитием событий с безопасного расстояния. Она, впрочем, слегка поуспокоилась и с господина мэра переключилась на сына, чем первый не замедлил воспользоваться, сделав вид, будто ему срочно понадобилось перекинуться парой слов с дорогим братом и соратником Керимом в другом конце зала.
– Царица легка на помине, – Мункар чуть заметно кивнул в сторону входа. – Со свитой из пустынных ведьм. Кажется, одному почтенному старцу пришлось потесниться, – и я готов бегать в звериной шкуре до конца своих дней, если он сделал это добровольно. Полагаю, девчонке оно только на пользу, – он не успел договорить, как в зал вплыла Решка в старомодном, чрезмерно пышном, но затканном золотом и недурно сидящем на ней платье. Справа от «народной царицы» шествовал Малхаз, слева – Нешер. Улыбалась и благосклонно кивала окружающим так, словно царицей назвали её. На пустынной ведьме были свободные чёрные штаны, но вместо традиционной чёрной же рубахи до колен ради праздника она нацепила затканный золотом кафтан. Явно родом из тех же сундуков, что и платье на подопечной. – Глянь-ка на старуху – я и не думал, что эти церемониальные жреческие тряпки ещё у кого-то сохранились. Ну что ж, если кто-то пожелает проклясть любую из этих дам, его ждёт пренеприятнейший сюрприз. Защитный узор мамашиного авторства вполне в рабочем состоянии.
– Интересно, чего и сколько эти паразиты успели растащить по норам до того, как пал Вавилон, – отозвался Накир. – Кое-какие детали облачения светоча веры тоже вызывают массу вопросов. А девчонка фонит изрядно, но держится неплохо. То ли чем-то накачали, то ли поднатаскали, но с нашей последней встречи этот гибридный цветок выглядит не таким милым и непосредственным сорнячком. Ничего удивительного при таких садовниках.
Решка шла уверенным шагом, расточая лёгкие вежливые улыбки знакомым и незнакомым, взгляд скользил по лицам, не задерживаясь надолго ни на одном. Улыбнулась она и Доротее, когда та преградила дорогу.
– Рада новой встрече с дорогими единоверцами. Как вам понравилась статуя Богини, госпожа? – после такого приветствия лицо суровой предводительницы слегка вытянулось, светло-карие глаза сделались почти жёлтыми.
– Истинный лик Матери волков стократ прекрасней. Она явилась мне. И говорила со мной, – в голосе послышались торжествующие ноты. – Когда мы стали одним целым, Великая указала, как поступить.
Накир ткнул брата локтем вместо ответа на мысленный комментарий. Положительно, здешняя атмосфера действовала расхолаживающе.
Решка недоумённо взмахнула ресницами и изобразила живейший интерес:
– И что же она вам сказала, позвольте узнать? Велела поблагодарить нас за приём и побыстрее донести добрые вести в Лазурь? Ума не приложу, сколько отваги вам потребовалось, чтобы оставить свою паству!
– Великая Волчица позволила мне взять её дар, – горделиво повела плечами Доротея. – Зрелая и опытная женщина распорядится им лучше сопливой девчонки. На мне лежит благословение Богини, а не щенка, которого она одарила щедрее, чем следовало бы! – в зале воцарилась тишина. Малхаз дёрнулся, но не успел шагнуть вперед: по-змеиному проворная Нешер ухватила его за рукав, и, заставив пригнуться, что-то шепнула на ухо. Ифрит недоверчиво покосился на внучку, но, повинуясь цепкой хватке Нешер отошёл в сторону. Та одобрительно кивнула и, успокаивающе коснувшись Решкиной руки, лучезарно осклабилась:
– Ну, если Всемать позволила, кто мы такие, чтобы мешать ей? Правда, о радость сердца моего? – Решка изумлённо уставилась на пустынную ведьму, а та, едва заметно подмигнув, продолжила: – Приди и возьми, называющая себя избранницей Великой! Если говоришь правду, камень сам упадёт в протянутую руку, сколь бы крепка ни была удерживающая его цепь. Но помни: лжеца наказывают дважды – сперва его собственные нечистые помыслы, а затем Тысячеликая!
Решка застыла на месте, озадаченно переводя взгляд с Нешер на Доротею, а затем неуверенно улыбнулась:
– Я повинуюсь своей наставнице и долгу гостеприимства, – разведя руки чуть в стороны, тоненькая фигурка в тяжелом затканном золотом одеянии застыла, словно статуэтка.
Конрад насторожился. Он попытался схватить мать, но та оказалась проворнее – буквально налетела на девушку и заключила её в объятия, очевидно, отыскивая застежку подвески под пышными распущенными волосами.
Объятия странным образом затянулись, но никто в зале не проронил ни слова. Только когда девчонка в золоте брезгливо вывернулась из рук леди Доротеи и неспешно пошла по залу, улыбаясь, словно ничего не произошло, а та осталась стоять в дурацкой позе, наиболее внимательные гости заподозрили неладное и возбуждённо загомонили.
– Вот это номер, – к девушке пробился неприлично радостный мэр. – Я уж думал, эту сумасшедшую придётся выводить охранникам, если она посмеет на тебя напасть, а ты сама справилась, – он частил, очевидно, чувствуя себя виноватым за некрасивую сцену.
– Не я, – Решка невозмутимо пожала плечами. – Подвеска захотела остаться со мной, но не пожелала убивать эту несчастную, – девушка покосилась на застывшую истуканом волчицу. – Думаю, лучше пока её не убирать – в зале же найдутся маги, которые смогут помочь. Невежливо выносить парализованных гостей, даже не попробовав вернуть им прежнюю бойкость, ты согласен?
– Я распоряжусь, – кивнул Лино. – И придётся как-то оправдать чокнутую суку, как ни крути, выходит магическое воздействие без прямой угрозы... Строго по процедуре не поступишь – живо сочинят, будто мы околдовали и заточили ни в чём не повинную ревнительницу веры и посла лазурских волков. Не то чтобы на такой абсурд всем было не плевать, но министр обороны Адмира в родстве с Йенской стаей. Да в этом же зале найдутся желающие использовать слетевшую с катушек старую фанатичку, только бы зарыть нас под бархан.
– Вреда воздействие ей не нанесло, – Решка поджала губы как можно более державно и постаралась придать голосу уверенность. – Её же кхм… разморозят и отпустят восвояси. Гораздо достойнее, чем если бы она устроила потасовку с охраной или иное безобразие.
– Ты права, моя царица, но прецедент – вещь весьма неудобная. – Лино вдруг скривился, словно у него резко заныл больной зуб, и досадливо сплюнул. – Явился, двустволка адмирская, чтоб его в оба дула!
Асмодей возник в зале абсолютно незаметно, словно соткался из воздуха, и один Хаос знает, что успел застать. Распорядитель озадаченно хлопал глазами, утратив дар речи при виде почётного гостя, а вероятнее всего – получив лёгким, едва заметным заклинанием тишины. Асмодей в полюбившемся ему белом полувоенного покроя наряде сиял, давая понять, что только вошёл, но уже рад, очень рад всех видеть. Двигался он стремительно, так что приличествующая послу свита, очевидно, отстала ещё в коридорах мэрии, и сопровождали Тёмного князя лишь пара чёрных леопардов с переливающимися муаром лощёными шкурами и высокая молодая дама в серебристом, словно рыбья чешуя платье, которое скрывало не так уж и много. Раймирцы переглянулись и мысленно присвистнули: Лакрима в мешковатой военной форме выглядела совершенно обычной, внешность унаследовала от отца, а не от красотки-матери. Сейчас же сложение и пластика девушки недвусмысленно указывали на её принадлежность к Третьему дому – и внимание всех мужчин, да и многих женщин оказалось приковано к серебристому гибкому силуэту.
– Надо взять на вооружение отвлекающий маневр, – процедил Мункар. – Пока все уставились на его племянницу, наш временный союзник может творить, что пожелает – никто не успеет ничего сообразить.
– Вряд ли он решит сотворить что-то несусветное, – отмахнулся Накир. – Тем более, если уверен, будто мы – то есть, "котята" – были с ним от начала и до конца.
Несусветного не произошло – только вино в фонтанчиках, на подносах подавальщиков и даже в бокалах гостей окрасилось в цвет алого янтаря, по залу поплыл новый аромат, густой, пряный и терпкий. Адмирский посол удовлетворённо улыбнулся, наблюдая за тем, как самые смелые пробуют угощение, и прошёл сквозь покорно расступившуюся толпу прямо к Решке.
– Сражён наповал, – галантно поклонился Асмодей, приложив руку к груди. – Тешу себя надеждой, что наша первая встреча не останется единственной, и верю, что вы найдете много общего с моей любимой племянницей Лакримой.
Лакрима присела в шутливом реверансе, а затем выпрямилась и порывисто обняла Решку, шепнув ей на ухо: «Совершенно несносен сегодня. Берегись, а то начнёт подбивать клинья».
– Вот она, желанная для всех нас цель, – Асмодей взирал на золотую и серебряную фигурки с отеческой благосклонностью, хотя внимательные наблюдатели заметили, что, как полагается в любом ломбарде, золоту достался взгляд более пристальный. – Дружба и единение.
– Совершенно с вами согласны, – хором произнесли Мункар и Накир, решив, что самое время присоединиться к беседующим. – Культура и порядок – именно то, что нужно Вольному Перешейку. – На выражение лица Асмодея действительно стоило посмотреть. Руки близнецам жал с таким проникновенным дружелюбием, что будь на их месте недолговечные, наверняка сломал бы пальцы. Решка удивлённо воззрилась на раймирцев, затянутых в тёмно-синие, совершенно неуместные среди сифрского бомонда фрачные пары с крупными брошами в форме бантов, сверкающих сапфирами и бриллиантами, вместо каноничных галстуков-бабочек. Хищников из фонтана она узнала сразу, но вида не подала, улыбнулась новым гостям с подобающей статусу теплотой. Затем несколько менее дружелюбно посмотрела на адмирского посла и сияющую от удовольствия Лакриму. Леопарды уселись по обе стороны от Асмодея и синхронно приступили к древнему кошачьему ритуалу, вошедшему в поговорку о праздности. Послышались смешки. Асмодей укоризненно посмотрел на близнецов, но обратился ко всем.
– Похоже, котятки чувствуют себя совсем как дома. Не бойтесь, они у меня парни смирные, понимают, что можно и чего нельзя. – Один из вылизывающихся леопардов на секунду оторвался от своего занятия и покивал лобастой башкой, подтверждая сказанное, на что часть зала, уже изрядно подогретая напитками, отреагировала бодрым хохотом.
– Эй, Лино, адмирские котики поумнее многих твоих ребят будут! – заорал кто-то от окна. – Пошли Керима, пусть договорится да купит их для Вольного Перешейка, на страже сэкономишь! – «народный мэр» кисло покосился на шутников, но промолчал. Он по мере сил старался привлечь внимание высокого гостя, но увы, унылая физиономия Лино по привлекательности не шла ни в какое сравнение с Доротеей Йенской, застывшей посреди зала в нелепой позе. Свита толпилась рядом с изваянием предводительницы, но притрагиваться избегала – заразы опасались, что ли? Там же крутились Нешер и Малхаз и о чем-то переговаривались между собой, попутно отвечая на вопросы сына пострадавшей. Возмущённым или расстроенным тот выглядел в той же степени, что стервятник, кружащий над издыхающей лошадью.
– Не слишком удачная поза, зато сколько экспрессии в чертах! Обсуждаете, где лучше разместить этот шедевр интерьерной скульптуры, чтобы не оскорбить чувства лазурских единоверцев?
– Достойный наследник несчастной заявил, что претензий не имеет и готов забрать её немедленно, но мы никак не можем позволить ему совершить опасное безрассудство, – ответил Малхаз, многозначительно огладив бороду.
– Сам видишь, амир, – вклинилась неугомонная Нешер, – злокозненный пустынный дух, помутивший разум этой женщины, всё ещё владеет ею. Амулет, который она носит, силён, как и вера, что сделало её желанной добычей для хидира. Подвеска государыни уберегла от худшего, но оно неизбежно наступит, если оставить всё как есть!
На этот раз Накир не стал останавливать мысленный поток колкостей, общая выгода кучки древних мошенников обещала презабавную импровизацию. Асмодей с интересом осмотрел хорошо знакомые ему стати и заглянул в искажённое алчностью лицо.
– О, теперь вижу ясно и отчётливо: сама судьба привела меня сюда! Этих бесплотных засранцев полным-полно на Пустошах, религиозный экстаз и прочие бурные чувства добрых паломников и горожан для них – как манкий аромат приправ, витающий над лакомым блюдом и приглашающий поскорей отведать. По пути в Сифр я изгнал прочь множество хидирин, а один хитрюга, оказывается, пробрался следом внутри нашей упрямой послицы. Э, нет, приятель, так не пойдёт! – Асмодей небрежным движением отодвинул Конрада, преградившего ему дорогу, словно тот был не тяжелей ребёнка. – Прошу всех соблюдать дистанцию и сохранять спокойствие! Оба условия чрезвычайно важны! Вы же не хотите, чтобы эта пакость переселилась в кого-то из вас?
Асмодей фамильярно приобнял Доротею и обратился к ней на староадмирском. Неподвижная фигура вздрогнула и издала глухое рычание. Близнецы старательно сдерживали ухмылки, поскольку фраза «Цыц, стерва!» мало походила на любое известное изгоняющее заклинание. Волчица в древних языках смыслила столь же мало, сколь и почтенные гости, и вместо благодарности немедля попыталась вцепиться в глотку «экзорцисту», но благодаря быстроте его реакции и стальной хватке оказалась в ещё более невыгодном положении. Асмодей вслух выдал своей жертве нечто среднее между любезным пожеланием крепкого здоровья, безграничного счастья и обещанием весьма грубой интимной расправы, что произвело эффект поистине чудотворный. Доротея сдалась, мощное тело безвольно обмякло, по лицу пробежала судорога.
– Готово, – Асмодей лукаво подмигнул слегка разочарованным гостям и препоручил помятую и оглушённую, но очевидно пребывающую в сознании и остатках разума Доротею заботам сына и свиты. – В Хаос особо неугомонных и беспокойных отправляют именно так. Желающим испробовать услышанные формулы изгнания могу сообщить сразу: детская считалочка, похабные вирши или с десяток особо забористых названий из справочника по садоводству тоже сгодятся. Голодным духам совершенно безразлично, какие звуки издаёт их будущий обед или костюмчик.
– Не хватает только мартышек с литаврами и пуделей на велосипедах, – Лакрима оглядела зал, оценивая глубину произведённого впечатления.
– Госпожа, позвольте не согласиться, – фразу, которую Лакрима прошипела себе под нос, близнецы великолепно расслышали. – Обилие мелких деталей способно лишь отвлечь от шедевральной идеи, поэтому мартышки и пудели могли бы снизить драматический накал этой сцены, – Лакрима, смекнув, что на фоне тёмно-синих плечистых фрачников она в своем серебристом наряде будет выглядеть ещё выигрышнее, с готовностью взяла обоих под руки и благосклонно улыбнулась. – Уговорили. На мартышках не настаиваю. Но уверена, задолго до того, как этот цирк закончится, прибить его сиятельного антрепренёра захотим не мы одни.
Асмодей наконец снизошёл до персоны господина мэра и цепко ухватил того за плечи. Кадр вышел просто загляденье.
– А, Лино, друг мой! И ловкий же ты плут! Твоё гостеприимство и удивительное чутье спасли жизнь главе лазурского посольства – достойная дама вошла под эти своды, кипя навязанными ей гневом и алчностью, а теперь смиренна и кротка, как голубка. А её доблестный и любящий сын уже приносит царице подобающие извинения.
– Знаменательная встреча двух столпов веры, – выдавил мэр, наблюдая за увивающимся возле Доротеи Малхазом. – Полагаю, сообща они смогут убедительно объяснить своей пастве свершившееся здесь чудо. Если психичка после лишнего бокала не вырвет ему кадык, – последнее замечание было произнесено очень тихо, но приятельское объятие посла стало крепче, а улыбка мэра болезненно закаменела, словно он попытался скрытно прожевать маринованный лимон.
– «Сообща можно и Вавилон поднять», – так ведь у вас говорят? – Асмодей прищурился, демонстративно выискивая кого-то в толпе. – А где же друг всех шейхов и благодетель Пустошей, лучший знаток хидирин, если, конечно, не считать обоих Владык? Неужели он манкировал мо... твоим приглашением и в спешке покинул эти изобильные края?
Лино свирепо уставился на своего мучителя, совершенно очевидно не понимая, о ком речь, но Темный князь, похоже, и не ждал ответа.
– Я разочарован. Не думал, что глупейшее недоразумение, незначительная размолвка между старыми приятелями может помешать ему принять участие в празднике всеобщего примирения. Какая жалость. Одна маленькая птичка прочирикала мне, мол, он отдыхает от трудов в этих широтах, и я рассчитывал, что протянутая рука дружбы не останется без ответного пожатия. Ну что ж, пред цветом сифрского общества, своими друзьями и членами своей семьи, – Асмодей выпустил Лино и развел руками так, чтобы стало понятно – сейчас он готов заключить в объятия не только одного тощего мэра, но и всех присутствующих – открыто заявляю: раз господин бывший премьер-министр Адмира некогда поклялся убить меня, если окажусь поблизости, – вольно же ему рискнуть исполнить эту клятву. Коль скоро мириться не пожелал, значит, обещание по-прежнему в силе. Что ж, я готов, вылезай из норы, Бааль!
Зал затих, по всей видимости ожидая немедленной материализации опального премьера. Но страхи и надежды оказались тщетны – Асмодей довольно долго красовался перед кристаллами репортёров и даже дал небольшое интервью, привычно избегая подробностей о причинах «небольшой размолвки». Близнецы и Лакрима, вполне имевшие о них понятие из великосветских сплетен и песни Хэма, наблюдали не столько за Асмодеем, сколько за окружающим пространством. Они даже попробовали вместе прощупать наскоро переделанной «дальней слежкой», но Бааля не обнаружили.
– Жаль, Приёмыша здесь нет, – протянул Мункар. – Кровная родня друг друга находит куда легче.
– Учитывая прыть опального адмирского визиря, не удивлюсь, если часть здешнего бомонда состоит с ним в некотором родстве, хоть и дальнем, – хмыкнул Накир.
– С магией у здешнего бомонда всё чуть хуже, чем никак, за небольшими исключениями, – вместо того, чтобы звать подавальщика с подносом, Мункар дистанционно уволок откуда-то кисть винограда и предложил брату и даме.
– Если найти какого-нибудь ненужного кровного родственника Бааля и провести подходящий ритуал, – Лакрима задумчиво отщипнула пару ягод и наградила обоих братьев обманчиво щедрой на обещания улыбкой – то можно попробовать призвать беглого премьера... да ладно, что вы, я пошутила, – она немедленно сдала назад, заметив изменившиеся взгляды раймирцев. – В Бездну мне охота не больше, чем вам.
***
Об этой встрече условились заранее, пусть и непонятно было, с чего вдруг лично и столь срочно. Но проще выслушать и решить, чем заниматься строительством песочных замков вместо действительно важного. Надо было б успеть пораньше, но и сейчас не поздно. При всей своей драконьей злопамятности Темнейший не в том настроении, чтобы ему взбрело под фуражку послать карательный отряд. Да ещё неизвестно куда. В памяти услужливо всплыла недавняя неприятная история. До неё Молох никогда не страдал мигренями, теперь же был вынужден унимать внезапные приступы и надеяться, что «налог на юмор», по печально меткому выражению Маммоны, придётся платить не всю оставшуюся вечность. Государь прощал и тех, кто осрамил его широко и прилюдно, так что ему один перемещённый в неизвестном направлении министр по делам перемещённых лиц? Есть в державных сапогах камешки куда крупнее.
Скрыться от Бааля будет и того проще. Дражайшая жёнушка пусть останется ему как сувенир, приплоду тоже ничто не угрожает. Бааль наверняка всегда считал их детьми своего клана, потому и одобрил решение Димены переселиться подальше. Но разводиться запретил, треклятый лицемер.
Второй дом бесспорно велик, и легионы его верны, но на очередной и весьма отдалённый фронт ресурсов не хватит. В устах самого деятельного экс-премьерского исчадия ложью несёт даже от прописной истины, но мальчишка сделался вполне честен, уверовав в то, что о возможном невмешательстве с ним говорили всерьёз и на равных.
Не надо быть вероятностником, чтобы видеть, как всё здесь стремительно сыплется в Бездну. Новый прогрессивный мир ждёт своих сторонников именно там.
Откуда бы ни явился Аваддон, вид имел неприлично цветущий – не иначе, очередные горячие точки удачно образовались на какой-то Пластине с курортным климатом. Простой свитер с высоким воротом, запылённые форменные брюки, небрежно наброшенный на плечи офицерский плащ. Если бы не титульный атрибут – чёрный берет с легионерской саранчой – прямо-таки собирательный образ всех безликих вежливых типов, которых можно встретить при любом штабе.
Цвет берета и кокарда менялись под настроение хозяина, но сейчас в этих солдатских шутках нужды не было. Приветствовав гостя дружеским рукопожатием, Молох разлил виски по бокалам и выжидательно приподнял бровь. Как с таким непроницаемым лицом Аваддон умудрялся проигрываться в ноль, всегда оставалось загадкой. Пригубил напиток с тем же выражением полного равнодушия – мол, что недурной равнинный односолодовый, что ракетное топливо, старому легионеру всё едино. Поскольку Аваддон не спешил начать беседу, Молох устроился за столом и веско озвучил словно бы случайную мысль:
– Помяни моё слово, этот маньяк намерен всех утопить. И тебя тоже.
После продолжительной и весьма раздражающей паузы Аваддон наконец заговорил:
– Меня на его маленьком судьбоносном совещании не было. А без того – мало ли, какую чушь лунатики несут в бреду. Урок я усвоил. И не сомневаюсь, что государь присматривает за всеми, но в его глазах я должен быть безупречен, поскольку прежде всего безупречен в своих.
– О, наш безупречный ещё вчера открыто сожительствовал с падалью и чуть не посадил её на трон в насмешку над теми, кто стоял у истоков не только Империи, но и мира. При этом то, что раньше было в порядке вещей, ныне порицаемо и незаконно.
– Это его личная жизнь, – по голосу Аваддона непонятно было, над кем именно он иронизирует. – Стоять у истоков мало. Всем нам пришлось от многого отказаться. Вы же с господином экс-премьером – два сапога пара.
– Дальше будет больше. Просто чтобы посмотреть, как вы примете его очередной запрет и утрётесь. Новый закон станет нормой, и на тех, кто назовёт его смехотворным и оскорбительным, начнут смотреть с отвращением.
– Надо же, какую стройную теорию можно вывести из того, что внезапно кому-то запретили путать детскую с гаремом, жениться на сёстрах, есть младенцев или ещё что-нибудь столь же важное для страны. Закон, запрещающий вне военного времени подавать к столу представителей разумных рас, пришёлся очень некстати в нашу эпоху мира и процветания. Но война всегда где-нибудь да идёт.
Молох скривился.
– Вот об этом я и говорю – порицаемо и незаконно. Уже и среди своих. Впрочем, некоторые из них и этим бы не ограничились. Бэл всю жизнь рылся в чужом грязном белье, как заправская прачка! Притом, что у него своя корзина доверху.
– А когда не находил, то обеспечивал, – согласно кивнул бывший опальный министр. – Всегда знал, что и кому предложить, старый мошенник. Моей слабостью когда-то был азарт. О своих не волнуйся, значения они более не имеют. А теперь позволь откланяться – первая фаза почти прошла. Второй свидетели не нужны. Третья закроет счёт. Прощай, Мильхом.
Молох оторопело уставился на опустевшее кресло. Что ещё за идиотские фокусы? Освещение будто приглушили. Подавленная тошнота накатила снова, обстановка поплыла мутными знобливыми пятнами. С треском рванул воротник – глотнуть загустевший воздух. Ища опору, судорожно вцепился в край столешницы, но свинцовая парализующая тяжесть быстро расходилась по телу. Из пересохшего рта не вырвалось ни звука.
Одно рукопожатие. Свидетели. Как глупо.
Обещанной третьей фазы бывший министр по делам перемещённых лиц в сознании не застал.

Асмодей давно смыл грязь, залечил многочисленные царапины и теперь нежился в бассейне с подогретой минеральной водой. Красотки, притащенные услужливым Эфором, не больше получаса назад ушли, хвастаясь друг перед другом щедрыми дарами и восторгаясь галантными «господами из Адмира». Прислуга, подававшая напитки и закуски, была отпущена, и Асмодей, по своему обыкновению, излучал самодовольство, словно забыв ночные приключения.
– Котята, вы там к соревнованиям готовитесь? – поинтересовался он, неодобрительно глядя на плавающих в большом бассейне Мункара и Накира. – Или девушки недостаточно вас утомили?
читать дальшеБратья завершили очередной рейд и синхронно выбрались из воды. Мункар небрежно уцепил с низкого столика массивный серебряный кувшин, задумчиво взвесил его, но ограничился тем, что налил вина себе и брату и процедил:
– Ваше гостеприимство и щедрость не знают границ. Теперь вы намерены пустить всех прелестниц в расход, раз уж столь недвусмысленно опротестовали наши методы исправления ваших ошибок?
– Прелестниц в расход? Я? – на непристойно привлекательной физиономии Асмодея нарисовалось почти детское выражение обиды. – Зачем бы? Чтобы сохранить вашу тайну, которая не является таковой с прошлой ночи? Вы перекинулись на глазах у посторонних и даже не взяли с волков клятвы молчать. В обмен на портал, полагаю, пушистики согласились бы на что угодно. Тем более лазурский принц показался мне вполне прагматичным юношей, не унаследовавшим бурный до безрассудства материнский темперамент, – он утомлённо прикрыл глаза. – Но что уж теперь... Вот так всегда – из кожи вон лезешь, чтобы у союзников было всё необходимое и даже сверх того, а тебя подозревают невесть в чём.
Накир тронул брата за локоть, в мысленной беседе прозвучал, очевидно, довольно веский аргумент. Мункар пригубил вино и уставился на Асмодея в упор.
– После вчерашнего... миракля мать и сын втянут язык так глубоко, что кончик покажется из-под хвоста. Даже безнадёжная психопатка вроде Доры Йенской не станет хвастать, как благословением богини и силой амулета валяла во всех позах адмирского посла. Кто уж вы там в лазурском фольклоре относительно дядюшки, я не упомню, но явно не тот, от кого ревнительница веры будет счастлива завести щенят.
– Шутку мы оценили, – Накир сдерживал злость лучше брата. – Интересно, оценит ли подобный юмор дядюшка. И какой награды заслужит ваш беспримерный подвиг с его точки зрения.
– С этим семейством, как вам должно быть известно, моего друга и повелителя связывают давние близкие узы, – небрежно махнул рукой Асмодей. – Не думаю, что он возмутится выбором партнерши, причём в обоих смыслах. К сторонним похождениям вашей матери он всегда относился с пониманием.
– Увы, вряд ли это был ваш выбор, – Мункар холодно улыбнулся, тень этой улыбки пробежала и по лицу Накира. – То, что вы несли вчера, стоило бы записывать как эталонный бред величия. Можете ломать комедию сколь угодно, но вы потеряли контроль. Если у вас, конечно, не было прямого приказа выпустить мать ценой жизни. В любом случае, мы выполнили свою часть договора.
– Не отрицаю, отличная командная работа, – как всегда, неприятную для себя информацию Асмодей пропустил мимо ушей, – и не отказываюсь признать за собой небольшой должок. Остается решить, в каком качестве вы предпочтёте участвовать в сборище под кровом нашего дорогого мэра – в столь удающемся вам амплуа котят? Под личинами моих адмирских товарищей? Для сегодняшних увеселений я осмелился выбрать вам облик на свой вкус. Не знаю уж, заметили ли вы, но девушкам мой выбор пришёлся по душе, – он самодовольно ухмыльнулся. – Или же в своем истинном облике – нет решительно никакой причины члену Тёмного Совета не пригласить раймирских принцев на вечеринку, а у принцев нет ни малейшего повода отказаться. Наши страны не воюют. За неделю, полагаю, успеете решить этот важный вопрос – а я позабочусь об остальном, – расплёскивая воду, Асмодей вылез из бассейна и, не удосужившись одеться или хотя бы вытереться, отправился вон из купальни.
***
Астарот с удовольствием отвлёкся бы от неприглядного зрелища видом из окна, но в гостевых покоях, как было нынче принято называть камеры узников Бездны, такой роскоши не водилось. Пришлось вновь любоваться бесчувственным телом сотрудника. Теперь уже неизбежно бывшего. С одной стороны, кадр проверенный и надёжный. А с другой – как теперь сказать, что вина не его, когда столько свидетелей и очевидных доказательств говорят об обратном. Особенное отвращение вызывала улыбка, периодически блуждавшая по губам мальчишки.
– Ему что, по ошибке впороли эйфоретик? – поинтересовался Астарот у Мора с Маклином. – Лежит с блаженной рожей, будто посреди гарема.
– Успокоили парой затрещин, когда отбирали девчонку, а потом при транспортировке влепили набор положенных служебных заклинаний, – мрачно сообщил Мор, косясь на Маклина. Тот кивнул. – Никаких составов не применялось, я уточнил. Маклин порылся в голове у этого... и вполне уверен, что под заклятиями субъект не находился. Могли чем-то опоить, на эту тему ждём ответа из лаборатории. Все свидетели в один голос уверяют, что в подобных практиках наш клиент, – Мор криво ухмыльнулся, – ранее замечен не был, – медик взял со стола кристалл, повернул так, чтобы было видно всем и активировал.
– Да вы покажите мне мужика, который к Третьему дому в гости не заходит, – разводила руками пухленькая блондинка. – Помню я вашего законника, как не помнить, он ко мне годами поболтать забегал, и непременно пирожные заказывал, – она подмигнула. – Угощал всех, любил, когда все довольны.
– Да уж, попотчевал на славу – Астарот скривился. – Дело неприятное до крайности, особенно тем, что кхм… семейное. И опасаюсь, с этим угощенцем будет ровно то же, что с другими. Жил-был добрый гражданин – и в одночасье решил кого-нибудь изнасиловать, сожрать или просто убить за косой взгляд. Если это отрава, я в одном шаге от того, чтобы отдать приказ проверить городской водопровод и взять пробы воздуха. Вряд ли поможет, но хоть не сидеть сложа руки и ждать, пока подобными делами нас завалит по самую крышу. Прессу держим в узде, но заголовки вроде «Эпидемия насилия накрыла столицу» тоже не за горами, если мы не остановим эту лавину драконьего дерьма.
– Уже проверили, – бледная невысокая женщина со стянутыми в хвост светлыми, почти белыми волосами, оторвалась от раскиданных по столу бумаг. – Воду. Воздух. Даже неимоверную дрянь, столь любезную добрым гражданам Адмира по поводу и без. Вода могла быть помягче, а в мистофелевке могло быть поменьше сивушных масел, но ни те, ни другие примеси не способны никого отравить. Кроме того, будь отравлены вода или воздух – мы устали бы хоронить недолговечных. Человечки – очень хрупкие создания, и то, что не причинит вреда никому из здесь присутствующих, человечка убьёт.
– Ну, твои любимые лабораторные крыски, Нэга, любят умирать от чего ни попадя, даже от сквозняков и немытых рук. Что иронично, ни единого случая, чтобы вот так взбесился кто из них, – Астарот с подозрением посмотрел в сторону женщины. – Войн с Раймиром мы не ведём давно, но кто знает, какие программы ты могла случайно оставить приоткрытыми? Из любви к искусству.
Маклин протестующе поднял руки:
– Осади коней, возница. Я тоже не уверен, что следующим, кого мне придётся допрашивать по сходному поводу, не окажется кто-то из моих, но ты явно перегибаешь палку.
– Возможно. Однако устроить в разгар всеобщего примирения такое шоу, а потом эффектно спасти всех какой-нибудь чудо-тинктурой, – хороший способ напомнить о себе после долгих лет забвения. Особенно когда у государя период… делегирования. Хроническое злоупотребление некоторыми аспектами кровной магии он тоже, помнится, пустил на самотёк, и в результате мы получили массу проблем с новой расой агрессивных заносчивых дегенератов, когда те расползлись по Пластинам, как клещи.
Блондинка невозмутимо уткнулась в бумаги.
– Вы правы, граф, недолговечные почему-то не участвуют в этом празднике бессмысленного насилия. Не могу назвать их безвредными очаровашками, но сейчас населённые ими районы, пожалуй, наиболее безопасны – ничего сверх того, что происходит обычно. Я даже сказала бы, что они напуганы и притихли, – она сделала пару пометок на одном из листов. – На всякий случай я просила бы вас распорядиться, чтобы мне доставляли сводки всех происшествий, а также образцы крови преступников и жертв. Пробы их пищи, напитков, лекарств. Вдруг мы зря ограничиваемся агрессорами – как знать, возможно, нападать их заставляет некое воздействие со стороны пострадавших.
– И чем, по-твоему, надо напичкать или обработать ребёнка, чтобы спровоцировать половой психоз у нормального парня? – Астарот раздражённо потёр переносицу. – Водись за ним малейший криминал, так духу бы его в моём ведомстве не было. Хоть дальняя родня жены, да хоть наследник-первенец – плевать.
– Вы удивитесь, к каким ухищрениям прибегают те несчастные, кому недостаёт природного обаяния и иных полезных качеств, – проникновенный голос Наамы все услышали на пару мгновений позже, чем аромат её духов. К счастью, Асмодеева сестрица была всё же более милосердна и не превращала парфюмерию в оружие массового поражения. – Как бы там ни было, список наиболее ходовых составов уже передали по назначению. Третий дом готов оказать любую помощь по первому требованию.
Перед Мором возник здоровенный и чем-то заляпанный лист бумаги. Медик несколько минут изучал его, затем растерянно пожал плечами и взглядом отправил на стол Нэги. Блондинка уткнулась в нацарапанные на листе картинки и символы, что-то переписала на один из своих листков и зло подчеркнула, чуть не прорвав бумагу старинным свинцовым карандашом.
– Ничего. Здоровый молодой демон. Никаких лекарств. Никаких ядов. Его никто не пытался опоить, отравить, приворожить... алкоголь умеренно, никаких составов, вроде летейи, не употреблял вовсе.
– В голове тоже... ничего, – развел руками Маклин. – Страх. Обида. Недоумение. Склонен согласиться с оценкой той пышечки из Третьего дома – пирожное. Ванильное, – он мрачно покосился на спелёнутого ремнями преступника.
– Вы позволите? – Наама указала на неподвижное тело. – В некотором смысле этот позор и на моем Доме. Если он – родня госпожи Фемиды, то и моя, пусть неимоверно отдаленная.
– Убить – нет, – без тени улыбки отозвался Маклин. – Его следует судить, хотя вряд ли менталисты выудят из этой головы нечто, чего не увидел я. Посему светит идиоту лечение в Бездне – если уважаемый коллега, – он бросил беглый взгляд на Астарота, – или же вы, миледи Наама, не пожелаете взять его на поруки.
– Я не возражал бы понять, от чего его следует лечить, – процедил Мор. – Кроме последствий задержания и допроса. Пока что пациент выглядит на зависть здоровым.
– А ребёнок? – Астарот зло посмотрел на лежавшего.
– Малышкой занимаются, я почти уверен, что с ней всё будет в порядке, насколько это возможно, – Мор покосился на Маклина. – Не лезу в дела правосудия, но нельзя ли в этом конкретном случае обойтись без присутствия истца на суде?
– По закону она достаточно разумна для опознания обидчика и способна подтвердить, что ошибки не произошло, – покачал головой Маклин. – И не смотри на меня так, законы писал не я!
– Да сотрите ей память и успокойтесь, – глаза светловолосой женщины, наконец оторвавшейся от своих бумаг, цветом напоминали аквамарины и блестели так же холодно, как драгоценные камни. – Долговременных физических последствий не останется, слава Хаосу, её быстро отбили и быстро же доставили сюда. Выбросьте из головы малышки происшествие и лечение и закройте тему.
Маклин ответил улыбкой, заменявшей сотрудникам его ведомства личный сигнал тревоги.
– Выбросить что бы то ни было из чьей-то головы, госпожа, я могу лишь по просьбе обладателя оной. Напоминаю – не я писал законы. Должен сказать, что во всей неразберихе последних недель от законов одни неудобства. Успокаивать буйнопомешанных и разнимать массовые драки со всем возможным уважением к личности преступников несколько... утомляет.
– Я хотела бы остаться с этим несчастным наедине, – Наама снова указала на лежавшего. Можете обвешать всё здесь охранными заклинаниями, поставить все возможные следилки, здесь может остаться леди Нэга – если пожелает, – но мужчин я просила бы удалиться.
– Тайны Третьего дома, – Астарот с преувеличенной иронией закатил глаза, но заторопился на выход первым. Мор с Маклином переглянулись и вопросительно посмотрели на женщину за столом. Та отрицательно мотнула головой.
– Даже не думайте, остаюсь. Такой шанс нельзя упускать, – переглянувшись с Наамой, она хихикнула и выудила из-под кипы бумаг несколько чистых листков и горсть кристаллов. – Можете не тратить сил на слежку, мне несложно сделать десяток записей.

Через час изгнанники вернулись – судя по подчёркнуто равнодушным взглядам, "следилок" они-таки навесили, как и охранных заклинаний. Но от кристаллов не отказались.
– Миледи, – Маклин пристально взглянул на Нааму. – Если не возражаете, я хотел бы понять, как?
– Это не тайна, хотя бы потому, что даже в Третьем доме подобной магией владеют немногие, а на близком к моему уровне – единицы, граф, – сестра Асмодея, ещё более утончённая и ослепительно красивая, чем брат, покачала головой. – Если мне нужно, чтобы передо мной в прямом смысле слова вывернулись наизнанку, не утаив ни грешка, ни даже мысли или фантазии, я сперва помогаю объекту влюбиться в меня, а потом обещаю взаимность, пока он не соврёт и не повторится. Ложь я чувствую, как любой менталист, а что до повторения... мало чья внутренняя жизнь настолько интересна, чтобы рассказ о ней занял больше получаса, – она еле заметно улыбнулась. – Я просила вас уйти не потому, что боялась разоблачения секретов. Любой из вас мог случайно подпасть под моё влияние. Всё, что происходило, записано – но, к сожалению, бедняга и сам не знает, как так вышло. Он даже не вполне помнит, для чего напал – и это не извращенец, скрывающий тягу к малышам, его и правда до нынешнего эпизода не возбуждало и не интересовало детское тело.
***
Завидев вдалеке свои владения, Тойфель улыбнулась и пустила вороного в галоп. Свадебный подарок они с мужем разделили не совсем так, как планировал дядюшка: соловый засранец стал любимцем Габи и получил кличку Кутила, ей же достался вороной любитель фонтанчиков с игристым вином. Первую и очевидную версию имени для зверя муж не одобрил, со второй смирился. Вслух не признавался никогда, но на самом деле эта маленькая шалость ему льстила.
Портал стоило открыть поближе, но к чему отказывать себе в удовольствии совершить прогулку? Перед тем как нарушить ещё пару правил этикета и устроить очередной учебный переполох среди слуг. Не в Пандем же она сорвалась, не в Сифр и даже не в Лазурь на охоту. Всего лишь к собственным детям, как требовал долг любящей матери в «это сложное для страны время». За последний ответ на обычные расспросы Габи следовало бы назначить ещё и главой министерства гладких фраз – дела в Белом дворце шли настолько паршиво, что сообщать о них или просто произносить вслух некоторые слова теперь было запрещено. Белые гвардейцы кузена – воплощённые эффективность и милосердие. И если продолжат трудиться столь же слаженно, добрый народ Раймира, несомненно, ждёт полное и окончательное исцеление. А там и соседям помогут, с благословения Светлейшего.
Жеребец, чуя настроение хозяйки, прошёлся пару раз тихой рысью вдоль ограды. Знал, что такие трюки всегда вознаграждаются даже когда нет зрителей, да и просто любил покрасоваться. Ворота отворились по кивку, бесшумно пропустив всадницу внутрь. Зашла не с парада, осталась довольна – вышколила разгильдяев, всего-то пара мелких недочётов. В окнах горел свет, жеребец всхрапнул и двинулся в сторону конюшни. Молодчики высыпали встречать весьма бодро – наверняка напропалую резались в кости.
– Госпожа! – восхищённо выдохнул старший, на ходу распихивая что-то по карманам.
– Проводите господина Министра в его покои, – Тойфель ласково потрепала зверя за шею и спешилась. Господин Министр презрительно фыркнул и показал конюхам клыки, но милостиво позволил заняться своей особой.
Ни одной праздной рожи и в доме – к внезапным явлениям хозяйки в любой самый мёртвый час слуги или привыкали, или убирались вон со скоростью летящего сапога. За этим зорко следила бывшая кормилица старшей дочери и нынешняя экономка. При ней дармоеды окончательно освоили тонкое искусство не раздражать показным усердием, а чутко улавливать, что именно от них требуется сегодня.
– Мы вас ждали, – верная Хада почтительно склонила голову.
При поступлении на службу звалась иначе, но капризом хозяйки, как и многие, получила другое имя. Старую жизнь оставь за порогом, новую – целиком посвяти госпоже и Первому дому.
– Кто бы мог подумать, – усмехнулась Тойфель и стремительно взбежала вверх по лестнице, ведущей на второй этаж. – Своим трёпом будешь истязать мои уши завтра. Сегодня – с пустяками не лезть. Никому.
Экономка понимающе кивнула и коснулась пары камней на широком браслете – чтобы поднятые по сигналу вертихвостки поторопились и не попали под горячую руку.
В покоях Тойфель разделась на ходу и прошла в купальню. Рвануть в уютное логово было верным решением, дышалось и думалось здесь куда вольнее. А подумать следовало о многом. С наслаждением погрузилась в горячую воду и вдохнула запах эфирных масел. Щелчком пальцев лишила бутылку пробки, пригубила и прикрыла глаза. Скрытое напряжение последних недель упорно не растворялось, ощущение, будто она что-то упускает, не проходило. Известно же, что если у какого-то события имеется официальная версия, то её стройность и логичность зависят только от квалификации и добросовестности сочинителей.
Сделанное на личной силе или попросту дозволенное? И кем? – серия жадных глотков заставила открыть глаза и поставить бутылку на бортик. Чужое эхо собственной мысли исчезло. Только терпкий вкус ореховых перепонок на языке, душистый пар, покой и тишина. Должно быть, последствия недавних безуспешных попыток повторить отцовские номера. Любимая трубка привычно легла в руку, ещё один щелчок пальцев, глубокая затяжка – и всё снова обрело приемлемые очертания. Что их с Хэмом фокус, что фортеля кузена – одной природы. «Магия – это воля». Оба учителя сошлись во мнениях, пусть по поводу контроля разногласия и имелись. Настолько просто и одновременно чудовищно сложно? Один объект, два, десять, сто – и неужели…
Бутылка нашлась сама собой, горлышко на ощупь было мягким и тёплым, мундштук же изрядно нагрелся и не желал отниматься от губ.
– Сколько сможешь взять – бери. Все твои, всё твоё.
Тойфель чуть не поперхнулась дымом, словно в свою первую затяжку из отцовской трубки.
– Госпожа, – голос теперь принадлежал Хаде и звучал увещевающе-сдавленно. Она же стояла на коленях, из последних сил протягивая полотенце. – Прошу, услышьте меня. Это не пустяк.
От нежданного известия Тойфель мгновенно протрезвела безо всяких превращений. Смерть кого-то из слуг – обычное дело, особенно, если речь о недолговечных, но чтобы во сне умерла молодая крепкая девка? За здоровьем кормилиц тщательно следили, неужто выстрелила какая-то скрытая патология?
В детскую Тофель влетела изрядно на взводе – обнаружившая труп товарки суеверная дурища, по счастью, не рыдала и не голосила, но из её сбивчивых объяснений удалось понять, что в случившемся винит «маленькую хозяйку» и потому отказывается к ней подходить. Тойфель бросила быстрый взгляд на фигуру в кресле. Расслабленная поза, умиротворённая улыбка на приоткрытых губах – будто видит во сне что-то очень приятное. Точнее, видела. Девочка мирно посапывала, прильнув к груди мёртвой няньки, и напоминала довольного зверька.
– Возьми госпожу Тамину, – тихо приказала Тойфель. Вторая кормилица подняла взгляд на хозяйку. В глазах плескался ужас, под копной кокетливых локончиков билась единственная мысль сегодня же удрать прочь из поместья, даже не получив расчёта. Тойфель подошла вплотную и провела рукой по каштановым волосам неблагодарной бестолочи, мягко пресекая попытку обернуться.
– Забота о детях Правящего дома отнимает много сил. Твоя подружка Аша просто задремала. Проступок невелик, наказание здесь ни к чему. Скорее отпуск и достойное вознаграждение для семьи за долгую разлуку. Не тревожься о ней, ты же не хочешь, чтобы пропало молоко? – слова хозяйки благотворно воздействовали на девушку, паника уступила место лёгкому недоумению. Кормилица застыла в нерешительности: что же такое важное она забыла и никак не может вспомнить? – Возьми ребёнка, Фетар, – с нажимом повторила Тойфель. – Тут не сад, а ты не статуя. Займись делом.
Девушка ойкнула и повиновалась, всё её внимание без остатка поглотила драгоценная ноша. «Уснувшая» приятельница осталась в кресле, как забытый плед. Сгрести в охапку, словно всё тот же плед. Можно бы перенести вместе с креслом, но чем меньше изменений в обстановке, тем лучше.
Крупный рубин на браслете экономки вспыхнул алым и погас.
– Он ждёт. Не беспокойтесь, я присмотрю. И проверю остальных. Маленькая госпожа невредима и даже не успела проснуться, но что если её сестра…
– Сабия уже знает, чем живое отличается от мёртвого, лишняя демонстрация ни к чему, – одобрительно кивнула Тойфель и скрылась в портале.
***
– Порадуй меня, Юсеф, скажи, что это не какая-то очередная человечья зараза, которая добавит всем забот.
Лекарь многозначительно кашлянул и прервал свои скорбные манипуляции. Отработанным жестом прикрыл тело простынёй, наложил пару заклинаний.
– Сказать-то скажу, да вряд ли тебе понравится, высочество. Не человечья и не добавит. Коли в другой раз уследите, конечно. Экземпляр отменный, свеженький, с виду мечта любого некромага. Только съели эту устрицу, одна ракушка осталась.
– Ты совсем охренел?
– И в мыслях не было. Буду счастлив вернуться к бестолковым студентам, сопливым носам, сломанным конечностям, неудобным последствиям походов на сеновал и прочим радостям скромного обывательского бытия, – доверенный лекарь наследника Первого дома, всему Раймиру больше известный, как один из лучших преподавателей местной академии, прищёлкнул языком и внимательно вгляделся в бледное лицо своей пациентки. – Заголялась покойная вряд ли на оргии с детьми Асмодея. Так что за малышкой стоит понаблюдать. И за няньками-мамками. Начнут ходить будто лунатички, в обмороки рушиться или ещё как чудить – сразу ко мне. Но может, и обойдётся без последствий первый прикорм.

Решка сто раз успела соскучиться по тем временам, когда от неё требовалось всего-то шпионить на благо клана и пополнять дедову коллекцию артефактов. Смешно – на побегушках была всё же больше себе хозяйка, а теперь с нею обращаются как с фарфоровой вазой и ни на миг не оставляют одну, даже в покоях дежурят девицы тётки Нешер. Почтительные, услужливые, ни злобы, ни зависти – то ли воспитаны так, то ли знают, что звание преемницы – не блюдо лукума. А всё одно смотрят украдкой, будто на диковинку из зверинца. Хоть не отравят, да и никто не отравит – маленький эксперимент с шарфом показал, что если подвеска не успевает уберечь от контакта с ядом, то действует как териак. В ответ на вопрос о приворотах Нешер только рассмеялась и рассказала одну историю времён своей юности, после которой образы грозного шейха Дастура и многомудрого всезнающего деда приобрели новые краски. Но тёткиных зелий девушка всё равно избегала при малейшей возможности, – что они там укрепляют на самом деле, одной Нешер и известно. Есть же рецепты на дружбу и на доверие, вполне безвредные для жизни и здоровья. Что если причина видений и обморока – какое-нибудь адресное заклятие на кубке с вином? Кочевники сложили немало песен о любви к просторам и свободе, однако клан Хамсин не спешил обратно на Пустоши.
До слуха внезапно донёсся какой-то шум на нижнем этаже, невнятная ругань вперемежку с рычанием. Решка, невзирая на протесты почётного караула, спустилась вниз – она же не узница в конце концов, имеет право выяснить, кто и зачем притащил сюда псов и по поводу чего свара.
читать дальше– В чём дело, Альсар?
– Лазурские… единоверцы, – молодой кочевник сообщил очевидное почтительным тоном, но вместе с тем посмотрел на гостей – судя по платью и внушительным габаритам, это могли быть только волки – так, будто обнаружил на крыльце дохлого дракона и размышлял, как бы половчее его убрать. – Ваша наставница вместе с другими советниками просили беспокоить только в случае, если сама Великая мать вернётся к нам во плоти, но сомневаюсь, что она выбрала бы для этого столь воинственный облик. – Он учтиво кивнул в сторону главы странного посольства, высокой статной матроны, каковая немедля вознаградила его пристальным взглядом, полным сожаления, что глотка мальчишки надежно прикрыта слоями платка.
Черноволосый великан-телохранитель выдвинулся вперёд, вовремя оказавшись между конфликтующими сторонами.
– Матушка, полагаю, юнца стоит похвалить за усердие. Что ты скажешь, если наша охрана начнёт пускать в замок любых незнакомцев? – Теперь взгляда в область яремной вены удостоился и миротворец, из чего Решка вывела несложное заключение, что чердак у достойной дамы не в порядке, и если она и правда посол, то хорошо бы до вина и закусок подать ей дротик с транквилизатором, а лучше парочку. Во имя дружбы народов и согласия меж единоверцами.
– Прочь с дороги, дурак. Щенок не угроза, – проворчала матрона низким хрипловатым голосом, гораздо более приятным, чем те звуки, что всполошили слуг и Решку. Выглядела при этом так, словно простая речь для неё была чем-то утомительным, требующим излишнего напряжения.
– Благословение Богини дому и хозяевам его. Мы проделали долгий и трудный путь не для того, чтобы обивать пороги. Волки Йенской стаи кланяются лишь Великой – и более никому.
Вернувшийся на исходную позицию верзила немедля опроверг эти слова, подмигнул Решке и тоном заправского церемониймейстера сообщил:
– Её светлость блистательная и непреклонная леди Доротея Кримхильдсдоттир, одна из предводительниц величайшей стаи Лазурной Орды и верховная хранительница таинств Матери-Волчицы.
Что-то в словах сына леди Доротею не устроило, но воздержание от выдачи затрещины, по всей видимости, далось ей куда легче светской непринуждённости.
– Пропусти их, Альсар, под моим кровом всегда рады тем, кто искренне чтит Великую мать и древний закон.
– Ты ещё кто? – ледяным тоном поинтересовалась «блистательная и непреклонная» и совершенно по-звериному дёрнула носом, принюхиваясь. Если у её стиля заводить друзей в Лазури много поклонников, неудивительно, отчего там никак не могут вынуть голову из задницы междоусобиц.
– Всего лишь Хали, скромная дочь народа Вольного Перешейка, – Решка потупилась и словно бы невзначай достала из рукава подвеску.
– Полноправная его владычица и наместница Всематери на земле.
Леди Доротея издала одобрительный смешок, который для слуха любого неискушённого в дипломатии прозвучал бы как вульгарное презрительное хмыканье. Светло-карие, почти жёлтые глаза изучающе уставились на опал. По лицу пробежала тень алчного благоговения, в равной мере свойственного страстным коллекционерам и ревностным служителям Богини. Телохранитель волчицы уделил Решке куда больше внимания, что нисколько её не обрадовало – глупо полагать, будто его интерес хоть на гран искренен выше пояса.
– Наместница Всематери вне сомнения читает в сердце верных слуг Великой. И потому не оскорбится, что не была сразу узнана, – вкрадчиво, насколько это было возможно при её громком голосе и монументальном сложении, осведомилась гостья. – Разрешит ли сиятельная Хали облобызать подвеску, принадлежащую богине волков?
– Коль желаете расстаться со своей мор... красотой, лобзайте, – сухо сообщила возникшая за спиной Решки Нешер. Девушка покосилась на пустынную ведьму и с трудом удержалась, чтобы не хихикнуть: привычные полотняные штаны и длинную рубаху наставницы теперь скрывал златотканый халат, которым не погнушался бы и Зоэль – когда только успела. Ворот и отвороты расшитого каменьями роскошного выкидыша портновского искусства были украшены мехом. Изрядно потёртым, но крайне похожим на собачий или волчий.
– Я обращалась не к тебе, отступница, – леди Доротея без боя не сдавалась, но протянутую к подвеске руку отдёрнула, и на том спасибо. – Дар Всематери – не твоя добыча, и ты не смеешь помыкать мной!
– Девочка повторила бы тебе то же самое, волчица, пусть и вежливее, чем я, – Нешер откинула с лица жёсткую, тронутую сединой смоляную прядь, на пальце сверкнул опал. – Ты находишься на пороге моего шатра, и я не разрешаю тебе войти.
Этого Решка не стерпела: в конце концов, волки прибыли к ней, а не к дедовой закадычной подруге.
– Полагаю, уважаемые послы не собирались напрашиваться на ночлег. Любая гостиница Сифра будет рада паломникам из Лазури, – она с вызовом взглянула на леди Доротею. – Отдохните с дороги, посмотрите, как чтут Всематерь здешние жители, и, если у вас останутся вопросы, я с радостью отвечу на них в более подходящей обстановке.
Леди Доротея смотрела на Нешер слишком пристально, словно прикидывая, как поизящнее выпотрошить. Затем продемонстрировала впечатляющий сладострастный оскал, очевидно заменявший в арсенале достойной дамы дружелюбную улыбку. Великан-телохранитель с неожиданным для своих габаритов проворством вновь оказался рядом.
– Двое могут вести стаю, – процедила волчица, наконец удостоив вниманием и Решку. В голосе появились сочувственные ноты. – Но сердца стаи всегда принадлежат одному. Таков завет Всематери, закон жизни. Если согласия с ним нет в малом, это дурной знак. Слабый клан ждёт хромая судьба.
– Похоже, круг желающих припасть к нежной ручке несравненной властительницы Перешейка стремительно расширяется, – нарушил напряжённую паузу весёлый голос Дастура. – Если вам понадобится дворец побольше, чтобы разместить всех, о прекраснейшая драгоценность кувирской сокровищницы, могу предложить свой. Особенно вам должен прийтись по вкусу тамошний зверинец…
– Длинный язык что парадный халат – ковры метёт красиво, да самому наступить и споткнуться недолго, – огрызнулась Решка, ощущая отчётливое желание благословить почтенного шейха подвеской в лоб. Тот лишь снисходительно усмехнулся и осчастливил Решку очередной литанией, которая сошла бы при желании за объявление войны, клятву в вечной верности, хвалу Богине, заздравный тост средней паршивости или довольно грязный постельный аванс.
К концу фразы физиономия эблассца, однако, поутратила и черноту, и самоуверенность: до него наконец дошло, что никто не услышал ни единого звука. Волки вообще мало что поняли. То ли не читали по губам, то ли ораторские изыски Дастура оказались для них слишком витиеватыми.
– Всё по слову наместницы Великой, – раздался звучный голос деда, а следом появился и он сам, в обычном великолепии столпа веры, разве что казался бодрее и даже моложе. Не то возвращение на большую арену так подействовало, не то ради спектакля для дорогих незваных применил какие-то трюки кроме домашнего портала и простенького амулетика, который Решка в шутку звала «рыбкой». – Речи, что не должны быть сказаны, не будут услышаны.
Дастур метнул укоризненный взгляд в сторону язвительно улыбающейся Нешер, деду досталось нехитрое, но искреннее обещание мужского счастья через трон, Вавилон и древний закон.
Дед просто-таки лучился довольством. Решка недоверчиво прищурилась – на её вкус, заткнутого амулетом велеречивого эбласского хамла для этого было маловато. Предчувствия не обманули – Малхаз, порывшись в поясном кошеле, извлёк оттуда несколько кристаллов, и, сосредоточенно нахмурившись, выбрал самый крупный.
– Наша прекрасная гостья из Лазури наверняка не имела чести лицезреть въезд своего адмирского коллеги, а всем прочим, даже заставшим это примечательное действо, наверняка захочется освежить в памяти наиболее занимательные картины, – заявил он и активировал кристалл. На свои прихоти Малхаз денег не жалел никогда – игрушка была из тех, что позволяла создать для наблюдателя эффект почти полного присутствия, не ограничиваясь движущейся картинкой. Не магу – а магом господин первый советник мог считаться только при наличии мешка артефактов – подобный каприз обошёлся бы в полновесный кошель шеолов.
Эффект оказался незабываемым – поднятая вереницей мотоциклистов пыль взлетела над утоптанной площадкой – и леди Доротея аж фыркнула и чихнула. Дедова подруга близоруко прищурилась, когда красавчик-брюнет сиганул с движущейся машины на постамент Великой, и проворчала: «Торопится господин посол, как голый в хаммам». По мнению Решки, господин если куда и торопился, так скорее отбыть номер – кристалл отлично приближал картинку, и в сияющих глазах адмирского князя ей чудилась та же тоскливая злость, что изредка проскальзывала во взгляде Зоэля. Решка покосилась на деда – судя по тому, что с загорелой и выдубленной пустынным ветром физиономии возлюбленного родича не сходило все то же самодовольное выражение кота, приложившегося к баклаге сливок, самое интересное было впереди. И точно – после кадров, запечатлевших кортеж Асмодея, въезжавший в гостеприимно распахнутые кованые ворота одного из старинных особняков, на экране появился господин мэр собственной персоной. Забавно взъерошенный, в кое-как запахнутой домашней бархатной куртке. Привычное спокойствие могильщика ему изменило – по крайней мере, затянутая в перчатку рука, сжимавшая пергамент, едва заметно подрагивала. – Мэрия блистательного Сифра по повелению... – Лино смущённо кашлянул и поднял к глазам развёрнутый лист, – по велению своих сердец устраивает в честь прибытия высокого гостя из Совета Тёмных торжественный прием. Надеюсь, наместница Великой матери, её соратники и друзья, а также прочие достойные гости Свободного Перешейка не откажутся почтить... – по всей видимости, в тексте отсутствовал достаточно безопасный оборот, и господину народному мэру пришлось справляться самому. – О точном времени наш гость позже сообщит мэрии... то есть, мэрия сообщит гостям, разумеется... – кристалл милосердно погас. На официальную запись это не походило никоим образом – очевидно, какой-то дедов наймит умудрился заснять господина мэра репетирующим официальное выступление перед зеркалом.
***
Доротея смотрела на домик, окружённый неухоженным, буйно разросшимся садом, как на издохшего в бескормицу старого лося, но вслух неудовольствия не выказывала. С её точки зрения, «вполне приличными покоями» имели право зваться лишь комнаты в особняке, что оттягал себе адмирский нахальный хлыщ, но даже если оставить вопрос финансирования в стороне, свита вряд ли пришла бы в восторг от каменной громады с крохотным садиком. Мнение приспешников – не забота вожака, но к чему восстанавливать против себя ближайшее окружение. Кстати, о ближайшем....
– Конрад, – она бесцеремонно пихнула сына в бок. – Не стоило тебе набивать брюхо за ужином. Я желаю поохотиться в твоем обществе сегодня.
– Нынешние угодья не радуют изобилием дичи, матушка, – без малейшего воодушевления отозвался наследник. – Разве только говорящей. Но разминка не повредит, всё одно застряли здесь, покуда пленённые слухами о вашем шарме заезжие воротилы не соблаговолят пригласить на бал. Роли друзей и соратников красотки заполучить не вышло, так может достойными гостями сочтут… – последнюю фразу Конрад проворчал себе под нос, сделав вид, будто крайне раздосадован исключительно невезением и отсутствием должного уважения к благородным волкам в этих удушливо-жарких и не таких уж цивилизованных краях.
– Прикажу – ящериц пойдёшь ловить, – безапелляционно рыкнула леди Доротея. – Изволь принять истинную форму.
Заметив на груди сына амулет-переноску, презрительно сплюнула.
– Дрянь. Дешёвые фокусы делают тебя слабым. Без мешка побрякушек советник дерзкой сучки – жалкий седой пройдоха. Ты хочешь стать таким?
– Насколько мне известно, он служил Богине задолго до того, как её свергли и заточили в темницу. Был свидетелем силы и славы. Как и остальные двое.
– От них несёт смертью так, что провонял весь город.
– Легенды редко пахнут лавандой и розмарином. Кому, как не законной наследнице великого Нортана, судить справедливо о верном выборе средств для высоких целей?
Гневный взгляд Конрад встретил без страха, но всё же мудро решил не превращать беседу в поединок и склонил голову.
– Не смей равнять священные реликвии с грошовым барахлом, а нас – со всякой копчёной падалью. Знаю прекрасно, из чьей пасти пена. Хорст – брехливая продажная сводня, дай волю – уложит под Адмир не только свою сестрицу-сквернохлёбку, а и всех волков разом. Шевелись!
Тон, каким был отдан приказ, к обсуждению не располагал, потому Конрад покорно сбросил одежду, дурацкий амулет полетел следом – что от него проку в истинной форме. Сбруя с камнем Нортана пригодилась бы куда больше, поскольку обладала ещё и ценным свойством мгновенной подгонки по статям владельца. Не очень-то в духе славных волчьих традиций, зато никаких шансов для нынешнего вожака лишиться артефакта. К сожалению, природа щедро одарила мать предусмотрительностью на грани паранойи, потому на усовершенствование символа безраздельной власти она не поскупилась.
Мир расцвёл новыми оттенками запахов, а дурное настроение матери обрело более определённые очертания. Она и не подумала перекинуться следом, вместо этого пристально изучала повисшую в небе луну. Странно огромное, похожее на перевёрнутый ржавый серп светило сулило опасность. Зверь недоумённо ткнулся носом в бедро хозяйки. Та непривычно ласково потрепала волка по загривку и велела:
– Идём, милый. У нас не так много времени.
В истинном обличье двигаться было приятнее – если не приходилось, как сейчас, соизмерять бодрую волчью рысцу с шагом сородича в нелепой двуногой форме. Конрад старался не выдавать раздражения, зная изощрённую злопамятность матери. Ночной воздух изобиловал запахами. В антропоморфном виде слышны едва заметно или вовсе неразличимы, зато в истинном – отчётливы, как прописи, по которым учатся выводить первые каракули глупые щенки. Здесь недавно торчали палатки и горел костёр – но стоянка покинута, пару дней, не меньше, угли совсем остыли. Чуть подальше весь день крутился разносчик с напитками – вода со льдом попадала на песок, и теперь он хранил послевкусие лимона и мяты. Конрад облизнулся и покосился на мать – она словно шла по следу, не сворачивая и не отвлекаясь. Он принюхался – неприятный шлейф каких-то заклинаний, висевший над Перешейком, к ночи будто сгустился. Раздумывая, чем бы это могло оказаться, Конрад едва не пропустил куда более интересный аромат. Сухой, горячий – не запах, отголосок запаха...
Мать пёрла вперед, не обращая внимания ни на что. Волк еще раз втянул воздух ноздрями… Дикий пятнистый кот – серьезный противник... Конрад слегка вздыбил холку и насторожил уши. Ни звука, ни шороха, след звериного запаха по мере приближения приобретает странный оттенок. Розмарин, аир и бадьян – невидимые в ночной мгле коты недавно валялись на душистом свежем белье или приняли ванну? Волк усмехнулся. Очевидно, не только его матери этим вечером влетела промеж ушей мысль погулять – и очень похоже на то, что неизвестные конкуренты заняты своими делами. Возможно, следовало бы дать матери знать, что они не одни, невзирая на тьму – но приказа охранять он не получал. Глава стаи желает поохотиться – и пусть, – Конрад снова покосился на мать и демонстративно пометил крупный обломок известняка.
Послышались резкие вопли и хлопанье крыльев – что-то спугнуло ночных птиц. Конрад дёрнулся было на шум, но лапы помимо воли продолжили нести его за вожаком. Как только на горизонте показалась статуя Золотой Суки, леди Доротея удвоила скорость, казалось, каждый новый шаг придавал ей сил. Конрад прижал уши и оскалился – ветер донёс запах одновременно манящий и отталкивающий, отдалённо похожий на тот, что выдаёт укушенных молчаливой смертью до того, как они начинают рвать глотки.

Когда статная мадам, за которой уныло, как болонка, тащился матёрый волчище, наконец, достигла своей цели – прильнула к постаменту и застыла в экстазе, ладонями и лицом словно вплавившись в золотую громаду, Асмодей недоумённо вскинул брови: энергия уже минут пять как уходила куда угодно, кроме этой ненасытной прорвы, рассеивалась едва заметными ручейками в пространстве. По его прикидкам, монстр теперь был безобиден – хотя, возможно, дамочка-оборотень – просто сумасшедшая фанатичка, бьющаяся в экстазе по десять раз на день... Он сосредоточенно вгляделся и нахмурился, прикусив губу. Да чтоб ты провалился со своими сюрпризами, Самаэль! Тёмному князю никогда ещё столь сильно не хотелось пришибить обожаемого друга и повелителя чем ни попадя, лишь бы проняло. По-видимому, статуя могла перекачивать энергию не только в одну сторону – и, как только поток извне иссяк, для воздействия на очередную истеричку в ход пошло накопленное.
Конрад припал к земле, стараясь не привлекать к себе внимания. К счастью, ветерок по-прежнему дул в его сторону. Песок, погасшие костры и странные кошки, любящие плескаться в воде с травяными отварами, слегка отвлекали от непонятного и в обычном виде неощутимого тревожного аромата, исходившего от золотой статуи. Когда мать рванула к постаменту чудовища, он благоразумно сбавил шаг и отстал – если впоследствии ему это припомнят, можно будет рассказать про кошек и отговориться тем, что в такой ситуации логично прикрывать тылы.
Конрад не знал, сколько времени прошло прежде, чем мать соизволила отлипнуть от смердящей махины. Звезды почти не сдвинулись, но казалось, что ждал он изрядно. Вместо того, чтобы вернуться, мать пошла вперёд странным танцующим шагом. Конрад короткими перебежками последовал за ней, то и дело снова приникая к земле, чтобы не быть замеченным. Он не мог взять в толк, чего боится – судя по доносившемуся запаху, коты не были настроены враждебно и, скорее всего, не двинулись с места – вероятно, успели поохотиться на окрестных фермах и обожраться вдоволь.
Мать? Её патологически бурных и непредсказуемых припадков гнева он опасался, как и любой в стае. Но бояться до звона в ушах и ползать на брюхе, будто щенок? Неписаный кодекс, существующий под луной столько же, сколько и сами волки, запрещал самцам убивать или ранить соплеменниц, но в любой из форм Конрад настолько превосходил любую самку в силе и весе, что без особого труда мог спастись, даже возжелай мать напасть на него всерьёз. Тем не менее, страх не уходил, и Конрад продолжал красться где короткими перебежками, где ползком. Мать замедлила шаг и заозиралась, и волк распластался в тени, отбрасываемой монументом в ярком свете луны. Странно, с виду идол не столь велик, но тень от него застилала окружающее пространство похлеще грозовой тучи... В двуногой форме он заподозрил бы какие-то заклинания и, возможно, даже попытался бы разобраться в этом феномене, но в нынешней лишь отметил несоответствие. И порадовался, что тень достаточно надёжно скрывает его – кто угодно, если это не зверь с тонким чутьем или демон, умеющий видеть не глазами, а силой магии, сможет пройти в паре шагов и не заметить затаившегося.
Ветер немного усилился – и Конрад понял, что было страннее всего. Запах матери, запах родной стаи он ощутил бы даже сквозь удушливую какофонию парфюмерной лавки. Но сейчас не чуял ничего знакомого. Вонь идола, запахи жилья, странный тяжелый аромат, похожий на мускус из все той же парфюмерной лавки, слабый запах чистой кошачьей шерсти и каких-то трав – кстати, он стал резче. Коты решили покинуть лежку и подобрались ближе. Не было печали... впрочем, когда – если – они решат напасть, тогда и будем разбираться. Конрад держал нос по ветру, но запаха стаи не было. Он вгляделся в пятна пляшущих в лунном свете теней. Мать плавным текучим шагом обходила пустырь и каким-то не своим голосом, словно взятым взаймы у женщины моложе и утончённей, выкликала имя. Смутно знакомое – но так, как бывает знакомо нечто, мельком прочитанное в детстве.
– Шамад! Я же знаю, ты здесь! – в голосе матери прорезались капризные нотки избалованной всеобщей любимицы. Столь мелодичных и нежных интонаций у Доротеи Йенской на памяти сына не водилось ни для кого и никогда, как и знакомцев со странным, больше напоминающим кличку именем. – Брось, не дури. Это ведь ты, Шамад! Явись!
«Хороши мы будем, если бессмысленное камлание затянется до утра», – Конрад недовольно вздёрнул губу. С рассветом сюда потянутся паломники, торгаши, попрошайки и прочие – и мать в запылённом платье и с растрепавшейся от беготни причёской, взывающая к неизвестному Шамаду станет прекрасным развлечением для толпы, – он всерьёз задумался над тем, чтобы перекинуться, собраться с силами, непочтительно приложить вожака каким-нибудь проверенным заклинанием и унести. Сейчас, когда свидетелей, считай, нет, это можно сделать – а вот утром подобный поворот добавит перца в представление, после которого потешаться над дикарями-провинциалами будет весь Перешеек. Взвешивая многочисленные за и против, он отвлёкся, и вздрогнул, как укушенный блохой, когда в ответ на призывы матери из тьмы раздался бархатный мужской голос.
– Кому это среди ночи пришло в голову имя, которое я успел дважды забыть и десяток раз сменить? – признавший себя Шамадом демон, неизвестно откуда взявшись, застыл там, где мать не единожды проходила, и теперь смотрел ей в спину, ожидая реакции. Его появление словно разогнало тень – по крайней мере, теперь Конрад куда более чётко видел в лунном свете. Сухощавый плечистый мужик в простых полотняных брюках и свободной рубахе навыпуск, похоже, искренне наслаждался ситуацией – когда мать, дёрнувшись, будто марионетка, резко развернулась и бегом бросилась к нему, он уклонился от объятий легким движением танцора. – Неужели Вольный Перешеек так оскудел, что женщины в порыве страсти вынуждены искать утешителя на помойках и пустырях? – в тоне говорящего слышался сдерживаемый смех и ещё что-то, чему Конрад даже в антропоморфном виде не сумел бы подобрать названия.
– Я ждала тебя, я искала тебя и нашла. А ты не желаешь меня касаться? – в голосе матери теперь не было ни единой знакомой Конраду ноты. Ни тембр, ни интонации, ни запах... да что с ней, в конце концов? – волк всматривался в женщину и с ужасом отмечал, что она, кажется, стала стройнее и сменила масть. Он знал, что она носит амулет Нортана, не снимая, но влиять на внешность по желанию владельца прадедовский камень никак не мог.
– За свою жизнь мне не раз доводилось обнимать незнакомок, но обычно эту игру начинал я сам, – мужчина ухмыльнулся. Конрад узнал его. Адмирский посол. Тёмный князь и, поговаривают, лучший друг Зекста Ягера, порождения тьмы и холода. О Зексте Ягере мать не говорила иначе, как с пеной у пасти, но никого из его соратников отродясь не поминала – и сейчас рвётся обниматься так, словно он любовь всей жизни или первенец, украденный из колыбели.
– Ты забыл меня? – эталонное, чистейшее, хрустальной искренности удивление в голосе. – Не лги, Шамад, ты не мог, не мог... это он заставил тебя, проклятый! – захлёбывающийся рыданиями голос явно желал неизвестному «проклятому» проклясться дальше, да как можно глубже и полнее, если судить по интонациям. Литания звучала на каком-то иностранном языке, и слов он, как ни напрягал слух, разобрать не мог.
– Какой слог, какие обороты, – восхитился адмирец. – Пара пожеланий изрядно запоздала, дорогая моя, он прекрасно справился без твоей помощи – но кажется, будто результат пришёлся ему по нраву, – кривая ухмылка Асмодея заставила волка вздрогнуть. Он буквально шкурой чувствовал повисшее в воздухе напряжение. Зверь с удивлением отметил, что теперь женщина, бывшая его матерью, не только вела себя как умалишённая, но вдобавок источала аромат дикой течной волчицы, молодой и неистовой. Демон ощущал что-то сходное – с поправкой на пол и видовую принадлежность, разумеется, и очевидно – много сильнее. Волк слышал лишь запах, не более, глаза и разум не обманывали его. На демона эта магия, чужая, недобрая, действовала куда мощнее. Сохранять невозмутимый вид ему становилось непросто. Запах, изменившийся голос, слегка поплывший взгляд, чуть более скованные движения – и когда мать в очередной раз кинулась послу на грудь, он то ли не стал уворачиваться, то ли попросту не успел.
Ни девственником, ни ханжой Конрад не был, но и любителем понаблюдать за чужими брачными играми себя назвать не мог. Однако то, что происходило сейчас, обладало какой-то противоестественной мрачной притягательностью. Если странный танец, когда женщина пыталась поймать адмирца в объятия, а тот уклонялся, напоминал дуэль, то с момента, когда нечто, бывшее его матерью, впилось в губы демона поцелуем, а тот прижал её к себе, вслепую разрывая шнуровку платья на спине, это превратилось в драку не на жизнь, а на смерть. Сходству немало способствовало то, что нормально снять одежду парочка не потрудилась. Всё, что можно было наспех расстегнуть, было расстёгнуто, прочее – разорвано, пыль, смешавшись с потом и кровью из царапин, естественным образом обратилась в грязь, но этих одержимых вряд ли остановила бы даже песчаная буря. Когда после очередного жутковатого поцелуя любовники оторвались друг от друга и синхронным жестом размазали по лицам кровь из потрескавшихся губ, а потом столь же синхронно расхохотались, Конрад мельком подумал, что это не следовало видеть никому – но зрелище завораживало, и отвернуться волк не мог. В какой-то момент он не выдержал и зажмурился.
Когда капризный, задыхающийся, охрипший от сладострастных стонов женский голос понёс нечто уж вовсе несусветное про форточку, которую бессердечный возлюбленный зачем-то захлопнул, лишив последней надежды, а сейчас, сейчас, когда он убедился, что чувства не остыли, мог бы и открыть, пусть не насовсем, пусть только на прощание, на несколько минут, волк недоуменно распахнул глаза. Какие форточки на пустыре, в самом-то деле... Женщина в измятом, разорванном и пыльном платье стояла на коленях рядом с сидевшим на земле полуголым господином послом и нежно гладила его по лицу, стирая кровь и грязь, но оттолкнула, когда он ловко поддел лохмотья лифа и впился в грудь жадным поцелуем. И снова перешла на иностранный язык, гортанный, незнакомый волку. Уже не уговаривала, а требовала или обещала – Конрад видел, как посол ненадолго задумался, а затем неохотно кивнул. Видимо, согласился – встал, завозился с ремнём на штанах и медленно, через силу пошёл к монументу следом за манившей его женщиной.
Запах больших кошек усилился – они тоже наблюдали за происходящим и теперь подбирались ближе к действующим лицам. Конрад вяло подумал, что, если бы они хотели напасть, это куда как проще было бы сделать, когда парочка была занята друг другом, а он не мог оторваться от созерцания игрищ. Тем временем адмирец, следовавший за любовницей, словно послушный щенок, дошёл до постамента и, одним прыжком оказавшись наверху, за руки втащил туда подругу. Платье не выдержало – верх окончательно сполз с плеч. На белой, словно светящейся в лунном сиянии коже резко, как и шрамы, выделялись тонкие ремешки, охватывающие тело. И раскалённым углем пламенел амулет старого Нортана. Жаль, что посол, разрывая шнуровку, не позаботился и о древней побрякушке – Конрад бы не оплошал, подобрал её и стал вожаком стаи по праву, но увы...От размышлений о власти, в очередной раз ускользнувшей, мелькнувшей перед носом, как проворная дичь, волка отвлек шорох. Ранее незримые кошки уже не скрывались – двинули прямиком к смердящему идолу. Конрада они то ли не заметили, то ли совершенно им не заинтересовались – волка одинаково устраивала любая из причин, но на всякий случай он не шевельнулся. Две фигуры, застывшие на постаменте, собирались продолжать свои забавы – коленопреклоненная женщина расстегивала штаны на любовнике, а тот чуть откинулся назад, на бедро золотой великанши, и запрокинул лицо к звёздам. Запах идола стал ещё неприятнее – волк цинично подумал, что, пожалуй, не находись Богиня в заточении, подобные упражнения могли бы быть сочтены оскорблением святыни, эти двое явно не собирались приносить никакой жертвы. Неожиданно землю под ним тряхнуло – а затем обманчивая ночная тишина с грохотом разлетелась на осколки разрозненных звуков. Прижавшийся к земле волк увидел, как золотое изваяние дрогнуло, будто пытаясь привстать, но гибкая чёрная тень метнулась наверх, сталкивая с монумента два переплетённых тела. Конрад, не раздумывая, бросился к упавшим – верность требовала помочь соплеменнице. А честь – милосердно прекратить мучения, если спасение невозможно. Перекинулся на бегу – и чуть не сбил с ног какого-то парня, склонившегося над упавшими. Кажется, оба были живы – по крайней мере, адмирец сидел, прислонившись спиной к постаменту и обхватив голову руками, а мать, лёжа, силилась запахнуть на груди обрывки платья. Недалеко от них спрыгнул с постамента чёрный леопард, издевательски-дружелюбно лизнул Асмодея в нос и принял истинную форму. – Прекрасная ночь, не находите? – светски осведомился мускулистый парень с серебристыми глазами и, не дожидаясь ответа, наклонился над лежащей женщиной. Та держалась в сознании из последних сил, на одной природной злости. О совершённых подвигах имела весьма смутное представление и немедля выразила его потоком отборной брани, сделавшей честь любому пьяному солдафону. После чего хрипло рыкнула: «Рви ремни, дурак. Да хер за ворот без доброй воли!», смежила веки и обмякла.
Господин посол, наоборот, внезапно приободрился.
– Проективная одержимость, котятки, не выдерживает никакого сравнения с обычной. Сосуд выбран недурно, признаю. Чрезвычайно… выносливый, – демон неприятно облизнулся, бросив взгляд на бесчувственное тело волчицы. – Однако ваша мать не смогла бы достичь своей цели, даже открой я ей канал шириной с ворота Осеннего. Но я ценю ваше беспокойство о моей персоне.
От слов Асмодея несло нездоровой эйфорической бравадой, чего он совершенно не осознавал.
– Ну разумеется. Стоило положиться на волю Хаоса и просто посмотреть, кто кого сожрёт.
– Мы не одни, – второй демон, похожий на говорившего, как отражение в воде, тронул родича за плечо. – Насколько я успел понять, дама вне опасности, просто... утомлена, – грубоватые черты тронула едва заметная ухмылка. – Думаю, ни у кого нет вопросов к гостям из Лазури? – светлоглазый повернулся к Конраду. – Друг мой, вы достаточно пришли в себя, чтобы донести эту женщину до её собственной спальни, а главное – объяснить, куда мне следует открыть портал?