Что почитать: свежие записи из разных блогов

Итак, кисуля дослушала "Баудолино", чему несказанно рада, потому что книга уже успела заколебать. Но по пунктам:

1. Я не жалею, что прослушала эту книгу. Она потрясающе написана, так же потрясающе переведена и, смею думать, дает неплохое представление о нравах и обычаях средневековой Европы. Но она мне не понравилась.

читать дальше2. Вкратце о чем книга: вообще это история жизни и выделить какой-то один сюжет в ней сложно. Посему то, что я сейчас опишу - это далеко не все, что было в истории значительного. Она повествует о Баудолино и его одиннадцати друзьях. Компания подобралась разношерстная: были там рыцари из Германии и Франции, какой-то ученый фрик, иудейский рабби, полуараб из Святой Земли, армянский феодал, штук пять итальянских крестьян. И вот как-то в Армении во время третьего крестового похода, когда император Фридрих остановился в замке упомянутого феодала, в со всех сторон проверенной, запертой изнутри комнате, под охраной этих двенадцати ребят... наутро его нашли мертвым. Понимая, что крестоносное войско сильно разбираться не будет, друзья разыграли сценку с якобы утоплением Фридриха при попытке переплыть горную реку, и свалили из лагеря, отправившись в дальние странствия.

3. Книга нуднейшая. Не потому, что в ней нет действия - действий там вагон - а потому что эта движуха то ли описана так, что хочется зевать, то ли сама по себе меня не слишком интересует. Какой-то проблеск интереса во мне вызвала только околодетективная линия с убийством императора. Но она занимает в сумме час-полтора аудио. Все же остальное ооооочень нудное.

4. Отдельно радует авторский юмор. Причем это шутки не персонажей - они-то мыслят вполне в духе своего времени - но именно автора. Например:

— Я благодарен, Рабби Соломон, — растроганно вымолвил Фридрих. — И благо мы делаем, тевтонцы, что защищаем твою родню по крови, и быть сему во все последующие веки! Мы, немцы, вас, евреев, никогда не дадим в обиду, клянусь своим народом!

Кто-то несмело предложил приписать еще и подземный поток, несущий ценные камни. Баудолино сказал, что пусть Абдул пишет себе что хочет, но он лично на время затыкает уши, чтобы не услышать снова про топазы. В честь Исидора и Плиния было решено поселить в той земле еще и саламандр: четверолапых змей, обитающих только в открытом огне.

— Все, что существует на свете истинного, годится в наше дело, — подытожил Баудолино. — Главное — никаких выдумок и сказок.

Через несколько дней пути по каменистой пустыне, где не было ни ростка, они увидели, как приближаются три фигуры. Первая безусловно представляла собой кота, чья спина была выгнута, волос вздыблен, глаза напоминали горящие угли. Второй зверь имел львиную башку и по-львиному рыкал, притом, что тело у него было козлиное, а стегна как у дракона. Наверху козьего тулова торчала еще одна голова, блеющая, рогатая. Чешуйчатое охвостье топорщилось и вилось, тая ужасную угрозу. У третьего из зверей находилась на львиных плечах и при хвосте скорпиона почти человеческая голова: глаза голубые, тонкий точеный нос и раззявленный рот, в котором как вверху, так и внизу обреталось по тройственному ряду заостренных, как бритвы, зубов.

Больше всего опасений вызвал кот.

5. Тем не менее в книге, безусловно, есть глубина. И посыл в конце на мой взгляд очень правильный. Но. У нас с Баудолино в этой его жизни оказались совершенно разные ценности. Для меня самой большой ценностью в этой истории были не дальние страны, не любовь к трепетным девам, а дружба вот этих двенадцати человек, из которых до конца дожили четверо, не в последнюю очередь по вине автора, потому что пять смертей были закономерны, а три показались мне несколько искусственными, как будто автор пытался поскорее убрать ненужных людей. Кстати, эту книжку можно читать тупо из спортивного интереса: кто к финалу останется в живых. Все равно не угадаете.

Но дружбу эту в конце максимально похерили. Да, ей пришлось пройти трудное испытание, не все выдержали его с честью, но делать из этого вывод, что длившаяся многие годы близость ничего не стоила - это слишком. Опять появилось впечатление, что автор, пускай и весьма умело, пытается убрать со сцены ненужных людей (спасибо, что не убил).

В итоге из того, что поддерживало Баудолино на плаву, осталась только любовь. Хотя, если честно, мне все возлюбленные Баудолино (в этой книге их три) не нравятся. Они слишком уж невинны и слишком трепетны. Для меня женственность во многом заключается в отсутствии невинности, в способности не удивляться и не возмущаться злу. Как писал Волошин: "все зло вселенной должно, приняв в себя, собой преобразить". Его возлюбленные не таковы. Они не смогут обуздать зло.

6. Мне нравились все двенадцать героев. А более прочих - немецкий рыцарь по прозвищу Поэт. Наверное, потому и понравился, что являл собой во многом типичный образ латинского варвара: человек жесткий, если не сказать жестокий, не слишком щепетильный, с неплохими способностями полководца, любящий выпивку и девочек, стремящийся к власти и славе.

7. Тому, что написано здесь о Четвертом крестовом походе, не стоит полностью доверять. Я заметила много расхождений с источниками, да и с обычной логикой. Из чего могу сделать вывод, что автор руководствовался в описании тусовок крестоносцев в Константинополе почти исключительно сочинением Никиты Хониата, да и его изложил в весьма вольной трактовке, а может, и подзабыл отчасти.

Продолжаю слушать "Баудолино", и вообще говоря, это очень специфическая книга. Когда закончу, в двух словах напишу общее впечатление, а пока хочу поделиться тамошними пассажами о тамплиерах. Понятно, что это стереотипы, которые не имеют с реальностью стопроцентного совпадения, но по сравнению с тем трэшем - иначе не скажешь - который о тамплиерах снимает Голливуд, эти стереотипы весьма... человечны.

 

Когда пал Иерусалим, в наших краях стали появляться беженцы, редкие удачники, кому выпало уцелеть на той войне. При дворе побывали семеро рыцарей-храмовников, спасшихся от мести Саладина. Вид они имели скверный, но не знаю, знаешь ли ты, что это вполне обыкновенно для тамплиеров. Они пьянчуги и развратники, и охотно поступятся родной сестрой, если взамен ты дашь им потискать твою <...> В общем, я их кормил, поил и изрядно поводил по местным заведениям. Поэтому вышло правдоподобно, когда я поведал императору Фридриху, что эти бесстыжие святокупцы прятали священную Братину, которую им удалось умыкнуть из Иерусалима. <...> какой-то придворный предатель смог украсть реликвию у Иоанна, а потом продать ее рыцарям-тамплиерам, доскакавшим в погоне за наживой даже до пределов пресвитеровой страны, натурально, без понятия, куда занесло их.

 

Разве не прелесть?

Я сейчас слушаю весьма занятную книгу. И хотя позади хорошо если десятая часть и делать выводы пока рано, я хочу записать отдельные мысли, которые появляются по ходу дела. Боюсь, когда закончу слушать, половину из них забуду.

читать дальше1. Как-то в сообществе поиска книг на дайри я попросила посоветовать мне истории, в которых значительное внимание уделялось бы описанию разграбления средневековых городов. На что один из комментаторов задал вопрос: а зачем авторам вообще уделять этой теме внимание, какой в этом смысл, вряд ли есть такие книги. Я подумала: а правда, зачем - и забыла о своем запросе. И вот передо мной книга, где разграбление Константинополя крестоносцами предстает фоном для основного повествования. Главный герой, Баудолино, спасает Никиту Хониата от любопытствующих крестоносцев и отводит в безопасное место, чтобы переждать грабежи. Пока они чинно попивают чаек на фоне пылающего Константинополя, Баудолино рассказывает Хониату историю своей жизни - и эта-то история и есть основное повествование, изредка прерываемое подробностями из жизни разоряемого города или диалогами с Никитой.

2. Книга мне пока что очень нравится. Есть в ней и теплота, и юмор, и пикантность, где нужно. Единственное что меня царапнуло - автор добавил жести в картину разграбления. Не понимаю, зачем это было нужно. Сейчас историки сходятся на том, что в ходе разорения Константинополя погибло около двух тысяч человек. Для города с населением в триста-четыреста тысяч это очень небольшой процент. Очевидно, что никакой массовой резни не было. Предположу, что убивали тех, кто оказывал сопротивление - либо с оружием в руках, либо просто не хотел исполнять требований крестоносцев. В книге же Хониат входит в Святую Софию и видит на полу горы трупов. Все, что он видел кроме этого, автор весьма аккуратно воспроизвел из сочинений самого Хониата, но горы трупов там не было! Господин Эко просто художественно набросал их по вкусу.

Также я сильно сомневаюсь в массовых пытках, которые Эко тоже упоминает. Тот же Хониат пишет, что большинство горожан крестоносцы "уговаривали добром" (полагаю, просто угрозами) отдать свое золотишко, "некоторых они били". Ну, как бы и все. Не понимаю, зачем людей, которые и без того явили отнюдь не пример добродетели, пытаться очернить еще больше. Разве для мрачной картины недостаточно того, что крестоносцы и так творили?

3. Главный герой - весьма необычный человек. Почти с любым народом он может разговаривать на его языке, может говорить высоким штилем и ругаться как последний пьяница, объездил полмира, врет как дышит - нередко у таких людей несколько размывается идентичность. Но у Баудолино с ней все нормально: он сам называет себя латинянином, является, как я пока вижу, вполне себе носителем западного менталитета, помнит и места, откуда он родом, и не отделяет себя от них.

Он обернулся и кинул взгляд на то, что прежде было Константинополем.
– Я все равно мучаюсь виной. Ведь все это творят венецианцы, фламандцы, а верховодят ими рыцари Шампани и Блуа, Труа, Орлеана, Суассона, не говоря уж о моих земляках монферратцах. Я предпочел бы, чтобы погромщиками Константинополя были тюрки.

4. А еще Баудолино такой: мда, мда, в мое время города грабить умели - камня на камне не оставалось. А эти дилетанты только и знают, что бухать да прокрастинировать.

Знаете, уж в чем-в чем, а в недостаточно усердном грабеже крестоносцев еще не обвиняли! Но и это обвинение несправедливо, ведь они Константинополь до камешка обнесли и что могли повывозили в Европу - работали люди!

5. Здесь, как и в романах Тертлдава, я узнаю "живое прошлое". Мне нравятся рассказы о быте, в которых все так близко, вульгарно и понятно - совсем как у нас, разве что без технологических наворотов. Вот, например, Баудолино приехал учиться в Париж, снимает хату с каким-то рыцарским сыном, каждый вечер разыгрывают, кому спать на нормальной кровати, кому на выдвижной. Прогуливают занятия. Деньги, которые родители присылают на еду и отопление, спускают в тавернах. Устраивают посиделки с песнями под гитару (простите, мандолину). Догоняются какой-то арабской наркотой от друга из Святой земли. Не хватает только воплей "халява, приди!" - и все, полное сходство с нашей общагой.

6. Мне запомнилась сцена, в которой Баудолино показывает соседу по комнате свои стихи, и это вызывает у того чуть не истерический припадок.

Баудолино довел его до такой вспышки зависти и стыда, до таких слез, до признания в скудости собственного воображения, до таких проклятий творческому слабосилию, что тот криком исходил, рыдая: стократ бы лучше не мочь проникнуть в женщину, нежели подобная неспособность выразить то, что скрывается в нем самом.

Я задумалась тогда: мне многие говорили, что я хорошо пишу. И вокруг меня немало людей, которые хорошо пишут. Я привыкла считать это чем-то само собой разумеющимся и не скажу, чтобы слишком ценила эти таланты в себе или в ком-то другом. Разве не естественно мочь выразить все или почти все, что хочешь? Но вот я вижу юношу в полном отчаянии оттого, что ему не удается дело, всегда бывшее для меня в порядке вещей. И это лишний раз подтверждает мысль о том, что не стоит принимать дары небес как сами собой разумеющиеся. Как не стоит принимать исключительные достоинства за стандарт. Так, по слухам, когда войска Суворова вошли в Милан, итальянцы считали их чуть не святыми за то, что те никого не грабили и не насиловали. И если вам когда-нибудь захочется сказать, что ачетакова, разве не так должна поступать нормальная армия, то помните: итальянцы именно потому и сочли русских святыми, что западным армиям от бесчинств удерживаться тяжелее - это для них и вправду духовный подвиг и признак если не святости, то праведности уж точно.

Я дочитываю монографию Джонатана Филипса о четвертом крестовом походе (под креативным названием "Четвертый крестовый поход"), и, сказать по правде, я в ахуи под впечатлением. Тема мне знакома, поэтому когда я читаю или слушаю по ней что-то новое, то обычно не затем, чтобы понять в общих чертах, а ради подробностей или нового взгляда на вещи.

И знаете, чем больше читаю или слушаю, тем больше я на стороне крестоносцев. Не потому что за ними историческая правда. И не потому что я не люблю византийцев (они супер). А потому что конкретно в этом противостоянии крестоносцы ведут себя в тысячу раз адекватнее противника. Если мое знакомство с темой началось с мнения о том, что Константинополь разграбили исключительно из алчности (и к такому выводу нас пытается подвести вступление, написанное издательством), то чем больше я погружалась в тему, тем больше понимала, как же все непросто.

читать дальшеЧувство, преследовавшее меня почти все время чтения - это сострадание. Все стороны 90% времени находятся в таком отчаянном положении, и стоящий перед ними ужасный выбор, а то и вовсе тупик описаны так хорошо, что невозможно не проникнуться их безысходностью и тревогой. Поэтому обвинить кого-либо - хоть греков, хоть крестоносцев - рука не поднимается. Как я могу бросить камень в людей, оказавшихся в таком переплете, если не знаю, как сама бы повела себя на их месте. Думается мне, много хуже.

Редакция задает риторический вопрос: понятно, мол, что и крестоносцы, и венецианцы (их перевозчики) попали в финансовую ловушку. "Но почему ответственность за коммерческие убытки должен нести кто-то, помимо самих организаторов предприятия?" Ну, я даже не знаю. Может, потому, что этот кто-то пообещал мильён деняк, а когда крестоносцы выполнили свою часть договора, предпочел слиться?

Но самым новым для меня в этой книге оказалось описание адищенской ксенофобии антизападных настроений византийцев. Я и так знала, что латинян там не жаловали и в 1182 году решили тупо перебить. Но книга Филипса дает больше подробностей и того самого погрома, и проявлений ксенофобии в дальнейшем. Понятно, что выходцы из Европы не были пушистыми котиками и вроде как давали повод. Например, латинские кварталы забивали хуй на предписания императоров не иметь оборонительных стен или собственных войск, и имели это все, превратившись, по сути, в город в городе. Также у купцов из Пизы, Генуи и Венеции было куда больше торговых привилегий, чем у византийских, отчего последние разорялись и мощно ненавидели чужеземцев. Еще много где видела указания на то, что латиняне "вели себя заносчиво", но трудно сказать, что это означает. В общем, как и в намдаленских погромах у Тертлдава, основная причина, похоже, была в том, что "их слишком много и они слишком задирают нос, эти наглые варвары". Давайте их убьем.

Мне очень нравится, что, как и намдалени, европейские поселенцы не были легкой добычей и в целом могли за себя постоять. Тем не менее в 1182 году латинский квартал в Константинополе исчезает с карт, то есть фактически он перестал существовать. Двадцать лет спустя, во время того самого крестового похода, латиняне все-таки жили в столице, но вместо прежних 60 тыс. человек их численность составляла около 15 тыс.

Антизападные репрессии с большей или меньшей активностью продолжались и следующие двадцать лет, а когда подошли крестоносцы, неприязнь снова обострилась. И хотя крестоносцы привели с собой якобы законного наследника трона и в целом старались не произвести о себе негативного впечатления, город их возненавидел. Было за что: чужеземные войска мало что осадили столицу и пытались взять ее штурмом, так еще и после, когда установился мир, возведенный ими на престол молодой император должен был исполнить свои щедрые обещания и заплатить западному воинству мильён деняк. Без которых крестоносцы, истратившие все свои запасы, не могли продолжить поход на Ближний Восток. Чтобы собрать обещанный мильён деняк, император поднял налоги, велел обносить церкви, изымал баблишко у богатых горожан и так далее.

Что могло пойти не так...

Ненависть горожан объяснима, но ее проявления совершенно варварские (хотя варварами, по иронии судьбы, там называли европейцев). Вот, например, моменты неадеквата, которые мне запомнились:

- когда крестоносцы вызволили из тюрьмы отца молодого императора и явились к нему спросить, подтверждает ли он гарантии своего сына, тот гарантии, конечно, подтвердил, а им сказал: ребята, я к вам со всей душой, конечно, но не могли бы вы переселиться куда-нибудь подальше в пригород, чтобы вас не было видно со стен, а то вы людей бесите;
- городская толпа свалила и расколотила на куски статую богини Афины, покровительницы города, потому что (внимание!) ее правая рука якобы указывала на запад и символически призывала крестоносцев (на самом деле на юг, но всем было плевать);
- дома выходцев из Европы стали поджигать;
- периодически вспыхивали драки на почве национально-религиозной розни, после одной из таких драк начался пожар, опустошивший полгорода, отчего латинское население столицы в полном составе свалило в пригород к крестоносцам;
- как-то в новогоднюю ночь греки попытались сжечь европейский флот, прекрасно понимая, что без кораблей крестоносцы не смогут убраться восвояси и вынуждены будут либо сдаться на их милость, либо идти по суше через враждебные им земли, где, скорее всего, будут перебиты;
- когда в отместку за попытку сжечь флот крестоносцы совершили опустошительный набег на округу (в Западной Европе такая тема практиковалась, чтобы экономически ослабить противника и показать местному населению, что их правители не в силах их защитить), в городе просто стали хватать и убивать всех, кто внешне напоминал европейцев;
- уже в стадии открытой войны, когда император (свергший европейского ставленника) захватил в плен трех венецианцев, их товарищи молили о пощаде и предлагали выкуп, в ответ на что император велел сжечь пленников заживо на крепостной стене, чтобы крестоносцам было все хорошо видно и слышно.

И вот в рамках всей этой дичары крестоносцы выглядят настолько адекватнее противников, что симпатии волей-неволей склоняются на их сторону. Хотя, конечно, они тоже творили дичь, ну да у нас тут не фестиваль пушистых кисок, дичь творят все.

Европейцам любят вменять в вину разграбление Константинополя. Но, простите, на фоне всего вышеупомянутого, то, что они не утопили город в крови, а просто обнесли вчистую (особенно с учетом их финансовых трудностей) - это закономерный исход. Нет, правда, а что они должны были сделать? Автор указывает "В своем праведном рвении они не задумывались о чувствах тех, кого грабили, равно как и о святости опустошаемых зданий". Тут я не могу согласиться с обвинениями. Сейчас бы думать о чувствах людей, которых ты грабишь, ну!

Не знаю, были ли крестоносцы смущены своим поведением во время грабежа. Те два рыцаря, воспоминания которых я читала, этот эпизод вообще не описывают. Вот мы вошли в город - и вот сразу делим добычу несколько дней спустя. Хороший прием, кстати. Чем оправдываться за совершенную дичь, просто не упоминай ее - и будешь красавчик.

Но, повторюсь, по сравнению с ненавистью, которую испытывали на себе и они, и их соотечественники и единоверцы все это время, несколько дней грабежей и кутежей в Константинополе выглядят достаточно невинно. То, что они обнесли город, перетрахали половину женского населения и выпили чуть не весь местный алкоголь - это, простите, ожидаемо. Как писал один из руководителей похода, "отказывавшие нам в малом были вынуждены отдать нам все".

Моральное состояние византийцев тоже странноватое. Если европейцы, принадлежащие к разным народам и говорящие на разных языках, смогли в трудный час быть друг другу верными товарищами, то византийцы из провинции злорадствовали над горем беженцев из Константинополя, мол, теперь и великая столица будет как мы, хехе, выкусите.

В общем, четвертый крестовый поход - реально странная вещь. Так много мелких случайностей, нелепых обстоятельств, просто проявлений человеческой слабости, которые, собравшись вместе, развернули экспедицию вообще не в ту сторону и натворили дел. Он хорошо описывается фразой: "что-то пошло не так".

Я сейчас параллельно читаю (точнее слушаю, ибо нашла сервис, который превращает текст в неплохого качества mp3-дорожку) "Византийскую тьму" Александра Говорова и "Завоевание Константинополя" Робера де Клари.

"Тьма" - роман о попаданце в Византию из позднего СССР, а "Завоевание" - сочинение одного из крестоносцев. Так вот, "Завоевание" идет гораздо легче, чем "Тьма". Если через роман Говорова я буквально продираюсь (потом, если целиком осилю, напишу, отчего), то сочинение чувака из 13 века читается влет. Хотя написано вполне себе средневековым языком - с излишними подробностями, самоповторами, почти без художественных приемов, буквально "пошли туда-то, сделали то-то".

Я не знаю, в чем тут дело, может, у крестоносца просто байки интереснее. А может, я в глубине души хотела чего-то простого и подробного, чтобы мне как лоху все разжевали, а не завернули в обертку из красивых слов. Мне хочется сидеть рядом с автором, подперев рукой подбородок, смотреть на него влюбленными глазами, подливать вина и вставлять время от времени "а он че?", "а дальше че?", "ох ты ж!".

Тем временем я пишу повесть про наемников и шлюху. Говорить о незаконченной работе не люблю, как не люблю выражение "новый опыт", но, похоже, без этого никуда. Вот что я заметила: это, пожалуй, первый текст, в котором я позволяю себе вольности с языком, даже в авторской речи снижая его чуть не до разговорного и вставляя фразы из мемчиков (но их увидят не только лишь все). Конечно, это подано в логике условного 12-13 века, но тем не менее. Если есть возможность написать что-то смешное и нелепое, я ею с радостью пользуюсь. Может, тут играет роль моя нелюбовь к пафосу в целом. Разбить пафосный момент тупой шуткой - что может быть приятнее.

Как-то одна кисуля, читая рассказ о пленении намдалени, сказала, что герои там приземленные, обычные. И это прозвучало для меня комплиментом, ведь такими я и хотела их показать.

Думаю, во всем виноват канон. Не знаю, каков язык Тертлдава в оригинале, но, читая его книги, ты буквально понимаешь, что такое "живое прошлое". А еще понимаешь, что не боги горшки обжигают, как любила говорить матушка. Даром что весь канон - это война и политика, политика и война, да и сцены с "намдалени не на войне" пересчитываются по пальцам одной руки. Книги все равно оставляют ощущение теплоты и близости с героями, но кроме того - и важнее того! - ощущение близости эпохи. Я не знала про ету вашу Византию ничего, кроме того, что ее столица - Константинополь и что оттуда приезжали на Русь какие-то духовные наставники. А диплом истфака у меня купленный. А теперь я не так уж часто заглядываю в сеть, чтобы уточнить детали быта. Автор написал достоверное средневековье (у него степень по истории Византии, так что, думаю, челу можно верить), и написал так, что ты буквально видишь в персонажах соседей по подъезду, тетю Катю с маминой работы, друзей из Интернета, бывших одноклассников, политиков с экранов - всех, кого знаешь в жизни. Это не люди с другой планеты, как нас учили в универе. Это те же люди, что ходят вокруг. Пожалуй, чуть больше следят за базаром (все же традиционное общество) и не так погружены в виртуальную реальность, как многие из нас. А в остальном - ничего особенного.

Ты читаешь Тертлдава - и видишь вдруг, что мировую историю творят те же ребята, которые "я заболел, я не приду", "вы не понимаете, этодругое", "ойвсе", "че так дорого", "вашей маме зять не нужен" (и еще тысяча и один тупой подкат). Те самые ребята, которые срутся из-за мелочей, страдают фигней, подтупливают, сливаются по-тихому - и мир не рушится им на головы, жизнь продолжается, история творится.

Большим плюсом к этому могу отметить авторскую адекватность. Средневековье у Тертлдава - это не грязь, вонь, трэш, ужас, но и не прекрасные дамы и рыцари в сияющих доспехах. Такая же вульгарная бытовуха, как у нас. В чем-то лучше, в чем-то хуже. В целом - нормально. И можно бы сказать, что "это ж Византия, высокая культура, цивилизация", но даже в описании путешествий по степи и встреч со степными народами, быт которых, мягко скажем, не из легких, сохраняется эта адекватность. Отрада для сердца, утомленного перегибами.

Короче.

Это была реклама.

В школе у нас были уроки белорусской и русской литературы. Я сейчас задумалась, выходит, мы учились больше, чем российские дети, или они догонялись какими-то другими дисциплинами - так много вопросов, так мало ответов. Это были не самые мои любимые предметы, но по выпуске я хорошо запомнила разницу между ними. Белорусская классика от русской отличалась для меня двумя чертами. Во-первых, в белорусской литературе всегда была некая доля мистики, фантастики, мифологического восприятия мира (в 1844-46 гг. даже был выпущен сборник "Беларусь в фантастических рассказах" - задолго до зарождения фантастики как таковой). Даже если эта мистика не играла там особой роли, не совала рояли по кустам и вообще это повесть о фашистах, она там была. Во-вторых, когда ты заканчивал читать произведение белорусского классика, ощущение от него колебалось в диапазоне от "все хорошо" или "все будет хорошо" до "все плохо, но...". Какой бы ни описывался трэш, общее впечатление от текста никогда не бывало мрачным, всегда оставалась некая жизнеутверждающая нота. Русская классика давала куда более разнообразное послевкусие - от "как шикарно, надо ваять фанфик" до "хлебнул яду". Часть русских классиков, очевидно, ничего плохого не видела в том, чтобы закончить произведение в духе "все плохо, живи с этим, ну, или не живи".

Я не скажу, какая из литератур мне нравилась больше - видно, никакая, я в целом не слишком любила литературу. Но вот что я заметила. Теперь, когда я пишу сама, концовки моих произведений остаются в диапазоне от "все хорошо" до "все плохо, но...". Это золотой стандарт, от которого я не отхожу. Наверное, я могла бы написать и что-то депрессивное, без жизнеутверждающего последнего аккорда, но для меня такие тексты не имеют смысла. Не думаю, что на меня повлияла белорусская классика. Ее я читала лишь чуть более охотно, чем параграф по биологии. Но теперь я, кажется, понимаю, что двигало ее авторами.

Я сейчас нахожусь, как говорит одна моя сетевая подруга, в состоянии жестокого книжного похмелья. В прошлом посте я уже писала, что взялась перечитывать "Хроники пропавшего легиона" Тертлдава. Взялась потому, что мне стало интересно: как я оценю поступок одной из героинь, спустя восемь лет. И, как хороший судья должен ознакомиться со всеми обстоятельствами дела, прежде чем вынести приговор, так и я решила прочитать не одно только описание спорного поступка, но вообще всю тетралогию, чтобы судить на основании как можно большего количества сведений.
И не пожалела. Книги произвели совсем не то же впечатление, что восемь лет назад. Тогда я читала ради персонажа Виридовикса, галльского вождя. Сейчас же я отнеслась к нему благодушно-безразлично, хотя и признаю за ним некое обаяние.
Мне не нравится рассказывать о том, что знаю я одна, потому расскажу вкратце, о чем книги. Это псевдоисторическое фэнтези, хоть и с весьма незначительной ролью волшебства в сюжете. Колдовством галльских друидов римский легион и один из галльских вождей оказываются в ином мире, списанном, как я понимаю, с Византии и окрестностей примерно 13 века (на столетие указывает ряд косвенных признаков, не буду вдаваться в детали). Им везет: так как в Империи проблемы с собственными солдатами, у нее на службе состоят наемники множества народов, и римлян просто принимают за еще один наемный отряд. Так они поступают на имперскую службу и постепенно знакомятся с новым миром и его народами.

скрытый текстИ вот эти народы и есть то самое, что тронуло меня во время второго чтения. Конечно, судить о них в большинстве случаев можно лишь по наемникам, ведь часто герой видел только их. Поэтому на высшую объективность я не претендую. И тем не менее, я уже составила свой топ-3. Скажу честно, составлялся он довольно мерзким способом. Как вы уже поняли, в книгах много войн и всего, что с ними связано. И хотя Тертлдаву далеко до Мартина и он куда осторожней распоряжается чужими жизнями, читатель не может поручиться, что персонаж, приглянувшийся ему в начале цикла, доживет до его конца. Во всяком случае, треть поименованных героев не дожила, не говоря уж о непоименованных. И вот когда во время сражения описываются потери какого-либо отряда, а сердце мое остается спокойно "штош, это война, люди умирают, пойду поем", значит, этот народ меня не впечатлил. А если каждая рана, каждая смерть для меня - маленький укол в сердце, вызывающий мысли о том, что война отвратительна и каждая жизнь ценна - значит, эти ребята меня тронули.
И вот мой личный рейтинг местных войск.
Третье место в нем занимают хатриши - один из народов степи. Главный герой воспринимает их как легкомысленных добродушных ребят. Кажется, они ни к чему не относятся серьезно, но на результатах их работы это никак не сказывается.

... его народ научился ловкости и здравому смыслу с тех пор, как каморские предки затопили степи Пардрайи и освободили эту провинцию, отвоевав ее у Видессоса восемьсот лет назад. Хатриши походили на старое хорошее вино в дешевых глиняных кувшинах, качество которого было легко проглядеть на шумном пиру.

- А, ерунда, - отмахнулся хатриш. Трибун так и знал, что Пакимер не поймет его. - Знаешь, как надо поступать? На свою половину весов клади груз потяжелее, а после просто уповай на лучшее.

Среди всех упомянутых народов хатриши мне ближе прочих. Я тоже любопытна, тоже произвожу впечатление легкомысленной кисоньки (иногда намеренно), тоже могу, умею, практикую не ссориться даже с самыми адовыми суками и тоже подвергаю сомнению даже те вещи, которые кажутся многим едва не законом природы.
Второе место занимает в моем сердце еще один степной народ - аршаумы. Если бы их обычаи разбирали современные психологи, то нашли бы их весьма токсичными. Во-первых, в отличие от большинства народов степи, аршаумы весьма дисциплинированны и хорошо организованы - насколько это вообще возможно для кочевников. Они, кстати, в книгах представлены не наемниками, а собственным войском. Во-вторых, у них (во всяком случае, у мужчин) не принято показывать горя и боли. Желая плакать, они делают на щеках продольные надрезы и плачут, таким образом, кровью вместо слез.

Хотя Горгид носил ту же одежду, что и все кочевники, Виридовикс легко узнал его даже со спины по прямому римскому мечу и по опущенным плечам. Самоуверенные аршаумы никогда не позволяли себе такой осанки.

Кочевник даже глазом не моргнул, пока игла протыкала кожу, и не вздрогнул, когда врач облил рану дезинфицирующим составом из ярь-медянки, смолы, дегтя, уксуса и жидкого масла.
- Лучше бы ты оставил этого колдуна в живых, - как ни в чем не бывало продолжал говорить Каратон. Можно подумать, он сидел у костра и вел неторопливую беседу. - Он мог бы поведать куда больше, чем эти дурни, которых мы схватили.

И хотя я понимаю всю неоднозначность подобных нравов, я не могу не уважать их.
Ну, и, наконец, мы подошли к звездам нашей сегодняшней программы, наемникам намдалени. Полагаю, герои книг меня не осудят, потому что среди всех упомянутых народов намдалени и вправду одни из лучших воинов, если не лучшие. Но меня, как вы понимаете, тронули не их боевые качества. С этими-то намдалени и была связана история, о которой я хотела судить, более того, я запомнила даже название народа, хотя суть дела спустя столько лет уже забылась.
В намдалени привлекает меня варварская невинность и неискушенность (но не наивность!). Кроме того, они хорошие друзья и хорошие враги, и последнее, пожалуй, наиболее ценно. Даже находясь с ними в состоянии войны, если тебе некуда эвакуировать детей/жену/тещу/любимую собачку, ты можешь доверить намдалени своих близких. Если они дадут обещание по доброй воле, уже его не нарушат. В третьей книге, где они выступают противниками главного героя, я фактически ни за кого не болею. Я знаю: если победит главный герой, он не станет издеваться над побежденными. Если верх одержат намдалени - то же самое. Они показаны разными: в торжестве и в страдании, друзьями и врагами, не говоря уж о том, что среди намдалени мы видим очень разные типы людей - от двуличного властолюбивого барона до сентиментальной кисы, от яростного молодого человека, уверенного в своей непогрешимости, до ироничного надменного офицера. И все же что-то неуловимо объединяет их. И об этом чем-то пускай лучше скажут автор и его герои.

А ведь Марк не отрицал своей симпатии к намдалени. Их подход к жизни напоминал тот, что был принят у римлян. Они смотрели на вещи по-деловому, не страдали чувствительной гордостью и не носились с религиозными фантазиями, как видессиане. Не было у них и мрачных мистических воззрений, как у халога. Люди Княжества делали свое дело как можно лучше, а их взгляды хорошо согласовывались с учением стоиков, столь близким Марку.

Наблюдая за сценами, которые предстали их взору, Марк еще раз подумал о характере намдалени. Почему они любили игру - потому что верили в игрока-Фоса, которого придумали их теологи, или просто потому, что родились для азарта? Сейчас он мог держать пари на последнее - и, скорее всего, нашелся бы намдалени, готовый поспорить с ним.

Воины с островного княжества Намдален были в глазах Видессоса еретиками, к тому же, слишком гордыми, но сражались они так хорошо, что Империя охотно нанимала их на службу.

Боевому призыву Империи последовали и намдалени. Хорошо сложенные, крепкие парни из Княжества привели в Видессос два больших отряда, готовых драться с каздами. Но доставить их в столицу оказалось непросто. Намдален и Империя слишком часто оказывались противниками, чтобы полностью доверять друг другу. Маврикиос, хотя и обрадованный дополнительной силой, был не слишком счастлив видеть в своей гавани корабли намдалени, потому что опасался, как бы пиратские наклонности не взяли верх над добрыми намерениями. Поэтому союзники были высажены на острове Ключ, а в столицу они прибыли уже на имперских судах. Тот факт, что они полностью согласились с такой транспортировкой, убедил Марка в том, что опасения Гавраса были обоснованы.
- Верно, - согласился Гай Филипп. - Они даже не пытаются притвориться невинными ребятами. Будь у них хоть малейшая возможность, они скинули бы Маврикиоса, не задумываясь. А он это знает, и им тоже известно, что он это знает. На таких условиях вполне можно сосуществовать.

В глазах Императора светилось нескрываемое торжество, и Скаурус внезапно подумал о том, что сейчас, уговорив намдалени принять участие в запланированном им штурме, Гаврас, быть может, одержал свою главную победу.

Несмотря на свою прямолинейность и неприязнь к обычаям и нравам видессиан, некоторые намдалени играли в ту же хитрую игру, что и их хозяева, причем иногда даже более успешно, чем те, от кого они этому научились.

- Если эти гнилые, разложившиеся имперцы не могут удержать своих наемников, чья в том вина? Наша? Клянусь Богом-Игроком, странно, что их Империя вообще до сих пор не развалилась!
Иногда Скаурус находил разглагольствования островитян о своей безупречности и разложении имперцев невыносимыми и с трудом переваривал все это.

Маврикиос мог не доверять намдалени, когда дело касалось интересов Империи, но он совершенно не боялся оставаться среди них.

Скавр перескочил через тело поверженного врага; легионеры один за другим спрыгивали с насыпи во двор крепости. Сейчас сопротивление оказывала лишь горстка намдалени, да и те - едва только убедились, что дело проиграно, - начали сдаваться, бросая на землю мечи и шлемы в знак своего поражения. Старые наемники, эти люди не видели большого смысла биться до последнего, не имея ни малейшей надежды победить.
- Как думаешь, возьмет нас Туризин обратно на службу? - спросил у Марка один из командиров намдалени, нимало не смущенный своим участием в мятеже. Он говорил совершенно серьезно.
... Выходя из крепости и присоединяясь к армии Зигабена в качестве пленных, намдалени непринужденно болтали с легионерами - знакомились, обменивались опытом.

Ох, не люблю я биться с этими проклятыми намдалени... Такие же здоровенные, как галлы, но вдвое умнее.

Римляне порой были в более дружественных отношениях с намдалени, чем с имперцами, - именно потому, что островитяне привлекали их прямотой и открытым характером.

Если бы трибун был на месте барона, он атаковал бы легион немедленно. Но Дракс прослужил наемником куда дольше, чем Скавр. Когда перед намдалени было столько трофеев, их командир просто не осмеливался приказать им снова броситься в бой.

Как и в замке, что был взят к северу от Сангария, островитяне вовсе не опечалились поражением. Проигрыш был вещью неизбежной и часто сопутствовал жизни профессионала. И командир, и его солдаты держались совершенно спокойно. Один намдалени заговорил с имперцами, с которыми только что сражался, и в его голосе совершенно не было вражды:
- Не подоспей эти ублюдки-римляне, вам бы точно уж не видать завтра рассвета.

Жрец злобно смотрел на каждого еретика, однако молчал. Марк был доволен. Люди Княжества будут держаться клятвы, данной согласно их собственным обычаям. Если бы они клялись теми словами, к которым вынудили их имперцы, они могли бы счесть себя вправе объявить впоследствии такую клятву недействительной.

Мне кажется, эти ребята заслуживают о себе хорошего фанфика. А автор - длинного благодарственного письма на плохом английском. Позабочусь о том, чтобы все получили по заслугам.))