Что почитать: свежие записи из разных блогов

У меня такое чувство, что этот дневник иногда скатывается в состояние "блог-имени-одной-книжки", но так как мне не с кем обсудить прочитанное, а говорить хочется не затыкаясь, что еще остается.

Я тот человек, который всегда старается понять другого. Во-первых, чтоб со мной было легче общаться, а во-вторых - мне любопытно. Если другому что-то нравится, я пытаюсь сама увидеть в этом красоту - и, как правило, вижу. Если другого что-то раздражает, я пытаюсь посмотреть на это его глазами - и, как правило, могу. Так и с книгами Тертлдава: узнав из отзывов, что часть читателей намдалени бесят, я попыталась посмотреть на своих любимцев глазами тех, кому они неприятны.

И вот что я могу сказать: как бы я ни любила намдалени, я не могу отрицать и того, что 99% времени они вызывают желание поставить их на место. Никаких ужасов они не творят, дешевых понтов не кидают, айфонами в кредит не хвастаются, но покритиковать чужие обычаи любят. В то же время, стоит указать им на их ошибки, в ответ получаешь ойвсе или этодругое. Цвет воинства, что ни говори.

И вот в третьей книге, наконец, наступает момент, которого читатели так ждут: намдалени ставят на место. Они поднимают мятеж против своих нанимателей, а те натравливают на них орды дьяволопоклонников (и еще партизан, и трудно сказать, кто хуже). Дьяволопоклонники давят намдалени числом и многих, в том числе всех старших командиров, берут в плен, требуя за них нехилый выкуп.

Что происходило с намдалени в плену, автор почти не описывает. Вместо этого я полтора часа слушаю о том, как главный герой водил племянницу императора по ресторанам тавернам, что они ели и как переспали. Тоже интересно, но я бы лучше послушала про наемников.

А так пришлось писать самой. Когда я только задумала этот рассказ, мне казалось, я получу некое мстительное удовольствие. Ведь зная, что с намдалени не случится ничего непоправимого, можно позволить себе порадоваться тому, что с них собьют спесь. Но когда я стала писать, то поняла: никакого удовольствия мне их страдания не доставляют.

Хотя, конечно, сам рассказ вышел, как мне кажется, весьма недурным. Лишней жестокости я не допустила, все строго в рамках канона, приемлемости и общей адекватности, сама к себе придраться не могу. И, конечно, жизнеутверждающая концовка в лучших традициях белорусской классики, иначе зачем все.

Чувствую себя как мать повзрослевших и обнаглевших детей, которая, с одной стороны, понимает, что их надо бы наказать, а с другой - так любит их, что не может этого сделать. Посему лучше бы я почитала об их злоключениях у Тертлдава.

Ладно, пара нешуточных слов о том, почему я решила писать о проститутке.

Лет с шестнадцати (когда я поняла, что так можно и что это мне близко) в моих романтических историях появлялись отношения не "человек/человек", а "человек/сообщество". Еще конкретнее: женщина и воинское сообщество. В последние годы только этот тип отношений в моих историях и остался. А почему я так по нему прусь, можно узнать тут.

Конечно, по остроте чувств такая любовь напоминает скорее братско-сестринскую, трепета и романтических порывов там мало. Ведь, говоря языком геометрии, острота чего угодно - это концентрация на малой площади или в одной точке. Чем больше охват, тем меньше остроты. Чувство, разделенное на многих людей, вряд ли может пылать ярким пламенем. Но это никак не отражается на его глубине и силе.

Но даже в такого рода отношениях у читателя (и у меня, конечно) возникает вопрос: "А как они?.." И вот чтобы этот вопрос раз и навсегда закрыть и при этом не изощряться, изобретая тысячу и один обоснуй, мне и нужна героиня-блудница. Чтобы, видя ее чинно беседующей с очередным намдалени, читатель не отвлекался бы на вопрос в духе "интересно, спала ли она с кем-то из них, если они так близки", а держал в голове, что да, скорее всего, спала или может это сделать в любой момент, и еще с половиной столицы спала, здесь все понятно, едем дальше.

Таким образом удаляется ненужное любопытство, лишнее напряжение, и я могу сосредоточиться на более важных вещах.

Я: - Ты уже придумал, как с невинным видом нести дичь?

Мой внутренний придурок: - Да, смотри: если хочешь писать о наемниках намдалени, сделай героиню проституткой.

Я: - Зачем?

Мой внутренний придурок: - Затем. Чтобы она могла, если что, переспать хоть со всем Намдаленом, а читатель бы сказал: ну, она же проститутка, что такого - и не отвлекался бы на это.

Я: - Звучит здраво, я в деле.

В школе у нас были уроки белорусской и русской литературы. Я сейчас задумалась, выходит, мы учились больше, чем российские дети, или они догонялись какими-то другими дисциплинами - так много вопросов, так мало ответов. Это были не самые мои любимые предметы, но по выпуске я хорошо запомнила разницу между ними. Белорусская классика от русской отличалась для меня двумя чертами. Во-первых, в белорусской литературе всегда была некая доля мистики, фантастики, мифологического восприятия мира (в 1844-46 гг. даже был выпущен сборник "Беларусь в фантастических рассказах" - задолго до зарождения фантастики как таковой). Даже если эта мистика не играла там особой роли, не совала рояли по кустам и вообще это повесть о фашистах, она там была. Во-вторых, когда ты заканчивал читать произведение белорусского классика, ощущение от него колебалось в диапазоне от "все хорошо" или "все будет хорошо" до "все плохо, но...". Какой бы ни описывался трэш, общее впечатление от текста никогда не бывало мрачным, всегда оставалась некая жизнеутверждающая нота. Русская классика давала куда более разнообразное послевкусие - от "как шикарно, надо ваять фанфик" до "хлебнул яду". Часть русских классиков, очевидно, ничего плохого не видела в том, чтобы закончить произведение в духе "все плохо, живи с этим, ну, или не живи".

Я не скажу, какая из литератур мне нравилась больше - видно, никакая, я в целом не слишком любила литературу. Но вот что я заметила. Теперь, когда я пишу сама, концовки моих произведений остаются в диапазоне от "все хорошо" до "все плохо, но...". Это золотой стандарт, от которого я не отхожу. Наверное, я могла бы написать и что-то депрессивное, без жизнеутверждающего последнего аккорда, но для меня такие тексты не имеют смысла. Не думаю, что на меня повлияла белорусская классика. Ее я читала лишь чуть более охотно, чем параграф по биологии. Но теперь я, кажется, понимаю, что двигало ее авторами.

Решила недавно перечитать (точнее переслушать) серию книг, которую читала восемь лет назад. Затем, чтобы понять: буду ли я спустя восемь лет все так же резко осуждать поступок возлюбленной главного героя.

Сейчас, пройдя чуть больше половины первой книги, я уже нашла множество аргументов в пользу героини для моего будущего вердикта. Возможно, я ее даже оправдаю. И все же она мне не нравится.

Не потому что она плохая женщина - она умница, красавица и все делает правильно. А потому что читателю в глаза тыкают тем, какая она умница и красавица. Сначала я думала, что это просто авторский стиль - описывать женщин с большим почтением (потому что вторая поименованная героиня, еще одна будущая возлюбленная героя, тоже мне именно поэтому не понравилась). Но потом появился яркий и забавный женский персонаж, весьма второстепенный, который не вызвал у меня раздражения, и я поняла, что нет, дело не в стиле. Дело в значимости.

Герою симпатичны обе героини, и автор тоже, очевидно, их любит. Поэтому, когда о них заходит речь, тон повествования меняется. Это не может не привлекать внимания. А люди, как известно, очень чувствительны к попыткам подчеркнуть чью-либо значимость. Если эта значимость не кажется им столь же высокой, какой она кажется автору, возникает чувство, что не очень-то герои и заслуживают своих почестей.

Я давно это знаю. У меня тоже есть любимые герои - те же наемники Шичининтай. Я знаю, что любовь не скрыть, она все равно будет видна, поэтому стараюсь использовать малейшую возможность хоть немного сбросить эту значимость. Когда представляется случай показать их в нелепой, смешной ситуации, в вульгарной бытовухе, в разрезе "все как у всех, листай дальше" - я им пользуюсь. Когда представляется случай показать, что они необразованы, грубы и жадны - я им пользуюсь.

Их лучшие качества вы так или иначе увидите. Важно, чтобы не сложилось впечатления, будто только лучшие качества в них и есть.

А героини упомянутого цикла именно такое впечатление производят.

Иногда мне кажется, что многие необычные дизайнерские решения, да вообще многие необычные решения в жизни и творчестве появляются не из стремления самовыразиться, а потому что по-обычному не получилось и надо было как-то выйти из положения.

Например, на этой юбке, которую я сшила для подруги, молния должна была быть внутри, но я не все предусмотрела и, когда пришло время добавить молнию, уже не могла вшить ее внутрь аккуратно. Поэтому, чтобы она не выглядела дебильно, сделала на ней вышивку золотой нитью - теперь подруга может говорить, что это дизайнерское решение и так и было задумано.

Заметила, что в моих историях наемники Шичининтай, в каком бы виде ни представали, играют роль фольклорного "волшебного помощника". Они как нечистая сила, с которой человек заключает договор или которая помогает ему по собственному желанию. В обоих случаях общение с ними требует от человека большой осторожности. В случае договора, как правило, они просят высокую цену: даже если герою поначалу кажется, что плата невелика. В случае добровольной помощи герою также надлежит следить за собой: если он прельстится могуществом, злоупотребит своей, как ему кажется, властью, волшебный помощник покинет или убьет его.

Те сцены в чужих книгах, о которых я думаю, что они хорошо выглядели бы с участием Шичининтай, - это, как правило, сцены общения человека с нечистой силой.

Полагаю, такое место в сюжетах Шичининтай получают из-за редкой для человека гармоничности, которая словно бы отдаляет их от мира людей и приближает к миру природы. Потому они не бывают героями-рассказчиками: мне тяжело заглянуть в голову дикой твари, у которой разум и сердце говорят одно и то же, которая не задается экзистенциальными вопросами и почти не поддается внушению. Ведь я не такова, и большинство людей не таковы.

Есть у них еще одно качество, присущее нечистой силе - на них нельзя возлагать последнюю надежду. Не потому, что они вероломные люди, не держащие слова, но потому что самая их природа такова, что они не выносят сильного напряжения, а последняя или единственная надежда - это сильное напряжение. Скажем, Инуяша - это персонаж, который олицетворяет помощь, приходящую зачастую в последний момент. Проведя три дня во тьме и пустоте в плену волшебного камня Кагоме не сошла с ума и не поддалась его искушениям только потому, что верила: Инуяша спасет ее - и Инуяша спас. Шичининтай, в противоположность ему, это помощь, приходящая после последнего момента, если ты его все-таки пережил, или задолго до его наступления. Как и с нечистой силой, у них лучше чего-то просить, когда у тебя все хорошо и ты можешь позволить себе разумный риск, или когда у тебя все плохо и рисковать уже нечем. В ситуации, близкой к отчаянию, когда есть что терять и остается последняя надежда, эту надежду лучше возложить на кого-то другого.

В отличие от многих других персонажей, Шичининтай не переживают внутренней трансформации. Как я уже говорила, это очень гармоничные личности, и такой склад ума весьма устойчив. Зато они, как "волшебный помощник", служат отличным инструментом для трансформации и раскрытия других людей.

И все же знайте: если в какой-то моей истории появляются эти ребята, я любуюсь ими, как дикой вольницей, как торжеством весны и подлинной радости жизни.

Меня так вдохновил спор с сестрой, что я пошел и купил книги Лермонтова и Достоевского. Собираюсь написать эссе. Несмотря на свое обещание, что я больше никогда не возьмусь за литературу, которая находит во мне настолько сильный эмоциональный отклик, все равно хочу снова все перечитать.

Собственно, повестка дня: является ли Раскольников жестоким человеком?