Времена не выбирают,
В них живут и умирают.
Большей пошлости на свете
Нет, чем клянчить и пенять.
Будто можно те на эти,
Как на рынке, поменять.
Что ни век, то век железный.
Но дымится сад чудесный,
Блещет тучка; я в пять лет
Должен был от скарлатины
Умереть, живи в невинный
Век, в котором горя нет.
Ты себя в счастливцы прочишь,
А при Грозном жить не хочешь?
Не мечтаешь о чуме
Флорентийской и проказе?
Хочешь ехать в первом классе,
А не в трюме, в полутьме?
Что ни век, то век железный.
Но дымится сад чудесный,
Блещет тучка; обниму
Век мой, рок мой на прощанье.
Время - это испытанье.
Не завидуй никому.
Крепко тесное объятье.
Время - кожа, а не платье.
Глубока его печать.
Словно с пальцев отпечатки,
С нас - его черты и складки,
Приглядевшись, можно взять.
Еще один н7едооцененный советский поэт - Александр Кушнер. Давным-давно тому назад, лет в тринадцать, наверно, я наткнулась на эти строчки - про то, что времена не выбирают - и испытала некоторый шок.А уж когда нашла и прочитала целиком...
У Е. Лукина:
Я и дольше протяну,
лишь не ставьте мне в вину
то, что жизнь моя похожа
на гражданскую войну.
Суматоха тут и там —
передали по фронтам,
что прорвавшаяся старость
наступает по пятам.
Круговерть окольных троп.
Обвалившийся окоп.
Я, как тот белогвардеец,
ухожу за Перекоп.
Вот уже в степной глуши
воссияли Сиваши —
и сдаю, сдаю без боя
города моей души.
Дальше некуда уже.
Здесь, на этой вот меже,
я, наверное, и лягу
на последнем рубеже.
...День разгрома немецко-фашистских войск под Сталинградом.
Пусть Пабло Неруда об этом напомнит.
Новая песнь любви Сталинграду
Я говорил о времени и небе,
о яблоке, о грусти листопада,
о трауре утрат, дожде и хлебе,
но эта песнь — о стали
Сталинграда.
Бывало, луч моей любви влюблённой
невеста берегла с фатою рядом.
Но эта песнь — о мести, окрылённой
и освящённой здесь,
под Сталинградом.
Я мял в ладонях шёлк и шорох ночи,
в сквозящий сумрак погружаясь взглядом.
Но в этот миг, когда заря клокочет,
я рассветаю сам
со Сталинградом.
Пусть юный старец, ноющий уныло
о лебедях и о лазурной глади,
разгладит лоб и вновь воспрянет силой,
услышав эту песнь
о Сталинграде.
Мой стих не выкормыш чернильной жижи,
не хлюпик, глохнущий при канонаде.
Он этой жалкой долей не унижен:
его призванье — петь
о Сталинграде.
Он плакал о твоих бессмертных мертвых,
с тобою, город, взламывал осаду,
сверкая на штыках и пулемётах.
Набатом звал на помощь
Сталинграду.
И вот повсюду бой священный начат:
в песках американцы гонят гада,
гвоздят гремучую змею… И значит,
не одинока крепость
Сталинграда.
И Франция, оправившись от плача,
под Марсельезу строит баррикады,
сжимая знамя ярости… И значит,
не одинока крепость
Сталинграда.
Пикируя из темноты горячей,
когтями рвёт коричневую падаль
крылатый лев Британии… И значит,
не одинока крепость
Сталинграда.
Чернеют в ней обугленные трубы,
но здесь и камень — недругу преграда.
Уже горами громоздятся трупы
врагов у врат стального
Сталинграда.
И перебиты лапы супостата,
чудовища, не знавшего пощады.
Торчат в сугробах сапоги, когда-то
грозившие пройти
по Сталинграду.
Твой взор всё так же ясен, словно небо.
Неколебима твердь твоей громады,
замешанная на осьмушке хлеба.
О грань штыка, граница
Сталинграда!
Твоя отчизна — это лавр и молот.
Пылает взгляд вождя над канонадой,
а лютый враг вмерзает в лютый холод
и в снег, залитый кровью
Сталинграда.
Уже твои сыны тебе добыли
победу — наивысшую награду
на грудь земли, простреленной навылет,
на грудь красноармейцу-
Сталинграду.
Я знаю, что воспрянули недаром
сердца в чаду коричневого ада:
взошло созвездье красных командармов
на грозном небосводе
Сталинграда.
И суждено надежде распуститься,
раскрывшись, как цветок в объятьях сада.
Написана великая страница
штыками и рассветом
Сталинграда.
И обелиск из мрамора и стали
встаёт над каждым рвом и баррикадой,
над каждым алтарём, где умирали
твои сыны, твердыня
Сталинграда.
И свищет сталь, буравя и взрываясь,
сечёт врага свинец кинжальным градом;
дрожит слеза и закипает радость
сегодня здесь, в твердыне
Сталинграда.
И вьюга заметает вражьи кости,
обломки перемолотой армады.
Бегут, бегут непрошеные гости
от молнии разящей
Сталинграда.
Они прошли под Триумфальной аркой
и Сену осквернили серным смрадом,
поганили Париж гортанным карком,
чтобы подохнуть здесь,
под Сталинградом.
Они топтали Прагу сапогами
и шли по воплям и слезам парадом —
но втоптаны теперь навеки сами
в сугробы, в чернозём
под Сталинградом.
Они изгадили и замарали
античную голубизну Эллады,
но в час разгула верили едва ли,
что час расплаты ждёт
у Сталинграда.
И растерзав Испанию, гарротой
они сдавили горло серенаде;
испепелили землю Дон-Кихота,
но сами стали пеплом
в Сталинграде.
Голландию тюльпанов и каналов
они крушили бомбой и прикладом.
Но вот чернеют трупы каннибалов
в заснеженной степи,
под Сталинградом.
Расплавили, злорадно завывая,
как волки, близко чующие стадо,
они снега Норвегии, не зная,
что скоро им скулить
у Сталинграда.
Да здравствует твой непокорный ветер,
который воспоют ещё баллады!
Да здравствуют твои стальные дети
и правнуки стального
Сталинграда!
Да здравствуют бойцы и комиссары,
богатыри, которым нет преграды,
и солнце, в небе пышущее яро,
и лунный свет ночного
Сталинграда!
И в час, когда навек замрёт мой голос,
пускай осколок твоего снаряда
положат мне на гроб, а сверху — колос,
кровавый колос нивы
Сталинграда.
И это будет памятник поэту,
которому иных наград не надо:
пусть я и не ковал твою победу,
но выковал острей клинка вот эту
стальную песнь во славу
Сталинграда.
Этот только хулил, этот только хвалил,
Но Всевышний обоим их годы продлил,
«Пусть их! – думал Всевышний. – Поставлю им лайки.
Их вчера сатана из френдов удалил!»
©пёрто у О. Ладыженского. Как всегда, на АТ.
Утешиться нечем? Врёшь!
Неужто нечем?
Не знаешь, когда помрёшь, —
считай, что вечен.
Хотя бы и аксакал,
и в жилах холод…
Не видишь нигде зеркал —
считай, что молод.
©тырено у Е. Лукина на АТ
Командор. Памяти Владислава Крапивина
24 июля
А здесь, похоже, еще не осень. Скорее, август, а то – июль. В теплейшем воздухе вьются осы живее всех веретён и юл, крапива щедро язвит лодыжки, звенит кузнечиковая рать, и ни малейшей тебе одышки, и никакого тебе одра. Шагаешь вдаль, невесом и тонок, готов полмира пройти пешком, то на деревья косишься, то на свои сандалии с ремешком, трава по пояс, пружины в пятках, футболка выпачкана в земле. Ты скинул больше семи десятков, ты снова Славка, тебе семь лет – листы акации вместо денег, синяк на локте, в зубах смола, твоя вселенная беспредельна и в то же время малым мала. А между тем подступает вечер, и ноги сами несут тебя на неизменное место встречи тобою выдуманных ребят.
В костре потрескивает валежник, но дым не горек, а сладковат. По этим отрокам в мире внешнем скучают ванная да кровать. Закат у Башни всегда оранжев и пахнет дикой густой травой. Сегодня каждый пришел пораньше, поскольку повод нерядовой, залиты йодом зигзаги ссадин, вихры приглажены в сотый раз. Посмотришь сбоку, а лучше сзади, ни дать ни взять – образцовый класс, ушей услада, очей отрада. Хотя, по сути, любой из них – боец мальчишеского отряда, дозорный, конник, трубач, связник. Хотя за каждым стоит такое, о чем и думать не хватит сил – шеренга серых казенных коек; планета, съехавшая с оси. У них задача – всегда быть рядом, пресечь войну, погасить раздор…
Сегодня вечером с их отрядом впервые встретится Командор.
Ренарт Фасхутдинов.
Враги кругом злословят? Пей вино!
На недостатках ловят? Пей вино!
Винят в хроническом алкоголизме?
Не слушай слова злого, пей вино!
©пёрто на АТ как всегда. На сей раз у О. Ладыженского
Ах какая неудача!
Я не знаю отчего,
но жилось совсем иначе
до рожденья моего.
Ледники вовсю катали
голубые валуны,
а по тундре топотали
волосатые слоны.
Пробирались тростниками
под покровом темноты
с неприятными клыками
здоровенные коты.
А какие были крылья
у летающих мышей!
Только морда крокодилья
и ни шерсти, ни ушей.
И наверное к ненастью
громко щёлкал поутру
экскаваторною пастью
трёхэтажный кенгуру.
Был один у всех обычай
от громад до мелюзги:
если хрумкаешь добычей,
то не пудри ей мозги!
Даже самый головастый
и хитрющий гавиал
не цитировал Блаватской
и на Бога не кивал.
Врубишь ящик — там горилла
про духовность говорит...
Уберите это рыло!
Я хочу в палеолит!
©тырено на АТ у Е. Лукина
Песенка про крысу
Египтяне в долине собирали зерно,
Молясь на разливы Нила.
Но решили они запасы хранить,
Чтоб оно где попало не гнило.
И тогда в Египте появился амбар,
И тогда в Египте появился казначей,
И там появилась крыса.
Вся античность знала, что главное – герой,
Чтоб богам был внуком или сыном,
Весь античный мир на войну бежал гурьбой,
Но Рим придумал дисциплину.
И тогда у Рима появился легион,
И тогда у Рима появился интендант,
И там появилась крыса.
Варвары пришли невоспитанной толпой,
Всё ломая грязными руками,
Но какой-то Карл сказал, что он король,
И поднял над ними знамя.
И тогда Карл Великий империю создал,
И тогда у Карла появился казначей,
И там появилась крыса.
Вот поляки вольно скакали по полям,
По лесам скакали литвины.
Но во Франции роскошь увидели они,
Полюбили бархат и вина.
И тогда-то в Польше появился золотой,
И тогда-то в Польше появился ростовщик,
И там появилась крыса.
Англичане викингов боялись как чумы,
Те их били без всяких правил.
И решили они: нам корабли нужны,
Мы тогда их сами ограбим.
И тогда у Англии появился флот,
И тогда у флота появился интендант,
И самая жирная крыса!
Автор песенки - замечательнейший Огненный Тигр, обитающий на дайри.
Поздравляем со Всемирным Днем Писателя, друзья и коллеги!
Всем новых книг, легкого пера и большого выбора увлекательного чтения!
А в придачу история «из раньшей жизни», рассказанная нам киевским книготорговцем:
Стоит рассказчик на Петровке (книжный рынок), несет в массы разумное, доброе, вечное. И подходит к его лотку типичный браток: кожаная куртка нараспашку, золотой цепарь на шее, золотые «болты» на пальцах, стрижка-«ёжик», физиономия питбуля. Интересуется:
– Здоров, брателло! У тебя букварь по мочилову есть?
(От переводчика: «букварь» – это книжка. Любая. А «мочилово» – это кулаком в глаз или пером в бок).
Торговец все понимает, уточняет:
– Что за букварь? По мочилову букварей много. Может, автора помнишь? Название?
– Авторов, типа, двое, – отвечает браток. – Наши корешки. Погоняло у них одно на двоих, импортное. А называется... называется... Мессия что-то там зачищает. Мне пацаны хвалили, сказали – крутой букварь.
– Олди? «Мессия очищает диск»?
– Точняк, брателло! – клиент расцветает улыбкой. – В самое темечко! Ну так есть у тебя?
– Есть.
– Давай!
Расплатился, забрал книжку и ушел довольный. Читать.
Читатель, коллеги, разный бывает. Не знаешь, где найдешь. Цените своего читателя!
Лучшее
Материалы сайта предназначены для лиц старше 16 лет (16+)