Мастер календаря. Глава 43 — Хуачжао. Часть 1

Предыдущая глава

читать примечания Шитоу Ян (автора):Примечания Шитоу Ян (автора):

Вчера предыдущая глава была заблокирована, если хотите почитать её, идите в Вэйбо, там меня зовут Ме-е-е Шитоу [1], эта запись сверху. Сердечки, которые нападали мне за эти два дня, пропали. Значит, никому не нравится, как романтические отношения мужчин выставляют напоказ [2]? Выходит, я — жестокая и бесчеловечная, а они хорошие.


***

— В прошлый раз я спросил тебя, нравлюсь ли я тебе, и ты сказал, что не знаешь… В таком случае, позволь мне всё-таки сказать тебе, Чуси, что я тебе нравлюсь… хватит обманывать самого себя.

В ту ночь на Чуи все стеснения наконец были отброшены, и Сяо Наньчжу в своей прямой и честной манере повысил уровень их отношений от простых служебных — мастера календаря и духа — до тайной любовной связи. В конце концов, Сяо Наньчжу было почти тридцать, и если молодые люди лет двадцати ещё могут позволить себе колебаться и мучиться сомнениями, то у него попросту иссякло терпение.

читать дальшеКак и говорил Сыту Чжан, когда Сяо Наньчжу счастлив, это тут же отражается у него на лице. С тех пор, как его отношения с Чуси наконец обрели определённость, Сяо Наньчжу прямо-таки лучился энергией. Это касалось и работы: мастер календаря одаривал каждого клиента без исключения добрыми пожеланиями и удачей — прежде за вздорным, как осёл, Сяо Наньчжу никто не замечал подобной щедрости.

В Чуси ему нравилось решительно всё. Хоть великий мастер Сяо по некоторым причинам долго не мог решиться на последний шаг, за эти несколько дней он успел так пристраститься к Чуси, что больше не желал отпускать его в календарь ни на единую ночь.

— Завтра наступит Хуачжао. Хуачжао-цзюнь — мой старый друг. Он всегда был мягким и тактичным, не то что этот ребёнок Цинмин, так что мастеру не стоит слишком беспокоиться на его счёт.

Длинные до пояса влажные волосы Чуси падали ему на плечи. Он лежал рядом с Сяо Наньчжу в полуспущенных красных одеждах и вёл с ним неторопливую беседу. На его лице угадывалась усталость, но из-за вечной бледности это не слишком бросалось в глаза. Он провёл здесь уже несколько ночей. Обычно духи покидают календарь лишь на один день в году, когда выходят на службу, а остальное время проводят в своём мире, Чуси же приходил к Сяо Наньчжу каждый вечер и потом оставался на ночь. С одной стороны, этого хотел Сяо Наньчжу, а с другой — Чуси и сам был не прочь помиловаться с ним подольше.

Однако натура Чуси была такова, что сам он бы в жизни в этом не признался — ведь даже тогда, когда он согласился попробовать с Сяо Наньчжу, ответ пришлось чуть ли не вытягивать из него клещами. Впрочем, мастера календаря ничуть не беспокоил темперамент Чуси, потому что тот мигом смягчался при виде Сяо Наньчжу, так что он считал, что, с какой стороны ни посмотри, Чуси весьма милый, а потому обнимать и целовать его — самый что ни на есть приятный вид времяпровождения. Сейчас, когда Чуси заговорил, Сяо Наньчжу с ничего не выражающим лицом потянулся за книгой «Чжоу И» [3], как бы между делом заглянув в лицо любовника, при этом от него не укрылось, какой утомлённый у Чуси вид. Холодное суровое лицо вмиг залилось краской, и Сяо Наньчжу не удержался от улыбки:

— На самом деле, работа предстоит не очень хлопотная, нужно просто слетать в город B [4] и обратно. Если бы музей Запретного города не закидывал меня сообщениями в личку в вэйбо, я бы нипочём не поехал сам. Раз Хуачжао-цзюнь — важный традиционный праздник, то, если он отправится со мной, всё наверняка уладится очень быстро…

Говоря это, Сяо Наньчжу забросил старую книгу, которую он держал в руке, за изголовье кровати. При виде этого Чуси, решив, что мастер календаря собирается спать, бессознательно придвинулся к нему поближе. Когда Сяо Наньчжу заметил это, уголки его рта поползли вверх в игривой улыбке. Взяв на себя инициативу, он распахнул одежды Чуси, и его рука неспешно поползла по бледной коже, блуждая наугад.

— Ах, мне в самом деле не хочется расставаться… — сказал он, почти не разжимая губ и обвил руками холодное застывшее тело.

Различив еле заметную жалобу в его голосе, Чуси сперва обомлел, а затем, прикрыв глаза, ответил на поцелуй Сяо Наньчжу. В это мгновение у него был такой беспомощный вид — похоже, за это время дух календаря стал столь же зависим от своего мастера, как от него самого зависел его питомец А-Нянь.

— Я вернусь очень скоро, — неловко бросил Сяо Наньчжу внезапно севшим голосом.

— Насколько скоро?

При этих словах Сяо Наньчжу недовольно нахмурился, и Чуси тут же подумал, что ляпнул что-то не то. При виде того, как моментально напрягся Чуси, Сяо Наньчжу почувствовал, как его сердце переполняется нежностью. В конце концов, когда рядом с тобой столь желанный парень, то ты не можешь не чувствовать себя на седьмом небе от счастья. Думая об этом, Сяо Наньчжу успокаивающе поцеловал Чуси в уголок глаза и искренне прошептал:

— Когда я был маленьким, то мечтал, чтобы поскорее наступил Чуси, потому что бабуля в этот день готовила целую гору вкусностей, а ещё я получал красный конверт. На эти деньги я мог пригласить Сыту Чжана в зал игровых автоматов, а также накупить много всякой всячины… Тогда я ещё не знал, что канун Нового года зовётся Чуси, и что Чуси — это ты. Я просто думал, вот если бы каждый день был так же хорош, и сейчас… и сейчас думаю так же.

Когда обычно холодный и бесстрастный Сяо Наньчжу, который никогда прежде не открывался другим подобным образом, прошептал это чистосердечное признание в любви, то сам почувствовал, что получилось немного слащаво. Однако как только он увидел, как уголки уставленных на него глаз Чуси приподнялись, то мигом отбросил эти мысли — осталось лишь желание сделать этого строптивого духа календаря самым счастливым на свете. Подобное признание заставило Чуси замереть на мгновение, после чего он, плотно сжав губы, внезапно обхватил плечи Сяо Наньчжу и впился в него в глубоком поцелуе — он будто хотел проглотить мастера календаря целиком.

Сила Чуси была столь велика, что у Сяо Наньчжу при близости то и дело возникало чувство, что дух календаря хочет его убить. Это составляло столь яркий контраст с его покорностью, что Сяо Наньчжу не имел ничего против подобного неистовства — в конце концов, сочетание кроткого нрава с силой зверя его лишь заводило. До того, как они решились на первый опыт, Сяо Наньчжу не знал, что Чуси способен вот так отпускать себя, но, по счастью, ещё не поздно — у них впереди много времени, чтобы как следует узнать друг друга. Не переставая думать об этом, Сяо Наньчжу прижался губами к влажному от пота лбу Чуси, после чего он закрыл глаза и с головой погрузился в наслаждения ночи.


***

Хуачжао-цзюнь [5], или «Утро цветов» ведает одним из двадцати двух традиционных праздников, который в древности назывался «Дух цветов» или же «День рождения ста цветов». Обычно он выпадает на середину второго лунного месяца, в это время природа благоволит цветам, поскольку после Цзинчжэ — Пробуждения насекомых — на земле царит изобилие, все растения и деревья идут в рост. После двенадцатого числа второго лунного месяца устанавливается тёплая погода, и люди в компании едут за город для «любования цветами». Женщины в это время вырезают цветы из разноцветной бумаги и украшают ими ветви деревьев — это называется «любование красным».

Такого рода изысканные обычаи некогда были широко распространены в Цзяннани. Праздник под названием «День рождения ста цветов» имеет долгую историю. Первое упоминание в «Книге Тао Чжу-гуна [6]» датируется периодом Чуньцю — или Вёсен и осеней. В то время «День рождения всех цветов» по значению соответствовал празднику Чжунцю — Середины осени; если в первый полагалось любоваться цветами, то во второй — любоваться луной, — и он считался третьим по значению традиционным праздником, уступавшим лишь Чжунцю и Чуси. Однако после династии Сун популярность Хуачжао начала падать, и на протяжении нескольких династий он находился на грани исчезновения. В настоящее время он отмечается лишь некоторыми из национальных меньшинств как местный праздник, и этот некогда процветающий дух календаря по силе больше не мог тягаться даже с духами обычных дней.

Слушая рассказ Чуси, Сяо Наньчжу не удержался от тяжёлого вздоха — в конце концов, не возьмись он за профессию мастера календаря, он едва ли узнал бы о существовании Хуачжао. Подобная ситуация и впрямь весьма прискорбна для праздника, которому когда-то подносили бесчисленные дары, вознося моления о счастье. Что может быть печальнее для духа календаря, чем когда его постепенно забывают, пока он не исчезнет окончательно.

— Мастер, я — ваш покорный слуга Хуачжао, — с этими словами изнурённый дух календаря склонился перед Сяо Наньчжу.

Его тонкие черты были проникнуты прохладной прелестью цветов сливы, а выцветшая, словно опавшие лепестки, одежда, тем не менее, не казалась ветхой. Он принёс с собой еле уловимый цветочный аромат, и сам был словно дух цветов, в полном соответствии со своим именем — утончённый и возвышенный.

Поскольку Чуси и этого духа календаря связывало более тысячи лет дружбы, Сяо Наньчжу непроизвольно принял вежливый тон в обращении с ним. К тому же, он слышал от Чуси, что Хуачжао был одним из немногих духов календаря, который продолжал поддерживать с ним отношения даже после того, как характер Чуси сильно переменился, а потому в стремлении Сяо Наньчжу подружиться с Хуачжао крылась некая доля эгоистических соображений.

В настоящий момент мастер календаря, сидя в частном самолёте, который предоставил ему Чжан Чи, возился с телефоном, подробно растолковывая Хуачжао особенности предстоящего им дела в городе B:

— Несколько месяцев назад Британский музей предоставил музею города B ряд реликвий — вернее, это они говорят, что «предоставили», а на самом деле эти памятники культуры в прошлом у нас же и были похищены. В число этих экспонатов входит коллекция бледно-голубого фарфора Жу Яо [7] династии Сун, каждый предмет из которой бесценен [8]. Вот только перед открытием выставки сотрудники музея начали замечать, что там происходят странные вещи…

С этими словами Сяо Наньчжу поднял телефон, чтобы показать фотографию экспоната, стоящего во вдребезги разбитой витрине — однако сама реликвия, казалось, не пострадала. При виде озадаченного выражения лица Хуачжао Сяо Наньчжу с улыбкой пояснил:

— Эти витрины пуленепробиваемые и запираются на замок. Место, где хранятся ключи от них, также находится под постоянным наблюдением. За последнюю половину месяца витрины разбивались уже пять раз подряд, при том, что никто их и пальцем не трогал. Говорят, что по вечерам кураторы выставки фарфора слышали странные звуки во дворце Яньси [9]. Если эти культурные памятники продолжат детонировать, то директор музея попросту слетит с катушек…

— Как мастер полагает, что за злой дух в этом повинен? — нахмурился Хуачжао.

Он понимал, что, раз такой человек как Сяо Наньчжу решил поехать туда самолично, значит, у него уже были на этот счёт кое-какие соображения. Хотя сейчас силы Хуачжао были ограничены, он всё же оставался одним из традиционных китайских праздников, а потому ещё мог управиться с разного рода нечистью. Сяо Наньчжу, которого в самолёте донимало никотиновое голодание, не стал томить Хуачжао неведением — откашлявшись, он откинулся на спинку сидения и неторопливо продолжил:

— Я слышал, что раньше люди, когда боялись неудачи, прибегали к «благоприятным» словам, заменяя ими «запретные». В этом заключается некая хитрость: притягивая к себе таким образом счастье, человек одновременно отпускает злых духов. Недаром говорят: «Пока старое не уйдёт, новое не придёт [10]». Когда человек падает, ему говорят на удачу: «Достигни земли [11]», когда что-то бьётся, говорят: «На счастье! [12]» — вот это самое «На счастье!» и является благоприятными словами… Но ведь когда посуда бьётся «на счастье», что-то при этом отпускается, так ведь?


Примечания переводчика:

[1] Ме-е-е Шитоу — в оригинале 咩石头 (Miē Shítou), где Шитоу — каменный барашек, как в псевдониме автора, а Ме — иероглиф «Ян» 羊 (yáng), к которому добавили ключ «рот» 口 (kǒu), получилось Ме — «блеяние».

[2] Романтические отношения выставляют напоказ — в оригинале 虐狗 (nüègǒu) — в букв. пер. с кит. «мучить собаку», обр. в знач. «выставлять романтические отношения напоказ (перед одиночками и холостяками)». Далее используется игра слов — во фразе «я жестокая» употреблён тот же иероглиф 虐 (nüè).

[3] «Чжоу И» 周易 (Zhōuyì) — книга, включающая в себя «Ицзин» («Книгу перемен») и комментарии к нему.

[4] Город B — в оригинале B市 (B shì) — очевидно, имеется в виду Пекин (кит. Бэйцзин), учитывая, что дальше речь идёт о музее Запретного города (комплекс Императорского дворца в Пекине, он же музей Гугун 故宫博物馆 (Gùgōng bówùguǎn)).

[5] Хуачжао 花朝 (huāzhāo) — традиционный праздник, известен также как «День духа цветов», «День рождения духа цветов», «День рождения ста цветов» и «Праздник сбора дикорастущих овощей» (второй день второго лунного месяца), распространён в северном, северо-восточном, восточном, южно-центральном Китае и других регионах. Проводится 2, 12-15 или 25 числа второго лунного месяца.

В этот день принято выезжать на природу с компанией и любоваться цветами — это называется 踏青 (tàqīng) — букв. «ступать по зелени». Девушки клеят цветы из цветной бумаги — это называется 赏红 (shǎnghóng) — «любование красным». Также существует обычай пускать цветочные фонарики.

[6] Тао Чжу-гун 陶朱公 (Táo Zhū-gōng) — прозвание Фань Ли, знаменитого богача пятого века до нашей эры, стало нарицательным для богачей.

[7] Жу Яо 汝窑 (rǔyáo) (или жучжоуский фарфор) — в европейской традиции считается не фарфором, а керамикой.

В эпоху династии Сун (960-1127) появились гончарные школы, которые экспериментировали с технологиями обжига, самые известные из них называют «Пять великих печей династии Сун».

Фарфор Жу Яо производился непродолжительное время около 1100 г. исключительно для императорского двора и отличался рафинированностью предметов, которые при этом обладают очень простой формой и практически лишены украшений. Главной особенностью фарфора Жу Яо является глазурь голубого, зелёного или зелёно-голубого цвета (такой цвет достигается добавлением агата), иногда она обладает характерной структурой с мелкими трещинами. Оттенки фарфора Жу Яо сравнивают с «голубизной неба среди облаков после дождя».

Полагают, что глазурь наносилась в несколько слоёв. В отличие от керамики других школ изделия Жу Яо обжигались не перевёрнутыми, что позволяло избежать неровностей кромки, от подставки для обжига на донышках оставались овальные отметины, так называемые «кунжутные семечки». Производство фарфора остановилось незадолго до того, как районы расположения печей были захвачены противниками династии Сун.

[8] Бесценен 价值连城 (jiàzhí liánchéng) — в пер. с кит. «стоит цепочки смежных городов», обр. в знач. «дороже золота».

[9] Дворец Яньси (Yánxǐ gōng) — в пер. с кит. название дворца означает «благие пожелания, начертанные над воротами». Один из шести дворцов восточной части Запретного города, где помещались покои императрицы. Построен в 1420 г. Первоначально носил название «Дворец долголетия», в 1535 г. был переименован в «Дарящий счастье», современное название получил при династии Цин.

[10] Пока старое не уйдёт, новое не придёт 旧的不去新的不来 (jiù de bù qù xīn de bù lái) — обр. в знач. «не нужно цепляться за старые взгляды, привычки и т.п.», «невозможно развиваться, не отбросив старое».

По материалам Байкэ байду и Википедии.

[11] Достигни земли — в оригинале 及地 (jídì) — является омофоном выражения 及第 (jídì) — выдержать кэцзюй — государственный экзамен, существовавший до 1905 г., поэтому сюцаи (сдавшие экзамен первой ступени) велели своим слугам говорить им «достигни земли» на счастье.

[12] На счастье 岁岁平安 (suìsuì píng’ān) — в букв. пер. с кит. «мира и спокойствия из года в год», фраза является омофоном 碎碎平安 (suìsuì píng’ān) — букв. «бьётся на счастье».