Объяснение Хуачжао звучало абсолютно разумно, и после недолгого колебания Сяо Наньчжу согласился.
В конце концов, цветочный дух и впрямь сможет позаботиться о защите этой бесценной вазы получше них двоих.
К тому же, внутренняя планировка дворца отличалась сложностью, а потому невозможно было предвидеть, откуда выскочит этот «На счастье», так что следовало быть готовыми к атаке с любой стороны.
Заручившись одобрением мастера календаря, Хуачжао кивнул и взмахнул рукавом своего парадного одеяния. Гуляя по Императорскому саду, он завязал знакомство со множеством новых друзей-цветочных духов — и теперь щедрой рукой расселил их по драгоценным изделиям из фарфора цвета цин. Выставочный зал окутало серебристое сияние, и в каждый из сосудов с безупречной точностью опустилось по исполненному прелести цветку. читать дальшеРаспустившиеся бутоны прекрасно подчёркивали изящество и гладкость древнего фарфора, мигом оживив прежде тусклые и унылые вазы. Поскольку выставочный зал располагался во дворце Яньси, Сяо Наньчжу подыскал укромный уголок за «драконьей колонной [1]» и, прислонившись к ней, закурил сигарету. Присмотрев себе место повыше на перилах, Хуачжао смахнул с них пыль, уселся туда и принялся вертеть головой, глядя в окна. Когда снаружи у колодца Чжэнь-фэй [2] зарыдала на восемь ладов, Сяо Наньчжу, который, зевая, стряхивал пепел с сигареты, внезапно уловил дуновение ветра от приоткрывшейся двери.
Во всём здании не горело ни единого огня, а потому лишь освещённые приглушённым светом витрины отражали крадущуюся мимо них юркую тень, которой интерьеры дворца Яньси были знакомы, словно свои пять пальцев, а потому она без колебаний проскользнула вглубь зала.
При виде этого Сяо Наньчжу вскинул голову и махнул рукой духу календаря.
Восседающий на ограде Хуачжао жестом дал понять, что понял его указания.
И вот когда эта нечисть, которую они караулили всю ночь, наконец подкралась к одной из витрин и потянулась внутрь, намереваясь коснуться выставленного в ней фарфора, наваждение ослепила внезапная вспышка, а прекрасная роза, покоящаяся в горлышке сосуда, вонзила в него шипы. Тишину прорезал истошный вопль:
— Ай-яй-я-а-ай!!! Это что ещё за шутки?!! — истошно заорало попавшее в ловушку Хуачжао наваждение.
Внезапно во всём здании вспыхнули современные лампы на фотоэлементах, и поток яркого света явил взгляду обретшее человеческую форму наваждение.
Их глазам предстал ребёнок, окутанный красным туманом.
Благодаря тонким чертам лица его можно было бы признать прелестным мальчиком, если бы не источаемая им зловещая аура. Однако, судя по тому, что он обрёл способность к членораздельной речи, он успел поглотить немало жизненной энергии бывающих здесь людей и переродился в наваждение высшего ранга, обладающее сознанием, пусть и весьма примитивным.
В конце концов, через музей города В каждый день проходил колоссальный поток туристов, и, разумеется, недостатка в разного рода отрицательных эмоциях здесь не было, а потому по силе это наваждение на порядок превосходило тех, что обитали за стенами дворца. К тому же, энергетика дракона питает всех живых существ, так что эта благословенная земля множество созданий, как добрых, так и злых.
Теперь, когда «На счастье» наконец-то явил себя, Сяо Наньчжу поспешно затушил сигарету и бросился к нему, чтобы, сграбастав, заставить это наваждение сполна возместить весь ущерб, что он причинил музею.
Внезапное появление этого здоровенного мужика так перепугало злого духа, который, обливаясь слезами, горестно причитал над своей исколотой рукой, что он, побледнев как полотно, схватился за голову и хотел уже ринуться прочь из дворца Яньси.
— Не трожь меня, не трожь!!! А-а-а!!!
Стоило отзвучать этому пронзительному воплю, как «На счастье» бросился наутёк — как и говорил Хуачжао, это наваждение было невероятно быстрым. Хуачжао тут же выбросил руку, чтобы поймать его за полу одежды, но не тут-то было — его пальцы схватили лишь пустоту. Оценив обстановку, коварный дух воспользовался их промедлением и юркнул в витрину, которую уже успел открыть. При виде того, что Сяо Наньчжу и Хуачжао взяли его в клещи, его глаза налились кровью. Злобно оскалив острые зубы, он схватил сосуд для вина и поднял его над головой.
— В-вы… не приближайтесь!!! Попробуйте только подойти, и я разобью её!!! Я вас не боюсь, ясно?!! — в его взлетевшем до визга голосе звучала нешуточная угроза, глаза сверкали неприкрытой яростью — в этот момент «На счастье» больше всего походил на злого духа, которым и являлся.
При виде драгоценного фарфора в его руках сердце Хуачжао сжалось — он тут же вспомнил, что Сяо Наньчжу говорил, что эти сосуды стоят, как несколько городов. В противоположность ему Сяо Наньчжу при виде исходящего злобой наваждения сохранял полную невозмутимость. Загородив собой взволнованного Хуачжао, он зажёг бронзовые светильники по обе стороны зала, а затем прищурился, и, прищурившись, отбросил спичку.
— Слышь, пацан, считаю до пяти, — с каменным выражением лица объявил он. — Живо опусти эту склянку, а не то мало не покажется — ясно тебе?..
При этих словах он наставил на наваждение пистолет. «На счастье» продолжал таращиться на него, скаля зубы в ухмылке — он явно не верил, что один-единственный смертный в состоянии что-то с ним сделать.
Однако он видел, что тот, кто стоял за спиной Сяо Наньчжу, отнюдь не был человеком. В памяти «На счастье», который почти обрёл сознание, зашевелилось полузабытое воспоминание.
Но с одной стороны, ему недоставало жизненного опыта, а с другой, он не верил, что и впрямь напоролся на легендарного мастера календаря — не могло же ему настолько не повезти! Но господин Сяо Наньчжу, лютый садюга с запасом терпения, стремящимся к нулю, не дал ему толком это обдумать. При виде того, как «На счастье», вытянув шею, явно терзается сомнениями, он наставил угольно-чёрное дуло пистолета ему между глаз и начал отсчёт:
— Один. Два. Четыре…
— Погоди… ты ж говорил, что будешь считать до пяти! — В конце концов, несмотря на начатки разума, коэффициент интеллекта этого духа оставлял желать лучшего, так что, услышав, как Сяо Наньчжу перескакивает через цифры, он тут же испуганно заголосил.
Сяо Наньчжу расплылся в злорадной улыбке — при виде неё любому стало бы ясно, что он готовит какую-то пакость, вот и злой дух поддался дурному предчувствию. Его глаза от ярости налились кровью, и, заорав что есть силы, он отшвырнул вазу.
Казалось, бесценный сосуд вот-вот разлетится осколками по полу, однако Хуачжао метнулся яркой вспышкой и поймал вазу за мгновение до падения. Воспользовавшись тем, что он отвлёкся на спасение вазы, «На счастье» тут же сорвался с места, намереваясь сделать ноги.
Вот только Сяо Наньчжу не дал ему такой возможности: перехватив пистолет, он треснул наваждение рукояткой по голове. У «На счастье» всё поплыло перед глазами, и он грохнулся навзничь; Сяо Наньчжу тут же запихнул его в опустевшую витрину и запер там.
— Ты… Ах ты… проклятый человечишка!!! Я убью тебя!!! Убью!!! — утратив самообладание, орал злой дух, молотя по стеклу витрины. Теперь, перепуганный, с покрасневшими глазами, он представлял собой весьма жалкое зрелище.
Но ничего не поделаешь — пришла пора расплатиться за все те бесчинства, что он учинял здесь в течение месяца. Вновь закурив, Сяо Наньчжу бесстрастно наблюдал, как он отчаянно бьётся за стеклом. Убедившись, что «На счастье» по-прежнему исполнен решимости сбежать, Сяо Наньчжу склонился к витрине и не переставая хмуриться спросил:
— Всё никак не угомонишься?.. Сиди смирно, тебе сказано!
Мрачное выражение лица Сяо Наньчжу нагоняло на маленького духа такой ужас, что он даже шелохнуться не осмеливался. Теперь-то он уверился, что ему не повезло наткнуться на незаурядную личность — в конце концов, обычному человеку его ни в жизни не поймать. С этой мыслью он устремил покрасневшие глаза на Сяо Наньчжу и осторожно коснулся головы там, где ему врезали рукояткой пистолета. Обиженно поджав губы, он послушно сел и тихо произнёс:
— А вы… вы и правда мастер календаря?
Этот вопрос застал Сяо Наньчжу врасплох. Подумать только, эта тварь не только горазда носиться со скоростью света и связно говорить, но ещё и откуда-то знает, кто он такой! Хоть прежде он и встречал наделённых сознанием наваждений, то были лишь кровавые бедствия, которые были способны на немногим большее, чем повторять бессмысленный набор слов, а тот, что перед ним, явно был выше их на порядок: он не только внешне был почти неотличим от человека, но к тому же ещё и мыслил, и говорил совсем как человек. Когда Сяо Наньчжу не удостоил его ни словом в ответ, ничуть не смягчив устрашающего выражения своего лица, маленький дух в ужасе зажмурился, прикрыл голову руками и вновь запищал:
— Я знаю, знаю, что вы — мастер календаря, а тот, что стоит за вами — дух календаря! Пожалуйста, только не убивайте меня, не убивайте! Я ведь не причинил зла ни единому человеку! Я пришёл сюда, чтобы бить эти склянки, лишь из-за того, что я — «На счастье»! Те, что породили меня, вынудили меня каждый день бить посуду — если я этого не делаю, то чувствую себя просто ужасно! Я же ещё маленький, так почему бы вам, господа, не проявить снисхождение и не отпустить меня хотя бы на этот раз?.. Но что я говорю такое — позвольте мне принести господам глубочайшие извинения, я сожалею, сожалею…
При этих словах Хуачжао, не удержавшись, сердито фыркнул: он не больно-то верил в искренность этой нечисти. Пусть «На счастье» и выглядел как ребёнок, по сути своей он был куда коварнее, чем все эти примитивные бестолковые наваждения, а потому будил в душе Хуачжао куда бóльшую неприязнь. Однако мастер календаря не разделял его чувства: казалось, этот мелкий дух, который вздумал с ним торговаться, его лишь забавлял.
— Сожалеешь, говоришь? — внезапно прервал его Сяо Наньчжу. — И что ты готов преподнести в качестве извинения? За свою жизнь ты переколотил невесть сколько посуды, вредя людям, и ещё надеешься отделаться пустыми словами? Нет уж, сейчас ты в моей власти, и позволь мне прояснить ситуацию: либо возмещай убытки, либо поплатишься жизнью. Так что лучше тебе как следует задуматься над тем, чем ты можешь откупиться…
Ещё прежде, чем он договорил, «На счастье» едва не обезумел от страха, трясясь крупной дрожью. Он и подумать не мог, что его дурные делишки однажды накликают на него чёрного дракона, несущего беды.
Разумеется, он знал, кто такие мастера календаря, и ни в коем случае не стал бы переходить дорогу этим жутким личностям, способным убить даже бестелесное наваждение за здорово живёшь — и вот теперь он умудрился попасться под горячую руку одному из них! По крайней мере, решение быстро нашлось само: когда он, закусив губу, растерянно глядел на Сяо Наньчжу, который собрался открыть витрину, чтобы схватить его, в памяти «На счастье» внезапно что-то всплыло — он бросился к стеклу витрины и принялся по нему барабанить с радостными восклицаниями:
— У меня есть деньги!!! Я всё возмещу!!! Под воротами Шэньумэнь [3] находится подземный тайник, там целые горы золота, серебра, жемчуга и прочих сокровищ!!! Я всё отдам вам, вы только отпустите меня, хорошо?! Я всё-всё возмещу!!!
Примечания переводчика:
[1]Драконья колонна — колонна, украшенная изображением обвившегося вокруг неё дракона в облаках. Подобные деревянные столбы служили дорожными указателями во времена легендарных императоров Яо и Шуня — они служили указателями, обозначали расположение почтовых станций, постоялых дворов — их называли 桓木 «хуаньму» — «деревянная колонна» или 表木 «бяому» — «указательное дерево», а впоследствии по причине созвучия слов 桓 «хуань» — «колонна» и 华 «хуа» — «разноцветный, пышный» стали называть «хуабяо». Поскольку на таком столбе любой прохожий мог оставить своё мнение о деяниях правителя, столбы стали называть «столбами порицаний» — 谤木«банму» или «доска для порицаний» — 诽谤木 «фэйбанму». Таким образом, эти столбы играли роль «ящика для предложений» или «жалобной книги». Согласно историческим записям, во времена императора Яо в качестве «доски для порицаний» использовался столб с горизонтальной перекладиной.
Драконья колонна может быть вырезана из лазоревого, чёрного или розового нефрита, бирманского жадеита, Шэтайского нефрита, песчаника, мрамора, гранита и других материалов, может быть круглой или призматической.
Драконьи колонны подразделяют на малые (используются как декоративные в интерьере) и большие (скульптурные на открытом воздухе).
[2]Чжэнь-фэй 珍妃 (Zhēn-fēi) (1876–1900), настоящее имя — Кэшунь, любимая наложница последнего императора Китая Гуансюя (Айсиньгёро Цзайтянь, 1871—1908). Происходила из знатного татарского рода, в возрасте 13 лет попала в гарем вместе со своей сестрой, Цзинь-фэй. Поначалу императрица Цыси оценила её таланты, но впоследствии Чжэнь-фэй вызвала её недовольство тем, что побуждала императора к Гуансюя к большей независимости и проведению реформ. Любила фотографию, благодаря чему сохранилось множество её снимков. Погибла во время вторжения Альянса восьми держав, по одной из версий её утопили в колодце по приказу императрицы Цыси.
[3]Ворота Шэньумэнь 神武门 (Shénwǔmén) — «Ворота воинской доблести», северные ворота Запретного города. Были возведены в 1420 г. при императоре Юнлэ (династия Мин). Изначально именовались воротами Сюаньумэнь 玄武门 (Xuánwǔmén) — «Ворота Чёрного воина» — духа-покровителя Севера, который изображался в виде чёрной черепахи, но позже были переименованы, поскольку иероглиф «сюань» 玄 (xuán) входил в состав личного имени императора Канси, Сюаньюэ, а потому стал табуированным. Ворота использовались дворцовыми служащими, женщины, которые были отобраны в качестве наложниц в императорский гарем, также проходили через эти ворота.
Комментарии