Старый замок21 читатель тэги

Автор: Арабелла

#Образование искать «Образование» по всему сайту с другими тэгами

Записки о средневековье

Средневековый центнер

Была в средневековой Англии такая мера веса как centum, которую обычно переводят как "центнер". Ну собственно потому что сейчас это и есть центнер, а само слово буквально переводится с латыни как "сотня".
скрытый текстОднако средневековый английский centum – это вовсе не 100 кг и даже не обязательно 100 фунтов. Эта прекрасная мера веса варьировалась от 100 до 112 фунтов в зависимости от времени, места и взвешиваемых предметов. Причем эти странные цифры были придуманы не просто так. Дело в том, что центум равнялся 8 стоунам. И изначально стоуны – это были в буквальном смысле камни, самые настоящие, существовавшие физически и служившие в качестве эталона, вместо гири.
По Ассизе мер и весов 1300 года, стоуны в 5 торговых фунтов использовались для взвешивания стекла. стоуны по 8 фунтов – для пчелиного воска, сахара, перца, квасцов, тмина, миндаля, корицы и мускатного ореха. Стоуны по 12 фунтов – для свинца. И, наконец, лондонский стоун весом 12,5 фунтов – для шерсти.
В середине XIV века Эдуард III установил вес стоуна для шерсти и «других товаров», в 14 фунтов, то есть центум официально стал 112 фунтов.
Однако Рональд Эдвард Зупко, крупнейший специалист в исторической метрологии, специализирующийся на Средневековье, писал, что для пороха продолжали использовать стоун в 12,5 фунтов (то есть в центуме пороха было 100 фунтов), а для пряностей и специй – стоун в 13,5 фунтов (108 в центуме). отсюда


Сколько стоила миниатюра?
скрытый текст
Знаменитый фламандский миниатюрист-иллюминатор Луазе (Лойс) Льеде за иллюстрирование первого тома книги "Хроники Рене де Монтабана" получил 45 франков 18 су. При этом за каждую из 51 "разноцветных историй" (ystoires de pluseurs couleurs) художнику заплатили по 18 су. Что такое 18 су? Это суточное жалование придворного одной из 4-х служб бургундского двора (хлебодары, стольники, кравчие, конюшие), к которой Льеде и относился.
Правда, он это жалование получал вне зависимости от заказа. Премьер-мэтрдотель получал 27 су, камергер 24 су, камердинер 12 су, герольдмейстер 12 су, король менестрелей 12 су, пажи и слуги-валеты 3 су, оружейник 3 су, сокольничий 6 су, псарь 3 су, лучник тела 12 су, повар 12 су.

А вообще, Льеде - это наше всё. Как Пушкин))) Нет в нашей стране человека, кто не видел его миниатюр, поскольку все учились в 6-м классе и проходили историю Средних веков. (Во всяком случае, в советской школе)
А в учебнике сплошь его работы. Это и "Хроники" Фруассара, и "История Оливье Кастильского", и "Древо битв" Оноре Бове, и "Римские истории" Жана Манселя. отсюда


Кадфаэль
скрытый текст
Некоторые имена и занятия монахов в книгах и сериале на самом деле взяты из книги записей аббатства Святых Петра и Павла в Шрусбери. Это имена Кадфаэля, Роберта, Джерома и Хериберта. отсюда


Университетский скипетр
скрытый текстДумаю, многим, кто видел эту миниатюру XVI века "Диспут врачей в Парижском университете", было интересно, что это за длинные предметы в руках троих человек.


"Трое людей, согласно тексту, являются тремя ректорами, присутствующими на собрании преподавателей. Скипетры, которые они несут, являются ректорскими штабами («Ректорстаб»), символизирующими их честь и автономную власть над юрисдикцией в вопросах, касающихся университета.
Трудно найти официальный и точный термин для Rektorstab. Этого немецкого слова, которое в изобилии упоминается в старых книгах, больше нет даже в самом официальном немецком словаре - Duden.
Университетский скипетр (Sceptrum Universitatis) является одним из знаков отличия позднесредневекового университета. Они существуют с 14 века. Таким образом, университет демонстрировал внешнему миру свой особый правовой статус, а именно, что он является самодостаточной корпорацией со своей юрисдикцией и, следовательно, со своей собственностью, это был знак достоинства ректора". отсюда

Средневековая литература

О том, как Эвридику воровали английские феи
отсюда

В Средние века любили классическую литературу перерабатывать. Например, известный цикл "Ovide moralise" на старофранцузском: очень увлекательная вещь. Мало того, что доступно пересказывает сюжеты из "Метаморфоз" Овидия, так еще и предлагает разные варианты того, как их интерпретировать. Например, история Аполлона и Дафны может рассматриваться как урок для девственницам: чтобы они хранили чистоту не только тела, но и души (а дерево, в которое превращается Дафна, как раз становится символом постоянства и устойчивости против всех соблазнов). Более того - гулять так гулять - она вообще может быть символом Девы Марии.

скрытый текстА вот есть еще такое английское нарративное стихотворение, примерно тринадцатого-четырнадцатого века, называется "Сэр Орфео". Как нетрудно догадаться, оно творчески перерабатывает историю Орфея и Эвридики для английского читателя. Главный герой там, как и в источниках, живет во Фракии, но при этом он король Англии. Чтобы прояснить ситуацию, рассказчик уточняет, что Фракией (Thraciens) - назывался во времена правления Орфео город Уинчестер в Англии.

[Дался им этот Уинчестер, подумала я тут, то он Фракия, то он у Мэлори Камелот, к чему все это? Оказывается, Уинчестер во время римского правления был крупным областным центром, столицей, можно сказать, местного значения, то есть он как бы символизирует некое туманное прошлое, когда Англия была центром мира и в ней находились и Фракия и, если почитать средневековую артуриану, все остальное тоже.]

Ну и вот, английский король Орфео живет себе во Фракии, замечательно играет на лире (и у короля должно быть хобби)* и тут его жену Херодис похищают феи.

То есть сначала она опрометчиво одним майским днем засыпает в саду, видит сон, что ее похитит король фей, и немного сходит с ума, потому что она против. Муж тоже против, но что тут сделаешь. Тогда Орфео назначает заместителя и босиком, захватывая с собой только лиру, уходит в лес искать жену. И проводит там десять лет, а может и больше, шпионя за феями, которые выезжают в лес на свои дикие охоты и танцы, пока как-то раз не замечает свою жену среди фейских леди.

В общем, все кончается хорошо. Орфео одевается пилигримом, берет свою лиру, следует за охотой и уже через три мили вступает в страну фей, она же по совместительству чистилище. Там он наблюдает множество людей, которые кажутся мертвыми, но на самом деле живы и мучаются ("некоторые без головы, / а у некоторых не было рук, / у некоторых были раны по всему телу, / а некоторые лежали связанные и безумные, / некоторые сидели в доспехах на лошади, / а некоторые умирали от удушья, подавившись во время еды, / некоторые тонули в воде, / а некоторые сгорали в огне. / Замужние женщины там лежали в родовых схватках, / Некоторые мертвые, а некоторые обезумевшие"). Но некоторые, включая Херодис, просто спят.

Орфео завоевывает сердца короля и королевы фей игрой на лире, просит у них свою жену в награду и выводит ее за руку в мир людей. Там, к счастью, не прошло сто лет, и даже заместитель короля, вопреки ожиданиям, не захватил себе власть, а все еще верен своему монарху, тем более, что тот теперь прошел путь становления героя, со всех сторон очистился (сначала жизнью в лесу, потом как пилигрим, спускающийся в метафорическое чистилище) и полностью готов править.

Так что Орфео вступает обратно на трон и правит долго и счастливо, а историю его вам рассказали бретонские министрели, а кто слушал - молодец: "God graunt ous alle wele to fare! Amen!" - пусть и к нам всем Бог будет благосклонен, аминь.

Почитать это произведение можно здесь:
ссылка

О Средневековье и женской душе

Lady Philosophy offers Boethius wings so his mind can fly aloft. The French School (15th Century)
Пишет MirrinMinttu:

О Средневековье и женской душе

Не так давно в дискуссии о феминизме мне сообщили, что в Средние века наличие души у женщины отрицалась вообще. В рамках именно той дискуссии что-то доказывать было бесполезно и незачем, так что напишу-ка я кое-что внятное о том, кто там что отрицал или не отрицал, и как вообще формировалось представление о человеке и человечестве во времена Средневековья. Начнем с того, что представления эти не появлялись из пустоты, или кому-то назло, или ради выгоды, а были результатами философских размышлений и философских диспутов. То есть, прежде чем кто-то лез на люди со своей теорией, он внимательно изучал труды классиков, осмысливал их, обдумывал, рассматривал в контексте своей современности, и только тогда формировал какую-то свою теорию о чем-то. Процесс для ученых с тех пор не изменился.

Конечно, поскольку все мы - люди, на направление мыслей философов-теологов влиял их личный жизненный опыт, как же без этого. И не без того, что каждая эпоха подвержена определенным веяниям, через призму которых люди воспринимали информацию, и от которых никто и никогда не был и не может быть свободен полностью. А сама Философия как наука считалась в Средние века дамой, вообще-то.


скрытый текстНет, я даже предположить не могу, кто впервые запустил "утку" о том, что Господь в буквальном смысле слова облегчил под общей анестезией Адама на одно ребро (почему не на пару-то, если все знают, что количество ребер и у мужчин тоже парное, причем ровно в том же количестве, что и у женщин), и выстругал из этого скудного материала Еву. Сейчас модно говорить о твиттеризации сознания, но ею, похоже, страдали задолго до изобретения Твиттера. Где-то с времен Реформации, когда библию начали толковать все, способные её прочесть, наконец, на родном языке. Но не обязательно понять. В связи с чем вскоре за первичной либерализацией наступило запрещение самопальных кружков изучения Библии, законодательно. Очень подробно о том, что Библию надо читать не только глазами, но и умом, прекрасно написал https://fomaru.livejournal.com/50158.html.

Вот Иоанна Златоуста "О женщинах", например, страшно любят растаскивать на цитаты как мизогинически настроенные мужчины, так и горящие идеями феминизма женщины. На самом же деле, Иоанн Златоуст никогда не говорил о том, что женщина не создана по образу Божьему. Он, собственно, писал, что после разделения Человека на мужчину и женщину, оба уже не были тем образом Божьим как изначальный единый Человек. И это было именно его мнением, его теорией, с которой было допустимо соглашаться или нет, а не каким-то каноном.

Что касается его нападок на женское тщеславие и женскую "поперечность", то я допускаю, что у почтенного епископа Константинопольского были вполне земные причины недолюбливать очень красивых женщин с сильной волей, потому что перед глазами у него был такой материал, как императрица Евдоксия, отношения с которой у Иоанна Златоуста определенно не сложились. Вряд ли она была, на самом деле, ужасной и/или порочной особой. За 10 лет супружества бедолага рожала семь раз, и это дело её, в конце концов, свело в могилу. Причем, супруг её выполнял, похоже, только функцию продолжения рода, всю политику тащила на себе Евдоксия - и за себя, и за императора. Так что причина неприязни к ней Иоанна Златоуста была в том, что они были политическими врагами, в первую очередь. Она видела себя покровительницей церкви, а её архиепископ видел себя пастырем императорской четы. К тому же, Евдоксия победила, выкинув вредного деда в кавказскую глушь.

Пошли дальше. По интернету гуляет утверждение, что на Маконском соборе в Бургундии, в 585 году, разбирался вопрос о том, есть ли у женщины душа. Нет, не разбирался, потому что существо без души не может проходить процесс крещения, исповедываться, принимать сакрамент и получать благословение и отпевание. Ни в какой момент истории христианства женщинам в вышеперечисленном не было отказано. Ну хоть несколько-то логических параллелей провести можно? Не обязательно же верить в любую скандально выглядящую глупость просто потому, что она легко гуглится.

На Маконском соборе разбиралась тонкость речевого оборота. В те времена, слово homo всё ещё обозначало "человеческое существо", то есть мужчина или женщина любого возраста, но также стало пониматься как "взрослый мужчина". Так что один из епископов обеспокоился, является ли этот оборот всё ещё применимым к женщине. Все остальные епископы (а их было, на минуточку, целых 63, плюс 5 епископских послов и 16 епископов без кафедр) успокоили сомневающегося, что Господь, сотворивший мужчину и женщину, называл обоих homo (нет, я не знаю, почему епископы верили, что Господь беседовал со своими созданиями на латыни, которую, впрочем, нынче так и называют часто - "божественная латынь"). История эта была записана Григорием Турским в его "Истории франков", и благополучно забыта на тысячелетие.

Пока, в конце 1500-х, сын лютерианского пастора Валенс Ацидалий, критик и поэт, пишущий на латыни, не решил написать в веселую минутку (он до конца жизни клялся, что также и в веселой компании) дурацкий памфлет Disputatio nova contra mulieres, qua probatur eas homines non esse, в котором он вспомнил и карикатурно развил историю Григория Турского. К сожалению для авторов, этот полет пера не только никого не развеселил, но и вызвал в обществе, светском и теологическом, изрядное раздражение. Молодой ученый из Магдебурга, Саймон Геддик, засучил рукава и написал анти-памфлет "В защиту женского пола", в котором обещал разбить все доводы Валенса, который, как он с удовольствием отметил, умер от удара вскоре после написания своего бесстыдного памфлета (действительно, Валенс умер в 28 лет). Снова прошли десятилетия, и памфлет Валенса был напечатан в 1647 году в Лионе - на итальянском языке и под названием "У женщин нет души, и они не являются людьми". Скандал разразился знатный. Писательница и монахиня Архангела Таработти написала пламенную статью "В защиту женщин, или О том, что женщины тоже люди" и обратила на ситуацию внимание самого папы Иннокентия X, который специальным декретом от 18 июля 1651 года объявил памфлет Валенса запрещенным.

Но если вы думаете, что история памфлета на этом закончилась, вы ошибаетесь. В 1670-х лютеранский пастор-немец из Франкфурта, Йоханнес Лейзер, устроился капелланом в датскую армию. Как ехидно заметил профессор из Дублинского университета Майкл Нолан, военная карьера так ударила пастору в голову, что он (очевидно, знакомый с памфлетом Валенса) вдохновился написать сочинение "Триумф полигамии", в котором защищал многоженство на основании того, что женщина является существом низшим по отношению к мужчине (предполагая, судя по всему, что количеством можно решить вопрос качества). А поскольку постулат "изучай классиков" в его больную голову был вбит накрепко, он обратился к тому же Маконскому собору, слегка изменив суть вышеизложенного инцидента об уместности применения слова homo к женщинам. У Лейзера вышло, что на соборе развернулась полнокровная дискуссия о том, является ли женщина человеком, хотя переврать результат пастор все-таки не посмел.

Через некоторое время гугенот Пьер Бейль, бежавший из Франции в Данию в 1681 году, наткнулся на сочинение Лейзера, и использовал "горячий материал" как аргумент против католицизма: "Для меня было странным узнать, что Собор всерьез разбирал вопрос о том, является ли женщина человеческим существом, и что это было подтверждено только после серьезных дебатов". К слову сказать, Бейль-то идиотом безусловно не был (но был человеком, безнадежно увязшим в попытках привить веротерпимость в эпоху, в которой она была политически не нужна), он просто совершил классическую ошибку, взяв за отправную точку для своих аргументов не первоисточник, а многократно переиначеный памфлет. В свое время, борясь за разделение церкви и государства, Французская Национальная Ассамблея вытащила уже аргумент Бойля как пример оскорбительного отношения церкви к женщинам.

Перейдем теперь к Фоме Аквинскому, к которому мизогинисты и феминисты любят апеллировать не меньше, чем цитировать Иоанна Златоуста. Речь идет о приписываемом ему утверждении, что женщина является просто дефектным мужчиной, и что женский эмбрион получает рациональную душу позже, чем мужской. Так вот, про души эмбрионов Фома Аквинский не писал вообще, а постулат о том, что женщина - это дефективный мужчина опровергал (не менее 6 раз, как пишет Нолан). Опять же: логика, ау! Фома Аквинский был средневековым философом-теологом XIII века, верившим в то, что Бог персонально сотворил женщину. Соответственно, как Божье творение она никак не может быть несовершенной. Он же и знаменит-то тем, что сформулировал доказательства бытия Бога, и тем, что прокламировал божественную благодать природы.

Вброс о "дефектности" женщины случился из-за не вполне корректного толкования выражения Аристотеля femina est mas occasionatus. То есть, Аристотель-то вообще писал на древнегреческом, на латынь его как-то переводили (не обязательно с греческого, кстати), и вот этого слова, occasionatus, в классической латыни нет вообще. Есть схоластическое толкование его как "непреднамеренная случайность" (гугл переводит его по-другому, но лучше верить Нолану и созвучности с "оказией"). Вообще, всё выражение в принципе выхвачено из контекста большой работы о репродуктивности - это раз. Более того, в своей работе о репродуктивности Аристотель рассуждал, отталкиваясь от представлений своего времени о том, как происходит образование эмбриона, так что не будем судить его строго, но пурги там много - это два.

В общем, так или иначе, но Фома Аквинский, который, как любой уважающий себя ученый, Аристотеля штудировал, озадачился всерьез. С одной стороны, если у тебя что-то получается неожиданно (то есть не то, что должно было получиться), то результат этот дефектен по отношению к намеченной цели. Значит ли это, что Аристотель утверждал, что женщина дефектна? Получается, что так. С другой стороны, Бог не может сотворить козу, если он намеревался сотворить грозу, так сказать - это же очевидно. То есть, женщину он явно сотворил сознательно, а не случайно. С третьей стороны, любого средневекового философа коллеги высмеяли бы прочь из своих рядов, если бы он заявил, что Аристотель написал какую-то ерунду, или переводчик накосячил. И что делать?!

Фома Аквинский выкрутился следующим пассажем: "With respect to the particular nature the female is something defective and occasionatum, for the active force in the male semen intends to produce a perfect likeness of itself in the male sex; but if a female should be generated, this is because of a weakness of the active force, or because of some indisposition of the material, or even because of a transmutation [brought about] by an outside influence . . . . But with respect to universal nature the female is not something occasionatum, but is by nature’s intention ordained for the work of generation. Now the intention of universal nature depends оn God, who is the universal author of nature. Therefore, in instituting nature, God produced not оnly the male but also the female" (С учетом специфичной природы, женщина является чем-то дефектным и случайным, поскольку активная сила в мужском семени предназначена для создания совершенного подобия самого себя в мужском полу; но если должна родиться женщина, это происходит из-за слабости активной силы, или из-за некоторого недомогания материала, или даже из-за трансмутации [вызванной] внешним влиянием. . . Но в отношении универсальной природы женщина не является чем-то случайным, но по замыслу природы предназначена для воспроизводства. То есть, намерение универсальной природы зависит от Бога, который является универсальным автором природы. Поэтому, установив природу, Бог произвел не только мужчину, но и женщину).

В общем, из-за этого хроменького пассажа Фому Аквинского и заклеймили отцом крылатой фазы о том, что "женщина - это дефектный мужчина". Это к тому, что даже паршиво выраженные мысли всегда стоит дочитать до конца и постараться понять, что же именно автор пытается выразить, и с какой стати он наворотил столько кругов, прежде чем мысль свою высказать.

Что же касается пассажа об эмбрионах и душе, то единственное (но многократное) обращение к теме эмбрионов у Фомы Аквинского встречается в утверждении, что эмбрион Христа был полностью сформирован с самого первого момента зачатия, тогда как другие, человеческие эмбрионы развиваются с едва намеченной заготовки, так сказать. Увы, и сюда ему пришлось прицепить неизбежного Аристотеля, причем, поскольку о непорочном зачатии и Иисусе античный мудрец не высказывался никак, сошла ссылка на "Историю животных" - такая же неуместная, как упоминание роли коммунистической партии в поваренной книге.

В общем и целом - ни средневековая философия, ни средневековая теология никогда не отрицали наличие души у женщины.

https://MirrinMinttu.diary.ru/p219980434.htm

Городские школы 14-15 вв.

Школы становятся все более существенной чертой городской жизни в XIII-XIV вв.: многие гильдии требуют, чтобы будущий подмастерье получил хотя бы минимальное школьное образование, прежде чем поступить в обучение. В 1478 году главы гильдии ювелиров официально запрещают мастерам принимать в обучение подростков, которые не умеют читать и писать. Кожевники выдвигают аналогичное требование в 1490 г., а слесари требуют, чтобы будущий подмастерье сам написал свое имя, когда его вносят в списки учеников. Требования были так суровы, что некий Томас Бодин пожаловался на своего мастера, заявив, что сделался подмастерьем в возрасте четырнадцати лет, получив от хозяина обещание, что в первые полтора года он будет за собственный счет учиться грамматике, и еще полгода письму, однако хозяин немедленно приставил его к работе. Еще один молодой человек сетует, что хозяин, обещавший платить приходскому священнику за его обучение, вместо этого завалил его унизительными поручениями по дому, заставляя таскать воду и помогать на кухне. В XIV в. примерно сорок процентов молодых лондонцов (мирян) умели читать по латыни и пятьдесять процентов (или даже больше) – на родном языке, а также, возможно, по-французски. Авторы нравоучительных произведений, откликаясь на возросшую популярность образования, активно наставляют юношей, каким образом вести себя в школе. Частные же лица и городские власти идут навстречу растущему пспросу, открывая школы и завещая деньги на поддержку неимущих учеников.

скрытый текстШколы, в которых преподавали латынь, находились под контролем епископа; в начале XV столетия в Лондоне их число выросло от трех до шести. Многие выпускники затем поступали в Оксфорд или Кембридж, а впоследствии делали карьеру в богословской, юридической или административной сфере. Многие церкви, религизные братства и даже отдельные лица, как священники, так и миряне, также давали желающим начальное образование. В одной приходской церкви, например, находилась школа пения, для которой был нанят органист. В этой школе были два класса, и некоторые дети учились в ней за счет прихода, который, помимо обучения, оплачивал также одежду, обувь и стол учеников. Хор, в свою очередь, зарабатывал деньги, выступая в частных домах (например, на Рождество). Дети получали по одному пенсу за выступление. Некоторые городские школы существовали исключительно за счет доброхотных пожертвований; зачастую гильдии открывали школу за свой счет.

В большинстве своем программа городских школ включала некоторое количество латыни – и уж точно там обучали читать и писать на родном языке, а также основам бухучета. В 1415 г. вышел учебник, как мы бы сказали, делового французского, в предисловии к которому говорилось, что даже двенадцатилетний мальчик, пользуясь этим руководством, способен научиться читать, писать, вести счета и говорить по-французски всего лишь за три месяца. В свою очередь, появление многочисленных светских школ, в которых преподавали основы, так сказать, коммерческой грамотности, вызвало значительный подъем книготорговли. Что характерно, умение писать вовсе не обязательно сопутствовало умению читать; в целом ряде случаев мы встречаем людей, способных довольно бегло читать на родном языке (а то и на латыни), но при этом едва-едва способных написать собственное имя.

В некоторых завещаниях отражено желание респектабельных горожан гарантировать своим детям надлежащее образование. В ряде случаев завещатели оставляют суммы, достаточные для того, что ребенок мог продолжать обучение с 7-8 лет до 15-16. Предполагалось, что наследник должен научиться писать по-английски, по-французски и по-латыни, а также вести счета. В 1312 г. олдермен Николас Пикот в завещании указал, что его сыновья Николас и Джон должны посещать школу до тех пор, пока не научатся сочинять латинские стихи. В XIII в. значительно выросло и количество сельских школ (преимущественно при монастырях), хотя посещать их, преимущественно, могли дети йоменов. Землевладельцы, как правило, не желали наносить ущерб собственному благосостоянию – ведь выучившийся грамоте крестьянин, скорее всего, не вернулся бы за плуг. Сервам зачастую приходилось уплачивать своему лорду дополнительную подать за право отдать ребенка в школу, а также обещать, что в будущем он не примет постриг. Впрочем, для грамотного юноши из простолюдинов открывалось широкое поле деятельности в родном поместье: научившись грамоте, он мог вести судебные и финансовые записи, а то и становился управляющим.

Некоторые родители считали, что их дети должны получать образование за границей. Так, Кристина и Джон Герфорды договорились с неким Марком Сторци, чтобы тот взял их сына Томаса с собой в Пизу и там содержал его, пока Томас будет учиться в школе. Впрочем, когда Сторци предъявил счет, Кристина отказалась по нему платить.

Девочки из обеспеченных семей также получали образование. Так, завещание некоего свечника позволило его осиротевшей дочери посещать школу с 8 до 13 лет, что обошлось в 25 шиллингов (напомним, что положение сирот во многом зависело статуса их семьи; ребенок, даже лишившийся обоих родителей и проживающий в семье опекуна или наставника, отнюдь не переходил по умолчанию в категорию «бедных родственников», если семейный капитал делал его потенциально состоятельным членом гильдии). Немало документов указывает на то, что девочки посещали школу четыре-пять лет; они учились английскому и, возможно, французскому, а также счетоводству, но, скорее всего, их знакомство с латынью ограничивалось заучиванием молитв. Вполне возможно, что в начальных школах девочки учились вместе с мальчиками, но в лондонских документах упоминается как минимум одна женщина – глава школы, так что, возможно, существовали и отдельные школы для девочек. Поскольку, в частности, в Лондоне закон позволял женщинам заниматься ремеслом самостоятельно, а вдовам – продолжать дело своих мужей, родители весьма основательно готовили девочек к тому, чтобы в будущем они сделались компетентными хозяйками дома, лавки и мастерской. Нетрудно предположить, что образованная девушка – грамотная и умеющая вести счета – высоко котировалась как невеста.

Разумеется, моралисты не рассчитывали, что школьники автоматически усвоят правильные нормы поведения, и посвящали пространные трактаты тому, как надлежат держаться в школе. Примерному ученику следовало тщательно собирать свою сумку с утра, положив в нее письменные принадлежности – перо, пергамент или восковую табличку, палочку для писания. По пути в школу следовало уважительно приветствовать старших и никоим образом не опаздывать. При виде учителя, разумеется, надлежало снять головной убор и почтительно поклониться, а своих товарищей приветствовать ласково и по-дружески. Войдя в класс, ученик должен был сразу направиться на свое место, достать школьные принадлежности из сумки и с усердием приняться за учение, не отвлекаясь и не рассеиваясь, старательно отвечая на вопросы учителя и не вступая в споры с одноклассниками. Возвращаться же из школы примерному ученику полагалось чинно, вместо того чтобы «нестись бегом, с воплями и гиканьем». Авторы нравоучительных произведений утверждали: тому, кто ведет себя должным образом, обеспечены уважение старших и продвижение в обществе. Даже если он по рождению принадлежит к низшему сословию, он вполне может продвинуться в свете благодаря образованию.

Занятия в школе начинались достаточно рано, судя по тому, что детям, если верить документам и нравоучительным произведениям, следовало вставать «в шесть часов, самое позднее». Им рекомендовалось давать спать не более семи часов, тогда как для взрослых нормой считалось восемь-девять. После завтрака (который, разумеется, должен был быть умеренным и отнюдь не начинаться с эля или вина) школьнику следовало отправиться на урок, опрятно одевшись и прихватив с собой чистый носовой платок. На улице мальчику полагалось «держать голову поднятой, снимать шапку перед старшими и вежливо здороваться», а также избегать недостойных занятий – не швырять камнями в собак, лошадей и свиней, не передразнивать прохожих, не драться, не сквернословить, не терять сумку, шапку и перчатки. Моралисты отнюдь не преуменьшали опасности, подстерегавшие ребенка на улице: так, шестилетний Томас, сын Элис Уэствик, возвращаясь из школы в сумерках, свалился в стоявший во дворе котел с кипятком, а шестнадцатилетний подросток, решивший по пути умыться в канаве, упал в воду и утонул. Еще одного подростка, Томаса Голда, по его заявлению, поколотили двое испанцев, в то время как он шел по городу, «не нарушая королевского мира» (испанцы, впрочем, нашли свидетелей, что Томас Голд первым начал их задирать, и бедняга угодил в тюрьму за уличное буйство и дачу ложных показаний). Надо сказать, школьники далеко не всегда спешили следовать образцам для подражания: так, Уильям, сын Генри Роу, золотых дел мастера, «справлял нужду на улице и забрызгал башмак проходившего мимо молодого человека. Когда тот пожаловался, Уильям ударил его кулаком». Стоявший рядом взрослый мужчина упрекнул Уильяма, но подросток, придя в ярость, хватил непрошеного советчика по голове палкой.

На уроках ученики отвечали пройденное, повторяли вслед за учителем то, что надлежало усвоить на занятии, под его руководством или самостоятельно готовились к опросу и выполняли задания – переписывали тексты, переводили, заучивали, решали задачки, копировали прописи для упражнения в каллиграфии. По одному из сохранившихся «планов урока» конца XIV в. видно, что на занятии предполагалось изучение категории рода имен существительных (по книге фламандского грамматика XIII в. Эверарда Бетюнского), заучивание различных латинских глаголов, орфографические упражнения и изучение некоторых фигур речи. Для старших учеников нередко использовался метод вопросов и ответов; на примерах священных текстов разбиралось «правильное» и «неправильное» грамматическое употребление. Так, зачитав отрывок о пире в Кане Галилейской (Ut gustasset arehitrielinus aquam faсtum vinum), учитель мог спросить, как лучше сказать – factum или factam – исходя из правил грамматики. Отсюда вытекали и теоретические вопросы, позволявшие обсудить или прокомментировать определение и употребление отдельных частей речи (что такое глагол, каковы его функции и так далее). Грамматический комментарий, весьма пространный, со ссылками на разные трактаты, по сути, представлял собой отдельную отрасль знаний. Для запоминания использовались специальные приемы, в частности стихи, с помощью которых ученики могли удержать в памяти значительный объем информации. Например, такая «запоминалка» существовала для заучивания некоторых латинских предлогов:

A, ab, absque, coram, de,
palam, clam, cum, ex, et e,
sine, tenus, pro, et prae;
His super, subter, additio,
et in, sub, si fit statio.

А сможет ли кто-нибудь, не гугля, разгадать вот эту запоминалку? :)
Post epi pri pri pri di di di pascha fi

Телесные наказания, разумеется, в изрядной степени служили средством «поощрения» для нерадивых и укрощения для непослушных. Впрочем, не следует думать, что розга была единственным педагогическим приемом, а учителя представляли собой сплошь тиранов и мучителей; даже в те времена, когда практически любой проступок влек за собой суровое (а то и чрезмерное) наказание, тем не менее, общество не одобряло крайности и неоправданную жестокость. Средневековые педагоги, пользовавшиеся большим авторитетом у современников и потомков (например, Алкуин), утверждали, что к телесным наказаниям надлежит прибегать лишь в крайнем случае, а до тех пор действовать убеждением, внушением и примером. Они с отвращением писали о школах низшего разбора, «в которых целый день стоит крик разгневанных учителей и вопли учеников, которых подвергают порке, а полы усыпаны окровавленными прутьями». Некий любящий отец, золотых дел мастер по профессии, добился тюремного заключения для священника, которого нанял обучать своего сына, потому что священник «избил его до синяков». Наставник, в свою очередь, оправдывался тем, что не желал ребенку зла, а всего лишь «наказывал его, как и следует». И как, должно быть, радовались школьники, когда некий оксфордский преподаватель, вышедший однажды с утра пораньше нарезать прутьев для порки, поскользнулся, упал в реку и утонул.
https://tal-gilas.livejournal.com/227957.html

Образование

Мальчики из богатых и знатных семей, дворянских и торговых, преимущественно, получают начальное образование дома (в случае с юными дворянами – при дворе сюзерена), при помощи приглашенных учителей – ученых монахов или университетских преподавателей.

скрытый текстДальнейшее образование юного дворянина, которому предстояло стать рыцарем, в первую очередь было направлено на развитие качеств, необходимых воину и светскому человеку. В идеале, воспитание мальчика должно содержать «семь рыцарских добродетелей»: умение ездить верхом; умение плавать; умение владеть копьем; умение фехтовать; умение охотиться; умение играть в шахматы; умение слагать стихи и играть на музыкальных инструментах. Также считается необходимым знать французский язык, ставший к тому времени и языком придворных кругов.
Впрочем, невзирая на "идеал", есть и свидетельства о том, что и среди рыцарей попадались совершенно неграмотные...

Воспитание женщин оставалось сугубо домашним. Юные дворянки воспитывались в семье под надзором матерей и приглашенных воспитательниц. Нередко их обучали чтению и письму капелланы и монахи. Существовала и традиция отдавать девочек из знатных семей на воспитание в женские монастыри, где их обучали латыни и пению, знакомили с Библией, приучали к благочестию и прививали благородные манеры. Не случайно в числе приданого зачастую находились книги религиозного содержания. Воспитание девочек из низших сословий ограничивалось домоводством, рукоделием и религиозными наставлениями – из них, в первую очередь, готовили будущих жен.

При многих монастырях, аббатствах, епископских резиденциях существуют монастырские школы, для мальчиков 7-15 лет, – как для приходящих учеников, детей мирян (горожан, йоменов и даже сервов), так и для мальчиков-послушников. Если дети мирян зачастую ограничиваются так называемыми «школами пения» (или «внешними школами»), где их обучают лишь необходимому минимуму – чтению, письму, счету, основам латыни, церковному пению, то у будущих послушников программа обширнее (она включает основы грамматики, риторики, диалектики, богословия, а иногда даже геометрии и астрономии). Такие школы, для готовящихся к постижению в монахи, назывались «внутренними». Родители приходящих учеников, как правило, вносят плату за обучение, но дети бедняков могут получить начальное образование и на благотворительной основе, бесплатно, - либо в счет отработок и взносов «натурой».

По этому фрагменту из средневекового педагогического пособия можно судить, что в составе подобной школы наличествуют дети из разных сословий (содержание отрывка заключается в том, что школьники рассказывают о себе):
«“Я постриженный монах, и я пою семь раз в день с братьями, и я занят чтением и письмом. Также я хочу научиться говорить по-латыни”.
“Я пахарь, и работаю с большим усердием. Я на рассвете выгоняю волов в поле и впрягаю в плуг. Я даже суровой зимой не решаюсь остаться дома из страха перед моим господином. Впрягши волов, я ежедневно должен вспахать целый акр или даже больше. При мне есть мальчик, чтобы погонять волов, и он теперь охрип от холода и крика. Еще я должен наполнять закром для волов сеном, дать им воды и вынести навоз. Это тяжелая работа, потому что я не свободен”».
Существуют и маленькие приходские школы, которые содержатся местными священниками за свой счет либо на пожертвования лорда/местных жителей.
В крупных городах, с хорошо развитой коммерцией, возникают и школы, менее тесно связанные с церковью, - для детей торговцев и ремесленников, как правило, под покровительством гильдии (но преподают, опять-таки, зачастую приглашенные священники). В таких школах впервые начали обучать детей на родном языке и, в первую очередь, сообщать им сугубо практические знания, необходимые для будущей профессиональной деятельности.

В монастырской школе и ученики, и преподаватели были связаны обетом послушания и являлись частью церковной организации с ее иерархией. Очень многое зависело от личности конкретного аббата и наличия в монастыре хороших преподавателей; иногда уровень преподавания в отдельной монастырской школе мог быть очень высок, намного выше, чем в первых университетах. А уж о монастырских библиотеках многие университеты могли только мечтать.
Как и монастырские школы, университет также развивался под патронажем церкви, и значительную часть преподавателей и студентов составляли представители духовенства. Но университет представлял собой намного более гибкую и открытую структуру: так, с самого начала студенты имели право выбора университета, преподавателя и факультета. Преподаватели также могли выбирать, и нередко «доктор», проработав несколько лет в одном месте, переезжал в другое. А за наиболее известными учителями устремлялись и студенты (обычным количеством учеников у одного преподавателя было 20-25 человек, но прославленные преподаватели хвастались, что их слушает до двухсот школяров). В этих условиях не могло быть и речи о таком же строгом контроле, как в монастырской школе. Среди важнейших привилегий университетов было право на присвоение ученых степеней (лиценциаты, доктора и т.д.). Разумеется, другие учреждения (например, крупные школы) также могли выдавать свидетельства своим выпускникам, но они признавались только там, где эти учреждения находились, например в одном конкретном городе; зато человек с университетским дипломом мог рассчитывать на престижную должность в любой католической стране.

При наличии денег и возможности, молодой англичанин, желающий продолжить свое образование, может перебраться в один из уже существующих в Европе университетов – например, в Сорбонну – а может и прослушать курс лекций в Оксфорде. Оксфорд в конце XII в. еще не существует как единое целое (хотя университет официально основан в 1167 г.), а первый колледж ("Университетский") откроется лишь в 1249 г. Что представляет собой старейший английский университет спустя тридцать лет после своего открытия? Довольно спонтанное образование, которое возникло на базе нескольких философских «школ», существовавших еще в начале XII в. (так, в хронике говорится о некоем «докторе», преподававшем в Оксфорде в 1117 г. и привлекавшем на свои лекции «шестьдесят или сто человек» - т.е., он был довольно популярен). В 1160-е гг., в связи с приказом короля Генриха, в Англию из Франции вернулись школяры, до тех пор обучавшиеся в Сорбонне, - таким образом, их количество на родной земле заметно возросло… В период раннего Оксфорда местные и приезжие учителя снимали для лекций дом или хотя бы комнату (а иногда даже амбар) – впрочем, есть свидетельства того, что иногда лекции проходили прямо на открытом воздухе (на церковной паперти, на церковном дворе или в саду). Языком лекций, обсуждений и разговоров была, разумеется, латынь. Для поступления в университет «абитуриенту» не приходилось сдавать вступительных экзаменов – достаточно было лишь знать грамоту и начала латыни, а также заплатить вступительный взнос за слушание лекций (иногда, впрочем, не требовалось даже этого, особенно для неимущих студентов, которых было изрядное количество). Состав учащихся был разновозрастным: среди «первокурсников» - учащихся младшего, «артистического», факультета – попадались как зрелые мужи, решившие на склоне лет добиться ученой степени, так и подростки 12-13 лет…
Основные «специализации» Оксфорда – филология («искусства»), юриспруденция и теология. В числе наиболее прославленных учителей-англичан – Даниэль Морли (теолог) и Александр Некам (теолог, грамматик, юрист).


ссылка

Оксфорд и школяры

Оксфорд, еще в Х веке утративший значение пограничного города, не пострадал во время похода Вильгельма Завоевателя, и постройка Оксфордского замка, хоть и ставшая причиной сноса нескольких жилых кварталов, имела сугубо мирные цели. Оксфорд несколько раз страдал от пожаров и наводнений и постепенно обретал статус заштатного городка; норманнские короля посещали его редко – запись начала 12 в. гласит, что, с тех пор как мерсийский король Альгар, преследовавший святую Фридесвиду (покровительницу Оксфорда) чудесным образом ослеп, короли не решались бывать в этом городе. Когда в годы правления короля Стивена (1135-54 гг.) у Северных ворот появилась королевская резиденция (и в результате Оксфорд обрел политическую и военную значимость), интерес к Оксфорду у царственных особ заметно повысился. Сам Стивен в первый же год своего правления побывал в Оксфорде дважды; и отсюда в 1148 г. скрылась неудачливая соперница Стивена, королева Матильда, тщетно пытавшаяся удержать город в своих руках (она бежала из города через замерзшую реку, закутавшись в белый плащ, и оттого осталась незамеченной).
Начиная с 50-х гг. XII в. Оксфорд начинает богатеть; это можно проследить, в том числе, по количеству пожертвований (денежных и земельных) от горожан в аббатство св. Фридесвиды и по суммам таллажей в пользу короля (в этом Оксфорд немногим уступает Лондону, Йорку и Линкольну). Преуспеяние города, в основном, зависит от торговли сукном и шерстью. Кроме того, по мере того как в Оксфорде возрастает количество студентов и преподавателей, все большее количество горожан начинает обслуживать исключительно университетские нужды (сдавать жилье, шить одежду, торговать чернилами и пергаментом и т.д.) и извлекать из этого немалую выгоду.

скрытый текстКак и монастырские школы, университет находится под патронажем церкви, а студенты и преподаватели являются духовными лицами (clerics). Но университет представляет собой намного более гибкую и открытую структуру, нежели школа: так, с самого начала студенты имеют право выбора преподавателя и факультета. Преподаватели также могли выбирать, и нередко «доктор», проработав несколько лет в одном месте, перебирался в другое. А за наиболее известными учителями устремлялись и студенты (обычным количеством учеников у одного преподавателя было 20-25 человек, но прославленные преподаватели хвастались, что их слушает до двухсот школяров). В этих условиях не могло быть и речи о таком же строгом контроле, как в монастырской школе.

Первый оксфордский колледж откроется лишь в 1249 г., хотя официально университет существует с 1167 г. Что он представляет собой в конце XII в., спустя тридцать лет после своего открытия? Довольно спонтанное образование, вольную ассоциацию школяров и преподавателей под руководством magister scholarum, возникшую на базе нескольких философских «школ», которые существовали еще в начале XII в. В оксфордской хронике говорится о некоем «докторе», преподававшем в Оксфорде в 1117 г. и привлекавшем на свои лекции «шестьдесят или сто человек» - т.е., он был достаточно популярен. В 1160-е гг., в связи с приказом короля Генриха, воспретившим английским студентам получать образование за границей, в Англию из Франции вернулись школяры, до тех пор обучавшиеся в Сорбонне, - таким образом, их количество на родной земле заметно возросло.

То, что в раннем Оксфорде наличествовала довольно сильная теологическая школа, возможно, подтверждается тем, что именно там произошел суд над появившимися в «публиканами» (почему, например, не в Лондоне, который столица? Не в Йорке, который вторая столица? Не в Кентербери, наконец?). «Тридцать человек, мужчин и женщин, предстали перед собранием епископов и королем Генрихом в Оксфорде (зимой 1165 г.?). В те дни явились в Англию некие люди, принадлежавшие к секте, известной под названием «публикане». Говорят, они появились в Гаскони, а затем распространили яд своего лжеучения во многие иные земли – во Францию, Испанию, Италию и Германию… Когда их допрашивали касательно догматов истинной веры, они достаточно верно отвечали о природе Божественного Исцеления, но касательно средства, которое Господь употребляет, дабы исцелять человеческие немощи (и это средство – Священное Писание), они отвечали неверно. Они хулили святое крещение, причастие, брак и злобно поносили католиков… Они смеялись над угрозами, которыми осыпали их благочестивые люди в надежде, что посредством страха удастся вселить в них здравый смысл, и извращали смысл Господних слов: «Блаженны изгнанные за правду, ибо их есть Царство Небесное». Тогда епископы, чтобы еретическая зараза не распространилась далее, публично объявили их еретиками и передали королю, дабы они претерпели положенное наказание. Тот повелел выжечь им на лбу позорное клеймо, публично высечь и выгнать из города. Также он строго запретил кому-либо укрывать их либо оказывать какую-либо помощь. Как только был объявлен приговор, еретиков увели, притом они радовались своему наказанию, а их предводитель весело шагал впереди, восклицая: «Блаженны вы, когда будут поносить вас и гнать». Засим этим отвратительным людям поставили клеймо на лоб, а их предводителя заклеймили дважды, поставив клеймо на лоб и на подбородок; после чего их раздели до пояса и, стегая плетьми, выгнали из города».

В раннем Оксфорде местные и приезжие учителя снимали для лекций дом или хотя бы комнату (а иногда даже амбар) – впрочем, есть свидетельства того, что иногда лекции проходили прямо на открытом воздухе (на церковной паперти, на церковном дворе или в саду). Официальных студенческих общежитий не было вплоть до появления первых колледжей – и только XV веке студентам в приказном порядке воспретили снимать жилье у горожан и обязали жить при колледжах. До тех пор школяры селились в съемных углах и комнатушках, зачастую по нескольку человек, или в благотворительных «убежищах», которые строились на деньги благочестивых прихожан, жертвовавших на призрение неимущих. Иногда такие доброхотные жертвователи обеспечивали студентов не только кровом, но и минимальной кормежкой.

Как школяры, так и преподаватели одевались на монашеский манер (т.н. vestis talaris – доходивший до пят балахон черного, коричневого или темно-синего цвета с капюшоном; talaris послужил основой для классической университетской «униформы», дошедшей для наших дней) и выстригали тонзуру. Впрочем, школярам не возбранялось и ношение светского платья, и даже оружия. Хотя школяры по статусу и причислялись к священнослужителям (в частности, не были подсудны светскому суду), они, тем не менее, имели право жениться (см. история Элоизы и Абеляра), хоть это и не поощрялось.

Языком лекций, диспутов и даже бытового общения была, разумеется, латынь. Для поступления в университет «абитуриенту» не приходилось сдавать вступительных экзаменов – достаточно было лишь знать грамоту и начала латыни, а также заплатить вступительный взнос за слушание лекций (иногда, впрочем, не требовалось даже этого, особенно для неимущих студентов, которых было изрядное количество). Состав учащихся был разновозрастным, учителя могли быть не старше своих учеников. Среди учащихся младшего, «артистического», факультета попадались как зрелые мужи, решившие, карьеры ради, на склоне лет добиться ученой степени, так и подростки 13-14 лет.

И учащие, и учащиеся жили, как правило, на одинаковые средства, одинаково присягали в повиновении университетским статутам, пользовались общими университетскими привилегиями и подлежали общей дисциплине, даже одинаково отличались в разных историях, похождениях, попойках и стычках, одинаково ютились в съемных углах или в общежитиях, как только таковые появились; на диспутах, наконец, школяр мог оспорить любого бакалавра, а то и магистра. Но, как и школьные учителя, университетские наставники могли подвергнуть нерадивого или провинившегося школяра телесному наказанию, и на средневековых иллюстрациях профессора нередко предстают с пучком розог или тростью в руке.

Сидели школяры, как правило, на полу - "дабы смирялась гордыня юных". Ни скамеек, ни табуретов приносить с собой не дозволялось - разве что охапку соломы в качестве подстилки.

Состав школяров и преподавателей, разумеется, был по преимуществу мужской, но вот иллюстрация начала XIV века, на которой изображена женщина – преподаватель геометрии! (возможно, впрочем, что это не университетский, а школьный учитель)

Небольшое лирическое отступление: в итальянских университетах вольностей в этом смысле было больше. В XIV веке молодая итальянка по имени Новелла, дочь известного ученого Джованни д'Андреа, друга Петрарки, не только посещала занятия в университете, но даже читала там лекции вместо заболевшего отца. В таких случаях между ней и студентами ставили ширму — во-первых, потому что это выходило за рамки тогдашних приличий, а во-вторых, для того, как гласит легенда, чтобы слушатели не отвлекались, взирая на удивительную красоту девушки. В болонском университете женщины преподавали философию и даже медицину (хотя и сугубо теоретическую ее часть).

Сохранились упоминания о том, что и Элеонора Аквитанская также тайно посещала лекции в университете.

Традиционно год делился на семестры следующим образом: от Михайлова дня (29 сентября) до Рождества, с начала января до Пасхи (ок. 25 марта), с начала апреля до Midsummer (24 июня). Продолжительность рождественских и пасхальных каникул составляла несколько дней (самое большее, две недели), и это время, как правило, студенты проводили в Оксфорде, тогда как на летние каникулы отправлялись по домам, а те, кому некуда было податься, просто-напросто бродяжили по округе вплоть до начала занятий. Глава университета имел право выдавать неимущим школярам письменные разрешения на сбор милостыни во время летних вакаций по пути домой, чтобы тех не смешивали с обыкновенными бродягами и не арестовывали.

Впрочем, твердо условленного «времени сбора» для всех преподавателей и школяров не существовало, студент мог явиться в Оксфорд и приступить к занятиям буквально в любое время – хоть в ноябре, хоть в марте; и лектору, желавшему начать чтение своего курса, необязательно было дожидаться очередного Михайлова дня.

Помимо долгих каникул, были и многочисленные «разовые» праздники, во время которых занятия также не проводились или продолжались неполный день. По разным подсчетам, количество праздничных дней могло достигать 150 в год!

Пока численность студентов оставалась невелика, серьезных трений между горожанами и университетом не происходило, но в 1209 г. случился первый крупный инцидент, в результате которого реорганизации подверглось как университетское, как и городское управление. Горожане учинили самосуд и повесили двух студентов за убийство женщины, в котором, возможно, они не были виновны; университетские власти ответили на это бессрочным закрытием университета (часть школяров и преподавателей перебралась в Кембридж). Инцидент был исчерпан лишь в 1214 г., когда горожан вынудили покориться папскому легату и уплатить штраф; мэр Оксфорда, бейлиф и пятьдесят самых уважаемых горожан должны были каждый год подтверждать свое повиновение торжественной клятвой. Университет по итогам получил новую, высокоорганизованную структуру, во главе его отныне стоял канцлер, которому надлежало блюсти дисциплину, но мир с городом продолжался недолго. В 1228 г. горожане напали на школяров и ранили нескольких, нарушив обещание, данное папскому легату, и Оксфорд подпал под действие интердикта. В 1232 г. семеро горожан, включая мэра, были заключены в тюрьму за нанесение побоев школярам.

В 1238 г. школяры напали на папского легата (!), остановившегося в окрестностях Оксфорда (горожане в этой вылазке участия не принимали). Брат легата был убит, а сам легат вынужден спасаться бегством. В результате на университет был наложен интердикт, а школярам пришлось искать поручителей; вдобавок им впредь воспретили покидать пределы Оксфорда и конфисковали имущество (какое, интересно?.. J) в пользу короля. Судя по всему, даже несмотря на прошлые разногласия, провинившиеся школяры без особых затруднений нашли себе поручителей среди горожан, изрядная часть которых зарабатывала на жизнь тем, что сдавала студентам жилье или снабжала из товарами первой необходимости, и не горела желанием терять обширную клиентуру. Тем не менее, несмотря на обоюдную зависимость друг от друга, ссоры продолжались – не только между студентами и горожанами, но и между школярами разных «наций». В 1252 г. произошло первое серьезное столкновение между англичанами и ирландцами; в 1275 г., после очередной стычки школяров с горожанами, городу вновь пришлось выплатить возмещение убытков; в 1285 г. случилась драка вблизи церкви Св. Марии, в результате которой воюющие стороны сорвали уличные ворота и сбросили их в канаву; в 1298 г. школяры напали на бейлифа, и в результате в городе разразился четырехдневный мятеж, в котором приняли участие и горожане, впервые за много лет выступив бок о бок со школярами…

Но 10 февраля 1355 г. разногласия между школярами и горожанами достигли кульминации. Мятеж в день святой Схоластики (возможно, правильнее сказать «побоище») начался с перебранки в кабаке из-за скверного вина, поданного школярам; те избили слуг, и хозяин заведения выбежал на улицу, зовя на помощь и призывая соседей вооружаться… Хозяина избили, в университетской церкви затрезвонили колокола, оповещая школяров о начале заварушки, и толпа в двести человек уже всерьез угрожала оксфордскому мэру, когда наконец подоспели горожане. На их стороне был почти десятикратный численный перевес. Горожане громили колледжи, на улицах в течение трех дней кипели настоящие бои, в стычках погибли шестьдесят три студента и тридцать жителей Оксфорда. Несмотря на то, что обе стороны были, мягко выражаясь, не невинны, наказание в очередной раз понесли только горожане – им велено было служить мессу по погибшим каждый год 10 февраля, а также ежегодно уплачивать пенни штрафа за каждого убитого школяра. Эта традиция соблюдалась вплоть до 1825 г., с перерывом в 1575-90-х гг., когда отправление мессы было официально воспрещено, но официальное примирение town и gown* по поводу трагедии в день св. Схоластики произошло лишь в 1955 г.

*Town and gown - т.е., буквально, "город и мантия" (горожане, т.е. все не принадлежащие к университету, и студенты, чьим отличительным признаком было ношение упомянутого облачения).


Отсюда

Лучшее   Правила сайта   Вход   Регистрация   Восстановление пароля

Материалы сайта предназначены для лиц старше 16 лет (16+)