Колодец и яблоня тэги
Автор: Psoj_i_Sysoj
В этом блоге мы будем беззастенчиво изливать нашу горячую любовь к Высокому Средневековью.
Чёрный вепрь
Аннотация:
Во что может превратиться обычный отпуск, если поддаться на провокацию склонного к авантюрам друга...
Зловещий замок, таинственный незнакомец, немного безумия и ворох незабываемых впечатлений ждут нашего героя!
Жанры: Юмор, Приключения, Фэнтези, Средневековье.
Предупреждение: присутствуют отношения между героями одного пола.
Рейтинг: R
Оглавление:
Глава 1. Канадский «археолог» и обитатель гробницы
Чёрный вепрь. Глава 10. Годовщина хуже не придумаешь
Предыдущая глава
После того, как Оскар покинул паб, темы для беседы быстро иссякли. Жан-Пьер, которого, видимо, не прельщало надираться в обществе Мика, равно как и прилагающиеся к этому мероприятию неприятности, также распрощался и вышел. Засунув руки в карманы, он двигался расслабленной походкой, совершенно не отличаясь от прочих прохожих, вышедших прогуляться по оживлённому бульвару перед сном, но внезапно он остановился и нахмурился, будто что-то вспомнив. Вскинув лицо к небу, он на мгновение замер, после чего развернулся и быстрыми шагами двинулся в противоположном направлении. Если бы кто-то обратил внимание на эту сцену, то наверняка решил бы, что это очередной гуляка позабыл на вечеринке с друзьями ключи от дома, бумажник или что-то столь же важное.
читать дальшеОднако вместо того, чтобы вернуться в паб, Жан-Пьер вскоре покинул освещённый бульвар и нырнул в узкий проулок, ведущий в настоящий лабиринт из обшарпанных домов, где на тебя отовсюду таращатся разбитые или заколоченные окна, постоянно натыкаешься на заваленные мусором тупики и невесть откуда взявшиеся заборы — это место казалось неряшливой изнанкой нарядного туристического центра. Оттуда глядела такая пропитанная сыростью тьма, что, пожалуй, даже среди дня мало кто осмелился бы туда сунуться — а если бы и решился, то тут же поспешил бы обратно, на свет, гонимый страхом никогда не выбраться из этих дышащих безлюдьем угрюмых трущоб — и, надо сказать, эти опасения были не лишены основания. И всё же Жан-Пьер без малейших трудностей ориентировался в этом странном месте — его гибкая высокая фигура была отлично приспособлена для того, чтобы маневрировать в этих лазейках, более похожих на щели в стенах домов, чем на обычные проходы.
Казалось, в этом угрюмом месте и впрямь кроме него нет ни души — или же все его обитатели крепко спят — однако внезапно из какого-то бокового проулка выскользнула тень, преградив Жану-Пьеру путь. Тот отпрянул — в сумраке, рассеиваемом лишь отсветами фонарей с оставшегося далеко позади бульвара, блеснули широко распахнувшиеся глаза.
— Как ты посмел сюда явиться?
В ответ раздался немного ленивый голос:
— А как же обычные фразы: «Давно не виделись!», «Какими судьбами?», и тому подобное? Что ж, придётся мне взять их на себя: давно не виделись, Гёль [1]. Какими судьбами?
Оправившись от испуга, Жан-Пьер сделал шаг вперёд. Тот, что стоял перед ним, был субтильнее и ниже ростом, однако при этом не шелохнулся, глядя ему прямо в глаза — Жану-Пьеру показалось, что в темноте он различает в радужке противника стальной отлив.
— Неужто ты так долго скрывался от своей семьи, чтобы теперь заявиться сюда? — усмехнулся в ответ Жан-Пьер, который настолько овладел собой, что в его голосе появились угрожающие нотки.
— О, я давно уже не скрываюсь, просто наши пути за это время разошлись столь далеко, что у меня и впрямь не было причин приходить сюда... если бы ты не перешёл мне дорогу. — Едва отзвучали эти слова, как рука явившегося из тени мужчины взметнулась, перехватывая запястье Жана-Пьера, в пальцах которого льдисто сверкнуло лезвие охотничьего ножа. Ещё несколько движений, столь стремительных, что можно было подумать, что это ветер всколыхнул обрывок старой афиши на облупленной стене — и вот всё вновь замерло; двое мужчин почти не сдвинулись с места, но теперь подбородок Жана-Пьера смотрел вверх, а сам он, стоя на цыпочках, не смел и вздохнуть — на его горле сомкнулись длинные белые пальцы, пока ещё не слишком сильно надавливая на две смертельные точки.
Приблизившись вплотную, так что Жан-Пьер мог без труда расслышать самый тихий шёпот, обездвиживший его мужчина произнёс:
— Лучше тебе забыть о существовании Оскара Ле Мюэ, Гёль. В противном случае я предупреждением не ограничусь.
С этими словами он ослабил хватку, так что Жан-Пьер смог ответить:
— Что тебе до этого смертного, Блан [2], если ты даже своему сыну помочь не в состоянии?
— Мой сын — сам себе голова, — холодно отозвался тот, кого Жан-Пьер назвал Бланом, и разжал пальцы. — Во всяком случае, свой выбор он сделал сам — в отличие от Оскара.
— Некогда это не помешало тебе послать его на смерть, — ухмыльнулся Жан-Пьер, растирая шею.
— Выжив тогда, он раз и навсегда доказал, что достоин называться моим учеником, — невозмутимо ответил Блан.
— Чёрт с тобой, братец, — злобно ухмыльнулся Гёль. — Всё равно Оскар Ле Мюэ своё дело уже сделал.
***
Поднявшись затемно, Оскар долго возился на кухне с кофе: подобные осенние утра всегда делали его сонным и заторможенным, так что даже простейшее дело требовало уймы времени. Уже собравшись выходить, он машинально включил ноутбук, чтобы проверить почту: в первой половине дня на работе будет не до этого — и тут-то узрел это сообщение, необычайно длинное для Фейсбука, где послания нередко ограничивались междометиями и смайликами. Не особо заботясь о грамматике, Эсен настрочил ответ, который явно требовал слишком много времени от и без того опаздывавшего Оскара. Прикинув время отправки сей эпистолы, он усмехнулся про себя: Эсен, похоже, не испытывает проблем с времяпровождением на работе.
От турецкого врача мысли невольно перекинулись на Риддерхов: Амори, скорее всего, сегодня занят, а что делает его отец? В одиночестве сидит в полутёмном доме, одолеваемый неведомыми призраками? Оскар тряхнул головой, прогоняя эти мысли, и поправил сумку, висящую против обыкновения на левом плече — разве он уже недостаточно пострадал, вмешиваясь в дела этого «святого семейства»? Пусть уж как-нибудь сами разбираются.
На работе он прежде всего заверил помощницу, что её услуги ему больше не требуются. Девушка приуныла, и Оскар впервые задумался, не ведёт ли он себя подобно Риддерху-старшему — сам того не желая, наводняет чужие помыслы. Но Оскар был не властен над чувствами других к себе точно так же, как и Анейрин; оставалось надеяться, что из-за этого никто не пострадает.
Во время перерыва вместо того, чтобы идти на ланч, Оскар пристроился у компьютера с кружкой чая и залез на Фейсбук, чтобы наконец прочесть пространное послание Эсена. Он ещё утром недоумевал, о чём можно так разливаться в обычном ответе, и теперь понял: ни о чём в особенности.
«Не за что :))) мне и вправду доставило удовольствие поближе с тобой познакомиться. Мори что-то темнит :((( на самом деле он тебя откуда-то знает)) даже если тебе кажется что нет ;) при этом знает хорошо. Ну а мне понятное дело хотелось бы узнать его хорошего знакомого ;) Тебе наверно все это покажется абсурдным но я-то верю в реинкарнацию :)) так что для меня это не так уж и странно. Хотя кстати тебе стоило бы проверить свою родословную может ты им родня ;) Вообще-то Мори не порадует что я тебе это пишу :(( ну да так ему и надо. С этой семейкой всё как-то сикось-накось :(( так что тут лучше быть настороже такое моё мнение. Ну всё пока :))))».
Изысканное имя Amaury Эсен, не церемонясь, сократил до Mori, так что Оскар не сразу даже понял, о ком речь, а наконец осознав смысл написанного, задумался. То есть, выходит, с точки зрения Эсена, вполне вероятно, что в его роду были психи — стоит ли после этого удивляться, что он находит несуществующие замки? Впрочем, по этой части стоило беспокоиться, скорее, об ирландской наследственности, а не о немецкой.
От перерыва ещё оставалась пара минут, так что он второпях напечатал:
«Спасибо за быстрый ответ! А то Амори не отвечает, так что я уже начал волноваться. Как у них с отцом, всё в порядке? Реинкарнация — от меня не укрылось, что Вы пишете на хинди и тамильском — это как-то связано? С наилучшими пожеланиями, Оскар».
Отправив сообщение, он огляделся, впитывая покой пока что безлюдного помещения. Всё это — забитые книгами полки, освещённые тёплым светом узкие проходы, даже вездесущий запах книжной пыли — настолько срослось с ним, что стало трудно отделять себя самого от того, что он здесь делал. Оскар не представлял себя в другом месте, и потому растерянно отмалчивался на вопросы родителей о том, что он думает о своём будущем. Сказать по правде, он впервые не испытывал безотчетного стыда, рассказывая о своей профессии, когда говорил с Амори, да и то потому, что других поводов для волнений было предостаточно.
Вновь опустив глаза на экран, он хотел было закрыть Фейсбук, но тут обнаружил, что там уже высветился ответ:
«Чтоб я сам знал что там у них творится :((мне ж при тебе дали отставку по меньшей мере на неделю. Ну да я махровый язычник как все время твердит Мори :)) Впрочем ему фиолетово :((Бывай бро :)) напишу попозже надо бежать к пациенту».
На этом Оскар наконец закрыл браузер, решив, что отвечать не обязательно, и про себя мысленно посочувствовал тем, кому доводится читать врачебные записи Эсена — хотя, быть может, в медицинских картах он меньше налегает на смайлики и больше — на запятые. К своему удивлению, он ощутил тёплое чувство при мысли о том, что немецкий знакомый готов поддерживать с ним контакт — впрочем, похоже, Эсену тоже было одиноко, не обошлось и без досады. Быть может, он таким вот изощрённым образом мстит подвинувшему его Амори — упомянул ведь, что тому это не понравится.
Оскару даже подумалось, вполне ли это правильно с его стороны: переписываться с бойфрендом Амори за его спиной? Но, в конце концов, кто как не сам Риддерх-младший не отвечает на его сообщения, к тому же, речь ведь идёт о простой переписке, не более. И всё же при воспоминании о лёгких прикосновениях Эсена Оскару пришлось встряхнуть головой, чтобы вернуть себе рабочий настрой — у Амори воистину ледяной темперамент, раз он способен противостоять подобному мужчине. Хотя, опять же, что он может знать о чужих отношениях? Твёрдо решив выбросить из головы все посторонние мысли, Оскар вернулся к работе. Когда один из студентов сдал книги, среди которых попалась парочка про эпоху Высокого Средневековья, он отложил их в сторону, убеждая себя, что это для Мика. Он действительно нередко отбирал книги для друга, хоть в последнее время тот лишь фыркал, заявляя либо, что это не его тематика, либо что это дремучая популярщина. В конце рабочего дня Оскар сгрёб их в сумку, намереваясь вернуть после выходных. Он уже запирал двери, когда телефон внезапно залился Марсельезой.
— Привет, ты уже с работы свалил? — вопросил оживлённый голос Мика.
— Ну да, — ответил Оскар, придерживая телефон здоровым плечом и посвящая всё внимание тому, чтобы не уронить ни изрядно потяжелевшую сумку, ни ключи.
— А куда направляешься?
— Домой, вестимо.
— Брось ты, вечером пятницы — и домой! — возмутился Мик. — Пойдём-ка лучше…
— Не-а, я ещё от предыдущей твоей идеи не вполне оправился, — решительно заявил Оскар.
— И что будешь делать?
— Читать буду. — В подтверждение своих слов Оскар приподнял коленом сумку так, что она приоткрылась, прежде чем с запозданием сообразить, что его друг не способен увидеть этот жест.
В трубке повисло удручённое молчание, после чего Мик сообщил:
— Ну так я сам к тебе зайду.
— Ладно тебе, хотел идти в паб — так и иди. — Оскар подкинул ключи на ладони, направляясь вниз по лестнице. — Со мной всё будет в порядке.
— Не, я всё-таки зайду, — настаивал Мик. — Так что не шляйся там особо, сказал, что будешь дома — так и сиди. Я по пиву принесу.
— Как скажешь, — сдался Оскар, поражаясь внезапной заботливости Мика. Конечно, тот всегда становился особо внимательным, когда друг страдал по его вине, но чтобы сидеть вечером пятницы взаперти — до таких высот его альтруизм покамест не поднимался.
Оскар подумал было, что надо бы закупиться едой, но решил, что, раз уж дошёл до дома, то сегодня уже не выйдет и вместо этого скинул эсэмэску Мику — благо статус пострадавшего ради науки позволял. В конце концов, если тот ничего не купит — всегда можно заказать пиццу. С этой мыслью Оскар заварил чай и уселся в обнимку с книгами. Для него было не ново с головой нырять в незнакомую прежде тему, забывая о времени, пусть спустя пару дней, быть может, останутся лишь смутные воспоминания о прочитанном. Обычно, погружаясь в книгу, он представлял себя рядом с рассказчиком, который порой запутанно, порой вдохновенно повествует о предмете своих интересов. Но на этот раз перед его глазами словно разворачивался фильм: силуэты в старинных одеждах, звуки — звон, стук, шорох и голоса. Откуда-то возникло видение цветущего сада и гуляющих по нему людей — не иначе, из Декамерона: смеющиеся девушки с яблоками в руках, молодые люди подле них, в их числе — почему-то Анейрин и какой-то золотоволосый весёлый парень. От книги его оторвал звон ключей и щёлканье замка. Мельком удившись — у Мика ведь не было ключей — Оскар двинулся к двери, и из-за неё вывалился его друг, нагруженный пакетами и свёртками, подобно верблюду. За ним следовала Брюн — это и объясняло наличие ключей и провизии. Хоть Брюн и прежде регулярно снабжала его едой, Оскар не ожидал подобной щедрости от спутницы жизни, и потому неуклюже пошутил:
— Эм, Брюн, ты что, всю свою родню пригласила?
— Подумывала об этом, — как ни в чем не бывало отозвалась она. — Но решила, что втроём нам будет как-то уютнее. — Отвернувшись от раскладывающего пакеты по столу Мика, она прищурилась на Оскара: — А ты, видать, забыл, что у нас с тобой сегодня юбилей — пять лет, как-никак.
— А. Забыл, — виновато признал Оскар: за всеми этими перипетиями у него и впрямь вылетело из головы, что в Германии он собирался присмотреть подарок для Брюн.
— Узнаю своего благоверного. — Она запустила пальцы в его волосы, ласково ероша чёрные кудри. — Тебе не напоминай — ты и про свой день рождения не вспомнишь.
— А он тогда зачем? — Оскар кивнул на Мика. — Годовщина-то, вроде как, наша…
— Ну ты вообще охренел, — возмутился тот. — Мало того, что друзей ни во что не ставишь, так ещё и женщину хочешь заставить таскать тяжести!
— Это я его позвала — понадеялась, что ты будешь не против, — мягко улыбнулась Брюн. — Видишь ли… — Она закусила губу. — …Но давайте-ка собирать на стол! — бодро закончила она.
Оскар ничем не показал, что оговорка жены его встревожила — он улыбался как ни в чём не бывало, помогая сервировать праздничный ужин: разумеется, испанская кухня, что же ещё? К которой, впрочем, прилагалась пара бутылок обещанного «Гиннеса». Напряжение висело в воздухе невесомой вуалью до того самого момента, когда они сели за стол — как-то само собой получилось, что Оскар и Брюн расположились напротив, а между ними — Мик. Он и поднял первый бокал вина, торопясь, словно желал во что бы то ни стало высказаться первым:
— Знаете, что, ребята: я не открою Америку, если скажу, что я люблю вас обоих. Даже не знаю, кого сильнее — впрочем, Осси, не строй на этот счёт иллюзий. Хотя тебя я знаю гораздо дольше, так что тут всё не так однозначно. И я хочу… — он на мгновение задумался, опустив голову, — в общем, хочу, чтобы всё так и оставалось. Вернее, оставалось между нами. Ну, вы поняли. — С этими словами он чокнулся с Брюн и Оскаром. — Слайнте [3].
Его тост несколько разрядил атмосферу, но все ели в молчании, словно всерьёз обдумывая его слова. Спустя некоторое время подала голос Брюн:
— Давайте и я скажу, — начала она, теребя ножку бокала. — Мне повезло, что я вас узнала. Ни с кем другим мне не было бы и вполовину так весело.
— Ирландские парни рулят, — ухмыльнулся Мик.
— Я не жалею, что родилась в Испании, — продолжила Брюн, улыбаясь, — но если бы мне суждено было родиться в другом месте, то я бы хотела, чтобы это была Ирландия.
— Ещё чего, — заявил Мик, — чтобы ты была размером с бочку и била мужа сковородкой?
— Почему бы и нет, если он того заслуживает? — коварно усмехнулась Брюн. — Оскар просто не давал мне повода. — Она потянулась через стол, чтобы потрепать его по руке.
— Может, ещё и родишься, — невпопад заметил Оскар. — Я тут познакомился с одним индуистом… тоже в Германии, — смущённо закончил он, сообразив, что не горит желанием рассказывать о подробностях. — Он мне лечил руку, — добавил он.
— Да ты там вообще времени даром не терял, как я посмотрю, — с нарочитой обидой отозвался Мик. — Вместо того, чтобы искать мой замок…
— Между прочим, в этот переплёт я угодил именно из-за него, — отбрил его Оскар. — Так что лучше уж помалкивай.
Как будто в ответ на это требование, за столом и впрямь повисла тишина, но Оскар чувствовал, что все словно ожидают, что скажет он сам — как будто от этого зависело что-то важное. Наконец, собравшись с духом, он начал:
— Наверно, я плохой муж и не слишком хороший друг. Пожалуй, я и впрямь всегда думал только о себе, — невольно повторил он горькие слова жены, которые она обрушила на него во время той ссоры, после которой они были вместе лишь официально. — Брюн, погоди, — остановил он готовую возразить женщину. — Но на самом деле я просто боялся потерять вас. Ведь вы — мои единственные друзья. Знаю, это звучит жалко. Хочу, чтобы вы были счастливы, — быстро закончил он, чувствуя, как предательски сжимается горло.
Брюн бросила на Мика быстрый встревоженный взгляд и нарочито бодрым голосом объявила:
— А теперь — твой подарок, — и шутливо добавила: — Будешь должен.
Мик извлёк из-под стола подарочный пакет с принтом из ярко-зелёных листов клевера — и как он умудрился замаскировать его среди прочих? Судя по очертаниям, в нём была какая-то плоская коробка.
— Я говорил ей, что этого добра и в твоей богадельне предостаточно, — пробурчал Мик.
При этих словах Оскар с удвоенным энтузиазмом принялся разворачивать свёрток: он-то никогда не сомневался в том, что книга — лучший подарок. Мгновение спустя в его руках оказался здоровенный самоучитель немецкого, там же лежало несколько дисков. Несмотря на то, что книга так и просилась, чтобы её открыли, Оскар замялся, не зная, как озвучить вопрос: почему именно это?
— Когда ты теперь собираешься в Германию? — как бы между прочим поинтересовалась Брюн.
— Гм… вообще-то… никогда, — растерялся Оскар. За столом повисло молчание, в котором было ровно столько деликатности и тревоги, что он пожалел, что не соврал — на Рождество, на Пасху, да когда угодно. Не в силах выдержать эту неестественную тишину, он поднялся и прошёл в кабинет, где остановился перед портретом Анейрина.
— Похоже, я опять всё испортил, — сокрушённо шепнул он.
Сбоку раздались невесомые шаги — вошла Брюн. Проследив её взгляд на портрет, Оскар сказал:
— Ты всё неправильно поняла. — Он слышал горечь в своем голосе, и упрекал себя и за это: в чем виновата его любящая, внимательная, заботливая жена? Разве что в излишней догадливости. — Он сумасшедший. Шизофреник или вроде того — какие там ещё бывают психи.
— Это он вывихнул тебе руку и разбил лицо? — участливо спросила Брюн, кончиками пальцев пытаясь дотронуться до его синяка, но Оскар отвел её руку.
— Нет, что ты, он и бы пальцем меня не тронул, — вырвалось у него, прежде чем он сообразил, как это звучит. — Он добрый и… несчастный. Но рядом с ним я чувствую, словно и у меня отъезжает крыша. И боюсь, что в моём присутствии ему только хуже.
Он услышал тихий вздох Брюн.
— Я была неправа, — заговорила она после непродолжительной паузы. — Ты думаешь не только о себе. Пожалуй, с тобой было бы проще, будь ты беспросветным эгоистом. Но я всё равно тебя люблю. — В её голосе послышалась усталость. — Хоть порой мне кажется, что это какое-то кармическое наказание. Интересно, что по этому поводу сказал бы твой приятель-индуист?
— Сказал бы, что мы все в одной лодке. — Помолчав, он, не отводя взгляда от портрета, произнёс: — Я понимаю, что вы обрадовались тому, что нашёлся тот, кто готов со мной нянчиться — но уверяю тебя, что нянчиться со мной вовсе не нужно.
Брюн хотела было возразить, но прежде, чем она успела подобрать слова, Оскар опередил её:
— Прости, но, по-моему, сейчас вам лучше уйти.
При этом он сознавал, что какая-то его часть по-прежнему ждёт, что вместо этого Брюн останется, не преминув упрекнуть его за то, что своими выходками он чуть не испортил прекрасный вечер, а потом всё будет как прежде — однако он не двигался с места, прислушиваясь, как в соседней комнате Брюн что-то тихо говорит Мику — тот явно пытался возражать, но вскоре они так же бесшумно собрались и покинули квартиру.
Оскар не раз представлял себе этот судьбоносный разговор, но не мог и вообразить, что всё закончится вот так — именно об этом он думал, слыша стук закрывающейся двери. Лишь после этого он позволил себе опуститься на кушетку, спрятав лицо в ладонях, и весь горизонт сознания заслонила мысль: одна-единственная поездка, какая-то пара дней разрушили всё то, что он старательно выстраивал всю свою жизнь — да вот только, право, жизнь ли это? Или же он лишь подправлял, подмазывал, подставлял подпорки под то, чему с самого начала суждено было рухнуть, рассыпаться в туче пыли?
Примечания:
[1] Гёль – фр. Gueules – червлёно-красный, геральдический цвет.
[2] Блан – фр. Blanc – белый.
[3] Сланте (или Сланче) – ирл. Sláinte – в пер. букв. «здоровье», произносится, когда чокаются бокалами, в значении «Ваше здоровье».
После того, как Оскар покинул паб, темы для беседы быстро иссякли. Жан-Пьер, которого, видимо, не прельщало надираться в обществе Мика, равно как и прилагающиеся к этому мероприятию неприятности, также распрощался и вышел. Засунув руки в карманы, он двигался расслабленной походкой, совершенно не отличаясь от прочих прохожих, вышедших прогуляться по оживлённому бульвару перед сном, но внезапно он остановился и нахмурился, будто что-то вспомнив. Вскинув лицо к небу, он на мгновение замер, после чего развернулся и быстрыми шагами двинулся в противоположном направлении. Если бы кто-то обратил внимание на эту сцену, то наверняка решил бы, что это очередной гуляка позабыл на вечеринке с друзьями ключи от дома, бумажник или что-то столь же важное.
читать дальшеОднако вместо того, чтобы вернуться в паб, Жан-Пьер вскоре покинул освещённый бульвар и нырнул в узкий проулок, ведущий в настоящий лабиринт из обшарпанных домов, где на тебя отовсюду таращатся разбитые или заколоченные окна, постоянно натыкаешься на заваленные мусором тупики и невесть откуда взявшиеся заборы — это место казалось неряшливой изнанкой нарядного туристического центра. Оттуда глядела такая пропитанная сыростью тьма, что, пожалуй, даже среди дня мало кто осмелился бы туда сунуться — а если бы и решился, то тут же поспешил бы обратно, на свет, гонимый страхом никогда не выбраться из этих дышащих безлюдьем угрюмых трущоб — и, надо сказать, эти опасения были не лишены основания. И всё же Жан-Пьер без малейших трудностей ориентировался в этом странном месте — его гибкая высокая фигура была отлично приспособлена для того, чтобы маневрировать в этих лазейках, более похожих на щели в стенах домов, чем на обычные проходы.
Казалось, в этом угрюмом месте и впрямь кроме него нет ни души — или же все его обитатели крепко спят — однако внезапно из какого-то бокового проулка выскользнула тень, преградив Жану-Пьеру путь. Тот отпрянул — в сумраке, рассеиваемом лишь отсветами фонарей с оставшегося далеко позади бульвара, блеснули широко распахнувшиеся глаза.
— Как ты посмел сюда явиться?
В ответ раздался немного ленивый голос:
— А как же обычные фразы: «Давно не виделись!», «Какими судьбами?», и тому подобное? Что ж, придётся мне взять их на себя: давно не виделись, Гёль [1]. Какими судьбами?
Оправившись от испуга, Жан-Пьер сделал шаг вперёд. Тот, что стоял перед ним, был субтильнее и ниже ростом, однако при этом не шелохнулся, глядя ему прямо в глаза — Жану-Пьеру показалось, что в темноте он различает в радужке противника стальной отлив.
— Неужто ты так долго скрывался от своей семьи, чтобы теперь заявиться сюда? — усмехнулся в ответ Жан-Пьер, который настолько овладел собой, что в его голосе появились угрожающие нотки.
— О, я давно уже не скрываюсь, просто наши пути за это время разошлись столь далеко, что у меня и впрямь не было причин приходить сюда... если бы ты не перешёл мне дорогу. — Едва отзвучали эти слова, как рука явившегося из тени мужчины взметнулась, перехватывая запястье Жана-Пьера, в пальцах которого льдисто сверкнуло лезвие охотничьего ножа. Ещё несколько движений, столь стремительных, что можно было подумать, что это ветер всколыхнул обрывок старой афиши на облупленной стене — и вот всё вновь замерло; двое мужчин почти не сдвинулись с места, но теперь подбородок Жана-Пьера смотрел вверх, а сам он, стоя на цыпочках, не смел и вздохнуть — на его горле сомкнулись длинные белые пальцы, пока ещё не слишком сильно надавливая на две смертельные точки.
Приблизившись вплотную, так что Жан-Пьер мог без труда расслышать самый тихий шёпот, обездвиживший его мужчина произнёс:
— Лучше тебе забыть о существовании Оскара Ле Мюэ, Гёль. В противном случае я предупреждением не ограничусь.
С этими словами он ослабил хватку, так что Жан-Пьер смог ответить:
— Что тебе до этого смертного, Блан [2], если ты даже своему сыну помочь не в состоянии?
— Мой сын — сам себе голова, — холодно отозвался тот, кого Жан-Пьер назвал Бланом, и разжал пальцы. — Во всяком случае, свой выбор он сделал сам — в отличие от Оскара.
— Некогда это не помешало тебе послать его на смерть, — ухмыльнулся Жан-Пьер, растирая шею.
— Выжив тогда, он раз и навсегда доказал, что достоин называться моим учеником, — невозмутимо ответил Блан.
— Чёрт с тобой, братец, — злобно ухмыльнулся Гёль. — Всё равно Оскар Ле Мюэ своё дело уже сделал.
***
Поднявшись затемно, Оскар долго возился на кухне с кофе: подобные осенние утра всегда делали его сонным и заторможенным, так что даже простейшее дело требовало уймы времени. Уже собравшись выходить, он машинально включил ноутбук, чтобы проверить почту: в первой половине дня на работе будет не до этого — и тут-то узрел это сообщение, необычайно длинное для Фейсбука, где послания нередко ограничивались междометиями и смайликами. Не особо заботясь о грамматике, Эсен настрочил ответ, который явно требовал слишком много времени от и без того опаздывавшего Оскара. Прикинув время отправки сей эпистолы, он усмехнулся про себя: Эсен, похоже, не испытывает проблем с времяпровождением на работе.
От турецкого врача мысли невольно перекинулись на Риддерхов: Амори, скорее всего, сегодня занят, а что делает его отец? В одиночестве сидит в полутёмном доме, одолеваемый неведомыми призраками? Оскар тряхнул головой, прогоняя эти мысли, и поправил сумку, висящую против обыкновения на левом плече — разве он уже недостаточно пострадал, вмешиваясь в дела этого «святого семейства»? Пусть уж как-нибудь сами разбираются.
На работе он прежде всего заверил помощницу, что её услуги ему больше не требуются. Девушка приуныла, и Оскар впервые задумался, не ведёт ли он себя подобно Риддерху-старшему — сам того не желая, наводняет чужие помыслы. Но Оскар был не властен над чувствами других к себе точно так же, как и Анейрин; оставалось надеяться, что из-за этого никто не пострадает.
Во время перерыва вместо того, чтобы идти на ланч, Оскар пристроился у компьютера с кружкой чая и залез на Фейсбук, чтобы наконец прочесть пространное послание Эсена. Он ещё утром недоумевал, о чём можно так разливаться в обычном ответе, и теперь понял: ни о чём в особенности.
«Не за что :))) мне и вправду доставило удовольствие поближе с тобой познакомиться. Мори что-то темнит :((( на самом деле он тебя откуда-то знает)) даже если тебе кажется что нет ;) при этом знает хорошо. Ну а мне понятное дело хотелось бы узнать его хорошего знакомого ;) Тебе наверно все это покажется абсурдным но я-то верю в реинкарнацию :)) так что для меня это не так уж и странно. Хотя кстати тебе стоило бы проверить свою родословную может ты им родня ;) Вообще-то Мори не порадует что я тебе это пишу :(( ну да так ему и надо. С этой семейкой всё как-то сикось-накось :(( так что тут лучше быть настороже такое моё мнение. Ну всё пока :))))».
Изысканное имя Amaury Эсен, не церемонясь, сократил до Mori, так что Оскар не сразу даже понял, о ком речь, а наконец осознав смысл написанного, задумался. То есть, выходит, с точки зрения Эсена, вполне вероятно, что в его роду были психи — стоит ли после этого удивляться, что он находит несуществующие замки? Впрочем, по этой части стоило беспокоиться, скорее, об ирландской наследственности, а не о немецкой.
От перерыва ещё оставалась пара минут, так что он второпях напечатал:
«Спасибо за быстрый ответ! А то Амори не отвечает, так что я уже начал волноваться. Как у них с отцом, всё в порядке? Реинкарнация — от меня не укрылось, что Вы пишете на хинди и тамильском — это как-то связано? С наилучшими пожеланиями, Оскар».
Отправив сообщение, он огляделся, впитывая покой пока что безлюдного помещения. Всё это — забитые книгами полки, освещённые тёплым светом узкие проходы, даже вездесущий запах книжной пыли — настолько срослось с ним, что стало трудно отделять себя самого от того, что он здесь делал. Оскар не представлял себя в другом месте, и потому растерянно отмалчивался на вопросы родителей о том, что он думает о своём будущем. Сказать по правде, он впервые не испытывал безотчетного стыда, рассказывая о своей профессии, когда говорил с Амори, да и то потому, что других поводов для волнений было предостаточно.
Вновь опустив глаза на экран, он хотел было закрыть Фейсбук, но тут обнаружил, что там уже высветился ответ:
«Чтоб я сам знал что там у них творится :((мне ж при тебе дали отставку по меньшей мере на неделю. Ну да я махровый язычник как все время твердит Мори :)) Впрочем ему фиолетово :((Бывай бро :)) напишу попозже надо бежать к пациенту».
На этом Оскар наконец закрыл браузер, решив, что отвечать не обязательно, и про себя мысленно посочувствовал тем, кому доводится читать врачебные записи Эсена — хотя, быть может, в медицинских картах он меньше налегает на смайлики и больше — на запятые. К своему удивлению, он ощутил тёплое чувство при мысли о том, что немецкий знакомый готов поддерживать с ним контакт — впрочем, похоже, Эсену тоже было одиноко, не обошлось и без досады. Быть может, он таким вот изощрённым образом мстит подвинувшему его Амори — упомянул ведь, что тому это не понравится.
Оскару даже подумалось, вполне ли это правильно с его стороны: переписываться с бойфрендом Амори за его спиной? Но, в конце концов, кто как не сам Риддерх-младший не отвечает на его сообщения, к тому же, речь ведь идёт о простой переписке, не более. И всё же при воспоминании о лёгких прикосновениях Эсена Оскару пришлось встряхнуть головой, чтобы вернуть себе рабочий настрой — у Амори воистину ледяной темперамент, раз он способен противостоять подобному мужчине. Хотя, опять же, что он может знать о чужих отношениях? Твёрдо решив выбросить из головы все посторонние мысли, Оскар вернулся к работе. Когда один из студентов сдал книги, среди которых попалась парочка про эпоху Высокого Средневековья, он отложил их в сторону, убеждая себя, что это для Мика. Он действительно нередко отбирал книги для друга, хоть в последнее время тот лишь фыркал, заявляя либо, что это не его тематика, либо что это дремучая популярщина. В конце рабочего дня Оскар сгрёб их в сумку, намереваясь вернуть после выходных. Он уже запирал двери, когда телефон внезапно залился Марсельезой.
— Привет, ты уже с работы свалил? — вопросил оживлённый голос Мика.
— Ну да, — ответил Оскар, придерживая телефон здоровым плечом и посвящая всё внимание тому, чтобы не уронить ни изрядно потяжелевшую сумку, ни ключи.
— А куда направляешься?
— Домой, вестимо.
— Брось ты, вечером пятницы — и домой! — возмутился Мик. — Пойдём-ка лучше…
— Не-а, я ещё от предыдущей твоей идеи не вполне оправился, — решительно заявил Оскар.
— И что будешь делать?
— Читать буду. — В подтверждение своих слов Оскар приподнял коленом сумку так, что она приоткрылась, прежде чем с запозданием сообразить, что его друг не способен увидеть этот жест.
В трубке повисло удручённое молчание, после чего Мик сообщил:
— Ну так я сам к тебе зайду.
— Ладно тебе, хотел идти в паб — так и иди. — Оскар подкинул ключи на ладони, направляясь вниз по лестнице. — Со мной всё будет в порядке.
— Не, я всё-таки зайду, — настаивал Мик. — Так что не шляйся там особо, сказал, что будешь дома — так и сиди. Я по пиву принесу.
— Как скажешь, — сдался Оскар, поражаясь внезапной заботливости Мика. Конечно, тот всегда становился особо внимательным, когда друг страдал по его вине, но чтобы сидеть вечером пятницы взаперти — до таких высот его альтруизм покамест не поднимался.
Оскар подумал было, что надо бы закупиться едой, но решил, что, раз уж дошёл до дома, то сегодня уже не выйдет и вместо этого скинул эсэмэску Мику — благо статус пострадавшего ради науки позволял. В конце концов, если тот ничего не купит — всегда можно заказать пиццу. С этой мыслью Оскар заварил чай и уселся в обнимку с книгами. Для него было не ново с головой нырять в незнакомую прежде тему, забывая о времени, пусть спустя пару дней, быть может, останутся лишь смутные воспоминания о прочитанном. Обычно, погружаясь в книгу, он представлял себя рядом с рассказчиком, который порой запутанно, порой вдохновенно повествует о предмете своих интересов. Но на этот раз перед его глазами словно разворачивался фильм: силуэты в старинных одеждах, звуки — звон, стук, шорох и голоса. Откуда-то возникло видение цветущего сада и гуляющих по нему людей — не иначе, из Декамерона: смеющиеся девушки с яблоками в руках, молодые люди подле них, в их числе — почему-то Анейрин и какой-то золотоволосый весёлый парень. От книги его оторвал звон ключей и щёлканье замка. Мельком удившись — у Мика ведь не было ключей — Оскар двинулся к двери, и из-за неё вывалился его друг, нагруженный пакетами и свёртками, подобно верблюду. За ним следовала Брюн — это и объясняло наличие ключей и провизии. Хоть Брюн и прежде регулярно снабжала его едой, Оскар не ожидал подобной щедрости от спутницы жизни, и потому неуклюже пошутил:
— Эм, Брюн, ты что, всю свою родню пригласила?
— Подумывала об этом, — как ни в чем не бывало отозвалась она. — Но решила, что втроём нам будет как-то уютнее. — Отвернувшись от раскладывающего пакеты по столу Мика, она прищурилась на Оскара: — А ты, видать, забыл, что у нас с тобой сегодня юбилей — пять лет, как-никак.
— А. Забыл, — виновато признал Оскар: за всеми этими перипетиями у него и впрямь вылетело из головы, что в Германии он собирался присмотреть подарок для Брюн.
— Узнаю своего благоверного. — Она запустила пальцы в его волосы, ласково ероша чёрные кудри. — Тебе не напоминай — ты и про свой день рождения не вспомнишь.
— А он тогда зачем? — Оскар кивнул на Мика. — Годовщина-то, вроде как, наша…
— Ну ты вообще охренел, — возмутился тот. — Мало того, что друзей ни во что не ставишь, так ещё и женщину хочешь заставить таскать тяжести!
— Это я его позвала — понадеялась, что ты будешь не против, — мягко улыбнулась Брюн. — Видишь ли… — Она закусила губу. — …Но давайте-ка собирать на стол! — бодро закончила она.
Оскар ничем не показал, что оговорка жены его встревожила — он улыбался как ни в чём не бывало, помогая сервировать праздничный ужин: разумеется, испанская кухня, что же ещё? К которой, впрочем, прилагалась пара бутылок обещанного «Гиннеса». Напряжение висело в воздухе невесомой вуалью до того самого момента, когда они сели за стол — как-то само собой получилось, что Оскар и Брюн расположились напротив, а между ними — Мик. Он и поднял первый бокал вина, торопясь, словно желал во что бы то ни стало высказаться первым:
— Знаете, что, ребята: я не открою Америку, если скажу, что я люблю вас обоих. Даже не знаю, кого сильнее — впрочем, Осси, не строй на этот счёт иллюзий. Хотя тебя я знаю гораздо дольше, так что тут всё не так однозначно. И я хочу… — он на мгновение задумался, опустив голову, — в общем, хочу, чтобы всё так и оставалось. Вернее, оставалось между нами. Ну, вы поняли. — С этими словами он чокнулся с Брюн и Оскаром. — Слайнте [3].
Его тост несколько разрядил атмосферу, но все ели в молчании, словно всерьёз обдумывая его слова. Спустя некоторое время подала голос Брюн:
— Давайте и я скажу, — начала она, теребя ножку бокала. — Мне повезло, что я вас узнала. Ни с кем другим мне не было бы и вполовину так весело.
— Ирландские парни рулят, — ухмыльнулся Мик.
— Я не жалею, что родилась в Испании, — продолжила Брюн, улыбаясь, — но если бы мне суждено было родиться в другом месте, то я бы хотела, чтобы это была Ирландия.
— Ещё чего, — заявил Мик, — чтобы ты была размером с бочку и била мужа сковородкой?
— Почему бы и нет, если он того заслуживает? — коварно усмехнулась Брюн. — Оскар просто не давал мне повода. — Она потянулась через стол, чтобы потрепать его по руке.
— Может, ещё и родишься, — невпопад заметил Оскар. — Я тут познакомился с одним индуистом… тоже в Германии, — смущённо закончил он, сообразив, что не горит желанием рассказывать о подробностях. — Он мне лечил руку, — добавил он.
— Да ты там вообще времени даром не терял, как я посмотрю, — с нарочитой обидой отозвался Мик. — Вместо того, чтобы искать мой замок…
— Между прочим, в этот переплёт я угодил именно из-за него, — отбрил его Оскар. — Так что лучше уж помалкивай.
Как будто в ответ на это требование, за столом и впрямь повисла тишина, но Оскар чувствовал, что все словно ожидают, что скажет он сам — как будто от этого зависело что-то важное. Наконец, собравшись с духом, он начал:
— Наверно, я плохой муж и не слишком хороший друг. Пожалуй, я и впрямь всегда думал только о себе, — невольно повторил он горькие слова жены, которые она обрушила на него во время той ссоры, после которой они были вместе лишь официально. — Брюн, погоди, — остановил он готовую возразить женщину. — Но на самом деле я просто боялся потерять вас. Ведь вы — мои единственные друзья. Знаю, это звучит жалко. Хочу, чтобы вы были счастливы, — быстро закончил он, чувствуя, как предательски сжимается горло.
Брюн бросила на Мика быстрый встревоженный взгляд и нарочито бодрым голосом объявила:
— А теперь — твой подарок, — и шутливо добавила: — Будешь должен.
Мик извлёк из-под стола подарочный пакет с принтом из ярко-зелёных листов клевера — и как он умудрился замаскировать его среди прочих? Судя по очертаниям, в нём была какая-то плоская коробка.
— Я говорил ей, что этого добра и в твоей богадельне предостаточно, — пробурчал Мик.
При этих словах Оскар с удвоенным энтузиазмом принялся разворачивать свёрток: он-то никогда не сомневался в том, что книга — лучший подарок. Мгновение спустя в его руках оказался здоровенный самоучитель немецкого, там же лежало несколько дисков. Несмотря на то, что книга так и просилась, чтобы её открыли, Оскар замялся, не зная, как озвучить вопрос: почему именно это?
— Когда ты теперь собираешься в Германию? — как бы между прочим поинтересовалась Брюн.
— Гм… вообще-то… никогда, — растерялся Оскар. За столом повисло молчание, в котором было ровно столько деликатности и тревоги, что он пожалел, что не соврал — на Рождество, на Пасху, да когда угодно. Не в силах выдержать эту неестественную тишину, он поднялся и прошёл в кабинет, где остановился перед портретом Анейрина.
— Похоже, я опять всё испортил, — сокрушённо шепнул он.
Сбоку раздались невесомые шаги — вошла Брюн. Проследив её взгляд на портрет, Оскар сказал:
— Ты всё неправильно поняла. — Он слышал горечь в своем голосе, и упрекал себя и за это: в чем виновата его любящая, внимательная, заботливая жена? Разве что в излишней догадливости. — Он сумасшедший. Шизофреник или вроде того — какие там ещё бывают психи.
— Это он вывихнул тебе руку и разбил лицо? — участливо спросила Брюн, кончиками пальцев пытаясь дотронуться до его синяка, но Оскар отвел её руку.
— Нет, что ты, он и бы пальцем меня не тронул, — вырвалось у него, прежде чем он сообразил, как это звучит. — Он добрый и… несчастный. Но рядом с ним я чувствую, словно и у меня отъезжает крыша. И боюсь, что в моём присутствии ему только хуже.
Он услышал тихий вздох Брюн.
— Я была неправа, — заговорила она после непродолжительной паузы. — Ты думаешь не только о себе. Пожалуй, с тобой было бы проще, будь ты беспросветным эгоистом. Но я всё равно тебя люблю. — В её голосе послышалась усталость. — Хоть порой мне кажется, что это какое-то кармическое наказание. Интересно, что по этому поводу сказал бы твой приятель-индуист?
— Сказал бы, что мы все в одной лодке. — Помолчав, он, не отводя взгляда от портрета, произнёс: — Я понимаю, что вы обрадовались тому, что нашёлся тот, кто готов со мной нянчиться — но уверяю тебя, что нянчиться со мной вовсе не нужно.
Брюн хотела было возразить, но прежде, чем она успела подобрать слова, Оскар опередил её:
— Прости, но, по-моему, сейчас вам лучше уйти.
При этом он сознавал, что какая-то его часть по-прежнему ждёт, что вместо этого Брюн останется, не преминув упрекнуть его за то, что своими выходками он чуть не испортил прекрасный вечер, а потом всё будет как прежде — однако он не двигался с места, прислушиваясь, как в соседней комнате Брюн что-то тихо говорит Мику — тот явно пытался возражать, но вскоре они так же бесшумно собрались и покинули квартиру.
Оскар не раз представлял себе этот судьбоносный разговор, но не мог и вообразить, что всё закончится вот так — именно об этом он думал, слыша стук закрывающейся двери. Лишь после этого он позволил себе опуститься на кушетку, спрятав лицо в ладонях, и весь горизонт сознания заслонила мысль: одна-единственная поездка, какая-то пара дней разрушили всё то, что он старательно выстраивал всю свою жизнь — да вот только, право, жизнь ли это? Или же он лишь подправлял, подмазывал, подставлял подпорки под то, чему с самого начала суждено было рухнуть, рассыпаться в туче пыли?
Примечания:
[1] Гёль – фр. Gueules – червлёно-красный, геральдический цвет.
[2] Блан – фр. Blanc – белый.
[3] Сланте (или Сланче) – ирл. Sláinte – в пер. букв. «здоровье», произносится, когда чокаются бокалами, в значении «Ваше здоровье».
Чёрный вепрь. Глава 9. Привыкая к одиночеству
Предыдущая глава
Придя на работу на следующий день, Оскар понял, что забыл об одной существенной вещи: как следует продумать свою легенду. Не начнешь же рассказывать, что на тебя с кулаками набросился незнакомый мужик, а потом ты свалился с лошади — объясняй ещё, откуда она вообще взялась. Поэтому Оскар ограничился самой простой версией:
— Зашёл в спортивный бар… Ну а там обмолвился, что болею за «Монреаль Импакт» [1] — и понеслось…
читать дальшеДалее мнение собеседников разделилось: одни подвергли дружному осуждению свинское поведение немецких фанатов, при этом Оскар про себя мысленно повинился перед этими незнакомыми ему господами, другие же сошлись на том, что надо быть идиотом, чтобы болеть за «Импакт», подразумевая, что коллега получил по заслугам за подобные пристрастия. Самого же пострадавшего устраивал любой вариант, лишь бы не начали допытываться, что это был за бар и за кого болели предположительные агрессоры. А главное, что начальство сочувственно отнеслось к его травмам: ему выделили помощника, чтобы не приходилось таскать книги самому, и дали разрешение задержаться на обеденном перерыве, чтобы посетить врача, коим он, разумеется, не воспользовался, ведь рука не беспокоила.
Сочувственные жесты со стороны окружающих не иссякли и на этом: в конце рабочего дня занятая у них на полставки симпатичная студентка предложила проводить его домой — она и прежде весьма деликатно пыталась зазвать мужчину то на выставку, то в кино — но он, разумеется, отказался: изрядно запутанных отношений ему и без того было более чем достаточно. И, как выяснилось, правильно сделал, ведь на подходе к дому он повстречал Брюн собственной персоной: не хватало ещё представлять женщин друг другу, мучаясь неловкостью момента.
Хотя у Брюн, разумеется, были свои ключи, она предпочла дожидаться его на углу, болтая с Эллисом — даже хмурое небо и унылая морось её не устрашили. Она с самого начала водила с музыкантом куда более тесное знакомство, чем Оскар: по дороге домой частенько зависала рядом с ним, болтая о музыке, моде, политике и своей родной Испании — Эллиса интересовало решительно всё, чем не могли похвастаться ни муж Брюн, ни его лучший друг.
На первых порах Оскар топтался рядом с ними, тщетно пытаясь включиться в разговор, но затем, наплевав на этикет и социальные нормы, просто оставлял жену трепаться в своё удовольствие и шёл домой — благо до порога два шага. Справедливости ради, отношения «двойного Б», как они сами себя именовали, были чисто приятельские: Эллис принадлежал к редкой категории мужчин, не пытающихся флиртовать с Брюн. На этой основе Оскар даже заподозрил музыканта в нетрадиционной ориентации — впрочем, с тем же успехом можно было сделать вывод об отсутствии у него какой-либо ориентации как таковой: похоже, Эллиса и впрямь интересовала исключительно музыка.
При виде Оскара его жена округлила глаза, воскликнув: «Dios mio!» [2], затем, наскоро распрощавшись с собеседником, она потащила Оскара в квартиру с таким видом, словно собралась оказывать ему первую помощь.
— Что у тебя с рукой? — потребовала Брюн, хотя сама в этот момент осматривала его лицо.
— Да ничего, просто зашиб, уже почти не болит, это так, для предосторожности. — От внимательного взгляда жены на его расквашенную физиономию Оскару сделалось не по себе. Он рассеянно провёл ладонью по прядям её чёрных гладких волос и спросил, чтобы отвести внимание от себя:
— Как кино?
— Какое кино? — всплеснула руками Брюн. — Тебя две недели не было, а теперь приехал… — Она вновь хлопнула по коленям в порыве бессильного отчаяния. — У тебя хоть закусить-то есть чем? — С этими словами она поспешила на кухню, словно тоже желала отвлечься от печальных мыслей; а Оскар задумался, случайно ли она проигнорировала вопрос про кино.
— Брюн, знаешь… мы с тобой… — начал было он, но в этот момент жена прервала его вопросом:
— А где у тебя ножницы? — Она потрясла упаковкой хлебцев, видимо, вознамерившись наделать сэндвичей.
— В кабинете посмотри, на столе, — не задумываясь ответил Оскар и, собравшись с духом, продолжил: — Я давно хотел у тебя спросить… — Но тут вновь послышался её голос из-за стены:
— А это кто? Какой-то актёр?
— Кто? — отозвался Оскар, слегка раздосадованный тем, что его всё время перебивают. Не получив ответа, он заглянул в комнату — Брюн так и застыла с ножницами в руках, глядя на стоящий на столе портрет.
Вопрос застал Оскара врасплох, и он ляпнул, скорее не из желания скрыть правду, а чтобы выиграть время:
— В общем-то да.
— В общем-то? А как его зовут?
— Не… помню. — Оскар сам диву давался примитивности и бессмысленности этой лжи — нет чтобы сказать: просто рисунок, обычный сувенир. И кто там говорил, что чем проще ложь, тем она надёжнее? Видимо, при этом она должна быть ещё и продуманной. — Никакой он не актёр, — повинился он, прежде чем его мысленный конструкт окончательно вышел из-под контроля создателя. — Я встретил его в Германии, при довольно странных обстоятельствах.
Брюн взяла рисунок в руки, бережно сняв с рамки крестик.
— Красивый, — бросила она. — Ну так рассказывай, раз уж начал.
Рассудив, что всё равно не имеет смысла скрывать от неё то, что известно Мику, Оскар принялся за повествование, как-то между прочим поведав ей даже о том, о чём умолчал в беседе с другом — не упомянул он только о двух поцелуях, не менее странных, чем вся эта поездка.
Пока он говорил, Брюн не отрывала взгляда от портрета, загадочно улыбалась. Когда Оскар закончил, она наконец подняла глаза — они прямо-таки лучились весельем:
— По правде говоря, когда ты собрался в Германию, я думала, что с твоей стороны это невероятная глупость — готова была Мику уши оторвать, особенно когда увидела тебя вот с этим. — Она указала на перевязь. — Но теперь я вынуждена признать, что этот отпуск пошёл тебе на пользу. — Склонившись вперёд, она обняла его за плечи и поцеловала в лоб. — Ну а сейчас не мешай, я быстренько сварганю тебе поесть и побегу: у меня ещё куча дел.
***
Разумеется, Оскар и не надеялся, что, разочаровавшись в идее с замком, Мик впредь к ней не вернётся: на этих же выходных тот потащил его в паб, где устроил ему очную ставку с Жаном-Пьером. Как и все прочие приятели Мика, тот был весьма своеобразной личностью — о том, каким же должен быть Миков лучший друг, Оскар предпочитал не задумываться. Начать хоть с того, что Жан-Пьер Леконт был первым соратником Ригана по алкогольно-марихуанным подвигам, добросовестно деля последствия — правда, потом они с Миком долго препирались, кто именно виноват в очередном инциденте.
Жизнь Жана-Пьера подчинялась определённому ритму: его мятежная натура в жажде разрядки пускалась на всё более рискованные предприятия, пока наконец не приходила к предсказуемому финалу, обычно имеющему прямое отношение к кодексу административных правонарушений. После этого Леконт внезапно преображался, принимаясь читать лекции о недопустимости вредных привычек любому, кто соглашался его слушать, в число каковых Оскар, впрочем, никогда не входил, за что Жан-Пьер посматривал на него с презрением, обращаясь с ним как с недалёким и приземлённым существом.
Перед визитом в паб Оскар решился-таки снять перевязь — не хватало ещё, чтобы Жан-Пьер потешался над его «боевым ранением». Рука уже двигалась нормально, отзываясь лишь тенью ноющей боли, когда он пытался вращать плечом.
Судя по тому, что в настоящий момент Жан-Пьер прихлёбывал пиво, теребя незажженную сигарету, его жизнь вошла в «восходящую» фазу. На появление Оскара он отреагировал неопределённым хмыканьем, не отрывая взгляда от своей кружки, пока друзья приветствовали друг друга.
— Так у тебя совсем никаких фотографий нет? — с надеждой вопросил Мик.
— Не-а, — отозвался Оскар. — Темно было, я ж говорил.
На это Жан-Пьер хмыкнул ещё громче, словно давая понять, что уж он-то при любом освещении раздобыл бы снимки, достойные «National Geographic».
— А вот у Жана-Пьера есть один, погляди, — с энтузиазмом предложил Мик. — Тот замок или не тот?
При виде довольно-таки размытого снимка, сделанного при весьма невыигрышном освещении, да ещё, похоже, через стекло, Оскар еле подавил желание хмыкнуть под стать Леконту; вместо этого он признал:
— Ну да, похож, но как будто с другой стороны.
— Но самое интересное, — заговорщическим тоном поведал Мик, — что то место, которое указал Жан-Пьер, совершенно не совпадает с твоими координатами! — Он победно воззрился на Оскара, тот вернул ему удивлённый взгляд
— Ну и что с того?
Даже сам Леконт позабыл хмыкнуть и, ухватившись за свой снимок, уставился на него с таким видом, словно координаты могли быть припрятаны где-то в тёмной листве.
— Значит, этот замок… — Мик склонился к столу и драматическим шёпотом закончил: — …перемещается!
— Шёл бы ты с этим в Канадскую теософскую ассоциацию [3], — бросил Оскар, отодвигая кружку.
— Не понимаю я тебя, — возмутился Мик. — Ты же своими глазами его видел, был в нём, даже… кхм, — осёкся он, бросив взгляд на насторожившегося Жана-Пьера: они с Оскаром договорились ни в коем случае не упоминать Анейрина, хоть Мик и почитал это излишней предосторожностью. — Так неужели тебе не интересно?
— Чего ж тут не понимать, — бросил Жан-Пьер. — Это издревле известно: люди, поставленные на охрану книг, нимало не интересуются содержащимися в них знаниями.
— Ну, знаешь, я бы попросил, — оскорбился Оскар.
— Я думаю, что это что-то вроде Летучего Голландца, — прищурившись, изрёк Жан-Пьер, пригубив свое пиво.
— Ну да. Исчезающий замок. Как у Конана-Варвара. Как же, — пробурчал Оскар и собрался было уйти.
— Постой! — взмолился Мик. — Может, хоть расскажешь, что ты сам думаешь на этот счёт?
Вместо ответа Оскар плюхнул перед ним извлечённую из сумки книгу:
— Я её уже дочитал, так что забирай. А вообще, — поразмыслив, добавил он, — если подумать, то истоки этого явления есть в разных культурах, но обычно это свойственно затопленным замкам и городам… Или разрушенным. Так что я бы на твоём месте поискал информацию об уничтоженных замках — наверняка недостатка в них в Германии нет.
— Какая глубокая мысль, — тихо хмыкнул Жан-Пьер. Стараясь не обращать на него внимания, Оскар продолжил:
— В нашей мифологии — я имею в виду, ирландской — тоже немало подобных мотивов, но едва ли это можно применить здесь: где сиды [4] — и где Германия…
— Может, надо было сказать что-то вроде «Сим-сим откройся» или «Привет, дружище!» на эльфийском? — предположил Леконт.
— Мы тут о серьёзных вещах говорим, — одёрнул его Мик.
— Если уж зашла речь о сверхъестественном, — добавил Оскар, — то дай-ка я тебе кое-что предскажу: независимо от успеха этого предприятия, научной славы оно тебе точно не принесёт. — С этими словами он поднялся с места. — Ну, успехов. Звони, если что.
Хотя со стороны, наверно, казалось, что его допекли насмешки Жана-Пьера, на самом деле причина бегства крылась в другом: эта история смутно беспокоила Оскара с того самого момента, когда он не обнаружил замок на прежнем месте.
Казалось бы, это так романтично: замок в клубах тумана серебрится под светом молодого месяца, скрывая в себе древние тайны… Вот только для Оскара это отчего-то отдавало какой-то первобытной кладбищенской жутью. Более того, подсознательно он чувствовал, что Анейрина обстоятельства его пробуждения беспокоят не меньше: недаром тот обрывал разговор, стоило упомянуть об этом замке. Да и Амори, если подумать, подозрительно избегал этого вопроса: так и не спросил Оскара, где же тот нашёл его отца, хотя, казалось бы, его в первую очередь должно было заинтересовать, как далеко успел забраться Риддерх-старший и где его искать в случае повторной пропажи…
Несмотря на поздний час, людей на улицах было предостаточно, но Оскар всё равно с подозрением всматривался в тени под деревьями в скверах — вот уж накрутил себя так накрутил. А может, всему виной Мик со своими теориями заговора — тут и по ночам спать не будешь.
Вернувшись в квартиру, он первым делом бросил взгляд на портрет — это уже становилось ритуалом. Затем, раздевшись, уселся за ноутбук — ответа на его сообщения по-прежнему не было. Видимо, он настолько навяз у Амори в зубах, что тот не желал удостоить его даже парой слов. Пожалев о том, что у самого Анейрина нет страницы — досадно, но объяснимо — он попробовал найти в Фейсбуке Эсена Биниджи — не вышло. Тогда он догадался воспользоваться визиткой, которую дал ему врач при расставании, и выяснил, его фамилия пишется вовсе не через «J», а через «Ç» — Biniçi.
Как ни странно, поиск выдал исключительно женские фотографии; не на шутку озадачившись этим вопросом, Оскар посмотрел на сайте с именами — так и есть, Эсен — женское имя, означает «ветерок». Оскар невольно фыркнул, воскресив перед глазами образ турка: несмотря на лёгкость и подвижность, и впрямь соответствовавшие его натуре, ничего женского в его облике и в помине не было.
Вернувшись к результатам поиска, он обнаружил, что полных совпадений всего два: одно — миловидная женщина средних лет, при другом же фотография отсутствовала. Пройдя по этой ссылке, Оскар увидел практически пустую страницу: ни личной информации, ни фотографий, только стена, сплошь исписанная какими-то нечитаемыми корявками.
— У турок же, вроде, латиница? — вслух подивился Оскар. Кое-где она и впрямь попадалась — с хорошо знакомыми ему по турецким книгам диакритическими знаками, а вот чем были эти самые корявки, он и предположить не мог. Это лингвистическое явление настолько заинтриговало Оскара, что не преминул загнать текст со стены в гугл-транслейт.
— Оп-па, — не удержался он, когда часть закорючек определилась как «хинди», другая — и вовсе как «тамильский». «А он и впрямь сложная личность, ничего не скажешь. Как там выразился Мик — разносторонняя», — домыслил Оскар. В самом содержании стены ничего особенного не было: поздравления с какими-то неведомыми ему праздниками, сообщения о том, что кто-то где-то побывал, попалась и горестная запись о недавнем теракте в Пакистане.
Собственно, на то, что эта лингвистическая мешанина принадлежит Эсену, указывало только местоположение владельца: городок рядом с Франкфуртом-на-Майне, куда наведывался сам Оскар в процессе своих бесплодных поисков. Ну и ещё, в некотором роде, статус: там красовалось загадочное «сложные отношения». «Иначе не скажешь», — сочувственно подумал Оскар и всё-таки за неимением других возможностей отослал сообщение: «Спасибо за доставку! С наилучшими пожеланиями из Канады» Захочет — ответит, захочет — уподобится своему бойфренду.
С этим он улёгся спать, не ведая, что на экране уже загорелось оповещение об ответе…
Примечания:
[1] «Монреаль Импакт» (фр. Impact de Montréal, англ. Montreal Impact) — его логотип представляет собой щит с синими, белыми, чёрными и серебряными вставками, содержащими стилизованную геральдическую лилию и четыре серебряные звезды.
[2] ¡Dios mio! — исп. «Боже мой!»
[3] Канадская теософская ассоциация — Canadian Theosophical Association — некоммерческая организация, основанная в 1924 г., ставит перед собой три цели: формирование Универсального братства человечности, содействие сравнительным религиозным, философским и научным исследованиям, а также исследование необъяснимых природных явлений и сил, сокрытых в Человечестве.
[4] Сиды — (ирл. Sídhe) — холмы, населённые мифическими племенами Туата Де Дананн, представителей которых также называли сидами. Сиды представляют собой потусторонний мир, обычно отделённый от людей непреодолимой преградой.
Придя на работу на следующий день, Оскар понял, что забыл об одной существенной вещи: как следует продумать свою легенду. Не начнешь же рассказывать, что на тебя с кулаками набросился незнакомый мужик, а потом ты свалился с лошади — объясняй ещё, откуда она вообще взялась. Поэтому Оскар ограничился самой простой версией:
— Зашёл в спортивный бар… Ну а там обмолвился, что болею за «Монреаль Импакт» [1] — и понеслось…
читать дальшеДалее мнение собеседников разделилось: одни подвергли дружному осуждению свинское поведение немецких фанатов, при этом Оскар про себя мысленно повинился перед этими незнакомыми ему господами, другие же сошлись на том, что надо быть идиотом, чтобы болеть за «Импакт», подразумевая, что коллега получил по заслугам за подобные пристрастия. Самого же пострадавшего устраивал любой вариант, лишь бы не начали допытываться, что это был за бар и за кого болели предположительные агрессоры. А главное, что начальство сочувственно отнеслось к его травмам: ему выделили помощника, чтобы не приходилось таскать книги самому, и дали разрешение задержаться на обеденном перерыве, чтобы посетить врача, коим он, разумеется, не воспользовался, ведь рука не беспокоила.
Сочувственные жесты со стороны окружающих не иссякли и на этом: в конце рабочего дня занятая у них на полставки симпатичная студентка предложила проводить его домой — она и прежде весьма деликатно пыталась зазвать мужчину то на выставку, то в кино — но он, разумеется, отказался: изрядно запутанных отношений ему и без того было более чем достаточно. И, как выяснилось, правильно сделал, ведь на подходе к дому он повстречал Брюн собственной персоной: не хватало ещё представлять женщин друг другу, мучаясь неловкостью момента.
Хотя у Брюн, разумеется, были свои ключи, она предпочла дожидаться его на углу, болтая с Эллисом — даже хмурое небо и унылая морось её не устрашили. Она с самого начала водила с музыкантом куда более тесное знакомство, чем Оскар: по дороге домой частенько зависала рядом с ним, болтая о музыке, моде, политике и своей родной Испании — Эллиса интересовало решительно всё, чем не могли похвастаться ни муж Брюн, ни его лучший друг.
На первых порах Оскар топтался рядом с ними, тщетно пытаясь включиться в разговор, но затем, наплевав на этикет и социальные нормы, просто оставлял жену трепаться в своё удовольствие и шёл домой — благо до порога два шага. Справедливости ради, отношения «двойного Б», как они сами себя именовали, были чисто приятельские: Эллис принадлежал к редкой категории мужчин, не пытающихся флиртовать с Брюн. На этой основе Оскар даже заподозрил музыканта в нетрадиционной ориентации — впрочем, с тем же успехом можно было сделать вывод об отсутствии у него какой-либо ориентации как таковой: похоже, Эллиса и впрямь интересовала исключительно музыка.
При виде Оскара его жена округлила глаза, воскликнув: «Dios mio!» [2], затем, наскоро распрощавшись с собеседником, она потащила Оскара в квартиру с таким видом, словно собралась оказывать ему первую помощь.
— Что у тебя с рукой? — потребовала Брюн, хотя сама в этот момент осматривала его лицо.
— Да ничего, просто зашиб, уже почти не болит, это так, для предосторожности. — От внимательного взгляда жены на его расквашенную физиономию Оскару сделалось не по себе. Он рассеянно провёл ладонью по прядям её чёрных гладких волос и спросил, чтобы отвести внимание от себя:
— Как кино?
— Какое кино? — всплеснула руками Брюн. — Тебя две недели не было, а теперь приехал… — Она вновь хлопнула по коленям в порыве бессильного отчаяния. — У тебя хоть закусить-то есть чем? — С этими словами она поспешила на кухню, словно тоже желала отвлечься от печальных мыслей; а Оскар задумался, случайно ли она проигнорировала вопрос про кино.
— Брюн, знаешь… мы с тобой… — начал было он, но в этот момент жена прервала его вопросом:
— А где у тебя ножницы? — Она потрясла упаковкой хлебцев, видимо, вознамерившись наделать сэндвичей.
— В кабинете посмотри, на столе, — не задумываясь ответил Оскар и, собравшись с духом, продолжил: — Я давно хотел у тебя спросить… — Но тут вновь послышался её голос из-за стены:
— А это кто? Какой-то актёр?
— Кто? — отозвался Оскар, слегка раздосадованный тем, что его всё время перебивают. Не получив ответа, он заглянул в комнату — Брюн так и застыла с ножницами в руках, глядя на стоящий на столе портрет.
Вопрос застал Оскара врасплох, и он ляпнул, скорее не из желания скрыть правду, а чтобы выиграть время:
— В общем-то да.
— В общем-то? А как его зовут?
— Не… помню. — Оскар сам диву давался примитивности и бессмысленности этой лжи — нет чтобы сказать: просто рисунок, обычный сувенир. И кто там говорил, что чем проще ложь, тем она надёжнее? Видимо, при этом она должна быть ещё и продуманной. — Никакой он не актёр, — повинился он, прежде чем его мысленный конструкт окончательно вышел из-под контроля создателя. — Я встретил его в Германии, при довольно странных обстоятельствах.
Брюн взяла рисунок в руки, бережно сняв с рамки крестик.
— Красивый, — бросила она. — Ну так рассказывай, раз уж начал.
Рассудив, что всё равно не имеет смысла скрывать от неё то, что известно Мику, Оскар принялся за повествование, как-то между прочим поведав ей даже о том, о чём умолчал в беседе с другом — не упомянул он только о двух поцелуях, не менее странных, чем вся эта поездка.
Пока он говорил, Брюн не отрывала взгляда от портрета, загадочно улыбалась. Когда Оскар закончил, она наконец подняла глаза — они прямо-таки лучились весельем:
— По правде говоря, когда ты собрался в Германию, я думала, что с твоей стороны это невероятная глупость — готова была Мику уши оторвать, особенно когда увидела тебя вот с этим. — Она указала на перевязь. — Но теперь я вынуждена признать, что этот отпуск пошёл тебе на пользу. — Склонившись вперёд, она обняла его за плечи и поцеловала в лоб. — Ну а сейчас не мешай, я быстренько сварганю тебе поесть и побегу: у меня ещё куча дел.
***
Разумеется, Оскар и не надеялся, что, разочаровавшись в идее с замком, Мик впредь к ней не вернётся: на этих же выходных тот потащил его в паб, где устроил ему очную ставку с Жаном-Пьером. Как и все прочие приятели Мика, тот был весьма своеобразной личностью — о том, каким же должен быть Миков лучший друг, Оскар предпочитал не задумываться. Начать хоть с того, что Жан-Пьер Леконт был первым соратником Ригана по алкогольно-марихуанным подвигам, добросовестно деля последствия — правда, потом они с Миком долго препирались, кто именно виноват в очередном инциденте.
Жизнь Жана-Пьера подчинялась определённому ритму: его мятежная натура в жажде разрядки пускалась на всё более рискованные предприятия, пока наконец не приходила к предсказуемому финалу, обычно имеющему прямое отношение к кодексу административных правонарушений. После этого Леконт внезапно преображался, принимаясь читать лекции о недопустимости вредных привычек любому, кто соглашался его слушать, в число каковых Оскар, впрочем, никогда не входил, за что Жан-Пьер посматривал на него с презрением, обращаясь с ним как с недалёким и приземлённым существом.
Перед визитом в паб Оскар решился-таки снять перевязь — не хватало ещё, чтобы Жан-Пьер потешался над его «боевым ранением». Рука уже двигалась нормально, отзываясь лишь тенью ноющей боли, когда он пытался вращать плечом.
Судя по тому, что в настоящий момент Жан-Пьер прихлёбывал пиво, теребя незажженную сигарету, его жизнь вошла в «восходящую» фазу. На появление Оскара он отреагировал неопределённым хмыканьем, не отрывая взгляда от своей кружки, пока друзья приветствовали друг друга.
— Так у тебя совсем никаких фотографий нет? — с надеждой вопросил Мик.
— Не-а, — отозвался Оскар. — Темно было, я ж говорил.
На это Жан-Пьер хмыкнул ещё громче, словно давая понять, что уж он-то при любом освещении раздобыл бы снимки, достойные «National Geographic».
— А вот у Жана-Пьера есть один, погляди, — с энтузиазмом предложил Мик. — Тот замок или не тот?
При виде довольно-таки размытого снимка, сделанного при весьма невыигрышном освещении, да ещё, похоже, через стекло, Оскар еле подавил желание хмыкнуть под стать Леконту; вместо этого он признал:
— Ну да, похож, но как будто с другой стороны.
— Но самое интересное, — заговорщическим тоном поведал Мик, — что то место, которое указал Жан-Пьер, совершенно не совпадает с твоими координатами! — Он победно воззрился на Оскара, тот вернул ему удивлённый взгляд
— Ну и что с того?
Даже сам Леконт позабыл хмыкнуть и, ухватившись за свой снимок, уставился на него с таким видом, словно координаты могли быть припрятаны где-то в тёмной листве.
— Значит, этот замок… — Мик склонился к столу и драматическим шёпотом закончил: — …перемещается!
— Шёл бы ты с этим в Канадскую теософскую ассоциацию [3], — бросил Оскар, отодвигая кружку.
— Не понимаю я тебя, — возмутился Мик. — Ты же своими глазами его видел, был в нём, даже… кхм, — осёкся он, бросив взгляд на насторожившегося Жана-Пьера: они с Оскаром договорились ни в коем случае не упоминать Анейрина, хоть Мик и почитал это излишней предосторожностью. — Так неужели тебе не интересно?
— Чего ж тут не понимать, — бросил Жан-Пьер. — Это издревле известно: люди, поставленные на охрану книг, нимало не интересуются содержащимися в них знаниями.
— Ну, знаешь, я бы попросил, — оскорбился Оскар.
— Я думаю, что это что-то вроде Летучего Голландца, — прищурившись, изрёк Жан-Пьер, пригубив свое пиво.
— Ну да. Исчезающий замок. Как у Конана-Варвара. Как же, — пробурчал Оскар и собрался было уйти.
— Постой! — взмолился Мик. — Может, хоть расскажешь, что ты сам думаешь на этот счёт?
Вместо ответа Оскар плюхнул перед ним извлечённую из сумки книгу:
— Я её уже дочитал, так что забирай. А вообще, — поразмыслив, добавил он, — если подумать, то истоки этого явления есть в разных культурах, но обычно это свойственно затопленным замкам и городам… Или разрушенным. Так что я бы на твоём месте поискал информацию об уничтоженных замках — наверняка недостатка в них в Германии нет.
— Какая глубокая мысль, — тихо хмыкнул Жан-Пьер. Стараясь не обращать на него внимания, Оскар продолжил:
— В нашей мифологии — я имею в виду, ирландской — тоже немало подобных мотивов, но едва ли это можно применить здесь: где сиды [4] — и где Германия…
— Может, надо было сказать что-то вроде «Сим-сим откройся» или «Привет, дружище!» на эльфийском? — предположил Леконт.
— Мы тут о серьёзных вещах говорим, — одёрнул его Мик.
— Если уж зашла речь о сверхъестественном, — добавил Оскар, — то дай-ка я тебе кое-что предскажу: независимо от успеха этого предприятия, научной славы оно тебе точно не принесёт. — С этими словами он поднялся с места. — Ну, успехов. Звони, если что.
Хотя со стороны, наверно, казалось, что его допекли насмешки Жана-Пьера, на самом деле причина бегства крылась в другом: эта история смутно беспокоила Оскара с того самого момента, когда он не обнаружил замок на прежнем месте.
Казалось бы, это так романтично: замок в клубах тумана серебрится под светом молодого месяца, скрывая в себе древние тайны… Вот только для Оскара это отчего-то отдавало какой-то первобытной кладбищенской жутью. Более того, подсознательно он чувствовал, что Анейрина обстоятельства его пробуждения беспокоят не меньше: недаром тот обрывал разговор, стоило упомянуть об этом замке. Да и Амори, если подумать, подозрительно избегал этого вопроса: так и не спросил Оскара, где же тот нашёл его отца, хотя, казалось бы, его в первую очередь должно было заинтересовать, как далеко успел забраться Риддерх-старший и где его искать в случае повторной пропажи…
Несмотря на поздний час, людей на улицах было предостаточно, но Оскар всё равно с подозрением всматривался в тени под деревьями в скверах — вот уж накрутил себя так накрутил. А может, всему виной Мик со своими теориями заговора — тут и по ночам спать не будешь.
Вернувшись в квартиру, он первым делом бросил взгляд на портрет — это уже становилось ритуалом. Затем, раздевшись, уселся за ноутбук — ответа на его сообщения по-прежнему не было. Видимо, он настолько навяз у Амори в зубах, что тот не желал удостоить его даже парой слов. Пожалев о том, что у самого Анейрина нет страницы — досадно, но объяснимо — он попробовал найти в Фейсбуке Эсена Биниджи — не вышло. Тогда он догадался воспользоваться визиткой, которую дал ему врач при расставании, и выяснил, его фамилия пишется вовсе не через «J», а через «Ç» — Biniçi.
Как ни странно, поиск выдал исключительно женские фотографии; не на шутку озадачившись этим вопросом, Оскар посмотрел на сайте с именами — так и есть, Эсен — женское имя, означает «ветерок». Оскар невольно фыркнул, воскресив перед глазами образ турка: несмотря на лёгкость и подвижность, и впрямь соответствовавшие его натуре, ничего женского в его облике и в помине не было.
Вернувшись к результатам поиска, он обнаружил, что полных совпадений всего два: одно — миловидная женщина средних лет, при другом же фотография отсутствовала. Пройдя по этой ссылке, Оскар увидел практически пустую страницу: ни личной информации, ни фотографий, только стена, сплошь исписанная какими-то нечитаемыми корявками.
— У турок же, вроде, латиница? — вслух подивился Оскар. Кое-где она и впрямь попадалась — с хорошо знакомыми ему по турецким книгам диакритическими знаками, а вот чем были эти самые корявки, он и предположить не мог. Это лингвистическое явление настолько заинтриговало Оскара, что не преминул загнать текст со стены в гугл-транслейт.
— Оп-па, — не удержался он, когда часть закорючек определилась как «хинди», другая — и вовсе как «тамильский». «А он и впрямь сложная личность, ничего не скажешь. Как там выразился Мик — разносторонняя», — домыслил Оскар. В самом содержании стены ничего особенного не было: поздравления с какими-то неведомыми ему праздниками, сообщения о том, что кто-то где-то побывал, попалась и горестная запись о недавнем теракте в Пакистане.
Собственно, на то, что эта лингвистическая мешанина принадлежит Эсену, указывало только местоположение владельца: городок рядом с Франкфуртом-на-Майне, куда наведывался сам Оскар в процессе своих бесплодных поисков. Ну и ещё, в некотором роде, статус: там красовалось загадочное «сложные отношения». «Иначе не скажешь», — сочувственно подумал Оскар и всё-таки за неимением других возможностей отослал сообщение: «Спасибо за доставку! С наилучшими пожеланиями из Канады» Захочет — ответит, захочет — уподобится своему бойфренду.
С этим он улёгся спать, не ведая, что на экране уже загорелось оповещение об ответе…
Примечания:
[1] «Монреаль Импакт» (фр. Impact de Montréal, англ. Montreal Impact) — его логотип представляет собой щит с синими, белыми, чёрными и серебряными вставками, содержащими стилизованную геральдическую лилию и четыре серебряные звезды.
[2] ¡Dios mio! — исп. «Боже мой!»
[3] Канадская теософская ассоциация — Canadian Theosophical Association — некоммерческая организация, основанная в 1924 г., ставит перед собой три цели: формирование Универсального братства человечности, содействие сравнительным религиозным, философским и научным исследованиям, а также исследование необъяснимых природных явлений и сил, сокрытых в Человечестве.
[4] Сиды — (ирл. Sídhe) — холмы, населённые мифическими племенами Туата Де Дананн, представителей которых также называли сидами. Сиды представляют собой потусторонний мир, обычно отделённый от людей непреодолимой преградой.
Чёрный вепрь. Глава 8. Долгая дорога домой
Предыдущая глава
Молчаливость спутника нимало не смутила Эсена – тот сразу включил какую-то восточную музыку, похлопывая по рулю в такт и временами подпевая. Оскару впору было опасаться за собственную жизнь при виде беспечности, с которой доктор закладывал виражи на извилистой лесной дороге, но его охватило какое-то странное равнодушие, словно при путешествии из этого зачарованного мира в реальный ничего не может случиться.
Однако долго молчание не продлилось – похоже, Эсен вообще не мог держать рот на замке сколь-нибудь продолжительное время. По счастью, он предпочитал говорить сам, а не расспрашивать спутника, однако мало-помалу втянулся в разговор и тот.
– А как давно вы познакомились с Амори? – спросил Оскар после того, как Эсен поделился несколькими забавными историями из своей жизни.
– О, кажется, ещё до потопа, – всплеснул руками Эсен, на миг отпустив руль.
читать дальше– В больнице? Он говорил, что вы…
– Да нет, не совсем, это довольно запутанная история. – Оскар мысленно смирился с тем, что, похоже, всё, что касается этой семьи, иначе и не охарактеризуешь. – Можно сказать, просто столкнулись на узкой дорожке. А потом обстоятельства свели раз, другой – ну, знаешь, как это бывает. Он, конечно, весьма эксцентричный тип – порой я и сам диву даюсь, чего ради мне всё это надо, но, сдаётся мне, стоит узнать его как следует – и всё, ты влип по уши.
– Я знаю, что он превосходно рисует, – вклинился Оскар. – И, похоже, это не единственный его талант…
– О да, он тот ещё артист, – фыркнул Эсен. – Он ещё и стихи пишет, хочешь, прочитаю?
– Не знаю, одобрил бы он это… – засомневался Оскар.
– Точно не одобрил бы – и не без причины, – как ни в чём не бывало отозвался Эсен. – Хорошо ещё, он хотя бы сам о них реалистичного мнения. – Не дожидаясь согласия спутника, он принялся декламировать на французском:
– Души жестокая пустыня,
Зачем ты тешишь миражом
Сознанье странника поныне,
Мешая обрести свой дом?
Иль ты пожрать его готова –
И душу, и мечты, и ум,
Навечно золотом покрова
Застив порыв мятежных дум…
– Это ещё куда ни шло, прочие – совсем по моей части, – сообщил Эсен онемевшему от изумления Оскару: тот никак не мог отделаться от ощущения, что на самом деле Биниджи прочёл стихи какого-то поэта, желая разыграть попутчика.
– По вашей части? – очнулся он. – Но вы же…
– У меня несколько более широкая специализация, – отозвался Эсен. – Лечу ноги… и голову. Альфа и омега человеческого организма – если смотреть на дело философски, в этом есть смысл, но коллеги считают это по меньшей мере странным.
Оскар также воззрился на него с подозрением, но по иной причине.
– Вы точно не знали отца Амори? – медленно спросил он.
Тот бросил на него проницательный взгляд.
– Думаешь, что тут дело нечисто, верно? Я тебе скажу от чистого сердца: это так. Впрочем, можешь мне не верить – все считают, что мне от роду написано врать. Но мой тебе совет: не лезь ты во всё это. Пускай уж эту лямку тянут те, кто впрягся в неё по доброй воле и в твёрдой памяти. «As you value your life, or your reason, keep away from the moor [1]», – процитировал он на английском с убийственно серьёзным видом.
Пока Оскар переваривал это зловещее предупреждение, гадая, не очередной ли это всплеск ревности со стороны Эсена, тот, словно разгадав его потаённые мысли, обезоруживающе улыбнулся, похлопав его по колену.
– Ты мне нравишься, Оскар. Конечно, не настолько, как Амори…
«И на том спасибо», – успел подумать тот.
– …но достаточно, чтобы желать тебе добра – иначе я бы и слова не проронил.
В последнем Оскар сильно сомневался, однако же кивнул.
Эсен как ни в чём не бывало вновь принялся болтать обо всем подряд – будто и не было того странного разговора.
Они уже въехали в предместья Франкфурта, когда Оскара посетила новая мысль. Они как раз стояли на очередном светофоре, так что он слегка развернул зеркало заднего вида к себе – и чуть не охнул от расстройства: за всеми этими треволнениями и сюрпризами он и думать забыл о своей разбитой физиономии, а она с течением времени стала лишь кошмарнее. Не удивительно, что Риддерх от него так и шарахнулся…
– До свадьбы заживёт, – хмыкнул Эсен. – Ну… или до развода, – поправился он, бросив мимолётный взгляд на его руку.
Оскар вспыхнул, вообразив, что за представление о нём сложилось у молодого турка: изменяет жене невесть с кем, делая вид, что уехал в командировку… Однако Биниджи, похоже, дела не было до его семейных обстоятельств: покопавшись в бардачке, он извлёк солнечные очки.
– Держи. Конечно, тебе и балаклава в придачу не помешала бы, но я давненько банков не грабил, – добавил он, усмехнувшись собственной шутке.
– Спасибо, но я… куплю в аэропорту, наверно… – пробормотал Оскар, но Эсен отмахнулся:
– Это ведь я тебе фонарь поставил – должен же я оставить тебе на память хоть что-нибудь… кроме него. Давай, примерь.
Оскар вновь взглянул в зеркало – на сей раз вылитый уличный боец, хотя впечатление несколько портило горестное выражение лица.
– Тебе классно, – заверил его Эсен и затем неожиданно спросил: – Давно знаешь Амори?
– С позавчерашнего дня, – честно признался Оскар.
– А его отца?
Ле Мюэ замялся: правда противоречила бы всему, что он сказал ранее.
– Не очень, – наконец выдавил он.
– А кажется, что он-то тебя давно знает, – прокомментировал это Эсен, не отрывая взгляда от дороги.
– Странно, что вы это заметили, но ему тоже так кажется, – ответил Оскар, осторожно подбирая слова.
– В конце концов, это моя работа – знать, что творится у людей в голове, – пожал плечами Биниджи. По счастью, они уже подъезжали к аэропорту, так что водителю пришлось прервать разговор, уделяя больше внимания маневрированию.
– Ну мы вот и на месте, – наконец объявил он и без слов взвалил обе его сумки на плечо.
– Да я бы сам… У вас ведь дела… – не слишком убедительно запротестовал Оскар, но Эсен лишь поднял ладонь в протестующем жесте.
От Оскара не укрылось, что девушка-служащая смерила их полным ужаса взором.
– Дальше ты сам, – сообщил Эсен и, порывшись в карманах, извлёк визитку: – Если все-таки надумаешь насчёт плоскостопия, звони.
– Или сумасшествия, – неуклюже пошутил Оскар. Однако вместо того, чтобы подхватить шутку, Биниджи смерил его пристальным взором, словно всерьёз оценивал такую возможность, но ответил лишь:
– Это посложнее будет.
«И впрямь, – рассуждал Оскар, неторопливо проходя контроль, – кто бы поручился, что я уже не съехал с катушек? Уж точно не я сам: все признаки, вроде как, налицо: галлюцинации, бредовые идеи, навязчивые состояния…» С одним из таких состояний он намеревался покончить тотчас же по окончании этого путешествия – а именно, с тем, что перед ним постоянно всплывало лицо Анейрина, его выражение в тот миг, когда он отшатнулся, послужив невольной причиной падения Оскара с лошади.
Он и сам не мог понять, что при этом ощущает: стыд, обиду, досаду? Что-то в выражении Риддерха-старшего ставило его в тупик, но уловить это никак не получалось. Хотел бы он заявить с уверенностью Эсена: мол, я знаю, что у всех людей на уме – но Оскар никогда не был силён в понимании подлинных мотивов людей, их сокровенных мыслей и побуждений. Что греха таить, именно из-за этого он всякий раз так легко попадался на удочку Мика; как знать, может, и крах его семейной жизни коренился в том же изъяне?
Отнюдь не собираясь посвятить остаток пути подобным самокопаниям, он вытащил книгу и упрямо зарылся в неё. Это произведение сунул ему Мик перед отъездом, уверяя, что «Это точно в твоем вкусе». Порой Оскар подозревал, что друг намеренно подкидывает ему книги, от которых кровь стынет в жилах, так что с осторожностью подходил к его литературным дарам, открывая их с таким ощущением, словно оттуда в любую секунду может выскочить что-то малоприятное. Однако же эта книга ему понравилась, несмотря на всю свою своеобразность – он уже одолел почти половину в пути и вечерами в гостинице. Что-то в метаниях маленького героя – в его потерянности и наивных огорчениях – напомнило ему его самого. В своём бессмысленном и безнадежном странствии мальчик встречает на пути рыцаря – и заводит с ним разговор, не задумываясь о том, насколько опасной может быть такая встреча…
Оскар не слишком удивился, поймав себя на том, чьи черты ему мерещатся в описании рыцаря – и, зачитавшись, не сразу заметил, что вокруг него люди уже двинулись к выходу из терминала: объявили посадку.
Стоило ли удивляться тому, что за сны ему потом снились – в этом видении к нему склонялся рыцарь и, щуря тёмные глаза в улыбке, вопрошал:
– Куда ты готов пойти? Как далеко ты готов зайти?
Оскар проснулся от того, что книга свалилась на пол; самолёт уже заходил на посадку в Парижском аэропорту.
Изначально он планировал проехаться в Париж, чтобы скоротать часы ожидания, но рассудив, что на его долю без того выпало достаточно приключений, а тёмные очки и рука на перевязи отнюдь не послужат ему охранным амулетом, вновь устроился в кресле с книгой в полной уверенности, что вот-вот задремлет снова. Но, по-видимому, сон в самолёте перебил дрёму – впрочем, в какой-то момент Оскар заподозрил, что всё же уплыл в грёзу незаметно для себя самого: как иначе объяснить то, что сюжет словно следовал ходу его мыслей? Точно так же тот рыцарь искал кого-то – неведомо кого, кто давно уже умер; точно так же за ним следовал спутник, который, хоть тревожился за него по-своему, ничем не мог ему помочь. Оскар чувствовал, как его охватывает озноб, хоть в терминале аэропорта было тепло – словно холодная рука стискивает сердце, пробуя его на прочность. У него несколько раз возник соблазн просто захлопнуть книгу, однако он продолжал читать. Она вновь выпала из руки – перед глазами с ошеломляющей ясностью встал образ распростёртого на ложе рыцаря с зияющей раной в груди.
– С вами всё в порядке? – наклонился к нему участливый сосед.
Оскар лишь кивнул, поплотней запахнув полы куртки: его сотрясала крупная дрожь. Подобрав книгу, он послал соседу извиняющуюся улыбку:
– Видимо, я просто… отключился на секунду.
***
Некоторое время Оскар просто бездумно глядел в темноту за окном, на своё неясное отражение на стекле, и оно казалось чужим и пугающим: этот образ в тёмных очках со взъерошенными волосами и решительно поджатыми губами принадлежал кому-то другому.
Когда самолёт наконец взлетел, удаляясь от Европы, с души Оскара словно начали спадать невидимые путы: всё вновь стало казаться лишь причудливой фантазией, одной из тех, что любил закручивать Энди Блэк, чудаковатый приятель Мика, чтобы внезапно умолкнуть и сообщить с извиняющейся улыбкой: «Вообще-то, я всё это придумал».
«Вот рассказать бы им это всё, – усмехнулся про себя Оскар, – чтобы потом в конце заявить: “Вообще-то, всё это чистая правда”». Вот только он сам уже был не вполне уверен, правда ли это. Не очень-то уживались между собой эти два измерения: в Германии его прежняя жизнь казалась какой-то ненастоящей, а теперь всё, что произошло там, представлялось на редкость ярким сновидением, посетившим его по дороге домой, в то время как на самом деле он просто выехал из гостиницы на пару дней раньше.
«Надо будет спросить Мика, говорил ли я ему вообще про замок, – подумалось Оскару. – Впрочем, зная его, он сам мне этим все уши прожужжит, а если не обмолвится – вот тут-то и будет повод задуматься…»
Однако же Мик, вопреки обещанию, не спешил показываться: Ле Мюэ стоял со своей сумкой посреди зала, следя за чужими воссоединениями, и пытался припомнить: быть может, его друг выразился несколько иначе и ждёт его на парковке? Наконец Оскар взялся за телефон.
– Ну само собой, названивать мне в неурочный час – это всегда пожалуйста, – пробурчал он вслух, – а когда надо – так не дозовёшься… – Разочаровавшись в друге, он набрал номер Брюн. Как всегда при звуке её голоса – бодрого в любое время суток и при любых обстоятельствах – в сердце что-то кольнуло, и присутствие духа тут же ухнуло на ступеньку вниз – потому-то он и оттягивал этот звонок, пока была возможность.
– Ты зачем звонишь? Что-то случилось? – В жизнерадостный голос вкрались тревожные нотки.
Оскар в который раз поразился: и как только ей удаётся разгадать все обстоятельства его жизни, прежде чем он успеет сказать хоть слово?
– Да нет, всё в порядке. А ты где?
– Это я должна была спросить – ты ж обычно не звонишь из-за границы.
– Так я только что прилетел – думал, вы…
– Вот остолоп! – тотчас перешла на крик Брюн. – Этот Мик опять всё перепутал – сказал, что пятого! А я на работе – на завтра и договорилась!
– Значит, не приедешь, – вздохнул Оскар.
– Так всё-таки что-то случилось? – насторожилась Брюн.
– Да нет же, я тогда домой сам доеду.
– Ну так до завтра, целую.
Разорвав соединение, Оскар в который раз подумал, что, быть может, причина их разрыва таилась не в недостатке любви, а в её избытке – невозможно жить рядом с человеком, которого чувствуешь, будто больной зуб. Такая привязанность скорее пугает, чем радует – потому-то он и не предпринимал иных попыток наладить личную жизнь.
Собственно, то, что случилось в Германии, было его единственной со времён знакомства с Брюн попыткой пофлиртовать с кем-то другим – при всей своей оглушительной провальности. По всему видать, что с представителями своего пола у него дело обстоит ничуть не лучше, чем с женщинами: за какую-то пару дней свёл знакомство с тремя самыми сногсшибательными мужчинами из всех, что ему доводилось встречать – и что же? Всё прохлопал. Быть может, и к лучшему, что эту часть истории он всё равно не собирался никому рассказывать, а то выглядит он в ней порядочным идиотом.
***
Когда Оскар добрался до своего дома, было уже около четырёх, так что не было ничего удивительного в том, что обосновавшийся на углу музыкант уже вышел на промысел. Беллами Эллис был давним знакомцем Оскара. С тех самых пор, как Ле Мюэ переехал сюда, он имел счастье созерцать эту анахронично хиппующую личность каждый вечер по пути с работы: подниматься рано Эллис не любил, но на своё рабочее место заявлялся с постоянством, наводящим на мысль, что кажущаяся безалаберность – всего лишь поза.
Заметив Оскара, он тут же отложил флейту:
– Ты где пропадал, искатель приключений?
– Да вот, в Германию прошвырнулся. Можно сказать, по делам.
– Серьёзные дела, как я посмотрю, – хмыкнул Эллис. – Тебя часом Интерпол не разыскивает?
– Насколько мне известно, нет, – встревожился Оскар: о том, что некоторые из его действий вполне можно счесть противоправными, он как-то не задумывался. Впрочем, едва ли проникновение на территорию несуществующих замков подпадает под какие-либо своды законов.
– Чтоб ты знал, ты – прирожденный преступник, Оскар, – вторил ему беззаботным хохотом Эллис, – потому что тебя в жизни ни в чём подобном не заподозришь.
– Я бы предпочёл, чтобы это впечатление не расходилось с действительностью, – суховато ответил Оскар, подхватывая сумки здоровой рукой.
– Ну хоть не перелом? – музыкант кивнул на перевязь.
– Ничего опасного, спасибо, – бросил напоследок Оскар – в спину ему понеслась затейливая мелодия, которую он прервал своим появлением.
***
Просторная квартира со светлыми обоями и большими окнами впервые показалась Оскару какой-то пустоватой – видимо, за несколько дней он успел привыкнуть к деревянному домику, в котором помимо суматошной семейки порой обретаются незваные гости. Оглядев задумчивым взглядом небольшой уютный кабинет, он извлёк из ящика стола рамку, подаренную на предыдущий день рождения, которую он так и не удосужился пустить в дело. Вставив в неё рисунок Амори, Оскар поставил её на стол, повесив на уголок рамки подаренный крестик, и созерцал результат, пока не сгустились сумерки. Когда черты на портрете сделались неразличимыми, он улегся на стоящую у стола кушетку и уставился в потолок.
Тишину прервали звуки Марсельезы: Оскар возвратил телефону голос, как только покинул самолёт.
– Привет, ты дома? Пойдём выпьем! – жизнерадостно предложил Мик, возвращая Оскара на несколько недель назад, когда вся эта история только начиналась.
– Да я как бы не в форме. – Оскар потёр лоб. – Мне бы поспать…
– Да ладно, мы ненадолго! Я за тобой заеду. – На этом звонок прервался. Оскар вздохнул, прикидывая, стоит ли пытаться разубедить Мика, но пришёл к выводу, что требующиеся для этого усилия явно чрезмерны, и к тому же наверняка не увенчаются успехом. Включив свет, он добрёл до разместившейся за стеной кухни и принялся готовить чай – в паб он идти категорически не собирался, надеясь, что никаких объяснений и не потребуется, стоит Мику взглянуть на его разукрашенную физиономию.
Ожидания во многом оправдались: Мик ахнул и застыл на пороге, рассматривая друга под разными углами, словно достойный внимания артефакт.
– Кто это тебя так разукрасил? Да ещё и рука? Это…
– Долгая история, – поспешно прервал его Оскар, кивая в сторону кухни. – Давай-ка чаю выпьем. – Разливая чай по кружкам, он принялся за объяснения: – У того мужчины, которого я нашел в склепе, Анейрина Риддерха, есть сын…
– Ну-ну, про него ты уже говорил, – поторопил его Мик.
– Так вот, у него есть друг, он-то мне по морде и съездил.
– За что? – искренне изумился Мик: хоть сам он находил немало изъянов в характере своего друга, задиристость в них явно не входила – скорее уж, Оскар был излишне покладистым. Если кто в их компании и нарывался на драку, обычно это был сам Мик.
– Да… – Оскар почесал нос. – По недоразумению.
– Хорошенькое дело, – насупился Мик. – Ты хоть жалобу подал? Впрочем, я и так знаю, что нет.
– Но он извинился, – покаянно заметил Оскар. – И руку мне полечил. – Он выставил локоть.
– Так руку – это не он?..
– Нет, это я… с лошади упал. – Оскар вновь поморщился, вспоминая свою выходку.
– Тоже мне, ковбой, – хрюкнул Мик. – Ты какая-то ходячая неприятность, право слово.
– Неприятность – это ты, – обличительно заявил Оскар. – Забыл, кто меня во всё это втравил? Да ещё и день приезда перепутал. – Ле Мюэ отвернулся к плите, не в силах подавить мысль, что последний промах был намеренным.
– Ну перепутал, и что с того? – беспечно отозвался Мик.
– В том, что касается нас с Брюн, ты вечно что-то путаешь, – буркнул Оскар, о чём тут же пожалел, но сказанного не воротишь.
– Слушай, давай начистоту. – Мик грохнул кружкой о стол. – Я никогда и не скрывал, что Брюн мне нравится, и познакомились мы с ней, если ты помнишь, одновременно. И что же, я пытался тебя оттеснить? Нет. Пытался её отбить? Тоже нет. Я был рад за вас, а многие ли могут в подобном случае сказать это, не покривив душой? Я ей хоть словом дал знать о некоторых особенностях твоей богатой, разносторонней натуры? Нет же! Ну а потом вы то ли разошлись, то ли нет два года назад…
– Полтора, – глухо поправил Оскар.
– Думаешь, мне самому это так уж легко дается – ухаживать за женой друга? И как на меня при этом смотрят? Может, ты наконец объяснишь мне, вместе вы или нет? – Мик поднялся с места, с шумом сдвинув стул, и, накидывая куртку, бросил: – В одном вы подходите друг другу на сто процентов: оба любите голову морочить, – после чего вышел, хлопнув дверью.
Вернувшись в кабинет, Оскар развернул стул, оседлав его, и, положив подбородок на руки, уставился на стоящий на столе портрет.
– Чёрт, я идиот. Какой же идиот. – Слова звучали сдавленно, глаза защипало, но он усилием воли сморгнул зарождающиеся слёзы. – Что бы вы на это сказали, сэр Риддерх? У вас ведь такие взвешенные суждения. Что же вы посоветуете тому, кто теряет друзей и любимых, словно вещи из дырявой сумки? Я не видел вас всего день, а мне уже вас не хватает… Так зачем же я уехал? – Душу стиснуло предчувствие вечной разлуки – если он и вернётся, то не найдет ни домика, ни следа самих Риддерхов…
Он подскочил к столу, словно торопясь поймать ускользающее мгновение, открыл ноутбук – и с облегчением убедился, что страничка Амори никуда не исчезла. Более того, он уже выложил его фотографию на кухне – Оскар улыбнулся, подтверждая, что, да, это таки он. Хоть он твёрдо решил не напоминать о себе после того, как доставил столько беспокойства Риддерху-младшему, искушение было слишком сильно, так что он торопливо отстучал: «Добрался хорошо, ещё раз огромное спасибо за гостеприимство!» На сей раз немедленного ответа не последовало – видимо, хозяева дома были заняты. Поколебавшись, Оскар добавил ещё одно сообщение: «Надеюсь, с Вашим отцом всё в порядке?» – и ещё: «Пожалуйста, передайте Эсену спасибо от моего имени – я не успел его поблагодарить».
«Ну теперь уж точно хватит». – Оскар пошёл спать, прежде чем отправит ещё с десяток бессодержательных сообщений или, чего доброго, ещё раз повздорит с Миком. Тот был лёгок на помине – телефон вновь разразился торжественной мелодией.
– Чего тебе ещё? – Оскар вовсе не собирался начинать разговор таким образом – более того, он хотел извиниться, однако сказалась усталость.
– Осси, ты прости, что я тебе тут всякого наговорил. – Голос друга и впрямь звучал смущённо. – Мы ж с тобой лучшие друзья, верно? Пошло оно всё.
– Угу. Ты тоже прости. Сморозил не подумав. – Помолчав, Оскар добавил: – Знаешь, я поговорю с Брюн. Ну, обо всём. Об этом.
– Это вам решать, – вздохнул Мик. – Ладно, до скорого.
Оскар вновь бросил взгляд на портрет Анейрина – у него возникло чувство, будто именно обращение к далёкому собеседнику помогло сдвинуть всё с мёртвой точки. Он слишком долго откладывал этот разговор с женой, обещающий стать тяжёлым для них обоих, но теперь, решившись, ощутил облегчение, словно наконец вышел на улицу из душного помещения – и только тут осознал, насколько спёртым был воздух.
Примечание:
[1] As you value your life, or your reason, keep away from the moor – в пер. с англ. «Если рассудок и жизнь дороги вам, держитесь подальше от торфяных болот». А. Конан-Дойль, «Собака Баскервилей», гл. 4. (пер. Н. Волжиной, 1948).
Следующая глава
Молчаливость спутника нимало не смутила Эсена – тот сразу включил какую-то восточную музыку, похлопывая по рулю в такт и временами подпевая. Оскару впору было опасаться за собственную жизнь при виде беспечности, с которой доктор закладывал виражи на извилистой лесной дороге, но его охватило какое-то странное равнодушие, словно при путешествии из этого зачарованного мира в реальный ничего не может случиться.
Однако долго молчание не продлилось – похоже, Эсен вообще не мог держать рот на замке сколь-нибудь продолжительное время. По счастью, он предпочитал говорить сам, а не расспрашивать спутника, однако мало-помалу втянулся в разговор и тот.
– А как давно вы познакомились с Амори? – спросил Оскар после того, как Эсен поделился несколькими забавными историями из своей жизни.
– О, кажется, ещё до потопа, – всплеснул руками Эсен, на миг отпустив руль.
читать дальше– В больнице? Он говорил, что вы…
– Да нет, не совсем, это довольно запутанная история. – Оскар мысленно смирился с тем, что, похоже, всё, что касается этой семьи, иначе и не охарактеризуешь. – Можно сказать, просто столкнулись на узкой дорожке. А потом обстоятельства свели раз, другой – ну, знаешь, как это бывает. Он, конечно, весьма эксцентричный тип – порой я и сам диву даюсь, чего ради мне всё это надо, но, сдаётся мне, стоит узнать его как следует – и всё, ты влип по уши.
– Я знаю, что он превосходно рисует, – вклинился Оскар. – И, похоже, это не единственный его талант…
– О да, он тот ещё артист, – фыркнул Эсен. – Он ещё и стихи пишет, хочешь, прочитаю?
– Не знаю, одобрил бы он это… – засомневался Оскар.
– Точно не одобрил бы – и не без причины, – как ни в чём не бывало отозвался Эсен. – Хорошо ещё, он хотя бы сам о них реалистичного мнения. – Не дожидаясь согласия спутника, он принялся декламировать на французском:
– Души жестокая пустыня,
Зачем ты тешишь миражом
Сознанье странника поныне,
Мешая обрести свой дом?
Иль ты пожрать его готова –
И душу, и мечты, и ум,
Навечно золотом покрова
Застив порыв мятежных дум…
– Это ещё куда ни шло, прочие – совсем по моей части, – сообщил Эсен онемевшему от изумления Оскару: тот никак не мог отделаться от ощущения, что на самом деле Биниджи прочёл стихи какого-то поэта, желая разыграть попутчика.
– По вашей части? – очнулся он. – Но вы же…
– У меня несколько более широкая специализация, – отозвался Эсен. – Лечу ноги… и голову. Альфа и омега человеческого организма – если смотреть на дело философски, в этом есть смысл, но коллеги считают это по меньшей мере странным.
Оскар также воззрился на него с подозрением, но по иной причине.
– Вы точно не знали отца Амори? – медленно спросил он.
Тот бросил на него проницательный взгляд.
– Думаешь, что тут дело нечисто, верно? Я тебе скажу от чистого сердца: это так. Впрочем, можешь мне не верить – все считают, что мне от роду написано врать. Но мой тебе совет: не лезь ты во всё это. Пускай уж эту лямку тянут те, кто впрягся в неё по доброй воле и в твёрдой памяти. «As you value your life, or your reason, keep away from the moor [1]», – процитировал он на английском с убийственно серьёзным видом.
Пока Оскар переваривал это зловещее предупреждение, гадая, не очередной ли это всплеск ревности со стороны Эсена, тот, словно разгадав его потаённые мысли, обезоруживающе улыбнулся, похлопав его по колену.
– Ты мне нравишься, Оскар. Конечно, не настолько, как Амори…
«И на том спасибо», – успел подумать тот.
– …но достаточно, чтобы желать тебе добра – иначе я бы и слова не проронил.
В последнем Оскар сильно сомневался, однако же кивнул.
Эсен как ни в чём не бывало вновь принялся болтать обо всем подряд – будто и не было того странного разговора.
Они уже въехали в предместья Франкфурта, когда Оскара посетила новая мысль. Они как раз стояли на очередном светофоре, так что он слегка развернул зеркало заднего вида к себе – и чуть не охнул от расстройства: за всеми этими треволнениями и сюрпризами он и думать забыл о своей разбитой физиономии, а она с течением времени стала лишь кошмарнее. Не удивительно, что Риддерх от него так и шарахнулся…
– До свадьбы заживёт, – хмыкнул Эсен. – Ну… или до развода, – поправился он, бросив мимолётный взгляд на его руку.
Оскар вспыхнул, вообразив, что за представление о нём сложилось у молодого турка: изменяет жене невесть с кем, делая вид, что уехал в командировку… Однако Биниджи, похоже, дела не было до его семейных обстоятельств: покопавшись в бардачке, он извлёк солнечные очки.
– Держи. Конечно, тебе и балаклава в придачу не помешала бы, но я давненько банков не грабил, – добавил он, усмехнувшись собственной шутке.
– Спасибо, но я… куплю в аэропорту, наверно… – пробормотал Оскар, но Эсен отмахнулся:
– Это ведь я тебе фонарь поставил – должен же я оставить тебе на память хоть что-нибудь… кроме него. Давай, примерь.
Оскар вновь взглянул в зеркало – на сей раз вылитый уличный боец, хотя впечатление несколько портило горестное выражение лица.
– Тебе классно, – заверил его Эсен и затем неожиданно спросил: – Давно знаешь Амори?
– С позавчерашнего дня, – честно признался Оскар.
– А его отца?
Ле Мюэ замялся: правда противоречила бы всему, что он сказал ранее.
– Не очень, – наконец выдавил он.
– А кажется, что он-то тебя давно знает, – прокомментировал это Эсен, не отрывая взгляда от дороги.
– Странно, что вы это заметили, но ему тоже так кажется, – ответил Оскар, осторожно подбирая слова.
– В конце концов, это моя работа – знать, что творится у людей в голове, – пожал плечами Биниджи. По счастью, они уже подъезжали к аэропорту, так что водителю пришлось прервать разговор, уделяя больше внимания маневрированию.
– Ну мы вот и на месте, – наконец объявил он и без слов взвалил обе его сумки на плечо.
– Да я бы сам… У вас ведь дела… – не слишком убедительно запротестовал Оскар, но Эсен лишь поднял ладонь в протестующем жесте.
От Оскара не укрылось, что девушка-служащая смерила их полным ужаса взором.
– Дальше ты сам, – сообщил Эсен и, порывшись в карманах, извлёк визитку: – Если все-таки надумаешь насчёт плоскостопия, звони.
– Или сумасшествия, – неуклюже пошутил Оскар. Однако вместо того, чтобы подхватить шутку, Биниджи смерил его пристальным взором, словно всерьёз оценивал такую возможность, но ответил лишь:
– Это посложнее будет.
«И впрямь, – рассуждал Оскар, неторопливо проходя контроль, – кто бы поручился, что я уже не съехал с катушек? Уж точно не я сам: все признаки, вроде как, налицо: галлюцинации, бредовые идеи, навязчивые состояния…» С одним из таких состояний он намеревался покончить тотчас же по окончании этого путешествия – а именно, с тем, что перед ним постоянно всплывало лицо Анейрина, его выражение в тот миг, когда он отшатнулся, послужив невольной причиной падения Оскара с лошади.
Он и сам не мог понять, что при этом ощущает: стыд, обиду, досаду? Что-то в выражении Риддерха-старшего ставило его в тупик, но уловить это никак не получалось. Хотел бы он заявить с уверенностью Эсена: мол, я знаю, что у всех людей на уме – но Оскар никогда не был силён в понимании подлинных мотивов людей, их сокровенных мыслей и побуждений. Что греха таить, именно из-за этого он всякий раз так легко попадался на удочку Мика; как знать, может, и крах его семейной жизни коренился в том же изъяне?
Отнюдь не собираясь посвятить остаток пути подобным самокопаниям, он вытащил книгу и упрямо зарылся в неё. Это произведение сунул ему Мик перед отъездом, уверяя, что «Это точно в твоем вкусе». Порой Оскар подозревал, что друг намеренно подкидывает ему книги, от которых кровь стынет в жилах, так что с осторожностью подходил к его литературным дарам, открывая их с таким ощущением, словно оттуда в любую секунду может выскочить что-то малоприятное. Однако же эта книга ему понравилась, несмотря на всю свою своеобразность – он уже одолел почти половину в пути и вечерами в гостинице. Что-то в метаниях маленького героя – в его потерянности и наивных огорчениях – напомнило ему его самого. В своём бессмысленном и безнадежном странствии мальчик встречает на пути рыцаря – и заводит с ним разговор, не задумываясь о том, насколько опасной может быть такая встреча…
Оскар не слишком удивился, поймав себя на том, чьи черты ему мерещатся в описании рыцаря – и, зачитавшись, не сразу заметил, что вокруг него люди уже двинулись к выходу из терминала: объявили посадку.
Стоило ли удивляться тому, что за сны ему потом снились – в этом видении к нему склонялся рыцарь и, щуря тёмные глаза в улыбке, вопрошал:
– Куда ты готов пойти? Как далеко ты готов зайти?
Оскар проснулся от того, что книга свалилась на пол; самолёт уже заходил на посадку в Парижском аэропорту.
Изначально он планировал проехаться в Париж, чтобы скоротать часы ожидания, но рассудив, что на его долю без того выпало достаточно приключений, а тёмные очки и рука на перевязи отнюдь не послужат ему охранным амулетом, вновь устроился в кресле с книгой в полной уверенности, что вот-вот задремлет снова. Но, по-видимому, сон в самолёте перебил дрёму – впрочем, в какой-то момент Оскар заподозрил, что всё же уплыл в грёзу незаметно для себя самого: как иначе объяснить то, что сюжет словно следовал ходу его мыслей? Точно так же тот рыцарь искал кого-то – неведомо кого, кто давно уже умер; точно так же за ним следовал спутник, который, хоть тревожился за него по-своему, ничем не мог ему помочь. Оскар чувствовал, как его охватывает озноб, хоть в терминале аэропорта было тепло – словно холодная рука стискивает сердце, пробуя его на прочность. У него несколько раз возник соблазн просто захлопнуть книгу, однако он продолжал читать. Она вновь выпала из руки – перед глазами с ошеломляющей ясностью встал образ распростёртого на ложе рыцаря с зияющей раной в груди.
– С вами всё в порядке? – наклонился к нему участливый сосед.
Оскар лишь кивнул, поплотней запахнув полы куртки: его сотрясала крупная дрожь. Подобрав книгу, он послал соседу извиняющуюся улыбку:
– Видимо, я просто… отключился на секунду.
***
Некоторое время Оскар просто бездумно глядел в темноту за окном, на своё неясное отражение на стекле, и оно казалось чужим и пугающим: этот образ в тёмных очках со взъерошенными волосами и решительно поджатыми губами принадлежал кому-то другому.
Когда самолёт наконец взлетел, удаляясь от Европы, с души Оскара словно начали спадать невидимые путы: всё вновь стало казаться лишь причудливой фантазией, одной из тех, что любил закручивать Энди Блэк, чудаковатый приятель Мика, чтобы внезапно умолкнуть и сообщить с извиняющейся улыбкой: «Вообще-то, я всё это придумал».
«Вот рассказать бы им это всё, – усмехнулся про себя Оскар, – чтобы потом в конце заявить: “Вообще-то, всё это чистая правда”». Вот только он сам уже был не вполне уверен, правда ли это. Не очень-то уживались между собой эти два измерения: в Германии его прежняя жизнь казалась какой-то ненастоящей, а теперь всё, что произошло там, представлялось на редкость ярким сновидением, посетившим его по дороге домой, в то время как на самом деле он просто выехал из гостиницы на пару дней раньше.
«Надо будет спросить Мика, говорил ли я ему вообще про замок, – подумалось Оскару. – Впрочем, зная его, он сам мне этим все уши прожужжит, а если не обмолвится – вот тут-то и будет повод задуматься…»
Однако же Мик, вопреки обещанию, не спешил показываться: Ле Мюэ стоял со своей сумкой посреди зала, следя за чужими воссоединениями, и пытался припомнить: быть может, его друг выразился несколько иначе и ждёт его на парковке? Наконец Оскар взялся за телефон.
– Ну само собой, названивать мне в неурочный час – это всегда пожалуйста, – пробурчал он вслух, – а когда надо – так не дозовёшься… – Разочаровавшись в друге, он набрал номер Брюн. Как всегда при звуке её голоса – бодрого в любое время суток и при любых обстоятельствах – в сердце что-то кольнуло, и присутствие духа тут же ухнуло на ступеньку вниз – потому-то он и оттягивал этот звонок, пока была возможность.
– Ты зачем звонишь? Что-то случилось? – В жизнерадостный голос вкрались тревожные нотки.
Оскар в который раз поразился: и как только ей удаётся разгадать все обстоятельства его жизни, прежде чем он успеет сказать хоть слово?
– Да нет, всё в порядке. А ты где?
– Это я должна была спросить – ты ж обычно не звонишь из-за границы.
– Так я только что прилетел – думал, вы…
– Вот остолоп! – тотчас перешла на крик Брюн. – Этот Мик опять всё перепутал – сказал, что пятого! А я на работе – на завтра и договорилась!
– Значит, не приедешь, – вздохнул Оскар.
– Так всё-таки что-то случилось? – насторожилась Брюн.
– Да нет же, я тогда домой сам доеду.
– Ну так до завтра, целую.
Разорвав соединение, Оскар в который раз подумал, что, быть может, причина их разрыва таилась не в недостатке любви, а в её избытке – невозможно жить рядом с человеком, которого чувствуешь, будто больной зуб. Такая привязанность скорее пугает, чем радует – потому-то он и не предпринимал иных попыток наладить личную жизнь.
Собственно, то, что случилось в Германии, было его единственной со времён знакомства с Брюн попыткой пофлиртовать с кем-то другим – при всей своей оглушительной провальности. По всему видать, что с представителями своего пола у него дело обстоит ничуть не лучше, чем с женщинами: за какую-то пару дней свёл знакомство с тремя самыми сногсшибательными мужчинами из всех, что ему доводилось встречать – и что же? Всё прохлопал. Быть может, и к лучшему, что эту часть истории он всё равно не собирался никому рассказывать, а то выглядит он в ней порядочным идиотом.
***
Когда Оскар добрался до своего дома, было уже около четырёх, так что не было ничего удивительного в том, что обосновавшийся на углу музыкант уже вышел на промысел. Беллами Эллис был давним знакомцем Оскара. С тех самых пор, как Ле Мюэ переехал сюда, он имел счастье созерцать эту анахронично хиппующую личность каждый вечер по пути с работы: подниматься рано Эллис не любил, но на своё рабочее место заявлялся с постоянством, наводящим на мысль, что кажущаяся безалаберность – всего лишь поза.
Заметив Оскара, он тут же отложил флейту:
– Ты где пропадал, искатель приключений?
– Да вот, в Германию прошвырнулся. Можно сказать, по делам.
– Серьёзные дела, как я посмотрю, – хмыкнул Эллис. – Тебя часом Интерпол не разыскивает?
– Насколько мне известно, нет, – встревожился Оскар: о том, что некоторые из его действий вполне можно счесть противоправными, он как-то не задумывался. Впрочем, едва ли проникновение на территорию несуществующих замков подпадает под какие-либо своды законов.
– Чтоб ты знал, ты – прирожденный преступник, Оскар, – вторил ему беззаботным хохотом Эллис, – потому что тебя в жизни ни в чём подобном не заподозришь.
– Я бы предпочёл, чтобы это впечатление не расходилось с действительностью, – суховато ответил Оскар, подхватывая сумки здоровой рукой.
– Ну хоть не перелом? – музыкант кивнул на перевязь.
– Ничего опасного, спасибо, – бросил напоследок Оскар – в спину ему понеслась затейливая мелодия, которую он прервал своим появлением.
***
Просторная квартира со светлыми обоями и большими окнами впервые показалась Оскару какой-то пустоватой – видимо, за несколько дней он успел привыкнуть к деревянному домику, в котором помимо суматошной семейки порой обретаются незваные гости. Оглядев задумчивым взглядом небольшой уютный кабинет, он извлёк из ящика стола рамку, подаренную на предыдущий день рождения, которую он так и не удосужился пустить в дело. Вставив в неё рисунок Амори, Оскар поставил её на стол, повесив на уголок рамки подаренный крестик, и созерцал результат, пока не сгустились сумерки. Когда черты на портрете сделались неразличимыми, он улегся на стоящую у стола кушетку и уставился в потолок.
Тишину прервали звуки Марсельезы: Оскар возвратил телефону голос, как только покинул самолёт.
– Привет, ты дома? Пойдём выпьем! – жизнерадостно предложил Мик, возвращая Оскара на несколько недель назад, когда вся эта история только начиналась.
– Да я как бы не в форме. – Оскар потёр лоб. – Мне бы поспать…
– Да ладно, мы ненадолго! Я за тобой заеду. – На этом звонок прервался. Оскар вздохнул, прикидывая, стоит ли пытаться разубедить Мика, но пришёл к выводу, что требующиеся для этого усилия явно чрезмерны, и к тому же наверняка не увенчаются успехом. Включив свет, он добрёл до разместившейся за стеной кухни и принялся готовить чай – в паб он идти категорически не собирался, надеясь, что никаких объяснений и не потребуется, стоит Мику взглянуть на его разукрашенную физиономию.
Ожидания во многом оправдались: Мик ахнул и застыл на пороге, рассматривая друга под разными углами, словно достойный внимания артефакт.
– Кто это тебя так разукрасил? Да ещё и рука? Это…
– Долгая история, – поспешно прервал его Оскар, кивая в сторону кухни. – Давай-ка чаю выпьем. – Разливая чай по кружкам, он принялся за объяснения: – У того мужчины, которого я нашел в склепе, Анейрина Риддерха, есть сын…
– Ну-ну, про него ты уже говорил, – поторопил его Мик.
– Так вот, у него есть друг, он-то мне по морде и съездил.
– За что? – искренне изумился Мик: хоть сам он находил немало изъянов в характере своего друга, задиристость в них явно не входила – скорее уж, Оскар был излишне покладистым. Если кто в их компании и нарывался на драку, обычно это был сам Мик.
– Да… – Оскар почесал нос. – По недоразумению.
– Хорошенькое дело, – насупился Мик. – Ты хоть жалобу подал? Впрочем, я и так знаю, что нет.
– Но он извинился, – покаянно заметил Оскар. – И руку мне полечил. – Он выставил локоть.
– Так руку – это не он?..
– Нет, это я… с лошади упал. – Оскар вновь поморщился, вспоминая свою выходку.
– Тоже мне, ковбой, – хрюкнул Мик. – Ты какая-то ходячая неприятность, право слово.
– Неприятность – это ты, – обличительно заявил Оскар. – Забыл, кто меня во всё это втравил? Да ещё и день приезда перепутал. – Ле Мюэ отвернулся к плите, не в силах подавить мысль, что последний промах был намеренным.
– Ну перепутал, и что с того? – беспечно отозвался Мик.
– В том, что касается нас с Брюн, ты вечно что-то путаешь, – буркнул Оскар, о чём тут же пожалел, но сказанного не воротишь.
– Слушай, давай начистоту. – Мик грохнул кружкой о стол. – Я никогда и не скрывал, что Брюн мне нравится, и познакомились мы с ней, если ты помнишь, одновременно. И что же, я пытался тебя оттеснить? Нет. Пытался её отбить? Тоже нет. Я был рад за вас, а многие ли могут в подобном случае сказать это, не покривив душой? Я ей хоть словом дал знать о некоторых особенностях твоей богатой, разносторонней натуры? Нет же! Ну а потом вы то ли разошлись, то ли нет два года назад…
– Полтора, – глухо поправил Оскар.
– Думаешь, мне самому это так уж легко дается – ухаживать за женой друга? И как на меня при этом смотрят? Может, ты наконец объяснишь мне, вместе вы или нет? – Мик поднялся с места, с шумом сдвинув стул, и, накидывая куртку, бросил: – В одном вы подходите друг другу на сто процентов: оба любите голову морочить, – после чего вышел, хлопнув дверью.
Вернувшись в кабинет, Оскар развернул стул, оседлав его, и, положив подбородок на руки, уставился на стоящий на столе портрет.
– Чёрт, я идиот. Какой же идиот. – Слова звучали сдавленно, глаза защипало, но он усилием воли сморгнул зарождающиеся слёзы. – Что бы вы на это сказали, сэр Риддерх? У вас ведь такие взвешенные суждения. Что же вы посоветуете тому, кто теряет друзей и любимых, словно вещи из дырявой сумки? Я не видел вас всего день, а мне уже вас не хватает… Так зачем же я уехал? – Душу стиснуло предчувствие вечной разлуки – если он и вернётся, то не найдет ни домика, ни следа самих Риддерхов…
Он подскочил к столу, словно торопясь поймать ускользающее мгновение, открыл ноутбук – и с облегчением убедился, что страничка Амори никуда не исчезла. Более того, он уже выложил его фотографию на кухне – Оскар улыбнулся, подтверждая, что, да, это таки он. Хоть он твёрдо решил не напоминать о себе после того, как доставил столько беспокойства Риддерху-младшему, искушение было слишком сильно, так что он торопливо отстучал: «Добрался хорошо, ещё раз огромное спасибо за гостеприимство!» На сей раз немедленного ответа не последовало – видимо, хозяева дома были заняты. Поколебавшись, Оскар добавил ещё одно сообщение: «Надеюсь, с Вашим отцом всё в порядке?» – и ещё: «Пожалуйста, передайте Эсену спасибо от моего имени – я не успел его поблагодарить».
«Ну теперь уж точно хватит». – Оскар пошёл спать, прежде чем отправит ещё с десяток бессодержательных сообщений или, чего доброго, ещё раз повздорит с Миком. Тот был лёгок на помине – телефон вновь разразился торжественной мелодией.
– Чего тебе ещё? – Оскар вовсе не собирался начинать разговор таким образом – более того, он хотел извиниться, однако сказалась усталость.
– Осси, ты прости, что я тебе тут всякого наговорил. – Голос друга и впрямь звучал смущённо. – Мы ж с тобой лучшие друзья, верно? Пошло оно всё.
– Угу. Ты тоже прости. Сморозил не подумав. – Помолчав, Оскар добавил: – Знаешь, я поговорю с Брюн. Ну, обо всём. Об этом.
– Это вам решать, – вздохнул Мик. – Ладно, до скорого.
Оскар вновь бросил взгляд на портрет Анейрина – у него возникло чувство, будто именно обращение к далёкому собеседнику помогло сдвинуть всё с мёртвой точки. Он слишком долго откладывал этот разговор с женой, обещающий стать тяжёлым для них обоих, но теперь, решившись, ощутил облегчение, словно наконец вышел на улицу из душного помещения – и только тут осознал, насколько спёртым был воздух.
Примечание:
[1] As you value your life, or your reason, keep away from the moor – в пер. с англ. «Если рассудок и жизнь дороги вам, держитесь подальше от торфяных болот». А. Конан-Дойль, «Собака Баскервилей», гл. 4. (пер. Н. Волжиной, 1948).
Следующая глава
Чёрный вепрь. Глава 7. Ужас под столом
Предыдущая глава
Оскар проснулся среди ночи от жажды; в смутном свете электронного циферблата часов ничего вроде графина с водой на прикроватной тумбочке не обнаружилось. Анейрин мирно спал, отодвинувшись на самый край постели. Оскар сполз с кровати и отправился в экспедицию на кухню, осторожно прикрыв за собой дверь. Путь пролегал по гостиной, где Амори разместил Эсена – Ле Мюэ посветил себе экраном телефона, чтобы ненароком не налететь на что-нибудь, разбудив гостя.
Подходя к кухне, он ощутил порыв холодного воздуха, походя удивившись, что кто-то в это время года держит окно открытым – быть может, Эсену ночью стало душно или, скажем, захотелось покурить? В том, что обитатели дома не курят, Оскар был вполне уверен, бок о бок прожив с ними два дня, но вот насчёт гостя наверняка сказать не мог.
Кухня встретила его ультрамариновым прямоугольником рамы за вздымающейся под порывами ветра занавеской – поёжившись от ледяного дуновения, Оскар поспешил закрыть окно, после чего включил свет. Лампы дневного света разом ударили в глаза, освещая интерьер, который в искусственном свете казался каким-то чужим и даже малость зловещим, синева за окном мигом сменилась непроглядной тьмой. Оскар подождал, пока зрение адаптируется, и, как выяснилось, не зря: он едва не споткнулся о блюдечко с молоком по пути к раковине.
«Странно, вроде, никаких кошек я не видел», – размышлял он, наливая воду в стакан и, развернувшись, уже двинулся было в обратный путь, как его внимание привлек сгусток тьмы под столом: на тень он ну никак не походил.
читать дальшеНаклонившись, чтобы рассмотреть поближе, Оскар издал пронзительный вопль, резанувший по ушам его самого, и выронил стакан; из-под стола тотчас метнулась тёмная молния, исчезая в дверном проеме. Новый крик вышел каким-то полузадушенным и сопровождался топотом ног в коридоре: первым в кухню влетел Анейрин, почти одновременно с ним – Амори. Оскар трясущейся рукой указал на тот самый дверной проём, из которого появились хозяева:
– Я… я видел… ог-громную змею… она…
Анейрин тотчас крепко ухватил его за плечо – здоровое, по счастью – будто Оскар собирался кинуться в окно, не иначе. В этот момент появился новый участник сцены: Эсен в наскоро накинутом халате.
– Наш гость видел нечто странное, – отчеканил Амори, уставив гневный взгляд на новоприбывшего. Причина этого не замедлила проясниться:
– Галлюцинации могут быть побочным эффектом лекарства, которое я ему вколол, – развёл руками Эсен, при этом полы его неподпоясанного халата разошлись и Оскар поспешно отвёл глаза: похоже, тот предпочитал во сне не стеснять себя решительно ничем. Нимало не смутившись, Биниджи запахнул халат обратно, на сей раз подтянув пояс.
– Что за отраву ты ему дал? – Глаза Анейрина сверкнули.
– Прямо уж – отраву; подумаешь, какую-то змею увидал – до Босха ему далеко, – пробормотал Эсен, возясь с узлом пояса.
– Но главное – помогло ведь? – поспешил сменить тему Амори.
– Совсем не болит, – признал Оскар.
– К тому же, я уверен, что эти видения больше не повторятся, – с нажимом произнес Риддерх-младший, вновь смерив доктора недовольным взглядом.
– Да-да, не повторятся, – поспешил подтвердить тот. – Эффект недолгий, знаете ли.
Всё ещё трясущийся как в ознобе Оскар и сам уже не был уверен, что именно видел, так что не мог взять в толк, отчего скользнувшая по полу тень так его напугала.
– П-простите, я разбил стакан, – с запозданием сообразил он.
– Ничего страшного, я уберу, – заверил его Амори. Налив воды в собрата погибшей посудины, он протянул его Оскару: – Можете идти отдыхать.
Тот вовсе не был уверен, что сможет заснуть, однако безропотно проследовал в спальню. Когда Ле Мюэ уселся на кровать, Анейрин тут же накинул ему на плечи свое одеяло: на собственное Оскар уселся сам. Он в ответ лишь кивнул, однако Риддерх не спешил снимать руку с его плеча.
– Глупо вышло, да? – вполголоса произнёс Оскар. – От меня одно беспокойство.
Анейрин промолчал, легонько поглаживая его плечо – на сей раз больное. Оскар хотел было предложить ему лечь, когда он неожиданно спросил:
– Что это была за змея?
– Да я толком не понял, – принялся отговариваться Оскар. – Она ж мне просто померещилась…
– Какого размера? Какого цвета? – не унимался Анейрин.
– Мне показалось, что метра три, – осторожно произнёс Оскар, которому на деле привиделись все пять. – Толстая такая, тёмная… И, вроде как, с к-капюшоном… Я накануне ничего про змей не смотрел и в зоопарке не был! – заверил он напоследок.
– Одно я знаю точно, – задумчиво рассудил Риддерх, – что здесь таких отродясь не водилось.
– Вот и я о том же, – с облегчением выдохнул Оскар.
– Впрочем, там, где мне доводилось бывать, тоже.
– Угу. Может, спать? – предложил Оскар, хоть несколько побаивался того, что во тьме ему снова привидится клубок змей; однако Биниджи оказался прав: ничего такого не случилось.
***
Поутру, за завтраком, за которым вновь собрались все члены этой странноватой семьи, Оскар сообщил:
– У меня самолет в семь вечера из Франкфурта. Полагаю, я лучше вызову такси, потому что рука… – Он покосился на свой по-прежнему зафиксированный локоть.
– Отчего же, я могу подвести, – предложил Эсен, который успел опустошить без малого всю корзинку с булочками, запивая всё это молоком.
– Тебе ж на работу, – смерил его подозрительным взглядом Амори.
– Так мне, как раз, по делам во Франкфурт. Ехать от силы часа полтора, а мне к пяти – так что можно выехать где-то полчетвёртого.
Не похоже, что Амори был рад, что незваные гости проторчат ещё полдня, но поблагодарил его.
Оскар надеялся, что последние часы они проведут вместе, однако Анейрин после завтрака отправился на конную прогулку – само собой, без Ле Мюэ, а тот остался в доме с хозяином: Эсен во дворе возился со своей машиной.
Амори, позёвывая, мыл посуду. Оскар с тревогой отметил, что у него под глазами залегли тёмные круги – наверняка виной тому был он сам со своими полуночными воплями.
– Я не видел у вас… фотографий, – заметил Оскар, чтобы протянуть время.
– О, да. Печальная история. – Амори вздохнул, откидывая прядь со лба тыльной стороной кисти. – Видите ли, отец, когда всё это началось…
– Понимаю, – поспешно кивнул Оскар, избавляя его от необходимости продолжать.
– Ни одной не осталось. – Риддерх-младший застыл над раковиной, опираясь о неё руками. – Только те, что были у родственников, а это немного.
– Наверно, ваша мать была очень красива.
– О да. – Лицо Амори озарилось ласковой улыбкой. – Конечно, все дети так считают… Подождите, я покажу. – Он вытер руки полотенцем и удалился в комнаты, откуда скоро вернулся с потрёпанным альбомом в руках. С первой же страницы глядела женщина и впрямь ошеломительной красоты – и очень похожая на Амори. Оскара вновь посетила мысль – может, попросить разрешения сфотографировать рисунок? Но по здравом размышлении он решил, что это было бы бестактно.
Налюбовавшись вдоволь, он перевернул страницу – на следующей обнаружился потрясающе реалистичный портрет Анейрина – может, лет на пять моложе, без седины в волосах.
– Вы превосходно рисуете, – выдохнул Оскар, не в силах скрыть восхищения. – Вы учились на художника?
Амори с улыбкой покачал головой:
– Наверно, природные способности. Но, по правде, меня никогда не тянуло к этому настолько, чтобы зарабатывать этим на жизнь. Хотите оставить себе? У меня таких много. – Не дожидаясь возражений гостя, Амори вырвал листок с портретом отца – и Оскару показалось, что он на миг узрел собственное отражение – по крайней мере, половины лица, вторая была в тени – но Амори поспешно захлопнул альбом.
«Когда же он успел? – давался диву Оскар, бережно убирая листок в дорожный атлас. – Вот уж воистину талант… Хотя, понятное дело, художник в наши дни – не очень-то прибыльная профессия… Да и когда она была прибыльной…»
– У меня просто слов нет, – заверил он хозяина. – Мне следовало бы отказаться, но я не в силах…
Наградой ему была измождённая, но искренняя улыбка.
– Конечно, невежливо напрямую просить об ответной услуге… Но позвольте мне вас сфотографировать – сдаётся мне, отец будет по вам скучать.
– Разумеется, – тотчас согласился в равной мере смущенный и польщенный Оскар: пусть он и не любил фотографироваться, отказать не было никакой возможности. Но он тут же смешался, сообразив: – Вот только у меня синяк на пол-лица…
– Не переживайте, в правильном ракурсе его будет вовсе не видно, – заверил его Амори, поспешив за фотоаппаратом. По счастью, он не особенно изощрялся: быстро щелкнул гостя несколько раз там же, на кухне.
– Хотите, я пришлю снимки? – предложил он.
– Да, конечно! – обрадовался Оскар и тут же написал на салфетке адрес: – Здесь я живу.
Когда Амори вернулся к уборке – предварительно спрятав альбом – Оскар вновь попросил:
– Простите мне неуместное любопытство – но ваш отец... кем он работал до того, как…
– У него была сложная биография, – признал Амори. – По правде, настолько, что я не вправе об этом говорить. – Он послал Оскару извиняющуюся улыбку. – Видите ли, он работал на Ближнем Востоке…
– Тогда не стоит! – поспешил остановить его Оскар, поневоле изумившись: так вот с кем свела его судьба!
– По правде, у меня с самого начала были подозрения, что это у него… из-за работы, – потупился Амори. – Вы же понимаете…
Оскар невольно вздрогнул, припоминая слова Анейрина о ранениях и нечеловеческих страданиях.
– Знаете, ему очень повезло, что вы о нём заботитесь, – осторожно начал он. – Далеко не каждый сын…
– И далеко не каждому сыну в ответ достаются одно недоверие и попрёки, – горестно завершил Амори, гремя посудой. – Видите ли, мой настоящий отец – редкостный проходимец, и Анейрин в глубине души так и не просил мне, что я ему не родной.
– Так значит… – в шоке произнёс Оскар, начиная догадываться о непростых обстоятельствах семейной жизни Риддерха: он-то думал, что Амори – в любом случае дитя предыдущего брака, а выходит, что он появился в семье Риддерха – и в то же время со стороны, словно птенец кукушки…
– Так бывает, – печально подтвердил Амори. – Я не виню свою мать. Особенно после того, как сам убедился, что над некоторыми вещами… мы не властны.
– Но это же… жестоко, – произнёс Оскар.
– Вы меня жалеете, – с грустной улыбкой отозвался Амори, – а многие пожалели бы отца.
Теперь-то Оскар начал понимать, почему Анейрину больно вспоминать о жене – и в который раз укорил себя за бестактность.
– Но по крайней мере, мне кажется, что Эсен – очень хороший человек… – рискнул заметить он.
– Он – сложный человек, – бросил Риддерх-младший. – Вы многого о нём не знаете. – Оскар почёл за нужное не развивать эту тему: он уже не раз убеждался, что психолог из него тот ещё.
– А братья или сестры у вас есть? – переменил он тему.
– Есть, сводные, – отозвался Амори.
– Однако заботитесь об отце вы.
– Так уж повелось.
***
Конец дискуссии положило появление Анейрина. Он с подозрением глянул на Оскара с Амори – и последний тотчас ретировался. Ле Мюэ поднял на него смущённый взор: он ощущал неловкость, словно гость, засидевшийся против всяких приличий. Казалось, Анейрин и сам чувствует себя не в своей тарелке: потеребив ворот, он, словно на что-то решаясь, вытащил из-под рубахи простой деревянный крестик – совсем крохотный – и протянул гостю:
– Ты помнишь это, Оскар?
Взявшись за шнурок, Ле Мюэ осторожно уложил крестик на ладонь и покачал головой, однако отдавать не спешил, баюкая его в горсти.
– Когда я проснулся, он был на мне. Я не сразу его заметил, – продолжил Анейрин. – Лишь позже, когда разделся.
– Впервые такой вижу, – признался Оскар, гадая, не решил ли Риддерх, будто это он каким-то чудом нацепил на него крестик – неужто он походит на фокусника? Забрав у него вещицу, Анейрин вгляделся в неё с необъяснимой грустью во взоре:
– Но он все равно принадлежит не мне, а владелец… Так что, думаю, будет лучше… – С этими словами он надел шнурок на шею Оскару, слишком опешившему, чтобы возразить. Когда он наконец пришел в себя и хотел было снять подношение, Анейрин остановил его руку:
– Нет, ты не можешь его вернуть – это было бы кощунством: такие дары не возвращают.
Быть может, Оскару привиделось – но в глазах хозяина ему почудился лукавый блеск.
Ле Мюэ обеими руками прижал крестик к сердцу: если он сам не в силах выразить, как дорог ему подарок, с какими чувствами, должно быть, расставался с ним Риддерх!
– Но вы… но я… – Оскар так и не успел сформулировать свою мысль, когда Анейрин вновь его обнял – настолько крепко, что тот начал опасаться за сохранность своего плеча.
– Будь счастлив, Ле Мюэ.
– И вы… тоже, – неуверенно отозвался Оскар. – Я бы предложил писать вам… если захотите? – Оскар не был поклонником письменной корреспонденции, но в судорожном поиске нужных слов ему пришло в голову только это.
– Я был бы счастлив, – просто отозвался Риддерх, умудряясь вложить в эту шаблонную по сути фразу столько чувства, что Оскар утвердился в своем решении, хотя заранее был невысокого мнения о качестве своих эпистол.
– Может, вы как-нибудь… – начал было он, но тут их прервало появление Эсена – тот ввалился в кухню, вытирая руки ветошью.
– Ну и где обретается Наше Величество? – бодро поинтересовался он. – Пора бы подумать об обеде, а то уже скоро выдвигаться…
***
За столом весёлое состояние духа сохранял один лишь Эсен, на которого Амори исподтишка кидал неодобрительные взгляды. Риддерх-старший вновь впал в мрачную задумчивость, порой поднимая глаза на Ле Мюэ, но тотчас опуская их в тарелку, стоило тому это заметить; Оскар и сам украдкой посматривал на Анейрина. В общем, видимо, Эссену было с чего веселиться: зрелище они собой представляли презабавное – сидят за одним столом четверо мужчин и тайком переглядываются, будто школьники на уроке, которого ни единый не выучил.
Оскару неведомо было, о чём при этом размышляют другие – сам же он думал о том, что едва ли им суждено увидеться, несмотря на его радушное приглашение и обещание переписываться. Ему было отлично известно, чем заканчиваются подобные знакомства – парой писем, на которые не приходит ответа. Проще уж сразу закрыть эту страницу, чем обманывать себя посулами продолжения дружбы.
– Тебе притаранить чего-нибудь из Франкфурта? – спросил Эсен, словно подводя черту обеду.
– Нет, и можешь сделать в своих посещениях перерыв подольше, – ледяным тоном отозвался Амори, однако не похоже было, чтобы на Биниджи это хоть сколько-нибудь повлияло. Он забрал сумки Ле Мюэ и махнул рукой – мол, давайте, прощайтесь.
Амори сердечно обнял Оскара – то ли правда простил ему доставленное беспокойство, то ли мастерски умел скрывать свои чувства.
– Вы не представляете, какое удовольствие мне доставило знакомство с вами.
Сделавшийся косноязычным от смущения Оскар только и выдавил:
– Да что уж там…
Повернувшись к Анейрину, он и вовсе почувствовал, что ему не вымолвить ни единого слова – вместо этого он положил руку на грудь, туда, где висел крестик. Анейрин кивнул с видом человека, который привык к кратким и немногословным прощаниям.
Следующая глава
Оскар проснулся среди ночи от жажды; в смутном свете электронного циферблата часов ничего вроде графина с водой на прикроватной тумбочке не обнаружилось. Анейрин мирно спал, отодвинувшись на самый край постели. Оскар сполз с кровати и отправился в экспедицию на кухню, осторожно прикрыв за собой дверь. Путь пролегал по гостиной, где Амори разместил Эсена – Ле Мюэ посветил себе экраном телефона, чтобы ненароком не налететь на что-нибудь, разбудив гостя.
Подходя к кухне, он ощутил порыв холодного воздуха, походя удивившись, что кто-то в это время года держит окно открытым – быть может, Эсену ночью стало душно или, скажем, захотелось покурить? В том, что обитатели дома не курят, Оскар был вполне уверен, бок о бок прожив с ними два дня, но вот насчёт гостя наверняка сказать не мог.
Кухня встретила его ультрамариновым прямоугольником рамы за вздымающейся под порывами ветра занавеской – поёжившись от ледяного дуновения, Оскар поспешил закрыть окно, после чего включил свет. Лампы дневного света разом ударили в глаза, освещая интерьер, который в искусственном свете казался каким-то чужим и даже малость зловещим, синева за окном мигом сменилась непроглядной тьмой. Оскар подождал, пока зрение адаптируется, и, как выяснилось, не зря: он едва не споткнулся о блюдечко с молоком по пути к раковине.
«Странно, вроде, никаких кошек я не видел», – размышлял он, наливая воду в стакан и, развернувшись, уже двинулся было в обратный путь, как его внимание привлек сгусток тьмы под столом: на тень он ну никак не походил.
читать дальшеНаклонившись, чтобы рассмотреть поближе, Оскар издал пронзительный вопль, резанувший по ушам его самого, и выронил стакан; из-под стола тотчас метнулась тёмная молния, исчезая в дверном проеме. Новый крик вышел каким-то полузадушенным и сопровождался топотом ног в коридоре: первым в кухню влетел Анейрин, почти одновременно с ним – Амори. Оскар трясущейся рукой указал на тот самый дверной проём, из которого появились хозяева:
– Я… я видел… ог-громную змею… она…
Анейрин тотчас крепко ухватил его за плечо – здоровое, по счастью – будто Оскар собирался кинуться в окно, не иначе. В этот момент появился новый участник сцены: Эсен в наскоро накинутом халате.
– Наш гость видел нечто странное, – отчеканил Амори, уставив гневный взгляд на новоприбывшего. Причина этого не замедлила проясниться:
– Галлюцинации могут быть побочным эффектом лекарства, которое я ему вколол, – развёл руками Эсен, при этом полы его неподпоясанного халата разошлись и Оскар поспешно отвёл глаза: похоже, тот предпочитал во сне не стеснять себя решительно ничем. Нимало не смутившись, Биниджи запахнул халат обратно, на сей раз подтянув пояс.
– Что за отраву ты ему дал? – Глаза Анейрина сверкнули.
– Прямо уж – отраву; подумаешь, какую-то змею увидал – до Босха ему далеко, – пробормотал Эсен, возясь с узлом пояса.
– Но главное – помогло ведь? – поспешил сменить тему Амори.
– Совсем не болит, – признал Оскар.
– К тому же, я уверен, что эти видения больше не повторятся, – с нажимом произнес Риддерх-младший, вновь смерив доктора недовольным взглядом.
– Да-да, не повторятся, – поспешил подтвердить тот. – Эффект недолгий, знаете ли.
Всё ещё трясущийся как в ознобе Оскар и сам уже не был уверен, что именно видел, так что не мог взять в толк, отчего скользнувшая по полу тень так его напугала.
– П-простите, я разбил стакан, – с запозданием сообразил он.
– Ничего страшного, я уберу, – заверил его Амори. Налив воды в собрата погибшей посудины, он протянул его Оскару: – Можете идти отдыхать.
Тот вовсе не был уверен, что сможет заснуть, однако безропотно проследовал в спальню. Когда Ле Мюэ уселся на кровать, Анейрин тут же накинул ему на плечи свое одеяло: на собственное Оскар уселся сам. Он в ответ лишь кивнул, однако Риддерх не спешил снимать руку с его плеча.
– Глупо вышло, да? – вполголоса произнёс Оскар. – От меня одно беспокойство.
Анейрин промолчал, легонько поглаживая его плечо – на сей раз больное. Оскар хотел было предложить ему лечь, когда он неожиданно спросил:
– Что это была за змея?
– Да я толком не понял, – принялся отговариваться Оскар. – Она ж мне просто померещилась…
– Какого размера? Какого цвета? – не унимался Анейрин.
– Мне показалось, что метра три, – осторожно произнёс Оскар, которому на деле привиделись все пять. – Толстая такая, тёмная… И, вроде как, с к-капюшоном… Я накануне ничего про змей не смотрел и в зоопарке не был! – заверил он напоследок.
– Одно я знаю точно, – задумчиво рассудил Риддерх, – что здесь таких отродясь не водилось.
– Вот и я о том же, – с облегчением выдохнул Оскар.
– Впрочем, там, где мне доводилось бывать, тоже.
– Угу. Может, спать? – предложил Оскар, хоть несколько побаивался того, что во тьме ему снова привидится клубок змей; однако Биниджи оказался прав: ничего такого не случилось.
***
Поутру, за завтраком, за которым вновь собрались все члены этой странноватой семьи, Оскар сообщил:
– У меня самолет в семь вечера из Франкфурта. Полагаю, я лучше вызову такси, потому что рука… – Он покосился на свой по-прежнему зафиксированный локоть.
– Отчего же, я могу подвести, – предложил Эсен, который успел опустошить без малого всю корзинку с булочками, запивая всё это молоком.
– Тебе ж на работу, – смерил его подозрительным взглядом Амори.
– Так мне, как раз, по делам во Франкфурт. Ехать от силы часа полтора, а мне к пяти – так что можно выехать где-то полчетвёртого.
Не похоже, что Амори был рад, что незваные гости проторчат ещё полдня, но поблагодарил его.
Оскар надеялся, что последние часы они проведут вместе, однако Анейрин после завтрака отправился на конную прогулку – само собой, без Ле Мюэ, а тот остался в доме с хозяином: Эсен во дворе возился со своей машиной.
Амори, позёвывая, мыл посуду. Оскар с тревогой отметил, что у него под глазами залегли тёмные круги – наверняка виной тому был он сам со своими полуночными воплями.
– Я не видел у вас… фотографий, – заметил Оскар, чтобы протянуть время.
– О, да. Печальная история. – Амори вздохнул, откидывая прядь со лба тыльной стороной кисти. – Видите ли, отец, когда всё это началось…
– Понимаю, – поспешно кивнул Оскар, избавляя его от необходимости продолжать.
– Ни одной не осталось. – Риддерх-младший застыл над раковиной, опираясь о неё руками. – Только те, что были у родственников, а это немного.
– Наверно, ваша мать была очень красива.
– О да. – Лицо Амори озарилось ласковой улыбкой. – Конечно, все дети так считают… Подождите, я покажу. – Он вытер руки полотенцем и удалился в комнаты, откуда скоро вернулся с потрёпанным альбомом в руках. С первой же страницы глядела женщина и впрямь ошеломительной красоты – и очень похожая на Амори. Оскара вновь посетила мысль – может, попросить разрешения сфотографировать рисунок? Но по здравом размышлении он решил, что это было бы бестактно.
Налюбовавшись вдоволь, он перевернул страницу – на следующей обнаружился потрясающе реалистичный портрет Анейрина – может, лет на пять моложе, без седины в волосах.
– Вы превосходно рисуете, – выдохнул Оскар, не в силах скрыть восхищения. – Вы учились на художника?
Амори с улыбкой покачал головой:
– Наверно, природные способности. Но, по правде, меня никогда не тянуло к этому настолько, чтобы зарабатывать этим на жизнь. Хотите оставить себе? У меня таких много. – Не дожидаясь возражений гостя, Амори вырвал листок с портретом отца – и Оскару показалось, что он на миг узрел собственное отражение – по крайней мере, половины лица, вторая была в тени – но Амори поспешно захлопнул альбом.
«Когда же он успел? – давался диву Оскар, бережно убирая листок в дорожный атлас. – Вот уж воистину талант… Хотя, понятное дело, художник в наши дни – не очень-то прибыльная профессия… Да и когда она была прибыльной…»
– У меня просто слов нет, – заверил он хозяина. – Мне следовало бы отказаться, но я не в силах…
Наградой ему была измождённая, но искренняя улыбка.
– Конечно, невежливо напрямую просить об ответной услуге… Но позвольте мне вас сфотографировать – сдаётся мне, отец будет по вам скучать.
– Разумеется, – тотчас согласился в равной мере смущенный и польщенный Оскар: пусть он и не любил фотографироваться, отказать не было никакой возможности. Но он тут же смешался, сообразив: – Вот только у меня синяк на пол-лица…
– Не переживайте, в правильном ракурсе его будет вовсе не видно, – заверил его Амори, поспешив за фотоаппаратом. По счастью, он не особенно изощрялся: быстро щелкнул гостя несколько раз там же, на кухне.
– Хотите, я пришлю снимки? – предложил он.
– Да, конечно! – обрадовался Оскар и тут же написал на салфетке адрес: – Здесь я живу.
Когда Амори вернулся к уборке – предварительно спрятав альбом – Оскар вновь попросил:
– Простите мне неуместное любопытство – но ваш отец... кем он работал до того, как…
– У него была сложная биография, – признал Амори. – По правде, настолько, что я не вправе об этом говорить. – Он послал Оскару извиняющуюся улыбку. – Видите ли, он работал на Ближнем Востоке…
– Тогда не стоит! – поспешил остановить его Оскар, поневоле изумившись: так вот с кем свела его судьба!
– По правде, у меня с самого начала были подозрения, что это у него… из-за работы, – потупился Амори. – Вы же понимаете…
Оскар невольно вздрогнул, припоминая слова Анейрина о ранениях и нечеловеческих страданиях.
– Знаете, ему очень повезло, что вы о нём заботитесь, – осторожно начал он. – Далеко не каждый сын…
– И далеко не каждому сыну в ответ достаются одно недоверие и попрёки, – горестно завершил Амори, гремя посудой. – Видите ли, мой настоящий отец – редкостный проходимец, и Анейрин в глубине души так и не просил мне, что я ему не родной.
– Так значит… – в шоке произнёс Оскар, начиная догадываться о непростых обстоятельствах семейной жизни Риддерха: он-то думал, что Амори – в любом случае дитя предыдущего брака, а выходит, что он появился в семье Риддерха – и в то же время со стороны, словно птенец кукушки…
– Так бывает, – печально подтвердил Амори. – Я не виню свою мать. Особенно после того, как сам убедился, что над некоторыми вещами… мы не властны.
– Но это же… жестоко, – произнёс Оскар.
– Вы меня жалеете, – с грустной улыбкой отозвался Амори, – а многие пожалели бы отца.
Теперь-то Оскар начал понимать, почему Анейрину больно вспоминать о жене – и в который раз укорил себя за бестактность.
– Но по крайней мере, мне кажется, что Эсен – очень хороший человек… – рискнул заметить он.
– Он – сложный человек, – бросил Риддерх-младший. – Вы многого о нём не знаете. – Оскар почёл за нужное не развивать эту тему: он уже не раз убеждался, что психолог из него тот ещё.
– А братья или сестры у вас есть? – переменил он тему.
– Есть, сводные, – отозвался Амори.
– Однако заботитесь об отце вы.
– Так уж повелось.
***
Конец дискуссии положило появление Анейрина. Он с подозрением глянул на Оскара с Амори – и последний тотчас ретировался. Ле Мюэ поднял на него смущённый взор: он ощущал неловкость, словно гость, засидевшийся против всяких приличий. Казалось, Анейрин и сам чувствует себя не в своей тарелке: потеребив ворот, он, словно на что-то решаясь, вытащил из-под рубахи простой деревянный крестик – совсем крохотный – и протянул гостю:
– Ты помнишь это, Оскар?
Взявшись за шнурок, Ле Мюэ осторожно уложил крестик на ладонь и покачал головой, однако отдавать не спешил, баюкая его в горсти.
– Когда я проснулся, он был на мне. Я не сразу его заметил, – продолжил Анейрин. – Лишь позже, когда разделся.
– Впервые такой вижу, – признался Оскар, гадая, не решил ли Риддерх, будто это он каким-то чудом нацепил на него крестик – неужто он походит на фокусника? Забрав у него вещицу, Анейрин вгляделся в неё с необъяснимой грустью во взоре:
– Но он все равно принадлежит не мне, а владелец… Так что, думаю, будет лучше… – С этими словами он надел шнурок на шею Оскару, слишком опешившему, чтобы возразить. Когда он наконец пришел в себя и хотел было снять подношение, Анейрин остановил его руку:
– Нет, ты не можешь его вернуть – это было бы кощунством: такие дары не возвращают.
Быть может, Оскару привиделось – но в глазах хозяина ему почудился лукавый блеск.
Ле Мюэ обеими руками прижал крестик к сердцу: если он сам не в силах выразить, как дорог ему подарок, с какими чувствами, должно быть, расставался с ним Риддерх!
– Но вы… но я… – Оскар так и не успел сформулировать свою мысль, когда Анейрин вновь его обнял – настолько крепко, что тот начал опасаться за сохранность своего плеча.
– Будь счастлив, Ле Мюэ.
– И вы… тоже, – неуверенно отозвался Оскар. – Я бы предложил писать вам… если захотите? – Оскар не был поклонником письменной корреспонденции, но в судорожном поиске нужных слов ему пришло в голову только это.
– Я был бы счастлив, – просто отозвался Риддерх, умудряясь вложить в эту шаблонную по сути фразу столько чувства, что Оскар утвердился в своем решении, хотя заранее был невысокого мнения о качестве своих эпистол.
– Может, вы как-нибудь… – начал было он, но тут их прервало появление Эсена – тот ввалился в кухню, вытирая руки ветошью.
– Ну и где обретается Наше Величество? – бодро поинтересовался он. – Пора бы подумать об обеде, а то уже скоро выдвигаться…
***
За столом весёлое состояние духа сохранял один лишь Эсен, на которого Амори исподтишка кидал неодобрительные взгляды. Риддерх-старший вновь впал в мрачную задумчивость, порой поднимая глаза на Ле Мюэ, но тотчас опуская их в тарелку, стоило тому это заметить; Оскар и сам украдкой посматривал на Анейрина. В общем, видимо, Эссену было с чего веселиться: зрелище они собой представляли презабавное – сидят за одним столом четверо мужчин и тайком переглядываются, будто школьники на уроке, которого ни единый не выучил.
Оскару неведомо было, о чём при этом размышляют другие – сам же он думал о том, что едва ли им суждено увидеться, несмотря на его радушное приглашение и обещание переписываться. Ему было отлично известно, чем заканчиваются подобные знакомства – парой писем, на которые не приходит ответа. Проще уж сразу закрыть эту страницу, чем обманывать себя посулами продолжения дружбы.
– Тебе притаранить чего-нибудь из Франкфурта? – спросил Эсен, словно подводя черту обеду.
– Нет, и можешь сделать в своих посещениях перерыв подольше, – ледяным тоном отозвался Амори, однако не похоже было, чтобы на Биниджи это хоть сколько-нибудь повлияло. Он забрал сумки Ле Мюэ и махнул рукой – мол, давайте, прощайтесь.
Амори сердечно обнял Оскара – то ли правда простил ему доставленное беспокойство, то ли мастерски умел скрывать свои чувства.
– Вы не представляете, какое удовольствие мне доставило знакомство с вами.
Сделавшийся косноязычным от смущения Оскар только и выдавил:
– Да что уж там…
Повернувшись к Анейрину, он и вовсе почувствовал, что ему не вымолвить ни единого слова – вместо этого он положил руку на грудь, туда, где висел крестик. Анейрин кивнул с видом человека, который привык к кратким и немногословным прощаниям.
Следующая глава
Чёрный вепрь. Глава 6. Полный провал
Предыдущая глава
Сказать, что Оскар неважно ездил верхом, было бы порядочным преувеличением: на самом деле, на лошадь он садился от силы пару раз во времена туманного детства. Однако с тех пор он пребывал в счастливом заблуждении, что лошадь – животное спокойное, незлобивое и, в общем, миролюбиво настроенное по отношению к седоку. По счастью, питомица Амори не спешила разрушать это убеждение; однако же Анейрин не слишком ей доверял, судя по тому, что, подсадив гостя на лошадь, не выпускал поводьев ни на мгновение. Оскар был ему за это весьма благодарен, хотя его несколько беспокоило то, что с обеда хозяин так и не проронил ни единого слова. Но сам он не предпринимал попыток завести беседу, решив, что Анейрину, по-видимому, надо поразмыслить; самому ему точно бы это понадобилось – пусть у Оскара и не было своих детей, и недостатком толерантности он не страдал, он был уверен, что подобные известия о личной жизни сына заставили бы и его крепко призадуматься. Ну а Анейрин, вестимо, человек другого поколения и других правил, другой морали. Хотя…
Из этих раздумий его вырвал вопрос Риддерха:
– Амори сказал мне, что Канада – это за океаном.
читать дальше– Да, – отозвался Оскар, гадая, часто ли приходится сыну устраивать подобные экскурсы для отца: мол, земля – это шар, единорогов не существует, а Германия больше не империя…
– На другом краю света.
– Можно и так сказать, – согласился Оскар, отметив про себя, что в превратности гелиоцентрической системы Амори, судя по всему, предпочел не углубляться.
– Зачем же ты пустился в подобный путь в одиночку? – Риддерх запрокинул голову, чтобы видеть лицо едущего позади спутника. – За товарами, навестить родичей или с более важной миссией?
– Сейчас это не то чтоб большое дело, – поспешил заверить его Ле Мюэ. – Всего каких-то полдня пути – и ты в Европе. Наши часто сюда ездят просто отдохнуть, посмотреть – у нас-то такой старины не сыщешь. Взять хоть этот замок – впрочем, наверно, этот пример не самый лучший.
Однако именно за эту оговорку тотчас ухватился Анейрин:
– Кстати говоря, что там делал ты сам, когда обнаружил меня? Просто осматривался?
Оскар заёрзал в седле: врать не хотелось, да и едва ли этот пребывающий в собственном мире человек сможет обернуть это против него, но правда казалась слишком громоздкой.
– И так, и не так… Видите ли, у меня есть друг, я его упоминал…
– Это с ним ты говорил? – Анейрин сделал жест в воздухе у уха. – На недоумённый взгляд Оскара он пояснил: – На самом деле, я понимаю англосаксонский. – Оскар выругался про себя – настолько цветисто, насколько позволяло воспитание и кругозор: выходит, он всё это время говорил человеку в лицо что он сумасшедший – не считая того, что нежеланная помеха и вообще чёрт из коробочки – а тот и ухом не повёл. Каким-то образом Анейрин одновременно всё дальше отдалялся от образа психа, каковой сложился в голове Оскара, и утверждал его в мысли о собственном безумии. Впрочем, откуда простому библиотекарю знать, какие они на самом деле – сумасшедшие? Все эти мысли пронеслись за ту долю мгновения, что отделяла эту фразу от последующей: – Но не слишком хорошо. Отдельные слова, не более того – может, это не англосаксонский? Уж очень непривычно всё звучит.
– Да нет, это он, – заверил его Оскар, устремив озадаченный взгляд на чернявый затылок спутника. Теряет человек память или нет – языки он при этом не забывает. Конечно, возможен такой вариант, что на самом деле Риддерх изучал английский, скажем, в школе и имеет о нём самое смутное представление – но откуда тогда это замечание о «странном» звучании? Конечно, произношение у Оскара то ещё, но, пожалуй, его всё же легче понять, чем коренного англичанина… Всё ещё во власти этой дилеммы, он спросил, переменив тему:
– Я так понимаю, вы с сыном – немцы, верно?
– Да, – легко согласился Анейрин.
– Но вы очень хорошо говорите на французском… А имя у вас, гм…
– Всё это не так-то просто, – в свою очередь туманно бросил Риддерх. – В общем-то, я родом из Франции – вырос там, потом служил. А Амори родился уже здесь, и его мать – уроженка здешних мест. Но он тоже неплохо говорит на французском, полагаю, из-за меня.
– А отец? – брякнул Оскар, с запозданием сообразив, что лезет в какие-то дебри, для него явно не предназначенные.
– А чёрт его знает, – в совершенно непривычной для себя манере бросил Анейрин, пожимая плечами. – Весьма своеобразный тип этот его отец.
Это-то Оскар отлично понимал: ясное дело, что Риддерх не стремился вызнавать подробности жизни бывшего мужа – или любовника, как знать – его жены. Судя по тому, какой пиетет питает к нему Амори, Анейрин вырастил его как собственного сына – быть может, настоящего отца мальчик и не знал…
– Так зачем этот твой друг искал тот замок? – вновь отвлёк его Риддерх.
«Уж явно не ради его обитателя», – чуть было не сморозил Оскар, но вместо этого пояснил:
– Он учёный – ну, понимаете?
– Да-да, учёный муж, – поторопил его Анейрин.
– И он, как раз, исследует то время… ваше время. – Этим он вновь заработал взгляд из-за плеча. – Вы бы с ним быстро нашли общий язык, полагаю.
– Возможно, – суховато отозвался мнимый рыцарь. Помолчав, он добавил: – И что же ты ему скажешь? Что вернулся ни с чем?
– Да это не главное. – Оскар похлопал лошадь по холке; у него родилась было мысль попросить что-нибудь у Риддерха в качестве сувенира, но он рассудил, что не вправе выманивать ценные вещи столь бесчестным способом. – Знаете, по правде, меня дрожь пробирает, когда я думаю, что бы случилось, не окажись я там.
– Я бы не проснулся. – Анейрин потупился, созерцая свои сапоги, а Оскар принялся гадать, что тот имеет в виду: что он задохнулся бы раньше? – Ле Мюэ, завтра мы расстанемся, и возможности поговорить откровенно у нас уже не будет. – Он шёл, по-прежнему свесив голову. – Я не умею благодарить. Человеку, что был мне дороже всех на свете, я так и не сказал, что он для меня значит; не хочу, чтобы это повторилось. – Он повернулся, глядя спутнику прямо в глаза: – Ты говоришь, что я тебя не знаю; но я знаю тебя лучше, чем своего сына – а может, даже лучше, чем самого себя.
Оскар видел на его лице отражение внутренней борьбы: Риддерх силился найти слова для того, что выразимо лишь в отдаленном подобии – тени от ветвей мешаются с пятнами света, губы подрагивают в напряжении, тёмный взгляд то устремляется на него, то вновь опускается.
Оскар не знал, что на него нашло – безумие – конечно, безумие – он жаждал лишь помочь Анейрину в этом затруднении, не словом, так действием, и сам не заметил, как соскользнул в пучину, против которой смолоду предостерегают всех и каждого: не стоит доверяться наитию, лишь здравый рассудок способен уберечь от беды – свесившись, он коснулся губ Анейрина, вцепившись в луку седла для равновесия.
Он задумывал полноценный поцелуй, но это оказалось поистине акробатическим трюком, так что он ощутил лишь лёгкое касание, прежде чем Риддерх отпрянул, словно от ядовитой змеи, панически выкрикнув краткое:
– Нет!
Оскар не успел даже ужаснуться собственному поступку, ибо лошадь, наконец-то почуяв долгожданную свободу, выбрала именно этот момент, чтобы зарысить куда-то в чащу. Тут вскрикнул уже Ле Мюэ, который, само собой, не успел разогнуться, а на тряской лошади это было и вовсе невозможно, так что он предсказуемо и безотлагательно грянулся о землю.
Впоследствии он понял, что ему крупно повезло, что он не запутался в стремени, не ударился головой о какое-нибудь дерево или, пуще того, камень, не свернул шею и не был затоптан невольной виновницей своего несчастья, но в данный момент ему было не до этого – он валялся на земле и тихо подвывал, схватившись за ушибленное плечо.
– Покатался… Мать вашу… – шипел он, когда мигом подскочивший Анейрин поднял его в сидячее положение, придерживая за спину.
– Всё в порядке, ты хорошо упал, – деловито и как-то совсем не сочувственно сообщил он. – Кроме плеча, ничего не зашиб?
– Хорошо? – выдавил Оскар. – Это что ж тогда…
Но Анейрин его, похоже, не слушал: оторвав от плаща широкий лоскут, он принялся приматывать его локоть к телу, чем породил возобновление панического воя.
Позже, когда Оскар отирал выступившие слёзы здоровой рукой, Анейрин принялся заверять его:
– Говорят, что каждый мужчина должен уметь терпеть боль, но на деле это не так: я знавал сильных воинов, что плакали как дети от пустячного ранения, а также и в остальном непримечательных людей, что терпели воистину нечеловеческие страдания, не дрогнув. Да и вообще, женщины куда лучше переносят боль – как бы иначе они переживали родильные муки – так что едва ли это вообще можно считать атрибутом мужественности.
От этих откровений Оскар даже на миг позабыл про собственные мучения; покосившись на Анейрина, он поинтересовался:
– А вы всегда были… рыцарем? – не сказать, чтобы он надеялся на осмысленный ответ: уж лучше было бы спросить про подлинный род занятий Риддерха-старшего у Амори – однако тот не спешил с ответом:
– Не всегда. Я путешествовал, сражался… Ну а потом… – он умолк, задумавшись, – потом женился.
– Понятно, – отозвался Оскар, укрепившись в догадке: некогда Риддерх-старший был военным. Это отлично согласовывалось и с его телосложением, и с манерой поведения – суровой и повелительной – и с непреклонностью характера.
Оскар шёл пешком, придерживая больную руку под локоть – ехать верхом он уже не решился, хоть Анейрин и уверял его, что это совершенно безопасно. Риддерх же вёл не слишком довольное животное в поводу – она явно рассчитывала на более длительную прогулку.
– Это моя вина, что так получилось, – неожиданно произнес Анейрин, глядя куда-то в сторону.
– Вовсе нет, это всё я, – принялся заверять Оскар, чувствуя, что краснеет: он-то надеялся, что его глупая выходка больше не всплывёт. – Надо быть осторожнее.
Анейрин лишь вздохнул в ответ, но спустя некоторое время заговорил:
– В том-то всё и дело. Знаешь, я всегда относился настороженно к… любовным связям – они несут в себе немало опасностей, и не для меня одного. – Последние слова он прошептал еле слышно, из-за чего, вкупе со своеобразностью произношения, Оскар не был уверен, что разобрал правильно, но переспросить не решился: смысл и так был понятнее некуда.
Что ж, остаётся лишь признать, что в благоразумии сэру Риддерху не откажешь, несмотря на расстройство этого самого разума: случайные связи и впрямь до добра не доводят. Сам же он должен быть доволен хотя бы тем, что Анейрин от него не шарахается, как поступило бы большинство представителей его пола; впрочем, ему ли жаловаться после того поцелуя в замке…
При виде них Амори лишь руками всплеснул:
– Как же так вышло? Обычно Стелла такая смирная…
– Это я такой неуклюжий, – пробурчал Оскар, от всей души надеясь, что Анейрин не станет пускаться в объяснения.
Сам же Риддерх-старший лишь мотнул головой вместо ответа:
– Этот Биниджи – он ведь лекарь?
– Если вы не возражаете, отец, – по быстроте, с которой отозвался Амори, видно было, что он подумал о том же.
– Если он не сможет помочь нашему гостю – пускай пеняет на себя, – отрезал Анейрин.
***
Амори зашёл за дом и набрал номер, заранее скорчив угрюмую гримасу в ожидании ответа. Вместо приветствия из трубки раздалось:
– Неужто Ваше Величество сменило гнев на милость?
– У тебя появился шанс загладить вину перед нашим гостем, – ровным голосом отозвался Амори.
– Он что, тоже с твоим папашей не поладил?
Риддерх-младший вместо ответа разорвал соединение, бормоча под нос ругательства на разных языках.
Вскоре обманчиво моложавый турок вновь появился в лесном домике, где он под бдительным надзором Риддерха-старшего принялся ощупывать плечо Оскара, сняв самодельную повязку. Тот поначалу напрягся, ожидая нового приступа раздирающей плечо боли, однако прикосновения были настолько мягкими, что лишь её слабые отзвуки достигали сознания.
Склонившись ближе, Эсен что-то зашептал, глядя Оскару прямо в глаза; хоть слова были непонятны, отчего-то от них по телу волнами расплылось тепло, скапливаясь в плече, которое тотчас запульсировало, но и это ощущение оказалось приятным. Постепенно Оскар позабыл обо всём, что происходит вокруг него, обнаружив, что не в состоянии отвести глаз, словно чёрные провалы зрачков накинули цепенящую сеть на самое его естество.
– Всё, – бросил Биниджи, выводя его из забытья. Оскар в недоумении принялся хлопать глазами, потирая плечо – оно несколько онемело, но почти не болело. Когда он вновь перевел взгляд на врача – тот как раз убирал в сумку пузырек с желтоватой вязкой жидкостью, затем небрежным жестом швырнул использованный шприц на пол, но Амори и не подумал сделать ему замечание – лишь безропотно подобрал и выбросил в мусорное ведро. Эсен тем временем извлёк из сумки широкий тёмно-синий шарф, подмигнув Оскару:
– Под цвет глаз, – и мигом подвязал его руку. – В принципе, тебе не обязательно носить эту штуку – там ничего особенного, обычный ушиб, хрящ цел, сумка не повреждена – но лучше на первых порах поберечься: плечевой сустав – штука тонкая. И вы, это, – он повернулся к Анейрину, – имейте в виду, ему нельзя опираться на эту руку, так что… – Амори не дал ему закончить: без слов развернул и подтолкнул к выходу.
– Эй, имей совесть! – запротестовал Биниджи. – Я тут бросаю все дела, срываюсь на ночь глядя, а мне завтра на работу…
– Вам далеко ехать? – не выдержал Оскар. – Быть может, в самом деле… – Но он тут же осёкся: здесь-то хозяйничал отнюдь не он.
Наконец Анейрин в ответ на два умоляющих взгляда процедил:
– На сей раз он был приглашён – так пусть остаётся.
– Диван! – тотчас изрек Амори, поднимая палец.
– А я думал, может, лучше… – начал было Оскар, но тут же оборвал себя.
***
Стоило им зайти в спальню, как Анейрин велел ему:
– Сядь.
Оскар подчинился, но, не успел он нагнуться, чтобы снять ботинки, как Анейрин тотчас очутился подле него на коленях. Стянув ботинки, он отставил их в сторону, затем принялся за пуговицы рубашки.
– Я сам могу, – запротестовал было Оскар.
– Нет, не можешь. Ты же слышал, что он велел, – буркнул Анейрин. На его лице застыла угрюмая сосредоточенность, словно он делал это по обязанности, невзирая на неприязнь. Хоть движения и были бережными, в них чувствовалась такая напряжённость, что Оскар и сам невольно сжался, когда Риддерх высвобождал его руки из рукавов: того и гляди с трудом сдерживаемая нервозность найдёт выход, заставив его дёрнуть сильнее необходимого.
– Дальше я уж точно сам, – заверил Оскар и, вскочив с постели, двинулся в душ. Там, вновь расслабляясь под тёплыми струями, он размышлял о превратностях человеческой души: неужто Риддерха и впрямь так задела его безрассудная попытка, что теперь он и дотронуться до него боится? И он вновь пожалел о том, что диван уже оккупирован: быть может, на сей раз хозяин не стал бы возражать против подобного переселения…
Анейрин сидел на том самом месте, где он его оставил: руки сложены на коленях, плечи ссутулены. Оскар хотел было подсесть к нему, но тот устало бросил:
– Ложись, прошу тебя.
Хоть Оскара порядком задело, что от него так вот отмахиваются, была и своя прелесть в том, чтобы просто натянуть одеяло до подбородка и погрузиться в сон близ того, чья тёмная фигура возвышалась на краю кровати, будто недрёманый страж.
Следующая глава
Сказать, что Оскар неважно ездил верхом, было бы порядочным преувеличением: на самом деле, на лошадь он садился от силы пару раз во времена туманного детства. Однако с тех пор он пребывал в счастливом заблуждении, что лошадь – животное спокойное, незлобивое и, в общем, миролюбиво настроенное по отношению к седоку. По счастью, питомица Амори не спешила разрушать это убеждение; однако же Анейрин не слишком ей доверял, судя по тому, что, подсадив гостя на лошадь, не выпускал поводьев ни на мгновение. Оскар был ему за это весьма благодарен, хотя его несколько беспокоило то, что с обеда хозяин так и не проронил ни единого слова. Но сам он не предпринимал попыток завести беседу, решив, что Анейрину, по-видимому, надо поразмыслить; самому ему точно бы это понадобилось – пусть у Оскара и не было своих детей, и недостатком толерантности он не страдал, он был уверен, что подобные известия о личной жизни сына заставили бы и его крепко призадуматься. Ну а Анейрин, вестимо, человек другого поколения и других правил, другой морали. Хотя…
Из этих раздумий его вырвал вопрос Риддерха:
– Амори сказал мне, что Канада – это за океаном.
читать дальше– Да, – отозвался Оскар, гадая, часто ли приходится сыну устраивать подобные экскурсы для отца: мол, земля – это шар, единорогов не существует, а Германия больше не империя…
– На другом краю света.
– Можно и так сказать, – согласился Оскар, отметив про себя, что в превратности гелиоцентрической системы Амори, судя по всему, предпочел не углубляться.
– Зачем же ты пустился в подобный путь в одиночку? – Риддерх запрокинул голову, чтобы видеть лицо едущего позади спутника. – За товарами, навестить родичей или с более важной миссией?
– Сейчас это не то чтоб большое дело, – поспешил заверить его Ле Мюэ. – Всего каких-то полдня пути – и ты в Европе. Наши часто сюда ездят просто отдохнуть, посмотреть – у нас-то такой старины не сыщешь. Взять хоть этот замок – впрочем, наверно, этот пример не самый лучший.
Однако именно за эту оговорку тотчас ухватился Анейрин:
– Кстати говоря, что там делал ты сам, когда обнаружил меня? Просто осматривался?
Оскар заёрзал в седле: врать не хотелось, да и едва ли этот пребывающий в собственном мире человек сможет обернуть это против него, но правда казалась слишком громоздкой.
– И так, и не так… Видите ли, у меня есть друг, я его упоминал…
– Это с ним ты говорил? – Анейрин сделал жест в воздухе у уха. – На недоумённый взгляд Оскара он пояснил: – На самом деле, я понимаю англосаксонский. – Оскар выругался про себя – настолько цветисто, насколько позволяло воспитание и кругозор: выходит, он всё это время говорил человеку в лицо что он сумасшедший – не считая того, что нежеланная помеха и вообще чёрт из коробочки – а тот и ухом не повёл. Каким-то образом Анейрин одновременно всё дальше отдалялся от образа психа, каковой сложился в голове Оскара, и утверждал его в мысли о собственном безумии. Впрочем, откуда простому библиотекарю знать, какие они на самом деле – сумасшедшие? Все эти мысли пронеслись за ту долю мгновения, что отделяла эту фразу от последующей: – Но не слишком хорошо. Отдельные слова, не более того – может, это не англосаксонский? Уж очень непривычно всё звучит.
– Да нет, это он, – заверил его Оскар, устремив озадаченный взгляд на чернявый затылок спутника. Теряет человек память или нет – языки он при этом не забывает. Конечно, возможен такой вариант, что на самом деле Риддерх изучал английский, скажем, в школе и имеет о нём самое смутное представление – но откуда тогда это замечание о «странном» звучании? Конечно, произношение у Оскара то ещё, но, пожалуй, его всё же легче понять, чем коренного англичанина… Всё ещё во власти этой дилеммы, он спросил, переменив тему:
– Я так понимаю, вы с сыном – немцы, верно?
– Да, – легко согласился Анейрин.
– Но вы очень хорошо говорите на французском… А имя у вас, гм…
– Всё это не так-то просто, – в свою очередь туманно бросил Риддерх. – В общем-то, я родом из Франции – вырос там, потом служил. А Амори родился уже здесь, и его мать – уроженка здешних мест. Но он тоже неплохо говорит на французском, полагаю, из-за меня.
– А отец? – брякнул Оскар, с запозданием сообразив, что лезет в какие-то дебри, для него явно не предназначенные.
– А чёрт его знает, – в совершенно непривычной для себя манере бросил Анейрин, пожимая плечами. – Весьма своеобразный тип этот его отец.
Это-то Оскар отлично понимал: ясное дело, что Риддерх не стремился вызнавать подробности жизни бывшего мужа – или любовника, как знать – его жены. Судя по тому, какой пиетет питает к нему Амори, Анейрин вырастил его как собственного сына – быть может, настоящего отца мальчик и не знал…
– Так зачем этот твой друг искал тот замок? – вновь отвлёк его Риддерх.
«Уж явно не ради его обитателя», – чуть было не сморозил Оскар, но вместо этого пояснил:
– Он учёный – ну, понимаете?
– Да-да, учёный муж, – поторопил его Анейрин.
– И он, как раз, исследует то время… ваше время. – Этим он вновь заработал взгляд из-за плеча. – Вы бы с ним быстро нашли общий язык, полагаю.
– Возможно, – суховато отозвался мнимый рыцарь. Помолчав, он добавил: – И что же ты ему скажешь? Что вернулся ни с чем?
– Да это не главное. – Оскар похлопал лошадь по холке; у него родилась было мысль попросить что-нибудь у Риддерха в качестве сувенира, но он рассудил, что не вправе выманивать ценные вещи столь бесчестным способом. – Знаете, по правде, меня дрожь пробирает, когда я думаю, что бы случилось, не окажись я там.
– Я бы не проснулся. – Анейрин потупился, созерцая свои сапоги, а Оскар принялся гадать, что тот имеет в виду: что он задохнулся бы раньше? – Ле Мюэ, завтра мы расстанемся, и возможности поговорить откровенно у нас уже не будет. – Он шёл, по-прежнему свесив голову. – Я не умею благодарить. Человеку, что был мне дороже всех на свете, я так и не сказал, что он для меня значит; не хочу, чтобы это повторилось. – Он повернулся, глядя спутнику прямо в глаза: – Ты говоришь, что я тебя не знаю; но я знаю тебя лучше, чем своего сына – а может, даже лучше, чем самого себя.
Оскар видел на его лице отражение внутренней борьбы: Риддерх силился найти слова для того, что выразимо лишь в отдаленном подобии – тени от ветвей мешаются с пятнами света, губы подрагивают в напряжении, тёмный взгляд то устремляется на него, то вновь опускается.
Оскар не знал, что на него нашло – безумие – конечно, безумие – он жаждал лишь помочь Анейрину в этом затруднении, не словом, так действием, и сам не заметил, как соскользнул в пучину, против которой смолоду предостерегают всех и каждого: не стоит доверяться наитию, лишь здравый рассудок способен уберечь от беды – свесившись, он коснулся губ Анейрина, вцепившись в луку седла для равновесия.
Он задумывал полноценный поцелуй, но это оказалось поистине акробатическим трюком, так что он ощутил лишь лёгкое касание, прежде чем Риддерх отпрянул, словно от ядовитой змеи, панически выкрикнув краткое:
– Нет!
Оскар не успел даже ужаснуться собственному поступку, ибо лошадь, наконец-то почуяв долгожданную свободу, выбрала именно этот момент, чтобы зарысить куда-то в чащу. Тут вскрикнул уже Ле Мюэ, который, само собой, не успел разогнуться, а на тряской лошади это было и вовсе невозможно, так что он предсказуемо и безотлагательно грянулся о землю.
Впоследствии он понял, что ему крупно повезло, что он не запутался в стремени, не ударился головой о какое-нибудь дерево или, пуще того, камень, не свернул шею и не был затоптан невольной виновницей своего несчастья, но в данный момент ему было не до этого – он валялся на земле и тихо подвывал, схватившись за ушибленное плечо.
– Покатался… Мать вашу… – шипел он, когда мигом подскочивший Анейрин поднял его в сидячее положение, придерживая за спину.
– Всё в порядке, ты хорошо упал, – деловито и как-то совсем не сочувственно сообщил он. – Кроме плеча, ничего не зашиб?
– Хорошо? – выдавил Оскар. – Это что ж тогда…
Но Анейрин его, похоже, не слушал: оторвав от плаща широкий лоскут, он принялся приматывать его локоть к телу, чем породил возобновление панического воя.
Позже, когда Оскар отирал выступившие слёзы здоровой рукой, Анейрин принялся заверять его:
– Говорят, что каждый мужчина должен уметь терпеть боль, но на деле это не так: я знавал сильных воинов, что плакали как дети от пустячного ранения, а также и в остальном непримечательных людей, что терпели воистину нечеловеческие страдания, не дрогнув. Да и вообще, женщины куда лучше переносят боль – как бы иначе они переживали родильные муки – так что едва ли это вообще можно считать атрибутом мужественности.
От этих откровений Оскар даже на миг позабыл про собственные мучения; покосившись на Анейрина, он поинтересовался:
– А вы всегда были… рыцарем? – не сказать, чтобы он надеялся на осмысленный ответ: уж лучше было бы спросить про подлинный род занятий Риддерха-старшего у Амори – однако тот не спешил с ответом:
– Не всегда. Я путешествовал, сражался… Ну а потом… – он умолк, задумавшись, – потом женился.
– Понятно, – отозвался Оскар, укрепившись в догадке: некогда Риддерх-старший был военным. Это отлично согласовывалось и с его телосложением, и с манерой поведения – суровой и повелительной – и с непреклонностью характера.
Оскар шёл пешком, придерживая больную руку под локоть – ехать верхом он уже не решился, хоть Анейрин и уверял его, что это совершенно безопасно. Риддерх же вёл не слишком довольное животное в поводу – она явно рассчитывала на более длительную прогулку.
– Это моя вина, что так получилось, – неожиданно произнес Анейрин, глядя куда-то в сторону.
– Вовсе нет, это всё я, – принялся заверять Оскар, чувствуя, что краснеет: он-то надеялся, что его глупая выходка больше не всплывёт. – Надо быть осторожнее.
Анейрин лишь вздохнул в ответ, но спустя некоторое время заговорил:
– В том-то всё и дело. Знаешь, я всегда относился настороженно к… любовным связям – они несут в себе немало опасностей, и не для меня одного. – Последние слова он прошептал еле слышно, из-за чего, вкупе со своеобразностью произношения, Оскар не был уверен, что разобрал правильно, но переспросить не решился: смысл и так был понятнее некуда.
Что ж, остаётся лишь признать, что в благоразумии сэру Риддерху не откажешь, несмотря на расстройство этого самого разума: случайные связи и впрямь до добра не доводят. Сам же он должен быть доволен хотя бы тем, что Анейрин от него не шарахается, как поступило бы большинство представителей его пола; впрочем, ему ли жаловаться после того поцелуя в замке…
При виде них Амори лишь руками всплеснул:
– Как же так вышло? Обычно Стелла такая смирная…
– Это я такой неуклюжий, – пробурчал Оскар, от всей души надеясь, что Анейрин не станет пускаться в объяснения.
Сам же Риддерх-старший лишь мотнул головой вместо ответа:
– Этот Биниджи – он ведь лекарь?
– Если вы не возражаете, отец, – по быстроте, с которой отозвался Амори, видно было, что он подумал о том же.
– Если он не сможет помочь нашему гостю – пускай пеняет на себя, – отрезал Анейрин.
***
Амори зашёл за дом и набрал номер, заранее скорчив угрюмую гримасу в ожидании ответа. Вместо приветствия из трубки раздалось:
– Неужто Ваше Величество сменило гнев на милость?
– У тебя появился шанс загладить вину перед нашим гостем, – ровным голосом отозвался Амори.
– Он что, тоже с твоим папашей не поладил?
Риддерх-младший вместо ответа разорвал соединение, бормоча под нос ругательства на разных языках.
Вскоре обманчиво моложавый турок вновь появился в лесном домике, где он под бдительным надзором Риддерха-старшего принялся ощупывать плечо Оскара, сняв самодельную повязку. Тот поначалу напрягся, ожидая нового приступа раздирающей плечо боли, однако прикосновения были настолько мягкими, что лишь её слабые отзвуки достигали сознания.
Склонившись ближе, Эсен что-то зашептал, глядя Оскару прямо в глаза; хоть слова были непонятны, отчего-то от них по телу волнами расплылось тепло, скапливаясь в плече, которое тотчас запульсировало, но и это ощущение оказалось приятным. Постепенно Оскар позабыл обо всём, что происходит вокруг него, обнаружив, что не в состоянии отвести глаз, словно чёрные провалы зрачков накинули цепенящую сеть на самое его естество.
– Всё, – бросил Биниджи, выводя его из забытья. Оскар в недоумении принялся хлопать глазами, потирая плечо – оно несколько онемело, но почти не болело. Когда он вновь перевел взгляд на врача – тот как раз убирал в сумку пузырек с желтоватой вязкой жидкостью, затем небрежным жестом швырнул использованный шприц на пол, но Амори и не подумал сделать ему замечание – лишь безропотно подобрал и выбросил в мусорное ведро. Эсен тем временем извлёк из сумки широкий тёмно-синий шарф, подмигнув Оскару:
– Под цвет глаз, – и мигом подвязал его руку. – В принципе, тебе не обязательно носить эту штуку – там ничего особенного, обычный ушиб, хрящ цел, сумка не повреждена – но лучше на первых порах поберечься: плечевой сустав – штука тонкая. И вы, это, – он повернулся к Анейрину, – имейте в виду, ему нельзя опираться на эту руку, так что… – Амори не дал ему закончить: без слов развернул и подтолкнул к выходу.
– Эй, имей совесть! – запротестовал Биниджи. – Я тут бросаю все дела, срываюсь на ночь глядя, а мне завтра на работу…
– Вам далеко ехать? – не выдержал Оскар. – Быть может, в самом деле… – Но он тут же осёкся: здесь-то хозяйничал отнюдь не он.
Наконец Анейрин в ответ на два умоляющих взгляда процедил:
– На сей раз он был приглашён – так пусть остаётся.
– Диван! – тотчас изрек Амори, поднимая палец.
– А я думал, может, лучше… – начал было Оскар, но тут же оборвал себя.
***
Стоило им зайти в спальню, как Анейрин велел ему:
– Сядь.
Оскар подчинился, но, не успел он нагнуться, чтобы снять ботинки, как Анейрин тотчас очутился подле него на коленях. Стянув ботинки, он отставил их в сторону, затем принялся за пуговицы рубашки.
– Я сам могу, – запротестовал было Оскар.
– Нет, не можешь. Ты же слышал, что он велел, – буркнул Анейрин. На его лице застыла угрюмая сосредоточенность, словно он делал это по обязанности, невзирая на неприязнь. Хоть движения и были бережными, в них чувствовалась такая напряжённость, что Оскар и сам невольно сжался, когда Риддерх высвобождал его руки из рукавов: того и гляди с трудом сдерживаемая нервозность найдёт выход, заставив его дёрнуть сильнее необходимого.
– Дальше я уж точно сам, – заверил Оскар и, вскочив с постели, двинулся в душ. Там, вновь расслабляясь под тёплыми струями, он размышлял о превратностях человеческой души: неужто Риддерха и впрямь так задела его безрассудная попытка, что теперь он и дотронуться до него боится? И он вновь пожалел о том, что диван уже оккупирован: быть может, на сей раз хозяин не стал бы возражать против подобного переселения…
Анейрин сидел на том самом месте, где он его оставил: руки сложены на коленях, плечи ссутулены. Оскар хотел было подсесть к нему, но тот устало бросил:
– Ложись, прошу тебя.
Хоть Оскара порядком задело, что от него так вот отмахиваются, была и своя прелесть в том, чтобы просто натянуть одеяло до подбородка и погрузиться в сон близ того, чья тёмная фигура возвышалась на краю кровати, будто недрёманый страж.
Следующая глава
Чёрный вепрь. Глава 5. Незваный гость
Предыдущая глава
Когда Оскар проснулся, остальные обитатели дома уже встали, как можно было судить по пустой постели и записке на столе на кухне:
Мы отправились на прогулку, дождитесь нас для завтрака!
А.Р.
Поразмыслив над тем, что инициалы могут принадлежать как отцу, так и сыну, Оскар взял вчерашнюю книгу с полки и отправился на террасу. Одеваться он не стал: одолженная у Амори пижама была достаточно тёплой, да и погода стояла на удивление погожая для ноября. Видимо, кто-то из хозяев дома также жаловал подобное времяпровождение – на террасе стояло кресло-качалка, на котором даже оставили шерстяной плед, на столике рядом лежали предусмотрительно завернутые в полиэтиленовый пакет книги. Однако не успел гость толком погрузиться в чтение, покачивая кресло босой ногой, как на поляну перед домом въехала ещё одна машина.
читать дальшеОскар отложил книгу и поднялся на ноги, чтобы пронаблюдать, как из неё вылез молодой человек в джинсах и потёртой кожаной куртке, на вид, что называется, типичный некоренной житель Германии с южным типом внешности. Наслышанный про здешних гастарбайтеров – само слово-то немецкое – Оскар логично предположил, что новоприбывший принадлежит к штату обслуги: содержать подобную виллу посреди леса не так-то просто, так что для состоятельного домовладельца вполне естественно нанимать работников. Вчера, в субботу, у него, видимо, был выходной, а сегодня явился, как положено.
Тем временем молодой человек взбежал на крыльцо – и тут наконец заметил Оскара.
– Ты кто такой? – произнес он, меряя его недружелюбным взглядом.
«Прислуга могла бы вести себя и полюбезнее», – подумал Оскар, однако отозвался как можно вежливее – он отнюдь не страдал снобизмом, что, в принципе, для простого обывателя было бы довольно затруднительно.
– Я – Оскар Ле Мюэ, гость хозяина. А вы, должно быть, тут работаете…
Он, конечно, не ожидал, что незнакомец в ответ рассыплется в извинениях, но подобного развития событий уж точно не предвидел: он даже не понял, что случилось, когда мир внезапно расцветился звездами, а сам он осуществил довольно-таки жёсткую стыковку с дощатым полом; но на этом странности не закончились, ибо он тут же получил удар по рёбрам, затем – по зубам, после чего его рванули за волосы – и он оказался нос к носу с разъярённым молодым человеком, всё ещё не понимая, чем именно вызвал подобную реакцию.
– Ты с ним спишь? – бесцеремонно поинтересовался незнакомец – ноздри раздуваются, тёмные глаза разве что не мечут молнии.
– Кто? – отозвался Оскар, от потрясения перезабыв все немецкие падежи – однако смысл вопроса дошел до драчуна:
– С Амори, – ответил он, добавив что-то непереводимое.
– Нет, с его отцом, – выпалил Оскар.
Эта фраза возымела настолько благотворный эффект, что он мысленно поблагодарил небо за то, что на это его словарного запаса хватило: молодой человек тут же отпустил его и понуро уселся на террасу, скрестив ноги. Тем временем Оскар уже который раз за эти два дня пытался сообразить, что к чему в этом вставшем с ног на голову мире, и где именно он свернул не туда; ну и заодно – сколько жизненно важных органов пострадали в этой схватке. Убедившись, что, по крайней мере, двигаться он вполне способен, он хотел было по-быстрому ретироваться, пока этот эксцентричный молодой человек вновь что-нибудь не выкинет, когда тот испустил глубокий вздох и неожиданно заговорил на чистейшем французском:
– Ле Мюэ – ты ведь француз, да?
– Канадец, – осторожно отозвался Оскар, гадая, не затаил ли незнакомец особую расовую ненависть к представителям именно его нации. Только теперь он обратил внимание на металлический привкус на губах; стирая с подбородка вязкую каплю, Ле Мюэ непроизвольно подумал: «Хорошенькое же зрелище, должно быть, я собою представляю…»
– Прости, чувак, фигня вышла, – простодушно попросил молодой человек, и в его голосе звучало столь искреннее раскаяние, что Оскар рискнул задержаться на террасе, опустившись в кресло рядом с ним. – Но что я мог подумать – откуда ни возьмись непонятный парень в нижнем белье, да ещё смазливый, блин, что твой Ален Делон с Джудом Лоу в одном флаконе.
Оскар задумался, стоит ли благодарить за подобное сравнение, но решил, что в любом случае расклад сил таков, что лучше воспринимать всё, что говорит нежданный гость, в положительном ключе.
– А вы, значит, с Амори?.. – осторожно начал он, гадая, не переходит ли границу в своём любопытстве.
– А он ничего не сказал? Что ж, этого следовало ожидать, – вздохнул молодой человек.
– Так вы тут живёте?
– Скажем так, поблизости… – парень запустил пятерню в буйные кучерявые вихры, и в свою очередь спросил: – А вы с его предком, значит, тут недавно? Сказать по правде, я думал, что он гонит про своего отца – я про него много слышал, но ни разу не видел. Легендарная фигура, одним словом.
– У него на то есть серьёзные причины, – отозвался Оскар. – У них сейчас, вроде как, некоторые проблемы.
– Ясен пень – не моего ума дело. – В голосе молодого человека прозвучало такое разочарование, что Оскару стало его жаль, несмотря на недавнее силовое разногласие.
– Я думаю, в своё время он расскажет… – осторожно заметил он.
– Ага, когда рак на горе свистнет. Кстати, я не представился, – протянул руку молодой человек, – Эсен Биниджи. Я хирург, работаю в Ортопедической клинике. – Пронаблюдав отразившееся на лице Оскара удивление, он усмехнулся: – Все так думают: раз турок – вестимо, гастарбайтер. Кстати, у тебя плоскостопие развивается, – он указал на босую ступню. – Могу заняться – я перед тобой, вроде как, в долгу.
– Не стоит беспокойства, – отмахнулся Оскар, украдкой ощупывая свои рёбра.
– Дай-ка посмотрю, всё-таки я крепко тебя приложил, – спохватился Эсен.
Оскар послушно задрал рубашку и предоставил ему прощупывать свою грудную клетку – прикосновения были почти неощутимыми; наконец любопытство взяло верх, и он спросил:
– А сколько вам лет?
– Тридцать восемь, – бросил тот, не отрываясь от своего занятия. – Все говорят, что выгляжу моложе – но у наших это сплошь и рядом.
В этот момент из-за угла появились хозяева дома – отец верхом на серой в яблоках кобыле, которую вёл под уздцы сын. Ле Мюэ поспешно одёрнул рубаху, но увиденного было достаточно, чтобы Анейрин так и застыл – Оскар всерьёз испугался, не свалится ли он с лошади.
Риддерх-младший отреагировал куда живее: подлетев к новоприбывшему, он прошипел молодому турку в лицо:
– Я же запретил тебе являться без предупреждения!
– Ну я, типа, извиняюсь, – ничуть не смутившись, развёл руками Эсен.
– А это что такое? – Амори указал на Оскара – вернее, на ту часть его лица, по которой, как тот догадывался, уже расплывался здоровенный синяк.
– Недоразумение вышло, – пожал плечами Эсен. – Но мы уже поладили. А ты мог бы предупредить, что ждёшь гостей!
Увлечённые этим разбирательством, они не заметили приближения ещё одного участника недавней мизансцены: спешившись без каких-либо затруднений, поднявшийся по ступеням Анейрин принял в диалоге живейшее участие: схватив вторженца за шиворот, он единым движением сбросил его с крыльца.
Оскар в ужасе наблюдал, как тот грохнулся на бок, но к его облегчению Эсен легко перекатился и вскочил на ноги. Однако радость была недолгой: Риддерх также одним прыжком соскочил с крыльца, причём явно не за тем, чтобы извиниться и удостовериться, что с его жертвой всё в порядке. Эсен попятился, но недостаточно резво: едва уловимый рывок Риддерха – и голова Биниджи дёрнулась назад. Сбив противника с ног, мужчина продолжил методично его избивать.
Оскар бросил панический взгляд на Амори – тот взирал на происходящее с умеренным интересом, похоже, решив предоставить событиям течь своим чередом. Анейрин же явно не разделял распространенной установки на то, что лежачего не бьют: ухватив турка за волосы, ударил головой о землю и явно собирался повторить это, но тут в ход драки вмешался Оскар, не в силах оставаться безучастным к избиению практически беззащитного человека – к этому времени он уже забыл, какую взбучку последний успел задать ему самому. Сбежав по ступенькам крыльца, он вцепился в руку Анейрина, выкрикнув в искажённое от гнева лицо:
– Пожалуйста, хватит! – При этом он от всей души надеялся, что не схлопочет от развоевавшегося Риддерха наряду с этим незваным гостем – на сегодня оплеух ему было уже предостаточно. Не сумев высвободить руку, Анейрин обратился к Оскару тоном, которым нетерпеливый родитель увещевает неразумного ребёнка:
– Этот мерзавец мало того, что нарушил границы моих владений, так ещё и совершил насилие над тобой – моим гостем!
– Я сам виноват, – не задумываясь, выпалил Оскар, как он всегда делал, когда правосудие готово было обрушиться на чью-то бедовую голову. – Прошу, не надо, вы же его убьёте!
– Месье Ле Мюэ прав, ему вполне достаточно – думаю, что урок он усвоил, – невозмутимо произнес Амори.
По счастью, Эсен сумел воспользоваться отвлекающими факторами, чтобы вывернуться из хватки Риддерха; однако же вместо того, чтобы дать деру, как, несомненно, поступил бы на его месте Оскар, он бухнулся на одно колено перед противником и торжественно произнёс:
– Я не имел чести узнать вас раньше, и потому, пользуясь случаем, прошу у вас руки вашего сына, сэр Белл!
Какова бы ни была истинная причина подобной эскапады, одной цели она сослужила: Анейрин, на лице которого отобразился полный разрыв шаблона, напрочь позабыл про свои убийственные намерения.
Первым тишину нарушил Амори, который проорал с крыльца:
– Моего отца зовут АНЕЙРИН АП РИДДЕРХ, не в состоянии запомнить?!
– В таком случае, сэр Риддерх, – ничуть не смутился парень, принявшись рыться по многочисленным карманам. – У меня и кольцо есть, только куда я его засунул…
– Амори, кто это такой? – наконец прохрипел вышеназванный Риддерх, не отрывая глаз от застывшего в прежней позе Эсена.
– Мой лечащий врач, у которого излишне богатое воображение, – припечатал Амори, спускаясь с крыльца, чтобы встать рядом с отцом. – И он уже уходит – в противном случае ты меня весьма обяжешь, если доведешь своё намерение до конца.
– Я не могу сейчас уехать, Мори! Позволь мне всё тебе объяснить! – взмолился Эсен, наконец выйдя из своего амплуа «мне-всё-нипочем». – Я бы не приехал с бухты-барахты, не будь у меня серьёзного повода!
– Ты действительно думаешь, что после того, что ты тут учинил, я ещё буду тебя слушать? – процедил Амори, но затем махнул рукой: – Ладно, ступай на конюшню, я сейчас подойду. – После этого он обратился к Анейрину: – Прошу простить за эту сцену, отец; у Биниджи нет царя в голове, зато талант от бога. Боюсь, чтобы выпроводить его, придётся сперва его выслушать – это не займёт много времени.
Анейрин тем временем уже отвернулся от недавнего соперника к Оскару; коснувшись большим пальцем рассеченной губы, он тихо спросил:
– Где твои снадобья?
***
Пока Оскар доставал аптечку, Анейрин уже смочил в воде льняное полотенце – не успел тот возразить, что не стоит пачкать столь дорогое на вид изделие, как Риддерх, опустившись на корточки перед кроватью, на которой сидел Ле Мюэ, уже осторожно стёр кровь с его губ, воззрившись на результат с такой скорбью, что Оскар почёл за нужное утешить его:
– Да это же сущая ерунда, не сегодня-завтра пройдёт!
– У тебя есть целебная мазь? – спросил Анейрин.
Мысленно перебрав небогатое содержимое своей аптечки, Оскар покачал головой; тогда Анейрин вновь удалился в ванную, возвратившись с грудой пузырьков в руках. Понюхав содержание нескольких, он выбрал один и, смазав губу гостя вязкой жидкостью с травянистым запахом, предупредил:
– Лучше не слизывай.
Оскар и без предостережения не решился бы на это: от его внимания не ускользнуло, что на этикетку Риддерх даже не взглянул – бог знает, что это может быть за зелье.
– У тебя есть другие ушибы?
– Да это ж просто синяки, – замотал головой Оскар, внезапно смутившись, однако Анейрин попросил:
– Покажи.
Оскар вновь снял рубаху, мимоходом подумав: «Что за денёк выдался – то бьют, то раздевают…» Однако на осмотр как таковой Анейрин времени тратить не стал – вновь взялся за склянку с непонятной бурдой, чтобы смазать синяки и ссадины. Закончив, он внезапно притянул Оскара к себе, стащив его на пол, и прижал к груди – не настолько сильно, чтобы тревожить его ушибы, но крепко, будто привязанного, и попросил:
– Погоди немного! – При этом его голос звучал так, будто ему не хватает воздуха, поэтому Оскар не решался шевельнуться, продолжая сидеть, оседлав его колени и опустив голову на плечо; войди сейчас кто-нибудь из домочадцев – его глазам предстала бы интересная картина.
– Не стоило оставлять тебя одного, – глухо произнес Анейрин.
– Я вполне могу постоять за себя, – оскорбился Оскар. – Просто это было так… внезапно.
– Ты слишком на него похож, прости, – отозвался Анейрин, отпуская руки.
– А Оскар Штумм – это ваш знакомый, или… – осторожно поинтересовался Ле Мюэ, опасаясь закончить фразу – едва ли душевно нездоровый человек обрадуется такому предположению. Однако тот закончил предложение за него:
– …или прекрасное видение. – Его губы дрогнули в улыбке – нежной и грустной. – Сперва я тоже так подумал. Он приходил, говорил со мной и обещал, что никогда не покинет. Однако выходит так, что над иными обстоятельствами не властны даже… неземные создания.
И вновь сердце Оскара дрогнуло от непонятного ему самому порыва – словно в тумане, ему подумалось: «Быть может, то, что я похож на плод его воображения – счастливое совпадение?» Не успев додумать эту мысль до конца, он сам обнял Анейрина – жестом, в котором было лишь безмерное сострадание и желание защитить. Но тот отстранил его руки, пробормотав в сторону:
– Не стоит этого делать, я и без того рад обмануться, – и поднялся на ноги с той лёгкостью, что восхищала Оскара.
***
Затворив дверь конюшни, Амори заявил:
– Только не говори мне, что твоей жизни опять угрожает опасность – потому что, кто бы за тобой ни охотился, нынче я склонен им помочь!
– Думаешь, я бы сам не справился? – заявил Эсен. – Всё с точностью до наоборот: дело касается самого тебя… и, по всей видимости, твоего отца.
– Которого? – ледяным тоном поинтересовался Амори.
– Ты же сам сказал – Анейрин ап Риддерх, я, между прочим, не тупой!
Хозяин дома ограничился уничижительным взглядом.
– Слушай, имей совесть: как я могу разобраться в хитросплетениях ваших семейных уз, если ты мне ничего не рассказываешь? – оскорбился Эсен. – Я ни того, ни этого в глаза не видел – откуда мне знать, кто из них кто?
– Теперь знаешь, – отрубил Амори.
– А твой папаша-то – мужчина видный, – усмехнулся Биниджи. – И, знаешь, Фрейд убил бы за такого пациента, как ты.
– Либо ты наконец выложишь, зачем пришёл, либо я довершу то, что надо было сделать давным-давно! – В голосе Амори вновь отчётливо послышались шипящие нотки, и Эсен примирительно вскинул руки:
– Ну-ну, охолонись, Рикки-Тикки-Тави! Я, между прочим, молчу, что ты ведёшь себя совершенно по-свински…
– Тебе ещё раз подробно объяснить, почему именно я не желаю тебя знать?
– Обычно в таких случаях говорят: ты так хороша, когда злишься, – однако к тебе это не относится: ты становишься похож на рассерженную зверушку…
Следующую пару минут Эсен старательно прятался за лошадью, презрев опасность быть зашибленным копытом, а Амори силился достать его вилами, выплёвывая:
– Оборванец… нехристь… гад ползучий…
– Который знает кое-что, что должно бы тебя заинтересовать! – выпалил Эсен, чудом увернувшись от железных зубцов. – Поговаривают, что Гризайля видели во Франкфурте!
Амори тут же опустил вилы:
– Так поговаривают или видели? – переспросил он с сомнением.
– То, что о нём здесь вообще заговорили, само по себе заслуживает внимания, верно ведь? – пользуясь передышкой, Эсен присел на кипу сена. – Он далёкая от популярности личность, в отличие от некоторых…
Присев рядом, Амори задумался, опершись подбородком о ладонь.
– Я думал, у меня есть время, – со вздохом произнес он. – Отцу нужен покой…
– Я могу пристроить его в клинику так, что никто не отыщет, – предложил Эсен. – Ты же знаешь, у меня есть связи…
– Нет, это его убьёт, – качнул головой Амори.
– Столько лет, – Эсен положил руку ему на плечо, – ты отдал ему столько лет – неужели это никогда не кончится?
– Позаботишься о моей лошади? – спросил Амори, глядя ему в глаза.
– Охотнее я бы позаботился о ком-то другом, – разочарованно отозвался Эсен, – но раз вопрос стоит так… Пригласите меня на обед?
– Узнаю у отца, – пожал плечами Риддерх-младший. – Если он по-прежнему хочет тебя убить – то, очевидно, нет…
***
Оскар уже успел одеться, когда в дом зашел Амори, за плечом которого маячил смуглый гость.
– Отец, – Амори вновь опустился на пол, поцеловав руку Анейрина – костяшки которой, как с тревогой заметил Оскар, тот ссадил в недавней драке, и не подумав позаботиться об этом, – Биниджи вновь приносит свои глубочайшие извинения и просит принять его под нашей крышей.
К вящему изумлению Оскара, Эсен проворно скопировал жест молодого человека – правда, Риддерх дёрнулся, словно его стукнуло током, но руки не отнял, глядя на турка таким взглядом, что Ле Мюэ вновь забеспокоился относительно убийства. Но странности не кончились и на этом: следя за Анейрином, он не обратил внимание на перемещение гостя, и вздрогнул не хуже Риддерха-старшего, когда губы неожиданно коснулись его руки – впрочем, прикосновение было почти неощутимым, словно опасливым.
– Я же вас уже простил, – выпалил он, не дожидаясь продолжения.
– В таком случае, в знак примирения… – начал было Эсен и, поднявшись на ноги, раскинул объятия, но тут на его плечо легла рука Анейрина, который без агрессии, но твёрдо отодвинул его от Оскара, и велел Амори:
– Не сажай его рядом со мной.
Пожалуй, это была самая странная трапеза в жизни Оскара, а ведь он думал, что причудливее того обеда, где он знакомился с испанскими родичами Брюн, ничего и быть не может. Для начала Эсен с Амори уединились на кухне, вновь оставив Анейрина с ним наедине; Оскар думал было, что им удастся поговорить – несмотря на то, что он, как всегда, не знал, что сказать, он уже предвкушал эти пусть краткие, но до странного откровенные беседы с непредсказуемыми поворотами. Однако же Риддерх внезапно заинтересовался висящей в укромном углу генеалогической схемой, уткнувшись в неё чуть не носом и для верности водя по ветвям пальцем. Оскар не без обиды подумал, что не обязательно изображать подобный интерес к тому, что хозяин дома наверняка знает наизусть даже в помрачённом сознании – достаточно просто дать понять, что он не расположен к беседе. Так что он сам демонстративно плюхнулся в кресло, раскрыв на коленях первую попавшуюся книгу; однако чтение не ладилось: взгляд то и дело перебегал к застывшей в углу фигуре и морщинам, что расчертили лоб над густыми бровями.
Затем Амори явился со здоровенной миской; Ле Мюэ с любопытством заглянул туда, но там плескалась вода. Впрочем, Анейрин тут же прояснил её назначение, окунув туда кисти, чтобы затем вытереть руки протянутым Амори полотенцем. Тут-то Оскар спохватился – кинувшись к своим вещам, он вернулся с пластырем и перекисью. Завидев, что у него в руках, Анейрин, лишь мгновение поколебавшись, сам протянул ему правую руку и на сей раз не дёрнулся, даже когда шипучая жидкость коснулась открытой раны. Залепив ссадины, Оскар, повинуясь смутному порыву, скопировал жест Амори: опустился на одно колено, прижимаясь губами к тыльной стороне кисти. Вторая ладонь невесомо опустилась ему на затылок, осторожно ероша волосы, и так они и застыли странной скульптурной группой, будто позируя для какого-то любителя средневековых сюжетов. Это затянувшееся мгновение длилось, пока в коридоре вновь не послышался шум – Оскар поспешно поднялся, и как раз вовремя, ибо Амори с Эсеном втащили блюдо, где умещался – подумать только – целый ягненок, обложенный порядочной грудой овощей.
Пока они разделывали эту гору мяса – Ле Мюэ уповал на их аппетит, ибо волчьего голода не ощущал – он украдкой дивился, какими слаженными были действия молодого хозяина и гостя. Если бы Эсен и не сообщил ему прежде об их отношениях с подкупающей непосредственностью, сейчас Оскар бы догадался и сам. В особенности когда Биниджи воскликнул:
– Опять пересушил!
– Это такая духовка, – тихо отозвался Амори. – Сколько раз повторять.
– Нормальную купи, – парировал Эсен. – А вообще, это всё потому, что кое-кто не может разобраться в инструкции – тоже мне, немец.
В их обмен репликами неожиданно вмешался Анейрин: тоном, вполне себе подходящим грозному отцу, не одобряющему увлечение дочери, он вопросил:
– Так кто этот сарацин?
– Я не сарацин, я, скорее, из сельджуков – впрочем, можете называть меня хоть эфиопом, – подкупающе улыбнулся ему гость.
– Ты не сельджук, – качнул головой Анейрин.
– Это долгая история, – признал Эсен, запуская пальцы в буйные чёрные кудри. – Довелось помотаться по свету…
– А ты расскажи, – невозмутимо продолжал напирать Риддерх. – Мне любопытно, чем в моё отсутствие занимался мой сын.
– Сражался за дело веры, – не слишком уверенно отозвался Биниджи, бросив встревоженный взгляд на Амори. – Вашей, разумеется. И… снова сражался за… в общем, за всякие гуманистические ценности.
– То-то я вижу, – громыхнул ложкой о тарелку Анейрин, – кого он привечает.
Вместо того, чтобы оправдываться, Амори устало закрыл лицо рукой, пробубнив:
– Никого я не привечаю…
Не сказать, чтобы Оскар когда-либо увлекался политикой – благо в его спокойной стране особой осведомлённости и не требовалось – но одно он усвоил крепко: нехорошо порицать людей лишь за то, что они рождены в других условиях и воспитаны в иных традициях, и потому он почёл за нужное вмешаться:
– А ваши родители – они тоже врачи? – бросил он, надеясь таким образом сменить тему беседы, которая угрожающе кренилась к утренним событиям. Но этот вопрос почему-то погрузил в неловкое молчание и Риддерха-младшего, и Биниджи. Однако только Оскар успел испугаться, что, быть может, родители Эсена – террористы или кто похуже, как тот, тихо кашлянув, всё же ответил:
– Скорее, они деятели культуры. Но я пошёл немного не по их стопам.
– Вот как? Ну, наверно, они вами гордятся, – предположил Оскар в отчаянной попытке загладить свой промах. На это Эсен состроил такую мину, что Ле Мюэ в ужасе подумал: быть может, его родители погибли при каких-то особо жутких обстоятельствах, а он вот так поднимает этот вопрос за столом – и это после того, как Биниджи и так пришлось несладко? Тут на помощь неожиданно пришёл Амори: залпом заглотив вино, он изрёк:
– Стремление угодить родителям всегда тщетно, ибо они способны даровать ребенку свою любовь лишь в момент рождения; в противном случае меж ними пролегает вечная пропасть.
Оскар со стуком поставил локоть на стол, неожиданно задумавшись о собственных родителях. Справедливости ради, он отнюдь не лез из кожи вон, чтобы соответствовать их ожиданиям, так что нечего и удивляться тому, что они были несколько разочарованы. Сын, который, вместо того, чтобы продолжить семейное дело, довольствуется скромной долей библиотекаря – ну кто, скажите на милость, будет таким гордиться? На поверку эти мысли пронеслись в голове за долю мгновения, после чего их смела реплика Анейрина:
– Каждый сын волен сам решить, достоин ли он своего отца: истинно достойному подобное дозволение не требуется.
– Истинное достоинство – в деяниях, а не в самомнении, – неожиданно выпалил Эсен. – А о деяниях лучше судить другим.
– По деяниям иных можно судить, что они возомнили себя великими лордами, в то время как сами отираются у чужих порогов, – полыхнули в ответ глаза Анейрина.
«Мое обычное везение, – мелькнуло в голове Оскара, – хотел разрядить обстановку – и что вышло…» Бросив взгляд на Амори, он убедился, что тот тоже не прочь принять участие в накалившейся дискуссии, однако что-то подсказывало Ле Мюэ, что ничего хорошего из подобного вмешательства не выйдет. Понимая, что идти на попятный никто не намерен, он решился сам пойти ва-банк.
– Герр Риддерх… Мне бы хотелось… проехаться верхом до темноты, – выдал он первое, что пришло в голову. – Судя по обращённым на него трём парам глаз, он вновь сморозил какую-то несуразицу; что ж, по крайней мере, ему удалось отвлечь их всех от назревающей ссоры. – Ведь я уезжаю… уже завтра, – извиняющимся тоном добавил он.
– Конечно, Ле Мюэ. – Анейрин кратким движением коснулся его запястья. От канадца не укрылось, что при этом обращении Эсен приподнял бровь – но на его месте сам Оскар не удивлялся бы уже ничему, что касается этой семьи. Сын обращается к отцу на «вы» и целует руку, отец называет любовника по фамилии – явления одного порядка, разве нет?
После этого, по счастью, все позабыли про разногласия; вернее, позабыл Риддерх, прочие же почли за нужное ему не напоминать. Анейрин принялся приканчивать свою порцию в сосредоточенном молчании, по-видимому, чтобы поскорее приступить к прогулке – Оскар отметил, что аппетит мужчины значительно улучшился, хотя сам не мог взять в толк, с каких пор его это волнует.
Когда Анейрин поднялся из-за стола, следом вскочил и Амори.
– Я…
– Я сам оседлаю лошадь, – опередил его отец.
***
Когда они удалились, глядя на закрывшуюся за ними дверь, Эсен спросил с хитрой улыбкой:
– А ведь я мог бы спросить у твоего отца тоже самое… Как они с Ле Мюэ познакомились, скажем?
– Trop enquérir n'est pas bon [1], – отчеканил Амори. Оставшись наедине с Биниджи, он вновь перешел на немецкий, сделав исключение лишь для этой фразы.
– Да я уже давно понял твоё кредо: скрывать всё, кроме того, что стоит скрывать, – отмахнулся Эсен. – А твой отец крутого нрава. Кажется, я начинаю понимать, как он попал в подобную переделку.
– Лучше бы ты начал понимать, как его из неё вытащить, – отрезал Амори. – Сам виноват: я бы поступил точно так же на его месте, угрожай ты тому, кто мне дорог.
– То есть, твоему незабвенному отцу, – усмехнулся Эсен, но тему развивать не стал. – Если я тебе понадоблюсь – а я тебе понадоблюсь – то ты знаешь, как меня найти. Не буду разрушать вашу семейную идиллию. – Засунув руки в карманы куртки, он двинулся к выходу.
– Постой, что – так и уйдёшь? – опешил Амори.
– Я же знаю, что мне от тебя ничего не добиться, когда у тебя нет в чём-то нужды. – Эсен развел руками, не вынимая кистей – получилось что-то вроде разминающего крылья журавля. На это Амори ничего не ответил – лишь когда за ним закрылась дверь, еле заметно склонил голову и чуть поджал губы – а на лицо легла лёгкая тень печали.
Примечание:
[1] Trop enquérir n'est pas bon – Любопытство до добра не доводит (фр.)
Следующая глава
Когда Оскар проснулся, остальные обитатели дома уже встали, как можно было судить по пустой постели и записке на столе на кухне:
Мы отправились на прогулку, дождитесь нас для завтрака!
А.Р.
Поразмыслив над тем, что инициалы могут принадлежать как отцу, так и сыну, Оскар взял вчерашнюю книгу с полки и отправился на террасу. Одеваться он не стал: одолженная у Амори пижама была достаточно тёплой, да и погода стояла на удивление погожая для ноября. Видимо, кто-то из хозяев дома также жаловал подобное времяпровождение – на террасе стояло кресло-качалка, на котором даже оставили шерстяной плед, на столике рядом лежали предусмотрительно завернутые в полиэтиленовый пакет книги. Однако не успел гость толком погрузиться в чтение, покачивая кресло босой ногой, как на поляну перед домом въехала ещё одна машина.
читать дальшеОскар отложил книгу и поднялся на ноги, чтобы пронаблюдать, как из неё вылез молодой человек в джинсах и потёртой кожаной куртке, на вид, что называется, типичный некоренной житель Германии с южным типом внешности. Наслышанный про здешних гастарбайтеров – само слово-то немецкое – Оскар логично предположил, что новоприбывший принадлежит к штату обслуги: содержать подобную виллу посреди леса не так-то просто, так что для состоятельного домовладельца вполне естественно нанимать работников. Вчера, в субботу, у него, видимо, был выходной, а сегодня явился, как положено.
Тем временем молодой человек взбежал на крыльцо – и тут наконец заметил Оскара.
– Ты кто такой? – произнес он, меряя его недружелюбным взглядом.
«Прислуга могла бы вести себя и полюбезнее», – подумал Оскар, однако отозвался как можно вежливее – он отнюдь не страдал снобизмом, что, в принципе, для простого обывателя было бы довольно затруднительно.
– Я – Оскар Ле Мюэ, гость хозяина. А вы, должно быть, тут работаете…
Он, конечно, не ожидал, что незнакомец в ответ рассыплется в извинениях, но подобного развития событий уж точно не предвидел: он даже не понял, что случилось, когда мир внезапно расцветился звездами, а сам он осуществил довольно-таки жёсткую стыковку с дощатым полом; но на этом странности не закончились, ибо он тут же получил удар по рёбрам, затем – по зубам, после чего его рванули за волосы – и он оказался нос к носу с разъярённым молодым человеком, всё ещё не понимая, чем именно вызвал подобную реакцию.
– Ты с ним спишь? – бесцеремонно поинтересовался незнакомец – ноздри раздуваются, тёмные глаза разве что не мечут молнии.
– Кто? – отозвался Оскар, от потрясения перезабыв все немецкие падежи – однако смысл вопроса дошел до драчуна:
– С Амори, – ответил он, добавив что-то непереводимое.
– Нет, с его отцом, – выпалил Оскар.
Эта фраза возымела настолько благотворный эффект, что он мысленно поблагодарил небо за то, что на это его словарного запаса хватило: молодой человек тут же отпустил его и понуро уселся на террасу, скрестив ноги. Тем временем Оскар уже который раз за эти два дня пытался сообразить, что к чему в этом вставшем с ног на голову мире, и где именно он свернул не туда; ну и заодно – сколько жизненно важных органов пострадали в этой схватке. Убедившись, что, по крайней мере, двигаться он вполне способен, он хотел было по-быстрому ретироваться, пока этот эксцентричный молодой человек вновь что-нибудь не выкинет, когда тот испустил глубокий вздох и неожиданно заговорил на чистейшем французском:
– Ле Мюэ – ты ведь француз, да?
– Канадец, – осторожно отозвался Оскар, гадая, не затаил ли незнакомец особую расовую ненависть к представителям именно его нации. Только теперь он обратил внимание на металлический привкус на губах; стирая с подбородка вязкую каплю, Ле Мюэ непроизвольно подумал: «Хорошенькое же зрелище, должно быть, я собою представляю…»
– Прости, чувак, фигня вышла, – простодушно попросил молодой человек, и в его голосе звучало столь искреннее раскаяние, что Оскар рискнул задержаться на террасе, опустившись в кресло рядом с ним. – Но что я мог подумать – откуда ни возьмись непонятный парень в нижнем белье, да ещё смазливый, блин, что твой Ален Делон с Джудом Лоу в одном флаконе.
Оскар задумался, стоит ли благодарить за подобное сравнение, но решил, что в любом случае расклад сил таков, что лучше воспринимать всё, что говорит нежданный гость, в положительном ключе.
– А вы, значит, с Амори?.. – осторожно начал он, гадая, не переходит ли границу в своём любопытстве.
– А он ничего не сказал? Что ж, этого следовало ожидать, – вздохнул молодой человек.
– Так вы тут живёте?
– Скажем так, поблизости… – парень запустил пятерню в буйные кучерявые вихры, и в свою очередь спросил: – А вы с его предком, значит, тут недавно? Сказать по правде, я думал, что он гонит про своего отца – я про него много слышал, но ни разу не видел. Легендарная фигура, одним словом.
– У него на то есть серьёзные причины, – отозвался Оскар. – У них сейчас, вроде как, некоторые проблемы.
– Ясен пень – не моего ума дело. – В голосе молодого человека прозвучало такое разочарование, что Оскару стало его жаль, несмотря на недавнее силовое разногласие.
– Я думаю, в своё время он расскажет… – осторожно заметил он.
– Ага, когда рак на горе свистнет. Кстати, я не представился, – протянул руку молодой человек, – Эсен Биниджи. Я хирург, работаю в Ортопедической клинике. – Пронаблюдав отразившееся на лице Оскара удивление, он усмехнулся: – Все так думают: раз турок – вестимо, гастарбайтер. Кстати, у тебя плоскостопие развивается, – он указал на босую ступню. – Могу заняться – я перед тобой, вроде как, в долгу.
– Не стоит беспокойства, – отмахнулся Оскар, украдкой ощупывая свои рёбра.
– Дай-ка посмотрю, всё-таки я крепко тебя приложил, – спохватился Эсен.
Оскар послушно задрал рубашку и предоставил ему прощупывать свою грудную клетку – прикосновения были почти неощутимыми; наконец любопытство взяло верх, и он спросил:
– А сколько вам лет?
– Тридцать восемь, – бросил тот, не отрываясь от своего занятия. – Все говорят, что выгляжу моложе – но у наших это сплошь и рядом.
В этот момент из-за угла появились хозяева дома – отец верхом на серой в яблоках кобыле, которую вёл под уздцы сын. Ле Мюэ поспешно одёрнул рубаху, но увиденного было достаточно, чтобы Анейрин так и застыл – Оскар всерьёз испугался, не свалится ли он с лошади.
Риддерх-младший отреагировал куда живее: подлетев к новоприбывшему, он прошипел молодому турку в лицо:
– Я же запретил тебе являться без предупреждения!
– Ну я, типа, извиняюсь, – ничуть не смутившись, развёл руками Эсен.
– А это что такое? – Амори указал на Оскара – вернее, на ту часть его лица, по которой, как тот догадывался, уже расплывался здоровенный синяк.
– Недоразумение вышло, – пожал плечами Эсен. – Но мы уже поладили. А ты мог бы предупредить, что ждёшь гостей!
Увлечённые этим разбирательством, они не заметили приближения ещё одного участника недавней мизансцены: спешившись без каких-либо затруднений, поднявшийся по ступеням Анейрин принял в диалоге живейшее участие: схватив вторженца за шиворот, он единым движением сбросил его с крыльца.
Оскар в ужасе наблюдал, как тот грохнулся на бок, но к его облегчению Эсен легко перекатился и вскочил на ноги. Однако радость была недолгой: Риддерх также одним прыжком соскочил с крыльца, причём явно не за тем, чтобы извиниться и удостовериться, что с его жертвой всё в порядке. Эсен попятился, но недостаточно резво: едва уловимый рывок Риддерха – и голова Биниджи дёрнулась назад. Сбив противника с ног, мужчина продолжил методично его избивать.
Оскар бросил панический взгляд на Амори – тот взирал на происходящее с умеренным интересом, похоже, решив предоставить событиям течь своим чередом. Анейрин же явно не разделял распространенной установки на то, что лежачего не бьют: ухватив турка за волосы, ударил головой о землю и явно собирался повторить это, но тут в ход драки вмешался Оскар, не в силах оставаться безучастным к избиению практически беззащитного человека – к этому времени он уже забыл, какую взбучку последний успел задать ему самому. Сбежав по ступенькам крыльца, он вцепился в руку Анейрина, выкрикнув в искажённое от гнева лицо:
– Пожалуйста, хватит! – При этом он от всей души надеялся, что не схлопочет от развоевавшегося Риддерха наряду с этим незваным гостем – на сегодня оплеух ему было уже предостаточно. Не сумев высвободить руку, Анейрин обратился к Оскару тоном, которым нетерпеливый родитель увещевает неразумного ребёнка:
– Этот мерзавец мало того, что нарушил границы моих владений, так ещё и совершил насилие над тобой – моим гостем!
– Я сам виноват, – не задумываясь, выпалил Оскар, как он всегда делал, когда правосудие готово было обрушиться на чью-то бедовую голову. – Прошу, не надо, вы же его убьёте!
– Месье Ле Мюэ прав, ему вполне достаточно – думаю, что урок он усвоил, – невозмутимо произнес Амори.
По счастью, Эсен сумел воспользоваться отвлекающими факторами, чтобы вывернуться из хватки Риддерха; однако же вместо того, чтобы дать деру, как, несомненно, поступил бы на его месте Оскар, он бухнулся на одно колено перед противником и торжественно произнёс:
– Я не имел чести узнать вас раньше, и потому, пользуясь случаем, прошу у вас руки вашего сына, сэр Белл!
Какова бы ни была истинная причина подобной эскапады, одной цели она сослужила: Анейрин, на лице которого отобразился полный разрыв шаблона, напрочь позабыл про свои убийственные намерения.
Первым тишину нарушил Амори, который проорал с крыльца:
– Моего отца зовут АНЕЙРИН АП РИДДЕРХ, не в состоянии запомнить?!
– В таком случае, сэр Риддерх, – ничуть не смутился парень, принявшись рыться по многочисленным карманам. – У меня и кольцо есть, только куда я его засунул…
– Амори, кто это такой? – наконец прохрипел вышеназванный Риддерх, не отрывая глаз от застывшего в прежней позе Эсена.
– Мой лечащий врач, у которого излишне богатое воображение, – припечатал Амори, спускаясь с крыльца, чтобы встать рядом с отцом. – И он уже уходит – в противном случае ты меня весьма обяжешь, если доведешь своё намерение до конца.
– Я не могу сейчас уехать, Мори! Позволь мне всё тебе объяснить! – взмолился Эсен, наконец выйдя из своего амплуа «мне-всё-нипочем». – Я бы не приехал с бухты-барахты, не будь у меня серьёзного повода!
– Ты действительно думаешь, что после того, что ты тут учинил, я ещё буду тебя слушать? – процедил Амори, но затем махнул рукой: – Ладно, ступай на конюшню, я сейчас подойду. – После этого он обратился к Анейрину: – Прошу простить за эту сцену, отец; у Биниджи нет царя в голове, зато талант от бога. Боюсь, чтобы выпроводить его, придётся сперва его выслушать – это не займёт много времени.
Анейрин тем временем уже отвернулся от недавнего соперника к Оскару; коснувшись большим пальцем рассеченной губы, он тихо спросил:
– Где твои снадобья?
***
Пока Оскар доставал аптечку, Анейрин уже смочил в воде льняное полотенце – не успел тот возразить, что не стоит пачкать столь дорогое на вид изделие, как Риддерх, опустившись на корточки перед кроватью, на которой сидел Ле Мюэ, уже осторожно стёр кровь с его губ, воззрившись на результат с такой скорбью, что Оскар почёл за нужное утешить его:
– Да это же сущая ерунда, не сегодня-завтра пройдёт!
– У тебя есть целебная мазь? – спросил Анейрин.
Мысленно перебрав небогатое содержимое своей аптечки, Оскар покачал головой; тогда Анейрин вновь удалился в ванную, возвратившись с грудой пузырьков в руках. Понюхав содержание нескольких, он выбрал один и, смазав губу гостя вязкой жидкостью с травянистым запахом, предупредил:
– Лучше не слизывай.
Оскар и без предостережения не решился бы на это: от его внимания не ускользнуло, что на этикетку Риддерх даже не взглянул – бог знает, что это может быть за зелье.
– У тебя есть другие ушибы?
– Да это ж просто синяки, – замотал головой Оскар, внезапно смутившись, однако Анейрин попросил:
– Покажи.
Оскар вновь снял рубаху, мимоходом подумав: «Что за денёк выдался – то бьют, то раздевают…» Однако на осмотр как таковой Анейрин времени тратить не стал – вновь взялся за склянку с непонятной бурдой, чтобы смазать синяки и ссадины. Закончив, он внезапно притянул Оскара к себе, стащив его на пол, и прижал к груди – не настолько сильно, чтобы тревожить его ушибы, но крепко, будто привязанного, и попросил:
– Погоди немного! – При этом его голос звучал так, будто ему не хватает воздуха, поэтому Оскар не решался шевельнуться, продолжая сидеть, оседлав его колени и опустив голову на плечо; войди сейчас кто-нибудь из домочадцев – его глазам предстала бы интересная картина.
– Не стоило оставлять тебя одного, – глухо произнес Анейрин.
– Я вполне могу постоять за себя, – оскорбился Оскар. – Просто это было так… внезапно.
– Ты слишком на него похож, прости, – отозвался Анейрин, отпуская руки.
– А Оскар Штумм – это ваш знакомый, или… – осторожно поинтересовался Ле Мюэ, опасаясь закончить фразу – едва ли душевно нездоровый человек обрадуется такому предположению. Однако тот закончил предложение за него:
– …или прекрасное видение. – Его губы дрогнули в улыбке – нежной и грустной. – Сперва я тоже так подумал. Он приходил, говорил со мной и обещал, что никогда не покинет. Однако выходит так, что над иными обстоятельствами не властны даже… неземные создания.
И вновь сердце Оскара дрогнуло от непонятного ему самому порыва – словно в тумане, ему подумалось: «Быть может, то, что я похож на плод его воображения – счастливое совпадение?» Не успев додумать эту мысль до конца, он сам обнял Анейрина – жестом, в котором было лишь безмерное сострадание и желание защитить. Но тот отстранил его руки, пробормотав в сторону:
– Не стоит этого делать, я и без того рад обмануться, – и поднялся на ноги с той лёгкостью, что восхищала Оскара.
***
Затворив дверь конюшни, Амори заявил:
– Только не говори мне, что твоей жизни опять угрожает опасность – потому что, кто бы за тобой ни охотился, нынче я склонен им помочь!
– Думаешь, я бы сам не справился? – заявил Эсен. – Всё с точностью до наоборот: дело касается самого тебя… и, по всей видимости, твоего отца.
– Которого? – ледяным тоном поинтересовался Амори.
– Ты же сам сказал – Анейрин ап Риддерх, я, между прочим, не тупой!
Хозяин дома ограничился уничижительным взглядом.
– Слушай, имей совесть: как я могу разобраться в хитросплетениях ваших семейных уз, если ты мне ничего не рассказываешь? – оскорбился Эсен. – Я ни того, ни этого в глаза не видел – откуда мне знать, кто из них кто?
– Теперь знаешь, – отрубил Амори.
– А твой папаша-то – мужчина видный, – усмехнулся Биниджи. – И, знаешь, Фрейд убил бы за такого пациента, как ты.
– Либо ты наконец выложишь, зачем пришёл, либо я довершу то, что надо было сделать давным-давно! – В голосе Амори вновь отчётливо послышались шипящие нотки, и Эсен примирительно вскинул руки:
– Ну-ну, охолонись, Рикки-Тикки-Тави! Я, между прочим, молчу, что ты ведёшь себя совершенно по-свински…
– Тебе ещё раз подробно объяснить, почему именно я не желаю тебя знать?
– Обычно в таких случаях говорят: ты так хороша, когда злишься, – однако к тебе это не относится: ты становишься похож на рассерженную зверушку…
Следующую пару минут Эсен старательно прятался за лошадью, презрев опасность быть зашибленным копытом, а Амори силился достать его вилами, выплёвывая:
– Оборванец… нехристь… гад ползучий…
– Который знает кое-что, что должно бы тебя заинтересовать! – выпалил Эсен, чудом увернувшись от железных зубцов. – Поговаривают, что Гризайля видели во Франкфурте!
Амори тут же опустил вилы:
– Так поговаривают или видели? – переспросил он с сомнением.
– То, что о нём здесь вообще заговорили, само по себе заслуживает внимания, верно ведь? – пользуясь передышкой, Эсен присел на кипу сена. – Он далёкая от популярности личность, в отличие от некоторых…
Присев рядом, Амори задумался, опершись подбородком о ладонь.
– Я думал, у меня есть время, – со вздохом произнес он. – Отцу нужен покой…
– Я могу пристроить его в клинику так, что никто не отыщет, – предложил Эсен. – Ты же знаешь, у меня есть связи…
– Нет, это его убьёт, – качнул головой Амори.
– Столько лет, – Эсен положил руку ему на плечо, – ты отдал ему столько лет – неужели это никогда не кончится?
– Позаботишься о моей лошади? – спросил Амори, глядя ему в глаза.
– Охотнее я бы позаботился о ком-то другом, – разочарованно отозвался Эсен, – но раз вопрос стоит так… Пригласите меня на обед?
– Узнаю у отца, – пожал плечами Риддерх-младший. – Если он по-прежнему хочет тебя убить – то, очевидно, нет…
***
Оскар уже успел одеться, когда в дом зашел Амори, за плечом которого маячил смуглый гость.
– Отец, – Амори вновь опустился на пол, поцеловав руку Анейрина – костяшки которой, как с тревогой заметил Оскар, тот ссадил в недавней драке, и не подумав позаботиться об этом, – Биниджи вновь приносит свои глубочайшие извинения и просит принять его под нашей крышей.
К вящему изумлению Оскара, Эсен проворно скопировал жест молодого человека – правда, Риддерх дёрнулся, словно его стукнуло током, но руки не отнял, глядя на турка таким взглядом, что Ле Мюэ вновь забеспокоился относительно убийства. Но странности не кончились и на этом: следя за Анейрином, он не обратил внимание на перемещение гостя, и вздрогнул не хуже Риддерха-старшего, когда губы неожиданно коснулись его руки – впрочем, прикосновение было почти неощутимым, словно опасливым.
– Я же вас уже простил, – выпалил он, не дожидаясь продолжения.
– В таком случае, в знак примирения… – начал было Эсен и, поднявшись на ноги, раскинул объятия, но тут на его плечо легла рука Анейрина, который без агрессии, но твёрдо отодвинул его от Оскара, и велел Амори:
– Не сажай его рядом со мной.
Пожалуй, это была самая странная трапеза в жизни Оскара, а ведь он думал, что причудливее того обеда, где он знакомился с испанскими родичами Брюн, ничего и быть не может. Для начала Эсен с Амори уединились на кухне, вновь оставив Анейрина с ним наедине; Оскар думал было, что им удастся поговорить – несмотря на то, что он, как всегда, не знал, что сказать, он уже предвкушал эти пусть краткие, но до странного откровенные беседы с непредсказуемыми поворотами. Однако же Риддерх внезапно заинтересовался висящей в укромном углу генеалогической схемой, уткнувшись в неё чуть не носом и для верности водя по ветвям пальцем. Оскар не без обиды подумал, что не обязательно изображать подобный интерес к тому, что хозяин дома наверняка знает наизусть даже в помрачённом сознании – достаточно просто дать понять, что он не расположен к беседе. Так что он сам демонстративно плюхнулся в кресло, раскрыв на коленях первую попавшуюся книгу; однако чтение не ладилось: взгляд то и дело перебегал к застывшей в углу фигуре и морщинам, что расчертили лоб над густыми бровями.
Затем Амори явился со здоровенной миской; Ле Мюэ с любопытством заглянул туда, но там плескалась вода. Впрочем, Анейрин тут же прояснил её назначение, окунув туда кисти, чтобы затем вытереть руки протянутым Амори полотенцем. Тут-то Оскар спохватился – кинувшись к своим вещам, он вернулся с пластырем и перекисью. Завидев, что у него в руках, Анейрин, лишь мгновение поколебавшись, сам протянул ему правую руку и на сей раз не дёрнулся, даже когда шипучая жидкость коснулась открытой раны. Залепив ссадины, Оскар, повинуясь смутному порыву, скопировал жест Амори: опустился на одно колено, прижимаясь губами к тыльной стороне кисти. Вторая ладонь невесомо опустилась ему на затылок, осторожно ероша волосы, и так они и застыли странной скульптурной группой, будто позируя для какого-то любителя средневековых сюжетов. Это затянувшееся мгновение длилось, пока в коридоре вновь не послышался шум – Оскар поспешно поднялся, и как раз вовремя, ибо Амори с Эсеном втащили блюдо, где умещался – подумать только – целый ягненок, обложенный порядочной грудой овощей.
Пока они разделывали эту гору мяса – Ле Мюэ уповал на их аппетит, ибо волчьего голода не ощущал – он украдкой дивился, какими слаженными были действия молодого хозяина и гостя. Если бы Эсен и не сообщил ему прежде об их отношениях с подкупающей непосредственностью, сейчас Оскар бы догадался и сам. В особенности когда Биниджи воскликнул:
– Опять пересушил!
– Это такая духовка, – тихо отозвался Амори. – Сколько раз повторять.
– Нормальную купи, – парировал Эсен. – А вообще, это всё потому, что кое-кто не может разобраться в инструкции – тоже мне, немец.
В их обмен репликами неожиданно вмешался Анейрин: тоном, вполне себе подходящим грозному отцу, не одобряющему увлечение дочери, он вопросил:
– Так кто этот сарацин?
– Я не сарацин, я, скорее, из сельджуков – впрочем, можете называть меня хоть эфиопом, – подкупающе улыбнулся ему гость.
– Ты не сельджук, – качнул головой Анейрин.
– Это долгая история, – признал Эсен, запуская пальцы в буйные чёрные кудри. – Довелось помотаться по свету…
– А ты расскажи, – невозмутимо продолжал напирать Риддерх. – Мне любопытно, чем в моё отсутствие занимался мой сын.
– Сражался за дело веры, – не слишком уверенно отозвался Биниджи, бросив встревоженный взгляд на Амори. – Вашей, разумеется. И… снова сражался за… в общем, за всякие гуманистические ценности.
– То-то я вижу, – громыхнул ложкой о тарелку Анейрин, – кого он привечает.
Вместо того, чтобы оправдываться, Амори устало закрыл лицо рукой, пробубнив:
– Никого я не привечаю…
Не сказать, чтобы Оскар когда-либо увлекался политикой – благо в его спокойной стране особой осведомлённости и не требовалось – но одно он усвоил крепко: нехорошо порицать людей лишь за то, что они рождены в других условиях и воспитаны в иных традициях, и потому он почёл за нужное вмешаться:
– А ваши родители – они тоже врачи? – бросил он, надеясь таким образом сменить тему беседы, которая угрожающе кренилась к утренним событиям. Но этот вопрос почему-то погрузил в неловкое молчание и Риддерха-младшего, и Биниджи. Однако только Оскар успел испугаться, что, быть может, родители Эсена – террористы или кто похуже, как тот, тихо кашлянув, всё же ответил:
– Скорее, они деятели культуры. Но я пошёл немного не по их стопам.
– Вот как? Ну, наверно, они вами гордятся, – предположил Оскар в отчаянной попытке загладить свой промах. На это Эсен состроил такую мину, что Ле Мюэ в ужасе подумал: быть может, его родители погибли при каких-то особо жутких обстоятельствах, а он вот так поднимает этот вопрос за столом – и это после того, как Биниджи и так пришлось несладко? Тут на помощь неожиданно пришёл Амори: залпом заглотив вино, он изрёк:
– Стремление угодить родителям всегда тщетно, ибо они способны даровать ребенку свою любовь лишь в момент рождения; в противном случае меж ними пролегает вечная пропасть.
Оскар со стуком поставил локоть на стол, неожиданно задумавшись о собственных родителях. Справедливости ради, он отнюдь не лез из кожи вон, чтобы соответствовать их ожиданиям, так что нечего и удивляться тому, что они были несколько разочарованы. Сын, который, вместо того, чтобы продолжить семейное дело, довольствуется скромной долей библиотекаря – ну кто, скажите на милость, будет таким гордиться? На поверку эти мысли пронеслись в голове за долю мгновения, после чего их смела реплика Анейрина:
– Каждый сын волен сам решить, достоин ли он своего отца: истинно достойному подобное дозволение не требуется.
– Истинное достоинство – в деяниях, а не в самомнении, – неожиданно выпалил Эсен. – А о деяниях лучше судить другим.
– По деяниям иных можно судить, что они возомнили себя великими лордами, в то время как сами отираются у чужих порогов, – полыхнули в ответ глаза Анейрина.
«Мое обычное везение, – мелькнуло в голове Оскара, – хотел разрядить обстановку – и что вышло…» Бросив взгляд на Амори, он убедился, что тот тоже не прочь принять участие в накалившейся дискуссии, однако что-то подсказывало Ле Мюэ, что ничего хорошего из подобного вмешательства не выйдет. Понимая, что идти на попятный никто не намерен, он решился сам пойти ва-банк.
– Герр Риддерх… Мне бы хотелось… проехаться верхом до темноты, – выдал он первое, что пришло в голову. – Судя по обращённым на него трём парам глаз, он вновь сморозил какую-то несуразицу; что ж, по крайней мере, ему удалось отвлечь их всех от назревающей ссоры. – Ведь я уезжаю… уже завтра, – извиняющимся тоном добавил он.
– Конечно, Ле Мюэ. – Анейрин кратким движением коснулся его запястья. От канадца не укрылось, что при этом обращении Эсен приподнял бровь – но на его месте сам Оскар не удивлялся бы уже ничему, что касается этой семьи. Сын обращается к отцу на «вы» и целует руку, отец называет любовника по фамилии – явления одного порядка, разве нет?
После этого, по счастью, все позабыли про разногласия; вернее, позабыл Риддерх, прочие же почли за нужное ему не напоминать. Анейрин принялся приканчивать свою порцию в сосредоточенном молчании, по-видимому, чтобы поскорее приступить к прогулке – Оскар отметил, что аппетит мужчины значительно улучшился, хотя сам не мог взять в толк, с каких пор его это волнует.
Когда Анейрин поднялся из-за стола, следом вскочил и Амори.
– Я…
– Я сам оседлаю лошадь, – опередил его отец.
***
Когда они удалились, глядя на закрывшуюся за ними дверь, Эсен спросил с хитрой улыбкой:
– А ведь я мог бы спросить у твоего отца тоже самое… Как они с Ле Мюэ познакомились, скажем?
– Trop enquérir n'est pas bon [1], – отчеканил Амори. Оставшись наедине с Биниджи, он вновь перешел на немецкий, сделав исключение лишь для этой фразы.
– Да я уже давно понял твоё кредо: скрывать всё, кроме того, что стоит скрывать, – отмахнулся Эсен. – А твой отец крутого нрава. Кажется, я начинаю понимать, как он попал в подобную переделку.
– Лучше бы ты начал понимать, как его из неё вытащить, – отрезал Амори. – Сам виноват: я бы поступил точно так же на его месте, угрожай ты тому, кто мне дорог.
– То есть, твоему незабвенному отцу, – усмехнулся Эсен, но тему развивать не стал. – Если я тебе понадоблюсь – а я тебе понадоблюсь – то ты знаешь, как меня найти. Не буду разрушать вашу семейную идиллию. – Засунув руки в карманы куртки, он двинулся к выходу.
– Постой, что – так и уйдёшь? – опешил Амори.
– Я же знаю, что мне от тебя ничего не добиться, когда у тебя нет в чём-то нужды. – Эсен развел руками, не вынимая кистей – получилось что-то вроде разминающего крылья журавля. На это Амори ничего не ответил – лишь когда за ним закрылась дверь, еле заметно склонил голову и чуть поджал губы – а на лицо легла лёгкая тень печали.
Примечание:
[1] Trop enquérir n'est pas bon – Любопытство до добра не доводит (фр.)
Следующая глава
Чёрный вепрь. Глава 4. Семейные обстоятельства ап Риддерха
Предыдущая глава
На парковке их ожидал тёмно-синий форд. Амори открыл для отца заднюю дверь, Оскар сел на сидение рядом с водителем. Анейрин выглядел задумчивее обычного – всю дорогу он всматривался в пейзаж за окном, не проронив ни единого слова. Амори, напротив, то и дело обращался к Оскару с очередным вопросом; тот отметил, что французский Риддерха-младшего практически не отличается от того, на котором говорит он сам. Молодого человека интересовало решительно всё: где и когда родился Оскар, где учился, чем он занимается и интересуется. Несмотря на всю симпатию, коей Оскар проникся к заботливому сыну Риддерха, он отвечал односложно: он никогда особенно не любил распространяться о своей жизни – по большей части потому, что считал её весьма тусклой и однообразной на фоне чужих приключений: уж Амори его небогатая история могла заинтересовать разве что с точки зрения натуралиста социологического толка, что занят поисками «типичного обывателя». Младшего Риддерха, однако, краткость его ответов не отвращала: он продолжал расспрашивать его, пока, проехав километров пять по лесной дороге, машина не свернула к небольшому деревянному домику.
читать дальшеПоначалу Оскар подумал, что это что-то вроде дома привратника – настолько это на вид уютное, но скромное и непритязательное жилище не отвечало образу Амори, что успел сложиться в его представлении. Над потемневшими от времени сосновыми бревнами нависает черепичная крыша с кирпичной трубой; крыльцо выходит на террасу, опоясывающую дом с двух сторон; сбоку притулилась пристройка, откуда доносилось… всхрапывание? В общем, дом производил впечатление давно обжитого, длящего года в приближении благородной старости.
При виде выражения лица Оскара, Амори расплылся в хитроватой улыбке:
– Называя нашу обитель скромной, я ничуть не лукавил.
Риддерх уверенно поднялся на крыльцо, но, оказавшись в доме, принялся оглядываться по сторонам, словно не узнавая обстановку. Впрочем, было чему подивиться и Оскару: внутри дом оказался куда просторнее, чем представлялся снаружи, и впечатлял куда сильнее: всё, от большого камина до кожаных диванов, массивного обеденного стола, на котором стоял работающий ноутбук, шкафов с книгами и современной стереосистемы – говорило о вольготной жизни любящего порядок и комфорт холостяка. Предоставив отцу осматривать гостиную, Амори поманил гостя за собой:
– Оскар, – где-то на середине поездки он незаметно перешел на это обращение, – не поможете мне на кухне?
– Разумеется, – неуверенно отозвался Оскар. – А ваш отец… – он бросил обеспокоенный взгляд на Риддерха, который в тот момент подталкивал пальцем мышь, напряженно следя за передвижением курсора на экране, – не заскучает?
– Не беспокойтесь. – Амори тихо усмехнулся, увлекая Оскара за плечо в сторону кухни. – Хоть мой отец и валлиец, он не станет вести себя подобно Ивейну в легенде о фонтане [1]… вам ведь она знакома?
Хотя Оскар покачал головой, вместо того, чтобы поведать эту историю, Амори плотно закрыл за собой дверь – и его беспечное веселье, казалось, осталось за ней.
– Оскар, – произнес он с печальной серьёзностью, вновь кладя руку ему на плечо, – вы ведь понимаете, что мой отец болен.
Тот в смущении принялся заверять его:
– Вам вовсе не обязательно что-либо мне объяснять… – Он уже чувствовал себя виноватым в том, что невольно вмешался в жизнь этой семьи.
– Я буду с вами откровенен, – упрямо продолжил Амори, – но вы же понимаете, если эти сведения попадут не в те уши, это отнюдь не пойдет ему на пользу.
– Разумеется, я не пророню ни слова, – пообещал Оскар, а сам в ужасе сообразил, что уже наплёл невесть чего Мику – а тот никогда не отличался сдержанностью.
Амори, тем временем, похоже, окончательно позабыл о цели, с которой завлёк Оскара на кухню: вытащив два бокала, он наполнил их красным вином и уселся за кухонный стол. Сочтя это за приглашение, Оскар занял место напротив и начал слушать:
– Это началось со смерти моей матери – Дианы Риддерх, быть может, отец о ней упоминал?
– Вашей матери – так вы… – Оскар наморщил лоб, силясь сопоставить это со словами самого Анейрина.
Словно догадавшись о его сомнениях, Амори добавил, внимательно следя за реакцией собеседника:
– Анейрин мне, на самом деле, вроде как, отчим. Наша семейная история не лишена… перипетий. – Однако на эту тему он, похоже, распространяться не стремился, а Оскар не стал затрагивать столь щекотливый вопрос. Отпивая из бокала, Амори продолжил: – Видите ли, мой отец, хоть по роду занятий и не учёный, с детства увлекался медиевистикой, в частности, фехтованием.
– Реконструкцией? – участливо подсказал Оскар.
– Верно, – кивнул Амори. – Он нередко принимал участие в турнирах и фестивалях, обзавелся неплохим снаряжением, кое-что мастерил сам. Нам всегда казалось, что это превосходное увлечение – позволяет внести в жизнь разнообразие, расширяет кругозор, укрепляет семейные узы…
– Вы ведь тоже увлекались реконструкцией?
– Да, и я… – В голосе Амори послышалось сожаление. – После потери матери отец предался своему хобби с пущей страстью, совсем забросил работу… и поначалу мне казалось, что это к лучшему, раз позволяет хоть на время смягчить боль потери. Ну а потом… – Амори замолчал, затем, одним глотком допив бокал, продолжил: – …он начал меняться. Сперва я думал, что он, вроде как, дурачится – порой он любил нас разыгрывать – и даже, признаться, подыгрывал ему… пока не понял, что это на самом деле значит. Тогда я обратился за консультацией к психиатру, и он сказал, что, возможно, болезнь уже слишком запущена… что надо поместить отца в клинику. – Амори склонил голову – тёмные пряди волос упали на лицо, скрывая его от собеседника. – Возможно, вы меня осудите, – продолжил он более бодрым голосом, откидывая волосы назад, – но я решил, что, раз твёрдых гарантий выздоровления нет, уж лучше ему остаться в привычной обстановке, а я сам обеспечу ему должный уход. – Он вновь наполнил свой бокал и подлил Оскару. – Но, как вы имели несчастье убедиться, я не всегда справляюсь со взятыми на себя обязательствами. Можете себе представить, что я сам чуть с ума не сошел, когда позавчера он исчез неведомо куда – и как счастлив был получить ваше сообщение. Ведь я должен был заявить в полицию…
– Да, я понимаю, понимаю, – поспешил заверить его Оскар.
– Ну вот, теперь вы всё знаете, – подытожил Амори и поднялся из-за стола. – Так что можно приступить к готовке.
У Оскара, напротив, осталось ещё немало вопросов, но он решил, что хозяин дома и без того был с ним излишне откровенен, потому без слов принялся нарезать хлеб и овощи и расставлять тарелки на большом столе в гостиной. Каждый раз, проходя мимо уютно расположившегося на диване напротив камина Анейрина, Оскар поневоле бросал на него взгляд, и при этом чувствовал, как губы сами собой раздвигаются в улыбке; от него не укрылось, что мужчина всякий раз провожал его взглядом, и хоть трудно было прочесть выражаемые им чувства, одно было несомненно – на дне его глаз плескалась тоска.
Тем временем, подоспело основное блюдо – бараний бок, к которому Оскар сам не знал, как и подступиться. Амори, как ни в чём не бывало, погрузил мясо на блюдо и также отнёс в гостиную – глядя на него со стороны, Оскар отметил, что на самом деле молодой человек куда сильнее, чем кажется на первый взгляд. Когда Оскар принёс вино, он уже успел разрезать мясо, и на тарелке гостя громоздился кусок на кости, с которым он в жизни бы не справился бы, не проголодайся он всерьёз.
В сервировке стола присутствовала одна странность: в то время как себя и гостя Амори снабдил всеми положенными приборами, своего отца он обделил вилкой. У Оскара возникла было мысль, что дело в том, что сын боится давать ему острые предметы – однако нож-то присутствовал! Как бы то ни было, самого Анейрина, похоже, нисколько не заботило подобное имущественное неравенство: он был вполне доволен пресловутым ножом и прилагавшейся к нему ложкой.
Как ни странно, именно Риддерх, обладавший наиболее капитальным сложением из них троих, проявлял меньше всего интереса к еде: Амори успел умять свою порцию ещё прежде Оскара и потянулся за добавкой – и как в него столько влезает? Анейрин же, съев от силы половину мяса и не притронувшись к овощам, отодвинул тарелку, зато воздал должное вину, осушив бутылку почти что в одиночку. Оскару подумалось, что, похоже, его семья не придает особого значения здоровому образу жизни: вспомнить хоть, с какой лёгкостью глушил вино Амори.
Когда трапеза была окончена, Риддерх поднялся из-за стола и кивнул в сторону кухни, обращаясь к Амори:
– На пару слов.
Тот извинился перед Оскаром:
– Прошу, подождите нас, я – мигом; всё, что вы видите – в вашем распоряжении.
А Оскару только этого и надо было: он тут же подошёл к книжным шкафам, которые тянулись вдоль стены гостиной. Пожалуй, совместное увлечение отца и сына гнездилось и впрямь глубоко: тут были как те книги, которыми напропалую хвастался Мик, так и те, на которые он мечтательно пускал слюнки, а несколько фолиантов выглядели по-настоящему древними.
***
Оставшись наедине с сыном, Анейрин привалился спиной к двери и спросил:
– Что скажешь о моём спасителе? – Он качнул головой в сторону гостиной. – Ты узнал его?
– Понимаю, о чём вы, – медленно произнес Амори. – Сходство и впрямь бросается в глаза… но всё же оно обманчиво.
– Я знаю, – коротко кивнул Анейрин. Помолчав с полминуты, он всё же спросил:
– Что сталось… с ним?
– Он прожил хорошую жизнь и упокоился с миром. – В голосе Амори послышалось сожаление. – Его, как и меня, питало надеждой осознание того, что ваша жизнь вне опасности.
– Что с того, если нам не суждено больше свидеться? – С горечью выпалил Анейрин. Переведя дух, он спросил: – Где его могила?
– Я надеялся, что не с того начнутся дни вашей новой жизни, – покачал головой Амори. – Но я покажу её вам. Когда пожелаете, но не сегодня. Сейчас мне нужно отвезти месье Ле Мюэ обратно.
***
Оскар с головой погрузился в изучение одной из книг – она не выглядела особенно старой, однако была рукописной, словно кто-то совсем недавно взял на себя труд скопировать фолиант – когда его слуха достигли повышенные голоса. Слов он не разбирал – далеко, к тому же говорили на немецком, но по интонации было ясно, что обитатели дома не поладили. Оскар с тревогой вслушивался, недоумевая, что же ему самому делать в такой ситуации: вмешиваться в чужую ссору не хотелось, но, быть может, одному из них понадобится помощь… Однако долго мучиться неопределённостью ему не дали: вскоре в гостиную влетели оба, причём вид у них был такой, словно лишь присутствие постороннего предотвращает возобновление конфликта.
– Позвольте, я поговорю с ним, – бросил Амори и вновь потащил Оскара в сторону кухни.
– Я жду, – лаконично отозвался Анейрин, складывая руки на груди.
– Не знаю, что на него нашло, – начал Амори, потирая лоб. – Одним словом: он хочет, чтобы вы остались здесь.
– Но ведь мои вещи… – растерялся Оскар. – Да и какой смысл, мне уже, собственно, послезавтра уезжать… это создаст вам ненужное беспокойство, да и у меня остались кое-какие незавершённые дела…
– Всё это я ему сказал, – устало выдохнул Амори. – В смысле, что у вас наверняка свои планы, и не стоит обременять вас подобного рода просьбами.
– А он?..
Амори вновь вздохнул вместо ответа.
– Но… почему? – осторожно спросил Оскар.
Молодой человек лишь развел руками:
– Думаете, я могу объяснить вам его логику? Увы, мне он растолковать не удосужился.
– Тогда, может, я сам с ним поговорю? – предложил Оскар.
Лицо Риддерха-младшего заметно просветлело:
– По правде, именно это я и собирался вам предложить. Вы уж простите, что мы создаём вам лишнее беспокойство, вдобавок к тому, что вам уже довелось испытать.
Оскар не без опаски предвкушал предстоящее объяснение: кому не знать, что навязчивые состояния нередко чреваты приступами агрессии? Однако Риддерх-старший казался абсолютно невозмутимым: он по-прежнему подпирал стену гостиной, скрестив руки.
– Герр Риддерх, – смущённо начал Оскар: его всегда пугали подобные объяснения, – ваш сын передал мне ваше любезное приглашение, однако же я вынужден отказаться…
Вместо ожидаемой резко-повелительной отповеди он услышал тихий голос, пусть твёрдый и уверенный, но не лишенный умоляющих интонаций:
– Я знаю, что не вправе требовать от тебя новых жертв, и всё же прошу остаться.
– Но ваш сын, кажется, не в восторге от этой идеи… – смешался Оскар.
– Это мой дом – он ведь так сказал?! – Анейрин возвысил голос, словно желая, чтобы находящийся невесть где Амори также его услышал. После этого он, напротив, сделал шаг к Оскару, понизив голос до шёпота: – Я не доверяю ему.
– Мне кажется, он хочет вам лишь добра, – как можно более убедительно произнес Оскар, опасаясь, что на одержимого параноидальными идеями такой аргумент едва ли произведёт впечатление – что и случилось.
– У меня есть к тому причины. Я лишь хочу, чтобы рядом был хоть один человек, которому я могу верить.
– Но ведь вы меня вовсе не знаете, – вконец растерялся Оскар.
– Достаточно, чтобы доверять тебе, – ответил Анейрин. – Жаль, что того же нельзя сказать в отношении тебя. – Он отвернулся, едва заметно пожав плечами: – В конце всего человек сам решает, кому он верит и насколько. Что он тебе обо мне наплёл?
– Откуда вы… – вырвалось у Оскара.
– Один мой друг, Гилем-гасконец, говорил, что душу человека можно прочесть по его глазам. Ты смотришь на меня иначе с тех пор, как сговорился с ним.
Оскар понял, что оказался в по-настоящему трудном положении и, как назло, Амори не было рядом, чтобы подсказать ему правильный образ действий. Никого не было рядом – в конечном итоге, как верно заметил Анейрин, сложные решения всегда приходится принимать самому – ни опыт, ни советы, ни весь багаж знаний тут не помогут.
– Герр Риддерх, – наконец произнес он, – я лишь хочу помочь вам – вам обоим. Но, боюсь, я мало на что способен… у меня время на исходе, и понимаю я во всем этом куда меньше вашего…
Неожиданно Риддерх обнял его, заключив в мимолётное, но крепкое объятие:
– Одного желания довольно, если оно искреннее.
***
Оскар прошёл на кухню, чтобы позвать Амори. Риддерх-младший предсказуемо обнаружился за кухонным столом, изничтожая – неужто уже третью за день! – бутылку вина. Однако ни на его походку, ни на речь обильные возлияния не оказали решительно никакого действия – разве что на восковых прежде щеках проступила краска.
– Наверно, я помешаю… Но я подумал, что, может, вы… – Оскар почувствовал, что и сам краснеет – он против всякой логики ощущал мучительную неловкость, словно в детстве, в разгар родительской ссоры, когда каждый из них старался перетянуть мальчика на свою сторону, а он тщетно пытался сохранить нейтралитет, не обидев ни одного из них. – Вообще-то, я мог бы задержаться на пару дней…
Во взгляде, которым смерил его Амори, Оскару почудился упрёк – словно, вместо того, чтобы выбранить непослушное дитя, он дал ему конфет и пообещал сводить в кино. Однако вслух молодой человек произнес лишь:
– Это крайне великодушно с вашей стороны. Надеюсь, что вы не позволите излишней любезности исковеркать ваши жизненные планы.
Хоть это прозвучало суховато, Оскар не мог винить в этом Амори: кому бы понравилось, что родственник без предупреждения притаскивает в дом незнакомца, заявляя: «А теперь он будет жить с нами»?
Вернувшись в гостиную, Амори вновь хлопнулся на одно колено – словно на аудиенции у короля, ей-богу – и натянутым голосом произнёс:
– Прошу простить меня, отец – я признаю дерзость своих слов, но непочтительности у меня на уме не было.
– Поднимись, сын мой, ты прощён, – столь же скованно отозвался Анейрин.
Ставший невольным свидетелем этого обмена любезностями Оскар только диву давался: выходит, сын на аудиенцию к славному сэру ап Риддерху должен подползать на коленях, а какому-то незнакомцу незнатного положения можно обращаться к нему запросто! Где здесь смысл, и есть ли он вообще?
Тем временем, Амори, сделав широкий жест в сторону Оскара, церемонно сообщил:
– Месье Ле Мюэ согласился составить нам компанию на пару дней. Кстати, Оскар, я так и не успел спросить – вы женаты? – при этом он устремил на отца взгляд, в котором немого укора было куда больше, чем почтительности. Оскар инстинктивно схватился за палец, на котором по-прежнему красовался тонкий золотой ободок – то ли в силу привычки, то ли в знак затаённой надежды – он и сам толком не знал.
– В общем-то, да… – пробормотал он, смешавшись: он не привык обсуждать столь личные вопросы даже с друзьями. – Но мы, вроде как, решили немного пожить раздельно… ради развития отношений, понимаете…
Его сбивчивые объяснения, похоже, никто не слушал: стоило ему на мгновение умолкнуть, как тут же вмешался Риддерх-старший:
– Изволь решать за себя, дражайший сын – за других ты уже решил довольно. – К облегчению Оскара, в его голосе звучало лишь лёгкое раздражение.
Амори удалось выразить своё недовольство, почти не переменившись в лице – лишь линия губ самую малость выпрямилась:
– В таком разе, месье Ле Мюэ сам даст мне знать, когда мне заехать за его вещами.
– Я могу сделать это сам, – внёс инициативу Оскар. – Я очень осторожно вожу машину…
Амори прервал его усталым взмахом руки – мол, делайте с ней, что душе угодно – и признал:
– Это было бы весьма кстати. А я пока приготовлю вам комнату.
– Не стоит беспокоиться, я могу лечь где угодно! – заверил его Оскар, на что получил загадочный взгляд искоса:
– Что ж, это также весьма кстати.
***
Однако прежде чем ехать, Оскар вспомнил про телефон: на сей раз – двадцать три неотвеченных вызова, даже больше обычного.
– Задолбал уже звук отключать! – вместо приветствия проорал в трубку Мик. – Я тебе специальный телефон подарю, с сиреной вместо звонка, и чтоб никаких вибровызовов! Ты куда пропал на полдня? Может, всё-таки нашел мой замок?
– Так и знал, что без замка я тебе неинтересен, – не удержался от колкости Оскар.
– Ладно тебе, но ты ж не напился с горя? Не в твоём это духе…
– Отчего же, раз уж вообразил себя археологом, то, как водится, надо соответствовать… – Усмехнувшись на обиженную отповедь Мика, он пояснил: – Меня тут в гости пригласили – помнишь того мужчину из гробницы?
– А то как же!
– Так вот, нашёлся его сын, забрал его – и меня заодно. У него дом посреди леса, я тут поживу пару дней…
– Ну вот, как всегда, – в голосе Мика появились брюзгливые нотки, которые давали о себе знать, когда, ставя кому-то пиво, не догадывались угостить его, Мишеля Ригана. – Кому – крушение мечты, а кому – новые знакомства…
– Ну у меня же отпуск, в конце-то концов, – рассудил Оскар.
– Так что, когда ты назад-то, каким рейсом? – не он удивиться, с чего бы Мика это интересует, как тот добавил: – Брюн спрашивала.
– Во вторник вечером, в семь двадцать, – заметно приободрился Оскар. – У неё как раз, вроде, выходной.
– Ну тогда и я тебя встречу, – без особого энтузиазма предложил Мик, и на сей раз было вполне очевидно, что отсутствие замка существенно снизило градус восторга по поводу возвращения друга.
– Уж пожалуйста, а то я тут ради тебя все холмы обегал – и всё без толку…
Солнце уже скрывалось за кружевной линией леса – как-никак, ноябрь, близится самое тёмное время года. Оскар тщательно запоминал повороты, чтобы не заплутать на обратной дороге: хоть Амори снабдил его картой, в сумерках в ней поди разберись, GPS-навигатору он после случая с замком не особо доверял, да и спросить тут особо не у кого.
По прибытии он первым делом зашёл к хозяину – надежды на то, что ему скостят счёт за два непрожитых дня, он не питал, но всё равно ведь надо поставить в известность о своем выбытии и рассчитаться. Однако на предложение банковской карты герр Адлер ответил:
– Герр Риддерх уже всё оплатил. Если пожелаете, можете оставить вещи в номере – он останется за вами до конца забронированного срока.
Оскар поблагодарил хозяина, но предложением не воспользовался: он рассчитывал отправиться в аэропорт прямиком из лесной обители, чтобы не нарезать изрядный крюк с утра пораньше. Где-то посреди извилистой лесной дороги ему вдруг подумалось, что, быть может всё это – и дом, и Амори, и его отец внезапно исчезнут, словно давнишний замок, и он попетляет с часок по тёмному лесу, да и вернется в гостиницу, где за ним столь предупредительно сохранили номер… Стоп, а машина? И кто же тогда оплатил его счёт? Одно Оскар знал наверняка: замки, быть может, и пропадают, но вот счёт за номер уж точно сам собой не исчезнет.
Дом приветливо светил фонарём с террасы, ещё один озарял двор между домом и пристройкой; окна призывно теплились янтарным светом, словно на подсвечнике в форме домика из детства Оскара – всякий раз при взгляде на его крохотные окошки он, бывало, с тоской думал, что таких на самом деле вовсе не бывает. Дверь, разумеется, не заперта – что за нежеланные гости могут быть в подобной глуши? – но Оскар против всякой логики проникся уверенностью, что в этом сказочно затерянном доме его ждут – наконец-то ждут.
***
Хотя он не был уверен, чего ожидать после эксцентричных выходок Риддерха-старшего: быть может, час спустя он решит, что не желает видеть случайного гостя, а то и вовсе не вспомнит, кто он такой – не на этот ли случай его сын заплатил за номер вперёд? – его встретила на удивление мирная сцена. В гостиной жарко пылал камин, перед ним в резном деревянном кресле восседал Риддерх-отец, а сын примостился у его ног, что-то рассказывая вполголоса. Оскар заметил, что Анейрин наконец сменил яркую тунику и кольчугу на одежду более спокойных тонов, но того же стиля – видимо, у них дома в запасе имелся целый гардероб. При появлении гостя он тут же поднялся на ноги.
– Пожалуй, время к ночи – можно вернуться на то место. – При этом обращался он исключительно к Оскару, а его сын, похоже, не был посвящен в планы отца, но тут же принял живейшее в них участие:
– Куда бы вы не направлялись, отец, позвольте вас сопроводить.
– Это лишнее, – отмахнулся Риддерх. – Ле Мюэ знает путь.
Хотя Оскар искренне сочувствовал молодому человеку, у которого на лице отразилась неподдельная обида, подобное развитие событий его вполне устраивало: он всё ещё не продумал, каким именно образом изложить Амори, что его отец был найден, некоторым образом, в призрачном замке. Как утрамбовать это в собственную картину мира, Оскар пока что не имел ни малейшего представления, однако же вполне мог сосуществовать с необъяснимым явлением, пока не приходится растолковывать его другим людям. К его облегчению, Амори не стал настаивать: лишь покачал головой да попросил не задерживаться позже полуночи.
– У меня теперь есть лошадь, и я неплохо представляю себе дороги в этой местности, – бодро заявил Риддерх. – Может, она и двоих снесёт…
– Это вряд ли, – вмешался доселе безропотный Амори. – Вообще-то, она привыкла носить одного только меня…
Представив себе контраст между невесомой с виду фигурой Амори и их совместным весом – не менее полутора центнеров – Оскар мысленно ужаснулся подобному издевательству над ни в чём не повинным животным и поспешил добавить:
– К тому же, я не то чтобы хороший наездник… особенно в темноте…
– Тогда я мог бы ехать верхом, а ты… – на мгновение Риддерх задумался, потом всё же смирился: – Впрочем, будь по-вашему – иначе до утра точно не обернёмся.
Когда огни дома остались позади, Риддерх, к немногословности которого Оскар уже успел привыкнуть, неожиданно спросил:
– У тебя есть дети, Ле Мюэ?
Оскар порадовался, что в тот момент следовал по ровному участку дороги – а то от подобного вопроса немудрено и в кювет свернуться.
– Нет, – ответил он, не зная, что добавить: обычно в таких ситуациях говорят: «Может, через пару лет», или «Дети – это такое счастье», или же «У нас ещё пять кредитов не выплачено»… Пока он размышлял над этим, Анейрин сам подыскал фразу:
– Ты ещё молод. Успеешь завести новую семью.
– Вы – тоже, – вырвалось у Оскара, прежде чем он успел осознать всю бестактность подобного замечания.
– Тот, кто не в ладу с миром, не обретет в нём надлежащего места, – покачал головой Риддерх.
Он задумчиво смотрел в окно – Оскар снизил скорость до минимума, чувствуя, что пассажиру так комфортнее. В такие мгновения ему казалось, что Риддерх куда более нормален, чем он сам – со своими метаниями и сомнениями.
– Остановись, – внезапно скомандовал Анейрин.
– Но нам ещё далеко ехать, – возразил Оскар, но всё же выполнил требование – мало ли что? – и вопросительно воззрился на спутника – открыть ли ему дверь? Однако тот сидел неподвижно, глядя в открытое окно, куда задувал прохладный ночной ветер.
– Нет смысла следовать дальше, – пояснил Риддерх, не поворачиваясь. – Зáмка там нет.
– Но отчего вы так уверены?
– Знаю, – отрезал он. Помедлив, он всё-таки добавил: – От Амори.
– Так ему известно про замок? – Оскар и сам не знал, что ощутил при этих словах – проблеск надежды или же досаду: ну вот, опять всё по новой…
– Нет. В этом всё и дело, – скупо поделился Анейрин.
– Что же с этим замком, по-вашему? – продолжал недоумевать Оскар, постукивая пальцами по рулю. – Он ведь был там, как же иначе?
– Проведай я, как оказался там, я бы узнал, что случилось с замком.
«Ну да. Верно, – заключил про себя Оскар. – Стоило ли спрашивать об этом у того, кто считает, будто родился в двенадцатом веке…» Он хотел было поинтересоваться: зачем же мы тогда сюда приехали? – но ответ и так был очевиден: разве ему самому не приходилось из упрямства поступать всем наперекор, пусть и зная заранее, что ни к чему хорошему это не приведёт? Потому вместо этого он спросил:
– Не желаете пройтись?
Риддерх смерил его странным взглядом, словно видел в этой простой фразе некий подтекст, затем кивнул:
– Отопри мне.
Они двинулись по тёмной дороге, звук шагов мешался с шорохом ветвей. Глядя на проступающие на фоне звёздного неба силуэты деревьев, Анейрин изрёк:
– Невзирая на все людские свершения и беды, мир не меняется; как этот лес – он стоит здесь многие столетия, и ему дела нет до того, что творится близ него. Порой это дарит отраду, а порой – делает одиноким в горе.
Оскар припомнил, как и сам не раз хмурился на сияющее солнце, когда несоответствие между погожим деньком и тем, что творится на душе, было очень уж сильным. И в самом деле, пожалуй, суть тут именно в одиночестве: порой так хочется разделить свое несчастье, хотя бы с бездумной стихией!
– Ваша жена… – тихо начал он, но Риддерх тут же прервал Оскара, сжав его ладонь:
– Не надо, моя жена давно умерла.
«Не слишком-то он похож на безутешного супруга», – подумалось Оскару, но он тут же устыдился подобной мысли: ему ли не знать, что самые сокровенные чаяния прячутся в глубине тёмного лабиринта, не находя выхода наружу.
– Быть может, вам стало бы легче, если бы вы об этом поговорили? – предположил он, а про себя подивился взятой на себя роли – ни дать ни взять: «Вы хотите поговорить об этом», кушетка прилагается. Предложение было достаточно глупым, чтобы не ожидать на него ответа, однако Риддерх произнёс после непродолжительного молчания:
– Ты спрашивал про Оскара Штумма – когда я его встретил, я не ведал, кто он, но его речи мне полюбились; от наших бесед мне и впрямь становилось легче.
«Вот только у меня язык не тем концом подвешен», – мрачно заключил про себя Оскар.
– Мне и о тебе ничего не известно, – продолжал Анейрин, – хоть я и не вправе допытываться, быть может, ты сам поведаешь, кто ты и чем живёшь, на что уповаешь и что тебя огорчает – ведь в твоих глазах я вижу печаль.
Оскар только диву давался: что такого в его взгляде мог увидеть едва знакомый человек – такого, на что все прочие, включая его самого, никогда не обращали внимания? Зябко поёжившись – сказывалась ночная прохлада – он как можно более беспечно ответил:
– Так ведь мне почитайте что нечего рассказывать о себе. Моя жизнь всегда была довольно… пустой. – Произнеся это, он сам поразился своему признанию, и тут же оборвал себя – ну что за юношеское нытьё? – Впрочем, что за пустяки я говорю – в сравнении с тем, что довелось испытать вам… – с извиняющейся улыбкой добавил он.
– Мне довелось пережить всякое, – согласился Риддерх. – Но теперь я сомневаюсь, есть ли мука хуже той, когда не понимаешь, где оказался и зачем – так что я не сочту твои слова пустяком.
От болезненного осознания собственной беспомощности у Оскара сжалось сердце – вот уж чего он точно не хотел, так это бередить раны некогда нежеланного знакомца, к которому успел проникнуться необъяснимой симпатией. Однако при этом его не оставляло чувство, что Анейрин поделился с ним чем-то насколько сокровенным, что подобное доверие само по себе можно было счесть драгоценным даром.
– Наверно, у каждого должно быть что-то, на что он может опереться. – Это прозвучало не как утверждение, но как пожелание: Оскару оставалось лишь догадываться, каково это – крутиться в пучине безумия, лишь изредка выплывая на поверхность.
– У меня всегда был один человек, на которого я мог опереться – и только он один, – отрывисто отозвался Анейрин.
– О столь преданном сыне и впрямь можно только мечтать, – согласился Оскар, и, припомнив недавние слова Риддерха, добавил: – Я уверен, что, несмотря на все разногласия, он радеет лишь о вашем благополучии.
– Порой это приводит к беде – когда твоё благополучие ставят выше тех, кого ты любишь, – отозвался Анейрин. – Небеса покарают меня за неблагодарность, но цена его преданности слишком высока.
Заметив, что Оскар глядит на него с недоумением, Риддерх тряхнул головой, возвращаясь к действительности, и предложил:
– Давай-ка отправимся назад.
Действительно, теперь их возвращение не будет выглядеть странным: времени прошло вполне достаточно, чтобы они и впрямь успели съездить к обманчиво пустынному холму. Вот только, что сказать Амори на этот счёт, Оскар придумать не успел, и потому вопрос застал его врасплох.
– Ну… мы… не нашли ничего, по сути. – Он покаянно улыбнулся. Неожиданно ему на помощь пришёл Анейрин:
– Видать, заплутали в темноте. Но я подумал, что это не столь уж важно – едва ли моя добрая броня пригодится мне здесь. Этот день несколько утомил меня, пожалуй, пора отойти ко сну.
– Я рад, что вы рано возвратились, – отозвался Амори. – Наш дом не очень большой, в нём всего две спальни…
– Я могу лечь в гостиной! – вставил Оскар, заранее облюбовав здешний диван.
– Я уже постелил вам у себя, – возразил Риддерх-младший. – И не вздумайте возражать, потому что гостеприимство…
– …требует, чтобы хозяин дома сам делил ложе с тем, кого привечает [2], – вмешался Анейрин – мало сказать, что ошарашив этим самого пресловутого гостя. – А хозяин дома – я, насколько мне известно.
На Амори это заявление произвело не менее сильное действие: его лицо вытянулось, однако мгновение спустя он уже овладел собой и спросил у Оскара, будто речь шла о чём-то обыденном:
– Что вы на это скажете?
– Я, кхм… всё же охотнее лег бы в гостиной, чтобы не доставлять беспокойства… – поймав взгляд Анейрина, он поспешно добавил: – Но если ваши принципы и правда того требуют…
– Что ж, спасибо вам за подобное внимание к нашим… принципам, – пожал плечами Амори.
Оскар и сам себе диву давался: какую-нибудь пару дней назад подобное предложение он счёл бы немыслимым, ну а теперь согласился, практически не задумываясь. Впрочем, заключил он, прошлой ночью ничего с ним не случилось – и нет оснований полагать, что сегодняшняя пройдёт иначе. И всё же он ощутил облегчение, увидев, что кровать в комнате Риддерха-старшего втрое шире гостиничной: не придется соображать, как уместиться на тесном пространстве. Амори принёс ему пижаму и полотенца. Оскар принял душ – хотя здесь имелась и ванная, ему не терпелось поскорее лечь в постель – день выдался долгим, да к тому же следовало помнить о других обитателях дома. Амори, хоть выглядел не менее замученным, тем не менее заверил его, что сам позаботится об отце.
В спальне перед Оскаром встала новая дилемма: он не знал, на какой стороне кровати привык спать Анейрин. А может, посередине – разве это не логично для обладателя необъятной кровати? Однако его так клонило в сон, что он решил не дожидаться хозяина – примостился справа, закутавшись в одеяло, и тут же задремал. Сквозь сон до него донесся приглушённый голос Анейрина:
– Мирных снов, Ле Мюэ, – и прикосновение к затылку – а может, это ему привиделось.
Примечания:
[1] Легенда о фонтане – имеется в виду «Страна фонтана» из Артуровского цикла преданий Уэльса.
[2] …требует, чтобы хозяин дома сам делил ложе с тем, кого привечает – в XII-XIII вв. кровати были рассчитаны на нескольких человек, и «благородный рыцарь, хозяин дома, побуждаемый братскими чувствами, вполне мог пригласить гостя разделить с ним ложе, а его собственная жена ложилась по другую сторону от негo» (Фараль, Э. Повседневная жизнь в эпоху Людовика Святого. СПб., 2014).
Следующая глава
На парковке их ожидал тёмно-синий форд. Амори открыл для отца заднюю дверь, Оскар сел на сидение рядом с водителем. Анейрин выглядел задумчивее обычного – всю дорогу он всматривался в пейзаж за окном, не проронив ни единого слова. Амори, напротив, то и дело обращался к Оскару с очередным вопросом; тот отметил, что французский Риддерха-младшего практически не отличается от того, на котором говорит он сам. Молодого человека интересовало решительно всё: где и когда родился Оскар, где учился, чем он занимается и интересуется. Несмотря на всю симпатию, коей Оскар проникся к заботливому сыну Риддерха, он отвечал односложно: он никогда особенно не любил распространяться о своей жизни – по большей части потому, что считал её весьма тусклой и однообразной на фоне чужих приключений: уж Амори его небогатая история могла заинтересовать разве что с точки зрения натуралиста социологического толка, что занят поисками «типичного обывателя». Младшего Риддерха, однако, краткость его ответов не отвращала: он продолжал расспрашивать его, пока, проехав километров пять по лесной дороге, машина не свернула к небольшому деревянному домику.
читать дальшеПоначалу Оскар подумал, что это что-то вроде дома привратника – настолько это на вид уютное, но скромное и непритязательное жилище не отвечало образу Амори, что успел сложиться в его представлении. Над потемневшими от времени сосновыми бревнами нависает черепичная крыша с кирпичной трубой; крыльцо выходит на террасу, опоясывающую дом с двух сторон; сбоку притулилась пристройка, откуда доносилось… всхрапывание? В общем, дом производил впечатление давно обжитого, длящего года в приближении благородной старости.
При виде выражения лица Оскара, Амори расплылся в хитроватой улыбке:
– Называя нашу обитель скромной, я ничуть не лукавил.
Риддерх уверенно поднялся на крыльцо, но, оказавшись в доме, принялся оглядываться по сторонам, словно не узнавая обстановку. Впрочем, было чему подивиться и Оскару: внутри дом оказался куда просторнее, чем представлялся снаружи, и впечатлял куда сильнее: всё, от большого камина до кожаных диванов, массивного обеденного стола, на котором стоял работающий ноутбук, шкафов с книгами и современной стереосистемы – говорило о вольготной жизни любящего порядок и комфорт холостяка. Предоставив отцу осматривать гостиную, Амори поманил гостя за собой:
– Оскар, – где-то на середине поездки он незаметно перешел на это обращение, – не поможете мне на кухне?
– Разумеется, – неуверенно отозвался Оскар. – А ваш отец… – он бросил обеспокоенный взгляд на Риддерха, который в тот момент подталкивал пальцем мышь, напряженно следя за передвижением курсора на экране, – не заскучает?
– Не беспокойтесь. – Амори тихо усмехнулся, увлекая Оскара за плечо в сторону кухни. – Хоть мой отец и валлиец, он не станет вести себя подобно Ивейну в легенде о фонтане [1]… вам ведь она знакома?
Хотя Оскар покачал головой, вместо того, чтобы поведать эту историю, Амори плотно закрыл за собой дверь – и его беспечное веселье, казалось, осталось за ней.
– Оскар, – произнес он с печальной серьёзностью, вновь кладя руку ему на плечо, – вы ведь понимаете, что мой отец болен.
Тот в смущении принялся заверять его:
– Вам вовсе не обязательно что-либо мне объяснять… – Он уже чувствовал себя виноватым в том, что невольно вмешался в жизнь этой семьи.
– Я буду с вами откровенен, – упрямо продолжил Амори, – но вы же понимаете, если эти сведения попадут не в те уши, это отнюдь не пойдет ему на пользу.
– Разумеется, я не пророню ни слова, – пообещал Оскар, а сам в ужасе сообразил, что уже наплёл невесть чего Мику – а тот никогда не отличался сдержанностью.
Амори, тем временем, похоже, окончательно позабыл о цели, с которой завлёк Оскара на кухню: вытащив два бокала, он наполнил их красным вином и уселся за кухонный стол. Сочтя это за приглашение, Оскар занял место напротив и начал слушать:
– Это началось со смерти моей матери – Дианы Риддерх, быть может, отец о ней упоминал?
– Вашей матери – так вы… – Оскар наморщил лоб, силясь сопоставить это со словами самого Анейрина.
Словно догадавшись о его сомнениях, Амори добавил, внимательно следя за реакцией собеседника:
– Анейрин мне, на самом деле, вроде как, отчим. Наша семейная история не лишена… перипетий. – Однако на эту тему он, похоже, распространяться не стремился, а Оскар не стал затрагивать столь щекотливый вопрос. Отпивая из бокала, Амори продолжил: – Видите ли, мой отец, хоть по роду занятий и не учёный, с детства увлекался медиевистикой, в частности, фехтованием.
– Реконструкцией? – участливо подсказал Оскар.
– Верно, – кивнул Амори. – Он нередко принимал участие в турнирах и фестивалях, обзавелся неплохим снаряжением, кое-что мастерил сам. Нам всегда казалось, что это превосходное увлечение – позволяет внести в жизнь разнообразие, расширяет кругозор, укрепляет семейные узы…
– Вы ведь тоже увлекались реконструкцией?
– Да, и я… – В голосе Амори послышалось сожаление. – После потери матери отец предался своему хобби с пущей страстью, совсем забросил работу… и поначалу мне казалось, что это к лучшему, раз позволяет хоть на время смягчить боль потери. Ну а потом… – Амори замолчал, затем, одним глотком допив бокал, продолжил: – …он начал меняться. Сперва я думал, что он, вроде как, дурачится – порой он любил нас разыгрывать – и даже, признаться, подыгрывал ему… пока не понял, что это на самом деле значит. Тогда я обратился за консультацией к психиатру, и он сказал, что, возможно, болезнь уже слишком запущена… что надо поместить отца в клинику. – Амори склонил голову – тёмные пряди волос упали на лицо, скрывая его от собеседника. – Возможно, вы меня осудите, – продолжил он более бодрым голосом, откидывая волосы назад, – но я решил, что, раз твёрдых гарантий выздоровления нет, уж лучше ему остаться в привычной обстановке, а я сам обеспечу ему должный уход. – Он вновь наполнил свой бокал и подлил Оскару. – Но, как вы имели несчастье убедиться, я не всегда справляюсь со взятыми на себя обязательствами. Можете себе представить, что я сам чуть с ума не сошел, когда позавчера он исчез неведомо куда – и как счастлив был получить ваше сообщение. Ведь я должен был заявить в полицию…
– Да, я понимаю, понимаю, – поспешил заверить его Оскар.
– Ну вот, теперь вы всё знаете, – подытожил Амори и поднялся из-за стола. – Так что можно приступить к готовке.
У Оскара, напротив, осталось ещё немало вопросов, но он решил, что хозяин дома и без того был с ним излишне откровенен, потому без слов принялся нарезать хлеб и овощи и расставлять тарелки на большом столе в гостиной. Каждый раз, проходя мимо уютно расположившегося на диване напротив камина Анейрина, Оскар поневоле бросал на него взгляд, и при этом чувствовал, как губы сами собой раздвигаются в улыбке; от него не укрылось, что мужчина всякий раз провожал его взглядом, и хоть трудно было прочесть выражаемые им чувства, одно было несомненно – на дне его глаз плескалась тоска.
Тем временем, подоспело основное блюдо – бараний бок, к которому Оскар сам не знал, как и подступиться. Амори, как ни в чём не бывало, погрузил мясо на блюдо и также отнёс в гостиную – глядя на него со стороны, Оскар отметил, что на самом деле молодой человек куда сильнее, чем кажется на первый взгляд. Когда Оскар принёс вино, он уже успел разрезать мясо, и на тарелке гостя громоздился кусок на кости, с которым он в жизни бы не справился бы, не проголодайся он всерьёз.
В сервировке стола присутствовала одна странность: в то время как себя и гостя Амори снабдил всеми положенными приборами, своего отца он обделил вилкой. У Оскара возникла было мысль, что дело в том, что сын боится давать ему острые предметы – однако нож-то присутствовал! Как бы то ни было, самого Анейрина, похоже, нисколько не заботило подобное имущественное неравенство: он был вполне доволен пресловутым ножом и прилагавшейся к нему ложкой.
Как ни странно, именно Риддерх, обладавший наиболее капитальным сложением из них троих, проявлял меньше всего интереса к еде: Амори успел умять свою порцию ещё прежде Оскара и потянулся за добавкой – и как в него столько влезает? Анейрин же, съев от силы половину мяса и не притронувшись к овощам, отодвинул тарелку, зато воздал должное вину, осушив бутылку почти что в одиночку. Оскару подумалось, что, похоже, его семья не придает особого значения здоровому образу жизни: вспомнить хоть, с какой лёгкостью глушил вино Амори.
Когда трапеза была окончена, Риддерх поднялся из-за стола и кивнул в сторону кухни, обращаясь к Амори:
– На пару слов.
Тот извинился перед Оскаром:
– Прошу, подождите нас, я – мигом; всё, что вы видите – в вашем распоряжении.
А Оскару только этого и надо было: он тут же подошёл к книжным шкафам, которые тянулись вдоль стены гостиной. Пожалуй, совместное увлечение отца и сына гнездилось и впрямь глубоко: тут были как те книги, которыми напропалую хвастался Мик, так и те, на которые он мечтательно пускал слюнки, а несколько фолиантов выглядели по-настоящему древними.
***
Оставшись наедине с сыном, Анейрин привалился спиной к двери и спросил:
– Что скажешь о моём спасителе? – Он качнул головой в сторону гостиной. – Ты узнал его?
– Понимаю, о чём вы, – медленно произнес Амори. – Сходство и впрямь бросается в глаза… но всё же оно обманчиво.
– Я знаю, – коротко кивнул Анейрин. Помолчав с полминуты, он всё же спросил:
– Что сталось… с ним?
– Он прожил хорошую жизнь и упокоился с миром. – В голосе Амори послышалось сожаление. – Его, как и меня, питало надеждой осознание того, что ваша жизнь вне опасности.
– Что с того, если нам не суждено больше свидеться? – С горечью выпалил Анейрин. Переведя дух, он спросил: – Где его могила?
– Я надеялся, что не с того начнутся дни вашей новой жизни, – покачал головой Амори. – Но я покажу её вам. Когда пожелаете, но не сегодня. Сейчас мне нужно отвезти месье Ле Мюэ обратно.
***
Оскар с головой погрузился в изучение одной из книг – она не выглядела особенно старой, однако была рукописной, словно кто-то совсем недавно взял на себя труд скопировать фолиант – когда его слуха достигли повышенные голоса. Слов он не разбирал – далеко, к тому же говорили на немецком, но по интонации было ясно, что обитатели дома не поладили. Оскар с тревогой вслушивался, недоумевая, что же ему самому делать в такой ситуации: вмешиваться в чужую ссору не хотелось, но, быть может, одному из них понадобится помощь… Однако долго мучиться неопределённостью ему не дали: вскоре в гостиную влетели оба, причём вид у них был такой, словно лишь присутствие постороннего предотвращает возобновление конфликта.
– Позвольте, я поговорю с ним, – бросил Амори и вновь потащил Оскара в сторону кухни.
– Я жду, – лаконично отозвался Анейрин, складывая руки на груди.
– Не знаю, что на него нашло, – начал Амори, потирая лоб. – Одним словом: он хочет, чтобы вы остались здесь.
– Но ведь мои вещи… – растерялся Оскар. – Да и какой смысл, мне уже, собственно, послезавтра уезжать… это создаст вам ненужное беспокойство, да и у меня остались кое-какие незавершённые дела…
– Всё это я ему сказал, – устало выдохнул Амори. – В смысле, что у вас наверняка свои планы, и не стоит обременять вас подобного рода просьбами.
– А он?..
Амори вновь вздохнул вместо ответа.
– Но… почему? – осторожно спросил Оскар.
Молодой человек лишь развел руками:
– Думаете, я могу объяснить вам его логику? Увы, мне он растолковать не удосужился.
– Тогда, может, я сам с ним поговорю? – предложил Оскар.
Лицо Риддерха-младшего заметно просветлело:
– По правде, именно это я и собирался вам предложить. Вы уж простите, что мы создаём вам лишнее беспокойство, вдобавок к тому, что вам уже довелось испытать.
Оскар не без опаски предвкушал предстоящее объяснение: кому не знать, что навязчивые состояния нередко чреваты приступами агрессии? Однако Риддерх-старший казался абсолютно невозмутимым: он по-прежнему подпирал стену гостиной, скрестив руки.
– Герр Риддерх, – смущённо начал Оскар: его всегда пугали подобные объяснения, – ваш сын передал мне ваше любезное приглашение, однако же я вынужден отказаться…
Вместо ожидаемой резко-повелительной отповеди он услышал тихий голос, пусть твёрдый и уверенный, но не лишенный умоляющих интонаций:
– Я знаю, что не вправе требовать от тебя новых жертв, и всё же прошу остаться.
– Но ваш сын, кажется, не в восторге от этой идеи… – смешался Оскар.
– Это мой дом – он ведь так сказал?! – Анейрин возвысил голос, словно желая, чтобы находящийся невесть где Амори также его услышал. После этого он, напротив, сделал шаг к Оскару, понизив голос до шёпота: – Я не доверяю ему.
– Мне кажется, он хочет вам лишь добра, – как можно более убедительно произнес Оскар, опасаясь, что на одержимого параноидальными идеями такой аргумент едва ли произведёт впечатление – что и случилось.
– У меня есть к тому причины. Я лишь хочу, чтобы рядом был хоть один человек, которому я могу верить.
– Но ведь вы меня вовсе не знаете, – вконец растерялся Оскар.
– Достаточно, чтобы доверять тебе, – ответил Анейрин. – Жаль, что того же нельзя сказать в отношении тебя. – Он отвернулся, едва заметно пожав плечами: – В конце всего человек сам решает, кому он верит и насколько. Что он тебе обо мне наплёл?
– Откуда вы… – вырвалось у Оскара.
– Один мой друг, Гилем-гасконец, говорил, что душу человека можно прочесть по его глазам. Ты смотришь на меня иначе с тех пор, как сговорился с ним.
Оскар понял, что оказался в по-настоящему трудном положении и, как назло, Амори не было рядом, чтобы подсказать ему правильный образ действий. Никого не было рядом – в конечном итоге, как верно заметил Анейрин, сложные решения всегда приходится принимать самому – ни опыт, ни советы, ни весь багаж знаний тут не помогут.
– Герр Риддерх, – наконец произнес он, – я лишь хочу помочь вам – вам обоим. Но, боюсь, я мало на что способен… у меня время на исходе, и понимаю я во всем этом куда меньше вашего…
Неожиданно Риддерх обнял его, заключив в мимолётное, но крепкое объятие:
– Одного желания довольно, если оно искреннее.
***
Оскар прошёл на кухню, чтобы позвать Амори. Риддерх-младший предсказуемо обнаружился за кухонным столом, изничтожая – неужто уже третью за день! – бутылку вина. Однако ни на его походку, ни на речь обильные возлияния не оказали решительно никакого действия – разве что на восковых прежде щеках проступила краска.
– Наверно, я помешаю… Но я подумал, что, может, вы… – Оскар почувствовал, что и сам краснеет – он против всякой логики ощущал мучительную неловкость, словно в детстве, в разгар родительской ссоры, когда каждый из них старался перетянуть мальчика на свою сторону, а он тщетно пытался сохранить нейтралитет, не обидев ни одного из них. – Вообще-то, я мог бы задержаться на пару дней…
Во взгляде, которым смерил его Амори, Оскару почудился упрёк – словно, вместо того, чтобы выбранить непослушное дитя, он дал ему конфет и пообещал сводить в кино. Однако вслух молодой человек произнес лишь:
– Это крайне великодушно с вашей стороны. Надеюсь, что вы не позволите излишней любезности исковеркать ваши жизненные планы.
Хоть это прозвучало суховато, Оскар не мог винить в этом Амори: кому бы понравилось, что родственник без предупреждения притаскивает в дом незнакомца, заявляя: «А теперь он будет жить с нами»?
Вернувшись в гостиную, Амори вновь хлопнулся на одно колено – словно на аудиенции у короля, ей-богу – и натянутым голосом произнёс:
– Прошу простить меня, отец – я признаю дерзость своих слов, но непочтительности у меня на уме не было.
– Поднимись, сын мой, ты прощён, – столь же скованно отозвался Анейрин.
Ставший невольным свидетелем этого обмена любезностями Оскар только диву давался: выходит, сын на аудиенцию к славному сэру ап Риддерху должен подползать на коленях, а какому-то незнакомцу незнатного положения можно обращаться к нему запросто! Где здесь смысл, и есть ли он вообще?
Тем временем, Амори, сделав широкий жест в сторону Оскара, церемонно сообщил:
– Месье Ле Мюэ согласился составить нам компанию на пару дней. Кстати, Оскар, я так и не успел спросить – вы женаты? – при этом он устремил на отца взгляд, в котором немого укора было куда больше, чем почтительности. Оскар инстинктивно схватился за палец, на котором по-прежнему красовался тонкий золотой ободок – то ли в силу привычки, то ли в знак затаённой надежды – он и сам толком не знал.
– В общем-то, да… – пробормотал он, смешавшись: он не привык обсуждать столь личные вопросы даже с друзьями. – Но мы, вроде как, решили немного пожить раздельно… ради развития отношений, понимаете…
Его сбивчивые объяснения, похоже, никто не слушал: стоило ему на мгновение умолкнуть, как тут же вмешался Риддерх-старший:
– Изволь решать за себя, дражайший сын – за других ты уже решил довольно. – К облегчению Оскара, в его голосе звучало лишь лёгкое раздражение.
Амори удалось выразить своё недовольство, почти не переменившись в лице – лишь линия губ самую малость выпрямилась:
– В таком разе, месье Ле Мюэ сам даст мне знать, когда мне заехать за его вещами.
– Я могу сделать это сам, – внёс инициативу Оскар. – Я очень осторожно вожу машину…
Амори прервал его усталым взмахом руки – мол, делайте с ней, что душе угодно – и признал:
– Это было бы весьма кстати. А я пока приготовлю вам комнату.
– Не стоит беспокоиться, я могу лечь где угодно! – заверил его Оскар, на что получил загадочный взгляд искоса:
– Что ж, это также весьма кстати.
***
Однако прежде чем ехать, Оскар вспомнил про телефон: на сей раз – двадцать три неотвеченных вызова, даже больше обычного.
– Задолбал уже звук отключать! – вместо приветствия проорал в трубку Мик. – Я тебе специальный телефон подарю, с сиреной вместо звонка, и чтоб никаких вибровызовов! Ты куда пропал на полдня? Может, всё-таки нашел мой замок?
– Так и знал, что без замка я тебе неинтересен, – не удержался от колкости Оскар.
– Ладно тебе, но ты ж не напился с горя? Не в твоём это духе…
– Отчего же, раз уж вообразил себя археологом, то, как водится, надо соответствовать… – Усмехнувшись на обиженную отповедь Мика, он пояснил: – Меня тут в гости пригласили – помнишь того мужчину из гробницы?
– А то как же!
– Так вот, нашёлся его сын, забрал его – и меня заодно. У него дом посреди леса, я тут поживу пару дней…
– Ну вот, как всегда, – в голосе Мика появились брюзгливые нотки, которые давали о себе знать, когда, ставя кому-то пиво, не догадывались угостить его, Мишеля Ригана. – Кому – крушение мечты, а кому – новые знакомства…
– Ну у меня же отпуск, в конце-то концов, – рассудил Оскар.
– Так что, когда ты назад-то, каким рейсом? – не он удивиться, с чего бы Мика это интересует, как тот добавил: – Брюн спрашивала.
– Во вторник вечером, в семь двадцать, – заметно приободрился Оскар. – У неё как раз, вроде, выходной.
– Ну тогда и я тебя встречу, – без особого энтузиазма предложил Мик, и на сей раз было вполне очевидно, что отсутствие замка существенно снизило градус восторга по поводу возвращения друга.
– Уж пожалуйста, а то я тут ради тебя все холмы обегал – и всё без толку…
Солнце уже скрывалось за кружевной линией леса – как-никак, ноябрь, близится самое тёмное время года. Оскар тщательно запоминал повороты, чтобы не заплутать на обратной дороге: хоть Амори снабдил его картой, в сумерках в ней поди разберись, GPS-навигатору он после случая с замком не особо доверял, да и спросить тут особо не у кого.
По прибытии он первым делом зашёл к хозяину – надежды на то, что ему скостят счёт за два непрожитых дня, он не питал, но всё равно ведь надо поставить в известность о своем выбытии и рассчитаться. Однако на предложение банковской карты герр Адлер ответил:
– Герр Риддерх уже всё оплатил. Если пожелаете, можете оставить вещи в номере – он останется за вами до конца забронированного срока.
Оскар поблагодарил хозяина, но предложением не воспользовался: он рассчитывал отправиться в аэропорт прямиком из лесной обители, чтобы не нарезать изрядный крюк с утра пораньше. Где-то посреди извилистой лесной дороги ему вдруг подумалось, что, быть может всё это – и дом, и Амори, и его отец внезапно исчезнут, словно давнишний замок, и он попетляет с часок по тёмному лесу, да и вернется в гостиницу, где за ним столь предупредительно сохранили номер… Стоп, а машина? И кто же тогда оплатил его счёт? Одно Оскар знал наверняка: замки, быть может, и пропадают, но вот счёт за номер уж точно сам собой не исчезнет.
Дом приветливо светил фонарём с террасы, ещё один озарял двор между домом и пристройкой; окна призывно теплились янтарным светом, словно на подсвечнике в форме домика из детства Оскара – всякий раз при взгляде на его крохотные окошки он, бывало, с тоской думал, что таких на самом деле вовсе не бывает. Дверь, разумеется, не заперта – что за нежеланные гости могут быть в подобной глуши? – но Оскар против всякой логики проникся уверенностью, что в этом сказочно затерянном доме его ждут – наконец-то ждут.
***
Хотя он не был уверен, чего ожидать после эксцентричных выходок Риддерха-старшего: быть может, час спустя он решит, что не желает видеть случайного гостя, а то и вовсе не вспомнит, кто он такой – не на этот ли случай его сын заплатил за номер вперёд? – его встретила на удивление мирная сцена. В гостиной жарко пылал камин, перед ним в резном деревянном кресле восседал Риддерх-отец, а сын примостился у его ног, что-то рассказывая вполголоса. Оскар заметил, что Анейрин наконец сменил яркую тунику и кольчугу на одежду более спокойных тонов, но того же стиля – видимо, у них дома в запасе имелся целый гардероб. При появлении гостя он тут же поднялся на ноги.
– Пожалуй, время к ночи – можно вернуться на то место. – При этом обращался он исключительно к Оскару, а его сын, похоже, не был посвящен в планы отца, но тут же принял живейшее в них участие:
– Куда бы вы не направлялись, отец, позвольте вас сопроводить.
– Это лишнее, – отмахнулся Риддерх. – Ле Мюэ знает путь.
Хотя Оскар искренне сочувствовал молодому человеку, у которого на лице отразилась неподдельная обида, подобное развитие событий его вполне устраивало: он всё ещё не продумал, каким именно образом изложить Амори, что его отец был найден, некоторым образом, в призрачном замке. Как утрамбовать это в собственную картину мира, Оскар пока что не имел ни малейшего представления, однако же вполне мог сосуществовать с необъяснимым явлением, пока не приходится растолковывать его другим людям. К его облегчению, Амори не стал настаивать: лишь покачал головой да попросил не задерживаться позже полуночи.
– У меня теперь есть лошадь, и я неплохо представляю себе дороги в этой местности, – бодро заявил Риддерх. – Может, она и двоих снесёт…
– Это вряд ли, – вмешался доселе безропотный Амори. – Вообще-то, она привыкла носить одного только меня…
Представив себе контраст между невесомой с виду фигурой Амори и их совместным весом – не менее полутора центнеров – Оскар мысленно ужаснулся подобному издевательству над ни в чём не повинным животным и поспешил добавить:
– К тому же, я не то чтобы хороший наездник… особенно в темноте…
– Тогда я мог бы ехать верхом, а ты… – на мгновение Риддерх задумался, потом всё же смирился: – Впрочем, будь по-вашему – иначе до утра точно не обернёмся.
Когда огни дома остались позади, Риддерх, к немногословности которого Оскар уже успел привыкнуть, неожиданно спросил:
– У тебя есть дети, Ле Мюэ?
Оскар порадовался, что в тот момент следовал по ровному участку дороги – а то от подобного вопроса немудрено и в кювет свернуться.
– Нет, – ответил он, не зная, что добавить: обычно в таких ситуациях говорят: «Может, через пару лет», или «Дети – это такое счастье», или же «У нас ещё пять кредитов не выплачено»… Пока он размышлял над этим, Анейрин сам подыскал фразу:
– Ты ещё молод. Успеешь завести новую семью.
– Вы – тоже, – вырвалось у Оскара, прежде чем он успел осознать всю бестактность подобного замечания.
– Тот, кто не в ладу с миром, не обретет в нём надлежащего места, – покачал головой Риддерх.
Он задумчиво смотрел в окно – Оскар снизил скорость до минимума, чувствуя, что пассажиру так комфортнее. В такие мгновения ему казалось, что Риддерх куда более нормален, чем он сам – со своими метаниями и сомнениями.
– Остановись, – внезапно скомандовал Анейрин.
– Но нам ещё далеко ехать, – возразил Оскар, но всё же выполнил требование – мало ли что? – и вопросительно воззрился на спутника – открыть ли ему дверь? Однако тот сидел неподвижно, глядя в открытое окно, куда задувал прохладный ночной ветер.
– Нет смысла следовать дальше, – пояснил Риддерх, не поворачиваясь. – Зáмка там нет.
– Но отчего вы так уверены?
– Знаю, – отрезал он. Помедлив, он всё-таки добавил: – От Амори.
– Так ему известно про замок? – Оскар и сам не знал, что ощутил при этих словах – проблеск надежды или же досаду: ну вот, опять всё по новой…
– Нет. В этом всё и дело, – скупо поделился Анейрин.
– Что же с этим замком, по-вашему? – продолжал недоумевать Оскар, постукивая пальцами по рулю. – Он ведь был там, как же иначе?
– Проведай я, как оказался там, я бы узнал, что случилось с замком.
«Ну да. Верно, – заключил про себя Оскар. – Стоило ли спрашивать об этом у того, кто считает, будто родился в двенадцатом веке…» Он хотел было поинтересоваться: зачем же мы тогда сюда приехали? – но ответ и так был очевиден: разве ему самому не приходилось из упрямства поступать всем наперекор, пусть и зная заранее, что ни к чему хорошему это не приведёт? Потому вместо этого он спросил:
– Не желаете пройтись?
Риддерх смерил его странным взглядом, словно видел в этой простой фразе некий подтекст, затем кивнул:
– Отопри мне.
Они двинулись по тёмной дороге, звук шагов мешался с шорохом ветвей. Глядя на проступающие на фоне звёздного неба силуэты деревьев, Анейрин изрёк:
– Невзирая на все людские свершения и беды, мир не меняется; как этот лес – он стоит здесь многие столетия, и ему дела нет до того, что творится близ него. Порой это дарит отраду, а порой – делает одиноким в горе.
Оскар припомнил, как и сам не раз хмурился на сияющее солнце, когда несоответствие между погожим деньком и тем, что творится на душе, было очень уж сильным. И в самом деле, пожалуй, суть тут именно в одиночестве: порой так хочется разделить свое несчастье, хотя бы с бездумной стихией!
– Ваша жена… – тихо начал он, но Риддерх тут же прервал Оскара, сжав его ладонь:
– Не надо, моя жена давно умерла.
«Не слишком-то он похож на безутешного супруга», – подумалось Оскару, но он тут же устыдился подобной мысли: ему ли не знать, что самые сокровенные чаяния прячутся в глубине тёмного лабиринта, не находя выхода наружу.
– Быть может, вам стало бы легче, если бы вы об этом поговорили? – предположил он, а про себя подивился взятой на себя роли – ни дать ни взять: «Вы хотите поговорить об этом», кушетка прилагается. Предложение было достаточно глупым, чтобы не ожидать на него ответа, однако Риддерх произнёс после непродолжительного молчания:
– Ты спрашивал про Оскара Штумма – когда я его встретил, я не ведал, кто он, но его речи мне полюбились; от наших бесед мне и впрямь становилось легче.
«Вот только у меня язык не тем концом подвешен», – мрачно заключил про себя Оскар.
– Мне и о тебе ничего не известно, – продолжал Анейрин, – хоть я и не вправе допытываться, быть может, ты сам поведаешь, кто ты и чем живёшь, на что уповаешь и что тебя огорчает – ведь в твоих глазах я вижу печаль.
Оскар только диву давался: что такого в его взгляде мог увидеть едва знакомый человек – такого, на что все прочие, включая его самого, никогда не обращали внимания? Зябко поёжившись – сказывалась ночная прохлада – он как можно более беспечно ответил:
– Так ведь мне почитайте что нечего рассказывать о себе. Моя жизнь всегда была довольно… пустой. – Произнеся это, он сам поразился своему признанию, и тут же оборвал себя – ну что за юношеское нытьё? – Впрочем, что за пустяки я говорю – в сравнении с тем, что довелось испытать вам… – с извиняющейся улыбкой добавил он.
– Мне довелось пережить всякое, – согласился Риддерх. – Но теперь я сомневаюсь, есть ли мука хуже той, когда не понимаешь, где оказался и зачем – так что я не сочту твои слова пустяком.
От болезненного осознания собственной беспомощности у Оскара сжалось сердце – вот уж чего он точно не хотел, так это бередить раны некогда нежеланного знакомца, к которому успел проникнуться необъяснимой симпатией. Однако при этом его не оставляло чувство, что Анейрин поделился с ним чем-то насколько сокровенным, что подобное доверие само по себе можно было счесть драгоценным даром.
– Наверно, у каждого должно быть что-то, на что он может опереться. – Это прозвучало не как утверждение, но как пожелание: Оскару оставалось лишь догадываться, каково это – крутиться в пучине безумия, лишь изредка выплывая на поверхность.
– У меня всегда был один человек, на которого я мог опереться – и только он один, – отрывисто отозвался Анейрин.
– О столь преданном сыне и впрямь можно только мечтать, – согласился Оскар, и, припомнив недавние слова Риддерха, добавил: – Я уверен, что, несмотря на все разногласия, он радеет лишь о вашем благополучии.
– Порой это приводит к беде – когда твоё благополучие ставят выше тех, кого ты любишь, – отозвался Анейрин. – Небеса покарают меня за неблагодарность, но цена его преданности слишком высока.
Заметив, что Оскар глядит на него с недоумением, Риддерх тряхнул головой, возвращаясь к действительности, и предложил:
– Давай-ка отправимся назад.
Действительно, теперь их возвращение не будет выглядеть странным: времени прошло вполне достаточно, чтобы они и впрямь успели съездить к обманчиво пустынному холму. Вот только, что сказать Амори на этот счёт, Оскар придумать не успел, и потому вопрос застал его врасплох.
– Ну… мы… не нашли ничего, по сути. – Он покаянно улыбнулся. Неожиданно ему на помощь пришёл Анейрин:
– Видать, заплутали в темноте. Но я подумал, что это не столь уж важно – едва ли моя добрая броня пригодится мне здесь. Этот день несколько утомил меня, пожалуй, пора отойти ко сну.
– Я рад, что вы рано возвратились, – отозвался Амори. – Наш дом не очень большой, в нём всего две спальни…
– Я могу лечь в гостиной! – вставил Оскар, заранее облюбовав здешний диван.
– Я уже постелил вам у себя, – возразил Риддерх-младший. – И не вздумайте возражать, потому что гостеприимство…
– …требует, чтобы хозяин дома сам делил ложе с тем, кого привечает [2], – вмешался Анейрин – мало сказать, что ошарашив этим самого пресловутого гостя. – А хозяин дома – я, насколько мне известно.
На Амори это заявление произвело не менее сильное действие: его лицо вытянулось, однако мгновение спустя он уже овладел собой и спросил у Оскара, будто речь шла о чём-то обыденном:
– Что вы на это скажете?
– Я, кхм… всё же охотнее лег бы в гостиной, чтобы не доставлять беспокойства… – поймав взгляд Анейрина, он поспешно добавил: – Но если ваши принципы и правда того требуют…
– Что ж, спасибо вам за подобное внимание к нашим… принципам, – пожал плечами Амори.
Оскар и сам себе диву давался: какую-нибудь пару дней назад подобное предложение он счёл бы немыслимым, ну а теперь согласился, практически не задумываясь. Впрочем, заключил он, прошлой ночью ничего с ним не случилось – и нет оснований полагать, что сегодняшняя пройдёт иначе. И всё же он ощутил облегчение, увидев, что кровать в комнате Риддерха-старшего втрое шире гостиничной: не придется соображать, как уместиться на тесном пространстве. Амори принёс ему пижаму и полотенца. Оскар принял душ – хотя здесь имелась и ванная, ему не терпелось поскорее лечь в постель – день выдался долгим, да к тому же следовало помнить о других обитателях дома. Амори, хоть выглядел не менее замученным, тем не менее заверил его, что сам позаботится об отце.
В спальне перед Оскаром встала новая дилемма: он не знал, на какой стороне кровати привык спать Анейрин. А может, посередине – разве это не логично для обладателя необъятной кровати? Однако его так клонило в сон, что он решил не дожидаться хозяина – примостился справа, закутавшись в одеяло, и тут же задремал. Сквозь сон до него донесся приглушённый голос Анейрина:
– Мирных снов, Ле Мюэ, – и прикосновение к затылку – а может, это ему привиделось.
Примечания:
[1] Легенда о фонтане – имеется в виду «Страна фонтана» из Артуровского цикла преданий Уэльса.
[2] …требует, чтобы хозяин дома сам делил ложе с тем, кого привечает – в XII-XIII вв. кровати были рассчитаны на нескольких человек, и «благородный рыцарь, хозяин дома, побуждаемый братскими чувствами, вполне мог пригласить гостя разделить с ним ложе, а его собственная жена ложилась по другую сторону от негo» (Фараль, Э. Повседневная жизнь в эпоху Людовика Святого. СПб., 2014).
Следующая глава
Чёрный вепрь. Глава 3. О пользе Фейсбука
Предыдущая глава
Усевшись на землю аккурат в том месте, где ещё вчера входил в ворота замка, Оскар набрал номер. На сей раз он уже не брал на себя труда переходить на английский.
– Плохие новости, Мик, – сообщил он без преамбулы.
– Что, этот твой Таффи [1] уже сдал мой замок? – В голосе Мика звенело подлинное возмущение.
– Нет. – Оскар глубоко вдохнул, прежде чем признаться: – Замка больше нет.
читать дальшеОтветом ему была недоумённая тишина: в кои-то веки его приятель не знал, что сказать. Предугадывая развитие его мысли, Оскар добавил:
– И не спрашивай меня, как; я сам понятия не имею. Вчера он был, а сегодня его нет. У меня и свидетель есть. – Он взглянул на Риддерха, который присел рядом на корточки.
– Это тот, которого ты извлёк из гробницы? – сдержанно переспросил Мик.
– Он самый.
– Слушай, а ты уверен, что ты ничего не курил? Замки не появляются и не исчезают просто так… – В голосе его друга звучало сомнение.
– Знаю, получше некоторых! – огрызнулся Оскар. – Слушай, мне вся эта история нравится всё меньше и меньше! Я, знаешь ли, не то чтобы шибко суеверен, но достаточно, чтобы понимать: когда начинается подобная чертовщина, лучше вовремя ретироваться! И просто чтобы ты знал: никогда, ни за что на свете я больше не поддамся на твои уговоры: «поди туда, просто пофоткай, сопри что-нибудь…»
– Эй-эй, остынь! – прервал его Мик. – Может, этот замок, ну, немного в другом месте? Такое бывает сплошь и рядом: вот я зачастую уверен, что положил вещь именно туда, а потом оказывается…
– Замок-это-не-твои-вонючие-носки! – неожиданно для самого себя выпалил Оскар. – Как ты сам метко заметил, он, некоторым образом, недвижимость – а значит, не должен бы завалиться за диван или там пойти погулять на соседний холм! А если он это делает, это уже не моя забота!
– Короче, ты уверен, что место именно то, да? И вовсе не обязательно истерить по международной связи, – с упрёком отозвался Мик.
– А на что я вчера снимал координаты? Думаешь, я достаточно туп, чтобы с ними не свериться?
– Может, прибор барахлит… – По-видимому, расслышав, что Оскар набирает воздух в лёгкие для отповеди, Мик поспешил добавить: – Ладно, я понял: место то же самое. Вчера на нём был замок, а сегодня нет. Прежде я с таким не сталкивался, но что ж, всё бывает в первый раз.
– Схватываешь на лету, – вздохнул Оскар.
– Значит, ты просто пакуешь вещички и едешь домой. И постараемся забыть эту историю. В конце концов, ты прав: я слишком много надежд возлагал, по сути, на воздушный замок.
– Да. – Оскар вновь покосился на спутника. – Но ты забываешь о том, что есть ещё одно обстоятельство.
– Может, он тоже растает как замок – ведь он же оттуда явился? Окажет он нам подобную любезность?
– Пока не похоже… – Взглянув на часы, Оскар поспешил закруглить разговор: – Ладно, потом с тобой свяжусь… и положи мне денег на телефон! Уж на такую компенсацию я имею право…
Вновь переведя внимание на Риддерха, Оскар развёл руками:
– Не знаю теперь, как быть с вашим инвентарем… Надо было забрать его вчера.
– Может, этот замок является ночью? – отозвался Риддерх.
– Предположение, не лишенное смысла, – признал Оскар. – В таком разе, у меня к вам два вопроса, месье: первый – вы по-прежнему не знаете, где живёте? И где ваши документы?
Тот лишь покачал головой.
– Второй: если вы хотите вернуться сюда ночью, то следует отложить обращение в полицию или больницу… или нет? Я могу попробовать и один, тогда, обещаю, что ваше имущество вернётся к вам в целости и сохранности…
– Я хочу подняться сюда сам.
– Тогда у нас есть полдня… предлагаю пока вернуться в гостиницу. – Оскар в жизни себе бы в этом не признался, но мысль об ещё одной ночи в обществе ап Риддерха его вовсе не отвращала.
***
В гостинице он первым делом совершил паломничество к хозяину.
– Герр Адлер, – покаянно начал он, – я понимаю, что создаю сложности… Месье ап Риддерх считал, что всё вспомнит, если вернётся на то же самое место – однако это не помогло. Теперь он говорит, что, возможно, дело во времени суток: мы должны прибыть туда ночью. Если и это не поможет, я сразу сообщу в полицию!
– Кажется, вы берёте на себя ненужные хлопоты, мсье Ле Мюэ, – покачал головой хозяин, однако в его голосе больше не было враждебности.
Вернувшись в номер, Оскар включил ноутбук; Риддерх на удивление спокойно воспринял возникающие на тёмном экране картины, лишь заглянул за него, потрогал экран спереди и сзади, затем присел на стул рядом и нажал пару кнопок; дальше он не пошёл, чтобы не мешать хозяину компьютера приняться за дело. Оскар открыл поисковик: он хотел выяснить, если не кем является его незваный гость, то хотя бы кем себя представляет.
– Эти надписи всегда такие мелкие? – спросил Риддерх, щурясь.
– Да, – соврал Оскар: он рассудил, что на первых этапах, быть может, даже хорошо, что его гость не может разобрать текст.
Ему потребовалось несколько попыток на то, чтобы хотя бы выяснить, как правильно пишется это имя: Aneirin ap Rhydderch, никак иначе. Дальше линия поисков раздвоилось: много упоминаний пришлось как на первую часть имени, так и на вторую, но вместе они не встречались. Анейрином звали известного средневекового поэта, но он был, строго говоря, ap Caw. Имелось несколько королей с фамильным именем ap Rhydderch, но всех их звали иначе. Впрочем, учитывая, что подопечный Оскара назвался рыцарем, его имя вполне могло не попасть в анналы истории, а могло и вовсе принадлежать несуществующему персонажу. Так или иначе, эта ветвь поисков зашла в тупик.
Тогда Оскар решил попытать счастья – чем чёрт не шутит? Где вы, будучи современным человеком, будете в первую очередь искать кого-то, о ком вам толком ничего, кроме имени, не известно? Конечно же, в Фейсбуке!
Полное имя также не дало результата. Совпадений на Rhydderch выпало на удивление немного – всего шесть штук, причём у пятерых из них оно фигурировало как имя [2]. Оскар выбрал последнего – Amaury Rhydderch, и доселе не вмешивающийся Анейрин вдруг склонился вперёд, указывая на фотографию молодого человека с умопомрачительной гривой чёрных волос до пояса – он стоял спиной к фотографу, оглядываясь через плечо.
– Это мой сын, Амори!
Оскар не торопился радоваться: слишком уж часто за последние сутки он преждевременно трубил в фанфары. Внимательнее вглядевшись в тонкие черты лица молодого человека и его гибкую фигуру, он был вынужден признать, что между ним и его отцом общего немного – разве что смоляной цвет волос да тёмные глаза. Но и это сходство оказалось обманчивым: почти уткнувшись носом в экран, Риддерх воскликнул:
– Только его волосы и глаза… они были светлые!
– Дети порой меняются, – осторожно заметил Оскар. Возможно, он имел дело с амнезией, которая стёрла последние года из жизни Риддерха, а может, тот просто давненько не видел сына. Или тот ему вовсе не сын – но эту возможность Оскару пока рассматривать не хотелось: уж больно много тупиков за один день. – Я напишу ему? – предложил он.
– Будь любезен, – кивнул мужчина, не отрывая взгляда от фотографии. Оскар же поспешно просмотрел данные: место проживания, к немалому его облегчению – Германия, не столь уж далеко отсюда; видимо, они с отцом живут поблизости от мест боевых развлечений последнего. В графе «семейное положение» значится – холост. В числе мест учёбы – несколько университетов, относительно работы он не менее ненасытен – три компании разом. В фотоальбомах среди путешествий, вечеринок, известных людей, которых узнавал даже тёмный Оскар, затесалось немало, казалось бы, обыденных снимков – без показной роскоши, они говорили об утончённом вкусе хозяина страницы. Всё это в совокупности твердило о том, что молодой человек произрос отнюдь не в обычной немецкой семье – недаром Анейрин ап Риддерх даже в бессознательном состоянии причисляет себя к дворянам.
Нажав на «Написать сообщение», Оскар отстучал на английском – на своё знание немецкого он до такой степени не полагался:
Герр Риддерх,
Я по случайности встретил Анейрина ап Риддерха, он страдает амнезией, но помнит о том, что вы – его родственник. Если это ошибка, прошу простить за беспокойство.
С уважением,
Оскар Ле Мюэ
– Я послал ему сообщение, – прокомментировал свои действия Оскар и вернулся к просмотру фотографий. Благодаря им он узнал, что увлечение отца не чуждо и сыну: на нескольких снимках тот представал в средневековых одеяниях, которые на удивление ему шли.
– Я думал, что у него ваши волосы и глаза, – вновь обратился он к Риддерху, который молча созерцал смену кадров.
– Он мне не родной сын, – пояснил тот. – Приёмный.
– Понятно, – отозвался Оскар, хотя на деле ему было ничего не понятно – но он решил, что дела чужой семьи его не касаются. У него сам собой родился новый вопрос, но он не решался его озвучить: женат ли Риддерх-старший? И какое значение он вкладывал в поцелуй – тогда, в замке? Или этой загадке суждено кануть в небытие вслед за самим сооружением?
Тут на экране с треньканьем всплыло уведомление о новом сообщении – Оскар поспешил его открыть, гадая, то ли так удачно совпало, что Амори Риддерх как раз в этот момент вышел в Фейсбук, то ли он там целыми днями просиживает?
Ответ, также на английском, гласил:
Слава Богу, вы его нашли! Где вы сейчас?
– Он вас уже искал, – прокомментировал это Оскар; Анейрин в ответ послал ему загадочный взгляд. Отправив адрес гостиницы, номер комнаты и своего мобильника, Оскар добавил: – Скоро он за вами приедет, надо думать.
Однако Риддерх почему-то не спешил радоваться – лишь кивнул, устремив взгляд куда-то за окно. Оскар также против всякой логики ощутил грусть: вот и заканчивается эта история, сумасшедшая и таинственная, будоражащая и невероятная… Но и тут он не позабыл навестить хозяина, сообщив ему, что объявился сын таинственного незнакомца. Вернувшись в номер, он увидел ещё одно сообщение:
Благодарю вас, скоро буду!
Амори Риддерх
– Он написал, что скоро приедет.
Это известие отчего-то повергло Риддерха в пущее беспокойство: он принялся мерить комнату шагами, не обращая внимания даже на диковины, которые недавно его занимали.
– Вы по-прежнему не можете вспомнить? – сочувственно предположил Оскар.
– Если бы ты мог поверить мне, Ле Мюэ… – Риддерх испустил тяжкий вздох. – Но что толку желать несбыточного…
Оскар поневоле задумался над этими словами: даже если история мужчины фантастична от начала и до конца, для самого-то Риддерха это самая что ни на есть реальность; получается, что, упорно принимая его слова за бредни, он отказывает ему не в доверии, а в обычной человеческой потребности поделиться и быть понятым. Порой, пробудившись от кошмара, Оскар несколько минут не мог отдышаться и убедить себя, что тени развеялись, а страхи бесплотны; однако очнувшемуся во мраке гробницы Риддерху и в этом было отказано.
Прежде, случалось, Оскар и сам перекидывался шуточками, что в этом мире счастливы лишь сумасшедшие; теперь же, глядя на омрачённое неясными тревогами лицо Риддерха, он как никогда отчётливо понял, что в безумии нет ровным счетом ничего жизнерадостного. Впервые с момента встречи его посетила мысль: а что будет с ним дальше? Раньше его волновало лишь одно: как бы наконец разобраться с этим непредвиденным обстоятельством, теперь же в уме назойливо теснились картины психушки… Хотя прежде Оскар зарёкся задавать лишние вопросы, теперь он понял, что не успокоится, пока не убедится, что Риддерху и правда помогут.
– Расскажите мне, – произнёс он, прерывая затянувшееся молчание.
Мужчина помедлил, словно решал, с чего начать.
– Перед тем, как проснуться в том замке, я смежил веки в 1215 году от Рождества Христова.
– Вы помните, что было прежде? Где родились, как протекала ваша жизнь? – подсказал Оскар.
– Каждый божий день, – кивнул Анейрин, остановив на нём свой взгляд, и Оскару показалось, что он не очень-то хочет об этом говорить. Тогда, вместо того, чтобы задавать куда более существенные вопросы: к примеру, когда и где он родился – Оскар почему-то спросил:
– Тогда, при пробуждении, вы приняли меня за другого… кто этот Оскар?
– Оскар Штумм – так его звали. Ты мог бы быть его братом-близнецом. – Риддерх вновь умолк, и, чтобы вернуть его с небес на землю, Оскару пришлось спросить:
– Он тоже рыцарь?
– Нет, он был садовником. – Риддерх явно хотел что-то добавить, но вместо этого лишь мотнул головой: – Его уж нет на свете. – Его голос зазвучал сдавленно. – Все они ушли.
– А как же ваш сын? – спросил Оскар, гадая, как мужчина выпутается из подобного противоречия. Однако его ожиданиям не суждено было оправдаться.
– А он – нет, – скупо отозвался Риддерх и добавил ещё более загадочно: – Я и вправду хочу от тебя слишком многого.
Оскару осталось лишь диву даваться, что речи этого человека порой звучат как бормотание лунатика, а порой – как глас разума. Изобрести ответ он не успел, ибо в этот момент доселе молчаливый телефон в номере зазвонил.
– Да? – отозвался Оскар, недоумевая, кто мог позвонить ему в номер – а мобильник на что же? В старомодной пластмассовой трубке зазвучал голос герра Адлера, непривычно напряжённый и серьёзный.
– Вас спрашивает герр Риддерх, не соблаговолите ли спуститься?
– Да, конечно, – торопливо ответил Оскар и повернулся к собеседнику: – Сейчас приведу вашего сына!
***
По лицу ожидающего в холле молодого человека при виде Оскара расползлась медленная, осторожная улыбка, напомнившая ему таяние сосульки. В движениях Риддерха-младшего ощущалось ещё большее изящество, чем у его отца – он был грациозным – впервые такой эпитет пришёл Оскару на ум применительно к мужчине. Не колеблясь ни секунды, молодой человек захватил ладонь Оскара в свою тонкую кисть и, доверительно глядя в глаза бархатисто-чёрным взглядом, сообщил:
– Я счастлив нашим знакомством, месье Ле Мюэ.
Подобное приветствие настолько сбило Оскара с толку, что он сообразил, что молодой человек говорит на чистейшем французском, лишь когда сбивчиво ответил:
– И мне тоже очень приятно, герр Риддерх.
– Для вас – просто Амори. – В голосе Риддерха-младшего, мягком и вкрадчивом, проступала некая непреклонность, из-за которой у собеседника и мысли не возникало ему возразить.
Молодой человек был невысок – на полголовы пониже Оскара, но это ничуть не вредило его представительности: глядя на него, легко было вообразить его на ведущих ролях на церемониях самого высокого уровня. Убранные в хвост смоляные волосы выгодно оттеняли тонкие черты лица, и Оскар отметил, что фотографии не передают и сотой доли обаяния, присущего этому молодому аристократу.
Отпустив руку Оскара, Амори развернулся к хозяину гостиницы и заговорил на немецком:
– Герр Адлер, примите мою искреннюю благодарность за то, что предоставили кров моему отцу.
Оскар вгляделся в лицо герра Адлера, предвкушая, что тот покраснеет – он бы на его месте точно покраснел – однако же тому удалось сохранить лицо: вытянувшись ещё сильнее, хоть это казалось невозможным, он церемонно указал на Оскара:
– Заслуга всецело принадлежит герру Ле Мюэ, самоотверженному и находчивому молодому человеку; я же лишь оказал ему посильное содействие.
«По крайней мере, доплаты за номер можно не опасаться…» – пронеслось в голове у Оскара.
Отведя хозяина гостиницы на пару шагов в сторону, Амори вполголоса добавил:
– Разумеется, оплату номера герра Ле Мюэ я беру на себя. Кстати говоря, не заинтересует ли вас сотрудничество с нашим сайтом? Прошу вас, обратитесь ко мне, когда обдумаете эту возможность. – Оставив Адлеру визитку, он вернулся к Оскару:
– Так ведите меня к нему, наш добрый гений.
***
При виде отца Амори тут же опустился на одно колено и поцеловал ему руку:
– Господин отец мой.
«Ну и ну», – пронеслось в голове у Оскара. Конечно, он знал, что в некоторых семьях с традициями принято весьма церемонное обращение родителей с детьми, но такое ему доводилось видеть впервые. Риддерх отреагировал куда как более сдержанно – лишь кивнул в ответ:
– Сын мой.
Далее они заговорили по-немецки с такой скоростью, что Оскар разбирал от силы отдельные слова: по-видимому, Риддерх брал реванш за разговоры на английском.
– Ведомо ли тебе о том, что со мной случилось? – спросил Риддерх без предисловий. – Сколько на самом деле я провел в беспамятстве?
– Семьсот девяносто девять лет и один день, – ответил Амори, глядя ему прямо в глаза. – И каждый из этих дней тяжким грузом ложился мне на сердце. Вы были смертельно ранены, отец, потому я вынужден был пойти на подобные меры.
Устремив глаза к потолку, Риддерх усмехнулся:
– А не подумал ли ты, что мне лучше было умереть?
– Я был не в силах смириться с подобной потерей.
Риддерх лишь качнул головой:
– Потери – твой удел и таких, как ты; тем, кому Господь посылает подобные испытания, он даёт и силы их превозмочь – так говорил Оскар. К чему вынуждать меня к испытаниям, к коим я не предназначен? – Амори выслушал его с покаянно опущенной головой. Переведя дух, Риддерх уже спокойнее произнес: – На что я годен теперь, когда весь мир извратился? Моё стареющее тело должно было давным-давно обратиться во тлен.
– Я уверен в одном, отец, – во взгляде Амори в равных долях смешались вина и робость, и всё же они были не в силах подавить сияние радостного упования, – что мир изменился не настолько сильно, чтобы вы не могли его превозмочь.
Риддерх вздохнул, словно устал спорить с молодым оппонентом.
– Надо думать, Белл также ещё топчет эту землю? Я должен его видеть.
– Это так, – смешался Амори, – но я не знаю, где его искать… Мы потеряли связь долгие годы назад.
Риддерх взглянул на него с удивлением:
– Отчего же?
– Это давняя история, отец… Не настолько, как твоя, но всё же слишком долгая… – Амори потёр переносицу, переменив тему: – Полагаю, вы ещё не обедали?
Последний вопрос, на французском, был обращён и к Оскару, и тот к своему стыду понял, что и вправду совершенно упустил этот существенный аспект гостеприимства – за пережитыми волнениями он сам о еде и думать забыл, в то время как его гость, быть может, умирал с голода.
– В таком случае, не соблаговолите ли разделить с нами скромную домашнюю трапезу? Отец будет также рад пригласить вас, – добавил Амори без тени сомнения.
Оскар принялся старательно отнекиваться:
– От всей души благодарю за предложение, однако не хочу доставлять вам лишних хлопот: вашему отцу нужен покой, да и вам после пережитых тревог отдых не повредит.
Судя по лицу Амори, тот готов был возразить, однако Риддерх-старший опередил его:
– Хлопоты ты доставишь, если будешь упорствовать в отказе, ибо я его не принимаю, – отрубил он. Подтверждая свои слова, он ухватил Оскара за плечо и легонько подтолкнул к выходу – и тому вспомнилось, как, выбравшись из гробницы, мужчина вцепился в его руку жестом, исполненным угрозы и отчаяния.
Примечания:
[1] Таффи – пренебрежительное прозвище валлийцев, производное от валлийского варианта имени Дэвид – Dafydd (Дафидд), очень популярного в Уэльсе, поскольку Святой Дэвид Валлийский – покровитель Уэльса.
[2] Здесь описаны реальные результаты поисков на имя и фамилию нашего героя в Фейсбуке на 2014 г., когда и разворачивается действие истории.
Следующая глава
Усевшись на землю аккурат в том месте, где ещё вчера входил в ворота замка, Оскар набрал номер. На сей раз он уже не брал на себя труда переходить на английский.
– Плохие новости, Мик, – сообщил он без преамбулы.
– Что, этот твой Таффи [1] уже сдал мой замок? – В голосе Мика звенело подлинное возмущение.
– Нет. – Оскар глубоко вдохнул, прежде чем признаться: – Замка больше нет.
читать дальшеОтветом ему была недоумённая тишина: в кои-то веки его приятель не знал, что сказать. Предугадывая развитие его мысли, Оскар добавил:
– И не спрашивай меня, как; я сам понятия не имею. Вчера он был, а сегодня его нет. У меня и свидетель есть. – Он взглянул на Риддерха, который присел рядом на корточки.
– Это тот, которого ты извлёк из гробницы? – сдержанно переспросил Мик.
– Он самый.
– Слушай, а ты уверен, что ты ничего не курил? Замки не появляются и не исчезают просто так… – В голосе его друга звучало сомнение.
– Знаю, получше некоторых! – огрызнулся Оскар. – Слушай, мне вся эта история нравится всё меньше и меньше! Я, знаешь ли, не то чтобы шибко суеверен, но достаточно, чтобы понимать: когда начинается подобная чертовщина, лучше вовремя ретироваться! И просто чтобы ты знал: никогда, ни за что на свете я больше не поддамся на твои уговоры: «поди туда, просто пофоткай, сопри что-нибудь…»
– Эй-эй, остынь! – прервал его Мик. – Может, этот замок, ну, немного в другом месте? Такое бывает сплошь и рядом: вот я зачастую уверен, что положил вещь именно туда, а потом оказывается…
– Замок-это-не-твои-вонючие-носки! – неожиданно для самого себя выпалил Оскар. – Как ты сам метко заметил, он, некоторым образом, недвижимость – а значит, не должен бы завалиться за диван или там пойти погулять на соседний холм! А если он это делает, это уже не моя забота!
– Короче, ты уверен, что место именно то, да? И вовсе не обязательно истерить по международной связи, – с упрёком отозвался Мик.
– А на что я вчера снимал координаты? Думаешь, я достаточно туп, чтобы с ними не свериться?
– Может, прибор барахлит… – По-видимому, расслышав, что Оскар набирает воздух в лёгкие для отповеди, Мик поспешил добавить: – Ладно, я понял: место то же самое. Вчера на нём был замок, а сегодня нет. Прежде я с таким не сталкивался, но что ж, всё бывает в первый раз.
– Схватываешь на лету, – вздохнул Оскар.
– Значит, ты просто пакуешь вещички и едешь домой. И постараемся забыть эту историю. В конце концов, ты прав: я слишком много надежд возлагал, по сути, на воздушный замок.
– Да. – Оскар вновь покосился на спутника. – Но ты забываешь о том, что есть ещё одно обстоятельство.
– Может, он тоже растает как замок – ведь он же оттуда явился? Окажет он нам подобную любезность?
– Пока не похоже… – Взглянув на часы, Оскар поспешил закруглить разговор: – Ладно, потом с тобой свяжусь… и положи мне денег на телефон! Уж на такую компенсацию я имею право…
Вновь переведя внимание на Риддерха, Оскар развёл руками:
– Не знаю теперь, как быть с вашим инвентарем… Надо было забрать его вчера.
– Может, этот замок является ночью? – отозвался Риддерх.
– Предположение, не лишенное смысла, – признал Оскар. – В таком разе, у меня к вам два вопроса, месье: первый – вы по-прежнему не знаете, где живёте? И где ваши документы?
Тот лишь покачал головой.
– Второй: если вы хотите вернуться сюда ночью, то следует отложить обращение в полицию или больницу… или нет? Я могу попробовать и один, тогда, обещаю, что ваше имущество вернётся к вам в целости и сохранности…
– Я хочу подняться сюда сам.
– Тогда у нас есть полдня… предлагаю пока вернуться в гостиницу. – Оскар в жизни себе бы в этом не признался, но мысль об ещё одной ночи в обществе ап Риддерха его вовсе не отвращала.
***
В гостинице он первым делом совершил паломничество к хозяину.
– Герр Адлер, – покаянно начал он, – я понимаю, что создаю сложности… Месье ап Риддерх считал, что всё вспомнит, если вернётся на то же самое место – однако это не помогло. Теперь он говорит, что, возможно, дело во времени суток: мы должны прибыть туда ночью. Если и это не поможет, я сразу сообщу в полицию!
– Кажется, вы берёте на себя ненужные хлопоты, мсье Ле Мюэ, – покачал головой хозяин, однако в его голосе больше не было враждебности.
Вернувшись в номер, Оскар включил ноутбук; Риддерх на удивление спокойно воспринял возникающие на тёмном экране картины, лишь заглянул за него, потрогал экран спереди и сзади, затем присел на стул рядом и нажал пару кнопок; дальше он не пошёл, чтобы не мешать хозяину компьютера приняться за дело. Оскар открыл поисковик: он хотел выяснить, если не кем является его незваный гость, то хотя бы кем себя представляет.
– Эти надписи всегда такие мелкие? – спросил Риддерх, щурясь.
– Да, – соврал Оскар: он рассудил, что на первых этапах, быть может, даже хорошо, что его гость не может разобрать текст.
Ему потребовалось несколько попыток на то, чтобы хотя бы выяснить, как правильно пишется это имя: Aneirin ap Rhydderch, никак иначе. Дальше линия поисков раздвоилось: много упоминаний пришлось как на первую часть имени, так и на вторую, но вместе они не встречались. Анейрином звали известного средневекового поэта, но он был, строго говоря, ap Caw. Имелось несколько королей с фамильным именем ap Rhydderch, но всех их звали иначе. Впрочем, учитывая, что подопечный Оскара назвался рыцарем, его имя вполне могло не попасть в анналы истории, а могло и вовсе принадлежать несуществующему персонажу. Так или иначе, эта ветвь поисков зашла в тупик.
Тогда Оскар решил попытать счастья – чем чёрт не шутит? Где вы, будучи современным человеком, будете в первую очередь искать кого-то, о ком вам толком ничего, кроме имени, не известно? Конечно же, в Фейсбуке!
Полное имя также не дало результата. Совпадений на Rhydderch выпало на удивление немного – всего шесть штук, причём у пятерых из них оно фигурировало как имя [2]. Оскар выбрал последнего – Amaury Rhydderch, и доселе не вмешивающийся Анейрин вдруг склонился вперёд, указывая на фотографию молодого человека с умопомрачительной гривой чёрных волос до пояса – он стоял спиной к фотографу, оглядываясь через плечо.
– Это мой сын, Амори!
Оскар не торопился радоваться: слишком уж часто за последние сутки он преждевременно трубил в фанфары. Внимательнее вглядевшись в тонкие черты лица молодого человека и его гибкую фигуру, он был вынужден признать, что между ним и его отцом общего немного – разве что смоляной цвет волос да тёмные глаза. Но и это сходство оказалось обманчивым: почти уткнувшись носом в экран, Риддерх воскликнул:
– Только его волосы и глаза… они были светлые!
– Дети порой меняются, – осторожно заметил Оскар. Возможно, он имел дело с амнезией, которая стёрла последние года из жизни Риддерха, а может, тот просто давненько не видел сына. Или тот ему вовсе не сын – но эту возможность Оскару пока рассматривать не хотелось: уж больно много тупиков за один день. – Я напишу ему? – предложил он.
– Будь любезен, – кивнул мужчина, не отрывая взгляда от фотографии. Оскар же поспешно просмотрел данные: место проживания, к немалому его облегчению – Германия, не столь уж далеко отсюда; видимо, они с отцом живут поблизости от мест боевых развлечений последнего. В графе «семейное положение» значится – холост. В числе мест учёбы – несколько университетов, относительно работы он не менее ненасытен – три компании разом. В фотоальбомах среди путешествий, вечеринок, известных людей, которых узнавал даже тёмный Оскар, затесалось немало, казалось бы, обыденных снимков – без показной роскоши, они говорили об утончённом вкусе хозяина страницы. Всё это в совокупности твердило о том, что молодой человек произрос отнюдь не в обычной немецкой семье – недаром Анейрин ап Риддерх даже в бессознательном состоянии причисляет себя к дворянам.
Нажав на «Написать сообщение», Оскар отстучал на английском – на своё знание немецкого он до такой степени не полагался:
Герр Риддерх,
Я по случайности встретил Анейрина ап Риддерха, он страдает амнезией, но помнит о том, что вы – его родственник. Если это ошибка, прошу простить за беспокойство.
С уважением,
Оскар Ле Мюэ
– Я послал ему сообщение, – прокомментировал свои действия Оскар и вернулся к просмотру фотографий. Благодаря им он узнал, что увлечение отца не чуждо и сыну: на нескольких снимках тот представал в средневековых одеяниях, которые на удивление ему шли.
– Я думал, что у него ваши волосы и глаза, – вновь обратился он к Риддерху, который молча созерцал смену кадров.
– Он мне не родной сын, – пояснил тот. – Приёмный.
– Понятно, – отозвался Оскар, хотя на деле ему было ничего не понятно – но он решил, что дела чужой семьи его не касаются. У него сам собой родился новый вопрос, но он не решался его озвучить: женат ли Риддерх-старший? И какое значение он вкладывал в поцелуй – тогда, в замке? Или этой загадке суждено кануть в небытие вслед за самим сооружением?
Тут на экране с треньканьем всплыло уведомление о новом сообщении – Оскар поспешил его открыть, гадая, то ли так удачно совпало, что Амори Риддерх как раз в этот момент вышел в Фейсбук, то ли он там целыми днями просиживает?
Ответ, также на английском, гласил:
Слава Богу, вы его нашли! Где вы сейчас?
– Он вас уже искал, – прокомментировал это Оскар; Анейрин в ответ послал ему загадочный взгляд. Отправив адрес гостиницы, номер комнаты и своего мобильника, Оскар добавил: – Скоро он за вами приедет, надо думать.
Однако Риддерх почему-то не спешил радоваться – лишь кивнул, устремив взгляд куда-то за окно. Оскар также против всякой логики ощутил грусть: вот и заканчивается эта история, сумасшедшая и таинственная, будоражащая и невероятная… Но и тут он не позабыл навестить хозяина, сообщив ему, что объявился сын таинственного незнакомца. Вернувшись в номер, он увидел ещё одно сообщение:
Благодарю вас, скоро буду!
Амори Риддерх
– Он написал, что скоро приедет.
Это известие отчего-то повергло Риддерха в пущее беспокойство: он принялся мерить комнату шагами, не обращая внимания даже на диковины, которые недавно его занимали.
– Вы по-прежнему не можете вспомнить? – сочувственно предположил Оскар.
– Если бы ты мог поверить мне, Ле Мюэ… – Риддерх испустил тяжкий вздох. – Но что толку желать несбыточного…
Оскар поневоле задумался над этими словами: даже если история мужчины фантастична от начала и до конца, для самого-то Риддерха это самая что ни на есть реальность; получается, что, упорно принимая его слова за бредни, он отказывает ему не в доверии, а в обычной человеческой потребности поделиться и быть понятым. Порой, пробудившись от кошмара, Оскар несколько минут не мог отдышаться и убедить себя, что тени развеялись, а страхи бесплотны; однако очнувшемуся во мраке гробницы Риддерху и в этом было отказано.
Прежде, случалось, Оскар и сам перекидывался шуточками, что в этом мире счастливы лишь сумасшедшие; теперь же, глядя на омрачённое неясными тревогами лицо Риддерха, он как никогда отчётливо понял, что в безумии нет ровным счетом ничего жизнерадостного. Впервые с момента встречи его посетила мысль: а что будет с ним дальше? Раньше его волновало лишь одно: как бы наконец разобраться с этим непредвиденным обстоятельством, теперь же в уме назойливо теснились картины психушки… Хотя прежде Оскар зарёкся задавать лишние вопросы, теперь он понял, что не успокоится, пока не убедится, что Риддерху и правда помогут.
– Расскажите мне, – произнёс он, прерывая затянувшееся молчание.
Мужчина помедлил, словно решал, с чего начать.
– Перед тем, как проснуться в том замке, я смежил веки в 1215 году от Рождества Христова.
– Вы помните, что было прежде? Где родились, как протекала ваша жизнь? – подсказал Оскар.
– Каждый божий день, – кивнул Анейрин, остановив на нём свой взгляд, и Оскару показалось, что он не очень-то хочет об этом говорить. Тогда, вместо того, чтобы задавать куда более существенные вопросы: к примеру, когда и где он родился – Оскар почему-то спросил:
– Тогда, при пробуждении, вы приняли меня за другого… кто этот Оскар?
– Оскар Штумм – так его звали. Ты мог бы быть его братом-близнецом. – Риддерх вновь умолк, и, чтобы вернуть его с небес на землю, Оскару пришлось спросить:
– Он тоже рыцарь?
– Нет, он был садовником. – Риддерх явно хотел что-то добавить, но вместо этого лишь мотнул головой: – Его уж нет на свете. – Его голос зазвучал сдавленно. – Все они ушли.
– А как же ваш сын? – спросил Оскар, гадая, как мужчина выпутается из подобного противоречия. Однако его ожиданиям не суждено было оправдаться.
– А он – нет, – скупо отозвался Риддерх и добавил ещё более загадочно: – Я и вправду хочу от тебя слишком многого.
Оскару осталось лишь диву даваться, что речи этого человека порой звучат как бормотание лунатика, а порой – как глас разума. Изобрести ответ он не успел, ибо в этот момент доселе молчаливый телефон в номере зазвонил.
– Да? – отозвался Оскар, недоумевая, кто мог позвонить ему в номер – а мобильник на что же? В старомодной пластмассовой трубке зазвучал голос герра Адлера, непривычно напряжённый и серьёзный.
– Вас спрашивает герр Риддерх, не соблаговолите ли спуститься?
– Да, конечно, – торопливо ответил Оскар и повернулся к собеседнику: – Сейчас приведу вашего сына!
***
По лицу ожидающего в холле молодого человека при виде Оскара расползлась медленная, осторожная улыбка, напомнившая ему таяние сосульки. В движениях Риддерха-младшего ощущалось ещё большее изящество, чем у его отца – он был грациозным – впервые такой эпитет пришёл Оскару на ум применительно к мужчине. Не колеблясь ни секунды, молодой человек захватил ладонь Оскара в свою тонкую кисть и, доверительно глядя в глаза бархатисто-чёрным взглядом, сообщил:
– Я счастлив нашим знакомством, месье Ле Мюэ.
Подобное приветствие настолько сбило Оскара с толку, что он сообразил, что молодой человек говорит на чистейшем французском, лишь когда сбивчиво ответил:
– И мне тоже очень приятно, герр Риддерх.
– Для вас – просто Амори. – В голосе Риддерха-младшего, мягком и вкрадчивом, проступала некая непреклонность, из-за которой у собеседника и мысли не возникало ему возразить.
Молодой человек был невысок – на полголовы пониже Оскара, но это ничуть не вредило его представительности: глядя на него, легко было вообразить его на ведущих ролях на церемониях самого высокого уровня. Убранные в хвост смоляные волосы выгодно оттеняли тонкие черты лица, и Оскар отметил, что фотографии не передают и сотой доли обаяния, присущего этому молодому аристократу.
Отпустив руку Оскара, Амори развернулся к хозяину гостиницы и заговорил на немецком:
– Герр Адлер, примите мою искреннюю благодарность за то, что предоставили кров моему отцу.
Оскар вгляделся в лицо герра Адлера, предвкушая, что тот покраснеет – он бы на его месте точно покраснел – однако же тому удалось сохранить лицо: вытянувшись ещё сильнее, хоть это казалось невозможным, он церемонно указал на Оскара:
– Заслуга всецело принадлежит герру Ле Мюэ, самоотверженному и находчивому молодому человеку; я же лишь оказал ему посильное содействие.
«По крайней мере, доплаты за номер можно не опасаться…» – пронеслось в голове у Оскара.
Отведя хозяина гостиницы на пару шагов в сторону, Амори вполголоса добавил:
– Разумеется, оплату номера герра Ле Мюэ я беру на себя. Кстати говоря, не заинтересует ли вас сотрудничество с нашим сайтом? Прошу вас, обратитесь ко мне, когда обдумаете эту возможность. – Оставив Адлеру визитку, он вернулся к Оскару:
– Так ведите меня к нему, наш добрый гений.
***
При виде отца Амори тут же опустился на одно колено и поцеловал ему руку:
– Господин отец мой.
«Ну и ну», – пронеслось в голове у Оскара. Конечно, он знал, что в некоторых семьях с традициями принято весьма церемонное обращение родителей с детьми, но такое ему доводилось видеть впервые. Риддерх отреагировал куда как более сдержанно – лишь кивнул в ответ:
– Сын мой.
Далее они заговорили по-немецки с такой скоростью, что Оскар разбирал от силы отдельные слова: по-видимому, Риддерх брал реванш за разговоры на английском.
– Ведомо ли тебе о том, что со мной случилось? – спросил Риддерх без предисловий. – Сколько на самом деле я провел в беспамятстве?
– Семьсот девяносто девять лет и один день, – ответил Амори, глядя ему прямо в глаза. – И каждый из этих дней тяжким грузом ложился мне на сердце. Вы были смертельно ранены, отец, потому я вынужден был пойти на подобные меры.
Устремив глаза к потолку, Риддерх усмехнулся:
– А не подумал ли ты, что мне лучше было умереть?
– Я был не в силах смириться с подобной потерей.
Риддерх лишь качнул головой:
– Потери – твой удел и таких, как ты; тем, кому Господь посылает подобные испытания, он даёт и силы их превозмочь – так говорил Оскар. К чему вынуждать меня к испытаниям, к коим я не предназначен? – Амори выслушал его с покаянно опущенной головой. Переведя дух, Риддерх уже спокойнее произнес: – На что я годен теперь, когда весь мир извратился? Моё стареющее тело должно было давным-давно обратиться во тлен.
– Я уверен в одном, отец, – во взгляде Амори в равных долях смешались вина и робость, и всё же они были не в силах подавить сияние радостного упования, – что мир изменился не настолько сильно, чтобы вы не могли его превозмочь.
Риддерх вздохнул, словно устал спорить с молодым оппонентом.
– Надо думать, Белл также ещё топчет эту землю? Я должен его видеть.
– Это так, – смешался Амори, – но я не знаю, где его искать… Мы потеряли связь долгие годы назад.
Риддерх взглянул на него с удивлением:
– Отчего же?
– Это давняя история, отец… Не настолько, как твоя, но всё же слишком долгая… – Амори потёр переносицу, переменив тему: – Полагаю, вы ещё не обедали?
Последний вопрос, на французском, был обращён и к Оскару, и тот к своему стыду понял, что и вправду совершенно упустил этот существенный аспект гостеприимства – за пережитыми волнениями он сам о еде и думать забыл, в то время как его гость, быть может, умирал с голода.
– В таком случае, не соблаговолите ли разделить с нами скромную домашнюю трапезу? Отец будет также рад пригласить вас, – добавил Амори без тени сомнения.
Оскар принялся старательно отнекиваться:
– От всей души благодарю за предложение, однако не хочу доставлять вам лишних хлопот: вашему отцу нужен покой, да и вам после пережитых тревог отдых не повредит.
Судя по лицу Амори, тот готов был возразить, однако Риддерх-старший опередил его:
– Хлопоты ты доставишь, если будешь упорствовать в отказе, ибо я его не принимаю, – отрубил он. Подтверждая свои слова, он ухватил Оскара за плечо и легонько подтолкнул к выходу – и тому вспомнилось, как, выбравшись из гробницы, мужчина вцепился в его руку жестом, исполненным угрозы и отчаяния.
Примечания:
[1] Таффи – пренебрежительное прозвище валлийцев, производное от валлийского варианта имени Дэвид – Dafydd (Дафидд), очень популярного в Уэльсе, поскольку Святой Дэвид Валлийский – покровитель Уэльса.
[2] Здесь описаны реальные результаты поисков на имя и фамилию нашего героя в Фейсбуке на 2014 г., когда и разворачивается действие истории.
Следующая глава
Чёрный вепрь. Глава 2. Замок-призрак
Предыдущая глава
Поздравляем наших прекрасных читательниц с праздником! Желаем вам счастья, любви и весеннего настроения! :-)
Придя в себя, Оскар первым делом отметил, что извлечённый из гробницы мужчина по-прежнему недвижно сидит, понурив плечи.
– Месье ап Риддерх, – осторожно окликнул его Оскар, гадая, что тот выкинет на этот раз. Однако мужчина лишь перевёл на него взгляд – усталый и потерянный, но всё же непостижимо твёрдый. – Может, вам лучше на воздух? А там я поймаю машину… или отвезу сам, если недалеко. Куда вас лучше доставить?
Риддерх взглянул на него, будто на милого, но весьма надоедливого щенка.
– Ты самый большой чудак из всех, кого мне доводилось встречать, Ле Мюэ.
читать дальшеОскара так и подмывало отозваться: «Кто бы говорил», но вместо этого он предложил:
– Давайте-ка выбираться отсюда, а там поглядим.
Это мужчина принял на удивление благосклонно. Поскольку на ногах он держался ещё нетвёрдо, ему пришлось обхватить Оскара за плечи. Тот поначалу сам охотно предложил свои услуги, но к тому моменту, как они выбрались на воздух, плечи уже начали поднывать.
Стоило им оказаться под открытым небом, как телефон залился «Марсельезой». Риддерх принялся оглядываться, а затем в недоумении воззрился на извлечённый Оскаром мобильник, сохраняя этот вид на протяжении всей беседы.
– Ты куда пропал?! – выкрикнул Мик с такой силой, что Оскар невольно поморщился, отодвигая трубку подальше от уха.
– Там связи не было – каменные стены, знаешь ли, всё такое, – отозвался он. Толком не дослушав, Мик взорвался целым ворохом вопросов:
– Ну как? Удалось что-нибудь найти? Фотки сделал? Когда перешлёшь? Ничего, если качество не очень…
– Ничего не сделал и не нашёл, – в свою очередь перебил его Оскар. – Тут обнаружилось одно обстоятельство… – покосившись на Риддерха, который по-прежнему таращился на него, будто по меньшей мере на йети, он перешёл на английский: – Видишь ли, там, в замке, был мужчина… Похоже, ему нехорошо…
– Какой ещё мужик? Как он туда попал?
– Ну, вообще-то, он был в гробнице… внутри… как туда попал, объяснить не может…
– И ты хочешь сказать, – голос Мика драматически взлетел, – что вместо того, чтобы закрыть его в этой гробнице к чёртовой матери, ты его вытащил?! Ты мне скажи, тебе совсем начхать на все мои просьбы и надежды, или ты просто не взял на себя труд пошевелить мозгами?
– Эй, постой! – Оскар намеренно приглушил голос, опасливо глянув на спутника – но тот ничем не давал понять, что понимает хоть слово. – Я же не говорил тебе, что я…
– Это, блин, догадка! – вновь обрушился на него Мик. – Элементарно, Ватсон! И сколько раз тебя учили, что нельзя тащить домой кого ни попадя – с годами ума не прибавилось… Добрый самаритянин – твой супергерой, кто б сомневался…
– Слушай, у меня и так голова гудит, – взмолился Оскар. – И, кстати, начал-то всё это ты, – припомнил он. – Лучше бы подсказал что-нибудь дельное…
Ответом ему был сокрушённый вздох:
– Я умываю руки – вот тебе мой ответ.
– Вот уж спасибо, – уязвлённо отозвался Оскар, с упрёком созерцая слабо светящийся экран телефона. – Друг сердечный…
Затем, вспомнив про взятые на себя обязательства, он вновь перешел на французский:
– Перво-наперво надо добраться до дороги… Спуск будет не из лёгких.
Однако Риддерх не двигался с места, по-прежнему созерцая его настороженно-внимательным взглядом.
– Ты чернокнижник? – наконец спросил он.
– Я?! А, вы об этом? – Он покрутил в воздухе мобильником. – Нет, это просто… артефакт. – По счастью, это расплывчатое объяснение вполне устроило Риддерха. Вновь опершись на плечо Оскара, он последовал вслед за ним по каменистому склону – довольно сноровисто, к облегчению его сопровождающего, который уже ломал голову, стоит ли вообще решаться на столь опасное начинание – или всё-таки лучше вызвать скорую и прочие службы спасения, и пусть зараза Мик подавится своими амбициями. По-видимому, мужчина довольно быстро приходил в себя, поскольку к окончанию спуска почти не нуждался в помощи. До подножия холма они не перекинулись ни словом, ибо в темноте коварный ландшафт требовал предельной концентрации от обоих. Когда, миновав ров, они двинулись к лесу, Риддерх всё-таки спросил:
– Этот артефакт… как ты его раздобыл?
– Купил. Да они почти у всех есть, – пояснил Оскар, продолжая раздумывать над тем, насколько глубоко зашло умственное расстройство этого человека – или же он просто прикидывается смеха ради? Однако на забавляющегося ситуацией Риддерх уж никак не походил. Обдумав ответ, он спросил:
– Ты знатный человек, Ле Мюэ?
– Уж точно нет, – не задумываясь, ляпнул Оскар, а потом с запозданием сообразил: ведь если бзик зашёл достаточно далеко, то, чего доброго, «найдёныш» впредь откажется подчиняться его указаниям, что в нынешней ситуации чревато нешуточными трудностями. Однако Риддерх изрёк лишь:
– Вот оно как.
– Ну а вы?.. – поинтересовался Оскар, надеясь, что вопрос прозвучал не слишком дерзко.
– Я – рыцарь, – просто отозвался Риддерх.
– Гм. – Оскар судорожно соображал, как на это принято реагировать – «Очень приятно?», «Рад за вас?», «Наверно, это так увлекательно?» Но Риддерх, казалось, не обращал внимания на его замешательство, всецело уйдя в свои мысли. – Ну а где вы, гм, живёте?
Мужчина вновь смерил его загадочным взглядом:
– Нынче не ведаю.
«Интересно, это можно воспринимать как прогресс или наоборот? – гадал про себя Оскар. – С одной стороны, это лучше чем, скажем, “живу в Рейхстаге”, с другой же…»
– А документы у вас есть? – решился попытать счастья он.
– О чём толкуешь? – прищурился самозваный рыцарь.
– Ответ ясен, – вздохнул Оскар.
У него в мозгу уже сложилась примерная картина: группа иностранцев – а откуда иначе французский? – забралась в немецкую глубинку, дабы вкусить сомнительных радостей средневековья полной ложкой. Тут они по случайности наткнулись на драгоценную крепость Мика. Не обошлось и без веществ – это же общеизвестно, что на трезвую голову заниматься такой белибердой ни один взрослый человек не будет. Ну а потом товарищи ап Риддерха – или кто он там на самом деле – затолкали отрубившегося друга в гробницу, да и оставили там. Упоротый юмор – такой юмор… Конечно, возрастная категория у него не слишком подходящая для подобных выкрутасов, – тут Оскар вновь искоса бросил взгляд на спутника, – но реконструкции все возрасты покорны. К тому же, это объясняет, почему мозг, весьма гибкий в молодом возрасте, оказался столь уязвим и хрупок под натиском веществ.
Тем временем за этой нехитрой беседой они наконец добрели до дороги. Риддерх сперва пару раз топнул по дряхлому асфальтовому покрытию – а потом его взгляд упал на припаркованный на обочине автомобиль. Оскар ожидал какой угодно реакции – адекватной или нет – но уж всяко не такой:
– Артефакт, верно? – спокойно спросил Риддерх, не выказывая прежнего изумления. – И чему он служит?
– Несёт людей, – бездумно отозвался Оскар. – Как лошадь.
– Железный конь? – Его спутник усмехнулся каким-то своим мыслям.
– Некоторым образом… как троянский. – Оскар наблюдал за его реакцией, пытаясь уловить, когда же наконец недавний знакомец даст знать, что на самом деле отлично сознаёт своё окружение и лишь внушает себе неким изощренным самогипнозом, будто это не так. Открыв дверь машины, он воззрился на Риддерха. Тот воззрился на него в ответ – затем перевёл взгляд на крышу автомобиля. Уловив ход его мысли, Оскар почёл за нужное вмешаться: всё же машина арендованная, к тому же, чего доброго, его спутник сверзится при попытке на неё взобраться.
– Надо садиться внутрь.
Риддерх заглянул в недра автомобиля – как-то совсем деловито и буднично, словно менеджер, призванный оценить, подходит ли данное транспортное средство для нанявшей его знаменитости, затем дёрнул подбородком в сторону машины:
– Ты садись.
Оскар безропотно подчинился: в конце концов, только об этом он и мечтал в течение последнего часа. Если же Его Светлость по какой-то причине не возжелает присоединиться, а вместо этого скроется в чаще леса – что ж, он усмотрит в этом перст судьбы. Однако Риддерх, напоследок обозрев интерьер машины и осторожно пригнув голову, забрался на пассажирское сидение справа от Оскара.
Он тронул с места – очень медленно, следя за реакцией спутника, и сперва тот и правда подобрался, уставившись в окно. Оскар предусмотрительно опустил стекло: при подобной интоксикации свежий воздух лишним не будет, лучше уж потерпеть холодный ночной ветерок. Взгляд мужчины метался между руками Оскара и пейзажем за окном в тщетной попытке уследить за тем и другим, но в его напряжённом взоре не было ни паники, ни протеста – разве что лёгкая опаска.
По счастью, им не попалось ни одного патрульного – что и неудивительно: ночь на дворе, в этой богом забытой глубинке. Припарковавшись на полупустой стоянке, Оскар выскочил, спеша отворить дверь – и вновь его спутник тщательно пригнулся, будто малейшее прикосновение к корпусу машины могло нанести непоправимый вред.
Выпрямившись, он медленно огляделся – и непроизвольно сделал шаг к Оскару, словно бы боясь потерять его, как странно это ни смотрелось на пустынной парковке. Тот не удержался от искушения подхватить его под локоть, хоть мужчина уже твёрдо держался на ногах. Всё же Мик был прав: в нем действительно пробудились некие покровительственные инстинкты, хоть это весьма причудливо сочеталось с возрастом – лет на десять с лишком постарше – и решительным видом недавнего знакомца. Тот не оттолкнул его руку, и они проследовали через холл – по счастью, безлюдный – затем вверх по лестнице – подвергать недавно заключенного в гробницу человека испытанию лифтом Оскар не решился – и наконец-то в номер. Риддерх вёл себя тихо, лишь озирался по сторонам и порой бормотал под нос: «Артефакт…»
Достав телефон, Оскар узрел восемнадцать непринятых звонков – зная нетерпеливую натуру своего друга, он отключил звук сразу после их разговора: ни к чему ему целый вечер слушать Марсельезу, когда нервы и так на пределе. Усадив непредвиденного гостя на кровать, Оскар нажал «вызов» – на сей раз Мик не заставил себя ждать.
– Ну и куда ты запропастился, чёрт тебя дери? Я уж думал, этот твой мужик тебя порешил или чего похуже, хотел в полицию звонить! Ты понимаешь, что я из-за тебя пережил?
– Рад, что тебя это хоть сколько-нибудь волнует, – слегка оттаял Оскар. – Давай-ка по-английски – или не ори так.
– Откуда он вообще взялся? – выполнил требуемое Мик. – Бюргер, что ли, объевшийся капусты?
– Скорее уж, француз. – Оскар бросил взгляд на Риддерха – тот не отрывал от него глаз, по-видимому, стремясь вникнуть в смысл беседы, но едва ли успешно. – Ну как это – в каком смысле? В самом что ни на есть таком – говорит он по-нашему. Нет, не французское – Анейрин ап Риддерх, говорит тебе это о чём-нибудь?
– Лишь о том, что он тебя дурит: не может он не знать английского с эдаким-то именем, – с сомнением отозвался Мик.
– Ну а мне почём знать? – сокрушённо вздохнул Оскар. – Это не первой важности вопрос, знаешь ли… Сдаётся мне, у него документов нет… Сам сказал, вестимо! Ну и как ты себе это представляешь – обыскивать мне его, что ли? Ты бы на него взглянул – посмотрел бы я на тебя на моём месте… – После следующей фразы Мика щёки Оскара слегка порозовели, и он поспешил прервать друга решительным: – Слушай, я, можно сказать, ради тебя надрываюсь: так я хоть попытаюсь убедить его не раззванивать по всей округе о твоём бесценном замке и с его приятелями попробую договориться; а в противном случае, как ты думаешь, что бы было? То-то иностранного туриста не стали бы разыскивать повсюду в случае пропажи…
В этот момент его разговор прервали весьма бесцеремонным стуком в дверь – при этом не робким «уборка помещений», а именно что требовательным, безапелляционным, в котором слышалось: «Откройте, полиция!» Оскар успел подивиться: такому красноречивому стуку, что, специально обучают? – прежде чем распахнул дверь:
В коридоре его ожидал владелец гостиницы собственной персоной. Бросив беглый взгляд в комнату, он изрёк на весьма сносном французском, сдобренным густым акцентом:
– Мсье Ле Мюэ, прошу пройти.
Герр Адлер, хозяин гостиницы, гордился своим знанием французского – а знание английского, возможно, подобного не позволяло – и потому с первого же дня изъяснялся с канадским гостем исключительно на родном для того наречии.
– Пожалуйста, подождите здесь, – бросил Оскар гостю и повернулся к хозяину: – Надеюсь, это ненадолго: видите ли, обстоятельства.
– Вижу, – произнёс Адлер с непонятной недоброжелательностью в голосе.
По счастью, он отвёл постояльца не в кабинет, который располагался близ холла, а в комнату отдыха персонала всего парой дверей дальше – и всё равно Оскар сидел как на иголках, прислушиваясь к звукам из номера.
– Вы понимаете, мсье Ле Мюэ, что это против правил – приводить мужчин ночью, не оговорив это с администрацией.
– О господи, – не удержался Оскар и потёр лоб – от утомления у него возникло нереальное ощущение, что всё происходящее вот-вот перейдет в ещё более абсурдный сон. – Ну хотите, я сниму ещё один номер…
– Мсье должен знать, что заселение среди ночи…
– Послушайте, – прервал его Оскар, – я нашёл этого человека, можно сказать, посреди леса: он нездоров, потерял документы, потерялся сам… да вы сами на него взгляните – он же просто мир не отражает! Обещаю, что завтра я вызову врачей, полицию, пожарных – кого угодно, но можно ему хотя бы выспаться – видит бог, это ему не помешает!
– Я всё же не монстр, – изрёк Адлер после минутного раздумья. – Если вас устроит оставить человека в своём номере…
– Устроит, – поспешил заверить его Оскар. – Видите ли, ему не помешает присмотр… На первых порах реакция может быть… неадекватной.
Хозяин гостиницы мигом уловил намёк:
– Я считаю, что это очень благородно с вашей стороны, мсье… особенно то, что вы берёте на себя все издержки… и возможные выплаты за порчу имущества.
Обречённо кивнув, Оскар поспешил к своему подопечному, гадая, сколько штрафных выплат тот уже успел обеспечить за время его отсутствия.
***
Вопреки его опасениям, всё это время Риддерх, похоже, просто осматривался: в данный момент водил пальцами по обоям.
– Что это за ткань? – спросил он, не оборачиваясь.
– Это из дерева, – ограничился Оскар. Ему вообще не улыбалось весь день объяснять этому «путешественнику во времени» назначение той или иной вещи – авось, когда проспится, сам вспомнит. Ещё и получше него самого растолкует: какого бы мнения Оскар ни придерживался о реконструкторах, в одном он не сомневался: это весьма неординарно мыслящая публика.
– М-м, сэр Риддерх… не соблаговолите ли… принять омовение перед сном?
Мужчина сперва взглянул на него озадаченно, затем, склонив голову на бок, слегка улыбнулся:
– Прежде ты молвил иначе. Если ты боишься вызвать мой гнев, так напрасно – подобное обращение от тебя мне непривычно.
«И на том спасибо», – пробормотал Оскар под нос и двинулся в душ: в его малобюджетном номере ванной не было, – где включил воду, позаботившись, чтобы она была достаточно горячей – но не обжигающей, и чтобы струя была не слишком сильной. Пока он возился с душем, Риддерх успел снять верхнюю тунику – или как они её там называют – а также кольчугу и чулки, оставшись в нижней рубахе до колен. Оскар жестом пригласил его:
– Прошу вас, вот вода, вот полотенце. – В дальнейшие объяснения, относительно жидкого мыла и кранов, Оскар вдаваться не стал, надеясь лишь на то, что гость не примется их выкручивать, залив весь номер; впрочем, одно полотенце он предусмотрительно бросил на пол. Вернувшись в комнату, Оскар присел на кровать и принялся разглядывать разбросанную по ней одежду, пояс с мечом и кольчугу; пожалуй, Мик многое бы отдал, чтобы заполучить столь прекрасные образцы в своё распоряжение: сам Оскар мало что в этом понимал, но все предметы выглядели весьма аутентично. Взвесив кольчугу на вытянутых руках, он перестал удивляться, отчего у него так ноет спина – и как только сам Риддерх это таскает? Во всяком случае, это позволяет ему сохранять на редкость хорошую форму.
У Оскара появилась абсурдная идея примерить всё это на себя, пока хозяин в душе; воровато оглянувшись на дверь, он попытался было надеть кольчугу как джемпер, но в итоге кое-как вполз в неё, словно в нору. При этом он порадовался, что не забыл натянуть на голову капюшон толстовки – иначе, чего доброго, оставил бы в звеньях кольчуги половину волос. Сверху он кое-как натянул тунику, приторочил меч и набросил плащ.
На плечи словно кто-то давил руками, так что невольно вспомнились старые гравюры, где на загривке грешника сидит черт. Когда Оскар в таком виде подбрёл к зеркалу, оттуда на него глянул кто-то совсем другой. Его растрёпанные, чуть вьющиеся чёрные волосы и бледная кожа на диво подходили к новому облику – хоть сейчас в массовку средневекового фильма; даже торчащие из-под подола джинсы и кроссовки не портили впечатления. «Эх, жалко, рядом нет никого с фотоаппаратом… – посетовал про себя Оскар. – Не фотографировать же себя через зеркало?»
Скинув чужую одежду, он взглянул на часы – пожалуй, следует поторопить гостя: немцы крайне рачительно относятся к расходу воды, и благорасположение хозяина гостиницы может мигом испариться при едином взгляде на счётчик.
Заглянув в ванную со словами:
– Месье ап Риддерх, я… – он замолк на полуслове, устыдившись собственных корыстных соображений – такое блаженство было написано на лице мужчины, подставленном под струи воды. На ум пришли слова, которые он почитал атрибутом глупых любовных романов – он был неправдоподобно красив в это мгновение. Но в глаза, помимо ровного загара и крепких мускулов под кожей – и тут ничего чрезмерного, сложён, словно поджарый гончий пес – бросались белёсые полоски давних на вид шрамов – на плече, на груди, на бедре… «Да они просто чокнутые маньяки», – пронеслось в голове у Оскара.
Обернувшийся к нему Риддерх истолковал его замешательство по-своему:
– Тут хватит места, Ле Мюэ, – в подтверждение своих слов сделал шаг к стене.
Зардевшийся от подобного предложения Оскар неразборчиво пробормотал, что месье, наверно, пора отдохнуть – и это после того, как тот бог знает сколько времени провалялся в гробнице – и ретировался. Опустившись на корточки у стены – все мысли в беспорядке – он прислушивался к приглушённым шагам, шорохам, и как раз успел вскочить на ноги, когда открылась дверь.
Рубаха, прежде небрежной грудой брошенная на пол, совсем отсырела, на черных завитках волос блестят капли; под льнущей к телу тканью просматривалось что-то вроде подштанников – в отсутствии внимания к деталям этого адепта реконструкции не упрекнёшь. Оставляя мокрые следы, он прошлёпал прямиком к кровати, с которой Оскар предварительно убрал всё его облачение, сложив объемистой грудой на стуле. Поспешив выключить воду, он проверил пол – по счастью, уровень затопления был вполне приемлемым – и скинул мокрые полотенца в корзину для грязного белья.
– Эти горячие источники тоже часты? – настиг его вопрос гостя.
– Да, конечно, – отозвался Оскар, появляясь из ванной. – Я посплю на полу, кровать в вашем распоряжении… – Про себя он вздохнул: после столь многотрудного дня мягкая постель являла собой вершину его желаний; но, поскольку он снимал номер на одного, и кровать была, соответственно, односпальной. И вновь Риддерх не преминул его удивить:
– Не мели вздора, места достанет обоим. – Похоже, для него это вовсе не было проблемой, чего нельзя было сказать об Оскаре.
– Да я пока не хочу спать, лучше пройдусь… – вконец смутился он, рассудив, что, в конце концов, может вздремнуть на диване в холле: вряд ли герр Адлер будет от этого в восторге, зато, по крайней мере, убедится в чистоте его намерений.
– Что же, прикажешь мне почивать в одиночестве? – безрадостно ухмыльнулся Риддерх. – Не слишком-то это учтиво с твоей стороны…
Оскар чертыхнулся про себя: а вот так врываться в жизнь людей, ставя её с ног на голову, выходит, учтиво? Махнув на всё рукой, он плюхнулся на кровать рядом с Риддерхом: раз так, пусть устраивается как пожелает, ну а он будет спать – уж это-то он заслужил.
Им и вправду удалось разделить невеликие просторы кровати к обоюдному согласию: Оскар притиснулся к стене, едва не касаясь её носом, а за его спиной Риддерх улёгся на бок и затих – видимо, и он порядком вымотался. Однако несмотря на усталость сон не шёл: уж больно непривычным было тепло чужого тела, ощутимое даже сквозь два одеяла – вторым снабдил его предупредительный хозяин. Оскар невольно задумался: каково это, вот так коротать ночь за ночью подле близкого человека?
Прежде он всегда испытывал дискомфорт, деля с кем-то кровать: раздражал даже самый звук чужого дыхания, любая поза казалась неудобной, ведь он только и думал о том, как бы не помешать чужому сну неосторожным движением, а то вдруг он начнёт храпеть? То ли дело, когда один: спи хоть поперёк кровати, сопи сколько душе угодно… Лишь порой, проснувшись от кошмара, очень хочется кого-то обнять, чтобы успокоить расходившееся сердце.
Как выяснилось, не одному ему не спалось: видимо, решив, что он уснул, Риддерх осторожно приподнялся на локте – и склонился над Оскаром; тот не шелохнулся, прилагая все силы к тому, чтобы не сбилось дыхание. Мужчина склонился ниже, тёплое дуновение коснулось уха и шеи соседа – по-видимому, он вдыхал запах его волос и кожи. Оскар замер, забыв о размеренном дыхании – он ждал, что будет дальше.
И вновь в нём боролись два позыва: вполне разумный – встать под любым предлогом хоть ненадолго, сходить за водой, в ванную, за книгой – наверняка Риддерх поймет намёк; и второй порыв – совершенно безумный… Как бы то ни было, ни один из них так и не был воплощён в жизнь: Риддерх вскоре улёгся обратно и на этот раз, похоже, и правда заснул. Хоть Оскар думал, что после такого сна у него уж точно ни в одном глазу не осталось, незаметно для себя задремал и он.
***
Проснувшись, Оскар обнаружил, что, извернувшись во сне, уткнулся носом в плечо соседа – тот, по счастью, ещё спал, лицо также развёрнуто в его сторону. Осторожно выпутавшись из одеяльного кокона, Оскар вылез из кровати, перешагнув через её спинку, и оделся. Взглянув на телефон, он вновь чертыхнулся про себя: проснись и пой, ещё двенадцать неотвеченных звонков от Мика! Действительно, он так и не перезвонил ему после разговора с хозяином гостиницы. Осторожно прикрыв за собою дверь, он вышел в пустынный холл и набрал номер.
– Ты знаешь, который час? – ответил заспанный голос Мика. – Хэй, не вешай трубку! – предупредил он, не получив ответа. – И знаешь, сколько я до тебя вчера дозванивался?
– Да. Двенадцать раз. До трёх ночи. Да, ты боялся, что этот непонятный мужик воспользуется моей беспомощностью… – Он подавил зевок.
– И как он?.. – напряженно переспросил Мик.
– Иди ты в жопу с такими шуточками, – огрызнулся Оскар.
– Ну я не то чтоб шутил… но я так понимаю, что всё в порядке?
– Это вряд ли. Мне ещё предстоит решить, что с ним делать: отвезти в больницу, в полицию…
– Вот этого не надо! – встревожился Мик. – Они, естественно, будут расспрашивать, где ты его нашёл, да как…
– А тебе, надо думать, твои научные триумфы куда важнее человеческой жизни, – вздохнул Оскар. – Ты пойми, может, ему необходима срочная помощь…
– Но ты ж сам сказал, что не знаешь толком, что с ним!
– Вот именно…
– Так хотя бы переговори с ним перед тем, как сдать полицаям или коновалам, – гнул своё Мик. – Разработайте хоть какую-нибудь простенькую версию, что ты, скажем, нашёл его в лесу, где – толком не помнишь, и подальше от действительного места, подальше!
– Но ведь они могут выяснить это по моему мобильнику, – возразил Оскар.
– Потому что у тебя не хватило мозгов его отключить – да! – разозлился Мик.
– Всё, хватит, брейк! – устало потёр лоб его друг. – Давай не будем об этом, пока ситуация не разрулится, ладно? Что сделано – то сделано…
– А хочешь сделать хорошо – сделай сам, – ядовито отозвался Мик.
– Можно продолжить: не плюй в колодец…
– Ладно-ладно, – неохотно согласился Мик. – Держи меня тогда в курсе ваших негоциаций, лады?
– А как же – мне и поделиться-то, кроме тебя, не с кем, – согласился Оскар и торопливо попрощался.
Вернувшись, он обнаружил, что Риддерх, проснувшись, уже успел облачиться в свою кольчугу и прочее. Выглядел он куда бодрее, чем вчера, от растерянности не осталось и следа – он уже по-свойски оглядывал обстановку, однако в его прикосновениях к предметам сквозила осторожность.
– Мы должны вернуться в тот замок, – сразу заявил он, завидев Оскара.
Тот про себя вознёс хвалу небесам: это требование, наряду с уверенным видом, подкрепило его надежду, что вчерашний подопечный и впрямь взялся за ум, а потому ответил лишь:
– Да-да, вас там встретят?
– Там остались щит и шлем, я должен их забрать.
И вновь Оскар лишь кивнул: разумеется, вещи-то недешёвые, одна отделка чего стоит; он и сам подумал бы об этом, но вчерашний день обрушил на него слишком многое, чтобы он мог мыслить здраво.
– Пойдёмте, я отвезу вас, куда нужно, – легкомысленно пообещал он, радуясь, что эта ноша наконец упадёт с его плеч.
Когда они спустились в холл, за стойкой сидел сам хозяин гостиницы. Оскар жестом велел Риддерху подождать и, приблизившись, вполголоса сообщил герру Адлеру:
– Похоже, он всё вспомнил. Просит отвезти его туда, где я его и подобрал.
Хозяин сдержанно кивнул; то, что он ни слова не сказал о расходе воды, Оскар счёл благоприятным знаком.
***
Когда они сели в машину – Ле Мюэ вновь предупредительно распахнул дверь – он наконец решился заговорить о том, что так занимало его друга:
– Этот замок… как вы его нашли?
– Его там прежде не было, – отозвался Риддерх, вглядываясь в пейзаж за окном.
– Что значит – не было? – оторопел Оскар.
– То, что я его не видел.
«Что ж, очко в пользу Мика», – отметил про себя Оскар и продолжил расспросы:
– То есть, вы не знали точно, что там есть замок? И наткнулись на него случайно?..
Пришла очередь Риддерха озадаченно воззриться на него.
– Мне ничего об этом замке неведомо; само собой, я его не искал, – пожав плечами, наконец изрёк он.
– А ваши… коллеги?
– Какие такие коллеги? – поморщившись, выделил последнее слово Риддерх.
– Ну, те, с кем вы сюда приехали.
Его спутник надолго замолчал, глядя в окно. Наконец он произнес, не оборачиваясь:
– А ты поверил бы, если бы я сказал, что проспал не одно столетие? – Его голос звучал сдавленно.
«Оп-ля, – мрачно подытожил Оскар, – то, что мы приняли за чудесное выздоровление, на деле являлось очередной фазой безумия…»
– Как сказать, – осторожно ответил он. – Это звучит не слишком… правдоподобно.
– Вот и я бы не поверил. – С этим Риддерх и оставил Оскара, вплоть до поворота на достопамятную боковую дорогу не проронив ни слова.
На развилке Оскар остановил машину и выругался вслух. На молчаливый вопрос в глазах Риддерха он ответил:
– Да вот отсюда я вчера и увидел эту клятую крепость! – и красноречивым жестом указал на линию леса – по-осеннему тёмную, ровную, не сулящую ничего интересного. Подумав, он добавил: – Видимо, всё же не отсюда…
Однако, поколесив пару километров туда-обратно, он так и не нашёл нужное место. Вновь вернувшись на исходную точку, он задумчиво воззрился на GPS-навигатор, решительно заявив:
– Будь что будет. Попробую всё-таки проехать – может, угол зрения был другим…
Однако же по мере продвижения – причём он то и дело сверялся со своим прибором – нехорошее предчувствие росло и ширилось. Видя, что внимание спутника всецело поглощено этой проблемой, Риддерх не заговаривал, хоть его взгляд теперь был прикован к вещице в руке Оскара. Когда они проехали с километр по боковой дороге, он всё же нарушил молчание:
– Вчера мы тут проходили, я запомнил это место.
Оскар взглянул вверх, склонившись к ветровому стеклу – теперь над лесом возвышался холм. И угадайте, чего не было на его вершине? Правильно – ничего!
– Вы уверены? – переспросил Оскар, что было совершенно излишне: его GPS-навигатор твердил то же самое. – Давайте поднимемся наверх… Думаю, угол зрения… – как заклинание повторил он, хотя здравый рассудок вот уже полчаса как долбил своё: этот замок был отлично виден ещё с развилки, а уж у подножия холма и подавно!
Риддерх лишь кивнул и, когда Оскар открыл дверь машины, решительно двинулся в лес, опережая спутника. Тот с трудом поспевал, в особенности когда начался подъём; но, несмотря на ноющие ещё со вчерашнего дня мышцы, не жаловался: Риддерх так ловко пробирался наверх, то взбегая по крутому склону, то перепрыгивая с выступа на выступ, что смотреть на него было одно удовольствие. Заметив, что спутник отстаёт, он приостановился, протянув Оскару руку – и так и потащил его вслед за собой на буксире. Тот только диву давался подобной прыти у человека десятком лет его постарше – да ещё не забыть кольчугу весом в четверть центнера! Хватка была крепкой, но не давящей, и потому он с благодарностью вцепился в горячую сухощавую кисть.
Когда подъём закончился, некоторое время они оба стояли на вершине, в молчании созерцая то место, где ещё вчера был замок.
– Но вы же тоже его видели? – наконец произнёс Оскар. Удостоившись кивка, он задумчиво спросил: – Так что вы там говорили о том, что «прежде его не было»?
– Что его не было… в моё время.
Следующая глава
Поздравляем наших прекрасных читательниц с праздником! Желаем вам счастья, любви и весеннего настроения! :-)
Придя в себя, Оскар первым делом отметил, что извлечённый из гробницы мужчина по-прежнему недвижно сидит, понурив плечи.
– Месье ап Риддерх, – осторожно окликнул его Оскар, гадая, что тот выкинет на этот раз. Однако мужчина лишь перевёл на него взгляд – усталый и потерянный, но всё же непостижимо твёрдый. – Может, вам лучше на воздух? А там я поймаю машину… или отвезу сам, если недалеко. Куда вас лучше доставить?
Риддерх взглянул на него, будто на милого, но весьма надоедливого щенка.
– Ты самый большой чудак из всех, кого мне доводилось встречать, Ле Мюэ.
читать дальшеОскара так и подмывало отозваться: «Кто бы говорил», но вместо этого он предложил:
– Давайте-ка выбираться отсюда, а там поглядим.
Это мужчина принял на удивление благосклонно. Поскольку на ногах он держался ещё нетвёрдо, ему пришлось обхватить Оскара за плечи. Тот поначалу сам охотно предложил свои услуги, но к тому моменту, как они выбрались на воздух, плечи уже начали поднывать.
Стоило им оказаться под открытым небом, как телефон залился «Марсельезой». Риддерх принялся оглядываться, а затем в недоумении воззрился на извлечённый Оскаром мобильник, сохраняя этот вид на протяжении всей беседы.
– Ты куда пропал?! – выкрикнул Мик с такой силой, что Оскар невольно поморщился, отодвигая трубку подальше от уха.
– Там связи не было – каменные стены, знаешь ли, всё такое, – отозвался он. Толком не дослушав, Мик взорвался целым ворохом вопросов:
– Ну как? Удалось что-нибудь найти? Фотки сделал? Когда перешлёшь? Ничего, если качество не очень…
– Ничего не сделал и не нашёл, – в свою очередь перебил его Оскар. – Тут обнаружилось одно обстоятельство… – покосившись на Риддерха, который по-прежнему таращился на него, будто по меньшей мере на йети, он перешёл на английский: – Видишь ли, там, в замке, был мужчина… Похоже, ему нехорошо…
– Какой ещё мужик? Как он туда попал?
– Ну, вообще-то, он был в гробнице… внутри… как туда попал, объяснить не может…
– И ты хочешь сказать, – голос Мика драматически взлетел, – что вместо того, чтобы закрыть его в этой гробнице к чёртовой матери, ты его вытащил?! Ты мне скажи, тебе совсем начхать на все мои просьбы и надежды, или ты просто не взял на себя труд пошевелить мозгами?
– Эй, постой! – Оскар намеренно приглушил голос, опасливо глянув на спутника – но тот ничем не давал понять, что понимает хоть слово. – Я же не говорил тебе, что я…
– Это, блин, догадка! – вновь обрушился на него Мик. – Элементарно, Ватсон! И сколько раз тебя учили, что нельзя тащить домой кого ни попадя – с годами ума не прибавилось… Добрый самаритянин – твой супергерой, кто б сомневался…
– Слушай, у меня и так голова гудит, – взмолился Оскар. – И, кстати, начал-то всё это ты, – припомнил он. – Лучше бы подсказал что-нибудь дельное…
Ответом ему был сокрушённый вздох:
– Я умываю руки – вот тебе мой ответ.
– Вот уж спасибо, – уязвлённо отозвался Оскар, с упрёком созерцая слабо светящийся экран телефона. – Друг сердечный…
Затем, вспомнив про взятые на себя обязательства, он вновь перешел на французский:
– Перво-наперво надо добраться до дороги… Спуск будет не из лёгких.
Однако Риддерх не двигался с места, по-прежнему созерцая его настороженно-внимательным взглядом.
– Ты чернокнижник? – наконец спросил он.
– Я?! А, вы об этом? – Он покрутил в воздухе мобильником. – Нет, это просто… артефакт. – По счастью, это расплывчатое объяснение вполне устроило Риддерха. Вновь опершись на плечо Оскара, он последовал вслед за ним по каменистому склону – довольно сноровисто, к облегчению его сопровождающего, который уже ломал голову, стоит ли вообще решаться на столь опасное начинание – или всё-таки лучше вызвать скорую и прочие службы спасения, и пусть зараза Мик подавится своими амбициями. По-видимому, мужчина довольно быстро приходил в себя, поскольку к окончанию спуска почти не нуждался в помощи. До подножия холма они не перекинулись ни словом, ибо в темноте коварный ландшафт требовал предельной концентрации от обоих. Когда, миновав ров, они двинулись к лесу, Риддерх всё-таки спросил:
– Этот артефакт… как ты его раздобыл?
– Купил. Да они почти у всех есть, – пояснил Оскар, продолжая раздумывать над тем, насколько глубоко зашло умственное расстройство этого человека – или же он просто прикидывается смеха ради? Однако на забавляющегося ситуацией Риддерх уж никак не походил. Обдумав ответ, он спросил:
– Ты знатный человек, Ле Мюэ?
– Уж точно нет, – не задумываясь, ляпнул Оскар, а потом с запозданием сообразил: ведь если бзик зашёл достаточно далеко, то, чего доброго, «найдёныш» впредь откажется подчиняться его указаниям, что в нынешней ситуации чревато нешуточными трудностями. Однако Риддерх изрёк лишь:
– Вот оно как.
– Ну а вы?.. – поинтересовался Оскар, надеясь, что вопрос прозвучал не слишком дерзко.
– Я – рыцарь, – просто отозвался Риддерх.
– Гм. – Оскар судорожно соображал, как на это принято реагировать – «Очень приятно?», «Рад за вас?», «Наверно, это так увлекательно?» Но Риддерх, казалось, не обращал внимания на его замешательство, всецело уйдя в свои мысли. – Ну а где вы, гм, живёте?
Мужчина вновь смерил его загадочным взглядом:
– Нынче не ведаю.
«Интересно, это можно воспринимать как прогресс или наоборот? – гадал про себя Оскар. – С одной стороны, это лучше чем, скажем, “живу в Рейхстаге”, с другой же…»
– А документы у вас есть? – решился попытать счастья он.
– О чём толкуешь? – прищурился самозваный рыцарь.
– Ответ ясен, – вздохнул Оскар.
У него в мозгу уже сложилась примерная картина: группа иностранцев – а откуда иначе французский? – забралась в немецкую глубинку, дабы вкусить сомнительных радостей средневековья полной ложкой. Тут они по случайности наткнулись на драгоценную крепость Мика. Не обошлось и без веществ – это же общеизвестно, что на трезвую голову заниматься такой белибердой ни один взрослый человек не будет. Ну а потом товарищи ап Риддерха – или кто он там на самом деле – затолкали отрубившегося друга в гробницу, да и оставили там. Упоротый юмор – такой юмор… Конечно, возрастная категория у него не слишком подходящая для подобных выкрутасов, – тут Оскар вновь искоса бросил взгляд на спутника, – но реконструкции все возрасты покорны. К тому же, это объясняет, почему мозг, весьма гибкий в молодом возрасте, оказался столь уязвим и хрупок под натиском веществ.
Тем временем за этой нехитрой беседой они наконец добрели до дороги. Риддерх сперва пару раз топнул по дряхлому асфальтовому покрытию – а потом его взгляд упал на припаркованный на обочине автомобиль. Оскар ожидал какой угодно реакции – адекватной или нет – но уж всяко не такой:
– Артефакт, верно? – спокойно спросил Риддерх, не выказывая прежнего изумления. – И чему он служит?
– Несёт людей, – бездумно отозвался Оскар. – Как лошадь.
– Железный конь? – Его спутник усмехнулся каким-то своим мыслям.
– Некоторым образом… как троянский. – Оскар наблюдал за его реакцией, пытаясь уловить, когда же наконец недавний знакомец даст знать, что на самом деле отлично сознаёт своё окружение и лишь внушает себе неким изощренным самогипнозом, будто это не так. Открыв дверь машины, он воззрился на Риддерха. Тот воззрился на него в ответ – затем перевёл взгляд на крышу автомобиля. Уловив ход его мысли, Оскар почёл за нужное вмешаться: всё же машина арендованная, к тому же, чего доброго, его спутник сверзится при попытке на неё взобраться.
– Надо садиться внутрь.
Риддерх заглянул в недра автомобиля – как-то совсем деловито и буднично, словно менеджер, призванный оценить, подходит ли данное транспортное средство для нанявшей его знаменитости, затем дёрнул подбородком в сторону машины:
– Ты садись.
Оскар безропотно подчинился: в конце концов, только об этом он и мечтал в течение последнего часа. Если же Его Светлость по какой-то причине не возжелает присоединиться, а вместо этого скроется в чаще леса – что ж, он усмотрит в этом перст судьбы. Однако Риддерх, напоследок обозрев интерьер машины и осторожно пригнув голову, забрался на пассажирское сидение справа от Оскара.
Он тронул с места – очень медленно, следя за реакцией спутника, и сперва тот и правда подобрался, уставившись в окно. Оскар предусмотрительно опустил стекло: при подобной интоксикации свежий воздух лишним не будет, лучше уж потерпеть холодный ночной ветерок. Взгляд мужчины метался между руками Оскара и пейзажем за окном в тщетной попытке уследить за тем и другим, но в его напряжённом взоре не было ни паники, ни протеста – разве что лёгкая опаска.
По счастью, им не попалось ни одного патрульного – что и неудивительно: ночь на дворе, в этой богом забытой глубинке. Припарковавшись на полупустой стоянке, Оскар выскочил, спеша отворить дверь – и вновь его спутник тщательно пригнулся, будто малейшее прикосновение к корпусу машины могло нанести непоправимый вред.
Выпрямившись, он медленно огляделся – и непроизвольно сделал шаг к Оскару, словно бы боясь потерять его, как странно это ни смотрелось на пустынной парковке. Тот не удержался от искушения подхватить его под локоть, хоть мужчина уже твёрдо держался на ногах. Всё же Мик был прав: в нем действительно пробудились некие покровительственные инстинкты, хоть это весьма причудливо сочеталось с возрастом – лет на десять с лишком постарше – и решительным видом недавнего знакомца. Тот не оттолкнул его руку, и они проследовали через холл – по счастью, безлюдный – затем вверх по лестнице – подвергать недавно заключенного в гробницу человека испытанию лифтом Оскар не решился – и наконец-то в номер. Риддерх вёл себя тихо, лишь озирался по сторонам и порой бормотал под нос: «Артефакт…»
Достав телефон, Оскар узрел восемнадцать непринятых звонков – зная нетерпеливую натуру своего друга, он отключил звук сразу после их разговора: ни к чему ему целый вечер слушать Марсельезу, когда нервы и так на пределе. Усадив непредвиденного гостя на кровать, Оскар нажал «вызов» – на сей раз Мик не заставил себя ждать.
– Ну и куда ты запропастился, чёрт тебя дери? Я уж думал, этот твой мужик тебя порешил или чего похуже, хотел в полицию звонить! Ты понимаешь, что я из-за тебя пережил?
– Рад, что тебя это хоть сколько-нибудь волнует, – слегка оттаял Оскар. – Давай-ка по-английски – или не ори так.
– Откуда он вообще взялся? – выполнил требуемое Мик. – Бюргер, что ли, объевшийся капусты?
– Скорее уж, француз. – Оскар бросил взгляд на Риддерха – тот не отрывал от него глаз, по-видимому, стремясь вникнуть в смысл беседы, но едва ли успешно. – Ну как это – в каком смысле? В самом что ни на есть таком – говорит он по-нашему. Нет, не французское – Анейрин ап Риддерх, говорит тебе это о чём-нибудь?
– Лишь о том, что он тебя дурит: не может он не знать английского с эдаким-то именем, – с сомнением отозвался Мик.
– Ну а мне почём знать? – сокрушённо вздохнул Оскар. – Это не первой важности вопрос, знаешь ли… Сдаётся мне, у него документов нет… Сам сказал, вестимо! Ну и как ты себе это представляешь – обыскивать мне его, что ли? Ты бы на него взглянул – посмотрел бы я на тебя на моём месте… – После следующей фразы Мика щёки Оскара слегка порозовели, и он поспешил прервать друга решительным: – Слушай, я, можно сказать, ради тебя надрываюсь: так я хоть попытаюсь убедить его не раззванивать по всей округе о твоём бесценном замке и с его приятелями попробую договориться; а в противном случае, как ты думаешь, что бы было? То-то иностранного туриста не стали бы разыскивать повсюду в случае пропажи…
В этот момент его разговор прервали весьма бесцеремонным стуком в дверь – при этом не робким «уборка помещений», а именно что требовательным, безапелляционным, в котором слышалось: «Откройте, полиция!» Оскар успел подивиться: такому красноречивому стуку, что, специально обучают? – прежде чем распахнул дверь:
В коридоре его ожидал владелец гостиницы собственной персоной. Бросив беглый взгляд в комнату, он изрёк на весьма сносном французском, сдобренным густым акцентом:
– Мсье Ле Мюэ, прошу пройти.
Герр Адлер, хозяин гостиницы, гордился своим знанием французского – а знание английского, возможно, подобного не позволяло – и потому с первого же дня изъяснялся с канадским гостем исключительно на родном для того наречии.
– Пожалуйста, подождите здесь, – бросил Оскар гостю и повернулся к хозяину: – Надеюсь, это ненадолго: видите ли, обстоятельства.
– Вижу, – произнёс Адлер с непонятной недоброжелательностью в голосе.
По счастью, он отвёл постояльца не в кабинет, который располагался близ холла, а в комнату отдыха персонала всего парой дверей дальше – и всё равно Оскар сидел как на иголках, прислушиваясь к звукам из номера.
– Вы понимаете, мсье Ле Мюэ, что это против правил – приводить мужчин ночью, не оговорив это с администрацией.
– О господи, – не удержался Оскар и потёр лоб – от утомления у него возникло нереальное ощущение, что всё происходящее вот-вот перейдет в ещё более абсурдный сон. – Ну хотите, я сниму ещё один номер…
– Мсье должен знать, что заселение среди ночи…
– Послушайте, – прервал его Оскар, – я нашёл этого человека, можно сказать, посреди леса: он нездоров, потерял документы, потерялся сам… да вы сами на него взгляните – он же просто мир не отражает! Обещаю, что завтра я вызову врачей, полицию, пожарных – кого угодно, но можно ему хотя бы выспаться – видит бог, это ему не помешает!
– Я всё же не монстр, – изрёк Адлер после минутного раздумья. – Если вас устроит оставить человека в своём номере…
– Устроит, – поспешил заверить его Оскар. – Видите ли, ему не помешает присмотр… На первых порах реакция может быть… неадекватной.
Хозяин гостиницы мигом уловил намёк:
– Я считаю, что это очень благородно с вашей стороны, мсье… особенно то, что вы берёте на себя все издержки… и возможные выплаты за порчу имущества.
Обречённо кивнув, Оскар поспешил к своему подопечному, гадая, сколько штрафных выплат тот уже успел обеспечить за время его отсутствия.
***
Вопреки его опасениям, всё это время Риддерх, похоже, просто осматривался: в данный момент водил пальцами по обоям.
– Что это за ткань? – спросил он, не оборачиваясь.
– Это из дерева, – ограничился Оскар. Ему вообще не улыбалось весь день объяснять этому «путешественнику во времени» назначение той или иной вещи – авось, когда проспится, сам вспомнит. Ещё и получше него самого растолкует: какого бы мнения Оскар ни придерживался о реконструкторах, в одном он не сомневался: это весьма неординарно мыслящая публика.
– М-м, сэр Риддерх… не соблаговолите ли… принять омовение перед сном?
Мужчина сперва взглянул на него озадаченно, затем, склонив голову на бок, слегка улыбнулся:
– Прежде ты молвил иначе. Если ты боишься вызвать мой гнев, так напрасно – подобное обращение от тебя мне непривычно.
«И на том спасибо», – пробормотал Оскар под нос и двинулся в душ: в его малобюджетном номере ванной не было, – где включил воду, позаботившись, чтобы она была достаточно горячей – но не обжигающей, и чтобы струя была не слишком сильной. Пока он возился с душем, Риддерх успел снять верхнюю тунику – или как они её там называют – а также кольчугу и чулки, оставшись в нижней рубахе до колен. Оскар жестом пригласил его:
– Прошу вас, вот вода, вот полотенце. – В дальнейшие объяснения, относительно жидкого мыла и кранов, Оскар вдаваться не стал, надеясь лишь на то, что гость не примется их выкручивать, залив весь номер; впрочем, одно полотенце он предусмотрительно бросил на пол. Вернувшись в комнату, Оскар присел на кровать и принялся разглядывать разбросанную по ней одежду, пояс с мечом и кольчугу; пожалуй, Мик многое бы отдал, чтобы заполучить столь прекрасные образцы в своё распоряжение: сам Оскар мало что в этом понимал, но все предметы выглядели весьма аутентично. Взвесив кольчугу на вытянутых руках, он перестал удивляться, отчего у него так ноет спина – и как только сам Риддерх это таскает? Во всяком случае, это позволяет ему сохранять на редкость хорошую форму.
У Оскара появилась абсурдная идея примерить всё это на себя, пока хозяин в душе; воровато оглянувшись на дверь, он попытался было надеть кольчугу как джемпер, но в итоге кое-как вполз в неё, словно в нору. При этом он порадовался, что не забыл натянуть на голову капюшон толстовки – иначе, чего доброго, оставил бы в звеньях кольчуги половину волос. Сверху он кое-как натянул тунику, приторочил меч и набросил плащ.
На плечи словно кто-то давил руками, так что невольно вспомнились старые гравюры, где на загривке грешника сидит черт. Когда Оскар в таком виде подбрёл к зеркалу, оттуда на него глянул кто-то совсем другой. Его растрёпанные, чуть вьющиеся чёрные волосы и бледная кожа на диво подходили к новому облику – хоть сейчас в массовку средневекового фильма; даже торчащие из-под подола джинсы и кроссовки не портили впечатления. «Эх, жалко, рядом нет никого с фотоаппаратом… – посетовал про себя Оскар. – Не фотографировать же себя через зеркало?»
Скинув чужую одежду, он взглянул на часы – пожалуй, следует поторопить гостя: немцы крайне рачительно относятся к расходу воды, и благорасположение хозяина гостиницы может мигом испариться при едином взгляде на счётчик.
Заглянув в ванную со словами:
– Месье ап Риддерх, я… – он замолк на полуслове, устыдившись собственных корыстных соображений – такое блаженство было написано на лице мужчины, подставленном под струи воды. На ум пришли слова, которые он почитал атрибутом глупых любовных романов – он был неправдоподобно красив в это мгновение. Но в глаза, помимо ровного загара и крепких мускулов под кожей – и тут ничего чрезмерного, сложён, словно поджарый гончий пес – бросались белёсые полоски давних на вид шрамов – на плече, на груди, на бедре… «Да они просто чокнутые маньяки», – пронеслось в голове у Оскара.
Обернувшийся к нему Риддерх истолковал его замешательство по-своему:
– Тут хватит места, Ле Мюэ, – в подтверждение своих слов сделал шаг к стене.
Зардевшийся от подобного предложения Оскар неразборчиво пробормотал, что месье, наверно, пора отдохнуть – и это после того, как тот бог знает сколько времени провалялся в гробнице – и ретировался. Опустившись на корточки у стены – все мысли в беспорядке – он прислушивался к приглушённым шагам, шорохам, и как раз успел вскочить на ноги, когда открылась дверь.
Рубаха, прежде небрежной грудой брошенная на пол, совсем отсырела, на черных завитках волос блестят капли; под льнущей к телу тканью просматривалось что-то вроде подштанников – в отсутствии внимания к деталям этого адепта реконструкции не упрекнёшь. Оставляя мокрые следы, он прошлёпал прямиком к кровати, с которой Оскар предварительно убрал всё его облачение, сложив объемистой грудой на стуле. Поспешив выключить воду, он проверил пол – по счастью, уровень затопления был вполне приемлемым – и скинул мокрые полотенца в корзину для грязного белья.
– Эти горячие источники тоже часты? – настиг его вопрос гостя.
– Да, конечно, – отозвался Оскар, появляясь из ванной. – Я посплю на полу, кровать в вашем распоряжении… – Про себя он вздохнул: после столь многотрудного дня мягкая постель являла собой вершину его желаний; но, поскольку он снимал номер на одного, и кровать была, соответственно, односпальной. И вновь Риддерх не преминул его удивить:
– Не мели вздора, места достанет обоим. – Похоже, для него это вовсе не было проблемой, чего нельзя было сказать об Оскаре.
– Да я пока не хочу спать, лучше пройдусь… – вконец смутился он, рассудив, что, в конце концов, может вздремнуть на диване в холле: вряд ли герр Адлер будет от этого в восторге, зато, по крайней мере, убедится в чистоте его намерений.
– Что же, прикажешь мне почивать в одиночестве? – безрадостно ухмыльнулся Риддерх. – Не слишком-то это учтиво с твоей стороны…
Оскар чертыхнулся про себя: а вот так врываться в жизнь людей, ставя её с ног на голову, выходит, учтиво? Махнув на всё рукой, он плюхнулся на кровать рядом с Риддерхом: раз так, пусть устраивается как пожелает, ну а он будет спать – уж это-то он заслужил.
Им и вправду удалось разделить невеликие просторы кровати к обоюдному согласию: Оскар притиснулся к стене, едва не касаясь её носом, а за его спиной Риддерх улёгся на бок и затих – видимо, и он порядком вымотался. Однако несмотря на усталость сон не шёл: уж больно непривычным было тепло чужого тела, ощутимое даже сквозь два одеяла – вторым снабдил его предупредительный хозяин. Оскар невольно задумался: каково это, вот так коротать ночь за ночью подле близкого человека?
Прежде он всегда испытывал дискомфорт, деля с кем-то кровать: раздражал даже самый звук чужого дыхания, любая поза казалась неудобной, ведь он только и думал о том, как бы не помешать чужому сну неосторожным движением, а то вдруг он начнёт храпеть? То ли дело, когда один: спи хоть поперёк кровати, сопи сколько душе угодно… Лишь порой, проснувшись от кошмара, очень хочется кого-то обнять, чтобы успокоить расходившееся сердце.
Как выяснилось, не одному ему не спалось: видимо, решив, что он уснул, Риддерх осторожно приподнялся на локте – и склонился над Оскаром; тот не шелохнулся, прилагая все силы к тому, чтобы не сбилось дыхание. Мужчина склонился ниже, тёплое дуновение коснулось уха и шеи соседа – по-видимому, он вдыхал запах его волос и кожи. Оскар замер, забыв о размеренном дыхании – он ждал, что будет дальше.
И вновь в нём боролись два позыва: вполне разумный – встать под любым предлогом хоть ненадолго, сходить за водой, в ванную, за книгой – наверняка Риддерх поймет намёк; и второй порыв – совершенно безумный… Как бы то ни было, ни один из них так и не был воплощён в жизнь: Риддерх вскоре улёгся обратно и на этот раз, похоже, и правда заснул. Хоть Оскар думал, что после такого сна у него уж точно ни в одном глазу не осталось, незаметно для себя задремал и он.
***
Проснувшись, Оскар обнаружил, что, извернувшись во сне, уткнулся носом в плечо соседа – тот, по счастью, ещё спал, лицо также развёрнуто в его сторону. Осторожно выпутавшись из одеяльного кокона, Оскар вылез из кровати, перешагнув через её спинку, и оделся. Взглянув на телефон, он вновь чертыхнулся про себя: проснись и пой, ещё двенадцать неотвеченных звонков от Мика! Действительно, он так и не перезвонил ему после разговора с хозяином гостиницы. Осторожно прикрыв за собою дверь, он вышел в пустынный холл и набрал номер.
– Ты знаешь, который час? – ответил заспанный голос Мика. – Хэй, не вешай трубку! – предупредил он, не получив ответа. – И знаешь, сколько я до тебя вчера дозванивался?
– Да. Двенадцать раз. До трёх ночи. Да, ты боялся, что этот непонятный мужик воспользуется моей беспомощностью… – Он подавил зевок.
– И как он?.. – напряженно переспросил Мик.
– Иди ты в жопу с такими шуточками, – огрызнулся Оскар.
– Ну я не то чтоб шутил… но я так понимаю, что всё в порядке?
– Это вряд ли. Мне ещё предстоит решить, что с ним делать: отвезти в больницу, в полицию…
– Вот этого не надо! – встревожился Мик. – Они, естественно, будут расспрашивать, где ты его нашёл, да как…
– А тебе, надо думать, твои научные триумфы куда важнее человеческой жизни, – вздохнул Оскар. – Ты пойми, может, ему необходима срочная помощь…
– Но ты ж сам сказал, что не знаешь толком, что с ним!
– Вот именно…
– Так хотя бы переговори с ним перед тем, как сдать полицаям или коновалам, – гнул своё Мик. – Разработайте хоть какую-нибудь простенькую версию, что ты, скажем, нашёл его в лесу, где – толком не помнишь, и подальше от действительного места, подальше!
– Но ведь они могут выяснить это по моему мобильнику, – возразил Оскар.
– Потому что у тебя не хватило мозгов его отключить – да! – разозлился Мик.
– Всё, хватит, брейк! – устало потёр лоб его друг. – Давай не будем об этом, пока ситуация не разрулится, ладно? Что сделано – то сделано…
– А хочешь сделать хорошо – сделай сам, – ядовито отозвался Мик.
– Можно продолжить: не плюй в колодец…
– Ладно-ладно, – неохотно согласился Мик. – Держи меня тогда в курсе ваших негоциаций, лады?
– А как же – мне и поделиться-то, кроме тебя, не с кем, – согласился Оскар и торопливо попрощался.
Вернувшись, он обнаружил, что Риддерх, проснувшись, уже успел облачиться в свою кольчугу и прочее. Выглядел он куда бодрее, чем вчера, от растерянности не осталось и следа – он уже по-свойски оглядывал обстановку, однако в его прикосновениях к предметам сквозила осторожность.
– Мы должны вернуться в тот замок, – сразу заявил он, завидев Оскара.
Тот про себя вознёс хвалу небесам: это требование, наряду с уверенным видом, подкрепило его надежду, что вчерашний подопечный и впрямь взялся за ум, а потому ответил лишь:
– Да-да, вас там встретят?
– Там остались щит и шлем, я должен их забрать.
И вновь Оскар лишь кивнул: разумеется, вещи-то недешёвые, одна отделка чего стоит; он и сам подумал бы об этом, но вчерашний день обрушил на него слишком многое, чтобы он мог мыслить здраво.
– Пойдёмте, я отвезу вас, куда нужно, – легкомысленно пообещал он, радуясь, что эта ноша наконец упадёт с его плеч.
Когда они спустились в холл, за стойкой сидел сам хозяин гостиницы. Оскар жестом велел Риддерху подождать и, приблизившись, вполголоса сообщил герру Адлеру:
– Похоже, он всё вспомнил. Просит отвезти его туда, где я его и подобрал.
Хозяин сдержанно кивнул; то, что он ни слова не сказал о расходе воды, Оскар счёл благоприятным знаком.
***
Когда они сели в машину – Ле Мюэ вновь предупредительно распахнул дверь – он наконец решился заговорить о том, что так занимало его друга:
– Этот замок… как вы его нашли?
– Его там прежде не было, – отозвался Риддерх, вглядываясь в пейзаж за окном.
– Что значит – не было? – оторопел Оскар.
– То, что я его не видел.
«Что ж, очко в пользу Мика», – отметил про себя Оскар и продолжил расспросы:
– То есть, вы не знали точно, что там есть замок? И наткнулись на него случайно?..
Пришла очередь Риддерха озадаченно воззриться на него.
– Мне ничего об этом замке неведомо; само собой, я его не искал, – пожав плечами, наконец изрёк он.
– А ваши… коллеги?
– Какие такие коллеги? – поморщившись, выделил последнее слово Риддерх.
– Ну, те, с кем вы сюда приехали.
Его спутник надолго замолчал, глядя в окно. Наконец он произнес, не оборачиваясь:
– А ты поверил бы, если бы я сказал, что проспал не одно столетие? – Его голос звучал сдавленно.
«Оп-ля, – мрачно подытожил Оскар, – то, что мы приняли за чудесное выздоровление, на деле являлось очередной фазой безумия…»
– Как сказать, – осторожно ответил он. – Это звучит не слишком… правдоподобно.
– Вот и я бы не поверил. – С этим Риддерх и оставил Оскара, вплоть до поворота на достопамятную боковую дорогу не проронив ни слова.
На развилке Оскар остановил машину и выругался вслух. На молчаливый вопрос в глазах Риддерха он ответил:
– Да вот отсюда я вчера и увидел эту клятую крепость! – и красноречивым жестом указал на линию леса – по-осеннему тёмную, ровную, не сулящую ничего интересного. Подумав, он добавил: – Видимо, всё же не отсюда…
Однако, поколесив пару километров туда-обратно, он так и не нашёл нужное место. Вновь вернувшись на исходную точку, он задумчиво воззрился на GPS-навигатор, решительно заявив:
– Будь что будет. Попробую всё-таки проехать – может, угол зрения был другим…
Однако же по мере продвижения – причём он то и дело сверялся со своим прибором – нехорошее предчувствие росло и ширилось. Видя, что внимание спутника всецело поглощено этой проблемой, Риддерх не заговаривал, хоть его взгляд теперь был прикован к вещице в руке Оскара. Когда они проехали с километр по боковой дороге, он всё же нарушил молчание:
– Вчера мы тут проходили, я запомнил это место.
Оскар взглянул вверх, склонившись к ветровому стеклу – теперь над лесом возвышался холм. И угадайте, чего не было на его вершине? Правильно – ничего!
– Вы уверены? – переспросил Оскар, что было совершенно излишне: его GPS-навигатор твердил то же самое. – Давайте поднимемся наверх… Думаю, угол зрения… – как заклинание повторил он, хотя здравый рассудок вот уже полчаса как долбил своё: этот замок был отлично виден ещё с развилки, а уж у подножия холма и подавно!
Риддерх лишь кивнул и, когда Оскар открыл дверь машины, решительно двинулся в лес, опережая спутника. Тот с трудом поспевал, в особенности когда начался подъём; но, несмотря на ноющие ещё со вчерашнего дня мышцы, не жаловался: Риддерх так ловко пробирался наверх, то взбегая по крутому склону, то перепрыгивая с выступа на выступ, что смотреть на него было одно удовольствие. Заметив, что спутник отстаёт, он приостановился, протянув Оскару руку – и так и потащил его вслед за собой на буксире. Тот только диву давался подобной прыти у человека десятком лет его постарше – да ещё не забыть кольчугу весом в четверть центнера! Хватка была крепкой, но не давящей, и потому он с благодарностью вцепился в горячую сухощавую кисть.
Когда подъём закончился, некоторое время они оба стояли на вершине, в молчании созерцая то место, где ещё вчера был замок.
– Но вы же тоже его видели? – наконец произнёс Оскар. Удостоившись кивка, он задумчиво спросил: – Так что вы там говорили о том, что «прежде его не было»?
– Что его не было… в моё время.
Следующая глава