Автор: Psoj_i_Sysoj

Чёрный вепрь. Глава 4. Семейные обстоятельства ап Риддерха

Предыдущая глава

На парковке их ожидал тёмно-синий форд. Амори открыл для отца заднюю дверь, Оскар сел на сидение рядом с водителем. Анейрин выглядел задумчивее обычного – всю дорогу он всматривался в пейзаж за окном, не проронив ни единого слова. Амори, напротив, то и дело обращался к Оскару с очередным вопросом; тот отметил, что французский Риддерха-младшего практически не отличается от того, на котором говорит он сам. Молодого человека интересовало решительно всё: где и когда родился Оскар, где учился, чем он занимается и интересуется. Несмотря на всю симпатию, коей Оскар проникся к заботливому сыну Риддерха, он отвечал односложно: он никогда особенно не любил распространяться о своей жизни – по большей части потому, что считал её весьма тусклой и однообразной на фоне чужих приключений: уж Амори его небогатая история могла заинтересовать разве что с точки зрения натуралиста социологического толка, что занят поисками «типичного обывателя». Младшего Риддерха, однако, краткость его ответов не отвращала: он продолжал расспрашивать его, пока, проехав километров пять по лесной дороге, машина не свернула к небольшому деревянному домику.

читать дальшеПоначалу Оскар подумал, что это что-то вроде дома привратника – настолько это на вид уютное, но скромное и непритязательное жилище не отвечало образу Амори, что успел сложиться в его представлении. Над потемневшими от времени сосновыми бревнами нависает черепичная крыша с кирпичной трубой; крыльцо выходит на террасу, опоясывающую дом с двух сторон; сбоку притулилась пристройка, откуда доносилось… всхрапывание? В общем, дом производил впечатление давно обжитого, длящего года в приближении благородной старости.

При виде выражения лица Оскара, Амори расплылся в хитроватой улыбке:

– Называя нашу обитель скромной, я ничуть не лукавил.

Риддерх уверенно поднялся на крыльцо, но, оказавшись в доме, принялся оглядываться по сторонам, словно не узнавая обстановку. Впрочем, было чему подивиться и Оскару: внутри дом оказался куда просторнее, чем представлялся снаружи, и впечатлял куда сильнее: всё, от большого камина до кожаных диванов, массивного обеденного стола, на котором стоял работающий ноутбук, шкафов с книгами и современной стереосистемы – говорило о вольготной жизни любящего порядок и комфорт холостяка. Предоставив отцу осматривать гостиную, Амори поманил гостя за собой:

– Оскар, – где-то на середине поездки он незаметно перешел на это обращение, – не поможете мне на кухне?

– Разумеется, – неуверенно отозвался Оскар. – А ваш отец… – он бросил обеспокоенный взгляд на Риддерха, который в тот момент подталкивал пальцем мышь, напряженно следя за передвижением курсора на экране, – не заскучает?

– Не беспокойтесь. – Амори тихо усмехнулся, увлекая Оскара за плечо в сторону кухни. – Хоть мой отец и валлиец, он не станет вести себя подобно Ивейну в легенде о фонтане [1]… вам ведь она знакома?

Хотя Оскар покачал головой, вместо того, чтобы поведать эту историю, Амори плотно закрыл за собой дверь – и его беспечное веселье, казалось, осталось за ней.

– Оскар, – произнес он с печальной серьёзностью, вновь кладя руку ему на плечо, – вы ведь понимаете, что мой отец болен.

Тот в смущении принялся заверять его:

– Вам вовсе не обязательно что-либо мне объяснять… – Он уже чувствовал себя виноватым в том, что невольно вмешался в жизнь этой семьи.

– Я буду с вами откровенен, – упрямо продолжил Амори, – но вы же понимаете, если эти сведения попадут не в те уши, это отнюдь не пойдет ему на пользу.

– Разумеется, я не пророню ни слова, – пообещал Оскар, а сам в ужасе сообразил, что уже наплёл невесть чего Мику – а тот никогда не отличался сдержанностью.

Амори, тем временем, похоже, окончательно позабыл о цели, с которой завлёк Оскара на кухню: вытащив два бокала, он наполнил их красным вином и уселся за кухонный стол. Сочтя это за приглашение, Оскар занял место напротив и начал слушать:

– Это началось со смерти моей матери – Дианы Риддерх, быть может, отец о ней упоминал?

– Вашей матери – так вы… – Оскар наморщил лоб, силясь сопоставить это со словами самого Анейрина.

Словно догадавшись о его сомнениях, Амори добавил, внимательно следя за реакцией собеседника:

– Анейрин мне, на самом деле, вроде как, отчим. Наша семейная история не лишена… перипетий. – Однако на эту тему он, похоже, распространяться не стремился, а Оскар не стал затрагивать столь щекотливый вопрос. Отпивая из бокала, Амори продолжил: – Видите ли, мой отец, хоть по роду занятий и не учёный, с детства увлекался медиевистикой, в частности, фехтованием.

– Реконструкцией? – участливо подсказал Оскар.

– Верно, – кивнул Амори. – Он нередко принимал участие в турнирах и фестивалях, обзавелся неплохим снаряжением, кое-что мастерил сам. Нам всегда казалось, что это превосходное увлечение – позволяет внести в жизнь разнообразие, расширяет кругозор, укрепляет семейные узы…

– Вы ведь тоже увлекались реконструкцией?

– Да, и я… – В голосе Амори послышалось сожаление. – После потери матери отец предался своему хобби с пущей страстью, совсем забросил работу… и поначалу мне казалось, что это к лучшему, раз позволяет хоть на время смягчить боль потери. Ну а потом… – Амори замолчал, затем, одним глотком допив бокал, продолжил: – …он начал меняться. Сперва я думал, что он, вроде как, дурачится – порой он любил нас разыгрывать – и даже, признаться, подыгрывал ему… пока не понял, что это на самом деле значит. Тогда я обратился за консультацией к психиатру, и он сказал, что, возможно, болезнь уже слишком запущена… что надо поместить отца в клинику. – Амори склонил голову – тёмные пряди волос упали на лицо, скрывая его от собеседника. – Возможно, вы меня осудите, – продолжил он более бодрым голосом, откидывая волосы назад, – но я решил, что, раз твёрдых гарантий выздоровления нет, уж лучше ему остаться в привычной обстановке, а я сам обеспечу ему должный уход. – Он вновь наполнил свой бокал и подлил Оскару. – Но, как вы имели несчастье убедиться, я не всегда справляюсь со взятыми на себя обязательствами. Можете себе представить, что я сам чуть с ума не сошел, когда позавчера он исчез неведомо куда – и как счастлив был получить ваше сообщение. Ведь я должен был заявить в полицию…

– Да, я понимаю, понимаю, – поспешил заверить его Оскар.

– Ну вот, теперь вы всё знаете, – подытожил Амори и поднялся из-за стола. – Так что можно приступить к готовке.

У Оскара, напротив, осталось ещё немало вопросов, но он решил, что хозяин дома и без того был с ним излишне откровенен, потому без слов принялся нарезать хлеб и овощи и расставлять тарелки на большом столе в гостиной. Каждый раз, проходя мимо уютно расположившегося на диване напротив камина Анейрина, Оскар поневоле бросал на него взгляд, и при этом чувствовал, как губы сами собой раздвигаются в улыбке; от него не укрылось, что мужчина всякий раз провожал его взглядом, и хоть трудно было прочесть выражаемые им чувства, одно было несомненно – на дне его глаз плескалась тоска.

Тем временем, подоспело основное блюдо – бараний бок, к которому Оскар сам не знал, как и подступиться. Амори, как ни в чём не бывало, погрузил мясо на блюдо и также отнёс в гостиную – глядя на него со стороны, Оскар отметил, что на самом деле молодой человек куда сильнее, чем кажется на первый взгляд. Когда Оскар принёс вино, он уже успел разрезать мясо, и на тарелке гостя громоздился кусок на кости, с которым он в жизни бы не справился бы, не проголодайся он всерьёз.

В сервировке стола присутствовала одна странность: в то время как себя и гостя Амори снабдил всеми положенными приборами, своего отца он обделил вилкой. У Оскара возникла было мысль, что дело в том, что сын боится давать ему острые предметы – однако нож-то присутствовал! Как бы то ни было, самого Анейрина, похоже, нисколько не заботило подобное имущественное неравенство: он был вполне доволен пресловутым ножом и прилагавшейся к нему ложкой.

Как ни странно, именно Риддерх, обладавший наиболее капитальным сложением из них троих, проявлял меньше всего интереса к еде: Амори успел умять свою порцию ещё прежде Оскара и потянулся за добавкой – и как в него столько влезает? Анейрин же, съев от силы половину мяса и не притронувшись к овощам, отодвинул тарелку, зато воздал должное вину, осушив бутылку почти что в одиночку. Оскару подумалось, что, похоже, его семья не придает особого значения здоровому образу жизни: вспомнить хоть, с какой лёгкостью глушил вино Амори.

Когда трапеза была окончена, Риддерх поднялся из-за стола и кивнул в сторону кухни, обращаясь к Амори:

– На пару слов.

Тот извинился перед Оскаром:

– Прошу, подождите нас, я – мигом; всё, что вы видите – в вашем распоряжении.

А Оскару только этого и надо было: он тут же подошёл к книжным шкафам, которые тянулись вдоль стены гостиной. Пожалуй, совместное увлечение отца и сына гнездилось и впрямь глубоко: тут были как те книги, которыми напропалую хвастался Мик, так и те, на которые он мечтательно пускал слюнки, а несколько фолиантов выглядели по-настоящему древними.

***

Оставшись наедине с сыном, Анейрин привалился спиной к двери и спросил:

– Что скажешь о моём спасителе? – Он качнул головой в сторону гостиной. – Ты узнал его?

– Понимаю, о чём вы, – медленно произнес Амори. – Сходство и впрямь бросается в глаза… но всё же оно обманчиво.

– Я знаю, – коротко кивнул Анейрин. Помолчав с полминуты, он всё же спросил:

– Что сталось… с ним?

– Он прожил хорошую жизнь и упокоился с миром. – В голосе Амори послышалось сожаление. – Его, как и меня, питало надеждой осознание того, что ваша жизнь вне опасности.

– Что с того, если нам не суждено больше свидеться? – С горечью выпалил Анейрин. Переведя дух, он спросил: – Где его могила?

– Я надеялся, что не с того начнутся дни вашей новой жизни, – покачал головой Амори. – Но я покажу её вам. Когда пожелаете, но не сегодня. Сейчас мне нужно отвезти месье Ле Мюэ обратно.

***

Оскар с головой погрузился в изучение одной из книг – она не выглядела особенно старой, однако была рукописной, словно кто-то совсем недавно взял на себя труд скопировать фолиант – когда его слуха достигли повышенные голоса. Слов он не разбирал – далеко, к тому же говорили на немецком, но по интонации было ясно, что обитатели дома не поладили. Оскар с тревогой вслушивался, недоумевая, что же ему самому делать в такой ситуации: вмешиваться в чужую ссору не хотелось, но, быть может, одному из них понадобится помощь… Однако долго мучиться неопределённостью ему не дали: вскоре в гостиную влетели оба, причём вид у них был такой, словно лишь присутствие постороннего предотвращает возобновление конфликта.

– Позвольте, я поговорю с ним, – бросил Амори и вновь потащил Оскара в сторону кухни.

– Я жду, – лаконично отозвался Анейрин, складывая руки на груди.

– Не знаю, что на него нашло, – начал Амори, потирая лоб. – Одним словом: он хочет, чтобы вы остались здесь.

– Но ведь мои вещи… – растерялся Оскар. – Да и какой смысл, мне уже, собственно, послезавтра уезжать… это создаст вам ненужное беспокойство, да и у меня остались кое-какие незавершённые дела…

– Всё это я ему сказал, – устало выдохнул Амори. – В смысле, что у вас наверняка свои планы, и не стоит обременять вас подобного рода просьбами.

– А он?..

Амори вновь вздохнул вместо ответа.

– Но… почему? – осторожно спросил Оскар.

Молодой человек лишь развел руками:

– Думаете, я могу объяснить вам его логику? Увы, мне он растолковать не удосужился.

– Тогда, может, я сам с ним поговорю? – предложил Оскар.

Лицо Риддерха-младшего заметно просветлело:

– По правде, именно это я и собирался вам предложить. Вы уж простите, что мы создаём вам лишнее беспокойство, вдобавок к тому, что вам уже довелось испытать.

Оскар не без опаски предвкушал предстоящее объяснение: кому не знать, что навязчивые состояния нередко чреваты приступами агрессии? Однако Риддерх-старший казался абсолютно невозмутимым: он по-прежнему подпирал стену гостиной, скрестив руки.

– Герр Риддерх, – смущённо начал Оскар: его всегда пугали подобные объяснения, – ваш сын передал мне ваше любезное приглашение, однако же я вынужден отказаться…

Вместо ожидаемой резко-повелительной отповеди он услышал тихий голос, пусть твёрдый и уверенный, но не лишенный умоляющих интонаций:

– Я знаю, что не вправе требовать от тебя новых жертв, и всё же прошу остаться.

– Но ваш сын, кажется, не в восторге от этой идеи… – смешался Оскар.

– Это мой дом – он ведь так сказал?! – Анейрин возвысил голос, словно желая, чтобы находящийся невесть где Амори также его услышал. После этого он, напротив, сделал шаг к Оскару, понизив голос до шёпота: – Я не доверяю ему.

– Мне кажется, он хочет вам лишь добра, – как можно более убедительно произнес Оскар, опасаясь, что на одержимого параноидальными идеями такой аргумент едва ли произведёт впечатление – что и случилось.

– У меня есть к тому причины. Я лишь хочу, чтобы рядом был хоть один человек, которому я могу верить.

– Но ведь вы меня вовсе не знаете, – вконец растерялся Оскар.

– Достаточно, чтобы доверять тебе, – ответил Анейрин. – Жаль, что того же нельзя сказать в отношении тебя. – Он отвернулся, едва заметно пожав плечами: – В конце всего человек сам решает, кому он верит и насколько. Что он тебе обо мне наплёл?

– Откуда вы… – вырвалось у Оскара.

– Один мой друг, Гилем-гасконец, говорил, что душу человека можно прочесть по его глазам. Ты смотришь на меня иначе с тех пор, как сговорился с ним.

Оскар понял, что оказался в по-настоящему трудном положении и, как назло, Амори не было рядом, чтобы подсказать ему правильный образ действий. Никого не было рядом – в конечном итоге, как верно заметил Анейрин, сложные решения всегда приходится принимать самому – ни опыт, ни советы, ни весь багаж знаний тут не помогут.

– Герр Риддерх, – наконец произнес он, – я лишь хочу помочь вам – вам обоим. Но, боюсь, я мало на что способен… у меня время на исходе, и понимаю я во всем этом куда меньше вашего…

Неожиданно Риддерх обнял его, заключив в мимолётное, но крепкое объятие:

– Одного желания довольно, если оно искреннее.

***

Оскар прошёл на кухню, чтобы позвать Амори. Риддерх-младший предсказуемо обнаружился за кухонным столом, изничтожая – неужто уже третью за день! – бутылку вина. Однако ни на его походку, ни на речь обильные возлияния не оказали решительно никакого действия – разве что на восковых прежде щеках проступила краска.

– Наверно, я помешаю… Но я подумал, что, может, вы… – Оскар почувствовал, что и сам краснеет – он против всякой логики ощущал мучительную неловкость, словно в детстве, в разгар родительской ссоры, когда каждый из них старался перетянуть мальчика на свою сторону, а он тщетно пытался сохранить нейтралитет, не обидев ни одного из них. – Вообще-то, я мог бы задержаться на пару дней…

Во взгляде, которым смерил его Амори, Оскару почудился упрёк – словно, вместо того, чтобы выбранить непослушное дитя, он дал ему конфет и пообещал сводить в кино. Однако вслух молодой человек произнес лишь:

– Это крайне великодушно с вашей стороны. Надеюсь, что вы не позволите излишней любезности исковеркать ваши жизненные планы.

Хоть это прозвучало суховато, Оскар не мог винить в этом Амори: кому бы понравилось, что родственник без предупреждения притаскивает в дом незнакомца, заявляя: «А теперь он будет жить с нами»?

Вернувшись в гостиную, Амори вновь хлопнулся на одно колено – словно на аудиенции у короля, ей-богу – и натянутым голосом произнёс:

– Прошу простить меня, отец – я признаю дерзость своих слов, но непочтительности у меня на уме не было.

– Поднимись, сын мой, ты прощён, – столь же скованно отозвался Анейрин.

Ставший невольным свидетелем этого обмена любезностями Оскар только диву давался: выходит, сын на аудиенцию к славному сэру ап Риддерху должен подползать на коленях, а какому-то незнакомцу незнатного положения можно обращаться к нему запросто! Где здесь смысл, и есть ли он вообще?

Тем временем, Амори, сделав широкий жест в сторону Оскара, церемонно сообщил:

– Месье Ле Мюэ согласился составить нам компанию на пару дней. Кстати, Оскар, я так и не успел спросить – вы женаты? – при этом он устремил на отца взгляд, в котором немого укора было куда больше, чем почтительности. Оскар инстинктивно схватился за палец, на котором по-прежнему красовался тонкий золотой ободок – то ли в силу привычки, то ли в знак затаённой надежды – он и сам толком не знал.

– В общем-то, да… – пробормотал он, смешавшись: он не привык обсуждать столь личные вопросы даже с друзьями. – Но мы, вроде как, решили немного пожить раздельно… ради развития отношений, понимаете…

Его сбивчивые объяснения, похоже, никто не слушал: стоило ему на мгновение умолкнуть, как тут же вмешался Риддерх-старший:

– Изволь решать за себя, дражайший сын – за других ты уже решил довольно. – К облегчению Оскара, в его голосе звучало лишь лёгкое раздражение.

Амори удалось выразить своё недовольство, почти не переменившись в лице – лишь линия губ самую малость выпрямилась:

– В таком разе, месье Ле Мюэ сам даст мне знать, когда мне заехать за его вещами.

– Я могу сделать это сам, – внёс инициативу Оскар. – Я очень осторожно вожу машину…

Амори прервал его усталым взмахом руки – мол, делайте с ней, что душе угодно – и признал:

– Это было бы весьма кстати. А я пока приготовлю вам комнату.

– Не стоит беспокоиться, я могу лечь где угодно! – заверил его Оскар, на что получил загадочный взгляд искоса:

– Что ж, это также весьма кстати.

***

Однако прежде чем ехать, Оскар вспомнил про телефон: на сей раз – двадцать три неотвеченных вызова, даже больше обычного.

– Задолбал уже звук отключать! – вместо приветствия проорал в трубку Мик. – Я тебе специальный телефон подарю, с сиреной вместо звонка, и чтоб никаких вибровызовов! Ты куда пропал на полдня? Может, всё-таки нашел мой замок?

– Так и знал, что без замка я тебе неинтересен, – не удержался от колкости Оскар.

– Ладно тебе, но ты ж не напился с горя? Не в твоём это духе…

– Отчего же, раз уж вообразил себя археологом, то, как водится, надо соответствовать… – Усмехнувшись на обиженную отповедь Мика, он пояснил: – Меня тут в гости пригласили – помнишь того мужчину из гробницы?

– А то как же!

– Так вот, нашёлся его сын, забрал его – и меня заодно. У него дом посреди леса, я тут поживу пару дней…

– Ну вот, как всегда, – в голосе Мика появились брюзгливые нотки, которые давали о себе знать, когда, ставя кому-то пиво, не догадывались угостить его, Мишеля Ригана. – Кому – крушение мечты, а кому – новые знакомства…

– Ну у меня же отпуск, в конце-то концов, – рассудил Оскар.

– Так что, когда ты назад-то, каким рейсом? – не он удивиться, с чего бы Мика это интересует, как тот добавил: – Брюн спрашивала.

– Во вторник вечером, в семь двадцать, – заметно приободрился Оскар. – У неё как раз, вроде, выходной.

– Ну тогда и я тебя встречу, – без особого энтузиазма предложил Мик, и на сей раз было вполне очевидно, что отсутствие замка существенно снизило градус восторга по поводу возвращения друга.

– Уж пожалуйста, а то я тут ради тебя все холмы обегал – и всё без толку…

Солнце уже скрывалось за кружевной линией леса – как-никак, ноябрь, близится самое тёмное время года. Оскар тщательно запоминал повороты, чтобы не заплутать на обратной дороге: хоть Амори снабдил его картой, в сумерках в ней поди разберись, GPS-навигатору он после случая с замком не особо доверял, да и спросить тут особо не у кого.

По прибытии он первым делом зашёл к хозяину – надежды на то, что ему скостят счёт за два непрожитых дня, он не питал, но всё равно ведь надо поставить в известность о своем выбытии и рассчитаться. Однако на предложение банковской карты герр Адлер ответил:

– Герр Риддерх уже всё оплатил. Если пожелаете, можете оставить вещи в номере – он останется за вами до конца забронированного срока.

Оскар поблагодарил хозяина, но предложением не воспользовался: он рассчитывал отправиться в аэропорт прямиком из лесной обители, чтобы не нарезать изрядный крюк с утра пораньше. Где-то посреди извилистой лесной дороги ему вдруг подумалось, что, быть может всё это – и дом, и Амори, и его отец внезапно исчезнут, словно давнишний замок, и он попетляет с часок по тёмному лесу, да и вернется в гостиницу, где за ним столь предупредительно сохранили номер… Стоп, а машина? И кто же тогда оплатил его счёт? Одно Оскар знал наверняка: замки, быть может, и пропадают, но вот счёт за номер уж точно сам собой не исчезнет.

Дом приветливо светил фонарём с террасы, ещё один озарял двор между домом и пристройкой; окна призывно теплились янтарным светом, словно на подсвечнике в форме домика из детства Оскара – всякий раз при взгляде на его крохотные окошки он, бывало, с тоской думал, что таких на самом деле вовсе не бывает. Дверь, разумеется, не заперта – что за нежеланные гости могут быть в подобной глуши? – но Оскар против всякой логики проникся уверенностью, что в этом сказочно затерянном доме его ждут – наконец-то ждут.

***

Хотя он не был уверен, чего ожидать после эксцентричных выходок Риддерха-старшего: быть может, час спустя он решит, что не желает видеть случайного гостя, а то и вовсе не вспомнит, кто он такой – не на этот ли случай его сын заплатил за номер вперёд? – его встретила на удивление мирная сцена. В гостиной жарко пылал камин, перед ним в резном деревянном кресле восседал Риддерх-отец, а сын примостился у его ног, что-то рассказывая вполголоса. Оскар заметил, что Анейрин наконец сменил яркую тунику и кольчугу на одежду более спокойных тонов, но того же стиля – видимо, у них дома в запасе имелся целый гардероб. При появлении гостя он тут же поднялся на ноги.

– Пожалуй, время к ночи – можно вернуться на то место. – При этом обращался он исключительно к Оскару, а его сын, похоже, не был посвящен в планы отца, но тут же принял живейшее в них участие:

– Куда бы вы не направлялись, отец, позвольте вас сопроводить.

– Это лишнее, – отмахнулся Риддерх. – Ле Мюэ знает путь.

Хотя Оскар искренне сочувствовал молодому человеку, у которого на лице отразилась неподдельная обида, подобное развитие событий его вполне устраивало: он всё ещё не продумал, каким именно образом изложить Амори, что его отец был найден, некоторым образом, в призрачном замке. Как утрамбовать это в собственную картину мира, Оскар пока что не имел ни малейшего представления, однако же вполне мог сосуществовать с необъяснимым явлением, пока не приходится растолковывать его другим людям. К его облегчению, Амори не стал настаивать: лишь покачал головой да попросил не задерживаться позже полуночи.

– У меня теперь есть лошадь, и я неплохо представляю себе дороги в этой местности, – бодро заявил Риддерх. – Может, она и двоих снесёт…

– Это вряд ли, – вмешался доселе безропотный Амори. – Вообще-то, она привыкла носить одного только меня…

Представив себе контраст между невесомой с виду фигурой Амори и их совместным весом – не менее полутора центнеров – Оскар мысленно ужаснулся подобному издевательству над ни в чём не повинным животным и поспешил добавить:

– К тому же, я не то чтобы хороший наездник… особенно в темноте…

– Тогда я мог бы ехать верхом, а ты… – на мгновение Риддерх задумался, потом всё же смирился: – Впрочем, будь по-вашему – иначе до утра точно не обернёмся.

Когда огни дома остались позади, Риддерх, к немногословности которого Оскар уже успел привыкнуть, неожиданно спросил:

– У тебя есть дети, Ле Мюэ?

Оскар порадовался, что в тот момент следовал по ровному участку дороги – а то от подобного вопроса немудрено и в кювет свернуться.

– Нет, – ответил он, не зная, что добавить: обычно в таких ситуациях говорят: «Может, через пару лет», или «Дети – это такое счастье», или же «У нас ещё пять кредитов не выплачено»… Пока он размышлял над этим, Анейрин сам подыскал фразу:

– Ты ещё молод. Успеешь завести новую семью.

– Вы – тоже, – вырвалось у Оскара, прежде чем он успел осознать всю бестактность подобного замечания.

– Тот, кто не в ладу с миром, не обретет в нём надлежащего места, – покачал головой Риддерх.

Он задумчиво смотрел в окно – Оскар снизил скорость до минимума, чувствуя, что пассажиру так комфортнее. В такие мгновения ему казалось, что Риддерх куда более нормален, чем он сам – со своими метаниями и сомнениями.

– Остановись, – внезапно скомандовал Анейрин.

– Но нам ещё далеко ехать, – возразил Оскар, но всё же выполнил требование – мало ли что? – и вопросительно воззрился на спутника – открыть ли ему дверь? Однако тот сидел неподвижно, глядя в открытое окно, куда задувал прохладный ночной ветер.

– Нет смысла следовать дальше, – пояснил Риддерх, не поворачиваясь. – Зáмка там нет.

– Но отчего вы так уверены?

– Знаю, – отрезал он. Помедлив, он всё-таки добавил: – От Амори.

– Так ему известно про замок? – Оскар и сам не знал, что ощутил при этих словах – проблеск надежды или же досаду: ну вот, опять всё по новой…

– Нет. В этом всё и дело, – скупо поделился Анейрин.

– Что же с этим замком, по-вашему? – продолжал недоумевать Оскар, постукивая пальцами по рулю. – Он ведь был там, как же иначе?

– Проведай я, как оказался там, я бы узнал, что случилось с замком.

«Ну да. Верно, – заключил про себя Оскар. – Стоило ли спрашивать об этом у того, кто считает, будто родился в двенадцатом веке…» Он хотел было поинтересоваться: зачем же мы тогда сюда приехали? – но ответ и так был очевиден: разве ему самому не приходилось из упрямства поступать всем наперекор, пусть и зная заранее, что ни к чему хорошему это не приведёт? Потому вместо этого он спросил:

– Не желаете пройтись?

Риддерх смерил его странным взглядом, словно видел в этой простой фразе некий подтекст, затем кивнул:

– Отопри мне.

Они двинулись по тёмной дороге, звук шагов мешался с шорохом ветвей. Глядя на проступающие на фоне звёздного неба силуэты деревьев, Анейрин изрёк:

– Невзирая на все людские свершения и беды, мир не меняется; как этот лес – он стоит здесь многие столетия, и ему дела нет до того, что творится близ него. Порой это дарит отраду, а порой – делает одиноким в горе.

Оскар припомнил, как и сам не раз хмурился на сияющее солнце, когда несоответствие между погожим деньком и тем, что творится на душе, было очень уж сильным. И в самом деле, пожалуй, суть тут именно в одиночестве: порой так хочется разделить свое несчастье, хотя бы с бездумной стихией!

– Ваша жена… – тихо начал он, но Риддерх тут же прервал Оскара, сжав его ладонь:

– Не надо, моя жена давно умерла.

«Не слишком-то он похож на безутешного супруга», – подумалось Оскару, но он тут же устыдился подобной мысли: ему ли не знать, что самые сокровенные чаяния прячутся в глубине тёмного лабиринта, не находя выхода наружу.

– Быть может, вам стало бы легче, если бы вы об этом поговорили? – предположил он, а про себя подивился взятой на себя роли – ни дать ни взять: «Вы хотите поговорить об этом», кушетка прилагается. Предложение было достаточно глупым, чтобы не ожидать на него ответа, однако Риддерх произнёс после непродолжительного молчания:

– Ты спрашивал про Оскара Штумма – когда я его встретил, я не ведал, кто он, но его речи мне полюбились; от наших бесед мне и впрямь становилось легче.

«Вот только у меня язык не тем концом подвешен», – мрачно заключил про себя Оскар.

– Мне и о тебе ничего не известно, – продолжал Анейрин, – хоть я и не вправе допытываться, быть может, ты сам поведаешь, кто ты и чем живёшь, на что уповаешь и что тебя огорчает – ведь в твоих глазах я вижу печаль.

Оскар только диву давался: что такого в его взгляде мог увидеть едва знакомый человек – такого, на что все прочие, включая его самого, никогда не обращали внимания? Зябко поёжившись – сказывалась ночная прохлада – он как можно более беспечно ответил:

– Так ведь мне почитайте что нечего рассказывать о себе. Моя жизнь всегда была довольно… пустой. – Произнеся это, он сам поразился своему признанию, и тут же оборвал себя – ну что за юношеское нытьё? – Впрочем, что за пустяки я говорю – в сравнении с тем, что довелось испытать вам… – с извиняющейся улыбкой добавил он.

– Мне довелось пережить всякое, – согласился Риддерх. – Но теперь я сомневаюсь, есть ли мука хуже той, когда не понимаешь, где оказался и зачем – так что я не сочту твои слова пустяком.

От болезненного осознания собственной беспомощности у Оскара сжалось сердце – вот уж чего он точно не хотел, так это бередить раны некогда нежеланного знакомца, к которому успел проникнуться необъяснимой симпатией. Однако при этом его не оставляло чувство, что Анейрин поделился с ним чем-то насколько сокровенным, что подобное доверие само по себе можно было счесть драгоценным даром.

– Наверно, у каждого должно быть что-то, на что он может опереться. – Это прозвучало не как утверждение, но как пожелание: Оскару оставалось лишь догадываться, каково это – крутиться в пучине безумия, лишь изредка выплывая на поверхность.

– У меня всегда был один человек, на которого я мог опереться – и только он один, – отрывисто отозвался Анейрин.

– О столь преданном сыне и впрямь можно только мечтать, – согласился Оскар, и, припомнив недавние слова Риддерха, добавил: – Я уверен, что, несмотря на все разногласия, он радеет лишь о вашем благополучии.

– Порой это приводит к беде – когда твоё благополучие ставят выше тех, кого ты любишь, – отозвался Анейрин. – Небеса покарают меня за неблагодарность, но цена его преданности слишком высока.

Заметив, что Оскар глядит на него с недоумением, Риддерх тряхнул головой, возвращаясь к действительности, и предложил:

– Давай-ка отправимся назад.

Действительно, теперь их возвращение не будет выглядеть странным: времени прошло вполне достаточно, чтобы они и впрямь успели съездить к обманчиво пустынному холму. Вот только, что сказать Амори на этот счёт, Оскар придумать не успел, и потому вопрос застал его врасплох.

– Ну… мы… не нашли ничего, по сути. – Он покаянно улыбнулся. Неожиданно ему на помощь пришёл Анейрин:

– Видать, заплутали в темноте. Но я подумал, что это не столь уж важно – едва ли моя добрая броня пригодится мне здесь. Этот день несколько утомил меня, пожалуй, пора отойти ко сну.

– Я рад, что вы рано возвратились, – отозвался Амори. – Наш дом не очень большой, в нём всего две спальни…

– Я могу лечь в гостиной! – вставил Оскар, заранее облюбовав здешний диван.

– Я уже постелил вам у себя, – возразил Риддерх-младший. – И не вздумайте возражать, потому что гостеприимство…

– …требует, чтобы хозяин дома сам делил ложе с тем, кого привечает [2], – вмешался Анейрин – мало сказать, что ошарашив этим самого пресловутого гостя. – А хозяин дома – я, насколько мне известно.

На Амори это заявление произвело не менее сильное действие: его лицо вытянулось, однако мгновение спустя он уже овладел собой и спросил у Оскара, будто речь шла о чём-то обыденном:

– Что вы на это скажете?

– Я, кхм… всё же охотнее лег бы в гостиной, чтобы не доставлять беспокойства… – поймав взгляд Анейрина, он поспешно добавил: – Но если ваши принципы и правда того требуют…

– Что ж, спасибо вам за подобное внимание к нашим… принципам, – пожал плечами Амори.

Оскар и сам себе диву давался: какую-нибудь пару дней назад подобное предложение он счёл бы немыслимым, ну а теперь согласился, практически не задумываясь. Впрочем, заключил он, прошлой ночью ничего с ним не случилось – и нет оснований полагать, что сегодняшняя пройдёт иначе. И всё же он ощутил облегчение, увидев, что кровать в комнате Риддерха-старшего втрое шире гостиничной: не придется соображать, как уместиться на тесном пространстве. Амори принёс ему пижаму и полотенца. Оскар принял душ – хотя здесь имелась и ванная, ему не терпелось поскорее лечь в постель – день выдался долгим, да к тому же следовало помнить о других обитателях дома. Амори, хоть выглядел не менее замученным, тем не менее заверил его, что сам позаботится об отце.

В спальне перед Оскаром встала новая дилемма: он не знал, на какой стороне кровати привык спать Анейрин. А может, посередине – разве это не логично для обладателя необъятной кровати? Однако его так клонило в сон, что он решил не дожидаться хозяина – примостился справа, закутавшись в одеяло, и тут же задремал. Сквозь сон до него донесся приглушённый голос Анейрина:

– Мирных снов, Ле Мюэ, – и прикосновение к затылку – а может, это ему привиделось.


Примечания:

[1] Легенда о фонтане – имеется в виду «Страна фонтана» из Артуровского цикла преданий Уэльса.

[2] …требует, чтобы хозяин дома сам делил ложе с тем, кого привечает – в XII-XIII вв. кровати были рассчитаны на нескольких человек, и «благородный рыцарь, хозяин дома, побуждаемый братскими чувствами, вполне мог пригласить гостя разделить с ним ложе, а его собственная жена ложилась по другую сторону от негo» (Фараль, Э. Повседневная жизнь в эпоху Людовика Святого. СПб., 2014).


Следующая глава

Комментарии


Лучшее   Правила сайта   Вход   Регистрация   Восстановление пароля

Материалы сайта предназначены для лиц старше 16 лет (16+)