Предыдущая глава
Когда Оскар проснулся, остальные обитатели дома уже встали, как можно было судить по пустой постели и записке на столе на кухне:
Мы отправились на прогулку, дождитесь нас для завтрака!
А.Р.
Поразмыслив над тем, что инициалы могут принадлежать как отцу, так и сыну, Оскар взял вчерашнюю книгу с полки и отправился на террасу. Одеваться он не стал: одолженная у Амори пижама была достаточно тёплой, да и погода стояла на удивление погожая для ноября. Видимо, кто-то из хозяев дома также жаловал подобное времяпровождение – на террасе стояло кресло-качалка, на котором даже оставили шерстяной плед, на столике рядом лежали предусмотрительно завернутые в полиэтиленовый пакет книги. Однако не успел гость толком погрузиться в чтение, покачивая кресло босой ногой, как на поляну перед домом въехала ещё одна машина.
читать дальшеОскар отложил книгу и поднялся на ноги, чтобы пронаблюдать, как из неё вылез молодой человек в джинсах и потёртой кожаной куртке, на вид, что называется, типичный некоренной житель Германии с южным типом внешности. Наслышанный про здешних гастарбайтеров – само слово-то немецкое – Оскар логично предположил, что новоприбывший принадлежит к штату обслуги: содержать подобную виллу посреди леса не так-то просто, так что для состоятельного домовладельца вполне естественно нанимать работников. Вчера, в субботу, у него, видимо, был выходной, а сегодня явился, как положено.
Тем временем молодой человек взбежал на крыльцо – и тут наконец заметил Оскара.
– Ты кто такой? – произнес он, меряя его недружелюбным взглядом.
«Прислуга могла бы вести себя и полюбезнее», – подумал Оскар, однако отозвался как можно вежливее – он отнюдь не страдал снобизмом, что, в принципе, для простого обывателя было бы довольно затруднительно.
– Я – Оскар Ле Мюэ, гость хозяина. А вы, должно быть, тут работаете…
Он, конечно, не ожидал, что незнакомец в ответ рассыплется в извинениях, но подобного развития событий уж точно не предвидел: он даже не понял, что случилось, когда мир внезапно расцветился звездами, а сам он осуществил довольно-таки жёсткую стыковку с дощатым полом; но на этом странности не закончились, ибо он тут же получил удар по рёбрам, затем – по зубам, после чего его рванули за волосы – и он оказался нос к носу с разъярённым молодым человеком, всё ещё не понимая, чем именно вызвал подобную реакцию.
– Ты с ним спишь? – бесцеремонно поинтересовался незнакомец – ноздри раздуваются, тёмные глаза разве что не мечут молнии.
– Кто? – отозвался Оскар, от потрясения перезабыв все немецкие падежи – однако смысл вопроса дошел до драчуна:
– С Амори, – ответил он, добавив что-то непереводимое.
– Нет, с его отцом, – выпалил Оскар.
Эта фраза возымела настолько благотворный эффект, что он мысленно поблагодарил небо за то, что на это его словарного запаса хватило: молодой человек тут же отпустил его и понуро уселся на террасу, скрестив ноги. Тем временем Оскар уже который раз за эти два дня пытался сообразить, что к чему в этом вставшем с ног на голову мире, и где именно он свернул не туда; ну и заодно – сколько жизненно важных органов пострадали в этой схватке. Убедившись, что, по крайней мере, двигаться он вполне способен, он хотел было по-быстрому ретироваться, пока этот эксцентричный молодой человек вновь что-нибудь не выкинет, когда тот испустил глубокий вздох и неожиданно заговорил на чистейшем французском:
– Ле Мюэ – ты ведь француз, да?
– Канадец, – осторожно отозвался Оскар, гадая, не затаил ли незнакомец особую расовую ненависть к представителям именно его нации. Только теперь он обратил внимание на металлический привкус на губах; стирая с подбородка вязкую каплю, Ле Мюэ непроизвольно подумал: «Хорошенькое же зрелище, должно быть, я собою представляю…»
– Прости, чувак, фигня вышла, – простодушно попросил молодой человек, и в его голосе звучало столь искреннее раскаяние, что Оскар рискнул задержаться на террасе, опустившись в кресло рядом с ним. – Но что я мог подумать – откуда ни возьмись непонятный парень в нижнем белье, да ещё смазливый, блин, что твой Ален Делон с Джудом Лоу в одном флаконе.
Оскар задумался, стоит ли благодарить за подобное сравнение, но решил, что в любом случае расклад сил таков, что лучше воспринимать всё, что говорит нежданный гость, в положительном ключе.
– А вы, значит, с Амори?.. – осторожно начал он, гадая, не переходит ли границу в своём любопытстве.
– А он ничего не сказал? Что ж, этого следовало ожидать, – вздохнул молодой человек.
– Так вы тут живёте?
– Скажем так, поблизости… – парень запустил пятерню в буйные кучерявые вихры, и в свою очередь спросил: – А вы с его предком, значит, тут недавно? Сказать по правде, я думал, что он гонит про своего отца – я про него много слышал, но ни разу не видел. Легендарная фигура, одним словом.
– У него на то есть серьёзные причины, – отозвался Оскар. – У них сейчас, вроде как, некоторые проблемы.
– Ясен пень – не моего ума дело. – В голосе молодого человека прозвучало такое разочарование, что Оскару стало его жаль, несмотря на недавнее силовое разногласие.
– Я думаю, в своё время он расскажет… – осторожно заметил он.
– Ага, когда рак на горе свистнет. Кстати, я не представился, – протянул руку молодой человек, – Эсен Биниджи. Я хирург, работаю в Ортопедической клинике. – Пронаблюдав отразившееся на лице Оскара удивление, он усмехнулся: – Все так думают: раз турок – вестимо, гастарбайтер. Кстати, у тебя плоскостопие развивается, – он указал на босую ступню. – Могу заняться – я перед тобой, вроде как, в долгу.
– Не стоит беспокойства, – отмахнулся Оскар, украдкой ощупывая свои рёбра.
– Дай-ка посмотрю, всё-таки я крепко тебя приложил, – спохватился Эсен.
Оскар послушно задрал рубашку и предоставил ему прощупывать свою грудную клетку – прикосновения были почти неощутимыми; наконец любопытство взяло верх, и он спросил:
– А сколько вам лет?
– Тридцать восемь, – бросил тот, не отрываясь от своего занятия. – Все говорят, что выгляжу моложе – но у наших это сплошь и рядом.
В этот момент из-за угла появились хозяева дома – отец верхом на серой в яблоках кобыле, которую вёл под уздцы сын. Ле Мюэ поспешно одёрнул рубаху, но увиденного было достаточно, чтобы Анейрин так и застыл – Оскар всерьёз испугался, не свалится ли он с лошади.
Риддерх-младший отреагировал куда живее: подлетев к новоприбывшему, он прошипел молодому турку в лицо:
– Я же запретил тебе являться без предупреждения!
– Ну я, типа, извиняюсь, – ничуть не смутившись, развёл руками Эсен.
– А это что такое? – Амори указал на Оскара – вернее, на ту часть его лица, по которой, как тот догадывался, уже расплывался здоровенный синяк.
– Недоразумение вышло, – пожал плечами Эсен. – Но мы уже поладили. А ты мог бы предупредить, что ждёшь гостей!
Увлечённые этим разбирательством, они не заметили приближения ещё одного участника недавней мизансцены: спешившись без каких-либо затруднений, поднявшийся по ступеням Анейрин принял в диалоге живейшее участие: схватив вторженца за шиворот, он единым движением сбросил его с крыльца.
Оскар в ужасе наблюдал, как тот грохнулся на бок, но к его облегчению Эсен легко перекатился и вскочил на ноги. Однако радость была недолгой: Риддерх также одним прыжком соскочил с крыльца, причём явно не за тем, чтобы извиниться и удостовериться, что с его жертвой всё в порядке. Эсен попятился, но недостаточно резво: едва уловимый рывок Риддерха – и голова Биниджи дёрнулась назад. Сбив противника с ног, мужчина продолжил методично его избивать.
Оскар бросил панический взгляд на Амори – тот взирал на происходящее с умеренным интересом, похоже, решив предоставить событиям течь своим чередом. Анейрин же явно не разделял распространенной установки на то, что лежачего не бьют: ухватив турка за волосы, ударил головой о землю и явно собирался повторить это, но тут в ход драки вмешался Оскар, не в силах оставаться безучастным к избиению практически беззащитного человека – к этому времени он уже забыл, какую взбучку последний успел задать ему самому. Сбежав по ступенькам крыльца, он вцепился в руку Анейрина, выкрикнув в искажённое от гнева лицо:
– Пожалуйста, хватит! – При этом он от всей души надеялся, что не схлопочет от развоевавшегося Риддерха наряду с этим незваным гостем – на сегодня оплеух ему было уже предостаточно. Не сумев высвободить руку, Анейрин обратился к Оскару тоном, которым нетерпеливый родитель увещевает неразумного ребёнка:
– Этот мерзавец мало того, что нарушил границы моих владений, так ещё и совершил насилие над тобой – моим гостем!
– Я сам виноват, – не задумываясь, выпалил Оскар, как он всегда делал, когда правосудие готово было обрушиться на чью-то бедовую голову. – Прошу, не надо, вы же его убьёте!
– Месье Ле Мюэ прав, ему вполне достаточно – думаю, что урок он усвоил, – невозмутимо произнес Амори.
По счастью, Эсен сумел воспользоваться отвлекающими факторами, чтобы вывернуться из хватки Риддерха; однако же вместо того, чтобы дать деру, как, несомненно, поступил бы на его месте Оскар, он бухнулся на одно колено перед противником и торжественно произнёс:
– Я не имел чести узнать вас раньше, и потому, пользуясь случаем, прошу у вас руки вашего сына, сэр Белл!
Какова бы ни была истинная причина подобной эскапады, одной цели она сослужила: Анейрин, на лице которого отобразился полный разрыв шаблона, напрочь позабыл про свои убийственные намерения.
Первым тишину нарушил Амори, который проорал с крыльца:
– Моего отца зовут АНЕЙРИН АП РИДДЕРХ, не в состоянии запомнить?!
– В таком случае, сэр Риддерх, – ничуть не смутился парень, принявшись рыться по многочисленным карманам. – У меня и кольцо есть, только куда я его засунул…
– Амори, кто это такой? – наконец прохрипел вышеназванный Риддерх, не отрывая глаз от застывшего в прежней позе Эсена.
– Мой лечащий врач, у которого излишне богатое воображение, – припечатал Амори, спускаясь с крыльца, чтобы встать рядом с отцом. – И он уже уходит – в противном случае ты меня весьма обяжешь, если доведешь своё намерение до конца.
– Я не могу сейчас уехать, Мори! Позволь мне всё тебе объяснить! – взмолился Эсен, наконец выйдя из своего амплуа «мне-всё-нипочем». – Я бы не приехал с бухты-барахты, не будь у меня серьёзного повода!
– Ты действительно думаешь, что после того, что ты тут учинил, я ещё буду тебя слушать? – процедил Амори, но затем махнул рукой: – Ладно, ступай на конюшню, я сейчас подойду. – После этого он обратился к Анейрину: – Прошу простить за эту сцену, отец; у Биниджи нет царя в голове, зато талант от бога. Боюсь, чтобы выпроводить его, придётся сперва его выслушать – это не займёт много времени.
Анейрин тем временем уже отвернулся от недавнего соперника к Оскару; коснувшись большим пальцем рассеченной губы, он тихо спросил:
– Где твои снадобья?
***
Пока Оскар доставал аптечку, Анейрин уже смочил в воде льняное полотенце – не успел тот возразить, что не стоит пачкать столь дорогое на вид изделие, как Риддерх, опустившись на корточки перед кроватью, на которой сидел Ле Мюэ, уже осторожно стёр кровь с его губ, воззрившись на результат с такой скорбью, что Оскар почёл за нужное утешить его:
– Да это же сущая ерунда, не сегодня-завтра пройдёт!
– У тебя есть целебная мазь? – спросил Анейрин.
Мысленно перебрав небогатое содержимое своей аптечки, Оскар покачал головой; тогда Анейрин вновь удалился в ванную, возвратившись с грудой пузырьков в руках. Понюхав содержание нескольких, он выбрал один и, смазав губу гостя вязкой жидкостью с травянистым запахом, предупредил:
– Лучше не слизывай.
Оскар и без предостережения не решился бы на это: от его внимания не ускользнуло, что на этикетку Риддерх даже не взглянул – бог знает, что это может быть за зелье.
– У тебя есть другие ушибы?
– Да это ж просто синяки, – замотал головой Оскар, внезапно смутившись, однако Анейрин попросил:
– Покажи.
Оскар вновь снял рубаху, мимоходом подумав: «Что за денёк выдался – то бьют, то раздевают…» Однако на осмотр как таковой Анейрин времени тратить не стал – вновь взялся за склянку с непонятной бурдой, чтобы смазать синяки и ссадины. Закончив, он внезапно притянул Оскара к себе, стащив его на пол, и прижал к груди – не настолько сильно, чтобы тревожить его ушибы, но крепко, будто привязанного, и попросил:
– Погоди немного! – При этом его голос звучал так, будто ему не хватает воздуха, поэтому Оскар не решался шевельнуться, продолжая сидеть, оседлав его колени и опустив голову на плечо; войди сейчас кто-нибудь из домочадцев – его глазам предстала бы интересная картина.
– Не стоило оставлять тебя одного, – глухо произнес Анейрин.
– Я вполне могу постоять за себя, – оскорбился Оскар. – Просто это было так… внезапно.
– Ты слишком на него похож, прости, – отозвался Анейрин, отпуская руки.
– А Оскар Штумм – это ваш знакомый, или… – осторожно поинтересовался Ле Мюэ, опасаясь закончить фразу – едва ли душевно нездоровый человек обрадуется такому предположению. Однако тот закончил предложение за него:
– …или прекрасное видение. – Его губы дрогнули в улыбке – нежной и грустной. – Сперва я тоже так подумал. Он приходил, говорил со мной и обещал, что никогда не покинет. Однако выходит так, что над иными обстоятельствами не властны даже… неземные создания.
И вновь сердце Оскара дрогнуло от непонятного ему самому порыва – словно в тумане, ему подумалось: «Быть может, то, что я похож на плод его воображения – счастливое совпадение?» Не успев додумать эту мысль до конца, он сам обнял Анейрина – жестом, в котором было лишь безмерное сострадание и желание защитить. Но тот отстранил его руки, пробормотав в сторону:
– Не стоит этого делать, я и без того рад обмануться, – и поднялся на ноги с той лёгкостью, что восхищала Оскара.
***
Затворив дверь конюшни, Амори заявил:
– Только не говори мне, что твоей жизни опять угрожает опасность – потому что, кто бы за тобой ни охотился, нынче я склонен им помочь!
– Думаешь, я бы сам не справился? – заявил Эсен. – Всё с точностью до наоборот: дело касается самого тебя… и, по всей видимости, твоего отца.
– Которого? – ледяным тоном поинтересовался Амори.
– Ты же сам сказал – Анейрин ап Риддерх, я, между прочим, не тупой!
Хозяин дома ограничился уничижительным взглядом.
– Слушай, имей совесть: как я могу разобраться в хитросплетениях ваших семейных уз, если ты мне ничего не рассказываешь? – оскорбился Эсен. – Я ни того, ни этого в глаза не видел – откуда мне знать, кто из них кто?
– Теперь знаешь, – отрубил Амори.
– А твой папаша-то – мужчина видный, – усмехнулся Биниджи. – И, знаешь, Фрейд убил бы за такого пациента, как ты.
– Либо ты наконец выложишь, зачем пришёл, либо я довершу то, что надо было сделать давным-давно! – В голосе Амори вновь отчётливо послышались шипящие нотки, и Эсен примирительно вскинул руки:
– Ну-ну, охолонись, Рикки-Тикки-Тави! Я, между прочим, молчу, что ты ведёшь себя совершенно по-свински…
– Тебе ещё раз подробно объяснить, почему именно я не желаю тебя знать?
– Обычно в таких случаях говорят: ты так хороша, когда злишься, – однако к тебе это не относится: ты становишься похож на рассерженную зверушку…
Следующую пару минут Эсен старательно прятался за лошадью, презрев опасность быть зашибленным копытом, а Амори силился достать его вилами, выплёвывая:
– Оборванец… нехристь… гад ползучий…
– Который знает кое-что, что должно бы тебя заинтересовать! – выпалил Эсен, чудом увернувшись от железных зубцов. – Поговаривают, что Гризайля видели во Франкфурте!
Амори тут же опустил вилы:
– Так поговаривают или видели? – переспросил он с сомнением.
– То, что о нём здесь вообще заговорили, само по себе заслуживает внимания, верно ведь? – пользуясь передышкой, Эсен присел на кипу сена. – Он далёкая от популярности личность, в отличие от некоторых…
Присев рядом, Амори задумался, опершись подбородком о ладонь.
– Я думал, у меня есть время, – со вздохом произнес он. – Отцу нужен покой…
– Я могу пристроить его в клинику так, что никто не отыщет, – предложил Эсен. – Ты же знаешь, у меня есть связи…
– Нет, это его убьёт, – качнул головой Амори.
– Столько лет, – Эсен положил руку ему на плечо, – ты отдал ему столько лет – неужели это никогда не кончится?
– Позаботишься о моей лошади? – спросил Амори, глядя ему в глаза.
– Охотнее я бы позаботился о ком-то другом, – разочарованно отозвался Эсен, – но раз вопрос стоит так… Пригласите меня на обед?
– Узнаю у отца, – пожал плечами Риддерх-младший. – Если он по-прежнему хочет тебя убить – то, очевидно, нет…
***
Оскар уже успел одеться, когда в дом зашел Амори, за плечом которого маячил смуглый гость.
– Отец, – Амори вновь опустился на пол, поцеловав руку Анейрина – костяшки которой, как с тревогой заметил Оскар, тот ссадил в недавней драке, и не подумав позаботиться об этом, – Биниджи вновь приносит свои глубочайшие извинения и просит принять его под нашей крышей.
К вящему изумлению Оскара, Эсен проворно скопировал жест молодого человека – правда, Риддерх дёрнулся, словно его стукнуло током, но руки не отнял, глядя на турка таким взглядом, что Ле Мюэ вновь забеспокоился относительно убийства. Но странности не кончились и на этом: следя за Анейрином, он не обратил внимание на перемещение гостя, и вздрогнул не хуже Риддерха-старшего, когда губы неожиданно коснулись его руки – впрочем, прикосновение было почти неощутимым, словно опасливым.
– Я же вас уже простил, – выпалил он, не дожидаясь продолжения.
– В таком случае, в знак примирения… – начал было Эсен и, поднявшись на ноги, раскинул объятия, но тут на его плечо легла рука Анейрина, который без агрессии, но твёрдо отодвинул его от Оскара, и велел Амори:
– Не сажай его рядом со мной.
Пожалуй, это была самая странная трапеза в жизни Оскара, а ведь он думал, что причудливее того обеда, где он знакомился с испанскими родичами Брюн, ничего и быть не может. Для начала Эсен с Амори уединились на кухне, вновь оставив Анейрина с ним наедине; Оскар думал было, что им удастся поговорить – несмотря на то, что он, как всегда, не знал, что сказать, он уже предвкушал эти пусть краткие, но до странного откровенные беседы с непредсказуемыми поворотами. Однако же Риддерх внезапно заинтересовался висящей в укромном углу генеалогической схемой, уткнувшись в неё чуть не носом и для верности водя по ветвям пальцем. Оскар не без обиды подумал, что не обязательно изображать подобный интерес к тому, что хозяин дома наверняка знает наизусть даже в помрачённом сознании – достаточно просто дать понять, что он не расположен к беседе. Так что он сам демонстративно плюхнулся в кресло, раскрыв на коленях первую попавшуюся книгу; однако чтение не ладилось: взгляд то и дело перебегал к застывшей в углу фигуре и морщинам, что расчертили лоб над густыми бровями.
Затем Амори явился со здоровенной миской; Ле Мюэ с любопытством заглянул туда, но там плескалась вода. Впрочем, Анейрин тут же прояснил её назначение, окунув туда кисти, чтобы затем вытереть руки протянутым Амори полотенцем. Тут-то Оскар спохватился – кинувшись к своим вещам, он вернулся с пластырем и перекисью. Завидев, что у него в руках, Анейрин, лишь мгновение поколебавшись, сам протянул ему правую руку и на сей раз не дёрнулся, даже когда шипучая жидкость коснулась открытой раны. Залепив ссадины, Оскар, повинуясь смутному порыву, скопировал жест Амори: опустился на одно колено, прижимаясь губами к тыльной стороне кисти. Вторая ладонь невесомо опустилась ему на затылок, осторожно ероша волосы, и так они и застыли странной скульптурной группой, будто позируя для какого-то любителя средневековых сюжетов. Это затянувшееся мгновение длилось, пока в коридоре вновь не послышался шум – Оскар поспешно поднялся, и как раз вовремя, ибо Амори с Эсеном втащили блюдо, где умещался – подумать только – целый ягненок, обложенный порядочной грудой овощей.
Пока они разделывали эту гору мяса – Ле Мюэ уповал на их аппетит, ибо волчьего голода не ощущал – он украдкой дивился, какими слаженными были действия молодого хозяина и гостя. Если бы Эсен и не сообщил ему прежде об их отношениях с подкупающей непосредственностью, сейчас Оскар бы догадался и сам. В особенности когда Биниджи воскликнул:
– Опять пересушил!
– Это такая духовка, – тихо отозвался Амори. – Сколько раз повторять.
– Нормальную купи, – парировал Эсен. – А вообще, это всё потому, что кое-кто не может разобраться в инструкции – тоже мне, немец.
В их обмен репликами неожиданно вмешался Анейрин: тоном, вполне себе подходящим грозному отцу, не одобряющему увлечение дочери, он вопросил:
– Так кто этот сарацин?
– Я не сарацин, я, скорее, из сельджуков – впрочем, можете называть меня хоть эфиопом, – подкупающе улыбнулся ему гость.
– Ты не сельджук, – качнул головой Анейрин.
– Это долгая история, – признал Эсен, запуская пальцы в буйные чёрные кудри. – Довелось помотаться по свету…
– А ты расскажи, – невозмутимо продолжал напирать Риддерх. – Мне любопытно, чем в моё отсутствие занимался мой сын.
– Сражался за дело веры, – не слишком уверенно отозвался Биниджи, бросив встревоженный взгляд на Амори. – Вашей, разумеется. И… снова сражался за… в общем, за всякие гуманистические ценности.
– То-то я вижу, – громыхнул ложкой о тарелку Анейрин, – кого он привечает.
Вместо того, чтобы оправдываться, Амори устало закрыл лицо рукой, пробубнив:
– Никого я не привечаю…
Не сказать, чтобы Оскар когда-либо увлекался политикой – благо в его спокойной стране особой осведомлённости и не требовалось – но одно он усвоил крепко: нехорошо порицать людей лишь за то, что они рождены в других условиях и воспитаны в иных традициях, и потому он почёл за нужное вмешаться:
– А ваши родители – они тоже врачи? – бросил он, надеясь таким образом сменить тему беседы, которая угрожающе кренилась к утренним событиям. Но этот вопрос почему-то погрузил в неловкое молчание и Риддерха-младшего, и Биниджи. Однако только Оскар успел испугаться, что, быть может, родители Эсена – террористы или кто похуже, как тот, тихо кашлянув, всё же ответил:
– Скорее, они деятели культуры. Но я пошёл немного не по их стопам.
– Вот как? Ну, наверно, они вами гордятся, – предположил Оскар в отчаянной попытке загладить свой промах. На это Эсен состроил такую мину, что Ле Мюэ в ужасе подумал: быть может, его родители погибли при каких-то особо жутких обстоятельствах, а он вот так поднимает этот вопрос за столом – и это после того, как Биниджи и так пришлось несладко? Тут на помощь неожиданно пришёл Амори: залпом заглотив вино, он изрёк:
– Стремление угодить родителям всегда тщетно, ибо они способны даровать ребенку свою любовь лишь в момент рождения; в противном случае меж ними пролегает вечная пропасть.
Оскар со стуком поставил локоть на стол, неожиданно задумавшись о собственных родителях. Справедливости ради, он отнюдь не лез из кожи вон, чтобы соответствовать их ожиданиям, так что нечего и удивляться тому, что они были несколько разочарованы. Сын, который, вместо того, чтобы продолжить семейное дело, довольствуется скромной долей библиотекаря – ну кто, скажите на милость, будет таким гордиться? На поверку эти мысли пронеслись в голове за долю мгновения, после чего их смела реплика Анейрина:
– Каждый сын волен сам решить, достоин ли он своего отца: истинно достойному подобное дозволение не требуется.
– Истинное достоинство – в деяниях, а не в самомнении, – неожиданно выпалил Эсен. – А о деяниях лучше судить другим.
– По деяниям иных можно судить, что они возомнили себя великими лордами, в то время как сами отираются у чужих порогов, – полыхнули в ответ глаза Анейрина.
«Мое обычное везение, – мелькнуло в голове Оскара, – хотел разрядить обстановку – и что вышло…» Бросив взгляд на Амори, он убедился, что тот тоже не прочь принять участие в накалившейся дискуссии, однако что-то подсказывало Ле Мюэ, что ничего хорошего из подобного вмешательства не выйдет. Понимая, что идти на попятный никто не намерен, он решился сам пойти ва-банк.
– Герр Риддерх… Мне бы хотелось… проехаться верхом до темноты, – выдал он первое, что пришло в голову. – Судя по обращённым на него трём парам глаз, он вновь сморозил какую-то несуразицу; что ж, по крайней мере, ему удалось отвлечь их всех от назревающей ссоры. – Ведь я уезжаю… уже завтра, – извиняющимся тоном добавил он.
– Конечно, Ле Мюэ. – Анейрин кратким движением коснулся его запястья. От канадца не укрылось, что при этом обращении Эсен приподнял бровь – но на его месте сам Оскар не удивлялся бы уже ничему, что касается этой семьи. Сын обращается к отцу на «вы» и целует руку, отец называет любовника по фамилии – явления одного порядка, разве нет?
После этого, по счастью, все позабыли про разногласия; вернее, позабыл Риддерх, прочие же почли за нужное ему не напоминать. Анейрин принялся приканчивать свою порцию в сосредоточенном молчании, по-видимому, чтобы поскорее приступить к прогулке – Оскар отметил, что аппетит мужчины значительно улучшился, хотя сам не мог взять в толк, с каких пор его это волнует.
Когда Анейрин поднялся из-за стола, следом вскочил и Амори.
– Я…
– Я сам оседлаю лошадь, – опередил его отец.
***
Когда они удалились, глядя на закрывшуюся за ними дверь, Эсен спросил с хитрой улыбкой:
– А ведь я мог бы спросить у твоего отца тоже самое… Как они с Ле Мюэ познакомились, скажем?
– Trop enquérir n'est pas bon [1], – отчеканил Амори. Оставшись наедине с Биниджи, он вновь перешел на немецкий, сделав исключение лишь для этой фразы.
– Да я уже давно понял твоё кредо: скрывать всё, кроме того, что стоит скрывать, – отмахнулся Эсен. – А твой отец крутого нрава. Кажется, я начинаю понимать, как он попал в подобную переделку.
– Лучше бы ты начал понимать, как его из неё вытащить, – отрезал Амори. – Сам виноват: я бы поступил точно так же на его месте, угрожай ты тому, кто мне дорог.
– То есть, твоему незабвенному отцу, – усмехнулся Эсен, но тему развивать не стал. – Если я тебе понадоблюсь – а я тебе понадоблюсь – то ты знаешь, как меня найти. Не буду разрушать вашу семейную идиллию. – Засунув руки в карманы куртки, он двинулся к выходу.
– Постой, что – так и уйдёшь? – опешил Амори.
– Я же знаю, что мне от тебя ничего не добиться, когда у тебя нет в чём-то нужды. – Эсен развел руками, не вынимая кистей – получилось что-то вроде разминающего крылья журавля. На это Амори ничего не ответил – лишь когда за ним закрылась дверь, еле заметно склонил голову и чуть поджал губы – а на лицо легла лёгкая тень печали.
Примечание:
[1] Trop enquérir n'est pas bon – Любопытство до добра не доводит (фр.)
Следующая глава
Комментарии