Издали покинутый город походил на причудливой формы риф посреди окружившего его ртутного озера. Обглоданные ветром остовы домов причудливо отражались в зыбком зеркале озера-миража. По мере того, как путешественники приближались, мираж растаял, а руины города, напротив, стали более отчетливыми.
– А ведь когда-то здесь кипела жизнь! – провозгласил Энцо. – Когда Сараиф был простым караванным поселком, этот город уже процветал за счет близости к важным торговым маршрутам. Однако в какой-то момент он начал угасать. Почему, спросите вы? Ответ будет прост и печален… Мир меняется, и меняется далеко не в лучшую сторону. Где-то, за многие лиги отсюда, разразилась засуха; где-то начались войны, сделавшие былые дороги небезопасными. Колодцы, питавшие город водой, иссякли; голод и болезни доделали дело. Люди бежали из этих благословенных краев, в одночасье ставших проклятыми. Некоторые поселились в Сараифе; однако большинству не повезло – они стали изгоями, коим нет места нигде. Такие изгои, наверное, есть и в других краях – вы, конечно же, видели этих людей, одетых в рубище и просящих подаяния у храмов и мечетей…
Ганил усмехнулся. В Ахатенбурге нищие были совсем иными. У них была своя собственная гильдия; по слухам, гильдия эта даже снимала весьма недешевый особняк в далеко не трущобном районе. Если бы какой-нибудь изгой вздумал просить подаяния без разрешения гильдии, его бы избили и вышвырнули вон.
То, что нищие Ахатенбурга – в действительности далеко не бедняки, давно уже не было секретом. Чтобы разжалобить подавателей, нищие шли на самые мерзкие вещи. Возле собора святой Гернессы ошивалась пятидесятилетняя нищенка с «сыном» – безногим и безруким ребенком. Наверняка ребенка купили у какой-нибудь крестьянской семьи, отягощенной многочисленным потомством, которое они были не в силах прокормить; затем несчастное дитя изувечили и превратили в кретина. И это было еще не самое страшное, что творили нищие ради подаяния…
В итоге нищие добились совсем не тех результатов, к которым стремились. Подавать милостыню стало дурным тоном и признаком глупости. Более того, со временем калек и больных стали воспринимать как заведомых шарлатанов и дармоедов. Потеря ноги стала таким же позором, как и потеря носа от сифилиса. Благотворители снискали славу дурачков. А те, кто реально нуждался, вынуждены были помалкивать, чтобы не услышать в ответ хулы и проклятья. Помалкивать – и клониться под тяжестью невзгод ниже и ниже, пока их не увезут на кладбище.
Да, мир действительно менялся только к худшему… Когда-нибудь и Сараиф, и Изербенстан станут похожи на эти развалины. Что произойдет с их жителями – отправятся искать новую родину (и, скорее всего, не найдут), или просто вымрут?..
От глинобитных зданий давно не осталось и следа, но каменные постройки продолжали стоять, хоть и ободранные несущими частицы песка ветрами. Видимо, здесь жили когда-то знатные горожане. В одном из домов уцелела даже крыша (пускай и частично); по предложению Энцо экспедиция расположилась здесь на ночлег.
Пока остальные члены экспедиции обустраивали свое временное пристанище, Ганил отправился в глубь города (точнее, того, что от города осталось). Он знал, что там могут прятаться гули, однако сейчас его больше пугало то, что Веслана могла догадаться о планах, в которых юноша боялся признаваться даже себе.
Впрочем, гули вряд ли могли укрыться здесь. От домов мало что осталось – в основном стены, кое-где обвалившиеся. С одной стороны, это было хорошо – мест, где могли прятаться от жары гули, Ганил пока не видел. Но с другой стороны, и труп среди этих стен вряд ли долго пролежит ненайденным. От первоначальной идеи – закопать тело в песок – Ганилу пришлось отказаться. Во-первых, сделать это достаточно быстро, голыми руками, без лопаты было бы сложно. А во-вторых, когда утром пропажу Весланы заметят, ее непременно будут искать. Энцо наверняка найдет захоронение девушки и поймет, что ее убили. Убийцу он, может быть, и не раскусит – но это наверняка скажется на состоянии прочих, скажем так, не лучшим образом. А Ганил не забыл слова Скальдика – «Если каждый из нас будет видеть в своих товарищах возможных врагов и предателей, то что станет с нами?» Пусть лучше думают, что она зачем-то вздумала поглазеть на ночные развалины и стала жертвой гулей!
Идя по бывшей городской улице, Ганил старался запоминать все приметы – ведь скоро ему придется преодолеть этот путь в темноте, полагаясь лишь на память и осязание. Зажигать огонь опасно – дозорный может заметить его. Впрочем, дорога пока выглядела достаточно простой: прямо, прямо, потом поворот, и…
От этого дома остался один фасад; входная дверь превратилась в ворота в никуда. А рядом с дверью темнел спуск вниз, в подвал. Достав кинжал, Ганил осторожно ступил на лестницу.
Против ожидания, в подвале вовсе не было темно; свет проникал через провалы в потолке и не засыпанные песком окна. Пол был выложен каменными плитами, хорошо подогнанными друг к другу. В дальнем углу, там, где через провал в потолке насыпало изрядную кучу песка, одна из плит была вытащена со своего места и приставлена к стене. Подойдя ближе, Ганил увидел, что на том месте, где эта плита, по всей видимости, должна была лежать, в полу имелось углубление. Тайник?..
Должно быть, здесь прежний хозяин дома хранил нечто ценное. Когда пришла пора покинуть дом навсегда, он спустился сюда, поднял плиту и забрал содержимое тайника, чтобы взять его с собой в изгнание. Что же там было, и какова оказалась судьба владельца? Может, он осел в Сараифе… хотя нет, вряд ли. Скорее всего, он уехал прочь из этих мест, захватив с собой содержимое тайника – девять из десяти, что это были драгоценности и золото. Что было дальше – кто знает?.. Может, его убили разбойники, «воины пустыни», а сокровища забрали себе. А может, он благополучно добрался до Изербенстана или дальше – вот только Ганилу не верилось, что он нашел там счастье.
Впрочем, какая разница? Важно, что в тайнике может поместиться человеческое тело.
Ганил все еще убеждал себя, что он ничего не замышляет – просто рассматривает саму возможность убийства. Но он хорошо понимал, что обманывает себя. Веслана знает то, чего знать не должна – стало быть, ей следует умереть.
Солнце уже скрылось за горизонтом. Ганил лежал на постеленной на пол циновке, укрывшись плащом. Он делал вид, что спит, но сон к нему не шел – впрочем, юноша и не собирался спать.
Вокруг царила тишина – та самая, в которую хотелось вслушиваться, чтобы расслышать сквозь нее голос, вещающий через время и пространство. Однако Ганилу было сейчас не до голосов. Осторожно встав, он огляделся по сторонам, затем взял заранее приготовленный сверток и привязал его к поясу, чтобы освободить руки. Затем на цыпочках прокрался в соседнее помещение, отданное в распоряжение Весланы.
Веслана спала на боку, подложив руки под голову. Ганил осторожно коснулся ее щеки – она не проснулась. Она не проснулась и тогда, когда юноша, осмелев, снова протянул к ней руку, провел пальцами по шее… И вдруг резко сжал пальцы. Сердце словно ухнуло в бездонную пропасть от ужаса перед содеянным. Девушка застонала, дернулась в конвульсиях… и все закончилось.
Она так и не проснулась.
«Вот и все, – подумал Ганил с какой-то холодной отрешенностью. – Я это сделал. А теперь надо избавиться от трупа». Подняв Веслану, он подтащил ее к окну и вытолкнул наружу, а затем и сам выбрался на улицу.
Мертвая Веслана казалась легкой, точно перышко. Кирикола где-то писал, что после смерти человек становится легче, так как душа, имеющая некий вес, покидает тело. Впрочем, в другом месте Кирикола писал, что в момент смерти человек, напротив, тяжелеет… Интересно, этот Кирикола хоть раз пытался проверить, какое из этих утверждений верно? Ведь, казалось бы, ничего сложного – взять человека, взвесить; затем умертвить и снова взвесить… Наверняка кто-то проводил такие опыты; вот только в трактатах об этом точно не напишут.
Прямо, прямо… Касающимся стены плечом Ганил нащупал нишу – он помнил, что эта ниша находилась недалеко от поворота. Значит, скоро…
И тут в тишине раздались шаги. Юноша увидел впереди три или четыре пары светящихся точек.
Проклятые гули! Если они заметят Ганила – придется спасаться бегством, оставив тело Весланы им. Будь здесь один или два гуля – Ганил бы, пожалуй, отбился; но здесь их слишком много. На тьму уповать не стоит – гули видят в темноте, словно кошки.
Похоже, гули все-таки не заметили юношу. Собравшись в группку, они ушли прочь и их шаги затихли где-то среди руин. Ганил постоял еще немного, убеждаясь, что они не собираются возвращаться, после чего свернул за угол.
Теперь он мог не бояться, что оставленный на дежурстве Скальдик заметит что-то неладное. Достав из свертка огниво и палку с намотанной на нее пропитанной смолой паклей, юноша высек огонь и зажег самодельный факел. Тело девушки он оставил пока у входа, а сам достал из ножен кинжал и вошел в подвал.
Конечно же, подвал оказался не пуст! Ганил был готов к подобному повороту, и когда на него с противным визгом кинулась бледная тварь – пинком сбил ее с ног и прикончил ударом кинжала. Увы, тварь все же успела хватануть его своей когтистой лапой, оставив на руке царапины. Раны не выглядели серьезными, но Ганил помнил, что ему говорил смотритель балагана – раны, нанесенные гулями, могут заживать долго. Тем более в пустыне, где зачастую безобидная на вид царапина способна привести к тяжкому воспалению и в конечном итоге к смерти или – в лучшем случае – потере конечности.
Подхватив тело девушки, Ганил потащил его вниз, к тайнику. Уложив ее в углубление, он достал все из того же свертка миску и принялся черпать ею песок, высыпая его на Веслану. Юноша понимал, что делать это совершенно необязательно, но продолжал выполнять ненужную работу, теряя драгоценное время – словно желал поскорее скрыть от себя результат своего же преступления.
Наконец, тайник был почти полностью заполнен. Лишь лицо Весланы пока оставалось не засыпанным. Ганил поглядел на актравийку в последний раз; казалось, что она просто спит. Сейчас она откроет глаза, встанет и спросит, что тут происходит…
– Прости меня… – негромко произнес Ганил. В глазах щипало; должно быть, это из-за вездесущего песка. – Прости, я не… не держал на тебя зла… Просто… так вышло… Проклятая пустыня… Прости.
Он осторожно поцеловал мертвую Веслану в лоб и снова взял в руку миску. Спустя некоторое время все было закончено; тело Весланы полностью скрылось из виду. Ганил похлопал по песку, утрамбовывая его, потом встал и взялся за плиту. Та оказалась тяжелей, чем ожидал юноша. Не совладав с тяжестью, Ганил выпустил ее на полпути, только чудом не уронив себе на ногу. Поправил, чтобы та окончательно легла на свое место, потом полюбовался на дело рук своих. Дело было сделано идеально; не было заметно никаких признаков, что здесь покоится убитая девушка.
«Вот и все… Думала ли ты, что твоей безымянной могилой станет это место? Но, по крайней мере, у тебя хотя бы есть могила; а Марри и такой роскоши не был удостоен… Его, как самоубийцу, бросили в яму и засыпали негашеной известью. И это тоже моя вина…»
Обратный путь прошел без приключений. Ганил влез в окно, вернулся к своей циновке и заснул сном без сновидений, тяжелым и вязким, как битум.
Комментарии