3.0

лучшему Волкову С., кажется, тридцать, и единственное, что огорчает меня на «Лире» 2.0 — это то, что нельзя сидеть в двух местах зала одновременно. а то давно бы уже приросла к 1А, но тогда мимо не проползет Эдмонд, не заденет плечом хлипкую 2Б откидушку и я не подумаю, что год, конечно, был так себе, но мы все еще здесь, и надо как-то продолжать строить свою пирамидку. даже если в качестве материала пока только говно и палки.

третий год пишу эти странные поздравительные карточки, из ниоткуда в никуда и надеюсь, что он никогда их не прочитает. или прочитает, ведь я ставлю теги, но промолчит. глубокие артисты редко интересуются собой в плане общественного мнения, особенно выуженного из сети.

наверное, я пишу эти поздравительные карточки как протест витающему в воздухе мнению, что этому артисту в этом театре не место, но кто мы/вы/они такие, чтобы решать. его появление в вахтанговском в 19-м закатало, наверное, ни одну губу. мою, в том числе) но, оглядываясь назад, я не перестаю радоваться, что это случилось тогда так внезапно и стремительно, когда приходишь на спектакль с 99%-ным отрицанием, а уходишь — с абсолютным принятием. и если к актерскому таланту применимо слово «сокрушительный», то вон он. мне глубоко симпатичны многие артисты, но далеко не многие заставляют тащиться за 400 и больше км и сознательно травмироваться об предлагаемые обстоятельства, проворачивая внутри себя эти чертовы воронки, схлопывая черные дыры чужих несуществующих жизней, чтобы потом можно было спокойно жить свою.

хотя об «Лира», в отличие от того же «Пера Гюнта» и некоторых других спектаклей ЮБ, меня не расквашивает. я по-человечески сочувствую истории отцов и детей, но острее реагирую на линию Глостеров, чем на все остальное. ведь Эдмонд — это травма отвержения. он абсолютно логичен в своих действиях, в стремлении все разрушить. и он идет до конца. в нем есть что-то от тотальной логичности Калигулы Камю, от того стремления к невозможному. только вместо луны, которую Калигуле никто не может принести, у Эдмонда — любовь отца, которого никто не может заменить. ни при живом отце, ни при мертвом.

«Лир» — абсолютно командная история, но Сережа не был бы Сережей, если бы не умел делать спектакль внутри спектакля, и мне невероятно интересно наблюдать за тем, как все происходит технически. как он появляется раньше всех, усаживается в угол и стирает себе лицо, рисуя на его месте новое. как и где он стоит, как говорит, почему эти жесты, а не другие. и мое восприятие разъезжается как ноги ван дамма под двумя грузовиками, ведь в моем ощущении Лир — далеко не главный герой этой истории. к счастью, об этом можно говорить спокойно, потому что главная ценность «Лира», как и многих спектаклей Бутусова — это способность отлично укладываться в концепцию, озвученную как-то странным персонажем пелевинского «Шлема ужаса»:

с днем рождения лучшего и, к счастью, единственного Волкова С., потому что на второго такого не хватит сердца.