Hamletas (Meno Fortas)

20 ноября не стало режиссера Эймунтаса Някрошюса и это тот самый случай, когда в голову ломится много неприятных мыслей сразу. и что ты поздно родился, и что родился далеко, и что уже ничего не изменишь.
когда уходят спектакли — остаются записи.
когда уходят режиссеры — остаются спектакли и вакуум. как линия метро, подвергшаяся консервации. проезжая мимо, ты всегда будешь знать, что она где-то там, эта линия, но больше ни один поезд не простучит по рельсами и не разорвет темноту светом своих огней.

«Гамлет» Някрошюса — на данный момент самый странный, самый необъяснимый и иррациональный среди моих гамлетов.
и, к сожалению, это тот случай, когда присутствие в зале крайне желательно.
на три часа ты попадаешь в параллельный мир, дикий мир. это не то что не Дания, это, кажется, вообще не в той реальности, которую мы привыкли считать своей. три часа одной ногой в потустороннем, на границе миров, мостик между которыми — Гамлет. а вот Клавдий явно пришел откуда-то оттуда. временами он кажется более чужеродным элементом, чем призрак отца. когда Клавдий надевает шубу (или шкуру), то становится похож на что-то древнее и, может быть, даже языческое. леший с вилами... не знаю. он кричит, рычит, шумит, напирает. у него в этой истории нет полутонов.
Гамлет в этой истории — ребенок, затянутый в жернова кровавых распрей взрослых. отец жертвует сыном во имя мести. Гамлет жертвует любовью во имя того же. но проигрывает и гибнет. как и Лаэрт. то, что не убивает нас — не обязательно делает сильнее. оно убьет, просто потом.

первое время кажется, что от символов, предметов и звуков можно свихнуться.
почему над головой висит диск от циркулярки. почему всем так нравится кидаться стульями и грохать металлом о металл или разбрасывать по сцене ледяные глыбы. но постепенно отпадает желание рационализировать.

здесь даже литературная основа не так важна. Гекуба вставлена костылем, Полоний читает «Отче наш», Клавдий молится, но куда, кому, зачем... снайперский выстрел разбивает его бокал, взамен принося озарение, что все поправимо. Клавдий ведется на мышеловку, но кажется, что боится он вовсе не Гамлета, а того, что стоит ЗА ним. также, как боится сошедшей с ума Офелии, когда она трогает его своими пальцами, ориентируясь в темноте на одной ей видимые тени. Офелия — единственная, кто до чертей пугает Клавдия, который держит в страхе всех остальных. Офелия, которая уже почти совершила переход.

погибают все. но делают это тихо, почти незаметно. мешком оседает Лаэрт, уползают куда-то Клавдий с Гертрудой. Фортинбрас никого особо не интересует. дальнейшее — молчание. в круге света остается лишь Горацио, собирать трупы.
явившийся призрак отца долго будет рыдать над телом погибшего сына, пытаясь вырвать из рук того барабан. а барабан будет бить, и бить, и бить. и будет казаться, что что-то пошло сильно не так и даже за чертой отец и сын больше никогда не встретятся. Гамлета поглотят слои более страшные и метафизические.

этот спектакль так огромен, что его невозможно рекомендовать. можно только выбрать.
можно смотреть и учиться воспринимать на каком-то ином уровне. без объяснения себе всего и вся.