Предыдущая глава
Подскочив с голого деревянного пола, Шэнь Цинцю бессознательно ощупал себя — одеяния были на месте.
Однако, хоть одежда покамест была цела, его не оставляло пакостное ощущение, что она может быть сорвана с него в любой момент.
В конечном итоге Шэнь Цинцю принял решение «одолжить» чью-нибудь одежду. Мог ли он предвидеть, что, спрыгнув с конька крыши после пресловутого «одалживания», он наткнётся на потрясённо уставившихся на него преследователей?
читать дальшеОказалось, что судьба свела его на узкой дорожке [1] с теми самыми адептами, с которыми он повстречался в ночь празднества. Шэнь Цинцю не успел вымолвить ни слова, когда их предводитель, выхватив меч, в исступлении заорал:
— Шэнь Цинцю, так ты и правда был здесь всё это время! Сегодня сокрушительная мощь нашего клана Баци [2] обрушит на тебя возмездие во имя небес!
Этот эпизод вполне вписывался в русло оригинального сюжета, но при чём тут «возмездие во имя небес»? Разве не они вчера толковали о вознаграждении от дворца Хуаньхуа? Или нынче считается хорошим тоном за глаза говорить одно, а в лицо — другое?
«И о какой такой «сокрушительной мощи», позвольте спросить, идёт речь? Я об их клане прежде даже не слышал!»
По правде говоря, Шэнь Цинцю нынче было просто не до этих безымянных сюжетных проходимцев. Плавным движением руки он отправил в полёт несколько свежеизготовленных талисманов. Стоило им приземлиться на лбы заклинателей, как их конечности мигом задеревенели: у них не было ни единого шанса против изделий мастера с пика Цинцзин.
Этот инцидент ещё сильнее подпортил настроение Шэнь Цинцю, так что он, поддаваясь хулиганскому порыву, произвёл медленный жест, будто что-то разрывая.
Скованные талисманами адепты вновь зашевелились — вот только движения не поддавались их контролю.
— Ты что делаешь? Зачем ты рвёшь мое платье?
— А ты что, по-твоему, делаешь?
— Прости, шисюн! Я не могу контролировать свои руки!
Выместив на них досаду, Шэнь Цинцю не торопясь переоделся в простые белые одежды и двинулся прочь, не оглядываясь.
Пройдя всего несколько шагов, он обнаружил, что награда за его голову привлекла в Хуаюэ немало преследователей.
Хотя многие заклинатели сменили свои одеяния на платье простых горожан, подделываясь под обычных уличных торговцев, их манера держаться выдавала их с потрохами. Осознав, что ему нельзя просто так разгуливать по улице без маскировки, Шэнь Цинцю размазал по лицу жёлтый грим и аккуратно наклеил бородку, лишь после этого вернувшись на улицу.
Бросив взгляд на небо, он убедился, что облака истончились — если так дальше пойдёт, скоро они вовсе истают. Если не случится ничего непредвиденного, то лучше всего осуществить задуманное в полдень.
Однако стоило Шэнь Цинцю опустить голову, как его взгляд тотчас наткнулся на стройную снежно-белую фигуру, что вышагивала по улице со стремительной лёгкостью. Тонкие черты прекрасного лица выдавали в нём незаурядного человека.
Лю Цингэ!
А вот и мой телохранитель [3] подоспел! Глаза Шэнь Цинцю радостно загорелись, и он хотел было броситься вслед быстро удаляющейся фигуре, как вдруг из винной лавки послышался приятный голос с отчётливой ноткой упрёка:
— Да как у тебя только язык повернулся?!
Этот тонкий мелодичный голос показался Шэнь Цинцю настолько знакомым, что он невольно задержался. Пока он медленно разворачивался, чтобы украдкой взглянуть на его источник, изнутри раздался грохот, и прохожие также замедлили шаг, чтобы поглядеть на потасовку.
Из лавки послышалось фырканье другой девушки:
— А с чего мне вдруг нельзя об этом говорить? Ничего удивительного, что этот мерзавец Шэнь Цинцю вышел из вашей школы! Все вы, в особенности те, что с Цинцзин, только и думаете о том, как бы заткнуть людям рот! Ха! К вашему глубокому сожалению, весь мир уже в курсе, что представляет собой этот фрукт! Неужто вы всё ещё надеетесь, что вам удастся всё замять?
Её голос прямо-таки сочился презрением, однако первая девушка нимало не смутилась:
— Такой человек, как наш учитель, не способен на подобные злодейства! А ты не смей на него клеветать!
Кто ещё мог возносить ему подобные хвалы, как не Нин Инъин?
Мин Фань не замедлил поддержать подругу:
— Мы были с тобой вежливы лишь из почтения к старому главе Дворца, так что и тебе не повредило бы соблюдать приличия и следить за языком!
Хоть в настоящий момент для Шэнь Цинцю самым важным было отыскать Лю Цингэ — судя по тому, что он тут наблюдал, события принимали дурной оборот — и всё же он решил задержаться, чтобы убедиться, что его ученики не попадут в беду: мало ли, во что может вылиться эта ссора!
Тем временем, публика в зале на первом этаже винной лавки успела разделиться на два лагеря.
Предводителями одного из них были Мин Фань и Нин Инъин, за которыми сгрудились адепты Цинцзин с одинаково гневными выражениями на лицах. Другой возглавляла молодая госпожа Дворца, которая стояла против них, уперев руки в боки. Лица толпящихся позади неё адептов дворца Хуаньхуа перекашивала ещё более сильная ненависть, а их мечи уже покинули ножны.
Две пышущие юностью девы, каждая из которых по-своему прекрасна, в яростной решимости застыли друг против друга — хоть воздух едва не искрился от напряжения, представшая перед Шэнь Цинцю картина заставила его замереть от восторга.
Ло Бинхэ, опять на твоей клумбе непорядок [4] — явившись в Хуаюэ, адепты Цинцзин, само собой, первым делом схлестнулись с адептами Хуаньхуа. Похоже, в этом городе все дорожки воистину узкие.
Шэнь Цинцю мигом смекнул, что дело пахнет керосином: эта молодая госпожа настолько отчаянная, что готова бросаться на любого, за исключением Ло Бинхэ! Избить кого-нибудь до полусмерти было для неё столь же обыденным делом, как перекусить на скорую руку [5]!
— Такой человек, как он? — выплюнула молодая госпожа Дворца. — Тогда скажи-ка мне, почему он бежал от справедливого наказания? И почему он… он… делал такие вещи! — От переизбытка ненависти её голос почти сошел на хрип, глаза покраснели, и Шэнь Цинцю показалось, что он расслышал зубовный скрежет.
— Приговор ещё не вынесен! — парировала Нин Инъин. — Что же ты имеешь в виду под «справедливым наказанием»? Лучше бы занялась поиском истинного виновника! Мы, адепты хребта Цанцюн, не спешим заклеймить ваших из Хуаньхуа за то, что вы перешли все границы дозволенного в своей подозрительности и предвзятости! Это вы настояли на заточении нашего горного лорда в своей Водной тюрьме — если бы не это, то ни о каком побеге не было бы и речи!
«За каким хреном я виноват ещё и в этом? — неистовствовал про себя Шэнь Цинцю. — А главный, мать его, герой опять вроде как ни при чём!»
Ладони Шэнь Цинцю вспотели, а сердце затрепетало от недоброго предчувствия.
Без того затянувшие душу тучи сгустились пуще прежнего [6].
Судя по реакции этих людей, что-то стряслось во дворце Хуаньхуа уже после его отбытия. Выходит, на его старую голову свалилось ещё одно обвинение в дополнение к вороху предыдущих.
Молодая госпожа Дворца явно была вне себя — впрочем, как заключил Шэнь Цинцю, это было вполне обычным её состоянием.
— Как ты смеешь винить дворец Хуаньхуа, будто он сам навлёк на себя все беды? Что ж, похоже, хребет Цанцюн в своем непревзойдённом величии возомнил, будто ему все дозволено. Вместо того, чтобы принести извинения, вы пытаетесь возложить вину на пострадавших! И с такими-то моральными принципами вы осмеливаетесь именоваться первой школой заклинателей из всех существующих! Подумать только!
Губы Нин Инъин дрогнули.
— Хребет Цанцюн носит звание первой школы заклинателей по всеобщему признанию — ты сама только что об этом упомянула. Но, как бы ты ни относилась к нашей школе, ты не можешь отрицать, что первой нарывалась на ссору! Адепты Цинцзин мирно закусывали, никому не причиняя беспокойства — ты же, едва переступив порог, принялась оскорблять нас, выворачивая наизнанку любое наше слово, и договорилась до того, что всю нашу школу следовало закопать живьём вместе с жертвами поветрия в Цзиньлане — на что это вообще похоже? Город Хуаюэ — это вам не ваш задний двор! Или вы почитаете таковым весь белый свет?
Шэнь Цинцю был до глубины души поражён этой речью, высказанной чистым нежным голоском. Как такое возможно, чтобы невинная и добродушная глупышка Нин Инъин решилась на столь резкие слова? И почему молодая госпожа Дворца ведёт себя, словно бешеная собака, только что вырвавшаяся из клетки, чтобы искусать первого встречного?
— Пик Цинцзин славится учтивостью своих адептов, — добавила Нин Инъин, — и мы твёрдо следуем заветам учителя. Один из них гласит, что не стоит спорить с невоспитанными людьми — потому-то мы и терпим подобное поведение. Ты уже всё высказала? Тогда ступай прочь и не мешай нашей трапезе! Хотя, по правде, у меня напрочь пропал аппетит от одного взгляда на тебя. — Взяв чашку с ближайшего стола, она выплеснула её под ноги сопернице.
Юная госпожа Дворца отпрыгнула, но несколько капель чая всё же попали на подол её одеяния.
— Ах ты, сучка! — взвизгнула она.
Мин Фань больше не мог притворяться, будто поглощён едой. Швырнув палочки на стол, он угрюмо усмехнулся:
— Не думай, будто мы тебя боимся, потому что ты — дочь старого главы Дворца. Ты — всего лишь испорченная девчонка, и нам стыдно даже принадлежать к одному поколению с тобой. Думаю, что тут есть только одна сучка, и она стоит прямо перед нами. Ты позоришь свою школу подобным поведением!
Шэнь Цинцю пребывал в полном шоке.
При нём его ученики не проявляли никаких иных черт, кроме покорности и послушания [7] — в его присутствии они бы и пукнуть не посмели. Про таких говорят: «Велишь покормить кур — собаку гулять не выведет [8]». Когда он поручал им готовку, они даже кашу доварить как следует не решались — а оказавшись «на вольном выпасе», разгулялись будь здоров!
Юная госпожа Дворца побледнела от гнева. Будто мало было полученной выволочки, так она ещё и припомнила, что, по словам Цинь Ваньюэ, эта мелкая ведьма с ангельским личиком долгие годы была соученицей Ло Бинхэ — да не просто товарищем по играм, а кем-то вроде сердечной подруги [9]! Ненависть, круто замешанная на зависти, окончательно затмила ей разум, и в воздетую руку молодой госпожи Дворца скользнула чёрная тень, подобная выползшей из рукава ядовитой змее.
Ма-а-ать! Ещё одна плеть!
Видя, что вот-вот начнётся заварушка, глазевшие на перебранку посетители поспешили к выходу. Стоявший у них на пути Шэнь Цинцю отметил, что все они до странного невозмутимы: похоже, для жителей Хуаюэ происходящее было совершенно рядовым явлением. Разносчик даже сумел неведомо как собрать со всех плату за снедь и выпивку.
Любимая дочь старого главы Дворца могла похвастаться превосходно развитыми боевыми навыками, к тому же, её оружие также обладало недюжинной мощью — удары этой плети были способны крушить кости; Нин Инъин же была всего лишь младшим адептом пика Цинцзин, с которой старшие братья привыкли сдувать пылинки. Опасности, встреченные ею на жизненном пути, можно было перечесть по пальцам, а боевого опыта у неё почитай что и вовсе не было. Хоть меч Нин Инъин метался из стороны в сторону с приличной скоростью, было очевидно, что ей не отбить удары хлыста.
Мин Фань, само собой, рвался на помощь, но ему было не пробиться сквозь заслон, образуемый смертельным танцем высокоуровневого железного хлыста, так что молодому человеку оставалось лишь с растущим беспокойством наблюдать за ходом сражения. Видя, какой оборот приняли события, Шэнь Цинцю наклонился, чтобы сорвать листик с цветника, и щелчком запустил его в воздух.
Нежный зелёный листик, наполненный духовной энергией, порхнул к железной плети — и по залу раскатился оглушительный грохот влетевших друг в друга на огромной скорости массивных твёрдых предметов. Поначалу не обратив на это внимания, молодая госпожа вскоре ощутила, что её большой и указательный пальцы занемели. Плеть выпала из ослабевшей кисти.
Нин Инъин была озадачена не меньше неё самой: стоило ей замахнуться мечом, как она заметила, что юная госпожа Дворца не может блокировать её удар. Опасаясь невольно её задеть, девушка поспешно отвела меч. Однако реакция молодой госпожи Дворца оказалась куда быстрее: выронив плеть, она использовала приданный руке импульс, чтобы влепить Нин Инъин пощёчину.
Раздался оглушительный хлопок ладони по нежной коже щеки.
Твою мать [10]!!!
Красный отпечаток пятерни на лице Нин Инъин и быстро опухающая щека свидетельствовали о ярости, которую вложила в этот удар соперница. Сердце Шэнь Цинцю беспомощно обливалось кровью.
Я свою ученицу ни разу пальцем не тронул, а ты осмеливаешься её бить?
Миловидное личико Нин Инъин мигом утратило симметричность — теперь, опухнув с одной стороны, оно казалось уродливым. Раздувшаяся от гордости молодая госпожа Дворца, потирая запястье, со злорадным смешком вздёрнула подбородок:
— Поскольку твой учитель так и не научил тебя ничему путному, прими урок от этого мастера Дворца: следи за своим языком и за своими руками.
«Какого хрена ты о себе возомнила, что осмеливаешься поучать моих учеников у меня на глазах?!»
— Ах ты, дрянь! — выхватив меч из ножен, во всеуслышание завопил Мин Фань. — Это уже чересчур! Братья, к бою!
Терпение прочих адептов пика Цинцзин также лопнуло: как могли они вынести, чтобы их шимэй избивали у них на глазах? С воодушевлёнными криками они выхватили ослепительно сверкающие мечи.
Мысли Шэнь Цинцю носились со скоростью света в попытке изобрести способ предотвратить кровопролитие и при этом не дать знать о своём присутствии. Внезапно он заметил какую-то странность в поведении одного из адептов дворца Хуаньхуа: он определённо выглядел весьма подозрительно.
Поглазев на него пару мгновений, Шэнь Цинцю ощутил, как стремительно ускоряется его сердце, словно подавая мозгу сигнал тревоги.
Похоже, выпутаться из этого будет не так-то просто.
С первого взгляда этот адепт выглядел совершенно обычно, однако, стоя среди своих сотоварищей, он явно ни с кем не желал встречаться взглядом.
Но Шэнь Цинцю выделил его из толпы не по этой причине, а из-за того, что цвет его лица разительно отличался от кожи на шее, то же можно было сказать о его правой и левой кистях рук. Находясь в самой гуще событий, он, в отличие от прочих, не торопился с гневными воплями вытаскивать меч из ножен — по правде говоря, казалось, происходящее его вовсе не занимает. Он лишь стоял с опущенной головой, словно карманник, поджидающий подходящей возможности для кражи.
И Шэнь Цинцю отлично знал, кому могло быть свойственно подобное поведение.
Мин Фань улучил момент, чтобы поинтересоваться:
— Шимэй, ты как?
Нин Инъин довольно долго пребывала в прострации, словно этот удар вышиб все остатки разума, имевшиеся в этой хорошенькой головке, но, казалось, окрик Мин Фаня привел её в чувство. Распухшее личико сперва побледнело, затем покраснело от злости и обиды, и она также ринулась в атаку с мечом наперевес. За свою доброту она получила жесточайшее оскорбление — что ж, на сей раз соперница не дождётся от нее ни капли милосердия!
На улице, среди толпы зевак, Шэнь Цинцю заметил старого кота — греясь на солнышке, он лениво вылизывал шёрстку. Подхватив зверька, заклинатель швырнул его прямиком в винную лавку. Перепуганный кот истошно заорал, проносясь между дерущимися партиями. Пригнув голову как можно ниже, Шэнь Цинцю проскользнул следом за котом.
При появлении постороннего обе стороны мигом присмирели. Боясь поранить невинного, Нин Инъин не спешила возобновить схватку. Молодая госпожа Дворца, напротив, медлить не стала: вскинув плеть, она нанесла новый удар. Шэнь Цинцю принялся гоняться за одуревшим котом, окликая его только что придуманными кличками: «Цветик! Серенький!» Нин Инъин не решалась шевельнуться в этой неразберихе; внезапно она ощутила, как кто-то подхватил её под локоть, подпихивая за плечи, и меч Нин Инъин принялся танцевать в воздухе практически без какого-либо участия с её стороны, рассыпая серебристые блики по залу.
Один за другим раздались два хлопка, и молодая госпожа Дворца закрыла лицо, замерев на месте.
Эти удары были куда звонче, чем та пощечина, которую она нанесла Нин Инъин.
Прочие же увидели, как Нин Инъин с головокружительной быстротой взмахнула руками, врезав молодой госпоже Дворца сперва по одной щеке, потом по другой. В то же мгновение сражение прекратилось как по мановению руки.
Примечания переводчиков:
[1] Судьба свела на узкой дорожке — в оригинале чэнъюй 冤家路窄 (yuān jiā lù zhǎi) — в пер. с кит. «для врагов всякая дорога узка», обр. в знач. «мир тесен» или «тебе от меня не уйти».
[2] Клан 宗 (zōng) чжун — в пер. с кит. «род, семья, дом».
Баци 霸气 (Bàqì) — в пер. с кит. «дерзкий, уверенный в себе, бравый, вызывающий».
[3] Телохранитель 打手 (dǎ shǒu) — в пер. с кит. «силач, громила, боец, охранник»; при династии Мин – силач, состоявший на службе у помещика для расправы с крестьянами.
[4] На твоей клумбе непорядок — в оригинале чэнъюй 后院起火 (hòu yuàn qǐ huǒ) — в пер. с кит. «пожар на заднем дворе», обр. в знач. «внутренние разногласия».
[5] Перекусить на скорую руку — в оригинале чэнъюй家常便饭 (jiā cháng biàn fàn) — в пер. с кит. «домашний обед», обр. в знач. «обычное дело, повседневные дела, заботы, рутина, быт».
[6] Тучи сгустились на душе пуще прежнего — в оригинале 膝盖已经千疮百孔了 (xīgài yǐjīng qiānchuāng bǎikǒng le) в пер. с кит. — «колено уже поразили сто дыр и тысяча язв».
Сто дыр и тысяча язв — чэнъюй 千疮百孔 (xīgài yǐjīng qiānchuāng bǎikǒng le) – обр. в знач. «бесчисленные трудности и страдания, полная разруха, полнейший развал; трещать по всем швам».
[7] Покорность и послушание — в оригинале 唯唯诺诺 (wěi wěi nuò nuò) — в пер. с кит. «почтительно поддакивать во всём», обр. в знач. «человек “да, да!”», «безропотное подчинение».
[8] Велишь покормить кур — собаку гулять не выведет 让喂鸡不敢遛狗 — в пер. с кит. «велишь покормить кур – не осмелится вывести гулять собаку».
[9] Товарищ по играм — в оригинале чэнъюй 两小无猜 (liǎng xiǎo wú cāi) — в бкув. пер. с кит. «маленькая чистосердечная парочка», обр. в знач. «товарищи по невинным играм», «чистая детская дружба, друзья детства», «пока малы ― подозрениям места нет».
Сердечная подруга — в оригинале чэнъюй 青梅竹马 (qīng méi zhú mǎ) — в букв. пер. с кит. «зеленые сливы и бамбуковые лошадки», кит. идиома для детской влюбленности.
[10] Твою мать — в оригинале используется ругательство 你妹 (nǐ mèi) — в букв. пер. с кит. — «Твою младшую сестру».
Следующая глава