Логово Псоя и Сысоя (публикации за 24 апреля 2019)479 читателей тэги
Автор: Psoj_i_Sysoj
Система «Спаси-Себя-Сам» для главного злодея. Глава 55. Жизнь под домашним арестом
Предыдущая глава
От разрыва между мирами вел широкий каменный коридор. Яркие пятна попарно висящих на стенах факелов уходили в темные, словно ночная чаща, глубины. Судя по росписи на стенах по обеим сторонам коридора, они шествовали по личным апартаментам Ло Бинхэ в Царстве демонов.
После того, как разрыв за их спинами закрылся, Ло Бинхэ, больше не видя смысла удерживать Шэнь Цинцю, медленно разжал пальцы. Заклинатель, приосанившись, отряхнул рукава, не удостоив его ни единым словом.
Да им, по правде, нечего было сказать друг другу, поэтому, не обменявшись даже взглядом, они двинулись по коридору гуськом. В стылой атмосфере не разносился даже звук шагов.
читать дальшеЛо Бинхэ уверенно миновал многочисленные развилки, не задумываясь ни на мгновение. После довольно длительного блуждания по этому лабиринту их глазам внезапно открылся обширный зал. Обычно архитектура Царства демонов сводилась к варьированию разнообразных типов пещер, обитатели которых годами не видели ни солнечного, ни лунного света, однако в своде этой было проделано широкое отверстие, пропускавшее солнечные лучи, что придавало пещере почти уютный вид.
Стоило Шэнь Цинцю миновать дверь, как ему в глаза бросилось, что обстановка комнаты ему знакома: и в самом деле мебель и ее положение почти в точности повторяли его Бамбуковую хижину на пике Цинцзин.
Однако вместо умиления в сердце Шэнь Цинцю вскипела волна возмущения.
Ему до боли хотелось задать Ло Бинхэ вопрос: «Что все это значит?»
Вы только полюбуйтесь на него: выстроил декорации, привел актеров, чтобы как ни в чем не бывало продолжать разыгрывать сценки из жизни любящих друг друга учителя и ученика своих снов!
Сперва он закатывает истерику, словно несчастное дитя; затем плюет ему в душу, давая понять, что это было сплошным лицедейством. Право слово, Шэнь Цинцю не считал себя настолько проницательным [1], чтобы читать в сердце Ло Бинхэ, разбираясь, что там откровенность, а что – чистой воды притворство.
Пока он предавался этим раздумьям, Ло Бинхэ сделал шаг к нему.
Происходи это пару дней назад, Шэнь Цинцю, не задумываясь, отступил бы шага на три, но нынче удержался: это слишком уж походило бы на девицу из хорошей семьи, угодившую в лапы к отъявленному головорезу. Даже оказавшись в столь невыигрышной ситуации, как дракон на мелководье и тигр на равнине [2], он ни при каких обстоятельствах не мог позволить себе потерять лицо.
И все же он не в силах был повлиять на цепенеющее, словно кролик под взглядом удава, тело и унять бешеные кульбиты своего сердца. Ресницы против воли затрепетали, пальцы согнулись, готовые сжаться в кулак.
Каким-то чудом умудрившись заметить это, Ло Бинхэ сделал еще один шаг.
– Учитель, как вы думаете, что я собираюсь с вами сделать? – вкрадчиво поинтересовался он.
– Понятия не имею, – честно ответил тот.
Шэнь Цинцю вообще никому не посоветовал бы предаваться этому бесполезному занятию – пытаться предугадать намерения Ло Бинхэ. Всякий раз, когда ему казалось, что истина на поверхности, он умудрялся промахнуться на целые световые годы!
Ло Бинхэ медленно протянул к нему руку. Шэнь Цинцю не шелохнулся, но его взгляд намертво прикипел к приближающимся кончикам пальцев.
Эта тонкая нежная рука вовсе не походила на длань молодого господина Царства демонов, успевшую лишить жизни бессчетное число людей – казалось, она создана, чтобы касаться струн и возжигать благовония. Украдкой скользнув к щеке Шэнь Цинцю, она едва ощутимо коснулась кожи.
А затем опустилась на его горло.
Шэнь Цинцю не ведал, было ли случайностью то, что пальцы Ло Бинхэ легли аккурат на одну из жизненно важных артерий. Заклинатель против воли сглотнул.
Ло Бинхэ тотчас убрал руку. Когда он заговорил, невозможно было различить, что звучит в его голосе: сожаление, гнев или довольство.
– Моя кровь больше не отвечает на мой зов.
Выходит, он коснулся кожи Шэнь Цинцю, лишь чтобы проверить действие священной крови.
– Похоже, за эти краткие несколько дней учитель пережил еще одну судьбоносную встречу.
– И что теперь? – бросил Шэнь Цинцю. – Заставишь меня выпить ее вновь?
– Ты все равно убежишь, что с ней, что без нее, – отозвался Ло Бинхэ. – Я предпочел бы не давать учителю лишний повод меня ненавидеть.
На глазах посторонних он не постеснялся втоптать репутацию учителя в грязь, однако, оставшись с ним наедине, вновь сделался учтивым и обходительным, тем самым окончательно сбив Шэнь Цинцю с толку.
– Учитель, прошу, останьтесь здесь хотя бы на время. Можете гулять по моему дворцу, где пожелаете. – Помедлив, Ло Бинхэ добавил: – Я поставил слуг за дверью, но они не осмелятся войти сюда. Если вам что-то понадобится, просто дайте им знать.
– Какая предупредительность, – процедил Шэнь Цинцю.
Устремив на него пристальный взгляд, Ло Бинхэ произнес:
– Вы чего-нибудь хотите?
– Мой выбор не ограничен? – поинтересовался Шэнь Цинцю.
Ло Бинхэ кивнул. Повинуясь мстительному порыву, заклинатель выпалил:
– Желаю видеть тебя как можно реже. В идеале – вообще никогда.
Ло Бинхэ побледнел, словно никак не ожидал от него подобных слов.
При виде его реакции Шэнь Цинцю ощутил мимолетную вспышку мстительного восторга, однако за ней тотчас последовал укол сожаления: прежде ему никогда не доводилось язвить кого-либо столь безжалостными речами.
Когда цвет постепенно начал возвращаться на лицо Ло Бинхэ, он бросил:
– Однажды учитель спрашивал меня, хочу ли я стать сильным.
– Помнится, тогда я также говорил тебе, что назначение этой силы – защищать людей, а не подчинять их своей воле и убивать, – парировал Шэнь Цинцю.
– В этом вы ошибались, – холодно возразил Ло Бинхэ. – Не все речи учителя были истинны. Лишь став сильнейшим, можно удержать тех, кто тебе дорог. Я наконец понял, что нет смысла ждать, пока учитель переменит свое мнение обо мне. – Сжав кулаки, он натянул на лицо зловещую улыбку. – Теперь, когда учитель в моей власти, ему лучше даже не помышлять о побеге!
Когда это юное отродье дьявола наконец покинуло сцену, Шэнь Цинцю решился обратиться к Системе:
– Эй, обновленная версия, ты тут?
[Система обеспечивает всестороннюю поддержку пользователя 24 часа в сутки, а также интерактивное сетевое взаимодействие.]
– Пожалуй, ограничусь всесторонней поддержкой, взаимодействия мне в последнее время и без тебя хватает. Поведай-ка мне, сколько у меня нынче баллов?
[На вашем счету 1330 баллов. Из «Пути гордого бессмертного демона» успешно удалена метка «Гром с небес». Вы достигли сюжетной стадии «Переполненная чаша терпения [3]». Возобновив усилия, вскоре вы разблокируете новое важное достижение. Уровень крутости главного героя составляет 3840 баллов, уровень гнева – 1500 пунктов, разбитое сердце – 4500 пунктов. Продолжайте стараться, у вас еще есть над чем работать!]
Что ж, в целом все не так уж плохо. Благодаря упорным усилиям по поиску неприятностей на свою задницу его жалкий счет наконец-то приподнялся. И хоть таинственное наименование «Переполненная чаша терпения» не слишком воодушевляло, оно все же звучало много лучше, чем «Гром с небес». Что же до пунктов гнева, то он успел убедиться, что они имеют не очень-то большое отношение к реальности. А вот пассаж насчет разбитого сердца неожиданно сильно задел чувства Шэнь Цинцю, вновь заставив его ощутить укол вины.
– Сколько баллов мне нужно накопить, чтобы обменять на что-то стоящее? – пряча взгляд, бросил Шэнь Цинцю.
[Вы можете оплатить баллами обновление Системы.]
– Валяй! – беззаботно махнул рукой Шэнь Цинцю.
Издав подходящий случаю звук, Система принялась неторопливо распаковывать обновления. Тут-то в душу Шэнь Цинцю закралось сомнение, которое он не замедлил озвучить:
– Постой, а как называется это твое обновление?
[Улучшенное издание малого двигателя сюжета.]
Шэнь Цинцю что было сил надавил на кнопку «Отмена» загрузочного окна.
К его немалой досаде, грёбаное обновление уже успело установиться, прихватив с собой его грёбаные баллы. И вновь он на мели, зато с дурацким обновлением!
Покрыв Систему потоком нецензурной брани, он со вздохом принялся обживать свое новое обиталище.
***
В последующие дни Ло Бинхэ был слишком занят объединением демонических племен в северных владениях [4] Мобэй-цзюня, а Ша Хуалин была всецело поглощена своей очередной грандиозной интригой. Что и говорить, нынче у Ло Бинхэ был весьма напряженный период, так что, похоже, ему стало попросту не до пленника.
…или же его хрустальное сердце разлетелось на куски от тех жестоких слов, так что он больше не отваживался показаться на глаза бывшему учителю.
И Шэнь Цинцю стоило немалого труда не думать о подобной возможности.
Да и в конце концов, разве не к этому он стремился: Ло Бинхэ наконец оставил его в покое, так что Шэнь Цинцю мог, пользуясь долгожданной передышкой, есть, пить и слоняться без дела в свое удовольствие, со вкусом проводя последние отпущенные ему деньки.
Этому немало способствовало и то, что Ло Бинхэ, не в пример героям нежно любимых его младшей сестренкой книжонок, не потрудился заковать его в цепи, чтобы, раздев, завязав глаза и засунув в рот кляп, избить его до полусмерти. Иными словами, Шэнь Цинцю и впрямь мог располагаться как дома, довольствуясь этими маленькими радостями.
Дерьмо собачье!
Именно им набиты мозги Шэнь Цинцю, если он умудряется тешить себя подобными соображениями! Должно быть, так проявляется запущенная стадия стокгольмского синдрома – если так дальше пойдет, скоро он начнет возносить хвалу Ло Бинхэ за то, что тот позволяет ему как ни в чем не бывало отъедаться в этой золотой клетке! С каких это пор он вместо того, чтобы самостоятельно распоряжаться своей судьбой, покорно положился на милость противника?
От борьбы с пораженческими помыслами сознание Шэнь Цинцю так раскалилось, что он нечаянно порвал надвое страницу книги, которую читал. В тот же момент его ушей достиг громкий стук бамбуковых стеблей за окном. Выглянув из-за занавеси посмотреть, что там такое, он обнаружил группу молодых слуг-демонов, суетливо снующих вокруг. Высунув голову наружу, Шэнь Цинцю поинтересовался:
– Чем это вы тут занимаетесь?
Ответивший ему слуга тотчас расплылся в подобострастной улыбке – можно подумать, он разговаривал не с пленником:
– Высаживаем бамбук.
– Бамбук? – оторопел Шэнь Цинцю.
– Так точно. Бессмертному мастеру должно быть хорошо знакомо это растение из Царства людей. В Царстве демонов он не очень-то приживается, но Цзюнь-шан полон решимости добиться этого, так что придется нам придумать какой-нибудь способ.
Наблюдая за ним, Шэнь Цинцю пришел к выводу, что обладающий подобной силой и сноровкой не мог быть обычным слугой-чернорабочим – более того, он начинал подозревать, что Ло Бинхэ согнал на это волюнтаристское начинание самые сливки демонического общества. Заставлять своих лучших генералов сажать бамбук – воистину деяние, достойное тирана!
Но и этим дело не ограничилось. Первые два дня у Шэнь Цинцю совершенно не было аппетита, однако на третий день он снизошел до того, что обменялся парой слов с симпатичной светлокожей фигуристой демоницей, которая доставила ему обед. Подняв палочки дважды, он понял, что больше не в состоянии проглотить не кусочка.
Девица склонила голову набок, насмешливо поинтересовавшись:
– В чем дело, мастер Шэнь, блюда недостаточно аппетитны?
О, дело было вовсе не в этом – скорее, они были чересчур аппетитны, причем этот тонкий вкус был до боли ему знаком. Минуло немало лет с тех пор, как он в последний раз его ощущал, только и всего.
– Ты сама это приготовила? – положив палочки, осторожно поинтересовался он.
– Вы, верно, шутите, – усмехнулась девица. – Я всего и умею, что забить да съесть добычу сырьем, или дать ей малость полежать, прежде чем подать на стол. Я ни бельмеса не смыслю в этой вашей человечьей кухне с огнем, тоннами риса и прочей ерунды – от всего этого помрешь с тоски.
Вот ведь гребаный сюрприз. Выходит, эта прекрасная девушка с нежным голосом и благоухающим дыханием – любительница разлагающейся плоти. Очевидно, Шэнь Цинцю предался иллюзиям, наблюдая за тем, как она день за днем усердно убирает со стола и подметает пол. Судя по ее силе, ей более подобало махать боевыми топорами в гуще битвы, разрубая врагов надвое, чем нарезать овощи да дыни – именно поэтому Шэнь Цинцю так умилялся, видя ее за этим занятием.
– Тогда кто же это приготовил? – сдержанно спросил Шэнь Цинцю, не меняясь в лице.
– Ох, этого я не имею права говорить, – покачала головой девица. – Иначе Цзюнь-шан меня прибьёт.
Не имеешь права, говоришь? Будто он сам не в состоянии это понять, едва вкусив это блюдо!
Шэнь Цинцю продолжал колебаться, вовсе отложить или пустить в ход палочки. Как там говорится в той пословице? Берущая длань коротка, накормленные уста сладки [5]? Шэнь Цинцю справедливо опасался, что, вкусив этой пищи, ему будет не так легко противопоставить чувство собственной правоты поползновениям Ло Бинхэ. Однако повар слишком хорошо знал его вкусы – раздумывая над этой непростой проблемой, Шэнь Цинцю бессознательно опустошил тарелку…
Собрав со стола, девица удалилась, покачивая бедрами и прикрывая ладонью беззастенчивую ухмылку. Вскоре после ее ухода занавес приподнялся, и в хижину нетвердой походкой ввалился новый посетитель. При едином взгляде на него желчь волной поднялась из желудка Шэнь Цинцю, и он вместо приветствия встретил вошедшего яростным ударом, проорав:
– Самолет, Пронзающий Небеса, ты…
Шан Цинхуа успел вскинуть руки, чтобы блокировать удар. Его меч вылетел из ножен, чтобы застыть в пространстве между ними, нацелившись на Шэнь Цинцю.
– Хэй-хэй-хэй, осади назад! – опасливо затараторил он. – Шэнь-дада [6], нельзя же так с людьми! Будешь нападать на меня, пользуясь тем, что я не облечен столь же впечатляющими талантами – сам же потом пожалеешь!
– Ты сдал меня с потрохами! – проревел Шэнь Цинцю. – Солидарность для тебя совсем пустой звук? Забыл, что мы родом из одного мира?
– О какой такой солидарности ты мне задвигаешь, – обиженно парировал Шан Цинхуа, – когда сам только и делал, что подвергал меня издевательствам да насмешкам? Достал уже таким отношением. Что я тебе такого сделал? Ну да, сдал, но это ж Непревзойденный Ло – он бы и без меня обо всем догадался. Ну и зачем мне принимать бессмысленные мучения? Я всего лишь пошел по более легкому пути – прояви наконец снисходительность [7]!
При виде подобного бесстыдства Шэнь Цинцю буквально утратил дар речи. Воспользовавшись этим, Шан Цинхуа проскользнул внутрь и расположился за столом. Шмякнув на стол зачехленный меч, он отрубил:
– Так что давай не будем больше об этом. Мне было велено доставить это тебе.
Присмотревшись к мечу, Шэнь Цинцю машинально протянул руку, чтобы погладить ножны. Тот самый меч, что рассыпался на осколки вместе с его душой, злосчастный Сюя.
Шэнь Цинцю все еще испытывал сильную привязанность к своему мечу, так что, заполучив его, он и думать забыл о том, как сильно хотел вздуть Шан Цинхуа всего мгновение назад. Вытянув меч из ножен, он принялся любоваться снежным блеском тонкого изящного лезвия. Осколки были соединены столь искусно, что швы были вовсе невидимы, как на одеяниях небожителей [8] – ни малейшей трещинки – благодаря чему воссозданное лезвие прямо-таки лучилось духовной силой.
Сидевший с другой стороны стола Шан Цинхуа нервно усмехнулся и, потирая руки, поцокал языком:
– Я и помыслить не мог, что история может столь далеко отклониться от оригинального сюжета. Невероятно, воистину невероятно…
– Тебе что, и дела нет до того, что чудесный герой твоего романа вместо того, чтобы обзавестись гаремом, заделался обрезанным рукавом? – от души удивился Шэнь Цинцю.
– Да мне-то какая разница, – как ни в чем не бывало отозвался Шан Цинхуа. – Главное – что он запал не на меня.
Показав ему средний палец, Шэнь Цинцю опустил голову, сосредоточившись на полировке меча. На это Шан Цинхуа воздел два больших пальца:
– Ладно тебе, все не так уж плохо. Перед тобой открываются весьма неплохие перспективы, весьма. Уж поверь мне, эти крепкие бедра способны ковать золото [9]!
– Иди ты в жопу со своими крепкими бедрами, – огрызнулся Шэнь Цинцю. – До чего они меня, по-твоему, доведут? До того, что между ними, ясен пень!
– Ну, так это даже лучше, – рассудил Шан Цинхуа. – Как-никак, там располагается все самое дорогое для мужчины…
Лишь нежелание использовать для столь грязных дел новообретенный Сюя удержало Шэнь Цинцю от того, чтобы отсечь им «самое дорогое» Шан Цинхуа. Будучи не в настроении для пустой бравады, он придал своему лицу невозмутимое выражение, бросив:
– Что ж, раз мы дошли до подобных откровений, будь добр, поведай мне, были ли у тебя когда-нибудь сюжетные планы, связанные с Тяньлан-цзюнем?
– А на кой тебе сдался папаша [10] Бин-гэ? – удивился Шан Цинхуа.
– Да не то чтобы сдался, – уклончиво отозвался Шэнь Цинцю. – Просто меня всегда удивляло, почему ему в твоей книге досталось так мало места. Для тебя не фигура накатать полмиллиона слов про какую-то очередную женушку, а для Тяньлан-цзюня и пары страничек жалко?
– А тебе не откажешь в проницательности, – признал Шан Цинхуа. – Настоящий преданный читатель. Ну что ж, раз так, ты имеешь полное право знать, что изначально я собирался посвятить отцу Бин-гэ целую сюжетную арку, сделав его настоящим БОССОМ, однако в процессе ее написания мой комп сдох, и весь этот эпизод вместе с ним. В то же время целевая аудитория требовала у меня развития совсем другой сюжетной линии – рейда Бин-гэ по захвату сотен дюймовочек, которых иные мужчины в глаза не видали, сам понимаешь. Знал бы ты, братец Огурец, как я настрадался с этой чертовой нефритовой клумбой – а тебе бы только меня шпынять…
Теперь, по крайней мере, Шэнь Цинцю знал, откуда взялись все эти сюжетные дыры.
– Выходит, – невозмутимо бросил он, – ты бросился расписывать гарем Ло Бинхэ, вместо того, чтобы прояснить подвисший вопрос с его отцом?
– Да кому вообще есть дело до его отца, – отмахнулся Шан Цинхуа. – Это ж никак не влияет на основной сюжет: всех сестричек – по постелькам, всех злодеев – по могилкам. Усилия по развитию побочных сюжетных линий не окупаются, уж поверь моему опыту. Я всего-то навсего хотел зарабатывать писательством на жизнь – а если бы мои подписчики соскочили, я был бы обречен на голодную смерть, братец Огурец.
Да уж, Сян Тянь Да Фэйцзи, ты мастер залихватски обрубать сюжетные линии – а теперь эта блядская Система заставляет меня заполнять получившиеся дыры!
– На самом деле, это и к лучшему, что та арка накрылась, – продолжал рассуждать Шан Цинхуа. – Видишь ли, по всему выходит, что кровь Тяньлан-цзюня чище, чем у Ло Бинхэ, а это значит, что и его боевые способности куда круче, да и характер у него был более проработанный. А теперь сам посуди – вся суть этой истории сводится к тому, как поднявшийся из грязи главный герой подмял под себя все три царства, посмеявшись надо всем миром, добавь к этому его трагическое детство, которое никого не оставит равнодушным – сущий Марти-Стю [11], верно? И что бы я с этим делал, вылези на свет божий другой герой, который потеснит Ло Бинхэ? Ты же знаешь – Бин-гэ обязан быть первым во всем: во внешности и в талантах, в битве и в постели.
Шэнь Цинцю беззвучно уронил голову на ладони. Теперь-то, благодаря этому признанию, он начал волноваться не на шутку: выходит, освободись Тяньлан-цзюнь из заточения, сам Ло Бинхэ не сможет с ним совладать!
Однако, если взглянуть на это с другой стороны, быть может, получится использовать отца против сына? Но Шэнь Цинцю немедленно придушил эту мысль в зародыше: не стоит связываться с героем, о котором толком ничего не знаешь, а то как бы все не обернулось еще хуже, ведь он даже не в курсе, какая смерть грозит ему в этой обновленной реальности. Оставалось признать одно: этот недоделанный эксперт Сян Тянь Да Фэйцзи задал стандарты литературы для будущих поколений на десятки тысяч лет вперед!
Придя к этой мысли, Шэнь Цинцю решительно опустил ладони на столешницу:
– Лучше тебе быть со мною полностью откровенным – а то как бы не выяснилось, что то, что ты наметил, но не написал, послало под откос все наши планы. Так что давай-ка по существу!
– Ну, я прям не знаю, – поневоле замялся Шан Цинхуа. – Откуда мне знать, что из всего этого – «по существу»? Могу лишь сказать, что там было кое-что, связанное с тобой… то бишь, с Шэнь Цзю. Прежде мне было как-то неловко об этом заговаривать…
При этих словах волоски на тыльной стороне шеи Шэнь Цинцю встали дыбом. Зная наклонности Сян Тянь Да Фэйцзи, он и подумать не мог, что тот уделит биографии главного злодея хоть какое-то внимание!
Стиснув виски, Шэнь Цинцю пробормотал:
– Выкладывай. Я уж как-нибудь справлюсь.
Получив отмашку, Шан Цинхуа тотчас пустился в обстоятельные объяснения:
– У меня было немало идей относительно предыстории Шэнь Цзю. На самом деле, я планировал развить его в многостороннего, как следует проработанного персонажа: пусть он и злодей до мозга костей, но у него были причины, по которым он докатился до такой жизни, а также и свои достоинства. Однако читателям это на фиг не сдалось: стоило мне начать двигаться в этом направлении, как они принялись давить на меня в комментах. Почуяв, откуда ветер дует, я тотчас превратил его в плоского опереточного злодея [12]. Но на самом деле…
Шэнь Цинцю весь превратился во слух, но тут до него снаружи донесся голос прислужниц:
– Цзюнь-шан!
Воистину, он не мог выбрать более неподходящего времени для визита!
Заслышав это, Шан Цинхуа подскочил на три чи [13] от земли, словно его штаны внезапно загорелись. Устремившись к задней двери, он бросил через плечо:
– Явился твой герой – расскажу тебе все малость позже – вернее, когда смогу!
«Куда же ты!» Шэнь Цинцю выбросил руку [14], силясь задержать товарища по несчастью. «Засунь-ка свое “малость позже” знаешь, куда!» Это было еще хуже того избитого детективного клише, когда герой, едва выдавив: «Мой убийца – это…» – тотчас харкает кровью и умирает!
Зеленый занавес вновь приподнялся, и в комнату вступил Ло Бинхэ. Шэнь Цинцю тотчас натянул на лицо самое невозмутимое из выражений: заметь Ло Бинхэ ту жуткую рожу, которую он скорчил, поняв, что разговор вот-вот оборвется на самом важном месте – и все его планы пошли бы прахом. Взгляд Ло Бинхэ тотчас упал на Сюя в руках учителя, прежде чем подняться к его лицу.
После непродолжительного молчания он же решился взять на себя инициативу:
– Похоже, за эти несколько дней учитель так и не улучил момент, чтобы вкусить хоть немного отдыха.
Слово «отдых» немедленно вызвало в мыслях Шэнь Цинцю ассоциации со сном, а те – совершенно непрошеные воспоминания о его неуклюжих попытках утешить Ло Бинхэ в последнем сновидении, отчего заклинателю тотчас захотелось сгореть со стыда. Потирая лоб в попытках скрыть смущение, он пробормотал:
– Будь я способен при этом обойтись без сна, с радостью бы отдохнул.
При этих словах ресницы Ло Бинхэ опустились, скрывая пристальный взгляд. После непродолжительного молчания он, словно наконец решившись на что-то важное, напряженно произнес:
– Признаю, что в том сне я воспользовался положением, чтобы обмануть бдительность учителя. Но чувства, которые я проявил, не были фальшивыми.
– Ло Бинхэ, я больше не могу понять, где в твоих словах правда, а где – ложь, – вздохнув, признался Шэнь Цинцю. – Так что можешь не тратить силы на поиски оправданий.
На самом деле, тот Ло Бинхэ из сна был куда милее его сердцу. Хоть он и не утратил ауру главного героя, тот Ло Бинхэ казался настолько одиноким и несчастным, что пробудил бы сочувствие в ком угодно – и при этом даже такой завзятый натурал, как Шэнь Цинцю, не мог не признать, что это личико просто неотразимо, даже искаженное горем. Вот только чем больше жалости он ощутил тогда, тем больше отвращения чувствовал при взгляде на это лицо сейчас. Тогда, услышав заверения Ло Бинхэ, что он непричастен к событиям в Цзиньлане, Шэнь Цинцю готов был поверить ему процентов на девяносто, но вот теперь доверие не дотягивало и до десяти.
Кровь бросилась в лицо Ло Бинхэ, окрасив щеки розовым.
– Все, что волнует учителя – это мое притворство, – подняв веки, холодно изрек он. – Но ведь если бы не оно, мне бы никогда не представился шанс перемолвиться с ним хотя бы словом.
При этом его пальцы бессознательно сжимались на рукояти Синьмо, пока костяшки не побелели от напряжения. Теперь уже не только зрачки, но и глазницы начали явственно отсвечивать красным.
– А разве учителю не случалось меня обманывать? Не ты ли говорил, что не придаешь большого значения различиям между расами – а потом, не моргнув глазом, отрицал собственные слова! После твоей гибели в Хуаюэ я неустанно призывал твою душу сотни тысяч раз, не смиряясь перед неудачами, чтобы не позволить сердцу обратиться в золу, а помыслам – в лед [15]. И все же я не ожидал, что, вернувшись, учитель не удостоит меня ничем, кроме попреков и отстраненного взгляда, делая вид, будто не понимает смысла моих слов. – К концу этой тирады его голос начал подрагивать, то и дело взлетая от ярости и отчаяния. – Теперь-то у учителя есть все поводы ненавидеть и презирать меня как демоническое отродье – я приношу несчастья везде, куда ступает моя нога. Но на сей раз я ничего дурного не сделал, почему же ты язвишь меня больнее скорпионов и змей? Ты обманул меня дважды, я обманул тебя дважды – разве мы не квиты?
Хоть эта незамысловатое, как «дважды два», утверждение было не лишено логики, Шэнь Цинцю не удержался от того, чтобы высказаться начистоту:
– А тебе, как я посмотрю, злопамятства не занимать.
– Боюсь, учитель еще не знает, каким я бываю, когда действительно затаю на кого-либо злость, – ухмыльнулся Ло Бинхэ, лицо которого мигом помрачнело от этой недоброй усмешки. Сокращая дистанцию между ними, он добавил: – Но, боюсь, учитель не поверит, что я всегда поминал его отнюдь не злом.
Видя, что отбрасываемая им тень стремительно растет в размерах, Шэнь Цинцю поспешил одернуть ученика:
– Возьми себя в руки! – про себя добавив: «Хочешь поговорить мирно – нечего меняться в лице каждую секунду, и изволь держать дистанцию!»
– Это вы славитесь самообладанием, учитель, – внезапно севшим голосом отозвался Ло Бинхэ. – А я больше не в силах сдерживаться.
Шэнь Цинцю не успел толком обдумать эту фразу, когда внезапно ощутил боль в спине – и только тут понял, что они с Ло Бинхэ рухнули на кровать.
…Черт, сколько я ни спал на подобной кровати, никогда не думал, что она такая жесткая!
– Да что с тобой такое? – в исступлении выкрикнул Шэнь Цинцю.
В ответ на это Ло Бинхэ молча поджал губы. Только Шэнь Цинцю собрался скинуть его пинком, как вдруг все его тело с головы до ног покрылось мурашками: чужая рука, скользнув под подол, неожиданно проникла прямиком под нижние одежды!
Да ты вконец спятил, что ли?
Шэнь Цинцю хотел было двинуть агрессора коленом, но тот ловко перехватил его, прижав к собственному боку.
Принужденный к подобной позе заклинатель проорал про себя «Бля-а-а!» с сотню раз: ему совершенно не улыбалось в буквальном смысле раздвигать ноги под нависшим над ним мужчиной. Вскинувшись, он точно рассчитанным выбросом энергии и ловким движением поясницы скинул с себя Ло Бинхэ, поменяв их позиции подобно смене созвездий на небе – теперь он прижимал Ло Бинхэ к кровати. Вытащив Сюя на три цуня [16], он хладнокровно прижал лезвие к горлу ученика. Впервые в жизни кто-то довел его до настолько исступленной ярости. С перекошенным от ярости лицом он процедил:
– Вздумал принудить [17] своего учителя? Так ведь? Вот как ты соблюдаешь свои ученические обеты? – Как бы ни были справедливы обвинения Ло Бинхэ, он напрасно ожидал, что Шэнь Цинцю упадет перед ним лапками кверху!
Тем самым он блокировал как пути отступления для Ло Бинхэ, так и жизненно важную точку на его шее, однако же глаза его ученика сияли, словно ничто не препятствовало течению его духовной энергии. Нимало не устрашенный острым как бритва лезвием у своего горла, он одной рукой схватил Шэнь Цинцю за запястье, другой же оперся о кровать, чтобы приподняться. Один мощный толчок – и их позиции вновь поменялись – однако рука Шэнь Цинцю и тут не дрогнула, бестрепетно прижав жизненную точку на шее Ло Бинхэ рукоятью Сюя.
После еще нескольких таких переворотов они, окончательно сплетясь в клубок, свалились с кровати, рассыпая во все стороны искры и вспышки духовной энергии, сталкивающиеся с демоническими эманациями – вскоре комнату застил густой туман, в котором они продолжали наносить удары не глядя. С тех пор, как он вселился в тело утонченного заклинателя, Шэнь Цинцю и думать забыл, когда в последний раз дрался в столь варварской манере. И тут, в самый разгар битвы, его вдруг осенило.
Это ж чертов заклинательский роман, так какого хрена я тут дерусь голыми руками? Это все равно швыряться комьями земли, имея под рукой пушку!
Он тотчас вскинул руку, собрав в нее приличный заряд духовной энергии, и послал его прямиком в низ живота Ло Бинхэ.
Примечания переводчиков:
[1] Не считал себя настолько проницательным – в оригинале используется идиома 明察秋毫 (míng chá qiū háo) – в пер. с кит. «ясно разглядеть даже осеннюю шерстинку [на теле животного]», в образном значении – «улавливать тончайшие детали», «быть способным безошибочно отличать правду от неправды».
[2] Как дракон на мелководье и тигр на равнине 龙游浅水虎落平阳 (lóng yóu qiǎnshuǐ hǔ luò píngyáng) – кит. идиома, означающая попавшего в невыгодное/безвыходное положение человека.
[3] Переполненная чаша терпения – в оригинале выражение 槽点略多 (cáodiǎn lüè duō) – в пер. с кит. «река (сосуд) от капли переполнилась».
[4] Северные владения – 北疆 (běijiāng), иначе Бэйцзян.
[5] Берущая длань коротка, накормленные уста сладки 拿人家手短，吃人家嘴软 (ná rénjiā shǒu duǎn, chī rénjiā zuǐruǎn) – кит. пословица, означающая, что, принимая что-то от другого человека, неудобно ему отказывать или говорить о нем дурно.
[6] Дада 大大 (dàda) – неформальное вежливое обращение, пер. с кит. «отец», «дядюшка».
[7] Прояви снисходительность – в оригинале использовано выражение 坦白从宽 (tǎnbái cóngkuān) – в пер. с кит. «проявить великодушие к тем, кто признал свою вину».
[8] Швы были вовсе невидимы, как на одеяниях небожителей – в оригинале использовано выражение 天衣无缝 (tiān yī wú fèng) – в букв. пер. с кит. «платье небожителей не имеет швов», образно употребляется в значении «совершенный, безупречный, без изъянов».
[9] Крепкие бедра – в оригинале используется идиома 金大腿 (jīn dàtuǐ) «золотые бедра», означающая сильного и могущественного человека. Шан Цинхуа тем самым делает отсылку к другой поговорке – «обнимать бедра», что означает «сильно к кому-то привязаться», намекая на изначальный план Шэнь Цинцю по внушению ученику чувства признательности.
[10] Папаша – любопытно, что здесь Шан Цинхуа употребляет слово 他爹 (tādiē) таде, которым обычно жена именует мужа – «отец моих детей». В какой-то мере так оно и есть: Тяньлан-цзюнь – отец его детища :-)
[11] Марти-Стю – мужской аналог Мэри-Сью. В оригинале используется Джек Сью 杰克苏 (jié kè sū).
[12] Опереточный злодей 贱人 (jiànrén) цзяньжэнь – в пер. с кит. «человек низкого происхождения, никуда не годный человек», употребляется в китайской театральной лексике в качестве «негодяй, мерзавец, дешёвая тварь».
[13] Чи 尺 (chĭ) – единица длины, равная около 32,5 см., т. е., подскочил где-то на метр.
[14] Выбросил руку – в оригинале используется мем «рука Эркана» 尔康手 (Ěrkāng shǒu) – это когда кто-то тянется за кем-то рукой, типа: «Не-э-эт, не уходи!»
Эркан 福尔康 (Fú Ěrkāng) – герой сериала 还珠格格 (Huán zhū gége) – в рус. пер. «Моя прекрасная принцесса» или «Возвращение жемчужной принцессы» – основанного на истории династии Цин XVIII века.
Вот так выглядит мем:
[15] Сердцу обратиться в золу, а помыслам – в лед 心灰意冷 (xīn huī yì lěng) – кит. идиома для отчаяния и депрессии.
[16] Цунь寸 (cùn) 3,25 см. – итого сантиметров на десять.
[17] Принудить – в оригинале 霸王硬上弓 (bàwáng yìng shàng gōng) – в букв. пер. с кит. «натянуть тетиву на лук голыми руками», образно в значении «изнасиловать»
Следующая глава
От разрыва между мирами вел широкий каменный коридор. Яркие пятна попарно висящих на стенах факелов уходили в темные, словно ночная чаща, глубины. Судя по росписи на стенах по обеим сторонам коридора, они шествовали по личным апартаментам Ло Бинхэ в Царстве демонов.
После того, как разрыв за их спинами закрылся, Ло Бинхэ, больше не видя смысла удерживать Шэнь Цинцю, медленно разжал пальцы. Заклинатель, приосанившись, отряхнул рукава, не удостоив его ни единым словом.
Да им, по правде, нечего было сказать друг другу, поэтому, не обменявшись даже взглядом, они двинулись по коридору гуськом. В стылой атмосфере не разносился даже звук шагов.
читать дальшеЛо Бинхэ уверенно миновал многочисленные развилки, не задумываясь ни на мгновение. После довольно длительного блуждания по этому лабиринту их глазам внезапно открылся обширный зал. Обычно архитектура Царства демонов сводилась к варьированию разнообразных типов пещер, обитатели которых годами не видели ни солнечного, ни лунного света, однако в своде этой было проделано широкое отверстие, пропускавшее солнечные лучи, что придавало пещере почти уютный вид.
Стоило Шэнь Цинцю миновать дверь, как ему в глаза бросилось, что обстановка комнаты ему знакома: и в самом деле мебель и ее положение почти в точности повторяли его Бамбуковую хижину на пике Цинцзин.
Однако вместо умиления в сердце Шэнь Цинцю вскипела волна возмущения.
Ему до боли хотелось задать Ло Бинхэ вопрос: «Что все это значит?»
Вы только полюбуйтесь на него: выстроил декорации, привел актеров, чтобы как ни в чем не бывало продолжать разыгрывать сценки из жизни любящих друг друга учителя и ученика своих снов!
Сперва он закатывает истерику, словно несчастное дитя; затем плюет ему в душу, давая понять, что это было сплошным лицедейством. Право слово, Шэнь Цинцю не считал себя настолько проницательным [1], чтобы читать в сердце Ло Бинхэ, разбираясь, что там откровенность, а что – чистой воды притворство.
Пока он предавался этим раздумьям, Ло Бинхэ сделал шаг к нему.
Происходи это пару дней назад, Шэнь Цинцю, не задумываясь, отступил бы шага на три, но нынче удержался: это слишком уж походило бы на девицу из хорошей семьи, угодившую в лапы к отъявленному головорезу. Даже оказавшись в столь невыигрышной ситуации, как дракон на мелководье и тигр на равнине [2], он ни при каких обстоятельствах не мог позволить себе потерять лицо.
И все же он не в силах был повлиять на цепенеющее, словно кролик под взглядом удава, тело и унять бешеные кульбиты своего сердца. Ресницы против воли затрепетали, пальцы согнулись, готовые сжаться в кулак.
Каким-то чудом умудрившись заметить это, Ло Бинхэ сделал еще один шаг.
– Учитель, как вы думаете, что я собираюсь с вами сделать? – вкрадчиво поинтересовался он.
– Понятия не имею, – честно ответил тот.
Шэнь Цинцю вообще никому не посоветовал бы предаваться этому бесполезному занятию – пытаться предугадать намерения Ло Бинхэ. Всякий раз, когда ему казалось, что истина на поверхности, он умудрялся промахнуться на целые световые годы!
Ло Бинхэ медленно протянул к нему руку. Шэнь Цинцю не шелохнулся, но его взгляд намертво прикипел к приближающимся кончикам пальцев.
Эта тонкая нежная рука вовсе не походила на длань молодого господина Царства демонов, успевшую лишить жизни бессчетное число людей – казалось, она создана, чтобы касаться струн и возжигать благовония. Украдкой скользнув к щеке Шэнь Цинцю, она едва ощутимо коснулась кожи.
А затем опустилась на его горло.
Шэнь Цинцю не ведал, было ли случайностью то, что пальцы Ло Бинхэ легли аккурат на одну из жизненно важных артерий. Заклинатель против воли сглотнул.
Ло Бинхэ тотчас убрал руку. Когда он заговорил, невозможно было различить, что звучит в его голосе: сожаление, гнев или довольство.
– Моя кровь больше не отвечает на мой зов.
Выходит, он коснулся кожи Шэнь Цинцю, лишь чтобы проверить действие священной крови.
– Похоже, за эти краткие несколько дней учитель пережил еще одну судьбоносную встречу.
– И что теперь? – бросил Шэнь Цинцю. – Заставишь меня выпить ее вновь?
– Ты все равно убежишь, что с ней, что без нее, – отозвался Ло Бинхэ. – Я предпочел бы не давать учителю лишний повод меня ненавидеть.
На глазах посторонних он не постеснялся втоптать репутацию учителя в грязь, однако, оставшись с ним наедине, вновь сделался учтивым и обходительным, тем самым окончательно сбив Шэнь Цинцю с толку.
– Учитель, прошу, останьтесь здесь хотя бы на время. Можете гулять по моему дворцу, где пожелаете. – Помедлив, Ло Бинхэ добавил: – Я поставил слуг за дверью, но они не осмелятся войти сюда. Если вам что-то понадобится, просто дайте им знать.
– Какая предупредительность, – процедил Шэнь Цинцю.
Устремив на него пристальный взгляд, Ло Бинхэ произнес:
– Вы чего-нибудь хотите?
– Мой выбор не ограничен? – поинтересовался Шэнь Цинцю.
Ло Бинхэ кивнул. Повинуясь мстительному порыву, заклинатель выпалил:
– Желаю видеть тебя как можно реже. В идеале – вообще никогда.
Ло Бинхэ побледнел, словно никак не ожидал от него подобных слов.
При виде его реакции Шэнь Цинцю ощутил мимолетную вспышку мстительного восторга, однако за ней тотчас последовал укол сожаления: прежде ему никогда не доводилось язвить кого-либо столь безжалостными речами.
Когда цвет постепенно начал возвращаться на лицо Ло Бинхэ, он бросил:
– Однажды учитель спрашивал меня, хочу ли я стать сильным.
– Помнится, тогда я также говорил тебе, что назначение этой силы – защищать людей, а не подчинять их своей воле и убивать, – парировал Шэнь Цинцю.
– В этом вы ошибались, – холодно возразил Ло Бинхэ. – Не все речи учителя были истинны. Лишь став сильнейшим, можно удержать тех, кто тебе дорог. Я наконец понял, что нет смысла ждать, пока учитель переменит свое мнение обо мне. – Сжав кулаки, он натянул на лицо зловещую улыбку. – Теперь, когда учитель в моей власти, ему лучше даже не помышлять о побеге!
Когда это юное отродье дьявола наконец покинуло сцену, Шэнь Цинцю решился обратиться к Системе:
– Эй, обновленная версия, ты тут?
[Система обеспечивает всестороннюю поддержку пользователя 24 часа в сутки, а также интерактивное сетевое взаимодействие.]
– Пожалуй, ограничусь всесторонней поддержкой, взаимодействия мне в последнее время и без тебя хватает. Поведай-ка мне, сколько у меня нынче баллов?
[На вашем счету 1330 баллов. Из «Пути гордого бессмертного демона» успешно удалена метка «Гром с небес». Вы достигли сюжетной стадии «Переполненная чаша терпения [3]». Возобновив усилия, вскоре вы разблокируете новое важное достижение. Уровень крутости главного героя составляет 3840 баллов, уровень гнева – 1500 пунктов, разбитое сердце – 4500 пунктов. Продолжайте стараться, у вас еще есть над чем работать!]
Что ж, в целом все не так уж плохо. Благодаря упорным усилиям по поиску неприятностей на свою задницу его жалкий счет наконец-то приподнялся. И хоть таинственное наименование «Переполненная чаша терпения» не слишком воодушевляло, оно все же звучало много лучше, чем «Гром с небес». Что же до пунктов гнева, то он успел убедиться, что они имеют не очень-то большое отношение к реальности. А вот пассаж насчет разбитого сердца неожиданно сильно задел чувства Шэнь Цинцю, вновь заставив его ощутить укол вины.
– Сколько баллов мне нужно накопить, чтобы обменять на что-то стоящее? – пряча взгляд, бросил Шэнь Цинцю.
[Вы можете оплатить баллами обновление Системы.]
– Валяй! – беззаботно махнул рукой Шэнь Цинцю.
Издав подходящий случаю звук, Система принялась неторопливо распаковывать обновления. Тут-то в душу Шэнь Цинцю закралось сомнение, которое он не замедлил озвучить:
– Постой, а как называется это твое обновление?
[Улучшенное издание малого двигателя сюжета.]
Шэнь Цинцю что было сил надавил на кнопку «Отмена» загрузочного окна.
К его немалой досаде, грёбаное обновление уже успело установиться, прихватив с собой его грёбаные баллы. И вновь он на мели, зато с дурацким обновлением!
Покрыв Систему потоком нецензурной брани, он со вздохом принялся обживать свое новое обиталище.
***
В последующие дни Ло Бинхэ был слишком занят объединением демонических племен в северных владениях [4] Мобэй-цзюня, а Ша Хуалин была всецело поглощена своей очередной грандиозной интригой. Что и говорить, нынче у Ло Бинхэ был весьма напряженный период, так что, похоже, ему стало попросту не до пленника.
…или же его хрустальное сердце разлетелось на куски от тех жестоких слов, так что он больше не отваживался показаться на глаза бывшему учителю.
И Шэнь Цинцю стоило немалого труда не думать о подобной возможности.
Да и в конце концов, разве не к этому он стремился: Ло Бинхэ наконец оставил его в покое, так что Шэнь Цинцю мог, пользуясь долгожданной передышкой, есть, пить и слоняться без дела в свое удовольствие, со вкусом проводя последние отпущенные ему деньки.
Этому немало способствовало и то, что Ло Бинхэ, не в пример героям нежно любимых его младшей сестренкой книжонок, не потрудился заковать его в цепи, чтобы, раздев, завязав глаза и засунув в рот кляп, избить его до полусмерти. Иными словами, Шэнь Цинцю и впрямь мог располагаться как дома, довольствуясь этими маленькими радостями.
Дерьмо собачье!
Именно им набиты мозги Шэнь Цинцю, если он умудряется тешить себя подобными соображениями! Должно быть, так проявляется запущенная стадия стокгольмского синдрома – если так дальше пойдет, скоро он начнет возносить хвалу Ло Бинхэ за то, что тот позволяет ему как ни в чем не бывало отъедаться в этой золотой клетке! С каких это пор он вместо того, чтобы самостоятельно распоряжаться своей судьбой, покорно положился на милость противника?
От борьбы с пораженческими помыслами сознание Шэнь Цинцю так раскалилось, что он нечаянно порвал надвое страницу книги, которую читал. В тот же момент его ушей достиг громкий стук бамбуковых стеблей за окном. Выглянув из-за занавеси посмотреть, что там такое, он обнаружил группу молодых слуг-демонов, суетливо снующих вокруг. Высунув голову наружу, Шэнь Цинцю поинтересовался:
– Чем это вы тут занимаетесь?
Ответивший ему слуга тотчас расплылся в подобострастной улыбке – можно подумать, он разговаривал не с пленником:
– Высаживаем бамбук.
– Бамбук? – оторопел Шэнь Цинцю.
– Так точно. Бессмертному мастеру должно быть хорошо знакомо это растение из Царства людей. В Царстве демонов он не очень-то приживается, но Цзюнь-шан полон решимости добиться этого, так что придется нам придумать какой-нибудь способ.
Наблюдая за ним, Шэнь Цинцю пришел к выводу, что обладающий подобной силой и сноровкой не мог быть обычным слугой-чернорабочим – более того, он начинал подозревать, что Ло Бинхэ согнал на это волюнтаристское начинание самые сливки демонического общества. Заставлять своих лучших генералов сажать бамбук – воистину деяние, достойное тирана!
Но и этим дело не ограничилось. Первые два дня у Шэнь Цинцю совершенно не было аппетита, однако на третий день он снизошел до того, что обменялся парой слов с симпатичной светлокожей фигуристой демоницей, которая доставила ему обед. Подняв палочки дважды, он понял, что больше не в состоянии проглотить не кусочка.
Девица склонила голову набок, насмешливо поинтересовавшись:
– В чем дело, мастер Шэнь, блюда недостаточно аппетитны?
О, дело было вовсе не в этом – скорее, они были чересчур аппетитны, причем этот тонкий вкус был до боли ему знаком. Минуло немало лет с тех пор, как он в последний раз его ощущал, только и всего.
– Ты сама это приготовила? – положив палочки, осторожно поинтересовался он.
– Вы, верно, шутите, – усмехнулась девица. – Я всего и умею, что забить да съесть добычу сырьем, или дать ей малость полежать, прежде чем подать на стол. Я ни бельмеса не смыслю в этой вашей человечьей кухне с огнем, тоннами риса и прочей ерунды – от всего этого помрешь с тоски.
Вот ведь гребаный сюрприз. Выходит, эта прекрасная девушка с нежным голосом и благоухающим дыханием – любительница разлагающейся плоти. Очевидно, Шэнь Цинцю предался иллюзиям, наблюдая за тем, как она день за днем усердно убирает со стола и подметает пол. Судя по ее силе, ей более подобало махать боевыми топорами в гуще битвы, разрубая врагов надвое, чем нарезать овощи да дыни – именно поэтому Шэнь Цинцю так умилялся, видя ее за этим занятием.
– Тогда кто же это приготовил? – сдержанно спросил Шэнь Цинцю, не меняясь в лице.
– Ох, этого я не имею права говорить, – покачала головой девица. – Иначе Цзюнь-шан меня прибьёт.
Не имеешь права, говоришь? Будто он сам не в состоянии это понять, едва вкусив это блюдо!
Шэнь Цинцю продолжал колебаться, вовсе отложить или пустить в ход палочки. Как там говорится в той пословице? Берущая длань коротка, накормленные уста сладки [5]? Шэнь Цинцю справедливо опасался, что, вкусив этой пищи, ему будет не так легко противопоставить чувство собственной правоты поползновениям Ло Бинхэ. Однако повар слишком хорошо знал его вкусы – раздумывая над этой непростой проблемой, Шэнь Цинцю бессознательно опустошил тарелку…
Собрав со стола, девица удалилась, покачивая бедрами и прикрывая ладонью беззастенчивую ухмылку. Вскоре после ее ухода занавес приподнялся, и в хижину нетвердой походкой ввалился новый посетитель. При едином взгляде на него желчь волной поднялась из желудка Шэнь Цинцю, и он вместо приветствия встретил вошедшего яростным ударом, проорав:
– Самолет, Пронзающий Небеса, ты…
Шан Цинхуа успел вскинуть руки, чтобы блокировать удар. Его меч вылетел из ножен, чтобы застыть в пространстве между ними, нацелившись на Шэнь Цинцю.
– Хэй-хэй-хэй, осади назад! – опасливо затараторил он. – Шэнь-дада [6], нельзя же так с людьми! Будешь нападать на меня, пользуясь тем, что я не облечен столь же впечатляющими талантами – сам же потом пожалеешь!
– Ты сдал меня с потрохами! – проревел Шэнь Цинцю. – Солидарность для тебя совсем пустой звук? Забыл, что мы родом из одного мира?
– О какой такой солидарности ты мне задвигаешь, – обиженно парировал Шан Цинхуа, – когда сам только и делал, что подвергал меня издевательствам да насмешкам? Достал уже таким отношением. Что я тебе такого сделал? Ну да, сдал, но это ж Непревзойденный Ло – он бы и без меня обо всем догадался. Ну и зачем мне принимать бессмысленные мучения? Я всего лишь пошел по более легкому пути – прояви наконец снисходительность [7]!
При виде подобного бесстыдства Шэнь Цинцю буквально утратил дар речи. Воспользовавшись этим, Шан Цинхуа проскользнул внутрь и расположился за столом. Шмякнув на стол зачехленный меч, он отрубил:
– Так что давай не будем больше об этом. Мне было велено доставить это тебе.
Присмотревшись к мечу, Шэнь Цинцю машинально протянул руку, чтобы погладить ножны. Тот самый меч, что рассыпался на осколки вместе с его душой, злосчастный Сюя.
Шэнь Цинцю все еще испытывал сильную привязанность к своему мечу, так что, заполучив его, он и думать забыл о том, как сильно хотел вздуть Шан Цинхуа всего мгновение назад. Вытянув меч из ножен, он принялся любоваться снежным блеском тонкого изящного лезвия. Осколки были соединены столь искусно, что швы были вовсе невидимы, как на одеяниях небожителей [8] – ни малейшей трещинки – благодаря чему воссозданное лезвие прямо-таки лучилось духовной силой.
Сидевший с другой стороны стола Шан Цинхуа нервно усмехнулся и, потирая руки, поцокал языком:
– Я и помыслить не мог, что история может столь далеко отклониться от оригинального сюжета. Невероятно, воистину невероятно…
– Тебе что, и дела нет до того, что чудесный герой твоего романа вместо того, чтобы обзавестись гаремом, заделался обрезанным рукавом? – от души удивился Шэнь Цинцю.
– Да мне-то какая разница, – как ни в чем не бывало отозвался Шан Цинхуа. – Главное – что он запал не на меня.
Показав ему средний палец, Шэнь Цинцю опустил голову, сосредоточившись на полировке меча. На это Шан Цинхуа воздел два больших пальца:
– Ладно тебе, все не так уж плохо. Перед тобой открываются весьма неплохие перспективы, весьма. Уж поверь мне, эти крепкие бедра способны ковать золото [9]!
– Иди ты в жопу со своими крепкими бедрами, – огрызнулся Шэнь Цинцю. – До чего они меня, по-твоему, доведут? До того, что между ними, ясен пень!
– Ну, так это даже лучше, – рассудил Шан Цинхуа. – Как-никак, там располагается все самое дорогое для мужчины…
Лишь нежелание использовать для столь грязных дел новообретенный Сюя удержало Шэнь Цинцю от того, чтобы отсечь им «самое дорогое» Шан Цинхуа. Будучи не в настроении для пустой бравады, он придал своему лицу невозмутимое выражение, бросив:
– Что ж, раз мы дошли до подобных откровений, будь добр, поведай мне, были ли у тебя когда-нибудь сюжетные планы, связанные с Тяньлан-цзюнем?
– А на кой тебе сдался папаша [10] Бин-гэ? – удивился Шан Цинхуа.
– Да не то чтобы сдался, – уклончиво отозвался Шэнь Цинцю. – Просто меня всегда удивляло, почему ему в твоей книге досталось так мало места. Для тебя не фигура накатать полмиллиона слов про какую-то очередную женушку, а для Тяньлан-цзюня и пары страничек жалко?
– А тебе не откажешь в проницательности, – признал Шан Цинхуа. – Настоящий преданный читатель. Ну что ж, раз так, ты имеешь полное право знать, что изначально я собирался посвятить отцу Бин-гэ целую сюжетную арку, сделав его настоящим БОССОМ, однако в процессе ее написания мой комп сдох, и весь этот эпизод вместе с ним. В то же время целевая аудитория требовала у меня развития совсем другой сюжетной линии – рейда Бин-гэ по захвату сотен дюймовочек, которых иные мужчины в глаза не видали, сам понимаешь. Знал бы ты, братец Огурец, как я настрадался с этой чертовой нефритовой клумбой – а тебе бы только меня шпынять…
Теперь, по крайней мере, Шэнь Цинцю знал, откуда взялись все эти сюжетные дыры.
– Выходит, – невозмутимо бросил он, – ты бросился расписывать гарем Ло Бинхэ, вместо того, чтобы прояснить подвисший вопрос с его отцом?
– Да кому вообще есть дело до его отца, – отмахнулся Шан Цинхуа. – Это ж никак не влияет на основной сюжет: всех сестричек – по постелькам, всех злодеев – по могилкам. Усилия по развитию побочных сюжетных линий не окупаются, уж поверь моему опыту. Я всего-то навсего хотел зарабатывать писательством на жизнь – а если бы мои подписчики соскочили, я был бы обречен на голодную смерть, братец Огурец.
Да уж, Сян Тянь Да Фэйцзи, ты мастер залихватски обрубать сюжетные линии – а теперь эта блядская Система заставляет меня заполнять получившиеся дыры!
– На самом деле, это и к лучшему, что та арка накрылась, – продолжал рассуждать Шан Цинхуа. – Видишь ли, по всему выходит, что кровь Тяньлан-цзюня чище, чем у Ло Бинхэ, а это значит, что и его боевые способности куда круче, да и характер у него был более проработанный. А теперь сам посуди – вся суть этой истории сводится к тому, как поднявшийся из грязи главный герой подмял под себя все три царства, посмеявшись надо всем миром, добавь к этому его трагическое детство, которое никого не оставит равнодушным – сущий Марти-Стю [11], верно? И что бы я с этим делал, вылези на свет божий другой герой, который потеснит Ло Бинхэ? Ты же знаешь – Бин-гэ обязан быть первым во всем: во внешности и в талантах, в битве и в постели.
Шэнь Цинцю беззвучно уронил голову на ладони. Теперь-то, благодаря этому признанию, он начал волноваться не на шутку: выходит, освободись Тяньлан-цзюнь из заточения, сам Ло Бинхэ не сможет с ним совладать!
Однако, если взглянуть на это с другой стороны, быть может, получится использовать отца против сына? Но Шэнь Цинцю немедленно придушил эту мысль в зародыше: не стоит связываться с героем, о котором толком ничего не знаешь, а то как бы все не обернулось еще хуже, ведь он даже не в курсе, какая смерть грозит ему в этой обновленной реальности. Оставалось признать одно: этот недоделанный эксперт Сян Тянь Да Фэйцзи задал стандарты литературы для будущих поколений на десятки тысяч лет вперед!
Придя к этой мысли, Шэнь Цинцю решительно опустил ладони на столешницу:
– Лучше тебе быть со мною полностью откровенным – а то как бы не выяснилось, что то, что ты наметил, но не написал, послало под откос все наши планы. Так что давай-ка по существу!
– Ну, я прям не знаю, – поневоле замялся Шан Цинхуа. – Откуда мне знать, что из всего этого – «по существу»? Могу лишь сказать, что там было кое-что, связанное с тобой… то бишь, с Шэнь Цзю. Прежде мне было как-то неловко об этом заговаривать…
При этих словах волоски на тыльной стороне шеи Шэнь Цинцю встали дыбом. Зная наклонности Сян Тянь Да Фэйцзи, он и подумать не мог, что тот уделит биографии главного злодея хоть какое-то внимание!
Стиснув виски, Шэнь Цинцю пробормотал:
– Выкладывай. Я уж как-нибудь справлюсь.
Получив отмашку, Шан Цинхуа тотчас пустился в обстоятельные объяснения:
– У меня было немало идей относительно предыстории Шэнь Цзю. На самом деле, я планировал развить его в многостороннего, как следует проработанного персонажа: пусть он и злодей до мозга костей, но у него были причины, по которым он докатился до такой жизни, а также и свои достоинства. Однако читателям это на фиг не сдалось: стоило мне начать двигаться в этом направлении, как они принялись давить на меня в комментах. Почуяв, откуда ветер дует, я тотчас превратил его в плоского опереточного злодея [12]. Но на самом деле…
Шэнь Цинцю весь превратился во слух, но тут до него снаружи донесся голос прислужниц:
– Цзюнь-шан!
Воистину, он не мог выбрать более неподходящего времени для визита!
Заслышав это, Шан Цинхуа подскочил на три чи [13] от земли, словно его штаны внезапно загорелись. Устремившись к задней двери, он бросил через плечо:
– Явился твой герой – расскажу тебе все малость позже – вернее, когда смогу!
«Куда же ты!» Шэнь Цинцю выбросил руку [14], силясь задержать товарища по несчастью. «Засунь-ка свое “малость позже” знаешь, куда!» Это было еще хуже того избитого детективного клише, когда герой, едва выдавив: «Мой убийца – это…» – тотчас харкает кровью и умирает!
Зеленый занавес вновь приподнялся, и в комнату вступил Ло Бинхэ. Шэнь Цинцю тотчас натянул на лицо самое невозмутимое из выражений: заметь Ло Бинхэ ту жуткую рожу, которую он скорчил, поняв, что разговор вот-вот оборвется на самом важном месте – и все его планы пошли бы прахом. Взгляд Ло Бинхэ тотчас упал на Сюя в руках учителя, прежде чем подняться к его лицу.
После непродолжительного молчания он же решился взять на себя инициативу:
– Похоже, за эти несколько дней учитель так и не улучил момент, чтобы вкусить хоть немного отдыха.
Слово «отдых» немедленно вызвало в мыслях Шэнь Цинцю ассоциации со сном, а те – совершенно непрошеные воспоминания о его неуклюжих попытках утешить Ло Бинхэ в последнем сновидении, отчего заклинателю тотчас захотелось сгореть со стыда. Потирая лоб в попытках скрыть смущение, он пробормотал:
– Будь я способен при этом обойтись без сна, с радостью бы отдохнул.
При этих словах ресницы Ло Бинхэ опустились, скрывая пристальный взгляд. После непродолжительного молчания он, словно наконец решившись на что-то важное, напряженно произнес:
– Признаю, что в том сне я воспользовался положением, чтобы обмануть бдительность учителя. Но чувства, которые я проявил, не были фальшивыми.
– Ло Бинхэ, я больше не могу понять, где в твоих словах правда, а где – ложь, – вздохнув, признался Шэнь Цинцю. – Так что можешь не тратить силы на поиски оправданий.
На самом деле, тот Ло Бинхэ из сна был куда милее его сердцу. Хоть он и не утратил ауру главного героя, тот Ло Бинхэ казался настолько одиноким и несчастным, что пробудил бы сочувствие в ком угодно – и при этом даже такой завзятый натурал, как Шэнь Цинцю, не мог не признать, что это личико просто неотразимо, даже искаженное горем. Вот только чем больше жалости он ощутил тогда, тем больше отвращения чувствовал при взгляде на это лицо сейчас. Тогда, услышав заверения Ло Бинхэ, что он непричастен к событиям в Цзиньлане, Шэнь Цинцю готов был поверить ему процентов на девяносто, но вот теперь доверие не дотягивало и до десяти.
Кровь бросилась в лицо Ло Бинхэ, окрасив щеки розовым.
– Все, что волнует учителя – это мое притворство, – подняв веки, холодно изрек он. – Но ведь если бы не оно, мне бы никогда не представился шанс перемолвиться с ним хотя бы словом.
При этом его пальцы бессознательно сжимались на рукояти Синьмо, пока костяшки не побелели от напряжения. Теперь уже не только зрачки, но и глазницы начали явственно отсвечивать красным.
– А разве учителю не случалось меня обманывать? Не ты ли говорил, что не придаешь большого значения различиям между расами – а потом, не моргнув глазом, отрицал собственные слова! После твоей гибели в Хуаюэ я неустанно призывал твою душу сотни тысяч раз, не смиряясь перед неудачами, чтобы не позволить сердцу обратиться в золу, а помыслам – в лед [15]. И все же я не ожидал, что, вернувшись, учитель не удостоит меня ничем, кроме попреков и отстраненного взгляда, делая вид, будто не понимает смысла моих слов. – К концу этой тирады его голос начал подрагивать, то и дело взлетая от ярости и отчаяния. – Теперь-то у учителя есть все поводы ненавидеть и презирать меня как демоническое отродье – я приношу несчастья везде, куда ступает моя нога. Но на сей раз я ничего дурного не сделал, почему же ты язвишь меня больнее скорпионов и змей? Ты обманул меня дважды, я обманул тебя дважды – разве мы не квиты?
Хоть эта незамысловатое, как «дважды два», утверждение было не лишено логики, Шэнь Цинцю не удержался от того, чтобы высказаться начистоту:
– А тебе, как я посмотрю, злопамятства не занимать.
– Боюсь, учитель еще не знает, каким я бываю, когда действительно затаю на кого-либо злость, – ухмыльнулся Ло Бинхэ, лицо которого мигом помрачнело от этой недоброй усмешки. Сокращая дистанцию между ними, он добавил: – Но, боюсь, учитель не поверит, что я всегда поминал его отнюдь не злом.
Видя, что отбрасываемая им тень стремительно растет в размерах, Шэнь Цинцю поспешил одернуть ученика:
– Возьми себя в руки! – про себя добавив: «Хочешь поговорить мирно – нечего меняться в лице каждую секунду, и изволь держать дистанцию!»
– Это вы славитесь самообладанием, учитель, – внезапно севшим голосом отозвался Ло Бинхэ. – А я больше не в силах сдерживаться.
Шэнь Цинцю не успел толком обдумать эту фразу, когда внезапно ощутил боль в спине – и только тут понял, что они с Ло Бинхэ рухнули на кровать.
…Черт, сколько я ни спал на подобной кровати, никогда не думал, что она такая жесткая!
– Да что с тобой такое? – в исступлении выкрикнул Шэнь Цинцю.
В ответ на это Ло Бинхэ молча поджал губы. Только Шэнь Цинцю собрался скинуть его пинком, как вдруг все его тело с головы до ног покрылось мурашками: чужая рука, скользнув под подол, неожиданно проникла прямиком под нижние одежды!
Да ты вконец спятил, что ли?
Шэнь Цинцю хотел было двинуть агрессора коленом, но тот ловко перехватил его, прижав к собственному боку.
Принужденный к подобной позе заклинатель проорал про себя «Бля-а-а!» с сотню раз: ему совершенно не улыбалось в буквальном смысле раздвигать ноги под нависшим над ним мужчиной. Вскинувшись, он точно рассчитанным выбросом энергии и ловким движением поясницы скинул с себя Ло Бинхэ, поменяв их позиции подобно смене созвездий на небе – теперь он прижимал Ло Бинхэ к кровати. Вытащив Сюя на три цуня [16], он хладнокровно прижал лезвие к горлу ученика. Впервые в жизни кто-то довел его до настолько исступленной ярости. С перекошенным от ярости лицом он процедил:
– Вздумал принудить [17] своего учителя? Так ведь? Вот как ты соблюдаешь свои ученические обеты? – Как бы ни были справедливы обвинения Ло Бинхэ, он напрасно ожидал, что Шэнь Цинцю упадет перед ним лапками кверху!
Тем самым он блокировал как пути отступления для Ло Бинхэ, так и жизненно важную точку на его шее, однако же глаза его ученика сияли, словно ничто не препятствовало течению его духовной энергии. Нимало не устрашенный острым как бритва лезвием у своего горла, он одной рукой схватил Шэнь Цинцю за запястье, другой же оперся о кровать, чтобы приподняться. Один мощный толчок – и их позиции вновь поменялись – однако рука Шэнь Цинцю и тут не дрогнула, бестрепетно прижав жизненную точку на шее Ло Бинхэ рукоятью Сюя.
После еще нескольких таких переворотов они, окончательно сплетясь в клубок, свалились с кровати, рассыпая во все стороны искры и вспышки духовной энергии, сталкивающиеся с демоническими эманациями – вскоре комнату застил густой туман, в котором они продолжали наносить удары не глядя. С тех пор, как он вселился в тело утонченного заклинателя, Шэнь Цинцю и думать забыл, когда в последний раз дрался в столь варварской манере. И тут, в самый разгар битвы, его вдруг осенило.
Это ж чертов заклинательский роман, так какого хрена я тут дерусь голыми руками? Это все равно швыряться комьями земли, имея под рукой пушку!
Он тотчас вскинул руку, собрав в нее приличный заряд духовной энергии, и послал его прямиком в низ живота Ло Бинхэ.
Примечания переводчиков:
[1] Не считал себя настолько проницательным – в оригинале используется идиома 明察秋毫 (míng chá qiū háo) – в пер. с кит. «ясно разглядеть даже осеннюю шерстинку [на теле животного]», в образном значении – «улавливать тончайшие детали», «быть способным безошибочно отличать правду от неправды».
[2] Как дракон на мелководье и тигр на равнине 龙游浅水虎落平阳 (lóng yóu qiǎnshuǐ hǔ luò píngyáng) – кит. идиома, означающая попавшего в невыгодное/безвыходное положение человека.
[3] Переполненная чаша терпения – в оригинале выражение 槽点略多 (cáodiǎn lüè duō) – в пер. с кит. «река (сосуд) от капли переполнилась».
[4] Северные владения – 北疆 (běijiāng), иначе Бэйцзян.
[5] Берущая длань коротка, накормленные уста сладки 拿人家手短，吃人家嘴软 (ná rénjiā shǒu duǎn, chī rénjiā zuǐruǎn) – кит. пословица, означающая, что, принимая что-то от другого человека, неудобно ему отказывать или говорить о нем дурно.
[6] Дада 大大 (dàda) – неформальное вежливое обращение, пер. с кит. «отец», «дядюшка».
[7] Прояви снисходительность – в оригинале использовано выражение 坦白从宽 (tǎnbái cóngkuān) – в пер. с кит. «проявить великодушие к тем, кто признал свою вину».
[8] Швы были вовсе невидимы, как на одеяниях небожителей – в оригинале использовано выражение 天衣无缝 (tiān yī wú fèng) – в букв. пер. с кит. «платье небожителей не имеет швов», образно употребляется в значении «совершенный, безупречный, без изъянов».
[9] Крепкие бедра – в оригинале используется идиома 金大腿 (jīn dàtuǐ) «золотые бедра», означающая сильного и могущественного человека. Шан Цинхуа тем самым делает отсылку к другой поговорке – «обнимать бедра», что означает «сильно к кому-то привязаться», намекая на изначальный план Шэнь Цинцю по внушению ученику чувства признательности.
[10] Папаша – любопытно, что здесь Шан Цинхуа употребляет слово 他爹 (tādiē) таде, которым обычно жена именует мужа – «отец моих детей». В какой-то мере так оно и есть: Тяньлан-цзюнь – отец его детища :-)
[11] Марти-Стю – мужской аналог Мэри-Сью. В оригинале используется Джек Сью 杰克苏 (jié kè sū).
[12] Опереточный злодей 贱人 (jiànrén) цзяньжэнь – в пер. с кит. «человек низкого происхождения, никуда не годный человек», употребляется в китайской театральной лексике в качестве «негодяй, мерзавец, дешёвая тварь».
[13] Чи 尺 (chĭ) – единица длины, равная около 32,5 см., т. е., подскочил где-то на метр.
[14] Выбросил руку – в оригинале используется мем «рука Эркана» 尔康手 (Ěrkāng shǒu) – это когда кто-то тянется за кем-то рукой, типа: «Не-э-эт, не уходи!»
Эркан 福尔康 (Fú Ěrkāng) – герой сериала 还珠格格 (Huán zhū gége) – в рус. пер. «Моя прекрасная принцесса» или «Возвращение жемчужной принцессы» – основанного на истории династии Цин XVIII века.
Вот так выглядит мем:
[15] Сердцу обратиться в золу, а помыслам – в лед 心灰意冷 (xīn huī yì lěng) – кит. идиома для отчаяния и депрессии.
[16] Цунь寸 (cùn) 3,25 см. – итого сантиметров на десять.
[17] Принудить – в оригинале 霸王硬上弓 (bàwáng yìng shàng gōng) – в букв. пер. с кит. «натянуть тетиву на лук голыми руками», образно в значении «изнасиловать»
Следующая глава