Логово Псоя и Сысоя (публикации за 4 ноября 2019)479 читателей тэги
Автор: Psoj_i_Sysoj
Система «Спаси-Себя-Сам» для главного злодея. Глава 92. Похождения Сян Тянь Да Фэйцзи. Часть 3. Фрагмент 2
Предыдущий фрагмент
С тех пор минуло лишь четыре дня, но из-за претерпеваемых Шан Цинхуа страданий каждый из них тянулся, словно целый год, а каждая ночь оборачивалась беспрерывным кошмаром.
Но в эту полночь Шан Цинхуа спал как убитый и снова видел сны.
На сей раз ему грезилось, что он, вновь оказавшись в своём родном мире, всхлипывает перед компьютером, а рядом стоит злобный громила и держит в руках колючий огурец, похожий на волосатую лодыжку, которым вновь и вновь бьёт писателя по лицу, ревя:
— Всё, что ты пишешь — полная херня [1]!
Тщетно пытаясь уклониться от орудия избиения, Сян Тянь Да Фэйцзи силился возразить ему:
— Но я уже давно не писал ни строчки! Зачем ты так, Огурец-сюн [2]!
— Тогда живо выкладывай обновление! — велел Огурец, затягивая петлю у него на шее.
читать дальшеПретерпевая все виды страданий, Шан Цинхуа наконец вырвался из кошмарного сна — чтобы обнаружить, что верёвка и впрямь туго натянулась. Скользнувший по ней взгляд упёрся в лежащего пластом Мобэй-цзюня, который раз за разом дёргал за верёвку, будто за шнурок звонка.
Еле живой Шан Цинхуа вяло пролепетал:
— Что угодно Вашему Величеству?
Не получив ответа, он спросил вновь — и тут понял, что Мобэй-цзюнь делал это бессознательно. Не приходя в себя, демон ворочался на постели, словно ему вновь нездоровилось, и хватал руками воздух, будто пытаясь кого-то поймать, чтобы хорошенько на нём отыграться. К несчастью Шан Цинхуа, при этом его господин дёргал своего подчинённого с такой силой, что у того чуть глаза из орбит не вылезли.
Мобэй-цзюнь хмурился, будто негодуя на что-то, и продолжал вертеться. На цыпочках приблизившись к кровати, Шан Цинхуа воззрился на капли пота, усеявшие чистый лоб, чувствуя исходящий от демона жар — и наконец понял.
Крохотное на вид ранение почки не могло быть причиной — на деле всё было куда серьёзнее, хоть Мобэй-цзюнь помалкивал, не давая знать о своём недомогании. Учитывая его ледяную природу, жаркая погода и здоровому Мобэй-цзюню должна быть не по душе, а будучи раненым, он запросто мог схлопотать воспаление и даже нагноение.
Его почка исцелялась настолько медленно, что, пожалуй, не помешало бы немного ускорить процесс!
Поскольку телу Мобэй-цзюня требовался холод, при жаркой погоде он начинал вырабатывать его самостоятельно.
— Хреново же ты спишь, — всё ещё шёпотом бросил Шан Цинхуа и, примирившись с судьбой, отправился стучать в двери среди ночи и надоедать служащим, чтобы раздобыть пару вееров из пальмового листа, кадку с водой и пару чистых полотенец. Вернувшись к Мобэй-цзюню, он обтёр его и пристроил на лоб мокрое полотенце, вслед за чем принялся обмахивать его обоими веерами что было сил.
При этом сам он немилосердно зевал, а глаза так и слипались. Он уже пребывал в состоянии полудрёмы, когда заметил, что веки Мобэй-цзюня приподнялись, и прекрасные синие глаза сверкнули во мраке ночи хищным кошачьим блеском.
Это ужаснуло бы кого угодно. Глаза Шан Цинхуа сами собой распахнулись, созерцая демона заискивающим взглядом, но тот уже вновь смежил веки.
…Проснувшись, Шан Цинхуа обнаружил, что дело плохо.
Прошлой ночью, вконец утомившись, он выронил веера и упал на кровать, заснув мертвецким сном. «Пронесло», — с облегчением подумал Шан Цинхуа, убедившись, что Мобэй-цзюнь ещё не очнулся — а то он, чего доброго, вышиб бы своему новому подчинённому мозги!
Спрыгнув с кровати, он улёгся на полу у изголовья — на его собственное место, которое ему всё же удалось отстоять.
Некоторое время спустя изголовье скрипнуло — Мобэй-цзюнь уселся в кровати.
Сердце Шан Цинхуа тревожно забилось: помедли он ещё пару мгновений, и кровопролития было бы не избежать.
***
На следующий день Мобэй-цзюнь милостиво разрешил Шан Цинхуа покинуть пределы гостиницы, так что он наконец-то мог вздохнуть полной грудью [3], отправившись по делам.
На самом деле это выглядело так: обняв бёдра демона, адепт неустанно канючил:
— Ваше Величество, увы, у меня кончилась еда! Я ещё не дошёл до того уровня совершенствования, когда при желании могу обходиться без пищи, как вы думаете! Дозвольте мне сходить на рынок, а то в противном случае вам придётся делить эту комнату с моим смердящим трупом!
В угловой лавочке он купил миску каши [4], прозрачной, словно вода, и, опустив голову, увидел в ней отражение своего лица — измождённого, будто побитый дождём цветок [5], иначе и не скажешь.
И надо же было, чтобы в этот горестный день он услышал, как кто-то окликает его из-за спины: «Шиди!» Развернувшись, он увидел пяток обладающих божественной аурой юношей в развевающихся на ветру одеяниях с длинными рукавами, с мечами за спинами — они двигались по направлению к нему.
Надо ж было тут очутиться его сотоварищам с хребта Цанцюн!
И то верно — семь дней минули, так что школа наверняка организовала поиски!
На глаза Шан Цинхуа навернулись непритворные слёзы, и он протянул руку тому, что шёл впереди:
— Шисюн Вэй!
Сдержанная улыбка озарила лицо юноши с двумя мечами на поясе — длинным и коротким, рукава которого колыхал лёгкий ветерок — это был Вэй Цинвэй [6], старший адепт пика Ваньцзянь собственной персоной. При виде спешащего к нему навстречу с протянутой рукой Шан Цинхуа он переменился в лице от изумления:
— Шиди, ты… — встревоженно бросил он, назвав Шан Цинхуа чужим именем. — Что с тобой случилось? Что с тобой произошло за эти несколько дней — да ты на человека не похож!
Сглотнув подступившие слёзы умиления, Шан Цинхуа смущённо ответил:
— Возможно, шисюн не может узнать меня, потому что перепутал меня с другим моим шисюном.
Он всего-то немного осунулся от недоедания — но чтобы прямо «на человека не похож»? «К сведению шисюна Вэя с Ваньцзянь, я протирал каждый из мечей на поле испытаний его пика не менее трёх раз! — обиженно думал Шан Цинхуа. — И всякий раз при этом ты велел мне подмести твою комнату, сварить тебе рис, покормить твоего панголина [7] — а ты даже лица моего запомнить не удосужился!»
— Ты что, не понял, что я пошутил? — отозвался Вэй Цинвэй. — Что, не смешно получилось? Ах, да, шиди Шан, почему ты здесь один — куда подевались остальные? И почему вы так задержались? Что-то случилось?
— О, как я посмотрю, шисюн Вэй по-прежнему питает пристрастие к такого рода шуткам, — отозвался Шан Цинхуа. — А остальные… остальные…
Эта встреча произошла так внезапно, что он не успел продумать складную историю [8] о том, что же всё-таки с ним случилось — так что вместо объяснений придал лицу ещё бóльшую бледность, дважды покачнулся — и наконец картинно рухнул на землю, лишившись чувств.
Учитывая, насколько истощённым он выглядел, его сотоварищи просто обязаны были на это купиться.
Упорно прикидываясь лежащим без сознания, он ощутил, как Вэй Цинвэй, опустившись на корточки рядом с ним, потыкал его в щёку. Остальные принялись совещаться:
— Шисюн, похоже, он в обмороке, что же нам делать?
— Ну а что нам остаётся? — парировал Вэй Цинвэй. — Давайте-ка заберём его с собой — там и решим.
***
На пике Цюндин.
Тела разместили в ряд перед Главным залом. Тут лежали все адепты пика Аньдин, отправившиеся за товарами в тот злосчастный день — кроме Шан Цинхуа.
А сам он стоял перед ними на коленях, роняя слёзы.
Безусловно, тут уж ничего не поделаешь — в этом мире заклинателей выжить не так-то просто, и тот, кто от природы не наделён добрым сердцем, не может обойтись без хорошо развитых слёзных желёз — в противном случае он не смог бы столь правдоподобно изобразить перед лордами пиков зрелище «настолько помешавшегося от горя, что не в силах подобрать слов».
Когда расспросы завершились, посуровевшие лорды пиков удалились во внутренние покои Главного зала, чтобы посовещаться. Внезапно тишину нарушил звон нефритовых подвесок на эфесе меча, и к Шан Цинхуа неторопливо приблизился адепт в одеяниях пика Цинцзин.
Светлая кожа, тонкие брови, бледные губы — и что-то неуловимо жестокое в правильных чертах лица. Чёрные волосы стянуты в пучок на затылке лентой цвета цин, в руках — длинный меч. По всей видимости, это то самое ходячее бедствие, дьявол во плоти, экзотический цветок пика Цинзцин, один из лидеров своего поколения и по совместительству главный злодей «Пути гордого бессмертного демона» Шэнь Цинцю.
Окинув тела беглым взглядом, он безразлично бросил:
— Так этот демон велел тебе передать что-нибудь на словах или, может, какую-нибудь вещь?
Шан Цинхуа был потрясён до глубины души, что старший адепт соизволил обратиться к нему лично.
— Нет? — выдавил он.
Что и говорить, обычно Шэнь Цинцю вообще в упор не видел всех, кто ниже него самого по положению. Всякий раз, когда он заговаривал с Шан Цинхуа, его голос прямо-таки сочился презрением, хотя, по правде, адепт пика Аньдин так привык к этому, что перестал обращать внимание…
— А вот это воистину странно, — уголки рта Шэнь Цинцю приподнялись в фальшивой улыбке. — То ли семь, то ли восемь человек убиты — и, раз он ничего не хотел с тобой передать, с чего бы ему оставлять тебя в живых?
Шан Цинхуа похлопал глазами, чувствуя, как из них вновь льются слёзы.
— Это… это…
На сей раз Шэнь Цинцю расплылся в совершенно искренней улыбке:
— Шан… шиди. Так как же ты на самом деле сумел спастись, чтобы вернуться на хребет Цанцюн?
Шан Цинхуа понимал, что не может позволить себе необдуманного ответа на этот вопрос.
Этот парень, Шэнь Цинцю этого мира, действовал согласно тому, что изначально вложил в него автор. Он не походил на рандомное пушечное мясо с IQ около 40, так что одурачить его было не так-то просто. Если сейчас Шан Цинхуа проколется, то можно ставить жирный крест на ещё не начавшейся карьере шпиона.
С полминуты он строил из себя дурачка, глупо улыбаясь. Затем у него над головой словно зажглась лампочка, и он тут же забормотал, запинаясь:
— Это… Наверно, это случилось потому…
Потому что он, не раздумывая ни мгновения, бросился перед Мобэй-цзюнем на колени?
Потому что он с искренним чувством во всеуслышание заорал: «Ваше Величество!»?
Потому что он в одночасье отринул малейшие зачатки чувства собственного достоинства?
Наградой терпеливо ожидавшему его ответа Шэнь Цинцю стал лишь отчаянный приступ кашля, от которого, казалось, Шан Цинхуа того и гляди выплюнет наружу все внутренности.
Тот кашлял, пока слёзы вновь не хлынули из глаз. Он отступил на шаг, и его лицо приняло обиженное выражение.
На любого найдётся управа [9], и смотри-ка, кого я призову, чтобы он разобрался с тобой!
И точно — пять секунд спустя из-за его спины послышался голос Юэ Цинъюаня:
— Шиди Цинцю, всем известно, что демонам чужды законы чести — очевидно, что шиди Шану чудом удалось избежать смерти. Даже если у тебя есть к нему вопросы, тебе не кажется, что сперва надо дать ему прийти в себя?
Вот он и явился — его божественный избавитель? Всеобщий благодетель? Будущий глава школы? На поле боя выходит Юэ Цинъюань!
Шан Цинхуа принялся считать про себя.
— Ладно, ладно, — сдался Шэнь Цинцю, воздев руку. — Раз мои слова не радуют слух, я больше ничего не скажу — как будет угодно шисюну Юэ.
1 удар.
— На этот раз наш шиди с пика Аньдин спустился с горы прежде всего для того, чтобы помочь уладить дела пика Цинцзин, так почему шиди Цинцю столь скуп в выражении сочувствия? Шиди Шан, отчего ты так сильно кашляешь? Мне сходить на пик Цяньцао за шиди Му, чтобы он тебя осмотрел?
2 удар. Шан Цинхуа молча помотал головой, роняя слёзы благодарности — и продолжая считать про себя.
— У каждого из двенадцати пиков есть свои обязанности, — осклабился Шэнь Цинцю, — и каждый преуспевает в чём-то своём. Это — дело пика Аньдин, так почему шисюн Юэ говорит так, будто мы в чём-то попрали права его адептов — можно подумать, только они и работают на всём хребте Цанцюн! К тому же, шисюну не стоит уверять меня в том, что они безропотно тянут свою лямку — можно подумать, я не знаю, как они ежечасно проклинают нас за нашими спинами!
3 удар.
Это ничуть не поколебало неизменного спокойствия Юэ Цинъюаня, который явно собирался что-то возразить, но Шэнь Цинцю опередил его:
— Хватит. Благодарю шисюна Юэ за наставление, Цинцю с радостью внемлет его поучениям в будущем. А сейчас — я пошёл.
4 удар. Готов!
Шан Цинхуа просто знал, что, если эти двое ввяжутся в спор, то непременно разойдутся, тая в душе обиду, к пятому предложению!
После того, как Шэнь Цинцю удалился, сжимая Сюя, Юэ Цинъюань вновь обернулся к Шан Цинхуа:
— Шиди Шан, ты натерпелся такого страху!
— Что вы, вовсе нет, — поспешно забормотал тот.
В сравнении с нещадной эксплуатацией и истощением, которым он подвергся за последние несколько дней, какой-то там испуг воистину ничего не стоил!
Что и говори, старик на границе потерял лошадь — но и это пошло ему на пользу [10]. После этого происшествия — быть может, потому что старый лорд пика Аньдин тем самым хотел поддержать Шан Цинхуа, или ещё по каким причинам — тот был повышен до ранга адепта внутреннего круга [11].
Шан Цинхуа весело напевал всю дорогу до большой общей спальни [12], откуда должен был забрать свои вещи перед тем, как заявить о своём прибытии в высокоранговый «Дом досуга» [13] пика Аньдин.
Да, вам не почудилось: адепты Аньдин, предающиеся рабскому труду дни и ночи напролёт, жили в помещении, гордо именуемом «Домом досуга».
Досуга, мать вашу! Сян Тянь Да Фэйцзи готов был поклясться, что изначально не вкладывал в это название никакого сатирического подтекста, однако теперь всякий раз при виде этих двух слов он чувствовал исходящую от них злую волю.
Отыскав свою собственную комнатушку, Шан Цинхуа, измотанный и морально, и физически, всё же нашёл в себе силы постелить постель, после чего повернулся, чтобы налить себе чашку воды. И, развернувшись обратно, обнаружил, что на его постели уже кто-то возлежит.
Как в самом пошлом клише, только что полученная от распорядителя чашка выпала из его рук, а колени ослабли настолько, что он едва не хлопнулся на пол.
— …Ваше Величество.
Мобэй-цзюнь повернул голову, воззрившись на него. Выражение его лица было не распознать, но от голоса прямо-таки веяло холодом:
— «Следовать за мной до скончания дней», так, что ли?
Шан Цинхуа готов был разрыдаться от ужаса.
Он последовал за ним даже на хребет Цанцюн! Шан Цинхуа никогда не думал… хотя, строго говоря, не то чтобы совсем не думал — «Таинственный Призрак: появляться как дух и исчезать подобно тени» — такой навык он сам придумал для Мобэй-цзюня, чтобы тот мог беспрепятственно помогать Бин-гэ чинить убийства и поджоги, незаметно передвигаясь под покровом темноты везде и всюду!
— Ваше Величество, позвольте мне объяснить, — затараторил он. — В тот день, стоило мне выйти — я всего-то хотел съесть пару ложек каши и назад — кто ж знал, что судьба так подшутит надо мной, что я наткнулся прямиком на собственного шисюна. Я боялся, что, если он будет задавать слишком много вопросов, я ненароком сболтну не то, и он отправит людей на поиски Вашего Величества, причинив вам неприятности — в любом случае, добром бы это не кончилось. К тому же, ваши раны более не причиняли вам серьёзного беспокойства, и, обдумав ситуацию с разных точек зрения, я решился претерпеть унижение ради великой миссии, последовав за ними, ведь в этом мне виделась возможность для…
Рука, которой Мобэй-цзюнь подпирал висок, уже устала, и он переместился на другую.
— Короче, они велели тебе вернуться — и ты просто пошёл за ними.
— А что мне оставалось? — горестно воззвал к нему Шан Цинхуа. — Воспротивиться ему? Биться с ними? Я бы не стал так поступать — не говоря уже о том, что у меня против них не было ни малейшего шанса, тем самым я, что куда важнее, лишился бы возможности стать шпионом Вашего Величества — так как я мог разоблачить себя перед адептами хребта Цанцюн, даже не принявшись за дело?
Где-то в середине этой прочувствованной речи он не преминул вставить, решив ковать железо, пока горячо:
— А также я счастлив доложить Вашему Величеству, что меня повысили до старшего адепта — разве моё усердие не увенчалось успехом? Ваше Величество не находит, что у меня всё же есть потенциал?..
Пресмыкайся, пресмыкайся добросовестнее.
Однако как бы он ни растекался перед новоявленным владыкой, на сердце Сян Тянь Да Фэйцзи было ясно [14]. Он твёрдо верил в две вещи:
1: Под коленями мужчины таится золото (и потому важно выбрать нужный момент, чтобы преклонить их);
2: Настоящий мужчина не плачет, даже когда плачет.
Следуя этим двум основополагающим правилам, он справедливо рассудил, что в данном случае в низкопоклонстве нет ничего постыдного. К тому же, если взглянуть на это с иной точки зрения, то ведь Мобэй-цзюнь — его собственное творение, то бишь, в каком-то смысле его, автора, детище. Ну а в том, чтобы отцу немного позаискивать перед сыном, и впрямь нет ничего предосудительного. А ведь, если подумать, так называемые детища — это долги родителей из предыдущих жизней…
Бац-бац, хлоп-хлоп — претерпев новые колотушки, Шан Цинхуа скрючился на стуле, обнимая колени, и попытался применить моральный закон А-кью [15], дабы исцелить свои душевные раны.
Поразмявшись таким образом, Мобэй-цзюнь улёгся обратно на кровать и, потянувшись, повернулся к Шан Цинхуа спиной. В его голосе — ни громком, ни тихом — таилась скрытая угроза:
— Завтра продолжим.
Это окончательно добило Шан Цинхуа.
«Охренеть, он ещё и продолжать собрался!» — Он едва не выпалил это вслух, призывая весь хребет Цанцюн отправиться в Преисподнюю вслед за ним.
Примечания переводчиков:
[1] Херня — в оригинале JB 雞巴〔鸡巴〕(jība) – в пер. с кит. «хуета, хуйня, херня».
[2] -Сюн 兄 (xiōng) — в пер. с кит. «старший брат», «уважаемый друг», «глубокоуважаемый» (вежливое обращение к сверстнику).
[3] Вздохнув полной грудью — в оригинале 重见天日 (chóngjiàn tiānrì) — в букв. пер. с кит. «снова увидеть солнце на небе».
[4] Жидкая каша 稀粥 (xīzhōu) сичжоу — отвар из риса, пшена или гороха.
[5] Цветок — в оригинале 黄花 (huánghuā) — в пер. с кит. «жёлтый цветок», лилейник (красоднев) лимонный (Hemerocallis citrine Baroni), в образном значении — «девственник, девственница». Как вы помните, это – одно из вариантов имён старейшины Цзюэши Хуангуа (он же – Непревзойдённый Огурец), которое послышалось сплетникам Цзянху, так что он, в некотором роде, был «Непревзойдённый девственник» :D
[6] Цинвэй 清巍 (Qīngwēi) — его имя пер. с кит. как «чистый (ясный) и величественный (высокий)»
[7] Панголин (или ящер) 穿山甲 (chuānshānjiǎ) – млекопитающее, напоминающее броненосца (и сосновую шишку по совместительству :-) ), при опасности так же сворачивается в шар. Питается муравьями и термитами, которые сбегаются ему на язык, поскольку его слюна пахнет мёдом. Съедает до 2 килограммов муравьёв за раз (а теперь представьте себе, каково приходилось Шан Цинхуа кормить эту зверюгу).
Благодаря Вэй Цинвэю мы влюбились в панголинов, разделите наше восхищение :-)
Милое видео с панголинами:
https://www.youtube.com/watch?v=HNT8jECtN5s
[8] Складная история — в оригинале 天衣无缝 (tiān yī wú fèng) — в пер. с кит. «платье небожителей не имеет швов», в образном значении — «совершенный, безупречный, без изъянов».
[9] На любого найдётся управа – в оригинале 一物降一物 (yī wù xiáng yī wù) – в пер. с кит. «одна вещь побеждает другую», образно – «на каждую рыбу найдётся рыба покрупнее».
[10] Старик с границы потерял лошадь — но и это пошло ему на пользу 塞翁失马焉知非福 (sài wēng shī mǎ yān zhī fēi fú) – кит. поговорка, основывающаяся на истории о том, как после потери лошадь вернулась, приведя с собой ещё и коня. Русские аналоги – «Не было счастья, да несчастье помогло», «нет худа без добра» и «никогда не знаешь, где найдёшь, где потеряешь».
Здесь можно прочесть эту историю целиком: https://www.epochtimes.com.ua/ru/china/learn-chinese/kitayskaya-mudrost-starik-na-granitse-poteryal-konya--102601.html
[11] Адепт внутреннего круга — в оригинале 入门弟子 (rùméndìzǐ) – в букв. пер. с кит. «адепт, вошедший в дверь (ворота)».
[12] Большая общая спальня – в оригинале 大通铺 (dàtōngpù) – широкая кровать, на которой могут поместиться сразу несколько человек – например, в среде бедных рабочих или в школах.
[13] Дом досуга 闲人居 (xiánrénjū) – в букв. пер. с кит. «Жилище праздношатающихся, или бездельников».
[14] Ясно на сердце – в оригинале 云淡风轻 (yún dàn fēng qīng) – в букв. пер. с кит. «лёгкие облака и ветерок», образно о хорошей погоде.
[15] Моральный закон А-кью – 阿Q 精神大法 (āQ jīngshén dàfǎ) — аллюзия на повесть Лу Синя «Подлинная история А-кью». Моральный закон А-кью — ироническое поименование способа самоутешения, что ты одержал «духовную победу» перед лицом превосходящего противника. Короче говоря, утешение лузера.
Ознакомиться с повестью можно по этой ссылке: https://www.e-reading.club/book.php?book=90407
Следующая глава
С тех пор минуло лишь четыре дня, но из-за претерпеваемых Шан Цинхуа страданий каждый из них тянулся, словно целый год, а каждая ночь оборачивалась беспрерывным кошмаром.
Но в эту полночь Шан Цинхуа спал как убитый и снова видел сны.
На сей раз ему грезилось, что он, вновь оказавшись в своём родном мире, всхлипывает перед компьютером, а рядом стоит злобный громила и держит в руках колючий огурец, похожий на волосатую лодыжку, которым вновь и вновь бьёт писателя по лицу, ревя:
— Всё, что ты пишешь — полная херня [1]!
Тщетно пытаясь уклониться от орудия избиения, Сян Тянь Да Фэйцзи силился возразить ему:
— Но я уже давно не писал ни строчки! Зачем ты так, Огурец-сюн [2]!
— Тогда живо выкладывай обновление! — велел Огурец, затягивая петлю у него на шее.
читать дальшеПретерпевая все виды страданий, Шан Цинхуа наконец вырвался из кошмарного сна — чтобы обнаружить, что верёвка и впрямь туго натянулась. Скользнувший по ней взгляд упёрся в лежащего пластом Мобэй-цзюня, который раз за разом дёргал за верёвку, будто за шнурок звонка.
Еле живой Шан Цинхуа вяло пролепетал:
— Что угодно Вашему Величеству?
Не получив ответа, он спросил вновь — и тут понял, что Мобэй-цзюнь делал это бессознательно. Не приходя в себя, демон ворочался на постели, словно ему вновь нездоровилось, и хватал руками воздух, будто пытаясь кого-то поймать, чтобы хорошенько на нём отыграться. К несчастью Шан Цинхуа, при этом его господин дёргал своего подчинённого с такой силой, что у того чуть глаза из орбит не вылезли.
Мобэй-цзюнь хмурился, будто негодуя на что-то, и продолжал вертеться. На цыпочках приблизившись к кровати, Шан Цинхуа воззрился на капли пота, усеявшие чистый лоб, чувствуя исходящий от демона жар — и наконец понял.
Крохотное на вид ранение почки не могло быть причиной — на деле всё было куда серьёзнее, хоть Мобэй-цзюнь помалкивал, не давая знать о своём недомогании. Учитывая его ледяную природу, жаркая погода и здоровому Мобэй-цзюню должна быть не по душе, а будучи раненым, он запросто мог схлопотать воспаление и даже нагноение.
Его почка исцелялась настолько медленно, что, пожалуй, не помешало бы немного ускорить процесс!
Поскольку телу Мобэй-цзюня требовался холод, при жаркой погоде он начинал вырабатывать его самостоятельно.
— Хреново же ты спишь, — всё ещё шёпотом бросил Шан Цинхуа и, примирившись с судьбой, отправился стучать в двери среди ночи и надоедать служащим, чтобы раздобыть пару вееров из пальмового листа, кадку с водой и пару чистых полотенец. Вернувшись к Мобэй-цзюню, он обтёр его и пристроил на лоб мокрое полотенце, вслед за чем принялся обмахивать его обоими веерами что было сил.
При этом сам он немилосердно зевал, а глаза так и слипались. Он уже пребывал в состоянии полудрёмы, когда заметил, что веки Мобэй-цзюня приподнялись, и прекрасные синие глаза сверкнули во мраке ночи хищным кошачьим блеском.
Это ужаснуло бы кого угодно. Глаза Шан Цинхуа сами собой распахнулись, созерцая демона заискивающим взглядом, но тот уже вновь смежил веки.
…Проснувшись, Шан Цинхуа обнаружил, что дело плохо.
Прошлой ночью, вконец утомившись, он выронил веера и упал на кровать, заснув мертвецким сном. «Пронесло», — с облегчением подумал Шан Цинхуа, убедившись, что Мобэй-цзюнь ещё не очнулся — а то он, чего доброго, вышиб бы своему новому подчинённому мозги!
Спрыгнув с кровати, он улёгся на полу у изголовья — на его собственное место, которое ему всё же удалось отстоять.
Некоторое время спустя изголовье скрипнуло — Мобэй-цзюнь уселся в кровати.
Сердце Шан Цинхуа тревожно забилось: помедли он ещё пару мгновений, и кровопролития было бы не избежать.
***
На следующий день Мобэй-цзюнь милостиво разрешил Шан Цинхуа покинуть пределы гостиницы, так что он наконец-то мог вздохнуть полной грудью [3], отправившись по делам.
На самом деле это выглядело так: обняв бёдра демона, адепт неустанно канючил:
— Ваше Величество, увы, у меня кончилась еда! Я ещё не дошёл до того уровня совершенствования, когда при желании могу обходиться без пищи, как вы думаете! Дозвольте мне сходить на рынок, а то в противном случае вам придётся делить эту комнату с моим смердящим трупом!
В угловой лавочке он купил миску каши [4], прозрачной, словно вода, и, опустив голову, увидел в ней отражение своего лица — измождённого, будто побитый дождём цветок [5], иначе и не скажешь.
И надо же было, чтобы в этот горестный день он услышал, как кто-то окликает его из-за спины: «Шиди!» Развернувшись, он увидел пяток обладающих божественной аурой юношей в развевающихся на ветру одеяниях с длинными рукавами, с мечами за спинами — они двигались по направлению к нему.
Надо ж было тут очутиться его сотоварищам с хребта Цанцюн!
И то верно — семь дней минули, так что школа наверняка организовала поиски!
На глаза Шан Цинхуа навернулись непритворные слёзы, и он протянул руку тому, что шёл впереди:
— Шисюн Вэй!
Сдержанная улыбка озарила лицо юноши с двумя мечами на поясе — длинным и коротким, рукава которого колыхал лёгкий ветерок — это был Вэй Цинвэй [6], старший адепт пика Ваньцзянь собственной персоной. При виде спешащего к нему навстречу с протянутой рукой Шан Цинхуа он переменился в лице от изумления:
— Шиди, ты… — встревоженно бросил он, назвав Шан Цинхуа чужим именем. — Что с тобой случилось? Что с тобой произошло за эти несколько дней — да ты на человека не похож!
Сглотнув подступившие слёзы умиления, Шан Цинхуа смущённо ответил:
— Возможно, шисюн не может узнать меня, потому что перепутал меня с другим моим шисюном.
Он всего-то немного осунулся от недоедания — но чтобы прямо «на человека не похож»? «К сведению шисюна Вэя с Ваньцзянь, я протирал каждый из мечей на поле испытаний его пика не менее трёх раз! — обиженно думал Шан Цинхуа. — И всякий раз при этом ты велел мне подмести твою комнату, сварить тебе рис, покормить твоего панголина [7] — а ты даже лица моего запомнить не удосужился!»
— Ты что, не понял, что я пошутил? — отозвался Вэй Цинвэй. — Что, не смешно получилось? Ах, да, шиди Шан, почему ты здесь один — куда подевались остальные? И почему вы так задержались? Что-то случилось?
— О, как я посмотрю, шисюн Вэй по-прежнему питает пристрастие к такого рода шуткам, — отозвался Шан Цинхуа. — А остальные… остальные…
Эта встреча произошла так внезапно, что он не успел продумать складную историю [8] о том, что же всё-таки с ним случилось — так что вместо объяснений придал лицу ещё бóльшую бледность, дважды покачнулся — и наконец картинно рухнул на землю, лишившись чувств.
Учитывая, насколько истощённым он выглядел, его сотоварищи просто обязаны были на это купиться.
Упорно прикидываясь лежащим без сознания, он ощутил, как Вэй Цинвэй, опустившись на корточки рядом с ним, потыкал его в щёку. Остальные принялись совещаться:
— Шисюн, похоже, он в обмороке, что же нам делать?
— Ну а что нам остаётся? — парировал Вэй Цинвэй. — Давайте-ка заберём его с собой — там и решим.
***
На пике Цюндин.
Тела разместили в ряд перед Главным залом. Тут лежали все адепты пика Аньдин, отправившиеся за товарами в тот злосчастный день — кроме Шан Цинхуа.
А сам он стоял перед ними на коленях, роняя слёзы.
Безусловно, тут уж ничего не поделаешь — в этом мире заклинателей выжить не так-то просто, и тот, кто от природы не наделён добрым сердцем, не может обойтись без хорошо развитых слёзных желёз — в противном случае он не смог бы столь правдоподобно изобразить перед лордами пиков зрелище «настолько помешавшегося от горя, что не в силах подобрать слов».
Когда расспросы завершились, посуровевшие лорды пиков удалились во внутренние покои Главного зала, чтобы посовещаться. Внезапно тишину нарушил звон нефритовых подвесок на эфесе меча, и к Шан Цинхуа неторопливо приблизился адепт в одеяниях пика Цинцзин.
Светлая кожа, тонкие брови, бледные губы — и что-то неуловимо жестокое в правильных чертах лица. Чёрные волосы стянуты в пучок на затылке лентой цвета цин, в руках — длинный меч. По всей видимости, это то самое ходячее бедствие, дьявол во плоти, экзотический цветок пика Цинзцин, один из лидеров своего поколения и по совместительству главный злодей «Пути гордого бессмертного демона» Шэнь Цинцю.
Окинув тела беглым взглядом, он безразлично бросил:
— Так этот демон велел тебе передать что-нибудь на словах или, может, какую-нибудь вещь?
Шан Цинхуа был потрясён до глубины души, что старший адепт соизволил обратиться к нему лично.
— Нет? — выдавил он.
Что и говорить, обычно Шэнь Цинцю вообще в упор не видел всех, кто ниже него самого по положению. Всякий раз, когда он заговаривал с Шан Цинхуа, его голос прямо-таки сочился презрением, хотя, по правде, адепт пика Аньдин так привык к этому, что перестал обращать внимание…
— А вот это воистину странно, — уголки рта Шэнь Цинцю приподнялись в фальшивой улыбке. — То ли семь, то ли восемь человек убиты — и, раз он ничего не хотел с тобой передать, с чего бы ему оставлять тебя в живых?
Шан Цинхуа похлопал глазами, чувствуя, как из них вновь льются слёзы.
— Это… это…
На сей раз Шэнь Цинцю расплылся в совершенно искренней улыбке:
— Шан… шиди. Так как же ты на самом деле сумел спастись, чтобы вернуться на хребет Цанцюн?
Шан Цинхуа понимал, что не может позволить себе необдуманного ответа на этот вопрос.
Этот парень, Шэнь Цинцю этого мира, действовал согласно тому, что изначально вложил в него автор. Он не походил на рандомное пушечное мясо с IQ около 40, так что одурачить его было не так-то просто. Если сейчас Шан Цинхуа проколется, то можно ставить жирный крест на ещё не начавшейся карьере шпиона.
С полминуты он строил из себя дурачка, глупо улыбаясь. Затем у него над головой словно зажглась лампочка, и он тут же забормотал, запинаясь:
— Это… Наверно, это случилось потому…
Потому что он, не раздумывая ни мгновения, бросился перед Мобэй-цзюнем на колени?
Потому что он с искренним чувством во всеуслышание заорал: «Ваше Величество!»?
Потому что он в одночасье отринул малейшие зачатки чувства собственного достоинства?
Наградой терпеливо ожидавшему его ответа Шэнь Цинцю стал лишь отчаянный приступ кашля, от которого, казалось, Шан Цинхуа того и гляди выплюнет наружу все внутренности.
Тот кашлял, пока слёзы вновь не хлынули из глаз. Он отступил на шаг, и его лицо приняло обиженное выражение.
На любого найдётся управа [9], и смотри-ка, кого я призову, чтобы он разобрался с тобой!
И точно — пять секунд спустя из-за его спины послышался голос Юэ Цинъюаня:
— Шиди Цинцю, всем известно, что демонам чужды законы чести — очевидно, что шиди Шану чудом удалось избежать смерти. Даже если у тебя есть к нему вопросы, тебе не кажется, что сперва надо дать ему прийти в себя?
Вот он и явился — его божественный избавитель? Всеобщий благодетель? Будущий глава школы? На поле боя выходит Юэ Цинъюань!
Шан Цинхуа принялся считать про себя.
— Ладно, ладно, — сдался Шэнь Цинцю, воздев руку. — Раз мои слова не радуют слух, я больше ничего не скажу — как будет угодно шисюну Юэ.
1 удар.
— На этот раз наш шиди с пика Аньдин спустился с горы прежде всего для того, чтобы помочь уладить дела пика Цинцзин, так почему шиди Цинцю столь скуп в выражении сочувствия? Шиди Шан, отчего ты так сильно кашляешь? Мне сходить на пик Цяньцао за шиди Му, чтобы он тебя осмотрел?
2 удар. Шан Цинхуа молча помотал головой, роняя слёзы благодарности — и продолжая считать про себя.
— У каждого из двенадцати пиков есть свои обязанности, — осклабился Шэнь Цинцю, — и каждый преуспевает в чём-то своём. Это — дело пика Аньдин, так почему шисюн Юэ говорит так, будто мы в чём-то попрали права его адептов — можно подумать, только они и работают на всём хребте Цанцюн! К тому же, шисюну не стоит уверять меня в том, что они безропотно тянут свою лямку — можно подумать, я не знаю, как они ежечасно проклинают нас за нашими спинами!
3 удар.
Это ничуть не поколебало неизменного спокойствия Юэ Цинъюаня, который явно собирался что-то возразить, но Шэнь Цинцю опередил его:
— Хватит. Благодарю шисюна Юэ за наставление, Цинцю с радостью внемлет его поучениям в будущем. А сейчас — я пошёл.
4 удар. Готов!
Шан Цинхуа просто знал, что, если эти двое ввяжутся в спор, то непременно разойдутся, тая в душе обиду, к пятому предложению!
После того, как Шэнь Цинцю удалился, сжимая Сюя, Юэ Цинъюань вновь обернулся к Шан Цинхуа:
— Шиди Шан, ты натерпелся такого страху!
— Что вы, вовсе нет, — поспешно забормотал тот.
В сравнении с нещадной эксплуатацией и истощением, которым он подвергся за последние несколько дней, какой-то там испуг воистину ничего не стоил!
Что и говори, старик на границе потерял лошадь — но и это пошло ему на пользу [10]. После этого происшествия — быть может, потому что старый лорд пика Аньдин тем самым хотел поддержать Шан Цинхуа, или ещё по каким причинам — тот был повышен до ранга адепта внутреннего круга [11].
Шан Цинхуа весело напевал всю дорогу до большой общей спальни [12], откуда должен был забрать свои вещи перед тем, как заявить о своём прибытии в высокоранговый «Дом досуга» [13] пика Аньдин.
Да, вам не почудилось: адепты Аньдин, предающиеся рабскому труду дни и ночи напролёт, жили в помещении, гордо именуемом «Домом досуга».
Досуга, мать вашу! Сян Тянь Да Фэйцзи готов был поклясться, что изначально не вкладывал в это название никакого сатирического подтекста, однако теперь всякий раз при виде этих двух слов он чувствовал исходящую от них злую волю.
Отыскав свою собственную комнатушку, Шан Цинхуа, измотанный и морально, и физически, всё же нашёл в себе силы постелить постель, после чего повернулся, чтобы налить себе чашку воды. И, развернувшись обратно, обнаружил, что на его постели уже кто-то возлежит.
Как в самом пошлом клише, только что полученная от распорядителя чашка выпала из его рук, а колени ослабли настолько, что он едва не хлопнулся на пол.
— …Ваше Величество.
Мобэй-цзюнь повернул голову, воззрившись на него. Выражение его лица было не распознать, но от голоса прямо-таки веяло холодом:
— «Следовать за мной до скончания дней», так, что ли?
Шан Цинхуа готов был разрыдаться от ужаса.
Он последовал за ним даже на хребет Цанцюн! Шан Цинхуа никогда не думал… хотя, строго говоря, не то чтобы совсем не думал — «Таинственный Призрак: появляться как дух и исчезать подобно тени» — такой навык он сам придумал для Мобэй-цзюня, чтобы тот мог беспрепятственно помогать Бин-гэ чинить убийства и поджоги, незаметно передвигаясь под покровом темноты везде и всюду!
— Ваше Величество, позвольте мне объяснить, — затараторил он. — В тот день, стоило мне выйти — я всего-то хотел съесть пару ложек каши и назад — кто ж знал, что судьба так подшутит надо мной, что я наткнулся прямиком на собственного шисюна. Я боялся, что, если он будет задавать слишком много вопросов, я ненароком сболтну не то, и он отправит людей на поиски Вашего Величества, причинив вам неприятности — в любом случае, добром бы это не кончилось. К тому же, ваши раны более не причиняли вам серьёзного беспокойства, и, обдумав ситуацию с разных точек зрения, я решился претерпеть унижение ради великой миссии, последовав за ними, ведь в этом мне виделась возможность для…
Рука, которой Мобэй-цзюнь подпирал висок, уже устала, и он переместился на другую.
— Короче, они велели тебе вернуться — и ты просто пошёл за ними.
— А что мне оставалось? — горестно воззвал к нему Шан Цинхуа. — Воспротивиться ему? Биться с ними? Я бы не стал так поступать — не говоря уже о том, что у меня против них не было ни малейшего шанса, тем самым я, что куда важнее, лишился бы возможности стать шпионом Вашего Величества — так как я мог разоблачить себя перед адептами хребта Цанцюн, даже не принявшись за дело?
Где-то в середине этой прочувствованной речи он не преминул вставить, решив ковать железо, пока горячо:
— А также я счастлив доложить Вашему Величеству, что меня повысили до старшего адепта — разве моё усердие не увенчалось успехом? Ваше Величество не находит, что у меня всё же есть потенциал?..
Пресмыкайся, пресмыкайся добросовестнее.
Однако как бы он ни растекался перед новоявленным владыкой, на сердце Сян Тянь Да Фэйцзи было ясно [14]. Он твёрдо верил в две вещи:
1: Под коленями мужчины таится золото (и потому важно выбрать нужный момент, чтобы преклонить их);
2: Настоящий мужчина не плачет, даже когда плачет.
Следуя этим двум основополагающим правилам, он справедливо рассудил, что в данном случае в низкопоклонстве нет ничего постыдного. К тому же, если взглянуть на это с иной точки зрения, то ведь Мобэй-цзюнь — его собственное творение, то бишь, в каком-то смысле его, автора, детище. Ну а в том, чтобы отцу немного позаискивать перед сыном, и впрямь нет ничего предосудительного. А ведь, если подумать, так называемые детища — это долги родителей из предыдущих жизней…
Бац-бац, хлоп-хлоп — претерпев новые колотушки, Шан Цинхуа скрючился на стуле, обнимая колени, и попытался применить моральный закон А-кью [15], дабы исцелить свои душевные раны.
Поразмявшись таким образом, Мобэй-цзюнь улёгся обратно на кровать и, потянувшись, повернулся к Шан Цинхуа спиной. В его голосе — ни громком, ни тихом — таилась скрытая угроза:
— Завтра продолжим.
Это окончательно добило Шан Цинхуа.
«Охренеть, он ещё и продолжать собрался!» — Он едва не выпалил это вслух, призывая весь хребет Цанцюн отправиться в Преисподнюю вслед за ним.
Примечания переводчиков:
[1] Херня — в оригинале JB 雞巴〔鸡巴〕(jība) – в пер. с кит. «хуета, хуйня, херня».
[2] -Сюн 兄 (xiōng) — в пер. с кит. «старший брат», «уважаемый друг», «глубокоуважаемый» (вежливое обращение к сверстнику).
[3] Вздохнув полной грудью — в оригинале 重见天日 (chóngjiàn tiānrì) — в букв. пер. с кит. «снова увидеть солнце на небе».
[4] Жидкая каша 稀粥 (xīzhōu) сичжоу — отвар из риса, пшена или гороха.
[5] Цветок — в оригинале 黄花 (huánghuā) — в пер. с кит. «жёлтый цветок», лилейник (красоднев) лимонный (Hemerocallis citrine Baroni), в образном значении — «девственник, девственница». Как вы помните, это – одно из вариантов имён старейшины Цзюэши Хуангуа (он же – Непревзойдённый Огурец), которое послышалось сплетникам Цзянху, так что он, в некотором роде, был «Непревзойдённый девственник» :D
[6] Цинвэй 清巍 (Qīngwēi) — его имя пер. с кит. как «чистый (ясный) и величественный (высокий)»
[7] Панголин (или ящер) 穿山甲 (chuānshānjiǎ) – млекопитающее, напоминающее броненосца (и сосновую шишку по совместительству :-) ), при опасности так же сворачивается в шар. Питается муравьями и термитами, которые сбегаются ему на язык, поскольку его слюна пахнет мёдом. Съедает до 2 килограммов муравьёв за раз (а теперь представьте себе, каково приходилось Шан Цинхуа кормить эту зверюгу).
Благодаря Вэй Цинвэю мы влюбились в панголинов, разделите наше восхищение :-)
Милое видео с панголинами:
https://www.youtube.com/watch?v=HNT8jECtN5s
[8] Складная история — в оригинале 天衣无缝 (tiān yī wú fèng) — в пер. с кит. «платье небожителей не имеет швов», в образном значении — «совершенный, безупречный, без изъянов».
[9] На любого найдётся управа – в оригинале 一物降一物 (yī wù xiáng yī wù) – в пер. с кит. «одна вещь побеждает другую», образно – «на каждую рыбу найдётся рыба покрупнее».
[10] Старик с границы потерял лошадь — но и это пошло ему на пользу 塞翁失马焉知非福 (sài wēng shī mǎ yān zhī fēi fú) – кит. поговорка, основывающаяся на истории о том, как после потери лошадь вернулась, приведя с собой ещё и коня. Русские аналоги – «Не было счастья, да несчастье помогло», «нет худа без добра» и «никогда не знаешь, где найдёшь, где потеряешь».
Здесь можно прочесть эту историю целиком: https://www.epochtimes.com.ua/ru/china/learn-chinese/kitayskaya-mudrost-starik-na-granitse-poteryal-konya--102601.html
[11] Адепт внутреннего круга — в оригинале 入门弟子 (rùméndìzǐ) – в букв. пер. с кит. «адепт, вошедший в дверь (ворота)».
[12] Большая общая спальня – в оригинале 大通铺 (dàtōngpù) – широкая кровать, на которой могут поместиться сразу несколько человек – например, в среде бедных рабочих или в школах.
[13] Дом досуга 闲人居 (xiánrénjū) – в букв. пер. с кит. «Жилище праздношатающихся, или бездельников».
[14] Ясно на сердце – в оригинале 云淡风轻 (yún dàn fēng qīng) – в букв. пер. с кит. «лёгкие облака и ветерок», образно о хорошей погоде.
[15] Моральный закон А-кью – 阿Q 精神大法 (āQ jīngshén dàfǎ) — аллюзия на повесть Лу Синя «Подлинная история А-кью». Моральный закон А-кью — ироническое поименование способа самоутешения, что ты одержал «духовную победу» перед лицом превосходящего противника. Короче говоря, утешение лузера.
Ознакомиться с повестью можно по этой ссылке: https://www.e-reading.club/book.php?book=90407
Следующая глава