Система «Спаси-Себя-Сам» для главного злодея. Глава 87. Слово о Чжучжи. Часть 2 (внимание: элементы гета [1]!)

Предыдущая глава

Чжучжи-лан не присутствовал при первой встрече Тяньлан-цзюня и Су Сиянь, поскольку стоял в очереди за новой книгой прославленного автора по поручению господина.

Поначалу он не так уж и хотел об этом знать. Но с того самого дня Тяньлан-цзюнь впал в весьма странное состояние.

Сидя на голове племянника, который вёз его, приняв змеиную форму, он рассуждал:

— Во всех пьесах этого мира, что мне доводилось видеть, девы всегда нежны [2] и милы — и я думал, что все они такие, но, выходит, ошибался. Право, Чжучжи-лан, видимо, я посмотрел слишком много подобных сюжетов.

Затем, напрочь позабыв собственные слова, он вновь принимался рассуждать, наслаждаясь очередной пьесой:

— Неужто я и впрямь выгляжу так, будто неспособен содержать себя? Настолько, что мне и на дорогу не хватает?

читать дальшеКогда Чжучжи-лан был занят стиркой, Тяньлан-цзюнь грациозно приседал на корточки рядом с ним, вопрошая:

— Чжучжи-лан, какого ты мнения о моих чертах? Красив ли я? Иными словами, когда девушки видят лицо вроде моего, останется ли их сердце равнодушным?

Встряхивая и выжимая одежду перед тем, как повесить её на бамбуковый шест, Чжучжи-лан вежливо поддакивал господину, про себя вспоминая те бессмысленные пьесы, что видел с Цзюнь-шаном. Вслух он бы такое сказать не решился, но нынче его господин вёл себя точь-в-точь как одна из подобных дев, сердце которой не осталось равнодушным.

Это поневоле подстегнуло его любопытство.

В представлении Чжучжи-лана дева, что не побоялась зайти в опустошённый демонами город, а потом заявила музицирующему Тяньлан-цзюню, чтобы он шёл куда-нибудь подальше со своими песенками и не путался под ногами, пока она разбирается с нечистью — а напоследок бросила ему три ляна [3] серебром на дорожные расходы… Даже если она на деле не окажется высокой здоровенной бабищей [4], каковой ему виделась, по крайней мере, у неё должен быть крепкий костяк и убийственный блеск в глазах.

Вот только наконец повстречавшись с той, что похитила покой Тяньлан-цзюня, заставляя его изводить племянника своими глубокомысленными переживаниями, Чжучжи-лан обнаружил, что она ни капли не походит на сложившееся у него представление о ней.

Тяньлан-цзюнь любил путешествовать по Царству людей. Подобные странствия требовали денег, однако он вечно забывал их захватить — об этом был вынужден заботиться Чжучжи-лан, потому-то его господин вовсе не знал цены деньгам и не считал нужным ограничивать себя, когда дело доходило до трат. Он мог проиграть тысячу золотых слитков за один бросок костей — и племянник ему не препятствовал. Спуская деньги с подобной скоростью, Тяньлан-цзюнь умудрялся истощить даже горы золота и серебра [5], что таскал Чжучжи-лан, так что бывали времена, когда они и впрямь оказывались на мели.

Когда они, покраснев от смущения, топтались на улице, мимо прошествовала девушка в чёрном с мечом за спиной.

— Постойте! — окликнул её Тяньлан-цзюнь.

Как раз проходящая мимо них девушка приподняла брови, остановившись с тенью насмешливой улыбки на губах.

— Разве, повстречавшись с несправедливостью, вам не следует извлечь меч из ножен и встать на защиту обездоленного [6]? — начал владыка демонов.

— Меч-то я извлеку, — парировала девушка. — А вот кошелёк — нет [7]. Для начала верни мне те три ляна, что я одолжила тебе на дорожные расходы в прошлый раз.

— Неужто? — удивился Тяньлан-цзюнь. — Что ж, это всего лишь три ляна. Если дадите мне взаймы ещё три, то можете приобрести меня на три дня.

— Не похоже, чтобы господин годился в носильщики, — отбрила его девушка, — равно как и к другой работе — ты ж рис от проса не отличишь [8]. Какой в тебе прок?

— Цзюнь-шан, — вмешался доселе молча наблюдавший со стороны Чжучжи-лан, простодушно добавив: — Возможно, госпожа полагает, что… вы назвали слишком высокую цену?

Итак, Тяньлан-цзюня впервые отвергли. Не то чтобы никто не сторонился его прежде: прислуга и стражи порой старались избегать господина, в особенности когда он принимался декламировать — но ранее он и помыслить не мог, чтобы кто-то решил, что он и трёх лянов не стоит.

— Не будем об этом, — не отчаивался Тяньлан-цзюнь. — Разве одно моё лицо не стоит трёх лянов серебром?

Его собеседница поперхнулась от подобного предложения, однако всё же взяла на себя труд внимательно изучить его лицо, после чего со смехом признала:

— Что ж, пожалуй, так и есть.

И единым взмахом щедрой руки одарила их слитком золота.

С этого дня траты Тяньлан-цзюня и вовсе потеряли всякие берега, словно прорвавшая плотину река — он спускал деньги безо всякого разумения, так что на это больно было смотреть. Ведь он обрёл богатую покровительницу — и теперь всякий раз, когда смущённый Чжучжи-лан демонстрировал ему опустевший расшитый кошель, владыка демонов без колебаний стучался в эту позолоченную дверь.

При этом Чжучжи-лана охватывало чувство, что тут что-то не так — всё как будто должно бы быть наоборот.

Ну почему Су Сиянь казалась сынком из богатой почтенной семьи — непременным героем подобного рода пьес?

И почему Тяньлан-цзюнь походил на наивную привыкшую к роскоши барышню, которая убежала из дома?

А сам он — чем не осмотрительная маленькая служанка — часть приданого молодой госпожи, которую она то и дело посылает с поручениями?

Чжучжи-лан попытался было указать Тяньлан-цзюню на это несоответствие, воззвав к чувству собственного достоинства владыки Царства демонов, но тот, похоже, искренне наслаждался жизнью на содержании и первой истинной близостью — всю абсурдную любовь, питаемую им к человеческому роду, он вложил в чувство к этой женщине.

Су Сиянь и вправду была холодна и безжалостна, но что-то в ней, безусловно, завораживало.

Встреча с нею открыла им доступ к несметному множеству редкостных сокровищ и неведомых прежде мест: к запрещённым книгам, которые так и не сумел раздобыть Чжучжи-лан, к «корню бессмертия», произрастающему в потаённой пещере, к озеру Лушуй с водами чистыми, будто хрусталь, а также к малоизвестной куртизанке, мастерски игравшей на пипе. И всякий раз после очередной встречи Су Сиянь исчезала дней на десять — а то и на пару недель.

Она пропадала без единого слова, ничем не показывая, что и сама увлеклась, не давая знать о своей тоске. У неё были собственные планы, и она воплощала их в жизнь, равнодушно наблюдая со стороны.

Чжучжи-лана, инстинкты которого были обострены благодаря змеиному наследию, не покидало смутное чувство, что дружба с этой женщиной несёт в себе нешуточную опасность.

Она была сделана совсем из другого теста, что демоницы-искусительницы — столь же обворожительная, но при этом не теряющая серьёзности, безупречно обходительная, но неизменно сдержанная [9]. И всё же это была лишь видимость: Чжучжи-лан был отнюдь не уверен, кто из них одержит верх, случись им сойтись в смертельной схватке.

Под маской этой женственной мягкости скрывалось лишь высокомерие и холодность — Су Сиянь последовательно добивалась своего, плетя кружево интриг. Вторая во всём дворце Хуаньхуа, она занимала весьма высокое положение, подчас отдавая команды тысячам собратьев. А поскольку издревле именно эта школа считалась наиболее непримиримым противником Царства демонов, знакомство с Су Сиянь несло в себе смертельную угрозу.

Чжучжи-лан поведал господину обо всём, что ему удалось выяснить, и всё же Тяньлан-цзюня не убедило даже это.

Загораясь новым увлечением, он нередко терял всякую связь с реальностью и, позабыв про осторожность, клал яйца в одну корзину. Он не то чтобы не понимал, кто такая Су Сиянь — просто никогда в ней не сомневался.

И ценой за эту уверенность стало заточение под горой Байлу — почти два десятка лет в кромешной тьме, без единого шанса на справедливое возмездие.

— Я хочу убивать людей.

За эти годы эта фраза чаще прочих просилась на язык. А ведь прежде питавшему непреодолимую привязанность к человеческому роду Тяньлан-цзюню ни разу не доводилось убить человека.

Лишившись источника энергии, позволившего ему принять человеческую форму, Чжучжи-лан вновь обратился в полузмея-получеловека. И всякий раз, видя, как он ползает по земле, Тяньлан-цзюнь бросал:

— Скройся с глаз! — добавляя: — От твоего пресмыкания с души воротит.

Тогда Чжучжи-лан безмолвно вихлял прочь и находил местечко, которого не достигали лучи луны и солнца, чтобы попрактиковаться в более изящном ползании.

Норов Цзюнь-шана портился день ото дня, но Чжучжи-лан не находил в себе сил вознегодовать или обидеться.

Веля ему убираться прочь, Тяньлан-цзюнь желал, чтобы племянник скрылся в Царстве демонов, вернувшись на южные рубежи, на свою родину — одним словом, куда угодно, лишь бы подальше.

Он попросту не мог вынести, чтобы кто-то видел его в столь плачевном состоянии — не в силах ни жаждать жизни, ни молить о смерти [10]. Будучи повелителем Царства демонов по праву рождения, Тяньлан-цзюнь никогда прежде не сталкивался с истинными невзгодами, не терял спокойствия души и природной грации. Отвергая всё грубое и способное запятнать его светлый образ, он дошёл до лёгкой одержимости чистотой. Он всегда превыше всего презирал уродство — однако прискорбная правда заключалась в том, что нынче он сам был самым уродливым созданием на свете.

Окровавленный, опутанный семьюдесятью двумя цепями и сорока девятью мощными заклятьями, он мог лишь бессильно наблюдать за тем, как разлагается его тело — и всё сильнее воняет. И всё же он сохранил полную ясность рассудка, ни разу не лишившись сознания, даже когда жаждал этого всей душой. Те заклинатели не в силах были убить его, так что они приложили все старания, чтобы заставить его страдать. Пожалуй, даже полузмеиное тело Чжучжи-лана теперь выглядело выигрышно в сравнении с нынешним состоянием Тяньлан-цзюня.

Поскольку Чжучжи-лан утратил способность к речи вместе с человеческим обликом, Тяньлан-цзюнь начал разговаривать сам с собой, по полдня кряду пересказывая диалоги из пьес, и пел песни из книг, которые некогда читал — но порой слова застревали у него в горле, и Чжучжи-лан понимал, что, должно быть, это была одна из тех пьес, на которую их водила Су Сиянь.

И всё же после этой неловкой паузы Тяньлан-цзюнь продолжал — ещё сильнее возвысив голос. Отражённая эхом протяжная мелодия наводняла безлюдную долину хрипловатым горестным звучанием.

Неспособный говорить Чжучжи-лан не мог попросить его прекратить — не мог даже закрыть уши ладонями, не мог и отстраниться, попросту прекратив слушать. Теперь-то он начал познавать истинное значение слова «беспомощность».

Зачем он терзает своё разбитое сердце, зачем принуждает себя длить страдания?

Чжучжи-лану не оставалось ничего иного, кроме как упорно таскать господину листья с каплями воды из озера Лушуй, чтобы понемногу обмывать его тело, промывать раны, что никогда не исцелятся.

Стоит ли говорить, что за все эти годы они слыхом не слыхивали о Ло Бинхэ. Так и не сумев достичь вожделенной вершины, Су Сиянь сгинула без следа — и, когда им наконец удалось вырваться из своей темницы [11], им ничего не удалось разведать о её судьбе.

Когда в южных землях Царства демонов Чжучжи-лан вновь узрел это лицо, он был так этим поражён, что напрочь позабыл о вверенном ему поручении. Сразившись с ним, он поспешил к господину, чтобы доложить об этом происшествии.

А затем свершилась битва в Священном мавзолее.

После того, как Чжучжи-лан выплюнул Шэнь Цинцю, бережно уложив его, Тяньлан-цзюнь воззрился на племянника, который веером из пальмового листа поддувал угли в жаровне, и глубокомысленно бросил:

— Как думаешь, он больше похож на меня или на неё?

Без пояснений понимая, кого господин имеет в виду под «ним» и «ней», Чжучжи-лан рассеянно ответил:

— Разве Цзюнь-шан сам не говорил об этом? Он — вылитая мать.

— Тогда я просто делал вид, что мне всё равно, — со смехом покачал головой Тяньлан-цзюнь.

И всё же оба они знали, что такими чертами, как неодолимая привязанность к людям, упрямство и сентиментальность, а также безоглядное стремление к цели [12] и слепое следование безрассудным идеям, Ло Бинхэ куда сильнее походил на отца.

Пристроив подбородок на ладони, Тяньлан-цзюнь изрёк, глядя на лежавшего со смеженными веками Шэнь Цинцю:

— И всё же он куда счастливее меня.

Стоило признать: то, что одержимая привязанность Ло Бинхэ замкнулась на таком человеке, как Шэнь Цинцю, оказалось весьма счастливым стечением обстоятельств — от него едва ли можно было ждать, что он соберёт под свою эгиду весь заклинательский мир, чтобы заточить ученика под хребтом Цанцюн.

К тому же, в этой жизни лишь двое могли глядеть на жуткую внешность Чжучжи-лана, не отшатываясь в отвращении: одним был Тяньлан-цзюнь, другим — Шэнь Цинцю.

— И каков же твой план? — поинтересовался владыка демонов. — Решил прибрать себе это сокровище?

Уставившийся на него во все глаза Чжучжи-лан далеко не сразу понял, что имел в виду господин, а когда до него дошло, покраснел до корней волос:

— Цзюнь-шан!

— А что в этом такого? — как ни в чём не бывало парировал Тяньлан-цзюнь. — Просто умыкни — да и дело с концом. Все мы, демоны, знаем в этом толк. Кроме того, вы ведь двоюродные братья [13] — так к чему чиниться? Предыдущий глава рода Мобэя, не скрываясь, похитил старшую жену у собственного младшего брата.

— Я сроду не питал подобных помыслов! — возмутился Чжучжи-лан.

— Тогда отчего ж ты так покраснел? — не без любопытства спросил Тяньлан-цзюнь.

— Цзюнь-шан, — послушно отозвался его племянник, — быть может, если бы вы не заставляли этого подчинённого добывать подобные книги в таком количестве и требовать, чтобы он рассматривал их вместе с вами, читая вслух, то он не краснел бы так.

Однако слова господина оказали на Чжучжи-лана такое воздействие, продолжая звучать в ушах подобно эху, что он больше не мог поднять глаза на бессмертного мастера Шэня, не терзаясь при этом угрызениями совести.

Конечно, он понимал, отчего Тяньлан-цзюню так нравится его поддразнивать — тем самым господин не только испытывал племянника, но и подталкивал его к действию.

Вырвавшись из заточения под горой Байлу, Тяньлан-цзюнь не собирался долго пребывать в этом новом теле — равно как не имел иных далеко идущих планов.

Но узрев Шэнь Цинцю, он наконец-то почувствовал, что может вздохнуть с облегчением: «Теперь кто-то другой сможет позаботиться о моём недалёком племяннике».

Жизнь этого простачка всегда вращалась вокруг других — а до самого себя ему и дела не было. Обретя того, за кем мог следовать, Чжучжи-лан не останется таким же одиноким и потерянным — тогда и Тяньлан-цзюню будет спокойнее [14] на том свете, когда он сгинет, доведя себя до крайности. Ведь этот Шэнь Цинцю явно заслуживал того, чтобы за ним следовали — каким бы ни был истинный смысл этого «следования».

Обретя в этом какое-никакое утешение, Тяньлан-цзюнь больше не сдерживал себя, расходуя всё больше демонической энергии, отчего разложение его тела ускорялось день ото дня: теперь у него то и дело отваливалась рука, пальцы или что-либо ещё — Чжучжи-лан просто с ног сбивался, изыскивая способы его подлатать.

В какой-то момент он решил просто-напросто пришить конечности господина иглой. Не препятствуя ему, Тяньлан-цзюнь бросил:

— А ведь чутьё не обмануло тебя и на этот раз. Дождавшись утвердительного возгласа, владыка демонов добавил: — Ну а если я вновь сойдусь с Ло Бинхэ в схватке, кто из нас победит? — после непродолжительного молчания он сам неспешно изрёк: — Даже если ты не ответишь, я и сам знаю: разумеется, я проиграю.

Чжучжи-лан молча откусил нитку, завязывая узелок.

— Почему бы тебе не последовать за горным лордом Шэнем? — то ли в насмешку, то ли всерьёз бросил Тяньлан-цзюнь. — Раз он смог позаботиться о Ло Бинхэ, то и позаботиться о тебе для него труда не составит.

— Пойдёмте-ка спать, Цзюнь-шан, — только и ответил его племянник.

Однако владыка демонов не унимался:

— Разве ты не собирался навестить горного лорда Шэня этим вечером в его палатке, чтобы удалить ростки цинсы? Ты ведь слышал, как я спросил его сегодня, занимались ли они с Ло Бинхэ совместным совершенствованием — и судя по выражению его лица, об этом пока речи не было. Кто успел — тот и съел, чуешь, что я имею в виду?

Однако Чжучжи-лан предпочёл сделать вид, что вовсе его не слушает, согнувшись, чтобы снять с господина сапоги — однако так и не сумел этого сделать. Приподняв ноги, Тяньлан-цзюнь поставил их на шкуру дикого зверя и с серьёзным видом спросил племянника:

— Что я должен сделать, чтобы задеть тебя настолько, чтобы ты, разочаровавшись во мне, наконец ушёл от меня залечивать своё разбитое сердце?

— После всех этих пьес [15], что мне довелось прочесть, я могу лишь сказать, что этот сюжет уже не нов, — молвил на это Чжучжи-лан. — Ничто не может настолько задеть этого подчинённого. Так что давайте спать, Цзюнь-шан.

— Я покуда не хочу спать, — отозвался Тяньлан-цзюнь. — Поторопись к горному лорду Шэню — чуть позже я зайду навестить вас обоих.

— Похоже, мне не по силам переубедить Цзюнь-шана, — беспомощно бросил его племянник, додумав про себя: «…когда тот принимается донимать меня безумными советами, повинуясь необузданной игре воображения…»

— Разве я не был столь же упрям и прежде? — заметил Тяньлан-цзюнь. — Что скажешь? Отчего бы тебе тогда меня не оставить?

Чжучжи-лану подумалось, что его господин основательно напился — при этом его способность доводить близких до смеха или до слёз многократно усиливалась. Покачав головой, его племянник то ли в пятый, то ли в шестой раз протянул руку за сапогами Тяньлан-цзюня — и, наконец-то преуспев, стащил их с ног.

— Идите спать, Цзюнь-шан, — повторил он.

Уложив Тяньлан-цзюня, Чжучжи-лан против его воли прикрыл тело господина одеялом.

— А ты всё сильнее походишь на заботливую мамашу, — проворчал владыка демонов, добавив со вздохом: — Думаешь, твой дядя шутки шутить вздумал? Почему же ты не велишь мне остановиться, не ищешь путей отступления? Чжучжи-лан, если продолжишь в том же духе, что же станется с тобой в будущем?


***

— Как я и подозревал, я всё ещё не в силах избыть своей привязанности к людям. — Вот что сказал Тяньлан-цзюнь, обращаясь к Шэнь Цинцю.

При этих словах Чжучжи-лан испытал некоторое облегчение.

Наконец-то Цзюнь-шан признал то, во что всегда верил в глубине души. Видимо, у него больше не осталось сил даже на притворство.

В самом средоточии рушащихся скал Тяньлан-цзюнь скорбно пробормотал:

— Увы, Чжучжи-лан, стоит признать, выглядишь ты неважно…

Однако его племяннику было грех жаловаться: у него ещё оставалось немного сил, ровно столько, чтобы хоть сколько-нибудь продержаться. Он не позволит Цзюнь-шану погибнуть вместе с ним, так что господину незачем было тревожиться о том, что он почиет в обществе столь уродливой твари.

Когда с потрясшим землю грохотом хребет Майгу обратился в тучи пыли и щебня, огромная змея упала в сверкающие воды реки Ло.

На самом деле Шэнь Цинцю так и не услышал последних слов Тяньлан-цзюня, ибо они были сказаны так тихо, что внял им один Чжучжи-лан.

— Но почему это так трудно — любить человека? — сказал он.

В то мгновение его племянник не мог улыбнуться — или вымолвить хоть слово; ему оставалось лишь бросить на господина задумчивый взгляд и с тихим шипением провести по его лицу раздвоенным языком, пачкая его змеиной слюной.

«Воистину трудно», — подумалось ему. Но как бы трудно это ни было, перестать любить — много труднее.


Примечания переводчиков:

[1] Гет — в оригинале BG — сокращение от boys and girls.

[2] Нежны — в оригинале 柔情似水 (róuqíng sì shuǐ) — в пер. с кит. «мягкий, как вода», в образном значении — «нежные чувства, мягкий, податливый».

[3] Лян — 兩 (liăng) — мера веса, равная 50 г.

[4] Высокой здоровенной бабищей — в оригинале 五大三粗 (wǔ dà sān cū) — в букв. пер. с кит. «пять больших, три грубых (широких, толстых)». Это выражение описывает выдающуюся мужскую внешность: в общих чертах, «пять да» означают широкие плечи, большие уши, крупные руки, ягодицы и ноги. Значение этого выражения неоднократно менялось с течением времени, обретая то положительную, то отрицательную окраску.

[5] Горы золота и серебра — в оригинале идиома 金山银海 (jīnshān yínhài) — в пер. с кит. «гора золота, море серебра».

[6] Извлечь меч из ножен и встать на защиту обездоленного — в оригинале 拔刀相助 (bá dāo xiāng zhù) — в пер. с кит. «бросаться на помощь с обнажённым мечом», в образном значении — «стоять грудью за кого-то».

[7] Кошелёк — нет — в оригинале 解囊 (jiěnáng) — в букв. пер. с кит. «развязать завязки кошеля», «раскошелиться».

[8] Не способен к физической работе, рис от проса не отличишь 四体不勤五谷不分 (sìtǐbùqínwǔgǔbùfēn) — в пер. с кит. «лежебока, не различающий пять злаков» в образном значении «быть невеждой в практических вопросах; быть оторванным от действительности».

[9] Неизменно сдержанная — в оригинале 目不斜视 (mùbùxiéshì) — в пер. с кит. «и глазом косо не взглянуть», в образном значении «держаться корректно, не смотреть куда не следует».

[10] Не в силах ни жаждать жизни, ни молить о смерти — в оригинале идиома 求生不得求死不能 (qiú shēng bù dé qiú sǐ bù néng) — в пер. с кит. «хочется жить, но не выжить, хочется умереть — тоже никак», образно в значении «находиться в невыносимом положении».

[11] Вырваться из темницы — в оригинале 重见天日 (chóngjiàn tiānrì) — в пер. с кит. «снова увидеть солнце на небе», образно в значении «вновь увидеть свет, снова вздохнуть полной грудью».

[12] Безоглядное стремление к цели — в оригинале 义无反顾 (yìwú fǎngù) — в пер. с кит. «долг не позволяет оглядываться назад», «моральные принципы не позволяют отступить», образно в значении «безоговорочно, без колебаний, твёрдо, непреклонно».

[13] Двоюродные братья 表兄弟 (biǎoxiōngdì) бяосюнди – двоюродные братья (по материнской линии – речь идёт о Чжучжи).

[14] Будет спокойнее – в оригинале 折腾 (zhēteng) – в пер. с кит. «крутиться на одном месте; ворочаться с боку на бок».

[15] Пьесы – в оригинале 话本 (huàběn) – хуабэнь – китайская городская народная повесть, возникшая из устного сказа, книга-пересказ на разговорном языке (в отличие от оригинала на книжном литературном языке).

Следующая глава