Система «Спаси-Себя-Сам» для главного злодея. Экстра [17]. Глубокий сон

Предыдущая глава

Сверка этой главы с китайским текстом не проводилась по причине недоступности китайского оригинала на момент перевода. В дальнейшем обязательно будет выполнена полная сверка с оригиналом!

Лечь спать, чтобы проснуться в совершенно ином месте — такое с Шэнь Цинцю бывало уже не раз, а потому происходящее нимало его не смутило. Понимая, что вновь оказался в Царстве снов Ло Бинхэ, он спланировал по воздуху и без усилий приземлился.

Стоило его ногам коснуться земли, как пейзаж мигом переменился, словно летящие по ветру цветы ивы [1]: теперь его окружали сплошь золото и сияющий нефрит, а убранство прямо-таки сочилось показной роскошью — включая весьма знакомую галерею. Это определённо был дворец Хуаньхуа.

читать дальшеВ конце галереи виднелся Главный зал дворца — равно как и парадные покои. В прошлом там его непременно поджидал бы Ло Бинхэ собственной персоной, но на сей раз самого творца сновидения нигде не было видно, что представлялось весьма странным.

Однако кто-то в зале всё же был — его фигура со спины сразу показалась Шэнь Цинцю знакомой. Приблизившись, он в пущем удивлении воскликнул:

— Шиди Му?

Однако этот почтительно замерший «Му Цинфан», похоже, являл собой очередной фантом, порождённый силой разума Ло Бинхэ, так что никак не отреагировал на приветствие. Обычно этот младший собрат Шэнь Цинцю всегда излучал спокойное дружелюбие, однако сейчас выражение его лица отнюдь не казалось благодушным.

Припомнив услышанную им на заставе сплетню о том, как после его мнимой смерти Ло Бинхэ похитил Му Цинфана, притащив его во дворец Хуаньхуа, и заставил «лечить» мёртвого учителя, Шэнь Цинцю осознал, что, должно быть, наблюдает сцену из того времени.

Мимо него неслышно проскользнула чёрная тень, и совсем рядом раздался голос Ло Бинхэ:

— Господин Му.

Заметив, что он не отражается в глазах этого «Ло Бинхэ», Шэнь Цинцю понял, что тот также не замечает его присутствия — это был не его ученик, а лишь воспоминание о нём.

Это заставило Шэнь Цинцю призадуматься над вопросом: возможно ли, что на сей раз он угодил в Царство снов, над которым сам главный герой [2] не имеет контроля?

Обращение Ло Бинхэ к Му Цинфану нельзя было назвать неуважительным, и всё же тот не удержался от замечания:

— Называя меня «господином Му», Ваша Милость тем самым даёт понять, что больше не признаёт себя адептом хребта Цанцюн?

— А разве имеет значение, признаю я это или нет? — парировал Ло Бинхэ.

— Если вы и впрямь не признаёте этого, то почему продолжаете именовать шисюна Шэня «учителем»? Если же признаёте, то вам следует называть меня «шишу» и, кроме того, объяснить, по какому праву вы ранили других адептов хребта Цанцюн и удерживаете меня здесь?

— Разумеется, я пригласил господина Му, чтобы тот взглянул на моего учителя, — невозмутимо отозвался Ло Бинхэ.

— Шисюн Шэнь уничтожил себя, — напомнил Му Цинфан, — и умер на глазах многочисленных свидетелей в городе Хуаюэ. Его духовная энергия рассеялась, и, боюсь, его тело разложилось вскоре после этого. Я не владею искусством возвращения мёртвых к жизни.

Невольного свидетеля их разговора прошиб холодный пот.

Му Цинфан никогда не одобрял Ци Цинци или Лю Цингэ, взрывная натура которых мешала им внимать голосу разума, однако на сей раз он сам оказался тем, кто бросил в лицо Ло Бинхэ нелицеприятную правду. Даже будучи уверенным, что с Му Цинфаном всё будет в полном порядке, Шэнь Цинцю похолодел при мысли, каковы могут быть последствия, если эти слова приведут его ученика в ярость.

По счастью, казалось, эти слова вовсе не задели Ло Бинхэ.

— Просто взгляните, господин Му, — повторил он. — Большего от вас и не требуется.

Само собой, пленённому Му Цинфану не оставалось ничего другого, кроме как проследовать за группой облачённых в жёлтое адептов к Павильону волшебных цветов.

Царящий внутри него холод мгновенно пробирал до костей. Стоило двум мужчинам переступить порог, как двери за ними тут же захлопнулись — Шэнь Цинцю пришлось сорваться на бег, чтобы успеть проскользнуть вслед за ними.

Войдя, Ло Бинхэ принялся отстранённо созерцать занавеси, окружающие платформу в центре зала, Му Цинфан же склонился над ней. Шэнь Цинцю также хотел подойти, чтобы посмотреть поближе, но к его досаде лекарь тотчас распрямился, роняя занавесь, скрывшую платформу от глаз мужчины.

— Что за метод вы использовали, чтобы сохранить тело? — с исказившимся лицом бросил Му Цинфан.

— Будучи лордом пика Цяньцао, — беззаботно бросил Ло Бинхэ, — господин Му должен знать получше моего, как сохранить тело, не прибегая к его повреждению.

Видя, что его вежливый отказ от сотрудничества ничуть не снижает решимости Ло Бинхэ, Му Цинфан наконец начал:

— Насильно закачивая духовную энергию в тело шисюна Шэня, вы не добьётесь ровным счётом никакого эффекта, кроме того, что тело останется нетленным, а вы растратите огромное количество ци впустую. Стоит вам прерваться хоть на один день — и все ваши усилия пойдут прахом. Быть может, мои слова покажутся вам грубыми, но ведь шисюн Шэнь…

— Знания мастеров с пика Цяньцао признаются самыми глубокими во всём мире, — прервал его Ло Бинхэ. — Я верю, что вы способны отыскать какое-то решение.

— Такого решения не существует, — отрубил Му Цинфан.

Столкнувшись с подобной твердолобостью, Ло Бинхэ наконец исчерпал запас терпения, ухмыльнувшись:

— То, что его не существует, не значит, что его нельзя изобрести. Ну а пока господин Му не преуспеет, ему нет нужды возвращаться на хребет Цанцюн!

С этими словами он порывисто взмахнул рукавом, и двери Павильона волшебных цветов внезапно распахнулись, застав врасплох Му Цинфана, которого тотчас окружила толпа поджидавших снаружи адептов в жёлтых одеяниях. После того, как они под конвоем вывели пленника из павильона, двери тут же захлопнулись.

От их резких движений по всему залу витали порывы холодного ветра, пламя свечей трепетало, грозя вот-вот погаснуть.

— Учитель, — внезапно окликнул его Ло Бинхэ.

Шэнь Цинцю замер от неожиданности.

Сперва он подумал, что этот Ло Бинхэ из воспоминания всё же каким-то образом его заметил — но вскоре убедился, что этот зов был обращён в никуда — его ученик и не ожидал ответа.

Постояв у дверей, Ло Бинхэ медленно прошёл мимо Шэнь Цинцю и уселся на платформу, после чего, откинув занавесь, воззрился на лицо лежащего за ней тела.

Он так долго не двигался с места, что переминавшемуся с ноги на ногу Шэнь Цинцю наскучило ждать. Наконец он не удержался от того, чтобы нагнуться, опираясь о платформу — и уставился на лицо ученика, который не сводил глаз с тела. Спустя какое-то время Ло Бинхэ, не отводя взгляда, потянулся к поясу мертвеца и неторопливо распустил его.

Нога, на которую опирался припавший к земле Шэнь Цинцю, поневоле дёрнулась.

Что-то вроде «это было настолько прекрасно, что он был не в силах вынести этого зрелища», совершенно не подходило для этого момента, потому что тело лежащего на платформе Шэнь Цинцю… воистину производило не самое лучшее впечатление.

От шеи его сплошь покрывали трупные пятна, подобные весеннему многоцветью [3].

Стянув с себя верхнее облачение, Ло Бинхэ заключил тело в объятия подобно огромной кукле. Попадись он сейчас кому-нибудь на глаза, случайный наблюдатель наверняка перепугался бы до смерти [4] или же в неизбывном отвращении покрыл бы его самыми грубыми словами, какие только ему известны. Однако на самом деле Ло Бинхэ лишь обнимал тело, не выказывая каких-либо извращённых поползновений.

Уткнувшись подбородком в угольно-чёрные волосы учителя, он провёл рукой по изгибу его спины, одновременно передавая невероятное количество духовной энергии. Зеленоватые и лиловые трупные пятна мигом исчезли, возвращая коже первозданные белизну и гладкость.

То, как он это делал, не могло не тронуть сердце Шэнь Цинцю.

При этом он поневоле вспомнил, как делал то же самое для Ло Бинхэ.

Той ночью, вскоре после переселения мальчика в Бамбуковую хижину…


…Дело было зимой — за окном завывал холодный ветер, пронизывая бамбуковую рощу пика Цинцзин, ему сопутствовал немолчный шелест терзаемых им листьев.

Лёжа на краю кровати, Шэнь Цинцю не спал — лишь отдыхал с закрытыми глазами, пока его ушей не достиг слабый скрип, доносящийся из-за стены: казалось, тот, кто его порождал, непрестанно крутился на постели, тщетно силясь заснуть.

Вскоре поскрипывание кровати стихло: ворочавшийся встал и, приподняв занавесь, тихо покинул Бамбуковую хижину.

И чего ради Ло Бинхэ вздумал ускользнуть из дома среди ночи?

Порывшись в памяти, Шэнь Цинцю так и не смог припомнить, что за причина могла заставить его ученика украдкой уходить по ночам в этот период истории, так что, поддавшись любопытству, также поднялся с постели.

Благодаря несравненно более высокому уровню самосовершенствования его движения были стремительны и бесшумны, потому шагающий впереди него Ло Бинхэ не имел ни малейшего понятия о том, что за ним следят.

Однако он направлялся не слишком далеко и отнюдь не в какое-то тёмное загадочное место, способствующее очередному приключению: очутившись на заднем дворе, подросток уселся на скамеечку и, стянув с себя верхние одеяния, аккуратно сложил их на левом колене. Правой рукой он налил что-то в левую ладонь, растирая по телу — при этом с его губ сорвался лёгкий вздох.

В свете луны тело пятнадцатилетнего мальчика не казалось ни слишком тощим, ни мускулистым. Его кожу покрывали синяки всех оттенков синего и лилового, ночной ветер донёс до Шэнь Цинцю запах спирта и лекарств.

— Ло Бинхэ, — разорвал тишину голос Шэнь Цинцю.

Ошеломлённый юноша вскочил со скамеечки, сложенная одежда упала на землю.

— Учитель, вы проснулись? — ошарашенно спросил он.

— Этот учитель не спал. — С этими словами Шэнь Цинцю приблизился к нему.

— Этот ученик потревожил покой учителя своей вознёй? Он так сожалеет! Он отправился сюда, чтобы не мешать учителю, и не ожидал, что всё-таки…

Этот ребёнок так боялся, что его возня разбудит Шэнь Цинцю, что вышел, чтобы воспользоваться лекарством среди ночи — видимо, терзавшая его боль и впрямь была невыносима.

— Откуда взялись эти синяки на твоём теле?

— Это сущие пустяки! Этот ученик просто уделял недостаточно внимания самосовершенствованию в последние несколько дней, так что получил несколько больше незначительных синяков, чем обычно…

Осторожно оглядев ссадины на его теле, Шэнь Цинцю заметил:

— Адепты пика Байчжань опять задирали тебя, так ведь?

Ло Бинхэ нипочём не желал в этом признаваться, но и соврать тоже не мог. При виде того, как его ученик мнётся, не в силах вымолвить ни слова, Шэнь Цинцю закипал всё сильнее.

— Чему тебя учил этот учитель? — наконец бросил он.

— Если не можешь победить, беги, — послушно ответил Ло Бинхэ.

— И как же ты следуешь этому правилу?

— Но… — вновь смешался Ло Бинхэ, — но ведь тем самым этот ученик навлёк бы невыносимый позор на пик Цинцзин…

— Затевать драку с кем-то просто потому, что он тебе не нравится… — поморщился Шэнь Цинцю, — в чём тогда разница между этими адептами пика Байчжань и разбойниками-головорезами, царящими под нашими горами? Так скажи мне, кого позорят подобные стычки: пик Цинцзин или всё же Байчжань? Я немедленно отправлюсь потолковать с Лю Цингэ. В году 365 дней — если бы он посвятил хотя бы один из них тому, чтобы приструнить банду своих подопечных, они бы не творили подобные бесчинства!

— Учитель, вы не можете! — поспешил остановить его Ло Бинхэ. — Если вы с шишу Лю опять поссоритесь из-за этого ученика, тогда он… он… — При виде того, что его слова не действуют на учителя, у Ло Бинхэ от страха подкосились колени. Когда Шэнь Цинцю всё-таки приостановил шаг, юноша заверил его: — К тому же, эти синяки вовсе не от ударов моих сотоварищей с Байчжань — это всё оттого, что этот ученик оступался и попадал по себе во время тренировок, так что он наставил их себе сам…

Видя, как сильно он обеспокоен, Шэнь Цинцю со вздохом принялся наставлять его:

— При самосовершенствовании важен постепенный прогресс — нельзя плыть против течения. Зачем же ты так торопишь события? Если, развиваясь слишком быстро, ты тем самым повредишь себе, разве это не достойно того, чтобы сожалеть об этом всю оставшуюся жизнь?

Однажды он придумает способ научить этих хулиганов с пика Байчжань уму-разуму [5] руками самого Лю Цингэ, так что им останется лишь в бессилии глотать обиды.

Подумать только, адепты пика, следующего лишь седьмым по старшинству, осмеливаются нападать на адепта второго по старшинству пика — неужто иерархия для них пустой звук? Куда это годится?

Когда Ло Бинхэ пообещал, что больше не станет перегружать себя тренировками, Шэнь Цинцю велел ему:

— Ступай в дом.

— Нет, нет, мне хорошо и на улице, — замахал руками Ло Бинхэ. — Если я вернусь в дом, то вновь потревожу покой учителя.

Шэнь Цинцю согнул палец, призвав с земли одежду ученика, и, развернув, одним движением накинул ему на плечи.

— Какой ещё покой? Ты полагаешь, что я способен с лёгким сердцем оставить тебя замерзать на холодном ветру среди ночи в полном одиночестве?

Когда они возвратились в Бамбуковую хижину, сперва Ло Бинхэ собирался вернуться в свою постель, но Шэнь Цинцю забрал у него снадобье, жестом велев проследовать в его спальню.

Притянув к себе изумлённого Ло Бинхэ, Шэнь Цинцю принялся развязывать его пояс, который сам только что затянул. Лицо ученика тотчас вспыхнуло, и он принялся пятиться, хватаясь за воротник:

— Учитель, ч-ч-что вы делаете?!

— Собираюсь вытянуть застоявшуюся кровь из тканей с помощью лекарства, — сообщил Шэнь Цинцю, потряхивая бутылочку.

— В этом нет надобности, я всё сделаю сам! — принялся заверять его Ло Бинхэ, пытаясь забрать бутылочку. Шэнь Цинцю отвёл его запястье правой рукой и бесстрастно бросил, подступив ближе:

— Ты… и как же ты разглядишь синяки на своей спине?

— Я просто намажусь полностью, — содрогнулся Ло Бинхэ. — Это точно сработает!

С этими словами он вновь попытался отобрать лекарство у учителя. Обычно Шэнь Цинцю не видел от него ничего, кроме покорного подчинения, ровной доброжелательности и невозмутимого упорства — впервые на его памяти ученик выглядел столь смущённым, залившись краской до такой степени, что, казалось, кровь вот-вот польётся у него из ушей. По правде, мужчину даже забавляло то, насколько этот подросток стыдился того, что его избили, а затем вконец засмущался от того, что учитель всего-навсего собирается помочь ему нанести лекарство. Пусть в душе он веселился вовсю, его лицо осталось невозмутимым, когда он принялся упрекать ученика:

— Прекрати шуметь. Пик Цяньцао присылает нам ограниченное количество этого снадобья, так что я не могу позволить тебе расходовать его столь расточительно.

— Я… я…

Ло Бинхэ настолько смешался, что даже принялся называть себя «я» вместо «этот ученик» — в глазах заблестели слёзы, рука стягивает ворот, чтобы защитить грудь — воистину он представлял собой картину отчаянной паники. Придерживая его за плечи, Шэнь Цинцю развернул ученика и, с лёгкостью спустив его одежды, принялся втирать снадобье в синяки на спине.

Внезапно Ло Бинхэ испустил слабый стон:

— Ах!

— Я нажимаю слишком сильно? — спросил Шэнь Цинцю, тут же снизив давление.

Ло Бинхэ бешено затряс головой.

— Тогда что кричишь? — упрекнул его Шэнь Цинцю. — Такой мужественный парень, как ты, должен стойко переносить столь незначительную боль.

— Это не боль. — Ослабевший голос Ло Бинхэ был не громче комариного писка.

Успокоившись на этом, Шэнь Цинцю некоторое время втирал лекарство, а потом попробовал передать немного духовной энергии через ладонь.

— Ах! — вновь выдохнул Ло Бинхэ.

— Да что ж ты поднимаешь такой шум из-за пустяка? — подивился Шэнь Цинцю. — Как ты можешь считаться адептом пика Цинцзин, совершенно не умея держать себя в руках?

— Я… я… — дрожащим голосом отозвался Ло Бинхэ. — Этому ученику вполне достаточно лекарства, учителю не нужно тратить на него свою духовную энергию.

Прильнув к спине ученика, ладонь Шэнь Цинцю медленно скользила вверх и вниз.

— Так хорошо? — спросил он.

Ло Бинхэ не ответил, кусая губы.

Шэнь Цинцю прошёлся по пояснице ученика, недоумевая: «Неужто ему и впрямь неприятно? Быть того не может. Или я напутал с акупунктурными точками? С объёмом передаваемой энергии я точно не ошибся — не слишком много, не слишком мало — отчего же Ло Бинхэ продолжает выказывать признаки недовольства? Или… я просто сказочный неумеха?»

Когда он наконец отнял руку, Ло Бинхэ испустил вздох облегчения — от напряжения его глаза налились кровью. Мог ли он ожидать, что в этот самый момент его заключат в крепкие объятия?

Обнимая его, Шэнь Цинцю опустился на постель.

— …Учитель, учитель! — стенал Ло Бинхэ словно на последнем издыхании.

Шэнь Цинцю не стал снимать его нижнее одеяние, но их разделял лишь тонкий слой ткани, так что они могли чувствовать биение сердец друг друга. Он тесно прижал к себе ученика, до максимума усилив контакт между их телами — а тем самым и возможность передачи духовной энергии.

— Я боюсь, что одной ладони тут недостаточно, — пояснил Шэнь Цинцю. — Потерпи немного, и все твои ссадины исцелит моя духовная энергия, несколько раз пройдя по твоим меридианам — это куда более эффективно, чем применяемое тобою снадобье.

Сжавшись, словно ежонок, Ло Бинхэ принялся вырываться:

— Учитель! Учитель! Но я уже и так весь обмазан лекарством с головы до ног!

От этого копошения раздражение Шэнь Цинцю достигло предела. Шлёпнув Ло Бинхэ по руке в попытке призвать его к порядку, он исполненным достоинства тоном бросил:

— И что ты ёрзаешь?

«Я тебя лечу — а ты ещё и сопротивляешься!» — возмутился он про себя.

Этот удар был не слишком сильным, но ощутимым — получив его, Ло Бинхэ и вовсе одеревенел, будто его поджаривали на костре.

— Учитель… — выдавило это «полешко», — это не действует! Пустите меня! Пустите…

— Ло Бинхэ, — с укором бросил Шэнь Цинцю, — будь ты трепетной девой вроде Нин Инъин, застенчивой и краснеющей, вот как ты сейчас, то, само собой, я не стал бы делать такого. Но ты ведь не девочка — ты что же, боишься, что я проглочу тебя живьём?

После этого упрёка Ло Бинхэ прекратил вырываться, но при этом заинтересовался другим вопросом:

— Что имеет в виду учитель, говоря, что не стал бы делать такого с шицзе Нин?

В самом деле, если бы на месте Ло Бинхэ оказалась раненная Нин Инъин, то, наберись Шэнь Цинцю двухсоткратного мужества, он не осмелился бы применить к ней подобный метод лечения: будь у него возможность поклясться в этом, он, не раздумывая, принёс бы этот обет.

— Разумеется, не стал бы, — решительно заявил он.

— Тогда… — вновь начал Ло Бинхэ, — если бы это была не шицзе Нин, а любой другой адепт, то учитель сделал бы это для него, будь он ранен…

— Что за нелепые вещи приходят тебе в голову? — бросил растерявшийся Шэнь Цинцю. — Лучше успокой-ка свой разум и контролируй дыхание.

После этого ежонок наконец замер в его руках, и Шэнь Цинцю тотчас принял наиболее удобную позу, опустив подбородок на макушку Ло Бинхэ, а свободной рукой поглаживая изгиб его спины.

Но, казалось бы, только устроившись, мужчина почувствовал, что больше не в силах держать ученика в объятиях.

Тело Ло Бинхэ было прямо-таки обжигающе горячим, словно он только что выскочил из кипящего котла. Источаемый им пот насквозь пропитал одежды Шэнь Цинцю, словно он только что искупался.

Это мало сказать, что шокировало Шэнь Цинцю: возможно ли, что, теряя энергию, Ло Бинхэ заполучил лихорадку?!

Когда мужчина коснулся щеки ученика, чтобы проверить его температуру, его пальцы окунулись в стекающие по коже ручейки пота. Тело в его руках внезапно задёргалось с новой силой, словно выброшенная на берег огромная белая рыба. Вырвавшись из объятий Шэнь Цинцю, он с глухим стуком рухнул на пол.

И на этом дело не кончилось — за первым ударом последовала целая серия столкновений.

Споткнувшись о сидение, юноша врезался головой в ширму, перевернув её — со стороны казалось, что Ло Бинхэ овладело безумие, с таким неистовством он ринулся прочь из Бамбуковой хижины.

Ошеломлённый подобным развитием событий, Шэнь Цинцю только и мог, что беспомощно провожать его глазами, сидя на постели. Некоторое время он гадал, что же делать, а затем, наконец выйдя из ступора, подскочил с кровати, бросившись вслед за учеником:

— Ло Бинхэ?!

Впрочем, тот уже успел оторваться на приличное расстояние, крича на ходу:

— Простите меня, учитель!

— И за что ты извиняешься? — бросил ему вслед помрачневший [6] Шэнь Цинцю. — А ну, вернись [7]!

Однако порыв ветра донёс до него лишь горестный крик:

— Нет! Учитель, сейчас я не могу видеть вас! Не подходите ко мне, ни в коем случае не приближайтесь!

Да что, во имя всего святого, нашло на этого мальчишку?!

В обычных обстоятельствах Шэнь Цинцю, чей уровень самосовершенствования был существенно выше, без труда догнал бы Ло Бинхэ, однако, по-видимому, выплеск адреналина придал подростку столько сил, что мужчина никак не мог его настичь.

Так они и носились по тропинкам, обмениваясь отчаянными воплями — и, само собой, вскоре перебудили весь пик Цинцзин. Повсюду загорались светильники, из темноты то и дело выныривали адепты с горящими факелами в руках.

— Кто это кричит среди ночи, нарушая незыблемое спокойствие пика Цинцзин? — недоумевали они.

— Его голос походил на голос учителя!

— Ерунда! Как можно подумать, что учитель нарушит правила подобным образом…

Однако их голоса вмиг стихли, когда сквозь их толпу с совершенно невозмутимым видом протиснулся Шэнь Цинцю — и настала такая тишина, что в ней можно было отчётливо различить даже падение булавки.

Больше всего Шэнь Цинцю опасался того, что Ло Бинхэ, носясь по всему пику не разбирая дороги, в конце концов расшибётся о скалу.

— Мин Фань! — переведя дух, велел он. — Останови его! Останови Ло Бинхэ!

Едва натянувший верхние одежды Мин Фань выглянул из дома с зажжённым светильником — и что же предстало его глазам? Этот доходяга Ло Бинхэ носится словно ненормальный, а за ним гонится кипящий от ярости учитель. «Наконец-то всё вернулось на круги своя!» — удовлетворённо заключил адепт.

— Учитель, этот ученик немедленно поможет вам! — в чистом восторге воскликнул он. — Он мигом изловит этого неблагодарного мерзавца и преподаст ему хороший урок! Вперёд, братья, в погоню!

Повинуясь его приказу, адепты рассыпались по всем направлениям, чтобы перехватить Ло Бинхэ — и тут Шэнь Цинцю наконец его настиг. Но прежде чем он успел сгрести мальчишку за воротник, чтобы вздёрнуть его в воздух, юноша, словно спасаясь от смерти, отчаянно рванулся вперёд — и с громким всплеском бросился в Пруд невозмутимости [8] пика Цинцзин.

Похоже, погружение в ледяную воду наконец привело его в чувство — промокший до нитки Ло Бинхэ замер.

— Ну что, набегался? — спросил его Шэнь Цинцю.

Как следует окунув голову, юноша вынырнул, закрывая лицо руками. Это зрелище растрогало Мин Фаня почти до слёз.

Ло Бинхэ трясся от холода, стоя в стылой воде — он выглядел так, словно только что подвергся жестоким побоям. На другом берегу возвышался учитель — скрестив руки, он ухмылялся. Ах, что за знакомая до боли картина, прямо-таки пропитанная ностальгией!

Адепты принялись перешёптываться, окружая стоявшего посреди пруда Ло Бинхэ, который по-прежнему не решался отнять рук от лица — равно как и вымолвить хоть слово. Нин Инъин, само собой, подоспела последней — ведь ей как девушке требовалось как следует одеться и причесаться — когда её глазам предстал дрожащий Ло Бинхэ, у неё вырвалось:

— А-Ло! Как… как ты очутился в пруду? Кто-то опять обижал тебя? Учитель, что здесь творится?

— Я бы тоже очень хотел знать, — помедлив, холодно ответил Шэнь Цинцю, — кто именно его обидел — равно как и что здесь творится.

Не отнимая ладоней от лица, Ло Бинхэ затряс головой:

— Никто меня не обижал. Ничего не происходит.

Постояв на берегу пруда, Шэнь Цинцю наконец велел ему со вздохом:

— Вылезай-ка оттуда. Сколько ты ещё собираешься там просидеть?

— Нет, учитель, — упрямо замотал головой подросток. — Я останусь здесь. Позвольте мне задержаться тут ещё ненадолго — и со мной всё будет в порядке…

И это в разгар зимы — хоть нынче не шёл снег, но, позволь ему учитель просидеть в пруду всю ночь, он наверняка замёрз бы насмерть!

Видя, что Шэнь Цинцю, приподняв край одеяния, собирается войти в воду, чтобы силой вытащить его на берег, Ло Бинхэ взмолился:

— Учитель, не ходите сюда! Вода просто ледяная и вдобавок грязная — вы не можете…

Однако мужчина уже вошёл в пруд, в несколько шагов оказавшись рядом с учеником, и смерил его суровым взглядом.

Ло Бинхэ свесил голову ещё ниже, не решаясь встретиться с ним глазами, и лишь глубже погрузился в воду.

— Что, тебе требуется моя помощь, чтобы подняться на ноги? — вопросил Шэнь Цинцю.

— Учитель, я… — растерялся Ло Бинхэ. — Вам следовало просто оставить меня здесь!

Видя, что тут ничего не поделаешь, Шэнь Цинцю решил испробовать иную тактику: внезапно развернувшись к топчущимся у берега адептам, он строго велел им:

— Завтра подъём в час тигра [9] на ранние занятия! А кто опоздает — будет переписывать тексты по сто раз!

И это при том, что уже настал час быка [10]! Переписывать тексты, да ещё и по сто раз!

Едва эти слова слетели с уст учителя, как берега пруда опустели в мгновение ока.

Убедившись, что сторонних свидетелей не осталось, Шэнь Цинцю вновь развернулся к Ло Бинхэ и, внезапно нагнувшись, подхватил его под спину и колени.

Разгадав его намерения, юноша принялся трепыхаться в воде с новой силой, словно сражающаяся за жизнь белая рыба:

— Учитель, учитель, не делайте этого, прошу, не надо!

При этом он окатил водой всего Шэнь Цинцю с головы до ног. Вытирая лицо рукавом мокрого платья, тот досадливо бросил:

— Тебе не кажется, что ты и так доставил этому учителю достаточно неприятностей для одной ночи?

После этого Ло Бинхэ уже не осмеливался шелохнуться, так что мужчина, поднатужившись, поднял его на руки.

«А ведь на редкость увесистый малый», — проворчал Шэнь Цинцю, таща подопечного обратно к Бамбуковой хижине.

На середине пути Ло Бинхэ с несчастным видом заявил:

— Учитель, мне… следует вернуться в сарай для дров.

— Ло Бинхэ! — сурово оборвал его мужчина. — Да что с тобой такое сегодня? Сперва несёшься прочь, сломя голову, потом вырываешься… Увидь это кто-то со стороны, он бы подумал, что я сотворил с тобой нечто ужасное!..


…Что и говорить, в ту ночь Ло Бинхэ и впрямь наворотил немало такого, что изрядно подпортило его безупречный образ.

Это была та самая постыдная история [11], запятнавшая светлую биографию главного героя!

Заговорив об этом случае в дальнейшем, Шэнь Цинцю добродушно посмеялся над ним — но, к его удивлению, Ло Бинхэ при этом даже не покраснел: с годами он явно преуспел в области бесстыдства.

— Просто тогда я был в том возрасте, когда переизбыток жизненных сил приводит к быстрому… воодушевлению. Когда обожаемая мной персона принялась прижиматься ко мне, обнимать и тереться об меня — сами посудите, учитель, как я мог сдержаться? Ощущая реакцию своего тела и не имея никакой возможности её подавить, я пуще всего на свете боялся, что и вы это обнаружите… и что же мне оставалось, помимо этой безобразной, постыдной выходки?

Припомнив редкое для Ло Бинхэ выражение искреннего смущения при этих словах, Шэнь Цинцю не удержался от того, чтобы рассмеяться в голос.

И так он хохотал, пока у него не кончился воздух в лёгких.

Но он даже представить себе не смел, что за мысли обуревали Ло Бинхэ, когда тот вот так сжимал в объятиях тело учителя.

Этот бесконечный сон был невыносимо длинным и тягостным — совсем как жизнь его ученика во дворце Хуаньхуа.

Бóльшую часть времени он проводил в ледяном павильоне Волшебных цветов, притащив туда бумаги, чтобы работать с ними.

Шэнь Цинцю редко доводилось видеть ученика, когда тот поглощён делами — в присутствии учителя он всегда вёл себя немного неестественно, словно влюблённая девица, а когда дела Царства демонов требовали срочного вмешательства Ло Бинхэ, то заклинатель старался держаться подальше, чтобы не мешать ему. Случись Шэнь Цинцю всё-таки приблизиться к нему в это время, Ло Бинхэ тут же терял всякий интерес к работе и, бросив громоздящиеся на столе бумаги, радостно спешил навстречу учителю. Кто бы мог подумать, что, лишь оказавшись в Царстве снов, заклинатель наконец сможет понаблюдать за тем, как выглядит его ученик за работой?

Шэнь Цинцю понравилось просто сидеть у стола, сбоку глядя на серьёзное сосредоточенное лицо Ло Бинхэ — слегка нахмурившись, он пробегал по десять строчек одним взглядом, движения его кисти были стремительны и аккуратны, инструкции — ясны и точны, а расход туши — весьма умеренным; одним словом, его погружённость в работу просто поражала.

При этом Ло Бинхэ сохранял привычку готовить каждый день: прекрасно поданные изысканные закуски на завтрак, четыре блюда и суп на обед и миска каши на ужин. Снежно-белый рис, нарубленный зелёный лук, бледно-жёлтый натёртый имбирь — в точности как самое первое блюдо, приготовленное для учителя. Как только пар над белоснежной фарфоровой чашкой рассеивался, Ло Бинхэ убирал остывшую кашу в короб и уносил.

И, хоть за ним никто больше не следил, он продолжал скрупулёзно придерживаться распорядка дня, принятого на пике Цинцзин — будто в ожидании того мгновения, когда Шэнь Цинцю внезапно очнётся, открыв глаза — вот тут-то наконец пригодится еда, готовая к любому времени дня и ночи.

Порой Ло Бинхэ удалялся почти на целый день — обычно, когда в Царстве демонов творилась неразбериха, с которой не мог совладать никто иной.

Но он всегда возвращался невредимым из любых передряг, за исключением одного-единственного раза.

В этот день едва миновавший двери павильона Ло Бинхэ, словно внезапно о чём-то вспомнив, отступил на пару шагов, снял запятнанное кровью верхнее одеяние и лёгким усилием обратил его в пепел. Лишь убедившись, что на нём больше не осталось следов крови, он медленно приблизился к платформе.

— Учитель, одно дело отвлекло этого ученика, — поведал он, словно речь шла о чём-то обыденном. — Ему пришлось задержаться, так что он не приготовил вам кашу.

Разумеется, никто ему не ответил. По правде, вся ситуация казалась слегка… абсурдной.

Глядя на это со стороны, Шэнь Цинцю не знал, смеяться ему или плакать. Чувствуя, как в груди рвётся сердце, он тихо бросил:

— Ничего, ничего.

За эти дни он и сам обзавёлся привычкой обращаться к тому, кто заведомо не мог его услышать — отделённый временем и пространством, ученик не замечал его присутствия, Шэнь Цинцю не мог до него дотронуться, но после всего сказанного и сделанного… он всё же надеялся на ответ.

Немного постояв в молчании, Ло Бинхэ бросил:

— Не обращайте внимания.

После этого он развернулся и ушёл. Спустя какое-то время он вернулся с миской дымящегося риса. Осторожно поставив её на платформу, Ло Бинхэ начал неторопливо распускать пояс на теле учителя, поведав ему:

— Лю Цингэ вызволил Му Цинфана.

— Гм, — отозвался Шэнь Цинцю.

— Ну что ж, вызволил — так вызволил, — продолжил Ло Бинхэ, словно разговаривая с самим собой. — В любом случае, от него не услышишь ничего иного, кроме как: «Такого способа не существует», так что от него всё равно не было толку.

— Как ты можешь столь дурно отзываться о своём шишу? — упрекнул его Шэнь Цинцю.

Тем временем Ло Бинхэ снял собственное верхнее одеяние — на его груди виднелась рана, которая быстро затягивалась — Шэнь Цинцю с первого взгляда распознал ауру меча Лю Цингэ. Под этим рубцом виднелся другой, более старый, которому Ло Бинхэ упрямо не давал исчезнуть.

Улегшись на платформу, Ло Бинхэ развернулся, удобно примостив тело в своих руках.

— В прошлом, когда адепты пика Байчжань задирали и избивали меня, — поведал он, — учитель всегда находил способ отплатить им за это. Когда же учитель заступится за меня перед самим Лю Цингэ?

— Тут я ничего не могу поделать, — отозвался Шэнь Цинцю, присев у платформы. — Я не в силах побить его.

— Учитель, — бросил Ло Бинхэ.

— Гм.

— Учитель, я так больше не могу.

Шэнь Цинцю замер, не зная, что ответить.

— …Правда, учитель, — с лёгкой улыбкой продолжил Ло Бинхэ. — Если вы не очнётесь, я… я больше не выдержу.

Но Шэнь Цинцю знал — он выдержит.

Он так и будет день за днём сжимать в объятиях это холодное, бесчувственное тело — почти две тысячи дней и ночей.

Подавляемые тревога и сердечная боль наконец прорвали плотину — Шэнь Цинцю увидел руку, которая тянулась к бледному лицу Ло Бинхэ, но неспособна была его коснуться, хотя подрагивала от напряжения — и внезапно осознал, что это его собственная рука.

— Учитель, учитель?

Выходя из транса, Шэнь Цинцю почувствовал, как кто-то придерживает его за плечо, помогая принять сидячее положение. С трудом разлепив веки, он увидел прямо перед собой искажённое тревогой лицо Ло Бинхэ.

— Учитель, что случилось?

Всё ещё не очнувшись от видения, Шэнь Цинцю уставил туманный взгляд на ученика.

Это ещё сильнее обеспокоило Ло Бинхэ: переживая кризис в самосовершенствовании, он на одну ночь закрыл своё сознание, так что был не в силах контролировать своё Царство снов. Глядя на сдвинутые брови Шэнь Цинцю и его покрытый каплями холодного пота лоб, он понял: что-то случилось. Должно быть, утратив контроль над своими силами, он допустил, что учителя затянуло в кошмар.

— Учитель, что вы сейчас видели во сне? — спросил он, ужасаясь при мысли, что подверг его подобному испытанию. — Вы были ранены?

— Я… — медленно произнёс Шэнь Цинцю.

Проведя слишком долгое время в том сновидении, он чувствовал, будто его душа не до конца вернулась в тело: лицо Ло Бинхэ то и дело менялось, балансируя между воспоминанием и реальностью, перед глазами всё плыло, и слова не шли на ум.

— Учитель! — голос Ло Бинхэ взвился от переживаний. — Скажите хоть что-нибудь!

Внезапно, следуя исходящему из самых глубин сердца порыву, Шэнь Цинцю, моргнув, опустил ладонь на щёку ученика и, притянув к себе, поцеловал его.

Ло Бинхэ вконец растерялся.

Но, хоть он по-прежнему не понимал, что творится с учителем, он не мог не радоваться этому нежданному поцелую. Его глаза тут же распахнулись, и, в мгновение ока обхватив Шэнь Цинцю за шею, он по собственной инициативе углубил поцелуй.

Не останавливаясь на этом, Шэнь Цинцю после непродолжительной возни развязал пояс Ло Бинхэ и, схватив его за руку, запустил её за ворот собственного одеяния. Следуя вдоль напряжённых мышц живота, он подвёл ладонь ученика к своему трепещущему сердцу.

На сей раз Ло Бинхэ был прямо-таки потрясён происходящим; однако, в противоположность первой реакции, он не осмеливался проявлять нетерпение, так что его движения сделались осторожными.

Пока он медлил, Шэнь Цинцю сам улёгся на кровать, прижимая к себе ученика, и принялся срывать его нижние одежды.

Вздохи Ло Бинхэ становились всё более судорожными. Придерживая Шэнь Цинцю за талию, он, слегка краснея, пробормотал, запинаясь:

— Учитель… Что с вами такое сегодня?

Притискивая его к себе за бёдра, Шэнь Цинцю шепнул ему на ухо:

— Просто сегодня… я особенно люблю тебя.

Ло Бинхэ застыл. Резко приподнявшись, он стиснул Шэнь Цинцю в объятиях.

— Учитель, я… — выдохнул он, — быть может, не смогу быть нежным.

Шэнь Цинцю рассмеялся в ответ на это предостережение, высказанное с таким напором и самообладанием.

— Ты говоришь так, словно, когда ты нежен, мне от этого легче.

Не дожидаясь реакции Ло Бинхэ, он обеими руками потянулся к нему:

— Эта боль будет для меня сладка, словно патока [12].


Примечания переводчиков:

[1] Летящие по ветру цветы ивы символизируют переменчивость, легкомыслие.

[2] Главный герой – в оригинале 本尊 (běnzūn) – в пер. с кит. буддийское «Изначально Почитаемый», «самый почитаемый из всех Будд», «наш почитаемый» (монах о своём наставнике), а также «главный персонаж».

[3] Весеннее многоцветье – от 花红柳绿 (huāhóngliǔlǜ) – в пер. с кит. «цветы ― красны, ива ― зелена», обр. в знач. «пёстрый, многоцветный».

[4] Перепугался бы до смерти – в оригинале 肝胆俱裂 (gāndǎnjùliè) – в пер. с кит. «замертво упасть от страха; струсить не на шутку; трепетать от ужаса; охваченный ужасом (страхом)».

[5] Научить уму-разуму – в оригинале 炮制 (páozhì) – в пер. с кит. «стряпать, готовить», в фармацевтике – «вываривать, выпаривать, приготовить».

[6] Помрачневний – в оригинале 满头黑线 (mǎntou hēixiàn) – в букв. пер. с кит. «голова, покрытая чёрными линиями» — так в анимэ изображают недовольство и злость.

[7] А ну вернись – в оригинале 还不回来 (hái bù huílai) – в пер. с кит. «Всё ещё не возвращаешься?»

[8] Пруд невозмутимости 清静小池 (qīngjìng xiǎochí) – букв. «пруд Цинцзин».

[9] Час тигра 寅时 (yínshí) – время от 3 до 5 утра.

[10] Час быка 丑时 (chǒushí) – время от 1 до 3 утра.

[11] Постыдная история 黑历史 (hēi lìshǐ) – в букв. пер. с кит. «чёрная история».

[12] Эта боль будет для меня сладка, словно патока – в оригинале 甘之如饴 (gānzhīrúyí) – в пер. с кит. «[трудности и лишения] сладки, словно патока» — чэнъюй из «Книги песен» Конфуцианского пятикнижия, означающий «добровольно терпеть трудности ради какого-то дела».

Следующая глава