Предыдущая глава
– Вижу, ты проснулся. – Ничто поутру не сравнится с душевным сарказмом. Я широко улыбаюсь, заводя руки за голову, и гляжу на маячащего в дверях рыжего дзалина. Понятия не имею, что он тут вообще делает, но теперь, когда в голове прояснилось после хорошего отдыха, я готов применить на нём излюбленный тётин прием против неприятных людей.
– Доброе утро, мой лорд! – радостно приветствую его я. – Чем могу служить?
Он косится на выставленный мной ночной горшок и огибает его по широкой дуге, заходя в комнату.
Я уже успел выяснить, что моя лодыжка лишь вывихнута, а не сломана, ковыляя мимо спящего генерала, чтобы помочиться. Меня по-прежнему обуревает ощущение, что кто-то пытался вскрыть мою голову гарпуном, но зато рука почти не болит, если ей не двигать, ну а в противном случае болит будь здоров. Если святые справедливы, то лейтензанц сейчас торчит у монахов с обеими переломанными ногами и руками, чтобы хорошенько подумать над своими приказами.
читать дальше– Я имею счастье штопать твой уродливый череп, – бурчит в ответ мой нынешний злой гений, и моя улыбка несколько тускнеет – не ожидал, что это поручат тому, кто занимает первое место в числе моих недоброжелателей – а его ухмылка, напротив, расползается. – Постараюсь обойтись без слишком ужасных шрамов; впрочем, рука может дрогнуть… так что ничего не обещаю.
Я с возрастающей тревогой наблюдаю, как он приближается к кровати.
– Сэр, я понимаю, что отношения у нас как-то не заладились – может, начнём с чистого листа? – предлагаю я как можно дружелюбнее. – Я – штурман Кэлентин [1] из…
– Ты – невежественное быдло, которое в одночасье уничтожило десятилетия упорных усилий, – рявкает он. По счастью, его руки не дрожат от гнева, когда он принимается разматывать бинты на моей голове. – Своей безалаберностью ты разрушил не только мою жизнь, но, возможно, бессчётные судьбы других, отвлекая генерала от его прямых обязанностей. Если уж мне приходится делить с тобой один континент, хотя бы не открывай при мне рта.
Я вздрагиваю – и получаю за это подзатыльник. В процессе осмотра он несколько раз глубокомысленно хмыкает, подтверждая мои худшие опасения, затем что-то сотворяет – раздается крякающий звук, пахнет палёным – и берёт со стола свежие бинты.
Закончив, он спешит уйти, но в дверном проёме оборачивается со свойственным дзали драматизмом. Я осторожно киваю и бормочу слова благодарности, давая понять, что готов сделать первый шаг к примирению – но его взгляд пышет лишь пущей ненавистью. Наконец он выплёвывает:
– Да ты… тебя даже симпатичным не назовешь! Ты вообще не тот тип, что нравится генералу, и не принесёшь ему ничего, кроме беды! Это самая ужасная пара за всю историю! Надеюсь, ты потопнешь на своем проклятущем корабле! – Дверь за ним захлопывается.
Мне остается лишь созерцать опустевший проём, почёсывая свежую повязку и по-прежнему ровным счетом ничего не понимая. У меня такое чувство – назовите его интуицией, если хотите – что с этим бъезфрецзингом дело обстоит куда сложнее, чем мне говорят. Но если я услышу хотя бы намек на слово «женитьба», то, пожалуй, всё-таки выпрыгну в одно из этих окошек и похромаю прямиком на свой корабль, пусть и с разбитой башкой.
Ну, если, конечно, генерал не окажется переодетой рыбачкой. Я фыркаю, представив это в красках, и всерьез задумываюсь над вопросом: больнее стоять или же скучнее лежать?
Прежде чем я успеваю оценить преимущества и недостатки каждого решения, дверь вновь со стуком распахивается.
– Доброе утро, матрос!
В комнату врывается сияющая дзалинка с подносом, на котором разложены булочки и фрукты. На ней пригнанное точно по фигуре синее с золотом обмундирование, куда роскошнее моей невзрачной бурой матросской туники, и, наверно, мне следует отдать честь или поклониться, или что там ещё, но я никогда не был силён в армейской субординации. Так что я просто улыбаюсь в ответ – она представляет собой куда более приятное зрелище, чем этот рыжий стервец.
Хоть на кораблях женщину нечасто встретишь, в армии их полно – наверно, потому что она чуть менее чем полностью состоит из дзали. В некоторых глухих селениях поговаривают, что женщинам там не место, но дзали вполне по силам заставить солнце вставать на севере, втемяшься им такая блажь. Холмяки, которым доводилось скрестить оружие с дзалинками, сетуют лишь на то, что у дзали вдвое больше воинов.
У этой всё те же огромные зелёные глаза, что и у прочих, а волосы, заплетённые в длинную тугую косу, выкрашены в тёмно-русый – судя по корням, от природы они синие.
– Есть хочешь? – предлагает она, потрясая подносом так, что булочки подпрыгивают. – Это вкусная еда, не те помои, что тут обычно дают.
Заинтригованный, я усаживаюсь в постели и стараюсь не зевать.
– Благодарю вас, леди – я здорово проголодался.
– Пф-ф, брось эти титулы: мне без того целый день приходится их терпеть. Как насчёт того, чтобы считать, будто мы – просто двое незнакомцев, и не морочиться? – Она швыряет поднос мне на колени, на миг расцветив обстановку весёлыми звездочками. Её предложение непривычнее, чем синий угорь, но раз дзалинка желает, чтобы солнце всходило на севере… – Я слыхала, что ты служил штурманом на… – Она щурится на мою серую хламиду неясного происхождения, – на «Пеламиде», верно?
– Да, с… м… – Я поскорее запихиваю в рот кусок хлеба. Поскольку основой тётиного воспитания было: никто не должен оставаться голодным, я вопреки формальностям решаюсь предложить: – Ну а вы, это, не хотите перекусить?
– Ну, если ты не против… – Дзалинка с готовностью хлопается на стул генерала, прихватив кусок вдвое больше моего кулака. – Спасибо!
Некоторое время не слышно ничего, кроме жевания и глотания. Припомнив, что я, вроде, видел сквозь дрёму, как слуга принес кувшин и два каменных кубка, я тотчас обнаруживаю их на столике у кровати. Разлив содержимое кувшина по кубкам: судя по отсутствию запаха, родниковая вода – не слишком-то роскошно – я предлагаю один гостье. Она опустошает его одним глотком, кивнув в знак благодарности – безыскусная, словно простой моряк.
– Ну что ж, – наконец произносит она, вытирая рот тыльной стороной руки. – Так-то лучше. Как тебя зовут? Меня – Джара.
– Кэлентин из Эссеи, – отвечаю я, и мы одновременно ударяем кулаком в плечо – общепринятое солдатское приветствие. Она вновь расплывается в улыбке, и я невольно улыбаюсь в ответ. Я никогда не чувствовал себя уверенно в отношениях с женщинами, но с дзалинками как-то проще, ведь они и не думают скрывать, нравишься ты им или нет. Обычно, правда, выясняется последнее, но эта, вроде, ничего.
– Мне поручено заняться твоим обустройством: тренировать, объяснять всякие важные вещи, отвечать на вопросы – ну, в общем, помогать во всем, что тебе заблагорассудится. – Она разгибает пальцы, словно на ходу пересчитывая свои нынешние обязанности. – Верховный генерал считает, что со мной тебе будет проще столковаться, чем с ним. Вот уж не знаю, с чего он так решил: все жалуются, что со мной слова не вставить. – При этом её глаза насмешливо прищуриваются.
– Правда? – Я провожу рукой по лицу в бесплодной попытке выглядеть более бодрым и внимательным. – Это ужасно мило с твоей стороны. А чему ты собираешься меня учить?
– Могу потренировать тебя во владении мечом и щитом, но не думаю, что тебе это понадобится. – Она суёт за щеку финик и вещает с набитым ртом: – Ну а если хочешь освоить этикет, то это не ко мне. По правде, я и секретов королевства почитай что не знаю – мне их не доверяют. Так что… может, расскажешь о себе для начала? Ты женат?
Я бросаю взгляд в сторону окна – но решаю, что пока не время.
– Увы, нет.
– Отлично! – Видя ужас на моем лице, она объясняет: – Когда случается бъезфрецзинг, все предшествующие союзы автоматически расторгаются. Хотя у нас это и так… периодически происходит, мы опасались, что, будучи человеком, ты этому воспротивишься.
– Ты хочешь сказать, что, будь я женат, мне пришлось бы расстаться с женой? – От её кивка у меня вновь начинает нещадно болеть голова. – И это обычное дело? О святые угодники… – Тут меня осеняет новая мысль, от которой я так и оседаю на подушки: – Генерал ведь не женат, а?
– Ну, теперь уже нет! – При виде выражения моего лица она вновь ухмыляется. – Не волнуйся, он развёлся давным-давно. Правда, партнёр у него есть – ну, то есть, был. Джа Алим. Думаю, ты уже с ним встречался: рыжий, бесстыжий…
– Было дело. Кажется, он и впрямь меня ненавидит. – Эти разговоры о браке беспокоят меня не на шутку. На вид генерал немногим меня старше, но по дзали судить сложно. Быть может, он женился в юности, но…
– Не принимай близко к сердцу – он никого не переносит, кроме Непревзойдённого Генерала. Они вступили в партнёрские отношения, когда последний брак генерала распался.
Последний брак?
Она в задумчивости скрещивает пальцы – средний и указательный.
– Хотя, пожалуй, ненавидеть тебя у него и правда есть все причины: он долго добивался этого статуса.
– Зашибись, – вздыхаю я. – Ну а что собой представляет это партнёрство?
Она косится на меня с таким видом, словно её мнение о моих умственных способностях резко упало.
– Ну, партнёры… Родственные души, братья по охоте… Они клянутся всегда быть рядом друг с другом, на войне и в мирной жизни. Все поговаривают, что генерал мог бы найти и кого получше, но Джа Алим родом из очень знатной семьи. Но, само собой, генерал не может всегда быть рядом с вами обоими, и, поскольку ваша связь признается приоритетной, их партнёрство аннулируется.
М-да, странное дело. Я и прежде слыхал, что у дзали есть чёртова куча причудливыъх обычаев, но я полагал, что этом отношении они несильно от нас отличаются: женятся, заводят детей, посещают церкви или там священные поля, возделывают землю и, само собой, умирают. Я впервые слышу о вещах, о которых она говорит как о чём-то самоочевидном.
– Ну хорошо, – медленно отвечаю я. – Если они формально вместе – ну или что-то вроде того – то почему ж тогда генерал его ударил за то, что он оскорбил меня?
Должно быть, у Джары такой же вид, как у меня после признаний генерала.
– Он что? – вскрикивает она. – Вот уж не думала, что Алим такой придурок, что вздумает оскорблять фокуса, да ещё сразу после установления связи. Просто не верится. – Откинув голову, она щурится на потолок. – Мне он никогда не нравился, но прежде я не догадывалась, что он ещё и тупой. Должно быть, ты его больше знать не хочешь.
Это довольно трудно осуществить, учитывая что он творит бог знает что с моей головой. Я приподнимаю плечи в попытке улыбнуться:
– Ничего, я с ним как-нибудь совладаю. Он ведь не служит в армии?
Дзалинка фыркает, поднимая бровь:
– Это потому, что он не желал конкурировать с верховным генералом. Да тебе и не светит с ним «совладать», если не приналяжешь на тренировки.
Я стараюсь выглядеть обнадёженным:
– Но ведь ты здесь именно за этим, верно?
– Определённо, если ты не против, чтоб у тебя кишки из ушей полезли, – ухмыляется она в ответ. – Впрочем, я слышала, Алим лечит и не такое. – Она подмигивает, подхватывая с подноса последнюю миндалинку, чем окончательно завоёвывает моё сердце. Будь она человеком, я бы обязательно придумал, как вызнать, замужем ли она. Но мне не доводилось слышать, чтобы кто-то из дзали дважды взглянул на одного из нас…
…ну, не считая генерала, который вчерашней ночью уставился на меня, словно на родник среди пустынного острова.
В попытке выбросить это из головы я, смерив взглядом её хрупкую фигурку, бросаю:
– Полагаю, что на моём счету больше схваток не на жизнь, а на смерть, мэм.
Моё замечание её лишь веселит:
– Естественно, ведь я предпочитаю биться за жизнь – или что-нибудь получше.
Я со смешком признаю её правоту.
– Вы говорили, что вас тревожило то, что я – человек, – говорю я. – Выходит, не все фокуса бывают людьми?
– Ох, естественно, нет. Кстати, во множественном числе это фокусы [2]. У каждого всегда есть вектор, гм, ну, то есть, двое становятся фокусом и вектором друг для друга. Но в такой роли, на самом деле, может выступать что угодно: один маг, забыла его имя, как-то сфокусировался на кожаном мяче. Но это всегда кто-то – или что-то – кого они прежде не встречали – или не видели. На самом деле, я никогда не слышала, чтобы это происходило с человеком, но я не то чтобы великий историк.
Оконную раму сотрясает сигнал далёкого горна, по которому дзалинка тотчас подпрыгивает с виноватым выражением на лице. Затем она вновь вытягивается в «допросную» позу, здорово напоминая нашего чопорного лейтензанца, и прочищает горло.
– Продолжим. Итак, ты не женат. А чем ты занимаешься, когда ты не во флоте?
– Ну, рыбачу, в основном, – сообщаю я, потирая подбородок. – Моя тётя – капитан рыбацкой шхуны, и мы захватываем штормовые сезоны, когда пираты и наёмники сидят по домам.
– Рыбачишь? – мигом оживилась Джара – её зелёные кошачьи глаза так и заблестели, прежде чем она, опомнившись, вновь выпрямилась. Её хватает ровно на минуту, после чего она вновь разваливается на стуле. – Я хочу сказать, рыбалка – это здорово. У тебя есть подручные, ну, там помощники, подмастерья?
– Не-а.
– Тогда кому следует сообщить о том, что ты здесь?
– Ну, капитану и команде «Пеламиды», – отвечаю я. – Они, должно быть, пришвартовались в доке рядом с обителью Дубовой Братии, если только корабль не затонул вконец; в таком случае, должно быть, капитан вернулся в Крик Чайки, чтобы получить новый. А если я тут застрял надолго, то тогда еще тёте. То есть, Лиссаль из Эссеи.
Она кивает с закрытыми глазами, словно записывая всё это на воображаемую табличку.
– Ну а вы… можете сказать, сколько я здесь ещё пробуду?
– Может, не больше недели. Мятежники Рзалеза заняли форт Зимородок, и мы, наверно, скоро выдвинемся им навстречу, по полевым лагерям. Не волнуйся, у генерала хорошая палатка. – Вот если раньше я не волновался, то теперь точно начну. Мне что, так и таскаться за ним по лагерям? – Ну а после… если битва закончится удачно, то двинемся на запад. Ну а если нет, наверно, вернемся в Крик Чайки для перегруппировки.
– Извиняюсь! – Я воздеваю ладонь, прерывая её, прежде чем она изложит мне план передвижения войск на сезон вперед. – На самом деле, я имел в виду, когда я смогу вернуться на свой корабль?
У нее отвисает челюсть.
– Шутишь, что ли?
– Ну… не то чтобы.
– Ох, боги… – Она шлёпает себя по губам, уставясь на меня во все глаза. – Полагаю, об этом тоже придется сообщать мне. Ты не можешь оставить генерала, Кэлентин. Некоторые фокусы вообще не могут удалиться дальше, чем на расстояние вытянутой руки, во всяком случае, я никогда не слышала, чтобы у кого-то эта дистанция превышала дальность полёта стрелы. Ну а генерал, само собой, не может командовать с лодки.
Я завожу руку назад, пытаюсь убедить себя, что идея плохая, но все равно смещаю шею до хруста позвонков. Уж лучше бы узнать, что в меня влюбился весь офицерский состав во главе с королевой, чем вновь услышать эти слова.
– Прошу прощения… – произношу я голосом, ровным, словно шлюпочная палуба, – он что, прикажет мне списаться с корабля?
– Ну, не знаю, насколько это можно назвать приказом, – она нервно стискивает руки, – это – составная часть магии. Тут уж никаких вариантов – самой мне, понимаешь ли, не доводилось встречать соединенных пар, но везде говорится, что эта связь соединяет их до самой смерти. Думаю, что он бы не возражал, чтоб ты оставался матросом, но это попросту невозможно.
– Невозможно, – бездумно повторяю я. Никаких кораблей, больше никогда. В меня втрескался дзалинский лорд, и я обязан оставаться при нём. Никакого моря. Он хочет, чтобы я взгромоздился на лошадь и сражался в кавалерии.
– Ну а как же… моя семья? – Я даже не чувствую смущения от того, что мой голос дрожит.
Её улыбка преображается в сочувственную гримаску, а это вовсе не то выражение, которое я хотел бы увидеть. Задумчивость бы ещё прокатила, ухмылка дала бы понять, что она попросту меня разыгрывает – ну а потом в тавернах, на пирах или где там ещё, будет хихикать вместе с другими дворянами над тем, как одурачила тёмного моряка. – Я уверена, что он навестит их вместе с тобой, как только сможет, – мягко произнесла она.
Я хочу схватить её за плечи и трясти, хочу вопить во весь голос или вызвать судьбу на рыбацкий поединок, где победитель получает всё. Но она – дворянка, какой бы милой она ни казалась. Мои вопли не призовут святых на помощь. Ну а если бы судьба и впрямь увлекалась рыбалкой, тогда ни один матрос не потонул бы в море.
По крайней мере, теперь я хотя бы понимаю, почему генерал так расстроился, когда я задал ему тот же вопрос прошлой ночью. Не знаю, то ли мне трястись, то ли мысленно похлопать себя по спине, веля не сдаваться. С одной стороны, в свете услышанного не очень-то благоразумно с моей стороны было настаивать на возвращении на флот невзирая на идущую войну. С другой стороны, никогда не видеть моря…
Но всё, что приходит мне на ум:
– Это корабль, а не лодка.
Горн вновь трубит, на сей раз призывно, и Джара шумно хватает воздух, вскакивая на ноги.
– Извини, – говорит она, прижимая ладонь к груди, – но я совсем забыла о времени. Слушай, я уверена, что у тебя тьма вопросов, и ты явно разбираешься во всем этом ещё хуже, чем полагает верховный генерал, но мне пора на учения, а то лейтензанц пустит мои уши на подвязки.
Я киваю, всё ещё не опомнившись от онемения в голове и груди. Её взгляд смягчается.
– Мне правда жаль насчет твоей семьи.
– Спасибо, – бормочу я, затем добавляю тверже: – Благодарю за помощь. – Не стоит винить гонца в том, что он принес дурные вести. Она не обязана была мне об этом говорить – учитывая разницу в положении, она вообще ничем мне не обязана.
– Не стоит благодарности. Вернусь завтра, если смогу вырваться. – К моему удивлению, она сжимает руку в кулак у уха и подносит к губам жестом, каким солдаты салютуют офицерам, перед тем, как открыть дверь.
Осознание этого нисходит на меня по мере закрытия двери, стук которой знаменует отступление моего страха заточения перед лицом еще худшей, всеобъемлющей паники.
– Миледи, постойте! – кричу я ей вслед, пока она окончательно не скрылась из вида. – А что полагается делать фокусу?
Примечания переводчиков:
[1] Кэлентин – имена подавляющего большинства земляков Кэлентина имеют греческое происхождение, однако его имя – Calentine – является видоизменённым именем латинского происхождения «Валентин» - в пер. с латин. «здоровый, крепкий, сильный».
[2] Фокусы – тут даётся следующая параллель: focus во множественном числе – не focuses (по правилам английской грамматики), а foci (по правилам латинской).
Следующая глава
Комментарии