Автор: Psoj_i_Sysoj

Генерал для матроса. Глава 4. Генеральский пёс

Предыдущая глава

– Итак… вы играете в карты?

Генерал отрывает взгляд от карты. С той же предсказуемостью, как то, что весной начинается насморк, его лицо в тот же миг обретает идиотски-сентиментальное выражение. Хлопающая ресницами акула смотрелась бы естественнее этой улыбки.

– Боюсь, что нет, – отвечает он.

Прошлой ночью, уставясь на затенённый потолок, я пришел к мысли, что передо мной открыто два пути. Я могу сидеть и проклинать дзали, магию, судьбу, векторов, дурные вести и штормовую погоду, ожидая, чтобы святые ответили на мои молитвы. А могу сохранять здравый смысл и пытаться сладить с тем, что есть. Солдат Джара говорила, что в отношении людей про это пока ничего не известно – быть может, для нас всё иначе. Возможно, один-единственный взгляд всё же не угробил мою жизнь.

Потому что в одном можно быть уверенным наверняка: покуда генерал связан с матросом, решать за обоих будет генерал.

читать дальшеНу а поскольку я предпочел здравый смысл проклятиям, то ищу способ хоть как-то развеяться. В конце концов, я ведь не пленник, а пациент на лучшей кровати во всей крепости, и дворянин подле меня только и думает, чем бы мне услужить.

– Ну а в «волков и овец»? – предлагаю я.

– У меня нет игрального набора, но, думаю, у кого-нибудь из офицеров найдется, – предупредительно отзывается он, а я содрогаюсь: не сказать, чтобы в этой игре новичка легко ввести в курс дела. К тому же, полагаю, существует какой-нибудь королевский закон, карающий простолюдина, осмелившегося покуситься на герцога, пусть только на игровом поле.

– Да ладно, это не так уж интересно… не обращайте внимания на мою болтовню. Прошу прощения, сэр.

Прошлой ночью мы наконец-то разобрались со спальными местами: ему принесли вторую кровать. Похоже, что эту веревочную койку облюбовала целая семья мышей с больными зубами, но он даже не моргнул – то ли генерал истинный стоик, то ли в сравнении со стулом даже это видавшее виды ложе выигрывает.

Этим утром служанка также притащила ящик в качестве рабочей скамьи. Не думаю, что по приказу генерала – скорее, это было предлогом, чтобы лишний раз на меня попялиться. До этого момента мне как-то не приходило в голову, что я стал героем злободневных сплетен для всей крепости. Генерал Азотеги влюбился в человека, простого моряка? До конца жизни соединён с ним магическими узами? Чёрт, да об этом уже наверняка по всему королевству языками чешут. Возможно, эти стены для меня не узилище, а убежище.

Однако не прошло и двух дней – а я уже весь извелся. Я не привык бить баклуши, пока солнце высоко. Мои руки так и чешутся, требуя работы; если таковой не предвидится, то я коротаю время, посиживая у воды с острогой и кружкой чего-нибудь крепкого.

Я скучаю по своим кузенам. Скучаю по команде. Я хочу пойти и угостить выпивкой кого-нибудь с заразительным смехом и целым ворохом историй за пазухой.

Вместо этого я имею комнатушку с герцогом, считающим, что хмурая гримаса – подходящее приветствие, и с которым у меня ровным счетом ничего общего, кроме оснастки [1].

Что само по себе проблема.

Он кивает и вновь склоняется над картой, что-то помечая на табличке по мере изучения.

– Может, поговорим для разнообразия? – неуверенно предлагает генерал. Он явно не привык, чтобы подчинённые приставали к нему с просьбой их развлечь.

Что ж, не помешало бы узнать его получше, учитывая, что я застрял при нем на веки вечные.

– Конечно, сэр!

– Отлично. О чём ты хотел бы поговорить?

От этого вопроса я сдуваюсь, словно парус в мёртвый штиль – не знаю даже, с чего начать. Однако едва ли стоит спрашивать, скажем, о прошлых браках, или о том, как я разрушил его предыдущую-что-бы-это-ни-значило-связь. Может, стоит спросить, нравится ли ему держать меня под замком?

– Скажем, что вы любите делать в свободное время?

Он склоняется над табличкой и, беззвучно шевельнув губами, стирает какое-то слово, чтоб заменить его иным.

– Читаю, или выезжаю какую-нибудь из лошадей. Стараюсь почаще тренировать боевые навыки. Ну а после – люблю побродить по дубраве, в моём имении есть очень живописные тропинки.

Вообще ничего общего.

– А озеро там есть? Или пруд?

– Боюсь, что нет. Моё поместье в горах. – Мел постукивает по табличке. – Зато есть река. Я слыхал, там хорошая рыбалка.

Ну, это лучше, чем ничего. Возможно. Уставясь в потолок, я гадаю, есть ли вокруг крепости ров, и позволит ли мне эта идиотская связь удалиться настолько, чтобы в нем поплавать.

– Там живет ваша семья?

И ваши сколько-их-там жены?

На сей раз повисает долгая, напряжённая тишина.

– Я не говорю о своей семье, – наконец отвечает он.

Ну что же, поставьте меня на раскалённые угли – я явно задел больное место.

– Прошу прощения, сэр.

Дёрнув плечами, он наконец опускает табличку и поворачивается ко мне с грустной улыбкой.

– Это я должен просить прощения. Ты имеешь полное право спрашивать.

Затянувшуюся паузу прерывает громкий стук в дверь, и я выпрямляюсь на постели, в то время как он рявкает:

– Войдите!

К моему сожалению, запыхавшаяся дзалинка в военной форме – не полюбившаяся мне Джара. Отсалютовав верховному генералу: рука простёрта над сердцем, затем – стиснута в кулак у щеки – она бросает взгляд на меня и, поколебавшись, ограничивается поклоном.

– Милорд, Её Высочество [2] хочет немедленно вас видеть. Надвигается непогода, и она хочет отбыть, пока это возможно.

Азотеги кивает дзалинке с таким видом, словно она принесла ему смертный приговор.

– Понимаю. Где она желает встретиться?

– Учитывая ваши… обстоятельства, Её Высочество примет вас в Красной башне, милорд.

– Очень хорошо. Благодарю.

Дзалинка вновь салютует, глядя на него несколько озадаченно, словно на криво поднятый парус, и выходит. Стоит двери закрыться, как темноволосая голова генерала никнет с тяжёлым вздохом. Затем он хлопает ладонями по бёдрам и поднимается на ноги со стремительностью, от которой у меня голова идёт кругом.

– Наверно, лучше покончить с этим поскорее, – бормочет он.

Я кошусь на него, гадая, в чем причина подобного нежелания, но он отворачивается, так что моему взгляду представляются лишь напряжённые плечи.

– Трудное решение? – предполагаю я.

Его рука тянется к коротко обрезанным волосам, но падает на полпути.

– Понимаешь, мне тяжело… видеться с кем-то, кроме тебя. – Мне в жизни не подобрать слов, чтобы описать его голос: мне никогда не доводилось ощущать одновременно и грусть, и обожание, и досаду, и тревогу.

– Ох. – Мой желудок вновь совершает рискованный кульбит. Не знаю даже, что хуже: что он чувствует все это по отношению ко мне, или что я являюсь причиной его страданий, вовсе того не желая. – Простите, сэр.

– Твоей вины в этом нет. – Он косится через плечо, и в его глазах мне чудится тень надежды. – Ты ведь ещё не можешь ходить? Впрочем, не бери в голову…

Даже если бы мои многострадальные конечности поотрубали напрочь, я был бы счастлив хоть выкатиться из этих шести стен.

– Если вы желаете прихватить меня с собой, сэр, то я к вашим услугам! – Я перекидываю ноги через край кровати. На мгновение головокружение берет надо мной верх, но вскоре прекращается, и вот я уже на ногах, хромаю к выходу.

– А… – Он делает движение, словно хочет меня поддержать, но тут же одёргивает себя, вытянув руки по швам. – Лучше я пойду впереди – этого требует протокол.

– Тогда ведите, сэр.

Он открывает дверь на короткую винтовую лестницу, донельзя пыльную, но очищенную от палой листвы и грязи. Узкая шахта, освещённая лишь факелами, напоминает трюм «Пеламиды», и я впервые чувствую себя здесь как дома.

Проковыляв вниз по лестнице, я очутился перед массивной окованной железом деревянной дверью, подобной которой прежде не встречал: у нас нет нужды в подобных укреплениях.

Выйдя наружу, я невольно присвистываю. Когда генерал упомянул про крепость, мне представилась та, что близ Эссеи – мелкий каменный цилиндрический донжон [3] на скале над морем. Ну а эту иначе как замком не назовешь, она больше всей той скалы вместе с башней.

Мы стоим на внутренней стене, которая окружает плавный склон холма, ощерившийся частоколом, ниже виднеется внешняя стена. Заросший травой двор под нами испещрён снующими там и сям солдатами и слугами, по центру офицер выкрикивает команды группе всадников на крупных светлых лошадях. Генерал провожает их тоскливым взглядом.

Ветер порывами задувает поверх зубчатых стен, хлопая меня по ногам полами серой хламиды и гоняя тяжелые облака по небу. Пахнет как-то странно: ни тебе соли, ни рыбы, ни водорослей, только лошади да взрытая земля. Я судорожно сглатываю комок в горле, представив, что именно это мне предстоит нюхать до скончания дней.

Теперь крепость уже не кажется такой уж большой. Под ней не колышется море, не видать кораблей, не слышно болтовни матросов. И пока генерал остаётся здесь, придется и мне. Дзалинка сказала – полет стрелы; это вообще сколько? Я однажды видел, как старик всадил стрелу в дерево с расстояния в двести шагов – это где-то половина двора.

Я неспешно следую за генералом вдоль изгибов стены по широкому – в половину палубы – деревянному настилу, балки которого вмурованы в каменную стену. Справа под нами виднеется второй ярус, где-то мне по грудь высотой, от него до земли остается ещё с два человеческих роста. Судя по звуку поскрипывающих досок, под нами пустое пространство, и я не очень-то понимаю смысл: на корабле под настилом помещался бы склад. Я слегка отклоняюсь от курса, чтобы заглянуть под платформу, и тогда понимаю, что там, внизу: койки из ящиков и мешковины –возможность вздремнуть между дежурствами.

– Все замки такие большие, сэр? – спрашиваю я, пытаясь прикинуть, сколько этажей могут вмещать эти стены. На десять боевых кораблей бы точно хватило; две тысячи людей как минимум. Я приподнимаю брови в изумлении.

– Где поменьше, где побольше; и уж всяко большинство изящнее. Тальега строилась только для войны. – Он указывает на земли за стенами. – Заметь, что при её размерах, при ней нет города. Земли бесплодны, добывать здесь нечего, зато она расположена по дороге в Крик Чайки.

Я задираю подбородок, но так и не могу ничего разглядеть, кроме деревьев и травянистых полос расчищенной земли у стен крепости. На мгновение мне кажется, будто вдали блестит вода, но видение тут же пропадает. Если здесь и пролегает дорога к Крику Чайки, то, должно быть, с другой стороны.

Наконец мы достигаем сооружения, которое я счел Красной башней: прежде всего, она красная – сложена из какого-то гладкого камня, отличного от прочего материала.

– У них что, серый камень кончился? – спрашиваю я, запрокидывая голову. Кроме того, она выше прочих и увенчана крышей, напоминающей по форме… ну, женскую грудь, в общем. Я всё никак не могу отвести от неё взгляд, гадая, каким образом её сконструировали.

Азотеги следит за мной с улыбкой.

– Это, как бы сказать… не знаю, есть ли у вас что-то подобное. Башня означает, что это место принадлежит моим людям. Она заметна издалека, и при виде неё всякий знает, что безопасное убежище поблизости.

– А, – отзываюсь я, разглядывая спирально закрученный шпиль на верхушке, – так это как флаг. Мы обычно поднимаем их, чтобы с моря было видно, какая деревня кому принадлежит, чтоб не пришвартоваться не там по ошибке.

Генерал издает изумленное восклицание.

– Выходит, я ошибался. Холмяки, с которыми мы вели переговоры по заключению мира, такого не знали.

– Ну, я-то всяко не из холмяков, – отвечаю я, приподнимая брови. – Они даже в святых не верят. Вы же не считаете…

В этот момент распахиваются двери Красной башни, и навстречу нам вышагивают двое солдат в столь же красной форме. Они салютуют генералу, который награждает их сдержанным поклоном.

– Поговорим об этом в другой раз, – обещает он с тенью улыбки в голосе, прежде чем промаршировать в башню. Солдаты захлопывают за ним двери с громким стуком.

Мне же остаётся лишь со вздохом провести рукой по лицу. Неужто генерал и впрямь думает, что все люди одинаковы? Воистину соображение, достойное рыбьих мозгов.

Но, опять же, я и сам не могу похвастать тем, что так уж много знаю о его народе, за исключением того, что они как все на подбор красивые и обладают шевелюрой невообразимых расцветок. Так что хорош винить генерала, когда у самого рыльце в пушку.

Если поразмыслить над этим – Азотеги состоял в этом, как его, партнерстве с мужчиной, чего я никогда не видал такого у наших лордов. У них всегда мужчина с женщиной, никак иначе. Помнится, генерал был обескуражен тем, что я не следую той причудливой части кодекса Отто, где говорится, что мужчина должен спать с мужчинами летом, с женщинами – зимой, но ведь они тоже ему не следуют, выходит…

Одним словом, если хочешь наполнить океан – раздобудь воды. Ну а тут, прямо передо мной, имеются двое ничем не занятых дзали.

Я улыбаюсь им, словно они – два новобранца на борту. Тощенький, что справа, загорелый и зеленоглазый, улыбается в ответ; другой, светловолосый, как моя кузина Елена, похоже, не рад моему вниманию.

– Не завидую я вам, – бросаю я. – Если стоять на посту так же тоскливо, как кажется со стороны, должно быть, это самая утомительная работёнка на свете. Что вы делаете, чтобы не сойти с ума от скуки? – Знать бы мне, где в крепости помещается таверна – если она вообще тут есть – я бы угостил их парой кружек – обычно это значительно упрощает знакомство. – Не подскажете, где здесь можно выпить?

– Ох, милый, – отзывается тот, что дружелюбнее, – ты потерялся? Отвести тебя обратно в крепость?

Его ответ плавает в настолько иных водах, что мне остаётся лишь хлопать глазами.

Угрюмый мужик закатывает глаза:

– Не разговаривай с человеком, – ворчит он. – Я уверен, он и сам найдёт дорогу.

– Эй, прекрати, – обрывает его напарник. – От тебя и доброго слова не услышишь. Хоть для разнообразия попробуй быть чуточку приветливее – авось понравится.

– Угу, – признаю я его правоту.

Стражник вновь вытягивается, улыбаясь мне.

– Да? Крепость – это такая здоровая штука из большущих серых камней.

Я всегда знаю, когда пора выкинуть белый флаг.

– Я должен дождаться здесь верховного генерала, сэр.

Его необщительный напарник фыркает и вновь закатывая глаза, словно я только что сообщил, что закадрил русалку. У другого на лице появляется снисходительное выражение:

– Разумеется, милый. Почему бы тебе тогда не спуститься на ярус ниже? – Он указывает на лесенку вдоль стены. – А то здесь печёт солнце. Так будет лучше, верно?

– Ага, – радостно соглашаюсь я. – Звучит здорово!

Хоть между двумя уровнями во множестве тянутся приставные лестницы, тут не так уж высоко, и потому я просто спрыгиваю на нижний настил с глухим стуком, дающим понять, что под досками камень.

Уже скрывшись из виду, я слышу, как улыбчивый стражник говорит:

– Бедняжка, герцог даже попить ему не оставил.

– Ох, заткнись ты наконец, – бурчит второй.

Я сажусь на край, свесив ноги и облокотившись на одну из балок, подпирающих верхний настил.

– Они считают, что я – собака, – бормочу я себе под нос, силясь переварить эту мысль. – Вот тебе и первое различие: некоторые дзали думают, что люди – это что-то вроде собак, а некоторые – нет. – Хотя, может, так обращаются только с фокусами. Я морщусь, потирая затылок.

На лужайке передо мной всадники выстроились в два ряда. Повинуясь крику офицера, из каждого ряда выдвигается по одному кавалеристу, и они сходятся по центру. Что они там делают – молотят друг дружку или ещё что – издалека не видать. Затем один из них поднимает руку, и второй отправляется в конец своего ряда. После нескольких таких заходов я начинаю задумываться, можно ли помереть от скуки. Едва ли это порадует генерала, но, в конце концов, я ничем ему не обязан.

Хотя, угодив в подобное положение, всегда можно вздремнуть.

Аккурат когда я начинаю засыпать, окрик заставляет меня приоткрыть один глаз. Снизу мне машет улыбающаяся Джара. Поскольку она едва ли повинна в том, что её соотечественники – беспросветные снобы, я поднимаю руку в знак приветствия.

– Ты там как? – кричит она.

По правде, после снисходительного высокомерия стражников подобные вопросы мне малость поперек горла. Однако она, похоже, беспокоится от чистого сердца, потому я отвечаю:

– Всё путем!

– Здорово! Слушай, почему бы тебе…

Её прерывает другой солдат, который, хлопнув дверью внизу, хватает её за руку. При виде подобного обращения с девушками у меня каждый волосок встает торчком, так что я уже подумываю о том, чтобы броситься на него сверху, словно я и есть дикое животное. Однако, похоже, Джара и сама может постоять за себя. Сердито нахмурившись, она вырывается, рыкнув в ответ что-то неразборчивое. Он тычет пальцем в моём направлении; она трясет головой столь яростно, что коса так и скачет по плечам.

Наконец она оборачивается ко мне и кричит:

– Кэлентин, увидимся позже! – и удаляется, прежде чем я успеваю ответить.

Тот, что хватал её за руку, хмурит на меня брови и уходит к лошадям.

Мой желудок не должен бы так сжиматься. Эти люди – не моя семья, даже не моя команда. Если не хотят иметь со мной дела – что ж, их право. Мне тоже их дружба без надобности, да и на их мнение, по сути, плевать. Скоро я…

Я вернусь…

Чёрт. Именно рядом с этими людьми мне предстоит коротать свой век, а они держат меня за домашнего питомца. Ну или заразная хворь, как вариант. Я закрываю глаза и хорошенько прикладываюсь затылком о балку, сильнее, чем стоило бы по уму – и, как следствие, рана под бинтами вновь задает мне трепака.

– Не вешать нос, матрос! – шепчу я. – Бывало и хуже. Помнишь, как лейтензанц восстановил против тебя всю команду, когда ты только поступил на корабль? Ты перетащил их на свою сторону. Вот и тут как-нибудь выкрутишься.

В следующий миг генерал трясет меня за плечо, а я сонно моргаю, пытаясь сфокусироваться на его фигуре на фоне потемневшего неба. Его кожа обрела какой-то нездоровый оттенок дождевого облака, однако же он мне улыбается.

– Как я п-посмотрю, твой излюбленный досуг – это поспать? – Его голос также звучит как-то нетвёрдо, и пахнет от него, словно от больного.

Подавив зевок, я стараюсь изобразить участие, гадая про себя, что с ним творится.

– Нет, сэр. – И, поскольку тетя учила меня быть вежливым даже с похитителями, я добавляю: – Вы в порядке?

– М-м. – Он почему-то избегает моего взгляда. – Да.

Я смериваю его испытующим взглядом, но он не поднимает глаз.

– Наверно, нам стоит вернуться в крепость? – предлагаю я.

Пожалуйста. – Тень улыбки не может скрыть мольбы в его голосе.

Правильно. Он же говорил, что для него мучительно находиться рядом с кем-то иным. Держит он меня в заложниках или нет, мне отнюдь не по душе, что он страдает, так что я шустро закидываю ноги на настил.

Собираясь забраться на верхний ярус тем же манером, что спустился, я совершаю идиотскую ошибку: позабыв о сломанной руке, пытаюсь на ней подтянуться. Это заставляет меня изрыгать проклятия в хороводе звёзд добрую минуту. Генерал выглядит так, словно разрывается между тревогой и жаждой помочь, но на его лице при этом проступает хоть какой-то цвет.

– Может, по лестнице? – мягко предлагает он, и, похоже, искренне недоумевает, почему я одарил его гневным взглядом. Наверно, не стоит так скалиться на дворянина, но едва ли мне ещё есть что терять. Правда, он мог бы столкнуть меня со стены – но даже это было бы прогрессом.

– Я справлюсь, сэр. – Приставная лестница отпадает: если б у меня вышла из строя только рука или только нога, то я бы сдюжил, но с тем и другим мне это не по силам.

Наконец мы добредаем до нормального лестничного пролёта, которым предусмотрительный строитель разнообразил чёртовы приставные лесенки, но тут хлынуло как из ведра, так что к возвращению в башню с меня льет ручьём, и настроение у меня препаршивое. Когда я спотыкаюсь о расшатанную доску и генерал хватает меня за руку, я едва удерживаюсь, чтобы не наорать на него.

– Мне жаль, – бормочет он, уставясь на мою хламиду, лишь бы избежать моего негодующего взгляда. – Правда жаль. Я надеюсь, что ты скоро поправишься, и… эти собрания не будут тянуться столь долго.

Я вздыхаю и силюсь припомнить слова, какими приличные люди выражают крайнее расстройство.

– Ясно, сэр. Я ценю вашу заботу. – С этими словами я пытаюсь высвободить свой рукав, но он вцепился в него намертво. – Гм, сэр, если вы не против, можете меня отпустить – я уже вполне твёрдо держусь на ногах…

– Не могу, – отвечает он ещё тише. – Правда не могу. Прошу, всего пару мгновений…

Я чуть не брякаю вслух, что я – колонна в ещё меньшей степени, чем собака, но на его лице написана такая мука, что едва ли мой сарказм достиг бы его сознания.

– Хорошо, – неохотно соглашаюсь я. – Сколько вам угодно.

Он глядит на меня с трепетом дикой птицы, но тут же отводит глаза, стоит им встретиться с моими. Наконец, убедившись, что я не собираюсь бежать наутёк, он делает пару шагов, прислонясь плечом к моему – вернее, к моей руке, учитывая, что он на полголовы ниже.

Он тёплый и куда более увесистый, чем можно судить со стороны – должно быть, это всё мускулы. Так мы и стоим некоторое время, я – лицом к двери, он – к окну, и с обоих капает, словно с весла.

– В жалком положении мы оказались, верно? – бормочу я под нос, разглядывая завитки годовых колец и волокна древесины, словно в них кроется зашифрованный ответ. Но, опять же, чтобы получить ответ, нужно прежде задать вопрос: «Как я выживу среди всех этих лордов и леди, которые видят во мне зверушку? Когда я снова смогу взойти на корабельную палубу, чтобы вдохнуть морской воздух полной грудью? Найдется ли у нас с генералом хоть одна тема для беседы, или мы оба сойдём с ума, прикованные друг к другу на долгие года?»

Азотеги тяжело вздыхает подле меня:

– Да уж.

Вновь обретя способность двигаться, генерал наконец отпускает мой рукав и, подойдя к одному из узких окошек, глядит на пасмурное небо, облокотясь о раму. Мне на ум приходит спутанный ястреб, тоскующий по полёту, и я осознаю, что на самом деле не одинок в моем заточении. Я никогда не умел злиться подолгу, так что, возясь с завязками своей хламиды, я спрашиваю:

– Как прошло ваше собрание?

Он оглядывается через плечо со столь неподдельным изумлением, что остается лишь дивиться, насколько ужасно я вёл себя прежде.

– …Хорошо, – медленно отвечает он. – Завтра мы выступаем к форту Святой Антон. Я прослежу, чтобы для тебя подали носилки – ни к чему бередить твои раны.

– О, – отзываюсь я, сражённый подобной заботливостью. – Благодарю. Мне случалось проплывать мимо Святого Антона, но я никогда не сходил там на берег.

– Полагаю, он будет покрасивее Тальеги. У твоего народа куда больше вкуса в архитектуре.

«Выходит, на что-то мы все-таки годимся», – злорадно думаю я.

– Разве дзали не нанимают человеческих строителей?

– Думаю, что да – но планы зданий всегда разрабатывает господин, насколько мне известно. – Он поворачивается ко мне с озадаченным выражением: – Дзали, дзалин – я нередко слышу, что твои соотечественники нас так называют, но, признаться, понятия не имею, почему.

– Не сказать, чтоб я над этим задумывался – меня просто так научили. Дед говорил, что так вы назвались сами, когда пересекли горы.

– Вообще-то, это вежливая просьба – так путник просит еды и крова.

Я медленно расплываюсь в улыбке по мере того, как до меня доходит смысл его слов, и он, глядя на меня, одаряет меня самой естественной улыбкой, какую мне доводилось видеть на его лице. На мгновение я забываю, что он и сам – один из этих невероятных созданий, и думаю, что рад был бы назвать его другом, повстречайся мы в иных обстоятельствах. Но вот улыбка сменяется привычным бесстрастным, отстранённым выражением, и момент упущен.

– Тебе надо отдохнуть, – говорит он. – Поутру нас ждет долгий путь.


Примечания переводчиков:


[1] Оснастка – в оригинале bait and tackle – в букв. переводе «наживка и крючок», сленг. – «член и яйца».

[2] Её Высочество – королеву действительно именуют именно так, а не «Её Величество», как подобает – причина этого кроется в тонкостях политического характера, о которых вы узнаете в дальнейшем.

[3] Донжон – (фр. donjon «господская <башня>» от ср. лат. dominionus) — главная башня в европейских феодальных замках.


Следующая глава

Комментарии


Лучшее   Правила сайта   Вход   Регистрация   Восстановление пароля

Материалы сайта предназначены для лиц старше 16 лет (16+)