Предыдущая глава
Самое большое, что мне доводилось видеть – это море. Но второе – Крик Чайки: предо мною высятся ряды домов, окрашенных под яркое летнее небо; стены нависают над головой; бешено полощутся над черепичными крышами флаги, словно стремясь спастись от следующих за ними по пятам пиратов. Жаль только, что всё это мне приходится созерцать из повозки.
«
Флаги», – думаю я, улыбаясь, словно нализавшийся сметаны кот, при виде флага с кружкой эля и алой птичкой.
– Таверна! – ликую я, привлекая косой взгляд следующего рядом с повозкой всадника.
У меня ни капли во рту не было с самого начала этой истории. Дзали, странные создания, похоже, вообще не выпивают, тем паче во время военной кампании. Но в Крике Чайки проживает поровну людей и дзалинских дворян, со всеми прилагающимися радостями жизни. Может, мне и бордель с ипподромом попадутся? Я расплываюсь в улыбке, сползая на попоны, устилающие дно тележки. Всё-таки есть некие преимущества в том, чтобы быть заложником побеждённой армии.
читать дальшеНа самом деле, если булочки на прилавке, мимо которого мы проезжаем, на вкус столь же восхитительны, как их аромат, то побеждённым армиям следовало бы запретить вход в столицу. Может, это сподвигло бы их сражаться получше.
Армия расквартирована в бараках, но офицеры направляются во дворец, и я вместе с ними. Прежде чем мы разделимся, Джара подбегает к моей повозке, обещая, что проведёт меня по городу после того, как она с товарищами «вытащат головы из задниц, вернув их к мечу». Я же обещаю поставить ей человеческую выпивку, и она улыбается до ушей, салютуя мне.
Генерал едет впереди, погружённый в беседу с суровой офицершей Джезак, не желая афишировать нашу связь перед остальными. Сдаётся мне, что все офицеры уже в курсе, судя по их реакции в палатке, так что мог бы мне хоть рукой махнуть. Но лишь святые знают, что с ним – может, всё ещё злится. После поражения он выдавил из себя что-то вроде извинения и сообщил, что мне подадут повозку, так что мне не придётся ковылять всю дорогу до Крика Чайки. Вот, собственно, и всё.
Ну да я хотя бы не единственный инвалид на этом пути. Рядом со мной – темноволосая офицер: она сломала бедро в своём втором поединке. Она представилась мне как Сира Сараз, и я надеюсь, что это добрый знак – заполучить её первое имя наряду со вторым. Она не слишком-то разговорчива, но хотя бы не обращается со мной, словно с учёной собачкой, что приятно.
– Гляди, – тихо говорит она, кивая на здоровенные ворота впереди. – Флаг генерала не поднят. Королева то ли не знает о нашем прибытии, то ли не рада ему.
Я прищуриваюсь на полощущиеся над серой стеной флаги.
– Так, значит, все эти армии расквартированы здесь, м’леди?
– Нет, это всё флаги придворных. Далеко не все из них возглавляют армию, как мой господин Азотеги. – Её черные глаза на миг задерживаются на его прямой спине, и улыбка смягчается при словах: – Но его одного вполне достаточно.
По моему мнению, наш вечно хмурый генерал не заслуживает столь нежных взглядов, тем паче от столь прелестной дамы. Она, что, тоже его бывшая? Я вздыхаю, потирая затылок здоровой рукой. Мне в самом деле пора это прояснить, пока я не попятился от догадок.
Королевский дворец отличается от крепости Тальега так же, как она сама – от нашей захудалой башенки в Эссее. Крик Чайки был великим городом задолго до дедовских времен и пережил сотни королей и королев, у каждого из которых имелось по сотне идей, как должен выглядеть королевский замок. Так что на настоящий момент тут есть аж четыре красные башни в разных стилях, с загибающимися кровлями и причудливым орнаментом на верхушке. Одна-таки похожа на сиську, и, сдаётся мне, не случайно. Стены дворца – местами из золотистого песчаника, местами – из приземистых серых блоков или обожжённого кирпича. Внутренняя отделка иных из построек изящнее прикосновения женской кисти – сплошь белый мрамор и тонкая ковка, в то время как грубый камень других, похоже, способен выдержать осаду. Радом с одним таким серым уродом генерал натягивает удила, кивая мне.
– Похоже, я приехал! – радостно сообщаю я Сире, спрыгивая с тележки на здоровую ногу. – Желаю вам скорейшего выздоровления!
– И тебе, – кивает она мне и отворачивается прежде, чем на неё падает одобрительный взгляд генерала.
– Она милая, – сообщаю я ему, когда он спешивается и отдает поводья ожидающему рядом мальчику-конюшему. Если она и правда одна из его бывших жен, то у него хороший вкус: она в равной степени красивая и отважная перед лицом чертовски болезненных испытаний.
– Правда? – говорит он, бесстрастный, словно чёрствая горбушка, проводя меня сквозь арку в стене и затем через двор. Я поднимаю брови на потеху его спине, дивясь, что же его гложет.
Оказывается, вся эта махина и есть дом генерала – тут живёт он, когда находится в столице, и святые знают, кто, когда его нет. Тут спален не меньше, чем в гостинице, две гардеробные – так они зовут уборную, как выяснилось – и собственные кухни. Разумеется, из всего этого изобилия мы займём одну-единственную комнату, но в той, куда он меня отвёл, спокойно разместились бы шестеро. Помост, который он отводит под мою постель, не меньше капитанского мостика «Пеламиды», и кто-то не пожалел времени на то, чтобы расписать стену под потрясающе правдоподобный лес, в тон зелёному ковру и подушкам. Я присвистываю, вертясь на каблуках:
– Ничего себе.
– Мне всегда здесь нравилось. – Его голос малость оттаивает, что даёт мне надежду: может, он уже не сердится? – Пожалуйста, чувствуй себя здесь как дома. Я пойду проведаю лошадей в конюшнях и мигом вернусь.
– Хорошо, сэр! – Когда он уходит, я направляюсь прямиком к кровати и с размаху опускаюсь, пружиня на ней. Она колышется, словно вода, когда сбрасываешь лот. Я мечтательно улыбаюсь, подумывая о том, не слишком ли будет, если я прилягу подремать прямо сейчас чисто для пробы?
– Поставь сундук здесь – о! – Зашедшая было дзалинка отшатывается, завидев меня. Мне ещё не приходилось видеть приличную – ну, в смысле, не военную – дворянку, за исключением леди Эссеи, а эта жизнерадостная госпожа явно рыбка из этой венценосной стайки. Её нетронутые краской ярко-бирюзовые волосы спадают до пояса белого платья, чудно оттеняя огромные глаза того же цвета. Низкий вырез демонстрирует стройную шею и более чем достойную внимания грудь. Но самое приятное в её внешности – это всё-таки улыбка, что тут же расцветает при виде меня.
Эта улыбка напоминает мне о Джаре и, как следствие, об обещанной выпивке. Может, эта леди также не откажется составить нам компанию, и мы пройдемся по городу втроём?
– Ну разве это не восхитительно! – восклицает она, прижимая руки к груди. – Ты не против помочь нам? Ох, нет, я вижу, ты ранен. Прости меня, я буду молиться за твоё скорейшее выздоровление!
А ведь порой слыть домашним любимцем не так уж и плохо.
– Что вы, леди, я здоров как бык [1], – говорю я, отчаянно надеясь, что моя улыбка не столь идиотская, как я её ощущаю. – Чем могу помочь?
– По правде, вот эти сундуки…
Выглянув в холл, я вижу старика, который мужественно пытается поднять один из дубовых сундуков, коими уставлен пол. Я хватаюсь за ручку со своей стороны, и он благодарно кивает, не в силах вымолвить ни слова. Вместе мы по очереди затаскиваем сундуки в комнату и ставим туда, куда велит леди.
– Тебе не кажется, что вон тот загораживает доступ к окну? – спрашивает она, задумчиво покусывая нижнюю губу и поглаживая подбородок. – Наверно, стоит сдвинуть его немного левее. Он любит глядеть в окно по ночам – как бы ему не налететь на этот сундук в темноте.
Приподняв брови в ответ на это странное замечание, я послушно толкаю тяжелый сундук.
– Превосходно, – ослепительно улыбается она мне.
– Кэлентин? Что… – В комнату заходит Азотеги, рассеянно отряхивая руки от сена – похоже, изрядно обслюнявленного – и застывает на полуслове при виде дамы.
Бросив на них единый взгляд, старый слуга бормочет извинения и исчезает. Я гляжу ему вслед, мучимый нехорошим предчувствием, что он знает что-то такое, о чём мне предстоит догадываться в срочном порядке.
– Как удачно, генерал, – говорит леди, приседая в глубоком реверансе. – Я надеялась увидеть вас первой.
Он вытягивает руки по швам и кланяется в ответ, зажатый, как обычно, но это ещё сильнее бросается в глаза в сравнении с грацией его гостьи.
– Леди Имоджена. Могу я узнать, чем вызвано подобное желание?
Она издает тихий мелодичный смешок и присаживается на краешек моей постели.
– Дражайший мой, может, я просто хотела тебя повидать. – Кровать пружинит, и она подскакивает на ней, точь-в-точь как я только что. – Кстати, зачем тебе понадобилась вторая кровать? Ожидаешь гостей? Эта даже лучше, чем моя кровать в Сайе.
Генерал бросает на меня быстрый взгляд, словно что-то подсчитывая в уме, и вновь обращается к ней.
– Имоджена, это – мой фокус, Кэлентин. Матрос Кэлентин, позволь представить тебе Имоджену, леди замка Сайя.
– Очень приятно, – бормочу я, слишком шокированный его признанием, чтобы произвести что-либо более связное.
– Твой кто? – изумляется она, уставясь на меня, и её кожа принимает зелёный оттенок под стать волосам. Она тут же склоняется пополам в поклоне, причем её плечи дрожат, словно у свежепойманной птички, и я вдруг понимаю, что она смертельно напугана.
– Ваше Сиятельство, примите мои глубочайшие извинения… Я не знала… я попросила его…
– Это всё моя вина, – вмешиваюсь я. – Я сам вызвался.
– Я… вижу. – Генерал быстро справляется с шоком, отметая его единым взмахом руки. – Имоджена, в этом нет нужды. Пожалуйста, просто скажи, зачем явилась.
– Правда? – потрясённо отзывается она и, выпрямившись, изящным жестом складывает руки на коленях, расплываясь в улыбке, в то время как на её лицо возвращается нормальный цвет. – Сердечно благодарю тебя за снисходительность, но не могу удержаться от вопроса: что это «пожалуйста» делает на твоих губах? Фокус, это твоих рук дело?
Лицо Азотеги темнеет даже сильнее обычного.
– Причина, – рычит он.
– А, вот это уже ближе к тому, что я ожидала. – Её улыбка ширится, затем внезапно пропадает, сменяясь испытующим, неуверенным выражением.
– Королева… приветствует тебя от её имени.
– Так уж и приветствует? – Голос генерала прямо-таки сочится желчью. Он пересекает комнату и останавливается рядом со мной, глядя в окно на раскинувшийся внизу город. – Отчего-то мне с трудом в это верится.
– Ну… по правде… ей следовало бы тебя поприветствовать. – Дама вздыхает, и её плечи горестно опускаются. – Ладно, это я тебя приветствую. Она же, главным образом, выражает желание видеть тебя как можно скорее. Ну, это если вкратце.
– Она может выражаться как её душе угодно. Я не ожидаю милости, коей не заслужил. Я не внял полученному совету и проиграл битву.
Интересно, это он о моём совете или о ещё чьём-то? Я украдкой слежу за ним краем глаза, но он не отрывает взгляда от окна – без сомнения, планируя возможные пути атаки и отступления по улицам города.
– Досадная случайность, но уж точно не катастрофа. – Имоджена поднимается с кровати и скользит по комнате, останавливаясь за спиной генерала. В нашем углу явно становится тесновато, но я не могу освободить его от собственной персоны, не перепрыгнув через сундук и не распихав господ самым что ни на есть бесцеремонным образом. Хотя при том участии, что я принимаю в беседе, я мог бы с тем же успехом изображать сидящую на стене муху, не будь я столь высоким. – Фараз, она не гневается на тебя. Я просто хотела предупредить, что она может быть с тобой немного… холодна.
Он вздыхает, наклоняясь вперёд, пока его лоб не касается стекла.
– Понимаю. Спасибо за предупреждение.
– Пожалуйста, и это тебе спасибо. С ума сойти. Всегда рада услужить, милорд. – Она в самом деле мне подмигивает, и я неуверенно улыбаюсь в ответ. – Значит, скоро увидимся. Рада знакомству, Кэлентин. – Дама вновь приседает в реверансе, затем выскальзывает из комнаты.
Азотеги молчит как рыба, и вместо объяснений прихватывает полу моей туники с такой силой, что подушечки пальцев белеют.
– Так что же, – спрашиваю я, не в силах долее совладать с любопытством, – Она – одна из твоих бывших жён?
Он тяжко вздыхает, затуманивая стекло, и еле слышно отзывается:
– Да. – Затем он оборачивается ко мне: – И как, во имя всех богов, ты об этом проведал?
– О… э… гм… – Я и не подумал, что могу подставить Джару своим любопытством по части того, о чём мне знать не полагается. – Ну, слухи ходят. А отчего вы разошлись?
– А почему ты спрашиваешь? – подозрительно прищуривается он.
– Да просто потому что мне не помешает быть в курсе – как знать, может, ты её бил, или она убежала с твоим лучшим другом…
– Хм. – Теперь его лицо искажается, словно в воздухе запахло кислятиной, и он вновь устремляет взгляд в окно. – Выходит, ты боишься, что я буду дурно с тобой обращаться, или что от меня никакого проку?
На самом-то деле я просто переживал за него и его леди, но раз уж речь зашла…
– Там, откуда я родом, супруги не расстаются до самой смерти, – поясняю я. – Они могут разойтись, если дела совсем плохи, но обычно стараются преодолеть противоречия. Развод же допустим, только если одному из них грозит серьёзная опасность со стороны другого. Я догадываюсь, что у вас, дзали, всё иначе, однако…
– Некоторые живут так, как описал ты, – тихо отвечает он. – А мой народ следует принципу обновления. Каждый год пара возобновляет свои клятвы перед богами и близкими. Если же они решают этого не делать, союз автоматически расторгается. Мы с Имодженой очень разные люди, и наш брак был всецело политическим. Когда нужное количество лет минуло, мы не стали возобновлять наш союз.
Я почёсываю затылок, силясь уложить всё это в голове.
– Наверно, это удобно.
Он вздыхает, чертя пальцами непонятные узоры по стеклу.
– А ты… ты правда думаешь, что я её бил?
– Не-а, – говорю я, смущаясь за нас обоих. Порой я просто забываю о том, как глубоко его ранит любое моё слово. По его осанке видно, как он пытается оградиться от подобного воздействия, но не в силах этого сделать. Пытаясь придать голосу беспечность, я заверяю: – Конечно, нет – сожалею, что я вообще это ляпнул. Вы, сэр, отнюдь не маленький пушистый зайчик, однако я не вижу в вас жестокости.
Азотеги кивает, но угрюмое настроение его не покидает, так что я пихаю его плечом в надежде хоть немного подбодрить.
– Ну же, – радостно бросаю я, – нам ещё предстоит выволочка от королевы. Не всем дарована такая привилегия, знаете ли.
– Не дождусь этой светлой минуты. – Однако же на сей раз при взгляде на меня он еле заметно улыбается.
***
Королевский тронный зал являет собой совершенно невероятное зрелище: сплошь роспись и сине-золотая мозаика. От самого входа до подножия сверкающего позолотой трона по тёмному полу тянется ковер, также золотой. Я словно иду по устланному водорослями морскому дну на встречу с русалкой. От всего этого великолепия мне не по себе, но, чёрт меня побери, это стоит видеть.
Да и сама королева опрокидывает любые ожидания. Даже по её сидящей фигуре видно, что она не уступит мне ростом, а испытующий взгляд глаз цвета морской волны так и проникает в самую душу, словно плавник сквозь волны. Однако её простое бурое платье не изысканнее пресловутых водорослей, столь же строгое и безыскусное, как её лицо. Тусклый тёмно-русый цвет её волос не позволяет забыть о том, что она – когда того требуют обстоятельства – тоже воин.
У её ног сидит Имоджена, картинно распустив юбки по полу, и сияет подобно жемчужине на фоне мрачного облачения королевы. Не познакомься я с ней ранее, я бы решил, что она и есть королева, а женщина на троне – суровый визирь из сказок.
– Азотеги. – Низкий голос королевы раскатывается по залу, заглушая все прочие звуки. Его интонация – ну, владетельная, одним словом: повелительная, непререкаемая и страшно разочарованная.
На самом деле, даже странно, что мы одни в зале, не считая стражников: в её голосе столько желчи, что я почти ожидаю публичного поношения, вроде отсутствующего на бастионе флага – интересно, генерал думает о том же?
Он подходит к трону, опускаясь на одно колено. Поскольку никто не удосужился объяснить мне, как себя вести, я просто кланяюсь, потихоньку отползая назад.
– Госпожа, – произносит генерал с завидным спокойствием, – я принес вам вести о поражении у реки Зимородок.
Держу пари на что угодно, она и так об этом знала.
Королева барабанит пальцами по подлокотнику трона – тра-та-там, тра-та-там, не произнося ни слова – лишь смотрит на него, сердито нахмурившись.
Мгновения тянутся всё медленнее и мучительнее.
Имоджена переводит взгляд с одного на другую – ей всё это нравится явно не больше, чем прочим участникам немой сцены. Затем она расцветает в улыбке, прелестной, как весна, и ещё более неожиданной, и поднимает лицо к женщине на троне.
– Цзеса, – окликает она её певучим голосом.
Королева вздрагивает и оглядывается на неё, прищурившись.
– Сейчас не время, – бурчит она.
– Цзе-са! – Улыбка Имоджены расширяется вместе с глазами. Хоть убейте, в жизни не смогу представить её рядом с Азотеги.
Терпение королевы иссякает, и она склоняется над дамой, прожигая её взглядом. Это настоящая битва воли – гневное лицо против ясного. Но именно королева первой отводит глаза со вздохом.
– Ну ладно, – ворчит она, затем склоняется ниже и запечатлевает поцелуй на подставленных с готовностью губах. – Больше не буду его пытать. А теперь ступай, пока тебя не выдворили силой.
Имоджена тут же вскакивает на ноги и проплывает через зал, походя взъерошив волосы Азотеги.
Я же украдкой касаюсь подбородка, чтобы проверить, на месте ли моя челюсть.
– Итак, поведай же мне, доблестнейший из генералов, – вздыхает королева, откидываясь на спинку трона, – как нам оправиться от этого поражения.
Азотеги наконец распрямляет доселе покаянно склонённую спину, но остаётся на полу, подогнув под себя ноги.
– Мы восстановим равновесие сил, если возьмем один из их собственных фортов по южную сторону реки, госпожа, – говорит он, не тратя времени на хождение вокруг да около. – Устроим им свой Святой Антон у Лосиного Брода или Скалистого Форта.
– Рзалез двинется дальше на север, – резко качает головой королева, при этом блик света падает на тонкий металлический обруч, стягивающий тёмные волосы – тусклая медная корона под стать платью. – Сейчас ему нет дела до южных рубежей. Он только затем и форсировал горы на пути к Зимородку. Так что мы ничего не добьёмся, отыгрываясь подобным образом.
Постойте-ка – дзали навернули такой круг по горам, лишь бы обогнуть речку от силы сорока шагов в ширину? Я прижимаю руку к тыльной стороне шеи, стараясь не закатывать глаза слишком сильно.
– Быть может, он пойдёт на переговоры, если мы атакуем его непосредственные владения?
– Будем брать Рзалез? – фыркает королева и вновь барабанит по подлокотнику. – Будь мы на это способны, мы бы не просто вернули укрепления Зимородока – это положило бы конец всей Западной войне. Беда в том, что ради этого нам придется форсировать всей армией практически непроходимые горы. Это даже не обсуждается.
– Может… есть и другой путь, – медленно произносит Азотеги и тут же замолкает.
– Ну? – хмурится она в ожидании продолжения.
– Кэлентин, изволь.
Я чуть из шкуры не выпрыгиваю – вот уж не ожидал, что он ко мне обратится. Королева прошивает меня взглядом, задерживаясь на забинтованной ноге и руке на перевязи, извалянной в конском волосе форме и растрёпанных волосах. Вопреки всем ожиданиям, в её глазах нет предвзятости.
– Подойди, – велит она.
Я поспешно подчиняюсь и кланяюсь как можно ниже; что хорошо в сломанной руке – так это то, что она висит ровно под тем углом, который требуется для красивого поклона.
– Д-доброго утра, миледи королева, – выдавливаю я. – То есть, прошу прощения, Ваше Королевское Высочество.
Она умудряется выказать всю силу своего нетерпения лёгким движением двух пальцев.
– Прекрати суетиться. Я знаю, кто ты. Говори.
– Расскажи, как бы ты добирался до южных болот из Крика Чайки, – поясняет Азотеги.
Если в конце концов выяснится, что королева и генерал – тоже родственники, я не то чтобы сильно удивлюсь.
– По правде, Ваше Высочество, – начинаю я, стиснув кулак как можно сильнее, чтобы не поддаться соблазну хрустеть шеей, – «Пеламида» проделала бы этот путь за пару дней, а ведь это самый медленный из ваших боевых кораблей – ну, или был им.
– Гм. – Она некоторое время не отрывает взгляда от моего лица, затем её губы складываются в занятный изгиб. – Скажи-ка мне, фокус: можно ли погрузить на боевые корабли лошадей?
– Да, Ваше Высочество. Табуны не перелетели в Море Чаек над горами, Ваше Высочество. –Тысяча лошадей прибыла из равнинных городов на восток задолго до моего рождения, но ещё остались старые моряки, которые были тому свидетелями.
– Ха! Я начинаю понимать, о чём говорилось в твоём последнем письме, генерал. И сколько людей может вместить корабль?
– Полная команда составляет две сотни, Ваше Высочество. И восемьдесят человек сверх, если никто из них не сядет на весла. Разумеется, с лошадьми будет поменьше. Но это с расчётом на существующие корабли, Ваше Высочество – а ведь можно снарядить и покрупнее. К тому же, есть ещё рыболовецкие суда – они могут брать больше пассажиров при меньшей команде.
– Наколько?
– Где-то по двадцать каждая, Ваше Высочество. Но ведь в вашем королевстве, дайте подумать, не меньше двух сотен таких судов. Может, намного больше – мне не приходило в голову считать.
Она с улыбкой откидывает голову на спинку трона:
– Что ж, над этим стоит поразмыслить…
***
– Ну а потом она… потом королева сказала, что более глупой идеи в жизни не слышала, – говорю я, наклоняя голову, чтобы разглядеть, осталось ли в кружке хоть что-нибудь. Когда я сказал генералу, куда направляемся мы с Джарой, он ответил, что я могу идти куда мне вздумается, потому что он всё равно идёт на очередной совет, так что я могу не торопиться. Думаю, что он просто-напросто взревновал. – Сказала, что ей придется лично затаскивать каждого солдата на корабль или же наблюдать, как они дезертируют сотнями.
Джара икает, бросая на меня долгий взгляд, который, наверно, выглядел бы умудрённым, если бы не висящая на её носу капля эля.
– Ну, так это ж правда. Ещё какая.
– Ерунда, – добродушно парирую я. – Вот ты бы села на корабль, если бы я сказал тебе, что он воднобезопасный… водно… упорный?
– Нет. Нет и нет. – Дзалинка хмурится на собственную кружку и трясёт её, пока из неё не выплёскивается пена. – Ни за тебя, ни за всё золото мира, ни за… чёрт, как там дальше? Любовь, золото и колодец желаний…
– Не слыхал о таком.
Поскольку я не знаю города, а она никогда не бывала в таверне, мы просто выбираем самый привлекательный флаг – медведь, сцепившийся с белоносой акулой. Я тут же сообщаю трактирщику, что его акула неправильная, и он отвечает, что ему об этом твердит каждый моряк, так что я могу заткнуться и пить себе спокойно. Что мы и делаем.
Здесь темно, людно и шумно. Обширный очаг отгорожен решёткой – видимо, чтобы никто из наклюкавшихся посетителей туда не свалился. Мне тут нравится, хоть собравшаяся компания – почти сплошь мужики. Джара поначалу была настроена скептически, но после того, как несколько солдат угостили её кружечкой, она тоже быстро освоилась. Думаю, они не в курсе, что она – дзалинка: форму в темноте не разглядеть. Чёрт, да с той широкой шляпой, которую она напялила, чтобы скрыть подпалённую шевелюру, не разберёшь даже, что она девушка.
Как бы то ни было, я наконец в таверне, и благодаря тому кристаллу – или как там его – о котором рассказала Джара, могу вволю напиваться, пока генерал просиживает штаны на очередном утомительном совете. Более того, на дне моей кружки и впрямь что-то плещется. В принципе, я могу отнести остатки генералу чисто из милосердия. Сделав пробный глоток, я перекатываю его во рту; по правде, на вкус это сущая перебродившая моча, так что вряд ли ему понравится. Проглотив, я спрашиваю:
– Так почему нет?
– Не хватает любви. – Она испускает тяжёлый вздох из самой глубины души, роняя голову на стол. – Вообще никаких ухажёров. У вас на лодке есть симпатичные парни? Может, я бы тогда и согласилась.
– Ни одного? – поражаюсь я. – Шлёпни меня селедкой и назови меня Салли! Мы могли бы взойти на корабль вместе. Ну… или побыть вместе вне него. – Ухмыляясь, я наклоняюсь вперёд и тыкаю её в плечо: – Эй, порой говорят, что я симпатичный.
Она отпихивает мою руку, прикрыв глаза.
– Три раза «ха». Да будь ты хоть воплощением Азедрисикаля. Папаша меня во сне прирежет. И как я тогда найду себе мужа?
Теперь в моей кружке уж точно пусто. По счастью, мальчишка-разносчик ставит мне следующую, прежде чем я начинаю страдать всерьёз. И это хорошо, потому что разговор человека и дзали без всухую невозможен.
– Дай-ка я угадаю, – протягиваю я после очередного глотка, – ему не нравятся блондины?
– О, нет, он лю-у-убит блондинов.
– Знаю, – нетвёрдо отвечаю я. – То есть, не это, я имею в виду… а что там я имел в виду? А, ну да, это всё потому, что я – человек. Или рыбак. Или не ненавижу воду. Думаю, твоему отцу будет по фигу, блондин я там, синий или фиолетовый в крапинку, если я попытаюсь ухлёстывать за его дочерью. Гм. Прошу прощения.
– А ведь раньше я носила серёжки и всё такое, – жалуется Джара, уткнувшись носом в сгиб локтя. – А теперь вместо них я ношу шлем.
Я хлопаю глазами, пытаясь понять, в какой момент упустил нить беседы.
– Чего?
– Серёжки. – Она прищипывает мочки ушей, чтобы продемонстрировать крохотные тёмные гвоздики. – Люди их надевают, чтобы показать, что они в поиске. Мои люди. Ну а вы что делаете, чтобы дать девушке понять, что имеете на неё виды?
– Как сказать, – отвечаю я. Дворянка она там или нет, с ней говорить о таких вещах куда проще, чем с верховым генералом, однако же я так и не уяснил, какие темы для дзали запретны, а какие – нет. – Можно так, а можно эдак…
– Ну дава-а-ай. – Она пару раз пихает меня локтем.
– Ой! Хорошо. Можно сказать ей, что она хорошенькая, поцеловать разок-другой, угостить выпивкой. Это действует… иногда. Думаю, что и с мужчинами должно сработать.
Джара внезапно вскидывается и склоняется ко мне, подозрительно прищурившись.
– Ты ведь шутишь насчёт меня, верно? Ты меня не целовал, но угостил выпивкой…
Так, пора давать задний ход, причём срочно. Случается, что мужчин бичуют за то, что они заигрывали с благородной девушкой, которая сочла себя оскорблённой; мне стоило вспомнить об этом, прежде чем начинать. Я воздвигаю между нами кружку и широкую улыбку.
– Разумеется, шучу! Дзалинка и человек, э? Леди и бедняк?
Она вновь оседает на стуле, сердито глядя на меня.
– Что за бред сивой кобылы! Я бы не прочь подцепить человека, если найду достойного внимания. Без обид. Но никто из нас не станет спать с фокусом. Вот потому-то отец меня прибьё-о-от…
– Ну да, потому что дзали ничего не имеют против людей, – кисло отвечаю я. – Если ещё хоть кто-нибудь начнет мне улыбаться, будто я говорящий пёс…
– О-о-ох, ты о том, что они обращаются с тобой, будто тебе тридцать? Прости, дорогуша, – передразнивает она, скаля зубы, – не думаю, что ты готова для настоящего боя. Может, потренируешься ещё немножко? Блин. Так что не думай, будто ты первый в этой упряжке, матрос. Нет, это всё потому, что ты – фокус. Если кто-нибудь посмеет оскорбить тебя, то ему свернут шею. Но на самом-то деле любой из них хотел бы оказаться на твоем месте, из политических соображений, вот в чём штука. Так что они из кожи вон лезут, чтобы вежливостью довести тебя до ручки.
– Гадство какое, – вздыхаю я. – Выпьем же за то, чтобы давать в зубы любому, кто улыбнётся таким образом, вне зависимости от причин.
– Давай. – Мы чокаемся кружками и выпиваем.
– Ты, наверно, – начинает она, слегка запинаясь, – наверно, ты думаешь, что мы просто ужасны. Все ведут себя мерзко, и всё такое. Тебя, небось, всё тут достало?
– Здесь или в армии? – Я задумчиво морщу лоб. – Да не сказал бы. С одной стороны, застрять на суше – это и правда кошмар. С другой – сказать генералу, что иду выпить, и получить его напутствия и полные карманы золота в ответ – в этом что-то есть.
– А что в этом такого? – хмурится она.
– Может, для тебя и ничего, – отвечаю я, разглядывая её. – А для меня это страннее трёхголовой козы. Знаешь, не так это всё и плохо, даже если хочется порой дать в морду одному-другому стражнику…
– Моя мать сказала бы на это, что насилием ничего не решишь, – вздыхает Джара. – Ну а отец – выбирай свои битвы мудрее. А я думаю, что оба они неправы. Твоя точка зрения мне больше по душе. Надирать задницу всем.
– Даже мне? – Я надуваю губы поверх кружки.
– Не-э-э. Отец меня убьё-о-от. Он скажет, что это бесславная битва. Никакой чести – вот в чём проблема. Если кто-то собирается тебе наподдать, говоришь ему, что в этом нет чести – и всё тут.
– Честь, – фыркаю я. – Даже не начинай трали-вали на этот счёт – а то я скажу то, о чём сам потом пожалею.
– О-о-о, сожаления… Вот о чём я правда жалею – так это о том, что не нашла себе мужа до войны. Тогда я была хороша.
– Да ты и сейчас высший класс! – уверяю я. Она малость сникает, поэтому я улыбаюсь пошире и добавляю: – Настоящая принцесса.
– Никакая я не принцесса, – прищуривается она.
Поднабравшийся докер подваливает к нашему столу и шлёпает перед ней кружку с улыбкой, которую явно почитает неотразимой.
– Ты можешь стать моей принцессой.
– Проваливай, – одновременно отзываемся мы, и он уходит, бурча под нос.
– Слушай, ну хоть ты не повторяй за Алимом, – требует она, с силой тыкая меня острым пальцем в грудь. – Это просто подло. То, что моя мать крутит с королевой, ещё не делает меня принцессой!
Мой эль разливается на полстола, и я одновременно пытаюсь вытереть его рукавом и восстановить перехваченное дыхание.
– Чего? – наконец выдавливаю я.
– Ты ведь её видал? – спрашивает она, угрюмо помахивая кружкой. – Самая очаровательная женщина королевства – только это отовсюду и слышно. И жизнерадостная. Уж такая жизнерадостная. Не пойми меня неправильно, я тоже люблю радоваться жизни. Но чем больше ты расстроен, тем жизнерадостнее становится она. А если ты счастлив, то ей как-то не по себе. Представляешь, как это раздражает?
– Нет-нет-нет, – твержу я, когда ко мне возвращается способность говорить. – Я имею в виду, что это несколько неожиданно. Я бы в жизни такого не подумал, но, раз она – твоя мать, то, значит, твой отец…
Она очень медленно моргает.
– Мама не раз была замужем, – встревоженно отзывается она. – Не то, что я. Вот у неё проблем с мужчинами никогда не возникало. Или с женщинами. Я пока что не хочу жену, потому что сначала надо завести хотя бы одного ребенка. Я не очень привередлива. Наверно, хорошего чувства юмора будет достаточно. Ну, неплохо ещё, чтобы на него было приятно смотреть…
– Ты не ответила, – замечаю я, вцепившись в этот вопрос подобно устрице. – Генерал – твой?..
– Так, значит, он не сказал? – фыркает она. – Ну разумеется, дурачок. Неужто он похож на того, кто доверяет хоть кому-то, помимо собственной плоти и крови? Ха, да он даже этого не делает. Ты не обратил внимания, что он не познакомил тебя с моими братьями? Не-э-э, они для этого недостаточно хороши… – Она покрутила запястьем в воздухе, видимо, пытаясь тем самым изобразить, что значит для неё это слово. – Не, только я, единственная, кто пошёл в солдаты. Но это другое. Лично я не хочу замуж за солдата. Ты знаешь хоть одного приличного из них?
Я всё ещё пытаюсь свыкнуться с фактом, что у генерала вообще есть дети, не говоря о том, что одна из них сидит прямо передо мной.
– А сколько у него вообще?
– Э?
– Детей.
– А-а. Три. В смысле, не считая меня. Все от жены номер один, – она вздымает палец в воздух, – которая умерла. Она вроде как, была вполне себе ничего, но я её не знала. Все мои братья – порядочные лоботрясы. Ни одного ребёнка от жены номер два, – она отгибает второй палец, – которая с ним больше не разговаривает. Она живёт где-то за горами. Ну и я – от жены номер три, – к двум пальцам присоединяется третий, – которая теперь жена королевы. Как я и говорила.
– Ты – его дочь, – не перестаю удивляться я.
– Ну да, я ж сказала, – отвечает она, скроив гримасу. – И ты сам сказал, что я – высший класс, пусть и не в силах найти мужа. Так… быть может, мой отец не столь уж безнадёжен? – Она улыбается загадочной улыбкой – совсем как кузина Эмилия, когда хочет, чтобы я поддержал её в разговоре, к которому и не прислушивался.
– Да я и не говорил такого, – хмурясь, я отхлебываю эль. – Хотя не прочь узнать, что бы на это сказали его жены. Я имею в виду, что, пожалуй, он далеко не самая приветливая личность и ненавидит море, как и все вы, но временами вполне он себе ничего, когда сам того захочет.
– Вот как, – фыркает она. – Он от тебя бе-э-эз ума, а ты заявляешь, что богатейший и талантливейший мужчина нашего королевства – «вполне ничего». – Джара вновь вздыхает. – Хотела бы я, чтоб по мне так кто-нибудь с ума-а-а сходил.
– Разумеется, он без ума, – ворчу я в ответ. – Я так понял, этим все вектора страдают. Один взгляд – и, та-дам, прощай, разум. А если у него и есть какие-либо особые таланты, помимо потрясного хука левой, то я не в курсе.
Джара кладёт подбородок на ладонь и мечтательно улыбается, глядя в пространство.
– Лично я не гонюсь за богатством. Сразу так и скажу – мол, у меня самой денег предостаточно. С тебя – мёд, с меня – доход. Устроим пикник. Давно хотела.
Я потираю лоб, глядя в свою кружку, и пытаюсь вспомнить, сколько уже выдул.
– С твоим отцом?
– Не-э-эт, балда. С ухажёром. Мой отец не переносит мёд. И он обалденно талантлив. Полевые сражения, по тысяче с каждой стороны – он выиграет всякое. И победит кого угодно, кроме Аджакса – любым другим он поле выметет. Ты просто застал его сложный период. Он может балансировать мечом на подбородке, но не любит этого демонстрировать. Однако в моём детстве делал так, чтобы рассмешить меня. Все мои братья и сёстры были слишком взрослыми, чтобы со мной играть.
– Наверно, это было тоскливо. Мы с кузенами и кузинами всегда играли вместе. – Я морщу лоб, силясь сосредоточиться, и наконец признаю: – Нет, не могу представить его за этим занятием.
– Ясное дело! Однако так и было. Если что-то нужно – он берёт и делает. И не жалуется при этом. Можешь подлавливать его сколько угодно, и всё-таки не дождёшься. – Она вздыхает, добавляя: – На самом деле, это здорово. Думаю, мне понравился бы парень, который никогда не жалуется. Ты таких знаешь?
– Ты же вроде говорила, что не привередлива?
– Фр-р. Ну и что такого в том, чтобы стремиться к лучшему? Вот мой отец – он всегда стремится к идеалу. Ты попадаешь всего на волосок от цели – и на тебе, он опять недоволен. Он просто ненавидит мятую одежду, беспорядок и всё такое.
Я бросаю взгляд на собственную тунику, видавшую лучшие времена.
– Ну тогда, должно быть, я его и правда с ума свожу.
– Ну да. Согласно моей теории, ты вмещаешь в себя столько вещей, которые он ненавидит, что они попросту нейтрализуют друг друга. – Она вновь рисует круги, затем пытается крутануть кружку.
– Гы-ы, вот спасибо.
– Не-э-э, я ж не говорю, что это плохо. Кроме того, сама я думаю, что ты вполне себе ничего. – Она ухмыляется и несколько раз тычет меня в бок. – Особенно для светловолосого человеческого матросского голодранца. Ты заставляешь его думать. И он стал гораздо приветливее с тех пор, как ты у него появился.
– Это всё потому, что он спятил.
– Тебе просто нравится так думать. – Внезапно она фыркает, заявляя: – Да чего тебе не хватает, скажи на милость? Отец, он… ну, хорошо, с чувством юмора у него и правда туговато. Но зато он красивый. Правда ведь?
– Мне-то почём знать? Я в таких вещах не разбираюсь. – Хоть я уже порядком выпил, видимо, этого всё же недостаточно.
– Пра-а-а-а-авда? Ну так давай потренируемся. Вон тот парень, – она указывает на стол у дверей; по счастью, ни один из сидящих за ним не смотрит в нашу сторону, – он красивый?
– Джара, – устало отзываюсь я, – мне по барабану.
– Да нет, он вон там – ты даже не смотришь! – Наконец она теряет терпение и, схватив меня за волосы, разворачивает мою голову в ту сторону.
– Грудь маловата, – бросаю я, морщась от боли.
Джара хмурится и отпускает мои космы, затем, склонив голову, созерцает себя критическим взглядом.
– Да и у меня не то чтобы очень, – выносит она вердикт. – Но ты на неё и не смотрел, когда сказал, что я симпатичная. Так что насчёт него?
Я почитаю за нужное сдаться, чем препираться весь вечер, и со вздохом начинаю:
– Ну ладно. Вон тот, черноволосый? – Он хотя бы веселится от души, заходясь хохотом в попытках закончить шутку. Его друзьям, похоже, не так смешно. – Его глаза ничего. – Чёрные, под стать волосам, они напоминают мне о доме, хотя его кожа для этого слишком бледная. Однако одних глаз вполне достаточно: хоть какое-то разнообразие после зелёных, которые я бессменно созерцаю последние недели.
– Вообще-то я не о нём, хотя он тоже неплох. Я о рыжем.
Тот со скучающим видом сидит напротив тёмноволосого и хмурится, склонив голову на плечо. Я не вижу в нём ровным счётом ничего привлекательного и делюсь этим наблюдением. Затем ухмыляюсь, пихая её в бок:
– Кислый, рыжий, вечно всем недовольный – никого тебе не напоминает?
– Ох, даже не шути об этом, – бурчит она. – Я его просто ненавижу. Всегда-а-а его ненавидела. Он такой… ох. Отец…
– …меня убьё-о-о-о-от, – заканчиваем мы хором. Я откидываюсь, самозабвенно хохоча, и вдруг осознаю одну вещь.
– У меня никогда не было такого друга, как ты, – изрекаю я, поражённый собственным признанием. – Ну, не считая родственников.
– А я говорила, что я… – Джара машет рукой, затем падает лицом на стол и начинает похрапывать.
***
Позже тем вечером, оттащив Джару к баракам, я тщетно пытаюсь вспомнить путь, которым мы шли, в конечном счёте нахожу нашу комнату лишь милостью святых и проскальзываю туда как можно тише, полагая, что генерал уже спит. Однако он стоит у открытого окна, созерцая ночной город.
– Сэр? – удивлённо бормочу я.
Он тут же оборачивается. Луна озаряет половину лица, превращая его в создание из тьмы и света, ночной бриз колышет короткие пряди.
«Красивый ли он?» – невольно думаю я, глядя на него. А какое мне до этого дело? Сам не знаю.
– Извини, – тихо говорит он. – Я правда собирался лечь – так что и впредь не беспокойся о времени. Просто не мог заснуть.
– Как скажете, сэр.
Лично я только и мечтаю добраться до кровати, так что, не мешкая, пересекаю комнату, разуваюсь и падаю на перину из гусиного пуха.
– Ты разишь моим титулом, будто молотом. – Он разворачивается, облокотившись на подоконник, так что теперь виден лишь тёмный силуэт. – И каждый удар приходится по мне. Хотел бы я, чтобы ты не нуждался в подобном орудии.
Быть может, генерал тоже успел приложиться к стратегическим запасам в каком-нибудь из его сундуков? Многовато разговоров и выпивки для одного дня – и всё же я честно пытаюсь сморгнуть застящую взор дымку.
– Простите, – искренне отзываюсь я. – Но в моём арсенале не так уж много оружия.
– Да уж, твоя судьба оказалась неважным кузнецом… Прости меня – если это помогает тебе держаться, или просто просится на язык – можешь называть меня сколь угодно неприятными эпитетами.
– Лучше не буду, – зеваю я. – Обычно я славный парень, знаете ли. Просто вся эта несуразица сбивает меня с толку. Кстати, об этом… Джара сказала мне. О вас обоих, я имею в виду.
– Странно, что ты не прослышал об этом раньше. Хоть я всячески стараюсь, чтобы наши имена не связывали, и Джара могла сама прокладывать себе дорогу, это всё равно выходит наружу.
– Ну да. Ясно. Но ты мне не сказал.
– Я… да, верно. И за это я тоже извиняюсь.
– Ты не можешь извиняться за то, что не сказал мне что-то, не говоря при этом, почему, – замечаю я, мужественно борясь с дремотой. – Мне, в смысле. Ведь я едва ли способен повлиять на её карьеру.
– Боюсь, ответ глупый, но простой. – Он наконец отходит от окна, тут же растворяясь в тени своей кровати. – Мне просто не хотелось, чтобы ты об этом узнал. Я думал, что, живя рядом с тем, кто ничего не знает о моём прошлом… ну, мне казалось, что ты поможешь мне забыть о нём.
Я стараюсь разглядеть его, но темнота, расстояние и эль – всё против меня.
– Ни одна река не в силах смыть прошлого – так мне всегда говорили.
– Похоже, так и есть, – тяжело вздыхает он во тьме ночи.
Примечание переводчиков:
[1] Здоров как бык – в оригинале fit as a fiddle – в пер. с англ. «здоров как скрипач (скрипка)».
Следующая глава
Комментарии