Предыдущая глава
Утро бьёт по больной голове, словно я нырнул прямиком о скалы. Щуря налитые кровью глаза на деревянные балки, я пытаюсь понять, зачем проснулся – ведь спать было куда лучше. Мне снилось, что я гоняюсь за одним из этих гигантских жеребцов под дождём, зову и зову его, пока он не превращается в корабль а затем, совсем уж неожиданно, в стопку белья. Вот оно-то меня и будит, как бы бессмысленно это ни звучало.
Дверь открывается и сквозь неё протискивается корзина с бельём, что, по крайней мере, объясняет предшествующие метаморфозы.
У несущей её девушки глаза и волосы, как у моих земляков-рыбаков, а бронзовая кожа побледнее – как у северянки. При виде меня она замирает, и на лице отражается тревога. Но когда я киваю ей и приветливо улыбаюсь, она наконец проскальзывает в комнату, позволяя двери закрыться у неё за спиной.
Я не собирался ей мешать, но подол её синей юбки обшит треугольными монетками, совсем как у тёти – чтобы ветер не задирал, говорила она, к тому же, на чёрный день сгодится. Их металлическое позвякивание внезапно будит болезненный приступ тоски по дому, и всё, чего я хочу – поговорить с кем-то, кто, быть может, поймёт меня.
читать дальше– Помощь не нужна? – спрашиваю я, когда служанка проходит мимо. Она открывает один из сундуков, распространяя по комнате аромат кедра, и принимается перегружать туда бельё из корзины.
– Нет, милорд, – отвечает она, не отрывая глаз от работы. – Я сию минуту закончу, милорд. Прошу простить меня, я думала, вы ушли вместе с генералом.
Азотеги отбыл на очередной совет. Я начинаю подумывать, что ни у кого из офицеров нет каких-либо увлечений, и вместо того, чтобы обзавестись таковыми, они коротают время с теми, кому тоже нечем заняться, дабы те не покинули их сплочённую когорту.
– Никакой я не милорд, просто Кэлентин, – сообщаю я. В попытке хоть как-то разрядить обстановку я сажусь на кровати ровнее и пальцами зачёсываю свисающие на лицо пряди назад, чтобы не так сильно походить на уличную девку. – Давно работаешь во дворце?
Она ограничивается кивком.
– Ну хорошо, – говорю я, поглядывая на неё искоса. – Затыкаюсь и не мешаю. Просто дай мне знать, если тебе что-нибудь понадобится.
Однако снова уснуть представляется мне слишком грубым, так что я спускаю ноги с постели и пытаюсь придумать, чем бы заняться. Генерал таки купил на рынке набор для «Волков и овец» – мраморная штуковина самой тонкой выделки, что мне доводилось видеть, однако со всеми этими советами у него так и не нашлось времени, чтобы обучиться игре. Но есть разновидность, в которую можно играть и в одиночку, так что я достаю доску и принимаюсь расставлять фигуры.
– Если позволите… попросить об одной вещи, милорд, – очень тихо произносит служанка.
Я тут же разворачиваюсь к ней, всеми силами стараясь изобразить готовность помочь. Однако она не смотрит в мою сторону, так что мои попытки пропадают втуне.
– Да?
Она со стуком закрывает сундук и разгибается, опираясь ладонями об окованную железом крышку.
– Я слышала, что генерал очень богат, – наконец говорит она.
– Это точно, – отвечаю я, еле удерживаясь от того, чтобы просто показать на кучу дорогущих предметов, коими уставлена комната. – Не думаю, что многие подданные короны квартируются при дворце.
– Должно быть, он осыпает любовников подарками.
Так вот что ей нужно знать – правда, она выбрала довольно извилистый путь.
– Да я, вообще-то, не в курсе, – отвечаю я, чувствуя, как подрагивают губы. – Однако, если ты интересуешься насчёт него… по правде, не похоже, чтобы он подыскивал любовницу.
– Это-то я знаю. – Она наконец разворачивается ко мне, прижимая руку к груди, и глядит на меня грустными тёмными глазами. На меня уже так давно ни одна девушка из наших не смотрела столь завлекательно, что я не знаю, куда девать руки. Наконец я опираюсь ими о стоящую позади доску и чуть не валюсь с кровати, когда она шатается. Однако служанка не обращает внимания на мою неловкость, бросая лишь:
– Так значит, ты – не его любовник?
– Я? – вскрикиваю я, сражённый наповал. – О нет. Никоим образом. Я – его… – я тихо присвистываю, силясь придумать, как бы объяснить всё это без привлечения магии, которой толком не понимаю, и наконец останавливаюсь на этом: – …флотский советник.
– Но ты спишь в его комнате? – спрашивает она, наморщив лоб.
– На отдельной кровати! – поспешно добавляю я. – Просто я ему нравлюсь, и всё тут. Но не таким, гм, образом. Мы просто друзья.
Она прикусывает губу, заправляя длинный локон за ухо, и отворачивается.
– Я слышала иное, – бормочет она. В её словах мне не слышится ни обвинения, ни намёка на шантаж; скорее, она злится на того, кто ввел её в заблуждение. Рука на груди сжимается в кулак.
Я понятия не имею, как на это отвечать – прежде всего, потому, что вообще не понимаю, к чему она ведёт.
– А почему ты спрашиваешь? – наконец говорю я, чувствуя себя немного глупо. – Слушай, я ведь даже не знаю, как тебя зовут. Моё имя – Кэлентин.
– Тебе ни к чему моё имя, – отвечает она, вновь склоняясь к своей корзине резким, исполненным досады движением. – Я – никто. – Не прибавив ни слова, она покидает комнату.
– Ну и ну, – подытоживаю я, когда за ней захлопывается дверь, – что это вообще было?
Мгновение спустя дверь вновь распахивается.
– Значит, так, – объявляет генерал, врываясь в комнату и швыряя наземь фуражку, словно она лично его оскорбила, – я в этом городе не останусь ни секундой дольше.
Я хлопаю глазами, всё ещё ломая голову над странным поведением служанки.
– А я думал… – тут я останавливаюсь, напрягая память, – думал, что мы должны оставаться тут, пока эти ваши мыслители, или как их там, не установят природу нашей связи.
– А они взяли на себя труд выделить хоть миг своего драгоценного времени, чтобы переговорить с нами на неделе, пока мы болтаемся тут без дела? Нет. А выделят, прежде чем армия соберётся выступать? Снова нет. – Он принимается расхаживать по комнате, пересекая её в несколько широких шагов. – Так что давай-ка подождем ещё, чтобы враг наверняка захватил весь Зимородок.
Ещё пара подобных рейсов, и я прижимаю ладонь ко лбу, взмолившись:
– Прошу прощения, но у меня уже в голове всё плывет.
Он тут же останавливается, награждая меня одной из этих вымученных улыбок – она едва скрывает обуревающий его гнев, и мне остается лишь радоваться, что не я тому причина.
– Прости. Недостойно с моей стороны. Не стоило заговаривать об этом.
– Да бросьте, – отвечаю я, поднимая плечи. Когда-нибудь я всё-таки отучу его рассыпаться в извинениях из-за всякой ерунды. – Если хотите отсюда отчалить, то я в игре. Мне всё равно пора вставать. Я после того исцеляющего свитка ещё толком не расходил ногу, так что не прочь прошвырнуться на рынок. – Перевязь с меня также сняли, хоть рука болит будь здоров. Всё-таки есть некоторые преимущества в жизни с дзали, даже если одно из них зовут Алим. – Так как нам добиться этого от них?
На лице генерала при взгляде на меня разражается ярая борьба. Наконец он хлопается на кровать рядом с игральной доской, со вздохом роняя голову на колени.
– Никак. Маги пальцем не шевельнут без благословения королевы, даже если соединённая бъезфрецзингом пара оббивает их порог, а королева слишком занята, чтобы поднять этот вопрос.
– Может, попросить леди Имоджену о посредничестве? – предлагаю я, почёсывая подбородок.
– Гм. Я бы предпочел не вмешивать её без крайней необходимости. Это недостойно и… просто мне не по душе. К тому же, мы всё равно ожидаем прибытия подразделений Джезимен, так что, полагаю, остаётся только запастись терпением – но оно никогда не принадлежало к числу моих добродетелей.
– Говорят, чтобы совладать с нетерпением, лучше всего на что-нибудь отвлечься, – замечаю я. – Вы всегда можете сходить со мной в таверну.
Его глаз начинает подёргиваться.
– Знаешь, я получил крайне странный рапорт от командира Джары, – говорит он. –Похоже, ей объявили выговор за оглушительное пение в ранний час и неспособность держаться в седле весь следующий день. Прежде она никогда не страдала неуклюжестью, так что я был вынужден ответить ему, что понятия не имею, что послужило тому причиной. – Я стараюсь не ухмыляться слишком широко. Он вздыхает, качая головой: – Нет, я пойду не с тобой в таверну. И всё же. Могу я внести встречное предложение?
Вопрос звучит столь неуверенно, что я поневоле начинаю беспокоиться.
– Вестимо, – медленно отвечаю я.
На его лице появляется улыбка – трепетная, как осторожная птица.
– Я хотел бы проехаться по Королевскому лесу за стенами города. Осчастливишь меня своей компанией?
– Хотите сказать, без моей компании это, некоторым образом, невозможно, – вздыхаю я по поводу всех этих тупых заморочек с бъезфрецзингом. Пусть возможность узнать генерала получше на поверку оказалась не столь уж плоха, то, что вне стен города мы буквально неразделимы, по-прежнему отравляет моё существование, словно лопнувший парус.
Его лицо тут же застывает, а подбородок вздёргивается, словно его честь была задета.
– Я бы не стал давить на тебя подобным образом. Если не хочешь – так тому и быть: я не желаю никуда ехать в одиночку.
Эти ультиматумы всё ещё доставляют головную боль, однако со времени нашего знакомства я поднаторел в подавлении своих порывов, чтобы не выбалтывать первое, что приходит в голову – потому как то, чем я вовсе не хотел его обидеть, почему-то неизменно ранит его чувства.
– Ну, раз вы ставите вопрос так, тогда я тоже еду. – Осознав, что я только что ляпнул, я добавляю, подавив стон: – Вы ведь собираетесь ехать верхом, так ведь?
Вновь заигравшая на его губах улыбка яснее любого ответа. Подобрав фуражку, он ведёт меня к конюшням, размахивая руками и высоко держа голову – для него это всё равно что напевать от радости. Что ж, хоть кто-то из нас счастлив.
Конюшни помещаются на нижнем этаже – этот закрытый с трёх сторон загон с четвёртой открывается во двор, откуда и проникает свет. Лошади привязаны между стойками, поддерживающими потолок, рядом с мешками с зерном.
– Они здесь на утренней кормёжке, – сообщает генерал, и я киваю, словно знаю, где ещё они могут быть.
Трое лошадей – гигантские чудовища, которых в армии, похоже, штампуют, словно сахарное печенье, выводя из них неудержимых монстров. Рядом с ними топчется холёный поджарый вороной жеребчик, который вскидывается при появлении генерала, принимаясь пускать слюни ему на плечо, стоит тому подойти. В последнем стойле стоит хаотично испещрённая бурыми и белыми пятнами долговязая широкогрудая кляча, созерцающая нас взглядом, полным непередаваемой усталости от жизни.
– Этого славного парня зовут Стрела, – говорит он, почесывая щёку прилипчивого юнца. – А там – Перехватчица [1]; она не отходила от Джары, будучи жеребёнком. Пожалуйста, поздоровайся с ней, она не укусит.
Не сказать, чтоб я вообще не имел дела с лошадьми: многие из нашей деревни держат клячонку-другую, чтобы отвозить рыбу на рынок. Эта кобыла гораздо больше походит на них, чем на те серые боевые машины.
– Привет, – говорю я ей, и она опускает голову, чтобы я мог почесать ей за ушами, негромко фыркая, когда я подчиняюсь. – Значит, тебе тоже нравится Джара, а? Выходит, она выросла здесь?
– О, нет. Я послал за Перехватчицей в своё имение. – Внезапно Азотеги замолкает, занявшись упряжью Стрелы. Я вижу лишь его покрасневшую шею и дивлюсь столь странному поведению, пока до меня не доходит: и самому генералу, и его дочери неторопливая, невозмутимая лошадка совершенно без надобности.
Бе-э-эз ума от тебя, – говорила Джара в таверне. Похоже на то, раз не останавливается перед тем, чтобы тащить какую-то лошадь через полстраны, на тот случай, если я соглашусь на неё взгромоздиться.
– Ну что ж, – я ещё разок почёсываю её напоследок, – мне дадут седло, или всё будет сурово?
***
В итоге я получаю своё седло, хотя генерал тут же вырывается вперёд, оставив меня тащиться позади. Прежде чем мы куда-либо едем, он помогает мне забраться на лошадь и водит её по двору кругами, чтобы убедиться, что я смогу сохранять равновесие. Это довольно-таки унизительно, потому что все проходящие мимо слуги останавливаются, чтобы попялиться, как дзалинский лорд уговаривает старую кобылу сделать ещё парочку шагов.
– Я слышал, что учиться ездить на лошади – это всё равно что привыкать к плаванью по морю, – сообщает он мне, распираемый энтузиазмом; по крайней мере, мне так кажется. Для конюших, скалящих на нас зубы перед уборной, надо думать, его речь звучит слегка задумчиво. – У меня никогда не было возможности сравнить. Как думаешь, это правда?
Я крепче вцепляюсь в удила и гриву, стараясь не замечать, как далеко земля.
– И да, и нет, – выдавливаю я сквозь сжатые зубы. – Корабельная палуба куда как шире. И когда шатает так сильно – это значит, что ты угодил в бурю, и всё вот-вот полетит в тартарары.
Похоже, его это позабавило:
– Если эта походка кажется тебе тряской, то боюсь предположить, что ты скажешь о рыси.
Наконец он решает, что я и сам вполне справлюсь, так что мы покидаем двор и следуем к дворцовым воротам, он во главе на гарцующем чёрном жеребце. Там мы сталкиваемся со стражниками и кое-чем ещё непредусмотренным: чтобы избежать несчастных случаев, по городу запрещено верховое движение всем, кроме дзалинских дворян, которые вправе творить всё, что пожелают. Видя, что имеют дело с верховным генералом, герцогом Азотеги, стражники пытаются как можно иносказательнее объяснить, что он может следовать дальше верхом, но не я.
Едва не дымясь от возмущения, генерал в конце концов обрывает эту дискуссию, заявив, что мы оба спешимся. Судя по виду охранников, они уже завидели свою смерть на горизонте. В любое другое время я бы улыбнулся им, чтобы подбодрить, но мне всё это тоже поперек горла. Так что, боюсь, их не слишком-то утешило то, что они прочли на моём лице.
От дворца к городским воротам есть два основных пути: длинный и запруженный. Мы сперва направляемся к главной улице, широкой, как боевая галера, и донельзя забитой лотками и прохожими, но чёрный жеребчик Азотеги артачится, вращая глазами. Так что нас ждёт длинный путь. Теперь каждое движение генерала свидетельствует о переполняющем его негодовании, хорошее настроение как ветром сдуло.
Наконец мы покидаем стены города и ведём лошадей по мосту надо рвом, от которого так несёт, что даже у меня не возникает желания окунуться. Открывшаяся перед нами травянистая равнина сплошь покрыта палатками – пристанище для тех, кому не хватило места в городе, или же тех, кто собирается двигаться дальше, не задерживаясь. Навстречу бегут чумазые детишки – поглазеть на генерала и лошадок, и радостно вопят, когда я улыбаюсь и машу им в ответ. Азотеги же слишком занят совершенствованием своего хмурого вида, чтобы вообще их заметить; но когда я пихаю его локтем в бок и велю ему перестать пугать детей, он, по крайней мере, пытается смягчить мрачное выражение лица, когда мы проезжаем мимо них.
Но стоит нам достигнуть леса, как его лоб разглаживается и уголки искривлённых губ наконец приподнимаются. Перекинув удила через шею коня, он единым движением запрыгивает на него с грацией, которой я отчаянно завидую. Мои собственные попытки оседлать Перехватчицу не делают чести матросу, который способен держаться на ногах в самый отчаянный шторм, но кобыла невозмутимо воспринимает мои потуги, лишь единожды фыркнув, пока я на неё карабкаюсь.
Генерал объясняет мне, как пустить лошадь шагом и остановиться, и мы отправляемся вглубь леса по извилистой тропке.
– В лесу я всегда обретаю покой, – замечает генерал, придерживая своего резвого жеребца, чтобы не вырывался вперёд. Тот мотает головой и принимается выделывать кренделя в знак протеста против навязанной ему черепашьей скорости. – Тишина, птичьи голоса…
– Всё это есть и на море, и небо вдобавок, – замечаю я.
– Наверно. И всё же я не слыхал, чтобы кто-то утонул в деревьях. – Он улыбается при взгляде на мою гримасу.
– Ну а облака не горят, – парирую я, но без запала. Последние несколько дней генерал являл собой весьма печальное зрелище – то пышущий гневом, то онемевший от стыда. Я дивлюсь лишь тому, что он продержался так долго, но и подумать не мог, что это напряжение выльется в верховую прогулку. По правде, я рад видеть, что он наконец расслабляется.
Мы едем так долго, что мой зад начинает саднить, когда перед нами внезапно открывается широкая, поросшая невысокой травой поляна. Азотеги удовлетворенно вздыхает, веля:
– Пожалуйста, придержи лошадь. Я мигом.
Я приподнимаю брови, однако подчиняюсь, отпустив удила – кобыла тут же принимается щипать травку.
– А куда вы…
Но он уже ударил Стрелу пятками с громким гиканьем, и они оба исчезают в долю мгновения. Чёрный жеребец уносится прочь быстрее, чем любая виденная мною доселе лошадь.
Если бы Джара не объяснила мне насчет того, что вектора и фокусы не могут далеко разойтись, я решил бы, что он попросту бросил меня на голодную смерть.
– По крайней мере, хоть ты не собираешься от меня удрать, – делюсь я с кобылой, похлопывая её по шее. Она игнорирует мой жест, находя траву куда более достойной внимания.
Топ-топ-топ копыт по земле знаменует их возвращение. Генерал прижимается к конской спине размытым тёмным пятно на фоне древесной зелени. Он с оглушительным топотом проносится по поляне, напоминая о падающих звездах и сигающих угрях – единственных известных мне вещах, что способны перемещаться с такой скоростью.
Порыв ветра срывает с его головы фуражку, прежде чем он вновь растворяется среди деревьев. Желая быть хоть чем-то полезным, я понукаю свою кобылу пятками, затем похлопываю, и наконец со всей силы ударяю по крупу, прежде чем она со вздохом плетётся в ту сторону. Добравшись до нужного мне места, она с готовностью останавливается, чтобы угоститься травой близ генеральской фуражки, не трогаясь с места, пока я изобретаю причудливый способ, как бы спешиться, желательно не головой об землю.
Азотеги вновь объявляется в разгар моих попыток раскрутить его фуражку на пальце – я уже успел принять непринуждённую позу, прислонившись к тёплому боку моей кобылы.
– И кто-то еще говорил, будто плавание опасно? – протягиваю я.
Я прежде не видел его столь беззаботным – суровое лицо словно мигом помолодело на многие годы.
– Я знаю, что делаю. – Он подхватывает фуражку прежде, чем мне удается освоить трюк с вращением, и нахлобучивает на тёмные волосы. – Идём, у меня для тебя есть сюрприз.
Я никак не могу решить, стоит ли это того, чтобы вновь забираться в седло.
– А это далеко? – спрашиваю я, поглядывая на Перехватчицу, которая в ответ моргает со схожим энтузиазмом.
– Ты солдат или размазня? – Азотеги тянется вниз, чтобы запустить пальцы в мои длинные волосы на удивление игривым жестом, и я нервно втягиваю воздух. – Пару шагов от силы. Если свистнешь, Перехватчица последует за тобой.
Скептически относясь к этому предположению, я тем не менее высвистываю первые ноты «Славного улова». Уши обеих лошадей мигом вздрагивают, и Перехватчица делает пару шагов в мою сторону, Стрела также подходит. Усмехнувшись при виде выражения лица генерала, я веду обоих через лужайку, переходя со «Звёздных любовников» на «Танец на ярмарке Ионны».
– Ты околдовал даже моих лошадей, – говорит генерал с тёплой полуулыбкой. Налетевший ветерок отбрасывает волосы ему на глаза, так что он становится похожим на изваяния их древних героев. – А теперь налево – и увидишь.
Я поворачиваю туда, насвистывая «Сюрприз для дракона». Тропа почти исчезает, потому что большие деревья начисто извели поросль под своим пологом, но лошади легко ступают по ковру из сосновых иголок. Когда в поле зрения вновь возникают кусты, я начинаю догадываться, и едва моих ушей достигает первый всплеск, я уже несусь туда со всей скоростью, какую могу себе позволить.
Это озеро; или скорее пруд, через который я мог бы перебросить камень, но всё равно это вода. Если я не ошибаюсь, это – один из тех источников, что берут начало в горах – глубже, чем кажется, и холодный, словно дыхание ящерицы. Издав победный крик, подобный генеральскому, я сбрасываю обувь, скидываю тунику, швырнув ею в ошарашенного генерала, и ныряю.
Вода, зеленоватая и восхитительная, смыкается надо мной. Я открываю глаза, выдыхая через нос, и еле удерживаюсь от того, чтобы не улыбаться проплывающей мимо стайке черепашек, и бледно-серебристой рыбке, стрельнувшей при виде меня в тёмную пучину. Я дома. Я выныриваю, отплёвываясь и смеясь.
Азотеги так и застыл на своём коне, вцепившись в удила побелевшими костяшками, но делает попытку улыбнуться при виде меня. Я кричу ему, приподняв брови:
– Ну а ты чего застрял?
– Ты уверен, что это безопасно? – встревоженно спрашивает он.
Я вновь погружаюсь, пуская пузыри в его сторону.
– Разумеется, это безопасно! – уверяю я, вновь появляясь на поверхности. – Ты когда-нибудь видел, чтобы я отмочил что-то безрассудное за всё то время, что ты меня знаешь? Завидев акул или подмигивающих сирен, даже я бы сюда не полез.
– Что правда, то правда, – признает он и, поёрзав на конской спине, соскальзывает на землю, чтобы привязать лошадей к ветви дерева.
Не обращая внимания на этого зануду, я переворачиваюсь на спину, позволяя воде себя держать. Между крон деревьев просвечивает небо, словно принадлежащий мне одному маленький голубой мир. Улыбаясь, я похлопываю пальцами по воде, как прежде делали мы с кузиной Эмилией, а затем едва сдерживаю смех, когда подплывшая рыбка принимается их пощипывать, принимая за наживку.
Азотеги аккуратно развешивает мою тунику на ветвях и подходит к озеру. Там он садится прямо на берег и – надо отдать ему должное – даже не смотрит, куда, не задумываясь, что станется с его формой.
– Доволен? – тихо спрашивает он.
– Всё больше и больше! – отвечаю я, пару раз ударив ногами, чтобы подплыть поближе. – А ты часто сюда ходишь?
– Прежде – да, но с тех пор я здесь давненько не был. Я больше не задерживаюсь в столице надолго, и потому здесь накапливается много дел. Мне всегда нравилось смотреть, как цапли охотятся у воды. Но сам я туда не заходил, понятное дело.
– Ха. – Я улыбаюсь и потягиваюсь, на миг погружаясь под воду; этот неугомонный тип испуганно вскрикивает и тянется ко мне, не отдавая себе отчёта в своих действиях. Я принимаю вертикальное положение, вытрясая воду из ушей, и затем предлагаю: – А ты не хочешь?
– Прости, чего?
– Поплавать, – поясняю я. – Вернее, просто поплескаться – тут тебе едва ли по грудь будет, кроме, разве что, самой серёдки.
– А… нет.
Удивил донельзя, нечего сказать. Я ухмыляюсь, брызгая в него водой с кончиков пальцев.
– Вот всегда ты так. Говоришь, что каждое моё желание для тебя – закон, а сам отказываешься верить, что я тебя не утоплю.
Мимо проплывает рыбка покрупнее, и я прищуриваюсь на неё, прикидывая, хватит ли у меня прыти, чтобы её изловить – и уже собираюсь попробовать, когда генерал решительно поднимается на ноги.
– Ладно, – напряжённо произносит он. – Я это сделаю.
– Ух. – Я хлопаю на него глазами. – Да не стоит, правда. Я ж просто шутил. Я в курсе, какого дз… твои люди мнения о воде.
– Я отнюдь не типичный представитель своего народа. – Он нагибается, чтобы развязать шнурки, затем снимает ботинки и небрежно отставляет их прочь. – Снимать рубашку – это обязательно, или просто такой обычай?
– Вообще-то, согласно обычаю надо снимать всё, но штаны лучше оставить, если не знаешь местную растительность и живность, – поясняю я, недоверчиво на него поглядывая. Возможно, не стоит упоминать о рыбах, от которых помогают штаны, прежде чем он решится зайти в воду. Не один моряк лишился своей мужественности посредством угрей, населяющих тёплые воды. – К тому же, приятно накинуть что-нибудь сухое, когда вылезаешь на берег.
Его пальцы пробегают по рядам пуговиц на мундире, и мне на ум приходит, что я никогда прежде не видел его без рубашки. Потому-то последние несколько недель я и сам спал одетым, щадя его чувства. Его движения и впрямь замедляются, когда он стягивает мундир, а по шее разливается краска.
Его тело представляется мне вполне нормальным, за исключением разве что сияющего фиолетовым светом камня у основания его шеи, что загадочным образом сросся с кожей. Ну и волос – похоже, у дзали они нигде, кроме макушки, не растут. Я был готов к тому, чтобы узреть впечатляющие мускулы, но никак не здоровый застарелый шрам от сабли, что сбегает по ребрам, заворачиваясь на бок. При виде него я невольно присвистываю.
– И как ты это пережил? – не удерживаюсь я.
– Удача, – кратко отвечает он. – И скорость. Что теперь?
– А? Ах, да. Наверное, проще для начала сесть на берег и спустить ноги в воду.
Охотно опустившись наземь, подальше от воды, генерал протягивает над её поверхностью ладонь с растопыренными пальцами, но даже это толком не выходит: прежде чем пальцы успевают коснуться воды, рука конвульсивно стискивается в кулак и отдёргивается. Его грудь судорожно вздымается, и, к немалому моему удивлению, я вижу, как по его обнажённой коже пробегает озноб, хотя в глазах и сжатых губах читается предельная концентрация.
– Знаешь, ты ведь не обязан этого делать, – сочувственно бросаю я. – Не каждый может преодолеть подобный страх.
– Я сумею.
Ну что ж, раз он собрался сделать это всерьёз – я собаку съел на уламывании нерешительных моряков.
– Эй, – осторожно окликаю его я. – Ты ведь пьёшь её, верно? Так значит, она не убьет тебя единым прикосновением.
Он кивает, но не поднимает на меня глаз.
Что ж, пора ввести в действие те самые бесчестные уловки, которые он так ненавидит.
– К тому же, мне ведь ничего не делается. – Я зачерпываю воду ладонью и даю ей стечь сквозь пальцы. – Видишь? Вот эта горсточка явно безопасна. Его глаза пристально следят за каждой каплей.
– Нет, ты потрогай, – предлагаю я.
Его взгляд неуверенно блуждает между моими глазами, губами и рукой, словно он не знает, на чём остановиться. Я наблюдаю за ним с лёгкой улыбкой.
Наконец его рука тянется к моей, медленно, словно растущий побег. Теперь его грудь не вздымается, и он вовсе затаивает дыхание, опуская кончики пальцев в лужицу на моей руке. Я стою недвижно, будто кипарис, в то время как он осторожно поглаживает кожу моей ладони, прослеживая её линии. На мгновение мелькает алый язык, когда он нервно облизывает губы. Он сплетает пальцы с моими, тёплый, словно янтарь против моей мокрой кожи, и лишь тогда медленно поднимает взгляд.
И тут я бросаю его в пруд.
От его вопля лошади едва не срываются с места в панике, а над деревьями взмывает стайка растревоженно кричащих птиц. Всплеск получается потрясный – меня окатывает с головы до ног – видимо, он куда тяжелее, чем можно предположить при его комплекции.
Он поднимается на ноги, красный от злости, и ревёт благим матом:
– Кэлентин! Фокус ты мне или нет – оторву голову и насажу на пику!
Я гогочу так отчаянно, что не в силах ответить. Мне тотчас приходится отплыть назад, когда он на меня набрасывается, что не так-то просто, когда давишься смехом.
– Что… я… да это вовсе не смешно! Зачем ты… – Его захлёстывает волной, так что он захлёбывается собственными словами. Наконец проплевавшись, он испепеляет меня взглядом, похожий на самую мокрую и несчастную швабру на свете. – Зачем ты это сделал? – наконец спрашивает он с убитым видом.
– Морская традиция, – провозглашаю я, похлопывая его по спине. – Если не бросать в воду тех, кто её боится, они никогда не решатся. Ну а теперь приободрись, а то я не стану учить тебя плавать.
Он обеспокоенно поглядывает на берег, только сейчас осознав, где оказался.
– Но я же, вроде, уже в воде – разве этого недостаточно? Могу я выйти на берег?
– Прошу прощения, но я от тебя не отстану. Можешь не плавать, если не хочешь, но ты останешься в воде, пока до тебя не дойдет, что она не набросится на тебя без моего дозволения.
– Очень смешно, – мрачно отзывается он, однако кивает, поколебавшись пару мгновений, глядя мне в глаза с серьезностью, которую я не могу не оценить. Я улыбаюсь ему и вновь ныряю.
Может, я бы и убедил его поплавать, если бы как следует постарался. Но мне вовсе не понравилось, как он отреагировал, когда я якобы усомнился в его доверии, не говоря уже о том, когда швырнул в воду. Я шутил, но он-то нет. Желудок сжимается при мысли: чёрт, а ведь я мог бы заставить его утопиться, задайся я такой целью. Вот уж не думал, что буду на такое способен.
«Ну что ж, – решаю я, – что толку теперь об этом сожалеть – главное не делать такого впредь. Пусть меня не коснется капля воды, если я нарушу это обещание».
Когда я выныриваю, передо мной предстаёт изрядно побледневший генерал.
– Кажется… кажется, в воде что-то есть, – сообщает он обморочным шёпотом.
– Ну да, – отзываюсь я, вовремя спохватившись, чтобы не добавить «сэр». – Это называется «рыба». – Я искренне надеюсь, что это не та самая рыба, ради которой не следует снимать штаны. Вот уж тогда Азотеги точно больше к воде на милю не подойдёт.
Его нахмуренное лицо подёргивается:
– Они щекочутся.
– Хм-м-м.
На какое-то время повисает та самая умиротворённая, приятная тишина, пока я плаваю, а он пытается ходить взад-вперёд по дну. Немного подумав, я замечаю:
– Знаешь, а ведь большинство моряков не умеет плавать.
Он тут же вскидывает глаза на меня.
– Как же так?
– Не находится, кому их обучить, или они слишком гордые, чтобы просить об этом. Я умею, потому что тетя настояла, чтобы мы все выучились, но это редкость.
– Но… что же они делают при кораблекрушении?
– Тонут, – безучастно сообщаю я.
Он шумно втягивает воздух, с помертвевшим лицом следя, как я заплываю на глубину.
– Тогда зачем же они идут во флот? – тихо спрашивает он.
– Отчасти потому, что кто-то должен сдерживать пиратский произвол. Но по большей части, потому что им велят.
– Я не знал. – Генерал хмурится, глядя на воду. – Если бы королева приказала им учиться, это спасло бы жизни?
– По правде, не знаю, – отвечаю я, почёсывая затылок. – Но когда мне разбили голову, я смог добраться до скал лишь благодаря тому, что научился плавать прежде, чем ходить. – Ухмыльнувшись, я добавляю: – Надеюсь, тебя это не отвратит. Думаю, что подобный указ и впрямь бы не помешал.
– Почему это меня должно отвратить то, что спасло тебе жизнь? – На его лице – вновь обида и боль несправедливо задетого чувства.
Я досадливо сдуваю лезущие в глаза волосы; порой кажется, что у него есть чувство юмора, порой – что нет.
– Да я же просто шутил. Ну, по большей части. Я же вижу, сколько неприятностей доставляю, донимая тебя глупыми предложениями во время собраний и забрасывая тебя в пруды.
– Надеюсь, последнее не войдет в привычку. А что до первого… – Он поднимает руку, позволяя воде стечь сквозь пальцы. – Может, ещё есть надежда поднять флот в их глазах, но я бы не стал ждать этого с затаённым дыханием.
– На самом деле, задерживать дыхание под водой весьма кстати. – Я брызгаю на него водой, и он наконец улыбается, разрываясь между раздражением и чем-то, что можно даже назвать счастьем.
Когда солнце садится, мы, немного обсохнув, направляемся ко дворцу. Там Азотеги поджидает угрюмая офицер Джезак, однако замолкает на полуслове, завидев наши мокрые волосы и штаны.
– Что… случилось? – спрашивает она, хмурясь на безоблачное небо.
– Я выбрался поплавать, – с непроницаемой физиономией сообщает генерал и, не задержавшись ни на мгновение, проезжает мимо ошарашенной дзалинки. Мне также удаётся сохранить серьёзное лицо, но, стоит нам завернуть за угол, как я расплываюсь в такой улыбке, что ноют щёки.
И, впервые за всё время нашего знакомства, Азотеги улыбается, даже не взглянув в мою сторону.
Примечание переводчиков:
[1] Перехватчица – в оригинале имя лошади – Catchup, первое значение этого слова – «кетчуп» :-) Также это сленговое «перехват» - мы подумали, что в данном контексте это звучит лучше.
Следующая глава
Комментарии