Автор: Psoj_i_Sysoj

Генерал для матроса. Глава 12. Как корабли, идущие в ночи

Предыдущая глава

– КЭ-ЛЕН-ТИН! – Эмилия отчаянно машет мне руками. Пока прочая команда ставит корабль на якорь, она балансирует на верхушке треугольного паруса, и выглядит это столь же опасно, как булыжник, висящий на травинке – для всякого, кто не знает мою кузину. Я размахиваю руками с не меньшим энтузиазмом, затем перекидываю через стену подарок капитана форта – верёвочную лестницу. Она соскальзывает на палубу с радостным гиканьем, исчезая за полотнищами парусов.

– Это твоя кузина? – бормочет Азотеги, стоя бок о бок со мной, и его глаза слегка поблескивают на солнце. – Почему-то я не удивлён.

читать дальше– Тс-с, – с широкой ухмылкой отзываюсь я. Корабль скользит к берегу, и матросы ставят его на якорь, перекидывая корзины с камнями [1] между вёслами штирборта [2]. По счастью, они обзавелись широкими, крепкими сходнями для лошадей, которые также спускают на берег. Если бы дзали пришлось прыгать на узкий трап, которым обычно пользуются моряки, пожалуй, пришлось бы им распрощаться с завтраком.

Я горжусь каждой доской этого корабля, словно построил его своими руками. Блестящие на солнце борта, тугие паруса – это моя воля привела его сюда. Если все сработает… Я ловлю себя на том, что украдкой поглядываю на Азотеги – доволен ли он так же, как и я сам, и до невозможности смущаюсь от того, что меня это вообще волнует.

Генерал пребывал в грозовом настроении с самого отбытия из города. По лагерю гуляют слухи, что старший генерал Джезимен, командующая союзной армией, разделяет его расположение духа. Но сейчас на его губах появляется лёгкая улыбка, а плечи расслабляются при взгляде на пришвартованный корабль. Моими стараниями, позвольте заметить. В животе зарождается любопытное щекочущее ощущение при мысли, что я способен порадовать столь высокопоставленного лорда настоящими делами, а не посредством идиотской связи.

Да что скрывать, я просто раздуваюсь от гордости, что смог отблагодарить его хотя бы такой малостью. Азотеги предоставил для Ханны кошелёк столь увесистый, что, благодаря его, я чуть не проглотил язык, но утром в день отъезда она так и не появилась. Дальнейшее ожидание грозило задержкой целой армии, так что генерал заверил меня, что поручит своему лучшему рекруту доставить деньги девушке. Я как можно деликатнее попросил, чтобы это была женщина.

Посланница нагнала нас утром следующего дня и, запыхавшись, вручила мне почти полный кошель обратно. Ханна явно взяла не более десяти монет, а остальные велела отдать тем, кто в них больше нуждается. Ну а затем, как рапортовала солдат, ушла из дворца, чтобы поискать работу в другом месте. Теперь этот кошелёк прикопан в наших вещах, поскольку я наотрез отказался принимать этот незаслуженный дар – возможно, по той же причине, по которой Ханна его возвратила.

Планки лестницы стучат по стене форта, когда Эмилия карабкается по ней, и я вцепляюсь в канаты, чтобы их не так сильно мотало. Ее чёрные глаза явно смеются над подобной предосторожностью: при необходимости Эм могла бы карабкаться и по голым камням. Перекинув ногу через стену, она оказывается рядом и, тряхнув копной длинных чёрных косичек, стискивает мою руку в приветственном рукопожатии.

– Хэй, Кэлентин. Что это на тебе за тряпки? – спрашивает она без предисловий, оглядывая меня с головы до ног.

– Получше твоих, – парирую я. Моё одеяние порядком отличается от синей с золотым дзалинской униформы, хотя соответствует ей по цвету. Понятия не имею, то ли её приберегли для сопровождающих армию знатных господ, то ли генерал заказал её специально для меня. Более светлая свободная туника раздувается на ветру, словно парус, сужаясь на бедрах. Плотно облегающие лодыжки штаны на бёдрах в два раза свободнее, чем следует, и прихвачены шнуром под туникой. Как ни странно, двигаться в таких одёжках на поверку куда сподручнее, чем в старых, да и попрохладнее, что я сполна оценил под палящим солнцем на марше к Зимородку.

Когда Эмилия издает не слишком старательно подавленный смешок, я несколько раз красноречиво дёргаю подбородком в сторону генерала. Её глаза тут же выпучиваются, и кузина сгибается в куда более почтительном поклоне, чем тот, на который с перепугу способен я.

– Я нижайше прошу прощения, милорд, – провозглашает она. – Надеюсь, вы извините моё неподобающее поведение.

– Извинений не требуется. – Его губы кривятся в нервной улыбке – если я верно понимаю, из-за волнения при первой встрече с моей семьёй. – Позволю себе предположить, что вы – Эмилия, капитан военного корабля «Морская ведьма» [3]?

– Да, милорд.

– Капитан? – потрясённо переспрашиваю я. – Поздравляю! Я не… ну, значит, – спохватываюсь я, путаясь в словах, – кузина, то есть, капитан Эмилия, позволь представить тебе Его Сиятельство верховного генерала Азотеги.

Она с обалдевшим видом прижимает кулак к плечу, а мой спутник прочищает горло:

– Я вас оставлю – вам наверняка многое надо друг другу сказать. Кэлентин, пожалуйста, собери прибывших капитанов в моей палатке на закате.

– Будет сделано, сэр! – Я салютую – кулак к сердцу и к щеке – на тот случай, если кто-то посмотрит в нашу сторону – он кивает и быстро удаляется к форту.

Эмилия присвистывает, глядя, как стражники пропускают его в ворота, и вновь принимается глазеть на меня:

– К чертям мое капитанство, – говорит она, – а вот кем ты сделался, что можешь позволить себе подобную фамильярность с верховным генералом?

– Это долгая история. – К сожалению, я пообещал Азотеги, что покамест никому не скажу ни слова о нашей связи, даже своим верным кузинам. – Главным образом, его флотским советником.

– Ого. – Она сдвигает брови. – А за каким бесом дзалинскому лорду вообще понадобился флотский советник?

– Чтобы обеспечить тебя работой, сестрёнка. – Я указываю сперва на пришвартованный корабль, затем – на тот, что как раз огибает излучину.

– Может, так и есть, – отвечает она с ноткой сомнения – явно чтобы меня поддразнить. В следующее мгновение она вновь расплывается в улыбке, наклоняясь, чтобы дёрнуть меня за ухо. – Ну хотя бы скажи, что ты повстречал тут хорошенькую девчонку.

– Ну, знаешь ли, сложно сказать – у разных людей разные вкусы, – отвечаю я, почёсывая подбородок, чтобы скрыть ухмылку. – Могу познакомить тебя по меньшей мере с двумя, которым я, кажется, по душе.

– Двумя? Ах ты негодник!

– Говорит та, у которой за спиной полный корабль мужиков. Ну а теперь расскажи-ка мне обо всем, что я упустил.

А упустил я немало. Не только Эмилия стала капитаном в этом сезоне: Стефано и Елена тоже получили повышение после того, как стареющие командиры «Владетельного» и «Госпожи вод» отошли от дел. Пираты в последние месяцы приободрились – от жары они всегда как бешеные – и флот нуждается в любой паре умелых матросских рук.

– Само собой, всё это не идёт ни в какое сравнение с тем, чтобы раздавать советы самому верховному генералу, – весело заключает она.

Я лишь киваю. Мне до боли совестно, что приходится прикидываться, будто я обошёл её в звании, в то время как всё, что я сделал – это не вовремя вылез пред светлые очи генерала. Мои кузены добивались своих мест потом и кровью, в то время как мне просто улыбнулась удача.

Правда, это весьма своеобразная удача. Святые так и не потрудились просветить меня, куда дует этот ветер.

– Боюсь, это не сделало меня ни на йоту умнее. Корабли Стефа и Елены я поставил последними в списке, – виновато сообщаю я, – потому что не знал об их повышении.

– Знал бы, если б спросил. – Эмилия со вздохом отвешивает мне лёгкую затрещину. – Почему ты ни словечка не передал? Последнее, что я о тебе слышала – это что ты слёг с ранением в голову, а потом до меня доходит, что ты шатаешься по королевству с дворянской шайкой.

– Я думал, тётя знает… – морщусь я.

– Только поэтому она не назначила плату за твою голову. Святые небеса. Ну что ж, я рада, что ты, по крайней мере, в порядке – причём более, чем когда-либо раньше.


***

К закату подтягиваются все пятеро капитанов: Эмилия; лысый кряжистый мужик по имени Фёдор; обладатель экзотически-голубых глаз и светлых волос – Самюэль; ходячая жердь – с этим я вместе служил на «Пеламиде» – Дмитрий [4]; и наконец, к немалому моему удивлению, мой старый капитан Иосиф с той же посудины. Его обветренное лицо так и сияет при виде меня.

– Знаешь, матрос Кэлентин, – вещает он, – вот уж не подумал бы, что ты выберешь мой корабль. Мне казалось, что я не очень-то тебе по нутру. И всё же мы оба здесь!

– Эх-хех, мы все здесь, – отзываюсь я.

Я провожу их через крепость и по лагерю. Большинство солдат уже привыкло, что я всё время здесь ошиваюсь, хотя по-прежнему не понимают, что я тут забыл, но целая группа людей, которые даже не думают кланяться каждому встречному, привлекает немало внимания. Капитаны пересмеиваются немного нервно, но следуют за мной к генеральской палатке с неколебимой уверенностью.

Я жестом велю им подождать снаружи, где они тут же принимаются соревноваться с охраной в суровой разновидности гляделок, и заныриваю под тент. Офицеры расселись на ящиках и стульях, сгрудившись над угольным наброском реки во главе с Азотеги; при моём появлении он бросает на меня мимолётный взгляд, и по его лицу разливается облегчение, прежде чем он успевает его подавить. Мои губы складываются в мимолётную сочувственную улыбку.

– Ваше Сиятельство герцог, лорды и леди севера, капитаны прибыли! – во всеуслышание объявляю я.

– Хорошо. – Генерал склоняется, что-то шепча посыльному – не Дереку; тому, должно быть, завидно до одурения – кивнув, он выбегает из палатки. – Старший генерал Джезимен и её офицеры вот-вот прибудут, – сообщает он. – Кэлентин, пригласи наших гостей внутрь.

В палатке тут же становится тесно. Азотеги и его шестеро офицеров сдвигаются вглубь, так что капитаны по большей части оказываются на моей верёвочной койке и сундуках с одеждой генерала. Освещенные закатными лучами и отблесками свешивающихся сверху ламп лица кажутся обагрёнными кровью, словно мы – пиратская шайка, планирующая очередной налёт, чтобы обрести достойное место под солнцем.

– А нам обязательно так тесниться? – шепчет мне Эмилия, когда я пристраиваюсь рядом в углу, наплевав на чувство собственного достоинства.

Прежде чем я успеваю ответить, тент вновь хлопает, и мимо шествует Джезимен со своими офицерами.

Когда генерал говорил, что она может побить Аджакса, я представлял себе женщину сходных габаритов: громадину со здоровенным мечом. Но на поверку генерал Джезимен оказывается тощей как плеть и жилистой, на пол-ладони ниже Джары, под окрашенными в тёмный цвет волосами проглядывает седина.

Никто так и не объяснил мне, каким образом она может победить того, кто раскатал нашу армию в блин, но, заговаривая о ней, любой то и дело поглядывал через плечо, будто она может в любой момент выпрыгнуть невесть откуда, словно мстительный дух; то же можно было наблюдать, когда речь шла о генерале – если не брать Дерека, который не мог выдавить из себя почти ничего, кроме мечтательных вздохов.

С ней девять офицеров, что наполняет меня сочувствием, несмотря на её репутацию: это ж сколько времени длятся их совещания?

Генерал кое-что рассказывал о них по дороге из Тальеги. Двоих я опознаю сразу: герцогиню Цзерри и её супруга, Джекса. Она – в вычурном лавандовом платье вместо армейской формы, он – в бледно-зелёном одеянии, оба наряда – под цвет их некрашеных волос. Я достаточно долго обретался в армии, чтобы тут же заключить, что перед нами – приличные дворяне, более привычные к танцам, чем к размахиванию мечом; и однако же оба предпочли поле брани.

Признаться, я надеялся перекинуться с ними словечком, потому как они на сегодняшний день единственная соединенная бъезфрецзингом пара на весь север; однако же теперь, глядя на них, я понимаю, что и двух слов не связал бы. Я уже привык запросто болтать с генералом, но приставать с вопросами к герцогине – это слишком даже для неотесанного моряка.

Единственный, которого мне удается опознать помимо них – это Чадзи Одноглазый, невысокий коренастый улыбчивый дзалин, у которого, как несложно догадаться, не хватает глаза.

Прочие дзалинские имена для меня сливаются воедино – немудрено язык свернуть. Их таланты и предпочитаемое ими оружие, однако, достаточно впечатляют, чтобы задержаться в памяти: один призывает смерч, другой – плавит металл; стрелы третьего достигают любой цели, молот четвёртого единым взмахом лишает противника брони. Порождённый связью талант герцогини Цзерри позволяет ей подчинять своей воле растения на многие лиги вокруг, а Джексу под силу разверзнуть землю – не то чтобы такие способности имели хоть какое-то применение в этих завязанных на чести поединках, но вот стереть с лица человеческую армию им вполне под силу.

Но сколь бы одарёнными воинами они ни были, кое-что, похоже, не меняется никогда: споры вспыхивают, как только заканчиваются взаимные представления.

– Мы не станем пересекать реку ночью, – непреклонно заявляет Джезимен. Её голос – низкий и грубоватый, словно у матросов, которые укуриваются какой-то дрянью. – Это и небезопасно, и против чести.

– Но иначе мы утратим элемент неожиданности, – настаивает Азотеги. Я не могу понять, о чём говорит особый наклон его головы, но он напоминает мне кота, который обнаружил чужака на своей территории и выбирает момент, чтобы наброситься на него.

– А что в нём толку? Форсируем реку днём и подождем на перекрёстке.

– А если они уже повернули на запад к горам?

И всё в таком духе.

Позже:

– Когда мы пошлём им вызов на поединок чести, чью армию будет представлять посланец?

Ещё позже:

– Что вы хотите сказать словами: где нам взять дерева для сходней?

Самое худшее во всем этом – что мы с Эмилией не можем обмениваться ехидными замечаниями, как делали в детстве в церкви: слишком уж острый у дзали слух.

Не лучше и то, что я не могу слинять: даже если бы я мог ускользнуть незамеченным, не покину же я свою кузину – да и идти мне особо некуда, учитывая, что добрая половина контингента расселась на моей кровати. Вздохнув, я прикрываю глаза настолько, насколько это представляется допустимым, и развлекаюсь мысленной игрой в «Волков и овец» с самим собой. Ночь всё не кончается, и вскоре мои овцы скачут через забор ровными рядами: сто вторая, сто третья…

В следующее мгновение Эмилия, устало улыбаясь, трясёт меня за плечо.

– Просыпайся, старина, – приговаривает она, – собрание кончилось. Я бы попросила тебя провести меня по лагерю, но ты, похоже, вот-вот свалишься снова, так что пойду-ка я на свой корабль до утра.

– Мр-р… – Хлопая глазами, я наконец выговариваю: – Извини. Завтра проведу. Ну, если время останется. От поединков.

– Разумеется. – Она целует меня в лоб, а я пожимаю ей руку, и она уходит.

Офицеры Джезак и Сира продолжают самозабвенно спорить, но Азотеги хватает одного взгляда на меня, чтобы выдворить обеих. Я невольно улыбаюсь при мысли о том, как это глупо: я всего-навсего слегка сонный, он же вблизи выглядит измотанным до смерти, и всё же не подумал бы выставить их ради собственного отдыха.

Генерал оседает на койку бок о бок со мной, склонив голову так, что она почти касается коленей.

– Что за безумие, – бормочет он. – Если поутру мы развернёмся обратно к Крику Чайки, то знай, что я не замыслил предательство, а лишь пытаюсь избежать того, чтобы придушить половину военного командования.

– Хех. – Я дружески пихаю его в бок локтем. – Я слыхал, что Джезимен – вдова, – сообщаю я с невинной улыбкой, – а ты – наш самый завидный жених. Может, это будет получше удушения?

– Уж лучше привяжите мне на шею камень и бросьте в море, – вздыхает он. Его голова клонится набок, слегка касаясь моего плеча, но я слишком устал, чтобы отстраниться от столь жалостного жеста. – И я не свободен.

Я открываю рот – и вновь захлопываю, вспомнив о просьбе Джары.

– Похоже, остальных ты в этом убедишь, только если женишься, – напропалую заявляю я, – хотя многих и это не остановит. Ты знаешь, что некоторые из младших офицеров обустроили твоё святилище в бараках? Джара мне показывала перед отъездом. И посвящённые леди Имоджене есть, и им без разницы, что она замужем за королевой.

– М-м, – сонно бормочет он, – так, может, поженимся?

– Не думаю, что это хорошая мысль, сэр, – с опаской гляжу на него я, но в ответ получаю лишь похрапывание. – Гм. Ну ладно. Эй – это же моя кровать!

Поскольку он куда тяжелее, чем кажется, пару раз попытавшись его спихнуть, я сдаюсь, оставив ему мою койку в качестве трофея, а сам растягиваюсь на его. Может, поженимся? – звучит в моей голове отголоском кошмара, и я натягиваю одеяло на голову, чтобы его заглушить.

Этой ночью мне снится Ханна. Она сидит на камне у берега в любимой тростниковой шляпе тетушки и смеётся над какой-то моей шуткой. Я улыбаюсь ей, и она протягивает руку, чтобы положить её мне на грудь.

– Я благодарна тебе за это, – говорит она, – но я – не та, что любит тебя. – И её глаза светятся подобно священным изумрудам, перьям на голове селезней, летнему тростнику, а её чёрные волосы на глазах укорачиваются под моими пальцами.

Сон заходит ещё дальше – её рука на моём бедре, а другая проводит по животу. Я льну к прикосновениям, полной грудью вдыхая морской воздух, и низкий голос усмехается мне в ухо:

– Будешь стонать слишком громко – разбудишь его, – от этого я сам моментально просыпаюсь.

Но рука на бедре никуда не делась.

Схватив агрессора за запястье, я разворачиваюсь – и застываю, уставясь на зелёные глаза и облако рыжих волос. Мы с Алимом пару мгновений пялимся друг на друга, пока до нас не доходит, и я даже не знаю, на чьем лице написано большее отвращение, когда мы отшатываемся в разные стороны.

Он замирает, словно не уверен, то ли ему накинуться на меня с кулаками, то ли бежать сломя голову, я же силюсь побороть свой гнев, чтобы вымолвить хоть что-то разумное.

Ты что творишь, – шиплю я, но он вздрагивает, бросив взгляд на койку, где спит генерал. В глазах лекаря застывает ужас, губы распахнуты в беззвучном крике; я вздыхаю – и моя ярость улетучивается. Бранить его – всё равно что орать на солнце: толку никакого, а чувствуешь себя дурак дураком.

– Я ему не скажу, если ты не скажешь, – тихо обещаю я. Теперь паника в его глазах сменяется холодным колким подозрением, впрочем, вполне привычным для Алима.

– Почему? – настороженно спрашивает он. – Что ты потребуешь взамен?

– Ни… – Генерал со вздохом переворачивается на другой бок, и мы оба цепенеем. – В смысле, я тебе, конечно, благодарен, что ты зашёл проведать меня в такую рань, – говорю я в полный голос, протягивая лекарю руку, – но, как видишь, я в отличной форме.

– Ох, да, в отличной, – приговаривает он, и его взгляд так и мечется между нашими койками, в то время как Азотеги зевает, хлопая глазами на потолок. – Ты, гм, полный кретин. – Бросив на меня прощальный испуганный взгляд, он выскакивает из палатки.

– М-м, – сонно бормочет генерал, – что это было?

– Алим хотел проверить перед битвой, как моя рука, – сообщаю я. А если этот развратный тип не проявит благодарности за то, что я ради него солгал, то я ему сам в зубы дам, лорд он там или нет. Конечно, не его вина, что моё появление разрушило без малого всю его жизнь – но его характер превосходно довершает дело, доканывая остальное. – Спи давай, солнце ещё не встало.

Он уже угнездился на моих подушках.

– Мило с его стороны, – бормочет он. – Обычно он ведёт себя иначе, но порой бывает милым.

«Да уж, – думаю я, уставясь на его спину, – и насколько милым ты бы его счёл, не поменяйся мы кроватями?» Признаться, я всегда мог похвастаться крепким сном – и сколько раз доктор проскальзывал в нашу комнату? Если это случилось не впервые, надо думать, Азотеги не возражал, потому что, как бы крепок ни был мой сон, я бы уж точно проснулся, швырни он Алима через всю комнату.

Ну что ж, это послужило бы ему уроком. Я вновь натягиваю на голову одеяло, затем рывком спускаю его, чтобы любые ночные посетители, завидев мои светлые лохмы, поняли, что ошиблись койкой. А то, если следом пожалует ещё и Дерек, я за себя не отвечаю.


***

Однако обходится без дальнейших покушений на мою скромность, и настаёт день, яркий, ясный и жаркий, словно пустынный остров. По лагерю взад-вперёд носятся солдаты, подчиняясь выкрикам командиров, хватая броню, выводя лошадей. Под стеной перекликаются матросы, силясь превозмочь грохот, который производят сколачивающие сходни оруженосцы. На лбу проступает пот, и я в кои-то веки рад, что свободен от починки парусов и шлифовки весел.

На стене рядом с прочими офицерами виднеется коренастый силуэт генерала, так что я направляю стопы туда. У меня нет приличного предлога, чтобы присоединиться к ним, не привлекая особого внимания к нам обоим, так что я прохожу сквозь ворота, направляясь на берег аккурат под тем местом, где они сгрудились. Там народ грузит шесты от палаток в конную повозку, и я принимаюсь им помогать, чтобы незаметно болтаться поблизости. Могу представить, что начнётся, если я случайно сделаю лишний шаг в сторону – и генерал сверзится со стены.

План, некогда предложенный мной в Крике Чайки и перемолотый избыточным количеством собраний, весьма незамысловат: провести армии сквозь ворота, затем – по кораблям, нынче тщательно выстроенным в линию с перекинутыми между ними сходнями, на другой берег, а там – поднять солдат на стену по деревянному помосту. Когда на стене не останется свободного места, будет принято решение либо брать форт, если это покажется разумным, либо – спустить солдат по другую сторону стены по тому же помосту, перетащив его – а затем повторить все сначала. Азотеги утверждал, что, согласно договору, их солдаты не могут напрямую воспрепятствовать проходу, но будут мешать по мере возможности, затевая грозовые бури или плавя гвозди помоста. И, разумеется, они могут бросить нам вызов после того, как мы минуем стену.

Покончив с палаточными шестами, я гляжу вверх, прикрывая глаза от солнца. Азотеги лёгким кивком даёт знать, что заметил меня – интересно, как давно? Я большим пальцем указываю на лодки, и он вновь кивает, поворачивается к озадаченному офицеру рядом с ним.

Когда я запрыгиваю на борт «Морской ведьмы» Эмилии, приходится обождать, чтобы сердце не лопнуло от восторга. Поскрипывание досок под ногами, ветер, сдувающий волосы с разгорячённого лба – если закрыть глаза, можно представить, что я в порту, а крики за моей спиной – рыночный шум. Быть может, мы выходим в Проём, где я смогу увидеть резвящихся дельфинов; а быть может, мы направляемся в океанские просторы, где земля и вовсе исчезнет.

Открываю глаза – ничуть не бывало, мы по-прежнему на реке – вернее, на понтонном мосту, возведенном для солдат.

– Дурью маемся, братишка? – Капитан подходит, чтобы положить руку мне на запястье. – Думала, ты из этого вырос.

– А я думал, это ты у нас главная непоседа, – ухмыляюсь я, вновь разувая глаза. – Скоро начнётся, верно?

– Как только генералы дадут отмашку. – Пару мгновений мы просто стоим бок о бок, в согласном молчании глядя на творящуюся на берегу сутолоку. Затем она, прочистив горло, тихо добавляет:

– Кстати, о твоём верховном генерале. Сдаётся мне… ты не всё сказал.

Я бросаю на неё встревоженный взгляд, но ведь она знает о бъезфрецзинге не больше, чем знал я до того, как всё завертелось.

– Ну, как сказать…

– Не сказала бы, что так уж удивлена, но, боюсь, тёте будет непросто это принять – что ты не собираешься остепениться и всё такое. Возможно, стоит подготовить её заранее.

Что-что она только что сказала? Неужто это настолько очевидно?

– Генералу и правда приходится много разъезжать, но у него есть поместье в горах… постой, – обрываю я себя, сражённый внезапной мыслью: – Чему это ты не удивлена?

Она смеётся, накручивая косички на пальцы так, что они превращаются в сплошной узел.

– Ох, конечно, я знаю, что ты бывал с девушками. – Её белоснежные зубы так и сверкают в смуглой улыбке. – Но потому, что у тебя с Марией так ничего и не было, мы, некоторым образом, догадывались.

Я таращусь, словно у неё отросла вторая голова.

– За каким чёртом, – наконец выдавливаю я, – это связано с магией?

Взглядом, которым она награждает меня, можно счищать дёготь с палубы.

– А ты за каким чёртом решил, что я о магии?

В этот момент ворота со скрипом распахиваются, и нам приходится прервать эту странную беседу, поскольку в наступившей суматохе для каждого находится срочное дело.


***

Настолько тихо, насколько это вообще возможно для сотни лошадей и гружённых бронёй повозок, наши отряды проходят сквозь открытые ворота и принимаются строиться на берегу. Передо мной предстаёт уйма напряжённых, безрадостных солдатских лиц и множество матросов, которые старательно кусают губы, понимая, что смех может стоить им карьеры. Генералы нисходят со стены, и ряды расступаются перед ними, пропуская их на передовую. Там они садятся на своих громадных боевых коней, возвышаясь над толпой недвижно и прямо, будто мачты. Достаточно рискованно верхом пересекать настил, но на этом Азотеги и Джезимен были единодушны: стремление следовать за верховым командиром у дзали в крови.

Сами жеребцы c головы до хвоста облачены в златотканые попоны с синими уздечками и седельными ремнями. Подобная роскошь не только бросает пыль в глаза, но, как мне объяснил на спуске генерал, позволяет незаметно прикрыть глаза беспокойных коней шорами.

Плечом к плечу, словно две враждующие акулы, пойманные на один линь [5], генералы выдвигаются вперёд. Матросы уже не ухмыляются: все затаили дыхание в напряжённом ожидании, что же выйдет из этой затеи. На самом деле, воцаряется такая тишина, что слышен стук каждого копыта о доски.

Генералы следуют через «Морскую ведьму», «Единство» и «Перри Блюсона»; Азотеги находит меня взглядом и улыбается, самую малость, прежде чем лицо вновь застывает суровой маской. Они минуют «Тигровую акулу» и «Неуязвимого» – вот первые дзали и пересекли Зимородок. Когда они сходят на противоположный берег, никто не возносит приветственных криков, чтобы не обнаружить себя перед врагом, но по улыбкам, цветущим как на людских, так и на дзалинских физиономиях видно, что про себя все единодушно ликуют.

Теперь я вижу, что не ошибся, полагая, что эти стены никто толком не охраняет: довольно-таки мудрено пропустить целую армию, которая марширует через пять кораблей, чтобы затем штурмовать твои укрепления, однако никто не трубит тревогу.

Однако, видимо, время от времени они всё-таки выходят на стену, хотя бы справить нужду – мы наблюдаем, как отворяется дверь над стеной, из-за которой выкатывается полуодетый дзалин, зевая и протирая глаза.

Не успев толком спустить штаны, он сталкивается нос к носу с двумя генералами на боевых конях и доброй дюжиной солдат, которые уже успели подняться на стену.

Впервые на моей памяти эти их изощрённые законы чести действительно работают как надо: один из наших просто отводит солдата Рзалеза и растолковывает ему, что если тот просто постоит в сторонке, не предпринимая попыток звонить в колокол, дабы предупредить солдат других фортов, то не придётся брать его в плен. Кто-то даже любезно предлагает ему тунику, однако, поскольку она королевских цветов, тот вежливо отказывается. Пожалуй, дзали воистину достигли совершенства в искусстве завуалированных оскорблений.

Наши солдаты на стене облачаются в броню – просто проформы ради, как объясняет мне генерал – и предлагают не-вполне-пленнику проследовать с ними в форт, чему тот неохотно подчиняется. Поскольку он любезно оставил дверь распахнутой, нашим даже не требуется выяснять секретный стук или какой там ещё пароль. Я начинаю думать, что офицеры Рзалеза будут не в восторге, узнав, как у них обстоит дело с охраной. От стен форта эхом отражаются обескураженные крики, и несколько минут спустя группа солдат в жёлтой форме – и в разной степени облачённости – покидает форт, выходя на берег Зимородка через распахнутые ворота.

Генерал Джезимен интересуется, не желают ли солдаты Рзалеза бросить нам вызов на битву за форт, но они хмуро отклоняют её предложение. На сей раз никто не сдерживает победных воплей, которые мечутся меж двух стен, чтобы взлететь к небесам.

Наша армия меняет курс, дабы занять только что взятый нами форт. Офицеры задерживаются на стене ради лучшего обзора, а также чтобы вволю позлорадствовать в типичной дзалинской манере.

Когда становится очевидным, что план – мой план, ха! – в самом деле работает, они отсылают гонца на резвой лошадке на тракт, чтобы он доставил наш вызов. Посыльного выбрали из солдат Джезимен, поскольку её армия представляется достаточно внушительной, хоть её всё же можно одолеть, в то время как над жалкими двумя сотнями Азотеги они бы просто посмеялись. Ну да нам хотя бы не приходится скучать, гадая, поспеет ли гонец – переправа двух армий затягивается почти на всё утро.

Корабли остаются на месте с несколькими людьми из команды, ведь непросто было бы объяснить дзали, что они не смогут возвратиться домой, потому что их мост тем временем уплыл. Но прочие матросы увязываются за армией, глазея на то, как дзали утаптывают площадку для поединков, огораживая её частоколом – мои сотоварищи так и болтаются в тени стены, явно побаиваясь брататься с дворянами.

Это меня более чем устраивает, ведь я одновременно получаю предлог, чтобы околачиваться поблизости от генерала, и возможность перекинуться словечком со старыми приятелями.

Я почти позабыл, каково это – толкаться в компании людей – шумных, вонючих, дружелюбных, славных парней. Те, с кем я служил на «Пеламиде», дёргают меня за волосы, дивясь, как это я обошёлся без шрама, а новые знакомые предлагают глотнуть какой-то бурды из ходящей по рукам фляжки. И все желают знать, как это я продержался среди дворян так долго, и как до этого дошёл. Поскольку я не знаю, о чём им можно рассказывать, а о чём нет, то отвечаю, что по большей части это тоскливо, а предстоящее сражение – самая угарная штука из всего, что им доводилось видеть. Но на самом деле всем куда интереснее говорить о себе, так что я тут же пытаюсь перевести разговор.

– А ты правда кузен капитана Эмилии? – спрашивает её юнга лет восьми. Я киваю, и его радостное лицо тут же омрачается сомнением. – А ты вообще моряк? Ты же бледный, словно холмяк!

– Зуб даю, парень, – парирую я, привыкший к подобным вопросам. – Тётя выловила из моря короб с двумя младенцами – мной и кузиной Еленой. Так что я не был рожден моряком, но неплохо вписался.

– Гм. – Мальчишка задумчиво морщит нос. – Странно это для холмяков. А они не пытались вас разыскать?

– По правде, не знаю. Они никогда у нас не появлялись, но тётя считает, что едва ли кто станет засовывать младенцев в короб и пускать их в свободное плавание, если желает свидеться с ними в будущем.

В деревне наша с Еленой бледная кожа не привлекала особого внимания, чего не скажешь о флоте; потому-то лейтензанц и настраивал команду против меня, утверждая, что холмяку нельзя поручать управление кораблем. Но я доказал им, чего стою. Быть может, потому я и ощущаю такую потребность утвердиться в глазах дзали – вернее, поднять в их глазах весь людской род: прежде я с этим справлялся, потому знаю, что мне и это под силу.

– Ну а тебя разве никогда не посещало желание, чтобы вся твоя семья сгинула восвояси? – с улыбкой бросаю я взгляд на мальчишку.

– Ох, это да, – хмурится он. – И они порой говорят о нас, детях, то же самое. Но не думаю, чтобы они взаправду были способны вот так запузырить нас в море. Как холмяки до моря-то добрались?

– Если разведаешь, дай мне знать.

– Рафель, ты чего к Кэйлу пристал? – Приблизившись к нам, Эмилия ласково ворошит его волосы – мальчик морщится и спешит ретироваться. Глядя на его удаляющуюся спину, я не могу не думать о словах Ханны: если кто-то из дворян до него пальцем дотронется – натравлю Азотеги на этого мерзавца, и плевать, даже если это приведет к поражению в войне.

Однако же моряки умеют постоять за себя, да и я не замечал, чтобы кто-то из солдат бросил хотя бы единый заинтересованный взгляд в нашу сторону; надо сосредоточиться на этом и перестать дёргаться, а то точно с ума сойду.

– Когда начнётся-то? – с улыбкой спрашивает кузина, не ведая о моих тревогах.

– Всяко не раньше, чем подойдет армия противника. Ну а пока не могла бы ты объясниться…

В этот момент со стены доносится клич, и Эмилия хватает меня за плечо, чтобы, опираясь на него, подняться на цыпочки.

– Прибыли! – орёт она мне прямо в ухо.

Впереди показывается наш посланец на скачущей рысью лошадке – измотанный до крайности, но довольный собой – а за ним тянется армия Рзалеза с северных границ.

В палатках толковали о её численности, но я прежде и представить себе не мог тысячу человек кряду. Конечно, в Крике Чайки проживает на порядок больше народу, а то и на два порядка, но в городе не увидишь такого скопления бледных фигур, которые маршируют стройными рядами, наставив на меня оружие.

Наших где-то около семи сотен, так что их преимущество превышает всю армию Азотеги. Соотношение отнюдь не в нашу пользу, но зато наши войска воодушевлены успешным форсированием реки, так что строящиеся на поле противники их не устрашают.

К нам подъезжают их офицеры, возглавляемые высоким мужчиной с крашенными в каштановый волосами под генеральской фуражкой, пышущим яростью похлеще, чем мне когда-либо доводилось видеть в исполнении Азотеги. Сверкая колким взглядом, он, позабыв о приличиях, требует, чтобы наши офицеры спустились к ним. Те не отказывают себе в удовольствии помариновать его ожиданием, пока новобранцы не передвинут помост, чтобы съехать при полном параде – при этом я словно воочию слышу скрежет зубов вражеского генерала..

– Джезимен, – выплёвывает он. – Азотеги. Итак, мы встретились на поле боя; пусть победитель покроется славой.

– И тебе привет, Саце [6], – бормочет в ответ генерал Джезимен. Верный себе Азотеги ограничивается кивком.

– И чего они там топчутся? – бурчит Эмилия, вытягивая шею.

– О, скоро будет интереснее, – с лёгкой улыбкой вздыхаю я.

Офицеры и вправду быстро прекращают натянутый обмен любезностями, чтобы вновь разойтись. Поскольку вызов бросили мы, они высылают бойца на поле первыми – солдаты расступаются, пропуская воина в маске и золочёной броне . По мере того, как он – или она – выходит на поле, по рядам матросов проносится ропот. При приближении солдата камни начинают дрожать, а затем взмывают в воздух, описывая круги при каждом громовом шаге.

Ззара, – шепчутся наши солдаты. То, что это имя слышал даже я – оно упоминалось на совете королевы – воистину дурной признак. К тому времени, как она выходит на центр поля, её окружает смертоносный смерч: камни вращаются так быстро, что укрытую за серой пеленой фигуру выдают лишь отблески золота.

Однако моё внимание привлекает совсем другое.

– Нет, ну ты издеваешься, что ли? – испускаю я стон.

Не тратя времени на обсуждение, Азотеги соскакивает с лошади и, препоручив поводья стоящему рядом солдату, широкими шагами направляется на поле.

– Верховный генерал Фараз! – проносится над армиями голос герольда.

– Минутку, сестрёнка – извини… – Я проталкиваюсь сквозь толпу глазеющих матросов и срываюсь на бег, чтобы поспеть за оруженосцем генерала. Тот без вопросов спихивает мне броню, бурча под нос, что если уж так неймётся, то почему бы мне не таскать её всё время– я же улыбаюсь ему извиняющейся улыбкой, протискиваясь дальше сквозь ряды дзалинских солдат.

Взгляд генерала смягчается при виде меня, и ещё сильнее – когда я сую ему шлем, чтобы освободить руки.

– Вроде предполагалось, что ты не будешь сражаться, – бормочу я, набрасывая на него кожаную стёганку, синюю, словно сапфиры на иконах.

– Любое воодушевление пойдёт нам на пользу, – шепчет он в ответ. – А я должен восстановить своё доброе имя, равно как и моей армии. На сей раз я не потерплю поражения. – Когда его голова выныривает из ворота и я склоняюсь к нему, чтобы затянуть ремни, он кротко добавляет: – Хочу извиниться за то, что сказал прошлой ночью. Прежде не было удобного случая.

Мне даже не надо спрашивать, о каких именно он словах – а я-то надеялся, что он уже давно позабыл об этой оговорке.

– Ну а сейчас разве удобный? – Разобравшись с узлами, я опускаюсь на колени, чтобы прицепить к поясу кожаные щитки, прикрывающие бёдра.

– Пожалуй, не слишком, но это не дает мне покоя, а я бы предпочёл идти на битву без подобного груза на сердце, – отзывается он, почти не шевеля губами – впрочем, за шумом окрестных голосов, обсуждающих грядущую битву, и храпом лошадей его слова всё равно никто бы не разобрал. – Я знаю, что тебе это не по нраву.

– Всё в порядке, сэр. – С ногами покончено, и я распрямляюсь, чтобы помочь ему надеть кольчугу.

– Едва ли. – Он ловит мой взгляд, когда я поправляю её на плечах – это всё равно что натягивать парус на рею. – Полагаю, что в этом случае я едва ли вправе возражать – ведь речь идёт о ней.

– О ней, сэр? – рассеянно бросаю я, закрепляя наручи у него на запястьях: всё никак не могу понять, достаточно ли их затянул, и это меня отвлекает.

– Моя любимая дочь и мой любимый матрос – я слышал ваш разговор в нашей комнате. Я всё понимаю, Кэлентин. Мне следовало догадаться раньше.

Мои руки застывают, а челюсть, напротив, отвисает:

– Что? Сэр? – И какого дьявола он там успел наслушаться? Джара – и я…

Я не в силах собрать мысли воедино, не здесь и не сейчас – не под его взглядом, одновременно исполненным горя и обожания, словно у матери, узнавшей, что её сын погиб героем. Он ласково улыбается, опуская шлем на голову, и свободной рукой застёгивает его под подбородком.

– Тебе не придется нарушать своё обещание – чтобы она поговорила со мной первой. Вот что я хотел сказать тебе на случай, если бой пойдет не так. Считай, что я благословил тебя. – С этими словами он натягивает вторую перчатку и удаляется, сжимая в руке меч.

– Что? Сэр? – повторяю я, уставясь на то место, где он только что стоял. К тому времени, как я решаю броситься за ним и требовать, чтобы он выслушал меня, или хотя бы пожелать ему удачи, он уже на поле, подобравшийся перед атакой смертоносного смерча.

– Эх… чёрт.


Примечания переводчиков:

[1] Корзины с камнями – якоря в виде корзин с камнями применялись на кораблях античного флота. В них помещали необходимое число камней в зависимости от силы ветра и течения. Помимо корзин, использовались сети и мешки.

[2] Штирборт (нидерл. stuurboord, stuur – руль, boord – борт; англ. steerboard, позднее — англ. starboard) — правый по ходу движения борт судна.

[3] «Морская ведьма» - в оригинале “Currentwitch” – в букв. пер. с англ. «Ведьма стремнины (потока)».

[4] Фёдор и Дмитрий – это не мы придумали, их правда зовут Фёдор и Дмитрий – Fedor, Dmitrii – что вполне аутентично, поскольку это греческие имена :-)

[5] Линь – тонкий корабельный трос.

[6] Саце – в оригинале Szaze – мы взяли чтение “sz” как в венгерском, и “z” как в немецком.


Следующая глава

Комментарии


Лучшее   Правила сайта   Вход   Регистрация   Восстановление пароля

Материалы сайта предназначены для лиц старше 16 лет (16+)