Автор: Psoj_i_Sysoj

Генерал для матроса. Глава 15. Огонь и пепел

Предыдущая глава

Крики множатся, и внезапно огонь выстреливает в небеса, пламя охватывает каждую мачту…

РАФЕЛЬ! – кричит Эмилия рядом со мной, её ногти до крови впиваются в мою руку…

Мой собственный крик прерывается, когда землю под ногами сотрясает взрыв, грохот которого бьёт по ушам. Прах святых, шёлк… крики за стеной прекратились, но наши – нет.

Азотеги издаёт яростный вопль, который перекрывает даже царящий вокруг шум, и выхватывает меч – как есть, без брони – офицеры кричат и хватают его за руки; лишь то, что он ослеплён гневом, не дает ему зарубить их всех, когда он с рычанием вырывается. Наконец вынуждена вмешаться Джезимен - схватив соратника за волосы, она делает быстрый надрез на тыльной стороне его шеи…

А я могу лишь рыдать, потому что простолюдин, убивший дворянина, обречёт на смерть всю свою семью – а Эмилия по-прежнему рядом.

читать дальше***

Я боюсь, что дзалинские целители откажутся лечить людей – но на поверку это не имеет значения, потому что исцелять уже некого.

***

Мне следует быть рядом с матросами, но с нашей связью что-то случилось – теперь я не могу даже покинуть палатку. Мои ноги доходят до какого-то места – и отказываются двигаться дальше. Потому я просто сижу на своих одеялах, уперев локти в колени и соединив кончики пальцев перед губами, и смотрю на лежащего без сознания генерала.

С рассветом его веки трепещут, а грудь расправляется в прерывистом вздохе. Затем, собрав силы в кулак, он вскакивает с постели, словно одержимый, и, задыхаясь, останавливается в центре палатки.

– Кэлентин, – выдыхает он.

Я сам медленно поднимаюсь, чувствуя себя столетним стариком.

– Я здесь…

Он мгновенно оказывается рядом, пальцы впиваются мне в плечи, а голова прижимается к ключице.

– Я думал… – судорожно выдыхает он, – думал, что ты тоже на кораблях. Я не могу… – Его голос прерывается, и я закрываю глаза, позволяя рукам опуститься на его дрожащую спину.

– Многие там были, – тихо отзываюсь я. Мой голос сел от крика, но я всё равно не смог бы возвысить его, даже будь это не так. Кажется, что малейшее усилие – и я попросту сломаюсь.

Его панические вздохи опаляют мою кожу жаром.

– Да, я… Прости, Кэлентин…

Я сохраняю молчание, пока он наконец не вспоминает, как дышать; его руки ослабляют хватку на моих плечах, чтобы вцепиться в тунику не менее сильно, но не столь болезненно. Я едва удерживаюсь от того, чтобы попросить его вновь сжать мои плечи: физическая боль хоть как-то отвлекает. Всё прочее кажется хрупким, будто тонкая раковина. Какая-то далёкая часть меня жаждет утолить его горе, но тысяча других шепчет, что между нами встало поджидающее меня моё собственное горе, так что на это нет времени.

– Твоя кузина, – произносит он, уняв дрожь, но всё ещё прижимаясь лицом к моему плечу. – С ней все в порядке?

– В последний раз, когда я видел её – да, – отвечаю я, – но я не мог покинуть палатку. С тех пор, как тебя принесли целители. – Одним из них был Алим. Он не сказал мне ни слова, но и не ухмылялся, что, наверно, было его способом выразить сострадание.

– Такое… случается, как мне говорили. – Он внезапно отклоняется, чтобы взглянуть на меня. Наверно, я должен бы порадоваться сверкающей в его глазах ярости и гневному изгибу губ – но я ничего не чувствую. Самое большее, на что я способен – это глядеть на него без ненависти. Я знаю, что нельзя винить его за поступки другого дзалина – ведь Азотеги пытался убить его.

– Одно твоё слово, – рычит он, – и его голова будет у твоих ног.

Так ужасающе просто сказать «да».

Вместо этого, не доверяя своему языку, я лишь трясу головой. Подобная месть бессмысленна, и, зная, как дзали относятся к вопросам чести и крови, это, возможно, приведёт нас к поражению в войне – тогда все эти смерти будут напрасны. Мгновение спустя он сникает, вновь склоняя голову так, что она едва ощутимо касается моего плеча.

– Прости, – шепчет он.

Сглотнув, я вновь закрываю глаза.

– Спасибо.

Кто-то скребётся в полог палатки, затем без дозволения просовывает голову вовнутрь – как выясняется, это бледная измождённая Джара. Без единого слова встав рядом с отцом, она отрывает одну из его рук от меня, чтобы положить себе на плечо.

– Я могу что-нибудь сделать для кого-то из вас? – тихо спрашивает она. – Остальные… они не знали, когда ты очнёшься, отец. – Он трясёт головой, и тогда Джара склоняет свою, в нерешительности глядя на меня. – Не знаю, что сказать, – наконец произносит она, и в её огромных повлажневших глазах застывает горестное выражение, – лишь что мне жаль. Я… я могу немного влиять на погоду, но никакой дождь не остановил бы такого.

Мне удаётся кивнуть. Я не помню, кто из неприятельских бойцов способен к воспламенению; но я вообще мало что помню со вчерашнего.

– Ты не проверишь, как там Эмилия? – хрипло прошу я. – Не знаю, где она теперь.

– Разумеется. – Джара тянется ко мне, с силой пожимая руку. – Половина солдат уплотнились, чтобы освободить палатки для матросов. Она – в моей.

Не ожидая подобного великодушия, я против воли замечаю, что и мои глаза увлажняются.

– Спасибо, – выдавливаю я, глядя в сторону и смаргивая слёзы, пока это не прекращается.

– Если сможешь, приведи сюда капитанов, – велит Азотеги дочери. – Официальную процедуру организуем позже, но сейчас мне нужно поговорить с ними лично.

Она кивает, добавив:

– Есть ещё она причина, по которой я пришла. Кое-кто ждёт снаружи; она не пожелала говорить с Джезимен, лишь с тобой. Думаю, ты и сам хотел бы с ней встретиться, но… – Она жестом указывает на перекошенную форму генерала и моё лицо в сходном состоянии, а также его измятую рубашку там, где я за неё хватался.

– Пять минут, – отзывается он, кинув на меня вопрошающий взгляд. Я не отвечаю: всё, что меня сейчас волнует – это безопасность Эмилии.

Пробормотав очередные извинения, Джара уходит. Генерал принимается расстёгивать свою форму, я же стаскиваю тунику и только сейчас замечаю, что рукав окровавлен. Из отполированного щита Азотеги, прислонённого к осевому шесту палатки, смотрит незнакомец с холодными глазами. При попытке улыбнуться его лицо искажает гримаса, и я со вздохом отворачиваюсь от своего отражения.

Стаскивая форму, Азотеги наблюдает за мной горестным и измученным взглядом.

– У меня нет таланта призывать дождь, – тихо говорит он.

– Я не виню вас в этом, сэр, – с усилием отвечаю я, подходя к его сундуку, чтобы откопать тунику, которую я, вроде как, туда клал. Наконец я вытаскиваю нечто серое и, натянув на себя, обнаруживаю какие-то застёжки с крючками на вороте – и тут понимаю, что это шёлк, а не лён.

– Это ведь был мой план. Могу я одолжить вот это?

– Всё, что моё – твоё. – Он оборачивается, складывая форму на весу. – Ты ведь не станешь винить в этом себя, правда?

Я пожимаю плечами.

– Кэлентин. – Отложив одежду, он подходит, чтобы бережно сжать мои руки в ладонях. Я понимаю, что это не очень-то мужественный жест, но сейчас мне слишком плохо, чтобы его отпихивать.

– Я, как-никак, генерал, и не позволю тебе питать ложные представления о вине и ответственности. Что сделано – то сделано, и если ты решишь взвалить на себя бремя вины, то лишь по собственному выбору. Знай только, что любая твоя ноша станет и моей, и всё, что породило её, я возьму на себя. Я – твой меч, и в твоей воле направить его – или на него броситься. Одно слово – и я сделаю всё, что пожелаешь.

Холодная пустота в моей груди самую малость оттаивает.

– Да. – Только и нахожусь, что ответить я, и добавляю: – Спасибо. – Я хотел бы улыбнуться и пошутить: неужто мы только что поженились? – но не могу.

Но на его лице появляется улыбка, мимолётная, как летний ветерок, прежде чем он отводит взгляд.

И тут, внезапно осознав, что он практически раздет, он отшатывается от меня. Пока он роется в сундуке, по его шее разливается краска; на коже видны подсохшие капельки крови там, где его порезали вчерашней ночью. Чуть было не потянувшись к ране, я вовремя останавливаю руку, вместо этого прижав к боку стиснутый кулак.

***

Когда мы наконец готовы принять посетительницу, Азотеги присаживается на табурет с прямо-таки королевским апломбом, я же застываю у его плеча невозмутимым стражем. Однако, увидев, что на ней жёлтая форма, он подскакивает, я же издаю невольное шипение.

– Что всё это значит? – рявкает он.

– Ваше Сиятельство верховный генерал Азотеги, – тихо отзывается она. Её тёмно-русые волосы у корней отсвечивают фиолетовым, а кожа – самая тёмная, что мне доводилось видеть у дзали, почти как у моих земляков. Она кладёт руку на сердце, затем сжимает в кулак у губ и помещает над левым плечом, более не шевелясь. – Прошу простить меня за подобную дерзость, Ваше Сиятельство. Моё имя – Хазси Маджерерн, и я переговорила со ста пятьюдесятью тремя солдатами, которые не одобряют действий нашего бывшего генерала. Мы хотели бы принести присягу вам, если вы нас примете.

Пару мгновений длится молчание, затем Азотеги медленно опускается на сидение.

– Продолжайте.

Женщина сглатывает – подобное спокойствие явно даётся ей нелёгкой ценой – и кивает.

– Никто из нас не знал, что на кораблях были люди, даже ге… Саце. Однако, хотя мне хотелось бы думать, что это остановило бы его, я не могу быть в этом уверена. Потому я больше не стану служить под его командованием, как и те, что решились уйти со мной. В настоящий момент они ожидают на поле битвы под… надзором ваших солдат.

– Всем известно, что предателям не стоит доверять.

Её лицо застывает, хотя возразить ей нечего.

– Может быть. Однако у нас есть некие возможности и немного припасов. Позвольте нам следовать за вами, Ваше Сиятельство, о большем я не прошу.

Возможности? До этого момента я до конца не понимал, что значат сгоревшие корабли: я думал лишь о жизнях и судьбах моих товарищей. Но оставшиеся в живых матросы, как и вся западная армия, теперь застряли на этой стороне Зимородка.

Похоже, подобное осознание снизошло и на Азотеги.

– Мы даже не можем доложить королеве о случившемся, – взглянув на меня, бормочет он.

– Молю вас не посылать за новыми кораблями, – тихо говорит Маджерерн. – Саце объявил о решении двинуть силы к форту Святой Елены близ устья Зимородка, чтобы закрыть устье реки.

А там на каждом корабле не только вахтенные, но целые команды. Прикрыв рот рукой, я отворачиваюсь, чтобы не зарычать. Эта женщина многим рискует, сообщая нам всё это; она не заслуживает того, чтобы с ней так разговаривали.

– В самом деле, – ледяным голосом отзывается Азотеги. – В таком случае, я тоже могу двинуться к Святой Елене, чтобы показать ему, что он избрал неверный путь.

– Ваше Сиятельство, хотя решать не мне, прошу вас изменить план. Я не уверена, что приближаться к нему… безопасно. Вы не видели его после битвы, когда он… – Она открывает рот и тут же закрывает вновь. – Простите. Не мне судить об этом.

Она также упомянула припасы. Моя мысль лениво плывёт в этом направлении, вылавливая всё, что я слышал на этот счёт по дороге. У нас были припасы на два дня марша до реки, затем – на время стоянки здесь и, возможно, на пару дней обратной дороги. Если офицеры Азотеги не полные идиоты, они должны были запастись на несколько дней сверх того, на случай, если придётся направиться куда-то ещё. И всё равно, выходит небогато.

Прищурившись, генерал хранит молчание, погружённый в собственные раздумья. Мы дружно вздрагиваем, когда у входа в палатку вновь слышится шум.

– Входите! – велит Азотеги.

Появляется Джара, а за ней – капитаны; вернее, Эмилия и Иосиф. Остальные, судя по выражению её лица, уже к нам не присоединятся. Без сомнения, они сами вызвались отстоять последнюю вахту, чтобы матросы могли посмотреть финальные сражения.

Эмилия кидается ко мне, но застывает, заметив солдата в жёлтом. Губы кузины перекашивает яростная гримаса, но она сохраняет молчание. Похоже, Иосиф просто с большого похмелья: на багровом лице написана беспредельная усталость, и в кои-то веки я его не виню.

– Капитаны. – Поднявшись на ноги, Азотеги отвешивает им церемонный поклон; мгновением позже Джара и Маджерерн копируют его движение. Я же не шевелюсь, потому что матросы не кланяются друг дружке. – Слова не способны передать, как я сожалею о том, что вы претерпели подобную несправедливость от рук моего народа.

Эмилия и Иосиф хранят молчание, явно не находя слов. Я встречаюсь с кузиной глазами, не зная, что ей посоветовать, но напоминая, что я рядом.

– Мы слышали о том, как вы набросились на этого засранца, – медленно отвечает она, – и благодарны вам за это.

– Это было… неразумно, – отвечает он, замявшись, и вновь выпрямляется, – поскольку я не преуспел. Но клянусь, что добьюсь для него надлежащей кары. Это – солдат Маджерерн; она и её солдаты отреклись от своей клятвы, протестуя против вероломного нападения. – Женщина вновь почтительно кланяется. – Поскольку её бывший генерал в настоящий момент вне досягаемости, прошу, поведайте, как я могу возместить ущерб вам и вашим людям.

– Я их видал, м'лорд, – наконец открывает рот Иосиф. – Сдаётся мне, там наберется по две головы на каждую, что мы потеряли на кораблях.

Азотеги лишь еле заметно вздрагивает, в то время как солдат в жёлтом застывает.

– Этого вы от меня хотите? – спрашивает она столь невозмутимо, словно речь идёт о выдаче дневного рациона хлеба.

Выдохнув, Эмилия стискивает плечо Иосифа жестом товарищеским, но одновременно призванным показать, что она и ему голову снимет, если придётся.

– Сдаётся мне, мы не можем себе этого позволить. Убив их, своих мы не вернём, даже если это и принесёт нам удовлетворение. – Она бросает на Маджерерн взгляд, от которого та невольно отступает на шаг. – Прежде всего, Ваше Сиятельство, нам нужны припасы для возвращения домой: еда, грамоты для свободного прохода и, может, что-нибудь, что мы сможем предъявить, нанимаясь на другие корабли. Мы сумеем пересечь реку, но сперва нужно, чтобы нам открыли ворота.

– Будет сделано, – не колеблясь ни секунды отвечает генерал. – Солдат Джара, у вас есть моё предписание обеспечить их всем необходимым. Я также дам вам сопроводительное письмо к королеве, чтобы она распорядилась о строительстве новых кораблей, а также о том, чтобы вас обеспечили достойным занятием, пока те не будут достроены, с печатью, которая даст вам право на королевскую аудиенцию. Я прошу вас лишь об одном: те люди, что выступили вместе с нами и умеют плавать – прихватите их с собой.

Оба капитана выглядят слегка обалдевшими от услышанного.

– Благодарю вас, Ваше Сиятельство, – наконец отвечает Иосиф, склонив голову. – Этого достаточно… покамест.

– Кэлентин тоже пойдёт с нами, Ваше Сиятельство? – спрашивает Эмилия.

Я морщусь, а Азотеги застывает, устремив взгляд на неё. Затем он медленно опускает руку, дёрнувшуюся к поясу – я не догадываюсь, что означает этот жест, пока не соображаю, что он собирался схватиться за меч.

– Если он того пожелает, – севшим голосом отвечает он.

Теперь острый взгляд кузины устремлен на меня, бровь озадаченно приподнята, и я чувствую себя предателем, качая головой.

– Здесь, как никогда прежде, нужен флотский советник. Прости, сестрёнка.

Она поджимает губы, и я молча киваю – у нас ещё будет время объясниться.

– Как пожелаешь.

– Ещё кое-что. – Плечи Азотеги всё так же напряжены. – Как вы хотите, чтобы я поступил с Маджерерн и её солдатами? Это правда, что лишние руки нам бы не помешали, но решать их участь – ваше право.

Ох уж эта дзалинская честь… почему-то она то и дело оборачивается против наших, но порой и в ней проявляется что-то, достойное уважения. Эмилия буравит дзалинку жёстким, будто агат, взглядом, но конце концов выплёвывает:

– Пусть принесут свои клятвы на берегу реки, Ваше Сиятельство, этого будет достаточно. – Мгновение спустя Иосиф кивает, присоединяясь к её суждению.

– Да будет так. – Азотеги жестом отсылает всех из палатки. Когда полог опускается за последним капитаном, он оседает на табурет, уронив голову на руки.

– Мне так…

– Не нужно извиняться, сэр.

– Нет, нужно. – Его голос прямо-таки сочится беспредельной горечью. – Я так мало могу тебе дать, и всё же готов обнажить меч против тех, кого ты любишь, при малейшем упоминании о том, что тебя заберут у меня.

Я не нахожу в своем сердце тепла, чтобы поддержать его, сжав его плечо и шепнув пару ободряющих слов. Вместо этого я следую прямиком к выходу, чтобы убедиться, что теперь-то могу пересечь невидимую границу. И, поскольку действительно могу, оборачиваюсь к нему со вздохом облегчения.

– Сэр, – бросаю я, – даже порвись наша связь этой ночью, я бы всё равно остался.

Его плечи вновь каменеют, а взгляд слегка приподнимается, останавливаясь где-то на уровне моих щиколоток.

– Как флотский советник? – тихо спрашивает он.

– Да. – Ухватившись за полог, я провожу большим пальцем по тяжёлой выцветшей материи, чтобы ощутить грубую текстуру. – Но также как ваш друг.

Он наконец встречается со мной взглядом, без улыбки, но в его лице появляется какая-то лёгкость – пожалуй, ни на что большее ни один из нас сегодня не способен.

– Кэлентин, – повторяет он, прижимая ладонь к сердцу; я же, кивнув, выхожу.

***

Этим утром весь лагерь притих. Я подсобляю везде, где требуется помощь – в основном, бок о бок с Эмилией – снимая палатки и упаковывая припасы.

Позаботившись о живых, команды принимаются расчищать берег и реку в поисках тел или того, что от них осталось. Правда, по-прежнему непонятно, что делать с теми, кого нашли: выжившие не могут забрать их с собой – слишком велик вес и риск распространения болезней - нельзя и похоронить их по-матросски, обвязав камнями и спустив в воду, поскольку в реке от силы два десятка шагов глубины. В конце концов мы решаем привязать тела к обломкам древесины и пустить вниз по течению к морю. Некоторые матросы указывают на то, что из-за столкновения течений бóльшая их часть, захваченная водоворотом, так и будет плавать между фортами Рзалеза – Святыми Антоном и Еленой – но это-то никого не смущает: пускай вволю полюбуются на наших мертвецов.

Дзали сгрудились на противоположном конце лагеря, явно не зная, что делать, на устах один вопрос: верно ли будет предложить людям помощь?

Я не знаю ответа, потому как сам в полной растерянности. Я всей душой желаю дать морякам хоть какое-то утешение, но ведь это я привёл их сюда. Быть может, те, что тихо укладывают тюки, украдкой вытирая слезы, не ведают о моей роли в произошедшем, но я каждое мгновение ожидаю, что кто-то нанесёт первый удар, зная, что не стану защищаться.

Есть и вторая незримая граница – между нашими и облачёнными в жёлтое солдатами Рзалеза, которые по-прежнему сидят или лежат на поле. Они всё так же бледны, измождены и несчастны, словно готовятся к неминуемой смерти.

Вот тут-то у меня появляется одна идея. Преодолев поросшую травой полосу между армиями, я тихим посвистом привлекаю их внимание.

– Солдаты, – оглашаю я поле своим штурманским голосом, чувствуя покалывание в спине по мере того, как на меня обращается всё больше взглядов из нашего лагеря. – Я – Кэлентин из Эссеи, флотский советник верховного генерала. Если хотите помочь, а заодно и поесть, то у реки лежит немало тюков, а на них – ящики с едой для помощников. Берите кусок, хватайте тюк и тащите ближайшему матросу; начните с тех, кто не занят. Там есть тюки потяжелее, так что разберитесь заранее, кому что взять, потому как тащить придется далеко. Не позволяйте детям хватать то, что им не по силам. Когда закончите, спросите, не нужно ли им что-нибудь ещё.

По рядам солдат пробегает шепоток, потому как они явно сомневаются, можно ли подчиняться приказам человека, в особенности тем, что противны самой дзалинской природе. Возможно, они лишь солдаты, собранные со всех концов, а не дворяне, и всё же я сильно сомневаюсь, что прежде им доводилось получать приказы от матроса. Затем Маджерерн встаёт и молча направляется к открытым воротам. Она не смотрит в мою сторону, но этого и не требуется: остальные также начинают подтягиваться.

Тут чья-то рука похлопывает меня по плечу, и, обернувшись, я вижу офицера Сиру с её тростью – тёмные глаза под окрашенными в чёрный волосами мрачны.

– Что можем сделать мы? – спрашивает она, вытягиваясь передо мной по мере возможности.

Об этом я ещё толком не подумал, ведь до сих пор все мои мысли занимали лишь мёртвые – а я всегда исповедовал принцип: по идее за раз. Поскрёбывая подбородок, я бормочу из-под руки:

– А у вас есть мысли на этот счёт?

Поскольку она офицер, само собой, их-то у неё предостаточно.

– Корабельные доски кучей свалены на берегу, – тихо отзывается она. – Если их там и оставить, то скоро их источат черви, и в конце концов они превратятся в труху, которую не убрать никакими силами. Сейчас слишком мокро, чтобы сжечь их, даже приди кому-то в голову столь глупая идея, но можно разложить их на поле, чтобы просушить и сжечь их позже.

До такого я сам и впрямь не додумался бы.

– Не могли бы вы объявить об этом? – кивая, предлагаю я.

Уголки её губ слегка приподнимаются:

– По-моему, ты и сам неплохо справляешься, матрос.

Так и получается, что я раздаю приказы всем дзали в пределах слышимости – что, как выясняется, покрывает практически весь лагерь, ведь ко мне прислушиваются куда пристальнее, чем я мог ожидать. Те, кто ничем не занят, покидают лагерь столь кучно, что мне остается лишь диву даваться. Разумеется, среди них больше солдат Азотеги, чем Джезимен, поскольку большинство последних не в курсе, кто я вообще такой, но многие из них также присоединяются.

Сира вздыхает, глядя на то, как мимо проходят здоровые солдаты, и я понимающим жестом стискиваю её плечо прежде, чем мой разум успевает заорать: она – дворянка! Но она достойно выходит из ситуации, с лёгкой улыбкой сбросив мою руку, и хромает обратно к лагерю. Вот ещё одно свидетельство того, что на свете существуют вполне приличные дзали, которые прощают даже матросскую неотёсанность.

Но есть среди них личности иного сорта – равно как и среди матросов, а потому я спешу на берег, чтобы убедиться, что не послужил причиной ещё одного несчастья, запустив весь этот шурум-бурум. К тому же, дело, тем паче, доброе дело, позволяет мне забыть о собственной боли. Я знаю, что позже она меня всё равно настигнет, но сейчас моё сознание почти проясняется.

Эмилия и Иосиф, весьма быстро подхватив мою идею, курсируют между своими, отводя в сторону тех, что бросают на дзали излишне убийственные взгляды, чтобы по-быстрому просветить их относительно текущей ситуации и того, что любую помощь следует принимать с благодарностью. Пожалуй, затей мы подобное сразу после вчерашних событий, это повлекло бы за собой настоящую беду, поскольку многие горячие головы готовы возненавидеть целую расу за действия парочки из них, но сегодня все слишком измотаны даже для этого, так что самое большее, что они себе позволяют – это недовольное ворчание.

***

Улучив спокойную минутку, кузина останавливается рядом со мной, и мы вместе созерцаем копошащуюся толпу, высматривая потенциальные стычки.

– Скажи, почему ты не с нами, – тихо бросает она. – Ты нужен мне.

Я лишь пожимаю плечами – ведь я по-прежнему связан молчанием.

– Прости, – бормочу я. – Я бы пошёл, но… это то, над чем я не властен. Это магия.

Магия?

Мы достаточно далеко от любого из дзали, но на всякий случай я понижаю голос ещё сильнее.

– Они называют это бъезфрецзингом. Помнишь историю, которую нам как-то рассказывали в деревне, про… – Я и сам уже не помню из неё ни слова – лишь то, что мне её рассказывала Мария. – В общем, не важно. Это значит, что мы с генералом связаны, – я соединяю большой и средний палец, – и не можем разлучиться. Прошлой ночью я даже из его палатки выйти не мог, потому-то меня и не было с вами.

Эмилия поднимает на меня шокированный взгляд.

– Но ведь это ужасно! – выдыхает она. – Ты не можешь заставить его отпустить тебя?

Как я могу объяснить то, с чем сам не в силах примириться?

– Нет, – медленно отвечаю я, – но это не так плохо, как кажется со стороны. Генерал обращается со мной как с равным; чёрт, да большую часть времени он изображает из себя моего слугу, что само по себе дьявольски непривычно, скажу я тебе. Другие дзали не вполне понимают, как ко мне относиться, потому что прежде такого с человеком не случалось, но я потихоньку их одолеваю. – Ужас во взгляде кузины никуда не девается, потому, взяв её за плечи, я заглядываю ей в глаза. – Эмилия, корабли сгорели – кто-то должен добиваться воздаяния, один из наших. И я встретил девушку, которая… впрочем, это долгая история. Но эта магия даёт мне возможность вынудить дворян прислушиваться к нам. Я могу заставить их уважать людей, чтобы ничего подобного не повторилось впредь.

Она закусывает губу, не сводя с меня глаз.

– Но… море, – медленно произносит она, и я отвожу взгляд.

– Угу, – бормочу я. – И тетя, и остальные. Но генерал – славный парень, так что, думаю, когда сезон войны закончится, я смогу навестить вас, но он будет со мной. Уже… есть некоторые улучшения. Дзали прошли по кораблям, и я даже вытащил его поплавать.

– Поплавать, – повторяет она, затем вздыхает, качая головой. – Пожалуй, если у кого и есть возможность заставить дзалина полюбить воду – так только у тебя. Но Кэлентин, это надолго? До конца войны? Она же может длиться годами.

– Это, гм, до смерти одного из нас, – признаюсь я, и Эмилия отшатывается от меня.

– Что? – шепчет она, прикрывая рот рукой. – Но как же ты построишь у нас пристань? Никакой жены… или любви, – быстро добавляет она. – Никаких детей…

Я лишь киваю и, протянув руку, провожу большим пальцем по её щеке. Внезапно мне до боли хочется, чтобы кто-то сделал то же для меня самого. Я не могу просить поддержки у моей кузины – не тогда, когда её корабль ещё дымится, а люди плывут вниз по реке, но кто-нибудь… По телу пробегает дрожь, и всё же мне удается подавить её. Не здесь. Не сейчас.

– Я ведь ещё не умер, – мягко увещеваю я её. – Они сами пока не всё знают про подобные связи, и, говорю же тебе, с человеком такое впервые. Быть может, в будущем найдётся какое-то решение, благодаря которому я смогу вернуться домой.

Плечи кузины опускаются под коричневой туникой, как и её поникшая голова.

– Пусть святые даруют тебе силы, – бормочет она. – Ты и вправду ещё не умер.

Тут с берега доносится крик, и мы оба поворачиваемся туда.

– Твоя очередь, – шепчу я, стараясь, чтобы голос не дрожал.

Эмилия на мгновение стискивает моё плечо, затем шагает туда, где затевается суматоха.

– И что, во имя всех святых, тут творится? – во всю глотку гаркает она.

Я медленно вдыхаю – всего мгновение на то, чтобы прийти в себя – и вновь спешу помочь там, где требуется. Всякий раз, как мои руки начинают дрожать, мне на глаза попадается матрос, который умудряется не вешать нос, и тот, что с каменным лицом привязывает тело к обломку древесины, и я отчаянно цепляюсь за холод, воцарившийся в моей груди.

***

Умотавшись вконец, я возвращаюсь в генеральскую палатку – как назло, там в разгаре переговоры с участием генерала Джезимен, её офицеров и Маджерерн из солдат Рзалеза. Не прерываясь ни на мгновение, Азотеги передвигает свой табурет, чтобы я мог сесть у его ног – как Имоджена близ королевы. Не вались я с ног от усталости и переживаний, я бы, может, и возразил; но сейчас просто падаю на землю, подобрав ноги. Если он думает, что я так же буду целовать его, чтобы разжалобить, то дождётся кое-чего другого.

Колени, на которые я опираюсь боком, тёплые, твёрдые и неколебимые. Я пытаюсь черпать силу из них, позволяя речам дзали перекатываться через меня подобно волнам.

Они вновь спорят о зерне, маршрутах, губительных для лошадей горных бурях и тысяче других вещей, до которых мне дела нет, хотя должно бы быть. Они обсуждают, как вернуться по горам, что, по всей видимости, при нашем оснащении попросту невозможно. Форт Святой Елены: едва ли и там найдется нужное снаряжение. Замок-на-Холмах: снаряжение – да, но не провизия для целой армии, в особенности когда до снятия урожая больше месяца.

– Крепость Рзалез, – предлагает Азотеги, и с этого момента я начинаю прислушиваться.

Она расположена близ моря, согласно звёздочке на нашей карте. Северное побережье – сплошь логова пиратов и их тайные порты. Я невольно ёрзаю на месте, но покамест решаю держать своё мнение при себе. Однако рука Азотеги тут же ложится на моё плечо:

– Говори. – Сира бросает взгляд на меня и, к моему удивлению, генерал Джезимен – тоже, а за ней и остальные.

– Ну, – начинаю я, и охватившее меня оцепенение наконец приносит хоть какую-то пользу, поскольку всеобщее внимание нимало меня не заботит. – У вас имеется добрые две сотни матросов, которые час спустя выступят к Крику Чайки с письменным распоряжением о постройке новых кораблей. Пять кораблей мы потеряли, но осталось двадцать пять… ну, двадцать четыре корабля боевого класса и множество судов помельче. Мы не можем использовать их, чтобы пересечь реку, как вчера, при том, что Саце контролирует устье. Ясное дело, на горах от них тоже толку мало. Но вот эта крепость… – Я провожу рукой по тёмным водам между Криком Чайки и городом, окружающим крепость Рзалез. – Корабли могут доставить сюда снаряжение и провиант, если вы отдадите такой приказ. Чёрт, да они бы и подкрепление с востока вам доставили, найдись там те, что отважатся подняться на корабль.

– Простите за прямоту, – офицер Джезак встречается со мной взглядом, – но как мы убережём эти корабли от огня?

Сиди мы все в баре, первым бы ей врезал, но я достаточно долго обретался рядом с дзали, чтобы усвоить их обычаи – к тому же, с её стороны вопрос вполне разумный.

– Они не сгорят, – цежу я сквозь зубы. – Там всё побережье сплошь засижено пиратами. Раз они умудряются обретаться прямо под носом неприятеля, который прихлопнет их при малейшей возможности – значит, там есть тысячи путей, чтобы в темноте провести корабли незамеченными.

И, к пущему моему удивлению, они соглашаются.

Но остается обговорить немало деталей. Некоторое время спустя генерал незаметно передаёт мне запечатанный воском пергамент и деревянный кругляшок с какими-то вырезанными на нём фигурами – видимо, это и есть грамоты и печать – бросив на них беглый взгляд, решаю я. Засунув их за пояс, я поднимаюсь, прихватив ещё одну вещицу, прежде чем выскользнуть из палатки.

***

Матросы теперь обретаются на обоих берегах реки, решая, как бы переправить тех, кто не слишком хорошо плавает, и как не замочить тюки. Кто-то уже соорудил простецкий плот, и лучшие пловцы по очереди толкают его туда-сюда. Джара тоже тут – обсуждает что-то с Эмилией, причём обе вовсю размахивают руками, периодически выдавая гримасу, которая может сойти за улыбку.

Приблизившись к ним, я вручаю грамоты кузине, поясняя:

– От генерала.

Она с ликующим возгласом подбрасывает их воздух. Матросы также издают разрозненные восклицания, скорее из солидарности, от осознания важности полученного, и я присоединяюсь к ним. Новые корабли – победа, давшаяся нам тяжкой ценой, и всё же, быть может, она станет первой ласточкой, дав дворянам понять, что флот годен не только на борьбу с пиратством. Это всё, что я могу дать тем, кто потерял столь многое.

Засунув грамоты и печать за ворот туники, Эмилия поворачивается ко мне, чтобы обнять.

– Ты припозднился, братишка, – ворчит она. – Теперь нам толком не поговорить. – Она старается казаться весёлой – ведь матросы падут духом, если один из оставшихся в живых капитанов даст слабину. Я целую её в макушку, и она слегка улыбается: – Солдат Джара, обещай, что будешь дразнить его за меня.

Джара отдает ей матросское приветствие:

– Будет сделано, капитан!

– С тобой всё будет в порядке? – шепчу я ей в волосы.

– Когда-нибудь, – со вздохом шепчет она в ответ. – Ну а с тобой?

– Когда-нибудь. Береги себя, сестрёнка. И ещё кое-что: в письме генерала говорится и о том, чтобы выслали корабли с припасами для штурма форта. Убедись, что эти корабли готовы к бою – заполучи всё, что сможешь. У меня пока толком не сложился план, но со временем дозреет. – Эмилия кивает, и я добавляю: – Постой, ещё кое-что. – Я вкладываю кошель Ханны ей в руку, и глаза кузины расширяются, когда она ощущает его вес. – Это семьям погибших, – шепчу я, – и тем, кто выжил.

Я не в силах вынести её смягчившийся взгляд, сверкающий непролитыми слезами.

– Спасибо, братишка. – Напоследок хлопнув меня по плечу, Эмилия шагает к воде. – А вы что здесь болтаетесь? – кричит она задержавшимся. – А ну живо!

Иосиф подходит, чтобы пожать мне руку, и я охотно возвращаю ему рукопожатие.

– Ты уверен, что хочешь остаться с дворянами? Даже оруженосцы все уходят. Мужик с таким сложением и глоткой сгодился бы и нам, чтобы поддержать силу духа в долгом пути.

Я киваю, хоть сердце кольнуло тоской. Я не кривил душой с Азотеги, однако не обещал, что обойдусь без сожалений.

– Вы двое отлично справитесь, – твёрдо отвечаю я, и его багровое лицо малость светлеет.

– Думаешь? Что ж, и на том спасибо.

Я помогаю затаскивать тюки и не умеющих плавать на плоты, не отваживаясь переправлять их самостоятельно, хотя святые знают, как бы мне этого хотелось. Джара указывает одному из солдат в жёлтой форме, куда поместить припасы, а затем оборачивается и салютует мне – нет, не мне, а неведомо как возникшему за моей спиной генералу. Азотеги склоняет голову, глядя на моё ошарашенное лицо, а затем – на матросов, которые как один замерли, вылупив глаза.

Я не вслушиваюсь в его слова – не могу, ведь его речи столь проникновенны, что бывалые матросы начинают плакать. Мне нельзя. Я должен оставаться сильным, чтобы поддержать их. Но, глядя на его лицо, на котором написано неподдельное страдание, на его горестный взгляд, я чувствую, как в душе возрождается надежда. Если он – мой меч, как он столь опрометчиво заявил, то пусть он разит во имя людей, которых ни во что не ставят его сородичи.

***

После того, как все матросы, благополучно переправившись, минуют ворота Скального Форта, я прогуливаюсь вместе с генералом вдоль берега, обходя оседающие груды дымящейся древесины и пепла. Заходящее солнце вновь заливает всё красным, и мне приходится приложить усилие, чтобы голос звучал ровно:

– Неужто переговоры уже закончились?

– Я сбежал, – тихо отвечает он. – У них всё под контролем. Я хотел передать тебе, что мы выходим на рассвете, если только… тебе не нужно повременить? Я мог бы отложить выход.

– И задержать целую армию? – шепчу я, созерцая противоположный берег. – Прошу прощения, но не думаю, что это разумно.

– Что ж, позволь также спросить… нам предстоит долгий переход, и я хотел бы убедиться, что твоя обувь годится для этого. Твои ботинки удобные? Может, тебе нужны другие?

Ботинки? – выплёвываю я, напускаясь на него. – Хочешь знать… – Остановившись, я судорожно втягиваю воздух, вперившись в землю, пока не приду в себя – возможно, никогда. – Прости, – тихо отзываюсь я. – Угу. Они в порядке. Они выдержат. Спасибо за заботу.

– Можешь кричать на меня, если хочется, – шепчет генерал. Я вижу, как носки его ботинок приближаются к моим. – Если это тебе поможет.

– Не хочу, – шепчу я в ответ.

Я чувствую прикосновение к моей щеке, тёплое и мягкое, большой палец проводит по нижнему веку. Я закрываю глаза – я не плачу. Вместо этого я прижимаюсь к его ладони. А если кто-то увидит это… ну и плевать.

– Твои люди молятся за мёртвых? – спрашивает он всё тем же тихим голосом.

– Нет, – сглотнув, отвечаю я. – Святые подберут им новые корабли, хорошие или плохие. Тут уж ничего не изменишь.

– Мы просим богов, чтобы они обеспечили павшим безопасный переход. Это будет оскорбительно для тебя, если я за них помолюсь?

И тут – пошло оно всё – я плачу.


Следующая глава

Комментарии


Лучшее   Правила сайта   Вход   Регистрация   Восстановление пароля

Материалы сайта предназначены для лиц старше 16 лет (16+)