Валашский Замок19 читателей тэги
Автор: Сын Дракона
#мои фанфики искать «мои фанфики» по всему сайту с другими тэгами
Дигиталис
Это Очень Бредовая Вещь.
Идея у меня зародилась, когда мы обсуждали, кем мог бы быть по Зодиаку Фернер, сошлись на том, что он Водолей, и по фанону ему можно ДР забацать 14 февраля. Ну и не мог я не вспомнить другого Водолея, которому я тоже своим произволом ДР приурочил к 14 февраля. Это, само собой, Седрик из «Ведьмы».
И вот тут понеслась цепочка. Фернер в виде змеелюда вырисовывался очень… очень интересным
Вот прямо тот же Седрик, только постарше и не бакланистый. В принципе, Седрик тоже был бы НЕ бакланистым, если бы шеф держал его в по-настоящему ежовых рукавицах и если бы он не был по сценарию врагом девочек-подростков, которым авторы подыгрывают априори.
Что немного грустно, так это что Оберштайн Фобосом ну никак не выходил. У Фобоса все замкнуто на его собственном эго, а у Оберштайна, напротив, эго минимизировано чуть ли не до полного отсутствия. Оберштайн сам себя назначил функцией, он играет эту роль до последнего, и как только функция себя исчерпывает, встает на путь самоуничтожения.
И вот тут опять стало забавно: нечто подобное в «Ведьме» тоже есть. Это Шептуны
Они созданы волей и магией Фобоса, служат своему господину, выполняя строго заданную роль. О дефективных образцах мы сейчас вспоминать не будем.
Собственно, пишу я дольше, чем воображал все это. У меня в голове прямо сразу сложилась этакая полукартинка-полуистория, где змеелюд обвивается вокруг полурастительного Шептуна, который не совсем понимает, чего от него хотяти что это вообще за новые вводные данные, но при этом поддается настойчивости и теплу. Потому что потребность быть нужным и полезным заложена одной из фундаментальных, а создателю он нужен не так часто, как хотелось бы.
А когда я нашел еще и потрясающе подходящий «цветочек» для выращивания подобного Шептуна, все вообще встало на свои места. И теперь главное не думать, из кого можно было бы вырастить остальных адмиралов
В общем, оно, конечно, нафиг кому сдалось, потому что я знаю ровно трех человек, которые одновременно знают и ЛоГГ, и «Ведьму», и при этом я заранее убежден, что им этот укур даром не нужен.
Однако я тут недавно вновь познал то потрясающее чувство, когда пишешь фигню для себя — и тебе совершенно плевать, что это фигня, потому что она в первую очередь для себя. Я много лет такого не делал. Я даже оридж стал выкладывать с оглядкой на то, что это будут читать и… эм… оценивать — оттого, может, и застрял еще в самом начале, ибо, по сути, это же фапательная история, на эмоциях и моих собственных кинках, а я, что уж там, попытался слепить из него исторический роман.
Так что я решил, что уж на маленькое хулиганство имею право.
Название: Дигиталис
Размер: Драббл, 705
Канон: кроссовер ЛоГГ и WITCH
Пейринг/Персонажи: Змей/Дигиталис (Фернер/Оберштайн)
Категория: слеш
Жанр: драма
Рейтинг: PG
Предупреждения: Упоротость. Относительно обоих канонов.
Краткое содержание: У создателя в саду есть необычный Шептун, к таинственной и ядовитой натуре тянет одного любопытного Змея.
скрытый текстЭто был самый темный уголок сада. Солнцелюбивые растения здесь не приживались, однако он был неприхотлив. Казалось, про него можно и вовсе забыть — а он все равно продолжит цвести, оплетая все вокруг своими пестрыми колокольчиками.
Впрочем, сам он их не видел.
«Фемида слепа», — обронил как-то создатель, то ли объясняя, то ли оправдывая изъян в одном из самых совершенных своих творений.
Прекрасный. Живучий. Полезный. И — смертельно ядовитый.
Эта двойственность манила и увлекала. Ее мягкому и одновременно стальному влиянию подчинялась даже воля создателя. Он посещал эту часть сада, когда перед ним вставали самые тяжелые, самые ответственные вопросы. Проводил долгие часы в полумраке, как зачарованный глядя на безмятежные крошечные пятнышки в многочисленных соцветиях — и уходил медленно, тяжело, словно отравленный выпущенной на волю им самим силой. Уходил, унося решения верные, но горькие, и исцеление переплеталось с ядом.
Хотелось постичь эту тайну и Змею. Однако он был осторожен, и долгое время лишь наблюдал издалека. Его тянула к себе завораживающая сила, но он не был уверен, что готов заплатить за нее назначенную цену. Змей ходил кругами, по широкой дуге огибая «владения» гиблого Шептуна, бросая косые взгляды и прислушиваясь.
Однажды Змей спросил создателя, какие цветы он выбрал для самых ценных образцов. Тот был в хорошем настроении и ответил. После нескольких лишних, не улегшихся в памяти названий, прозвучало заветное: Дигиталис.
Остальные Шептуны вольготно гуляли по саду, посещали они и дворец, хотя и не слишком любили его. Ластились к создателю, переплетались с его жизненной энергией: отдавали свою и поглощали его. Но Дигиталис не покидал своего места. Вряд ли ему что-то мешало передвигаться, ведь все растения изначально незрячи, и для каждого из Шептунов главный ориентир — это сила и воля создателя. Однако Дигиталис словно не желал участвовать в негласной борьбе за внимание создателя. Он не сомневался, что в минуту нужды тот придет к нему сам, сюда, где они будут наедине, и никто не посмеет встать между ними.
Змей умел передвигаться бесшумно даже среди буйно разросшихся зарослей. Человеком здесь пройти было бы удобнее, однако долгие наблюдения не прошли даром. Змей сумел выяснить: то, что было ядом для человека, для его истинной формы не представляло опасности. Ему грозило разве что легкое головокружение и небольшое сердцебиение — слишком незначительная плата за возможность быть рядом.
Он стоял неподвижно, подняв лицо вверх. В сей час солнце, редкий гость в этой чащобе, светило прямо на небольшой пятачок земли, где и расположился Дигиталис. Колокольчики-наперстки у его ног чуть покачивались, тоже ловя скупые лучи, и будто тихонько звенели посреди абсолютной тишины.
«Ты-кто? Ты-кто?» — вдруг отчетливо разобрал в этом, казалось бы, почти беззвучном звоне Змей.
— Не гони, — чуть слышно прошептал он. — Дай полюбоваться тобой…
«Это-как?» — Дигиталис не понял его. Ему чуждо было понятие красоты. Он знал, что создатель красив, все говорили так — но он все равно не понимал.
— Вот так! — осмелев внезапно, Змей поднырнул совсем близко и, придержав одной рукой выточенное словно из мрамора лицо, впился поцелуем в узкие губы.
В первый момент Дигиталис попытался отпрянуть, но второй рукой Змей уже касался его затылка, легонько перебирая мягкие русые пряди.
Это был новый опыт для обоих. Дигиталис всегда знал, что он — нужное, даже необходимое звено в планах создателя. Но — не любимое… не приятное даже. Это всегда казалось ему не особо важным. Все любят только солнце, а солнцем был создатель. Его же место в тени, а роль его — приносить горькие советы и жесткие решения. Дигиталис был достаточно умен, чтобы даже без глубины личного опыта понимать: подобное любить просто невозможно. И все же сейчас он ощущал себя желанным. Он не рискнул бы использовать слово «любимый», ибо так до конца и не решил для себя, что же оно означает по-настоящему, но желанным сейчас он точно был.
А Змею еще никогда не приходилось сталкиваться с такой гаммой эмоций от полнейшей холодности до искренней податливости. Тонкое, но сильное и гибкое тело прогнулось под его тяжестью, и пестрые колокольчики прозвенели что-то мучительно надрывное.
— Я останусь с тобой навсегда, — свившись у ног Дигиталиса в уютное кольцо, довольно произнес Змей.
— Навсегда — это слишком долго, — неожиданно нормально, очень по-человечески ответил тот. Раньше ему не было нужды использовать речевой аппарат: создатель не утруждал себя разговорами с ним, для обмена информацией и мнениями им достаточно было мыслей.
— Почему? — расстроенный, что блаженная нега нарушена, вскинулся Змей. — Неужели ты думаешь, что я покину тебя?
— Нет, — мягко качнул головой Дигиталис. — Это буду я.
В таких, как я, в мирное время отпадает нужда.
И да, я извращенец. Я в курсе )
Идея у меня зародилась, когда мы обсуждали, кем мог бы быть по Зодиаку Фернер, сошлись на том, что он Водолей, и по фанону ему можно ДР забацать 14 февраля. Ну и не мог я не вспомнить другого Водолея, которому я тоже своим произволом ДР приурочил к 14 февраля. Это, само собой, Седрик из «Ведьмы».
И вот тут понеслась цепочка. Фернер в виде змеелюда вырисовывался очень… очень интересным
Вот прямо тот же Седрик, только постарше и не бакланистый. В принципе, Седрик тоже был бы НЕ бакланистым, если бы шеф держал его в по-настоящему ежовых рукавицах и если бы он не был по сценарию врагом девочек-подростков, которым авторы подыгрывают априори.Что немного грустно, так это что Оберштайн Фобосом ну никак не выходил. У Фобоса все замкнуто на его собственном эго, а у Оберштайна, напротив, эго минимизировано чуть ли не до полного отсутствия. Оберштайн сам себя назначил функцией, он играет эту роль до последнего, и как только функция себя исчерпывает, встает на путь самоуничтожения.
И вот тут опять стало забавно: нечто подобное в «Ведьме» тоже есть. Это Шептуны
Они созданы волей и магией Фобоса, служат своему господину, выполняя строго заданную роль. Собственно, пишу я дольше, чем воображал все это. У меня в голове прямо сразу сложилась этакая полукартинка-полуистория, где змеелюд обвивается вокруг полурастительного Шептуна, который не совсем понимает, чего от него хотят
А когда я нашел еще и потрясающе подходящий «цветочек» для выращивания подобного Шептуна, все вообще встало на свои места. И теперь главное не думать, из кого можно было бы вырастить остальных адмиралов
В общем, оно, конечно, нафиг кому сдалось, потому что я знаю ровно трех человек, которые одновременно знают и ЛоГГ, и «Ведьму», и при этом я заранее убежден, что им этот укур даром не нужен.
Однако я тут недавно вновь познал то потрясающее чувство, когда пишешь фигню для себя — и тебе совершенно плевать, что это фигня, потому что она в первую очередь для себя. Я много лет такого не делал. Я даже оридж стал выкладывать с оглядкой на то, что это будут читать и… эм… оценивать — оттого, может, и застрял еще в самом начале, ибо, по сути, это же фапательная история, на эмоциях и моих собственных кинках, а я, что уж там, попытался слепить из него исторический роман.
Так что я решил, что уж на маленькое хулиганство имею право.
Название: Дигиталис
Размер: Драббл, 705
Канон: кроссовер ЛоГГ и WITCH
Пейринг/Персонажи: Змей/Дигиталис (Фернер/Оберштайн)
Категория: слеш
Жанр: драма
Рейтинг: PG
Предупреждения: Упоротость. Относительно обоих канонов.
Краткое содержание: У создателя в саду есть необычный Шептун, к таинственной и ядовитой натуре тянет одного любопытного Змея.
скрытый текстЭто был самый темный уголок сада. Солнцелюбивые растения здесь не приживались, однако он был неприхотлив. Казалось, про него можно и вовсе забыть — а он все равно продолжит цвести, оплетая все вокруг своими пестрыми колокольчиками.
Впрочем, сам он их не видел.
«Фемида слепа», — обронил как-то создатель, то ли объясняя, то ли оправдывая изъян в одном из самых совершенных своих творений.
Прекрасный. Живучий. Полезный. И — смертельно ядовитый.
Эта двойственность манила и увлекала. Ее мягкому и одновременно стальному влиянию подчинялась даже воля создателя. Он посещал эту часть сада, когда перед ним вставали самые тяжелые, самые ответственные вопросы. Проводил долгие часы в полумраке, как зачарованный глядя на безмятежные крошечные пятнышки в многочисленных соцветиях — и уходил медленно, тяжело, словно отравленный выпущенной на волю им самим силой. Уходил, унося решения верные, но горькие, и исцеление переплеталось с ядом.
Хотелось постичь эту тайну и Змею. Однако он был осторожен, и долгое время лишь наблюдал издалека. Его тянула к себе завораживающая сила, но он не был уверен, что готов заплатить за нее назначенную цену. Змей ходил кругами, по широкой дуге огибая «владения» гиблого Шептуна, бросая косые взгляды и прислушиваясь.
Однажды Змей спросил создателя, какие цветы он выбрал для самых ценных образцов. Тот был в хорошем настроении и ответил. После нескольких лишних, не улегшихся в памяти названий, прозвучало заветное: Дигиталис.
Остальные Шептуны вольготно гуляли по саду, посещали они и дворец, хотя и не слишком любили его. Ластились к создателю, переплетались с его жизненной энергией: отдавали свою и поглощали его. Но Дигиталис не покидал своего места. Вряд ли ему что-то мешало передвигаться, ведь все растения изначально незрячи, и для каждого из Шептунов главный ориентир — это сила и воля создателя. Однако Дигиталис словно не желал участвовать в негласной борьбе за внимание создателя. Он не сомневался, что в минуту нужды тот придет к нему сам, сюда, где они будут наедине, и никто не посмеет встать между ними.
Змей умел передвигаться бесшумно даже среди буйно разросшихся зарослей. Человеком здесь пройти было бы удобнее, однако долгие наблюдения не прошли даром. Змей сумел выяснить: то, что было ядом для человека, для его истинной формы не представляло опасности. Ему грозило разве что легкое головокружение и небольшое сердцебиение — слишком незначительная плата за возможность быть рядом.
Он стоял неподвижно, подняв лицо вверх. В сей час солнце, редкий гость в этой чащобе, светило прямо на небольшой пятачок земли, где и расположился Дигиталис. Колокольчики-наперстки у его ног чуть покачивались, тоже ловя скупые лучи, и будто тихонько звенели посреди абсолютной тишины.
«Ты-кто? Ты-кто?» — вдруг отчетливо разобрал в этом, казалось бы, почти беззвучном звоне Змей.
— Не гони, — чуть слышно прошептал он. — Дай полюбоваться тобой…
«Это-как?» — Дигиталис не понял его. Ему чуждо было понятие красоты. Он знал, что создатель красив, все говорили так — но он все равно не понимал.
— Вот так! — осмелев внезапно, Змей поднырнул совсем близко и, придержав одной рукой выточенное словно из мрамора лицо, впился поцелуем в узкие губы.
В первый момент Дигиталис попытался отпрянуть, но второй рукой Змей уже касался его затылка, легонько перебирая мягкие русые пряди.
Это был новый опыт для обоих. Дигиталис всегда знал, что он — нужное, даже необходимое звено в планах создателя. Но — не любимое… не приятное даже. Это всегда казалось ему не особо важным. Все любят только солнце, а солнцем был создатель. Его же место в тени, а роль его — приносить горькие советы и жесткие решения. Дигиталис был достаточно умен, чтобы даже без глубины личного опыта понимать: подобное любить просто невозможно. И все же сейчас он ощущал себя желанным. Он не рискнул бы использовать слово «любимый», ибо так до конца и не решил для себя, что же оно означает по-настоящему, но желанным сейчас он точно был.
А Змею еще никогда не приходилось сталкиваться с такой гаммой эмоций от полнейшей холодности до искренней податливости. Тонкое, но сильное и гибкое тело прогнулось под его тяжестью, и пестрые колокольчики прозвенели что-то мучительно надрывное.
— Я останусь с тобой навсегда, — свившись у ног Дигиталиса в уютное кольцо, довольно произнес Змей.
— Навсегда — это слишком долго, — неожиданно нормально, очень по-человечески ответил тот. Раньше ему не было нужды использовать речевой аппарат: создатель не утруждал себя разговорами с ним, для обмена информацией и мнениями им достаточно было мыслей.
— Почему? — расстроенный, что блаженная нега нарушена, вскинулся Змей. — Неужели ты думаешь, что я покину тебя?
— Нет, — мягко качнул головой Дигиталис. — Это буду я.
В таких, как я, в мирное время отпадает нужда.
И да, я извращенец. Я в курсе )
Отражение-1
Сто лет не рисовал (
На самом деле 2,5 месяца – но все равно очень долго. А ведь ставил себе цель рисовать почаще, даже флешмоб такой интересный придумал… Но застрял (
Поэтому стоит ли удивляться, что опять съехал ниже плинтуса?
Вот хотел нарисовать иллюстрацию к "Ожерелью", но натолкнулся на мою извечную проблему: Женька с Арнольдиком слишком высокие, а Олег с Ольгой – слишком маленькие. В результате на одном рисунке, если соблюдать пропорции, Далевы выглядят как дети (
Плюнул и решил попытаться изобразить по отдельности. Не знаю, насколько меня хватит, но на самое святое хватило...
Король Эжен и Женя Даров друг друга, по-моему, молчаливо не одобряют
P.S. Миха в «Ожерелье» интересовался, но ответить ему было некому… А я отвечу: и группа крови, и отпечатки пальцев, и даже ДНК у них абсолютно одинаковые ;-)
* * *
В общем, как я и обещал, фанфик по АК
Краткое вступление:
Началось все с того, что при просмотре АК на большом экране, где нам показывали артистов крупным планом, я в который раз поймал себя на восхищении, какая же Лика Рулла роскошная женщина. А следом за этим, как-то автоматически, вспомнил, что в "Монте-Кристо" она играла Эрмину Данглар - и у них был чудесный дуэт с Вильфором-Маракулиным...
Ну и дальше в моей голове пронеслась (буквально за секунду) простейшая арифметика: Анне - 29 лет. Вронский ее немного младше, ему где-то 25-26. Каренин где-то на середине четвертого десятка. Графине Вронской около пятидесяти...
И, черт возьми, головоломка сложилась сама собой...
Я не думал об этом заранее - честное слово. Оно скомпоновалось буквально за мгновения, время потом ушло лишь на то, чтобы облечь задуманное в слова. И вот результат )
Конечно, мне бы больше хотелось сотворить из этого что-нибудь поприличнее, хотя бы миди... Но беда в том, что из ТАКОГО в принципе нельзя сотворить приличное, ибо оно бредовое )
Название: Две Анны, два Алексея
Автор: Сын Дракона
Бета: как всегда нет
Размер: мини, 3336 слово
Пейринг/Персонажи: Алексей Каренин/графиня Вронская
Категория: гет
Жанр: AU, драма
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Графиня Вронская приходит к Каренину с разговором, во время которого всплывает слишком много воспоминаний.
Пояснение: Толстой ни разу не называет мать Вронского по имени - только по титулу и фамилии. Поэтому я взял на себя смелость придумать его самому )
Читать дальше
— Алексей Александрович, к вам графиня Вронская. Я говорил, что вы заняты, но очень уж они настаивают…
— Ко мне? — с легкой рассеянностью пробормотал Каренин, не сразу оторвавшись от бумаг, которыми занимался. Но потом встрепенулся. — Вронская?! Пригласи.
Она вошла в его кабинет тем легким и изящным шагом, который и в преклонные годы выдает настоящую светскую даму. Каренин встал и вышел из-за стола навстречу графине.
— Мое почтение, Анна Николаевна, — поприветствовал он ее и послушно, хоть и чуть неловко, поцеловал протянутую ему руку. — Чему обязан?
— Вот так с порога о делах! — укорила его графиня, улыбнувшись. — Алексей Александрович, вы не меняетесь!
Каренин смутился. Светского лоска ему и правда не хватало; ему претила пустая болтовня приемов и мишура балов, если он и появлялся на каком-либо мероприятии, то только уступая желаниям супруги, и всегда тяготился бездарно проведенными часами.
В конце концов, устроившись в массивных, но тем не менее удобных креслах, они с графиней Вронской оказались лицом к лицу. Каренин больше не решался начинать разговор, тем более, что он искренне не понимал, зачем его пожелали видеть. Графиня тоже не торопилась, пристально, без тени смущения разглядывая его лицо.
Когда же она заговорила, ее голос прозвучал непривычно мягко.
— А знаете, Алексей Александрович, вот смотрю я на вас и не могу понять. Вроде, и изменились вы за все минувшие годы — а вроде, остались прежним.
— Не мне судить, — несколько нервно дернул плечом Каренин. — Со стороны должно быть виднее.
Графиня Вронская в задумчивости кивнула головой. В их отношениях действительно всегда было виднее ей.
Их знакомство состоялось много лет назад.
Алексей Каренин рано остался сиротой. Они с братом попали под опеку дяди, но тот всю жизнь прожил бобылем и не имел ни малейшего желания на старости лет возиться с мальчишками. Старик счел своим долгом лишь обеспечить племянникам образование: сперва в гимназии, а потом и в университетах. Братья Каренины и это приняли с благодарностью, ибо по бедности родителей после их смерти остались вовсе без всяких средств.
Учебу дядя оплачивал, однако денег на существование отчаянно не хватало. Многие студенты то и дело получали посылки и денежные передачи от родственников, однако юному Алексею Каренину ни на что подобное рассчитывать не приходилось. Однажды наступило время, когда ему пришлось всерьез задуматься над выбором: отправиться к строгому дяде просить денег на дополнительную учебную литературу или же найти способ раздобыть средства иным способом.
Удача улыбнулась ему неожиданно. Глава математической кафедры как-то поманил его после занятия и передал предложение: граф Вронский ищет репетитора для своего сына и просил посоветовать юношу посмышленее. Алексей Каренин успевает по математическим наукам лучше всех, и именно его хочется порекомендовать на эту пусть и не престижную для дворянина, однако весьма хлебную для студента должность. Каренин, к своим двадцати годам успевший познать всю глубину необходимости быть признательным за любую оказываемую милость, с готовностью согласился.
И тем не менее, к роскошному особняку Вронских он подходил, охваченный множеством сомнений. Каренин действительно весьма преуспевал в математических науках, однако сам никогда никого ничему не учил. Да и с детьми никогда не общался, даже не виделся толком. А вдруг не справится и опозорится? Но деньги очень нужны, да и преподавателю обещал, а тому явно хотелось угодить такому важному человеку, как граф Вронский.
Старательно давя в себе всяческие сомнения, и все равно отчаянно волнуясь, Алексей переступил порог. Его встретил чопорный слуга и проводил в гостиную для знакомства с хозяйкой, ибо сам граф уже уехал из Петербурга куда-то по делам.
Графиня Анна Николаевна Вронская поразила Каренина до глубины души. До сих пор ему мало приходилось сталкиваться с женским полом: гимназия-пансионат и усердное обучение в университете, не говоря уж про полное отсутствие денег, не располагают к подобным встречам. А графиня еще и была чудо как хороша собой! Высокая, статная, удивительно красивая и элегантная, она сражала наповал одним лишь взглядом своих проникновенно черных глаз. И при этом совсем молодая — быть может, всего лет на пять старше Алексея.
Он смутился чрезвычайно: сперва от осознания, что почти неприлично пялится на подобную красоту, а потом от невозможности отвести взгляд. Алексей лишь застыл неподвижно, словно кролик перед удавом, и покраснел. А Анна Николаевна смотрела на него и улыбалась. Ей показалось забавным, что у юноши перед нею сперва заалели большие, чуть оттопыренные уши, и лишь потом краска залила лицо.
Однако веселье это не было злым. Графиня Вронская была светской дамой и привыкла к почитанию. Немало кавалеров стремилось высказать ей свое почтение, многие откровенно ухаживали. Но с таким искренним, почти по-детски наивным и чуть стыдливым восхищением Анна Николаевна столкнулась в первый раз.
Наконец Каренину удалось взять себя в руки, и он, чуть заикаясь и в душе проклиная себя за это заикание, представился. Графиня, уже испытывавшая симпатию к этому нескладному, но явно весьма милому юноше, в ответ заговорила с ним очень мягко.
— Очень рада знакомству с вами, Алексей Александрович, — произнесла она. — Я не сомневаюсь, что вы именно тот, кого мы с Кириллом Ивановичем искали. Видите ли, Alexandre всего шесть лет. Он смышленый мальчик, хотя и очень непоседливый. Кирилл Иванович желает, чтобы сын получил наилучшее образование, но мне все-таки удалось его убедить, что для профессоров время еще не настало. Мы сошлись на том, что пока нам хватит лучшего студента, который объяснит Alexandre основы науки. Как видите, ничего сложного.
И графиня снова улыбнулась своей очаровательной улыбкой. Каренин, глядя на нее, машинально кивнул, даже не успев испугаться тому, что предстояло втолковывать простейшую математику непоседливому малышу.
— Вы, главное, — наставляла его Анна Николаевна, лично провожая в учебную комнату к сыну, — будьте построже. Не давайте ему спуску. Мальчикам нужна твердая рука, другого разговора они не понимают.
— Думаю, вы догадываетесь, Алексей Александрович, — заговорила наконец графиня, и Каренин вздрогнул возвращаясь из мира воспоминаний в реальность, — что я пришла поговорить о сыне.
Каренин на мгновение прикрыл глаза. Разумеется, этого и следовало ожидать. Столько людей открыто или тайно симпатизировали графу Вронскому — так стоило ли удивляться, что мать встала на сторону сына? Вне всяких сомнений, сейчас она начнет уговаривать его проявить благородство и подать на развод…
— … и заберите уже, наконец, свою супругу, — прорвался сквозь эти тягостные мысли голос графини. — В конце концов, муж хозяин над женой, имейте твердость настоять на своем!
Каренин уставился на гостью ошеломленно. Он, такой внимательный и въедливый, умудрился прослушать вступительную часть, однако самое главное уловил. Но не поверил своим ушам.
— Вы хотите, — осторожно переспросил Каренин, — чтобы я… забрал Анну? Как вы себе это представляете?
— Приехали и забрали, — Анна Николаевна передернула все еще точеными плечами.
Время не пощадило ее красоты, однако оно оказалось бессильным перед статью и породой. Графиня Вронская состарилась, возле ее глаз залегли сетки морщин, а темные волосы посеребрила седина. И все-таки осталось в ее облике нечто притягательное, и каждый, бросив на нее лишь один-единственный взгляд, ловил себя на мысли, что истинная красота не увядает.
И, разумеется, не дал слабины и твердый характер. Графиня смотрела прямо, говорила уверенно. И, как всегда, требовала того же от окружающих.
— Алексей Александрович, ну что такое опять? — Анна Николаевна старалась говорить мягко, но куда больше ей хотелось рассмеяться.
Незадачливый преподаватель был раздосадован и смущен одновременно. Справляться с шебутным Сашенькой оказалось совсем непросто. Тот и правда был смышлен не по годам, однако неусидчивость побеждала природный талант.
— Я же говорила вам, — продолжала тем временем графиня, — что надо быть построже.
— Но не пороть же его! — в отчаянье почти воскликнул Алексей и тут же покраснел: он не привык повышать голос.
— Господи, ну конечно, не пороть, — всплеснула руками Анна Николаевна. — В гимназии выпорют, когда придет срок, а дома не надо. Вам нужно лишь подать себя так, чтобы у Alexandre даже мысли не возникло, что можно не послушаться.
Каренин посмотрел на нее так растеряно, что графиня умилилась. При ближайшем рассмотрении юноша оказался отнюдь не красавцем. В нем не было ничего откровенно неудачного — но и ничего особо привлекательного. Из интересных черт стоило отметить лишь высокий рост да широко распахнутые голубые глаза. Причем, возможно, не столько сами глаза, в коих не было ничего необычного, а именно взгляд: удивительно открытый и чистый, честный и доверчивый.
— Ну, Алексей Александрович! — почти ласково пожурила его Анна Николаевна, тайком любуясь этим невинным взглядом. — Вы же, как мне стало известно, на министерском поприще собрались свой жизненный путь ставить? Ну так учитесь быть жестче и добиваться своего, иначе наши чиновники вас просто съедят. Тренируйтесь, тренируйтесь пока на Alexandre, потом у вас будут противники посерьезнее.
Она вошла вместе с ним в учебную комнату, где Сашенька преспокойно складывал из вырванных тетрадных листов бумажных голубей и отправлял их в полет. Пол уже был буквально усеян этими поделками.
— Alexandre, как это понимать? — обратилась графиня к сыну ледяным голосом, от которого вздрогнули оба: и ученик, и преподаватель. — Разве у вас сейчас не урок математики?
— А-а… Так Алексей Александрович вышли, — растерянно пробормотал Сашенька, вскакивая со стула и украдкой смахивая под стол следы своих проказ.
Каренин почувствовал, что опять краснеет: уши его предательски полыхали. Сашенька в который раз едва не довел его до слез, и Алексей выскочил за дверь, задыхаясь и тщетно пытаясь прийти в себя.
— Вышли — так и что же? — вскинула тонкие брови Анна Николаевна. — Разве у вас нет примеров, чтобы их решать?
Сашенька потупился. Мать отчитала его: кратко, емко, сурово — и, развернувшись, покинула учебную комнату. Уходя, она, пользуясь тем, что сын виновато смотрит в пол, ободряюще пожала руку Алексею.
— Н-но я… — Каренину никак не давались слова. — Я не могу! Я приеду и позову, она откажется ехать — и я стану посмешищем! Ведь не могу же я перекинуть ее через плечо и унести силой!
Графиня посмотрела на него с такой заинтересованной задумчивостью, что Каренина прошиб холодный пот. Ему показалось, что Анна Николаевна сейчас в красках представила себе эту картину — и, что самое ужасное, она ей понравилась.
— А знаете, мой друг, — медленно произнесла графиня Вронская, оправдывая худшие опасения Каренина, — иногда самое простое решение оказывается самым лучшим. Видите ли, некоторым женщинам… как бы поизящнее выразиться… просто необходимо чувствовать над собой крепкую мужскую руку.
К самой графине это вряд ли относилось. Она сама руководила своей жизнью, и твердости, с которой она это делала, мог позавидовать любой мужчина. Видимо, мнение об этом так отчетливо отобразилось на лице Каренина, что Анна Николаевна горько усмехнулась.
— Сравниваете, не так ли? — произнесла она, не отводя пристального взгляда. — До сих пор сравниваете? А ведь я, как увидела вашу супругу, поняла, что вы ничего не забыли. Мы ведь похожи с нею, не так ли?
Алексею и в голову не могло прийти заводить романы с замужней женщиной. Впрочем, и с незамужней тоже. Слово «роман» вообще не занимало места в его активном словаре: ему бы доучиться да занять достойное место по службе.
Однако влюбленность, особенно первая, юношеская, наивная, никогда не спрашивает, когда ей приходить — и приходить ли вообще. Да и как не полюбить такую, как Анна Николаевна Вронская? Нежную и суровую, ласковую и жесткую, снисходительную и гордую — и безумно, безумно, безумно красивую.
Для графини все эти душевные метания были как на ладони. Для нее, опытной светской львицы, не составляло труда прочитать все мысли и чувства на то и дело красневшем юношеском лице. У нее-то самой за спиной имелось множество как разбитых сердец, так и счастливых романов.
Анна Николаевна не заметила бы Алексея, встреть она его на балу или на прогулке. Он затерялся бы среди других, более ярких и привлекательных личностей. Но сейчас, то и дело встречаясь с ним лицом к лицу, ловя его удивительный взгляд, слыша негромкую речь, графиня чувствовала, как что-то в ее сердце, очерствевшем к двадцати пяти годам, отзывается сладкой истомой.
Так стоило ли удивляться, что однажды она, сдавшись, позвала — а он, тоже сдавшись, ответил? Анна Николаевна смеялась и плакала, видя растерянное, бесконечно виноватое — и бесконечно счастливое лицо Алексея в тот момент, когда он взял ее. Мужчин несправедливая природа не наделила признаками девственности, однако графиня не сомневалась: для Каренина она стала первой.
— Не так уж похожи, — возразил Алексей Александрович, но все же отвел глаза. — Разве что статью… да волосы черные. А глаза у Анны серые.
Графиня усмехнулась: последнее заявление прозвучало совсем по-детски. Словно Каренин оправдывался — словно ему нужно было оправдание. Однако для себя графиня Вронская все поняла и решила давно.
— И статью, и волосами, — произнесла она вслух чуть насмешливо. — И, поверьте, много чем еще. Я не говорю, что мы похожи как сестры… или, скажем, как мать с дочерью. Но самое главное — мы похожи тем, что мужчина, когда-то восхитившийся одной из нас, окажется покорен и другою.
Каренин хотел было что-то сказать, но умолк, даже не начав говорить. С этой удивительной женщиной крайне сложно было спорить.
— Но разве же я укоряю вас, мой друг? — сжалилась тем временем графиня. — Наоборот, мне льстит даже, что память обо мне вы пронесли сквозь года, и, выбирая спутницу жизни, обратили свое внимание на ту, что всегда будет напоминать вам меня. Куда больше беспокойства доставляет, что то же самое проделал и Alexis. Ведь согласитесь же, что это… не совсем нормально. Есть в этом нечто от Эдипова комплекса, вам так не кажется, Алексей Александрович?
Каренин покачал головой. Ему думалось, что Вронская преувеличивает проблему, однако его самого волновало лишь то, к чему она ведет и чего именно желает от него добиться.
— Я все-таки не понимаю, — решился он наконец сказать прямо, — чего вы хотите от меня. Я не поеду за Анной — это глупо, нелепо… бессмысленно. Я приму ее, если она пожелает вернуться, я не откажу ей ни в доме, ни в своей защите, но я не могу… Не могу… соперничать…
— С сыном?
Тихий, почти домашний роман послужил приятным разнообразием для светского флирта. Анна Николаевна отдыхала душой, проводя краткие мгновения с робким и доверчивым студентом. Она отдавала себе отчет, что подобное не может продолжаться слишком долго: в ее вкусе были совершенно иные мужчины, и графиня не сомневалась, что очень скоро ей надоест застенчивый обожатель. Но сейчас, пока он еще не наскучил, следовало насладиться каждым мигом общения с ним.
Тем досаднее было узнать, что эта, казалось бы, самая спокойная из всех ее связей, вот-вот принесет множество треволнений: графиня Вронская обнаружила, что находится в тягости.
Это был не первый случайный ребенок. От одного Анна Николаевна уже избавилась, причем крови было столько, что бабка заверила ее, что детей больше не может быть вовсе. Это Вронскую даже обрадовало: один сын у нее уже был, муж особо не жаждал иметь большую семью, а ей так спокойнее. Пару лет она прожила безмятежно, не волнуясь о том, что ее случайные связи могут иметь опасные последствия.
И вот неожиданный сюрприз! Да еще и муж подзадержался в Москве, и назад пока не собирается. Анна Николаевна всерьез рассматривала возможность лишить себя и этого нежеланного плода, когда внезапно осознала, что не такой уж он и нежеланный.
Это стало для нее открытием. Молодая графиня всегда жила только для себя, ради своих интересов и удовольствия. Ни муж, достаточно покладистый и заботливый, ни сын, красивый и умный мальчик, не занимали в ее сердце слишком уж большого места. Однако та маленькая жизнь, которая только-только зародилась в ней, почему-то с каждым днем казалась все более и более драгоценной.
И когда, словно подарок судьбы, всего лишь по прошествии месяца из Москвы вернулся Кирилл Иванович, Анна Николаевна поняла, что сделает все, чтобы ее ребенок увидел свет и занял достойное место в семье Вронских.
Она ничего не рассказала Каренину, а их роман с возвращением мужа сошел на нет сам собой. Граф Вронский оказался доволен успехами сына, и к юному студенту отнесся весьма благосклонно, однако приближался летний сезон, и семейство начало собираться за границу.
А Алексею Каренину предстояли экзамены и долгое пустое лето в Петербурге. Он пережил его со смирением, смешанным с раскаяньем. Сейчас, когда колдовские глаза Анны Николаевны больше не смотрели ему в душу, самому себе он казался недостойным и развратным. И чем слаще, чем томнее были воспоминания о любовной связи, тем постыднее они становились с каждым новым днем. Покаянно замаливая этот грех, Каренин дал себе твердое слово, что никогда подобное в его жизни не повторится.
Именно поэтому он ничуть не удивился, даже обрадовался, когда с наступлением осени вернувшиеся Вронские не позвали его снова в свой дом. По слухам, граф все-таки настоял на каком-то профессоре, и на этот раз супруга не стала ему перечить. Каренин тогда лишь с облегчением решил, что и Анна Николаевна одумалась и раскаялась, и от того ему стало теплее и светлее.
Лишь одно событие нарушило воцарившийся было в душе покой. В середине октября, когда Петербург уже начал тонуть в бесконечных серых дождях, Каренин шел через парк, высоко подняв воротник и ежась от холода. Внезапно прозвучавший детский голос, окликнувший его по имени, заставил остановиться и обернуться.
— Алексей Александрович! Здравствуйте! — не по-петербуржски румяный Сашенька Вронский несся к нему через лужи.
— Здравствуйте, Александр Кириллович, — против воли улыбнулся ему Каренин, для которого была неожиданна столь искренняя радость мальчика.
— Очень жаль, что не вы меня теперь учите! — приблизившись, тут же пожаловался Сашенька. — Профессор такой противный, да еще и старый-престарый! Ему, наверное, лет сорок, представляете?
— Ужас какой, — стараясь сделать серьезное лицо, согласился Каренин. — Столько не живут!
— С вами было лучше, — вздохнул Сашенька. — Вы извините, что я иногда себя плохо вел, пожалуйста. Я вовсе не хотел вас расстраивать, просто… так оно само получалось.
Каренин только молча кивнул. У него вот тоже… «само получилось», причем нечто, гораздо худшее, чем у непоседливого мальчишки.
Воспоминание об этом кольнуло грудь предательской иглой. Судорожно сглотнув и от души надеясь, что семилетний мальчик не заподозрит подвоха, Каренин рискнул поинтересоваться:
— Ну что же мы все только о плохом да о грустном. Давайте о хорошем. Помнится, вы о брате мечтали, так как, получили?
Сашенька совсем не аристократично скривился.
— Получил, — ответил он. — Только что ж никто не предупредил, что они мелкими и крикливыми появляются? Я-то думал, что мы играть вместе будем, а он все только либо спит, либо плачет. Скучно!
— Ничего, — попытался приободрить его Каренин. — Еще поиграете, когда он подрастет.
— Это вряд ли, — Сашенька снова вздохнул. — Он долго расти будет, а я через три года в гимназию пойду.
Он помолчал немного, помялся, огляделся даже, будто опасаясь, что кто-нибудь посторонний услышит его постыдное признание, и только потом громко прошептал:
— Но я почему-то все равно рад, что у меня брат есть. Пусть даже maman его сильнее любит.
— Она просто беспокоится за него, потому что он совсем маленький, — машинально попытался оправдать графиню Каренин. — На самом деле она любит вас одинаково.
Однако Сашенька только отмахнулся. На дальнем конце дорожки, пыхтя и старательно огибая лужи, показался его гувернер, и Сашенька подпрыгнул, готовясь сорваться с места, чтобы убежать снова вперед. Спохватившись, Каренин выпалил напоследок:
— Как назвали-то? Брата вашего как зовут?
— Алешкой!.. — уже уносясь вдоль по аллее, выкрикнул Сашенька.
Пауза затянулась неприлично долго. Каренин сидел неподвижно, глядя на свои сцепленные руки, графиня не отводила взгляда от его бледного лица.
— Ты не удивлен, — наконец произнесла она, незаметно для самой себя переходя на «ты». — Ты знал?
Каренин помолчал еще немного.
— Не знал, — выдавил он из себя наконец. — Просто… Не знаю, даже. Когда узнал — еще тогда, той осенью, — что его тоже Алексеем зовут, подумал «А вдруг?» Но вы не подали мне никакого знака, ничем не намекнули, и в конце концов я решил, что ошибся. Ведь Кирилл Иванович тоже не сомневался, верно?
Графиня Вронская усмехнулась.
— Ему пожаловались, что я почти до самых родов проходила в корсете, чем и вызвала преждевременные схватки. Уж как он ругался, как бранил меня. Но Alexis родился таким славным, красивым и крепеньким, что Кирилл Иванович вскоре отошел. А насчет сомнений — оба сына похожи на меня, в мою масть пошли. И между собой они столь сходны, что никому и в голову не придет, что отцы у них разные.
Каренин рассеянно кивнул. Это все было слишком давно, и прошлое давно припорошил пепел минувших дней. Другие заботы и другие тревоги занимали сейчас гораздо сильнее.
— Но ты же понимаешь, что это означает? — графиня стала серьезнее, а голос ее — глуше. — Сын соблазняет жену отца — в этом есть… нечто сродное инцесту.
— Но ведь Анна не мать ему, — устало парировал Каренин. От ворошения тягостных воспоминаний у него разболелась голова. — Среди всех прочих женщин она такая же, как другие.
— Не такая! — вскинулась Вронская. — Алексей… Алешенька, пожалуйста! Ну нельзя же так! Весь свет знает, что это неприлично — но на самом деле все гораздо хуже! Это нелепо, пошло, практически преступно! Это одержимость, сумасшествие!
Каренин наконец поднял на нее взгляд. Его глаза давно уже потеряли прежний цвет, выцвели и поблекли. Наивность и доверчивость тоже ушли, оставив место лишь какой-то неизбывной тоске.
— Это наказание, — негромко произнес Алексей Александрович. — Их — и наше с вами, Анна Николаевна.
— То есть вот как? — графиня медленно поднялась на ноги, и Каренин неловко последовал за ней. — Вы хотите свести все к каре небесной и в связи с этим больше ничего не предпринимать?
— Я благодарен вам, — отвечая не ей, а каким-то своим мыслям, прошептал Каренин. — Все эти дни и месяцы я терзался, мучаясь вопросом «За что?» Что именно я сделал не так, где и в чем провинился? Теперь я понял и вижу, что путь этот был неизбежен.
И он поклонился ей, почтительно и глубоко.
Краткое вступление:
Началось все с того, что при просмотре АК на большом экране, где нам показывали артистов крупным планом, я в который раз поймал себя на восхищении, какая же Лика Рулла роскошная женщина. А следом за этим, как-то автоматически, вспомнил, что в "Монте-Кристо" она играла Эрмину Данглар - и у них был чудесный дуэт с Вильфором-Маракулиным...
Ну и дальше в моей голове пронеслась (буквально за секунду) простейшая арифметика: Анне - 29 лет. Вронский ее немного младше, ему где-то 25-26. Каренин где-то на середине четвертого десятка. Графине Вронской около пятидесяти...
И, черт возьми, головоломка сложилась сама собой...
Я не думал об этом заранее - честное слово. Оно скомпоновалось буквально за мгновения, время потом ушло лишь на то, чтобы облечь задуманное в слова. И вот результат )
Конечно, мне бы больше хотелось сотворить из этого что-нибудь поприличнее, хотя бы миди... Но беда в том, что из ТАКОГО в принципе нельзя сотворить приличное, ибо оно бредовое )
Название: Две Анны, два Алексея
Автор: Сын Дракона
Бета: как всегда нет
Размер: мини, 3336 слово
Пейринг/Персонажи: Алексей Каренин/графиня Вронская
Категория: гет
Жанр: AU, драма
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Графиня Вронская приходит к Каренину с разговором, во время которого всплывает слишком много воспоминаний.
Пояснение: Толстой ни разу не называет мать Вронского по имени - только по титулу и фамилии. Поэтому я взял на себя смелость придумать его самому )
Читать дальше
— Алексей Александрович, к вам графиня Вронская. Я говорил, что вы заняты, но очень уж они настаивают…
— Ко мне? — с легкой рассеянностью пробормотал Каренин, не сразу оторвавшись от бумаг, которыми занимался. Но потом встрепенулся. — Вронская?! Пригласи.
Она вошла в его кабинет тем легким и изящным шагом, который и в преклонные годы выдает настоящую светскую даму. Каренин встал и вышел из-за стола навстречу графине.
— Мое почтение, Анна Николаевна, — поприветствовал он ее и послушно, хоть и чуть неловко, поцеловал протянутую ему руку. — Чему обязан?
— Вот так с порога о делах! — укорила его графиня, улыбнувшись. — Алексей Александрович, вы не меняетесь!
Каренин смутился. Светского лоска ему и правда не хватало; ему претила пустая болтовня приемов и мишура балов, если он и появлялся на каком-либо мероприятии, то только уступая желаниям супруги, и всегда тяготился бездарно проведенными часами.
В конце концов, устроившись в массивных, но тем не менее удобных креслах, они с графиней Вронской оказались лицом к лицу. Каренин больше не решался начинать разговор, тем более, что он искренне не понимал, зачем его пожелали видеть. Графиня тоже не торопилась, пристально, без тени смущения разглядывая его лицо.
Когда же она заговорила, ее голос прозвучал непривычно мягко.
— А знаете, Алексей Александрович, вот смотрю я на вас и не могу понять. Вроде, и изменились вы за все минувшие годы — а вроде, остались прежним.
— Не мне судить, — несколько нервно дернул плечом Каренин. — Со стороны должно быть виднее.
Графиня Вронская в задумчивости кивнула головой. В их отношениях действительно всегда было виднее ей.
Их знакомство состоялось много лет назад.
Алексей Каренин рано остался сиротой. Они с братом попали под опеку дяди, но тот всю жизнь прожил бобылем и не имел ни малейшего желания на старости лет возиться с мальчишками. Старик счел своим долгом лишь обеспечить племянникам образование: сперва в гимназии, а потом и в университетах. Братья Каренины и это приняли с благодарностью, ибо по бедности родителей после их смерти остались вовсе без всяких средств.
Учебу дядя оплачивал, однако денег на существование отчаянно не хватало. Многие студенты то и дело получали посылки и денежные передачи от родственников, однако юному Алексею Каренину ни на что подобное рассчитывать не приходилось. Однажды наступило время, когда ему пришлось всерьез задуматься над выбором: отправиться к строгому дяде просить денег на дополнительную учебную литературу или же найти способ раздобыть средства иным способом.
Удача улыбнулась ему неожиданно. Глава математической кафедры как-то поманил его после занятия и передал предложение: граф Вронский ищет репетитора для своего сына и просил посоветовать юношу посмышленее. Алексей Каренин успевает по математическим наукам лучше всех, и именно его хочется порекомендовать на эту пусть и не престижную для дворянина, однако весьма хлебную для студента должность. Каренин, к своим двадцати годам успевший познать всю глубину необходимости быть признательным за любую оказываемую милость, с готовностью согласился.
И тем не менее, к роскошному особняку Вронских он подходил, охваченный множеством сомнений. Каренин действительно весьма преуспевал в математических науках, однако сам никогда никого ничему не учил. Да и с детьми никогда не общался, даже не виделся толком. А вдруг не справится и опозорится? Но деньги очень нужны, да и преподавателю обещал, а тому явно хотелось угодить такому важному человеку, как граф Вронский.
Старательно давя в себе всяческие сомнения, и все равно отчаянно волнуясь, Алексей переступил порог. Его встретил чопорный слуга и проводил в гостиную для знакомства с хозяйкой, ибо сам граф уже уехал из Петербурга куда-то по делам.
Графиня Анна Николаевна Вронская поразила Каренина до глубины души. До сих пор ему мало приходилось сталкиваться с женским полом: гимназия-пансионат и усердное обучение в университете, не говоря уж про полное отсутствие денег, не располагают к подобным встречам. А графиня еще и была чудо как хороша собой! Высокая, статная, удивительно красивая и элегантная, она сражала наповал одним лишь взглядом своих проникновенно черных глаз. И при этом совсем молодая — быть может, всего лет на пять старше Алексея.
Он смутился чрезвычайно: сперва от осознания, что почти неприлично пялится на подобную красоту, а потом от невозможности отвести взгляд. Алексей лишь застыл неподвижно, словно кролик перед удавом, и покраснел. А Анна Николаевна смотрела на него и улыбалась. Ей показалось забавным, что у юноши перед нею сперва заалели большие, чуть оттопыренные уши, и лишь потом краска залила лицо.
Однако веселье это не было злым. Графиня Вронская была светской дамой и привыкла к почитанию. Немало кавалеров стремилось высказать ей свое почтение, многие откровенно ухаживали. Но с таким искренним, почти по-детски наивным и чуть стыдливым восхищением Анна Николаевна столкнулась в первый раз.
Наконец Каренину удалось взять себя в руки, и он, чуть заикаясь и в душе проклиная себя за это заикание, представился. Графиня, уже испытывавшая симпатию к этому нескладному, но явно весьма милому юноше, в ответ заговорила с ним очень мягко.
— Очень рада знакомству с вами, Алексей Александрович, — произнесла она. — Я не сомневаюсь, что вы именно тот, кого мы с Кириллом Ивановичем искали. Видите ли, Alexandre всего шесть лет. Он смышленый мальчик, хотя и очень непоседливый. Кирилл Иванович желает, чтобы сын получил наилучшее образование, но мне все-таки удалось его убедить, что для профессоров время еще не настало. Мы сошлись на том, что пока нам хватит лучшего студента, который объяснит Alexandre основы науки. Как видите, ничего сложного.
И графиня снова улыбнулась своей очаровательной улыбкой. Каренин, глядя на нее, машинально кивнул, даже не успев испугаться тому, что предстояло втолковывать простейшую математику непоседливому малышу.
— Вы, главное, — наставляла его Анна Николаевна, лично провожая в учебную комнату к сыну, — будьте построже. Не давайте ему спуску. Мальчикам нужна твердая рука, другого разговора они не понимают.
— Думаю, вы догадываетесь, Алексей Александрович, — заговорила наконец графиня, и Каренин вздрогнул возвращаясь из мира воспоминаний в реальность, — что я пришла поговорить о сыне.
Каренин на мгновение прикрыл глаза. Разумеется, этого и следовало ожидать. Столько людей открыто или тайно симпатизировали графу Вронскому — так стоило ли удивляться, что мать встала на сторону сына? Вне всяких сомнений, сейчас она начнет уговаривать его проявить благородство и подать на развод…
— … и заберите уже, наконец, свою супругу, — прорвался сквозь эти тягостные мысли голос графини. — В конце концов, муж хозяин над женой, имейте твердость настоять на своем!
Каренин уставился на гостью ошеломленно. Он, такой внимательный и въедливый, умудрился прослушать вступительную часть, однако самое главное уловил. Но не поверил своим ушам.
— Вы хотите, — осторожно переспросил Каренин, — чтобы я… забрал Анну? Как вы себе это представляете?
— Приехали и забрали, — Анна Николаевна передернула все еще точеными плечами.
Время не пощадило ее красоты, однако оно оказалось бессильным перед статью и породой. Графиня Вронская состарилась, возле ее глаз залегли сетки морщин, а темные волосы посеребрила седина. И все-таки осталось в ее облике нечто притягательное, и каждый, бросив на нее лишь один-единственный взгляд, ловил себя на мысли, что истинная красота не увядает.
И, разумеется, не дал слабины и твердый характер. Графиня смотрела прямо, говорила уверенно. И, как всегда, требовала того же от окружающих.
— Алексей Александрович, ну что такое опять? — Анна Николаевна старалась говорить мягко, но куда больше ей хотелось рассмеяться.
Незадачливый преподаватель был раздосадован и смущен одновременно. Справляться с шебутным Сашенькой оказалось совсем непросто. Тот и правда был смышлен не по годам, однако неусидчивость побеждала природный талант.
— Я же говорила вам, — продолжала тем временем графиня, — что надо быть построже.
— Но не пороть же его! — в отчаянье почти воскликнул Алексей и тут же покраснел: он не привык повышать голос.
— Господи, ну конечно, не пороть, — всплеснула руками Анна Николаевна. — В гимназии выпорют, когда придет срок, а дома не надо. Вам нужно лишь подать себя так, чтобы у Alexandre даже мысли не возникло, что можно не послушаться.
Каренин посмотрел на нее так растеряно, что графиня умилилась. При ближайшем рассмотрении юноша оказался отнюдь не красавцем. В нем не было ничего откровенно неудачного — но и ничего особо привлекательного. Из интересных черт стоило отметить лишь высокий рост да широко распахнутые голубые глаза. Причем, возможно, не столько сами глаза, в коих не было ничего необычного, а именно взгляд: удивительно открытый и чистый, честный и доверчивый.
— Ну, Алексей Александрович! — почти ласково пожурила его Анна Николаевна, тайком любуясь этим невинным взглядом. — Вы же, как мне стало известно, на министерском поприще собрались свой жизненный путь ставить? Ну так учитесь быть жестче и добиваться своего, иначе наши чиновники вас просто съедят. Тренируйтесь, тренируйтесь пока на Alexandre, потом у вас будут противники посерьезнее.
Она вошла вместе с ним в учебную комнату, где Сашенька преспокойно складывал из вырванных тетрадных листов бумажных голубей и отправлял их в полет. Пол уже был буквально усеян этими поделками.
— Alexandre, как это понимать? — обратилась графиня к сыну ледяным голосом, от которого вздрогнули оба: и ученик, и преподаватель. — Разве у вас сейчас не урок математики?
— А-а… Так Алексей Александрович вышли, — растерянно пробормотал Сашенька, вскакивая со стула и украдкой смахивая под стол следы своих проказ.
Каренин почувствовал, что опять краснеет: уши его предательски полыхали. Сашенька в который раз едва не довел его до слез, и Алексей выскочил за дверь, задыхаясь и тщетно пытаясь прийти в себя.
— Вышли — так и что же? — вскинула тонкие брови Анна Николаевна. — Разве у вас нет примеров, чтобы их решать?
Сашенька потупился. Мать отчитала его: кратко, емко, сурово — и, развернувшись, покинула учебную комнату. Уходя, она, пользуясь тем, что сын виновато смотрит в пол, ободряюще пожала руку Алексею.
— Н-но я… — Каренину никак не давались слова. — Я не могу! Я приеду и позову, она откажется ехать — и я стану посмешищем! Ведь не могу же я перекинуть ее через плечо и унести силой!
Графиня посмотрела на него с такой заинтересованной задумчивостью, что Каренина прошиб холодный пот. Ему показалось, что Анна Николаевна сейчас в красках представила себе эту картину — и, что самое ужасное, она ей понравилась.
— А знаете, мой друг, — медленно произнесла графиня Вронская, оправдывая худшие опасения Каренина, — иногда самое простое решение оказывается самым лучшим. Видите ли, некоторым женщинам… как бы поизящнее выразиться… просто необходимо чувствовать над собой крепкую мужскую руку.
К самой графине это вряд ли относилось. Она сама руководила своей жизнью, и твердости, с которой она это делала, мог позавидовать любой мужчина. Видимо, мнение об этом так отчетливо отобразилось на лице Каренина, что Анна Николаевна горько усмехнулась.
— Сравниваете, не так ли? — произнесла она, не отводя пристального взгляда. — До сих пор сравниваете? А ведь я, как увидела вашу супругу, поняла, что вы ничего не забыли. Мы ведь похожи с нею, не так ли?
Алексею и в голову не могло прийти заводить романы с замужней женщиной. Впрочем, и с незамужней тоже. Слово «роман» вообще не занимало места в его активном словаре: ему бы доучиться да занять достойное место по службе.
Однако влюбленность, особенно первая, юношеская, наивная, никогда не спрашивает, когда ей приходить — и приходить ли вообще. Да и как не полюбить такую, как Анна Николаевна Вронская? Нежную и суровую, ласковую и жесткую, снисходительную и гордую — и безумно, безумно, безумно красивую.
Для графини все эти душевные метания были как на ладони. Для нее, опытной светской львицы, не составляло труда прочитать все мысли и чувства на то и дело красневшем юношеском лице. У нее-то самой за спиной имелось множество как разбитых сердец, так и счастливых романов.
Анна Николаевна не заметила бы Алексея, встреть она его на балу или на прогулке. Он затерялся бы среди других, более ярких и привлекательных личностей. Но сейчас, то и дело встречаясь с ним лицом к лицу, ловя его удивительный взгляд, слыша негромкую речь, графиня чувствовала, как что-то в ее сердце, очерствевшем к двадцати пяти годам, отзывается сладкой истомой.
Так стоило ли удивляться, что однажды она, сдавшись, позвала — а он, тоже сдавшись, ответил? Анна Николаевна смеялась и плакала, видя растерянное, бесконечно виноватое — и бесконечно счастливое лицо Алексея в тот момент, когда он взял ее. Мужчин несправедливая природа не наделила признаками девственности, однако графиня не сомневалась: для Каренина она стала первой.
— Не так уж похожи, — возразил Алексей Александрович, но все же отвел глаза. — Разве что статью… да волосы черные. А глаза у Анны серые.
Графиня усмехнулась: последнее заявление прозвучало совсем по-детски. Словно Каренин оправдывался — словно ему нужно было оправдание. Однако для себя графиня Вронская все поняла и решила давно.
— И статью, и волосами, — произнесла она вслух чуть насмешливо. — И, поверьте, много чем еще. Я не говорю, что мы похожи как сестры… или, скажем, как мать с дочерью. Но самое главное — мы похожи тем, что мужчина, когда-то восхитившийся одной из нас, окажется покорен и другою.
Каренин хотел было что-то сказать, но умолк, даже не начав говорить. С этой удивительной женщиной крайне сложно было спорить.
— Но разве же я укоряю вас, мой друг? — сжалилась тем временем графиня. — Наоборот, мне льстит даже, что память обо мне вы пронесли сквозь года, и, выбирая спутницу жизни, обратили свое внимание на ту, что всегда будет напоминать вам меня. Куда больше беспокойства доставляет, что то же самое проделал и Alexis. Ведь согласитесь же, что это… не совсем нормально. Есть в этом нечто от Эдипова комплекса, вам так не кажется, Алексей Александрович?
Каренин покачал головой. Ему думалось, что Вронская преувеличивает проблему, однако его самого волновало лишь то, к чему она ведет и чего именно желает от него добиться.
— Я все-таки не понимаю, — решился он наконец сказать прямо, — чего вы хотите от меня. Я не поеду за Анной — это глупо, нелепо… бессмысленно. Я приму ее, если она пожелает вернуться, я не откажу ей ни в доме, ни в своей защите, но я не могу… Не могу… соперничать…
— С сыном?
Тихий, почти домашний роман послужил приятным разнообразием для светского флирта. Анна Николаевна отдыхала душой, проводя краткие мгновения с робким и доверчивым студентом. Она отдавала себе отчет, что подобное не может продолжаться слишком долго: в ее вкусе были совершенно иные мужчины, и графиня не сомневалась, что очень скоро ей надоест застенчивый обожатель. Но сейчас, пока он еще не наскучил, следовало насладиться каждым мигом общения с ним.
Тем досаднее было узнать, что эта, казалось бы, самая спокойная из всех ее связей, вот-вот принесет множество треволнений: графиня Вронская обнаружила, что находится в тягости.
Это был не первый случайный ребенок. От одного Анна Николаевна уже избавилась, причем крови было столько, что бабка заверила ее, что детей больше не может быть вовсе. Это Вронскую даже обрадовало: один сын у нее уже был, муж особо не жаждал иметь большую семью, а ей так спокойнее. Пару лет она прожила безмятежно, не волнуясь о том, что ее случайные связи могут иметь опасные последствия.
И вот неожиданный сюрприз! Да еще и муж подзадержался в Москве, и назад пока не собирается. Анна Николаевна всерьез рассматривала возможность лишить себя и этого нежеланного плода, когда внезапно осознала, что не такой уж он и нежеланный.
Это стало для нее открытием. Молодая графиня всегда жила только для себя, ради своих интересов и удовольствия. Ни муж, достаточно покладистый и заботливый, ни сын, красивый и умный мальчик, не занимали в ее сердце слишком уж большого места. Однако та маленькая жизнь, которая только-только зародилась в ней, почему-то с каждым днем казалась все более и более драгоценной.
И когда, словно подарок судьбы, всего лишь по прошествии месяца из Москвы вернулся Кирилл Иванович, Анна Николаевна поняла, что сделает все, чтобы ее ребенок увидел свет и занял достойное место в семье Вронских.
Она ничего не рассказала Каренину, а их роман с возвращением мужа сошел на нет сам собой. Граф Вронский оказался доволен успехами сына, и к юному студенту отнесся весьма благосклонно, однако приближался летний сезон, и семейство начало собираться за границу.
А Алексею Каренину предстояли экзамены и долгое пустое лето в Петербурге. Он пережил его со смирением, смешанным с раскаяньем. Сейчас, когда колдовские глаза Анны Николаевны больше не смотрели ему в душу, самому себе он казался недостойным и развратным. И чем слаще, чем томнее были воспоминания о любовной связи, тем постыднее они становились с каждым новым днем. Покаянно замаливая этот грех, Каренин дал себе твердое слово, что никогда подобное в его жизни не повторится.
Именно поэтому он ничуть не удивился, даже обрадовался, когда с наступлением осени вернувшиеся Вронские не позвали его снова в свой дом. По слухам, граф все-таки настоял на каком-то профессоре, и на этот раз супруга не стала ему перечить. Каренин тогда лишь с облегчением решил, что и Анна Николаевна одумалась и раскаялась, и от того ему стало теплее и светлее.
Лишь одно событие нарушило воцарившийся было в душе покой. В середине октября, когда Петербург уже начал тонуть в бесконечных серых дождях, Каренин шел через парк, высоко подняв воротник и ежась от холода. Внезапно прозвучавший детский голос, окликнувший его по имени, заставил остановиться и обернуться.
— Алексей Александрович! Здравствуйте! — не по-петербуржски румяный Сашенька Вронский несся к нему через лужи.
— Здравствуйте, Александр Кириллович, — против воли улыбнулся ему Каренин, для которого была неожиданна столь искренняя радость мальчика.
— Очень жаль, что не вы меня теперь учите! — приблизившись, тут же пожаловался Сашенька. — Профессор такой противный, да еще и старый-престарый! Ему, наверное, лет сорок, представляете?
— Ужас какой, — стараясь сделать серьезное лицо, согласился Каренин. — Столько не живут!
— С вами было лучше, — вздохнул Сашенька. — Вы извините, что я иногда себя плохо вел, пожалуйста. Я вовсе не хотел вас расстраивать, просто… так оно само получалось.
Каренин только молча кивнул. У него вот тоже… «само получилось», причем нечто, гораздо худшее, чем у непоседливого мальчишки.
Воспоминание об этом кольнуло грудь предательской иглой. Судорожно сглотнув и от души надеясь, что семилетний мальчик не заподозрит подвоха, Каренин рискнул поинтересоваться:
— Ну что же мы все только о плохом да о грустном. Давайте о хорошем. Помнится, вы о брате мечтали, так как, получили?
Сашенька совсем не аристократично скривился.
— Получил, — ответил он. — Только что ж никто не предупредил, что они мелкими и крикливыми появляются? Я-то думал, что мы играть вместе будем, а он все только либо спит, либо плачет. Скучно!
— Ничего, — попытался приободрить его Каренин. — Еще поиграете, когда он подрастет.
— Это вряд ли, — Сашенька снова вздохнул. — Он долго расти будет, а я через три года в гимназию пойду.
Он помолчал немного, помялся, огляделся даже, будто опасаясь, что кто-нибудь посторонний услышит его постыдное признание, и только потом громко прошептал:
— Но я почему-то все равно рад, что у меня брат есть. Пусть даже maman его сильнее любит.
— Она просто беспокоится за него, потому что он совсем маленький, — машинально попытался оправдать графиню Каренин. — На самом деле она любит вас одинаково.
Однако Сашенька только отмахнулся. На дальнем конце дорожки, пыхтя и старательно огибая лужи, показался его гувернер, и Сашенька подпрыгнул, готовясь сорваться с места, чтобы убежать снова вперед. Спохватившись, Каренин выпалил напоследок:
— Как назвали-то? Брата вашего как зовут?
— Алешкой!.. — уже уносясь вдоль по аллее, выкрикнул Сашенька.
Пауза затянулась неприлично долго. Каренин сидел неподвижно, глядя на свои сцепленные руки, графиня не отводила взгляда от его бледного лица.
— Ты не удивлен, — наконец произнесла она, незаметно для самой себя переходя на «ты». — Ты знал?
Каренин помолчал еще немного.
— Не знал, — выдавил он из себя наконец. — Просто… Не знаю, даже. Когда узнал — еще тогда, той осенью, — что его тоже Алексеем зовут, подумал «А вдруг?» Но вы не подали мне никакого знака, ничем не намекнули, и в конце концов я решил, что ошибся. Ведь Кирилл Иванович тоже не сомневался, верно?
Графиня Вронская усмехнулась.
— Ему пожаловались, что я почти до самых родов проходила в корсете, чем и вызвала преждевременные схватки. Уж как он ругался, как бранил меня. Но Alexis родился таким славным, красивым и крепеньким, что Кирилл Иванович вскоре отошел. А насчет сомнений — оба сына похожи на меня, в мою масть пошли. И между собой они столь сходны, что никому и в голову не придет, что отцы у них разные.
Каренин рассеянно кивнул. Это все было слишком давно, и прошлое давно припорошил пепел минувших дней. Другие заботы и другие тревоги занимали сейчас гораздо сильнее.
— Но ты же понимаешь, что это означает? — графиня стала серьезнее, а голос ее — глуше. — Сын соблазняет жену отца — в этом есть… нечто сродное инцесту.
— Но ведь Анна не мать ему, — устало парировал Каренин. От ворошения тягостных воспоминаний у него разболелась голова. — Среди всех прочих женщин она такая же, как другие.
— Не такая! — вскинулась Вронская. — Алексей… Алешенька, пожалуйста! Ну нельзя же так! Весь свет знает, что это неприлично — но на самом деле все гораздо хуже! Это нелепо, пошло, практически преступно! Это одержимость, сумасшествие!
Каренин наконец поднял на нее взгляд. Его глаза давно уже потеряли прежний цвет, выцвели и поблекли. Наивность и доверчивость тоже ушли, оставив место лишь какой-то неизбывной тоске.
— Это наказание, — негромко произнес Алексей Александрович. — Их — и наше с вами, Анна Николаевна.
— То есть вот как? — графиня медленно поднялась на ноги, и Каренин неловко последовал за ней. — Вы хотите свести все к каре небесной и в связи с этим больше ничего не предпринимать?
— Я благодарен вам, — отвечая не ей, а каким-то своим мыслям, прошептал Каренин. — Все эти дни и месяцы я терзался, мучаясь вопросом «За что?» Что именно я сделал не так, где и в чем провинился? Теперь я понял и вижу, что путь этот был неизбежен.
И он поклонился ей, почтительно и глубоко.
Все о Фее-Крестной. Эпилог
Эпилог
Анна не слишком удивилась, получив приглашение на свадьбу. Можно было не сомневаться, что Карл Фёрстер не из тех мужчин, которые смогут долго жить без кого-то рядом, а положение и состояние делали его привлекательным для всех, кто вынашивал брачные планы. Анне не хотелось видеть, как бывший муж Лизбет берет себе другую жену, и она с радостью отклонила бы присланное им приглашение, однако в последний момент она решила, что ей стоит поддержать маленькую Эллу.
Они не виделись больше года, и Анна даже не ожидала, что ей так обрадуются. Дети легко забывают взрослых людей, которых давно не встречали, а со дня смерти Лизбет Анна не могла заставить себя посетить их дом, лишь исправно высылала подарки на праздники. Однако Элла выпорхнула ей навстречу и с разбега обняла. Анна погладила крестницу по голове, машинально отмечая, что сходство с Лизбет все растет и растет с каждым годом.
– Дорогая крестная! Я так рада, что ты приехала! – воскликнула девочка воодушевленно.
Элла действительно сияла как начищенный медный чайник. В честь предстоящей свадьбы на ней было надето прелестное нежно-голубое платьице, удивительно шедшее к ее глазам. Анна улыбнулась крестнице и, достав из ридикюля коробочку, вынула две драгоценные заколки в виде незабудок.
Читать дальше– Как чувствовала! – заявила Анна, закалывая длинные золотые волосы с обеих сторон.
– Ой!.. – смутилась Элла. – Что ты, это же не моя свадьба!
– Ничего, и до твоей дойдет, – уверенно заявила Анна. – А остальным подарки тоже достанутся, не беспокойся.
И Элла снова обняла ее от всей души.
В это время поприветствовать Анну вышел и хозяин дома. Он выглядел несколько рассеянным, однако все время улыбался. Герр Фёрстер любезно поцеловал руку гостье и заявил:
– Нам так повезло, фрау Майер! Такая чудесная женщина, и к тому же мать двоих милых девочек…
– У меня будут сестренки! – радостно встряла Элла. – Я так всегда хотела сестренку, а теперь их будет целых две!
Анна мысленно возвела глаза к небу. Что отец, что дочь выглядели чересчур наивными в своем искреннем счастье, и не ей развенчивать его. Анна ограничилась лишь тем, что сказала:
– Отношения не завязываются сами собой, Эльхен, их придется долго выстраивать.
– Но вы же с моей мамой тоже были сводными сестрами, – бесхитростно улыбнулась Элла. – Однако вы очень любили друг друга! Ведь правда же?
– Правда, – не смогла не согласиться Анна. – Однако Лизбет была младше меня на семь лет, и я заботилась о ней, как о младшей. А твои будущие сестры…
Она вопросительно посмотрела на Фёрстера, и тот, подумав, ответил:
– Они примерно одного возраста с Эллой. Возможно, немного постарше. В любом случае, им будет хорошо играть всем вместе.
– Чудесно, если так все и сложится, – дипломатично подытожила Анна.
От дальнейшего разговора ее избавило прибытие невесты.
Ввиду повторного брака та не стала облачаться в белое и выбрала наряд глубокого винного цвета. Бросая на него оценивающий взгляд, Анна вынуждена была признать, что решение это оказалось верным: фигура невесты была весьма аппетитной, а роскошный бюст – более чем пышным.
В последний момент что-то в этой самой фигуре Анне показалось смутно знакомым. Она в свое время шила на многих, но с тех пор прошло уже немало лет. И все же Анна еще раз смерила все изгибы оценивающим взглядом. Лицо невесты скрывала тонкая вуаль, однако Анна уже осознала, кто находится перед нею.
– Добрый день, Маргарет, – произнесла она с изысканной улыбкой. – Вижу, я вновь могу тебя поздравить.
– Добрый день, фрау Майер, – глубоким грудным голосом ответила ей невеста, и Анне стало ясно, что она не ошиблась. – Благодарю вас.
– Вы знакомы? – растерянно переспросил Карл Фёрстер, переводя взгляд с одной дамы на другую. – Дорогая, фрау Майер – она…
– Крестная Эллы, – перебила его Анна. – Ты знаешь, Маргарет, у меня столько крестников и крестниц, и за всеми надо уследить. Боюсь, у меня не всегда хватало времени подумать о моих старых друзьях и подругах далекой молодости.
Она готова была поклясться, что лицо Гретхен под вуалью перекосилось. Анна по-прежнему делала все, чтобы выглядеть на людях как можно старше, да и преждевременно поседевшие волосы по-старушечьи красила в бледно-голубой цвет, и сейчас она с успехом выглядела на все пятьдесят, в то время как Гретхен должно было быть не больше тридцати.
Однако та с собой отлично совладала. Когда Гретхен заговорила, в ее голосе звучала лишь светская любезность:
– Не стоит беспокойства, фрау Майер. Я даже могу заверить вас, что об Элле теперь есть кому позаботиться.
– Не сомневаюсь, – Анна кивнула и отошла в сторону, делая вид, что обмен любезностями закончился.
До ее тонкого слуха донеслись слова Гретхен:
– Дорогой, ну почему она в голубом? Я в красном, а мои девочки в розовом – голубое абсолютно неуместно! Ты же не хочешь испортить день нашей свадьбы неправильным платьем?
Судя по всему, Карл Фёрстер ответил ей что-то утвердительное, ибо далее Гретхен скомандовала уже Элле:
– Деточка, бегом марш к себе и переоденься! И обязательно сними эти безвкусные заколки, тем более, что они совершенно не подойдут к розовому платью. И быстро, не задерживай нас!
Они не виделись больше года, и Анна даже не ожидала, что ей так обрадуются. Дети легко забывают взрослых людей, которых давно не встречали, а со дня смерти Лизбет Анна не могла заставить себя посетить их дом, лишь исправно высылала подарки на праздники. Однако Элла выпорхнула ей навстречу и с разбега обняла. Анна погладила крестницу по голове, машинально отмечая, что сходство с Лизбет все растет и растет с каждым годом.
– Дорогая крестная! Я так рада, что ты приехала! – воскликнула девочка воодушевленно.
Элла действительно сияла как начищенный медный чайник. В честь предстоящей свадьбы на ней было надето прелестное нежно-голубое платьице, удивительно шедшее к ее глазам. Анна улыбнулась крестнице и, достав из ридикюля коробочку, вынула две драгоценные заколки в виде незабудок.
Читать дальше– Как чувствовала! – заявила Анна, закалывая длинные золотые волосы с обеих сторон.
– Ой!.. – смутилась Элла. – Что ты, это же не моя свадьба!
– Ничего, и до твоей дойдет, – уверенно заявила Анна. – А остальным подарки тоже достанутся, не беспокойся.
И Элла снова обняла ее от всей души.
В это время поприветствовать Анну вышел и хозяин дома. Он выглядел несколько рассеянным, однако все время улыбался. Герр Фёрстер любезно поцеловал руку гостье и заявил:
– Нам так повезло, фрау Майер! Такая чудесная женщина, и к тому же мать двоих милых девочек…
– У меня будут сестренки! – радостно встряла Элла. – Я так всегда хотела сестренку, а теперь их будет целых две!
Анна мысленно возвела глаза к небу. Что отец, что дочь выглядели чересчур наивными в своем искреннем счастье, и не ей развенчивать его. Анна ограничилась лишь тем, что сказала:
– Отношения не завязываются сами собой, Эльхен, их придется долго выстраивать.
– Но вы же с моей мамой тоже были сводными сестрами, – бесхитростно улыбнулась Элла. – Однако вы очень любили друг друга! Ведь правда же?
– Правда, – не смогла не согласиться Анна. – Однако Лизбет была младше меня на семь лет, и я заботилась о ней, как о младшей. А твои будущие сестры…
Она вопросительно посмотрела на Фёрстера, и тот, подумав, ответил:
– Они примерно одного возраста с Эллой. Возможно, немного постарше. В любом случае, им будет хорошо играть всем вместе.
– Чудесно, если так все и сложится, – дипломатично подытожила Анна.
От дальнейшего разговора ее избавило прибытие невесты.
Ввиду повторного брака та не стала облачаться в белое и выбрала наряд глубокого винного цвета. Бросая на него оценивающий взгляд, Анна вынуждена была признать, что решение это оказалось верным: фигура невесты была весьма аппетитной, а роскошный бюст – более чем пышным.
В последний момент что-то в этой самой фигуре Анне показалось смутно знакомым. Она в свое время шила на многих, но с тех пор прошло уже немало лет. И все же Анна еще раз смерила все изгибы оценивающим взглядом. Лицо невесты скрывала тонкая вуаль, однако Анна уже осознала, кто находится перед нею.
– Добрый день, Маргарет, – произнесла она с изысканной улыбкой. – Вижу, я вновь могу тебя поздравить.
– Добрый день, фрау Майер, – глубоким грудным голосом ответила ей невеста, и Анне стало ясно, что она не ошиблась. – Благодарю вас.
– Вы знакомы? – растерянно переспросил Карл Фёрстер, переводя взгляд с одной дамы на другую. – Дорогая, фрау Майер – она…
– Крестная Эллы, – перебила его Анна. – Ты знаешь, Маргарет, у меня столько крестников и крестниц, и за всеми надо уследить. Боюсь, у меня не всегда хватало времени подумать о моих старых друзьях и подругах далекой молодости.
Она готова была поклясться, что лицо Гретхен под вуалью перекосилось. Анна по-прежнему делала все, чтобы выглядеть на людях как можно старше, да и преждевременно поседевшие волосы по-старушечьи красила в бледно-голубой цвет, и сейчас она с успехом выглядела на все пятьдесят, в то время как Гретхен должно было быть не больше тридцати.
Однако та с собой отлично совладала. Когда Гретхен заговорила, в ее голосе звучала лишь светская любезность:
– Не стоит беспокойства, фрау Майер. Я даже могу заверить вас, что об Элле теперь есть кому позаботиться.
– Не сомневаюсь, – Анна кивнула и отошла в сторону, делая вид, что обмен любезностями закончился.
До ее тонкого слуха донеслись слова Гретхен:
– Дорогой, ну почему она в голубом? Я в красном, а мои девочки в розовом – голубое абсолютно неуместно! Ты же не хочешь испортить день нашей свадьбы неправильным платьем?
Судя по всему, Карл Фёрстер ответил ей что-то утвердительное, ибо далее Гретхен скомандовала уже Элле:
– Деточка, бегом марш к себе и переоденься! И обязательно сними эти безвкусные заколки, тем более, что они совершенно не подойдут к розовому платью. И быстро, не задерживай нас!
Все о Фее-Крестной. Глава 6
Глава 6
На кровати снова лежал огромный букет алых роз. Где их доставали в самое, казалось бы, неподходящее время года, Анна не знала и знать не хотела. Розы выглядели просто потрясающе, но были чересчур красноречивы.
Прошло уже более десяти лет с тех пор, как Анна поступила под руку Барона. Вращаясь в ближнем круге, она стала жестче и беспринципнее, холоднее и равнодушнее. Только изредка выбираясь навестить свою маленькую крестницу, Анна немного оттаивала – с тем, чтобы вернувшись, вновь замкнуться в себе.
Это, как и ее магическая сила, держало на расстоянии всех потенциальных ухажеров. Барон от себя дал понять, что у него с Феей-Крестной исключительно деловые отношения, и остальным он рекомендует придерживаться того же самого. Людям же со стороны Анна, продолжавшая прятаться за старушечьими платьями и старящим макияжем, казалась почтенной вдовой солидного возраста.
И только Бруно держался от всего этого особняком. Изначально входивший в «ячейку» Феи-Крестной, он не считался напрямую человеком Барона, а Анну знал слишком давно и слишком хорошо, чтобы верить ее маскараду.
– Бруно, сколько раз мне просить не засорять мою спальню букетами? – в пустоту поинтересовалась Анна, отлично зная, что ее слышат.
Бруно выскользнул из-за портьеры.
– До тех пор, пока ты не убедишь меня, что не любишь алых роз, – ухмыльнулся он в ответ. – Пока тебе это не удается.
Анна вздохнула. Ей действительно, как это ни банально, нравились розы, особенно такого насыщенного красного цвета.
– Я люблю розы, – произнесла она вслух, – но не люблю дарителя. Так стоит ли возиться?
– А почему бы нет? – Бруно сделал несколько по-кошачьи плавных шагов и оказался совсем рядом. – Ради моей прекрасной феи я готов на все, что мне какие-то цветы!
– Бруно, ну какая красота, – поморщилась Анна. – Я тебе в матери гожусь!
– Вот только не надо так бессовестно врать! – притворно возмутился Бруно. – Я отлично помню нашу первую встречу: ты была старше меня на каких-то жалких…
Читать дальше– Девять лет, – поспешно вставила Анна. – Целых девять лет, Бруно! Ты молодой парень, а я уже на пути к четвертому десятку.
Но он лишь улыбнулся. Опустившись на колени, Бруно склонил голову так, что почти уперся ею в Анну, походя сейчас на пса, выпрашивающего ласку. Казалось, еще немного, и он начнет тереться о хозяйскую ногу и поскуливать.
Анна устало посмотрела на него сверху вниз. С Бруно никогда нельзя было понять, паясничает ли он или действует всерьез. То он вел себя, как законченный скабрезник, а то мог глянуть своими ярко-голубыми глазами задумчиво и даже слегка печально.
Впрочем, причину такой печали понять было немудрено. Природа щедро наделила Бруно отличными данными: он вырос высоким, стройным и широкоплечим. Когда он вот так склонялся к ногам Анны, ей мерещился призрак из прошлого: точно в такой же позе Антуан, стоя на коленях, примерял ей хрустальную туфельку. И вот так, при взгляде сверху, Бруно пугающе походил на своего короля фигурой и статью. Даже волосы у них выглядели схожими, светло-русыми. Разве что у Антуана они были более холодного пепельного оттенка, а у Бруно цвет отдавал желтоватой соломой. Но если не приглядываться, а еще лучше в полумраке…
Однако все портило лицо. По точеному профилю и красивым голубым глазам можно было догадаться, что Бруно мог бы быть весьма хорош собой. Но оспа, перенесенная им в детстве, оставила уродливые следы на его лице. Редкая девушка могла взглянуть на него и не вздрогнуть.
– Ты сама говорила, что смотреть надо в душу, – горячо прошептал Бруно. – Ты умеешь смотреть в душу. Фея, ты же видишь ее, а не мое лицо! Почему тебе этого мало?
Анна, поколебавшись, опустила руку ему на голову и слегка взъерошила непокорные вихры.
– Ты не прав, Бруно, – мягко произнесла она. – Мне было бы этого довольно, если бы я любила тебя. Но мое сердце не умеет любить.
– Это неправда, – после небольшой паузы тяжело уронил Бруно. – Ты просто любишь другого.
– О боже, мне только сцены ревности не хватало! – обреченно вздохнула Анна. – Ну и в ком ты углядел своего соперника?
Бруно медленно поднял голову и посмотрел ей в глаза.
– О да, – выдавил он из себя глухо. – Углядел, это ты правильно сказала. Долго не хотел верить, думал, что уж кто-кто, а моя Фея не могла повестись на такое. Но я очень внимательно смотрел, и за годы сумел увидеть то, чего так и не заметили другие.
– Даже не представляю, кого ты там нафантазировал, – Анна пожала плечами и отошла в сторону. Он пристального взгляда Бруно ей стало не по себе, и она старалась сдерживаться, чтобы не поежиться.
Тем временем Бруно поднялся на ноги. Сунул руку в карман и извлек оттуда серебряный талер. Подбросив монетку высоко в воздух, он поймал ее и выложил на столик перед носом Анны. После чего развернулся на каблуках и стремительно вышел из комнаты.
Монета лежала вверх аверсом, и с нее на Анну смотрел чеканный профиль его величества короля Антуана VIII.
К середине четвертого десятка у Анны имелось уже несколько крестников и крестниц. Ее бывшие и нынешние девушки обзаводились детьми, и почти все они хотели покровительства своей Крестной. Анна никому не отказывала и не скупилась на подарки, но искренне симпатизировала лишь одной девочке. Однако, чтобы не привлекать к семье своей сестры излишнего внимания, Анна навещала ее не чаще остальных.
В тот день Анна собиралась в дом Королевского Лесничего в хорошем настроении. Бруно наконец-то отстал от нее со своими глупостями и вообще не попадался на глаза вот уже второй месяц. Маленькой Элле сегодня исполнялось восемь лет, и Анне удалось раздобыть для нее замечательный подарок. А главное – на сегодня не было запланировано никаких дел, а значит, Анна сможет спокойно посидеть в семейном доме за чаем и послушать бесхитростную болтовню Лизбет. В последнее время это ей редко удавалось: то занята была Анна, а то сама Лизбет, которую по протекции кого-то из родственников ее мужа устроили придворной дамой к самой королеве. Лизбет ужасно боялась не справиться, но ее убедили, что в свое время такое положение при дворе будет весьма выгодно для ее дочери. Лизбет смирилась, а со временем и искренне полюбила свою веселую и добрую госпожу. Впрочем, сводную сестру она любила еще больше, так что ей хватало душевной чуткости не обсуждать в ее присутствии достоинства королевы.
Анну это даже слегка забавляло. Она никогда не испытывала неприязни к королеве: вполне возможно, та вообще не знала о гипотетической предшественнице, а если ей что-то и рассказали, то лишь в виде придворной сплетни. Так можно ли было на полном серьезе ненавидеть девушку, расставшуюся с родиной только потому, что родители выдали ее замуж за иностранного принца?
Однако в глубине души Анна была благодарна Лизбет за ее наивный такт. Ведь где королева, там и король, а слышать об Антуане, пусть даже и вскользь, Анне отчаянно не хотелось.
Хорошее настроение продлилось ровно до тех пор, пока Анна не переступила порог дома. Большой, просторный и светлый, сейчас он как будто съежился и потемнел. Высокие окна, обычно пропускающие много солнечного света, оказались задернуты темными портьерами.
Обычно Лизбет встречала Анну в холле, сбегая ей навстречу по широкой лестнице. Однако сейчас холл оказался пуст. Растерянная Анна, оставив все свертки у входа и взяв в руки лишь главный подарок – большую фарфоровую куклу в роскошном наряде, – принялась обходить комнаты.
С герром Фёрстером Анна столкнулась в одном из коридоров. Мужчина вышел из-за угла с каким-то потерянным видом, словно не соображал вовсе, что он здесь делает. Он даже Анну не заметил, хоть она и оказалась прямо перед ним, а заметив, не сразу узнал.
– Фрау… фрау Майер! – проморгавшись покрасневшими глазами в конце концов пробормотал он. – Какая… какая приятная… неожиданность…
– Герр Фёрстер, – Анна прекрасно умела держать себя в руках, и голос ее не дрогнул, хотя все внутри похолодело. – Что-то случилось?
– Случилось… – все также растерянно повторил Королевский Лесничий и повел головой из стороны в сторону, будто высокий плотный воротничок душил его.
– Я могу поговорить с Лизбет? – настойчиво спросила Анна, понимая, что от этого человека он вряд ли добьется чего-нибудь толкового.
К ее ужасу Карл Фёрстер залился слезами. Плакал он как-то по-детски, широко распахнув глаза, но почти беззвучно, без всхлипов, при этом хватая воздух ртом.
– Лизбет! – выдохнул он наконец. – Лизбет больше нет!
Из его груди наконец вырвалось рыдание, и он прислонился к стене, ибо ноги не держали его. Анна едва не выронила свой подарок, но машинально удержала, оберегая его хрупкость. Свободной рукой она подхватила Карла Фёрстера под руку и повлекла в сторону гостиной. Там Анна усадила его в кресло и, оглядевшись, налила конька из графина.
– Я… я не… – попытался было отказаться Фёрстер, но Анна практически влила в него рюмку.
Карл Фёрстер закрыл лицо руками и начал слегка покачиваться в кресле. Анна осторожно села напротив и, протянув свои ладони, коснулась ими его запястий.
– Расскажите, – попросила она. – Расскажите, что случилось.
Сперва медленно, спотыкаясь, с трудом подбирая слова, а потом все быстрее, скороговоркой, Королевский Лесничий поведал ей трагическую историю.
Некоторое время назад королева приболела – это знали все, включая Анну. Однако от широкого круга постарались скрыть, какая именно хворь ее настигла. Никто не знал, как и откуда, но королева умудрилась подхватить оспу. Паника не началась чудом – впрочем, чудо это объяснялось тем, что информацию изо всех сил старались скрыть в первую очередь от короля. Тот буквально накануне вместе с сыном отлучился по делам в другой город, и придворные в ужасе ждали вестей, что король слег там.
Короля с юным принцем эта напасть миновала, но королеву болезнь не пощадила. После двух недель жесточайшей лихорадки, несмотря на все усилия врачей, она скончалась. А вскоре за ней – верно ухаживавшая за своей госпожой и заразившаяся от нее Лизбет.
Под конец рассказа Фёрстер почти лишился сил, осев в кресле бесформенной массой. Анна смотрела на него сквозь затопившее ее горе со смесью жалости и легкой брезгливости. Она знала, что Лизбет безумно любила своего мужа – и тот искренне отвечал ей взаимностью. И, несомненно, Карл был добрым, честным и мягкосердечным человеком. Однако он не был тем, на которого возможно опереться в час горя. Самой Лизбет, конечно, это уже не понадобится, но кто, как не отец, должен поддержать маленькую Эллу?
– Где Эльхен? – мягко, но настойчиво спросила Анна.
Карл Фёрстер не сразу понял ее вопрос. Посмотрев на гостью с минуту растерянным взглядом, он наконец сообразил, чего от него хотят.
– У себя. В детской.
Анна кивнула и поднялась на ноги. Целую минуту она смотрела сверху вниз на мужчину в кресле, пытаясь нащупать в себе понимание – и не смогла. Напоследок покачав головой, Анна вышла из гостиной. Неуместный сейчас подарок она оставила в кресле.
Элла сидела на полу у кровати и рассеянно крутила в руках кисточку из бахромы. Бледное личико тоже было заплакано, а черное платьице оказалось все в пыли. Анна присела рядом и, поколебавшись, обняла крестницу. Та прижалась к ней всем своим худеньким тельцем, как когда-то прижималась Лизбет, и от этого воспоминания у Анны самой защипало в глазах. Вот только плакать она давно разучилась, поэтому по ее щекам не скатилось ни одной слезинки.
– Мамы не стало, крестная! – прошептала Элла ей на ухо. – Теперь все так плохо…
– Мы часто теряем наших близких, – тщательно подбирая слова, ответила ей Анна, почти касаясь губами неприлично ярких на общем мрачном фоне золотистых волос. – Но мы должны с жить с этим дальше.
Элла, не размыкая объятий, покачала головой.
– Больше ничего не будет хорошо.
– Будет, – Анна слегка встряхнула ее, но Элла повисла ее руках подобно тряпичной кукле. – Ты слышишь меня? Обязательно будет! В конце концов, у тебя же сегодня день рождения…
Элла не поняла ее, продолжая как китайский болванчик мотать головой. Анна вздохнула: день, обещавший быть приятным, станет одним из самых горьких в ее жизни.
Прошло несколько тоскливых дней. Похороны королевы вышли тихими и торопливыми, тело Лизбет семье отдали в заколоченном гробу. Анна ловила себя на желании вернуться в дом Фёрстеров – и не решалась сделать этого. Она, слава богу, не жена Карлу и, увы, не мать Элле. Она чужая для них обоих, и им следовало научиться жить вдвоем. Королевский Лесничий был достаточно состоятельным человеком, чтобы от Анны не требовалась материальная помощь, а помощи душевной она не могла оказать даже Элле – ее собственное сердце давно перегорело.
Анна с привычной затаенностью переживала свою потерю, когда вернулся Бруно. Он вошел неслышно, как бы невзначай заперев за собой дверь, и букет на сей раз держал в руках.
– Тебе понравился мой подарок, Фея? – поинтересовался он негромко, не сводя с Анны своих потемневших до василькового оттенка глаз.
Та устало и непонимающе уставилась на него.
– Какой подарок? – машинально спросила Анна. – Да, букет прекрасен, как всегда – но, как и всегда, не стоило…
– Я говорю о другом подарке, – мягко перебил ее Бруно. – Ты слышала? Королева умерла.
– Королева умерла… – повторила Анна, и ее внезапно охватило холодом. – Королева умерла от оспы!
Бруно медленно кивнул, и Анна продолжила:
– Оспой болеют лишь один раз… Тому, кто перенес ее однажды, она больше не страшна.
Бруно опять кивнул и наконец заговорил вновь:
– Потребовался всего один платок, подброшенный ее величеству.
Он сделал шаг вперед, и Анна отшатнулась от него. Бруно криво усмехнулся.
– Не бойся, Фея, – попросил он. – Я сжег всю одежду, в которой был, и прождал вдали от столицы целый месяц. Я не опасен для тебя.
– Я не боюсь, – Анна покачала головой. Она смотрела прямо в лицо Бруно и не могла поверить, что этого мальчика она, подобрав пятнадцать лет назад, спасла от холодной и голодной смерти. – Бруно, зачем ты убил королеву?
Он протянул ей букет, но Анна даже не пошевелилась. Вздохнув, Бруно положил букет на кровать и только затем ответил:
– На самом деле, я не собирался ее убивать. Я был уверен, что уж королеву-то вылечат обязательно. Зато наш король будет обречен жить с уродиной: делить с нею постель, появляться перед придворными… Впрочем, то, что она умерла – это тоже неплохо. Как насчет того, чтобы занять ее место? Ты умеешь варить приворотные зелья? А, Фея?
– Нет, – очень медленно произнесла Анна. – Не умею, а умела – не стала бы. Знаешь, я верю, что ты не хотел, чтобы умерла королева. Ты хотел, чтобы заболел король. Ты не смог добраться до него или тебе просто так показалось удобнее?
– Фея… – попытался было оправдаться Бруно, но Анна не дала ему закончить.
– Ты хотел, чтобы оспу перенес король! – она повысила голос. – Чтобы его лицо стало таким же, как у тебя, и я, глядя на вас, не видела бы разницы! Но дело не в лице, Бруно!
Анна чувствовала, что задыхается. Из-за выходки ревнивого мальчишки она потеряла сестру и – она с ужасом осознала это только сейчас – могла потерять Антуана. Однако Бруно истолковал отчаянье в ее глазах по-своему.
– Если бы не в лице, – запальчиво выкрикнул он, – ты бы любила меня! Я рядом, я на все для тебя готов! А король – он даже не знает про тебя! Не знает, какая ты красивая и сильная, талантливая и гордая! Он не знает, какие цветы ты любишь и какой чай пьешь, он ни разу не видел твоей улыбки! А я – я видел! И знаю! И я люблю тебя!
– Нет, Бруно, – Анна устало покачала головой. – Ты не любишь меня. Тому, кого любят, отчаянно боятся причинить боль. А ты старался только для себя, тебе были безразличны мои чувства…
Бруно упал перед нею на колени.
– Какие чувства, Фея?! – выпалил он. – Нельзя любить тень! Вы же никогда даже не встречались – иначе я бы знал! Ты только смотрела на него и страдала! А ты не должна страдать, пусть лучше он…
– Я сама решу, – процедила Анна сквозь зубы, – что для меня лучше.
Отчаянье, перемешанное со злостью, толчками прорывалось из ее души. Она совершила ошибку – роковую ошибку – когда пятнадцать лет назад взяла к себе этого мальчишку. Пусть бы лучше он был избит до смерти одним из обворованных лавочников или же сдох на городских улицах с наступлением холодов!
Сдох! Сдох!! Сдох!!!
Ненависть вырвалась из Анны бушующим ураганом. Пол под их ногами заходил ходуном, флаконы на туалетом столике жалобно зазвенели. Анна еще успела перехватить испуганный взгляд Бруно – и тот момент, когда страх сменился звериной болью. Отчаянный вопль разнесся по всему дому.
Из тела Бруно, пронзая его от паха до широко распахнутого рта, прямо из ковра прорастало дерево. Небольшое, с изогнутыми ветвями, сплошь усеянное темно-розовыми лепестками.
Анна устало прикрыла глаза. Ее пошатывало, однако она не находила в себе сил сдвинуться с места. Вскоре за дверью раздались голоса, а затем в спальню начали ломиться. Анна стояла неподвижно, едва заметно покачиваясь, словно камышинка на ветру, не делая попытки ни помочь открыть дверь, ни удержать ее закрытой.
Наконец дверь поддалась мощному напору и рухнула. В комнату ввалились люди Барона.
– Какие-то проблемы, Фея? – отдышавшись, спросил один из них.
Анна хотела покачать головой, но даже это у нее не вышло. Впрочем, это уже не имело никакого значения, ибо новоприбывшие уставились на проросшее среди комнаты дерево.
– Добрый вечер, Фея, – вежливо поздоровался Барон, без усилий проходя через своих столпившихся людей. – Это не мое дело, конечно, но ты в курсе, что у тебя посреди спальни растет дерево?
– Да, – только и смогла ответить Анна.
– И… – присмотревшись, все тем же спокойным голосом добавил Барон, – судя по всему, растет оно из Бруно.
– Да, – повторила Анна.
Возникла небольшая пауза, в течение которой никто так и не шелохнулся. Барон продолжал с ненавязчивым интересом разглядывать образовавшуюся композицию.
– Если мне не изменяют мои познания в ботанике, – заявил он в конце концов, – это багряник – или так называемое «иудино дерево». Его цветы, если мне не изменяют мои познания в куртуазной жизни, означают предательство. Я правильно тебя понял, Фея?
– Да, – в третий раз ответила Анна и наконец сумела заставить себя посмотреть своему патрону в глаза.
Тот кивнул и взмахнул рукой, делая знак остальным присутствующим удалиться.
Притихшие люди молча попятились, а потом развернулись и ушли, не оглядываясь. Барон задумчиво осмотрел комнату и, видимо, сочтя ее непригодной для общения, потянул Анну прочь. Та последовала за ним, также не обернувшись на свое творение.
– Прежде всего, – произнес Барон, усадив Анну в кресло и сам усевшись напротив, – я хочу знать, насколько ты себя не контролировала.
Анна несколько секунд не осознавала вопроса, разглядывая свои собственные руки, сложенные на коленях, и только потом подняла вопросительный взгляд на собеседника.
– Я хочу знать, – терпеливо пояснил Барон, – насколько велика вероятность, что однажды дерево вырастет из кого-то еще, если ему не повезет оказаться рядом с твоим плохим настроением.
– Я хотела, чтобы Бруно умер, – медленно, хриплым голосом ответила Анна. – Я хотела, чтобы он умер немедленно и мучительно.
– А! – казалось, Барона такой ответ не только удовлетворил, но и обрадовал. – Значит, это была не случайность. Уже хорошо. Тогда мой следующий вопрос: что он сделал, чтобы заслужить такую ненависть?
Анна потихоньку начинала приходить в себя, и этому не в последнюю очередь помогал спокойный и размеренный голос Барона, говорившего с ней как ни в чем не бывало. Барон, и во время их первой встречи бывший далеко не самым молодым человеком, ныне окончательно состарился, однако продолжал держать всех в подчинении своей стальной волей.
– Я не обязана отчитываться в наказании своих людей, – наконец сформулировала свой ответ Анна. – Бруно принадлежал мне.
– Не обязана, – Барон пожал плечами. – Однако мне хотелось бы знать, какой именно поступок может вызвать столь… неприятную реакцию у могущественной ведьмы… прошу прощения, феи. Мне уже немало лет, но я предпочел бы умереть в своей собственной постели, а не от того, что сквозь меня прорастет какая-нибудь елка.
Анна прикрыла глаза. Совсем недавно ей казалось, что последние капельки тепла в ней растворились со смертью Лизбет, но только сейчас она осознала, что последнее забрал Бруно. Всю свою жизнь, как бы ни обращалась с нею судьба, Анна пыталась выполнять последний завет своей матери. Быть может, и не такую доброту та имела в виду, но все же Анна считала своим долгом не проходить мимо чужого горя и помогать тем, кому помочь могла – и кому, как она понимала, кроме нее никто не поможет. Она не ждала ни награды, ни даже благодарности за свои поступки, однако и подумать не могла, что они вернутся к ней злом.
– Вы были правы, – вслух произнесла Анна. – Вы были правы, когда говорили, что предать может каждый. Бруно… предал меня. Из-за него умерла моя сестра и… еще один хороший человек. Бруно убеждал меня, что хотел как лучше – и я верю этому. Он хотел как лучше для себя.
Барон в задумчивости кивнул, и Анна измученно прикрыла глаза.
– Он был последним, – выговорила она непослушными губами. – Последним, кому я доверяла. Больше я не совершу такой ошибки.
Прошло уже более десяти лет с тех пор, как Анна поступила под руку Барона. Вращаясь в ближнем круге, она стала жестче и беспринципнее, холоднее и равнодушнее. Только изредка выбираясь навестить свою маленькую крестницу, Анна немного оттаивала – с тем, чтобы вернувшись, вновь замкнуться в себе.
Это, как и ее магическая сила, держало на расстоянии всех потенциальных ухажеров. Барон от себя дал понять, что у него с Феей-Крестной исключительно деловые отношения, и остальным он рекомендует придерживаться того же самого. Людям же со стороны Анна, продолжавшая прятаться за старушечьими платьями и старящим макияжем, казалась почтенной вдовой солидного возраста.
И только Бруно держался от всего этого особняком. Изначально входивший в «ячейку» Феи-Крестной, он не считался напрямую человеком Барона, а Анну знал слишком давно и слишком хорошо, чтобы верить ее маскараду.
– Бруно, сколько раз мне просить не засорять мою спальню букетами? – в пустоту поинтересовалась Анна, отлично зная, что ее слышат.
Бруно выскользнул из-за портьеры.
– До тех пор, пока ты не убедишь меня, что не любишь алых роз, – ухмыльнулся он в ответ. – Пока тебе это не удается.
Анна вздохнула. Ей действительно, как это ни банально, нравились розы, особенно такого насыщенного красного цвета.
– Я люблю розы, – произнесла она вслух, – но не люблю дарителя. Так стоит ли возиться?
– А почему бы нет? – Бруно сделал несколько по-кошачьи плавных шагов и оказался совсем рядом. – Ради моей прекрасной феи я готов на все, что мне какие-то цветы!
– Бруно, ну какая красота, – поморщилась Анна. – Я тебе в матери гожусь!
– Вот только не надо так бессовестно врать! – притворно возмутился Бруно. – Я отлично помню нашу первую встречу: ты была старше меня на каких-то жалких…
Читать дальше– Девять лет, – поспешно вставила Анна. – Целых девять лет, Бруно! Ты молодой парень, а я уже на пути к четвертому десятку.
Но он лишь улыбнулся. Опустившись на колени, Бруно склонил голову так, что почти уперся ею в Анну, походя сейчас на пса, выпрашивающего ласку. Казалось, еще немного, и он начнет тереться о хозяйскую ногу и поскуливать.
Анна устало посмотрела на него сверху вниз. С Бруно никогда нельзя было понять, паясничает ли он или действует всерьез. То он вел себя, как законченный скабрезник, а то мог глянуть своими ярко-голубыми глазами задумчиво и даже слегка печально.
Впрочем, причину такой печали понять было немудрено. Природа щедро наделила Бруно отличными данными: он вырос высоким, стройным и широкоплечим. Когда он вот так склонялся к ногам Анны, ей мерещился призрак из прошлого: точно в такой же позе Антуан, стоя на коленях, примерял ей хрустальную туфельку. И вот так, при взгляде сверху, Бруно пугающе походил на своего короля фигурой и статью. Даже волосы у них выглядели схожими, светло-русыми. Разве что у Антуана они были более холодного пепельного оттенка, а у Бруно цвет отдавал желтоватой соломой. Но если не приглядываться, а еще лучше в полумраке…
Однако все портило лицо. По точеному профилю и красивым голубым глазам можно было догадаться, что Бруно мог бы быть весьма хорош собой. Но оспа, перенесенная им в детстве, оставила уродливые следы на его лице. Редкая девушка могла взглянуть на него и не вздрогнуть.
– Ты сама говорила, что смотреть надо в душу, – горячо прошептал Бруно. – Ты умеешь смотреть в душу. Фея, ты же видишь ее, а не мое лицо! Почему тебе этого мало?
Анна, поколебавшись, опустила руку ему на голову и слегка взъерошила непокорные вихры.
– Ты не прав, Бруно, – мягко произнесла она. – Мне было бы этого довольно, если бы я любила тебя. Но мое сердце не умеет любить.
– Это неправда, – после небольшой паузы тяжело уронил Бруно. – Ты просто любишь другого.
– О боже, мне только сцены ревности не хватало! – обреченно вздохнула Анна. – Ну и в ком ты углядел своего соперника?
Бруно медленно поднял голову и посмотрел ей в глаза.
– О да, – выдавил он из себя глухо. – Углядел, это ты правильно сказала. Долго не хотел верить, думал, что уж кто-кто, а моя Фея не могла повестись на такое. Но я очень внимательно смотрел, и за годы сумел увидеть то, чего так и не заметили другие.
– Даже не представляю, кого ты там нафантазировал, – Анна пожала плечами и отошла в сторону. Он пристального взгляда Бруно ей стало не по себе, и она старалась сдерживаться, чтобы не поежиться.
Тем временем Бруно поднялся на ноги. Сунул руку в карман и извлек оттуда серебряный талер. Подбросив монетку высоко в воздух, он поймал ее и выложил на столик перед носом Анны. После чего развернулся на каблуках и стремительно вышел из комнаты.
Монета лежала вверх аверсом, и с нее на Анну смотрел чеканный профиль его величества короля Антуана VIII.
К середине четвертого десятка у Анны имелось уже несколько крестников и крестниц. Ее бывшие и нынешние девушки обзаводились детьми, и почти все они хотели покровительства своей Крестной. Анна никому не отказывала и не скупилась на подарки, но искренне симпатизировала лишь одной девочке. Однако, чтобы не привлекать к семье своей сестры излишнего внимания, Анна навещала ее не чаще остальных.
В тот день Анна собиралась в дом Королевского Лесничего в хорошем настроении. Бруно наконец-то отстал от нее со своими глупостями и вообще не попадался на глаза вот уже второй месяц. Маленькой Элле сегодня исполнялось восемь лет, и Анне удалось раздобыть для нее замечательный подарок. А главное – на сегодня не было запланировано никаких дел, а значит, Анна сможет спокойно посидеть в семейном доме за чаем и послушать бесхитростную болтовню Лизбет. В последнее время это ей редко удавалось: то занята была Анна, а то сама Лизбет, которую по протекции кого-то из родственников ее мужа устроили придворной дамой к самой королеве. Лизбет ужасно боялась не справиться, но ее убедили, что в свое время такое положение при дворе будет весьма выгодно для ее дочери. Лизбет смирилась, а со временем и искренне полюбила свою веселую и добрую госпожу. Впрочем, сводную сестру она любила еще больше, так что ей хватало душевной чуткости не обсуждать в ее присутствии достоинства королевы.
Анну это даже слегка забавляло. Она никогда не испытывала неприязни к королеве: вполне возможно, та вообще не знала о гипотетической предшественнице, а если ей что-то и рассказали, то лишь в виде придворной сплетни. Так можно ли было на полном серьезе ненавидеть девушку, расставшуюся с родиной только потому, что родители выдали ее замуж за иностранного принца?
Однако в глубине души Анна была благодарна Лизбет за ее наивный такт. Ведь где королева, там и король, а слышать об Антуане, пусть даже и вскользь, Анне отчаянно не хотелось.
Хорошее настроение продлилось ровно до тех пор, пока Анна не переступила порог дома. Большой, просторный и светлый, сейчас он как будто съежился и потемнел. Высокие окна, обычно пропускающие много солнечного света, оказались задернуты темными портьерами.
Обычно Лизбет встречала Анну в холле, сбегая ей навстречу по широкой лестнице. Однако сейчас холл оказался пуст. Растерянная Анна, оставив все свертки у входа и взяв в руки лишь главный подарок – большую фарфоровую куклу в роскошном наряде, – принялась обходить комнаты.
С герром Фёрстером Анна столкнулась в одном из коридоров. Мужчина вышел из-за угла с каким-то потерянным видом, словно не соображал вовсе, что он здесь делает. Он даже Анну не заметил, хоть она и оказалась прямо перед ним, а заметив, не сразу узнал.
– Фрау… фрау Майер! – проморгавшись покрасневшими глазами в конце концов пробормотал он. – Какая… какая приятная… неожиданность…
– Герр Фёрстер, – Анна прекрасно умела держать себя в руках, и голос ее не дрогнул, хотя все внутри похолодело. – Что-то случилось?
– Случилось… – все также растерянно повторил Королевский Лесничий и повел головой из стороны в сторону, будто высокий плотный воротничок душил его.
– Я могу поговорить с Лизбет? – настойчиво спросила Анна, понимая, что от этого человека он вряд ли добьется чего-нибудь толкового.
К ее ужасу Карл Фёрстер залился слезами. Плакал он как-то по-детски, широко распахнув глаза, но почти беззвучно, без всхлипов, при этом хватая воздух ртом.
– Лизбет! – выдохнул он наконец. – Лизбет больше нет!
Из его груди наконец вырвалось рыдание, и он прислонился к стене, ибо ноги не держали его. Анна едва не выронила свой подарок, но машинально удержала, оберегая его хрупкость. Свободной рукой она подхватила Карла Фёрстера под руку и повлекла в сторону гостиной. Там Анна усадила его в кресло и, оглядевшись, налила конька из графина.
– Я… я не… – попытался было отказаться Фёрстер, но Анна практически влила в него рюмку.
Карл Фёрстер закрыл лицо руками и начал слегка покачиваться в кресле. Анна осторожно села напротив и, протянув свои ладони, коснулась ими его запястий.
– Расскажите, – попросила она. – Расскажите, что случилось.
Сперва медленно, спотыкаясь, с трудом подбирая слова, а потом все быстрее, скороговоркой, Королевский Лесничий поведал ей трагическую историю.
Некоторое время назад королева приболела – это знали все, включая Анну. Однако от широкого круга постарались скрыть, какая именно хворь ее настигла. Никто не знал, как и откуда, но королева умудрилась подхватить оспу. Паника не началась чудом – впрочем, чудо это объяснялось тем, что информацию изо всех сил старались скрыть в первую очередь от короля. Тот буквально накануне вместе с сыном отлучился по делам в другой город, и придворные в ужасе ждали вестей, что король слег там.
Короля с юным принцем эта напасть миновала, но королеву болезнь не пощадила. После двух недель жесточайшей лихорадки, несмотря на все усилия врачей, она скончалась. А вскоре за ней – верно ухаживавшая за своей госпожой и заразившаяся от нее Лизбет.
Под конец рассказа Фёрстер почти лишился сил, осев в кресле бесформенной массой. Анна смотрела на него сквозь затопившее ее горе со смесью жалости и легкой брезгливости. Она знала, что Лизбет безумно любила своего мужа – и тот искренне отвечал ей взаимностью. И, несомненно, Карл был добрым, честным и мягкосердечным человеком. Однако он не был тем, на которого возможно опереться в час горя. Самой Лизбет, конечно, это уже не понадобится, но кто, как не отец, должен поддержать маленькую Эллу?
– Где Эльхен? – мягко, но настойчиво спросила Анна.
Карл Фёрстер не сразу понял ее вопрос. Посмотрев на гостью с минуту растерянным взглядом, он наконец сообразил, чего от него хотят.
– У себя. В детской.
Анна кивнула и поднялась на ноги. Целую минуту она смотрела сверху вниз на мужчину в кресле, пытаясь нащупать в себе понимание – и не смогла. Напоследок покачав головой, Анна вышла из гостиной. Неуместный сейчас подарок она оставила в кресле.
Элла сидела на полу у кровати и рассеянно крутила в руках кисточку из бахромы. Бледное личико тоже было заплакано, а черное платьице оказалось все в пыли. Анна присела рядом и, поколебавшись, обняла крестницу. Та прижалась к ней всем своим худеньким тельцем, как когда-то прижималась Лизбет, и от этого воспоминания у Анны самой защипало в глазах. Вот только плакать она давно разучилась, поэтому по ее щекам не скатилось ни одной слезинки.
– Мамы не стало, крестная! – прошептала Элла ей на ухо. – Теперь все так плохо…
– Мы часто теряем наших близких, – тщательно подбирая слова, ответила ей Анна, почти касаясь губами неприлично ярких на общем мрачном фоне золотистых волос. – Но мы должны с жить с этим дальше.
Элла, не размыкая объятий, покачала головой.
– Больше ничего не будет хорошо.
– Будет, – Анна слегка встряхнула ее, но Элла повисла ее руках подобно тряпичной кукле. – Ты слышишь меня? Обязательно будет! В конце концов, у тебя же сегодня день рождения…
Элла не поняла ее, продолжая как китайский болванчик мотать головой. Анна вздохнула: день, обещавший быть приятным, станет одним из самых горьких в ее жизни.
Прошло несколько тоскливых дней. Похороны королевы вышли тихими и торопливыми, тело Лизбет семье отдали в заколоченном гробу. Анна ловила себя на желании вернуться в дом Фёрстеров – и не решалась сделать этого. Она, слава богу, не жена Карлу и, увы, не мать Элле. Она чужая для них обоих, и им следовало научиться жить вдвоем. Королевский Лесничий был достаточно состоятельным человеком, чтобы от Анны не требовалась материальная помощь, а помощи душевной она не могла оказать даже Элле – ее собственное сердце давно перегорело.
Анна с привычной затаенностью переживала свою потерю, когда вернулся Бруно. Он вошел неслышно, как бы невзначай заперев за собой дверь, и букет на сей раз держал в руках.
– Тебе понравился мой подарок, Фея? – поинтересовался он негромко, не сводя с Анны своих потемневших до василькового оттенка глаз.
Та устало и непонимающе уставилась на него.
– Какой подарок? – машинально спросила Анна. – Да, букет прекрасен, как всегда – но, как и всегда, не стоило…
– Я говорю о другом подарке, – мягко перебил ее Бруно. – Ты слышала? Королева умерла.
– Королева умерла… – повторила Анна, и ее внезапно охватило холодом. – Королева умерла от оспы!
Бруно медленно кивнул, и Анна продолжила:
– Оспой болеют лишь один раз… Тому, кто перенес ее однажды, она больше не страшна.
Бруно опять кивнул и наконец заговорил вновь:
– Потребовался всего один платок, подброшенный ее величеству.
Он сделал шаг вперед, и Анна отшатнулась от него. Бруно криво усмехнулся.
– Не бойся, Фея, – попросил он. – Я сжег всю одежду, в которой был, и прождал вдали от столицы целый месяц. Я не опасен для тебя.
– Я не боюсь, – Анна покачала головой. Она смотрела прямо в лицо Бруно и не могла поверить, что этого мальчика она, подобрав пятнадцать лет назад, спасла от холодной и голодной смерти. – Бруно, зачем ты убил королеву?
Он протянул ей букет, но Анна даже не пошевелилась. Вздохнув, Бруно положил букет на кровать и только затем ответил:
– На самом деле, я не собирался ее убивать. Я был уверен, что уж королеву-то вылечат обязательно. Зато наш король будет обречен жить с уродиной: делить с нею постель, появляться перед придворными… Впрочем, то, что она умерла – это тоже неплохо. Как насчет того, чтобы занять ее место? Ты умеешь варить приворотные зелья? А, Фея?
– Нет, – очень медленно произнесла Анна. – Не умею, а умела – не стала бы. Знаешь, я верю, что ты не хотел, чтобы умерла королева. Ты хотел, чтобы заболел король. Ты не смог добраться до него или тебе просто так показалось удобнее?
– Фея… – попытался было оправдаться Бруно, но Анна не дала ему закончить.
– Ты хотел, чтобы оспу перенес король! – она повысила голос. – Чтобы его лицо стало таким же, как у тебя, и я, глядя на вас, не видела бы разницы! Но дело не в лице, Бруно!
Анна чувствовала, что задыхается. Из-за выходки ревнивого мальчишки она потеряла сестру и – она с ужасом осознала это только сейчас – могла потерять Антуана. Однако Бруно истолковал отчаянье в ее глазах по-своему.
– Если бы не в лице, – запальчиво выкрикнул он, – ты бы любила меня! Я рядом, я на все для тебя готов! А король – он даже не знает про тебя! Не знает, какая ты красивая и сильная, талантливая и гордая! Он не знает, какие цветы ты любишь и какой чай пьешь, он ни разу не видел твоей улыбки! А я – я видел! И знаю! И я люблю тебя!
– Нет, Бруно, – Анна устало покачала головой. – Ты не любишь меня. Тому, кого любят, отчаянно боятся причинить боль. А ты старался только для себя, тебе были безразличны мои чувства…
Бруно упал перед нею на колени.
– Какие чувства, Фея?! – выпалил он. – Нельзя любить тень! Вы же никогда даже не встречались – иначе я бы знал! Ты только смотрела на него и страдала! А ты не должна страдать, пусть лучше он…
– Я сама решу, – процедила Анна сквозь зубы, – что для меня лучше.
Отчаянье, перемешанное со злостью, толчками прорывалось из ее души. Она совершила ошибку – роковую ошибку – когда пятнадцать лет назад взяла к себе этого мальчишку. Пусть бы лучше он был избит до смерти одним из обворованных лавочников или же сдох на городских улицах с наступлением холодов!
Сдох! Сдох!! Сдох!!!
Ненависть вырвалась из Анны бушующим ураганом. Пол под их ногами заходил ходуном, флаконы на туалетом столике жалобно зазвенели. Анна еще успела перехватить испуганный взгляд Бруно – и тот момент, когда страх сменился звериной болью. Отчаянный вопль разнесся по всему дому.
Из тела Бруно, пронзая его от паха до широко распахнутого рта, прямо из ковра прорастало дерево. Небольшое, с изогнутыми ветвями, сплошь усеянное темно-розовыми лепестками.
Анна устало прикрыла глаза. Ее пошатывало, однако она не находила в себе сил сдвинуться с места. Вскоре за дверью раздались голоса, а затем в спальню начали ломиться. Анна стояла неподвижно, едва заметно покачиваясь, словно камышинка на ветру, не делая попытки ни помочь открыть дверь, ни удержать ее закрытой.
Наконец дверь поддалась мощному напору и рухнула. В комнату ввалились люди Барона.
– Какие-то проблемы, Фея? – отдышавшись, спросил один из них.
Анна хотела покачать головой, но даже это у нее не вышло. Впрочем, это уже не имело никакого значения, ибо новоприбывшие уставились на проросшее среди комнаты дерево.
– Добрый вечер, Фея, – вежливо поздоровался Барон, без усилий проходя через своих столпившихся людей. – Это не мое дело, конечно, но ты в курсе, что у тебя посреди спальни растет дерево?
– Да, – только и смогла ответить Анна.
– И… – присмотревшись, все тем же спокойным голосом добавил Барон, – судя по всему, растет оно из Бруно.
– Да, – повторила Анна.
Возникла небольшая пауза, в течение которой никто так и не шелохнулся. Барон продолжал с ненавязчивым интересом разглядывать образовавшуюся композицию.
– Если мне не изменяют мои познания в ботанике, – заявил он в конце концов, – это багряник – или так называемое «иудино дерево». Его цветы, если мне не изменяют мои познания в куртуазной жизни, означают предательство. Я правильно тебя понял, Фея?
– Да, – в третий раз ответила Анна и наконец сумела заставить себя посмотреть своему патрону в глаза.
Тот кивнул и взмахнул рукой, делая знак остальным присутствующим удалиться.
Притихшие люди молча попятились, а потом развернулись и ушли, не оглядываясь. Барон задумчиво осмотрел комнату и, видимо, сочтя ее непригодной для общения, потянул Анну прочь. Та последовала за ним, также не обернувшись на свое творение.
– Прежде всего, – произнес Барон, усадив Анну в кресло и сам усевшись напротив, – я хочу знать, насколько ты себя не контролировала.
Анна несколько секунд не осознавала вопроса, разглядывая свои собственные руки, сложенные на коленях, и только потом подняла вопросительный взгляд на собеседника.
– Я хочу знать, – терпеливо пояснил Барон, – насколько велика вероятность, что однажды дерево вырастет из кого-то еще, если ему не повезет оказаться рядом с твоим плохим настроением.
– Я хотела, чтобы Бруно умер, – медленно, хриплым голосом ответила Анна. – Я хотела, чтобы он умер немедленно и мучительно.
– А! – казалось, Барона такой ответ не только удовлетворил, но и обрадовал. – Значит, это была не случайность. Уже хорошо. Тогда мой следующий вопрос: что он сделал, чтобы заслужить такую ненависть?
Анна потихоньку начинала приходить в себя, и этому не в последнюю очередь помогал спокойный и размеренный голос Барона, говорившего с ней как ни в чем не бывало. Барон, и во время их первой встречи бывший далеко не самым молодым человеком, ныне окончательно состарился, однако продолжал держать всех в подчинении своей стальной волей.
– Я не обязана отчитываться в наказании своих людей, – наконец сформулировала свой ответ Анна. – Бруно принадлежал мне.
– Не обязана, – Барон пожал плечами. – Однако мне хотелось бы знать, какой именно поступок может вызвать столь… неприятную реакцию у могущественной ведьмы… прошу прощения, феи. Мне уже немало лет, но я предпочел бы умереть в своей собственной постели, а не от того, что сквозь меня прорастет какая-нибудь елка.
Анна прикрыла глаза. Совсем недавно ей казалось, что последние капельки тепла в ней растворились со смертью Лизбет, но только сейчас она осознала, что последнее забрал Бруно. Всю свою жизнь, как бы ни обращалась с нею судьба, Анна пыталась выполнять последний завет своей матери. Быть может, и не такую доброту та имела в виду, но все же Анна считала своим долгом не проходить мимо чужого горя и помогать тем, кому помочь могла – и кому, как она понимала, кроме нее никто не поможет. Она не ждала ни награды, ни даже благодарности за свои поступки, однако и подумать не могла, что они вернутся к ней злом.
– Вы были правы, – вслух произнесла Анна. – Вы были правы, когда говорили, что предать может каждый. Бруно… предал меня. Из-за него умерла моя сестра и… еще один хороший человек. Бруно убеждал меня, что хотел как лучше – и я верю этому. Он хотел как лучше для себя.
Барон в задумчивости кивнул, и Анна измученно прикрыла глаза.
– Он был последним, – выговорила она непослушными губами. – Последним, кому я доверяла. Больше я не совершу такой ошибки.
Все о Фее-Крестной. Глава 5
Глава 5
Официально переходя под руку Барона, Анна поставила своих девушек перед выбором, однако ничуть не удивилась, что ни одна не высказала желания покинуть ее. Никто из ее «воспитанниц» не ведал хорошей жизни, всех их Анна подобрала с улицы. Среди малолетних попрошаек и проституток попадались и начинающие воровки, а остальные не испробовали этот путь не столько из-за моральных убеждений, сколько из страха быть пойманными и наказанными. Но несколько лет, прожитых под твердым управлением Анны, уверили всех в том, что их Фея-Крестная всегда знает, что делать – и как это делать так, чтобы не оказаться в опасности. Когда Анна спросила, не желает ли кто-нибудь уйти, ни одна из девушек не вышла вперед: все, кто хотели это сделать, ушли раньше.
Впрочем, для них практически ничего не изменилось: они продолжали жить и работать под руководством своей Феи-Крестной, лишь перебравшись вместе с нею в особняк на Дворцовой улице. И только жизнь самой Анны стала более насыщенной. Барон исполнил свое обещание и ввел в ближний круг.
– Ты храбрая девочка, – однажды сказал ей Барон во время одной из приватных встреч. – Ты не боишься ничего и никого… Даже смерти, я правильно понимаю?
Анна обдумала его вопрос. Мысли о смерти посещали ее несколько раз: когда она лишилась матери – единственной, с кем имелась настоящая близость; когда умер отец – последний родной человек… Когда Антуан разлюбил ее. Но всегда что-то в Анне восставало при этих мыслях. Жизнь не казалась ей ни приятной, ни увлекательной, и все же Анна не хотела прерывать ее. Она осознавала, что борьба за существование будет тяжелой и трудной, но, будучи по натуре бойцом, она готова была сражаться до победного.
– Я не хочу умирать, – медленно произнесла Анна вслух, взвешивая каждое свое слово. – Я сделаю все, чтобы моя жизнь не прервалась преждевременно. Но когда придет срок… или если этого потребует моя цель – то я не побоюсь умереть.
– Не побоишься, – согласно кивнул Барон, – ибо, как я и сказал, ты смелая. А еще – гордая. Прямо принцесса!
Читать дальшеОн ухмыльнулся, когда Анна сверкнула на него глазами. Его явно забавляло, как болезненно она реагирует на подобные подколки.
– Ну-ну, не злись, – примирительно попросил Барон. – Хотя, не буду отрицать, в злости ты еще красивее. Я просто подвожу тебя к нужной мысли. В нашей среде, Фея моя ненаглядная, есть три очень простых правила. Не верить. Не бояться. Не просить. Шаг в сторону от них – и тебя уже ничто не спасет, потому что наш мир очень далек от чистенького и безмятежного мирка простых обывателей.
Теперь Анна слушала его очень внимательно, запоминая каждое слово. Барон продолжал:
– Бояться ты не станешь, это понятно. Ты и меня не испугалась – даже в тот момент, когда поняла, кто я такой, и что тебе грозит. И просить не станешь: перешагнешь через все, но сделаешь сама, а не сможешь, так помрешь, но не заскулишь. А вот с верой…
Он провел кончиками пальцев по ее острой скуле, и Анна машинально подалась назад. После их договора Барон иногда делал шутливые предложения, но никогда не шел дальше. Однако этот жест был почти неприлично нежным.
– С верой у тебя, Фея, плоховато, – очень мягко произнес Барон. – Ты сильная, ты с характером – но ты веришь людям. Подводишь слишком близко к себе. Впускаешь в свою жизнь. Отдаешь им кусочки своего сердца. Кто-то уже однажды сделал тебе очень больно – но даже этого не хватило, чтобы по-настоящему ожесточить тебя. Поверь, предавать умеют не только возлюбленные. Предать может каждый, кому ты веришь хоть немного.
– Это не ваше дело, – тихо, усилием воли заставляя себя не отводить взгляда, ответила Анна. – Мое сердце касается только меня.
– Это мое дело, Фея, – покачал головой Барон. – Не забывай, ты теперь принадлежишь мне. Ты перескочила сразу через несколько ступеней в нашей непростой иерархии, но ты все равно с потрохами моя. Я не ношусь со своими людьми так, как ты со своими цыпочками, но я стараюсь не терять их без необходимости. Так вот, если хочешь чего-то добиться в этой жизни, запомни накрепко: не верь, не бойся, не проси. И в твоем случае лучше всего обратить внимание на первый пункт.
Этот день можно было бы назвать триумфом фрау Майер: их пригласили работать в королевский дворец. Разумеется, у короля слуг имелось предостаточно, но данный прием собирались проводить с таким размахом, что радовались любой помощи, которую только могли заполучить.
Накануне на совещании у Барона бушевали неутихающие споры. Разумеется, вопрос о том, этично ли грабить королевский дворец, никому даже не пришел в голову, всех куда больше волновало, насколько это безопасно. Большая часть настаивала, что раз уж их Фея-Крестная умеет столь виртуозно обращаться со всяческой живностью, то и бояться нечего. Более осторожные возражали им, что о возможностях короля никто не знает, и не исключено, что у дворца имеется защита и от колдовства.
Анна, которая вообще не хотела браться за эту работу, в споры не вступала. Она понимала, что отказаться не сможет: обслуживание королевского приема станет пиком в ее карьере. Для Анны не имело никакого значения, будут они грабить короля или нет, раз уж от похода во дворец все равно не отвертеться. И все-таки, когда Барон, заметивший ее отрешенность, спросил о ее мнении, Анна ответила отказом.
– И какой у тебя аргумент? – поинтересовался Барон.
Анна повела плечами.
– Я могла бы сказать, что внутри дворца мое волшебство не действует – и черта с два вы бы это проверили, – произнесла она холодно. – Но я скажу честно: я не буду грабить своего короля.
– То есть ты – верноподданная личность? – с усмешкой уточнил Барон под негромкие шепотки.
– Да, – просто ответила Анна. – Господа, если я однажды захочу взбунтоваться против короля, я взорву его к чертовой матери. Но пока остаюсь при мысли, что он мой король, я не собираюсь предпринимать никаких действий ему во вред.
Анна сама не знала, откуда взялась первая фраза, слетевшая с ее губ, но, по-видимому, та оказалась удачной. Бандиты оказались слегка пришиблены мыслью, что короля – как ни крути, а все-таки самого короля! – можно «взорвать к чертовой матери». Хотя в том, что их Фея-Крестная на это способна, не засомневался никто. Одного-единственного года общения с нею всем хватило для того, чтобы убедиться: все, что Анна обещает, она делает.
– Собственно, она права, – уже откровенно веселясь, подвел итог Барон. – Пожалуй, грабить собственного короля – это все же не очень-то красиво. Тем более, что повод для праздника такой хороший. Между прочим, от всех гильдий будут преподнесены подарки, так что я предлагаю сделать подарок и от нас: грабить королевский дворец мы не будем.
Самые жадные немного поворчали, но в конце концов смирились.
В результате такого решения Анна в кои-то веки на приеме занималась лишь своими прямыми обязанностями, то есть руководила и присматривала за работой своих девушек. Все это предполагало, что она будет держаться в тени, и это Анну абсолютно устраивало. Ей вовсе не хотелось, чтобы король заметил ту, которой здесь не должно было быть вовсе.
Ведь королем теперь был Антуан. Его отец умер вскоре после свадьбы сына, и сразу за похоронами последовала коронация. На нее Анна не ходила, с готовностью отпустив своих девушек с «кавалерами» из воровской гильдии. Хватило и свадьбы, чтобы всколыхнуть прежнюю боль, и видеть Антуана рядом с его молодой женой на коронации Анне вовсе не хотелось.
Сегодня же Анна изо всех сил старалась не думать о поводе для нынешнего приема. Это было почти нереальным, ибо все вокруг только об этом и судачили. У королевской четы родился наследник! Сын, крепкий и здоровый мальчик, опора и надежда всего королевства. Анна давила в себе мысли о том, что ей безумно хочется взглянуть на этого малыша – и о том, что она сама Антуану не подарит сына никогда.
Наследника издревле было принято показывать народу, однако маленький принц родился посреди зимы. В прошлые времена, возможно, это не остановило бы гордых родителей, но в их просвещенный век король с королевой решили не рисковать. Ради хоть какой-то компенсации на праздник в королевском дворце созвали так много людей, как сюда только могло поместиться: принимали всех, кто имел достаточно приличный вид.
И все же Анна не поверила, углядев в толпе знакомое лицо. Лизбет, ее маленькая Лизбет умудрилась очутиться на королевском приеме!
Впрочем, не такая уж маленькая. Лизбет выросла и расцвела, превратившись в девушку чудесной красоты. Огромные голубые глаза и струящийся каскад золотых волос делали ее похожей на юного ангела. Анна, залюбовавшись ею, пропустила момент, когда толпа отнесла Лизбет куда-то в сторону, а потом стало и вовсе не того: на помосте появилась королевская чета.
Из своего дальнего, тонущего в полумраке уголка, Анна завороженно смотрела, как Антуан осторожно берет на руки маленький сверток и, слегка покачав его, поднимает высоко над головой. Зал разразился приветственными криками и аплодисментами, настолько громогласными, что, казалось, они подняли бы и мертвого. Однако принца это не разбудило, и он продолжал мирно посапывать в своем кульке.
С такого расстояния Анна не могла рассмотреть личика маленького принца: оно почти тонуло в кружевах и золотом шитье. И все же Анна старалась смотреть на него, а не на его родителей. Не на Антуана, держащего своего сына на руках, и не на его жену, стоящую совсем рядом и счастливо улыбающуюся.
Завершение официальной части приема стало избавлением от пытки. Маленького принца вскоре унесли досыпать в колыбель, а в зале начался бал. Анна сумела вздохнуть с облегчением и погрузиться с головой в свою работу.
На этот раз Лизбет заметила ее первой. Анна не успела опомниться, как на нее напрыгнули, обняли и закружили в толпе.
– Анхен, Анхен, это ты! – верещали ей радостно в ухо. – Господи, живая, нашлась!
– Лизхен, успокойся, пожалуйста, – без особой надежды попыталась угомонить ее Анна. – Ну конечно, живая. Да и не пропадала я никуда.
– Как не пропадала?! – возмутилась Лизбет. – Пять лет о тебе ни слуху ни духу! Я думала… Я думала – вдруг тебя и в живых-то уже нет?
И ее огромные глаза наполнились слезами. Анна про себя усмехнулась: она уже почти успела забыть, как легко у ее сводной сестренки меняется настроение.
– Ну-ну, не вздумай плакать! – ласково произнесла она, протягивая платочек. – Еще чего не хватало в такой счастливый день! Это ведь твой первый бал, верно?
– Да! – как Анна и думала, Лизбет моментально расцвела. – Ты узнаешь это платье, Анхен?
И она крутанулась вокруг себя, демонстрируя белоснежный наряд. Тот самый, свадебный ненадеванный – подаренный. У Анны защемило в груди при его виде. Белый цвет идет и брюнеткам, и блондинкам – но по-разному. Если бы это платье было надето на ней самой, она была бы похожа на Снежную Королеву: строгую, холодную и изысканную. Лизбет же этот наряд превратил в солнечного ангела, в радостную и безмятежную ромашку.
– Узнаю, Лизхен, – проглотив комок в горле, мягко сказала Анна. – И я очень рада, что оно тебе так идет.
А Лизбет уже схватила ее за руки, осыпая их неожиданными поцелуями.
– Я так благодарна тебе! – умудрялась вставлять она в промежутках. – Если бы ты только знала, как я тебе благодарна!
– Лизхен, ты что? – почти испугалась Анна, пытаясь осторожно высвободить свои ладони. – Не сходи с ума, что ты делаешь?
– Я же самого главного не сказала! – поднимая на нее светящиеся от счастья глаза, выпалила Лизбет. – Помнишь, ты пообещала, что если я надену это платье на свой первый бал, то встречу свою любовь? Так я встретила, Анхен, встретила! Он сейчас добудет для нас мороженое, и я тебя с ним познакомлю! Анхен, я так счастлива! Спасибо тебе, спасибо от всей души!
– Ну что ты, – осторожно придерживая ее за плечо, через силу улыбнулась Анна. – Я тут совершенно не причем, а платье – это же просто подарок. Я очень рада за тебя, но извини, я не могу ждать, меня ждут дела.
– Дела? На балу? – искренне изумилась Лизбет. – Это как так?
Анна рассмеялась.
– А вот так, моя хорошая, – она провела руками по своему строгому темно-синему платью. – Кто-то на балах веселиться, а кто-то работает. Я и мои девочки помогаем обслуживать этот праздник.
– Так ты… – глаза Лизбет округлились. – Погоди, так ты – та самая фрау Майер? Я слышала о тебе! Все только и говорят о том, что ты – настоящая волшебница, и любой прием можешь превратить в сказку.
– Это небольшое преувеличение, – Анна потупилась, но в душе была довольна такой репутацией. – Но мы и правда всегда стараемся.
А Лизбет, как всегда, уже перепрыгнула на новую мысль:
– Раз фрау Майер – это ты, значит, ты все-таки вышла замуж? Анхен, я так за тебя рада! А когда мы с Карлом поженимся, мы сможем дружить семьями, и…
– Лизхен! Лизхен, – Анне с трудом удалось ее дозваться. – Я действительно вышла замуж несколько лет назад, однако теперь я вдова. Только не вздумай плакать! Любви между нами никогда не было, но обо мне позаботились, так что жалеть совершенно не о чем.
– То есть… – Лизбет явно растерялась, не зная, что на это сказать. – То есть ты…
– В данный момент я полностью довольна своей жизнью, – твердо заявила Анна. – Я свободная женщина, у меня есть любимое дело, и я твердо стою на ногах. Больше мне ничего не надо.
– Ты такая сильная! – восхищенно заявила Лизбет. – Я бы так не смогла.
– И не надо! – от души пожелала Анна. – У тебя все должно быть по-другому. Выходи замуж по любви и будь счастлива.
Высокий белокурый мужчина пробирался к ним через толпу, подняв над головой креманки с мороженым. Лизбет, увидев его, радостно подпрыгнула на месте и взмахнула руками. Воспользовавшись тем, что она отвлеклась, Анна незаметно нырнула в людской поток: сегодня чужое счастье для нее стало бы невыносимым.
С Карлом Фёрстером Анна познакомилась чуть позже, когда на имя фрау Майер пришло приглашение на свадьбу. Отказать младшей сестренке Анна не решилась, хотя и не была уверена, что восстанавливать прежние связи будет хорошей идеей. Подумав, она пошла на компромисс, вскользь бросив реплику, что одна из ее прежних девочек зовет на торжество. Все отлично знали, что таких подопечных у Феи-Крестной имелось великое множество, и потому никто не удивился такому приглашению по старой памяти.
Свадьбу сыграли весело, и Анна от души поздравила счастливых молодых. Встретила она и свою уже порядочно одряхлевшую мачеху, которая, узнав ее, прослезилась.
К счастью, у Лизбет с этого дня началась слишком насыщенная семейная жизнь, и Анне удавалось избегать чересчур частого общения. Сперва приходилось отговариваться делами, а потом Лизбет и сама погрузилась в хозяйственные заботы. Все-таки дом Королевского Лесничего значительно превышал и размерами, и доходами их прежний домишко, и Лизбет пришлось учиться быть одновременно и хозяйкой, и знатной дамой. Анна на время вздохнула с облегчением.
Однако проигнорировать приглашение на крестины оказалось невозможно. Вездесущий Бруно, выросший в ладного, но при этом острого на язык юношу, не преминул заметить по этому поводу:
– Ну вот и дожили! Настоящей феей ты уже давно стала, теперь будешь и настоящей крестной. Прямо хоть другое погоняло придумывай!
Анна шикнула на него тогда, больше по привычке. А сама принялась собирать приданое для своей маленькой крестницы.
Лизбет от подарков пришла в неописуемый восторг. Перебирая детские вещицы из тончайшего шелка, она приговаривала:
– Красота какая! Даже не думала, что такое бывает! На что угодно готова поспорить, что даже у нашего принца не было такой чудесной крестильной рубашечки!
– Подумаешь, принц! – насмешливо фыркнула в ответ Анна. – Куда там какому-то принцу до нашей Эльхен. И рядом он не стоял, даже не сомневайся.
Она от души любовалась своей крестницей. Маленькая Элла очень походила на мать. По крайней мере, Анне казалось, что так оно и есть: голубые глаза и золотистый пушок на макушке подсказывали ей это. А это означало, что Элле предстоит вырасти в самую настоящую красавицу.
Впрочем, для них практически ничего не изменилось: они продолжали жить и работать под руководством своей Феи-Крестной, лишь перебравшись вместе с нею в особняк на Дворцовой улице. И только жизнь самой Анны стала более насыщенной. Барон исполнил свое обещание и ввел в ближний круг.
– Ты храбрая девочка, – однажды сказал ей Барон во время одной из приватных встреч. – Ты не боишься ничего и никого… Даже смерти, я правильно понимаю?
Анна обдумала его вопрос. Мысли о смерти посещали ее несколько раз: когда она лишилась матери – единственной, с кем имелась настоящая близость; когда умер отец – последний родной человек… Когда Антуан разлюбил ее. Но всегда что-то в Анне восставало при этих мыслях. Жизнь не казалась ей ни приятной, ни увлекательной, и все же Анна не хотела прерывать ее. Она осознавала, что борьба за существование будет тяжелой и трудной, но, будучи по натуре бойцом, она готова была сражаться до победного.
– Я не хочу умирать, – медленно произнесла Анна вслух, взвешивая каждое свое слово. – Я сделаю все, чтобы моя жизнь не прервалась преждевременно. Но когда придет срок… или если этого потребует моя цель – то я не побоюсь умереть.
– Не побоишься, – согласно кивнул Барон, – ибо, как я и сказал, ты смелая. А еще – гордая. Прямо принцесса!
Читать дальшеОн ухмыльнулся, когда Анна сверкнула на него глазами. Его явно забавляло, как болезненно она реагирует на подобные подколки.
– Ну-ну, не злись, – примирительно попросил Барон. – Хотя, не буду отрицать, в злости ты еще красивее. Я просто подвожу тебя к нужной мысли. В нашей среде, Фея моя ненаглядная, есть три очень простых правила. Не верить. Не бояться. Не просить. Шаг в сторону от них – и тебя уже ничто не спасет, потому что наш мир очень далек от чистенького и безмятежного мирка простых обывателей.
Теперь Анна слушала его очень внимательно, запоминая каждое слово. Барон продолжал:
– Бояться ты не станешь, это понятно. Ты и меня не испугалась – даже в тот момент, когда поняла, кто я такой, и что тебе грозит. И просить не станешь: перешагнешь через все, но сделаешь сама, а не сможешь, так помрешь, но не заскулишь. А вот с верой…
Он провел кончиками пальцев по ее острой скуле, и Анна машинально подалась назад. После их договора Барон иногда делал шутливые предложения, но никогда не шел дальше. Однако этот жест был почти неприлично нежным.
– С верой у тебя, Фея, плоховато, – очень мягко произнес Барон. – Ты сильная, ты с характером – но ты веришь людям. Подводишь слишком близко к себе. Впускаешь в свою жизнь. Отдаешь им кусочки своего сердца. Кто-то уже однажды сделал тебе очень больно – но даже этого не хватило, чтобы по-настоящему ожесточить тебя. Поверь, предавать умеют не только возлюбленные. Предать может каждый, кому ты веришь хоть немного.
– Это не ваше дело, – тихо, усилием воли заставляя себя не отводить взгляда, ответила Анна. – Мое сердце касается только меня.
– Это мое дело, Фея, – покачал головой Барон. – Не забывай, ты теперь принадлежишь мне. Ты перескочила сразу через несколько ступеней в нашей непростой иерархии, но ты все равно с потрохами моя. Я не ношусь со своими людьми так, как ты со своими цыпочками, но я стараюсь не терять их без необходимости. Так вот, если хочешь чего-то добиться в этой жизни, запомни накрепко: не верь, не бойся, не проси. И в твоем случае лучше всего обратить внимание на первый пункт.
Этот день можно было бы назвать триумфом фрау Майер: их пригласили работать в королевский дворец. Разумеется, у короля слуг имелось предостаточно, но данный прием собирались проводить с таким размахом, что радовались любой помощи, которую только могли заполучить.
Накануне на совещании у Барона бушевали неутихающие споры. Разумеется, вопрос о том, этично ли грабить королевский дворец, никому даже не пришел в голову, всех куда больше волновало, насколько это безопасно. Большая часть настаивала, что раз уж их Фея-Крестная умеет столь виртуозно обращаться со всяческой живностью, то и бояться нечего. Более осторожные возражали им, что о возможностях короля никто не знает, и не исключено, что у дворца имеется защита и от колдовства.
Анна, которая вообще не хотела браться за эту работу, в споры не вступала. Она понимала, что отказаться не сможет: обслуживание королевского приема станет пиком в ее карьере. Для Анны не имело никакого значения, будут они грабить короля или нет, раз уж от похода во дворец все равно не отвертеться. И все-таки, когда Барон, заметивший ее отрешенность, спросил о ее мнении, Анна ответила отказом.
– И какой у тебя аргумент? – поинтересовался Барон.
Анна повела плечами.
– Я могла бы сказать, что внутри дворца мое волшебство не действует – и черта с два вы бы это проверили, – произнесла она холодно. – Но я скажу честно: я не буду грабить своего короля.
– То есть ты – верноподданная личность? – с усмешкой уточнил Барон под негромкие шепотки.
– Да, – просто ответила Анна. – Господа, если я однажды захочу взбунтоваться против короля, я взорву его к чертовой матери. Но пока остаюсь при мысли, что он мой король, я не собираюсь предпринимать никаких действий ему во вред.
Анна сама не знала, откуда взялась первая фраза, слетевшая с ее губ, но, по-видимому, та оказалась удачной. Бандиты оказались слегка пришиблены мыслью, что короля – как ни крути, а все-таки самого короля! – можно «взорвать к чертовой матери». Хотя в том, что их Фея-Крестная на это способна, не засомневался никто. Одного-единственного года общения с нею всем хватило для того, чтобы убедиться: все, что Анна обещает, она делает.
– Собственно, она права, – уже откровенно веселясь, подвел итог Барон. – Пожалуй, грабить собственного короля – это все же не очень-то красиво. Тем более, что повод для праздника такой хороший. Между прочим, от всех гильдий будут преподнесены подарки, так что я предлагаю сделать подарок и от нас: грабить королевский дворец мы не будем.
Самые жадные немного поворчали, но в конце концов смирились.
В результате такого решения Анна в кои-то веки на приеме занималась лишь своими прямыми обязанностями, то есть руководила и присматривала за работой своих девушек. Все это предполагало, что она будет держаться в тени, и это Анну абсолютно устраивало. Ей вовсе не хотелось, чтобы король заметил ту, которой здесь не должно было быть вовсе.
Ведь королем теперь был Антуан. Его отец умер вскоре после свадьбы сына, и сразу за похоронами последовала коронация. На нее Анна не ходила, с готовностью отпустив своих девушек с «кавалерами» из воровской гильдии. Хватило и свадьбы, чтобы всколыхнуть прежнюю боль, и видеть Антуана рядом с его молодой женой на коронации Анне вовсе не хотелось.
Сегодня же Анна изо всех сил старалась не думать о поводе для нынешнего приема. Это было почти нереальным, ибо все вокруг только об этом и судачили. У королевской четы родился наследник! Сын, крепкий и здоровый мальчик, опора и надежда всего королевства. Анна давила в себе мысли о том, что ей безумно хочется взглянуть на этого малыша – и о том, что она сама Антуану не подарит сына никогда.
Наследника издревле было принято показывать народу, однако маленький принц родился посреди зимы. В прошлые времена, возможно, это не остановило бы гордых родителей, но в их просвещенный век король с королевой решили не рисковать. Ради хоть какой-то компенсации на праздник в королевском дворце созвали так много людей, как сюда только могло поместиться: принимали всех, кто имел достаточно приличный вид.
И все же Анна не поверила, углядев в толпе знакомое лицо. Лизбет, ее маленькая Лизбет умудрилась очутиться на королевском приеме!
Впрочем, не такая уж маленькая. Лизбет выросла и расцвела, превратившись в девушку чудесной красоты. Огромные голубые глаза и струящийся каскад золотых волос делали ее похожей на юного ангела. Анна, залюбовавшись ею, пропустила момент, когда толпа отнесла Лизбет куда-то в сторону, а потом стало и вовсе не того: на помосте появилась королевская чета.
Из своего дальнего, тонущего в полумраке уголка, Анна завороженно смотрела, как Антуан осторожно берет на руки маленький сверток и, слегка покачав его, поднимает высоко над головой. Зал разразился приветственными криками и аплодисментами, настолько громогласными, что, казалось, они подняли бы и мертвого. Однако принца это не разбудило, и он продолжал мирно посапывать в своем кульке.
С такого расстояния Анна не могла рассмотреть личика маленького принца: оно почти тонуло в кружевах и золотом шитье. И все же Анна старалась смотреть на него, а не на его родителей. Не на Антуана, держащего своего сына на руках, и не на его жену, стоящую совсем рядом и счастливо улыбающуюся.
Завершение официальной части приема стало избавлением от пытки. Маленького принца вскоре унесли досыпать в колыбель, а в зале начался бал. Анна сумела вздохнуть с облегчением и погрузиться с головой в свою работу.
На этот раз Лизбет заметила ее первой. Анна не успела опомниться, как на нее напрыгнули, обняли и закружили в толпе.
– Анхен, Анхен, это ты! – верещали ей радостно в ухо. – Господи, живая, нашлась!
– Лизхен, успокойся, пожалуйста, – без особой надежды попыталась угомонить ее Анна. – Ну конечно, живая. Да и не пропадала я никуда.
– Как не пропадала?! – возмутилась Лизбет. – Пять лет о тебе ни слуху ни духу! Я думала… Я думала – вдруг тебя и в живых-то уже нет?
И ее огромные глаза наполнились слезами. Анна про себя усмехнулась: она уже почти успела забыть, как легко у ее сводной сестренки меняется настроение.
– Ну-ну, не вздумай плакать! – ласково произнесла она, протягивая платочек. – Еще чего не хватало в такой счастливый день! Это ведь твой первый бал, верно?
– Да! – как Анна и думала, Лизбет моментально расцвела. – Ты узнаешь это платье, Анхен?
И она крутанулась вокруг себя, демонстрируя белоснежный наряд. Тот самый, свадебный ненадеванный – подаренный. У Анны защемило в груди при его виде. Белый цвет идет и брюнеткам, и блондинкам – но по-разному. Если бы это платье было надето на ней самой, она была бы похожа на Снежную Королеву: строгую, холодную и изысканную. Лизбет же этот наряд превратил в солнечного ангела, в радостную и безмятежную ромашку.
– Узнаю, Лизхен, – проглотив комок в горле, мягко сказала Анна. – И я очень рада, что оно тебе так идет.
А Лизбет уже схватила ее за руки, осыпая их неожиданными поцелуями.
– Я так благодарна тебе! – умудрялась вставлять она в промежутках. – Если бы ты только знала, как я тебе благодарна!
– Лизхен, ты что? – почти испугалась Анна, пытаясь осторожно высвободить свои ладони. – Не сходи с ума, что ты делаешь?
– Я же самого главного не сказала! – поднимая на нее светящиеся от счастья глаза, выпалила Лизбет. – Помнишь, ты пообещала, что если я надену это платье на свой первый бал, то встречу свою любовь? Так я встретила, Анхен, встретила! Он сейчас добудет для нас мороженое, и я тебя с ним познакомлю! Анхен, я так счастлива! Спасибо тебе, спасибо от всей души!
– Ну что ты, – осторожно придерживая ее за плечо, через силу улыбнулась Анна. – Я тут совершенно не причем, а платье – это же просто подарок. Я очень рада за тебя, но извини, я не могу ждать, меня ждут дела.
– Дела? На балу? – искренне изумилась Лизбет. – Это как так?
Анна рассмеялась.
– А вот так, моя хорошая, – она провела руками по своему строгому темно-синему платью. – Кто-то на балах веселиться, а кто-то работает. Я и мои девочки помогаем обслуживать этот праздник.
– Так ты… – глаза Лизбет округлились. – Погоди, так ты – та самая фрау Майер? Я слышала о тебе! Все только и говорят о том, что ты – настоящая волшебница, и любой прием можешь превратить в сказку.
– Это небольшое преувеличение, – Анна потупилась, но в душе была довольна такой репутацией. – Но мы и правда всегда стараемся.
А Лизбет, как всегда, уже перепрыгнула на новую мысль:
– Раз фрау Майер – это ты, значит, ты все-таки вышла замуж? Анхен, я так за тебя рада! А когда мы с Карлом поженимся, мы сможем дружить семьями, и…
– Лизхен! Лизхен, – Анне с трудом удалось ее дозваться. – Я действительно вышла замуж несколько лет назад, однако теперь я вдова. Только не вздумай плакать! Любви между нами никогда не было, но обо мне позаботились, так что жалеть совершенно не о чем.
– То есть… – Лизбет явно растерялась, не зная, что на это сказать. – То есть ты…
– В данный момент я полностью довольна своей жизнью, – твердо заявила Анна. – Я свободная женщина, у меня есть любимое дело, и я твердо стою на ногах. Больше мне ничего не надо.
– Ты такая сильная! – восхищенно заявила Лизбет. – Я бы так не смогла.
– И не надо! – от души пожелала Анна. – У тебя все должно быть по-другому. Выходи замуж по любви и будь счастлива.
Высокий белокурый мужчина пробирался к ним через толпу, подняв над головой креманки с мороженым. Лизбет, увидев его, радостно подпрыгнула на месте и взмахнула руками. Воспользовавшись тем, что она отвлеклась, Анна незаметно нырнула в людской поток: сегодня чужое счастье для нее стало бы невыносимым.
С Карлом Фёрстером Анна познакомилась чуть позже, когда на имя фрау Майер пришло приглашение на свадьбу. Отказать младшей сестренке Анна не решилась, хотя и не была уверена, что восстанавливать прежние связи будет хорошей идеей. Подумав, она пошла на компромисс, вскользь бросив реплику, что одна из ее прежних девочек зовет на торжество. Все отлично знали, что таких подопечных у Феи-Крестной имелось великое множество, и потому никто не удивился такому приглашению по старой памяти.
Свадьбу сыграли весело, и Анна от души поздравила счастливых молодых. Встретила она и свою уже порядочно одряхлевшую мачеху, которая, узнав ее, прослезилась.
К счастью, у Лизбет с этого дня началась слишком насыщенная семейная жизнь, и Анне удавалось избегать чересчур частого общения. Сперва приходилось отговариваться делами, а потом Лизбет и сама погрузилась в хозяйственные заботы. Все-таки дом Королевского Лесничего значительно превышал и размерами, и доходами их прежний домишко, и Лизбет пришлось учиться быть одновременно и хозяйкой, и знатной дамой. Анна на время вздохнула с облегчением.
Однако проигнорировать приглашение на крестины оказалось невозможно. Вездесущий Бруно, выросший в ладного, но при этом острого на язык юношу, не преминул заметить по этому поводу:
– Ну вот и дожили! Настоящей феей ты уже давно стала, теперь будешь и настоящей крестной. Прямо хоть другое погоняло придумывай!
Анна шикнула на него тогда, больше по привычке. А сама принялась собирать приданое для своей маленькой крестницы.
Лизбет от подарков пришла в неописуемый восторг. Перебирая детские вещицы из тончайшего шелка, она приговаривала:
– Красота какая! Даже не думала, что такое бывает! На что угодно готова поспорить, что даже у нашего принца не было такой чудесной крестильной рубашечки!
– Подумаешь, принц! – насмешливо фыркнула в ответ Анна. – Куда там какому-то принцу до нашей Эльхен. И рядом он не стоял, даже не сомневайся.
Она от души любовалась своей крестницей. Маленькая Элла очень походила на мать. По крайней мере, Анне казалось, что так оно и есть: голубые глаза и золотистый пушок на макушке подсказывали ей это. А это означало, что Элле предстоит вырасти в самую настоящую красавицу.
Все о Фее-Крестной. Глава 4
Глава 4
«Приглашаем фрау Майер посетить дом номер двенадцать по Дворцовой улице» гласила измятая записка без конверта.
– Откуда это? – нахмурилась Анна, увидев ее на столе. – Кто принес?
– Никто не приносил, – сердито отозвалась Криста, дежурившая сегодня на кухне. – Оно в окно влетело, вот с этим камнем! Чудо, что он в меня не угодил!
И она мрачно кивнула на булыжник, лежащий рядом с запиской.
– Вот как? – глухо отозвалась Анна, снова вчитываясь в короткую фразу, словно за чернилами можно было разглядеть ответы на хлынувшие вопросы. – Тогда это явно не приглашение на новую работу. Хотя Дворцовая улица – место приличное.
Все присутствующие покивали. Еще какое приличное: Дворцовая улица пролегала в самом центре столицы и вела прямо к площади, за которой раскинулся королевский дворец. В роскошных особняках на этой улице обитала самая что ни на есть почтенная публика.
– Может, не надо туда ходить? – подала свой звонкий голосок Урсула. – Достойные люди камнями в окна не кидаются!
– Я подумаю, – Анна продолжала хмуриться. – Однако что-то мне подсказывает, что проигнорировать подобное сообщение не удастся.
Она удалилась с кухни, оставив девушек бурно обсуждать произошедшее, чтобы поразмыслить обо всем в одиночестве. И только заходя в свою комнату, Анна обнаружила, что за ней увязался Бруно.
– Я тебе не говорила, что ты становишься слишком большим, чтобы переступать порог женской спальни? – резко осадила его Анна, когда выяснилось, что Бруно пытается протиснуться в дверной проем.
– Говорила, – четырнадцатилетний парнишка ехидно осклабился. – Но сейчас я по делу, честно!
– Ты знаешь что-то об этой записке? – тут же ухватилась за суть Анна.
– Не уверен, – помявшись, признался Бруно. – Но подозреваю. А вот у тебя, похоже, даже подозрений никаких нет.
Читать дальшеАнна вздохнула и отпустила дверь.
– Ладно, – смилостивилась она. – Заходи и говори, только не вздумай ерничать.
– Да куда уж тут, – проворчал Бруно, проскальзывая в комнату.
Зайдя, он слегка стушевался: стерильный порядок с непривычки смущал. Ему самому собственную комнату не давало захламить только то, что он возвращался в нее лишь ночевать. Анна ждала, пока Бруно соберется со словами, молча, однако не сводила с него пристального взгляда, и тот в конце концов начал:
– Фея, ты что-нибудь знаешь о Бароне?
– О бароне? – в недоумении переспросила Анна. – О котором бароне? Их у нас как собак нерезаных.
– Барон – один, – понизив голос, произнес Бруно укоризненно. – Он хозяин всех бандитов в этом городе и пасет все шайки, что тут имеются.
– Даже так? – Анна вскинула свои тонко очерченные черные брови, демонстрируя недоверие. – То есть он вроде как король преступного мира?
– Что-то вроде того, – поморщился Бруно. – Я не знаю точно. Я… понимаешь, я о нем только слышал. Давно – тогда. Когда я еще жил на улице и промышлял мелким воровством. Я пару раз попадался ребятам постарше, и мне крепко от них доставалось. Они-то и заявили: с такими карапузами, как я, Барон не связывается, но если я захочу воровать, когда стану старше, мне придется платить долю в общак. Все платят – и я буду.
– Но тебе не пришлось платить, – задумчиво протянула Анна.
– Ну да! – горячо выпалил Бруно. – Я ж больше не воровал. Ну, то есть вроде как не воровал – сам по себе, я имею в виду. Но на тебя Барон, похоже, все-таки вышел – и теперь хочет, чтобы заплатила ты.
Анна прикусила губу. Неужели такой человек, как разбойничий король, живет на Дворцовой улице? А с другой стороны, живут же они с девушками под маской респектабельной матроны и ее исполнительных работниц, и никому из соседей даже в голову не придет подозревать их в чем-либо.
– Фея, – уже совсем сдавленно прошептал Бруно, – будь очень осторожна! Это тебе не добропорядочные бюргеры, которых несложно обмануть. У Барона под рукой не только воры и грабители ходят, он и убийц крышует. Тебя там сожрут и не заметят этого.
– Это мы еще посмотрим, – холодно ответила Анна. – Однако спасибо тебе за предупреждение.
Анна не раз вспомнила Бруно добрым словом, находясь в особняке под номером двенадцать по Дворцовой улице. Если бы не он, она бы до последнего не догадывалась, куда попала. И пожилой плотный седоватый господин, принявший ее в уютно обставленном кабинете, не вызвал бы ни малейших подозрений.
– Добро пожаловать, фрау Майер, – приветствовал он Анну низким звучным голосом. Когда та по его приглашению опустилась в кресло, господин тонко усмехнулся. – Хотя подозреваю, что вы совсем не Майер и даже не фрау, но я не против называть вас именно так.
– Я не понимаю, о чем вы, – равнодушно ответила Анна, прямо, но без излишнего напряжения сидя в мягком кресле. – Вы приглашали фрау Майер – и вот я явилась.
Хозяин дома вновь едва заметно усмехнулся.
– Только не подумайте, – заявил он, – будто я считаю, что фрау Майер – это не вы. Дело в том, что я не сомневаюсь, что вы – не фрау Майер.
– Как вам будет угодно, – не стала вступать в пререкания Анна. – Если бы я тратила время на переубеждение людей, мне некогда было бы работать. Так когда вы собираетесь организовывать прием?
– Фрау Майер, фрау Майер… – хозяин дома покачал головой. – Давайте не будем играть в кошки-мышки. Вы отлично знаете, что я пригласил вас вовсе не обслуживать прием.
– Да? – Анна совсем чуть-чуть, насколько это было приличным, округлила глаза. – Тогда зачем же вы меня пригласили?
Ее собеседник достал из шкафчика графин и два бокала. Разлив в них золотистого вина, он протянул один Анне, а со вторым сел напротив.
– Давайте начистоту, – предложил он. – Вы знаете, кто я?
– Боюсь, что нет, – абсолютно честно призналась Анна. – Я думала, что вы мой потенциальный работодатель, но, похоже, ошиблась.
– Гхм… – хмыкнул хозяин. – На самом деле, не так уж ошиблись. Я бы даже сказал, вы оказались совсем рядом с целью.
– Я вас не понимаю, – вздохнула Анна. – Если вы не желаете пользоваться услугами моей службы, то я не представляю, о чем мы можем говорить.
– О нет! – возразили ей. – Желаю, и еще как! Именно вашими услугами я должен был пользоваться уже… сколько? Два года? Три? Но вы так успешно скрывались от меня, что стоило огромных сил вас найти.
– По-прежнему не понимаю, – Анна позволила себе пожать плечами. – Вы изволите говорить загадками, герр… Простите, до сих пор не знаю вашего имени.
– В городе меня знают как герра Шульца, – любезно представился собеседник. – Однако вам, как и прочим моим соратникам, стоит называть меня Бароном.
– Приятно познакомиться, – Анна с достоинством кивнула.
– Неискренно – а жаль, – покачал головой Барон. – Впрочем, смотрю, вы вообще девушка скрытная, да и апломб держать умеете.
На это Анна отвечать не стала, просто продолжала смотреть спокойным равнодушным взглядом. Однако внутри у нее все похолодело. Выходит, Бруно не ошибся, и ими заинтересовался кто-то не менее, а то и более влиятельный, нежели сам король. Вот только как он сумел их заподозрить? Анна так старательно прятала концы в воду, что была свято уверена: ни один, даже самый гениальный сыщик не свяжет их с ограблениями, а если ему и придет в голову подобная фантазия, он не найдет ни единой ниточки, ведущей к фрау Майер.
– Действительно, умеете, – с почти нескрываемым удовольствием в голосе произнес Барон. – Что ж, давайте пойдем по порядку, и я расскажу вам то, что я о вас знаю. Просто для того, чтобы у вас не возникло иллюзий, что я блефую.
– Как вам будет угодно, герр Шульц, – послушно отозвалась Анна, отлично понимая, что если она сейчас встанет и захочет уйти, ее не выпустят.
– Признаюсь сразу честно, – начал свое повествование Барон. – Я не знаю как вы это все проворачиваете. Очень надеюсь, что вы мне это в конце концов расскажете. Пока же мне известно следующее. Три года назад в столице объявилась фрау Майер, которая предлагала обслугу для проведения приемов. Наши поиздержавшиеся, но тем не менее горделивые аристократы ухватились за это предложение: ведь обслуга была обучена и воспитана в традициях лучших домов. Однако со временем – не сразу, через несколько месяцев, а то и через полгода – после таких приемов в особняках, где работала фрау Майер начинали пропадать ценные вещи. Обычно небольшие и не очень тяжелые. Что интересно, каждый – подчеркиваю, каждый раз, когда это происходило, фрау Майер со всеми своими девушками работала в другом, тоже очень приличном доме.
– Мы много работаем, – флегматично ответила на это Анна, про себя отмечая, что пока ей нечего поставить в вину. – Ничего удивительного, что мы постоянно обслуживаем какой-нибудь прием.
– Да, – улыбнулся ей Барон. – Вот только вещи все равно пропадают. И потом всплывают в… я бы так сказал, не слишком респектабельных лавочках. И вот тут мы доходим до любопытного момента: приносят сбывать их обычно мужчины.
Анна покачала головой.
– Чем дальше вы рассказываете, тем очевиднее, что все это не имеет ко мне ни малейшего отношения. У меня не служат мужчины – кроме разве что одного мальчика, находящегося под моей опекой. Но вряд ли отрока можно назвать мужчиной?
– Разумеется, нельзя, – Барон согласно кивнул. – Только ведь дело в том, что и тех мужчин, что заходили в лавки, словно бы и не существует. Они заходят, отдают товар, получают деньги – и исчезают.
– Прямо из лавок? – Анне удалось вполне натурально изумиться. – Чудеса какие!
– Нет, не прямо из лавок, – взгляд Барона теперь стал острым. – Они отходят на какое-то расстояние, сворачивают за угол, ныряют в переулки… Любой, кто следил бы за ними, мог решить, что они просто ловко уходят от преследования – но мои парни собаку съели на слежке. Они умеют и проводить ее, и сами от нее скрываться. Да и город знают не в пример лучше полиции. Нет такого закутка или лаза, которого бы мои парни не ведали. Но эти сбытчики словно испаряются в воздухе.
– Я все еще не понимаю, причем здесь я, – вздохнула Анна. – Вы рассказываете очень интересные вещи – но очень страшные. Я даже не представляю, как засну сегодня ночью.
– А вот это очень хороший вопрос, – Барон, продолжая сидеть, чуть наклонился к ней. – Но я бы его слегка перефразировал: уснете ли вы вообще этой ночью… И если да – то проснетесь ли?
– Вы меня запугиваете? – Анна позволила себе нахмуриться.
Ее разум мучительно искал выход. Этот Барон так и не сказал, где она прокололась, и Анна никак не могла понять, в чем ее обвиняют. Судя по всему, он просто надеялся надавить на нее так, чтобы она со слезами на глазах сама во всем призналась. Это Анна твердо была намерена не делать. Если все дело в выдержке – то она ее проявит, ей не привыкать закрываться в себе и терпеть.
– Ни в коем случае, – к ее удивлению, Барон не стал давить дальше, а откинулся на спинку кресла. – Я просто сообщаю вам факты. Чем дольше вы будете запираться, тем дольше просидите здесь – вот и все. Но я надеюсь, что мы с вами деловые люди и сумеем договориться.
– Я не понимаю, – устало произнесла Анна, – с чего вы вообще взяли, что я и мои девочки со всем этим связаны. Только потому, что у аристократов что-то пропало? Ну так логично же, что у знатных людей есть что взять. Даже если ситуация в стране довольно тяжелая, и они были вынуждены рассчитать некоторых слуг для экономии, это же не означает, что они продали все свои фамильные драгоценности и хрустальные сервизы.
– Да, мы это знаем, – здесь Барон откровенно ухмыльнулся. – Собственно, именно поэтому мы и наткнулись на всю эту историю: видите ли, мы сами имели виды на кое-какие из этих вещичек. А они взяли – и просто испарились у нас из-под носа. И брали-то аккуратно, немного, так, что хозяева, скорее всего, иногда вообще ничего не замечали. Мои парни брали куш побольше – но там не было того, что мы вроде как заранее заприметили. А потом это начало всплывало в скупке – и как, скажите на милость, нам не заинтересоваться всем этим? Кто-то раз за разом перебегал нам дорогу, это же очевидно. Да еще и в общак ничего не платил. Нехорошо так, фрау Майер. Так дела не делаются.
– Похоже, вы обвинили меня просто потому, что не смогли придумать ничего другого, – холодно ответила Анна. Она осознавала, что загнана в угол, но пока не могла придумать ничего спасительного.
– Вот вы уже почти дошли до правильной мысли, – подбодрил ее Барон. – Я хочу, чтобы вы поняли, фрау Майер: вы не в суде. Здесь нет прокурора и нет адвоката. Никто не будет искать улик, свидетелей и прочих доказательств. Мои парни считают, что вы виновны по указанным мною двум пунктам, и здесь я с ними согласен. В качестве наказания и компенсации, считают они, с вас надо обдирать весь доход, оставляя в лучшем случае только на пропитание. И вот здесь – я прошу особого вашего внимания, фрау Майер – я с ними не согласен.
Он помолчал немного, давая вставить реплику, но Анна не стала этого делать. Сейчас она оказалась на очень тонком льду, и опасалась единственным неловким движением нарушить хрупкое равновесие.
– Вы талантливая женщина, фрау Майер, – поняв, что ответа не будет, снова заговорил Барон. – С фантазией. С практической жилкой. С умением прятать концы. Я ничуть не сомневаюсь, что полиция вас не заподозрит никогда, но даже если это и случится, в суде их никто не воспримет всерьез. К тому же, как я вижу, вы отлично умеете держать себя, и если что, перед официальными властями всегда отстоите свое доброе имя.
– У меня, – продолжил он, – таких людей в окружении нет. По молодости я их уничтожал как потенциальных конкурентов. Позже – не дал никому вырасти рядом с собой. Сейчас мне бы и хотелось увидеть кого-нибудь яркого и инициативного, но вокруг одни лишь исполнители. Когда я приглашал вас, фрау Майер, я хотел сделать предложение на общих основаниях: пятьдесят процентов прибыли в общак, пятьдесят остается вам. Плюс мои парни вас защищают и не дают обижать никому, будь то власти или же отморозки. Однако теперь, когда мы с вами познакомились, я хочу предложить вам нечто большее.
Анна прикрыла глаза, от души надеясь не сглотнуть: в горле все пересохло, а этот жест выдал бы ее с головой. От безысходности она пригубила предложенного ей ранее вина и вынуждена была признать, что оно превосходного качества.
– Я хочу видеть вас рядом с собой, – эти слова Барона едва не заставили Анну поперхнуться. – Я хочу, чтобы красивая, умная и талантливая женщина находилась возле, показывая всем, что я по-прежнему умею находить и извлекать лучшее.
– Вы мне льстите, – холодно ответила Анна. – Где вы увидели красоту?
К ее удивлению Барон расхохотался.
– Вы серьезно думали, что спрячете ее за неудачным гримом? – сказал он, вытирая выступившие на глазах слезы. – Не знаю, удается ли вам это с другими, но со мною не прокатит. Я знал слишком много женщин, и все они были сногсшибательны – каждая по-своему. Вы красивая женщина, фрау Майер, очень красивая. И гораздо моложе, чем пытаетесь казаться. Я не сомневаюсь, что вы годитесь мне во внучки.
– Так вы этого хотите? – уточнила Анна. – Сделать меня своей любовницей?
– Был бы не прочь, – усмехнулся Барон. – Заметьте, изначально я не имел подобной цели. Но я вижу, как вы хороши даже под слоем вашей дурацкой косметики, к тому же я всегда любил интересных женщин. Моими возлюбленными были самые ловкие воровки и самые хладнокровные убийцы. А вот ведьм еще не было.
Анна все-таки вздрогнула под его пристальным взглядом. Барону удалось усыпить ее бдительность, увести внимание в другую сторону – и нанести внезапный удар.
– Вы ведь ведьма, я прав? – уперев локти в подлокотники и положив подбородок на сцепленные пальцы, поинтересовался Барон. – Я анализировал вашу историю и так, и сяк, и пришел выводу, что помочь вам могло только колдовство.
– Я предпочитаю, – очень медленно, не отводя в сторону глаз и даже не моргая, произнесла Анна, – чтобы меня называли феей.
– Фе-ея, – хмыкнув, протянул нараспев Барон. – Пару веков назад никто бы не стал разбираться.
– Сейчас другие времена, – холодно отрезала Анна. – Ни один нормальный человек не поверит в волшебство – это удел детей да романтиков.
– И вы этим пользуетесь, – понимающе кивнул Барон. – Фрау Майер, вы еще интереснее, чем я думал. Так как, вы принимаете мое предложение?
– И вы не боитесь со мною связываться? – ухватилась Анна за последнюю надежду. – С той, кого считаете ведьмой?
– С ведьмой, может, и побоялся бы, – ухмыльнулся Барон. – Но с феей-то совсем другое дело.
– Я не добрая фея, – предупредила Анна, но он лишь покачал головой, и тогда она устало ответила: – Я не буду вашей любовницей.
Барон окинул ее задумчивым взглядом.
– Я правильно понимаю, что это единственное ваше возражение?
– Да, – мгновение поколебавшись, Анна ответила решительно. – Вы будете тянуть с меня деньги вне зависимости от того, признаюсь я или нет, к тому же вы разгадали мой секрет. В моих интересах заполучить место получше, чем у рядового плательщика «взносов». Однако мое тело ни в коем случае не может быть предметом сделки.
– Почему? – с вполне искренней заинтересованностью спросил Барон.
Анна брезгливо передернула плечами.
– Потому что если бы мое тело продавалось, я бы уже давно была замужем за каким-нибудь провинциальным бароном или даже графом.
– Любите кого-то, – покачал головой Барон. – Я же говорил, что вы совсем молоденькая. Не готовы любить одного, а отдаваться другому?
– Это не ваше дело, – Анна поджала губы. – Я не собираюсь отдаваться вообще никому.
– Значит, он либо умер, либо женат, – сделал вывод Барон. – В любом случае, он сделал из вас опасную женщину.
Анне стало не по себе от такой прозорливости. Она уже давно осознала, что этот человек взошел на вершину преступного мира благодаря своему уму, но не ожидала, что он сможет заглянуть настолько глубоко.
– Хорошо, – Барон, прерывая ее мысли, вынес свое решение. – Вы не станете моей любовницей, хотя, признаюсь откровенно, сейчас мне этого хочется еще больше, чем раньше. Но, как я уже говорил, я знаю женщин, и потому отлично понимаю, когда «Нет» – это действительно «Нет». Я желаю видеть вас в первую очередь союзником. Вопрос в том, желаете ли вы того же?
– Не желаю, – честно призналась Анна. – Но вынуждена признать, что в данной ситуации это единственный разумный выбор.
– Тогда приступим к обсуждению деталей? – с улыбкой предложил Барон.
В черном платье Анна была похожа на единый тонкий росчерк. Сегодня она не прятала свою красоту, и мужчины, собравшиеся в просторном зале особняка номер двенадцать по Дворцовой улице, смотрели на нее со смесью восхищения и недоверия. Им казалось, что какая-то иностранная принцесса перепутала этот дом с королевским дворцом.
Анна шла сквозь толпу с гордо поднятой головой. Платье выгодно подчеркивало ее фигуру, хотя и придавало ей излишнюю мрачность. Белое лицо, обрамленное черными локонами, казалось бескровным.
На помосте ее ждал Барон. Стоило Анне подойти, как он галантно протянул ей руку.
– Разрешите представить вам фрау Майер, – произнес он, плавно разворачивая Анну к собравшимся. – Так вы, если понадобится, будете называть ее при посторонних. Для вас же она отныне – Фея-Крестная.
По залу пролетели смешки и шепотки. Анна стояла без напряжения, в естественной позе, но в душе ждала, что сейчас начнутся выкрики возмущения. Однако, по-видимому, Барон имел большое влияние на своих подчиненных: никто не посмел перебить его.
– В качестве вступительного взноса, – как ни в чем не бывало продолжал Барон, – Фея-Крестная расскажет нам, как ей удалось сбывать краденое так, что она не только оставалась в тени сама, но и ее исполнителей никто так и не сумел выследить.
Гул стал громче, и люди подались ближе. Многие занимались слежкой за таинственными сбытчиками, и всем было интересно, куда же те пропадали.
– Тебе слово, – Барон повернулся к Анне и сделал приглашающий жест.
Та кивнула, машинально отметив, что с того момента, как стала для Барона «своей», он перешел на «ты». Впрочем, сейчас это ее мало волновало.
Анна опустила руку в свой черный, расшитый серебром ридикюль и достала оттуда крысу. В глубине плотных рядов удивленно ахнули, но Анна невозмутимо вынула вторую крысу, и только потом захлопнула ридикюль. После чего, подержав мгновение по крысе в каждой руке, она бросила их на пол.
Кто-то в первых рядах отшатнулся, но крысы ни на кого не кинулись. Более того, они словно даже не долетели до пола. Перед глазами онемевших от изумления зрителей, по обеим сторонам от Анны, встали двое мужчин. Ничем особо не примечательные: среднего роста, среднего телосложения, с приятными, но не особо выразительными лицами. Однако с очень умными и внимательными глазами.
– Знакомьтесь, – холодно произнесла Анна, и от звука ее голоса многие вздрогнули. – Это Якоб, а это Вильгельм. Они любезно согласились помочь мне показать всем присутствующим, как я работаю.
– Вы превращаете людей в крыс?! – не выдержав, спросил кто-то из толпы со смесью восхищения и ужаса.
– Нет, – ответила Анна. – В данном случае я превращаю крыс в людей. Однако ваша идея заинтересовала меня. Благодарю, я обязательно ее обдумаю.
– Почему именно крыс? – долетело с другого конца зала. – Разве такая красивой даме не стоило бы выбрать кого-нибудь посимпатичнее? Зайчиков там или белочек…
– А что в них не симпатичного? – поинтересовалась Анна, взлохмачивая волосы Якоба и Вильгельма. – По-моему, оба весьма милы. К тому же крысы гораздо умнее и зайчиков, и белочек. Крыса вполне способна посчитать деньги, вырученные за проданный товар – и пока еще ни одного из моих посланников не обманул даже самый прожженный торговец.
– Вы! – она повысила голос, обводя зал своим ледяным взглядом. – Вы ведь все здесь тоже крысы.
Не обращая внимания на поднявшийся было ропот, Анна продолжала:
– Крысы ловки и быстры, им наплевать на человеческие законы, и город они знают так, как людям и не снилось. Крыса пролезет в любую щель и всегда добьется своего. Крыс ненавидят – и их опасаются. И сколько бы крыс ни травили, как бы на них ни охотились – они всегда выживают. Так посмеете ли вы отрицать, что вы крысы?
– А ты что же, возьмешься превратить их в людей? – после небольшой паузы вмешался Барон с усмешкой, пока сборище бандитов напряженно обдумывало выдвинутые тезисы.
– Нет, – тише, но так, чтобы ее слышали все в зале, ответила Анна. – Но вы же видите: я способна любить и крыс.
– Откуда это? – нахмурилась Анна, увидев ее на столе. – Кто принес?
– Никто не приносил, – сердито отозвалась Криста, дежурившая сегодня на кухне. – Оно в окно влетело, вот с этим камнем! Чудо, что он в меня не угодил!
И она мрачно кивнула на булыжник, лежащий рядом с запиской.
– Вот как? – глухо отозвалась Анна, снова вчитываясь в короткую фразу, словно за чернилами можно было разглядеть ответы на хлынувшие вопросы. – Тогда это явно не приглашение на новую работу. Хотя Дворцовая улица – место приличное.
Все присутствующие покивали. Еще какое приличное: Дворцовая улица пролегала в самом центре столицы и вела прямо к площади, за которой раскинулся королевский дворец. В роскошных особняках на этой улице обитала самая что ни на есть почтенная публика.
– Может, не надо туда ходить? – подала свой звонкий голосок Урсула. – Достойные люди камнями в окна не кидаются!
– Я подумаю, – Анна продолжала хмуриться. – Однако что-то мне подсказывает, что проигнорировать подобное сообщение не удастся.
Она удалилась с кухни, оставив девушек бурно обсуждать произошедшее, чтобы поразмыслить обо всем в одиночестве. И только заходя в свою комнату, Анна обнаружила, что за ней увязался Бруно.
– Я тебе не говорила, что ты становишься слишком большим, чтобы переступать порог женской спальни? – резко осадила его Анна, когда выяснилось, что Бруно пытается протиснуться в дверной проем.
– Говорила, – четырнадцатилетний парнишка ехидно осклабился. – Но сейчас я по делу, честно!
– Ты знаешь что-то об этой записке? – тут же ухватилась за суть Анна.
– Не уверен, – помявшись, признался Бруно. – Но подозреваю. А вот у тебя, похоже, даже подозрений никаких нет.
Читать дальшеАнна вздохнула и отпустила дверь.
– Ладно, – смилостивилась она. – Заходи и говори, только не вздумай ерничать.
– Да куда уж тут, – проворчал Бруно, проскальзывая в комнату.
Зайдя, он слегка стушевался: стерильный порядок с непривычки смущал. Ему самому собственную комнату не давало захламить только то, что он возвращался в нее лишь ночевать. Анна ждала, пока Бруно соберется со словами, молча, однако не сводила с него пристального взгляда, и тот в конце концов начал:
– Фея, ты что-нибудь знаешь о Бароне?
– О бароне? – в недоумении переспросила Анна. – О котором бароне? Их у нас как собак нерезаных.
– Барон – один, – понизив голос, произнес Бруно укоризненно. – Он хозяин всех бандитов в этом городе и пасет все шайки, что тут имеются.
– Даже так? – Анна вскинула свои тонко очерченные черные брови, демонстрируя недоверие. – То есть он вроде как король преступного мира?
– Что-то вроде того, – поморщился Бруно. – Я не знаю точно. Я… понимаешь, я о нем только слышал. Давно – тогда. Когда я еще жил на улице и промышлял мелким воровством. Я пару раз попадался ребятам постарше, и мне крепко от них доставалось. Они-то и заявили: с такими карапузами, как я, Барон не связывается, но если я захочу воровать, когда стану старше, мне придется платить долю в общак. Все платят – и я буду.
– Но тебе не пришлось платить, – задумчиво протянула Анна.
– Ну да! – горячо выпалил Бруно. – Я ж больше не воровал. Ну, то есть вроде как не воровал – сам по себе, я имею в виду. Но на тебя Барон, похоже, все-таки вышел – и теперь хочет, чтобы заплатила ты.
Анна прикусила губу. Неужели такой человек, как разбойничий король, живет на Дворцовой улице? А с другой стороны, живут же они с девушками под маской респектабельной матроны и ее исполнительных работниц, и никому из соседей даже в голову не придет подозревать их в чем-либо.
– Фея, – уже совсем сдавленно прошептал Бруно, – будь очень осторожна! Это тебе не добропорядочные бюргеры, которых несложно обмануть. У Барона под рукой не только воры и грабители ходят, он и убийц крышует. Тебя там сожрут и не заметят этого.
– Это мы еще посмотрим, – холодно ответила Анна. – Однако спасибо тебе за предупреждение.
Анна не раз вспомнила Бруно добрым словом, находясь в особняке под номером двенадцать по Дворцовой улице. Если бы не он, она бы до последнего не догадывалась, куда попала. И пожилой плотный седоватый господин, принявший ее в уютно обставленном кабинете, не вызвал бы ни малейших подозрений.
– Добро пожаловать, фрау Майер, – приветствовал он Анну низким звучным голосом. Когда та по его приглашению опустилась в кресло, господин тонко усмехнулся. – Хотя подозреваю, что вы совсем не Майер и даже не фрау, но я не против называть вас именно так.
– Я не понимаю, о чем вы, – равнодушно ответила Анна, прямо, но без излишнего напряжения сидя в мягком кресле. – Вы приглашали фрау Майер – и вот я явилась.
Хозяин дома вновь едва заметно усмехнулся.
– Только не подумайте, – заявил он, – будто я считаю, что фрау Майер – это не вы. Дело в том, что я не сомневаюсь, что вы – не фрау Майер.
– Как вам будет угодно, – не стала вступать в пререкания Анна. – Если бы я тратила время на переубеждение людей, мне некогда было бы работать. Так когда вы собираетесь организовывать прием?
– Фрау Майер, фрау Майер… – хозяин дома покачал головой. – Давайте не будем играть в кошки-мышки. Вы отлично знаете, что я пригласил вас вовсе не обслуживать прием.
– Да? – Анна совсем чуть-чуть, насколько это было приличным, округлила глаза. – Тогда зачем же вы меня пригласили?
Ее собеседник достал из шкафчика графин и два бокала. Разлив в них золотистого вина, он протянул один Анне, а со вторым сел напротив.
– Давайте начистоту, – предложил он. – Вы знаете, кто я?
– Боюсь, что нет, – абсолютно честно призналась Анна. – Я думала, что вы мой потенциальный работодатель, но, похоже, ошиблась.
– Гхм… – хмыкнул хозяин. – На самом деле, не так уж ошиблись. Я бы даже сказал, вы оказались совсем рядом с целью.
– Я вас не понимаю, – вздохнула Анна. – Если вы не желаете пользоваться услугами моей службы, то я не представляю, о чем мы можем говорить.
– О нет! – возразили ей. – Желаю, и еще как! Именно вашими услугами я должен был пользоваться уже… сколько? Два года? Три? Но вы так успешно скрывались от меня, что стоило огромных сил вас найти.
– По-прежнему не понимаю, – Анна позволила себе пожать плечами. – Вы изволите говорить загадками, герр… Простите, до сих пор не знаю вашего имени.
– В городе меня знают как герра Шульца, – любезно представился собеседник. – Однако вам, как и прочим моим соратникам, стоит называть меня Бароном.
– Приятно познакомиться, – Анна с достоинством кивнула.
– Неискренно – а жаль, – покачал головой Барон. – Впрочем, смотрю, вы вообще девушка скрытная, да и апломб держать умеете.
На это Анна отвечать не стала, просто продолжала смотреть спокойным равнодушным взглядом. Однако внутри у нее все похолодело. Выходит, Бруно не ошибся, и ими заинтересовался кто-то не менее, а то и более влиятельный, нежели сам король. Вот только как он сумел их заподозрить? Анна так старательно прятала концы в воду, что была свято уверена: ни один, даже самый гениальный сыщик не свяжет их с ограблениями, а если ему и придет в голову подобная фантазия, он не найдет ни единой ниточки, ведущей к фрау Майер.
– Действительно, умеете, – с почти нескрываемым удовольствием в голосе произнес Барон. – Что ж, давайте пойдем по порядку, и я расскажу вам то, что я о вас знаю. Просто для того, чтобы у вас не возникло иллюзий, что я блефую.
– Как вам будет угодно, герр Шульц, – послушно отозвалась Анна, отлично понимая, что если она сейчас встанет и захочет уйти, ее не выпустят.
– Признаюсь сразу честно, – начал свое повествование Барон. – Я не знаю как вы это все проворачиваете. Очень надеюсь, что вы мне это в конце концов расскажете. Пока же мне известно следующее. Три года назад в столице объявилась фрау Майер, которая предлагала обслугу для проведения приемов. Наши поиздержавшиеся, но тем не менее горделивые аристократы ухватились за это предложение: ведь обслуга была обучена и воспитана в традициях лучших домов. Однако со временем – не сразу, через несколько месяцев, а то и через полгода – после таких приемов в особняках, где работала фрау Майер начинали пропадать ценные вещи. Обычно небольшие и не очень тяжелые. Что интересно, каждый – подчеркиваю, каждый раз, когда это происходило, фрау Майер со всеми своими девушками работала в другом, тоже очень приличном доме.
– Мы много работаем, – флегматично ответила на это Анна, про себя отмечая, что пока ей нечего поставить в вину. – Ничего удивительного, что мы постоянно обслуживаем какой-нибудь прием.
– Да, – улыбнулся ей Барон. – Вот только вещи все равно пропадают. И потом всплывают в… я бы так сказал, не слишком респектабельных лавочках. И вот тут мы доходим до любопытного момента: приносят сбывать их обычно мужчины.
Анна покачала головой.
– Чем дальше вы рассказываете, тем очевиднее, что все это не имеет ко мне ни малейшего отношения. У меня не служат мужчины – кроме разве что одного мальчика, находящегося под моей опекой. Но вряд ли отрока можно назвать мужчиной?
– Разумеется, нельзя, – Барон согласно кивнул. – Только ведь дело в том, что и тех мужчин, что заходили в лавки, словно бы и не существует. Они заходят, отдают товар, получают деньги – и исчезают.
– Прямо из лавок? – Анне удалось вполне натурально изумиться. – Чудеса какие!
– Нет, не прямо из лавок, – взгляд Барона теперь стал острым. – Они отходят на какое-то расстояние, сворачивают за угол, ныряют в переулки… Любой, кто следил бы за ними, мог решить, что они просто ловко уходят от преследования – но мои парни собаку съели на слежке. Они умеют и проводить ее, и сами от нее скрываться. Да и город знают не в пример лучше полиции. Нет такого закутка или лаза, которого бы мои парни не ведали. Но эти сбытчики словно испаряются в воздухе.
– Я все еще не понимаю, причем здесь я, – вздохнула Анна. – Вы рассказываете очень интересные вещи – но очень страшные. Я даже не представляю, как засну сегодня ночью.
– А вот это очень хороший вопрос, – Барон, продолжая сидеть, чуть наклонился к ней. – Но я бы его слегка перефразировал: уснете ли вы вообще этой ночью… И если да – то проснетесь ли?
– Вы меня запугиваете? – Анна позволила себе нахмуриться.
Ее разум мучительно искал выход. Этот Барон так и не сказал, где она прокололась, и Анна никак не могла понять, в чем ее обвиняют. Судя по всему, он просто надеялся надавить на нее так, чтобы она со слезами на глазах сама во всем призналась. Это Анна твердо была намерена не делать. Если все дело в выдержке – то она ее проявит, ей не привыкать закрываться в себе и терпеть.
– Ни в коем случае, – к ее удивлению, Барон не стал давить дальше, а откинулся на спинку кресла. – Я просто сообщаю вам факты. Чем дольше вы будете запираться, тем дольше просидите здесь – вот и все. Но я надеюсь, что мы с вами деловые люди и сумеем договориться.
– Я не понимаю, – устало произнесла Анна, – с чего вы вообще взяли, что я и мои девочки со всем этим связаны. Только потому, что у аристократов что-то пропало? Ну так логично же, что у знатных людей есть что взять. Даже если ситуация в стране довольно тяжелая, и они были вынуждены рассчитать некоторых слуг для экономии, это же не означает, что они продали все свои фамильные драгоценности и хрустальные сервизы.
– Да, мы это знаем, – здесь Барон откровенно ухмыльнулся. – Собственно, именно поэтому мы и наткнулись на всю эту историю: видите ли, мы сами имели виды на кое-какие из этих вещичек. А они взяли – и просто испарились у нас из-под носа. И брали-то аккуратно, немного, так, что хозяева, скорее всего, иногда вообще ничего не замечали. Мои парни брали куш побольше – но там не было того, что мы вроде как заранее заприметили. А потом это начало всплывало в скупке – и как, скажите на милость, нам не заинтересоваться всем этим? Кто-то раз за разом перебегал нам дорогу, это же очевидно. Да еще и в общак ничего не платил. Нехорошо так, фрау Майер. Так дела не делаются.
– Похоже, вы обвинили меня просто потому, что не смогли придумать ничего другого, – холодно ответила Анна. Она осознавала, что загнана в угол, но пока не могла придумать ничего спасительного.
– Вот вы уже почти дошли до правильной мысли, – подбодрил ее Барон. – Я хочу, чтобы вы поняли, фрау Майер: вы не в суде. Здесь нет прокурора и нет адвоката. Никто не будет искать улик, свидетелей и прочих доказательств. Мои парни считают, что вы виновны по указанным мною двум пунктам, и здесь я с ними согласен. В качестве наказания и компенсации, считают они, с вас надо обдирать весь доход, оставляя в лучшем случае только на пропитание. И вот здесь – я прошу особого вашего внимания, фрау Майер – я с ними не согласен.
Он помолчал немного, давая вставить реплику, но Анна не стала этого делать. Сейчас она оказалась на очень тонком льду, и опасалась единственным неловким движением нарушить хрупкое равновесие.
– Вы талантливая женщина, фрау Майер, – поняв, что ответа не будет, снова заговорил Барон. – С фантазией. С практической жилкой. С умением прятать концы. Я ничуть не сомневаюсь, что полиция вас не заподозрит никогда, но даже если это и случится, в суде их никто не воспримет всерьез. К тому же, как я вижу, вы отлично умеете держать себя, и если что, перед официальными властями всегда отстоите свое доброе имя.
– У меня, – продолжил он, – таких людей в окружении нет. По молодости я их уничтожал как потенциальных конкурентов. Позже – не дал никому вырасти рядом с собой. Сейчас мне бы и хотелось увидеть кого-нибудь яркого и инициативного, но вокруг одни лишь исполнители. Когда я приглашал вас, фрау Майер, я хотел сделать предложение на общих основаниях: пятьдесят процентов прибыли в общак, пятьдесят остается вам. Плюс мои парни вас защищают и не дают обижать никому, будь то власти или же отморозки. Однако теперь, когда мы с вами познакомились, я хочу предложить вам нечто большее.
Анна прикрыла глаза, от души надеясь не сглотнуть: в горле все пересохло, а этот жест выдал бы ее с головой. От безысходности она пригубила предложенного ей ранее вина и вынуждена была признать, что оно превосходного качества.
– Я хочу видеть вас рядом с собой, – эти слова Барона едва не заставили Анну поперхнуться. – Я хочу, чтобы красивая, умная и талантливая женщина находилась возле, показывая всем, что я по-прежнему умею находить и извлекать лучшее.
– Вы мне льстите, – холодно ответила Анна. – Где вы увидели красоту?
К ее удивлению Барон расхохотался.
– Вы серьезно думали, что спрячете ее за неудачным гримом? – сказал он, вытирая выступившие на глазах слезы. – Не знаю, удается ли вам это с другими, но со мною не прокатит. Я знал слишком много женщин, и все они были сногсшибательны – каждая по-своему. Вы красивая женщина, фрау Майер, очень красивая. И гораздо моложе, чем пытаетесь казаться. Я не сомневаюсь, что вы годитесь мне во внучки.
– Так вы этого хотите? – уточнила Анна. – Сделать меня своей любовницей?
– Был бы не прочь, – усмехнулся Барон. – Заметьте, изначально я не имел подобной цели. Но я вижу, как вы хороши даже под слоем вашей дурацкой косметики, к тому же я всегда любил интересных женщин. Моими возлюбленными были самые ловкие воровки и самые хладнокровные убийцы. А вот ведьм еще не было.
Анна все-таки вздрогнула под его пристальным взглядом. Барону удалось усыпить ее бдительность, увести внимание в другую сторону – и нанести внезапный удар.
– Вы ведь ведьма, я прав? – уперев локти в подлокотники и положив подбородок на сцепленные пальцы, поинтересовался Барон. – Я анализировал вашу историю и так, и сяк, и пришел выводу, что помочь вам могло только колдовство.
– Я предпочитаю, – очень медленно, не отводя в сторону глаз и даже не моргая, произнесла Анна, – чтобы меня называли феей.
– Фе-ея, – хмыкнув, протянул нараспев Барон. – Пару веков назад никто бы не стал разбираться.
– Сейчас другие времена, – холодно отрезала Анна. – Ни один нормальный человек не поверит в волшебство – это удел детей да романтиков.
– И вы этим пользуетесь, – понимающе кивнул Барон. – Фрау Майер, вы еще интереснее, чем я думал. Так как, вы принимаете мое предложение?
– И вы не боитесь со мною связываться? – ухватилась Анна за последнюю надежду. – С той, кого считаете ведьмой?
– С ведьмой, может, и побоялся бы, – ухмыльнулся Барон. – Но с феей-то совсем другое дело.
– Я не добрая фея, – предупредила Анна, но он лишь покачал головой, и тогда она устало ответила: – Я не буду вашей любовницей.
Барон окинул ее задумчивым взглядом.
– Я правильно понимаю, что это единственное ваше возражение?
– Да, – мгновение поколебавшись, Анна ответила решительно. – Вы будете тянуть с меня деньги вне зависимости от того, признаюсь я или нет, к тому же вы разгадали мой секрет. В моих интересах заполучить место получше, чем у рядового плательщика «взносов». Однако мое тело ни в коем случае не может быть предметом сделки.
– Почему? – с вполне искренней заинтересованностью спросил Барон.
Анна брезгливо передернула плечами.
– Потому что если бы мое тело продавалось, я бы уже давно была замужем за каким-нибудь провинциальным бароном или даже графом.
– Любите кого-то, – покачал головой Барон. – Я же говорил, что вы совсем молоденькая. Не готовы любить одного, а отдаваться другому?
– Это не ваше дело, – Анна поджала губы. – Я не собираюсь отдаваться вообще никому.
– Значит, он либо умер, либо женат, – сделал вывод Барон. – В любом случае, он сделал из вас опасную женщину.
Анне стало не по себе от такой прозорливости. Она уже давно осознала, что этот человек взошел на вершину преступного мира благодаря своему уму, но не ожидала, что он сможет заглянуть настолько глубоко.
– Хорошо, – Барон, прерывая ее мысли, вынес свое решение. – Вы не станете моей любовницей, хотя, признаюсь откровенно, сейчас мне этого хочется еще больше, чем раньше. Но, как я уже говорил, я знаю женщин, и потому отлично понимаю, когда «Нет» – это действительно «Нет». Я желаю видеть вас в первую очередь союзником. Вопрос в том, желаете ли вы того же?
– Не желаю, – честно призналась Анна. – Но вынуждена признать, что в данной ситуации это единственный разумный выбор.
– Тогда приступим к обсуждению деталей? – с улыбкой предложил Барон.
В черном платье Анна была похожа на единый тонкий росчерк. Сегодня она не прятала свою красоту, и мужчины, собравшиеся в просторном зале особняка номер двенадцать по Дворцовой улице, смотрели на нее со смесью восхищения и недоверия. Им казалось, что какая-то иностранная принцесса перепутала этот дом с королевским дворцом.
Анна шла сквозь толпу с гордо поднятой головой. Платье выгодно подчеркивало ее фигуру, хотя и придавало ей излишнюю мрачность. Белое лицо, обрамленное черными локонами, казалось бескровным.
На помосте ее ждал Барон. Стоило Анне подойти, как он галантно протянул ей руку.
– Разрешите представить вам фрау Майер, – произнес он, плавно разворачивая Анну к собравшимся. – Так вы, если понадобится, будете называть ее при посторонних. Для вас же она отныне – Фея-Крестная.
По залу пролетели смешки и шепотки. Анна стояла без напряжения, в естественной позе, но в душе ждала, что сейчас начнутся выкрики возмущения. Однако, по-видимому, Барон имел большое влияние на своих подчиненных: никто не посмел перебить его.
– В качестве вступительного взноса, – как ни в чем не бывало продолжал Барон, – Фея-Крестная расскажет нам, как ей удалось сбывать краденое так, что она не только оставалась в тени сама, но и ее исполнителей никто так и не сумел выследить.
Гул стал громче, и люди подались ближе. Многие занимались слежкой за таинственными сбытчиками, и всем было интересно, куда же те пропадали.
– Тебе слово, – Барон повернулся к Анне и сделал приглашающий жест.
Та кивнула, машинально отметив, что с того момента, как стала для Барона «своей», он перешел на «ты». Впрочем, сейчас это ее мало волновало.
Анна опустила руку в свой черный, расшитый серебром ридикюль и достала оттуда крысу. В глубине плотных рядов удивленно ахнули, но Анна невозмутимо вынула вторую крысу, и только потом захлопнула ридикюль. После чего, подержав мгновение по крысе в каждой руке, она бросила их на пол.
Кто-то в первых рядах отшатнулся, но крысы ни на кого не кинулись. Более того, они словно даже не долетели до пола. Перед глазами онемевших от изумления зрителей, по обеим сторонам от Анны, встали двое мужчин. Ничем особо не примечательные: среднего роста, среднего телосложения, с приятными, но не особо выразительными лицами. Однако с очень умными и внимательными глазами.
– Знакомьтесь, – холодно произнесла Анна, и от звука ее голоса многие вздрогнули. – Это Якоб, а это Вильгельм. Они любезно согласились помочь мне показать всем присутствующим, как я работаю.
– Вы превращаете людей в крыс?! – не выдержав, спросил кто-то из толпы со смесью восхищения и ужаса.
– Нет, – ответила Анна. – В данном случае я превращаю крыс в людей. Однако ваша идея заинтересовала меня. Благодарю, я обязательно ее обдумаю.
– Почему именно крыс? – долетело с другого конца зала. – Разве такая красивой даме не стоило бы выбрать кого-нибудь посимпатичнее? Зайчиков там или белочек…
– А что в них не симпатичного? – поинтересовалась Анна, взлохмачивая волосы Якоба и Вильгельма. – По-моему, оба весьма милы. К тому же крысы гораздо умнее и зайчиков, и белочек. Крыса вполне способна посчитать деньги, вырученные за проданный товар – и пока еще ни одного из моих посланников не обманул даже самый прожженный торговец.
– Вы! – она повысила голос, обводя зал своим ледяным взглядом. – Вы ведь все здесь тоже крысы.
Не обращая внимания на поднявшийся было ропот, Анна продолжала:
– Крысы ловки и быстры, им наплевать на человеческие законы, и город они знают так, как людям и не снилось. Крыса пролезет в любую щель и всегда добьется своего. Крыс ненавидят – и их опасаются. И сколько бы крыс ни травили, как бы на них ни охотились – они всегда выживают. Так посмеете ли вы отрицать, что вы крысы?
– А ты что же, возьмешься превратить их в людей? – после небольшой паузы вмешался Барон с усмешкой, пока сборище бандитов напряженно обдумывало выдвинутые тезисы.
– Нет, – тише, но так, чтобы ее слышали все в зале, ответила Анна. – Но вы же видите: я способна любить и крыс.
Все о Фее-Крестной. Глава 3
Глава 3
– Я слышала, тебя можно поздравить, Гретхен? – Анна ласково улыбнулась своей подопечной, но глаза ее смотрели холодно.
Из всех подобранных ею девушек с этой отношения складывались тяжелее всего. То, что Гретхен оказалась умной и строптивой, было еще полбеды. Сложность состояла в том, что она умела виртуозно не показывать этого. Даже Анна, всегда слегка гордившаяся тем, что легко распознает характеры людей, с горечью признавалась себе, что в Гретхен она ошиблась.
Анна не знала, взяла бы она к себе Гретхен, если бы имела возможность узнать ее получше. В сугробе, пожалуй, точно не оставила бы – ее сердце еще не ожесточилось до такой степени. Но держать при себе, при остальных своих девочках? Ведь Гретхен влияла на них: тонко, элегантно, словно талантливый музыкант играя на струнах их душ. Далеко не сразу Анне стало известно, что в их маленькой коммуне именно Гретхен раз за разом достаются самые вкусные кусочки и самые лучшие платья.
Неудивительно, что та расцвела. Прошло лишь чуть больше года с момента их первой встречи, и Гретхен отпраздновала свою шестнадцатую весну. Ее нельзя было назвать красивой ни тогда, ни сейчас: плосковатое лицо со вздернутым носом, глаза с тяжелыми веками и широкий «лягушачий» рот не красят никого. Однако ее фигура с заметно округлившимися бедрами и пышной налитой грудью привлекала взгляды мужчин, а бойкий характер и ставшая гладкой речь добавляли обаяния. Гретхен очень быстро поняла это и тоже пустила в оборот. Анне даже пришлось ей однажды сделать замечание: ей не хотелось, чтобы из-за флирта одной из девушек ее организацию сочли притоном проституток, обманом проникающих в приличные дома.
Видимо, поэтому Гретхен и не торопилась сама рассказать своей спасительнице об изменениях в своей судьбе. Анна отлично понимала это, и все-таки ее задевало, что информацию ей донесли чужие уста.
– Да, фрау Майер, – Гретхен вежливо подчеркнула обращение, давая этим понять, что больше не считает Анну своей «Крестной». – Я выхожу замуж.
Читать дальше– Это чудесно, – Анна с величественно кивнула. – Хотя мне немного жаль, что все случилось за моей спиной, и я не успела приготовить тебе достойного подарка.
На мгновение глаза Гретхен алчно блеснули, однако она сдержалась.
– Не стоит, фрау, – покачала она головой. – Мой жених из хорошей семьи, он знаком со многими аристократическими фамилиями. Мне бы не хотелось, чтобы он узнал на мне чьи-то сережки или браслет.
Это все тоже доходило до Анны по крупицам, из обрывков сплетен других девушек. Пожилой барон, не слишком богатый и не слишком родовитый – далеко не самая блестящая для ровни, однако огромная ступенька наверх для вчерашней нищенки и сегодняшней наводчицы. Гретхен умела расставлять приоритеты и делать решительный выбор. Она продавала себя тому, кто был способен ее содержать, и была готова пожертвовать красивой драгоценностью, лишь бы обезопасить будущую жизнь в достатке.
– Что ж, нет, значит, нет, – Анна равнодушно пожала плечами. – Насколько я знаю, свадьба совсем скоро, так что даже платье для тебя я сшить не успею.
На самом деле – успела бы, в любом рукоделии она была мастерицей. Однако Анне доставило мелочное удовольствие увидеть на мгновение – очень короткое, Гретхен быстро взяла себя в руки – выражение разочарования на круглом лице. Анна отлично шила, наряды, созданные ею, сидели точно по фигуре и всегда были к лицу. Такой свадебный подарок, пусть и менее драгоценный, чем золотое украшение, стал бы по-настоящему приятным.
– Но я надеюсь, – Анна сделала шаг вперед, и выпрямила в струнку свой тонкий стан, подчеркивая, что она выше своей собеседницы, – несмотря ни на что, мы останемся добрыми друзьями.
– Разумеется, – Гретхен вернула любезную улыбку. – Только мне бы хотелось, чтобы вы отныне называли меня Маргарет. Все-таки я уже почти сиятельная дама.
Анна смерила ее оценивающим взглядом. Оставалась еще одна маленькая, но очень важная деталь, без которой невозможно будет выставить эту зазнайку из дома.
– Хорошо, Маргарет, – произнесла Анна очень мягко, – если тебя это порадует, то мне не сложно, хотя я уверена, что теперь мы практически не будем видеться.
– Я тоже так думаю, – кивнула Гретхен. – Вряд ли я даже когда-нибудь приглашу вас работать к нам… Несмотря на вашу безупречную репутацию.
Анна усмехнулась свой уже ставшей привычной кривоватой улыбкой. Вот Гретхен и проговорилась, все же не удержавшись и пустив напоследок шпильку.
– Да-да, к слову о репутации! – горячо поддержала Анна начатый разговор. – Я всегда утверждала, что нет ничего ценнее. И при этом вот ведь какое дело: чем выше человек поднимается, тем дороже становится его доброе имя. Например, имя баронессы Хоффман весит гораздо больше, чем имя простой фрау Майер.
Теперь Гретхен следила за ней пристально, ее зеленовато-карие глаза поблескивали из-под полуопущенных век.
– Подумать только, – продолжала тем временем Анна, – если случится какой-нибудь процесс – не дай боже, судебный, – то наружу всплывут все имена. Представляешь, Маргарет, все до единого!
Она не стала расписывать перспективы в красках: Гретхен отлично ее поняла. На мгновение тяжелые веки приподнялись, стрельнув досадливым взглядом, а потом вновь безмятежно опустились.
– Совершенно с вами согласна, фрау Майер. Это было бы ужасно. Я горячо надеюсь, что моему супругу никогда не доведется услышать мое имя опороченным.
Анна кивнула и, поколебавшись мгновение, по-мужски протянула Гретхен руку. Ей не очень хотелось касаться бывшей воспитанницы, но сцепить договор как-то требовалось, а ни обнять, ни тем более поцеловать эту женщину Анна не смогла бы себя заставить. К тому же, как ни крути, а ухватки у них обеих были мужскими, и, несмотря на различные взгляды на жизнь, они прекрасно друг друга понимали: пока молчит одна, будет молчать и другая.
Жизнь вновь потекла своим чередом. Шумиха, порожденная блестящим замужеством Гретхен – а в глазах большинства подопечных Анны оно было блестящим – нескоро, но улеглась. Урсула и еще пара таких же наивных девушек с тех пор тихонько мечтали, чтобы и им судьба преподнесла подобный сюрприз, но по-настоящему никто особо на такое не рассчитывал. Два раза подряд так не везет, да и не обладал никто из девушек таким же пробивным характером и умением быстро обаять собеседника. Вот разве что по общему мнению сама Анна могла бы удачно выйти замуж – если бы желала этого. Однако Анна делала все, чтобы такого не случилось. Она выбирала себе максимально строгие и скучные платья, делала прически «под матрону» и изо всех сил старалась прибавить себе косметикой хотя бы несколько лишних лет. Ничего удивительного, что ей при двадцати с небольшим давали все тридцать.
Анна считала это заботой о безопасности. Она не была счастлива, будучи молодой, юность и красота не принесли ей счастья. Она укрылась за придуманным возрастом как за ширмой, спрятав прежнюю Анну глубоко внутрь себя, а напоказ выставив зрелую и деловитую «вдову». Однажды она даже поймала себя на мысли, что действительно считает себя вдовой: ведь ее мечта умерла. Того человека, которого она полюбила, как оказалось, не существует – есть лишь его бледная фальшивая физическая тень. Ужаснувшись этим своим мыслям, Анна торопливо прогнала их из головы: так и до безумия недалеко.
Вместо этого она постаралась сосредоточиться на более важных вещах.
От матери Анне достался небольшой магический дар: она легко договаривалась с животными, да и растения сами росли под ее рукой. Маленький дом на окраине утопал в цветах, а огородик при нем ломился от овощей. И все же Анна переживала, что толком про свои силы не знает ничего. Быть может, ей дано гораздо больше, а она просто не ведает, как правильно использовать свой талант?
В свободное время Анна искала кого-нибудь или что-нибудь, способное ей помочь. Однако ни людей, ни книг не находилось. Несколько веков назад в их землях свирепствовала инквизиция, и, видимо, она под корень изжила все сведения о ведовстве – или же те оказались столь глубоко сокрыты, что человеку со стороны до них не дотянуться. Быть может, на родине матери и можно было отыскать кого-нибудь, однако Анна не знала, где находится эта родина.
Поэтому приходилось экспериментировать самой, идя методом проб и ошибок. Путь оказался сложным и трудным, но плоды свои постепенно приносил. Например, самое первое свое ореховое деревце Анна растила неделями, а теперь оказалось довольно ночи, чтобы их маленький сад украсила собой плодоносящая яблоня.
Однако если садоводство Анна считала полезным и удобным в хозяйстве, то своих маленьких пернатых и четвероногих друзей она использовала совсем по-иному. Ей не хотелось навлекать на себя и своих девушек даже тени подозрения, а ведь такое вполне могло рано или поздно возникнуть, если кому-нибудь вздумается сравнить списки домов, где они работали, со списком домов, которые были ограблены. Поэтому в дни похищений Анна предпочитала быть со своими девочками на виду. Вряд ли кто-нибудь, даже самый дотошный и въедливый, заподозрит, что можно одновременно обслуживать прием в одном поместье и при этом обносить другое.
Зато в карманах накрахмаленного передника Анны всегда сидела пара мышек, которые старательно запоминали, что именно захочет потом от них хозяйка. Для мира животных понятие воровства было слишком абстрактным: они не любили тех, кто крал чужую еду или сманивал чужую самку, но понятие человеческого обладания вещами было им чуждо. И если можно принести доброй хозяйке блестящую побрякушку в обмен на лакомый кусочек, то отчего бы не сделать приятное и себе, и ей?
Так за ставшим привычным делом и самообразованием прошла пара лет. Кое-кто из девушек вышел замуж – не так блестяще, как Гретхен, но счастья им Анна пожелала куда более искренне. С этими и договариваться отдельно не было никакой нужды: они были от души благодарны своей Фее-Крестной за предоставленный шанс и сытую жизнь у теплого очага. К тому же волшебная сила Анны внушала им суеверное уважение, но даже под страхом смертной казни они никому не признались бы, чем занимались, ведь тут не знаешь, что хуже: воровство или колдовство.
И все же дом фрау Майер не пустел, и костяк в нем до сих пор оставался прежним. Работу по дому честно делили между собой, а во время трапез все чинно сидели за одним столом. Разве что Бруно частенько сбегал, предпочитая питаться на кухне и время от времени заявляя, что столько «напыщенных куриц» одновременно переносить слишком сложно. На него обычно не сердились и не обижались, разве что пару раз под горячую руку отвесили сестринских подзатыльников, но в целом признавали, что тринадцатилетнему мальчишке скучно среди взрослых девиц, которые перед лицом своей Крестной старались вести себя как можно более достойно. Анна даже стала подумывать, не попытаться ли пристроить Бруно к кому-нибудь в обучение – его возраст был вполне приемлем для подмастерья.
В тот день все неторопливо пили чай с только что испеченными булочками, когда Бруно, взлохмаченный и расхристанный, ворвался к ним в гостиную.
– Приехала! – возопил он, едва не подпрыгивая на месте.
Девушки, спрятавшие улыбки за ободками чашек, насмешливо зафыркали или деланно нахмурились. Анна, едва заметно вздохнув, попросила:
– Бруно, пожалуйста, будь добр, приведи себя в порядок.
– А… Ладно, – скривился Бруно и, ничуть не стесняясь, заправил рубаху в штаны. Приглаживая обеими руками свои светло-русые вихры, он припечатал: – Скучные вы, вот! Там принцесса приехала, а вам и дела нет.
Рука Анны, подносившая чашку ко рту, замерла на полпути. На мгновение – а потом медленно опустилась. Чашка чуть слышно звякнула о блюдце.
Конечно. Принцесса.
Последнее время столица гудела и ходила ходуном. Их принц наконец-то женится! К нему ехала заграничная принцесса, для аристократов приготовили череду торжеств, а народу обещали незабываемые гулянья. Стоило ли удивляться, этого приезда с нетерпением ждали все?
– Ну слава тебе, господи! – заявила одна из девушек. – Давно пора! Сколько там нашему принцу уже? Двадцать четыре? Мы уж думать начали, что он вообще никогда не женится!
Над столом пролетело приглушенное хихиканье. О нежелании принца жениться в народе уже ходили байки, и причины придумывались самые разные.
– Но почему он не женился на той девушке? – общий шорох перекрыл звонкий голосок Урсулы. Ей исполнилось уже пятнадцать, но она все еще оставалась по-детски наивной.
– Какой – той? – нахмурилась Криста. – Погоди, ты про ту, что с туфельками, что ли?
– Ну да! – горячо подхватила Урсула. – Там же… Там же такое было! Он встретил ее на балу и влюбился! Она потеряла туфельку – и он примерял ее всем, пока не нашел свою возлюбленную. Это было… Это было так романтично!
– По-моему, это было глупо, – взяв в себя в руки, отрезала Анна. – На лицо надо смотреть, а не на ноги. А еще лучше – в душу.
– Все равно романтично, – упрямилась Урсула. – Представляете, иметь такую маленькую ножку, что только тебе одной подходят хрустальные туфельки!
Криста откровенно рассмеялась.
– Да у многих людей небольшие ступни! – заявила она. – Вот хоть у нашей Крестной: помнишь, как ты пробовала примерить ее башмачки и не влезла? А ты ведь тогда совсем малышкой была.
– Я и говорю: глупости, – повторила Анна чуть жестче, чем хотела бы. – Любовь – это уважение и доверие, а не балы и туфельки.
Урсула огорченно вздохнула.
– Но все-таки… – пробормотала она жалобно глядя из-под кудрявой челки. – Хоть бы одним глазком на ту девушку посмотреть – она, говорят, такая красавица была! И почему принц все-таки на ней не женился?
– Значит, не такая уж и красавица, – вмешался Бруно, которому уже надоели эти девчачьи сплетни. – Вы не о том думаете! Завтра свадьба – смотреть-то пойдете?
Все как по команде посмотрели на Анну, и во взглядах этих было столько страстной мольбы, что озвучить свой отказ она не решилась. Ей до боли не хотелось идти и смотреть, как ее Антуан будет венчаться с иностранной принцессой… То есть не ее, конечно, и никогда он ее не был – но от того, что Анна повторяла это себе вновь и вновь, менее горько не становилось.
Однако девочки не поняли бы отказа. Действительно, это же уму непостижимо: отказываться поглазеть на королевскую свадьбу! Такое раз в поколение бывает, а принц у них в стране вообще один. И отпустить своих девушек одних Анна тоже бы не рискнула: она догадывалась, какая на площади будет толчея. Если фрау Майер желала быть уверенной, что все ее подопечные вернутся домой целыми и невредимыми, то ей следовало самой за всем проследить.
– Разумеется, – с достоинством произнесла Анна. – Разумеется, мы завтра с раннего утра отправимся занимать самые лучшие места.
Радостный, торжествующий, совершенно не аристократичный вопль прозвучал в ответ на ее слова.
Августейшую свадьбу играли с размахом. Король не поскупился на торжества ради единственного сына, который наконец-то соизволил согласиться вступить в брак. Правда, в толпе, собравшейся на площади, царила ужаснейшая давка, но все присутствующие были согласны мириться с нею ради потрясающего зрелища и предстоящих празднеств.
Как Анна и обещала своим подопечным, они пришли затемно. Уже и тогда на площади собралось немало народу, но им все же удалось зайти в сам собор. За веселой болтовней и осматриванием убранства время шло достаточно быстро, и только Анне приходилось следить, чтобы никто не отходил слишком далеко: ведь очень скоро найти потерявшихся станет просто невозможно.
Наконец ожидание было вознаграждено. Сперва прибыли знатные господа, потеснив простой люд, а за ними последовали и королевские особы. Анна приглядывала за своими девочками, встававшими на цыпочки и вытягивавшими шеи, с тревожным чувством в груди. Ей все больше и больше казалось, что не стоило приходить сюда. В этот собор она должна была войти три года назад – но так и не вошла. За все это время Анна ни разу не видела Антуана, специально избегая всех мест, где он мог проезжать. Он, конечно, по-любому бы не заметил ее в толпе, однако она и сама не желала его видеть.
Но сегодня придется. Сегодня все будут смотреть только в одну сторону и видеть только одну пару. Будут радоваться за счастливых молодоженов и желать им долгой и славной семейной жизни.
До алтаря было далеко. Самые ближние места заняли сиятельные вельможи, оттеснив народ, пробившийся в собор, подальше. Однако Анне с подопечными удалось удержаться недалеко от прохода: очень уж девушкам хотелось посмотреть на платье, в котором будет красоваться невеста, чтобы потом попытаться соорудить себе нечто подобное.
Вот священник закончил свою торжественную речь, и жених с невестой громко и отчетливо произнесли свои клятвы. Они обернулись друг к другу, и принц осторожно поднял вуаль с лица невесты. Затем наклонился и поцеловал свою уже жену. Огромный собор содрогнулся от людского рева, а Анна почувствовала, как пол уходит у нее из-под ног.
Принц с принцессой медленным и величественным шагом шли к выходу, чтобы показаться народу снаружи. Впереди них летели шепотки:
– Ай, хороша невеста!
– Какая же красивая пара!
– Повезло нашему принцу…
– Да нет, это принцессе повезло!
Они подходили все ближе и ближе, и подопечные Анны, плотно прижатые друг к другу, от нетерпения чуть ли не подпрыгивали. Принцесса действительно не обманула ожиданий, оказавшись весьма и весьма хорошенькой. Если она и не родилась первой красавицей, то роскошное платье, изящная прическа и удачно подобранный макияж сделали все, чтобы она выглядела таковой. К тому же принцесса тепло улыбалась и приветливо кивала всем вокруг, и счастье на ее лице выглядело неподдельным.
Анна смотреть не хотела, но в тесной толпе ей некуда было отвернуться. И потому она оказалась вынуждена не отводить глаз от блестящей пары. Ее взгляд метался с одного лица на другое, ибо Анна не знала, кого из них ей видеть больнее. И в конце концов против воли она уставилась на Антуана.
В отличие от своей молодой супруги он вовсе не сиял. Его красивое лицо в обрамлении светло-русых, почти пепельных волос выглядело неестественно спокойным, даже слегка скучающим. Он тоже кивал в ответ на приветственные крики и даже пару раз взмахнул рукой, однако равнодушие сквозило во всем его облике.
Внезапно светло-серые глаза принца вспыхнули и ожившим взглядом впились в толпу. Анна почувствовала, как ее сердце ухнуло в пятки: взор этот был устремлен прямо на нее. Принц даже запнулся, едва заметно сбившись с шага, и ломко дернулся. Анна пришла в ужас от того, что он мог увидеть ее и узнать. А вдруг Антуан сейчас прикажет выкинуть ее из собора? Что там говорила его мать? Он не желает с ней встречаться, он стыдится того, что мог увлечься такой девушкой, как она – ему даже больно ходить с ней по одним улицам! Наверняка он рассчитывал, что ей хватит такта убраться из столицы, и сейчас будет возмущен тем, что она посмела осквернить своим присутствием его свадьбу!
Неимоверным способом извернувшись, Анна, хоть и была выше всех своих подопечных, умудрилась чуть присесть и скрыться за их спинами. От всей души она горячо молилась, чтобы свадебный кортеж продолжал следовать своим путем, не останавливаясь. Вжимая голову в плечи, Анна не видела, как Антуан вновь поскучнел, а взгляд его опять стал туманно-стеклянным. Все эти действия с обеих сторон заняли столь короткое время, что никто вокруг даже ничего не заметил.
И все-таки облегченно перевести дыхание Анна смогла лишь тогда, когда принц с принцессой покинули собор.
Из всех подобранных ею девушек с этой отношения складывались тяжелее всего. То, что Гретхен оказалась умной и строптивой, было еще полбеды. Сложность состояла в том, что она умела виртуозно не показывать этого. Даже Анна, всегда слегка гордившаяся тем, что легко распознает характеры людей, с горечью признавалась себе, что в Гретхен она ошиблась.
Анна не знала, взяла бы она к себе Гретхен, если бы имела возможность узнать ее получше. В сугробе, пожалуй, точно не оставила бы – ее сердце еще не ожесточилось до такой степени. Но держать при себе, при остальных своих девочках? Ведь Гретхен влияла на них: тонко, элегантно, словно талантливый музыкант играя на струнах их душ. Далеко не сразу Анне стало известно, что в их маленькой коммуне именно Гретхен раз за разом достаются самые вкусные кусочки и самые лучшие платья.
Неудивительно, что та расцвела. Прошло лишь чуть больше года с момента их первой встречи, и Гретхен отпраздновала свою шестнадцатую весну. Ее нельзя было назвать красивой ни тогда, ни сейчас: плосковатое лицо со вздернутым носом, глаза с тяжелыми веками и широкий «лягушачий» рот не красят никого. Однако ее фигура с заметно округлившимися бедрами и пышной налитой грудью привлекала взгляды мужчин, а бойкий характер и ставшая гладкой речь добавляли обаяния. Гретхен очень быстро поняла это и тоже пустила в оборот. Анне даже пришлось ей однажды сделать замечание: ей не хотелось, чтобы из-за флирта одной из девушек ее организацию сочли притоном проституток, обманом проникающих в приличные дома.
Видимо, поэтому Гретхен и не торопилась сама рассказать своей спасительнице об изменениях в своей судьбе. Анна отлично понимала это, и все-таки ее задевало, что информацию ей донесли чужие уста.
– Да, фрау Майер, – Гретхен вежливо подчеркнула обращение, давая этим понять, что больше не считает Анну своей «Крестной». – Я выхожу замуж.
Читать дальше– Это чудесно, – Анна с величественно кивнула. – Хотя мне немного жаль, что все случилось за моей спиной, и я не успела приготовить тебе достойного подарка.
На мгновение глаза Гретхен алчно блеснули, однако она сдержалась.
– Не стоит, фрау, – покачала она головой. – Мой жених из хорошей семьи, он знаком со многими аристократическими фамилиями. Мне бы не хотелось, чтобы он узнал на мне чьи-то сережки или браслет.
Это все тоже доходило до Анны по крупицам, из обрывков сплетен других девушек. Пожилой барон, не слишком богатый и не слишком родовитый – далеко не самая блестящая для ровни, однако огромная ступенька наверх для вчерашней нищенки и сегодняшней наводчицы. Гретхен умела расставлять приоритеты и делать решительный выбор. Она продавала себя тому, кто был способен ее содержать, и была готова пожертвовать красивой драгоценностью, лишь бы обезопасить будущую жизнь в достатке.
– Что ж, нет, значит, нет, – Анна равнодушно пожала плечами. – Насколько я знаю, свадьба совсем скоро, так что даже платье для тебя я сшить не успею.
На самом деле – успела бы, в любом рукоделии она была мастерицей. Однако Анне доставило мелочное удовольствие увидеть на мгновение – очень короткое, Гретхен быстро взяла себя в руки – выражение разочарования на круглом лице. Анна отлично шила, наряды, созданные ею, сидели точно по фигуре и всегда были к лицу. Такой свадебный подарок, пусть и менее драгоценный, чем золотое украшение, стал бы по-настоящему приятным.
– Но я надеюсь, – Анна сделала шаг вперед, и выпрямила в струнку свой тонкий стан, подчеркивая, что она выше своей собеседницы, – несмотря ни на что, мы останемся добрыми друзьями.
– Разумеется, – Гретхен вернула любезную улыбку. – Только мне бы хотелось, чтобы вы отныне называли меня Маргарет. Все-таки я уже почти сиятельная дама.
Анна смерила ее оценивающим взглядом. Оставалась еще одна маленькая, но очень важная деталь, без которой невозможно будет выставить эту зазнайку из дома.
– Хорошо, Маргарет, – произнесла Анна очень мягко, – если тебя это порадует, то мне не сложно, хотя я уверена, что теперь мы практически не будем видеться.
– Я тоже так думаю, – кивнула Гретхен. – Вряд ли я даже когда-нибудь приглашу вас работать к нам… Несмотря на вашу безупречную репутацию.
Анна усмехнулась свой уже ставшей привычной кривоватой улыбкой. Вот Гретхен и проговорилась, все же не удержавшись и пустив напоследок шпильку.
– Да-да, к слову о репутации! – горячо поддержала Анна начатый разговор. – Я всегда утверждала, что нет ничего ценнее. И при этом вот ведь какое дело: чем выше человек поднимается, тем дороже становится его доброе имя. Например, имя баронессы Хоффман весит гораздо больше, чем имя простой фрау Майер.
Теперь Гретхен следила за ней пристально, ее зеленовато-карие глаза поблескивали из-под полуопущенных век.
– Подумать только, – продолжала тем временем Анна, – если случится какой-нибудь процесс – не дай боже, судебный, – то наружу всплывут все имена. Представляешь, Маргарет, все до единого!
Она не стала расписывать перспективы в красках: Гретхен отлично ее поняла. На мгновение тяжелые веки приподнялись, стрельнув досадливым взглядом, а потом вновь безмятежно опустились.
– Совершенно с вами согласна, фрау Майер. Это было бы ужасно. Я горячо надеюсь, что моему супругу никогда не доведется услышать мое имя опороченным.
Анна кивнула и, поколебавшись мгновение, по-мужски протянула Гретхен руку. Ей не очень хотелось касаться бывшей воспитанницы, но сцепить договор как-то требовалось, а ни обнять, ни тем более поцеловать эту женщину Анна не смогла бы себя заставить. К тому же, как ни крути, а ухватки у них обеих были мужскими, и, несмотря на различные взгляды на жизнь, они прекрасно друг друга понимали: пока молчит одна, будет молчать и другая.
Жизнь вновь потекла своим чередом. Шумиха, порожденная блестящим замужеством Гретхен – а в глазах большинства подопечных Анны оно было блестящим – нескоро, но улеглась. Урсула и еще пара таких же наивных девушек с тех пор тихонько мечтали, чтобы и им судьба преподнесла подобный сюрприз, но по-настоящему никто особо на такое не рассчитывал. Два раза подряд так не везет, да и не обладал никто из девушек таким же пробивным характером и умением быстро обаять собеседника. Вот разве что по общему мнению сама Анна могла бы удачно выйти замуж – если бы желала этого. Однако Анна делала все, чтобы такого не случилось. Она выбирала себе максимально строгие и скучные платья, делала прически «под матрону» и изо всех сил старалась прибавить себе косметикой хотя бы несколько лишних лет. Ничего удивительного, что ей при двадцати с небольшим давали все тридцать.
Анна считала это заботой о безопасности. Она не была счастлива, будучи молодой, юность и красота не принесли ей счастья. Она укрылась за придуманным возрастом как за ширмой, спрятав прежнюю Анну глубоко внутрь себя, а напоказ выставив зрелую и деловитую «вдову». Однажды она даже поймала себя на мысли, что действительно считает себя вдовой: ведь ее мечта умерла. Того человека, которого она полюбила, как оказалось, не существует – есть лишь его бледная фальшивая физическая тень. Ужаснувшись этим своим мыслям, Анна торопливо прогнала их из головы: так и до безумия недалеко.
Вместо этого она постаралась сосредоточиться на более важных вещах.
От матери Анне достался небольшой магический дар: она легко договаривалась с животными, да и растения сами росли под ее рукой. Маленький дом на окраине утопал в цветах, а огородик при нем ломился от овощей. И все же Анна переживала, что толком про свои силы не знает ничего. Быть может, ей дано гораздо больше, а она просто не ведает, как правильно использовать свой талант?
В свободное время Анна искала кого-нибудь или что-нибудь, способное ей помочь. Однако ни людей, ни книг не находилось. Несколько веков назад в их землях свирепствовала инквизиция, и, видимо, она под корень изжила все сведения о ведовстве – или же те оказались столь глубоко сокрыты, что человеку со стороны до них не дотянуться. Быть может, на родине матери и можно было отыскать кого-нибудь, однако Анна не знала, где находится эта родина.
Поэтому приходилось экспериментировать самой, идя методом проб и ошибок. Путь оказался сложным и трудным, но плоды свои постепенно приносил. Например, самое первое свое ореховое деревце Анна растила неделями, а теперь оказалось довольно ночи, чтобы их маленький сад украсила собой плодоносящая яблоня.
Однако если садоводство Анна считала полезным и удобным в хозяйстве, то своих маленьких пернатых и четвероногих друзей она использовала совсем по-иному. Ей не хотелось навлекать на себя и своих девушек даже тени подозрения, а ведь такое вполне могло рано или поздно возникнуть, если кому-нибудь вздумается сравнить списки домов, где они работали, со списком домов, которые были ограблены. Поэтому в дни похищений Анна предпочитала быть со своими девочками на виду. Вряд ли кто-нибудь, даже самый дотошный и въедливый, заподозрит, что можно одновременно обслуживать прием в одном поместье и при этом обносить другое.
Зато в карманах накрахмаленного передника Анны всегда сидела пара мышек, которые старательно запоминали, что именно захочет потом от них хозяйка. Для мира животных понятие воровства было слишком абстрактным: они не любили тех, кто крал чужую еду или сманивал чужую самку, но понятие человеческого обладания вещами было им чуждо. И если можно принести доброй хозяйке блестящую побрякушку в обмен на лакомый кусочек, то отчего бы не сделать приятное и себе, и ей?
Так за ставшим привычным делом и самообразованием прошла пара лет. Кое-кто из девушек вышел замуж – не так блестяще, как Гретхен, но счастья им Анна пожелала куда более искренне. С этими и договариваться отдельно не было никакой нужды: они были от души благодарны своей Фее-Крестной за предоставленный шанс и сытую жизнь у теплого очага. К тому же волшебная сила Анны внушала им суеверное уважение, но даже под страхом смертной казни они никому не признались бы, чем занимались, ведь тут не знаешь, что хуже: воровство или колдовство.
И все же дом фрау Майер не пустел, и костяк в нем до сих пор оставался прежним. Работу по дому честно делили между собой, а во время трапез все чинно сидели за одним столом. Разве что Бруно частенько сбегал, предпочитая питаться на кухне и время от времени заявляя, что столько «напыщенных куриц» одновременно переносить слишком сложно. На него обычно не сердились и не обижались, разве что пару раз под горячую руку отвесили сестринских подзатыльников, но в целом признавали, что тринадцатилетнему мальчишке скучно среди взрослых девиц, которые перед лицом своей Крестной старались вести себя как можно более достойно. Анна даже стала подумывать, не попытаться ли пристроить Бруно к кому-нибудь в обучение – его возраст был вполне приемлем для подмастерья.
В тот день все неторопливо пили чай с только что испеченными булочками, когда Бруно, взлохмаченный и расхристанный, ворвался к ним в гостиную.
– Приехала! – возопил он, едва не подпрыгивая на месте.
Девушки, спрятавшие улыбки за ободками чашек, насмешливо зафыркали или деланно нахмурились. Анна, едва заметно вздохнув, попросила:
– Бруно, пожалуйста, будь добр, приведи себя в порядок.
– А… Ладно, – скривился Бруно и, ничуть не стесняясь, заправил рубаху в штаны. Приглаживая обеими руками свои светло-русые вихры, он припечатал: – Скучные вы, вот! Там принцесса приехала, а вам и дела нет.
Рука Анны, подносившая чашку ко рту, замерла на полпути. На мгновение – а потом медленно опустилась. Чашка чуть слышно звякнула о блюдце.
Конечно. Принцесса.
Последнее время столица гудела и ходила ходуном. Их принц наконец-то женится! К нему ехала заграничная принцесса, для аристократов приготовили череду торжеств, а народу обещали незабываемые гулянья. Стоило ли удивляться, этого приезда с нетерпением ждали все?
– Ну слава тебе, господи! – заявила одна из девушек. – Давно пора! Сколько там нашему принцу уже? Двадцать четыре? Мы уж думать начали, что он вообще никогда не женится!
Над столом пролетело приглушенное хихиканье. О нежелании принца жениться в народе уже ходили байки, и причины придумывались самые разные.
– Но почему он не женился на той девушке? – общий шорох перекрыл звонкий голосок Урсулы. Ей исполнилось уже пятнадцать, но она все еще оставалась по-детски наивной.
– Какой – той? – нахмурилась Криста. – Погоди, ты про ту, что с туфельками, что ли?
– Ну да! – горячо подхватила Урсула. – Там же… Там же такое было! Он встретил ее на балу и влюбился! Она потеряла туфельку – и он примерял ее всем, пока не нашел свою возлюбленную. Это было… Это было так романтично!
– По-моему, это было глупо, – взяв в себя в руки, отрезала Анна. – На лицо надо смотреть, а не на ноги. А еще лучше – в душу.
– Все равно романтично, – упрямилась Урсула. – Представляете, иметь такую маленькую ножку, что только тебе одной подходят хрустальные туфельки!
Криста откровенно рассмеялась.
– Да у многих людей небольшие ступни! – заявила она. – Вот хоть у нашей Крестной: помнишь, как ты пробовала примерить ее башмачки и не влезла? А ты ведь тогда совсем малышкой была.
– Я и говорю: глупости, – повторила Анна чуть жестче, чем хотела бы. – Любовь – это уважение и доверие, а не балы и туфельки.
Урсула огорченно вздохнула.
– Но все-таки… – пробормотала она жалобно глядя из-под кудрявой челки. – Хоть бы одним глазком на ту девушку посмотреть – она, говорят, такая красавица была! И почему принц все-таки на ней не женился?
– Значит, не такая уж и красавица, – вмешался Бруно, которому уже надоели эти девчачьи сплетни. – Вы не о том думаете! Завтра свадьба – смотреть-то пойдете?
Все как по команде посмотрели на Анну, и во взглядах этих было столько страстной мольбы, что озвучить свой отказ она не решилась. Ей до боли не хотелось идти и смотреть, как ее Антуан будет венчаться с иностранной принцессой… То есть не ее, конечно, и никогда он ее не был – но от того, что Анна повторяла это себе вновь и вновь, менее горько не становилось.
Однако девочки не поняли бы отказа. Действительно, это же уму непостижимо: отказываться поглазеть на королевскую свадьбу! Такое раз в поколение бывает, а принц у них в стране вообще один. И отпустить своих девушек одних Анна тоже бы не рискнула: она догадывалась, какая на площади будет толчея. Если фрау Майер желала быть уверенной, что все ее подопечные вернутся домой целыми и невредимыми, то ей следовало самой за всем проследить.
– Разумеется, – с достоинством произнесла Анна. – Разумеется, мы завтра с раннего утра отправимся занимать самые лучшие места.
Радостный, торжествующий, совершенно не аристократичный вопль прозвучал в ответ на ее слова.
Августейшую свадьбу играли с размахом. Король не поскупился на торжества ради единственного сына, который наконец-то соизволил согласиться вступить в брак. Правда, в толпе, собравшейся на площади, царила ужаснейшая давка, но все присутствующие были согласны мириться с нею ради потрясающего зрелища и предстоящих празднеств.
Как Анна и обещала своим подопечным, они пришли затемно. Уже и тогда на площади собралось немало народу, но им все же удалось зайти в сам собор. За веселой болтовней и осматриванием убранства время шло достаточно быстро, и только Анне приходилось следить, чтобы никто не отходил слишком далеко: ведь очень скоро найти потерявшихся станет просто невозможно.
Наконец ожидание было вознаграждено. Сперва прибыли знатные господа, потеснив простой люд, а за ними последовали и королевские особы. Анна приглядывала за своими девочками, встававшими на цыпочки и вытягивавшими шеи, с тревожным чувством в груди. Ей все больше и больше казалось, что не стоило приходить сюда. В этот собор она должна была войти три года назад – но так и не вошла. За все это время Анна ни разу не видела Антуана, специально избегая всех мест, где он мог проезжать. Он, конечно, по-любому бы не заметил ее в толпе, однако она и сама не желала его видеть.
Но сегодня придется. Сегодня все будут смотреть только в одну сторону и видеть только одну пару. Будут радоваться за счастливых молодоженов и желать им долгой и славной семейной жизни.
До алтаря было далеко. Самые ближние места заняли сиятельные вельможи, оттеснив народ, пробившийся в собор, подальше. Однако Анне с подопечными удалось удержаться недалеко от прохода: очень уж девушкам хотелось посмотреть на платье, в котором будет красоваться невеста, чтобы потом попытаться соорудить себе нечто подобное.
Вот священник закончил свою торжественную речь, и жених с невестой громко и отчетливо произнесли свои клятвы. Они обернулись друг к другу, и принц осторожно поднял вуаль с лица невесты. Затем наклонился и поцеловал свою уже жену. Огромный собор содрогнулся от людского рева, а Анна почувствовала, как пол уходит у нее из-под ног.
Принц с принцессой медленным и величественным шагом шли к выходу, чтобы показаться народу снаружи. Впереди них летели шепотки:
– Ай, хороша невеста!
– Какая же красивая пара!
– Повезло нашему принцу…
– Да нет, это принцессе повезло!
Они подходили все ближе и ближе, и подопечные Анны, плотно прижатые друг к другу, от нетерпения чуть ли не подпрыгивали. Принцесса действительно не обманула ожиданий, оказавшись весьма и весьма хорошенькой. Если она и не родилась первой красавицей, то роскошное платье, изящная прическа и удачно подобранный макияж сделали все, чтобы она выглядела таковой. К тому же принцесса тепло улыбалась и приветливо кивала всем вокруг, и счастье на ее лице выглядело неподдельным.
Анна смотреть не хотела, но в тесной толпе ей некуда было отвернуться. И потому она оказалась вынуждена не отводить глаз от блестящей пары. Ее взгляд метался с одного лица на другое, ибо Анна не знала, кого из них ей видеть больнее. И в конце концов против воли она уставилась на Антуана.
В отличие от своей молодой супруги он вовсе не сиял. Его красивое лицо в обрамлении светло-русых, почти пепельных волос выглядело неестественно спокойным, даже слегка скучающим. Он тоже кивал в ответ на приветственные крики и даже пару раз взмахнул рукой, однако равнодушие сквозило во всем его облике.
Внезапно светло-серые глаза принца вспыхнули и ожившим взглядом впились в толпу. Анна почувствовала, как ее сердце ухнуло в пятки: взор этот был устремлен прямо на нее. Принц даже запнулся, едва заметно сбившись с шага, и ломко дернулся. Анна пришла в ужас от того, что он мог увидеть ее и узнать. А вдруг Антуан сейчас прикажет выкинуть ее из собора? Что там говорила его мать? Он не желает с ней встречаться, он стыдится того, что мог увлечься такой девушкой, как она – ему даже больно ходить с ней по одним улицам! Наверняка он рассчитывал, что ей хватит такта убраться из столицы, и сейчас будет возмущен тем, что она посмела осквернить своим присутствием его свадьбу!
Неимоверным способом извернувшись, Анна, хоть и была выше всех своих подопечных, умудрилась чуть присесть и скрыться за их спинами. От всей души она горячо молилась, чтобы свадебный кортеж продолжал следовать своим путем, не останавливаясь. Вжимая голову в плечи, Анна не видела, как Антуан вновь поскучнел, а взгляд его опять стал туманно-стеклянным. Все эти действия с обеих сторон заняли столь короткое время, что никто вокруг даже ничего не заметил.
И все-таки облегченно перевести дыхание Анна смогла лишь тогда, когда принц с принцессой покинули собор.
Все о Фее-Крестной. Глава 2
Глава 2
Когда-то очень давно, когда ее отец еще был состоятельным купцом, он не поскупился на образование дочери. Конечно, Анна не могла похвастаться университетскими знаниями, однако она бегло читала, грамотно писала, отлично знала этикет, а главное – быстро считала и хорошо разбиралась в бухгалтерии. Это пошло на пользу, когда отцу пришлось сильно сократить штат работников, и Анна не раз помогала ему разбираться с конторскими бумагами.
Поэтому и сейчас, сидя у окна в маленькой гостинице на самой окраине города, Анна размышляла, привычно разделяя свою нынешнюю жизнь на дебет и кредит.
Левая графа была до обидного маленькой, хоть Анна и постаралась поместить в нее все имевшиеся жизненные плюсы. Итак, она была жива, здорова, не сошла с ума и ищет способ жить дальше. Помимо этого у нее имеется небольшой запас денег: вовремя вспомнился испробованный в прошлом способ. После смерти отца, выяснив, что они оказались почти на грани нищеты, мачеха велела спороть с камзолов мужа и платьев его первой жены все золотое шитье и все украшения. Анна тогда попыталась продать вещи целиком, но ей объяснили, что мачеха была права. Никто не станет покупать готовое платье, кроме разве что старьевщика, но галуны и позументы пристроить вполне возможно.
И сейчас Анна аккуратно спорола все украшения с одного из платьев от орешника. Оно даже осталось все еще красивым и очень приличным, хотя, конечно, выглядело уже не столь нарядно. В этом Анна видела разумный компромисс: за шитье можно получить деньги, а платье по-прежнему можно носить.
Но минусов все же оказалось гораздо больше.
Читать дальшеДо сей поры Анна и подумать не могла, как же тяжело найти работу. Особенно женщине, особенно взявшейся из ниоткуда.
В служанки ее не брали: как оказалось, сейчас спрос на слуг сильно упал, да и без рекомендаций с ней никто не хотел даже разговаривать.
В гильдиях швей и кружевниц ей отказали: своих рабочих рук хватало.
Даже улицы мести брали лишь крепких мужчин, а на нее и не взглянули!
Анна искала работу день за днем, не собираясь сдаваться, но руки у нее уже начали опускаться. Судя по всему, большинство считало, что женщина должна сидеть при муже и заниматься его хозяйством, а уж на что кормить семью – это чисто мужская проблема. Ну а если мужа нет, с отчаяньем думала Анна, то что же, лечь и помереть?
Несколько раз ей делали непристойные предложения, однажды так и вовсе не поняли отказа – пришлось отбиваться и убегать. Уже вернувшись в гостиницу и успокоившись, Анна, с присущей ей рациональностью, заставила себя обдумать и такой вариант.
Вариант был признан негодным. Даже не потому, что отдавать свое тело неведомо кому она находила тошнотворным и омерзительным. Анна держалась за слова, которые сказала королеве: она не продается. Ни душой, ни разумом, ни телом. Раз уж она не может выйти замуж за того, кого любит, то и за нелюбимого не пойдет. А раз она не продалась одному мужчине, то продаваться многим станет верхом нелепости.
Итог напрашивался неутешительный. В самое ближайшее время Анну ждала либо голодная смерть, либо вступление на противозаконный путь.
Анна в жизни не брала ничего чужого. Даже вещи мачехи или Лизбет считались ею неприкосновенными. Воровство было нарушением одной из десяти заповедей, и Анна никогда не думала, что может пасть столь низко.
Но с другой стороны, ни у кого не было таких ловких рук, как у нее. Обладая безупречным вкусом и чувством прекрасного, Анна не могла пройти мимо, чтобы не поправить то, что казалось ей покосившимся. Сперва это были шейные платки отца, оборки и складки на юбках мачехи, бантики Лизбет… А однажды Анна поймала себя на том, что при разговоре с соседкой в овощной лавке легко и ненавязчиво поправляет завязки на шляпке и выравнивает чужую бутоньерку! Анна тогда вся похолодела от ужаса за свою дерзость, но как оказалось, соседка ничего не заметила.
Обдумывая этот эпизод, Анна пришла к выводу, что от нее просто не ожидали ничего предосудительного. Она была приличной, опрятно одетой девушкой, явно из хорошей семьи. Она не уличная замарашка, при виде которой каждый здравомыслящий прохожий хватается за кошелек, а особа подобающего круга.
Об этом стоило помнить. Если она хочет позаботиться о хлебе насущном, начинать следовало в ближайшее время, не доводя себя до крайности. Ей нужна будет надежная крыша над головой, горячая вода для мытья и добротный сундук для платьев. Ей нельзя растерять внешний лоск и изящество манер.
Придя к такому решению, Анна устало прикрыла глаза. Что ж, значит, вот такой ей предстоит путь.
Реальность полностью подтвердила теорию.
Казалось, чужие кошельки сами выскакивают из хозяйских карманов и прилипают к рукам Анны. И все же та старалась не наглеть, помня поговорку о пресловутом кувшине. Нельзя слишком увлекаться, нельзя чересчур привлекать к себе внимание. Более того, Анна тщательно приглядывалась к тем, кого собиралась разлучить с кошельком, и обирала только состоятельных людей, для которых потеря не стала бы критичной. Очень уж хорошо она знала, почем фунт лиха, и как дорога может быть последняя монетка.
В этот прохладный, но все еще солнечный осенний день Анна пришла на рынок за покупками. Она аккуратно выбирала нужные ей товары, когда совсем рядом с нею раздался мальчишеский вопль:
– Не надо! Не надо, дяденька!
– Дяденька?! Я тебе сейчас покажу, паршивец!
Обернувшись, Анна увидела, как один из торговцев тянет вверх за ухо вихрастого пацаненка. Тот извивался и корчился, как мог, но держали его крепко. Возле грязных босых мальчишеских ног лежало крупное румяное яблоко.
– Одну минуточку, сударь! – прежде, чем успела обдумать свои действия, вмешалась Анна. – Он не виноват, отпустите его, пожалуйста.
– Как это не виноват? – свирепо зыркнул на нее торговец. – Он мой товар хотел украсть!
Анна подняла с земли яблоко и аккуратно протерла его кружевным платочком.
– Виновата я, – мягко произнесла она. – Не доглядела за братиком. Он у нас иногда сбегает из дома и шалит, но ведь детские шалости можно и простить, верно?
И Анна протянула торговцу нетронутое яблоко вместе с монеткой. Тот поколебался немного, с сомнением переводя взгляд с ее красивого платья на мальчишеские лохмотья, но все-таки выпустил покрасневшее ухо, чтобы взять предложенное.
– Следите за своим братцем получше, фройляйн, – буркнул торговец, помещая яблоко на прилавок, а монету пряча в карман.
– Обязательно, – улыбнулась ему Анна и вернулась к своим делам.
Она покидала рынок с наполненной корзинкой, когда у самого выхода столкнулась с тем самым маленьким оборванцем.
– Ты зачем за меня заступилась? – набычившись, глядя исподлобья, спросил он.
– А ты как будто не рад, – спокойно ответила Анна, не останавливаясь.
Пареньку пришлось припустить за ней, поспевая за ее легким стремительным шагом.
– Я не всегда попадаюсь! – выпалил он. – То есть, обычно вообще не попадаюсь. Это день сегодня такой невезучий.
– Бывает, – философски пожала плечами Анна.
– И че, тебя не волнует, что я ворую? – мальчишка попытался обогнуть ее, чтобы заглянуть в лицо, но у него ничего не вышло.
– Все бывает, – повторила Анна.
Ее уже стал утомлять этот разговор. Доброе дело выскочило у нее ненароком, случайно – да и не была она так уж уверена, что оно именно доброе. Но все-таки не ей, воровавшей чужие деньги, обвинять мальчугана, пытавшегося утащить яблоко.
– Но все равно, почему? – не унимался тот, следуя за ней уже по третьей улице.
Анна возвела глаза к небу.
– Ну считай, что я твоя фея-крестная! – заявила она обреченно.
– Здорово! – неожиданно обрадовался мальчишка и представился: – А меня Бруно зовут. Но ты, наверное, и так знаешь, раз ты моя фея-крестная?
Анна наконец-то остановилась и посмотрела на довольную физиономию Бруно с подозрением.
– Мальчик, ты идиот? – поинтересовалась она.
– Не-а, – покачал тот головой. – Я хотел, чтобы ты на меня посмотрела. Ты красивая.
Анна нахмурилась, и пристальнее всмотрелась в его лицо. А приглядевшись – вздрогнула. Под слоем грязи вблизи отчетливо были видны оспенные отметины.
– Я не заразный, ты не думай! – правильно разобрав ее взгляд, торопливо выпалил Бруно. – Это давно было, весной! Мои все померли, а вот остался…
Он досадливо ковырнул большим пальцем правой ноги мощеную улицу, словно и сам досадуя, что остался в живых – один во всем мире. А до Анны внезапно дошло, что стоять босиком на камнях в начале октябре очень и очень холодно. Понимая, что она ввязывается в одну из самых дурацких авантюр в своей жизни, она вздохнула.
– Хватит стоять посреди улицы, – строго произнесла она. – Пойдем.
Она снова зашагала вперед, и Бруно припустил за ней.
– А куда? – поинтересовался он на ходу.
– Пока ко мне, – неохотно ответила Анна. – Тебя точно никто не хватится?
– Не-а, – снова мотнул головой тот. – Некому.
Будь Бруно немного постарше, Анна не рискнула бы привести его в гостиницу – репутация была дорога. Но тот выглядел еще младше Лизбет, а значит, на ухажера не тянул никоим образом. И все же Анна постаралась провести его к себе как можно незаметнее, ибо мальчишка имел уж больно непрезентабельный вид.
С тоской поглядев на чан с водой, который запасла для себя, Анна кивнула на него Бруно.
– Раздевайся и залезай, – скомандовала она.
– Э-э? – Бруно, казалось, слегка смутился. – Я, это… Еще не могу. Не встает пока, извини, крошка.
– Что?! – Анна от шока чуть не выронила свою корзинку. – Ну ты и нахал! Мыться полезай! Я такой комок грязи у себя в комнате не потерплю!
Она разожгла очаг, возле которого стоял чан, и снова потребовала, чтобы Бруно разделся. Едва тот сделал это, как Анна бросила его лохмотья в огонь.
– Ты спятила? – взвился мальчишка. – Это все, что у меня было!
– Я тебе сейчас что-нибудь другое сошью, – пообещала Анна. – А это безобразие восстановлению не подлежало. Так ты будешь мыться добровольно или тебе спинку потереть?
Бруно, ворча что-то себе под нос, покорно полез в чан. Пока он там плескался и оттирал въевшуюся за, судя по всему, годы грязь, Анна из остатков имевшейся у нее ткани соорудила ему рубаху. Нужны были еще штаны, но их Анна дошивала, когда отмытый Бруно уже сидел за столом и с аппетитом уминал обед.
Урсулу Анна подобрала в конце ноября, пожалев вымокшую до нитки под ледяным дождем юную попрошайку. Гретхен – под Рождество, буквально откопав из сугроба, в который ее, предварительно избив, выкинул спившийся отчим. Когда же в продуваемом всеми ветрами феврале Анна забрала с улиц малолетнюю проститутку Кристу, то стало предельно ясно, что в гостинице таким табором они дальше жить не могут.
Пришлось поднапрячься и раздобыть денег на небольшой домишко на самой окраине. Оглядываясь назад, Анна и сама не понимала, как умудрилась впрячься во все это, но прогнать своих подопечных она бы уже не смогла. Вместо этого она их отмыла и приодела, научила грамотно говорить и вести себя прилично. Со временем их скромный дом перестал напоминать богадельню и стал куда больше походить на пансионат для достойных девиц.
И все же вопрос денег стоял ребром. Чтобы содержать дом и кормить с полдесятка ртов, средств требовалось немало. А Анна, хоть и обладала небольшими магическими способностями, настоящей волшебницей все же не была. Правда, с легкой руки – точнее, с легкого языка – Бруно прозвище «Фея-Крестная» к ней привязалось. Только если девочки хором звали ее «Крестной», то сам Бруно больше напирал на «Фею».
Анна вновь в который раз за этот год взялась пересматривать свою жизнь. Сейчас невозможно было поверить, сколько всего произошло за это время – и это с ней, чья жизнь долгие годы текла плавно и однообразно! Сперва она влюбилась и на короткое время стала невестой самого принца, потом, расставшись с мечтами и иллюзиями, ушла из дома и безуспешно искала работу, затем добывала на жизнь уличным воровством – и вот, в результате резкого поворота судьбы, она глава общества неблагородных девиц! А ведь год даже не закончился: до мая, о котором Анна теперь не могла думать без горечи, оставался еще целый месяц.
Однако все сантименты следовало отложить в сторону, раз уж забыть о них до сих пор не удавалось. Глупо думать о несбывшемся – куда важнее позаботиться о будущем.
А будущее их было шатким и хлипким. С работой в столице было все так же плохо, а красть одной на всех Анна находила затруднительным. Никто не ходит в город с кошельками, битком набитыми золотом, а мелькать слишком часто Анна опасалась. Требовалось найти какой-то иной путь, и если уж не честный, то достаточно масштабный.
Подсказку Анна получила неожиданно. До нее донесся разговор Кристы и Урсулы, прибиравшихся в доме. Урсула, самая младшая, но и самая ответственная из всех, размышляла, что нужно попытаться устроиться к кому-нибудь в услужение.
– Дохлый номер, – разочаровала ее Криста. – Ты что же думаешь, я просто так на панель пошла? Тоже сперва потыркалась по разным местам – но так ничего и не нашла. Небогато сейчас живут господа, даже имеющихся слуг рассчитывают, куда уж новым-то деваться?
– Жалко, – искренне вздохнула Урсула. – Я тоже пробовала, но я тогда совсем маленькой была… Ну и глупой тоже. А теперь у меня платье хорошее есть, и обращению меня Крестная обучила… Может, все-таки попытаемся? Что ж мы все у нее на шее сидим?
– На постоянную работу слуги не нужны, – вмешалась Гретхен, тщательно вытиравшая посуду.
Сделать эту работу она могла бы гораздо быстрее, но тогда пришлось бы помогать остальным, а Гретхен, хоть и умела работать хорошо и споро, никогда не упускала случая переложить часть своих обязанностей на других.
– Правда, иногда нужны слуги временные, – продолжила она, берясь за очередную тарелку.
– Это как? – не поняла Урсула.
– На время приемов, – снисходительно объяснила Гретхен. – Пока господа живут себе обычной жизнью, им пятка слуг хватает. Но когда затеваются балы, и приезжает множество гостей – вот тогда им нужен еще хотя бы десяток, а то и поболее.
Урсула с Кристой переглянулись, а Гретхен тем временем хихикнула.
– Правда, не такое уж простое дело – найти временных слуг, – заявила она. – Те, кто раньше служил, хотят опять на постоянную, их поденщина не интересует. А брать криворукую деревенщину бывает себе дороже: ну как дорогой фарфоровый сервиз разобьют или на гостей поднос с бокалами уронят?
– Может, попробуем временными служанками устраиваться? – предложила Урсула. – Нам бы это подошло! Мы и денег заработаем, и по-прежнему будем жить все вместе.
Анна хлопнула в ладоши, выходя к своим подопечным. В ее голове уже стремительно, как в калейдоскопе, складывался План.
– Девочки, это гениальная идея! – заявила она. – Вы даже не представляете, насколько гениальная! Однако мы все сделаем немного по-другому: я, кажется, придумала такое, чего еще раньше не было. Но теперь, раз уж настало такое время, будет.
Лето – глухой для столичной жизни сезон – Анна провела, натаскивая Кристу, Гретхен и Урсулу, а также еще нескольких девиц, подобранных на городских улицах. А уже осенью весь свет знал, что за временным обслуживающим персоналом обращаться следовало к фрау Майер. Та гарантировано предоставит отлично вымуштрованных, аккуратных и вежливых девушек, умеющих быть вездесущими и незаметными одновременно. Сложно было только в самый первый раз, когда Анна, приложив все силы, чтобы выглядеть постарше, доказывала, что ее девочки способны обеспечить проведение любого приема в самой безупречной форме – а затем людская молва завершила начатое.
Сиятельные господа очень быстро оценили, насколько проще договориться один раз с ответственной и исполнительной дамой, предоставляющей готовый временный штат, нежели перебирать каждую кандидатуру в отдельности. Единственным недостатком услуг фрау Майер – так представлялась клиентам Анна – был чисто женский коллектив. Мужчинам Анна не слишком-то доверяла и не желала с ними связываться, так что Бруно, которому летом миновал одиннадцатый год, оставался единственным «кавалером» для всех пригретых «дам».
Ну а то, что помимо безупречной службы расторопные девицы приглядывались к тому, чем и как можно поживиться в роскошных особняках, оставалось маленькой тайной фрау Майер.
Поэтому и сейчас, сидя у окна в маленькой гостинице на самой окраине города, Анна размышляла, привычно разделяя свою нынешнюю жизнь на дебет и кредит.
Левая графа была до обидного маленькой, хоть Анна и постаралась поместить в нее все имевшиеся жизненные плюсы. Итак, она была жива, здорова, не сошла с ума и ищет способ жить дальше. Помимо этого у нее имеется небольшой запас денег: вовремя вспомнился испробованный в прошлом способ. После смерти отца, выяснив, что они оказались почти на грани нищеты, мачеха велела спороть с камзолов мужа и платьев его первой жены все золотое шитье и все украшения. Анна тогда попыталась продать вещи целиком, но ей объяснили, что мачеха была права. Никто не станет покупать готовое платье, кроме разве что старьевщика, но галуны и позументы пристроить вполне возможно.
И сейчас Анна аккуратно спорола все украшения с одного из платьев от орешника. Оно даже осталось все еще красивым и очень приличным, хотя, конечно, выглядело уже не столь нарядно. В этом Анна видела разумный компромисс: за шитье можно получить деньги, а платье по-прежнему можно носить.
Но минусов все же оказалось гораздо больше.
Читать дальшеДо сей поры Анна и подумать не могла, как же тяжело найти работу. Особенно женщине, особенно взявшейся из ниоткуда.
В служанки ее не брали: как оказалось, сейчас спрос на слуг сильно упал, да и без рекомендаций с ней никто не хотел даже разговаривать.
В гильдиях швей и кружевниц ей отказали: своих рабочих рук хватало.
Даже улицы мести брали лишь крепких мужчин, а на нее и не взглянули!
Анна искала работу день за днем, не собираясь сдаваться, но руки у нее уже начали опускаться. Судя по всему, большинство считало, что женщина должна сидеть при муже и заниматься его хозяйством, а уж на что кормить семью – это чисто мужская проблема. Ну а если мужа нет, с отчаяньем думала Анна, то что же, лечь и помереть?
Несколько раз ей делали непристойные предложения, однажды так и вовсе не поняли отказа – пришлось отбиваться и убегать. Уже вернувшись в гостиницу и успокоившись, Анна, с присущей ей рациональностью, заставила себя обдумать и такой вариант.
Вариант был признан негодным. Даже не потому, что отдавать свое тело неведомо кому она находила тошнотворным и омерзительным. Анна держалась за слова, которые сказала королеве: она не продается. Ни душой, ни разумом, ни телом. Раз уж она не может выйти замуж за того, кого любит, то и за нелюбимого не пойдет. А раз она не продалась одному мужчине, то продаваться многим станет верхом нелепости.
Итог напрашивался неутешительный. В самое ближайшее время Анну ждала либо голодная смерть, либо вступление на противозаконный путь.
Анна в жизни не брала ничего чужого. Даже вещи мачехи или Лизбет считались ею неприкосновенными. Воровство было нарушением одной из десяти заповедей, и Анна никогда не думала, что может пасть столь низко.
Но с другой стороны, ни у кого не было таких ловких рук, как у нее. Обладая безупречным вкусом и чувством прекрасного, Анна не могла пройти мимо, чтобы не поправить то, что казалось ей покосившимся. Сперва это были шейные платки отца, оборки и складки на юбках мачехи, бантики Лизбет… А однажды Анна поймала себя на том, что при разговоре с соседкой в овощной лавке легко и ненавязчиво поправляет завязки на шляпке и выравнивает чужую бутоньерку! Анна тогда вся похолодела от ужаса за свою дерзость, но как оказалось, соседка ничего не заметила.
Обдумывая этот эпизод, Анна пришла к выводу, что от нее просто не ожидали ничего предосудительного. Она была приличной, опрятно одетой девушкой, явно из хорошей семьи. Она не уличная замарашка, при виде которой каждый здравомыслящий прохожий хватается за кошелек, а особа подобающего круга.
Об этом стоило помнить. Если она хочет позаботиться о хлебе насущном, начинать следовало в ближайшее время, не доводя себя до крайности. Ей нужна будет надежная крыша над головой, горячая вода для мытья и добротный сундук для платьев. Ей нельзя растерять внешний лоск и изящество манер.
Придя к такому решению, Анна устало прикрыла глаза. Что ж, значит, вот такой ей предстоит путь.
Реальность полностью подтвердила теорию.
Казалось, чужие кошельки сами выскакивают из хозяйских карманов и прилипают к рукам Анны. И все же та старалась не наглеть, помня поговорку о пресловутом кувшине. Нельзя слишком увлекаться, нельзя чересчур привлекать к себе внимание. Более того, Анна тщательно приглядывалась к тем, кого собиралась разлучить с кошельком, и обирала только состоятельных людей, для которых потеря не стала бы критичной. Очень уж хорошо она знала, почем фунт лиха, и как дорога может быть последняя монетка.
В этот прохладный, но все еще солнечный осенний день Анна пришла на рынок за покупками. Она аккуратно выбирала нужные ей товары, когда совсем рядом с нею раздался мальчишеский вопль:
– Не надо! Не надо, дяденька!
– Дяденька?! Я тебе сейчас покажу, паршивец!
Обернувшись, Анна увидела, как один из торговцев тянет вверх за ухо вихрастого пацаненка. Тот извивался и корчился, как мог, но держали его крепко. Возле грязных босых мальчишеских ног лежало крупное румяное яблоко.
– Одну минуточку, сударь! – прежде, чем успела обдумать свои действия, вмешалась Анна. – Он не виноват, отпустите его, пожалуйста.
– Как это не виноват? – свирепо зыркнул на нее торговец. – Он мой товар хотел украсть!
Анна подняла с земли яблоко и аккуратно протерла его кружевным платочком.
– Виновата я, – мягко произнесла она. – Не доглядела за братиком. Он у нас иногда сбегает из дома и шалит, но ведь детские шалости можно и простить, верно?
И Анна протянула торговцу нетронутое яблоко вместе с монеткой. Тот поколебался немного, с сомнением переводя взгляд с ее красивого платья на мальчишеские лохмотья, но все-таки выпустил покрасневшее ухо, чтобы взять предложенное.
– Следите за своим братцем получше, фройляйн, – буркнул торговец, помещая яблоко на прилавок, а монету пряча в карман.
– Обязательно, – улыбнулась ему Анна и вернулась к своим делам.
Она покидала рынок с наполненной корзинкой, когда у самого выхода столкнулась с тем самым маленьким оборванцем.
– Ты зачем за меня заступилась? – набычившись, глядя исподлобья, спросил он.
– А ты как будто не рад, – спокойно ответила Анна, не останавливаясь.
Пареньку пришлось припустить за ней, поспевая за ее легким стремительным шагом.
– Я не всегда попадаюсь! – выпалил он. – То есть, обычно вообще не попадаюсь. Это день сегодня такой невезучий.
– Бывает, – философски пожала плечами Анна.
– И че, тебя не волнует, что я ворую? – мальчишка попытался обогнуть ее, чтобы заглянуть в лицо, но у него ничего не вышло.
– Все бывает, – повторила Анна.
Ее уже стал утомлять этот разговор. Доброе дело выскочило у нее ненароком, случайно – да и не была она так уж уверена, что оно именно доброе. Но все-таки не ей, воровавшей чужие деньги, обвинять мальчугана, пытавшегося утащить яблоко.
– Но все равно, почему? – не унимался тот, следуя за ней уже по третьей улице.
Анна возвела глаза к небу.
– Ну считай, что я твоя фея-крестная! – заявила она обреченно.
– Здорово! – неожиданно обрадовался мальчишка и представился: – А меня Бруно зовут. Но ты, наверное, и так знаешь, раз ты моя фея-крестная?
Анна наконец-то остановилась и посмотрела на довольную физиономию Бруно с подозрением.
– Мальчик, ты идиот? – поинтересовалась она.
– Не-а, – покачал тот головой. – Я хотел, чтобы ты на меня посмотрела. Ты красивая.
Анна нахмурилась, и пристальнее всмотрелась в его лицо. А приглядевшись – вздрогнула. Под слоем грязи вблизи отчетливо были видны оспенные отметины.
– Я не заразный, ты не думай! – правильно разобрав ее взгляд, торопливо выпалил Бруно. – Это давно было, весной! Мои все померли, а вот остался…
Он досадливо ковырнул большим пальцем правой ноги мощеную улицу, словно и сам досадуя, что остался в живых – один во всем мире. А до Анны внезапно дошло, что стоять босиком на камнях в начале октябре очень и очень холодно. Понимая, что она ввязывается в одну из самых дурацких авантюр в своей жизни, она вздохнула.
– Хватит стоять посреди улицы, – строго произнесла она. – Пойдем.
Она снова зашагала вперед, и Бруно припустил за ней.
– А куда? – поинтересовался он на ходу.
– Пока ко мне, – неохотно ответила Анна. – Тебя точно никто не хватится?
– Не-а, – снова мотнул головой тот. – Некому.
Будь Бруно немного постарше, Анна не рискнула бы привести его в гостиницу – репутация была дорога. Но тот выглядел еще младше Лизбет, а значит, на ухажера не тянул никоим образом. И все же Анна постаралась провести его к себе как можно незаметнее, ибо мальчишка имел уж больно непрезентабельный вид.
С тоской поглядев на чан с водой, который запасла для себя, Анна кивнула на него Бруно.
– Раздевайся и залезай, – скомандовала она.
– Э-э? – Бруно, казалось, слегка смутился. – Я, это… Еще не могу. Не встает пока, извини, крошка.
– Что?! – Анна от шока чуть не выронила свою корзинку. – Ну ты и нахал! Мыться полезай! Я такой комок грязи у себя в комнате не потерплю!
Она разожгла очаг, возле которого стоял чан, и снова потребовала, чтобы Бруно разделся. Едва тот сделал это, как Анна бросила его лохмотья в огонь.
– Ты спятила? – взвился мальчишка. – Это все, что у меня было!
– Я тебе сейчас что-нибудь другое сошью, – пообещала Анна. – А это безобразие восстановлению не подлежало. Так ты будешь мыться добровольно или тебе спинку потереть?
Бруно, ворча что-то себе под нос, покорно полез в чан. Пока он там плескался и оттирал въевшуюся за, судя по всему, годы грязь, Анна из остатков имевшейся у нее ткани соорудила ему рубаху. Нужны были еще штаны, но их Анна дошивала, когда отмытый Бруно уже сидел за столом и с аппетитом уминал обед.
Урсулу Анна подобрала в конце ноября, пожалев вымокшую до нитки под ледяным дождем юную попрошайку. Гретхен – под Рождество, буквально откопав из сугроба, в который ее, предварительно избив, выкинул спившийся отчим. Когда же в продуваемом всеми ветрами феврале Анна забрала с улиц малолетнюю проститутку Кристу, то стало предельно ясно, что в гостинице таким табором они дальше жить не могут.
Пришлось поднапрячься и раздобыть денег на небольшой домишко на самой окраине. Оглядываясь назад, Анна и сама не понимала, как умудрилась впрячься во все это, но прогнать своих подопечных она бы уже не смогла. Вместо этого она их отмыла и приодела, научила грамотно говорить и вести себя прилично. Со временем их скромный дом перестал напоминать богадельню и стал куда больше походить на пансионат для достойных девиц.
И все же вопрос денег стоял ребром. Чтобы содержать дом и кормить с полдесятка ртов, средств требовалось немало. А Анна, хоть и обладала небольшими магическими способностями, настоящей волшебницей все же не была. Правда, с легкой руки – точнее, с легкого языка – Бруно прозвище «Фея-Крестная» к ней привязалось. Только если девочки хором звали ее «Крестной», то сам Бруно больше напирал на «Фею».
Анна вновь в который раз за этот год взялась пересматривать свою жизнь. Сейчас невозможно было поверить, сколько всего произошло за это время – и это с ней, чья жизнь долгие годы текла плавно и однообразно! Сперва она влюбилась и на короткое время стала невестой самого принца, потом, расставшись с мечтами и иллюзиями, ушла из дома и безуспешно искала работу, затем добывала на жизнь уличным воровством – и вот, в результате резкого поворота судьбы, она глава общества неблагородных девиц! А ведь год даже не закончился: до мая, о котором Анна теперь не могла думать без горечи, оставался еще целый месяц.
Однако все сантименты следовало отложить в сторону, раз уж забыть о них до сих пор не удавалось. Глупо думать о несбывшемся – куда важнее позаботиться о будущем.
А будущее их было шатким и хлипким. С работой в столице было все так же плохо, а красть одной на всех Анна находила затруднительным. Никто не ходит в город с кошельками, битком набитыми золотом, а мелькать слишком часто Анна опасалась. Требовалось найти какой-то иной путь, и если уж не честный, то достаточно масштабный.
Подсказку Анна получила неожиданно. До нее донесся разговор Кристы и Урсулы, прибиравшихся в доме. Урсула, самая младшая, но и самая ответственная из всех, размышляла, что нужно попытаться устроиться к кому-нибудь в услужение.
– Дохлый номер, – разочаровала ее Криста. – Ты что же думаешь, я просто так на панель пошла? Тоже сперва потыркалась по разным местам – но так ничего и не нашла. Небогато сейчас живут господа, даже имеющихся слуг рассчитывают, куда уж новым-то деваться?
– Жалко, – искренне вздохнула Урсула. – Я тоже пробовала, но я тогда совсем маленькой была… Ну и глупой тоже. А теперь у меня платье хорошее есть, и обращению меня Крестная обучила… Может, все-таки попытаемся? Что ж мы все у нее на шее сидим?
– На постоянную работу слуги не нужны, – вмешалась Гретхен, тщательно вытиравшая посуду.
Сделать эту работу она могла бы гораздо быстрее, но тогда пришлось бы помогать остальным, а Гретхен, хоть и умела работать хорошо и споро, никогда не упускала случая переложить часть своих обязанностей на других.
– Правда, иногда нужны слуги временные, – продолжила она, берясь за очередную тарелку.
– Это как? – не поняла Урсула.
– На время приемов, – снисходительно объяснила Гретхен. – Пока господа живут себе обычной жизнью, им пятка слуг хватает. Но когда затеваются балы, и приезжает множество гостей – вот тогда им нужен еще хотя бы десяток, а то и поболее.
Урсула с Кристой переглянулись, а Гретхен тем временем хихикнула.
– Правда, не такое уж простое дело – найти временных слуг, – заявила она. – Те, кто раньше служил, хотят опять на постоянную, их поденщина не интересует. А брать криворукую деревенщину бывает себе дороже: ну как дорогой фарфоровый сервиз разобьют или на гостей поднос с бокалами уронят?
– Может, попробуем временными служанками устраиваться? – предложила Урсула. – Нам бы это подошло! Мы и денег заработаем, и по-прежнему будем жить все вместе.
Анна хлопнула в ладоши, выходя к своим подопечным. В ее голове уже стремительно, как в калейдоскопе, складывался План.
– Девочки, это гениальная идея! – заявила она. – Вы даже не представляете, насколько гениальная! Однако мы все сделаем немного по-другому: я, кажется, придумала такое, чего еще раньше не было. Но теперь, раз уж настало такое время, будет.
Лето – глухой для столичной жизни сезон – Анна провела, натаскивая Кристу, Гретхен и Урсулу, а также еще нескольких девиц, подобранных на городских улицах. А уже осенью весь свет знал, что за временным обслуживающим персоналом обращаться следовало к фрау Майер. Та гарантировано предоставит отлично вымуштрованных, аккуратных и вежливых девушек, умеющих быть вездесущими и незаметными одновременно. Сложно было только в самый первый раз, когда Анна, приложив все силы, чтобы выглядеть постарше, доказывала, что ее девочки способны обеспечить проведение любого приема в самой безупречной форме – а затем людская молва завершила начатое.
Сиятельные господа очень быстро оценили, насколько проще договориться один раз с ответственной и исполнительной дамой, предоставляющей готовый временный штат, нежели перебирать каждую кандидатуру в отдельности. Единственным недостатком услуг фрау Майер – так представлялась клиентам Анна – был чисто женский коллектив. Мужчинам Анна не слишком-то доверяла и не желала с ними связываться, так что Бруно, которому летом миновал одиннадцатый год, оставался единственным «кавалером» для всех пригретых «дам».
Ну а то, что помимо безупречной службы расторопные девицы приглядывались к тому, чем и как можно поживиться в роскошных особняках, оставалось маленькой тайной фрау Майер.
Все о Фее-Крестной. Глава 1
Название: Все о Фее-Крестной
Автор: Сын Дракона
Бета: как всегда нет
Размер: миди, 17681 слов
Канон: мюзикл «Все о Золушке»
Пейринг/Персонажи: Анна, большинство персонажей мюзикла, множество НП.
Категория: джен с элементами гета
Жанр: драма
Рейтинг: R
Предупреждение: смерть второстепенных персонажей.
Краткое содержание: Анна должна была стать невестой принца – а оказалась на улице. Ей пришлось пройти долгий путь к тому, чтобы стать могущественной Феей-Крестной.
Автор: Сын Дракона
Бета: как всегда нет
Размер: миди, 17681 слов
Канон: мюзикл «Все о Золушке»
Пейринг/Персонажи: Анна, большинство персонажей мюзикла, множество НП.
Категория: джен с элементами гета
Жанр: драма
Рейтинг: R
Предупреждение: смерть второстепенных персонажей.
Краткое содержание: Анна должна была стать невестой принца – а оказалась на улице. Ей пришлось пройти долгий путь к тому, чтобы стать могущественной Феей-Крестной.
Глава 1
– Анна, вы умная девушка, вы должны понять.
Анна не шелохнулась.
Она всю жизнь была кому-то что-то должна. Отцу, мачехе, сводной сестре, соседям… Мать, умирая, попросила ее быть доброй – и Анна старалась, как могла. Не чуралась никакой работы, всегда была готова помочь. Но видит бог, как же она устала!
– Вы же понимаете меня, верно?
Анна понимала.
Кто бы мог подумать, что быть красивой и умной одновременно так тяжело. Слишком многое Анна научилась понимать слишком рано – даже то, что говоря про нее вслух «Ах, как хороша!», шепотом в сторону добавляют «Чертовка…»
От матери Анна унаследовала иссиня-черные глянцевые волосы и тонкий овал лица. Где, в каком южном краю отец повстречал тот дивный цветок, Анна так и не узнала, помнила лишь, что мать не пережила холодных и долгих северных зим. Дочь оказалась крепче, а ее чуждая этим местам красота, расцветая год за годом, порождала и восхищение, и удивление.
– Вы очень красивы, – будто вторя ее мыслям, продолжал певучий нежный голос. – Вы похожи на райскую птицу с ярким оперением. Вы приковываете к себе взоры, в вас нельзя не влюбиться. Но вы же понимаете, что «влюбиться» и «любить» – это не одно и то же.
Читать дальшеКоролева была тактична и мила. Она лично приехала на их окраинную улочку, чтобы объяснить Анне, почему та не может выйти замуж за ее сына. Королева была так добра, что сочувствовала и сопереживала: разумеется, ее мальчик поступил некрасиво. Подарить девушке надежду, а потом передумать – как это неприлично! Они с мужем обязательно проведут серьезную беседу с Антуаном, заставят его целиком и полностью осознать недопустимость подобного поведения.
Но и Анна, по мнению ее величества, должна была проникнуться ситуацией. Мальчик дал обещание в порыве страсти, которую породила в нем изысканная, невиданная ранее красота. Он оказался очарован поистине колдовским обаянием. Но по прошествии времени, немного успокоившись и взглянув на все прояснившимся взором, он осознал, что погорячился. Отличное средство от любви с первого взгляда – это посмотреть еще раз. Антуан посмотрел и убедился, что Анна – вовсе не та девушка, с которой он хотел бы прожить всю свою жизнь. Да и, в конце концов, кровь заговорила: дочь разорившегося купца не могла принести королевству никакой пользы. Ни приданого, ни земель, ни связей.
– Я понимаю, что вам обидно, – очень мягко продолжала королева. – Но и Антуану тоже больно. Он не плохой мальчик, поверьте мне. Ему стыдно, что он так подвел всех: и нас, его родителей, и вас, ни в чем не повинную девушку. Но что хуже всего: он поставил под удар будущее королевства. Он с горечью смотрит на улицы нашей столицы, понимая, что вы ходите по ним. Вы не должны были встретиться, вы согласны со мною?
Анна прикрыла глаза.
Действительно, они не должны были встретиться. Их семья несколько лет назад разорилась, а вскоре и отец умер. Анна должна была сидеть дома и заниматься хозяйством. Но – не утерпела и воспользовалась своим маленьким секретом, чтобы попасть на королевский бал. Ведь король, такой просвещенный, современный и де-мо-кра-тич-ный разрешил присутствовать на нем всем, кто будет одет достаточно прилично для подобного приема. Вещь неслыханная и невиданная – и Анна тогда решила, что грех упустить такую возможность. Пока мачеха и Лизбет спали, она нарядилась и отправилась на бал.
Где и встретила своего принца, которому, как теперь оказалось, больно жить с нею в одном городе.
– Юношеские чувства быстро перегорают, – голос королевы выверенно повеселел. – Новая любовь сметает старую… А даже если и нет, то нас, женщин, господь благословил любовью особой – любовью к нашим детям. Не печальтесь над несбыточным, милочка: выходите замуж. Вы молоды, красивы, изящны – многие мужчины будут счастливы назвать вас супругой. И чтобы устранить последние препоны на этом пути, я готова вам помочь…
Королева подала знак, и безмолвно стоящая за ее спиной служанка с легким книксеном подала шкатулку.
Анна, во время всего этого монолога стоявшая неподвижно, отшатнулась. Ее бледные щеки залила стыдливая краска – этот широкий жест был постыдно понятен.
– Мои чувства не продаются! – прошипела Анна, глядя прямо в глаза королеве.
Та лишь мягко улыбнулась.
– Никто не говорит ни о каких продажах, дорогая моя, – произнесла она. – Это просто… небольшая компенсация за те волнения, что вам довелось пережить. Впрочем, если вы настаиваете – хоть это и дерзость – компенсацию можно и увеличить…
– Мои чувства не продаются, – выпрямляя свой тонкий стан в струнку, повторила Анна. – Не беспокойтесь, я не буду бегать за тем, кто меня не любит, но не унижайте меня!
– Что ж, – королева, поскучнев, передернула своими все еще точеными плечами. – Неволить не буду. Но я надеюсь, что вы хорошо и правильно меня поняли?
– Я поняла вас, ваше величество, – Анна, все также дерзко не отводя глаз, присела в небрежном книксене. – Больше вы обо мне не услышите.
– Вы действительно умная девушка, – кивнула королева, и уже отворачиваясь, прошептала почти про себя: – Однако невоспитанная и строптивая. Такой не место при дворе.
Королева с достоинством покинула дом, но не успела Анна перевести дыхание, как к ней бросилась мачеха, во время разговора переминавшаяся за дверью.
– Как ты могла! – запричитала она с самого порога. – Как ты могла! Сама королева тебе приданое предлагала, а ты, гордячка такая, отказалась! Ну кому ты нужна с одной своей красотой?
Анна отвернулась, стискивая до боли руки. Только бы сдержаться, только бы не ответить! Мачеха ведь по-своему права: с тех пор, как отец разорился, они жили бедно, а после его смерти и вовсе едва сводили концы с концами. Заветной мечтой мачехи было, что Анна удачно выйдет замуж, для начала освободив дом от лишнего рта, а потом, возможно, и сестре поможет пристроиться. Когда в их доме появился сам принц, мачеха была на седьмом небе от счастья – но эта сказка слишком быстро закончилась. Сброшенная с вершин мечтаний на землю, бедная женщина с тоской вернулась к прежним планам, но падчерица и здесь все умудрилась напортить.
Все это Анна прекрасно понимала – она умела быстро ставить себя на место другого человека и оглядывать ситуацию с иной стороны. Однако ничего поделать не могла. Потерять любовь всей своей жизни – больно и горько, но отказаться от нее за деньги – это унизительно. Мачехе подобное не объяснить, она всегда была жадной до денег, а с наступлением нищеты и вовсе бросалась на каждую монетку.
Молчание падчерицы лишь разозлило женщину, и без того находившуюся на взводе.
– Нет, ты ответь! – потребовала она. – Ты вообще на что жить собралась? Ты взрослая девица, тебе замуж давно пора! Не я тебя содержать должна, а муж – а где ты мужа найдешь? Да скоро о том, что тебя бросили, весь город знать будет! Приданым ты бы хоть рты заткнула, а так останешься сидеть старой девой у меня на шее!
Это стало последней каплей. Вздрогнув, словно от удара хлыста, Анна обернулась к мачехе и отчеканила:
– Не волнуйтесь, не останусь! Я сию же минуту уйду!
И она почти бегом бросилась к себе на чердак. На одной из ступенек она запнулась и чуть не полетела с крутой лестницы, но в последний момент сумела удержать равновесие. Слезы наворачивались на глаза и подступали к горлу, и Анна старалась их беззвучно глотать. Что же все вокруг словно сговорились? Антуан ее не любит, королева унижает подачками, мачеха из дому гонит… Впору выйти на улицу и помереть в ближайшем сугробе – да не получится, май на дворе!
Анна, задыхаясь, влетела в свою маленькую комнатенку под самой крышей. Нет, даже будь за окном хоть самая лютая январская стужа, она так просто не сдастся. Умереть всегда успеть можно, а вот за жизнь нужно побороться. И Анна знала, что будет стараться выжить назло всем.
Она кинулась собирать вещи. Не столь много их у нее было, так, по мелочи – то, что не пригодилось больше никому в доме. Только три настоящих сокровища имелось у Анны: три роскошных платья, в которых она танцевала на королевских балах. Те самые волшебные платья, которые подарил ей орешник, выращенный на могиле матери.
Нет, не три. Четыре.
Анна почти с недоумением уставилась на четвертое, так и ненадеванное платье. Белоснежное, расшитое серебром и жемчугом, невесомое и умопомрачительно прекрасное. Его Анна приготовила на свою свадьбу: Антуан говорил, что любит белый цвет, и Анна хотела сделать ему приятное. Комок снова подступил к горлу, а пальцы сами собой сжались на воздушной юбке – еще мгновение, и они разорвали бы ее.
– Анхен, а что ты делаешь? – любопытный детский голос вывел Анну из затуманенного состояния и заставил обернуться.
Лизбет стояла на пороге ее комнаты и смотрела своим чистым и невинным взглядом. Глядя на сводную сестру, Анна с трудом перевела дыхание.
Вот перед нею сам идеал прелестной фройляйн: круглое фарфоровое личико с широко распахнутыми голубыми глазами и целым каскадом золотистых волос. Лизбет было всего двенадцать лет, но уже сейчас не оставалось сомнений, что очень скоро она вырастет в очаровательную девушку.
– Я уезжаю, Лизхен, – изо всех сил стараясь, чтобы ее голос звучал спокойно, ответила Анна.
– К нему, да? – глаза Лизбет засияли звездочками. Она одна, казалась, еще не знала, что случилось. – К своему принцу, да? Анхен, ты такая счастливая!
И она бросилась обнимать сводную сестру. Прижимая к себе ее тоненькое тельце, Анна чувствовала, что все-таки вот-вот разревется. Ни королева с ее показным сочувствием, ни мачеха, мерившая все на деньги, не сумели причинить ей столько же боли, сколько этот невинный ребенок своей искренней радостью.
– Нет, Лизхен, нет, – с трудом подбирая слова, пробормотала Анна. – Я тут поняла, что не люблю его. А ведь нельзя выходить замуж без любви, ты согласна?
– Конечно, согласна! – растерянно пролепетала Лизбет, с которой мгновенно слетела все счастье. – Но как же можно его не любить? Он же принц! Все девушки мечтают о принце!
– Но я-то не все, – горько, криво усмехнулась Анна. – Быть принцем – это слишком мало, чтобы заслужить любовь. Надо быть в первую очередь хорошим человеком. А Ан… наш принц вовсе не такой. Он не стоит того, чтобы связывать с ним свою жизнь.
Лизбет кивнула, хотя по ее недоуменному личику было видно, что она ничего не поняла. Анна вздохнула и погладила ее по голове. Хорошо быть такой, как Лизбет: милой, наивной и доверчивой. Ее обманут – а она все равно этого не поймет, ибо к ее душе никакая грязь не липнет. Анна вот старалась быть доброй по завету своей матери, а Лизбет умудрялась быть доброй сама по себе, без чьих-либо наставлений. Напротив, ее мать билась, чтобы привить дочери хоть какую-то практичность – да все без толку.
– Погоди!.. – дошло наконец до Лизбет. – Но если ты не выходишь замуж, то куда же ты уезжаешь?
– Куда-нибудь, – как можно равнодушнее ответила Анна. – Я уже взрослая, Лизхен, и могу начать жить своей жизнью.
– Одна? – светлые брови Лизбет сосредоточенно нахмурились. – А разве тебе не будет страшно?
Анна против воли сухо рассмеялась. Вот уж чего она точно никогда не боялась!
– Мне не бывает страшно, – попыталась она объяснить сестренке. – С тех пор, как умерла моя матушка, я не боюсь одиночества – ведь ее душа всегда со мною. А теперь и отец всегда рядом, гораздо ближе, чем был при жизни. Я не бываю одна, понимаешь?
Судя по лицу Лизбет, она очень старалась, но все же не понимала. А потом вдруг склонила голову к плечу и очень тихо спросила:
– Анхен, тебе плохо?
– Нет, с чего ты взяла? – очень натурально удивилась Анна, но у Лизбет уже на глаза набежали слезы.
– Я не знаю! – честно призналась она. – Но ты… но у тебя… лицо такое…
И она разревелась.
Вновь прижимая ее к груди, Анна растерянно думала, что вот же есть на свете люди, которые понимают не умом, а душой, смотрят не глазами, а сердцем. И невольно пришла в голову страшная мысль: а если бы на ее месте оказалась Лизбет? Что, если бы это ее поманили любовью, а потом просто выбросили из своей жизни? Анну сломать тяжело, несмотря на внешнее изящество, ее душа была подобна стали – а что было бы с хрупкой и светлой душой Лизбет?
– У меня все будет хорошо, – торопливо прошептала Анна в золотистую макушку. – И у тебя, Лизхен, тоже. Ты обязательно встретишь своего единственного – пусть даже и не принца, но самого-самого любимого!
– Да-а, – всхлипнула Лизбет ей в шею, – конечно, когда я вырасту, этот принц будет уже слишком старым… Да и не нужен он мне! Раз он тебе не понравился, то зачем?
Анна против воли рассмеялась – но теперь уже без надрыва, без горечи. Ей действительно стало смешно: как будто стоило влюбляться в принца, если бы он понравился сестре!
– И правда не зачем, – подтвердила Анна вслух. – Ты себе другого найдешь, того, кто станет твоей настоящей любовью. И в знак того, что это обязательно случится, я сделаю тебе подарок.
– Мне? Подарок? – Лизбет моментально оживилась.
Ей единственной в этом доме все еще иногда перепадали подарки, но теперь уже совсем редко и то лишь всякие мелочи, так что она искренне радовалась любому сюрпризу.
Анна обернулась к кровати и взяла с него белоснежное платье.
– Вот, – встряхнув, она показала его восхищенно распахнувшей глаза сестре. – Это тебе. Оно, конечно, сейчас еще великовато, но к своему первому балу ты же подрастешь. И я тебе обещаю, Лизхен, если ты поедешь на бал в этом платье, то обязательно встретишь свою любовь.
– Здорово! – Лизбет восторженно захлопала в ладоши. – Я обязательно его надену! Спасибо, Анхен!
И она снова полезла обниматься.
Анна не шелохнулась.
Она всю жизнь была кому-то что-то должна. Отцу, мачехе, сводной сестре, соседям… Мать, умирая, попросила ее быть доброй – и Анна старалась, как могла. Не чуралась никакой работы, всегда была готова помочь. Но видит бог, как же она устала!
– Вы же понимаете меня, верно?
Анна понимала.
Кто бы мог подумать, что быть красивой и умной одновременно так тяжело. Слишком многое Анна научилась понимать слишком рано – даже то, что говоря про нее вслух «Ах, как хороша!», шепотом в сторону добавляют «Чертовка…»
От матери Анна унаследовала иссиня-черные глянцевые волосы и тонкий овал лица. Где, в каком южном краю отец повстречал тот дивный цветок, Анна так и не узнала, помнила лишь, что мать не пережила холодных и долгих северных зим. Дочь оказалась крепче, а ее чуждая этим местам красота, расцветая год за годом, порождала и восхищение, и удивление.
– Вы очень красивы, – будто вторя ее мыслям, продолжал певучий нежный голос. – Вы похожи на райскую птицу с ярким оперением. Вы приковываете к себе взоры, в вас нельзя не влюбиться. Но вы же понимаете, что «влюбиться» и «любить» – это не одно и то же.
Читать дальшеКоролева была тактична и мила. Она лично приехала на их окраинную улочку, чтобы объяснить Анне, почему та не может выйти замуж за ее сына. Королева была так добра, что сочувствовала и сопереживала: разумеется, ее мальчик поступил некрасиво. Подарить девушке надежду, а потом передумать – как это неприлично! Они с мужем обязательно проведут серьезную беседу с Антуаном, заставят его целиком и полностью осознать недопустимость подобного поведения.
Но и Анна, по мнению ее величества, должна была проникнуться ситуацией. Мальчик дал обещание в порыве страсти, которую породила в нем изысканная, невиданная ранее красота. Он оказался очарован поистине колдовским обаянием. Но по прошествии времени, немного успокоившись и взглянув на все прояснившимся взором, он осознал, что погорячился. Отличное средство от любви с первого взгляда – это посмотреть еще раз. Антуан посмотрел и убедился, что Анна – вовсе не та девушка, с которой он хотел бы прожить всю свою жизнь. Да и, в конце концов, кровь заговорила: дочь разорившегося купца не могла принести королевству никакой пользы. Ни приданого, ни земель, ни связей.
– Я понимаю, что вам обидно, – очень мягко продолжала королева. – Но и Антуану тоже больно. Он не плохой мальчик, поверьте мне. Ему стыдно, что он так подвел всех: и нас, его родителей, и вас, ни в чем не повинную девушку. Но что хуже всего: он поставил под удар будущее королевства. Он с горечью смотрит на улицы нашей столицы, понимая, что вы ходите по ним. Вы не должны были встретиться, вы согласны со мною?
Анна прикрыла глаза.
Действительно, они не должны были встретиться. Их семья несколько лет назад разорилась, а вскоре и отец умер. Анна должна была сидеть дома и заниматься хозяйством. Но – не утерпела и воспользовалась своим маленьким секретом, чтобы попасть на королевский бал. Ведь король, такой просвещенный, современный и де-мо-кра-тич-ный разрешил присутствовать на нем всем, кто будет одет достаточно прилично для подобного приема. Вещь неслыханная и невиданная – и Анна тогда решила, что грех упустить такую возможность. Пока мачеха и Лизбет спали, она нарядилась и отправилась на бал.
Где и встретила своего принца, которому, как теперь оказалось, больно жить с нею в одном городе.
– Юношеские чувства быстро перегорают, – голос королевы выверенно повеселел. – Новая любовь сметает старую… А даже если и нет, то нас, женщин, господь благословил любовью особой – любовью к нашим детям. Не печальтесь над несбыточным, милочка: выходите замуж. Вы молоды, красивы, изящны – многие мужчины будут счастливы назвать вас супругой. И чтобы устранить последние препоны на этом пути, я готова вам помочь…
Королева подала знак, и безмолвно стоящая за ее спиной служанка с легким книксеном подала шкатулку.
Анна, во время всего этого монолога стоявшая неподвижно, отшатнулась. Ее бледные щеки залила стыдливая краска – этот широкий жест был постыдно понятен.
– Мои чувства не продаются! – прошипела Анна, глядя прямо в глаза королеве.
Та лишь мягко улыбнулась.
– Никто не говорит ни о каких продажах, дорогая моя, – произнесла она. – Это просто… небольшая компенсация за те волнения, что вам довелось пережить. Впрочем, если вы настаиваете – хоть это и дерзость – компенсацию можно и увеличить…
– Мои чувства не продаются, – выпрямляя свой тонкий стан в струнку, повторила Анна. – Не беспокойтесь, я не буду бегать за тем, кто меня не любит, но не унижайте меня!
– Что ж, – королева, поскучнев, передернула своими все еще точеными плечами. – Неволить не буду. Но я надеюсь, что вы хорошо и правильно меня поняли?
– Я поняла вас, ваше величество, – Анна, все также дерзко не отводя глаз, присела в небрежном книксене. – Больше вы обо мне не услышите.
– Вы действительно умная девушка, – кивнула королева, и уже отворачиваясь, прошептала почти про себя: – Однако невоспитанная и строптивая. Такой не место при дворе.
Королева с достоинством покинула дом, но не успела Анна перевести дыхание, как к ней бросилась мачеха, во время разговора переминавшаяся за дверью.
– Как ты могла! – запричитала она с самого порога. – Как ты могла! Сама королева тебе приданое предлагала, а ты, гордячка такая, отказалась! Ну кому ты нужна с одной своей красотой?
Анна отвернулась, стискивая до боли руки. Только бы сдержаться, только бы не ответить! Мачеха ведь по-своему права: с тех пор, как отец разорился, они жили бедно, а после его смерти и вовсе едва сводили концы с концами. Заветной мечтой мачехи было, что Анна удачно выйдет замуж, для начала освободив дом от лишнего рта, а потом, возможно, и сестре поможет пристроиться. Когда в их доме появился сам принц, мачеха была на седьмом небе от счастья – но эта сказка слишком быстро закончилась. Сброшенная с вершин мечтаний на землю, бедная женщина с тоской вернулась к прежним планам, но падчерица и здесь все умудрилась напортить.
Все это Анна прекрасно понимала – она умела быстро ставить себя на место другого человека и оглядывать ситуацию с иной стороны. Однако ничего поделать не могла. Потерять любовь всей своей жизни – больно и горько, но отказаться от нее за деньги – это унизительно. Мачехе подобное не объяснить, она всегда была жадной до денег, а с наступлением нищеты и вовсе бросалась на каждую монетку.
Молчание падчерицы лишь разозлило женщину, и без того находившуюся на взводе.
– Нет, ты ответь! – потребовала она. – Ты вообще на что жить собралась? Ты взрослая девица, тебе замуж давно пора! Не я тебя содержать должна, а муж – а где ты мужа найдешь? Да скоро о том, что тебя бросили, весь город знать будет! Приданым ты бы хоть рты заткнула, а так останешься сидеть старой девой у меня на шее!
Это стало последней каплей. Вздрогнув, словно от удара хлыста, Анна обернулась к мачехе и отчеканила:
– Не волнуйтесь, не останусь! Я сию же минуту уйду!
И она почти бегом бросилась к себе на чердак. На одной из ступенек она запнулась и чуть не полетела с крутой лестницы, но в последний момент сумела удержать равновесие. Слезы наворачивались на глаза и подступали к горлу, и Анна старалась их беззвучно глотать. Что же все вокруг словно сговорились? Антуан ее не любит, королева унижает подачками, мачеха из дому гонит… Впору выйти на улицу и помереть в ближайшем сугробе – да не получится, май на дворе!
Анна, задыхаясь, влетела в свою маленькую комнатенку под самой крышей. Нет, даже будь за окном хоть самая лютая январская стужа, она так просто не сдастся. Умереть всегда успеть можно, а вот за жизнь нужно побороться. И Анна знала, что будет стараться выжить назло всем.
Она кинулась собирать вещи. Не столь много их у нее было, так, по мелочи – то, что не пригодилось больше никому в доме. Только три настоящих сокровища имелось у Анны: три роскошных платья, в которых она танцевала на королевских балах. Те самые волшебные платья, которые подарил ей орешник, выращенный на могиле матери.
Нет, не три. Четыре.
Анна почти с недоумением уставилась на четвертое, так и ненадеванное платье. Белоснежное, расшитое серебром и жемчугом, невесомое и умопомрачительно прекрасное. Его Анна приготовила на свою свадьбу: Антуан говорил, что любит белый цвет, и Анна хотела сделать ему приятное. Комок снова подступил к горлу, а пальцы сами собой сжались на воздушной юбке – еще мгновение, и они разорвали бы ее.
– Анхен, а что ты делаешь? – любопытный детский голос вывел Анну из затуманенного состояния и заставил обернуться.
Лизбет стояла на пороге ее комнаты и смотрела своим чистым и невинным взглядом. Глядя на сводную сестру, Анна с трудом перевела дыхание.
Вот перед нею сам идеал прелестной фройляйн: круглое фарфоровое личико с широко распахнутыми голубыми глазами и целым каскадом золотистых волос. Лизбет было всего двенадцать лет, но уже сейчас не оставалось сомнений, что очень скоро она вырастет в очаровательную девушку.
– Я уезжаю, Лизхен, – изо всех сил стараясь, чтобы ее голос звучал спокойно, ответила Анна.
– К нему, да? – глаза Лизбет засияли звездочками. Она одна, казалась, еще не знала, что случилось. – К своему принцу, да? Анхен, ты такая счастливая!
И она бросилась обнимать сводную сестру. Прижимая к себе ее тоненькое тельце, Анна чувствовала, что все-таки вот-вот разревется. Ни королева с ее показным сочувствием, ни мачеха, мерившая все на деньги, не сумели причинить ей столько же боли, сколько этот невинный ребенок своей искренней радостью.
– Нет, Лизхен, нет, – с трудом подбирая слова, пробормотала Анна. – Я тут поняла, что не люблю его. А ведь нельзя выходить замуж без любви, ты согласна?
– Конечно, согласна! – растерянно пролепетала Лизбет, с которой мгновенно слетела все счастье. – Но как же можно его не любить? Он же принц! Все девушки мечтают о принце!
– Но я-то не все, – горько, криво усмехнулась Анна. – Быть принцем – это слишком мало, чтобы заслужить любовь. Надо быть в первую очередь хорошим человеком. А Ан… наш принц вовсе не такой. Он не стоит того, чтобы связывать с ним свою жизнь.
Лизбет кивнула, хотя по ее недоуменному личику было видно, что она ничего не поняла. Анна вздохнула и погладила ее по голове. Хорошо быть такой, как Лизбет: милой, наивной и доверчивой. Ее обманут – а она все равно этого не поймет, ибо к ее душе никакая грязь не липнет. Анна вот старалась быть доброй по завету своей матери, а Лизбет умудрялась быть доброй сама по себе, без чьих-либо наставлений. Напротив, ее мать билась, чтобы привить дочери хоть какую-то практичность – да все без толку.
– Погоди!.. – дошло наконец до Лизбет. – Но если ты не выходишь замуж, то куда же ты уезжаешь?
– Куда-нибудь, – как можно равнодушнее ответила Анна. – Я уже взрослая, Лизхен, и могу начать жить своей жизнью.
– Одна? – светлые брови Лизбет сосредоточенно нахмурились. – А разве тебе не будет страшно?
Анна против воли сухо рассмеялась. Вот уж чего она точно никогда не боялась!
– Мне не бывает страшно, – попыталась она объяснить сестренке. – С тех пор, как умерла моя матушка, я не боюсь одиночества – ведь ее душа всегда со мною. А теперь и отец всегда рядом, гораздо ближе, чем был при жизни. Я не бываю одна, понимаешь?
Судя по лицу Лизбет, она очень старалась, но все же не понимала. А потом вдруг склонила голову к плечу и очень тихо спросила:
– Анхен, тебе плохо?
– Нет, с чего ты взяла? – очень натурально удивилась Анна, но у Лизбет уже на глаза набежали слезы.
– Я не знаю! – честно призналась она. – Но ты… но у тебя… лицо такое…
И она разревелась.
Вновь прижимая ее к груди, Анна растерянно думала, что вот же есть на свете люди, которые понимают не умом, а душой, смотрят не глазами, а сердцем. И невольно пришла в голову страшная мысль: а если бы на ее месте оказалась Лизбет? Что, если бы это ее поманили любовью, а потом просто выбросили из своей жизни? Анну сломать тяжело, несмотря на внешнее изящество, ее душа была подобна стали – а что было бы с хрупкой и светлой душой Лизбет?
– У меня все будет хорошо, – торопливо прошептала Анна в золотистую макушку. – И у тебя, Лизхен, тоже. Ты обязательно встретишь своего единственного – пусть даже и не принца, но самого-самого любимого!
– Да-а, – всхлипнула Лизбет ей в шею, – конечно, когда я вырасту, этот принц будет уже слишком старым… Да и не нужен он мне! Раз он тебе не понравился, то зачем?
Анна против воли рассмеялась – но теперь уже без надрыва, без горечи. Ей действительно стало смешно: как будто стоило влюбляться в принца, если бы он понравился сестре!
– И правда не зачем, – подтвердила Анна вслух. – Ты себе другого найдешь, того, кто станет твоей настоящей любовью. И в знак того, что это обязательно случится, я сделаю тебе подарок.
– Мне? Подарок? – Лизбет моментально оживилась.
Ей единственной в этом доме все еще иногда перепадали подарки, но теперь уже совсем редко и то лишь всякие мелочи, так что она искренне радовалась любому сюрпризу.
Анна обернулась к кровати и взяла с него белоснежное платье.
– Вот, – встряхнув, она показала его восхищенно распахнувшей глаза сестре. – Это тебе. Оно, конечно, сейчас еще великовато, но к своему первому балу ты же подрастешь. И я тебе обещаю, Лизхен, если ты поедешь на бал в этом платье, то обязательно встретишь свою любовь.
– Здорово! – Лизбет восторженно захлопала в ладоши. – Я обязательно его надену! Спасибо, Анхен!
И она снова полезла обниматься.