Дом у моря, из которого не видно моряДом стоял у моря, но моря из него не было видно. Вид на море перегораживала десятиэтажка, нелепым грибом выросшая посреди типичного южного частного сектора. Она давала постоянную сырую тень, благодаря которой в доме и во дворе всегда было прохладно, а порой и зябко. И, будто этого было недостаточно, хозяйка постоянно зашторивала окна. Шторы эти были замечательные. Они явно видели не одну и не две смены власти в стране, старые и пыльные, двигать их можно было только палкой от швабры по старым, покосившимися карнизам.
Под домом находился другой — то ли когда-то там был полуподвальный этаж, ставший отдельным жилищем, то ли дом изначально надстроили над другим, но если выйти на кухню не глядя под ноги, то можно было ухнуть в вечно открытый люк, в котором бетонная лестница с железными перилами вела к соседям снизу. Если же быть внимательным, то из кухни можно было выйти на крытую веранду, откуда узкая, осыпающаяся бетонная лесенка вела к десятиэтажке. Ещё на веранде был вольер с тремя страшными, как мировая война, псами: брехливыми и трусливыми. Свою хозяйку они признавали постольку, поскольку она их кормила, внутри маленькой стаи у них была своя иерархия, и они были абсолютно счастливы, живя в покосившихся контурах и развлекаясь тем, что облаивали постояльцев и жителей десятиэтажки, и выбегали погулять по окрестным улицам, сытые, клокастые и ни разу не видевшие ветеринара.
Недалеко от вольера стояли стол, пальма в кадке и старый, сложенный, рассохшийся от старости мольберт. Под потолком раскачивались лампа в белом, бумажном, засиженном мухами абажуре.
Даже несмотря на все это: сырость, какая-то вечная неприбранность, песок, который неведомым образом возникал на полу вместе с редкими сухими листьями — в доме бывали постояльцы. Всё-таки море близко, а теперь, когда у курортного бизнеса появилась сильная конкуренция и всякий старался облагородить жилье под сдачу, как мог, дабы на этом заработать, цены в доме были довольно низкими даже в разгар сезона.
Н. проснулась от разговоров за стенкой с тяжёлой от вчерашнего вина головой. В комнате было сумрачно. В окно было видно как женщина на балконе развешивает белье. Н. уже изучила, что если подойти к окну, к самому краю, то можно увидеть угол десятиэтажки и голубую полоску горизонта.
Разговор и не думал замолкать. Одного Н. знала — один из постояльцев, рыбак. Люди приезжали сюда загорать и купаться, а он рыбачил. Он и дома рыбачил, и зимой, и летом, и не понимал, с чего для юга она должен делать исключение.
Второй голос, тоже мужской, был не знаком.
— Ты глянь-ка, а! Во даёт! И давно так?
— Как принес. В ведре лежала. Я хозяйке решил ее отдать.
— А кошка где?
— В сад убежала. У нее на лапе рана — во! Подрались они.
— А что хозяйка?
— Не знает. Не вернулась ещё. Бедная кошка.
— Да хрен с ней, с кошкой. Как доставать это? Что думаешь с ней сделать?
— Не знаю. Был бы у меня телефон хороший, я бы видео записал. В газету написать… Сейчас в газеты-то пишут?
— Пишут. Пишут и в газету, и за журналистов потом статьи пишут. Такие времена.
— А у вас телефон какой? Камера есть?
— Есть. Сфотографируем или снимем видео?
— Давайте я ее палкой расшевелю, а вы снимайте.
Н. не очень понимала о чем речь. Она попила минералки, вылезла из кровати и, подхватив сумку с умывальными принадлежностями, пошлепала в ванную.
Проходя мимо кухни, она задержалась, чтобы посмотреть, что там творится.
Два мужика — уже знакомый ей рыбак Игорь Васильевич и неизвестный мужик в летах, одетый в старую разгрузку, несмотря на жаркую погоду, суетились возле старого шифоньера на тонких ножках. Василич пихал под шифоньер швабру, а мужик опирался о табуретку, держа телефон с включенным фонариком и заглядывал в пыльную темноту под шкафом.
— Здрасьте, — сказала Н. — Что там у вас?
— Щука, — пояснил Василич.
— А откуда тут щука?
— В городском пруду поймал, — пояснил Василич, не отрываясь от своего дела.
Н. представила Василича с его рыбацкими принадлежностями в парке или сквере. Как его оттуда не прогнали? Не говоря уже о том, что вряд ли в тех прудах есть что-то живое, а если есть, то ловить там ничего не дадут. Наверное.
— Вон она! — вдруг заорал незнакомый мужик так, что Н. чуть не подпрыгнула. — Вон она, вижу! Выбирается!
Н. заинтересованно уставилась на них. Незнакомый мужик шустро отполз назад на коленках, продолжая снимать, Василич распрямился и перехватил швабру поудобнее. А из-под шифоньера показалась… щука.
Н. застыла, глядя на щуку. Щука передвигалась на мощных плавниках, проталкивая свое тело вперёд, как какой-нибудь целакант, и разевала пасть, полную зубов. Она проползла немного и завертелась, щёлкая пастью то на Василича, то на мужика
— А… А это точно щука? — выдавила Н.
***
-…Пасть и плавники большеваты, но это точно щука! И жабры у нее на месте! А она дышит! На воздухе! Впервые вижу такое!
Щуку накрыли ведром, а Василич взялся объяснять Н. что щука почти не отличается от обычных щук. Только ведёт себя странно.
Н. сидела на табуретке, рассматривая ведро. Безымянный мужик курил на веранде.
— А вы тоже постоялец? — спросила Н. у него.
— Ага, — ответил мужик с веранды. — Николай.
— Приятно познакомиться, Н.
В доме сдавались всего три комнаты. В одной жил Василич, в другой Н. в третьей очень шумная многодетная семья. К счастью, семья дома не сидела. Выходит, кто-то съезжал. Но Василич тут, и Н. тоже уезжать не собиралась. Значит, всё-таки семейство. Н. ощутила облегчение.
Как оказалось, преждевременно. На дорожке, ведущей к веранде, послышались знакомые голоса: первые из пяти детей возвращались с моря и орали так, будто им нужно было перекрикивать поле. Эти вопли отдались в голове Н. болью, и она поморщилась.
Василич, услышав детей, поставил на ведро ногу.
Первыми вошли мальчик и девочка двенадцати лет и одиннадцати лет, за ними мальчик помладше, а совсем маленькие плелись вместе со своей беременной матерью и худым лысоватым отцом по ступеням. Их имён Н. запомнить так и не сумела, кроме отца, потому что с протяжного «Бо-о-оря!» очень часто начиналось ее утро.
От криков детей щука в ведре забеспокоилась, и Василич прижал ведро ногой сильнее.
— А что это у вас там? — спросил мальчик. — Крыса?
— Нет, — ответил Василич. — Там…
— Крыса, крыса, — неожиданно сказал Николай, заходя на кухню. — Вы идите. Они кусаются и болезни разносят. А мы ее выкинем.
Такое объяснение удовлетворило старших, хотя младшие сильно заинтересовались и просили показать им крысу. К несчастью, это услышала мать семейства, и к шуму добавились ее возмущенные разглагольствования, что де хозяйка не содержит дом в порядке. Когда наконец семейство отчалило в свои апартаменты и стало относительно тихо, Н. осознала, что упустила последнюю возможность мирно умыться. С приходом семейства ванная бывала перманентно занята.
— Раз они не съезжают, — задумчиво сказала Н., — куда же вы будете селиться?
— Никуда, — ответил Николай сурово. — Я здесь по делу. Эту «щуку» я забираю. А вы, если решите поделиться этой информацией, очень быстро обнаружите, что аккаунты в соцсетях заблочены, и за вами вдруг пристально начал следить участковый. Все ясно?
— Как же?.. — ошеломленно сказал Василич.
Н. молча наблюдала, как Николай подсунул под ведро найденный на веранде лист жести, столкнул с него ногу шокированного Василича, перевернул ведро и прижал притащенным с веранды же кирпичом. А потом козырнул и ушел вместе с ведром.
— Это что же… — Василич тоже уселся на табуретку.
— Шиза, — негромко сказала Н. А потом встала и поплелась к ванной, надеясь, что дети ее ещё не оккупировали.